Читать онлайн Одно незабываемое путешествие в Тартарары
Глава 1
Очередь вытянутой кишкой выстроилась к единственному работающему окошку. Окошку, в котором выдают билеты на все четыре стороны.
Толкая по гранитному полу сумку, я медленно приближался к цели.
Люди в очереди зевали, вздрагивая всем телом, закрывали рты ладошками, причмокивали – и так до тех пор, пока в их руках не хрустели отпечатанные билеты.
– Следующий.
Чем не колония муравьёв?
– Следующий.
Чем не фастфуд, где вместо картошки фри и гамбургера тебе выдают право войти в автобус? Фастбус.
– Следующий.
Мне наступают на пятку, и, оглянувшись, я зыркаю на дылду с лицом безучастного манекена. Дылдакена.
– Следующий.
Я изрядно надышался духами от впереди стоящей дамы.
– Следующий…
Вижу, как мужчина филигранно залазит в ухо мизинцем с длиннющим ногтем.
– Следующий.
Спина уходит влево… и я готов сделать заказ.
– Здрасьте, мне, пожалуйста (чизбургер, горчицу и два огурчика)…
Дама за перегородкой смотрит на меня потухшим взглядом. В нём читается два слова: «бери и вали». Ох, тут три слова…
Я проглатываю невысказанную шутку и прошу билет до Колывани. Рассчитываюсь. Смотрю на отросшие корни, на маникюр в стиле «я сама умею», клацающий по клавиатуре. Прощаюсь, кладу билет в карман и прохожу к выходу.
Плечо оттягивает сумка. Влажный прохладный воздух облизывает лицо.
Я сверяюсь с часами – полтретьего ночи.
До отправления 15 минут. Автобус на третьем перроне.
Пахнет чебуреками. Пахнет тальком на волосах женщин, обнимающих своих детей. Пахнет переменами.
Мне бы заподозрить что-то неладное… почувствовать, что на этот раз всё будет иначе. Но всё было как обычно. Асфальт блестит от росы. На небе тусклым блином висит луна. Курильщики, стоя одной ногой на ступенях, а другой поднимаясь, делают торопливые последние тяжки.
Я оттягиваю этот момент. Момент, когда придётся сражаться за подлокотник. За право развалить колени. Окна автобуса запотеют, в салоне от раскрытых храпящих ртов поднимется чесночно-луковый аромат. Но всё это будет, когда я войду.
Водитель заводит мотор, и из выхлопной трубы, тарахтя, вырывается чёрный сгусток.
Я вхожу на борт – и всё летит в тартарары.
Глава 2
Обхватив широкий обруч руля, водила смачно втянул сопли. Это было… эффектно, что тут скажешь.
– Билет, – захрипел он.
– Момент, – ответил я.
Прохлопал задние карманы… упс… передние – упс… внутренний карман – УПС! Слишком много «упс» за 30 секунд, знаю, но я облажался, и мой билет, который я точно… точно вам говорю, сложил в левый карман джинсов… Оу… испарился! ПУФ – и нет его. Вот вам ещё слово из трёх букв. И когда терпение водилы стало иссякать, я сам сдал назад, чтобы не быть посланным комбинацией из других трёх букв.
Автобус чихнул выхлопными газами и тронулся, оставив меня одного на перроне.
– Б*я… – выдохнул я – три другие буквы, точно описывающие моё душевное состояние.
В кармане позвякивала мелочь, отложенная на беляш.
И не спрашивайте, сколько деньжат было на моём банковском счету… это некрасиво.
Сойдёмся на том, что моё материальное состояние можно свести к слову из шести букв. Первая – «П», последняя – «Ц». Догадаетесь сами.
В целом, не в деньгах счастье, но я не уверен, что это правда.
Подхватив сумку, я вернулся к привокзальной кассе и обнаружил, что весь народ как-то рассосался.
Тихо так… шаги гулко разносятся эхом по фойе.
Бам-бам-бам… а я худенький, но по звуку – точно великан!
Женщина посмотрела на меня. Я посмотрел на неё. Искры между нами не вспыхнуло. Я улыбнулся. Она – нет.
– Что вам?
– Я у вас билет брал до Колывани, вы его не видели?
Она хлопнула глазами… Видимо, думает.
– Не видела.
Лаконично.
– Когда следующий до Колывани?
– В 12 дня.
Оу, не женщина, а справочник. Это даже возбуждающе как-то. Но тайминг меня не устроил – что я буду делать эту прорву времени?
Потарабанив пальцами по столешнице, спрашиваю:
– А пораньше нет?
– Нет.
Если ваша фантазия работает хорошо, то вы запросто представите говорящую жабу. Знаете, ответ был не «нет», а «НЕЕЕТ» – по-жабьи, как «КВААА», только «НЕЕЕТ».
Я шлёпнул ладошкой и отчалил.
В главном зале взглянул на табло с рейсами, направлениями, временем – и всё смешалось, как смешивается новенький набор пластилина в руках гиперактивного ребёнка.
В зале ожидания похрапывал старик, прикрытый газетой.
На каждом «Хрррр» газетка втягивалась. На каждом «фьююю» – газетка поднималась.
Магия.
Хрррр… фьюююю.
Уфф… поскрежетав челюстью, я пошёл на выход.
На улице всё так же – конденсат на асфальте, луна будто подкинутый хозяйкой блин, приклеенный к чернющему небу…
Вы это уже слышали, так что перейдём к новым деталям.
Мусор. Мусор был везде. Дворники взяли отгул или объявили забастовку. Уж не знаю, что стряслось, но этикеточки, упаковочки, фантички как перекати-поле носились туда-сюда…
Я случайно пнул пластиковую бутылку – на асфальт полилась ядовито-оранжевого цвета жижа.
За автовокзалом по автостраде проехал мотоцикл, громыхая мотором: ВРАААААМ!
Я ещё раз пнул бутылку – на этот раз нарочно. Стало легче. Немного легче.
Бутылка укатилась в дальний угол, где находились другие перроны.
Автовокзал вымер. Будто кастинг-площадка с массовкой объявила перерыв, оставив меня одного с этой пластиковой бутылкой.
Зайдя за угол, я увидел тот самый автобус, в который входить НЕ СТОИЛО!
Если бы к этому времени изобрели машину времени – вот такая тавтология —
я бы не задумываясь примчался бы в 16 мая 2025 года и сказал бы самому себе:
– Гриша, не входи в него ни при каких обстоятельствах!
Помолчал бы… и добавил:
– А ещё вложи деньги в компании, торгующие кремнием.
Но никто не появился…
И, брякая мелочью, оставленной на беляш, я подошёл к автобусу.
Глава 3
Автобус, надо сказать, был красив – насколько вообще автобусы могут быть красивыми. Ухожен, сверкал, как ёлочная игрушка в свете гирлянд. От него пахло… санями Деда Мороза. Веяло праздником.
Я, вообще-то, серьёзно. Не преувеличиваю ни капли. Вы ещё по ходу книги поймёте, что я тот ещё скряга на слова. Не автобус, а акула!
Захожу.
Водитель с хрустом свернул газету и взглянул на меня.
– Э… здрасьте, – чешу затылок и, вытянув шею, вглядываюсь в полумрак салона. – А вы куда едете?
– А куда нужно?
Я прищурился:
– Ну, в Колывань.
– Ну, в Колывань доедем. Забегай.
Мило. Очень мило. Таща за собой сумку и задевая кресла краями, я прошёл вглубь салона.
Чёрт! Тут пахнет как в кинотеатре! Я аж от удивления-наcлаждения-возбуждения прикрыл глаза.
Салон был пуст, и я брякнулся на самые дальние кресла. Чтобы укачало. Чтобы ямы сделали своё дело. БАМ – колесо влетает в котловину, днище чиркает… Чем не БАЮ-БАЙ? Ой, точнее – БАМ-ю-БАЙ, вот так достовернее.
Сумку разместил рядом.
Спрашиваю:
– А когда поедем?
Двери, как по команде, захлопнулись. Мотор заурчал, и мы тронулись.
Не сиденья – а чудо! Никаких усыпанных перхотью подголовников. Ни разлитой газировки на полу. Ни жвачек в подстаканнике. Первый, провалиться мне пропадом, класс!
Так… а где тут ручка, чтобы опустить спинку…
Вот она. Потянул – и спинка без скрипа, без заедания пошла вниз, и я размяк, как печенюха, вымоченная в стакане тёплого молока.
Боже, тут удобнее, чем дома в кровати!
Место для ног – ВО!
Место для рук – ВО!
Что-то подсказывало: поездочка мне обойдётся в приличную сумму.
Но… сон…
Ааау… – я зевнул и, как воробушек, вжался в кресло.
Мягкое, пахнущее карамелью сиденье.
На таком автобусе хоть в медовый месяц с красавицей-женой!
Медленно и верно, на 37-й овце, я уснул.
Не мне вам объяснять, как это происходит: внутренний диалог смолкает, кто-то выключает внутренний бубнёж – и ты проваливаешься в Нигделяндию (овцы, кстати, тоже).
Снов не было. Или, по крайней мере, я их не запомнил, а проснулся внезапно.
Колесо подпрыгнуло на колдобине, и мою сонную башку откинуло на чужое кресло.
Веки открылись. Потирая ушибленное место, я хлопал глазами, не соображая, где это я. Кости ныли, спина затекла…
Зевнул. Посмотрел в окно – и рот так и застыл в раззявленном состоянии.
Святые-пресвятые!
Мы петляли по просёлочной дороге, прорываясь сквозь джунгли!
Я вскочил и побежал к водителю. Слова не поспевали за действиями. Не добежав, я рухнул между кресел. Отлёжанная нога просто отключилась, и я, как на ходулях, бабахнулся с воплем:
– АЙБЛЕАЙ (тут три слова, но получилось одно)!
Растянувшись в проходе, я взглянул на водилу и увидел лишь краешек локтя. Пёстрая, вырви-глаз рубашка сползала по его загорелой коже.
У меня был один вопрос:
– ЧТО ТУТ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, ПРОИСХОДИТ!?
(Был и второй вопрос: где он взял такую рубашку?, но я приберёг его на потом.)
Сейчас нужно было встать – пока автобус на полном ходу несётся по просёлочной дороге.
И я встал, дрожа всем телом. Медленно, придерживаясь за подлокотники кресел, подошёл к водиле…
Глава 4
Для ясности – Колывань находится в Новосибирской области. Это там, где холодно. Ага. У нас не растут пальмы, а хотелось бы. Кипарисы, лианы доступны только по телеку. Но сейчас я собственными глазами наблюдаю это буйство зелени.
ЧЁРТ! ЧЁРТ! ЧЁРТ!
Я щипаю себя, тяну за мочку уха, набираю в лёгкие воздух и держу заряд до колик в животе. Что там ещё нужно сделать, чтобы проснуться? Посмотреть на руки? Ну, смотрю… Ладони стиснули подлокотники соседних кресел. Меня трясёт – мы поднимаемся по серпантину.
Я прям чувствую, как на лбу набухает и пухнет-пухнет-пухнет венка!
А водила насвистывает знакомую мелодию.
– Эй!
В зеркале заднего вида встречаемся глазами. Его губы, сложенные трубочкой, растягиваются в широкую улыбку:
– Привет, соня!
Он ещё и лыбится – уму непостижимо! Я переношу вес тела вперёд и, как орангутан, перемахиваю на следующий подлокотник… Ещё каких-то четыре ряда… Чуть-чуть…
Автобус берёт резко налево, и меня тянет вбок – на кресла.
Я заваливаюсь в дырку между спинками кресел. Выругиваюсь и головой ударяюсь о сидушку. Выползаю… Работаю ягодицами и плечами по-пластунски, в режиме дождевого червя. Волосы взъерошены, на затылке зреет шишак.
– Ты бы пристегнулся!
Я не отвечаю. Ещё три ряда… два… ай-яй-яй – снова заворот. Но на этот раз я намертво вцепился руками в кресло.
Сажусь за водилой. Пригибаю шею и ищу зелёный фон, кронштейны, студийные камеры, рельсы, на которые установили этот автобус! НО НЕТ! Всё взаправду. Из приоткрытого окна на меня дует вполне такой настоящий ветер. Пахнет цветами, летит пыльца… или что это жёлтое такое?
– Ты спал как убитый, я решил тебя не будить!
Зачем он так орёт? Я пригибаюсь к поручню и вижу, что у него в правом ухе наушник.
Ну ясно – видимо, режиссёры дают команды, что сказать и когда… Неясно только, почему настолько правдоподобные джунгли.
– УЧУ АНГЛИЙСКИЙ! АНДЭРСТЭНД? – и пальцами показывает на вставленный наушник.
Я проваливаюсь в кресло. Безнадёжно опоздал. На семейном вечере подадут не говядину, а меня на вертеле. Я же обещал! И что мне прикажете сказать? Сел на автобус до Колывани и оказался в джунглях, да? Что за оправдание пятиклашки? «Я дико извиняюсь, не сделал домашку, так как дневник съела собака»?
Ну… всё. Мне конец. Я уже представил гневное лицо матери, осуждающий взгляд отца и туповатый вид старшего братца. Впрочем, у брательника это перманентное состояние.
– Как мы сюда попали? – выдыхаю я.
– Ехали-ехали – и приехали! Ол райт?
Бляяяяяха-муха… Я опускаю на лицо влажную от пота ладошку и сквозь неё бурчу:
– Вы же говорили, в Колывань поедет автобус!
– Ну, говорил – значит, поедет.
– А КАК МЫ В ДЖУНГЛЯХ ОКАЗАЛИСЬ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ?! – взрываюсь я.
– Тихо-тихо, малыш, – водила ногтем подцепляет наушник и кидает его на приборную панель. – Чего раскричался-то так? Ты же сам хотел уехать, куда глаза глядят.
– Я?
– Ну.
Я, скривив лицо, смотрю на него… затем сквозь него. Мой взгляд – тупой луч пронзающего непонимания.
– Тебе напомнить?
– Нечего мне напоминать, я всё прекрасно помню! – сжимаю до побелевших костяшек поручень. – Я зашёл и отчётливо сказал про КО-ЛЫ-ВАНЬ!
– Ай хирьююю, – опять улыбка. На этот раз как у дворецкого, который вместо чаевых получил мятную жевачку. – На, смотри сам.
И, щёлкнув пальцами, он запускает внутренний проектор… Считайте склейку. Когда оператор берёт камерой резко вверх – и накладывается следующий кадр.
ТОЛЬКО ЭТО НЕ КИНО, А ЖИЗНЬ! Спецэффекты остаются в кино, но здесь, господи всемогущий… я попал в жуткий переплёт. Я бы обделался, если бы мог, но прямая кишка встала зигзагом от увиденного.
Глава 5
Стопка с плеском принимает заряд текилы.
Лайм, брызгая соком, щиплет губы.
Слизываю кристаллики соли.
По горлу обжигающее пойло лавиной проскальзывает в желудок.
Я закрываю глаза, запрокинув голову.
– Уффф, ябадабаду!
В клубе играет техно. Надин исполняет коронный номер. Даже отсюда, из-за барной стойки, видны капельки пота на её загорелом теле.
Она идёт крест-накрест по подиуму, и я наблюдаю, как трутся внутренние части её бёдер. Туфли на шпильках. Трусики в стразах. Задние бретельки лифчика расстёгнуты, Надин придерживает груди правой рукой. Подходит к шесту… Я наваливаюсь на барную стойку… Чёрт, локти вляпываются в липкую жижу.
Не спуская глаз с Надин, наблюдаю, как, она хватает шест руками, и её ноги вспарывают воздух и возносятся к потолку.
Сжав бёдрами шест, она выпускает лифчик, и я вижу округлые, силиконовые груди, стоящие точно шарики.
Она проворачивается вокруг шеста. Ещё раз… Ещё раз…
Текила берёт своё, техно глубоким басом массирует грудную клетку.
Все взоры – клерков, банкиров, юристов, политиканов, женатых, гуляющих и неженатых мужиков – прикованы к Надин.
На развороте она вытягивает руку, и волосы спадающим водопадом расстилаются по подиуму.
Она чертовски хороша. Не женщина, а кошка. Она знает себе цену и берёт своё не без сантиментов. Я уже говорил, что она кошка? Если да, то… простите, текила.
Покажи, что ты хочешь… желаешь её – и ты в ловушке. Она выдоит тебя на приват-танцах, на допах и эксклюзивах. Только успевай доставать бабло. Кэш. Исключительно кэш. Придерживай её влажные, разгорячённые бёдра и оставляй Ярославль и Хабаровск в ниточке от трусиков. Даже не думай совать ей Москву – ты погибнешь в её глазах. Перестанешь быть мужчиной, не спасёт густая борода, накачанные бицепсы и счета на Кайманах. Только кэш – хрустящий афродизиак.
Когда смена закончилась, я протирал стаканы.
Голова гудела, последний клиент, заблевавший пол туалета и бледный, как растёкшаяся ряженка, свалил в 4:20 утра…
Пусть катится колобок. Я ухмыльнулся, вспомнив, как, заказывая «Кровавую Мэри», он стягивал с тугого жирного пальца обручальное кольцо. Как же… Тут все такие.
Находчивые и смышлёные, не забудьте только смыть тональник с щёк, слюнявые, похотливые мужчинки.
Закинув в мусор последний пустой пакет от сока, я пересчитал оставленный бабосик на чай. Не густо…
Давно известно, что самые жирные чаевые остаются в тонких трусиках танцовщиц. Нам, барменам, остаётся только глазеть на бесплатные танцы и догоняться… ой, извините – дегустировать коктейли. За счёт заведения.
Цокая каблуками, из гримёрки вышла Надин.
– НАДИН! – стянув с шеи полотенце, я на ходу скинул его на стойку и побежал за ней.
Не останавливаясь, виляя бёдрами, она шла на выход.
– ДА ПОДОЖДИ ТЫ!
Резко остановившись, она посмотрела на меня. Макияж смыт. Волосы собраны в хвостик. Жуёт жвачку. Взгляд уставший.
– Есть минутка поговорить?
Она смотрит через плечо. Надувает пузырь.
– Говори.
Я, сложив руки в карманы и потупив глаза в пол, выпаливаю:
– Мы можем сходить кофе выпить…
Пауза. Пауза. Чёрт, пауза. Долгие, невозможно долгие пять секунд.
– Тут рядом неплохое кафе, я угощаю.
Пузырь лопается. Поднимаю глаза. Она берёт меня за щёку – как пупса. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Я ощущаю холод от её пальцев. Чувствую запах её духов.
– Нет.
Каблуки разворачиваются. Надин уходит.
В этом «нет» собрано всё самое ужасное, пакостное, что может напридумывать себе мужчина.
Кто я для неё? Бармен на зарплате? Паренёк, который после двадцати семи лет не смог найти нормальную работу и околачивается здесь, в этом полумраке, разливая один напиток за другим?
Кто я для неё? Пустое место. Мальчик «налей–рассчитай».
Камера удаляется… оставив меня в центре танцпола.
В клубе было тихо – разве что швабра уборщицы возюкалась туда-сюда. Но в голове у меня играла грустная музыка. Кавер на песню Эминема и Дайдо. Да, точно вам говорю. У меня неплохой музыкальный вкус.
– Вот тогда-то ты и сказал, цитирую: «Провались всё пропадом».
Я снова сидел в трясущемся автобусе и с отвисшей челюстью не понимал, как это ему удалось выкинуть такой трюк?
Глава 6
– Ловкость рук и никакой магии, – опередил меня водитель.
Я задумчиво качнул головой и резко сдёрнул с себя куртку. Мои импульсивные движения не поддавались объяснению – я действовал точно истеричка.
Пальцы, как китайские палочки, проскакивали между пуговиц. Долбанная клетчатая рубашка. Стянув и её, я, сидя с голым торсом, стал осматривать руки… вены… плечи… Посмотрел на пузо… достал пупочный комочек.
– Куда… – не отрываясь от осмотра тела, я продолжил: – вы меня накачали? Кольнули, пока я спал?.. Или дело в парах, пущенных через вентиляцию? Новый вид колёс? Порошок? Капли для глаз? Яд лягушки? Да… Я УГАДАЛ!?
Водила разразился смехом.
– Может, хватит?
Ржёт.
– Да хорош.
Ржёт.
– Ну серьёзно, достал.
Водила принялся вытирать слёзы… Его «аха-ха» сошло на редкие «хо… хо… хо…» – как у китайской игрушки, у которой сели батарейки.
– Оденься, будь добор. Дал пузу подышать – достаточно.
Я, не отрываясь от затылка водителя, наощупь положил пятерню на соседнее кресло. Рубашки не было… Повернув голову, я увидел, что рубашка вместе с курткой свалилась вниз.
Ну отлично… Нагнувшись, незаметно понюхал подмышки. Пахнет всё как раньше… Я знаю (читал в смысле), что от наркоты обильно потеешь, но сейчас всё чисто.
Я почесал затылок, ещё раз взглянул на вены и принялся залазить правой рукой в рукав.
– Убедился, что сам хотел провалиться в тартарары?
Закончив со вторым рукавом, я принялся за пуговицы.
– Ну, раз… может, сказанул. Это же фигура речи такая…
– Раз? Ха! А что ты скажешь на это? – водитель щёлкнул пальцами, и прямо перед моими глазами появились восемь экранов. Четыре вверху и четыре внизу, как в дополненной реальности.
Челюсть поползла вниз. Я стек по сидушке.
– Твою мать…
На экранах были кадры со мной. Как если бы кто-то снимал это на скрытую камеру.
– Давай начнём с этого.
Левый верхний экран ожил, и из динамиков автобуса послышался плеск воды.
Я разглядывал себя, сидящего на толчке. Штаны спущены, напротив меня – раковина с открытым краном.
– Не можешь ходить по-большому без звукового сопровождения?
Мне было не до шуточек. Я внимательно изучал белый кафель на стенах, свою скрюченную позу – точно торшер в гостиной. Я, наклонившись вперёд, навис над телефоном.
– Провалиться мне проподом, – заключил я, тужась и выдав «шпуньк». Затем обернулся и нажал на смыв.
– Бьюсь об заклад, у тебя был повод это сказать, – подбодрил меня Водитель и переключился на второй экран.
Я сижу в баре. Подпираю рукой подбородок. Икаю… разглядываю принесённый счёт и от выпитого виски прихожу к выводу, что счёт мой оброс лишним нулём справа. Чернила на кассовом чеке съехали, что ли?
– Проаавалисямнепроводом, – пробурчала моя копия и снова икнула.
– Ты сказал: «Провалиться мне пропадом», – подал голос Водитель.
Я посмотрел на него взглядом библиотекаря, увидевшего порванный корешок.
– Идём дальше.
Ожил третий экран.
Я одной рукой придерживаюсь за дверь общественного туалета, второй – держусь за живот. Даже отсюда чувствуется вонь от обилия мочи, пущенной мимо унитаза.
– Три… два… пли! – озвучил крутитель баранки.
Из горла, как из жерла вулкана, полилась лава.
– Прова… блеее… лить… блеее… мне… блеееееее…
– Давай следующий.
– Эй, я не договорил! – встрял я. – Не считается.
– Считается.
– Это ещё почему?
Въехав в ямку, автобус дёрнулся, и я подпрыгнул на заднице.
– Ты подумал об этом – и этого достаточно, – Водила одной рукой закрыл окно и поглядел на меня.
– И что из этого вытекает?
– То, что ты провалился пропадом.
– Ааааа… Ну теперь мне всё ясно.
Вскочив с места, я побежал по проходу назад, и вслед мне летели слова:
– НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО!
Но было уже поздно.
Глава 7
А сделал я вот что…
Хорошо разбежавшись, я решил бросить вызов законам физики.
Внимание: в ход пойдёт неустаревающее в кинематографе замедление времени. Бьюсь об заклад, ваша фантазия всё дорисует как надо, но я, если что, подстрахую – расскажу, куда навести свой взор.
Итак, прыжок…
Пятки отлипают от пола. Темечко тянется ввысь… выше… выше… и ударяется об обшивку автобуса.
Глухой удар – нечто среднее между БАМ и ДУФ.
В глазах – искры. Зубы стукнулись друг о друга. Я прикрываю глаза и валюсь в проход между креслами.
Руки ударяются о спинки, сиденья… Моё тело неуклонно… Нет, не так – у нас же замедленная съёмка: неееееееууууууууклоооооннооооо тянется к полу.
Камера этого талантливого оператора успевает сделать 360 градусов вокруг падающего тела. Не спрашивайте, как – я не силён в этом. Но вам вдруг становятся видны то застрявшая жвачка в рифлёной подошве кроссовок, то летящая перхоть от взъерошенных волос, то моё перекошенное от боли лицо. А потом я подбородком клацаюсь об пол. Шея хрустит в трёх… четырёх местах. Что-то вроде: хрусь-хрусь-хрусь-хрусь – и из груди вырывается стон.
Время возвращается на круги своя, и мы оставляем замедление до следующего уместного раза.
– Оуууууууу…
Как же больно… Я удерживаю все ниточки мужественности, чтобы не расплакаться.
Это похоже на то, как в 8 классе, стоя на воротах, я получил мячом в лицо. Только сейчас я получил целую серию таких пенальти в фейс. Я не преувеличиваю – боль такая, что аж в висках стучит.
По вибрации на полу я понял, что мы куда-то съехали. Засвистели колодки на тормозных дисках, и моё тело дёрнулось, как залежавшийся студень.
За спиной раздались шаги. Я не в силах был подняться – так и лежал, прижавшись щекой к миллионам микробов на полу.
– Красиво получилось.
– Рад, что тебе понравилось, – пробурчал я, проверяя языком зубы… вроде все на месте. – Почему я не просыпаюсь?
– Потому что это не сон.
Я прикрыл глаза.
– Не верю.
Слышно было, как он чешет щетину на лице.
– Тогда продолжай валяться. А я пока кости разомну.
Шаги удалились. Щёлкнула дверь – и я резко поднялся.
Правая кисть ныла, а на вене назревал ушиб. Тряся рукой точно градусником, я прошёл в начало автобуса… наклонил голову, всматриваясь в зелень. Всё же это были не совсем тропики. Много растений были мне знакомы… может, это Сочи?
Пока я раздумывал об этом, в салон залетела бабочка. Вспорхнув от плеча к плечу, она наконец уселась мне на макушку. Я застыл, боясь её спугнуть. Выпрямился. Посмотрел в зеркало заднего вида на себя со стороны.
Раскрыв крылья – цвета дубовой ветки с узорами, напоминающими хищный взгляд птицы, – она приковала к себе мой заворожённый взгляд. Я смотрел на её булавочного вида усики. На глазки, как две чёрные икринки. И чем дольше я на неё смотрел, тем меньше чувствовал боль в теле – как будто она вытягивала из меня увечья, которые я сам себе нанёс. Но было что-то ещё. Мне стало спокойнее. Легче. Нервозность, раздражительность таяли на глазах.
А затем бабочка просто вспорхнула и – через дверь – улетела. Куда там улетают все бабочки?.. Домой? В семью? На ужин к птицам?
Держась за поручень, я медленно спустился. И как только коснулся ногой грунтовой дороги, ахнул, выдав из себя:
– Оу, чёрт…
Глава 8
Дайте детям в руки новенькие фломастеры – и вы поймёте, о чём я.
Яркий цвет будоражил воображение, никаких тёмных полутонов. Всё ярко, зелено, живо… Знаете, это как настройка телевизора. У вас в руках пульт, и вы выкручиваете уровень яркости и контрастности. Так и этот лес – кто-то выкрутил всё на максимум. Он сиял. Лес с оленёнком Бэмби по сравнению с ним – как ткань, прошедшая интенсивную стирку из разноцветных вещей: выцвел. На этот раз старина Дисней не жалел красок – облюбовал каждый кустик.
А пахло-то как… Принюхиваясь, я облизнул верхнюю губу. Этим запахом можно было упиваться. Как если бы сделали молочный коктейль из трав, лепестков, почек… эм, только без молока.
Из-за задней части автобуса вышел водитель. Подойдя к колесу, он сел на корточки и принялся проверять покрышку.
От разгорячённого металла капота раздавалось потрескивание, отдалённо напоминающее хлопки-щелчки разогреваемого попкорна.
– Послушайте… эээ… как вас зовут?
Он, не поднимая головы, ответил:
– Просто водитель.
Я завёл руку за шею. Просто водитель?..
Встав с корточек, он подошёл к следующему колесу и повторил процедуру.
Я, не зная, куда себя деть, пошёл за ним. От металлического корпуса исходил жар. Хоть мы стояли в тени дерева, я чувствовал, как ветер гоняет раскалённый воздух.
– А что вы делаете?
– Отвечаю на электронную почту.
Шутник. Я решил обойти автобус с другой стороны и, когда прошёл около лобового стекла, замер.
Стекло было идеально чистым, ни одного размазанного жучка. Это довольно странно – я знаю, что происходит с лобовым, когда едешь по межгороду. Леопардовый окрас золотисто-жёлтых внутренностей насекомых, истерзанных дворниками… но здесь – всё чистенько.
– Эй, доходяга, подай ко мне воду.
Я выглянул со стороны капота:
– А?
– Воду, говорю, – не отлипая от колеса, он тыкал пальцем в сторону кабины.
Ладно… воду так воду.
Зайдя в автобус, я осмотрел сиденье водителя и нашёл в подстаканнике серебристую бутылку, напоминающую гильзу. Взяв её в руку, я по весу понял, что внутри жидкость, и вышел с ней.
– Она?
Он, не отрываясь, поднял руку с раскрытой ладонью.
Я отвинтил крышку и подал бутылку. А дальше наблюдал, как он зачем-то наливает воду на серебристый отражающий колпак.
Вода полилась… нет, зазмеилась зигзагами.
Я прищурился. Это напоминало… а чёрт его знает, что напоминало – я не эзотерик, шаманизм мне побоку, могу лишь сравнить это со змеёй – вот я и придумал такое слово: зазмеилась. Неплохо, да?
Проведя тыльной стороной ладони по колпаку, водитель стряхнул капли и наконец встал. Вытянув руки, он попросил налить сверху и стал их ополаскивать. Стряхнув капли несколько раз, он взял бутыль и пошёл в кабину.
Я остался стоять. Может ну его?.. Дать дёру? Пробраться сквозь джунгли и броситься наутёк?..
Чёрт, мне бы не помешали навыки молодых бойскаутов или выживальщиков, но всё, что я умел – это имитировать рёв медведя, когда выпью два литра пива.
– Не делай этого, – бросил водитель, скрывшись в салоне.
Заурчал мотор. Я посмотрел через плечо. Сглотнул нерешительность. Кадык заёрзал, всё никак не сглатывая поднимающийся из глубин желудочный сок.
Пора было решать… первая развилка.
Глава 9
Сейчас, вспоминая тот момент, я понимаю – он стал судьбоносным.
Что-что? Слышу неодобрительное: «Клюква-банально-джинса». Да что вы говорите, господа читатели? Судьбоносно – значит судьбоносно. Это слово на своём месте. Сейчас я вам всё покажу.
Подул ветер, и вместе с этим ветром было что-то ещё – невидимое глазу. Обычно в литературе давно мёртвых писателей это описывают как могильный шёпот.
И я вам говорю – это оно. Тот самый шёпот. Ветер погнал листья по гравийке рядом с автобусом, а затем заполз на меня и проник под кожу.
Вам этого мало, чтобы понять: «Да, чёрт возьми, это судьбоносный момент»?!
Мурашки уже тут как тут – они вышли на митинг и встали пупырышками вдоль всей кожи рук, ног, и – если хотите – паха.
Я подошёл к морде автобуса, поставил левую ногу на ступень и уже перенёс вес тела, как уловил тот самый шёпот, о котором твердили те классики.
Я поднялся в салон, дверь за спиной захлопнулась, и мы тронулись.
На ходу, придерживаясь за поручни, я прошёл и уселся на ближайшее сиденье – обшивка, нагретая солнечными лучами, как грелка, обожгла задницу.
Перекатываясь с одной булки на другую, я разглядывал водителя… Пожалуй, настал тот момент, когда можно добавить описательных деталей, ага?
Вы меня возненавидите за это, так как для вас образ водителя уже сформировался, а тут я набрасываю штрихи, как пьяный художник, второпях подошедший к чужому холсту. Ну, извиняйте… Я ещё не раз подействую вам на нервы – поездочка у нас та ещё заноза в заднице.
Итак… Волосы у него были с лёгкой залысиной, но, знаете, такой, которую ещё можно скрыть зачёсом. Седина на висках сильно бросалась в глаза на фоне чёрных, словно измазанных гуталином, прядей.
В его крови чувствовались кавказские нотки. Как я это понял?.. Ну, нос – знаете, больше, чем у нас, славян. С горбинкой, как говорится. Лоб был мощный, как противень в печи. Морщины тоже были на месте и выглядели скорее украшением, чем попыткой старости взять своё.
Он был человеком из плоти и крови. С таким дамочки, потерявшие надежду найти своего принца (с конём или без), готовы завертеть шуры-муры.
За широким плечами они, возможно, чувствуют себя в безопасности, а взгляд… да, этот взгляд выражал зрелость повидавшего мир человека.
– Закончил?
Я два раза моргнул.
– С чем?
– Описывать меня.
Мы встретились с ним взглядом в зеркале заднего вида.
– У меня нет кавказской крови. Мой отец был греком.
– Это объясняет ваш нос, но не объясняет, как вы читаете мои мысли, – я как можно спокойнее сказал эту фразу, но внутренние органы сжались, как писюн под ледяным душем.
– У нас долгое путешествие. Обо всём по порядку. Не забегай вперёд.
Я ждал, когда он продолжит, но водила крепко схватился за руль и продолжил вести нас куда-то по серпантину.
– Так… эээ… какой порядок?
– Для начала не отходи от автобуса, если не хочешь потерять себя.
Оу… потерять себя… ну надо же…
– Это что-то из Юнга или Фрейда? Потерять себя? Я себя ещё не находил, так что мне не страшно.
– Давай-ка не умничай. Ты всё равно ничего не читал из трудов Юнга и Фрейда, – подмигивает. – Если тебе понятней язык образов, то представь, что ты в Тихом океане, а автобус – твой спасательный круг. Что будет, если ты посреди океана отбросишь круг и поплывёшь?
Я представил зубастых акул, кружащих вокруг меня… и представил я себе это хорошо… вплоть до плавников, прорезающих тёмную, как ткань, гладь воды. Плавники кружат и кружат, сужаясь к центру, а я барахтаюсь, оглядываясь по сторонам, солёная вода от брызг заливается в рот, глаза… и… я вижу, как погрызанный плавник устремляется на меня…
– Хватит. Не увлекайся. Просто не отходи от автобуса, и всё will be okay.
Я кивнул, до конца не веря этому полугреку.
– В нашей поездочке до замечательных краёв Тартаров будут встречаться другие пассажиры. Зачем и для чего они появляются – ты узнаешь сам. А пока посмотри вперёд.
Я прижался животом к поручню, всматриваясь… в странную картину: возле дороги стояла остановка, скорее напоминающая развалюху из веток и палок. Возле этой «остановки» бегал парень, а его преследовал здоровенный разъярённый петух.
Водитель сбавил ход… медленно подкатился… дверь открылась, и я услышал знакомый из детства голос… это был он…
Моя память выплюнула наружу все те унизительные события, которые я хотел забыть. Я вжался в сиденье… наблюдая, как петух, размахивая крыльями, налетает на бедного мальчишку.
Наконец, он вбежал в автобус, и петушара врезался в закрытые двери.
– За-за-за-здравствуйте… – заикаясь, сказал мальчик водителю и уселся рядом со мной.
Глава 10
Моё удивление не выразить многоточием. То есть так… Разве что три отступа до следующего абзаца хоть как-то покажут, что я испытал.
.
.
.
Взъерошенный кареглазый мальчишка в однотонном сиреневом костюме из шорт и майки плюхнулся рядом со мной. От его тела исходило тепло, он пах боем с петухом, а на плече осталось длиннющее перо. Другими словами – сидел Зеня собственной персоной.
Зеней прозвали его старшие пацаны, и кличка прилипла не хуже жвачки, вмазанной под школьную парту.
На вид Зене было лет девять, и он совершенно не обращал на меня внимания – я стал для него видом из окна. Вроде есть – и в то же время нету.
– Куда собрался, малыш? – спросил водитель.
Зеня, как раньше, облизнул губы:
– Да вот еду даааа-даааааамой.
– Давно тебя не видел.
– Дела, – одним слогом выговорил он.
С произнесением коротких слов Зеня кое-как справлялся, но стоило подступить к предложениям и словам побольше – начинались все эти «АааААа».
Да уж… Он ничуть не изменился с последнего раза – эта манера перебирать ткань на шортах и вытягивание шеи, когда он отвечал на вопрос.
– Расскажешь? – водитель обернулся в кресле и, казалось, пригвоздил меня взглядом к спинке.
– Да чё рааааААасказывать… Сидел с пааААцанами… В карты ИииИИиграл.
– Подкидного?
– Ага.
– И как всё прошло?
Зеня дёрнул плечами… получилось как-то неестественно. Дотронувшись до носа, он отвернулся к окну – в ту сторону, где как раз сидел я.
Я ошарашенно разглядывал сетчатку его глаз, его подбородок, который еле заметно подрагивал.
– Сынок, рассказывай.
Дёрнув шеей, он сложил одну ногу на другую:
– Нечего раааасссказывать. Проигрался в пууУух и прааах.
– А дальше что?
Сжав губы, Зеня на моих глазах покраснел.
– Выкладывай.
– Каааарты все потееееерял.
– Потерял? – вскинул бровь водитель.
Зеня выдохнул:
– Заааабрали.
– А можно я посмотрю?
Зеня кивнул – сначала один раз нерешительно, второй – резко.
На лобовом стекле всплыл экран – один большой, где всё прекрасно просматривалось. Я вспомнил этот день, как вчера…
По щербатому асфальту перекатывался тополиный пух. Пух был везде, покрывая скатертью каждый участок двора. На верёвках, приколотыми прищепками, развевалось хлопковое постельное бельё. Пахло порошком. Пахло пирожками из открытой форточки первого этажа. Пахло детством.
Мы, мальчишки – группкой из десяти человек, – в тени тополя сидели вокруг сколоченного из досок и ящика стола. В центр стола, укрытого клеёнкой, падали карты. Шмяк… шмяк… шмяк… Сдавали. Брали карты. Детские пальцы с грязью под ногтями тянулись к колоде.
Я сразу разглядел Зеню – он сидел в том же самом костюмчике, с краю, сгорбившись над картами. Он играл хорошо, и ему везло. А мне и остальным – нет. А когда ты проигрываешь, тебе кажется, что проигрыш распространяется и на всю жизнь. Мы не умели проигрывать. Переносили это болезненно. Особенно когда проигрываешь Зене.
Тогда один из мальчишек решил проучить его. Он подкрался сзади. В общем хоре детских голосов не слышно было, как он чиркнул спичкой, как поднёс огонёк к подушке из пуха. Но я всё видел. Я уже закончил круг и сидел на мяче сбоку, вяло попрыгивая. Я наблюдал, как оранжевый огонёк перебрался от пуха к ткани и…
Я мог предупредить. Мог остановить этого придурка! Но я струсил. Знал, что бывает, когда ты идёшь против своих. Ты становишься отщепенцем. Изгоем, кого больше не зовут на футбол. Ты – никто. Вычеркнут из дворовой жизни.
И всё-таки – я мог.
Сейчас, сидя в автобусе и наблюдая сцену, как Зеня с воплем отскакивает от стола, я понимаю, что мог это остановить.
Двое мальчишек ржут в голос…
Но недолго. Когда Зеня от шока начинает бегать и, споткнувшись, падает на землю, в перину из пуха, огонь перебирается ему на волосы.
Больше не до смеха. Все парализованы. Очарованы одной вспышкой детского зверства. Детской безразличности…
Мы слышим крики. Чувствуем запах палёных волос.
К нам бежит взрослый, на бегу снимает пиджак и укрывает им Зеню. От пиджака поднимается дымок… Мы слышим, как бедняга визжит от боли. Как дрожит его тело, спрятанное под тканью.
Я больше не прыгаю на мяче.
Я растерян. Подавлен.
И впервые столкнулся с последствиями бездействия.
Тогда я этого не знал. Этот эпизод стёрся из воспоминаний.
Камера, демонстрирующая на экране эту сцену, прошлась по детским лицам. Мы не знали, как реагировать. Плакать было стрёмно. Но внутри каждого из нас что-то умерло.
Зеню положили в больницу. У него были массовые ожоги. Его больше никто не видел.
Родители быстро продали квартиру и переехали в другое место.
Но в нас осталось это звериное чувство несправедливости. Оно спало. Скрытое под другими воспоминаниями.
Экран погас. Я посмотрел на Зеню.
Его затрясло. Он стиснул зубы. Сжал кулачки. И больше всего на свете мне хотелось, чтобы он треснул этим кулачком мне в челюсть. Мне хотелось провалиться в этом кресле. Исчезнуть… Но вместо меня исчез Зеня, оставив после себя запах жжёных волос…
Глава 11
Вот и всё.
С тех пор я не прикасался к картам.
Я заёрзал на сиденье, и что-то коснулось моего бедра. Опустив глаза, я увидел колоду карт, съехавшую веером. Сверху лежал валет черви.
Собрав карты вместе, я по старой памяти перетасовал. Руки помнят… Странное ощущение – плотный картон, маслянистость от жирных пальцев.
– Что скажешь? – подал голос водитель.
Слов не подобрать… Извиниться? Принять вину на себя?.. Но ведь виноваты и остальные ребята.
– Правда?
– М?
– Взгляни на карты.
Я перевернул их лицевой стороной – и обнаружил, что вся колода состоит только из валетов черви.
– Ответственность всегда лежит на нас. И кроется она в действии… или в бездействии.
– Это не я поджёг пух.
– Знаю…
Я поднял глаза и посмотрел в зеркало заднего вида. Но водитель, не отрываясь, смотрел на извилистую дорогу.
– Ты поступил хуже.
Два валета выпали из моих рук.
– Что?..
– Говорю: хуже.
Автобус перед поворотом сбавил скорость и резко взял вправо.
– А что я мог сделать?!
– Давай лучше поговорим о том, что ты сделал.
Я спрятал карты в коробочку и нагнулся за двумя валетами, которые никак не влезали в плотную колоду. Я крутил коробку так и эдак – но места всё не хватало.
– Ты просто решил забыть. Стереть этот эпизод из памяти.
Колода в кулаке нагрелась.
– Чёрт… И что я должен был сделать?!
– Не бежать от прошлого. Всегда помнить о последствиях. Зеня преподнёс тебе дар. Ты видел всё собственными глазами и…
Я хмыкнул, сложив руки на груди.
– Ты не согласен? – приподнял бровь водитель.
– Я был ребёнком! Что вы от меня хотите?!
– У человеческой души нет возраста. Разве ты не видел, как мальчишка, найдя выпавшего из гнезда птенца, со всем состраданием пытается ему помочь?
Я отвернулся к окну.
– Это не воспитание. Это внутренний порыв. Проявление доброты в чистом виде. Его действия – не от ума, а от сердца.
Чувствуя, как в кулаке сгибается картон, я отложил колоду на сиденье.
Это не лучший пример. Одно дело – сострадание к одному, а другое – когда придётся пойти против всех.
– О чём это говорит? – встрял водитель, напомнив, что он читает мысли.
– Не знаю… Вы мне скажите.
– О твоей трусости.
Я не ответил.
– Ваш мир полон парадоксов. Вы думаете, что геройствовать можно только в маске и плаще. Но настоящий героизм идёт отсюда… – он указал рукой вбок, вероятно, на сердце – с заднего сиденья не разглядеть. – Герой – тот, кто берёт ответственность. И делает всё, что в его силах.
– Я понял.
– Ничего ты не понял.
Стиснув зубы, я повторил:
– Понял. Что проявил слабость.
– Да?
На этот раз мы встретились глазами.
– А что дальше? Это лишь первый слой опыта… – прижавшись к рулю грудью, он заглянул вверх и вбок. – Скоро покажу.
Я машинально повторил за ним и взглянул туда же.
Отвесные скалы нависали над дорогой, как напоминание: повезёт – выберешься отсюда целым. Не повезёт – и большой камень, по случайности или без неё, скатится и ударит в борт автобуса.
– Что я должен увидеть?
Автобус карабкался вверх. Мотор работал на низких оборотах.
Я впервые задумался: за всю дорогу я ни разу не увидел встречных машин.
А вот это – точно не случайность.
Съехав с дороги, водитель почти вплотную прижался к скале. Поставив на ручник, он скомандовал:
– На выход, «герой».
Глава 12
Из входа в ущелье повеяло холодом.
– Может, не надо?..
Я обернулся на автобус, стоящий в двадцати метрах от нас. Пришлось покарабкаться вверх. Шваркнул ногой – из-под подошвы посыпались камешки.
– Заходи.
– Я ненавижу пауков… и если… – передёрнув плечами, я нехотя вошёл внутрь, скользнув взглядом по надписи: «Здесь был Лёха, 2025». – И если, уфф, я увижу паука, то сразу рвану назад.
– Не сомневаюсь.
Температура снаружи и внутри разительно отличалась. К тому же – сырость. Приходилось внимательно смотреть, куда ставить ноги. Осторожно, не торопясь… Я уже разок попытался взобраться на влажный камень – и чуть не навернулся.
– Куда мы идём?
– Вперёд.
Вот же блин… Вляпался так вляпался. Обходя лужицу, я поднял голову. Именно на этом участке особенно сильно капала вода.
– Здесь проходит горный источник.
Свет от входа в ущелье остался далеко позади и отсюда выглядел светлым квадратиком. Глаза потихоньку привыкали.
Я всё ещё держал для баланса руки в стороны и мысленно представлял, какого размера могут достигать пауки в такой климатической зоне. То ли дело в Сибири – не пауки, а так, паучочечки…
Капля упала мне за шиворот, и я поморщился.
Шаги эхом отскакивали от скал. Любой шорох здесь набирал объём. Акустика – что надо.
– Долго ещё?
– Почти пришли.
Ему легко говорить – крадётся следом, как кошка. Будто бывал здесь кучу раз.
– Экскурсии водите?
– Что-то вроде того.
Если к полумраку я привык, то к холоду – нет.
Вместе с сыростью этот слюнявый воздух обволакивал кожу, проникал в кости.
В очередной раз, когда я собрался спросить: «Когда мы придём?» – впереди показался свет. Идеально ровный луч, рассекающий темноту.
– Это… аай!.. Я… – я всё-таки навернулся, амортизировав руками.
– Под ноги смотри и не болтай.
Потирая лодыжку, я не отрываясь смотрел на этот луч.
Встаю… смахиваю с ладоней каменную крошку.
Дальше идти было легче: больше никаких подъёмов и спусков – мы достигли плато.
Но вот что странно: впервые увидев этот луч, я подумал, что он небольшой. А чем ближе подходил – тем выше он казался. Да и ширина у него была размером с футбольный мяч.
Подойдя к нему, я подставил руку – солнечный свет упал на содранную кожу.
Проворачивая кисть, я смотрел, как пляшут пылинки.
За счёт этой дырки воздух здесь был не такой влажный, и дышалось легче.
– Ну-ка, помоги.
Я обернулся на голос водителя и не сразу его нашёл – после источника света темнота вновь выглядела сплошным пятном.
– Здесь я… здесь.
Идя на голос, я прошёл метров пятнадцать и увидел водителя, сидящего на корточках возле странного продолговатого предмета. В темноте он напоминал наконечник копья, врезанный в каменную глыбу.
– Вот здесь берись… – отодвинувшись, он показал, где взяться.
Окей… Подошёл, взялся и… о, чёрт возьми.
– Вы вообще подняли свою часть?!
Я натурально чувствовал, как натянулись связки в руках.
– Давай не пыхти. Двигай за мной.
На раскорячку, по-черепашьи, мы вышли к лучу и на счёт: «три… два… один» опустили каменную глыбу точно под солнечный свет.
И святые-пресвятые… я аж присвистнул.
Зрелище было оСВЕТуительным, заБЛЕСТательным, СВЕРКахерительным. Если вы понимаете, о чём я…
Та махина, которую мы тащили, оказалась кристаллом, намертво вмонтированным в каменную породу. Как только луч упал на него – пришлось щуриться. Темноту вспороли с десяток отражённых лучей. Чем не дискотека.
Я не настолько сентиментален, чтобы прослезиться от увиденного, зато навострил уши. Мы же не просто так тут, верно? Водитель кивнул. Я, кажется, не привыкну к тому, что он читает мысли.
Поймав момент, когда я вот-вот начну перебирать в голове варианты на вопрос: «Зачем мы тут?» – он заговорил.
Глава 13
– События из прошлого становятся опытом, когда мы придаём им значение. Если же нет… что ж, жизнь заставит обратить на себя внимание в более жёсткой форме. Взгляни-ка вот сюда…
Водитель подошёл ближе к кристаллу, сел на корточки и положил ладонь на его острую вершину. Световое шоу закончилось, и пещера снова обросла тёмными пятнами.
– Что, по-твоему, тьма?
– Вы меня спрашиваете?.. – я смутился, не рассчитывая на игру в угадайку.
– А кого?
Чешу висок:
– Эм… с физической точки зрения?
– Да хоть с какой, не умничай. Я тут не буду с тобой весь день сидеть.
– Ну… эээ… тьма – это отсутствие света.
Водитель одобрительно кивнул:
– Вот именно. – он убрал руку, дав лучу проникнуть в грани кристалла. – Сознание устроено схожим образом: истина видна там, куда попадает свет.
Пауза. Откуда-то я услышал, как капает вода.
– А как это связано?.. Да погодите вы губы кривить, я ещё не задал свой вопрос.
– Ты забыл, что я читаю твои мысли и уже прекрасно знаю, что ты скажешь?
– Кто вы по знаку зодиака?
Бам! – подзатыльник прилетел слева.
– Эй!.. – потираю ушибленное место.
– Ты не это хотел спросить. Хитрить вздумал, ишь ты, умник.
Я отполз на корточках чуть дальше, в более безопасное расстояние.
– Ладно, ладно… Вопрос в том, как это связано с тем, что вы говорили в автобусе?
Водитель приподнял одну бровь. Не бровь, а дуга – грация лицевых мышц. Чарли Чаплин бы позавидовал.
– Напрямую. Вот говорят: «Есть полезный опыт». Это что, по-твоему?
Ещё один подзатыльник я не хотел получать, поэтому пораскинул мозгами:
– Это когда выносишь что-то полезное?
– И?..
– Что – «и»?
– Дальше что?
Я скользнул взглядом по солнечному лучу – от кончика кристалла до отверстия в скале, откуда он сюда проникал.
– Меняю жизнь?
– Близко.
– Давайте вы мне уже сами всё растолкуете и двинем отсюда… Я уже околел тут сидеть.
Водитель пропустил мои слова мимо ушей и ждал…
Я вздохнул:
– Что ж вы от меня хотите?
– Мыслительный процесс. Тебе это о чём-то говорит? – он встал с корточек, хрустнув коленями.
– Где-то я про это слышал… Ага… Ладно. ЛАДНО. – Я встряхнул кистями, как пианист, уставший исполнять музыку. – Если мы тут не случайно, значит, один опыт может привести к разным выводам?
Он щёлкнул пальцами:
– В точку.
– …и чем больше выводов, тем лучше?
Кивнул:
– Совершенно верно. В повседневной жизни большинство людей не замечают уроки опыта. Те, кто повнимательнее – выносят вывод. Но один.
Водитель начал расхаживать вокруг кристалла, точно заведённая юла. И даже это казалось не случайным. Меняя положение тела в пространстве, он ловил отблески лучей, что натолкнуло меня на другую мысль, которую я озвучил с традиционного «ээ»:
– Эээ… вы, типа, клоните к тому, что, чтобы вынести больше выводов, нужно двигаться?
Водитель остановился:
– Ещё раз скажешь слово «типа» – и я вырву тебе язык.
Я издал глухой неловкий смешок. Аж в горле запершило. Надеюсь, он шутит. Он же шутит… Он же шутит?.. Чёрт, по лицу не видно, шутит он или нет.
– И не повторяй слова. Одного раза достаточно. – подойдя к кристаллу, он вытянул указательный палец, перекрыв часть светового луча. – Двигаться нужно во времени. То есть событие из прошлого и размышления о нём – скажем, год назад и сейчас – это и есть движение. А значит, могут открыться новые грани выводов.
Я прищурился:
– Слушайте, раз вы не сказали, как вас зовут, буду звать вас… эм… философ. Или просто Фил. Идёт?
Фил закатил глаза:
– Я не давал согласия.
– Ну так… дайте. Иначе придумаю что-то похуже.
Он махнул рукой:
– Лучше, чем «водитель».
– Хорошо, Фил! Спасибо за урок, Фил. А теперь, Фил, валим отсюда?
Сморщив лицо, будто только что опрокинул стопку лимонного сока, Фил пошёл к выходу из пещеры.
– Не повторяй слова так часто!
– Хорошо, Фил. Не буду, Фил.
Он обернулся, и в полутьме я увидел, как заблестели его глаза. Нет… этот мужик не может быть ангелом. В нём было что-то ещё. И это «что-то ещё» меня настораживало.
Обратно шли молча. Я насвистывал мелодию из Пиратов Карибского моря и смотрел под ноги. Лишь бы не вспоминать ещё раз те события с Зеней. Я знал, что поступил как мудак… но выйдя из пещеры, понял: с этим можно работать. Это ли не грань опыта? Я определённо делаю успехи. Спасибо, Фил.
Водитель шумно выдохнул – специально, чтобы я его услышал, – и вышел из пещеры на свет.
Автобус был на месте. Приключения продолжаются.
Глава 14
– Фил?
– Да.
– Фил?
Вздох.
– Да?
– ФИЛ?!
Слышу скрежет зубов…
Фил.
– Я СЕЙЧАС ИЗ ТЕБЯ ФИЛе СДЕЛАЮ.
– Но я ничего не говорил… эм… в смысле последнее «Фил» – я только подумал, но не говорил «Фил», честное слово!
Он сжал руль, и кожа под его ладонями заскрипела.
– Я вот что хочу сказать, – усаживаюсь на кресло за ним. – Вам не хватает аромаёлочки с надписью «Секс наша работа» или «АК-47». У вас тут слишком чисто, будто не в автобусе сидишь, а в музее на колёсах.
Мотор одобрительно заурчал, и мы тронулись. Прижавшись к стеклу, я взглядом проводил пещеру.
Возвращаться к теме с опытом мне не хотелось – мозгу требовалась пауза-разрядка. Как и тебе, ФИЛ. Да, Фил? Фил, ты же слышишь? Ку-ку. Филли…
Автобус резко затормозил, и я долбанулся тазом о поручень.
– Ууууух… – схватившись за бок, я зыркнул и выпалил: – МОГ ЖЕ ВЛЕТЕТЬ В ЛОБОВОЕ! О чём ты думаешь, ауч… теперь синяк будет.
– Я думаю о том, что ты дал мне хорошее имя. У тебя прям интуиция развита. Знаешь, почему?
Нет. Я не попадаюсь на эту удочку и не буду спрашивать в духе «Да, Фил, расскажи, оооочень интересно». Игнорирую. Игнорирую. И ещё раз игнорирую. Вот лучше в окно позалипаю.
– Везёт тебя Фил, а направляемся мы в ФИЛиал ада! – сказал он и разразился смехом.
Вот это его фирменное АХАХАХАХХА… пауза – чтобы в лёгкие воздуха набрать – и опять АХАХАХА. Не смех, а очереди из автомата: гласная «А» и согласная «Х». До тех пор, пока не высмеет из себя всю дурь. Пока патроны не кончатся.
Давай, завязывай уже… Ну вот, теперь «АХАХА» выдохлись и перешли в «ха-ха».
– Дурацкая шутка, – буркнул я, чувствуя в середине лопаток холодок.
– Так это не шутка.
Я повернул голову в тот самый момент, когда он смахивал с щеки слезинку.
– Чего?..
– Не шутка, говорю. Ты вот загадывал-загадывал и дозагадывался до «Пропади всё пропадом», что, собственно, и является жарким местечком Тартарары.
– Тартарары? – зачем-то переспросил я.
– Ну.
Мы вновь взбирались по серпантину, и на этот раз звуки мотора, шуршание колёс по гравийке и стук моего собственного сердца разделились. Я слышал всё по отдельности. И в то же время – всё вместе. И что-что, а стук набирал обороты…
– Фил, скажи мне, что это розыгрыш. Ну ты же просто шутишь, да? Давай заводи свою «ха-ха-машину» и сообщи мне, что это просто хохма!..
– Парень, на тебе лица нет. Ты как-то враз побледнел.
Я отвёл глаза от зеркала заднего вида.
– С чего это вообще «пропади всё пропадом» приравнивается к Тартарам? Кто эти ваши карты территорий рисует?
– Кто-кто? Мы, обычные клерки бюро путешествий… Вот скажи мне, Гриша, где по-твоему гиена огненная? Или царство теней? М?
Я кис… кис… и скис. Как молочная река, попутав берега, стала ряженкой.
– Что, не до шуточек теперь? А то – Фил, Фил… Фил… Я тебе больше скажу…
Я старался не смотреть на него. Мой взгляд был пуст. В этот момент я, видимо, научился смотреть сквозь предметы, время и пространство.
– В странах существуют области или штаты. Вокруг ада – тоже свои контрольно-пропускные пункты. Слыхал, например, о Патале? В исламе есть местечко, которое часто путают с адом – Джаханнам. Так себе райончик, скажу я тебе. А на иврите – Абаддон. Последний раз я оттуда еле ноги унёс. А в Настранде, из скандинавской мифологии, я вообще в чёрном списке. Но это совсем другая история…
Он замолчал. Довольный произведённым эффектом.
Я замолчал. Недовольный произведённым им эффектом.
– Я бы хотел сойти, – фальцетом объявил я.
– Сойти? Прямо здесь? А как же ты выберешься отсюда?
Мне нужен был воздух. Дыши… дыши… Да вот так. Вдох… ыыы… Лёгкие сжимаются, будто я опустил на грудь чрезмерно тяжёлую штангу.
– Есть ещё Нарака – в индийской мифологии и буддизме, но туда нам совсем не по пути. Придётся крюк делать. Дорога не самая приятная: обрывы, оползни… Может, в другой раз, а? – подмигивает.
– Я просто хотел в Колывань, – захныкал я. – КОЛЫВАНЬ!..
Фил ничего не ответил. Только включил магнитолу. Выкрутил громкость на максимум, и по первым аккордам я узнал песню AC/DC – Highway to Hell.
Я без сил сполз под кресло.
А по салону громыхало:
Living easy, living free.
Season ticket on a one-way ride.
Asking nothing, leave me be.
Taking everything in my stride.
Моё артериальное давление падало, как барабанные палочки на барабаны.
Глава 15
Музыка стихла… Фил оказался тем, кто не насилует магнитолу, ставя на повтор песню.
Я… сошёл с ума? Значит, всё это начинается так безобидно… Стоишь, значит, себе в кассу за билетом на автобус, а потом – БАЦ! – и вот ты уже считаешь себя Наполеоном.
Чёёёёрт… ну нееееееееет.
– Спокойно, сынок! – словно вожатый пионерского лагеря крикнул Фил. – С тобой всё в порядке… почти в порядке. Но это сути дела не меняет.
Я распластался животом на сидушке. Голова мягко подпрыгивала, ноги свисали в проходе.
– Умеешь ты поддержать.
– Что?
– Мне орать нужно? Ты же всё это слышишь… своим… – я вдруг отвлёкся на надпись, нацарапанную ножичком на обшивке ниже окна. Не разглядеть… вроде чьи-то инициалы и дата. – …своим третьим глазом или эзотерической антенной.
Наехав на кочку, автобус подпрыгнул, и я вместе с ним. Щека со шлепком плюхнулась на сиденье. Мне было по ба-ра-ба-ну. Как в той песне AC/DC… Вошли в поворот, меня перекрутило, и теперь я лежал на боку, прижавшись к спинке кресла.
Я не сплю и я не сошёл с ума… уйййййй… может, не сошёл, но… схожу? Вот расскажу эту историю – и кто поверит во всё это?
– Тo ли ещё будет, сынок, то ли ещё будет…
– А можно без этих ваших «сынок»?
Водила присвистнул, подпрыгнув на сиденье:
– Ну наконец-то! Я уже думал, поворотом ошибся.
Я встал, придерживаясь за поручень, и увидел чудное кафе.
Давайте объясню, что для меня значит чудное, – кто знает, может, у нас с вами вкусы не сходятся…
1) Смотря на такие кафе, ты мигом переносишься в детство, когда сидишь, приклеившись к экрану выпуклого телевизора со старыми добрыми американскими фильмами… и пусть весь мир подождёт.
2) Форма кафе напоминала то ли переоборудованный трейлер, то ли вагончик, и всё это так мило. Эти лампочки вдоль окон, эти неоновые надписи на крыше…
3) Кафешечка была уютно зажата рядами пальм. Будто здесь ей самое место – точь-в-точь как зубной щётке в подстаканнике.
Приближаясь к кафе, я отвлёкся от четвёртого пункта. Филу нужно было запарковаться так, чтобы не снести мраморную статую ангелочка.
4) Цвет кафе – нежно-лавандовый, а вот оконные рамы и дверь выглядели как самые жёлтые из всех жёлтых, то есть – желток куриного яйца.
Симпатично.
Четырёх пунктов достаточно. Чудно, нет?
Мы припарковались, и я с удовольствием встал с засиженного места. Мозгам нужно было проветриться. Хотелось подышать – да и монолог живота «Урр – УРРР – уРР» надоел.
Выпрыгнув из автобуса на гравийку, я, разминая на ходу шею, подошёл к окнам.
Жалюзи были прикрыты наполовину, и по разгуливающим ногам внутри я понял, что с животом, однако, удастся договориться.
Слюновыделение – В БОЙ!
Унять урчание!
Замять пониженный сахар в крови!
Умять чего-нибудь вкусненького!
Фил, выйдя из автобуса, с ухмылкой на меня посмотрел:
– В голове у тебя, конечно, чёрт-те что. Ты хоть на миг замолкаешь?
Ответ ему был не нужен. Он подошёл к двери, два раза постучался и вошёл внутрь.
Раздался тонкий, как хрусталь, голос женщины:
– КАКИЕ ЛЮДИ В ХОЛЛИВУДИ!
– А ну-ка иди сюда, обниму! – это уже Фил подыграл басом.
Топот ног и…
– Всё, всё! Ставь меня на землю! Причёску испортишь!
Я подошёл к полуоткрытой двери и обернулся.
Может, сбежать? Все эти истории про ад до добра не доведут. И… остановил меня не здравый смысл. Нет.
Божечки… вот это запах! Слюна не выделилась – я готов был захлебнуться. ЦУНАМИ! Ротоглотка тонет! Желудочный сок вырывается наружу!
В дверях скользнула тень, и появилась женщина. Румяная, пышущая здоровьем дама. Фартук сидел на ней, как кайма на песочных часах. Ей было лет пятьдесят, может, больше… По улыбке и паутинке морщинок вокруг глаз могу ошибаться. Но, глядя на неё, цифры возраста уходят на второй план.
– Так и будешь здесь стоять?
Я не успел ответить. Вместо меня встрял Фил:
– А он из робких. Любит, когда его упрашивают. Верно, Гриша?
Я через плечо дамы зыркнул на Фила. Тот непринуждённо пожал плечами.
Захожу, прикрыв за собой дверь. Фил и женщина уже скрылись за стеной.
Забавно, хоть это и кафе – общественное место, но выглядело оно так, словно я пришёл в гости, и ждёт меня домашняя еда.
Половицы тёмно-вишнёвого цвета скрипели. На входе, с правой стороны, висело зеркало во весь рост с приклеенным стикером: «Улыбайся». Я оскалился. На полу, в лежанке с рюшечками, дрых толстый кот. Рядом я увидел обувь Фила.
– А у вас тут разуваются?
– Конечно, пацан! – крикнул Фил и зашёлся хохотом.
Что делать. Скинул кроссы. Правый кроссовок задел лежанку, и кот лениво потянулся, вытащив лапу, стал вылизывать лоснящуюся шерсть.
Подойдя к проёму, я вынужден сделать паузу. Как в тех самых турецких сериалах,
где закадровый голос возбуждённо объявляет:
«…В следующих сериях!»
В нашем случае – до следующей главы.
Пауза тут не просто так.
«Ур… Уррр… уРР».
Глава 16
Один момент, читатель.
Зеркало. Я упомянул зеркало! Вот тут-то мы с тобой схлестнёмся.
Мог бы я описать себя? Несвоевременно, не к месту – вот так взять и воспользоваться заезженным, как лысая покрышка велосипеда, приёмом? По типу: стою перед зеркалом и описываю себя.
Ариец, ничего не скажешь. Белые, как сахар, волосы. Глаза – голубые, как химический слайм. Лицо – как у красавчика, не прошедшего кастинг в «Сумерки». Ресницы, как… Впрочем, какими ещё могут быть ресницы, кроме как длинными, – не придумал. И все эти как/как/как/как испортят твой внутренний образ меня. Так что шаг назад: я останусь для тебя неизменным… пусть как (опять это «как») ты меня представлял, так и оставим.