Читать онлайн Барин-Шабарин 5

Глава 1

Гамильтон Сеймур, лорд и Чрезвычайный посол Великобритании в России, являл собой пример того, с каким видом и участием друг должен слушать другого своего друга. Английский посол старался казаться именно другом, чтобы российский канцлер Карл Васильевич Нессельроде забывался и говорил такое, что не обязательно было бы и знать англичанину. Необязательно, но Сеймуру очень хотелось.

Ему хотелось напоследок узнать как можно больше новостей, понять систему управления в России. Нужно быть полезным на родине и после отставки, кому-то же нужно консультировать премьер-министра и парламент, как может повести себя Российская империя дальше. Ну а то, что он уходит, очевидно для многих, только вот русские все еще живут в каком-то своем иллюзорном мирке.

Встреча проходила в Зимнем дворце, уже в большей мере восстановленном после ужасного пожара семнадцать лет назад. У канцлера Нессельроде был во дворце свой кабинет, в котором он зачастую и старался принимать иностранных послов, особенно англичанина. Великий дворец Великой России. Пусть видят, что империя богата и способна строить величественные здания.

– Мой друг, взгляните на эту мольбу! – с усмешкой сказал Нессельроде, предоставляя английскому послу документ.

Гамильтон Сеймур, периодически посматривая на российского канцлера, чтобы уловить малейшие изменения настроения Карла Васильевича, внимательно читал бумагу. Внимательно – а всё-таки никак не мог решить, как реагировать. Англичанин пребывал в некоторой растерянности: зачем канцлер дал почитать такой документ, способный повлиять на политическую ситуацию? Неужели Нессельроде не понимает, что англичане сделают все возможное, чтобы только русских военно-морских баз не было ни в черногорской Будве, ни в Каторской гавани?

Так что? Русский канцлер хочет сказать, что он понимает и принимает национальные интересы Англии?

Гамильтон дочитал прошение черногорцев к русскому государю, передал бумагу обратно, но всё ещё ничего не сказал.

– Ну, как вам эта нелепица? – с признаками раздражения спросил канцлер. – Они вздумают бунтовать, постреляют где попало, а потом просят у нас поддержки. Горстка бунтовщиков! Даже не понимают, наглецы, насколько подставляют нашего государя. Вы, мой друг, не можете не согласиться, что политика – дело великое, большое, и обращать внимание на каждый повстанческий отряд мы не можем. И вместе с тем…

Английский посол поднял глаза, предполагая, что сейчас прозвучат самые главные слова. Для Сеймура не было секретом, что именно Россия хочет предложить Великобритании. Но не показывать же перед канцлером свою осведомленность!

Карл Васильевич Нессельроде считал, что полностью контролирует разговор с английским послом. Был убеждён, что-то, что он предложит англичанам – выгодный в равной степени и России, и Англии договор. Нессельроде не был злым гением дипломатии, хитрым английским шпионом, пусть он и старался действовать в угоду английским интересам, но при этом в своей душе не продал Россию. Просто дипломат и чиновник был убежден, что тандем Россия-Англия нерушим, что нет таких проблем, что могли бы создать предпосылки ссоры.

Между тем промышленный переворот в Англии завершён или почти завершён. Уже чаще всего машины производят машины. Количество товаров растёт в геометрической прогрессии, и далеко не глупые умы европейских держав начинают осознавать, что всеобщему благоденствию может прийти конец, если вовремя не предпринять нужных мер. Нужны рынки сбыта, нужно усиливать давление на колонии. Только так европейские экономики смогут процветать в дальнейшем – держа других под пятой.

А тут ещё неурожаи, что заставили англичан всерьез искать пути снабжения страны продовольствием. Кто же это может быть, как не Россия с её просторами! Однако платить серебром англичане не хотели, чтобы не усугублять внутренний кризис. Так что расплачиваться можно и товарами, но… Русские не хотят, почему-то, окончательно убивать свою промышленность.

Россия же купалась в своём величии, смотря на соседей, как на возможность расширения, прежде всего, территориального, а в меньшей степени – рынка сбыта товаров. Да и товаров этих не так чтобы и много, хватает для внутреннего рынка, впрочем, и он не так сильно развит. Так что канцлер Российской империи искренне считал, что англичанам будет выгодно, если Константинополь станет международным торговым городом, где можно будет торговать с Россией, с балканскими странами английскими товарами. И не понимал Конкрина, министра финансов. Этот, мол, упрямец не хочет взимать пошлины с английских товаров окончательно!

– Так что скажете? – и теперь не к месту бодро спросил канцлер.

– Вы полностью правы, мой друг. Англия не поддержала бы горстку черногорцев, – сказал Гамильтон Сеймур.

– Взгляните сюда, мой друг, – сказал Карл Васильевич и резким движением сорвал скатерть с большого стола. – Вы видите этого больного человека Европы? Может, пора уже сделать ему операцию, а то и гляди гнойники расползутся по всему телу?

– Какие ужасы вы рассказываете! – посол сделал вид, что смутился.

На столе была разложена карта Османской империи, да не простая, а с уже очерченными границами, зонами оккупации. Карту с особым тщанием готовил лично Нессельроде, а государь Николай Павлович своей великодержавной рукой правил, оставляя англичанам чуть меньше земель для оккупации, чем предполагал канцлер.

– Вы предлагаете нам 1772 год? – спросил английский посол.

Гамильтон Сеймур намекал на раздел Речи Посполитой, но сказал это ровно, без упрека или раздражения. Будто просто уточнял – так, вежливый интерес. Сеймур играл, он уже не воспринимал ситуацию всерьез.

– А разве полякам плохо жить под славным правлением его Императорского Величества Николая Павловича? – с лукавством спросил канцлер.

– Уверен, что польский народ не притесняется Россией, – солгал английский посол, считавший как раз наоборот.

– Так что же скажете? – нетерпеливо настаивал Карл Васильевич Нессельроде.

Посол Сеймур подошёл к карте, начал рассматривать в подробностях, ведя пальцем по границам. Египет был однозначно за Англией, но Палестина – за Россией, Константинополь под российским контролем, но город международный, под общим управлением. Кавказ однозначно за русскими, но Сирия за Англией. Сеймур внутренне улыбнулся – а Франции-то ничего не достается. Да и Австрия…

– А что с балканскими народами? Разве Австрия на это пойдёт? – спросил англичанин, но быстро поправился. – Вы не подумайте, я всецело на вашей стороне, но и последствия нужно просчитывать.

– Самое главное, друг мой, вы уже сказали, – с неприкрытой радостью сказал канцлер. – Вы сказали «мы». А в остальном мы всегда договоримся. А что до Австрии? Так мы уже спасали ее от гибели, должна же Австрия быть благодарной.

Англичанин исправно кивал на каждое слово канцлера, а после решил и сам добавить. Врать, так врать.

– Но как же мы можем не понимать, что Османская империя больная, словно прокажённая держава. Сколько мы с вами можем её спасать? Уже дважды самопровозглашённый султан Египта мог бы взять Константинополь, если бы не английские и не российские решительные шаги.

– Да, терпения нам и нашим государям не занимать. Сколько терпеть безобразие в Османской империи! – сказал канцлер. – И когда нам ждать начала дипломатических контактов по этому вопросу?

Нессельроде даже дёрнул плечами, будто хотел бы такой встречи немедленно.

– Не спешите, мой друг, такова наша система, – Гамильтон Сеймур развёл руками в жесте сожаления. – Вопрос нужно ещё тщательно подготовить, затем обсудить в парламенте, после нужно одобрение короля, важны консультации с Францией… Не беспокойтесь, мы найдём рычаги воздействия на Луи Наполеона.

– Я ни в коей мере вас не тороплю, мой друг, – с явным облегчением сказал Карл Васильевич Нессельроде.

– Господин канцлер, а не скажете, как старый друг, по какой причине меня к себе вызвал Его Величество? – решил сменить тему английский посол.

Даже Гамильтону Сеймуру, прожжённому дипломату и политику, было не особо приятно настолько нагло врать. Разве же может Англия согласиться на предложения России? В кулуарах английского парламента уже давно идут разговоры о том, что Россию необходимо одернуть, заставить охолонуть. Венгерский поход русской армии сильно насторожил английские правящие круги. Но больше всего Англию раздражает то, что Россия может взять под свой контроль черноморские проливы.

Особенно неприятные для английской торговли сигналы поступали с южного направления англо-русских торговых путей, из Таврии, Одессы, ну и всей Екатеринославской губернии. Там перестали закупать английский цемент. Кроме того, почти до нуля опустились показатели продаж английских плугов и другого сельскохозяйственного инвентаря. Кареты почти что не привозятся в русские южные губернии. У них там, оказывается, открылся в прошлом году завод по производству карет! Вот так аграрный край! И так во многом.

А ещё русские умудрились начать продажу своих карет и цемента туркам… А керосиновые лампы? Парафиновые свечи, даже ароматное мыло… Эти товары некоторые английские торговцы начали ввозить в Англию. До чего докатились? Русские одежда, сумки и чемоданы продаются за большие деньги в Англии! Когда должно быть ровно наоборот! Нет, определённо нужно Россию ставить на место, пока там не додумались еще и перевооружением армии заняться.

Сеймур держал лицо. Англия даже пошла бы на разделение Османской империи, но ведь русский император отказался снижать ввозные пошлины на английские товары. Разве же беда в том, что русские промышленные изделия не могут конкурировать с английскими и русские промышленники разорятся? Англия завалит этими товарами Россию, а русским было бы важно сконцентрироваться на производстве хлеба, который стоит отдавать Англии.

– Так когда делить Османскую империю станем? – с улыбкой спросил канцлер Нессельроде.

– Скоро, – солгал английский посол, отзеркалив улыбку русского чиновника.

* * *

Новый дворец был шикарен. Даже славные предки нынешнего султана строили заметно хуже. Правда, со стилем архитекторы не угадали. Всё же барокко – прошлый век, но нельзя не восхититься, каким дворец вышел величественным. Чего нельзя было сказать о самой Османской империи. Гражданские войны, окончательно уничтожили ранее Великую державу.

Многие в империи искренне считали, что османы проигрывают из-за внутренних дрязг. Вот и сепаратисты полезли. А то, что традиционная экономика не отвечает на современные вызовы – на это никто не обращал внимания. Да и армия, сколько бы ни совершали попыток её реформировать, всё ещё оставалась слабой, хотя и многочисленной.

– Посол Франции просится к вам, великий падишах! – сообщил главный евнух, когда султан уже более часа находился в беседке в саду и размышлял о былом величии своей державы и о том, что настанут ли времена, когда слава вернётся. И при его ли власти это будет?

– Пусть подойдёт! – сказал султан нехотя.

Он прекрасно понимал, что ничего хорошего от визита французского посла, пусть и запланированного, ожидать не стоит. Не так давно русские сообщали, что не потерпят надругательства над православием в святых местах. Тогда ещё султан гадал, почему русские об этом сообщают, ведь не сказать, что ситуация в Иерусалиме кардинальным образом поменялась. А оказалось, французский император посчитал несправедливым, что некоторые храмы, столь почитаемые христианами, находятся под контролем Русской Православной миссии.

Казалось бы, вопрос не стоит и выеденного яйца, но уже многим стало понятно, что страсти накаляются, а в центре этого бушующего урагана находится Османская империя. Как это случалось уже неоднократно, турок подговаривают на войну с Россией. И самым обидным для султана было то, что всё это происходило как будто бы и без его ведома и влияния.

К беседке под раскидистым лавровым деревом тем временем уже подошёл полноватый мужчина с седеющими, но всё ещё пышными бакенбардами. Он был одет, скорее, по английской моде. Строгий костюм из плотной шерстяной ткани, на поясе – золотая цепочка от неприлично дорогих золотых часов, украшенных бриллиантами.

Жан Шарль Мари Феликс де Лавалетт мог себе позволить и дорогой костюм, и прекрасные часы. Он был очень богатым человеком, женатым на вдове американского банкира. Так что даже своей службой он во многом тяготился. Лишь одно искренне радовало Жана де Лавалетта – в коем веке его Франция не враждует с Англией. Не было француза во Франции, который больше, чем Лавалетт, любил бы Англию.

Французский посол в Османской империи был открытым англофилом, искренне ратовал за сближение Франции и Англии и делал теперь все, чтобы две европейские державы, плечом к плечу… Заставили русского медведя сидеть в берлоге и не высовываться. Возможно, в другой политической обстановке дипломат оказался бы не у дел за такие свои взгляды, однако сейчас он и ему подобные приближаются императором Луи Наполеоном.

– Я слушаю вас! – сказал султан, делая вид, что ему больше интересно рассматривать колонны в беседке, чем разговаривать с французским послом.

– Нет, это я вас слушаю, Ваше Величество! – неожиданно и нисколько не смущаясь сказал посол.

Куда там теперь смотреть на колонны! Оставалось рассматривать наглого, слегка лысеющего мужчину. Как же сейчас хотел Абдул Меджид, чтобы рядом с французом оказался верный янычар, чтобы отрубить голову наглецу только по одному косому взгляду в сторону султана! Но эти времена ушли.

– Если вы продолжите разговаривать со мной в таком тоне, то не стоит и рта раскрывать, – несколько волнуясь, отчего акцент падишаха стал более очевидным, сказал Абдул Меджид.

– Подобного тона никогда бы я себе не позволил, если бы вы выполнили то, что ранее обещали! – не растерялся де Лавалетт.

– Вы подталкиваете меня к войне, – озвучил очевидное Султан.

– Разве же вам война не нужна? Разве не нужно при помощи военных действий решить все свои внутренние проблемы? – поинтересовался французский посол. – И кто сказал, что русские не умоются, не отступят, получив пощечину? Разве они входят с кем-нибудь в военный Союз, чтобы надеяться победить вас?

– Англия! Как она отреагирует? Пусть во Франции и есть свой Наполеон, да только не тот, – с ухмылкой отвечал Султан.

Абдул Меджид и вовсе хотел прогнать француза, едва ли не оскорбившего его. Однако в последнее время именно Франция становится главным экономическим партнёром Османской империи. Львиная доля вооружения, которая так необходима армии гордого султана, приходит из Франции. Да, это старые образцы, а с ними лишь немного новейших французских и бельгийских ружей, но Османская промышленность не способна даже к производству того оружия, которое в Европе устарело.

Так что ссориться с Францией – это обречь себя на поражение. Разве сам султан, его визирь, всё окружение – разве же все они не понимали, что их держава нынче – словно старец при смерти? Все осознавали это, вот только не могли договориться, как из кризиса выйти. Мусульманские круги считали, что отказ от традиций, повлечёт за собой потерю веры, уход от Аллаха – и всё равно случится распад империи. Потому они видели выход в сплочении народа вокруг зелёного знамени пророка Мухаммеда. Самопожертвование – вот залог турецких побед, причём как на полях сражений, так и в экономике.

Другие же не видели иного варианта, как перенять полностью образ жизни европейских государств, ставя в пример саму Россию с её бритьём бород и развивающейся промышленностью. Султану приходилось лавировать между этими оппонентами. Проводить реформы, пытаясь угодить всем и каждому. И такая политика была основой Османской империи уже около ста лет.

– Какие гарантии даёт Франция, если моя держава вступит в войну с Россией? – прямо тогда спросил у французского посла султан.

– Сперва мы поставим вам вооружение, предоставим своих инструкторов, вместе с англичанами дооснастим флот, – перечислял Лавалетт.

– Какие гарантии даст Франция, в связи с войной с Россией? – перебил французского посла султан, повторяя свой вопрос.

– Моё честное слово, – с явным недовольством произнес французский посол.

– При всём уважении, – усмехнулся султан.

– Или мой император вовсе прекратит вам помогать. Довольствуйтесь, Ваше Величество, тем, что есть. И помните, чьё имя носит ныне здравствующий французский император! У нас свои счеты с Россией, – с раздражением произнёс француз.

На самом деле Абдул Меджид был почти уверен, что французы всё же развяжут войну. Луи Наполеон пришёл к власти на фоне идей реваншизма. Французам надоели слабохарактерные, ничего не решающие короли. Но не только ожидания французов могут подстегнуть Францию к активным действиям против России.

Луи Наполеон лично оскорблён русским императором. И если бы французы не готовили ответ на оскорбление их императора, то сделали бы всё, чтобы этот казус не всплыл в прессе. Но парижские газеты написали, что русский император называл и продолжает называть своего французского коллегу «мой друг». Это не оскорбление, это нечто большее. Это унизительно! И никто даже не хотел видеть того, что по-русски царь всё-таки признал в Луи Наполеоне руководителя страны, о чём уже свидетельствуют поздравительные открытки от русского императора.

Султану же не нравился тот факт, что он нынче на острие этой атаки, и роль пушечного мяса отводится Османской империи. Абдул Меджид вздохнул и на секунду прикрыл глаза. Пусть себе Европа занимается своими раздорами, его армия и флот победят!

– Хорошо, будут у вас ключи от храмов, – сказал султан, выпроваживая француза.

Быть войне!

Глава 2

– Петька, а ну беги сюда! – выкрикнул я, ловя на себе очередной гневный взгляд от супруги.

Не нравится, видите ли, Лизе, когда я Петра Алексеевича называю Петькой. Мол, плохо влияю на воспитание парня, и от этого они растёт, словно бандит, ну или мужичье. Как можно это рассмотреть в мальчике трех лет от роду, мне непонятно. Однако бывают такие ситуации, когда спорить с женщиной себе дороже, особенно, когда звучит всё оправдывающий аргумент: «Яжемать!».

Погожий денёк первого мая 1853 года не мог не быть отмечен семейной прогулкой в Николаевском парке Екатеринослава. Как без этого? Моё рвение, правда, не всем было понятно – нужно будет обязательно придумать какой-нибудь майский праздник. Уж больно погода хорошая в мае, да и настроение радостное, наполненное надеждой на будущее. Самое то, погулять, устроить маевку на природе. Только не в недавно открытом Николаевском парке. А то ходят тут всякие…

– Может, пора уже, мой друг, её простить? – спросила Лиза, увидев прогуливающихся губернатора и его супругу.

– Разве же я не общаюсь с матерью? – спросил я.

– Делаешь ты это вынуждено, мне ли не знать. И лишь на людях. В поместье никогда не приглашаешь, словно она чужой человек, – заметила Елизавета Дмитриевна Шабарина.

Я не объяснял жене раньше, не собираюсь делать это и сейчас, что отношения с матерью у меня никогда не были хорошими, да и не могли стать близкими. Если бы моя мамаша вовремя не окрутила губернатора Фабра, я мог бы даже решиться на какой-нибудь «несчастный случай». Ну или услать её куда-нибудь. Это же надо было участвовать в афере против моей жены!

Подул лёгкий прохладный ветерок, заставляя воздушное белоснежное платье Лизы изрядно поволноваться. Модное агентство «Две Лизы» в этом году создаёт тренд на воздушные, минималистичные платья с минимум аксессуаров к нему. Они казались простыми, но красили стройную даму невероятно! И как же одной из хозяек популярного бренда одежды не ходить в том, о чём постоянно пишется в модном журнале!

Организация выпуска журнала для женщин было нелёгкой задачей. Дело даже не в цензуре, с которой можно было бы договориться, так как система сдержек и противовесов с Третьим Отделением в Екатеринославской губернии теперь установилась и была вполне эффективна. Сложность была в том, чтобы найти журналистов, редакторов. Я задумывал журнал для женщин, который бы сами женщины и издавали. Но наскрести хотя бы четверых штатных журналисток да одного редактора не получилось. И в женском журнале у нас почти всё пишут мужчины. А возглавляет это безобразие уже знаменитый поэт Хвастовский. Впрочем, образованные и деловые дамы-эмансипе – это дело времени. Скоро ещё и отбор устраивать придётся да отбиваться.

Елизавета игриво поправила платье и бросила многообещающий взгляд в мою сторону. Вот чувствует она, что ли, надвигающуюся угрозу и долгую разлуку? Делает все, чтобы только чуть больше провести времени со мной. А что касается интимного… Я уже начинаю бояться того пресловутого слова из трёх букв… «ещё». Вечера и ночи у нас получаются столь бурные и насыщенные, что я уже запутался, где и когда отдыхаю, а где работаю. Ощущение, что работаю ночью, а днём, несмотря на высочайшую самоотдачу на рабочем месте, скорее, отдыхаю.

– Когда ты уезжаешь? – после долгого молчания спросила Лиза.

Я не смотрел ей в глаза, наблюдая за тем, как мой сын смеётся и убегает по молодой ярко-зеленой траве от няни. Я только сегодня вечером собирался сказать Елизавете, что отбываю не меньше чем на четыре месяца уже завтра. Не хотелось, чтобы она ждала моего отъезда, только зря грустнея. Может, всё же Лиза видела приготовления к отбытию – и потому выжимала все из меня соки по ночам за нашими страстными баталиями?

Мы сидели на скамейке, коих по всему парку было огромное количество, может, только чуть меньше, чем беседок. Я подсел ближе к Лизе, взял ее за руку.

– Я уезжаю завтра, Лизавета, – сказал я.

– Я знаю, – с грустью в голосе произнесла моя жена. – Уже жду, когда ты вернешься.

И всё-таки я верно всё рассчитал, когда решил настаивать на своей женитьбе на Лизе. Во всех отношениях она достойная женщина. Бывает, конечно, что и поворчать может или чем-то упрекнуть, например, что мало времени уделяю ей и сыну, меняет свои решения и иногда подставляет перед подчиненными. Но безоблачные, идеальные отношения бывают только в сказке – или же в воспаленном воображении одного из партнёров.

– Великодушно прошу простить меня, ваше превосходительство, – обратился ко мне мой помощник, после он посмотрел на Лизу и попросил прощения и у неё. – К вам прибыл нарочный из Одессы. Прикажете ему обождать? Вы просили докладывать сразу же.

Лиза строгим взглядом посмотрела на меня, ожидая ответа, намекая на то, что я с утра обещал не менее трех часов провести с семьей.

– Пусть ещё часик обождёт, я занят не менее важными делами, а, может, и более важными – уделяю время своей семье, – произнес я то, что от меня и ожидала услышать супруга.

Не хотелось ссориться перед долгой разлукой.

Да, я стал превосходительством! Дорого обошёлся всей губернии и мне лично вопрос увольнения со службы Дмитрия Ивановича Климова, бывшего вице-губернатора Екатеринославской губернии. Пришлось через жандармского полковника Лопухина предлагать Третьему Отделению и долю в губернском банке, и второй цементный завод (не весь, но почти наполовину). Они, конечно, не получали все безвозмездно, лишь за Климова, а вкладывали свои деньги. Именно это и стало главной причиной нашей сделки.

Но нынче уже не то время, когда я искал хоть тысячу рублей, чтобы стройка цементного завода не останавливалась. Теперь это направление более чем перспективно. Отстраиваются оборонительные укрепления Одессы, Севастополя, Керчи, иных городов. С использованием, конечно же, нашего Екатеринославского цемента.

Кроме того, нужно было бы и мне подниматься по карьерной лестнице вверх. Теперь я уже статский советник, несмотря на то, что занимаю должность действительного статского советника. Так что я ожидал некоторого повышения, если не со дня на день, то с года на год.

– Да иди, иди на службу! – с раздражением в голосе сказала Лиза не более чем через четверть часа, ведь у нас после прихода моего помощника никак не клеился разговор.

– И я тебя люблю, – усмехнулся я, целуя Лизу в губы и удаляясь прочь.

Действительно, я не мог спокойно наслаждаться общением с семьей, когда там… Такое…

Мне удалось провернуть очень важную сделку, в которой я всё-таки выступаю в роли обделённой стороны, терплю реальные и потенциальные убытки, но… Я патриот, я имею цель, мне приходится всеми возможными силам идти к цели, не обращая внимание на затраченные средства… Но эта операция стоила мне более шестисот тысяч рублей серебром! Это невообразимо много.

Однако я не только не разорился, но и приобретаю.

Я, не будь дураком, через Воронцова и его связи, не бесплатно, конечно, начал патентовать свои изобретения. Прежде всего, это нужно было бы сделать в Англии и Франции, где у светлейшего князя было достаточно знакомств. Так что теперь просто так взять и переделать какую-то мою новую технологию у англичан не получится. Может, если только после начала войны, и то через продолжительное судебное разбирательство, и получится у них патент украсть, но не сейчас, иначе все их право рухнет от прецедента. А я исправно посылаю серебряные рубли одной адвокатской конторе в Лондоне, которая и занимается моими делами.

– Вам письмо, – нарочито строгим голосом сказал посыльный и протянул мне запечатанный сургучом пакет.

Я быстро добрался до своего кабинета в Губернском Дворце, как назвали административное здание, где был кабинет и у меня, и у губернатора. Приняв пакет, я потребовал от всех, посыльного и своего помощника, выйти из помещения. Дело было достаточно серьёзным, чтобы хоть кого-то в него посвящать. По крайней мере, пока сам не вычитаю.

Отодвинув первую шуфлядку моего стола, взяв специальный ножик для бумаги, я быстро вскрыл пакет. Да, там было то, чего я ждал уже четыре месяца. В Одессу прибыло бельгийское судно с оружием на борту, с семью тысячами новейших бельгийских штуцеров, не уступающих лучшим образцам Англии и Франции. К ним прибыло десять тысяч пулелеек для пуль Минье, уже становящихся знаменитыми, но не в России.

Этот груз прибыл в Одессу не как военный, а как образцы охотничьего оружия для продажи внутри Российской империи. Именно так сертифицирован этот товар.

Правы всё же были – или только ещё будут – коммунисты, которые утверждали, что нет такого преступления, на которое бы пошёл капиталист, если дело попахивает тремя сотнями процентами прибыли. Не скажу, что бельгийцы прямо уж так на мне нагрелись, но 200% они, наверняка, поимели. Как и те не всегда честные личности, с которыми пришлось мне или доверенным мне людям поработать.

Каждая бельгийская винтовка обходилась более чем в два с половиной раза дороже, чем если бы она производилась на Луганском заводе. Однако, как оказалось, купить сейчас в Луганске штуцер немногим проще, чем это сделать у самих англичан. Только год назад Луганский завод вышел на мощность в полторы тысячи штуцеров в год. Очень долго налаживали всё: выбирали модели, устраивали конкурсы, проводили испытания, а потом… Получился, в общем, небольшой цех, разве чуть больше, чем у меня мастерская в поместье. Лучше бы мы принимали решение без военных и за собственные деньги, тогда бы у российской армии на данный момент было бы куда как больше современного оружия.

Из послезнания я мог почерпнуть, что в иной реальности русское командование перед самым началом Крымской войны заказало в Бельгии тридцать тысяч штуцеров – да и те не все в срок приехали. В этом году ситуация повторяется, но… надо ж знать, где подмазать. Теперь процесс передачи оружия в Российскую армию начался уже сейчас – поехала-таки старая телега. Так что перед войной, скорее всего, всё это оружие будет у российской армии. И мы будем сильнее.

Но этого мало. Да, нарезных винтовок будет вдвое больше, чем в той реальности, что попала в учебники, по которым я учился. Но даже не это главное, важнее то, что эти винтовки будут в большей степени унифицированы, подведёны под единый стандарт. Да и чем больше оружия, тем чётче надо обучать. Тут строем уже не походишь.

Я прочитал письмо, взял колокольчик. Позвонил. Дверь моментально распахнулась, на пороге появился мой помощник.

– Емельяна Даниловича позови мне! – приказал я.

Емельяна пришлось-таки переводить из поместья. Пусть он и был ещё тем прохвостом – но прохвостом умным, опытным, умеющим быстро адаптироваться к ситуации и выкручиваться из любой проблемы.

Именно на имя Емельяна Даниловича открыта компания по продаже охотничьего снаряжения и вооружения, названная «Военторг». Пусть название военное, но заниматься компания будет якобы продажей охотничьих ружей. По уставу предприятия торговать армейскими образцами вооружения Емельяну, то есть нам, нельзя. Но… Никто не описывает, чем может отличаться ружье военное от охотничьего. Этим и пользуемся.

А мы и не собирались ничего продавать, так, для вида были открыты два оружейных магазина, где, в основном, продавались револьверы, старые образцы оружия, в том числе и когда-то добытые нами в бою ружья и сабли.

– Алексей Петрович, позволишь? – в дверном проёме без стука появился Святополк Аполлинарьевич Мирский.

– Заходи, Святополк, – панибратски отвечал ему я.

– Я тебе принёс отчёты за первый квартал, – сказал Святополк и сноровисто положил на стол пять увесистых папок, не помяв мундира.

Я организовывал работу так, как видел и знал сам. Чтобы наладить документооборот и улучшить скорость принятия оперативных решений, пришлось вводить и понятия, которые были мне близки. В этом времени не работали с квартальными интервалами, но… Теперь придется. Пусть после наш опыт осмысливают хоть бы и в Петербурге, уверен, что пригодится. Давно что-то я не посещал Северную Пальмиру.

Хочу в Питер, в Зимний!

Но пока что я только покачал головой.

– Медленно работаем, быстрее нужно. На дворе уже начало мая, а мы ещё данные за квартал не обработали, – пробурчал я. – Святополк, не изволь обижаться, но прямо сейчас я не могу уделить тебе столь много своего времени, как ты того достоин.

Статский советник Мирский оставил мой кабинет с улыбкой на устах – не удивлюсь, если, как говорится, с дулей в кармане. У меня с ним выстраиваются, вроде бы, и дружеские отношения, мы уже даже перешли на «ты», что в этом мире и времени – почти недопустимая фамильярность даже между друзьями. Но чувствуется что-то неуловимое, неосязаемое, что мешает нам быть честными и откровенными друг с другом.

Видимо, закавыка кроется в том, что я обскакал его в чинах. Да, и он, и я – статские советники. Но я – вице-губернатор, а Мирский стал помощником губернатора, и то лишь потому, что нужно было уже как-то легализовать его присутствие и влияние в губернии. Вот и выходит, что раньше, когда он был теневым человеком, без должности, у него было больше власти надо мной, чем сейчас. Впрочем, сейчас Мирский вовсе не имеет никакой власти надо мной, а вот я имею возможность ему приказывать.

Роль Мирского уменьшилась после того, как я получил возможность общаться со светлейшим князем Михаилом Семеновичем Воронцовым напрямую. Но он – человек деятельный, помогает, ездит по предприятиям, не дает никому расслабиться.

Но в этот раз я сам поеду и увижу все своими глазами. И сделаю это не точечно, как обычно, когда еду на конкретную стройку или предприятие. Я объеду все, увижу всех, выкуплю часть продукции, которую на ряде предприятий оставляли до определенных времен. Эти времена настали!

Уже на следующий день нужно отправляться сперва в Полтаву, потом в Тулу за своим заказом пружин и стволов, еще кое за чем. А после буду колесить по городам и весям Екатеринославской губернии, встречаться с местечковыми элитами. Заеду в Черкасск, к казакам. Луганск, Александровка…

Это будет своего рода контрольная приёмка по итогам пятилетки. Прибуду и в Крым, но не для того, чтобы понежиться на солнышке, хотя обязательно один день выделю и просто поваляюсь на пляже с прохладительными напитками в руках. Я, конечно, не один на лихом скакуне явлюсь – повезу огромное количество мешков с цементом, щебень, арматуру… Придет время, быстро возведем дополнительные укрепления. Пока что пусть хранится в Севастополе побольше строительных материалов.

Так что программа очень обширная. Я должен знать наверняка, на что рассчитывать, на что надеяться, с кого спрашивать, готова ли конкретно Екатеринославская губерния к тому, чтобы не просто воевать, но и побеждать.

Святополк только вышел из моего кабинета, как сюда же ворвалась, словно фурия, вице-губернаторша собственной персоной.

– Что, любимая, ты передумала меня отпускать на службу? – улыбаясь, сказал я. – Всех в коридоре разогнала, чтобы не мешали твоему женскому счастью?

– Да, передумала, и сегодня до самого твоего отъезда ты только мой! Счастье мое! – безапелляционно сказала Елизавета Дмитриевна Шабарина.

Есть у Лизы одна такая черта характера – склонна эта женщина порой менять своё мнение резко, едва ли не на противоположное. Например, в прошлом году было такое:

– Давай отправим письмо дядюшке, чтобы они с тётушкой приехали к нам не позднее, чем через месяц, – сказала мне супруга.

Я согласился, письмо посылаем, и что же? Потом находятся невесть какие причины, чтобы дядюшка с тётушкой не приезжали. Следовательно, посылаем вслед нарочного, который догоняет письмо и возвращает его (хорошо ещё, что гости баулы в дорожку собирать не начали). И это не единственный пример.

Но мне нужно было поработать, так что пусть Саша, Александр Николаевич Безуглов, мой помощник, лучший выпускник Харьковского университета прошлого года, отрабатывает, создает мне нужную рабочую атмосферу. Порой трудящегося нужно охранять от благ жизни – например, в лице любимой жены.

– Лиза, тебя сейчас Саша проводит к господину Миловидову. Он как раз сейчас осваивает одну песню, я как раз хотел тебе рассказать. Послушай его, а через час я освобожусь и… – я наклонился к ней поближе, – буду уже полностью твоим!

Это было не дающее отказов оружие. Лиза за эти годы стала самой настоящей фанаткой Миловидова. В какой-то момент я едва не начал её даже ревновать. Но Елизавета Дмитриевна всё же умеет разделять сущности понятий творческого человека и человека обычного. А я, не будь наивным, показал ей, что Миловидов может быть не только романтиком с большой дороги, но ещё той свиньёй. Как-то я подпоил артиста и спровоцировал его на неадекватные поступки – впрочем, вполне ему по натуре свойственные, только подтолкни. Лиза увидела – и теперь любит голос Миловидова, но его компанию терпеть не может. Вот и правильно

На данный момент Миловидов разучивал сразу две песни: «Жемчужина у моря», в иной реальности исполнявшаяся Утёсовым, и «Всё что было…» – это уже из репертуара Лещенко.

А что, лёгонькие песни тоже нужны. Один и тот же человек сегодня с восторгом слушает Моцарта или Генделя, а завтра прихлопывает-притопывает под «Крутится-вертится шар голубой».

И вот как раз более простые песни приносят больше всего денег. Если не брать в расчёт песню «Офицеры», звучавшую каждый вечер и не по одному разу, простенькие песенки того же самого Лещенко или даже Антонова начинают всё больше звучать и нравиться народу. А что – все хотят наслаждаться жизни, и музыканты тоже. В прошлой жизни я был знаком с одним гитаристом из известного всему миру ВИА. Так вот он и Моцарта с Бетховеном сбацать на пианино мог, и был ярым поклонником песен Михаила Круга.

Лизавета ретировалась, а я принялся за дела. И через три четверти часа был готов покинуть кабинет.

– Тарас, готовь полк. Будем отрабатывать переходы! – сказал я, неожиданно даже для самого себя решая устроить проверку и своим бойцам.

Глава 3

– Бах-бах! – тишину Балаклавской бухты разорвали выстрелы из новых орудий.

– Доклад! – выкрикнул я через тридцать секунд после выстрелов.

– Один мимо, один в цель! – полным счастья голосом сообщил майор Павел Лукич-Звенигородский.

– Заряжай! Поправка на три! – приказал я.

Эх, не хватает буссоля – прибора, чтобы иметь более точную стрельбу. Снаряды уже начинают улетать на приличную дальность. А как стрелять, если даже не видишь, куда? Но ничего, мы же только открываем эру.

– Господин Шабарин, не подскажете, в каком чине вы выбыли из состава русской армии после Венгерского похода? – не без сарказма спрашивал Мориц Борисович Берх.

– Есть поправка на три! – отвечал майор.

– Ротмистром, ваше высокопревосходительство, – отвечал я, не сводя глаз с плавающей мишени. – Закончил ротмистром, буду призван уже полковником, если не генерал-майором.

– Ну да, о том мне известно. И окажите любезность, не читайте нотаций по знанию «Табели о рангах». И между тем, ваша команда майору вызывает у меня вопросы, – заметил главный командир Черноморского флота, военный губернатор Севастополя.

– Бах-бах! – два новых выстрела прервали наш только начавшийся разговор.

Старая лодка, поставленная на якорь в четырех километрах от береговой линии, разлетелась на куски. На одном из недавно отстроенных севастопольских бастионов раздались хлопки. Но это были уже не выстрелы, это собравшиеся офицеры аплодировали удачному выстрелу.

Когда я прибыл в Севастополь, то постарался отменить публичное, пусть только перед офицерским сообществом, испытание новых нарезных пушек с казённым заряжанием и с унитарным снарядом. Хотя показать оружие ряду офицеров всё же хотел. Вот только это такие технологии и такой секрет, сберегать который нужно, как зеницу ока. Тем более, военные и флот откажутся – а те же англичане – раз, и примут на вооружение. Их развитая промышленность сможет освоить технологии.

А производить пушки для себя самого я не могу, и так почти уже банкрот. В каких условиях и муках получилось произвести всего лишь шесть нынче испытываемых пушек! Об этом стоит промолчать. Русская смекалка тут была выше конструкторского гения английских станков. Но не может идти и речи о массовом производстве нарезных казнозарядных артиллерийских орудий береговой артиллерии без оборудования совершенно нового цеха, или завода.

– Что скажете? – в конечном итоге, проигнорировав саркастические вопросы от военного губернатора Севастополя, спрашивал я.

А сам думал и думал о том, что нужны капитальные вложения в строительство. И ведь немало оборудования уже было закуплено – у Англии, ещё в прошлом году. Наши умельцы обещали всё довести до нужной кондиции.

Руки чесались разрезать ленточку на подобном предприятии – пусть, скажем, в следующем году. Найти стены и крышу над головой и станками особого труда не составит. Оборудование уже есть, некоторая часть рабочих также имеется. Необходима самая малость, без которой проект осуществляться никак не может – это гарантии военного заказа. Проще бросить мешок денег в костёр на растопку, чем начинать налаживать производство без военного заказа.

– А что ж тут скажешь? Стреляют вдвое дальше наших больших бомбард, судя по всему, и попадают вдвое чаще. Вы для того пригласили господ офицеров, чтобы я не смог отказаться? – отведя меня в сторонку, чтобы не слышали другие, говорил Мориц Борисович.

– А я, ваше высокое превосходительство, никого не приглашал, кроме вас, – с некоторым недоумением отметил я.

– Из этого следует, что в офицерском собрании кто-то знал о тех испытаниях, которые вы сегодня утром затеяли, – спокойным голосом констатировал Берх.

Я ещё с большим недоумением посмотрел на адмирала.

– И вы так вот ровно об этом говорите? Я был почти уверен, что это вы пригласили офицеров. И был готов уже отменить демонстрацию. Но вы… в следующий раз просто бы не пришли, – я начинал терять самообладание. – И это после такой помощи, что я оказываю городу.

– Да как вы смеете мне дерзить? – худощавый адмирал теперь будто на глазах раздувался от гнева.

На самом деле Мориц Борисович Берх мне не показался человеком, что находился не на своём месте. Он был вполне деятельным губернатором, правда, уж точно не военного времени, а мирного. Ну так сейчас и не война, хотя идет подготовка к ней, пусть и ни шатко ни валко. А вот в вопросах логистики, оборудования инфраструктуры, торговых причалов, строительстве казарм – всё это военный губернатор налаживал с особым тщанием. Его бы поставить ответственным за логистику во время войны в Крыму… Стоп… Так он же и был таковым в иной реальности. Вот и верно. Потому что точно Берху не водить в бой эскадры.

Или я ошибаюсь, и Мориц Борисович – еще тот гад?

– Да кому нужны ваши артиллерийские орудия? Они же продаются золотом по весу! Я знаком со светлейшим князем Воронцовым, лишь поэтому и не гоню вас в шею, – шипел на меня этот деловитый адмирал.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы взять себя в рукии не наговорить глупостей. Первым порывом было вызвать губернатора на дуэль, но это было бы уже слишком. Память об убийстве, как некоторые считают, морского офицера на дуэли от моей руки ещё жива в Севастополе. Мне же нужно резюме соратника, а не противника.

– Значит ли это, что вы отказываетесь и от той помощи, которую я привёз в Севастополь? Как, впрочем, и от этих пушек, которые я вам предоставляю в пользование? – нарочито громко спрашивал я.

Здесь уже стоило бы взять себя в руки губернатору. Он не имел никакого права отказываться от такой помощи. Всё то, что Екатеринославская губерния безвозмездно передаёт Севастополю, Одессе, Николаеву – всё это согласовано на самом верху. Мало того, он должен отчитаться и в том, как благодарил меня. И вечером Севастополь ждет прием у губернатора.

Большие дяди договариваются между собой, я лишь выхожу как исполнитель, конечно же, при этом преследуя собственные цели. Дяди могут и не догадываться, что делают все то, что я бы сделал и без их присутствия как в роли покровителей, так и в роли вредителей.

По сути, все эти стройматериалы, тушёнка, металл, всё, что сейчас предоставляется в города Причерноморья – всё это плата за «договорняк» в Екатеринославской губернии. Клану Чернышёва никто уже не платит чистыми деньгами, а всё это выглядит как помощь его ведомствам, которая оказывается через Фонд Благочиния и Губернский банк. И как в таком случае откажется Берх, когда он сам после протекции того же Чернышёва является военным губернатором Севастополя, и только лишь меньше года?

– Давайте забудем разногласия. Перед нами стоит общая задача – защита Отечества, – сказал Мориц Борисович, и я с удовольствием пожал ему руку.

– И вы не вините меня, – сказал я в ответ.

– Я принимаю помощь и эти замечательные пушки, – провозгласил Мориц Борисович на всеуслышание.

И тут в рядах морских офицеров, которые наблюдали за испытанием новой пушки, я заметил форму английского командора. Я посмотрел на военного губернатора, после вновь в ту сторону, где мелькала английская форма. Нет, не показалось. На испытании перспективного новейшего оружия присутствовал подданный английского короля.

Я был, признаться, не столько удивлён, сколько раздосадован.

О том, что с визитом в Севастополь прибыл военный пароход из Великобритании, я знал. Именно по этой причине и были отложены испытания – на те необходимые два дня, чтобы этот корабль всё-таки отбыл в Керчь. Видимо, не все члены команды покинули закрытый для иностранцев город.

Да, сейчас царит общее воодушевление будущим англо-русским союзом, о котором не говорят только ленивые. Поэтому английские одиночные корабли, которые входят в Чёрное море, принимаются русским командованием, будто родные. С ними устраивают совместные стрельбы, посиделки, ходят к друг другу на корабли с экскурсиями. Братья навеки, ё-моё! Разрабатываются даже совместные планы на случай войны с Османской империей. Вот и выходит, что англичане знают всё о русском флоте – ну или почти все.

И мониторы они видели, просто не знают, что готовится большая партия таких корабликов, которые поступят во флот в тот момент, как Англия объявит о войне России.

Но, чёрт побери, я-то знаю, как именно англичане поступят! И не смотрю на них как на братьев – они для меня шпионы. Вот только никому не докажешь. Продолжи я кричать о том, что англичане нам враги, меня сочли бы сумасбродом –, и, скорее, именно меня выгнали бы из Крыма, чем подумали это сделать с англичанами.

Но здесь, на испытаниях, англичанин! И вот он, смотрит без стеснения…

– Ваше высокопревосходительство, здесь присутствуют иностранцы! – возмутился я.

– Это вы об англичанах? Они наши друзья, скоро мы вместе, плечом к плечу с ними будем принимать последний и решительный бой с Османской империей, – подбоченившись, горделиво приподняв подбородок, изрёк Мориц Борисович Берх.

Я медленно выдохнул. Что бы я ни сказал, всё зря. Англичане теперь не просто услышали разговоры о новом оружии, которые привёз некий вице-губернатор Екатеринославской губернии, они воочию увидели пушки, сами смогли оценить возможности оружия. И хорошо ещё, что испытания проходили в урезанном виде, а документацию я не показывал еще даже губернатору Севастополя.

Видно, так тому и быть. Может, потому англичане и стали обещать русскому императору военно-политический союз – чтобы провести тщательную разведку на местности. Уверен, оно и в первой, так сказать, версии так было, только без моих пушечек. Крым они знали, где высаживаться – определили без проблем. У врага даже было опредлённое понимание того, как поведёт себя русское командование.

Мне, как человеку военному, понятно, что успешные действия в начале войны в Крыму – это залог тщательной разведки и упорной работы английского и французского генеральных штабов. Эти всякого рода путешественники, что на Кавказе, что в Крыму, в Одессе – это не кто иные, как шпионы.

И что мне делать в связи с этим? Я представил, как выслеживаю каждого и методично отстреливаю. Эх! От одной картинки на душе полегчало.

Вечером в доме военного губернатора Севастополя состоялся приём. Как бы мне хотелось, чтобы он был приурочен принятию Черноморским флотом и военными контрактами с Екатеринославской оружейной компанией, которую возглавляет директор Луганского завода Фелькнер. Собрались достопочтенные жители города и флотское руководство, чтобы поблагодарить меня за подарок. Скорее даже, чтобы просто провести время за счет губернатора.

И было за что меня благодарить. На многочисленных подводах, ещё до конца даже и не прибывших в Севастополь, везли более одного миллиона кирпичей, двенадцать тысяч мешков с цементом, брус из морёного дуба, а также листы железа. По общей стоимости Севастополю передавалось строительных материалов и продовольствия на сумму в семьсот пятьдесят тысяч рублей. Деньги, собранные благодаря завышенным ценам на производимую в Екатеринославской губернии продукцию, тратились сейчас неимоверно щедро.

Но я шёл к своей цели. Четыре года я работал для того, чтобы прямо сейчас обеспечивать прибрежные русские города дополнительными материалами. Чтобы, когда русская армия неминуемо проспит высадку интервентов в Крыму и Севастополе, была бы система, которая позволила бы ещё лучше подготовить города, создать в них мощные продовольственные и оружейные запасы. Ведь о победе в грядущей войне думаю сейчас исключительно я!

И обрушившаяся в мой адрес на приёме лесть немного отогревала душу от обиды и накопившейся усталости. Притомился я пробивать стены косного сопротивления!.

– Господин Шабарин, а правда, что это вам принадлежит часть всех заводов, пароходов, что есть в Екатеринославской губернии? Некоторые шепчутся, что вы уже давно миллионщик, – ворковала со мной баронесса Катарина Изенштадт.

– Милая баронесса, не всё о то, о чём говорят люди, можно принимать как чистой воды бриллиант, какой красуется на вашей шее, – уклончиво отвечал я.

Баронесса прилипла ко мне, как банный лист. Когда шла официальная часть приёма, она находилась рядом, но хотя бы в сторонке, и я успел поговорить с другими приглашенными. Но как только я захотел уединиться и немного поразмышлять, отдохнуть от условностей света, Катарина была тут как тут.

Кто она такая на самом деле, я не знал. Их здесь много – незнакомых мне дам и мужчин, блещущих нарядами, статью и дорогими запонками. Не похож был Севастополь на тот город, которому суждено было овеять себя славой обороны в грядущей войне. Слишком много здесь стало светского, и все меньше военного. Недаром, пусть и в иной реальности, когда произошла высадка англо-французского десанта в Крыму, дамы выходили с зонтиками и с шампанским, чтобы посмотреть, насладиться зрелищем, как быстро сбросят в море наглых англов и франков. Можно сказать, смотрели с попкорном – вероятно, предполагая, что уже вечером будут флиртовать с англичанами и французами на балу, вспоминая нелепый инцидент.

– Поздно уже. Не желаете ли вы проводить меня до дома? – спросила баронесса Изенштадт.

Я даже не потрудился скрыть свое удивление и преувеличенно заметно поднял бровь. Так, чтобы было с чем сравнивать… Это как в будущем дама на какой-нибудь красной дорожке вдруг предложила бы уединиться в туалете, не стоит объяснять, для чего именно. То есть… Да нет же, в этом времени просьба проводить в темное время суток – даже и более неприлична, чем предложение разврата в туалете в будущем.

– Пожалуй, что нет, – грубо отказал я.

– Я совсем не пришлась вам по вкусу? – голосом, полным обиды, спросила тогда Катарина.

– Я глубоко женатый человек, милое создание, – я развел руками в жесте сожаления.

Девушка наморщила носик, будто собиралась плакать. Любопытно… Если бы не разговоры о том, как я богат, то мог бы черт знает что подумать. Мало ли… Может, против меня работают шпионы? Подсылают красоток… А тот англичанин, между прочим, был приглашен на прием и даже представлен мне, как командор Ричард Крафт. Он пробовал завести со мной разговор, улыбался так, что я боялся, как бы рот не порвался у наглеца. Но я увильнул от такого общения – и вот тогда-то и предпринял попытку уединиться.

Неприятно, знаете ли, понимать, что присутствие англичан – это что-то немыслимое для меня, но более чем понятно и принято для всех других. Я бы лучше пообщался с вице-адмиралом Павлом Степановичем Нахимовым, которому даже был представлен. Однако легендарный, пусть пока только для меня, Нахимов оказался человеком не общительным, пребывающим в себе. Сложно представить его отдающим команды в бою – таким он казался философом и отшельником. А может быть, Павел Степанович тяготился приемом, или уже накапливал энергию перед скорой победой у Синопа.

Что бы ему подсказать? Наверное, это тот самый случай, когда что-то менять – только портить. Пусть Синоп обойдется без меня – почти. Ведь кроме строительных материалов я привез еще и некоторое количество бомб. Может так случиться, что какая-нибудь из бомб поспособствует еще более великой победе Нахимова. Дай то Бог!

– Что ж… – после долгой паузы, перепробовав на мне разные свои женские штучки, и с некоторым раздражением отбросив и состояние «сейчас заплачу», снова заговорила баронесса. – Мне придется просить помощи у кого-нибудь другого. Только беспокоюсь я лишь за вас. Что же подумают офицеры, когда узнают, что вы меня не проводили?

– Не играйте словами. Не заставляйте грубить в ваш адрес! – еще более жестко отреагировал я.

Девушка смазливая, не без этого. Но и я не парнишка с дымящимися от напряжения штанами. Любовь к Лизе – это ли меня сдерживало? Скорее, я испытывал уважение к своей супруге. Но никого лучше ее я и вправду пока не встретил, и не стремлюсь встречать. Чего размениваться на баронесс, когда дома ожидает царица?

– Вот и сидите тут, в одиночестве! – сказала, будто напугала меня, баронесса. – А! Вы очень хотите побыть один? Так дальше в саду есть беседка. Не бойтесь, я не приду туда к вам, но вид… На море!

– Благодарю вас, я, возможно, воспользуюсь вашим советом, – быстро солгал я.

Как же, не придёт – для того и советует, чтоб подкараулить и вцепиться тонкими пальчиками. А свет – дело тонкое.

На самом деле, я уже собирался вовсе уходить с приема, который превращался в множественные кружки по интересам, когда образовались более десяти компашек, нашедших свои темы для разговоров и тостов. Между прочим, пили французское. Быть в Крыму, когда уже здесь хватает Воронцовских виноградников, а при этом пить вино потенциального врага! Это же с англичанами у нас дружба, а с французами уже началось напряжение. Уже поднимается проблема, связанная с ключами от храмов на Святой Земле.

– Ваше высокопревосходительство, прошу простить меня, но намерен откланяться. Если вы не будете против, то я навещу вас завтра, после полудня, нужно подписать еще некоторые документы по приемке вами помощи, – сказал я военному губернатору Берху.

Нужно было попрощаться, а я ничего не хотел делать «по-английски», даже если это означало просто уйти. Мы, русские, не сбегаем, мы прощаемся и закрываем все вопросы еще перед тем, как отбыть.

– Да, конечно, Алексей Петрович, – поспешно сказал Мориц Борисович Берх, вероятно, стремившийся вернуться в компанию, из которой я его выдернул.

– Мсье Шабарин, вы словно меня избегаете, – все с той же улыбкой ко мне подошел англичанин, говорящий на французском. – Уже покидаете чудный прием?

Нет, он здесь точно неспроста. Так настойчиво пробовать завязать со мной отношения могут лишь те, кто получил четкий приказ это сделать.

– Нет, не избегаю. Я действительно слишком занят для светских дел, а иных у нас с вами нет и не будет. А что до того, кого я избегаю… – я усмехнулся, или даже показал оскал. – Я приду к вам. Не сейчас, через год, наверное. Будем ли мы тогда приятелями? Как знать.

Я говорил и пристально смотрел на реакцию англичанина. Но тщетно. Он либо не знает о намерениях своего командования вступить в войну с Россией, либо обладает непревзойдёнными актерскими способностями, мастерски скрывая свое удивление. Так что скрытые угрозы не вызвали теперь никакой реакции у моего настойчивого собеседника.

Насчет же встречи с англичанином… Я бы встретился с ним раньше. Может, и завтра. Нужно все же вдумчиво поговорить с командором. Однако нельзя просто взять и выкрасть англичанина. А вот если он поедет куда-нибудь, например, в Керчь через Феодосию и другие города и деревни на южном побережье Таврии… вот тогда и принять голубчика и крылышки ощипать.

Верно. Будет задача для Тараса.

– Уезжаем? – спросил меня Мирон, бывший и за извозчика, и за командира моих телохранителей.

– Да! – сказал я и вольготно расположился в открытой коляске.

Экипаж двинулся. Следом ехали еще четыре моих бойца на однотипной коляске, изготовленной на фабрике в Александровске, в будущем этот город будут называть Запорожьем. Между прочим, в Александровске также немало сделано для войны.

Легкий солоноватый ветерок приносил бодрящую прохладу с моря. Настроение было уже неплохое, в принципе, я пришел к выводу, что и флотские, и армия ещё распробуют орудия, что я презентовал. А когда получится бездымный порох, так и вовсе оружие станет фантастическим.

Летящую навстречу открытую коляску я заметил сразу же, как только она вынырнула из-за поворота.

– Приготовиться! Атака! – кричал я, понимая, что поздней ночью на малолюдной даже и днем дороге не может быть таких случайностей.

– Бах! Бах! Бах! – первыми открыли стрельбу наши оппоненты.

Мирон, быстро встав в полный рост, теперь заваливается на меня. Дурак! Прикрыл своим телом, но я же нагнулся! Между тем стрельба продолжалась, и против нас работали револьверами.

Глава 4

– Живьём брать! – кричу я, выцеливая одного из нападавших.

Успеваю рассмотреть, что в коляске, выехавшей нам навстречу, расположились четверо. Как минимум, численный перевес должен был быть на нашей стороне. Впрочем, Мирон уже лежал неподалёку и хрипел. Он явно не боец. Не потерять бы достойного парня!

– Бах! – стреляю я.

Один из нападающих заваливается, и я сразу же меняю позицию, удаляюсь чуть в сторону от кареты, в направлении своей группы поддержки.

– Их четверо, у них минус один трехсотым. Смотреть на три часа, – сообщил я бойцам и поспешил дополнить: – Мирон – триста тоже, тяжёлый. Первый, третий: работайте, четвёртый – к Мирону оказать первую помощь. Второй у меня на прикрытии.

Вскорости стало ясно, что напавшие на нас здраво оценили обстановку и поняли, что свой шанс выскочить неожиданно и с первых выстрелов убить меня они не использовали. Из-за случившегося затора и раненой мной одним из выстрелов лошади, запряжённой во вражескую коляску, уйти быстро у нападавших не получалось. Только если на своих двоих.

– Первый, третий, четвёртый – взять живыми или подранками. Выявить у них вожака. Он мне нужен. Второму обеспечить первую помощь Мирону, – откорректировал я свой приказ.

Вот так часто случается, что охотник превращается в дичь. Убить меня не получилось, несомненно именно это было целью засады. И теперь у нападавших нет шансов уйти. Я знаю, на что способны мои бойцы. Мне удалось вырастить за четыре года из подростков-казачков матёрых волков, с уникальной по нынешним временам физической и боевой подготовкой. Некоторые из них были не хуже, как бы не лучше меня самого. Они и десять километров пробегут в усиленном темпе, а я сомневаюсь, что нападавшие способны на такое.

– Я к коляске! – когда большая часть бойцов отправилась в погоню, сообщил я.

Нужно было осмотреть вражеское средство передвижения, может, чьих это дело рук – точно ли англичанина.

– Бах! Бах! – метрах в трехстах послышались выстрелы.

Я мог отличить звук выстрелов револьверов нашей выделки от тех, которыми пользовались нападавшие. Стреляли теперь мои бойцы. Уверен, что они уже кого-то «заминусили». Прорву патронов спалили мы на учениях, особенно я не жалел боеприпасов при подготовке своих ближних бойцов. Так что навыки у телохранителей были на высоте.

В это время, осторожно, высматривая – может быть, где-то притаился ещё один нападающий – я подходил к чужой коляске. Если бы у меня стояла задача организовать засаду на самого же себя, то обязательно были бы поставлены ещё двое где-нибудь в зарослях ближайших холмов. Пока мои подручные заняты погоней, меня можно было бы подловить на беспечности.

Но вся эта атака казалась мне теперь каким-то поспешным актом безумия. Нападавшие, вероятно, даже не ожидали, что мои бойцы будут вооружены сразу двумя револьверами. Так много ставили на первый выстрел? Может быть. Однако они не учли ещё одного – преданности и верности моих людей. Мирон ведь прикрыл меня своим телом.

Обследование брошенной коляски особых результатов не принесло. Было бы глупо надеяться на то, что там я найду документы или английскую форму. Разве что добротный нож валялся в коляске и пачка ассигнаций. Жаль, что не фунты. Эх, были бы у меня самого фунты стерлингов, подложил бы сюда. Повертелся бы тогда этот джентльмен!

Прошло минут пять, и только тогда я услышал приближающиеся шаги. Наверняка, пожаловали правоохранители. Эту роль в Севастополе выполняли сами же моряки Черноморского флота.

Одновременно с подходом патруля на одном из холмов я увидел своего человека, кивнул ему. Уже горели две керосиновых лампы, один факел. Мой боец также освещал своё лицо небольшим факелом. Так что я смог разглядеть, что именно спрашивает отправленный в погоню телохранитель, а он должен был увидеть мой разрешающий кивок. Возможно, и не стоило показывать патрулю мои методы работы. Но… часто виновные назначаются в первые же минуты после произошедшего инцидента. Казалось бы, а как ещё это трактовать, как не попытку покушения на меня? Но я уже всякое видал, могут и меня нарушителем объявить.

– Мичман Колосовский! – представился мне командир патруля.

– Статский советник Шабарин, – представился я в ответ.

– Господин Шабарин, не сочтите за труд, поведайте, что здесь происходит, – вежливым, но настойчивым тоном сказал мичман.

Я рассказал всё, не утаивая никаких подробностей. Поспешил также рассказать о том, что за нападавшими была отправлена погоня. Мои бойцы уже волокли двоих бандитов, а третий, наверное, лежит за холмом. Мичман Колосовский, заметив появление вооружённой группы лиц, растерялся и начал явно нервничать. Так что ему нужно было срочно дать информацию, что беспокоиться не о чем, это мои люди сработали.

– Что сказали? – спросил я у своих бойцов, когда они приволокли и уронили к моим ногам двух изрядно побитых мужиков.

Казачки замялись, и я нахмурился. Что такое? Обычно бойцы выполняют мои приказы беспрекословно.

– Говори, как есть! – потребовал я, недоумевая, почему казаки не докладывают.

– Они имели дело с каким-то флотским офицером. Были наняты ещё более двух недель тому назад. Сами не местные, прибыли из Одессы. Ждали вас, командир, – доложил один из бойцов.

– Поклёп! – ожидаемо отреагировал мичман. – Ни один офицер не может участвовать в столь гнусном деле.

Я пнул одного из лежащих нападавших ногой в ребро, и болезненно.

– Не смейте! – отреагировал на моё действие мичман.

– Не мешайте! – грубо отшил я молодого офицера, после ещё раз пнул лежащего и задал вопрос: – Молодая девица баронесса Изенштадт должна была меня вывести на вас?

Ужимки баронессы то и дело вспоминались мне, едва закончилась перестрелка и началась погоня за нападавшими. Что же? Деньги мои нужны были ей? Быть такого не может, чтобы в высшем обществе находилась именно проститутка. А вот допустить на приём к военному губернатору девицу, целью которой было бы вывести меня на убийц, задержать, указать – это вполне возможно, если о том никто не знает. Вот о проститутке знали бы.

– Да, она, – тоном обречённого человека отвечал нападавший.

Я даже улыбнулся. Потешил самолюбие – и будет. Уж было подумал, что столь привлекателен и интересен для разного рода девиц, раз меня так настойчиво звали то уединиться подальше от дома губернатора, то пройтись по тёмным улицам Севастополя. Катарина должна была вывести меня на засаду. В преувеличенно пылких объятьях баронессы меня бы и убили. И позор, и смерть. Лучшего удара по мне, а через меня и по всем моим начинаниям, и придумать сложно.

– Мичман Колосовский, я прошу вас вместе со мной отправиться к дому баронессы Изенштадт, дабы допросить девицу и арестовать её, – решительно сказал я.

Мичман находился в растерянных чувствах. Согласен, что ситуация нетипичная. Никто или почти никто в Российской империи не борется со шпионами. Да, в Третьем Отделении есть люди, ответственные за контрразведку, но что могут сделать полтора десятка человек, тем более, когда вероятный враг такие ходы? Так нынче никто ещё не делает.

– Богдан, отправляйся в расположение полка и поднимай его по тревоге, но – чтобы без лишнего шума. Контроль дорог – вот задача. Ищем английского флотского офицера, – так, чтобы не слышал мичман, приказал я одному из своих бойцов.

***

Севастополь в это время, которое я уже привык считать своим – город некрупный, по большей части состоящий из казарм, ремесленных мастерских, складов, в меньшей степени – из жилых домов для обывателей. Кроме того, не редкостью в Севастополе были добротные дома, в которых никто почти весь год и не жил. Такой в городе был и у моего тестя, Алексея Михайловича Алексеева. Именно в нём я и остановился. И я знал почти всех соседей.

Так что оставался лишь один небольшой квартал, где могла бы проживать баронесса. К моему удивлению, мичман знал, где поселилась прекрасная незнакомка. Я поднял бровь, и он смутился – что ж, ясно. Пытливый ум и жажда романтических отношений часто подталкивают таких вот молодых офицеров знать всё о девушках, которые прибывают в Севастополь. Мне даже рассказали, что баронесса прибыла с неким своим дядюшкой. Не удивлюсь, что этот дядюшка – также шпион английской разведки и вовсе никакой не дядюшка. Вероятнее всего, и Катарина – не баронесса, скорее, и имя у неё другое.

Дверь в дом, который арендовал барон Изенштадт, была распахнута.

– Мы опоздали, – тут же с досадой предположил я.

Так и было. Баронесса, как и её дядюшка, лежали в крови с перерезанными глотками.

Пришлось отвлечься, уж больно громко стал проявлять свои чувства мичман. Он вскрикнул и отбежал, но далеко не успел – его рвало от увиденного. Явно парень ещё пороху не понюхал.

Погоня, куда я отправил двоих своих бойцов в надежде, что они прочтут следы и смогут выйти на убийц девицы, ни к чему не привела. Оставалось лишь надеяться на то, что шпион Тарас сумеет быстро сориентироваться и послать разъезды на две главные дороги, ведущие из Севастополя.

– Мичман, вы в порядке? – спросил я.

– Простите, мне очень стыдно, – отвечал мичман с позеленевшим лицом.

– Предлагаю вам постыдиться позже. Нынче же сопровождайте меня к военному губернатору Морицу Борисовичу Берху, – решительно сказал я и направился на выход.

Мне было что сказать губернатору. Теперь можно высказаться. На меня совершено нападение. Кто это организовал? Да тот, что сбежал. И это будет английский командор, тут к бабке не ходи, верное дело. Вот пусть Берх и объяснит, что происходит в вверенном ему городе.

* * *

Его императорское Величество Николай Павлович был вне себя от гнева. Нет, он не уподоблялся своему отцу, не топал ногами, не кричал и не бил своих подданных. Но этот острый взгляд, который мало кто мог выдержать, не сменялся уже целый день.

– Александр Сергеевич, вам предстоит срочно отбыть в Константинополь и указать султану, что Российская империя подобного унижения терпеть не будет! – негромко, но при этом жёстко говорил государь.

– Ваша Воля будет исполнена, Ваше Императорское Величество! – отвечал стоявший перед государем Александр Сергеевич Меншиков. – Я заставлю султана изменить своё решение!

Разговор проходил в рабочем кабинете русского императора. Присутствовали самые доверенные лица: князь Воронцов, граф Чернышёв, министр иностранных дел Нессельроде. На заседании государственного совета уже был обсужден вопрос о том, что османский султан приказал передать католикам ключи от ряда христианских святынь в Иерусалиме, и что на этот выпад России нужно отвечать.

Такого демарша от турок никто не ожидал. Понятно было, что тут торчат лопоухие уши французского императора, или узурпатора, Луи Наполеона. Всем было понятно, почему Франция начинают подобные действия. Это не что иное, как месть Луи Наполеона лично русскому государю. Николай Павлович называл французского правителя «мон ами», что по-французски означает «мой друг». А должно было, по убеждению французского узурпатора, от русского императора звучать приветствие «мой брат», «мон фрер».

Николай Павлович не мог переступить через себя и назвать Луи Наполеона равным себе. Да и как это сделать? Именно русский император является гарантом существования европейских монархий. Более последовательного борца с революциями, чем Николай Павлович, нет в Европе. Потому не мог он назвать Наполеона равным себе, и не только из-за собственного самолюбия. Последствия подобного признания могли быть весьма ощутимы и на международной арене, и внутри Российского государства. Как же… Одного Наполеона победили, а нынче кланяться жалкой копии прошлого узурпатора-императора? И вот она, месть… Пока – мелочная, но как знать, что будет дальше.

– Ваше Величество, если турки будут угрожать нам войной? Я могу пообещать им войну? – уточнял чрезвычайный посол русского императора в Османской империи.

– Более того, Александр Сергеевич, мы готовы к этой войне. Остались только формальности, чтобы это утвердить. Ещё не одно поколение австрийцев должно быть нам благодарно, пруссаки слабы, да и не имеют они серьёзных интересов в балканском вопросе. Англия с нами, и англичане никогда не станут водить дружбу с Францией, – император говорил, будто убеждал сам себя.

Ведь всё складывается как нельзя лучше, чтобы окончательно решить вопрос с Османской империей. Не лишённый гордыни, император Николай Павлович хотел в памяти потомков оставить своё правление, как пример деяния столь великого, что можно было бы сравнивать со временем Петра I. А для этого нужно окончательно обезопасить пределы Русского государства и уничтожить злейшего давнего врага – Османскую империю.

Встреча в узком кругу была нужна прежде всего для того, чтобы дать последние наставления русскому посольству, отправляемому в Константинополь уже послезавтра. И у Меншикова были разработаны хитрые и унизительные для султана шаги. Россия не боялась войны, но турки, идущие на все унижения, чтобы только не воевать – тот исход, что тоже вполне устраивал русского государя.

– С посольством волю свою явил, – подвел итоги первому вопросу император. – Что у нас с подготовкой к войне? Все ли из вас хорошо изучили ту записку, что прислал Иван Фёдорович Паскевич?

Светлейший князь Иван Фёдорович Паскевич использовал ту записку, что ему предоставил молодой, заносчивый, да просто несносный ротмистр Шабарин. Сперва эти бумаги служили для увеселения, и не только генерал-фельдмаршала Паскевича, но и многих генералов, которые имели честь присутствовать на обедах у князя. Князь зачитывал им вслух те фантазии, что были изложены в записке.

Но вот через год приходят сведения, что французы и англичане существенным образом реформируют свою артиллерию. Что же это? Происходит ровным счётом то, что было написано в бумагах от Шабарина, ранее казавшихся смешными. Вот французы и англичане переводят чуть ли не половину своей армии на новейшие образцы штуцеров… Казалось, что штуцеры – медленное заряжание… Но у них появились новые пули, и это препятствие устранено.

Так что, когда от генерал-фельдмаршала лично государь требовал анализа предстоящей войны, будь такое, что она вправду случится, вольно или невольно, но Паскевич опирался в своих выкладках на записку, полученную от Шабарина. Там было уже осмыслено то, что сложно понять, если привык к войнам совсем иного формата и с другим оружием.

– Штуцеры… Кто бы мог подумать, что новая пуля перевернет военное дело. Того и гляди, скоро пушки будут нарезными и казнозарядными, – эмоционально высказывался император после зачитывания вслух основных положений аналитической записки от светлейшего князя Паскевича, ныне пребывавшего в своем имении в Гомеле.

– Александр Иванович, я велел вам подготовить выводы по готовности к войне южных губерний. Есть ли больницы, дороги, продовольствие, кони… Впрочем, сами должны понимать. Так вы готовы? – спрашивал государь.

– Так точно, ваше императорское величество, – сказал Чернышёв, раскрыл свою папку и начал доклад.

Председатель Государственного Совета подготовился честно, используя даже те материалы, которые графу Чернышёву предоставил Воронцов. И без помощи Михаила Семеновича Воронцова просто было бы невозможно подготовиться. Никто так хорошо не знает Кавказа, как Воронцов, как, впрочем, и Причерноморья.

– Лучше всего к вероятной войне готова Екатеринославская губерния… – говорил Чернышёв и невольно кривился при упоминании губернии, влиять на которую он не имел до сих пор практически никаких возможностей.

– Как так вышло, что Екатеринославская губерния подготовилась лучше? – спрашивал император. – Мы же, сколько я помню – а память мне не изменяет – выделяли больше денег Одессе, Николаеву и другим побережным городам и губерниям.

– Дозволите, Ваше Величество, я дополню? – спросил Воронцов, почувствовавший, что наступил очень удачный момент, чтобы щелкнуть по носу Чернышёва.

Одно дело – подготовить доклад, тут нельзя устраивать интриги, другое же показать императору, кто именно в курсе происходящего на Юге России.

Император позволил. И Воронцов начал…

– У меня есть бумаги, свидетельствующие о том, что в Екатеринославской губернии нынче готовы наборы провианта на более чем сто тысяч дневных норм на солдата и офицера. В Екатеринославе есть две новых больницы, которые в кратчайшее время могут стать военными госпиталями. Достроена больница в Александровске. Построена удобная дорога от Екатеринослава до Севастополя с временными деревянными мостами через Днепр, но с прочными сваями… – светлейший князь Михаил Семенович Воронцов блистал, даже боли в ногах казались несущественными. – Шесть тысяч бельгийских штуцеров…

– Как? – раздался крик, – Почему я не знаю о наличии такого оружия?

Это взбеленился граф Александр Иванович Чернышёв.

– Прошу простить меня, что сообщаю сие лишь сейчас. Но только перед заседанием пришли вести. Эта партия оружия была куплена с моей помощью человеком, которому я доверяю и который стал готовиться к войне раньше, чем она стала возможной, – усмехнулся Воронцов.

Светлейший князь не был бессребреником. Он собирался присвоить себе толику славы провидца, а тем самым отнять некоторое количество славы у Алексея Петровича Шабарина. Воронцов не участвовал в операции по закупке бельгийских штуцеров на деньги Шабарина. Он просто не мешал, что порой является лучшей помощью. Более того, Шабарин обращался к людям, так или иначе связанным с князем, в том числе и за границей. Так что Михаил Семенович решил, что имеет право говорить о своем участии.

– И кто же в нашем Отечестве новый Авель, что смог предсказывать войны? – усмехнулся государь [Авель – монах-предсказатель начала XIX века]. – И если это оружие каким-то нелепым и непонятным для меня образом оказалось в руках кого-то, то как нам его забрать? Просто отнять?

– Алексей Петрович Шабарин, вице-губернатор Екатеринославской губернии, не без моего участия смог выкупить у бельгийцев оружие еще до того, как поступил государственный русский заказ на штуцера в Бельгию. Еще нарезное оружие производится в Луганске, и частью его закупали частные лица. Нынче же Шабарин через Фонд Благочиния занимается выкупом оружия у ваших верноподданных, – сообщал Воронцов.

– Шабарин… – его императорское величество задумался. – Шабарин, вы сказали. Я уже слышал это имя… Не он ли цементные заводы поставил, используя и ваши деньги, светлейший князь? Тушеное мясо… Да, я вспомнил его. Деятельный юноша, выходит.

Император грозно, в своей манере, посмотрел на Чернышёва.

– Почему я так мало знаю о человеке, который столь печется о России? Когда пришло письмо от графа Бобринского, где он просил за Шабарина, вы же мне сказали, что вьюнош недостоин моего внимания! – Александр Иванович Чернышёв непроизвольно вжимал голову в плечи, забывая даже и о том, чтобы вид держать статный и лихой.

Мало кто мог бы выдержать взгляд государя.

– А еще это он пленил венгерского генерала и убил двух польских, – проявил свою осведомленность Александр Сергеевич Меншиков.

– Экий пострел! – усмехнулся Николай Павлович. – Вызовите ко мне его. Нужно же награждать таких сынов Отечества, ну и показывать всем подданным, что мое благоволение можно заслужить делами на пользу Отечеству. Так он сам отдаст нам ружья, чтобы быть обласканным. У нас же денег мало?

Министра финансов Российской империи Петра Федоровича Брока не было на этом совещании. Но все присутствующие, даже и далекие от вопросов государственных финансов, прекрасно понимали ситуацию. В армию, даже в преддверии войны, а в том, что она будет, нынче уже никто не сомневался, всё равно не приходит достаточное количество денег. Взяв внешний кредит, в том числе и у Англии, удалось временно стабилизировать процесс обесценивания рубля, но ситуация была плачевной. Так что даже закупка дополнительных шести-семи тысяч бельгийских винтовок – и то проблема, ибо армия все закрома уж выгребла для подготовки к войне.

– Как – охотничье оружие? Нарезные новейшие штуцера были привезены в Россию охотничьими ружьями? – император осмотрел всех присутствующих. – А что, так можно?

– Никакого закона нарушено не было, ваше величество, – поспешил заверить государя князь Воронцов.

Император покачал головой.

– Светлая память Михаилу Михайловичу Сперанскому, много законов описал. Он бы разобрался. Но я бранить не стану, напротив… У моих подданных могут быть нарезные ружья, нужно придумать, как это сделать, чтобы их передали армии. Все читали подробно записку Паскевича? – говорил император, несколько повеселев.

Конечно, все прочитали, а основные моменты сам же государь только что озвучил. Чернышёв уже публично выступил против мнения генерал-фельдмаршала Паскевича, который утверждал, что новое европейское оружие бьет русское. Для Александра Ивановича Чернышёва все равно сабля и верный конь являются главным оружием и силой, что переломит хребет любой армии Европы. Так что шла кулуарная борьба за право определять перспективы развития русской армии.

– Я жду Шабарина к себе. Сообщите ему! Ну и намекните ему, что передача в армию всего оружия, что у него есть, будет оценена мной, – император посмотрел на Меншикова. – Ну а вам, князь, сил, терпения и воли. Вы представляете великую державу и оберегаете мою честь. Так что спуска туркам не давать – даже в Константинополе!

Сказав это, император стал завершать встречу, удивляясь тому, почему еще раньше не вызвал к себе вице-губернатора Екатеринославской губернии Шабарина. Ведь Николай Павлович должен был лично подписывать назначение Шабарина, а потом было письмо от графа Бобринского, упоминания от Паскевича…

И вправду, чудно выходило.

Глава 5

Севастополь, мирный приморский городок, был теперь словно встревоженный улей. История о стрельбе в городе, о двух убитых нападавших, а также страшном убийстве милой баронессы и её дядюшки прямо в доме волновала всех. Обсудить было больше и нечего, так что даже кумушки, недавно рассорившиеся, как казалось, на всю жизнь, спешили помириться и обсудить в разговоре последние новости. Даже забавно! Настроение было не самым плохим, поэтому можно было даже что-то очень серьёзное облечь в скорлупу юмора.

Мирон был ранен, но жить должен, в сознании. Обвинений в мою сторону не последовало. Да и как обвинять меня, потерпевшего? Если бы не тот прием в доме губернатора, когда мне пели дифирамбы, так еще, вполне может быть, и промариновали бы. Но так…

Мой визит к губернатору Морицу Борисовичу Берху, на котором я сам так настаивал, оказался лишь тратой времени, столь драгоценного при скоротечности развития событий. Берх был совершеннейше растерян. Все доводы в пользу того, что сбежавший англичанин – и есть убийца баронессы и организатор покушения, сталкивались с непробиваемой стеной неприятия. Военный губернатор Севастополя не хотел быть тем, что станет раскалывать нынче кажущийся нерушимым военно-политический союз Англии и России. Светлая память его предшественнику, губернатору адмиралу Лазареву, тот-то был с железными яйцами.

– И каких действий вы ждёте от меня? – чаще всего в нашем разговоре с губернатором звучал именно этот вопрос.

Складывалось впечатление, что старшим в чинах и званиях являюсь именно я, а не адмирал. Да-а-а. И всё же правильно, что в иной реальности его отстранили от военных дел. Этот человек никак не подходит для войны, даже хуже, чем Меншиков или Паскевич с Дубичем. Он теряется при любой неожиданности. Если что-то, так сказать, не по учебнику – адмирал зависает, как старый компьютер, не тянет новую программу. А ведь чем ближе война, тем чаще будут случаться самые разные чрезвычайности. Англичане научились, приняли на вооружение новые методы и тактики ведения тайной войны. Так что я не удивлюсь, если в Севастополе уже действует законспирированная диверсионная группа, задача которой – взорвать в Севастополе склады с оружием и боеприпасами.

Если взглянуть на историю покинутого мной мира, то станет понятным, что Севастополь не был готов к обороне. В том числе ощущалась и острая нехватка хоть каких-нибудь боеприпасов. И в этом свете играет совершенно иными красками решение затопить Черноморский флот и использовать вооружение и боеприпасы кораблей для обороны Севастополя. Может быть, Нахимов и перестал сопротивляться такому унизительному решению именно потому, что понял: если флот не отдаст всю свою артиллерию и боеприпасы, а матросов не пошлёт в оборону, то флоту будет просто некуда возвращаться. Севастополь пал бы в самое ближайшее время.

Так что я покинул губернатора, к вящей радости самого адмирала Берха, ни с чем. Но и то хлеб. Лучше уйти “в ноль”, чем получить минус. Оставалось только ждать, когда прибудут сведения от моего полка, обложившего все дороги из Севастополя, правда, проверяли они только подозрительных. И за такое самоуправство я, конечно, также должен был получить нагоняй от деятельного военного губернатора. Был бы только Берх деятельным.

– Доклад! – нетерпеливо потребовал я от Тараса, когда он прибыл, уже к вечеру, с информацией о результатах поисков.

– Есть! – не по-уставному, горделиво, словно Цезарь, вернувшийся с победоносных Галльских войн, сообщил Тарас.

– Где он? – спросил я.

– Подранили малость, на месте оставили, – докладывал Тарас.

Я, было дело, хотел сделать выволочку своему заместителю. Как можно считать, что работа сделана на “отлично”, вести себя вот так раскованно, как победитель, если нужный объект ранен? Однако, уже за самоваром с бутербродами и калачами, Тарас подробно рассказал, как всё произошло.

Англичанин отходил не один. У него был полноценный отряд из трёх десятков бойцов. Причём, как отметил многоопытный Тарас, все, включая и самого англичанина, были отличными всадниками, что ставило под вопрос их принадлежность к флоту. А ещё все они были с новейшими английскими штуцерами и пулями к ним, каждый вооружён двумя револьверами-кольтами. Так что такой отряд взять слёту сложно даже полноценной роте солдат. Задача же состояла в том, чтобы не потерять в ходе операции ни одного своего бойца.

И вот один из заслонов моего полка был вынужден начать игру "в кошки-мышки", чтобы, с одной стороны, не дать вражине уйти, а с другой – не вступить в прямое противостояние, так как заслон состоял из дюжины бойцов моего полка.

Тарас не спешил действовать. Он с большей частью бойцов заложил большой круг, в центре которого и оказался зажат диверсионный английский отряд. А потом этот круг начал сужаться. В итоге большую часть англичан они перестреляли с расстояния. Выучка моих бойцов в снайперской стрельбе не только не уступала навыкам английских стрелков – мои были лучше. И дело даже не в преимуществе оптических прицелов, хотя и они сыграли свою роль.

– Вот и англичанин тот – пырнул, сволота, сам себя ножом. Подоспели, оказали помощь. Но решили, что он при перевозке может или убить себя, или как ещё израниться.

Вот оно что! Что ж, примем к сведению.

– Операцию после обязательно разберём. С тебя – подробный отчёт, что делал, чем руководствовался, почему совершил то или иное действие, – сказал я, прожевывая бутерброд с вяленым мясом.

Позавтракав, я не сразу направился за двадцать вёрст от Севастополя в сторону Феодосии, где и был принят английский отряд. Тарас привёз карты, и очень любопытные карты, изъятые у англичан. На них были отмечены, даже с комментариями, возможные места десантирования больших подразделений войск. Причём даже глубины в прибрежных водах, и те были поставлены с удивительной аккуратностью – если они, конечно, соответствовали действительности. Откуда такие сведения? Ведь это не похоже на предположения. Не значит ли это, что в Севастополе всё-таки есть какой-то русский офицер, который решил работать на англичан? Может быть, какого-нибудь англофила-простачка используют в тёмную. Русский офицер может любить Англию до определенной степени, пока не поймет, что англичане спрашивают о глубинах не потому, что хотят свой флот привести на помощь России.

Если эти карты – не доказательство того, что Англия проводит тайную войну против России, то что тогда вообще может доказывать враждебность англичан?

И я не собирался вновь идти к губернатору – там я уже был и толку не нашёл. Я намеревался отправиться к Нахимову. Да, это неправильно, даже некрасиво. По сути, я игнорирую военного губернатора и адмирала Морица Борисовича Берха, обращаясь к всего лишь вице-адмиралу. Ну вот было у меня чёткое убеждение, что Нахимов меня поймёт. А не поймёт – так и чёрт с ним. Может быть, те карты, которые я ему оставлю, всё равно сыграют какую-то свою роль в будущем противостоянии. Ведь если за год до событий знать, где именно могут высадиться французы с англичанами, то можно их скинуть в море – и дело с концом.

Павел Степанович нынче был на одной из пристаней Севастополя. Видимо, он не поддался всеобщей истерии и информационному бунту, продолжал заниматься своей рутинной работой. Правильно ли это? Наверное, стоило бы несколько усилить охрану военно-морских объектов. Но это не в укор Нахимову, это такое отношение к безопасности в армии и флоте. Просто ещё не началась масштабная тайная война, не пуганные.

– Господин Шабарин, мне доложили, что вы меня ищете. Признаться, не имею в запасе много времени. Так что не могли бы вы кратко изложить то, зачем вы тратите собственное драгоценное время, – Нахимов встречал меня холодно.

Ну, да я и не рассчитывал на то, что он заключит меня в объятия и предложит выпить за знакомство.

– Ваше превосходительство, взгляните на это! – я отзеркалил суровый решительный тон Нахимова и сразу протянул ему карты англичан.

Мы оба стояли, что уже говорило о не особо приветливом тоне нашей встречи. Меня это, впрочем, не уязвляло, и я говорил спокойно. По мне, пусть Нахимов и не станет мне ни другом, ни приятелем, но, если я не ошибся, и он человек деятельный, то можно сотрудничать плодотворно и без дружеских атрибутов.

– Откуда это у вас? И что вы мне хотите этим сказать? Господин Шабарин, я человек прямой, ценю своё время, полагаю и вас человеком занятым. Я знаю о покушении на вашу жизнь, весь город и флот уже об этом знает, до такой, причём, степени, что и невозможно заставить работать никого, все обсуждают. Между тем… – сказал Павел Степанович Нахимов, почти не отрывая глаз с карт.

– Попытку моего убийства организовал английский шпион. Я уже давно знаю, что становлюсь костью в горле у англичан. А ещё они испугались тех пушек, что я предоставил для испытаний. Так что убить меня у англичан причин было более чем достаточно. Кроме того, я спугнул английского шпиона, проявляя к нему недоверие и даже намекая на то, что он и есть – недруг России, злейший враг, из тех, которые улыбаются в лицо, а в это время перезаряжают пистолет, – сказал я, наблюдая за реакцией Нахимова.

Нет, он не был сильно впечатлён моей речью. Может, подумал, что я по дворянской привычке, для красного словца преувеличил? Ведь он ещё не знает меня – не может быть уверенным, что слов на ветер я не бросаю. Ну, чай, не барышня, чтобы я его впечатлял. Информация вице-адмиралу была доведена, карты переданы, хотя я с удовольствием сохранил бы их у себя. Только что и успел переписать себе места наиболее вероятных десантных операций.

– Честь имею! – сказал тогда я и щёлкнул каблуками.

– Благодарю вас, господин Шабарин. Я найду возможность сообщить вам свое мнение после, когда оно у меня полностью сложится, – сказал Нахимов.

Пусть пишет письма мелким почерком. Я не временно покидал Севастополь, я собирался уезжать из города. Так что, собрав все свои немудрёные пожитки, пригласив управляющую домом Алексеева в Севастополе к себе на работу, я отправился в сторону Феодосии.

Я и без того, чтобы ехать к пленным англичанам, хотел лично проанализировать логистику в Крыму, чтобы согласовать через месяц или два благоустройство некоторых дорог. Правда, делать это уже только за свой счёт я это просто не мог, если говорить об этаких масштабах, то я нынче выскребаю из кармана последние ассигнации. Но то, что с логистикой на полуострове нужно что-то срочно решать и срочно, для меня стало фактом, как только я выехал за десять вёрст от Севастополя в сторону Феодосии. Всё-таки нужно мне самому организовать хотя бы несколько бригад, обученных быстро растаскивать завалы из камней, и снабдить их хоть какими-то примитивными механизмами, заимствованными со стройки высотных зданий.

Мирон был ранен и всё ещё не оправился, но доктор обещал, что его жизни уже ничего не угрожает, если только не начнётся Антонов огонь. Так что оставлять своего спасителя в Севастополе я не стал. Да и сам казак слёзно просился ехать вместе со мной. И уже через четыре часа, когда солнце уступило место на небосклоне свои права луне, мы прибыли на место.

Можно сколько угодно ругать французский язык, но он очень удобен для общения. На английском я бы со шпионом поговорить не мог.

– Кто вы? – задал я первый вопрос, как только увидел лежащего перебинтованным англичанина.

– Верноподданный его величества короля Великобритании, – с болезненной ухмылкой отвечал мне англичанин.

– Почему враг нашего отечества до сих пор не готов отвечать на мои вопросы? – бросил я за спину, где стоял Тарас.

– Вы что, собираетесь меня пытать? Это же дикость! – подняв брови и, кажется, ещё немного побледнев, сказал англичанин.

Впрочем, бледность у него от раны, и тут не разберёшь.

– Виноват, исправлюсь, – не обращая внимание на возмущение шпиона, сказал Тарас.

– А вы, как я посмотрю, очень неплохо знаете русский язык. Что же, мне проще спрашивать своего врага на родном языке, чем использовать вражеский. Ведь не только Англия хочет повоевать с Россией, но и Франция, – отреагировал я на выпад шпиона. – Что же до дикости, то я считаю именно англичан варварами и дикарями, но прежде всего – лжецами. Это вы собираетесь обмануть моего государя и моё Отечество и начать войну против нас.

– Вы сошли с ума! Вы будете пытать? Нет, это невозможно! – усмехнулся англичанин.

Ох уж эта вера в то, что русский будет до конца беречь свою честь и никаким образом не замарает себя кровью или пытками. При этом якобы цивилизованные англичане, не преминут апеллировать к русскому достоинству. Вот только я несколько из иного теста слеплен.

Отойдя в сторонку, достав из сумки душистые пирожки, я устроился поудобнее и принялся за еду. Управляющая севастопольским домом моего тестя чудо как хорошо умела готовить пирожки.

Я не обращал внимания на крики – сперва это были возмущения, после истинной боли. Для меня война уже началась. И проявлять жалость к своим врагам – это не воевать, это лишь играть в войну. Не допущу того унижения Российской империи, которое она испытала в ходе Крымской войны, а после и от её последствий.

Да, нет худа без добра. Крымская война послужила катализатором мощнейших реформ в Российской империи. Вот только я почти уверен, что если бы Николай Павлович не потерял своё здоровье во время этой войны, то он бы, пусть на склоне лет, обязательно отменил бы крепостное право. Ведь во многом те реформы, которые проводились Николаем Первым, можно считать предтечей к отмене крепостного права в России. Отменим. Победим и отменим.

А что до остальных реформ, так я против резкой демократизации судебных процессов, земства, опять же… Они необязательны. Вот военную реформу проводить нужно, а остальное – постепенно и крайне умеренно.

– Так что же? Вы готовы отвечать на мои вопросы? – спросил я англичанина.

– Вы зверь! – разбитыми в кровь губами сказал шпион.

– Продолжайте, враг нашего Отечества, ещё не готов говорить, – бросил я за спину, но англичанин поспешил заверить нервным ломким голосом, что к разговору готов.

Ничего совершенно нового я не узнал. Слова шпиона могли бы показаться полным откровением для тех, кто не знает, что грядёт большая война, где Россия в одиночку будет воевать с половиной Европы, а ещё и с Османской империей. Но важно было то, что теперь слова англичанина протоколировали сразу два писаря, отвечающие за внутреннюю документацию в моём полку. Так что, если представится такая возможность, я покажу эти записи какому-нибудь адекватному человеку, ответственному за некие решения в Российской империи. А кому же? Было бы неплохо сделать это на аудиенции у императора.

Ведь пора бы ей и случиться. Я уже начинаю удивляться, почему меня всё ещё не заметили на самом верху. За четыре года Екатеринославская губерния сделала такой мощный рывок в своём экономическом и промышленном развитии, что, как минимум, губернатора Андрей Яковлевича Фабра должны были уже обласкать в Петербурге. Там же должно было и прозвучать моё имя. Но ни меня, ни губернатора за последние четыре года ни разу не вызывали в Петербург. Даже обидно…

– Контроль – и тело с камнем в воду! – сказал я, когда понял, что больше от английского шпиона узнать ничего не смогу.

– С остальными пленными поступить так же? – спросил Тарас.

– Да! – решительно ответил я.

Оставлять кого-то в живых и после предъявлять их русскому командованию я не собирался. Во-первых, чтобы не нарушать имеющихся на данный момент договорённостей с Англией, шпионов просто и незатейливо отпустят, да ещё извинятся. Во-вторых, именно меня тогда выставят виновным, а могут и "скормить" английским "друзьям". Даже если этого не произойдёт, то оставаться в умах русского общества тем самым дикарём, которых тут поминал этот джентльменчик, мне не хотелось. Может, история ещё и всплывет, но не сразу, а начнется война – и она многое спишет, а я, скорее, стану провидцем и первым воином той войны.

Но тут и другое. Никто не может безнаказанно покушаться на меня или моих родных.

– Собираемся, идём до Феодосии, после поворачиваем к Симферополю и направляемся в Черкасск, – сообщил я своим командирам общие планы.

Я намеревался посетить донских казаков. Чего именно я от них хочу, я знал, и это вряд ли получится, хотя попытаться должен. Мне хотелось взять хотя бы на несколько месяцев на обучение пластунов. Уверен, что кое-что я им мог бы подсказать в преддверии большой войны. Отношение к пластунам в российской армии было всё ещё весьма скептическим. Русские офицеры просто не верили в то, что подлыми методами можно добиться намного лучшего результата в войне, чем без них. В то же время, из того, что я читал о Крымской войне, пластунов стали выискивать среди всех казаков, не только донцов. Именно они немало попортили нервов французам и англичанам, порой заставляя их крайне осмотрительно вести себя на территории Российской империи.

Мой полк, в основном, заточен именно под такую работу: диверсии, засады, отстрел высокопоставленных офицеров вражеской армии. Так что я хотел казачкам немного показать, чему научились мои бойцы. А также был готов подарить им некоторое количество новейшего вооружения, включая револьверы и штуцеры.

Переходы, как до Феодосии, так и до Севастополя, оказались крайне сложными. Обидно это признавать, но мы даже санитарными потерями лишились четырёх бойцов. В целом, для армии, когда в полку есть единичные потери, это даже успех. Но не для меня. Терять воинов на переходах из-за болезней я не хотел. А ведь всевозможные сегодня правила и законы санитарии и гигиены соблюдались в моём полку. Значит, даже этого было недостаточно, чтобы никого не терять.

На выезде с полуострова меня ждали.

– Вы статский советник Алексей Петрович Шабарин? – деловым тоном спрашивал меня фельдъегерь с императорским вензелем на сумке.

Я уже было подумал, что прибыли меня арестовывать, но не смогли найти в Севастополе, не догнали в Феодосии, а настигли только на Крымском перешейке.

– Да, это я. Чем вызван ваш интерес к моей персоне? – решительно спрашивал я.

– Вам пакет! – невозмутимым тоном сказал фельдъегерь, протягивая мне склеенную сургучом и печатью небольшую папку.

Я, чтобы не показывать возникшее некоторое волнение, медленно вскрыл печать. Внутри папки оказался только один лист бумаги.

– Тарас, мы едем в Петербург. Срочно. С собой берём только конных – и не больше сотни, остальные отправляются в Екатеринослав, – после того, как прочёл бумагу, уже весёлым голосом сказал я.

Я посмотрел на вензель под письмом. Неужели? Пусть не вовремя, а всё равно обнадёживает. Давно уже хотел посмотреть на Петербург этого времени.

Глава 6

Петербург! Прекрасный город. Льют дожди, воет ветер, периодические наводнения, а как всё дорого! Разве же это не повод для того, чтобы радоваться приезду в столицу великой Российской империи? Нет, поводом будет нечто иное.

Петербург – это красота и величественность зданий и сооружений, это контраст, где встречаются многие культуры, но не для того, чтобы спорить или взаимоуничтожать друг друга, а чтобы мирно сосуществовать. Это центр принятия решений.

Сейчас Петербург и вовсе кажется столицей мира. Не было еще такого периода в истории России, чтобы так ярко и полно ощущалось величие православной цивилизации, оказавшейся достаточно гибкой, чтобы воспользоваться помощью в собственном становлении и от немцев, и от татар, литвинов и даже поляков. Если прислушаться, отовсюду можно услышать разный говор, диковинные акценты. Сколько из них во втором, третьем поколении стали уже русскими, даже православными? Много. Это и есть истинное величие, когда внутри одной цивилизации находится место и для представителей иных сообществ, но сила и дух русскости здесь и сейчас сильнее прочего.

Откуда же знать людям, особенно петербуржцам, что такое величие может рухнуть, что держава, не знавшая горечи поражений, окажется униженной? Сломается одна из опор государства, вера во всепобеждающую силу русской державы, русского духа, православного государя. Не это ли приведет к появлению народовольцев? Известно же, что стране, которой гордишься, прощаешь многое, чувствуешь себя причастным к победам и наслаждаешься ощущением быть частью великого Отечества. Ну а если нет…

– Купи калач! Газета, газета, свежие новости!

Нет, пока на улицах – гомон и шум, но мирный, довольный.

Само собой разумеется, перед тем, как рвануть в Петербург, я заехал домой. Отправляться к государю без подарков – это упустить возможность показать себя государю в полной красе. Пусть увидит Николай Павлович те технические новинки, что можно производить и что уже производятся на предприятиях Екатеринославской губернии. Он, вроде бы, человек не чуждый техническому прогрессу, пусть пока и не ускоряет его в России.

Держа изо всех сил прямо уставшую спину, я с удовольствием смотрел по сторонам. Не мегаполис двадцать первого века, но мы будто в другой мир окунулись! Лавочки, балкончики, шустрые мальчишки-продавцы и даже музыканты – на этих улицах было всё. .

Государь находился не в Петербурге, император отбыл в Гатчино. Так что и мой путь лежал в эту резиденцию русских императоров. И так потерял я три недели драгоценнейшего времени – в пути да в остановках, пока отдыхали лошади, не хотел еще и дожидаться возвращения Николая Павловича в Петербург. А ведь еще нужно было ехать к донцам, но ещё важнее – к кубанцам, чтобы там набрать пластунов. У донецких таковых, вроде бы, и не было. Но то только по названию – на самом же деле казаки, которые обладали качествами, сравнимыми с теми, что приписывают пластунам, имелись и на Дону. Хотелось чему-то поучиться и у кубанских казаков, ну и поучить донских станичников.