Читать онлайн Зажигая звезды

Плейлист

1. Can You Feel the Love Tonight — Anson Seabra

2. Up — Olly Murs, Demi Lovato

3. Stand In The Light — Jordan Smith

4. On se comprend sans parler (Let's Go Home Together) — Ella Henderson, Alliel

5. All You Need To Know — GRYFFIN, Slander, Calle Lehmann

6. Still Loving You — Scorpions

7. Pieces — Andrew Belle

8. Жить в блеске — Илья Лагутенко

9. Shiny — Jemaine Clement

10. A Drop in the Ocean — Ron Pope

11. Skinny Love — Birdy

12. In This Shirt — The Irrepressibles

13. Sunny — Boney M.

14. Dandelions — Edward Masters

15. Walls — Ruben

16. Falling Apart — Michael Schulte

17. Scars To Your Beautiful — Alessia Cara

18. Arcade — Duncan Laurence, FLETCHER

19. Courage to Change — Sia

20. Rewrite The Stars — James Arthur, Anne-Marie

21. Overthinking — Zoe Wees

22. We Don't Talk Anymore — Charlie Puth, Selena Gomez

Посвящается

Всем тем, кто чувствует, что их недостаточно. Знайте, что вы не сахар или соль, чтобы придавать блюду вкус. Вы и есть самое лучшее блюдо на земле.

Всем тем, кто захлебывается в чувстве вины. Знайте, что иногда мы бессильны в океане жизни. Мы просто волны, украшающие его, как драпировка — платье Афродиты.

Акт первый

Глава 1

Аннабель

Я вытираю слезы, которые не перестают стекать по моим щекам. Сегодня очередной день, когда мне не удалось оправдать ожидания отца. Папы. Я никогда не называю его «отцом» вслух. Только про себя и в плохие дни — такие, как сегодня. В другое время он всегда был папой, папочкой. Ведь в моей душе все еще теплится надежда на то, что когда-нибудь он будет мной гордиться.

Сегодня пришли результаты промежуточного итогового тестирования по математике — я набрала 76 баллов из 100. Что, скажу я вам, вполне неплохо для человека, который не умеет складывать в уме двузначные числа и впадает в эпилептический припадок при слове «математика». Но папе на это абсолютно плевать. По его мнению, мое стабильное и счастливое будущее может обеспечить только поступление в Гарвард на направление «бизнес-администрирование».

Пять минут назад я прервала наш разговор и выключила телефон, потому что была не в состоянии вынести его очередную тираду о том, что мне нужно лучше стараться. Ведь вместо того, чтобы «танцевать в тряпке, которая еле прикрывает мой зад», мне стоит уделять больше времени подготовке к колледжу, потому что этих баллов недостаточно.

Недостаточно.

Это слово находится в списке моих триггеров, потому что меня всегда недостаточно для него. И он не забывает об этом напоминать.

До тренировки по балету остается пятнадцать минут — нужно успокоить свои нервы и перестать лить слезы, пока я не затопила весь первый этаж школы. Выходя из кабинки туалета, смотрю на себя в зеркало. Ужас. Мое лицо опухло, глаза покраснели, а нос… Господи, почему плачущие девушки в фильмах все равно остаются такими, будто только что сошли с обложки журнала? Я же выгляжу как алкоголичка со стажем, которая не планирует завершать свой увлекательный образ жизни.

Благодарю себя за то, что на мне нет макияжа, иначе сейчас бы все выглядело намного плачевнее. Я редко пользуюсь косметикой — она служит мне помощницей для создания сценического образа, но не более. Природа, либо же гены родителей, одарили меня неплохой внешностью: густые каштановые волосы, длинные черные ресницы, обрамляющие миндалевидные глаза зеленого цвета, темные брови, прямой нос и аккуратные черты лица. Я небольшого роста, но это скорее мое достоинство, чем недостаток, потому что благодаря ему мне удается с легкостью выполнять фуэте1.

Подойдя к раковине, включаю воду и умываю лицо холодной водой — это немного помогает снять покраснение с глаз. Я чувствую, как прохладная вода успокаивает раздраженную кожу, а клубок напряжения постепенно распутывается. Вытерев лицо бумажным полотенцем, возвращаю свой взгляд к зеркалу.

Уже намного лучше. Волосы растрепаны, но это не критично. Мне приходится встать на носочки и отойти подальше, чтобы осмотреть свой внешний вид. Мой рост не позволяет сделать это вблизи, потому что зеркало висит слишком высоко, по крайней мере для меня.

Я делаю вдох и выдох, повторяя про себя фразу, которая является моим спасательным кругом: «То, что ты можешь принимать спокойно, больше не управляет тобой». Поклоняющаяся Конфуцию бабушка цитировала его все мое детство, но именно эти слова откликнулись и поселились в моей душе в надежде на то, что когда-нибудь он больше не будет мной управлять.

Успокоившись, стараюсь быстрее выйти из туалета и добежать до балетного класса, но не успеваю я выйти за дверь, как врезаюсь в чье-то тело. Нет, не просто тело. Я точно знаю, кому оно принадлежит. Стоит мне уловить его запах, как мой мозг медленно, но верно перестает функционировать. Так всегда происходит, когда я оказываюсь в пределах его досягаемости. Он пахнет чистотой и свежестью, а точнее — хлопком и ирисом. Да, мне пришлось провести определенные исследования, чтобы это выяснить.

Я медленно поднимаю глаза и, кажется, перестаю дышать. Черт, когда это уже закончится? В один прекрасный день у меня случится кислородное голодание из-за этого человека. Я смотрю в его ярко-голубые глаза — они напоминают мне сияние, которое обычно излучают галактики в космосе. Его русые волосы снова в беспорядке, губы плотно сжаты. Не то чтобы я этому удивлена: он никогда мне не улыбается и не ведет себя расслабленно или непринужденно в моем присутствии. Когда мы вместе, у меня складывается такое ощущение, что он хочет разверзнуть ад.

Мои ладони крепко сжимают ткань его идеально выглаженной рубашки.

— Скучала, Бель?

Этот голос, пропитанный сарказмом, знаком мне с десяти лет.

Когда я хочу опустить руки, Леви опережает меня и, поморщившись, резко сбрасывает их, словно прикоснулся к грязи.

— Держись от меня подальше.

— Простите, ваше высочество. Или мне лучше называть тебя чудовищем, если я Бель? — насмешливо спрашиваю я, стараясь скрыть в голосе дрожь, и продолжаю чуть громче: — Не обращайся ко мне так, придурок, и дай пройти! — выплевываю со злостью, которую на самом деле не ощущаю. Или ощущаю? Я уже ни в чем не уверена, когда дело касается этого человека.

Я пытаюсь, правда пытаюсь обойти это огромное тело, которое вросло передо мной, словно дерево, которому уже лет двести — с огромным стволом и корнями, о которые ты постоянно спотыкаешься. В такие моменты может показаться, что происходит падение с высоты: внутренности делают кульбит, но тебе все равно удается устоять на ногах. Так вот, Леви Кеннет мое личное дерево, корни которого постоянно появляются у меня на пути. Он делает шаг в ту же сторону, что и я, опять преграждая мне путь.

— Осторожнее, Бель. Ведь если я чудовище, то может мне действительно стоит начать соответствовать ему? — говорит он, немного прищурив глаза и сжав челюсти так, что его скулы становятся еще острее.

— Спасибо за предложение. Пожалуй, твоего поведения засранца и так вполне достаточно. — Я толкаю его в грудь, снова пытаясь обойти, и, спасибо Господу, на этот раз он не пытается меня остановить. Двигаясь дальше по коридору, мне приходится призвать все унции своего контроля, чтобы не обернуться.

— Почему ты плакала? — Позади меня раздается его голос.

Я останавливаюсь в шоке оттого, что он впервые задал мне действительно нормальный вопрос. Это полностью противоречит поведению Леви. Вдобавок по его интонации я чувствую, что он спрашивает… искренне.

— А почему тебя это волнует? — все еще стоя к нему спиной, хмурюсь я в недоумении.

Он молчит. Тишина настолько оглушительна, что я слышу свой пульс, который бешено стучит у меня в ушах.

Невыносимо. Это все просто невыносимо и постоянно выбивает меня из колеи.

Я собираюсь пойти дальше в класс и покончить с этим странным диалогом. Прежде чем моя нога успевает сделать хоть шаг, он тихо, будто в надежде что его никто не услышит, произносит:

— Потому что твои слезы не может вынести даже такое чудовище, как я.

Но я его слышу.

***

Я возвращаюсь домой полностью опустошенной. Этот день проехался по мне, как асфальтоукладчик по неровной дороге. Как самый дерьмовый асфальтоукладчик, потому что я выгляжу ужасно как снаружи, так и внутри.

В нашем доме существуют негласные правила, которые никто не произносит вслух, но они буквально выгравированы у всех на лбу.

Первое правило: оцени обстановку, а потом действуй.

Второе правило: действуй, но думай, что делаешь и говоришь.

Третье правило: делай и говори не то, что хочешь ты, а то, что не спровоцирует его.

Вот и сейчас первое, что я делаю — оцениваю обстановку. На кухне и в гостиной горит свет, а это означает, что вся семья дома. Вроде ничего подозрительного. На кухне, скорее всего, мама готовит ужин, а в гостиной папа смотрит телевизор, потому что в этот момент я слышу его крики:

— ЗАСУНЬ ЭТУ ШАЙБУ ЕМУ В ЗАД!

Я морщусь, представляя эту картину. Не думаю, что телевизор его слышит, но он, видимо, убежден в обратном. Если его любимая команда выиграет, то наш вечер будет хорошим. Забавно, как совершенно незнакомые люди, которые не являются членами твоей семьи, могут повлиять на то, будешь ли ты сегодня любимым ребенком.

Проходя на кухню, я сразу замечаю маму — она готовит ужин. Ее темно-русые волосы собраны в аккуратный пучок на затылке, черты лица расслабленные, но в глазах отражается задумчивость. Она выглядит великолепно даже в домашней одежде и фартуке, ее движения изящные и легкие. Моя мама безумно нежная и добрая душа — в ее объятиях даже самый разгневанный человек сможет утолить свой пыл. Наверное, поэтому они с папой уже столько лет вместе. Она единственная, кто может его успокоить, хотя бы иногда.

В воздухе витает прекрасный аромат… Что это? Не могу понять.

— Привет, мама. Что готовишь? Запах просто чудесный.

Она отрывает свой взгляд от плиты, и на ее лице расцветает улыбка.

— Аннабель! Привет, детка. — Она поворачивается ко мне, когда я подхожу и целую ее в щеку. — Готовлю? Ой, не думаю, что ты будешь счастлива услышать название этого блюда, но я обещаю — это будет вкусно!

Мама так искренне и взволнованно смотрит на меня, что я не могу не усмехнуться оттого, как она переживает из-за обычной еды. Хотя в нашем доме это неудивительно.

— Мама, ты же знаешь, что я съем… Э-э-э… Что бы там ни было. Даже если это будет рыба.

— Ну что ж, теперь тебе действительно придется все съесть, потому что это рыба. — Из нее вырывается смех.

— О нет, я беру свои слова обратно. Черт, это несправе…

— Аннабель, язык, — прерывает она меня и поднимает указательный палец к губам в знак того, что мне нужно следить за своей речью. А затем кивает головой в сторону гостиной. Все мы понимаем, что это значит.

— Ладно. О мой бог! — наверное, излишне драматично продолжаю я. — Несправедливо делать так, что даже рыба пахнет вкусно! Признавайся, женщина, ты фея? — Я хмурюсь и с наигранной сердитостью смотрю на нее.

— Ну, я бы назвала себя ведьмой. Красивой, умной и обаятельной ведьмой.

— И явно очень скромной. — Мы обе тихо смеемся.

Услышав приближающиеся тяжелые шаги, я замираю. Наш смех постепенно стихает. Папа заходит на кухню с озадаченным выражением лица.

— Что вас так развеселило? Аннабель, давай-ка, поприветствуй отца. — Он выжидающе смотрит на меня. Я подхожу к нему и целую в щеку, после чего говорю:

— Привет, папа. — Мой голос тихий, потому что я все еще пытаюсь оценить его настроение. — Представляешь, мама приготовила рыбу и она безумно вкусно пахнет. Я считаю это абсолютным преступлением, потому что теперь мне придется ее съесть.

— Ты должна ее съесть в любом случае. Тут не ресторан, где есть много блюд на выбор. — В его тоне нет злости или гнева, но мое веселье моментально улетучивается.

— Да, папа. — Я делаю паузу, но затем продолжаю, стараясь разрядить обстановку: — Согласись, что мама обладает какой-то магией. Тебе так не кажется? Эта женщина говорит, что она ведьма. — Из нас с мамой снова вырывается тихий смех.

— О, она определенно ведьма! — Наконец он тоже присоединятся к нашему веселью. Я радуюсь, но в глубине души понимаю, что ненормально настолько ждать и приветствовать любую его положительную эмоцию.

— Аннабель, позови свою сестру, будем садиться ужинать. — Мама смотрит на меня, вытирая руки полотенцем.

Я бегу к подножью лестницы, ведущей на второй этаж дома, и кричу:

— Авро-о-о-о-ора, спускайся! Проснись и пой, принцесса.

— Аннабель, так бы и мы могли ее позвать. Тебя слышат на другом конце Бристоля, — с укором произносит папа.

Мы усаживаемся за стол, но не приступаем к еде, дожидаясь Аврору.

— Извини, — вздыхаю я, — но зато ее скорость увеличивается в два раза, если ее назвать принцессой.

— Кстати о скорости. Почему ты только сейчас вернулась домой? Думаю, результаты теста были неутешительными и тебе нужно заниматься. Вместо этого ты где-то пропадала.

Я жую внутреннюю сторону щеки и, с трудом, но выдерживаю его взгляд.

— У меня была тренировка.

Если раньше меня было слышно на другом конце Бристоля, то теперь себя не слышу даже я. Настолько тихо говорю эти слова. Слова, которые вообще лучше не произносить. Но он раскроет ложь быстрее, чем мне удастся ее придумать, поэтому сказать правду безопаснее. И вот я нарушила третье правило этого дома: сказала то, что его спровоцирует. Делаю вдох, готовясь принять все, что последует далее.

— Великолепно. — Он рассматривает меня, краска заливает его шею и поднимается выше, а в глазах зажигается огонь. — У тебя должна быть подготовка к поступлению в Гарвард, а не тренировка с кучкой неодаренных умом девочек в тряпках и мальчиков в лосинах. — С каждым словом его голос повышается, а лицо морщится.

Слова вылетают из меня раньше, чем мой мозг успевает отфильтровать их:

— Получается, что я тоже неодаренная умом, если состою в этой кучке неодаренных.

Вот и все — точка невозврата пройдена, остается только принимать последствия. Папа устремляет свой взгляд на меня и ударяет кулаком по столу. Если бы взглядом можно было убивать, я была бы мертва.

Мама вздрагивает, но остается спокойной и с натянутой улыбкой гладит его по спине.

— Дорогой, успокойся. Не стоит нервничать, у тебя больное сердце.

У него его нет, — хочу сказать я, но оставляю это при себе.

— Ты… ты… — гневно пыхтит он, метая в меня молнии своими сузившимися глазами. — Ты позоришь нас. Меня. Я сделал все, чтобы моя дочь могла достичь высот, успеха, но она вытирает обо все ноги и делает то, что ей заблагорассудится, не задумываясь о своей семье.

Гнев и обида переполняют меня, пульс стучит в висках. Я чувствую, как руки начинают дрожать, а слезы застилают глаза. Нет, нет, нет, я не могу заплакать, все станет только хуже — это еще больше его разозлит. Я не могу. Гнев уступает место панике, воздуха становится все меньше. Здесь слишком душно. Мою грудь будто сжали невидимыми руками, и я не могу сделать ни единого вздоха. Тело каменеет, слух притупляется, а в глазах появляются черные точки от нехватки кислорода.

Теплые ладошки касаются моих щек, и мягкий голос слышится будто издалека. Я знаю этот голос: нежный, добрый, окутывающий своим теплом и медленно возвращающий меня в сознание.

— Анна, все хорошо, я здесь. — Аврора гладит меня рукой по щеке, а затем прижимается к ней своей. — Щечка к щечке, Анна.

— Щечка к щечке, Рора, — на выдохе говорю я, вновь обретая голос.

— Аврора, отойди от нее. Все в полном порядке, не нужно ее жалеть. Она очень хорошая актриса, не так ли, Аннабель? — произносит папа своим раскатистым басом, пытаясь скинуть руки мамы, которые безуспешно пытаются укротить его гнев.

— Майк, пожалуйста, это всего лишь мелочи. Давайте все успокоимся. Ты же знаешь, что она умница, будет заниматься и обязательно сдаст все экзамены на отлично. — Мама смотрит на меня, взглядом давая понять, чтобы я не произносила ни слова. — Дай ей время. Она старается, разве ты этого не видишь?

— Недостаточно. — Он бросает на меня взгляд, в котором нет ничего кроме разочарования, и выходит из кухни.

Вот так за пять минут наш вечер превратился в дешевое телевизионное шоу.

Добро пожаловать в семейство Андерсон.

Я лежу в своей кровати, мысленно возвращаясь к произошедшим за сегодня событиям. Узнав результаты теста, я сразу представила реакцию папы. Но одновременно с этим на меня почему-то обрушилось облегчение оттого, что балл не такой высокий. В таком случае я все-таки могу не пройти в Гарвард, а последовать своему желанию и поступить в учебное заведение моей мечты. «Королевскую академию танца» в Лондоне.

Я знаю, что этому никогда не бывать, потому что тогда отец обрушит на меня весь свой гнев. Но, самое главное, он падет не только на меня, но и на Рору с мамой. Я не готова портить их жизнь в этом доме только из-за собственных желаний.

Роре всего одиннадцать лет. Мне хочется взять весь удар на себя и не подвергать ее эмоциональным качелям отца. Он никогда не применял к нам физическую силу, но порой эмоциональное насилие намного больнее. Раны, которые он оставляет, никто не видит. Они не заживают и не покрываются коркой.

Прокручивая события дня словно кинопленку, я вспоминаю столкновение с Леви. Что он имел в виду, когда сказал, что не может видеть мои слезы?

Из меня вырывается страдальческий стон.

Я не понимаю этого человека уже на протяжении многих лет. Мне иногда кажется, что мы сами не знаем почему перестали дружить и стали друг другу чужими людьми. Я никогда не испытывала к нему искренней ненависти, просто защищалась от его нападок. Может, такой способ взаимодействия стал единственным вариантом держать хоть какую-то связь? Почему мы пытаемся быть холодными, но при каждом столкновении, неважно — эмоциональном или физическом, воздух вокруг нас становится горячим, как в преисподней?

Вопросы, ответы на которые из нас двоих, наверное, не может дать никто.

Я погружаюсь в воспоминания, возвращаясь в тот день, когда он впервые отверг меня.

Мои легкие горят оттого, как быстро мне приходится бежать за Леви. Он уже несколько недель не разговаривает со мной, да и вообще ни с кем. Я знаю, что в его семье случилось горе, но вдруг мне удастся его поддержать? Он мой друг, а друзья находятся рядом даже в самые трудные времена. Папа опять наказал меня, и теперь мне нельзя ходить куда-либо кроме школы. Так было до тех пор, пока мама не встала на мою сторону. И вот сейчас, возвращаясь с тренировки, я заметила его. Мне нельзя упустить шанс поговорить с ним.

— Леви! — кричу я, задыхаясь.

Он оглядывается, а затем резко разворачивается и ускоряет шаг.

— Леви, стой!

На этот раз он останавливается и быстрыми резкими шагами приближается ко мне. Язык его тела очень напряжен, но я стараюсь не обращать на это внимания, чтобы самой сохранять спокойствие.

— Чего ты хочешь, Аннабель? — гневно выплевывает он.

— Аннабель? — удивлено переспрашиваю я.

— Да, это твое имя, не так ли? — зло усмехается он.

Леви никогда не называл меня Аннабель. Для него я всего была Бель. Это будто означало, что он видит меня другой. Настоящей. Значит, я ошибалась. Для него Аннабель Андерсон такое же разочарование, как и для всех.

— Да, — тихо отвечаю я. — Ты прав.

— Чего ты хочешь? У меня нет на тебя времени. — Он постукивает ногой, отводя взгляд.

Раньше у него всегда было на меня время. Что я сделала?

Мой внутренний голос шепчет:

— Ты просто недостаточна хороша для него. Открой глаза, папа всегда прав.

— Я-я… — мой голос дрожит, — просто хотела спросить, почему ты больше не хочешь общаться со мной? Знаю, тебе сейчас грустно, но может я смогу помочь?

— Ты? — Он усмехается, качая головой. — Никогда.

Слезы наворачиваются на мои глаза, но я сдерживаю их. Как Леви может так говорить? Мы всегда помогали друг другу. Резко во мне поднимается злость из-за того, как он со мной разговаривает. Я могу выдержать такой неприятный тон от отца, но не собираюсь выслушивать его от других.

— Знаешь что? Отлично! Ведь я помогаю только своим друзьям. — Может, эти слова произведут на него эффект и он одумается?

— Перестань помогать другим. Помоги себе. — Он разворачивается и, сделав один шаг, снова останавливается. — Мне твоя помощь не нужна, я справлюсь сам.

Гнев и обида ползут по моей коже, вызывая на ней зуд. Мне кажется, словно меня пнули в живот, выбив весь воздух. Леви уходит, и я собираю всю свою гордость, которая валяется осколками на асфальте, крича ему вслед:

— Ты прав, для тебя я теперь только Аннабель и никак иначе!

— Отлично! Тогда буду звать тебя Бель.

Я помню, что все изменилось, когда нам было десять лет. Примерно тогда давление отца становилось сильнее, с каждым годом он был требовательнее, а я — отстраненнее. Леви всегда смотрел на меня глазами, полными надежды и веры. Но потом мы оба сломались: он погряз в своем горе, а я — в страхе и неуверенности. Мне казалось, что десятилетняя девочка не может принести радость в жизнь мальчика, ведь она не могла порадовать даже родного отца.

Недостаточно. Для всех.

Глава 2

Леви

Мой отец нечасто общается со мной, поэтому его телефонный звонок в это субботнее утро застал меня врасплох. Я уже давно не жду его внимания, ведь дни Генри Кеннета наполнены самыми разными заботами: на завтрак — бизнес, на обед — политика, на ужин — благотворительность, а на десерт — выпивка и игра в покер. Сами понимаете, что для меня в этом меню не остается места.

Я подхожу к его кабинету и делаю несколько вдохов и выдохов, не понимая, почему у меня все еще учащается пульс перед каждым нашим разговором. Давно пора смириться и принять положение вещей, на которое никто из нас не может повлиять. Постучав в дверь, я жду его высокомерного «Войдите», которое прозвучит через 3…2…1…

— Войдите!

Как можно непринужденнее я захожу в кабинет, пытаясь не выдавать своего волнения. Отец сидит за столом из красного дерева, уставившись в бумаги, и совершенно никак не реагирует на мое присутствие. Его волосы такого же русого цвета, как у меня, идеально уложены. Он одет в белую рубашку и один из тысячи костюмов, сшитых на заказ. В кабинете царит безупречный порядок и пахнет чем-то цитрусовым. Свет из панорамных окон играет на хрустальной люстре, отбрасывая множество солнечных зайчиков на стены. Если бы я не знал, что владелец этой комнаты такой же холодный, как Северный Ледовитый океан, то подумал бы, что здесь довольно приятная атмосфера. Но нет, несмотря на внешнюю красоту кабинета, я не могу чувствовать себя в нем комфортно.

Решив первым прервать это затяжное молчание, я говорю:

— Здравствуй, папа.

Он медленно отрывает взгляд от бумаг и бросает его в мою сторону, осматривая с головы до ног и оценивая внешний вид своего сына. Конечно, семейство Кеннет должно быть идеальным как внутри, так и снаружи, но только для окружающих. Удовлетворившись моим внешний видом, он отвечает:

— Привет, Леви. Ты был у матери.

Утверждение, а не вопрос. Отец вообще редко задает вопросы — он не спрашивает, а требует. Ставит задачи и ждет результат.

— Да, был. Было бы странно не прийти к ней в день ее собственной смерти, не думаешь? Мы мило поболтали. Прости, но привет от тебя не передал, да она и не спрашивала.

Я пытаюсь говорить как можно беззаботнее, но чувствую, как во мне закипает кровь. Гнев на него и на самого себя начинает поглощать меня. Этот день никогда не был для него настолько важен, чтобы отложить свои дела. Смотря в его глаза, которые не отражают никаких эмоций, я думаю о том, что они такие же голубые, как мои. Это абсолютно не радует, потому что мне кажется, что когда-нибудь я стану таким же холодным, как и он. Если уже не стал. Отец не виноват в смерти мамы. Именно я являюсь тем, кто несет на себе этот груз.

Чудовище.

Усмехаюсь про себя и вспоминаю наш разговор с Бель. Только она могла после рыданий в туалете выйти и съязвить мне, обозвав чудовищем. Должен признать — 1:0 в ее пользу.

— Я бы попросил тебя следить за языком. Никто не говорит, что ты не должен был ходить к ней. Я просто переживаю за тебя в этот день, — вздыхая, он качает головой. — Каждый день, — добавляет отец.

На секунду мне кажется, что не все потеряно, но потом я опять встречаюсь с его ледяным взглядом.

— Ты только для этого меня позвал или у тебя есть что-то еще? — безразлично спрашиваю я.

— Тебе уже девятнадцать, а это значит, что ты можешь присутствовать на собраниях акционеров и набираться опыта. Также у нас проходит множество благотворительных и спонсорских мероприятий, которые тебе не мешало бы посещать, чтобы люди знали моего сына в лицо. Понимали, кто следующий будет во главе. — Он смотрит на меня в ожидании ответа. Ответа, в котором уверен.

Я давно смирился и принял положение дел, поэтому его предложение не стало для меня неожиданностью. Нет, не предложение — он не предлагает и не дает мне выбор. Он четко говорит, что от меня требуется.

Возвращаясь из своих мыслей, я отвечаю:

— Хорошо. Дай знать, когда я буду нужен. Я свободен?

— Да, и не впадай в крайности. Сегодня особенный день.

Особенный день, который он проводит, сидя в кабинете за работой, а не в единственном месте, где ему положено быть.

В качестве ответа я просто киваю головой и направляюсь к двери. Обернувшись в последний раз, вижу, что он вернулся к своему занятию и опять смотрит в множество бумаг на столе. Не произнося ни слова, выхожу из кабинета и иду к выходу из дома. Здесь слишком душно, слишком много вины, которая накрывает с головой, слишком много воспоминаний, связанных с мамой, слишком больно. Просто слишком.

Я пытаюсь как можно скорее добраться до улицы, чтобы вдохнуть свежий воздух, потому что чувствую, как мою грудь начинает спирать и в ней остается слишком мало места для легких. Для сердца.

Этот дом невероятно большой для единственных двух людей, которые здесь проживают. Он выполнен в Викторианском стиле — мама лично выбирала и заказывала каждую деталь интерьера, начиная от дизайна стен и полов, заканчивая мебелью и предметами декора. Она вложила сюда сою душу, наполняя его теплом и уютом, но все это ушло вместе с ней. Как и часть меня.

Я буквально выбегаю из дома и, наконец, делаю глубокий вдох, закрывая глаза. Простояв так несколько минут, чувствую, как мое дыхание начинает выравниваться, а ритм сердца замедляется. Этого мало — мне нужно очистить свои мысли и вновь почувствовать контроль над собой. Поэтому я направляюсь в единственное место, которое приводит меня в чувство на протяжении многих лет. К ущелью Эйвон.

Дорога не занимает много времени: в Бристоле все находится относительно рядом. Чтобы подняться к Клифтонскому мосту, мне приходится оставить машину и продолжить путь пешком. Забираясь все выше и выше, я ощущаю, как усиливается ветер и затихает шум города. Мое место находится не на самом мосту, а недалеко от смотровой площадки, находящейся выше. Отсюда открывается потрясающий вид, в котором можно раствориться и на мгновение почувствовать себя живым.

Меня поражает сила этого места, величие этой архитектуры. Возможно, именно поэтому я никогда не был против того, чтобы в будущем возглавить компанию отца. «GK Group» занимается архитектурой и строительством театров, резиденций и зданий, которые не должны нарушать исторический вид городов. Безусловно, в их направления входит и постройка современных сооружений, но мой интерес вызывают те проекты, где я могу почувствовать энергетику и изучить историю строения.

Приближаясь к моему месту, я вижу ее. Бель. Почему именно в этот день судьба решила сыграть со мной злую шутку?

Запрокидывая голову и поднимая взгляд к небу, я усмехаюсь и шепчу:

— Неплохо сыграно.

Черт, ведь это не только мое место. Когда-то оно было нашим. Нас водили сюда еще детьми. Отдалившись от группы, мы случайно забрели сюда и просидели тут около часа, разговаривая обо всем и ни о чем до тех пор, пока нашу пропажу не заметили.

Именно здесь я почувствовал, что она другая: со своими странностями, слишком правильная, но в то же время обладающая необузданной энергией, которая всегда плескалась в ее в глазах, но никогда не выходила наружу. Бель была одновременно холодной и горячей. Мне хотелось вытащить наружу ее скрытое пламя, потому что я был уверен, что она загорится ярче всех звезд. Но вместо этого я наблюдал за тем, как с каждым годом в ее глазах появлялось все меньше огня и больше печали. Она медленно затухала, а я ничего не мог с этим сделать, потому что в тот момент в моей собственной душе образовалась дыра. И мне не хотелось тянуть Бель за собой.

Мы не могли помочь друг другу будучи еще детьми, потому что мне нужно было ее тепло, а ей — моя вера. Поэтому мне пришлось выбрать путь, который был возможно ужасным, возможно болезненным. Но я всегда знал, что смогу сделать так, чтобы каждый из нас существовал в своем мире. Не могу сказать, что мое решение было верным, ведь несмотря на то, что я стал ее врагом, она оставалась моей одержимостью. Мои веки тяжелеют от воспоминаний прошлых лет.

Сегодня день рождения Бель, ей пятнадцать.

Пятый год подряд когда я не имею права поздравить ее.

Пятый год подряд когда я веду себя, как придурок.

Пятый год подряд когда ее улыбка направлена не на меня.

И ты это заслужил, — шепчет вина внутри меня.

Да, — соглашаюсь с ней.

Страх и вина стали если не близнецами, то дальними родственницами, которые живут во мне и отравляют жизнь. Одно чувство стало продолжением второго. Ощущение их внутри меня настолько интенсивное, что вина становится почти наркотиком, который требуется для напоминания о том, кто я есть. А страх — это не та эмоция, которую можно легко преодолеть, даже если мне хочется от нее избавиться.

Я боюсь. Боюсь, что стану для нее не спасательным кругом, а якорем, который потянет на дно.

Поэтому я продолжаю стоять и смотреть, как Бель утопает в теплых (на мой взгляд, даже слишком теплых) объятиях своего друга Лиама.

Черт.

Я ударяюсь головой об шкафчик и оглядываюсь, чтобы проверить не привлек ли к себе внимание. Злость и агрессия текут по моим венам, заставляя сердце перекачивать все эти дерьмовые эмоции.

Я хочу получить сто ударов плетью, лишь бы уже наконец-то изменить свое отношение к Бель и перестать чувствовать потребность, которая несет мои ноги прямо в ее сторону.

Остановись!

Поздно.

Я толкаю плечом Лиама, и он отшатывается от Бель. Наконец-то между ними появляется расстояние.

Дышать становится легче.

— Ой, как неловко, видимо я задумался, — за эти годы я стал профессиональным актером.

Лиам сканирует меня презрительным взглядом, а Бель выглядит так, словно ей залили в рот кислоту.

— Тебе есть чем думать? — спрашивает Лиам.

Я игнорирую его и встречаюсь взглядом с Бель, теряясь в глубине зелени ее глаз. Мне хочется каждый раз вступать с ней в стычки, хотя бы только для того, чтобы помнить этот цвет. Тысяча вопросов висит в воздухе между нами, но никто не произносит ни слова.

Просто уйди и промолчи! — кричит мне здравая половина мозга.

Давай, ты сможешь опять сыграть свою роль, — шепчет больная часть меня.

— Тебе отец разрешил обниматься с парнями после уроков? — Я указываю пальцем на выход из школы. — О… посмотри, а вот и он. Ждет момента, когда сможет сделать твой день рождения лучше.

Страх искажает черты ее лица, а я готов пропустить себя через мясорубку.

Она оглядывается, но конечно же там никого нет. С тяжелым выдохом Бель возвращает свой взгляд ко мне, и теперь в ее глазах играют языки пламени.

— Закрой свой рот! — восклицает она.

— Обязательно, Бель. Надеюсь, в свои пятнадцать ты перестанешь оглядываться через плечо. Если только не с целью найти меня. Я всегда за твоей спиной. — Я произношу эти ядовитые слова и сразу же хочу вырвать себе язык.

Я действительно всегда за ее спиной, но не для угрозы, а для того чтобы поймать, когда она будет падать.

— Пошел к черту, — шипит она, и блеск ее глаз завораживает. — И не называй меня так!

Цель достигнута, и я удаляюсь по коридору с чувством тошноты и желанием сброситься с небоскреба.

— С Днем Рождения, Бель. Сияй с каждым годом сильнее. — Мой шепот никто не слышит.

Я задевал Бель разными обидными фразами, но никогда не пересекал черту: сердце не выдержало бы ее слез, пролитых из-за меня. Моя агрессия всегда была методом отталкивания, а не позывом истинной ненависти. Ведь мне не за что ее ненавидеть. А вот себя есть за что.

Бель сидит лицом к ущелью и что-то пишет в блокноте. Остановившись в нескольких шагах от нее, я буквально задерживаю дыхание, чтобы произвести на девушку нужный эффект. Сократив оставшееся расстояние, я оказываюсь прямо у нее за спиной, после чего наклоняюсь и шепчу ей на ухо:

— Скучала по мне, Бель?

Она подпрыгивает так резко, что я буквально в последнюю секунду уворачиваюсь от того, чтобы ее плечо не сломало мне нос. Встав на ноги и поймав равновесие, Бель смотрит на меня своими огромными глазами, которые, кажется, готовы просверлить во мне дыру. Ее щеки начинают краснеть от злости, когда к ней приходит осознание того, кто стоит перед ней. Каштановые волосы развеваются на ветру, руки сжаты в кулаки, а дыхание сбивается. Вот они — ее эмоции. Ее истинная натура.

Она делает шаг ко мне и ударяет меня ладонью в грудь.

— Ты совсем больной? Или просто играешь эту роль? У меня чуть сердце не остановилось, я уже успела себя похоронить. Я подумала, что это какой-то маньяк, который хочет отрезать мне пальцы и съесть их на ужин! — С каждым словом она все больше повышает свой голос, ее лицо уже пунцово-красное. Если это не лучший момент моего дня, то я не знаю что это.

— Маньяк? Отрезать пальцы? — Я пытаюсь сдержать смех и улыбку, которые так и просятся вырваться наружу. Мне нельзя допустить, чтобы мой серьезный и непробиваемый образ был разрушен из-за ее сумасшествия.

— Ох, заткнись. Ты же прекрасно знаешь, что обычно все так и происходит. — Она продолжает смотреть на меня так, будто ожидает, что я действительно с ней соглашусь.

— Знаю? Кто я, по-твоему, раз знаю такие подробности? Маньяк? — Наклоняюсь и тихо произношу около ее уха: — Но знаешь, что более интересное? Откуда эти подробности знаешь ты?

Ее аромат окутывает меня, и кажется, что он начинает перекрывать мне кислород.

Боже. Я думал, что все будет проще.

— Это факты. Чистые факты, которые знают все. Если ты забыл, то мой папа работает в полиции, — отвечает она на выдохе, жестикулируя рукой перед моим лицом.

Я отстраняюсь от нее, пока мой мозг не перестал нормально функционировать, после чего говорю:

— Ты права. Как я мог забыть, что такой человек, как ты, основывается только на фактах и прочем рациональном дерьме? О, конечно, твой папа. Детектив Андерсон все еще пытается привить свою педантичную натуру, от которой тебя тошнит?

— Пошел ты! — выплевывает она со злостью, а из ее глаз чуть ли не летят искры. Я наслаждаюсь каждой ее эмоцией, и мой член сразу же реагирует на это.

Великолепно.

Бель пытается обойти меня, но я хватаю ее за руку. Секунду мы молча смотрим друг на друга, пребывая в шоке от моего действия. Не знаю, чем я думаю, прежде чем произношу следующие слова:

— Останься.

— Что? — Она растерянно хлопает глазами, определенно думая о том, что я тронулся рассудком.

— Останься. Ты не должна уходить отсюда только потому, что тут появился я. Обещаю, что не скажу тебе ни слова и не потревожу.

Осознавая, что все еще держу Бель за руку, резко отпускаю ее и делаю шаг назад.

— Хорошо, — медленно говорит она будто ожидая того, что где-то есть подвох. — Я останусь, но не дай бог из твоего рта вылетит хоть еще одно слово. Держи свое дерьмо при себе. — Она угрожает мне указательным пальцем.

Я просто киваю, сдерживая усмешку.

Мы садимся около большого валуна, облокотившись на спины. Никто из нас не произносит ни слова, но это не угнетающая тишина, а умиротворяющая. Есть люди, с которыми приятно молчать — с ними просто достаточно быть рядом. Я откидываю голову назад, закрывая глаза и теряю счет времени. Не знаю сколько мы так сидим, но в один момент я чувствую, что на мои колени что-то приземляется. Опустив взгляд, вижу фиолетовый блокнот и ручку. Я открываю его на странице, где написано:

«Ты обещал не произносить ни слова, но это не запрещает тебе их написать. Почему ты здесь?»

Сначала я усмехаюсь про себя из-за ее находчивости, но потом возвращаюсь к вопросу и снова чувствую боль в сердце. Рефлекторно моя рука потирает левую сторону груди. На секунду мне хочется проигнорировать ее вопрос, но почему-то я ничего не могу поделать со своими пальцами, которые уже держат ручку и пишут ответ:

«Сегодня день смерти мамы, а это единственное место, где я не чувствую вину за то, что жив».

Закончив, я передаю ей блокнот, и она сразу же устремляет свой взгляд на мой ответ. Сердце стучит слишком быстро в этот момент. Чувствую, как пот выступает на лбу, а руки становятся холодными. Я никогда не говорил с ней об этом.

Черт.

Я вообще ни с кем не говорил об этом. Мое дыхание становится прерывистым. Нет, нет, нет, не нужно было ей говорить.

Это все изначально было плохой идеей, я не должен изливать ей здесь свою душу. Из мыслей меня вырывает очередное прикосновение. Мне приходится собраться с духом, прежде чем взглянуть на ее ответ:

«Я знаю, мне очень жаль. Я буду рада разделить твою боль».

Ее рука касается моей и мягко сжимает.

Глава 3

Леви

Мы сидим на нашем месте примерно два часа, а может и больше, в полной тишине. Я все еще смотрю на ее слова:

«Я готова разделить твою боль».

Они эхом отдаются в моей голове раз за разом. Я могу даже представить голос и интонацию, с которой она могла это сказать, но не сказала. Написала.

Возможно, это тот способ общения, который может нам подойти.

Слова продолжают крутиться в моей голове. Я чувствую ее тепло рядом со своим телом — запах лимона и апельсина окутывает меня с ног до головы. Или грейпфрута и мандарина. Или, черт возьми, чего бы то ни было. Он проникает мне под кожу, забираясь в самые извилистые участки разума. Мне жарко. Я нагреваюсь изнутри, но не понимаю, что все это значит и как с этим бороться.

Повернув голову, я вижу, что она смотрит на небо. Вернее, мне показалось, что она смотрит — на самом деле ее глаза закрыты. Мое дыхание учащается, когда взгляд скользит вниз по ее аккуратному лицу, пухлым губам, которые приоткрываются, но затем плотно сжимаются.

Она чувствует мой взгляд?

Мои глаза путешествуют дальше по ее тонкой шее и горлу, которое чуть дергается, когда она сглатывает. Ее ключицы — гребанное произведение искусства. Они настолько изящны, что Ренуар возбудился бы за считаные секунды, если бы она была его музой. Ее грудь поднимается и опускается в такт дыханию, но слишком быстро. Она дышит прерывисто.

О, Бель определенно чувствует мой взгляд, теперь я в этом уверен.

И по какой-то невиданной причине в моей груди появляется трепет оттого, что я на нее так влияю.

Но самое главное то, что она влияет на меня намного больше. И это пугает. Мой разум затуманен — это вызывает гнев. На нее, на самого себя. Она ничего не сделала, но опять забирается внутрь меня и пытается ухватиться своими руками за то, что я не собираюсь показывать ни единой душе.

Я рычу и вскакиваю на ноги.

Она вздрагивает, открывает глаза и устремляет свой взгляд на меня.

— Вставай, — говорю я сквозь стиснутые зубы. Моя челюсть напряжена до боли в висках. — Я отвезу тебя домой, уже поздно и темно.

Что. Я. Несу.

Вот оно: доказательство того, что все здравомыслящие клетки в моем теле находятся явно не в мозге. Серое вещество быстрым темпом превращается в розовое, а точнее — в фиолетовое. В точно такой же цвет, как этот чертов блокнот.

Бель встает, ни произнося ни слова. Почему она молчит? Хочется ли мне, чтобы она что-то сказала?

Нет, не хочется, — уверяю я себя.

Она поднимает блокнот и засовывает его в сумку, после чего разворачивается, откидывает свои густые каштановые волосы и легкой, непринужденной походкой направляется в сторону парковки.

Что ж, уходит она по-королевски.

Я следую за ней, но держусь на расстоянии. И наконец-то мое тело немного расслабляется. В легкие начинает поступать только кислород, а не запах цитрусовых.

Спасибо.

Она останавливается около моей машины и ждет. Черт, эта девушка еще пару часов назад боялась, что ее пальцы съедят на ужин. А сейчас она покорно, с невозмутимым видом стоит и готовится к тому, что я отвезу ее домой. Ни единого слова против. Ни единого замешательства в глазах.

Что это? Доверие?

Мы каждый раз общаемся так, будто готовы убить друг друга на месте. Я мог бы спокойно выбросить ее сладкий зад где-нибудь около обочины на съедение волкам.

Интересно, в наших лесах водятся волки?

Сконцентрируйся.

Почему она все еще мне доверяет, если иногда я не доверяю сам себе?

Она ждет, когда я открою ей дверь. И я, черт возьми, открываю.

Гребаный джентльмен.

Бель садится в машину и тянется к ручке, чтобы захлопнуть дверь, но я ее опережаю и закрываю сам. Оббегаю капот и сажусь внутрь. Мне требуется пара минут, чтобы собраться с мыслями.

— Пристегнись, — указываю я и жду, пока она пристегнет ремень безопасности, после чего с глубоким выдохом трогаюсь с места.

Едем мы также в полнейшей тишине. Боковым зрением я вижу, как она жует щеку и нервно перебирает пальцы, надавливая подушечкой большого на остальные. Почему она начала нервничать? Мы даже не разговаривали. Десять минут назад она была абсолютно спокойна.

— Ты нервничаешь, — констатирую факт, потому что не хочу, чтобы она придумывала отговорки на вопрос.

— Что? — Она заговорила. Наконец-то.

— Ты нервничаешь. — Поворачиваю голову и смотрю прямо ей в глаза. И сейчас там полнейшая паника. Нет того спокойствия, что было раньше.

— Кхм. — Она откашливается, прежде чем произнести: — Я должна была вернуться домой несколько часов назад.

Просто великолепно, мать вашу.

Ее отец оторвет мне яйца прямо на их чертовой подъездной дорожке.

— Почему ты не ушла?

— Потому что не хотела, — пожимает плечами она.

— Но ты могла бы прийти вовремя домой. Сейчас ты переживаешь, что опоздала, хотя сама решила остаться. Это же не из-за меня? — Последнюю фразу я бросаю с усмешкой, но в глубине души надеюсь, что из-за меня.

— Тебе когда-то говорили, что у тебя мания величия? — огрызается она. — Не только тебе хорошо в том месте, и это чудо, что мы смогли просуществовать там вместе так долго. И я была рада. — Она прерывает свой нескончаемый поток слов, и ее голос смягчается. — Я была действительно рада составить тебе компанию в этот день. Но сегодня мне тоже было тяжело. Поэтому я и оказалась там.

Она была рада составить мне компанию.

И как мне с этим теперь работать? Я всегда мог справиться с тем, что она мне не рада. Но как обращаться с тем, что она рада моей компании?

Я понятия не имею.

— Хорошо. — Единственное, что удается мне выдавить из себя.

Мы едем еще несколько минут, после чего останавливаемся около ее дома.

Я смотрю вперед, она смотрит в боковое окно. Никто не шевелится.

Что нужно делать в таких ситуациях? Может быть есть какое-то пособие для чайников «Как обращаться с девушкой, которая соблазнительна, как грех, но ты полный придурок и ведешь себя с ней, как настоящее дерьмо?»

Мое лицо бы изобразили на обложке этой книги.

— Спасибо, что подвез, Леви. — Бель прерывает тишину и смотрит на меня.

Когда она начинает тянуться к дверной ручке, я наклоняюсь и перехватываю ее ладонь. Мы смотрим на наши руки, а затем поднимаем глаза друг на друга.

Я прочищаю горло, прежде чем заговорить.

— Спасибо. — Меня покидает выдох. — Спасибо, что была со мной.

Она ничего не говорит, а я продолжаю смотреть в эти бездонные зеленые глаза. Они пленят меня, заковывают в наручники, и именно поэтому, наверное, мне все еще не удается оторвать свою руку от ее запястья, где я чувствую ее учащенный пульс.

Она первая прерывает зрительный контакт и отвечает:

— Не за что, ты тоже в какой-то степени мне помог. Я не была одинока.

Я тоже.

— У тебя все будет в порядке? — Я делаю паузу. — Не будет проблем с тем, что ты опоздала?

Бель опять жует щеку, а затем отвечает:

— Не знаю, но я могу с этим справиться.

С этими словами она выходит из машины и направляется к дому.

Почему мне не хочется, чтобы она с этим справлялась? Вернее, намного лучше, если Бель сможет с этим справиться. Я просто не хочу, чтобы ей приходилось это делать.

Глава 4

Аннабель

Ранним утром в понедельник я бегу на тренировку, которая начнется через пять минут. Папа думает, что по утрам перед уроками у меня дополнительные занятия для подготовки в колледж.

Ох, если бы он знал.

Но если посмотреть с другой стороны, это даже нельзя назвать ложью, потому что я действительно посещаю дополнительные занятия для подготовки в колледж. Только не в тот, о котором он думает. Так что это недосказанность, а не ложью.

С вечера субботы тело совершенно меня не слушается, все валится из рук, а в голове полный бардак. В моих мыслях постоянно прокручиваются все события: мы на ущелье, наша переписка. Если, конечно, три предложения можно назвать перепиской. Его взгляд, который расплавлял каждую кость в моем теле. Наверное, Леви думал, что сможет остаться незамеченным, когда прожигал меня своими голубыми глазами. Но, черт возьми, как можно не почувствовать, что вас бросили на раскаленные угли? Хочу отдать себе должное: я отлично держалась и не подавала виду.

По крайней мере, мне хочется в это верить.

Он проводил меня домой. Леви гребаный Кеннет проводил меня домой. Мне казалось, что я находилась в какой-то параллельной вселенной, где парень открывает мне дверь автомобиля. Потому что если бы это была наша вселенная, он переехал бы меня на своем Audi и уехал в закат.

«У тебя все будет в порядке?»

Конечно же нет. И это не имеет никакого отношения к тому, что мне пришлось где-то час терпеть оглушающие крики папы из-за того, что я ослушалась его. И, о мой бог, опоздала домой. Как и сказала, я могу с этим справиться. С чем Аннабель Андерсон не может справиться, так это с какой-то потусторонней версией Леви Кеннета.

Мне хочется найти у себя в голове какую-то кнопку по типу «Очистить кэш», чтобы просто перестать так часто думать об этом.

Я возвращаюсь из своих мыслей и замечаю, что стою в пачке в раздевалке балетного класса. Превосходно, теперь мне не удается замечать происходящее вокруг.

Твою мать, Аннабель, возьми себя в руки.

Тренировка проходит просто ужасно. Мое тело существует отдельно от разума. Не знаю, сколько раз я чуть не заехала в лицо своему партнеру Лиаму локтем или ногой.

— Что с тобой, красавица? — спрашивает он меня, когда я стою у окна и пытаюсь прийти в себя, прежде чем пойти в раздевалку.

Его волнение можно понять, ведь мы лучшая пара класса. Наши движения всегда идеально синхронизированы, в них есть легкость, но в то же время твердость и уверенность. Сегодня же все мои мышцы будто налиты свинцом. Я была недостаточна хороша и подвела его. Стыд и обида на саму себя накрывают меня с головой.

— Все в порядке, — вру я. — Прости, Лиам, мне очень жаль. Я подвела тебя. Знаю, ты очень усердно работаешь ради поступления. Мне нужно быть более собранной. Обещаю, этого больше не повторится, я…

В моих руках появляется дрожь, и я нервно пытаюсь пригладить волосы, хотя они идеально собраны в пучок.

— Аннабель, ты чего? Все в порядке. Ты ведь человек, невозможно быть всегда на высоте. У всех нас случаются взлеты и падения, это нормально. Ненормально стремиться к недостижимому совершенству, которого не существует, и ругать себя за каждую ошибку. — Он берет мои руки в свои, вздыхая. — Я знаю, что ты талантливая балерина. Ты трудишься больше всех несмотря на то, что, возможно, тебе даже не удастся поступить. Не цени себя меньше, чем ты стоишь. Иногда, как бы мы ни старались заставить наше тело и эмоции работать на нас, все равно ничего не выходит. Это и отличает людей от роботов.

Лиам не только мой партнер, но и друг. Он знает о моих разногласиях с отцом по поводу колледжа, но не знает насколько все плохо.

— Спасибо, — хриплю я. — Правда, спасибо. — Прочищаю горло и вздыхаю, пытаясь успокоиться. — Ты хороший друг, Лиам.

Я обнимаю парня, затем запрокидываю голову назад, чтобы посмотреть в его глаза.

— И лучший партнер на свете.

— О, я знаю это, детка. — Он смеется и обнимает меня, затем подхватывает и немного кружит. Я хихикаю в ответ.

Лиам все еще держит меня у себя в руках, когда я поворачиваю голову к открытой двери. Мое веселье тут же испаряется.

Леви стоит в коридоре и смотрит прямо на нас, а точнее, на руки Лиама, которые по ощущениям находятся прямо у меня под задницей.

Я никогда не заботилась о прикосновениях и заигрываниях Лиама, мы очень давно с ним дружим. И у меня ни разу не возникало сомнений, что за этим может скрываться что-то большее. Я думаю, в какой-то степени это просто образ Лиама, которому он пытается соответствовать.

Команда по плаванию проходит мимо Леви, но он все еще стоит и не следует за ними — его взгляд сканирует нас. Руки сжаты в кулаки. Грудная клетка расширяется от каждого глубокого вдоха. Один из его друзей по команде останавливается и похлопывает Леви по плечу, что-то тихо говоря на ухо.

Я осторожно вырываюсь из объятий Лиама, но остаюсь на месте. Еще секунду мы смотрим друг на друга, а затем Леви сбрасывает руку парня, отворачивается и широкими шагами уходит прочь.

Я же остаюсь прикованной к месту. Лиам трогает меня за плечо и говорит:

— Давай, Аннабель, пойдем. Скоро начнется урок, и если мы опоздаем, то мисс Грант высосет из нас душу.

Со мной уже это сделали, — хочу сказать я, но молчу.

Урок математики это худшее, что может случиться сегодня или в любой другой день. Я ненавижу числа, цифры, а также знаки умножения, деления, уравнения, задачи и все прочее дерьмо. Каждый урок мисс Грант начинает с разминки, как она это называет. Я же называю это поездкой в ад. Каждый раз она вызывает несколько человек к доске, где они под ее диктовку должны записать и вычислить значение различных примеров в уме. Нельзя делать абсолютно никаких заметок и вычислений.

Как думаете, насколько успешно я справляюсь с этой разминкой? Правильно, я позорюсь каждый гребаный раз. Обычно смешки в классе начинаются еще до того, как я успеваю дойти до доски, потому что даже одноклассники подозревают, что мой лучший друг — это калькулятор.

Я сижу и молюсь всевозможным богам, чтобы сегодня выбор мисс Грант пал не на меня.

— Всем добрый день, — улыбается она. За этой улыбкой скрывается дьявол, я уверена. — Сегодня, как обычно, начнем с нашей любимой разминки. — Да-да, определенно любимой.

Я жую свою щеку, на которой скоро не останется живого места, и нервно жду ее следующих слов.

Господи, если ты существуешь, молю тебя — избавь меня от этого.

— Аннабель Андерсон, прошу, продемонстрируйте нам свои таланты.

Дерьмо.

Глава 5

Леви

Я сижу на уроке и пытаюсь угомонить свои разбушевавшиеся нервы. Гнев переполняет меня с того момента, как я увидел, что этот ублюдок Лиам обнимает и трогает ее своими руками. Руками, которые следовало бы вырвать из его гребаных плеч. Прикасался к ней там, куда я даже смотреть иногда боялся ради своей же безопасности и сохранения контроля. Она улыбалась ему так, как никогда не улыбалась мне.

Ну ты и не ее друг.

Непонятно, кем мы друг другу приходимся. Но почему-то когда я стоял там и смотрел, как ее маленькое хрупкое тело исчезает в его объятиях, моя кровь превращалась в лаву.

Я не ревную. Я не ревную. Просто хочу его убить.

Во мне появляется неизвестная кровожадность при мыслях о том, что он может прикасаться к ней, разделять ее радость или грусть, оказывать ей поддержку и помогать поверить в себя. В то время как я совершенно бессилен, потому что являюсь размытым пятном в ее жизни. Мне известно о Бель достаточно много, но одновременно мало. Я старался всегда быть в курсе событий ее жизни, но мне хочется знать больше. Быть тем, кому она сможет довериться и подарить одну из своих искренних улыбок.

Итак, методом глубоких размышлений и психоанализа я прихожу к выводу о том, что хочу быть чем-то большим в жизни Аннабель Андерсон.

Стараясь заглушить свои мысли и сосредоточиться на уроке, я слышу голос мисс Грант:

— Сегодня, как обычно, начнем с нашей любимой разминки.

Надеюсь, она вызовет меня. Так я смогу отвлечься от шума в своей голове. У меня никогда не было проблем с математикой, поэтому ее разминка будет как раз к месту.

— Аннабель Андерсон, прошу, продемонстрируйте нам свои таланты.

Чертова стерва, она прекрасно знает, что Бель никогда в жизни не продемонстрирует таланты на ее разминке, потому что их просто-напросто нет.

Я разворачиваюсь и смотрю на Бель: ее лицо белее, чем стена позади. Как обычно девушка жует щеку. Удивлен, что она не прогрызла ее. Опускаю взгляд на руки Бель, которые не находят себе места на коленях, потому что безумно дрожат. Она поднимается со своего места и начинает идти по проходу на нетвердых ногах.

Бель приближается к моему месту, и наши взгляды встречаются. Прежде чем адекватные клетки мозга подумают о том, что делают, я выталкиваю рюкзак прямо ей под ноги.

Будто в замедленной съемке я наблюдаю за тем, как ее руки взлетают вверх, а ноги путаются в лямках рюкзака. Спустя секунду тело Бель приземляется недалеко от меня.

Номинация «Придурок года» по версии Аннабель Андерсон и всего остального населения Земли достается мне.

Бель лежит и не шевелится, ее юбка немного задралась, обнажая бедра. Я могу рассмотреть кружево, которое прилегает к ее ягодицам. Могу даже назвать цвет…

Фиолетовый, серьезно?

И теперь, черт возьми, мне не оторвать от нее глаз. Идеальный изгиб и форма. Если раньше мне казалось, что ее ключицы — произведение искусства, то теперь я знаю, что ошибался. Ее задница — шедевр в чистом виде.

Пытаясь прийти в себя, понимаю, что я не единственный, кто наблюдает и наслаждается этой картиной.

Черт.

Я подрываюсь и наклоняюсь к Бель так быстро, что теперь все взгляды устремляются на меня.

Не благодарите за шоу, придурки.

Она начинает подниматься, поправлять волосы и отряхиваться, все еще стоя на коленях. Я беру ее за локоть и помогаю встать на ноги. Затем завожу руку ей за спину и опускаю юбку, проводя кончиками пальцев по бедру. Это не кожа, а атлас. Нет, самый дорогой китайский шелк. Даже за такое мимолетное прикосновение мне удалось почувствовать, какая она приятная и гладкая.

Моя рука буквально полыхает, но это не самое страшное. Самое страшное то, что мне мало этого прикосновения.

Втягиваю воздух, чтобы заполнить легкие, потому что все это время я, кажется, не дышал.

Смотрю ей в глаза и вижу, что в них стоят слезы.

Ну какой же я идиот.

— Ты в порядке? — Мой голос хрипит. — Как ты так упала? Ты чем-то ударилась?

Вау, сегодня я получу еще и Оскар за отличную игру.

— Аннабель, ты в порядке? Если тебе нужно, сходи в медпункт и уборную, — произносит взволнованным голосом мисс Грант.

— Да… Нет. — Бель рассеянно смотрит на меня, после чего вырывает свою руку из моей. — Да, я схожу, если вы не против. — Она буквально выбегает из класса.

— Я провожу, — обращаюсь к мисс Грант и вылетаю вслед за Бель.

Выйдя за дверь, я вижу, что она твердыми шагами направляется в сторону туалета. Ее волосы подпрыгивают с каждым шагом, гнев отражается в каждом движении. От нее чуть ли не идет пар.

Я догоняю ее и хватаю за руку, разворачивая к себе лицом.

— Ты в порядке? — повторяю свой глупый вопрос.

— В порядке ли я? — шипит она, выдергивая руку и ударяя меня в грудь. — Я просто великолепно себя чувствую после того, как показала свой зад всему классу. — Еще один удар.

— Бель, если тебя это успокоит, то зад у тебя отличный, и фиолетовый великолепно сочетается с цветом твоей кожи.

Ее глаза расширяются, и щеки заливает краска.

— Ты болен! — кричит она и снова ударяет меня. — Не делай вид, что не имеешь к этому отношения. Я знаю, что споткнулась из-за тебя! — Бель переводит дыхание, затем продолжает свою маленькую истерику: — Я ненавижу тебя, ты просто чудовище.

На этих словах у меня случается короткое замыкание. Сначала мы смотрим друг на друга, а затем я рывком прижимаю девушку к себе и склоняюсь над ней. Моя рука обвивает талию Бель.

Слышно лишь наше сбитое дыхание. Я наклоняюсь к ее уху и говорю:

— Лучше я буду чудовищем, чем позволю тебе сходить с ума перед всеми этими людьми оттого, что ты не можешь сложить элементарные числа в уме, Бель. — Сделав небольшой шаг назад, я отхожу от нее. Мне нужно гребаное расстояние для того, чтобы моя рука не опустилась ниже ее талии.

Она смотрит на меня с озадаченным выражением лица, явно не зная, что ответить. Поэтому я продолжаю:

— Слушай, знаю, что мой поступок оставляет желать лучшего. Но я действительно не хотел, чтобы так вышло. — Вздыхаю, после чего говорю слова, которые она никогда не слышала от меня: — Прости, мне жаль.

Если это возможно, то ее глаза становятся еще больше, а брови молниеносно взлетают вверх.

— О. Мой. Бог. Это точно ты? — Она прикладывает руку к груди. — Леви, ты случайно не ударился головой о бортик бассейна на тренировке? Потому что с тобой явно что-то не так. — Она задумчиво прикусывает губу и щурится. — Может, у тебя жар?

Бель подходит ко мне, встает на носочки и прикладывает ладонь к моему лбу. Я перехватываю ее руку.

— Прекрати, — произношу сквозь зубы. — Я серьезно. Прости меня.

Ее глаза блуждают по моему лицу, считывая эмоции.

— Хорошо, — уже спокойнее отвечает она, но вырывает свою руку. — Но не смей ко мне прикасаться. — Она смотрит в мои глаза, пока во мне поднимается новая волна гнева, а затем чуть громче продолжает: — И не называй меня Бель!

— А этому придурку можно прикасаться к тебе?

Она хмурит брови.

— Какому придурку?

— Лиаму.

На лице Бель расцветает улыбка, но не такая, какую она подарила своему другу. Сейчас я вижу злую и хитрую ухмылку. Мне хочется стереть ее и увидеть прежнюю искренность и нежность.

— Во-первых, он не придурок. — Она указывает на меня пальцем и упирается им в мою грудь. — Во-вторых, он мой друг, и если я хочу, чтобы он ко мне прикасался, то он будет ко мне прикасаться.

— Я тоже хочу.

Стоп, что?

— Что? — Бель повторяет вопрос, который прозвучал в моей голове. Только есть проблема: ответ на него я не знаю. Поэтому отвожу взгляд, чтобы не сказать еще одну глупость.

— Что ты имеешь в виду?

— Я тоже хочу быть тебе другом. — Возвращаю взгляд к ней.

После этих слов мы оба стоим в шоке, не зная, что сказать дальше. Смотрим глаза в глаза, пытаясь залезть друг другу в голову. Дышим одним и тем же воздухом, которого в коридоре становится все меньше.

— Что это значит?

Ох, если бы я знал.

— Я хочу быть твоим другом, — повторяю медленно для нас обоих, словно мы умственно отсталые.

— Ты ведь понимаешь, как это странно звучит? — Она хмурится, явно не понимая, что происходит.

— Да. — Я замолкаю, не зная, что сказать дальше. Немного поразмыслив, продолжаю: — Бель, просто подумай об этом, хорошо? Приходи сегодня вечером на наше место, если будешь согласна стать моим другом.

На этих словах я разворачиваюсь, чтобы вернуться в класс. Пройдя полпути, я слышу, как она кричит:

— Хорошо, я подумаю. И не называй меня так!

На моем лице появляется улыбка. Я качаю головой, пока мысли твердят мне:

Ненавидеть Аннабель Андерсон было сложно, но быть для нее другом может оказаться невозможным.

Глава 6

Аннабель

— Аннабель? — Лиам машет рукой перед моим лицом. — Ты тут?

— Да, — вздыхаю я. — Прости, о чем ты говорил?

— О том, что моя подруга меня не слушает. — Он хмурит свои темные брови и сужает глаза.

— Да, я… Я думаю, что просто устала.

Лиам внимательно смотрит на меня, проводя рукой по волосам.

— Лиам, ты идешь? — спрашивает его Меган, подходя к нам и гладя его по плечу. Она соблазнительно хлопает ресницами, а точнее, пытается это сделать. На самом деле складывается ощущение, что ей что-то попало в глаза.

Мой друг — симпатичный парень: у него черные волосы, немного волнистые, но не выбиваются в разные стороны. Темные брови и глаза, крепкое телосложение и высокий рост. Добавьте ко всему этому его ухмылку ловеласа, и вам сразу станет жарко. Многие девушки хотят отломить кусочек от этого пирога, и Меган одна из них.

— Да, секунду, не могла бы ты подождать меня на улице? Мне нужно поговорить с Аннабель, — обращается к ней Лиам, продолжая с подозрением смотреть на меня.

Черт, от него невозможно ничего скрыть.

— Все в порядке, иди, — говорю я в попытке уйти от его допроса с пристрастием. — Лиам, не заставляй даму ждать. — Подмигиваю ему и пытаюсь сдержать смех, который рвется наружу. Я прекрасно знаю, что Лиама уже тошнит от Меган и ее назойливого поведения, но мой друг слишком галантен, чтобы отказать ей. Возможно, если бы он меньше строил всем глазки, то эти проблемы обошли бы его стороной.

Он поворачивается ко мне, оставляя девушку стоять за спиной, и раздраженно закатывает глаза. Меня веселит это еще больше, и я из последних сил сдерживаю смех.

— Смейся, Аннабель. Знаешь, возможно ты только что испортила себе карму. — Лиам угрожает указательным пальцем перед моим носом. — И мы еще вернемся к разговору, от которого ты так профессионально ушла, — шепчет он серьезно, но я вижу по глазам, что его тоже забавляет эта ситуация.

Друг поворачивается к Меган.

— Пойдем.

— Ты говорил, что подвезешь меня домой. Все в силе? — Я уверена, что Лиам этого не говорил, но она решила иначе.

— Да, конечно, — вымученно отвечает он.

Они разворачиваются и удаляются по коридору к выходу из школы, когда я кричу им вслед:

— Пока Лиам, пока Меган. Хорошо вам провести время!

Лиам заводит за спину руку и показывает мне средний палец. И тут я перестаю сдерживаться и громко смеюсь, провожая их взглядом.

Эта ситуация немного выводит меня из задумчивого состояния, в котором виноват лишь один человек. Человек, которого будто подменили. Он, как и прежде, сохраняет свои придурковатые наклонности, но в нем определенно произошли какие-то изменения. И я должна выяснить, что они значат, пока не погрязла в этом с головой.

— Анна! — В меня врезается тело и маленькие руки обвивают мою талию. Я вздрагиваю от испуга.

— Твою мать, Аврора! — Поворачиваюсь к ней, хватаясь за грудь. — Не смей меня больше так пугать.

— Эй, не трогай мою мать. — Она хихикает, а потом это превращается в полноценный смех. Я стою в недоумении, глядя на нее.

— Она и моя мать, если ты забыла. Что тебя так развеселило?

— Я просто представила, — пытается она говорить сквозь смех, — что ты можешь не трогать мою мать, но можешь трогать отца. Ну типа: твой отец, Аврора!

Она потихоньку успокаивается, понимая, что я не нахожу это забавным, а потом с искренней озадаченностью продолжает:

— Почему все всегда говорят твою мать?

— Господи, Аврора! Твой рот когда-нибудь станет твоей смертью. — Она опять хохочет, в то время как я качаю головой. — Не смей такое говорить при папе. Никогда.

Я беру ее за руку и тяну к выходу из школы.

— А можно маме рассказать?

— Нет.

— Но почему? — Аврора кажется искренне огорченной. Либо же она хорошая актриса.

— Потому что.

— Фу, ты такая скучная, Анна.

— Ты отлично дополняешь наш тандем своим сумасшествием, не переживай. — Я поворачиваю к ней голову и подмигиваю. — И вообще, принцесса, где мое приветствие?

Мы останавливаемся, и Аврора тянется ко мне. Я немного наклоняюсь, и она прикасается своей щекой к моей, потираясь о нее.

— Щечка к щечке, Анна.

— Щечка к щечке, Рора.

Мы отстраняемся и движемся к парковке, где нас должна забрать мама.

День, когда моя сестра появилась на свет, был лучшим в моей жизни. Когда ее пухлая маленькая ручка потянулась к моему лицу и наша кожа соприкоснулась, я поняла, что люблю ее больше, чем всех выпрошенных на праздники кукол. Больше, чем красивые балетные пачки и пуанты, которые выпросить было еще сложнее. Когда она родилась, мне было семь лет. В тот момент я сразу почувствовала себя взрослой, потому что знала, что буду защищать свою сестру, чего бы мне это ни стоило. Будь то мальчик, разбивший ей сердце, или отец, воплощающий через нее свои несбывшиеся мечты.

Мы уже подходим к машине мамы, когда она выходит из противоположного входа в школу и направляется к нам. Как всегда идеальна: брючный костюм по фигуре, туфли-лодочки, волосы, собранные в пучок, элегантная походка от бедра и сияющая улыбка. Наша мама — учитель младших классов, и это именно тот случай, когда профессия является призванием человека. Все ученики любят ее, как свою родную мать, а она отвечает им взаимностью.

— Привет, девочки. Ну давайте, поцелуйте маму. — Она останавливается около нас в ожидании, похлопывая себя по щеке.

— Привет, мама, — с нежностью говорим мы в один голос и по очереди целуем ее.

— Садитесь скорее, нам нужно успеть накормить папу перед дежурством, — устало произносит она.

Мы усаживаемся в машину, когда я говорю:

— Ну да, папе же пять лет и он не может сам себя обслужить.

— Аннабель. — Мама грозно смотрит на меня, а я поднимаю руки в знак капитуляции. — Ты же знаешь, как он любит, чтобы о нем позаботились, — добавляет она уже мягче.

— Да, знаю, — вздыхаю я.

Папа работает детективом. Начинал с самых низов, работая в обычном патруле, но властный характер сделал свое дело и помог подняться по карьерной лестнице. Не думаю, что это работа его мечты, но она отлично подходит ему по гороскопу, фазе луны или по раскладу карт Таро. Подчиненные боятся его, но уважают. Он хоть и вспыльчив, но справедлив.

Главная проблема папы заключается в том, что он не умеет разделять дом и работу, считая членов своей семьи такими же подчиненными. Интересно получается. Там люди работают и выслуживаются перед ним, чтобы им платили деньги. Дома мы угождаем ему, чтобы заслужить его любовь. Вот такой парадокс, в котором ты должен сделать все идеально, чтобы быть любимым. Понятие безусловной любви присуще только нашей маме. Иногда мне хочется у него спросить: почему его любовь, нежность и забота о нас это привилегия, которой мы не всегда удостаиваемся? Я готова протянуть ему свое сердце и сказать «Держи, папа, оно твое. Просто люби меня за то, что я твоя дочь, а не за то, кем я пытаюсь стать ради тебя».

Возвращаясь из своих мыслей, спрашиваю:

— Говоришь, у папы сегодня дежурство? — Прощупываю почву, чтобы понять, смогу ли уйти сегодня вечером. Вообще я еще не решила, пойду ли на встречу с Леви, но в любом случае нужно разведать обстановку.

— Да, а что?

— Ничего, просто спрашиваю, — стараюсь безразлично ответить я.

Мама поворачивает голову ко мне, сощурив глаза.

— Что вы скрываете, Аннабель Андресон?

— Ничего, — выпаливаю я. Господи, даже Авроре удается лучше скрывать что-то.

Она вскидывает брови.

— Ты никогда ничего не делаешь и не спрашиваешь просто так. У тебя всегда есть цель — в этом вы с папой похожи. Так что? Расскажешь мне?

— Ну… В общем, мне нужно будет вечером уйти… Наверное. Я еще не решила, — мямлю я так, будто разучилась складывать слова в предложения.

— Уйти? Куда? С кем?

— Боже, мама, что за допрос? Вы с папой поменялись ролями?

— Прости, но конечно же мне интересно! Обычно ты выходишь куда-то только по выходным, так что для меня это неожиданность, — защищается она и чуть не отрывает руки от руля.

Я выхожу куда-то только по выходным, потому что в другое время мне это делать запрещено.

— Тиши, давай доедем до дома живыми, пожалуйста, — дразню я ее. — Отвечая на твои вопросы: Уйти? Уйти. Куда? На ущелье. С кем? С Леви.

Я закрываю глаза и морщусь, ожидая ее ответа.

— Леви? Леви Кеннет? — Ее голос переходит на писк. Вот оно. Не удивлюсь, если она сразу позовет его к нам на ужин.

— Да, мама, Леви Кеннет.

— Тот самый, в которого ты была влюблена, когда тебе было десять?

— МАМА! — Мои щеки начинают краснеть. — Я не была влюблена в него.

— Продолжай это себе говорить, но мамы знают и видят лучше, — самодовольно говорит она, ухмыляясь. — Так что? Когда ты пригласишь его к нам на ужин?

Удивлена ли я? Нет.

— Никогда.

— Ты слишком категорична, детка, — с улыбкой говорит она. — Ты можешь пойти на свидание, я не скажу об этом папе.

Я стону или полурычу:

— Это не свидание, мама!

— Хорошо-хорошо, только не нервничай.

— А у него есть брат? — влезает Аврора в разговор.

— Нет, — отвечаю я.

— Эх, жалко, а то я бы тоже сходила на свидание, — расстроенно бормочет она.

— Аврора! — Мама в шоке смотрит в зеркало заднего вида, и мы втроем заливаемся смехом.

Весь оставшийся день я занимала себя всевозможными делами, лишь бы не смотреть на часы. Мне казалось, что в какой-то момент время остановилось. Я отсортировала свои вещи по цветам, пересадила цветок. Да, я пересадила свой кактус, который должен был вот-вот отправиться в мир иной. Цветы — это совершенно не мое. В моих руках умирают даже кактусы, которым в этой жизни ничего не нужно, кроме воды раз в неделю. Перебрала куклы Авроры, в которые она уже почти не играет. Среди них нашла даже парочку своих: некоторые уже были без руки или ноги, с модной стрижкой, оголяющей затылок, или покрашенными волосами.

Сидя на полу в комнате Авроры, я смотрю вместе с ней «Моану» в сотый раз и, наверное, по нотам могу спеть каждую песню. Вдруг ко мне приходит осознание того, что Леви не сказал во сколько именно будет меня ждать.

И будет ли он там.

Возможно, это все какая-то глупая шутка. Он сказал приходить «вечером». Вечер — понятие растяжимое. Не будет же он там сидеть до захода солнца. Да и время после того, как оно зайдет, все еще считается вечером, черт возьми.

Этот человек — мое проклятье.

Может, мне стоит все-таки не идти? Во избежание ситуации, в которой я почувствую себя идиоткой, когда он не придет.

Мое любопытство берет верх над разумом. Собравшись с мыслями, я выбираю среднее время, семь часов вечера, и направляюсь на встречу с Дракулой.

На парковке нет его машины. Конечно, есть вероятность, что он пришел пешком или просто приедет позже.

Продолжай уверять себя в этом.

Чем выше я поднимаюсь к ущелью, тем сильнее чувствую биение сердца всем телом. Мне кажется, что даже дыхание дает сбой и на лбу выступает испарина. Наверное, я выгляжу так, словно только что совершила пробежку. Сегодня сильный ветер, который хоть немного помогает мне прийти в себя. Я подхожу к смотровой площадке моста и делаю глубокий вдох, прежде чем обогнуть небольшой холм, чтобы увидеть наше место.

Один шаг.

Один взгляд.

Из меня вырывается хриплый выдох.

Его здесь нет.

Глава 7

Леви

— Эй, Леви, переодевайся и пойдем перекусим где-нибудь с парнями.

Товарищ по команде хлопает меня по плечу и выжидающе смотрит на меня, когда мы возвращаемся в раздевалку после тренировки. Я не могу сказать, что мы дружим или что у меня вообще есть друзья. Коул — классный парень, как и многие другие члены команды по плаванию, но почему-то мне так и не удалось завести с кем-то из них крепкую дружбу. Да я и не пытался.

Мы все в хороших отношениях и мне достаточно общения с ними на тренировках или в пределах школы. Я не чувствовал в себе потребность с кем-то сблизиться настолько, чтобы делиться переживаниями или разделять веселье. Мне было комфортно в своей скорлупе, за которой необходимо было спрятаться после того, как мир перевернулся с ног на голову. Меньше контактов, меньше привязанностей, меньше ущерба, который я могу причинить.

Меня абсолютно все устраивало.

До недавнего времени.

До того момента, пока в моей голове Бель не дернула какой-то рубильник.

— Нет, извини, у меня планы.

И, кстати, мне нужно поторопиться, чтобы успеть воплотить их. Я, как обычно, не отличился умом, когда назначил Бель встречу. «Вечером». Кто вообще так делает? Как насчет того, чтобы уточнить понятие этого самого «вечера»? У меня даже нет ее номера телефона, чтобы договориться о времени. Мысль о пособии для чайников с каждым разом кажется не такой уж и плохой.

— С кем-то? Или дома в одиночестве? Серьезно, Леви, надеюсь, что ты найдешь себе компанию, да и девчонки постоянно засматриваются на тебя. Черт, даже я иногда засматриваюсь. — Я вскидываю брови, удивленно смотря на него. — Нет-нет, ты не подумай, но твое телосложение Атланта определенно бьет по моему самолюбию, хотя я тренируюсь столько же, сколько и ты. — Он ухмыляется, а затем продолжает, вздыхая и закатывая глаза: — Это последний год школы, а ты ведешь образ жизни затворника, когда должен брать от этого времени все, что только можешь.

Я ухмыляюсь ему и думаю, что он прав. Но мне не нужно все, мне нужна она. Неважно, будет ли Бель моим другом или чем-то большим, но я готов взять все, что она мне даст.

— Хорошо, чувак, я обязательно подумаю об этом. — Хлопаю его по плечу и направляюсь в душ.

Выходя из школы, быстрым шагом направляюсь к машине — на часах восемнадцать сорок пять. Я планировал поехать туда сразу после тренировки и быть на месте в семь вечера. Мне показалось, что это среднее время моего неопределенного понятия «вечер». У меня есть еще пятнадцать минут. Подходя к машине, вижу облокотившегося на капот отца.

Черт, только не это.

— Леви, ты уже пару дней не отвечаешь на мои звонки. Почему я вынужден откладывать все свои дела, чтобы приезжать и контролировать тебя, как маленького ребенка!? — недовольно восклицает он.

— Потому что, может быть, стоит проводить больше времени в городе, где живет этот самый ребенок, а не в Лондоне, где живет твоя компания и ты вместе с ней? — устало спрашиваю я.

— Я работаю для нас, для тебя, — вздыхает он. — Для твоего будущего. Мне не удастся всегда быть рядом, когда-нибудь ты останешься один.

— Я и так один, папа, ты пропадаешь неделями, изредка появляясь дома. — Сдавливаю переносицу пальцами и на мгновение закрываю глаза. — Послушай, я правда все понимаю, но давай не будем играть в любящих отца и сына, пытаясь что-то друг другу доказать. Правила этой игры давно устарели.

Он смотрит на меня пару секунд, затем говорит.

— В школе все в порядке?

Хорошо, что он сам догадался сменить тему. У меня совершенно нет ни времени, ни настроения выяснять с ним отношения.

— Да, все хорошо, готовлюсь к экзаменам, проект в «Бартлет» я уже отправил, — быстро отвечаю я, нервно постукивая ногой, желая поскорее уехать отсюда.

Архитектурная школа «Бартлет» — лучшее учебное заведение в стране. Ее заканчивал отец, и теперь настала моя очередь. Это единственная точка соприкосновения, где мои и его желания сходятся.

— Хорошо. — Он отталкивается от капота и подходит ко мне. Похлопывая по плечу, продолжает: — Не забывай отвечать на мои звонки, я поехал.

После этих слов он направляется к своей машине. Иногда мне кажется, что отец избегает меня, потому что я — живое напоминание того, что его жены больше нет в живых. Это справедливо.

Я смотрю на время: восемнадцать пятьдесят пять.

Черт.

Надеюсь, ее там еще нет. Вдруг она пришла раньше и ждет меня? А может, Бель и не придет вовсе. Тысяча сценариев разворачивается в моей голове, пока я запрыгиваю в машину и быстро выезжаю с парковки.

Еще никогда в жизни я так не спешил к нашему месту.

Глава 8

Аннабель

— Черт, — вырывается из меня вслух.

Я стою в одиночестве и смотрю вниз на реку, обнимая себя руками. Моя голова — это клубок спутанных мыслей и ощущений.

С одной стороны, я расстроена, но не понимаю почему. Потому что его здесь нет? Или потому что я сама виновата в том, что поверила ему? Наивная.

С другой стороны, во мне еще теплится надежда, что он опаздывает.

Все это так странно. Его поведение, прикосновения, взгляды. Мы с ним годами танцуем танго. Танец, в котором не принято разговаривать или улыбаться — он строится на эмоциях, которые витают между двумя партнерами. Нашей основой для танца были конфликты и ненависть, если это можно так назвать. Сейчас это кажется образами, которые мы транслировали миру.

С каждым взаимодействием наше танго обретает новые оттенки и ощущения: начиная со взглядов и прикосновений, которые ты не можешь расшифровать, но они затрагивают что-то глубоко внутри. Настолько, что ты ощущаешь это каждой костью в своем теле. Заканчивая примирением, на которое здравая половина твоего мозга посылает красный сигнал, но другая половина желает его, словно запретный плод.

Леви, гребанный, Кеннет, зачем ты появился в моей жизни? Снова. Хотя не могу сказать, что когда-то он из нее уходил.

Я закрываю глаза и вдыхаю полной грудью в попытке привести мысли в порядок. Чувствую странное покалывание в области затылка и слышу шепот около уха:

— Скучала по мне, Бель?

Я подпрыгиваю, словно меня ударили электрошокером, что недалеко от правды. Потому что поворачиваясь, я вижу Леви, который одним взглядом пускает электрические разряды по всему моему телу.

Он пришел.

— Боже, кто ты? Человек-тень? Ты так тихо подкрадываешься, что когда-нибудь у меня случится незапланированная остановка сердца. — Я пытаюсь отдышаться после испуга и того, что проговорила эти слова на одном дыхании.

— Бель, ты слишком много смотришь телевизор. В прошлый раз я был маньяком, теперь человеком-тенью, что же будет дальше? Человек-швейцарский нож? — Он усмехается и уголки его губ приподнимаются. Вашу мать, Леви Кеннет только что почти улыбнулся. Я точно в параллельной вселенной. — Возможно я чего-то не знаю, но остановка сердца разве бывает запланированной? — Его брови приподнимаются.

— Справедливо. Думаю, что нет. Хотя…

— Бель. — Он кладет свою ладонь мне на плечо. — Успокой свой разбушевавшийся мозг. Я уже слышу, как в твоей голове крутятся шестеренки.

— Ладно, — на выдохе отвечаю я.

Он не убирает руку с моего плеча, вместо этого обхватывает его, чтобы ладонь полностью соприкасалась с моей кожей. Кончики его пальцев мимолетно совершают круговое движение, очерчивая контур ключицы. Меня как будто бросили в огонь. Он смотрит, не отрывая глаз от места нашего соприкосновения.

— Я… — Леви возвращает взгляд ко мне, а затем резко одергивает руку, словно я его обожгла. Что неудивительно. — Прости, я опоздал. Задержался после тренировки.

Только сейчас я замечаю, что его волосы немного влажные. На улице не очень холодно, но уже наступил вечер и ветер в ущелье довольно сильный. Он одет в светло-синие джинсы и толстовку кремового цвета. И, не смотря на простоту своего наряда, Леви выглядит так, будто только что сошел с постера какого-то голливудского фильма. Я же одета в свои любимые бордовые мартинсы, простую ветровку и широкие черные джинсы. Терпеть не могу узкие скини, в которых мое тело задыхается. По сравнению с Леви я словно сошла с плаката приюта для бездомных.

— Ты можешь заболеть.

— Что? — Он в недоумении смотрит на меня.

— У тебя влажные волосы. — Одной рукой изображаю чащу весов. — А на улице прохладный ветер. — Повторяю это движение другой рукой. — Сложи эти факты. — Соединяю руки, и происходит непроизвольный хлопок.

Леви смотрит на меня со странным выражением лица, потом прикусывает губу в ухмылке и говорит:

— Мне кажется или я слышу нотки заботы?

От его слов мои щеки вспыхивают в ту же секунду.

— Тебе кажется. — Я разворачиваюсь и направляюсь к знакомому валуну.

Сначала он стоит на месте, затем я слышу его шаги позади меня. Бросив свою тряпичную сумку на землю, я опускаюсь на нее и облокачиваюсь на спину. Мама всегда говорит, что холод — враг женщин и их яичников. Мне остается только поверить ей, поэтому я не собираюсь проверять свои органы на прочность, сажая зад на холодную землю. Леви стоит напротив меня, не зная, куда присесть.

Я смотрю ему в глаза и вскидываю брови. Он отвечает мне тем же жестом.

Боже, он невыносим.

— Сядь уже, Леви. Я не кусаюсь. — Закатываю глаза и указываю взмахом руки на место рядом. Ему будто нужны были эти слова: не успеваю я договорить, как он уже усаживается около меня.

— Знаешь, в следующий раз нам нужно обговорить точное время, — говорит он, повернув голову и заглянув мне в глаза.

На секунду я позволяю себе потеряться в глубине его глаз. Даже в вечернее время они ярко-голубые — кажется, что такой цвет не может быть настоящим. Солнце уже почти село, поэтому с каждой минутой становится все темнее. Но его глаза зажигают во мне что-то, благодаря чему все вокруг не кажется таким темным.

— Бель, безусловно, я красив собой и все такое, но если это диалог, то желательно на него отвечать.

Черт.

— Кхм… — прочищаю я горло. — Да, было бы неплохо назначить точное время в следующий раз. — Только когда я это произношу, осознаю смысл сказанных слов. — Стоп, следующий раз?

— Да, ты пришла сюда, следовательно согласилась быть моим другом. — На его лице появляется улыбка.

Он улыбается. Шок. Продано.

— Поэтому у нас будет следующий раз. Много следующих разов, Бель. — говорит он своим томным голосом, и у меня бегут мурашки. И они появляются не от холода или страха. Это те сучьи предательские мурашки от, господи-боже, возбуждения. Я никогда раньше не испытывала ничего такого, да и не знаю, как это работает. Моя сексуальная грамотность начинается с того, что я знаю, как появляются на свет дети, и оканчивается тем, что презервативы никогда не бывают лишними. По словам мамы.

— Ага. — Единственное, что удается выдавить из себя хриплым голосом.

— У тебя есть с собой блокнот? — спрашивает он. И на мгновение я теряюсь, не понимая, что он имеет в виду. А затем приходит осознание. Переписка.

— Да. — Встаю на ноги, но моя стопа наступает на какую-то неровность, и я отправляюсь в полет.

Второй раз за день.

Теплые ладони обхватывают мою талию, и через секунду я уже оказываюсь на чем-то мягком. Мои глаза закрыты, и мне не хочется их открывать, чтобы подтверждать свои догадки. Медленно открываю один глаз и смотрю вниз. Я сижу на его коленях, вернее на бедрах. Мышцы груди Леви соприкасаются с моим плечом, и мне нужно всего лишь повернуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Моя смелость убежала в кусты, потому что открыв второй глаз, я в шоке смотрю в даль перед собой.

Может ли этот момент быть более неловким?

— Сегодня ты слишком неустойчивая. Тебе не кажется? — спрашивает он, и мое ухо нагреватся до температуры горения от столь близкого контакта. Я чувствую каждый его чертов вдох и выдох на своей коже.

— Кажется. Но если бы кто-то не играл в супермена, то первого падения не случилось бы, — тихо говорю я, пытаясь вырваться из его хватки, но у меня ничего не выходит.

— Останься. Там холодно. Я обещаю, что не сделаю ничего лишнего. — На этих словах он медленно убирает руки. И я бы никогда не подумала, что скажу это, но они настолько естественно там лежали, что теперь кажется, словно с меня сняли слой одежды. Без его прикосновений стало холоднее.

Я стараюсь, действительно стараюсь заставить себя встать и пересесть на свое прежнее место, но стоит мне повернуть голову и посмотреть ему в глаза, все мои аргументы рушатся.

— Хорошо.

— Блокнот, — напоминает он.

— Да. — Я откашливаюсь. — Точно, я же для этого и встала. — Чувствую, как грудь Леви вибрирует от сдерживаемого смеха.

Дерьмо, он знает, какое влияние оказывает на меня.

Поддавшись вперед, беру сумку и достаю блокнот с ручкой. Леви берет из моей левой руки сначала блокнот, рисуя большим пальцем какой-то символ на ладони. Затем вытаскивает ручку из правой руки, сжатой в кулак от нервного напряжения. Разжимает мои пальцы, опять рисуя что-то на ладони.

Боже, дружить всегда так сложно?

Леви кладет блокнот ко мне на колени и, не говоря ни слова, начинает писать. Я опускаю взгляд вниз, чтобы посмотреть, но он останавливается, берет меня за подбородок и поднимает его вверх.

— Не смотреть, — приказывает он. — Можешь продолжать рассматривать кусты или меня. Я не против. — Он самодовольно ухмыляется.

— Интригует. Кусты достаточно неплохи, если тебе интересно, — отвечаю я и наклоняю голову, делая вид, что пытаюсь лучше их рассмотреть.

— Я тоже неплох, если тебе интересно, — поддразнивает он.

О, я заметила.

— И, что самое главное, скромен, — говорю я с улыбкой и наконец-то чувствую себя расслабленно.

— Все, молчи, — тихо шепчет он мне на ухо.

Я жду, пока он допишет, и думаю о том, как комфортно себя ощущаю. Безусловно, чувствуется напряжение, но оно какое-то приятное, не похожее на то, что возникало раньше. Во мне нет переживаний или постоянного волнения, с которыми я привыкла жить двадцать четыре часа в сутки. Я чувствую себя… свободной? Не знаю, можно ли так это назвать, но рядом с ним мне не приходится контролировать каждое свое действие. Он будто зажигает во мне то, что я неосознанно тушила всю свою жизнь.

Странные мысли, странная ситуация, странная дружба.

Леви выдергивает меня из мыслей, отдает блокнот и опять проводит большим пальцем по моей ладони. Я опускаю взгляд и смотрю на страницу.

«Все это кажется странным, но мне хочется, чтобы ты знала, что мои намерения прозрачны. Я хочу быть твоим другом, Аннабель Андерсон, и приму от тебя все, что ты готова мне дать. Мне жаль за то, что я делал. Но больше всего мне жаль за то, чего я не сделал. Бездействие — это то, чего не будет в наших отношениях. Какими бы они ни были. Возможно, ты считаешь меня Чудовищем, но поверь: я буду им для всех, кроме тебя».

К тому моменту, когда я дочитываю последние слова, мне становится трудно дышать. Серьезно, я не могу сделать вдох, словно бетонная плита лежит на моей груди. Но в то же время я чувствую невероятное покалывание, разливающееся по всему телу от его слов, которое придает легкость. Так необычно испытывать столько эмоций разом.

Повернув голову к Леви, смотрю на него сквозь занавес волос. Он поднимает руку и заправляет прядь мне за ухо, открывая доступ к моим глазам. Не прерывая контакта, пальцем руки ведет вниз, очерчивая челюсть, и переходит на шею, задерживаясь на ключицах. Мы все еще смотрим друг другу в глаза, мои щеки горят, как и все тело. Слышно лишь наше дыхание.

Леви продолжает свой путь и ведет от ключицы вниз к запястью. Обхватывает его, опять рисуя этот непонятный символ, затем вкладывает мне в ладонь ручку и кивает на блокнот.

Никогда еще передача ручки не была такой интимной.

Я стараюсь обуздать свои эмоции и трясущиеся руки, прежде чем написать ответ:

«Не могу поверить, что говорю это, но я тоже хочу быть твоим другом, Леви Кеннет.

У меня два вопроса:

Почему ты не сказал мне это вслух?

Что ты рисуешь на моей ладони?».

Я делаю вдох и отдаю ему блокнот, наблюдая за его реакцией. Медленно, но верно по его лицу расползается улыбка, и он закрывает глаза. Затем открывает, переводит на меня взгляд и снова возвращается к чтению. Видимо, дочитав до последнего вопроса, он усмехается.

Леви касается моей ладони, чтобы взять ручку, но, пристально смотря мне глаза, снова начинает медленно рисовать. Я хмурюсь и сосредотачиваюсь на его прикосновениях. У меня есть предположение, что это, но не могу сказать наверняка, потому что в этом символе нет абсолютно никакого смысла.

Он быстро пишет ответ и возвращает блокнот мне.

«Мы придумает какое-нибудь название для нашей дружбы? Что-то типа Белеви или Лебель?»

Я смеюсь вслух, качая головой, после чего пишу:

«Нет, звучит ужасно! Вообще, мое полное имя Аннабель, используй его уже наконец. И ты не ответил на мои вопросы».

Отдаю ему блокнот. Он читает, смотрит на меня и качает головой в знак отрицания. Выхватывает у меня ручку, подносит мою ладонь ближе к себе и рисует. Я опять пытаюсь сосредоточиться на каждой линии и прикосновении. Мои ощущения подтверждают предыдущие догадки.

Звезда. Но почему она?

Он пишет ответ и отдает мне блокнот.

«Для меня ты Бель, нравится тебе это или нет».

Я поворачиваюсь к нему и говорю:

— Ты так и не ответил на мои вопросы.

— Всему свое время, Бель, — улыбаясь, отвечает он.

Глава 9

Аннабель

Всю неделю Леви действительно ведет себя как мой друг: он помогает с учебой, а в особенности с математикой, в которой разбирается намного лучше, чем я. Ждет меня после тренировок и убивает взглядом Лиама. Пару раз мы были на ущелье, общались устно или письменно. Несмотря на всю странность нашей дружбы, мне комфортно. Он замечает мои изменения в настроении и спрашивает причину, на что получает одинаковый ответ: «Все в порядке, просто встала не с той ноги». Но правда в том, что я встала не с той ноги и наступила на своего отца.

Пока что мне удается не раскрывать всех подробностей своей жизни, потому что я не хочу выглядеть сумасшедшей, обвиняя папу в каких-то мелочах, которые на мне сказываются. Никто в это не поверит. На мне нет ни синяков, ни травм — просто моральное истощение. И, наверное, это мелочи, с которыми я просто не научилась жить, поэтому необязательно ими с кем-то делиться. Мне приходится скрывать от папы появление Леви, иначе он накинется на нас, как на свежий кусок мяса. Я не готова подвергать своего нового-старого друга его нападкам. Или просто мне не хочется знать, что Леви может быть согласен в чем-то с отцом.

В свою очередь я тоже замечаю, что иногда он слишком сильно уходит в себя. Это настораживает, потому что с моей стороны было множество попыток узнать причину, но все заканчивалось еще большей отстраненностью. Возможно, нужно попробовать другой подход: писать ему в блокноте намного проще, чем говорить. Странная вещь — мы вроде знаем друг друга достаточно хорошо, но в то же время будто узнаем заново. В моей голове крутятся два вопроса: к чему это все приведет и почему он захотел стать моим другом?

Вчера Леви предложил мне прийти на какие-то соревнования по плаванию. Я ответила, что подумаю. И вот я здесь — сижу на трибунах школьного бассейна. Мне не пришлось погружаться в раздумья так глубоко, как Леви только что погрузился под воду. Ответив, что подумаю, я размышляла лишь о том, почему для него так важно мое присутствие. Раньше никто не нуждался в моей компании настолько сильно.

Леви приходит вторым. Он выныривает из воды, и его голова сразу же поворачивается в сторону трибун, сканируя зрителей. Наши взгляды встречаются, и я не знаю, что делать. Помахать рукой? Нет, это будет слишком глупо.

Он улыбается. И я машу ему рукой.

Ты так прекрасно контролируешь себя, Андерсон.

Леви вылезает из бассейна и… Гребаный младенец Иисус, прикрой мне глаза, потому что сейчас совершается грех в чистом виде. А я все еще хочу попасть в рай. А может, это и есть рай? Если бы я сравнивала его с каким-то произведением искусства, чего определенно не собиралась сейчас делать, то сравнила бы с античной статуей «Дискобол Ланчелотти». Я не уверена, кто из них был бы лучше. Это… освежает.

Леви стоит ко мне спиной, но через несколько секунд разворачивается вполоборота и смотрит на меня. Он подмигивает, и я чувствую, как щеки заливаются краской. Чертов ловелас знает, что я его разглядывала. Да тут все этим занимались.

Стоя в коридоре, я жду Леви, чтобы поздравить его со вторым местом. Да, не с первым, но он определенно хорошо выступил и вложил в это немало сил. Мне хочется сказать ему, что он молодец и я горжусь им.

Крепкая рука обхватывает меня за плечи и притягивает к себе. Боже, я никак не могу привыкнуть к близости с этим человеком. С одной стороны, это так волнующе, но с другой — полностью умиротворяюще. Мне хочется каждый раз отстраниться, но в то же время я не могу этого сделать. В такие моменты чувствую, как мое эмоциональное напряжение притупляется, клубок нервов распутывается, и я могу сделать полноценный вдох.

— Скучала, Бель? — шепчет он мне на ухо.

— Я видела тебя пятнадцать минут назад.

— Так поэтому я и спрашиваю. Этого времени достаточно, чтобы соскучиться. — Соблазнительная ухмылка появляется на его лице.

— Кхм… Ты хорошо выступил, поздравляю. — Я искренне улыбаюсь ему, и Леви буквально начинает сиять. — Правда, я рада за тебя. Хоть ничего не понимаю в плавании, но искренне считаю, что ты молодец.

Я сжимаю его руку в знак поддержки. Он переплетает наши пальцы, рисуя на тыльной стороне моей ладони знакомый символ.

— Спасибо. — Его голос отдает небольшой хрипотцой. И мне кажется, что на секунду Леви не знает, что сказать дальше, но затем он продолжает: — Ты первая, кто сидел на трибунах ради меня после смерти мамы. Мне важно слышать твои слова и видеть тебя здесь. — В его взгляде смешиваются боль и такая искренняя благодарность, хотя я не сделала ничего особенного.

Но меня пронзает понимание его ситуации. Я не сталкивалась со смертью близких, но знаю, как важна чья-то поддержка в начинаниях или достижениях. Мои родители сторонились моих выступлений, я всегда была одна. Смотрела в заполненный людьми зал, но для меня он был пустым. Очень важно найти точку опоры глазами, чтобы не упасть. У меня ее не было, и я удивлена, почему до сих пор стою на ногах.

— Не за что. Спасибо, что позвал.

Я одергиваю руку и поправляю сумку. Слишком длительный контакт с ним ускоряет мое сердцебиение. Не стоит изнашивать свое сердце.

— Мы можем пойти сегодня на наше место? — спрашивает Леви с надеждой в глазах. И мне действительно хочется отложить все дела и пойти с ним, но я не могу.

— Прости, но нет: у меня вечерняя тренировка. Скоро просмотр, и я обещала Лиаму помочь в подготовке к его поступлению.

— Его поступлению? — Его тон становится резче, чем обычно.

— Ну да, а что?

Он хмурит брови.

— Ты говоришь не вашему поступлению, не твоему, а его.

— А… Да, нашему. Наверное. — Я опускаю взгляд в пол.

— Ты не собираешься связывать себя с балетом, не так ли? — Он приподнимает мою голову за подбородок.

Собираюсь, но не могу.

Я смотрю на него и не нахожу слов. Если потребуется, папа запрет меня в подвале Гарварда, лишь бы я не связала себя с балетом.

— Все слишком неопределенно. Я еще думаю, — лгу я, лишь бы избежать темы отца.

— Ладно, я знаю, что сейчас ты мне врешь, но в конце концов тебе придется все рассказать. — Он отступает на шаг и движется к выходу. — И я буду ждать тебя у школы, он не повезет тебя домой.

С этими словами Леви разворачивается и уходит.

Во что, черт возьми, я ввязалась?

Я смотрю на партию Лиама и Эми, и мне хочется плакать. Сколько бы мы не пытались, это все еще ужасно. На утренних тренировках Лиам репетирует в паре со мной. Иногда по вечерам мы пытаемся повторить то же самое с Эми — девушкой, которая с детства занимается вместе с нами балетом. Лиам отказывается менять партнершу на обязательных репетициях, потому что все еще надеется, что я пошлю все к черту и поступлю вместе с ним. Иметь бы мне его надежду.

— Лиам, ты поднимаешь Эми так, словно она весит тонну. — Я выключаю музыку и вздыхаю. Эми хмурит брови и выпячивает нижнюю губу. — Эми, ты не весишь тонну, это метафора.

— Что? — спрашивает она.

— Ничего. — Я потираю переносицу. — Говорю, что все хорошо.

Не знаю, как мне им помочь. Мне все равно на Эми, но я переживаю за Лиама. Знаю, что он сможет поступить благодаря сольной партии или даже с плохой техникой, если его родители приложат к этому руку, но также знаю, что Лиам не воспользуется их помощью. Он много раз предлагал мне поступить без просмотра с помощью своей семьи, но каждый раз я отказывалась. Если когда-то мне будет суждено достигнуть своей мечты, то я сама пройду все круги Ада. И даже сделаю это несколько раз, если понадобится.

— Аннабель, я не могу. Это ужасно. — Лиам запрокидывает голову, тяжело вздыхая.

— Я ужасна? — Эми в недоумении.

— Нет, — отвечаем мы в один голос.

— О, ну тогда все хорошо. — Она улыбается, накручивая прядь волос на палец.

Мне плохо, прекратите это.

— Эми, давай на сегодня закончим, — обращается к ней Лиам, одаривая ее своей самой лучшей улыбкой.

Спасибо.

— Да, у меня сегодня еще куча дел. Всем пока! — Эми машет нам рукой и тут же исчезает в коридоре. Вскинув брови, мы смотрим на то, как хлопает дверь, и вздыхаем с облегчением.

— Это было… — начинаю я.

— Дерьмово, — заканчивает Лиам.

— Ну, если избавиться от розовой пыльцы, под которой явно находится Эми, то да. — Я потираю виски, спускаясь вниз по зеркалу и садясь в позу лотоса.

Лиам гневно меряет шагами класс.

— Аннабель, пожалуйста, подумай еще раз. У тебя невероятный талант, и ты можешь добиться успеха, но загубишь все это ради него. Он не оценит того, что ты откажешься от своего выбора, а найдет другой повод уничтожить тебя.

— Я знаю, но пока что у меня нет плана, как воплотить все в жизнь, если приму решение поступать туда. Все это кажется нереальным.

Я упираюсь головой в руки, закрывая глаза.

— Ты обязательно что-то придумаешь. Но прошу, прими верное решение. Не для меня. Для себя.

— Хорошо, — соглашаюсь я, хотя понятия не имею, как мне быть.

— Обещаешь? — Напряжение немного покидает плечи Лиама.

— Обещаю.

— Отлично. А теперь расскажи мне, что происходит у тебя с этим Леви-мудаком-Кеннетом. — Ему не хватает лампы, чтобы направить мне в лицо, и тогда я бы точно была на допросе.

— Ничего. Мы, вроде как… друзья? — Это звучит как вопрос, на который я сама не знаю ответа.

— Ты спрашиваешь меня? — Его брови взлетают вверх.

— Нет. То есть мы точно друзья. Как раньше. — Я жду его реакции, прикрыв один глаз. — И он не мудак.

— Насчет первого утверждения: вам больше не по десять лет, чтобы дружить как раньше. — Он тяжело вздыхает. — А насчет второго мне нечего сказать, для меня он такой.

— Ну мы же с тобой дружим, и нам тоже не по десять лет.

— Аннабель, ты прекрасно знаешь, что у вас всегда все было иначе. Мне становится жарко рядом с вами, если я нахожусь в другом конце коридора. — Он театрально обмахивает себя руками.

— Прекрати, — смеюсь я. — Все не так.

— О, все так, признайся себе в этом.

— Ну, возможно… мне тоже немного жарко. Совсем капельку. — Я показываю расстояние указательным и большим пальцами.

Лиам становится серьезным.

— Будь осторожна: не отдай ему вновь частичку своего сердца.

— Я тоже забрала частицу его. Все справедливо.

Глава 10

Леви

Я отвез Бель домой, и с тех пор она будто пропала. Ее нет ни в школе, ни на занятиях по балету. Откуда мне это известно? Каждое утро я подходил к балетному классу и следил за тем, чтобы этот ублюдок Лиам не положил свои руки на те места, где их быть не должно. Я хочу, чтобы там были только мои руки и улыбалась она только в моих объятиях.

К большой радости — или сожалению, — мои нервные клетки были сохранены, а части тела Лиама остались при нем, потому что Бель не было ни во вторник, ни в среду. Я не знаю, что случилось и почему она пропала. Мне не хотелось быть навязчивым бойфрендом, а точнее, другом, который будет ломиться к ней в дверь и искать ее на вертолете.

Но сегодня мое терпение закончилось. Стоя около балетного класса, я жду парня в лосинах. Знаю, что предвзят, но не нужно было трогать мою Бель.

Мою.

Неожиданное осознание приходит мне в голову. Я этого не планировал, но, видимо, этот факт находился где-то на уровне моей ДНК. Просто смирился я с этим лишь недавно.

Дверь открывается, и Лиам выходит из класса вальяжной походкой с голливудской улыбкой на лице. Нужно отдать ему должное — он хорош собой. Я не могу удержаться от того, чтобы не начать сравнивать нас, мысленно рисуя в голове две графы с плюсами и минусами. По росту мы, вроде, одинаковые — плюс в каждую графу. В плечах я значительно шире — плюс мне, минус ему. Его волосы темные, мои светлые, не знаю почему, но во мне есть уверенность, что брюнеты не во вкусе Бель — плюс мне, минус ему.

Так, нужно стараться быть объективным.

Его глаза карие, мои голубые, у Бель зеленые. Тут я захожу в тупик, не зная, что бы она выбрала.

Боже, это слишком далеко зашло.

Оттолкнувшись от стены, подхожу к нему.

— Ты знаешь, где Бель? — не утруждая себя приветствиями, спрашиваю я. Он смотрит на меня пару секунд, сузив глаза.

— Это допрос? — Лиам приподнимает брови.

— Это вопрос. — Я делаю шаг к нему. — На который мне бы хотелось получить ответ.

— Мне кажется, я не тот, кто должен удовлетворять твои желания.

— Мне кажется, что ты слишком много разговариваешь, хотя от тебя требуется всего одно слово из двух букв. — Мое спокойствие начинает уступать место гневу.

— Я не знаю, что у вас происходит, но намерен это выяснить. — Он тоже делает шаг навстречу мне. — И если ты думаешь, что спустя столько лет можешь снова появиться в ее жизни и строить из себя гребаного заботливого парня, который носит ей апельсины и подает носовые платки, когда она болеет, то мне придется тебя огорчить. Возможно, это место уже занято. — Лиам ухмыляется как полный придурок. Я не могу не оценить то, как он ее защищает, но все это меркнет, когда ко мне приходит осознание.

Мысли догоняют тело, но уже слишком поздно. Я хватаю его за лацканы пиджака и ударяю спиной о шкафчики. Грохот разносится по всему коридору, привлекая всеобщее внимание.

— Ой, у кого-то проблемы с самоконтролем. Не переживай, я передам Бель от тебя привет, когда приду к ней сегодня. — Он, не сопротивляясь, продолжает улыбаться.

Первый удар приходится прямо в его ублюдскую улыбку. Я знаю, что веду себя как животное, но моя кровь кипит и мне не удается заглушить мысли, которые проносятся в голове со скоростью света. Его руки на ее талии или ниже, улыбка, которую она дарит ему.

Черт.

— Либо ты сейчас же говоришь мне ее номер, либо ей придется искать нового партнера, — говорю я сквозь сбившиеся дыхание.

— Либо ты сейчас же отпускаешь меня, либо я сделаю все, чтобы стать ей партнером не только в балетном классе, но и за его пределами. — Лиам облизывает свою разбитую губу, продолжая ухмыляться.

Он меня провоцирует… Он меня провоцирует… — успокаиваю я себя.

Сделав вдох, медленно разжимаю руки, но напоследок еще раз ударяю его об шкафчики, чтобы почувствовать хоть немного удовлетворения.

Делаю шаг назад и говорю:

— Пожалуйста, — стискиваю челюсть на этом слове, не желая его произносить, — скажи мне номер Бель. Мне важно знать, что с ней все в порядке. Я переживаю.

Мне нестыдно признавать это вслух даже перед ним и всеми, кто наблюдает за нашей баталией. Мои желания и намерения кристально чисты и правдивы, и я готов это повторить столько раз, сколько потребуется.

Парень внимательно изучает меня пару минут, пытаясь залезть ко мне в голову. Лиам вздыхает и протягивает руку ладонью вверх.

— Давай, — говорит он.

— Что?

— Свой телефон. — Он закатывает глаза.

Я быстро достаю свой телефон, разблокирую и передаю ему. Лиам вбивает ее номер. Надеюсь, что ее. Затем нажимает кнопку блокировки и кидает мне телефон обратно.

— Не благодари. — Он разворачивается и медленным шагом удаляется по коридору.

Я снимаю блокировку экрана и вижу ее номер. Но не это привлекает мое внимание, а то, как он его записал:

«Аннабель — девушка Лиама».

— Ублюдок! — кричу я ему вслед.

— Мудак! — отвечает он.

Ну, мило поговорили и развлекли толпу, но главное во все этом — результат. Теперь у меня есть номер Бель. Я переименовываю его, а затем пишу ей сообщение:

«Скучала по мне, Бель?»

Прошло два часа, а от нее все еще нет ответа. Я сижу на уроке, нервно постукивая ногой. Мне хочется поскорее уйти отсюда, добраться до ее дома и пройти сквозь дракона в лице ее отца, чтобы разбудить принцессу. Вместо этого я пишу ей еще одно сообщение:

«Я переживаю. Ответь мне и скажи, что с тобой все хорошо».

Немного подумав, отправляю эмодзи ладони и звезды следующим сообщением.

Надеюсь, что Лиам дорожит своей жизнью и действительно дал мне ее номер. Иначе нам придется совершить погружение на дно школьного бассейна. Проходит еще два часа, но ответа нет. В целом, я терпеливый и контролирующий себя человек, но, когда дело касается Бель, мой контроль равняется нулю или отрицательному значению. Поэтому, уйдя с последнего урока, я сажусь в машину и еду к ней, написав еще одно сообщение.

«Ты разбудила чудовище, Бель».

Приближаясь к ее дому, вижу припаркованный Volvo ее отца. Я не ожидал, что легко смогу к ней пробраться, но было бы приятнее, если бы его не оказалось дома. Что ж, второй раз за день мне придется вести переговоры, чтобы добраться до нее.

Припарковав машину, я направляюсь в башню принцессы и стучусь в дверь. Пару минут спустя дверь открывается, и на порог выходит, конечно же, ее отец.

У него такие же густые темные волосы и зеленые глаза, как у Бель. Глаза, которые, кажется, только что уничтожили меня, превратив в кучку пепла. Детектива Андерсона не зря боятся: он крупный мужчина и одна его внешность вселяет в людей страх. Это заставляет вас рассказать о всех своих грехах и преступлениях, в которых виновны.

Я не могу сказать, что он меня пугает. Абсолютно нет. Меня больше настораживает то, что может вылететь из моего рта и отразиться потом на Бель.

— Чем обязан, мистер Кеннет? — Грубый бас рассекает воздух, и он удивленно приподнимает одну бровь.

— Могу ли я увидеть Бель? — Как только эта фраза слетает с моего языка, я понимаю, что уже облажался.

— Она Аннабель, а не какая-то смазливая принцесса, — хмурится он, и я чувствую, как между нами нагревается воздух. Иисусе, этот мужчина заводится быстрее, чем спорткар.

— Да, безусловно, Аннабель. Но это не отменяет того, что она может быть принцессой, если захочет, — ровным тоном отвечаю ему я, но мое сердце бьется так быстро, словно мне пришлось пробежать марафон.

— Чего ты хочешь, парень?

— Как я уже сказал, увидеть Аннабель. — Делаю акцент на ее имени.

— Нет, убирайся отсюда, — отрезает он тоном, против которого будет возражать только самоубийца.

Давно выяснилось, что мне суждено проверять свою жизнь на прочность, поэтому я говорю:

— Нет. Я переживаю за нее и хочу знать, что с ней все в порядке.

— Не заставляй меня применять силу или отвозить тебя в участок. — Он делает шаг мне навстречу, и мы почти соприкасаемся грудью.

— Если это поможет мне увидеть вашу дочь, то я согласен на путешествие. — Мне кажется, он меня убьет. Определенно.

Мужчина смотрит на меня несколько мгновений, затем заходит в дом, не отводя взгляда.

— Аннабель, — рявкает он, и даже мне хочется откликнуться на этот зов, хотя я не Аннабель.

Слышатся легкие шаги и еле слышное:

— Да, папа. — Ее голос хриплый и слабый. Она однозначно болеет.

— Она жива. До свидания, мистер Кеннет.

Он рывком захлопывает дверь перед моим носом.

Нет, это определенно меня не устраивает. Мне нужно ее увидеть. Я возвращаюсь в машину и думаю, что делать дальше. Нужен план.

Спустя четыре часа, два стакана кофе и пять отправленных мной сообщений, я сижу в своей машине, играя в долбанного сталкера. Мне пришлось отъехать от ее дома как можно дальше, чтобы не вызвать подозрений. Теперь я нахожусь на подъездной дорожке какого-то незнакомого мне дома и доделываю архитектурный проект для колледжа. Надеюсь, меня не арестуют за то, что моя машина стоит на чужой территории, а придурок внутри нее следит за домом в конце улицы.

Я не соврал, когда сказал отцу, что отправил проект в колледж. Это была электронная версия, но они также требуют физический вариант, нарисованный от руки. Мне нужно будет его привезти, когда комиссия проверит то, что я уже отправил.

Оторвав взгляд от бумаги, смотрю на дом Бель и вижу, как машина ее отца выезжает с подъездной дорожки.

Это мой зеленый свет.

Подождав десять минут, я выхожу из машины и направляюсь к ее дому. Осматриваю территорию на наличие посторонних людей и соседей, которые могут испортить мой план, и убеждаюсь, что путь свободен. Обойдя дом с обратной стороны, я сразу различаю то, на чем и строился весь мой план. Лестница, накрытая брезентом, лежит на земле вдоль дома.

Джекпот.

В Бристоле довольно низкий уровень преступности, поэтому многие жители хранят садовый инвентарь во дворе, не волнуясь о кражах. Да и никто не рискнул бы воровать и вламываться в дом детектива Андерсона.

Никто, кроме меня.

Как можно тише я откидываю брезент и беру лестницу, прислоняя ее к стене дома. Быстро поднимаюсь по ней и стучу в окно.

Господи, сделай так, чтобы это было ее окно.

Надеюсь, в их семье только у Бель могут быть розовые шторы, ну или у Авроры, но ни в коем случае не в спальне ее родителей. Потому что тогда можно будет считать меня самоубийцей.

Изящные пальцы обхватывают край шторы, отодвигая ее, и я уже знаю, кому принадлежит эта рука. Из меня вырывается вздох облегчения.

Как только Бель видит меня, ее глаза, кажется, выпадают из орбит. Она открывает рот, затем закрывает и снова открывает. Я не могу удержаться от смеха.

Она быстро открывает окно и хватает меня за предплечье.

— Скучала по мне, Бель? — не дав сказать ей ни слова, шепчу я.

— Ты сошел с ума? — шипит она. — Если кто-то увидит, что ты пытаешься забраться ко мне в окно как недоделанный Ромео, папа убьет тебя.

— Волнуешься? — Я шевелю бровями.

— Боже, ты невыносим, — говорит она и тянет меня на себя. — Давай, Леви. Нельзя, чтобы тебя кто-нибудь увидел. Шевелись.

— Если ты приглашаешь, то ладно.

Я хватаюсь рукой за оконную раму и закидываю ногу, перенося вес тела. Бель продолжает тянуть меня на себя, и в следующую секунду мы оказываемся на полу ее комнаты. Мои ладони расположены по обе стороны от ее головы, а тело девушки спрятано подо мной.

Идеально.

Мне казалось, что этот день уже не станет лучше, но как же я ошибался. Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, ее пальцы так крепко сжали мою рубашку, что побелели костяшки. Мы не произносим ни слова. В этой тишине я слышу и чувствую каждый ее вдох и выдох. Опустив голову чуть ниже, вдыхаю аромат Бель, присущий только ей. И если бы не голос, разрывающий тишину, я бы сделал то, к чему мы оба были не готовы.

— Аннабель, ты в порядке, милая? — кричит ее мама снизу.

Бель упирается ладонями в мою грудь, пытаясь выбраться из-под меня. Я даю ей это сделать. Она вскакивает на ноги и жестом руки приказывает мне молчать, после чего открывает дверь комнаты.

— Да, мама, я уронила… — Она смотрит меня. — Стул. — Откашливается. — Большой, тяжелый и тупой стул. — Ее щеки краснеют от гнева.

— Ой, будь осторожна, — отвечает мама. — И не ругайся, это всего лишь стул.

— Да, мама, это всего лишь стул. — Она сужает глаза, смотря мне в глаза.

Я мельком осматриваю комнату. Она небольшого размера и выполнена в нежно-розовом цвете. Могу сказать, что в ней идеальный порядок. Это меня не удивляет, но я не думал, что Бель настолько педантична. На письменном столе белого цвета нет ничего лишнего. Все ручки стоят в органайзере, а книги, начиная с большого размера и заканчивая маленьким, лежат на краю. Дверца ее шкафа приоткрыта, и я могу увидеть развешанные по цветам вещи. Вау.

На первый взгляд, комната кажется уютной, но если присмотреться, то можно заметить, что в ней нет ничего, что отражает личность Бель. Как будто бы это симпатичный гостиничный номер, подходящий абсолютно любому человеку. Можно подумать, что ей поклеили обои розового цвета, чтобы просто обозначит то, что она девушка. Но мне кажется, если бы оттенок выбирала Бель, то она предпочла бы фиолетовый.

Закрыв дверь, Бель разгневанно шагает в мою сторону и ударяет меня по груди.

— Чем ты думал? И думал ли вообще? — кричит она шепотом. Да, именно кричит, я бы даже сказал орет, но шепотом. И будь я проклят, если такая Бель не радует и не возбуждает каждую клетку в моем теле. Даже уставшая и с синяками под глазами она все еще остается самой красивой девушкой.

— Тише, тише. — Пытаюсь подавить улыбку. — Я просто волновался за тебя. Ты не ходишь в школу и на тренировки. Я отправил тебе сообщения, но ответа до сих пор нет. Твой отец не позволил мне увидеться с тобой, поэтому мне пришлось принять радикальные меры, — говорю я все на одном дыхании.

— Ты волновался за меня? — Она в недоумении смотрит на меня, хлопая глазами.

— Да, ты же мой друг. — Я беру ее за руку и рисую звезду большим пальцем на тыльной стороне ладони.

Глава 11

Аннабель

Что. Черт возьми. Происходит.

Леви Кеннет в моей комнате.

Залез в мое гребаное окно.

Я думала, что у меня галлюцинации от температуры ровно до того момента, пока он не рухнул на меня и не сотряс весь дом.

— Черт, у тебя температура? — Он чуть отодвигается и трогает мой лоб, затем шею за ухом.

Боже, стыдно в этом признаваться, но это лучшее, что случилось со мной за сегодня. Я весь день буквально умирала на своей кровати и мысленно составляла завещание. В тот момент, когда казалось, что меня уже ничего не спасет, раздался стук в окно. И я подумала, что это сам дьявол пришел за мной, ведь по ощущениям болезнь была похожа на ад.

— Что? — спрашиваю я в растерянности.

— Ты вся горишь. — Не могу не согласится с его утверждением. Потому что когда этот человек в пределах досягаемости, я действительно горю. — Бель, ты меня слышишь? Ложись в кровать.

Видимо он что-то говорил до этого, но мой больной мозг немного упустил эту информацию.

— Да… сейчас. — Я поднимаю взгляд к его глазам, и кажется, что мои ноги подкашиваются. Или не кажется…

— Господи, Бель. — Он вовремя подхватывает меня под локоть и придерживает за спину. — В постель. Быстро.

— Ого, какой властный, — хриплю я и ложусь на кровать.

— Ты можешь молчать хотя бы когда болеешь? — Он садится на край кровати и накрывает меня одеялом чуть ли не с головой, оставляя открытыми только глаза.

— Нет?

Я почему-то произношу это как вопрос и опускаю край одеяла под подбородок. Что он тут вообще делает? Почему сидит на моей кровати? Я осматриваю комнату, чтобы убедиться, что в ней точно порядок.

— Ты себя спрашиваешь или меня? — Леви вопросительно приподнимает брови. — Почему у меня такое ощущение, что у тебя в голове ведется какой-то диалог, которого я не слышу. — Его грудь сотрясается от смеха.

— Отстань, я болею.

— Я заметил, — вздыхает он.

Мы смотрим друг на друга, не зная, что сказать дальше. Но я чувствую себя комфортно, как будто мой день каждый раз заканчивается тем, что какой-то сумасшедший залезает ко мне в комнату через окно.

— Почему ты не отвечала на мои сообщения? — Леви прерывает молчание, пристально смотря на меня.

— Папа… — устало выдыхаю я. — Он забрал мой телефон, чтобы, цитирую: «Проводить время с пользой, готовясь к экзаменам, а не лежать в кровати, сидя в телефоне». — Я пытаюсь хрипло пародировать папин нравоучительный тон и делаю такой же угрожающий взгляд, как у него.

— Знаешь, у тебя неплохо получается. Мне даже стало страшно. — Он усмехается, хватается рукой за сердце и откидывается спиной на кровать, ложась ко мне на колени. Наглец.

— Откуда у тебя мой номер? — задаю вопрос, который мучал меня с того момента, как он сказал, что писал мне сообщения. Мы не обменивались номерами, потому что в этом не было нужды. У нас, наверное, есть какой-то внутренний компас, настроенный друг на друга.

— Я просто подумал о тебе, и цифры сами пришли в мою голову, — мечтательно говорит он, поворачивая ко мне голову.

— Ты ужасный романтик. — Я сгибаю колени, чтобы толкнуть его в спину. — А теперь серьезно, как ты узнал мой номер? — Мне приходится произнести это строгим тоном, чтобы произвести нужное впечатление.

— Черт, у вас это семейное? Разговаривать таким голосом, после которого хочется выложить все карты на стол. — Он проводит рукой по волосам, широко раскрыв глаза.

— Да, так что бойся меня, — ухмыляюсь я. — Не уходи от ответа, Леви.

— Это неважно, хорошо? — Он вздыхает. — Обещаю, что я не взломал никакую базу с твоими сокровенными секретами, где рассказывается с кем был твоей первым поцелуй, указывается календарь менструации и цвет твоего нижнего белья. Хотя стой, по поводу последнего пункта я осведомлен.

Он шевелит бровями, хитро смотря на меня.

— Леви! — Уверена, мои щеки такие красные и горячие, что о них можно обжечься. — Боже, у тебя такой грязный рот. — Я опять сгибаю колени, только на этот раз сильнее, и упираюсь ему прямо в позвоночник.

— Ой. — Он подпрыгивает и оказывается в положении сидя. — Ты жестокая.

— Какая есть, — пожимаю плечами я.

— Так, а теперь серьезно, насколько сильно ты болеешь? — Леви хмурит брови, смотря на меня, и параллельно поправляет одеяло.

— Настолько сильно, что завтра я иду на тренировку и в школу, — спокойно отвечаю я.

— Что?! Ты шутишь? — Он явно не так спокоен, как я.

— Нет, папа больше ни дня не позволит мне прогуливать школу, а тренировки я и сама не хочу пропускать, — бубню я, не придавая этому особого значения.

Он смотрит на меня в недоумении.

— Но ты болеешь. Причем сильно.

— Леви, этот вопрос закрыт, завтра я уже не буду болеть.

— Ни черта подобного! — Он вскакивает на ноги.

— Тиши, тише! — Я жестом приказываю ему молчать, прикладывая указательный палец к губам.

— Бель, куда ты собралась идти? Ты недавно чуть не рухнула посреди комнаты, — гневно шепчет Леви.

— Прекрати. — Во мне начинает подниматься злость. — Я сама могу решить когда, куда и в каком состоянии мне ходить. Если тебя что-то не устраивает, то окно там. — Я указываю пальцем в сторону.

— Отлично! Будь готова завтра с утра, я за тобой заеду. — Леви кидает свой телефон на кровать. — И отвечай на мои сообщения, чтобы я знал, что ты еще жива. — Он смотрит на меня непреклонным взглядом.

— Но… — Я в шоке смотрю на устройство на моей кровати.

— Никаких но, если, как и почему. У меня есть еще один телефон, свой номер я знаю, так что напишу, когда приеду домой. Пароль — четыре восьмерки. — На этих словах он разворачивается, вылезает в окно и испаряется словно призрак, так и не дав мне сказать ни слова против.

Вау. Я до сих пор продолжаю смотреть в открытое окно и хлопать глазами.

Спустя пятнадцать минут телефон Леви вибрирует, все еще лежа на том месте, куда он его бросил. Дерьмо, он говорил серьезно. Я хватаю его, ввожу пароль и читаю сообщение от неизвестного номера.

Неизвестный номер:

Во сколько ты обычно выходишь из дома?

Я:

В семь.

Неизвестный номер:

Хорошо, буду к этому времени.

Я:

Не стоит, правда. У меня есть ноги, и я могу сама дойти до школы, как всегда это делала.

Неизвестный номер:

Я знаю, что у тебя есть ноги. Безумно красивые и сексуальные ноги. Исключительно дружеский комплимент. Но это не отменяет того факта, что я за тобой заеду.

По всему моему телу разливается тепло. Откинув одеяло, я смотрю на свои ноги. Он считает их… Еще раз смотрю на текст сообщения. Красивыми и сексуальными.

Друзья говорят такое? Почему дружба в десять лет не казалась такой сложной?

Я:

Хорошо. Спасибо за комплимент, друг. Только жди меня не около дома, а в конце улицы.

Неизвестный номер:

Не за что, друг.

Хорошо, я уже оккупировал там территорию, когда следил за твоим домом.

Я:

Ты сталкер?

Неизвестный номер:

Мне больше нравится слово «одержимый».

Мои руки моментально потеют, и сердце начинает стучать так, словно у меня тахикардия. Следом приходит еще одно сообщение.

Неизвестный номер:

Как друг, естественно.

Я:

И никак иначе.

Неизвестный номер:

Посмотрим… Ведь сегодня ты уютно себя чувствовала подо мной.

Моя температура тела зашкаливает, и я не уверена, что это из-за болезни.

Неизвестный номер:

Как ты себя чувствуешь?

Я:

Хорошо.

Неизвестный номер:

Лгунья. Прими лекарство и ложись спать.

Я:

Это приказ?

Неизвестный номер:

А ты хочешь, чтобы это был приказ, Бель?

Мы все еще говорим о лекарствах, верно?

Я:

Да. Я не сильна в приеме лекарств. Меня нужно контролировать в этом вопросе.

Неизвестный номер:

Тогда вот тебе новый приказ: выпей лекарства, ложись в постель и подумай перед сном обо мне в твоей комнате. Сладких снов, Бель.

Твою мать. Что со мной делает этот человек? Почему я чувствую, как в моем теле покалывают места и возникают ощущения, о которых я раньше даже не подозревала?

Телефон опять вибрирует. Трясущимися руками открываю сообщение и вижу эмодзи ладони и звезды.

Я:

Спокойной ночи, Леви.

И никогда в жизни я еще не засыпала с такой широкой улыбкой на лице.

Глава 12

Леви

Как и обещал, я стою на подъездной дорожке того же дома в конце улицы. Видимо, теперь он служит моим прикрытием. Надеюсь, тут никто не живет. На часах семь часов утра, а Бель нигде не видно. Сообщений от нее тоже не было, хотя я буду рад, если она напишет, что никуда не пойдет. Уверен, что за ночь ничего не изменилось, и Бель все еще болеет. Меня безумно злит ее поведение, упрямство и взгляд, который она посылала мне, когда я пытался сказать, что сегодня она никуда не пойдет. Это просто бред — ходить на занятия, когда ее состояние далеко от здорового.

Наверное, я как-то неправильно проявляю свою заботу и обеспокоенность, но мне никогда и не приходилось делать это раньше. Для меня незнакомы многие чувства, которые возрождаются в моей душе при взаимодействии с ней. Некоторые из них я испытывал слишком давно и похоронил в тот же день, когда единственная женщина, которая была моим божеством, смотрела на меня безжизненными глазами, делая свой последний вздох. Впервые после смерти мамы в моей душе начала просыпаться жизнь. Наверное, слова «Я готова разделить твою боль» повлияли на меня сильнее, чем я хочу признавать.

Возможно, все это было плохой идеей: вновь сблизиться с Бель и стать ее другом. Я приношу боль и хаос всему и всем. И меньше всего мне хочется разрушить ее. Но, черт возьми, меня словно притягивает к ней какой-то невидимой нитью, и как бы я ни старался перерезать ее на протяжении многих лет, ничего не выходит. Возникающие к ней чувства навряд ли можно приравнять к дружбе, но если это единственный способ быть рядом, то пускай она называет это так.

Бель достойна того, чтобы весь мир лежал у ее ног. А я должен стать тем, кто преподнесет ей его. Но для начала нужно быть уверенным, что этот мир не будет гореть из-за меня. Эта девушка всегда была звездой, которая манила своим светом. Но сейчас она словно зажгла другие звезды на небе, которые мой разум и сердце, погрязшие в гневе и отвращении от самого себя, не видели или отказывались видеть раньше. Мир приобрел краски, чувства и эмоции. Я всегда выводил ее из себя только для того, чтобы она подарила мне свою искренность. Даже если это была искренняя ненависть. Ведь в такие моменты она светилась еще ярче, и для меня это было наравне с самым лучшим афродизиаком. Да, возможно, я эгоистичный ублюдок, который упивался чужими эмоциями, чтобы облегчить свою боль, но мне были неизвестны другие чувства.

Обычное соприкосновение ее руки с моей вызывает химическую реакцию, которая прожигает все участки тела, затуманивает зрение и перекрывает дыхательные пути. Бель как кислород и самый сладкий яд в одном флаконе: рядом с ней легче дышать, но она расщепляет меня до атомов.

Погрязнув в своих размышлениях, я делаю прерывистый выдох и провожу рукой по волосам. Дерьмо, как же сложно дружить.

Резкий стук в окно немного пугает меня и заставляет подпрыгнуть на месте. Повернув голову в сторону, вижу Бель с широкой улыбкой на лице. Я разблокирую двери и тянусь к ручке, чтобы открыть ей, но она опережает меня и быстро запрыгивает в машину.

— Ого, в этот раз я напугала тебя. — Бель чуть ли не хлопает в ладоши. — Леви, давай скорее уедем отсюда, — запыхавшись, говорит она. — Папа скоро будет выезжать на работу и… Боже, мы стоим на чужой территории?

— Тише, успокойся. Ты слишком буйная для больного человека. Как твое самочувствие?

Я тянусь к ней, чтобы потрогать ее лоб. И в этот момент замечаю во что она одета. Святая дева Мария, лучше бы я этого не видел. Черные колготки в мелкую сетку обтягивают ноги, делая их еще сексуальнее. Школьная юбка кажется короче и оголяет бедра. Вся эта картина дополнена бордовыми ботинками Dr. Martens. Мне кажется, я буквально завис на полпути ко лбу, уставившись вниз и разглядывая ее ноги, в то время как вся кровь из моего мозга утекла прямо в член.

— Леви, что ты делаешь? — Отличный вопрос, Бель.

— Я… — Отрываю взгляд и быстро прикладываю руку к ее лбу. — Проверяю твою температуру, конечно, что же еще.

— Эм… Ладно. — Она смотрит на меня в недоумении. — И, доктор Кеннет, каков ваш вердикт?

— Мой вердикт таков: твой внешний вид не соответствует твоему состоянию. Через эти дырки на колготках тебя продует, — резко выплевываю я.

— Спасибо, что ты так неравнодушен к этим дыркам, — так же резко отвечает она. — Боже, почему это звучит так пошло? — Бель внезапно начинает смеяться, прикрывая лицо руками.

Я не могу сдержаться и присоединяюсь к ней. Взяв ее за руки, убираю их с лица и рисую на ладони звезду в качестве приветствия.

— Неплохо поздороваться ради приличия, Бель. — Я пытаюсь отдышаться от смеха.

Она откидывает голову, расслабляется и смотрит прямо мне в глаза.

— Доброе утро, Леви. — Мне кажется, Бель произносит это самым соблазнительным голосом, на который только способна.

Это будет самая долгая поездка до школы.

Глава 13

Аннабель

— Пристегнись, — вдруг резко говорит Леви, когда мы выезжаем с подъездной дорожки чужого, черт возьми, дома. Он сжимает руль и хмурится, отчего между его бровями образуется складка.

— Эй, не хмурься, а то морщины появятся раньше времени. — Я тянусь к нему и указательным пальцем пытаюсь разгладить лоб, но он отталкивает мою руку, буквально отбрасывая меня к спинке сиденья.

— Я сказал, чтобы ты пристегнулась, — чуть ли не рычит он, напоминая пещерного человека.

Находясь в шоке от его резкой смены настроения, медленно тянусь к ремню безопасности, после чего пристегиваюсь. Скрестив руки на груди, я поворачиваюсь к окну, чтобы не сказать ему то, о чем пожалею. Например, что он засранец. Мне плевать на его перепады настроения, так ведь? Черт, да кем эта биполярная личность себя возомнила? Он не мой хозяин, а я не его золотистый ретривер, которому нужно сначала почесать за ушком, а потом приказать сидеть. Мы постоянно ходим от горячего к холодному. Раздражает. Как же он меня раздражает. Но я продолжаю снова и снова тянуться к нему, словно гравитационное притяжение планеты сосредоточено на Леви, гребаном, Кеннете.

— Прости, — выдыхает он и проводит рукой по волосам.

Я ничего ему не отвечаю, продолжая прожигать взглядом дыру в окне. Как будто провинилось оно, а не парень, который сидит слева от меня и выглядит как модель Calvin Klein из рекламы нижнего белья.

Прекрасно, Андерсон, так держать — сейчас самое время представить его полуголым.

— Бель, — шепчет Леви, после чего протягивает руку и сжимает мое бедро. Если он хотел привлечь мое внимание, у него это определенно получилось. Я пытаюсь подавить все мурашки, которые уже начинают пробегать по моему телу. Предатели. Отбрасываю его руку, повторяя движение Леви, разворачиваюсь и устремляю взгляд на него. Он сужает глаза и нервно прикусывает нижнюю губу, смотря на дорогу.

— Неприятно, не так ли? — произношу я приторно сладким голосом с зашифрованным посланием «Иди к черту».

— Да, неприятно. Довольна? — Леви начинает повышать голос. — Черт, прости, — тут же произносит чуть тише, хватаясь одной рукой то за руль, то за волосы. Я впервые вижу его таким нервным.

— Остановись.

— Что? — Леви в непонимании смотрит на меня.

— Останавливайся, сейчас же, — спокойно, но твердо говорю я.

Он бросает на меня еще один недоумевающий взгляд, после чего останавливается на обочине. Пару секунд мы молча сидим в тишине, слушая лишь шум дороги.

— Что с тобой? — спрашиваю я, повернувшись к нему вполоборота.

— Ничего, — не глядя на меня, говорит он, сжимая ладонь в кулак.

— Не сказала бы, что у нас много времени для проведения психологического анализа, но я попытаюсь. И не остановлюсь, пока ты не заговоришь.

Мне приходится приложить усилия, чтобы говорить ровно и уверенно. Леви ничего не отвечает, продолжая напрягать, наверное, все имеющиеся мышцы своего тела.

— Ладно, хорошо. Знаешь, мы это уже проходили, больше я не позволю тебе от меня закрыться. — Я наклоняюсь, чтобы найти то, что мне нужно, в лежащей у ног сумке.

— Пиши.

Леви смотрит на блокнот и ручку, которые приземляются к нему на колени, а затем переводит взгляд на меня, приподняв брови. Я отвечаю ему тем же. Господи, мне страшно представить, как мы выглядим со стороны.

Он берет ручку и начинает писать, в то время как мне приходится подавить в себе все любопытство и не подглядывать. Проходит несколько минут, после чего в меня прилетает блокнот точно так же, как и ранее в него. Из меня вырывается смешок, но он быстро отступает, когда я читаю то, что он написал.

«Ты хочешь знать что со мной? Но я не могу дать тебе ответ на этот вопрос, потому что сам понятия не имею. Это происходит почти каждый раз, когда со мной кто-то находится в машине. Я лишь знаю, что тебе нужно пристегнуться, потому что это может спасти тебе жизнь».

Оторвав взгляд от блокнота, смотрю ему в глаза. Я вижу в них столько боли и чувствую, как она ударной волной проходит по всему моему телу. Не знаю, возможно ли такое, и не уверена, что точно определила его эмоции, но это что-то настолько сильное и глубокое, что закручивает мою душу в узел.

Он приближается и соприкасается своим лбом с моим. Закрыв глаза, мы молча переводим дыхание, не рискуя нарушить этот момент вопросами и выяснением отношений. Леви пробегает пальцами по моему затылку, переходя на шею. Обхватив ее рукой, он крепче прижимает меня к себе и своему учащенному дыханию, согревающему мои губы. Его свежий аромат словно держит в плену, не давая вдохнуть что-то иное, кроме него. Мое тело плавится, и я не уверена, что сохранила бы свое положение, если бы не его крепкая хватка.

— Прости меня, Бель.

— Хорошо, — хрипло отвечаю я. Он открывает глаза, скользя своей щекой по моей, затем нежно целует в лоб и отстраняется. Дрожь пронзает мое тело, и все лицо будто горит огнем после соприкосновения с его кожей.

Он выезжает обратно на дорогу и берет меня за руку. Как бы я ни старалась заставить себя одернуть руку, у меня не получается это сделать. А может, я и не хочу?

***

К концу тренировки чувствуется, как силы покидают меня, а болезнь берет верх. Стиснув зубы и подчинив себе тело, я заставляю продолжать несмотря на то, что временами мой взгляд теряет фокус.

— Полуприсед, баттю, выход в плие, — руководит балетмейстер, пытаясь перекричать музыку. — Аннабель, сильнее прогиб в пояснице и отведи, черт возьми, свои плечи назад! — кричит он на меня.

Балет это не так нежно и пушисто, как выглядит. Это кровь, пот, слезы и боль. Нас воспитывают как солдат, которые даже полумертвые должны идти до конца. Превозмогая боль и порывистый ветер, ты должен взобраться на вершину, чтобы показать, что достоин, силен и красив. Скрывая за улыбкой и парящими движениями свои синяки, растяжения и судороги. Возможно, я мазохистка, но это стало моей любовью с первого взгляда, а если быть точнее — с первой позиции.

Как сейчас помню тот день, когда мама задерживалась с учениками и ей пришлось отвести меня в балетный класс, чтобы за мной присмотрели, пока она была занята. Мне исполнилось четыре года, но я помню каждую деталь: мелодию «Мраморной красавицы» Адольфа Адана, каждый взмах и изгиб балерин, указания балетмейстера и то, как все четко следовали его требованиям. Помню, как мое тело задрожало, призывая меня двигаться в такт вместе с ними. Я встала в самом дальнем углу, чтобы никому не мешать, и начала повторять движения. Как могла — просто копируя их позы, эмоции и энергетику.

Ко мне подошел балетмейстер и сказал:

— Первая позиция, юная леди.

Не зная, что это значит, я встала ровно, соединив пятки и выпрямив спину. Не понимая, куда деть руки, я изящно сложила их спереди. Безусловно, это было далеко от первой позиции. Но, к моему удивлению, все начали хлопать, а балетмейстер произнес фразу, которая звучит в моей голове до сих пор.

— Сделай это своей жизнью, Belle. (фр. красавица)

И я сделала.

— Аннабель — отлично. Лиам, будь легче, твои руки словно деревянные, — вырывает меня из мыслей голос преподавателя. — Все, на сегодня достаточно. Все свободны. Напоминаю вам, что с каждым днем приближается просмотр в «Лондонской академии танца». Возьмите себя в руки, оставьте все проблемы за порогом и двигайтесь, мать вашу! На этом у меня все, — заканчивает он свою пламенную речь.

Я выдыхаю с облегчением — этот ад закончился. Каждая кость в теле болит, словно меня переехали несколько раз бульдозером. Чувствую, как пот стекает по моей спине, но в тоже время меня знобит до стука зубов. Зрение затуманивается, и я опираюсь на Лиама, пытаясь сохранить равновесие.

— Ты в порядке? — В его голосе звучит явная обеспокоенность.

— Думаю да, — говорю я с одышкой.

— Ты бледная. Может домой? — Он берет меня за обе руки, придерживая.

— Все в порядке, Лиам, правда. Сейчас я отдохну и приду в себя.

— Не придешь. Собирайся, мы едем домой. — Грубый бас раздается позади меня. После чего меня разворачивают, вырывая из рук Лиама. Пара кристально-голубых глаз смотрит на меня с гневом и искренней обеспокоенностью. Понятия не имею, как он смешивает две эти эмоции в одну.

— Лиам, мы больше в твоей компании не нуждаемся. Пока. — Леви машет ему рукой, улыбаясь, как придурок.

— Боже, не будь грубияном. — Я вырываю свои руки из его хватки.

— Каким бы мудаком он ни был, я солидарен с тем, что ты должна пойти домой, — серьезно произносит Лиам. — Я могу отвезти тебя.

— Через мой труп, мать твою, — рычит Леви и приближается к нему.

Боже, я не готова сейчас разбираться с их обменом любезностями.

— Во-первых, мне не нужно домой, соответственно, меня никто никуда не повезет. — Я перевожу дыхание, пытаясь унять дрожь. — Во-вторых, ты, — указываю на Леви, — извинись перед Лиамом за то, что ведешь себя как неандерталец. — А ты, — указываю на Лиама, — извинись перед Леви за то, что назвал его мудаком. — Я опираюсь на стену позади себя, пытаясь устоять на ногах, пока они оба смотрят на меня как на сумасшедшую. — И в-третьих, я …

— Ты едешь, черт возьми, домой, — говорят они в унисон.

— Я ее отвезу, а ты идешь переодевать свои лосины, — произносит Леви, гневно смотря на Лиама.

— Аннабель, напиши мне, как будешь дома. Хорошо? — ласково спрашивает меня друг.

— Я не еду домой! — чуть ли не кричу я. Мне нельзя домой, нельзя, нельзя… Нужно просто пойти умыться, и мне полегчает. Папа достанет из меня душу, если я заявлюсь домой, не отсидев ни одного урока, но посетив тренировку. Мне страшно даже представить, какой апокалипсис может начаться.

— Разберись с ней. Если нужно, то свяжи, только забери отсюда, — обращается друг к Леви, после чего разворачивается и уходит. — Мудак, — бросает он напоследок.

— Придурок, — не унимается Леви.

Он подходит ко мне, нежно поглаживая по голове.

— Пожалуйста, Бель, поехали домой.

— Нет, я не могу, мне нельзя, — бормочу я, опустив глаза в пол.

Он берет меня за подбородок, поднимая голову так, чтобы я смотрела в его глаза. Не переставая гладить по голове, Леви спрашивает:

— Почему тебе нельзя домой?

— Потому что я нормально себя чувствую, и в этом нет необходимости. — Я пытаюсь отстраниться и обойти его. Он не отпускает меня, а во мне нет сил, чтобы продолжать сопротивляться.

— А теперь правду. Чистую правду, Бель, — произносит он тоном, который не подлежит возражениям.

— Папа… — вздыхаю я. — Если он узнает, что у меня хватило сил, чтобы заниматься балетом, но не хватило сил, чтобы учиться, он…

— Собирайся. Ты не поедешь домой, но и тут не останешься.

— Но…

— Никаких но, Бель. Расслабься хоть на минуту в своей жизни. Ты мне еще пригодишься, а тебя ноги еле держат. — Он дарит мне легкую улыбку, и я действительно впервые хочу просто расслабиться. Не бояться последствий, моральных унижений и тирании. Дрожащих рук и слез. Не стыдиться того, что болею и не всегда соответствую чьим-то ожиданиям.

— Хорошо.

Я заключаю сделку, за которую, уверена, потом еще поплачусь.

Глава 14

Аннабель

Леви ждет меня у выхода из школы, когда я подхожу к нему после того, как переоделась. Скажу честно, удалось мне это с трудом, потому что все мое тело трясет, как листья деревьев на ветру.

— Мы можем идти. — Я касаюсь его плеча, подходя со спины. Он разворачивается, оценивая меня взглядом.

— Хорошо. На улице сильный дождь. Стой тут, а я подъеду как можно ближе ко входу и напишу тебе сообщение, чтобы ты выходила. Телефон с тобой или написать на мой?

— Они оба со мной.

После этих слов Леви начинает снимать с себя куртку. Что?

— Накинь на голову, когда побежишь до машины, — инструктирует он.

— Но…

— Боже, Бель, выкинь слово «но» из своего лексикона и просто сделай это. — Он раздраженно закатывает глаза.

— Н… — Мне приходится прикусить язык, чтобы не сказать свое любимое «но». — Ты весь промокнешь. — Я смотрю на него, нахмурив брови.

— Думаю, у меня получится с этим справиться. Я не растаю, но можешь называть меня «Сахарок».

Подмигнув, он разворачивается и выходит на улицу, пока я тихо хихикаю над его словами.

Подойдя к окну, вижу, что на улице развернулась полномасштабная природная катастрофа. Как еще объяснить то, что прямо сейчас за окном посыпался град размером с мяч для гольфа? Наверное, даже природа предчувствует, что сегодня вечером у нас дома произойдет настоящий Армагеддон.

Я уверена в том, что папа обязательно узнает о моем прогуле. И дело даже не в маме, которая работает в школе. Она бы не стала рассказывать ему. Папа умеет читать меня как открытую книгу и держать мою жизнь в своих руках. Это лишь вопрос времени, когда правда всплывет на поверхность. Надеюсь, прежде чем я переступлю порог своего дома, мне удастся сохраниться, как в компьютерной игре.

Звуковой сигнал телефона оповещает меня о новом сообщении:

Выходи и береги голову. Ты разгневала Бога, и теперь он кидается камнями.

Я смеюсь, прикрыв ладонью рот. Убрав телефон обратно в сумку, накидываю куртку Леви на голову и выбегаю на улицу. Машина действительно стоит достаточно близко ко входу, но, несмотря на незначительное расстояние, мне удается промокнуть. Страшно подумать, в каком состоянии находится Леви.

Быстро открыв дверь, я запрыгиваю внутрь и сбрасываю мокрую куртку с головы, убирая ее на заднее сиденье. Вода стекает с меня, образуя небольшие лужицы на кожаном сиденье стоимостью, наверное, с крыло самолета. Взглянув на Леви, я вижу, что он весь мокрый. Абсолютно весь — на нем нет ни единого сухого места. Мокрая рубашка прилегает к его телу, очерчивая мышцы груди и пресса. Зачесанные назад волосы распределены на проборы пальцами руки. На лице остались маленькие бисеринки воды, которые так и хочется смахнуть прикосновением ладони. Он смотрит на меня взглядом, от которого кожа нагревается, и, наверное, моментально высыхает.

Черт, в этой машине однозначно повышенная влажность. И я не уверена, что из-за дождя. Мне приходится мысленно ударить себя по щеке, чтобы привести в чувства.

— Кхм… Думаю, можно ехать, — бормочу я, отводя от него взгляд.

— Да. Пристегнись. — Леви поворачивается лицом к дороге и, как только раздается щелчок ремня безопасности, трогается с места.

— Почему на твой телефон еще ни разу никто не позвонил и не прислал какое-нибудь сообщение? — Я задаю вопрос, который интересовал меня с того момента, как Леви покинул мою комнату.

— А кто мне должен звонить? — отвечает он вопросом на вопрос.

— Отец, друзья, девушки… — Я произношу последнее слово почти про себя, потому что понимаю, как глупо это звучит. Меня не должно волновать, кто ему обычно звонит. — Черт, да кто угодно: бабушка, надоедливые родственники или тупая реклама стоматологии. — Вскинув руку, я ударяю ей по бедру.

Леви смотрит на меня загадочным взглядом, а потом тихо смеется.

— Отца я предупредил, а остальные, видимо, во мне не нуждаются. Единственная девушка в моем телефоне это ты, — он делает интригующую паузу, — и моя бабушка.

Леви растягивает губы в хитрой улыбке и, не отвлекаясь от дороги, бросает на меня быстрый взгляд.

Приятное чувство разливается в моей груди, но причины такой реакции я пока что не понимаю. Это из-за того, что я единственная? Или потому что меня достаточно и другие не нужны? Неужели он из тех парней, которые заводят инстаграм, не публикуют туда ни одной фотографии и при этом подписаны только на тебя?

— Все, не отвлекай меня от дороги. Видишь, какая ужасная погода, — произносит Леви, крепко сжимая руль.

— Хорошо. Не переживай, это всего лишь дождь.

— Это не всего лишь дождь… — выдыхает он.

Мы едем в тишине — постепенно мои веки начинают тяжелеть, а тело расслабляться даже несмотря на то, что меня все еще знобит и моя одежда наполовину мокрая.

Я чувствую, как крепкие руки притягивают меня к себе. Ощущаю свежий воздух и слышу шум деревьев, а затем — резкий хлопок двери и тишина. Резко распахнув глаза, напрягаюсь всем телом оттого, что не чувствую опоры под ногами. Да и вообще я нахожусь не в вертикальном положении. Мой взгляд упирается в чью-то грудь. Не в чью-то, а в его.

— Черт, прости. Я тебя разбудил, — шепчет Леви, и я поднимаю свой взгляд к его лицу. Там, где мы находимся — полумрак, но даже при таком освещении мне удается разглядеть черты его лица, густые нахмуренные брови, пухлые губы и яркий блеск голубых глаз. Я тянусь рукой к его лбу и разглаживаю складку на переносице.

— Не хмурься, все нормально. Ты можешь меня отпустить.

Он смотрит на меня еще пару мгновений, после чего аккуратно ставит на ноги. На секунду у меня в глаза темнеет, но я быстро прихожу в себя и опираюсь на стену рядом.

— Тебе нужно прилечь. Пойдем со мной. — Леви проходит мимо меня вглубь… дома? Или где мы вообще находимся?

— Где мы? — спрашиваю я, следуя за ним.

— У меня дома, — отвечает он, не поворачиваясь.

Мои ноги резко прирастают к полу, и мне приходится переварить полученную информацию. Леви тоже останавливается, после чего поворачивается и смотрит на меня.

— Ну же, Бель, я не брошу тебя в темницу, — ухмыляется он.

Что ж, ладно… Это странно, но я могу с этим справиться. Так ведь? Мы следуем дальше по коридору, увешанному различными картинами, которые однозначно являются произведениями искусства. Проходим мимо кухни темно-бирюзового цвета, являющейся мечтой любой отчаянной домохозяйки, и столовой размером с весь первый этаж моего дома. Интерьер очень красивый, пропитанный уютом. Я уверена, что при освещении все выглядит еще лучше.

— А у тебя тут есть танцующие чашки, говорящие канделябры или что-то типа того? — спрашиваю я, пытаясь сохранить серьезный тон.

— Что-то типа того. — Из него вырывается смешок. — У меня здесь есть гардероб с сухой одеждой, но учти: он не будет с тобой разговаривать.

Я смеюсь — мне нравится, что мы на одной волне. Некоторые вещи не нужно объяснять или произносить вслух рядом с определенными людьми. Ты знаешь, что они могут понять тебя по интонации или взгляду. Вы на одинаковом эмоциональном уровне вовлечены в процесс, словно образуете какой-то чувственный канал связи, номер которого знают только двое.

Мы поднимаемся по широкой мраморной лестнице и снова выходим в длинный коридор. Боже, сколько времени занимает наше путешествие? Раньше я видела этот дом снаружи, и он казался большим, но внутри он просто огромен. Леви останавливается около двери в конце коридора и, не поворачиваясь ко мне, говорит:

— Можешь считать себя особенной, потому что сюда не всегда позволено входить даже моему отцу.

После этих слов он открывает дверь и проходит внутрь. Я следую за ним и… Вау.

Два огромных окна выходят на сад. Вся комната в бежево-коричневых цветах разных оттенков, от светлых к темным. Вдоль окон расположен большой письменный стол, тянущийся от одной стены к другой. Подойдя ближе, я вижу в нем вставки из голубого стекла, напоминающие расщелины в каньоне. На столе расположен компьютер с широким экраном и большой… Не знаю, как это называется, но похоже на мольберт. Только с множеством листов и менее низкой подставкой. Сверху на него прикреплена лампа, а снизу расположен лоток, в котором лежит множество карандашей, ручек и линеек.

— Что это? — спрашиваю я, не отводя глаз от неизвестного мне предмета.

— Кульман, — отвечает Леви позади меня. — Это чертежный инструмент.

Подходя ближе, он включает над ним лампу, и я вижу тонкие линии чертежа на одной половине бумаги и множество расчетов на другой. Немного наклоняюсь и пытаюсь рассмотреть, что на нем изображено. Множество полукруглых ярусов, разделенных между собой проходами, расположены снизу вверх и уходят под купол, изображенный в виде полусферы. Я еще раз пробегаю глазами по всему чертежу… Все это так знакомо, но никак не могу понять, что это может быть. У нижнего яруса вижу объемную фигуру в виде куба, который переходит в более широкий параллелепипед, разделенный разными цветами на отрезки.

— О Боже, это…

— Театр, — заканчивает за меня Леви.

У меня перехватывает дыхание, и я хватаюсь рукой за грудь. Мои глаза мечутся между его лицом и чертежом. Как могло случится такое, что то, о чем я мечтаю, хочет создавать знакомый мне с самого детства человек.

— Леви, это великолепно, — шепчу я, снова разворачиваясь к чертежу. Когда я узнала, что это такое, мне открылось множество других до боли знакомых деталей.

Леви встает позади меня и берет мою ладонь в свою руку. Моя спина прилегает к его груди. Он немного наклоняется, касаясь губами моего уха. Вокруг нас нарастает напряжение, сгущая воздух и превращая его в чистый, но такой приятный яд. Мои плечи поднимаются и опускаются с каждым вздохом все быстрее и быстрее. Леви подносит мою ладонь к чертежу, начиная вести ей по нему.

— Сцена, — шепчет он на ухо и проводит костяшками другой руки по краю моей скулы. — Авансцена. — Ведет дальше моим пальцем по бумаге и опускает свои прикосновения вниз по моей шее. — Арьерсцена. — Мы перемещаемся дальше по чертежу, и он очерчивает ключицу. Мое тело дрожит, и я поджимаю пальцы ног. — Партер, бенуар, бельэтаж. — Его рука опускается вниз по моей груди и ребрам. — Ложа. — Он берет другую руку в свою, рисуя на ладони звезду, и переплетает наши пальцы.

Я откидываю свою голову к нему на плечо, пытаясь поймать взгляд Леви, и прижимаюсь плотнее к его телу не в силах сопротивляться желанию. Мне хочется буквально слиться с ним воедино, лишь бы унять зуд и покалывание, распространяющиеся по моей коже. Я чувствую, как его возбуждение упирается мне в поясницу, и на каком-то неосознанном уровне прижимаюсь еще сильнее, немного приподнимаясь вверх.

В животе оседает тепло, и мои веки трепещут. Леви резко вдыхает, стиснув зубы, и смотрит на меня. Его зрачки расширяются словно в ускоренной съемке.

— Поцелуй меня, — выдыхаю я прежде, чем успеваю подумать.

— Как друга? — спрашивает он, не отрывая от меня взгляда.

— Да. — Я закрываю глаза.

Он приближает свое лицо к моему, проводя губами от виска до щеки, после чего возвращается обратно и целует в лоб.

— Когда передумаешь быть моим другом, попроси еще раз.

Глава 15

Леви

Приходится приложить все усилия, чтобы отстраниться от Бель, хотя каждый нерв в моем теле буквально кричит от потери контакта. Не могу поверить, что она попросила меня ее поцеловать.

Поцеловать. Черт. Повтори это себе еще сотню раз и, возможно, сможешь поверишь в это.

Развернувшись, я направляюсь к гардеробу, расстегивая по пути мокрую рубашку, и сбрасываю ее с плеч.

— Что, по-твоему, ты делаешь? — доносится до меня голос Бель.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней, продолжая раздеваться. Бель смотрит на меня широко распахнутыми глазами, явно пребывая в шоке. Девушке удается быстро надеть маску невозмутимости с бегущей над головой строкой «Тебе не удастся меня соблазнить». Но она не может удержать взгляд, который блуждает по моей груди и прессу.

— Полагаю, что раздеваюсь. Мне холодно. — Это ложь, потому что моя кровь чуть ли не кипит, но мокрую одежду снять не мешало бы.

— А без одежды теплее? — Она приподнимает бровь, не отрывая глаз от шрама на левой стороне моих ребер. Он начинает гореть от ее пристального внимания, и мне хочется поскорее скрыть его.

Чувство уязвимости накрывает меня с головой, словно цунами. Бель молча рассматривает шрам, и ее взгляд расщепляет меня, как кислота. От этого хочется бежать. Так происходит всегда, потому что Бель не просто смотрит, она видит меня.

— Ну даже голым теплее, чем в мокрой одежде. Кстати, учитывая твое состояние здоровья, то тебе тоже стоит переодеться во что-нибудь сухое. — Я указываю на нее пальцем, пытаясь не выдавать свою нервозность.

— Мне и так хорошо, я согрелась. — Ее глаза смотрят куда угодно, но только не на меня.

— Я заметил.

— Ох, заткнись, — раздраженно говорит она, закатывая глаза.

Я захожу в гардероб, расстегиваю брюки и делаю несколько успокаивающих вдохов, мысленно представляя, что меня кто-то бьет по яйцам. Потому что, кажется, только это может унять член, который смотрит на меня с явным осуждением.

Приведя себя в чувства, быстро переодеваюсь в футболку и спортивные штаны. Точно такую же одежду беру для Бель, потому что как бы она не сопротивлялась, я заставлю ее надеть сухие вещи.

Девушка стоит на том же месте и все еще смотрит на чертеж. Никогда не забуду ее взгляд, когда она поняла, что на нем изображено. Было ощущение, что я достал ей гребаную звезду с неба, а не начертил что-то отдаленно похожее на театр. Это мой проект для поступления, и я очень надеюсь, что он будет выглядеть лучше, чем сейчас.

Но Бель узнала, догадалась сама. И, черт возьми, в тот момент я почувствовал будто та самая нить, которая нас связывает, окончательно завязалась в крепкий узел.

— Вот, иди переоденься. Ванная там. — Я указываю в другой конец комнаты. Уже вижу, как она хочет возразить, поэтому опережаю ее: — И прежде чем из твоего рта вылетит хоть одно слово, знай: если потребуется, я привяжу тебя к кровати и сделаю все сам. У меня никогда не было специфических наклонностей, но ты явно пробуждаешь во мне зверя, так что советую поверить мне на слово.

Она смотрит на меня, открывая и закрывая рот, после чего выдергивает одежду из моих рук и заходит в ванную, хлопнув дверью. Маленький бунт — это хорошо.

Когда Бель возвращается из ванной, я уже лежу на кровати. Она подходит и переминается с ноги на ногу, стоя около меня.

— Это что-то типа парного лука? — спрашивает она, указывая на нашу одинаковую одежду.

— Если тебе так хочется, то да. Можем еще купить футболки «Моя» и «Мой» со стрелочками на спине. — Я игриво шевелю бровями.

Она неуверенно смотрит на меня, продолжая стоять на месте.

— Ложись. — Я похлопываю по кровати рядом с собой. Ее тело будто приросло к месту. — Бель, не заставляй меня укладывать тебя силой.

— Ты невозможен. — Из нее вырывается гневное рычание, но она ложится на кровать и сворачивается в позу эмбриона, отвернувшись от меня. — Бесишь, — бурчит она.

— Очень рад, что именно я тебя бешу. Это мне льстит. — Я накрываю ее одеялом и трогаю лоб. Он такой горячий, что можно обжечься. — Сейчас принесу тебе лекарство, не засыпай.

Бель оглядывается на меня через плечо, и в ее глазах уже нет гнева или раздражения, лишь чистое удивление и… благодарность? Боже, о ней вообще кто-нибудь заботится, кроме нее самой? Почему она так реагирует на простые вещи?

— Спасибо, — шепчет Бель, сжимая мою руку.

Я спускаюсь вниз за лекарством и водой. Беру все необходимое и, захватив ее сумку, поднимаюсь обратно в комнату. Стоя в дверном проеме, смотрю на Бель в моей постели. Она такая маленькая — мне хочется отгородить ее от всего мира каким-то защитным пузырем. Желательно, чтобы я тоже находился в нем с ней. Мне многое известно о ее жизни, но также многое остается тайным. Мы в этом с ней похожи: она знает обо мне достаточно, но понятия не имеет о том, что я совершил.

Я в курсе, что с самого детства ее воспитывали в строгости: она всегда казалась на пару лет старше других детей. Не внешне, а ментально. После рождения Авроры все стало еще хуже: семилетняя девочка с нежной творческой душой стала окончательно взрослой. Я хочу ей помочь, но не знаю как.

И нужна ли ей моя помощь, когда мне не удается помочь самому себе?

Подойдя к краю кровати с ее стороны, сажусь и прожигаю взглядом каждый изгиб этой девушки, как какой-то маньяк. Внезапно ко мне приходит осознание. Ее стороны кровати. Раньше обе стороны были только моими, но почему-то мне кажется, что теперь я никогда не смогу смотреть на эту кровать и не видеть на ней Бель.

Видимо, она задремала, потому что ее глаза резко распахиваются и осматривают комнату.

— Не пугайся, это я. — Мой шепот заполняет тишину. Я протягиваю ей таблетку и воду. — Выпей и засыпай. Я принес твою сумку. Тебе что-нибудь нужно?

— Спасибо, — говорит она сонным голосом. — Да, телефон.

— Какой?

— Мой. Хочу знать, когда вендетта отца настигнет меня. — Бель усмехается, но в ее словах не чувствуется радость.

— Хорошо, — выдавливаю я из себя, не желая в данный момент разбираться в этом. Но мы обязательно вернемся к этому разговору.

Пока она пьет лекарство, достаю из ее сумки телефон и кладу его на тумбочку. Я обхожу кровать и ложусь рядом с ней, сохраняя дистанцию. Не знаю, кому из нас это необходимо: мне или ей. Ее тело немного подрагивает даже под одеялом, и мой контроль испаряется в эту же секунду. Придвинувшись к ней, я заключаю ее в крепкие дружеские объятия, утыкаясь носом в макушку. Бель не сопротивляется, видимо, она уже сама устала от своего упрямства.

На сегодня.

Потому что эта девушка только с виду хрупкая, но на самом деле она подмигивает трудностям.

Глава 16

Аннабель

Каждая кость и мышца в моем теле ноет, шея настолько сильно затекла, что я не могу повернуть голову в сторону даже на миллиметр. Но хуже всего то, что мне не удается сделать нормальный вдох, потому что на грудную клетку что-то сильно давит. Медленно открывая глаза, пытаюсь поймать фокус. Мне даже не нужно зеркало, чтобы понять, насколько опухло лицо. Камни Гуаша, которые валяются у меня в ванной и служат украшением интерьера, а не выполняют свои функции, сейчас бы определенно пригодились.

Сфокусировав зрение, я вижу недалеко от своего подбородка русую макушку с растрепанными волосами. Леви почти полностью лежит на мне, обнимая руками и ногами, как детеныш коалы свою маму. Его дыхание ровное, а все тело расслабленное, между бровями нет той знакомой морщинки. Полное умиротворение. И я ощущаю то же самое, даже несмотря на то, что в глубине души переживаю из-за возвращения домой.

Обычно я чувствую себя зверем, загнанным в клетку. Ее решетки смыкаются с каждым днем все сильнее, лишая воздуха.

Мне не удается найти выход. Моя жизнь — это сплошная серая полоса, без начала и конца. Иногда кажется, что она бесконечна и с нее невозможно сойти. Я знаю, что будущее есть, просто оно затерялось во мгле. И сейчас рядом с Леви складывается ощущение, что где-то на горизонте мелькает рассвет.

Мне хочется верить, что когда-нибудь папа посмотрит на меня другими глазами. Но не стоит обманывать себя — он не успокоится, пока от меня не останется лишь оболочка. Послушная кукла, которой он сможет гордиться. Я чувствую себя отвратительно оттого, что человек, которого я так люблю, высасывает из меня жизнь. Не физически, а эмоционально. Он — дементор, питающийся моими светлыми чувствами и оставляющий после себя пустоту. Но когда я рядом с Леви, моя душа наполняется светом и теплотой, что даже сквозь кожу можно различить ее яркие лучи.

Прерывая свои размышления, я пытаюсь немного сдвинуться, чтобы наконец-то сделать нормальный вдох. Но стоит мне совершить небольшое движение, глаза Леви резко открываются и пристально смотрят на меня. Мне казалось, что он крепко спит, но это не так. Леви Кеннет — это парадокс: он как лев, охраняющий свой прайд, и персидский кот, желающий почувствовать ласку.

— Ты куда? — Его брови моментально хмурятся, а губы сжимаются в тонкую линию.

— Просто хотела сделать вдох, ты сейчас меня раздавишь. — Я стреляю глазами на прижатое ко мне тело.

— Ох… Да, это кажется логичным. — Он переворачивается на спину, выпуская меня из своих объятий.

— Мне нужно домой.

— Как ты себя чувствуешь? — повернувшись на бок ко мне лицом, спрашивает он.

Я пожимаю плечами.

— Не знаю, вроде лучше.

— Хорошо, скоро отвезу тебя. Но сначала ты расскажешь мне, почему тебя так пугает возвращение домой.

Дерьмо.

Я этого не ожидала. И у меня даже нет заготовленного ответа на такой вопрос. Мысли мечутся из одного угла в другой.

— Перестань придумывать в своей милой головке такую же милую ложь. Я в нее не поверю.

Дерьмо 2.0.

А может, это мой первый шаг на пути к решению проблемы. Ведь иногда мало осознать — важно сказать это вслух.

Сделав глубокий вдох, я впервые произношу следующие слова:

— Я недостаточно хороша для своего отца. Я — его разочарование.

В голове эти слова всегда звучали абсурдно, но теперь они кажутся такими же настоящими, как и моя боль. Почему именно сейчас я произнесла их буквально на одном дыхании, не боясь осуждения Леви? Потому что чаша душевных терзаний переполнена. Пошла первая трещина.

Лицо Леви кривится в отвращении, а затем в его глазах будто начинают плясать языки пламени, превращая их цвет из ярко-голубого в темно-синий. Боже, это завораживает.

— Не смей так говорить, — твердо произносит он, сжав челюсть.

У меня перехватывает дыхание. Я сказала что-то не так? Наверное, он думает, что я пытаюсь набить себе цену и заслужить его симпатию.

А вдруг это ему и нужно?

Видимо, я ошиблась, когда решила произнести эти слова. Они все еще звучат абсурдно даже вслух.

Мне приходится приложить все усилия, чтобы заглушить мысли, которые ураганом проносятся в голове. Может, он хочет, чтобы я тоже была послушной? Не грубила, не противоречила, не сопротивлялась. Он каждый раз указывает на мое упрямство, потому что ему не нравятся мои действия? И чтобы заслужить его симпатию, я должна сделать так, как он говорит?

Заслужить.

Потому что я недостойна. Недостойна его заботы, его внимания, его тепла. Я не заслужила Леви. Недостаточно отдала ему, чтобы он мог отдавать мне.

— Прости. — Я резко встаю и дрожащими руками беру свой телефон, убирая его в сумку.

— Стой, что случилось? — Перепрыгнув через кровать, он тут же оказывается позади меня.

— Ничего, все хорошо. Прости, мне не стоило этого говорить. Извини… что разозлила тебя, — произношу я с придыханием. Мне нужно уйти отсюда, иначе я рухну на этот ковер за миллион фунтов стерлингов.

Он обхватывает меня руками со спины, прижимая к себе. Нет, нет, нет. Это все неправильно, я этого не заслужила.

— Что происходит, Бель? Почему ты извиняешься? Посчитай, сколько раз ты сказала прости.

— Потому что я виновата. — Мой голос едва слышно.

— В чем твоя вина?

— Не знаю.

Это осознание ударяет молотом по моей голове. Я никогда не знаю, в чем моя вина… Слезы начинают стекать по щекам, и у меня не получается сдержать их. Слышу, как из меня начинает вырываться хриплое дыхание, а тело обмякает в его руках. Он держит меня, хотя я недостойна этого.

— Ш-ш-ш, Бель, я здесь. Все хорошо. — Леви крепче обнимает меня, прислоняясь своей щекой к моей.

Аврора всегда была единственной, кто вытаскивал меня из такого состояния, и я не могу поверить, что позволю сделать это кому-то другому. Не кому-то, а ему.

— Иди ко мне. — Он садится и утягивает меня к себе на колени, баюкая, как маленького ребенка. — Я сказал тебе не говорить так, потому что это полный бред. Ты не должна произносить такое вслух, ведь это неправда. Если твой отец не видит, какое восьмое чудо света его ребенок, то это не твоя проблема. Не всегда мы оправдываем ожидания наших родителей, но это не делает нас плохими людьми. Его демоны не должны проникать в тебя и отравлять изнутри. — Леви касается рукой левой стороны моей груди. — У тебя такое чистое сердце… Это редкость, поверь мне. Он должен быть счастлив, что ты даришь ему свою улыбку на протяжении всей своей жизни совершенно безвозмездно, хотя всем остальным ее нужно заслужить. Не тебя для него недостаточно, а его для тебя. Ты отдаешь так много другим, но так мало принимаешь в ответ. Твоя душа не копилка — разбей ее и выкинь все дерьмо оттуда. Увидь себя такой, какой вижу тебя я.

— Какой? — хрипло спрашиваю я, когда мои слезы постепенно начинают высыхать. У меня щемит в груди от его слов. Никто никогда такого не говорил. Никто на меня так не смотрел.

Никто не видел меня.

— Самой яркой звездой, которая зажигает другие звезды, — отвечает он, смотря мне в глаза.

Мое сердце работает в ритме стаккато. Одна рука сжимает его футболку в области сердца, другая запутывается в русых волосах. Мы смотрим друг на друга, и шум в ушах становится невыносим. По коже пробегают мурашки, но не из-за паники, а из-за направленного на меня взгляда. Я опускаю глаза на его губы, делая глубокий вдох.

— Я не хочу быть твоим другом.

В эту же секунду он хватает меня за затылок и приникает своими губами к моим.

Адреналин бежит по венам, и сердце на секунду останавливается, чтобы вновь забиться с головокружительной скоростью. Я приоткрываю губы, и он без колебаний следует приглашению. Его язык нежно сплетается с моим, и из нас одновременно вырывается хриплый вздох. Он перебрасывает меня на кровать и, прерывая поцелуй, нависает сверху.

Я не успеваю сделать вдох, как Леви вновь поглощает меня, стирая все слезы и панику своими губами. Притянув меня еще ближе и обхватив мою шею сзади, он поглаживает большим пальцем точку пульса. Это не нежный поцелуй — это всепоглощающее адское пламя, сжигающее все на своем пути. Он отрывается от моего рта, чтобы переместиться на скулу и спуститься вниз по шее. Мое тело пронзает дрожь, которую я не могу унять. Его эрекция упирается мне в живот. Кровь кипит, учащенный пульс ощущается в каждой клетке тела. Боже, внизу моего живота и ниже тоже пульсирует.

Я хватаю Леви за волосы, возвращая его губы к своим. Движимая чистым инстинктом, обхватываю ногами его талию и прижимаю ближе к себе. Его рука обхватывает мое бедро, сжимая и направляя меня чуть выше. Он выравнивает наши тела и прижимается своим тазом к моему. От этого соприкосновения все тело пронзает электрический разряд, и из меня вырывается прерывистый стон.

— Черт, — хрипит он прямо мне в губы, не отрываясь. Я задыхаюсь, это все слишком и недостаточно одновременно.

— Я… Я никогда… — Мне приходится отстраниться от него, чтобы отдышаться и утихомирить свое чертово либидо.

— Я тоже, но знаю, что такое границы и сегодня их никто не нарушит. — Он смотрит на меня, поглаживая большим пальцем ключицу.

— Что? — вырывается из меня.

— Что? — возвращает он мой же вопрос.

— Ты девственник? — Я чувствую, как мои раскрасневшиеся щеки становятся еще ярче.

— Да, — с легкостью отвечает он, пожимая плечами. — Почему ты так удивлена?

— Не знаю… Мне казалось, что ты не обделен вниманием со стороны противоположного пола. — Я перебираю пряди его волос, немного хмуря брови.

— Не обделен. — Он самодовольно ухмыляется, и я шлепаю его по плечу. — Но я никого не хотел. До тебя. — Леви перехватывает мою руку, прижимая ее над головой к кровати. Его взгляд опять падает на мои губы, а затем на шею.

— Я ни разу ни с кем не целовалась. До тебя.

Он захватывает мои губы в новом поцелуе. Более нежном и трепетном, который еще больше проникает в глубину моей души.

— Не говори такого, иначе границы могут быть стерты.

***

Я проверяю свой телефон, когда сажусь в машину: пропущенных и новых сообщений нет. Меня это, конечно, не особо успокаивает. Папа не будет себя утруждать выяснением отношений по телефону, ведь ему нужно видеть глаза жертвы, когда он на нее нападает.

— Бель, мы не договорили. — Леви устремляет свой взгляд на меня, заводя машину. — Поговори со мной. Я хочу знать, с чем ты сталкиваешься.

— Тут не о чем говорить, — вздыхаю я.

— Пристегнись, — произносит он низким голосом, дожидаясь звука щелчка ремня безопасности.

Я указываю на него жестом руки.

— Уже.

— Прости, привычка, — морщится Леви.

— Если я расскажу, с чем мне приходится сталкиваться, ты расскажешь о своей одержимости ремнями безопасности? — спрашиваю я, пристально смотря на него. — Правильно, что ты следишь за этим. Но не говори, что это просто правила безопасности на дороге.

Леви хмурит брови и погружается в свои мысли, когда открывает пультом ворота и выезжает с территории дома. Он настолько громко думает, что можно услышать все мыслительные процессы.

— Эй. — Я касаюсь его руки, переплетая наши пальцы. — Знаю, что тяжело открываться, но если ты хочешь заглянуть за мой фасад, то мне хочется того же в ответ, — мягко говорю я.

— Хорошо, — хрипит он, прочищая горло. — Я расскажу тебе, но не сегодня. Мне нужно время.

— Обещаешь?

— Да. — Он расцепляет наши руки, и мое сердце уходит в пятки. Сразу появляются нежелательные мысли. Может, я слишком давлю на него? Возможно, наш поцелуй ничего не значил и не стоит хватать его за руки, как это делают назойливые девицы, увивающиеся за Лиамом?

— Прости. — Я одергиваю руку, прижимая ее к бедру.

— Ты чего? Я просто хотел сделать так. — Он возвращает мою руку в свою и рисует звезду большим пальцем. — И пообещать, что все расскажу. Считай это моей подписью в знак того, что я сдержу свое слово.

— Хорошо. Прости. Я просто подумала… Ладно, неважно, — шепчу я, почему-то чувствуя себя виноватой.

— Прекрати извиняться. — Он бросает на меня серьезный взгляд. — Не знаю, что должно случиться, чтобы тебе пришлось просить у меня прощения. Скорее это я сотворю какое-нибудь дерьмо, после которого мне нужно будет целовать твои ноги, вымаливая пощаду, — усмехается Леви.

— Надеюсь, что нет. Если у тебя фетиш целовать ноги, то можешь. Но хотелось бы, чтобы ты ограничивался моим лицом. — Я улыбаюсь. — Ладно, можно чуть ниже подбородка…

Он хихикает, вновь переплетает наши пальцы и кладет их к себе на бедро.

— Не уходи от темы. — Его тон тут же становится серьезным.

— На самом деле, я не знаю с чего начать… — Жую свою щеку, размышляя, как мне все ему объяснить. — Не знаю, потому что многие вещи стали уже настолько обыденными, что сложно вспомнить, когда это началось и почему. — Я тяжело вздыхаю, погружаясь в воспоминания. — В пять лет мне захотелось порадовать маму с папой, приготовив им завтрак, пока они еще спали. Помню, как старательно отделяла все хвостики от клубники, а затем посыпала ее сахаром. Красиво раскладывала на тарелке от маленькой к большой. Ведь папа так любит клубнику в сахаре. Я смогла приготовить тосты, хотя это было очень сложно. Нужно было понять, как включить тостер, чтобы не поджарить весь дом вместе с хлебом. — Я усмехаюсь, но не чувствую радости, как бы ни старалась. Леви не прерывает меня, продолжая внимательно слушать. — И мне удалось все сделать достаточно успешно. Естественно, за весь процесс приготовления этого неидеального завтрака остался беспорядок: местами рассыпанный сахар, капли сока от клубники, крошки хлеба… Я хотела это все убрать, но не успела, потому что они проснулись. Первым на кухню вошел папа — он осмотрел всю комнату, после чего устремил гневный взгляд на меня. Я одарила его самой ослепительной улыбкой, на которую была способна. Прежде чем из меня успело вылететь хоть слово, он хлопнул рукой по столу, сотрясая весь дом. Его ярость в глазах уничтожала меня изнутри. Далее полетели обвинения в том, что я устроила полнейший беспорядок в доме, в который он вкладывает так много сил. Хотя стоит отметить, что кухня — это территория мамы. Тосты были для него слишком сухие и подгорелые, а клубника недостаточно сладкая. Возможно, это все мелочи, но я была пятилетним ребенком, который хотел порадовать своих родителей. А особенно папу, потому что даже на тот момент хотела заслужить его одобрение.

Я делаю паузу, переводя дыхание.

— Продолжай, — шепчет Леви, с нежностью проводя большим пальцем по тыльной стороне моей ладони, не отрываясь от дороги.

— Когда мне было шесть, папа решил, что пора начать подготовку к школе. Он выбрал, наверное, самое огромное стихотворение во Вселенной и сказал его выучить. Так, по мнению папы, тренировалась память. Было лето — все дети гуляли, а я сидела и учила это ужасное стихотворение. Меня даже не сильно расстраивало, что другие ребята моего возраста обладали большей свободой действий. Наоборот, мне хотелось, чтобы папа оценил стремление не к детским забавам, а к учебе. Поэтому я изо всех сил старалась выучить все правильно, чтобы он это оценил. Но мои попытки были тщетны. Одиноко просидев несколько дней в своей комнате, где моим другом была только книга на коленях, я сдалась. Мне удалось рассказать ему примерно половину от всего стихотворения. Папин вердикт очередной раз выбил почву у меня из-под ног: «Стой ровно, когда отвечаешь перед людьми, а не ковыряй ногой пол. Хватит мямлить, тебе не три года. Как ты пойдешь в школу? Не нужно позорить нас… Меня. Научись уже наконец-то быть ответственной. Ты недостаточно хорошо выучила, продолжай учить. Когда закончишь и меня это устроит, то сможешь пойти погулять». И я выучила, спустя неделю, а может и больше.

— Но тебе было шесть, какой ответственности он от тебя хотел? — шепчет Леви.

Мой голос начинает дрожать.

— Я должна быть ответственной во всем. Мне не допускалось совершать ошибки, какими бы несерьезными они ни были. Слезы являлись красным флагом для него. Они провоцировали еще больше криков и негатива в мою сторону. Даже сейчас его малейшее повышение тона или грубость вызывают панику и слезы. Тумблер в моей голове выключается, и организм начинает жить своей жизнью. Я так и не смогла в себе это перебороть.

Леви останавливается на обочине, после чего притягивает меня в свои объятия и гладит по голове.

— Ты и не должна. Плачь, если тебе от этого легче. Кричи и ругайся, но только всегда будь собой. Можешь рассказать мне все, не скрываясь.

— Папа реагирует на все очень остро, подавляя меня своей токсичностью. Часто кажется, что у него кризис трех лет, как у ребенка. Такое было у Авроры, когда она была маленькой. Чтобы ты ни делал — ей ничего не нравилось, и она изводила своими истериками каждого до тех пор, пока не добивалась своего. Так же поступает и он, только ему не три года.

Я словно хожу по тонкому льду, высматривая трещины, чтобы не наступить на них. Не провалиться в пучину воды, которая будет накрывать с головой вновь и вновь, пока не захлебнусь.

Мягкие прикосновения Леви к моим волосам приносят успокоение и помогают мне наконец-то выговорить то, что я держала в себе годами.

— Папа всегда прав, выше извинений, ведь он никогда не виноват. Виноваты все, кроме него. Вся его жизнь — это бесконечная драма или боевик, в котором он против всего мира. Мир, в котором все враги: семья не та, трава недостаточно зеленая… Он чувствует себя героем. Королем, который вершит судьбы, наказывая подданных и даря им свое внимание, если они его почитают. Но если ты посмеешь ослушаться, то будешь изгнан из королевства без права амнистии. Папа должен быть всегда в центре внимания, иначе он чувствует, что кто-то лучше него, а такого не может быть. Все наши праздники часто заканчиваются истериками, ведь в такие дни какое-то событие выходит на передний план, затмевая личность отца. Он стремится окутать меня своей паутиной, создавая ощущение, что вся моя жизнь в его руках. Папа обесценивает все достижения, но утрирует ошибки, смакуя каждую неудачу, как лучшее блюдо из ресторана Мишлен.

— Боже… Бель, ты же все это понимаешь. Я имею в виду, что у тебя есть осознание того, что это все неправильно и так не должно быть. Мне кажется, ты сможешь с этим справиться, потому что первый шаг уже сделан — произнесена вслух правда, которая таилась внутри тебя. — Леви немного отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза. — Что еще происходило? Говори, тебе станет легче.

— Когда мне было семь, мы учили таблицу умножения. Он стоял с секундомером у меня за спиной, дыша в затылок. Я должна была правильно решить все примеры за определенное время. По минуте на каждый столбец. Единая ошибка, и мы начинали все заново. Папа сказал, что если я идеально все выучу, то они возьмут меня с собой в Лондон и сводят в театр. Я допустила две ошибки на финальной сдаче. И, клянусь, увидела усмешку и довольный блеск в глазах отца. Конечно же они уехали одни, оставив меня с бабушкой дома. По словам папы, я недостаточно хорошо выучила, поэтому ему не за что меня вознаграждать. Все это, естественно, сопровождалось криками, от которых дребезжали окна. Наверное, именно поэтому я не могу нормально справляться с математикой.

Леви заключает меня в свои объятия. Я утыкаюсь в его шею, чтобы унять дрожь, которая начинает распространяться по всему телу.

— Теперь у тебя есть я. Мне плевать насколько хорошо ты знаешь математику или стихотворения наизусть. Если хочешь, то я буду всегда считать за тебя, — произносит серьезным тоном он, но у меня это вызывает искреннюю улыбку в пелене слез.

Слова, пропитанные горечью, вновь рвутся наружу. Слишком долго все это лежало на моей груди, не давая дышать.

— Один раз мы с ним шли по оживленной улице, и он начал на меня кричать, потому что я недостаточно быстро иду. В какой-то момент он пропал из моего вида, словно просто испарился. Я металась из стороны в сторону вся в слезах, потому что думала, что потерялась, винила себя, что действительно медленно шла. Время шло, а его нигде не было. Я была совсем одна и даже не знала дороги домой. Оказалось, что папа стоял за углом и смотрел, удастся ли мне справиться с этой ситуацией. Так, по его мнению, я должна была стать самостоятельной. Мне было восемь. — Леви отстегивает ремень безопасности и перетягивает меня к себе на колени. Чувствую, как тепло его тела потихоньку унимает мое волнение.

— Со мной тебе не надо самой искать дорогу домой. — Он неотрывно смотрит в мои глаза, но его пронзительный взгляд достигает самого сердца

— Потому что ты всегда за моей спиной. — Я вспоминаю слова, давно сказанные им. И сейчас они имеют совершенно другой смысл.

— Да, — уверенно кивает он, — продолжай.

— По его мнению, я даже извиняюсь недостаточно хорошо. Однажды он учил меня просить прощения. Уже не помню в чем на тот раз провинилась, но когда начала спустя время извиняться, он сказал, что мои слова неискренние. Ведь мне нужно смотреть ему в глаза, когда я что-то говорю, не перебирать руками и не переступать с ноги на ногу. Иначе это создает впечатление того, что я не считаю себя виноватой, а извиняюсь просто для того чтобы меня простили. И, конечно же, опять отправил меня пребывать в одиночестве, чтобы я еще раз подумала над своим поведением. Это могло продолжаться бесконечно, пока он не найдет новый повод или жертву.

— А твоя мама? Почему она ничего не предпринимала? — спрашивает Леви озадаченным голосом, прижимая меня к себе за талию.

— Она предпринимала. Потому что если бы не мама, то все бы было еще хуже. Она всегда сдерживала его насколько могла, смягчала во многом. Но даже ее очарования мало, чтобы укротить его. В нашем доме работает принцип «круговой поруки» — провинился один, виноваты все. Поэтому каждый из нас старается не подставлять под удар другого. Что угодно может испортить папе настроение, и он обязательно потом так же сильно испортит его каждому. Чаще всего выбор падает на меня. Так было всегда и, видимо, его это устраивает. Поэтому я уже готова с радостью принять все удары, лишь бы это не коснулось Авроры или мамы. — Мне приходится сделать глубокий вдох, чтобы собрать все мысли воедино. — Я люблю его, правда. Знаю, что он хороший человек. Такая прекрасная женщина, как моя мама, не могла выйти замуж за плохого мужчину. Мне просто кажется, что он не знает, как проявлять свою любовь. Возможно, его строгость вполне оправдана, и я просто утрирую…

— Нет. — Леви озадаченно смотрит мне в глаза. — Между строгостью и унижением нет знака ровно. Возможно, он тебя и любит, я не знаю. Но в любом случае за этой любовью стоит его неуверенность в себе размером с Китайскую стену, которая не позволяет ему по достоинству оценить тебя. Ведь тогда придется признать, что он сам недостаточно хорош. Всегда легче сказать, что все вокруг виноваты, чем принять тот факт, что твоя собственная душа полна дерьма.

— Возможно. Мне просто хочется уйти от этого. Я устала от него. У меня не остается эмоций, чтобы справляться с ним и его требованиями. Еще это поступление… — Я провожу рукой по волосам. — Он ничего кроме Гарварда и слышать не хочет, а мне приходится только кивать, чтобы не злить его. Скоро просмотр в академии танца, но я даже попасть туда не смогу. А ведь это мой единственный шанс. — Я запрокидываю голову, когда мой голос начинает срываться, чтобы снова не пролить слезы. Уже надоело. Надоело плакать из-за него.

Закрыв глаза, я повторяю свою утешительную фразу: «То, что ты можешь принимать спокойно, больше не управляет тобой». Не могу поверить, что открылась нараспашку спустя столько лет. И нет чувства стыда, которое всегда преследовало меня, когда приходилось видеть, как другие отцы обращаются со своими дочерями, словно они принцессы. В то время, как мои мысли были поглощены тем, что я недостаточно хороша для принцессы, раз папа не ведет себя подобным образом со мной.

— Ты сможешь сделать это. — Леви вырывает меня из транса.

— Это невозможно, — горько усмехаюсь я.

— Все невозможное просто требует отчаянных решений. Я буду рядом. Мы сделаем это вместе. — Он робко целует меня, словно проверяя, не отстранюсь ли я. Затем проводит языком по моей нижней губе, прижимая к себе за талию. Я приоткрываю губы, и он углубляет поцелуй.

— Хорошо, — медленно говорю я, переводя дыхание. — Наверное, ты умеешь убеждать.

— О да, я в этом неплох. — Самодовольная улыбка расползается по его лицу.

Я провожу своей рукой по его животу и поднимаюсь чуть выше по ребрам.

— Помимо ремней безопасности, мне хочется знать кое-что еще. — Я останавливаю руку прямо под сердцем поверх его шрама. Если меня не обманывает предчувствие, то за этим точно что-то скрывается. Потому что я видела, как он поменялся в лице, когда мне выпал шанс увидеть его утром. И точно такое же выражение лица у него прямо сейчас. — Что это?

— Поцелуй смерти, но, к сожалению, не моей, — отвечает он, закрывая глаза.

Глава 17

Аннабель

Я захожу домой, и мой страх по поводу сегодняшней лжи, которая по сути и не была ложью, заглушается словам Леви. Всю оставшуюся дорогу до дома они не выходили у меня из головы. Что, черт возьми, он пережил? Я знаю про смерть его мамы не так много. И нужно быть слепым, чтобы не заметить, как он тоскует по ней. Но почему у меня такое ощущение, что за этим скрывается что-то большее? Я бы могла узнать у папы подробности, но он скажет, что мне стоит заняться чем-то полезным, а не задавать вопросы. Да и с каждым днем, проведенным с Леви, мне хочется услышать это именно от него. Чтобы он открылся передо мной так же, как и я перед ним. Даже если мои проблемы по сравнению с его — мелочи.

Я иду по коридору, и в дверном проеме кухни появляется силуэт, скрытый в тени. Моя кровь стынет в жилах.

— Как дела в школе, Аннабель? — Бас отца разносится по всему первому этажу дома, заставляя мою кожу покрываться мурашками.

— Я не была в школе, папа, — тихо говорю я, пытаясь не выдавать свое волнение. Чистая правда. Возможно, она станет моим спасением. Только вся драма в том, что правда давно не является моим спасательным кругом.

— Ой, как мило с твоей стороны не врать своему любимому папе.

Любимому папе. Можно подумать, что у меня еще есть папы, помимо него.

— Нет смысла врать. Ты меня не этому учил.

— Верно, я тебя не этому учил. А тому, чтобы ты не позорила меня. — С каждым словом тембр его голоса повышается. Он становится едким, как кислота, разъедающая меня изнутри. — Но почему-то моя дочь решила наплевать на это, поставив себя и свои желания на первое место. Эгоистка. Мне противно видеть, как какой-то богатый мудак подвозит тебя до дома. Думаешь, ты достойна его? — Он усмехается. — Открой глаза, Аннабель. Ты будешь никому не нужна, если продолжишь так относиться к жизни. Кто по-настоящему заинтересуется глупой девушкой, не стремящейся к успеху? Такие парни, как он и его отец, не выбирают себе в пару неудачниц. И я не собираюсь потом стоять и краснеть за то, что моя дочь недостаточно хороша для них.

Вот оно. Впервые с его губ слетело, что я недостаточно хороша.

Раньше это всегда относилось к моим поступкам: ты недостаточно хорошо выучила, приготовила, позанималась, улыбнулась, похудела, причесалась, оделась. Но никогда прежде он не говорил это в том смысле, что меня недостаточно как личности.

— А для тебя? — хрипло спрашиваю я. — Для тебя меня достаточно? — Мне приходится бороться со слезами, чтобы они не стали еще одним спусковым крючком.

— Для меня ты просто дочь, но не единственная. — Он пронзает меня взглядом, когда я сползаю по стене не в силах сдержать этот удар. Черт, это больно. Сколько бы раз я не подготавливала себя к тому, что он обесценивает меня, каждый раз это бьет в солнечное сплетение, забирая воздух.

— Майк, что ты такое говоришь? — произносит мама из-за его спины. Видимо, она услышала шум и спустилась. — Они обе наши дочери, обе равные. Приди в себя, черт возьми. — Впервые слышу, чтобы мама повышала голос на папу.

— Виктория, я бы советовал тебе не лезть. — Папа сужает глаза, смотря на нее.

— Иначе что? Скажешь, что у тебя есть еще одна жена?

— Что ты несешь? — кричит он на маму.

— Мама, не нужно. Все хорошо, — говорю я, задыхаясь.

— Нет, детка, поднимайся наверх. Я разберусь, — мягко обращается ко мне мама.

И мне действительно хочется уйти, но я знаю, что это еще не конец. Если он захочет, то продолжит это и в моей комнате. Папа достанет меня из-под земли, если ему потребуется. Договориться с ним невозможно. Чем больше ты пытаешься что-то доказать, тем больше загоняешь себя в угол, теряясь в темноте собственной вины и ничтожества. Он нетерпим к мнению, отличающегося от его. Если он решил, что ты недостоин, то его уже ничего не переубедит. Можно подарить ему свое сердце, а он скажет, что оно недостаточно быстро бьется ради него.

— Она никуда не пойдет, пока я не договорю с ней! — У меня звенит в ушах оттого, как громко его голос звучит в моей голове, заглушая все мысли. Он вытесняет все, на что я могу отвлечься, чтобы прийти в себя.

— Хорошо, не пойду, — соглашаюсь я, вытирая слезы.

— Прекрати плакать! Твои слезы никому не нужны, а особенно мне. Моя дочь не может быть такой слабой, — рычит папа.

— Майк! — Мама пытается обратить его внимание на себя.

— Хорошо, прости, не буду. Я уже успокоилась. Видишь, никаких слез. — Я провожу руками по щекам, чтобы показать ему сухие ладони. Но моя ложь утопает в океане рыданий, вырывающихся из меня.

— Я предупреждал тебя. — Он приближается ко мне. — Много раз говорил не испытывать мое терпение. — Его лицо в нескольких сантиметров от моего. — Но ты все время делаешь по-своему. Упрямая и лживая. Мне стыдно за тебя.

Он вырывает мою сумку из рук, выворачивая все содержимое на пол.

— Аннабель, уходи. Майк, пожалуйста, прекрати это. Ты видишь, что вы оба уже не в себе. Давайте потом все спокойно выясним.

Как бы мама ни старалась, этот шторм уже не остановить. Да и ее попытки едва ли можно назвать успешными. Но я знаю, что это максимум, на который она способна, и поэтому не злюсь. Мы все в этом водовороте, и никто из нас не может найти выход.

— Ты думаешь, что умнее меня? — Папа усмехается мне в лицо. — Посмотрим.

С этими словам он поднимает мое боди и разрывает его на части.

— Нет! — Меня не успокаивает мысль, что у меня есть еще несколько. Потому что я знаю, что папа доберется и до них. Уничтожит все, чтобы сделать мне больно и пополнить свой чан дерьмовых эмоций.

Папа берет балетную юбку и делает то же самое. А затем мое сердце буквально останавливается, и я ничего не слышу. Ни криков мамы, ни того, что говорит отец, потому что он берет в руки единственное, чего у меня больше нет. Пуанты. Я не моргаю, наблюдая, как падают ленты, как рядом со мной приземляется пятка от первого пуанта, как я ловлю носок от второго. Он с яростью разорвал на клочки не только мои вещи, но и мою душу, оставив после себя лишь кровавый след.

— Я ненавижу тебя, папа.

Люблю, люблю, — кричит голос в моей голове.

— Надеюсь, ты сможешь жить с этим. — Я поднимаюсь на ватные ноги, собирая остатки от вещей и своего достоинства, затем прохожу мимо него.

— Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо, — кричит он мне вслед.

— Никогда, — шепчу я.

— Ты не выйдешь из этого дома, пока я не разрешу. Не переживай, со школой я договорюсь, у меня пока что есть авторитет, который ты не угробила.

Я ничего не отвечаю, потому что в этом нет абсолютно никакого смысла. У меня складывается ощущение, словно я избита после общения с ним, только на моем теле нет ни единого синяка или ссадины — все мои раны и шрамы внутри, кровоточат и уничтожают каждую клетку. И вроде это состояние для меня привычно, ведь когда ты живешь в нем всю жизнь, начинаешь принимать за норму. Но в такие дни как сегодня я осознаю, что хочу считать это нормальным, чтобы не было так больно. И лучше бы на мне были физические шрамы, потому что так у меня были бы доказательства. Но психологическое насилие невозможно доказать даже самому себе. Ведь стоит обидчику быть в хорошем настроении, и твое сердце вновь наполняется любовью. Но ты не можешь посмотреть на свое тело, чтобы напомнить о том, что чувствуешь боль. Это вспомнится, когда твою душу вновь изобьют.

Аврора заходит ко мне в комнату спустя некоторое время и, видя мое лицо, бросается ко мне в объятия.

— Щечка к щечке, Анна.

— Щечка к щечке, Рора, — вздыхаю я.

— Все будет хорошо, ты что-нибудь придумаешь, — успокаивает она меня.

— Не знаю, детка. Мне кажется, что у меня больше не осталось сил на борьбу с ним.

— Анна, я верю в тебя. Пожалуйста, не сдавайся. Сделай это ради меня, ведь я твоя принцесса. — Она улыбается во весь рот, смотря с такой надеждой, что у меня щемит в груди.

— Хорошо, Рора, только ради тебя. — Я обнимаю ее, укладывая рядом с собой на кровать.

И мне правда хочется сделать это ради нее. А возможно, впервые и ради себя. Показать всему миру средний палец, зацементировать свое сердце, которое все еще сжимается от любви к папе, и полюбить себя хотя бы на мгновение.

Глава 18

Леви

Я бросаю полотенце на шезлонг и занимаю стартовую позицию на бортике бассейна. Он не совсем подходит для полноценной тренировки, но его вполне хватит для того, чтобы хлорированная вода вымыла все дерьмо из моей головы. Слышу воображаемый звук свистка и отталкиваюсь от бортика — тело вытягивается в прямую линию, как струна, а вода омывает каждую клеточку души. Благодаря плаванью я смог побороть один из неприятнейших триггеров после смерти мамы. Может показаться, что плаванье и архитектура — это два совершенно разных увлечения, но, как ни странно, они зависят друг от друга. Плавание очищает мысли от шума, дает пространство для логического и пространственного мышления. В архитектуре аксонометрия2 нуждается в чистоте мыслительного процесса и не затуманенного взгляда.

Каждый находит свой антивирус от постоянных надоедливых всплывающих окон. Моя голова — процессор. Архитектура — мой компьютер. Плавание — антивирус.

А Аннабель Андерсон — вирус, который все дальше и дальше забирается мне под кожу. И у меня есть предчувствие, что никакое лекарство с ней не справится.

Бель не покидает мои мысли несколько дней. Хотя кому я вру — она обустроила у меня в голове уютный уголок и уже давно там проживает. Ее откровения об отце прокручиваются, как пластинка в виниловом проигрывателе, напоминая мне о том, что девушка задыхается в собственной семье. Я не могу облегчить ей жизнь в стенах дома, но могу помочь почувствовать себя живой за его пределами. Так же, как она заставляет меня чувствовать себя живым рядом с ней.

Каждый раз, вспоминая ее губы и наш поцелуй, мое тело пронзает дрожь. Как будто меня бьют дефибриллятором, и сердце вновь начинает отбивать ритм.

Я не видел Бель уже неделю. Вечером того же дня она написала мне, что отец чуть ли не запер ее в темнице под замком. До тех пор, пока он не даст свое разрешение, ей не разрешено покидать дом даже ради школы.

Ублюдок.

Я выхожу из бассейна, вытираюсь и направляюсь в спортзал. Видимо, сегодня мне понадобится тяжелая артиллерия, чтобы охладить эмоции, которые бурлят так сильно, словно их варят в ведьмином котле.

Меня не покидает ощущение, что это я виноват в том, что ее буквально держат в заложниках. Нужно было поверить ей и не настаивать, когда у нее явно не было сил противостоять мне.

Я бью по боксерской груше, выплескивая весь свой гнев.

Мы постоянно переписываемся, но это не заменит ее взгляда, улыбки и нежности пальцев, перебирающих волосы на моем затылке. Все нутро зудит от желания прикоснуться к ней, почувствовать ее вкус на своих губах, вдохнуть аромат, присущий только ей. Никакие цитрусовые не смогут заменить ее. А я пробовал, нюхая апельсины, лимоны, грейпфруты и даже помело. В моем холодильнике витамина С теперь хватит на год вперед.

Веду ли я себя, как чертов маньяк? Да.

Можете подать на меня в суд. Мне плевать.

Я готов признать перед судом присяжных, что хочу Аннабель Андерсон всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Хочу ее душу, тело и все естество. Страстно желаю, чтобы она была моим воздухом, а еще лучше — моей жизнью.

Обняв грушу, я перевожу дыхание и внезапно ко мне приходит осознание: Бель не может выйти из дома, следовательно, она не может тренироваться и готовиться к поступлению. Скоро просмотр в академии, а времени на подготовку остается с каждым днем меньше.

Еще один гневный удар рассекает воздух.

Несмотря на то, что Бель сказала, будто не сможет присутствовать на просмотре, я сделаю все, чтобы она пришла на него. Даже если мне придется продать душу дьяволу. Который, скорее всего, окажется ее отцом.

Итак, на повестке дня у нас есть три задания:

Каким-то волшебным образом или с помощью телепортации вытащить Бель из дома.

Организовать ей место для тренировок.

Найти ее придурка-партнера и постараться не выколоть ему глаза.

Как бы мне ни хотелось избавиться от Лиама, стоит признать, что он нужен ей. А также мне потребуется его помощь для воплощения еще одного плана, который уже зарождается у меня голове. Но осуществится он чуть позже.

— Что с тобой? — голос отца разносится по спортивному залу.

Я удивлен. Не думал, что он помнит о других помещениях этого дома.

Да и его вопрос также застает меня врасплох. Он не спрашивал о моих делах примерно… никогда?

— Все в порядке, — запыхавшись, отвечаю я. — Что ты тут делаешь? — Мой тон немного грубее, чем следует.

— Ты странно себя ведешь, я вижу это. — Он задумчиво смотрит на меня. — Леви, я знаю, что мы с тобой не дружны, но я действительно хочу помочь. Поделись со мной хоть чем-нибудь, — произносит он, отводя взгляд в сторону.

Я обращаю внимание на его бледное лицо, синяки под глазами и дрожащие руки. Его одежда в беспорядке, а волосы растрепаны.

Черт, что с ним?

Генри Кеннет в свои сорок восемь всегда выглядел здоровее и ухоженнее двадцатилетних парней. И то, что я наблюдаю сейчас, совершенно не соответствует его обычному внешнему виду. Сказать, что он выглядит помято — преуменьшение.

Он нервничает? Что происходит?

Мои глаза, наверное, похожи на блюдца, потому что еще ни разу я не видел его в таком состоянии. Не говоря уже о произнесенных им словах.

— Папа, ты пьян? — Это единственное объяснение его поведению, но сегодня суббота, шесть тридцать утра, и обычно он выпивает по вечерам.

— Нет, — сжимает челюсть он. — Я просто хочу узнать, почему мой сын лупит грушу на восходе солнца, сотрясая весь дом?

— Выпускаю пар.

— Из-за чего?

— Папа, я не хочу говорить об этом с тобой. — Хотя глубоко в душе мне хочется с ним пообщаться.

Как бы я на него не злился, мне известно, что он любит меня, несмотря на свой холодный характер. А я люблю его, несмотря на всю ненависть к самому себе и окружающему миру. Как бы глупо это ни звучало, но мы просто не подходим друг другу, а единственного связующего звена больше нет в нашей жизни.

— Ладно. Ты знаешь, где меня найти.

Папа начинает разворачивается, чтобы направиться к выходу, и тут я шокирую нас обоих.

— Аннабель.

Он застывает на месте, и я тоже не шевелюсь. Черт, даже не знаю, почему решил рассказать ему. Возможно, мне действительно нужен отец. Я устал от одиночества в этом доме. Устал держать все в себе за семью замками.

Бель своим признанием показала мне, что дерьмо случается даже тогда, когда у тебя живы два родителя и есть полноценная семья, как из рекламы какого-то сока или стирального порошка. А у меня остался лишь отец, и я не хочу его потерять. Если есть шанс хоть на малейшее взаимодействие с ним, то, возможно, нам действительно стоит попробовать понять друг друга.

— Андерсон? — спрашивает он, поворачиваясь ко мне.

Я вскидываю брови от удивления.

— Как ты так быстро понял?

— Не думай, что я слепой. У меня зрение, как у орла, я же архитектор. — Он усмехается.

Иисус, как давно я не видел его улыбку. Слабую, но улыбку.

— Я удивлен, что это не произошло раньше. Ты с детства смотрел на нее так, словно в ней кроются ответы на все вопросы человечества.

— Я готов на многое ради нее, но боюсь испортить ей жизнь. Или…

Папа прерывает меня жестом руки, не давая договорить.

— Ты не виноват, — строго произносит он. — Перестань жить прошлым и пугаться наступления следующего дня. Человек только кажется сильным видом, высшей ступенью развития организмов на Земле, но на самом деле он хрупок как стекло. А оно имеет свойство разбиваться, как и люди умирать. По разным причинам. Мы все часто являемся заложниками обстоятельств, на которые не в силах повлиять. Ты не мог воздействовать ни на что в той ситуации… И мама бы сказала тебе то же самое. — Он тяжело вздыхает, и мое дыхание тоже прерывается. — Думаешь, я не винил себя? Боже, да меня вообще в тот день как обычно не было дома. Находясь в другой стране, отдавал предпочтение куче забот и проблем, но моя семья оставалась на заднем плане. Женщина, которую я любил и люблю по сей день, умерла, а мне сообщили об этом вечером следующего дня. — Папа покачивается, как будто его ноги резко становятся ватными, и присаживается на силовую скамью, опираясь предплечьями на колени.

— Почему ты не ходишь к ней? — тихо спрашиваю я.

— Потому что мне не нужно еще одно напоминание, что ее нет.

— Тебе хватает меня? — Я переминаюсь с ноги на ногу. — В качестве напоминания…

— Черт, нет, — он качает головой, — я не это имел в виду. Каждый из нас винит себя по-своему, но если я уже прожил большую часть своей жизни и могу с этим справиться, то твоя только начинается. И если ты продолжишь поедать себя изнутри, то станешь таким же, как твой отец. — Он указывает на себя пальцем. — Безусловно, есть многое, в чем ты можешь на меня равняться, но не в этом. Поэтому, если Аннабель является твоим плотом посреди бушующего океана, хватайся за нее и не отпускай.

У меня стоит ком в горле, и я чувствую, как щиплет глаза.

— Хорошо. — Единственное, что удается выдавить мне хриплым голосом. — Я… я не знаю, что сказать.

Папа встает и подходит ко мне. Его походка странная, как будто каждый шаг стоит ему невероятных усилий.

— И не нужно. Я это сказал не для того, чтобы ты мне что-то ответил, а для того, чтобы подумал об этом. — Он похлопывает меня по плечу.

— Все в порядке? — спрашиваю я обеспокоенно. — Ты выглядишь неважно.

Он набирает полную грудь воздуха, как будто готовится к тому, чтобы рассказать мне тайну вселенского масштаба. Но затем резко выдыхает и, сделав непринужденное лицо, говорит:

— Все отлично, сынок. Просто были долгие день и ночь. — Он делает паузу, решая, что сказать дальше. — Тебе нужна в чем-то еще моя помощь?

Я оглядываю помещение спортивного зала, и шестеренки в моей голове встают на свои места.

— Кажется да.

Я выполнил почти все необходимо для осуществления плана «Логово дракона» и сейчас направляюсь к объекту под номером три в моем списке заданий. Название плана говорит само за себя — мы либо сможем воплотить его в жизнь и вызволить Аннабель из ее темницы, либо нас всех прикончит ее отец. Все просто.

Я стучу в дверь дома Лиама, все еще прибывая в шоке оттого, что сам пришел к этому засранцу. Проходит пару минут, и на пороге появляется мистер лапаю-твою-девушку-под-прикрытием-дружбы-бесплатно-и-без-регистрации. На его лице отражается шок, точно такой же, какой ощущаю и я.

— Думал, что мой дом обработан средством против паразитов. — Он щелкает языком. — Видимо, попалось бракованное, раз ты здесь.

— Заткнись, придурок. Если бы не Бель, я бы скорее сам себя обработал этим средством, чем пришел к тебе. — Я морщусь и сжимаю переносицу.

При упоминании Бель парень сразу меняется в лице и серьезно спрашивает:

— Что с ней? Не говори мне, что сумасшедший папаша не только запер ее, но и увез на какой-нибудь необитаемый остров.

Я вскидываю брови в удивлении. Так значит он в курсе ситуации Бель. Конечно, он же ее чертов друг.

И как часто они переписываются?

Ты не можешь его убить, ты не можешь его убить, он важен для Бель, — повторяю я себе, как мантру.

— Пока что нет, но не удивлюсь, если он когда-нибудь это сделает. Собирайся, мне нужна твоя помощь, — бросаю я и разворачиваюсь, уходя в машину. — И захвати лосины, они тебе пригодятся.

— И какой план? — спрашивает Лиам с пассажирского сиденья, когда мы подъезжаем к моему уже почти родному сталкерскому месту.

— Ты постучишь в дверь и одаришь Викторию улыбкой «сына маминой подруги», пока я буду спасать принцессу. — Я вручаю ему конспекты по математике. — Скажешь, что принес задание из школы.

— А ее отец? Не думаю, что на него подействует моя улыбка, — в недоумении произносит он.

— Его нет дома. Видишь? — Я указываю на подъездную дорожку дома Бель. — Его машины нет. И я звонил в участок, он сегодня работает в ночь.

— А ты не пробовал узнать у Бель, согласна ли она на эту авантюру? — Он качает головой.

— В этом и разница между нами, сладкий. Я не спрашиваю, а делаю.

— Отлично, нам оторвут яйца. — Лиам открывает дверь и выходит.

— У тебя их и так нет. — Я выхожу вслед за ним и подмигиваю ему.

Лиам показывает мне средний палец и толкает плечом.

— Пошел ты, — усмехается он.

Как бы мне ни хотелось это признавать, но даже несмотря на то, что Лиам последний человек на планете, с которым я стал бы дружить, мне с ним комфортно. Это не уменьшает моей ревности, но он кажется неплохим парнем.

Глава 19

Аннабель

Воспользовавшись тем, что папы нет дома, я решила перебрать и убрать в глубь шкафа все боди, майки, балетные юбки, манжеты и колпачки для пуантов. Никогда нельзя предугадать, что взбредет в голову этому человеку. Поэтому лучше перестраховаться и спрятать все от его глаз.

К моему удивлению, на следующее утро после того, как пуанты пали смертью храбрых, под моей кроватью появились новые. Я знаю, что это была мама. Но она никогда в этом не признается, а сделает вид, будто они всегда там и лежали. Возможно, это ее способ показать, что хоть и в тайне, но у меня есть поддержка.

Я уже сломала подошвы пуант и пришила к ним ленты, поэтому их осталось только разносить. Мое тело нуждается в танце, в музыке, растекающейся по моим венам, ведь уже несколько дней тренировки проходят мимо меня. Плюнув на все, хватаю колпачки и вставляю их в пуанты. Через несколько минут я уже стою около подоконника, используя его в качестве станка. Тихая мелодия Людвига Минкуса 3из балета «Дон Кихот» доносится из телефона, побуждая каждую клетку тела к движению. Закрывая глаза, я представляю себя на сцене в образе Китри 4и встаю в арабеск.5 Кем мне только не приходилось быть в своем воображении: иногда я была Одетт, в другие разы — Авророй или Жизель, либо как сегодня — Китри.

Выходя из арабеска, я поворачиваю голову к окну.

— Твою мать! — От испуга я хлопаю рукой по подоконнику.

Леви гребаный Кеннет опять у меня за окном. Цепляется за оконную раму, как человек-паук, и улыбается во все тридцать два зуба. Что он тут забыл? У него вообще есть инстинкт самосохранения?

Я быстро открываю окно и заталкиваю его в комнату.

— Леви, что ты тут делаешь? — шиплю я на него, скрещивая руки на груди.

— Я ожидал услышать: «Наконец-то, мой принц! Ты пришел спасти меня поцелуем любви?» — Он драматично хлопает ресницами и прикладывает руку к сердцу. Клянусь, по нему плачет драмкружок.

В голове эхом повторяется: «Поцелуй любви, поцелуй любви».

Ладно, будем считать это метафорой, — веду я мысленный диалог сама с собой.

— Что будем считать метафорой? — недоуменно спрашивает Леви.

Боже, насколько я близка к сумасшествию по шкале от одного до десяти, если разговариваю сама с собой в присутствии другого человека?

Думаю, на одиннадцать.

— Ничего, — отмахиваюсь я.

Леви притягивает меня за талию и нежно касается губами за ухом. Все мое тело замирает. Пульс бьет с такой силой, что каждый удар пронзает меня насквозь. Я задыхаюсь от трепета.

Боже, что со мной происходит каждый раз при соприкосновении с ним? Неужели я все-таки влюбляюсь в этого человека? А может, это случилось уже давно?

Он смотрит на меня и улыбается. Его взгляд проникает прямо в душу. Мое сердце отбивает бешеный ритм, и я чувствую, как по всему телу разливается тепло.

— Считаю, вам с сестрой нужно поменяться именами, чтобы наш ремейк был более правдоподобным. — С этими словами он проводит кончиком носа по моей щеке и дарит мне мимолетный поцелуй. Моих губ словно коснулось перо. Но этого хватило, чтобы мурашки пробежали по всему телу.

— Ты же в курсе, что Спящая красавица проснулась не от поцелуя? — тихо спрашиваю я и утыкаюсь лбом в его грудь, пытаясь собрать мысли воедино.

— Что? — Леви поднимает меня за подбородок, и его глаза распахиваются от удивления. — Нет, такого не может быть, ты выдумываешь, — возмущается он.

— Это правда. Она проснулась, потому что прошло сто лет и настало время пробуждения, а принц просто вовремя появился, — пожимаю я плечами.

— Черт, ты сейчас разрушила все мое представление о Диснее. Я не смогу теперь спокойно спать. — Шок искажает черты его лица. — Скажи, что хотя бы с «Красавицей и чудовищем» все в порядке?

— В целом… да, — задумчиво говорю я.

— Слава богу, значит Лиама можно считать Гастоном. 6

На его лице появляется коварная улыбка.

— Ты преувеличиваешь, — усмехаюсь я и толкаю его в плечо. — Что ты тут делаешь, Леви? — Мой тон становится серьезным.

Это полное сумасшествие — заявляться ко мне в комнату через окно уже во второй раз. Я не знаю, какие цели он преследует, но его поступки — это не обычное любопытство. Они всегда имеют цель.

— Возьми вещи, которые тебе нужны для тренировки, и пошли со мной. — Он осматривает меня. — Хотя, как я вижу, ты уже готова.

— Что? — вырывается из меня. — Я не могу никуда уйти: папы нет дома, но мама здесь. Она не станет так рисковать.

— Как часто она заглядывает в твою комнату?

Я прикусываю щеку, не желая отвечать на этот вопрос. Моя жизнь не безразлична маме, но не могу сказать, что она была частым гостем моей комнаты.

— Бель, — настаивает Леви.

— Нечасто… Но она попрощается со мной перед сном, — тихо отвечаю я.

— Скажи, что ложишься спать. — Его взгляд падает на часы. — Ты же послушная девочка, которая ложится рано. — Он подмигивает мне.

— Но… — вздыхаю я.

Мне очень хочется пойти с ним, но я боюсь этим поступком опять вырыть себе могилу.

— Я верну тебя, обещаю. Никто даже не заметит… Доверься мне. — Он берет мою руку и рисует свой символ. Или уже наш?

В моей голове происходит невидимая битва ангела и демона.

— Ладно. Я спущусь к ней и пожелаю спокойной ночи, а еще предупрежу Аврору на всякий случай.

Демон одерживает победу.

Я в шоке сижу на переднем сиденье машины, пока Лиам рассказывает о том, как соблазнял мою маму.

— Я сказал тебе просто улыбнуться, — упрекает его Леви.

— Ой, подумаешь, поцеловал ее в щеку на прощание, — возмущается Лиам с заднего сиденья.

— Лиам, когда я спустилась вниз, твоя рука была почти что на ее пятой точке. Ради Бога, это же моя мама! — в гневе восклицаю я и поворачиваюсь к нему.

— Ты преувеличиваешь. — Он указывает на меня пальцем. — Кстати, если бы не я, она бы точно услышала, как в твоей комнате приземлилось тело размером с огромного мудака.

— Заткнись, — бурчит Леви.

— Боже, я уже чувствую, как приближается моя смерть. Которая точно, черт возьми, случится после этой авантюры. — Я закрываю лицо руками, качая головой.

Это мой первый побег из дома. Через окно.

Что дальше? Я приведу домой байкера и скажу, что он мой будущий муж? Какие там самые главные страхи у родителей?

— Все будет хорошо. — Леви берет меня за руку. — Ну, в крайнем случае, мы разделим могилу на троих, — пытается пошутить он, и Лиам усмехается.

— Вы двое теперь друзья?

— Нет, — отвечают они в унисон.

Леви ведет нас куда-то через весь дом. Я понятия не имею, что он придумал, но признаюсь, что это меня интригует.

Когда он открывает самую дальнюю дверь в коридоре на первом этаже, мои глаза чуть ли не выпадают из орбит.

— Вы можете тренироваться здесь, — объявляет он, обводя рукой огромный тренировочный зал, у дальней стены которого собран в кучу весь инвентарь и тренажеры. Тут даже есть зеркальная стена.

Вау… Я не нахожу слов, чтобы что-то ответить ему.

— А ты неплох. — У Лиама, видимо, нет с этим проблем.

— Это… — Я заглядываю Леви в глаза. — Спасибо. Это идеальное место.

Леви притягивает меня за руку, не смущаясь Лиама. А вот я чувствую, как взгляд друга прожигает дыру в моей спине.

— Не за что. — Он наклоняется к моему уху. — У вас есть столько времени, сколько вам потребуется, но я скучал по тебе, Бель. — Его теплое дыхание пробуждает каждый нерв на моем теле.

— Хорошо. — Мой голос больше напоминает писк. — Забери меня отсюда через час.

Леви отстраняется и, прежде чем уйти, бросает на Лиама такой взгляд, после которого хочется исчезнуть с планеты.

Чувство благодарности готово выплеснуться через край моей души. Он сделал это для меня. Может я сплю? Потому что еще никогда никого настолько сильно не волновало буду ли я тренироваться, и какие у меня для этого условия. Никто не переживал за мой успех, не пытался помочь. Вместе с чувством благодарности появляется давно знакомое чувство неуверенности. А заслужила ли я это? Мне приходится приложить усилия, чтобы не дать этому вопросу завладеть моим созданием.

Он не твой отец, ты достойна его, — говорю я себе, пытаясь заглушить все дерьмовые мысли.

Мне сложно разобраться в своих чувствах к Леви, потому что они переполняют меня настолько, что иногда трудно дышать. Но я знаю одно: мне хочется быть с этим человеком, хочется чувствовать его объятия, заботу и преданность. Ощущать каждой клеткой его веру. Знать, что меня достаточно для него. Я хочу отдавать ему столько же в ответ, не в попытке заслужить его симпатию, а потому мне важно делать его счастливым и видеть улыбку, которую он так долго от меня скрывал.

Леви Кеннет всегда был прекрасным ядом, секретный ингредиент которого мне не удавалось разгадать. Может я просто не там искала? Может секретного ингредиента вовсе нет, и Леви такой, потому что это его сущность?

Тренировка прошла просто отлично: после недельного застоя все мышцы ожили, а пуанты стали частью тела, побуждая его двигаться с невероятной точностью. Я чувствую себя… живой. Даже несмотря на то, что ногти больших пальцев, наверное, готовы заплакать из-за не разношенных пуантов.

— Это было прекрасно! Уже не помню, когда в последний раз мы настолько чувствовали друг друга, — обращаясь к Лиаму, я чуть ли не подпрыгиваю от растекающейся по телу эйфории.

— Да, это было очень хорошо, красавица. Вот тебе еще один повод подумать о поступлении. — Он указывает на меня пальцем, когда мы сидим на полу и снимаем пуанты.

— Да, знаю, — вздыхаю я. — Мне придется что-то придумать, чтобы попасть на просмотр. Впереди еще чуть больше месяца, так что… думаю, я смогу выбраться из своего заточения, а там уже… Не знаю, но мне определенно хочется хотя бы попробовать.

Понятия не имею, откуда во мне появилась хоть какая-то решимость в этом вопросе. Но, стоя сейчас здесь, я впервые могу увидеть свое поступление не мутной картинкой, не имеющей шанса на реализацию, а четким HD-изображением, которое подталкивает моего дьявола на плече к отчаянным поступкам.

Возможно, все дело в Леви?

Он дарит мне чувство невесомости, но в то же время рядом с ним я как будто тверже стою на ногах и знаю, что он всегда у меня за спиной.

— Я удивлен. — Лиам приподнимает брови. — Не каждый день можно услышать от тебя завуалированное признание в том, что ты готова пойти против отца. — Он встает на ноги, оценивая меня взглядом. — Черт, это все он. — Друг кивает в сторону двери. — Как бы странно это ни звучало, но Леви идет тебе на пользу.

— Да… — Я тоже поднимаюсь и ковыряю носком пол. — Наверное.

Лиам направляется к выходу из спортзала, когда дверь открывается и входит Леви. Мое тело сразу же реагирует на его присутствие. И нет, колени не подгибаются, а испарина не выступает. Наоборот, я чувствую себя сильнее рядом с ним.

— Вы закончили?

— Да, — отвечаю я.

— Я ухожу, — объявляет Лиам. — Доставь ее в целости и сохранности, — обращается он к Леви тоном мамы-медведицы.

— Всегда. — На удивление, Леви не пререкается.

— Подожди. — Я подбегаю к другу и сжимаю его в крепких объятиях. — Спасибо.

— Не за что, красавица.

Я слышу за своей спиной хруст пальцев и приглушенное рычание. Боже, этому парню нужно поработать над своими агрессивными вибрациями.

Лиам исчезает за дверью, и я тут же чувствую теплое дыхание у себя на затылке — и вот теперь мои колени подгибаются.

— Чтобы ты знала, я все еще держу себя в руках, только потому, что он нужен тебе на просмотре, — произносит Леви у меня над ухом.

— Он мой друг, Леви. — Я разворачиваю к нему лицом. — Он мне нужен и после просмотра. Наши отношения только дружеские, тебе не о чем переживать. — Мне не удержаться от прикосновения к нему, поэтому я протягиваю руку и касаюсь его щеки. Он сразу же наклоняет голову, прислоняюсь к ней плотнее, как котенок, которому требуется ласка.

— Ты тоже была моим другом.

— Была? — Я приподнимаю брови.

— Да, мне кажется мы уже решили, что ты не хочешь быть моим другом. Заметь, это твои слова, а не мои.

— Значит ли это, что я…

В моем горле застревает ком.

В какой момент я разучилась глотать?

— Твоя девушка? — наконец-то заканчиваю предложение.

Он запускает руку в мои волосы и притягивает за затылок, захватывая мои губы в обжигающем поцелуе, жар которого пробирает до кончиков пальцев. Я цепляюсь за его футболку, потому что мне нужно хоть что-то, за что можно ухватиться во избежание падения во время этого смерча, называемого Леви Кеннетом. Его язык исследует мой, пробуя на вкус, словно составляя «Словесный портрет» самого дорогого вина столетней выдержки. Я задыхаюсь, и он чувствует это. Напоследок нежно прикусив мою нижнюю губу, Леви отстраняется.

— Это считается ответом? — спрашивает он, переводя дыхание.

— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Возможно, тебе нужно лучше поработать над постановкой речи.

Леви подхватывает меня и перекидывает через плечо, устремляясь в какую-то потайную дверь в дальнем конце зала, которую я раньше не видела. Мой смех разносится по всему помещению от его внезапного порыва. Хоть и чувствуется, что он крепко держит меня, но я все равно обхватываю его за талию руками, вися вниз головой. Потому что, черт возьми, высоту его плеча можно приравнять к Биг-Бену.

— Куда ты меня несешь?

Ответа нет.

Я вижу, как пол сменяется на плитку и освещение становится приглушенным, отдавая нежно голубым оттенком. Запах хлорки заполняет мои рецепторы и вызывает щекочущие ощущения в носу.

Ко мне резко приходит осознание.

— Нет, нет, нет! Ты не сделаешь этого!

Он не останавливается, а лишь ускоряет шаг.

— Леви, гребаный, Кеннет! Не смей! — Я ударяю его по заднице. С таким же успехом я могла ударить саму себя. Боль от удара распространяется по всей руке, в то время как Леви, кажется, даже не вздрагивает.

— Заигрываешь? Я тоже. — С этими словами он шлепает меня в ответ, и я отправляюсь в полет, погружаясь под воду. Пальцы ног касаются дна бассейна, но не проходит и пары секунд, как крепкие руки обнимают меня и поднимают над поверхностью воды.

Цвет глаз Леви темнеет, когда он смотрит на меня. Я обхватываю его талию ногами, и мы переводим дыхание, удерживая друг друга взглядом.

— Я подумал, тебе нужно охладиться, чтобы лучше различать мою речь. — Леви берет мое лицо в свои ладони. — Ты моя девушка, Аннабель Андерсон. Мой самый близкий друг. Ты — девушка, от которой я старался держаться как можно дальше, но у меня ничего не выходило. — Он проводит губами по моему виску, и я закрываю глаза. — Все мое сопротивление, выстроенное годами, пало от одной твоей искренней улыбки, от твоего прикосновения и твоего сердца, готового вместить в себя население какого-нибудь государства. Я… — Он осекается, но почему-то я знаю, какие слова должны быть следующими, ведь мне приходится испытывать такие же чувства. Это нормально — не понимать, что именно ты испытываешь. Многие идут к этому годами. Но мы, кажется, ходим вокруг этих чувств с самого детства.

— Я знаю. — Мои руки гладят его затылок, перебирая пряди волос. — Мы впервые испытываем чувства, которым не можем дать названия. Но я ощущаю такие же эмоции. Их так много, что иногда мне не найти определения для каждой из них. — Воздух со свистом покидает мои легкие, и я открываю глаза, обращая их к его лицу. — Леви Кеннет, ты мой. Ты можешь выбрать любую роль, которую захочешь в спектакле моей жизни, но просто оставайся всегда со мной. Не уходи, как девять лет назад. Ты нужен мне. Каждая частица тебя. Говори со мной, когда тебе плохо, но не уходи. Мне больше не десять лет: я смогу тебе помочь так же, как ты помогаешь мне. Впусти меня.

Я не отрываю взгляд от его глаз, ловя каждое расширение и сужение зрачков на мои слова. Мне важно, чтобы он открылся мне. Важно, чтобы знал, что я рядом.

Я нежно касаюсь его губ, словно печатью закрепляя свои слова.

— Пойдем, — тихо шепчет он.

Глава 20

Леви

— Мне нужна моя сумка, — произносит Бель мне на ухо, обвиваясь вокруг меня как виноградная лоза, пока я несу ее в комнату.

— Хорошо, тогда пройдем через спортзал.

Мы берем ее вещи и проходим остальной путь через весь дом, оставляя за собой ручейки воды.

Я весь дрожу, но не от холода. Она хочет заглянуть в меня. Ввести код от сейфа, в котором хранятся все мои страхи и боль, спаянная с виной. Моя кристально чистая любовь к женщине, которую никто никогда не заменит.

Мы заходим в комнату, и я аккуратно спускаю ее со спины.

— Ты можешь… — Мне приходится прерваться, когда я поворачиваюсь к ней лицом, потому что передо мной стоит моя личная влажная мечта. Влажная в прямом смысле этого слова.

Ее волосы стали еще темнее из-за воды, а длинные темные ресницы склеились между собой, придавая глазам кукольный вид. Мокрая майка облегает тело как вторая кожа, детально показывая мне очертания ее женственности. По моим рукам словно провели крапивой, и, чтобы унять этот зуд, мне нужно прикоснуться к ней. Она мой бальзам, который хочется растереть на каждый участок тела.

Протянув руку, провожу по ее ключице, соединяя капли воды в пересекающиеся линии, изображающие звезду. Бель отзывается на прикосновение, пропуская через свое тело дрожь. Она — античное произведение искусства, а я — творец, украшающий ее альфреско7.

Закрыв глаза, делаю глубокий вдох и погружаюсь в ощущения. Все нервные окончания гудят и требуют большего. Мне мало. Всегда будет мало ее.

Хочется сорвать с нее всю мокрую одежду и прикоснуться к каждому участку ее кожи. Но я не могу. Мне нужен от нее хоть какой-то сигнал, чтобы быть уверенным в том, что границы не будут нарушены. Я смотрю ей в глаза, зеленый цвет которых темнеет с каждой секундой. Ее грудь тяжело вздымается и соприкасается с моей. Я не знаю, в какой момент мы оказались так близко друг к другу, смешивая дыхание и соединяя изгибы наших тел. Даже через ткань одежды можно почувствовать ее возбужденные соски, скользящие по моему торсу при каждом вдохе и выдохе.

Она проводит кончиками пальцев по косой мышце моего пресса, чуть выше края джинсов, перемещаясь на ребра. Бель не прекращает свое исследование, поднимаясь выше, пока не достигает шрама. Все мое тело вытягивается и становится неподвижным, но я заставляю себя расслабиться, продолжая прикасаться к ней. Провожу дорожку от ключицы вниз по руке и перехожу на тазовую кость, лаская впадину большим пальцем. Я не нахожу край ее майки, чтобы подцепить и наконец-то стянуть ее.

— Как это снять, Бель? Мне нужно прикоснуться к тебе. — Мой голос похож на звук ржавого метала. — Иначе я умру прямо сейчас.

— Это боди, и оно расстегивается в другом месте. — Она стреляет глазами вниз, приподнимая юбку.

Я втягиваю воздух через нос, закрывая глаза.

— Почему так сложно? — Мне кажется, мое тело уже начинает трястись от желания.

Называйте меня старомодным или джентльменом, но несмотря на то, что я готов отдать все на свете, чтобы прикоснуться к ней именно там, где находится застежка боди, мои руки все еще остаются на ее талии.

Вижу, что в ее глазах нет страха, но есть неуверенность. Не во мне, а в том, к чему все это идет.

— Я не боюсь, — словно читая мои мысли, произносит Бель.

Мне нужно быть честным с ней. Нужно открыться ей, чтобы она могла полностью расслабиться рядом со мной.

Дрожащими руками я берусь за край футболки и стягиваю ее через голову. Ее взгляд сразу же устремляется к шраму, и она накрывает его ладонью.

Я смогу, я смогу…

— Я расскажу тебе все, что ты захочешь знать, но сначала мне нужна ты.

Она отвечает кивком головы и запускает руки в мои волосы, прижимаясь еще плотнее.

Ее действия словно нажимают на невидимую кнопку. Я подхватывают Бель, прижимая ее к стене. Наши губы сталкиваются, разливая огонь по венам. Я — бензин, а она — спичка. Мои губы исследуют каждый участок ее шеи, и в вознаграждение я получаю хриплый стон. Ширинка на моих штанах готова разойтись от сдерживаемого возбуждения, поэтому я прижимаюсь к ее тазу, чтобы унять эту боль. Одно прикосновение — и наш синхронный стон удовольствия заполняет воздух.

— Чертов ад, Бель, нам нужно остановиться.

Но мои бедра еще сильнее надавливают на нее, продолжая совершать скользящие движения по ее центру. Не знаю, откуда во мне все эти порывы, ведь никогда прежде мне не приходилось так обращаться с девушкой. Но есть такое ощущение, что все происходит правильно. Я не опытен, и она тоже. Мы исследуем и узнаем друг друга впервые. И это прекрасно, что нам суждено разделить эти моменты друг с другом. Я и она. Всегда будем только мы вдвоем.

Бель притягивает меня за волосы, возвращая к своим губам. Проводя рукой по точке ее пульса, я проглатываю очередной рваный выдох, смешанный со стоном.

— Да, нам нужно прекратить то, что мы делаем, как бы прекрасно это ни ощущалось. — Ее тон на несколько октав ниже, чем обычно. И это абсолютно не увеличивает мой самоконтроль, но вот сказанные слова — да.

Соприкоснувшись лбами, мы пару секунд переводим дыхание.

— Прости. — Я аккуратно ставлю ее на ноги, но продолжаю держать в своих объятиях. — Рядом с тобой мне не удается устанавливать связь со своим разумом.

— Не извиняйся. — Она проводит кончиком носа по моей груди, и крепко обнимает за талию. — Мне тоже это не всегда удается, я сама буквально набросилась на тебя.

Из нее вырывается тихий смех.

— Делай это почаще, — произношу я и еще раз прикасаюсь губами к Бель, не углубляя поцелуй. Для нашей безопасности. — Иди в гардеробную и… — Взгляд скользит по ее телу в мокрой одежде, и мой член готов заплакать, умоляя меня прикоснуться к ней. — И сними все, что на тебя надето.

Я осекаюсь — это звучит не очень.

— Я имею в виду… — Боже, как насчет того, чтобы начать говорить связно, Кеннет? — Можешь взять любые мои вещи, чтобы переодеться и не быть в мокрой одежде.

— Это становится традицией: повышать влажность в этой комнате.

Она хитро улыбается и удаляется за дверь гардероба.

В ванной я переодеваюсь в домашнюю одежду и, когда вхожу в спальню, застаю Бель на кровати — ее руки сложены на животе, а взгляд устремлен в потолок. Все кажется таким естественным и… правильным? Кажется, что после долгого пути по бездорожью я наконец-то вышел на гладкую дорогу. Мне бросается в глаза футболка, которую она выбрала, и… Странно. Я не ощущаю эмоций, подавляющих меня при виде этой вещи. Замешательство овладевает мной, призывая разгадать магию этой девушки.

— Почему ты выбрала эту футболку? — спрашиваю я, стараясь звучать непринужденно.

Бель поворачивает голову в мою сторону, встречаясь со мной взглядом.

— Она самого маленького размера, и на ней крутой мотоцикл. Не знала, что ты в душе байкер. — Ее улыбка такая искренняя и заразительная, что на секунду мои мысли теряются.

Я ложусь рядом и набираю полную грудь воздуха.

— Мама подарила эту футболку. Это один из последних ее подарков.

Губы Бель округляются в удивлении, а в глазах сразу мелькает сожаление.

— Извини, я не знала. — Она резко садится. — Мне нужно переодеться.

— Нет, — уверенно говорю я, взяв ее за руку и притянув к себе. — Мне бы хотелось, чтобы она осталась у тебя. На тебе. Когда эта футболка лежит на полке, я чувствую лишь сожаление и грусть от потери. А ты придаешь ей новую жизнь.

Бель смотрит мне в глаза, пытаясь найти ответы на вопросы в своей голове, но затем сдается и спрашивает:

— Ты уверен? Эта вещь явно очень дорога тебе.

— Да, уверен. Ты тоже важна для меня. Поэтому я буду рад, если дорогой мне человек будет носить дорогую мне вещь.

Моя ладонь касается ее щеки, и она наклоняется к ней.

— Хорошо, спасибо, — шепотом произносит Бель. — Я буду беречь ее, обещаю.

У меня нет сомнений в том, чтобы эта вещь оставалась у нее. Когда во мне осело понимание того, что я впервые посмотрел на футболку и чувство вины не поднялось на поверхность, все сразу встало на свои места.

Я понял, что любимые люди могут придавать другие эмоции привычным вещам и ситуациям. Может, теперь мне удастся смотреть на эту футболку и вспоминать, с какой радостью мама отдавала этот подарок и как улыбка озаряла черты ее лица. Точно так же, как у Бель.

Несколько минут мы лежим в тишине, но потом я задаю вопрос, на который уже знаю ответ. Бель выучила наизусть инструкцию по эксплуатации мной, поэтому подготовила блокнот и ручку, которые ранее бросились мне в глаза.

— Зачем блокнот и ручка?

— Знаю, что тебе так будет легче. — Она протягивает их мне, негласно подзывая меня к разговору.

Чтобы мой разум не решил сделать шаг назад, я быстро выхватываю ручку и блокнот из ее рук.

«Шрам остался после аварии. Я был вместе с мамой в машине».

Бель читает, и из нее вырывается охающий звук, когда она замирает. В комнате воцаряется молчание, которое нарушается лишь громким стуком капель дождя за окном.

— Я не знала. — Ее голос прорезает тишину, пробираясь мне под кожу.

Она опускает взгляд и перебирает свои пальцы, качая головой.

— Об этом никто не знает, не так ли? — Зеленые глаза снова смотрят на меня, разрушая кирпичи моей невидимой стены.

— Да. Только члены семьи. Папе удалось это скрыть, чтобы не было разбирательств по поводу лишения родительских прав. Его не было в стране в тот день и еще несколько дней после. Я находился в больнице под присмотром его адвоката, — отвечаю я, сам не замечая того, что мне больше не требуется изложение мыслей на бумаге.

Господи, как ей удалось разговорить меня всего одним чертовым блокнотном и взглядом, ставящим на колени? Я замолкаю, пытаясь навести порядок в голове. Стараюсь вновь укрепить стену, выстроенную годами.

— Я не понимаю. Мой папа наверняка знал о произошедшем. Почему за все это время он хотя бы не намекнул мне? — Бель хмурит брови. — Хотя это риторический вопрос. Мне напрямую никто ничего не рассказывал, но помню, как однажды вечером услышала их разговор с мамой. Папа сказал: «Оливия Кеннет умерла в автомобильной аварии». Мама начала причитать про то, что ты еще слишком юн, чтобы лишиться родителя. Хотя не знаю… как по мне, не существует подходящего возраста для потери близкого. — Она прикусывает щеку, задумавшись о следующих словах. — Помню, как папа произнес фразу, которую я не сразу поняла. Но затем, когда ты стал отстраняться от меня, его слова снова и снова прокручивались у меня в голове.

— Что он сказал? — Я прерываю ее.

— Их дружба была обречена на провал с первых дней, но сейчас это точно произойдет. — Голос Бель понижается до шепота, и она закрывает глаза на пару секунд. — Потому что Аннабель никогда не сможет заслужить его любовь. Она слишком слаба.

Сожаление окрашивает черты ее лица, в то время как меня переполняет гнев. Бель забирается на меня сверху и крепко обнимает, прижимаясь всем телом.

— Ты должен был рассказать мне в тот день… когда я бежала за тобой. Прошу, не уходи в себя, не прячься от меня. — Она нежно целует мой шрам через футболку. Неровное выдох покидает мои легкие, и я обхватываю ее талию.

Черт, эта девушка больше не сдается. Теперь она решительно настроена залезть внутрь меня и рассмотреть все под микроскопом.

Мне приходится призвать всю силу духа, прежде чем заговорить.

— Мама, но ты обещала, что мы поедем на мото-фестиваль, — стону я.

— Леви, ты видишь, какая ужасная погода за окном? Как нам там стоять? Мы все промокнем, — отвечает мне в тысячный раз мама.

Меня злит, потому что она не понимает, что это всего лишь дождь, а не масштабный ураган, сносящий все на своем пути. Дождь — это круто. Можно будет шлепать по лужам и наблюдать, как бензиновые пятна превращаются в радугу.

— Ну пожалуйста, мамочка! — Мне приходится перейти к козырям: она обожает, когда я называю ее мамочкой.

— Мамочка, да? — Она ухмыляется мне. — А ты хитрец.

Ее рука взъерошивает мне волосы.

— Давай наденем резиновые сапоги и дождевики. Мне кажется, в них мы будем выглядеть еще круче, — улыбаюсь я, смотря на нее с надеждой в глазах. — Ну прошу-прошу, пожалуйста.

Мои глаза превращаются в блюдца, как у кота в сапогах.

— Боже, Леви, ты невозможен, когда так смотришь на меня. — Она вздыхает. — Ладно, собирайся. И не забудь про сапоги и дождевик. — Мама указывает на меня пальцем.

— Ура! — Я крепко целую ее в щеку, обнимая за талию. — Спасибо, спасибо! Обещаю, мы точно не заболеем. Это всего лишь дождь.

— Ох… чувствую, что это будет то еще приключение.

Я бегу вслед за мамой по подъездной дорожке, чтобы скорее сесть в машину. Кажется, погода не собирается налаживаться.

— Леви, может мы все-таки не поедем? — спрашивает мама, садясь в машину. — Посмотри на этот ливень, там даже не будет никакого мото-фестиваля в такую погоду.

— Мама, байкеры не боятся дождя. Они крутые! — восклицаю я с заднего сиденья.

— Да-да, они крутые. А мы?

— Мы тоже крутые, когда-нибудь я стану байкером и прокачу тебя на своем мотоцикле. О-о-о, — протягиваю я, — а еще прокачу Бель. Ей точно понравится. — Ухмылка расползается по моему лицу.

Я каждый раз пытаюсь произвести впечатление на эту девочку, но она никак не хочет со мной веселиться. Бель постоянно грустит и оглядывается через плечо на свой дом. Это странно. Но я обязательно когда-нибудь ее порадую.

— Может не стоит? Давай обойдемся велосипедом. На крайний случай машиной, — качает головой мама, выезжая с территории дома. — И не смей втягивать Бель в свои авантюры, чтобы ей не пришлось получать за вас двоих.

— Почему Бель так часто наказывают, и она сидит дома?

— Потому что… — мама кашляет в кулак, — потому что не все родители понимают своих детей.

— Что это значит? — в недоумении спрашиваю я.

— Это значит, что не все едут в такую отвратительную погоду смотреть на каких-то байкеров, стоя в дождевике и резиновых сапогах. — Мама вскидывает брови, смотря на меня через зеркало заднего вида.

— Ты лучшая мама, — улыбаюсь я ей.

— Знаешь, как сделать мне приятно, не так ли? — хихикает она.

— Да.

Я включаю музыку в плеере, который мне подарили на Рождество, и слушаю рок, настраиваясь на байкерскую волну. Я называю ее так.

На резком повороте меня вжимает в дверь, а плеер выскальзывает из рук, отрываясь от провода наушников.

— Ужасная дорога! — ругается мама.

Я начинаю искать плеер — его нигде нет. Просматриваю все вокруг, но так ничего и не нахожу. Заглянув под переднее сиденье, я наконец-то вижу блеск корпуса плеера. Мне ужасно неудобно доставать его пристегнутым. Рука не дотягивается, потому что упирается в сиденье, а ниже я нагнуться не могу. Мне приходится сделать еще пару попыток, но все бесполезно.

— Мама, можно отстегнуть ремень безопасности? Я уронил плеер и не могу его достать из-под сиденья.

— Нет, оставайся пристегнутым. Мы уже скоро приедем.

— Ну ма-а-м, мне нужно настроиться на байкерскую волну! — ругаюсь я.

— На байкерскую волну? — смеется мама.

— Да, — с гордостью отвечаю ей.

— Ладно, я сейчас отодвину сиденье, и ты сможешь его достать, но только не отстегивайся!

Мама наклоняется в сторону. Одной рукой она держит руль, а другой дергает рычаг сиденья.

— Черт, уже столько раз говорила папе посмотреть и выяснить, почему его так заедает!

Мама отстегивает свой ремень безопасности, наклоняясь ниже к рычагу. Сиденье поддается, но только вместе с ним машина тоже меняет направление.

Я чувствую, что мы отрываемся от земли и переворачиваемся в воздухе, как в космическом корабле. Ко мне не приходит осознание происходящего, пока крик мамы не заполняет салон. Все происходит словно в другой реальности.

Мы движемся быстро или медленно? Я не понимаю.

— Леви, пригнись!

Шум бьющихся стекол и скрежет металла заглушает крик мамы. Я чувствую удар головой и резкую боль на левой стороне ребер. Темнота поглощает меня.

— Мама? — Я медленно открываю глаза, но это так больно. Кажется, что по голове кто-то беспрестанно стучит. Я прикасаюсь ко лбу и вижу, что моя рука в крови. Все вокруг дымится, а салон машины заполнен подушками безопасности, рваными сиденьями, разбитыми стеклами и погнутым металлом.

Но я вижу.

Я вижу, что везде кровь. Ее так много. Я никогда не видел столько крови.

Дождь попадает в машину через разбитые стекла. Мне так холодно.

— Мама? — в панике повторяю я. — Мама, ответь мне! — Крик слетает с моих губ.

Ответа нет.

— Мама! Тебе больно? — По моим щекам начинают течь слезы от страха и боли по всему телу.

Мне страшно. Не за себя, а за маму.

Я пытаюсь отстегнуть ремень безопасности, но мне не удается даже пошевелить рукой, не вызвав резкую боль в ребрах. Бросаю взгляд вниз и вижу огромный осколок, торчащий чуть ниже моего сердца.

— Мама, во мне стекло! Что мне делать? — Я стараюсь дышать ровно, чтобы стекло не двигалось при моих резких движениях. Но мой плач затрудняет эту задачу. — Я не знаю, как его вытащить.

Тишина.

Наверное, она еще не проснулась. Ей просто нужно поспать подольше, чем мне. Так ведь?

Проходит слишком много времени, но ничего не меняется. Дождь продолжает заливать машину, не прекращаясь ни на секунду. Я уже весь мокрый, дрожащий от холода и тревоги.

Вдруг с переднего сиденья машины слышится хриплый вздох.

— Мама! Я тут, во мне стекло! Тебе больно? — Слезы все еще не высыхают, продолжая прокладывать реки по моим щекам.

Тишина.

Превозмогая боль, я еще раз пытаюсь отстегнуть ремень, и с криком агонии мне удается это сделать. Чувствую, как свежая теплая кровь по новой начинает вытекать из моей раны. Но мне все равно, ведь нужно помочь маме.

Я пробираюсь в промежуток между сиденьями и вижу ее тело в неестественной позе: ноги зажаты внизу водительского сиденья, а все остальное туловище лежит на пассажирском сиденье лицом к потолку машины.

Она вся в крови.

Глаза мамы открыты, но зрачки не двигаются. Они просто смотрят в одну точку. Ей, наверное, очень холодно, ведь она тоже вся промокла от дождя.

— М-мама, — заикаясь, произношу я. Из меня вырывается истеричный крик. — Мама!

Я не могу к ней пробраться, чтобы помочь сесть. Это ведь ей поможет? Маме просто больно лежать в таком положении. Протянув руку, я касаюсь ее лица. Резкий выдох согревает мои пальцы, но больше ничего. Больше я не чувствую дыхания, но ее глаза все еще открыты. Она же видит меня?

— Мама, ты видишь меня?

Ее тело не шевелится, грудь не поднимается и не опускается, даже веки и ресницы неподвижны.

— Мама, ты хочешь спать?

Тишина.

— Мама!

Мой голос срывается от рыданий.

— Тебе просто нужно поспать. — Я закрываю ее глаза. — Ты обязательно поправишься, когда проснешься.

Глава 21

Аннабель

— Это был не всего лишь дождь.

К моменту, когда Леви произносит последнюю фразу, все мое лицо мокрое от слез. Мне так жаль его, что каждый вдох распространяет по телу невыносимую боль.

Сейчас фраза «Я готова разделить твою боль» заиграла новыми красками, превращающими окружающий нас мир в черный цвет. Поднимаю голову, чтобы встретиться с Леви взглядом, и вижу, что по его щекам тоже текут слезы. Я перекатываюсь с его груди на бок, чтобы смотреть ему в глаза. Протянув руку, поглаживаю щеку Леви, стирая соленые дорожки слез. Он повторяет мою позу, закрывая глаза и притягивая меня ближе к себе.

— Не знаю, сколько времени прошло после того, как я перестал с ней разговаривать. Казалось, что прошла вечность, прежде чем служба спасения вытащила меня из машины. Помню, что даже с затуманенным сознанием я кричал и бился в истерике, добиваясь того, чтобы они сначала достали маму.

Его рука до боли сжимает мою талию, но я не обращаю на это внимания. Если ему так легче, он может поглотить меня всем своим существом, раздавить телом каждую кость — и я не скажу ни слова.

— Но они сказали: «Ты первый, потому что живой». — Он сжимает переносицу, переводя дыхание. — А потом, когда я лежал в машине скорой помощи, какая-то медсестра начала со мной разговаривать. Точнее, это больше походило на монолог: «Ох, бедный мальчик… Ну ничего, это всего лишь поцелуй смерти. И, слава богу, не твоей».

— Боже, это ужасно… — Я подрываюсь с места, потому что не могу спокойно лежать. Мои нервы на пределе. — Я не понимаю, как они могли говорить тебе такое. Да, это их работа — спасать жизни, и иногда реальность настолько поглощает, что можно потерять чувство такта. Но… ты был ребенком. Маленьким мальчиком, — всхлипываю я. — Ты же все запомнил, и это осталось с тобой на всю жизнь.

Разум прокручивает картину, которую описал Леви, и во мне поднимается тошнота. Мне больно за него. И стыдно за себя.

— Это не самое страшное, что осталось со мной на всю жизнь. Чувство вины и осознание того, что я буквально был рукой, которая толкнула маму в объятия смерти… Вот что преследует меня днем и ночью. Постоянное ощущение ее крови на своей коже. Каждый раз, смотря в зеркало, я вижу чу…

— Нет! — вскрикиваю я, сама пугаясь своего тона. — Не смей продолжать. — Встав с кровати, начинаю ходить по комнате, словно разгадываю самую сложную загадку. — Черт, как я могла называть тебя этим словом, которое мы никогда в жизни больше не будем произносить, и даже не подозревать, как раню тебя этим…

— Бель, сядь и выдохни. Ты сейчас протрешь в полу дыру.

И я действительно ее протру, потому что этот великолепный ковер — единственное, на чем я могу выместить кипящие внутри эмоции.

— Не успокаивай меня, это я должна тебя успокаивать. — Я вскидываю руки. — Это ты был одинок все эти годы, это ты несешь на себе груз, который не дает дышать, это ты… — В моей голове кусочки пазла встают на свои места, и я запускаю руку в волосы. — Ты не заводил друзей, отстранился от меня. Сделал все возможное, чтобы мне не захотелось с тобой общаться. — Я делаю глубокий вдох. — Ты боишься того, что сделаешь то же самое с другими людьми?

«Пристегнись».

«Это не всего лишь дождь».

«Мне нужно сосредоточиться на дороге».

Его фразы, будто непрекращающиеся титры, всплывают в моих мыслях. Слезы стекают и стекают по щеками, вниз по шее, образуя мокрые следы на футболке.

Твою мать, Андерсон! Как ты могла быть настолько слепой?

— Да, черт возьми! — Он подрывается и принимает положение сидя. — Я не могу даже возить тебя в машине, не задерживая дыхания. Они сказали, что если бы мама была пристегнута, то ее шансы выжить были бы намного выше. Мне приходится как одержимому смотреть на эти ремни безопасности каждый раз. Ехать на машине в плохую погоду для меня равносильно остановке сердца. Я просто устал это выносить. Мне страшно. Не за себя, за других. За тебя… — Леви запускает дрожащие руки в волосы.

Нужно прийти в себя и успокоиться. Сейчас я должна быть сильнее, чем он.

— Ты не справишься, тебя всегда будет недостаточно, — шепчет ублюдский голос в моей голове.

Я шлю его к черту и подхожу к человеку, который заслуживает каждую частицу моего сердца.

То, что ты можешь принимать спокойно, больше не управляет тобой.

Ему нужна опора в моем лице. И я буду ей.

— Прости, у меня просто небольшой шок от всего этого. — Я обнимаю Леви за шею и встаю между его ног. — Послушай меня и не перебивай, хорошо? — Он кивает, смотря на меня красными от слез глазами. — Я не буду говорить, что ты не виноват. Это скажет тебе любой, кто узнает об этой истории. От этих слов ты не перестанешь по щелчку пальцев чувствовать себя невиновным. До тех пор, пока сам себя не простишь. Я скажу, что жизнь та еще сука. Ситуации, которые она нам подкидывает, иногда разбивают нас на осколки, и собирать их обратно мы можем годами. И не факт, что когда ты соберешь их, какой-нибудь шальной ветер не подует и опять не разобьет тебя вдребезги. Жизнь, мне кажется, похожа на зону турбулентности с разной амплитудой: один раз — сильной, а другой раз — слабой. Иногда тебя настолько сильно и внезапно трясет, что ты не успеваешь добежать до пассажирского сиденья и пристегнуть ремень безопасности. Становится так трудно дышать, что лишь кислородная маска может помочь. От зон турбулентности никуда не убежать.

Я пожимаю плечами, вытирая мокрые дорожки слез, и продолжаю:

— Они просто есть. Так же, как и самые ужасные трагедии, которые просто случаются. Землетрясения, наводнения, извержения вулканов — все это уносит тысячи человеческих жизней, но никто в этом не виноват. Аварии разного характера задействуют людей, которые просто оказались рядом не в то время и не в том месте. Мы не провидцы, к сожалению, и не можем предсказать, когда несчастье настигнет нас. — Я останавливаюсь, набираясь мужества. — Мы не знаем, сколько отведено времени каждому из нас и когда смерть придет за нами. — Мой едва слышен оттого, как сильно пересохло в горле. — Но знаешь, человечество уже давно установило, что в аварии нет виновных. Есть жертвы.

Мы смотрим друг на друга, сохраняя молчание. Леви временами хмурит брови, словно обдумывает каждое мое слово. Его взгляд становится яснее, и паника потихоньку отступает.

— Ты можешь вышвырнуть меня из дома после этих слов, но я все равно скажу. Твоя мама была взрослым человеком, умеющим здраво мыслить и анализировать ситуации. И даже она не могла предвидеть того, что случится. А ты был ребенком, который точно не мог почувствовать опасность. У мальчиков вообще инстинкт самосохранения отсутствует. — Леви дарит мне слабую улыбку. — А теперь представь точно такую же аварию, но только при другом раскладе. — Я нервно прикусываю свою губу. — Ты бы хотел, чтобы мама винила себя?

Он резко мотает головой.

— Слова, Леви. Используй слова. Так мы ничего не добьемся.

— Нет, — твердо отвечает он.

— Так вот и мама, смотрящая на тебя оттуда, — я указываю пальцем вверх, — не хочет, чтобы ты винил себя. Я думаю, что это причиняет ей большую боль.

Леви смотрит на меня изучающим взглядом, и мне хочется взять все слова обратно, потому что внезапно они кажутся полным бредом.

— Прости… — Я пытаюсь отстранится от него. — Мне не стоило этого говорить. Это грубо.

Леви сжимает мои ноги своими бедрами и скрещивает лодыжки, перекрывая пути отступления.

— Все эти годы, — начинает он хриплым голосом, — я слышал лишь слова сочувствия и причитания о том, как мне не повезло и повезло одновременно. Жалостливые взгляды родственников постоянно преследовали меня и выводили из себя. Я чувствовал себя гребанным Гарри Поттером — мальчиком, который выжил. Но никто ни разу не говорил мне свои истинные мысли. Как будто я был хрусталем, который они боялись разбить. Папа вообще не часто говорил со мной… хотя сегодня он попытался. Но это все равно не было такой честной оценкой, как у тебя.

Леви притягивает меня к себе, пока мы не соприкасаемся носами, а затем завладевает моими губами в трепетном поцелуе. Таком, в котором заключены все наши откровения и страхи. Боль и вина. Этот поцелуй не вызывает огня — он вызывает наполненность души, убивая одиночество и изгоняя темноту.

— Спасибо, — шепчет он мне в губы, немного отстраняясь.

— Пообещай, что будешь говорить со мной, когда тебе тяжело. Не сдерживаться, поедая себя изнутри. Не закрываться и не отстраняться от меня. Возможно, я все еще не так уверена в себе и своих силах, чтобы помочь тебе полностью это преодолеть. Но мы справимся. Вместе. Если будем честны друг с другом. Если будем доверять. — Я говорю уверенно, потому что он должен знать, что может положиться на меня.

— Обещаю, — так же уверенно отвечает он.

Леви усаживает меня к себе на колени и утыкается носом в шею, щекоча дыханием кожу. Его объятия — это сладкий сон после затяжной бессонницы.

— Почему плавание, Леви?

Меня давно интересовал это вопрос, ведь я знала, что оно не является его страстью, как архитектура. Или как для меня балет.

— Почему ты такая умная? — с ухмылкой произносит он.

— Не умнее тебя. Я называю это интуицией.

— Долгое время мне стоило большого труда даже стоять под душем, потому что мой разум сразу же воспроизводил картину прошлого: я в машине, весь мокрый и в крови. Ощущения холода и сырости были моими постоянными спутниками. Я решил, что нет ничего лучше для преодоления страха, чем погружаться раз за разом с головой под воду. И со временем мое сознание смирилось с этим. — Он задумчиво прищуривается. — Плавание никогда не было моей страстью, но стало хорошим отвлекающим хобби. Вода больше не вызывает онемения, лишь приятное покалывание.

Я киваю, размышляя над его словами. Интересно, можно ли притупить спусковые крючки, ассоциирующиеся у него с тем днем?

— Ты все еще байкер в душе или предпочитаешь велосипеды? — спрашиваю я.

— Что? — хмурит он брови. — Насколько можно заметить, даже несмотря на все это дерьмо, я предпочитаю машины.

— Вот именно. Ты выбираешь ее, потому что привык к самобичеванию настолько, что это стало для тебя привычным делом. — Я перебираю пальцами, пытаясь найти верные слова. — Грубо говоря, день прожит зря, если тебе не удалось вернуться обратно в тот день и не уничтожить себя чувством вины.

— Я не понимаю… Ты же не думаешь, что я буду возить тебя на багажнике велосипеда? — усмехается он.

— Нет, я не об этом. Хотя не вижу ничего плохого в том, что ты прокатишь меня на багажнике велосипеда. Мы можем прикрепить на него детское кресло или что-то типа того. Но ладно, не суть. — Улыбка Леви становится шире от моих бессвязных мыслей. И я рада, что мы вроде все еще касаемся этой больной темы, но ему удается улыбаться. — Хочу сказать, что иногда ты мог бы отвлекать себя вещами, связанными с тем днем, но не приносящими боль. Мотоцикл… который можно заменить велосипедом, — улыбаюсь я. — Или даже пешая прогулка в дождевиках и резиновых сапогах наполнит тебя большей позитивной энергией, чем поездка на машине, в которой ты прислушиваешься к щелчку ремня безопасности.

— Боже, скажи мне, как это пришло тебе в голову? — Он хихикает и откидывается на спину, увлекая меня за собой. — Если ты будешь делать это вместе со мной, то я безусловно испытаю позитивные эмоции. Я не собираюсь ходить один в дождевике и резиновых сапогах.

— А что? Мне кажется, это придаст тебе особенный шарм. Ты бы хорошо смотрелся в роли… грибника?

Грудь Леви сотрясается от смеха.

— Составишь мне компанию? Можешь нести корзинку.

Он опять смеется.

— Обязательно.

Глава 22

Аннабель

Как ни странно, но мне не страшно возвращаться домой. Возможно, это связано с тем, что папа уже и так воплотил все свои репрессивные мысли в жизнь и мне больше нечего терять. Или человек, идущий за моей спиной, придает уверенности, которая превращается в твердый фундамент под ногами.

Выходя из дома Леви, мы встретились с его отцом, и это было… неловко. Потому что я все еще в футболке его сына.

— Насколько сложные у вас отношения? — тихо спрашиваю я, пока мы идем от машины до моего дома.

Меня давно интересовал этот вопрос, но я не решалась его задать. Но сейчас стены между нами рухнули, так что, возможно, Леви поделится этим.

— Максимально. Но, видимо, сегодня какая-то странная фаза луны, потому что он впервые за много лет вел со мной нормальный разговор. Это было странно. — Я оглядываюсь на Леви, когда он пожимает плечами. — Не знаю, что на него нашло, но выглядел он измученным. Я люблю его, но… не уверен, сможем ли мы когда-нибудь стать образцовыми отцом и сыном.

— Нет образцовых семей. У всех есть свои проблемы и странности, просто каждый с ними по-разному справляется, — бормочу я, пиная камушек на дороге.

И моя семья этому доказательство. Любой человек, который увидел бы нас со стороны, подумал бы: «Какая счастливая и красивая семья». Да, красивая снаружи, но с раковой опухолью внутри.

— Да, наверное, ты права. — Леви догоняет меня, переплетая пальцы наших рук.

Мы заходим на территорию моего дома, и я чувствую себя настоящей преступницей, как в каком-то кино про ограбление. Луна освещает часть двора и наши лица.

— Боже, нам не хватает только масок и перчаток, — шепчу я.

— Для чего? — спрашивает Леви тоже шепотом.

— Ну мы как будто совершаем ограбление. — Я жестикулирую руками.

— Тогда главная ценность этого дома уже давно украдена. Но, как порядочный гражданин, я решил вернуть ее на место. — Леви подмигивает мне, устанавливая лестницу.

Мое лицо краснеет, и я прикусываю губу, чтобы щеки не треснули от улыбки.

— Откуда ты нахватался этих фраз? Это были романтические фильмы или книжные романы?

— Это природный дар. — Он проводит ладонью по волосам, как модель на съемка какого-нибудь каталога модной одежды.

— Определенно, — вздыхаю я.

Леви приближается ко мне и проводит кончиком носа от моего подбородка до уха.

— Когда я тебя снова увижу? — шепчет он, когда его рука скользит под мою футболку и поглаживает поясницу. Кожа буквально поет сопрано от этого прикосновения. Леви пробегает пальцами по моему боку и перемещается на живот. Становится так жарко, что я удивлена, как футболка не сгорает от огня, исходящего от моей кожи.

— Не знаю, — отвечаю я, когда вспоминаю, как складывать буквы в слова.

— Будь готова завтра в это же время.

— Но…

Его губы накрывают мои, пресекая все возражения. Наши языки сталкиваются, запуская волну трепета от пальцев ног до макушки. Леви прижимает меня к себе и запускает другую руку под футболку, очерчивая большим пальцем дугу моей груди. В животе нарастает томление, оседающее где-то внизу. Я провожу ладонью по бедру Леви, задевая кончиками пальцев его возбуждение, и с его губ срывается тихий стон.

Внезапное смущение накатывает на меня, и моя рука резко падает. Это странно, ведь во мне не было стеснения и неловкости, когда мы ставили эксперименты над силой трения у него в комнате. Но сейчас, ощущая, что я коснулась неизвестной территории его архитектурного каркаса, чувство неуверенности одолевает меня.

— Кхм… Мне кажется, у нас произошел небольшой конфуз прямо посреди моего двора с твоим… — я опускаю взгляд на его таз, — эм… инструментом?

Леви сотрясается от смеха. Я прикрываю его рот ладонью, заглушая звук.

— Тише!

Он берет мою руку в свою, переплетая наши пальцы.

— Бель, инструмент — это конечно очень оригинально, но у меня всего лишь член.

Мои глаза округляются, и жар приливает к щекам.

— Хорошо, твой член встал прямо посреди моего двора!

— Арестуют ли меня за это? — продолжает смеяться он. — В моей комнате это не было для тебя проблемой.

Я стою, открывая и закрывая рот, не зная, чем бить этот туз, брошенный мне в лицо.

— Туше, — принимаю я поражение.

— Эй, — он заправляет прядь волос мне за ухо, — все нормально. Ты к нему привыкнешь.

Новый приступ смеха вырывается из Леви, и в этот раз я присоединюсь к нему.

— Это все… достаточно необычно, понимаешь?

— Понимаю, — отвечает Леви. — И это делает происходящее между нами еще увлекательнее. И то, что я могу говорить вслух слово «член», не делает меня главным ловеласом Бристоля.

Да, но почему мне кажется, что он знает о сексе больше меня?

Думаю, мне нужно изучить этот вопрос и повысить свою сексуальную грамотность. Потому что, чувствую, что мы приближаемся в пикантной партии па-де-де8, элементов которой я не знаю.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Мне нужно идти.

— Может мы разобьем лагерь в твоем дворе? — жалобно стонет он.

— А потом мой папа его сожжет, — усмехаюсь я.

Я разворачиваюсь и ставлю ногу на ступеньку, когда Леви берет меня за руку.

— Напиши мне перед сном. — Он рисует уже родной символ на моей ладони.

— Обязательно.

Я поднимаюсь по лестнице и полностью открываю окно, которое оставляла приоткрытым. Как можно тише пролезаю и приземляюсь на ноги, стараясь даже не дышать. Единственное, что я слышу, — это слишком громкий стук своего сердца. Оглянувшись на окно, вижу все еще наблюдающего за мной Леви. Я отправляю ему воздушный поцелуй, закрываю окно и задергиваю шторы. Что ж, считаю, мой официальный первый побег прошел успешно…

— Аннабель? — Голос мамы разносится по комнате, и я подпрыгиваю на месте.

Дерьмо.

Считаю мой первый официальный побег полным фиаско.

Лампа на столе зажигается, освещая комнату мягким светом. Мама сидит на стуле за письменным столом. Как, черт возьми, я сразу ее не заметила? Она точно обладает какими-то магическими способностями.

— Мама? — произношу я сдавленным голосом.

— Да, это я. — Она улыбается, и мое напряжение немного отступает. — А ты точно моя дочь?

— Если верить тебе, то да.

— Где ты была, детка? — мягко спрашивает она, но я жду подвоха. Мама, конечно, добрая душа и спокойно реагирует на многие ситуации, но ее дочь только что залезла в комнату через окно. Посреди ночи. Думаю, это должно немного пошатнуть ее самообладание.

Я молчу, перебирая все возможные варианты в голове. И каждый из этих вариантов кажется до абсурда сумасшедшим. Мама встает и приближается, остановившись возле меня, касается ладонью моей щеки.

— Хотя можешь не отвечать. Как я и говорила: мамы всегда все знают. — Она целует меня в лоб. — Но будь добра, в следующий раз пользуйся дверью.

Я в шоке смотрю на нее, не веря своим ушам. Может это розыгрыш, и здесь есть скрытая камера?

— Ну что ты так смотришь? Я тоже когда-то была влюблена.

— Не знаю влюблена ли я…

— Ты впервые сбежала из дома, а до этого прогуляла школу. — Она хмурится. — Поверь мне, ты точно влюблена, я чувствую это. Ведь папа не всегда был таким, его работа и возраст берут свое. — Мягкая улыбка освещает черты ее лица.

Если бы мама могла выбрать себе вторую профессию, то однозначно стала бы адвокатом папы. Или адвокатом дьявола, что по сути одно и то же.

— И этот поцелуй, который я наблюдала, является точным подтверждением того, что ты влюблена.

Боже, если бы можно было провалиться сквозь землю, то я определенно хотела бы достигнуть ядра Земли и сгореть там от стыда.

— Спасибо, мама.

Она крепко обнимает меня, покачивая из стороны в сторону.

— Я очень люблю тебя, — шепчу я.

— И я люблю тебя.

Она отстраняется и направляется к выходу из комнаты. Открыв дверь, мама оглядывается через плечо с хитрой улыбкой.

— О… и еще кое-что. Скажи Леви, чтобы он держал свой… как ты там сказала? — Она задумчиво поднимает глаза в потолок. — Ах, да, инструмент. Пускай он держит свой инструмент подальше от нашего двора.

Я давлюсь своей слюной и задыхаюсь от кашля.

Мне срочно нужно в душ, чтобы смыть с себя этот позор столетия.

Глава 23

Аннабель

— Вероятность произведения двух событий равна произведению вероятностей одного из них на условную вероятность другого, вычисленную при условии… — бормочу я, расхаживая с учебником по своей комнате.

Господи Иисусе, при каком условии?

— Вычисленную при условии, что первое имело место, — читаю вслух, подглядывая в учебник.

Какое еще, черт возьми, место?

Тот, кто это придумывал, вероятно, руководствовался принципом: чем больше одинаковых слов, тем лучше.

Это все сводит меня с ума.

При падении на кровать лицом вниз из меня вырывается страдальческий стон. Папа сказал, что если я сдам ему всю программу для подготовки к итоговому экзамену, то мне даруют амнистию.

Как я должна все это ему рассказать?

Уверена, как только он посмотрит на меня взглядом, предвкушающим мой провал, нужные мысли тут же уйдут по-английски.

Какова вероятность того, что у папы будет хорошее настроение?

Ладно, главное посылать во Вселенную правильные желания, и когда-нибудь она нас услышит. Так ведь? В какое дерьмо только не приходится верить, чтобы хоть как-то себя подбодрить.

Звук телефона Леви, хотя его уже можно считать моим, оповещает о новом сообщении.

Мой принц:

«Ты еще не сошла там с ума?»

Он сам записал себя так в своем же телефоне.

Будет забавно, когда я верну его, а переписка с «Моим принцем» все еще будет там.

Я:

«Я близка к этому. Папа должен появиться с минуты на минуту. Прочитай молитву».

Мой принц:

«За здравие?»

Я:

«За то, чтобы владелец Ада был сегодня в настроении».

Мой принц:

«Это станет чем-то из области фантастики».

Я:

«Так и есть».

Мой принц:

«У тебя все получится. Помни, что у нас сегодня свидание. И если это не является достаточной мотивацией, то после него у тебя еще тренировка. Гастон уже заждался».

Я хихикаю, прижимая телефон к груди. Если бы Лиам хоть раз услышал, что Леви называет его Гастоном, а я смеюсь над этим, мы с ним определенно были бы записаны в его «тетрадь смерти».

На удивление, эти двое стали неплохо ладить. И под «неплохо» я имею в виду, что теперь они не готовы обрушить гром и молнии друг на друга. Кто знает, может когда-нибудь они станут… друзьями?

Хлопок двери заставляет меня подскочить на месте и принять положение сидя.

— Я не удивлен, что ты валяешься на кровати, — ворчит папа и подходит к окну.

Вопрос, который не дает мне покоя на протяжении всей моей жизни: какие цели преследуют родители, когда неожиданно заходят в мою комнату и смотрят в окно, словно там разворачивается представление цирка Дю Солей9?

— Я все время учила. Только сейчас легла, — лепечу я себе под нос.

— Ну сейчас и посмотрим, насколько хорошо ты выучила.

Холодный пот выступает у меня на лбу. Легкость, подаренная общением с Леви, растворяется быстрее, чем сахар в чае. Я встаю и заставляю свое тело и разум не реагировать на него.

Ты сможешь.

Он не управляет мной, — повторяю я себе несколько раз, садясь за стол.

Папа встает у меня за спиной, нависая как коршун над своей добычей.

— Начинай.

Одно слово, и в голове пустота.

Справилась ли я на отлично? Нет.

Постарела ли лет на сто? Однозначно.

Я смогла решить большую часть заданий, однако не все. Но, видимо, сегодня Вселенная действительно услышала мои желания, и у папы было хорошее настроение. Потому что он отпустил меня со словами:

— Ты как обычно не справилась, но, думаю, этих трех недель было достаточно для того, чтобы почувствовать себя виноватой. У тебя завтра день рождения. Можешь заняться своими делами. Считай это подарком.

Я собиралась об этом не думать, но спасибо за напоминание.

Наверное, мне нужно было сделать самый низкий поклон в ноги, благодаря его высочество за такое снисхождение. Но единственное, чего я захотела, — это перекреститься и хлопнуть дверью.

Конечно, моя мысленная агрессия так и не превратилась в реальность, и в итоге я поцеловала его в щеку со словами:

— Спасибо большое, папа.

Спасибо большое, что не дал мне сойти с ума от одиночества. Хотя это больше заслуга мамы, которая профессионально притворялась слепой во время моих побегов.

Леви стоит ко мне спиной, когда я с разбега запрыгиваю на него. Он без труда подхватывает меня под колени, даже не вздрагивая от испуга.

Мы находимся в парке Брэндон-Хилл. Я попросила, чтобы он не заезжал за мной и добрался сюда без машины.

— Я думала, что напугаю тебя, — произношу я ему на ухо.

— От тебя пахнет апельсинами за версту, а еще ты слишком громко дышишь, — тихо смеется Леви.

— Для протокола — это грейпфрут и вербена.

— Значит ли это, что ты точно не вампир? — Он поворачивает голову к плечу, чтобы посмотреть на меня.

— Нет, я как Кэтрин Пирс 10принимаю ее в малых дозах, — ухмыляюсь ему я и опускаюсь на ноги.

— Ну и какого брата ты бы выбрала? — Он приподнимает одну бровь.

Боже, нужно на законодательном уровне запретить приподнимать одну бровь. Это слишком ускоряет мое кровообращение.

— А кем бы из братьев ты бы хотел быть?

— Деймоном11, — уверенно отвечает Леви.

И я задаюсь вопросом, как много он знает из этого сериала.

— Значит я выберу Деймона.

— Хороший ход. — Леви притягивает меня за руку и проводит своими губами по моим. — А если серьезно, то кого бы ты выбрала? — шепчет он.

— Клауса12, — отвечаю я с намерением узнать, до какого сезона он досмотрел.

— Черт, а ты кровожадная, — усмехается он.

— Не знаю, что самое странное в этом всем: то, что ты посмотрел больше двух сезонов «Дневников вампира» или то, что мы все еще разговариваем об этом.

— Ты меня недооцениваешь — я посмотрел все восемь.

Леви запускает руку в мои волосы и целует меня так, словно завтрашний день не наступит. Я сразу забываю о Деймоне, Клаусе и, прости господи, Элайдже в сексуальном костюме.

Леви Кеннет — тот, кого бы я выбирала всегда.

Мы отрываемся друг от друга, и он нежным касанием вырисовывает линии на моей ладони.

— Ну привет, — томным голосом произносит Леви.

— Привет, — выдыхаю я.

Сегодня очень теплая погода для конца апреля: на небе нет ни единого облака, дует теплый ветер, развевая мои волосы и платье на запах бордового цвета. На ногах у меня любимые мартинсы, и они определенно больше подходят для занятия, которое я нам придумала. Мой образ — что-то среднее между «послушной папиной дочкой» и «бунтаршей, сбегающей через окно».

— Ну и что мы здесь делаем? — Леви обводит парк рукой, приподняв брови.

— Будем понижать картизол13, — отвечаю я, оглядывая парк.

Брэндон-Хилл — это своего рода заправочная станция эмоций, как для людей, так и для обитающих здесь животных. В середине лета здесь собираются лебеди из северных стран. Они плавают по водоемам в поисках пищи и тепла. Брэндон-Хилл напоминает им, что здесь тоже есть жизнь. Тут нет ничего лишнего, лишь природа, ее красота и свобода.

— И что это значит? — Все еще пребывая в замешательстве, произносит Леви.

— Мы будем кататься на велосипедах, — решительно говорю я, встречаясь с ним взглядом. На его лице мелькает удивление.

Я решила это сделать еще в тот момент, когда он рассказал мне о маме. Конечно, можно было организовать поход в дождевиках и резиновых сапогах, но я решила начать с малого.

Хочу, чтобы он сел на велосипед и поехал. Если придется, то я буду толкать его сзади, как ребенка. Идти рядом и держать за руку.

Зачем?

Хочу, чтобы он знал, что не один. Почувствовал, что не всегда он должен держать все под контролем, как при вождении машины. Не прислушиваться к каждому шороху. Не погружаться в прошлое при каждом щелчке ремня безопасности.

Хочу, чтобы мы случайно наехали на кочку и упали, потому что не справились с управлением. И, возможно, мы пораним коленку или прищемим ступню педалью велосипеда, но все еще будем улыбаться.

Хочу увидеть его лицо, когда он поймет, что падения или непредвиденные ситуации неизбежны. И никто в этом не виноват.

— Кататься на велосипедах, — медленно повторяет Леви, словно дегустирует звучание этой фразы у себя на языке.

— Да, — я беру его за руку, — пойдем.

Леви выбрал себе и мне фиолетовые велосипеды. Я могу понять выбор цвета для меня, но…

— Почему ты тоже выбрал себе фиолетовый?

— Потому что мы пара, — отвечает он тоном «Ты ничего не понимаешь в отношениях»

— А, ну это все объясняет.

Леви подходит и застегивает на мне шлем, после чего трясет моей головой в разные стороны.

— Боже, меня сейчас стошнит. Что ты делаешь? — спрашиваю я.

— Проверяю крепко ли он сидит, — хмурясь, отвечает он.

Леви сказал, что ему не нужно, чтобы я его толкала. А так хотелось!

Я предложила ему устроить соревнования: кто быстрее доберется до нашего места на ущелье, ведь дороги Брэндон-Хилл ведут прямо к нему. На это он согласился. Ну что ж, проверим, кто выиграет эту схватку.

Мы садимся на велосипеды, и Леви проверяет ровно ли закреплен руль и все остальное, что только можно проверить.

— На старт, внимание, м…

Я срываюсь с места, не дав ему закончить. Мой смех подхватывает ветер, унося его вдаль.

Леви быстро догоняет меня. Черт бы побрал его рефлексы и сильные ноги.

— Ты играешь не по правилам, — возмущается он, когда выравнивается со мной.

— Возможно, у меня входит в привычку нарушать правила рядом с тобой.

И это действительно так. Начиная с пропусков уроков без разрешения, заканчивая побегами через окно и решением, которое я приняла сегодня утром. Когда будет подходящий момент, мне хочется поделиться этим с Леви.

— Вообще-то, это я должен организовывать свидание, ведь завтра у тебя день рождения.

Вот черт, я надеялась, что он не вспомнит.

Мой день рождения никогда не был чем-то особенным, и я не хочу это менять. Мама всегда пекла для меня торт, и этого было более чем достаточно.

Каждый раз в этот день я слышу одни и те же поздравления: «радуй своих родителей», «будь хорошей дочерью и сестрой», «сделай так, чтобы мы гордились тобой». И мое любимое от отца: «ты стала старше, надеюсь, теперь оправдаешь мои надежды и в этом году не разочаруешь меня».

Достаточно праздничное настроение получается, не так ли?

— Кхм… в этом нет ничего особенного. Такой же день, как и все остальные, — отвечаю я тихим голосом.

— Не для меня, — произносит искренне Леви.

Я встречаюсь с ним взглядом, отвлекаясь от дороги, но продолжаю крутить педали, стараясь не потеряться в этой энергии, распространяющейся вокруг нас. Это похоже на сладкий сон, и мне хочется не просыпаться. Он удерживает мой взгляд, словно пытаясь прочитать мои мысли.

— Леви! — кричу я, когда вижу, что он начинает съезжать с дорожки.

Но уже поздно.

Колеса велосипеда заезжают на ухабистую местность, и Леви кубарем катится по земле.

Я хотела небольшое падение, но даже не представляла, что это действительно произойдет. Тем более так феерично.

— Ты в порядке? — Я подбегаю к нему, бросив велосипед.

Он не отвечает, лежа лицом вниз. Беспокойство поглощает меня, когда я наклоняюсь к нему.

— Леви, ты в…

Я не успеваю даже осознать происходящее, как оказываюсь на земле, а Леви нависает надо мной. Из меня вырывается визг, который резко сменяется смехом.

— Ты напугал меня! — Я ударяю его по плечу.

Он приникает к моим губам, и мне не удается устоять, чтобы не ответить на поцелуй. Наши шлемы сталкиваются, когда мы пытаемся изменить положение лиц, и Леви смеется, уткнувшись мне в шею.

— Что ты чувствуешь? — спрашиваю я.

Он поднимает голову — на щеке царапина, но на губах танцует улыбка.

— Счастье, — не колеблясь, отвечает он. — Я чувствую себя живым.

Я продолжаю свое исследование.

— Почему ты упал?

Леви задумывается, и в его голове явно начинает происходить мозговой штурм.

— Не знаю, — пожимает он плечами. — Ну, то есть я отвлекся на тебя, а потом съехал с дорожки… а там эти кочки. — Его речь несвязна. — Но ты не виновата… Никто не виноват. — Последние слова произносятся с заметной хрипотцой.

Мне известно, что исцеление его души — длительный процесс, но, возможно, только что мы наложили первый шов.

— Я горжусь тобой, — шепчу я и прижимаю его к своей груди, целуя в висок.

Мы доезжаем до нашего места, решая прекратить путешествие, пока никто из нас не свалился в какой-нибудь кювет. И, кстати, эту гонку выиграла я.

Леви расстилает плед и ложится, взглядом приглашая присоединиться к нему. Я ложусь на живот, опираясь на локти, чтобы лучше видеть его лицо. Взгляд Леви медленно скользит от моих глаз к декольте платья, изучающе рассматривая его.

— Леви, не хочу отвлекать тебя от исследования, но…

— Да, — он моргает и переводит взгляд, — ты прекрасно выглядишь сегодня. Всегда.

Я улыбаюсь и перекидываю волосы через плечо.

— Спасибо, решила, что сегодня хороший повод выглядеть хорошо и надела платье.

— Не платье украшает тебя. А ты его.

Я все еще не могу привыкнуть к его комплиментам, которые так сильно контрастируют со словами, которые сказал папа перед выходом: «Этот цвет тебе не идет».

— Да… наверное. — Я покусываю щеку.

— Ты нервничаешь, — объявляет он.

Он телепат? Иногда мне кажется, что в моей голове встроен какой-то жучок, который передает ему все, о чем я думаю.

— Что? Нет, — нервно хихикаю я.

— Что он тебе сказал? — сжимает губы Леви.

Вот! Я же говорила!

— Ничего, Леви. Просто все как обычно. — Вздыхая, я переворачиваюсь на спину, а щека уже умоляет меня прекратить вгрызаться в нее.

— Иди ко мне. — Леви раскрывает руки, приглашая в свои объятия, которые стали для меня домом.

Я кладу голову ему на грудь и перекидываю ногу через бедро. Он нежно массирует кожу головы, и во мне поднимается желание замурлыкать.

Это так приятно, что мои веки тяжелеют. Я не хочу спать и терять драгоценные минуты наедине с Леви. У нас не так много времени до тренировки. Хоть она и будет проходить в его доме, но все равно кажется, что любого времени, проведенного с ним, мало. Даже когда Леви находится где-то за соседней дверью, мне хочется ее открыть, только чтобы увидеть взгляд, которым он всегда на меня смотрит, и то, как с удовлетворенным вздохом приподнимаются уголки его губ, когда я улыбаюсь ему.

Влюблена ли я в Леви Кеннета? Да. Это та теорема, которая не требует доказательств. Это аксиома, светящаяся неоновой вывеской у меня над головой.

Возможно, я не так плоха в математике, как думала.

— Ты всегда кусаешь щеку, когда нервничаешь. Перебираешь пальцы, надавливая подушечкой большого на каждый по очереди, когда задумываешься. Прикусываешь губу, когда заигрываешь со мной, но не хочешь себе в этом признаваться. — Леви проводит ладонью по моему бедру, поднимаясь до подола платья. — Закрываешь глаза, как сейчас, когда обдумываешь, что же я сделаю дальше.

Черт, я даже сама не осознала, что закрыла глаза.

— И что же ты сделаешь дальше? — Я стараюсь придать своему тону игривость, хотя чувствую, что это уже давно не игра.

— Находясь здесь — ничего. Но, когда мы будем дома, мне определенно нужно узнать, как развязывается это платье. — Он перекатываться на меня, прижимаясь своими бедрами к моим.

Гребаный ад, на дворе точно апрель, а не август? Почему так жарко?

Его глаза сверкают, как два сапфира, когда встречаются с моими.

— Возможно, я тебя проинструктирую в этом.

Из него вырывается страдальческий стон, и он прижимается своим лбом к моему.

— Ты сам это начал, — хихикаю я.

— Знаю. — Его покидает тяжелый вздох.

— Мне нужно тебе кое-что рассказать. — Я слегка толкаю его в плечо, выбираясь из под него.

Схватив сумку, пытаюсь найти блокнот и ручку среди бардака, царящего там. Господи, в ней находится половина моей комнаты. Я удивляюсь, как сюда вообще все вмещается. Это что, сумка Гермионы?

Наконец-то докопавшись до блокнота с ручкой, которые были, конечно же, на самом дне, я пишу то, в чем пока не хочу признаваться вслух, чтобы не передумать и не сглазить.

«Я твердо решила, что поеду на просмотр в академию. Последнее время мама вроде бы на моей стороне, может она сможет как-то прикрыть мне спину. Но если нет, то в любом случае мое решение не изменится. Возможно, это станет первым шагом на пути не только к моей мечте, но и к избавлению от дамоклова меча, висящего над моей головой».

Это решение пришло ко мне после того, как Леви открылся. Я поняла, что нельзя заставить человека двигаться дальше, пока сам стоишь на месте и тонешь в сожалениях о том, что мог сделать, но побоялся. Ты не можешь изменить прошлое или порядок вещей в настоящем, но можешь изменить свое отношение к этому, сделав будущее таким, каким хочешь его видеть. Не нужно бояться жить. Каждый день, каждый час, каждую минуту.

Я знаю, что еще большим катализатором является то, как Леви поддерживает даже самую глупую мою идею, не говоря уже о глобальных целях. Он поменял порядок давно устоявшихся актов в балете, который я танцевала под музыку своего отца. Открыл занавес, скрывающий за собой желания, которые мне приходилось не замечать.

Я передаю блокнот Леви и вижу, как его губы складываются в улыбку. Он хватает ручку и отвечает мне:

«Я поеду с тобой».

— Всегда с тобой и для тебя, — произносит он вслух.

— Даже когда я перегорю и не смогу зажечь другие звезды? — Мой голос дает слабину.

— Тогда их зажгу я.

Дыхание перехватывает, и я чувствую себя так, будто нахожусь на вершине мира. Слова «Я влюблена в тебя» крутятся у меня на языке. Мои пальцы пробегают по лбу Леви, убирая непослушные волосы. Мы встречаемся взглядом, и я понимаю, что готова.

— Я…

Звонок телефона прерывает меня, и Леви быстро подскакивает на ноги, хватая мою сумку.

Видимо, сейчас не время для признаний.

— Это твой. — Он протягивает мне сумку.

Рианна уже допела до середины «Diamonds», когда мне наконец-то удается достать телефон из этой черной дыры.

Я принимаю вызов.

— Да, Лиам.

— Пускай идет к черту, — атакует Леви.

— Пускай заткнется, — отбивает Лиам.

— Вы закончили? — спрашиваю я их обоих. На другом конце провода молчание, и Леви тоже не произносит ни слова. — Я слушаю тебя, Лиам.

— Мы можем провести тренировку сейчас? Мы с родителями вечером едем в Лондон. У них какое-то очередное сборище интеллигентов всей чертовой Англии, — ворчит он.

Семья Лиама носит титул маркизов. Мне иногда так и хочется обратиться к нему как к «Лорду», но он скорее даст мне подзатыльник, чем разрешит так его называть.

— Надеюсь, ты наденешь свою самую лучшую аристократическую улыбку, — усмехаюсь я. — Можешь подъезжать к Леви. Мы скоро будем.

Я сбрасываю вызов и поднимаюсь на ноги.

— Нам пора, Лиам может только сейчас.

— Я его ненавижу, — стонет Леви.

Да, сегодня Лиам действительно не вовремя. Мое незаконченное признание так и висит где-то в воздухе и не знает, куда себя деть.

***

Мы встречаемся у дома Леви. Его отца опять нет. Не представляю, как он может постоянно жить в одиночестве в этом огромной доме. Была бы моя воля, я бы забрала его в свою такую же одинокую комнату. Но не думаю, что мои родители оценят нового соседа.

— Встретимся через час. — Леви быстро целует меня и оставляет нас с Лиамом в спортзале, который стал нашим личным балетным классом.

Мы начинаем разогревать и растягивать каждую мышцу во избежание травм. Я сажусь в бабочку, расслабляя мышцы спины и нижней части живота.

— Лиам, можно вопрос?

— Конечно.

— Ты девственник? — ошарашиваю я его своим вопросом.

Это крутилось у меня в голове долгое время, и мне срочно нужно выяснить многие моменты, чтобы узнать все о па-де-де под названием «Первый секс».

Лиам все еще не шевелится и не отвечает, так и зависнув в полушпагате.

— Ну? — подгоняю я.

Он смотрит на меня и пару раз моргает.

— Я ожидал любого вопроса, но не такого, — покачивает он головой.

— Ну так что? Ты девственник?

— Нет, Аннабель. Я не девственник, — со вздохом отвечает он.

— Отлично! Это то, что мне нужно. — Я поднимаюсь на ноги и подхожу к нему.

— Ты меня пугаешь. — Его выражение лица бесценно. Шок, замешательство, смущение — все это смешивается в одну эмоцию.

— Расслабься уже, мне нужно узнать пару вопросов, — настаиваю я.

— О-о-о, нет, — стонет он, поднимаясь на ноги. — Я, кажется, понял. Я не хочу ничего знать о ваших извращениях.

— Лиам! — восклицаю я и потираю ладонями бедра. — Во-первых, никаких извращений нет, а во-вторых, я, черт возьми, ничего не знаю об этом!

Лиам изучает меня, и выражение его лица смягчается.

— Ладно, прости.

Он задумывается, словно подбирает слова.

— Слушай, секс — это не ракетостроение. Ты все поймешь, когда… Боже, не могу поверить, что мы говорим об этом. — Тяжелый вздох слетает с его губ. — Ладно… вспомни свое первое занятие по балету. — Он выжидающе смотрит на меня. Я киваю, погружаясь в воспоминания. — Ты ведь просто чувствовала, что нужно делать. Да, возможно, не знала всех деталей и нюансов, но не это было важно. А твоя энергетика, эмоции, желание. Именно они играли важную роль. Вот так и с первым сексом. — Лиам пожимает плечами. — Хотя мой первый раз был ужаснее некуда, и я точно не испытывал никаких чувств. Но у вас все будет иначе, ведь вы влюблены, — с горькой усмешкой говорит он.

Я никогда не вмешивалась в личную жизнь Лиама, потому что мне просто не удавалось отследить всех дам, что крутились вокруг него. Но почему мне кажется, что ни одна из них ему не нравилась по-настоящему?

— Ты хоть раз был влюблен? — решаюсь честно спросить я.

— Нет, но хотел бы, — так же честно отвечает он.

— Это обязательно случится, нам всего девятнадцать. — Я обнимаю его, потому что чувствую, что ему это нужно. — Спасибо, Лиам. Я люблю тебя.

Мы с Лиамом прекрасно знаем, что за этими словами нет романтического подтекста. Это что-то вроде родственных чувств, похожих на те, что я испытываю к Авроре.

Друг крепко обнимает меня в ответ.

— Я тебя тоже. Надеюсь, у Леви здесь нет скрытых камер, — смеется он. — Иначе мне нужно бежать из страны.

Глава 24

Леви

Очередной раз Бель пробралась мне под кожу.

Коснулась годами проработанного архитектурного проекта моей души, стирая и изменяя детали чертежа. Я даже не понял, как это произошло, но на время в моем разуме впервые за столько лет промелькнула мысль: никто не виноват.

Давление спало, открывая больше места для воздуха. Взгляд стал яснее, показывая ситуацию прошлого под разными углами. Мне кажется, что я на верном пути, но возникает вопрос: смогу ли на нем устоять или опять провалюсь в пучину ненависти к себе?

Аврора машет мне из окна Бель, возвращая меня из глубокого психоанализа личности. Она прикладывает указательный палец к губам, приказывая быть тише.

Мне пришлось подкупить Аврору, чтобы воплотить в жизнь сюрприз, который я хочу сделать для Бель. Из ее сестры вышел бы отличный предприниматель, потому что она выставила мне прайс в десять упаковок карамельного попкорна, подписку на Нетфликс и поездку в Диснейленд, когда мы с Бель поженимся. Если что, то это дословная формулировка. Первые два пункта вполне реальны, а вот над последним придется очень долго работать.

Как можно тише я перелезаю через окно и стараюсь не упасть, чтобы не сотрясти весом своего тела стены дома.

— Что делает отец? — спрашиваю я у Авроры.

Находясь в логове дракона, начинаю думать, что это слишком самоубийственный поступок.

— Он смотрит хоккей, поэтому ближайший час точно не будет замечать ничего вокруг себя, — шепчет в ответ она.

— Отлично. — Я начинаю доставать из рюкзака все, что мне нужно. — Я же могу тебе доверять?

— Конечно. На кону стоит Диснейленд! — Она вскидывает руки.

— Точно.

— А где Аннабель, как ты от нее избавился? — спрашивает Аврора, хмуря брови.

— Она тренируется с Лиамом.

Мне и его пришлось подкупить. Мы даже разыграли неплохой спектакль, когда он позвонил Бель, чтобы перенести тренировку. Цена услуг Лиама оказалась более приземленной: оставить в покое его лосины. Что ж, с этим я могу справиться.

— Ты любишь ее? — спрашивает Аврора, и я застываю на месте, прикрепляя последнюю деталь для воплощения своего сюрприза.

Поворачиваясь к ней лицом, вижу ее грозный взгляд, направленный на меня. Серьезно, в этой семье талант к допросам.

— Да, — отвечаю я честно.

Мне бы, конечно, хотелось признаться сначала в этом Бель. Но если обстоятельства вынуждают, то я не собираюсь врать ее сестре. Да и вообще кому-либо.

Я не могу вспомнить, когда осознал этот факт. Такое ощущение, что это чувство было во мне всегда. Жило внутри и ждало часа, когда выйти наружу. Кажется, что я полюбил ее с того дня, когда мы в детстве сидели на нашем месте. Она ослепила и обожгла меня, как солнце. Как звезда.

Я полюбил ее улыбку, нежный голос, изящные руки и ключицы, которые сводили меня с ума. Но самое главное — я любил и видел истинную Бель, которая не должна была соответствовать моим ожиданиям.

— Так и быть, поверю тебе, — все еще угрожающе хмурясь, отвечает она.

— Проследи, чтобы в комнате был включен свет, когда придет Бель, — инструктирую я. — Спасибо тебе большое. Даже того, что я тебе пообещал, мало, ведь ты шла на большой риск, проворачивая все это, — усмехаюсь я, обводя рукой комнату.

Приобняв немного Аврору в знак благодарности, чувствую, как все ее тело каменеет. Я отстраняюсь. Возможно, мне не стоило этого делать. Ее лицо как белый лист. Что с ней? Бель оторвет мне яйца, если окажется, что я сломал ее сестру.

— Прости. — Я отступаю на шаг. Замешательство овладевает мной.

— Все в порядке. — Аврора возвращается из своего транса, прилепляя на лицо явно фальшивую улыбку. Да что, мать вашу, творится с этими девочками в их доме?

— Хорошо, — медленно говорю я, наблюдая за ней.

— Все, давай, уходи скорее. — Она толкает меня, хихикая. И сейчас ее совершенно не смущает, что она прикасается ко мне. Интересно.

— Спасибо еще раз. — Я встречаю с ней взглядом. — Если что, то ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, — серьезным тоном произношу я.

Аврора смотрит на меня пару секунд, а затем кивает.

Бель со своей сестрой очень похожи, и дело даже не во внешности, хотя и в ней схожесть бросается в глаза. Вся суть в какой-то невероятной силе, которая исходит от них. Они приковывают к себе внимание, даже не делая этого специально. От этих двух девушек исходят волны чего-то потрясающего, и вы не сможете это потрогать или увидеть, лишь почувствовать. Надеюсь, когда-нибудь Аврора встретит человека, который увидит в ней то же самое, что я вижу в Бель. Она всегда была очень общительной и порой даже забавной девочкой. Поэтому на обратном пути домой у меня не выходит из головы ее выражения лица.

Я возвращаюсь как раз к тому моменту, когда Лиам появляется в дверном проеме.

— Ты успел? — шепчет он, словно Бель притаилась где-то за углом.

— Да, все прошло отлично. Где Бель? — спрашиваю я, заглядывая ему за плечо.

— Она репетирует сольную партию.

— Хорошо, — киваю я. — Спасибо за помощь. — Протягиваю ему руку, и он, не колеблясь, пожимает ее.

— Я был не лучшего мнения о тебе, но… — Он смотрит на наши руки, которые все еще сцеплены. Это уже странно. Мы резко отдергиваем их. — Но ты отличный парень.

— Спасибо? — усмехаюсь я. Он проходит мимо меня. — Лиам, — окликаю его, — ты хороший друг.

— Спасибо? — смеется он, уходя.

Как можно аккуратнее я открываю дверь спортзала, чтобы понаблюдать за Бель. У меня перехватывает дыхание, как только передо мной открывается вид на нее.

Ее движения такие четкие, но не лишены легкости и изящности. Она двигается словно по воздуху. Мой взгляд прикован к каждому ее движению и лицу, которое излучает энергетику и сияние, сбивающее меня с ног.

Бель останавливается и поворачивается ко мне, встречаясь взглядом. Я не могу дышать, моя кровь бежит по венам со скоростью света, заставляя работать сердце на износ. Она пытается отдышаться, и ее грудь вздымается, приковывая мое внимание к изгибам. Член тут же реагирует, подзывая меня уже прикоснуться к ней и унять эту боль.

Кто знал, что балет так возбуждает? Но если бы дело было только в нем.

Причина в этой девушке. Моей девушке. Моей Бель, которая смотрит на меня своими большими зелеными глазами из-под длинных и густых ресниц. Это так женственно. Из меня чуть ли не вырывается стон только от одного ее вида.

— Нравится? — спрашивает она меня, а я не могу отвести взгляд.

Бель смотрит на меня с улыбкой. Я качаю головой, пытаясь прийти в себя. Она подходит ко мне и протягивает руку, дотрагиваясь до моей щеки. Я чувствую тепло ее ладони на своей коже. Мои губы открываются, я пытаюсь что-то сказать, но слова застревают в горле. Это и есть единение душ? Когда вы просто смотрите глаза в глаза и становитесь одним целым. Потерянный пазл встает на свое место в картине. Вы соединяетесь, потому что ваши чувства отражают друг друга.

Она улыбается мне, ее глаза сияют. Я обнимаю Бель за талию, прижимая ее к своему возбуждению, и из нее вырывается дрожащий вздох. Мне кажется, сейчас это красноречивее всех слов. Она поднимает другую руку и опускает вниз по моей спине, словно в танце.

— Ты прекрасна, — говорю я, наклонившись к ней. Я беру ее за руку и веду в свою комнату. Мы проходим по коридорам, не произнося ни слова, не решаясь нарушить этот момент. Я оглядываюсь на нее, когда дверь комнаты захлопывается, чтобы убедиться, что она не испытывает страха.

— Я хочу тебя, — выпаливает она, опять лишая меня дара речи. — Я хочу, чтобы мы занялись сексом. — Она смотрит на меня с выражением крайней наивности и смущения, что полностью противоречит ее решительности. — Ты и я, прямо сейчас. Ты хочешь этого?

Мой член отвечает за меня, дергаясь, как сумасшедший, на каждое ее слово. Я подхватываю ее на руки и буквально бегу к кровати. Она сводит меня с ума, и главное — мне не хочется возвращать свой рассудок.

— Я мечтал об этом, — произношу я и целую ее.

Бель страстно отвечает мне, и наконец-то мы сливаемся в один поток. Я перехожу на ее шею и ключицы, когда она обхватывает мое лицо руками, заставляя встретиться с ней взглядом.

— Я влюблена в тебя, Леви Кеннет. — Если можно еще больше погрузить мой разум в эйфорию, то она только что это сделала.

Смотря ей в глаза, я признаюсь в словах, которые укоренились во мне слишком давно.

— Я влюблен в тебя, Аннабель Андерсон.

Бель целует меня. Нежно, неторопливо, чувственно, отдавая мне всю себя. Это наполняет светом каждую клетку во мне, и если бы мы были в другой реальности, то мое тело было бы похоже на звездное небо, которое она зажгла.

— Скажи мне хоть одно слово, и мы прекратим все, что начали. Этот выбор полностью за тобой. — Я серьезно смотрю на нее, но про себя молю всех богов, чтобы она этого не делала.

В ее глазах нет неуверенности и страха, лишь полное доверие, которое я видел еще с первой нашей поездки с ущелья.

— Мне не хочется это прекращать. Единственное, чего я хочу — это тебя.

Эта девушка ставит меня на колени одними словами. Она лежит на моей кровати с зацелованными губами, но это лишь увертюра14. Либретто15 — вся она, начиная с мыслей души и заканчивая кончиками пальцев.

Аннабель

— Либретто? — переспрашиваю я у Леви то, что он пробормотал в тишине.

Он смотрит на меня в недоумении, словно не ожидал, что мне удастся это расслышать.

— Да. Я думал, что сказал это про себя. Но видимо рядом с тобой мои мысли слишком громкие. — Он прижимается ко мне всем своим телом. И я чувствую, как его возбуждение упирается в мой центр, в котором уже жарко, как в аду. — Ты — либретто, то, на чем строятся все сценические произведения. То, на чем строюсь я. Без тебя всего было бы недостаточно.

Щекотливое ощущение появляется в носу, а в глазах начинают скапливаться слезы от его слов. Без меня всего недостаточно, а не меня для всего. Мое сердце готово разорваться от искренности слов, которых я никогда не слышала за всю свою жизнь. Первая слеза стекает, и мне даже не хочется ее вытирать. Потому что впервые это слеза счастья при слове «недостаточно». И все благодаря ему, человеку, нависающему надо мной как ангел, который готов закрыть меня своими крыльями и забрать все страхи.

— Эй, что такое? — Он испуганно смотрит на меня, вытирая ладонью мою щеку. — Я что-то не то сказал?

— Нет. — Я обвиваю его шею руками, а талию — ногами. — Ты сказал то, в чем я нуждалась всю жизнь.

Я прокладываю дорожку поцелуев по его шее и чувствую, как его кожа покрывается мурашками под моими губами. Руки путешествует по телу Леви, изучая, как топографическую карту. Его ладони обводят мою грудь сквозь ткань боди, нежно задевая нервные окончания сосков. И даже от такого мимолетного прикосновения низ моего живота сводит, отдавая еще большим жаром между бедер.

— Давай наконец-то снимем все это, — шепчет Леви мне на ухо.

Я киваю ему, не в силах произнести ни слова.

— Покажи мне, как избавиться от этого антиманьячного наряда. До тебя слишком трудно добраться, — усмехается он, и я рада, что наш первый раз хоть и неловкий, но у нас нет напряжения или страха.

Он встает на колени по обе стороны от моих бедер и наблюдает за мной.

— Нужно снять сначала юбку, — руковожу я.

Он просовывает кончики пальцев под пояс и стягивает ее, не сводя с меня голодного взгляда. Леви выглядит как хищник, но это меня не пугает, а распаляет каждый незажженный уголек внутри.

— Теперь… — Мне приходится прерваться, чтобы обдумать свои слова и действия. — Я сама это сделаю.

Моя рука тянется к застежке боди между ног, но Леви перехватывает ее.

— Скажи мне, я хочу сам. — Он наклоняется и целует мою ладонь и каждый палец по очереди. Вау, я не знала, что это может быть так эротично. Настолько, что моя сердцевина пульсирует от желания.

Леви тянется к застежке, и костяшки его пальцев задевают мой клитор, побуждая меня выгнуть спину дугой и задержать дыхание.

Боже, помоги мне. Почему все ощущения такие острые?

Леви видит реакцию моего тела, и ему явно это нравится. С удивительной ловкостью расстегнув боди, он еще раз проводит костяшками по клитору сквозь ткань моего супертонкого балетного нижнего белья, которое буквально ни на долю не притупляет ощущения. Дрожь пробегает по моему позвоночнику, и стон сам собой слетает с моих губ.

— Черт, можно я сниму их? — спрашивает Леви и смотрит на меня как загипнотизированный, запуская руку в волосы.

— Да, — удается проговорить мне с придыханием.

— Господи, спасибо, — говорит он то ли с облегчением, то ли с предвкушением.

Он поддевает края трусиков по бокам моих бедер и стягивает их вниз, аккуратно освобождая каждую ногу, придерживая за лодыжку. Леви подносит обе моих ноги на уровень своего лица, снимает пуанты и прокладывает дорожку поцелуев от ступни к колену. Затем его взгляд обращается ко мне в немом вопросе. Я отвечаю ему тем, что приподнимаюсь и стягиваю собранное боди на моей талии через голову, оставаясь перед ним полностью обнаженной, но у меня нет ощущения незащищенности.

— Сексуальность делает тебя слишком опасной для моего здоровья, — стонет он, запрокидывая голову.

Затем резко отбрасывает мою ногу, наклоняется к груди и втягивает в рот сосок. Я вздрагиваю от внезапного электрического разряда, пробегающего по моей коже. Леви перемещается поцелуями по моему телу вниз, скручивая мои нервные окончания в тугой жгут. Он нежен и осторожен, и это еще больше вселяет в меня уверенность. Его губы достигают низа моего живота, а пальцы пробегают от одной тазовой кости к другой. Я вся дрожу, слово меня опустили в ледяную ванну, но кожа пылает огнем. Моя поясница отрывается от кровати самая собой, как будто подзывая его опустить свои губы ниже. В то место, где ранее была только моя рука. Абсолютно в целях повышения сексуальной грамотности.

— Скажи мне, если передумаешь, — он поднимает голову, смотря мне в глаза, — если тебе будет неприятно.

Это так искренне сказано. Не для того, чтобы показать себя со стороны джентльмена, а действительно для того, чтобы я чувствовала себя комфортно.

— Сделай это, — уверенно отвечаю я на выдохе.

Мне не нужно упрашивать или повторять, потому что в следующую секунду его рот оказывается ровно посередине моей женственности. Я вскрикиваю от ощущений, которые как лоза распространяются по моему телу.

— Все хорошо, — произношу я, чтобы он не испугался моей реакции.

Леви раздвигает мои ноги шире, а рукой обхватывает бедро, медленно ведя по нему снизу вверх. Каждое движение его языка лишает меня кислорода в легких. Стон за стоном слетает с моих губ, и смерть кажется ближе, чем я думала.

Леви протягивает руку и сжимает мой сосок, когда его язык совершает очередной пируэт на клиторе. Я так сильно прикусываю губу, что вот-вот может пойти кровь, иначе стон, который зарождается внутри меня, услышит весь чертов Бристоль.

— Отпусти губу, я хочу тебя слышать, — требует Леви рокочущим тоном и вводит в меня указательный палец, надавливая подушечкой большого на мой центр.

Эта сексуальная атака отключает меня от всего остального мира, громкий стон или даже крик заполняет пространство. Горячая, как лава, кровь приливает вниз моего живота, и тело вытягивается в струну. Я падаю, рассыпаюсь на тысячу осколков, но чувствую лишь жар и сладость.

— Считаю твой первый оргазм моей самой главной наградой. — Голос Леви доносится до моего затуманенного сознания.

И вот он уже надо мной, смотрит глазами, в которых нет ничего кроме желания и любви. Я целую его. Страстно, обжигающее. Не стесняясь своей дикости и возбуждения.

Я стягиваю его футболку и провожу ладонями по каждому участку торса. Достигнув шрама под его сердцем, отрываюсь от поцелуя и заставляю Леви лечь на спину. Переместившись на него сверху, наклоняюсь и провожу дорожку носом от его уха и до груди. Я чувствую, как его мощное возбуждение упирается в клитор, но Леви не торопится, а продолжает вглядываться в мое лицо.

— Я уверена. — Моя рука прикасается к его эрекции, и он стискивает зубы.

— В чем уверена? — Хитрая улыбка появляется на его лице.

Я не отвечаю, а расстегиваю его джинсы, стягивая их вниз. Перед моим лицом сразу же появляется огромная выпуклость, спрятанная под белыми боксерами Calvin Klein. Хорошо, что фамилия и имя моего отца не являются брендом какой-нибудь одежды. Иначе в таких ситуациях было бы очень неловко.

— Уверена в этом.

Я аккуратно запускаю пальцы под резинку боксеров и опускаю их вниз. Леви помогает мне, приподнимая таз и сбрасывая всю одежду с ног.

Матерь Божья.

Не знаю, можно ли упоминать ее во время секса, но других слов у меня нет.

— Я… — Не знаю, что сказать. Не то чтобы я раньше видела мужские достоинства, но это определенно идеально спроектированное архитектурное произведение искусства.

— Это красиво, — наконец-то говорю я, наклоняя голову и рассматривая его.

Леви сотрясается от смеха.

— Только ты могла сказать такое о члене, Бель.

Я провожу рукой по всей его длине. Резкий вздох и хриплый стон исходит от Леви, и он накрывают мою руку своей.

— Еще пару движений и все закончится, не успев начаться. Поэтому возьми презерватив с подставки чертежного инструмента и не задавай вопросов, почему он лежит именно там, — приказывает он.

Я встаю и беру презерватив именно там, где он сказал, затем возвращаюсь к нему.

— Полагаю, ты просто детально изучал этот вопрос, — хихикаю я.

— Ты даже не представляешь насколько.

Я протягиваю ему презерватив, потому что сколько бы я не изучала и не погружалась в последовательность действий во всех просмотренных мной сексуальных пособиях, ни за что на свете не смогу сделать это правильно.

Леви разрывает упаковку и, достав заветный латексный барьер, берет мою руку в свою.

— Вместе, — шепчет он и располагает мои и свои пальцы на презервативе, поднося его к головке члена.

Мы смотрим друг другу в глаза, когда опускаем руки вниз и презерватив скользит по всей длине его члена. Я наклоняюсь к груди Леви и целую шрам, он вздрагивает. Целую еще раз, и его кожа покрывается мурашками.

— Это не поцелуй смерти, — шепчу я. — Это поцелуй жизни.

Он перекатывается на меня, накрывая собой и располагаясь между бедер. Крепко взявшись ладонью за колено, Леви разводит мои ноги в стороны. Его рука перемещается и обхватывает меня чуть ниже талии, притягивая ближе.

— Благодаря тебе, да. — Он закрепляет свои слова, медленно погружаясь в меня и не прерывая зрительного контакта.

Я чувствую сильное давление внизу живота, сменяющееся резким жжением. Шипение, вырывающееся из меня, заполняет тишину.

— Сейчас станет лучше. — Леви целует меня в шею. — Надеюсь… Не знаю. Но я не переживу, если тебе будет больно, хотя это и нормально.

— Все хорошо, — я глажу его щеку, — продолжай.

Он медленно двигается маятниковыми движениями. Мы соприкасаемся лбами, вдыхая друг друга. Видя друг друга. Мне хочется плакать от чувств, переполняющих меня, но я стараюсь сдержать слезы, чтобы не напугать Леви.

— Бель… — произносит он тоном, полным восхищения. — Ты необыкновенна.

Наши губы сливаются в поцелуе, и от моих неприятных ощущений не остается и следа. Только желание и нарастающее томление внизу живота.

Леви чувствует мое возбуждение и начинает входить в меня чуть быстрее. Я чувствую, как он напрягается, но старается не дать волю своим желаниям.

— Не сдерживайся, мне приятно. Все замечательно, — хриплю я.

Он захватывает мой сосок, сжимая в руке другую грудь, и его движения тазом становятся лихорадочными. Наши стоны и хриплое дыхание сливаются в унисон, создавая самую прекрасную мелодию. Одна нота сменяется другой в крещендо.

— Боже, я в раю. — Леви удается сохранять речевые навыки, когда я распадаюсь под ним на части.

Его зубы царапают мой сосок, и волна адреналина пронзает меня.

— Леви… — Его имя звучит как кантата16 на моих устах.

— Кончай.

Как только он произносит эти слова и делает два последний толчка, я с громким стоном впиваюсь ногтями в его спину.

Оргазм разливается в нас одновременно, и мы ставим последний аккорд.

Леви падает, удерживая свой вес локтями по обе стороны от меня.

Пару минут мы лежим в умиротворенной тишине, переводя дыхание и наслаждаясь теплом друг друга. Потом Леви шевелится и, притянув меня к себе за бок, перекатывается на спину, утягивая за собой.

— Все было прекрасно, я рада, что ты стал тем, кто подарил мне мой первый оргазм. И вообще, стал первым во всем. Первым другом и любовью, — произношу я на одном дыхании.

— Я тоже рад, что ты первая. И хочу, чтобы была единственной.

В горле пересыхает от его слов, но, заставив себя говорить, я произношу:

— Буду.

Надеюсь.

Мы приводим себя в порядок. Когда Леви возвращается из ванной, я стою около чертежного инструмента.

— Ты закончил? — киваю на чертеж.

У меня не было времени рассмотреть его ранее, когда подходила к нему. Но сейчас я вижу множество новых деталей, появившихся на чертеже. Теперь даже невооруженным глазом можно понять, что это театр. Зрительный зал разделен четырьмя лестницами так, что взглянув на чертеж с разных точек обзора, все равно понятна каждая деталь. Бросается в глаза четко выраженная каноническая картина оркестровой ямы. Появились даже колонны, балюстрады и арки.

Боже, это великолепно.

Я провожу рукой по каждой детали, словно могу дотронуться до нее не на чертеже, а в реальности. Представляю, как нахожусь в этом месте. Стою на сцене. Есть только один известный мне способ попасть туда.

— Да, — голос Леви прерывает мое погружение, — вчера.

— Ты очень талантлив. — Я разворачиваюсь к нему. — Как думаешь, когда-нибудь мне удастся выступить в театре, спроектированным тобой? — прикусив губу, смотрю на него из-под ресниц.

— Определенно. Думаю, из нас выйдет отличный тандем. Я создаю сосуд, ты наполняешь его жизнью, — размышляет он.

Запретите ему говорить такие вещи.

— Ты родился не в том веке, слишком романтичен для современного мира. Но мне это безумно нравится. — Я обнимаю его и целую в грудь.

Леви такой теплый, он дарит умиротворение. Мне так хорошо в его объятиях, что я уже ничего не боюсь и, раскинув руки в стороны, лечу в бездну.

— Почему презерватив лежал тут?

Мой вопрос повисает в воздухе, но затем Леви широко улыбается.

— Я просто кое-что гуглил по этой теме, когда занимался чертежом, и забыл его тут.

— Гуглил, — повторяю я, словно эхо.

— Да.

— Что же ты гуглил, стесняюсь спросить…

Я прикусываю щеку, чтобы не рассмеяться. Ведь я занималась тем же самым.

— Ох… тебе лучше не знать, — вздыхает он.

— Это многое объясняет. — Я все еще пытаюсь сдержать улыбку, разговаривая с полной серьезностью. — Ты был очень уверен в себе, и не сказать что неопытен.

— Ну… Скажем так: я быстро учусь, и в наше время много… видеопособий. Подробных.

Я открываю рот, не зная, что на это ответить. Но Леви быстро разбирает смех, и мне не удается сдержаться, чтобы не присоединиться к нему.

— Боже, мне стало слишком жарко, — хохочу я.

***

Леви провожает меня до дома, крепко целуя на прощание. Я быстро поднимаюсь в свою комнату, не желая ни с кем встречаться и разговаривать после того, как потеряла девственность. Мне кажется, это написано у меня на лбу огромными красными буквами.

Я захожу в свою комнату, и в ней горит свет. Странно. Может, тут была Аврора? Но обычно она не заходит сюда, когда меня нет.

Я готовлюсь к завтрашнему дню и повторяю материал для подготовки к итоговому тестированию. Пару раз ко мне в комнату заглядывает папа, напоминая мне, чтобы я завтра не облажалась. Никаких «у тебя все получится!», «не переживай!», «я верю в тебя, ты справишься». А лишь строгое и едкое «не подведи меня».

Время пролетает незаметно, оглянувшись на часы, я вижу, что уже без десяти двенадцать. Быстро готовлюсь ко сну и ложусь в кровать, смотря в потолок и погружаясь в сегодняшний день. Лучший в моей жизни. Улыбка не прекращает танцевать на лице. Я собираюсь погасить свет, когда на телефон приходит уведомление о новом сообщении.

Мой принц:

«Выключи свет».

Что?

Откуда он знает, что у меня в комнате горит свет?

Я подбегаю к окну, отодвигаю штору. Леви стоит, прислонившись к забору, не сводя глаз с моего окна, затем печатает что-то на телефоне, и звук уведомления опять разносится по комнате.

Мой принц:

«У тебя осталась минута! Ложись в постель и выключи свет. Не задавай вопросов».

Это все супер странно, но я делаю, как он говорит.

Погрузившись в тепло постели, я протягиваю руку и нажимаю выключатель.

Матерь Божья!

Вся моя комната — это звездное небо. Маленькие и большие звезды разбросаны по всему потолку и боковым стенам. Они излучают легкое голубое сияние, но их так много, что комната вся залита светом. Прямо над кроватью расположена огромная звезда оттенка ближе к желтому. Я встаю на кровать и подпрыгиваю, пытаясь дотянуться до нее, но ничего не выходит. Восторженный смех льется из меня. Упав в мягкий плен постели, пытаюсь привести дыхание в норму. Мне хочется выпрыгнуть из окна и кинуться в объятия Леви. Мое сердце разрывается от эмоций. От любви. Это все лишает меня остатков разума, и я даже не могу сформулировать ни единого связного сообщения, когда беру в руки телефон.

Леви опережает меня.

Мой принц:

«Ты зажгла звезды. С днем рождения, Бель».

Следом приходит сообщением с эмодзи ладони и звезды.

Я глубоко вдыхаю через нос, моя голова кружится. Руки дрожат от нахлынувших чувств, но мне удается попадать по буквам на клавиатуре.

Я:

«Ты зажег их. Это восхитительно. Самое красивое, что я видела в жизни. Спасибо. Я готова спрыгнуть к тебе и зацеловать».

Мой принц:

«Мы зажгли их вместе. Твое предложение очень заманчивое, и я бы все отдал для этого, но потерпи до завтра».

Я подбегаю к окну — Леви все еще там. Наши взгляды встречаются, и мне удается прочитать по его губам, когда он говорит:

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — шепчу я и надеюсь, что он обладает таким же талантом чтения по губам.

Глава 25

Аннабель

Я заснула и проснулась с улыбкой на лице. Впервые в свой день рождения мне хочется быть красивой. Это что-то необычное. Чаще всего этот день не отличается от всех остальных и, соответственно, мой внешний вид тоже. Но сегодня я завила волосы в естественные волны — они блестят на лучах солнца, отчего их цвет кажется темно-шоколадным. Слегка накрасила ресницы тушью, и этого хватило, чтобы они касались самых век. Это щекотно, но красота требует жертв.

— Анна! — Аврора влетает в мою комнату, как ураган, и бросается на меня. — Щечка к щечке, Анна. — Она прикасается своей щекой к моей и трется с большей экспрессией, чем обычно.

Аврора не очень тактильная. Я заметила это, когда ей было примерно лет семь. Она часто избегала поцелуев, которые мне так хотелось ей подарить, поэтому в один момент в процессе игры мы придумали такое приветствие. С посторонними людьми ее поведение порой достаточно странное, и у меня до сих пор не получается выявить какую-то причину. Когда я спрашивала Аврору, почему ей неприятны прикосновения даже от родных, она ответила, что просто не хочет, чтобы на ней оставались микробы. Что абсолютно нелогично, ведь она может с легкостью облизать после меня ложку. Родители вообще говорят, что я все это надумываю и она абсолютно нормальная. В такие моменты мне хочется рассмеяться, потому что все в этом доме уже давно не нормальные.

— Щечка к щечке, Рора. Ты почему сегодня такая взбудораженная?

— Потому что у тебя день рождения, глупенькая. — Она закатывает глаза. А вот это уже странно. Даже Аврора раньше так не реагировала на мой день рождения. — Ты видела, ты видела? — тараторит она, запрокидывая голову к потолку.

Теперь все ясно.

— Да, видела. И как он тебя подкупил? — ухмыляюсь я.

— Это наш с ним секрет!

Она проводит рукой по своим губам, изображая, как застегивает молнию.

— Мне уже страшно… Я знаю, что у тебя нет границ — ты могла потребовать что угодно.

— А он был готов согласиться на что угодно, — подмигивает она, после чего я смеюсь.

Мы спускаемся вниз и проходим мимо кухни — папы нигде не видно, но мама стоит около плиты. Услышав шаги, она поворачивается в нашу сторону.

— Аннабель, детка, с днем рождения! — Мама подходит, крепко обнимает и целует меня в щеку. Я чувствую, что она хочет сказать что-то еще, но в этот момент заходит папа.

— Можно хотя бы в свой день рождения одеться нормально? — ворчит он. — Сколько раз я говорил тебе не носить эту сетку на ногах? И юбку пониже опусти, твои бедра выглядят в ней толще.

Папа подходит ко мне и тоже целует в щеку.

— С днем рождения, Аннабель. Надеюсь, в этом году своей жизни ты станешь разумнее и не разочаруешь меня, — произносит он восторженным тоном, словно действительно считает это поздравление приятным.

Я делаю несколько глубоких вдохов.

То, что ты можешь принимать спокойно, больше не управляет тобой.

Он не управляет мной.

— Спасибо! — Я натягиваю на лицо свою самую лучшую улыбку. — Я пойду, меня ждут.

Я не дожидаюсь его ответа, потому что не хочу выслушивать, что недостойна человека, который делает для меня в десять раз больше, чем он.

Аврора выходит вместе со мной и в изумлении ахает, пока мне приходится рыться в своей сумке, чтобы достать телефон. Я поднимаю голову, и наблюдаю за удивительной картиной — Леви и Лиам приближаются ко мне с цветами, толкая друг друга по пути.

— Я первый.

— Иди в задницу, я буду первым.

— Заткнись. — Я слышу их перешептывания, которые, как им кажется, они удачно скрывают за улыбками.

Все еще пребывая в шоке, хлопаю глазами и пытаюсь понять, реальность это или выдумка.

— Анна, отдай мне одного из них, — шепчет Аврора, вытягивая меня из мыслей. Я поворачиваюсь к ней и отвечаю:

— Рора, тебе всего лишь одиннадцать лет. Угомонись.

— Через месяц двенадцать! — огрызается она.

Лиам и Леви подходят ко мне, все еще споря, кто из них будет первым. Я опережаю их возмущения и обнимаю обоих одновременно. Длины моих рук немного не хватает, чтобы обхватить двух широкоплечих парней, но они понимают смысл и тянутся ко мне в ответ.

— Боже, мы как какая-то шведская семья, — смеется Леви, и мы с Лиамом тоже хохочем.

Я отстраняюсь, и они одновременно протягивают мне по букету цветов. У Леви великолепные фиолетово-голубые гортензии — мои любимые цветы. Я никогда ему не говорила, что люблю их.

Однозначно, он телепат.

У Лиама нежно-сиреневые каллы. Они тоже мне очень нравятся. Если бы я выходила замуж, то выбрала бы именно их для букета невесты.

— Спасибо большое! — произношу я, и мой голос немного срывается. Это так приятно, что в уголках глаз начинают скапливаться слезы. Они оба смотрят на меня встревоженным взглядом.

— Все хорошо, — вздыхаю я. — Просто расчувствовалась.

Я подхожу ближе и по очереди целую их в щеку. Лиам сам уступает Леви место в этом раунде. И это опять так мило, что слеза все-таки скатывается по моей щеке.

— Отнесу цветы в дом, и сразу поедем, а то опоздаем. Аврора, выбирай себе водителя, — подмигиваю я ей.

У меня нет никаких сомнений в том, чтобы доверить Аврору Леви или Лиаму. Я доверяю им так же, как себе самой.

Я забегаю на кухню, потому что тороплюсь, и начинаю искать вазу. Мама ахает и смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Точно такими же, какие были у меня пять минут назад. Папа следит за нами взглядом, который я не могу прочитать.

— Какая красота, — тихо говорит она.

— Да. — Улыбка не сходит с моего лица.

— Беги, я все сделаю. Вы подвезете Аврору? — спрашивает она, беря цветы у меня из рук.

— Да, не переживай.

Я разворачиваюсь и, когда собираюсь сделать шаг, слышу позади себя голос папы, наполненный презрением:

— Не думал, что растил тебя как куртизанку.

Впервые я не оглядываюсь и не реагирую на его слова, когда выхожу за дверь. Лишь шепчу:

— Просто они видят во мне золото, когда ты видишь только грязь.

Обидно ли мне? Да.

Позволю ли я этому испортить мне день? Нет, черт возьми.

Папа испортил множество праздников в нашей семье, потому что в эти дни он чувствует, что теряет преимущество. Внимание смещается с его персоны, и он начинает восполнять это грубыми замечаниями. Мне надоело чувствовать себя постоянно должной ему. Я хочу направлять свои эмоции на людей, которые действительно ценят меня. Любят в любом состоянии. Безусловно.

Я сажусь в машину Леви и оглядываюсь на заднее сиденье — Авроры там нет.

— Лиам вызвался добровольцем, она поехала с ним, — отвечает Леви на мой немой вопрос.

— Хорошо.

Я наклоняюсь к нему и обжигающе целую, вбирая его вкус, его запах, его тепло.

— Спасибо… за все, — произношу я прямо ему в губы.

— У меня есть для тебя еще кое-что. — Леви отстраняется и тянется к бардачку.

В его руках появляется темно-фиолетовая бархатная коробочка.

— Я тут выяснил, — начинает он и берет мою руку в свою, рисуя звезду. — В день, когда ты родилась, было солнечное затмение. Это многое объясняет. — Он прерывается, делая вдох. — Потому что я родился в лунное затмение. Не важно, солнце закрывает луну или наоборот. На небе все равно зажигаются звезды.

Леви открывает коробочку и протягивает ее мне. Мои руки дрожат, когда я принимаю ее.

Подвеска из белого золота ослепляет меня своей красотой. Солнце и луна сливаются воедино, переплетаясь тонкими линиями.

— Боже… Ты сошел с ума? — Я смотрю на подвеску, не отрывая взгляда. — Это так красиво. Просто невероятно.

Мои эмоции зашкаливают, а в животе появляется ощущение, словно я катаюсь на американских горках.

— Сошел. Очень давно. — Леви берет подвеску из коробочки. — Повернись, — шепчет он, и я сажусь вполоборота к нему.

Леви убирает мои волосы со спины и перекидывает их на плечо. Застегивая цепочку на шее, он пробегает кончиками пальцев по коже и целует меня в место за ухом. Температура тела подскакивает до значений, не совместимых с жизнью. Я прикасаюсь к подвеске с осознанием, что никогда не сниму ее, что бы между нами ни произошло.

— Спасибо, — хриплю я. — Этого слова кажется слишком мало, чтобы выразить мою благодарность.

— Я принимаю благодарности разными способами.

Когда я поворачиваюсь к нему, он шевелит бровями, а на его губах танцует сексуальная ухмылка.

Притянув Леви к себе за шею, целую его так, словно небо падает и это наша последняя встреча. Он отвечает мне, переплетая наши языки в диком танго.

— Расплачусь с тобой позже. Мы опаздываем, — шепчу я.

Глава 26

Леви

Мы с Бель сдали экзамены, и вот уже неделю она полностью отдается балету. Она говорит, что не переживает, но я вижу — чем ближе день просмотра, тем хуже становится ее настроение. И что самое главное, мне не удается понять из-за чего. Причиной этому может быть как естественное волнение перед важным днем, так и страх перед отцом. Ведь ей придется впервые открыто бросить ему вызов. Все это в свою очередь нервирует меня, выбивая из равновесия.

— Папа, можно войти? — Я заглядываю в его кабинет.

Мне нужно предупредить его о завтрашней поездке в Лондон. Дорога не такая дальняя, но все же это другой город.

— Да, заходи.

Я вхожу и вижу, что отец лежит на диване, который ранее служил лишь интерьером его кабинета. С каждым днем ситуация в доме становится все страннее и страннее. Папа как будто стал другим человеком по щелчку пальцев. Изменились его поведение и привычки, и я не знаю, как на это реагировать. На мои постоянные вопросы «Все ли с тобой в порядке?» он отвечает: «Да, просто устал». Почему мне начинает казаться, что все не так просто?

— Ты спал? — спрашиваю я.

— Нет, отдыхал. Просто немного устал, — отвечает он, принимая положение сидя.

Опять это «просто устал». Я абсолютно не против того, что он стал более приземленным и внимательным, но все это меня настораживает.

— Завтра я еду в Лондон с Бель, — сообщаю я, всматриваясь в его лицо.

Он действительно уставший. Нет, я бы сказал измученный.

— На машине?

— Да.

Вчера у нас с Бель был спор не на жизнь, а на смерть — по поводу того, как мы туда поедем. Она настаивала на том, что нужно ехать на скоростном поезде, чтобы это было «настоящим путешествием». Бель повторила эту фразу раз сто, но я был непреклонен. Мне хочется провести с ней время наедине, а не в душном поезде в окружении кучи людей. Не поймите меня неправильно, я вовсе не имею ничего против общественного транспорта, но единственная компания, в которой мне хотелось бы находится — Бель. Если ей хочется кататься на поезде, то я готов стать чертовым машинистом, но только если мы будем наедине.

— Связано ли это с тем, что наш спортзал превратился в школу балета? — усмехается папа.

— Если бы я мог, то действительно построил бы ей балетную школу. Да и вообще, что бы она не попросила. Хоть гребаный дворец в тридевятом королевстве.

И это действительно так. Можете считать меня подкаблучником, но я под каблуком у лучшей девушки на Земле.

— Хорошо. — Искренняя улыбка появляется на лице папы. — Будьте, пожалуйста, осторожнее в дороге.

— Обязательно.

Я разворачиваюсь, чтобы направиться к двери, но напоследок говорю:

— Сходи к врачу, пап. Ты часто «просто устаешь».

Он медленно кивает, не говоря ни слова.

Я возвращаюсь в свою комнату и звоню Бель.

— Привет, — мягко отвечает она.

— Привет, — улыбаюсь я, как будто она может это увидеть. — Что сказал отец на твои результаты экзамена?

На другом конце провода повисает молчание, и я начинаю жалеть, что задал этот вопрос. Ее моральное состояние при взаимодействии с отцом стало намного лучше, но я знаю, что иногда это все равно вызывает у нее панику. Бель стала намного сильнее и смелее, и я очень горжусь ей. Мне бы просто хотелось навсегда избавить ее от этого гнета.

— Ничего нового, — вздыхает она. — Несмотря на то, что сейчас балл намного выше, чем в прошлый раз, для него этого все равно недостаточно. Я не знаю, что мне нужно сделать, чтобы он уже наконец-то утолил свои желания!

Отлично, злость лучше, чем слезы и беспомощность.

— Плевать, — продолжает Бель, — я хочу думать только о завтрашнем дне. Он не выбьет меня из колеи.

— Я горжусь тобой. У тебя все получится, — уверенно говорю я.

Потому что знаю, что это действительно так. Бель безумно талантлива, она живет балетом и достойна места в этой академии.

Ладно, еще Лиам. Этот засранец тоже неплох.

— Спасибо. Без тебя я бы не справилась со всем этим.

— Справилась бы. Тебе просто нужен был небольшой толчок… Из окна, — смеюсь я.

— Это точно. — Даже сквозь телефон я чувствую, как на ее лице появляется улыбка. — Завтра в семь утра?

— Да. Я встречу тебя у двери: кто знает, что твоему отцу взбредет в голову.

— Хорошо, — произносит она на выдохе. — Я пойду спать, иначе сойду с ума от нервов и откушу кусок от своей щеки.

— Побереги ее. Этот рот нам еще пригодится.

— Леви! — хохочет она, и я тоже фыркаю от смеха. — Ты невыносим.

— Но ты меня любишь. Спокойной ночи, Бель, — произношу я с хрипотцой.

— Люблю. Спокойной ночи, Леви.

Несмотря на то, что моя душа трепещет от теплоты ее слов, я чувствую тревогу из-за завтрашнего дня.

Глава 27

Аннабель

Открывая глаза, я еще пару минут лежу и смотрю на звезды. Они успокаивают меня и придают силы. Кажется, что я не одна и невидимая рука Леви держит мою в знак поддержки.

Сегодня важный день. Мне нужна вся энергия, чтобы выйти с высоко поднятой головой из этого дома, а затем показать на просмотре все, на что я способна. В Королевскую академию танца можно пройти как с сольным выступлением, так и с партией па-де-де. Мы с Лиамом заявлены на оба направления, потому что это увеличивает наши шансы на поступление.

Я быстро привожу себя в порядок и хватаю сумку с вещами, которую подготовила прошлым вечером. Сейчас бы мне не удалось собрать свои мысли воедино и вспомнить, что нужно с собой взять.

Сделав глубокий вдох, я спускаюсь вниз, готовая к бою, из которого, возможно, никто не выйдет живым. Мама знает о моем плане, но она сказала, что это очень плохая идея и прямая провокация отца. Я и сама это знаю, но единственный способ попасть на просмотр — поставить папу перед фактом и уже потом разбираться с последствиями.

Не успеваю я пройти мимо кухни, как позади меня раздается до боли знакомый голос.

— Куда ты собралась в такой час? Сегодня суббота.

Я разворачиваюсь и, мысленно прочитав молитву всем, кому можно, объявляю:

— Я еду в Лондон.

Это все, что требуется для запуска часовой бомбы. Осознание медленно появляется во взгляде папы, сменяясь пляшущими языками гневного пламени. Вены на шее вздуваются, и краснота окрашивает его кожу.

Я нахожусь между кухней, где в проеме стоит отец, и входной дверью. Мне есть куда отступать. Шаг за шагом я медленно приближаюсь к выходу, когда папа наступает на меня, не говоря ни слова. Он думает, что все еще держит в своих руках нити марионетки. Но только отец не знает, что я их уже перерезала.

Развернувшись, резко срываюсь с места и открываю дверь.

— Ты не вернешься в этот дом, если сделаешь хоть еще один шаг, — кричит он, создавая отличное шоу для соседей.

Это то, что мне нужно. Все видят в нем героя, который блюдет закон в этом городе. Пускай увидят его истинное лицо. Как только он поймет, что его поведение стало достоянием общественности, он угомонит свои таланты и не станет привлекать к себе внимания.

Я делаю шаг за порог, но мою руку резко одергивают, отчего она ударятся об косяк двери. Боль пронзает локоть, словно тысяча впивающихся иголок. Крик застревает в горле, а слезы просятся наружу. Но я не дам им пролиться. Не позволю выйти на поверхность ни одной эмоции, кипящей внутри меня.

Как по волшебству, в эту же секунду на пороге дома появляется Леви. Это увеличивает мою уверенность в геометрической прогрессии.

— Еще одно подобное прикосновение, и мне будет плевать, отец вы ей, детектив или чертов Господь Бог, — произносит Леви ледяным тоном, заводя меня к себе за спину.

— Тебе сколько? Девятнадцать? — Озлобленная усмешка появляется на лице отца. — Ты думаешь, что сможешь ее защитить?

— Кто-то должен это сделать, — ровным тоном отвечает Леви, не прерывая зрительного контакта.

— Я не могу выбить из тебя все дерьмо, потому что ты сын влиятельного ублюдка, а в окнах собралась толпа зрителей, — шепчет папа, соприкасаясь с ним грудью. — Но будь уверен, что это последний раз, когда ты с ней видишься. Называй меня пророком, но я знаю, что она всегда будет под моей рукой, потому что меня она любит больше, чем весь белый свет.

Мое сердце бьется с такой силой, что мне кажется, будто оно вот-вот пробьет грудную клетку. Боль от его слов заглушает ощущения в ушибленном локте. Она затрагивает каждую молекулу моей души. Я хочу кричать, но не могу даже вдохнуть. Хочу разбить что-нибудь от обиды, но просто закрываю глаза, говоря себе, что он не управляет мной.

Папа отступает назад, и теперь его взгляд прикован ко мне.

— А насчет тебя я передумал — возвращайся домой, когда покажешь всем, что ты ничего не стоишь. У нас с тобой впереди много всего интересного. Счастливого пути и побольше ям на дорогах. — Он захлопывает дверь с такой силой, что я удивляюсь, как от такого удара на нас не обрушился весь дом.

Леви разворачивается и пару секунд обеспокоенно смотрит на меня. То ли от страха, то ли от адреналина мне не удается произнести ни слова. Нежно взяв меня за руку, он двигается к машине, открывает дверь и усаживает меня на сиденье, после чего убирает мои вещи назад.

— Покажи мне свою руку, — требует Леви, когда сам садится на водительское место.

Я протягиваю ему руку ладонью вверх, он целует ее и усмехается.

— Ту руку, которой ты ударилась, Бель.

— А-а-а… — Наконец-то мой мозг начинает нормально функционировать, и я поворачиваюсь вполоборота, показывая ему локоть.

Из Леви вырывается рычание.

— Болит? — спрашивает он, и локоть сразу же начинает болеть.

— Нет. — Я не хочу, чтобы он еще больше нервничал и жалел меня. — Все в порядке, мы можем ехать.

— Для протокола: я не верю, что он не болит, потому что на нем уже образовался синяк размером с галактику.

Я вздыхаю и отворачиваюсь, складывая руки на коленях.

— Но мы не можем ничего изменить, поэтому поехали.

Я ненавижу себя за такую холодность, но понимаю, что если хоть на секунду дам слабину, то все мои эмоции выйдут на поверхность. С Леви мне удается быть сильной и слабой одновременно, не скрывая своих переживаний, но сегодня мне нужна только концентрация и ничего больше.

— Прости, я просто не хочу больше это обсуждать. — Я перемещаю руку ему на колено, когда мы трогаемся с места. — Послушаем музыку?

Улыбка появляется на его лице.

— Да, только не саундтреки Моаны, умоляю, — произносит он со смешком. Затем, немного задумавшись, добавляет: — Ладно, только одну песню… про краба.

Я знала, что он неровно к нему дышит!

— Погрузимся в логово Таматоа? — Я изображаю голос Мауи.

— Да, мне срочно требуются положительные вибрации.

— Мне тоже, — смеюсь я и подключаю его телефон к аудиосистеме.

Мы едем уже примерно час, и напряженная атмосфера полностью спадает. Я поглаживаю Леви по бедру, он изредка берет меня за руку, чтобы не отвлекаться от дороги. Пейзажи проносятся за окном, а утреннее солнце слепит глаза. Мои веки тяжелеют — я позволяю им опуститься, греясь в теплых лучах.

— Это же не последний раз, когда мы видимся, верно? — произносит он, и я чувствую странную эмоцию в его тоне. Неуверенность. Он позволил словам моего отца проникнуть в его сердце.

Я резко распахиваю глаза и поворачиваюсь к нему.

— Он не будет влиять еще и на тебя! — восклицаю я. — Достаточно того, что его голос живет в моей голове двадцать четыре часа в сутки. Не позволяй ему поселить в тебе неуверенность. Это не последний раз, не крайний и не какой-либо еще. Не важно, что случится, когда мы вернемся домой, но между нами все будет как прежде. — Я вкладываю в свой голос всю уверенность, на которую способна. — Я люблю тебя, Леви Кеннет.

Его плечи расслабляются, и мягкая улыбка трогает уголки губ.

— Я люблю тебя, Аннабель Андерсон. Что бы ни случилось.

Взяв мою ладонь в свою, он вырисовывает четкими длинными линиями звезду, которая, кажется, уже выгравирована у меня в сердце.

Через пятнадцать минут мы останавливаемся, чтобы заправить машину. Леви выходит из автомобиля, когда с заднего сиденья раздается мелодия моего телефона. Я тянусь за сумкой, но не достаю. Пробую еще раз — и все еще никак. Леви слишком далеко ее положил. Бедная Рианна уже надрывается и ждет, когда я наконец-то прерву ее. Я выхожу из машины, открываю заднюю пассажирскую дверь, чтобы добраться до сумки.

— Привет, Лиам, — отвечаю я и прислоняюсь к окну, когда возвращаюсь на место.

— Привет, вы в пути? Все хорошо? — Его тон взволнованный: наверное, он тоже переживает из-за просмотра.

Лиам уехал в Лондон вчера вечером с родителями, поэтому мы встретимся с ним прямо в академии.

— Да, все хорошо. Мы едем.

— С отцом не было проблем? — спрашивает он.

— Нет, все в порядке, — заверяю я друга, чтобы не поднимать его волнение на новый уровень.

— У меня очень странное предчувствие. Не знаю, с чем это связано, поэтому решил позвонить тебе. — Его неуверенность ощущается даже через динамик телефона.

— Ты просто переживаешь, это нормально. Мы справимся. Главное не забудь свою улыбку, — пытаюсь развеселить его я.

— Обязательно, — уже более позитивно отвечает Лиам. — Будьте осторожны. Я жду вас.

— Хорошо, я позвоню, когда мы будем подъезжать.

Я сбрасываю вызов, и как раз в этот момент Леви открывает дверь машины. Его движения резкие, брови нахмурены, а между ними образовалась морщинка. Агрессивно пристегнув ремень безопасности, он выезжает с заправки.

— Что-то случилось? — мягко спрашиваю я.

— Почему, когда человек спешит, ему обязательно предлагают на кассе все акции мира? Два сникерса по цене одного? — Он пародирует голос продавца. — Нет, не нужно, — теперь изображает свой монотонный. — А может влажные салфетки, которые избавят вас и вашу жизнь от микробов? Нет, спасибо. А как насчет бонусной карты, которая подарит вам скидку на бензин до конца ваших дней? Определенно беру, только дай мне уже расплатиться, черт возьми! — срывается он на крик, и я не могу сдержать тихий смех.

Я пытаюсь успокоиться, но, вспоминая его монолог, вновь хохочу.

— Ты слишком остро реагируешь. — Я глажу его по плечу. — Так ты приобрел эту бонусную карту?

Он собирается улыбнуться, но внезапно его глаза расширяются от ужаса.

Время останавливается. Звук тормозов оглушает меня. Только что я держалась за его плечо, а сейчас меня с неимоверной силой выбрасывает вперед. Перед глазами все плывет, кажется, что происходящее — лишь сон. Но затем, когда в глазах темнеет от боли, я понимаю, что это реальность. Мое тело словно прострелили насквозь. Я чувствую дуновение ветра и понимаю, что оно уже не в машине. Мое тело покоится на твердой поверхности. Дышать тяжело, а осознать происходящее еще сложнее. Темнота поглощает не только мое зрение, но и разум.

***

Леви

— Ты слишком остро реагируешь. — Маленькая ладонь Бель прикасается к моему плечу. — Так ты приобрел эту бонусную карту?

Я хочу улыбнуться, но в следующее мгновение страх пронизывает меня с головы до ног. Когда мы выезжаем на перекресток, огромный внедорожник проносится справа от моей машины. Я ударяю по педали тормоза с такой силой, что кажется, будто она достигает асфальта. Понимание того, что у нас нет шанса избежать столкновения, проникает в мой мозг как едкий газ. Звуки тормозов и стирающихся шин обеих машин заглушают все вокруг. Я смотрю на спидометр — красная стрелка молниеносно совершает полукруг.

Меня резко выбрасывает вперед, и я с необъяснимой силой ударяюсь об руль. Ремень безопасности врезается в шею. Я не могу сделать вдох. В глазах появляются черные точки.

Рев машин превращается в предсмертный вой.

Удар.

Скрежет металла.

До боли знакомый запах крови.

Я поворачиваю голову в сторону Бель, но не вижу ее. Лишь осколки стекла, покрывающие все вокруг.

Слезы стекают по моему лицу, и я понимаю — это была не бонусная карта, а билет в ад.

Глава 28

Леви

Пульс бешено стучит в висках, он становится все быстрее и быстрее, несмотря на мои усилия остановить его. Страх не отступает ни на секунду, вонзая свои когти глубоко в сердце.

Она вся в крови и осколках.

На капоте кровь. Ее кровь.

В то время как я всего лишь с ушибом ребер и порезом от ремня безопасности.

Эта картина стоит перед моими глазами, когда я сижу на кушетке в больнице. Медсестра обрабатывает мою рану на шее, параллельно донимая вопросами о самочувствии.

Я хочу броситься под товарный поезд. Вот какое у меня самочувствие.

— Хватит. Я в порядке. — Кажется, с моих губ не слетает ни звука. Я ничего не слышу, кроме ударов собственного сердца.

Возможно, мне следовало не так грубо разговаривать с этой приятной женщиной, но мои нервы на пределе. Если давно не переступили его. Я не видел Бель с того момента, как нас привезли в больницу. Понятия не имею, в каком она состоянии и…

Нет. Она жива. Я чувствую, что она жива.

Этого не произойдет, этого не произойдет. Опять.

Слезы снова начинают стекать по моим щекам, но осознаю я это, когда встречаю свое отражение в двери. А прекращались ли они вообще?

У меня трясутся руки, а может и все тело. Я решил ехать на машине, когда она этого не хотела.

— Давай поедем на поезде, это будет настоящим путешествием. — Бель смотрит на меня с блеском в глазах. — И тебе не придется так долго быть за рулем напряженным, может так…

— Я не боюсь ездить на машине, Бель. — Я прерываю ее очередной сеанс психотерапии. — Мы поедем на машине, все стало намного лучше. Правда.

И это действительно так: рядом с ней я ощущаю себя намного лучше. Хотя это парадокс, ведь когда Бель в машине, это заставляет меня невольно съеживаться оттого, что ее жизнь в моих руках.

— Я хочу, чтобы это стало нашим с тобой путешествием.

— Ладно, — сдается она. — Но пообещай, что сможешь быть более расслабленным и не таким зрительно-неполноценным. По пути будет много всего красивого.

— Обещаю.

Вина заковывает меня в наручники. Опять.

Я настоял. Заставил человека сесть со мной в машину ради моих желаний. Опять. Все могло закончиться хорошо, если бы не я. Опять. Она бы уже была на просмотре, а не без сознания в какой-то части этой больницы. Бель могла остаться невредимой. Почему она, а не я? Опять. Почему на мне всего небольшая царапина, а она, возможно, в шаге от смерти? Опять.

— Блядь! — вырывается из меня крик, я пробиваю гипсокартонную перегородку в коридоре больницы.

Мое дыхание похоже на приступ астмы. Я хочу перекрыть себе кислород, лишь бы прекратить происходящее. Мое тело опускается на пол и сотрясается, словно я наркоман, который нуждается в дозе.

Я нуждаюсь в ней. В том, чтобы она была здорова.

— Леви! — голос папы медленно пробирается в сознание. Крепкие руки поднимают меня с пола и притягивают к груди.

— Я здесь. — Он обнимает меня, не давая вновь упасть. — Я рядом, сынок. Боже… мне так жаль.

Я обнимаю его в ответ, потому что он нужен мне. В коридоре полная тишина, и слышно лишь мое хриплое дыхание. Папа такой живой, такой настоящий. И я готов отпустить все свои обиды за прошлые годы, лишь бы он продолжал держать меня в своих руках.

— Я так переживал. Так боялся потерять тебя. Опять, — шепчет он и, немного отстраняясь, я вижу его глаза — красные от непролитых слез.

Опять. Опять. Опять.

Это все больше становится похожим на какой-то круговорот событий.

— Я в порядке, но она… Почему не я? Почему опять не я? — Мой голос срывается.

— Не смей так говорить, — приказывает он. — Давай присядем, я узнал об ее самочувствии.

Папа тянет меня к скамейке, обеспокоенно окидывая мое тело взглядом. Черт, я знаю, чувствую, что все плохо. Шум в голове похож на беспрестанное жужжание, сквозь которое ядовитый голос шепчет:

— Это ты виноват.

Мы садимся на скамейку, и папа опирается предплечьями на колени. Он нервно сжимает и разжимает кулаки, прежде чем заговорить.

— Аннабель все еще без сознания. Травма головы, открытая травма живота, кровотечение внутренних органов… — Он останавливается, обдумывая свои слова.

Я сжимаю челюсть, и мои зубы скрипят друг об друга.

— Продолжай.

— Возможно, она не сможет иметь… — опять осечка и сожалеющий взгляд, — Не важно. У нее возникнут проблемы с коленом. Там все не очень хорошо. Но она жива, это главное. Бель точно поправится.

Папа сжимает мое плечо, но меня это совсем не успокаивает. Я удивлен, что мозг может обрабатывать информацию, потому что ко мне моментально приходит осознание.

— Не сможет иметь что? Она сможет танцевать?

— Скорее всего нет… Врачи точно не знают.

Я разрушил ее жизнь. Она меня никогда за это не простит. Я сам не смогу простить себя.

— Черт! — Я подрываюсь на ноги.

— Не это главное, Леви! Она жива и сможет восстановиться. Возможно, не все в ее жизни будет как прежде и…

— Что? Ты ведь что-то недоговариваешь? Я чувствую это.

— Врачи еще не могут сказать наверняка, поэтому не стоит об этом переживать. — Он взволнованно проводит рукой по своим волосам.

Мои мысли мечутся, и я никак не могу сосредоточиться на всех вопросах, которые хочу ему задать. Но один из них становится отчетливым. Один из них крутится в голове, заставляя узнать на него ответ.

— Папа, почему она вылетела на дорогу, а я остался цел и невредим? Почему, черт возьми?! — срываюсь я вновь на крик.

— Потому что она была не пристегнута.

С глухим стуком моя голова ударяется об стену. Я хочу биться ей, пока от нее не останется и следа. Чтобы вместе с кровью ушел весь этот день. Все швы, наложенные на мою душу, трескаются и разрываются на куски, оголяя старые раны. Я чувствую, как их посыпают солью, проводят по телу ножом, рассекая его на мелкие кусочки.

Лица мамы и Бель всплывают в сознании, смешиваясь в одну картину.

Виновен. Виновен. Виновен, — оглашается приговор.

Я убил ее своим появлением. Сжег до основания, превратив в звездную пыль.

Антракт

Глава 29

Аннабель

Мне не больно.

Мне не холодно.

Дышу, но кажется, что за меня это совершает кто-то другой.

Слышу, как бьется мое сердце.

Чувствую запах спирта и лекарств.

Но не могу открыть глаза.

Стараюсь пробраться сквозь пелену, но ничего не выходит.

Кто-то разговаривает со мной, но я не могу ответить.

Что со мной?

Я словно наблюдаю за всем со стороны, но не вижу.

— Пошел вон!

Папа.

С кем он разговаривает?

— Мне нужно ее увидеть, пожалуйста.

Леви.

Его запах сразу проникает в мое сознание, и я изо всех сил стараюсь открыть глаза.

Пожалуйста. Откройтесь.

— Пожалуйста?

Даже в таком состоянии я могу различить злую усмешку отца.

— Ты говоришь «пожалуйста», когда чуть не убил мою дочь?! — кричит он во весь голос.

Убил? Но я жива, у меня ничего не болит. Мне хочется крикнуть, что я тут, но ничего не получается.

— Отойдите. Мне нужна она.

Голос Леви срывается от эмоций.

— Это ты виноват во всем. Это ты изменил ее жизнь, и она стала вольна в своих желаниях. Из-за тебя она решила ехать на этот гребаный просмотр. Это ты превратил ее в безжизненное тело. На тебе лежит вся вина! — Тон отца похож на яд.

Мой разум кричит на повышенных децибелах:

— Он не виноват!

Но ни одно из этих слов не звучит вслух.

— Я-я… — Голос Леви дрожит. — Вы правы. Это все из-за меня. Но пожалуйста… — я слышу, как он делает судорожный вздох, — …мне нужно поговорить с ней, даже если она не может ответить.

— А знаешь что? Давай, посмотри на свое творение. Меня даже радует, что теперь она будет винить тебя, а не меня в своих несбывшихся мечтах. Попрощайся с ней, потому что когда она очнется, ты станешь ее напоминанием о самом худшем.

— Заткнись! — истерично кричу я. — Леви, он не управляет тобой! — Вся моя душа истекает кровью и захлебывается в слезах. — Прошу, не слушай его…

Ни одно из этих слов не слетает с моих губ, и я вновь погружаюсь в темноту, надеясь на скорый рассвет.

Акт 2

6 лет спустя

Глава 30

Аннабель

Когда звонит будильник, на улице еще не рассвело. Приоткрываю один глаз и пытаюсь нащупать телефон на прикроватной тумбочке. Беспорядочно хлопая по поверхности, я наконец нахожу его. Отключив этот ужасный, дребезжащий звук, который отдается во всех не проснувшихся клетках мозга, перекатываюсь на спину и стараюсь держать глаза открытыми во избежание чрезвычайной ситуации. Ну, знаете, такой ситуации, когда вы закрываете глаза буквально на секунду, а потом время совершает невообразимый кульбит и вот вы уже несетесь куда-то, сломя голову, потому что опаздываете. Мне не привыкать вставать рано, и я должна была с этим смириться за столько лет. Но, боже, кому я вру — как вообще можно с этим смириться?

Откинув одеяло, чувствую, как меня сразу обдает прохладным воздухом. Сейчас конец февраля, и в этой квартире чертовски холодно. Батареи работают еле-еле, а сквозь щели окон постоянно задувает ледяной ветер. Добро пожаловать в Лондон и мою квартиру, одну из немногих, которую я смогла себе позволить на стипендию и небольшую зарплату. Поднимая свое все еще вялое тело, опускаю ноги с кровати и чувствую прохладу половиц под пальцами. Мелкие неровности, облупившаяся краска и шероховатости напоминают мне о том, что неизвестно сколько людей жили в этой квартире до меня. В этом есть какой-то определенный шарм, который заставляет меня задуматься о том, что испытывали эти люди, когда проживали здесь: были ли они счастливы, влюблены или у них было разбито сердце? Смеялись они или плакали? Я же могу сказать, что несмотря на все минусы моей квартиры, здесь я впервые почувствовала себя свободной. С сердцем, перетертым на самой мелкой терке, но свободной. Впервые за двадцать пять лет.

Направляясь в ванну, включаю свет и закрываю глаза, а затем медленно их открываю, чтобы они могли привыкнуть. Я быстро принимаю душ, чищу зубы и умываюсь. Расчесывая волосы, перевожу взгляд в зеркале: уставшая, но выгляжу неплохо. Кажется, что я еще сильнее похудела. Потому что мой день — это спринтерский забег: сначала восемь часов учебы, затем шесть часов занятий с малышами. Слышу, как звонит телефон, — выбегаю из ванны и хватаю его с тумбочки, после чего отвечаю на звонок.

— Привет всем сумасшедшим, которые встают в 5:30 утра. Клянусь, Аннабель, я ненавижу это дерьмо, — со стоном ворчит в трубку моя подруга Валери.

Мы вместе с первого курса обучения. Она и я — инь и янь. Нам не пришлось долго искать общий язык: при первой встрече наши взгляды встретились и, как говорит Валери, звезды соединили наши души. Я для нее — трезвый разум, она для меня — глоток свежего воздуха.

— Ох, Валери, не начинай. Ты говоришь мне это каждое утро. Пора уже принять это дерьмо, как ты любишь высказываться. Собирайся и быстрее тащи свой зад на учебу. Встретимся как обычно.

— Да мам, — ворчит она. — Господи, ты ужасная зануда, знала об этом?

— Да, ты не перестаешь мне об этом напоминать, но любишь меня, — произношу я с улыбкой.

— Да, люблю, и это станет моей смертью, — отвечает подруга, и я слышу ее хныканье на другом конце провода.

— Еще больше драматизма, Валери, а то я не до конца почувствовала. Все, я отключаюсь, до встречи.

Я прерываю вызов, не дав ей ответить, потому что иначе это может продолжаться вечно, и тогда мы обе никуда не успеем. Быстрым шагом пересекая комнату, направляюсь к шкафу и достаю первые попавшиеся джинсы и свитер сливового цвета, затем как можно скорее одеваюсь. Ну вот, так уже лучше и, самое главное, — намного теплее.

Взяв телефон, я направляюсь в прихожую, захватывая по пути рюкзак со всем необходимым для учебы и работы. Обычно моему организму не нужен завтрак, и он довольствуется кофе, который я покупаю по пути. Да и вообще, еда — это редкость в моем доме. Меня здесь нет почти целый день, моя квартира в большинстве случаев служит лишь в качестве ночлега. Я надеваю мартинсы, повидавшие все мои этапы жизни, засовываю руки в пуховик и обматываю вокруг шеи огромный шарф, который защитит лицо от этого ужасного ветра. Последний раз взглянув в зеркало около входной двери, поправляю волосы и выхожу навстречу еще одному адскому, но свободному дню.

***

Я подхожу к академии и издалека вижу машину Алекса, мужа Валери. Они сидят внутри и что-то активно обсуждают, но вдруг она отворачивается к окну, а он продолжает размахивать руками и говорить, в то время как гнев искажает черты его лица.

Валери вышла замуж, когда мы учились на втором курсе. Они с Алексом познакомились в ночном клубе, где он работает начальником охраны. Если верить ее словам, то это была любовь с первого взгляда. Алекс очень красиво ухаживал за Валери, я видела его бережное отношение к ней и то, как она светилась от счастья. Мне оставалось только порадоваться за нее и поверить в искренность их чувств. Он всегда был приветлив и любезен со мной, поэтому я быстро прониклась к нему симпатией. Никогда мне не приходилось видеть их ссоры или то, как он повышает на нее голос. Они идеальная пара, и все вокруг это знают. Поэтому то, что я вижу сейчас, немного удивляет меня, ведь за четыре года мне ни разу не доводилось видеть их такими.

Как только подруга замечает меня, она сразу же выбегает из машины, в то время как Алекс ударяет обеими руками по рулю и выкрикивает:

— Твою мать, Валери, вернись сейчас же!

Валери хватает меня под руку и тащит ко входу в академию.

— Что, черт возьми, это было? — шиплю я, пытаясь перебирать ногами быстрее, чтобы успеть за подругой. Со стороны мы наверняка выглядим так, словно мать ведет своего провинившегося ребенка. Она не обращает на меня внимания, открывает входную дверь и проталкивает нас внутрь. Именно проталкивает, потому что моя сумасшедшая подруга пытается одновременно вместить нас обеих в узкий дверной проем, и я не могу сказать, что это добавляет нам скорости. Как только мы оказываемся внутри здания, Валери выдыхает, а затем быстро начинает выдавать какой-то набор слов:

— Я в порядке, ну да, я думаю… Он просто, нет, я, мы… — Из нее вырывается стон, после чего она уже более связано и бодро продолжает: — Короче, Аннабель, не бери в голову, это просто обычные веселые супружеские будни.

Она выдавливает из себя улыбку и поднимает большие пальцы вверх. Сказать, что в этот момент она выглядит странно — ничего не сказать.

— Ладно, хорош-о-о-о, — немного заторможено произношу я, все еще находясь в шоке. — Если тебе захочется поговорить, ты всегда можешь прийти ко мне, так ведь? — Глажу ее по руке, чтобы немного успокоить, потому что вижу, что она все еще остается в напряжении, хоть и пытается делать беззаботный вид.

— Конечно, знаю, спасибо. — Она притягивает меня к себе и обнимает. Я отвечаю на ее объятия, после чего говорю:

— Ладно, пойдем скорее, а то опоздаем.

— Да, пойдем. — Она отстраняется и откидывает назад свои рыжие волосы. У Валери ангельская внешность, вздорный характер и фигура, которая сведет любого с ума. Она выше меня, у нее длинные ноги и шикарная грудь, от которой временами даже я не могу оторвать взгляд. Не подумайте, но Валери действительно выглядит так, будто бы модель Victoria’s Secret вошла в вашу жизнь.

Ее ярко-голубые глаза затягивают и очаровывают. В них можно потерять счет времени. Точно такие же глаза слишком часто всплывают у меня в памяти, но каждый раз я блокирую это воспоминание, стараясь видеть перед собой только Валери.

Мы поднимаемся по огромной лестнице, которая, кажется, вот-вот развалится, но все же не теряет своего шарма. Академия старая, но мне нравится внутренний антураж: высокие потолки с шикарной лепниной, стены, украшенные росписью и мозаикой, по которой я скольжу рукой. Здание имеет огромные окна, поверх которых спадают портьеры. Изюминка этого места — акустика. Звук великолепно отражается в пространстве, создавая атмосферу полного погружения и единения с музыкой в моменте, когда твое тело полностью ощущает каждый такт и следует за ним. Именно здесь началась карьера лучших балерин страны и всего мира. Именно здесь люди достигли своих целей и воплотили свои мечты. Именно здесь я готова вложить каждую унцию своего тела и души, чтобы быть лучшей, чтобы достичь того, о чем мечтала всю свою жизнь. Даже если это будет всего одна роль…

Поднявшись на второй этаж, мы заходим в раздевалку, где уже собрались остальные девушки с нашего курса. Все готовятся к занятиям, переодеваются и приводят себя в порядок. Разговоры в раздевалке не прекращаются никогда, всегда есть новые темы и самые горячие сплетни дня. И вот сейчас, не успев зайти, мы становимся свидетелями какого-то бурного обсуждения.

— Ничего себе, Бри, ты действительно этого заслуживаешь! Ты видела себя? Все знаю, что лучше тебя на курсе никого нет. Ты лучшая из лучших. Не удивительно, что они заинтересовались именно тобой, — говорит одна из наших однокурсниц, Мелоди, глядя на Бриттани — матерь всех стерв, рожденных на планете Земля.

— Мелоди, детка, пока что не выбрали, но это лишь формальности, которые быстро решатся, — слащавым голосом, от которого у меня моментально просыпается рвотный рефлекс, отвечает Бри.

Вся ее стая беспрестанно кивает головой, как фигурки животных, которые устанавливают на приборную панель автомобиля.

— Мелоди, детка, не потяни шею, пока киваешь каждому слову, — Валери прерывает их важную дискуссию. Я пытаюсь скрыть смех, который так и просится наружу.

Все глаза устремляются на нас. И Бриттани впивается в меня своим ядовитым взглядом.

— О, Аннабель, ты же еще не знаешь. Ну ничего, я даже рада, что мне выпала честь сообщить тебе эту прекрасную новость.

Ее улыбка становится шире, когда она вальяжными шагами приближается к нам и откидывает свои длинные светлые волосы назад.

— Ты же знаешь о благотворительном спектакле, который одновременно будет нашей первой возможностью выступить в главной роли? Конечно же знаешь, — стервозно усмехается Бриттани. — Так вот, так уж вышло, что мой отец будет являться спонсором этого мероприятия. Теперь давайте подумаем, — она делает паузу и наигранно хлопает ресницами, — кому достанется главная роль?

Ах ты сука, — произношу я про себя, пока пытаюсь придумать более остроумный ответ.

— Ах ты сука! — озвучивает мои мысли Валери, не утруждая себя раздумьями. — Эта роль всегда принадлежала Аннабель, все знают об этом. Абсолютно каждый, мать его, человек в этом разваливающемся храме танца.

— Бриттани, — я делаю шаг к ней навстречу, и мы почти соприкасаемся грудью, — очень жаль, что тебе придется сменить свой платиновый блонд и, наверное, постараться как-то уменьшить свой рост. Но это не страшно: попроси своего отца, я думаю, он справится даже с этой задачей.

Я смотрю в ее глаза, в которых не отражается ничего, кроме замешательства, а затем обхожу девушку и направляюсь к своему шкафчику.

— О чем ты, черт возьми, говоришь? — Она разворачивается вслед за мной и хихикает, пытаясь скрыть неуверенность.

— О, ты не знала? — бросаю ее же слова. — Ну ничего, я даже рада, что мне выпала честь сообщить тебе. Китри, главная героиня «Дон Кихота», брюнетка, и она явно не ростом с Биг-Бен. — Щеки Британи моментально краснеют, а из глаз начинают лететь искры. Если бы она действительно была часовой башней, то минутная стрелка совершила бы сотню кругов от ее гнева.

— Умничай, Аннабель, но посмотрим, доживет ли твое колено хотя бы до антракта, — шипит она на меня, как змея, которой она и является, прежде чем выбежать из раздевалки со своей свитой.

Валери подходит ко мне с гордостью, которая читается в ее глазах, и говорит:

— Моя девочка! — Она шлепает меня по заднице, после чего добавляет: — Я знала, что мои уроки не проходят даром. А может ты просто скрываешь свою внутреннюю сучку, которую нужно всего лишь разбудить?

— Валери, единственное, что мне нужно разбудить в данный момент — это мое тело, потому что если на сегодняшней репетиции я не надеру задницу Бриттани, то мне придется утопиться в Темзе.

Вздыхая, я опускаюсь на скамейку.

— Ой, не драматизируй. Я знаю, что ты лучшая. Ты знаешь, что ты лучшая. Все знают, что ты лучшая. Даже все эти портреты умерших людей, которые постоянно смотрят на меня со стен, знают, что Аннабель Андресон лучшая!

Я не могу не рассмеяться над ней. Валери всегда разрядит абсолютно любую обстановку.

— И вообще, давай тебе тоже найдем какого-нибудь папочку среди этих спонсоров? — продолжает она, шевеля бровями.

Я толкаю ее и говорю сквозь смех:

— Ты такая сумасшедшая! Не нужен мне никакой папочка. У меня есть свой, родной, и мне его более чем хватает.

— Ага, тот, который не хочет иметь с тобой ничего общего и притворяется, что ты не его дочь? А что касается папочки, то я бы на твоем месте подумала. Этот придурок с проколотым языком явно не твой вариант. Когда ты вообще последний раз была на настоящем свидании? Два года назад?

Шесть лет назад, — хочу сказать я, но оставляю это при себе.

Глава 31

Леви

— Привет, пап. — Я отвечаю на звонок, разминая пальцами виски. С самого утра в офисе творится полнейший хаос, с которым никто не может разобраться. От всего этого уже к одиннадцати утра моя голова готова взорваться. На другом конце провода все еще тишина. — Папа? Ты тут? Ты меня слышишь? — обеспокоенно спрашиваю я и быстро проговариваю уже привычный план действий в такой ситуации.

Слышится какой-то шорох, после чего в трубке звучит его тяжелое дыхание, и он говорит:

— Все в порядке. — Он несколько раз вдыхает и выдыхает, прежде чем продолжить: — Я уронил телефон, когда нажал на кнопку вызова, а затем не мог его поднять, но все нормально.

Из меня вырывается протяжный выдох облегчения. Не хватало еще, чтобы у отца случилось обострение в это адское утро. Три года назад он сообщил мне, что ему диагностировали болезнь Паркинсона. Долгое время папа скрывал от меня симптомы и диагноз, но в какой-то момент, когда я застал его в кабинете лежащим на полу в сознании, но с онемевшими конечностями, скрывать это стало невозможно. Шесть лет назад он узнал о том, что болен. И ничего не сообщил мне. Хотя я догадывался, что с ним что-то не так.

В целом он все еще достаточно бодр. Поэтому несмотря то, что отец находится дома и предоставляет управление компанией мне, Генри Кеннет не собирается отходить от текущих вопросов и дел, управляя невидимой рукой из Бристоля, который находит в нескольких часах езды от Лондона.

— Что-то случилось? — спрашиваю я, потому что навряд ли он позвонил, чтобы поболтать о погоде, которая, к слову, дерьмовее некуда. Наши отношения потеплели, но сохраняют строгость. Я вижу, что чаще и чаще в его глазах мелькает нечто похожее на сожаление, но… все слишком сложно.

— Нет, я просто хотел напомнить, что сегодня важная встреча по поводу тендера на объект, где будет несколько владельцев компаний-конкурентов. Ты должен произвести идеальное впечатление на заказчика. Насколько я знаю, он собирается устраивать благотворительный вечер, и нам тоже нужно в этом поучаствовать. Поэтому выступи с предложением о спонсировании раньше, чем он успеет даже подумать о том, чтобы предложить нам сотрудничество, — произносит он своим нравоучительным тоном то, о чем я и так прекрасно осведомлен. Но абсолютно бесполезно пытаться ему доказать, что мне все известно, поэтому, идя по пути наименьшего сопротивления, приходится просто согласиться с ним.

— Хорошо, папа, я сделаю все, что от меня зависит. Обещаю, — отвечаю я, заканчивая наш разговор.

Дверь моего кабинета распахивается и ударяется об стену, после чего два придурка с диким смехом вваливаются внутрь. Я смотрю на них и пытаюсь, действительно пытаюсь сдержать себя, чтобы не проломить их головами эту же стену, которая и так пострадала.

Макс и Нейт продолжают что-то бурно обсуждать и смеяться, не обращая на меня внимание. В это время я думаю, что чертовски жалею о том, что когда-то в мой явно воспаленный мозг пришла идея предложить им работу в компании отца, потому что эта парочка сведет меня с ума.

С Нейтом мы вместе учились в архитектурном колледже «Бартлет» и дружили с первого курса. Хоть он и бывает полным ублюдком, но талантливее него я никого не встречал. Нейт также познакомил меня с Максом — они дружили с детства, поэтому нам приходилось часто с ним пересекаться. Но я ни о чем не жалею: он стал мне хорошим другом, а также оказался профессиональным адвокатом.

— Эй, я тут, если вы не заметили, — пытаюсь привлечь их внимание, чтобы узнать причину веселья и, самое главное, их присутствия в моем чертовом кабинете.

Они замолкают и, наконец-то, переводят взгляд на меня.

— О, мы как раз о тебе и говорили. Я выдвинул Максу теорию о том, что ты гей, а он как истинный адвокат ее доказывал, — говорит Нейт, шевеля бровями, но не успевает он договорить, как по его кучерявой блондинистой голове прилетает подзатыльник от Макса.

— Ты придурок? Вдруг ты сейчас травмируешь его, и тогда он точно никогда нам не откроется. — Он театрально прикладывает руку к сердцу и качает головой.

Я смотрю на этот цирк и мысленно прикидываю, сколько же лет тюрьмы мне дадут за жестокое убийство двух человек.

— Во-первых. Я. Не. Гей, — произношу я медленно, чтобы мозг каждого из них уловил сигнал. — Во-вторых, с вас ремонт стены. — Делаю паузу и смотрю в их глаза, пытаясь поймать хоть какую-то осознанность. — И в-третьих, что вы делаете в моем, мать вашу, кабинете?! — срываюсь я на крик.

— Тише-тише, успокойся, а то позеленеешь и увеличишься в размерах, как чертов Халк. Тогда придется ремонтировать не только стену. О, тогда ремонт будет не на нашей ответственности, — ухмыляется Нейт, словно выиграл в гребаной лотерее, после чего уворачивается от ручки, которую я в него кидаю.

— Боже, да ты настоящий Рэмбо! Макс, сколько ему дадут за нападение с ручкой? — никак не унимается он.

— Все зависит от обстоятельств и тяжести травм: как физических, так и моральных, — действительно с серьезным видом отвечает Макс, рассматривая Нейта и, видимо, пытаясь найти на нем ранения.

— Хватит. — Я встаю из-за стола и направляюсь к двери, захватывая пальто по пути. — Ты, — указываю пальцем на Макса, — идешь со мной, мне потребуется твоя помощь на встрече. А ты, — указываю на Нейта, — затыкаешь свой рот и идешь, черт возьми, работать.

— Ладно, ладно. — Нейт приобнимает и похлопывает меня по плечу. — Ты же знаешь, что мы от тебя не откажемся, будь ты геем, Халком или Рембо?

— Конечно не откажетесь. Не забывай о том, кто платит тебе зарплату. — Я поворачиваюсь к нему и хитро улыбаюсь, после чего сбрасываю его руку, и мы с Максом направляемся вниз на парковку.

Какие бы версии, доводы, теории, гипотезы или еще какую-нибудь хрень не строили друзья о моей личной жизни, я точно уверен, что я не гей. Не би. Не импотент и не асексуал. Я просто никогда не афишировал своих связей, даже при друзьях. Да, именно связей, потому что отношений у меня никогда не было. Или я пытаюсь убедить себя в этом и выкорчевать из мозга последние воспоминания, которые какого-то хрена у меня все еще остались спустя шесть лет.

Из этих мыслей меня выдергивает Макс.

— Как думаешь, мы сможем подобрать тебе там какую-нибудь танцовщицу? — Он вскидывает одну бровь, ухмыляясь.

— Они не просто танцовщицы. — Делаю паузу. — Они балерины, — на выдохе говорю я, и на моем языке появляется давно забытый кислый привкус.

— Мы поедем на моей машине или ты наконец-то пустишь меня в свою? Обещаю не разбрасывать крошки и не трогать руками стекло.

— Нет.

— Ну пожалуйста, — протягивает он, приглаживая свою темную шевелюру. — Серьезно, зачем тебе вообще эта оргазмическая машина, если ты на ней никого не возишь?

— Я вожу в ней себя, — ровным тоном отвечаю я, ожидая, пока он наконец-то разблокирует двери своей машины.

— И своего тайного друга?

Макс снимает блокировку дверей, и мы проскальзываем в салон. Я считаю до десяти и делаю пару глубокий вдохов, стараясь представить себя в другом пространстве. Мой психотерапевт уверяет, что если сосредоточится на стрелке часов или смене радиоволны, то все мои проблемы исчезнут по щелчку пальцев. Я смотрю на то, как секундная стрелка совершает третий круг, когда Макс выезжает с паркинга.

Три. Четыре. Пять.

Она была не пристегнута.

Шесть. Семь. Восемь.

Это ты виноват.

— Пристегнись, — выдавливаю я, задыхаясь.

Думаю, мне нужно сменить психотерапевта.

— Спасибо, инспектор. Выпишут ли мне штраф? — спрашивает Макс, отрывая руки от руля, чтобы пристегнуть ремень безопасности.

— Твою мать, Макс. Может ты будешь держать руль? — рычу я, хватаясь за него с пассажирского сиденья.

Голова раскалывается от напряжения, и мне кажется, что сосуды вот-вот лопнут. Можно сколько угодно менять психотерапевтов, считать круги секундной стрелки, очищать свой разум и производить прочие манипуляции, но все это бесполезно, когда рядом со мной есть кто-то еще. Я могу справиться с этим только в одиночестве в своей машине. Один в квартире. Один в кабинете на работе. Одиночество — мой лучший союзник. Хотя нет, есть одна сожительница, которая не платит арендную плату за каждый день, что мы проводим вместе, — вина. Мы с ней чертовы лучшие друзья.

— Так ты возишь на своей машине только тайного друга?

— Он не тайный. И нет, я его тоже не вожу. Он может сам о себе позаботиться.

— Почему ты нас с ним не знакомишь? За все шесть лет, что мы тебя знаем, ты ни разу не пригласил его с нами куда-нибудь. — Макс все не может успокоиться. — Леви, серьезно, если ты гей и он твоя половинка, то все в порядке. Мы примем его.

Я стону и откидываюсь на спинку сиденья. Макс и Нейт меня изводят, постоянно, каждый день, каждый час. Каждую гребаную секунду. Но я все еще с ними дружу, потому что они — единственное, что не напоминает мне о прошлом. Потому что они хорошие друзья, несмотря на свое надоедливое поведение. Я благодарен им, но в данную секунду мне хочется вернуться в тот первый день в колледже и отказать Нейту заселяться со мной в комнату. Хотя не думаю, что это его остановило бы. Серьезно, этот парень был неумолим в желании со мной дружить и таскать меня с собой по пятам. Слово «нет» звучало из моих уст чаще, чем за всю жизнь. На разных языках. Потому что в какой-то момент я начал думать, что Нейт не понимает родного языка.

У меня был один друг, который по какой-то причине все еще оставался рядом. Но потом появились эти двое парней, который сами пригласили себя в мою жизнь.

— Я не гей, — в сотый раз повторяю я.

— А твой друг? Может, ты просто не хочешь принимать этот факт?

— Он тоже не гей. Успокойся уже, черт возьми! — срываюсь я. — Если тебе станет легче, то сегодня ты с ним увидишься в том месте, в которое мы направляемся.

Макс присвистывает и чуть не подпрыгивает на месте от восторга.

— Господи, мне сегодня на заправке вручили бонусную карту и сказали, что я смогу выиграть что-то там. Не знаю что, но это неважно. Похоже, я выиграл знакомство со второй половинкой моего мальчика. Мне так приятно, мы так долго этого ждали.

Он театрально прикладывает руку к сердцу.

— Выкинь ее, обычно эти карты оказываются дерьмовыми предвестниками.

***

Уже час мы сидим на этой встрече, где директор организации не сказал ни одного полезного предложения. Все сводится к деньгам и благотворительному вечеру, хотя я до сих пор так и не понял, почему он «благотворительный». За все время ни разу не упоминалось, куда именно будут направлены средства, и мы не обсудили ни одной детали реконструкции этого здания. Меня начинает это раздражать, поэтому я сижу и щелкаю ручкой. Макс выхватывает у меня ее, посылая раздраженный взгляд.

— Извините, мистер Тейлор, — начинаю я, и все взгляды устремляются на меня. — А вы не хотите обсудить более насущные вопросы, которые касаются тендера объекта. Вы просмотрели проект нашей компании или любой другой, которая здесь присутствует?

Директор откашливается и отодвигает ворот рубашки, которая словно резко становится ему мала.

— Мистер…

Он даже не знает моего имени. Прекрасно.

Папа, во что ты меня втянул?

— Кеннет, — заканчиваю я.

— А, да. Мы с вашим отцом достаточно близко общались в прошлом. Вы управляете компанией на данный момент?

Как будто сейчас время для светской беседы. Владельцы компаний-конкурентов смотрят на нас, и для полного наслаждения им не хватает только попкорна.

— Да. Но вопрос не в этом. Господа, а вас не волнует причина, по которой мы здесь собрались? Или может у вас есть другие основания для присутствия? — обращаюсь я к нашим зрителям.

Папа определенно останется мной недоволен из-за вольностей, которые я себе позволяю, но у меня нет ни времени, ни желания слушать завуалированные обсуждения отмывания денег. А тем более участвовать в этом.

— Моя дочь, — начинает один из них. Мужчина почтенного возраста, возможно чуть старше моего отца, смотрит на меня свысока. Он пытается выбить меня из равновесия. Удачи.

— Ваша дочь? — прерываю я его, приподнимая брови. — Не знал, что мы тут делимся родословной.

— Моя дочь, — не сдается он, — лучшая студентка, и мне бы хотелось, чтобы она была лицом благотворительного вечера. — Он нервно бросает взгляд на директора. — С моей стороны я полностью спонсирую мероприятие и…

— Все еще не понимаю, как это относится к тендеру на реконструкцию. Куда будут направлены средства, и как ваша дочь, она же лучшая студентка, которая по какой-то причине не может стать ведущим лицом самостоятельно, относится, черт возьми, к делу? — Я бросаю ручку на стол, она откатывается прямо к рукам мистера Тейлора.

Макс встревоженно смотрит на меня, чувствуя, что мои нервы на пределе.

— Мистер Кеннет, — начинает Тейлор, — на данный момент у нас есть две претендентки на главную роль. Это место открывает большие горизонты для выпускников. Как насчет того, чтобы мы разделили между вами два аспекта: вы получаете тендер, мистер Майерс — благотворительный вечер. Каждый из вас оказывается в выигрыше. — Его выражение лица транслирует полнейшее удовлетворение, словно он выяснил, почему в космосе появляются черные дыры.

— Нет.

Мне плевать, что это один из важнейших тендеров в этом году. Я не собираюсь участвовать в их черной схеме только потому, что это придаст еще более значимое имя нашей компании. Не так часто выпадает шанс заполучить реконструкцию исторического здания, и обычно мы держимся за такие объекты обеими руками, пока не сотрем их в кровь. Сегодня же у меня какое-то дурное предчувствие.

— Будем честны, мистер Кеннет, ваша компания лучшая на рынке…

— Я знаю, именно поэтому вы не смотрели наш проект?

— Мы знакомы с вашим отцом долгие годы. Однажды я оказал ему услугу, и надеюсь, что теперь вы оплатите тем же.

О чем он говорит? И почему я слышу об этом впервые? Боже, папа сведет меня с ума, прежде чем решит полностью отойти от дел компании.

— Я не знаю, о какой услуге вы говорите. Мы будем участвовать в конкурсе на тендер при условии совместного финансирования благотворительного вечера со всеми присутствующими здесь компаниями. Выборе четкого и кристально ясного объекта, на который будут направлены средства. И честного отбора студентов, которые будут в этом участвовать.

Я знаю, с каким трудом достается место в этом заведении. Люди убивают годы, чтобы показать себя. Мне противно участвовать в том, чтобы кому-то достались все лавры только потому, что он в более выгодном положении.

Директор откидывается на сиденье, на его лице мелькает поражение. В кабинете царит тишина, пока колесики в его голове начинают свое движение. Он знает, на какие риски идет. Как минимум они были слишком глупы, чтобы обсуждать свои «договоренности» при мне. Как максимум он знает, что не найдет компании профессиональнее нашей.

— Мистер Майерс. — Наконец-то затяжное молчание прерывается. — К сожалению, не смотря на нашу договоренность… — Директор откашливается, ему явно неловко давать задний ход. — Я вынужден согласиться с мистером Кеннетом. Их компания намного опытнее, совет директоров ни за что не простит мне, если они снимут свою заявку на тендер. Что касается благотворительного вечера, то на данный момент главная роль в произведении все еще не занята, выбор будет сделан нашим балетмейстером. Я не имею права в это вмешиваться. Он наблюдал за своими студентами шесть лет, поэтому будет правильнее, если решение примет он.

Раздраженные пыхтения Майерса отражаются от стен кабинета.

— Но…

Директор прерывает его жестом руки. Я мысленно хлопаю себя по плечу, потому что знаю, что мяч на моей стороне.

— Мистер Кеннет, есть ли у вас предложения по поводу объекта, на который будут направлены средства?

— Если у меня есть время, то я подумаю об этом и сообщу вам варианты.

— Да, время еще есть.

— Отлично. На этом все? Передайте всю необходимую документацию моему адвокату.

Я встаю, встряхивая и застегивая пиджак. Это место давит на меня, и желание убраться отсюда перечеркивает все манеры.

— Постойте, я бы хотел провести вас в концертный зал, чтобы вы могли взглянуть на сердце нашей академии. Мне кажется, это важно для того, чтобы понимать энергетику объекта, который скорее всего будет вашим. — Он одаривает меня ослепительной улыбкой своих явно ненатуральных зубов, которые он никак не мог сделать на свою зарплату.

— Ведите, — отвечаю я, бросая на Макса взгляд «разберись со всем остальным дерьмом».

Я, директор, представители других компаний и мистер «моя дочь лучшая студентка» поднимаемся по огромной лестнице, которой однозначно требуется реконструкция. Это здание просто в ужасном состоянии, хотя видно, что когда-то оно представляло собой красивое произведение архитектуры и искусства в целом. Я провожу рукой по потрескавшейся штукатурке, которая уже не скрывает каменные блоки. Затем мои пальцы касаются местами облупленной мозаики и меня бьет током. Вау, видимо человек-ослепительная-улыбка не шутил про энергетику. Я действительно чувствую, как что-то внутри меня меняется. Странные ощущения, названия которым мне не удается подобрать, скользят по позвоночнику чем ближе мы приближаемся к залу.

Двери распахиваются, открывая вид на один из красивейших концертных залов, которые я видел. Нет, это полноценный зрительный зал театра. Мы стоим в ложе прямо по центру, которая дает полный обзор на сцену. Несмотря на то, что зал тоже в плачевном состоянии, это не уменьшает его красоты. Я вижу, что на сцену выходит группа, и сразу замечаю своего друга — это вызывает улыбку на моем лице. Он не знает, что я здесь, поэтому очень удивится, когда мы встретимся внизу. Лиам как всегда вышагивает своей гордой походкой, разговаривая с тремя девушками.

Гребаный Гастон.

Девушка с ярко рыжими волосами рядом с ним привлекает мое внимание, потому что такое яркое пятно просто невозможно не заметить. Они стоят ко мне спиной посреди сцены, разговаривая с кем-то до тех пор, пока преподаватель не появляется в зале.

— Давайте начнем, — хлопает в ладоши он. Звук его голоса и хлопка разносится со скоростью света, отражаясь от каждой стены зала.

— Великолепная акустика.

Я поворачиваюсь к своей компании, облокотившись на ограждение ложи. Эти двое даже не обращают на меня внимание, продолжая выяснять что-то между собой.

— Наверное, я пойду. Вам есть, что обсудить. — произношу я, направляясь к дверям.

— Мистер Кеннет, постойте, — окликает меня директор, его речь заглушается голосом преподавателя снизу, когда он, видимо, проводит перекличку.

— Аннабель Андерсон.

Ее имя эхом отскакивает от стен, как мяч для пинг-понга.

Я резко разворачиваюсь, словно это меня позвали.

Этого не может быть. Это не она.

Все эти мысли крутятся в моей голове, когда я отталкиваю с пути своих компаньонов, чтобы пробраться к краю ложи. Из-за спины Лиама выходит девушка. Невысокий рост. Темные волосы.

Это не она. Это не она.

Я не вижу лица, потому что ее голова опущена. Мне открывается вид на фигуру, когда она встает под софит. Ключицы — первое, за что цепляется мой взгляд. Я знаю их изгиб лучше, чем дорогу домой. Ощущение ее кожи до сих пор живет на моих пальцах.

Агрегатное состояние крови в организме резко начинает меняться. Тело каменеет. В груди становится тесно, и я потираю область сердца, артерия которого готова разорваться от перенапряжения. Паника протаптывает тропинки внутри меня.

Девушка поднимает голову, и я вижу лицо, которое последние шесть лет приходило ко мне лишь во снах.

Бель.

Фундамент трескается. В моих глаза появляется неземной, почти сверхъестественный блеск, схожий с искрами, когда ее взгляд находит меня.

Глава 32

Аннабель

— Аннабель, скажи Ножке, что Бриттани вытворяет это дерьмо. Он не станет с этим мириться, — ворчит Лиам, когда мы выходим на сцену на занятие по па-де-де.

Ножка — наш балетмейстер, и нет, это не его настоящие имя. Он Ножка, потому что его любимое слово «ножка». Мое колено постоянно дает о себе знать, и это ни разу не ускользнуло от взгляда преподавателя.

«Аннабель, ваша правая ножка сегодня перепутала себя местами с левой».

«Лиам, поверните ножку своей партнерши, чтобы она наконец-то стала частью ее тела».

«Я думаю, вашу ножку следует ампутировать, раз она существует отдельно от вас».

Все это мы слышим на протяжении шести лет. Я прекрасно осознаю, что моя карьера балерины не будет успешной из-за травмы, но мне нужна эта роль, чтобы поставить финальный аккорд. Мое направление в магистратуре — «Педагогика хореографии». И это лучше, чем навсегда отказаться от балета. Лиам выбрал «Продюсирование хореографического искусства», которое на самом деле отлично подходит ему. У него иной взгляд на вещи, не такой прямолинейный, как у меня. Валери обучается на одном направлении со мной, только вот складывается ощущение, что ей совсем это не нравится. Иногда я задумываюсь, а нравится ли ей вообще балет?

Наш преподаватель странный, но очень справедливый, поэтому предложение Лиама может иметь вес. Но…

— Лиам, я не буду этого делать. — Софит светит мне в лицо, поэтому я прерываюсь и морщу лицо. Лиам встает спиной к залу, загораживая свет, чтобы мне удалось продолжить. — Я все еще чувствую, что место здесь досталось мне не по праву. Мне…

— Аннабель, нельзя давать спуску этой сучке! — восклицает Валери. — Ты можешь уже наконец-то угомониться и принять тот факт, что иногда вселенная сыпет нам на голову немного волшебной пыльцы, которая улучшает нашу жизнь?

Лиам смеется над ее экспрессией, но прячет улыбку, когда по залу раздается голос Ножки и хлопок в ладоши. Мы выстраиваемся на перекличку, но продолжаем шептаться, как какие-то сплетники.

— Тогда на меня опрокинулся грузовик с такой пыльцой. Потому что по-другому я не могу объяснить свое присутствие здесь.

Лиам клянется, что не прилагал к этому руку и не просил своих родителей помочь. А других вариантов, почему Академия сама пригласила меня на повторный просмотр, у меня нет. Все эти годы я старалась не высовываться и показывать себя только с лучшей стороны, чтобы в какой-то внезапный момент мне не сказали: «Извини, это была просто шутка».

— Я сама могу справиться с Бри. А если Ножка выберет ее, потому что действительно считает, что она лучше, то значит так и должно быть. Я доверяю ему.

— Ты такая правильная, — фыркает Валерии.

— Аж тошнит, — поддакивает ей Лиам.

Подруга говорит, что у нас один мозг на двоих, но на самом деле это больше относится к двум Траляля и Труляля, стоящим передо мной. Они постоянно действуют против меня, как единый организм.

— Аннабель Андерсон, — командует Ножка, и это означает, что я должна выйти на край сцены, чтобы поприветствовать его.

Дрожь пробегает по телу, и это очень странно, ведь несмотря на то, что наш преподаватель любит придираться, я всегда чувствую себя комфортно на его занятиях. Мне приходится немного склонить голову, чтобы свет софита не ослеплял глаза. Чем ближе я подхожу к краю сцены, тем больше чувствуется, что воздух начинает сгущаться. Все вокруг расплывается, а внутренности сжимаются, как если бы ты ожидал приближающегося удара в солнечное сплетение. Может, я заболела? В моей квартире очень легко простыть.

Кажется, что по коже кто-то ползает. Но это не насекомое. Это взгляд. За мной наблюдают. Я по привычке тянусь к подвеске на шее, чтобы придать себе уверенности, но там пусто. Мне приходится снимать ее на время практических занятий.

Я делаю последний шаг и поднимаю голову, устремляя взгляд в самую лучшую точку обзора в зале театра.

Пара ярко-голубых глаз, которые мне удается рассмотреть даже с такого расстояния, смотрят прямо на меня. Но главное, что я не просто вижу их. Я знаю их.

Глаза, которые собрали меня воедино, а потом разбили вдребезги.

Сердце совершает пару ударов, которые отдаются в ушах. Я смотрю в эту голубизну, как через открытое окно на небо. Окно, в которое меня выбрасывают, и у меня определенно нет шанса спастись от падения с такой высоты. Выход один — сгруппироваться, чтобы не разбиться насмерть.

Я обхватываю себя руками в надежде, что это поможет унять боль, распространяющуюся в моих нервных окончаниях.

Не помогает.

Возможно, нужно просто бежать. Потому что Леви, грабаный, Кеннет теперь будет стучаться в мое окно, пока я не открою. Даже если моя душа давно упала с высоты в тысячу миль.

Я бегу с такой скоростью, словно за мной гонится смерть. Мое дыхание настолько хриплое, что звук разносится по коридорам. Сейчас акустика совершенно не к месту. Кажется, звук биения сердца отражается от стен, создавая шум в ушах.

Это все сон.

Крепкая рука хватает меня за запястье и тянет назад. Кожу обжигает адским пламенем. Время останавливается, когда его спина соприкасается с моей.

Это не сон.

Я заставляю себя не дышать, чтобы не чувствовать его запах, который преследует меня многие годы. Который не дает прожить и дня, не любя его снова и снова. Я хочу оглохнуть, чтобы не слышать этот голос наяву. Голос, живущий глубоко внутри и заставляющий думать, что у меня шизофрения.

Но все же потребность в кислороде берет свое, и я делаю медленный вдох. Его парфюм вызывает у меня зуд.

— Скучала по мне, Бель?

Слух, к сожалению, тоже в порядке, и я слышу голос Леви. Голос моей первой и единственной любви.

Наше дыхание синхронизируется. Место, где мы соприкасаемся, расплавляется от жара.

— Ты потерял право так называть меня шесть лет назад. — Мой голос похож на хруст гравия.

Я вырываюсь из его хватки, но отказываюсь поворачиваться. Мне не нужно встречаться с его взглядом, чтобы рассыпаться, как бусины по полу. Вместо этого я делаю пару шагов, увеличивая расстояние, и упираюсь ладонями в стену.

— Бель.

— Замолчи!

Я позволяю так обращаться ко мне одному единственному человеку. И только потому, что половину алфавита она не силах произнести. Больше никому. И у Леви нет никаких привилегий в этом вопросе.

— Аннабель, посмотри на меня…

— Не приказывай мне, черт возьми!

— Аннабель, пожалуйста.

Я чувствую, как Леви начинает приближаться ко мне. Волосы на коже встают дыбом, и давно знакомая реакция тела начинает расшатывать мой фасад.

— Стой на месте.

Вдох. Выход. Пальцы рук белеют от напряжения.

— Почему ты здесь? Я думал, ты в Гарварде. Лиам… — он осекается и бросается проклятиями.

Я не хочу верить в то, что он собирался сказать. Не может быть, чтобы они общались.

— Что? Что ты хотел сказать? — хриплю я, когда давление в груди становится невыносимым.

— Я не знал, что ты учишься здесь. Мне сказали, что ты в другой чертовой стране.

— Кто сказал?

— Я.

Я поворачиваю голову на голос и вижу Лиама.

Он не сделал этого.

Боль в голове становится невыносимой, но я стараюсь сохранять рассудок во всем этом беспорядке.

— Ты все это время знал. — Я вижу боковым зрением, как Леви выходит из-за моей спины и начинает приближаться к Лиаму.

— Да. Можешь хоть убить меня за это, но она была моим другом намного больше, чем ты. Я люблю тебя. Но, Леви, ты сам просил меня не подпускать тебя к ней. Я выполнил твою просьбу. — Лиам непринужденно пожимает плечами, словно на его глазах не разворачивается мой гребаный страшный сон. — Что ты вообще тут делаешь?

— Это мой новый объект.

Они ведут какую-то негласную битву взглядов, после чего Лиам подходит ко мне, а Леви остается стоять, не поворачиваясь.

— Мы поговорим об этом позже, я все объясню. — Он целует меня в лоб. — Уходи отсюда.

— Убери от нее свой рот, — громыхает Леви.

— Заткнись! — в унисон восклицаем мы.

Я ухожу в раздевалку, не оглядываясь. Захлопнув дверь, медленно спускаюсь на пол, давая волю слезам. День шестилетней давности поглощает мое сознание, сковывая каждую мышцу.

Включи:

The Irrepressibles «In This Shis»

Шесть лет назад

Я прихожу в сознание на маленькие промежутки времени, но потом темнота опять поглощает меня. Все тело болит, как если бы меня сбросили с высоты нескольких этажей и протащили по асфальту. Что по сути не далеко от правды.

Ко мне приходят родители, Рора и Лиам, но не он. По крайней мере, когда я в сознании. Мне известно, что он рядом, когда мой разум в плену темноты. Я знаю это по свежим гортензиям в вазе. Знаю по аромату, который Леви оставляет после себя. Знаю по покалывающим ощущениям на коже после его прикосновений.

Я понимаю, что ему нужно время, чтобы осознать происходящее. Но мне нужен он, чтобы почувствовать себя не телом, а человеком.

Можно подумать, что небеса услышали мои молитвы, потому что дверь палаты открывается и Леви заходит неуверенной походкой. Мы не произносим ни слова, смотря друг другу в глаза. Он выглядит плохо, возможно так же, как и я. На нем нет ни царапины, но оттенок его лица приближен к цвету прогорклого масла. Наверное, он плохо спал несколько дней. И спал ли вообще?

— Бель, нам нужно поговорить, — произносит он роботизированным голосом.

— Да, было бы неплохо пообщаться с тобой, когда я в сознании. — Уголки моих губ слегка приподнимаются.

Я так по нему скучала.

Леви меряет шагами палату, проводя рукой по волосам в нервном жесте.

— Сядь, пожалуйста. Иначе у меня закружится голова, — слегла хихикаю я, пытаясь разрядить обстановку.

Он смотрит на меня глазами, в которых полопалось столько капилляров, что трудно сосчитать.

— Бель, — начинает он, когда садится на кресло рядом с кроватью. — Я… — Его руки начинают дрожать, и я протягиваю ему свою ладонь.

Леви без колебаний берет ее, но… ничего. Нет нашего приветствия. Нет знакомых линий на ладони.

— Я думаю, что тебе будет лучше без меня, — заканчивает он, смотря на меня полными слез глазами.

Чан со льдом опрокидывается на мою голову. Осколки льдинок впиваются в кожу до крови.

— Что?

Я не верю. Он просто расстроен. Нам больно, но мы справимся.

— Что ты такое говоришь? — Я сжимаю его руку так крепко, как только могу. — Где мне будет лучше без тебя? Леви, я… я люблю тебя, все хорошо. Мы справимся с этим. Вместе. Видишь, я уже иду на поправку. — Мой голос дрожит, но я не даю волю слезам, а наоборот стараюсь улыбнуться, чтобы дать понять, что все придет в норму.

Леви одергивает ладонь и поднимается на ноги. Он засовывает руки в карманы, словно пытается оградить себя от прикосновений ко мне.

— Нет. Ничего хорошего нет. — Его голос холоднее Антарктиды. — Я сделал это с тобой. Разрушил твои мечты и будущее. Я не могу смотреть тебе в глаза и чувствовать себя достойным после того, как чуть не убил тебя.

— Леви…

— Нет, дай мне закончить. Список того, что ты потеряла из-за меня, настолько ужасен, что для меня уже выделена отдельная комната в аду, в которой я с радостью проведу остаток дней. Но без тебя.

Без тебя.

В глазах начинает темнеть, но я не даю сознанию снова покинуть меня.

— Леви, ты не виноват. Боже, да что…

— Не виноват в чем? В том, что твое колено больше не будет работать с четкостью часовой стрелки? Или в том, что тебя протащило по асфальту, когда на мне нет даже синяков? А может в том, что ты не попала на просмотр, который был твоей мечтой? Или… в том, что ты никогда не сможешь иметь детей.

По его щеке стекает первая слеза.

Мое тело вздрагивает, словно меня ударили.

— Я знаю это! Мне тоже больно от этого, но никто не хотел, чтобы все вышло именно так. — Я дышу так часто, будто бегу. — Пожалуйста, Леви. Послушай меня, в этом нет твоей вины. Знаю, что это сложно принять, особенно после того, что ты пережил в детстве. Но… — Я начинаю задыхаться, мне кажется, что легкие вот-вот разорвутся. — Но мы справимся. Я знаю, что мы справимся.

В глаза начинают скапливаться слезы от бессилия. От боли, поглощающей каждую клетку.

Леви подходит к тумбочке рядом с кроватью и достает из кармана наш блокнот. Молча смотря на него пару минут, он кладет его обратно.

В палате стоит тишина — слышно, как за пределами палаты медсестра печатает на клавиатуре. Как в капельнице капля за каплей стекает лекарство, распространяясь по моим венам.

— Леви, — нарушаю тишину я. — Ты сейчас совершаешь большую ошибку. Тебе просто нужно прийти в себя. Я люблю тебя и не откажусь от нас из-за того, что моя жизнь больше не будет прежней. В ней будешь ты и…

— Нет. — Он целует меня в щеку, смешивая наши слезы. — Я люблю тебя, но… Сейчас тебе кажется, что когда ты встанешь на ноги, то все будет как прежде. Нет. Если я останусь… мое лицо станет для тебя красной тряпкой.

— Ты не прав. Я не хочу тебя терять.

— Ты поймешь все, когда не сможешь встать в пуанты. Когда будешь смотреть на то, как через пару лет у наших ровесников появятся дети. Ты будешь винить меня, и я приму это. Прости меня. Я извиняюсь за то, что ухожу, но не за то, что сделал с тобой. Потому что всех извинений и сожалений мира будет мало. Не прощай меня за это никогда, но прости за то, что я трус, который боится увидеть в твоих глазах не любовь, а отвращение.

Леви отстраняется от меня и разворачивается спиной. Опять. Я опять смотрю на его спину и чувствую себя десятилетней девочкой. Только сейчас мальчику уже не десять, и он тянет за собой мое окровавленное сердце.

— Леви, — произношу я, когда он почти выходит из палаты, — а ты помнишь, как мы познакомились?

Он резко останавливается, а я жду, что вот сейчас он повернется, обнимет меня и скажет, что все будет хорошо. Но нет. Он поворачивается и смотрит на меня так, будто видит в первый раз. А потом произносит:

— Помню. Я случайно ударил тебя дверью, когда выбегал из школы. Но ты сказала, что…

— Что ты не виноват, черт возьми! Нам было шесть лет. В восемь мы нашли наше место на ущелье, и ты принял весь удар на себя, когда нас ругали. И я ходила и говорила всем, что ты не виноват! — Слезы градом падают из глаз, когда я с трудом делаю вдох.

Леви отворачивается от меня, открывая дверь.

— Я тот, кто отвечал за твою безопасность. Ты вылетела на дорогу, черт побери, потому что я слишком отвлекся, чтобы убедиться, что ремень безопасности пристегнут. Это моя вина.

— Я отстегнула его! Мне нужно было взять телефон и потом…

— Неважно. Я водитель, и мне нужно все контролировать.

Он не хочет видеть меня, не хочет слышать мой голос.

Все его тело сотрясается. Ему больно. Но в отличии от меня, Леви сам причиняет себе боль и принимает ее. Он не может позволить себе любить кого-то, потому что не может полюбить себя сам. Простить себя. А я не могу заставить его.

Это все равно, что удержать ветер. Невозможно.

— Я прощу тебе все, но только не твой побег. — Это моя последняя карта, которую можно разыграть.

— Хорошо, это сделает мою агонию еще слаще.

Дверь захлопывается, а я остаюсь в одиночестве и с шумом в ушах. В голове играет песня «In This Shis», и мне хочется сесть на мотоцикл, чтобы разбиться без шанса на выживание. Потому что я уже мертва. В моей душе кровопотеря несовместима с жизнью.

Дни проходят как в тумане. Свежие цветы встречают меня каждое утро. Его аромат ириса и хлопка говорит мне «доброе утро» после пробуждения. Леви всегда рядом, но никогда не попадается на глаза. Мне хочется запретить себе спать, лишь бы увидеть его.

Руки меня не слушаются, когда я наконец-то беру блокнот этим утром. Сегодня день моей выписки из больницы. И Леви ушел окончательно. Цветов нет, его запаха тоже. С трудом открыв блокнот на нужной странице, я натыкаюсь на слова:

«Спасибо, что зажгла для меня звезды хотя бы на мгновение».

Истерика сотрясает мое тело, холодя кровь. Мои мысли не могут догнать друг друга, но одна из них выстреливает в сердце, пробивая его насквозь.

«Зажигая звезды, важно не сгореть самому».

***

Сквозь пелену слез и воспоминаний я понимаю, что нахожусь в теплых объятиях. Ладони проводят нежными прикосновениями по голове. Ее цветочный аромат ласкает мои рецепторы.

Валери.

Я отстраняюсь, чтобы взглянуть на нее, и она отвечает мне легкой улыбкой.

— А ты в юности знала толк. Он точно не пропускает день ног. — Первое, что говорит моя подруга после того, как я затопила половину Лондона своими слезами.

И как бы глупо это ни звучало, меня покидает фыркающий смешок.

— Это все еще царапает твою душу, не так ли? — Ее улыбка спадает, и она смотрит на меня с жалостью.

Я не ненавижу этот взгляд. Лиам смотрит на меня так до сих пор. Каждый раз, когда я не могу завести отношения. Каждый раз, когда мое колено посылает меня к черту и отказывается работать. Каждый раз, когда он заглядывает ко мне на работу, где куча детей. И еще много-много каждых разов, когда я разговариваю со своей семьей.

Я не жалею себя. И им не нужно. Потому что несмотря на то, что в какой-то момент своей жизни я оказалась на самом дне, это стало единственным путем наверх. Да, мне приходится проживать день, когда Леви ушел от меня, раз за разом. Но я привыкла к этому чувству, сроднилась с ним и приняла его.

Валери знает о нашей истории. Я рассказала ей это однажды, когда вернулась с очередного свидания, которое было полным провалом. Начиная с того, что моя рука дергалась каждый раз, когда мужчина пытался сплести наши пальцы, заканчивая тем, что он сказал: «О, какая милая подвеска у тебя на шее».

— Нет, я уже напрочь забыла о нем, — отмахиваюсь я. — Просто это было неожиданно.

— Никто не забывает первую любовь. — Валери сжимает мою руку, и мы обе понимаем, что она никогда не поверит в мою ложь.

Глава 33

Леви

Я знал, что это произойдет. Знал, что если хоть раз встречу Бель, то во мне опять поселится одержимый маньяк, который будет требовать ее снова и снова. Именно поэтому шесть лет назад я попросил Лиама убедиться, что мы никогда с ней не пересечемся. И видимо он действительно хорошо выполнял свою работу, раз за все это время мы ни разу не встретились, хотя жили в одном городе. Я не имею права на него злиться, как и не имею права указывать на его рот. Но, черт возьми, от старых привычек сложно избавиться. А в моем случае, кажется, нереально.

В моей постели не было женщин три года после нашего разрыва, потому что во мне поднималась тошнота только от одной мысли, что я прикоснусь к кому-то кроме нее. Самые длительные отношения, которые у меня были за эти шесть лет, продлились неделю. И только потому, что женщина, с которой я пытался что-то построить, уехала в командировку на эту неделю. Невозможно заглушить в голове постоянную игру «Найди пять отличий». И даже свидания, которые начинались достаточно неплохо, заканчивались тем, что меня раздражало абсолютно все: смех не такой мягкий, голос слишком громкий, не та кожа наощупь. И это если сравнивать только внешние признаки. Все куда более плачевно с наполнением души. Не хочу говорить, что нет хороших женщин, каждая женщина прекрасна по-своему, просто мой идеал — она.

Отношения подразумевают под собой честность и открытость. Мне чуждо это с кем-то, кроме Бель. Я даже со своими друзьями не до конца честен, они все еще не знают об огромном периоде моей жизни. Догадываются ли Макс и Нейт, что я немного не такой? Конечно же да. Но по какой-то причине они все еще мои друзья.

Мне как будто вновь десять, пятнадцать, девятнадцать, не важно сколько лет, раз я вернулся к своим сталкерским привычкам и сижу вместе с Максом в машине, устраивая Бель засаду.

— Что мы тут делаем? — шепчет друг.

— Макс, нам не обязательно шептаться.

— Я просто чувствую эту атмосферу «Как избежать наказания за убийство» и не могу ничего с собой поделать, — все так же шепотом продолжает он.

Мы стоим напротив какого-то здания, куда зашла Бель несколько часов назад. Я не собирался за ней следить. Но вот мы здесь. Шерлок и его правая рука Ватсон.

— Ты расскажешь мне, кто эта девушка? А лучше расскажи мне, кто эта рыжеволосая бестия, которая была рядом с ней, когда они выходили из академии?

— Понятия не имею.

— Мы сидим тут как старшеклассники, которые хотят подсмотреть в женскую раздевалку, а ты даже не знаешь, чью именно грудь хочешь увидеть? — Макс смотрит на меня, хлопая глазами.

— Я не знаю, кем была эта рыжая девушка. — Я откидываюсь на подголовник с закрытыми глазами.

— Так, а за кем мы следим? Я потерял детективную линию.

— Аннабель Андерсон, — произношу я сквозь ком в горле.

— Ну это все объясняет, — язвит Макс.

Мне хотелось приковать себя цепями, чтобы не последовать за ней. Она всегда так действовала на меня. И никакое количество цепей не справится со мной, когда единственное, чего мне хочется в данный момент — увидеть ее лицо. Моим спасением были монологи в сообщениях, которые явно не достигали своего получателя. За эти шесть лет я так много раз был готов сорвать оковы, чтобы встретиться с Бель. И однажды не выдержал. Я приехал в Гарвард. Провел там около недели, наблюдая за кампусом и общежитием. Сейчас это так смешно, потому что то, чего я хотел, находилось у меня под носом, а не в другой стране.

Знаю, что это плохая идея — увидеть ее. Потому что тогда все мои предохранители сгорят окончательно.

— Что ж, кем бы ни была Аннабель Андерсон, она только что вышла, и ее обнимает какой-то мужик.

Моя голова так резко принимает вертикальное положение, что возможен риск сотрясения мозга.

Бель, завернутая в огромный шарф и пуховик, утопает в руках какого-то мудака. И мою душу абсолютно не греет, что она не обнимает его в ответ. Успокойся, ты не имеешь права ее ревновать.

Ты — тот, кто отказался от нее.

Она имеет право встречаться хоть с половиной Лондона.

Бель садится к нему в машину, и они трогаются с места.

— Поехали.

— Домой?

— За ними.

— Леви, ты болен? Я хочу есть, спать и домой. Какого дьявола мы занимаемся этим дерьмом? — гневно ворчит Макс.

— Макс, пожалуйста.

— Боже, ради твоего редкого «пожалуйста» я готов стать Нэнси Дрю.

Наконец-то мы выезжаем из нашего укрытия и следуем за ними. Господи, надеюсь они едут не к нему домой и не в его постель. Моя и без того расшатанная нервная система этого не выдержит. Всю дорогу в висках стучит, словно кто-то кует железо.

Спустя десять минут их машина останавливается около невзрачного на вид дома. Кажется, что он в шаге от того, чтобы осыпаться при дуновении ветра. В доме три этажа. Свет не горит только на последнем. Окна в этом здании настолько старые и грязные, что мне не удается рассмотреть ничего в квартирах, а ведь в них нет штор. Огромный слой пыли служит вместо жалюзи.

Бель сама открывает дверь машины и выходит. Чувак, где твои манеры? Мужчина, кем бы он ни был, выходит спустя несколько минут, пока она стоит под ветром и дождем. Этот мудак не торопится и медленной походкой приближается к Бель. А можно шевелить ногами быстрее? Ей же холодно.

Мужчина обнимает ее и тянется к ней за поцелуем. Ручка двери машины хрустит оттого, как крепко я ее сжимаю.

Ты не имеешь права ее ревновать.

Бель резко отстраняется, вырываясь из его рук, и заходит в дом, не обернувшись. Воздух со свистом ветра покидает мои легкие.

— Спасибо, езжай домой. Дальше я сам. — Хлопнув Макса по плечу, начинаю открывать дверь машины.

— Стоп, стоп, стоп. Во-первых, где мои чаевые? Во-вторых, объясни мне, черт возьми, что происходит? — срывается друг, и я не могу его винить. Это все выглядит как дешевое кино.

— Я объясню тебе… вам. Вместе с Нейтом. Дайте мне немного времени. — Я потираю рукой лоб. Но никакое количество трения не поможет мне. — Пожалуйста, — тихо добавляю я напоследок.

Лицо Макса выражает обеспокоенность, но он хлопает меня по плечу, прежде чем сказать:

— Мы рядом.

Не знаю, чем заслужил этих людей рядом с собой, но я не жалею, что позволил Нейту быть моим соседом в колледже.

Я выхожу из машины и смотрю на дом. Свет в окне на третьем этаже загорается. Это ее квартира. Надеюсь. Машина мужчины, с которым приехала Бель, все еще стоит около входа.

Не делай этого. Не делай этого.

Я стучу к нему в окно. Мужчина примерно моего возраста опускает стекло, выглядя озадаченным. У него грубые черты лица, проколот нос и язык. Я вижу это, когда он мерзко облизывает свои губы.

Бель решила попробовать что-то поострее?

— Что тебе нужно? — раздраженно спрашивает он.

— Чтобы ты открывал двери машины для девушек, которых подвозишь.

Да, мне нужно деть куда-то свою агрессию. И он отлично подходит на эту роль.

Он едко усмехается, отчего его рот кривится в неестественную дугу.

— Она еще не заслужила, чтобы я открывал ей дверь.

Глаза застилает красная пелена. Спина выпрямляется. Ледяной дождь хлещет по телу, но не охлаждает моего гнева.

— Повтори, — решаю уточнить я в надежде, что мне послышалось.

— Даже монашки более быстрее открыли бы для меня свой рот. Я не собираюсь тратить силы на открытие дверей, зная, что мне ничего не перепадет за это.

Глаза наливаются кровью, предохранители сгорают. Я хватаю его за затылок и ударяю лицом об руль. Раз. Немного вдыхаю воздух через нос. Два. Второй удар сопровождается хрустом. Надеюсь, его кольцо в носу заденет мозг, если он у него есть.

— Она заслуживает тысячи открытых дверей.

Только я сам захлопнул их перед ее лицом.

Я разворачиваюсь и направляюсь к двери, слыша его проклятия и плачь со словами «Ты сломал мне нос, ублюдок».

Это и было моей целью, мудак.

Адреналин все еще смешивается с кровью, когда я поднимаюсь на третий этаж. Мне нужно успокоиться, прежде чем… прежде чем что? Что я собираюсь делать и говорить Бель?

«Привет, мы не виделись шесть лет. Я мудак. Как поживаешь?» или «Отлично выглядишь, я все еще мудак, что нового?»

Что нового с какого момента? А, точно — с того самого дня, как я бросил ее в слезах в больничной палате. Мне хочется оказаться на месте этого придурка со сломанным носом. Ведь я не лучше его. Он хотя бы не испортил жизнь и не разбил ей сердце.

Я прислоняюсь лбом к холодной стене в попытке охладить мозг, который за сегодня выработал годовой план. Делаю пару тяжелых вдохов и выдохов, которые звучат так, как если бы я готовился к боксерскому бою. Что, наверное, близко к правде. Сжав кулак так крепко, что ногти впились в ладонь, стучу в ее дверь.

Я слышу шорох и нецензурные проклятия, когда она, видимо, обо что-то ударяется. Это вызывает подобие улыбки на губах. Дверь открывается со скрипом, который разносится по всему дому, который еле стоит на фундаменте.

Бель предстает передо мной — и на этот раз я вижу ее лицо. Мы попадаем в другое измерение, когда встречаемся взглядами. Сердце спотыкается и делает остановку. Она почти не изменилась: все те же аккуратные черты лица, только потерявшие детскую припухлостью. Волнистые каштановые волосы, подчеркивающие глубокий зеленый оттенок ее глаз. Маленький шрам над бровью, который запомнился мне в тот день, когда я видел Бель в последний раз. Он не уменьшает ее красоты, а наоборот добавляет некий шарм. На первый взгляд кажется, что ничего не изменилось, кроме того, что она стала женщиной. Это не проявляется в каких-то явных вещах, скорее просто происходит неуловимая внутренняя трансформация, при которой ее спина становится прямее, а взгляд — тверже. И прямо сейчас он метает в меня ножи. Я пробегаю глазами по ее фигуре. Она похудела, сильно похудела. Отрываюсь от ее голых ног, чтобы наконец-то заметить то, во что она одета. Футболка.

Моя футболка.

Бель помнит. Хриплый звук удовлетворения исходит от меня.

— Ты всех встречаешь в одной футболке?

Я тут же хочу взять свои слова обратно, ведь они совершенно не подходят для начала мирного диалога.

— Обычно я встречаю всех голой, — выплевывает она, и в следующую секунду дверь захлопывается прямо перед моим носом.

Заслужил.

***

Прошел час, а может и больше, а я все еще сижу под дверью Бель как какой-то мокрый побитый щенок. Она не ответила ни на один мой стук и просьбу поговорить. И я не удивлен.

«Я прощу тебе все, но только не твой побег».

Чертовски верно, дорогая.

Сожалел ли я все это время за то, что принял такое решение? Бесчисленное количество раз. Я даже уже не знаю, где начинается и заканчивается вина за то, что мы попали в аварию, потому что она сливается с виной за то, что мой выбор жить без нее уничтожил нас обоих.

Говорят, все познается в сравнении. И это действительно так: когда я уходил от Бель, мне казалось, что нет ничего больнее, чем видеть то, как все мечты любимой девушки распадаются у нее на глазах. Но затем боль оттого, что она больше не моя, разорвала меня на части. Эта любовь была слишком сильна, раз сожгла нас в один миг. Я потерял способность видеть или чувствовать, потому что именно Бель всегда заставляла меня это делать. Урок, который мной был вынесен, хочется выгравировать на теле: никогда не помышляй о разрыве с любимым, если ты не готов этого вынести. Я никогда не был и не буду готов прожить жизнь без нее. Но слишком поздно. Эти клочья уже не сшить даже волшебными нитками, потому что я заслужил всю ненависть и презрение с ее стороны. Мне никогда не искупить эту вину.

Но я все еще здесь, потому что шесть лет без нее были вечностью без глотка воды. И теперь, когда мне дали испить из этого святого Грааля хоть каплю, мою жажду уже не остановить.

Слишком много вопросов всплывает в голове, как в какой-то викторине.

Как она оказалась в академии?

Как ее колено, позволяет ли оно ей танцевать?

Почему я ни разу не встретил Бель в Бристоле, хотя пару раз специально проезжал мимо ее дома? Если она все это время жила в Лондоне, то наверняка возвращалась регулярно домой.

Я знаю единственного человека, который имеет представление о ее жизни, и именно поэтому стук в его квартиру в час ночи разносится по всему этажу. Лиам открывает дверь в одних боксерах, которые уже похожи на палатку оттого, как его член натянул их.

— Серьезно? Да ты издеваешься надо мной? — гневно пыхтит он.

— Прости, но сегодня я прерву поездку на твоем траходроме. — Я прохожу в его квартиру, которая больше похожа на музей или какой-то дворец восемнадцатого века. Серьезно, как он может жить в этой гнетущей атмосфере бархатной мебели и золотых люстр? Кровь аристократа не всегда идет ему на пользу.

— Конечно, ни в чем себе не отказывай, придурок. — Он захлопывает дверь и направляется в спальню.

Пять минут спустя Лиам появляется под руку с леди, шепча ей, как я понял, слова успокоения. Перед тем, как захлопнуть дверь перед ее носом, он мурлычет «Я тебе позвоню».

Он ей не позвонит.

— Ну и? — Лиам разводит руки в сторону, призывая объяснить причину моего визита.

— Не прикидывайся тупым, ты ожидал, что я приду к тебе.

— Ожидал, но не в час ночи. Люди вообще-то спят в это время, — ворчит он, заходя на совмещенную с гостиной кухню.

— Я знал, что ты не спишь, — ухмыляюсь я.

— Отлично. Так значит это еще и преднамеренная остановка моей кардиотренировки.

— Побереги свое сердце, а то оно не выдержит таких нагрузок.

Лиам ничего не отвечает, вместо этого он наливает нам виски на два пальца и садится рядом со мной на диван. Подтолкнув мне стакан, откидывается на спинку и тяжело вздыхает.

— Начинай допрос.

Я прокручиваю все вопросы, как колесиком мышки документ на компьютере, чтобы выбрать тот, с которого нужно начать.

— Как она поступила в академию? Мы не попали на просмотр.

— Понятия не имею. Аннабель думает, что это я помог ей, вернее мои родители. Но клянусь, никто из нас не прилагал к этому руку. Мы не знаем, почему ее приняли. — Губы Лиама кривятся в сторону, когда он задумывается. — Не злись на меня за то, что я врал тебе. И не ревнуй, когда я целую ее. Ты не имеешь на это права.

Я опрокидываю в себя виски, чтобы выпить его одним глотком. Мне срочно нужно разбавить свою кровь алкоголем. Я не могу винить Лиама. Вся вина за обломки нашего корабля полностью лежит на мне.

Не представляю, как Лиам умудрился быть хорошим другом мне и Бель одновременно. Мы свалили на него все это дерьмо, а он помогал каждому из нас. Во мне поднимается необъяснимое чувство единения с ним. Как если бы в детстве ты обменялся с другом браслетами дружбы.

— Я знаю, — выпустив воздух через нос, откидываюсь на спину. — Просто…

— Просто ты все еще любишь ее, — констатирует он ровным тоном.

— Да, — мое горло сжимается, — сколько бы лет ни прошло.

— Я не буду говорить, что она тебя никогда не простит. Но… черт, пожалуйста, прекратите мою каторгу. Я хочу назад своих друзей. Истинных вас. — Он смотрит на меня с мольбой, и его глаза начинают краснеть. — Господи, ваша драма доводит меня до слез. — Лиам усмехается. — Я не хочу видеть, как два моих близких друга мечутся в постоянной агонии, не зная куда себя деть.

— Лиам, не знаю, почему ты остался со мной, но спасибо. Не уверен, что смогу когда-нибудь за это отплатить.

— Исправь все дерьмо, которое ты устроил, и тогда мы будем квиты. — Он останавливается, делая глоток виски. — И не порть мне кардиотренировки, твою мать.

На моем лице появляется легкая улыбка от его последнего заявления, но она быстро пропадает, когда я понимаю, что исправить ситуацию можно лишь обратившись к самому Господу Богу.

— Я не знаю, Лиам. Давление в моей груди с того дня настолько сильное, что… Черт, я не уверен в том, что смогу смотреть ей в глаза и не проживать день, когда увидел ее на том асфальте в крови и без сознания. Это преследует меня, как страшный сон. Она и мама. Два худших дня в моей жизни смешались в один и перекрывают мне чертов кислород.

Я потираю круговыми движениями область сердца, словно от этого движения оно станет меньше болеть.

— Аннабель жива. Пойми это уже наконец. Твой любимый человек жив и здоров, а ты теряешь время. Сколько лет должно пройти? Десять, двадцать? Время — это не тот ресурс, которым стоит разбрасываться. Это деньги, которыми нужно грамотно распоряжаться. Тебе станет легче, когда она заведет семью, а ты так и будешь тонуть в одиночестве? Ваша история не про то, что жизнь несправедлива, а про то, что череда неверно принятых решений иногда приводит нас в тупик. Но даже из тупика всегда есть выход.

Слова Лиама крепко оседают во мне. Да я и сам все это понял, когда стал умнее. В девятнадцать лет мне казалось, что совершая отрицательный выбор для себя, это автоматически делает жизнь других положительнее. Но это ошибка. В жизни так же, как в математике, минус на плюс дают минус.

Суждено ли мне исправить ошибки, или в моей тетраде так и будет написано: трус.

Глава 34

Аннабель

Спала ли я сегодня ночью? Ни секунды.

Полночи просидев у двери, из-за которой доносились тяжелые вдохи и выдохи Леви, мне не удалось сомкнуть глаз. Я легла в кровать только когда услышала, как он ушел. Но это абсолютно не призвало сон.

Я все еще не могу поверить, что это действительно происходит. В мысли постоянно то и дело пробирается его раздражающе идеальное лицо в дверном проеме моей квартиры. Мне пришлось судорожно спрятать подвеску под футболку, чтобы его взгляд не зацепился за нее. Как он вообще узнал, где я живу? Хотя не стоит удивляться, ведь это Леви. Если ему нужно, то он заглянет во все окна в квартале, чтобы пробраться внутрь.

Его внешний вид оставлял желать лучшего, но я не дала этому разжалобить меня. Я не могу опять пасть от этих чар, которые он излучает. Даже если Леви Кеннет в двадцать пять выглядит как чертов бог с Олимпа. Аполлон, Гефест, Гермес? Забудьте. Леви, гребаный, Кеннет с мокрыми от дождя волосами переплюнул Зевса. На его лице появилась щетина, которая подчеркивает остроту скул. Знакомая морщинка между бровей стала еще глубже. Интересно, разглаживал ли ее кто-нибудь эти годы?

Тебя это не должно волновать.

Цвет волос стал на пару тонов темнее, а длина — короче, что делает его более мужественным. Так и есть, ведь ему больше не девятнадцать. И взгляд, которым он меня прожигал, полностью это подтверждает.

Я не знаю, что делать дальше. Будет ли он появляться снова? Хочу ли я, чтобы он снова постучал ко мне в дверь? И как мне себя вести?

Нет, ты этого не хочешь.

Я смотрю на себя в зеркало, проводя по шраму внизу живота, который не перестает покалывать с того момента, как мы встретились взглядами. Напоминание того, что мне не суждено иметь детей, похоже на рубец от кесарева сечения. Что достаточно иронично. С того момента, как родилась Аврора, мой материнский инстинкт уже был активирован, поэтому меня безусловно расстраивает тот факт, что я никогда не испытаю такого со своими детьми. Но больше всего по мне ударило то, что жизнь сделала выбор за меня. Как и Леви. Как и мой отец, который всю жизнь не давал мне выбора. Мне не дали самой решить, хочу ли я иметь детей и в какой период жизни. Просто отняли. Леви не дал мне право выбора, когда на кону стояли наши отношения, а решил все сам.

Я быстро собираюсь на учебу и напоследок смотрю в зеркало, говоря себе, что нужно не бояться жить, какое бы дерьмо ни случалось. Только переступив за порог, вижу кофе, круассан и блестящую наклейку в форме звезды.

Чтоб тебя.

Кофе еще горячий, значит Леви был здесь совсем недавно. Удивительно, что его посылку никто не украл. В моем доме это нормально. Думаю, соседка сбоку была бы рада начать свой день с горячего латте.

Так может…

Благотворительность никто не отменял, поэтому я стучу в дверь, а когда миссис Томсон — ворчливая старушка лет шестидесяти — открывает, протягиваю ей стакан со словами:

— Прекрасно выглядите, нашла под вашей дверью. У вас появился ухажер?

Она молча выхватывает кофе с круассаном, но с довольным видом приглаживает свои редеющие пряди волос, прежде чем захлопнуть дверь.

Я не собиралась пить кофе — неизвестно, какие феромоны он туда подсыпал. Мне нужен трезвый рассудок, который, по-видимому, на секунду коротит, когда наклейка со звездой оказывается приклеенной на заднюю панель моего телефона.

Чертов, Кеннет.

Мой телефон звонит, и на экране высвечивается имя, которое автоматически делает мой день лучше.

— Привет, — улыбаюсь я трубку.

— Щечка к щечке, Анна.

— Щечка к щечке, Рора.

Сколько бы нам не было лет и где бы мы не находились, это остается неизменным.

— Мама с тобой?

— Да, мы едем в школу. Сейчас я включу громкую связь.

— Детка, как твои дела? — вступает в разговор мама.

— Все хорошо.

Не считая бывшего парня у меня на пороге.

— Ты хорошо питаешься? Тебя выбрали на главную роль?

— Пока что нет, но я делаю все возможное. Надеюсь, что балетмейстер знает, кто ему нужен. — Я пропускаю ее первый вопрос, потому что тогда наш разговор закончится рецептами, которые она каждый раз начинает мне диктовать. — Как у вас дела? Рора, ты готовишься к экзаменам?

Аврора пошла в школу в пять лет, видимо, папа очередной раз хотел сделать из своего ребенка гения, поэтому она заканчивает обучение в этом году. Не могу поверить, что моей сестре через пару месяцев восемнадцать. Кажется, что только недавно я держала ее крохотное тельце на руках.

— Да, ненавижу это дерьмо, — ворчит Аврора.

— Аврора! — восклицает мама так громко, что у меня дребезжит динамик.

Я смеюсь. Боже, как мне их не хватает. Тоска сжимает грудь, и глаза начинает пощипывать.

— У нас все хорошо. Папе дали повышение, теперь он не работает в ночные смены, — щебечет мама, а у меня на языке появляется горький привкус. Повышение. Теперь он, наверное, наравне с божеством. — Мы скучаем по тебе. Все мы. — Она делает акцент на «все», чтобы я точно уловила, что папа тоже входит в это число.

Я не приезжала в Бристоль с момента поступления в академию и не собираюсь этого делать, чтобы не встречаться с ним лицом к лицу. Он отказался от меня и, наверное, в тот момент мне удалось вдохнуть полной грудью, несмотря на то, что было чертовски больно.

— Когда вы приедете? — спрашиваю я.

Мама и Рора приезжают ко мне примерно раз в три месяца, конечно же исключительно в те моменты, когда папа в командировках. Ведь не дай бог царь горы узнает, что его приказа ослушались.

— Не знаю, постараемся быть на твоем выступлении в конце учебного года.

— Хорошо. Я скучаю по вам. Очень. — В конце мой голос дает слабину.

— Я люблю тебя, детка.

— Я скучаю по тебе, Анна.

Мы заканчиваем разговор, и мне нужно пару минут, чтобы прийти в чувства.

Когда я подхожу к академии, то опять застаю ту же сцену, что и вчера. Валери и Алекс ругаются в машине. Поправка — Алекс ругается, когда моя подруга смотрит в одну точку. Это становится все интереснее.

Быстрым шагом я преодолеваю расстояние и стучу в окно машины. Валери подпрыгивает на месте, и в этот момент в мои глаза бросается, как крепко рука Алекса сжимает ее запястье. Как только они замечают меня, оба рисуют на своих лицах фальшивые улыбки, а прикосновения ее мужа становятся не угрожающими, а ласкательными.

Валери выходит из машины, и мы молча следуем к двери академии. Как только оказываемся внутри, я как можно аккуратнее беру ее за руку, чтобы посмотреть на запястье. На нем уже выступили огромные кровоподтеки. Боже, какую силу приложил Алекс?

— Валери, либо ты рассказываешь, что происходит, либо…

— Все в порядке, — все та же неестественная улыбка не сходит с ее лица.

— Это не так. Ты плохая лгунья. — Я сердито смотрю на нее, но затем смягчаю свой взгляд, чтобы еще больше не загонять ее в угол. Мне нужно, чтобы она поделилась со мной добровольно, а не ощущала себя на допросе.

— Он обычно не хватает меня за руки… — Она прерывается. — То есть никогда не хватает за руки. Черт, вернее… вообще не прикасается ко мне.

Обычно.

Мои глаза расширяются от гнева.

— А как насчет других частей тела?

Мы переодеваемся вместе каждый божий день, но я ни разу не обращала внимание на то, как Валери выглядит под одеждой. Потому что у меня не могло возникнуть даже малейших сомнений в Алексе или в том, что Валери не в безопасности.

— Все в порядке, Аннабель, правда. Алекс хороший, просто у него сейчас трудные времена. Все мое тело тоже в полном порядке… и если ты сегодня будешь смотреть на меня в раздевалке, как извращенка, то я подам на тебя в суд, — пытается отшутиться она.

Но мне не смешно.

— То есть ты хочешь сказать, что если я сегодня посмотрю на тебя, как извращенка, — подчеркиваю я, — то не найду там ни одного синяка? Все верно?

Валери отворит взгляд, после чего возвращает его ко мне, игриво усмехаясь.

— Ну, на моей заднице шлепок от ладони. Хочешь покажу? Жаркий секс и все такое, — подмигивает она мне.

Я теряюсь в ее эмоциях. Это вроде обычное поведение моей подруги, но в то же время что-то не так. И я не знаю, чему верить.

— Я поверю тебе сейчас, но будь уверена, что подашь ты на меня в суд или нет, теперь твое тело — мой личный вид эротики на яву. Буду смотреть и наслаждаться каждым сантиметром. Смиришься с этим? Если тебе, конечно, нечего скрывать. — Я подмигиваю ей в ответ и тяну за собой в раздевалку.

Мы переодеваемся, пока Бриттани не затыкает свой рот по поводу главной роли. Я так увлечена Валери и ее телом, что не обращаю внимания на эти очередные провокации. На заднице моей подруги действительно отпечаток ладони и больше ничего. Ладно, возможно я просто немного утрирую ситуацию.

Ведь в каждой семье бывают ссоры.

Заходя на занятие, которое опять проходит в зрительном зале, мои глаза автоматически устремляются к ложе. Выдох облегчения покидает меня. Не знаю, но почему-то я не могу отделаться от чувства, что теперь Леви постоянно где-то у меня за спиной.

Я всегда за твоей спиной.

Боже, он сказал мне это в пятнадцать лет. Какого черта это все еще сидит у меня в голове?

Лиам появляется рядом со мной и выглядит помято. Мы так и не поговорили, и сейчас не лучший момент, но я не могу удержать все вопросы, которые рвутся наружу.

— Вы друзья?

— И тебе привет. — Он сначала целует в щеку меня, а затем Валери.

— Да, мы друзья.

— Ты скрывал это от меня?

— Нет.

— Мы сегодня общаемся односложными ответами или что? — начинаю закипать я.

— Эй, не обижай моего друга, злюка. — Валери тычет в меня пальцем. — Лиам, она сегодня в своем обычном недотрах-настроении. Может и к лучшему, что этот мистер Гринч снова появился. Наконец-то твою клумбу польют.

Я не собираюсь соглашаться и говорить, что в моей клумбе действительно гребаная засуха. Вместо этого я отталкиваю эту парочку и встаю на свою позицию.

— Боже, девочки, я не хочу знать о ваших клумбах и кто их поливает. Пощадите меня, — стонет Лиам.

— Почему мистер Гринч? — спрашиваю я.

— Однажды ты запретила называть его чудовищем, поэтому я решила называть его так. Тем более рядом с ним вчера вилась какая-то собака, и я услышала, что его зовут Макс. Все идеально сходится. — Она прихлопывает в ладоши.

Лиам раскатисто смеется, до сих пор не зная, что он сам является Гастоном.

Не жизнь, а сказка.

— Ты проводишь меня до работы? Нам нужно поговорить, — я заглушаю свою агрессию, обращаясь к нему мягким тоном.

— Да, — вздыхает он.

Не смотря на все напряжение, занятия в академии проходят лучшим образом. Мое колено сегодня меня не беспокоит, и мы с Лиамом отлично исполнили нашу партию, предназначенную на главную роль. Бриттани весь день извергала очередной яд и кричала на своего партнера за то, что он ограничивает ее в движениях. Бедный парень, ему срочно потребуется психиатр после окончания учебы.

Весь день я не перестаю поглаживать наклейку на своем телефоне. Как будто чем больше по ней провести, тем скорее всплывут ответы на все мои вопросы. Рука то и дело тянется к подвеске на шее. Она всегда была моим источником силы, несмотря на то, что стала постоянным напоминанием о Леви.

Моя работа находится вблизи академии. Я занимаюсь уроками балета с маленькими детьми от трех лет. Мне посоветовала эту работу моя преподавательница еще на первом курсе, когда узнала, что полная стипендия выделяется не всем учащимся. Я сразу ухватилась за эту возможность, особенно когда узнала, что на занятия приводят детей-сирот. Это придало мне некий смысл жизни, ведь если нет возможности иметь своих детей, то можно порадовать тех, кто лишен родителей.

Сначала я думала, что преподавать — не мое, но затем втянулась. Возможно это гены моей мамы, которая родилась для того, чтобы обучать детей. Все малыши очень разные, со своими страхами. Кто-то боится темноты, кто-то стесняется своей внешности, но все они по-своему индивидуальны. До сих пор мое сердце обливается кровью, когда кого-то из детей забирает любящий родитель, а кого-то опекун, который просто является промежуточным этапом, прежде чем у этих малышей появится семья. Мне хочется помочь каждому из них.

Я сильнее кутаюсь в шарф, чтобы скрыться от холодного ветра. Мартинсы шлепают по лужам в такт моему сердцебиению.

— Мы будем играть в молчанку? — спрашиваю я.

— Я думал, тебе нужно время, чтобы собраться с мыслями, — отвечает Лиам, идя со мной в ногу.

— Не нужно. Я просто не понимаю, как тебе удалось совмещать дружбу с нами двумя, чтобы мы об этом не знали.

— Поначалу было сложно. Особенно когда я видел, как вы оба распадались у меня на глазах. Я не мог занять ни одну из ваших сторон, потому что мне в равной степени было жалко вас обоих. Решение Леви было неверным, нет смысла спорить по этому вопросу, но у него имелись свои причинно-следственные связи, за которые нельзя его винить. По крайне мере мне. Я не мог бросить его, ведь он остался бы совсем один. И не уверен, смог бы Леви выбраться из своего состояния живым.

Я слушаю Лиама и соглашаюсь с каждым сказанным словом, но это не уменьшает прожженную дыру в груди. Множество раз мне удавалось оправдать поступок Леви. И ровно столько же раз я вспоминала себя одну в той палате. Злость давно прошла, осталась огромная рана, которая никак не может зажить. Она болит и болит, словно требуя какого-то несуществующего лекарства.

— Я понимаю. — Мне приходится прикусить свою щеку до крови, чтобы не дать ни одной слезе упасть. — Что мне делать? Утром на моем пороге было кофе, не говоря уже о том, что Леви полночи просидел под дверью. Я не могу впустить его вновь в свое сердце, чтобы потом при какой-то непредсказуемой ситуации он вновь ушел.

— Ну он хотя бы не прервал твой секс и не спал как бомж на диване, — усмехается Лиам. — И Аннабель, ему уже не девятнадцать. Люди взрослеют. Каждый достоин второго шанса и права на искупление своих ошибок.

— Вы так близки, что ты позволяешь ему спать на своем диване? — Я удивленно вскидываю брови.

— Не то чтобы он спрашивал у меня разрешения…

— Я подумаю, Лиам. В любом случае, мы пока что даже не разговаривали. И я вообще не знаю, будет ли он со мной еще связываться. — Я обхватываю себя руками, когда мы останавливаемся около входа в здание моей работы.

— Поверь мне, этот человек не потерял свои сталкерские способности. Он их улучшил. — Лиам кивает мне за спину. — Обернись.

Я оборачиваюсь и вижу между деревьев припаркованную машину. Неизменная ауди черного матового цвета. Сквозь лобовое стекло виднеется силуэт Леви. Боже… он даже надел кепку и черные очки.

— Он что, следит за мной? — шепчу я.

— Возможно, Леви просто решил записаться на твои занятия по балету, — шепчет Лиам.

— Почему мы шепчемся, если он нас не слышит?

— Не знаю, — все еще шепотом говорит Лиам.

***

Работа с детьми подразумевает под собой стальные нервы. В моем случае — стальные кости, потому что когда они все разом бросаются на меня в конце занятия для прощальных объятий, я чувствую как в теле что-то хрустит. Малыши слишком малы, чтобы понять, что мне не удается пошевелить даже пальцем. Они продолжают прыгать на меня, пока я лежу на мате, не собираясь их останавливать. Это тепло и уютно. Даже несмотря на то, что я лишилась клочка волос.

— Бель, ты придешь ко мне в… — тонкий голос моей ученицы звучит у меня около уха, пока она обвивает меня руками. Видимо, она забыла день недели, раз не продолжает говорить.

— В субботу. Да, я постараюсь прийти, — отвечаю я, поглаживая ее по голове.

Мягкие мелкие пряди волос цвета кофе с молоком обрамляют ее личико, пока остальная длина собрана в тугой пучок на макушке.

— Я придумала нам много ир, — глаза девочки светятся от счастья.

— Игр, — ласков поправляю ее я.

— Ир, — снова пытается она, уверенная в том, что говорит правильно.

— Тебя уже ждут, беги переодеваться, — я щипаю ее за щечку.

Она подрывается быстрее петарды на Рождество и убегает в раздевалку.

Я прощаюсь с остальными детьми, обсуждаю с родителями и опекунами их успехи, после чего начинаю прибираться в зале. Сегодняшняя программа была очень насыщенная, но все хорошо потрудились. Включая меня. Потому что я буквально готова заснуть на мате в углу зала. И это будет намного теплее, чем в моей квартире.

— Аннабель, она не хочет уходить без вас.

В дверном проеме появляется миссис Янг — опекун Оливии. Она смотрит на меня со смущенным видом, словно ей неловко. Хотя это происходит после каждого занятия.

— Секунду, мне осталось совсем чуть-чуть, и я присоединюсь к вам, — отвечаю я с легкой улыбкой, хотя внутри меня играют фанфары. Я рада, что этот ребенок нуждается в моей компании. Мне не стоит привязываться к детям, но кажется, что уже слишком поздно.

Я в последний раз проверяю зал и выключаю свет. Заперев дверь, быстро бегу в раздевалку. Ноющая боль в колене заставляет меня немного сбавить скорость. Под вечер травма всегда напоминает о себе. Я привыкла к этому, но не знаю, сколько еще времени отведено моей коленной чашечке, прежде чем она окончательно превратится в блюдце.

— Ну что, ты готова, малышка? — Я приседаю перед лицом девочки, чтобы наши глаза были на одном уровне.

— Да! — восклицает она и кивает головой так сильно, что ее кудри теперь уже распущенных волос подпрыгивают под шапкой. У детей все предложения почему-то обязаны быть восклицательными. Как будто до взрослых так лучше дойдет информация.

— Ну тогда побежали! — также эмоционально отвечаю я, и мы срываемся с места, играя в игру наперегонки. Колено проклинает меня и наводит порчу, пока я несусь по коридорам к выходу.

Я сбавляю темп на последнем отрезке, давая малышке фору, чтобы она выиграла. Оливия проносится мимо меня, как вихрь, и заворачивает за угол.

— Ой, — пищит девочка, и я ускоряю шаг. — А ты большой! Ты тоже пришел тацевать? — я оглядываюсь назад, чтобы проверить миссис Янг. Она все еще плетется вдалеке коридора, значит Оливия не может разговаривать с ней.

Я перехожу на бег и так же резко останавливаюсь, когда заворачиваю за угол. Леви, гребаный, Кеннет, сидит на корточках около моей ученицы, отбрасывая свою тень почти на весь коридор. Теперь я не слышу их разговора, потому что они перешептываются. И девочка хихикает. Нет, она заливается смехом.

Черт бы побрал его обаяние.

Я подхожу к ним, и глаза Леви поднимаются на меня. Улыбка стирается с его лица, сменяясь хмурым выражением с морщинкой между бровей. Мы сверлим друг другу взглядом, играя в игру, кто первый моргнет.

— Бель, смотри, дядя подарил мне звезду!

Я набираю полную грудь воздуха, вдыхая через широко раскрытые ноздри. Эта ситуация является полным провалом начиная с того, что девочка называет меня Бель при Леви, заканчивая точно такой же звездой, как и у меня, на ее маленькой ладошке.

— А у тебя есть такая? — не сдается малышка, требуя моего внимания.

— Да, Бель, у тебя есть такая? — Леви специально делает акцент на моем имени, и они оба смотрят на меня, как следователи на допросе.

— Нет, — я делаю расстроенное лицо, и краем глаза вижу, как Леви усмехается. — Но ничего, ведь в таком случае только у тебя будет такая звезда, верно? — Я сжимаю ручку малышки.

— Да! — Она обнимает меня за бедра, пока я возобновляю нашу игру взглядов.

— Как тебя зовут, малышка? — спрашивает Леви мягким тоном. Боже, это действительно так бархатисто и мягко, что мое сердце начинает нестись галопом.

Остановись, чертова штуковина, мы не на ранчо.

Я зажимаю переносицу так сильно, что вижу звезды. Потому что знаю, что следующие слова девочки собьют Леви с ног.

— Аивия.

Ну может и нет, потому что тут возможно потребуется гугл-переводчик, чтобы понять.

— Как? — Леви приподнимает бровь и пытается сдержать смешок.

Ох уж эта бровь.

Прекрати.

— Аи-ви-я! — произносит по слогам девочка, чтобы до него лучше дошло. — Ты что, не понимаешь?

— Да, Леви, ты что, не понимаешь? — Я вызывающе скрещиваю руки на груди.

— Оливия, Аннабель, вот вы где, — миссис Янг обрушивает бомбу, заворачивая к нам.

Лицо Леви становится бледнее с каждой секундой. По моему телу тоже проходит обеспокоенная дрожь, потому что как бы я ни сопротивлялась, мне больно наблюдать за тем, как перекашивается его лицо от воспоминаний. Он отворачивается, и по плечам можно заметить, как из него вырывается тяжелое дыхание.

— Миссис Янг, вы дальше справитесь сами? Мой… д-друг неожиданно решил встретиться со мной, — заикаясь, произношу я.

— Да, конечно. Оливия, попрощайся с мисс Андерсон и ее другом.

— Пока, Бель! — Оливия так увлечена своей звездой, что не расстраивается из-за того, что уходит без меня. Это хорошо: так мое сердце не будет сжиматься от ее слез. — Пока, друг! Приходи ко мне в субботу, у нас день гостей!

Она подходит к Леви и дергает его за пальто, он приседает к ней с легкой улыбкой, хорошо скрывая свою реакцию.

— Пока, Оливия. — Имя на его языке звучит не горько, а с любовью.

— До свидания, Аннабель и… — Миссис Янг делает паузу, не зная, как обратиться к моему другу.

— Леви… — Он откашливается и выпрямляется в полный рост. — Леви Кеннет.

— Приятно познакомится, я — Джулия Янг.

Они пожимают друг другу руки, после чего сразу же прощаются. Чем ближе миссис Янг и Оливия приближаются к выходу, тем чаще становится мое дыхание. Как только входная дверь захлопывается, я резко перестаю дышать. Мы одни в этом коридоре со слабым освещением. Леви приближается ко мне размеренными шагами, как охотник к своей добыче. Сердце с силой ударяется о ребра, чуть не пробивая дыру.

Боже, какого черта я все еще так на него реагирую? И сколько лет должно пройти, чтобы мое тело начало слушаться меня в присутствии этого человека?

Даже столетия будет мало.

Мы оказываемся в нескольких сантиметрах друг от друга. В тишине коридора слышится каждый наш вдох и выдох. Я не боюсь близости с ним. Мне не девятнадцать. Я умею держать себя в руках и не собираюсь отступать.

Леви касается мизинцем моих костяшек пальцев. И мой желудок достигает пят.

Что там я говорила о том, что мне не девятнадцать?

Медленно и чувственно прослеживая каждое сухожилие, его пальцы переходят на тыльную сторону ладони, и я знаю, что будет дальше.

Не позволяй ему.

Наши лбы соприкасаются и мне кажется, что по крови начинает течь алкоголь, потому что голова идет кругом. Глубокое дыхание сотрясает грудную клетку Леви.

Я не могу ему этого позволить, поэтому делаю небольшой шаг назад, чтобы посмотреть в глаза, которые были для меня спасением и смертью одновременно.

Леви смотрит на меня, а затем на наши руки.

— Ты хочешь этого, — произносит он сквозь рваное дыхание.

Я не отвечаю. Не могу.

Отдернув руку, делаю еще пару шагов назад и зарываюсь пальцами в волосы.

— Уходи.

— Нет. — Он наступает на меня.

— Уходи!

— Я сказал нет. — Еще один шаг ко мне.

— Тогда ухожу я.

Огибая его, я устремляюсь к выходу. Леви хватает меня за запястье и, как только я останавливаюсь, убирает свою руку. Умный.

— Пожалуйста, Аннабель, один разговор. — Мое полное имя кажется чуждым на его губах, но мне нужно к этому привыкнуть. Это создает хоть какой-то барьер между нами.

Леви смотрит на меня с эмоцией в глазах, которую я не могу разобрать. Боль, злость, отчаяние — все это смешивается в один взгляд, который расшатывает мою стену.

— У тебя есть ровно пятнадцать минут пока мы идем до моего дома. — Я прерываю зрительный контакт и выхожу за дверь, не оборачиваясь.

Мы идем по улицам, освещенным фонарями. Запах озона наполняет воздух, позволяя наконец-то вдохнуть полной грудью. Я иду на несколько шагов впереди, слыша его четкие и размашистые движения позади.

— Кто эта девочка? — первый вопрос от него прерывает молчание.

— Моя ученица, я преподаю балет детям.

— Куда она меня пригласила?

Я немного покусываю губу, прежде чем ответить:

— В приют.

Леви резко останавливается за моей спиной, но я продолжаю двигаться.

— Постой.

И я останавливаюсь, делая мысленную заметку, что его голос все еще слишком сильно влияет на меня.

— Ты занимаешься с детьми из приюта? — он догоняет меня и встает напротив. Его брови зависли в стадии замешательства, не зная, куда им направиться — вверх или вниз.

— Да, — выдыхаю я.

— Ты… Как ты… — он не может подобрать слов, — справляешь с этим?

— Это не усложняет, а наоборот помогает. Я люблю каждого из этих детей. Им этого не хватает, а у меня много любви, которой не жалко поделиться.

— Расскажи мне об Оливии. Пожалуйста.

Я не удивлена, что он просит об этом. Эта девочка очаровывает с первого взгляда. А если учесть ее имя, которое так много значит для Леви, то я не могу отказать в его просьбе.

— Хорошо, но давай двигаться. — Я иду вперед, и он следует за мной. — Это правда очень… неожиданное совпадение, что ее зовут так же, как твою маму. Когда я узнала ее имя, у меня была примерно такая же реакция, как у тебя. Потому что… — я тереблю кисточки своего шарфа и откусываю кусок кожи от щеки, — потому что ее родители погибли в аварии. — Леви закрывает рукой лицо и потирает глаза. — Ей было два года. Они ехали домой всей семьей, но отец девочки не справился с управлением, и они разбились. Все, кроме нее и ее брата. Ему было несколько месяцев. Сейчас они живут в одном приюте, но в разных группах. Оливии — три года, Марку — год. Я занимаюсь с ней с начала учебного года и… Она прекрасна. Я видела много детей за эти шесть лет, но Оливия… Не знаю, просто она… другая.

Повернув голову, смотрю на Леви. Его губы плотно сжаты, рука все еще потирает переносицу.

— Они такие маленькие.

— Да, — хрипло отвечаю я, — но дети быстро все забывают и, к счастью, у Оливии не осталось никаких психологических травм. Она вспоминает маму и папу, но, как я заметила, каким-то размытым пятном. А вот к брату она очень привязана.

— Черт, это настолько дерьмово, что у меня нет слов. В такие моменты кажется, что все наши проблемы, по сравнению с тем, что переживают люди, — это просто пыль. — Он останавливается, осознав слова, которые слетели с губ.

— Вот именно, Леви. Пыль. Просто мы в ней затерялись. — Я выпрямляю спину, смотря на него.

— Бель, я… — После жеста моей руки он отсекается, исправляясь. — Аннабель. Мне жаль. Мне так чертовски жаль. Я думал, что сделаю нашу жизнь проще. Твою. Потому что на свою мне было плевать. Только потом пришло осознание, что я не имел права так поступать. — Он проводит дрожащей рукой по волосам, но они не такие длинные, как раньше, поэтому ему не удается ухватиться за пряди. — Моя любовь, какой бы сильной она ни была, заглушалась страхом. Виной. Отвращением к самому себе многие годы. Я должен был стать тем, кто защитит тебя. На кого ты сможешь опереться. Безусловно, я помогал тебе и через Лиама, и сам первые месяцы, пока ты не встала на ноги. Но это все равно не то, чего достойна Аннабель Андерсон. Знаю, что это оправдания, но… просто хочу, чтобы ты поняла, что если бы мне дали выбор: жить счастливо и забыть обо всем или проживать в аду тот день раз за разом… Второй вариант был бы выбран незамедлительно. Я хотел бы проживать это снова и снова только для того, чтобы выбирать тебя.

Я сдерживаю слезы, которые рвутся из глаз.

Ты сильная. Никто в этой жизни на тебя не влияет.

Но самое главное, что я верю ему. Каждому слову. Только не могу приложить ума, что нам делать со всем этим бардаком. Как починить то, что так давно разбито. И изобрели ли суперклей, который склеивает души?

— Уходи. Мне нужно время.

— Я вернусь. Потому что один наш умный друг сказал, что время — ценный ресурс. И я больше не собираюсь пропускать его как песок сквозь пальцы.

С этими словами Леви уходит, уважая мою просьбу. Почему сейчас он должен быть таким джентльменом? Это не позволяет мне казаться последней дрянью, которой я бы так сильно хотела стать, чтобы защитить сердце, об которое продолжают разбиваться волны любви к нему.

Глава 35

Леви

Дни сменяются днями, но я не выпускаю Бель из виду. Мне стоит огромного труда не сорваться, чтобы не сидеть у нее под дверью, ожидая момента, когда ей станет достаточно времени. Я не слежу за ней так, как делал в первые дни, но всегда знаю, где она находится.

Лиам долго сопротивлялся, но в итоге стал работать на моей темной стороне. Так мне удалось узнать, что в ее квартире дерьмовые окна, благодаря которым Бель постоянно находится под угрозой обморожения. Я все еще думаю, как скорее решить эту проблему, но так, чтобы не оказаться в тюрьме за взлом.

Кофе, круассан и наклейка звезды каждое утро ждут ее на пороге. Почему-то ее соседка смотрит на меня слишком жизнерадостно, когда я оставляю их перед ее дверью.

Также Лиам проболтался, что колено Бель в последнее время все чаще выходит из строя, но она тщательно это скрывает. Меня не перестает мучить вопрос, как она поступила в академию. Да и многие другие аспекты жизни тоже интересуют. Мне хочется поговорить с ней обо всем, что происходило в ее жизнь эти шесть лет. Услышать каждый день. Я хочу сидеть, лежать, стоять и слушать ее голос, являющийся моим криптонитом. Даже если она будет на меня кричать и ругаться, говорить «уходи» — это намного лучше, чем не слышать ничего. Мне хочется услышать ее смех, которым последние годы я наслаждаться лишь из старых видео в своем телефоне. И одностороннее общение в сообщениях с давно знакомым номером совсем не приносило облегчения.

Я никогда не желал другую женщину. Мне нужна была Бель с ее озорной улыбкой, огромной душой и мягкими касаниями на моем затылке.

Сегодня я решил рассказать все Максу и Нейту, начиная со своих десяти лет. Мне стыдно оттого, что мои друзья находились все время рядом со мной, не зная правды. Не зная, кто их друг на самом деле.

Я рассказываю о маме, которую люблю и вспоминаю каждый день. Об аварии, забравшей ее у меня. О своей детской оплошности, о которой не могу забыть, хотя прошло уже столько лет. Делюсь с ними бурлящими во мне чувствами к Бель. Даю им узнать о девушке, которая согрела меня своим теплом. Рассказываю о самом ужасном решении в жизни и трагедии, разрушившей не одну жизнь.

— В своей жизни я любил двух женщин — маму и Бель. И потерял их обеих, потому что был слишком глуп.

Я заканчиваю свой рассказ и поднимаю глаза к своим друзьям. Они смотрят на меня с открытыми ртами, поочередно пытаясь заговорить, но затем, не находя слов, снова ошарашено хлопают глазами.

— Так значит ты не гей. — Нейт не придумал ничего лучше, чтобы прервать затяжное молчание.

Макс кидает в него ручкой через длинный стол для заседаний.

— Заткнись, придурок.

— Почему в этом кабинете все пытаются меня убить? Ручкой, — ворчит Нейт, отправляя оружие убийства обратно в Макса.

— Почему ты нам ничего не рассказывал? — Макс сцепляет руки в замок, опираясь предплечьями на стол.

Я встаю из-за своего места, отряхивая несуществующую пыль на костюме. Развернувшись к окну, смотрю на город. Лондонский глаз17 размеренно совершает круг за кругом, успокаивая мое волнение.

— Наверное… я не знаю. Об этом всегда знала только Бель, а затем наш общий друг Лиам. Когда вы появились в моей жизни, у меня был один из худших периодов. Хоть я всегда и сторонился вашей компании, но на подсознательном уровне мне хотелось иметь людей, которые ничего не знают. Кто я и что сделал. Некая иллюзия жизни с чистого листа казалась привлекательной. Но только это ни черта не помогало.

— Ты думаешь, мы бы осудили тебя? — Нейт становится серьезным, что для него совсем неественно. — Все мы совершаем ошибки, Леви. Хотя я считаю, в твоем случае ошибка была лишь одна. Ты ушел от нее. Но… если бы такое случилось со мной, то не факт, что я бы поступил иначе. Худшее, что может быть в жизни, — это наблюдать как человек, которого ты любишь, начинает видеть в тебе лишь…

— Чудовище, — заканчиваем мы с Максом в унисон.

Мы втроем переглядываемся, осознавая произошедшее. Складывается ощущение, что каждый из нас испытывает одинаковые эмоции. Это так странно, ведь мы такие разные, но где-то на глубине между нами тянется одна связующая нить.

Макс откашливается, и уголки его губ приподнимаются.

— Ну и какой план?

— В смысле? — озадаченно спрашиваю я.

— Ну мы же не просто так играли в копов под прикрытием. Какой шаг следующий?

— Мне нравятся эти ролевые игры, я с вами, — ухмыляется Нейт.

Я не могу сдержать улыбку, которая появляется на моем лице. Еще никогда не чувствовал себя так… по-семейному рядом с ними.

— У нее в квартире дерьмовые окна, поэтому там очень холодно. Я думаю как решить эту проблему, чтобы она сразу не выставила меня за порог.

— Значит, это будет ограбление. Украдем окна. Тогда она вообще не сможет там жить и переедет к тебе. Все просто. — Нейт хлопает в ладоши, довольный своим планом.

— Она скорее будет жить на улице, чем переедет ко мне. Мы не будем красть окна, нам нужно их просто заменить.

— У меня есть идея. Скинь мне адрес Бель.

Я прерываю его щелчком языка и пригрожаю пальцем.

— Она только для меня Бель.

В этот момент я понимаю, что теперь не только для меня. Оливия. Малышка, которая не выходит у меня из головы. Я никогда не испытывал какой-то особенной тяги к детям. Но она… При взгляде на нее у меня появились такие же чувства, как к Бель при нашей самой первой встрече. В душе что-то зажглось.

— Но мне нужна ответная услуга, — продолжает Макс и смотрит на меня из-под бровей, перекатывая ручку между пальцами.

— Какая? — спрашиваю я.

— Информация о ее рыжей подруге.

Черт. Я знал, что позавчера это была его машина напротив академии. Но думал, что мне показалось, ведь в этом абсолютно нет никакого смысла. Они виделись один раз мельком, когда девушка пробегала мимо меня в тот день в коридоре, следуя за Бель. В этот момент Макс тоже освободился от дел, связанных с документами по тендеру, и нашел меня.

За последние дни я много чего узнал от Лиама. О друзьях Бель, работе и учебе. И то, что я узнал о Валери, перекроет абсолютно все попытки Макса в ее сторону.

— Ее зовут Валери. Она замужем.

Ручка выскальзывает из его рук, и он крепко сжимает челюсть. Проходит пару секунд, и Макс снова приходит в себя, затем встает и легким движением ладони крутит стул на колесиках.

— Брак — это не гарантия «долго и счастливо».

С этими словами Макс покидает кабинет, оставляя нас с Нейтом озадаченно смотреть ему вслед.

***

Наступает суббота, и раз меня пригласили в гости, то невежливо отказываться. Мои детективные способности дали свои плоды, и я выяснил, в каком приюте находится Оливия. Не так легко было договориться о посещении, но миссис Янг похоже очень доверяет Бель, раз согласилась на мое присутствие. Вдобавок к этому данный приют теперь спонсирует наша компания — это тоже сыграло свою роль.

— Мистер Кеннет, рад вас слышать, — отвечает директор академии на мой звонок.

— Мистер Тейлор, у меня есть предложение по поводу благополучителя.

— Я слушаю.

— Приюты и необеспеченные семьи. Точнее развитие таких детей. Спортивные секции, музыкальные школы, балет, изобразительное искусство. Многие не могут позволить себе оплачивать такие секции.

На другом конце провода повисает молчание. Я выжидаю, а затем продолжаю:

— Ваше учебное заведение — одно из главных месторождений талантов и искусства. Я бы хотел, чтобы в вечере участвовали воспитанники детских домов. Вы должны быть заинтересованы в этом. Тем более ваши студенты работают с такими детьми.

— Разве? Не слышал об этом. У студентов нет времени на то, чтобы работать.

— Я знаю как минимум одного человека, который работает почти каждый день.

— Кто же это?

— Аннабель Андерсон.

Я слышу, как Тайлер давится водой и откашливается. Затем приглушенное «я знал, что она доставит мне проблем» выскальзывает из его рта.

— Что?

— Нет-нет, ничего. Вы не измените своего решения? Мистер Майерс может не согласиться на это.

— В ваших интересах собрать за вечер как можно больше средств, ведь ваше заведение — главное лицо. Мистер Майерс может идти к черту. Так или иначе, под моим контролем будет каждый пенни18.

— Хорошо, — скрипит зубами Тайлер.

Полагаю, что он не в восторге оттого, что не имеет власти над благополучителем.

— Всего доброго. — Но линия разговора уже оборвана.

Я сижу в машине и думаю насчет своего внешнего вида. На мне темно-синий костюм, пальто и туфли. Не то чтобы эти вещи подходят для похода в приют, где я собираюсь… играть с детьми. Мне приходилось много чего делать в своей жизни, особенно когда я стажировался во время учебы, но подобное для меня впервые.

Так как Нейт абсолютно не организован и не соблюдает сроки, пришлось сначала ехать в офис, чтобы все уладить. Поэтому моя одежда скорее подойдет на роль адвоката, если мы с детьми будем разыгрывать судебный процесс. Во что вообще играют дети? Я вспоминаю свое детство и то, как мы проводили время с мамой. Нам всегда было весело, и она умела меня занять даже банальными вещами. Мы могли раскрашивать макароны или лепить животных из соленого теста, которое я тайком ел. Конечно же, потом я его сразу выплевывал, потому что это было просто отвратительно на вкус. Но почему-то раз за разом этот маленький кусочек теста так и просился ко мне в рот.

Я потираю область сердца, потому что там опять появляется это непонятное чувство давления. Как будто мой орган сжимают в кулаке и не дают ему работать в полную силу. Это круговое движение рукой по груди стало настолько привычным, что иногда я даже не замечаю, как повторяю его из раза в раз.

Сбросив пальто, снимаю пиджак и убираю его на заднее сиденье. Я остаюсь в белой рубашке, запонки которой ослепляют своим блеском. Мне не хочется быть выше или лучше этих детей. Поэтому я срываю запонки и закатываю рукава по локти. Провожу рукой по волосам, чтобы придать им не такой голливудский вид, и выхожу из машины.

Я не осознавал, что нервничал, пока не прошел по коридорам и не услышал детский смех. И плач. Это подводит меня к мысли, что без трагедии можно не обойтись. Вдруг я стану причиной слез какого-нибудь ребенка?

— Мистер Кеннет, очень рада, что вы все-таки решили прийти к нам в гости. Пойдемте со мной, девочки уже ждут вас, — с добродушной улыбкой встречает меня миссис Янг.

Девочки… сколько их? И есть ли там хоть один мальчик?

Глава 36

Аннабель

Я немного опоздала на встречу с Оливией, потому что мне полчаса пришлось выяснять отношения с арендодателем насчет температуры в квартире. Он отказывается что-либо предпринимать, а мне приходится спать в нескольких слоях одежды, чтобы действительно спать, а не ворочаться в попытке согреться. Сегодня мне приснилось, что я — Леонардо Ди Каприо, который прячется в туше оленя19. Меня пробирает дрожь от этого воспоминания.

На пороге я не застала своего обычного приветствия от Леви. Моя соседка осталась недовольна, что ее утро началось без кофе.

— Аннабель, здравствуйте! Вы сегодня задержались, но ваш друг отлично справляется. — Миссис Янг буквально светится от счастья.

Стоп. Что?

— Мой друг?

Лиам был со мной пару раз, когда я начала сюда ходить. Мне казалось, что я могу эмоционально не выдержать, поэтому я брала его с собой. Но он больше ни разу не приходил сюда, тем более без меня. Удивительно.

— Да, пойдемте. Сами увидите. Только будьте тише, на это нужно смотреть со стороны, — хихикает она.

Я все еще не понимаю, что происходит, когда мы проходим по коридорам к игровому залу. Миссис Янг аккуратно приоткрывает двери и отступает в сторону.

— Смотрите, только не сразу показывайте им себя.

Я подхожу к приоткрытой двери, и моя челюсть ударяется об пол. Леви, гребаный, Кеннет, сидит на маленьком стуле, вокруг него вьется толпа девочек трех лет. На его голове розовая шляпка, а на талии — фартук.

Необычный образ. Интересно, кто он: повар или модель?

Одну руку Леви держит Оливия, что-то на ней вырисовывая, а другой он сжимает игрушечную чашку. Смех сотрясает мою грудь, но я стараюсь не шуметь, чтобы подольше понаблюдать за этой картиной.

— Какой твой любимый цет? — щебечет Оливия.

Леви сначала немного хмурится, затем его лоб разглаживается.

— Мой любимый цвет — фиолетовый, — четко произносит он, делая акцент на правильное произношение слова «цвет». А он неплох, иногда я забываю о том, что детей лучше не поправлять.

— У меня нет такого цета, есть розовый. Ты не обидишься? — Оливия грустно опускает голову.

— Мне подойдет любой цвет, который ты захочешь. — Леви гладит ее по голове. Он такой расслабленный, что даже мне непривычно видеть его таким.

Мои яичники хлопают в ладоши от этой трогательной беседы. Жар опаляет щеки, и я ничего не могу поделать с улыбкой, которая так и хочет появиться на лице.

— Я еще ни разу не видела, чтобы мужчина так играл с девочками. Он потакает каждому их желанию. Хотя иногда стоило бы и отказать.

— Как он попал сюда?

Миссис Янг задумывается, прежде чем ответить:

— Скажем так, он был очень настойчив.

— Это в его стиле, — выдыхаю я.

Открыв полностью дверь и сделав пару глубоких вдохов, прохожу внутрь. Леви сразу поворачивает голову ко мне, встречаясь взглядом. Его спина моментально выпрямляется, но Оливия велит не дергаться, и он повинуется ее команде.

Я робко подхожу к ним, почему-то чувствуя себя лишней в их компании.

— Можно к вам присоединиться?

Девочки сразу же отбрасывают занятия и накидываются на меня, сбивая с ног.

— Бель! — верещит Оливия. — А Леви в салоне красоты. Ты будешь с нами игать?

Я ловлю глаза своего друга, ведя ментальные переговоры. И мы приходим к выводу, что детям отказывать нельзя.

— Да, конечно, я буду играть.

Девочки возвращаются к своему занятию. А я беру такой же маленький стульчик, что и Леви, садясь напротив него. Сразу же феи-стилисты окружают меня, начиная расчесывать волосы. Моя юбка немного задирается из-за того, что высота стула слишком мала даже для меня. Леви прослеживает взглядом каждый участок открытой кожи. И несмотря на то, что физического прикосновения нет, я каким-то образом могу представить тактильный контакт. Он все еще не отрывает глаз. В горле становится суше, чем в Сахаре, чего не скажешь о месте между моих бедер.

Боже, тут кругом дети. Андерсон, приди в себя.

— Необычный выбор цвета, — я киваю на его руку с накрашенными ногтями.

— Говорят, популярен в этом сезоне. Но я хотел фиолетовый. Моей подруге он больше нравится. — По лицу Леви расползается его самая лучшая ухмылка.

Не надейся, Кеннет.

Я больше не поведусь на это. Но почему тогда в животе что-то оживает?

— Не твоей подруге теперь нравится черный, — огрызаюсь я.

— Правда? Кажется, это говорит об обратном. — Он стреляет глазами на место, где соприкасаются бедра. Прямо на мое фиолетовое нижнее белье.

Ненавижу.

Мое тело горит, как если бы меня засунули в крематорий. Гнев на него и на свою чертову реакцию тела из-за его взгляда и слов проявляется пятнами на коже.

— Иногда случаются ошибки.

— Это правда, каждый из нас ошибается, главное — уметь это признавать. Я ошибся, Аннабель Андерсон. И буду говорить тебе это каждый день, пока до тебя не дойдет. — Он останавливается, наклоняясь чуть ближе ко мне. — Что я. Никуда. Никогда. Не уйду.

Эта фраза четкая и отрывистая, как удары хлыста.

— Ты застряла со мной. И только тебе выбирать, как провести остаток нашей жизни. Можешь драться со мной сколько хочешь, но после каждого удара я буду рядом.

— Не дергайся! — ворчит Оливия.

— Простите, миледи, больше не повторится.

Леви занимает свое прежнее положение, но удерживает зрительный контакт.

Если бы мы находились в другом месте, то я, наверное, уже задохнулась бы от нехватки воздуха. Но здесь мне приходится снабжать свою кровь кислородом, чтобы не свалиться с этого маленького стула к чертовой матери.

Я все еще ничего не ответила, но мой взгляд так и говорит: «У тебя ничего не выйдет». Леви отвечает таким же взглядом с такой же фразой. Из этой битвы мы выйдем либо мертвыми, либо женатыми. Других вариантов я не рассматриваю.

***

Мы плетемся по тротуару, не говоря ни слова. И как бы мне ни хотелось ударить себя по лбу за эти слова, спустя шесть лет я все еще чувствую спокойствие рядом с ним, даже когда мы молчим. Так было всегда. В детстве, юности, теперь уже во взрослом возрасте. Я и Леви — это огромная диаграмма Венна20, которая пересекается и пересекается, находясь в двух шагах от замкнутого круга.

С каждым днем и его кофе, который ни разу не был мной выпит, выстроенная между нами стена потихоньку рушится. Поэтому я стараюсь как можно крепче цепляться мыслями за плодородную почву, удобренную годами боли. Леви Кеннет как колючий свитер: безумно раздражает, но перестать его надевать невозможно. Потому что он самый теплый и любимый из всех, даже если раздражающую этикетку на нем не отрезать никакими ножницами.

Леви резко останавливается около кофейни и, с просьбой о том, чтобы я никуда не уходила, заходит внутрь. Спустя пару минут он появляется с двумя кофе, от которых в эту прохладную погоду идет пар.

— Я не стал завозить тебе его утром, так как знал, что мы увидимся.

Леви протягивает мне стакан и достает из кармана наклейку звезды. Я не успеваю даже среагировать, как он приклеивает ее мне на лоб, задевая кончиками пальцев кожу. Это мимолетно, но мне все равно приходится стиснуть зубы, чтобы не сделать судорожный вздох.

— Очень умно. Нам что, пять лет? — ворчу я, но мой внутренний ребенок хлопает в ладоши.

— Двадцать пять, к сожалению.

Мы двигаемся дальше, и впервые я делаю глоток купленного Леви кофе.

— Тебе придется возвращаться за машиной. Не нужно было меня провожать…

— Я пока что умею ходить. Колени вроде бы не хрустят и песок не сыпется. Мы не настолько постарели. — Он резко хмурится. — Прости, я не должен был…

— Прекрати. Не извиняйся за то, что у всех есть колени и они могут хрустеть. У меня происходит это чаще, но я справляюсь, — отвечаю я, поглаживая наклейку на лбу.

Господи, это так глупо. Но все же я ее не сняла.

— Как ты вообще смогла танцевать? Врачи говорили, что оно будет беспокоить тебя всю жизнь.

— Оно и беспокоит. Но с этой болью я смогла жить, как и со всем остальным, — отрезаю я. Знаю, что ему тоже было трудно. Но мне так сложно перестать кусать его в ответ. — Прости, мне не стоило…

— Нет, ты права.

— Нет, черт возьми. Я не права. Перестань принимать вину за все на себя. Я добровольно решила ехать с тобой в тот день. Меня никто не заставлял. Я забыла пристегнуться. Я отвлекла тебя с этой гребаной бонусной картой от дороги. Можно вечно искать виновных в том, что случилось. Утопать в чувствах сожаления и страха. Только колено от этого не починится, моя матка не появится волшебным образом, а ты… — К концу речи я задыхаюсь оттого, что проговорила это все на одном дыхании. — А ты не бросишь меня в тот день.

Мы стоим уже около моей двери, Леви ничего не произносит, но я вижу сожаление в его глазах.

— Леви, — я протягиваю руку, касаясь его щеки, и от контакта мы оба закрываем глаза. — Я не злюсь и не обижена. Правда. Просто я не знаю, что нам делать дальше. Как мне быть уверенной, что ты больше не уйдешь?

— Единственный вариант, при котором я тебя оставлю, — моя смерть. А я еще слишком молод. Поэтому, повторяя свои слова, скажу: ты застряла со мной, Аннабель Андерсон. Навсегда. — Он берет мою руку, проводя любимые линии на ладони, но по ощущениям они затрагивают самое сердце. Поцеловав каждый палец, не сводя с меня глаз, Леви соприкасается со мной лбом.

— Я могу быть лишь твоим другом. Друзья же тоже застревают с друг другом навсегда, — произношу я, не вырывая свою руку.

Мне нужно. Нужно почувствовать его хоть ненадолго.

— Я всегда буду твоим другом.

Леви целует меня в лоб, и в эту минуту дверь моей соседки открывается.

— У вас тут сериал получше, чем в моем телевизоре, — ворчит старушка.

— Вы пропустили несколько сезонов. Смотрите с первой серии, — отмахивается Леви.

Я фыркаю от смеха, а соседка недовольно захлопывает дверь.

Проходит много времени, а Леви все не перестает прикасаться к моей ладони, слово ему нужно поверить, что я рядом. У меня такое же чувство. Я все еще не могу осознать, что это не сон и мы действительно находимся в этом моменте. Вместе. На ступеньках около моей квартиры как друзья.

— Как ты поступила в академию? — Леви задает вопрос, который мучает меня все эти годы.

— Хороший вопрос.

Шесть лет назад

Небо затянуто грозовыми тучами, которые в любую минуту могут разразиться дождем. Но мне плевать, может если я промокну насквозь, то почувствую хоть что-то кроме холода, протекающего по венам и замораживающего сердце.

Пустота стала такой осязаемой, что хочется закрыть глаза и никогда не просыпаться. Но даже поспать мне удается с трудом: звезды на моем потолке продолжают издеваться и насмехаться надо мной. Мазохистка ли я, раз не снимаю их? Вероятно. Но может чем дольше на них смотреть, тем быстрее они подскажут что делать дальше? Только звезды не гадалки и не сказители, они скорее поводыри. Но куда они меня приведут — неизвестно.

Я сижу на скамейке около больницы, смотря в одну точку. Сегодня была моя последняя физиопроцедура. Несмотря на запреты врачей, я вставала в пуанты каждый божий день, как только моя нога срослась. Колено горит адским пламенем каждый раз при нагрузке, которую приходится на него взваливать. Но я могу преодолеть эту боль. К ней привыкаешь и со временем меньше замечаешь. Чего я не могу игнорировать, так это огромную дыру в груди, сквозь которую гуляет ветер, задевая нервные окончания. Этот сквозняк невозможно остановить, дверь сорвана с петель.

Я не сразу понимаю, что уже промокла от дождя — видимо, даже это не приводит меня в чувства. Звонок телефона требует внимания, жужжа и жужжа в кармане. Рианна больше не поет, потому что мое настроение совсем не «Diamonds».

Когда я достаю телефон, вижу незнакомый номер.

— Алло, — мой голос похож на тихий шорох.

— Аннабель Андерсон? — приятный мужской баритон на другом конце провода обращается ко мне.

— Да, это я.

— Вы подавали заявку на просмотр в Лондонскую академию танца, но так и не появились. Хотим оповестить вас, что в этом году было выделено еще два места. Они не на полной стипендии, но если вы все еще заинтересованы, то на следующей неделе у нас будет проходить повторный просмотр.

Я вскакиваю со скамейки так быстро, что у меня начинает кружиться голова. Никогда не слышала о том, чтобы в этом учебном заведении появлялись дополнительные места. Может, это какой-то розыгрыш? Но кто будет так надо мной шутить?

— В-вы уверены? Это, наверное, какая-то ошибка, — заикаясь, произношу я.

— Никакой ошибки. Да, это необычно для нашего заведения, но иногда правила меняются. Мы будем вас ждать. Всю информацию вам вышлют на почту. Всего доброго, Аннабель.

Проходит минут десять, а я все еще стою с прижатым к уху телефоном. Может, я сошла с ума? Сейчас конец августа, через несколько недель уже начинается учебный год. Это полный абсурд.

Я падаю обратно на скамейку и запрокидываю голову. Радуга пробивается сквозь тучи, дождь перестает моросить. Привычный шум в голове наконец-то обретает ритм, который твердит мне взять в себя в руки.

— Спасибо, — шепчу я слова, которые не имеют адресата.

Дом встречает меня все той же гнетущей атмосферой. Возможно, сегодня она станет еще хуже.

Я прохожу по коридору мимо комода и замечаю конверт с узнаваемой эмблемой.

Нет, нет, нет. Этого не может быть. Это невозможно.

Мои пальцы дрожат, но я достаю письмо. Глаза расширяются, когда передо мной появляются слова:

«Вы приняты. Добро пожаловать в Гарвард!»

Я отбрасываю письмо, словно оно меня обожгло.

Что, черт возьми, происходит?

Моя злость берет надо мной верх. Я врываюсь в гостиную и застаю отца в его кресле, мама сидит рядом на диване. Они поднимают на меня глаза. И я все понимаю. Мама смотрит с сожалением, а папа с победоносной ухмылкой.

— И как тебе это удалось? — спрашиваю я, рыча.

— Моя безответственная дочь видимо забыла подать документы. Но как хорошо, что ее папа ответственный. Да еще и имеет некоторую власть. Повезло этой девочке с родителем.

Из меня вырывается ироничный злобный смех.

— Аннабель, успокойся. Давай поговорим, — ласково произносит мама.

— Я устала говорить, мама! Бесполезно пытаться что-то донести до человека, который притворяется глухим к твоим словам.

— Прекрати истерику и убирайся в свою комнату. У тебя много дел перед отъездом, — громыхает папа.

Я провожу руками по лицу и отправляю отцу его привычную ядовитую усмешку. Возможно, мой вид сейчас граничит с сумасшествием.

— Да, ты прав, папа. У меня много дел перед отъездом, — он расплавляется в кресле, смакуя мое поражение, — в Лондон. Я еду на просмотр в академию.

Мама ахает и прикрывает ладонью рот. Папа выглядит ошеломленным, он явно не ожидал такого поворота событий.

Я бросаю письмо и направляюсь к лестнице.

— Ты будешь сама по себе, если уедешь из этого дома куда-либо, что не является Гарвардом.

Приглушенные успокоения мамы и очередной курс массажа по спине папы давно не работают. Но она все еще пытается.

— Как замечательно, что именно этого я и хочу.

— Я отказываюсь быть твоим отцом. Мне не нужно такое разочарование. Ты недостаточно хороша для того, чтобы называть меня папой. Моя дочь никогда не поступила бы так.

Совру, если скажу, что эти слова не убивают меня изнутри. Но ирония в том, что там и так все умерло. Он плевал на мою любовь раз за разом. Сжигал все мои надежды на то, что когда-то полюбит меня с такой же силой в ответ. И все-таки мне хочется поблагодарить отца, ведь его попытки сломить мой дух сделали меня сильнее. Возможно, я такая же морально испорченная, как и он, ведь кажется, что мы ведем битву на равных.

— А когда ты в последний раз был папой, а не моим надзирателем? Когда проявлял ко мне отцовскую любовь, а не презрение? Когда ты, черт возьми, любил меня!? — срываюсь я на крик.

— Всегда, — отвечает он, и впервые сквозь пелену ярости в его глазах виднеется проблеск сожаления.

Зрение затуманивается от слез.

— Твоя любовь больна, папа. А я хочу быть здоровой.

В этот момент приходит осознание: мне больше не требуется моя спасительная фраза. Ведь теперь он больше на меня не влияет.

Я тереблю кисточки своего шарфа и продолжаю:

— Я хорошо показала себя на просмотре. Было еще пару человек, которые выступали в тот день. Но не приняли никого, кроме меня. Хотя места же было два. Я ничего не понимаю до сих пор.

— Черт, твой отец. — Леви хрустит костяшками пальцев. — Полагаю, ты не виделась с ним все это время?

— Нет. Мама и Аврора навещают меня иногда.

— Мне жаль.

— А мне нет. Как бы странно это ни звучало, но я сделала их жизнь лучше. Поначалу мне казалось, что Аврора постоянно будет как на минном поле. Но все оказало обратный эффект. Может, папа осознал какие-то свои ошибки… не знаю. В любом случае к Авроре он не так строг. Я всегда была для него спусковым крючком. Теперь меня нет, и их жизнь стала лучше.

Атмосфера в доме действительно стала спокойнее — не сразу, но стала. И я рада, что приняла решение уехать. Мама с Авророй кажутся счастливыми, да и у меня появилась своя жизнь, в которой мне не страшно совершить неверный шаг.

Леви смотрит на меня, расплавляя взглядом мою щеку.

— Моя жизнь никогда не была без тебя лучше. Если ты думаешь, что я ушел, чтобы облегчить свою участь, то это не так. — Он захватывает пальцами мой подбородок и поворачивает на себя. — Мне всегда хотелось для тебя лучшего. Просто я был слишком молод и глуп, чтобы сделать все правильно. Прости меня, Бель. Аннабель, — сразу же исправляется он, перемещая руку мне на шею. Мурашки проносятся по телу, как электрические разряды по проводам.

— Я прощаю тебя. Мы оба виноваты во всем. Я знала твои проблемы, знала, что тебе трудно побороть свой внутренний конфликт, но была слишком эгоистичной, чтобы понять, как тебе больно от этого.

Леви прижимается своей щекой к моей, касаясь дыханием уха. Я хватаюсь рукой за его плечо в поисках равновесия, хотя мы сидим. Он скользит губами к моему виску, приятно царапая щетиной кожу, и вдыхает полной грудью.

— Я так скучал по тебе. По каждой частичке. По твоему запаху, — еще один вдох, — по твоей коже, — он проводит рукой по шее, переходя на затылок, — но больше всего я скучал по твоей душе.

Леви кладет руку на мою грудную клетку. Я закрываю глаза, когда его пальцы прокладывают дорожку к моему горлу.

— Мне хотелось видеть тебя каждый день, каждую минуту. И в итоге я нашел бы тебя даже в аду.

Я выдыхаю. Звук рваный и звонкий.

— Попроси меня тебя поцеловать. — Леви соприкасается со мной лбом, и мы дышим так, словно занимаемся дыхательной гимнастикой.

Между бедер возникает угроза воспламенения, а в голове срабатывает пожарная сирена.

— Я не целую своих друзей.

Мои ноги сами несут меня к двери. Руки не слушаются, когда я пытаюсь вставить ключ в замочную скважину. Черт, от моего тела сейчас останется пепел, поэтому нужно как можно скорее попасть в свою холодную квартиру.

Леви подходит ко мне со спины и нежно берет ключ из рук. Не прилагая усилий, он сразу попадает в цель и открывает дверь.

Все еще соприкасаясь со мной спиной, он тихо произносит.

— У меня нет цели выбить тебя из колеи. Я люблю тебя и знаю, что твои чувства абсолютно такие же. Ты можешь отрицать их до конца своей жизни, но я буду говорить тебе изо дня в день: я люблю тебя, Аннабель.

Леви отстраняется и начинает спускаться по лестнице.

— Леви, — окликаю его я, развернувшись вполоборота.

— Да? — останавливается он.

— Помой руки в теплой воде, лак с ногтей сотрется.

— Спасибо за совет, друг, — усмехается он, продолжая свой путь.

Глава 37

Леви

Я все еще ощущаю ее запах на своей коже, хотя прошло уже несколько дней. Мне хотелось заплатить любую цену, лишь бы ощутить соприкосновение наших губ. Знаю, что слишком тороплю события, но она необходима мне как воздух. Мне нужно все исправить и доказать ей, что мое место — рядом с ней.

Макс и Нейт врываются в мой кабинет как обычно без стука, и дверь снова отлетает в стену. Скоро в ней появится дыра.

— Подпиши это. — Макс бросает стопку документов на стол передо мной.

Я подписываю бумаги, которые стали моим ключом к решению проблемы с квартирой Бель. Улыбка не сходит с моего лица при мысли об ее реакции. Уверен, в меня точно прилетит какой-нибудь предмет интерьера, но это лучше, чем ничего.

Нейт раскладывает на столе чертежи, и мы сразу приступаем к работе, пока Макс прерывает нас своими замечаниями, хотя он абсолютно ничего не смыслит в архитектуре.

— У меня есть одна идея, — говорит Нейт, когда я прохожу мимо него с неверным чертежом. Он протягивает мне лист, на котором изображен план здания. — Смотри, — он обводит пальцем одну из стен зрительного зала академии, — это стена на современном плане здания, а вот это, — он перемещает руку вбок, — на самом первом плане при постройке.

Я изучаю и осмысливаю то, что он хочет донести.

— Мы можем расширить зал, потому что за этой стеной пустота и она не несущая.

— Именно. Но мне нужно посмотреть все вживую. Нам придется полностью реконструировать бельэтаж и балконную зону.

— Это значит, что после реконструкции они смогут фактически стать театром. Зал будет выполнен по всем канонам. Обзор и акустика приобретут новый вид. И все это…

— Не затрагивая фундамент.

Это великолепно. Еще ни разу я не разочаровался в Нейте как в архитекторе. Он видит лазейки там, где многие слепы. Я могу спроектировать и посмотреть на все с прагматичной точки зрения, но у Нейта именно тот живой и свежий разум, который так необходим компании.

Мой взгляд затуманился с того момента, как Бель не стало в моей жизни. Все проекты, которые я вел, были лишь набором идеальных, но бездушных деталей. Пустота и темнота отражались в каждом чертеже.

Мы выезжаем в академию каждый на своей машине. Макс тоже едет с нами — непонятно зачем. Как только он услышал, куда мы направляемся, то оказался в своей машине быстрее, чем я успел спросить причину.

Надеюсь, у Бель сегодня занятия в зрительном зале. Я слишком давно не видел, как она танцует, поэтому от предвкушения у меня покалывает все тело. В животе появляется странное ощущение. Это бабочки?

Господи, Кеннет, тебе двадцать пять. Но почему по ощущениям пятнадцать?

В этот раз мы заходим в зал через главный вход. Одновременно с нами из боковой двери появляется запыхавшийся Лиам — он в своей обычной одежде, что довольно странно, учитывая то, что у них сейчас должна быть репетиция.

Макс и Нейт проходят вглубь зала, а я подхожу к другу.

— Привет. — Мы приветствуем друг друга рукопожатием с хлопком. — Почему ты в такой одежде?

— Я был в Бристоле, только сейчас вернулся. Думал, что опоздал, и пришел предупредить преподавателя.

У него звонит телефона, и когда он его достает, я замечаю имя абонента «Sleeping Beauty»21. Очень интересно.

Лиам замечает мой взгляд и быстро сбрасывает звонок.

— Я пошел, а то точно опоздаю, — убегая, произносит он.

Я не успеваю вставить и слова, как его уже нет.

Лиам никогда не вдается в подробности своей личной жизни, которая иногда очень бурная и насыщенная. Я уважаю это и стараюсь не лезть, но еще ни разу мне не приходилось видеть его настолько подозрительным.

Нейт ходит и изучает зал, параллельно что-то записывая в свой телефон.

На сцену начинают выходить студенты, и я сразу замечаю Бель. На моем лице молниеносно появляется улыбка. Я подзываю свою компанию перейти на балконный этаж, чтобы никому не мешать.

— Кто этот мудак? — глаза Макса пускают ножи в Лиама, который целует Валери в щеку.

Моя грудь сотрясается от смеха.

— О… это Лиам. Вы уже виделись с ним, когда мы впервые были здесь. И он мой друг, так что фильтруй свою речь.

— Какого черта он ее поцеловал? Она же замужем.

— Добро пожаловать в клуб. — Я похлопываю его по плечу.

На сцене студенты начинают разминку. Бель неизменно в паре с Лиамом. Я замечаю, что она немного прихрамывает, и всматриваюсь еще пристальнее. Лиам что-то ей говорит, но Бель лишь качает головой. Какая-то сука проносится мимо нее, якобы случайно ударяя ногой по ее колену. Но я все видел. Это было сделано намеренно. Из Бель вырывается крик, и она чуть ли не падает, но Лиам успевает ее подхватить. Я моментально двигаюсь к выходу. Нейт преграждает мне путь.

— Ты не имеешь права сейчас вмешиваться. Выдохни. Поможешь ей потом.

Я выдыхаю и разворачиваюсь обратно. С силой сжав ограждение балкона, продолжаю наблюдать.

Валери буквально чуть ли не кидается с кулаками на эту тварь. Оскорбления, начиная с «суки» и заканчивая менее литературными высказываниями, летят из ее рта. Признаю, это красноречиво и описывает весь мой гнев.

Макс хихикает рядом со мной.

Бель вроде приходит в норму, успокаивает свою подругу, и они возвращаются к разминке. Все занимают свои позиции, преподаватель входит в зал и объявляет о том, что сегодня итоговый просмотр на главную роль.

Дерьмо.

Глаза Бель устремляются к месту, где нахожусь я. Знаю, что она чувствовала мое присутствие, иначе не нашла бы меня так быстро. Ищет ли Бель опору в моем взгляде? Если так, то я готов вложить в него каждый ньютон своей силы и никогда не моргать.

Глава 38

Аннабель

Боль в колене разрывала меня на части, начиная с ночи. Бриттани не упустила из виду мою хромоту и добила меня специально, зная, что сегодня у нас финальный зачет по фуэте на главную роль. И все бы ничего, если бы их было два или три. Но в «Дон Кихоте» их тридцать два. Я знаю, что могу с легкостью их сделать, но не тогда, когда мне приходится сдерживать слезы от боли. Гребаная Бриттани.

Мы занимаем позиции, и я знаю, что Леви здесь. Мне не нужно даже видеть, чтобы чувствовать его присутствие.

— Не забывайте, что при вращении лучше всего смотреть в одну точку и никогда ее не терять. Помните, что она — ваша сила, — произносит Ножка, когда я встречаю взгляд Леви.

Осознанно или нет, но мы оба понимаем, куда будет устремлен мой взгляд при вращении.

Я встаю в четвертую позицию, из которой делаю вращение и выбрасываю рабочую ногу в сторону под девяносто градусов от пола. Колено дрожит, но мне нельзя отступать. Я удерживаю взгляд Леви, свою точку силы, при каждом повороте.

Сердце несется к небесам, боль ослепляет.

Десять вращений.

Мне было столько же лет, когда я впервые поняла, что влюблена в своего друга.

Леви не отводит глаз, не отвлекается ни на что.

Девятнадцать вращений.

В этом возрасте я любила его еще больше.

Наши взгляды сливаются в волну, запуская силу по венам.

Двадцать пять вращений.

Мне скоро двадцать пять лет, а я все еще люблю его.

Тепло в груди утоляет боль.

Тридцать два вращения.

Мы смотрим друг другу в душу. И я понимаю, что буду любить его, сколько бы лет мне не было.

— Великолепно, Андерсон. Все тридцать два, не смотря на вашу ножку. — Ножка хлопает в ладоши. — Бриттани, у вас, к сожалению, всего двадцать.

Я не слышу дальнейшего диалога, потому что боль настолько сильная, что оглушает меня. Лиам подходит ко мне, обхватывая за талию.

— Я не могу стоять на этой ноге, — шепчу, прикусывая губу, чтобы не дать ни одной слезе упасть.

— Знаю. Хватит творить это дерьмо, ты добьешь себя.

— Мне нужна эта роль, потому что она будет единственной, — произношу я, и писк вырывается из меня, когда очередная искра боли пронизывает колено.

Все тело дрожит. Я стараюсь дышать ровно, чтобы не привлекать еще больше внимания. Валери ловит мой взгляд, метая молнии и говоря одними губами: «Ты уходишь отсюда прямо сейчас».

В эту минуту в зал входит директор и просит остановить занятие, так как зал нужен, чтобы архитектор смог провести осмотр.

Из меня вырывается вздох облегчения.

Лиам тут же подхватывает меня на руки и уносит в раздевалку. Я хочу возразить, когда он сажает меня на скамейку и начинает развязывать пуанты, но знакомый бас прерывает меня.

— Ни слова, Бель, — командует Леви, появляясь за спиной Лиама.

У меня даже нет сил, чтобы спорить по поводу того, что он меня так называет. И, признаться честно, я и не хочу. Мне нравится, как именно это имя звучит из его уст, сколько бы я ни пыталась доказать обратное.

— Аннабель, тебе нужно в больницу.

— Нет. Просто домой. Я полежу и все пройдет, — произношу я, делая вдох после каждой фразы.

— Бель. — Леви хмуро смотрит на меня. — Пожалуйста.

— Нет. Я не хочу знать, что происходит внутри колена. Мне нужно, черт возьми, выступить на этой сцене, — шиплю я сквозь зубы. — И не указывай мне.

— Хорошо, я отвезу тебя домой, — произносит мой друг, прерывая наш спор.

Леви замирает после слов Лиама. Они смотрят друг на друга, ведя мысленный диалог. Лиам вскидывает брови на какую-то негласную фразу Леви. Еще пару секунду между ними летают слова, которые никому не позволено услышать. Стоит признать, это впечатляет. Даже у меня с Лиамом нет такой связи.

В итоге Леви уверенно кивает, и они синхронно поворачиваются ко мне. Мой ошеломленный взгляд встречает их.

— Я отвезу тебя домой, — хрипло произносит Леви. — Если ты не… боишься ехать со мной.

— Не боюсь, — уверенно произношу я, непоколебимо встречая его взгляд.

Два моих друга, один из которых совсем не друг, помогают мне собраться. Леви подхватывает меня на руки, и я так тесно оказываюсь к нему прижата, что ощущаю под рукой частоту биения его сердца. Он смотрит мне в глаза, хмурясь. Любимая морщинка появляется на своем законном месте, и я нежно прикасаюсь, чтобы разгладить ее.

Боже, как мне этого не хватало.

Леви прикрывает глаза от этого жеста и еще крепче прижимает меня к себе. Мы пересекаем улицу и чем ближе приближаемся к машине, тем больше тело рядом со мной напрягается.

— Я доверяю тебе, — моя рука сильнее прижимается к его сердцу, — все будет хорошо.

Около машины нас встречает пара мужчин, одетых в деловые костюмы. Я их не знаю, но выглядят они приветливо. Один из них с темными густыми волосами, а другой — кудрявый блондин. У обоих крепкое телосложение и достаточно высокий рост.

— Привет, Аннабель. Этот ворчун не разрешил называть тебя Бель. Я Макс, — приветствует меня брюнет. Я слегла усмехаюсь над его высказыванием.

— А еще он никогда не возил нас на своей машине. Так что мне кажется, у тебя сейчас будет лучший оргазм в твоей жизни, — следом произносит блондин. — Я Нейт.

— Заткнитесь оба, ради Бога, — ворчит Леви, и его щеки покрываются румянцем.

Боже, Леви Кеннет смущен.

— Очень приятно с вами познакомиться, — отвечаю я. — И у меня уже был лучший оргазм в моей жизни, ведь я ездила на его машине раньше. — Я подмигиваю им, когда Леви, качая головой, усаживает меня на сиденье.

— Ты сведешь меня с ума, — шепчет он так, чтобы слышала только я.

Его друзья удивленно смотрят на меня, а затем смеются.

— Эй, расступитесь, великаны, — голос Валери разносится по всей улице. — Я не поняла, куда вы — мистер Гринч и мне все можно — собираетесь ее увезти? — Она смотрит на Леви взглядом тюремного надзирателя.

— Тихо-тихо, Русалочка, умерь свой пыл, — вмешивается Макс, вставая перед ней.

— Отстань, иди к ноге своего хозяина.

— Гав, — хихикает Макс, затем склоняется к уху Валери и что-то шепчет. Ее лицо моментально вытягивается и немного бледнеет.

— Валери, все в порядке. Леви отвезет меня домой, не переживай, — кричу я с пассажирского сиденья.

Моя подруга расталкивает всех на своем пути и присаживается около меня.

— Позвони мне, как будешь дома. Я не доверяю этой бандитской шайке.

Мужчины позади нее улыбаются.

— Обещаю, что позвоню тебе. Люблю тебя.

— И я тебя. — Она целует меня в щеку и дерзким шагом уходит прочь.

Леви садится на водительское сиденье. Я пристегиваю ремень безопасности, и он поворачивается ко мне.

— Я помню, все хорошо.

Он кивает мне, отворачивается и продолжает смотреть в одну точку. Его губы шевелятся, словно он что-то говорит про себя. Я понимаю его волнение, и мой мозг просматривает все возможные способы помочь ему.

Леви откидывает голову на подголовник и тяжело вздыхает.

— Я должен сделать это, чтобы ты была уверена во мне. Мне нужно побороть это. Я не могу больше прятаться за своими страхами. — Он крепко сжимает и разжимает руль несколько раз.

Не могу представить, что он сейчас испытывает. На мне не сказалась авария так, как на нем. Все произошло так быстро, что я даже не успела испугаться.

— Как насчет песен из Моаны? — Я касаюсь его руки.

— Про краба? — Он улыбается сквозь волнение.

— Про кого захочешь.

Леви за считанные секунды находит в своем телефоне эту песню, и музыка заполняет салон. Как он так быстро ее нашел? Не мог же он…

— Она была в твоем плейлисте? — Мои губы складываются в удивленную букву «О».

— Да, — усмехается он.

Леви сосредотачивает свое внимание на дороге и, крепко сжав мою руку напоследок, хватается за руль — мы трогаемся с места. Всю дорогу между нами сохраняется тишина, песни из Моаны играют одна за одной, разгружая атмосферу. Это так по-родному. Кажется, что наконец-то я зашла в теплый дом после вьюги.

Я никогда не умела долго сопротивляться этому человеку. Мы всегда были как магниты, которые при соприкосновении с одной стороны притягивались и очень любили друг друга, а при перевороте на другую — начинали отталкиваться, но все равно продолжали стремиться к любви.

— Ты завел друзей. Я рада, тебе это было необходимо.

— Они не спрашивали меня, когда решили стать моими друзьями. Но я тоже рад, — отвечает Леви, не отрывая глаз от дороги. Мы почти подъехали к моему дому, поэтому он потихоньку начинает сбавлять скорость, хотя мы и так двигались предельно медленно. Но это и так достижение для него.

— Я восхищена вашей дружбой с Лиамом. Это неожиданно.

— Он мой лучший друг. Даже несмотря на то, что наше общение началось с презрения. Обычно так и случаются великие истории любви, — усмехается он, паркуя автомобиль.

— Он прекрасный друг.

— Да.

Леви отстегивает ремень безопасности и оббегает машину, чтобы открыть мне дверь. Присев на корточки, он обхватывает меня за талию, а я цепляюсь за его шею.

— Держись крепче.

— За тебя — всегда, — тихо произношу я.

Он смотрит на меня нечитаемым взглядом и поднимает на руки.

Мы зашли в мою квартиру, после того как Леви с легкостью преодолел три этажа с моим весом и даже не запыхался. Воздух моего дома кажется необычным.

Черт, он кажется теплым!

Неужели батареи стали греть лучше? Мои молитвы были услышаны.

Леви заходит в комнату и кладет меня на кровать. Я поворачиваю голову к окну, и не верю своим глазам.

— Что это?

— Окно, — отвечает Леви, как будто это и так очевидно.

— Я понимаю, что это окно. Но оно не такое, какое было утром.

— Бель, ты просто слишком устала. Обычное окно, — пожимает плечами он.

Я смотрю на него фирменным взглядом всех Андерсонов.

— Хорошо-хорошо, это я заменил окно, только не смотри на меня так. — Он вскидывает руки в знак капитуляций.

— Как ты провернул это? Я не могла договориться с арендодателем никакими способами.

Леви протягивает мне бутылку воды с прикроватной тумбочки. Я открываю и начинаю жадно пить.

— Я купил эту квартиру. Она твоя.

Вода фонтаном вырывается обратно. Я кашляю так сильно, что еще чуть-чуть, и на полу окажутся мои легкие.

— Боже, сколько раз за день ты пыталась себя убить? Это просто квартира, Бель.

Я не нахожу слов, чтобы что-то ему ответить. Он сумасшедший. И мне даже не подобрать адекватной реакции на его поступок.

— Мы можем пропустить ту часть, где ты кричишь на меня, выставляешь за дверь и пытаешь доказать, что не можешь принять это. Я знаю, что тебе сейчас сложно сдержаться, но постарайся. Хотя чисто теоретически тебе нельзя выгонять меня из квартиры, ведь она теперь моя.

Я бросаю в него подушку, и он без труда ловит ее.

— Так себе оружие убийства.

— Леви Кеннет, какого черта?

— Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты лишилась какой-то части тела от обморожения. Ведь все они мне очень нравятся.

— Леви, — вздыхаю я, закрывая лицо руками. — Это все слишком. Я не могу. Это неправильно. Не нужно меня спасать.

Я полностью обескуражена его заботой. Для меня это непривычно. Я забыла, какого это — быть рядом с ним и под его защитой.

— Но я хочу. Мне важно, чтобы ты жила в хороших условиях. — Он присаживается рядом со мной, открывая мое лицо. — Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности рядом со мной. Позволь мне любить тебя.

— Хорошо.

Возражать ему бесполезно. Он будет напирать до последнего, пока я не соглашусь. Если Леви что-то решил, то это не оспорит даже самый лучший адвокат.

— Но я не буду жить тут бесплатно.

По лицу Леви расползается коварная улыбка.

— Я знал, что ты это скажешь. У меня есть цена. — Он делает интригующую паузу. — Сходи со мной на свидание. Чисто дружеское, естественно.

Я перевариваю эту информацию. И беру под контроль свой рот, прежде чем из него вылетит «да».

— Мне можно подумать?

— Конечно, но не думай, что я не смогу тебя выселить. Сроки оплаты нужно соблюдать, — подмигивает он. — Есть кое-что еще…

Леви резко наклоняется, чтобы залезть под мою кровать.

Дерьмо. Пожалуйста, не надо.

Я знаю, что он собирается оттуда достать, ведь эти предметы даже не успевают запылиться оттого, как часто они мне нужны. Как он вообще это нашел?

Руки холодеют от волнения, в горле образуется ком, а сердце немеет. Моя стена может окончательно пасть, если я начну объяснять, почему до сих пор храню все это.

Коробка приземляется на мою кровать, а Леви садится рядом.

— Я не стал смотреть без твоего присутствия. Но крышка была приоткрыта, поэтому у меня есть предположение, что находится внутри.

— Как ты нашел ее?

— При установке окон пришлось отодвинуть кровать.

Я киваю и ногтем щелкаю по крышке коробки. Он подумает, что это глупости, хранить все эти вещи. Я буду выглядеть как какая-то влюбленная школьница.

— Что там, Бель? — не отступает Леви, вглядываясь в мои глаза. — Я хочу увидеть.

— Это ничего не значит, — предупреждаю его я, когда снимаю крышку коробки.

Мне приходится закрыть глаза, чтобы не видеть его лицо. Все эти вещи — одновременно моя сила и слабость. Как и он. Я обращаюсь к ним, когда мне плохо и хорошо. Касаюсь их, когда хочу почувствовать себя лучше или наоборот причинить боль. Мой мазохизм за эти годы крепчал с каждым днем.

— Тут нет еще одной вещи, — шепчет Леви, и я открываю глаза. Он достал из коробки ее наполнение и смотрит, перебегая глазами с одной детали на другую.

Потрепанный фиолетовый блокнот расположился у него на коленях. Звезды из моей комнаты лежат россыпью по всей кровати. Билеты из парка… крепко зажаты у него в одной руке, а его старый телефон — в другой. Банка с засушенными лепестками гортензии, которые он подарил мне на день рождения, и наши совместные фотографии смотрят на нас с моих колен, так и шепча:

— Вы потеряли годы, и их уже не вернуть.

Рука Леви тянется к моей шее, распутывая шарф, а я не сопротивляюсь. Молния куртки медленно ползет вниз, с каждой зазубренностью отсчитывая секунды. Теплые пальцы пробегают по коже, поддевая цепочку. Леви как под гипнозом смотрит на свою руку, когда в ней появляется подвеска.

— Почему? — хрипит он.

— Привычка.

— Не ври мне. Почему, Бель? — Он поднимает на меня взгляд, в котором горит огонь.

— Не знаю. — Язык отказывается произносить слова, которые он хочет услышать.

— Знаешь. Ты все прекрасно знаешь. — Он придвигается ближе, его дыхание щекочет мне губы.

Я перевожу взгляд с его глаз на губы, и так несколько раз по кругу. Слишком близко. Слишком тепло. Слишком давно я не ощущала этот вкус.

— Аннабель Андерсон, почему ты все это хранишь? Носишь на себе то, что должна была давно выкинуть. — Леви прокладывает влажную дорожку нижней губой вдоль моей челюсти. Его руки скользят вниз по моему животу. Его дыхание горячее и прерывистое, когда он обхватывает меня вокруг талии.

Моя связь с реальностью рушится. Тело воспламеняется как бензобак.

— Почему? — спрашивает он еще раз, хватаясь другой рукой за затылок.

Я прикусываю язык до крови, чтобы взять все под контроль.

Леви целует меня в лоб и резко отстраняется.

— Включи телефон, в который ни разу не осмелилась посмотреть за эти шесть лет. Это поможет тебе найти ответ на вопрос. — Он кладет старый телефон мне в руки и выходит из комнаты.

Хлопок двери оповещает о том, что я осталась одна. С не высказанными вслух словами: потому что я люблю тебя.

Антракт

Глава 39

Леви

6 лет назад 23.54

Мне противно смотреть на себя в зеркало. Тошнит от собственных глаз. Я слишком испорчен. Не прощай меня.

Прочитано.

6 лет назад 00.30

Мне больно дышать без тебя.

Прочитано.

5 лет назад 4.15

Я болен. Но мне пришлось отказаться от обезболивающего, которым была ты. И я сам в этом виноват.

Прочитано.

5 лет назад. 00.00

С днем рождения. Живи лучшую жизнь.

Прочитано.

4 года назад. 3.45

Я все еще люблю тебя. Когда ты перестанешь жить у меня под кожей?

Прочитано.

4 года назад. 00.00

С днем рождения. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Прочитано.

3 года назад. 5.15

Я сижу на нашем месте и слышу твой голос. Мне не хочется его забывать, но годы берут свое. Они хотят забрать тебя насовсем, но я им не позволю.

Прочитано.

3 года назад. 00.00

С днем рождения. Я загадаю желание вместе с тобой: вернуться в прошлое хотя бы на секунду и исправить свои ошибки.

Прочитано.

2 года назад. 2.23

На моем потолке теперь тоже звезды, может хоть так я буду ближе к тебе? Может так трусость в тот день не затмит мою любовь?

Прочитано.

2 года назад. 00.00

С днем рождения. Надеюсь, твои желания сбываются, потому что мои — нет.

Прочитано.

Год назад. 1.45.

Я ищу тебя в каждой, но не могу найти. Это заслуженный вид пытки.

Прочитано.

Год назад 00.00

С днем рождения. Полюби кого-нибудь за нас обоих, ведь моя любовь полностью принадлежит тебе. Прости меня.

Прочитано.

5 минут назад. 19.23

Я не смог разлюбить тебя за все эти годы, Аннабель Андерсон. Ты пристань, которая приросла к моему берегу. Прости меня и будь моей. Навсегда.

Прочитано.

Я никогда не писал ей это с целью, чтобы она прочитала. Знал, что телефон выключен или вообще давно выброшен. Но так я обманывал себя, чтобы быть рядом с ней. Впервые за шесть лет перед моими глазами появляется «прочитано».

Телефон оповещает о новом уведомлении, и я онемевшими пальцами беру его в руки.

Новое сообщение

Отправитель: Бель

Одну минуту назад.

Я пойду с тобой на свидание, Леви Кеннет.

Акт 3

Глава 40

Аннабель

Мы должны были встретиться с Валери двадцать минут назад, но нам пришлось перенести прогулку, потому что подруга как всегда опоздала, а мне нужно на работу. То, что нужно знать о Валери — она максимально не пунктуальна. И когда я говорю максимально, это значит, что за все шесть лет мы еще ни разу не встретились вовремя. Не считая наших встреч перед учебой, потому что ее подвозит Алекс.

Я настояла на том, чтобы провести урок с детьми в выходной, потому что мы многое с ними пропустили, пока колено выздоравливало. Нам нужно как можно усерднее репетировать, чтобы быть готовыми к благотворительному вечеру. Мое удивление достигло пика, когда мне сообщили о том, что мои дети будут в этом участвовать. Я сразу поняла, кого нужно за это благодарить, и до сих пор при мысли об этом внутри разливается тепло, как если бы кто-то зажег там солнце. Звезды.

Леви почти не отходил от меня, но при этом и не давил. Он постоянно со мной на связи и «за моей спиной». Мой набор «доброе утро» всегда ждет меня на пороге с утра. Мы вместе ходим в приют, а в прошлую субботу миссис Янг удалось договориться, и нам разрешили немного поиграть с Марком.

Взаимодействие с детьми является необходимым буфером между нами. Я совру, если скажу, что не хочу почувствовать его прикосновений к своей коже. Но нам важно именно такое взаимодействие, чтобы не бросаться в омут с головой. За это время каждый из нас прислушивается к себе и своим желаниям, учится любить себя и находить то самое исцеление.

Любовь — это не лекарство, это просто обезболивающие. Она не может тебя вылечить, ей подвластно лишь снять симптомы. Излечить себя можешь только ты сам.

И когда оба партнера наконец-то выздоравливают, вы можете любить друг друга и не бояться потерять при каком-нибудь обострении или легкой простуде. А если говорить проще, жизненные трудности больше вам не страшны.

Наше свидание все еще не состоялось, но я жду. Потому что чувствую каждой клеткой, что это тот решающий шаг, который нам необходим.

Затерявшись в своих размышлениях, я дохожу до места работы. У меня замечательное настроение, поэтому даже обычно хмурый охранник улыбается мне в ответ. В коридоре я встречаю миссис Янг, и она подзывает меня к себе.

— Посмотрите, — шепчет она, таща меня за собой к двери зала. — Вам так с ним повезло.

Я бросаю на нее удивленный взгляд, не понимая, что происходит. Миссис Янг приоткрывает дверь и подталкивает меня к ней.

Песня «Sunny» Boney M. доносится из динамиков, а мой друг, с которым мне повезло, танцует в окружении детей. Смех разливается по всему залу. Оливия сидит у него на шее и крепко обнимает. Ее голова откидывается назад с яркой улыбкой. Точно такой же, как и на моем лице.

Боже, где был сотворен этот человек? Почему даже спустя годы нашего знакомства он умудряется меня удивлять?

— Он любит вас, а вы — его. Не теряйте время, оно не вечно.

— Да, люблю, — произношу я сквозь ком в горле.

И мне кажется, это должен узнать человек, который сейчас абсолютно бескорыстно отдает всего себя детям. Мужчина, который сменил деловой костюм на спортивные штаны ради танцев. Он всегда рядом. Всегда ради других. С того момента, как мы вновь встретились, я чувствовала себя в безопасности, даже когда он был на другом конце города. С первого взгляда и прикосновения он заполнил все собой.

Я открываю дверь как раз в тот момент, когда Леви поворачивается ко мне.

— Sunny one so true, I love you, — он поет в унисон с Bony M, показывая на меня указательным пальцем.

Я искренне смеюсь и подбегаю к нему — он сразу же заключает меня в свои объятия. Оливия перегибается через его плечо, обхватывая своими ручками мое лицо. Огромный огненный шар счастья разрастается в душе, ища выход.

Я люблю его. Сильно и громко, до звона в ушах.

Миссис Янг увлекает детей за собой, играя в какую-то игру.

— Бель, Леви сказал, что вы идете на свидание. У вас будет свадьба?

Мы оба замираем на ее последнем слове, не зная, что ответить.

— Думаю, начнем со свиданий, — отвечаю я, смеясь и крепче прижимаясь к груди Леви. Он что-то шепчет Оливии на ухо, и она прикрывает рот ладошкой, словно они разделяют секрет мирового масштаба.

Миссис Янг подзывает малышку, и Леви аккуратно спускает ее с плеч. Оливия убегает, сразу вливаясь в игру с детьми.

Пальцы друга совсем не по-дружески сжимают мою талию. Леви хватает меня за руку и чуть ли не бегом уводит из зала. Как только мы оказываемся скрытыми от посторонних глаз, он всем телом прижимает меня к стене. Его рука пробегает по моему бедру, а взгляд опаляет губы. Наши грудные клетки находят общий ритм. Сердце опускается вниз живота, запуская пульсирующие ощущения.

— Попроси меня тебя поцеловать, — произносит Леви, приоткрывая губы и обжигая своим дыханием.

— Поцелуй меня, Леви Кеннет.

Он срывается с цепи, забирая у меня последние молекулы кислорода. Наши губы сплетаются в танце. Диком, первобытном, отчаянном. Этот поцелуй как глоток воды после ста лет в пустыне. Леви прикусывает мою губу с рычащим звуком, когда я зарываюсь пальцами в волосы на его затылке. Целовать его — словно выпить дорогое красное вино, которое с годами стало только лучше.

Возбуждение Леви упирается в меня, посылая волны тепла между бедер. Я приподнимаюсь на носочки, скользя по нему животом. Стон эхом отдается в коридоре, и Леви крепче сжимает мое бедро.

Мы отстраняемся друг от друга в попытке восстановить дыхание и рассудок.

— Я еще не закончил. Этого мало, чтобы наверстать шесть лет, но тебе нужно готовить детей к выступлению.

— Да, — киваю я, — надо.

Леви снова прижимается ко мне с поцелуем, но на это раз более нежным и размеренным. Мое тело дрожит в его руках, адреналин течет по венам, требуя большего. Невозможно оторваться.

— Прошу, уходи. Я не могу остановиться. — Леви опускает голову на мое плечо.

— Я тоже.

— Будь готова завтра. Я заеду за тобой.

— Куда мы пойдем? Мне нужно понять, что надеть. — Я прикусываю губу.

Леви проводит подушечкой большого пальца по ней, высвобождая из захвата.

— Мне абсолютно все равно, что на тебе будет надето. Главное, что ты будешь рядом.

— Хорошо, — я отстраняюсь и пячусь в сторону зала, не разрывая зрительный контакт.

Такое ощущение, что мне снова девятнадцать, а он тайком украл поцелуй на заднем дворе моего дома. Это головокружительно приятно.

— Кажется, однажды ты сказала, что встречаешь своих гостей голой. Я обязательно постучусь к тебе завтра.

Мои щеки такие горячие, будто они находятся под палящим солнцем. Надеюсь, в этот раз оно не сожжет меня заживо.

***

Я провожу по шраму внизу живота, прежде чем надеть платье. До той аварии мне никогда не приходила в голову мысль, что выбор иметь детей или нет может быть забран так безжалостно. По правде говоря, в юности я даже боялась когда-то стать родителем. Смотря на своего отца, который так и не смог найти верный баланс в воспитании своих детей, меня всегда посещали сомнения. Чувствовать и понимать своего ребенка — это способность, которая практически является врожденной. Стала бы я такой же по отношению к своему ребенку, если бы в жизни все сложилось иначе? Смогла бы постичь это великое мастерство — быть родителем?

Сейчас я не держу зла на папу, но и не чувствую к нему той безграничной любви, как раньше.

Моя неуверенность и страх того, что я недостаточно хороша, с годами сильно притупился. Избавилась ли я полностью от этого чувства? Нет, но я знаю, как с этим бороться. Мне не страшно совершить ошибку. Я не стараюсь быть лучше, чем есть на самом деле. Знаю, что меня достаточно, даже когда кажется обратное. Потому что если бы это было не так, у меня бы не было прекрасных друзей. У моих учеников не загорались бы глаза при виде меня. Оливия не неслась бы ко мне в объятия со скоростью света. Марк не улыбался своей беззубой улыбкой. Аврора с мамой не звонили бы мне каждый день. А Леви… не любил бы меня все эти годы.

Я любима всеми ими. И что важнее всего, мне не нужно раздирать свое сердце на клочья, чтобы заслужить их любовь. Нужно просто быть собой.

Я в тысячный раз смотрю на себя в зеркало. Вообще не понимаю, откуда у меня эта нервозность. Мы знакомы уже столько лет, знаем друг друга вдоль и поперек. Каждую морщинку и родинку, шрам и несовершенства души и тела. Нам всегда было абсолютно без разницы как мы выглядим, но почему-то сегодня все ощущается иначе. Мы разбиваем кувалдой огромную стену, построенную за эти годы, в надежде возвести дом — крепкий, уютный и теплый.

— В этом платье у тебя даже есть грудь. Одобряю, — мурлычет Валери из динамика телефона, когда я возвращаюсь в комнату. На экране виднеется только ее глаз.

Лиам закатывает глаза на второй половине сетки видеочата.

— Почему я все еще с вами дружу, когда вы обсуждаете это, черт возьми?

— О, кстати, Аннабель, а у тебя закончились месячные? — озадаченным тоном спрашивает Валери, и я фыркаю от смеха.

— Я отключаюсь, — ворчит Лиам.

— Ладно, стой-стой, обещаю, больше не буду. Ты сегодня какой-то нервный, — размышляет подруга.

— Потому что ты действуешь мне на нервы.

— Эй! — Валери ударяет по экрану телефона. — Надеюсь, ты почувствуешь этот удар.

— Надеюсь, у тебя отсохнет язык.

— Надеюсь, у тебя отсохнет член.

— Невозможно. Надеюсь…

— Хватит! — Я прерываю их любезную перепалку.

Валери и Лиам замолкают, но показывают друг другу средние пальцы.

— Лиам, я согласна с Валери. Ты в последнее время нервный, у тебя все в порядке?

— Да. Не считая постоянных заноз в моей заднице в виде вас двоих и Леви, — выдыхает он.

— Леви?

— Его таланты детектива не настолько сильны, поэтому пришлось быть подручным. Наверное, я немного нарушил наш дружеский кодекс.

— Иуда.

— Это лучше, чем наблюдать, как вы еще сто лет пытаетесь сойтись.

— Согласна, вы можете посоревноваться по количеству сезонов с Санта-Барбарой, — вмешивается Валери, моргая глазом в камеру.

— Валери, почему мы видим только твой глаз? — спрашиваю я.

Повисает тишина, когда мы с Лиамом ожидаем ответа. Секунды тикают, а его все еще нет.

— Она тут, или ее глаз завис? Я не понимаю, — трясет телефоном Лиам, словно это поможет наладить связь.

— Я здесь, мне так удобно, — сухо отвечает Валери.

— Привет. — Робкий голос неожиданно врывается в наш разговор. Экран телефона показывает, что звук исходит от Лиама.

Я замираю. Потому что знаю этот голос лучше, чем кто-либо другой.

— Аврора? — произношу я и резко чувствую горелый запах.

Черт, волосы. Я была так ошеломлена, что забыла выпустить прядь из щипцов для завивки.

— Лиам?

Бросив взгляд на экран телефона, вижу, что он уже отключился, а глаз Валери прищурено расположился по всей диагонали.

— Наверное, они случайно встретились. Он же поехал в Бристоль на выходные, — размышляет она.

Хотела бы я согласиться. Только вот Лиам был в момент разговора у себя дома. С Авророй мы разговаривали буквально полчаса назад и сейчас, анализируя наш диалог, понимаю, что она была совсем не удивлена, когда узнала про меня и Леви. Неужели? Нет, это смешно. С чего Лиаму делиться с ней этим? Они всегда были дружелюбны к друг другу, но…

Я не привыкла делать поспешные выводы, поэтому дождусь объяснения этой ситуации.

Делая последние штрихи, надеваю подвеску, которая сразу бросается в глаза, потому что мое платье — на тонких бретелях. Оно темно-фиолетового цвета, а при определенном освещении отдает синим. Я купила его на какой-то распродаже пару лет назад, но так ни разу и не надевала. Видимо, оно ждало своего часа.

— Пускай о твоей клумбе позаботятся! — восклицает Валери, когда мы заканчиваем разговор, и мне требуется несколько минут, чтобы понять, о чем она говорит.

Я не могу сдержать смех, но все равно отвечаю:

— Мне очень приятно, что ты так переживаешь за мою клумбу.

Мы целуем камеры своих телефонов и прощаемся.

Раздается стук во входную дверь, и я точно знаю, что пути назад уже нет.

Глава 41

Леви

Мне приходится пару раз незаметно ущипнуть себя сквозь джинсы, чтобы удостовериться в том, что это не сон. Что я действительно веду на свидание женщину, которую мне посчастливилось полюбить еще девочкой.

Наши глаза метают искры, пока мы сохраняем молчание.

Волосы Бель спадают легкими волнами на плечи, платье подчеркивает грудь, но расширяется от талии. Подвеска, расположившаяся между ее ключицами, заставляет пещерного человека внутри меня писать на стенах «моя». Я смотрю на нее так, словно она научилась ходить по воде, потому что в ней прекрасно все.

Бель переводит взгляд на сине-фиолетовые гортензии в моей руке, и ее глаза загораются.

— Отлично подходят к твоему платью, — я протягиваю ей цветы.

— Спасибо, но почему их так много? — Она принимает букет и пытается удержать его.

Это выглядит комично, потому что ей не удается даже встретиться со мной взглядом из-за цветов.

— Я не дарил их тебе шесть лет.

— У меня даже нет для них вазы, — смущенно произносит Бель, пропуская меня в квартиру.

У меня на языке крутится фраза о том, что если мы закончим свидание у меня дома, то ваза для них точно найдется, но я заставляю себя придумать менее ошеломляющий ответ.

— Поставим в ведро, а вазу купим на обратном пути.

Надеюсь, нет.

Мы быстро совершаем необходимые манипуляции с цветами. Бель пытается их посчитать, но, видимо, у нее все еще проблемы с математикой, раз у нее выходит четное число.

— Мы же не на кладбище, Бель, — хихикаю я. — Их девятнадцать.

— Просто не заметила один цветок, — хмурится она. — Я умею считать.

— Конечно умеешь.

Мои руки находят ее талию, зная наизусть каждый изгиб. Я наклоняюсь к ней, как бы случайно касаясь губами шеи. Ее аромат опьяняет.

— Мы не опоздаем туда, куда собираемся? — спрашивает она тихо и хрипло.

— Ты права, нам пора.

У нас действительно есть определенное время, к которому мы должны быть на месте. Я не просто так не организовывал свидание ранее, ведь то, что мне нужно, произойдет именно сегодня.

Бель надевает свои мартинсы, которые прошли с ней огонь и воду.

Но не ты, — шепчет мне подсознание. Да, не я. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы не пропустить больше ни один день.

Страшно ли мне, что однажды она проснется и поймет, что несчастлива рядом со мной? Да, но несмотря на это, я понял, что намного страшнее прожить годы без нее, не зная этого наверняка.

Моя ненависть к себе была слишком велика. И когда она наконец-то улетучилась, потому что ее поглотила новая форма кармический пытки, при которой не ощущалась любовь Бель, я увидел перед собой то, что просто отказывался видеть: дети безрассудны и это нормально, что мы не властны над погодными явлениями и стечением обстоятельств. Можно бесконечно утопать в чувстве вины, но это лишь извращенная форма эгоизма. В конечном счете это приводит к краху, который ты устраиваешь не только для себя, но и для других. Я не хочу больше сожалеть о прошлом, мне нужно будущее. С ней, а не в одиночестве.

Папа однажды сказал мне держаться за нее, и я не собираюсь больше быть глупцом, как Джек из «Титаника», ведь на этой доске есть место для двоих. Мы не утонем.

— Мы будем кататься на Лондонском глазе? — Бель сияет от восторга. — Я была здесь ребенком. К своему стыду, за все шесть лет учебы Лондон остался не изведан мной.

— Ты все скоро узнаешь, потерпи.

Я заезжаю в паркинг своего дома. Да, мои окна выходят прямо на это чертово колесо обозрения. Я нервный, а оно успокаивает. Офис компании находится дальше по улице, поэтому можно сказать, что мои нервы постоянно находятся под успокоительным.

Была бы моя воля, это свидание проходило бы в моей квартире, но… нужно быть джентльменом. Даже если мне хочется видеть эту женщину в своей постели. В своем доме и жизни каждый день.

Мы доходим пешком до Лондонского глаза, следуя по специальному проходу, минуя огромную очередь и столпотворение людей. Им придется подождать как минимум два круга, которые сделает колесо только со мной и Бель.

Я придерживаю Бель за руку, когда она ступает в кабинку. Оператор проверяет и инструктирует нас, тихо предупреждая меня о том, что наше время ограничено.

— Ты сошел с ума? Мы будем здесь одни? — Лицо Бель выражает неподдельный шок.

— Да, потому что никто не согласился бы остановиться на самой верхней точке на несколько минут вместе с нами. Это необходимая мера.

— Остановиться наверху, — медленно повторяет она.

Бель начинает нервничать, и в первые я задумываюсь о том, что ей может быть страшно. Я никогда не замечал за ней страха высоты, а она не говорила об этом напрямую. Но во мне была уверенность, что все пройдет хорошо.

— Ты боишься высоты? Черт, как я…

— Нет-нет, все в порядке. — Она берет меня за руку, и я моментально вырисовываю на ее ладони звезду. Бель закрывает глаза от этого прикосновения, и мне хочется прямо сейчас слиться с ней в поцелуе. Но у нас слишком мало времени.

Я достаю телескоп и быстро устанавливаю его в нужную точку обзора. По моим расчетам именно отсюда будет лучше всего видно. Надеюсь, что не ошибся.

— Зачем это? — Бель пробегает кончиками пальцев по телескопу, смотря на меня из-под ресниц.

Боже, я не выдержу, потому что мне хочется, чтобы кончики этих пальцев были на мне.

Да прибудут со мной силы.

— Сейчас узнаешь, — шепчу я, вставая позади нее.

Наши тела соприкасаются, не оставляя ни малейшего пространства. Колесо медленно поднимается, набирая высоту. Чем дальше мы удаляемся от земли, тем чаще звучит наше дыхание в тишине кабины. Я перекидываю волосы Бель на плечо, оголяя шею. Рука прослеживает каждую ее мурашку от уха до плеча. Она дрожит подо мной, а я стискиваю зубы, чтобы не застонать от того, как идеально ее поясница прижимается к моему члену.

Мы достигаем нужной высоты, и колесо останавливается. Я смотрю на часы, сверяя время. Пора.

— Смотри.

Бель наклоняется к окуляру, отчего ее задница божественно приподнимается вверх. Я делаю шаг назад, избегая этого дьявольского искушения.

Часы отсчитывают секунды.

Девятнадцать.

Пятнадцать.

Десять.

Пять.

— Иисус, — ахает Бель. — Это великолепно. Ты срочно должен увидеть, скорее!

Она подлетает ко мне, толкая в спину. Это можно наблюдать и без телескопа, но с ним эффект намного ярче.

Я наклоняюсь, чтобы посмотреть и… черт возьми, это действительно ошеломляет. От силы этого явления и его красоты все внутри начинает трепетать, словно…

— Ты тоже чувствуешь это? — спрашивает Бель, прижимаясь ко мне.

— Да, — отвечаю я онемевшим языком.

Мы меняемся местами, чтобы Бель успела посмотреть. Осталось всего пару мгновений.

— Словно звезды зажигаются не только на небе, но и внутри, — озвучивает она мои ранее промелькнувшие мысли.

— Это гибридное солнечное затмение. Не солнечное и не лунное. Видимый размер луны точно совпадает с размером солнца, но они не пытаются перекрыть друг друга — они просто действуют сообща, сливаясь воедино.

Я чувствую, как Бель делает дрожащий вдох, прежде чем отстраниться от телескопа.

— Оно случается примерно раз в десятилетие. Но я не хочу, чтобы мы находили друг друга, как луна и солнце в затмении. Мне нужно видеть тебя, как звезды на небе, каждый день.

Бель поворачивается, прикладывая ладони к моим щекам. Я изголодался по ее прикосновениям, по ее ласке и теплу.

— Я люблю тебя, Аннабель Андерсон.

Бель приближает свое лицо к моему и нежно проводит губами по моей челюсти.

— Я никогда не переставала любить тебя, Леви Кеннет.

Мои вены превращаются в электрические провода, по которым наконец-то пустили ток.

В эту же секунду она хватает меня за шею, заставляя склониться ниже к ее губам. Бель целует меня, неспешно исследуя каждый сантиметр. Ее язык требует моего, и я с радостью позволяю им слиться. Одна моя рука в ее волосах, другая — на талии. Наш поцелуй набирает обороты, выбивая из нас кислород. Она не сдерживается и прижимается ко мне всем телом. Стон, как мелодия, слетает с ее губ, и я ловлю его.

Стук в кабину отрезвляет нас, заставляя отстраниться друг от друга.

— Ваше время вышло, — объявляет оператор.

Я беру Бель за руку и с широкой улыбкой помогаю выйти из кабины.

— Наше время не выйдет никогда, — говорит она на прощание сотруднику.

Время близится к закату, поэтому прогулка продолжается по набережной, чтобы мы увидели огни уходящего солнца. Я знал, что для Бель идеальным свиданием будет не ресторан со звездой Мишлен, а прогулка, на которой можно просто вдохнуть полной грудью. Мне бы хотелось увезти ее в Бристоль на наше место, но у меня нет уверенности, что она хочет там быть.

— Ты бы хотела вернуться в Бристоль?

Бель прищуривается, крадет мою картошку фри и медленно пережевывает.

— Не знаю… наверное, — неуверенно отвечает она. — Я не возвращалась туда, потому что боялась больше не выбраться. Хранящиеся там воспоминания слишком сильны. Меня пугало, что если я вернусь, то опять окажусь в оковах отца. Но сейчас, — Бель пожимает плечами, — это кажется глупостью. Я сама решаю, какие оковы мне надевать.

Ее ответ удивляет меня, а точнее то, как расслабленно она об этом говорит. В ней нет беспокойства и нервозности прошлого. Она не прикусывает щеку, не перебирает пальцы рук, как было всегда, когда разговор заходил об отце.

— Ты изменилась.

— Нет, я просто стала собой. Не знаю, в какой именно момент, но как бы смешно это не звучало: без несчастья счастье не обрести.

— Ты счастлива?

— Да, — незамедлительно отвечает она, и уголки ее губ слегка приподнимаются. — Я никогда не была несчастлива из-за травмы колена, ведь продолжала танцевать, даже когда боль была слишком сильной. Будет ли воплощена моя мечта на сто процентов? Нет, но я могу сделать что-то более ценное: помочь воплотить мечты этих детей. Никогда мне не приходилось страдать оттого, что у меня нет возможности иметь ребенка. Это волнует меня, не отрицаю, но не делает жизнь невыносимой. Так что все твои аргументы и доводы, которые ты приводил мне в больнице, оказались абсолютно глупы. Единственное, из-за чего я была несчастлива, — это потому что жила без тебя. Но теперь… да, я точно счастлива.

Я жду, когда у меня появится привычное давление в сердце, когда воздуха станет слишком мало, но ничего не происходит. Единственное, что трогает струны души, — это то, что моя ошибка стоила нам шести лет.

— Прости меня.

— Не извиняйся, — отрезает Бель и проводит своими солеными от картошки пальцами по моим губам. — Возможно, это нужно было нам обоим, чтобы понять, кто мы на самом деле и для чего живем эту жизнь.

Я облизываю ее палец, и она запрокидывает голову в искреннем смехе. Бель великолепна в лучах оранжевого солнца. Но и в каплях от дождя она не менее прекрасна. Слеп ли я к ее недостаткам? Нет, просто она мне нравится любой, с плохим настроением или яркой улыбкой — не имеет значения.

Я кладу ладонь к ней на поясницу и притягиваю к себе. Провожу носом по ее декольте, дыша только ей. Бель выпускает воздух со звуком удовлетворения, и хоть мое сердце пробивает ребра от эмоций, я чувствую покой. Дом.

— У тебя были отношения? — спрашивает Бель, когда мы идем вдоль набережной.

— Это сложно назвать отношениями, — с честностью отвечаю я. Мне нет смысла скрывать, что я спал с другими женщинами. Как и ей тоже. Все эти годы я хотел, чтобы она двигалась дальше. — Были женщины, которые флиртовали со мной, и я старался им отвечать. Но моя гримаса все портила. Были женщины, которые улыбались мне, и я пытался послать улыбку в ответ. Но мешал скрип зубов. Поэтому… у меня были только сексуальные связи, которые не приносили ничего, кроме утоления потребностей организма. Мой первый секс был спустя два года, и я потом еще час пытался смыть с себя прикосновения чужих рук.

Бель откашливается, прежде чем хрипло заговорить:

— У меня тоже толком не было отношений. Были те, кто ухаживал за мной, но меня раздражало абсолютно все. Начиная с манеры речи и заканчивая внешним видом. — Я не могу не усмехнуться, вспоминая парня, который ее подвозил. — Спустя несколько лет я правда старалась переступить через себя, чтобы построить с кем-то отношения. И, возможно, что-то могло бы выйти, потому что человек, который проявлял ко мне внимание, был действительно неплохой. Дело дошло до секса, и… скажем так, мои слезы были явно не к месту. Он в панике сбежал от такой сумасшедшей, хлопнув дверью.

— Значит, он был тебя недостоин.

— Возможно его недостойна была я, ведь нечестно пытаться забыть того, кого любишь, используя другого человека. — Она вздыхает. — За эти шесть лет у меня был секс всего один раз, благодаря Валери. — Она смеется, когда мои брови взлетают вверх. — Не в этом смысле. Просто на ее дне рождении два года назад Валери была твердо настроена улучшить мою личную жизнь с помощью десятка бокалов шампанского. Это был пьяный секс без обязательств с парнем, которого я больше ни разу в жизни не видела. И слава Богу.

Бель кривит лицо, словно ей стыдно признаваться в этом.

— Эй… — я убираю волосы с ее лица. — Мы не давали друг другу обет безбрачия. Все нормально, хоть и у меня закипает кровь от мысли, что кто-то видел тебя голой, — усмехаюсь я. — Но ты была в праве встречаться и спать с кем тебе захочется. Не стыдно иметь связи на одну ночь, если морально ты не можешь дать большего.

Бель кивает и прижимается к моей груди. Интересно, она слышит, как часто мое сердце бьется для нее? Возможно, мне нужно сходить к кардиологу.

Мы обсуждаем за время прогулки все на свете. Я рассказываю ей об отце и его заболевании. Бель не выглядит слишком удивленной, говоря, что предполагала, что с ним что-то не так. В конце следующей недели мне нужно навестить папу. Мы давно не виделись, и мне есть что ему рассказать. Его звонки по поводу работы не прекращаются каждый день, но это никак не касается нашей личной жизни. Мне нужно поговорить с ним как с отцом, а не генеральным директором. Если закрывать гештальты, то все.

Мы приближаемся к моему жилому комплексу, и кожа начинает зудеть оттого, как я хочу пригласить Бель к себе домой. И дело не только в возбуждении, которое не перестает выплескиваться у меня через край, как у подростка. Мне просто хочется уснуть с ней в объятиях и проснуться в лучах солнца все еще с ней в руках.

Около машины Бель резко разворачивается, раздраженно хмурясь.

— С каким пор ты стал таким нерешительным? Ты пробирался ко мне через окно, черт возьми. А сейчас ходишь вокруг, словно я хрустальная.

Я в шоке открываю рот. В целом меня не должна удивлять эта женщина, но она все еще это делает.

— Я-я… — мое заикание выглядит в лучшем случае нелепо.

— Отведи меня к себе домой, Леви Кеннет, — она чуть ли не топает ногой, скрещивая руки на груди.

Моя широкая улыбка освещает всю парковку. Я делаю рывок к ней и перекидываю ее маленькое тело через плечо. Визг Бель оглушает мое правое ухо. Юбка платья приподнимается, оголяя бедра, и на ее задницу тут же приземляется моя рука.

— Не говори мне потом, что я не был джентльменом.

Я открываю квартиру и сразу прохожу на кухню, усаживая Бель на столешницу. Ее глаза пробегают по каждому предмету, вытянув шею, она заглядывает через плечо, чтобы увидеть спальню.

— Хм… я удивлена, — она задумчиво постукивает указательным пальцем по губам.

— Почему? — спрашиваю я и провожу по ее ногам от колена до безопасной высоты бедра, где заканчивается платья.

— Твоя квартира небольшая. Если сравнивать с домом в Бристоле, то она вообще крошечная.

Моя квартира действительно компактная. Кухня, спальня, ванная и балкон с прекрасным видом, являющимся моим личным спасением от всех проблем. Он такая же неотъемлемая часть жилья, как и мебель.

Я не хотел большую квартиру, потому что знал, что кроме меня никто не будет в ней жить. Ни одна женщина не переступала порог до Бель. И я чувствую, что это правильно. Именно она, сидя на моей столешнице, выглядит так, словно эту кухню делали под нее.

— Меня почти не бывает дома, поэтому нет смысла в большой квартире. Тем более я всегда жил здесь один.

— Мне нравится здесь. Очень уютно. — Бель продолжает рассматривать простой интерьер кухни, выполненный в белых тонах.

Мне кажется, я пользовался ей от силы пару раз, поэтому если не знать, что тут кто-то живет, можно подумать, что это выставочный образец.

— Ты голодна?

— Нет.

— Я все равно тебя покормлю. Ты мало ешь.

Бель вздыхает, соскакивая со столешницы, и сразу идет мыть руки.

Я присоединяюсь к ней со спины, намыливая каждый ее палец.

— Спасибо вам. — Бель не оборачивается, но я чувствую, что она улыбается. — Вы очень добры.

Я касаюсь носом мочки ее уха, выдыхая:

— Всегда к вашим услугам, миледи.

Мы вытираем руки полотенцем, затем я раскладываю продукты, которые появились в моем холодильнике вчера вечером, спустя… не знаю даже, сколько времени. Возможно, их там вообще никогда не было.

Я знаю, что Бель не любит рыбу, поэтому здесь есть все, кроме нее. Нам не приходится долго раздумывать, что приготовить, потому что как только она видит сыр и макароны, ее глаза загораются. Мое решение не проводить свидание в ресторане Мишлен все больше набирает положительных очков.

Наше взаимодействие на кухне — это сплошная мешанина движений и прикосновений. Мы словно играем в твистер, путаясь в конечностях.

Когда она очередной раз якобы случайно роняет вилку и наклоняется к ней самым невинным образом, граничащим с эротической пыткой, мое терпение лопается, как воздушный шар.

— Ты доела? — спрашиваю я, вдыхая через нос.

— Кажется да, — ухмыляется она с другого конца стола.

— Отлично.

— Великолепно.

Я вскакиваю со стула, роняя его с грохотом на пол. Ширинка на моих штанах готова разойтись от запредельной температуры. Бель прерывисто выдыхает. Мое тело гудит. Я хватаю ее за талию, поднимая со стула одной рукой. Бель с присущей ей гибкостью без труда обхватывает меня ногами. Она — это самое ценное, что мне когда-либо доводилось держать в руках.

Стена сотрясается, когда я прижимаю Бель к ней спиной, и на секунду мне кажется, что мои порывы слишком сильны и могут причинить ей боль. Но Бель не теряется, хватает меня за волосы, притягивая к своим губам.

— Ты добивалась моей решительности, когда стучала по полу вилками, приветствуя соседей? Скоро они точно услышат тебя, не сомневайся, — шепчу я. — Чего ты хочешь, Бель?

Она прикусывает губу, явно заставляя себя молчать. Я бы мог уже давно уложить ее на кровать и воплотить все свои желания в жизнь, но если есть шанс услышать, как она требует от меня заняться с ней сексом — грех отказываться от этого. А я не собираюсь больше грешить.

— Возможно, ты хочешь, чтобы мы закончили наш ужин, — я прикусываю нежную кожу на ее шее, — или… может тебе пора домой, ведь завтра рано вставать? — Мои пальцы поддевают бретельки ее платья, спуская вниз. Зажатая между мной и стеной, она дрожит, краснеет и возбуждается. Я стараюсь изо всех сил сдержать свою ответную пульсацию во всех местах. — В девятнадцать лет ты была смелее. Скажи мне, чего ты хочешь. Как в первый раз.

Я прижимаюсь к ней тазом, роняя голову на ее плечо, чтобы заглушить вырывающийся стон.

— Займись со мной сексом. Ты и я. Прямо сейчас.

Я набрасываются на нее, как животное, которое не кормили годами. Рука находит ее горло, скользя вниз по бархатной коже. Наши губы не отрываются, языки борются друг с другом за власть.

Голова откидывается назад в экстазе, когда Бель прикусывает линию моей челюсти. Я возвращаю свои губы к ней, каждое движение ее языка заставляет задыхаться от наслаждения.

Насколько стыдно в двадцать пять пасть в оргазме лишь от поцелуя?

Я переношу ее в спальню, разрывая по пути бретельку платья, чтобы поцеловать грудь. Куплю новое. Тысячу новых.

Каждый звук, издаваемый Бель, не просто опьяняет. Он — огонь, прожигающий мои нервные окончания. Экстракт, залечивающий раны.

Мы врезаемся в стену спальни, и я понимаю, что мне нужно больше.

— Разворачивайся, руки на стену, — командую я. Она повинуется, прислоняя дрожащие руки к стене. — Ноги на ширину плеч.

Я поднимаю ее юбку до талии и опускаюсь на колени перед единственной женщиной, достойной этого.

Глава 42

Аннабель

Низ живота сжимается, а между бедер возникает пожароопасная ситуация. Леви стягивает трусики вниз по ногам, и я чувствую прохладу воздуха. Не уверена, сколько еще смогу простоять в вертикальном положении, хотя он даже не коснулся меня. Его дыхание опаляет кожу бедра, посылая очередной разряд дрожи. Я хочу сдвинуть ноги, чтобы хоть на секунду унять пульсацию, сводящую с ума. Леви не позволяет сделать этого, прижимая свою ладонь к пояснице, заставляя меня прогнуться. Эта позиция интимно обезоруживающая. Мое естество перед его лицом, и да простят меня все святые, но это еще больше заставляет мой живот сжиматься от возбуждения.

Леви крепко обхватывает мое бедро и одним движением языка от клитора до входа поднимает меня к небесам. Я издаю стон и чувствую, как он посылает похожий гул в нервные окончания. Кажется, еще чуть-чуть и ногти на руках сломаются оттого, как сильно мне приходится упираться в стену. Ладонь Леви притягивает меня ближе, заставляя раствориться в теплоте. Низ живота отзывается на каждый умелый пируэт, выполненный языком Леви. Если это можно считать фуэте, то он получает главную роль.

Мои ноги дрожат, лоб упирается в стену для равновесия, когда я чувствую, что приближаюсь к кульминации этого акта. Шлепок ладони по ягодице, как укол адреналина, возвращает меня к жизни, чтобы два погрузившихся в меня пальца стали смертью. Хриплый крик отлетает от стен, когда внутри все сжимается, и я падают в его крепкие руки.

— Вы слишком слабы, это было даже не тридцать два вращения, Аннабель Андерсон, — шепчет Леви мне в шею, опуская меня на кровать.

Он обводит мои губы медленно, с теплым дыханием. Я ловлю каждый его вдох и выдох, приводя в норму свои конечности. Леви исследует кончиками пальцев каждый изгиб и родинку на моем теле. Я поднимаю взгляд и только сейчас замечаю это: светящиеся звезды рассыпаны по всему потолку. Мягкое сияние исходит от них, создавая магическую атмосферу. Это не наклейки, как были на моем потолке, а множество лампочек.

— Волшебно.

— Я установил их, как только переехал в эту квартиру. Смотрел на них и старался на каком-то ментальном уровне быть с тобой, — произносит он, опуская верх платья до талии. На фиолетовое кружево моего бюстгальтера Леви посылает сексуальную ухмылку. Он прикусывает сосок через тонкую ткань, заставляя меня выкрикнуть его имя в тихой мольбе.

Рука находит пряжку его ремня, и с молниеносной скорость мне удается с ней справиться. Пуговица джинсов тоже легко поддается, не создавая преград.

— Профессионально, — подмечает Леви и перекатывается на спину, усаживая меня поверх своих бедер.

Наши глаза не отрываются друг от друга, медленно расплавляя остатки разума.

— Только с тобой.

Леви стягивает мое платье через голову и расстегивает бюстгальтер, оставляя меня обнаженной перед его взглядом, охваченным пламенем.

— Чертов рай, — хрипит с придыханием он, проводя кончиками пальцев от моей ключицы вниз по груди и ребрам. Достигнув таза, Леви резко отдергивает руку, рассматривая мой шрам. — Тебе будет неприятно, если я прикоснусь?

— Нет, — отвечаю я со смешком, — все в порядке.

Я беру его руку в свою и начинаю обводить шрам по всей длине.

— Мне жаль, — произносит с болью Леви.

— Ты не виноват. — Я расстегиваю его рубашку и целую шрам под сердцем. — Я знаю, что возможно тороплю события, но ты хотел бы…

— Я люблю тебя, — прерывает меня он. — И клянусь, сделаю все, чтобы ты была счастлива. Не имеет значения, будет ли наша семья состоять из нас двоих или нет.

— Семья? — спрашиваю я, пробуя это слово на языке.

— Ты всегда была моей семьей.

Я не успеваю ему ответить, потому что он целует меня. Вкладывая всю свою искренность и нужду в прикосновение губ. Мой таз прижимается к его возбуждению, и унисон удовлетворительных звуков заполняет комнату.

— Бель, — мое имя звучит как молитва из его уст.

Я стягиваю с него джинсы и боксеры одним движением. Не знаю, то ли возбуждение, то ли желание прикоснуться к нему все эти годы возродили во мне небывалую ловкость. Подушечки моих пальцев скользят по бархатистой коже его члена, вызывая хриплое:

— Невероятно. — Грудь Леви быстро опускается и поднимается, из него вырывается рваное дыхание.

Я склоняюсь ближе к бедрам, смотря на него из-под ресниц. Волосы падают завесой, скрывая половину моего лица.

— Ты не обязана, — произносит он, убирая непослушные пряди.

Я обхватываю губами член, лишая его речи. Мой язык обводит головку круговыми движениями, спускаясь вниз по всей длине. Леви напрягается всем телом, безуспешно пытаясь сдержать стоны. Я встречаюсь с ним глазами, скользя от основания до кончика.

— Черт возьми, я сейчас кончу, остановись, — умоляет он, еще больше напрягаясь подо мной.

Я делаю еще пару движений вверх и вниз, сжимая основание рукой, прежде чем он принимает положение сидя.

— Ты великолепна, и как бы я не любил твой рот, мне нужно оказаться в другом месте как можно скорее. — Он тянется к тумбочке, но я перехватываю его руку.

— Нам не нужен презерватив, — уверенно произношу я. Леви смотрит на меня взглядом, который мне не удается прочитать. Множество эмоций открашивает его лицо: от сожаления до замешательства. — Я чиста.

— Боже, да у меня не было сомнений по поводу этого, просто я…

— Ты привыкнешь, я смогла.

— Хорошо. Я тоже чист, — решительно произносит он, скидывая свою рубашку.

Руки Леви крепко сжимают мою талию, когда он приподнимает меня, располагая сверху. Кончик члена касается моего клитора, посылая разряды тока вниз живота.

Синхронный вздох вылетает из нас, прежде чем мы сливаемся воедино. Кожа к коже. Возбуждение к возбуждению. Погрузившись до основания, Леви прикасается губами к моей ключице, затем к плечу, оставляя мягкие поцелуи вдоль кожи, заставляя расслабиться.

— Дыши, — шепчет он, поглаживая меня по пояснице.

Господи, я как будто второй раз лишаюсь девственности. Мне не больно, но напряжение внутри слишком сильное, чтобы начать сразу двигаться.

Леви перекатывает между пальцами мой сосок, щелкая по нему несколько раз. Жар пробивается сквозь кожу, оседая между бедер, и я медленно приподнимаюсь вверх, чтобы снова опуститься.

— Бель.

— Леви.

Наши имена, как симфония, сопровождают ускоряющиеся соприкосновения тел. Я чувствую, что Леви на грани потери контроля, поэтому полностью отдаю власть ему. Он упирается ногами в кровать, погружаясь в меня быстрыми толчками. Его ладонь сжимает мой затылок, не позволяя отвести голову, чтобы прервать зрительный контакт. Пальцы другой руки Леви перемещают с моего соска вниз и прикасаются там, где им и место. Я стону ему в губы, и он ловит каждый мой звук.

— Я люблю тебя, — чуть ли не выкрикиваю я, опадая на него в блаженстве оргазма, разливающегося по моим венам.

— Я буду любить тебя всегда, — догоняет меня Леви, последними погружающимися движениями разливая тепло внутри.

Мы падаем на кровать, и я целую его губы снова и снова, не в силах остановиться. Никто из нас не пытается оторваться, наслаждаясь этим моментом и наконец-то сливаясь душами спустя шесть лет.

— Спи, я буду рядом каждый раз, когда ты будешь просыпаться. Каждый день. Обещаю, — произносит Леви словно колыбельную, сжимая меня в объятиях.

Я засыпаю в любви и рядом с мужчиной, которому мое сердце было подарено еще в детстве.

***

Мой будильник пытается безуспешно разбудить нас уже в третий раз. До благотворительного вечера остается всего пара репетиций, а сегодня должны точно определить пару, которая будет исполнять главные роли. Поэтому как бы мне не хотелось расплетать наши с Леви конечности, нужно в любом случае вставать.

— Иисус, почему ты так рано куда-то собралась? — бормочет Леви мне в волосы, крепче сжимая мои ноги своими.

— Из нас двоих только ты закончил учиться, мне все еще нужно присутствовать на занятиях. — Я разворачиваюсь к нему лицом, когда он немного ослабляет свой обхват коалы.

Спросонья Леви выглядит слишком юным, почти как в девятнадцать. Его глаза закрыты, лоб разглажен, даже короткие волосы кажутся растрепанными, но не небрежно, а так, словно на них подул шальной ветер с пляжа. Я очерчиваю подушечкой указательного пальца линию носа и перехожу на пухлую верхнюю губу. Леви резко открывает рот и кусает палец, переворачивая меня на спину.

— Не знала, что ты каннибал.

Леви сонно морщится, нависая надо мной.

— Что, так дерьмово на вкус? — усмехаюсь я.

Он проводит языком по моим губам, нежно погружая нас в поцелуй. Горячей ладонью обхватывает поясницу и притягивает ближе к себе.

— Хм… нет, на вкус великолепно, как самый спелый грейпфрут.

Мой телефон звонит, и на этот раз это не будильник. Я точно знаю, кто может звонить мне в такое время. Рука тянется, чтобы принять вызов, но Леви перехватывает телефон раньше.

— Тебе звонит некая… ведьмочка? — Он сводит брови с улыбкой. — Ответим ей, или она сделает твою куклу Вуду, или чем они там занимаются?

— Лучше ответить, — смеюсь я.

Леви принимает вызов, и ворчание Валери сразу звучит из динамика:

— Матерь Божья, когда закончится это дерьмо? Серьезно, Аннабель, мне кажется, я больше не могу. Этот вид пытки мне больше не под силу. Я не собираюсь вылезать из своей постели и тебе не советую.

Леви шепчет одними губами, что он полностью солидарен с ней, на что я закатываю глаза.

— Валери, мы проходим через это каждое утро. Ты справишься сегодня, я точно знаю.

— Нет, Аннабель, твои трюки больше не работают. Шесть лет я слушала тебя по утрам и действительно вставала, черт возьми. Но сегодня мои глаза не хотят открываться. Может мне вставить в них спички, как сделал кот в «Том и Джерри». Боже, почему детям вообще показывают такие мультики? Только представь…

— Стоп, — прерывает ее Леви, и на другом конце провода повисает мертвая тишина.

— О…. — тихо звучит через десяток секунд. — Так великая засуха окончена. Аннабель, я уже встала, готовь изложение с элементами сочинения, возрастное ограничение восемнадцать плюс. Встретимся как обычно. Спасибо, мистер Гринч, ты лучший будильник! — на одном дыхании тараторит она и сбрасывает трубку.

Леви смотрит широко раскрытыми глазами на телефон в своей руке, а затем переводит взгляд на меня.

— Отвечая на твой немой вопрос: «Как мы нашли друг друга?», то это что-то типа противоположностей, которые притягиваются, — с улыбкой произношу я, поглаживая его по затылку.

Леви медленно кивает, откладывая телефон.

— Я понимаю. У нас с Максом и Нейтом почти то же самое. Они пробивают стену в моем кабинете каждый раз, когда врываются без стука. Нейт, как жужжащая муха, которая иногда вообще не может заткнуться, но он… бывает очень рассудительным. Как будто в нем живет две личности, и он не знает, к какой именно себя отнести. У Макса больше фильтра, но иногда он безумен в своих поступках. Ищет острых ощущений во всем, начиная с вождения, отпустив руль, и заканчивая… — Леви чуть ли не прикусывает свой язык, чтобы не заговорить дальше.

— Что?

— Скажем так, он не ищет легких путей. Но это не касается работы, как адвокат он знает все лазейки, — произнеся это, Леви задумывается. — А может, это касается не только работы. В общем, мы втроем очень разные, и я бы никогда не подумал, что у меня будут такие друзья, как они. Наверное, это круто, когда вы диаметрально противоположны, но все равно имеете общий радиус.

Я размышляю над его словами, и почему-то мне в мысли приходит папа. Мы абсолютно точно диаметрально противоположны с ним. Но есть ли у нас общий радиус? Может, иногда люди настолько не подходят друг другу, что не спасает даже то, что они родственники? И это не плохо и не хорошо, просто нужно найти какую-то нейтральную точку соприкосновения. Или вовсе не соприкасаться для всеобщего благополучия.

— Да, наверное, — отвечаю я потерянно.

— Все в порядке?

— Да, все прекрасно. — Я целую его в шею.

— Я отвезу тебя, поэтому ты останешься лежать здесь еще как минимум десять минут. Мне еще нужно поцеловать тебя на моем балконе. Я мечтал об этом слишком долго, чтобы ты ушла из этой квартиры, не побывав на нем, — серьезно произносит Леви, словно зачитывает протокол.

— Ваши требования слишком серьезны, но мне придется с ними справиться. — Я пробегаю руками от его плеч вниз по позвоночнику, обхватывая за талию, которая намного уже плеч. У него всего еще идеальное телосложения пловца. — Ты плаваешь?

— Да, каждый день перед работой. Но не сегодня, потому что я заменю вид физической нагрузки. — Его рука блуждает по моей пояснице, когда он устраивается между бедер. Желудок опускается к ногам, когда Леви проводит костяшками пальцев по груди, а все ответы на ранее сказанные слова прерываются властным поцелуем.

***

Как и ожидалось, я опаздываю на занятия, потому что нам еще пришлось заезжать ко мне домой для того, чтобы переодеться. Валери встречает меня хмурым видом, постукивая ногой. На ней солнцезащитные очки, хотя на улице нет ни намека на солнце. Мы поднимаемся по лестнице академии, а она все еще пребывает в своем пляжном образе.

— Может, снимешь очки?

— Ага, — произносит она, морща нос.

Валери медленно снимает очки, а я непроизвольно ахаю от увиденного. Что с ней, черт возьми? От виска до левого глаза тянется огромный синяк цвета галактики. Она нервно прикрывает его волосами, но я не даю ей этого сделать.

— Прежде чем ты устроишь допрос, я скажу: это была просто дверь. Клянусь. Это случилось прямо перед нашим вчерашним разговором в фейстайм, поэтому я показывала только один глаз.

Если бы я не знала ее так хорошо, то поверила бы каждому слову. Потому что она действительно так убедительно говорит, что даже детектор лжи не среагировал бы на ее изменение пульса.

— Ты врешь мне, Валери.

— Нет!

— Да.

Мы ведем битву взглядов, в которой нет равных нам обоим.

— Говори, — не прерывая зрительного контакта, приказываю я.

— Я все сказала, — с прежней уверенностью отвечает она, сжимая кулаки.

— Пожалуйста, — я касаюсь ее руки в успокаивающем жесте.

— Нечего говорить, Аннабель, Ты либо веришь мне, либо нет. — Валери выдергивает свою руку и быстрыми шагами уходит в раздевалку.

Я всегда верю ей. Но не сегодня. Не тогда, когда я не первый раз обнаруживаю на ней синяки. Не тогда, когда она стоит и врет мне в глаза, скрываясь за очками или глупыми шутками, как в прошлый раз.

Имею ли я право судить лишь по косвенным доказательствам? Могу ли вмешиваться в чужую семейную жизнь? И что самое главное, не будет ли потом слишком поздно что-то предпринимать?

Валери не разговаривает со мной целый день. Даже то, что нам с Лиамом дали главные роли, не принесло мне должного счастья, потому что впервые за шесть лет моя подруга отводит взгляд. Лиам тоже ведет себя странно. И мне кажется, что я лишняя со своим праздником жизни.

На работе дети встречают меня самыми яркими улыбками, которые отгоняют тревогу. Мы прогоняем несколько раз их программу для благотворительного вечера, и я просто не могу не гордиться ими. Даже если все движения не такие четкие, как нужно, они восполняют их своей энергетикой. Каждый зритель просто влюбится в них.

Оливия задерживается со мной еще на некоторое время, потому что нам нужно отрепетировать выход и партию, которую мы вместе с ней будем танцевать в самом начале детского выступления.

Мне не хотелось никого выделять, но если объективно и без лишней симпатии оценивать уровень подготовки, то у Оливии он намного выше. Это удивительно, ведь она раньше никогда не занималась балетом, чтобы так естественно себя чувствовать. Многие дети в группе тоже смотрят на нее с восхищением, я не вижу зависти, что очень меня радует.

— Миссис Янг сказала, что скоро мы с Марком будем жить в новом доме.

Мои ноги прирастают к полу, а руки так и застывают в четвертой позиции. Оливия смотрит на меня глазами лани, а в моем горле образуется ком размером с мяч для боулинга. Я знала, что когда-то это произойдет, но надеялась… На что? На то, что государство позволит студентке удочерить двоих детей?

Я должна быть рада, что им так быстро нашли семью. Но, к своему стыду, мое сердце с болью кровоточит.

— Да? Ты рада? — произношу я, отворачиваясь в сторону и быстро вытирая слезы в уголках глаз. — Вам с Марком будет весело, милая. — Мои губы дрожат на последний словах.

— Бель, у тебя опять болит коленка? Не плачь, она пройдет. — Оливия поглаживает своей маленькой ручкой мою ногу, и я до крови раз за разом прикусываю щеку, чтобы не разрыдаться перед ней.

— Все в порядке, теперь она точно пройдет. — Я заключаю ее в объятия и надеюсь, что смогу сделать это еще раз.

Жизнь странная вещь: в одну секунду ты счастлив, а в следующую у тебя случается паралич всех частей тела.

Глава 43

Леви

Сегодня огласили результаты тендера. Выбор был сделан в пользу «GK GROUP» и, если говорить без лишней скромности, я не удивлен. Мы лучшие на рынке, и эта репутация зарабатывалась годами сначала отцом, а затем мной. Сейчас, смотря через совершенно другую призму, я понимаю, как много сил было вложено папой. Да, его часто не было дома, и мне действительно не хватало общения с ним. Но может я был слишком строг к нему? Он продолжал работать для моего будущего, хотя мог опустить руки и пустить все на самотек из-за потери любимой женщины.

Я еле пережил шесть лет без Бель, хотя она была жива. Это заставляет меня задуматься о том, насколько тяжело папе до сих пор без мамы. Он не заводил новых отношений после нее, единственное место, где он проводил свое время — работа, покер и выпивка с деловыми партнерами. Мне даже кажется, что это все не приносило ему должного удовольствия. А если добавить вечно недовольного, агрессивно настроенного сына, то вообще можно сойти с ума.

Я поеду в Бристоль завтра утром. Сообщу отцу радостные новости по поводу тендера — ему нужны положительные эмоции — и заставлю его поговорить со мной. Как бы мы ни закрывали временами глаза на здоровье папы, болезнь слишком сильно сказывается на нем и никому не известно, в какой момент она полностью завладеет им. Я не хочу больше бежать от проблем и разговоров с людьми, которых люблю, потому что однажды может стать слишком поздно.

Как бы мне хотелось обращаться за советом к маме — каждый раз, когда я мечтал убежать от всего мира. Каждый раз, когда страх и вина, взявшись за руки, тащили меня на дно. Я хотел лишь одного: чтобы мама коснулась моей щеки и прошептала, что все будет хорошо. Невообразимо больно терять близких навсегда, но еще больнее чувствовать сердце с осколком внутри, который ты не можешь достать, потому что он — это любовь к этому человеку. Вечная, всепоглощающая.

В последнее время я часто думаю об Оливии. Как так случилось, что девочка с именем мамы ворвалась в мою жизнь и влюбила в себя с первого взгляда? А что интереснее всего, встретились мы благодаря женщине, которую я люблю больше солнца после пасмурных дней.

— Привет.

Я резко поднимаю голову с руля, когда Бель открывает дверь и садится на сиденье, пристегивая ремень безопасности. Я даже не успеваю подумать о том, что мне нужно посмотреть на часы и посчитать круги секундной стрелки. А если говорить честно, то мне не приходилось это делать уже несколько недель. Выздоровел ли я, или это просто ремиссия? Что бы это ни было, я знаю, что на этот раз на мою душу наложены швы алмазными нитками.

— Привет, — я касаюсь руки Бель, рисуя наизусть знакомые линии. Она закрывает глаза со вздохом умиротворения. Мне нравится, что это так на нее влияет.

— Ты сонный, — произносит она с зевком, и я зеваю вслед за ней.

Мы усмехаемся друг другу.

— Да, ты тоже. Устала?

— Да. Поцелуешь меня?

Я не отвечаю ей, а сразу притягиваю к губам. Этот поцелуй ленивый, но такой чувственный, что мне хочется откинуть спинки сидений и заснуть прямо здесь.

Бель прижимается к моей груди и шепчет:

— Останься со мной сегодня. Ты мне нужен.

Мое сердце когда-нибудь перестанет так часто биться в ответ на ее слова?

— Да, но я буду должен уйти раньше, чем ты проснешься. Мне нужно съездить в Бристоль, чтобы поговорить с отцом.

При упоминании Бристоля Бель напрягается и крепче прижимается ко мне. Я успокаивающе глажу ее по пояснице, утыкаясь носом в волосы.

— Поздравляю с главной ролью. Ты заслужила это.

Я узнал об этом, когда разговаривал с директором по поводу тендера. Лиам уже получил свое поздравление в сообщении, но до сих пор мне не ответил, что довольно странно. Обычно он быстро выходит со мной на связь. Нужно будет ему позвонить.

— Откуда ты узнал? — удивленно спрашивает она, отстраняясь.

Я завожу машину, и мы направляемся в сторону ее дома.

— Мы выиграли тендер и будем спонсировать вечер, так что мне сообщили. Лиам рад? Он мне не отвечает.

— Да, наверное… Это был странный день. Возможно, сегодня что-то типа ретроградного Меркурия? Скажи мне, ты больше в этом разбираешься.

Я усмехаюсь, но понятия не имею, что ей ответить. Безусловно, если бы Бель попросила, то мне пришлось бы стать астрологом и сделать прогноз, но на данный момент мои познания ограничиваются только солнцем и луной.

— Если это так, то на нас он точно не распространяется. Что удивительно, потому что обычно мы притягиваем всякое дерьмо. Вся наша жизнь была сплошным ретроградным Меркурием.

Бель устало смеется и откидывается на подголовник. Оставшийся путь она делится со мной тем, что они с Валери поссорились впервые за всю их дружбу, а Лиам странно себя ведет. С чем я не могу не согласится. За последние годы мы слишком хорошо друг друга узнали, чтобы от меня ускользнуло его необычное поведение. По поводу Валери у меня еще больше вопросов, потому что Макс ведет себя, как умалишенный, когда дело касается этой девушки. Я вижу, что Бель тревожит что-то еще, и ненароком начинаю думать, что между нами все не так хорошо, как кажется.

Мы заходим к ней домой и почти сразу ложимся в постель, потому что оба слишком устали за этот день. Гортензии, все еще стоящие в ведре посередине комнаты, смотрят на нас.

— Они очень красивые, — тихо произносит Бель. — Спасибо. — Она прижимается к моему боку, кладя голову на плечо.

Я рисую непроизвольные узоры на ее руке, и, черт возьми, эта гладкая кожа заставляет меня испытывать тактильный оргазм.

— Что тебя тревожит? — решаюсь спросить я. Мы всегда говорили в наших отношениях. И в единственный раз, когда я решил пренебречь ее мнением, все пошло крахом.

— Ты все еще телепат?

— Это дар. Говори. — Я подталкиваю ее рукой в поясницу.

Пару минут Бель молчит, скользя своей рукой то вниз, то вверх по моему торсу. Видно, что она не уверена в том, что хочет сказать.

— Оливия и Марк. Их скоро отдадут в семью, — произносит она так тихо, что на секунду мне кажется, что я не расслышал.

У меня во рту пересыхает, когда разум пытается переварить сказанное.

Должен ли я быть счастлив за них? Да. И где-то глубоко в душе это действительно так. Но сейчас на поверхность всплывает то, в чем я никогда не признавался и не говорил вслух. Я хочу этих детей.

— Ты рада? — спрашиваю я сквозь кислоту разочарования.

— Не знаю. Это эгоистично — не радоваться за них всем сердцем? — Бель приподнимается, смотря на меня полными слез глазами.

— Тогда я тоже эгоист. — Я провожу подушечкой большого пальца под ее глазами. Она наклоняется к моему прикосновению, прикрывая дрожащие веки. Мое сердце все еще слабо ее слезам. — Их невозможно было не полюбить.

Бель кивает мне в ответ и ложится обратно. Некоторое время мы лежим молча, и, как мне кажется, думаем об одном и том же.

— Спи, мы со всем справимся. Обещаю.

Мне нужно сделать ее счастливой. Необходимо заставить карму работать на нас.

***

Дом детства и юности встречает меня тишиной, до боли знакомым интерьером и запахом чистящих средств. Я не понимаю, как жил здесь столько лет почти один, сходя с ума из-за тоски по маме. Все в этом доме осталось неизменным: светлый кафель, кухня в стиле прованс, подушки в голубых незабудках. Ничего не изменилось, кроме двух людей, которые стали друг другу чужими.

— Папа? — На этот раз я не утруждаю себя стуком, хватит этого делового стиля общения.

Его кабинет теперь выглядит иначе: неудобный диван заменен ортопедической кроватью с кучей медицинских приспособлений. Я не знаю, спит ли он вообще в своей спальне или постоянно находится здесь. Его личная медсестра живет в нашем доме на первом этаже на случай чрезвычайных ситуаций. Я настоял на этом несколько лет назад, понимая, что не смогу добраться до Бристоля в кратчайшие сроки, чтобы помочь. Папа до сих пор ворчит при каждом удобном случае, что он абсолютно здоров и ему никто не нужен.

— Привет, — отвечает отец, сидя за своим столом и сортируя таблетки. Он выглядит неплохо, и это меня радует. В руках сохраняется дрожь, которая, наверное, уже никогда не уйдет, но лицо выглядит спокойным и расслабленным.

— Ты не удивлен. Я настолько предсказуем?

— Мы выиграли тендер, — не отрывая взгляда от таблеток, произносит он.

— Это я и хотел тебе сообщить.

— С каких пор это нельзя сообщить по телефону? Садись и расскажи мне истинную причину своего визита. — Наконец-то папа фокусирует свой взгляд на мне. На его лице играет такое странное выражение, словно он скрывает ликование от какой-то победы. Морщинки вокруг глаз становятся намного глубже.

Почему мне кажется, что он знает, зачем я здесь?

Я сажусь напротив него, кладя сплетенные в замок руки на стол. Перебирая в голове мысли, не могу найти нужной фразы, чтобы начать диалог. Папа смотрит на меня все тем же взглядом, сбивая с толку.

Сделав глубокий вдох, я твердо произношу:

— Прости меня, папа. Я очень тебя люблю.

Он сводит свои брови, отчего на лбу вырисовывается точно такая же морщинка, как у меня, которую так любит разглаживать Бель. Интересно, делала ли мама так же?

— Почему ты извиняешься, сынок?

— Потому что я был слишком слеп все эти годы и не понимал того, что ты делал для меня. Не хотел видеть, что тебе тоже одиноко и больно. Легче было тонуть в собственной ненависти к себе. Грубить тебе. Принижать твои заслуги. Не гов…

— Прекрати, — отрезает он. — Ты был ребенком, подростком. Я тот взрослый, который должен был заботиться о тебе, а не наоборот. Мы оба пренебрегли друг другом. Я не могу претендовать на звание отца десятилетия, но хочу, чтобы ты знал: единственное важное, что осталось в моей жизни — ты. Возможно, тебе кажется, что для меня имеет огромную роль наша компания, но нет. Мне просто нужно было построить настолько крепкий фундамент, чтобы, не имея двух родителей, ты все равно крепко стоял на ногах. И нет, я не сомневаюсь, что ты и сам бы многого добился. Это видно по тому, как компания процветает и выходит на новый уровень с тобой во главе. — Он прерывается, делая глоток воды. — Мы похожи больше, чем ты думаешь. Оба позволяем нашим страхам брать власть. Оба слишком долго живем прошлым. И оба… слишком сильно любим молча.

Я медленно киваю, пытаясь выровнять сердцебиение.

— Я не хочу больше молча тебя любить, папа. Достаточно того, что мне никогда больше не удастся поговорить с мамой, обнять ее и попросить быть рядом. Но… ты нужен мне. Не как владелец компании, а как отец. У нас еще есть время.

Трясущейся рукой папа старается быстро смахнуть слезу, но у него не выходит. Слишком сильная дрожь не позволяет ему достигнуть своей цели. Он отворачивается, пытаясь скрыть эмоции.

— Не стыдно показывать свои чувства. Не стыдно иногда быть слабее. Мужчина это не тот, кто не плачет, это тот, кто знает, как признавать свои ошибки. Слезы смывают грязь, накопившуюся в душе.

— Когда ты стал таким взрослым и умным? — усмехается он.

Я задумываюсь на его вопросом дольше, чем положено. Но лишь один ответ всплывает в голове:

— Когда встретил ее, а затем потерял. Это была самая большая моя ошибка, — сиплым голосом произношу я.

— Но она вернулась, не так ли? — На лицо отца возвращается то странное победоносное выражение лица.

— Как ты понял? — Я начинаю прокручивать в мыслях свое поведение в последние недели или случайные диалоги с ним, которые могли бы подвести его на эту мысль. Но неожиданно что-то другое всплывает на первый план.

«Он собирается устраивать благотворительный вечер, и нам тоже нужно в этом поучаствовать».

«Однажды я оказал услугу вашему отцу».

«Я знал, что она доставит мне проблем».

— Ты знал, — с круглыми глазами говорю я. — Нет, даже не так. Это ты помог Бель поступить.

Папа поднимает ладони вверх и качает головой.

— Ты недооцениваешь талант этой девушки, раз считаешь, что я помог ей поступить. Она заслужила это место по праву. Я лишь заставил нужных людей обратить на нее внимание.

— Но… — В моей голове происходит полный бардак. Уйма вопросов пытаются перекричать друг друга. — Я не понимаю. Почему ты ничего не сказал мне? Я просил тебя узнать в академии, сможет ли Бель туда поступить, но ты сказал, что это невозможно. Наш врач, который лечил ее, уверял меня, что она никогда не сможет танцевать. В итоге Бель учится и танцует. С трудом, но танцует. Почему ты не рассказал мне? — Я качаю головой в полном недоумении.

— Потому что вам нужно было это время. Тебе требовалось повзрослеть и стать сильнее для нее. Если бы вы сразу сошлись, ничего бы не изменилось. Когда-нибудь вина сожрала бы тебя изнутри, не оставив ничего. Это могло случиться через пару лет или спустя долгие годы, когда вам было бы по сорок, и вы бы превратили свою любовь в ненависть из-за того, что зря потратили друг на друга столько лет жизни. Тебе кажется, что ты сделал большую ошибку и причинил ей боль, когда ушел. Но посмотри на это с другой стороны: она бы продолжала доставать тебя из этой ямы сожалений из раза в раз, но не факт, что вы не оказались бы в ней вместе.

— Но ты сам однажды сказал мне держаться за нее, если она мой плот. А я отпустил…

Папа запрокидывает голову и тихо смеется.

— Если бы ты ее отпустил, то не ходил бы как побитый щенок все эти годы. Не сторонился бы других женщин, как чумы. Расстаться не значит отпустить. Пары разводятся и вновь женятся на одних и тех же людях. Иногда для того, чтобы стать сильнее и сделать выводы, требуются отчаянные меры.

Я обдумываю слова отца и понимаю, что действительно на момент расставания с Бель был слишком слаб для нее. Сколько бы она ни пыталась доказать мне, что вина не имеет надо мной власти, все это рухнуло при первом же происшествии. Была бы она счастлива с мужчиной, который постоянно оглядывается назад, словно за ним гонится смерть? Мне нужен был толчок для того, чтобы стать лучше для нее. И я сам себе его дал. Возможно, эгоистичным путем, потому что причинил ей неимоверную боль. Но ведь она тоже стала намного сильнее за эти годы. Неизвестно, нашла бы Бель себя, если бы продолжала спасать меня.

— Почему у меня такое ощущение, что ты знал, что мы рано или поздно встретимся?

— Повторюсь, мужчины в семье Кеннет слишком сильно любят молча. Я люблю твою маму до сих пор и умру с этим чувством. В итоге ты бы все равно нашел Бель, где бы она ни была. Но твой папа позаботился о том, чтобы это не переросло в десятилетия. Академия танца давно нуждалась в реконструкции, и я знал, что наша компания будет участвовать в этом еще шесть лет назад. Случайности не случайны, сынок.

Я не знаю, как переварить и разложить по полкам всю информацию, свалившуюся на меня. Никогда бы не подумал, что наш разговор насколько перевернет мое сознание.

Я подхожу и обнимаю отца, не позволяя ему встать с места, потому что знаю, что стоять ему слишком тяжело. Возможно, наши объятия слишком длительные, но никто из нас не жалуется. Мы восполняем потерянные годы.

— Спасибо, папа. За все. Но прежде всего за то, что именно ты мой папа.

— Я люблю тебя. Спасибо маме за то, что подарила мне тебя.

Некоторое время мы все еще не разрываем объятий, но когда отстраняемся, папа говорит:

— Надеюсь, мне не придется подстраивать еще и вашу свадьбу. У меня не так много времени, чтобы ждать. — Папа просовывает руку в мой карман и вкладывает то, что я и так хотел у него попросить.

— Если бы позволял закон, то я бы женился на ней еще в десять лет, — с усмешкой произношу я.

Мы с отцом обсуждаем пару рабочих моментов, неизменно споря над каждым из них. Что-то никогда не изменится, но это и не нужно. Мне нравится обсуждать с ним свои идеи, потому что у него хоть и строгий, то трезвый взгляд.

Я помогаю папе перелечь в постель, потому что он уже слишком долго сидит в одном положении. Это сопровождается самыми нелестными высказываниями в мой адрес. Фразы «я не маленький ребенок» и «я сам» стали его коронными. Он похож на Оливию, которая каждый раз ругается, когда Бель помогает ей одеваться. Потому что, когда она все делает сама, ее шапка надета задом наперед, а правый ботинок оказывается на левой ноге. Так же и с папой: все его самостоятельные порывы не всегда заканчиваются благополучно, но он не прекращает попытки.

Не смотря на наш эмоциональный разговор, я чувствую, как давление в груди еще больше ослабло. Все-таки не всегда нужно со всем справляться самому и ждать, что в какой-то момент тебе станет легче. Не станет. А вот прислушиваться и впускать близких людей к себе в сердце необходимо. Они показывают нам мир в других проекциях.

Я провожу в Бристоле почти целый день, помогая папе и решая некоторые вопросы с медсестрой по поводу его здоровья и поведения. Она минут пятнадцать жалуется на то, что он невыносим, и мне остается молча кивать. Складывается ощущение, что я родитель, чей ребенок плохо вел себя в детском саду.

Прежде чем покинуть город, мне требуется заехать в еще одно немало важное место. Не знаю, понравится этот сюрприз Бель или нет, но попытаться стоит.

Я стучу в знакомую с детства дверь и даже немного нервничаю. На пороге появляется человек, которого мне хочется видеть меньше всего. Но я все равно протягиваю руку, здороваясь с ним:

— Здравствуйте, мистер Андерсон.

— Ты, — безэмоционально произносит он твердым тоном.

— Я.

Я достаю из кармана билеты на благотворительный вечер и протягиваю ему.

За спиной отца появляется мама и сестра Бель. При виде меня на лице Авроры появляется улыбка. А Виктория, ахая, прикрывает ладонью губы. Аврора стала намного взрослее, и кажется, что она выглядит в свои восемнадцать почти так же, как Бель сейчас. Ее рост выше, волосы подстрижены в каре, но на лице сохраняется все то же хитрое выражение лица, что в детстве.

— Здравствуйте, Виктория. Привет, Аврора. — Все еще держа протянутые билеты, я перевожу взгляд на отца. — Вы нужны ей. Все вы. — Я вкладываю билеты ему в руку и разворачиваюсь, чтобы уйти.

На днях Бель сказала, что Мама и Аврора не смогут приехать. Хоть она и пыталась делать вид, что не расстроена, я знаю ее слишком хорошо, чтобы ей удалось это скрыть. Ей важно, чтобы они были рядом. Каждому из нас нужна семья, даже если она неидеальна.

— Она простила тебя? — тихо спрашивает ее отец.

— Да, но я не собираюсь принимать это как данность. Ваша дочь необыкновенная, и мне придется изо дня в день трудится, чтобы соответствовать ей. Возможно, вам тоже стоит попробовать вернуть ее. Только сделайте одолжение: не садитесь в первый ряд, вы еще этого не заслужили.

Я возвращаюсь к машине и еду на наше место. Ни одна моя поездка в Бристоль не обходится без этого. Возможно, это тот самый источник силы и единения душ. Я делаю фотографию Клифтонского моста и отправляю Бель. Она уже должна была вернуться с работы.

Сигнал телефона уведомляет меня о новом сообщении.

Бель:

Пишу тебе в блокноте: «Я скучаю».

Я:

Отвечаю тебе в блокноте: «Я тоже».

Бель:

Когда ты поедешь домой?

Я:

А где мой дом?

Бель:

В Лондоне у тебя их два. Выбирай.

Я:

Там, где ты.

Бель:

Опять будешь ночевать в моей-своей ужасной квартире?

Я:

Там теперь новые окна. С тобой я бы ночевал даже под камнем.

Бель:

Говорят, там душновато, поэтому давай остановимся на кровати. Я жду тебя. Прямо в ней.

Проходит несколько секунд, и она добавляет:

Бель:

В твоей футболке.

Ее образ сразу проносится в моем сознании, заставляя представлять разбросанные волнистые волосы на подушке, изящную хрупкую фигуру и взгляд, который видит меня насквозь. Эти мысли принуждают меня закрыть глаза, чтобы полностью нарисовать образ Бель. В моей футболке. На кровати. Черт. Мне срочно нужно домой.

Глава 44

Аннабель

Мне кажется, уровень моей тревожности достигает апогея в день благотворительного вечера. И нет, я даже не переживаю за свое колено или за то, как мы выступим с Лиамом. Мое волнение целиком и полностью сосредоточено на каждом ребенке, находящемся под моим крылом. Они так верят и доверяют мне, что я обязана дать им самую лучшую поддержку. Безусловно, есть некоторый трепет из-за того, что наконец-то сцена примет меня. Пускай ненадолго, всего на одно выступление, но это то, о чем я даже мечтать не могла шесть лет назад, когда лежала с раздробленной ногой.

Да и вообще все детство балет казался таким близким и таким далеким одновременно. Я каждый день танцевала, но представить свое будущие на сцене не могла. И вот я здесь, вдыхаю воздух, пропитанный историей, стою на сцене и повторяю последнюю партию. Не последнюю, а крайнюю. Потому что балет не уйдет из моей жизни никогда, я просто буду в новом его амплуа.

— Аннабель, прости меня, я ужасная вредина. — Валери обнимает меня за талию со спины, когда мы стоим за кулисами. Шум в зале постепенно стихает, зрители уже сидят на своих местах.

— Я не обижалась на тебя. Мне показалось, тебе нужно время. Я люблю тебя и очень переживаю. Не делай так больше, договорились? — шепчу я, обнимая ее руки на своей талии.

Она целует меня в щеку и перед тем, как занять свою позицию, шепчет:

— Иногда другие люди имеют слишком сильную власть над нами. Ты знаешь это лучше других.

Я киваю, потому что это правда. Почему-то мы позволяем руководить собой, позволяем токсичности и агрессии, которых мы не заслуживаем, уничтожать нас изнутри. Стараемся до последнего верить в лучшее. Любить без оглядки. Но кому от этого лучше? Точно не нам.

Я благодарна жизни за все. За все уроки, ошибки и травмы. Я с улыбкой встречаю слово «недостаточно», потому что его больше нет в моем списке триггеров. Потому что он больше не влияет на меня.

Кулисы открываются, и сердце уходит в пятки. Софиты ослепляют, но я знаю, где находится моя точка силы, которую я не должна терять. Прямо по центру, в ложе, которая стала для нас новым началом.

Случайность или судьба? На этот вопрос я никогда не смогу ответить. Но мне точно известно, что ни одна история любви не идеальна. Не одинакова. И не без потерь и сожалений. Наша история получилась по своему прекрасной. И мы будем помнить ее всегда.

На свете так мало людей, которые как ключ подходят к нашему замку. Ни одна копия или второй экземпляр не смогут заменить оригинал и повернуть механизм с легкостью. Если вы потеряли ключ, то найдите его — чего бы вам это ни стоило.

Леви Кеннет не отрывает от меня глаз на протяжении всего балета «Дон Кихот». А я не теряю его.

Все студенты отлично отыгрывают свои роли. Моя улыбка не сходит во время партии Валери: она прекрасна со своими яркими волосами, которые освещают зал лучше, чем софиты.

Лиам заканчивает свою одиночную партию, и остаются считанные секунды до моего выхода с финальными фуэте. Из оркестровой ямы звучит Людвиг Минкус, запуская адреналин по всем телу, начиная с кончиков волос и заканчивая пальцами.

Первые десять вращений совершаются с легкостью пера. Я удерживаю взгляд Леви, и новый приток силы вливается вены. Вторые десять вращений кажутся приливом эндорфинов. Я смотрю ему в глаза и вижу восхищение, выстреливающее мне в солнечное сплетение. Любить этого мужчину подобно идеальному фуэте — кружит голову с неимоверной силой, но ты продолжаешь твердо стоять на ногах с энергией в каждой клетке.

Тридцать вращений, и мой взгляд притягивает другая всепоглощающая сила. Овации звучат в зале на каждый мой взмах ногой, заглушая простреливающую боль в колене. Глаза находят источник магнетизма в конце зала.

Моя семья. В полном составе.

Слезы наворачиваются на глаза, смываемые вихрем воздуха вокруг. Я должна была дрогнуть, ослабнуть, но выполненное тридцать второе вращение ошеломляет даже меня. Овации не прекращаются, но я слышу лишь единственные из них. Моего отца, папы. На его лице выражение, которое мне не приходилось видеть никогда. Гордость.

Но не слишком ли поздно? Думаю, с этим мы разберемся со временем.

А пока что мне нужно быть той, кто гордится своими детьми независимо от того, насколько они хороши.

Сцена заполняется малышами в костюмах разных цветов. Оливия рядом со мной. Я знаю, что за музыкой зрители не услышат моих слов, поэтому говорю только для детей:

— Танцуйте и любите так сильно, чтобы зажглись звезды.

***

Благотворительный вечер подходит к концу, и Леви встречает меня с букетом гортензий моего любимого цвета.

— Ты была неотразима. Думаю, какой-то более респектабельный архитектор может тебя увести. — Он подхватывает меня за талию, утыкаясь носом в шею.

— Нейт здесь?

— Эй, я пошутил.

— Ты лучший для меня, потому что ты — архитектор моего сердца.

Леви притягивает меня за затылок, завладевая губами. Его пальцы портят всю прическу, выбивая пряди волос. Мы встречаемся языками, не заботясь о приличиях. Я готова целовать его вечно, не теряя никогда. Но обстоятельства требуют отстраниться. Покашливание за моей спиной выводит нас из транса.

— Поговори с ними. Я буду рядом, — шепчет Леви, разворачивая меня лицом к семье.

Аврора сразу же бросается ко мне на шею, чуть не сбивая с ног. Боже, я все еще не могу привыкнуть, что она такая взрослая. Еще недавно она обнимала меня только за талию.

— Щечка к щечке, Анна.

— Щечка к щечке, Рора.

Я закрываю глаза, впитывая тепло родного тела. Голос, который был моим спасением многие годы.

— Я люблю тебя и очень скучаю, — произношу я сквозь ком эмоций в горле.

— Я тоже. Так сильно. — Аврора отступает, вставая за мою спину рядом с Леви.

Я слышу их бормотания и что-то про Диснейленд, про который Леви, по словам моей сестры, обязан не забыть. Понятия не имею, о чем они.

— Детка, ты была прекрасна, — шепчет мама, утирая уголки глаз платком. — Мне так жаль, что мы не видели этого раньше.

Мама подходит и целует меня в щеку, заключая в самые крепкие объятия, на которые способна хрупкая женщина. Но она каким-то образом чуть ли не ломает мне ребра.

— Я рада, что вы смогли приехать. Как тебе мои дети?

— Они такие… искренние. Как и ты.

— Они были лучшим украшением этого вечера, — с улыбкой говорю я.

Мама отстраняется, и наступает точка невозврата. Юг и север каким-то образом сходятся на одном полушарии в попытке не разрушить мир. Глаза папа осматривают меня с головы до пят. Но мое тело не совершает ни единого импульса в ответ. Сердце бьется в здоровом ритме.

— Привет, папа.

— Аннабель, — кивает он, и я встречаюсь с глазами, любимыми мной с самого рождения. — Ты была… очень хороша. Я горжусь тобой.

Раньше я бы отдала все деньги мира, чтобы услышать от него эти слова. Как мелочны мы иногда в своих проблемах и желаниях.

— Рада, что ты здесь, — склоняю я голову.

— Приезжай домой, мы скучаем по тебе. И… — Он откашливается и подходит ко мне, неловко обнимая. — Я люблю тебя.

Мне приходится закрыть свои веки так сильно, что появляются искры. Вот теперь сердце начинает ускорять свой темп. Что мне ответить? Конечно же, я все еще его люблю, но…

— Ты всегда будешь моим папой, но не всегда я буду любить тебя безответной любовью.

Папа отстраняется и, кивнув мне на прощание, выходит из академии. Мы общаемся с мамой и Авророй, которая не отрывает взгляда от другого угла вестибюля. Повернувшись, я вижу Лиама в окружении, наверное, половины женского населения нашей планеты. Ну или как минимум академии. Чужие руки находятся на всех частях его тела, а он с довольным видом чуть ли не раздает автографы. Взгляд друга медленно скользит в нашу сторону, и Аврора прячется за мою спину.

— Не расскажешь мне, что происходит? И не забудь о том, что я слышала твой голос в доме Лиама. — Я поворачиваюсь к ней лицом.

— Тут не о чем говорить. Мы встретились с ним случайно, когда он был в Бристоле. Он предложил помощь с экзаменами. Я ее приняла. Конец истории, — вздыхает Аврора. — Его самого не тошнит от всех этих прикосновений? Серьезно, он словно какая-то статуя, которую нужно потереть на удачу. Надеюсь, место, которое ему больше всего натирают, отвалится.

Я открываю и закрываю рот, но смех все равно сотрясает мою грудь.

— Не стоит переживать об его местах. Тебе всего восемнадцать, Рора. — Я касаюсь ее щеки.

— Боже упаси. Меня это вообще не волнует. Он слишком стар для меня, — ухмыляется она. — И мне не всего, а уже восемнадцать.

Должна ли я переживать о том, что моя сестра очень импульсивно пытается скрыть свою симпатию? Да, черт возьми. Но я стараюсь не показывать тревожность, улыбаясь в ответ.

— Да, тебе подойдут парни… из Диснейленда, полагаю.

— Ты всегда будешь считать меня маленькой?

— Я помню, как меняла тебе подгузники, Рора.

Она толкает меня в бок, но сразу же обнимает. Держа ее в своих рука, я понимаю, что все мы взрослеем, но некоторые люди всегда остаются в нашей душе в одном возрасте. Сколько бы лет нам ни было, я буду старшей сестрой, а она — маленькой Ророй, прикасающейся к моей щеке.

После того, как мы проводили мою семью, Леви начинает вести себя очень странно. Он почти ничего не говорит, лишь беспрестанно прикасается ко мне, словно я мягкий антистресс, успокаивающий его нервы.

— Что с тобой? — спрашиваю я, когда мы направляемся к машине.

Леви останавливается и смотрит на меня с высоты своего роста. Я поднимаю взгляд к нему, пытаясь увидеть в его глазах ответ на вопрос.

— Ты доверяешь мне? — тихо спрашивает он, протягиваю свою руку к моей.

— Да, — не задумываясь, отвечаю я.

Леви достает из кармана маску для сна. Она фиолетовая, с мультяшными глазками.

Что?

Я ожидала чего угодно, но не этого.

— Тебе нужно надеть это. Я помогу. — Он поправляет резинку маски на волосах и натягивает ее мне на глаза.

Приятный холодок начинает распространяться вокруг век. После ярких софитов и тонны макияжа это настоящие блаженство.

— Она с охлаждающим эффектом. Круто? — Я слышу в его голосе нотки детского восхищения.

— Круто, — смеюсь я. — Мне кажется, я засну прямо на тротуаре.

Леви подхватывает меня на руки, и я обвиваю его за талию ногами. Хорошо, что я переоделась в джинсы, иначе еще одно платье разошлось бы по швам. У меня в руках букет гортензий, которые утыкаются ему в ухо. Он извивается от щекочущих ощущений.

— По мне как будто кто-то ползет, — ворчит он и ускоряет шаг. — Не снимай маску до конца поездки, поспи. — Леви усаживает меня в машину и пристегивает.

— Куда мы едем?

— Серьезно? Ты думаешь, я закрыл твои глаза просто так? Я не скажу, куда мы едем. Спи.

— Такой скрытный.

Я поправляю маску, когда мы трогаемся с места.

— Не снимай!

От его команды мои руки резко опускаются вниз. Боже, он действительно очень нервный.

— Эй, расслабься. Я просто поправила ее.

— Хорошо, — со вздохом произносит он.

По пути мы слушаем музыку и его нервный стук пальцев по рулю. Я так устала, что действительно засыпаю под этот странный ремикс звуков. Но даже сквозь сон не прекращаю перебирать варианты мест, куда мы направляемся. Не знаю, сколько проходит времени, когда свежий воздух начинает щекотать нос и развивать волосы. Я понимаю, что Леви опять держит меня на руках, потому что тепло его тела проникает глубоко в сердце. Щетина нежно царапает щеку, еще больше возвращая меня в реальность после сна.

— Просыпайся, мы приехали, — шепчет он и аккуратно ставит меня на ноги, продолжая крепко держать за талию и плечи. — Пообещай, что не будешь на меня злиться.

— Когда ты так говоришь, я не могу ничего обещать, потому что обычно после этой фразы оказывается, что ты купил квартиру.

— Я серьезно, Бель.

— Обещаю.

Леви снимает с меня маску, и перед глазами появляется вид, который слишком укоренился в моем сердце. Ущелье Эйвон, раскинутое перед нами во всей красе. Мост подсвечен желтыми огнями в сумерках вечера. Я делаю глубокий вдох, но не для того, чтобы пополнить запас кислорода, а для того, чтобы вдохнуть хранящиеся здесь воспоминания.

Перед глазами я и Леви в десять лет, смеющиеся над тем, что обвели вокруг пальца воспитателя. Мы в девятнадцать, отвергающие свою неприязнь и принимающие влюбленность. И сейчас — я и он в двадцать пять, все еще любящие друг друга. Неизменно и всепоглощающе.

Я поворачиваюсь к Леви, волосы развиваются позади на меня, сливаясь с ветром.

— Почему я должна злиться?

— Я не был до конца уверен, что ты готова сюда приехать.

— Я рада быть здесь, ведь моя любовь к тебе началась именно тут.

Леви соприкасается со мной лбом и обвивает руками талию. Мы раскачиваемся из стороны в сторону, повторяя движения неизвестного никому танца, но для нас каждое движение кажется естественным и знакомым. Единым. Одним целым.

Леви отстраняется, и его рука медленно тянется к внутреннему карману пиджака. Наш блокнот появляется перед глазами. Я давно не считала его своим: на этих страницах нет записей только обо мне, есть лишь о нас.

— Открой.

Я начинаю листать страницы, добираясь до самого конца. Мне приходится немного отвернуться, чтобы встать против ветра, потому что волосы лезут в лицо. Когда я хочу сказать Леви, что он забыл дать мне ручку, глаза уже читают фразу, написанную красивыми фиолетовыми буквами. Наклейки звезд украшают всю страницу, но не перекрывают слов:

«Ты выйдешь за меня замуж, Аннабель Андерсон? Я хочу зажигать с тобой звезды каждый день».

Мои руки дрожат, вновь и вновь проводя по словам. Я разворачиваюсь, и мне плевать, что волосы закрывают почти все лицо. Леви стоит на одном колене, держа в руке самое прекрасное кольцо из всех, что мне доводилось видеть. Оно аккуратное, неброское, но сверкает так, словно его посыпали волшебной пыльцой. И не удивлюсь, если он действительно каким-то образом это сделал.

— Почему ты не дал мне ручку, чтобы написать ответ?

— Потому что ты всегда была смелее, чем я. И мне не стыдно в этом признаваться. Для меня ты — сила природы, которая поднимает меня с низов до вершин. Ураган, закручивающий сердце в потоке ветра. Звезда, так сильно манящая своим светом. И даже когда ты падаешь, единственное желание, которое я загадываю, — чтобы ты всегда стояла рядом со мной. Я буду для тебя непотопляемым кораблем, а ты — моим якорем.

Он переводит дыхание, все еще стоя на одном колене, и хочет продолжить, но я беру его за руки и поднимаю на ноги.

Я бы могла возразить и сказать, что это все слишком быстро и стремительно. Но, черт возьми, сколько еще лет должно пройти? Некоторые пары женятся в Вегасе, зная друг друга пару дней. Судьба сталкивала нас раз за разом не для того, чтобы мы заново узнавали друг друга. Отношения — это не школьная программа, чтобы ее повторять. Это наука об ошибках, падениях, взлетах и опыте. Ее можно изучать всю жизнь, каждый день узнавая что-то новое и приходя к выводам. И я хочу делать это вместе с ним.

— Да. Я стану твоей женой. — Я покрываю его лицо поцелуями. — Нельзя говорить, что я смелее, чем ты, ведь моя смелость и уверенность хранятся в тебе. Даже когда тебя нет рядом, прямо здесь, — я прикладываю его руку к своему сердцу, — ты всегда зажигаешь звезды.

— Мы делали, делаем и будем делать это всегда. Вместе. Ведь солнце и луна всегда находят друг друга в небе. Даже через десятки лет.

Эпилог

2 года спустя

Аннабель

— Открой глаза!

Я подпрыгиваю на месте от звонкого голоса, наполненного возмущением. Посмотрев на часы, замечаю, что прошло всего пятнадцать минут, как мне удалось уединиться.

Гневное шлепанье ног по плитке оповещает меня о приближении урагана.

— Мама! Папа не открывает глаза и не отвечает на мои вопросы. Я хотела подстричь ему челку, но…

— Что ты хотела? — спрашиваю я с широко раскрытыми глазами.

— Подстричь ему челку! Пойдем, сейчас покажу.

Маленькая, но крепкая рука стягивает меня с кресла и тащит за собой в комнату. Дикое желание закрыть глаза и не видеть, что происходит у Леви на голове, трепещет во мне всю дорогу. Мы заходим в комнату — в целом все не так страшно. Не считая моего мужа, развалившегося на розовом пушистом ковре, как на ортопедической кровати. Все его тело покрыто наклейками. И под «все» я имею в виду даже лицо и пальцы ног.

К счастью, волосы на голове вроде на месте.

Глаза Леви закрыты, и это зарождает коварный план в моей голове.

— Малыш, отклей наклейку с ноги папы. — Я подхожу к сыну и целую его в макушку.

Он поддевает своими пальчиками наклейку и резко дергает, отрывая вместе с ней несколько волосков.

Вой заполняет комнату, а глаза моего мужа готовы выкатиться на пол.

— Оливия! — верещит он.

— Это был Марк, — уточняю я.

— Это был я. — Марк с гордостью хлопает в ладоши.

Дети смеются так сильно, что хватаются за животы.

Леви переводит взгляд на меня, дыша слишком часто.

— Нет, это была ты.

— Ты не можешь знать этого наверняка, только если тебе это не приснилось, — произношу я, хихикая.

— Я не спал, а просто лежал с закрытыми глазами, — ворчит Леви, потирая место депиляции.

— О, ну тогда ты в курсе, что Оливия хочет подстричь тебе челку. Детка, — я обращаюсь к дочери, — можешь приступать.

Оливия хватает свои приспособления из детского набора парикмахера и приближается к нему с коварным выражением лица.

Леви смотрит на меня умоляющими глазами, а затем резко хватает за руку и валит на пол рядом с собой.

— Оливия, Марк, маме тоже нужна прическа! — кричит Леви, пока я вырываюсь из его хватки, но смех мешает мне вложить все силы. — Скорее, она сегодня буйная, может ей нужно что-то вколоть?

— Служба спасения, вызываю срочную медицинскую помощь для семьи Кеннет, — сквозь смех произношу я. — Они явно больны.

Дети наваливаются на нас, и мы превращаемся в клубок конечностей.

Нам удалось получить опеку над Оливией и Марком сразу после того, как мы с Леви поженились. Семья, которая хотела их усыновить, не прошла один из этапов проверки, поэтому у нас было время на то, чтобы быстро расписаться и собрать все необходимые документы. Никогда не забуду лицо и слова Оливии, когда мы сообщили ей, что теперь она будет жить с нами.

— Ты — моя мама, три буквы в имени не важны, — сказала она, смотря на меня такими искренними и воодушевленными глазами, словно я божество.

Я была в шоке и не поняла эту фразу. Мы не рассчитывали на то, что дети сразу будут называть нас «мама и папа», поэтому она меня удивила. Но затем я узнала, что родную маму Оливии звали Изабель, и все стало понятно.

Судьба ли это? Точного ответа никто не сможет дать. Неизвестно, как мы нашли друг друга в этом большом мире. Но я знаю точно, что когда образовалась наша семья, на небе зажглись четыре ярких звезды.

— Если мы больны, то только любовью, — шепчет Леви, рисуя звезду на моей ладони.

— И мне, и мне, — кричат в унисон Оливия с Марком, протягивая свои ладошки.

КОНЕЦ.

Sunny one so true, I LOVE YOU