Читать онлайн Восемь мечей

John Dickson Carr

THE EIGHT OF SWORDS

Copyright © The Estate of Clarice M. Carr, 1934

Published by arrangement with David Higham Associates Limited and The Van Lear Agency LLC

All rights reserved

© П. А. Левченко, перевод, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Иностранка®

Глава первая

Эксцентричный епископ

Тем утром старший инспектор Хэдли пришел на службу в весьма бодром расположении духа. Начать хотя бы с того, что прошлым вечером закончилась адская августовская жара. Две недели ему мозолили глаза латунное небо и подрагивающие в знойном мареве улицы, и вот наконец пошел дождь. Все это время он у себя в Ист-Кройдоне мучился над мемуарами, то внутренне вскипая, то начиная опасаться, что местами они отдают хвастовством. Дождь несколько оживил как его самого, так и его моральный дух. Он мог сказать, что грядущая полицейская реформа нисколько его не волновала. Слава богу, через месяц он выходит на пенсию. Фигурально выражаясь, он мог бы уже сорваться с поводка, но только фигурально, поскольку инспектор Хэдли был не из тех людей, что срываются. А у миссис Хэдли имелись свои планы – через месяц готовая рукопись должна была лечь на стол издательства «Стендиш-энд-Берк».

Дождь успокоил его, по профессиональной привычке он отметил, что начался он в одиннадцать вечера, так что можно было хорошо выспаться. Следующее утро было теплым, но все же не слишком; и до Скотленд-Ярда он добрался с ясным умом британца, готового со спортивным азартом взяться за любое дело, разумеется, если оно не слишком хлопотное.

Увидев, что лежало у него на столе, он выругался от изумления. А телефонный звонок помощника комиссара раздосадовал его еще больше.

– Знаю, это не работа Скотленд-Ярда, Хэдли, – сказал начальник. – Однако я надеялся, вы сможете что-нибудь придумать; сам я не имею представления, что с этим делать. Стендиш обратился ко мне…

– Мне бы хотелось знать, сэр, в чем, собственно, дело? – сказал старший инспектор. – У меня на столе какие-то бумаги, где упоминаются епископ и «полтергейст», или как там его.

На том конце провода послышалось кряхтение.

– Я сам точно не знаю, в чем там дело, – признался помощник комиссара. – Кроме того, что это касается епископа из Мэплхэма. Довольно важная персона, насколько могу судить. Он проводил отпуск в гостях у полковника Стендиша в Глостершире; как мне сказали, переутомился из-за кампании по борьбе с преступностью или вроде того…

– Так, сэр?

– Вот, у Стендиша большие сомнения насчет него. Говорит, что видел, как епископ катается по перилам.

– Катается по перилам?

На том конце провода раздался слабый смешок. А затем задумчивое:

– Хотел бы я на это посмотреть. Стендиш твердо уверен, что он, так сказать… хм… не в своем уме. Это было как раз на следующий день после того, как полтергейст заявил о себе.

– Сэр, вы не могли бы изложить факты с самого начала? – попросил Хэдли, утирая лоб и грозно поглядывая на телефон. – Нас едва ли касается то, что сумасшедший священник в Глостере катается по перилам.

– Пусть епископ сам все и расскажет, но это позже. Сегодня утром он вас навестит, знаете… Короче говоря, вот что я из этого понял. В Гранже, это загородное поместье Стендиша, есть комната, в которой, как предполагается, и буйствует полтергейст. По-немецки «полтергейст» значит «грохочущий дух»; это я в энциклопедии вычитал. Что-то вроде призрака, который кидается фарфором, раскачивает кресла и устраивает черт-те что. Вы слушаете?

– О господи! – воскликнул Хэдли. – Да, сэр.

– Годами полтергейст себя не проявлял. Так было до позапрошлой ночи, когда в Гранже ужинал преподобный Примли, викарий прихода неподалеку.

– Еще священник? Да, сэр, продолжайте.

– Он пропустил последний автобус. У водителя Стендиша был выходной, так что викарий остался в Гранже. О полтергейсте никто и не вспомнил, и викария случайно разместили как раз в той самой комнате. И вот около часа ночи призрак принялся за дело. Сбил пару картин со стены, выгулял по комнате кочергу и еще бог весть что натворил. А в конце, пока викарий молился что есть сил, со стола слетела бутылка чернил и ударила его в глаз.

При этом викарий такой вой поднял, что весь дом разбудил. Стендиш ворвался туда с ружьем, и все остальные вместе с ним. Чернила были красные, и поначалу им показалось, что произошло убийство. И вот посреди этого переполоха они выглянули в окно и увидели его, стоящего на крыше в одной ночной рубашке.

– Кого увидели?

– Епископа. В ночной рубашке, – объяснил помощник комиссара. – В лунном свете.

– Да, сэр, – покорно произнес Хэдли. – Что он там делал?

– Так ведь он сказал, что заметил какого-то мошенника на клумбе с геранью.

Хэдли откинулся в кресле, испытующе глядя на телефон. Достопочтенный Джордж Беллчестер не был человеком, которого он назначил бы на место помощника комиссара столичной полиции; хоть он был не без способностей, но к обязанностям своим относился довольно легковесно, и прежде всего очень путано излагал факты. Прочистив горло, Хэдли стал ждать.

– Сэр, вы, случаем, меня не разыгрываете? – осведомился он.

– А?.. Упаси господь, нет! Послушайте. Я, кажется, упомянул, что мэплхэмский епископ всерьез занимался криминологией, хотя лично я не пересекался с ним на этом поприще. Наверное, книгу об этом написал. Как бы то ни было, он поклясться был готов, что видел кого-то у гераниевых клумб. Говорит, человек спускался по холму, направляясь в сторону гостевого дома, в котором живет один старикашка по имени Деппинг, чудак, но работящий такой…

– Какой еще человек?

– Ну, этот самый жулик. Не то чтобы его имя где-то всплывало, но епископ говорит, это отпетый бандит. Так вот, епископ, которого разбудил шум, скорее всего грохот, в проклятой комнате, подошел к окну, а там этот во дворе. Повернул голову, а епископ его в лунном свете и разглядел. Епископ вылез в окно на крышу…

– Это еще зачем?

– Не знаю, – отрезал Беллчестер. – В общем, вылез он. Жулик сбежал. А епископ теперь убежден, что опасный преступник шатается в окрестностях Гранжа и только и ждет подходящего случая, чтобы что-нибудь натворить. Трудный он человек, Хэдли. Настоял, чтобы Стендиш позвонил мне и наши во всем этом разобрались. С другой стороны, Стендиш практически уверен, что епископ тронулся умом. Взять хотя бы то, что он набросился на одну из горничных.

– Что! – воскликнул Хэдли.

– А вот. Стендиш сам это видел, и дворецкий тоже, и сын Стендиша.

Беллчестер, кажется, наслаждался, рассказом. Он был из тех, кто получал удовольствие от болтовни по телефону. А Хэдли не был. Он предпочитал общаться лично, и долгие телефонные разговоры выводили его из себя. Однако помощник комиссара и не думал отпускать его.

– Дело было так, – продолжил тот. – Кажется, у этого ученого старикашки Деппинга, того, который живет в гостевом доме, есть дочка или племянница, ну, в общем, кто-то, и живет она во Франции. А у Стендиша сын. В итоге – потенциальная женитьба. Младший Стендиш только вернулся из Парижа, где они с той девушкой решили пожениться. Он в библиотеке отца и огорошил, просил благословения и еще там всякого. Такую идиллию живописал: мэплхэмский епископ у алтаря соединит их священными узами брака, а еще апельсиновые деревья будут цвести, и это, и то – как вдруг по холлу пронесся дикий вопль. Они помчались туда. А там епископ, в цилиндре и гетрах, через стол схватил горничную и держит.

Хэдли протестующе буркнул. Он был порядочным человеком, да и к тому же вдруг кто-нибудь подслушает.

– Все не так плохо, – уверил его Беллчестер. – Хотя и очень запутанно. Кажется, он оттаскал ту девицу за волосы, угрожая самыми неепископскими словами. Стендиш мне так сказал; и при этом явно был взволнован. Думаю, епископ решил, что бедняжка носила парик. Как бы то ни было, он заставил Стендиша пообещать позвонить мне и организовать ему беседу с кем-нибудь из наших.

– И он направляется сюда, сэр?

– Да. Окажите мне услугу, Хэдли, встретьтесь с ним. Возможно, это слегка успокоит его преосвященство. И Стендишу угодим, и на хорошем счету у духовенства быть никогда не повредит. К слову, вы знали, что Стендиш – один из компаньонов-вкладчиков в издательстве, которое публикует ваши мемуары?

Хэдли задумчиво постучал по мундштуку.

– Хм… – буркнул он. – Нет. Не знал. Я встречался только с Берком. Что ж…

– Здорово! – обрадовался Беллчестер. – Тогда познакомьтесь с ним. Удачи.

Он повесил трубку. Хэдли нахмурился и сложил руки на груди. «Полтергейст!» – пробормотал он несколько раз и пустился в мрачные размышления о том, какие же тяжкие времена настали для столичной полиции, раз теперь старшему инспектору уголовного розыска приходится выслушивать бредни о похождениях всяких чокнутых епископов, которые катаются по перилам, как на горке, набрасываются на служанок и швыряются чернильницами в викариев.

Постепенно к нему стало возвращаться чувство юмора. Под седыми подстриженными усами губы тронула улыбка, и Хэдли, насвистывая, принялся разбирать утреннюю почту. В меру сентиментальности, оставшейся после тридцати пяти лет службы в полиции, он погрузился в воспоминания обо всем вздоре, который только повидала эта голая комнатка с мрачными коричневыми стенами и окнами, выходящими на респектабельную набережную. Каждое утро он безмятежно брился, целовал жену и, пока поезд вез его до вокзала Виктория, обеспокоенно просматривал газету (где всякий раз писали об угрозах то со стороны погоды, то со стороны Германии), а потом приступал к своим обязанностям – расследованию убийств и поиску пропавших собачек. И всю дорогу его сопровождало такое мерное гудение бесперебойно работающего механизма. А еще…

В дверь постучали, и он ответил:

– Войдите.

Явно взволнованный, констебль откашлялся.

– Там джентльмен, сэр, – отчеканил он. – Там джентльмен. – И положил визитную карточку на стол Хэдли.

– Хм… – сказал старший инспектор, читая рапорт. – Что ему нужно?

– Вам стоит самому с ним поговорить, сэр.

Хэдли взглянул на карточку, где значилось: Доктор Сигизмунд фон Хорнсвоггле, Вена.

– Лучше бы вам его принять, сэр, – настаивал констебль. – Он там шумит, сэр, и пытается учинить психоанализ над каждым встречным. Сержант Беттс спрятался в допросной и кричит, что никуда не выйдет, пока этого джентльмена не выведут.

– Послушайте, – раздраженно выдохнул Хэдли и развернулся на своем кресле на колесиках. – Вы все меня с утра пораньше довести решили? Что, черт возьми, означает «шумит»? Что ж вы его не утихомирите?

– Сэр, на самом деле, сэр, мы его знаем. Видите ли…

Констебль был мужчина немаленький, но тот джентльмен, впятеро шире, смог потеснить его. Дверной проем заполнила огромная фигура в черном плаще и блестящем цилиндре. Однако растительность на его лице произвела на инспектора куда большее впечатление. Его широченные бакенбарды были самыми роскошными и черными из всех, что доводилось видеть Хэдли. Брови, столь же густые и черные, казалось, занимали половину лба. Маленькие глазки сверкали из-под очков в роговой оправе, красное лицо просияло, когда он снял шляпу, чтобы поклониться.

– Добраэ уттра! – громогласно произнес он. – Имею ли я чест разговариват с старший инспектр, йа? Du bist der hauptmann, mein herr, nicht wahr? Yah, yah, yah. So[1].

Он подошел вразвалку, взял себе стул и поставил трость подле него.

– Я сдес сяду, – объявил он, – так фот.

Он уселся и, улыбаясь, спросил:

– Што вам снитса?

Хэдли глубоко вдохнул:

– Фелл. Гидеон Фелл… Господи ты боже мой, – Хэдли отбивал рукой по столу на каждое слово, – что вы забыли у меня в офисе в таком виде? Я думал, вы в Америке. Кто-нибудь видел, как вы сюда входили?

– Э? Мой хароший друк! – обиженно запротестовал тот. – Фы, нафернае, ошибаетес, йа? Я герр доктор Сигизмунд фон Хорнсвоггле…

– Сейчас же снимайте это все, – потребовал Хэдли.

– Что ж, – джентльмен резко утратил акцент и изменил голос, – вы меня раскусили, не так ли? В Нью-Йорке мне говорили, что я мастер в искусстве перевоплощения. Мне казалось, я с легкостью обведу вас вокруг пальца. Не хотите пожать мне руку, Хэдли? Так вот, спустя три месяца я вернулся из Америки…

– В конце коридора туалет, – неумолимо продолжал старший инспектор, – пойдите избавьтесь от этих бакен-бардов, а иначе я вас посажу в камеру. Понять не могу, вы собрались дурачка из меня делать в последний месяц на службе?

– Что ж… – пробурчал доктор Фелл.

Он появился вновь спустя несколько минут в прежнем своем виде: с двойным подбородком, разбойничьими усами и копной седых волос. Его лицо еще сильнее раскраснелось оттого, что ему пришлось оттирать грим. Посмеиваясь, он оперся на трость и улыбнулся Хэдли поверх очков. Место цилиндра при этом заняла самая обыкновенная широкополая шляпа.

– Однако ж, – заключил он, – ваших подчиненных я все же обдурил. Чтобы достичь идеала, разумеется, нужно время. У меня есть диплом Школы маскировки Уильяма Пинкертона. Они называют это курсом по почте. Хе-хе-хе. Платишь пять долларов, а они отправляют тебе первый урок; а потом второй, третий, хе-хе-хе.

– Старый вы греховодник, – смягчился Хэдли, – но я все равно чертовски рад вас видеть. Как вам Америка?

Доктор Фелл удовлетворенно вздохнул, мечтательно подмигнув. Затем громыхнул своей тростью об пол.

– Всадил гнилое яблочко! – промурлыкал доктор Фелл. – Наелся лука! Ух-х, судью на мыло! Вот что, Хэдли, как бы вы переложили на латынь такое: «Он запустил помидор в левую пробелину мимо вехотки»? За океаном я уже всех успел спросить. «Запустил» и «помидор» еще ладно, но как Вергилий сказал бы «в левую пробелину» – большой вопрос.

– Это еще что такое?

– Кажется, диалект футбольных болельщиков одного местечка под названием Бруклин. Имел удовольствие бывать там со своими знакомыми из издательства, посещал литературные чаепития. Представьте себе, – заговорщицки ухмыльнулся доктор Фелл, – сколько таких чаепитий мы умудрились пропустить и со сколькими литераторами избежали встречи. Хе-хе, давайте-ка я вам покажу свой альбом. – Он достал из-за стула чемоданчик и вытащил оттуда на свет божий кучу вырезок, которые с гордостью разложил на столе у старшего инспектора. – Кстати, в газетных заголовках я значусь как «Гид».

– Гид? – недоуменно переспросил Хэдли.

– Кратко, звучно и в заголовок влезает, – объяснил доктор Фелл, будто цитируя кого-то, – взгляните-ка сюда.

Он открыл альбом наугад. Взгляд Хэдли сразу упал на заголовок: «Гид – судья конкурса красоты на Лонг-Бич», который сопровождался снимком сияющего, как медный таз, доктора Фелла, в плаще и шляпе, в окружении едва одетых девиц. «Гид на открытии пожарной станции в Бронксе; провозглашен почетным начальником пожарной службы», – значилось в другом заголовке. К этой вырезке прилагалось два снимка. На одном из них у доктора Фелла был какой-то хитрый головной убор с надписью «Шеф», а еще топор, которым он будто собирался кого-нибудь зарубить. На другом снимке, весьма впечатляющем, доктор скользил по серебристому шесту со второго этажа пожарной станции. К ним прилагалась подпись: «Сфеллился сам или подтолкнули?» Хэдли был ошеломлен.

– И вы действительно вот этим всем занимались? – поинтересовался Хэдли.

– Естественно. Говорю же, я отлично проводил время, – самодовольно ответил ему Фелл. – А вот здесь пишут про мою речь с собрания Ордена добрых друзей горных козлов. Я туманно помню те события, но, кажется, прочел ее довольно хорошо. А еще орден посвятил меня в достопочтенного кого-то там, не помню, в кого точно, дело было поздним вечером, и президент был едва в состоянии произнести мое звание. А что такое? Вы не одобряете?

– Я не стал бы этим заниматься и за… – пылко ответил Хэдли и задумался о равноценной денежной сумме, – и за тысячу фунтов! Убирайте альбом, не хочу больше смотреть… Так, и что вы дальше планируете делать?

Доктор Фелл нахмурился:

– Не знаю. Жена все еще не вернулась от родни; получил телеграмму, когда пришвартовался с утра. Так что, скорее всего, ничего. Хотя думаю наведаться в Саутгемптон к старому другу, полковнику Стендишу. Он партнер в «Стендиш-энд-Берк», мой издатель, хотя он только деньгами туда вкладывается, весь бизнес ведет Берк. А? Что вы сказали?

– Ничего, – ответил Хэдли, но глаза его заблестели.

Доктор шумно вздохнул:

– Не знаю, в чем там у него дело, Хэдли. Он встречал с корабля сына своего друга. Приятный такой молодой человек, кстати говоря, к тому же сын епископа Мэплхэмского. Я успел неплохо его узнать до того, как он попал в карцер.

– В карцер? – повторил Хэдли, откинувшись в кресле. – Да уж! И что же он натворил? Тоже свихнулся?

Доктор усмехнулся своим воспоминаниям, и смешок прокатился волнами по выпуклостям его жилета. Он ткнул тростью в угол рабочего стола Хэдли.

– Да ну, Хэдли. Что значит «свихнулся»? Дело было лишь в парочке женских… э-хем… в нижнем белье, скажем так…

– Он что, напал на леди?

– Хэдли, не перебивайте. Нет, боже правый, нет! Он стащил белье из шкафчика. А потом с парочкой других смельчаков водрузил его на мачту вместо флага компании. И все открылось лишь на следующее утро, когда проходящее мимо судно по радио передало поздравления капитану. Представьте себе, что тогда началось. Этот малый чудо как машет кулаками. Уложил первого помощника и двух стюардов, прежде чем его утихомирили…

– Довольно, – сказал старший инспектор, – так что там со Стендишем?

– Кажется, он что-то задумал. Пригласил меня к себе в Глостер на выходные и говорит, что у него есть для меня дельце. Меня удивило то, как он повел себя с юным Донованом, епископским сыном. Скорбно пожал ему руку, жалостно так смотрел на него и попросил не унывать… Кстати говоря, они вдвоем ждут меня в машине Стендиша. А? Что у вас с ним за дело?

Хэдли склонился к нему и сказал:

– Значит, так…

Глава вторая

Выстрел в голову

На улочке под названием Дерби-стрит, ведущей от Уайтхолла к Скотленд-Ярду, мистер Хью Эн Донован сел на переднее сиденье машины и тайком проглотил очередную таблетку аспирина. Запить ее было нечем, и он поперхнулся, ощутив всю горечь лекарства, прежде чем оно прокатилось по горлу. Он надвинул шляпу на глаза и, поежившись, угрюмо уставился в лобовое стекло.

Настроение его было гадким не только из-за физического состояния, хотя и оно было так себе. Прощальная вечеринка в Нью-Йорке порядочно затянулась и переросла в попойку, которая окончилась карцером, когда «Акватик» был в двух днях хода от Саутгемптона. Теперь ему стало немного легче. Его уже не тошнило при виде еды, желудок пришел в норму, словно его сложили, как раздвижной телескоп. В руках чувствовалась привычная твердость, а сознание более не блуждало. Но было и кое-что способное испортить ему все впечатление от первой встречи с Лондоном спустя год отсутствия.

Как он думал, все, что у него осталось, – это чувство юмора, и хорошо бы оно его не подвело.

Обаятельный и легкий на подъем молодой человек со смуглым лицом, один из лучших борцов в среднем весе, когда-либо переступавших порог Дублинского университета, Донован попытался усмехнуться приборной панели. Но лишь неопределенно булькнул при мысли о встрече с отцом.

Старик, конечно, был крепким малым, хоть и стал епископом. Он был старомоден, а значит, вполне допускал, что молодой человек может набедокурить в разумных пределах. Но, предав главное увлечение отца, сын дрожал от одной мысли о том, что будет дальше.

Возможность совершить годичное путешествие была предоставлена ему по единственной причине – ради изучения криминалистики. Тогда на него снизошло какое-то вдохновение. «Папа, – со всей прямотой заявил он, – папа, я хочу стать детективом». И грозный старик просиял. Теперь сын уныло вспомнил об этом. Будучи в Америке, он несколько раз натыкался на фотографии пожилого Уильяма Дженнингса Брайана, невероятно напоминавшего его отца. Те, кто лично знал обоих, говорили, что в жизни сходство было просто поразительным. Те же квадратное массивное лицо и широкий рот, те же тяжелые брови и проницательный взгляд темных глаз, те же плечи и решительная походка. И голос. Тот факт, что епископ Мэплхэмский обладал лучшим голосом во всей Англиканской церкви, был неоспорим: громовой глубокий голос, напоминавший звучание органа. Словом, авторитетная фигура.

Его сын машинально съел еще одну таблетку аспирина.

Если и была у епископа слабость, то это его хобби. Мир потерял великого криминалиста, когда Хью Донован-старший принял духовный сан. Его познания были невероятно обширны; он мог перечислить подробности каждого преступления, произошедшего за последнее столетие; он был осведомлен обо всех новейших научных достижениях в области расследования и предотвращения преступлений; он бывал в полицейских отделениях Парижа, Берлина, Мадрида, Рима, Брюсселя, Вены и Ленинграда, доведя до безумия сотрудников каждого из них; и наконец, он читал об этом лекции в Соединенных Штатах. Возможно, теплый прием в Америке и сыграл решающую роль в том, чтобы позволить сыну изучать криминалистику в Колумбийском университете…

– Га-а, – пробормотал Хью-младший, таращась на приборную панель.

Он подал туда документы в порыве честолюбия и прикупил множество мудреных книг с корочками на немецком языке. После этого к 116-й Западной улице он даже не приближался, обосновавшись в квартире некой блондиночки, которая жила на окраине города на улице Драйв.

И вот теперь он влип по самые уши. Старик станет рычать на него, перебирая все мерзопакостные подробности и мешая все в одну кучу, а в довершение всего уже началась какая-то чертовщина. Этим утром отца не было на причале, когда прибыл «Акватик». Вместо отца его встретил полковник Стендиш, с которым, как ему смутно помнилось, он когда-то был немного знаком…

Хью искоса глянул на полковника, тревожно ерзавшего на соседнем сиденье, он недоумевал, отчего все так. Обычно полковник, со своей аккуратной стрижкой и мясистым лицом, отливающим портвейном, был любезен и весел. Но теперь он вел себя совершенно иначе. Вертелся. Оборачивался и закатывал глаза. Постукивал по рулю, что выдавало его внутренние терзания; Донован пару раз подпрыгнул на месте оттого, что тот нечаянно нажал на клаксон. Они приехали сюда в компании старого чудака по имени Фелл, но Доновану и в страшном сне не приснилось бы, что «сюда» – это в самый что ни на есть Скотленд-Ярд. Было тут какое-то мутное дельце. И к Доновану закрадывались ужасные подозрения, что старик вознамерился отдать его под своеобразный трибунал или что-то вроде того. Хуже всего было то, что за все это время никто и словом не обмолвился ни об отце, ни о…

– Черт меня побери, – вдруг произнес полковник Стендиш, – черт побери, черт побери!

– Прошу прощения? – отозвался Донован.

Полковник прокашлялся. Его ноздри решительно раздулись.

– Молодой человек, – проговорил он осипшим голосом, – должен вам сказать. Просто обязан.

– Что, сэр?

– Насчет вашего отца. Должен вам сказать, а точнее, предупредить.

– О боже! – Донован съежился на сиденье.

– Так уж вышло. Бедняга перетрудился, и я пригласил его к себе отдохнуть. У нас были скромные посиделки: я, мой сын – не думаю, что вы знакомы, – мои жена и дочь. А еще были мой партнер Берк, Морган, знакомый писатель, и Деппинг, он живет у нас в гостевом доме. Его дочка и мой сын, пум-пурум-пурум, хотя бог с ним. Послушайте. В самую первую ночь что-то приключилось. И с тех пор, – сказал полковник, понизив голос, – пошло-поехало.

– Что же? – спросил Донован, опасаясь самого худшего.

– На ужине была леди Ленгвич. Черт бы ее побрал, суфражистка, в каждой бочке затычка. Ей не терпелось обсудить с епископом социальную реформу… хм… – Шумно дыша, полковник постукивал пальцами по подлокотнику Донована. – Мы были внизу в холле, беседовали с леди Ленгвич, она только приехала. Все честь по чести. Помню, жена сказала: «Епископ Мэплхэмский будет просто счастлив встрече с вами, леди Ленгвич». А та говорит: «Хе-хе». А моя дочка: «Именно. Как только он узнает, что вы здесь, сразу же примчится». И тут он съезжает по перилам: вж-ж-ж-жи-и-ик! – просвистел полковник, словно петарда, простирая руку. – Чертова лавина в гетрах!

Донован сомневался, все ли он правильно понял.

– Кто съехал?

– Ваш отец, бедный мальчик. Чертова лавина в гетрах!

Полковник пристально смотрел на него:

– И тут эта старая перечница проявила отменную выдержку. Надо отдать ей должное. Ваш отец приземлился прямо перед ней – бац! Она подняла лорнет и говорит: как любезно, мол, было с его стороны прибыть с такой поспешностью. Тут я и заподозрил неладное.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто не мог бы их подслушать, полковник продолжил увещевательным тоном:

– Я отвел его в сторону и сказал: «Старина, будь как дома, конечно, но черт возьми!» А потом я вежливо поинтересовался, нормально ли он себя чувствует, не вызвать ли ему… хм… врача. Ей-богу, он сошел с ума! Он поклялся, что это чистой воды случайность, что он пытался подсмотреть за кем-то, свесившись с перил, но потерял равновесие, и ему пришлось вот так спасаться. Ну я и поинтересовался, за кем же он пытался подсмотреть. И он сказал: за Хильдой, одной из горничных.

– Черт подери! – воскликнул Донован, сжимая руками голову, которая вновь начинала трещать. – Мой старик…

– Ему всюду мерещатся воры, – проворчал полковник. – В общем, он думал, что Хильда – это мошенница по имени Джейн Пикадилли, только в парике. Во дворе ему другой жулик привиделся. Той ночью кто-то заехал викарию чернильницей в глаз. Бедолага. Не удивлюсь, если он решил, что викарий – это Джек-потрошитель под прикрытием.

– Это уже слишком. – Доновану стало дурно. – Не хотите ли вы сказать, что мой отец сошел с ума?

Стендиш глубоко вздохнул.

– Мне тяжело это говорить, – пробурчал он, – но иного объяснения у меня нет. Хуже всего то, что я начальник управления полицией округа. Поскольку я не стал его слушать, он заставил меня устроить ему встречу с ребятами из Скотленд-Ярда и – ш-ш-ш!

Внезапно он умолк и обернулся через плечо. Донован устремил взгляд в том же направлении и увидел то, чего полковник опасался все это время: высокий дородный человек двигался со стороны Уайтхолла с мрачным и озабоченным лицом; казалось, он старается наступить на каждую трещину в тротуаре. Даже у его цилиндра был какой-то воинственный вид. Проницательные глаза на крупном морщинистом лице метали взгляды то влево, то вправо, и казалось, епископ Мэплхэмский – это был он – бормотал себе что-то под нос. Его сын заметил это, к тому же епископ выглядел куда бледнее обычного. Сквозь недоверчивое недоумение Донована пронзила жалость. Хотя епископ все еще оставался довольно крепким, ему не следовало перенапрягаться. Сколь бы энергичным ни был человек, если он не станет беречь себя, рано или поздно у него может случиться нервный срыв.

– Видите, – заговорщически понизив голос, произнес полковник, – сам с собой разговаривает. Доктора считают, что это первый признак, черт побери. Какая жалость! Сошел с ума, бедолага. Подбодрите его, прошу, подбодрите.

Полковник Стендиш был под таким впечатлением, что заговорил шепотом. Он посигналил епископу, однако, казалось, тот его не слышал. Епископ увидел своего сына и остановился. На его мрачном лице расцвела улыбка, которая составляла частичку искрометного обаяния этого человека. Но в этой улыбке сквозила озабоченность. Он поспешил подойти к Доновану и пожать ему руку.

– Мальчик мой! – По Дерби-стрит разлился чарующий голос, который в молодые годы мог заставить кого угодно поверить во что угодно. Даже на Стендиша он подействовал. – Рад видеть тебя снова. Мне, конечно, следовало бы встретить тебя на причале, но моего внимания требовали неотложные дела. Хорошо выглядишь, Хью, очень хорошо.

Это поразительное заявление только усилило беспокойство Донована. Должно быть, старик был очень занят.

– Привет, папа, – сказал он и стащил с себя шляпу.

– С твоими знаниями теперь ты сможешь, – радостно продолжил епископ, – помочь мне в одном деле чрезвычайной важности, – он грозно взглянул на полковника, и улыбка сошла с его лица, – которой, правда, пока еще никто не осознал. Доброе утро, Стендиш.

– О… хм… доброе, – нервно ответил полковник.

Епископ внимательно посмотрел на него. И в его глазах блеснуло любопытство.

– Стендиш, мне неприятно говорить такое старинному другу, но вы дурак. Долг велит мне сказать это. Я ошибался. И я открыто признаю это. Но… – он медленно повел рукой в воздухе, в его голосе звучало волнение, – бушующие воды да не поколеблют меня, и бури да не свернут меня с пути моего. И самый скромный человек, облаченный в доспехи праведного дела, будет сильнее всех воинств заблуждения.

Его сын едва сдержал приступ веселья. Говоря в такой манере, старик мог нагнать страху даже на мертвецов. Дело было не в том, что он говорил; весь гипнотический эффект заключался в том, как он это говорил, в его голосе и магнетизме взгляда, в потаенной, вкрадчивой убедительности.

– Вот и я говорю то же самое, – согласился полковник, – но послушайте, дружище, в конце концов, черт возьми, зачем вы покинули Гранж прошлой ночью, никому ничего не сказав? Мы чуть было не организовали ваши поиски. Жена рассердилась и все такое.

– Чтобы доказать свою правоту, сэр, – мрачно ответил епископ, – и я имею удовольствие сообщить, что доказал ее; мне есть что доложить Скотленд-Ярду. Я отправился ненадолго к себе домой просмотреть кое-какие свои записи… – Он сложил руки на груди. – Готовьтесь, Стендиш. Это просто бомба.

– О господи! – воскликнул полковник. – Полегче, старина; ну мы же, хочу сказать, мы же одноклассники и…

– Будьте любезны, перестаньте превратно толковать мои слова, – перебил епископ, его лицо приняло зловещее выражение, – умом вы никогда не блистали, но даже вы в состоянии понять это. Если бы я сказал…

– Прошу прощения, сэр, – произнес кто-то. Могучий полицейский обращался к полковнику Стендишу. Будучи не в настроении иметь дело с полицейскими, Донован-младший отстранился. – Прошу прощения, – повторил полицейский, – вы полковник Стендиш?

– Хм… – с нотой сомнения сказал полковник. – Да. А что?

– Вы не могли бы подняться в кабинет старшего инспектора, сэр? Старший инспектор понимает, вы тут прождали…

– Старший инспектор? Что ему надо?

– Не могу сказать, сэр.

Епископ прищурился:

– Рискну предположить, что-то случилось. Идемте все вместе. Все в порядке, констебль. У меня назначена встреча со старшим инспектором Хэдли.

Донован-младший страшно не хотел идти, но не мог противиться отцу. Констебль провел их по Дерби-стрит во двор, где под арками стояли полицейские темно-синие машины, а затем в гулкое кирпичное здание, по запаху и виду напоминающее школу.

В залитом утренним светом скромном кабинете Хэдли кружились пылинки, через открытые окна прорывался шум набережной. За письменным столом Донован увидел скромно одетого щуплого мужчину с холодным внимательным взглядом, его усы были аккуратно подстрижены, волосы отливали стальным блеском. Руки его были безмятежно сложены, однако при виде вошедших он неприязненно скривил рот. Снятая телефонная трубка лежала у его локтя. В кресле рядом с ним сидел доктор Фелл и ковырял ковер концом своей трости.

Епископ откашлялся.

– Мистер Хэдли, – начал он, – позвольте представиться. Я…

– Полковник Стендиш? – обратился Хэдли к взволнованному посетителю. – Вам тут передали кое-что по телефону. Я записал это сообщение, но, думаю, вам лучше самому переговорить с инспектором…

– С инспектором? – удивился полковник. – Каким еще инспектором?

– Вашим окружным. Вы знакомы с мистером Деппингом?

– Старик Деппинг? Боже, да. А что с ним? Он живет в гостевом доме в моем поместье. Он…

– Его убили, – сказал Хэдли. – Его обнаружили сегодня утром с простреленной головой. Вот телефон.

Глава третья

Восемь мечей

Вначале полковник лишь молча уставился на него. На фоне этой пыльной комнатушки его костюм в крупную клетку смотрелся ужасно нелепо.

– Нет же! – запротестовал он. – Деппинга? Черт возьми, да не может быть, чтобы Деппинга! Деппинга бы никогда не убили. Пятерку ставлю, он и не помышлял, что его могут убить…

Хэдли пододвинул ему стул. Стендиш со стоном бухнулся на него и взял телефон. У полковника был такой вид, будто он намеревался раз и навсегда покончить с этой чушью.

– Да, да, да… Мерч? Как ты? О… хочу узнать, что это за чертовщина?.. Но откуда ты знаешь?

Пауза.

– Может, он чистил ружье и оно выстрелило, – озарило Стендиша. – Был у меня знакомый, с ним так же вышло. В пятьдесят девятом. Ногу себе отстрелил… Нет, черт возьми. Ясно. Не мог, раз не было ружья… Так-так. Займись этим, Мерч. Буду во второй половине дня. Как всегда, черт возьми! Да-а. Давайте.

Он повесил трубку и мрачно взглянул на нее.

– Так! Я забыл узнать у него…

– Все факты мне известны, – вклинился Хэдли. – Будьте добры кое-что объяснить. Присаживайтесь. А эти джентльмены?..

Джентльмены представились. Севший по другую сторону стола Хэдли епископ Мэплхэмский посмотрел на Стендиша почти с удовлетворением. Он выглядел искренне взволнованным, но никак не мог удержаться от того, чтобы сказать:

– Премного, премного сожалею о гибели любого человека, но, должен заметить, я предупреждал. Это, конечно, не снимает вины и не умаляет горечи от его ухода. Однако…

Стендиш достал носовой платок и промокнул лоб.

– Чтоб его, – пробурчал он, – откуда мне было знать, что бедняга так кончит? Здесь что-то не так. Вы его не знаете. У него даже была доля в моей фирме!

Донован заметил, как при этом Хэдли переводит раздраженный взгляд с одного посетителя на другого. Однако он почтительно обратился к епископу.

– Должен поблагодарить вас, – вставил он, – за вашу помощь в этом деле и оперативность. После освещения обстоятельств убийства Деппинга я буду рад выслушать ваши разъяснения…

– Но он же катался по перилам! – уязвленно запротестовал Стендиш. – Бабахнулся, словно лавина, прямо перед леди Ленгвич!

Епископ застыл на месте. Он надулся и посмотрел на Стендиша так, как когда-то на дьякона, поскользнувшегося у алтаря с блюдом для пожертвований и окатившего дождем из медяков прихожан, сидевших на трех первых рядах.

– Тот случай, сэр, – холодно отрезал он, – его я уже объяснил, и любому сколько-нибудь сообразительному человеку этого было бы довольно. К несчастью, я потерял равновесие и, дабы избежать последствий грандиозного падения, вынужденно ухватился за перила, и это, э-э-м, несколько ускорило мой спуск. Вот и все.

Полковник был явно возмущен подобной оценкой своего интеллекта.

– А зачем тогда вы швырнули в викария чернильницу? – гневно возразил он. – Боже правый, я, конечно, не епископ, но, черт возьми, я еще ни разу в жизни не поставил викарию синяк под глазом! И если вы считаете это признаком интел…

Лицо епископа побледнело. Он вытянулся на стуле как струна, тяжело дыша и озираясь по сторонам. Его взгляд остановился на докторе Фелле, который будто бы посмеивался, прижав ладонь ко рту.

– Вы что-то сказали, сэр? – поинтересовался епископ.

– Нет, что вы! – поспешно возразил доктор Фелл. – У-ух! Да что ж такое! Н-нет! – И он хлопнул в ладоши, трясясь, однако, всем телом, в то время как на его глазах выступила влага.

– Рад слышать, сэр. Но может, вы что-то подумали по этому поводу?

– Что ж, раз так, – честно сознался доктор, – скажите, зачем вы швырялись чернильницами в викария?

– Джентльмены! – прорычал Хэдли, стукнув по столу. Он уже с трудом сохранял самообладание, и теперь, дабы вернуть себе невозмутимость, разложил перед собой все бумаги. – Возможно, – начал он, – мне стоит изложить все, что я узнал от инспектора Мерча, а вы, полковник, заполните пробелы… Во-первых, что вы знаете о мистере Деппинге?

– Очень хороший человек старина Деппинг, – ответил Стендиш, словно защищаясь, – родственник моих индийских друзей. Появился здесь пять или шесть лет назад, пришел ко мне, услышал, что у меня есть свободный гостевой дом. Тот ему понравился. Он его снял и жил там с тех пор, как… Непростой человек. Привередливый, понимаете ли. Книги там и все такое. Даже привез с собой повара – ему нравились изысканные блюда. – Полковник усмехнулся. – Но если б вы узнали его получше, черт возьми!

– Что вы имеете в виду?

Стендиш принял доверительный вид:

– А вот что. Нельзя сказать, чтобы он был пьяницей; мог выпить полбутылки бургундского – ценитель – да. Однако я однажды заскочил к нему вечерком. Старик сидел у себя в кабинете – без пенсне, ноги на столе, на три четверти пустая бутылка виски – в слюни пьяный. Ха! Странно было это видеть. Я сказал: «Ага, черт тебя дери!» А он: «Хе-хе». А потом запел, заревел и… послушайте, – обеспокоенно сказал полковник, – не хочу наговаривать на него… хм… Но, я думаю, он был скрытным пьяницей, раз в пару месяцев у него случались запои. И что тут такого? С кем не бывает! До женитьбы и у меня так бывало. Хм… – Стендиш откашлялся. – Кому это мешает, если никто не видит? Он старался, чтобы никто этого не видел. Достоинство. После того случая, когда я вломился к нему, он заставил этого своего камердинера еженощно сидеть под дверью его кабинета и сторожить, черт возьми! Еженощно, на случай, если кто-нибудь явится, а он к этому не готов.

Хэдли нахмурился:

– Вам никогда не казалось, полковник, что он что-то задумал?

– Что? Задумал? Вздор полнейший! Что он мог задумать? Он был вдовцом – и денег у него куры не клевали…

– Продолжайте, пожалуйста. Что еще вы о нем знаете?

Стендиш стушевался:

– Не особенно много. Он о себе не распространялся, понимаете? Сошелся с Берком, моим партнером, вложился в наше дело. Сказал, что всегда хотел рецензировать рукописи для издательства, и, Господь всемогущий, он читал! Брал всю галиматью, к которой в жизни никто не притронулся бы. Знаете, чью-нибудь там трилогию о чем-то там, которая писалась семь лет, стопки бумаг по шесть дюймов толщиной, все зачеркнутое-перечеркнутое настолько, что разобрать невозможно, и автор каждый день посылает новые письма. Вот.

– У него были родственники?

На самодовольном красном лице Стендиша застыло озадаченное выражение.

– Это ее просто из колеи выбьет… Хм, да. Дочка. Чертовски хороша. Не чета пигалицам в двухместных автомобилях, которые того и гляди собьют тебя на дороге, – злобно отметил полковник. – Хорошая девушка, хоть и живет во Франции. Деппинг все трясся, чтобы она ничего не натворила. Может, Франция ей и нравилась, ведь он отправил ее в монастырь до совершеннолетия, но да бог с ним. Ха, я как-то говорю: «Ей бы замуж». И вот эта девица с моим сыном… – тут он призадумался, – ну, как это бывает… хм…

Хэдли пробежался взглядом по присутствующим и остановился на епископе, который, казалось, собирался что-то добавить. Так что Хэдли поторопился опередить его:

– А вы не знаете, были ли у него враги? Я не имею в виду ваших знакомых.

– Господи! Нет!

– Я об этом спрашиваю, – продолжил Хэдли, – из-за обстоятельств его гибели. Со слов инспектора Мерча, который располагает показаниями его повара и камердинера, дело было так… – Хэдли зашелестел бумагами. – Рэй-монд Сторер, камердинер, утверждает, что погибший вернулся с чаепития в гостевой дом около семи вечера…

– С нашего чаепития, – пробормотал полковник. – Мы все были взбудоражены новостями: ну, его дочка с моим сыном. За день до того он получил от нее письмо, и вечером мы с ним все обговаривали. Так что вчера он явился на чаепитие и объявил всем.

– И он был в хорошем настроении?

– Господи, конечно. Доволен как слон.

Хэдли прищурился:

– И не случилось ли потом чего-то, что могло бы его расстроить?

Стендиш вынул сигару и стал прикуривать ее, как вдруг ему в голову пришла какая-то тревожная мысль. Он обернулся и сердито взглянул на епископа.

– Знаете ли, я вот о чем подумал! – Казалось, его воспаленные глаза вот-вот вылезут из орбит. – Он и впрямь уходил как в воду опущенный, Богом клянусь. А огорчился он как раз после того, как вы отозвали его поговорить.

Епископ сложил руки поверх своего зонта. На его лице было такое выражение, будто он с трудом сдерживал торжество.

– Это так, друг мой, – ответил он, – и я обязательно расскажу об этом, как только старший инспектор закончит излагать суть дела… Пожалуйста, продолжайте, сэр.

– Камердинер свидетельствует о том, – немного погодя продолжил Хэдли, – что в гостевой дом погибший пришел обеспокоенным. Он приказал подать ужин в кабинет. И что было необычно, не стал переодеваться к ужину. Ужин был подан в половине девятого, и тогда погибший казался еще более встревоженным, чем до этого. Он сообщил камердинеру, что у него много дел, и просил никого к нему не впускать. Как вы могли заметить, вчера ночью как раз спала жара. Тем вечером разразилась буря…

– Черт возьми, и еще какая буря! – прохрипел полковник. – Генри Морган попал в нее, и ему пришлось три мили тащиться до…

Хэдли начинал терять самообладание.

– Если не возражаете, полковник, – прервал он, – вам будет весьма и весьма необходимо узнать следующее… Вскоре после начала бури ветром снесло линию электропередачи или что-то вроде того, и из строя вышло все освещение. Камердинер, который находился на первом этаже, закрыл все окна и стал рыться в поисках свечей. И вот, когда он собрался пойти с ними наверх, во входную дверь постучали. Когда он отворил дверь, ветер задул свечу, но как только он вновь зажег ее, то увидел на пороге незнакомца…

– У вас есть его описание, мистер Хэдли? – вклинился епископ.

– Не самое подробное. Среднего роста, моложавый, с темными волосами и усами, в кричащем костюме, говорил с американским акцентом.

Епископ двинул шеей с выражением мрачного триумфа. Он кивнул:

– Продолжайте, мистер Хэдли.

– Камердинер собирался уж было ответить, что мистер Деппинг сегодня никого не принимает, и закрыть дверь, как вдруг этот человек сунул ногу в дверной проем. И сказал… – Хэдли заглянул в свои бумаги. – Он сказал: «Уж меня-то он примет. Спросите у него». Инспектор Мерч не вдавался в подробности. Кажется, тот человек указал при этом на переговорную трубку.

– Ага, – включился полковник. – Знаете, такая… Ты в нее вначале свистишь. А потом начинаешь говорить. Деппинг занимал две комнаты: спальня да кабинет. И у него была такая трубка, она шла прямиком до кабинета от первого этажа. Как раз у входной двери она и располагалась.

– Хорошо… Незнакомец очень настаивал, так что Сторер позвонил мистеру Деппингу. А мистер Деппинг ответил: «Хорошо, пусть поднимется», несмотря на то что тот не представился. Однако мистер Деппинг попросил камердинера далеко не уходить на случай, если в нем возникнет нужда. Сторер предложил пойти и попробовать починить свет, но Деппинг на это ответил, чтобы тот не беспокоился, поскольку у него в кабинете было предостаточно свечей.

Как бы то ни было, Сторер поднял Ахиля Джорджеса, повара, и, несмотря на протесты, под дождем отправил его на улицу проверять, не оборвались ли провода. Камердинер тем временем поднялся закрыть окна наверху и услышал при этом, как Деппинг и его гость говорили в кабинете. Самих слов он не расслышал, но их беседа казалась довольно дружелюбной. Вернувшись, повар доложил, что ни единого провода оборвано не было. Когда проверили электрощиток, то оказалось, что все дело было лишь в коротком замыкании, и замена предохранителей решила проблему со светом…

Доктор Фелл, который все это время самозабвенно набивал трубку, вдруг повернул к инспектору свою массивную голову и уставился на него. Глаза его при этом немного скосились. Он шумно и глубоко вздохнул.

– Хэдли, – пробормотал он, – а вот это очень интересно, самое интересное из того, что вы рассказали. Продолжайте, продолжайте.

Хэдли крякнул. Он испытующе взглянул на доктора и продолжил:

– Было около полуночи, и Сторер собирался пойти спать. Он постучался в дверь кабинета, сообщил Деппингу, что свет починили, и спросил, может ли он быть свободен. Деппинг как-то нетерпеливо ответил: «Да-да». Так что тот удалился. Буря все еще бушевала, и он никак не мог уснуть… По его словам, где-то в пятнадцать минут первого ночи он услышал звук выстрела; это врезалось ему в память, но он списал это на раскат грома и не стал выяснять, в чем дело. Инспектор Мерч передает, что судебный медик установил время смерти, как раз около пятнадцати минут первого. На следующее утро, спустившись, Сторер увидел через фрамугу, что свет в кабинете Деппинга по-прежнему горел. Он постучал в дверь, но ответа не последовало; дверь была заперта изнутри. Так что Сторер взял стул, взобрался на него и заглянул во фрамугу. Деппинг лежал ничком у себя за столом, а голова его была прострелена аккурат в районе лысины. В конце концов Сторер набрался храбрости, открыл фрамугу и влез через нее в комнату. Деппинг уже давно был мертв, а орудия убийства он не увидел.

Донован-младший вдруг позабыл о своем похмелье. Этот неторопливый жуткий рассказ будоражил его воображение. Казалось, вся эта дикая история с катанием по перилам была частью вчерашней попойки; впервые в жизни он ощутил вкус к охоте на человека и начал понимать, в чем состоит ее прелесть. Стояла тишина. В атмосфере нарастающей неловкости он почувствовал на себе покровительственно-самодовольный взгляд епископа.

– Вот, мистер Хэдли, – сказал епископ, – это-то и есть самое интересное. И поучительное. – Он жестом указал на сына. – Мой сын, мистер Хэдли, изучает криминалистику, как и я. Хм… И я наконец смогу увидеть, чему же он успел научиться. – Вид у епископа при этом был важный и деловитый. – Кое-какие моменты наводят на размышления. Например…

– Но черт возьми! – запротестовал полковник, вытирая лоб. – Смотрите!..

– …например, – хладнокровно продолжил епископ, – вы говорите, дверь была заперта изнутри. Значит, убийца ускользнул через окно? Нет. Через другую дверь. Наверху имеется балкон, тянущийся вдоль стены дома, и дверь на нем открывается наружу. Эта дверь, которая, по словам Сторера, обычно заперта, в тот день была приоткрыта.

Хэдли обратился к нему без капли сарказма:

– Что ж, не могли бы вы объяснить, какова ваша роль в этом деле?..

Епископ кивнул и дружелюбно улыбнулся Стендишу:

– С удовольствием. К счастью, мистер Хэдли, я могу назвать вам имя человека, который приходил к мистеру Деппингу прошлой ночью. Я могу даже показать вам его фотографию.

Под изумленным взглядом полковника он вынул из внутреннего кармана два снимка, подписанные аккуратным мелким почерком, которые он затем передал Хэдли. Чувство юмора вернулось к епископу, как только ему удалось реабилитироваться в глазах собеседника.

– Его зовут Льюис Спинелли. На случай, если имя вылетит из головы, мистер Хэдли, там внизу есть пара заметок о нем.

– Спинелли, – повторил Хэдли, прищурившись. – Спинелли, ясно! Вымогатель. Бандит. Из шайки Мейфри, они пытались проникнуть в Англию в прошлом году…

– Единственный из шайки, – поправил епископ, – который таки проник в Англию. Этот человек, мистер Хэдли, слишком умен для того, чтобы пытаться попасть в страну под своим настоящим именем. Позвольте мне объяснить.

Донован-младший вновь подумал, что для епископа Англиканской церкви такая манера изъясняться была совсем не характерной. Но самым странным было то, как естественно это выходило у старика. Он говорил ничуть не хуже, чем с церковной кафедры. И сын все никак не мог к этому привыкнуть.

– В Музее полиции на Центральной улице, он напоминает ваш Черный музей, экспозиция составлена так, чтобы демонстрировать различные типы преступлений, мистер Хэдли. Комиссар разрешил мне освежить в памяти одну интересную историю. Этот Спинелли изначально был вымогателем-одиночкой, и все из-за одной своей особенности, которая выдает его с головой. Молодой американец итальянского происхождения лет тридцати, из приличной семьи, с блестящим образованием. Как мне сообщили, с хорошими манерами, так что он мог бы выдать себя за кого угодно, если бы не одна его слабость. Он просто не мог противиться искушению вырядиться в самый кричащий и приметный наряд, который только можно себе вообразить, не говоря уже об обилии колец и прочих украшений. Взгляните на фотографию. Здесь ему около двадцати трех, когда его схватили и отправили в Синг-Синг на десять лет.

Епископ прервался. И взглянул на присутствующих из-под тяжелых век.

– Но освободился он через три. И никто не знает, как так вышло. Из того, что я слышал, он понял, что в одиночку действовать небезопасно, и присоединился к Мейфри, который к тому времени как раз набрал силу, и никто не мог с ним ничего поделать. Затем…

Доктор Фелл фыркнул.

– Послушайте, – запротестовал он, – во имя Бога и Бахуса, надеюсь, это дельце не превратится в нудную заунывную гангстерскую историю. Хм-хм… ха. Если я что и ненавижу, так это когда в классическое дело об убийстве вклинивается подобная тягомотина. Только я заинтересовался этим происшествием со светом…

Епископ тряхнул головой:

– Не бойтесь, друг мой. Могу поклясться, что Спинелли вернулся к привычной тактике вымогателя-одиночки. Банда Мейфри развалилась. Никто не знает почему, даже комиссар этим озадачен. Некоторое время назад она стала сдавать позиции. Главари пытались покинуть страну: кто-то направился в Италию, кто-то в Англию, кто-то в Германию. Всем отказали во въезде. Но каким-то образом Спинелли пробрался.

– Это мы еще посмотрим, – возразил Хэдли и коротко переговорил по телефону. Глядя на епископа, он продолжил: – Знаете, сэр, это все гадание на кофейной гуще. Бьюсь об заклад, вы в глаза этого Спинелли не видели.

– Что вы, – спокойно ответил епископ, – лично видел его дважды. В первый раз на Центральной улице на опознании, где ему не предъявили никакого обвинения; там я и выяснил все подробности о нем. А второй раз – прошлым вечером. Он выходил из трактира неподалеку от Гранжа. До этого я видел его на расстоянии и при лунном свете при… хм… довольно необычных обстоятельствах, в парке в Гранже. – Епископ откашлялся. – Я обратил внимание на одежду, да и лицо показалось знакомым. Однако прошлой ночью я видел его так же близко, как вас сейчас.

– Господи! – воскликнул полковник, уставясь на него с каким-то новым выражением лица. – И из-за этого вы сегодня утром сбежали?

– Вряд ли начальник полиции округа выслушал бы мою историю с должным вниманием, – холодно ответил епископ. – Господа, я кое-что обнаружил. Все дело в…

Хэдли угрюмо стучал по столу костяшками пальцев. Он поглядывал на телефон, который все никак не желал зазвонить.

– Вопрос в том, – сказал он, – что нам стоит внимательно все это изучить, однако, мне кажется, кое-кто пребывает в заблуждении. Все эти американские гангстеры, стреляющие в сельских ученых мужей Глостершира… Фа! Не вполне правдоподобно…

– Не думаю, – возразил епископ, – что Льюис Спинелли застрелил его. Нет времени все подробно объяснять. Однако я хотел бы знать, мистер Хэдли, что вы намерены предпринять.

– Это к полковнику Стендишу, – отрезал Хэдли. – Он начальник полиции в своем округе. Если он захочет привлечь Скотленд-Ярд, то может это сделать. А если захочет разбираться сам, то меня это не касается. Что скажете, полковник?

– Я был бы очень рад оказать полиции в этом деле все возможное содействие в меру моих скромных сил, – задумчиво отозвался епископ. Все органные регистры зазвучали в его голосе. Его массивное лицо надулось, а в глазах появился гипнотический блеск.

– Заметано! – воскликнул Стендиш пылко и довольно бестактно. – Господи, заметано! Тут наш человек – Фелл. Черт побери, послушайте. Вы же обещали заехать в Гранж на пару дней, а, старина? Вы бы не дали какому-то иностранцу прострелить голову моему другу? Так ведь? – Тут он обернулся к епископу. – Знакомьтесь, это Фелл. Тот самый человек, который поймал и Криппса, и Логанрея, и жулика, представлявшегося проповедником, как бишь его там. Что там еще?

Доктор Фелл, наконец закуривший трубку, хмыкнул и, нахмурившись, принялся постукивать тростью по полу.

– Как же долго, – проворчал он, – я пытался отмежеваться от этих совершенно заурядных дел. Ни яркости тебе, ни искры безумия. Где же драма? Где…

Хэдли глянул на него с неким горьким удовлетворением.

– Да-да. Знаю. Вы в своем репертуаре, – согласился он, – вам подавай фантазию, лунатизм, которые попадаются, дай бог, один раз за десять лет заурядности. Чтобы кого-нибудь застрелили из арбалета в лондонском Тауэре или сбросили с балкона дома с привидениями. Конечно! А как же невзрачные обыкновенные дела, с которыми мы бьемся изо дня в день? Возьмитесь-ка за них. Думаю, после этого у вас отпадет охота насмехаться над полицией… Прошу прощения джентльмены. Это личное. – Он немного помедлил и затем раздраженно произнес: – К сожалению, должен еще кое-что вам сообщить. Инспектор Мерч упомянул одну деталь, которая несколько выпадает из обычного ряда. Может, это ничего и не значит, просто вещица, принадлежавшая Деппингу, однако вещица не вполне заурядная.

– Несколько деталей, – добавил доктор Фелл, – которые выходят из ряда вон, должен сказать. Хм… ха. Что ж…

Хэдли беспокойно потер подбородок.

– Возле руки Деппинга, – продолжил он, просматривая бумаги, – была карта… Именно так, карта. По размеру и форме соответствующая игральной, однако, согласно записям, искусно нарисованная акварелью. На ней были изображены восемь предметов, напоминающих мечи, расположенные в форме звезды, а также символ, изображающий воду, льющуюся в середину этой фигуры. Вот, пожалуйста. А теперь вперед, развлекайтесь, сочиняйте свой роман.

Он бросил записи на стол.

Рука доктора Фелла с трубкой замерла на полпути ко рту. Он шумно и глубоко, с присвистом вздохнул сквозь усы, и его взгляд замер.

– Восемь мечей, – сказал он, – Восемь мечей: два на уровне воды, три над ней и еще три под водой… О Бог! О Бахус! О моя старая шляпа! Послушайте, Хэдли, так дело не пойдет.

Он глаз не сводил со старшего инспектора.

– Ладно, – раздраженно ответил Хэдли, – вы опять в своей стихии. Дайте угадаю, тайное общество? Черная рука или что-то типа того? Черная метка? Да!

– Нет, – протянул доктор, – ничего подобного. Хотел бы я, чтобы все было так просто. Это настолько дьявольски закручено, настолько средневеково, настолько поэтично… Во всех смыслах. Я сейчас же отправляюсь в Глостершир. Должно быть, это странное местечко. Я никаких сил не пожалею, но найду убийцу, который знает об этих восьми мечах.

Он поднялся, закидывая плащ себе на плечо, словно благородный разбойник, и прошагал к окну, где остановился на какое-то время, наблюдая за движением на набережной; со своими белым плюмажем, пышной гривой волос и съехавшими на сторону очками.

Глава четвертая

Ищите крючок

Позднее в тот же день Хью Донован впервые оказался в Гранже. Он, епископ, доктор Фелл и полковник Стендиш обсуждали дальнейшие планы за обедом в трактире «У Грума» на Флит-стрит. Епископ был обходителен. Он сдался, узнав, что этот полный мужчина в плаще и шляпе, который весело посмеивался в кабинете Хэдли, на самом деле оказался прославленным сыщиком, чей добродушный взгляд безошибочно определил с дюжину самых хитроумных убийц, фигуры которых впору было бы выставлять в Музее мадам Тюссо. Епископ беседовал с ним как криминалист с криминалистом. Однако его повергло в шок то, сколь мало доктор знал о достижениях современной науки в этой области и сколь мало он этим интересовался.

К счастью, сына в беседу он вовлекать не пытался. И тот мысленно ругал себя за то, что упустил последнюю возможность спасти свою репутацию. Знай он еще на корабле, кем был доктор Фелл, то рассказал бы этому старому чудаку о своих неприятностях, и тот, вероятно, сумел бы ему помочь. Стоило только услышать разглагольствования доктора Фелла, его шутки и громогласные заявления, касавшиеся мироустройства в целом, чтобы убедиться, что подобное дельце пришлось бы ему весьма по душе. Однако еще не все было потеряно. И, кроме того, Хью Донован полагал, что нет худа без добра. Теперь, пусть и обманным путем, он, несомненно, проникнет в святая святых, чтобы узреть, как верховные жрецы творят магию реального расследования. А ему всегда этого хотелось. Раньше епископ отправил бы его гонять обруч по дороге или развлекаться еще какой-нибудь чепухой, пока папа занят делами. Но теперь теоретически он подкован в баллистике, микрофотографии, химическом анализе, токсикологии и множестве других наводящих тоску наук. Раз или два заглянув в свои учебники, он почувствовал себя так, будто его водили за нос. Все это был обман. Вместо увлекательного руководства по поимке вооруженных топорами убийц там была несуразица вроде «четыре целых две десятых да ноль пять плюс икс больше одиннадцати бла-бла-целых две десятых дробь закорючка». Хуже химических формул.

Потягивая чудесное фирменное пиво, он угрюмо слушал, как епископ объяснял доктору Феллу разные теории. Все то, что звучало так соблазнительно, оказалось обманом, химия например. В детстве он был в восторге от наборов юного химика на полках магазинов. И когда ему подарили такой на Рождество, он первым делом выяснил, как изготовить порох. Вот это вещь, подумал он. Смешиваешь ингредиенты и получаешь чудесный черный порошок зловещего вида. Но это была катастрофа. Тогда он подсыпал его под любимое отцовское кресло, поджег бумажный фитиль и стал ждать, что же выйдет. А вышло то, что смесь вспыхнула факелом и обожгла епископу лодыжки, хоть прыжок старика и свидетельствовал о том, что он тогда еще не растерял спортивной формы. Однако Хью должен был признать: наибольшего успеха он достиг в изготовлении хлорина. Из-за вольного обращения с ингредиентами он умудрился парализовать старика на целых пять минут. Но в конце концов химия оказалась полнейшим разочарованием, то же случилось и с криминалистикой. Работу детектива он представлял себе в точности как в романах своего любимого писателя, выдающегося и популярного автора детективов мистера Генри Моргана.

Он нахмурился. Кое-что пришло ему на ум. Если он правильно помнил, романы Моргана выходили в издательстве «Стендиш-энд-Берк». Нужно бы расспросить полковника о том, что это за человек. В аннотациях намекалось, что под псевдонимом Генри Морган скрывалась известная фигура в мире политики и литературы, посвятившая свой гений криминальному роману. Донована это впечатляло. Он представлял себе этакого персонажа в смокинге, с демонической внешностью, острыми усиками и пронзительным взглядом, то и дело разоблачающего какой-нибудь заговор по краже чертежей новейшей электромагнитной пушки.

Но сейчас он не смел задавать полковнику вопросы не только из-за того, что тот за обедом был мрачен и растерян, но и потому, что это привлекло бы внимание отца. Епископ Мэплхэмский был занят доктором Феллом.

Днем они выехали из Лондона на машине Стендиша, и епископ все еще рассказывал, как все его усилия свело на нет неудачное стечение обстоятельств. Как он ошибался (и он открыто признавал это), думая, что горничная Хильда Доффит была ловкой и печально известной Джейн Пикадилли, и как это поставило его в неловкое положение. Как он действительно видел Льюиса Спинелли на гераниевых клумбах и как превратно его поведение было истолковано полковником Стендишем, и все из-за чьей-то дурацкой шутки над преподобным Джорджем Примли с переодеванием в привидение.

Хью Донована, надо признать, этот розыгрыш заинтересовал и позабавил. Он с нетерпением ждал встречи с шутником, который, воспользовавшись печальной славой полтергейста, швырнул в викария чернильницей. Но было ясно, что полковника эти объяснения не вполне удовлетворяли, и у него еще оставались сомнения насчет поведения епископа.

С ветерком проехав по сельской местности, в четыре часа они уже свернули с лондонской дороги к деревне под названием Бридж-Эйт. День стоял жаркий. Дорога вилась по проселкам и лощинам, укрытым кленовыми кронами; а пчелы то и дело вылетали со стороны живой изгороди, врезаясь в лобовое стекло, что приводило Стендиша в бешенство. На западе Донован видел дымок, поднимающийся от красных крыш пригородов Бристоля; прямо-таки вариация на тему сельского пейзажа с крытыми соломой домиками. Кругом были луга, желтеющие лютиками, и коровы паслись на них с бесстрастностью завсегдатаев нудистского пляжа. Встречались и каменистые пустыри, и неожиданные ручейки, и темные перелески, сгрудившиеся на склонах холмов. И все прочее, что можно встретить, путешествуя по сельской местности. Он глубоко вдохнул. И снял шляпу, не обращая внимания на то, что ему может напечь голову. Вот оно – здоровье.

О Нью-Йорке он мог думать лишь с сожалением. Каким же ослом надо быть! Запереться в квартире, чтобы двенадцать разных радиопередач орали тебе в уши, и чтобы дети визжали на всю Кристофер-стрит и обжигающий ветер с шуршанием гонял мусор по дороге, и чтобы чудовищно ревела под окнами забитая машинами Шестая-эль-авеню. Грусть. Грусть-тоска. Он уже воображал себе своих несчастных друзей, шатающихся от одного излюбленного заведения к другому, растрачивающих себя, опуская пятицентовые монетки в щель автомата, тянущих за рычаг и получающих лишь ряд лимончиков за все свои труды. Неподалеку от Шеридан-стрит один из этих бедолаг сегодня будет с маниакальной сосредоточенностью ученого отмерять по каплям джин в стеклянный сосуд, содержащий полгаллона спирта и полгаллона воды. Остальные же бедолаги будут изнемогать от желания выпить. А потом они позабудут про ужин, займутся любовью с чьей-то чужой девушкой, получат кулаком в глаз. Тоска.

А вот он… Машина набирала скорость, епископ говорил что-то про Фому Аквинского, и сын благодушно смотрел на него. А вот он… Все это в прошлом. Он теперь будет вставать с петухами (в какой бы час эта примерная птица ни начинала задавать жару за окном). Выходить на долгие прогулки перед завтраком. Разбирать надписи на надгробных камнях и размышлять над Падающей Башней[2], как и все те, кто пишет славные эссе и никогда не испытывает низменного позыва отправиться в ближайший паб и там напиться.

А еще он станет внимать причудливой деревенской философии – писатели постоянно слушают всякие местные легенды. «О да, – мысленно он уже беседовал с местным седовласым старцем, – уж двадцать лет, как бедняжка Салли Фиверли утопилась в том ручье, и по ночам при луне…» Потрясающе! Он воображал, как стоит в сумерках, опираясь на ясеневую трость, и печально смотрит на воду, слушая рассказ старика и размышляя над тем, как низко пали те, кто пьет разбавленный алкоголь в городах, а затем соблазняет бедных сельских девушек, вынуждая их топиться в ручьях. Он уже вознесся до состояния наивысшей добродетели, как вдруг окрик с обочины дороги вырвал его из царства грез:

– Эй, там!

Хью встрепенулся и вновь водрузил шляпу на голову, чтобы прикрыть глаза от солнца, машина сбавляла скорость. Они проехали мимо кучки домов, самым большим из которых был выбеленный каменный трактир с вывеской «Бык», и повернули налево, взбираясь по невысокому холму. Впереди по правую сторону виднелась церквушка с квадратной колокольней, маленький памятник великой эпохи, вокруг нее росли цветы, а надгробные плиты подходили к самому ее крыльцу. На вершине холма дорога выровнялась и шла прямо с четверть мили; их взору предстали акры парка, обнесенного каменной стеной. Посреди парка стоял большой приземистый каменный дом, сверкавший выходящими на восток окнами на фоне золотого неба.

Но не это строение привлекло их внимание. На другой стороне дороги, сразу за вершиной холма, высился деревянный дом из тех, что раньше назывались «черно-белыми». Его фасад окружала живая изгородь высотой в человеческий рост. На железных воротах красовалась табличка со строгими черными буквами: «ПОХМЕЛЬНЫЙ ДОМ». Какой-то человек праздно стоял, прислонившись к воротам, это он кричал, размахивая трубкой.

– Эй, там! – повторил он. – Эй!

Донован заметил, как отец неодобрительно поджал губы, однако полковник крякнул не то с удовольствием, не то с облегчением и направил машину к воротам. Зазывала оказался молодым человеком немногим старше самого Донована, у него было длинное лицо с квадратной челюстью, веселый взгляд и очки в роговой оправе, съехавшие с носа. Одет он был в яркую кофту, замызганные серые брюки и рубашку цвета хаки с расстегнутым воротником. Одной рукой он вытряхивал пепел из прогоревшей трубки, а другой держал стакан, содержимое которого очень смахивало на коктейль.

Полковник остановил машину.

– Да ладно вам кричать, – проворчал полковник. – Не можем заехать. Спешим. Что вы хотели?

– Да заходите, – гостеприимно предложил он. – Выпейте по коктейлю. Знаю, рано еще, но все равно выпейте. Кроме того, есть новости. – Он повернулся через плечо и крикнул: – Мейделин!

При виде янтарного содержимого стакана Донован ощутил спазм. На лужайке перед домом был огромный пляжный зонт, раскинувшийся над столом, а стоявший на столе предмет, невольно напомнил ему о Нью-Йорке. И если зрение его не подводило, стенки этого великолепного никелированного коктейльного шейкера белели от испарины. Хью охватила ностальгия. Он прекрасно понимал, что лед для напитков в сельской Англии был неслыханной роскошью. На зов молодого человека из-за зонта показалась девичья голова и одарила всех улыбкой.

Вскочив с шезлонга, девушка поспешила к воротам. Темноглазая попрыгунья из тех, кого называют «жгучие брюнетки»; легкие пляжные брюки и шелковая блузка с цветами подчеркивали ее изумительную фигуру. Она свесилась через ворота, окинув всех веселым взглядом из-под приподнятых бровей.

– Здравствуйте! – с довольным видом произнесла она.

Полковник Стендиш кашлянул, оценив ее наряд, взглянул на епископа и затараторил:

– Не думаю, что все друг с другом знакомы. Хм. Это доктор Фелл, детектив наш, ну, знаете: я ведь о нем рассказывал? Приехал из Скотленд-Ярда. А еще мистер Донован, сын епископа… Знакомьтесь, – с гордостью произнес он, – Генри Морган, наш автор. И миссис Морган.

Донован при этом во все глаза смотрел на своего кумира. Даже присутствие грозного отца не могло бы заставить его молчать.

– Простите, – сказал он, – в-вы Генри Морган?

Морган сконфуженно теребил мочку уха.

– Хм… – смущенно отозвался он. – Боюсь, что так. Мейделин опять выиграла пари. Видите ли, уговор был такой: если меня спросят об этом, то я должен ей шиллинг. А если бы вы взглянули на нее и сказали бы что-нибудь вроде «старый смельчак Генри Морган»[3], то выиграл бы я. Однако…

– Ура! – радостно воскликнула Мейделин. – Моя взяла. Плати.

Она взглянула на доктора Фелла и сказала со всей прямотой:

– Вы мне нравитесь. – Затем она перевела взгляд на Донована и с той же откровенностью добавила: – И вы тоже.

Глухо посмеиваясь, доктор Фелл приветственно приподнял трость:

– Спасибо, моя дорогая. Я просто польщен знакомством с вами обоими. Видите ли…

– Погодите-ка! – перебил Донован, однако его порыв можно было извинить. – Так это вы писали про Джона Зеда, дипломата-детектива?

– Угу.

И Донован задал другой вопрос, рискуя злоупотребить отцовским терпением. Указав на стакан в руке собеседника, он поинтересовался:

– Мартини?

Морган просиял.

– Он самый! – подтвердил создатель Джона Зеда, дипломата-детектива. – Выпьете?

– Хью! – вмешался епископ, чей голос мог бы осадить и самого буйного. – Мы не намерены отнимать у вас время, мистер Морган. Без сомнения, у всех нас есть неотложные дела. – Он умолк, нахмурив свои лохматые брови. – Не поймите меня превратно, друг мой, но в обстоятельствах, когда речь идет о чьей-то смерти, ваше поведение кажется весьма предосудительным. Стендиш, заводите машину.

– Простите, сэр, – Морган смиренно поглядел на него из-под очков, – прошу прощения. Хочу сказать, я и не подумал бы непочтительно встать на вашем пути к трупу. Я лишь хотел…

– Не обращайте на него внимания, епископ, – дружелюбно произнесла Мейделин, – можете кататься по нашим перилам сколько захотите, никто вам и слова не скажет. Я бы даже подложила вам подушечку для приземления, хотя не думаю, – прибавила она, задумчиво разглядывая епископа, – что вам это понадобится.

– Солнышко мое, – хладнокровно отозвался Морган, – прикуси язычок. Я лишь хотел сказать…

Мейделин фыркнула.

– Так ведь не понадобится? – парировала она, раскачиваясь на калитке. – И, кстати говоря, не такая уж я и злыдня: ты, а не я предложил вместо подушечки подставить епископу аквариум. Не очень-то это любезно, не так ли?

– Свет очей моих, – проворчал в ответ муж, – это все пустое. Упоминание о том, насколько великодушно природа наделила его преосвященство мягкостью заднего места, дабы он мог кататься по всем перилам в Англии, довольно бестактно. – При взгляде на Стендиша он вдруг сделался серьезным и принялся смущенно поправлять очки. – Послушайте, сэр. Мы не… что ж, епископ совершенно прав. Признаю, мы не вполне серьезно отнеслись к этому. Если бы не Бетти и ее чувства, то я бы не слишком расстраивался. О мертвых либо хорошо, либо ничего и все такое. Но все-таки, сэр, Деппинг был той еще занозой, я прав?

В нерешительности Стендиш постукивал по рулю.

– Однако ж!.. – возмутился он.

– Ладно, – сухо произнес Морган, – это не моего ума дело. Я лишь хотел сказать, что высматривал вас на подъезде к нам, чтобы передать, что инспектор Мерч уехал домой перекусить; он просил сказать, что вернется к… Он разрешил мне побродить с ним по гостевому дому, и мы там кое-что нашли.

– Позвольте узнать, молодой человек, – уязвленно начал епископ, – на каком это основании вы там бродили?

– Что ж, сэр, предполагаю, что на том же, что и вы. Там особо не на что было смотреть. Однако мы обнаружили пистолет. Без сомнения, тот самый. Вскрытия еще не было, однако доктор утверждает, что стреляли из револьвера тридцать восьмого калибра марки «Смит-энд-Вессон»… Он лежит, – бросил Морган так же небрежно, как это сделал бы дипломат-детектив Джон Зед, – в правом ящике письменного стола Деппинга.

– А? – переспросил Стендиш. – В столе? И что он, черт возьми, там делает?

– Это пистолет Деппинга. Там мы его и нашли.

Он вдруг вспомнил о том, что держал в руке коктейль, и залпом опрокинул его. Затем пристроил стакан на калитке, сунул руки глубоко в карманы своей красно-белой кофты и попытался напустить на себя загадочный вид, точь-в-точь как Джон Зед. Это было не так-то просто. Тут Донован заметил, что Морган очень возбудимый. Было легко представить себе, как он расхаживает по лужайке с коктейлем в руке и в очках, которые то и дело соскальзывают с носа, и излагает своей лучезарной жене разные теории. Морган продолжил:

– Вне всякого сомнения, это его пистолет, сэр. На рукоятке была серебряная табличка, а на ней – его имя. А еще его лицензия на ношение оружия была в том же самом ящике, и все цифры сошлись… Кстати говоря, недавно из него было сделано два выстрела.

Доктор Фелл внезапно подался вперед. Его фигура в черном плаще и широкополой шляпе в такой жаркий день смотрелась странно на фоне зеленого пейзажа.

– Два выстрела? – повторил он. – Мы слышали лишь об одном. Где же вторая пуля?

– В этом-то все дело, сэр. Мы ее не нашли. И я, и Мерч готовы поклясться: в комнате ее нигде нет. И потом…

– Боюсь, мы даром теряем время, – вмешался епископ. – Всю эту информацию мы можем получить от Мерча. Стендиш, едем?

Порой Доновану казалось, что старику недоставало обыкновенного чувства такта. Хотя, возможно, постоянные напоминания о злополучных перилах действовали ему на нервы, а тут еще Мейделин Морган со своей подушечкой. Доктор Фелл попытался что-то возразить, однако Стендиш под стальным взглядом епископа послушно завел машину.

– Ладно, – дружелюбно подытожил Морган. – Как вырветесь от них, загляните к нам на мартини, – предложил он Доновану.

Перегнувшись через калитку, он наблюдал за разворачивающейся машиной, не сводя глаз с епископа.

– Уж не знаю, к каким заключениям вы придете, но дам вам совет. Ищите крючок от застежки! – на всю улицу крикнул Морган – точь-в-точь как старина Джон Зед.

Машина плавно развернулась и умчалась дальше. Стендиш смотрел перед собой выпученными глазами.

– Что он там говорил? Что еще за крючок? Какое отношение ко всему этому имеет чертов крючок?

– Никакого, – ответил епископ. – Какой только чепухи не намелет этот наглец. И кто станет в здравом уме читать дребедень, которую он пишет, не имея ни малейшего понятия о криминалистике, и более того…

– Да ладно вам, – мягко возразил полковник, который очень любил сагу о Джоне Зеде. – «Убийство на мешке с шерстью» выдержало одиннадцать переизданий и разошлось тиражом в семьдесят девять тысяч экземпляров, «Кто убил премьер-министра?» тиражом в… не помню каким, но, черт побери, большим. Берк так и говорил. Кроме того, – Стендиш прибег к самому мощному аргументу, – моей жене он нравится.

Доктор Фелл, который все это время задумчиво поглядывал на дом по левую сторону дороги, казалось, подавил смешок. Он искоса взглянул на епископа и задумчиво заключил:

– Боюсь, вам чертовски не везет. Кажется, впереди вас идет слава о том, что временами вы ведете себя… гм… странновато. Хе. Хе-хе-хе. Надо быть осторожней, сэр. Как бы еще какой оказии не вышло.

– Не понял.

– Что ж, мы с полковником будем вынуждены несколько сдерживать ваш пыл. Иначе придется отстранить вас от расследования. Не дай бог, за нас возьмутся газетчики. Ваше преосвященство… – Красноватое лицо доктора Фелла излучало добродушие, глаза были широко раскрыты. – Позвольте дать совет: проявляйте мягкость. Не отмахивайтесь от тех, кто сам желает говорить, и от того, что они говорят. Не бывает ничего неважного.

Было ясно, что эта идея всецело овладела доктором, и он продолжал развивать ее всю дорогу до самых ворот Гранжа. Крепкий полицейский, насилу удерживавший толпу любопытствующих, отпер тяжелые железные ворота по знаку Стендиша.

– Значит, так: я поеду домой и распоряжусь, чтобы для вас все приготовили и разобрали багаж. А вы пока прогуляйтесь до гостевого дома и осмотритесь там. Я скоро подойду к вам. Епископ все там хорошо знает.

Епископ согласился с большой охотой. Спросив у полицейского, притрагивался ли кто-нибудь к чему-либо, он с удовольствием осмотрелся, шагая по лужайке, и потянул носом воздух, словно охотник. Донован подумал, что они втроем смотрятся довольно комично. На склоне пологого холма на фоне желтого неба виднелись фронтоны невысокого строгого строения. По обе стороны извивающейся подъездной аллеи высились вязы, а за домом, на территории поместья, занимавшего, должно быть, восемь тысяч акров, сгрудились всевозможные плодовые деревья. Дом в стиле Тюдоров, с высокими окнами и бородой из плюща, был построен в форме буквы «П» и незамкнутой стороной прямоугольника выходил на дорогу. Было в нем что-то от общественного здания; Донован решил для себя, что нужно было иметь астрономические доходы, чтобы содержать такое поместье. Едва ли Стендишу хватало на это военной пенсии.

Гостевой дом находился в восточной стороне парка, посреди рощи, и вид имел одинокий, скорбный и даже зловещий. Местность вокруг дома была болотистой, позади него рос огромный каменный дуб, так что дом казался куда меньше, чем был на самом деле. И если усадебный дом был выполнен просто и со вкусом, то над этим строением местные архитекторы изгалялись как могли, создав чудовищный гибрид самых разных стилей и внеся в его конструкцию столько деталей, что внешне он скорее напоминал орган. Казалось, на нем даже можно было сыграть. На его каменных стенах теснились всяческие завитки, пилястры, колонны и лепнина. Каждое окно, включая подвальное, было забрано пузатой решеткой во французском стиле. И в довершение всего сверху и снизу прилепились балконы с причудливой железной оградкой. На подходе к дому Донован заметил дверь с западной стороны, через которую убийца, должно быть, и сбежал. Лестничный пролет рядом с ней вел на нижний балкон, а сама дверь до сих пор была открыта. Безвкусность архитектуры придавала дому еще более мрачный вид. Несмотря на солнечный свет, в роще стоял сумрак, и почва все еще была напитана влагой после вчерашнего дождя.

Епископ вел их по вымощенной кирпичом дорожке, которая разделялась, огибая дом. На западном ответвлении они увидели мужчину, стоявшего на коленях и что-то искавшего на земле.

Епископ чуть было не воскликнул: «Ага!» И направился к нему. Стоявший на коленях резко поднял голову.

– Но это мои ботинки! – запротестовал он. – Послушайте, они все перепутали. Это мои ботинки!

Глава пятая

След

– Добрый день, Морли, – невозмутимо произнес епископ. – Джентльмены, позвольте представить: Морли Стендиш, сын полковника Стендиша… Что случилось с вашими ботинками?

Морли Стендиш поднялся с земли, отряхивая колени. Серьезный, коренастый, лет тридцати пяти, он казался копией отца, хотя и превосходил полковника в интеллектуальном плане. Его лицо с крупными чертами было не лишено привлекательности, а пресловутые усики щеточкой свидетельствовали о целеустремленности. Одет он был в свободный темный пиджак и черный галстук, – видимо, таким образом он желал отдать дань уважения покойному отцу своей невесты. И это многое о нем говорило: правильный, не чуждый как религиозности, так и жизнелюбия, сочетавший в своем характере некоторую порывистость с чувством юмора.

– Да так, брякнул просто, – после недолгого молчания проговорил он. Донован никак не мог разобрать, злость или усмешка сверкнули в его глазах. Морли переводил взгляд с одного на другого. – С вами когда-нибудь так бывало? Кто-то подкрадывается к вам, а вы пугаетесь и выдаете первое, что пришло на ум.

Полуулыбка сползла с его лица.

– Мерч сказал мне, сэр, что и вы, и мой отец осведомлены о произошедшем. Плохо дело. Я отправил Бетти телеграмму, не хотел, чтобы она узнала обо всем из газет. Я уж было начал организовывать похороны. Но Мерч предположил, что вы пригласите людей из Скотленд-Ярда, так что до их приезда нам лучше не прикасаться к трупу. Эти господа… – он оглядел Донована и доктора Фелла, – если они из Скотленд-Ярда, то, надеюсь, быстро все тут осмотрят, и гробовщик приступит к делу.

Епископ кивнул. Ему явно пришлась по душе прагматичность Морли Стендиша.

– Это доктор Фелл, его направил нам в помощь мой… хм… хороший знакомый, старший инспектор. С ним наше расследование быстро продвинется…

Он как-то неуверенно кивнул в сторону доктора, который дружелюбно подмигнул Стендишу.

– А это мой сын, Хью, я вам о нем рассказывал. Командуйте, доктор. Не зайти ли нам в дом? Мистер Стендиш как раз сообщит нам все факты.

– Да-да, – сказал доктор Фелл и указал большим пальцем в сторону дома, – а тот самый камердинер, он сейчас где?

Стендиш настолько старательно скрывал свое удивление при взгляде на доктора, что это было заметно. Он полагал, что молодой специалист из Скотленд-Ярда – это Донован, и тот факт, что расследование будет вести доктор Фелл, сбил его с толку.

– Да, – ответил Морли. – Прошу, входите. Ахиль, повар, отказался здесь оставаться. Говорит, в доме завелись призраки. Но Сторер будет здесь столько, сколько потребуется.

– Нет нужды спешить, – благодушно отозвался доктор Фелл. Он кивнул в сторону лестницы, ведущей к боковому проходу на веранду. – Присядьте, мистер Стендиш. Отдохните. Вы курите?

– Конечно, если бы мы вошли в дом… – рассуждал епископ.

– Вздор, – ответил доктор Фелл. Он не без труда опустился на резную скамейку напротив и этим поставил точку в споре. Морли Стендиш тяжело плюхнулся на ступеньку и потянулся за трубкой. Какое-то время доктор Фелл помалкивал, колупая кирпичную стену концом своей трости и покряхтывая от усилий, вложенных в то, чтобы усесться. А затем произнес довольно бесцеремонно: – Как думаете, кто убил Деппинга, мистер Стендиш?

Услышав это необычное начало, епископ смиренно сложил руки на груди. Все это выглядело странно – доктор Фелл будто заседал в суде, большой, задумчивый, а на деревьях позади него щебетали птицы. Морли Стендиш взглянул на доктора, прищурившись.

– Думаю, тут и сомнений-то быть не может, – отозвался он. – Бандит, который навестил его, тот, с американским акцентом. – Он вопросительно нахмурился.

– Спинелли, – самодовольно вставил епископ.

– Бога ради, – свирепея, произнес доктор Фелл, – можете вы помолчать? Кажется, я здесь командую.

Морли Стендиш подпрыгнул на месте. Он явно был озадачен, если не сказать – потрясен.

– Вам и имя его известно? Что ж, припоминаю. Епископ Донован был прав. Если бы у нас только хватило ума послушать его, когда он сообщил нам о незнакомце, этого всего не произошло бы, – с горечью отозвался он. – Отец мой, конечно, достойный человек, и… – Он замолк в нерешительности. – А, не берите в голову. Но мы могли это предотвратить.

– Меня вот что интересует, – проговорил доктор Фелл, – какие следы его пребывания вы сегодня обнаружили? Я так понимаю, Спинелли еще не выследили?

– Я не особенно много знаю. Не виделся с Мерчем с полудня.

– Хм. Итак, мистер Стендиш, как вы думаете, зачем Спинелли было убивать вашего потенциального тестя? Что могло связывать судимого американского вымогателя с таким безобидным и ученым пожилым джентльменом, как мистер Деппинг?

Стендиш прикурил трубку и отбросил прочь спичку, перед тем как ответить. Его крупное лицо приняло еще более бесстрастное выражение.

– Зачем же вы, мистер… ой, то есть доктор Фелл, спрашиваете меня об этом? Я знаю не более, чем… ну, мой отец. Зачем вы спрашиваете меня?

– Мисс Деппинг вам, случайно, ничего о нем не рассказывала?

– Эх, – выдохнул Стендиш и вперился в доктора взглядом, – знаете, это довольно личный вопрос. Однако ответ прост. Бетти, мисс Деппинг, едва знала своего отца. И мать свою она не помнит. С семи или восьми лет она жила в Триестском монастыре. Потом ее отправили в один из этих суперстрогих французских частных пансионов. А когда ей исполнилось восемнадцать, ей, ну, осточертело это, она набралась смелости, вырвалась и сбежала… – Вдруг правильное выражение лица правильного Морли Стендиша сменилось на смущение, и он усмехнулся. – Сбежала, господи Исусе! Чертовка, а? – воскликнул он, обмахнул свои усики и хлопнул себя по колену. – А потом старый ублю… мистер Деппинг нанял ей компаньонку, такую учтивую тетушку, чтобы та жила с ней в Париже. За все это время она виделась с ним раз-два и обчелся. Но она писала ему письма в Лондон. Лет пять назад, когда ей было двадцать, он неожиданно объявился и сообщил, что собирается отойти от дел. Самое забавное, что, хоть он всегда переживал за нее и опасался, что она попадет в какую-нибудь историю, он никогда не предлагал ей жить с ним… – Посреди рассказа Стендиш вдруг передумал и затараторил: – Не передавайте этого никому, пожалуйста. Это единственное, о чем я осведомлен больше моего отца. Я все понимаю, но…

– Наводит на кое-какие мысли, доктор. – Губы епископа скривились. – Помнится, в семьдесят шестом в Риге было что-то подобное, а потом в Константинополе в девяносто пятом, а еще в девятьсот девятом в Сент-Луисе.

– Вам ведь кое-что известно, не так ли? – задорно спросил доктор Фелл, глядя прямо на Морли Стендиша. – Чем Деппинг занимался?

– Наверное, какой-то бизнес в Сити.

– Мм. Любопытно, – произнес доктор Фелл, нахмурившись. – Обычно если хотят представить кого-то уважаемым человеком и придать ему веса, то говорят, что у него бизнес в Сити. Отчего ж о нем здесь идет дурная слава?

Стендиш вдруг стал суетливо обороняться, точно как и его отец.

– Дурная слава? – переспросил он. – Что вы имеете в виду?

В воздухе повисла тишина. Доктор Фелл лишь покачал головой и затем благожелательно посмотрел на Стендиша. Какое-то время он молча глядел на него, склонив набок массивную голову.

– Уф, – сказал Морли Стендиш и откашлялся. – То есть почему вы думаете, что о нем шла какая-то дурная слава?

В его тоне звучал едва уловимый вызов, доктор кивнул:

– Что ж, как минимум один человек назвал его той еще занозой, и даже ваш долготерпеливый отец не стал возражать. Кроме того, вы сами отозвались о нем как о «старом ублю…». Так ведь?

– Я имел в виду вот что, – торопливо ответил Морли, словно защищаясь. – Однако к этому следует отнестись без предвзятости. Видите ли, единственное, из-за чего над ним посмеивались или недолюбливали его, так это из-за привычки приударять за девушками не старше моей сестры, хотя ему самому было уже далеко за шестьдесят. Может, у него были своеобразные представления о галантности, но вместе с этим он был такой весь из себя чопорный, такой педант, что это как-то к нему не шло. Казалось несколько, ну, непристойным.

Изложив свои соображения, будто затверженный урок, Стендиш прикусил мундштук и с некоторым вызовом поглядел на доктора Фелла.

– Старый распутник, значит? – ухмыльнулся доктор. – Он ведь никому на самом деле не причинял вреда, не так ли?

Стендиш расслабил свои напряженные губы.

– Спасибо, – произнес он, несколько успокоившись. – Я боялся, вы воспримете мои слова слишком серьезно. Вреда? Боже, нет, конечно, однако многих он раздражал… Особенно Хэнка Моргана. Самое смешное, что вы едва ли найдете кого-нибудь снисходительнее Хэнка. Хотя, думаю, бесила его прежде всего манера Деппинга разговаривать как зануда-математик. Тем утром, когда стало известно о его смерти, я, Хэнк, Мейделин и моя сестра Патрисия играли в дабл. Теннисные корты находятся неподалеку отсюда, мы узнали об убийстве, когда Сторер, взбежав по холму, вцепился в сетку и выпалил, что нашел труп Деппинга в кабинете. Хэнк сказал только: «Сожалею», даже не прерывая игры.

Доктор Фелл долго молчал. Солнце опускалось над рощей все ниже, и в его закатных лучах уродство гостевого домика сделалось еще более явным.

– К этому мы еще вернемся. – Фелл раздраженно махнул рукой. – Да. Думаю, нам бы лучше подняться и взглянуть на тело… Но сперва – о чем вы там говорили, когда мы только приехали? «Это мои ботинки»? Вы рассматривали… – Он указал концом своей трости на кирпичную дорожку неподалеку от ступенек.

Все это время, сознательно или нет, Морли Стендиш болтал ногой, свесив ее со ступеньки над пучком травы, растущим в глинистой почве. Теперь он подвинул ногу. И хмуро поднялся, большой и коренастый.

– След, – ответил он. – Должно быть, след от моего ботинка.

Епископ, на протяжении всей беседы пытавшийся украдкой заглянуть за ногу, которая все загораживала, встал наконец и склонился над следом. Он был довольно близко к краю дорожки, его носок был направлен на ступеньки, будто кто-то наступил мимо дорожки левой ногой. Отпечаток был четким и неглубоким, с втоптанным в него пучком травы, его оставил большой ботинок с квадратным носом, в районе каблука у него был размытый, но все же различимый рисунок, напоминающий восьмиконечную звезду. И внутри следа, и по его краям тянулись белесые отметины.

– Видите ли, – неловко объяснялся Стендиш, – прошлой ночью лило как из ведра, любой след смыло бы. А этот спасла близость к ступенькам… И не смотрите на меня. Это не мой след. Но вот как-то так.

Он повернулся и осторожно опустил ногу в контур следа.

– Умоляю вас, Морли, – проговорил епископ, – не повредите отпечаток. Вы бы отступили в другое место… Я собаку съел на следах, джентльмены. Хью! Подойди сюда, помоги мне с осмотром. Как же нам повезло! Глина, доктор, лучше всего запоминает отпечатки. А снег и песок, вопреки распространенному мнению, практически бессильны, как утверждает доктор Ханс Гросс. На песке, например, импульс силы у ноги удлиняет след на полдюйма или даже на целых два. Что касается его ширины… Отступите же, Морли, прошу. – Он огляделся вокруг, напряженно улыбаясь. – Нам определенно будет что предъявить инспектору, когда он вернется.

– О, так это Мерч его и обнаружил, – проговорил Стендиш, оставив тщетную попытку со всей осторожностью вступить точно в след. – Он сразу же нашел его. Они с Хэнком Морганом даже принесли гипс и сделали слепок. Я знал, что они обнаружили след, но пришел взглянуть на него только после обеда.

Епископ ахнул. Остановившись, он схватился за подбородок:

– Точно! Наверняка это дело рук Моргана. К несчастью. К большому несчастью.

– Вы совершенно правы, к несчастью! – согласился Морли; отчего-то в его голосе появились тревога и раздражение. – Вот, смотрите, как подходит. В округе я единственный человек с таким большим размером ноги. Кроме того, я даже знаю, какая именно это пара обуви… Клянусь, я не шатался здесь прошлой ночью, но след-то довольно свежий. Интересно, не считает ли Мерч, что?..