Читать онлайн Стратегическое изменение. Как вызвать изменения в чувствах и поведении других людей

Научный редактор канд. психол. наук Е. Первышева

© 2017, Adriano Salani Editore

© 2024, ООО «И-трейд»

Пролог

Ни одно другое слово не использовалось в последние десятилетия так же часто, как слово «change» (англ. сущ. «перемена, изменение», глагол «менять, изменять»), что демонстрирует мощь этого понятия, которое не только объясняет суть явления, но и вызывает его. Это слово как в форме существительного, так и глагола выражает не только динамику, но и само движение к цели. Лингвистика называет слова такого типа перформативными[1]: (Мартине, 1960; Остин, 1962). Не случайно эти термины всегда использовались для убеждения толпы (Ле Бон, 1895; Тард, 1969; Московичи, 1976). Вспомним, например, о том, как часто термин «перемены» используется в буддийских и даосских текстах или о том, что это слово явилось ключевым для успеха избирательной кампании Барака Обамы, а до него и для политического успеха Михаила Горбачева (в русском языке слово «перестройка» имеет такое же значение и перформативный эффект). И если среди многих перформативных слов термин «change» используется наиболее часто, то это связано с тем, что он обозначает и относится к улучшению жизни как отдельного человека, так и массы людей. Это не означает, что изменения обязательно приводят к хорошим результатам, и на самом деле можно привести в качестве примеров огромное количество изменений в худшую сторону, тем не менее, в любом случае, как утверждал Георг К. Лихтенберг, «если что-то должно улучшиться, то оно должно измениться».

В связи с этим мы хотим обратить внимание читателя на то, что наименований изданий научной литературы, посвященных изменениям, в настоящее время уже около шестисот, и с каждым годом их становится ещё больше. Поэтому если мы имеем в виду, помимо термина, само явление, то нужно сказать, что изменение, безусловно, является одним из наиболее распространенных, и его оперативные последствия затрагивают все аспекты человеческой жизни и не только её. Но даже ограничивая оценку его воздействия прямым применением, человек понимает, что практически нет дисциплины, деятельности или профессии, к которым это не имело бы отношения. Эта его универсальность, по-видимому, распространяется и на то, как происходит изменение и как оно может быть спланировано и достигнуто путем применения специальных воспроизводимых стратегий. Но на самом деле теории изменения, которые касаются как его эволюционной структуры, так и процессов, направленных на её реализацию, многочисленны и часто противоположны. Даже самая «чистая» из наук – физика – полагается на две теории, имеющие противоположные точки зрения на феномен изменения: общую теорию относительности Эйнштейна и квантовую механику Гейзенберга. Или же взятая в широком смысле психология с её многочисленными разнообразными теоретико-прикладными подходами, которые предлагают различные объяснения изменений, свойственных человеку и предписывают операциональную практику, часто противоречащую друг другу (Нардонэ, Сальвини, 2013). Тем не менее, мы можем выделить работу, выделяющуюся из всех остальных, связанных с данной темой: это труд, написанный Полом Вацлавиком в 1974 году «Change: об образовании и решении проблем» (Вацлавик и др., 1974). Ученый, уже известный тем, что написал за несколько лет до этого книгу «Прагматика человеческого общения» (1967), которая считается Библией в изучении того, как люди влияют друг на друга посредством неизбежного общения друг с другом, в этой блестящей работе изложил вопросы теории и прагматики изменений с необходимой строгостью и эпистемологической корректностью, но при этом достаточно гибко и в применении к совершенно разным контекстам: от психотерапии до международных отношений, от формальной логики до эмпирических или биологических дисциплин, от мира менеджмента до литературы.

Знакомство с этой книгой было для меня, молодого ассистента кафедры философии науки, подобно удару электрическим током. Оно неизбежно привело меня к изменению моей карьеры, так как я захотел непременно научиться применять то, о чем в ней говорилось. Случившееся со мной есть яркий пример эмоционального корректирующего опыта, который и будет являться главной темой нашей работы. Когда я впервые приехал в Пало-Альто, я оказался в роли наблюдателя, имеющего скептический взгляд человека, обучавшегося строгой эпистемологии, за работой Пола Вацлавика и Джона Викланда, помогавшими людям решать их проблемы, зачастую значительно усложняющие их жизнь, с помощью одновременно элегантных и мощных реструктурирований их взглядов и с использованием удивительных, а иногда и парадоксальных предписаний, способных сломать их неадаптивное поведение. Наблюдение за работой этих двух Маэстро Института исследований психики стало для меня вторым эмоционально-корректирующим опытом, так я нашел на практике подтверждение яркого афоризма Грегори Бейтсона: «Нет ничего более практичного, чем хорошая теория». Теория школы Пало-Альто была верной не только с эпистемологической точки зрения, что является редкой прерогативой традиционных моделей психотерапии, но также была применима на практике и поддавалась проверке. Формировавшаяся во мне вера ещё больше укрепилась, когда в последующие годы я был удостоен чести и сопутствующих ей обязательств быть избранным Великим Мастером в качестве его наследника. Наша совместная работа привела к публикации в 1990 году книги «Искусство быстрых изменений», в которой на основе кропотливых эмпирических экспериментальных исследований были описаны стратегии и методы достижения быстрых и эффективных стратегических изменений как в терапевтических, так и в неклинических условиях. Наше научное и профессиональное сотрудничество продолжалось вплоть до его ухода. Оно позволило мне не только продолжать новаторски развивать подход школы Пало-Альто, но и познакомиться с самыми выдающимися личностями и учеными, работающими в области изучения феномена изменения и его достижения, такими как логики Ньютон Да Коста и Юн Эльстер, кибернетик Хейнц фон Фёрстер, психолог-конструктивист Эрнст фон Глазерсфельд, одним из основателей современного когнитивизма Майклом Махони, великими терапевтами, такими как Виктор Франкл, Джанфранко Чеккин, Луиджи Босколо, Стив де Шейзер, Клу Маданес, Мони Элькайм, Камилло Лориедо, а также учениками Милтона Эриксона Джеффри Зейгом и Гюнтером Шмидтом, и это лишь немногие из многочисленных коллег или ученых, работающих в других научных областях, с которыми за более чем тридцать лет проведения исследований-вмешательств у меня была возможность посотрудничать и сопоставить результаты нашей работы. В 2008 году я опубликовал труд, подводящий итоги теоретическим наработкам в области логики терапевтических изменений, стратегий и стратагем, разработанных с целью эффективной и действенной терапии психических патологий, представляющих наибольшую важность (Нардонэ, Балби, 2008, 2019). Некоторые из этих идей, как мы увидим в последней части данной книги, приобрели статус терапевтических техник с подтвержденной эффективностью и были отобраны в качестве методов работы с определенными формами психологических расстройств.

У читателя вполне могут возникнуть сомнения относительно необходимости написания ещё одной работы по данной теме. Однако, эта необходимость объясняется тем, что в последние годы эмпирические исследования и развитие концепции изменений привели к важному сближению в работе ученых, и это, с одной стороны, подтвердило определенные сложившиеся взгляды, а с другой стороны, благодаря новым методам и экспериментам раскрыло механизмы и динамику изменений, что дает нам возможность прийти ещё к более ясному и убедительному объяснению этого феномена, а также к стратегическому применению техник с ещё более высоким уровнем воспроизводимости и прогнозирования результатов.

Наиболее важным эффектом этой конвергенции стало появление понятия эмоционального корректирующего опыта, которое впервые было сформулировано Францем Александером в 1946 году: «Основным терапевтическим результатом нашей работы является вывод о том, что пациент, чтобы освободиться от своих невротических способов чувствовать и действовать, должен получить новые эмоциональные переживания, подходящие для того, чтобы устранить болезненные последствия эмоциональных переживаний своего предыдущего жизненного опыта». Другие терапевтические факторы, такие как интеллектуальный инсайт, абреакция[2], воспоминание прошлого события и так далее, подчиняются этому главному терапевтическому принципу […]. Какой метод будет использован для этого является вопросом второстепенной важности» (Александер, Франц, 1946).

Анализ того, как эмоциональное изменение может быть реализовано стратегически, то есть каким должен быть способ достижения поставленных целей, является целью этой книги, в которой мы не будем ограничиваться клинической областью, хотя это фундаментальная область применения и она представляет интерес и для читателя, не являющегося в ней специалистом. Мы исследуем, как этот тип изменений находит свое эффективное применение даже в областях, казалось бы, далеких от эмоциональных корректирующих переживаний, таких как экономика и производственные предприятия, международные отношения и политика, и, прежде всего личная жизнь и взаимоотношения каждого из нас, людей, «обреченных» из-за своей природы, культуры и опыта постоянно колебаться между изменениями и стремлением оставаться самими собой.

Джорджио НардонэЦентр стратегической терапии, Ареццо

Глава 1. Эмоциональное корректирующее изменение

Любое познание начинается с ощущений.

Леонардо да Винчи

Как бы ни были многочисленны теории об изменении и о том, как оно может быть достигнуто, как мы увидим в последующих главах, существует общее для всех точек зрения понятие: эмоциональный корректирующий опыт. И ученые, и исследователи, и терапевты, и специалисты в решении проблем согласны с тем, что для реального изменения в восприятии и поведении необходимо, чтобы субъект прожил конкретный опыт, который заставит его открыть для себя нечто такое, что нарушит его привычный взгляд на вещи. Другими словами, принятие нами иной точки зрения полностью трансформирует наблюдаемую нами реальность. Это не только позволяет осуществлять терапевтическое воздействие на людей, страдающих от какого-либо расстройства, но и помогает ученым совершать важные открытия. Вспомним о яблоке Ньютона и о том, как падающий на голову великого ученого фрукт приводит его к озарению, которое было так близко, но недостижимо ранее. Когда Уильям Джеймс заявляет, что существенной характеристикой гениев является «способность воспринимать вещи с необычных точек зрения», он имеет в виду именно способность менять точки зрения и, таким образом, открывать то, что остается скрытым при излишне ригидных позициях. Но если у гения есть этот дар или приобретенная способность, обычному человеку очень трудно даже немного отойти от своего привычного образа мышления и своих убеждений, и он постоянно цепляется за них, поскольку они являются основой его личной идентичности и стабильности. Однако, даже если это может показаться странным, низкий интеллект или недостаточные знания не имеют положительной корреляции с сопротивлением изменениям. В действительности именно самые способные и успешные люди наиболее жестко привязаны к своим собственным моделям мышления и поведения, поскольку в силу особенностей функционирования нашего ума, все мы склонны прибегать снова и снова к тем сценариям поведения, которые оказались успешными и которые, чаще всего, срабатывают на бессознательном уровне и, следовательно, очень слабо контролируются разумом (Нардонэ, 2017). По этой причине и с настоящими гениями случались катастрофические неудачи. Как видит читатель, разговоры об изменениях неизбежно приводят к необходимости говорить и о сопротивлении изменениям.

Но вернемся к феномену эмоционального корректирующего опыта и спросим себя: в чем, с точки зрения динамики, разница между открытием закона всемирного тяготения Ньютона, случайным изобретением пенициллина Александром Флемингом и чудесным исцелением от психического расстройства? Я бы ответил, что разница очень мала, если бы не тот факт, что, как говорил сам Флеминг, «случай помогает подготовленному уму»[3]. Другими словами, двое ученых, благодаря их опыту исследователей, уловили то, что большинство людей даже отдаленно не смогли бы заметить. С другой стороны, субъект, страдающий психической патологией, может быть случайно и неосознанно захвачен событием, которое его потрясло настолько, что это заставит его изменить свое восприятие и образ действий, либо же он должен быть направлен опытным терапевтом к тому, чтобы испытать серию эмоциональных корректирующих переживаний, способных вывести его из ловушки его психического расстройства. Но динамика эффекта открытия, вызывающего изменения, схожа в обоих случаях. Если мы перейдем от науки и терапии к сфере экономики, мы увидим, что и здесь можно наблюдать схожую динамику изменений. Ричард Талер, лауреат Нобелевской премии по экономике в 2017 году, демонстрирует, как экономическое поведение гораздо в большей степени согласуется со стратегиями, которые непрямым образом приводят субъекта к тому, чтобы «открывать» лучшее, что нужно сделать, чем с «рациональными объяснениями» относительно выбора, который необходимо предпринять. В своей книге «Nudge. Архитектура выбора» (Ричард Талер, Касс Санстейн, 2009) он убедительно излагает стратегию изменений, происходящих благодаря небольшим толчкам, которым подвергается вся система, что вызывает цепную реакцию, полностью нарушающую в итоге её баланс. Жаль, что он забыл упомянуть Курта Левина, который почти сто лет назад блестяще рассматривал эту тему, а также Вацлавика и Викланда (1977), которые более сорока лет назад сформулировали модель небольшого изменения, которое, будучи включенным в сложную систему, вызывает цепную реакцию, приводящую к большим изменениям. Однако бесспорная заслуга Талера заключается в применении этой концепции к экономике. Среди наиболее ярких его примеров – так называемая «архитектура выбора» (англ. «choice architecture»), рассматривающая, каким образом, изменяя способ представления людям различных вариантов выбора, можно оказывать значительное влияние на процессы принятия ими решений. Например, для того, чтобы дети младших классов поменяли пищевые привычки, достаточно расположить еду в школьной столовой определенным образом, что позволит сократить потребление детьми одних продуктов (например, фаст-фуда) и увеличить потребление других (например, здоровой пищи), не давая им рекомендации и предписания в явном виде. Этот социальный эксперимент проводился и в эпоху более ранних исследований, например, такими учеными, как Мэйо и Зимбардо, когда социальные науки подвергались незначительному влиянию статистических алгоритмов, которые в последнее время стали доминирующими в методологии исследования, что значительно ограничивает фактическую способность исследователя к совершению открытий, так как он все больше внимания уделяет статистическому контролю за проведением процедур (Нардонэ, 2017). Даниэль Канеман[4], ещё один психолог, удостоенный Нобелевской премии по экономике, ещё больше, чем Талер, обращает внимание на то, что выбор и изменения осуществляются в гораздо большей мере под воздействием эмоций, а не разума. В своей книге «Думай медленно… решай быстро»[5] (2012), он довольно ясно показывает, что бессознательные процессы влияют на сознательные гораздо больше, чем наоборот, даже в беспристрастной и циничной области экономики. Если, как это должно быть очевидно из изложенного здесь, изменения происходят, чаще всего, сначала бессознательно, а потом уже на когнитивном уровне, то возникает вопрос, почему большинство наиболее признанных теорий об изменениях утверждают обратное. В этих теориях произошедшие бессознательные изменения считаются поверхностными, а не реальными качественными изменениями, поскольку полагается, что они достижимы только посредством сознательного процесса. Предвзятое представление о том, что именно сознательное мышление и кристальное сознание в первую очередь влияют на наши действия, продолжает существовать, несмотря на все факты, опровергающие эту идею, к которым мы ещё вернемся позже. Ирония в том, что именно тот, кто изучает феномен изменения, сам зачастую сопротивляется переменам!

В последнее время нейробиология также показала, что «древний мозг» влияет на «современный мозг» намного сильнее, чем обратным образом, однако даже это, похоже, не нарушает веру в разум и рациональное мышление как единственный источник глубоких изменений (Нардонэ, 2013). Психология, рожденная именно на основе исследований восприятия и того, как оно, при всех его искажениях и двойственности, способно влиять на наши чувства и действия, в последние десятилетия имеет в качестве важного объекта своего изучения когнитивные функции мозга. Этот сдвиг фокуса, необоснованный, но доминирующий в современной психологической культуре, косвенным образом и чаще неявно приводит к выводу, что когнитивные процессы несут наибольшую ответственность за перемены. А именно, что знание заставляет нас меняться. Необходимо дистанцироваться от этого догматического убеждения, эмпирически опровергнутого, и изучать изменение с помощью методологии, соответствующей его эффективному функционированию. На практике это означает изучение через его применение и, таким образом, проверку механизмов, которые его запускают, на основе получаемых результатов. По словам Курта Левина, «Если вы хотите узнать, как работает система, попробуйте изменить её работу» (1951, 2005). Изучая эту тему, более тридцати лет назад мы начали экспериментировать с применением альтернативного метода «изменить, чтобы узнать», разрабатывая стратегии и стратагемы для достижения конкретных изменений, которые, если они окажутся эффективными и воспроизводимыми для решения одних и тех же проблем, позволят понять, как поддерживается равновесие систем и как их можно изменить. Эта методология известна как «исследование-вмешательство»; она позволяет узнать, как функционирует проблема благодаря её решению, а не наоборот, когда сначала изучают явление, а затем пытаются ввести в него изменения (Вацлавик, Нардонэ, 1997; Нардонэ, Портелли, 2005, 2005a; Нардонэ, Вацлавик, 2005; Витцель, Нардонэ, 2016).

Систематическое применение этого эмпирически-экспериментального метода исследования-вмешательства в отношении десятков тысяч случаев, когда люди нуждались в стратегических терапевтических изменениях, с помощью успешных и воспроизводимых способов решения проблем продемонстрировало, что люди склонны прибегать в своей жизни к привычным моделям восприятия и реакций. Речь идет о реальных сценариях действий, запускаемых привычными способами восприятия реальности, которые мы определили как «перцептивно-реактивные системы»; они функционируют как открытые Умберто Матураной аутопоэзные биологические системы[6], то есть те динамики внутри живой системы, которые подпитывают сами себя в силу своего функционирования. Если использовать термины, понятные даже неспециалистам в этой области, речь идет о способах восприятия реальности, как внешней, так и внутренней, путем фильтрации застывшей и замкнутой на себе схемы, которая активирует избыточные психобиологические реакции, не опосредованные сознанием и не активируемые волей, а определяемые автоматически. С точки зрения наблюдения, перцептивно-реактивная система находит выражение в избыточно повторяемых моделях управления человеком своей личной, межличностной и социальной реальностью. Например, одним примером из многих может быть человек, который пытается постоянно все держать под контролем, или стремится всегда получать защиту и поддержку, или нуждается в постоянном социальном подтверждении, или регулярно ищет сильные ощущения (Нардонэ, 1993, 2000, 2003a, 2013, 2016a; Нардонэ, Портелли, 2013). К этому необходимо добавить и более сложные перцептивно-реактивные системы, содержащие более одного постоянного способа восприятия и поведения, что делает такие структуры ещё более устойчивыми к изменениям. Когда определенные перцептивно-реактивные системы повторяются и становятся ригидными, они структурируются в настоящие психопатологии. Так происходит, например, в случае с типичной перцептивно-реактивной фобической системой, характеризующейся систематическим избеганием того, что пугает человека, постоянным поиском утешения и защиты, и безуспешными попытками контролировать свои физиологические реакции. Или в случае с перцептивно-реактивной системой неуверенных в себе людей, характеризующейся постоянным делегированием ответственности и откладыванием действий; или у параноиков, склонных к превентивной защите и защитной социальной самоизоляции; применение ритуалов, чтобы справиться с фобиями, теми, кто страдает обсессивно-компульсивным расстройством в сочетании с избеганием и поиском заверений у других; или у ипохондриков, испытывающих постоянную потребность проверять свое здоровье на наличие возможных заболеваний, получать успокоение со стороны врача и неустанно вести разговоры о здоровье и патологиях.

Как мы упоминали ранее, за прошедшие годы, благодаря терапевтическим стратегиям, доказавшим свою эффективность путем разрешения проблем, мы формализовали перцептивно-реактивные системы, лежащие в основе наиболее важных психопатологий. Как утверждает Чоран: «Каждая проблема профанирует тайну, которая, в свою очередь, раскрывается её решением». Все терапевтические решения, специально разработанные для различных форм расстройств, основаны на стратагемах, направленных на вызов эмоционально-корректирующего опыта, способного изменить восприятие субъекта и, благодаря этому, и его реакции. Чаще всего это происходит без четкого осознания субъектом происходящего – ни до, ни во время самого переживания – что позволяет обойти его естественное сопротивление изменениям. Пол Вацлавик с его необычайной проницательностью определил этот способ изменения как «запланированные случайные события», то есть события, которые кажутся пациенту «случайными» (поскольку он не предвидит эффекта), но в действительности они «спланированы» терапевтом, реализующим стратегию, направленную на вызов эмоционального корректирующего переживания. Таким образом, действие специалиста направлено на то, чтобы с хирургической точностью вызвать новую динамику между субъектом и его реальностью, разрушая ригидные повторяющиеся дисфункциональные сценарии, ставшие автоматическими. Это сделано так, чтобы заставить человека сделать открытие, а не понять, путем проживания конкретного опыта изменения, что он в состоянии преодолеть свой дискомфорт и расстройство. Только после того, как изменение будет достигнуто, пациенту даются все объяснения, необходимые на этом этапе для усиления эффекта и повышения уровня его осознания и воспроизводимости изменений.