Читать онлайн Год без таблеток, хроника боли

Книга 21

Глава 1. День первый: пустая полка

Я проснулась раньше будильника, хотя в последнее время это случалось редко. Сон обычно держал меня в своей липкой темноте до самого утра, а иногда и дольше, пока химия в крови не подталкивала меня к движению. Но сегодня было иначе. Сегодня всё было иначе.

Я лежала на спине и долго не открывала глаза. Даже не потому, что не хотела видеть утро – просто я знала: там, за веками, ждёт мир, в котором нет привычного утреннего ритуала. Рука не потянется к тумбочке, чтобы нащупать блистер. Не будет тихого щелчка, когда таблетка выдавится из своей ячейки. Не будет прохладного глотка воды, чтобы протолкнуть её внутрь. Сегодня – пустота. И не метафорическая, а физическая: полка в тумбочке пуста, я сама её опустошила вчера вечером.

Я помню, как стояла над раковиной и смотрела, как белые и цветные капсулы падают в унитаз. Как они кружатся в воде, прежде чем исчезнуть. Это было не похоже на освобождение – скорее, на самоубийство какой-то части меня. Потому что эти таблетки были не просто лекарством, они были костылями, на которых я ходила годами. Они держали меня на плаву, сглаживали острые углы, притупляли крики внутри головы. А теперь их нет.

В комнате было тихо. Слишком тихо. Даже тикание часов казалось издевательски громким. Я села на кровати и поняла, что тишина давит на меня сильнее, чем ожидала. Внутри будто распахнулась пустая комната, и каждый шаг отдавался эхом.

Первое, что пришло – страх. Он был в груди, тянущий, горячий, как комок железа. Я боялась не конкретного – не того, что будет боль, или что меня вырвет, или что я не смогу уснуть. Я боялась самой себя, той, которую давно не видела. Без химии я не знала, кто я. Может, там внутри чудовище, которое я так долго держала взаперти?

Я пошла на кухню. Пол холодный, утренний свет режет глаза. Кофе – автоматически, по привычке. Пока вода закипает, я ловлю себя на том, что руки дрожат. Не от холода, нет. Это тело уже ищет свою дозу, хотя прошло всего несколько часов. Оно помнит. Оно требует.

Я смотрю в окно. Двор обычный: старый пес во дворе тянется на цепи, соседка в халате трясёт коврик, машина с сигнализацией пикает, когда мимо проходит школьник. Всё как всегда, и только я – уже не та. У меня нет буфера между мной и этим утром. Всё острое, как бритва. Шум машины кажется громче, чем есть, свет – ярче, чем нужно, запах кофе – слишком сильный.

Я сажусь за стол с кружкой, но руки так дрожат, что кофе проливается на стол. И в этот момент я понимаю: это только начало. Это не просто отказ от таблеток. Это отказ от прежнего способа существования. Я словно сняла бронежилет и вышла в мир голой.

В голове мелькает мысль: «Ты ещё можешь передумать». Аптека – в двух кварталах. Рецепт у врача можно выбить, если надавить. Но вместе с этой мыслью приходит другая: «Если вернёшься, всё, что будет дальше, потеряет смысл».

Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз жила без них. Это было так давно, что воспоминания туманные. Там, в том времени, было много боли. Я почти не помню радости, но помню панические атаки, бессонные ночи, слёзы на кухне в три утра. И всё же тогда я была настоящей. Сейчас же я – продукт химии.

Часы показывают 8:47. Утро только началось, а я уже устала. Мышцы ноют, в висках стучит, будто внутри включили какой-то заводской пресс. Я знаю, что дальше будет хуже. Организм начнёт сопротивляться, ум – саботировать.

Я решаю записывать каждый день. Не потому, что это поможет кому-то ещё, а потому, что боюсь забыть. Хочу помнить всё – и как больно, и как страшно, и как я, возможно, выживу.

Я беру блокнот и пишу:

День первый. У меня пустая полка в тумбочке и полный страх в груди. Я не знаю, кем проснусь завтра. Я не знаю, доживу ли до завтра такой. Но сегодня я решила, что буду без них. Даже если это убьёт меня.

Я закрываю блокнот и понимаю, что впереди долгий день. И что каждый час этого дня будет как маленькая война.

Глава 2. Ломка в голове

Первый удар пришёл тихо, без предупреждения. Не было резкого обвала, не было панической атаки – просто в какой-то момент реальность начала плыть, как в старых телевизорах, когда теряется сигнал. Мысли стали рваными, спутанными, словно кто-то перематывал кассету туда-сюда, вырывая фрагменты и вставляя их обратно в неправильном порядке.

Я сидела на диване, уставившись в одну точку, и пыталась вспомнить, зачем вообще сюда села. Мелькнула мысль, что нужно позвонить кому-то, но кому – забыла. Потом поняла, что не брала телефон в руки. Эти провалы памяти были не похожи на забывчивость, это было что-то иное: как будто сознание проваливалось в чёрную дыру и возвращалось обратно уже без кусочков.

Тело пока держалось. Немного дрожали руки, ломило затылок, в животе жгло пустотой, но всё это было терпимо. Настоящая бойня шла внутри головы. Я чувствовала, как мозг пытается нащупать привычную дозу химии, как он лихорадочно ищет её, перебирая всё, что есть под рукой, но ничего не находит. Это было похоже на то, как курильщик судорожно роется в пачке, зная, что сигареты там закончились.

Шум в голове усиливался. Это не был звон или писк – скорее, глухое гудение, как если стоять рядом с огромным трансформатором. Оно давило изнутри, мешало сосредоточиться. Любая мысль, даже самая простая, разлеталась, как стекло, и осколки больно резали изнутри.

В какой-то момент я поняла, что не могу читать. Я взяла книгу, которую давно откладывала, и через пять страниц поняла, что не помню ни одного предложения. Слова были, буквы складывались, но смысла за ними не было. Я смотрела на текст, как на чужой язык, и ощущала, как раздражение поднимается горькой волной. Хотелось бросить книгу об стену, но даже на это не хватило сил.

Внутри медленно, но верно поднималась злость. Я злилась на себя за то, что решилась на это. Злилась на мир, что он вообще довёл меня до таблеток. Злилась на врачей, которые когда-то сказали: «Вам это поможет». Злилась на тех, кто мог пить чай и дышать полной грудью, не думая, что у них внутри идёт химическая война.

С каждым часом мысли становились мрачнее. Память подкидывала самые тёмные эпизоды моей жизни, как будто хотела проверить, выдержу ли я без защиты. Я видела себя подростком, стоящим в школьном коридоре и слушающим, как одноклассники шепчутся за спиной. Я видела себя в двадцать лет, лежащей на полу ванной, потому что тогда мне казалось, что это единственное место, где можно плакать так, чтобы никто не услышал. Я видела себя вчера, когда смывала таблетки в унитаз, и задавалась вопросом – а если это была ошибка?

Потом пришёл страх. Не резкий, а вязкий, как туман. Он окутал меня, заполнил комнату, лег на плечи. Казалось, что стены стали ближе, воздух гуще, и даже лампа на потолке светила как-то тревожно. Я прислушивалась к каждому шороху, хотя знала, что в квартире никого нет.

В какой-то момент мне показалось, что я слышу стук. Не в дверь, а внутри себя. Глухой, ритмичный, как удары сердца, но не в такт моему сердцу. Я приложила руку к груди – пульс был быстрым, но ровным. Этот другой стук шёл откуда-то глубже, будто из самого мозга. И я поняла: это он стучит в запертые двери, требуя свою дозу.

Я встала и начала ходить по квартире. Медленно, из комнаты в комнату, словно что-то ищу. Но я знала, что ищу только одно – ту самую лёгкость, которую давала таблетка. Лёгкость, за которую я заплатила годами зависимости. Лёгкость, которую я теперь решила отнять у себя.

С каждым часом стало труднее говорить. Слова будто застревали в горле, мысли путались ещё сильнее. Я пыталась позвонить подруге, но, когда она ответила, поняла, что не могу подобрать фразы. Я молчала в трубку, слушала её голос и чувствовала, что между нами километры, даже если мы в одном городе. Она что-то говорила, смеялась, а я смотрела на свои руки и думала, что они какие-то чужие.

Вечером накатила волна усталости. Не той, что приходит после рабочего дня, а какой-то глубокої, костной. Будто меня изнутри выжали, как тряпку. Я легла на диван, закрыла глаза и почувствовала, что под кожей всё пульсирует. Как будто каждая клетка решила напомнить о себе. Ладони горели, ступни ныло, голова тянула к полу.

Но хуже всего была пустота. Не та, что утром, а другая – холодная, липкая. Она не просто была внутри, она заполняла всё вокруг. Я поняла, что эта пустота – и есть ломка. Это не только физика, это про то, что я отрезала целый кусок своего мира, и теперь он зияет чёрной дырой.

Я лежала в темноте и слушала своё дыхание. Оно было неровным, иногда сбивалось, как будто тело тоже не знало, как теперь работать. В голове звучала только одна мысль: «Переживи ночь». Не завтра, не неделю, не год – только эту ночь. Если получится, тогда будет видно.

Я заснула ближе к утру, в каком-то тревожном, рваном сне, где всё было слишком ярким и слишком громким. И всё время мне казалось, что кто-то зовёт меня по имени, но, оборачиваясь, я никого не видела.

Глава 3. Утро без опоры

Я проснулась оттого, что солнце било прямо в глаза, но не это вывело меня из сна. Проснулась от странного ощущения, что тело – не моё. Руки казались слишком лёгкими, ноги – ватными, голова – как шар, наполненный густым туманом. Я лежала и пыталась понять, где нахожусь, и только спустя несколько долгих секунд вспомнила, что это моя квартира, моя кровать, и что я всё ещё в процессе вырывания себя из привычного химического плена.

Первое, что я заметила, – это тишина. Она была не той успокаивающей тишиной, которую ищешь после шумного дня, а глухой, давящей. Словно весь мир замер и ждал, когда я сделаю первый шаг. И этот первый шаг был самым трудным. Казалось, что подняться с кровати – всё равно что выйти под ливень камней. Но я всё-таки села.

Голова закружилась, и я уткнулась локтями в колени, дыша медленно, чтобы не вырвало. Желудок был пустым, но тяжёлым, как свинец. Аппетита не было вовсе, но внутри уже начиналась тихая паника – организм требовал хоть чего-то, чтобы занять пустое место, которое раньше занимали таблетки.

Я пошла на кухню, открыла холодильник и просто смотрела на полки. Там были яйца, кусок сыра, молоко, яблоки. Я знала, что надо поесть, но мысль о том, чтобы приготовить что-то, казалась непосильной. В итоге я просто налила стакан воды и сделала пару глотков. И тут же почувствовала, что мне хуже – вода разбудила во мне не голод, а тошноту.

Села за стол, опустив голову на руки. И вдруг пришло чувство, что я больше никогда не буду нормальной. Что я уже испортила свой мозг, своё тело, и никакие дни без таблеток этого не исправят. Внутри разливался холод – не физический, а какой-то душевный. И с ним пришёл страх, что, возможно, всё это затянется не на недели, а на месяцы, и я просто не выдержу.

Телефон лежал рядом, и рука тянулась к нему сама. Я знала, что могу написать врачу, могу попросить рецепт, могу всё прекратить прямо сейчас. Это был бы один звонок, одна фраза, и всё вернулось бы на свои места – ясность, искусственное спокойствие, возможность жить «как раньше». И это знание было самым страшным. Потому что в отличие от героина, таблетки всё ещё были в доступе, легальны, привычны. Их можно было вернуть в жизнь без особых усилий.

Я положила телефон обратно и пошла в ванную. Долго стояла под душем, позволяя воде стекать по лицу и телу, будто она могла смыть этот липкий страх. Но он не смывался. Напротив, вода казалась слишком громкой, слишком быстрой, и я ловила себя на том, что хочу выключить её, лишь бы в голове стало тише.

Вернувшись в комнату, я почувствовала, как внутри нарастает раздражение. На всё – на шум соседей, на собственное дыхание, на свет, который лезет в глаза. Я понимала, что это не просто «плохое настроение», что это химия мозга, который пытается восстановить баланс. Но от этого было не легче.

Я села на пол у окна и смотрела на улицу. Люди шли по своим делам, кто-то нёс кофе в бумажном стакане, кто-то говорил по телефону, кто-то смеялся. И я вдруг ощутила острое отчуждение. Как будто они все из другого мира, а я – за стеклом, и мне туда больше нельзя. Там всё легко, привычно, безопасно. А здесь, внутри моей головы, всё зыбко, остро и непрочно.

К обеду тело начало сдавать. Слабость накрыла так, что я едва дошла до дивана. Лежала и слушала, как сердце бьётся слишком быстро. Иногда оно сбивалось, и я вздрагивала, думая, что это конец. В груди расползалось неприятное жжение, будто кто-то поставил туда раскалённый камень.

Вдруг я заметила, что снова начала разговаривать сама с собой. Шёпотом, тихо, почти неслышно. Это было странно и немного пугающе. Я успокаивала себя, как маленького ребёнка, обещая, что всё пройдёт, что я сильная, что я справлюсь. И в какой-то момент я даже поверила в это.

Но потом пришёл вечер, и вместе с ним – пустота, от которой не спрячешься. Я смотрела на закат, на то, как свет тускнеет, и чувствовала, что этот день был прожит наполовину. Что я была здесь, но меня как будто и не было.

И всё же я отметила в голове одно: это было утро без таблетки. Оно прошло, пусть и с трудом. А значит, впереди будет ещё одно утро. И ещё. И, возможно, когда-нибудь, одно из них встретит меня без этого тумана в голове.

Глава 4. Вечер, который не кончался

Когда солнце ушло за горизонт, я ощутила странное, вязкое чувство, словно кто-то выдернул пробку из мира, и весь свет вытек, оставив меня в глухой, густой темноте, где не видно ни пути, ни конца. Я сидела в кресле, прижав колени к груди, и чувствовала, как комната становится меньше, стены как будто сдвигаются, нависают, а воздух внутри густеет, заставляя меня дышать чаще.

Телевизор был включён, но я не смотрела его. Картинка мелькала, голоса звучали, но всё это не имело никакого смысла – я не могла уловить смысл ни одной фразы, потому что мысли были громче любых слов. Они бегали по кругу, спорили друг с другом, и каждая из них начиналась и заканчивалась одной идеей: «Ты не выдержишь».

Я пыталась отвлечься. Взяла книгу, пролистала несколько страниц – не помню, о чём они были. Поставила чайник, налила себе кружку горячей воды, но так и не допила. Всё казалось ненужным, пустым. Даже пить и есть было как-то бессмысленно. Я просто сидела и ждала чего-то, хотя сама не знала чего.

С каждой минутой тело становилось тяжелее. Не так, как при усталости, а иначе – будто мышцы заливали свинцом. Каждое движение требовало усилий. Даже поднять руку, чтобы поправить волосы, было маленькой битвой. Я не понимала, откуда берётся эта тяжесть – ведь я ничего не делала весь день.

Тогда я поняла: это не усталость, это время. Оно тянулось медленно, как густой сироп, и давило на меня своей вязкостью. Каждый час казался днём, каждая минута – маленьким вечером. И этот вечер, в котором я оказалась, не хотел заканчиваться.

Внутри росло беспокойство. Оно было похожим на холодный ветер, который проникает под кожу и двигает всё внутри. Я вставала, ходила по комнате, садилась снова, снова вставала. Не могла найти себе места. Иногда я просто стояла у окна и смотрела вниз, на редкие машины и редких прохожих. И вдруг поймала себя на том, что думаю: «А если выйти, просто идти, пока не кончатся силы? Может, станет легче?»

Но я не пошла. Вместо этого я легла на пол, глядя в потолок, и пыталась сосредоточиться на дыхании. Вдох – выдох. Вдох – выдох. Сначала это помогало, но потом голова начала пульсировать, будто внутри кто-то стучал кулаками.

Часы на стене тикали громко, слишком громко. Каждый щелчок отдавался внутри, как удар. Я встала и сняла батарейку, оставив стрелки замереть на каком-то случайном времени. Тишина после этого была ещё тяжелее, как после хлопка двери, когда ты остаёшься один.

Я поймала себя на том, что снова думаю о таблетках. Как бы было просто – проглотить одну, почувствовать, как всё выравнивается, как голова становится ясной, как возвращается сила. Это было соблазнительно, почти физически притягивало. И я понимала, что это ловушка, но от этого желание не становилось слабее.

Я пошла в ванную и просто стояла перед зеркалом. Смотрела на своё лицо и пыталась понять, кто на меня смотрит. Глаза были тусклые, кожа бледная, губы сухие. Я выглядела как человек, который давно не спал и не ел. В какой-то момент я даже испугалась, что так и останусь этой версией себя – полупрозрачной, выжатой, без жизни.

Потом я вспомнила, как однажды читала, что самые тяжёлые часы для тех, кто отказывается от привычного наркотика, – это не ночь, как многие думают, а именно вечер. Потому что именно вечером мозг особенно остро чувствует отсутствие того, что раньше помогало ему пережить усталость и тревогу дня. И я поняла: сейчас я нахожусь именно в этой точке.

Я включила маленький ночник, чтобы комната не была полностью тёмной. Села на кровать и обняла подушку, как ребёнок. И сидела так, пока не почувствовала, что веки тяжелеют. Но сон не приходил. Я ложилась, переворачивалась, снова садилась. Мысли не отпускали.

В какой-то момент я встала, заварила ромашковый чай и села на подоконник. С улицы тянуло прохладой, и этот холод был единственным, что казалось настоящим. Я пила чай маленькими глотками, смотрела на пустые улицы и думала: «Я просто должна пережить это. Пережить. Иначе всё будет зря».

Ночь всё-таки наступила, но вечер внутри меня продолжался. Он был вечным, тянулся и тянулся, словно время перестало существовать. И я поняла, что моё настоящее испытание – это не боль, не слабость и не тревога. Это вот эта тянущаяся пустота, в которой так легко сдаться.

Глава 5. Разговор с тишиной

Тишина – это не отсутствие звуков. Это особое, плотное состояние, которое вцепляется в тебя, как липкая ткань, и не отпускает, пока ты не начнёшь дышать в такт её беззвучным ударам. Когда я проснулась утром, я сразу поняла, что ночь прошла мимо меня, как поезд, который я слышала где-то далеко, но так и не села в него. Сон был обрывочным, неглубоким, и каждое пробуждение сопровождалось тем же чувством, что и вчера вечером: вязкая тревога, растянутая по всем нервам.

Я лежала и слушала. Где-то за окном редкие шаги – кто-то шёл на работу. Потом звук дверей лифта в подъезде. Скрип трубы на кухне. И снова всё затихало. Этот перерыв между звуками был длиннее и тяжелее самих звуков, и я ловила себя на том, что жду чего-то, хоть чего-то, что нарушит это молчание.

Раньше, в такие моменты, я включала телевизор или радио, чтобы заглушить внутренний шум. Теперь я не хотела этого – не потому, что мне нравилась тишина, а потому что знала: любой звук станет только фоном для того, что происходит внутри. А внутри было громко. Мой мозг говорил со мной. Нет, не словами – он как будто шептал что-то на уровне ощущений: «Ты можешь сделать это проще. Ты можешь остановить это сейчас».

Я встала, пошла на кухню. Налила воду в стакан, выпила залпом, но жажда не уходила. Это была не та жажда, что утоляется водой. Я открыла холодильник, достала кусок хлеба, откусила, но вкус казался пустым. Как будто у еды забрали смысл.

На столе лежала тетрадь – та самая, в которую я решила записывать всё, что чувствую без таблеток. Я открыла её и начала писать. Почерк был кривой, буквы скакали. Я писала не для того, чтобы перечитать потом, а чтобы просто вытащить из головы весь этот поток.

“Сейчас 8:20 утра. Я проснулась, но не чувствую, что спала. Каждая минута – как стеклянный шар, который надо катить в гору. Я знаю, что где-то в шкафу есть пузырёк с таблетками. Я знаю, что если открыть его, всё станет легче. Но это будет поражение. Я обещала себе, что дойду до конца хотя бы этот месяц. Мне страшно, что я не доживу до конца дня, не нарушив обещание.”

Я отложила ручку и просто сидела, глядя на эти строчки. Они казались чужими. Как будто это писала другая женщина, и я просто читаю её исповедь. И в какой-то момент мне стало жалко эту женщину – жалко до боли, до сжатого горла. И я поняла, что это и есть я.

В голове вдруг всплыло воспоминание: как я лежала в больнице, под капельницей, и врач сказал, что моё тело истощено. Я тогда подумала: истощено – значит, пустое. Сейчас я понимала: пустота – это не просто отсутствие чего-то, это состояние, в котором любое воспоминание, любое слово звучит громче жизни.

Я взяла телефон, пролистала контакты. Палец остановился на номере подруги. Хотелось позвонить, просто чтобы услышать чей-то голос. Но я знала: если начну объяснять, что со мной, она начнёт уговаривать «не мучить себя». Она будет права. Но я не хотела слышать правду, которая толкнёт меня в сторону, от которой я убегаю.

Я пошла в ванную, уткнулась в холодный кафель, и дала себе плакать. Слёзы шли легко, будто ждали этого момента. Это не было облегчением – просто ещё одна форма выхода напряжения. После слёз стало только тише.

И тогда я заговорила с этой тишиной. Сначала вслух, потом шёпотом. Сказала ей: «Я знаю, что ты сильнее меня. Я знаю, что ты можешь свести с ума. Но я всё равно останусь здесь. Я буду дышать, пока ты меня давишь. Потому что, если я сдамся, ты останешься со мной навсегда».

Ответа, конечно, не было. Только моё собственное дыхание, тяжёлое и неровное.

Я снова легла на диван и закрыла глаза. Попробовала представить, что внутри меня есть маленький свет, крошечная лампочка, которая горит, даже когда всё остальное погружается во тьму. Это казалось глупым, детским, но я держалась за эту картинку, как за что-то единственное, что могу контролировать.

Часы показывали 10:00. Всего два часа с момента пробуждения, а казалось, что прошла вечность. Я понимала, что впереди ещё целый день, и от этого становилось страшно. Но я знала: нужно просто двигаться, как бы медленно ни шли часы. Шаг за шагом. Минуту за минутой. И разговаривать с этой тишиной, пока она не устанет слушать.

Глава 6. День, который не кончается

Утро вытянулось в длинную, вязкую ленту, и чем дальше, тем тяжелее становилось её тянуть. Я поймала себя на том, что смотрю на часы каждые пять минут, но стрелки едва двигаются, словно издеваются надо мной. Солнце, пробившееся сквозь плотные шторы, давало блеклый свет, и от этого всё вокруг казалось выцветшим, как старая фотография, где лица едва угадываются.

Я снова сделала кофе, хотя знала, что он не поможет. Горечь обожгла язык, но тепла не принесла. Тепло – это то, что ушло вместе с таблетками. Не физическое, а то внутреннее, что согревает даже в пустой комнате. Теперь его место занял холод, который начинался где-то в груди и расходился по всему телу тонкими волнами.

Я пыталась читать книгу, но слова не складывались в смысл. Пальцы машинально переворачивали страницы, а мозг спотыкался на каждом абзаце, словно на камнях. Я закрыла книгу и просто сидела, слушая собственное дыхание. Оно было слишком громким.

К полудню я почувствовала, что начинаю сходить с ума от этой неподвижности. Внутри всё требовало движения, но тело сопротивлялось. Тогда я заставила себя выйти на улицу. Накинула пальто, хотя было не так холодно, и шагнула за порог. Воздух ударил в лицо прохладой, и я вдохнула его так жадно, будто утопала всё утро.

Двор был пуст. Лишь пара прохожих торопливо проходили мимо, не замечая меня. Я пошла в сторону парка, потому что там можно было раствориться среди деревьев и не бояться встречать чьи-то взгляды. Листья под ногами хрустели, напоминая, что время всё-таки идёт, даже если внутри кажется, что оно застыло.

В парке пахло сырой землёй и прелыми листьями. Я остановилась у скамейки, но садиться не стала – боялась, что не смогу подняться. Вместо этого пошла дальше, считая шаги. Раз, два, три… Считала, пока голова не начала пульсировать от этого механического ритма.

В какой-то момент я поняла, что держу руки в карманах слишком крепко, сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони. Это было странное ощущение – как будто я держу себя за руки, чтобы не распасться на куски.

Когда я вернулась домой, часы показывали 14:15. Я отказывалась верить, что на всё – прогулку, медленное возвращение и молчаливый лифт – ушло меньше двух часов. День всё ещё был впереди, и он казался бесконечным.

Я снова села за тетрадь и стала писать.

"14:20. Мне кажется, этот день не закончится никогда. Всё, что я делаю, – это пытаюсь убить время, но оно не умирает. Оно смеётся надо мной, растягиваясь всё сильнее. Мне кажется, что я живу в замедленной съёмке. Каждый звук – как удар, каждое движение – как шаг по вязкой глине. Я устала от себя самой. Устала от мыслей, которые возвращаются, даже если их гнать. Устала от этой борьбы, где единственный зритель – я же сама."

Я положила ручку, и в этот момент зазвонил телефон. Сердце подпрыгнуло – редкий звук в этот день. Это была мама. Я не хотела брать трубку, потому что знала: она почувствует, что со мной что-то не так, и начнёт расспрашивать. Но звонок не прекращался, и я подняла.

Она говорила о каких-то бытовых мелочах: что купила новые шторы, что соседка заболела, что погода испортилась. Я слушала, кивала, хотя она не видела. И в какой-то момент я почувствовала, что голос матери – это якорь, который не даёт мне уплыть в свои тёмные глубины. Пусть всего на пару минут, но он удерживает меня здесь, в этой реальности.

После звонка в квартире стало ещё тише. Я легла на кровать и уставилась в потолок. Пыталась вспомнить, как это – просто жить, не считая часы и не думая о том, что надо продержаться до вечера. Но память не хотела возвращать такие моменты.

Вечером я всё-таки включила свет в каждой комнате, будто боялась темноты. Сделала себе ужин, хотя есть не хотелось. Каждое движение – нарезать хлеб, поставить чайник, налить воду – было как маленький ритуал, который держит меня в рамках.

И когда я села за стол, я поймала себя на том, что смотрю в окно и думаю: этот день всё-таки кончится. Пусть он длился вечность, но скоро наступит ночь. А ночь – это хотя бы надежда на сон, пусть и беспокойный.

Я знала, что завтра всё начнётся снова. Но сегодня мне хотелось только одного – пережить этот длинный, вязкий, изматывающий день до конца, не сломавшись и не нарушив своё обещание.

Глава 7. Ночь, в которой нет сна

Сумерки пришли медленно, как будто день сопротивлялся уходить. Я смотрела, как тёмные полосы теней ложатся на стены, как из окна напротив один за другим исчезают светлые прямоугольники окон. У меня в руках остывал чай, но я не могла заставить себя допить его. Чай был не горький, не сладкий, он просто был – как и я сейчас, без вкуса, без оттенка, в подвешенном состоянии.

Я пыталась убедить себя, что ночь принесёт облегчение, что вместе с темнотой придёт усталость, а с усталостью – сон. Но где-то внутри уже знала: будет наоборот. Ночь распахнёт передо мной свои тихие коридоры, в которых я снова останусь наедине с собой. И в этих коридорах слишком много дверей, за которыми прячутся мысли, которые лучше не трогать.

Я легла в кровать рано, почти сразу после ужина. Закрыла глаза, натянула одеяло до самого подбородка и попыталась дышать медленно, глубоко. Но стоило зрачкам спрятаться во тьме, как внутри головы начали прорастать голоса. Не чьи-то конкретные – мои собственные, только громче и настойчивее.

"Ты всё ещё здесь? Ради чего? Сколько так ещё продержишься? Ты думаешь, кому-то есть дело?" – они не задавали вопросы, чтобы получить ответы. Они задавали их, чтобы изнутри вытаскивать всё, что я так старательно прячу днём.

Я перевернулась на бок, потом на спину, потом снова на бок. Пыталась найти позу, в которой тело перестанет напрягаться, но мышцы всё равно были как струны, готовые лопнуть. В висках стучало, и каждый удар пульса отдавался в затылке, как глухой сигнал тревоги.