Читать онлайн Спасибо

Вступление

Ты держишь в руках книгу,

которая говорит не о ком-то.

О тебе.

Возможно, ты не узнаешь себя сразу.

Слишком много лет мы учимся быть удобными,

быть сильными, быть нормальными.

Слишком много ролей, масок, привычек.

Но под всем этим – остаётся что-то настоящее.

В этой истории нет героя, который спасёт мир.

Нет магии, нет великих сражений.

Есть только человек, который однажды проснулся —

и понял, что не знает, кто он.

Что-то внутри молчит, как будто потеряно.

А снаружи – все продолжают жить,

словно ничего не случилось.

Эта книга – о таких моментах.

О тишине, которая становится невыносимой.

О вопросах, которые мы заглушаем повседневностью.

О боли, которую проще спрятать, чем прожить.

Ты не обязан понимать всё с первого слова.

Это история, в которой смыслы складываются медленно —

как воспоминания, возвращающиеся через сны.

Но если ты дочитаешь до конца —

возможно, найдёшь то, что давно потерял.

Частичку себя.

Или хотя бы разрешение —

не притворяться больше.

Просто начни.

Я обещаю: кое-что внутри тебя

откликнется.

I. Пролог – Погружение

Сначала была тишина. Не пустая – живая, дышащая. Как будто кто-то держал паузу между двумя важными словами.

Сначала был звук.

Тихий, как будто мир дышал на другом конце стены. То ли капля падала в воду, то ли чьё-то сердце билось рядом с её ухом.

Равномерно, монотонно. Не тревожно. Но – чуждо.

Это не моё сердце, – мелькнула странная мысль.

Потом – свет. Бледный, размытый, будто кто-то медленно разводил тьму молоком. Лея попыталась открыть глаза.

Ресницы слиплись. Веки тяжёлые, как мокрая ткань.

Она моргнула. Медленно, с усилием.

Потолок. Белый. Ослепительно ровный. Без пятен, трещин, ламп – ни одного зацепа для сознания.

Как чистый лист бумаги, на котором никто ещё не написал её имя.

Она хотела повернуть голову, но мышцы не слушались. Лежала, будто приклеенная к кровати, как картина – к раме.

Сухость во рту. Горло будто наждаком прошли. Пальцы казались чужими, немыми.

Где я? Кто я?

Паники не было. Только глухое, плотное ощущение, будто её тело – чемодан, который давно никто не открывал.

Где-то рядом – шорох, как будто шевелятся перчатки, с мягким хлопком, шелестом ткани. Потом снова – писк прибора, отсчитывающего нечто неведомое.

Бип… бип… бип…

Лея уловила движение сбоку.

Тени. Они не отбрасывались на стену, но были.

Сколько их? Один? Двое? Трое?

Кто-то прошёл впритык, оставив после себя холодок, как после сквозняка, которого не было.

Слева – фигура. Мужчина. Врач.

Высокий. Статный. Его глаза были скрыты маской и светом от лампы, но в движениях – точность. Не забота, не тревога. Привычность.

Он что-то отметил на планшете, передвинул металлический инструмент, снял перчатки с хрустом, свернул халат и…

…просто ушёл.

Молча. Ни взгляда, ни фразы. Будто только что завершил операцию, в которой не было личного участия.

Точно заученная сцена. Репетиция, а не жизнь.

Где-то сзади – голоса. Едва различимые, как если бы кто-то повторял одно и то же, но с разной интонацией.

Слова не складывались в смысл. Просто ритм, как песня без мелодии.

Иногда казалось – голоса не уходят, а ходят по кругу, петляя где-то в воздухе.

Снова и снова:

Готова… всё по плану… не вспоминать… не вспоминать…

Появилась женщина. Молодая. В белом.

Улыбка – без причины.

Глаза – будто нарисованные.

Она наклонилась к Лее и прошептала:

– Всё в порядке. Вы в безопасности.

Затем с паузой, как будто проверяя, услышала ли Лея:

– Главное – больше не думать о прошлом.

Прошлом? А было ли оно?

Голова будто наливалась туманом.

Пальцы слабо шевельнулись. Лицо – застыло.

Тело снова стало чужим. Как будто кто-то отключил систему.

Лея попыталась дышать глубже, но каждое дыхание – как через стекло. Далеко.

И всё же… что-то мелькнуло.

На стене – часы, почти скрытые в полумраке. Лея не сразу поняла, что именно смотрит на них.

Циферблат был мутным, как в воде.

А стрелка… двигалась назад.

Пятьдесят девять… пятьдесят восемь… пятьдесят семь…

Обратный отсчёт?..

Но чем дольше она смотрела – тем сильнее расплывались цифры.

Будто её глаза не должны были видеть этого, будто сама реальность отводила взгляд.

Сердце стукнуло – или это был звук в самой комнате?

Нет… нет… это неправильно…

Она попыталась сосредоточиться, задать вопрос – себе, кому-то, хоть кому-нибудь —Но мысль распалась на части.Веки сомкнулись сами, как по приказу извне.Тьма не накрыла – она забрала.И всё исчезло. Как строка, которую сознание не успело прочесть.

Лея уснула. Без единой мысли.

Глава 1.

Пробуждение

Лея проснулась – не резко, а так, будто кто-то вдохнул её обратно в тело.

Сначала – шелест. Лёгкий, воздушный, как будто ткань задела ветер.

Потом – аромат. Сладкий, еле уловимый, щекочущий ноздри. То ли ландыши. То ли мята. Или… что-то, что пахло дома. Но чьим – она не знала.

Она не открыла глаза сразу.

Слушала.

Ветер. Плавный, почти музыкальный.

Шорох тюля, хлопающее стекло, и где-то в глубине комнаты – глухой стук.

Тик. Так. Тик.

Пауза.

Так. Тик. Так.

Внутреннее беспокойство проснулось раньше сознания.

Она открыла глаза.

Палата была… странная ..

Просторная, слишком просторная.

Пол – светлое дерево, без единой царапины. Стены – тёплый молочный цвет, с тонкими вертикальными полосами, как на старых обоях.

На потолке – крошечные трещинки, будто нарисованные вручную.

Слева – тумба, на ней: стеклянный стакан, прозрачный, как утро. Белое платье, аккуратно сложенное, как школьная форма.

Рядом – деревянный стул. Не больничный. Домашний.

На нём – ничего. Но ощущалось, будто кто-то только что встал.

Окно распахнуто. Занавеска колышется, словно дышит.

Сквозняк касается щёк, шеи, волос – и в нём проскальзывает аромат, который невозможно назвать.

Не цветок. Не духи. Память.

Лея с трудом села. Тело слушалось, но казалось чужим – как одежда, которую давно не носили.

Снаружи – город, словно сцена из сна.

Прямые улицы расходились как лучи. Тротуары – светло-серого песка, идеально чистые, словно недавно подметённые.

На каждой стороне улицы стоял одинокий фонарь – изящный металл, стекло цвета мёда, но света не давал: день было видно явно, но фонари стояли глухо – как декорации.

Дома – пастельных оттенков: мягкий песочно-жёлтый, розовый жемчуг, нежно-голубой.

Балконы украшены одинаковыми кашпо с цветами, но цветы – одновременно разные и очень похожие: роза, пион, лаванда, ромашка – и все свежие, словно только что распустившиеся.

Воздух казался слишком прозрачным.

Он не дрожал от тепла, не вибрировал от звуков, даже птиц не было слышно – только редкие порывы ветра, как дыхание чего-то огромного, но невидимого.

На горизонте возвышались холмы, но они выглядели нереально плавными, как нарисованные. Над ними – небо, будто натянутое полотно, в котором облака стояли неподвижно, как замерзшие кадры фильма.

Внизу – тишина.

Женщина в голубом платье вела за руку мальчика. Они оба смеялись, и смех звучал чисто, но… как будто записан. И слишком коротко. Повторяющийся.

Тот же смех пронёсся снова спустя несколько секунд, чуть тише.

Лея задержала дыхание.

На лавке неподалёку – мужчина в светло-сером костюме. Он сидел совершенно неподвижно, как кукла в витрине. Даже не моргал.

Немного дальше – газетный киоск. У него стояли газеты, но обложки… были пустыми. Белые, без заголовков, без дат.

Детская площадка – аккуратная, цветная.

Но качели раскачивались сами по себе, медленно, равномерно, будто кто-то невидимый только что слез с них. Песок под ними – гладкий, нетронутый.

А в самом центре площади – часовая башня. Высокая, красивая, старинная.

Стрелки двигались. Но слишком плавно.

Резкий щелчок сорвал её взгляд с башни.

Дверь в палату внезапно распахнулась. Не постучали. Не позвали.

Лея вздрогнула, отступив от окна.

Внутрь вошёл мужчина – высокий, с накинутым на плечи белым халатом, который болтался на нём небрежно, как чужой.

Под ним – тёмно-серая водолазка, слегка помятая, и тёплые кашемировые брюки. Не больничная форма. И не форма вообще.

Он словно зашёл не в палату – а в гости.

Но не одежда зацепила Лею.

А его лицо.

Оно не было ни красивым, ни пугающим. Обычное. Но что-то в нём – не отпускало.

Может, слишком тёплые карие глаза, в которых вечно дрожал вопрос.

Или тонкая линия рта, будто он всегда вот-вот скажет что-то важное – и не скажет.

На правой щеке – едва заметный шрам. Старый, белесый. Как линия, оставшаяся после чужого выбора.

Он держал в руках букет белых роз. Завёрнут в серую бумагу, ту самую, которую кладут в книги на память.

Розы были идеальными. Но одна – с чуть надломленным лепестком.

Лея это сразу заметила. И именно это – задело её глубже всего.

Он стоял, не торопясь входить.

Глядел на неё, как человек, который прошёл с тобой целую жизнь, но встретил заново.

И улыбался.

Не наигранно. Не дружелюбно.

А… признательно. Как будто он рад, что она вообще существует.

– Доброе утро, Лея, – произнёс он негромко. Голос – бархатный, но не мягкий.

Он звучал как память, а не звук.

– Я принёс тебе… то, что ты любишь.

Он сделал шаг. Его походка была уверенной, но не вызывающей.

И всё же… было что-то неуместное в его присутствии.

Словно он – не из этого города.

И сам это знает.

Лея отступила на шаг.

Что-то внутри неё сжалось, но не от страха. От… узнавания. Без имени.

– Кто вы? – спросила она. Голос сорвался, но прозвучал. Почти шёпотом.

Мужчина задержался у тумбы, поставил цветы рядом с платьем.

Он провёл пальцами по краю вазы – лёгкий, почти любовный жест.

Но Лея отступила. Её тело среагировало прежде, чем разум успел что-то понять.

Испуг. Не паника – инстинкт.

Как будто она уже убегала от этого взгляда. Или… просыпалась от него.

Он заметил.

И в ту же секунду переменился в лице.

Его выражение стало другим – глубже, тише, чужим.

Глаза потускнели, как будто в них погас свет окна.

Он отвёл взгляд и сел на стул у пустой койки – на другом конце комнаты.

Но Лея чувствовала его так, словно он стоял рядом, касался воздуха у её плеча.

Он был слишком близко, несмотря на расстояние.

И слишком знаком – несмотря на то, что был никем.

Он тихо сказал:

– Медсестра велела… не тревожить тебя.

Но я подумал… может, ты проснулась.

Может, вспомнила.

Он на мгновение уставился в одну точку в воздухе – туда, где ничего не было.

Как будто кто-то стоял там недавно.

Или всё ещё стоял.

Он достал из кармана тканевый платок – старый, с вытертым углом, почти детский.

Сжал его в кулаке. Помолчал.

Тебе привет от Дэниэля ..

Потом аккуратно развернул и положил на край стула рядом с собой.

Как будто хотел оставить след.

И тишина накрыла комнату.

Ни ветра. Ни шума.

Даже занавеска остановилась.

Как будто мир задержал дыхание.

Затем он медленно опустил руку во внутренний карман халата и достал небольшие карманные часы.

Старые, с потёртым корпусом и цепочкой, которая еле заметно дрожала в его пальцах.

Он взглянул на циферблат – долго, без эмоций, будто не ждал ничего нового.

Затем медленно вздохнул. Глубоко. Усталость в этом выдохе была старше самого воздуха.

– Пора идти, – сказал он.

Голос прозвучал мягко, почти жалеюще.

Он поднялся, слегка поправил халат, но не спеша.

Подошёл к двери, задержался на секунду на пороге.

– Выздоравливай, Лея.

И исчез.

Беззвучно. Без закрывающейся двери. Без следа.

Только тихий хлопок ткани, когда занавеска снова вздрогнула от сквозняка.

Лея всё ещё стояла у окна.

Её взгляд метался: от вазы – к стулу, от стула – к двери, к полу, к своей руке…

Будто искала точку опоры. Или смысла.

Медленно, почти не сгибая колен, она опустилась на край кровати.

Матрас пружинно отозвался, будто от удивления.

Пальцы скользнули по простыне – ткань была тёплой, гладкой..

Она не обратила внимания. Или не захотела.

Тело стало тяжёлым.

Тяжесть не была болью – скорее, всепоглощающей вялостью, как будто её клетки знали: двигаться больше нельзя.

Она легла на спину, головой на подушку, аккуратно, как человек, боящийся разбудить тишину.

Плечи расслабились.

Руки упали по бокам, будто кто-то отпустил невидимые нитки.

Взгляд Леи застыл на потолке.

Белый. Ровный. Без деталей.

Но в нём, если долго смотреть, начинали проступать движения – еле заметные волны, как под кожей мира.

Она не моргала.

Лишь дыхание становилось всё медленнее, ровнее.

Иногда её взгляд соскальзывал вбок – на край вазы ,потом на изломленный цветок , потом – снова вверх.

.Мысли не давали покоя.

Не тревожили – щекотали изнутри, как если бы в душе только начинался дождь.

Тёплый, весенний.

Но всё равно – дождь.

И всё же усталость была глубже, чем тревога.

Тело не сопротивлялось. Глаза всё чаще замирали на одной точке.

Сон пришёл не как бегство, а как прикосновение.

Тихий, мягкий, почти влюблённый.

Он не стучался – он приоткрыл дверь, войдя с той стороны, где заканчиваются вопросы.

Он лёг рядом – не касаясь, но забирая дыхание.

Как будто знал: она ждала именно его.

Лея проснулась медленно, как будто кто-то разбудил её шёпотом.

Дождь. Он не шумел, не лил – он играл на подоконнике, мягко и ровно, будто репетировал колыбельную.

Капли стекали по стеклу тонкими дорожками, и каждая из них преломляла мир, как линза – дома и улицы за окном казались размазанными, влажными сновидениями.

Воздух в палате был прохладным, но не холодным.

Свет – рассеянный, молочный, напоминал утро, хотя часы на стене показывали 12:07.

Полдень.

А внутри – утро.

Внутри – тепло.

Лёгкость.

Будто кто-то провёл ладонью по её душе, вытирая пыль с давно забытых полок.

Лея потянулась – медленно, с осторожной радостью.

В теле не было тяжести. Ни страха. Ни темноты.

Только желание просто быть.

Она не успела сесть, как в дверь осторожно постучали.

Секунда – и та открылась. Без скрипа. Почти беззвучно.

На пороге стояла медсестра – та же, что была в день прибытия. Но сегодня в ней было что-то другое.

Взгляд – мягче. Руки – спокойнее.

В руках – поднос, а на нём: миска с горячим супом, хлеб, яблоко, и стакан воды с долькой лимона, которая слегка всплывала, как солнце в стекле.

– Доброе утро, Лея, – сказала она, как будто не заметила, что давно полдень.

– Как вы себя чувствуете?

Лея на мгновение задумалась.

Она не знала, как правильно описать это чувство.

– Легко, – ответила она наконец. – Словно я… проснулась в первый раз.

Медсестра чуть улыбнулась, но в улыбке было что-то слишком ровное.

– Это хорошо, – сказала она. – Значит, всё идёт правильно.

И поставила поднос на тумбу у кровати.

– Вам нужно есть. Сегодня ваше тело попросит больше, чем обычно. Не отказывайте ему.

– У меня действительно… странно сильный аппетит, – призналась Лея, сама удивляясь этому.

– Так и должно быть, – медсестра кивнула, поправляя подушку.

Затем – как будто вспомнив – добавила:

– Не бойтесь. Всё, что вам нужно – уже здесь. Просто позовите.

Лея осталась одна.

В комнате пахло бульоном, дождём, и почему-то – тёплым деревом.

Она взяла ложку, вдохнула запах еды,

и впервые за долгое время почувствовала, что хочет – жить.

Но где-то глубоко, на самом краю сознания,

всё ещё тишиной стучался вопрос:

Почему всё это так… идеально?

Она уже протянула руку к подносу,

когда взгляд зацепился за нечто странное в букете.

Между лепестками белых роз, чуть распустившихся, как будто в задумчивом зевке,

торчал уголок бумаги – неяркой, сложенной, словно спрятанной по-доброму.

Лея замерла.

Рука осталась в воздухе, дыхание стало чуть тише.

Она потянулась, бережно, как будто боялась спугнуть саму тишину в комнате.

Начала читать письмо :

“Привет, мама!

Я сам всё убрал! Даже под диваном. Там было очень страшно, но я полез, потому что ты всегда говоришь: «Смелость – это не отсутствие страха, а действие вместе с ним!»

(Я запомнил!)

Посуду помыл – всё, кроме той синей чашки. Она упала, но я нашёл клей! Почти не видно, честно.

Уроки сделал, кроме чтения – потому что мне интересней писать тебе!

Микки скучает. Он нюхал твою подушку, потом лёг рядом. Я его накрыл пледом.

А ещё – угадай!

Я занял первое место на конкурсе!

Играл на фортепиано твою любимую мелодию – с закрытыми глазами. Все говорили: «Он как мама!»

Мне было не страшно. Мне казалось, ты рядом, прям за сценой.

Я застелил твою постель.

Одеяло ровно, как ты учила – «уголок к уголку».

На подушку положил свою мягкую игрушку, чтобы тебе было не одиноко, пока тебя нет.

Очень скучаю.

Очень-очень.

Скоро вернёшься?

Твой Даниэль

(написано криво, крупно и с оторванным сердечком рядом)

Лея перечитала письмо.

Раз, два… потом просто держала его в руках, пока бумага не согрелась до температуры её тела.

Пальцы провели по неровным строчкам, будто пытались нащупать голос сквозь чернила.

Что-то застряло внутри. Где-то между рёбрами и горлом.

Это было не воспоминание.

Это было… чувство. Прямое. Яркое. Но без названия.

А за окном всё так же лил дождь..

Прошло несколько дней.

Погода за окном сменялась, как будто по сценарию —

то мелкий дождь,

то ясное солнце с золотым светом на стенах,

то серый пар, в котором дома теряли контуры и напоминали сны.

Лея читала.

Долго и молча.

Она не запоминала сюжет – ей просто нравился ритм слов.

Иногда закрывала книгу, чтобы просто смотреть, как меняется небо.

И каждый раз – будто впервые.

Она гуляла по палате – неторопливо,

касаясь прохладной стены, как будто искала в ней что-то знакомое.

Порой сидела в кресле у окна, укутанная в плед.

В комнате пахло бумагой, яблоком и дождём.

Он вошёл – тот самый врач.

Всё такой же собранный, аккуратный.

В руках – планшет. В лице – привычная сдержанность.

Но в голосе… что-то сдвинулось.

Он встал чуть в стороне.

Словно не хотел мешать её тишине – но должен был её прервать.

– Лея, – произнёс он спокойно.

– Вы перенесли сложную операцию. Очень сложную.

Скажу прямо… вы чудом остались живы.

Он помолчал, будто давая словам осесть.

– Потеря памяти в вашем случае – ожидаема.

Некоторые воспоминания сейчас могут быть… скрыты.

Но они вернутся.

Со временем. Постепенно. Иногда – фрагментами,

как фото из старого альбома, найденного на чердаке.

Он взглянул на неё чуть внимательнее.

– Медицински вы в порядке.

Полностью.

Завтра мы вас выпишем.

– Вы можете возвращаться к… обычной жизни.

«Обычной».

Слово упало в комнату, как камешек в воду.

Без всплеска – но круги пошли.

Лея не ответила.

Не задала ни одного вопроса.

Потому что даже не была уверена, какой именно вопрос здесь – главный.

Врач стоял ещё мгновение,затем сказал : “Завтра за Вами приедут , и заберут Вас домой ! “

…затем коротко кивнул и вышел,

не закрыв дверь до конца —

будто не хотел ставить точку.

За окном больше не было ни капель, ни тумана.

Небо просветлело,

и по полу, крадучись,

ползли первые полосы света —

тёплого, золотистого, почти забытого.

Комната замирала в полусвете,

словно весь мир готовился сказать что-то важное – но чуть позже…

На следующий день он снова появился.

Тот самый мужчина.

Как и прежде – в нейтральном пальто, с небрежно накинутым шарфом,

словно ничего не случилось, и ничего не нужно объяснять.

Он не говорил лишнего. Просто помог собрать вещи.

Сложил аккуратно чемодан, взял её пальто, придержал дверь.

Всё – тихо. Почти ритуально.

Они шли по коридору, где стены хранили тепло,

но не отдавали его.

Лея шагала рядом, не глядя по сторонам.

Она не чувствовала себя ни больной, ни выздоровевшей.

Скорее – временно перенесённой куда-то между началом и концом.

Он открыл заднюю дверь машины.

Положил вещи.

Затем, не спросив, обошёл и открыл переднюю – для неё.

Лея села, не глядя на него. Просто устроилась у окна,

и всё молчание мира заполнило салон.

Двигатель завёлся мягко.

Они поехали.

Медленно, как будто время ехало вместе с ними.

Лея смотрела в окно.

За стеклом проносились улицы,

порой пустынные, порой залитые солнцем,

порой – с шумом и мельтешением.

Она видела:

большие старые дома с облупленной штукатуркой,

рядом – новые стеклянные, как будто нарисованные,

а между ними – клумбы, неровные тротуары и одинокие велосипеды.

Мужчина в кепке нёс пиццу, держа коробку как сокровище.

Мальчик, лет семи, перескакивал через лужи,

а собака рядом тащила за собой палку,

в два раза больше, чем она сама.

Пожилая пара сидела на лавке у аптеки,

держась за руки так,

будто больше ничего не осталось —

и больше ничего и не нужно.

Одна девочка в красной шапке смотрела прямо на машину,

и, как показалось Лее, улыбнулась ей – слишком точно, слишком долго.

Прошло несколько минут.

Ни одного слова.

Пейзажи сменялись, но в глазах – пустота,

а внутри – ощущение, будто она едет не из больницы,

а из сна, который кто-то так и не разбудил.

Он слегка повернул ручку.

В машине вспыхнула тихая музыка – нежная, будто случайно найденная,

почти прозрачная.

Мелодия легла между ними, как тонкое покрывало,

не закрывающее, но согревающее.

Он не сказал ничего.

И Лея тоже.

Но именно это молчание —

стало началом чего-то нового

Лея не отрывала взгляда от окна.

Мир за стеклом был текучим и рассеянным,

словно всё происходящее – не сейчас, а немного позже.

Проезжали улицы – старые витрины, аптечные вывески, женщины с сумками, подростки на скейтах.

Ничего особенного.

Но почему-то всё это казалось важным.

Как будто где-то в толпе был кто-то,

кто должен был её узнать.

Машина замедлила ход.

Плавно остановилась.

Красный свет светофора отразился на лобовом стекле,

замирая на мгновение, как знак, не имеющий смысла – но вызывающий ощущение паузы.

Она отвела взгляд от окна и впервые за всё это время посмотрела внутрь машины.

Водитель – положил одну руку на руль,

а второй щёлкнул крышкой металлической зажигалки.

Потом – ещё один щелчок.

И как пафосно откинулся назад, будто в сцене из классического фильма,

в которой герой знает: сейчас камера на нём, и он хорош.

Огонь вспыхнул коротко,

табак затлел.

И в воздухе сразу появился тот самый запах —

чистый, плотный, терпкий.

Не сигаретный – сигарный.

Так пахнет не просто курение —

так пахнет воспоминание о ком-то, кто всегда был старше тебя.

Лея не отреагировала.

Она всё так же смотрела вперёд,

но её дыхание на секунду стало чуть медленнее.

Незаметно – но достаточно.

Она отвела взгляд от окна и впервые за всё это время посмотрела внутрь машины.

Салон был кожаный.

Глубокий чёрный цвет. Тепло от сидений. Строчки – ровные, будто нарисованные.

Каждая деталь – не просто вещь, а весомая, старая и точная,

как будто всё это собирали для чего-то важного.

“Слишком ухожено, чтобы быть случайным…” – подумала она.

“Слишком стильно, чтобы быть просто транспортом.”

На приборной панели – латунные ободки, старомодные стрелки.

Руль – широкий, с деревянной вставкой.

И в этом всём было нечто тревожно знакомое.

Как если бы она уже сидела здесь когда-то,

в точно таком же кресле,

смотрела на точно такую же кожу,

вдыхала тот же запах табака и железа.

Она провела пальцами по подлокотнику.

Ткань отозвалась теплом,

словно признала её прикосновение.

И в груди на мгновение сжалось.

“Почему я помню это чувство, но не помню – откуда?”

И тут он вдруг заговорил.

Тихо, но с ноткой почти дружеского юмора:

– Нравится?

Она чуть напряглась – не ожидала.

Но не ответила сразу.

Он перехватил её взгляд через отражение в зеркале заднего вида.

И, не отводя глаз, добавил:

– Mustang Fastback, шестьдесят седьмой.

Мечтал о нём с детства.

Нашёл, отреставрировал.

Теперь не отпускаю.