Читать онлайн Жемчужина среди принцесс

Предсказание отшельника

– Я не такая женщина, как все другие! – пожаловалась как-то Луиза Савойская.

– Почему, мадам? – с удивлением осведомилась одна из придворных дам.

– Потому что мне уже тринадцать лет, а я ещё до сих пор не беременна!

– В таком случае, Вам нужно съездить в Плесси-ле-Тур к святому Сен-Полю, который с помощью молитв помогает женщинам забеременеть!

И вот, летом 1489 года, юная графиня Ангулемская отправилась к Франциску Паолийскому (Сен-Полю), святому отшельнику из Калабрии, которого пригласил во Францию ещё покойный король Людовик ХI и поселил рядом с королевским замком Плесси-ле-Тур, на территории монастыря Святой Девы Марии.

«Сухонький старичок принял её в крохотном домике на одну келью, стоявшем посреди удивительного сада, – пишет Коровина Е. А. в своей книге «Великие исторические сенсации». – Сад сей был взращён не людскими стараниями, но самой природой: полевые и луговые цветы, выросшие, словно на огромных клумбах, имели и большой рост, и чудный аромат. Отшельник протянул Луизе огромный раскрывшийся алый мак и опустился на колени».

– Приветствую мать короля! – сказал затем старец.

Растерянная Луиза сконфузилась:

– Я всего лишь графиня Ангулемская, и у меня нет сына…

– У тебя родится сын. Если назовешь его, как меня, в честь святого Франциска Ассизского, то он станет великим королём и прославит страну!

Другой на месте Луизы усомнился бы в пророчестве монаха. Хотя её муж Карл принадлежал к Ангулемской ветви королевского дома Валуа, но был всего лишь третьим в очереди на престол. И то при условии, если бы его предшественники не оставили мужского потомства. В молодости он хотел жениться на Марии Бургундской, единственной наследнице герцога Карла Смелого, которая считалась самой богатой невестой в Европе. Однако французский король Людовик ХI мечтал видеть последнюю женой собственного сына, а графу Ангулемскому заявил:

– Вы должны обручиться с дочерью графа де Бресс!

– Но ведь ей всего два года, а мне – девятнадцать! – возразил Карл.

– Зато Луиза Савойская – родная племянница королевы! А её мать, Маргарита Бурбон – принцесса крови.

Выбор такой невесты для Карла объяснялся тем, что король был женат на Шарлотте Савойской, желавшей обеспечить детям своего брата Филиппа выгодные браки. Однако граф Ангулемский считал будущего тестя слишком незначительной личностью: ведь Филипп (будущий герцог Савойский) был прозван Безземельным за то, что французы заставили его обменять графство Бресс на другие неравноценные земли. Но противиться королевской воле Карл не посмел, и, после обручения, разочарованный, отбыл в свой Ангулем. Напрасно он надеялся, что после смерти Людовика ХI ему разрешат разорвать эту помолвку. Этому воспротивилась Анна Французская (или дама де Божё), старшая дочь покойного короля, которая управляла Францией во время несовершеннолетия своего брата Карла VIII. Она взяла семилетнюю Луизу под своё крыло, когда та лишилась матери. Как бедной родственнице девочке выделяли из казны на одежду восемьдесят ливров и предоставили покои в замке Амбуаз, где вместе с другими воспитанницами она получила необходимое для французской аристократки образование: усвоила христианскую мораль и стала заядлой читательницей, научилась вести себя в обществе, одеваться по моде, управлять домашним хозяйством, играть на лютне и вышивать, разбираться в иерархии и генеалогии.  Кроме того, она извлекла много политических уроков от своей покровительницы Анны де Божё, которая оказала значительное влияние на её личность, будучи живым примером женщины, обладающей реальной властью. Многие дамы, выросшие при дворе в Амбуазе, в дальнейшем пошли по стопам регентши, в том числе, сама Луиза Савойская, её подруга Маргарита Австрийская, Филиппа Гельдернская, Диана де Пуатье и другие.

Желая избавиться от навязанной невесты, Карл Ангулемский в 1485 году решил примкнуть к «заговору принцев» против Анны де Божё, который возглавил его кузен Людовик Орлеанский. Увы, в «Безумной войне» они потерпели поражение от королевских войск и попали в плен. После чего герцога Орлеанского заключили под стражу, а графу Ангулемскому Анна де Божё поставила ультиматум:

– Вы будете помилованы при условии, если немедленно женитесь на моей маленькой племяннице!

«Держи друзей близко к себе, а врагов ещё ближе», – вероятно, при этом подумала мудрая дочь Людовика ХI.

Хотя за Луизой давали всего тридцать пять тысяч ливров, граф, понимавший, что в случае отказа ему грозит конфискация его земель, со вздохом ответил:

– Я согласен!

После чего пообещал отдать во владение будущей супруге замки Роморантен и Коньяк (так называемая вдовья доля). Луиза же отказалась от прав на герцогство Савойское в пользу своего младшего брата Филиберта, который тоже воспитывался во Франции. Хотя в брачном контракте их матери Маргариты Бурбон было специально оговорено, что в случае отсутствия наследников мужского пола Савойю унаследуют потомки по женской линии в порядке первородства.

Впервые увидев жениха, его большой горбатый нос и длинный, узкий подбородок, одиннадцатилетняя Луиза упала в обморок. Но её быстренько привели в чувство и повели под венец, хотя девочка даже боялась взглянуть на двадцативосьмилетнего Карла – таким уродливым он ей показался. Это событие произошло 16 февраля 1488 года в соборе Ангулема в присутствии Анны де Божё и её мужа Пьера. По некоторым сведениям, после свадьбы новобрачная уехала с мужем в Коньяк и 12 сентября 1489 года родила нежизнеспособную девочку. Однако, как считают большинство историков, на самом деле ввиду своего несовершеннолетия Луиза продолжала жить в Амбуазе вплоть до 1491 года и за это время привыкла к Карлу, который её навещал.

В любом случае граф вовсе не собирался хранить верность своей юной супруге. Вероятно, в знак протеста против своего насильственного брака он в начале 1489 года поселил в замке Коньяк, своей основной резиденции, двух своих любовниц: дворянку Антуанетту де Полиньяк, позже родившую ему двух дочерей, Жанну и Мадлен, и простолюдинку Жанну Ле Конт, от которой уже имел дочь Соверен. Карл демонстративно признал их детей и осыпал своих любовниц подарками. Но, вскоре обнаружив, что слишком потратился на это дело, решил сэкономить, возложив на Антуанетту обязанности кастелянши, а Жанну сделав личной служанкой. Впрочем, женщины, преданно любившие своего господина, не роптали, хотя при этом он не воздерживался от интрижек на стороне. Например, с пятнадцатилетней Жаклин дю Мас, дамой де Иль. Когда же её родители пожаловались Карлу VIII, тот посмеялся над ними и лишь сделал графу Ангулемскому предупреждение:

–Впредь, кузен, выбирайте себе любовниц более тщательно!

Не будучи сам верным мужем, король, в отличие от своей сестры, Анны де Божё, и жены, Анны Бретонской, не осуждал своего кузена за разгульную жизнь. Тем не менее, он не пригласил графа ко двору и даже не стал настаивать на том, чтобы тот принял с ним в 1494 году участие в походе в Италию. Впрочем, после «заговора принцев» муж Луизы возненавидел всякие военные действия. По общему мнению, он был спокойным и обаятельным человеком с широким кругом интересов. Хронист Жан де Сен-Желе, хорошо его знавший, свидетельствовал:

– Те, кто помнят… короля Карла V, прозванного Мудрым, утверждают, что… граф д'Ангулем, походил на этого монарха лицом и фигурой, но что душевное сходство превосходило телесное. Если бы на долю графа д'Ангулема выпало вести важные дела, его большие знания и учёность, несомненно, хорошо проявились бы. Не существовало ни одного человека, которому он причинил бы неудовольствие, и, наоборот, он оказывал поддержку… всем, кто обращался к нему за помощью, о чём его добрые дела, любовь и почитание его слуг, подданных и соседей дают достаточное свидетельство.

Карл Ангулемский любил охоту и мог провести всё утро, преследуя оленя в лесу. Вместе с тем он знал фламандский, итальянский и испанский языки, а также латынь. Но не любил всё немецкое из-за своего соперника, императора Максимилиана I, женившегося на Марии Бургундской. А также – всё английское из-за своего отца, Жана Ангулемского, который тридцать два года провёл в плену у англичан. Карл не жалел средств на строительство церквей, дорог и на книги, собрав в Коньяке библиотеку, включавшую более 1000 экземпляров. У него была неизмеримая страсть к чтению, как и у его отца, но, в отличие от своего дяди, Карла Орлеанского, знаменитого поэта, он не сочинял стихов.  Граф имел сеть агентов в Италии, Франции и других странах, которые приобретали для него редкие старинные рукописи и печатные издания. Интересно, что книга Оноре де Буве «Древо битв», в которой повествуется о том, каким должен быть идеальный рыцарь, была его самой любимой (позже она стала любимым произведением его сына Франциска I). При его дворе жили музыканты под руководством органиста Имберата Шамделье, художники, лучший из которых – Робине Тестар, и, наконец, поэты, и в их числе знаменитые братья Жан и Октавиан де Сен-Желе.

Не подлежит сомнению, что, кроме Карла, по крайней мере, три женщины в Коньяке с беспокойством ожидали приезда Луизы Савойской. Первая – это Маргарита де Роган, мать графа, женщина суровая и мрачная, поглощённая заботами о хозяйстве, но при этом коллекционирующая произведения искусства. Ну, и, конечно, любовницы Карла.

– Вряд ли молодая графиня потерпит наше присутствие в замке, – со вздохом сказала Антуанетта де Полиньяк своей товарке.

Дочь губернатора Ангулема, элегантная и приятная в общении, она была лишена хвастовства и претензий, которые вполне могла бы демонстрировать в силу своего положения фаворитки принца крови.

– В таком случае, сударыня, я пойду собирать свои вещи, – кротко ответила мещанка Жанна, свежесть и спокойное очарование которой так ценил Карл.

К всеобщему удивлению, четырнадцатилетняя Луиза не стала плакать и скандалить, обнаружив в резиденции своего супруга сразу двух его любовниц. И вообще не выказала никакого неудовольствия. Наоборот, она казалась любезной, благосклонной и даже выразила восторг по поводу того, что у неё, наконец, появились собственная семья и дом. Ей очень понравился замок на берегу Шаранты, воздвигнутый покойным отцом Карла. Это было красивейшее строение, состоявшее из башенки с лестницей и нескольких больших залов с элегантными сводами, украшенными скульптурными ключами. Самым же оригинальным выглядел готический зал Шлема, ибо там стоял камин, расписанный гербами, которые были увенчаны шлемами. Восторг Луизы также вызвал великолепный сад, и позже она с удовольствием будет выращивать там гвоздики. Вероятно, Коньяк напомнил ей родовой замок Пон-д'Эн, тоже расположенный на берегу реки в живописной местности, где она провела своё раннее детство.

Увы, хозяин этого великолепия выглядел много старше своих тридцати двух лет: волосы с проседью, морщинистое лицо и иссохшее тело. Своей преждевременной дряхлостью Карл был обязан женщинам, на которых бездумно растрачивал своё здоровье. Так как её чувства к мужу были довольно умеренные, Луиза смирилась с тем, что он не будет ей верен. Или, возможно, её так вышколили при дворе Анны де Божё, где девочек учили повиноваться своим мужьям.  В свой черёд, граф, как человек мирный, сразу забыл о своей прежней неприязни к навязанной жене. К тому же, юная Луиза была довольно мила. Её описывали как живую, необычайно высокую, со светло-каштановыми волосами, серо-голубыми глазами и румянцем на щеках. И даже большой «фамильный» нос, вместе с красивым ротиком и ямочкой на подбородке унаследованный от матери, Маргариты Бурбон, нисколько не портил её. Таким образом, она завоевала дружеское расположение супруга, а заодно – и нерушимую преданность своих соперниц, назначив Антуанетту своей придворной дамой, а Жанну – своей камеристкой. Как и они, Луиза умела довольствоваться тем, что выпадало на её долю.

– Поначалу Шарль Ангулемский, – пишет Ги Бретон, – увлёкся своей юной… супругой и даже на время позабыл про двух своих фавориток. А те, следует отметить, вовсе не были ревнивы и, напротив, обрадовались передышке.

Труднее дело обстояло со свекровью, которая посчитала Луизу легкомысленной особой из-за того, что та не выгнала любовниц мужа из замка. Однако, узнав о её дружбе с Сен-Полем, Маргарита Роган изменила своё мнение.

Установив мир в доме, юная графиня с энтузиазмом занялась ведением своего необычного хозяйства. Ей вдохновляла изящная и беззаботная атмосфера, привнесённая графом Ангулемским в своё жилище. Хотя в силу своего характера она не была склонна к уединению, тем не менее, из-за молодости и неискушённости с готовностью приняла образ жизни своего мужа.

По общему мнению, брак Луизы и Карла оказался довольно удачным, несмотря на разницу в возрасте в пятнадцать лет. Но такие союзы были типичны в те времена. Хотя, в отличие от супруга, Луиза лишь немного знала латынь, она очень хотела учиться. С Карлом её объединяла большая страсть к книгам. Молодая графиня наслаждалась чтением рукописей в библиотеке Коньяка, и, как и муж, заказывала печатные труды издателю Антуану Верару. На титульной странице «Книги нравоучительных шахмат о любви» Эврара де Конти можно видеть Луизу Савойскую, играющую в шахматы с придворным. Тут же, за спиной графини, стоит её супруг, который держит на цепи собаку и одновременно наблюдает за игрой. Эта миниатюра может свидетельствовать о том, что Карл восхищался своей талантливой женой, иначе она не была бы изображена в главной роли. В свой черёд, Луизе нравилось проводить время в компании своего начитанного мужа, а также Робине Тестара, миниатюриста, Жана де Сен-Желе, хрониста, и его брата, поэта Октавиана де Сен-Желе.  Вместе они образовали интеллектуальный кружок в Коньяке.

Но если Карл собирал в основном книги, то Луиза обожала итальянское Возрождение во всей его многогранности. По её просьбе несколько итальянских художников прибыли в Коньяк и помогли отремонтировать замок, украсив коридоры и покои прекрасными фресками. Покровительство графини Ангулемской литературе и другим искусствам во время её замужества хорошо задокументировано: она приютила под своим кровом не только художников, но и писателей, среди которых наиболее известными были гуманисты Жан Тено и Франсуа де Мулен де Рошфор (последний позже был назначен попечителем законных детей графа).

Нет никаких свидетельств того, что супруги когда-либо серьёзно ссорились. Было бы наивно предполагать, что юная девушка, впервые приехавшая в Коньяк, не мечтала о вечной любви. Но она приспособилась к своему семейному положению, и своей терпимостью к выходкам графа заслужила его благодарность и уважение. Тем не менее, Карл позволил жене управлять своими поместьями не только из-за того, что она сквозь пальцы смотрела на его слабости, а ещё и потому, что оценил её неординарный ум. Если это было не любовью, то, по крайней мере, сильной привязанностью к Луизе, которая не была красавицей, но покоряла очарованием молодости. Постепенно их брак стал союзом партнёров, а не союзом по расчёту, когда жена была обязана полностью посвятить себя рождению детей и ведению домашнего хозяйства.

Впрочем, дети не замедлили появиться на свет. 11 апреля 1492 года в 2 часа утра в замке Ангулема раздались первые крики новорожденного малыша. Но, увы! Наперекор предсказанию отшельника, это была девочка! Правда, очень хорошенькая, белокурая, и с такими чудесными фиалковыми глазками, что мать, очарованная ею, тут же забыла свои мечты о славе и сразу полюбила эту прелестную малютку, которая в будущем станет одной из самых совершенных принцесс эпохи Возрождения и Жемчужиной семьи Валуа. Как только графиня достаточно оправилась от родов, девочка была крещена частным образом в замковой часовне без всякой пышности и помпы.

– Она получила имя Маргарита в честь своей бабушки по материнской линии Маргариты де Бурбон, графини Бресской, – сообщает Марта Уокер, писательница ХIХ века, в своей книге «Жизнь Маргариты Ангулемской».

Впрочем, с такой же долей вероятности её могли назвать и в честь бабушки по отцу, Маргариты де Роган.

В то время Карл Ангулемский с семьёй продолжал жить в почётном изгнании, вдали от королевского двора, из-за участия в Безумной войне. Поэтому немногие современные хронисты сочли нужным упомянуть о рождении его дочери. Когда Маргарите исполнилось шесть месяцев, королева Анна Бретонская, которая была всего лишь на год младше Луизы Савойской, родила 11 октября того же года в замке Плесси-ле-Тур сына Карла Орлана. Имя Орлан (от Орландо, итальянской формы имени Роланд) было предложено отшельником Франциском Паолийским, который также пообещал родителям мальчика славное будущее для их первенца. Однако крёстные отцы, герцоги Людовик Орлеанский (выпущенный из тюрьмы по просьбе своей жены) и Пьер де Бурбон (муж Анны де Божё), заявили, что это против обычая. В итоге решили дать дофину сразу два имени. На церемонии крещения 13 октября присутствовали пятьсот дам и кавалеров, был устроен пышный праздник в Амбуазе, любимой резиденции короля. Однако графа Ангулемского не позвали на торжество, и хотя Луиза Савойская была достаточно благоразумна, чтобы не проявлять открытого негодования по этому поводу, она ничего не забыла.

Следующие два года родители Маргариты продолжали жить в Ангулеме, после чего снова вернулись в Коньяк, где, по словам современника, «безраздельно властвовало итальянское влияние, и где Боккаччо почитали немногим меньше, чем Бога». Согласно некоторым хроникам, граф Ангулемский был немного разочарован полом своего первого ребёнка и вскоре возобновил любовные отношения сначала с Антуанеттой де Полиньяк, а затем и с Жанной Ле Комт.

– В результате, в 1494 году Антуанетта, Жанна и Луиза забеременели почти одновременно, чем доставили большое удовольствие Карлу Ангулемскому, – заметил по этому поводу Ги Бретон.

Когда Луиза уже точно была уверена в своей новой беременности, её охватило волнение: может быть, на сей раз у неё родится сын, обещанный святым человеком? Действительно, в своём дневнике, начатом ею спустя несколько лет после восшествия её сына на престол, она с радостью и торжеством сообщает:

– Франциск, Божьим благоволением примерно в 10 часов вечера 12 сентября 1494 года в Коньяке на свет появился король Франции и мой Цезарь!

«Мой Цезарь!» – всю жизнь Луиза будет так называть своего сына.

Ему дали имя Франциск по предложению Сен-Поля, предсказавшего его появление на свет, тем более, что крёстным отцом младенца стал Франциск де Ларошфуко, камергер Карла VIII.

Когда Маргарита, которой исполнилось всего два года и пять месяцев, стояла со своей матерью у колыбели своего новорожденного брата, возможно, в её сердце впервые зародилась страстная сестринская привязанность к нему, которая впоследствии стала самым захватывающим чувством в её жизни. Что же касается Луизы, то рождение сына пробудило в её душе скрытые амбиции. И с того дня она использовала свой проницательный ум и другие таланты на то, чтобы обеспечить ему французскую корону. Хотя из-за появления дофина Карла Орлана шансы Франциска взойти на королевский престол значительно уменьшились.

Вскоре фаворитки графа Ангулемского тоже родили по девочке. Естественно, бастарды Карла воспитывались вместе с его законными детьми. Найдя соседство малышей слишком шумным, он перебрался в отдалённые покои, что опечалило Луизу.

– Тем более, – утверждает всё тот же Ги Бретон, – что Карл, войдя во вкус и стараясь ежедневно расширить круг своих знакомств среди женщин, стал всё реже и реже появляться в супружеской спальне.

Всё это время маленький Карл Орлан находился в Амбуазе, где его тщательно оберегали. Например, в лесах поблизости была запрещена охота. В замке открывали только четверо ворот. Сотня гвардейцев денно и нощно несла службу, чтобы исключить малейшую возможность покушения. Но судьбу не обманешь. Несмотря на все меры предосторожности, дофин умер в трёхлетнем возрасте, 6 декабря 1495 года. По одним данным – от оспы, по другим – от кори. Мальчика похоронили в Туре, в великолепном мраморном саркофаге, над которым Анна Бретонская пролила много слёз. Тем более, что остальные её дети от Карла VIII тоже умерли в младенчестве. Если Луиза выполнила в точности то, о чём просил её отшельник, то королевская чета, поддавшись давлению окружающих, нарушила обещание. Повлияло ли именно это на судьбу несчастного Карла Орлана? Кто знает…

Несмотря на скорбь всей Франции, Луиза чувствовала ликование, ещё не зная, что на неё саму надвигается беда, которая наполнит её сердце такой сильной болью, что на время даже угасит её амбиции.

Смерть дофина произошла уже после того, как Карл VIII вернулся из Италии. Желая развлечь жену, король решил устроить вечер с танцами.

– Среди приглашённых был Луи Орлеанский, танцевавший с такой прытью, что шокировал королеву, – иронизирует Ги Бретон.

Тогда Анна Бетонская подумала, как утверждает в своих «Мемуарах» Филипп де Коммин, историк ХVI века, что герцог Орлеанский «рад смерти дофина, поскольку он стал первым наследником престола». После того, как королева дала ему понять, что не желает видеть его при дворе, Людовик уехал в свой родовой замок Блуа. В свой черёд, узнав о кончине Карла Орлана, граф Ангулемский в сопровождении жены отправился к кузену, чтобы поздравить его с восстановлением статуса первого принца крови (по другим данным, он хотел поздравить короля с возвращением из похода). Однако из-за холода супруги доехали только до Шатонефа, намереваясь продолжить путь на следующий день. Ночью Карл сильно заболел, и Луиза в дикой тревоге снарядила гонцов, чтобы те привезли всех местных врачей. Два знаменитых лекаря, Антуан де Лизен и Рауль де Пуатье, первыми подчинились её приказу, а затем ещё три врача поспешили на помощь графу. Консилиум из пяти учёных эскулапов констатировал, что Карл подхватил перемежающуюся лихорадку в острой форме. И это, по мнению врачей, сделало его выздоровление безнадёжным. Болезнь графа Ангулемского длилась месяц. В течение этого периода Луиза почти не покидала покои мужа, и, не отдыхая ни ночью, ни днём, ухаживала за ним с нежной заботой вместе с Антуанеттой де Полиньяк. Когда же все надежды на его выздоровление угасли, графиня предалась своему безысходному горю, отвергая всякое утешение. Тогда к ней привели детей. Как только Маргарита, ластясь к матери, попыталась осушить своими поцелуями слёзы, катившиеся по её щекам, непоколебимый дух Луизы Савойской единственный раз в жизни был сломлен.

Рассказывают, что за несколько дней до кончины мужа она отказывалась покинуть его даже для того, чтобы принять необходимые прохладительные напитки, и когда 1 января 1496 года всё закончилось, её отчаяние было настолько сильным, что она потеряла сознание. После чего графиню отнесли в её собственные покои. С разбитым сердцем и страдающая из-за телесной болезни, она с готовностью подчинилась обычаю, который обязывал знатных вдов проводить свой траур в строгом уединении в течение сорока дней. Луизе было всего девятнадцать лет, когда она овдовела. Её дочери Маргарите не исполнилось и четырёх лет, а Франциску было всего пятнадцать месяцев. Вероятно, из уважения к покойному мужу, графиня продолжала опекать также его внебрачных дочерей, выдавая их замуж по мере их взросления. Кроме того, она оставила при себе Антуанетту де Полиньяк и Жанну Ле Комт. Если первая была её близкой подругой, то второй она доверила заботу о детях. Что же касается её свекрови, то Маргарита де Роган скончалась в том же, 1496 году.

Положение молодой и красивой вдовы было очень щекотливым. У неё было мало надежды на поддержку со стороны королевского двора, который ещё при жизни её мужа относился к ней с пренебрежением. По воле злого рока, сердечная дружба между королём Карлом VIII и его кузеном графом Ангулемским так и не была восстановлена. В то время как Людовик Орлеанский, который мог бы поспособствовать этому, в свою очередь, был отлучён от двора.

Карл Ангулемский очень доверял своей жене. Это подтверждается его завещанием: он назначил Луизу опекуншей их детей, исполнительницей своей воли и управительницей своими землями до совершеннолетия Франциска. Но герцог Орлеанский, как его ближайший родственник, оспорил завещание и сумел добиться права вето в отношении вдовы в финансовых вопросах.  Несмотря на то, что у Луизы было мало денег, ей все же удавалось пополнять библиотеку мужа книгами.

Храбрая сердцем и сильная духом, она не отступила перед превратностями судьбы. Любимые дети стали её утешением, тем более, что только через них она могла удовлетворить своё честолюбие. По истечении отведённого ей периода изоляции от мира молодая вдова удалилась в собственный замок Роморантен и усердно приступила к делу, которое так сильно её волновало, – воспитанию детей. Оставшуюся часть 1496 года и последующие двенадцать месяцев она, вероятно, тоже провела в уединении, так как все мемуары и хроники этого периода умалчивают о её передвижениях и действиях.

6 апреля 1498 года в Амбуазе внезапно скончался Карл VIII, поражённый приступом апоплексического удара из-за того, что ударился головой о притолоку двери. Так как он не оставил прямых наследников, новым королём стал его кузен, герцог Орлеанский, принявший имя Людовика XII. Таким образом, за пять дней до своего шестилетия, Маргарита радостно сообщила своему брату:

– Теперь Вы – первый принц крови и наследник французской короны!

Однако на самом деле маленькому Франциску всё ещё было далёко до престола.

Соперницы

Уже в шесть лет Маргарита Ангулемская обнаружила замечательный ум, оправдав честолюбивые надежды своей матери. Однако заботы о том, как сохранить наследство сына, отбирали у Луизы Савойской слишком много времени, чтобы позволить ей посвятить себя исключительно детям. Поэтому она решила принять помощь дамы, образование и положение которой позволяли стать гувернанткой юной принцессы. Как только об этом стало известно, многие знатные женщины стали предлагать ей свои услуги, претендуя на эту почётную должность (ведь Маргарита была родной сестрой предполагаемого наследника престола). Вероятно, это доставило удовольствие молодой вдове, долгое время терпевшей пренебрежение придворных. Однако проницательная графиня не поддавалась ни на лесть, ни на запоздалые заявления о преданности. В конце концов, её выбор пал на Жанну де Шатийон, мудрую и добродетельную даму с безупречной репутацией, чей муж, Жак де Шатийон, был камергером короля и занимал ту же должность при Карле VIII. Будучи наследницей графского рода, она пользовалась большим уважением при королевском дворе. Поэтому, когда Луиза Савойская попросила в своём письме к Людовику ХII одобрить это назначение, король немедленно дал своё согласие, и, вдобавок, послал приглашение графине Ангулемской и её отпрыскам навестить его в Шиноне.

Желание короля – закон. И вот Луиза со своими детьми в сопровождении своего камергера Жана де Сен-Желе (который, по слухам, стал её любовником после смерти мужа), а также двух фавориток покойного графа и его внебрачных детей прибыла в замок Шинон, где, по словам Ги Бретона, «появление этой любопытной компании ошеломило всех».

Но, если как супруга графа Луиза почти не имела права голоса, то в качестве вдовы с детьми стала главой Ангулемского дома, и с ней приходилось считаться. Тем более, что вдовствующая королева Анна Бретонская удалилась в Нант, кроткая Жанна Французская, супруга Людовика, находилась в Туре, а её старшая сестра, надменная Анна де Божё, жила в отставке в Мулене. Король же приветствовал своих родственников очень радушно. Весёлая и легкомысленная со стороны, но предусмотрительная и хваткая на самом деле, графиня Ангулемская сумела произвести на него хорошее впечатление.

Но особенно король был очарован Маргаритой и её братом. Красота детей и их таланты возбуждали всеобщее восхищение, и с гордым удовлетворением Луиза принимала поздравления придворных.

– Когда король был в Шиноне, – свидетельствует Жан де Сен-Желе, – мадам д'Ангулем приехала к нему в гости с двумя детьми: четырёхлетним сыном по имени Франциск и шестилетней дочерью по имени Маргарита. Сказанный господин, король, принял гостей благосклонно и любезно с честью, подобающей его ближайшим родственникам по отцовской линии. Он предоставил указанной даме жильё в своём замке Шинон над своей собственной спальней, где он часто навещал её самым фамильярным образом. Что касается детей, король не знал, как оказать им достаточную благосклонность, ибо, если бы он был их отцом, он не смог бы сделать для них больше. Так было приятно и восхитительно смотреть на них.

На мой взгляд, в данном случае Сен-Желе не сумел остаться бесстрастным, как подобает хронисту. По-видимому, он ревновал Луизу к королю. К сожалению, о том, кого молва называла её первым любовником, известно очень мало. Гораздо больше сведений сохранилось о его внебрачном сыне Меллене Сен-Желе, родившемся в 1491 году и ставшем довольно известным поэтом. А также о его младшем брате Октавиане Сен-Желе, епископе Ангулемском, который перевёл «Энеиду» на французский язык и сочинил ряд рондо, баллад и т. п. Так как последний появился на свет около 1466 года, можно предположить, что в то время, когда Жан де Сен-Желе стал любовником графини Ангулемской, ему было немногим за тридцать. Он происходил из знатного ангулемского рода, носил титул маркиза Монтелье и составил весьма точную «Хронику» за 1270 – 1510 годы. Следовательно, Жан был довольно образованным человеком и любил женщин. Правда, некоторые историки считают отцом Меллена не его, а Октавиана, который после тяжёлой болезни отказался от разгульного образа жизни и принял духовный сан.

Впрочем, Жан зря ревновал свою любовницу к Людовику ХII. Луиза оставалась гостьей короля в Шиноне всего в течение семи или восьми дней. Однако вдова и её дети так основательно завоевали благосклонность своего государя, что тот взял их под свою непосредственную защиту и заявил:

– Я думаю, что Роморантен – слишком скромная резиденция для первого принца крови, поэтому предлагаю Вам, графиня, вместе с Вашими детьми поселиться в моём замке Блуа.

Конечно, предложение короля польстило материнской гордости Луизы и решило её финансовые проблемы, так как наследство Франциска было большей частью заложено. Но в Шиноне графиня узнала очень неприятную для себя новость: оказывается, Людовик XII решил после двадцати трёх лет брака развестись со своей бездетной супругой Жанной Французской, чтобы предложить свою руку и трон Анне Бретонской, молодой вдове покойного короля Карла VIII. И та вполне могла родить королю сына.

17 декабря 1498 года в Амбуазе было официально объявлено о том, что папа разрешил Людовику ХII развестись с женой по причине близкого родства. А уже 8 января 1499 года король женился на Анне Бретонской. Что же касается Жанны, то она получила титул герцогини Беррийской и поселилась в Бурже, где по совету Сен-Поля основала орден аннунцаток (в ХХ веке её канонизировали).

Возможно, именно под влиянием второй жены в феврале король лишил Луизу Савойскую своей личной защиты и потребовал от неё покинуть дворец в Блуа и переехать в другой королевский замок, Амбуаз:

– Мы хотим, чтобы Ваши дети, графиня, провели детство там, где мы провели своё собственное.

Правда, он подсластил горькую пилюлю тем, что даровал Франциску титул герцога Валуа. Но попытка Луизы получить для сына также герцогство Орлеанское, что означало бы официальное признание его наследником трона, не увенчалась успехом.

Графиня была не из тех людей, кто забывает обиды. Это в некоторой степени объясняет внезапную холодность, которая возникла между Анной Бретонской и Луизой Савойской. Тем не менее, последняя уже занимала совсем другое положение, чем при Карле VIII, когда была супругой принца, далёкого от престола. Теперь она пользовалась уважением не только придворных, но и простонародья. Потому ревность Анны, вызванная таким же властным характером, как и у Луизы, породила между ними вражду. Несмотря на это, бретонка была преданной женой и милостивой государыней. Поведение графини как супруги тоже было безупречно, но её любовь была более требовательной. Её страсти, будь то любовь или ненависть, не знали середины.

– Я больше никогда не выйду замуж! – постоянно заявляла Луиза.

На что добродетельная Анна с негодованием парировала:

– Это неудивительно: ведь графиня собрала вокруг себя в Амбуазе кружок слишком весёлых и расточительных дворян, лично преданных ей!

Они обе были образованными и культурными женщинами, и, вдобавок, очень одарёнными. Но если королева имела неплохие способности к управлению государством, то энергичная Луиза после получения власти превзошла достижения своей соперницы. Тем не менее, в личном обаянии Анна не имела себе равных, несмотря на лёгкую хромоту, при жизни её прославляли как благодетельницу народа и память о ней до сих пор жива в Бретани.

Вскоре до Луизы Савойской дошли слухи, что королева в положении.

– Впрочем, графиня не отчаивалась, – пишет Е. А. Коровина, – и постоянно посещала отшельника Франциска Паолийского. И каждый раз, провожая свою гостью, отшельник давал ей цветок из своего сада, повторяя: «Ждите!» Луиза засушивала цветы в молитвеннике и ждала. Чего? А Бог знает…

Итак, по договорённости графини с Людовиком, она из Блуа переехала с детьми в Амбуаз. Но взамен король пожелал, чтобы большую часть своей беременности его жена провела в Роморантене, принадлежавшем Луизе, вдали от всякой заразы. После чего отправился в итальянский поход. Если предшественник Людовика XII целился на Неаполь, то новый король претендовал на Милан, как потомок Валентины Висконти, наследницы герцогов миланских. В его отсутствие Анна Бретонская 19 октября 1499 года родила, к радости графини Ангулемской, дочь – Клод. Потом королева ещё много раз пыталась произвести наследника, но, увы, её сыновья рождались либо мёртвыми, либо вскоре умирали. А Луиза Савойская ждала…

Но однажды две эти властные дамы объединились в своей ненависти к одному человеку. Их жертвой стал Пьер де Роган, маршал де Жие. Король Людовик назначил маршала кастеляном Амбуаза и наставником юного Франциска вместо Жана де Сен-Желе. Напрасно Луиза Савойская пыталась протестовать против этого назначения, Людовик считал, что графиня с сыном должна находиться под его присмотром. В свой черёд, Анна Бретонская не нравилось, что её муж всё больше и больше попадал под влияние Жие, который делал свою карьеру при трёх французских королях – Людовике XI, Карле VIII и, наконец, Людовике XII, став при последнем столь же влиятельным фаворитом, как кардинал Жорж д’Амбуаз.

Кроме этого мотива искать причины холодности королевы к маршалу следует в её детстве. Жие, бретонец по происхождению, по мнению Анны, предал свою отчизну! Много лет назад он был шпионом короля Людовика ХI, мечтавшего захватить Бретань. Затем открыто выступил на стороне французов в 1488 году, когда близилась решающая битва бретонцев с завоевателями. Это доказывают счета: маршалу было выдано 4000 ливров, чтобы Карл VIII мог быть уверен в своей победе. И разве не маршал оккупировал на пару со своим братом Жаном де Роганом Нижнюю Бретань? Для Анны, герцогини Бретонской, Жие не был ни величайшим советником короля, ни влиятельным сановником – он оставался для неё предателем, помощником французов в порабощения её родины.

Сама же Анна, несмотря на то, что дважды была французской королевой, всегда оставалась верна самой себе и своей Бретани, о чём свидетельствовал девиз на первой странице в её знаменитом молитвеннике – «non mudera», что по-испански означало «она не меняется». И в дальнейшем Пьер де Роган имел несчастье в этом убедиться. Вдобавок, он ухитрился испортить отношения с Луизой Савойской.

– Злые языки утверждали, – пишет Ги Бретон, – что молодой маршал был, как и его предшественник, любовником молодой графини… На самом же деле он был в неё безумно влюблён, но любовь его была безответной… Наконец, вне себя от сжигавшего его желания, он, прибыв во двор в Блуа, стал утверждать во всеуслышание, что Луиза Савойская была любовницей де Сен-Желе и пыталась совратить его, Жие…

Конечно, это не могло понравиться графине. Тогда, желая умаслить её, Жие в 1501 году предложил королю женить Франциска на маленькой Клод, уверяя его, что через этот брак Бретань навсегда сольётся с Францией – ведь принцесса, возможно, унаследует герцогство своей матери и принесёт его в придание мужу, который станет полноправным правителем, а ему унаследуют их дети. Людовику ХII эта идея понравилась, зато королева, вся жизнь которой была подчинена желанию сохранить независимость своих земель, была против. Маршал знал, что бретонка недолюбливает его, но был уверен в поддержке короля. К тому же, он надеялся, что если герцог де Валуа действительно станет королём Франции, он, Жие, тоже возвысится.

Узнав об этом, Анна начала собственную игру и начале вести переговоры о браке своей дочери с Карлом Габсбургом, внуком императора Максимилиана I, лелея надежду, что Клод когда-нибудь станет императрицей. Однако Людовик ХII 30 апреля 1501 года подписал в Лионе декларацию, где зафиксировал свою предварительную волю: его дочь выйдет замуж за Франциска, назначенного наследником короны. Поскольку король знал, что у супруги этот проект не вызовет восторга, он держал его в секрете. Жие был в курсе, но тоже хранил молчание. В стратегию проекта вошли и переговоры с Луизой Савойской по поводу брака её сына с Клод Французской. Поскольку Жие не был уверен во вдовствующей графине, он поместил в её окружение двух бретонских дворян, способных добиться её доверия: Пьера и Франсуа де Понбриан.

Тайна раскрылась в феврале 1504 года, когда король настолько тяжело заболел, что началась подготовка к его похоронам. Тогда-то маршал и рассказал Анне о намерении Людовика выдать дочь за Франциска. Кроме того, он озаботился безопасностью своего подопечного, собираясь отправить его в замок Анже, славившийся своей неприступностью, как только станет известно о смерти короля. В свой черёд, Луиза Савойская приказала ему контролировать передвижение всех барж по Луаре, следить за всеми дорогами и тропами, ведущими в Бретань, дабы не допустить бегства Анны с дочерью. Королева тайно погрузила принадлежавшие ей драгоценности, мебель и ковры на корабль, чтобы по Луаре переправить их в Нант. Но, когда обоз выезжал за стены Амбуаза, маршал приказал его завернуть. Кроме того, Жие отдал приказ о военном вторжении в герцогство – как только король умрёт.

Но Людовик Х II не хотел умирать. Вопреки всем мрачным медицинским прогнозам, к весне он мало-помалу оправился от своей болезни. Незадолго до Пасхи Пьер де Понбриан попросил Людовика об аудиенции и раскрыл королю планы Жие арестовать королеву в случае смерти её супруга. Личный друг короля, кардинал Жорж д’Амбуаз, не замедлил ухватиться за возможность избавиться от опасного соперника и составил обвинение против маршала, а Людовик XII вызвал Жие в Блуа. Яростно протестуя, крича о своей невиновности, обвиняемый в возмущении покинул королевский замок.

Началось официальное расследование. Канцлер Ги де Рошфор, изначально назначенный главой процесса, удалился от двора, чтобы избежать участия в столь деликатном деле. А Понбриан, напуганный разворачивающимися событиями, поспешил откреститься от своих слов. В отличие от них, Луиза Савойская вовсе не страдала от приступов страха – ведь она была дамой высокого происхождения, матерью назначенного наследника короны (тем более что в январе 1503 года Анна родила мёртвого сына). Когда же, по настоянию королевы, её вызвали в суд, графиня всё свернула на Жие.

В ответ, повернувшись к ней, маршал укоризненно произнёс:

– Если бы я всегда служил Богу так, как я служил Вам, мадам, мне не в чем бы было раскаиваться перед смертью.

Для судей было очевидно, что Луиза находилась в сердце заговора, в то время как Понбриан был лишь посредником, малозначимой персоной. Однако для матери Франциска этот процесс был прекрасным способом отделаться от Жие, имевшего слишком сильное, по её мнению, влияние на сына. Так получилось, что после всех проведённых допросов у судей не было свидетельских показаний против маршала. Однако официальное обвинение всё равно прозвучало 26 июля 1504 года.

Анна была довольна поражением своего врага, ведь это означало сохранение свободы для её Бретани! Кроме того, теперь она могла снова заняться матримониальными планами относительно Клод. И если завтра маршала обвинят в покушении на честь и достоинство короля, это станет его концом. Лишь одна королева будет иметь влияние на мужа, без всяких советников! Разумеется, оставался ещё кардинал д’Амбуаз, но тот верно служил интересам королевства и не забывал проявлять внимание к Анне. Осенью маршал предстал перед Великим Советом, собравшимся в Орлеане, и последовательно отрицал все пункты обвинения. Понбриан запутался в показаниях, а Луиза Савойская снова открестилась:

– Это всё козни моих врагов! Я не принимала никакого участия в заговоре!

Лишь один из свидетелей, Ален д’Альбре, бывший наместник Бретани, настойчиво обвинял Жие:

– Маршал виновен! Это он был главой заговора!

Но тут были личные причины: Ален обиделся, что соперник недавно увёл у него невесту, Маргариту д’Арманьяк, наследницу Немура.

В конечном счёте, обвинение основывалось лишь на показаниях Понбриана, но этого оказалось достаточно, чтобы Жие признали виновным в оскорблении супруги и дочери короля. Наказание ожидалось подобающее – казнь, конфискация, позор семье. Однако с вынесением приговора Совет не торопился, процесс по делу возобновился лишь 1 апреля 1505 года.

Откуда взялась эта отсрочка, когда, казалось, всё уже было решено? Не собирался ли Великий Совет оправдать Пьера де Жие? Не выйдет ли он из суда, покрытый ещё большей славой, в ореоле мученика? Очевидно, что Анну не устраивал такой поворот событий. Не без её влияния Людовик XII решил перенести слушания в Тулузу, поручив ведение суда парламенту этого города, известного своей верностью королю. Это была уже серьёзная опасность для маршала.

Почти месяц (с июня по июль 1505 года) Жие отвечал на обвинения парламентариев. За следствием живо следила Анна Бретонская, не считая лишним одаривать судей и их окружение. 9 февраля 1506 года Тулузский парламент вынес решение: маршал был обвинён в намерении оскорбить короля. В течение пяти последующих лет он должен был держаться вдали от двора, кроме того, Жие лишался звания маршала. Обращение к милости Людовика не дало результатов – очевидно, и тут сыграла свою роль королева. 25 марта некогда всесильный советник короля удалился в свой замок Верже в Анжу. После чего о нём забыли.

Кое-кто из историков намекал, что Анна Бретонская желала смерти сопернику, но большинство склоняются к мнению, что она осталась довольна итогом своих интриг. Унижение того, кто ещё вчера был «лучшим другом короля», её соперника во влиянии на Людовика, – это её устраивало. Она могла быть жестокой, если этого требовали обстоятельства. Но Анна была и умна, чтобы понять: такого наказания вполне достаточно.

Королева знала планы маршала де Жие и ему подобных: выдать наследницу французской короны за Франциска де Валуа. Однако она не хотела этого союза, считая, что он положит конец свободе Бретани. Этого Анна допустить не могла. К тому же, Луиза Савойская не вызывала у бретонки добрых чувств, открыто насмехаясь:

– Королева не способна родить наследника!

Когда же дофин всё-таки появился, но не сделал ни одного вздоха, графиня Ангулемская не могла скрыть своей радости, ибо могла и впредь продолжать надеяться на королевский трон для своего «Цезаря».

– Нет, Клод не нужен француз в мужья! – решила Анна.

Однако летом 1504 года, после того, как Жие был официально осуждён, Людовик ХII, всегда стремившийся восстановить мир между своей властной супругой и Луизой Савойской, отправился в Амбуаз.

– Король, – говорит хронист, – тепло поприветствовал мадам д'Ангулем и её сына и выразил невероятное удовольствие, видя, что монсеньор граф так улучшился в добродетели и росте, и воздал великие похвалы мадам за то, что она воспитала его так мудро и добродетельно.

Затем король поехал в Тур, где поселился в замке Плесси и пригласил графиню присоединиться к нему и привезти с собой сына и дочь. Во время пребывания Луизы у него в гостях король приказал ловить в лесу Шинон оленей и диких кабанов, и каждую неделю привозить в королевский парк, чтобы герцог Валуа не лишился своего любимого времяпрепровождения – охоты. Интересно, что Анна Бретонская, не любившая Франциска и его мать, удостаивала своей благосклонностью Маргариту, но постоянные споры между королевой и Луизой Савойской не позволяли принцессе долго оставаться при дворе. Несомненно, её возмущали враждебность Анны к её матери, пренебрежение к её брату и упорное сопротивление его будущему браку с Клод.

Осенью переговоры о браке старшей дочери короля вступили в новую фазу. Размышляя о возможных женихах для Клод, королева снова остановилась на внуке императора. Откуда взялся этот проект союза с Габсбургами, традиционными врагами Франции? Из прошлого Анны. Её отец, Франциск II, герцог Бретонский, всегда выделял австрийца как могущественного союзника и когда-то предложил Максимилиану свою дочь в жёны. Ведь находясь под гербом австрийского дома, Бретань никак не теряла свою свободу, становясь обособленной частью могущественной империи. Вот причины, побудившие королеву предпочесть Карла Габсбурга, а не Франциска Валуа для своей дочери.

22 сентября были подписаны знаменитые договора в Блуа. В первую очередь, они касались военного и политического союза между Францией и Австрией. Третьим же пунктом был проект брака между Клод Французской и Карлом Габсбургом. Если Людовик XII умрёт, не оставив сына, юные супруги получат впечатляющее наследство: Миланское герцогство, Бретань, Бургундию, Гиень, Оксеруа, Маконнэ, Оксон, Бар-сюр-Сен! Даже само сердце Франции – город Блуа, крепость династии Валуа – было предложено Габсбургу! Если бы этот брак состоялся, королевство было бы открыто для вторжения на западе и на востоке.

Была ли это вынужденная мера? С болью ли в сердце предлагалось всё это австрийцу? Ничего подобного! Анна была очарована открывающимися перед её дочерью перспективами. Этот проект полностью соответствовал её самым потаённым желаниям. Было ли это легкомыслие со стороны королевы? Вовсе нет, глубокий расчет руководил ею.

Осень 1504 года стал временем величайшего триумфа Анны Бретонской. Никогда ещё её влияние не было так велико. Людовик ХII оказал своей супруге самые великие почести: 18 ноября в аббатстве Сен-Дени кардинал д’Амбуаз возложил на её голову корону. Конечно, такая церемония уже была в жизни Анны – Карл VIII также короновал свою супругу, – но на этот раз это не было лишь символическим жестом. Она стала настоящей королевой со всей полнотой власти.

20 ноября состоялся её торжественный въезд в Париж, обставленный с подобающей пышностью – гобелены, развешанные на пути следования королевы, многочисленные театральные представления на площадях, флаги с изображениями королевских лилий и бретонских горностаев. Торжественные речи следовали одна за другой. Апофеозом стал торжественный банкет, на который пригласили тысячу гостей. Ради двадцатилетней королевы собрались все блестящие семьи королевства. Без сомнения, Луиза Савойская тоже присутствовала на торжествах, устроенных в честь её соперницы. Но она знала, что ещё не всё потеряно: Анна до сих пор не родила жизнеспособного сына и, возможно, не родит его и впредь.

Юность Маргариты

Между тем Франциск подрастал в Амбуазе вместе со своей сестрой.

– Вернёмся в мрачные залы старого королевского замка и под вековые деревья амбуазского парка, на зелёные берега широкой Луары, – пишет А. М. Петрункевич в своей книге «Маргарита Ангулемская и её время». – Здесь рядом с развитой не по летам Маргаритой растёт общий баловень, будущий король Франциск I. Казалось бы, ничто не может сблизить задумчивую девочку-подростка и непоседливого буйного мальчика. Она – с пылкой фантазией, мистическим умом, громадной жаждой знания, внимательно слушает рассказы своих учителей о древних философах и евангельских истинах, жадно читает всё, что попадается под руку, а он – с неиссякаемой энергией, бесконечными забавными выдумками, целые дни проводит в шумной компании своих сверстников… А между тем, несмотря на разницу характеров и интересов, самая нежная, самая тесная дружба связывает их, сестру и брата, вырастая и усиливаясь с каждым годом…

Образование и воспитание Франциск получил такое же, как большинство дворян его времени. Знал немного из истории, немного из географии, зато был хорошо осведомлён в мифологии, умел фехтовать, скакать верхом. Детство, проведённое в уединении, оказало на характер Франциска крайне вредное воздействие. Мать боготворила мальчика и всё ему позволяла, а сестра – обожала. Сорванец Франциск был жаден до удовольствий: ходили слухи, что в десятилетнем возрасте он уже имел любовницу из числа фрейлин Луизы Савойской. У него не было тайн от любимой сестры, в том числе, он рассказывал Маргарите и о своих любовных приключениях, которые та позже изложила (дав вымышленные имена героям) в своей книге «Гептамерон», сделавшей её классиком французской литературы.

Принц любил поэзию, как и Маргарита, и уже в детстве они оба писала стихи. Любимым поэтом брата и сестры был Карл Орлеанский, их двоюродный дед, автор следующих довольно известных строчек:

Время сбросило одеянье

Ветра, холода и дождей.

Как парча, на природе всей

Солнца радостное сиянье.

Всюду жизнь, везде ликованье —

Щебет птиц и крики зверей.

Время сбросило одеянье

Ветра, холода и дождей.

Тем временем в жизни детей Луизы Савойской намечались большие перемены. Как только Маргарите исполнилось восемь лет, претенденты на её руку следовали друг за другом: маркиз Монферратский, принц Уэльский, герцог Йоркский, герцог Калабрийский, король Кристиан II Датский… Так, весной 1503 года обсуждался вопрос о возможном браке сестры Франциска со вторым сыном английского короля Генриха VII Тюдора. Людовик XII отправил Жака II, графа де Монбель, в Англию с официальным предложением руки и сердца Маргариты молодому принцу Генриху, который был всего на год старше своей предполагаемой невесты. От имени своего государя французский посол заявил:

– Хотя не подобает даме делать первой предложение о замужестве, как и её родственникам, тем не менее, король Людовик из уважения к королю Англии и к своей кузине Маргарите был рад так поступить.

– Если бы эта девушка была дочерью короля, то мы, без сомнения, приняли бы это предложение, – ответил Генрих VII.

А так как Маргарита была всего лишь дочерью принца крови, король Англии вежливо сказал: «Нет». В это время он как раз рассматривал идею женитьбы своего сына на Екатерине Арагонской, вдове его старшего брата Артура, чтобы сохранить богатое приданое в виде денег и драгоценностей, которое инфанта привезла с собой.  Вернувшись из Англии ни с чем, граф де Монбель встретился с Людовиком XII, который в то время направлялся в Италию, и король был весьма недоволен отказом Тюдора.

В это время Маргарита уже стояла на пороге половой зрелости. Говорили, что она родилась «с улыбкой» из-за её мягкого характера, элегантности, изысканных манер и изящества. К тому же, принцесса отличалась способностями к обучению, и её поразительное развитие не по годам удивляло её наставников, заставляя Луизу Савойскую гордиться дочерью. Маргарита также знала толк в традиционных женских занятиях, хотя они были для неё скучны, и у неё был талант к языкам – она говорила на итальянском, испанском и латыни, а также немного на греческом и немецком. Её же достижения в теологии и философии под руководством Робера Юро, аббата Сен-Мартен д'Отун, были впечатляющими.

Позже Брантом, мемуарист ХVI века, писал о юной Маргарите:

– Она была принцессой с широким кругозором, обладавшей как природными, так и приобретёнными способностями.

А опальный маршал де Жие так отзывался о сестре своего воспитанника:

– Очень мудра для своего возраста.

Что же касается её внешности, то Ноэль Уильямс, автор книги «Жемчужина принцесс: жизнь Маргариты д'Ангулем, королевы Наварры», утверждал:

– Красавицей она (Маргарита) не была, несмотря на всё, что о ней писали поэты; но, тем не менее, она обладала достаточной привлекательностью, чтобы завоевать многочисленных поклонников… Её волосы, которые были очень пышными и светло-каштанового цвета, на немногих подлинных портретах, которыми мы располагаем, скрыты под облегающим чёрным чепцом, что придаёт её лицу определённую строгость. Её глаза были фиалкового оттенка и удивительно выразительные; брови слегка изогнутые, как у её матери; лоб широкий и прямой, и у неё был длинный нос, который и она, и её брат Франсуа унаследовали от Шарля д'Ангулема… Несмотря на молодость, принцесса уже была опытной кокеткой в манере держаться, обучаясь искусству очаровывать мужчин не своей внешностью, а своим умом, доброжелательностью и элегантностью. Голова Маргариты была забита итальянскими и французскими средневековыми романами, и она мечтала о вечной любви с прекрасным принцем.

Король ввёл в окружение Франциска его сверстников, сыновей своих главных придворных, которых называли пажами «чести монсеньора Ангулемского». Среди них были Филипп де Шабо, сеньор де Брион, Марин де Моншеню, Роберт де ла Марк, сеньор де Флёранж, а также Анн де Монморанси, крестник королевы Анны Бретонской.

С ними Франциск играл в разные игры с мячом, стрелял из лука, расставлял сети, чтобы поймать оленей и других диких животных. Ещё приятели строили небольшие крепости и брали их штурмом или защищали с клинком в руках. С возрастом же перешли к более серьёзным играм, состязаниям и турнирам. В них принимали участие и молодые люди постарше, приезжавшие в Амбуаз навестить графиню, в том числе, её кузен Карл де де Монпасье, племянник короля Гастон де Фуа, Карл, герцог Алансонский, и Гильом де Гуфье, сеньор де Бонниве.

Юная Маргарита была кумиром этой «золотой молодёжи». Все они старались удостоиться её улыбки или получить награду из её рук во время турнира. Больше других она отличала Анна де Монморанси и Карла де Монпасье. Первый был сыном управляющего королевскими финансами и замками. А второй принадлежал к знаменитому дому Бурбонов.

– Мне кажется, мадам, что молодой Монморанси лелеет какие-то планы в отношении Вас, – как-то заметила Маргарите её подруга Бонавентура Пюи-дю-Фу, дочь камергера и управляющего графа Ангулемского. – Однако, на мой взгляд, нос у него не слишком хорош: недаром его прозвали «курносый Монморанси»!

В ответ принцесса улыбнулась:

– Сын королевского казначея никогда не выходил за рамки уважения и дружбы по отношению ко мне. К тому же, мы не равны по положению, чтобы он мог надеяться на брак со мной.

Маргарита была права: самый усердный из её кавалеров, Анн добивался не любви, а покровительства сестры Франциска. Именно ей он был обязан невероятным взлётом своей карьеры. Значительная часть корреспонденции принцессы адресована Монморанси. Однако в этих дружеских отношениях, как и во многих других, ей суждено было разочароваться.

– Зато граф де Монпасье вряд ли удовлетворится Вашей дружбой, – после паузы продолжала Бонавентура. – У него слишком горячая кровь, и это неудивительно: ведь его мать была итальянкой.

С излишком одарённый природой, храбрый и щедрый, но неконтролируемый в своих страстях, Карл де Монпасье с ранней юности отличался также вспыльчивым и мстительным характером. А ещё он был слишком расточителен, быстро истощив наследство, доставшееся ему от отца, Жильбера де Монпасье, бывшего вице-короля Неаполя.

– Вы правы, мой кузен очень похож на свою матушку донну Клару Гонзага, – согласилась с подругой Маргарита. – Но он получил слишком скудное наследство, чтобы занять при дворе место, подобающее ему по праву рождения. Поэтому вряд ли станет моим мужем.

– В таком случае, остаются только два принца, которые могли бы жениться на Вас…

– Ну, и кто эти несчастные?

– Во-первых, герцог Алансонский. Ваша матушка была бы в восторге, если бы Вы стали его женой!

– Я ни в чём не хотела бы ослушаться матушку. Но Алансон мне не по душе.

– А кто другой? – после паузы поинтересовалась Маргарита.

– Племянник короля – один из самых красивых и совершенных молодых принцев на свете!

Принцесса слегка покраснела:

– Да, он гораздо приятнее герцога Алансонского.

– Вы будете самой красивой парой в христианском мире!

Таким образом, уже в двенадцать лет Маргарита пылко влюбилась в пятнадцатилетнего Гастона де Фуа, одного из своих поклонников. Кудрявый, статный красавец, он родился в семье Жана де Фуа, графа д’Этампа и виконта Нарбонны, и Марии Орлеанской, сестры Людовика XII. Кроме того, после смерти отца юноша унаследовал его права на престол Наварры. Некоторое время Маргарита и Гастон тайно обменивались письмами со стихами и прогуливались по садам Амбуаза.

Однако в 1505 году влюблённых ожидал неприятный сюрприз: недавно овдовевший король Генрих VII вдруг пожелал жениться на Маргарите. Правда, сначала английский посол предложил руку своего господина Луизе Савойской, но та решительно заявила:

– Я не могу оставить своих детей!

Тем не менее, когда дипломат попросил руки её дочери, графиня не возражала, несмотря на возраст жениха, поскольку Генрих VII мог быть дедушкой тринадцатилетней принцессы.  Анна Бретонская и Людовик XII тоже одобрили этот брак, поскольку Маргарита стала бы королевой Англии, и, по мнению людей того времени, это должно было компенсировать ей всё.

Ричард Герберт, английский посол во Франции, вернулся домой с таким ответом Людовика:

– Мы относимся к мадам Маргарите как к своей плоти и крови, и собираемся предоставить ей приданое, подобающее дочери короля.

Вскоре во Францию прибыл новый посол, Чарльз Сомерсет, граф Вустер:

– Мой господин желает точно знать размер приданого мадам Маргариты, так как он получил из Испании предложение руки инфанты с огромным приданым.

– Дочь графа Ангулемского получит 175 000 ливров.

– В таком случае, мы согласны!

Но если Людовик ХII и Луиза Савойская ожидали, что Маргарита будет покорна их воле, то они серьёзно ошиблись…  В характере принцессы уже проявилась независимость благодаря воспитанию, основанному на гуманизме. Она была представительницей новой эпохи Возрождения и хотела жить в своей родной стране, мечтая о том, что после того, как её брат взойдёт на престол, они вместе создадут новую просвещённую Францию. К тому же, Маргарита любила Гастона. В общем,  она пролила озёра слёз, наотрез отказавшись выйти замуж за стареющего Генриха VII, а Франциск умолял короля и мать:

– Не отсылайте мою сестру в Англию!

Маргарита получила то, что хотела: её союз с Генрихом VII не состоялся.

Между тем её брату был необходим новый наставник вместо Жие, которого осудили и отстранили от всех его постов.

– Графиня Ангулемская хочет поручить воспитание своего сына сеньору де Буази, – сообщил Людовик ХII своей жене. – А что Вы думаете об этом, моя дорогая бретоночка?

– Пожалуй, лучше кандидатуры не найти, – подумав, ответила королева.

Что же это был за человек, который умудрился завоевать расположение как Анны Бретонской, так и её соперницы? Умудрённый в науках книгочей, философ и алхимик, Артюс де Гуфье, сеньор де Буази, происходивший из старинного дворянского рода, начал свою карьеру при дворе Карла VIII, воспитателем которого был его отец. В молодости он принимал участие в итальянских походах. Жан де Сен-Желе в своей «Хронике» особо отметил его заслуги во время Неаполитанской кампании. Доверие же королевы и Луизы Савойской Буази заслужил тем, что был противником маршала де Жие. В свой черёд, Франциск очень нежно относился к своему воспитателю, а его младший брат Гильом де Бонниве стал лучшим другом принца. Как бывший военный, Артюс старался пробудить в своём воспитаннике воинственный рыцарский дух, что ему вполне удалось.

В апреле 1506 года Людовик ХII снова серьёзно заболел и поэтому повелел 21 мая немедленно обручить свою семилетнюю дочь с двенадцатилетним наследником престола, – наперекор желанию Анны Бретонской и во исполнение заветной мечты своих подданных. В одной из хроник утверждается, что тогда же, в Плесси-ле-Тур, Гастон и Маргарита попросили у короля разрешение на брак после трёх лет романтических отношений.

Однако Людовик, не терявший надежды выдать девушку за короля Англии, ответил ей:

– У меня на Вас другие планы, мадам.

– Но мы любим друг друга! – со слезами на глазах произнесла Маргарита.

– Я найду Вам другого жениха.

Гастон уехал и вскоре утешился в объятиях другой женщины. Желая задобрить племянника, выздоровевший король в том же году в обмен на Нарбонну и Этамп предоставил ему герцогство Немур (тем самым он стал пэром Франции), а также сделал его губернатором Дофине.

Разрывом отношений между принцессой и её возлюбленным решил воспользоваться Гильом де Бонниве. Атлетического телосложения блондин с голубыми глазами, он был не менее галантным кавалером, чем Франциск. В его характере совмещались любовь к жизни, неистощимая жажда успеха и свершений на воинском поприще и, он всегда был готов поддержать разговор изящной шуткой. Любимец дам, Бонниве счёл делом своей чести соблазнить сестру своего друга. Историю своих отношений с ним Маргарита описала в 10-й новой части «Гептамерона». Принцесса там выступает под именем «Флорида», а Гильом – «Армадур»:

– …хотя ему было не больше восемнадцати или девятнадцати лет, это был человек такого обаяния и такого ума, каких из тысячи рождается только один.

Чтобы расположить к себе Маргариту, молодой человек решил жениться на её близкой подруге, девушке «очень порядочной, у которой к тому же было три тысячи дукатов годового дохода». Он стал ухаживать за ней и вскоре очаровал Бонавентуру, которая, узнав, что, как младший сын, Бонниве получил небольшое состояние, обратилась за помощью к Маргарите:

– Я убеждена, что он хочет на мне жениться. А Вы ведь знаете моего отца, он ни за что на это не согласится, если только графиня, Ваша мать, и Вы сами не употребите все силы, чтобы его уговорить.

Принцесса, горячо любившая свою подругу, пообещала ей:

– Я возьму все хлопоты на себя и поступлю так, как будто дело касается меня самой.

Гильому также удалось добиться расположения Луизы Савойской, которая «посвящала его во все свои дела и требовала, чтобы сын и дочь принимали его и слушали во всём его совета». Постепенно Маргарита тоже стала доверять ему. Но вскоре король объявил о новом походе в Италию, в котором должен был принять участие и Бонниве. И вот перед самым отъездом он решил поговорить со своим братом, признавшись ему, что хочет жениться на Бонавентуре. Подумав, что этот брак может способствовать укреплению его положения в Амбуазе, Буази обещал брату, что сделает всё, что может. Обещание своё он исполнил, и, в конце концов, отец девушки, как он ни был упрям и скуп, внял просьбам Луизы и Маргариты. К тому же, к ним присоединился и Франциск. Но после свадьбы Бонниве удалось пробыть с молодой женой всего лишь месяц, а потом он снова должен был вернуться на войну и больше чем на два года расстаться с Бонавентурой.

Отличившись при осаде Генуи в 1507 году, Бонниве часто писал супруге и в своих письмах также обращался к Маргарите, которая «ничего не подозревала и любила его как брата». Вернувшись во Францию, он поспешил нанести визит графине Ангулемской, в доме которой его встретили с распростёртыми объятиями. Однажды, когда они стояли с Маргаритой у окна, Бонниве спросил её:

– Умоляю Вас, посоветуйте мне, что лучше сделать: сказать или умереть.

На что принцесса с улыбкой ответила:

– Сказанное слово можно ещё исправить, а, потеряв жизнь, вернуть её уже невозможно.

–Значит, Вы мне обещаете, что не огорчитесь тем, что услышите от меня, и, как бы слова мои Вас ни удивили, не станете перебивать меня, пока я не доскажу всего до конца?

– Говорите всё, что хотите.

Тогда молодой человек начал так:

– Мадам, если я до сих пор ещё не рассказал о моей безграничной любви к Вам, то на это есть две причины: во‑первых, мне хочется доказать Вам эту любовь, служа Вам долгие годы; во‑вторых, боюсь, что Вы сочтёте неслыханной дерзостью, если я, простой дворянин, обращусь с этими словами к девушке столь высокого звания…

Выслушав его признания, Маргарита ощутила, что «в сердце её прокралось какое‑то новое, дотоле ей неведомое чувство». Испугавшись этого, она решила избегать Бонниве. Тогда, возможно, желая вызвать её ревность, тот стал чуть ли не открыто ухаживать за одной из своих бывших любовниц. Через некоторое время, заметив, что добился желаемого, ловелас снова решил откровенно поговорить с принцессой и заверил её, что ухаживал за вышеназванной дамой потому, что та заподозрила о его любовных отношениях с ней.

– Вы нашли отличный способ служить и своим, и моим интересам, – иронически ответила Маргарита, – сами Вы получаете удовольствие, и одновременно это помогает Вам оберегать мою честь.

В конце концов, Бонниве сумел убедить сестру Франциска в том, что любит её. Сначала неопытная и чистая сердцем принцесса видела в нём только мужа своей подруги. Однако, увлечённая Платоном и поэзией трубадуров Южной Франции, была готова одарить его нежной дружбой (в духе неоплатонизма). Тем временем военные действия в Италии возобновились. Из боязни, что в его отсутствие сердце Маргариты похитит другой поклонник или что её выдадут замуж, и он уже не сможет с ней свободно видеться, хитроумный Бонниве решил сделать свою жену компаньонкой принцессы. Маргарита пообещала ему, что с кем бы она ни вступит в брак и куда бы ни уедет, она возьмёт с собой Бонавентуру.

Молодой человек уехал окрылённый, но во время военных действий попал в плен (вероятнее всего, к испанцам, хотя об этом факте его биографии нигде не упоминается). Первой весть о его пленении узнала Луиза Савойская. Графиня, по словам Маргариты, подозревала, что её дочь влюблена в брата Буази, но старалась не подавать виду, что о чём-то догадывается, ибо очень привязалась к молодому человеку. Она позвала к себе дочь и рассказала ей о несчастье, постигшем Бонниве. Однако Маргарита, прекрасно владевшая собой, только ответила:

– Это большая потеря для всего их дома и мне особенно жаль его бедную жену, которая сейчас к тому же больна.

Но, видя, что мать заливается слезами, принцесса решила и сама немного поплакать вместе с ней, чтобы не выдать своих настоящих чувств. Находясь в плену, Гильом пользовался каждым случаем, чтобы писать о себе своим друзьям, и через одного из них известил принцессу о том, что он здоров и надеется её увидеть. Луиза позволила дочери ответить ему, и её частые письма вселяли в пленника бодрость и силу.

– Я не стану рассказывать о том, сколько раз Флорида отправлялась в святые места, сколько времени она проводила в постах и молитвах за своего любимого, – даже спустя годы в словах Маргариты чудится тоска, которую она испытывала тогда.

Однако прошло ещё не меньше двух лет, прежде чем она увиделась с Бонниве.

В 1507 году умер Франциск Паолийский. Узнав об том, Луиза Савойская приказала достать тело из простой могилы, где он смиренно завещал себя похоронить, и, поцеловав его руку, повелела совершить новое погребение в достойном его мавзолее. Графиня была уверена, что рано или поздно предсказание старца сбудется. И когда это действительно произошло, она выплатила Риму сумму, необходимую для канонизации отшельника. Таким образом, 2 апреля 1519 года Франциск Паолийский был причислен к лику святых. (Чрезвычайная набожность не мешала Луизе оставаться очень суеверной и постоянно советоваться со своим астрологом Корнелиусом Агриппой).

– 3 августа 1508 года, в царствование короля Людовика XII, мой сын уехал из Амбуаза ко двору и оставил меня в полном одиночестве, – спустя годы написала Луиза Савойская в своём дневнике.

На самом деле, Маргарита осталась вместе с матерью, но, конечно, она не могла заменить ей Франциска. После того, как юноша приобретал придворный лоск, путь ему, обычно, был один – на войну, где он мог бы выказать свою храбрость. Но, в отличие от товарищей его детских игр, принца воевать не отпустили, хотя он очень рвался. Тем не менее, Людовик ХII был неумолим: а вдруг, не дай Бог, убьют его будущего зятя и наследника? И Луиза в этом была с королём полностью согласна.

Между тем Анна Бретонская не могла смириться с тем, что её дочь должна выти замуж за Франциска. Она не позволила Клод провести ни минуты наедине с женихом или с его матерью, и упорно придерживалась этого в течение оставшихся восьми лет своей жизни. Чтобы разделись семью Франциска, королева начала подыскивать подходящего мужа для Маргариты. Одно время Анна даже соглашалась на её брак с Карлом Габсбургом, однако тому шёл только восьмой год, в то время как Маргарите исполнилось шестнадцать лет. По этой причине, а также потому, что королева не утратила надежды выдать собственную дочь за внука императора, этот брачный проект был отвергнут.

В начале 1509 года графиню Ангулемскую неожиданно вызвали в Париж во дворец Турнель, куда прибыл Людовик ХII со своим двором. В его свите находился герцог Алансонский, который не пользовался благосклонностью Маргариты, несмотря на его неуклюжие попытки очаровать её. Однако он настойчиво уговаривал короля и королеву помочь ему жениться на ней. Анна Бретонская сразу поддержала его просьбу. Людовику тоже был выгоден этот брак, с помощью которого он надеялся уладить давний спор между короной и домом Алансонов из-за графства Арманьяк. После свадьбы Маргариты король решил передать ей спорные земли в качестве вдовьей доли.

Правда, сначала Карл Алансонский был обручён с Сюзанной Бурбон, единственной наследницей Анны Французской и Пьера де Божё, герцога Бурбона. Но потом их брачный контракт был аннулирован по приказу короля, чтобы урегулировать спор между Сюзанной и её кузеном Карлом де Монпасье из-за наследства Бурбонов. Дело закончилось браком этой пары. Взамен двадцатилетний герцог Алансонской должен был получить руку Маргариты Ангулемской.

Пожалуй, худшего претендента на роль жениха умной и образованной принцессы трудно было найти. Карл Алансонский обладал меланхолическим и ревнивым характером. Несмотря на небольшие способности, он настойчиво добиваться от короля должностей, которые был неспособен занимать из-за своей тупости и медлительности, а также слабого здоровья. В общем, герцог не пользовался ни малейшим уважением при дворе. В его активе было только высокое происхождение. Однако мнение Маргариты никого не интересовало, даже её мать, которая рада была породниться с Алансоном. Приданое принцессы составило 60 000 турских ливров, помимо графства Арманьяк. Указанная сумма должна была выплачиваться в рассрочку. Первую часть приданого сестры в размере 6000 ливров Франциск вручил герцогу Алансонскому в день подписания брачного контракта. Документ, хранящийся в Королевской библиотеке и подписанный Маргаритой и Карлом гласит, что герцог Алансонский не получал дальнейших сумм до 1518 года. В этом и в следующем году ему досталось ещё 40 000 ливров, в 1520 году Франциск внёс аванс в размере 7000 ливров. После этого всё ещё оставалась задолженность в размере 7000 ливров, которую, вероятно, муж Маргариты так и не увидел.

Когда все приготовления уже были сделаны, Луиза Савойская сообщила дочери об её предстоящем браке с герцогом Алансонским:

– Я выбрала для Вас эту партию, ибо считаю её наиболее подходящей.

Зная, что – коль скоро решение уже принято – отказываться нельзя, принцесса смиренно ответила матери:

– Ежели Господь того хочет, я готова исполнить Его волю.

Тем не менее, ей стоило такого труда сдержать подступавшие слёзы, что у неё хлынула кровь из носа. Маргариту уложили в постель, и жизнь её какое‑то время висела на волоске. Но это не избавило её от ненавистного брака.

Королева Анна обязалась покрыть расходы на свадьбу. Церемония была проведена с большим великолепием в Блуа 9 октября 1509 года, в пятнадцать минут шестого вечера. Кардинал Нантский соединил молодую пару в присутствии короля, королевы и собравшегося двора. Людовик ХII вёл невесту к алтарю и обратно. Как подружка невесты, Маргариту сопровождала Анна Бретонская. Луиза же, по словам хрониста, была этим так растрогана, что не могла удержаться от слёз. После церемонии королева дала банкет в честь молодой, на котором присутствовали все самые знатные дамы королевства.

Почти на всю длину зала был накрыт стол. В центре сидела Анна Бретонская на своём троне, а по правую руку от неё, чуть в отдалении, новобрачная и кардинал Нантский, он же архиепископ Санса, который читал мессу и провёл обряд бракосочетания. Далее разместились послы. По левую руку от королевы сидела Анна де Божё, чуть дальше – вдовствующая герцогиня Алансонская, свекровь Маргариты, а также Сюзанна де Бурбон, Луиза Савойская, герцогиня де Лонгвиль и другие. У королевы, невесты и вдовствующей герцогини де Бурбон были отдельные блюда из золота, у остальных – общие и из серебра (кроме послов). На другой стороне зала, ниже, стоял ещё один стол, где сидели новобрачный, Франциск и другие принцы крови, и с ними остальные дамы. Анна Бретонская вручила герольдам и трубачам большую вазу, и они, крича: «Щедрость!», пошли меж столами. После обеда немного потанцевали. Когда танцы закончились, гости перешли в другое помещение, чтобы полюбоваться поединками, которыми руководил брат Маргариты с семью приятелями, причём Франциск был одет в золотое сукно, а его компаньоны – в жёлтый шелк.

На следующий день в большом дворе замка Блуа состоялся турнир. Королева Анна и юная герцогиня Алансонская, сидевшие под парадным балдахином на галерее, раздавали призы победителям. Среди тех, кто особенно отличился своим доблестным поведением, были Карл Алансонский, Франциск Валуа и Гастон де Фуа. Можно представить себе, как горько было Маргарите вручать награду её бывшему возлюбленному! Король тоже принял участие в турнире, почтив мужа и брата новобрачной тем, что выбрал их в качестве своих секундантов. В конце празднества, продолжавшегося четыре дня, Маргарита уехала со своим мужем в Париж, где они пробыли до приезда короля. Принцесса немедленно посетила Людовика ХII во дворце Турнель, который «принял её с большим уважением и полностью удовлетворил её прошение, с которым она приехала к нему». Хронист ничего не добавил к этим последним загадочным словам, как не оставил и описания свадебного наряда семнадцатилетней невесты герцога Алансонского.

Так Маргарита стала женой человека, который не пользовался ни её любовью, ни уважением, и «жизнь с которым ей была тяжелее смерти».

Разочарование в любви

Вскоре после свадьбы Маргарита удалилась с мужем в его замок Аржантан в Нормандии. Разлука с матерью и братом стала горьким испытанием для принцессы ещё потому, что эта жертва была принесена ради того, кого она не любила. Тем не менее, герцог Карл не был нечувствителен к многочисленным достоинствам своей супруги. Он гордился её красотой и знатным происхождением, и завидовал тем, кого она отличала своей благосклонностью. Желая быть её единственным доверенным лицом, Карл, кажется, был втайне раздражён холодностью жены. Маргарита же чувствовала себя покинутой и одинокой, и тосковала не только по родным, но и по литературному кружку в Амбуазе, а также интеллектуальной атмосфере Парижа, где охотно принимала участие в учёных диспутах.

Правда, принцесса находила утешение в общество своей подруги Боавентуры и верной гувернантки Жанны де Шатийон, которая теперь стала её первой почётной дамой. Но если с последней она говорила о любви к Богу, то с первой – о своей печали из-за расставания с Гастоном де Фуа. О Бонниве же Маргарита заговаривала лишь для того, чтобы утешить свою наперсницу, и она так хорошо скрывала своё истинное горе, что никто ничего не заподозрил.

Аржантан, один из главных городов, принадлежавших герцогу Алансонскому, как и замок, где жила Маргарита, располагался в живописной местности на берегу реки Орн. Обитель принцессы была окружена прекрасными пейзажами, лесами, полями и виноградниками. Однако ничто не радовало молодую женщину, которая была заключена в тёмном средневековом замке в обществе неграмотного мужа и свекрови-ханжи. На протяжении первых пяти лет её замужества в современных хрониках не упоминается ни об одном её появлении при дворе. Герцогу Карлу не нравилось всеобщее восхищение прелестями его молодой супруги. Отсюда, возможно, и возникло его желание держать Маргариту на расстоянии от двора – замысел, поддержанный королевой, восхвалявшей супружескую покорность, которой, впрочем, Анна Бретонская сама не всегда придерживалась. Некоторое время Маргарита стойко переносила своё положение, но она была ещё очень молода, энергична и обладала привлекательной внешностью. Наконец, не выдержав, принцесса написала Бонниве:

– Моя жизнь здесь – тягостнее смерти.

Однако за освобождение «французского Ахилла» испанцы требовали огромный выкуп, который он был не в силах заплатить. В конце концов, поддавшись уговорам Гильома, его отпустили под честное слово. Вернувшись во Францию, он разыскал своих друзей и договорился с ними об уплате выкупа за него, после чего отправился в Амбуаз в надежде найти там графиню Ангулемскую. Однако после отъезда сына и замужества дочери та вернулась в Роморантен, а затем переехала в Коньяк. Зато как раз в это время в Амбуаз по делам приехал герцог Алансонский с матерью и женой, который остановился в своём замке Кло-Люсе на берегу Луары.

Едва только Бонавентура получила весть о возвращении мужа, она сразу рассказала об этом Маргарите, которая очень обрадовалась, но сделала вид, что радуется только за свою подругу. Затем принцесса отошла к окну и стала смотреть на дорогу, откуда должен был появиться гость. Заметив его, она сбежала вниз по лестнице, где было так темно, что никто не мог увидать, как зарделось её лицо. Там она встретила Гильома, обняла его и повела в свои покои, где представила своей свекрови, Маргарите Водемон, которая не была с ним знакома. Но стоило обаятельному молодому человеку прожить в Кло-Люсе два дня, как семья герцога и все его домочадцы полюбили Бонниве не меньше, чем его любили в доме графини Ангулемской.

Выслушав её рассказ обо всех обидах, которые она претерпела в его отсутствие, младший брат Буази вновь осмелился напомнить принцессе о своей любви. В свой черёд, Маргарита решила больше не думать о своей страсти к Гастону, и найти утешение в своём целомудренном чувстве к Бонниве. И вот, когда тот уже был близок к своей цели, произошло одно весьма неожиданное печальное событие. Король вызвал своего друга к себе по какому-то делу. Испугавшись близкой разлуки, жена его потеряла сознание и упала на лестнице, причём так сильно расшиблась, что заболела и больше уже не встала. Маргарита, потерявшая с её смертью своё последнее утешение, горько рыдала. Но ещё больше опечалился Гильом – после того, как он похоронил жену, у него больше уже не было причин медлить с отъездом. Тогда Бонниве сделал вид, что из-за слабости не может встать с постели и стал просить принцессу:

– Придите ко мне вечером, после того, как все разойдутся.

Втайне он решил поставить на карту всё и либо навсегда расстаться с Маргаритой, либо овладеть ею.

Вечером, после того, как все посетители уже разошлись, явилась принцесса, которую муж уговорил навестить больного. Едва только она села в кресло у его изголовья и увидала на его лице слёзы, то сразу сама залилась слезами, так как думала, что он оплакивает свою жену. Тогда, поднявшись с постели, молодой человек встал перед ней на колени и сказал:

– Неужели я должен теперь потерять Вас навеки?

После чего упал в объятия Маргариты, которая старалась его поддержать и успокоить. Продолжая притворяться еле живым и не говоря ни слова, молодой человек «стал тянуться к тому, что ревниво оберегает женская честь».

– Что Вы такое задумали? – спросила принцесса.

Видя, что он молча продолжает своё дело, она решила, что у больного помутился разум, и громко позвала одного из придворных, находившегося в соседней комнате. Тогда Бонниве, словно лишившись сил, упал на кровать.

– Уксусную примочку, скорее, – закричала Маргарита, поднявшись с кресла. – И когда придворный вышел, она обратилась к страдальцу с такими словами:

– Вы, должно быть, сошли с ума!

– Неужели за всю мою долгую службу Вы платите мне такой жестокостью?

– Так вот, значит, как Вам дорога моя честь, о которой Вы столько всего говорили!

– Ах, мадам, можно ли было любить Вашу честь больше, чем любил её я, ведь до тех пор, пока Вы не вышли замуж, я сумел заставить замолчать своё сердце и не дать Вам почувствовать всей силы моих желаний. Тот, кому первому досталось Ваше сердце, так мало уделял внимания Вашему телу, что потерял и то и другое. Тот же, кто владеет сейчас Вашим телом, не достоин владеть Вашим сердцем, а раз так, то, значит, у него нет прав и на Ваше тело. А ведь я, мадам, целых шесть лет переносил ради Вас столько страданий и столько горя! Самые тяжкие муки – это муки любви, и ничто так не ослепляет нас, как любовь. А раз так, то можно ли почитать грешником того, кем движет неукротимая страсть?

На что Маргарита ответила ему, заливаясь слезами:

–Увы, сударь, где же все те благородные чувства, о которых Вы говорили мне, когда я была ещё девушкой? Выйдя замуж за человека, полюбить которого я не могу, как бы ни старалась, и который остаётся для меня совершенно чужим, я думала о Вас и мечтала отдать только Вам одному и сердце своё, и любовь… Мне очень горько Вам это говорить, но я пришла сюда, чтобы поклясться Вам в самой чистой дружбе, а сейчас, после всего того, что случилось, в сердце моём для Вас больше нет места. И мне остаётся только сказать Вам: «Прощайте навсегда!»

Тогда Бонниве понял, что если сейчас не заставит её изменить то дурное мнение, которое у неё сложилось о нём, то действительно потеряет принцессу. Придав своему лицу напускную торжественность, он сказал:

–Мадам, всю жизнь мне хотелось встретить женщину, которая была бы достойна моей любви. И так как мне всё время не удавалось найти такую, я решил испытать Вас, чтобы узнать, заслуживаете ли Вы не только моей любви, но и моего уважения. Сейчас я в этом убедился, и я благодарю за это Господа, который научил меня любить истинное совершенство, и прошу Вас простить мне мою дерзкую и безрассудную выходку – ведь, в конце концов, она прославила Вашу честь; я же, к своему великому удовольствию, удостоверился в том, в чём мог ещё сомневаться.

Маргарита же, только теперь начавшая понимать, сколь коварны мужчины, покачала головой:

–Дай Бог, чтобы в словах Ваших была правда! Но я ведь уже замужем и достаточно всего знаю, чтобы ясно понимать, на какой поступок толкнула Вас страсть, которая Вас ослепила. Ведь если бы Господь не поддержал меня, я уверена, что Вы довели бы своё дело до конца. Но не будем больше говорить об этом. Если раньше я по своему легкомыслию считала Вас человеком честным, то хорошо, что я узнала, наконец, настоящую правду, которая избавит меня навсегда от Вашего общества.

С этими словами принцесса вышла из комнаты и, вернувшись к себе, всю ночь провела в слезах. Ибо, несмотря на то, что «разум заставлял её отказаться от него и навеки позабыть об этой любви, сердце, распоряжаться которым мы не вольны, никак с этим не могло согласиться». Поэтому она решила, что будет по‑прежнему любить его всем сердцем, но вместе с тем, повинуясь велению чести, скроет эту любовь и от него самого, и от всех на свете.

На другой день Бонниве уехал. Желая унять свою тоску и развеять скуку, девятнадцатилетняя Маргарита приступила к своей знаменитой серии новелл, которые после её смерти были собраны Клодом Грюже и опубликованы под названием «Гептамерон».

Тем временем принцессу ожидал ещё один тяжёлый удар. В 1511 году племянник короля Гастон де Фуа был назначен командующим армией в Италии и комендантом Милана. За две недели принудив вражескую коалицию снять осаду с Болоньи, разбив венецианцев при Вероне и взяв приступом Бреши, он в двадцать два года стяжал себе славу блестящего полководца и получил прозвище «Молния Италии». 11 апреля 1512 года вблизи Равенны Гастон наголову разбил испанцев, но во время преследования неприятеля был убит.

Известный французский историк ХIХ – ХХ веков Альбер Мале писал о последней битве Гастона де Фуа в своей книге «История Франции»:

– Никогда ещё люди не защищались так хорошо, как испанцы, у которых не было ни рук, ни целых ног, но они кусали своих врагов. Погибло 16 000 человек. Гастон получил 18 ранений: от подбородка до шеи у него было их 14 или 15, и этим он продемонстрировал своё великое мужество принца.

Людовик XII был потрясён кончиной своего молодого племянника, и заказал множество месс за упокой его души. А Маргарита, узнав о гибели своего бывшего возлюбленного, закрылась в своих покоях и долго плакала.

Её первое после замужества появление при дворе произошло только после смерти Анны Бретонской. В 1510 году королева родила в Блуа вторую дочь, принцессу Рене, что стало горьким разочарованием и для неё, и для Людовика. Как впоследствии было установлено, здоровье Анны было подорвано из-за невежества повитухи, которая её лечила. В течение оставшихся трёх лет своей жизни королева постепенно и медленно угасала, и, хотя она и не была полностью ограничена своей комнатой, однако ни разу не провела дня, не страдая от острой боли. Наконец Анна Бретонская после трёх дней страданий умерла в Блуа в возрасте тридцати шести лет.

– Никогда ещё королеву Франции не оплакивали с такой неистовой скорбью, как Анну Бретонскую… Французы гордились её европейской славой, твёрдой добродетелью, щедрым покровительством искусству и огромным наследием, которое она принесла короне, – пишет Марта Уокер.

По другим же свидетельствам, её оплакивали только бретонцы и муж, который «надел глубокий траур и плакал восемь дней». А маршал Флёранж в своих мемуарах говорит:

– Смерть эта была очень приятна Франсуа, ибо Анна ему во всём противодействовала и не было часа, когда бы эти два дома (Орлеанский и Ангулемский) не враждовали между собой.

Другу молодого наследника вполне можно верить, хотя его мнение как будто не согласуется с записью, содержащейся в дневнике Луизы:

– Анна, королева Франции, скончалась 9 января 1514 года, поручив мне свои имения и своих дочерей, даже Клод, (будущую) жену моего сына, которую я дружески воспитывала, как то всем известно.

Тот факт, что Анна поручила двух своих дочерей надзору Луизы, еще не доказывает её доброго отношения к ней. Ведь королева знала, что после её смерти Клод наверняка станет женой герцога Валуа, и, стало быть, будет зависеть от своей свекрови. Умирая, она только как бы просила не переносить на детей того недоброжелательства, которое разделяло их, матерей. Страх, что, обретя власть, Луиза будет притеснять её маленьких дочерей, вырвал у гордой королевы последнее завещание. И даже та настойчивость, с которой герцогиня Ангулемская указывает на добросовестное исполнение ею последней воли покойницы, наводит на мысль о том, что в душе своей она не находила любви к двум сироткам.

Анна Бретонская была похоронена с большой пышностью в Сен-Дени в среду, 15 февраля. Молодой герцог де Валуа присутствовал на похоронах в качестве главного скорбящего и шёл один рядом с гробом королевы, закутанный в длинную чёрную мантию. Затем следовали остальные члены королевской семьи, в том числе, герцог Алансонский, Анна де Божё, герцог Вандомский и Луиза Савойская. Маргарита не участвовала в траурной церемонии, хотя сопровождала своего мужа из Аржантана. Скорее всего, она оставалась в Коньяке.

Вечером после похорон король в печали удалился в Венсенн в сопровождении двух своих дочерей. Там он заперся один в комнате и отказался слушать утешения по поводу смерти его любимой супруги. Все развлечения, такие, как балы, комедии и празднества, при дворе были запрещены. Королевские же аудиенции были отложены на неопределённый срок.

Должно быть, Луиза ликовала. Ее главная соперница умерла, в то время как король избегал света и его удовольствий. Наследница же Бретани, Милана и Орлеана была обручена с Франциском. Чего же более могла графиня теперь желать, кроме как стать свидетельницей восхождения своего сына на престол? С той политической осторожностью, которая отличала её, она заставила Франциска срочно обратиться с иском к королю по поводу того, что его свадьба с Клод больше не может быть отложена. Людовик ХII с готовностью согласился на требование герцога Валуа. Однако возникли некоторые задержки, прежде чем вопрос мог быть решён к удовлетворению наиболее заинтересованных сторон. Франциск потребовал независимости герцогства от короны. Однако король возражал против этого.

– Людовик помнил, как он поднял восстание против покойного короля с помощью Бретани, и боялся, что его зять сделает то же самое, – свидетельствовал вездесущий Флёранж.

Брак Клод и Франциска был заключён 18 мая 1514 года в Сен-Жермен-ан-Ле, менее чем через четыре месяца после кончины королевы. Новобрачные были в чёрных одеждах в знак траура по ней. Только своё брачное ложе четырнадцатилетняя невеста решилась украсить занавесками из белого атласа. Клод обладала изящными манерами и была очень доброй девушкой. Однако красавицей её назвать было нельзя. Она прихрамывала, косила на один глаз и сильно сутулилась из-за больной спины. Рядом со своим огромным женихом принцесса казалась совсем крошкой. Сохранились свидетельства того, что Клод очень скорбела по матери, потому на собственной свадьбе выглядела печальной и постоянно плакала, хотя любила Франциска. Муж провёл с принцессой ночь и после этого покинул её, чтобы продолжить предаваться развлечениям.

К этому времени брат Маргариты уже успел прижить незаконного сына от Жакетты де Лансак, супруги Александра де Сен-Желе (брата Жана и Октавиана де Сен-Желе), который был хранителем печати в Бордо и дипломатом. Кроме того, часто, переодевшись, Франциск ходил с приятелями по улицам Парижа в поисках всё новых любовных приключений. Одновременно он поддерживал любовную связь с прекрасной женой парижского адвоката по имени Жанна Дизоме.

Своей сестре принц откровенно рассказал о своей точке зрения на брак с хромоножкой Клод:

– Тут надо принимать в расчёт главные интересы королевства. Я, естественно, уважаю эту королевскую дочь, но никогда не смогу полюбить её. Мне в ней абсолютно ничего не нравится. Но это не имеет никакого значения. Я хочу её из-за государственных интересов! Что же касается любви, то есть много других лугов, где я могу сорвать целую охапку самых нежных цветов. И продолжу каждый вечер обрывать розы наслаждения с женой адвоката Дизоме.

Одновременно с ведением веселой жизни Франциск ни в чём себе не отказывал, шикарно одевался, украшал себя драгоценностями и заказывал в Италии предметы роскоши. Его расточительство сводило с ума Людовика XII, бывшего, напротив, очень прижимистым. За несколько лет король очень постарел: в пятьдесят два года он выглядел на все семьдесят. Его здоровье, ставшее и без того шатким, было подкошено смертью королевы Анны. Франциск был уверен, что заветная корона уже у него на голове: ведь король не жилец на этом свете. Однако этот полутруп приготовил для своего наследника очень неприятный сюрприз!

После женитьбы сына графиня Ангулемская стала играть ещё более заметную роль в королевстве и тоже ни в чём себе не отказывала. Если верить историку Ги Бретону, она состояла в любовной связи со своим кузеном Карлом де Монпасье. «Красивый, как молодой бог», тот, унаследовав после смерти тестя все владения дома Бурбнов, стал чуть ли не самым могущественным сеньором королевства. Хотя герцог Бурбон любил свою жену и был на четырнадцать лет младше Луизы, тем не менее, он поддался на её сладкие речи о том, что когда её сын станет королём Франции, она не забудет своих друзей:

– Франсуа обожает меня. Он сделает всё, что я захочу, а коннетаблями (главнокомандующими) могут быть и очень молодые люди…

Впрочем, по словам автора книги «Женщины и короли», любить Луизу молодому человеку было не в тягость, так как она ещё была хороша собой: «округлые формы, высокая грудь, стройные ножки». Однако возникает вопрос: куда делся Жан де Сен-Желе, многолетний любовник графини Ангулемской? По некоторым сведениям, он умер незадолго до рождения своего законного наследника Карла де Сен-Желе, появившегося на свет 15 января 1507 года. Но кто же тогда закончил его «Хронику», доведённую до 1510 года? Может, брат, Октавиан де Сен-Желе?

По утверждению современника, вмешательство Луизы Савойской в государственные дела и во внутренние дворцовые правила сильно оскорбили Людовика ХII и заставили его задуматься о новом браке, чтобы зачать собственного наследника. Таким образом, корона Франциска снова оказалась под угрозой. Пока наследник развлекался, герцог де Лонгвиль, попавший в плен к англичанам в 1513 году во время битвы под Теруанном, вёл переговоры о женитьбе своего государя на Марии Тюдор, семнадцатилетней сестре Генриха VIII, короля Англии. Красота этой принцессы была предметом всеобщего восхищения, хотя она сама была очень привязана к Чарльзу Брэндону, герцогу Саффолку, любимцу своего брата. Некоторое время король Генрих, казалось, поощрял, если не одобрял, смелые надежды своего фаворита, но политические мотивы и желание заключить союз с Францией оказались сильнее. Людовик же, несмотря на свою клятву вечной преданности памяти усопшей супруги, охотно и с неприличной поспешностью согласился на этот брак. Уступка Бретани, которую король был вынужден сделать своему зятю, стала теперь источником серьёзного беспокойства для него. Вдобавок, президент парижского парламента Дюпре, преданный сторонник графини Ангулемской, благодаря своему красноречию добился удовлетворения прошения Франциска о независимости герцогства. В ответ Людовик приказал Луизе и её сыну немедленно убираться со двора. Униженная и оскорблённая графиня в состоянии сильного негодования в середине июля 1514 года вместе с Франциском отбыла в Роморантен. Её сопровождала Маргарита, которая, забыв о собственных печалях, теперь вынуждена была утешать мать и брата, а также Клод. Всегда искренняя и справедливая, эта принцесса решила разделить опалу с мужем, так как для неё было источником горя наблюдать за приготовлениями к свадьбе отца, когда глубокий траур, который она всё ещё носила по матери, постоянно напоминал ей о невосполнимой утрате.

По дороге из Блуа в Роморантен графиня из-за сильных болей была вынуждена сойти с носилок и искать временного приюта в доме у дороги, принадлежавшему одному дворянину. Там Луиза Савойская перенесла первый приступ подагры, фатальное наследие стольких потомков дома Бурбонов.

Тем временем переговоры о новом браке Людовика шли полным ходом. Английский посол сообщал своему государю:

– Он (Людовик) показал мне самое богатое собрание драгоценностей, которое я когда-либо видел, уверяю Вас, всё, что я когда-либо видел, не может сравниться с пятьюдесятью шестью огромными бриллиантами и рубинами, и семью величайшими жемчужинами…

При этом король Франции заметил:

– Моя жена не получит всех этих драгоценностей сразу, я буду отдавать их ей одно за другим, чтобы получить взамен щедрую благодарность и знаки её привязанности.

Пока Людовик ХII демонстрировал своё богатство изумлённому англичанину, Луиза Савойская выздоравливала после болезни в Роморантене, где с ней произошёл один необычный случай.

– 28 августа 1514 года, – читаем в её дневнике, – мне было предсказано Божественным Провидением, что однажды у моего сына будет большая битва со швейцарцами, потому что, когда я ужинала в своём лесу в Роморантене между семью и восемью часами, ужасное небесное видение, по форме напоминавшее комету, появилось в небе на западе. Я была первой из моей компании, кто заметил это, и в страхе громко вскрикнула, восклицая: «Швейцарцы, швейцарцы, швейцарцы!»

Таким образом, графиня истолковала небесное знамение как знак того, что её сын унаследует престол.

Наконец, до Роморантена дошла новость о том, что английская принцесса Мария Тюдор в сопровождении своей свиты собирается высадиться во Франции. Вслед за тем гонец доставил королевское послание, призывающее герцога и герцогиню де Валуа, а также герцога Алансонского с женой ко двору, чтобы приветствовать новую государыню. Мария была принята при высадке на французский берег герцогом Вандомским, когда в дне пути от Аббевиля, где должна была состояться церемония бракосочетания, герцог Алансонский объявил ей о приближении короля Людовика ХII с великолепной кавалькадой дворян и дам. А в миле от города её встретил Франциск де Валуа, развлекавший по дороге англичанку, ехавшую на белом иноходце, галантными разговорами. Благодаря хронистам известно, в каком именно наряде она путешествовала: кармазиновый (красный) шёлк с золотым узором, облегающие рукава «в английском стиле» и шляпка из такого же шелка, которую Мария носила, надвинув на один глаз. Но больше всего встречающих поразила внешность принцессы. Венецианский посланник описал её как «райское создание», отметив её высокий рост, стройную фигуру, серые глаза, естественную бледность лица и длинные, ниже пояса, золотисто-рыжие волосы. (В качестве единственного недостатка был указан лишь слишком светлый цвет глаз и бровей).

Нетерпение короля было столь велико, что он покинул свою резиденцию и подстроил якобы нечаянную встречу у Аббевиля. При виде мужа Мария поняла, что молва о нём оказалась правдива: Людовик был краснолицым, обрюзгшим, сгорбленным и выглядел старше своих лет. Ей пришлось изрядно постараться, чтобы казаться любезной и даже весёлой. Она хотела было отделаться воздушным поцелуем, однако король ухитрился поцеловать её в губы, не слезая с коня. Их венчание произошло в королевской резиденции в Аббевиле 9 октября 1514 года. Наряды невесты и жениха были из золотой парчи, отделанной горностаем. Один из гостей отметил, что Мария «была перегружена драгоценностями», и ещё, вдобавок, прямо посреди свадебной церемонии жених подарил ей ожерелье с бриллиантами и рубинами. Судя по всему, король сразу влюбился в молодую жену, которую называл «нимфой с небес». Затем новобрачные отправились обедать в свои покои. Вечером королева оделась по французской моде, и, как обычно, были банкет и танцы, а в восьмом часу, ещё до полуночи, её падчерица Клод проводила Марию до опочивальни. На другой день Людовик хвастался, что перешёл реку трижды.

– Однако я полагаю, что это было не так, поскольку он был несколько подавлен… – написал позже в своих мемуарах Флёранж.

Маргарита присутствовала со своим мужем на всех праздниках, устраивавшихся в Аббевиле в честь королевского брака. Но принцесса, как и её невестка, вряд ли была рада этому. Женитьба отца стала тяжёлым испытанием для Клод, поскольку её пришлось снять траур. Зато Марии удалось покорить сердца мужчин: она одинаково очаровала галантного и порывистого герцога Валуа, степенного Людовика XII и практичного Чарльза Брэндона. Графиня Ангулемская же оставалась в стороне от двора в уединении своего замка Роморантен, и, как она сама сообщает в своём дневнике, только по прибытии молодой королевы в Сен-Дени на коронацию соизволила поехать туда, чтобы приветствовать её. Мария, несомненно, с некоторым опасением ожидала встречи с властной графиней, чьё появление для неё было не слишком желанным. Таким образом, Луиза Савойская вместе с дочерью присутствовала на коронации англичанки в Сен-Дени, состоявшейся 5 ноября 1514 года. Дамы также приняли участие в великолепном шествии во время въезда королевы в Париж. Улицы были увешаны гобеленами с изображениями, символизирующими мир, стабильность и благополучие, а также прославляющими мирный договор между Англией и Францией и величие рода Валуа. К алтарю для коронации, а затем назад, к выходу из церкви, Марию вёл Франциск де Валуа, в то время как король с восторгом наблюдал за женой тайно. Людовик ХII очень надеялся, что эта молодая и здоровая женщина родит ему долгожданного наследника.

Король и королева поселились во дворце Турнель, получившем своё название из-за большого количества башен.

На следующий день Франциск и герцог Алансонский отличились на турнирах и спортивных состязаниях, которые проводились в честь Марии. По завершении турниров Луиза Савойская и её дочь покинули двор и снова удалились в Роморантен, оставив герцога и герцогиню Валуа в Париже. Однако по тайному приказу графини Ангулемской за молодой королевой было установлено постоянное наблюдение. Клод и баронесса д’Омон, которая была предана Луизе, не покидали Марию ни на мгновение и даже по очереди спали с ней в одной комнате.

Но, прежде чем Луиза и Маргарита вернулись в Париж, надежда ещё раз заставила сердце честолюбивой матери Франциска забиться от радости. Усталость, которую перенёс король Людовик во время путешествия в Аббевиль, и перемены в его образе жизни в угоду молодой жене, привели к тяжёлому приступу подагры – болезни, которой он часто страдал. Этот приступ настолько ослабил его, что во время турнира король был вынужден из-за слабости лечь в постель, в то время как королева стояла рядом с ним, чтобы все мужчины могли видеть её, по словам летописца, и удивляться её красоте.

Как утверждает Ги Бретон, несмотря на то, что за Марией Тюдор был установлен постоянный надзор, она ухитрялась встречаться со своим любовником герцогом Саффолком. Когда Буази, бывший гувернёр Франциска, назначенный начальником охраны королевы, сообщил об этом Луизе, та сразу тайно примчалась в Париж и убедила Чарльза Брэндона в обмен на 50 000 фунтов и поместье Сентонж покинуть двор. Однако, лишившись любовника, Мария положила глаз уже на сына самой графини.

– Королева хотела действовать согласно пословице: «Никогда ловкая женщина не останется без наследника», – пишет Брантом. – Но господин Ангулемский не прислушивался к голосу разума и, соблазнённый ласками и жеманством красивой англичанки, всё больше увлекался ею…

Тем не менее, верный Буази, которого приятели Франциска прозвали «Гриньо» («Дуэнья»), снова вызвал Луизу Савойскую в Париж. Взбешённая, та высказала сыну всё, что думала по поводу его «идиотской тяги к постели», которая могла навсегда отстранить его от трона, если бы Мария родила от него сына. Убеждённый доводами матери, Франциск перестал ухаживать за англичанкой.

В продолжение шести недель пиршества и балы беспрестанно сменялись турнирами и играми. Король, не желая отставать от молодёжи, принимал живое участие во всех увеселениях, а ночи проводил с женой. Его здоровье расшаталось и не выдержало: вскоре у него появились тревожные симптомы, но, хотя его врачи не верили, что болезнь окажется фатальной, сам Людовик был убеждён, что его конец близок. Послав за герцогом де Валуа, он нежно обнял его и вверил его заботе своих подданных, а также молодую королеву и своих дочерей. Глубоко тронутый Франциск просил короля не унывать и сказал ему много слов в утешение, уверяя его, что его врачи всё ещё не потеряли надежду. Но тот, однако, повторил:

– Я умираю. Я предаю наших подданных Вашей заботе.

Вскоре после этого у Людовика случился сильный приступ лихорадки и, проведя несколько часов в страданиях, он скончался 1 января 1515 года в одиннадцать часов ночи (прожив с Марией Тюдор всего восемьдесят два дня). В день кончины короля сильная буря бушевала по всей Франции, и яростный ураган сровнял с землёй несколько домов в Париже.

Ни один правитель Франции прежде не был так любим и почитаем, как Людовик ХII, которому парижский парламент присвоил титул «Отец народа», и его смерть вселила ужас во все сердца. При жизни короля люди толпились на его пути и часто усыпали дорогу перед ним цветами, земледельцы оставляли плуг и, чтобы увидеть монарха, не задумывались о том, чтобы проехать двадцать или даже тридцать лиг, и хранили как драгоценные реликвии любую вещь, которая принадлежала ему или хотя бы касалась его.

После смерти короля Франциск облачился в траурные одежды и, покинув дворец Турнель, поселился в Лувре, умоляя мать поскорее приехать, чтобы помочь ему своими советами. Герцог и герцогиня Алансонские также были вызваны в Париж. Как только Луиза Савойская получила известие о кончине Людовика, она выехала из Роморантена со своей дочерью Маргаритой и в среду, 3 января, прибыла в Париж. После многих лет тревожного ожидания графиня, казалось, достигла своей мечты. Однако вскоре она узнала, что Мария Тюдор, которую отправили во дворец Клюни отбывать полагающиеся сорок дней траура, ждёт ребёнка.

С бедной Луизой случился обморок. Несчастная Клод залилась слезами, ведь она тоже носила наследника от обожаемого мужа. Сам Франциск только скрежетал зубами, но что он мог поделать?! Маргарита же не могла скрыть разочарования. Первой пришла в себя графиня Ангулемская.

Вот как рассказывает об этом Брантом:

– Королева распустила слухи, что она беременна. Поскольку это было не так, говорили, что она постепенно подкладывала под платье простыни. Но мадам Савойская раскусила её и организовала обследование врачами и повитухами. И те обнаружили бельё, и замысел сорвался.

Отныне судьба Франция зависела от воли трёх людей, объединённых нежнейшими узами взаимной привязанности, почти исключающими все остальные связи: Франциска, Луизы и Маргариты.

Прекрасная Франсуаза

25 января 1515 года двадцатилетний Франциск был коронован в Реймсе архиепископом Робером де Ленонкуром. Туда молодого короля сопровождали Клод, Луиза Савойская и Маргарита, в то время как самые могущественные властители Европы прислали своих послов, чтобы поздравить его с вступлением на престол. Благодарственный молебен длился целую вечность – пять часов. И всё это время Луиза простояла на коленях, прижимая к себе молитвенник, в котором хранила засушенные цветы из сада Франциска Паолийского. С полным удовлетворением «мать великого короля Франциска I», как она теперь с удовольствием называла себя, упоминает об этом событии в своём дневнике:

– В день обращения святого Павла 1515 г. мой сын был помазан и коронован в Реймском соборе. За это событие я очень благодарна Божественному милосердию, ибо получила вознаграждение за все невзгоды и неудачи, случившиеся со мной в расцвете моей юности, смирение было тогда моим спутником, тем не менее, терпение никогда не покидало меня.

В четверг 13 февраля Франциск I въехал в Париж с необычайной пышностью. Около ворот Сен-Дени была построена трибуна, увенчанная балдахином, усыпанным звёздами и золотыми блёстками. Королева Клод, Маргарита и её мать, сидевшие там, стали свидетелями великолепной процессии, которую возглавлял молодой король в серебряном одеянии с орнаментом и девизом. На голове у него была бархатная шляпа с бесценными драгоценностями, увенчанная плюмажем из перьев. Попона его лошади тоже была из серебряной ткани, украшенной бахромой с бляшками из чистого серебра и вышитыми гербами, в то время как герцог Алансонский был облачён в малиновую одежду, украшенную серебряными шнурами и вышитую золотой нитью с изображением птиц. Его шляпа тоже была из малинового бархата и украшена драгоценными камнями. Герцог де Бурбон был одет в серебряную ткань, расшитую огненными языками. На его мантии с золотой каймой были герб и девиз: «Toujours Jamais» («Всегда или никогда»), а шляпа – украшена рядом крупных жемчужин, а также прекрасными изумрудами, бриллиантами и рубинами. Дворяне и послы, следовавшие за ними, тоже были разодеты великолепно.

Около семи часов вечера кавалькада прибыла во дворец, где новый король публично поужинал в присутствии своих государственных чиновников. Рядом с дверью, ведущей в Палату просьб, снова была возведена трибуна для тех же дам, в то время как герцоги Алансонский, Бурбонский и Лотарингский сидели во время банкета по левую руку от короля, а по правую – послы папы, Венецианской республики и короля Англии. Никогда прежде зрители не видели более великолепной столовой посуды: золотых чаш, сосудов и серебряных тарелок всех видов. Потом представили комедию, которая завершила празднование.

После коронации в Реймсе Франциск I навестил вдовствующую королеву в Клюни. По версии Марии, которую она изложила в письме к брату, французский король предложил ей свою руку и сердце, пообещав развестись с беременной Клод. По версии же Франциска, он предоставил на выбор Марии в мужья кандидатуры своих союзников: герцога Лотарингии и герцога Савойи. Но англичанка призналась королю, что любит Саффолка и попросила у него помощи. По-видимому, сначала Франциск не хотел уступать и подговорил двух монахов внушить Марии, что если она выйдет замуж за Брэндона, то свяжет свою жизнь со слугой дьявола. И тут молодая вдова впервые проявила железную волю: если ей не позволят самой выбрать себе мужа, она уйдёт в монастырь. То же самое Мария написала брату.

В отличие от сестры, Генрих VIII хотел, чтобы её новый брак принёс пользу ему и Англии. У него был свой кандидат: прежний жених Марии, Карл Габсбург (который, кажется, был помолвлен со всеми европейскими принцессами). В конце января Генрих отправил Саффолка во Францию за сестрой, перед этим взяв с него клятву, что тот не женится на Марии (по-видимому, до короля дошли слухи об их связи). Тем временем Франциск I перешёл на её сторону. Во-первых, он не желал, чтобы английскую принцессу выдали за его соперника Габсбурга. Во-вторых, хотел таким образом унизить Генриха VIII (которого перехитрила девчонка). В-третьих, он, возможно, действовал по указке Луизы Савойской, опасавшейся влияния молодой красавицы на своего сына. Саффолк прибыл во Францию 27 января 1515 года и спустя пять дней Франциск принял его в Санлисе, сразу огорошив вопросом:

– Герцог, Вы собираетесь жениться на вдовствующей королеве, не так ли?

Захваченный врасплох Саффолк пытался было слабо протестовать, но Франциск успокоил его и сказал, что замолвит за него словечко английскому королю. Несмотря на уверенность, что Генрих никогда не простит его, герцог сдался. 3 марта 1515 года Мария Тюдор и Чарльз Брэндон тайно обвенчались в присутствии всего десяти человек, в том числе, короля Франции, в маленькой часовне дворца Клюни. Позже Саффолк оправдывался перед Генрихом VIII тем, что «никогда прежде не видел, чтобы женщина так рыдала». Мария же объясняла своё поспешное бракосочетание страхом, что Франциск обесчестит её. Вдобавок, хорошо зная своего брата, она приложила к письму знаменитый алмаз «Неаполитанское зеркало», одну из драгоценностей французской короны, подаренную ей Людовиком ХII. Последствия для новобрачных были быстрыми и неутешительными: Франциск I отказался возвращать приданое Марии в обмен на их маленький «секрет». Что касается Генриха VIII, то он, хотя некоторые члены королевского совета требовали казни Саффолка, в конце концов, смилостивился и согласился простить шурина в обмен на ежегодные выплаты в 1 000 фунтов (всего штраф составил 24 000 фунтов) и возвращение серебряной посуды и драгоценностей, полученных Марией в качестве приданого, не говоря уже о подарках Людовика ХII. Такова была цена брака по любви.

Хотя отказ Марии Тюдор был Франциску неприятен, он очень быстро утешился и спустя несколько дней возобновил нежнейшие отношения с женой господина Дизоме. Но одной любовницы королю было мало.

Как пишет Клод Дюфрен в книге «Великие любовники», Франциск I, едва взойдя на французский престол, заявил:

– Я хочу видеть вокруг себя только самых красивых и самых любезных дам…

И разослал приглашения во все замки и города, предложив французскому дворянству пожаловать к нему с сёстрами, жёнами и дочерями. Все радостно отозвались на призыв короля и без сожаления променяли свои родовые гнёзда на тесную комнатку в королевском дворце, а свою однообразную, замкнутую жизнь – на шумное веселье придворных праздников.

Конечно, дамы при дворе были и раньше, но они не принимали того активного и непосредственного участия в придворной жизни, которое стало привычным в ХVI веке. Правление Франциска I стало триумфом женщины, её реваншем за многие века жизни в затворничестве и притеснениях. Кончились скучные времена, когда она, сидя за веретеном, ждала, когда же муж вернётся с войны или охоты. Беря пример с короля, дворяне и поэты стали прославлять грациозность, красоту, ум своих подружек и соперничать за право обладания ими. В этой погоне за удовольствиями король всегда оказывался победителем, и ни одна женщина не отказывала ему в благосклонности. Английский хронист Эдвард Холл описывал его «как красивого государя с весёлыми карими глазами, крупным носом, полными губами, широкой грудью и плечами, стройными и длинными ступнями». Кроме того, Франциск был очень высокого роста (180 см).

Ещё он говорил:

– Двор без дам похож на сад без цветов.

Короля повсюду, даже в походе, сопровождали не менее двадцати семи чудесных созданий, составивших придворный бордель. Он сам наряжал девушек «стайки» за свой счёт и на свой вкус и старался выполнить их любое желание. Свидетельством тому служит записка казначею, где он повелел «выдать Сесиль де Вьевиль, хозяйке девиц, сопровождающих наш двор, двадцать золотых экю». При этом король не считал этот подарок оплатой за их труды, а рассматривал это в качестве месячного содержания «как для неё самой, так и для распределения денег между другими женщинами и девицами её профессии».

– Поступок тем более замечательный, что сам он никогда не пользовался услугами этих любезных созданий, – утверждает тот же Клод Дюфрен. – Ему не было необходимости прибегать к их услугам для удовлетворения своих желаний: самые знатные дамы королевства считали за честь сделать это. Он требовал, чтобы к любой женщине при дворе относились с должным уважением независимо от её положения.

Однако Дюфрену, который считал, что этот бордель обслуживал только придворных, дабы те не нападали на дам и фрейлин королевы, противоречит хронист, который утверждал, что каждый вечер двух-трёх девиц из «стайки» или даже больше вызывали в опочивальню к королю.

Конечно, Франциск имел немало пороков и совершил много ошибок, имевших значительные последствия. Он был своенравным, импульсивным, распутным и ветреным. День постоянно находившегося в пути двора короля как бы делился на три части: утро отдавалось делам, вторая половина дня – охоте, вечер – развлечениям при дворе и танцам. Но в то же время молодой король был совсем неглуп, обладал красноречием, отличался храбростью и, по понятиям того времени, считался гуманным человеком.

Маргарите исполнилось двадцать три года, когда её брат вступил на престол. Её ждало блестящее положение при дворе, и с 1515 по 1518 годы материальное положение герцогини Алансонской, которую король осыпал подарками, значительно улучшилось. Правда, оставался ещё нелюбимый муж. Тем не менее, Карл никогда не отказывал Маргарите в уважении и советовался с ней по большинству вопросов. Герцог требовал только одного: она не должна постоянно жить при дворе или покидать без его разрешения Аржантан. Не думая о прошлом и не надеясь на будущее, Маргарита с головой окунулась в жизнь двора, где её дружелюбие и грация сразу сделали её объектом всеобщего восхищения. Придворные поэты не жалели эпитетов, воспевая сестру Франциска. А самый талантливый среди них, Клеман Маро, которого впоследствии она взяла к себе на службу, прославил её в следующих стихах:

Как раб, я предан госпоже, чья плоть

Стыдлива, непорочна и прекрасна,

В чьём сердце постоянство побороть

Ни радости, ни горести не властны;

С чьим разуменьем ангельским напрасно

Соперничать бы тщился ум людей.

На свете нет чудовища странней –

Такому слову не дивитесь вчуже,

Затем, что тело женщины у ней,

Но разум ангела и сердце мужа.

Естественно, Карл Алансонский ожидал, что на него тоже прольётся поток королевских милостей. Маргарита же из гордости не желала того, чтобы её муж стал объектом пренебрежения и насмешек придворных, если бы вдруг Франциск проявил холодность к его притязаниям. Поэтому сразу после вступления брата на престол она добилась назначения герцога губернатором Нормандии. Он также получил от короля официальное признание его первым принцем крови, право, которое герцог Вандомский у него оспаривал. Более того, Франциск уступил своей сестре и её супругу выгодную привилегию, которой пользовался каждый монарх после вступления на престол, заключающуюся в назначении мастера в каждой торговой гильдии по всему королевству.

Чувствуя неразрывную связь с братом и матерью, Маргарита в одном из своих стихотворений назвала себя «маленьким углом совершенного треугольника». Луиза Савойская могла гордиться тем, как относились к ней дети. Рассказывают, например, что Франциск всегда разговаривал с матерью, почтительно обнажив голову или опустившись перед ней на одно колено. Сама она отмечает в своём дневнике, что, когда однажды заболела, то Франциск обратился в сиделку и целую ночь не отходил от её постели. После церемонии коронации он сделал Луизу герцогиней Ангулемской, Валуа и Анжуйской и постановил, что она должна иметь равное с ним положение в королевстве. 4 февраля в связи с этим король издал следующий эдикт:

– Желая выразить почтение нашей очень дорогой и очень любимой госпоже и матери, герцогине Ангулемской и Анжуйской, учитывая, что, пока мы оставались под её опекой, правлением и администрацией, она заботливо и нежно воспитывала нас и прилежно обучала всем добрым и добродетельным нравам, мы считаем себя обязанными по чести и долгу воздать ей высшие почести и привилегии нашего королевства.

Луиза Савойская была неофициальной главой правительства в начале правления сына и официальной регентшей в годы его военных походов. В корреспонденции современников, например, кардинала Жана дю Белле, выражение «король и Мадам (так называли Луизу)» встречается чаще, чем просто выражение «король». Она окружила себя итальянцами и поселила при дворе своих сводных братьев – Рене, Бастарда Савойского, и Филиппа, будущего герцога Немурского.

Уже вместе с матерью и сестрой Франциск I начал вознаграждать своих приверженцев, более других доказавших ему свою преданность. Его бывший воспитатель Артюс де Буази стал главным советником короля и получил должность гроссмейстера королевского двора. Ещё он был назначен губернатором провинции Дофине, пэром Франции, графом д’Этамп и де Караваз, а принадлежавшие ему владения Роаннэ и Буази были преобразованы в герцогство Роаннэ. Карл де Бурбон получил шпагу коннетабля Франции по особой просьбе герцогини Ангулемской и стал губернатором Парижа и провинции Иль-де-Франс. Бывший президент парижского парламента Дюпре, изгнанный Людовиком XII за то, что слишком верно служил интересам Луизы Савойской, получил должность канцлера. Его предшественником на этом посту был добродетельный епископ Парижа Этьен Понше, друг Маргариты. По просьбе своей сестры король взамен даровал ему архиепископство Санса. Гильом Пети, один из самых терпимых и просвещённых людей того времени, стал духовником короля. Гильома Копа Франциск сделал своим главным врачом, Пьера дю Шателя наградил кафедрой Тюля и Масона, а Гильом Бюде, когда-то самый расточительный человек при дворе, в возрасте двадцати трёх лет посвятивший себя поиску знаний с таким же рвением, какое он раньше проявлял на поприще порока, был назначен библиотекарем короля. В течение первого года своего правления Франциск, кроме того, назначил Бюде послом в Ватикане, дабы он представлял особу короля среди выдающихся учёных, собравшихся при дворе папы Льва Х из рода Медичи.

Не забыл король и друзей своей юности, в том числе, Анна де Монморанси. Семья последнего была одной из самых прославленных в королевстве. Богатство, верность и преданность короне возвели этот род на первое место среди благородного рыцарства Франции. Не последнюю роль в этом также сыграли и родственные связи. Анна Бретонская дала приятелю Франциска при крещении своё имя из уважения к его отцу Гильому де Монморанси. Своими непринуждёнными манерами и чистосердечностью старый барон завоевал также дружбу Маргариты. В своих ранних письмах к нему она подробно описывала успехи его сына на военном поприще. Желая привить своему наследнику привычку к бережливости, барон отправил его в Италию воевать под началом знаменитого Гастона де Фуа лишь с 500 франками, двумя лошадьми и минимальным снаряжением.

– Никто не сможет познать мир и то, что такое жизнь, если рано не узнает жестокого обращения! – заявил при этом Гильом де Монморанси.

Однако Франциск, став королём, немедленно отозвал Анна из Италии и сделал его лейтенантом роты латников под командованием Рене, Бастара Савойского, сводного брата герцогини Ангулемской. В свой черёд, Брион, Моншеню и Бонниве тоже были отмечены наградами и почестями. В общем, Франциск и его сестра не забыли ни одного человека, кто оставался верным им среди превратностей юных лет. В первые два месяца после восшествия на престол король роздал более 300 000 тысяч золотых экю.

В то же время у него были и другие цели: он мечтал о славе великого полководца и тайно планировал свой первый поход в Италию, который позволил бы ему вернуть Милан, захваченный швейцарцами. Чтобы при этом Франция не получила удар в спину от Англии, Франциск I возобновил договор с Генрихом VIII, заключённый ещё покойным королём. В то же время молодой Карл Габсбург, внук императора, сам добровольно заключил дружественный союз с ним, послав графа Нассау в Париж, дабы тот от его имени принёс вассальную присягу за графства Артуа, Фландрию и Шароле, которые эрцгерцог унаследовал от своей бабки Марии Бургундской.

Французский король начал беседу с посланником Карла громко, торжественным тоном, дабы показать, что он опытен в делах управления государством.

– Я буду добрым другом герцога, – сказал он высокомерно, – потому что он мой вассал.

В ответ Нассау вежливо поклонился и возразил молодому королю:

– Сир, я должен Вам сказать, что ни один друг и ни один вассал не может Вам нанести большего ущерба, чем он.

Граф был также уполномочен вести переговоры о браке Карла с принцессой Рене, сестрой королевы Франции. В ответ Франциск согласился дать за свояченицей приданое в шестьсот тысяч экю вместе с герцогством Беррийским, как только она достигнет брачного возраста. В своём договоре с эрцгерцогом король также обязался признать его единоличное право на испанский престол после смерти его деда, короля Фердинанда Арагонского, а Карл обещал вернуть часть Наваррского королевства Жану д'Альбре или сыну последнего.

Узнав о враждебных планах Франциска I, король Испании, император Максимилиан, герцог Миланский и Швейцарская республика, за исключением двух кантонов, объединились в союз для защиты Италии. Папу тоже настойчиво уговаривали присоединиться к союзникам, но Лев Х намеревался только расширить владения своего дома и был готов поддержать ту власть в Италии, которая больше всего будет потворствовать его амбициям. Венецианцы тем временем возобновили свои союз с Францией и Генуей.

Ожидая, пока всё будет готово к новому итальянскому походу, в апреле молодой государь вернулся на берега Луары. 26 июня 1515 года в Амбуазе начались пышные празднества. Отмечали два события. Первое – передача Франциску королевой Клод в присутствии нотариуса всех прав на герцогство Миланское, являвшееся её собственностью, поскольку оно принадлежало Орлеанскому дому. Вторым важным событием стал брак Антуана Лотарингского с Рене де Монпансье, сестрой герцога Бурбона. На эту церемонию всё окружение короля собралось сначала в коллегиальной церкви Сент-Флорентэн, а потом отправилось в тронный зал, где и состоялось пиршество. После угощения сеньоры и дамы расположились на верхних и нижних галереях обители Семи Добродетелей, выходы из которых были заставлены тяжёлыми деревянными сундуками. Двор замка обнесли частоколом и таким образом превратили в ристалище. Король решил показать присутствующим охоту на кабана.