Читать онлайн Психотерапия Взросления

Валентин Криндач, Елена Соловьёва. «Воссоединение с чувствами». Пролог

В психологической науке эмоциональные переживания подразделяются на эмоции, аффекты, настроения, чувства, страсти и т. д.

Слово эмоция происходит, вероятно, от лат. emoveo (волновать, потрясать) или от лат. emovere (двигаться наружу, вовне). Общепризнанные определения эмоции таковы:

Эмоция – это непосредственное переживание ситуации, значимой для удовлетворения потребностей индивида.

Эмоция – это переживание смысла явления в его субъективной значимости для индивида.

В теории деятельности эмоцию определяют лишь в её соотнесённости с мотивом: эмоции возникают по поводу мотива, при наличии мотива. Эмоция выявляет значимость ситуации, обещающей удовлетворение или неудовлетворение потребности. Если деятельность по осуществлению мотива успешна, возникает положительная эмоция. Если не успешна – отрицательная. Когда человека что-то волнует, это значит, что затронуты его мотивы, может быть, неосознаваемые. Поэтому эмоции-ключ к разгадке неосознаваемых мотивов (мотив-побуждение к деятельности, направленной на удовлетворение потребности).

Функциональная, эволюционная роль эмоций в онтогенезе состоит в том, что эмоции, испытанные в прошлом в конкретной ситуации, включаются в опыт индивида: эмоции «метят», маркируют прошлое, для избирательной, целенаправленной деятельности в будущем. Пережитые в прошлых ситуациях эмоции помогают ориентировать поведение в направлении удовлетворения потребностей. В человеческой среде эмоции играют роль регуляторов поведения, общения индивида, например, выбора партнёров. Эмоция предшествует деятельности, мобилизуя организм для удовлетворения потребности.

Эмоции неразрывно включены в целостную организмическую деятельность. Одновременно с эмоциональным возбуждением меняются дыхание, сердечно-сосудистая деятельность, деятельность желёз внутренней секреции, скелетной и гладкой мускулатуры. (Поэтому, если эмоция заблокирована, её можно усилить до осознаваемого уровня через, например, произвольное усиление дыхания или мышечного напряжения).

Эмоции ситуационны. Эмоция возникает как реакция на ситуацию, и одновременно несёт в себе энергию для оптимального разрешения ситуации.

Когда индивид не справляется с экстремальной ситуацией, превышающей его возможности, эмоции кульминируют в аффекты. Аффект (от лат. affectus – душевное волнение, страсть) – чрезвычайно сильное, обычно кратковременное, неконтролируемое эмоциональное состояние, обладающее свойствами доминанты. В основе аффекта лежит состояние внутреннего конфликта. Для поведения человека в состоянии аффекта характерна регрессия к простейшим эволюционным формам: оцепенение, бегство, агрессия. Иногда аффективное состояние может завершиться амнезией.

Довольно часто у человека, испытавшего аффект, post factum возникают характерные чувства по поводу аффекта, такие, как стыд, вина, раскаяние, растерянность, тревога. Также возможны чувство приниженности, обесценивания собственной личности, страх повторения. (В психоанализе эти чувства по поводу аффекта интерпретируются как реакция суперэго на прорыв ид, в транзактном анализе – как реакция Родителя на спонтанно возникшую гегемонию эго-состояния Дитя).

Высшая форма развития эмоций – это чувства. Чувства – это устойчивые не ситуационные эмоции, выражающие постоянные отношения индивида к объекту. Чувства, при всей переменчивости ситуаций, сохраняют стабильность и направлены к предметам, имеющим постоянную мотивационную значимость. В онтогенезе по мере личностного роста чувства, как и эмоции, дифференцируются всё тоньше.

Если чувство становится психической доминантой, его определяют как страсть.

Всё вышеизложенное – почтительная дань общепризнанным положениям академической науки, и может быть предметом более глубокого изучения заинтересованным читателем, ориентированным на теоретическое познание. Что касается нашего учебного курса, то он направлен преимущественно на практику и использует теоретический материал в строго необходимом и достаточном для практики объёме. В практических целях освоения психологического консультирования и психотерапии достаточно именовать все вышеперечисленные разновидности эмоциональных состояний просто чувствами, поскольку человеку, подверженному антивитальным настроениям, переживающему разрыв с близким человеком, травму утраты или тупик смысла, нисколько не интересно, испытывает ли он эмоции, чувства или страсти. Чтобы говорить на одном языке с собеседником-клиентом, лучше использовать общепонятное слово, объединяющее в обычной речи различные эмоциональные состояния, это слово – чувство. (В случаях, когда это необходимо для теоретического анализа, мы будем использовать общепринятую научную терминологию).

В многообразии современных психотерапевтических подходов, гуманистический подход (включающий такие крупные направления, как клиентцентрированная психотерапия, гештальт-терапия, психодрама, экзистенциальная психотерапия и др.), уделяют особое внимание миру чувств.

Так, согласно теории самоактуализации А. Маслоу [1, стр. 61–64], поверхностное и тусклое сознавание мира, характерное для большинства людей, контрастно восприятию и сознаванию в самоактуализации-полному, живому, впитывающему и отважному. Согласно А. Маслоу, страх перед новыми впечатлениями и чувствами ограничивает личностный рост. Самоактуализация для большинства людей происходит сравнительно редко, а именно в моменты так называемых «пик-переживаний» (это «пробуждающие» переживания-любовь, мистические чувства, пронзительное восприятие красоты).

Ключевой теоретический тезис К. Роджерса [1, стр. 65–69], создателя клиент-центрированной психотерапии, состоит, так же, как и у А. Маслоу, в весьма смелом утверждении, что всеопределяющим мотивом человека является, в конечном счёте, тенденция к самоактуализации (стремлению развивать свои способности, реализовывать скрытые возможности).

Этот постулат не близок, даже противоположен распространённым адаптационным воззрениям на природу поведения человека и перекликается, разве что, с теорией индивидуации К. Г. Юнга.

Реальность Роджерс понимал как психическую реальность человека, его субъективный опыт (восприятия, чувства, мысли, желания). Центр психической реальности составляет самость (Я-концепция, Я-образ).

Я-концепция имеет социальную природу и складывается в поле ожиданий, условий принятия среды. Чувства и поступки, согласующиеся с Я-концепцией человека, сознаются и не порождают проблем. Напротив, переживания, выходящие за границы Я-образа, несовместимые с ним, подавляются или вызывают внутренний конфликт. Признаками конфликта между актуальным (реальным) состоянием и Я-концепцией являются, чаще всего, тревога и стыд ("вторичные чувства", чувства по поводу чувств).

Психотерапия может постепенно снять этот конфликт, расширив ограниченный и искажённый Я-образ до адекватного образа реального Я. Основное средство, ведущее к этой трансформации – безусловное принятие терапевтом клиента, замещающее условное принятие социальной средой, особенно запечатлевшееся в импринтном возрасте.

Процессуально психотерапия, основанная на безусловном принятии, заключается в поощрении терапевтом выражения и вербализации (назывании точными словами) любых чувств (а также мыслей, фантазий, желаний) клиента, как согласующихся с его Я-образом, так и противоречащих ему. Незаменимым помощником в выражении и вербализации проблемных переживаний, не совместимых с Я-образом, служит эмпатическое понимание терапевтом клиента.

Для осуществления такого уточнения идентификации клиента терапевту необходимо обладать конгруентностью, полнотой самопринятия, в противном случае, его собственный конфликт между Я-образом и актуальными состояниями неблагоприятно отразится на клиенте через механизмы контрпереноса.

Таким образом, три ценности-безусловное принятие, эмпатическое понимание и конгруентность терапевта-составляют основу психотерапии К. Роджерса.

Ф. Перлз [2] разделял опыт на внутрителесную, внешнюю и среднюю сферы, при этом подчёркивая, что такое разделение искусственно и служит только удобству исследования реальности. Реальность-это поле организм/среда, в котором эмоции определяют значительность переживаний. Эмоции Перлз понимает как процесс. Поток эмоций человека непрерывен, однако их сознавание обычно прерывисто, дискретно: чаще сознаются лишь сильные эмоции, такие, которые "угрожают вывести индивида из себя", то есть, по существу, аффекты, или приближающиеся по силе к аффектам эмоциональные всплески. Опасаясь прорыва сильных чувств, люди стараются избегать ситуаций, чреватых разрушительными эмоциональными взрывами.

Согласно Перлзу, эмоция-прямое ценностное переживание поля организм/среда. Эмоция не опосредована мыслями, суждениями. Эмоции участвуют в саморегуляции жизнедеятельности организма: дают ориентиры, энергию для действия и для поисков вариантов действия.

"В первичной, примитивной форме (например, у новорождённых) эмоции – это просто возбуждение, волнение. По мере дифференциации восприятия в онто- и филогенезе дифференцируются и эмоции. Эмоции дифференцированы настолько, насколько способен к различению, дифференцирован сам человек. Если человек переживает свои эмоции как смутные и грубые, это можно сказать и о нём самом".

Эмоция, по Перлзу, выражает характер и степень избирательной заинтересованности элементами мира в поле организм/среда.

Из-за социальных предубеждений, укоренившегося негативного отношения к чувствам, их выражению, из-за приравнивания эмоциональных проявлений к слабости привычно ценится невозмутимость, «безэмоциональность», а чувства подавляются или скрываются.

Эмоции детей вызывают недовольство и доставляют неудобства взрослым, потому что взрослые, под влиянием собственных родителей, давно научились "успешно контролировать" (подавлять) свои чувства. Детская эмоциональная непосредственность тревожит и возбуждает подавленные эмоции взрослых. "Когда ребёнок ведёт себя спонтанно, это возбуждает латентные тенденции спонтанности во взрослых, что угрожает представлениям взрослых о "зрелости их поведения". Поэтому взрослые прибегают к запретам и репрессиям в ответ на эмоциональные проявления детей, вследствие чего дети лишаются возможности развивать и дифференцировать свои эмоции, обретая зрелость чувств.

Таким образом, требование взрослых к детям контролировать чувства коренятся именно в том, что в их собственном детстве авторитеты так же с опаской искажали их эмоциональную природу.

Этот порочный круг, воспроизводящийся с частотой смены поколений, приводит к тому, что "на первый план выдвигается внешняя сфера, и одновременно обесценивается сфера внутренняя. Внешняя воспринимается как значительная и реальная, тогда как организмические потребности вызывают пренебрежение: чувствование тела и сознавание чувств ребёнком становится всё более смутным. Он посвящает внешнему миру весь свой интерес, любознательность, отнимая их у внутреннего мира". Знаменательно, что это подавление эмоциональной жизни детей под лозунгом "воспитания самообладания" осуществляется взрослыми более чем эмоционально.

Результат этой воспроизводящейся из поколения в поколение "воспитательной работы"– совсем не тот, которого взрослые ожидают и хотели бы: подавляемые эмоции вовсе не исключаются из личности ребёнка, так как нельзя аннулировать способ, которым природа организует функционирование организма. Происходит только излишнее усложнение поля организм/среда, оно становится похоже на минное поле. «Мины» – это ситуации, угрожающие эмоциональным взрывом, избегание их понуждает индивида изобретать всё более изощрённые стратегии поведения, затрачивая на это энергию, переживать стресс и испытывать тревогу.

Однако предусмотреть всё в живом потоке жизни невозможно, поэтому даже самое искусное лавирование не может уберечь от ситуаций, возбуждающих сильные чувства. Вслед за сильным прорывом чувств именно в тех ситуациях, когда индивид хотел бы оставаться «бесстрастным», он может испытать чувства по поводу пережитых и проявленных чувств, например мучительное раскаяние, досаду и гнев на себя, чувство самообесценивания ("коричневые купоны" по Э. Берну). Чтобы предотвратить в будущем повторение сценария «взрыв-самообвинение», индивид постарается усугубить самоконтроль до "ещё более удушающих самоограничений". В результате внутреннее давление возрастает, и следующий внезапный срыв может стать сильнее предыдущего (тенденция к эскалации аффективных состояний и деструктивного поведения, отмечаемая Э. Берном). Таков самовоспроизводящийся механизм, порождаемый противоприродной социальной установкой на избегание и подавление чувств.

Эта вредная борьба с чувствами не только отвлекает энергию от действительно зрелой жизнедеятельности. Она приводит к тому, что в самый момент зарождения эмоции тут же возникает «противоэмоция» (термин Ф. Перлза, означающий эмоцию, полярную исходной), и вместе они образуют тупиковые телесно-эмоциональное противостояния, «клинчи», подобные double bind Г. Бейтсона. Эмоциональные клинчи "обессиливают, питают тревожность и стресс, порождают дезориентирующее примитивное возбуждение, диффузную взволнованность". Таким образом, воспитание, интроецирующее гиперконтроль эмоций, возвращает эмоции регрессивно на примитивную стадию неспецифического возбуждения. Это неспецифическое возбуждение отличается от первичной диффузной эмоциональности новорождённого, различающего приятное и неприятное. Диффузная взволнованность, порождаемая эмоционально-телесными клинчами, в отличие от первичной здоровой эмоциональности новорождённого, разрушает ориентацию в поле организм/среда.

Итак, возникшее в результате постоянного подавления чувств отсутствие контакта с ними приводит индивида к энергетическому обесточиванию, утрате способности к индивидуальной ориентации в изменяющейся среде, грубости и незрелости эмоций и колебанию состояния от тревожности до импульсивности (прорыва аффектов). Неудивительно, что люди с опаской относятся к собственным чувствам, не любят даже думать о них. Вместо постепенного процесса дифференциации эмоций и, далее, вызревания их в чувства (как это было бы при родительском разрешении и поощрении испытывать любые чувства и вербализировать их, ограничивая при этом разрушительные действия под влиянием чувств), происходит прогрессирующее эмоциональное выхолащивание. Как одно из следствий этого складывается стереотип импульсивных действий, ("переход к действию" в психоаналитическом понимании), теряются внутренние ориентиры (сознавание своих подлинных чувств и мотивов), что компенсируется гипертрофированной потребностью быть ведомым и запросом на интроецирование чужеродных индивидуальности установок.

По мнению А. Кемпинского [3], "эмоциональные реакции, вероятно, являются первым субъективным отражением интеракции живого организма с окружением", и более того, именно эмоции предшествуют появлению и совершенствованию человеческого сознания.

II. Мы полагаем, что одной из главных задач психотерапии является восстановление утраченного индивидом в результате социальных предубеждений контакта с реальностью посредством переживания и осознавания чувств. Путь к восстановлению целостности индивида-развенчание при помощи психотерапевта (консультанта) мифа о вредоносности или опасности проявления или даже переживания любых чувств и обучение индивида осознавать и вербализировать свои чувства и переживания.

Вербализация и осознавание чувств-необходимое звено в процессе их созревания и дифференциации, постепенно заменяющих недифференцированное возбуждение, так как осознавание и вербализация подразумевают протекание импульса через неокортекс. Именно кора головного мозга участвует в зрелой эмоциональной жизни человека

Можно сравнить две различных последовательности ступеней выражения эмоционального возбуждения.

Если импульс протекает через неокортекс, то актуализируется "полная последовательность":

стимул (внешний, в интересующем нас случае коммуникативный, или внутренний, мысль, воспоминание) >

чувство, вызванное стимулом >

сознавание чувства >

внутренняя вербализация чувства (называние его словами во внутренней речи)>

"пауза свободы" (термин И. Беттельхейма), необходимая для принятия решения >

внешняя вербализация чувства (если стимул коммуникативный; Я-высказывание, послание другому участнику коммуникации) >

креативное действие.

В этой последовательности используются специфические человеческие способности-сознавание, вербализация, выбор решения.

В противоположном случае актуализации "короткой, или усечённой последовательности" ступеней прохождения импульса возбуждения, импульс проходит, минуя неокортекс и связанные с ним высшие формы человеческой деятельности (фактически, по короткой рефлекторной дуге), по схеме:

стимул >

диффузное возбуждение >

импульсивное или стереотипное действие.

Прохождение импульса по "короткой дуге" коррелирует как с органическими нарушениями ЦНС, так и с невротическими функциональными расстройствами, обусловленными, как это описано выше, враждебным отношением к чувствам и осознаванию чувств в социуме.

Только после того, как сознавание и вербализация чувств прочно укоренится как стойкий навык, человек сможет вернуть себе способность к адекватной ориентации в среде.

"Я хочу не подчинять себе эмоции, (превращая их в рабов), а приручить их, поставить их себе на службу, стараясь при этом, чтобы они не иссякли, но вместе с тем и не разлились в половодье" (С. Гингер) [4].

Однако, мы можем приручить лишь то, с чем мы знакомы. Поэтому безусловное принятие любых чувств, осознанное их переживание, умение находить точные слова, чтобы называть их-то есть воссоединение со своими чувствами – это и есть первый и необходимый шаг к их "приручению".

1. П. И. Сидоров, А. В. Парняков. Введение в клиническую психологию, т. 2. Академический Проект, Москва; Деловая книга, Екатеринбург, 2000.

2. Фредерик С. Перлз, Пауль Гудмен, Ральф Хефферлин. Практикум по гештальттерапии, стр. 310–313. Пер. с англ., СПб, издательство "Петербург век", 1995.

3. А. Кемпинский, Психология шизофрении, стр. 266. Пер. с польского, Санкт-Петербург, «Ювента», 1998.

4. С. Гингер, А. Гингер, Гештальт-терапия контакта, стр. 164. /2-е издание/Пер. с фр., СПб.: СпецЛит, 2001.

Елена Соловьёва. О супервизии в подходе Психотерапия Взросления®

Что такое супервизия, знают все практикующие психологи и психотерапевты. Я хочу предложить мой взгляд на супервизию, который, насколько я знаю, разделяют мои единомышленники и коллеги по Школе.

Зачем?

Зеркало. Иногда большой опыт работы равен большому опыту привычных ошибок. Или, Или, как сказал К. Роджерс, «терапевт может сорок лет совершать одни и те же ошибки, называя это богатым клиническим опытом». к сожалению, большая часть ошибок незаметна тебе самому, когда ты их допускаешь в процессе работы. Это как невозможность увидеть свои уши без помощи зеркала. И не только очевидные другим погрешности в работе не заметны тебе – ведь и несомненные достижения успехи, точные до гениальности озарения могут так и остаться незамеченными, когда ты погружен в процесс. Поэтому супервизия – необходимое всем, кто практикует, мероприятие. Я думаю, что это самое мощное средство продолжающегося обучения как новичков, так и опытных коллег. Кроме того, наверное, никто так не нуждается в эмоциональной поддержке так, как мы, дорогие коллеги. Ведь давая другим поддержку и внимание в избытке, мы сами весьма часто остро нуждаемся в них.

Итак, главные потребности практикующего психотерапевта – это необходимость «зеркала», то есть конструктивной обратной связи о работе и внимания, эмоциональной поддержки.

Главные опоры супервизорского процесса в Школе – это поддерживающее участие, конструктивная обратная связь и внимание к индивидуальному запросу в супервизии.

Супервизорская группа фокусирует свое внимание на том аспекте работы коллеги, который для него в настоящий момент является особенно значимым. Это в значительной степени снижает «проективность» критики участников группы, когда особенно эмоционально выделены для присутствующих именно те ошибки в работе супервизируемого, которые характерны для критикующего. При этом стиль и манера поведения, принятые в Школе, выстраиваются нами так, чтобы каждый, доверивший себя супервизорской группе, выходил из процесса полным энергии и воодушевленный свежим взглядом на себя самого и свою работу.

Процесс. Опишу процесс очной супервизии. Решивший пройти супервизию запрашивает необходимые ему фокусы внимания. К нему выходит условный клиент из числа коллег с настоящей проблемой. Работа продолжается от 15 минут до получаса – как договоримся. Группа сопереживает как условному клиенту, так и терапевту, и первые два круга обратной связи по окончании работы – это отклик чувствами сначала клиенту (первый круг), а затем терапевту (второй круг). Это позволяет разделить мысли, суждения, рефлексию – и прямое выражение эмоций. Третий круг – вопросы терапевту, касающиеся «темных» для наблюдателей, невнятных или оставшихся непонятными действий терапевта. При этом мы просим избегать «риторических» вопросов, то есть суждений в форме вопросов, чтобы избежать «суда» и личной фрустрации. И лишь четвертый круг является кругом высказываний – что понравилось в работе, и чем именно. Что было замечено в духе запроса коллеги в начале его супервизии, что не понравилось и что может участник предложить вместо сделанного. И, наконец, замеченные развилки – как стратегические, так и тактические, в представленном опыте терапии. Теперь наступает очередь руководителя процесса, ведущего группу, дать свою супервизорскую обратную связь. В конце супервизируемый откликается своими и чувствами и мыслями на полученный только что опыт.

Очень важно, чтобы каждый в группе получил и научение, в основном через обратную связь, и поддержку в форме конструктивного внимания и эмоционального тепла, и возможность свободно высказаться. Супервизорская группа дает возможность терапевтам свободно выражать все чувства, которые привычно сдерживаются во время работы с клиентом. Мы считаем неприемлемыми любые формы личностной фрустрации на супервизии. Мы различаем фрустрацию стереотипов поведения, включающего в себя, с одной стороны, недостаточно эффективное или ошибочное действие, и с другой стороны – и личные выпады, которые камуфлированы под профессиональную критику, которые могут ранить и задевать супервизируемого. Дать обратную связь о работе, воодушевить, указать возможные пути устранения погрешностей и дать новые силы для работы через индивидуальное внимание – все перечисленное для нас и есть главные цели и задачи супервизии.

И еще – участники группы много шутят, смеются, каламбурят – иначе говоря, те, кто желает получить обстановку строгого экзамена или другую форму «торжественной порки» – должны сообщить это группе заранее… и все равно навряд ли получат именно это… на наших супервизорских группах участники помногу открыты и глубоко принимают друг друга.

Валентин Криндач, О чём всё-таки это

Отдавая должное блестящим саркастическим пассажам М. П., превосходящим своей остротой грустную иронию самого Э. Берна, я хочу поделиться тем, что мне представляется главным в берновской «Психологии судьбы».

Самиздатские переводы книг Берна появились в Союзе еще в конце 70-х в числе первых зарубежных психотерапевтических бестселлеров. Книги Берна воспринимались тогда почти как откровение в психологических и «эзотерических» кругах, в то время более перемешанных, чем сейчас. А когда появился анонимный машинописный перевод «Психологии судьбы», неслышное «Ах!» на несколько лет зависло в ноосфере столиц.

У одних это «Ах!» было выражением восторга новым, внезапно открывшимся видением человека и его судьбы. Другие были обескуражены и удручены ощущением фатальности, неодолимости последствий «семейного программирования». А кто-то невольно воспринимал книги Берна как индульгенцию: «Это делаю не я, это делает мой скрипт».

Постепенно увлечение Берном как пророком или просто модным писателем стало сменяться попытками разобраться в содержании. В Москве наиболее серьезная группа психологов и врачей, стремившихся глубоко разобраться в наследии Берна (Н. Петров, А. Спиваковская, В. Смехов и др.) обреталась в практически недоступной непосвященным лаборатории психологического факультета МГУ (знаменитая «Погодинка 20», руководимая В. Столиным и заботливо оберегаемая тогдашним деканом психфака профессором Бодалевым).

Берн пишет увлекательно и часто забавно, предельно понятным языком, ориентированным на широкий круг. Правда, иногда с осторожной оглядкой на круг узкий – больше психоаналитический, чем академический. Осторожность оказалась разумной – он вошел в историю психотерапии ХХ века как классик, а не как популяризатор.

Редкая, для классика, (и обманчивая) простота языка и легкость слога (в чем-то родственного слогу К. Воннегута, напечатавшего восхищенный отзыв на книги Берна) нисколько не отменяет факта, что на самом деле Берн – «темный писатель». Неясности в понимании произведения Берна имеют двоякое происхождение. С одной стороны, как справедливо отмечает М. П., все опубликованные послеперестроечные пересказы «Психологии судьбы» неаутентичны. С другой стороны, даже те немногие, кому посчастливилось прочитать ходивший по рукам еще в 80-е годы вполне добросовестный, но литературно необработанный перевод часто испытывают замешательство и задают на учебных группах недоуменный вопрос: «О чем это, что здесь главное?».

Если возвращаешь, как преподаватель, этот вопрос группе, то версии ответов участников содержат верные частичные аспекты смысла. Однако эта россыпь смысловых акцентов так и остается россыпью и не указывает на сущностное ядро построения Берна. Действительно, что главное – сказки, в которых ребенок узнавал себя и старался предугадать свое будущее, или скриптовые регуляторы: родительские запреты, предписания, провокации, закрепляющиеся затем на долгие годы? Или сопоставление жизненных стилей неудачников и удачников, «лягушек» и «принцев»? Или о'кей и не-о'кей чувства, «купоны», жизненные позиции? Обычно на этой стадии дискуссия на учебной группе заходит в тупик, и все высказанное представляется главным. Но что же все-таки самое главное, где ось, корень, смысловой эпицентр подхода? Интересно, что мог бы ответить сам Берн, если бы согласился выразить в двух словах сущностное ядро своей доктрины?

Берн умер в 1972 году. И теперь каждый трансакционный аналитик вправе предполагать, каким был бы ответ Берна, хотя может быть, он бы просто отшутился.

Нам, с коллегой Е. Соловьевой, соавтором нашего учебного курса, интегрирующего ключевые направления современной психотерапии, понадобилось несколько лет, чтобы ответить самим себе на этот вопрос.

Если бы потребовалось буквально в двух словах выразить существо учения Берна, то этими двумя словами были бы гегемония Взрослого.

Если же не ставить экстремально жесткие ограничения лаконичности, то в сжатом выражении, в нескольких фразах, суть подхода Берна мы выразили бы так:

Главное – это то, что Внутренний Ребенок отца или матери, или заменяющих их людей велит реальному, настоящему ребенку, сыну или дочери: «Будь таким, как я хочу». Это настойчивое требование одного Ребенка (Внутреннего) другому (настоящему) называется скриптованием и противоположно воспитанию, которое осуществляют Взрослый и Родитель матери и отца. Повторяясь многократно, это внушение одного Малыша, адресованное другому, запечатлевается в виде скриптовой программы и предопределяет негативные аспекты судьбы.

Все прочие понятия, составляющие смысловую ткань подхода Берна – скриптовые регуляторы, значимые сказки детства, семейные игры и семейная тема, расплата, о'кей поведение – термины, помогающие описать технологию осуществления этого главного тезиса.

Умение родителей заботиться о себе, то есть самим удовлетворять потребности своего Внутреннего Ребенка – благотворно. Но это совсем не то же самое, что удовлетворять эти потребности (потребность во власти, в чувстве превосходства, любви, заботе…) за счет и посредством дочери или сына. Чем чаще в жизни семьи актуализируются эпизоды гегемонии Внутреннего Ребенка родителей, тем более деструктивен скрипт детей и неблагополучна их судьба.

Берн создал впечатляющую развернутую картину, показывающую как человек, вместо того чтобы руководствоваться зрелыми автономными решениями (гегемония Взрослого) снова и снова «срывается в скрипт», или, хуже того, постоянно живет по велению скрипта. Это значит, что, совершая неудачные, нелепые, компульсивные поступки, он повинуется давно отзвучавшим, но запечатлевшимся голосам детского начала парентальных фигур.

Берн тщательно разработал понятийный аппарат, позволяющий описать процедуру скриптования (семейное программирование) и его последствия. Что же касается собственно терапии и самого главного в ней – отключения скрипта («электрода»), то Берн ограничивается упоминанием только весьма общей, почти абстрактной схемы. А именно, Родитель психотерапевта замещает на время психотерапии исторически сложившегося Родителя клиента, 1) чтобы на это время защитить от скриптовых злоупотреблений Ребенка клиента, и 2) чтобы Взрослый клиента мог заключить терапевтический контракт и вступить в конструктивный диалог с Взрослым терапевта.

Хотя берновский анализ индивидуальных скриптов сам по себе терапевтически насыщен (клиент может осознать свой скрипт, а его Взрослый контролировать приближение скриптовых срывов), все-таки радикальная скриптовая терапия – отключение «электрода» – практически не представлена в книге. Это может оставить впечатление фатальности, если не безнадежности.

Между тем по нашему опыту работы в комбинированных техниках, принадлежащих разным психотерапевтическим подходам, отключение «электрода» и следующая за ним свобода принимать новые самостоятельные решения вполне осуществимы. Это достигается путем интеграции в ТА средств других гуманистически ориентированнных подходов, таких, как в первую очередь гештальт-терапия, психодрама, постэриксоновская терапия и минделловская психотерапия, ориентированная на процесс.

Елена Соловьёва. Первая встреча

Именно этой осенью, небывало теплой и светлой, и журнал «Осень», и эта рубрика в нем, тоже новорожденная, вступает в свой первый год. В старину на Руси, как и во многих других странах, Новогодие приходилось на плодоносную осень. Осенью начинается новый круг времени и опыта. Год за годом и поколение за поколением, все расширяясь, как годовые кольца на мощном дереве, вырастает общечеловеческий опыт и опыт каждого человека. Так растет умение жить в мире и согласии с миром, временем и самим собой, расширяя горизонты своего сознания.

Практическая, или помогающая психология возникла в ответ на трудности нашего века: чувства одиночества, разобщенности, трагического мироощущения, охватившие миллионы людей и вызванные потрясениями и войнами, как никогда разрушительными, а также стремительными переменами жизни всей планеты. Вбирая в себя опыт веков развития общечеловеческой науки и культуры, практическая психология уже несколько десятилетий служит людям.

Психолог может помочь легче и быстрее достичь взаимопонимания в семье и на работе, смягчить конфликты с другими людьми и разрешить внутренние противоречия, а также в большей степени познать самого себя и доверять себе, быть открытым своему живому опыту и глубинной мудрости и возможно, открыть для себя новые пути к более творческой, полной и счастливой жизни.

Как все это происходит? В живом общении один на один, или в особых группах, куда люди приходят, чтобы встретиться с другими людьми в особой среде, где много доверия друг к другу и творчества. Психологи специально обучаются создавать такую атмосферу в группе, где можно научиться на самом деле глубоко понимать и принимать себя и других.

Психолог может предложить свои знания и умения, чтобы дать возможность своему собеседнику найти новое, может быть более творческое и успешное решение внутренних задач, и результаты этого удивительного сотрудничества каждый раз уникальны, как ни на кого другого не похож каждый человек – единственный раз и навсегда во Вселенной.

Именно поэтому помогающий психолог очень редко что-то советует. Совет – это попытка привнести в иную жизнь и иной характер пусть даже очень успешное решение, но найденное другим человеком, который в себе самом нашел силы и средства воплотить это решение. По этой причине советы иногда приятно давать, они создают иллюзию помощи – и приятно это главным образом самому советчику – ведь он получает приятную возможность почувствовать себя сильным и мудрым. В то же время вы можете прямо сейчас вспомнить – часто ли вы сами были в состоянии выполнить даже очень мудрые советы? И что вы чувствовали, когда эти советы вам давали: например, успокоиться, когда в душе все кипело.

Вспомните, как вы принимали самые успешные решения. Вы узнавали мнения эспертов-специалистов, взвешивали все за и против, какое-то время оставляли себе на размышление в спокойной обстановке – и только тогда приходило самое точное решение, чего бы оно ни касалось. Помогающий психолог может как эксперт посвятить вас в новую пока для вас область знания и практики общения с собой и ближними. При этом в отличие от других специалистов, например, юристов, которые могут помочь в какой-то степени воздействовать на социальное окружение, или от медиков, которые воздействуют на ваш организм при вашем согласии, но только при минимальном вашем участии в лечении, для сотворчества с психологом ваша активность – залог вашего успеха. Поскольку вы все еще читаете – вам, возможно, стало интересно. И сейчас вы, как читатель рубрики, стали участником огромной невидимой психологической группы. Я, как ведущая рассказала вам о том, что такое помогающая психология, и теперь добавлю еще, чему именно будут посвящены наши встречи в будущем. Я собираюсь предложить вам опыты и упражнения, которые были интересны и привнесли много нового и светлого в жизни многих людей, и некоторые истории или пояснения, посвященные таким темам наших встреч, как искусство психологической поддержки и самоподдержки, которое даст вам возможность стать еще более желанным собеседником для многих людей и почувствовать себя более уверенно и спокойно. Другая крупная тема – смягчение конфликтов и преображение их в конструктивное общение. Пожалуй, я приостановлюсь: ведь и только эти две перечисленные большие темы включают в себя многое, что ведет еще и к более глубокой внутренней гармонии в себе, пониманию себя и разрешению внутренних противоречий.

Один из принципов хорошей психологической группы – доброволие. Вы сами выбираете, будете или не будете выполнять предложенные вам упражнения. Я хочу только, чтобы вы знали, что только если вы делаете эти упражнения следуя рекомендациям и регулярно, то почувствуете результат и он будет прочным. Конечно, вы вольны их не делать и тогда наше общение переходит в разговоры о том, что можно было бы попробовать, и это уже ближе к жанру советов.

А теперь короткая история. Как-то раз я возвращалась осенью, в такое же время как сейчас, из дальней поездки на самолете. Представьте: долго-долго самолет летит и летит высоко над облаками, и гудение моторов такое ровное и мощное, что кажется, что в самолете – глубокая тишина. Иногда вдалеке пролетают другие самолеты, сверкая на ярком солнце серебром, на ослепительно тёмно-синем фоне высокого, выше высоты Джомолунгмы неба. Солнце так мягко и сильно согревает сквозь стекло окошек лицо, что так и хочется думать только о радостном и приятном, словно подремать немного наяву, и когда глубоко внизу видно землю – а на вираже это уже Земля, потому что видно, что это часть громадного шара внизу, а высоченные горы видятся точно пригорки, и мощные реки – ручейками. И тогда замечаешь, что к тому, что не всегда радовало там, внизу, относишься немного снисходительно. И начинаешь понимать, что же действительно столь же истинно и жизненно важно для тебя, как этот огромный прекрасный шар глубоко внизу и вечная синева, в которой плывешь, доверяясь этому мощному гулу моторов. А когда, уже у Москвы, самолет пошел вниз, через очень высокие здесь облака, и вокруг очень долго был лишь сырой беспросветный туман, и казалось, что он поглотил все небо и всю землю. И тут самолет мягко и уверенно покатился по надежной твердой почве и стали видны и деревья, и трава, и вот уже подвезли трап – и низкое, сумрачное небо легло над самой головой. А на следующее утро необъятно синим, словно высокогорным, небом засияла та самая теплая осень, которая продолжается и продолжается.

Предлагаю вам эти упражнения, которые нужно делать каждый день:

• Если на душе облачно, вспомните, пожалуйста, о вечно сияющей синеве, которая всегда над облаками. Представьте себе самое яркое и синее небо и солнце, которые вы можете видеть, когда вы счастливы.

• Замечайте, что вы сделали особенно успешно – даже если это обычные бытовые дела. Про себя или даже вслух похвалите себя: "Хорошо получилось!", "Молодец!" или еще как-то.

• Позвольте себе замечать, что вас особенно радует и доставляет удовольствие каждый день: дома, во время еды, на прогулке. Собирайте на этом ваше внимание по крайней мере трижды в день.

• Перед сном, уже в постели, вспомните обо всем хорошем, что вы сами сделали сегодня, и о том, что порадовало вас: в природе, людях или в искусстве, а может быть у вас дома. Позвольте себе заметить, как по телу распространяется приятное тепло и как именно вы узнаете, что начинаете чувствовать удовольствие.

Мне интересно, как скоро – через неделю или раньше, вы заметите, что небо сияет в вашей душе все чаще и чаще, и мне интересно, какие еще перемены к лучшему произойдут именно у вас.

Елена Соловьева, Валентин Криндач. Психотерапевтическая работа с людьми, пережившими насилие

Мы решили провести эту мастерскую по запросу участников конференции, а также потому, что эта тема не может не вызвать отклик каждого, кто хотя бы раз соприкоснулся с ней в своей работе или в жизни, кроме того, она является одной из важнейших, ключевых тем в психотерапии и психологическом консультировании. Насколько возможно в предложенном объеме времени (3–4 часа), мы хотели бы прикоснуться к ее наиболее важным аспектам, согласно нашему опыту практической работы в кризисной психотерапии и с последствиями психологических травм у людей, пострадавших от насилия. Мы думаем, что для работы с людьми, пострадавшими от насилия, недостаточно лишь одного из общепризнанных подходов, например, только транзактного анализа или только Гештальта, поскольку такие травмы и их последствия чрезвычайно обширны. Поэтому мы предлагаем участникам в качестве рабочего подхода гуманитарную психотерапию – подход, интегрирующий лучшие достижения современной гуманистической психотерапии в широком смысле. Нам как авторам этого подхода было важно получить косвенное подтверждение верности нашего взгляда на этот вопрос, когда мы обнаружили, что наш опыт в работе с жертвами насилия (ступени и последовательность шагов) перекликается и частично совпадает с опытом М. Гулдинг [1], одной из соавторов подхода психотерапия нового решения, который является синтезом транзактного анализа и гештальт-терапии.

Когда мы говорим о насилии, мы подразумеваем любую форму насилия: физическое, эмоциональное, включая злоупотребления и использование, сексуальное насилие. Однако здесь, на этой мастерской, мы не сможем заниматься всеми формами насилия и поэтому будем много говорить о сексуальном насилии как об одном из наиболее тяжких по последствиям для жертвы и трудных в сопереживании для многих психотерапевтов и консультантов (в дальнейшем мы будем употреблять слово «психотерапевт», подразумевая как психотерапевтов, так и психологов-консультантов).

Я (Е. А. Соловьева) думаю, что каждый человек, пострадавший или страдающий от насилия, нуждается в помощи и милосердии, в уважении и признании его человеческого достоинства. Дело не только в том, что семья и общество часто уклоняются от позиции активного сочувствия жертве, более того, склонны обвинять жертву в причиненном ей страдании. Дело в том, что независимо от того, в каком биологическом возрасте находится жертва, главным объектом насилия и страдающей частью «я» является наиболее ранимое и беззащитное детское начало или, по терминологии Э. Берна [3], внутренний Ребенок. Насилие – это катастрофа большего или меньшего масштаба, в зависимости от того, кто причинил насилие и с какими последствиями. В любом случае насилие вызывает кризис доверия к себе самому и к миру. Таким образом, две главные опоры – на себя и на окружающий мир оказываются сотрясенными или обрушенными. В этой ситуации, независимо от того, насколько свежа травма, главная, основная задача – установление отношений доверия, поддержки, опоры и защиты со стороны психотерапевта или консультанта-психолога. Одна из задач – стать на время Родителем для Ребенка клиента, чтобы защитить его как от нападений внутреннего Родителя (самообвинения, упреки, стремление к самонаказанию, ведущие к разного рода компульсивному поведению, бессильному гневу, изоляции и подавленности, агрессии и аутоагрессии вплоть до суицидального поведения), так и от вероятных нападений других людей, которые таким образом защищаются от чувств ужаса, бессилия, растерянности. Если жертва насилия – совсем юный человек или ребенок, психотерапевту предстоит временно стать «приемным родителем» для всей семьи, потому что родители тоже травмированы и не всегда готовы психологически поддержать жертву, сами нуждаясь в поддержке и защите.

Вероятно, это осуществимо при наличии безусловной уверенности психотерапевта в том, что жертва насилия абсолютно не виновна в причиненном зле ни при каких обстоятельствах (это особенно важно тогда, когда клиент склонен обвинять в происшествии себя). То есть необходимо быть уверенным, что ваше сознание совершенно свободно от всех следов предубеждений, которыми традиционно защищает себя бытовое сознание, просто не умеющее справиться с таким грузом, как знание о причиненном беспомощной жертве насилии – и поэтому отрицающее саму оскорбленную личность.

Чтобы убедиться в том, что наше собственное сознание свободно от бытовых предубеждений, вот несколько вопросов для обсуждения**:

1. Виновата ли женщина или девушка, если она сама пришла в дом к насильнику? Села в машину?

2. Если она кокетничала и заигрывала с насильником, и, как он говорит, вела себя вызывающе?

3. В какой момент взаимодействия женщина (или мужчина) все еще может сказать «нет» и отказаться от секса?

4. Если девушка принимает от мужчины услуги (развлечения, подарки, трудоустройство, бытовая помощь), получает ли он дополнительные права на нее?

5. Существуют ли случаи, когда допустимы жестокие телесные или эмоциональные наказания, оскорбления?

6. Виновата ли женщина, по отношению к которой муж (или другой член семьи) долгое время вел себя оскорбительно или жестоко – а она оставалась с ним?

7. Виновата ли жертва, которая испытывала сексуальное удовольствие при изнасиловании?

Если хотя бы на один вопрос кто-то в круге отвечает «да», это тема для дискуссии. Если в процессе общения с жертвой насилия вы замечаете что-то вроде внутреннего голоса, произносящего «сама виновата», это повод обратиться к супервизору или к группе поддерживающих вас коллег.

Огромное значение также имеет социальная реабилитация жертв насилия. Для этого необходимо существование позитивной среды, готовой принять тех людей, которые чувствуют себя отверженными в обществе, пораженном разного рода предубеждениями относительно тех, кто страдает от различных обстоятельств социального, экономического и тому подобного характера: беженцы, вынужденные переселенцы, многодетные и неполные семьи, безработные, одинокие и так далее. Одна из причин, по которой многие испытывают на себе несправедливое отвержение та же, что и в случае с жертвами насилия: общество и люди, его составляющие, не могут справиться не только с конкретными социальными задачами, но и с чувством беспомощности, даже вины, просто не знают, как реагировать на несчастье, и поэтому переносят свой гнев на тех, кто переживает эту беду.

Один из путей решения этой задачи – создание общественных объединений, клубов, соединяющих людей вокруг любой конструктивной деятельности на основе гуманистической идеологии при участии психологов и психотерапевтов. Это могут быть оздоровительные или семейный клубы (например, существовавший в Москве в 80-х годах прошлого века клуб «Здоровая семья». Этот клуб привлекал к себе любителей здорового образа жизни – бег, купание круглый год, йога, вегетарианство и прочее. Членами клуба были люди из всех слоев общества, занятия вели энтузиасты бесплатно или за символическую плату, доброжелательность и принятие дали возможность многим людям окрепнуть и поверить в себя). Другой пример – клуб «Свеча», созданный в Москве М. З. Дукаревич (80–90 г.г.) для поддержки и реабилитации людей, переживающих последствия кризисных состояний, и шире – всех нуждающихся в психологической поддержке. Важно, что настоящая цель таких клубов должна оставаться неявной для их рядовых членов, иначе они превратятся в филиалы клиник и диспансеров и люди в них не придут, чтобы не нести на себе клеймо жертв и отверженных. Поэтому клуб «Свеча» был клубом психологических знаний, то есть там занимались просвещением, работали группы общения, проводились силами членов клуба экскурсии, и вместе с тем работали добровольцы – врачи и психологи, проводили индивидуальную и групповую психотерапию (в том числе и авторы этой статьи). Стоит заметить, что оба эти начинания прекратились потому, что держались исключительно на энтузиазме руководителей и сотрудников. Если бы местные власти оказывали подобным новым начинаниям хотя бы минимальную поддержку, у них было бы больше шансов войти в уже существующую структуру социально-психологической и медицинской помощи как ее незаменимое звено.

Несчастье может случиться с каждым человеком. При этом разумная и достаточная внешняя защита, любовь, внимание и присмотр, обучение самостоятельности, умению постоять за себя, если речь идет о ребенке, или внутренняя защищенность, в виде опыта, гармоничных отношений со средой, веры в себя и достоинства, хорошо сбалансированных доверия и осторожности, умения предвидеть и планировать, выбирать, отказываться от планов и строить новые, то есть сбалансированный гармоничный союз внутренних Родителя, Взрослого и Дитяти, снижают риск несчастного случая. Нередко жертвы насилия отличаются тягой к неоправданному риску, легковерием, импульсивностью. Все это указывает на дефицит в удовлетворении основных психологических потребностей, например, потребности во внимании, одобрении, доверии, чувстве понимания и общности. Поведение жертвы часто излишне ригидно, например, девушка, которая любой ценой стремится попасть домой к указанному сроку, садится в случайную машину (слишком жестко контролирующий Родитель). Другая крайность – отсутствие «автопилота» в виде разумных рамок поведения в обществе, опор в виде неписаных правил и ориентиров в мире людей, которым человек доверяет и на которые полагается, что приводит к серии рискованных опытов (педагогическая запущенность, протестное поведение, несостоятельный или изолированный Родитель). Часто будущая жертва насилия страдает от дисгармонии с близкими, недостатка внимания и контакта. Поэтому в случае, когда речь идет о маленьких или юных, в психотерапии нуждается вся семья. Это особенно актуально в тех случаях, когда травма свежая, и близкие либо растеряны и подавлены, либо их мучает подавляемый стыд и вина, страх перед соседями, и тогда их защитный «праведный» гнев может обрушиться на голову жертвы.

Люди, перенесшие насилие, чаще всего обращаются к психотерапевту с иными жалобами; нижеперечисленные признаки дают основание предположить, что в основе – травма насилия или злоупотребления.

1. Черты диссоциированного восприятия “Я“, когда человек чувствует себя так, словно все происходит не совсем с ним; неполный контакт с собою самим, с собственными чувствами, восприятием окружающего, может испытывать сомнение в собственных чувствах и ощущениях.

2. Особые взаимоотношения с чувством вины:

а) склонность к самообвинению вне зависимости от распределения ответственности в реальном контексте событий.

б) защитный отказ от ответственности, склонность агрессивно обвинять других людей с оттенком генерализации.

3. Человек опять и опять попадает в экстремальные ситуации так, словно лишается способности реалистично оценивать степень риска в обстоятельствах, прямо или косвенно напоминающих травмирующее событие.

4. Трудности в установлении близких отношений: вместо близости того или иного рода; возникает зависимость от других (например, от оценок, от присутствия, от заботы и пр.)

5. Такой человек сомневается в праве делать что-либо для себя самого (получать образование, быть счастливым, заботиться о себе и так далее).

6. Мучительно сомневается в собственной ценности, в том, что он хорош сам по себе, по природе, то есть сильно нарушено чувство самоценности, самопринятия, самоуважения.

В первом случае, когда травма, возможно, вызвала шок, последствия ее затмевают всю остальную жизнь, жертва и ее семья нуждаются в кризисной поддержке: это полное безусловное принятие всех переживаний и самого человека, отсутствие критики, защита, если возможно и необходимо, социальная и медицинская помощь, например, смена среды путем помещения в кризисный стационар, в случае семейного насилия в убежище. Цель кризисной поддержки – смягчение шока, страдания, необходимо дать возможность вынести первую ошеломляющую боль и потрясение. На этой стадии даже небольшие улучшения состояния могут стать зерном будущей надежды на лучшее, на избавление от страдания.

Во втором случае поводом для обращения чаще всего является не сама травма, а ее последствия, например, страхи. Тем не менее, атмосфера доверия, уважения и сочувствия также необходима, с учетом степени благополучия клиента, наличия или отсутствия антивитальных или суицидальных проявлений, и это необходимое условие для проведения такого рода психологической помощи.

Примеры. Нина, девушка 18-ти лет, попросила меня об экстренной встрече. Торопясь на свидание, она остановила машину, и таксист грубо приставал к ней, а потом ударил по лицу. Нина, рыдая, говорила, что не хочет больше жить, что она дрянь, что жизнь кончена, что она сама себе противна и не сможет теперь прикоснуться ни к одному человеку, что она грязная. Я села рядом, спросив разрешения, обняла ее, и она долго плакала в моих объятиях. Постепенно ее тело стало менее напряженным, и на ее вопрос, не противно ли мне, я погладила ее по голове и сказала, что она очень хорошая, и я люблю ее и что все будет хорошо. Я спросила, знают ли ее родные и друг, где она. Оказалось, что родители все знают и поддерживают ее. «Вот видишь, по крайней мере, трое – родители и я уже с тобой. Это так?» – «Да. Но что же мне делать (вновь рыдания) – я все ему сказала и бросила трубку – ….(рыдания)». Я: «Так он даже не знает, где ты?» – «Нет». – «И как тебе это – что он сейчас переживает, как ты думаешь?»…«Я хочу ему позвонить! Я бы с ума сошла на его месте». Молодой человек немедленно приехал и оказался на высоте. Следующие встречи были посвящены продолжению психотерапии.

Александра, 49-ти лет, обратилась за помощью в связи с фобией. Она панически боялась собак. «Собакобоязнь» прошла после однократной сессии. Завершение сессии: «Сейчас, когда ты говоришь, что тебе хорошо и свободно, и есть что-то еще, о чем тебе не хочется думать – ты знаешь, что это? Ты можешь не говорить это мне, если не хочешь, и я буду рада, если ты скажешь это себе самой». Помолчав, Александра поделилась мучительными переживаниями по поводу сексуальных домогательств в раннем детстве. Последовал взрыв отчаяния, самообвинения, агрессии в мою сторону – я просто оставалась рядом, сопереживая и способствуя выражению чувств, так тепло и дружественно, как могла. Следующим шагом был вопрос: что с этим делать? и решение о заключении терапевтического контракта.

Оценка состояния клиента, его готовности к внутреннему росту, интеграции, «изменению детских решений» (термин Роберта и Мэри Гулдингов) наиболее продуктивна в форме рассмотрения эго-состояний клиента. Попробуем сделать это по отношению к себе самим – для этого предлагаем несколько вопросов.

Заботливый Родитель.

1. Хорошо ли вы о себе заботитесь?

2. Вы заботитесь о вашем росте и развитии или вы жалеете себя, когда вы больны или обижены?

Если забота о себе допускается только в беде, это предмет особого внимания психотерапевта. Нужно научиться заботиться о себе (научить клиента) более конструктивно, ибо в противном случае человек будет обязательно попадать в неприятности – ведь только в этом случае он “имеет право” на помощь и поддержку.

Ясно, что в случае с маленькими или юными идеальная форма работы – это работа с семьей, и вероятнее всего, родители в структуре своей личности несут те особенности внутреннего Родителя, которые предстоит изменить. Папы и мамы не в силах дать своим детям то, чем не владеют сами. В этом случае важно понять – как именно они понимают заботу о детях, только ли об их биологических потребностях или шире; как контроль и принуждение или как соучастие в горе и радости; умеют ли они прислушиваться к детским чувствам и желаниям, или испытывают тревогу, когда их ребенок заговаривает на «трудные темы»? Чаще всего внутренний Родитель семьи проявляется как «наружу» так и «внутрь».

Позиция терапевта. Следует поощрять здоровое, конструктивное начало в человеке и научить клиента находить радость и удовлетворение в здоровье, успехе и достижении, а не в болезни и несчастье. Умение самостоятельно заботиться о себе, эмоционально принимать и поддерживать самого себя – неотъемлемое свойство взрослого человека. На то, чтобы обучить этому, может потребоваться заметное время и труд. Это необходимая часть работы, потому что иначе клиент не сможет обходиться без заботы психотерапевта в будущем, может стать зависимым от его эмоциональной поддержки.

Критикующий Родитель – контролирующий Родитель.

Полезная функция контролирующего Родителя – постановка границ, четкое определение полномочий личности и запрет на вредящие, деструктивные поступки, то есть причинение вреда себе и другим. Полное отсутствие контроля, правил и заповедей, воспринимается как отсутствие внимания и заботы, вызывает тревогу и дезориентацию, провоцирует на серию экспериментов, которые иногда воспринимаются старшими как испытание их терпению, а на самом деле это призыв о внимании и помощи.

Недостаток контроля – это воспитание «кумира семьи» или заброшенного ребенка. При этом важно ради чего осуществляется контроль: во имя развития и благополучия самого ребенка или для обеспечения интересов его родителей – их комфорта, амбиций и т. д., либо под давлением неотвязного внутреннего Родителя папы или мамы (“горячая картошка“ (3), и в этом случае можно говорить о критикующем Родителе.

1. Умеете ли вы признавать свои ошибки спокойно и конструктивно?

2. Есть ли у вас право на ошибку?

3. Бывает ли, что вы намного чаще корите и ругаете себя за малейшие ошибки, чем одобряете за успехи, воплощенные удачи и достижения?

Критикующий Родитель похож на прокурора, не дающего спуску и самому человеку и тем, кто рядом. Именно он отвечает за ригидность и препятствует любым переменам. Одна из задач личной и семейной терапии – способствовать его постепенному сокращению.

Взрослый как эго-состояние.

1. Что мешает вам принимать ваши собственные решения свободно?

2. Есть ли что-то, касающееся вас самих или вашей семейной жизни, во что вы верите, потому что это «само собой разумеется» или «уж так повелось», или «все это знают»?

Способность свободно и осмотрительно принимать решения и творчески решать задачи, которые ставит перед человеком жизнь, может быть искажена детскими страхами и родительскими предубеждениями. «Ни в коем случае нельзя дурно говорить о родителях (о старших)», «мама всегда права», «нельзя хвалить ребенка при нем – избалуешь (вариант – сглазишь»), «если его не бить – вырастет шалопаем». М. Гулдинг считает, что контаминированный Взрослый – препятствие для реабилитации после насилия в детстве, так как Ребенок боится «выдать информацию» или рассердить терапевта. Я думаю, что это препятствует способности самостоятельно и успешно жить, то есть задача гораздо шире и глубже.

Пример. Александра: «Я сама была виновата в произошедшем. Ведь бывают от природы испорченные дети».

Естественный Ребенок.

1. Вспомните, как вы радуетесь, наслаждаетесь тем, что любите, свободно и от души отказываетесь от того, что вам не нравится – например, выплевываете что-то несъедобное с чувством облегчения, выражаете себя полно и с удовольствием.

Это способность человека к естественным чувствам и желаниям, счастью и радости, творчеству и свободе, основа всех способностей и творческое начало в человеке. Союз с естественным Ребенком – залог успеха здоровой жизни и, в частности, успешной психотерапии.

Приспособленный Ребенок.

Представители транзактного анализа считают, что жизнь человека обусловлена семейным программированием, то есть ранними решениями, которые ребенок принимает в детстве в соответствии с предписаниями и запретами старших [3].

Вот несколько таких запретов [1]:

не существуй, не люби себя, не будь самим собой, не испытывай желаний и потребностей, не думай, не действуй, не чувствуй, не расти, не добивайся успеха, не будь ребенком, не важничай, не будь довольным, не доверяй, не участвуй, не сближайся, не будь хорошим.

Достаточно ясно, каким образом любое указание из этого списка повышает опасность стать жертвой насилия и препятствует исцелению от травмы насилием.

Таким образом, владеющий приемами транзактного анализа психотерапевт может быстро и достаточно ясно увидеть ‘карту местности‘, чтобы получить представление о том, в какой степени клиент способен полагаться на свои собственные силы или беспомощен. Это зависит от того, может он опираться на свой опыт и семейную программу или этот опыт и его ранние решения [1, 3] имеют характер тупика. В этом случае задача психотерапевта намного шире, чем собственно терапия травмы насилием, потому что эта травма, при всей ее глубине и серьезности, лишь одна из многих, в том числе полученных прямо в родительской семье. Без обретения клиентом ‘почвы под ногами‘ невозможны прочные позитивные перемены.

Первый шаг – возвращение достоинства.

Жертвы сексуального насилия или злоупотребления, особенно когда оно было совершено в детстве, склонны видеть и себя и мир в черном свете. Чтобы изменить фон отношения к себе и миру на более благополучный,

*На мастерской участникам было предложено для практической работы в парах выбрать недавний не особенно значимый неприятный случай – что-то вроде конфликта с контролером в транспорте. Психотерапевт может попросить клиента оживить в памяти тот опыт, который противоположен страданию, то есть вернуться к светлым переживаниям, предшествовавшим насилию.

1) Выберите случай, когда вы счастливы и довольны собой, мир вокруг благополучен, когда все начинается и заканчивается хорошо. Пусть это будет случай, когда вы сами делаете себя счастливой, а не другие, как вам кажется, приносят вам счастье.

Позвольте себе насладиться счастьем, поделитесь с собеседником.

2) Вспомните те свои успехи и заслуги, которыми вы обязаны себе самому. Осознавайте и замечайте перемены в вашем самочувствии. Поделитесь с собеседником.

3) Расскажите о вашей жизни как о жизни, наполненной удачей и успехом.

4) Работа с управляемой фантазией, направленной на создание и закрепление в памяти «места мира» – особого внутреннего пространства, где человек чувствует себя свободным и счастливым, где он полон внутренних сил и в контакте со своим творческим потенциалом.

Принятие ответственности за свою жизнь.

М Гулдинг [1] предлагает воодушевлять взрослых клиентов самим стать Родителем для своего внутреннего Ребенка, взять его под защиту. Она использует для этого проживание воображаемой сцены рождения, когда клиент может испытывать разнообразные, даже драматические переживания. Хорошим результатом станет измененное решение клиента о том, что он – новорожденный заслуживает любви, уважения, заботы, и что теперь он-взрослый может заботиться о себе-маленьком, а значит, «Я достоин любви независимо от того, любили меня в детстве или нет. Теперь я сам о себе позабочусь». В моей (Е.С.) практике этот прием, при всей его привлекательности, редко приводит к желанной цели, во всяком случае, на этой стадии работы. Чувство вины у жертвы, отвращение к себе, ретрофлектированная агрессия, направленная на себя, делают невозможными теплые чувства к образу себя-новорожденного. Обычно принятие себя-беззащитного и ассимиляция этой части себя, отторгнутой в результате травмы, наступает на следующей стадии работы.

Принятие ответственности за свою жизнь может быть результатом достаточно сложного процесса, в котором немалую роль сыграет успех предыдущего этапа работы (обретение достоинства) и поддержка психотерапевта. Достаточно часто обретение клиентом ответственности за свою жизнь становится сквозной темой продолжающейся психотерапии сопровождая все последующие шаги.

Эпицентр работы.

Когда происходит насилие, человек совершенно беспомощен. Чтобы выжить, ему приходится подавлять многие чувства и ощущения. Это здоровая защитная реакция. Однако потом подавленные, ретрофлектированные чувства и состояния обрушиваются на него самого. Часто именно с этим связано переживание вины, бессилия и аутоагрессии (вместо агрессии по отношению к насильнику). Чтобы расстаться с ним, нужно повторно пережить сцену насилия, позволив себе действовать и переживать чувства осознанно. Смягчить этот опыт может следующий прием:

1). вначале можно вернуться к травме не в роли жертвы, а в роли стороннего наблюдателя, например, репортера [1] или зрителя в кино. Это дает возможность думать, воспринимать, оценивать, не будучи захваченным эмоциями. Психотерапевт может предложить устроиться как можно удобнее, напоминать, что клиент сейчас здесь, под защитой, всеми способами создавать безопасную для проживания среду. Например, он может предложить смотреть на происходящее сквозь толстое стекло, отделяющее экран, на котором идет фильм о травмирующих событиях. Можно предложить изменять яркость и размеры изображения так, чтобы клиент, переживая происходящее на экране, в достаточной степени ‘владел ситуацией’, комментируя «фильм», отзываясь мыслями и чувствами, не впадая в аффект. При этом надо, чтобы клиент рассказывал о происходящем «на экране» в настоящем времени, называя себя в «фильме» ‘он’ (‘она’). Психотерапевт также выражает свои мысли и чувства, особенно обращая внимание на психологические детали, касающиеся жертвы: «По-моему, девочка спасает себя тем, что не дает себе хоть что-то чувствовать. А что думаешь ты?».

2) Затем, хорошо бы в тот же день, убедить клиента прожить ту же сцену еще раз подобным вышеописанному образом, теперь в роли Ребенка (если насилие произошло в детстве), и в состоянии, соответствующем времени, когда случилась эта беда, если это произошло с взрослым человеком – но не в сцене насилия, а рядом с психотерапевтом, наблюдая. Психотерапевт поддерживает клиента, помогая ему лучше понять эту ситуацию, уточняя взгляд «наблюдателя», и обращаясь с клиентом так, как если бы тот сейчас был в возрасте, соответствующем времени, когда произошло травмировавшее событие.

3) Следующий шаг – проживание сцены насилия “там и тогда” с последующим изменением ее – в роли спасителей могут появляться защитники-старшие, а может быть и сам клиент-Взрослый, спасающий себя маленького (так же и для взрослых клиентов).

Этот трудный шаг необходим для того, чтобы окончательно «разморозить чувства», избавиться от чувства стыда и вины. Клиенту нужно поверить, что жертва (ребенок или человек старшего возраста) никогда не виновата в том, что произошло. Если чувство вины сохранятся, следует расширить контекст и обсудить, виноваты ли другие люди, другие дети (если насилие произошло в детстве) в том, что делают или могут сделать с ними в аналогичной ситуации. Другой путь – поддержка по ходу переживания сцены насилия, пока клиент, в силу внутренней конструктивности, не поймет, что виноват насильник. Третий путь – работа с телесным напряжением, заблокированной агрессией. Возможно, понадобится особая работа со стыдом и виной, если эти чувства стали неотъемлемой частью внутреннего мира клиента, и он привык защищаться при помощи этих чувств от контакта с собой и миром, избегая любых перемен.

Новые решения и понимание.

Основной смысл этого шага состоит в том, чтобы по-новому отнестись к себе, своей жизни, праву и способности выбирать, как распоряжаться собой, напоминая себе, что зависимость от того, что было в прошлом, уже не существует. Теперь можно жить по-новому.

«Я буду сама решать соглашаться мне или не соглашаться идти в гости».

«Я собираюсь оговаривать условия контракта не стесняясь и не надеясь на благородство, и умело и прямо говорить «нет».

«Теперь я свободна и буду любить и радоваться жизни. Ты больше не властен надо мной!»

Главное достижение – это понимание, что травма больше не влияет на жизнь, оставшись в прошлом.

Только после этого можно рассмотреть возможность о сцене возмездия или воображаемом диалоге с насильником.

Мы описали лишь основные, опорные шаги. Важный вопрос – что делать, если насилию подвергся маленький ребенок. В этом случае на помощь психотерапевту придет игровая терапия, арттерапия, работа с рисунком, лепкой, у детей постарше рассказывание историй собственного сочинения про «одного мальчика», что постепенно выведет на уровень прямого общения с маленьким клиентом на трудную поначалу тему. В этом случае, сообразно возрасту ребенка, общение с ним немногим отличается от общения с взрослым клиентом в детском эго-состоянии. И, конечно, следует помнить, что даже у самых маленьких есть их собственный опыт, возможность и право осмысливать свою жизнь и извлекать конструктивный опыт. Часть работы в этом случае нужно проделать с родителями ребенка, чтобы помочь им пережить травму и продолжать жить без чувства стыда и вины, возможно, с новым чувством близости и доверия в семье.

Приходится лишь упомянуть о некоторых чаще всего необходимых элементах этой работы. Так, необходимо владеть азами суицидологии, в частности уметь проводить работу по профилактике суицида; не менее важно уметь работать с последствиями ошибок в воспитании, например, научить клиента говорить «нет», а также – говорить «да», что достигается при помощи соединения гештальт-терапевтических методов и тренинга умений, еще важнее, чтобы клиент обрел право чувствовать и желать, а также другие силы и способности, соответствующие его возрасту и необходимые для его развития [2]. Иначе говоря, это сложная, комплексная работа, и поэтому для ее выполнения нужен подход, интегрирующий многочисленные навыки других методов и подходов. Наш подход – гуманитарная психотерапия – сложился как ответ на эту потребность, как нашу собственную, так и наших учеников.

Кроме этого, психотерапевту нужны надежда и уверенность в том, что даже тяжкие травмы преодолимы, и ничто не вправе препятствовать счастливой и полной человеческой жизни.

1. Сб. Эволюция психотерапии, М., «Класс», 1998, ст. М. Гулдинг «Краткосрочная терапия нового решения при лечении клиентов, пострадавших в детстве от насилия».

2. Э. Эриксон. Детство и общество. СПб, 1996.

3. Э. Берн. Игры, в которые играют люди. Екатеринбург, 2001

Валентин Криндач, Елена Соловьева. Психотерапия нашего времени: противоречия и дихотомии

Под «противоречиями» здесь подразумеваются в принципе разрешимые противоречия, под дихотомиями – в точном значении этого понятия – принципиально неразрешимые оппозиции противоположных сил, которые можно только учитывать.

В политических технологиях, в коммерческой квазихудожественной литературе, в рекламе, техниках продаж, бизнесконсультировании внимательный взгляд психотерапевта легко выявит знакомые приемы, изобретенные и освоенные в психотерапии.

Эти внепсихотерапевтические, манипулирующие сознанием и бессознательным применения средств психотерапии, кредо которой как раз воздерживаться от манипулирования, часто высоко эффективно. Сама же психотерапия, оказавшаяся невольно ящиком Пандоры, менее эффективна в ее прямом назначении, чем эти ее тени.

Эта разница в эффективности понятна: этические ограничения психотерапевта нацелены на расширение свободы самоопределения клиента, на его внутренний рост. Разумеется, более примитивные цели вне этического поля психотерапии легче достижимы.

Потенциальные клиенты, реально нуждающиеся в психологическом консультировании, психотерапии, обращаются чаще к друзьям и народным целителям, чем к специалистам. Массовое сознание все еще смешивает психотерапию и психиатрию. Причина низкого осознанного запроса на психотерапию в том, что профессиональная психологическая помощь слабо или, хуже того, искаженно позиционирована. Это противоречие между реальной потребностью и запросом не фатально, его разрешение зависит, преимущественно, от успехов психологического и психотерапевтического просвещения.

Просвещение же предполагает особый дар высказываться о сложном просто и ярко, не всегда совпадающий с даром психотерапевта. Не ранее, чем в стране образуется ‘тонкий озоновый слой‘ психотерапевтов-просветителей, эта проблема получит достойное разрешение.

Врачи, особенно старшего поколения, нередко защищают прежние монопольные права на психотерапию и не без оснований упрекают психологов в легкодумии и ‘психологической наивности’, когда те берутся за случаи, безусловно требующие участия психиатра. Психологи, в свою очередь, ссылаются на то, что методы современной психотерапии ближе к ее психологической модели и их применение не обязательно предполагает необходимость медицинского образования.

Налицо дефицит корпоративной солидарности, основанный на недоразумении. До сих пор не существует общепризнанного термина, который обозначал бы психотерапию, предназначенную для душевно здоровых людей, и тем самым отделял бы ее от клинической психотерапии. Мы предлагаем в качестве такого термина название ‘гуманитарная психотерапия’.

При таком уточнении многолетнее недоразумение, может быть, рассеется: здоровые люди, по определению, находятся вне поля профессионального внимания врачей, а психологи не вправе работать с больными. Таким образом, области деятельности двух соседствующих корпораций не пересекаются.

Существует неодолимый, по-видимому, архетип эволюции и инволюции, по законам которого любое новаторское начинание постепенно и незаметно отклоняется от первоначальных ценностей, каменея в стагнации и формализме.

Первоначально талантливое начинание имеет еретический по отношению к истеблишменту характер и воплощается в малочисленной группе энтузиастов-идеалистов, объединившихся вокруг первооткрывателя, будь то Фрейд, Морено, Перлз или Берн. Истеблишмент агрессивен или высокомерно-безразличен к этим нарушителям равновесия.

Далее число сподвижников и последователей начинания растет, а его качество постепенно снижается. Присоединяются люди иного склада, более прагматики, чем идеалисты. Первоначальная ведущая идея преображения мира, общего блага незаметно перерождается в заботу о стабильности и социальном успехе. Все сильнее ветвится и усложняется теоретическая база, включающая и избыточную интеллектуализацию, бесполезную для практики. Число статей в профессиональных журналах растет лавинообразно в геометрической прогрессии, вводится множество новых понятий, скорей усложняющих, чем упрощающих понимание – возникает особый эзотерический язык, доступный только посвященным и темный для прочих. Студентам, завороженным уже миновавшим романтическим периодом (который к этому времени стал легендой, как и личность первооткрывателя) этот язык посвященных кажется свидетельством особой тайной мудрости. Адепты движения усиливают эту иллюзию, стараясь в монографиях и диссертациях придать подходу строго научный облик. (В действительности ключевая идея подхода опирается на небольшое число простых и живых метафор).

Метафоры все более замещаются терминами (что усекает их содержание), и ‘левополушарные’ люди наконец торжествуют победу над ‘правополушарными’ (которые составляли ядро романтического периода). Танатос побеждает Эрос. Истеблишмент, вначале тревожившийся и негодовавший, теперь улыбается новому солидному направлению – и поглощает его, включает в себя как часть.

Черты этой фатальной тенденции можно заметить в судьбе любого психотерапевтического направления, и один из главных признаков окаменения состоит в том, что терапия, первоначально центрированная на какой-либо глубокой человеческой ценности, все больше становится терапией, центрированной на правилах самой этой терапии.

Хотя рутинизация, необоснованное усложнение теоретического аппарата, смещение ценностей неизбежны, с этой тенденцией можно частично совладать. Находятся люди, не обремененные чрезмерной почтительностью к солидному общепризнанному подходу, стремящиеся отделить живые ‘терапевтичные’ зерна от схоластических плевел. Ортодоксы подхода считают их разрушителями, самозванцами, дилетантами – и еретиками. Круг замыкается.

Хотя большинство современных направлений психотерапии развились из психоанализа, или из полемики с психоанализом, каждое разрабатывало свои методы и свой язык, становившиеся все менее понятными последователям других направлений. Это напоминает легенду о вавилонском столпотворении. Когда дерево растет, его ветви все больше удаляются друг от друга. Такова центробежная тенденция в развитии психотерапии.

Даже самых авторитетных и эффективных направлений психотерапии стало так много и они в такой степени усложнились (по вышеописанному сценарию), что освоить в полной мере несколько, тем более много подходов стало нереально. В то же время для российских психотерапевтов овладение полифонией различных подходов, то есть психотерапией как целым, часто необходимо по причине незрелости системы психотерапевтической помощи и недостаточности количества специалистов. Одни клиенты нуждаются в объяснительном и рациональном транзактном анализе, другие пробуждаются при активном выслушивании, а кому-то полезны психодрама или гипноз. Российскому психотерапевту силой обстоятельств часто суждено объединять в одном лице специалистов всех этих подходов. Возможно, это неблагополучие помогает увидеть, что расходящиеся ветви подходов принадлежат единому дереву.

Центростремительная, противоположная центробежной тенденция – это до конца не осуществимое стремление соединить разбегающиеся подходы в единое целое холистической психотерапии. Такое стремление к единству воплощается в установлении терминологических и смысловых параллелей разных подходов и в попытках, отсеяв второстепенное, дать дыхание интегральной психотерапии, соединяющей лучшие достижения. Поиск широкой объединяющей психотерапевтической и философской парадигмы мог бы привести к радикальному шагу, ведущему от интегральной психотерапии к холистической.

Большинство психотерапевтов находятся в пространстве центробежной тенденции. Те же, кто выбирают центростремительную, идут против течения, против большинства, против возрастания энтропии в психотерапии как в системе. Им важно обрести толерантность к обвинениям в дилетантстве и нарушении чистоты стиля, ревниво оберегаемой приверженцами моноподходов.

Елена Соловьева, Валентин Криндач. Сознавание роста насилия – кризис эволюции

I. Веками звучит утверждение о порче нравов, небывалом усилении жестокости и эскалации насилия. Однако достаточно вспомнить, какого размаха достигало насилие, причем на вполне законных основаниях и с одобрения общества в предшествующих нашему сравнительно гуманному времени эпохах, чтобы испытать сомнение – действительно ли насилие в наше время достигает небывалых размеров? Рабовладение с его разнообразными кошмарами, и чудовищно жестокие пытки и казни средних веков, и города, и народы, вырезанные по приказу или попустительству победителей – проявления жесточайшего насилия. Дело другое, что насилие, не санкционированное законом и обычаем, в некоторые периоды исторического развития удается удержать в рамках, которые общество воспринимает как порядок, а в другие – не удается, и тогда кажется, что наступает хаос.

Кроме того, меняются точки отсчета оценок, которые дает общественное сознание одним и тем же фактам. То, что сейчас воспринимается нами как семейное насилие – эмоциональное, физическое или сексуальное, с точки зрения иного времени, традиций и законов считается нормальным «наведением порядка в собственной семье».

II. Что именно отличает Новое время, начиная с Века Просвещения и заканчивая нашим новым XXI веком, от всего прежде бывшего? Насилия и жестокости в Новое время не меньше, чем в прошлом. Однако изменилось отношение к индивидууму. Уже с 18-го века общественное сознание все отчетливее наделяет способностью чувствовать, страдать и обладать правом на сострадание каждого отдельного человека. Это соответствует тому, что общество все меньше и меньше несет на себе реликты традиционных сообществ, состоявших из единиц больших, чем одна человеческая личность. Этот сложный эволюционный процесс человечества как целого медленно и исподволь вызревал, воплощаясь в культуре, искусстве и философии с древнейших времен и до наших дней. Начиная с XX века, вместе с развитием современной психологии и психотерапии, гуманистическое мировоззрение получает новое мощное действенное воплощение. Впервые в истории человечества в представление о правах человека включается и личное право каждого индивида на уважение, безопасность и душевное благополучие. Самое яркое подтверждение этому – бурное развитие и доступность для большинства людей в развитых странах психотерапии и психологического консультирования, то есть существование особого общественного института, ответственного за психологическое благополучие и личностный рост человека.

Именно в результате этого эволюционного процесса общественное сознание воспринимает уровень насилия в обществе как угрожающе растущий, то есть воспринимает сам факт существования насилия против личности все более непримиримо и оценивает как подлежащее изменению зло, чему и служит примером эта конференция.

III. Что же лежит в основе насилия, самой возможности совершать насильственные действия по отношению к другому человеку? Каким образом обидчику удается отрешиться от сочувствия, сострадания к жертве? Что ведет «обидчиков», особенно в случае немотивированного насилия?

Известно, что восприятие и активность неразрывно связаны. Аффективно-эмоциональная окраска восприятия у человека имеет, наряду с мотивацией, решающее значение в регуляции действий. Если рассматривать эмоцию «как прямое ценностное переживание организмом поля ‘организм/среда’ то именно эмоция является решающим регулятором действия, составляет основу сознавания того, что важно, а также дает энергию действию или, если действие невозможно, поискам такового, именно эмоции определяют, какое нам дело до мира и до самих себя, и являются носителями опыта заинтересованности» [1, 3].