Читать онлайн (Не)добрый молодец: Зимогор

Глава 1. Василий Шуйский

Василий Шуйский, низкий сгорбленный старичок с редкой пегой бородёнкой и редкими волосами на голове, сейчас сидел в царских палатах. В тех самых палатах, имеющих множество потайных ходов и комнат, что приказал выстроить себе Лжедмитрий I. Умудрённый годами и бесконечными интригами, старик глубоко задумался, и было отчего.

Он не раз ходил по лезвию ножа, попадая то в опалу, то в ссылку, а то и вовсе, расставаясь с жизнью на Лобном месте. Оттого, может, и волосы его повылезли, но жажда власти продолжала толкать его на новые безрассудные поступки. На всё новые и новые. Власть начала стремительно ускользать из его рук. А ведь он всю жизнь боролся за неё.

Как трёхлетний недород сгубил правление Бориса Годунова, отправив его в небытие, так и всеобщее разорение грозило свергнуть и его, Василия Шуйского. Борьба Бориса Годунова с Лжедмитрием подкосила страну, а победа самозванца опустошила казну.

Гришка-самозванец спешил рассчитаться с долгами, как польскому королю Сигизмунду III, так и своему тестю Ежи Мнишеку. А ещё были торжественные пиршества, оплата услуг польских наёмников и казацких отрядов Ивана Корелы. Всё это не прибавляло денег в казне, на том и погорел, да голову сложил. А не надо бояр изгонять и веру православную отвергать! А то, что стерва эта тонконосая, Машка Мнишек, что тесть его приблудный, воевода сандомирский, что иезуиты католические – все они, все вокруг и дённо, и нощно питались силами Московии. Вот им всем и кирдык пришёл, да токмо легче не стало.

Шуйский вздохнул и, прищурившись, посмотрел на камин. Его морозило, старые кости ломило болью, а всё тело ныло. Чай, и на дыбе повисеть пришлось, и в подвалах холодных посидеть. Оттого и ныло всё. Погода стояла слякотная и промозглая, тепла не было, а бед – хоть пруд пруди.

Откуда ни возьмись, появился следующий Лжедмитрий, уже второй. А потом и Пётр неизвестный, с какого-то боку припёку вылез. И ещё приблудышей всяких разноимённых, как собак нерезаных. И откуда все эти черти взялись только? И кажный из себя царевича гнёт, а то племянника, а то и просто обзывает себя, как придётся, да царский венок из черники болотной на седалище своё срамное вешает. Тьфу.

И это он, потомок князей русских, право на престол имеющих, должен в смерть низводить?! Доколе! Доколе это гадство продлится! Шуйский осел ещё глубже в царский трон и заёрзал на нём, устраиваясь поудобнее.

Да уж и Русь не та стала, поиздержалась милая, да обнищала. А он всё о ней, да о ней думает. Радеет о матушке, да и о себе не забывает. Да что там, ему с собой не унести ничего в могилу. Деток господь прибрал ещё в младенчестве, а потом и жениться запрещали.

Нелегка доля боярская, ох, нелегка. Не поймут простые смертные, не поймут. Как золотишку добыть, да серебра способить, как страну поднять, да себя возвысить. А будет ли прок на то? Э-хе-хех. Одна радость у него осталась – это власть!

Мысли старика перескочили на другое. Эх, и Бога мы все прогневили, столько смертей допустили. Мертвяков сами разбудили, да шастают они по всей земле русской. А ещё сказывают, что ляхи того не ведают, и шведы не знают. Как же это так?! В Сибири тишина, на Волге тишина, а здесь – мертвяк на мертвяке, да мертвяком погоняет! А может, и не всё так просто, как в той пословице: «На бога надейся, а сам не плошай»? Может кто наслал, что почище мора будет. Всё на то возможно, дюже всё сходится и подозрительно очень. Да и мертвяков уже меньше стало, покусали они людишек, да в бесноватых обернулись, а и одержимые с ними царство Сатаны празднуют.

Шуйский прищурил глаза, словно высматривая в дальнем углу подлого врага. Но только лишь тени метались по горнице, гонимые ярким светом больших восковых свечей.

Вот давеча на общем сходе решили перенести мощи царевича Дмитрия, выставили их в соборе. Всё честь по чести. И то каменьями едва его, царя названного, не побили, да в могилу не свели. Вот же, ироды! Али кто подговорил? Ох, грехи наши тяжкие. Везде крамола, везде письма прелестные, подлость, обман и воровство! Но чудо у гроба царевича надо было явить.

Калики перехожие, юродивые благочестивые стали гроба касаться да выздоравливать, а там и простые смертные подтянулись ради благости на себя. И ведь получали некоторые, несмотря ни на что! Вот что вера с людьми делает! Порчу снимало, болезни уходили, зрение появлялось у слепых. Чудны дела твои, Господи!

На то и расчёт полагался, но кончилось всё равно плохо, не иначе Мстиславский подсобил, а то и ещё кто. Каждый сейчас ему враг! Каждый хочет древний престол государства Московского занять, каждый…

Он уже было обрадовался, как неведомым образом к мощам царевича пришёл бесноватый. Укушенный он оказался, да на последней стадии перерождения, а возле гроба аккурат переродился, а как переродился, так бросился на людей! Все врассыпную, в давке больше задавили, чем он смог бы покусать. Благо, служивые не из робких оказались, мигом беса на куски порубили, да со святого собора вынесли. Да толку-то!

В народе слух прошёл, что предал, мол, он, Василий Шуйский, свою веру, с мертвяками якшаться стал, да мор на русскую землю навёл. Глупых и дураков казнили, прелестные письма собрали и уничтожили, да больно много свидетелей того было, трудно исправить. Всем языки не вырвешь. Что же это за ирод такой был, что смог всё это сделать?

Василий Шуйский по прозвищу «Левая рука» крепко задумался, пытаясь сообразить, кто же мог с тёмными силами союз заключить и так его изощрённо подставить. На многих пало его подозрение, но все мелкие людишки, без связей и ума изощрённого, да с чернокнижниками не знались. Значит, кто-то со стороны это мог быть, и малоизвестный. В тени любит держаться, тварь… Ну, на всё воля Божья, чай, разберусь! Не иначе, то поляки порчу навели, больше некому, а то и северные ведьмы, как слух один ходил, но это уже шведы зарятся али англичане. А и татары крымские с султаном турецким могли в том подсобить, и колдунов своих мерзопакостных наслать. Могли, могли, басурмане подлые.

Шуйский крякнул, потом чихнул и поёрзал на жёстком царском троне. Всё только начиналось, а чем закончится, то неведомо ему. Эх, надо было тоньше сыграть, тоньше, но что получилось, то получилось. А тут ещё новая напасть!

На юге поднялись массы народные: беглые холопы, крестьяне, казаки, посадские люди, стрельцы, а во главе их стал беглый боевой холоп Болотников. Да и не только они, к ним же переметнулись и рязанский воевода Сунбулов, и дворянин Прокопий Ляпунов. Те возглавили мелкопоместное служилое дворянство, что не захотело его признавать царём. Но ничего, стоит искать пути к Сунбулову и Ляпунову, а с Болотниковым разберёмся позже!

Устав думать думу горькую, Шуйский прикрыл глаза и задремал, начиная потихоньку клевать носом.

***

Старый инок вновь сидел за столом, аккуратно вычерчивая буквицы на куске пергамента.

«Сего июля в 13 день духовенства моего лета 7114, а от Рождества Христова 1606, крестьянин Григорий Климентьев, идучи с Устюга ко Всесвятскому погосту, внезапу бысть в расслаблении, прегнушася бо его ноги, пал на землю. Лежащу же ему нападе на него сон тонок, и се слыши глас к нему глаголющих: «Иди во град и повеждь князю и гражданом, яко даде Бог победу на поляков и Литву, за что благодари Бога и пречистую его матерь, а собою бы в гордости не хвалилися. Мы же тебе, сие глаголющие Прокопий и Иоанн, юродствовавшие во граде Устюге, и преподобный Варлаам, иже приде из Новаграда с Хутыня, поспособствовали нам; а ныне же шествуем к граду Устюгу, возвратившиеся с победы».

Старый монах задумался, писать дальше или не писать. Капля чернил начала медленно ползти по кончику пера, собираясь в большую каплю, и готовилась вот-вот пасть на пергамент. Заметив это, чернец стряхнул её обратно в медную чернильницу. Наконец, он решился.

«А в 17 день июля тот же крестьянин вновь впал в слабость и долгий сон, а вечора заснул, а в полдень поднялся. И поведал он жонке своей, а та другим рассказала, и сам он подтвердил бысть при народе. И приходил к нему святой Георгий, да на коне белом, и молвил, руками окровавлеными к телу прижимая меч свой вострый: «Настала беда великая, и восстанут мёртвые и восставать и дале будут, пока святость да благость людская их на том не остановит. А надобно на то, шоб пришёл в наш мир кто с другого мира и поверил в святость свою и других научил тому, а если не бысть тому никогда, то нескоро люд русский с той напастью справится. А через них и дальше она пойдёт. А и на всё воля Божья! Бог не на небе, Бог в душе должон быть! Позабыли люди Бога, прогневили его, за хлеб и власть передралися, за то и карает он их дланью своей. За наши пригрешенья придёт в этот мир безбожник и с безбожниками сразиться за Господа нашего, аминь! А и недобрый молодец звать его позывать! А о том, мало кто знать будет. Да и на всё то воля Господа нашего преславного, аминь!»

На том блаженный крестьянин более ничего и не сказал, а потом и то забыл, что сказал. А через два дня заболел падучей, да в муках помер. А рассказ его многие помнят, да друг другу передают. А што оно всё значит, и кто это с другого мира, так-то загадка большая, и не знамо никто про то».

Чернец задумался. Непонятно сие пророчество, туманно оно, а мертвяков всё более и более становится, скоро и за околицу не отойдёшь, и за стену монастырскую не выйдешь. Крестьяне бегут под защиту стен, либо работают только с охраной. Поля необработанные стоят, а скоро уборка, кто же хлеб да зёрна другие будет убирать? А ежели не убирать, так на то опять голоду быти.

Монах горестно вздохнул. Что делать, он не знал. Их монастырь обладал высокими крепкими каменными стенами, построенными ещё в незапамятные времена, выдержавшие не одну осаду, а всё же страшно. Сегодня ты человек, а завтра уже бес. И как спастись от той напасти – никому неведомо и откуда она пришла и когда уйдёт – всё в темноте дремучей. Всё в напасти падучей.

А пока крестьяне за голову хватаются, в городах да весях власть бояре делят. Да восстания с казацких земель, да с окраины польской грабить идут. И всё им мало, и мертвяков не боятся. Оно, мож, и лучше, мертвяку всё равно, кто перед ним, лях или литвин, абы русский аль татарин. Он всех жрёт, не смотрит ни на возраст, ни на положение. Стар или млад, девка или мужик, страшно́ это. Ох и страшно.

Старый монах горестно вздохнул, потом закашлялся, надсадно кхекая в сухой кулак. Переждав приступ кашля, мучивший его последний год, он стал складывать на полку письменные принадлежности. Завершив уборку, закрыл и убрал медную чернильницу, выкинул исписанное перо, перекрестился на икону, прошептал молитву и лёг спать.

Толстый огарок восковой свечи медленно оплывал, считая минуты и освещая затихшего на жёстком лежаке старого инока. Постепенно дыхание старика успокаивалось, и с последними мгновениями света он заснул, а келья погрузилась в непроглядный мрак. А во сне старика прозвучал голос.

Смутное время – время свобод, ищется всеми хоженый брод.

Скомканы лица, свет не в чести, в тёмной водице брод не найти.

Старые грабли зубьями вниз, тонет кораблик с тропами крыс.

Может и выйдет – выход, где вход! Смутное время – время свобод.

Глава 2. Болотников

Здоровый казачина, одетый в польский жупан, богатую шапку и красивые польской выделки сапоги, нервно расхаживал по походному шатру. Венгерская карабела в изукрашенных ножнах билась на его боку, указывая на высокий статус владельца. Здоровяк с явным нетерпением и с такой же явной опаской ждал своего бывшего хозяина и покровителя.

Казачиной был не кто иной, как Иван Болотников. Ждал же он своего благодетеля, которого всегда звал – Хрипуном. Когда-то ему пришлось наняться к нему боевым холопом. С той поры много времени прошло, и многое быльем поросло. Пришёл опыт, уважение, а страх и зависимость от старого хозяина остались.

Внезапно полог шатра распахнулся, и туда зашёл тот, кого давно ждал Иван Болотников. Сильный порыв ветра проник следом, всколыхнув пламя нескольких свечей. Те вздрогнули синим пламенем, чудом не потухнув, потом вспыхнули ярче, затрещали и снова стали гореть мерно, как и раньше.

– Здоров ли ты, Иван?! Смотрю, заматерел и загорел, – сразу с места в карьер начал разговор пришедший.

– Да, и тебе не хворать, Хрипун. И ты стал совсем другим, не таким, как прежде, – не остался в долгу и Болотников. – Постарел…

– Ну, про то не тебе судить, Ваня, – с мягкой издевкой ответил гость. – Ты и в Турции побывал, и в Венеции за это время. На иноземцев посмотрел и себя показал. Ну, наверное. Как смог показал. А ведь я тебе говорил, Ваня… Поучал уму-разуму. Да только ты не слушал меня. Да что я о тебе всё, да о тебе. От зависти, наверное. Я вот всё тут, всё на Руси маюсь. К иноземцам не езжу, воеводой службу несу, не гуляю, приключений себе не ищу. Вот так…

Болотников молчал, не зная, в каком тоне вести неприятный для него разговор. Сначала он хотел было сразу послать бывшего хозяина туда, куда Макар телят не гонял, но пока поостерегся. Мало ли что, и мало ли как дело пойдёт. Здесь спешка не нужна, от спешки кони даже дохнут, не то что люди. А уж люди, так и вовсе… Как дальше пойдёт разговор, так и будет видно-то. А Хрипун продолжал свои поучения, как будто бы копил их всё это время.

– Говорил я тебе, Иван: мне служи, и всегда в достатке будешь, и приключениями Бог тебя не обидит, и тоской-кручиной по Родине исходить не будешь. Ведь так?

Болотников кивнул, хмуро рассматривая своего бывшего хозяина.

– То так, Хрипун, то правда твоя.

– Вот я тебе и говорю, а ты сбежал, да к казакам вольным ушёл, не слушая меня. Много ты с ними счастья нашёл?

Гость, крупный и дородный мужчина с вислыми на пример запорожского казака усами да стриженной в кружок головой представлял собою противоречивое зрелище. Одет он был богато, но неброско, оружие при себе имел знатное, но в ножнах невзрачных.

За широким кушаком блестел серебром рукояти длинный пистоль, а кинжал с золочёным эфесом представлял собою не парадное, а вполне боевое оружие. Да и кинжалом Хрипун владел не как дилетант. Видел Болотников один раз, как Хрипун отбился от внезапного нападения подосланного убийцы. Боялся Болотников Хрипуна, так как стояли за ним многие и многие.

– Всё что нашёл, всё моё, – прервал затянувшуюся паузу атаман.

– И много ты нашёл у турок? Аль итальянцы тебе серебра отвесили с лошадиную голову?

Болотников счёл за нужное промолчать. Не дождавшись ответа, Хрипун примостился на походный стул в шатре.

– Вот, что я тебе скажу, Ваня. Приехал я сюда не просто так, и ты это понимаешь. Пока ты куролесил с казаками по степи, да в плену на турка спину гнул, на Руси много что поменялось. Парень ты бывалый, да уже зрелый, почитай, муж. И Крым, и Рим, то есть Венецию познал. Остались только медные трубы, что славу лютую поют, да на смерть ведут. Да ты и о них слышал. А раз так, то вот мой сказ тебе. Нужен предводитель мне, чтобы действовал вроде как сам по себе, а на самом деле волю мою тайную исповедовал. Воля моя будет в твоих же интересах. В том тебе сомненья не будет, не бойся. Моё слово крепко, как дуб столетний. Как думаешь?

Болотников разозлился.

– У меня уже есть отряд гайдуков, зачем мне ещё и в ваши дрязги лезть?

– Так-то тебе нужно, а не мне. Был ты никем, а станешь первым воеводой. Был царевич Дмитрий, но как верные люди говорят, играл в ножички. Да приступ падучей его внезапно прихватил, и упал он на свой ножик, да горлом аккурат. Кровью весь истёк, на том и кончился. А молва народная, что против Бориски вознегодовала, его к себе привязала да оживила. Не было, мол, той смерти, всё Шуйский придумал да утаил от народа-то. А Шуйский и расследовал тогда это дело, да и сам не рад, что расследовать пришлось. Вона как, Иван…

– Так это что же? Живой царевич, али Шуйский его прибил?

– Шуйского там не было. Я же говорю тебе, Годунов его послал, как токмо узнал об несчастии. Мёртв царевич, а мор трёхгодовой в народе его память возродил, как мертвяков богопротивных в нынешнем годе. Явился Гришка Отрепьев да объявил себя царевичем. Людей за деньги Мнишека привели и за почести обещанные, чтобы подтвердили его происхождение. Долго о том рассказывать. В конце концов, переиграл Гришку Шуйский, да убил прилюдно. Но не успокоился народ, бунтует. Не нравится ему новый царь. Никому не нравится, кроме кучки приближённых и сродственников ближнего круга. Вот и нового Лжедмитрия уже ищут, да есть и другой человечек ещё, но о нём после....

– Ммм, – у Болотникова мигом закружилась голова от обилия новостей, что он сейчас услышал. Вроде всё ясно, но он привык махать шашкой да стрелять из пищали, а не головой думать, да в царевичи играть. – Так мне что делать-то?

– Дак что тебе делать? Ехать в Самбор в замок Мнишеков. Там сидит московский боярин Михаил Молчанов. Я черкану ему прелестное письмо, и он тебя примет. Сам он мнит себя царевичем, да стать им не сможет. Знают его больно хорошо, не пойдут за ним. В лицо знают, да многие. А и знают про него, что цареубийца он. Фёдора Годунова с матерью удушил, да в яму скинул. Вор, к тому и свидетели есть, ещё при Бориске Годунове. Предатель и насильник. С Гришкой Расстригой девок прямо с улицы хватал, не разбирая, и тайно насильничал в хоромах. А про то многие помнят и в лицо его признают. Знай и ты. Это не тебе думать, кто он и что он. Я всё за тебя обдумал, прожевал и в рот тебе положу, как дитятке неразумному. Хмуришься? Так-то не против тебя, а, наоборот, для пользы твоей. Ты просто казачий атаман, твоё дело воевать, а не думать. Грабь, режь, пытай, добычу собирай, врагов убивай, а я подскажу, кого в первую очередь, кого во вторую, а кого и в третью. Всё расскажу, от бед предостерегу, жизнь тебе спасу, холопу своему. Я и людьми помогу, и деньгами, но не сразу. Сначала ты должен встретиться с Молчановым, скажешь ему, что готов возглавить восстание, а там и поляки узнают, и виды свои покажут, ежели захотят, конечно. Переговоришь, возьмёшь свой отряд и на Путивль пойдёшь, там я тебя и встречу, и научу, что делать дальше. Ты же знаешь, я ничего просто так не делаю. Никогда…

– Знаю, – кивнул Болотников.

Это он прекрасно знал. Все знали и боялись Хрипуна: и друзья, коих у него и не было, и враги, коих было, как муравьёв в лесу, и холопы его боевые. Слово его верное, хоть и змеиное. Ежели нужно было, то и укусит, и вылечит, ежели захочет, смотря за что. Перед атаманом открывались радужные перспективы личной власти. Власть, титул, деньги, и остальные блага ясно замаячили перед ним. Сомневаться он не стал и ответил:

– Хорошо, я согласен.

Хрипун усмехнулся.

– Ещё бы ты не согласился. От такого предложения никто бы не отказался, не то что ты. Вот и подумай на досуге, сколько я тебе добра сделал, а мог бы и другого кого облагодетельствовать.

– Подумаю, – хмурясь, ответил Болотников. – А как мне от мертвяков отбиваться? Не ты ли их случаем на Русь напустил? А то слухи разные ходют, не знаешь, чему и верить.

– Не я. Того и сам не ведаю, но сдаётся мне, что это недруги наши с поляками договорились и через них эту напасть на Русь напустили… Зато знаю я как с ними бороться. Будешь верен мне, и тебя научу, а не будешь, так и сам в мертвяка обернёшься. Это быстро получается. Не один и не два гайдука с мёртвым оскалом бродят сейчас по Руси, ждут, пока не упокоят. Но тайну чутка приоткрою тебе. Есть молитва особая да к ней вера человеческая сильная нужна. Сам ты не сможешь осилить её.

Болотников усмехнулся.

– Что я молитву, что ли, не смогу выучить и сказать?

– Сможешь. Да веры у тебя такой нету, какая нужна. Верить нужно во что говоришь, жить верой, существовать ею. О жизни греховной не думать, жить ради других, себя не жалея. Сможешь? Мы уже о том говорили с тобой, зачем снова пустое в ступе толочь? Не твоё это, Богу молитву святую подносить. Ну, да дам я тебе святошу. От сердца своего оторву, к тебе приставлю, чтобы тело твоё от напасти бесовской и день, и ночь охранял. Будет при тебе и при войске, всех не огородить, а тебя оборонит от болезни жуткой. Видишь, везде тебе выгода, не в пример другим. Везде… Помни своего благодетеля, – и гость рассмеялся хриплым смехом, за что и получил собственно своё прозвище.

– Когда ехать? – прервал его смех Болотников.

– Отряд свой пока здесь оставь, а сам возьми парочку казаков и езжай налегке, так всяко лучше будет. Приедешь, собирай отряд и айда в Путивль, там встретимся. Дальше будет видно, но восстание уже вспыхнуло в южных городах, да предводителя пока нет. А с тобой будет…

– Хорошо, – кивнул Болотников.

– Лады! Пойду я, а то ни хлеба, ни квасу, ни мёда хмельного у тебя не допросисся, да и ладно, дома попью, поем. Своего… Прощай!

Всколыхнулся полог, и Хрипун был таков, не дав даже рта раскрыть Болотникову. Опомнившись, атаман выбежал вслед за ним из своего шатра и закричал на десятника, что стоял на страже с двумя казаками.

– Пошто выпустили без моего на то разрешения?

– Так мы никого и не видели! Никто не заходил к тебе, атаман.

– Как никого не видели? – напустился на них Болотников. – Хрипун ко мне заходил, боярин.

– Не видали мы никого. Немае было, – подтвердил и другой казак. – Тень только мелькнула и всё. Ветер сильный поднялся, полог хлопнул. Это мы видели, а более ничего. Всё тихо и спокойно.

– Значит, не было никого?! А как же он вышел от меня? Ладно, вы не видели, как зашёл, а как же он вышел? Вот только передо мной стоял, и части* не прошло, как я за ним выбежал. (*часть – это минута в старом временном исчислении)

– А! Так Микоха мимо проходил. Поздоровался с нами и пошёл дальше, и сразу же и ты, атаман, выбежал из шатра. А он… – оба оглянулись. – А он уже ушёл. Вот вроде бы совсем рядом был, и нет его.

– Вот же, колдун, ять… Опять глаза отвёл! Пся крев! – ругнулся в сердцах Болотников. – И как это ему удаётся? Эх, срубил бы я тебе башку напрочь, если бы ты не проклял меня, Хрипун.

Скрипя зубами, Болотников удалился в свой шатёр, где, достав из-под стола баклажку с греческим вином, щедро плеснул в бронзовый кубок терпкой жидкости. Густой аромат хорошо выдержанного алкоголя заполонил всё пространство шатра.

– Пся крев! – повторил вслух польское ругательство Болотников и осушил мелкими глотками весь кубок. – Ладно, завтра будет день, и будет пища. В Жошув, значит, в Жошув. Тьфу, в Самбор, значит, в Самбор, – и он снова плеснул в кубок вина, чтобы тут же его выпить. Тёплая волна прокатилась от живота наверх, мягко ударив в голову алкогольными парами. Похорошело.

– Значится, буду воеводой царя. Это хорошо. Воевода царя, – смакуя слова, повторил Болотников вслух и завалился спать.

Долго собираться мятежный атаман не стал, и уже через несколько дней, подгоняя коня шпорами, он ехал в сторону Самбора. Путь был не долгим и не близким, в самый раз, что называется. Небольшой городок Самбор, в котором и находился замок Мнишеков, был верстах в семидесяти западнее Киева. Доскакав до небольшого, аккуратного замка, Болотников был перехвачен его охраной.

Порасспросив о цели прибытия, его пропустили в замок. Ежи Мнишека там не было, так же, как и его знаменитой дочки, но зато присутствовал тот самый Михаил Молчанов. К нему и провели Болотникова.

Молчанов оказался типичного вида боярином, изо всех сил пытавшимся показать свою солидность, серьёзность и недюжинный ум. Получалось так себе. Болотников опытным взглядом бывалого казачины сразу определил, кто перед ним.

Прожжённого негодяя и царедворца было видно издалека. Лицом смугл, волосом курчав, глазки карие под бровями густыми, на щеке бородавка с волосом, и больно на турка похож. А на турков Болотников успел уже насмотреться, да и на италийцев тоже. О том, что Молчанов бежал из Московии, прихватив с собою золотую печать – подтверждение царской подписи, Болотников ещё не знал.

Боярин встретил Болотникова в небольшой комнате, сидя в резном кресле. Возле него стояло несколько людей, изображавших из себя его царедворцев, видом весьма противоречивым.

– Я вижу доброго казака, – встретил гостя первыми словами боярин. – Вижу, что не ошибся Хрипун и не зря прислал своё письмо. Радует, что он нашёл нам воеводу, и вижу я требуемое, о чём и просил его.

Болотников молча поклонился и произнес заранее заготовленные слова.

– Благодарю тебя, боярин. Плавал я на галерах, был в плену у турок, служил итальянцам, прошёл всю Польшу, гулял с казаками по Днепру, грабил суда, и вот путь мой снова лежит на Русь. Услышал я о том, что спасся царевич Дмитрий, и решил помочь ему утвердиться на троне. А потом, слух прошёл, что погиб он лютой смертью, а я уже и отряд большой собрал охочих до войны гайдуков. И вообще, на счастье моё, повстречал я человека нужного, вам знакомого, тот и шепнул мне и направил сюда.

– То так, выжил царевич и пока скрывается. Я знаю, где он, и сейчас я боярин его тут главный, для того и печать царскую при себе имею и все атрибуты царской власти. Кто верно Димитрию будет служить, тот главным воеводой станет.

Болотников усомнился в этом, что и было отчётливо видно по его простому лицу.

– Никитий, доставай печать, – крикнул боярин Молчанов. Один из его приближённых степенно подошел к большому столу и, открыв его верхний ящик, вынул оттуда искусно отлитую из золота печать.

– Вот она! И грамота тебе написана будет о правах твоих и о назначении твоём. Сколько людей у тебя, казак?

– Почти полсотни будет.

– Мало то, ещё десяток охочих гайдуков с собой здесь возьмёшь. Да с грамотой моей наберёшь себе наперсников во всех городах Московии. Все, как один, за тобою станут. Да и не только они. Есть у меня договор с рязанским воеводой Гришкой Сунбуловым и его подельником Прокопием Ляпуновым. Они помогут тебе. Завтра же получишь письмо от меня к ним, деньги и звание. А сейчас сходи в церковь, да помолись об успехе нашего дела, – и Молчанов решил тут же перекреститься. Иван тоже размашисто осенил себя крестом, поклонился и вышел.

Завтра и завтра, им, казакам, было всё едино. Так, значит, так. На следующий день он получил грамоту, дорогую саблю, бурку и целых тридцать дукатов… Вскочив на коня во главе дюжины гайдуков, Болотников помчался к лагерю. Забрав в нём своих людей, он отправился в Московию, весь в сомнениях и надеждах, бережно храня на груди грамоту, где он был объявлен большим воеводой войска царского самозванца.

На то, что это самозванец, ему было глубоко плевать, он ехал сражаться не за тем, чтобы обрести безраздельную власть. Просто ему нравилось грабить и разбойничать. Ничего другого он не умел и не хотел уметь. Достаточно и того, что эти его навыки были весьма востребованы боярами. Набранные с миру по нитке, его люди не шли ни в какое сравнение с войском первого Лжедмитрия.

Не было среди них ни поляков, ни дворян, все сплошь простые казаки, украинские гайдуки, да охочие до чужого добра людишки, не обременённые ни совестью, ни жалостью. Единственное, не ведал Болотников того, где же прятался Лжедмитрий 2. Впрочем, ведать о том и не желал.

Настёгивая лошадей, весь отряд спешно направился в пределы Руси, на её окраины. Грабить и убивать они пока остерегались. Большинство из людей Болотникова оказались беглыми холопами, казаками и прочим, не слишком честным людом, который проще было назвать татями.

Как только они перешли границу, Болотников сразу объявил себя воеводой воскресшего из небытия Лжедмитрия. Всё это время он двигался к Путивлю, постепенно всё больше обрастая людьми, как днище корабля ракушками. В один из дней, зайдя в небольшое село, он обнаружил мертвяков. Здесь они и схлестнулись с ними.

Кособокие и перекошенные, бывшие люди внезапно хлынули со всех сторон, напугав коней. Но сколь ни были напуганы казаки, и сколь ни сильны некоторые из зомби, победить им гайдуков не удалось. Всё же, казаки давно привыкли играть со смертью в прятки, и не были обычными крестьянами без оружия и опыта. Да и мертвяков оказалось намного меньше. В результате короткой ожесточённой схватки все зомби были покрошены в капусту. Парочка раненых мятежников тут же без всякого снисхождения казнена казаками, и отряд двинулся дальше.

«А не так и страшны эти мертвяки», – удовлетворённо думал Болотников, осматривая исход боя. Можно и с ними справиться, да и Хрипун помощь обещал. Впереди для него открывались такие перспективы власти, что аж дух захватывало.

Наконец, они прибыли в Путивль, где Болотникова должен был дожидаться Хрипун. Так все и оказалось. Встреча произошла неожиданно для Болотникова, впрочем, как и всегда. Не успел он войти в хоромы местного воеводы, сейчас ничейные, как туда же вошёл и Хрипун, неизвестно откуда взявшийся.

– Рад видеть тебя, Иван. Как добрался, как встретили тебя у Мнишеков? Вижу, что не сильно хорошо, – и Хрипун усмехнулся, пристально глядя на атамана.

Болотников поморщился.

– Отчего же. И саблю дали, и бурку.

– А коня хоть дали, а денег?

На этот раз атаман не стал морщиться, а отчётливо скривился, словно от боли.

– Тридцать дукатов в руки швырнули, а о коне никто и не думал.

– Тридцать дукатов? А-ха-ха, – рассмеялся мелким козлиным смехом Хрипун. – А я и не знал, что Михайло умеет подсмеиваться. Надо же… тридцать дукатов…, – и Хрипун стал ещё громче смеяться, трясясь всем телом, а потом резко оборвал свой смех.

Болотников стоял молча и только хмурился. Он вообще не понимал, что тут смешного. Ну, тридцать дукатов, и что? Что в этой цифре такого символичного? Впрочем, успокоившись, Хрипун не стал пояснять, почему ему стало так смешно.

– Ладно, сколько у тебя людей?

– Две сотни, пожалуй, будет.

– Пожалуй, – передразнил его Хрипун. – Ты, атаман, а не боевой холоп. И опыт у тебя есть, и с ватагами казаков за море ходил, а всё недосуг тебе людей собственных посчитать. Да знать, каково оно.

– Я знаю! – вызверился в ответ Болотников. – Не тебе меня учить! Я более не твой холоп!

– Ну-ну, полегше, – сверкнул тёмными глазами в ответ Хрипун. – Ты не с казаками своими гуторишь. Я тебя породил, я тебя и убью! Али забыл ты совсем, как в ногах у меня ползал, как Бога молил, чтобы он меня надоумил взять Ивашку Болото в холопы свои?

– Не забыл, да время то давно ушло, да быльем поросло. И я тебе больше не Ивашка Болото, а атаман Болотников!

Хрипун прищурил тёмные глаза и неожиданно улыбнулся. Болотников спохватился, поняв, что наговорил много всего лишнего. Рано ещё гонор свой выказывать, да и стоит ли вообще его являть? Не ко времени то. Он уже вдосталь покуролесил в своей жизни. Всего навидался, пора и честь знать, точнее, продать её подороже. А цена, что предлагал ему Хрипун, ой, знатная была. Да только её ещё заслужить надобно. А вот с этим у Болотникова были проблемы.

– Так и я не отказываюсь ни от чего. Уговор – дороже денег.

– Дороже денег, говоришь… Да, тридцать дукатов не те деньги, ради которых стоит воевать. Но вот, что я тебе скажу, Иван. Сегодня от меня получишь людей и грамотки нужные к людям боярским. Людишки те будут худородные, но страсть как власти желающие. С ними и соединишься поначалу, а потом, видно будет. О них тебе и Михайло говорил, токмо Михайло, я тебе скажу, казачок-то засланный, да не о Руси думающий. Король польский да Ежи Мнишек его слушали, да привечали. Но каждый свою выгоду имеет, а Михайло всё норовит меж двух стульев усидеть. Да меж стульев только на кол можно и присесть, то и дураку ясно.

Болотникову ясно не было, но он в разговор не встревал, слушал внимательно, да запоминал. Его дело телячье, слушай, да выполняй, в распри не встревай, если жить хочешь. И жить хорошо.

– Так мне что делать? А то и не понимаю я уже, чего же ты хочешь, Хрипун? Погорячился я, признаю. От тебя только ласка да совет был, всё помню.

– Ммм, одумался? Радуешь ты меня, Ваня. Хоть и горяч ты, но всё же успел одуматься. Ладно, так и быть, помогу тебе. Слухай сюда…

Хрипун, уже было собравшийся удалиться, подвинул к себе стул и сел. Они разговаривали в большой комнате, в которой находились вдвоём, когда внезапно повстречались. Больше в ней никого не имелось, только мебель, да и той совсем немного. Болотников же остался стоять.

– Что же, как я тебе уже говорил, дам тебе совет, укажу путь. Сведу с людишками нужными. Ты грамоту Михайлы не потерял ещё? Угу, вижу, что не потерял. Грамоту покажешь, кому скажу, и мои грамотки тоже. Поговоришь с людьми пришлыми. С Путивля к Коломне пойдёшь, там и объединишься с рязанскими. Сегодня ещё сотня к тебе присоединится. Будешь идти на Коломну, людей привечай да набирай. Особо не усердствуй. Хотят грабить, пусть грабят, только чтоб не всё дочиста выносили, не хорошо то будет. С мертвяками воюй, церковника тебе дам, как из Путивля выйдешь. Придёт к тебе старец, скажет, что от меня. Примешь… Старца возле себя держи, да при нём языком не мели, он духом живёт. А ты своим духом только погубить его можешь. Уяснил?

– Как есть, – кивнул Болотников.

– Ну, что ж, тогда поздравляю тебя, большой воевода… Денег вот возьми. Здесь тысяча рублёв! На первое время хватит, а там всё от тебя зависит. Дерзай!

Лицо Хрипуна сморщилось в довольной улыбке, а в руках появился увесистый кошель, битком набитый золотыми монетами. Пока Болотников развязывал кошель и пялился на сверкающие драгоценным блеском монеты, Хрипуна уже и след простыл.

Оглянувшись, он с удивлением заметил, что снова не углядел, когда Хрипун успел исчезнуть.

– Ну, и хрен с ним! – в сердцах ругнулся атаман, спрятал кошель за пазуху и отвернулся. В это время дверь распахнулась, и голос Хрипуна изрёк: – мертвяков бойся, много их поднялось округ Козельска, да и в других местах, погибших в междоусобице, много оказалось. Все они мертвы. Не справишься ты с ними своими сотнями, побегут людишки со страха. Перерождаются они во что-то ещё более страшное. Помни о том. Старца зовут Ефимий, слушай его и будешь жить. Забудешь мои слова – умрёшь! Так что, живи, Ваня, не кашляй.

Болотников застыл на месте, боясь обернуться. Послышался сухой смешок, хлопнула дверь, и всё затихло. Атаман рывком обернулся: Хрипуна не было.

– Свят, свят, свят! – перекрестился он и зло сплюнул. – Вот же, гад, – вслух проговорил он. Потом нащупал кошель с золотом, снова ощупал его, достал одну монету, проверил её на зуб. Это и вправду оказалось золото, а не кусок дерьма. Значит, не обманул его Хрипун.

А и ладно, что он колдун. Золото-то настоящее было, а совет своевременным. Нужен им Ивашка, когда силы колдовские за власть дерутся. Что ж, и он им пособит: и с мертвяками разберётся, и положение своё поправит. Молодец он. То есть, мо́лодец!

Глава 3. Лес

Вадим быстро уходил от Козельска, он был одновременно и зол, и доволен. Зол оттого, что ему не удалось сделать и половины того, на что он надеялся, а доволен тем, что снова приобрёл себе оружие. К отличному, но необычному клинку, он получил ещё счастливо найденный клыч и…

А что, собственно, он получил? Вадим мельком глянул на свою добычу, что намертво сжал в кулаке. Не останавливаясь, на ходу дёрнул за гарду, вытягивая длинный кинжал из тугих ножен. На свет медленно показалась светлая сталь узкого лезвия. Это был тонкий и узкий клинок с рукоятью из кости и странной гардой в виде двух перекрещённых «скрепок», направленных в сторону лезвия.

Таким клинком было удобно прокалывать насквозь или бить в глаз. В общем, ему сильно повезло с оружием на этот раз. Хорошо, что клыч нашёлся, а ещё и фламберг у него есть. А вот, пистоль сломался и утерян, да и бесполезен он оказался без пороха. Полюбовавшись на узкое лезвие клинка кинжала, Вадим отправил его обратно в ножны, а сами ножны подвесил к поясу.

Оскальзываясь на торчащих из-под земли корнях, Белозёрцев шёл вперёд, ориентируясь по солнцу. Продираясь сквозь дебри почти нетронутого леса, он иногда попадал в растянутые сети лесной паутины. Паутина неприятно липла на лицо порой вместе со своими не успевшими удрать хозяевами, и Вадим, чертыхаясь, стряхивал противных мохноногих. Но зато ярко светило солнце, радуя его своим светом. Свиристели в кустах какие-то пичуги, шумно взлетали на деревья глухари, тихо шуршали в траве мыши.

Пару раз он наткнулся на огромные муравейники, заботливо собранные маленькими лесными тружениками. Остановившись возле одного из них, Вадим облизал травинку и положил её сверху, прямо на суетящихся муравьёв. Те, почуяв опасность, задрали вверх свои задницы, расстреливая внезапно появившегося «интервента». Остро запахло кислотой.

Сунув «обстрелянную» травинку в рот, Вадим насладился кислым вкусом, избавившись наконец-то от противной горечи во рту. Хлынула слюна, как у юнца после курения. Поплёвывая на землю, юноша уже более ходко зашагал вперёд, внимательно осматриваясь вокруг. Опасность могла возникнуть в любое время и в любом месте, и совсем не время расслабляться. Он и не расслаблялся.

То тут, то там вспархивали с веток птицы, иногда возникало ощущение, что кто-то смотрел ему в спину, но Белозёрцев, сколько не оглядывался, так никого и не заметил. Кое-где встречались следы человеческой деятельности: засеки на деревьях, уложенные в ряд брёвна или хворост. Временами попадались грибы: то подосиновик показывал свою красно-оранжевую шляпку, то коренастый боровичок грозил из-под корней крепкой белой ножкой.

Ломая густой папоротник, Вадим спускался в неглубокие лесные ложбины, где россыпью жёлтых огоньков жили лисички. Дорога была неблизкая, и к тому же неизвестная. Продукты у него имелись, но он всё равно выкручивал попадавшиеся грибы, набивая запасной мешок белыми да лисичками. Варить их недолго, при этом они всегда вкусны и безопасны.

До обеда Вадим набрал их где-то с полмешка. Он взглянул на солнце, что уже вошло в зенит, и остановился передохнуть, увидав неподалеку лесной ручей. Места шли пока ещё не глухие, и изредка попадались узкие тропы, проделанные то ли охотниками, то ли лесным зверьём.

Набрав полный котелок воды, Вадим разжёг костёр и принялся за приготовление пищи. Отварив грибы, он бросил в кипяток горсть гречки и через час, шумно отдуваясь и обжигаясь, уже ел грибную кашу. Острый запах дыма на время отогнал вездесущих комаров и распугал осторожное лесное зверьё. Мертвяков, что обязательно заглянули бы к нему на огонёк, здесь пока не имелось.

Затоптав кострище, Белозёрцев снова отправился в путь. Идти было тяжело. Мешал неудобный мешок, больно било по ногам оружие, а ориентироваться с наступлением предвечерних сумерек становилось всё сложнее и сложнее. Особенно мешал палаш с волнообразным лезвием, что висел в верёвочной петле, ножен для него у Вадима не было. Клыч же ножны имел и поэтому примостился у него за спиною в мешке. Глянув на небо и темнеющий лес, Вадим задумался о ночлеге: смеркалось, и лес уже не казался таким дружелюбным, как прежде.

В конце концов, он наткнулся на крохотный овражек, скорее даже промоину от спешащих с холма дождевых потоков: вполне подходящее место для ночёвки. Одному в лесу некомфортно и страшно, и до наступления темноты он успел натаскать старых сухих сучьев, да и воду нашёл в одной из промоин совсем недалеко. Воду нужно было отфильтровать и вскипятить, для того чтобы пить. Кое-как с помощью деревянной кружки, котелка и ткани с песком он справился и с этой задачей.

Поставив котелок на огонь, Вадим, чтобы не терять времени даром, отправился за топливом. Валежник про запас Вадим собирал почти в полной темноте, пользуясь лишь слабым отсветом костра, что сыпал искрами из неглубокого оврага. Ветки и сучья были сухими, запах костра несильным и на расстоянии быстро терялся. Выбрав корягу побольше, Вадим сел и устало уставился на костёр.

Вода вскипела, и он закинул в неё грибы. Вместе с прихваченным из деревни куском сала и ржаными сухарями должно быть сытно. Еды пока у него имелось достаточно. Он основательно пошарил в домах посадских жителей, ещё когда жил у Маруси. В мешке лежала копчённая до черноты колбаса, засушенная до каменного состояния. Лежала там и сушёная рыба, мечта любого поклонника пива. Дополняли «НЗ» глиняные горшочки с маслом и смальцем.

Поев, Вадим достал новый кинжал и в неверном свете костра стал его рассматривать более подробно. Тонкий узкий клинок больше всего напоминал штык от винтовки. Штык, правда, основательно проигрывал кинжалу. Кинжал, конечно же, явно острее, красивее и, пожалуй, длиннее.

Очистив узкий клинок от грязи и мусора, Вадим вложил его снова в ножны и взялся за фламберг. В голове вертелось название меча, но память отказывалась его называть, как он не напрягал её. Ну, и ладно. При свете огня палаш выглядел поистине зловеще. Покрытый сверху чёрной кровью и ещё чем-то, он не отсвечивал и не бликовал, а казался матовым, словно был покрыт виниловой бронированной плёнкой.

Пожав плечами, Вадим воткнул его несколько раз в землю, надеясь очистить от грязи и отложений. Это не помогло, клинок по-прежнему казался покрыт каким-то веществом. Белозёрцев не поленился и, поднявшись с коряги, ополоснул фламберг горячей водой, потёр его куском тряпицы. Мокрое лезвие заблестело водяным блеском, но не очистилось.

Заинтересовавшись, Вадим решил подержать его над огнём и сунул кончик лезвия под пляшущие язычки пламени. Несколько секунд ничего не происходило. Пламя нехотя облизывало смертоносное железо, но потом что-то пошло не так.

Внезапно огонь вспыхнул, зашипел, извергая невыносимое зловоние. Кончик меча раскалился и замерцал. От неожиданности Вадим дёрнул его на себя, но не рассчитал силы, свалился наземь, забарахтался, вскочил и замер, удивляясь собственной глупости.

Раскалённый кончик меча по-прежнему светился, постепенно остывая, и в тоже время возмущённо шипел. От него во все стороны расходился вонючий и едкий дым с кислотным привкусом. Морщась от дыма и судорожно кашляя от того, что неудачно вдохнул эти зловонные испарения, Вадим отошёл в сторону и сунул клинок во влажную землю. Тот негодующе зашипел, но чёрный и влажный лесной торф быстро успокоил возмущённое лезвие.

Ещё немного пошипев, фламберг постепенно успокоился. Это почувствовал и Вадим и, дёрнув на себя палаш, вынул его из земли. Держа меч на весу, внимательно осмотрел со всех сторон и вернулся с ним обратно к костру.

Здесь он ещё раз рассмотрел клинок. Был он вполне обычным, за исключением волнистого лезвия. Гарда его, впрочем, была витая и сложная. Рукоять составная, с металлическим яблоком на конце, и плотно обвитая проволокой по всей длине хвата. Клинок был хорошо заточен, крепок и довольно увесист, а ржавчина, которую сперва увидел на нём Вадим, оказалась просто материалом другого цвета. Меч чуть по-другому лежал в руке Вадима, иначе, чем клыч, им хотелось и рубить, и колоть. Отличная штука! Остриё перестало мерцать злым оранжевым огоньком, вернув себе прежний чёрный цвет.

– Из чего же ты сделан? – вслух спросил Вадим. – Из серебра? Оно как раз быстро окисляется и чернеет. Нет, серебро не тот металл, чтобы из него клинки делать. Тупится быстро и мягкое слишком. Может, сплав? – рассуждал дальше Вадим. – Орихалк какой-нибудь…, – фантазировал он, вспоминая вымышленные материалы компьютерных игр.

Между тем тьма окончательно сгустилась, время приближалось к полуночи. Громко заухала сова. В овраг залетел случайный порыв ночного ветра, шевельнув густые заросли лещины, что росла по краю. Туда Вадим не удосужился заглянуть, не до того было.

Он успел поужинать и теперь собирался лечь спать, но что-то его тревожило, и он, честно говоря, просто боялся уснуть. Ночь дышала темнотой и казалась недоброй, что и как ему угрожало, он не знал, но боялся крепко уснуть, ведь это означало, что он может и не проснуться, или проснуться уже совсем другим.

Но спать хотелось очень сильно, и глаза сами собой слипались, как бы он ни боролся с окутавшей его сонливостью.

Дикий зловещий хохот мигом скинул с него тяжёлую дремоту. Сверху мелькнула огромная тень, на бесконечно долгое мгновение закрывшая далёкие звёзды на темнеющем сквозь листву небе. Филин – ночной хозяин леса, бесшумно работая крылами, метнулся в сторону. Где-то хрустнули сухие ветки, и дьявольский хохот отразился от стены деревьев, заставив сердце Вадима заледенеть от ужаса. Сон как рукой сняло, он передёрнулся, стряхивая с себя остатки страха, и взглянул на почти погасший костёр. Мерцающие огоньки ещё бегали по некоторым углям, но под толстым слоем пепла грозились вскоре окончательно погаснуть.

Вадим снял с колен клинок, что лежал на них, и уже почти поднялся, намереваясь подкинуть дров в костёр, когда с другой стороны кострища шевельнулась неясная тень.

– Хррр, давася ненася, – донеслось оттуда с тяжёлым вздохом.

– Ааа? – Вадим вздрогнул и, кажется, подпрыгнул от неожиданности на месте. – Кто здесь?

В ответ лишь неясное бормотание:

– Ненадося огонься, житися хотися, то ненадося огонься.

Вадим изо всех сил всматривался в тёмно-серый шевелящийся комок, что находился прямо напротив него. Как и когда он там очутился, Белозёрцев не имел ни малейшего понятия. Его трясло от страха, но страх же и придал ему сил.

– Кто ты, тварь?! Я сейчас проткну тебя, и ты сдохнешь! – и Вадим вспорол клинком темноту перед собою.

Лохматый комок испуганно отшатнулся и злобно зашипел. Неожиданно ярко блеснули янтарного цвета глаза, с откровенной злобой уставившиеся на Вадима. Тому стало очень жутко, рука с палашом задрожала.

– Руссииишшььь, договор. Платииишшшььь и живёшшьь, не платишшшььь – умрёёшшшььь.

– Кто ты такой? Какой договор?

– Жизня и нежизня, договор. Твоё золото, моя защщита.

Янтарные, огромные глаза в упор и не мигая смотрели на Вадима. Хрен его знает, что это было, но раз существо предложило договориться, то почему бы и нет.

– Хорошо, я согласен, кто бы ты ни был. Но мне хотелось бы узнать, каковы условия соглашения, с кем я заключаю договор и против кого. Также я хочу узнать, с нечистой ли силой этот договор? Что будет залогом его, золото или моя душа? Отчего меня будут защищать, кто будет, и на какое время, и почему именно меня?

– Хрииии, хрииии, хриии, – неведомое существо, дрожа всем своим пушистым телом, смеялось во весь рот.

– Смешшшнннооойй… Договор. Договор лесной нечисти с людьми. Леший я, – вдруг разоткровенничалось существо.

Лесная нечисть, назвавшаяся лешим, говорила уже понятнее, с каждым словом его речь становилась всё более чистой и членораздельной. А может быть, это у Вадима что-то перещёлкнулось в голове, и он стал лучше разбирать её.

Вадима сначала передёрнуло, а потом стало занятно: всё же, не каждый день встречаешься с лешим, который из сказок родом. Глаза парня загорелись неприкрытым любопытством. Возможно, это отразилось даже в темноте. Существо, то бишь леший, это тоже заметило, его глаза вспыхнули ещё большим огнём и тут же погасли.

– Не вериишшшь?

– Верю, но лешего никогда не видел и даже не думал, что вы существуете. Но ты не ответил на мои вопросы. За что такая милость?

Леший поёрзал, и на Вадима пахнуло грибным духом с лёгкой ноткой трав и поздних ягод.

– Это не милость, это договор. Ты пришёл на границу старого леса. Не каждый способен найти её и выйти к нему. Я вижу на твоём мече нечистую кровь мертворождённых. Давно они не появлялись в нашем мире. Только моя бабка о том говорила. Да и немного их было тогда. То, что ты убивал мертворождённых, и дало мне надежду заключить с тобой договор. Если мы с тобой договоримся, то ты получишь нужные тебе знания, а мы избавимся от мертворождённых у себя в заповеднике. У нас своя война между собою, у вас – своя. Ты поможешь мне, я помогу тебе. Уговор?

– Подожди. Я пока не услышал от тебя ничего конкрет… – произнёс Вадим и тут же поправил себя: – внятного. Какой уговор? О чём?

Вадим чувствовал, что его явно хотят обмануть и догадывался в чём, но играть в дурака, когда краплёные карты не у него, не собирался.

– Эх, человек… Тот, кто попадёт в старый лес, тот станет совсем другим, и в этом немалая честь для любого быстроживущего. Только у нас ты сможешь получить любые тайные знания и только у нас найти те травы и ягоды, которые не найдёшь больше нигде. Но на то знания нужны. Замкнутый круг. У тебя есть золото? – и глаза лешего снова ярко вспыхнули янтарным светом.

– Есть! – не стал лукавить Вадим. – А что?

– Много?

– Нет.

– Ты должон сначала внести свою плату мне, как хранителю границы, опосля ведьме, как хранительнице знаний, после того кикиморе, как хранительнице растений, а засим и водяному, как знающему воду, и чтобы выйти из старого леса, должен отдать всё золото, что у тебя останется хозяину леса.

Ничего себе у них расценочки! Не нечисть, а шайка разбойников.

– А что будет, если я не заключу с тобой договор и уйду обратно?

– Ты не доживёшь до утра, хозяин не выпустит тебя отсюда живым. Только я, пока нахожусь с тобой рядом, охраняю тебя от него. Но за просто так я этого делать не буду.

И, словно в подтверждение его слов, с ближайшего раскидистого дуба послышался леденящий душу хохот филина.

– Вот же, тварь! – в сердцах выругался подскочивший на месте Вадим. – Был бы у меня автомат, я бы тебя срезал прямо с дерева, жалкий, гадкий, уродский комок перьев.

– Эк ты как его. Обидится, чай, филин.

– Обидится, улетит.

– Тогда не обидится.

И снова душераздирающий хохот огласил спящий в чернильной темноте лес.

– Не вижу я повода заключать договор. Мне не нужны ваши тайные знания. Насрать мне вообще на них. У меня от знаний голова пухнет. Давай, решим так: ты охраняешь мой сон за золото, утром мы расстаёмся, и я пойду своей дорогой.

– И что, даже в лес не пойдёшь?

– Что значит «не пойдёшь»? Здесь лес кругом. Пойду в другую сторону. Мне в Калугу надо, туда и пойду, но кружным путём.

– Странный ты человек, легко с золотом расстаёшься. А есть ли оно у тебя?

Вадим молча сунул руку за пазуху, нащупал небольшой кошель с найденными золотыми монетами и, просунув в него пальцы, достал первую попавшуюся. Вынув её из кошеля (а это оказался венецианский золотой цехин), Вадим выложил на ладонь золотой маленький кругляшек с еле видным отпечатком какого-то правителя и надписью по латыни.

– Договор! Спокойная ночь! – с алчным азартом воскликнул леший.

– Договор! Ты охраняешь мою жизнь, здоровье и разум, – невозмутимо уточнил Вадим.

– Агрх, – поперхнулся от неожиданности наймит, но через некоторое время, справившись с собою, произнёс: – Договор! Охраняю. Кидай монету.

Вадим снял с ладони золотой и легко подкинул его через костёр, кидая в лешего. Тот мгновенно выхватил монету из воздуха, пощупал её, и она скрылась из вида.

– Можешь отдыхать. С этого момента и до самого утра твоя жизнь будет в безопасности. Слово лешего! Пойду сторожить.

Янтарные глаза вспыхнули в последний раз, и леший исчез, только шевельнулись ореховые кусты на краю оврага, да приглушённо и совсем негромко ухнул филин. Больше о беседе с нечистью ничего не напоминало.

Вадим подкинул сухостоя в костёр, отчего тот ярко вспыхнул, и стал ждать. Палаш крепко зажат в ладонях, а глаза внимательно всматривались во тьму. Постепенно мерно гудящее пламя успокоило Вадима. Ночь тихо шелестела листвой спящих деревьев, навевая на него безмятежность, и незаметно для себя Белозёрцев задремал.

Очнулся он, как от толчка. Наступило утро, щебетали птицы, было сыро и холодно, понизу стелился туман, кучерявясь белой дымкой. Весь овраг оказался залит этим туманным молоком. Сам Вадим сидел, откинувшись на свой походный мешок, что лежал у него за спиной. Всё тело, как это и водится от долгого пребывания в одной позе, ужасно затекло, но зато он жив, и это главное.

Встав, он размялся и стал разжигать костёр, попутно вспоминая о том, что было ночью. Сейчас Вадим не был до конца уверен: то ли это ему приснилось, то ли и в самом деле он разговаривал с лешим. Мало того, что разговаривал, так ещё и договор заключил. А ведь крещёный… Короче, хрен его знает, что происходило.

Он обошёл вокруг костра, внимательно выискивая какие-либо подтверждения ночной встречи. На влажной утренней земле остались неясные следы. Но были ли это действительно отпечатки чьих-то ног, или их сделал сам Вадим, Белозёрцев не знал. Покрутившись возле костра, он направился к кустам лещины, что нависала над оврагом.

Тесно переплетённые между собою, тонкие стволы надёжно скрывали мешанину жухлых листьев и тёмную дыру узкой норы. «Есть!», – обрадовался своим мыслям Вадим. Яростно шурша листьями, он попытался заглянуть в нору. Оттуда пахнуло звериным духом, и послышался жалобный скулёж мелкого зверья.

– Тьфу ты! Срань какая. Белка, что ли? Нет. Барсук… или этот полоскун… Потаскун, блин! Хрень, короче, животная.

Вадим слабо разбирался в животном мире русских лесов. Белка, заяц, волк, медведь. Может, лиса. Плюнув, развернулся и пошёл к костру. Тот уже хорошо разгорелся, и Вадим занялся приготовлением завтрака. Собравшись, вылез из оврага и, помотав головой в разные стороны, решил вернуться немного назад и обойти кругом участок леса. Туман поднялся, закрыв собою верхушки деревьев и стало намного лучше видно. Правда, отдельные его клочки, продолжали упорно цепляться за стволы деревьев, но это уже мелочи. Не обращая на них внимания, Вадим отправился по заранее намеченному пути.

Глава 4. Избушка лесной ведьмы

Туман, затейливо клубясь, начал подниматься вверх и вскоре закрыл от Белозёрцева небо. Ну, закрыл и закрыл, казалось бы, и что? Однако ориентироваться стало сложнее. Стволы деревьев, кроме мха и изгибов коры, ни о чём не вещали. Муравейники тоже ни о чём не говорили. Ну, север, ну юг, может быть, а может быть, и нет.

Вадим не помнил, в каком направлении находилась Калуга. А уж, тем более, в какой стороне от Козельска, на северо-востоке, юго-востоке или вообще северо-западе, к примеру. Он знал только примерное направление, ориентируясь по звёздам и солнцу. Поэтому и бесился. Но делать нечего, и Вадим медленно побрёл вперёд, проходя сквозь строй деревьев. Поначалу лес был всё больше смешанный, потом его сменили высокие сосны. Внизу сразу стало чище и светлее, к тому же туман поднялся окончательно и вскоре также быстро бесследно исчез.

Настроение сразу улучшилось, и Вадим ускорил шаг. Бормоча себе под нос назойливый мотив, парень перепрыгивал через стволы поваленных деревьев, обходил лужи и взбирался на поросшие лесом холмы. По-прежнему пересвистывались птицы, скакали по деревьям белки, стрекотали кузнечики. Так он шёл до обеда, постоянно меняя направление пути.

Наконец, он наткнулся на еле заметную тропинку, что слегка угадывалась под ковром из прелых иголок. Направление тропы подходило ему, и он стал придерживаться её, пока не вышел на малинник. Густые, непролазные кусты высотой в человеческий рост оказались усыпаны крупными пахучими ягодами, уже вполне созревшими и явно просившимися в рот.

Мимо такого богатства глупо было пройти, не попробовав, и Вадим остановился. Бросив свой мешок, он обеими руками собирал ягоды и засовывал их в рот. Сладкая, ароматная мякоть внесла приятное разнообразие в его скудный рацион, и на какое-то время он почувствовал себя ребёнком, дорвавшимся до лакомства. Вадим так увлёкся сбором и поеданием ягод, что ничего не замечал вокруг, лишь изредка подтягивал к себе мешок и продолжал сладкую трапезу.

Малинник оказался очень большим, ягод на нём имелось много, но Вадим даже не подозревал, что идея полакомиться малинкой может прийти в голову кому-то ещё. А с другой стороны зарослей, довольно урча и пофыркивая, её уплетал медведь. Это был ещё некрупный мишка, совсем молодой и такой же глупый. Впрочем, одного удара его лапы хватило бы Вадиму, чтобы навсегда забыть про ягоды. Так они и ели малину вдвоём, не зная друг о друге, пока не столкнулись в кустах нос к носу.

И зверь, и человек, застыв на месте, ошарашенно уставились друг на друга. Маленькие чёрные глазки медведя столкнулись с выпученными от испуга глазами человека.

– Аааааа! – заорал человек.

– Агррррр, – заорал медведь, и оба бросились наутёк. Вадим только и успел, что подхватить свой походный мешок, как ноги сами понесли его неведомо куда. Ничего не соображая от страха, он мчался, куда глаза глядят, так резво преодолевая все препятствия, что дал бы фору любому спринтеру барьерного бега. Медведь же, обалдев от неожиданности и ужаса, завидя доселе невиданного им зверя, бежал со всех ног, смешно взбрыкивая задом, пока вскоре не скрылся в лесу.

Белозёрцев мчался, не разбирая дороги, пока не очнулся. Остановившись, он судорожно оглянулся назад. За ним никто не бежал. Опёршись об ствол старой сосны, он отдышался, приводя свои чувства в порядок, а лёгкие в норму.

– Ну, не хрена себе! – сказал он вслух. – Вот же, повезло на медведя нарваться. Сколько бродил по лесу, а всё Бог миловал. Поел малинки, называется… Чуть в штаны не наложил…

Он вздохнул и, наконец, огляделся, выискивая взглядом знакомую тропинку. Это оказалось затруднительно. Бежал он быстро и долго, дороги не разбирал, устал, да ещё и потерялся.

Взглянув на небо, Вадим понял, что отклонился с пути. Ну, что поделать, зато поел малины и напугал медведя. И медведь, и он, долго ещё не забудут эту встречу. А пока что стоило озаботиться, куда идти. Взглянув на солнце и примерно разобравшись, он снова зашагал в нужном, как ему казалось, направлении. Но лес уже изменился, и если до этого ему попадались только сосны, то сейчас он ступил в мрачное царство ельника.

Тот, кто ходил по просторам наших лесов, знает, насколько разнообразен может быть лес. Бывает лес чистый, аккуратный и светлый. Бывает с буреломами, гниющими на земле стволами, поросший мхом или, наоборот, с проплешинами, на которых ничего не растёт. А бывает смешанным, где вместе соседствуют и хвойные, и лиственные деревья. Встречается и сосняк, и ельник. Вот в ельник Вадима и занесло.

Он словно очутился в другом мире, где разлапистые ветви высоких взрослых елей закрывают от солнца землю, что покрыта толстым, мягко пружинящим под ногами слоем старых иголок, да пустыми шишками.

Редкая былинка находит в себе силы прорасти сквозь эту колючую преграду, одни лишь пятнистые шляпки мухоморов, да боровики выглядывают из старой опавшей хвои. Здесь критически мало солнца, и на душе любого человека сразу становится мрачно и неспокойно. Тягостно было и на душе у Вадима, словно вековые ели хотели придавить его к земле своими широкими лапами. Он медленно шёл вперёд, пробираясь между деревьев. То и дело в него попадали ветки, и ему без конца приходилось отпихивать их от себя. Всё бы ничего, но казалось, будто бы справа от него шёл кто-то ещё.

Сначала Белозёрцев думал, что это ему мерещится, потом решил проверить. Пройдя несколько шагов, он резко остановился, напряжённо прислушиваясь. Справа тут же послышалось; «Хрусть, хрусть…», и кто-то или что-то тоже остановилось, притаившись в тени мощных колючих лап.

– Гм, гм, – кашлянул Вадим.

В ответ – тишина. Темнота не собиралась кашлять в ответ, а невидимый преследователь не спешил поддерживать диалог.

– Леший, это ты?

Эхо его голоса метнулось среди деревьев и тут же бессильно угасло, не уйдя далеко. Вадим почувствовал себя глупо. В конце концов, могло же ему показаться? Решив, что у него навязчивые галлюцинации, хотя он и не ел мухоморов, Вадим пошёл дальше, кося правым глазом в сторону.

Сначала всё было спокойно, но минут через десять он снова стал замечать, что кто-то идёт параллельным курсом. Решив сменить направление, Вадим ничего не добился, чувство преследования его не покидало. Остановившись, он снова услышал знакомое «хрусть, хрусть…» и уставился в сумрак леса. Он успел заметить нечто тёмное, что быстро исчезло, буквально растворившись в тени огромной ели. Показалось, что это большая чёрно-бурая лиса, или что-то, на неё похожее. Но кто мог поручиться, что это так?

– Ять… Сейчас бы пистолет, то есть пистоль, и сразу бахнуть в ту сторону, чтобы в клочья порвать это животное… Леший или кто там ещё. Да наплевать, хоть дворецкий Бэрримор.

Но пистоль он потерял. Скрежеща зубами от злости и страха, Вадим пошёл дальше. Дело близилось к вечеру, и пора уже искать место для ночлега, но, как назло, вокруг только ёлки. Эти гадские ёлки не давали возможности без проблем на них залезть. Гораздо лучше, если бы это были сосны или дубы, у тех и ветви раскидистые, и лазать по ним намного удобнее.

С каждым часом становилось всё темнее. В конце концов, Вадим плюнул и остановился под огромной елью. В мешке у него лежал небольшой топор и, срубив несколько молодых елей, он стал готовить себе ночлег. Расчистив землю от хвои, он сложил сучья шалашиком, щедро насыпал сверху сухой хвои и поднёс спичку. Вскоре запылал яркий костёр.

В свете огня Вадим ещё долго собирал и таскал топливо на ночь. Он вырубил вокруг почти все тонкие деревья и соорудил из этих стволов пирамиду.

Упарившись, присел отдохнуть. Забулькал кипятком котелок, показав, что пора бы и ужин сготовить. Белозёрцев кинул туда пару горстей перловки и несколько вяленых рыбёшек. Уха будет. Жаль, о картошке здесь не ведали. А то получилось бы вкусно. «В следующий раз, – подумал он, – надо наловить рыбы в ручье». А до темноты нужно шалаш доделать, пока ещё оставалась такая возможность и силы.

Яркий и сильный огонь распугал в округе всю живность. Еловые ветки горели весело и с треском, раскидывая во все стороны быстро сгорающие угольки. Так можно и весь лес поджечь, но стояла прохладная погода, почва вся влажная, и искры быстро гасли, не принося никакого вреда.

Пока готовилась еда, Вадим обложил пирамиду лапником, не забывая перекрещивать ветки между собой. Часть лапника пошла в костёр, часть на спальник, получился вполне себе сносный шалаш. Глубокой ночью Вадим поужинал и стал готовиться ко сну. Время медленно приближалось к полуночи, и что-то подсказывало, что ночь опять преподнесёт ему сюрпризы. Днём он полез в свой кошель, проверить золотые монеты, и одной не досчитался.

Кошель был прочный, без дырок, монетка сама вывалиться не могла, количество он помнил абсолютно точно, из этого напрашивался весьма однозначный вывод: сон, что приснился ему ночью, всё же оказался явью. Это нервировало. Достал он и тот кошель, что забрал у мертвеца с кинжалом, в нём лежало пара цветных камешков, маленьких перстенёк с жемчугом, и немного серебряных монет. Короче, ничего особенного. Что за камешки, он определить не смог, один из них оказался зелёного цвета, другой синего. Сыпав обратно их в кошель, он задумался.

Костёр понемногу угасал, и пора бы уже на боковую, когда Вадим заметил какое-то смутное движение. Яркое пламя не давало возможности рассмотреть в темноте, кто это мог быть. Только иногда, то здесь, то там блестели отражённым светом чьи-то глаза. На янтарного цвета глаза лешего они не были похожи, и это успокаивало, но не сильно. Как-то не логично лесному зверю хороводы возле огня водить!

Вадим подкинул в костёр пару больших ветвей лапника, отчего огонь взметнулся высоко вверх, осветив всю вырубку. Зверь или существо не ожидало этого и, подпрыгнув от неожиданности на месте, метнулось в спасительную темноту, исчезнув под ближайшей елью. Было оно некрупное, с мехом рыже-чёрного окраса и пышным хвостом, как у лисы.

Рассмотреть получше Вадиму не удалось, но это явно не лиса. Пожав плечами, он бросил несколько тонких брёвен в огонь и полез в свой шалаш спать. Защита еловых лап будет явно недостаточна, но другого выхода он тоже не видел, авось пронесёт! Положив рядом с собою меч и кинжал, он прикрыл глазами веки, внимательно вслушиваясь в суровую тишину леса.

***

Роса, как называла её бабка, а в действительности Роксолана, улепётывала от огня со всех ног. Отбежав, она быстро обратилась в человека и оглянулась назад. На фоне пламени виднелась худощавая человеческая фигура с длинной железякой в руке.

Роксолана была любопытна. Сегодня она полдня ходила за юношей и осталась даже на ночь, чтобы проследить за ним и заключить договор, но не случилось. Глаза до сих пор болели от яркой вспышки огня. В таком состоянии ей надо скорее вернуться домой, пока не проснулся хозяин леса или те, новые, что пришли совсем недавно.

Она втянула чумазым носиком воздух. Множество разных запахов и ароматов без труда проникли в него. Этот спектр запахов оказался настолько богатым, что обычному человеческому носу никогда не будет доступен.

Нос Белозёрцева не мог обонять и половину того, что ощущала Роксолана. Запах влажного перегноя и свежесрубленных елей, грибной плесени и медведя, который прошёл здесь ещё вчера. Запах мышиного помёта и самих мышей, насекомых, дождевых червей, коры и леса, всё распознавал нос Росы.

Но не эти запахи её интересовали, её интересовал запах золота. Запах до того здесь редкий, но столь нужный сейчас. От незнакомца ощутимо им веяло. Было у него и серебро, но хозяину нужно именно золото. И чужим тоже. У пришлого человека было золото, а у Роксоланы и её бабки нет. Леший уже выкупил себе жизнь за то, что посидел одну ночь с незнакомцем.

Да, он выполнил свой уговор, а потом завёл обратно человека, наслав на него медведя. Дальше всё было просто. Закружив ему ноги, леший дал возможность и остальным заключить договор с человеком и откупиться, а то и натравить на новых жителей старого леса. Все они боялись неведомого и тех странных мертвяков, что притащил с собой новый друг хозяина старого леса.

Она не завидовала человеку. Да, он смог дойти до них и остаться невредимым, но теперь ему нужно постараться ещё и выйти отсюда, и выйти живым. Внезапно её обоняние донесло свежие запахи. Это явилась свора новых жителей старого леса, а привёл их одержимый. Больше ей делать здесь нечего. Жить человеку осталось совсем недолго, и она ничего не могла с этим поделать. Эх, а золота жаль!

Фыркнув рассерженной кошкой, в самых расстроенных чувствах Роксолана подпрыгнула на месте, ударилась об пень и, обернувшись животным, помчалась вперёд. Вскоре полурысь-полулисица скрылась из глаз. Бежала она быстро и примерно через час выбежала на небольшую уютную полянку, сбоку которой притулилась избушка, сделанная на обрубке высокого дерева.

Когда-то вместо обрубка стоял огромный дуб, но время и нечеловеческие руки сделали из него основу дома, что и насел на него со всех сторон, обняв, как родного брата. Больше всего изба, а это была именно изба, походила на охотничий лабаз, только ног у него имелось не четыре, а одна, но зато дубовая.

Роса добежала до дерева и рысью взлетела к избе. Ударившись об дверь, она обернулась девушкой и, накинув на себя соскочившую с неё роскошную шубу, взялась за ручку, дверь, послушно открывшись, впустила её в дом. Сидевший на соседнем дереве старый ворон захлопал крыльями и каркнул во всё горло, выразив своё несогласие с поздним возвращением девушки, но та его не слышала.

– Принесла? – не глядя спросила старуха, которая в это время возилась в избе с травами, ягодами и собранными сегодня орехами. Сама изба не имела ни печки, ни очага. А зачем он нелюдям, что не пользовались огнём? Вместо этого у них имелись полки, шкафы и столы, где они сушили и собирали запасы на зиму. А тепло им давала пища и собственные шкуры, ну или чужие шкуры.

– Нет, – ответила ей девушка. Старуха круто обернулась, прищурив глаза с вертикальными, как у кошки, зрачками. Зрачки сначала резко расширились, а потом также резко сузились.

– Что так?

– Не успела, – пожала плечами девушка, зябко кутаясь в шкуру. Неуютно ей стало под пристальным взглядом старухи, отдалённо похожей на бабу-ягу. Однако в отличие от сказочного образа у этой старухи все зубы были при ней и весьма крепкие. От злости она даже клацнула ими, угрожающе оттопырив губу.

– Как так «не успела»?! Ты рыскала весь день. Ты могла привлечь его внимание и заключить договор. Нам нужно золото!

– Я знаю! Я не успела! Я хотела сделать это ночью, без свидетелей.

– И?

– Явились чужие, я не успела. Их много, я не успела.

– Дура, – припечатала едким словом старуха и отвернулась. Девушка на секунду расслабилась и отвлеклась, чем и воспользовалась старуха. Щёлкнув пальцами и пробормотав арию на незнакомом языке, она сорвала с девушки шкуру. Та, испуганно взвизгнула, оставшись посреди избы полностью голой.

Старуха кинула рысью шкуру на полку и посмотрела девушку. По мановению бабкиных пальцев под потолком вспыхнул магический огонёк, всё осветив. Руки девушки, что мгновение назад тянулись прикрыть срам, вскинулись, закрывая от света глаза.

Гибкая точёная фигурка с плоским мускулистым животиком, красивыми икрами и чётко очерченными ягодицами выглядела сейчас беззащитной. Ровная линия живота завершалась грудью, угрожающе торчащей вперёд. Тонкие руки с длинными пальцами закрывали измазанное грязью лицо девушки, и черты этого лица ничем не отличались от человеческих. Лишь кисточки коротких жёстких волос на чуть удлинённых ушках указывали, что перед вами не человек.

Но, приглядевшись, можно было заметить и необычную миндалевидную форму глаз, и странную жёлтого цвета радужку, впрочем, такой цвет глаз хоть и редко, но подчас встречается и у людей. Волосы девушки вообще росли уникального рыжего оттенка с вкраплениями отдельных чёрных прядей. Казалось, что они искусно выкрашены в салоне красоты, и весьма дорогом салоне, но это, конечно, было не так. Среди них встречались даже локоны серого цвета, не выбивающиеся из общей картины. Широкий платок смог бы легко скрыть эти незначительные отличия, не позволяя постороннему глазу заметить явные отклонения. Но девушка ещё ни разу не выходила к людям, хотя и готовилась к этому.

Она была полукровкой, когда-то её мать согрешила с одним из людей ради продолжения рода, не побоявшись осуждения близких. Род вымирал, ему нужна была свежая кровь, и вот на свет появилась Роса. Лет ей от роду восемнадцать, по меркам её племени совсем мало, но неприятностей ей пришлось хлебнуть за всех. Мать вскоре сбежала в другой лес с залётным волколаком, а её воспитывала суровая бабка, что и родственницей-то была весьма отдалённой.

– Зачем ты так? – девушка дёрнула голым плечиком.

– Чтоб поняла. Шкуру рыси больше не получишь. Сейчас возьмёшь лисы, и к нему.

– Его уже, наверное, разорвали.

– Нет, я смотрела в воду. Вода не врёт. Раз не захотела телом своим сразу привлечь, то умом будешь добывать то, что могла добыть с первого раза женской сущностью. Выжить он сможет, но если ты поможешь ему.

– Ты говорила, что людским самцам лишь самки нужны, и они ради этого готовы на всё, а сейчас умом требуешь золото достать. А ещё и помочь. Как я ему помогу, если я и себя не могу от чужих защитить?

– Себя не можешь, а ему поможешь, – кивнула старуха. – То дело нехитрое, я научу. Горазд он мертвяков убивать, значит, и «чужих» сможет, только оружие нужно ему передать. А тело твоё ему в пользование давать… слишком жирно будет. Обойдётся. Слушай сюда. Оно, может, и к лучшему, что не решилась, побоялась да не успела. Сможет он побить мертвяков и чужих, то нам токмо во благо. Даст золота, так и мы откупимся да спасёмся, а не даст, изничтожим его, если выживет.

– Так ты же говорила, что он выживет и побьёт?

Огонёк магии уже изрядно потускнел, что позволило девушке отпустить руки от лица. И сейчас она смотрела широко раскрытыми глазами на старуху.

– Когда я это тебе говорила? Я сказала, что его не разорвут, пока… Так что, ты успеешь.

– Ммм, а какое оружие? У нас же ничего нет из него, одни клыки и когти?

– Вот коготь ему и передашь.

– Какой коготь? – девушка часто-часто захлопала короткими, но густыми тёмно-рыжими ресницами.

– Увидишь! Токмо передать ему это надобно скрытно, да улучив момент. И не перекидывайся при ём, не поймёт, внимание ослабнет, и погибнет. Коготь подкинешь ему, и внимание на себя отвлечёшь, сообразит. Он с нечистью дело уже имел, потому не удивится так, как если девку перед собой увидит, да голую…

Роса фыркнула да подбоченилась, отставив бедро и выпятив при этом грудь.

– Прикройся, – недовольно сказала старуха, – вон лисья шкура лежит.

Сложенная на лавке шкура тут же подскочила, словно живая, и прыгнула в руки девушке. Старуха, покряхтев, сунулась по тёмным углам, скрести по сусекам. Сусеки явили ей замшелый сундук, спрятанный в углу и забросанный старым хламьём.

– Тэкс, что тут у нас? – сунула в него свой длинный нос старуха, и вверх полетело всё добро, накопленное за долгую жизнь.

Копалась старуха долго. Сундук оказался бездонным, а нужной вещи всё никак не находилось. Вековая пыль, да паутина обмазали ей весь нос, отчего она расчихалась, как су…, как собака, в общем.

– Ну, где же ты, где? Мне ещё бабка о нём сказывала и показывала, когда мне годочков было, как тебе, Роса. Такой чёрненький, узенький, сухой.

– Какашка, что ли, засушенная? – поинтересовалась Роса.

– Я тебе дам, какашка! Коготь же! Дура ты бессовестная. Эх, мать твоя гулящая, прижила себе оборотня на мою голову и сбежала тут же. И вот пойми, кто ты, то ли лиса, то ли рысь, то ли человек, то ли оборотень.

– Я оборотень, – вежливо, стараясь сдерживаться, сказала Роса.

– Оборотни ипостась свою звериную меняют лишь в полнолуние, да и то не всегда, и токмо ночью могут али вечером поздним, а тебе всё едино: полная луна аль ущербная, день аль ночь. Так что молчи, отродье человеческое.

– Так ты же сама человек, – насмешливо прокомментировала девушка.

– Я?! – старуха аж подпрыгнула от ярости. – Я ведьма потомственная, с хозяином договор кровью заключившая. Племя мы забытое, что ни к людям, ни к зверям причислить нельзя. Мы нелюди! Ни звери, ни нечисть, ни духи, ни падшие, мы третье колено пятой ветви. Вот мы кто, а ты, девка полоумная, наполовину оборотень, наполовину человек. Ты даже детей можешь рожать от людей.

– Так и мать моя могла.

– Мать твоя…, мать твою…, твою мать…, твоя мать…, – и дальше пошёл поток несвязных ругательств, часть из которых Роксолана не то что не поняла, а и отродясь не слыхала.

– Мать твоя… момент подгадала, что раз в сотню лет бывает, да не везде и не всегда. Всё не терпелось ей сбежать со старого леса, и ведь выискала же, сука, в какой-то книге о том. Вычитала, обдумала и воплотила. Эх, мать твоя, твоя мать…

– А где мой отец?

– Не знаю я, где твой отец, и кто твой отец. Сгинул, должно быть. Ага, вот он! – старуха отвлеклась от разговора и бросилась от сундука в противоположный угол, попутно смахивая с длинного носа пыльные пряди древней паутины. От её резкого движения любопытные пауки, прятавшиеся по углам, прыснули в стороны, скрываясь в темноте, а магический огонёк погас.

Старуха ругнулась, щёлкнула пальцами, и огонёк снова загорелся в полную силу. Бабка достала из ниоткуда свёрток, замотанный в шкуры, и развернула его. На свет явился чёрный, как уголь, и изогнутый углом коготь в полметра длиною. Чей это мог быть коготь, являлось тайной не только для Роксоланы, но и для самой ведьмы. Нет больше такого зверя, помер в незапамятные времена, а коготь его остался.

– Вот он! Вот он! А я уж думала, что позабыла совсем, где он. На, держи, и беги к дураку этому.

– А как он работает? – Роса удивлённо подняла тонкие еле заметные брови.

– Всё просто, отдаёшь ему, он капает на него своею кровью, делая привязку к себе и бросает. Коготь летит, сбивает цель и снова возвращается ему в руки. Отобрать или украсть коготь уже невозможно. Бьёт он наповал, если кинуть сильно. Да, чем интереснее человек, тем коготь сильнее. На то и расчёт: этот, которого леший нашёл, явно не прост. Так что, иди и смотри, а увидишь нужный момент, кидай ему коготь и убегай. А там, как Велес поможет.

Роса кивнула, схватила шкуру, коготь и была такова, только громко хлопнула дверь, закрываясь за ней. Старуха покачала головой и забормотала про себя что-то неприличное.

Выскочив из избушки на дубовой ножке, Роса буквально за секунду обратилась в лису и тут же кубарем полетела вниз. То, что она не кошка, Роса сообразила слишком поздно, пришлось выкручиваться в воздухе. Но всё обошлось. Приземлившись на все четыре лапы, она жадно обнюхала воздух, почуяла нужное направление и побежала вперёд. Коготь лежал на её спине, как приклеенный, и упасть не мог, на то он и древний коготь. Смешно взбрыкивая задними лапами, Роса устремилась к своей цели.

Глава 5. Бой

Белозёрцев лежал в своём шалаше, готовясь погрузиться в крепкий сон. Спать хотелось, но сон не шёл: что-то тревожило. Неведомое существо сбежало, огонь горел, отбрасывая свет на деревья, но на душе было неспокойно. Казалось, все проблемы решены, и пора бы отправляться в царство Морфея, но не спалось.

Он чувствовал, что его ждут очередные неприятности. Нет, не вселенское зло и не демоническая сущность. Просто какой-то очередной нехороший мертвяк или нечисть решит зайти на огонёк. А ещё интересно узнать, зачем нечисти золото? Вот пропала одна золотая монета, что ушла к лешему за охрану. Леший охранник? Уже смешно, но, тем не менее, той ночью Вадим отлично выспался. И что они тут все на золоте помешались? Далось оно им? Странно это. На что будут тратить деньги леший с кикиморой? На обновки или на покупку маленьких детей, чтобы вырастить из них новых кикимор? Неизвестно…

Вадиму эти жёлтые кругляши нужны только как расчётное средство. Сами по себе монеты вызывали у него совсем вялый интерес, и складировать их в сундуки он в любом случае не собирался. Мысли с золота постепенно переключились на стоящую в лесу тишину, которую нарушал лишь треск горящих поленьев.

Стало как-то тихо, неестественно тихо. Ночной лес обычно полон звуков: то мыши шуршат и резвятся так, что думаешь, будто это олени бегают, то птицы, чем-то испуганные, начинают бить крыльями. А то и зверь ночной осторожно подходит, чёрной тенью мелькая на грани зрения. Так вот, ничего этого сейчас не было, лес словно вымер.

Вадим приподнялся на лапнике и попытался что-нибудь увидеть в зареве огня. Сейчас он оказался в выгодной позиции. Шалаш стоял поодаль и не попадал в круг света, не ослепил глаза своим пламенем. Наоборот, Вадим отлично видел всё вокруг, оставаясь в тени.

Что-то происходило. По краю светового круга мелькали неясные тени, время от времени сверкая глазами ночных хищников. К нему пришли гости. Нет, это не был леший или непонятное пушистое существо, похожее одновременно и на рысь, и на лису. Нет, это оказались шакалы или весьма на них похожие хищники. А может и волки, но маленькие.

Высунув голову из шалаша, Вадим неожиданно встретился взглядом с одним из них и на миг оцепенел. Светящиеся инфернальным блеском глаза словно парализовали, приковывая всё внимание к себе. Белозёрцев дёрнулся и спрятался в шалаш. В ту же секунду шакал завыл. Весь лес мгновенно ожил, и из темноты к шалашу со всех сторон бросились хищные звери.

Отскочив вглубь, Вадим как дверью закрыл вход щитом, сплетённым из веток. Сильный удар сотряс шалаш, когда в щит с размаху ударился зверь, затем второй, но уже слева, третий. Нападающий зверь атаковал не один, сюда примчалась целая стая. Лес наполнился глухим рычанием и треском разгрызаемых веток. Когда в образовавшуюся прореху сунулась когтистая лапа, Вадим решил, что на этом всё, конец.

Животные бились в истерике, стараясь добраться до вожделенной добычи, пугая Вадима своим зловонным дыханием. Оно проникало даже сквозь устойчивый запах хвои и еловой смолы, вызывая горловой спазм.

– Ять, откуда вы все взялись на мою голову, животные…, – матерился Белозёрцев, пытаясь извернуться лежа полубоком. Еловые стены казались ненадёжной, но хоть какой-то защитой. К тому же ёлки явно не нравились шакалам, значит, их хозяин не Дед Мороз. Может, Санта Клаус? Вряд ли, скорее они дети пьяного Хэллоуина. Жаль, можно было попробовать договориться: Вадим ему сказки двадцать первого века, а тот взамен убрал бы своих чёрных песцов. Песец пришёл – песец ушёл. Красота!

Положение становилось всё более угрожающим, надо выбираться. Куда – неизвестно, в крайнем случае, лезть на дерево. Насколько он помнил, ни шакалы, ни волки по деревьям лазать не умели, значит, у него есть шанс спастись.

Тем временем атаки со всех сторон усилились, еловый шалаш явно собирались брать штурмом. Тонкие брёвнышки удержат мохнатую ораву недолго. Меч неудобен из-за небольшого пространства, а вот кинжал подойдет. Эта мысль, словно молния, пронзила Вадима. Он лёг на левый бок, быстрым движением передвинул ножны с кинжалом на живот. Острый длинный клинок, похожий на тонкое стальное жало, хищно блеснул в темноте шалаша.

– Ну, твари, держите пищу богов! – проговорил вслух Вадим и ударил прямо сквозь хлипкую дверь. Стальная спица, не встречая сопротивления, вонзилась в морду ближайшего шакала и, пробив ему глаз, выключила сознание зверя. Злобная тварь даже не успела заверещать. Глухо зарычав, она повисла мёртвым грузом на тонком лезвии.

Вадим скорее почувствовал, чем догадался, что убил тварь. Обратным движением он вытянул клинок, чтобы тут же снова ударить. Штурм неведомых зверушек продолжался. Ещё один удачный удар вспорол, вероятно, брюхо следующей жертве. Громко скуля, шакал выл свою последнюю песню о несправедливости судьбы. Но соплеменники не удосужились обратить на него своё внимание, целиком и полностью сосредоточившись на Вадиме.

«И за что мне такая честь? – посетовал в душе Вадим. – Я бы и так прожил: без вашего участия и без приключений в ночном лесу». Столь необычная мысль посетила голову и мгновенно скрылась, после очередной мощной атаки на укрытие. Долго ему не продержаться, и от обороны нужно переходить к активным действиям. Чуяло его сердце, что это ещё не самые сильные враги, что пришли по его душу или за его душой.

Насчёт мертвяков он был спокоен, пусть хоть обкусаются, кроме вероятности заражения сепсисом или столбняком, ничего ему не грозит: ни перерождение в зомби, ни возвращение в свой мир. Тут уж без вариантов. Но и просто сдохнуть, мягко говоря, не хотелось бы, да он и не собирался. Ударив очередного зверя и с каким-то кровожадным удовлетворением услышав его жалкий скулёж, Вадим лихорадочно вспоминал, есть ли поблизости подходящее для укрытия место. Да, рядом ничего нет. Единственное, можно запрыгнуть на чахлую берёзу, что каким-то чудом затесалась между ёлками.

Берёза эта совсем невысокая и не сильно толстая, но на первое время её должно хватить. Шалаш уже трещал по всем швам и скоро мог развалиться, похоронив Вадима под собой. Белозёрцев разозлился, схватил в левую руку кинжал, в правую фламберг и стремительно, прямо с полуприсяда стартанул, выбив головой хлипкий щит, служивший дверью. Очутившись вне шалаша, он перекрутился через плечо и вскочил на ноги, мгновенно оценивая взглядом всю обстановку.

Со всех сторон с радостным тявкающим лаем к нему бросились небольшие чёрные тени.

– Ну, суки чёрные, давайте попляшем! – в азарте безысходной ярости, проорал Вадим и нанёс первый удар.

«Хрясь!» – и первая из них отлетела в сторону. Вторая тень, поймав горлом лезвие кинжала, приземлилась неподалёку.

«Хрясь, хрясь, хрясь!» – Вадим рубил направо и налево, благо пламевидный клинок позволял легко освобождать оружие из тел хищников. Уже три шакальих тела валялись на поляне и столько же у шалаша. Клинок легко разрубал тела животных, даже, пожалуй, слишком легко. На несколько минут свора замерла и закружилась вокруг: инстинкт самосохранения требовал остеречься.

Вадим, воспользовавшись замешательством в стане врага, убрал в ножны кинжал, чтобы освободить хоть одну руку. Берёза находилась совсем недалеко, и он стал отступать к ней, держа наготове палаш. Чувствуя его слабину, звери осторожно подкрадывались, постепенно окружая. И Вадим, не дожидаясь, пока они нападут, развернулся и побежал к заветной цели.

Нет ничего хуже, чем оборачиваться спиной к зверю и бежать, у хищников, как и у людей, что недалеко от них ушли, срабатывает синдром охотника, и они бросаются за своей жертвой. Причём атакующие находятся в заранее более выигрышном положении, однако Вадим так не считал. Он знал об этой особенности ещё со времён, когда случайно нарвался на бродячую стаю собак, и тогда его тоже спасло рядом стоящее дерево.

А вот от гопников или других человекоподобных хищников это бы его уже не спасло, тут только оружие поможет, желательно огнестрельное.

Вадим резко остановился, развернулся и от души ударил ближайшего, самого шустрого шакала, что готовился уже прыгнуть ему на спину. Фламберг разделил тело пополам, и брызнувшая кровь оросила всё вокруг, но острие клинка уже вонзилось в следующий комок вонючей шерсти. Приглушённый всхрип, и черная душа зверя отлетела в звериный рай. Третий успел затормозить, но сбежать не успел: удар пришёлся по хребту и разрубил ему позвоночник.

Понеся потери, стая озлобилась и, взяв Вадима в кольцо, продолжала кидаться на него, но уже без огонька. Они явно чего-то ждали, и это «что-то» было уже где-то недалеко. Всего хищников осталось около дюжины, не больше. Они яростно тявкали и хрипели, демонстрируя свою кровожадность, но понесённые потери указывали на показушность их ярости, и они это чувствовали. Так бывает и у людей, что скрывают свой страх за потоком ругательств.

Вадим постепенно отступал к берёзе, когда услышал хорошо знакомый ему боевой клич зомби. Из-за деревьев на вырубленную поляну внезапно выступил высокий человек, у ног которого стояли два огромных волка. Возможно, когда-то он и был человеком, но пламя горевшего костра высветило застывший, лишенный человеческой сути взгляд и чудовищное в своих изменениях тело.

Судя по огромным волкам и длинным рукам мощной и уже нечеловеческой фигуры, шансов против них у Вадима быть просто не могло. Он же не Геракл, ё-моё! Правильно оценив диспозицию, Вадим снова развернулся и бросился к берёзе, что росла уже совсем близко. Шакалы замешкались и, вполне обоснованно опасаясь подвоха с его стороны, не сразу устремились за ним. Подвох, конечно, имелся, но не такой, о котором они подумали.

Добежав до берёзы, Вадим оглянулся, ударил мечом одного шакала, неосторожно подбежавшего к нему, и залез на нижний сук. Потом, помогая себе ногами и свободной рукой, быстро вскарабкался на следующий и, зацепившись рукой за последнюю толстую ветвь, встал ногами на стык нижней ветки со стволом. Оттуда, как главнокомандующий, он оглядел поле боя.

Сверху открылась удручающая картина: под берёзой ретивыми козлами скакали шакалы, не оставляя своих тщетных попыток достать Вадима, но для них он оказался слишком высоко. Мертвяк взмахнул лапой, и оба волка бросились на помощь шакалам. Те, поджав хвосты, заскулили и отступили.

Волки брали березу наскоком, с разбега. Сначала, злобно рыча, прыгнул один, но не достал. Второй волк прыгнул выше и, клацнув зубами, вцепился пастью в ветку, что росла чуть ниже той, на которой стоял Вадим. Перебирая в воздухе лапами, он судорожно пытался найти опору и вскоре упёрся ими в ствол дерева.

Обняв одной рукой стан берёзы, Вадим немного наклонился и ударил лесного пса зажатым в другой руке фламбергом. Острое волнистое лезвие попало в голову зверя, но соскользнуло и не проткнуло череп, а лишь срезала ему кусок шкуры. От удара волк выпустил из пасти ветку, взмахнул в воздухе лапами, грохнулся на землю и взвыл. Оба зверя закружили вокруг дерева, с ненавистью смотря на Вадима. Ему же на них было глубоко всё равно. Он боялся не волков, а того гнилого фрукта, что сейчас не спеша шёл в его сторону. Вот от того и стоило ждать неприятностей.

Но и волки оказались не так просты, как могло показаться в начале. Видимо они обладали зачатками разума, да и в природе волки никогда не были глупее других животных. Один из них, который получил ранение, встал лапами на дерево, а другой, разбежавшись, прыгнул ему на спину и, оттолкнувшись, сиганул выше.

Огромная, заранее раззявленная волчья пасть явно доставала до своей цели. На мгновение отпустив ветку, Вадим перехватил обеими руками фламберг и резко выставил оружие навстречу летящему хищнику, повернув лезвие чуть наискосок. Удар пришёлся прямо в морду волка, снеся ему полчерепа. Волк рухнул на землю уже мёртвым, вслед за ним чуть не рухнул и Вадим, каким-то чудом удержавшись на дереве.

Первый и второй раунды этой битвы он, несомненно, выиграл, теперь дело за третьим. Внизу бесновались от ненависти и страха выжившие шакалы и раненый волк, а на поляне уже появились новые участники этого драматического действа. Ими оказались ещё два волка, сопровождающие странного приземистого кого-то с козлиными ногами. Такого мутанта Вадим ещё не встречал! И что-то подсказывало Белозёрцеву, что его ожидает весьма неприятный сюрприз.

Группа явно кого-то преследовала, и кто бы ни был их жертвой, он весьма резво бежал в сторону единственной в еловом лесу берёзы. Ничего хорошего это Вадиму не сулило, но он всё равно с интересом смотрел на новых участников уже почти эпической битвы. Становилось всё интереснее и интереснее. А время едва перевалило за два часа пополуночи, если верить положению звёзд на небе.

***

Роса бежала, не чуя под собой лап, но всё равно не успела раньше чужих. Остановившись в стороне от поляны, она высунула язык на всю длину, учащенно дыша. Немного времени, чтобы охладиться от бега и заодно понаблюдать за битвой.

Бой был в самом разгаре, который интересно смотреть со стороны. Человек оказался неплохим бойцом, точнее, дрался он так себе, но использовал всякие уловки. Ищейки чужих несли большой урон, заставляя радостно стучать сердце девушки. Битва так захватила её, что отодвинула в сторону все насущные заботы, и она потеряла осторожность.

Убийство волка внезапно натолкнуло её на мысль, что вокруг неё тоже что-то происходит. Оглянувшись, она увидела, что сама попала в ловушку. Незаметно подкрался второй отряд чужих во главе с ещё одним мертвяком. От испуга у Росы распушился хвост. Заметив её, вторая стая шакалов тут же бросилась в атаку. Их оказалось меньше, чем в первой стае, но ей-то что от этого?

Пискнув от ужаса, Роса бросилась наутёк, петляя по всему лесу, и совсем забыла, ради чего она здесь оказалась. Около десяти шакалов преследовали её, отрезая пути назад. Она лавировала между деревьями, как могла, но шакалы работали стаей, не давая ей ни малейшего шанса спастись. Сразу двое пресекли ей путь, угрожающе скалясь. Роса посчитала, что войну она им не объявляла, но защищать свою жизнь обязана.

Первый, кто кинулся на неё, был схвачен за горло и почти придушен, но ещё двое тут же вцепились ей в хвост и предплечье. Сейчас она очень сильно пожалела, что разозлила старуху. Если бы она находилась сейчас в шкуре рыси, то разорвала бы этих недоумков на три части. Сбросив с себя шакалов, Роксолана обратилась в бегство, но путь домой оказался заблокированным.

Мечась по лесу вокруг поляны, она нарвалась на волков. Обнажив клыки и угрожающе рыча, хищники заставили решиться на отчаянный шаг. Поджав хвост, Роксолана бросилась к берёзе, на которой сражался из последних сил человек.

«А всё к тому и шло, – мелькнула у неё в голове шальная мысль, – всё к тому и шло». И нечего сопротивляться судьбе, всё равно она привела её прямо в нужные руки. Роса добежала до берёзы, ловко увернулась от клыков раненого волка и, ударившись о дерево, перекинулась в человека. Соскочившая с неё шкура мигом обернула бёдра, пряча в своих недрах коготь, и девушка, цепко ухватившись за ствол, сноровисто полезла на дерево.

Вадим стоял на суку, обнимая берёзу, и ошарашенно смотрел на упруго подпрыгивающие груди полуголой девушки, что лезла прямо к нему. Нет, он всего ожидал, но такого! Он просто обалдел, мягко говоря! Бежал, понимаешь, какой-то зверёк, метался тут по поляне, всем мешал, подскочил к дереву, и… И лиса оказалась девушкой, да ещё и обнажённой. Чудеса, да и только! Не иначе, он кому-то что-то хорошее сделал, и сам этого не заметил. И вот его настигла карма! Прям подарок Богов! Он тысячу лет не видел обнажённой женской груди, и вдруг такой прелестный вид да перед самым лицом, аж ошалел! Какие у неё красивые соски, розовые идеальной формы ареолы, а посреди их торчит…

Хлесть!

Чувствительный удар узкой ладошки привёл его в чувство. Да уж, залип. Девушка стояла на соседнем суку и буквально прожигала его взглядом. Их разделял лишь ствол несчастного дерева, и немигающие разъярённые глаза оказались совсем рядом с его лицом. Несмотря на не располагающую к романтике обстановку, он залип второй раз за пару минут. Какая там Снежана, а вот эта самая настоящая…

– Ты совсем очумел, человек? Что ты пялишься на меня, когда нас вот-вот сожрут? На, держи!

– Что это? – очнулся Вадим.

– Оружие.

– Эта хрень – оружие?

– Да! – Роксолана здорово разозлилась. Мало того, что человек осмотрел её с головы до ног, так она ему, судя по его взгляду, ещё и понравилась. Вот только людского обожания ей и не хватало! Тут выжить бы, а он глазеет на неё, кобель…

Вадим уже и сам понял, что выпал из реальности и не въезжает в происходящее, слишком всё неожиданно произошло. А тут ещё какой-то кусок старой, почерневшей от времени кости в руки суют. И это дерьмо называют оружием?! Не иначе это древний Эскалибур, но малость усохший с того времени.

– Как ЭТИМ воевать?

– Берёшь, поливаешь своей кровью и кидаешь. Он летит, попадает во врага, убивает его и возвращается обратно. Понял?

– Нет!

В голове Вадима никак не укладывалось: как эта хреновина могла кого-то убить? Что эта за девица демонического вида, что обернулась из лисы в человека, что это за явь и навь: волки, шакалы, да ещё в таком количестве? Куда он вообще попал? Он же шёл по обычному лесу, в обычном не магическом мире. Откуда взялись все эти фэнтези-герои? Ну, ладно бы только зомби, а тут ещё и демоны, нечисть, шакалы, оборотни. Да что же это такое! Осталось дождаться ещё Змея Горыныча и свистуна Соловья. А где-то наверняка ещё и Кощей Бессмертный прячется с Бабой-Ягой. А оружие?! Вот эта усохшая костяшка – тайное оружие?! Чё не яблочко заговорённое, а?! Голова пошла кругом, снизу послышался вой и дикие крики монстров, пришлось брать себя в руки.

Сработал инстинкт самосохранения и менталитет человека двадцать первого века, что ко всему относится либо скептически, либо принимает, как есть. А ещё и голая, соблазнительная упругим телом деваха рядом. Решено, если даже не повезёт, он всё равно коснётся её!

Два новых волка, что явились со вторым мертвяком, решили штурмовать берёзу тем же способом, что и предыдущие, бросаясь на дерево.

– Держи меня! – заорал Вадим, переключившись на возникшую опасность.

Выпустив ствол, он схватился обеими руками за фламберг и наотмашь рубанул волка, чуть не слетев с дерева. Девица, хоть и принадлежала к демонам или оборотням, но команду выполнила чётко, ухватив его за пояс.

Прыгнувший вверх волк получил удар палашом по голове и рухнул на землю с разрубленным черепом. Второй волк, а это оказалась волчица, тут же в ярости завыла. Вой подхватил и оставшийся в живых волк из первого отряда. Услышав волчью поминальную песню, к ним присоединились шакалы. Непрерывно тонко воя и скуля, они бесновались вокруг дерева, словно плясали странный шаманский танец или водили хоровод.

Вадим, держась за ветку, судорожно взглянул вверх. Ползти дальше было некуда. Ввысь тянулись лишь тонкие ветви, на которых ему никак не удержаться. Девушка, вероятно, ещё сможет на них повиснуть, а вот ему это не удастся. Зомби, очевидно, тоже это понимали. Первый, что при жизни скорей всего был богатырём, направился к берёзе с явным намерением её сломать. Но опасней оказался тот, что поменьше, с выгнутыми назад, как у козла, коленями.

Судя по ним, он умел… прыгать. И он прыгнул! Прыгнул монстр практически с места и, развернувшись в воздухе, растопырил свои лапы, надеясь сбить ими на землю обоих врагов. Но первый прыжок оказался неудачным, и уродливый козлина промахнулся, пролетев мимо. Правда, мощный порыв ветра от его акробатических пируэтов и обуявший беглецов страх чуть не скинули обоих с берёзы.

– Как им пользоваться, как кидать? – заорал Вадим прямо в лицо девушки.

– Держи коготь. Сейчас научу!

Вадим схватил протянутую ему штуковину (как оказалось, чей-то коготь!), а девушка молниеносно наклонилась к его ладони и сомкнула на ней клыки, прокусив до крови. Вадим вскрикнул от неожиданной подлянки, с недоумением глядя на кровоточащую руку.

– Кровью мажь коготь и кидай в «чужих».

Остолбенев от такого поворота, спорить и ругаться с девицей Белозёрцев не стал. Он неожиданно для самого себя успокоился и капнул стекавшей кровью на изогнутый, как бумеранг, коготь. Кровь, попав на почерневшую в незапамятные времена поверхность, засветилась алым светом.

Не переставая полыхать, она впитывалась в чёрную старую кость, насыщая её своей силой. Впитав в себя кровь человека и человека не этого мира, коготь вдруг ярко вспыхнул, на миг осветившись слабым синим огнём, и погас, лишь еле видные всполохи скрытой энергии мерцали вокруг него.

– Кидай! – заорала девица.

Взяв в правую руку коготь, Вадим размахнулся и швырнул его, что было сил, в фавна. Тот в это время снова готовился к прыжку. Коготь и фавн стартовали одновременно. Бумеранг, вылетев из руки Белозёрцева, неожиданно быстро набрал скорость. «Козёл», мгновенно разогнув ноги, взвился в воздух и в этот момент «поймал» головой бумеранг.

Старая кость доисторического зверя, обрётшая самостоятельность, срезала вчистую череп монстра и мгновенно убила. Вниз рухнула уже биомасса, когда-то бывшая страшным монстром. Очертив почётный круг, коготь вернулся, ласково прыгнув обратно в руку Вадима.

– Ну, не хрена себе, – только и смог сказать он.

– Убил! – с благоговением шепнула девица, и её зрачки вспыхнули потусторонним огнём.

Но Вадим не смотрел на неё. Увидев гибель своего собрата, второй зомби пошёл в атаку. Он был неприлично высокий и, очевидно, обладал какими-то скрытыми возможностями, но узнать об этих «дополнительных опциях» никому не было суждено. Едва вернувшись, коготь снова покинул ладонь Вадима. Разогнавшись, бумеранг ударил великана в грудь, однако противник неожиданно извернулся, надеясь пропустить летящее оружие мимо. Не преуспел: коготь его всё равно достал! Жаль, не убил.

Впрочем, коготь успел вернуться в руку Вадима. А зомби, схватив ближайшего к нему шакала, не нашёл ничего лучшего, как швырнуть его в них. Визжа и крутясь, шакал попал в девушку, сбив её наземь. Хватаясь за ветки и обдирая кожу об кору, Роксолана упала с дерева.

– Твою мать! – Вадим с силой швырнул в зомби бумеранг, целясь тому в голову. В этот раз коготь не сплоховал и, играючи отделив голову зомби от тела, тут же вернулся обратно. Но девушку пришлось спасать, упав, она сидела на земле, став лёгкой добычей для любого врага. Вадим снова швырнул уже пойманный бумеранг, целясь в здоровую волчицу, и тут же стал слезать с дерева.

Бумеранг, убив волчицу и не найдя принимающей руки, свалился ему за шиворот. А Вадим уже стоял на земле, спрыгнув с последней ветки. В руках у него оказался кинжал. Палаш выпал при спуске, и он сейчас ему только мешал. Левая рука, прокушенная бешеной девицей, ужасно болела и отвлекала, и палаш казался неимоверно тяжёлым, а сам он откровенно устал. Собственно, потому фламберг и выпал из его руки.

Заряд адреналина постепенно подходил к концу, а стояние на дереве не прибавило ему сил. Ноги дрожали, руки ослабели, а во рту всё пересохло, как во время пожара. Девушка у его ног шевельнулась. Неудачно упав, она, кажется, повредила руку.

Встав крепко на ноги, парень приготовился к обороне, прокушенной рукой пытаясь достать бумеранг, что лежал у него за шиворотом, но тот застрял. Первый шакал бросился на Вадима и нарвался на резкий удар кинжалом в горло, ударом ноги Белозёрцев отбросил обмякшее тело. Второй, получив удар в грудь, захрипел. Вадим отступил, стряхнув тело вниз.

– Убей их всех, убей! – вдруг яростно заорала девица, – убьёшь и я твоя, вся твоя, до конца.

Вадим мельком взглянул на неё, за долю секунды прочитав в её глазах обещание любого рая, который только мог себе представить. Сказать, что он попал под влияние девицы-оборотня, так нет. Совсем наоборот, он прекрасно сознавал, что всё будет совсем не так, как обещано, но женский взгляд возбудил в его душе решимость сражаться до конца. А что ещё ему оставалось? Так хоть что-то супротив ничего.

Шакалы сбились в стаю и, подгоняемые волком, стали кружить вокруг него, нападая время от времени исподтишка. Напасть в открытую им мешал страх, от вида трупов своих сородичей, убитых волков, и хозяев. Но нападать толпой не так страшно и, как шакалы ни трусили, а всё же решились напасть всем скопом, не считаясь с потерями.

Вадим, все это время беспрерывно шаря у себя за шиворотом, всё же зацепил кончиками пальцев коготь, и тот, почувствовав хозяина, сам прыгнул в левую руку. Поморщившись от боли, Вадим швырнул бумеранг в сторону последнего волка, что рычал раненным зверем немного в стороне. Свистнув в воздухе, бумеранг отправил на тот свет последнего вожака шакалов.