Читать онлайн Опекун

Глава 1

Наши дни

Я не хотела идти на приём по случаю какого-то там очередного рекорда компании, но муж сказал – надо.

С тех пор как он стал главным менеджером, всё время тащит меня куда-то. Говорит, по статусу должен быть с женой. Закончилась спокойная жизнь, теперь я всё время что-то должна. Где-то присутствовать, делать приятное лицо, улыбаться, слушать унылые беседы его коллег.

Всё это приложение к высокому статусу и зарплате, о которой мы с Мишей только и мечтали раньше. И вот она – зарплата, вот – лучшая жизнь, а сказать, что стало хорошо, я не могу.

Да, теперь мы можем позволить себе многое. Не то, что раньше.

У нас красивая, дорогая машина, квартира – шикарные апартаменты на двадцать четвёртом этаже. Мы ходим в дорогие рестораны, на приёмы. Но вот чего не прибавилось, так это счастья. Мы не стали счастливее.

Да, мы любим друг друга и несём нашу любовь уже много лет, но это всё, что у нас есть. В нашей жизни нет главного счастья – детей.

Но мы не падаем духом. Хотя тут, наверное, уже ничем не поможешь.

Я бы хотела усыновить ребёнка, даже не одного, но Миша категорически против.

А я его слушаю. Что я ещё могу?

Он – единственный человек, который помог мне когда-то, вселил веру в жизнь и заставил жить дальше. Верю ему, до сих пор верю.

Собралась. Коктейльное платье цвета пудры, белокурые локоны легкой волной. Спокойный макияж. Кремовые туфли на шпильке, маленький позолоченный клатч.

Миша накинул пальто мне на плечи и посмотрел в зеркало.

– Ты очень красивая.

Я улыбнулась, но как-то невесело. В зеркале встретились наши взгляды, соприкоснулись и тут же разбежались.

– Пошли, – он долго не церемонится.

Знает отчего я грущу и всячески это игнорирует. Он не хочет детей, вот в чём я сильно ошиблась. Десять лет мы вместе, а всё, что он хочет, это строить карьеру.

И всё равно он любит меня. Любит. Это главное.

Мы вышли. Спустились на лифте вниз до упора. Подземная парковка встретила лёгким сквозняком. Несколько шагов до машины, гул мотора и мы уже выехали из подземного царства бетона.

––

На приёме ничего нового. Всё как обычно. Тоска, скука. Оценивающие взгляды мужчин, завистливо-раздраженные взгляды женщин. Я бы не ходила сюда ни за какие деньги, но ради мужа вынуждена терпеть.

Программа, столики, еда. Пытаюсь найти во всём этом хоть какое-то удовольствие.

Шампанское немного расслабило, я начала присматриваться и улыбаться. Отвечать на вопросы, слушать тоскливые истории Стеллы, элегантной жены директора компании. Её причёска из прошлого века никогда не меняется. Зато наряды почти от кутюр.

Всякий раз на приёмах она хватается за меня, как за самую спокойно-выслушивающую её особу и не убегающую от её назойливых историй. Я уже наизусть знаю обо всех её родственниках. Как она надоела, один Бог знает и мой муж, которому потом я жалуюсь.

Ему что? Наоборот, на руку такое моё близкое знакомство с женой директора. Муж только за.

– Терпи, – говорит. – Это нам как раз кстати.

Чем именно – как раз кстати, я не знаю, но терплю.

В один из недолгих промежутков, когда жена директора отвлеклась на кого-то другого, я быстро встала из-за стола и пошла в дамскую комнату, чтобы хоть немного отдохнуть от навязчивого жужжания надоедливой тётки.

В вестибюле я остановилась у зеркала и, пока никого нет поблизости, поправила волосы.

Краем глаза заметила мужчину. Он отдавал гардеробщице пальто и что-то говорил.

Я глянула на свои губы, тронула пальцем краешек и вдруг замерла…

– Да, большое спасибо. Я не сомневался…

Голос!

Этот голос я узнаю из тысячи, из миллиона голосов. Низкий, ласковый и вместе с тем требовательный, пронизывающий, бросающий в дрожь.

Я застыла на месте.

Нет, не может быть.

Взгляд мой в зеркале впился в затылок мужчины, но даже без поворота головы, без профиля, который вот-вот покажется, было ясно, это – Он…

Мой мучитель, мой демон, мой хозяин, и самый страшный кошмар, мой опекун!

Он обернулся, скользнул взглядом вокруг, сделал движение, чтобы идти… а потом взгляд его вернулся и остановился на мне.

В этот момент я почувствовала… ничего не было… ни страшного расставания, ни исцеления, ни десяти лет замужества. Ничего.

Я почувствовала себя снова той девочкой, какой была много лет назад и… это сама судьба пришла за мной, чтобы снова жестоко терзать моё сердце.

Глава 2

Много лет назад

Приют наш, один такой в городе – для сирот. Не знаю, как он там по официальному называется. Тут одни сироты, или полусироты, те, у кого родители сидят, или лечатся, или вообще никого нет.

Я здесь с первого класса, а до этого в детдоме жила. Потом сюда перевели. Сначала я не знала почему. Сюда не всех брали, а потом узнала – здесь у нас с каким-то не таким поведением. Честно сказать, я так до сих пор и не поняла, с каким именно.

Но то, что не для дураков, это точно. Если бы у меня был диагноз, я бы об этом знала.

Короче, я тут уже десять лет. Учусь в десятом классе. В этом году выпускаться.

Потом как закончу, даже не знаю куда пойду, вернее, не определилась ещё. С одной стороны, хочется поскорее отсюда свалить. А с другой, страшно – ну, куда я пойду?

У меня, кроме приютских друзей, никого нет. Там, за забором, ни одного человека. Родного, или неродного. Никого.

––

Большая перемена закончилась, а я всё ещё домываю пол в конце коридора, как раз возле учительской.

Вдруг дверь открылась и показалась целая толпа учителей. Все обступили мужчину в черном костюме. И каждая заглядывает ему в глаза, пытаясь обратить на себя внимание.

От неожиданности швабра выскользнула у меня из рук и с оглушительным треском упала на деревянный, выкрашенный коричневой краской, пол.

От испуга я так скривилась, словно проглотила дольку лимона, и быстро решила, что время перекрутилось назад и я ничего не роняла… но… увы.

Вся эта небольшая толпа остановилась. Человек десять училок и этот, в костюме. Высокий, тёмный… красивый. Я это заметила даже через испуг, потому что всегда обращаю внимание на мужчин.

– Серова! – прогремело вслед за падением швабры, – руки дырявые? Так, ещё неделю дежуришь. Чтоб не нарушала общественный порядок и научилась швабру в руках держать.

Это физичка.

Ух, ненавижу её, но боюсь страшно. Она, как крыса, тихая и внезапная.

– Я неча-а-янно, – возмущённо затянула я, услыхав про неделю дежурства.

– Я сказала – ещё неделю!

Я обиженно глянула на мужчину, а он смотрит абсолютно безучастным, холодным взглядом, и мне даже показалось, что в нём промелькнула тихая ярость.

Почему так показалось, не знаю, но он явно очень, очень злой человек… хоть и красивый.

––

В столовой шум, гам, суета. У нас за столом всегда есть о чём поболтать.

– Олька, видела нового директора? – Светка ковыряет вилкой в салате.

– Что? Какого ещё директора? – я хлебаю суп-харчо.

– Нового, ты что, вообще не в курсе. Уже все знают, у нас – новый директор, – Оксанка отрывает кусочки от хлеба и бросает в суп.

– Не знаю, не видела. Хотя подожди, я когда пол мыла, там какой-то злобный мужик из учительской выходил, а с ним куча наших старушенций. Он такой ничего, но похож на какого-то…

– Так это он и есть. Девки сказали черный, высокий.

– Это чего, у нас теперь новый директор?

– Да, говорят Пирогова сняли, за воровство.

– Так и этот воровать будет, они все, кого не пришлют, воровать начинают…

– Тихо, Чижова идёт, – сказал кто-то и все затихли.

За глаза мы всех училок обсуждаем. И почти всех не любим, а некоторых даже ненавидим.

Мимо прошла классуха. Мы с девками притихли и сосредоточенно работаем ложками. Попробуй хоть не так посмотри, всё – наказание неминуемо. Поэтому никто не рискует.

В тот день все узнали, что в приют назначили нового директора. Но ещё пока никто не догадывается, что с его приходом в наш маленький мир пришла и новая жизнь.

-–

Устал. Засиделся.

Главный сваливает на меня всю свою работу. А я, как бешеный пёс, ношусь по кругу, выполняю его поручения. И вроде уважают, ценят. Я же заместитель, но как-то мелко это. Недостойно, что ли. Мало. Очень мало для меня. Низко. Не то.

Я и заместитель.

Хочу быть главным.

Не на кухне с женой, не в подъезде и не на стоянке, где машина моя занимает лучшее место.

На работе хочу быть главным. Хочу решать. Приказывать, ругать. Смотреть испепеляющим взглядом. Хочу увольнять идиотов. Хочу бить по темечку дураков. Хочу, чтоб боялись. И туда, на самую вершину. Где подо мной, а не я…

Кабинет хочу, как у главного.

Черт… опять понесло.

Ясно, ничего мне не светит, но… плох тот генерал…

Если бы этот жирный боров хоть на один день поставил меня главным и сказал – делай, как считаешь нужным – я бы таких дел наворотил.

Я бы всю их эту дикую псарню с ног на голову поставил.

Я бы…

––

Вечером вхожу в квартиру, снимаю пиджак. Подсовывают ужин. Проглатываю. Без удовольствия, потому что голодный, как волк. Уставший, как тот же волк.

Накидал в брюхо. Больше никаких потребностей.

Всё, что я могу делать дома, это лежать на диване после ужина. Повариха новая отлично готовит. Не то что предыдущая. Та была совсем дура. Тупая, как сибирский валенок. И почему все бабы такие дуры.

Не бабы – женщины.

Нет – бабы.

Есть хоть одна не дура? Наверное, нет таких.

Вроде и жена есть, и дочь, а все мне дурами кажутся. Может, это со мной что-то не так, а они нормальные?

Засыпаю. Быстро. Не успев как следует подумать, почему я так не люблю женщин.

Ну, и черт с ними. Какое мне дело до этого всего.

Управлять хочу. Власти хочу, больше, чем баб.

Дело. Дайте мне дело.

– Раиф.

Открываю глаза.

– Какого черта ты делаешь? – раздражает, но держусь, – я отдыхаю.

– Папа сказал…

– Достал меня твой папа, – я закрыл ладонью глаза, – боже, как он меня достал.

– Сегодня он мне звонил…

– Да он тебе каждый день звонит и спрашивает, как там твой неудачник муж ещё сидит на твоей шее?

– Нет, ты не понял, дай сказать.

– Ну, что ты хочешь, Лида, говори быстрее!

И почему она меня так раздражает в последнее время? Может, нам пора разводиться. Смотрю на неё и думаю, какого черта я вообще на ней женился. Чем она меня зацепила?

Понятно чем – папашей своим, министром. Ну, и собачьей преданностью. Но папашей больше.

– Папа сказал, что подписал приказ о твоём назначении.

Я быстро сел на диване, впился взглядом в вечно бледное лицо жены.

– Та-ак? И?

– Будешь директором приюта…

С дивана вскочил, подошел к жене, взял за плечи.

– Какого ещё приюта?

– Областного.

Я дернул жену на себя, сдавил тисками объятий.

– Лида, что ты говоришь, Лида?

– Да, сказал всё в твои руки, бюджет неограниченный, делай, что хочешь.

– Лида, я тебя люблю.

Глянул ей в глаза… сегодня можно и поцеловать.

-–

Остановил машину, глянул сквозь стекло на обшарпанное здание главного корпуса.

Да уж. Это ещё хуже, чем я предполагал.

Но это и не плохо. Чем хуже объект, тем интереснее будет с ним работать. Я создам в этом гадюшнике своё собственное царство. Тут я буду хозяином, человеком, который приказывает. Повелевает. Отдаёт распоряжения. Я тут главный. Я.

Здание оказалось не самым худшим, что ждало меня в этом заведении.

Хуже была атмосфера. Запущенность, гниль, страх. Небольшая тюрьма для трудных детей. Неугодных. Отбросов, не нужных обществу. Зона, отделённая высоким забором, правда без колючей проволоки.

Это угадывается не сразу. Не в первый день. Только проникнув сюда и пожив здесь, я понял, что значит затравленные взгляды и грозные поступи. Что значит отданные сквозь зубы указания и беспрекословное их выполнение. Одинаковая одежда, причёски, одинаковое выражение лиц. Одинаковые лица.

На лицах этих детей нет детства, нет веселости, непосредственности, нет свободы. Они ничего не ждут. Знают только это. Есть страх, затравленность. Есть напряженный, ожидающий взгляд из-под бровей. Есть желание подчиняться, делать так, как говорят.

Несколько дней я постигаю эту атмосферу. Впитываю кожей. Она не может просто улетучиться, разрушиться при моём появлении. Потому что несколько дней моего здесь нахождения я ничего не делаю, чтобы её изменить. Просто наблюдаю.

Медленно, постепенно во мне зреет цунами. Набирает силу, катится, тихой, неожиданно подползающей волной. Отсроченная, но запланированная ярость. Выжидающая, накапливающаяся. Вот-вот она должна обрушиться на их головы, но когда именно, я пока не знаю.

А случай однажды настал.

Несколько дней в странном ожидании. В этой напряжённой, гнетущей атмосфере. Оно тревожное. Ожидание плохого. Предвкушение беды.

И вот оно, случилось.

На шестой день. Тогда я ещё бегаю по инстанциям, подписываю документы на финансирование, на поставку стройматериала, на усиленное питание, на привилегии для выпускников.

Вечером я поздно возвращаюсь в свой кабинет, разбираю бумаги, составляю план действий на завтра.

Окна кабинета выходят на спальный корпус и порой в задумчивый момент я просматриваю туда, на одинокий фонарь, что светится над входом в темноте. После девяти дверь спального корпуса закрыта на засов изнутри. Воспитатели уходят, остаётся одна дежурная и вахтерша.

Я туда не хожу. Что мне делать мне в спальном корпусе ночью? Но сегодня исключительный случай. Я как раз стою у окна, о чем-то думаю, решаю какие ещё есть прорехи в моих действиях, хочется схватиться за все и сразу. Чтобы одним сильным ударом громыхнуть и рассыпать это замшелое царство.

Вдруг дверь корпуса открылась, выбежала женщина. Я их ещё не знаю всех по именам. Так понял, это дежурная. Кажется, она очень взволнованна. Даже испугана.

Бежит сюда, в здание школы. Зачем? Смотрит на мои окна, рукой машет.

Тревожное предчувствие пронеслось в голове.

Что-то случилось.

Я пошел из кабинета, по коридору. Вышел с черного входа и сразу женщина набросилась на меня, схватилась за рубашку и я даже в темноте увидел, как на моей груди остались на белой ткани капли крови.

– Я не виновата, не виновата! – она словно не в себе.

– В чем дело? – я схватил ее за руки, посмотрел, на ладонях кровь.

В мозг ударило ощущением страха, не хватало только начать работу и сразу сесть за халатность или что там ещё.

К горлу подкатила давно спавшая ярость, глаза постепенно застилает пелена. Усилием воли сдержался, оттолкнул воспитателя и кинулся в корпус.

В коридоре на полу лежит мальчик. В майке и трусах. Ребёнок без сознания, из носа – кровь.

– В чем дело? Что с ним? – спросил я у испуганной вахтерши.

Она с расширенными от ужаса глазами молча смотрит на конвульсию, в которой бьётся ребенок.

– Я не причем, это она, – проговорила испуганно и глянула на меня стеклянным взглядом.

– Быстро, скорую вызывайте! – выкрикнул я и кинулся к ребенку.

Женщина побежала в подсобку.

– Алло, скорая быстрее! Приют, улица Малая, четыре. О, боже! Быстрее!

Тщедушное тело ребенка на плиточным полу выглядит устрашающе.

Мальчик перестал трястись и опал. Теперь он выглядит пугающе спокойным.

– Едет, – вышла из подсобки вахтерша.

Я поднял мальчишку и понес на выход. Пока дошел, скорая уже стояла у главного входа. Хорошо, станция находится почти на соседней улице.

Ребенка увезли. Через час в заведение приехала полиция.

Две женщины, которые находились в этот момент в корпусе – воспитатель и вахтер, не могли внятно ответить что произошло. Детей нельзя поднимать и расспрашивать ночью, поэтому то, что случилось, со слов детей выяснили только через несколько дней.

По крупице, по ниточке. Запуганные и молчаливые второклассники рассказали историю, от которой у меня волосы на голове зашевелились.

Оказывается, именно эту ночную воспитательницу все боялись, как огня. Потому что она вечерами, а то и ночами, подкрадывается к спальне и, если слышит разговор, то врывается, требует показать на того, кто разговаривал и потом наказывает виновного палкой.

В этот раз было так же. Но в этот раз и ребенок попался особенный. Заболевание, которое обнаружилось, не дало ему шансов. Мальчик умер в больнице. От не сворачивания крови в его теле или от малокровия – сейчас уже точно не скажу.

Провокацией послужил всего один удар.

Опоздал.

Всего на несколько дней. Но по правде на несколько десятков лет.

Пусть это будет одна жертва в начале моего нелёгкого пути.

Единственная. Случайная.

Пусть этот ребёнок останется в моей памяти на всю мою оставшуюся жизнь напоминанием о том, как сильно я опоздал и как нужно торопиться.

Чтобы больше никогда не было вот такой фатальной случайности.

Совесть режет острым, с зазубринами, ножом.

Теперь, где бы я не был, чтобы не делал, всякий раз память возвращает к этому случаю. И пусть всё объяснили врачи и пусть было сказано, что ребёнок болен и любой удар, даже случайное падение могло привести к неутешительному финалу, я всё равно отношу эту смерть к себе. Бесконечно сопоставляю факты, высчитываю дни и думаю, что я мог сделать, чтобы этого не произошло. Я мог, но не сделал. И теперь эта жертва на моей совести.

Уже на следующий день полетели головы…

-–

Урок математики самый страшный.

Каждый из нас дрожит. Дрожь тела иногда заменяет дрожание разума, или наоборот. Дрожат все.

Когда были помладше, дрожали от ожидания ударов, а теперь просто дрожим по привычке.

Самый страшный монстр нашего приюта – математичка, Светлана Алексеевна. Все давно знают о её психической неуравновешенности. И слово неуравновешенность – это ещё мягкое слово. На пустом месте эта женщина превращается в маленькое толстое чудовище, сносящее всё и всех на своём пути.

Говорят, раньше она работала в спецшколе для трудных подростков и оттуда у неё такой неустойчивый характер. Сейчас она успокаивает его одним и тем же способом – лупит детей.

Мы привыкли. Всё равно жаловаться некому.

Однажды, когда ещё училась в классе пятом, я попала под мощь её ярости. Как-то на перемене я бегу за кем-то по коридору и когда нужно было поворачивать, решила ещё и плюнуть в того за кем бежала. Выруливаю из-за угла, собираю всё, что есть во рту и выдаю смачный плевок… и что вижу… тогда, от страха я чуть не умерла на месте… за углом Светлана Алексеевна, а на сером платье, обтянувшем её плотную фигуру,мой плевок.

Тогда она отлупила меня в своём кабинете так, что я неделю с трудом сидела и двигалась. На этом её ярость в отношении меня закончилась. Как будто всё, что она хотела сказать именно мне, сказала. С тех пор взгляд её от меня отскакивает, может, всё же была в её голове какая-то совесть, но она начинала работать только после того, как её хозяйка кого-то отлупит.

Это единственная учительница, которая действует так радикально. Остальные переменно. Так, иногда позволяют себе удар другой, но не до крови. А эта лупит с удовольствием, с безумным взглядом, раскрасневшись, с расширенными и дрожащими от возбуждения ноздрями. Она вкладывает в каждый свой удар частичку себя и удовлетворённо устаёт от такого действенного метода воспитания.

Её боятся все.

И вот, урок математики.

Все притихли, дрожат. Страх витает в воздухе.

– Серова, к доске, – монстр в юбке чуть улыбается.

Это улыбка истязателя, человека увлеченного и не понимающего своей увлеченности. Она любит математику, и страшно не любит тех, кто ёе не любит. А я не люблю. Сказать по правде, я вообще ничего не понимаю. С какого-то момента просто перестала понимать.

– Что это у тебя на голове, – дернула учительница меня за хвостик.

– Это хвостики, – тихо сказала я.

– Ты тупицей была, тупицей и останешься. Как и твоя алкашка-мать. Такая и у тебя будет дорога.

Она могла замахнуться на всё что угодно, но только не на мою мать. Какой бы она не была при жизни, но она была для меня чем-то идеальным, недосягаемым и святым. Лелею память о ней, вспоминая редкие, короткие моменты из детства, и не хочу, чтобы кто-то касался этой темы, тем более своими грязными словами. Поэтому сквозь страх наказания я начала тихо перечить.

– Моя мама не алкашка, она болела, – встрепенулось во мне испуганное, спящее где-то внутри бунтарство.

– Да, как она болела, с бутылкой и с мужиками. И ты будешь – точь-в-точь, как твоя мать.

Дверь в классную комнату приоткрылась и все ученики увидели тёмную фигуру, что бесшумно показалась в проёме. Но учительница стоит задом к двери и видеть, что происходит у неё за спиной, не может, поэтому спокойно продолжает свой привычный монолог.

– У вас порода гнилая. Мать твоя, проститутка, под забором сдохла и ты так же сдохнешь.

Внутри закипело, но привыкшая терпеть, я молчу. Мы привыкли к таким разговорам и почти никогда не перечим. Иногда они всё же разрушали мою память о маме и мне казалось, что всё так и было, как говорит учительница. А она не забывала говорить это часто, так часто, что я даже начинаю верить. Я п роглатывала эти слова, даже не плачу, привыкла. И уже после урока, с поддержкой подруг, пытаюсь реабилитировать в памяти свою умершую мать.

А сейчас у нашего разговора появился новый неожиданный свидетель. Уверена – новый мучитель. Здесь все такие, а он вряд ли будет исключением.

Директор слушает молча. На какое-то мгновение мне показалось, что он согласен со словами учительницы и целиком их подтверждает.

Небольшая пауза в словах математички и… как гром среди ясного неба, для всех нас прозвучало:

– Вы уволены! Можете идти собирать вещи!

Светлана Алексеевна повернулась и резко переменилась в лице. Из уверенного, насмешливого оно превратилось в испуганное лицо маленькой, не злой, а даже доброй женщины.

– Какие-то вопросы? – голос директора низкий, пронизывающий, заставляющий остановиться, замереть и слушать.

– Но как… вы не имеете…

– Если будете много разговаривать, напишу приказ, будете уволены по статье.

Класс настороженно молчит. Тишина гробовая. Мы напуганы до предела. Ещё не понявшие, что, собственно, произошло.

Вот так просто, за полминуты, приют лишился монстра, который не то что годами, десятилетиями истязал детей. Монстра, который красный нитью прошел по судьбе, по жизни и уже никогда не сотрётся из воспоминаний. Никогда.

Но заглянул какой-то человек и просто сказал – вы уволены. И всё.

С того дня все узнали, что новый директор уволил математичку только за её слова. Знал ли он о том, что она творила, никому неизвестно. Надеюсь, знал.

Потом уволили и других учителей, которые десятилетиями устанавливали здесь свои порядки. На их место приходили молодые, симпатичные, современные, вежливые, добрые.

Все меняется на глазах. Повсюду ремонт, раскуроченные классы, комнаты, дорожки аллей, а на место этого старинного, замшелого приходит новое, красивое, чистое, современное.

Постепенно, не сразу, меняется наше сознание. Оно как будто просыпается. Из закостенелого в мозге страха появляется так долго спавшая смелость.

Столько лет нам не позволялось говорить и вдруг стало можно. Столько лет нас истязали, мучили, а теперь даже словом нельзя обижать. Каждого учителя, кто позволит себе такое, ждёт увольнение.

Старые времена исчезли сразу, быстро и легко. Вскоре никто уже не вспоминал, как было раньше, зажили так, как позволили нам жить теперь.

Глава 3

Кроме глобальных перемен, которые поглощают старое и приносят в нашу жизнь новое, было ещё одно обстоятельство с беспощадной неизбежностью заполонившее детские умы воспитанников приюта.

Директор.

Перемены важны, но человек, принёсший их, оказался фигурой более важной, чем сами эти перемены.

Всего за месяц в каждом сердце зародилось чувство, от которого мы все вдруг стали мыслить по-иному. Каждый знал, чтобы ни случилось, за его спиной всегда, при любых обстоятельствах, окажется человек так быстро и так безапелляционно ворвавшийся в наши сердца.

Повальная любовь к директору – это даже не то слово. Всеобщее обожание – тоже не так. Это какое-то наполнение атмосферы, без которой уже невозможно существовать.

Он заполнил собой всё. Все ниши, вопросы без ответов, пространство, и умы.

Теперь мы вздрагиваем не от страха, а от его голоса, который то тут, то там звучит на территории приюта.

Если кричит – творится справедливость. Смеётся – радуются все. Приказывает – нужно выполнять.

Мальчишки души в нем не чают, потому что после обеда он гоняет с ними в футбол. Серьезно гоняет, с силой, мощью, требованием противостояния, воспитанием борьбы. Называет их хиляками, девчонками, хлюпиками, только для того, чтобы они с яростной, неимоверной силой врезались в него в игре, и выбивали мяч из-под его ног.

Младшие любят его за то, что он всегда говорит хорошее, одобряет несмелые начинания, гладит по голове и заступается.

Ну, а девчонки-старшеклассницы просто его любят. Потому что его невозможно не любить. В нём было всё. Красивое лицо, мощная спортивная фигура. И характер – властный, требовательный и справедливый.

Он носится по стадиону, как ураган. И когда, разъяренный игрой, останавливается, оттягивает край мокрой футболки, вытирает лицо, а потом бросает взгляд на многочисленных зрителей, собравшихся посмотреть на его жесткую игру, каждая из старшеклассниц, сидящих на трибуне, замирает в надежде поймать хоть немного его заинтересованный взгляд.

Тёмные волосы, упрямое лицо, пронизывающий орлиный взгляд, заставляющий застыть на месте и хвататься за него как можно дольше. Каждая из нас ждёт этого взгляда, о нём мечтает. И получив, потом, после, вспоминает и радуется, и рассказывает другим, что директор посмотрел именно на неё.

По вечерам мы часто спорим, на кого дольше и чаще он смотрит, на кого обращает внимание. Мы все под влиянием его гипнотической силы, ревниво и осторожно оберегаем каждое такое воспоминание. Про некоторые даже не рассказываем подругам, чтобы не спугнуть удачу и не сглазить то внимание, которое оказал директор.

Каждая из нас думает о себе. И каждая мечтает о нём.

Потому что о нём нельзя не мечтать. Просто нельзя.

В одно и то же время Раиф Валерьевич Османов получил в свою неразделимую власть все наши девичьи сердца.

-–

В нашем приюте я – самая красивая.

Нет, серьёзно. Красивее меня здесь нет никого. Все это знают и я это знаю.

Чего только стоят две ямочки на моих щеках, сама любуюсь ими, пока никто не видит. Волосы густые от мамы. Фигура, конечно, не идеальная, но, по крайней мере, я не толстая и не слишком худосочная. Вообще не люблю таких.

Тесно здесь с моей красотой. Она заставляет всё время беспокоиться о том, как ей распорядиться, как пользоваться, но не всегда это получается.

План такой: закончу, выйду за порог приюта и сразу, вот прям сразу, буду искать себе богатого мужа. Как я это буду делать, пока не знаю, не решила ещё. Но то, что это будет главная цель, решила точно.

Потому что красота должна принести мне удачу там, в большом мире, когда выйду. Надеюсь, что так и будет. Я бы хотела выйти замуж и нигде не работать, чтобы дома сидеть. Это бы мне больше всего понравилось.

Любовь к директору – это, конечно, хорошо, но все мы понимаем её нереальность. Он женат, а жена его, по слухам, какая-то важная шишка, так что рассчитывать на то, что он полюбит кого-то из нас, бессмысленно и смешно. Он же не дурак.

Поэтому каждая из нас дополнительно мечтает о парне, который должен встретится на пути и без памяти влюбиться. Хочется, чтобы был настоящий парень, влюблённый в меня по уши. Ну, и чтобы я его любила.

А пока я здесь. Выйти за забор заведения мы имеем право только в субботу и в воскресенье и то вернуться до пяти вечера. Таковы правила: их никто никогда не нарушает.

Был один случай, когда одна девчонка не вернулась вовремя, так её искали с полицией и собакам. Ну, это нам так сказали. А когда она вернулась в восемь, об этом ещё долго не умолкали разговоры. Чего только на неё не говорили.

На самом деле, она встречается с парнем, там, в городе. И мы все ей страшно завидуем. Особенно я завидую. Быть красавицей, причём первой, и не иметь парня – это как-то ненормально. Поэтому очень стараемся исправить эту оплошность, всякий раз, как выпадает выходной, обязательно идём гулять с Оксанкой или с Юлькой.

Ходим везде, бродим, а если увидим парней, стараемся понравиться. Только когда парни узнают, что мы приютские, знакомиться не хотят. Или хотят, но сразу требуют одного. Считают, что если из приюта, то на всё согласна. Таких мы посылаем.

Но любви-то хочется. С кем-то встречаться, гулять. Целоваться. Просто нужно не говорить парням, что с приюта. Некоторые так делают, скрывают, на свой страх и риск. Ведь если парень узнает, что девчонка с приюта, сразу бросит. Уже были случаи.

Светка с городским парнем встречается и не говорит ему откуда она. Так он её до пятиэтажки проводит, а она в подъезд зайдёт, типа как домой, а потом, когда он уходит, она выскочит и в приют возвращается.

Пару раз к нам приставали пацаны, но всё какие-то, не как нам нравятся. А те, которые нравятся, почему-то не пристают. Как бы мы не старались. Не везёт. Когда выходные пролетают, а я снова без парня, обидно как-то становится.

В приюте у нас выбирать не из кого, одни чудики и коротышки. Пара нормальных есть в моём классе – Димка и Андрей, так они себе девушек нашли помладше. Но и они – ни один, ни второй не в моём вкусе.

Так и живём – от выходных до выходных. А в пятницу собираем, у кого есть какие шмотки модные, ходим по комнатам, выпрашиваем. Чтобы в субботу одеться получше, накрасится поярче, и идти гулять. Парня искать.

Но однажды, неожиданно, парень у меня всё-таки появился…

-–

Случилось это, когда мы с Юлькой, разочарованные и уставшие, возвращались с гулянки в приют самым коротким путём. Через стройку, что ведётся за забором возле нашего приюта. Чтобы не обходить со стороны ворот целый круг, многие ходят через стройку. Даже учителя на работу и с работы так ходят.

Эта стройка работает почти круглосуточно, там всегда есть рабочие.

Идём мы, значит, доходим до глубокой канавы. Когда шли туда, её ещё не было, а обратно идём, уже разрыли. Ни мостика, ни дощечки, – ничего. Конечно, никто же не думает, что тут люди ходят. Какой там ещё мостик. Значит, как ни крути, нужно прыгать.

– Давай, ты первая, а я за тобой, – смалодушничала я, в надежде посмотреть, как подруга преодолеет это препятствие.

Она сделала шаг назад, разогналась и прыгнула, да так ловко и легко на ту сторону перелетела. Ну, и я тоже ведь спортсменка. Раз Юлька прыгнула – и я смогу. Разбегаюсь, прыгаю. И что-то в процессе полёта вдруг засомневалась, допрыгну ли? Сделала движение руками, которое затормозило мой полёт. Даже остановило его. И я благополучно полетела в эту довольно глубокую яму. Не ударилась, но попала в какую-то мягкую грязь и сразу вся моя одежда и тем более обувь оказались запачканными в этой грязи.

– Ох ты, чёрт, мамочки, – стою я, в возмущении смотрю на всё это безобразие.

На штаны, которые взяла у Катьки, и на Наташкины кроссовки. Но ещё сильнее испачкалась джинсовая куртка с вышивкой бисером.

Юлька смотрит сверху, и явно не хочет протягивать мне руку, чтобы тоже не вымазаться.

– Ты такая грязная, – говорит брезгливо, – сейчас поищу какую-то верёвку, чтобы тебя вытянуть.

– Ты серьёзно? Давай руку, – почти требую.

– Я не хочу испачкаться, посмотри как там всё мерзко.

– Ну, ты даёшь, я значит должна здесь стоять, пока ты что-то поищешь? – возмущённо нахмурилась я, аж голову на бок скосила от изумления.

– Оля, не обижайся, у меня шмотки не мои и я не хочу их стирать от грязи.

– Ладно, давай, – я обиженно кивнула.

Понимаю её, потому что мне точно придётся всё это стирать и не факт что отстирается.

– Эй, вы что тут делаете! – услышала я, когда Юлька пошла что-то искать.

– Юлька, ты где? – выкрикнула я из ямы.

В следующее мгновение, на краю, появился парень в рабочей одежде и оранжевой каске, как у строителей.

– Какого ты туда полезла? – сердито сказал он.

– Я не полезла, а хотела перепрыгнуть, – говорю раздраженно, но получается не очень. Это же парень.

– Зачем, тебе что, делать нечего?

– Мы возвращались в приют, – указала я в сторону приюта. – Туда шли, этой ямы ещё не было, а обратно – уже есть.

– Ну, конечно, есть, тут трубы будут прокладывать, – говорит и уже улыбается.

Наверное, я кажусь ему глупой. Но, скорее, от того, что увидел, какая я симпатичная. Я улыбнулась для пущей верности, показала ямочки на щеках.

– Но мы-то не знали. Помогите мне, пожалуйста, – говорю, уже начиная рисоваться.

Парень немедленно клюнул на мою улыбку и сказал:

– Сейчас лестницу принесу. Стой там, не рыпайся.

– Хорошо, – довольно сказала я и отметила, а парень-то ничего такой, симпатичный.

Тут вернулась Юлька и грустно проныла:

– Тут нет никаких верёвок.

– Сейчас мне помогут, – радостно ответила я, и показала в сторону.

Юлька повернулась, но видно никого не увидела и недоумённо пожала плечами.

– Там строитель, он мне поможет, – пояснила я.

Минут через пять парень снова показался на краю ямы и опустил лестницу, по ней я взобралась наверх.

– Теперь придётся вещи стирать, – сказал он, осматривая меня с ног до головы.

– Да ничего, постираю. Спасибо вам, – протянула я ему грязную руку, потом вспомнила, что она грязная, – ой, извините.

– Так вы из приюта? – спросил он, глядя мне в лицо и как будто не желая прощаться.

– Ага, – я весело кивнула, чего уже скрывать, – а по выходным нам разрешают погулять.

Это я так специально сказала, как будто предупредила. Если вдруг захочет со мной погулять. А он сразу и говорит:

– А можно и мне с вами погулять в следующий выходной.

Удивлённая такой неожиданной и скорой удаче, я даже забыла, что стою перед ним в грязной одежде. Провела грязными пальцами по щеке, откидывая волосы и парень снова улыбнулся, а я улыбнулась ему.

– Можно, – сказала, как можно спокойнее, чтобы он не заметил моей оглушительной радости.

Такой парень предлагает мне погулять – это просто невероятно.

– Тогда, в субботу, я буду ждать тебя здесь.

– Тут же яма.

– В субботу её уже не будет.

– Ну, хорошо.

Я даже забыла про Юльку, которая стоит неподалеку и возмущённо вздыхает, подгоняя меня. Мне было всё равно. Под впечатлением этой неожиданной и такой удачной встречи.

– Ладно, мне пора работать, – сказал он.

Я встрепенулась, пожалела немного, что это не я первая напомнила, что нужно прощаться, и всё, что могла, это ещё раз улыбнуться своей очень обаятельной улыбкой.

– До свидания, – сказала я, повернулась и пошла.

– До свидания, – сказал он.

Пару раз я обернулась, а он всё стоит и сосредоточенно смотрит нам вслед .

А когда мы отошли на хорошее расстояние, и я снова обернулась, его уже не было.

– Мамочки мои, – не веря в такое счастье, процедила я сквозь зубы, – кажется, у меня свидание в субботу.

– Везёт тебе, – Юлька явно не довольна.

Жалеет, что это не она его встретила, а я.

Но мне всё равно на её чувства, главное то, что у меня теперь будет парень.

Мой парень. Личный. У меня.

И пошел отсчёт дней, часов и минут.

Как дожить до субботы?

Глава 4

За неделю я преодолела огромный путь. Мысленно, конечно.

От хорошего к плохому, и обратно. Чего я только не представляла. И того, что парень не придёт, а если придёт, вдруг начнёт говорить что-то такое, отчего мне захочется уйти. Вдруг он окажется плохим человеком, таким же, как все те парни, которым нужно только одно.

Страшно. Боюсь разочароваться. И тем сильнее хочется перепрыгнуть через время и оказаться в том дне, когда мы, наконец, встретимся.

Потом я вспомнила, что мы не договорились о времени. Непонятно когда мне туда идти. Возможно, он подумал, что нужно прийти именно к тому времени, когда мы встретились? А он, скорее всего, так и подумал.

Но ведь это то время, когда нам уже нужно возвращаться. Получается, что мы совсем не погуляем.

Тогда меня посетила отчаянная идея, сходить на стройку среди недели и сказать ему время. Конечно, это опасно, если поймают, могут отругать. Но я уже в такой степени отчаяния, что не боюсь ничего. Пусть ругают, лишь бы не испортить субботнее свидание.

Единственное, что останавливает, я представила, как буду бегать по стройке и искать человека, которого даже не знаю как зовут. Они все в этих рабочих костюмах и касках на вид одинаковые. Бог знает что строители могут подумать. И что подумает он сам, когда увидит, что я прибежала его предупредить.

Нет, идти на стройку нельзя. Это не подходит.

А если за неделю он вообще забудет о том, что пригласил меня на свидание? Этого я боюсь больше всего. Короче, все мои мысли на той стройке. Я даже прислушиваюсь к звуку машин и замираю, когда слышу, как вколачивают сваи.

Я чувствую – он там. Мой парень. Совсем рядом. Но я не могу туда пойти. Он там, а я здесь.

Истерзала себя мыслями до такой степени, что чуть не заболела от чрезмерного волнения. Пару раз на уроках мне было нехорошо и тошнило от страха.

Каждую секунду помню о том, что мне предстоит свидание. Самое настоящее свидание, возможно, даже с поцелуями. Самое первое в жизни.

От этих мыслей то хорошо, то плохо, то радуюсь, как настоящая дурочка, то грущу непонятно от чего. Хотя нет, очень даже понятно.

Я боюсь разочарования. Того, что он может во мне разочароваться.

Он – такой парень, а я, а что я – сирота из приюта.

Но командовать собой я не дам, пусть не думает.

А если действительно нужно будет целоваться, а я никогда в жизни ни с кем не целовалась. Вот ещё от чего страх сковывает, как только об этом вспоминаю – сразу тошнить начинает.

Даже пошла в комнату к Светке Симакиной. Вызвала её в умывальник, закрыла дверь на щеколду и говорю:

– Слушай, тут такое дело, у меня парень появился, мы с ним в субботу встречаемся.

– Да ты что, поздравляю. А меня зачем позвала? Кроссовки не дам, я сама в них в субботу иду гулять.

– Да нет, я не за кроссовок, – не знаю как подступиться, так начать разговор, чтобы она не догадалась, что я никогда не целовалась.

– Тогда что?

– Ты вот со своим парнем гуляешь, а вы там, когда гуляете, часто целуетесь?

Она удивлённо глянула и хитро улыбнулась.

– Тебе зачем сколько мы целуемся?

– Так я немного забыла как это. Давно целовалась и уже всё забыла, – соврала я и вроде Светка поверила.

– А что там забывать, присасываетесь друг к другу губами и языки в рот засунули, ну, и всё.

– И всё? – я скривилась.

– Да.

– А языки зачем?

– Ну, так принято.

– Не понимаю.

– Ну а что, одними губами что ли вот так прижаться, так никто не целуется. Вот возьми свою руку и целуй губами и языком.

– Ты серьёзно, что ли?

– Ну, а как я тебе покажу, не буду же я тебя целовать, – смотрит на меня, как на дуру неграмотную.

– Ну, да.

– Короче, как начнёте целоваться, сама всё поймёшь.

Светка мало чем мне помогла, только больше запутала. И теперь я ещё больше боюсь. А до субботы осталось несколько дней. Как всё представить?

Ночью под одеялом целую свою ладонь, но ничего не получается и я засыпаю, взволнованная и испуганная. Что же я буду делать, если он захочет меня поцеловать?

––

А тем временем суббота наступала. Она накатывалась волнами дней, сменами моих настроений. Я уже дошла до такой степени, что решила для себя, если что – просто уйду и всё. Буду я ещё ему там что-то показывать или доказывать. И вообще, может мне не понравится с ним гулять.

В пятницу вечером пробежалась по комнатам, спросила, что у кого есть. У девчонки у одной, с девятого класса, туфли видела на шпильке. Она как-то с гулянки возвращалась, я и заметила. Прикольные такие, черненькие. Так, в первую очередь, я побежала спрашивать наденет она их завтра или нет.

Юбка моя красная в обтяжку так и ждёт таких туфель. Хоть бы дала. Я очень на это надеюсь.

Купить не могу, денег столько нет. Те, что на трудах заработала, на пошивке семеек для пацанов, очень долго копятся. Раз в неделю труды, а что заработал, раз в месяц выдают. Мы там кто на чём зарабатываем: кто цветы для похоронного бюро крутит, кто семейки шьёт. Хоть какой-то заработок, другого нет.

И вот интересно, только я постучала, только спросила:

– Ирка, ты идёшь куда-то завтра? Туфли свои будешь надевать?

– Не иду, бери. Только аккуратно, каблуки не сбей, там новые набойки.

– Конечно, ты же меня знаешь, – обещаю всё что угодно, лишь бы дала.

Тут же в дверь ворвалась Светка.

– Ирка, туфли, на завтра срочно, умоляю!

– Ага, фиг тебе, – довольно говорю я, – я уже заняла.

– А тебе зачем? Мы завтра в кино идём с Виталиком.

– Как это зачем, у меня свидание завтра. Поняла, – возмущённо схватила туфли и пошла на выход.

Прижала к себе шпильки, никто не отберёт.

– Так у тебя парня нет, какое ещё свидание?

– Теперь есть парень, – недовольно развернулась я.

Она что, совсем забыла, как я её про поцелуи спрашивала.

– Ты врёшь. Чтобы туфли не давать, а мне вон как нужно.

– Слышишь, ты нормальная, тебе нужно, а мне нет? Остынь! – кричу возмущённо.

– Ну ты, Олька, и жлобиха, самой же не надо. Лишь бы взять!

– Да как это не надо, у меня свидание завтра! – уже начала сильно кричать я. – Только ты что ли у нас по городу гуляешь?! Ничего себе деловая!

Светка обидчиво развернулась и пошла. Знает, что со мной лучше не связываться. Я кого хочешь перекричу.

Да ну её, совсем обнаглела. Думает, если она с парнем встречается, то ей все всё должны давать. Её парень и так её сто раз видел и без туфлей. А мой парень, вернее не парень, ну, почти парень, должен меня рассмотреть во всей красе.

Пусть видит, какое богатство ему досталось. Пусть ценит.

-–

Утром в субботу проснулась рано. Мандраж не покидает. В корпусе ещё тишина. Спустилась вниз, в баню, приняла душ. Вернулась к себе, кое-где уже хлопают двери, все выходят на завтрак. Мне не до завтрака.

Сто раз перепроверила одежду, а время никак не движется. Пошла в столовую, немного поела с неохотой.

В голове пульсирует – Сегодня, сегодня, сегодня!

Я то краснею, то бледнею. Разговоров почти не слышу. Спрашивают, не отвечаю. Девчонки переглядываются, загадочно улыбаются. Со вчера я уже всех достала своими страхами.

Самое во всём этом неприятное, что я времени не знаю. Когда идти, во сколько? Решила пойти туда к трём часам и сидеть, пока он не придёт. Ну, а что, получается больше никак.

Не приду же я в пять и не скажу:“Ну всё, свидание окончено”.

Так и решила – к трём. Только вот, где я там сидеть собралась? На стройке. А если кто-то будет идти мимо, спросит – чего это я там сижу, что тогда отвечать?

Зря туфли попросила, нужно было идти в кроссовках и в джинсах. Так хотя бы удобно ждать. Книгу возьму почитать. Ну а что, не по сторонам же два часа головой вертеть. А так, парень этот ещё издалека увидит, я книжку читаю. Сразу поймет, что девушка я порядочная, начитанная. Хоть читать я не очень люблю, но главное не это, а показать.

Собралась к трём, в начале четвертого уже на месте. Походила туда-сюда. Само собой, его нет. Нужно искать место, где усаживаться. В сумку, как раз для этого положила на всякий случай журнал, чтобы под задницу подстелить.

Ямы уже нет, а на её месте дорожка, закиданная щебёнкой. На шпильках неудобно, иду на носочках, чтобы не содрать каблуки. А то Ирка потом мне ничего не даст. Стала я искать, где мне присесть. Кругом ничего, прошлась туда-сюда, увидела кучу плитки тротуарной, вот думаю – как раз.

Вытащила из сумки журнал, подстелила, села. Неудобно, но это лучше, чем ничего.

Сижу, жду. Головой стараюсь не крутить в разные стороны. Если увидит меня, как будто задумалась о чём-то и не выжидаю совсем.

Сколько сейчас время не знаю, часов у меня нет. И от этого немного потерялась во времени. Парня всё нет и нет. Понимаю, что время нашего свидания неумолимо сокращается. И если даже парень придёт, то погулять нам уже не удастся. Ну, хотя бы так, чуть-чуть поговорить. Пару слов и то хорошо.

Книгу читать надоело. Что-то не читается. Закрыла её, засунула в сумку.

Чем дольше я сижу, тем быстрее покидает меня надежда на то, что он вообще придёт. Сердце уже рвут сомнения, терзания, обида, и горечь.

Как же так, неужели забыл?

Может, он забыл в тот же день, когда и пригласил, а я дура, целую неделю жила ненормально. Ну, дура, что ещё тут скажешь. Дура.

И не будет у меня парня совсем.

Небо потихоньку сереет. Я задумалась, поежилась от внезапно появившейся прохлады. Солнце склонилось к западу и исчезло за верхушками деревьев. Теперь совсем грустно стало.

Что же делать? Времени не знаю, а парня всё нет. Не буду же я здесь сидеть до темноты.

Вздохнула, встала с плитки, ещё раз осмотрелась по сторонам и повернулась, чтобы уходить.

– Эй, ты куда? Услышала сзади себя и обернулась.

В этот момент я чуть не расплакалась.

Уже не знаю радоваться или грустить. Скорее, хочется плакать от радости. Или от обиды. Идёт мой парень, такой красивый, стильный, в джинсах и курточке, белых кроссовках.Ой, мамочки… Он такой хорошенький, такой классный… и мой.

– Привет. Это тебе, – он подошел и протянул цветок, который вытянул из-за спины, а потом поцеловал меня в щёку.

Мгновенно я забыла всю обиду. Щёки вспыхнули. Внутри я вся словно осветилась фонарём счастья. Быстро, за секунду, влюбилась. Стою, моргаю, не знаю что сказать. А потом вспомнила, и всё внутри потухло.

– Сколько время?

Он глянул на часы.

– Без двадцати пять. Ровно, как и тогда.

– Да, но только в пять я должна быть уже в корпусе, на перекличке, – сожаление подтолкнуло слова.

– В пять? – он явно расстроился. – А что же ты не сказала?

– Забыла, – я почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы и губа дрогнула.

Ах, как обидно.

– Ну, – он заглянул мне в лицо, – ничего страшного, у нас есть как минимум пятнадцать минут, – протянул руку, положил мне на плечо и потянул к себе.

А я поддалась, прижалась к его куртке. Он обнял, прижался щекой к моей макушке и стало так хорошо. Так хорошо. Я даже не знаю как хорошо. Я почувствовала, что никуда не хочу уходить от него. Никуда.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Оля.

– А я Миша.

Я подняла голову, посмотрела в его лицо, а он посмотрел на меня и улыбнулся. Я снова прижалась щекой к его куртке. Миша обхватил меня и второй рукой. Как будто защищая от невидимой опасности.

– Завтра ты во сколько сможешь выйти?

– В одиннадцать уже можно.

– Ну, тогда давай, завтра в одиннадцать, я буду ждать тебя здесь.

– Давай, – я страшно обрадовалась.

Ну, конечно. Это же так просто. Теперь только до завтра дожить.

В без пяти пять он разомкнул ладони и отпустил меня из своих объятий. Мы попрощались, держась за руки и скрестив пальцы. Но долго нельзя, каждая минута на счету. Когда мы разомкнули пальцы, я уже не жду, сразу пошла в направлении приюта. Сначала медленно, чтобы он посмотрел, как я ухожу. Чтобы увидел туфли на шпильке, и вообще, меня всю такую красивую. Стройную.

В последний раз обернулась, махнула ему рукой, а он махнул мне. Я зашла за угол здания, за секунду скинула туфли и… побежала.

Бегу в приют, на перекличку, прижимая к себе туфли и цветок. Стараюсь бежать быстрее, но почему-то не боюсь опоздать, потому что я счастлива.

Глава 1.

Наши дни

– Оля? Вот уж не ожидал. Какими судьбами?

Его не верящий взгляд бегает по мне. Перемещался сверху вниз, на туфли, а потом обратно. Задержался на бёдрах, скользнул по талии, по груди. Снизу наверх. Тщательно осмотрел прическу и потом только остановился на лице.

Удивлён – это ясно. Даже немного поражен неожиданностью встречи и моей новой внешностью. Увидеть меня в таком месте, столько лет спустя, конечно, для него это неожиданно.

Он, наверное, думал, что я работаю продавщицей в каком-нибудь магазине, в глухом, спальном районе. Или торгую на рынке картошкой. Или пилю ногти в захудалой парикмахерской. Что угодно, только не здесь и не в таком виде.

Но нет, я здесь, так же как и он. Наравне с ним.

Пусть смотрит. Пусть наслаждается тем, что видит, издалека.

– Мой муж – главный менеджер компании, – сказала я спокойно, не без доли гордости.

Может быть это единственный триумф, который удастся озвучить, пока не подоспела его жена.

Его брови удивлённо взлетели и две глубокие морщины на лбу обозначили как много лет прошло. Только эти морщины, больше ничего. Смотрю на лицо, слова где-то делись, совершенно не знаю что сказать, а хочется сказать так много.

– Как ты живёшь, Оля?

А я чувствую привычность для него этого вопроса. Сколько раз за день он его повторяет. Вот и я получила то же, что и все. Когда-то получала намного больше.

Как я живу? Я бы засмеялась ему в лицо, но не сегодня.

– У меня всё хорошо.

Подчеркнула и поставила точку.

– Муж, дети?

– Детей нет, – сказала резко и отвела взгляд.

Этими простыми словами бросаю ему в лицо что-то давнишнее, уже забытое, выплаканное и много раз передуманное.

Кинула и избавилась, наконец.

Он тоже отвёл взгляд. Момент неловкости, замешательства.

– Мне пора, – сказала я и собралась уйти.

– Постой, – он полез в карман, достал бумажник, вытянул оттуда визитку. – Вот, возьми.

– Зачем? – теперь голос мой прозвучал очень напряженно.

– Просто возьми.

Взяла визитку, он ещё раз внимательно посмотрел на моё лицо, медленно повернулся и пошел в зал.

Я осталась стоять. Словно пригвоздило к месту. В руке карточка, я задумчиво провела пальцем по бархатистой поверхности. Послышался шум, в холл вышли люди, и я быстро положила визитку в сумочку.

В зал вошла взволнованная. Взглядом поискала мужа. Он, как обычно, в центре событий. Собрал вокруг себя компанию единомышленников и что-то бурно им объясняет. В его манере. Он привык блистать, этого не отнять. А я – в его тени.

В такие моменты маленьких выступлений я по-настоящему боюсь его отвлекать. Подошла ближе, встала в поле зрения, в ожидании, пока он договорит свою пламенную речь. Нельзя прервать, нельзя дать понять, как мне это всё надоело.

Он очень увлечен своим делом, и много об этом говорит. Я это понимаю и стараюсь не мешать. Только через пять минут он замолчал, чтобы промочить горло шампанским. В преддверии нового потока слов, я бросилась его отвлечь, чтобы не зависнуть ещё на неопределённое время.

Муж увидел меня и не столько раздраженно, сколько удивлённо приподнял брови и решил тут же воспользоваться моментом в свою пользу. Он потянул меня за руку в кружок обступивших его мужчин и гордо сказал:

– Прошу вашего внимания, это – моя жена Ольга.

– Очень приятно, – я вежливо улыбнулась и ответила на рукопожатия, но всё же торопливо, нехотя.

Пытаюсь поймать взгляд мужа, чтобы хоть на пару секунд отвести его в сторону.

Все эти правила этикета страшно угнетают. Сомнительные обязанности раздражают.

– Миша, – почти умоляюще прошептала я, – ты мне нужен, на пару секунд.

– Прошу прошения, я на секунду, – улыбнулся он отрепетированной улыбкой и отошел со мной в сторону.

– Оля, сколько раз я тебе объяснял не делать так. Эти люди могут подумать не то что нужно. Не надо подкрадываться со своими ерундовыми просьбами.

– Миша, мне что-то нехорошо, можно я поеду домой?

– Оля, я же тебя просил, заранее предупреждал. Ты никак не хочешь понять меня. А кто будет развлекать жену босса?

– Миша, мне плохо, я хочу домой, – я почти ною.

Он посмотрел внимательнее и вроде бы поверил. В этот момент из-за плеча мужа я увидела обращённый на меня пристальный взгляд. Видно, на лице моём отразилось страдание.

– Ну, хорошо, сейчас я вызову тебе такси, – сказал муж.

– Не волнуйся, я попрошу администратора.

– Ладно. Езжай домой и смотри, чтобы я не беспокоился. Я ещё побуду. Боюсь, если уйду, главный мне этого не простит.

– Я напишу тебе, как доеду.

– Ну, всё, иди, – он отпустил меня и проводил взглядом, а потом снова присоединился к брошенной компании и снова заговорил.

В гардеробе я взяла пальто и пошла на улицу, там набрала номер такси. Пока жду машину, всё время оборачиваюсь.

Такси приехало быстро. Я села на заднее сидение и назвала адрес. Когда машина тронулась с места, я увидела, как из главного входа вышел человек. Остановился и посмотрел вслед удаляющейся машине.

Хорошо, что я успела уехать.

Не хочу ни видеть его, ни слышать. Не хочу знать его. Не хочу ничего.

––

Через десять минут я была уже дома. Бросила на полку ключи, встала возле зеркала и посмотрела на себя.

Лицо как будто изменилось. За эти пару часов оно изменилось. Выражение уже совсем не то, когда мы стояли тут с мужем и смотрели в зеркало.

Что-то другое в глазах в губах, в волосах. Всё совсем не так…

Глава 2

Много лет назад

От тюремного режима оставил перекличку по выходным и выход за территорию. Но только с разрешения дежурного воспитателя исключительно ученикам старших классов.

Не выпускать нельзя, взбунтуются. У них эти гулянки, как медом намазаны. Понимаю, сам был молодым. Я и теперь не старый. Тридцать шесть – это ещё как бы молодость. Иногда чувствую себя древним, умудренным опытом стариком. Столько всего на мне висело раньше, а сейчас ещё больше повисло.

Но тогда я делал для выполнения чужих приказов и работал на удовлетворение чужих амбиций, теперь работаю над своими собственными. Хочу воздвигнуть внутри приюта идеальный мир счастливых людей.

Сироты – не такие, как остальные дети. С изменённым восприятием окружающего. Без опоры. Без значимой привязанности. Без любви. Главной, основополагающей, направляющей родительской любви. Этого я не могу им дать. Да и не хочу. Но остальное дам сполна. Всё, что могу, и даже больше.

Смотрят, как волчата. Во взглядах этих детей нет свободы, нет ласки. Они насторожены. Не доверяют. Ждут подвоха, и не понимают, что его не будет.

Я пришел, чтобы защитить. Дать им многое. Накормить, одеть, поставить новую современную мебель, компьютеры, телевизоры. Дать им столько еды, чтобы они не побирались под магазинам по выходным. Чтобы наелись. Дать им такую одежду, чтобы они не чувствовали себя одинаковыми. Джинсы, футболки, кроссовки, сапоги. Что захотят.

Хочу дать им всё. Всё.

Единственное, чего не могу дать, так это любви. Плечо подставлю, руку подам, по голове поглажу, но не отсыплю и не отмеряю любви.

Самому не хватает. Сам не люблю. Как можно отдать что-то, чего нет у самого? Где это взять?

Смешно. Жена моя любит меня, как собака хозяина. Жмется. В глаза заглядывает . Не понимаю, что ей от меня нужно. Хотя нет, понимаю. Она хочет, чтобы я её любил, а я не могу этого дать, не получается. Не могу выдавить любовь, как ни стараюсь. Только исполняю потребности. И всё. Она привыкла, и я привык.

Мы оба в замкнутом кругу. Она не хочет от меня уходить, потому что любит, а я не могу уйти, потому что от её отца зависит вся моя деятельность.

А деятельность для меня главнее всего. Не любовь, а работа. В неё все силы. Именно этим, я, если и не счастлив, то удовлетворён вполне. Власть небольшая, но ощутимая.

А любовь? И без неё нормально. Живут же люди без любви. Вон, сироты живут, и я проживу.

––

Иногда присутствую на перекличках. Говорю что-то. Слушают внимательно. Наблюдаю.

В субботу на перекличке в просторном вестибюле ученики классов построились в линейку. Довольные, галдят, рассказывают друг другу, кто где был.

Старшая воспитатель зачитывает фамилии.

– Сазонова!

– Я!

– Горчук!

– Я!

– Маркин!

– Я!

Осматриваю всех спокойным взглядом хозяина.

Вдруг раздается грохот на лестнице. Стучит. Вернее, кто-то бежит. Каблуки стучат.

Все притихли и от этого шум стал значительнее. Слышно, та, что на каблуках, прямо-таки бежит по коридору. Заулыбались, загыгыкали, видно знают кто такая. Не думаю, чтобы так быстро бежала бы какая-то из учителей. Грохот такой, как будто ей на время дистанцию на каблуках нужно бежать.

Ученица. Точно.

Дверь открывается, является она. Красная, запыхалась. Волосы растрепались. Лицо хорошенькое. Юбочка только-только задницу прикрывает. Ноги, ничего такие и каблуки… где они такие каблуки достают.

Девчонка встала, уловила всеобщее внимание, улыбнулась, а на щеках появились ямочки. Улыбка светлая, даже я бы сказал, лучистая.

Все засмеялись. Красавица встала у двери, сначала в нерешительности, а потом к своим одноклассникам направилась.

Старшая снова продолжила фамилии называть.

Но я не сдержался:

– Подождите, – остановил зачитывание списка, – пусть королева пройдет, не будем ей мешать.

Дети загоготали. Девица остановилась, глянула возмущённо, улыбка пропала с её лица. Гордо обернулась, посмотрела на меня прямо нахально… и чего я совсем не ожидал, повернулась и пошла обратно, на выход.

– А ну, стоять! – голос у меня такой, что невозможно не расслышать.

Девчонка не останавливается, идёт.

Резкость у меня в крови. Ненавижу ослушание. Ещё и перед людьми. Порву любого, фигурально выражаясь. Не терплю нахальных.

– Стоять, я сказал!

Идёт дальше.

И тогда я буквально в три прыжка нагнал её, схватил за руку и остановил.

– На место пошла.

Закипаю быстро. До явной агрессии стараюсь не доходить. Останавливаюсь всегда вовремя. Наверняка в такие моменты кажусь монстром.

Но сегодня меня не боялись. Девица фыркнула, демонстративно скинула одну туфлю, потом вторую, взяла их в руки и гордо, с лицом непокоренной героини, пошла туда, куда я её подтолкнул.

Все смеются, им смешно. Я, преодолевая яростное возбуждение, затихаю. Всё ещё находясь в недоумении от такого обезоруживающего нахальства.

Ничего себе. Деловая, однако. Но красивая.

С того дня девицу эту я заприметил. Каждый раз, когда мы встречаемся на территории, она возмущённо поджимает губы, демонстративно отворачивается. Или даже разворачивается и уходит.

Понятно, я у неё теперь – враг номер один. Как будто я её не на перекличку вернул, а забрал что-то или прилюдно унизил.

Не знаю, что у неё в её голове. Напридумывала что-то, теперь злится.

Глава 3

И мы начали встречаться.

Каждую неделю в субботу и в воскресенье, в двенадцать, Мишка ждёт меня у ворот и мы идём гулять. Где только не ходим. Везде, где можно побывать в этом городе, мы побывали. Всё, что можно посмотреть, посмотрели. Причём не по одному, а по много раз.

Немного преувеличиваю, но мне действительно кажется, что нет ни одного места, куда бы мы с ним не сходили. Кафешки, кинотеатры, развлекательные центры, катки, даже музеи и выставки. Каждый день Мишка поражает меня чем-то новым, удивляет и радует. Цветы, мороженое, конфеты, – всё это постоянно. И когда я возвращаюсь в приют, захожу в комнату, раскрасневшаяся от бега и счастливая, меня уже ждут.

Я небрежно бросаю на кровать пакет с конфетами и говорю:”Налетай, девчонки!”

Теперь мне все завидуют, а я, конечно, загордилась.

Совсем забыла, что когда-то так же завидовала Светке или кому-то ещё. Теперь хожу, как королева, как будто порядки не для меня. Чувствую себя так, словно я самая главная и самая значимая фигура во всём приюте. Что самая красивая, это и так известно.

А что такого? Тогда я была просто красивая, а теперь ещё и по уши влюблённая, конечно, мне теперь всё нипочём.

Чаще начала дерзить молодым учителям, недоделываю свою работу на дежурствах, перекладываю обязанности на кого-то попроще, кто согласен мне угодить, а таких всегда немало. И, конечно, совсем не замечаю, как недолюбливает меня новый директор. Мне на его приказы плевать с высокой горки. Пусть другим приказывает, кто хочет ему подчиняться, только не мне.

Ну, а что? Я влюблена и красива, только и жду, чтобы поскорее свалить из этого заведения и выйти замуж за Мишку. Он правда пока не предлагал, но предложит, куда денется.

Он у меня на коротеньком поводке, выполняет всё, что я захочу. Захотела шоколадку, пожалуйста, захотела мороженое, на тебе, Олечка, мороженое. Слушается меня во всём. Просто вот даже в рот мне заглядывает. Я в него влюбилась, а он в меня и подавно. Иногда правда бывает у него грустный взгляд, такой загадочный, что прям я вот чувствую, как сильно он меня любит.

Целуемся мы часто, на каждой лавочке, у каждого дерева, и в кинотеатрах, и даже в кафешках умудряемся. Где придётся, там и целуемся. Я даже не верю, что всё оказалось так просто. Берёшь и целуешься.

Иногда он обнимает меня слишком сильно, тогда я пугаюсь, отталкиваю, начинаю возмущаться. Он извиняется, говорит, что больше так не будет и мы снова целуемся.

Я, конечно, знаю, чего все парни хотят, но Миша мой не такой. Точно не такой. Он совсем не говорит об этом, даже не намекает. И я ему за это очень благодарна, потому что, если бы он начал об этом говорить, не знаю, наверное, точно ушла бы… или… короче, не знаю…

Пока так, а школу закончу, подумаем как дальше быть.

-–

Однажды в субботу он встретил меня у ворот, протянул пакет.

Я радостно открыла, в пакете – коробка с конфетами.

– О, спасибо, – я чмокнула Мишку в щёчку.

– Пожалуйста, только это не тебе.

– А кому? – удивленно глянула я.

– Это моей бабушке.

Заинтригована. Я прищурилась и улыбнулась. Часто он рассказывает о своей бабушке, которая сама его воспитывала. Родители Мишки погибли, и бабушка – опекун растила его одна. Она для него и за мать, и за отца. Он всегда говорит о ней с тихой нежностью, и я всегда чувствую, что его слова пропитаны любовью.

Давно поняла, у него нет никого роднее бабушки. Когда он протянул пакет с конфетами и сказал что это для бабушки, я сразу догадалась, что это значит.

Знакомство.

– Я боюсь, вдруг я ей не понравлюсь? – закусила губу и посмотрела на Мишку.

Это он от меня без ума, но совсем не значит, что так же будет и с его бабушкой.

– Конечно, понравишься. Я давно ей о тебе рассказал, и она давно хочет с тобой познакомиться.

– Но она за городом живёт, как мы успеем?

– Я всё рассчитал, мы успеем – тютелька в тютельку, – успокоил меня Миша.

И мы поехали к бабушке.

Сначала до автовокзала на такси, а оттуда пригородным автобусом до поселка. Там немного пешком и вот мы уже у ворот дома и коленки мои трясутся от страха.

За воротами лает большая собака и высовывает нос. Она лает от злости на меня и одновременно скулит от радости, почувствовав Мишку.

– Иду, иду! – прокричала из-за ворот бабушка и открыла калитку.

Я увидела женщину, ещё не старую, но уже не молодую. Она не была похожа на бабушку, какой я себе её представляла. Я рассчитывала увидеть полную женщину со стрижкой, как у всех пожилых женщин, или старушку в платочке, но передо мной стоит вполне себе современная женщина с приятным, довольно ухоженным лицом. Одета в велюровый, домашний костюм со стразиками и рисунком Шанель на груди.

Её быстрый взгляд насторожил, но улыбка расположила. Я улыбнулась в ответ.

– Здравствуйте, – приветливо сказала я и постаралась сразу ей понравиться.

– А я уже заждалась. Проходите, проходите.

Мы вошли во двор, потом в дом. Обстановка простая, небогатая. Я никогда не бывала ни в чьих домах или квартирах, поэтому здесь сразу показалось очень уютно. Прямо вот с порога захотелось тут жить. Я даже почувствовала, когда-нибудь так оно и будет.

– Называй меня просто – Мария, – сказала бабушка Миши, – не люблю, когда зовут по отчеству, сразу чувствую себя старой.

– Хорошо, Мария, – сказала я.

– Я тут приготовила обед, так что давайте быстренько помогите мне немного и будем кушать.

Что это был за обед!

Я даже не думала, что такое бывает. Никогда нигде я не обедала, не завтракала и, тем более, не ужинала. И сейчас передо мной все это изобилие поразило. Я просто онемела, когда увидела, какой стол накрыла для меня Мишина бабушка.

Мы сели за стол, ели, разговаривали. Большей частью Мария задавала вопросы, а я отвечала. Спрашивал, кто были мои родители, что с ними случилось, я всё рассказывала и рассказывала. Хоть на её лице появлялась иногда улыбка, всё же настороженное, ждущее выражение, замирает там чаще.

Она оценивает меня во всём: во внешности, в разговоре. Старается быть приятной, но я замечаю во взгляде невольную грусть и беспокойство. Что они означают? Возможно, разочарование, а может, что-то ещё.

– Бедная девочка, – сказала она, когда история жизни выплеснулась из меня легко и просто.

Не помню, чтобы кому-то из людей я столько рассказала о себе, как сегодня за пару часов этой женщине. Никто и никогда не жалел меня, и я привыкла верить, что жалость мне не нужна. Но порой так хотелось, чтобы хоть кто-то пожалел, хотя бы один раз, хоть какой-нибудь человек.

К концу обеда женщина смотрит на меня уже немного другим взглядом. Не то чтобы жалеющим, но немного смягчившемся.

Думаю, в конце концов, я ей понравилась. Она поняла, что я неплохой человек, хоть и люблю подкраситься и модно приодеться. Ну, как модно, что собрала у девчонок, то и надела.