Читать онлайн Психический диагноз – это не приговор. С Богом по любви

Самое трудное – это понять, что ты или твой близкий сошел с ума.

Существует мнение, что каждый человек может написать книгу. И эта книга будет о нем.

Я считаю, что у каждого человека несколько граней, у некоторых их даже много. Исходя из этого, смотря какую ипостась человек хочет раскрыть, столько книг он может и написать.

Честно говоря, я уже лет семь пытаюсь написать книгу, но это единственное дело в моей жизни (по крайнее мере я не могу припомнить другие такие дела), к которому я подхожу с таким трепетом и от которого так убегаю.

Итак, начнем?

В данном изложении, мне очень хочется подбодрить читателя, у которого был поставлен страшный диагноз или у его родственника. У меня, например, диагноз шизоаффективное расстройство, и я хочу поделиться своим путем жизни с этой болезнью. В рамках этого действа я и буду писать свою первую книгу))

Забегу вперед и расскажу, какую жизнь я веду прямо сейчас, у меня семья в лице мужа и сына. Я работаю аналитиком в айти компании. Занимаюсь споротом, сексом и у меня есть хобби. Если я сама не скажу кому-то что у меня диагноз, то человеку это само в голову не взбредет. Даже опытному психологу.

Как я дошла до этого?

А вот теперь самое интересное!

1995 год, лето. Мне 6,5 лет. Я стою на выходе из вагона вместе с мамой, к нам уже подошли вокзальный милиционер, начальник поезда и начальник вокзала. Не помню название города, но точно помню все события этой истории. Предполагаю, что это был город Макат (Казахстан), но в рамках этой главы это не столь важно. Так вот, вся толпа оппонентов пытается уговорить мою маму покинуть поезд. Она, в свою очередь, наотрез отказывается и утверждает, что вокзал сделан из папье-маше, а надпись на вокзале – не настоящая, и всё вокруг – просто розыгрыш.

Хм, вся делегация поезда и вокзала предположила, что у нас нет денег и негде переночевать, и что она таким образом выбивает мне и себе койко-место. Это была конечная станция, и поезд должен был отправиться на стоянку.

«Мамочка, пожалуйста, это действительно Макат, давай выйдем», – взмолилась я.

«Если вы не покинете поезд, мы насильно вас выведем. Вы действительно хотите, чтобы ваш ребенок это видел?» – продолжал милиционер своим твердым и уверенным голосом.

То ли голос милиционера был настолько жестким, то ли мама наконец-то вспомнила, что я существую, то ли в тот момент в голове мамы что-то перещелкнуло, но она взяла меня и чемоданы и покинула поезд.

Самое отвратительное было то, что денег на билет до Оренбурга не было… совсем не было… прям ни копейки, ни рубля. Зато у мамы были золотые кольца и серьги, а у меня был план. И этот план заключался в обмене всего золота на билеты до Оренбурга, а уже там, дома, мы разберемся с финансами.

К счастью, работнику кассы понравился мой план, и мы добрались до родного городка.

Это был первый эпизод с моей мамой. Как ни странно, но никто из её окружения в Красноводске (ныне Туркменбаши) не понял, что она сходит с ума. Никто из работников вокзала не предполагал такого. И, конечно же, я, будучи такой маленькой, тем более не могла предположить наличие расстройства у мамы.

Позже я научусь распознавать её состояния, дни, когда будет "штормить", и как стоит их пережить. Но когда случится мой первый эпизод, в мои 17 лет, снова никому из близких не придет в голову, что я больна. А уж тем более не мне самой.

Итак, когда вы или ваш близкий заболеет впервые, скорее всего, вы это не поймете!

В свои 6,5 лет я перенесла страшный стресс. У меня нет цели загружать читателей тяжестью ситуаций по дороге домой и тем, с каким адом я столкнулась дома. Но хочется рассказать, что по приезде домой мне захотелось креститься. Благо недалеко от дома был храм, и мама, после реально длительных уговоров, согласилась пойти со мной. Она еще не была госпитализирована и, естественно, не принимала медикаментов.

Откуда у меня зародилась мысль о Боге? Как в 6,5 лет, до этого никогда не сталкиваясь с этим, я могла почерпнуть эту идею? Для меня это остается ничем иным, как промыслом Божьим. И это был мой первый шаг (от горя) к Богу, к Вере и к Надежде, что я выживу несмотря ни на что.

В дальнейшем, последующие 2 года после маминой госпитализации, я буду продолжать жить с ней, и она, не принимая лекарств, сможет продержаться в ремиссии 2 года. Но потом мне придется покинуть её и уехать жить на Кавказ, к моему дедушке. Там я переживу свой мини-ад, но не хочу про это писать. По крайней мере, не в этой главе.

Накопление стресса.

Что послужило триггером моей болезни? Такой же вопрос, я уверена, читатель задавал сам себе о своем диагнозе или диагнозе своего близкого человека. Мне кажется, что это скорее накопительный эффект. Возникает ощущение, что нервы постепенно истончаются, а затем случается значительное или незначительное событие, происходит сильный надрыв, и они как бы иссякают.

Для меня таким накоплением стала жизнь на Кавказе у моего дедушки и его супруги. Я прошла через манипуляции со стороны жены дедушки и через буллинг в школе и во дворе, который длился четыре года. Я держалась только благодаря тому, что у меня была такая же чувствительная подруга. Мы вместе ходили в библиотеку и взахлеб читали всё подряд, когда удавалось найти время между работой на земле и продажей фруктов на вокзале.

Кропоткин – город, в котором я жила, был узловой станцией, и там поезда делали длинные остановки, иногда по 40-50 минут. Прежде чем отправиться по своему маршруту, пассажиры обычно прогуливались по перрону и скупали всё подряд у продавцов. Цены были значительно выше, чем на рынке, поэтому многие стремились продавать фрукты, орехи и Бог знает что ещё. Но было одно "но": это было запрещено местным законом, поэтому на перроне часто можно было встретить милиционеров, штрафующих продавцов или отводящих их в отделение.

Некоторые продавцы быстро бегали с ведрами фруктов, некоторые прятались под вагонами, а некоторые давали взятки. Мы с дедушкой иногда убегали или пролезали под вагоном, чтобы спрятаться с другой стороны поезда.

Не скажу, что милиционеры приходили с рейдом к каждому поезду, но у меня в памяти навсегда отпечатались сцены с московским поездом, который отправлялся в 15:00 каждый день. О, это было блаженство! Здесь можно было продать все четыре ведра фруктов за баснословные по моим меркам деньги. Это была золотая жила для продавцов!

Все эти моменты были счастливыми для меня, дедушка полностью принимал и любил меня. Побег от милиционера я воспринимала как игру. Но после солнечного дня и пронизывающего солнца, оставлявшего на коже неподражаемый запах зноя, всегда наступали долгие моменты буллинга в школе и во дворе.

Я не могла постоять за себя, и за моей спиной никого не было. И это самое отвратительное чувство – когда за твоей спиной никого нет!

Каждый вечер я рыдала в подушку и молила Бога вернуться побыстрее к маме, к себе домой.

Мама, несмотря на её диагноз, была необычайно легким человеком, супер эмоциональной, непосредственной и супер легкой. Но в моменты своих приступов она открывалась совершенно с другой стороны: подозрительная, неуверенная и супер запуганная. Такой я её не знала. После моего возвращения с Кавказа у мамы не будет приступа ещё два года (напомню, что она не принимала лекарств), и её приступы поначалу были для меня как гром среди ясного неба. Поначалу она заболевала простудой, затем «уходила в себя» и через некоторое время переставала спать и есть. Могла стоять часами напролёт на одном месте и немного притопывать, и так день, ночь, и на утро опять в той же позиции.

При этом она могла блокировать мне выходную дверь и просить меня не идти в школу. Это был ад! В конце концов я вызывала скорую помощь, и она ложилась на несколько месяцев в больницу, а я жила на её пенсию одна.

После пройденного лечения она возвращалась лёгкой и наполненной и делала вид, что ничего не произошло.

В родном городе Оренбурге ни в школе, ни на тренировках буллинга не было. Скорее наоборот, какое-то время я даже чувствовала себя «звездой». В баскетбольной команде я была капитаном, в школе – отличницей. У меня были весёлые подруги, с которыми мы беззаботно проводили время.

Приступы мамы повторялись всё чаще и чаще, а мне хотелось находиться дома всё реже и реже. И в 10 классе меня понесло, я решила с подругой устроиться на работу официантками в местный ночной клуб, чтобы быть дома ещё реже. Это было роковой ошибкой, так как днём я училась, а ночью вместо сна отправлялась на работу в ночной клуб. Спала урывками днём после школы и утром пару часов до занятий. Это приводило к колоссальному истощению. Через три недели из клуба ушли посетители столика, который я обслуживала. Долг составлял несколько месячных моих зарплат. После этого я погасила долг и ушла с этой работы.

Однажды ночью я проснулась, рыдая в слезах. Подушка была мокрая, словно в бреду я просила Бога направить меня на мой путь и помочь мне в его прохождении. Я молила с такой яростью, с какой не молила никогда. К тому времени я знала наизусть несколько молитв, помимо «Отче наш», но я не использовала даже её. Я истошно кричала во всё горло. Не помню, чтобы мама была рядом, видимо, она была в больнице, и я не могла никого побеспокоить…

Я не хочу вдаваться в детали ещё одного мучительного для меня момента – лета 2006 года. Лето, когда я познала предательство своих подруг, свою бессильность и клиническую депрессию. Когда мне трудно было выдавить из себя хоть слово, при этом незадолго до этого про меня можно было сказать, что я владею красивым языком и ораторским искусством. Меня изъедали сомнения по поводу всего на свете, а до этого я была сама самоуверенность. В это лето я поняла, как всё хрупко и шатко в нашем мире. И это лето, я сейчас уверена в этом на 100%, принесло мой первый эпизод болезни.

К началу августа 2006 года у меня была ободранная квартира (мама в очередном приступе сняла все обои), никаких накоплений, отсутствие старых подруг-ровесниц, 11 выпускной класс на носу и никаких планов на светлое будущее. Мама легла в больницу, и в этот раз она пролежит там почти год, с явкой домой на неделю, резким отказом от лекарств и опять госпитализацией.