Читать онлайн Позывной «Курсант». Книга четвертая

Глава 1 В которой я ищу связь между несвязуемыми фактами

– Ну-у-у? Все довольны? Все счастливы, я погляжу… Да? Замечательно день прошёл. Получили ровно то, что хотели. – Спокойно, будто ничего не случилось, произнёс Шипко.

В ответ со стороны детдомовцев не прилетело не то, чтобы слова, даже вздоха не прозвучало. Такое чувство, что все они разом разучились дышать.

Панасыч стоял перед нами, словно воплощение суровой кары за тяжелые преступления, широко расставив ноги и сложив руки за спиной.

Самое хреновое, происходило это все на первом этаже Большого дома, прямо перед столовой. Получекисты как раз подтягивались на ужин, а потому картина «Избиение младенцев» радовала их своей колоритностью и нашими хмурыми рожами. Само собой, избиение было не буквально физическим, но от этого не легче.

Курсанты поглядывали в нашу сторону с насмешкой. Мол, вот вы – придурки… Ясен пень! Им хорошо. Их так гонять никто не будет, как нас. Они же – сотрудники НКВД. А мы так, фигня на постном масле.

– Значит, слушай приказ, черти… Я предупреждал вас, что в случае пренебрежительного отношения к моим словам насчет сегодняшнего дня, последуют карательные меры. Предупреждал? – Панасыч посмотрел на детдомовцев по очереди, задержавшись взглядом на пару секунд на каждом. Кроме меня. По мне он просто мазнул глазами и сразу уставился на Бернеса. Даже не знаю теперь, хорошо это или плохо…

Возможно, психологию, как науку, в Советском союзе еще не знают, но Шипко явно не в курсе этого. Потому что его равнодушный тон, его бесстрастное лицо и абсолютно не вязавшийся с этим жёсткий, ледяной тон являлись как раз психологическим прессингом. Конкретным таким методом давления на подопечных. И хочу сказать, прониклись почти все. Ни один из нас не рискнул сказать что-то в ответ, потому что вполне очевидно, вопрос, заданный Панасычем носил риторический характер. Дураков отвечать нет.

Выглядел при этом товарищ сержант госбезопасности абсолютно спокойным. И это хреново. Лучше бы орал или плевался слюной, честное слово. Так оно привычнее.

Просто за его показным спокойствием на самом деле бушевала буря. В реальности воспитатель от бешенства только что зубами не скрежетал. Хотя, иногда мне казалось, вперемешку со словами вылетал именно этот звук. Звук перетираемого челюстью зубного крошева.

А вот голос его оставался тихим, размеренным, обманчиво нейтральным. Но самое главное – из речи Панасыча окончательно пропали и «едрить твою налево», и «растудыть-туды» и даже пресловутые «в рот те ноги». А это – очень, очень хреновый признак. Я бы даже сказал, это – стопроцентный показатель того, что теперь наша жизнь станет еще «веселее». Шипко объявил нам личную вендетту.

Похоже, детдомовцам удалось совершить невозможное. Мы реально разозлили чекиста, имеющего нехилый опыт за плечами. По-настоящему разозлили. И разница, скажу я вам, была очень даже заметна. Не зря говорится, будто все познаётся в сравнении. Вот мы и познали. Темную сторону Шипко в самом ее расцвете. Ему сейчас черное ведро на голову напялить, будет чистый Дард Вейдер.

Если прежде в любых ситуациях, где наше поведение раздражало воспитателя, он мог наорать, обматерить, а иной раз и подзатыльник отвесить, легонько, в поучительных целях, то сейчас…

Сейчас его каменное лицо слегка пугало. И взгляд. Взгляд у Шипко стал такой, что часть детдомовцев после каждого слова Панасыча ежилась, а вторая половина стояла, втянув голову в плечи. Пожалуй, кроме меня.

Ну, ладно… Надо признать, повод у чексиста для подобной злости имеется. Просто когда я и Подкидыш придумали свой план, мы не могли предположить, что именно на этом этапе наших непростых взаимоотношений с воспитателем, кончится его терпение.

Теперь детдомовцы стояли перед Шипко, сжимая в руках тряпки для протирания пыли и половые щетки. Естественно, вовсе не потому, что в каждом из нас проснулась невзвезденная любовь к чистоте и по этой причине мы решили поиграть в Мойдодыров. Так-то устали как собаки. Хотелось жрать, а еще больше – исчезнуть уже с этого импровизированного лобного места и рассосаться по комнатам. А мне – особенно. У меня в башке снова творился полный сумбур.

– Значит, так… – Шипко поднял взгляд над нашими головами и посмотрел на стену, где висели охренительных размеров часы с кукушкой. – У вас есть ровно четыре часа до отбоя, чтоб выдраить все учебные помещения, а так же коридоры и столовую. По окончании отведённого срока я лично пройду везде, где побывают ваши щетки…

Я в этот момент поднял руку, на которую был надет упомянутый воспитателем предмет, и тяжело вздохнул. Это, конечно, просто мандец. Ладно бы швабрами какими-нибудь. Так нет же. Нам вручили самые настоящие половые щетки, которые имели на своем деревянном основании небольшой ремешок. С помощью этого ремешка их можно было прикрепить к ноге или к руке. Тут – кому что нравится.

Просто я, как человек ранее дел не имевший с подобными приспособлениями, если нацеплю щётку на ногу, убьюсь к чертовой матери в первые же пять минут. Потому как из моющих средств у нас имелись только два вёдера с водой, в которую было налито что-то очень мыльное, очень вонючее и предположительно, очень скользкое. Так понимаю, техника работы следующая. Взять ведро, плеснуть воды на пол, тереть щеткой. Поэтому, лучше уж поработаю руками. Впрочем, судя по остальным детдомовцам, из которых только Корчагин нацепил щетку на ногу, пацаны тоже далеко не боги клининга.

– Да, пройду лично с проверкой. – Продолжал тем временем Панасыч. – Изучу каждый угол на предмет чистоты. И поверьте…

Воспитатель сунул руку в карман форменных штанов, вытащил оттуда до опупения белый платок, встряхнул его, расправляя, а затем вытянул руку вперёд, чтоб мы могли оценить уровень предстоящего геморроя.

– Я наверняка замечу даже малейшие остатки грязи. Если она будет, грязь, то вместо крепкого и здорового сна вы отправитесь на второй круг исправительных работ.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… – Тихо выдал общую мысль Степан.

И в данном случае это не было уже традиционной попыткой поддеть воспитателя. Ничего подобного. Это был крик души, причём коллективный. Просто выразил его конкретно Рысак. Один за всех.

Я с Ивановым был согласен полностью. Правда, честно говоря, лично в моем случае это относилось не только и не столько к праведному гневу Панасыча. У меня имелась еще одна, гораздо более серьёзная причина взяться за голову обеими руками, а потом взвыть от того, что в этой голове творится.

Насчет Шипко, в принципе, сразу было понятно, детдомовцев за косяк Подкидыша ждет серьезная расплата. Тут, как раз, ничего внезапного нет. Просто масштабы последствий, конечно, в этот раз оказались посерьёзнее.

Наша прогулка, вместе с обещанными воспитателем парашютами и парками, закончилась ровно в тот момент, когда с одной стороны появился Панасыч в окружении расстроенных Леньки, Матвея и Рысака, а с другой – довольный, как обожравшийся сметаны кот, Подкидыш.

Едва воспитатель увидел Ваньку, который летящей походкой, чуть ли не подпрыгивая при каждом шаге, топал к месту, откуда сбежал, лицо Панасыча… Черт…

Сложно объяснить словами, что именно выражало лицо чекиста. Пожалуй, более точно будет сказать, за одну лишь минуту Шипко прошел все пять стадий принятия.

Сначала это было отрицание. Типа, да не может быть! Не способен этот в конец охреневший Подкидыш охренеть ещё больше! На его морде даже ведь отдалённо нет чувства вины. Вообще!

Потом последовал гнев. Во взгляде Панасыча огромными буквами появилась надпись: «Убью суку!»

Следом пришел момент торга. Мол, что важнее: Ванька для будущей разведдеятельности в пользу страны или удовлетворение от его медленной и, желательно, мучительной смерти.

После торга наступила депрессия. Коротенькая такая. Чисто на долю секунды. Депрессия по поводу того, что разведдеятельность все-таки важнее. И наконец, пришёл момент принятия. Шипко принял ту мысль, что исправить детдомовцев гораздо сложнее, чем ему казалось сначала. А значит, можно больше не церемониться. Лупить по полной, не жалея.

И вот как раз где-то на стадии гнева Подкидыш тоже заметил Шипко. Ванька споткнулся на ходу, хотя под ногами у него не было никаких препятствий. Походка его медленно начала утрачивать свою лёгкость, а лицо с каждым шагом вытягивалось все сильнее. Просто у бывших беспризорников очень хорошо развито чувство самосохранения. Поэтому Ванька понял, в этот раз малой кровью ему не обойтись.

В какой-то момент мне даже показалось, Подкидыш дернулся, собираясь развернуться и броситься бежать в противоположную от Шипко сторону. Но потом Ванька заметил меня. Он нахмурился, поджал губы, кивнул еле заметно, и решительной походкой направился навстречу буре. То есть Подкидыш проявил чувство ответственности и настоящего дружеского единства. Мол, как я без него справлюсь с будущими сложностями? Никак!

Охренеть, конечно, можно. Я бы никогда не подумал, что именно этот детдомовец, с его вечным нытьём и раздолбайством, способен на такое.

Я и Бернес, кстати, в тот же самый момент шли вообще с третьей стороны, и слава богу, что с первых же секунд этой встречи на Эльбе внимание Шипко полностью захватил Подкидыш. А ты бы мы с Марком тоже огребли по самые не балу́йся. Хотя, в итоге, один хрен отдуваться за побег Ивана будет вся группа.

Но конкретно в то мгновение, когда мы встретились всей дружной компанией на Красной площади в оговореном месте, я как бы вообще был не готов огребать.

Мой организм пребывал в состояние стресса и шока. Боюсь, начни мне кто-то что-то говорить, особенно на повышенных тонах, особенно матом, особенно Шипко, я мог просто взорвался.

Дело даже не в том, что я вдруг вспомнил эти чертовы часы. Хотя слово «вспомнил» в данном случае тоже нельзя применять на сто процентов. Там как бы не совсем воспоминание было. В любом случае, причина моего заведенного состояния проистекала совсем из других нюансов.

Начнем с того, что я впервые увидел картинки не во сне, а днём. Белым, сука, днем! Стоя на улице, рядом с Наденькой Бекетовой.

– Алексей! Алексей!

Меня выдернул из состояния ступора именно ее голос. Я медленно повернул голову и посмотрел на девчонку поплывшим взглядом. А то, что взгляд поплывший, чувствовал сам. Потому как Надино лицо перед моими глазами почему-то растекалось непонятной кляксой. Я тряхнул головой, моргнул несколько раз. Только после этого Надя стала похожа на Надю, а не на идущее рябью нечто.

– С тобой все хорошо? – Бекетова смотрела на меня испуганно. И голос ее заметно дрожал. – Подожди… У тебя испарина…

Она принялась лихорадочно шарить по карманам зимнего пальто, которое сидело на ней, между прочим, удивительно ладненько. Наконец, искомое было найдено. Девчонка вытащила носовой платочек, шагнула ко мне, а затем осторожно промокнула мой лоб.

– Реутов, ты чего? – Бернес тоже заволновался.

Он схватил мою руку и закинул ее себе на плечо. Наверное опасался, что я сейчас мешком дерьма осяду прямо на землю. Очень правильно опасался, кстати.

А я и не возражал против его поддержки. Земля реально уходила из-под ног, перед глазами периодически мелькали черные мушки вперемешку с цветными кругами, а в ногах присутствовала слабость.

– Иди сюда! Давай. Присядь. – Бубнил Марк, провожая меня до лавочки, которая, к счастью, обнаружилась неподалёку. – Ну, ты чего, братишка? Ты чего?

Я не мог ничего ему ответить, потому что язык сделался ватным. Но хорошо помню, как изумило то, что Бернес назвал меня «братишкой». Просто детдомовцы вообще не склоны к сентиментам. Вообще! Ни к каким!

Зайца убили, ни один из них не то, чтоб слезы не проронил, даже бровью не повел. И через пару часов после того, как стало известно о гибели Зайцева, все они спокойно занимались своими делами. А тут… Видимо, я реально очень хреново выгляжу, раз Бернес так испугался.

– Все… Прошло… – Я криво улыбнулся Марку.

– Лешенька, да что ж это такое? Я виновата! Потащила вас за этим дурацким подарком! Ты, наверное, голодный, да? Тебе, наверное, покушать надо. – Суетилась рядом Надя.

А я и сам хрен мог понять, что мне надо было в тот момент. Единственный плюс, Бекетова на фоне произошедшего, наконец, вняла моим доводам, что ей лучше пойти домой. Или в магазин. Или черт его знает куда еще, но только пойти.

– Нам надо возвращаться. А если ты отправишься с нами, Шипко увидит. Тогда мы ещё больше получим. Да еще я не в очень хорошем состоянии. Марк справиться один, не переживай. – Сказал я девчонке, стараясь выглядеть убедительным.

Она, к счастью, послушалась. Правда, было видно, что уходить ей совсем не хочется. Да и Бернес провожал Наденьку грустным, по-собачьи преданным взглядом. Ну, с этим я в Школе разберусь, когда вернемся. Вправлю пацану мозги на место.

Уже после ухода Бекетовой, Марк помог мне встать и мы попёрлись обратно, к Красной площади. Слава богу, пока топали на встречу со своей группой и воспитателем, это странное состояние пропало. Стало значительно легче. Чисто физически легче. А вот морально… Морально я пребывал в полном офигевании.

Что это, блин, за картинки были? И хорошо еще, что реально всего лишь картинки. Живые, подвижные, но все-таки кадры, вырванные из какого-то крайне занимательного фильма. Был бы целый фильм, я за те минуты, на которые выпал из реальности, в себя бы хрен пришел.

Первая картинка – часы в мужской руке. Они лежали на ладони, циферблатом вверх. Я видел их прямо перед своим носом. А значит, рост мой был явно ниже нынешнего. То есть, детский рост. Потому что у меня не было ощущения дискомфорта или неудобства. То есть я смотрел на них вполне себе из комфортного, обычного положения. А значит, можно предположить, что это воспоминание принадлежало не мне, а деду. Деду, дедушке, дедуле… который теперь, значит, во время бодрствования тоже решил подкидывать дровишек в и без того жаркий костер мой очень «веселой» жизни. Воспоминание относилось к детству Алеши. Это точно. И рука была… такая… знакомая, родная. Папина рука… Ну, то есть в моем случае, прадеда. Мне просто вкинули сцену, где Витцке держал эти часы, а Алеша их рассматривал.

Ладно… Хорошо… Сегодня просто кадры. А завтра? Завтра, что? Сразу вся серия целиком? И по закону подлости, уверен, это произойдёт в самый неподходящий момент. То есть мало того, что я имею привычку трындеть по ночам всякое разное, а если верить словам Бернеса, так иной раз весьма опасное, теперь еще вот такие номера выкидывает подсознание дедушки. Я то никогда в жизни не был в ситуации, чтоб мне показывали эти часы. И чужие мужские руки мне никак родными казаться не могут. Я же не псих…

Кстати, вещица выглядела дорого. Я толк в этом знаю. Часы были не советские. Это прямо железобетонно. Я не смог рассмотреть надпись, имевшуюся на циферблате, но там точно что-то на немецком.

Но и это ещё не все. Есть пункт номер два. Он гораздо интереснее первого.

У меня, лично у меня имею в виду, тоже имеется воспоминание, связанное… та-дам! С этими же, блин, часами. Ну, или с очень похожими. Я видел их на руке Клячина, когда впервые встретился с Бекетовым. Вот это и была вторая картинка, возникшая перед глазами. Тогда товарищ старший майор госбезопасности спросил у чекиста, мол, который час? Николай Николаевич посмотрел и ответил.

Конечно, это было мельком. Картинка тоже возникла слегка нечёткая. Ровно как в реальности.

По этой причине не могу утверждать с полной уверенностью, будто часы одни и те же. Клячин ими перед моим носом не крутил. Но если допустить, что часики просто похожие, то один хрен есть вопросы. Даже элементарно – откуда у старшего лейтенанта государственной безопасности такая вещица?

А теперь третий пункт программы – мой первый сон, в котором пришли за матерью Алеши, пока пацан прятался в комоде. Там тоже фигурировали часы. Да, я не видел их из ящика. Но прекрасно слышал, как жена Витцке спрашивала испуганно, мол, откуда у вас часы Сережи?

И четвёртый пункт – поход в банк в тот самый крайне интересный день. В банке Витцке получил в подарок… внимание… барабанная дробь… часы!

Четыре пункта и все по одному вопросу. Не странное ли это совпадение?

Глава 2 В которой я вспоминаю старые присказки

– Ну что? – Спросил я Подкидыша, как только мы с ним оказались в спортивном зале, и рядом, наконец, не ошивалось больше никого.

Ждал этого момента с той самой секунды, когда Иван «нашелся» на Красной площади. Во-первых, было очень любопытно, где детдомовца носило почти два часа и почему он пришел такой довольный. Во-вторых, интересовал момент относительно задуманного. Успел ли Ванька кому-нибудь, что-нибудь сказать.

Просто Шипко всю дорогу вороном бдил за каждым движением Подкидыша. Ехали мы в грузовичке, наподобие того, который нас с Клячиным подвозил. И каждый раз, стоило Подкидышу чуть дернуться, Панасыч в одну секунду, словно охотничий пес, делал стойку. Мне кажется, он так и ждал, что Ванька в какой-то момент вскочит на ноги, расхочется злодейским «бу-га-га!», а потом рванет в прыжке через борт кузова на свободу. Когда машина остановилась возле территори школы, Панасыч даже облегчённо выдохнул. Он явно обрадовался, что обратная дорога закончилась благополучно.

Кстати, это был не наш выбор. Имею ввиду, Подкидыша в партнеры по мойке полов я не сам выбрал. Зоны ответственности распределил Шипко. Он решил, что коридоры лучше всего отмоют Бернес, Ленька, Матвей и Степан, в спортзале идеально справимся мы с Подкидышем, а уж столовую общими силами отмойдодырим.

Причем виновника испорченного выходного Панасыч отправил со мной намерено. Видимо, если у воспитателя и остались хоть какие-то крохи доверия, то лишь ко мне. Остальные детдомовцы были им переведены в категорию особо неблагонадежных. Так и сказал:

– Разин идет с Реутовым. Чтоб у Разина опять какая-нибудь внезапная беда не приключилась. В компании с кем-то другим, боюсь, это непременно произойдёт. Придется не одного дурака искать, а двоих. В своих же портках потеряются. И смотри мне, Реутов… – Панасыч свел брови к переносице, а потом погрозил указательным пальцем.

Я этой логики честно говоря, не вкурил. Накосячил, как бы, Ванька, а угрожают, как бы, мне. Нет, оно понятно, я и Подкидыш в недавнем развитии событий виноваты одинаково, мы ведь оба придумали побег, но Шипко-то об этом не знает.

В любом случае, такое решение воспитателя было как нельзя кстати. Потому что если не удастся поговорить сейчас, то нам тогда придется опять ночью в душевой прятаться, дабы все обсудить. А я ни морально, ни физически не готов к очередным брождениям по Большому дому.

Спать хочу. Есть хочу. Упасть звездой на кровать и ни черта не двигаться хочу.

Состояние после того непонятного приступа до конца не улучшилось. Все равно и слабость имеется, и недомогание.

Бернесу, кстати, я запретил рассказывать кому-либо о случившемся.

– Ты дурак? А если это неспроста? Если ты помираешь? – Вот такой была его реакция.

– Если помираю, так все равно ничего не изменится. Сейчас даже лекарств нормальных нет. – Ответил я Марку.

Правда, тут же мысленно себя одернул. «Сейчас»… Идиот, блин. Надо следить за словами, а то я чего-то сильно расслабился. Потом продолжил:

– Ты смотри, Бернес, я сильно обижусь, если трепанешь. Не хочу, чтоб хоть кто-то знал о приступе. Скорее всего, Надя правильно сказала, это было с голодухи. Да и режим у нас сейчас напряжённый. То бегаем, то прыгаем, то подтягиваемся, то уроки учим, как ненормальные. Предметов то вон сколько. Башка пухнет. Физически, наверное, вымотался. В общем, никому ни слова. Понял?

Марк покачал головой с осуждением, но спорить не стал. Однако, волнение за мое состояние у него явно не прошло. Когда я и Ванька отправились в спортзал, он проводил нас обеспокоенным взглядом.

И вот теперь мы с Подкидышем ползали по спортивному залу, с противным скрипом возюхая этими чёртовыми щётками по полу.

– Видишь, как Панасыч разошелся. – Разговаривать приходилось из крайне неудобного положения и фразы, предназначавшиеся Ваньке, я выкрикивал куда-то себе под мышку. Потому что Иван натирал ту часть, которая находилась за моей спиной. При этом оба мы, как прости Господи, передвигались по деревянному полу на коленях. – Его прямо распирает от желания прибить нас всех скопом. Ты успел с кем-нибудь поговорить?

– Все отлично. – Ванька хохотнул, а потом, дотянувшись до ведра, плеснул еще воды. – Что вы тут делаете со своим Молодечным, не пойму? Картоху сажаете? Ты гляди, сколько грязи… А по делу… По делу с Матвеем уже поговорил. Успел урвать несколько минуточек, когда Шипко нас у школы выгрузил. Остались Бернес, Ленька и Рысак. Ну, это я уже перед сном проверну. Не бои́сь. Вот и поглядим, что завтра чекисты запоют. Какая версия всплывет.

– Думаешь, завтра? – Я завис на одном месте, уставившись в стену, которая была практически перед моим носом.

Завтра… Ну, в принципе, неплохо. Чем быстрее найдем стукача, тем лучше. Как раз, если завтра разразится буря, а чекисты явно Ваньку после такого доноса тряхнут прилично, несколько дней потом уйдет на то, чтоб всем успокоиться…

Да, нормально. К концу недели шумиха утихнет. Это хорошо. Потому что мне надо как-то выйти на Клячина. Или даже на Бекетова, хрен с ним. А выйти я могу на этих товарищей только через Пансыча. По крайней мере, Игорь Иванович велел в случае, если возникнет необходимость встречи, действовать с помощью Шипко.

Сам товарищ старший майор госбезопасности в школу не попрется, чтоб меня забрать. Здесь устраивать свидание тоже не будет. Не царское это дело. Соответственно, пришлёт верного пса Николая… А мне именно это и нужно. Хочу встретиться с Клячиным, но под благовидным предлогом. Когда окажусь рядом с чекистом, придумаю, как часы рассмотреть. Это уже проще. Главное, чтоб мы с ним пересеклись и некоторое время наедине провели. Как раз дороги от школы до города вполне хватит. Потому что принципиально важно понять, те у Николая Николаевича часики или другие. Найди семь отличий, называется. Впрочем, мне и одного хватит.

Если вещичка просто сильно похожа – это ладно. Не мое дело, откуда она у Клячина появилась. Если та самая… Вот тут надо будет думать. Потому что пока я не понимаю, каким образом часы Витцке могли оказаться у Николая Николаевича. Связи между ними, вроде бы, никакой.

Те двое чекистов, которые за прабабкой приходили… Фамилии у них такие были… Простые. Ляпин, кажется, и Разинков. Так вот, с часами никто из них по доброй воле не расстался бы. Слишком они дорогие. Тем более, насколько понимаю, сейчас в Союзе с подобными аксессуарами напряг. В магазине, куда Надя шла за подарком, выбор был раз-два и обчёлся. К тому же все карманные и похожи друг на друга как братья-близнецы. А у Витцке, если я именно его руку видел во время странного приступа, часики штучной работы. Да еще и наручные. Да еще и с буржуйскими надписями. Тут точно не ошибешься.

Просто, в любом случае, выходит, если часы именно те самые, то чекистов, угробивших прабабку, Клячин должен лично знать. Иначе как бы он стал счастливым обладателем дорогой вещицы. Но отчего-то данный нюанс Николай Николаевич не озвучивал во время наших с ним доверительных бесед. Историю из прошлого рассказывал не как свидетель, а как человек, о ней узнавший со стороны. Говорю же, скрывает он что-то. Руку могу дать на отсечение.

– Завтра – это хорошо… – Сообщил я Подкидышу. – Чем быстрее разберемся, тем лучше.

– Да конечно! – Ванька махнул рукой, на которую была надета щётка, отчего во все стороны полетели брызги. Часть этих брызг плюхнулась мне на спину. А вода, между прочим, вообще ни разу не чистая. – Как с остальным поделюсь мыслишками насчёт обогащения, так поверь мне, крыса долго ждать не будет. Сразу помчит к хозяевам. Понесет им новости в клювике… Наша маленькая, неприметная птичка.

– А ты чего такой довольный? – Я с подозрением покосился на Подкидыша.

Просто его лицо и правда буквально светилось. Пока мы ехали в школу, он конечно, радости на физиономии поубавил, а то Шипко падучая стеганула бы, но сейчас, в отсутствии воспитателя, снова цвел маковым цветом.

В приципе, конечно, понятно. Ванька хоть ненадолго, но хапнул воздуха свободы, по которому сильно скучает, однако, благодаря этому мы в данный момент ползаем на карачках по полу и драим его. А могли бы поесть, да спать завалиться.

Однако, ответить мне Иван не успел. Дверь в спортзал распахнулась и на пороге нарисовались детдомовцы.

А конкретно – Степан, Лёнька, Марк и Корчагин. Короче, полный состав. Выглядели они решительно, даже в какой-то степени воинственно. Все, кроме Марка. Бернес наоборот был хмурый. Он явно предпочёл бы уже закончить с наказанием, а не шляться где ни по́падя.

– Слышь, Подкидыш… – Рысак вразвалочку, неспеша прошел ровно до середины зала и остановился, сунув руки в карманы. – Разговор есть.

– А вот это тоже, кстати, интересно… – Тихо сказал Ванька мне в спину, затем медленно поднялся на ноги и повернулся лицом к Иванову.

Я, как бы, тоже не стал ждать приглашения, сделал то же самое. Тем более, есть подозрение, что разговор, с которым явились пацаны, и меня касается. Об этом, конечно, никто из них не знает, но что ж я, гнида какая-то? Подкидыш за все разве один должен отвечать? Нет. Неправильно это.

Просто, судя по интонации, с которой говорил Степан, сейчас последуют предъявы. Обычно подобным тоном в темном закоулке просят закурить.

– Ну? – Подкидыш стоял на месте, на Рысака он смотрел с насмешкой, исподлобья.

Самое интересное, щетку Иван снимать не стал. Только как-то ненавязчиво сменил руку. Перекинул «поломойку» на левую, тем самым освободив правую конечность для всяких соответствующих ситуации маневров. По настрою Рысака я бы сказал, что маневры точно будут. Сложно перепутать обычное раздражение или недовольство с желанием дать в морду. Вот у Степана оно точно было, это желание.

А еще я заметил, Подкидыш принял позу, которая внешне казалась расслабленной, но на самом деле, была максимально удобной для того, чтоб ударить прямым правым Степану в челюсть. Аж на душе стало тепло, ей-богу. Я себя почувствовал этаким папочкой, который увидел, что ребеночек хорошо слушал все, что папочка говорит. Выходит, не прошли даром мои занятия боксом, которые я устраивал детдомовцам. Запомнили пацаны кое-какие приемчики.

– Чего «нукаешь»? – Набычился Степан. – Не запрягал еще. Мы поговорить хотим. С хрена это нам теперь надо полы драить вместо жратвы, если ты один во всем виноват. Чет неправильно это как-то.

– Ты мне тут чего рассказываешь, не пойму… – Ванька усмехнулся. – Хочешь сказать, я вас в поломойки определил? Вроде бы, нет. Так иди, Панасычу вопросы задавай. Мне на кой ляд твое нытье?

– Да ты погоди, Иван… – Влез Большой. – Степан верно говорит. Вон, Матвей поделился, что ты ему по секрету поведал. Мол, не просто так ты сбежал, а бабу какую-то углядел с деньжатами. Решил сработать ее. Разве ж это нормально? Панасыч сразу говорил, мандец нам придёт, если учудим какую-нибудь ерунду. Получается, о товарищах ты не подумал в этот момент. Поставил выше нас свое желание.

Если Ванька и среагировал на слова Леньки про Корчагина, то внешне это никак не проявилось. Его поза оставалась такой же расслабленной. А вот у меня терпения не хватило.

– Да чтоб вам обосраться, честное слово. А тебе… – Я выразительно посмотрел на Корчагина. – Больше всех!

Просто, твою ж мать! Твою ж, сука, мать! Ну почему именно сейчас у Матвея проснулась непонятно откуда взявшаяся совесть да еще и дух коллективизма. То есть этот придурок выслушал Подкидыша, потом подумал и решил поступить по справедливости. Взял и рассказал пацанам о том, что якобы учудил Иван. На хрена? Весь план нам запорол, скотины кусок, блин!

Главное, с первого дня эти бывшие беспризорники категорически отметали все моральные нормы и правила поведения, которые упорно пытался прививать Шипко, а тут, ты погляди, совесть у Корчагина проснулась.

– Эй, Реутов, ты чего? – Матвей вытаращил глаза. – Тебя не волнует, что нас всех наказали за проступок одного дурака? А если бы эта баба его зажопила? И легавых позвала бы? А? Или в следующий раз… Ты знаешь, вообще, что он затеял? Не знаешь. Я тебе расскажу. Он решил у одного антиквара брошку сработать. Ты понял? Да если нам за обычный побег так прилетело, то что сделает Шипко, когда Подкидыш на краже погорит.

– Да чего вы с ним разговариваете? – Степан кивнул на Ваньку, хотя конкретно в данный момент Корчагин вообще со мной диалог вел. Видимо, Рысак имел свои, личные претензии к Ивану, а сложившаяся ситуация просто позволила ему их показать. – Надо морду ему разукрасить и всего делов. Чтоб в следующий раз соображал.

– Чего? Морду разукрасить?! – Ванька громко заржал. – Да ты Рысак, чай совсем перепутал, с кем говоришь. Я чего-то пропустил? Тебя выше остальных поставили? Вроде новости такой не слыхал.

Пацаны стояли друг напротив друга, злые, готовые к драке. Судя по тому, как ходили желваки у Степана, мордобоя нам точно не избежать. И вдруг меня осенило. Я именно в этот момент понял, что нужно делать.

– Стоять! – Рявкнул так, что от неожиданности вздрогнул даже флегматичный, недовольный Бернес. – Всем стоять, не двигаться. Я буквально на секундочку. Вот прямо минутку. Не шевелиться, не обзываться, рожу друг другу не бить, конечности не ломать.

Я рванул в сторону выхода, едва не растянувшись на луже, которую как раз перед приходом делегации обиженных и оскорблённых наплескал Ванька из ведра.

В итоге, упасть, конечно, не упал, но поскользнулся и поехал вперёд, балансируя, будто акробат на канате. Пацаны, в которых я как раз летел, еле успели отпрыгнуть в сторону. Хорошо, за их спинами был выход и я сообразил выставить руки вперёд. А то бы носом впечатался в дверной косяк.

Выскочил в коридор, покрутил башкой по сторонам. Перед тем, как мы с Подкидышем зашли в зал, мне на глаза попалась уличная метла. Еще подумал в тот момент: что за придурок притащил ее на второй этаж?

– О! Вот ты где!

Метла оказалась на том же месте. Скромно стояла в уголочке. Ясное дело, кому она нужна на ночь глядя. Все нормальные люди скоро спать пойдут, а мы еще даже не ужинали.

Я схватил столь нужную сейчас штуковину в руку и рванул обратно. Забежал в зал, подскочил к Большому, сунул ему метлу, затем с такой же экспрессией, на выдохе, рявкнул:

– Ломай!

– Ну буду!

Ленька затряс башкой, а потом вообще швырнул несчастную метелку в Бернеса, который от неожиданности проявил чудеса ловкости, налёту поймав этот веник-переросток.

– Иди ты к черту Реутов! Я ее сейчас сломаю, а потом мне Шипко тоже сломает. Руку, например. У меня ведь две руки! Ни к чему такое барство. Это же казённое имущество! Ломай, говоришь… – Большой сильно нервничал. Ленька явно заподозрил с моей стороны подставу.

– Вот ты придурок… – Я шагнул к Марку, выхватил у него метлу и снова сунул ее Леньке. – Ломай, говорю. Не черенок. Ты внизу, где эти прутья… или как оно там называется… Вот в этом месте ломай! Ты ведь у нас силач. Попробуй сломать там, где много этих… да млять… как их зовут-то. Где много веточек!

– Так оно там не сломается! – Ленька смотрел на меня, как на психа. Правда, надо признать, я и вел себя как псих.

На самом деле, все гораздо проще. Я просто понял, нельзя пацанам драться. В то же время, обиду им на Подкидыша тоже таить нельзя. Но и правду мы сказать не можем. Да, Матвей запорол весь план к чертям. Однако, если сейчас покаемся, потом хрен какую схему провернешь, чтоб крысу зажопить.

– Правильно! – Заявил я с улыбкой на лице прямо Большому в рожу. – А вот так?

Выхватил метлу у окончательно охреневшего Лёньки из рук, кинул ее на пол, наступил на чернок, а потом, наклонившись, отодрал один прутик.

– Видишь? Сломался. А знаете почему? – Я торжествующим взглядом посмотрел на каждого из пацанов по очереди.

– Потому что, когда все прутики вместе, их не переломить. – Ответил Бернес.

– Правильно! В этой дурацкой школе мы не такие как все. Мы – изгои. Вы думаете кто то из курсантов видит в нас братьев по оружию? Да хрен там! Думаете, чекисты искренне хотят сделать из нас разведчиков, потому что их очень интересует наше будущее? Щас! Мы – орудие. Ясно? Инструмент. И такое отношение будет к нам всегда. Но, твою мать! Между собой то зачем вы сретесь? А? Между собой зачем? Нам нужно наоборот держаться вместе. Вместе! Ясно? Как вот эта метла!

Я наклонился, подхватил упомянутый предмет с пола и потряс им в воздухе. Выглядело все это, конечно, слишком пафосно, но пацанам – самое оно.

– Да, Подкидыш что-то натворил. Хорошо. Но ты, Матвей, почему не поговорил с ним сразу, если считаешь, что он не прав? Зачем побежал жаловаться остальным? За спиной, втихую. Хватит так вести себя. Все меня услышали? Хватит собачиться. Давайте реально будем командой. Мы же одни против всех. Неужели не понимаете?

Я замолчал, ожидая, как отреагируют пацаны.

– Ну, что ж… Это было неплохо. – Раздался голос Шипко от входной двери. – По какой причине у вас тут образовался митинг-летучка я узнаю позже. А сейчас взяли ноги в руки и рысью драить полы!

Глава 3 В которой я получаю повышение, но выглядит оно как-то сомнительно

– Реутов Алексей Иванович… – Задумчиво произнёс Шармазанашвили.

Не знаю, для кого это было сказано, потому что мы оба, и я, и товарищ капитан госбезопасности, прекрасно знаем, мои же официальные данные. Вроде бы никто их не забыл.

Смотрел он при этом не на меня, а вообще в окно. Там, под окном, бодро, с энтузиазмом нарезали круги детдомовцы. Бодрость и энтузиазм демонстрировались ими исключительно назло воспитателю, чей зычный голос доносился даже сквозь закрытую оконную раму.

– Разин! Разин, чтоб тебе! Подтянись. Чего ты трусишь в самом конце?! Вчера вон как резво по Москве бегал. Найти не могли. А сегодня что? Давай! Раз-два… Раз-два…

Шипко, как и обещал, на одном поучительно-показательном процессе помывки полов не успокоился. Я так понимаю, воспитатель пошел на принцип. Поставил себе целью показать детдомовцам, чем будут заканчиваться любые косяки с нашей стороны. Тем более, косяки осознанные. К тому же, думаю, Панасычу от начальства тоже досталось.

Конечно, Ванька рассказал ему печальную историю о том, как он увлёкся какой-то симпатичной барышней. Хотел ее догнать и спросить «за жизнь». Но барышня оказалась неразговорчивой. Как только Подкидыш схватил барышню за руку, она сообщила ему, что прямо сейчас позовет постового, потому как не нравятся барышням странные парни, которые идут за ними след в след на протяжении некоторого времени, а потом еще за руки хватают. В итоге Подкидыш от барышни отстал и ровно в тот же момент понял, что заблудился.

Ну, и конечно же, Шипко в эту историю не поверил. Он сказал, что брехать Иван горазд, но выходит у него это хреново.

Так они и стояли каждый на своём. Подкидыш упорно придерживался обозначенной версии, а воспитатель упорно отказывался ее принимать. Он даже обещал Ваньке в случае, если тот расскажет правду, скостить срок наказания для всей группы. Но тут «проснулась» группа в лице Леньки Большого, который с удивительной храбростью заявил, мол, правильные порядочные пацаны готовы вытерпеть любые наказания ради того, чтоб поддержать друга.

Шипко от Леньки таких необдуманных слов не ожидал. Впрочем как и я. Большой обычно к героическим подвигам во имя дружбы склонностей не имеет. Однако здесь, видимо, сказался момент нашего внезапного объединения, случившийся после моего выступления в спортзале.

– Ну, лады́… – Плюнул в итоге Панасыч на свои попытки добиться правды. Тем более, что остальные детдомовцы Леньку вроде как поддержали, тем самым поддержав и Подкидыша. – Устрою я вам круговую поруку…

Сказал – сделал. Сегодня нас подняли в пять утра. В пять, сука, утра! Даже получекисты, мои соседи, проснувшиеся от того, что Шипко распахнул дверь, а потом гаркнул: «Реутов, две минуты на сборы и на выход!», посмотрели на воспитателя с выражением священного ужаса на лицах. Потом на меня с сочувствием.

Я выматерился, сполз с кровати, натянул спортивный костюм, под него – нательное белье, иначе охренею на улице, мороз с каждым днем становится все сильнее, а затем поплёлся вниз, где с такими же «радостными» лицами стояли остальные детдомовцы.

– Ну, что? – Корчагин зевнул и почесал пузо. – Нас ждут тяжелые времена, братья мушкетёры.

Я с удивлением посмотрел на Матвея. Еще один, что ли, в книжную религию Эммы Самуиловны ударился. Нам Подкидыша выше крыши хватает с его фанатичной любовью к литературным персонажам. Он одним только Гамлетом всех замудохал. Несколько дней подходил и с трагичным лицом спрашивал: «Быть или не быть?»

Пока злой Корчагин ему не сказал, что, конечно, быть. Быть Покидышу битым, если он не отвалит со своими закидонами от нормальных людей. А теперь и сам Матвей, что ли, пошел в ту сторону?

– Да мы с Подкидышем забились. Кто быстрее все книги про Д'Артаньяна прочтет. Нет, ну интересно так-то. Думаю, мы точно как мушкетеры. Будешь нашим Д'Артаньяном. Они тоже… это… ну… Против всех.

– Их четверо было. – Хмуро сообщил я Матвею. – Считать умеешь? А нас шесть человек. То есть мы двоих где-то получается приблудных взяли. Это первое. А второе, ты до финала еще не прочел? Они плохо кончили, если что…

– Да? Черт… а мне эта мысль прямо по душе пришлась… – Матвей заметно расстроился.

А вообще, конечно, удивительное сочетание. С одной стороны, пацаны слишком взрослые. И это закономерно. Сложно не повзрослеть, когда у тебя жизнь так сложилась, что большую ее часть ты скитался по улицам. А с другой стороны – такие они дети, просто мандец.

После вчерашней ситуации в спортивном зале, детдомовцы настолько прониклись этой метлой, что я в итоге уже не знал, что мне делать: плакать или смеяться.

Не самой метлой, конечно, а смыслом, который она несла. Мол, надо держаться вместе.

Корчагин и Большой после наших разборок, с решительными лицами терли полы в столовой, будто от их действий как минимум зависит судьба целой страны. Бернес был задумчив. Гораздо более задумчив, чем обычно. Подкидыш тоже активно работал щеткой, при этом периодически поглядывал на товарищей и недовольно хмурился. А особенно его лицо кривилось, когда взгдяд Ваньки падал на Матвея. Видимо, не мог он ему до конца простить сорвавшегося плана с поимкой крысы. И только Степан оставался раздражён. Я сделал мысленно себе отметку, разобраться с Ивановым. Не просто так, конечно, и не конкретно прямо физически. У Рысака есть претензии к Подкидышу. Это – к бабке не ходи. Но что за претензии, я например, понять не могу.

Иванов вообще обычно ведет себя тише воды, ниже травы. Если Марк большую часть времени просто отмалчивается, то Степа, будто человек-невидимка. Его не видно, не слышно. Иногда я вообще забываю, что он есть в нашей компании. Один раз только была стычка, когда мы впервые начали заниматься боксом. Тогда я тоже удивился. И вот теперь опять всплеск агрессии. Странный он тип. Мутный, непонятный.

Короче, надо выяснить, чем ему Подкидыш дорогу перешел. Тут явно что-то личное. И вчера Степан просто ситуацией воспользовался, чтоб сорваться на Ваньке.

В любом случае, моя наглядная демонстрация того, что мы должны держаться друг друга, оказала положительное влияние на пацанов.

Убрали мы все быстро. Потому что никто не тратил время на всякую херню, как у нас обычно бывает.

Даже наоборот. Каждый, кто заканчивал свой квадрат, бежал помогать товарищу. В итоге, во второй приход Шипко, мы уже домывали столовую, что воспитателя, по-моему, не столько порадовало, сколько удивило. И даже где-то расстроило. Он заскочил в помещение со зверским выражением лица, ожидая застать нашу дружную компанию за какой-нибудь привычной ерундой. Но нет. Все работали в поте лица, а Большой от особо сильного ранения даже рвался помыть окна. Еле остановили.

– Ну… справились значит… Ладно. Ужин стоит на раздаче. Быстро есть и спать. – Буркнул разочарованный в своих ожиданиях Панасыч.

Потом он снова мазнул по мне задумчивым взглядом, как происходит уже несколько дней подряд, и вышел из столовой.

Что удивительно, по поводу того, что было им подслушано в спортивном зале, Шипко ни слова не сказал. Просто разогнал нас по своим участкам и свалил. Я то ожидал каких-то, не знаю… не то чтоб карательных мер, но хоть какой-то реакции. Чисто теоретически я детдомовцев немного настроил своими словами против руководства. И еще немного подмял под себя. Теперь мое положение лидера было признано официально.

Хрен там. Панасыч промолчал. И меня это напрягло.

Ровно до сегодняшнего утра. Когда во время пробежки появился один из чекистов, которых в школе до хрена, и сообщил, будто Реутову нужно проследовать прямо сейчас в кабинет начальника школы, стало понятно, Панасыч, может, и промолчал. Нам. А вот Шармазанашвили доложился. Потому как нет другой причины, по которой с утра пораньше, причём очень пораньше, товарищ капитан государственной безопасности вдруг захотел увидеть мою физиономию. Ну, я надеюсь, что нет другой причины. Лучше получить мандюлей за вчерашнее, чем еще какая-нибудь херня нарисуется.

Вот именно поэтому в данную секунду я стоял посреди комнаты и пялился в сторону окна, возле которого в позе очарованного странника замер директор школы.

Прошло уже минут пять с моего прихода, а кроме фамилии, имени, отчества, официально мне принадлежавших, пока ничего сказано не было.

– Значит, ты решил занять место руководителя вашей группы… – Выдал, наконец, Шармазанашвили.

Причем, я отметил это сразу, он не скрываясь выделил детдомовцев в отдельную группу. То есть, скорее всего, мои предположения верны. Мы вроде бы в одном котле с остальными слушателями школы варимся, но будущее у нас очевидно разное. Просто учебная часть нам преподается такая же, что и получекистам, исключительно из соображений практичности. Глупо для бывших беспризорников организовывать отдельное обучение.

– Есть такое. – Мне понадобилась ровно секунда, чтоб сообразить, как лучше ответить на вопрос директора школы.

Хотя по сути, это и не было вопросом. Капитан госбезопасности, не спрашивал. Он утверждал. Смысла отнекиваться нет.

– Хорошо… – Снова с интонацией какого-то глубокого осмысления произнёс Шармазанашвили. Затем, наконец, он оторвался от окна, подошел к столу и уселся за него. При этом смотрел прямо на меня. Внимательно, сосредоточено.

Я немного напрягся. Потому как не совсем сообразил, что именно хорошего чекист углядел в данной ситуации. По идее, меня наоборот должны отругать. Сейчас не совсем то время, когда приветствуются лидерские качества. Как показали следующие пять минут, напрягался я не зря.

– Ну, что ж… – Шармазанашвили улыбнулся. По-доброму так, подозрительно. – Это очень даже неплохо. Значит, ты и будешь отвечать за всю группу вцелом.

– Эм… Не совсем понял, товарищ капитан государственной безопасности, что значит «отвечать»?

Ну, конечно, я сейчас изображал из себя святую невинность. Все там понятно. Просто на фоне вчерашней ситуации чекисты решили сделать ход конем. Детдомовцы категорически не признают авторитет Шипко. Впрочем, не только его, для бывших беспризорников с авторитетами вообще не задалось. А тут – очень удобный вариант нарисовался. Сделать козлом отпущения меня. Чуть кто накосячил, на тебе, Реутов по башке.

– Так все яснее ясного, мне кажется, Алексей. С сегодняшнего дня ты считаешься у нас главным в вашей группе. Отвечаешь за всё и за всех головой. Хорошее случится – похвалим. Плохое – в первую очередь спрос с тебя. – Пояснил Шармазанашвили.

Он откинулся на спинку стула, глядя на меня с насмешкой.

– Ты же вчера, говорят, целый митинг организовал. Собрание комсомольское. Рассказывал своим товарищам о том, как злые дяденьки-чекисты хотят ими воспользоваться в коварных планах и с коварной целью. Так ведь?

Я молча опустил голову, изображая раскаяние. Хотя, естественно, никакого там раскаяния и в помине не было. Просто срочно требовалось взять короткую паузу, быстренько сообразить, как вести себя с директором школы дальше.

Чисто внешне, если судить по выражению лица, по интонациям голоса, он вроде бы не злится. Но не факт. Не факт… Знаю я эту братию. Смотрят ласково, говорят как с родным, а на самом деле, уже статью тебе подбирают. Ну, может, не эти конкретные товарищи, конечно. Тут я больше про современных, привычных мне ментов или фэбсов вспомнил. Однако, если так прикинуть, не сильно они друг от друга ушли. Наследственность, чтоб ее. А как это все происходит, я не по наслышке знаю. Все же юристом работал.

Кстати, с чекистами, которые в данный момент меня окружают, даже посерьёзнее дело будет. В будущем хотя бы на смертную казнь мораторий. А тут – статьи всякие бывают. Иной раз и без уголовного кодекса обходятся товарищи нквдешники.

– Что скажешь, Алексей? – Поинтересовался Шармазанашвили.

– Так а что сказать? – Я посмотрел на директора и пожал плечами. – Вы же не разрешения у меня спрашиваете. Все решено. Верно? Какая разница, что я думаю. А по поводу вчерашнего… Да, сказал. Потому что уверен, все именно так.

– М-м-м… Интересно… – Шармазанашвили, подавшись вперёд, оперся локтями о стол и уставился на меня уже откровенно смеющимся взглядом.

Вот гад… Специально ведёт себя так, чтоб типа вызвать у меня положительные эмоции в свою сторону. Этакий юморист и добряк. Ну да, ну да…

– А позволь полюбопытствовать, Алексей, откуда такие выводы? То есть ты уверен, что вас… хм… даже и не знаю как это правильно сформулировать… – Чекист задумчиво почесал бровь пальцем. – Ты уверен, будто вас используют по мере надобности и все? Что дальше? Выкинут на свалку? Не слишком ли глупая трата для страны? Одеть, обуть, воспитать, а потом разочек использовать…

– Слушайте, да я просто сужу по ситуации. Секретная школа разведки и вдруг – пацаны-беспризорники. Разве можно нам доверить государственные тайны? Поэтому, да. Именно к такому выводу и пришел. Мы – полезные в некоторых вещах товарищи. Ваши-то сотрудники белое пальто не факт, что захотят пачкать. А детдомовцы, которые Крым и рым прошли, не побрезгуют любыми приказами, даже не совсем приличными. Другой вопрос, что вряд ли ваше руководство нас полноценными собратьями по оружию видит. Мы для них – приблудные щенки, из которых необходимо вырастить отлично выдрессированных, бойцовских псов. Но пес он ведь всегда – животное. Завтра может взбеситься и бросится на хозяев. Правильно? Или, к примеру, затоскует по воле и убежит.

Конечно, я мог вытаращить глаза и заявить, будто Шипко все понял неправильно. Однако, чисто интуитивно понял, вот так точно не надо. К тому же, есть подозрение, Шармазанашвили с Бекетовым нашли общий язык, но при этом, они все равно далеко не товарищи. Потому что хозяева у них были разные.

И да, у этого капитана госбезопасности тоже есть хозяин, как и у Бекетова. Тема известная. Директор школы – человек Берии, а Игорь Иванович при Ежове отирался. Правда, Игорь Иванович та еще хитрая сволочь. Он столько лет крутится в этой сфере, но до сих пор остался при своих интересах. Знает, как и кому угодить в нужный момент. В общем, с Шармазанашвили мне надо прийти к некоторому сотрудничеству. Так, наверное. А значит, он должен считать меня немного простоватым, но принципиальным парнем. Вот сейчас я, например, режу правду-матку, не оглядываясь на последствия, потому как считаю директора школы этой правды достойным.

– Эвоно ты как… – Шармазанашвили покачал головой. Однако улыбка его оставалась все такой же, доброй. – А может, дело в другом? Может, у нашей страны сейчас времена тяжелые грядут? Много признаков этого имеется. В подробности, само собой, посвящать я тебя не буду, рано пока. Но скоро и такой момент настанет. И сейчас, Алексей, когда вокруг Советского Союза сгущаются тучи, все средства хороши, чтоб не дать врагам нанести удар. Это – первое. А второе… Видишь ли, Алексей… Лет десять назад у нас была мощная, отработанная агентурная сеть за границей. Много товарищи тогда сделали. Сил вложили немерено. Однако…

Шармазанашвили еле заметно поморщился. Видимо, следующая часть заготовленной речи самому директору школы не очень нравилась. Однако, останавливаться он не стал. Молодец. Четко придерживается выбранного курса.

– Сейчас ситуация сложная. В некоторых местах если и остались один-два человека, то с ними либо связи нет, либо они сами пропали. Нужно исправить это положение как можно быстрее. А вы… Тут ты прав. Ваши взгляды на жизнь сильно отличаются от взглядов наших сотрудников. Так тем лучше. Поэтому вас и выбрали. Тяжело строить заново, но еще тяжелее восстанавливать разрушенное. В таком, извиняюсь, дерьме придется ковыряться, что, как ты говоришь, белое пальто лишь помешает. Ладно… Не время пока для подобных разговоров. Распоряжение мое ты услышал и, надеюсь, понял. С сегодняшнего дня вся ответственность за поступки товарищей на тебе. Как уж ты с ними будешь договариваться, не знаю. Сам смотри. Но спрос с тебя. Иди, Алексей.

Шармазанашвили кивнул мне в сторону двери, намекая на окончание аудиенциии. А меня в этот момент просто до ужаса распирало любопытство. Очень сильно хотелось спросить одну вещь, которая в будущем много споров вызовет. Почему Сталин настолько не любил разведку, что позволил развалиться всей системе, существующей за рубежом, в момент, когда уже была очевидна угроза со стороны Гитлера. Да и без Гитлера тоже.

Но… Само собой, таких вопросов я задать не мог. Поэтому просто молча вышел из кабинета.

Глава 4 В которой мне становится известно кое-что тайное, но лучше бы этого не было

– Ну мляха муха… это, конечно… убейте меня… просто убейте… Проявите милосердие, товарищи! Этот изверг нас угробит. Как пить дать угробит. Лучше уж вы меня грохните, быстро и безболезненно. – Подкидыш упал на спину прямо в снег, раскидав руки и ноги в разные стороны. – Боженька, я готов признать твое существование, если прямо сейчас ты поразишь товарища старшего сержанта государственной безопасности молнией. Ну, пожалуйста… Чего тебе стоит? Можно не насмерть. Можно чуть-чуть, чтоб у него подгорело во всех местах…

– Тише ты! Раскудахтался. – Большой пинком отправил кучку снега прямо Подкидышу в физиономию.

Так как лежал Ванька этой физиономией вверх, уставившись в пасмурное, хмурое небо, то цель была достигнута идеально. Снег небольшой плюхой шлепнулся Ивану прямо на рожу. Подкидыш фыркнул, тряхнул башкой, но подниматься не стал.

– Если Шипко услышит твои антисоветские рассуждения про… ну ты понял про что… нам вообще тогда сегодня покоя не видать. – Добавил Ленька. – И завтра тоже невидать. И послезавтра…

Остальные детдомовцы промолчали. Вовсе не потому, что им нечего сказать. Просто я, Бернес, Матвей и Степан в этот момент с ненавистью отбросили свои лопаты в сторону и тоже бахнулись прямо на задницу в снег. Сил не было ни у кого. Вообще.

Потому что, что? Правильно! Потому что Шипко – человек слова. Принципиальный он, сволочь…

Именно благодаря его принципиальности, сразу после обеда мы нашей крепкой, дружной, сплочённой компанией отправились чистить двор. Снег начал валить утром, прямо на финальной части наших физкультурных мучений, и шел без остановки несколько часов к ряду. Естественно, территория школы в итоге напоминала одну большую снежную кучу.

То есть, день у нас вышел – вообще зашибись. Сначала были почти два часа физических занятий на свежем воздухе, после которых нас коллективно тошнило и от воздуха, и от занятий, и от довольной рожи Шипко. От рожи особенно сильно.

Я-то еще на некоторое время смог прерваться, благодаря вызову к директору, а пацаны вкусили все прелести мести воспитателя целиком. До конца физкультурного мероприятия детдомовцы дожили исключительно назло Панасычу. Чтоб несильно радовался.

Потом – завтрак и три урока: Эмма Самуиловна, радиотехника, экономическая география капиталистических стран. Никогда прежде мы не бежали с таким искренним рвением на занятия, наивно полагая, что там уж нас Панасыч не достанет. Обучение, как говорится, важнее всего.

Затем – обед. И после того, как мы закончили с едой, в качестве десерта снова появился довольный Шипко.

– Ну, не-е-ет… – Простонал Корчагин, наблюдая, как к нашим столам приближается улыбающийся Панасыч.

Воспитатель с крайне счастливым выражением лица сообщил, что Родина очень нуждается в данную секунду в нашей помощи. Прямо не обойтись Родине без наших рук.

– Ого! – Ленька встрепенулся. – Будет какое-то важное, серьезное задание, товарищ старший сержант госбезопасности?

Большой как всегда от своей простоты искренне поверил словам воспитателя. А я вот, например, сразу понял по довольной физиономии Шипко, предстоит нам очередной этап показательной педагогики.

– Конечно! Серьезнее некуда. Берете лопаты, они вас уже ждут на крыльце, идете чистить территорию вокруг дома. – Сообщил Панасыч, после чего развернулся и вышел из столовой, даже не скрывая улыбки.

– Вот су-у-у-ука, – Прошипел вслед воспитателю Степан. – Когда ж у него эта фантазия закончится…

– Никогда. – Хлопнул я Иванова по плечу. – Он же сказал, она у него богатая. Товарищ старший сержант, погодите!

Не дожидаясь, что ответит Рысак, я рванул с места, дабы догнать еще недалеко ушедшего Шипко. Цель оставалась прежней. Мне надо переговорить с ним насчет Бекетова. Чем быстрее случится моя встреча с Клячиным, тем лучше. Да и вообще, три недели – большой срок. Слишком большой. Хотелось бы понять, что там случилось у моего благодетеля. По какой причине он исчез с радаров.

– Чего тебе, Реутов? – Панасыч даже не остановился. Что там не остановился? Даже не оглянулся.

Пёр вперед, как Гаврош на баррикады. Специально, сто процентов. Чтоб мне пришлось вот так бежать за ним, как идиоту, по всему первому этажу Большого Дома.

– Да подождите вы! У меня важный вопрос.

– Ох ты ж глянь на него… Вопрос важный… а у меня дела важные. И вчера тоже было важное дело. Вас, дураков, хотел по-человечески в город выгулять. И места интересные показать, и чтоб вы немного умнее стали. Что в итоге?

Панасыч резко остановился, развернулся ко мне лицом а потом вдруг выпалил:

– Куда вчера Разин делся? А?

Это было настолько неожиданно, имею ввиду и остановка, и вопрос, что я сначала налетел на Шипко, уткнувшись в него носом, а потом отпрянул в сторону.

– Товарищ старший сержант госбезопасности, так Ванька же сказал. Он стоял, заметил барышню…

– Все! Хватит! – Панасыч поднял руку вверх, прерывая мой словесный поток. Мне показалось, он с гораздо большим удовольствием не только поднял бы эту руку, но и отвесил бы мне затрещину. – Уже вчера вашей чуши наслушался. И главное, что меня поражает, с какой наглостью вы свою ерунду рассказываете. С полной уверенностью, что я вообще могу в это поверить. Говори, что хотел.

– Да тут дело знаете в чем… Вы же в курсе, куда меня товарищ Клячин на выходных возил, да? – Я вопросительно посмотрел на воспитателя. Решил, так будет лучше, начать издалека, а не сразу в лоб ему про Бекетова лупить.

– Ну допустим… – Шипко кивнул. Взгляд у него стал немного настороженный.

– Так вот Игорь Иванович говорил, что в случае крайней необходимости с ним можно через вас связаться. Вы передайте, я тут кое-что вспомнил, надо срочно встретиться. Только, пожалуйста, передайте, как можно скорее. Момент очень важный.

Шипко почти минуту смотрел на меня молча. Просто стоял и смотрел. С абсолютно бесстрастным лицом. Я даже начал опасаться, как бы сейчас не последовали уточняющие вопросы. Типа, а что вспомнил? А почему вспомнил, ты что-то забыл? А в чем важность?

Однако, видимо, Панасыч решил, что дела Бекетова его не касаются. Вернее, любопытство, может, было, даже скорее всего было, но Шипко не дурак. Он сто процентов знает, бывает информация, в которую лучше не вникать. Тем более, насколько я могу судить по тому подслушанному разговору между Панасычем и Молодечным, воспитатели оба понимают, что Бекетов за человек.

Наконец, Шипко, вздохнув, выдал:

– Хорошо. Передам.

После этой фразы он развернулся и уструячил в неизвестном направлении.

Я же вернулся в столовую, откуда мы дружно отправились убирать территорию, границы которой были обозначены воспитателем весьма расплывчато. Поэтому, когда дорожки рядом с домом радовали своей идеальной чистотой, снег ровными горками лежал по краям, а мы коллективно понадеялись, что, наконец, от нас отстанут, явился Панасыч. Он пожевал губами, задумчиво оценил нашу работу, а потом сказал:

– Молодцы! Можете, если захотите!

Детдомовцы хором облегченно выдохнули и даже разулыбались. Ровно на одну секунду. Потому что следующая фраза Панасыча убила все на корню.

– Раз так быстро справились, думаю, стоит продолжить. Давайте вон… – Шипко махнул рукой в сторону барака. – До своего старого жилища убирайте снег. Хуже не будет, а одна только польза.

– Так может мы сразу и в лесу почистим? Весь лес, давайте? – Взвился Подкидыш.

– А это хорошая идея… – Шипко изобразил на лице задумчивость.

– Черт… Шуткую я… – Тут же сдался Ванька. – Извините…

– А, ну, если шуткуешь, тогда ладно… – Панасыч усмехнулся и опять свалил по каким-то делам.

В итоге, мы еще больше часа махали лопатами. Поэтому, добравшись, наконец, до барака, попадали без сил на снег.

– Ирод… – Сообщил Корчагин в воздух. – Как есть, ирод.

Видимо, это определение предназначалось воспитателю вслед за просьбой Подкидыша убить его.

Я же в этот момент сидел и думал, как сообщить пацанам о решении директора школы. Они до сих пор еще были не в курсе новых «кадровых» перестановок.

С одной стороны новость, в принципе, достаточно обыденная. Тот факт, что детдомовцы ко мне прислушиваются, и без Шармазанашвили имел место. Но с другой стороны, получается, мне нужно им обозначить, что теперь я официально вроде командира группы. Или как там еще можно это назвать. И большой вопрос, что за реакция последует на подобные изменения. Бывшие беспризорники страсть как не любят ограничения и принудиловку. То, что они сейчас меня считают за старшего – это их выбор. Но если руководство школы хочет, чтоб они считали кого-то за старшего, это уже немного другое.

– Реутов… – Марк вдруг тихо позвал меня.

Я поднял голову, оторвавшись от созерцания снега под своей же задницей, и посмотрел на него. Бернес мотнул головой в сторону барака. Видимо, это было приглашение на приватную беседу.

Ну, не знаю… С приватностью у нас как раз беда. Как бы кто следом не поперся. Тем более, я и сам хотел с Марком обсудить вчерашнюю ситуацию насчет Наденьки. Делать этого при пацанах не стоит. Они могут начать высмеивать Бернеса. У детдомовцев к женскому полу специфическое отношение. Вернее, оно, как раз, вполне нормальное, но более соответствующее взрослым мужикам с опытом за плечами, чем семнадцатилетним парням. По крайней мере, если вслух обозначить, что Бернес влюбился, шуток и подколов будет на сто лет вперед.

Я покосился на остальных пацанов, чтоб понять, насколько наш с Бернесом уход будет бросаться в глаза. Подкидыш по-прежнему валялся на спине, Большой, Степан и Матвей сидели рядом, тихо о чем-то переговариваясь.

– Идем. – Кивнул я Марку и встал на ноги.

– А вы куда это? – Моментально отреагировал Лёнька. Вот тоже, блин… Глазастый. Все, что не надо, замечает.

– Поссать. – Буркнул Бернес. Он тоже встал и теперь отряхивал задницу. – Можно? Не? Или с нами пойдешь, подмогнуть?

– Да кто вас знает. – Ленька хмыкнул. – Один вон тоже сходил… Так сходил, что теперь долго будет этот поход нам аукаться. Вишь, чем обернулось.

– Оу, ну все! – Крикнул ему Подкидыш. – До самой смерти будете теперь вспоминать?

– Если так будет продолжаться и Шипко не успокоиться, то смерть будет достаточно скорой. – Мрачно прокомментировал Матвей.

Пацаны начали препираться, не серьезно, больше чисто подурковать, без злобы, а мы с Марком, пользуясь ситуацией, шустренько направились к Бараку. Завернули за угол и сразу остановились.

– Слушай, разговор есть!

– Слушай, разговор есть!

И он, и я реально сказали одновременно одну и ту же фразу. Уставились друг на друга, а потом рассмеялись. Вышло, конечно, на самом деле, смешно.

– Давай ты сначала. – Кивнул Бернес.

– Ааа… Да. Хорошо. Я хотел про Наденьку поговорить. Тебе эта девчонка сильно приглянулась, да?

Марк смутился и отвел взгляд. Ну, мандец… Можно было бы не спрашивать, еще вчера все стало понятно. Влюбился, не влюбился, а увлекся сильно.

– Реутов, если она тебе самому нравится, так я вообще никак… Я не буду ничего, ну… ты понимаешь. Потому что товарищ он дороже. А девок много. И…

– Все. Хорош. – Я оборвал невнятное мычание Марка. – Нет, она мне не нравится. Я сам на нее видов не имею. Но ты должен знать одну вещь. Надя – хорошая, наверное, девушка. Вот только фамилия ее – Бекетова.

Я замолчал, уставившись на Бернеса в ожидании реакции. Реакции не последовало. Марк смотрел на меня непонимающим взглядом.

– Бекетова… – С нажимом повторил я.

– А-а-а-а-а… О-о-о-о-о… – Дошло, наконец, до Бернеса. – Подожди… Она…

– Да ты разговаривать разучился, что ли? Она – дочь того самого старшего майора государственной безопасности, о котором я рассказывал вам с Подкидышем. Того, который моих родителей угробил. Потом меня типа «утопил».

– Ах ты ж, сучий потрох… – Бернес покачал головой. Лицо у него стало расстроенное и даже несчастное.

Просто одно дело, когда вам с другом нравится одна и та же девушка, там решение найти можно. И совсем другое, если тебе нравится дочь врага твоего друга. Вот тут вообще никакого выбора.

– Извини… – Я развел руками в стороны. – А ты о чем хотел сказать.

– Я? Ах, да… Я… – Бернес внезапно погрустнел еще больше. – В общем… Ты только послушай до конца. Хорошо? Такое дело… Я знаю, кто крыса.

Если бы Бернес сказал, что земля квадратная, я бы, наверное, меньше удивился. Нет, Марк из всех нас самый умный, он вполне мог вычислить стукача. Тут вообще нет ничего удивительного. Другое поразило. Почему он молчал столько времени? Явно ведь не только сейчас эта мысль у него появилась. Я Бернеса знаю. Он прежде, чем произнести что-то вслух, непременно подумает основательно. Тем более, если это настолько серьёзное обвинение.

– Тааак… Хорошо. И кто же это?

– Я. – Ответил Бернес и посмотрел на меня грустным взглядом.

Глава 5 В которой, я наконец, снова вижу сны, но меня это больше пугает, чем радует

– Папа, это те самые часы, которые тебе подарили в банке?

Я подхожу к папе. Он сидит за столом в своём кабинете. Больше всего люблю именно эту комнату во всем доме. Есть в ней что-то особенное. Может быть, дело в папе. Здесь всегда чувствуется его присутствие, даже когда папы нет.

Сейчас он что-то пишет на листах, скрепленных переплетом. Кажется, папа ведет дневник. Я тоже буду вести дневник. Вот прямо сегодня и начну. На первой же странице я нарисую тот самый пряничный домик, который получился у меня в банке.

Просто папа сказал, что мне надо обязательно его запомнить, этот рисунок. А еще он сказал, что нужно запомнить все завитушки и черточки, которые он добавил к рисунку.

Я молодец. Я запомнил. Но хочу сохранить все это не только в голове. Хочу ещё перенести это на бумагу. Если папа говорит, что рисунок важен, значит будет правильно поступить именно так. Вдруг я, к примеру, заболею. Вдруг, у меня снова будет жар, как прошлой зимой, и все, пропадёт рисунок из моей памяти.

Нет, точно нужно заново нарисовать его в дневнике. И никто не узнает. Даже папе не буду говорить. Он ведь не сказал, можно ли. А то вдруг поделюсь своей идеей, и папа больше не будет доверять мне секреты. Нет… Никому не надо говорить. Это мой дневник, а значит, мой личный секрет. Буду прятать его так, чтоб никто никогда не нашёл.

– Прости, Алеша? Ты что-то сказал? – Папа отрывается от бумаг и смотрит на меня потерянным взглядом.

Он уже несколько дней такой – озадаченный, задумчивый. Вот прямо с того дня, когда мы с ним ходили в банк и ели венские вафли. Мама нас, кстати, сильно наругала за долгое отсутствие. А потом они, закрывшись в комнате, о чем-то спорили. Это теперь часто происходит. Правда, я знаю, они не ругаются, а всего лишь спорят. Но это тоже не очень хорошо.

Разговор было плохо слышно, однако, когда мама выходила из комнаты, она задержалась на пороге и сказала непонятную фразу…

– Твоя гордость сейчас, Сережа, неуместна. Напиши Игорю, разыщи его. Он ведь был твоим другом, он должен помочь, у него есть связи. – Вот что сказала мама.

– Марина, когда же ты поймёшь… страны, где можно было пользоваться связями и протекцией больше не существует! Теперь нет авторитетов. Сегодня ты на коне, а завтра… Завтра этот конь тебя же и затопчет. – Раздается папин голос из недр комнаты.

– Ты же сам говоришь, что-то назревает. Наверное, лучше попытаться, чем не пытаться совсем. – Мама стоит в пол оборота. Она еще не заметила меня, сидящего на полу рядом с железной дорогой, по которой сейчас поедет паравозик.

– Игорь исключается. Мы больше не друзья и ты сама знаешь, почему. – Снова звучит папин голос.

– Ну, хорошо. – Мама разводит руками. Ее плечи безвольно опускаются. Она устала спорить с папой. – Сейчас с твоей стороны это даже не гордость. Это, Сережа, спесь. Вы словно два подростка…

– Перестань. Может, я накручиваю сильно. Может, это просто такой период и он пройдёт. Все нормализуется.

В этот момент мама как раз обнрнулась и заметила меня. Больше она говорить ничего не стала.

И вот сейчас я снова вижу, папа будто расстроен.

– Это те часы, которые тебе подарили в банке? – Снова спрашиваю я, затем осторожно дотрагиваюсь пальцем до лежащей на столе коробочки. Она продолговатая, вытянутая, а на крышке – Мальтийский крест.

– Часы? Ах, да. Часы… – Папа снимает крышку с коробочки и вытаскивает оттуда часы.

Они красивые, серебристые. Почему-то на ремешке. Странно. До этого у папы уже были часы, но карманные. А эти, получается, можно носить на руке.

– Хорошая вещь… – Папа задумчиво крутит часы в руке. – Ты знаешь, Алеша, история Vacheron Constantin началась аж 1755 года. Очень старая мануфактура. В нотариальной конторе мэтра Шуази молодой часовой мастер Жан-Марк Вашерон оформил договор о найме на работу подмастерья. Этот договор – первое упоминание об основателе престижной династии часовщиков и знаменует собой рождение одной из старейших существующих ныне часовых мануфактур. Такие часы носили жёны Наполеона – Жозефина и Мария Луиза. А вот тут, смотри… видишь? Ты всегда узнаешь часы по оригинальному логотипу в форме мальтийского креста, который неизменно присутствует на циферблате и заводной головке моделей. Эта эмблема стала для Vacheron Constantin символом вечного поиска совершенства. Мальтийский крест фиксируется на крышке заводного барабана, обеспечивая постоянство передачи энергетического импульса заводной пружины и тем самым улучшая точность хода часов. Так что, да… Подарок достойный. Жаль, что пришлось немного испортить его…

– Испортить? – Снова спрашиваю я папу. Мне кажется, часы наоборот прекрасны. Я почти половину сказанного не понял, но звучало все очень серьезно.

– Да… Видишь, вот тут сделал надпись. Вернее, ее сделали по моей просьбе.

Папа опускает руку ниже, раскрывает ладонь и я вижу часы совсем близко. Хочу прочесть слова, выгравированные прямо на циферблате, но отчего-то они расплываются перед глазами… расплываются… Расплываются…

– Реутов! – Конкретный такой тычок локтем в бок выдернул меня из состояния… Из состояния чего?

Я покрутил башкой, бестолково моргая глазами.

– Ты самоубивец, что ли? Заснул на уроке Старухи. Скажи спасибо, что она от Подкидыша любимого оторваться не может. А то бы тебя уже поймали на месте преступления.

Рядом со мной сидел Бернес и мы находились в классе. В классе, блин?! Я заснул на уроке. Это – ладно. Но мне только что приснился короткий сон из прошлого. Мандец… Приплыли…

– Марк…

– Да я понял, понял… Сразу не заметил, что ты заснул. Сам вырубаюсь после вчерашнего ударного дня. Думал, просто сидишь, облокотившись на руку. А потом ты начал тихонько по-немецки бормотать. Тогда и сообразил.

Марк смотрел на меня серьёзно, напряжённо. Интересно, что я успел сейчас ляпнуть? Хорошо, рядом оказался Бернес, а не кто-то другой. И дело не только в том, что Марк знает большую часть всей истории. Дело в том, что теперь он, вроде, мой должник.

Хотя, почему же «вроде»? Должник и есть. О том, что Бернес поведал мне за бараком, я никому не сказал ни слова. Причины на то имелись.

Сначала, конечно, просто охренел. Моей первой реакцией была мысль, ну, ты и крыса, Бернес… Оригинальности в этом ноль, само собой. Масло масленое получилось, учитывая, что про крысу речь и шла. Но зато искренности в моей мысли было просто через край.

Я же его, блин, спрашивал! Вернее, не спрашивал. Он сам сказал, мол, как ты мог подумать, Реутов? Мы же с тобой плечо к плечу, Реутов. И я такой, лошара… Ну, кто угодно только не Марк. Реально был готов заподозрить любого, кроме этого пацана.

Вот как после этого вообще верить людям? Нет, я априори и не верю никому, все сволочи продажные, но твою мать… Бернес?! Мне казалось, из всех детдомовцев он самый принципиальный и порядочный.

– В смысле, ты? То есть прям ты? – Уточнил я на всякий случай, чувствуя себя при этом форменным идиотом. Ну, мало ли, вдруг просто чего-то не понял. Хотя, куда уж там не понять. На шутку это все не похоже.

– В буквальном смысле, и да, прямо я. – Бернес отвернулся, плюнул в снег, проследил за полётом собственного плевка, а потом сел на корточки. – Млять, не могу тебе в глаза смотреть… С души воротит… Чувствую себя ужасно.

– Зачем? Просто, зачем?! Объясни. Ты ведь не просто так решил признаться. Ну, давай поговорим тогда, что ли. Как такое вообще получилось?

Я примостился напротив Марка, который упорно смотрел куда угодно, лишь бы не на меня. При этом наоборот пытался заглянуть ему в лицо. Хотелось видеть, что там на его лице в данную минуту. Ну, и еще надеялся, сейчас он засмеётся, долбанет меня по плечу и скажет, будто все это – один большой прикол.

Однако, судя по интонации голоса Бернеса, говорил он совершенно серьезно. Да и шуточка вышла бы такое себе. За подобные шуточки можно и отхватить по-серьёзному.

– Там… все сложно. Попробую с самого начала. У меня сестра была… как была… надеюсь, и сейчас есть… Когда мать с отцом забрали, сестру определили в один детский дом, а меня в другой. Я сбежал. Ну, не мог там находиться. И без того место не самое радостное, так еще… Воспитатели детей травили на таких, как я. Родители – предатели Родины. Сын – будущий предатель. Дела до этого детдомовским не было, конечно. Срать им и на предателей, и на Родину. Но… официальная вседозволенность, она им была по душе. Поэтому, как только получилось, я ноги сделал. Добрался каким-то чудом до Черного моря. Знал, что в Одессе дядька живёт. Видел его, правда, сто лет назад. Но для меня это было, как… не знаю… Как единственная надежда. Думал, дядьку разыщу, потом сестру вместе найдём. Но…

Бернес пожал плечами и усмехнулся. Я видел по его напряжённой позе, разговор Марку даётся нелегко. Хотя бы угрызения совести мучат, и то неплохо. Было бы хуже, начни он об этом говорить легко или без явного чувства вины. Впрочем, скорее всего, если бы не совесть, так и вообще не признался бы.

– В общем, не задался мой план по поводу дядьки. В Одессу-то прибыл, нормально. Когда вспоминаю, как добирался, волосы дыбом встают. Ума не дам, почему нигде не сгинул. Всякое было. Почти полгода потратил на дорогу, представь себе. Приходилось и воровать, и побираться, и с голоду думал опухну. На середине пути захворал. Лихорадка так скрутила, мама не горюй. Чуть копыта не откинул. Тетка чужая какая-то в деревне выходила, что родного. Я мимо шёл как раз да в ее огороде упал. Жар уже такой был, не соображал ни черта. И жрать хотелось сильно. Жрать, пить. Половину пути на своих двоих же преодолел. Ну, вот пока у нее отлёживался… пока от города к городу добирался. На поездах не всегда была возможность. А уже в Одессе… там все иначе сложилось, чем я ожидал. Ну, да черт с ним. В общем, когда меня легавые загребли, думал, все… Не видать мне сестры. А потом вдруг со школой эта история началась. В первый день со мной капитан разговаривал, который директор школы. Вот он и сказал, что после окончания учебы, через год поможет мне сестру найти…

– Короче, тебя типа официальным стукачем оформили… – Я покачал головой. – Сделали предложение, от которого ты не смог отказаться.

Был ли я возмущён? Нет. Обескуражен? Тоже нет. Все логично. Я даже чекистов в этой ситуации понять могу. Ясен хер им нужен свой человек среди детдомовцев. Мало ли, до чего шайка малолетних бродяг, воров и жуликов додумается. Все-таки мы не в пансионате благородных девиц находимся. Так-то, на секундочку, в данном месте будущее Советской разведки обучается. Учитывая, какое оно будет, это будущее, так и хрен его знает, кого тут судить или ярлыки «плохой», «хороший» вешать. Чуть больше двух лет пройдет, адский ад начнется. А Бернес… Легко в кого-то другого пальцем тыкать и сволочью его называть. Я вот, к примеру, неуверен, как бы поступил на его месте. Совсем неуверен. Тут хотя бы причина ясна.

– Слушай, я не буду оправдываться. И, возможно, нет оправдания. Понять меня тоже не прошу…

– Погоди ты! – Прервал я Бернеса, который по-прежнему сидел на корточках с бледным лицом и выступившими резко скулами. – Так а ты почему меня насчет ночных разговоров не вломил? Сразу ведь сообразил, что-то со мной не так. Тем более, в отличие от других, в языках разбираешься. Смысл фраз, которые я бубнил во сне, понял. Ты представь, насколько интересна была бы эта информация для чекистов. Если бы начали выяснять да разбираться, хрен его знает, чего нарыли бы. Там веревочка длинная и идет она не только к Бекетову, который, на минуточку, за спиной Ежова сидел. Да хотя бы одной истории с «утоплением» в коммуне было достаточно, чтоб того же Бекетова тряхнуть. А ты промолчал. Почему?

– Ну, для начала, у нас не было договоренности, чтоб я рассказывал обо всем. Их в первую очередь интересовали всякие антисоветские разговоры, обсуждение партии, вредительские рассуждения о руководстве страны. Ну… такого плана. Сам понимаешь. О попытках побега тоже надо было докладывать.

– Понимаю. – Я снова кивнул. – Хотели знать наверняка, что не растят своими же руками шваль, которая воспользуется полученными знаниями и переметнется к врагу. Это, как раз, очень даже понимаю.