Читать онлайн Я лгала и на приеме и в постели

Глава 1. Ложь как дыхание

Ложь никогда не начиналась у меня с чего-то большого. Не было момента, когда я проснулась утром и решила: с этого дня я буду врать всем и всегда. Всё было гораздо тоньше, незаметнее, как утренний туман, который сначала кажется лёгким и прозрачным, но к полудню уже обволакивает всё вокруг. Я начала с мелочей – сказанных невзначай фраз, которые не имели особого значения, но облегчали жизнь. «Я в порядке». «Мне не больно». «Мне нравится». Эти слова я произносила автоматически, даже если внутри всё было иначе. И с каждым разом они ложились на язык легче, чем вчера.

Я думаю, ложь стала частью меня ещё в детстве. Тогда она не называлась ложью – это было «не расстраивать маму», «не злить папу», «не портить отношения». Я рано поняла, что правда – это риск, и что за неё можно дорого заплатить. Когда я рассказывала, что мне страшно, меня называли слабой. Когда говорила, что мне больно, – обиженной. Когда признавалась, что не хочу, – упрямой. И я научилась подменять свои слова правильными, теми, которые ожидали услышать. Сначала это было похоже на игру, потом стало навыком, а потом – привычкой, от которой я уже не могла избавиться.

В профессии психолога ложь приобрела утончённые формы. Я никогда не врала клиентам грубо или цинично. Я просто подстраивала правду так, чтобы она звучала мягче, чем есть. Убирала острые углы, прятала за профессиональной интонацией то, что на самом деле чувствовала. Когда ко мне приходили люди и рассказывали о своих зависимостях, я кивала с пониманием, даже если в ту же ночь сама открывала бутылку вина, чтобы заглушить собственную пустоту. Я говорила, что понимаю, как это трудно, но не говорила, что и сама в этих же ловушках.

Ложь в отношениях была ещё изощрённее. Там я играла роль женщины, у которой всё под контролем, которая всегда в ресурсе, которая умеет заботиться о другом, даже если сама падает с ног от усталости. Я говорила «да» тогда, когда хотела кричать «нет». Я улыбалась, когда внутри поднималась волна злости или обиды. И в постели тоже была ложь – не в словах, а в телодвижениях, в звуках, в притворной расслабленности. Иногда я так хорошо играла, что сама начинала верить в свою роль.

Самое страшное, что ложь стала для меня безопаснее правды. Правда была оголённым проводом, к которому я боялась прикоснуться. Она могла вызвать ссору, разочарование, отказ. А ложь была мягким пледом, которым я укрывалась, когда становилось холодно. Она не всегда грела, но хотя бы давала иллюзию защиты.

Я научилась подбирать слова так, чтобы они звучали правдоподобно. Моё лицо было как тщательно выстроенная декорация – на нём всегда был нужный свет, правильный ракурс. Даже голос я могла подстроить под нужное настроение, чтобы никто не догадался, что за этой ровностью скрывается буря. Иногда я ловила себя на том, что наблюдаю за собой со стороны, как за актрисой, и думаю: «Хорошо сыграно». И тут же приходило понимание, что я больше не знаю, где заканчивается роль и начинается я.

Было в этой лжи и что-то болезненно утешительное. Она давала мне время – время собраться, время придумать, как жить дальше, время, чтобы пережить очередной провал, не вывалив всё наружу. Но плата за это время была высока: я теряла себя. С каждым несказанным словом я отрезала от себя кусочек правды, пока не осталась почти пустой.

Однажды я заметила, что перестала ощущать дискомфорт от вранья. Раньше у меня внутри всегда была крошечная игла, которая колола, когда я говорила неправду. Но с годами это чувство притупилось, как если бы кожа стала толще. Ложь вошла в меня так глубоко, что я уже не воспринимала её как что-то чужое. Она стала, как дыхание – автоматическим, незаметным, необходимым.

Я знаю, что снаружи это выглядело иначе. Люди видели во мне надёжность, теплоту, умение слушать. Они доверяли мне свои тайны, не подозревая, что моя жизнь держится на тайнах, которые я берегу от них. Иногда я ловила их восхищённые взгляды и чувствовала укол вины, но он быстро проходил. Я говорила себе, что вру во благо, что так даже лучше для всех.

Это была ещё одна ложь, но я охотно в неё верила.

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что моя ложь была не столько про других, сколько про меня. Я врала, чтобы не видеть свою слабость, своё бессилие, свои страхи. Я врала, чтобы не признавать, что я такая же, как те, кого я пыталась лечить. И, возможно, именно поэтому эта ложь так глубоко во мне укоренилась – потому что я никогда не произносила её вслух себе.

И сегодня, когда я думаю о том, как всё это началось, я понимаю: ложь не пришла в мою жизнь как враг. Она пришла как спасатель. Она подхватила меня, когда я падала, и несла до тех пор, пока я не смогла идти сама. И, может быть, именно поэтому так трудно от неё отказаться – ведь отказаться от лжи для меня значит признать, что я больше не нуждаюсь в этой защите.

Глава 2. Первое «неправда» в кабинете

Я помню этот день слишком отчётливо, хотя прошло уже много лет. В тот момент я была ещё молодой специалисткой, горела своей работой, верила, что смогу помочь каждому, кто переступит порог моего кабинета. Это была моя первая собственная практика, первые клиенты, первый опыт без наставника, и я жадно ловила каждое слово, каждый взгляд, стараясь выстроить контакт. Я была готова быть честной, открытой, настоящей. Или, по крайней мере, я так думала.

В кабинет вошла женщина лет тридцати пяти, с аккуратно собранными в пучок волосами и лицом, на котором застыло что-то между усталостью и холодной решимостью. Она села напротив, и между нами повисла тишина – та самая, от которой у неопытных терапевтов дрожат колени. Я помню, как я пыталась её разрядить – мягкой улыбкой, уточняющими вопросами, но она долго молчала, просто смотрела на меня своими пронизывающими глазами. И потом сказала фразу, которая застала меня врасплох:

– А вы сами когда-нибудь были в депрессии?

Это был простой вопрос. И я знала, что правильный ответ – это правда. Но правда была в том, что да, я была. И не просто «в депрессии» в бытовом смысле, а в том самом состоянии, когда каждое утро встаёшь с ощущением, что на тебя надели мокрое одеяло, из которого невозможно выбраться. Когда ты идёшь на работу, как в туман, и ждёшь вечера не ради отдыха, а ради возможности исчезнуть в сне, пусть даже ненадолго. Когда всё внутри серое и плоское, и ничто не вызывает отклика.

Но я не могла этого сказать. Тогда мне казалось, что признание сделает меня уязвимой, что клиент потеряет ко мне доверие. Я боялась, что она решит: если я сама не справилась, то как я могу помочь ей? Боялась, что честность разрушит мою профессиональную маску, за которой я пряталась, чтобы выглядеть «достаточно компетентной». И я солгала.

– Нет, – сказала я с лёгкой улыбкой, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Я могу представить, что вы чувствуете, но сама в таком состоянии не была.

Я помню, как её глаза слегка сузились, словно она что-то уловила. Она кивнула, но между нами в тот момент что-то изменилось. Я почувствовала, как упустила ниточку, которая могла нас связать. Но вместе с этим я испытала странное облегчение: я защитила себя, сохранила дистанцию. И эта мысль тогда показалась мне важнее, чем возможность быть настоящей.

После сессии я долго сидела одна в кабинете, глядя в окно. Снаружи шёл дождь, и по стеклу стекали длинные тонкие капли, как слёзы, которые я в тот момент не могла себе позволить. Я думала о том, что сделала. С одной стороны, я понимала, что моя ложь – это защита профессиональных границ. Так нас учили: не раскрывать лишнего, не перегружать клиента личным опытом, чтобы не сместить фокус. Но с другой – я чувствовала, что в этом было что-то большее. Не просто соблюдение правил, а мой страх быть разоблачённой как человек, а не только как специалист.

Это была первая ложь в кабинете. И, как это часто бывает, за ней пошли другие. Сначала они были редкими и вроде бы безобидными: я говорила, что всё в порядке, даже если сессия меня выбивала из сил; говорила, что понимаю, хотя внутри бушевал протест; говорила, что мне комфортно, когда хотелось сбежать. А потом я начала замечать, что ложь стала частью моей терапевтической работы. Я подбирала слова не только для клиента, но и для себя, чтобы не столкнуться с собственными тенями.

Когда я думаю об этом эпизоде сейчас, то понимаю, что тогда я выбрала не клиента, а себя. И это звучит эгоистично, но в тот момент это было единственным способом выжить. Я была слишком хрупкой, слишком неуверенной, чтобы пустить в кабинет всю правду о себе. Я держала дверь прикрытой, потому что знала: если открою её полностью, то уже не смогу закрыть.

Самое удивительное, что та женщина пришла ко мне ещё много раз. Мы работали почти год. И всё это время я жила с тем, что наш первый разговор начался с лжи. Я не знаю, чувствовала ли она это, но иногда, когда наши взгляды встречались, у меня было ощущение, что она видит больше, чем я хотела бы показать.

И, может быть, именно с того момента я начала понимать, что ложь – это не просто слова. Это выбор, который оставляет след в каждом контакте, в каждом разговоре, в каждом взгляде. Ложь прорастает в отношениях, как тонкие корни, и даже если они почти невидимы, они всё равно меняют почву.

Тогда я ещё не знала, что этот первый «неправда» станет началом целой цепочки, которая будет тянуться сквозь годы моей практики. И что однажды я окажусь в ситуации, где мне придётся признаться – и себе, и другим, – что мой самый большой диагноз был не про депрессию или зависимость, а про хроническую привычку скрывать правду.

Глава 3. Тонкая грань между тактом и ложью

Есть в нашей профессии такое слово – «такт». Оно звучит красиво, почти благородно, и подразумевает умение сказать правду так, чтобы не разрушить человека, не ранить его там, где он и так уязвим. Когда я только начинала работать, мне казалось, что такт – это о доброте, о внимании к другому, о способности держать баланс между честностью и поддержкой. Но с годами я стала замечать, как легко это понятие превращается в оправдание лжи.

В начале своей практики я часто ловила себя на том, что сглаживаю углы. Если клиент говорил что-то, что казалось мне саморазрушительным или явно ошибочным, я не спешила назвать вещи своими именами. Вместо «Вы врёте себе» я говорила: «Вы, возможно, ещё не готовы признать это». Вместо «Это зависимость» – «Возможно, это привычка, которая вам мешает». Я убеждала себя, что мягкие формулировки помогают людям принимать правду без сопротивления. Но на самом деле, часто это было моей собственной неспособностью выдерживать их боль.

Помню одну женщину, которая годами жила в отношениях с мужчиной, регулярно её унижавшим. Она приходила ко мне с одними и теми же историями – как он оскорбил её на вечеринке, как он исчез на двое суток, как он высмеял её мечту о собственном бизнесе. Каждый раз, когда я хотела сказать: «Вы в эмоционально насильственных отношениях, и вам нужно уходить», я останавливала себя. Я говорила: «Как вы думаете, что для вас важнее – сохранить эти отношения или сохранить себя?» Это был такт. Но это была и ложь – потому что я знала, что ответ очевиден.

Я боялась, что, назвав вещи своими именами, я потеряю клиента. Что она закроется, решив, что я её осуждаю. Что она уйдёт, и я останусь с пустым креслом напротив. И в этой боязни было слишком много моего личного – страха быть отвергнутой, страха потерять контакт, страха признать, что я могу быть для кого-то невыносимо честной.

Я помню, как однажды вечером, после особенно тяжёлой сессии, я сидела в темноте кабинета и думала: а сколько в моих словах правды, а сколько – красиво упакованного молчания? Я ведь знала, что иногда молчание тоже ложь. Когда ты умалчиваешь то, что должен сказать, потому что боишься последствий, ты всё равно врёшь – просто делаешь это тише, деликатнее, с улыбкой.

Такт стал для меня чем-то вроде маски, за которой я прятала своё нежелание входить в конфликт. Я не умела выдерживать чужой гнев или разочарование, поэтому делала всё, чтобы его не вызвать. И в какой-то момент я заметила, что начала говорить не то, что думаю, а то, что, как мне кажется, человек сможет услышать. Это был уже не такт – это была адаптированная правда, обрезанная по краям, отфильтрованная, чтобы не царапать.

С клиентами, как и в личной жизни, это стало привычкой. Если мой партнёр делал что-то, что мне было неприятно, я могла промолчать или сказать: «Всё в порядке», хотя внутри всё кипело. Если подруга забывала о нашей встрече, я говорила: «Да ничего страшного», хотя мне было обидно до слёз. Этот такт, который должен был быть проявлением уважения к чужим границам, на деле оказался отказом защищать свои.

Самое страшное, что в какой-то момент я перестала различать, где заканчивается уважение к чувствам другого и начинается предательство самой себя. Я оправдывала молчание, говоря, что «это не время» или «он не готов услышать», хотя на самом деле не была готова говорить сама. Я говорила, что «берегу чувства», но на деле берегла собственный комфорт.

Однажды на супервизии мой наставник спросил:

– Почему ты всегда говоришь так мягко, даже о вещах, которые требуют прямоты?

Я ответила что-то про доверие, про важность не травмировать клиента. А он посмотрел на меня и сказал:

– Иногда мягкость – это жестокость. Потому что, не говоря правду, ты лишаешь человека возможности увидеть реальность.

Эти слова застряли у меня в голове. Я поняла, что под видом такта я часто просто убегаю от трудного разговора. Что, пряча правду, я оставляю человека в его иллюзии – и себе же создаю иллюзию, что помогаю. И, может быть, в каких-то случаях это действительно облегчает боль.

Но чаще – просто откладывает её на потом, делая сильнее.

Я думаю, что эта грань между тактом и ложью – одна из самых тонких в нашей профессии. И, наверное, в жизни тоже. Легко убедить себя, что ты защищаешь другого, когда на самом деле защищаешь себя. Легко спрятаться за красивыми словами, когда правда колет в горло. Но цена такой «мягкости» – недосказанная жизнь, в которой никто не знает тебя настоящую, потому что ты всё время фильтруешь себя под чужое восприятие.

И вот что я поняла: такт без правды – это всего лишь другая форма лжи. Она не выглядит грубо, не звучит резко, но она всё так же отдаляет тебя от реальности, как и любое обманчивое слово. И в какой-то момент ты начинаешь понимать, что врёшь уже не для того, чтобы защитить кого-то, а просто потому, что так проще жить.

Глава 4. Когда ложь становится фоном

Есть момент, который не всегда замечаешь сразу – когда ложь перестаёт быть редким, осознанным действием и превращается в невидимый шум, в атмосферу, в которой ты существуешь каждый день. Она перестаёт ощущаться как что-то особенное, как отдельный выбор, потому что вплетается в каждую реплику, в каждое кивок, в каждое «всё нормально», сказанное автоматически. И тогда уже невозможно точно сказать, когда ты в последний раз говорил правду до конца, без купюр, без приукрашиваний, без дипломатии.

Я начала понимать, что это произошло со мной, когда в одном разговоре с близким человеком поймала себя на том, что рассказываю историю из своей жизни – и в процессе понимаю, что вырезала из неё целые куски, изменила последовательность событий, добавила пару «смягчающих» деталей, которых не было. Я сделала это так быстро, что даже не успела заметить, как именно и зачем. Это было как дыхание – незаметное, естественное, автоматическое.

В кабинете ложь стала частью моей профессиональной речи. Не грубая, не очевидная, а та, что прячется в полутонах. Когда клиент спрашивал, верю ли я, что он сможет справиться с ситуацией, я говорила: «Да, конечно», – даже если видела, что он делает всё, чтобы себя разрушить. Когда спрашивали, как я, я отвечала: «Отлично», – даже если перед этим ночами не спала, запивая тревогу вином и глотая таблетки. Я не хотела показывать трещины, потому что привыкла, что трещины – это опасно.

И это касалось не только работы. В личных разговорах я тоже прятала правду. Когда мама спрашивала, как у меня дела, я говорила, что всё спокойно, что работаю, что всё под контролем – хотя в тот момент могла быть в полном эмоциональном штопоре. Когда подруга интересовалась моими отношениями, я говорила, что всё хорошо, даже если мы с партнёром уже не разговаривали неделю. Мне казалось, что так проще – никого не нагружать, никого не тревожить. Но правда была в том, что я просто не хотела смотреть в глаза чужому осуждению или жалости.

Ложь становилась моим защитным костюмом. Но у этого костюма был побочный эффект – он мешал дышать. Ты всё время внутри какой-то роли, всё время следишь, чтобы слова совпадали с образом, который ты создаёшь. Это требует такой концентрации, что в какой-то момент забываешь, кто ты на самом деле.

Однажды я поняла, что даже в одиночестве думаю так, словно кто-то меня слушает. Будто есть невидимый собеседник, которому я должна подать всё аккуратно, структурировано, безопасно. Даже свои собственные чувства я пыталась «перевести» в формат, в котором они выглядели бы приемлемыми. И это было страшнее всего – когда понимаешь, что врёшь не только другим, но и себе.

Я перестала верить, что правда может быть услышана. И, наверное, в глубине души перестала верить, что она кому-то вообще нужна. Людям комфортнее слушать удобные версии – без лишней боли, без остроты, без того, что заставляет сердце биться быстрее. Я сама научилась любить такие версии, потому что они не требуют от тебя ничего, кроме лёгкого согласия.

Но вместе с этим пришло и другое понимание: ложь, даже самая мягкая, – это всегда отдаление. Это расстояние, которое ты создаёшь между собой и другими, чтобы они не подошли слишком близко. И чем больше этого расстояния, тем сильнее одиночество. Ты можешь быть окружён людьми, можешь разговаривать каждый день, можешь даже смеяться вместе с ними, но внутри будет пустота, в которую никто не заглядывает. Потому что дверь туда ты сама закрыла, спрятав ключ в тех самых «неважных» недосказанностях.

Иногда я думаю, что ложь похожа на алкоголь. Сначала это редкое средство – немного для смелости, чуть-чуть для того, чтобы пережить вечер, одну рюмку для тепла. А потом ты уже не замечаешь, как без неё невозможно расслабиться, невозможно быть собой, невозможно говорить. Она становится частью твоего общения, частью твоей идентичности. Ты начинаешь путать: вот это я или это моя роль? Вот это моё мнение или то, что я решила сказать, чтобы избежать конфликта?

И когда ложь становится фоном, ты уже не спрашиваешь себя «зачем?». Ты просто живёшь так, как будто это всегда было. И только иногда, в редкие моменты честности с самой собой, приходит страшная мысль: а если всё, что у меня есть – отношения, работа, репутация – держится на этой фальшивой основе, то что останется, если я вдруг перестану врать?

И я знала, что однажды придёт момент, когда я попробую проверить это. Но в глубине души я боялась, что правда не удержит ничего.

Глава 5. Когда правда кажется предательством

Есть такой парадокс – чем дольше живёшь в лжи, тем больше правда начинает восприниматься не как освобождение, а как угроза, как опасное оружие, которое может разрушить всё, что ты строила годами. Она начинает казаться не союзником, а врагом, потому что её приход всегда связан с потерями. И если ложь – это клей, который скрепляет твою жизнь в привычной форме, то правда – молот, который может эту форму разбить.

Я помню, как однажды поймала себя на почти паническом страхе сказать правду человеку, который был для меня очень важен. Он задал вопрос, в котором уже был подвох – он как будто знал, что я не договариваю, но ждал, что я всё-таки рискну. И в этот момент я ощутила, как внутри всё сжалось, как будто речь шла не о словах, а о выживании. Я знала, что, сказав честно, я разрушу его доверие, или его спокойствие, или его иллюзию обо мне. А я ведь годами работала над тем, чтобы он видел меня определённым образом – сильной, устойчивой, без слабостей, всегда готовой поддержать.

В моей семье правда часто ассоциировалась с предательством. «Зачем ты это сказала? – могли спросить. – Ты же знаешь, это его обидит». Или: «Ты хочешь разрушить всё, что мы строили?» Под «всё» подразумевалось хрупкое равновесие, в котором никто не говорил о том, что действительно чувствует, потому что тогда пришлось бы менять слишком многое. И я научилась этому молчаливому сговору: мы защищаем друг друга не правдой, а её отсутствием.

На работе это правило тоже работало. Клиенты иногда приходили с историями, где я видела очевидную причину их боли, но понимала: если сказать это прямо, они уйдут. А значит, я потеряю не только клиента, но и кусок своей идентичности как «хорошего психолога». И я выбирала тактику постепенности, растягивая правду на месяцы, а иногда и вовсе оставляя её при себе. Не потому, что не знала, как сказать. А потому что боялась – что меня обвинят в жестокости, что перестанут доверять, что сочтут холодной и бездушной.

Правда стала чем-то вроде бомбы замедленного действия, и я всегда искала повод не нажимать на кнопку. Ведь как только ты это сделаешь, назад дороги не будет. Это знание парализовало. Я предпочитала дать человеку ещё немного времени в его иллюзии, даже если понимала, что этим я продлеваю его страдания. И, что самое страшное, я оправдывала себя: мол, это забота, это уважение к его темпу, это тактичность. На самом деле, это был страх – страх, что правда сделает меня врагом.

Однажды я всё же решилась. Это был клиент, который уже несколько лет тянул за собой одну и ту же ситуацию. Он приходил ко мне с одними и теми же жалобами, с теми же словами, с теми же слезами, и я видела, как он застрял, как топчется на месте, но боялась сказать, что он просто не хочет меняться. В тот день я не выдержала. Я сказала: «Вы знаете, вы не хотите решать эту проблему. Вам удобнее жаловаться на неё, чем действовать». Он замолчал, его лицо стало каменным, и я почувствовала, как сердце уходит в пятки. Он сказал: «Значит, вы тоже считаете меня слабаком?» И ушёл, хлопнув дверью. Больше он не вернулся.

Я переживала эту потерю как личную катастрофу. Не потому, что он перестал быть моим клиентом, а потому, что я ещё раз подтвердила себе – правда отталкивает. Я снова вернулась к своим старым правилам: лучше обернуть слова в вату, чем рисковать тем, что человек сочтёт тебя врагом.

И в личной жизни это работало так же. Я избегала разговоров, где нужно было назвать вещи своими именами. Если партнёр делал что-то, что меня ранило, я молчала, пока не доходило до внутреннего взрыва. А когда уже не могла сдерживаться и говорила всё разом, это звучало как обвинение, а не как честность. И, конечно, приводило к конфликтам, после которых я снова убеждалась, что правда разрушает.

Проблема в том, что, выбирая ложь ради сохранения отношений, ты сохраняешь только их оболочку. Ты лишаешь себя возможности быть в них настоящей, потому что постоянно фильтруешь слова и чувства. Это как жить в доме, где нельзя открыть окна: воздух вроде есть, но он застоявшийся, тяжёлый, и каждый вдох напоминает, что ты не на свободе.

Я до сих пор учусь не воспринимать правду как предательство. Учусь верить, что можно сказать человеку то, что он не хочет слышать, и при этом остаться для него важной. Но, наверное, самое сложное – это перестать бояться, что, когда я стану честной, вокруг меня останется пустота. Потому что этот страх не про других. Он про меня. Про то, что я сама не знаю, смогу ли выдержать себя настоящую – без вежливых фильтров, без умолчаний, без тщательно подобранных слов.

Глава 6. Правда без спроса

Есть особый вид правды – та, которую никто у тебя не просит, но она всё равно вырывается наружу, как будто внутри слишком долго копилось давление, и клапан не выдержал. Это не запланированное признание, не обдуманное решение «сегодня я скажу всё как есть». Это скорее внезапная утечка, после которой ты сама же боишься оглянуться назад и увидеть, что натворила.

Я всегда считала себя человеком, который умеет ждать момента. Психология учила меня: иногда человек должен дозреть до того, чтобы услышать правду, иначе она превратится в яд, даже если сказана с любовью. Но мой собственный опыт показал, что есть ситуации, где «ждать момента» – значит предавать себя. Потому что момент может не наступить никогда.

В тот вечер всё началось с обычного разговора. Мы сидели с близким другом на кухне, пили чай, он рассказывал о своих новых отношениях, а я слушала и вдруг поняла, что слышу в его словах не радость, а усталость, не влюблённость, а попытку убедить себя, что он сделал правильный выбор. Он говорил о ней, как говорят о работе, которая не нравится, но которую «нужно доработать до конца года». И вдруг я почувствовала, что не могу это слушать молча. Что молчание будет равносильно соучастию в его самообмане.