Читать онлайн Сила жить. Искусство находить радость и смысл в трудные времена

Глава 1

Новая реальность

– Реальность навсегда изменилась в тот момент, когда я положила трубку. И, думаю, осознание этого удержало меня на краю в тот день, – Лидия разглаживает тонкими пальцами льняную салфетку, лежащую на столе, и поднимает на меня глаза. Они ярко-зеленые, как молодая трава, и это естественный цвет – Лидия не носит линзы. А я вспоминаю, как увидела ее впервые, пять лет назад. Тогда вся она была серой и почти безжизненной, даже глаза потеряли природную яркость.

Лидия привезла маму в дом-интернат для людей с психическими заболеваниями, где я работала врачом-терапевтом. У ее мамы была терминальная деменция, она уже никого не узнавала и нуждалась в постоянном присмотре и уходе. И, как это нередко бывает, когда члены семьи часто навещают у нас своих родных, со временем мы с Лидией стали общаться чуть ближе.

Сейчас моей пожилой пациентки уже нет в живых, но Лидия осталась частью моей жизни, и мы иногда видимся за чашкой чая – просто поговорить. Ей почти 60, и я зову ее Железная Лиди – так я мысленно назвала эту женщину, когда впервые услышала ее историю. Потом стало ясно, что в ней гораздо больше любви, чем железа, но имя уже прижилось, и она всегда смеется, когда его от меня слышит. А я рада, что ей хватает сил улыбаться – в этой своей новой реальности.

Все изменилось одним летним вечером, за три года до нашей встречи. Ничего не предвещало беды, и Лидия без каких-либо дурных предчувствий ответила на телефонный звонок с незнакомого номера. И не сразу поняла, что случилось, когда сухой официальный голос сообщил, что ее дочь с мужем и двумя детьми погибла в автомобильной аварии. Они возвращались домой после отпуска на море, Лидия ждала их завтра и уже накупила любимых лакомств для встречи, а теперь… Голос продолжил: «Сожалею, но нужно организовывать» – и продиктовал координаты для связи. Она механически все записала. А потом отключила звонок, подняла от телефона глаза и поняла, что как раньше уже не будет. Что она больше не мама, не бабушка и не теща, и никогда уже не станет ими снова. Она осталась дочерью, учителем младших классов и живым человеком, хотя в последнем уже не была уверена. Казалось, она сама сейчас сомнется, сломается, как сломались жизни и судьбы ее любимых людей. Но в новой реальности оставалась пожилая мама, которая уже не могла жить одна и за которой совсем некому было бы присматривать, если бы с ней что-то случилось. И Лидии пришлось сделать вдох – первый в странной, другой жизни.

Она давно уже может вспоминать об этом без слез, а тогда, в день нашего знакомства в интернате, они текли безостановочно. Ей надо было кому-то рассказать, выгрузить свою накопившуюся боль, и мой простой вопрос «Вы в порядке? Может быть, нужна помощь?» разрушил удерживаемую из последних сил плотину. Она заговорила:

– Я не отдала бы мать, никогда. Мы были очень близки всю ее жизнь, но химиотерапия… Да, это парик, хотя и очень хороший, почти в цвет своих волос, такой же медно-рыжий, и мало кто замечает… Рак молочной железы, мне делают химию, чтобы прооперировать, и потом снова будут препараты, и это так тяжело переносится. А мама давно в подгузниках и уже не ходит, ее надо поднимать и поворачивать, а я и сама… Если бы Ленка была жива, мы бы управились, такая у меня девчонка была боевая, и внуки были все в нее. Почему были? Потому что три года назад водитель фуры уснул за рулем на трассе и выехал на встречку, и в легковушке ни у кого не было шансов.

В тот день я подумала, что это очень сильная женщина, раз она не сломалась после такой потери, а теперь борется за свою собственную жизнь. Но только много позже, когда опасная болезнь осталась позади, я смогла спросить у Железной Лиди, как получилось, что она не просто осталась жить, но сумела снова стать счастливой – после всего, что случилось. Мы много говорили об этом и с ней, и с другими людьми в самых разных кризисных обстоятельствах, и большинство отмечали первую, самую важную веху на пути к возвращению в жизнь – принятие того, что реальность изменилась навсегда.

Конечно, я хорошо знала о модели стадий горя, которую предложила Элизабет Кюблер-Росс в 1969 году. Думаю, вы тоже о них слышали: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие считаются классической последовательностью в проживании горя. Однако многие упускают из виду, что это лишь ориентировочная модель – стадии могут повторяться, каких-то может не быть вовсе. Но, как правило, принятие случившегося все же считалось итоговой фазой горевания, а Лидия утверждала, что осознала и приняла произошедшее сразу. Это не укладывалось в мои представления, и я решила исследовать вопрос подробнее.

Оказалось, что модель пяти стадий давно уже подвергается серьезной критике в профильных академических сообществах, потому что за прошедшие полвека накопилось достаточно исследований, опровергающих ее. Так, например, известный психолог Уильям Уорден в «модели задач скорби» ставит принятие реальности утраты на первое место из четырех этапов, и эта модель сейчас широко используется в работе кризисных психологов.

Но мы с вами не будем углубляться в то, как правильно проживается горе и какое оно бывает. Это совершенно не влияет на главную цель – найти в вашей личной постапокалиптической реальности дорогу к новому, устойчивому счастью. А это возможно, только если вы соберете нового себя.

Выздоровев от смертельной болезни, вы не станете собой прежним – этот опыт изменит вас навсегда. Ушедший из семьи горячо любимый партнер, вдруг раскаявшись и вернувшись, не вернет вам прежнюю жизнь – потому что вы изменились. Именно поэтому осознание и принятие факта, что как раньше уже не будет, – это самый первый шаг на пути в будущее.

Туда, в это будущее, вы еще не попали, раз читаете сейчас эти строки. Вы пока в безвременье, где-то между тем собой, который был «до», и тем, с которым вы пока еще не знакомы. Помните, что попытки вернуть свое прошлое «я», которое жило своей счастливой жизнью «до», и встроить его в новую реальность «после» заведомо обречены на провал. Поиск заветной двери в прошлое истощит ваши силы и в конце концов утянет глубоко в туман безвременья, из которого очень сложно найти выход. Это не наша дорога. Поэтому я не предлагаю разбирать ваше горе на атомы и разглядывать его под микроскопом – пути в будущее там нет.

Вместо этого мы возьмем подзорную трубу и будем смотреть вперед – туда, где за зыбким туманом вашего «сейчас» виднеется солнце. Там тепло, туда не дотягиваются серые щупальца безнадежности и тоски. Я не предлагаю навсегда забыть тех, кого вы потеряли, и не обесцениваю страданий, которые вы уже перенесли. Это шторм печали в вашей душе, и, возможно, он еще не утих до конца. Но однажды и эта буря закончится. Вы шагнете из нее другим человеком, и я постараюсь помочь вам выйти более сильными, стойкими и цельными, чем сейчас. Хотя шрамы, конечно, все равно останутся. Но, надеюсь, они уже не будут так невыносимо болеть.

Глава 2

Точка опоры

– В то время все вокруг было серым, – Аня, моя давняя приятельница, задумчиво крутит в руках ключи от машины, и брелок-медалька на них отсвечивает золотом. Медальки у Ани везде – в стилизованном комплекте из сережек и кулона, в принте на кошельке. И дома огромный, во всю стену, стеллаж с кубками и медалями. Аня – профессиональная спортсменка и призер многочисленных соревнований. Была в прошлом.

Вся жизнь Ани с раннего детства строилась вокруг тренировок, соревнований и побед. Каждая награда обретала почетное место на стеллаже, который папа сделал ей под заказ. Аня не помнит, каким было ее детство до большого спорта, – кажется, она занялась легкой атлетикой прямо в роддоме. Ну или сразу после выписки из него. Дочь – олимпийская чемпионка – такой была мечта ее отца, ведь он сам в свое время не смог достичь больших успехов в спорте. Анна смогла, и это давалось ей будто бы легко и естественно. До того самого дня, который разрушил всю ее прежнюю жизнь.

Аня получила на тренировке серьезную травму, из-за которой перенесла несколько сложных операций и потом заново училась ходить. Ни о каких соревнованиях больше не могло быть и речи, врачи были категоричны. Что делать со своей жизнью девочке 16 лет, которая не мыслила себя вне спорта? Дело усугубляло огромное чувство вины перед отцом, хотя в случившемся с ней Аня была совсем не виновата. Но видеть сперва, как он испугался – не за нее и ее здоровье, а за рушащиеся перспективы, – а потом и равнодушие к ней, когда стало ясно, что Аня больше никогда не вернется в спорт, – это было больнее, чем переломы костей и разрывы связок.

Вернувшись из больницы, Аня убрала все свои награды в кладовку. Родители пытались было возражать, но она, послушная и «правильная» девочка, впервые устроила им скандал. И они смирились, решив, что, наверное, так ей будет легче.

Но это не помогло. Да, она жила, училась, готовилась к экзаменам, но внутри… Там все было мертвое, выжженное, покрытое тонким слоем серого холодного пепла. Потому что жизнь теперь потеряла смысл.

Я узнала ее через несколько лет после этого случая, когда передавала в приют для животных старые вещи. Из ненужных одеял, простыней и футболок там делают подстилки для питомцев, и я в тот день искала, кому отдать свой мешок. Пробегавшая мимо девушка перехватила у меня вещи, тут же пристроила их на стеллаж, поблагодарила и представилась: «Аня, директор этого безобразия». Гладкие, довольные жизнью животные в вольерах никак не тянули на безобразие, и я спросила, что она имеет в виду. Оказалось, заболели сразу двое сотрудников, поставщик отменил заказ кормов, и это все нужно решать прямо сейчас. У меня был выходной, и я осталась помочь, покоренная энтузиазмом этой улыбчивой девушки-торнадо. Так и началась наша дружба.

Уже много позже Аня рассказала свою историю жизни и то, как выбралась тогда из своего пепельного безвременья. Первое время после травмы ей было не с кем делиться переживаниями: все подруги были «из спорта», и оказалось, что им больше не о чем говорить с выпавшей из прежней жизни Аней. Одноклассники дружили своими сложившимися компаниями и кружками по интересам, девушка же новых увлечений так и не завела. Родители… «А что родители? – горько усмехнулась Аня, рассказывая об этом. – Мама была рада, что я жива и хожу, да у нее и других дел было полно – дом, работа… Отец отстранился, выстроил стену. Это сейчас я понимаю, что он так пытался унять разочарование и горечь от разрушения ЕГО надежд и мечтаний в отношении меня. А что там с МОИМИ надеждами и мечтами, его уже не волновало. Мне стало незачем жить, ежедневно вставать с кровати, чему-то учиться… Я тогда серьезно думала о том, чтобы умереть».

То, как Аня описывала свое состояние в тот период, очень похоже на ощущения многих людей, перенесших значимую потерю. Причем потеря – это необязательно собственная тяжелая болезнь или смерть близкого.

Это может быть падение тщательно отстроенного бизнеса или финансовый крах, прекращение научной карьеры из-за чужих интриг или случайных неудач. Или, как у Ани, невозможность спортивных побед из-за травмы. Общее у этих ситуаций то, что они вызывают глубокое чувство бессмысленности дальнейшей жизни. Да и сама жизнь становится скорее существованием, в котором нет ни цели, ни радости, ни ярких красок. И кажется, что будущего тоже нет.

Это состояние может быть похоже на клиническую депрессию, а в ряде случаев именно ею и является. И понять, что именно происходит, самому человеку очень сложно. Ему – да и его окружающим тоже – его состояние кажется вполне естественным, ведь он же переживает такое тяжелое потрясение. И это действительно так: наш организм устроен мудро, и в ситуации трагических событий, кризисов и острых негативных переживаний может «выбивать предохранители». Как в электрической цепи при перегрузках или коротком замыкании. Электрические предохранители нужны, чтобы не испортились приборы и не было пожара, а внутренние эмоциональные предохранители – чтобы нейронные сети не «расплавились» от слишком интенсивных переживаний. Сложные механизмы изменения работы нейромедиаторов и ответственных за эмоции структур мозга и вызывают ощущение пустоты и серости жизни, которое не дает нам умереть от горя.

В большинстве случаев это работает именно так, как задумано природой: человек проживает острый период, но со временем возвращается к жизни. По «проводам» внутри головного мозга снова бегут импульсы, система изменилась, но функционирует как надо. Однако иногда этого не происходит.

В этом случае самостоятельно найти выход бывает трудно. Так как же понять, находитесь ли вы в обычном, пусть и сером, тумане между «до» и «после» или застряли и нуждаетесь в путеводном клубке?

В качестве самодиагностики вы можете использовать специальные опросники. Самые простые и доступные онлайн – «Шкала тревоги Бека» и «Шкала депрессии Бека» (их автор Аарон Бек – психиатр, создатель метода когнитивной психотерапии). Если по результатам тестирования вы обнаружите у себя красные (высокие) уровни тревоги или депрессии, я рекомендую обратиться за консультацией к врачу-психиатру или психотерапевту. Не пугайтесь названия этой специальности – обращение к психиатру вовсе не означает, что у вас «с головой что-то не в порядке», как нередко думают обыватели. Вы же не идете к стоматологу, когда у вас сломан палец на ноге, верно? Каждый узкий специалист занимается своей профильной сферой, и к кому же еще обратиться, как не к психиатру, когда у человека болит душа? Ведь в переводе с древнегреческого psyche – это душа и есть.

Врач может помочь наладить работу ваших внутренних «электросетей». Иногда требуется психотерапия, иногда – фармакотерапия, к примеру антидепрессанты. К ним не бывает привыкания, зависимость от них – это миф. И они являются отличным инструментом для починки внутренних поломок, если назначаются по показаниям. Как правило, курс лечения этими препаратами занимает минимум 6–9 месяцев. Столько времени нужно, чтобы головной мозг, который вновь будет получать необходимое количество молекул нейромедиаторов, заново запомнил, какой уровень серотонина оптимален. Да, древний мозг не умеет делать это так же быстро, как новая кора запоминает наизусть стихотворение. Но наша задача – не скорость, а качество, правда же?

Даже если вы получили в тестах высокие уровни тревоги и депрессии, эта книга будет вам прекрасным помощником на пути к излечению в дополнение к назначенной врачом терапии. А если уровни не достигли критических значений, мы вполне можем справиться и сами.

Маленькая Аня не обращалась к врачу: сама она не могла об этом даже подумать, а отвести ее на прием было некому. Поэтому мы с ней не знаем, была ли у нее клиническая депрессия, или ее «серый пепел» был просто следами сгоревших надежд. Но мы точно знаем, что помогло ей выбраться.

Однажды Аня возвращалась домой из школы и услышала в кустах тонкий жалобный писк. Это оказался котенок. Весь в колтунах и блохах, с гноящимися глазами, он лежал на земле и, как поняла Аня, собирался умирать. Это было очень созвучно ее ощущению себя в те дни, только колтунов у девушки, конечно, не было. По крайней мере, снаружи. В тот самый момент Аня твердо решила, что она не позволит ему погибнуть. Малыш будет жить, чего бы ей это ни стоило.

Сказать легче, чем сделать. Мама была категорична: возвращай туда, откуда взяла, он все равно уже не жилец, а у отца аллергия на шерсть. Аня выскочила из дома, задыхаясь от ярости и бессилия, и первый раз за много недель разрыдалась. Она чувствовала, что что-то очень важное в ее жизни связано с этим едва дышащим комочком, но не знала, что делать. В соседнем торговом центре был зоомагазин, и Аня побежала туда в надежде купить хотя бы какого-то жидкого корма и лекарств. На ее счастье, продавцы оказались неравнодушны к беде и тут же направили девушку в местный приют для животных.

Это и оказалось спасением. И для Веснушки – так Аня потом назвала кошечку, – и для самой девушки. Сначала тревога о котенке, которого там приняли и оставили на лечение, заставляла ее каждый день после школы мчаться в приют. А потом, когда Веснушка окрепла, Аня поняла, что давно уже не видит своего «серого пепла», что ее жизнь обрела запахи и звуки. Как тогда, в ее прошлой жизни, только теперь это было мурчание десятков котов и острые запахи шерсти мокрых после прогулки собак.

Спасение попавших в беду зверей стало новой целью для Ани, смыслом ее жизни «после», и на свет этой цели Аня вышла из своего безвременья почти целой. Разве что отношения с родителями так и не восстановились полностью, не обрели прежнюю теплоту и близость. Но теперь, много лет спустя после тех событий, Аню согревает другое тепло – совсем старая, но еще бодрая кошка Веснушка, а еще муж, с которым она познакомилась в своем приюте, когда он пришел «усыновить» кого-нибудь из брошенных котов, и двое их детей. И внутренний огонь найденного в юности смысла жизни.

О том, почему это действительно помогает и какие направления есть у этого поиска, мы и будем говорить в следующих главах этой части книги.

Глава 3

Выбор пути

«Что за ерунда! Выдумали тоже – смыслы какие-то искать! Радоваться надо, что живы да здоровы, а не философию разводить! Всем известно, что смысл у человека – пожить подольше, детишек народить и помереть в свой срок!»

Примерно такой комментарий я получила однажды в своем телеграм-канале, где делилась кусочками этой рождающейся книги с моими читателями. Многие рассказывали мне свои истории жизни, полные таких потрясений, которые не каждая мелодрама положит в основу сценария, потому что зрители не поверят сюжету. Но иногда были и такие вот слова – полные сомнений в необходимости наполнять свою жизнь смыслом, чтобы выбираться из кризисов. Чтобы вас не мучили такие сомнения, давайте посмотрим, как это работает с точки зрения психологии.

Когда человек проходит через серьезные потрясения (мы помним, что это не только потеря близкого, но и другие кризисные ситуации), он всегда теряет в них какую-то часть себя.

«Я стала матерью, а через несколько месяцев перестала ею быть, и с этой болью мало что может сравниться, – писала мне Лена, моя давняя читательница. – Моя первая беременность закончилась рождением ребенка в 28 недель, сын весил чуть больше полукилограмма и не мог дышать сам. Те первые дни в реанимации я почти не помню – настолько тяжело было видеть это крошечное тельце, опутанное трубками. Я жила там, в больнице, а после выписки ездила туда каждый день из дома, все три месяца. Мой мальчик умер от пневмонии: у таких детей очень часты осложнения из-за незрелых легких и иммунитета. Я все это знала и понимала, что врачи сделали все возможное и его было не спасти, но это не уменьшило мое горе. После похорон я почти физически ощутила эту пустоту внутри, где-то глубоко под сердцем. Там, где сначала родилась я-мать, а потом умерла вместе с ребенком. Эта пустота звала сына и постоянно тихо плакала от невозможности его обнять, подержать на руках».

Лена говорила о чувствах, которые проживали многие из нас. Ведь вместе с физической потерей мы теряем ту часть себя, которая была связана с утраченным, будь то близкий человек, дело жизни или что-то иное, очень значимое. В том месте личности Лены, где была Лена-мать, образовалась огромная пустота, и заполнить ее было нечем. Иногда, если человек уходит в свое горе слишком глубоко, пустота расширяется и поглощает другие части личности. Лена настолько погрузилась в переживания, что не смогла работать и была вынуждена уволиться, а через полгода последовал и развод с мужем.

Это случилось четыре года назад, и Лене потребовалось много сил и поддержка семьи, чтобы выбраться. Ее спасли родители, когда она почти растаяла после развода: весила 37 килограмм и не могла нормально есть сама. Родные жили в другой стране и виделись с ней нечасто, а когда приехали, обеспокоенные ее состоянием, – ужаснулись и взяли дело в свои руки. Понадобилось длительное лечение, чтобы она стала похожа на себя прежнюю хотя бы внешне. Но она признает, что до той себя, которая выбирала крошечные носочки в магазине и готовилась украшать детскую, ей еще идти и идти. Через то серое, пепельное безвременье, в котором она сейчас застряла и где все еще слышен тонкий, зовущий плач ее внутренней пустоты.

Утрата части себя случается со всеми нами в ситуациях потери, хотя, конечно, многие справляются с внутренней болью без таких тяжелых последствий, как у Лены. Но окончательно восстановиться и жить дальше можно, только заполнив эту образовавшуюся пустоту. Вот почему поиск и обретение новых смыслов так важен и для Лены, и для многих других людей в ситуациях личного постапокалипсиса. Только новые смыслы способны заполнить эту голодную бездну, и только ими она насытится достаточно, чтобы успокоиться и уснуть. И ее невозможно унять чем-то вроде «Не переживай, все проходит, и это пройдет» или «Да ладно, ты еще молодая, надо жить дальше». «Тебе надо съездить на море, развеяться» тоже вряд ли сработает, как и «Потеряла ребенка? Горе, да. Надо родить еще двоих – и неудача забудется». Это все реальные слова, которыми пытались утешать Лену ее друзья, коллеги и прочие люди, искренне желающие поддержать. Но это не помогало.

Многие женщины, прошедшие через сложный развод, отмечали, что попытка ходить на свидания и встречаться с мужчинами, чтобы не быть одной, делает только хуже. Это та самая пустота на месте я-жена, я-любимая, и любящая женщина отторгает суррогатные замены.

Но она благодарно принимает в себя мягкие облака новых смыслов, пусть даже они и не про то, что было потеряно. Как, например, случилось у Ани, когда пустоту на месте Ани-спортсменки заполнило волонтерство в приюте для животных, а потом и настоящая взрослая работа в этой сфере. Эти смыслы укладываются в ноющую бездну с каждым вашим шагом по пути в безвременье, наполняют ее и убаюкивают, смягчают ее края и мягко, но настойчиво притягивают их друг к другу. И она затягивается – не сразу, конечно, потому что раны бывают глубоки и обширны. Но затягивается, как и телесная рана, если ее правильно лечить. К ссадине на коленке можно приложить подорожник, но она прекрасно заживет и без него. А вот глубокую рану мышц, достающую до кости, никаким подорожником не вылечить, и заживление ее займет не одну неделю даже с правильным лечением. Для ран внутри вас, выгрызенных потерями, таким лечением и будет обретение смысла в новой, послекризисной жизни. Но для этого нужно сделать первый, решающий шаг.