Читать онлайн Постсоветское воспитание: установки из детства, которые мешают нам жить

– Как девочка вообще, спокойная? – спрашивает у моей мамы женщина, которая собирается прокалывать мне уши.

– Да-да, очень спокойная, – ни секунды не раздумывая, отвечает мама.

Я привыкла к тому, что взрослые в моем присутствии говорят обо мне в третьем лице, как будто меня нет. Если я робко подаю голос, слышу обычно что-то вроде: «Тебя спросить забыли», «Не путайся под ногами», «Отойди, не мешай».

Когда женщина берет толстую иголку и протыкает мое ухо, я чувствую жгучую боль. В зеркале вижу, как мое лицо зеленеет, но плакать нельзя – мама ведь сказала, что я спокойная. Мне нужно соответствовать. Маму ни в коем случае нельзя подвести, разозлить, опозорить. К тому же, она лучше знает: холодно мне или жарко, когда нужно сходить в туалет, больно мне или не сильно. Я даже не уверена, что это тело – мое и я могу им распоряжаться. Возможно, оно мамино. Она ведь меня родила…

Я верю, что ничего не могу сделать правильно – так, как это сделала бы мама. Верю, что я недотепа. Верю, что другие люди лучше, важнее и способнее меня. Верю, что от них зависит мое благополучие, поэтому самое главное – угождать им.

«Ну что ты здесь встал(а)!», «Не мешай другим», «Что ты о себе возомнил(а)!», «Не умничай!», «Ишь какой(ая)!», «Мало ли что ты хочешь!», «Самый(ая) умный(ая)?», «Я – последняя буква алфавита», «Шшшшш», «Вырастешь – будешь делать, что хочешь», «Не отсвечивай!», «Не высовывайся!» – лейтмотивы нашего воспитания. Каково было нам, когда мы слышали подобное? Таких вопросов не возникало. Оставалось лишь ощущение своей ненужности и неважности, взгляд в пол и голова, втянутая в плечи. Замирание. Отстраненность. Осторожная наблюдательность. Мы постепенно обучались тому, что нужно улавливать малейшее недовольство окружающих и прежде всего обеспечить их удобство – им важнее и нужнее. На этот постоянный мониторинг и генерирование реакции на любые изменения в оттенках настроения мы тратим огромное количество энергии. На себя ее не остается. Про себя мы забываем. Фокус смещен вовне, ведь наша главная задача – никому не помешать и не создать неудобств. Сначала коллектив, а потом уже – ты. Хотя, скорее всего, когда дело дойдет до тебя, прозвучит: «Ты кто такой?»

Любовь к себе в СССР считалась эгоизмом (и, как следствие, порицалась), а общественное – важнее личного. У родителей был доступ к твоему шкафу, рюкзаку и дневнику. В школьном туалете не было дверей. В общественном транспорте не было дистанции… У многих из нас в «анамнезе» – неуверенность в себе, низкая самооценка, потеря идентичности и сложности в установлении близости. Мы такие все из себя угодники, но отнюдь не дамские – просто привыкли угождать и делаем это профессионально… Другие люди, зачастую вообще незнакомые, определяют всю нашу жизнь, даже не подозревая об этом. Им даже не нужно нам что-то говорить, мы действуем исходя из того, что они думают о нас (как нам кажется). По факту это все наши фантазии. Женщина за рулем соседней машины посмотрела на меня – и я уже делаю вывод, что я что-то сделала не так: припарковалась не на том месте или криво, так что ей будет неудобно выходить.

Если вы заговорите со мной о личных границах, я спрошу: а что это такое? Для меня они по-прежнему неопределенные: то ли надо колючую проволоку выставить в радиусе километра и не подпускать к себе никого, то ли этот человек действительно имеет право на меня орать – я же накосячила. Я не знаю, какие мне чувства можно испытывать, а какие нельзя. Что можно делать, а что нельзя. Что есть норма. Как выстроить близкие отношения с людьми. Что вообще есть близость? Раствориться в другом человеке? Пусть он определяет, кем мне быть и что делать? На, вот тебе все. Или при малейшем намеке на нарушение моих границ вступать в конфронтацию и никого не слушать? Почему мне на ум приходят только крайности? Как будто невозможно оказаться где-то в середине этого спектра и двигаться вправо-влево – по самочувствию…

Свою агрессию я привыкла подавлять – людям агрессия не нравится. А я ведь стараюсь понравиться, быть миленькой. Это мой способ жить и обеспечивать свою безопасность. Понравься окружающим, чтобы тебя не обидели. Уступи – и тебе не причинят зла. Терплю-терплю, пока не наберется по самое горлышко и не взорвется. А там уже все, контролировать я себя не могу…

Однажды на семейной терапии мы выяснили, что я не могу перечить мужу – так же, как когда-то не могла перечить маме. Кого я обманываю, маме я и сейчас не могу перечить. Но это не означает, что я всегда и всем довольна. Лгу, скрываюсь и делаю по-своему или запираю недовольство внутри и долго не даю ему выхода.

После этого открытия (для меня терапия сродни увлекательному детективу – все время ищу зацепки, разматываю запутанные клубки и прихожу к ошеломляющим разгадкам) я решила поисследовать тему и отправилась на тренинг по агрессии. И вот я лежу на полу спортзала, рядом со мной – еще 14 человек. В ближайшие полчаса мы будем прислушиваться к себе и делать все, что хочется прямо сейчас – ходить, танцевать, все что угодно.

Мне хотелось петь, но я боялась помешать остальным: люди там о чем-то действительно важном думают – о своих желаниях, а тут я со своими причудами. Ладно б еще пела хорошо, а то ни слуха, ни голоса. Лучше уж полежу тихонечко. Потом услышала топот, стоны и подумала: «Они же не боятся побеспокоить меня, почему меня так сковывает эта необходимость обеспечить незнакомым людям комфорт?» Интересная штука получается, если ты привык обслуживать всех вокруг, ты ждешь, что и другие будут вести себя так же. И такая злость берет, когда внезапно оказывается, что кто-то обеспечивает комфорт себе, а не окружающим. С чего это вдруг?! Что он о себе возомнил вообще?! Немного поразмыслив, понимаю, что куда интереснее было бы выяснить, почему я привыкла делать этот перенос – забочусь о других и жду взаимности? Почему я не беспокоюсь о своем удобстве сама? После долгих терзаний я разрешила себе петь. Звук получался еле слышный и больше походил на мычание, но все же его издавала я. Он стал моим первым шагом к себе…

Всю жизнь я искала в других людях подтверждения того, что я ок, делаю все правильно. Свои заслуги я обесценивала, собственному мнению не доверяла. Шли годы, а я оставалась в своих глазах маленькой девочкой, которой права голоса никто не давал. Меня не покидало чувство, что люди вокруг меня лучше знают и нужно ориентироваться на них. А я что, я здесь на птичьих правах… И вот выхожу я в один прекрасный день из дома, а на улице лежит человек. Он в бледно-серой ветровке и его лицо такое же неестественно бледное. Рядом валяется пакет из магазина у дома.

Знаете, какая моя первая реакция? Я начинаю оглядываться по сторонам – в поисках того, с кем разделить эту ответственность, кто лучше знает, разбирается и начнет выдавать указания, что надо делать. Ну должен же быть какой-то врач, я не знаю… Но как назло, куда ни кинешь взгляд – ни души.

Такая пронзительная, душераздирающая, отчаянная тишина и пустота.

«Ну должен же быть хоть кто-то», – в отчаянии кричит мой внутренний голос. Меня прошибает как током, когда понимаю, что этот человек – я.

Вспоминаю сразу все реанимационные мероприятия из курса медицины. Звоню в скорую:

– Мужчина, лет 50, нет пульса и дыхания, – спокойно озвучивает мой голос, называет адрес.

– Пока не приедет скорая, нужно чтобы вы делали массаж сердца, – слышу я из трубки то, что и так знаю.

Перед глазами всплывает конспект по медицине: найти мечевидный отросток, подняться на 2 см выше, кисти в замок, руки в локтях прямые, тридцать надавливаний, два вдоха… На занятиях было легко – у резинового Джона глаза загорались зеленым, если ты все делал правильно. А вот человек, которому пыталась помочь я, по-прежнему неподвижно лежал на земле. Несмотря на отсутствие реакции и какого бы то ни было подтверждения правильности моих действий я просто продолжала делать то, что знала – так, как могла.

Постепенно вокруг меня начали собираться люди. Те самые, которые лучше знают. Они задавали вопросы и раздавали советы – от «А в скорую звонили?» до «Не давите так сильно!». Я продолжала громко считать вслух и, кажется, впервые в жизни слышала свой голос громче, чем голоса всех вокруг. А потом ко всему этому гулу вдруг добавился еще один звук – мужчина, над которым я билась последние несколько минут, закашлял…

Не только в критической ситуации, а вообще всегда мы держим ответ только перед собой – не перед мамой, мужем, начальником, социумом или бабой Люсей из соседнего подъезда. Никто не придет. Не проживет нашу жизнь за нас. Не родит и не умрет вместо нас. Только мы решаем, уйти или остаться, взять на себя ответственность или струсить, какую профессию выбрать, с кем дружить, кого любить. Неважно, дают нам право голоса или нет, мы вольны сами его себе присудить. Голос у нас есть. И никому его не отобрать. Нам не нужна никакая санкция сверху. Потому что «Я» – первая и главная буква в нашей жизни. Все начинается с нас. Все вопросы и ответы – внутри нас. И если следовать этому принципу на деле, тогда на свой собственный вопрос «Живешь ли ты ту жизнь, которой хочешь?» мы сможем честно ответить «Да».

Что мы усваиваем вместе с установкой «Я – последняя буква алфавита»?

Мнение других важнее собственного. Мы продолжаем сверяться с другими, не имея собственной опоры… Иногда с прохожими на улице, которые и не вспомнят, что видели нас. А иногда вообще с какими-то воображаемыми людьми – такой собирательный образ некой общности. Мнимой. Она собирается в круг и осуждает. В нашей голове. Однако к реальности это не имеет никакого отношения. Мы кажемся себе недостаточно ценными, важными, умными, уважаемыми, авторитетными. А других, наоборот, превозносим. Мы привыкли рассуждать по формуле: «Вон люди… а ты со своим…». Как будто они не делают ошибок, не сомневаются, не трусят и не сверяются с другими людьми. А они ведь такие же земные создания, с такими же желаниями, проблемами и заботами.

Однажды на встрече-знакомстве с кадровым агентством, которое заинтересовалось моим портфолио, меня спросили, как я вижу дальнейшее развитие своей карьеры. Я почему-то начала рассказ со слов:

– Мой руководитель считает, что …

Собеседница резко прервала меня:

– Мне все равно, что считает ваш руководитель. Чего хотите вы?

Сначала я опешила. А потом осознала, что это очень правильная постановка вопроса. Действительно: а чего хочу я? Нас не учили об этом даже думать. Кто нас когда спрашивал, какое у нас настроение, что мы думаем, чего мы хотим? Кто нас когда вообще слушал? Мы привыкли, что с нашими желаниями никто не считается. Научились не хотеть, потому что наши желания обрезались, а разочаровываться больно. Замечали когда-нибудь, как при обсуждении планов в компании, когда есть много разных опций, все говорят, что-то вроде: «Я как все» или «Как хотите», «Как скажете», «Я на все согласен». Выудить из людей их истинные желания порой бывает очень сложно, потому что они сами не знают, чего хотят. Хотеть как будто зазорно, не по-людски. Лучше когда все как у людей…

На одном собеседовании, где я была в качестве соискателя на вакансию, нанимающая менеджер не демонстрировала вообще никаких эмоций. Отсутствие какой бы то ни было реакции с ее стороны (будь то дружелюбие или враждебность) вызывало во мне сильную тревогу. Это было просто невыносимо. Я не могла выдержать вид ее безучастного лица. Я лезла из кожи вон, чтобы пробить ее хоть на какую-то реакцию – разливалась соловьем о своих достижениях, говорила какие-то вызывающие, провокационные вещи, выдавала шутки лучше любого стендапера и была счастлива, когда наконец увидела на ее лице полуулыбку. Почему я была готова на все, лишь бы добиться реакции незнакомого мне человека? Потому что зачастую наша самооценка и вообще ценность отдана на откуп внешнему миру, держится исключительно на достижениях, нуждается в постоянном подтверждении извне – одобрении, признании, вознаграждении. При этом критику наших решений и действий мы склонны воспринимать как критику нас самих, и это нас разрушает. Потом понадобится несметное количество внешних подтверждений, что с нами все ок, чтобы перекрыть масштабы полученного разрушения.

Себе нельзя верить. К себе, к сигналам своего тела, разума и души нельзя прислушиваться. Они ошибочны и в общем-то не так уж и ценны, как и мы сами. Боль, неудобство, дискомфорт нам привычно терпеть. Зуб на зуб не попадает от холода – мы не попросим закрыть окно. Будем ждать, пока кто-то другой это сделает. Другие люди (сначала родители, потом учитель, босс, врач, да кто угодно) лучше знают, что нам делать. Стоит доверять не своим ощущениям, а ощущениям других людей.

Когда я научилась читать, с удовольствием изучала все вывески и надписи на улице.

– Так-со-фон, – однажды вслух прочитала я.

– Нет, здесь написано «телефон», – исправила меня мама.

Очень странные дела – я вижу одно, а мама говорит другое. Силюсь разглядеть правильное, но все равно ничего не понимаю. Ладно, мама ведь лучше знает! «Наверное, я недостаточно хорошо еще научилась читать», – подумала я тогда.

Много лет спустя я спросила у мамы, почему она тогда так сказала про таксофон.

– Ай, мне просто не нравилось это слово, и я не хотела, чтобы ты так говорила…

Другим нужнее. Мы фокусируемся на том, что нужно другим, и игнорируем собственные потребности. Махнули на себя рукой. Научились не проявлять себя и утратили свою спонтанность – потому что за это можно получить нагоняй. Мы не заботимся о себе и даже не знаем настоящих себя – своих истинных желаний, возможностей, чувств, стремлений. Наш прицел сбит. Кто мы? Чем хотим заниматься на самом деле? Как выглядеть? Мы привыкли к своему фасаду – образу, удобному для окружающих. Тех самых абстрактных или вполне конкретных людей, которым нужнее. Многие из нас привыкли к самопожертвованию и даже находят удовлетворение в такой роли. Жертвенность для многих становится образом жизни и даже тем ключом, которым они открывают все двери. Но за всем этим много боли и страдания.

Один мой родственник, из тех, кто «всем должен», проснувшись с болью в сердце, сначала детей по школам развез, после этого на работу поехал – важные вопросы решить нужно было. «Потом, если не пройдет, к врачу поеду». А потом… не успел.

Границ между мной и другими людьми нет. Мы усвоили это как норму: чужие люди лучше знают, как надо жить, и могут определять нашу жизнь. Нас учили уважать окружающих, не научив уважать самих себя. Мы вовлекаемся в эмоции других и стремимся всех сделать довольными. Боимся вступать в конфликты, говорить «нет» и расстраивать кого бы то ни было, кроме себя. Пришла я однажды в гости к своей подруге Асе и не узнала обстановку – все как-то поменялось, мебель и декор не на своих местах.

– У меня тут сейчас Лиза живет, – шепчет моя подруга, – у нее трудные времена: она рассталась с парнем и осталась без работы.

Когда в комнате появилась Лиза, я поняла, что трудные времена на самом деле у Аси. Лиза хозяйничает в доме подруги как в своем – расставляет все по фэн-шую и раздает указания, как Асе готовить и разговаривать с ухажером:

– Ты с ним пожестче, Аська. Такой уже размазня.

Лиза была поразительна в своем нахальстве и вызывала во мне только одно желание – немедленно вытолкать ее за дверь.

Но Ася не могла так поступить с подругой:

– Куда она пойдет? Ей негде жить…

– Не переживай за нее, такая пробивная не пропадет, – пыталась я убедить подругу.

Ася смогла попросить Лизу уйти только спустя три месяца, когда к ней в гости собрались приехать родители, а Лиза заявила, что «это никак не получится – нам будет неудобно всем вместе». Лиза уходила с боем и упреками в бессердечности, даже небесной карой угрожала…

Главное – чтобы перед людьми стыдно не было. Стыд, страх и вина – три «кита» советского воспитания. «Что скажут люди?» – основополагающий вопрос в этой системе. Стыд движет нами до сих пор: мы всегда переживаем, как выглядим в чужих глазах, что о нас подумают другие и что скажут, не мешаем ли мы кому-то своим присутствием, а вдруг они решат, что с нами что-то не так… Неудобно. Неловко. Нам настолько страшно и так хочется этого избежать, что мы пытаемся угодить каким-то неозвученным, нами самими нафантазированным, чужим желаниям. Это ли не нонсенс… Подруга однажды купила босоножки из-за стыда: «Я замучила эту продавщицу, столько пар перемерила. Честно говоря, мне ничего не понравилось, но я чувствовала, что не могу уйти оттуда, ничего не купив»… Мы постоянно извиняемся и оправдываемся. Делаем что-то в ущерб себе и во имя других.

Недавно остановилась на заправке – очередь в женский туалет по традиции была гораздо больше, чем в мужской. Но маленький мальчик хотел пойти с мамой, горько плакал и не поддавался на уговоры пойти с папой в мужской.

– Ну что ты ревешь! Столько людей смотрит! – пристыдила мама.

– Сейчас придет дядя милиционер и заберет тебя! – нагнала страху бабушка.

– Так, все, развел тут нюни – столько времени из-за тебя потеряли! – добавил вины папа и, подхватив чадо на руки, отнес в мужской туалет.

Чувства собственного ребенка для них оказались менее важны, чем стыд перед чужими людьми в очереди, с которыми наверняка можно договориться, которым, скорее всего, все равно, куда пойдут мальчик и все его родственники. А потом этот парень вырастет и будет поступаться своими чувствами и чувствами своих детей из стыда перед окружающими…

Но послушайте, а что, если…

Познакомиться с собой настоящим и начать уважать себя и признавать свою ценность. Не за заслуги, привлекательную внешность, лояльность, уступчивость и желание угодить, а просто по факту существования. Нас достаточно самих по себе. Мы окей. Мы можем прислушаться к себе, узнать себя и отважиться быть собой. Не тем, кого привыкли видеть окружающие, не тем, кто удобен, приятен или услужлив, не тем, кого воспитали «нормальным» человеком, не тем, кто сделает все ради одобрения, а тем, кем вы являетесь на самом деле. «Открывайся-открывайся!» – кричал мне физрук, когда мы играли в баскетбол. Я только сейчас по-настоящему понимаю смысл этих слов. Проявляться на людях. Говорить, что думаешь и не переобуваться в полете, словив первые реакции окружающих. Пробовать разное, экспериментировать, рисковать, больше рефлексировать, замечать, что было хорошо, а что – некомфортно. Делать, что считаешь нужным. Не бояться быть отвергнутым, обсуждаемым и осуждаемым, показаться не таким, как все – кто вообще определил, какими должны быть все?! Почему все должны быть одинаковыми? Мы все – не такие, как все. Находить своих людей. Кто-то обязательно отсеется, но их и не жалко терять – это не наша аудитория. Те, с кем мы совпадаем в ценностях и своих проявлениях, кому интересны именно мы, останутся с нами.

Вернуть себе лидерство над собой. Сделать ставку на себя. Сказать себе вслух: «Я – главный человек в своей жизни» и занять, наконец, место главного. Это иллюзия, что его занимает или может занять кто-то другой. Хорошо помню свои ощущения начинающего водителя, когда сидящий справа от меня муж раздавал мне указания. Я молча ловила каждое слово и безропотно выполняла, перестав прислушиваться к своим ощущениям, по сути отключив мозги. Можете себе такое представить? Я ехала, надеясь на мужа – у него же такой большой стаж вождения! В итоге мы чуть не попали в аварию. А все потому что я управляла машиной не сама, а с суфлером. Я поставила очень авторитетное для меня чужое мнение выше собственного. Это обманчивое ощущение – ты как будто отдаешь бразды правления тому, кто рядом, думая, что сделаешь лучше, избежишь ошибок, но на самом деле у него нет зеркал, нет руля, нет педалей – нет понимания дорожной ситуации и инструментов управления ею, которые есть у тебя. У него есть только его субъективный взгляд на то немногое, что он видит со стороны, а еще есть его личные страхи и тревоги, которые он на тебя накладывает. Каждый раз, когда вам покажется, что кто бы то ни был может решить за вас, прожить вашу жизнь за вас или лучше вас, вспоминайте, что у него или нее нет ни руля, ни педалей, ни зеркал!

Когда мы присваиваем себе главную роль, у нас как минимум, появляются полномочия – на себя можно опереться, себе можно верить, к себе можно прислушиваться, можно действовать самостоятельно. А что если вернуться в свое тело и дать ему право чувствовать и сигнализировать о том, что нравится, а что – совсем нет. Понять, что нет единственно верного способа что-то делать, чувствовать, переживать. Принимать ошибки как что-то естественное. Сами сделали – сами и разрулите. Делать выбор и справляться с последствиями. Кому-то же нужно доверять, лучше – себе. Я так чувствую, значит, так и есть – мне не показалось. Я имею право на какие угодно чувства. Главные критерии для меня – мои собственные. Поверить себе и в себя.