Читать онлайн Путешествие вокруг Кавказа. У черкесов и абхазов, в Колхиде, Грузии, Армении и в Крыму. С живописным географическим, археологическим и геологическим атласом. Том 4

Вступительное слово переводчика и составителя

В первой трети XIX столетия в научных кругах России и Европы бытовало мнение о том, что народы, языки которых мало схожи с индоевропейскими языками, а индоевропеистика тогда только делала свои первые замечательные открытия, принадлежат финно-угорскому корню. К нему же возводились и все наречия, известные нам под условным наименованием Кавказских языков, в том числе абхазо-адыгская, картвельская и нахско-дагестанская языковые семьи. Кстати, подобной позиции придерживался и выдающийся немецко-английский религиовед, индолог и санскритолог Фридрих Макс Мюллер (1823–1900), предлагавший поместить кавказские языки в «туранскую семью», схожую с урало-алтайской макросемьей, гипотеза о которой была выдвинута российским филологом шведского происхождения и основоположником сравнительной уралистики Матвеем Александром Кастреном (1813–1852). Тем самым, причисляя изначальных скифов или Скифов-Хазар грузинских летописей к угро-финским народностям и считая оных предками носителей вышеуказанных Кавказских языков, Фредерик Дюбуа де Монпере в своем IV томе «Путешествия вокруг Кавказа» никак не отклонялся от основной научной гипотезы своего времени в отношении кавказской этнологии и лингвистики. Наряду с армянским, осетинский язык сильно диссонировал со своими соседями – северокавказскими и картвельскими языками, почему и привлекал многих русских и зарубежных исследователей, пионеров мирового кавказоведения и индоевропеистики.

Итак, публикуемое в IV томе Фредерика Дюбуа де Монпере, использовавшего шкатулочный жанр литературы, т. е. книги в книге, произведение «Осетины Кавказа и их историческая и этнографическая значимость» в буквальном смысле вторая колонна в основании научного осетиноведения, принимая во внимание, что первым столпом является труд «Путешествие по Кавказу и Грузии, предпринятое в 1807–1808 гг.» Юлиуса фон Клапрота (1783–1835), в котором последний высказал гипотезу о преемственности осетинского (иронкого) языка со средневековым аланским, определив дигорское наречие в качестве диалекта осетинского языка, а не как отдельный язык, что некоторыми исследователями считалось до тех пор. Здесь стоит подчеркнуть следующее: пусть у отдельных знающих лиц и закрадывалось сомнение в посещении Клапротом труднодоступных местностей Северного и Южного Кавказа, в том числе связанных с историей осетинского народа, но обоснованное смелое суждение, выдвинутое этим кавказоведом, по сути обозначило магистральное развитие осетиноведения на два столетия вперед. Фредерик Дюбуа де Монпере не просто развил идею Клапрота о генезисе осетинского языка из средневекового аланского, но и разработал свою оригинальную версию происхождения осетин от древних мидян и приазовских меотов, дав гипотетическую хронологию истории осетинского народа, начиная с XV столетия до н. э. В отношении осетинского языка он подчеркнул его связь с балто-славянскими языками и составил краткий сравнительный осетино-латышско-курляндский словарь, недвусмысленно определив его характер как архаического индогерманского языка, испытавшего на себе воздействие местных «финских», т. е. кавказских языков. О чем он и изложил в своем письме от 23 сентября 1839 года своему наставнику и коллеге – выдающемуся немецкому ученому-естествоиспытателю, путешественнику и географу Александру фон Гумбольдту (1769–1859). Совершенно ясно, что во время описания своего странствования по Кавказу в 1833–1834 гг. Фредерик Дюбуа де Монпере находился под влиянием мировоззрения старшего брата вышеуказанного ученого философа и филолога Вильгельма фон Гумбольдта (1767–1835), выраженного в труде последнего «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества (1830–1835)» (см. Вильгельм фон Гумбольдт, «Избранные труды по языкознанию». М., 1984. С. 37–297). Именно в русле его идей Дюбуа де Монпере рассматривает в части IV тома, посвященной ассам-осетинам, с одной стороны, финно-угорское влияние, а с другой стороны, германско-готское влияние на латышско-курляндский и литовский народы, живописуя их характер в зависимости от силы или слабости данных взаимодействий. Отсюда уже один шаг до классической геополитики, принципы которой выработаны учителем Дюбуа де Монпере немецким географом и иранистом Карлом Риттером, автором не только концепции органической модели государства с его необходимостью «Жизненного пространства» (“Lebensraum”), но и замечательного сочинения «Введение в народоведческую историю вокруг Кавказа до Геродота»: оно еще ждет своего часа перевода на русский язык. Опираясь на знания, полученные от Риттера, в рамках своей миссии и путешествия Дюбуа де Монпере воссоздает наиболее полную на то время антропогеографию Северного и Южного Кавказа. И в ее контексте, по мнению кавказоведа, осетинскому народу принадлежит особая роль – служить смычкой, точкой пересечения, если угодно, преломления балто-славянской и индоиранской цивилизаций, изначально близкородственных, вышедших из одного источника, но разошедшихся во времени и пространстве, обретших свои коллективные кармы, запечатленные в душах народов, составляющих эти цивилизации. И в этой связи изумителен сам факт того, что название крупнейшей части света Азии с населением более четырех миллиардов человек произошло от небольшого в общем народа ассов-осетин, известного в письменной истории со времен Геродота и занимавшего территорию Верхней и Средней Кубани (Гипанис древних греков), которая и называлась изначально Азией или Асией, что обстоятельно доказал в своем труде об осетинском народе Фредерик Дюбуа де Монпере. Эти места яссы, ассы или осетины-аланы населяли еще в Средневековье, пока их православное государство не оказалось окончательно уничтоженным Тамерланом на исходе XIV столетия, а столица Castellum Alanorum или Магас, находившаяся на Шелковом пути и имевшая более 15 тыс. жителей, не превратилась в безлюдные руины. Сегодня это Нижне-Архызское городище (Карачаево-Черкесия), поражающее красотой древних аланских храмов и ликом Христа на горе Мицеште – открывшимся после удара молнии в скалу в мае 1999 года творением неизвестного аланского иконописца XI столетия, выполненном практически на отвесной скальной породе и на высоте 100 метров над уровнем реки Большой Зеленчук. Теперь здесь место паломничества, притягивающее христиан не только из России, но из зарубежья. Однако, следуя мысли и воззрению Дюбуа де Монпере, Нижне-Архызское городище, некогда осетинско-аланский Магас, и есть центр легендарной страны на Кубани Азии, получившей свое название как от одноименного народа, о чем уже говорилось выше, так и его легендарной прародительницы Азии (Асии), жены титана Йапета (библейского Иафета) и матери титанов Атланта и Прометея, прикованного к скале на краю Скифии в отдаленном месте и терзаемого там орлом за похищение огня для людей. Ныне существует вполне правдоподобная версия, что урочище это Большой Утриш на полуострове Абрау под Анапой, поскольку Отош, Оторш, Аташ (перс.), Атар (авест.) и Арт (осетин.) это и есть огонь – хорошо угадываемые слово и смысл в темном названии Утриша.

Фредерик Дюбуа де Монпере

Луи Вивьен де Сен-Мартен

Андрей Михайлович Шёгрен, академик, автор первой грамматики осетинского языка и осетинской азбуки

В конце августа 1832 года, уже полностью завершив образование в Берлинском университете и под влиянием Карла Риттера вынашивая замысел своего крымско-кавказского путешествия, Фредерик Дюбуа де Монпере прибывает в Санкт-Петербург, где проводит несколько месяцев, получая аудиенции августейших особ, высших сановников Всероссийской империи, своих покровителей и встречаясь с представителями имперского ученого сообщества. Тогда же он знакомится с членом-корреспондентом Российской академии наук Андреем Шёгреном (1794–1855), этнографом, филологом и основоположником финноугроведения, ранее служившим библиотекарем книжного собрания графа Николая Петровича Румянцева (17540–1826), бывшего министра иностранных дел и учредителя Румянцевского музея в Санкт-Петербурге, на основе которого в 1924 году возникла Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина. Без преувеличения встреча обоих ученых под сенью Санкт-Петербургской академии оказалась судьбоносной. Андрей Шёгрен изложил Фредерику Дюбуа де Монпере свою гипотезу о происхождении кавказских народностей от единого финно-угорского древа, что сильно отразилось на IV томе «Путешествия вокруг Кавказа» последнего, особенно в вошедшем в эту книгу первом историко-этнографическом описании осетинского народа, и вскоре, буквально через год после путешествия швейцарского географа и натуралиста, в 1835 русский член-корреспондент Шёгрен посетил Кавказ, где изучал автохтонные кавказские народы с их языками. Его гипотеза о родстве кавказцев с угро-финнами не подтвердилась, хотя его младший коллега Матвей Александр Кастрен и продолжал рассматривать носителей Кавказских языков в рамках урало-алтайской макросемьи, зато результатом стало монументальное научное сочинение «Осетинская грамматика с кратким словарём осетино-российским и российско-осетинским», вышедшее на русском и немецком языках в 1844 году, в котором он предложил свой вариант осетинской письменности на основе кириллического алфавита: ее с незначительными изменениями используют и поныне в обеих Осетиях. Так, поистине, парадоксальным образом, пообщавшись однажды с Фредериком Дюбуа де Монпере и обсудив с ним кавказскую проблематику того времени, основоположник финно-угроведения Андрей Шёгрен стал одним из первых отечественных индоевропеистов и иранистов. Безусловно, в своем труде об осетинском аланском языке Андрей Шёгрен пользовался ранее полученными и опубликованными данными Юлиуса Клапрота и Фредерика Дюбуа де Монпере. Учитывая все же несколько иное призвание двух последних (география и естественные науки), Андрей Шёгрен явился первым осетинским филологом и языковедом, кому удалось систематизировать на то время все сведения об осетинской словесности. Но не будь Клапрота и Дюбуа де Монпере с его петербургской встречей с Шёгреном, неизвестно, в какую сторону и когда стало бы развиваться осетиноведение. Сочетание случайности с Провидением движет учеными, а последние выстраиваются в цепь и между ними возникает цепная реакция: так рождается высокая наука из синергии личностей, дарований и знаний. Так на прахе великой средневековой Аланской державы усилием незаурядных русских и европейских исследователей, сосредоточивших творческую энергию в своей цепи, и появилось на свет классическое осетиноведение. И не столь важно, жив на физическом плане тот или иной ученый, составляющий звено цепи – она продолжает работать, поскольку живы его произведения в написанном слове и о слове.

Граф Ян (Иван Осипович) Потоцкий

Клинописные надписи, записанные Жаном Шарденом в Персеполисе в 1674 году (издание 1711 года)

Фронтиспис издания Путешествий рыцаря де Шардена от 1739 года

Стало быть, мы имеем короткую цепь зачинателей осетиноведения, состоящую из трех лиц. Затем эта триада передала напряжение цепной реакции второй триаде титанов этой науки, усилив синергию внутри цепи: Всеволод Миллер (1848–1913), Жорж Дюмезиль (1898–1986) и Василий Абаев (1900–2001) и т. д. Но мы ведь знаем, что любое творение исходит от Триады или Святой Троицы, уже изначально содержащей в Себе тринитарную иерархию. К тому же, проекция высшей Триады на человеческое общество порождает его структурирование и институционализацию. Здесь христианство дышит заодно с платонизмом и неоплатонизмом. И вот мы получаем Теорию трех функций, разработанную Жоржем Дюмезилем, согласно которой праиндоевропейское общество основывалось на «тройственной идеологии» («фр. idéologie tripartite»), нашедшей свое выражение в его кастовом иерархическом устройстве. В Индии это три арийских варны брахманов (жрецов), кшатриев (воинов) и вайшьев (торговцев, крестьян): их цвета белый, синий, красный, как и государственного флага России. Впервые сведения о «Нартах» осетин с их переводом на русский язык были опубликованы русским академиком, полиглотом и востоковедом широкого профиля Антоном Шифнером (1817–1879) в книге «Осетинские тексты, собранные Дан. Чонкадзе и Вас. Цораевым», вышедшей в 1868 году (к слову, все трое первых осетиноведов – Клапрот, Дюбуа де Монпере и Шёгрен – знали о существовании «Нартиады» у осетин, но доступа к ее тексту не имели, ведь он еще не лег на бумагу, записанный от сказителей). После чего в научном сообществе прошли дискуссии о возможности существования в средневековой Алании сословно-кастового общества, выраженного тремя нартовскими родами: Алагата («верхние Нарты», жрецы, брамины индоариев), Ахсартагката («средние Нарты», воины, кшатрии индоариев) и Бората («нижние Нарты», торговцы, крестьяне, вайшьи индоариев). Хотя, разумеется, корни этой сословности уходили в седую алано-сарматскую древность и привнесены на высокогорные долины срединного Кавказа из кубанских степей изначальной Азии. Все это и многое другое, в том числе фактическая тождественность «Нартиады» с кельтскими легендами о короле Артуре и сопряженность чаши Святого Грааля со священным сосудом нартов Нартамонгой, доказывается и освещается в последующих многочисленных трудах Жоржа Дюмезиля по осетиноведению и индоевропеистике, а также в произведениях его учеников и последователей. И значит, цепь осетиноведения продолжает разделяться на триады, взаимодействуя и дальше с окружающей действительностью, возрождаясь и умножаясь в своем веществе, энергии и духе. И очень отрадно осознавать, что одним из первых у ее основания оказался франко-швейцарский географ и натуралист, в России обретший славу выдающегося кавказоведа, Фредерик Дюбуа де Монпере.

Владимир ТКАЧЕНКО-ГИЛЬДЕБРАНДТ,переводчик, военный историк

Долина Шарура 23 марта/3 апреля 1834 года

Долина Шарура, простирающаяся от порта Дагны до Геварка, является наиболее плодородной в Армении. Рис, короткошерстый хлопок, пшеница – все здесь произрастает в изобилии. Русские в последнюю кампанию нанесли большие ущербы садам, срезая фруктовые деревья, чтобы сделать из них мосты на множестве каналов, орошающих весь край: для страны, не располагающей лесами, это существенный урон.

В Геварке проходит граница Эриванской провинции и начинается Нахичеванское ханство. Прежде чем покинуть эту часть Армении, я спешу составить небольшую таблицу ее населения. Смотрите таблицу дальше.

Езиды, малочисленные кочевники, насчитывающие лишь 321 вождей, предстают еще живым памятником Эфесского вселенского собора. Константинопольский епископ Несторий придерживался на нем того, что Мария не являлась Божией Матерью, хотя и существовало две природы во Христе, а божественное Слово только обитало в человечестве, как в своем храме, и не имелось никакого личного союза между оными двумя природами. Эти непостижимые и в наши дни таинства каждый намеревался уразуметь: одни их одобряли, другие их осуждали. Последние оказались более сильными. Император Феодосий, поначалу сторонник этих идей, отступился от них немногим позднее, и светской рукой в бессмысленной слабости ополчился с чудовищной жестокостью, чуждой духу христианства, против сторонников Нестория, которых предала анафеме самоуверенная гордыня его врагов. Несмотря на преследования несториане удержались на востоке империи, и их догмы проникли вплоть до Китая, как свидетельствует о том памятник от 636 года. Одной страной, где еще находятся несториане в большом количестве и где они пользуются даже определенной независимостью, является южная Армения в провинциях, пребывающих во владении курдских князей: они насчитывают 100 000 мужчин, способных носить оружие и верноподданных своих князей, от которых смогли бы очень легко освободиться. Они имеют двух патриархов; более значимый жительствует в Джуламарке(1).

За пределами Геварка стены черного известняка, обрамляющего долину, тянутся на северо-восток и уступают место невысоким холмам слоистой глины с галькой, эти холмы лишены проточной воды и источников до самой Нахичевани. Они заполняют собой весь восточный край бассейна Великой Армении до большого шлюза Аракса вниз по течению от Урдабада. Они разрезанные, пустынные и не превышающие 1 000 футов над уровнем Аракса. Глина красная, голубая и зеленоватая. Эта страна без поселений и без земледелия представляется очень печальной. Персидская индустрия, столь усовершенствованная в ирригационном искусстве, не сумела провести сюда каналы: почти непреодолимые сложности. Малоблагоприятные для произрастания места были покрыты тюльпанами в полном цветении и видом, близким с Biflora и Iris caucasica.

Соляные шахты Нахичевани

Как раз в подобном печальном образовании глины находятся шахты ископаемой соли Нахичевани. Группа этих более возвышенных холмов простирается на северо-восток от города. Пройдя на расстоянии с десяток верст по разделяющим их узким солончаковым оврагам, мы находим соляной карьер, разработанный как бы в скальной породе. Он образует залежь диаметром 150 шагов в красном и синем мергеле, завершаясь весьма острым углом к югу, где оставляет лишь тонкие ложи гипса с солонцовыми соцветиями. Соль разрезается несколькими слоями серого рухляка.

Арендная плата за шахты Нахичевани поднимается до 16 000 рублей серебром или около 64 000 франков; 48 000 франков приносит Кульпа, и общий доход для короны составляет 112 000 франков. Хотя несравненно намного беднее Кульпы шахта Нахичевани приносит больше из-за своего близкого положения к персидским рынкам сбыта, поскольку Кульпа не играет никакой роли для Турции, обладающей почти столь же богатыми копями в Карсском пашалыке.

В этих оврагах, согреваемых уже концентрированным теплом солнца, развивалась очаровательная весенняя растительность, которую я не ожидал там обнаружить(2).

Нахичевань: старая крепость, Ханская башня, дворец нынешнего хана, могила и мечеть Ноя, население

Наконец, после стольких странствий и дорог я оказался в достопочтенном граде Ноя, в Нахичевани, армянское наименование которого, обозначающее первое жилище, ἀποϐατήριον историка Иосифа, возвращающим нас к подобным древним воспоминаниям. Что представляют собой все они рядом с колыбелью нашей истории и, быть может, нашей цивилизации? Ибо, не желая обсуждать с Библией все древние традиции Армян и Грузин, этих старых детей земли, сосредоточатся ли они вокруг величественного Арарата и в срединном бассейне Армении? Именно здесь отправная точка традиций и народов. Отсюда их первый патриарх Хаиг направляет колонии, которые спешат населить и цивилизовать бассейны и долины Колхиды и Кавказа.

Нахичевань предстает древней, как и история. В этом жарком летнем климате представилось богатство, которое мы сумели оценить с самого начала, поскольку большие и прекрасные источники 12º по Реомюру, равно изобилующие и летом, и зимой, сбегали по склонам конгломератного холма. Старинные ограждения, руины всех времен занимают его обширную плоскую вершину, со всех сторон господствующую над течением Аракса, который мы видим извивающимся как лента на равнине с юга.

После стольких различных хозяев Нахичевань прошла через все столетия, оставляя за собой некий памятник своей минувшей славы. Она располагала несколькими блистательными эпохами; наиболее яркой из них была та, когда она стала одной из резиденций царей и атабеков Адербайджана. Большая часть памятников этого города датируется оной эпохой.

В предоставленном мной рисунке Нахичевани я изобразил два из наиболее примечательных: справа Ханская башня; слева древние входные ворота замка атабеков, от которого остается лишь несколько фрагментов стен(3). Врата обрамляются двумя кирпичными минаретами с мозаикой из глазурованного кирпича. Надпись большими синими буквами заполняет поле фриза сверху над вратами.

Эта и следующая куфические надписи были объектом исследования господина академика Франа (Frahn) из Санкт-Петербурга, предоставившего их объяснение в Научном бюллетене, опубликованном Академией, nº 1, II vol. 1837.

Первую он переводит следующим образом:

«Мудрый, справедливый, августейший царь и атабек Абу-Дшаасар Мухаммед, сын атабека Ильдегиса, гробницу которого пожелал осветить Бог».

Господин Фран предполагает, что эта надпись неполная. Я мог бы заверить, что имеется лишь заключенная в рамку и занимающая всю верхнюю часть врат.

Второй памятник, расположенный на небольшом расстоянии отсюда и напротив входных ворот, единственный в своем роде. Ему сообща дано наименование Ханской башни или Атабека Комбези (купола атабеков); он подобен башне в форме додекагона 96 футов в длину и 70 футов в высоту(4). Каждая из сторон образует как бы огромную плоскую нишу, немного углубленную, обрамленную по ширине богатой окантовкой. Интерьер или, скорее, поле ниши сложено из кирпича разных форм, подходя ко всем видам прекрасно исполненных рисунков с некоторыми легкими контурами из синего кирпича. Более богатое обрамление сделано из кирпича, покрытого рельефными арабесками; но мое вящее изумление вызвано нахождением рельефных резных надписей на кирпичной кладке; они проходят по обрамлению башни и сложенные друг с другом составили бы длину в 1 500 футов. Какое терпение!

Карниз башни образуется по большей части благодаря второй надписи, письмена которой, обладающие несколькими футами в длину, являются столь же узорчатыми с синими кирпичами: они остаются с шести сторон; другие, предоставленные западным ветрам, истерты. Господин Фран перевел отсюда несколько фрагментов.

«Джелал-эд-Дунжа Веддин Исмет эль Ислам в’эль муслимим (буквально: слава мироздания и религии), над которым пожелал смилостивиться Всевышний Бог! – Во имя Бога, благого и милосердного! – Командовал возведением этой гробницы мудрец, праведный, крепкий в Боге, победоносный, великий царь Шемсед-дин Носрет-эль-ислам в’эль муслимим (солнце религии и опора ислама и мусульман) и пр.».

Персонажи, о которых идет речь в двух надписях, легки для обнаружения. Первый из них, бесспорно, предстает вторым из атабеков Адербайджана или Бену-Ильдегисов (сыновей Ильдегиса), царствовавших над Адербайджаном и Джебалом с 1146 по 1225 гг. – Абу-Джаафар-Мухаммед правил с 1172 по 1186 гг. Шемсед-дин, о ком говорится во второй надписи, мог быть, согласно господину Франу, лишь самим Ильдегисом, действительно носившим это имя. Его правление простирается с 1146 по 1172 гг. и отмечено большим количеством прекрасных деяний. Я о нем говорил в исторической части, том II, где под именем Эльдигуза мы его находим пребывающим в борьбе с царями Грузии.

Предание сообщает, что принцесса, преследуемая влюбленным, укрылась на вершине этой башни и бросилась вниз. Но кажется, что предание солгало; поскольку нижние врата и все расположение интерьера указывают, что башня, собственно, являлась гробницей, раскрошенные остатки которой видны с погребальным сводом под кладкой башни. Впрочем, снизу и вплоть до купола пронизанной круглыми отверстиями для освещения интерьера; ничего не указывает на то, что здесь некогда существовала стремянка или лестница, чтобы подниматься: все пусто и просто оштукатурено. Если бы принцесса когда-то и имела смелость сброситься подобным образом, то должно, чтобы это был один из минаретов входных врат, – с него низринуться намного легче.

Именно посреди сих древних памятников, у подножия самой башни, нынешний хан или правитель Нахичевани Эксан Хан построил свой дворец, образующий, я не знаю сколько дворов в персидском стиле с очень богато украшенными апартаментами. Там меня он принимал вечером, говоря: «Сегодня я вас угощаю по-персидски, но завтра это будет по-русски». По-персидски означало, что я буду ужинать с ним, скрестив ноги под собой, на одном из его великолепных ковров вокруг огромного пирамидального плова(5), заправленного начинкой из домашней птицы, когда я использовал свои пальцы вместо вилки и лаваш(6) вместо тарелки и пил просто ничем не примечательный шербет. Наутро – полное изменение декораций. Вся знать Нахичевани принималась в просторной гостиной; у нас столы и стулья; мы играем в карты, ожидая сервировки по-европейски большого стола на 25 персон со скатертью, тарелками, хрустальными бокалами и пр. Четырьмя или пятью годами раньше можно ли было представить нечто подобное всему этому в Нахичевани?

Чтобы оказать нам честь, хан пожелал устроить для нас представление персидских танцоров, все трюки которых были приправлены шутками из Байяццо, как и у Итальянцев. Нельзя описать эти развлечения лучше, чем господин Морье (Morier). Самой приятной оказалась сцена с влюбленным Байяццо, обегавшим двор со своей персидской гитарой с двумя юными танцорами, переодетыми в женщин, отвечавших ему гармошками. Что касается других сцен, являвшихся слишком скабрезными и плоскими розыгрышами, то интересным показалось, когда Байяццо в своей остроконечной шапочке и с лицом, покрытым мукой, своим кондитерским противнем наносил вокруг, налево и направо, удары как будто битой по другим актерам.

Но я слышу возгласы со всех сторон: «Вы рассказываете нам здесь о стольких башнях, вратах, приемах и персидских розыгрышах, и вы забываете… О, нет, я не забываю, но мне стыдно после описанных великолепных памятников и других гробниц, почти столь же прекрасных, как Ханская башня, вас направить к могиле Ноя… Ибо во имя этого патриарха, во имя отца человеческого рода вы ожидаете увидеть памятник столь же великий, сколь и его слава… И вместо этого, рядом с разрушенными стенами новой оставленной крепости, посреди широкой и печальной площади, покрытой обломками, наполовину вросшими в почву, вы увидите на краю холма маленький обваливающийся свод; интерьер, образующий восьмиугольник от 10 до 20 футов в диаметре, был расчищен, и ворохи разбитых светильников или старых осколки горшков, имевших здесь место со следами лампового масла, остатками благочестия верных, покрывали собой пол; с несколькими участками растрескавшихся стен, до сих пор образующими одну из сторон гробницы, вы имеете все то, что люди оставили в память о своем предке. Тем не менее, не проходит и дня, чтобы сюда не прибывали паломники из всех народов – Русские, Армяне, Евреи и пр. – для почтения нашего общего отца. От этой гробницы открывается вид, с одной стороны, на просторную равнину Армении, за которой возвышаются две вершины Арарата, а с другой стороны, на обширную панораму диоритовых гор, замыкающих, подобно стене с башнями и зубцами, всю восточную оконечность Армении, где несется Аракс. Главная из них поднимается в виде уединенной сахарной головы; ей дано название Иланли – Гора змей. Как сказал трактирщик(7), это от того, что несколько источников, текущих у подножия, имеют свойство исцелять укусы змей; он добавляет даже, что, если какая-нибудь змея оказывается на оной запретной почве, она тотчас умирает.

Гробница выполнена в том же стиле и теми же материалами, что и другие памятники Нахичевани: последнее доказывает, что она, несомненно, восстанавливалась при Эмирах(8).

Иосиф и Бероз и в самом деле с восточными христианами, сирийцами и арабами, находят гору, на которой остановился ковчег в Курдских горах, на севере Месопотамии и Ассирии. Но известно, что всеобще признаваемые предания на северо-западе Азии и у Евреев Александрии постоянно располагали сцену этого великого библейского события на Арарате в Армении(9). В ночи времен Нахичевань уже существовала. Позднее Птолемей ее называет Наксуаной(10). Шахпур в четвертом столетии нашей эры в царствование Аршака III (Арсаса) ее уничтожил; тогда она была очень населенной, согласно Фаусту Византийскому, сообщавшему, что она заключала в себе 2 000 армянских и более 16 000 еврейских домов, которые оказались разрушенными(11). Нахичевань вскоре после этого восстановилась, и когда мусульмане в начале восьмого столетия пришли завоевывать Армению, то, принимая во внимание и армянские предания, они пожаловали и в Нахичевань, думая о его древней гробнице, которую восстановили в стиле своих зданий, благодаря чему Персы называли Нахичевань картиной мира(12). Предполагается даже, что они воздвигли в честь патриарха эту просторную и великолепную мечеть, некогда самую большую в Нахичевани, руины которой еще видны между Ханской башней и гробницей Ноя: она была сработана из кирпича и богато декорирована рельефными арабесками(13).

Гянджа (Елизаветполь). Древняя Гянджа до разрушительного землетрясения в 1139 году

Старый Тифлис. Гравюра из книги рыцаря Жака Франсуа де Гамбы

Нахичевань является столицей ханства, площадь которого может составлять 3 300 квадратных верст или приблизительно 200 французских лье. Ее население в 1834 года выросло до 30 323 жителей том числе 16 004 мужского и 14 319 женского пола, распределившись в городе Нахичевани и 178 селах, имеющих 6 499 очагов или домов, что давало 151 жителя на французское квадратное лье или 464 жителя на немецкую квадратную милю.

Образующий отдельное маленькое ханство Урдабад насчитывает на 1 200 квадратных верст или 75 французских квадратных лье 11 341 жителя, в том числе: 5 851 мужского и 5 490 женского пола, населенных в городе Урдабаде и в 52 деревнях, насчитывающих всего 2 392 очага. Это давало 151 жителя на квадратное лье и 4 2/3 на очаг или дом(14).

Два Арарата, малый из которых вырисовывается на фоне большого, являются барометром Нахичевани. Когда они покрыты туманом, то будет плохая погода; их вершины, освобожденные от облаков, предвещают погожую пору. Если утро свежее и дует холодный ветер, то в течение дня изнуряющая жара, а вечером возобновляется ледяной ветер. Это наблюдения местных жителей, которые я считаю точными; когда я там находился, сплошь заснеженные вершины окружали Нахичевань.

Встреченный самым радушным образом господином Беянбеговым, тогда имперским кассиром, я провел два дня, изучая город и окрестности, и 26 мы выдвинулись на пороги Аракса. Проезжая по городу, мне показали рядом с дорогой черный камень, отполированный поцелуями и коленями многочисленных богомольцев; он используется для усердных молитв жителей Нахичевани: возможно, это аэролит. В чем мне было бы легко удостовериться одним ударом молотка, но как прикасаться к столь почитаемому предмету, не оказавшись побитым камнями и не навлекши проклятия жителей на себя и на Русских, кого не слишком-то и любят. Это камень округлого вида как булыжник, имеющий полтора фута в длину на один фут ширины и толщину в 6 или 7 дюймов.

Джульфа, ее руины и ее история

Выехав из города, мы спустились внизу на полторы версты до реки Нахчеван-чай, которую мы перешли вброд рядом со старинным разрушенным мостом. Эта река питает городские каналы. За ней начинается ответвление равнины Армении, имеющее 20 верст в ширину до места, где достигает первых скал разноцветного песчаника, желтого и красного, иногда тонкого, иногда грубого. Здесь мы обнаружили речку Алинджа-чай(15), текущую между двух утесов этого песчаника до ее слияния с Араксом, где мы достигли Джульфы(16). Это было не легко; ведь имея в качестве дороги только русло, последнее обстоятельство вынуждало по нему идти, преодолевая его, чтобы обрести тропу, порой на одном, а то и на другом берегу: мы подвергались большому риску утонуть в стремнинах, раздуваемых таянием снегов. В течение остального года река не представляет никакой опасности.

Слои песчаника слегка наклоняются к северу. Господствующие цвета черепично-красный или кровавый, иногда желтый, послойно или штриховкой. Песчаник содержит кристаллизованные осколки всех видов скал и черного известняка, связанные более или менее плотным красным цементом. Тарудаг, заполняющий западный угол слияния Алинджа-чай и Аракса, знаменит своими карьерами шлифовального камня, продаваемого под названием нахичеванского камня.

Аракс здесь, как и Алинджа-чай, стеснен на протяжении нескольких верст скальными породами, стены которых, странно изъеденные в форме разрушенных шипов и иголок, увенчивают его берега, отражаясь в нем своими кровянистыми оттенками. Тут и располагается Джульфа. Древние армянские историки делают уже упоминание о ней в самые отдаленные столетия, приводя ее в числе городов и крепостей, назначенных Тиграном I (Дикраном) в наследие родителям Аждахага (Астиага): вот как они рассказывают об этом событии(17).

Тигран I, царь Армении, соединился с Киром, поддерживавшим его против Астиага. Последний, видя боевые порядки Тиграна, прибег к хитрости, и чтобы заключить с ним мир, попросил в жены его сестру Дигрануши. Тигран согласился, предоставив ему свою сестру. Астиаг относился к ней с вящим почтением, даровав ей первое место среди своих жен; затем, заставляя войти ее в свои замыслы, он ей изобразил опасность, угрожавшую им обоим, упросив послать своему брату приглашение для встречи, дабы он смог завладеть последним. Дигрануши, любившая своего брата больше, чем мужа, поступила с точностью до наоборот: она известила своего брата о ловушке, и Тигран, как если бы он ни о чем не ведал, прибыв на встречу с Астиагом, вместо того, чтобы опрометчиво довериться своему зятю, набросился на него, поверг его и убил своей собственной рукой. Дигрануши, спасавшаяся у своего брата до поединка, получила в удел Дигранакерт (Тигранокерт), построенный для нее Тиграном. Что касается Ануиш, ее детей и других жен Астиага, то Тигран их водворил вместе с 10 000 узников на востоке горы Арарат(18). Джульфа (Чуга) являлась частью их наследства. Потомки Астиага и его родственников взяли тогда армянское наименование Вишабад-сунт (наследников дракона) от персидского имени Аждахаг, обозначающего дракона. Вот почему мифы сообщают, что Тигран боролся с драконами.

Джульфа, расположенная вблизи одного из наиболее удобных бродов через Аракс, значительно возвышается. Здесь сосредотачивалась армянская промышленность, и торговля ее обогащала больше, нежели какой-нибудь иной город Армении, пока внезапно в 1605 году она не оказалась стертой с лица земли, лишившись множества человеческих жилищ. Однако город, насчитывавший 40 000 жителей, должен был оставить следы своего существования. На самом деле, их достаточно, и наблюдая их, у тебя не может не сжаться сердце при виде сих странных потрясений, которые способен причинить каприз деспота.

Мы находимся на берегу Аракса, раздуваемого и волнуемого таянием снегов. Больше вы не сможете перейти по мосту, арочные своды которого рухнули в поток. Охрана вас не остановит у подножия этих квадратных башен, стерегущих подход к нему с обеих сторон.

Когда мы желаем въехать в город, то поднимаемся по долине Аракса; обрамляющие его по берегам кровянистые скалы начинаются здесь(19): каждый выступ, каждая седловина скальной породы весьма малодоступны, поскольку ощетинились стенами замка, защищающего вход с долины. Одна стена, отходящая от крепости и простирающаяся до Аракса, еще более плотно ее запирают. Но нет больше гордых солдат, нет больше часовых на воротах; я увидел лишь голубой гиацинт, цветший под сенью скал и улитки Джульфы(20), ползающие по пучкам майорана.

Перед самими воротами уединенная вершина скалы оказалась довольно широкой для основания на ней монастыря в честь Пресвятой Богородицы: церковь до сих пор там находится; покойники, чьи богатые могилы покрывают склоны скалы, пребывают здесь же; но живые, где же они?

Мы въезжаем в город: между остроконечной стеной скал и Араксом есть пространство в несколько сот шагов, где разбросаны там и тут огромные блоки, обрушившиеся с соседних склонов. Узнаете ли вы Джульфу? Смотрите, вот ее базар на берегу Аракса и несколько ее церквей у подножия скалы. Одна из них, расположенная на возвышенности, являлась, как говорят, католической: именно у порога ее врат упокоился в прекрасной могиле из белого мрамора богатый Хачабаба, наиболее могущественный из жителей Джульфы в царствование Шаха Ходабендеха, предавшего его смерти. Вот то, о чем говорит нам его могила благодаря двойной надписи великолепными армянскими письменами. На одной из ее сторон вы читаете:

«Эта могила в память души господина (Парунэ арм.) Хача-бабы, безвинно оказавшегося в руках неверных. Я прошу прочитавшего эту надпись помянуть мою душу в своих молитвах».

На другой стороне:

«Умоляю вас еще раз вспомнить обо мне в своих святых молитвах, чтобы и вас не забыли пред Агнцем Божиим. Почил в 1030 году армянской эры (1581 год от Рождества Христова). Наш отец и пр.» (это молитва, которую он просит прочесть за него).

На обоих берегах Аракса поднимаются, напротив друг друга, два просторных караван-сарая, возведенные из тесаного камня и которые еще не достроены; дюжина семейств, составляющих все население нынешней Джульфы, водворились в одном из них на левом берегу. Повсюду на расстоянии до одной версты на ровном берегу реки, в оврагах, на живописных скалах и у их отвесных стен разбросаны жилища, наполовину разрушенные, наполовину погребенные, наполовину смытые дождями, наполовину унесенные потоками. Здесь нет ничего живого, кроме ужасного черного скорпиона Джульфы, более крупного и более ядовитого, чем обычные скорпионы; не проходит и года, чтобы он не погубил кого-нибудь из оного десятка бедных семейств Джульфы. Я предпринял бы мучительные поиски, чтобы обнаружить хотя бы одного; но время года еще не вполне подходящее, поскольку только в мае месяце он начинает роиться.

Однако к моему большому удивлению я не нашел ни одного из весьма примечательных строений Джульфы ни по богатству, ни по великолепию своей архитектуры; вызвавший их гибель пожар слишком жестоко обошелся с ними. Все дома состояли из камней разноцветного песчаника, соединенных красной глиной. Церкви были сооружены несколько лучше, не приближаясь к обычной роскоши армянских церквей. Стало быть, в своих могилах жители Джульфы похоронили свою славу и свои богатства.

Пройдя другую стену, замыкающую другую оконечность города, нет ничего лучшего тысяч погребальных камней, разбросанных и нагроможденных друг на друга как урожай початков, укрывающих большое пространство вдоль Аракса. Эти камни имеют от 8 до 9 футов в высоту, представляя лабиринт мертвых, где живые после трех столетий могут найти всякое усопшее поколение, как если бы оно только что накануне умерло; ведь памятники из песчаника Тарудага, покрытые скульптурами, арабесками, барельефами, предстают свежими, как если бы только вышли из рук скульпторов.

Эти памятники двух видов: одни сделаны из камня длиной от 7 до 9 футов, насаженные сверху на длинный и прямоугольный блок, который представляет собой могилу. На этом длинном камне вы увидите в узорчатом обрамлении великолепно сработанные арабески, кресты разных величин, снабженные орнаментами: верх камня иногда украшен барельефами, изображающими сцены из Библии или Святого Георгия, или персидского сфинкса с двумя телами и с человеческой головой посередине. Каждый камень обладает надписью по-армянски с датой. Многие из них изумительны совершенством своей работы, делающей их достойными пребывания в музее. Некоторые из них покрыты маленькими часовнями, обнесенными стенами.

Другой вид памятников, который более малочисленный, состоял из овнов, покрытых надписями и отдельными рельефами. Я зарисовал самый красивый и любопытный из всех. Кен-Портер говорит об этом в своем Путешествии. На нем мы видим всадника, вооруженного копьем и несущего на крупе ребенка-узника; вокруг его шеи обмотана веревка, к которой привязаны три других узника, коих всадник тянет после него. Дальше, несомненно, тот же самый персонаж представлен сидящим за столом; на одной стороне коленопреклоненный раб подает ему выпивку, тогда как на другой второй раб играет на гитаре; в сфинксе тоже нет недостатка. Надпись нам сообщает, что: «Здесь покоится прах Манука Назара, умершего в 1037 году армянской эры (1578 год от Рождества Христова)»(21).

Разве не сказали бы вы при виде оной гробницы, брошенной на границе с Персией, что вы увидели перед глазами место упокоения предка всего знаменитого семейства Лазаревых, порвавших некогда с Джульфой, чтобы поспешить прославиться в России. Здесь самое время поговорить о разрушении этого города, и меня поймут лучше, сидя у основания вышеуказанной гробницы(22).

В царствование слабого Шаха Мохаммеда Ходабендеха Туркам под командованием Лала-Паши удалось овладеть Ереваном, Таврисом (Тебризом), одним словом, почти всей Арменией. Шах-Аббас, называемый Великим, предпринял многие усилия, чтобы вырвать у них их завоевания. В своем походе на Эривань в 1604 году он прошел через Джульфу. Жители этого города оказали ему самый торжественный прием, выйдя ему навстречу, и когда он переправлялся по Араксу, они разостлали перед ним золотые ковры вплоть до дворца князя Хачика. Когда он в него прибыл, Хачик принес большую чашу, наполненную кусками золота, передав ее Шах-Аббасу через своего сына; другие знатные люди города предоставили ему столько же. Шапрады, Надзар (Лазарь) и священнослужитель Иоанн также пожертвовали ему богатые подношения. Шах-Аббас оставался три дня в Джульфе, радуясь в своем сердце богатством этого города и притворяясь, что любит христиан, вкушал с ними свинину, пил вино и молился перед иконами: одним словом, он ласкал их, чтобы лучше завладеть их богатствами.

Собственно, в следующем (1605) году, не сумев удержаться против Турок, его преследовавших, он находился со своим войском в Джульфе, пока враги занимали Нахичевань. Пребывая в угрожающем положении, Шах-Аббас думал сделать Аракс преградой между собой и Турками. Уже мост был разрушен; ему понадобилось на кораблях переправлять все свое войско, как и узников, взятых в Армении, которых он тянул за собой. Тот, кто из этих бедных людей не желал переправляться по реке, подвергся отрезанию носа и ушей. Иоанн, брат патриарха Аракела, и знатный персонаж из Гарни претерпели казнь в усечении головы. Эта переправа длилась несколько дней. В конце концов, Шах-Аббас, раздраженный ожиданием завершения, повелел бросить в Аракс всех тех, кто из этих несчастных оставался на левом берегу – женщин, стариков, детей и др. «Те, кто умеет плавать, быстро достигнут другого берега. – сказал он. – А другие пусть утонут».

До тех пор Джульфа оставалась нетронутой. Завершив это предприятие, Шах-Аббас послал тогда в город Тамаса-Кули-бега с повелением приступить к эвакуации. Глашатаи произнесли в трех кварталах следующее постановление:

«Слушайте, все жители Джульфы, великий царь Шах-Аббас вам повелевает сопровождать его в Персию. Вам дается три дня, чтобы к сему приготовиться. По завершении трех дней всякий, кто будет здесь обнаружен, подвергнется смерти, а его имущество станет принадлежащим великому царю. Если же кто-то спасется или укроется, то разоблачивший его получит его имущество, а великий царь его голову».

Большинство жителей Джульфы, не имея возможности унести свои богатства и надеясь вскоре вернуться на родину, закапывали их подле своих домов. К концу третьего дня, когда больше уже не было отсрочки и надежды, когда требовалось уходить, бросая мирное и любимое жилище для страшного будущего без крыши над головой, каждый из них, унося ключи от своего дома, последовал за священниками, уносившими ключи от церквей, и когда весь народ прибыл к церкви Пресвятой Богородицы, находящейся на скале вне города, каждый принялся стенать и плакать, скользя последним взглядом по пустынному городу. Затем, обратившись к Царице Небесной, несчастные горожане доверили этой матери свои церкви и дома, ключи от которых бросили в реку.

Шах-Аббас прибыл к этому замешательству, торопя, ободряя и угрожая. Видя смятение большинства, он приказал своим солдатам им помочь. Каждый спешил, чтобы расплавить имевшееся на юных девушках и парнях, завладев в то же время наиболее ценными вещами. Настолько большую добычу храбрецы Шах-Аббаса отправили к себе домой.

Остальной народ из Джульфы шел как мог; многие утонули в Араксе. После чего Шах-Аббас направил Тамас-Кули-бега, чтобы разрушить стены, предав огню город тростником, пропитанным дегтем, дабы лишить всякой надежды на возвращение его жителей, наблюдавших пожар с другого берега. Затем он удалился в Тебриз, заставив следовать за собой своих пленников. В следующем (1608) году он распределил наиболее богатых по городам, а крестьян по селам. Численность Армян, пришедших в Исфахан, достигала 12 000 семейств (50 000 душ), не учитывая тех многих, что погибли в пути. Они основали там новое предместье, значительно выросшее и обогатившееся.

Сугубо Шах-Аббас приказал Хамдану разыскивать беглецов, прятавшихся в пещерах и в крепостях в глубине гор; таких нашлось много. Великий царь буквально пожелал оставить Туркам одну пустыню.

Шах-Аббас привязался к Лазарю (Надсару), сыну Манука, назначив его главой монетного двора и великим казначеем империи. При Шах-Надире (Тамас-Кули-Хане) Коджия Надзар, внук Манука, исполнял важные обязанности келонтера, то есть главы и судьи Нор-Джульфы; он приказал построить два караван-сарая, вышеупомянутых мной, в пользу негоциантов своего народа: его смерть помешала ему их завершить. На них была потрачена сумма более 100 000 экю. После смерти Шах-Надира другой Лазарь, избегая, как и большое количество его единоверцев, ужасы анархии, добычей которых оказалась Персия, спасался в России, унеся с собой богатство в деньгах и драгоценных каменьях, а среди других и знаменитый алмаз, украшающий императорский скипетр, который Екатерина II приобрела у сына Лазаря Лазарева за 500 000 рублей ассигнациями (550 000 франков)(23).

Но вернемся к нашему полю мертвых и скажем еще, что оно имеет длину более чем полторы версты и отделено лишь узким пространством от второй крепости, защищавшей Джульфу. На противоположном берегу Аракса вы заметите руины второго караван-сарая, настолько же большого, сколь и первый, и в Араксе следы нескольких старинных каменных мостов, от которых остаются только опоры… Вот она и вся Джульфа!!!

Я поселился в доме старосты нынешней деревни Мелиха Артуна, сына Мелиха Степанова. Имя Мелиха дается по всей стране старостам армянских сел, во многом напоминая Мелихов, малых царей Библии, которых насчитывались сотни в стране Ханаана.

28 марта (9 апреля) прежде чем переправиться через Алинджа-чай для продолжения моего пути на Урдабад, я сильно удивился, обнаружив на углу слияния с ним, на скалах красного песчаника, массив желтого грубого песчаника, принадлежавший очевидно к нуммулитовому известняку, формирующему самые древние из третичных образований бассейна Парижа, Галиции и Крыма. Скала полностью перемешана с нуммулитами, являющимися не плоскими, как в третичных образованиях, но выпуклыми к центру, плотными и напоминающими образования мела Франции и Германии. Они сопровождаемы большой устрицей, Cerithium, которая короче, чем гигантская Гриньона, Natica conoïdea, Pyrula ficoïdes, Turitella imbricataria, Trochus, соседствующая с patulus и conulus Eichw.; Terebellum, соседствующая с convolutum, Conus, приближающаяся к deperditus, Buccinum и двумя морскими ежами, которых я изобразил Ve série, pl. 1, ископаемые окаменелости, f. 14 и 15; Schizaster Dulfensis, mihi, и Spatangus depressus, mihi.

Слои этого третичного песчаника выпрямленные, что указывает две вещи: либо отложение происходит во время катаклизма, либо оно было перевернуто с тех пор. И все же очень интересно обнаружить эти третичные куски на обеих оконечностях вулканического бассейна Армении.

До Урдабада, поворачиваясь вокруг черного базальтового пика Иланли (горы Змей), мы пересекли страну, разрезаемую холмами желтого мергеля и песчаника, погруженного под красным песчаником. Повсюду почва покрыта булыжниками и неустойчивыми блоками диорита и других кристаллизованных скал.

Чем ближе к Урдабаду, тем лучше заметно, как продвигаешься вглубь широкого полукруга из высоких гор, куда равно устремляется и Аракс без какого-либо видимого выхода. Уже в 5 или 6 верстах от Урдабада начинаются выбросы пироксенической порфиры или мелафира; в самом Урдабаде это обнаруживается на обширном образовании черного сланца; позади больше долины, больше свободного пространства, но огромная неприступная стена, называемая Белке, и узел цепи Алагеза на север от Аракса, и цепь Карадага на юг.

Урдабад, прислонившийся к этой стене, дома которого рассеяны от берегов двойного ручья до вершины холмов из черного сланца, показался мне очаровательным местом; я здесь увидел цветущие грушевые деревья и миндаль, ивы и тополя, обрамлявшие ручьи. Оный вид Урдабада оказался настолько поразительным для меня, в отличие от Нижней Армении, которую я только что пересек, не являющей в общем своей природой возможности понравиться Европейцам, привычным к прекрасной глазури степей и богатой зелени лесов. Из наших стран я обнаружил здесь лишь наших жаворонков и чибисов. Вы мне позавидовали из-за гиацинтов, тюльпанов, ирисов, растущих тут и там; вы ошибаетесь; все это столь скудно, а почва столь бесплодна и суха, что вы должны почувствовать себя счастливым, располагая своими печеночниками и фиалками. Ни одного дерева: все наго и изможденно; горы абсолютно лишены травяного покрова и всякого вида убранства. Ночная буря напоила землю водой; я машинально выставил голову на воздух, мне казалось, что я должен чувствовать аромат берез или орешников; но тщетно – воздух не источал никакого запаха, и первоцветы наших степей обладают большим ароматом, чем этот дикий край, где воды недостает повсюду, ибо нет ни воды, ни полива, которые смогли бы здесь что-то вырастить. Значит, у меня появились веские причины найти очаровательный Урдабад посреди своих садов и бесчисленных шелковиц, поскольку район Урдабада в Армении единственный, производивший шелк. Знаменит и собираемый здесь мед.

Шик-али-Хан, правитель Урдабада и брат Эксан-Хана, пожелал обязательно меня принять у себя; я согласился на это тем более охотно, что начальник полиции, с которым я познакомился в Эривани, предложивший мне жилье в своем доме, оказался в отъезде на несколько дней. Шик-али-Хан и его брат, признавшие суверенитет России только в ходе последней войны с Персией, говорили уже по-русски.

Гянджа. Ворота Старой Гянджи в монастыре Гелати у Катаиси

Гянджа. Джума-мечеть Шах-Аббаса. Построена в 1606 году

Утром 30 марта я спешил посмотреть на чудо Урдабада – на знаменитый платан, затеняющий небольшую площадь верхней части города. Мы добираемся туда по сильно извилистым и узким улочкам, как во всех этих азиатских городах; действительно есть нечто внушительное в этом старом сыне земли, и рядом с ним мы кажемся весьма маленькими. Я измерил его: при шести футах от земли его окружность составляет 32 фута, а в корневом воротнике – не менее 40 футов; причем его диаметр примерно 11 футов. Будучи полым внутри, он представляет там целиком пустое пространство в 7 ½ фута. Часто, а особенно когда кто-то приезжает в это место, рассматриваемое как ссылка, русские чиновники приказывают здесь поставить стол и устраивают чаепитие, играя партию в вист. Впрочем, этот платан был полностью и до основания разрушен бурей или молнией, и его вершины больше не существует; одни нижние ветви увеличились в размерах и по-прежнему представляют довольно красивую макушку. Видел я и много других деревьев, считавшихся гигантскими, особенно в Гяндже, знаменитой своими водами и действительно великолепными платанами; но самое крупное, измеренное мной между Гянджей и Геленендорфом, имело не больше 26 футов в высоту, находясь уже в двух футах над землей; тем не менее, оно не утратило своей верхушки, а его ствол оставался здоровым и целым. Знаменитая липа Виллара вблизи Мора в Швейцарии растет на высоте 3 футов над землей, возвышаясь на 20 футов.

Итак, в Урдабаде я достиг края бассейна Армении, чтобы следовать Араксу в его течении и продолжить свое путешествие; я спешил войти в эту горловину, открытую плутоновой революцией в сердце высокой гряды гор. Немногие люди задумываются об этом. Представим, что Аракс без особых усилий выходит из Армении; однако в Урдабаде его уровень от поверхности Каспийского моря приблизительно еще 2 500 футов, и ему осталось пройти лишь 30 французских лье, чтобы упасть с этой возвышенности на равнины, прежде своего слияния с Курой.

От группы вулканических гор, возвышающихся к югу от озера Севанга, отрывается в южном направлении гряда ощетинившихся пиков, из которой перед достижением Аракса наиболее южный и примечательный Алагез. Эти горы иногда называются грядой Карабаха, иногда Алагеза.

В мае и в июне большинство их вершин покрыты снегом, никогда даже не исчезающем с вершины Кетидага, отделяющей долину Зота на берегу Севанга от Карабаха (Черного сада).

На той стороне Аракса, напротив Алагеза, возвышается в Персии Киамг-ху – вторая опора шлюза Аракса. Ее высота не меньше той, что и у предыдущей гряды, и я наблюдал 29 марта/ 10 апреля с 38º 30´ широты всю ее вершину в форме усеченного конуса, укрытую сверкающим снегом; этот снег исчезает очень поздно. Это одна из продвинутых точек гряды Адербайджана (Азербайджана), называемая Карадагом (Черными горами) и тянущаяся вдоль правого берега Аракса до равнин Мугана.

Именно в этой цепи, вероятно, заграждавшей бассейн Армении и превращавшей его в обширное озеро, Аракс в результате вулканической катастрофы оказался в расщелине, позволившей ему выбраться из данного бассейна.

Пороги Аракса

Вскоре мы обнаружили Аракс внизу от Урдабада; до сих пор его течение спокойное, но как только он достигает первых скал, то стискивается ими, а его желтая вода вскипает на блоках, наполняющих его русло. На протяжении первых пятнадцати верст Аракс зажат между двумя стенами черного кремнистого известняка жженого цвета, разорванные верхушки которых становятся зубчатыми, принимая наиболее причудливые формы. Почти все склоны крайне обрывисты; мы узнаем по их бокам сложенные слои, искаженные воздействием и поднятием диоритовой порфиры(24), вздымающейся стеной за Урдабадом, не достигая еще здесь Аракса. Этот кремнистый черный известняк(25) расколот на параллелограммы; все поверхности трещин как бы поражены красной или рыжей ржавчиной. Коричневые, черные или серые оттенки широко укрывают эти скалы, на которых нет ни деревца – и даже кустарник не облачает их наготы.

Вдоль этих скал, кажущихся неприступными, прорисовывается тропа, висящая над протяженностью Аракса, кипящего у ее подножия или проносящегося как стрела, грызущего чернеющие и стискивающие его бока. Это прекрасное зрелище для путешественника, полагающегося на своего коня и не боящегося проникнуть своим внимательным взглядом в разверзающуюся перед ним бездну. «Ах, – сказал мне, все еще дрожа и бледнея, Али, который только что преодолел один из сложных переходов, – если мне не удастся забыть этот ужасный путь, я больше не буду спать по ночам». В самом деле, от осыпающейся тропы оставалось ширины около двух размеров копыта лошади. Что делать? Мы оказываемся здесь в тот момент, когда меньше всего этого ожидаем. Невозможно отпрянуть, повернуть, опереться на землю; остается смириться перед сим, предавшись Провидению и положившись на коня, на котором едем; когда мы узнаём, насколько лошади в этих горах приобрели по привычке легкость преодоления самых сложных переходов с одной ноги на другую, то ощущаем, что нет даже заслуги в том, чтобы пуститься в оное предприятие.

Почти на 13 версте вершина гор слева от Аракса начинает увенчивать несколько огромных массивов черного известняка, больше не имеющего ни одного следа слоев; образования, до сих пор считавшиеся нептунианскими.

Но зрелище порогов достигает всей своей ужасающей возвышенности лишь когда поток доходит до сердца гряды на 15-й версте. Группа игл, обелисков, пирамид всех форм и абсолютно нагих, которых Алагез укрывает своим снежным куполом, есть средоточие на север от Аракса, выходящее из темных недр земли, чтобы подняться на значительную высоту через всю систему кремнистого черного известняка.

Главная скала состоит из диоритовой порфиры, разрезанной венами, лентами, пятнами зеленой породы смеси эпидота, амфибола и известняка.

Пока Аракс встречает эту породу, он удваивает свою силу; она отнюдь не расколотая масса сланца и легко увлекаемого черного кремнистого известняка. Его сжатое русло загромождено крупными как дома блоками, на которых он пенится и подскакивает. Это один из блоков, который показал Шах-Аббас своим придворным, говоря им: «Вот как должно сопротивляться врагу». «Легко, – отвечал один из них, – когда тебя так хорошо поддерживают». И он указал пальцем на внушительные громады, окружавшие водопад. Моисей Хоренский упоминает в своей истории водопады Аракса, которые он называет Арасбар(26).

Гянджа. После разрушительного землетрясения XII в. ворота старой Гянджи были вывезены в Гелатский монастырь (Грузия), где и хранятся по сей день

Гянджа. Развалины мавзолея выдающегося ираноязычного поэта Низами Гянджеви на территории Старой Гянджи. Вид 1925 года

Нет ничего более сурового и дикого, нежели пейзаж, обрамленный этой водной преисподней. На освещенном фоне левого берега резкие и прямые тени очерчивают угловатые формы и длинные трещины скал, окрашенных в серый и ржавый цвета, на которых едва заметна растительность, покрывающая наготу. Расколотые и нагроможденные блоки поднимаются на берегу страшной стеной; в середину этого хаоса проникают несколько кустов, непрестанно увлажняемых вихрями водной пыли, высоко вздымаемой течением реки и наполняющей атмосферу. Другой, еще более печальный и крутой берег затеняется огромными черными отрогами, которые, как представляется, желают поддержать свои массы, готовые рухнуть(27).

Я полагаю, что от Урдабада до большого водопада Арасбара склон увеличивается на 50 футов на версту, что на расстоянии 16 верст дает 800 футов.

Вот результат моей оценки падения Аракса от Урдабада до Мигри, прежде чем ознакомиться с итогами уровня бассейна Армении, сделанного господином Парротом; остается еще 1 200 футов склона для его дальнейшего течения, что более чем достаточно.

Эти водопады неизмеримо красивее, хотя и менее значительны порогов Днепра, берега которого не обрамлены стенами гигантских скал.

Нам с трудом удалось найти стезю между блоков; она оказалась под углом скальной породы. Аракс вас здесь накрывает пеной.

На расстоянии одной или двух верст от большого водопада слева открывается в диоритовой серой порфире долина Гарчевана, знаменитая своим игристым вином и довольно бедной серебряной шахтой, которая все же используется.

Немногим дальше долина Аракса снова сжимается, и эта река продолжает образовывать водопады. До Мигри путь еще более чудовищный, чем тот, что предшествует. Необходимо преодолеть переходы, где блоки нависают по краям Аракса.

На другом берегу деревни Дусала и Курдаше представляют очаровательную перспективу. В этой последней Абас-Мирза имел охотничий дворец, построенный, как и все здания подобного рода, с дворами, садами, загонами, окруженными кирпичными и земляными стенами. Я увидел в цвету миндаль и прекрасные гранатовые деревья, вошедшие в пословицу у Персов. Грудь красавицы всегда сравнивается с гранатами из Курдаше.

Наконец, начинаем здесь замечать слабую растительность: несколько ив и барбарис разбросаны между блоками. Euphorbia rigida (твердый молочай) также обрела достаточно земли, чтобы расти, и червяк ползал по песку и булыжникам.

Мигри

После ужасного пути мы выходим в узкую боковую долину Мигри (Мегры). Мы чувствуем себя перенесенными в рай; ивы с их сережками, тернии в цвету, сады, виноградники, высаженные на террасах, дома с земляными крышами, скалы с острыми вершинами, увенчанными башенками старинного замка, предлагают живописный вид. Долина орошаема Мигри-чаем, значительным ручьем.

Население Мигри армянское; это место некогда являлось кафедрой епископа, зависевшего от Датхева. Его церковь весьма хорошей постройки. Селение Мигри, хотя и сложное для приступа, часто опустошалось в течение войн восемнадцатого столетия; сюда удобнее добираться со стороны Персии, преодолев Аракс, который летом переходится вброд.

Я не нашел здесь растительности более развитой, нежели в Урдабаде; солнце восходит поздно и рано заходит посреди этих высокогорий: впрочем, Алагез с ледяной вершиной слишком близок от Мигри, насылая сюда холодный ветер в самую ясную погоду. Для Русского это край мироздания и ужасное место ссылки: летом климат нездоровый из-за изнуряющей жары, которая быстро сменяется прохладой.

Мы провели здесь ночь; жители деревни нам оказали гостеприимство; в этот момент все пребывало в спокойствии и умиротворении; невозможно было заподозрить, что мы находились за несколько сот шагов от границы с Персией, страной волнений и смут.

Утром 31 марта/12 апреля пересекши диоритовую гору, мы снова встретились с Араксом, сопровождавшим нас до Алдары, где мы собирались поменять лошадей. Повсюду имели место те же самые диоритовые скалы, разорванные, крутые и без растительности. Водопад Аракса меньший по величине, чем между Урдабадом и Мигри; от расстояния к расстоянию река клубится, пенится и ревет, несясь по камням, наполняющим ее русло.

Алдара предстает крупным и красивым татарским или персидским поселением, окруженным виноградниками и шелковицами; растительность здесь лучше, чем в Мигри. Начальники поселка нас принимали под деревьями, занимающими место народной площади, подав нам закуску из кислого молока и сыра, пока нам меняли лошадей.

За Алдарой тропа не проходит больше вдоль Аракса, который кажется неприступным: мы мучительно и небезопасно поднимались и спускались, шествуя по четырем горам или отрогам, разделенным долинами или, скорее, глубокими оврагами. В первом находится Ацазур, маленькая армянская деревня, где я с удивлением увидел прекрасный акведук с одной аркой и большой высоты, ведший воду с одной стороны долины до другой для ирригации садов. Эти каналы и акведуки стоили многих усилий и жертв, но они необходимы для получения урожая; надзор за их исправностью, а особенно распределением воды на каждого собственника, на его поле или на его виноградник в установленный час делегируется в каждой деревне лицу, которое строго и точно соблюдает правила пользования.

В этих горах заметна лишь серая диоритовая порфира, прорезаемая большими массами сиенита(28), агломерированными с диоритами; это частое явление. Почва голая; не существует никакой растительности, кроме той, которую земля смогла вырвать у своенравной природы. Взобравшись на четвертую гору, поднимающуюся от 1 500 до 2 000 футов над уровнем Аракса, видно, как увеличивается растительность; можжевельник с высоким стеблем (Juniperus excelsa) и можжевельник оксицедрусовый (Juniperus oxycedrus) становятся обычными; excelsa оказался цветущим. Держидерево (Rhamnus paliurus), к сожалению, было слишком часто смешано с черносливом и даже с диким виноградом: впрочем, скалы, черные пики, окрашенные ржавчиной, разорванные громадными блоками и в колоссальных стенах, представляли собой только легкие полосы газона и некоторые деревца, укорененные на склонах, так что пейзаж не терял ничего из своего дикого характера.

Нугади

На обратной стороне сих руин старого мира открывается долина, в глубине которой простирается по берегу ручья деревня Нугади, продолжающаяся в нескольких ответвлениях главной долины(29); это оазис нового рода. Предприимчивость спасла от бесплодия все то, что она могла оспорить у природы; дома, как и на побережье Крыма, из черного камня и прислонены к скальной породе таким образом, что выбеленная и плоская крыша одного служит двором другому дому, расположенному выше; повсюду поддерживающие стены и ирригационные каналы, нависающие на большой высоте вдоль скал.

Властитель оного татарского поселения, отделенный от остального света, отдаленный от всякого сообщения, оказал честь нашему посещению. В мгновение ока он распорядился расстелить великолепные персидские ковры в гостиной для иностранцев, разжечь камин и принести кальян. Стоя у двери, наш хозяин, соглашаясь со строгим церемониалом, не пожелал ни сесть рядом с нами, ни даже приблизиться к нашему ковру. И лишь по настоятельным просьбам я смог убедить его смягчить строгость этикета и составить нам компанию. Он велел нам приготовить отменный ужин, главным украшением которого по обыкновению являлся плов; это вещь не известна гурманам в нашей Европе, готовится так, как это делают Азиаты.

Главное богатство нашего мелиха состояло в виноградниках и в тутовых деревьях, очень низких и достигающих половину человеческого роста; их побеги и даже целые ветви срезаются для кормления шелковичных червей, не утруждая себя срыванием лепестков. Когда шелковица, похожая на маленькую иву летом, уже обрезана, она пускает новые побеги в течение одного года или двух лет; из них высаживаются тепличные плантации, как и огурцы. От женщин требуется заботиться о шелковичных червях и сматывании, происходящем на берегу ручья в тени огромных грецких орехов, под которыми располагалось большое количество маленьких печей, грубо сработанных для подогрева воды, куда погружают коконы.

В долгой череде столетий ничего не изменялось в Нугади; наш хозяин нас уверял, что, возможно, на протяжении тысячелетия его семейство владело этим селением; несомненно, в данном утверждении было некоторое преувеличение; но кто собирался нести войну в эти края, столь хорошо защищенные природой? Впрочем, армянские историки поддерживают спор об этом вожде. Я находился в центре Сиуника или Сисагана(30), одной из главных частей древней страны, которую до последних времен восточные авторы называли Араном и Арханом (нынешний Карабах). Арабы ее именуют Раном, Грузины Рани, а Персы Араниш и Аран. Это Арам или Иран древности, Аэриано зендских книг, всегда включающих в Эериемено (Армению или Великий Иран). Это та же самая Аэриано Ваэджа, чистый Иран Вендидада, первое созданное и обитаемое на земле место, предание о котором согласуется чудесным образом с библейскими и армянскими традициями. Именно в вышеуказанном крае пребывали древние цари Персии и Хеомо, первый законодатель, живший задолго до Зороастра(31). Итак, когда принц арсакид Вагаршаг взошел на трон Армении в середине второго столетия до Рождества Христова, он образовал из Сисагана великое княжество, которое управлялось до конца одиннадцатого столетия могущественным родом князей, подчиненных царям Армении; они приняли наименование Хайгазни (преемники Хайга, отца Армян); они славились независимостью и часто успешно сражались против халифов. После одиннадцатого столетия история почти не упоминает о неприступных долинах; но представляется, что еще долгое время начатки этого древнего духа независимости сохранялись у отпрысков Хайгазни. В 1722 году жители Сиуника или Сисагана восстали против Персов под предводительством Хайгазни, именуемого Давидом. Поддержанный царем Грузии он успешно оборонялся против персидских наместников Армении и на протяжении шести лет властвовал в стране, поднявшей благодаря ему восстание.

Разве не мог быть мой хозяин одним из Хайгазни?

Татары Нугади и других деревень, выращивающие виноград, не делают вина; обыкновенно они продают виноградную ягоду Армянам; те из нее делают бренди, который намного больше предпочитают, чем вино. Нас угощали в Нугади превосходными гранатами, соперничающими по величине и своему сладкому вкусу с гранатами из Курдаше.

Исполнившись учтивостью нашего хозяина, мы продолжили наш поход 1/13 апреля. На его протяженности мы прошли деревенские сады, украшенные миндалевыми деревьями в их розовом цветении. Посреди деревьев, еще свободных от своей листвы, слегка убранных своей нарождающейся зеленью, невозможно представить более радостную весеннюю картину. Мы взошли на отрог, отделявший нас от Аракса, который мы больше не покидали вплоть до нашего выхода на равнину.

Мы оказались на границе серой диоритовой порфиры и сиенита, который заменяется большими массами зеленой скальной породы, которую господин Гюстав Розен также принимает за диорит с переизбытком амфибола; но зеленоватая сланцевая слюда стесняет Аракс на пространстве 7 верст, затем уступает место обширному образованию зелено-серого змеевика, наполненному миндалинами черного змеевика. Этот змеевик сливается с миндалевидными массами, усеянными миндалинами кварца(32).

До сих пор Аракс еще очень быстрый и с неистовостью несется посреди своих крутых берегов; но дальше он успокаивается, и его долина начинается с того, что прорезывается от пространства к пространству маленькими равнинами, укрытыми деревьями, к которым примешиваются уже инжир и виноград, наползающий на вязы; это все отмечается на границе новой области.

В 20 верстах от Нугади неожиданно поднимается поверх масс змеевика и кварцевых миндалин значительное образование черного известняка, расположенного в больших плотных руслах от 4 до 5 футов. Окаменелости узнаются по своим оболочкам, которые, как и огромное количество кораллов, остаются белыми. Слои поднимаются к центру гряды и, вероятно, претерпели серьезные изменения. Впрочем, я смотрю на этот известняк, как и на тот, что я наблюдал вблизи Урдабада; выбросы диорита и змеевика находятся между двумя слоями и выведены из равновесия.

Оба берега Аракса стеснены этими скалами на протяжении 2 верст. Дикие гранат и инжир пустили здесь корни на многочисленных склонах этих масс.

Маленькая долина и ручей ограничивают этот известняк, с которым горы значительно опускаются. Берега Аракса теперь представляют только череду холмов пироксенической порфиры или мелафира, образующих последние террасы этих гор на равнине Карабаха. Кажется, что они обязаны своим происхождением последним усилиям, поднявшим части гряды; здесь ее хребет представляет обособленные станины мела, там – конгломераты и альвеолярные массы.

Наконец, весна берет верх; пейзаж зеленеет, деревья создают тень; но по мере того, как страна становится сначала легче для продвижения, возрастают следы человеческих потрясений и их войн; повсюду в досягаемых местах – руины деревень и оставленные виноградники. Только одна остающаяся населенная деревня, называющаяся Бахарле, на краю Песита с рисовыми полями.

Алагез расположен за нами, и низкие холмы третичной молассы и конгломерата открывают нам широкий вход на равнину Карабаха. Поскольку расстояние 7 агачей (от 40 до 45 верст) из Нугади в Далих-таш или Тири, то мы прибыли в эту деревню лишь под вечер. Местность расширяется уже когда Кура выходит из долины Барджома, чтобы войти на равнину Картли. Ставший спокойным Аракс украшался высокими косогорами, покрывавшими большое пространство. Внезапно мы замечаем персидского всадника, бросившегося в эту болотистую равнину в сопровождении нескольких борзых. «Ох, – говорит нам наш проводник, – это же наш хозяин, у кого мы собираемся остановиться». Мы его окликнули несколько раз; но он нас не услышал, исчезнув среди камышей. «Он может опасаться нас, приняв нас за Русских – сказал мне мой толмач Али, носивший форму черкесского офицера. Ах, простофиля!», – так он желчно высказался, когда неожиданно князь приблизился к нам на полном скаку с другой стороны равнины. «Добро пожаловать! – сказал он нам. – Я счастлив сидеть сегодня вас своими гостями, и я отправился искать вас к ужину, – добавил он, поднимая с торжествующим видом великолепного фазана, взятого его собаками в камышах, населенных оной птицей. – Вот почему я не смог вам ответить; как только мои собаки пускаются, я должен их сопровождать, чтобы не увидеть их поедающими мою дичь; она будет хорошей приправой для нашего плова». Мы пересекли Чалундерчай, проследовав за князем в его подземную зимнюю хижину, ничем не отличающуюся от других жилищ Тири, вытесанных у подножия высокого обособленного холма в восточном углу слияния Чалундер-чая и Аракса. Это последняя волнистость почвы на левом берегу в сторону Карабаха; возвышенная от 300 до 400 футов над уровнем Аракса, ее верхняя половина увенчивается крутой белой (меловой?) скалой, поддерживающей остатки крепости Тири, долгое время уже разрушенной. Сидя на молодом газоне, я набросал в своем дневнике следующее описание:

«Превосходный пейзаж: паришь над Араксом, который замедляет свое течение, входя в бассейн Карабаха и извиваясь образует несколько островов. Его бурные и желтоватые воды смешиваются с чистыми и прозрачными волнами Чалундер-чая, который приходит, скользя посреди кустарников и рисовых полей. За этим слиянием разворачивается прекрасная равнина, покрытая зерновыми полями и деревьями, на которой черные точки указывают пасущийся домашний скот. Слева за Араксом поднимается высокая желтоватая стена в три этажа, расшитая травой и можжевельником. Справа за холмами молассы простирается вся гряда Алагеза или Капана, которая, устремляясь с берегов озера Севан, только что пересекла Аракс. Эти вершины покрыты сияющим снегом, время от времени пронизываемым очень крутыми и полностью голыми пиками. Впереди округлые и другие холмы с крутыми склонами указывают на змеевик и черный известняк. В глубине долины, где вскипает Аракс, горы всех воображаемых форм, некоторые из них укрыты снегом, представляются перед взором наблюдателя; облака украшают их верхушки. Вдалеке холмы понижаются до уровня зеленеющих равнин Карабаха, которые пересекает Аракс.

Переезд из Тири в Шушу через долины Бергушетта, Акиеричая и Каладарасси 2/14 апрея 1834 года

Я намеревался проследовать по течению Аракса в долину Карабаха и посетить столь замечательный мост Худаперим, ведь местные жители верят, что Бог соорудил его своими руками(33). Затем я хотел, повернув по равнинной местности, достигнуть без труда Шуши. Но мои хозяева очень сильно отговаривали меня от этой дороги, уверяя, что реки, раздутые таянием снегов и без мостов, меня бы неизбежно остановили. Бергушетт, особенно увеличенный Акиеричаем, выходил из берегов(34). Они настояли, чтобы я следовал по горной дороге, не представлявшей подобных сложностей, где ручьи переходились вброд почти повсеместно. Я внял их совету.

Мы начали с того, что достигли долины Бергушетта, срезая путь по большому плато конгломерата и молассы, поднимающемуся от 100 до 200 футов над уровнем долин Чалундера и Бергушетта, которые оно разделяет. Очень однообразное плато было усыпано кочевьями Татар, оставлявших в это время равнины и свои зимние жилища, чтобы податься вплоть до вершин Алагеза в поисках пажити для своих стад.

Шуша. Василий Верещагин. Дом для приезжих. 1865 год

Шуша. Василий Верещагин. Вид города, 1865 год

Чтобы иметь представление об этих кочевых караванах, мы воображаем шатры, сложенные на опорах, крепящиеся к спинам волов или передвигаемые ими; соломенные циновки уложены поверх других волов; котел увенчивает поклажу; большие сундуки (переметные дорожные сумы) содержат ковры и семейную мебель. Мирный вол везет также и все семейство, как верблюд в пустынях Африки. Мать держит своего новорожденного на своих руках, один из старших детей сидит перед ней, другой сзади нее держится за ее нижние юбки. Бабушка в разорванной одежде бредет рядом с любимым внуком на своих руках. Девушка поднимает платок, оберегающий ее кожу лица от солнечного зноя, чтобы мне увидеть ее прекрасные черты, и поворачивается к волу, которого она ведет за собой на привязи с целью успокоить свою маленькую семью на виду у путешественников, к коим принадлежу и я. На лошадях молоденькие девицы смеются и останавливаются, чтобы рассмотреть меня; тут же бегают крупные худые белые собаки, недоверчиво меня разглядывая; подпрыгивают телицы; старая женщина находится на своем воле со своей утомленной козой; другая со своим теленком или ягненком; подростки заботливо ведут овец; кот обустроился на багаже, а куры показывают головы через отверстия в сумах, куда они помещаются; мужчины внизу гонят наиболее опаздывающих, ободряя самых уставших, один даже несет свою козу на плечах и мальчишки ласкают маленьких уставших ягнят, которых держат на своих руках.

Мы вошли в прекрасную долину Бергушетта в 25 верстах от Тири поблизости с деревней Коджахан, где мы сменили лошадей.

На расстоянии нескольких сот шагов от этой деревни находятся остатки древней резиденции хана или владельца страны, входные ворота сделаны из красивого камня молассы; посреди двора руина большого здания имеет за достопримечательность лишь портик или преддверие, находящееся спереди. Вокруг данной оставленной руины я обнаружил несколько древних армянских могил, но без надписей(35). Руина носит наименование Калиджан-Тарваса.

В овраге, разделяющем ее с деревней Дилижан, я нашел к своему большому изумлению все феномены вулканических почв, состоящие сверху вниз:

1º В слое вулканических обломков из пепла, лапилли и шлака;

2º В нескольких слоях из вулканических пеплов более или менее чистых;

3º Под ними плотный слой трахитных блоков или отожженных лав.

Немного продвинувшись вдоль Бергушетта, нашей целью стало добраться до его слияния с Акиеричаем и пересечь его одного; мы обнаружили брод в нескольких верстах от Коджахана; вода достигала до середины живота лошадей.

На углу слияния Бергушетта и Акириечая возвышается небольшая крепость из камня и булыжников, связанных известью; она называется Чизимели. Сверху от крепости мы увидели брод, доставивший нам больше неприятностей, нежели сам Бергушетт – настолько оказался высоким уровень воды. Два конных Татарина продолжали поддерживать меня с обеих сторон, чтобы помешать мне быть унесенным, ведь наши лошади плыли.

С деревни Махгруду, расположенной на левом берегу Акиеричая, начинается прекрасная долина, орошаемая Акиеричаем. Она покрыта рисовыми, пшеничными полями и поселками, среди которых выделяется Ханский, окруженный обширными плантациями тутовника; цвели миндальные деревья.

Слегка возвышенные холмы, обрамляющие долину, состоят из раскатанных камней, конгломерата вулканических булыжников и трахитов и пр.

Мы пришли искать себе кров на ночь в Кандакли, большую деревню на некотором расстоянии от Падеры. Я восхищался здесь четырьмя превосходными платанами. Шелк представляется одним из доходов деревень Акиеричая, он продается за 4 абаза за фунт (3 франка 60 сантимов); никогда жители не продавали свои коконы. Когда год в Кандакли благоприятный, собирается урожай до 6 батманов или 90 фунтов шелка.

3 апреля, продолжая путь по Акиеричаю, ю, мы прошли несколько, маленьких ручьев, левые притоки этой реки. До пятнадцатой версты два края долины образуются, как и ниже, из слоев конгломерата, покрытого желтой глиной, смешанной со шлаком, с земными раковинами, подобными улиткам; сверху идут слои рассыпчатого вулканического белого глянцевого керамогранита с небольшими черными вкраплениями; это настоящий страз. Грубая моласса из обломков лавы, лапилли, пепла, мелафира укрывает все.

Слои почти такие же, как и в Коджахане, и представляют в направлении долины Акиеричая слегка поднимающийся карниз, который можно принять за известняковую скалу. Подножие холмов покрыто грубыми булыжниками мелафира и лавы; это обломки конгломерата, на котором покоится желтая глина, имеющая от 20 до 30 футов толщины.

Долина приобретает живописный вид, все больше и больше сужаясь. Начиная с Кандакли, по берегам реки мы видим лишь маленькую деревню Рапи с конической гробницей и тут и там несколько полей.

На пятнадцатой версте сцена меняется. Несколько пиков мелафиры поднимают образования долины, начиная с левого берега и переходя на правый берег, где различается лучше, каким образом слои, описанные мной выше, округляются в купол, из-под которого возникает мелафир; каким образом тогда изгибаются верхние слои; и мало-помалу вся целостность оказалась разрушенной главными пиками мелафиры, перенесшими массивы сих образований на вершину своих выбросов, тогда как другие массивы расположены ступенчато на скатах выбросов.

Выход этого мелафира еще больше суживает долину, которая становится очень дикой; ивы с девясилом обрамляют реку; Держидерево или шапка епископа, большой можжевельник или Juniperus excelsa зеленеют на склонах долины, смешанные с дубом; виден даже грецкий орех и несколько лоз винограда. Созревание более позднее, чем в нижней части долины. Синяя и белая Scilla rotata, Зубоврачебный пятилистник, пурпурная пахучая и полевая фиалка, голубой апеннинский анемон и желтая прима-вера украшают путь, становящийся ужасным из-за скал порфировых оттенков красного с зеленым, а зачастую конгломератных, то есть составленных из обломков магматических пород, раздробленных и связанных цементом.

По соседству с разрушенным мостом, находящимся в 25 верстах от Кандакли, мы оставили берега Акиерчая, поднявшись на крутые склоны долины; вплоть до вершины мы обнаружили обширное третичное образование из спиралевидных ракушек, слои которого соблюдают горизонтальность. Значит, игравший роль плутонианского агента мелафир намного моложе, поскольку поднимает третичный конгломерат, уже составленный из шлаков и спиралевидных ракушек(36).

Почва, по которой мы двигались, была крайне изрезанной, а каждый шаг представлял интерес для геолога. Посреди этих обломков угасших вулканов мы стали искать подкрепиться в маленькой деревне Бегретбейли, где мы нашли только женщин, муллу и огромных татарских собак, охранявших деревню, построенную амфитеатром в глубине изгиба, открывающегося над Акиеричаем. Мулла повелел доставить нам яйца, кислого молока и лаваши или лепешки.

Едва мы обустроились вокруг этих простых блюд под портиком одного дома, как крупная собака, только что рычавшая вблизи нас, и которую я устыдил, пришла смиренно улечься рядом со мной, чтобы иметь свою порцию снеди.

Али, всегда несчастливый с собаками и наблюдавший, что собака не причинила мне никакого вреда, мог лишь удивиться вместе с муллой подобной снисходительности со стороны нашего меньшего брата; кроме того, я объяснил им, что им нечего бояться сих животных. Их нужно не бояться, а разговаривать с ними и поддразнивать их, браня суровым голосом, как если бы мы оказывались их хозяевами. Я добавил, что какой бы ни была в общем собака, никакой злодей не смог бы ее укротить таким способом.

«У соседа, – говорит мне мулла, – есть большая и очень злая собака, у которой щенки, посмотрим, сумеете ли вы ее укротить». Можно сказать, принужденный этим вызовом, я тотчас поставил перед собой задачу доказать правильность своей теории. Я пошел безоружным, без палки и с руками за спиной к обозначенному дому. Сразу же собака бросилась мне навстречу; но как только я уловил ее ход, я сделался неподвижным, уподобившись статуе, обладая жизнью лишь в своих глазах и пристально наблюдая за ней, следя за всеми ее движениями. Она быстро остановилась при этом взгляде, продолжая лаять. Несколько раз она пыталась накинуться на меня, чтобы искусать; но моя неподвижность и мои взгляды ее ужаснули; она попятилась, поворачиваясь то на один бок, то на другой; но моя суровая фигура и мой взгляд ее преследовали повсюду, ибо я смотрел за ней непрестанно с почти незаметной медлительностью.

Вскоре страх начал овладевать ей, ей казалось, она избегает меня, переместившись к логову своих щенков; но, когда она повернулась, я стоял на виду у нее. Дрожащая от ужаса, она пыталась удалиться на плоскую земляную крышу дома, надеясь защитить отсюда своих щенков; но пока она делает поворот в одну сторону, я спешу сделать то же самое с другой; будучи всегда готовым изобразить из себя… ту же самую фигуру, ужасающую фигуру с остановившимся взглядом, находящуюся там, чтобы за ней следить. И вот она уже больше не выдерживает этого, ей овладевает чудовищный ужас и, покидая крышу с выводком, она пускается в бегство, издавая жалобное скуление, остановившись только в сотнях шагов от дома.

Подобный опыт удивил, как можно предположить, муллу и Али, наблюдавших мои действия на расстоянии: особенно мулла не мог взять в толк, как столь дерзкая и злобная собака оставила своих малышей. «Однако, – говорит мне он, – вы имели дело только с сукой среднего размера в холке; в деревне у нас есть самый ужасный пес: наиболее крупный и наиболее злобный зверь; мы вынуждены содержать этих животных, чтобы защититься в случае вторжения, когда женщины одними в деревне. Вы видите беспокойного, охраняющего пост на крыше своего дома пса; он уже заметил, что в деревне появились несколько чужеземцев. Всего несколько дней назад четыре русских солдата не сумели защититься от него; он сбил их, чтобы загрызть, вынудив нас бежать им на помощь». Пока он мне рассказывал, я рассмотрел громоздкое животное, которое с расстояния, где я его увидел, мне показалось еще более громадным, стоя на своей крыше, находившейся на противоположной стороне деревни, где мы остановились. «Я не боюсь его, – сказал я мулле, – и я еще раз попытаюсь извлечь действенность из своего метода». И в одном порыве, без оружия, с руками за спиной, я направился к грозному церберу. Али и мулла стали на некотором расстоянии за мной.

Когда я стоял на пороге, а пес меня заметил, то бросился со своей крыши вниз, прыгая и вскакивая, чтобы меня настичь. Когда я увидел пса приближающимся, то замедлил незаметно свой ход, и когда он пожелал прыгнуть на меня, чтобы меня загрызть, я стал неподвижным как стена, обладая суровым лицом с глазами, остановившимися на нем. Охваченное сим незаурядным видом животное быстро остановилось, удвоив свой лай, поворачиваясь вокруг меня. Несколько раз, как бы упрекая себя в недостаточной решительности, он старался победить, пытаясь меня искусать; его морда была лишь в дюйме от моих ног… Но каждый раз новый ужас овладевал им от оной неподвижности и пристального взгляда, его не покидавшего. Он держался по-бойцовски дюжину минут, иногда удаляясь, набираясь смелости, пытаясь меня разорвать, поочередно завывая и лая. Я следовал всегда своей тактике приближения к нему, когда он убегал и соблюдения своей неподвижности, пока он мог меня замечать. Признаюсь, что мое сердце неистово билось на протяжении этой длительной и опасной борьбы, но необходимость дает силу; я знал по нескольким опытам, что я бы пропал, если бы мой враг не только увидел бы меня бегущим, но даже сделав одно движение.

Наконец, пес, достигавший величиной в холке большого дога, внезапно сбежал, скуля, собираясь водвориться на крыше своего дома, находившегося еще довольно далеко от нас… У меня недоставало отваги, чтобы проследовать за ним, и я возвратился к своему хозяину изрядно радующемуся моему избавлению. Я часто применял в России против собак этот метод их укрощения; никогда еще поле состязания не оказывалось для меня столь горячо оспариваемым.

Али и мулла не могли поверить своим глазам; об этом будут говорить, по их словам, еще сто лет в деревне(37).

Приблизившись к нашему портику, я увидел суку, набравшуюся смелости и вернувшуюся на крышу; но как только она меня заметила, то спасалась бегством. Что касается пса, то он не сдвинулся с места своего отступления, довольствуясь тем, что время от времени издавал печальное скуление.

Из котловины Бегретбейли мы прошли в другую очень узкую лесистую долину, где сгруппировалась другая деревня. Все мужчины в ней также отсутствовали. С татарскими женщинами оставался только старец, поддерживающий этику. Здесь мы поменяли лошадей, что оказалось не без труда. Все женщины выглядели бесцеремонными; они скрывали только рот, представлявшийся более сакральным, нежели само горло, которое редко кто из них старались скрывать. Во всем остальном эти женщины нам показались как Армянки; поскольку умели держать перед нами голову, доказав нам, что хорошо справлялись с рассуждением и управлением.

Их одежда есть обыкновенное татарское облачение, состоящее из очень широких шелковых фиолетовых или красных шаровар, шали или синего хлопкового платка. Поверх небольшой жакет, открытый на бедрах и не опускающийся до середины бедра из желтого, зеленого шелка или другой простой ткани; затем идет накидка от верха до рукавов; она очень открытая на груди с четырехдюймовым разрезом по ребрам и спускается меньше, чем нижнее платье. Рукава откидываются назад по-грузински и обрамлены на середине их длины серебряными пуговицами или монетами из того же металла, которые взаимно заменяемы. Некоторые украшают также обе стороны груди монетами. У богатых ткань верхнего жакета еще зеленая, красная или фиолетовая, но подбирается так, чтобы сочетаться с нижним платьем, которое должно быть более светлого цвета, более заметным. У бедных обычной тканью служит голубой хлопок или нечто подобное; их волосы свисают локонами или заплетены в косу сзади; на голову они надевают платок из шелка или другой ткани, который доходит до рта одним из своих концов.

Все эти женщины имели черные волосы, черные глаза, слегка курносый нос, смуглый цвет лица без темных оттенков, слегка выступающие скулы на щеках. Они худые в талии и довольно стройные, несмотря на их облачение не похожи на Армянок, которые обычно толстые.

Легкий jugum (перешеек) нас отделял от долины Каладарасси; мы спустились по нему через возделываемые поля и лес, что мне показалось вполне приятным, покидая безлесную Армению.

Та же самая деревня Каладарасси расположена весьма высоко в долине, которая разветвляется вокруг округлого отрога главной гряды, идущей с юго-востока на северо-запад и состоящей только из порфировых выбросов с крутыми и разорванными вершинами.

Впрочем, я использовал оставшийся день, чтобы взобраться на отрог до древнего месторасположения Каладарасси, находившейся в 2 верстах вверх от нынешней деревни, положение которой было выбрано лишь со времени взятия Эривани Русскими в 1827 году(38).

Я нашел у подножия скалы, составлявшей цепь с главными вершинами, достаточно древнюю церковь, окруженную надгробиями с армянскими надписями: старая деревня простиралась недалеко от кладбища.

Я скопировал на вратах церкви короткую армянскую надпись, из которой можно разобрать лишь слова: «Сей святой памятник… лекарь в 607 году армянской эры (1158 год христианской эры)»

Интерьер храма был убран подношениями или ex voto в форме терракотовых быков или лошадей с лампадами или канделябрами из того же материала, – все сработаны местным ремесленником. Если эта церковь разрушается, крупные сосуды погребаются под обломками, и антиквары спустя столетия (возможно, после того, как возникнет новая секта на осколках нынешней религии) собирающиеся их раскопать, столкнуться с трудностями в их объяснении и толковании: одному Богу известно, что они из этого сделают, какие мистерии изобретут, подавая отчет. Однако эти гротескные фигуры не что иное, как фантазия простого горшечника, не умевшего читать, но считающегося местным гением по факту изобретений подобного рода.

Вернувшись в деревню, я был осажден ее жителями, желавшими во что бы то не стало, чтобы я оказался лекарем и посетил их больных. Чтобы избавиться от их назойливости, мне пришлось совершить осмотр, где я видел только болевших водянкой и лихорадкой.

2/14 апреля наше путешествие началось с подъема к ручью Каладарасси, стесненного мелафиром, поднимавшим глинистые сланцы. Jugum, отделявший течение этого ручья от течения Каргара, представляет несколько кусков этого сланца. Я набросал с этой точки обзора все имеющееся на прекрасной лесистой долине Каладарасси и на еще белых от снега горах Алагеза, составлявших занавес с севера на юг. Вершины вырисовывались сосками как вулканические горы, не предлагая никаких разрывов, пиков и зубов наших Альп.

Спустившись затем к руслу Каргара, мы брели лишь по мелафиру и позднему порфиру всех видов вплоть до Шуши; местность оказалась необитаемой и лесистой. Мы вошли в Шушу через Эриванские ворота.

Шуша

Шуша является естественной почти неприступной крепостью. На куполе мелафиры простирается станина из компактного известняка Юрского периода, представляющая по всему периметру стену с недоступной вершиной, за исключением двух точек, защищенных двумя воротами – Эриванскими и Елисаветпольскими. Эта станина имеет 2 или 3 версты в диаметре и от 7 до 8 верст по окружности. Сам город Шуша занимает только малейшую часть данного плато; остальное служит кладбищем, садом или пустынно. Нельзя составить лучшего представления о плато Шуши, чем сравнить его для тех, кто знает Крым, с вершиной Чатырдага или со скалой Мангупкале.

Город Шуша, который, как говорят, насчитывает 15 000 жителей с гарнизоном, принадлежит к наиболее беспорядочным в мире явлениям; дома разбросаны произвольно; какие-то из них имеют определенный внешний вид, однако туда невозможно заселиться; большая часть их построены и покрыты черепичными крышами; несколько улиц, сработанных из наиболее отвратительной брусчатки, извиваются между этими хаотическими зданиями. Самый легкий дождь делает эти улицы непроходимыми; мы рискуем сломать себе шею посреди камней или упасть в плотную глину, покрывающую часть скалы. Повсюду нечистоты. Овраги, выдолбленные в глине или образованные расселинами, делают город еще более неприятным из-за необходимости объездных путей, чтобы их избежать. Ни одной церкви среди большого количества существующих в городе, ни одного памятника, которые заслуживают быть приведенными. Большой базар из камней и кирпичей носит по ошибке свое наименование – настолько жалкие товары выставлены здесь на продажу. Все называемое армянским базаром не что иное, как нагромождение хижин.

Василий Верещагин. Зал в доме татарина в Шуше. 1865 год

Василий Верещагин. Зал в доме татарина в Шуше. 1865 год

Шуше не хватает воды; колодезная вода ужасная и слегка солоноватая. Лучшая доставляется по водоводу за Эриванскими воротами, но в городе не смогли его отремонтировать.

Дома очень плохо сложены из камня и глинистой земли из-за высокой цены извести. Тем не менее, известнякового камня и древесины вполне в достатке в окрестностях Шуши; одна доставка их затруднена. Это одна из причин того, что столь дорога укладка хорошей мостовой; поскольку кубическая сажень (туаз) известняка для мостовой, водворенного на место, достигает 8 рублей серебром (32 франка), тогда как работа с кубической саженью стоит лишь 2 рубля серебром (8 франков). Эта дороговизна касается также и древесины для отопления, достигающей цену 60 копеек медью (1 абаз Шуши, 60 французских сантимов) за одного груженого дровами осла.

Население Шуши татарское или армянское: мы не делаем похвалы оному, а последние живут по большей части в нищенском состоянии. Лучше все покупать у Татар, чем у Армян.

Климат Шуши, как можно отметить благодаря метеорологическим наблюдениям, сделанным мной в течение 9 дней, и сведениям, полученным мной в области, в целом не является ни лучшим, ни самым благоприятным. Здесь холодно зимой, а слякоть, снег, морозы продолжаются до самой весны. 31 апреля (12 мая) 1833 года выпало столько снега, что можно было кататься на санках. В 1834 году имел место снегопад еще 12/24 апреля. Здесь устанавливалась хорошая погода лишь в мае и июне. Шуша никогда не отличалась большим зноем, а из плодов вызревали здесь только яблоки, груши, сливы и вишни.

Один из миссионеров евангелической Миссии Базеля вычислил, что высота Шуши над уровнем Каспийского моря была 4 000 футов или около того; подобной представала высота Турна, перевала Лож или вершины Вейссенштейн в Швейцарской Юре: Шуша превосходила на 400 футов вершину Броккена в Гарце и на 300 футов верхушку Везувия.

Метеорологические наблюдения в апреле 1834 года

16/4 Хорошая погода.

17/5 Туман, идущий с Карабаха с холодным воздухом, боровшимся с более теплым ветром, приходящим с юга.

Неоднократно туман, изгоняемый и снова изгоняемый, исчезал в течение суток.

Вечер, борьба прекратилась, как я того и ожидал, мощным дождем.

Прекрасная ночь.

18/6 Утро, превосходное время: замечательный вид на гряду Кавказа Нуху в отдалении. После полудня небо облачное. Вечер, дождь.

19/7 Утро, очень свежий воздух, туман; в течение суток дождь, смешанный со снегом. Дождь и снег на протяжении ночи, белые крыши в 8 утра.

20/8 В верхней части города все ветки деревьев покрыты коркой льда; весь день идет снег; ужасная погода: страшная слякоть.

21/9 Возвышенности Шуши белые от снега. Прекрасное ясное утро. В один час погода портится; дождь с обильным снегом, тогда как в Карабахе самая превосходная погода в мире. Ни на одном дереве нет листвы.

22/10 Утро, на восходе солнца земля белая от снега. Пасмурная и снежная погода весь день. В течение ночи от 10 до 11 – заморозки.

23/11 Вода с ледяной коркой, ясная погода. Я спустился сегодня на равнину Карабаха в Шах-Булак. Прекрасное солнце до вечернего восхода полнолуния.

Красивый луг и земля, устланная цветами.

24/12 Четверг, весь Карабах укрыт туманом до 8 или 9 часов; затем они поднялись и сгруппировались вокруг гор Кавказа и Шуши. Стояла самая великолепная погода на равнинной местности, тогда как в горах она была пасмурной и шел дождь. К вечеру все стало ясно, и открылись почти без снега красивые возвышенности. На равнине ощущалась душная и тягостная жара.

Несколько слов по истории Шуши и Карабаха

Карабагх (Черный сад) являлся древним Ираном или Арханом, как я уже объяснял выше(39). Издревле он оказался включенным в армянскую провинцию Сиуник или Сиссаган, образующую то, что называлось Арцахом, шедшим вдоль Куры на юг.

После разрушения царства Арсакидов Агхованы (Албанцы латинских авторов) овладели этой провинцией, включив ее в свое царство(40).

Случилось так, что в десятом, одиннадцатом и двенадцатом столетиях господство царей Армении распространялось и сюда. Но из-за своего месторасположения Карабах, открытый с востока всем народам Персии, с Каспийского моря и с Кавказа, получал оттуда своих правителей, зачастую назначаемых завоевателями-опустошителями.

Персы в последнюю очередь обрели верховенство над сим краем, когда орда Татар, спутников Тимура, пришли сюда поселиться. Тем не менее, Турки овладевали им на некоторое время, незадолго до Надир-Шаха, который забрал его у них, и чтобы изменить представление о населении оного края, вынудил добрую часть Татар возвратиться в Хорасан, где находились их старые жилища.

Татары с сожалением подчинились Надир-Шаху и использовали первую возможность (то была смерть шаха), чтобы вернуться в Карабах во главе с Туркоманом из Хорасана, из рода Джаванширов, именовавшимся Пана-Ханом.

В это время Карабах как раз оказался на пороге вторжений и преследований некоего Хаджи-Челеби, хана Шеки, Армянина, ставшего мусульманином-суннитом и показавшего себя в качестве заклятого врага христианской веры. Его зверства заставили многих христиан из его областей спасаться в Карабахе или на Кавказе. Хаджи-Челеби воспринял идею их гонения в их новых пристанищах, а особенно уничтожения им покровительствовавших меликов Карабаха(41). Чувствуя себя очень слабыми, мелики были счастливы увидеть прибытие Татар, избрав своим главой хана, объявив, что страна находилась под мусульманским господством. Пана-Хан, не желая довольствоваться тщеславным титулом, достиг своими интригами разобщения меликов, возымев над ними абсолютную власть.

Пана-Хан поначалу устанавливает свое местопребывание в Байяте у руин Берды, а затем в Шак-Булаке, замке и месте для удовольствий, возобновленном Надир-Шахом; наконец, он удалился в последнее место, в Шушу, в 1789 году, крепость, построенную на земле, принадлежавшей его тестю Шах-Назару.

Непрестанно возобновляющиеся мятежи в этих краях на предмет господства Персии вынудили его избрать прибежище, где бы он чувствовал себя в безопасности.

Пана-Хан умер в 1790 году: ему наследовал его сын Ибрагим.

В 1794 году евнух Ага-Магомед-Хан, шах Персии, используя свою ярость и мстительность, пришел, чтобы осадить Ибрагима в Шуше. Не достигнув успеха во взятии города, он повелел опустошить страну, уничтожив весь урожай, готовый быть собранным. Грузия затем подверглась тем же самым ужасам, испив до краев свою чашу, когда шах взял Тифлис, подвергши город разграблению и полному разрушению. И возвращаясь с этой чудовищной кампании, Ага-Магомед посчитал, что настал момент брать Шушу; он ее осадил второй раз, но тщетно; чтобы продолжить разрушение Карабаха, он повсюду воспрепятствовал сделать посевы, повелев на следующий (1796) год ханам Хои, Эривани и Нахичевани вторгнуться с большими отрядами в эту несчастную страну, опустошив ее окончательно. Они пришли во время сбора урожая, следуя по течению Аракса, разорили край, подвергнув его огню и мечу, взяв большой полон, который продали Туркам.

Голод со всеми своими ужасами овладел Карабахом, жители которого были вынуждены питаться травой. Эта пища раздувала внутренности людей; их тела становились черными, они падали замертво как пораженные апоплексическим ударом; бесчинства голода принуждали многих жителей эмигрировать; едва ли оставалась треть этих несчастных.

Между тем евнух Ага-Магомед вернулся с сильным войском, чтобы осаждать Шушу в третий раз. Ибрагим, видя голод и разрушение страны, спасался бегством, ища убежища у Омаи, Лезгинского хана.

Шуша, взятая шахом-евнухом, подверглась разграблению; богатые горожане лишились всего, чем обладали. Шах оставался здесь 25 дней, насыщаясь мстительностью… Но она и его настигла, ибо по прошествии сего времени он был убит сам одним из своих домашних.

Маммад-Бег, один из доверенных лиц Ибрагима, овладел тогда господством в Карабахе для своего хозяина, два месяца спустя вступившего в свою столицу.

Гянджа и ее ханство, зависимые от Персии, были взяты Русскими в 1804 году, когда Джават-Хан оказался убитым, а Ибрагим, чувствовавший себя слишком слабым, слишком одиноким, чтобы сопротивляться мощной империи, сдался армии генерала Цицианова, разбившей лагерь на берегу Курак-чая, умоляя генерала принять Карабах под покровительство России. 14 мая того же года был подписан договор. Ибрагим отказался от сюзеренитета Персии, дабы признать таковой за Россией, обещая выплачивать все годы подать в 8 000 дукатов. После чего часть русской армии вступила во владение крепостью Шуша. Ибрагим вскоре после этого был произведен в чин генерал-лейтенанта.

Василий Верещагин. Мечеть в Шуше. 1865 год

Василий Верещагин. Религиозная процессия на празднике Мохаррем в Шуше. 1865 год

Ибрагим не оставался долго верен; уже в 1806 году он вошел в тайные связи с Персами, которым обещал вернуть крепость Шушу. Комендант крепости майор Лисаневич, удостоверившись в измене, в сопровождении нескольких храбрых солдат отправился к Ибрагиму, стоявшему лагерем на небольшом расстоянии от Шуши, и повелел его порубать на куски вместе со всеми его доверенными лицами.

Вернувшись в Шушу, Лисаневич собрал диван, провозгласив ханом Мехти-Кули, старшего сына Ибрагима.

Мехти-Кули спасался бегством в Персии в 1822 году, а Карабах стал определенно присоединенным к России.

Но во время Персидской кампании 1826 года хан явился, чтобы выразить свою покорность, получив прощение от России, произведшей его в чин генерал-майора и назначившей ему пенсию в обмен за отказ от всех своих административных прав над Карабахом.

В течение этой войны Шуша бесполезно осаждалась шесть недель всей персидской армией лично под командованием Абаса-Мирзы.

Сегодня Шуша является столицей того, что называется Мусульманскими Провинциями, включающими в себя нижеследующие ханства: Шеки, Ширвана и Карабаха. Генерал там командует военным ведомством. Мехти-Кули жил еще во время моего проезда, тратя свои деньги на безудержные страсти и весьма мало интересуясь делами. Его вящим удовольствием слыла охота, на ней его сопровождали его любимчики.

Гражданские власти Карабаха также пребывают в Шуше; власти ханства Шеки находятся в Нухе, а Ширвана в Шемахе. Население трех ханств достигает сегодня 250 000 жителей.

Миссия в Шуше

Евангелический институт миссий Базеля с целью распространить свои обращения на мусульманские народы Южного Кавказа направил в эту страну нескольких из своих членов. Не представлялось более благоприятного положения для начала их тернистой деятельности, нежели в Шуше, где они водворились посреди неверных. Здесь они основали миссионерский центр Кавказа, имеющий определенную значимость, учитывая элегантные здания, построенные на средства и пожертвования большого числа душ, работающих в Швейцарии и других странах и способствующих процветанию данного религиозного учреждения.

Но я пожелал бы, чтобы столько затраченных денег, столько веры и рвения возымели бы лучшие результаты, когда бы мусульмане позволили себе прикоснуться и легче прийти к христианству. К моему большому сожалению, все обстоит иначе. Эти слепцы, как и многие секты христианства, обладают несчастной идеей верить, что они одни пребывают на благом пути; что им одним принадлежит благое откровение, и они знают волю Божию. Они смеются над бедными христианскими миссионерами, которые желают их обратить, находя эту вещь настолько нелепой, насколько ее находят и христиане, когда евреи желают их обратить в иудаизм. Наша религия, как они говорят, по существу более совершенная и возвышенная, чем ваша, и вы хотели бы заставить нас сделать шаг назад!

Обращения мусульман крайне редки, а если и получается этого достичь в отношении некоторых из них, то всегда с какой-нибудь заинтересованностью с их стороны. Единственным средством, остающимся для этих усердных миссионеров, чтобы загнать несколько овец в стойло, это собирать бедных брошенных татарских детей, воспитывая и просвещая их. Труд, поистине, достойный похвалы; армяне также пользуются благорасположением миссионеров. Но, признаюсь, что направление мужчин столь далеко ради нескольких детей, которые нашли бы и другие христианские школы в Шуше, требует больших затрат, а для дам разве лучше устремляться в такую даль в своем рвении и беспокоиться, убивая себя работой в пользу неизвестных людей, когда у твоего порога, в твоем селе, в твоем квартале столько бедных знакомых детей без родителей и очень нуждающихся в помощи, а порой и брошенных. Надеюсь, что скоро Турки задумают к нам послать миссионеров и позаботятся о наших детях.

Истинная заслуга миссионерского института Базеля отнюдь не дорогое содержание религиозного центра в Шуше, но обеспечение пасторами семи немецких колоний Южного Кавказа, без которых они бы оказались паствой без наставников и без религиозного образования.

6 апреля я собрался с господином Кологривовым совершить небольшую экскурсию по окрестностям Шуши; вместо того, чтобы выехать через одни из больших ворот, мы умудрились скользить вдоль наиболее опасной тропы, извивающейся по карнизам скалы с южной стороны; иногда нужно было делать прыжки от 5 до 6 шагов, удерживаясь за кустарники; тем не менее, как только этот пункт скалы стал досягаем, ее перегородила башня, единственное укрепление Шуши, кроме двух городских ворот. Идя вдоль стен скалы, я обнаружил несколько интересных спиралевидных ракушек и несколько других земных моллюсков(42).

Мы спустились в деревню Шушакенд, построенную с несколькими мельницами на берегу Каргара; именно отсюда я зарисовал вид скалы Шуши(43).

Мы обходим часть скалы, чтобы хорошо рассмотреть ее основание, составленное только из мелафира или из измененной им породы: это по большей части глинистый или кварцевый отожженный сланец, в котором часто узнается последовательность иногда опрокинутых слоев; поверх этого отожженного сланца идет также измененная конгломератная скальная порода(44); жар, воздействовавший на нее, не смог ее расплавить; плавкой этого конгломерата является зеленоватая тальковая масса, усеянная маленькими точками белых кристаллов, похожих на фельдшпат. Составляющие данный конгломерат булыжники сохранили свою форму, хотя и изменились; большая часть скальных обломков древнее массы, но той же самой природы или композиции: это древний разрушенный порфир, измельченный и загрунтованный более молодым порфиром.

Базальт или скорее мелафир со сферическими концентрическими гранями, как подобный же в крымском Партените, образует довольно значительные слои глинистого отожженного сланца. Ядро не всегда хорошо отмечается, как и более внешние слои. Кроме этих возрожденных слоев, примитивная масса которых узнаваема, обнаруживаются массы как землистые, так и уплотненные, произведенные из других скальных пород, происхождение которых узнать невозможно: это настоящие мелафиры(45), наполняющие расселины и излившиеся на другие измененные скалы или проникшие через чистый известняк(46). Эта пироксеническая масса зачастую очень загружена железом и сильно окрашивает пальцы в красный цвет при прикосновении.

Чистый известняк, покоящийся на хаосе мелафира и восстановленных пород, плотный, желтовато-белого оттенка; несколько частей мне показались доломитными. Слои достаточно хорошо сохраняются и образуют упорядоченные станины толщиной в несколько футов: здесь почти без окаменелостей или если таковые имеются, то прочно цементируются со скалой; это аммониты, белемниты, теребратулы.

Поднимаясь по Каргару, мы заметили мужчину, лежащего на животе на краю ручья и сильно занятого: мы приблизились к нему, чтобы увидеть, что он делал. Он курил, что оказалось наиболее экономичным способом, какой можно было представить, ведь он не имел трубки с водой или кальяна. Вот как он это исправлял. Выкопав в земле маленькую лунку, но большую как внутренность турецкой трубки, он поместил под ней с тонкой палочкой шланг толщиной четыре дюйма. Затем, подняв свою трубку вторым взмахом палочки, он открыл ее у цветка на земле, и вот трубка готова. Чтобы превратить ее в калиан, он брал немного воды в ладонь, выливал ее из шланга и смачивал землю; затем, наполнив лунку табаком, он его зажигал, приспособив соломенный шланг к концу выпускной трубы, и кальян полностью приводился в действие.

Мы вернулись в город через Эриванские ворота.

Проезд из Шуши в Елисаветполь или Гянджу

В среду 11/23 апреля я выехал из Шуши, чтобы спуститься на равнину Карабаха. Пересекши плато Шуши, сильно наклоненное на северо-восток, я продвигался лишь по известняку или по плотной глине вплоть до ворот Елисаветполя, разрабатываемой в широкой расселине, разверзшейся сверху вниз в известняке благодаря усилию мелафира, выстилающего дно расселины.

Округлая долина, обрамляющая скалу Шуши мне кажется широким подъемным кратером, созданным благодаря мелафиру и порфиру. Как и со стороны Каргара, мы здесь видим порфир, проникающий сквозь нарушенный известняк, слои которого опускаются, изгибаются или выпрямляются на своих струях. Этот порфир также изливается большими массами или реками, состоявшими из огромных известняковых глыб, похожих на острова: их природа нежная, рассыпчатая, песчаная или жесткая и плотная; их оттенок либо зеленоватый, либо черноватый; они не различаются с теми, что я описал в моем походе на берег Каргара.

Большие пространства наполнены скатанными обломками известняка и порфира. Когда огненные скалы сработали эту известняковую станину, легко представить, какие целые холмы обломков одного и другого должны были взгромоздиться посреди этих больших фрагментов в движении.

На известняке появляется сланец, аналогичный меловому сланцу Кутаиса.

Известняк Шуши, который я размещаю среди юрских образований, почти не имеет, как я отмечал выше, свободных окаменелостей: то немногое, что я видел с этой стороны, состояло из теребратулы и Ostrea nodosa Münster, Goldf. 74, fig. 4, подобной такой же из черного известняка Айданиэля на берегу Крыма и юрского известняка в Штрейтберге и в Амберге.

Некоторые верхние слои примечательны тем, что они заключают множество зеленых миндалин естества землистого порфира, как если бы эти слои образовались в течение первой и легкой работы порфира.

Мы покидаем юрский известняк в пяти или шести верстах от Шуши; порфир, смешанный с черным сланцем, один наполняет тогда долину вплоть до руин двух замков Аскерана, где появляется известняк, но принадлежащий меловой породе. Холмы, обрамляющие долину Каргара, рассеяны тут и там как вырванные из чрева земли. За Аскераном долина расширяется, и крайние участки обширной равнины выступают вперед, как заливы между холмами.

Василий Верещагин. Татарская школа в Шуше

Василий Верещагин. Татарское кафе в Шуше. 1865 год

Повсюду множественные следы жилищ больших армянских деревень, армянские надгробия со скульптурами – либо агнцами по форме из Джульфы, либо саркофагами как из Коджагана(47), нам напоминают времена процветания агхованских или горижанских царей.

Расширяясь как равнина, долина, наполненная обломками Каргара, ограничивается на восток и на запад холмами, все больше и больше понижающимися. Далекое становится огромным по мере того как мы продвигаемся, а сзади этой широкой однообразной равнины поднимается как легкий занавес гряда Кавказа со своими всегда белыми вершинами.

Эта равнина завершается на востоке лишь на берегах Каспийского моря, где смешивает свои пределы с границами воды и камыша. Там блуждает, кружась, Кура, стремящаяся слиться с Араксом, умиротворенным после выхода из своего узкого шлюза Мигри. Слившись, эти две реки стараются сохранить для себя проход по земле, которую они создали, и их неопределенные устья, как у Нила, охватывают обширную дельту острова Сальян.

Сам Сальян, главный город, расположен на острие разделения и занимается использованием огромных рыбных промыслов, снабжающих соленой рыбой и икрой все многочисленные посты Армении и Грузии. Правительство ежегодно оплачивает их на сумму 53 000 рублей серебром (около 200 000 французских франков). Вылавливаемая рыба состоит в основном из осетровых, три главных вида которых суть белуга(48), желтый осетр(49) и осетр с острым носом(50). Сом(51) также достаточно часто попадается.

Муганская степь, заключенная между Курой, ее устьями и Араксом, представляет собой поверхность почти 20 лье в диаметре, которую местные обстоятельства делают непригодной для жизни летом. То есть в течение этого времени года она становится пораженной змеями, число которых столь значительно, что ни люди, ни животные не осмеливаются здесь показываться. Данное обстоятельство было известно уже Страбону, поведавшему об испытанном армией Помпея ужасе, преследуемой этими существами. Удалившись под землю, где они впадают в зимнюю спячку, они не причиняют никакого вреда многим кочевым племенам, зимующим на их глубоких пристанищах.

На юг от этой степи выдвигается как угол между персидской провинцией Азербайджан и Каспийским морем русская провинция Талыш. Начинающаяся у Аракса горная цепь, которая не что иное, как продолжение гряды Шуши, мало-помалу приближается к Каспийскому морю, каковое оно обрамляет вдоль вплоть до каспийских портов Мазандарана.

Согласно Мейеру, посетившему страну в 1830 году и составившему записки об этом от 18 июля, самая большая вершина русской части Талыша находится по соседству с деревней Дрых; он считает ее высотой в 1 800 туазов (10 800 футов).

Соседняя гора с деревней Сивирс на север от Дрых имеет на 63 туаза меньше или 10 422 фута абсолютной высоты.

Основываясь на нем, горы Зувант, расположенные на юг от горы Дрых на персидской территории, не превышают и 900 туазов, стало быть, они не имели бы 16 000 футов абсолютной высоты, что, тем не менее, очень значительно, поскольку Эльбрус, самая высокая вершина Кавказа по господину академику Купферу измеряется лишь 16 300 футами абсолютной высоты, а Большой Арарат, согласно господину Парроту, возвышается на 16 254 фута.

Цепь Талыш представляется вулканической, как и Армения, о чем судят по наблюдению, сделанному господином Мейером, что многочисленные источники этого края бьют все в болотах у подножия гор. Я уже отмечал, что вулканические горы не удерживают воду, поскольку она теряется в песках и в шлаке, появляясь только у подножия гор(52).

Растительность горной цепи Талыш богатая. Мейер ниже перечисляет:

Pterocaria caspica или Juglans pterocarpa, поднимающийся лишь на 840 футов абсолютной высоты.

Орех (Juglans Regia), который у деревни Перимбал достигает высоты произрастания 3 600 футов.

Планера (Planera Richardii), одно из самых больших деревьев края, произрастает на высоте 4 200 футов.

Темир-агач (железное дерево), соседствующее с Celtis, появляется на высоте от 180 до 1 020 футов.

Клен ложный платан (Acerpseudoplatanus) не превышает уровня произрастания Pterocaria caspica, то есть 840 футов.

Клен полевой (Acer campestre) и Иберийский клен (Acer Ibericum) появляются на высоте от 1 200 до 3 900 футов.

Дуб с листвой каштана (Quercus castanæifolia) поднимается, как и планера, до 4 200 футов.

Область произрастания Quercus Iberica, Q. Robur и Q. pedunculata ограничивается от 900 до 6 000 футов.

Бук (Fagus sylvatica) между 2 400 и 3 600 футов.

Падуб (Ilex aquifolium) между 2 400 и 3 000 футов.

Дикий виноград поднимается на 780 футов.

Груша (Pyrus communis) и дикая вишня (Prunus avium) достигают 4 800 футов.

На общей высоте 4 500 футов прекращаются леса и их заменяют луга субальпийских растений.

Вблизи Ленкорани произрастает Gleditschia caspica и Acacia julibrissin (Mimosa arborea).

Один Армянин из Константинополя по имени Оаннес Мелихатумов пытался акклиматизировать сахарный тростник в 4 верстах от Ленкорани, столицы Талыша; он высадил сначала кореньев на 120 фунтов веса, хранившихся до их рассады 40 дней. Урожай с первого сбора поднимался до 15 фунтов коричневого сахара и 10 фунтов рома.

В 1834 году он высадил 120 центнеров кореньев тростника, об урожае с которых мне неизвестно. Именно в июне того же года Оаннес Мелихатумов мне предоставил вышеприведенные подробности.

В мой замысел еще в Шуше входило продолжить мое странствие до Каспийского моря, когда бы я не пересмотрел его из-за трудности речных переправ в это время года. Что полностью подтвердилось сведением, полученным мной в Тири, в котором сообщалось, что в апреле 1833 года путешественник, пользовавшийся покровительством правительства и проводивший исследования в области промышленности и торговли, отправляясь из Шуши в Шемаху, утонул на переправе через Куру.

На выходе из долины Каргара мы взяли направление на Шах-булак, где расположен укрепленный замок с казачьим постом. Укрепление было восстановлено Надир-Шахом около середины XVIII-го столетия.

На небольшом расстоянии от замка струится превосходный и изобильный источник (булак); Надир-Шах его огородил стенами, окружив садом, соорудив здесь прекрасный павильон изящной архитектуры с портиком в три аркады с полным сводом.

Источник выбегает у подножия обособленной горы треугольной формы, наиболее выдвинутой на равнину. Две стороны треугольника разрезаны до вершины с юга и северо-запада. Третья сторона склоняется к равнине.

Две разрезанные борозды представляют собой множество слоев от 2 до 3 футов толщины жесткого белого мела с блестящими разрывами и остатками окаменелостей.

На одном разрезе, смотрящем на юг, я насчитал около полутысячи слоев; если бы эта удивительная борозда, похожая на стену, не существовала, то слои, продолжаясь, спешили бы отложиться на гребне другого более древнего мелового холма, составляющего целое с остатками горной гряды; но вместо этого прекрасная ровная долина разделяет два меловых уровня, оба принадлежащих к группе белого мела.

Нельзя найти более полного и определенного подтверждения значения актуальных геологических разделений и универсальности характерных окаменелостей, по которым они узнаются, чем в этом белом меле Шах-булака. Я соединил вместе в слое, составлявшем часть нижнего холма, три теребратулы, свойственные белому мелу Мёдона, Рюгена, Англии и т. д. Terebratula carnea, octoplicata и plicalitis, связанные с морским ежом, которого я зарисовал Ve série (géologie, fossiles, pl. 1, fig. 19, 20 et 21) и назвал Catopygus, а господин Агассиз изменил в Caratomus avellana.

Подножие разреза горы, смотрящего на северо-запад, омывается Хачинчаем, название которого напоминает о древнем княжестве Хачен, располагавшемся внутри гор, где река имеет свой исток; оно существовало с достаточно отдаленной эпохи и вплоть до четырнадцатого столетия.

Надеясь найти некоторые остатки многих памятников, рассеянных по берегам Хачинчая, я оставил Али и своих проводников в замке Шах-булак, приказав им идти ожидать меня в деревню, видневшуюся вдалеке; и спешившись, я приготовился взобраться на гору Шах-булак, после того как посетил прекрасный источник, выбегавший из первого мелового слоя, возникающего, чтобы образовать гору.

Почти весь склон оказался покрытым великолепной весенней растительностью; барвинок, горох(53), фиалки и вид фенхеля с желтыми цветками, смешались с аргемоной Армении Турнефора (Tournefort) и с миндальными деревьями в цвету(54); инжир и гранат пустили свои корни на борозде разреза с другими туземными деревьями, в том числе неопалимой купиной(55), спирея с листьями ивы(56) и Ephedra monostachya.

В крайнем углу вершины горы на высоте одной тысячи футов, откуда открывается величественный вид на Карабах и на интерьер гор, главным образом на долину Хачинчай, я обнаружил руины маленькой армянской церкви из тесаного камня, восходящей к одиннадцатому или двенадцатому столетию. Она крестовокупольная; три опоры расположены полукругом; а четвертая, квадратная, находится напротив алтаря. Свод входных врат поддерживается двумя колоннами, грубо подражающими ионическому стилю(57).

Все тесаные камни интерьера и снаружи пропечатаны знаками – армянскими письменами или другими фигурами, как в Тигранокерте, и что мы находим в сооружениях десятого, одиннадцатого и двенадцатого столетий в Западной Швейцарии!(58)

Рядом с церковью возвышается большой армянский крест формы, характерной для Джульфы, со следующей надписью:

«Я, Шахин-Шах, сын Ашода, воздвиг этот крест в память моей души. Я прошу сопричастности ваших молитв»

На срезе камня читается дата «712 год» (1263 от Рождества Христова)(59).

Занявшись зарисовкой и созерцанием из этой обсерватории церквей, деревень, обрамлявших Хачинчай, моя отлучка оказалось продолжительнее, чем я ожидал; я находился еще на стремительных склонах горы в поисках стези среди зарослей и оврагов, когда меня внезапно застигла ночь. Почти в своей полноте взошла поистине красная луна над мглистым горизонтом; но ее свет оказался слабым, чтобы мне обнаружить путь посреди лабиринта впадин, наполненных водой и ограненных кустарниками, избороздивших эту обширную равнину. Ничто не говорило о приближении к деревне – ни башни, ни черепичные крыши, ни беленые стены. В нескольких направлениях я услышал лай огромных татарских собак: я сильно смутился. Я не придерживался того направления, в котором, как я предполагал, находилась деревня. После полуторачасового старания мне почудилось, что я достиг цели и шел очень довольный, окликая Али, когда вместо ответа случайно оказавшиеся здесь два всадника оскорбили меня, спросив откуда я взялся и в этот час пешком, посмеявшись надо мной как будто я был бродягой. Они уехали, не удосужившись ответить на мои вопросы. Когда они уже удалились, я упорствовал на том, чтобы узнать, где находился Али; высказывания этих двух всадников произвели столь ужасное последствие в отношении меня, что никто не соизволил мне ответить в толпе меня окружавших путников, кроме бедного Татарина, который, откликнувшийся на обещания, предложил мне идти с ним, сказав мне, что тот остановился в соседней деревне. Он меня повел через поле, защитив от ужасных собак, чувствовавших приближение чужестранца, и мы оказались без происшествий у татарского владетеля, у кого поселился Али. Мой спутник по странствию пребывал в сильнейшем волнении; видя, что я не вернулся, он в своем беспокойстве направил на мои поиски определенно тех двух всадников, столь меня хорошо встретивших: они не могли и подумать, что пеший человек, бредущий сам посреди ночи, являлся тем, кого искали. В чем они затем усомнились, ведь они не вернулись обратно, чтобы дать отчет о своей работе; мы попытались догнать их у Шах-булака, дабы сделать им выговор на предмет нанесенных ими оскорблений: мы их там не нашли; они исчезли или скрывались.

Наш новый хозяин нас принял уже в своем шатре, а не в своем зимнем жилище; он возводился из плетеного материала и покрывался войлоком; внутри было очень чисто; ковры, распростертые на полу, служили диваном, на котором нам подавали, правда, очень поздно, татарский ужин, в котором рис предстает всегда основным блюдом.

Утром нам предоставили лошадей до станции Тертер, где мы пересели на телегу или русскую почтовую повозку. Мы проехали равнину, насколько хватает глаз на восток и на запад. Все то, что орошается, было возделано. Ирригационные каналы, протянутые от Хачинчая и Тертера, разрезали сельскую местность во всех направлениях.

Уже дни стали очень теплыми, и Татары оставляли свои кишлаки или зимние жилища, чтобы сняться лагерем и идти искать свои летние пристанища на горах. В каждое мгновение мы встречали караваны и отдельные семейства, как и те, которые столь необыкновенно появились в долине Бергушета. Эти непрестанно возобновляющиеся картины делали очень одушевленной эту равнину, столь мертвую и столь пустынную в течение зноя: с трудом набирается по два или три человека на деревню, чтобы в ней заботиться о недвижимом имуществе.

На станции Зейва, следующей за Тертером, Али меня покинул, чтобы навестить одну из своих сестер, выданную замуж по соседству, и я продолжал один свое путешествие. Вскоре у меня появилась возможность убедиться в полезности проводника, предоставленного мне правительством.

Прибыв на станцию Куракчай, последнюю перед Елисаветполем, я располагал еще днем и надеялся продолжить свое странствие и оказаться в этом городе еще до ночи. Уже запрягли мой скромный экипаж, сдав на хранение мой багаж, и я уже собирался, поднявшись, уезжать, когда прибыл на станцию комендант Шемахи некий полковник Орлов, который, не найдя свежих лошадей для продолжения своего пути с двумя тяжелыми каретами, имел хамство приказать насильно выпрячь тех, которые были запряжены в мою телегу, на которую я только что сел. Я протестовал против подобной грубости; я взывал о протекции и учтивости, которые мне полагались благодаря особому распоряжению барона фон Розена. Полковник лишь смеялся и насмехался надо мной; и он оставил меня здесь, меня, бедного иностранца, кому должен покровительствовать. Мне следовало ожидать, когда отдохнут доставившие его лошади, и только ночью я выехал с этой несчастливой станции.

Но лошади, которых кормили ячменем для стремительного пути полковника и которым снова дали ту же пажить, прежде чем впрягать их в мою повозку, по дороге трижды закусывали удила. Последний раз это случилось на широкой площади, тогда пустынной, Елисаветпольского базара, где мы рисковали разбиться на тысячи кусочков напротив навесов лавок, вырисовывавшихся под всеми видами причудливых форм при свете луны. На краю площади, чтобы нам попасть к немецкому постоялому двору, понадобилось проехать через старые ворота внутреннего базара и повернуть в правый угол. Понесенные лошадьми, как уже мы пережили, мы рисковали на проезде, подвергшись смертельной опасности, быть разбитыми о стены… В этом замешательстве мой почтовый ямщик сообразил направить лошадей вдоль Гянджи-чая: прибыв к низу берегового откоса на виду реки они внезапно остановились.

Елисаветполь или Гянджа

Елисаветполь заключает в своей просторный ограде не меньше 17 верст (4 лье) по окружности, три обширных квартала, простирающихся на два берега Гянджа-чая, имея в этом направлении 6 верст в длину на 4 версты в ширину.

Самый большой из этих кварталов называется Килисса-Кент (село церкви), населенный по большей части Армянами и расположенный на правом берегу Гянджи.

На левом берегу реки напротив Килисса-Кента есть квартал Гянджи, собственно говоря, населенный Татарами, за исключением более новой части, именуемой Норашен (новый город) и занимаемой Армянами.

Эти два квартала окружены в общем стеной из глинистой земли, укрепленной время от времени башнями.

Третий квартал под названием Багманлар (сады) расположен вне этой ограды на левом берегу реки вверх по течению. Он населен только Татарами.

Крепость Гянджа, расположенная на наивысшей точке левого берега, возводилась несколькими европейскими инженерами. Она защищена шестью бастионами и охватывает пространство поверхности более одной версты поперек. Бастионы и куртины сделаны из камня. Хан здесь имеет свое главное местопребывание.

Население всего города, распределенное по 2 515 домам, может достигать 16 200 жителей, из которых 11 100 татары, а 5 100 армяне: от 6 до 7 человек на дом.

Поначалу удивляет, что столь малое население нуждалось в площади, равной французскому квадратному лье, что дает каждому жителю 9 000 квадратных футов территории, а каждому домохозяйству – радость пользования двумя паузами(60). В Елисаветполе, как и в Эривани, почти каждый дом обладает своим садом: их здесь насчитывается 1 394, 718 из которых засажены виноградом, а 676 фруктовыми деревьями.

Лучшая часть города, куда я направился, концентрируется вокруг большой площади, которую я столь внезапно пересек, и которая измеряется в 500 шагов длины и 100 шагов ширины. Ее осеняют превосходные платаны: нескольким из них более 250 лет. Великолепная мечеть, построенная Шах-Аббасом Великим, затененная платановой рощей, еще более прекрасной, нежели платаны на площади, замыкает южную сторону. На восток распростерт обширный караван-сарай, весьма пострадавший во время последней войны.

Город имеет около 250 торговых лавок, обладая большим количеством ткацких станков для производства шелка. Согласно господину Евецкому каждый год его вырабатывается сорок пудов (16 центнеров).

Господин фон Штевен, посетивший Гянджу в 1805 году, немногим позднее взятия этого города Русскими, дает очень интересные подробности о состоянии шелкового дела в ту эпоху. Он насчитывает всего 120 ткацких станков. Шелк выпускался главным образом в Гяндже, остаток делался в Шемахе. Тифлис снабжался шелковыми тканями с производств Гянджи.

Мове есть название, данное наиболее совершенной и плотной ткани, предназначенной для шитья сорочек.

Дараже менее плотная и менее добротная ткань, но прочнее тафты; оно используется для белья.

Шейдише предстает полосатой, очень прочной, но жесткой при прикосновении, она служит для женских панталон.

Производится еще несколько видов тканей, в том числе для платков; но они ужасные. Тем не менее, есть черные шали от четырех футов в поперечнике, которые хорошего качества.

Отрез мове от 8 ½ в длину стоит 12 абазов или 13 франков 60 сантимов. Дараже стоит почти столько же, но отрезы больше. Обычный цвет красный; другие цвета почти отсутствуют: зеленый, желтый и фиолетовый встречаются очень редко.

Геленендорф, пятница 13 апреля

Геленендорф находится в 10 верстах от Гянджи или Елисаветполя на юге у подножия Сариаля, который напротив Гянджадага на западе, двух гор, разделенных Гянджачая, протекающего через Гянджу. Мне было очень любопытно увидеть эту новую колонию.

Чтобы мне туда попасть, я пересек сначала Гянджичай, затем армянский город или квартал Килисса-Кент, имевший 2 версты в длину. Величина, большая протяженность города происходит, как я уже говорил, не от количества домов, но от множества садов, которыми окружен каждый дом. Большая улица города во многом подобна узким путям, зажатым между высокими стенами, которые проходят через наши виноградники. Следуя по ней, мы видим лишь уродливые и полуразрушенные двери справа и слева. Нет ни одного примечательного дома. Поверх этих высоких глиняных стен кирпичи и скрученные булыжники раздвигают ветви орешников и инжира, украшающих сады. Маленький ручей, куда приходят женщины в чадре почерпнуть воды для домашнего хозяйства, занимает почти треть ширины улицы и освежает подножие превосходных платанов или чинар, ив и других деревьев, рассеянных тут и там вдоль улицы.

Гласный герб города от 1843 года из Гербовника Александра фон Винклера

Эти деревья изумительной красоты есть лучшее в Елисаветполе. Большая часть чинар (Platanus orientalis) видели несколько столетий, проходящих над своими вершинами, и их цветение, когда посреди лепестков распустилась только половина, радует взор, утомленный протяженностью иссохших степей Карабаха.

Но Еллисаветполь хорош и населяем только зимой и весной; жаркое время года здесь смертельно. Зной тут удушающий(61) в июле и августе; он становится невыносимым вследствие испарения всех садов, орошающихся, как и в Эривани.

Впрочем, часть этой ограды оставлена и представляет довольно значительные гниющие пространства, как руины Сукумкале и Эривани(62).

Сильная зловонная жара вынуждает часть жителей спасаться в горах, и комендант, гарнизон, госпиталь и пр. спешат в это время стоять лагерем в Зурнабаде на берегах Гянджи, у подножия высоких гор.

Кажется, что эта антисанитария датируется издавна; ибо в тринадцатом столетии Абульфида сказал уже о Кангахе, как он его называл: «Город построен на равнине, изобилующей садами, нездоровой, богатой на инжир, о котором говорят, что если его вкусить, то будешь охвачен лихорадкой»(63).

Едва выйдешь за пределы города, защищаемого стенами из глинистой земли, так оказываешься на каменистой равнине, обрамляющей правый берег Ганджичая; частично на ней городские Армяне выращивают пшеницу, остальное предстает степью и скверной пажитью; основание этой равнины земля или белый мел, приносящий бесплодность, как только он выходит на поверхность.

Большая чинара, красивейшая в крае, совершенно здоровая и 26 королевских футов в обхвате, в 2 футах выше земли, отмечает 5 верст, то есть половину пути между Елисаветполем и Геленендорфом, служа границей территории этой колонии. Данная часть владения поселенцев плохая, иссушенная и испытывает недостаток воды.

Деревня состоит из двух широких улиц, украшенных фруктовыми деревьями и низкими домами с двумя окнами, фасады которых выходят на улицу; стены складываются из белого мелового камня и глины; крыши плоские и покрыты глинистой землей, как и по всей стране.

Интерьер повсюду один и тот же: выйдя со двора, мы попадаем через небольшую кухню в горницу, оборудованную печью и с тремя окнами, два из которых выходят на улицу; с другой стороны кухни есть комната, служащая кладовой, а дальше – конюшня. Некоторые дома имеют погреба. Сады расположены за двором, каждый в них сажает то, что пожелает.

Церковь, той же самой постройки, что и дома, находится почти в центре деревни посередине маленькой торговой площади.

Геленендорф насчитывает 149 семейств или домов. Учитывая его население, земли, которыми владеет деревня, довольно незначительны, их недостает для зерновых; источники воды редкие.

Орошаемые земли пребывают в пользовании общины, каждый год по очереди они переходят к другому владельцу.

Пахотные угодья, расположенные на горе Сариаль, распределены между жителями, чтобы ими распоряжаться по своему усмотрению; они не являются орошаемыми.

Деревня до настоящего времени занимается зерновыми культурами, картофелем, виноградниками; но все это неважные отрасли экономики, поскольку для производства этих сельскохозяйственных товаров нет должного водоотвода.

Белое, розовое или красное вино; оно приятное, достаточно крепкое и выделяет много углекислого газа, как вина, виноград для которых произрастает на меловых почвах; оно приближается по вкусу, особенно белое, к винам Судака в Крыму. Геленендорф продает мало вина; татарское население, образующее почти подавляющее большинство жителей равнины Карабаха и Елисаветполя, не пьет, а Армяне Елисаветполя слишком скупые, чтобы его покупать; впрочем, они выращивают в самом городе достаточно для своего потребления. Живущие в Елисаветполе Русские всегда предпочитают Кахетинское вино, которое не дороже Елисаветпольского; а везти оное вино в Тифлис стало бы бесполезным по тем же самым причинам: значит, эта отрасль экономики почти ничтожна для колонии.

Даже если бы деревня Геленендорф обладала еще большими наделами, чем у нее есть, и получала бы урожай вдвое больше, чем собирает сейчас, для жителей всегда оставалось бы это скудной отраслью экономики, поскольку все ее соседство, включая Карабах, столь богато природными ресурсами, что конкуренция невозможна в подобных удушающих обстоятельствах.

Но в остальном, несмотря на то, что у деревни нет ничего лишнего для экспорта, однажды в деревне может не хватать хлеба. Поля, в течение первых лет пребывавшие в прекрасном состоянии, уже частично истощены; необходимость производства продуктов питания для потребления в самой деревне вынуждает засевать землю, нуждавшуюся в отдыхе, тогда как ее площадь слишком незначительна, и если это продлится еще несколько лет, то сельским жителям угрожает голод. Стало быть, зерновые культуры не могут быть источником богатства для Геленендорфа.

Являлось бы отличным ресурсом и то, что смогло бы унавозить землю, и его, возможно, хватило бы на это небольшое количество возделываемых земель. Но как необходимо кормить скот, чтобы произвести навоза в достаточной массе, когда все богатство выпасов колонии состоит в засушливой степи?

Скудность кормления еще одна причина, объясняющая малый удой с каждой коровы; пока молоком питается теленок, она его дает почти 1/4 или 1/5 от того, что давала бы швейцарская корова; но в промежутке от 5 до шести месяцев молоко иссякает, пока корова снова не рожает.

Мы видим еще, что производство сыра и масла не может быть ресурсом. Редкий случай, когда жители Елисаветполя покупают немецкое масло; Армяне предпочитают низкокачественное татарское масло, которое в ходу, а Татары не едят того, что произведено христианами. Впрочем, все изготавливаемое в Геленендорфе едва хватает для потребления колонии.

Из только что сказанного мной совершенно очевидно, что торговля скотом никак не может учитываться в доходах деревни. Впрочем, как бороться против цен татарских кочевников, все богатство которых состоит в домашних животных, которых они выращивают для продажи? Они могут уступать их по столь низкой цене, что никто не сумеет извлечь выгоду, занимаясь этой отраслью экономики рядом с ними.

Поселенцы в основном выращивают пшеницу; они засевают рожь, как и ячмень, для производства водки; у них почти нет овса.

Итак, согласно представленной мной картины, необходимо, чтобы деревня Геленендорф нашла бы другие отраслевые источники, другие ветви хозяйственной деятельности, направленные на производство экспортных товаров как для России, так и зарубежья. Благодаря попечению и добрым советам господина Гогенаккера (Hohenacker) колонисты начинают чувствовать данную необходимость. Господин Гогенаккер обеспечил их семенами краппа или марены, с которыми несколько поселенцев провели увенчавшиеся успехом опыты; вот уже второй год всходов, и сила растения радует глаз.

Но это лишь опыт; сколько лет еще пройдет, пока эта культура станет общепринятой; впрочем, она из тех, что требует вящего терпения, и три или четыре года ожидания слишком долгие для того, кто должен жить изо дня в день.

Деревня расширила пространство своих садов; но Елисаветполь столь богат на фрукты, что никогда поселенцы не найдут их исчерпания. То же самое касается и картофеля.

Только сухофрукты могут стать однажды источником процветания для Геленендорфа; в таком случае должно располагать фруктами, составляющими эту торговлю, а до сих пор выращивались лишь обычные фрукты. Господин фон Штевен, филантропия которого не ограничивается одной из сторон Кавказа, от своей щедрости отправил несколько саженцев чернослива для сушки, а также оливковых деревьев. К сожалению, последние погибли; наоборот, чернослив прекрасно прижился; можно надеяться собрать некоторое количество ягод уже в этом 1834 году, ведь эти первые саженцы послужили основой для нескольких других посадок. Стоит уповать, что чернослив обогатит Геленендорф, а имя господина фон Штевена будет благословлено всеми его жителями.

До сих пор культура шелковичных червей не входила в экономический план жителей деревни по очень простой причине: уход, который необходимо обеспечить за этой гусеницей, приходится как раз на то время, когда накапливаются сельские работы, когда возделывание полей, виноградников, садов и сенокосов требует больше всего рук, а у населения деревни еще нет излишков, которые можно было бы использовать в этой отрасли предпринимательства без ущерба для нужд сельского хозяйства.

Индиго не принесло успеха несмотря на попечение господина Гогенаккера. Хлопок с длинным шелком заслуживает того, чтобы его начали выращивать, проведя несколько опытов с большей осторожностью, поскольку до настоящего времени, как я полагаю, все они оказывались бесплодными.

На данный момент положение Геленендорфа очень шаткое: жители вынуждены ограничиваться или отказываться от отраслей сельской экономики, не подходящих для сельской местности или почти не приносящих доходов, чтобы охватить другие отрасли будущего процветания. Подобное не совершается в мгновение ока: известно, с каким трудом крестьянин выходит из своей рутины, внедряя новшества. Впрочем, сколь испытаний, сколь попыток не окажутся безуспешным, прежде чем будет обретен добротный метод возделывания, лучший способ экспорта своих новых продуктов и пр. пр., когда, тем не менее, человек должен существовать.

Невзирая на все сложности, это необходимое изменение осуществилось бы без труда и могло бы рассчитывать на совершенный успех, если бы деревня не оказалась в самом плачевном материальном положении.

Большинство жителей деревни обязаны короне столь значительными суммами, что невозможно в этом состоянии вещей, чтобы они сумели погасить их, даже в лучшем волеизъявлении. Большая часть плательщиков должны больше, чем у них есть. Сумма от 1 000 до 2 000 рублей серебром ужасно велика для простого крестьянина, который едва зарабатывает на самое необходимое. Такое накопление долга происходит не по вине поселенцев. Едва деревня начала процветать и выходить из множественных трудностей, как оказалась разграбленной в течение войны 1826 года Персами, а особенно мятежными Татарами Карабаха, являвшимися наиболее ожесточенными против Русских. Урожай, фрукты, зелень, – все было уничтожено; не оставалось ни одного плуга, ни одного орудия, ни одной двери, ни одного окна, ни одного гвоздя, – все похищено вместе со скотом. Ничего не сохранилось, и жители Геленендорфа, зайдя в деревню, обнаружили лишь свои пустые хаты и голую землю.

Правительство было щедрым, выдав денежные авансы для покупки предметов первой необходимости: поначалу думали, что это подарок, но ничего подобного. Теперь оно потребовало возмещения этих авансов, которые вместе с кредитами, взятыми при основании деревни, ложатся огромным бременем на обездоленных поселенцев. Им давалось три года для погашения долга; но присутствует физическая и моральная невозможность осуществления этого. Присовокупите к несчастьям этих бедолаг чуму, опустошавшую деревню во время войны с Персией и требующую ликвидации большого количества своих последствий. После чумы заразный брюшной тиф унес за месяц жизни 37 жителей деревни, последовавшая за ним холера усугубила страдания колонии.

Число рук значительно уменьшилось, но долг всегда тот же самый: он рос все годы; уныние овладело трудолюбивыми поселенцами, не видевшими конца своим несчастьям. Как хотелось бы, чтобы к ним вернулась решительность в делах. Эти изменения в сельском хозяйстве и предпринимательстве требуют времени, терпения, и не у человека, обессилившего под бременем долга, их нужно искать.

Таково состояние вещей в Геленендорфе. Разве не было способа найти быстрое и эффективное лекарство от этого? Не могла бы корона пожертвовать частью долга или, по крайней мере, авансами, взятыми после войны с Персией в 1826 году? Не могла бы она установить более длительные сроки для погашения остального?

Разве она не должна поощрять тех, кто предпринимает новые попытки возделывания, снабжая их необходимыми семенами и поучительными наставлениями? Правительство желает ввести в своих провинциях новые культуры, благоприятствуя им всеми средствами, в том числе марену, хлопок с длинным шелком, индиго, шелк и пр. Что может быть для него прекраснее, чем возможность начать с колоний, с того же Геленендорфа, пребывающего в положении, в котором лучшего и желать нельзя; он подал бы хороший пример остальным жителям страны, Армянам и особенно Татарам, самым суровым и упрямым людям в мире, когда дело доходит до принятия полезных изменений и сельскохозяйственных новшеств.

Население Геленендорфа из Вюртемберга и Швейцарии; оно полностью протестантское, и институт Базельских миссий обеспечивает его своими пасторами, равно как и другие колонии.

Геленендорф построен недалеко от месторасположения древнего села, которое могло быть значительным. На обширном пространстве территории на юго-восток от нынешней деревни мы видим лишь углубления, лишь обломки стен из глинистой земли и булыжников.

На запад от этих развалин находятся двадцать или тридцать могильных и очень интересных холмов. Поселенцы их раскопали по большей части, чтобы извлечь строительные материалы. Вот приблизительно их внутренняя форма.

Под плотным слоем земли в несколько футов (2 или 3) достигаешь скопление булыжников, образующее шлем; они удаляются и получается свод, поддерживаемый можжевеловыми балками (Juniperus excelsa), а снизу второй свод из плоских камней от 6 до 8 футов в длину, белых, происходящих из окрестных карьеров. Склеп простирается под ним. Здесь находятся сосуды черной неизвестной керамики, которые могут содержать прах и сожженные останки, разбросанные вокруг разбитых сосудов; ибо со временем своды рассыпаются и больше не найти ничего цельного. Эти могильные холмы имеют от 20 до 40 футов в диаметре и до 10 футов высоты над почвой: некоторые из них заключают по два склепа. Мы обнаружили в одной из этих могил вид медной жемчужины. Эти курганы принадлежат очень древнему населению и предшествующим христианству временам.

Что касается скелетов, часто обнаруживаемых при раскопках в нынешней деревне, я не знаю, к какой эпохе они восходят.

Я пребывал в немецком постоялом дворе в Гяндже, когда встретил швейцарского колониста из Геленендорфа, которому выразил желание посетить колонию и увидеть господина Гогенаккера; он захотел послужить мне проводником, сопроводив меня к господину Гогенаккеру: мы его не нашли; нам сказали, что он отправился на одну из своих маленьких экскурсий по ботанике в местность, где Гянджичай пересекает лабиринт последних выбросов мелафира, прежде чем войти на большую равнину Куры. Этот мелафир часто похож на свой аналог из Шуши или Ахалцихе, состоящий из фрагментов более древнего порфира, связанного порфировой пастой. Вся гряда Гянджидага кажется сложена из подобной скальной породы.

Мы достаточно долго брели между скальных ступенчатых стен и среди букетов деревьев и кустарников, окаймляющих излучины Гянджичая; наконец, мы обнаружили под высокими осинами искомую группу: господин и госпожа Гогенаккер усердно занимались тем, что вкладывали между листами бумаги весенние растения, пока деревенский пастор со своей женой, сидя у подножия дерева подле корзины с прохладительными напитками, наблюдали за ботаниками. Это совершенно новая картина для всякого, кому доводилось провести месяц среди Татар и Курдов. Поскольку чувствительно тогда радушие, исходящее от людей, напоминающих ту же отчизну, тот же культ и тот же язык!.. «Держи, – сказал господин Гогенаккер моему проводнику, протягивая ему стакан вина. – Испей его за удовольствие, доставленное мне сопровождаемым тобой посещением».

Господин Гогенаккер являлся одним из миссионеров, посланных Базельским институтом в Шушу, но слабость его груди помешала ему проповедовать, и он оставил пасторское служение, ища какой-нибудь способ достойно содержать себя, не нанося вреда своему здоровью. Его познания в естественной истории пришли ему на помощь; он взялся собирать растения, насекомых, шкуры животных, изготавливая скелеты; правительство заинтересовалось его предприятием, выделив ему гонорар, предоставив ему двух казаков для сопровождения в его экскурсиях. Господин Гогенаккер очень хорошо себя чувствовал в своем новом образе жизни; он отправлял собранное своим корреспондентам, платившим ему по очень разумным ценам. Господин Гогенаккер обрел в женщине, на которой женился, нежную супругу столь же простую, сколь и добрую, как природа; она была сиротой и дочерью одного колониста из Геленендорфа, над головой которого тяготела часть огромного долга. Господин Гогенаккер ее погасил.

Поскольку окрестности Геленендорфа не представляли больше изобильного урожая для его трудов, то господин Гогенаккер ходатайствовал перед правительством о переводе в страну Талыш на побережье Каспийского моря; и во время моего посещения он занимался своим переездом. На следующее утро после моего приезда он предложил сопроводить меня в экскурсию на гору Сариаль.

Направляясь на 7 верст к юго-востоку от Геленендорфа к подножию этой горы, мы прошли сначала между меловыми белыми холмами, похожими на курганы Саблы в Крыму, и которые я обозначил в другом месте под № 11(64). Этот мел почти без окаменелостей; он используется для сооружений колонии. Из него извлекают также нечто подобное кеффе-килу или смектической глине, как и глина Саблы или Чургуны в Крыму; татары используют ее для стирки и ухода за собой.

За меловыми холмами начинается овраг, орошаемый маленьким ручьем, текущим на восток от Гянджи; его берега стеснены видом красного или желтоватого мергеля, перемешанного со слоями красного конгломерата благодаря ложам, слегка отклоненным на северо-восток, и восходящим потокам на юго-запад в направлении гор.

Немногим выше на берегу ручья обнаруживается конгломератная порфира, а сверху чуть дальше появляется образование красного песчаника или конгломерата и попеременно мергеля. Здесь находишь богатое сокровище окаменелостей. Они расположены скорее гнездами, нежели ложами, иногда наслаиваясь друг на друга: самые примечательные суть очень большие неринеи неизвестного вида, у которых я обнаружил почти нетронутый рот(65), менее хорошо сохранившиеся ростеллярии. Сложно судить лишь по двум видам, решать, к какому геологическому слою они принадлежат; тем не менее, можно их распределить среди верхних групп юрского образования.

Чтобы не прерывать на рассказе о моем путешествии продолжение моих минералогических изысканий о гряде, простирающейся на юг от озера Севана и до Сомкета, я сразу же его привожу для моих читателей, которых сей род исследования может заинтересовать.

Уведомление о господине Эйхфельде. – Физическое описание Уди, армянской провинции, распределенной сегодня между уездами Казаки, Шамешадиле и Гянджи. – Железные рудники Бояна, Кучи, Сеитти и Чогадара. – Алюминиевые рудники в Сеглихе. – Золотые жилы в долине Акстафы. – Железные рудники Кульпа (Калибов – у Гомера) в уезде Казаки, Болнисе и Сомкете. – Серебряные свинцовые рудники Акталы и Тамбулута. Медные рудники Аллаверди и Шамелуга

На западе от Гянджичая привлекает внимание минералогов и геологов по мере своего продвижения идущая дальше область, интерес к которой даже возрастает; и, хотя я не исследовал ее подробно, все же считаю своим долгом сообщить здесь о том, что мне удалось собрать на данную тему.

Господину Эйхфельду, капитану Горного корпуса, уже в 1803 году было поручено предпринять разведывательную поездку в Грузию, куда он возвращался в 1818, 1819 и 1820 гг. во главе новой экспедиции, с которой изучал Борчало, уезд Гянджи, Баку и Кубу. Слегший от недуга в Грузии, он два года не мог предаваться своим трудам и восстановил здоровье лишь после того, как покинул эту страну. Пояснительные записки, отправленные им своему начальству в Санкт-Петербург, были собраны, и соединивший их господин фон Штевен имел благосклонность передать их мне, дабы дополнить редакцию моего путешествия. Этот щедрый и усердный человек присоединил к ним в устном общении многие сведения, позволив мне даже ознакомиться с дневниками его путешествий за 1805 и 1810 гг. по местностям, которые посещал и господин Эйхфельд, составленными как с ясностью, так и со знанием дела. Он мне позволил даже копировать рукописную карту, разъяснявшую множество его замечаний. Я не мог иметь ни лучших источников, ни лучшего друга: то, что я собираюсь сказать, относится только к редакции, а не к сущности, почерпнутой у Штевена, которую я дополнил несколькими новыми разысканиями, опубликованными в российской статистике Евецким и анонимом.

В своем описании бассейна озера Севан(66) я говорил, что это озеро огранялось с севера-востока грядой высоких порфировых гор, протянувшихся вдоль берега озера, очень диких, очень крутых – их природа сделала почти необитаемыми. Вершины этой гряды носят наименования Качекара, Кунгурдаг, Ахжакуше, Шишекайя, Сатана-гаче, Шахдаг, Шахкоджах.

Обратная сторона гряды, которая смотрит в сторону Гянджи и Шамешадиле, представляет собой по соседству с Курой продолжение узких отрогов, спешащих исчезнуть на равнине под выровненными третичными образованиями. По большей части они состоят из порфира и сиенита, поднимавших куски известняка, как это видно по берегам Акстафы.

Большое количество ручьев или речушек протекают параллельно между ними и перпендикулярно к линии хребта в глубоких и узких долинах, прорезающих этот порфир. Большинство располагают водой в течение всего года, в том числе вершины, только что названные мной, сохраняют снег с октября по июнь. Гянджичай, Шамекор, Дзегам, Тауз и Гассансу являются основными водотоками до Акстафы и Инджи, описанными мной, на основе чего возникает идея о природе этих рек, похожих друг на друга.

В древнем царстве Армении наименование Уди закреплялось за этой чередой долин, открывавшихся на однообразную равнину, разделявшую их с Курой; сегодня эта древняя провинция распределена между уездами Казаки, Шамешадиле и Елисаветполя или Гянджи(67).

Очень значительное армянское население сконцентрировано в этом небольшом краю, над которым столько раз проносилось опустошение. Некоторые из высокогорных долин, в том числе долины Шамекора, предстающая большим вулканическим кратером, окруженным порфировыми стенами, и Дзегама(68) являются прекрасным прибежищем в знойные месяцы года, о чем свидетельствуют и говорят руины, разбросанные по всем здешним горам, насчитывающие в пору господина фон Штевена до 360 церквей и монастырей, разрушенных и оставленных.

Наиболее значительный из отрогов, чем те, которые я только что описывал, выходящий из угла, где горные гряды озера Севана и Бамбака спешат соединиться, стремится исчезнуть у Красного Моста под названием Баба-Кар, разделяя древний Уди с Сомхетом, начинающемся в бассейне Дебеды или Памбака(69).

Дальше на запад внутренняя часть Сомхета наполнена параллельными порфировыми горными цепями, соединенными с высокогорьями Ахалкалаки и Триалети главным образом у Модатапы и группирующимися вокруг притоков Дебеды вплоть до Машавери, где начинают господствовать феномены чисто вулканического происхождения.

Этот длинный порфировый путь должен располагать полезными ископаемыми, о чем моментально предположил господин профессор Мичерлих (Mitscherlich) из Берлина, видя образцы скальных пород, принесенных мной с берегов Акстафы.

Расскажу, что об этом известно, начиная с горы Сариаль, которую только что посетил над Геленендорфом(70).

На запад от этой горы между Гянджачаем и Шамекором поднимается Качекара, называемая господами Эйхфельдом и фон Штевеном Дашекесаман, с подножия которой и вытекает Качекара. Около ее источников господин Эйхфельд нашел в сиенитовом порфире слой магнетического железа 65 на 100 футов.

Северо-западная часть укреплённого жилища в Шуше.

Рис. Клерже по зарисовке В. Верещагина.

Опубликовано в Le Tour du monde (1869 г.)

Вокруг деревень Божан(71), Кучи, Сеитти и Чогадар рудник был разбросан по руслам рек.

Господин Эйхфельд обнаружил также в 4 верстах от Дашекесамана следы золота в горловине, орошаемой одним маленьким ручьем, посреди остроконечных скал беловатого порфира, зачастую коричневого оттенка на внешней стороне. Были вырыты в более чем двадцати местах глубокие колодцы; согласно с образцами, прииск представлялся богатым. Однако допустили неосторожность, отправив туда горняков в самое жаркое время года, когда местные жители определенно спасались на горах; из 14 человек 10 умерло за очень короткое время. Позднее пришлось оставить эти прииски, поскольку они оказались исчерпанными; золото там обнаруживалось лишь гнездами, и отсутствовали какие-либо знаки на то, как его разрабатывать. Добывалось там также серебро; сегодня и его разработки оставлены.

Господин Штевен, посетивший внутреннюю часть гор Гянджи весной 1805 года и 1 августа 1810 года, говорит, что прекрасное железо Божана доставлялось в Кучикент, а дальше в гору на дорогу из Эривани в Гянджу, где оно плавилось.

Этот ученый посетил в той же местности алюминиевый рудник, лишь указанный господином Эйхфельдом. От Човдара, следуя вершиной горы Хшлаперт через пастбища, на которых уже произрастала Gentiana gelida, он прошел на 20 верст выше в Сеглих на Шамекоре. Долина в общем состоит из порфира, более или менее смешанного с фельдшпатом и амфиболом, здесь же появляется и конгломерат. Именно отсюда выходит весь рудный белый и красный холм, из которого добывается алюминий: залежь из расчета 12 на 100 футов. Рудник находится выше, чем деревня Сеглих, на юг, с другой стороны от Верхнего Куркена. Камень, извлекаемый отсюда для производства алюминия, очень твердый и очень плотный.

Руда доставляется на спинах ослов и волов на предприятия, находящиеся в 2 верстах выше деревни. Ее сжигают в печах, как и известь, затем разбивают ударами молотов, после чего остужают в больших рвах, а месяц спустя изымают оттуда, чтобы переплавить в больших медных топках. Варка длится 24 часа; под конец этого времени промывают насыщенной водой в замурованных бассейнах, в которых алюминий кристаллизуется в течение 8 дней.

Правительство со времени господина фон Штевена в 1805 году закупало алюминий у частных лиц по цене 6 франков за квинтал и в 1810 году уступило продажу русскому купцу за вознаграждение в размере одного франка за квинтал(72).

Вплоть до Акстафы нет никаких подробностей о том, какими рудниками могут располагать горы. В вышеописанной долине господин Эйхфельд отмечает на самих берегах Акстафы в сиенитовом распадающемся порфире несколько жил мягкого кварца, смешанного с золотой охрой (gold-ocker), дающей от 2-4-11-13-18 до 75 золотников на 40 центнеров той же руды. Кварц содержал несколько кристаллов аметиста и немного свинцового галенита.

Я не смог обозначить местность, где находится этот прииск, да и у господина Эйхфельда нет никакого указания на него.

Продолжая дальше свою разведку, я снова подступил к порфировым скалам Дашесалахли, описанным в III томе. Дорога, ведущая через вершины этих скал в Курумсу на Индже в 12 или 15 верстах от Дашесалахли, проходит вдоль большой скалы, увенчивающей гору, и в которой, как говорят, есть золото. Грузинские отшельники жили на других скалах, находящихся по соседству.

Курумсу расположена на правом берегу Инджи. Пересекши реку и свернув от этой деревни на Калачи, дорога, пролегшая вдоль левого берега, приводит, поднимаясь по долине, в деревню Кульп(73), являющуюся центром добычи железа. Руду находят большими массами в горах над деревней: жители Кульпа обрабатывают ее следующим образом.

В печь четыре фута длины на два фута ширины, снабженную отверстием сзади, кладут 50-60 фунтов измельченной руды: в течение восьми часов масса плавится, а затем вынимают железо приблизительно весом в 24 фунта, то есть 43 фунта металла на 100 фунтов руды. Три подростка заняты тем, что раздувают меха.

Получаемое железо очень жесткое и рыхлое, его продают по цене 3 франка за 10 фунтов. На изготовление 8 фунтов железа используют половину угля с нагруженного им по норме осла.

Жители Кульпа его получали также из руды Бараны, расположенной напротив Кульпа на правом берегу Инджи, где железо, кристаллизованное в наконечник копья, появляется в большом количестве. Этот рудник дает лучшее железо.

Господин Эйхфельд называет железо, сосредоточенное между Бараной, Кульпом и Вартигом, слюдяным рассеянным железом или железосодержащим (Eisenstein) прииском, согласно ему, в известняке. Эти несколько слоев принадлежали к юрским известняковым фрагментам, что я отмечал выше, поднявшимся, как на берегах Акстафы, на большую высоту. Поддержка моего утверждения основана на том, что господин фон Штевен был убежден в нахождении железа намного выше Кульпа в упорядоченных слоях, где когда-то оно добывалось, хотя нехватка рабочих и денег заставила отказаться от этого.

Железо также появляется в Сомхете у Болниси рассеянным по серому слюдяному порфиру, у Ахталы в сиенитовом порфире, у Вардачерди на берегу Дебеды, у Караклиссы и т. д.

Добыча железа у Кульпа восходит к незапамятным временам, и я не подвергаю сомнению, что Кульп, который Армяне пишут, как Гогф (Gogph), и являлся Халибом (Khalybe) Гомера, Геродота и Страбона.

Несколько раз мне доводилось говорить об известности, приобретенной Грузией в стародавние времена благодаря своим изделиям из железа и меди. С полной уверенностью можно признавать, что Тобель (Thobel) или Тубал (Фувал) из Библии обозначает нынешнюю Грузию. Иосиф Флавий ее передает через Иберийцев (Иверов), древнее название, присвоенное Грузинам Греками.

«Иаван, Фувал и Мешех торговали с тобою, выменивая товары твои на души человеческие и медную посуду», – говорит Иезекииль в своем превосходном описании торговли Тира (Иез. 27: 13)(74).

Но не только обогащала торговлю Тубала. Не говорится ли о Тубале в древнейшем упоминании из Библии (Быт. 4: 22): «Цилла также родила Тувалкаина [Фовела], который был ковачом всех орудий из меди и железа. И сестра Тувалкаина Ноема».

Итак, определенно там, где Евреи помещают своего Тубала, Греки имеют своих Халибов, наименование которых служило для обозначения булата и народа, умевшего его изготавливать.

Гомер, первый кто о них рассказывает, отмечает в Песни второй Илиады «Сон. Беотия, или Перечень кораблей» (стих 856, 857): «Рать гализонов Годий и Эпистроф вели из Алибы, | Стран отдаленных, откуда исход серебра неоскудный» (перевод Н. И. Гнедича).

После него авторы часто упоминают о железе Халибов, и Страбон(75), стремившийся объяснить этот отрывок из Гомера, долго критикует тех, кто желал, перенести Халибов вперед в Малую Азию; он сдвигает их меридиан намного дальше на восток за Малую Армению, не назначая им установленного местоположения.

В действительности слово Кульп (Гогф) армянское, и я знаю три местности в Армении, носящие это название, и все три знамениты приисками. Один из Кульпов принадлежит к пашалыку Карс; другой тот, что я посетил в Великой Армении. Они оба обладают только соляными приисками(76).

Третий – тот, что столь богат своими рудниками железа и своим именем, уже более двух тысяч лет служившим для обозначения одного из главных районов Кукара, долины Кульпа или Гогфап’хор, включенной тогда в Армению(77).

Кукар, одна из крупнейших провинций Армении, в себя включала не только прекрасные железные рудники, но также Сомхет со всеми его богатыми приисками меди и серебра, рынком сбыта для которых являлся Тобель, Тебелисси или Тифлис у Грузин, расположенный на небольшом расстоянии на Куре.

Теперь, допуская, что Кульп есть Халиб древних, вам не составит труда объяснить себе, почему, следуя Гомеру, народы, которые происходят отсюда, называются Гализонами, учитывая, что необходимо только перейти реку Куру, протекающую напротив Кульпа, чтобы оказаться в великолепной Алазанской долине, наименование коей настолько же древнее, насколько и грузинский народ(78).

Наконец, есть еще фрагмент Библии, меня поразивший, который полностью подтверждает существующее тождество между Кульпом, Гогфом, Тубалом и Мешехом. Не читаем ли мы в начале одной из глав у Иезекииля (Иезек. 38: 1, 2): «И было ко мне слово Господне: сын человеческий! обрати лице твое к Гогу в земле Магог, князю Роша, Мешеха и Фувала, и изреки на него пророчество»(79).

Меня могут спросить, как Кульп может быть тем же словом, что и Гогф. Кульп это грузинское произношение, которое Армяне передают как Гогф, поскольку не используют «л», заменяя ее на «г». Тем самым из Албании они сделали Агхован, из Лазаря – Гхазар, из Триалета, грузинского наименования, Трхегх и т. д.

Пока мы увидели только богатство на железо у Халибов; вернемся теперь к кузницам Тубала и посмотрим на знаменитые долины, снабжавшие Тирскую торговлю медными сосудами, соревнуясь с Мешехом.

Скальная порода, поднявшая почву Кульпа, которую господин Эйхфельд называет сиенитовым порфиром, расширяется дальше на Запад, стесняя два берега Дебеды по всему ее течению вплоть до гор Памбак.

В 1763 году в правление царя Ираклия II наместник области, живший вблизи крепости и монастыря Ахталы на левом берегу Дебеды, повелел восстановить старые рудники, которые он передал Грекам, пришедшим с серебряных приисков Гумишеканы в пашалыке Эрзерум. Они добывали руду, составленную из свинца и цинка, смешанную с золотом и серебром. В первые годы им удавалось добывать от 26 до 49 квинталов серебра.

Эта Ахтала, некогда местопребывание князей, богатство которых были растрачены на строительство великолепной церкви и еще более пышного дворца, обогащенных золотом и серебром, утратила за короткое время памятники, составлявшие ее гордость: дворец обратился в литейный цех, а преступная рука Греков разрушила по жадности и беспечности эти изящные остатки древности(80).

Их изыскания привели их затем в Тамбулут, где они открыли новые жилы, состоящие из слюдяного железа и железных пиритов с небольшим количеством цинка, – все это по гнездам и пластам в сером распадающемся аргилофире, из которого они добывали руду, дающую от 1 7/8 до 5 фунтов серебра и от 42 до 52 фунтов свинца на центнер.

И только в 1770 году приступили к разработке медных рудников у Аллаверди, а позднее еще Шамелуга.

Аллаверди (дар Божий) находится почти напротив знаменитого монастыря Хагхпад у подножия горы Лиальвар на левом берегу Дебеды в 20 верстах от Акстафы. Шамелуг лишь в 5 верстах от последнего места и всегда на том же берегу.

Богатые медные жилы Аллаверди залегают также в сиенитовом порфире, в остальном минерализованном благодаря галениту и цинку в ложный галенит, но бедном на серебро. Центнер руды дает в среднем 10 фунтов меди.

Рудник Шамелуга подобен таковому же у Аллаверди; он был открыт в 1819 году и разрабатывает металла из сырья 10 или 15 процентов: кроме того, он содержит от 2 ½ до 5 золотников серебра и 7 ½ фунтов свинца на центнер. Начиная с 1824 года, он давал ежегодно от 432 до 1 258 центнеров меди.

Изначально рудники Ахталы, Тамбулута и Аллаверди оказались в руках Греков, добывавших в первые годы от 16 до 24 центнеров серебра и от 4 до 6 000 центнеров меди. Они платили землевладельцу князю Аргутинскому 10 процентов на право добычи.

Царь Ираклий добывал со своей стороны 45 золотников золота, находившихся в каждом литре (8 фунтов) серебра.

Эти рудники и окружавшие их деревни были разорены и разрушены в 1785 году Омаром, ханом Аварцев, уведших жителей в рабство.

После бегства Омар-Хана царь Ираклий повелел возобновить работы, но столь слабо, что рудники приносили только от 4 до 6 центнеров серебра и от 2 000 до 2 400 центнеров меди.

В 1795 году они оказались повторно разрушенными АгаМохаммед-Ханом.

Царь Георгий XIII, сын и наследник Ираклия II, в течение своего короткого правления с 1798 до 1800 гг. сдал в аренду Грекам рудники за ежегодную сумму в 12 000 рублей серебром (48 000 франков).

Со смертью царя правительство продолжило аренду до 1803 года; в ту эпоху администрация прислала горняков из России, в том числе и господина Эйхфельда, и продала медь Грекам.

В 1816 году медные рудники снова перешли под власть Греков, выплачивавших правительству десятину, а кроме того, 2 процента с валового дохода на заработную плату 155 рабочих, которыми их обеспечивали из Армении, Борчало и Казаков.

В промежутке войн с Персией и Турцией работы приостанавливались на некоторое время.

С тех пор администрация вернула себе в собственность медные рудники Аллаверди и Шамелуга, сделав их работающими за свой счет; изыскания знающих людей открыли новые очень богатые жилы.

Дворец дочери последнего шушинского хана

С 1803 по 1831 гг. эти два рудника принесли 39 716 центнеров меди. В 1825 год здесь добыто 2 346 центнеров

Для продажи этой меди администрация располагает тремя конторами: одной в Аллаверди, второй в Елисаветполе или Гяндже, а третьей в Тифлисе. Металл продается от 70 до 90 франков за центнер.

Таково нынешнее состояние древних медных и серебряных рудников Тубала, одних, способных соперничать с приисками Гумишеканы на севере Трапезунда, на границах древней территории Мешеха.

Теперь после продолжительного минералогического и археологического отступления я возвращаюсь к дневнику своего странствия.

Переезд из Елисаветполя в Катариненфельд

По возвращении 14 в субботу в Елисаветполь я провел еще здесь воскресенье; откуда выехал без Али, который должен был присоединиться ко мне лишь в понедельник 16 на пути в Катариненфельде, другой немецкой колонии, расположенной в Сомхете в 180 верстах (45 лье) от Геленендорфа.

Я остановился в Шамекоре, чтобы посетить руины, представляющие собой остатки моста и превосходный минарет, поднимающийся как огромная фара на 180 футов высоты посреди пустынной равнины, под которой сравнялись другие развалины(81). Он состоял из кирпича, имея двойную винтовую лестницу, по которой поднимаешься на галерею, поддерживаемую капителью, откуда мулла призывал народ к молитве. Карниз капители украшен куфической надписью, которую я не смог прочитать.

В четырехтомном русском описании Грузии встречаются следующие подробности по пропорциям этого прекрасного памятника.

Куб, в котором сделаны двери, шириной 15 футов 3 дюйма и 2 королевских линии, и 13 футов 7 дюймов 6 линий высотой.

Восьмиконечная часть колонны, опирающейся на него, имеет 13 футов 1 дюйм ширины и 10 футов 10 дюймов 10 линий высоты.

Диаметр колонны снизу есть 10 футов 10 дюймов 10 линий, а под капителью 8 футов 8 дюймов 8 линий. Ее высота 117 футов 9 дюймов с капителью.

Колонна, увенчивающая галерею, имеет 6 футов 6 дюймов 6 линий в диаметре и 39 футов 3 дюйма высоты.

Точная высота всей колонны будет равна 181 футу 6 дюймам 4 королевским линиям(82).

Ступени лестницы в высшей степени разрушены, и очень небезопасно подниматься туда. Надписи, выгравированные на камне у основания колонны, мне показались неразборчивыми.

Господин Гамба(83) имел добродушие поверить, что эта колонна могла быть возведенной Александром Великим, тогда как ее форма очень положительно указывает, что это минарет, мусульманское изобретение, который происходит со времени не ранее девятого столетия. Арабский географ Абильфеда, живший в тринадцатом веке, уже приводит минарет Шамекора, крепости Аррана, будучи известным своей выдающейся высотой(84).

Мы нашли пост Шамекора в 2 верстах над руинами, занимающий один из оставленных домов немецкой колонии Анненфельд. Новые поселенцы нашли там прекрасную почву и много воды для орошения их плантаций, но вместе с тем и ужасно нездоровый климат в жарких месяцах лета, поскольку их деревня расположена в ложбине: если бы жители сумели вести кочевую жизнь, как и Татары, удаляющиеся в ужасное время года на горы, идущие вдоль равнины, то это бы сошло им с рук; но будучи обязанными оставаться для ухода за своими виноградниками и садами, они почти все умирали от брюшного тифа, и то немногое, что оставалось от колонии, были вынуждены перенести в новую более здоровую колонию. Их сады и их виноградники еще там, и несколько Армян заботятся о них за свой собственный счет.

Нет ничего интересного для нашего взора на этой обширной равнине, которую мы пересекли насколько возможно стремительно. Третичные образования и несколько кусков мела являются единственными неровностями данной однообразной почвы.

Мы миновали посты Дзегхама и Тауза; здесь Али еще раз попросил у меня дозволения ему отлучиться домой и вернуться напрямую в Тифлис без заезда в Катариненфельд; я дал согласие на это и один, предоставленный самому себе, сказал в уме, что прекрасно найду путь до Тифлиса без него, несмотря на опыт, только что полученный мной на Курак-чае, и с невеликой решимостью и уверенностью, что все преграды устранятся.

Я провел ночь в Акстафе в подземной хате казаков, где нашел небольшой угол; поскольку комната путешественников оказалась занятой неким благородным лицом. Я заварил на обед и ужин себе чай и привычно уснул в этой трущобе почтальонов и казаков.

Назавтра меня без сложности отправили на Сала-Акли, где я ненадолго остановился у уездного начальника, чтобы просить его обеспечить меня лошадями до Катериненфельда: я представил ему чрезвычайный приказ графа Розена, точный приказ, обязывавший его отзываться на мою просьбу; но, будучи очень вежливым, он смог отослать меня к своему соседу, находившемуся далеко в Агджикале, в стороне от моего пути. Несколько дезориентированный из-за его дурной воли, я продолжал свою дорогу на телегах вплоть до станции Муганли, что за Красным Мостом.

В этом месте, несмотря на чрезвычайный приказ барона Розена, казачий писарь станции не пожелал мне выделять лошадей ни на Катериненфельд, ни на соседнюю деревню, где я мог бы их поменять, и я был вынужден просить одного казака поехать за те деньги, которые ему дал, в ту же деревню Муганли, заставив выполнить приказ губернатора. Тотчас примчался глава деревни с проводником, и в мгновение ока лошади были готовы.

Мой татарский проводник направил меня в Малый Муганли, татарскую деревню на берегу Храма, где он представил меня главе места; взяли мой багаж, положили на пригорке и оставили меня тут же; почти все мужчины находились вне деревни, а те, кто меня принимал, ушли вместе с моим проводником. В таком состоянии я провел несколько часов в ожидании и сильно расстроенный оным оставлением. Время от времени из своих лачуг выходили женщины, издали наблюдая за мной; чужестранец составлял тему их разговора; наконец, одна из них, уже пожилая, приблизилась ко мне, подав знак следовать за ней; она меня ввела в очень чистую лачугу, где я обнаружил бедного мальчика 16 лет, больного водянкой из-за последствий перемежающихся лихорадок: меня приняли за экима (лекаря), желая от меня талисмана или лечения; я не мог им дать ни того, ни другого, и я посоветовал скорее его подкрепить хорошей пищей и добрым вином. Ко мне приводили также молодого человека 25 лет, являвшегося частично парализованным; я уговорил его поехать и принимать теплые ванны Тифлиса.

Уже стемнело, когда я, наконец, увидел своих людей, возвращающихся с лошадьми; я выразил им свое неудовольствие за то, что заставили меня так долго ждать; они дали мне понять, что были вынуждены отправиться за лошадьми далеко на пастбище, и, поскольку я сказал им, что сегодня не смогу уехать, ведь уже наступила ночь, деревенский султан очень любезно оказал мне гостеприимство.

Эти Татары находились еще в своих зимних жилищах, состоящих из большого преддверия или открытого портика и нескольких внутренних мало освещенных комнат. Преддверие является портиком, куда Гомер уложил своих героев после пиршества; у моего хозяина оно украшалось большим помостом в форме деревянного ложа, на котором иностранцы могли расстелить свои ковры; я сделал его своим диваном, взяв сюда свой чай, который, как и сахар, соблазнил мою хозяйку; она попросила у меня его несколько кусков, за которые она мне подала хороший ужин из яиц и других татарских блюд; это было мое первое кушанье за день: в этой стране учишься поститься, последнее не очень большое лишение, если у нас есть чай.

Спать одним в моем преддверии все равно, что спать на улице; но я имел доброго сторожа – крупного пса, с которым я вскоре познакомился; эти животные тотчас узнают хозяев дома. Удовлетворенный приемом татарского господина я простился с ним рано утро, чтобы пораньше прибыть в Катериненфельд. Сначала мы следовали по правому берегу Кции или Храма, поднимаясь до брошенной крепости Колагири, где мы нашли мост, чтобы перейти реку; оба берега реки покрыты руинами церквей и домов – все опустошено! Есть большая разница между увиденным мной в Колагири и господином фон Штевеном, посещавшим ее в 1805 и 1810 гг. Берега Храма в ту пору покрывали сады и тутовники: его царица Мария насадила в количестве 4 000 деревьев, которые производили в год полтора пуда шелка (60 фунтов); была возможность развить эту отрасль до 8 пудов, а теперь здесь видны лишь развалины и безлюдье.

Из Колагири в Катериненфельд мне оставалось проделать еще 12 верст, пересекши широкую неглубокую равнину, орошаемую Дживалой, впадающей в Храм напротив Малого Муганли, где я провел ночь. Я нашел колонию в более превосходном положении, нежели Геленендорф. Во всяком случае она намного богаче. Дома выстроены в том же стиле, но лучше ухожены; они имеют европейские крыши. Я остановился у колониста по имени Гаубензакк (Haubensack), за мои деньги пожелавшего оказать мне гостеприимство.

Я был счастлив после столь утомительного странствия на протяжении почти трех месяцев оказаться рядом с местом моего отправления и насладиться несколькими днями покоя на отчасти классической земле Грузии в центре прекрасных долин Сомхета и у врат Шамшуильде, местопребывания Орпелианов, соперников царей! Самые интересные явления геологии спешат соединиться со столькими примечательными предметами, что мне следовало бы провести здесь несколько месяцев, а не несколько дней.

Описание Катериненфельда и окрестной области

Катериненфельд занимает старинное месторасположение деревни Камарлу, и местные Татары сохранили свое древнее название. По своему положению она находится почти в центре Сомхета, область которого образует совокупность долин, очерченных наиболее естественным способом. Она естественно включает в себя все верховья рек, стремящихся слиться с Курой у Красного Моста через Алгет и Храм. На севере порфировые горы Кальдикары, Лердживана(85) и Джамджама ее разделяют с южными долинами Картли. На юге высокая гряда Памбак, сохраняющая снег на своих вершинах гораздо позже июня, являлась всегда главным пределом между этой областью и центральной Арменией; и, наконец, третья гряда, наиболее возвышенная из всех, поскольку сохраняет поля и пятна снега в течение всего года, стоя на западе защитной стеной напротив пашалыка Ахалцихе. Оная гряда в стране имеет общее наименование гор Ахалкалаки, главная вершина которой Модатапа.

Восточная сторона полностью открыта и опирается на Куру. Мало найдется стран столь хорошо орошаемых. Выше я говорил о четырех больших притоках, питающих Дебеду(86); Сомхет еще располагает на своей северной границе рекой Алгет или Лгет, которая одна вливается в Куру у Демурджасали, немногим выше от Дебеды.

Горы с северо-запада от Сомхета и главным образом вершины, окружающие Триалети, являются угасшими вулканами; они изливали огромные потоки серой лавы, похожей на Эриванскую, покрывшей обширные пространства, и оконечности которой тянутся вдоль Джавалы и Колагири в форме разваленных стен, как я уже это приводил в случае с Арменией.

Верховье этих лавных отливок представляет собой почти однообразную поверхность, усеянную складками, ширина которой измеряется с севера Катериненфельда вплоть до Бялоклуче, за пределами Шамшуильде; что касается их длины, то она далеко простирается за Дарбас на запад.

Два огромных параллельных склона открываются на эти отливки лавы; они стали вместилищами Алгета и Храма, которые нашли через них выход. Храм, текущий вдоль Алгета, не может принять никакого притока слева, Алгет перехватил бы их у него, если эти громадные отливки смогли бы открыться в данном направлении, чтобы им дать проход. Эти две реки, стиснутые между своими высокими вулканическими стенами, неприступны, и даже выйдя из этого узкого узилища, Храм принимает притоки справа, которые я называл выше.

Таков топографический ансамбль Сомхета, долины которого хорошо определяются по течениям рек; одна из самых высокогорных из них – это долина над Храмом под названием Триалети; другая – долина источников Дебеды, именующаяся Памбаком; обе они образованы из отдельных частей Сомхета; все открываются на прекрасную равнину Борчало, срединную между выходом долин и течением Куры.

Как я уже говорил, Катериненфельд стоит на краю Джавалы(87), на левом берегу: в полутора верстах от берега и деревни простирается череда холмов вулканического происхождения, идущая вдоль и поодаль Джавалы и ограняющая сторону долины; центральная часть, расположенная между деревней и холмами, наполнена руинами древней Камарлу; я отметил в особенности две церкви, лучше сохранившиеся среди развалин; они занимают вершины двух обособленных конусов; нет никаких надписей: в большом количестве разбросаны надгробия вокруг следов жилищ и источников(88).

Преодолев хребет разорванных холмов, образованных из разложившегося порфира, подобного тому, что мы имеем в Тессалоглу, и смешанного с яшмой и кварцевыми жилами; вы оказываетесь в однообразной степи, простирающейся на большое расстояние, вплоть до Бялоклуче; вы спросите причину феномена, которую вы объясните вскоре обследованием почвы; вы находитесь на одной из отливок лавы, о которой я сказал, остановленной благодаря холмам порфира и вынужденной направляться на восток. В нескольких поперечных складках почвы вы замечаете последствия этого натяжения. Пересекши поверхность этой отливки после 4 верст пути, я достиг одного из больших склонов, который я заметил лишь подойдя к краю пропасти, в глубине которого течет Храм, пенясь на глубине 4 или 500 футов. За исключением пропасти Карни-чая у Карни, я ничего не знал о подобном же у этой стены; никакой возможности для спуска и испытания перехода; только двое бесстрашных швейцарских охотников осмелились его совершить с опасностью для своей жизни, преследуя дичь – господа Риттман (Rittmann) и Гонзенбах (Gonzenbach): они сходили, свешиваясь от кустарника к кустарнику. Я не обладал такой дерзостью и оставался как Тантал, отделенный этой бездной от замка Шамшуильде, который я пылко желал посетить, наблюдая его на другом краю отливка лавы. Следовало добраться до Колагири, чтобы найти более доступный переход. Я не располагал временем для столь большого обхода, а потому был вынужден довольствоваться простым рисунком и обследованием с помощью подзорной трубы. Прежде чем сделать описание этого пейзажа, я скажу несколько слов о родах, пришедших на классическую землю Грузии.

Сомхет и Шамшуильде при Орпелианах

Сомхет, каковым он известен сегодня, являлся частью древней армянской провинции Кукарк’х. Население состояло из армян, а равно и народов этой расы; стало быть, самым ближним и известным были Грузины, распространившие на весь армянский род наименование Сомхи, относившееся только к жителям данной провинции.

Армянские цари Арсакиды имели военачальника в Кукарк’хе для защиты от Грузин, которые им овладели и долгое время правили здесь, поскольку он зависел в духовном плане от патриарха Грузии.

В конце девятого века нашей эры цари Армении пытались подчинить народы страны своей власти; для чего они поддерживали в действительности долгие и кровопролитные войны, никогда не будучи здесь миролюбивыми самодержцами.

В течение одиннадцатого столетия страна сделалась уделом армянским князей, происходивших из царского рода Пагратидов, образовавших династию Гориджанов. Они пребывали в городе Лори (Lorhi), нося также звание царей Агхованов. Сомхет перешел затем в руки князей Орпелианов, являвшихся здесь хозяевами во всем или частично до наших дней.

Есть немного княжеских семейств Европы, кто смог бы привести в свою пользу более прославленное происхождение, нежели у князей Орпелианов. В исторической справке в начале второго тома моего путешествия я сообщил, согласно Вахтангу V, о происхождении этого семейства, поселившегося в Грузии приблизительно 500 и несколько лет до Рождества Христова в правление Кира(89) с двадцатью семью другими фамилиями или туранскими (китайскими) племенами.

Прозвища Дженатци и Дженпакуриани (Китайцы и потомки императора Китая) не оставляют неопределенности в отношении их изначального отечества и о расе, к которой они принадлежали.

Но Стефан Орпелиан, архиепископ Сиунии, написавший в 1290 году историю своего семейства, сообщает о фактах иначе; видно, что он старается возвеличить славу своего семейства.

Согласно ему, как только император Китая (Дженпакур) скончался, принцы крови устроили между собой войну, и побежденная сторона спасалась бегством(90). Глава этой партии, одаренный чрезвычайной храбростью и необыкновенной ловкостью, перед тем как покинуть империю, овладел сокровищами, которые унес с собой, проследовав со своим отрядом через просторное плато центральной Азии до севера Каспийского моря. Последнее они обошли, проникнув затем в середину Кавказа: Китайцы перешли ворота или ущелье Дарьяла, поспешив представиться мфе или царю Мцхеты, тогда очень обеспокоенному Персами.

Серебряный ключ от Шушинской крепости в Музее истории Азербайджана

Грузины очень обрадовались, видя прибытие отряда смельчаков; они им устроили большое пиршество, и царь предоставил для безопасного местопребывания непроходимый Орпет или Шамшуильде(91), основанное Картлосом, первым царем Грузии. Глава этих новых поселенцев и его наследники приняли имя Орпульха или Орпелианов в честь своего замка, названного Дженевульк другими китайскими и туранскими семействами, его сопровождавшими.

Часть этих Туранцев, не пожелав удаляться от столицы, построила на запад от Мцхеты укрепленное предместье Сархин или железный замок. Выше мы видели осаду, которую они выдержали от армии Александра Македонского(92).

Фарнаваз, первый туземный царь Грузии, после смерти Александра и тирании его преемников благоволил ко многим Орпелианам, и один из них являлся его военачальником(93).

Орпелианы всегда играли роль при всех династиях, занимавших престол Грузии; но ни в одну из эпох их слава не была столь блистательной, сколь в одиннадцатом, двенадцатом и тринадцатом столетиях.

Первое примечательное упоминание об Орпелианах восходит к 1023 году. Георгий I, сын Баграта III, царь Грузии, открыто восстал против Василия II, Константинопольского императора, являвшегося наследником армянского царства Васпуракана и возбуждавшего недоверие ко всем своим соседям из-за своего честолюбия; и они собрали значительные войска. Георгий доверил своих воинов двум братьям Орпелианам – Рхаду (Rhad) и Зоваду (Zovad). Войска сошлись в рукопашном бою на берегу озера Палекарсио; Грузины были полностью разбиты, и Рхад, спасаясь, попал в болото в провинции Шираг, где был убит; Зовад оказался в плену, и Георгий смог добиться его освобождения, только отдав своего сына Баграта IV в заложники(94).

Рхад оставил сына по имени Либарид, ставшего наследником его сана и его несчастий; ибо Турки-сельджуки возникли на исторической сцене. В 1048 году они начали свои чудовищные вторжения в Армению, Месопотамию и Константинопольскую империю, управляемую тогда Константином Мономахом.

Границы греческой империи охватывали большую часть Армении – Васпуракан, Ани и пр. Кутулмиш, двоюродный брат султана Тугрул-Бега, продвинулся во главе войска против арабских князей, владевших Месопотамией; отброшенный и побежденный ими он был вынужден совершить трудное отступление через Курдское нагорье и римские провинции, непрестанно борясь с римскими военачальниками, закрывавшими ему проход.

Султан, раздраженный императором, решил вторгнуться на его территорию. Асан, его племянник, пошел в наступление, сея повсюду опустошение вплоть до Васпуракана, губернатором которого являлся Аарон Вестес(95). Видя натиск врага, Аарон призвал на помощь Катакалона, губернатора Ани. Их отряды соединились на берегу реки Страгны, устроив засаду Сельджукидам, оставив им лагерь и обоз. Пока последние занимались грабежом, на них обрушилась римская армия; Асан был убит и с ним погиб цвет войска.

Тогрул, извещенный о поражении, впал в страшный гнев, думая только об отмщении. Он собрал отборное войско из 100 000 человек, командование которым доверил своему брату Ибрагим-Иналу, направив его против Римлян.

Аарон и Катакалон тогда держали совет; последний желал устремиться, атакуя, прямо навстречу утомленному войску Турок, дабы иметь выгоду от морального превосходства, принесенного Римлянам последней победой. Аарон думал иначе, полагая, что нельзя сражаться, не предупредив об этом императора: следовало удалиться с отрядами в Грузию в ожидании его приказов, затворившись в замках и укрепленных городах; его мнение перевесило.

Либарид, сын Рхада Орпелиана, был тогда главнокомандующим отрядов Абхазии и Картли при царе Баграте IV, являвшимся другом и союзником греческого императора. Он обладал суверенитетом, почти равным с царями Сомхета вокруг Шамшуильде(96). Его авторитет и могущество даже укрепились из-за преступлений его собственного царя, похитившего его жену и изнасиловавшего ее. Князь Орпелиан, оскорбленный этой несправедливостью, взял в руки оружие и напал на мать Баграта, победив затем оного князя и заставив его бежать через Кавказ в страну Абхазов.

Когда Либарид стал главой государства, он направил послание Константину Мономаху, прося о союзе и получив его вместе с дружбой императора.

Услышав об этих новостях, беглый Баграт, прошедший через страну Туанов и Колхиду, спустился вниз по Фазису и пришел со всей поспешностью в Трапезунд, где известил императора, что едет в Константинополь, чтобы обсудить с ним дела своего царства, пожаловавшись на то, что последний договорился с его мятежным подданным. Однако он подчинился третейскому суду императора, постановившего, что царь будет обладать всей Грузией и страной Абхозов, тогда как как за Либаридом останется пожизненно вся Месхия при признании Баграта своим самодержцем. Месхия в ту пору включала весь край Ахалцихе и Сомхета, что Страбон называл армянской Месхией(97).

Император, осведомленный об опасности, в которой оказались его два военачальника, поспешил написать Либариду, о значимости и могуществе которого он знал, и кого имел в союзниках, побуждая его собрать все свои отряды для борьбы с общим врагом, и он приказал своим военачальникам начать кампанию только по прибытии грузинского полководца.

Римляне удалились тогда в труднодоступную местность, окруженную со всех сторон пропастями и крутыми склонами, чтобы здесь ожидать Либарида.

Ибрагим, видя их хорошо укрепившимися, прекратил их преследование и стал осаждать Эрзерум, жители которого отчаянно оборонялись. Катакалон, предупрежденный об опасности, нависшей над городом, пребывая в волнении, считал должным прийти на помощь городу. Аарон воспротивился этому, придерживаясь буквы приказов императора.

Ибрагим воспользовался колебанием военачальников и, пренебрегши добычей, приказал предать город огню. Пожар был огромный, жители не смогли сопротивляться в подобном бедствии, решив спасаться бегством; но Сельджукиды их поджидали и по приказу Ибрагима 140 000 из них подверглись усекновению мечом.

Довольные своей победой, они тогда думали разыскать римскую армию. Последняя, наконец, покинув свои скалы, двигалась походным порядком, соединившись с Либаридом, 700 наиболее замечательных дворян, 16 000 воинов, большинство из его государства, и 10 000 Армян. Греки насчитывали 15 000 человек, что давало общую численность армии 41 000 человек(98). Она встретила Ибрагима на равнине Вананта вблизи крепости Капетру(99). Была ночь с пятницы на субботу 18 сентября 1049 года: внезапно Сельджукиды напали на лагерь Римлян.

Катаколон скомандовал готовиться к бою. Либарид Орпелиан ему ответил, что у Грузин отсутствовал обычай вступать в бой в субботу. Но Чордованель, племянник Либарида, которому была доверена охрана лагеря, не послушался предрассудка и обрушился посреди ночи на врагов. Его отвага сделала его торжествующим, когда он оказался пораженным стрелой в горло и умирал на поле битвы.

Либарид, получив новость о его смерти, дышал только возмездием и решился на битву. Катакалон держался правого фланга, Аарон левого, а Либарид стоял посередине. Ярость заставила его забыть об осторожности. Не замечая, что два других сильно занятых военачальника оставались сзади и не могли его поддержать, он бросился на Сельджукидов, гоня их перед собой. Возможно, римские военачальники, завидуя его славе, с удовольствием наблюдали за его безрассудством(100).

Неверные, опомнившись от своего ужаса и осознав малое число их преследовавших, стали твердо сопротивляться против Грузин. В момент, когда битва становилась наиболее ожесточенной, один Грузин, говорят, стоявший позади Либарида и, вероятно, подкупленный Багратом, который не мог забыть мести, нанесенной ему Либаридом, и желал избавиться от него, разрубил ударом сабли коленные сухожилия своего коня и упал на землю, вскричав: «Я – Либарид». Тогда началась всеобщая резня Грузин; очень мало из них спаслись бегством, оставив Либарида пленником.

Тем временем двум римским военачальникам удалось одолеть сопротивлявшегося врага, осуществив его преследование; вернувшись, они сошли с коней, чтобы воздать благодарения Богу торжествующими песнопениями хора: «Кто велик, как велик Бог наш?»

Они с беспокойством ожидали Либарида, полагая, что он еще занят преследованием врага, когда один воин принес весть о его несчастии.

Ибрагим, очень довольный пленением Либрида, как победой в битве, поспешно отступил, уводя с собой грузинский полон и добычу, взятую им в Эрзеруме несмотря на пожар. Говорят, что ему понадобилось 10 000 повозок, чтобы ее перевезти(101). Более 100 000 других пленников, взятых в разоренных им городах, его также сопровождали. Либарид предложил Ибрагиму 300 000 динаров за свой выкуп и в качестве подарка 100 000 динаров немедленно; но его условия не были приняты(102).

Ошеломленные всеми этими новостями, римские военачальники удалились каждый в свою область.

Ибрагим поспешил привести своего пленника к своему брату Тогрулу, обрадовавшемуся такой добыче. Но завидуя славе, приобретенной Ибрагимом, он потребовал от последнего, чтобы тот передал ему город Хамадан и крепости, принадлежавшие ему в Кухистане; Ибрагим отказался и между ними произошел открытый разрыв. Войска оказались на стороне Тогрула: побежденный Ибрагим был вынужден спасаться бегством в крепость Сармадж, куда пришел его осаждать Тогрул.

Но Либарида с ним не было; Ибрагим отправил своего пленника в безопасное место к Назиру эд Даулаху, сыну Мирвана, царя Диарбекра, вассалу греческой империи. Тогрул обращался к этому князю, от которого одновременно потребовал повиновения. Назир не осмелился отказать ни одному, ни другому в их требованиях, и Либарид, наконец, оказался в руках султана Тогрула(103).

Император Константин Мономах, осведомленный о пленении Либарида, послал к султану Геогрия Дросуса, секретаря Аарона, с великолепными подарками и выкупом, чтобы просить о его свободе и заключении мира.

Принимая посольство, султан желал скорее казаться великодушным монархом, нежели алчным торговцем; он отдал в подарок Либарида императору; затем, взяв выкуп, он вернул его своему пленнику, увещевая помнить этот день и больше не воевать против Сельджукидов(104).

Константин, счастливый от достижения мира и свободы Либарида, повелел восстановить в Константинополе большую мусульманскую мечеть, в которой возносились молитвы в честь Тогрул-Бега, тогда самого могущественного из мусульманских князей(105). Император отправил Либарида с большими подарками на родину – к его жене и его детям.

Либарид находился в плену более года; вернувшись в Константинополь в 1050 году, он только в 1051 году вступил в свои владения(106).

Взошедший на престол 8 июня 1057 года Исаак Комнин наградил военачальников, остававшихся ему верными; Либарид был в их числе.

Столь много почестей со стороны императоров лишь усилили ненависть и зависть Баграта IV, который для убийства Либарида имел еще более веский мотив, поскольку тот являлся пожизненным правителем Месхии. Этот царь в военном походе сплел заговор против своего военачальника, и однажды Либарид был опрокинут с лошади и убит на площади посреди толпы людьми, подкупленными Багратом. Его тело, положенное в великолепный гроб, было погребено в Вифании, большом и знаменитом монастыре, основанном Орпелианами, где находились их могилы(107).

Могущество и слава Орпелианов в Грузинском царстве состояло в командовании всеми воинскими отрядами страны со званием сбасалар. От них зависели все офицеры царского дворца; кроме того, они имели в собственности 12 знамен, и под каждым знаменем собирались 1 000 воинов. И поскольку царский стяг являлся белым, а поднимающееся над ним знамя – красным, постольку устанавливалось, что знамя Орпелианов будет красным, а хоругвь белой. Когда они шли походным порядком перед царями, то несли жезлы с головой льва. Во время пиршеств они одни имели право размещаться на ложах, тогда как другие князья располагались на диванных подушках. Им подавали кушанья на серебряных блюдах. Они еще обладали обязанностью короновать царей(108).

Иване, сын Либарида, лишившийся Месхии и, возможно, наследственного верховенства Шамшуильде, был вынужден поступить на службу к императору Исааку Комнину, давшему ему господство над провинциями Хашедан и Аршамуни. Иване воспользовался волнениями, сопровождавшими восхождение на престол Исаака, чтобы овладеть несколькими крепостями страны Дарон и даже городом Эрзерумом. Когда он увидел, что пришел гарнизон Ани, чтобы его наказать, то направил письмо Туркам и Курдам, стоявшим на границе с Арменией, для заключения союза с ними и доступа их на территорию империи. Он сопутствовал им при взятии Митилены и в других местах, заслужив прозвище предателя (Мадниче), данного ему армянскими писателями(109).

Мы не знаем, что с ним стало затем. Его сын Либарид известен лишь тем, что перешел в 1082 году из веры Иисуса Христа в магометанство, продолжив отношения и союз, закрепленные его отцом с мусульманами.

Его сын Иване Орпелиан, насколько подлинно сообщает его родословная(110), вернулся к религии и фортуне своих отцов, ведомый блистательными воинскими подвигами и завоеваниями Давида III Строителя, царя Грузии, сделавшего его даже своим главнокомандующим. Слава, приобретенная Давидом III, была усилена за счет заслуг Иване, сопровождавшего его в 1123 году при взятии Тифлиса, Лори, Шамшуильде и Ани. Вся эта страна, которую наводнили орды Татар, Казаков, оказалась разрушенной этими непрошенными гостями.

Давид III в ознаменование службы Иване отдавал ему по письменным патентам, скрепленным царской печатью, Шамшуильде и от него зависящий край, вотчину его отцов, добавляя к этим владениям город Лори со своей территорией и равнину вблизи Дарбаса.

По смерти Давида Строителя его сын доблестный Димитрий, правивший в течение 33 лет, любил и почитал Иване с его сыном Семпадом, которые участвовали в царствование этого монарха в битве при Хунане, крепости Сомхета, которой еще обладали Турки при слиянии Куры и Дебеды; царь утвердил за ними данное владение в 1128 году.

Другой Иване Орпелиан, сын Аспулета, завоевал Думанис, еще одну крепость Сомхета.

Димитрий, правивший до 1156 года, оставил власть своему старшему сыну Давиду IV, правившему только два года.

Чувствуя приближающийся конец, он повелел привести к своему одру патриарха и знать государства; он приказал также своему сыну Темне(111) и своему брату Георгию принести большой и очень почитаемый крест Святой Нинон и Евангелие, сказав: «Грузинские дворяне, вы, отмеченные своей доблестью, вам ведомы труды, которые мой отец поддерживал для вас; вы знаете, что я восстановил царство; вы знаете, что в мгновение своей смерти он мне уступил власть подлинными деяниями: теперь я на пороге смерти, и мой брат Георгий не обладает никаким правом на трон. Следовательно, поскольку мой отец наделил меня державной властью, постольку я ее передаю подобным же образом в вашем присутствии своему сыну Темне. И ты, мой брат Георгий, радуйся долей наследства, оставленного тебе моим отцом; и пока мой сын не достиг возраста, когда смог бы управлять сам по себе, занимай мое место и будь военачальником войск Грузии». После этой речи Давид обратился с наставлением к Иване, сыну Семпада Орпелиана, заставив его поклясться бережно хранить завещание, оставленное им в пользу его сына: он взял затем юного ребенка в свои руки, затем передал его в руки Иване, оставив под покровительством последнего. Тогда он обратился к знати, увещевая их никогда не обманывать его сына, но возвести его на трон тотчас, как он войдет в надлежащий возраст. С этого дня юный Темна пребывал в доме Иване(112).

Выше я рассказал, что Георгий не обрадовался своему регентству и в силу лести и обещаний он убедил знать царства и даже Иване Орпелиана венчать его на царство до совершеннолетия своего племянника, обещая уступить тогда ему место.

Этот князь, столь же осторожный, сколь и отважный, являлся ужасом для врагов Грузии; Иване при нем командовал войсками и получил в качестве награды за свои подвиги город Ани с провинцией Шираг. В другом случае Иване обратил в бегство великого атабека Азербайджана, знаменитого Эльдигуза, вторгшегося во главе стотысячной армии, чтобы опустошить Грузию(113).

Но время совершеннолетия Темны приближалось, и Георгий оказался мало расположенным оставлять трон в его пользу. Знать царства во главе с Иване, убедившись, что только сила могла бы его принудить исполнить свое обещание, объединились с этой целью, предлагая Георгию принести присягу своему племяннику, ограничившись своим собственным наследством.

Предупрежденный своими детьми о замысле дворян, Георгий спасался, на всех парах ускакав в Тифлис, пока знать Грузии под предводительством Иване собирала войско, чтобы выступить против него. Эта коалиция запечатлелась лучшими именами царства.

Георгий дошел до последней крайности; оставленный всеми и располагающий лишь 5 000 человек для защиты, он бы уступил, если не сумел бы затянуть войну и посеять зависть среди союзников. Великий Гамракель стал первым перебежчиком из их партии, чтобы тайно оказаться подле царя. Другие последовали его примеру; он осыпал почестями тех, кто к нему присоединился, относясь к ним великодушно и обещая им все владения и сокровища Орпелианов; и партия Темны вскоре оказалась крайне ослабленной. Когда царь почувствовал силу, он предпринял в свой черед наступление с отличным военным снаряжением, и Иване имел лишь время отослать ценности, коими обладал, в крепость Шамшуильде, где уже пребывала сокровищница его предков, содержавшаяся в больших сундуках. Он доверил ее под защиту элитного подразделения и затворился сам с Темной в крепости Лори, расположенной посреди высокогорных долин Сомхета; он направил своего брата к атабеку Эльдигузу, чтобы получить от него помощь.

Георгий осадил сначала крепость Шамшуильде, взяв ее по истечении 25 дней; он подверг гарнизон усекновению мечом, приобретя огромную добычу из сокровищ, и собрался осаждать Лори.

Иване и Темна оборонялись там в течение семи месяцев; им посылали стрелы с письмами, чтобы побудить к сдаче. Иване оставался непоколебимым, доверившись на близкую помощь Эльдигуза. Георгий мощно его осаждал. Темна, пораженный жутким страхом, однажды ночью спустился через стены, придя упасть в ноги своему дяди, прося жизнь за любую милость.

Счастливый от неожиданного события Георгий обратился к Иване, показав бесполезность сопротивления и предложив почетную капитуляцию. Георгий ему поклялся в торжественной присяге, что не причинит ему никакого зла и не притронется к его наследственным владениям. Иване, доверившись царскому слову, тогда сдался ему; к нему отнеслись почтенно и с большими проявлениями дружбы.

Но когда Георгий увидел, что все семейство Орпелианов, появившееся для выражения благодарности ему за его великодушие, оказалось в его сетях, он внезапно сбросил маску. Иване был закован в кандалы; ему выкололи глаза, сделав евнухом; остальная часть семейства объявлялась вне закона по всему миру; умертвлялись все дети мужского пола и даже женщины. Одни были задушены, другие утоплены или сброшены вниз с возвышенных мест, дабы не осталось ни одного следа в Грузии от этого несчастного запрещенного рода, имя которого вымарывалось из всех хроник и всех надписей; самое жестокое отлучение провозглашалось против него, помещенное в архив царства.

Так было бы стерто с лица земли древнее имя Орпелианов, если бы Либарид, кого Иване направил просить о помощи к Эльдигузу, не избежал резни своего семейства, он и его оба сына – Элигум и Иване, его сопровождавшие.

Либарид нашел в Эльдигузе своего усердного покровителя, который ему доверил войско в 60 000 человек, идущее на помощь его брату. Но когда он узнал о своем несчастье, то возвратился обратно, говоря: «Христиане неповинны в этом преступлении; зачем мне их наказывать?» Либарид удалился к атабеку, где жил еще некоторое время, погруженный в самую глубокую скорбь, завершив свои дни на чужбине.

Его сын Элигум оставался при атабеке; но Иване отправился к эмиру Гянджи и, поступив к нему на службу, жил здесь в большом почете.

После смерти Георгия III мы видим его дочь Тамару, благодаря своему таланту взошедшую на трон, унаследованный от своего отца на вершине славы и могущества. Она ведала о клятвопреступлении и варварстве своего отца в отношении Орпелианов; она старалась стереть воспоминание об этом, призывая Иване. Отпрыск несчастных Орпелианов долгое время оставался глух к предложениям, ему сделанным; наконец, силой обещаний и клятв его удалось привлечь вернуться в Грузию.

Однако из всего огромного наследия его предков, распределенного Георгием среди врагов Орпелианов, ему досталась лишь крепость Шамшуильде. Он стал основоположником нового семейства Орпелианов, пережившего полное разрушение Грузинского царства.

Что касается Элигума, то он оставался при дворе великого Эльдигуза, эмира Азербайджана, сделавшись главой ветви Арпелианов Армении, прославившейся тем, что оставалась приверженной судьбе царей и народов, правивших поочередно над Персией. Эмир назначил его губернатором Хамиана, затем Хеи, Исфахана и Казвина; он его одарил большими имениями вокруг Нахичевани.

Либарид, сын Элигума, любимый Грузинами, в правление царицы Тамары владел прекрасными долинами Арпачая, расположенными на юг от озера Севан, известными под названием Вайядзор(114), долины скорбных воплей из-за ужасного землетрясения, опустошившего страну в восьмом столетии.

Либарид здесь построил великолепный монастырь Нораванк, богато его одарив и предназначив для усыпальницы членов своего семейства. Он здесь первым нашел упокоение у врат церкви Святого Иоанна, убитый из лука неизвестной рукой. Он оставил пятерых сыновей, среди которых стали знаменитыми Элигум, Семпад и Дарсаидж.

Элигум управлял княжеством Орпелианов, когда Монголы совершили первое вторжение в Армению в 1236 году. Осажденный Арслан-Нуйяном, их военачальником, в крепости Храчегаперт, он сдался и, подчинившись, вошел во владение своих имений. Сопровождая своего победителя на осаду Мартирополиса, говорят, он там был отравлен(115).

Семпад, его брат, ему наследовал и являлся спасителем и освободителем армянского народа благодаря полномочиям и доверию, полученным от Мангу-Хана, внука Чингиз-Хана, которому он дважды оказывал почтение в его имперской резиденции в Каракоруме(116).

Имея возможность услужить Давиду Сослану, которого его тетка царица Руссудан стремилась погубить, а Монголы его сделали узником в Малой Азии(117), он добился от этого юного князя, ставшего царем Грузии после смерти его тетки, что акт ужасной анафемы против Орпелианов, еще находившийся в царском архиве, был ему передан для уничтожения.

Дарсаидж оказался не менее счастливым, чем его брат, и спас христианскую религию и все религиозные здания страны, достигнув их освобождения, пока являлся губернатором Армении при правителе Монголов Аргун-Хане.

Его сын – Стефан, епископ Сиунии, написавший историю Орпелианов в 1290 году, у которого я позаимствовал частично подробности.

Насколько мне известно, больше не остается ни следов ветви Орпелианов из Армении, ни их обширных владений, которые могли бы образовать более одного крупного кантона Швейцарии, и посады, монастыри и церкви, великолепно основанные и одаренные, по большей части настолько преданы забвению, что я даже не смог получить достоверных сведений о положении знаменитого монастыря Нораванка(118).

Грузинские Орпелианы сопротивлялись стольким бурям, и это семейство, насчитывающее уже 2 300 лет исторической древности, является еще здесь живым памятником подобного необычайного факта. Пережить столько столетий, столько религий, потрясений и династических изменений!!!

Что касается Гильденштедта, путешествовавшего по Сомхету в 1772 году, Орпелианы, за которыми в области закрепилось прозвище Капланшвили (сыновья леопарда), владели еще половиной края. Но эти прекрасные опустошенные долины оказались почти оставленными для татарских орд, пришедших вследствие Чингиз-Хана и Тамерлана: грузинское население представлялось очень слабым; и только Армяне нашли средство благодаря своей предприимчивости удержаться на этой земле, подвергавшейся разбоям Турок и Персов(119).

В 1785 году Сомхет был чудовищно опустошен Омаром, аварским ханом, пришедшим вместе с Лезгинами, несмотря на усилия небольшого подразделения Русских под командованием полковника Борначёва. Шахты Ахталы подверглись разграблению, а население края, уведенное в Ахалцихе, было продано Туркам к стыду царя Ираклия, который не смог или не пожелал(120) их спасти. Поговаривают, что этот князь не сопротивлялся разрушению Сомхета, поскольку его сын Георгий, ставший царем после него, и его зять Давид Цицианов проявляли намерение увеличить численность населения, тем самым укрепив власть в стране, правителями которой они стали.

В эти бедственные времена во спасение оставшихся жителей цари их перевезли в богатую провинцию Кахетия, где они и остались. Вот почему Сомхет, невзирая на богатство своих рудников и своей почвы, красоту долин и мягкость климата, предстает еще почти пустынной областью; она заселяется очень медленно; Орпелианы здесь всегда обладали обширными земельными угодьями, ныне почти необитаемыми, и на которые им в данный момент нет смысла использовать свои права.

До самых последних времен они не прекращали заключать союзы с царской фамилией Багратидов. Сестра и дочь известного царя Ираклия вышли замуж за двух князей Орпелианов(121). Почти все они связаны с судьбой России и служат теперь либо в армии, либо в государственном управлении. Князья Иоанн и Димитрий оказали большие услуги России в войны 1803 года.

Я часто видел в собраниях госпожи баронессы фон Розен членов этого семейства, князей и княгинь, составляющих его украшения. В мою поездку в Ахалцихе один из князей являлся протопопом, и я рассказывал о празднике, который он предложил высшему обществу этого города(122).

Такова история семейства, столь тесно связанного с землей, по которой я ходил. Поверхность этой лавной отливки, покрытой богатой растительной почвой и зачастую орошенной воинской кровью(123), некогда обрабатывалась орпелианскими поселенцами, а сегодня возделывается немецкими и швейцарскими колонистами, разрезающими тот же самый пласт, данный им в свой черед хозяевами Грузии. Я видел их в своем национальном костюме, предающихся на этих лавах, покрытых великолепными полями ячменя и пшеницы, своему тяжелому труду, а рядом в перспективе я представлял замок поселенцев из Китая, разрушенный и пустынный. Не должно много размышлять, чтобы усвоить уроки, которые оставляют после себя большие картины подобного рода.

Я возвращаюсь к описанию пейзажа Шамшуильде, отображенного мной в своем атласе.

Стена лавы в своей высоте представляет кратный ряд разодранных слоев, изменяющих цвет и природу от уровня к уровню; они варьируются от серого к черному.

Легко заметить, что подобное нагромождение произведено не одним вулканическим извержением; но, наоборот, на протяжении неопределенного времени потоки лавы, идущие с севера-запада, изливались одни на другие. Эти отливки переполняли свои кратеры не без сильных сотрясений и разрушений, которые их выворачивали, образуя огромные склоны, указанные мной. Похожие случаи причиняли наслоения, выпуклости, отмечаемые в каждой отливке, и которые образуют даже складки, избороздившие поверхности. Отливки чистой лавы отделены несколькими пластами пепла и шлака.

Растительность, образованная из буков, грабов и дубов, старалась распространиться по этой мрачной стене; но только частично она смогла скрыть ее печаль и кручу.

Пока на вершине отливки раскинулся замок Шамшуильде, развалины которого группируются на одном из обрывистых массивов лавной стены, несколько террас, поддерживаемых огромными блоками, отмечают древние сады; угловая башня построена в пирамидальном стиле зданий подобного рода в Колхиде. Строения сложены из крупных обломков скал, а деревья, росшие на крышах и во дворах, в значительной степени указывают на то, что они давно заброшены. Здесь больше нет сокровищ Орпелианов.

Две церкви со впалыми сводами обрамляют пейзаж справа; более крупная, которую я долго рассматривал своей подзорной трубой, построена в армянском стиле с большими нишами, украшающими абсиды.

Руины города и садов Шамуильде расположены слева, спрятанные частично деревьями, овладевшими землей живых и замком. Весьма предельный горизонт этого пейзажа ограничивается на севере горами Бялоклуче, по своей природе аналогичными горам Шамшуиьде. Русский военный лагерь Бялоклуче находится у подножия по направлению к руинам замка. Кция течет в теснине, как видно на рисунке, вплоть до Колагири, где только выходит из своей узкой темницы.

Долина Поладаури или Больнисси, называемая Германцами Кёпеникерталь (Köpenikerthal)

Страна, простирающаяся на юг от Джавалы или Мачавери, напротив Катариненфельда, сильно отличается от той, что находится на севере. Здесь вы не обнаружите громадных отливок лавы; там больше нет ни извержений, ни впадин от огненных потоков. Линии холмов конической формы разрезают землю, оставляя между собой прекрасные и широкие долины, орошаемые Паладаури и его притоками, общее устье которых в Джавале находится на закате от руин крепости Джамбалы(124).

Мы можем составить представление об этом пейзаже по данному мной виду Катариненфельда, простирающемуся до отдаленных вершин Лиалвара, покрытых снегом еще в июне. Мы их видим справа от руины старинной церкви, увенчивающей наиболее выдвинутый диоритовый порфировый конус, почти разрезанный до пика, у подножия которого расположена деревня.

Эта хижина летом является целью большого числа паломничеств со стороны жителей Кахетии, которые добровольно или принудительно пересаживают лозы на богатые Алазанские виноградные плантации, вспоминая еще о том, что долины Джавалы и Поладаури были их первоначальной родиной.

Шушинская армянка (1900 год)

Долина Поладаури находится за первым рядом конусов; Германцы из Катариненфельда ей дают название Köpenikerthal, которая не что иное, как разрушение гряды Капанакчи(125).

Несмотря на недомогание, предвещаемое мне лихорадкой, я пожелал посетить эту долину, и один, как обычно, вооруженный лишь геологическим молотком, я поднялся на Джавалу через сады, плодовые посадки и пажити Катариненфельда, пока не осталось небольшого расстояния от Квеши; там, напротив церкви, расположенной справа на рисунке, и господствующей над Квеши с восточной стороны, я обнаружил лесистый перевал, ведущий к нынешним руинам Чори. Там я пересек дорогу, по которой следовал Гильденштедт 31 мая 1772 года, собираясь навестить рудники Дамбулута, идя по ней прямо из Шанша-Оглу на Поладаури в Квеши на Джавале. Я же направился более короткой стезей на Поладаури. По мере того, как я выходил из открывавшейся на долину горловины, возрастало мое удивление при виде богатства и плодородия этого превосходного края, древнее население исчезло, оставив свои церкви и множественные часовни рассеянными по всей долине посреди татарских деревень, новых захватчиков.

Чори располагало несколькими такими памятниками; наиболее крупный из них, замеченный мной на выходе из горловины и уже в долине – церковь самого простого стиля, без купола и с одной апсидой. Квадратные колонны разделяли неф с приделами. Некоторые надписи покрывали стену; главные, против обычного в Грузии и Армении, являются рельефными. Вот их перевод, сделанный господином Броссе младшим(126).

«Во имя Бога Отца, Сына и Святого Духа, по заступничеству Святой Матери Бога и Святого Григола(127), я, Глахак Илия, имея честь быть настоятелем церкви Святого Григола, я не забыл предписать бдение, знак к которому подаст монастырская трещотка. Одинаково я определил подарок в виде вина для бдения, посвященного прославлению Бога. Бог возвышает Давита Мафу и его сына, и Авеля Мафу; и любой, кто после меня изменит это бдение и подарок, преподнесенный церкви, будь он религиозным служителем или нет, проклят Богом; и любой, кто среди светских лиц это упразднит, равно подпадает под тяжесть церковных канонов».

Ужасная редакция этого отрывка, выбор выражений и стиль, в котором он вырезан, заставляют думать господина Броссе, что надпись современная и ей мы обязаны одному Армянину.

На краю цоколя, образующего основание Церкви, мы видим рельефные буквы.

«… Покровительствуй мне и Азарухт… этот дом молитвы для наших душ».

На косяке маленькой двери с правой стороны церкви я скопировал эту третью надпись, которая не что иное, как сокращение первой надписи.

«С. во имя Бога, … святого Григория, я предписал, я… Глахак, бдение в этой церкви».

Следуя первой надписи, эта церковь Святого Григория зависела от монастыря, следы которого обнаруживаются вокруг здания. Стена защищала его от набегов кавказских разбойников; посреди этих руин остается стоящей только башня, служившая колокольней и входными вратами в монастырь. Со стороны двора я увидел на этой башне большую надпись, написанную курсивными буквами, но я не располагал временем ее скопировать.

Посетив этот брошенный монастырь посреди татарских полей, я старался достичь другой более красивой, чем первая, церкви, и я увидел ее напротив от себя на высотах, тянущихся вдоль правого берега Поладаури. Но расстояние оказалось слишком большим для меня, и все, что я мог сделать, только достаточно приблизиться, чтобы суметь ее зарисовать и рассмотреть. Немцы мне сообщили, что в стране ее называли Каченна (Katchenna)(128).

По стилю эта церковь напоминает храмы Гелати и Тифлиса; она в форме креста, освещаемая немного разрушенным куполом. Она скорее грузинского, нежели армянского происхождения. Ближайшая деревня к этому святилищу Капанакчи, удаленная отсюда на несколько верст.

Расположенная посреди долины шириной в лье и выровненной как равнина, я увидел ее открывшейся как залив по направлению к Джавале, которую принимает Поладаури.

Другие церкви и руины замков были живописно рассеянными на высотах вдоль его сторон; но я не имел времени на них останавливаться и возвратился в Катариненфельд, с трудом поднимаясь по порфировому конусу, увенчанному руиной, господствующей над деревней. Я думал здесь найти какой-нибудь памятник, который оправдал бы столь знаменитые паломничества, совершаемые сюда; но кроме фундамента большой стены, выглядевшего так, как будто стена окружала хижину, основания которой кажутся почти на голой земле посреди подстриженных кустов, стезей паломников, как в английском саду, я не замечал ничего, что могло бы заслужить столько веры и столько ревности, за исключением вида, являвшегося великолепным.

Я отмечал, как сделал уже Гильденштедт, что часть долин Джавалы и Поладаури, наиболее приближенная к Храму, была безлесной, и букеты из многих деревьев начинались лишь с приближением Квеши: это показано на моем рисунке.

Деревня Катариненфельд радует большим процветанием, нежели Геленендорф, и не находится в долгу столь ужасным способом. Положение колонии благоприятно и ее близость к Тифлису предлагает ей уверенный рынок сбыта для ее продуктов. Мой хозяин Зальцман из Тифлиса, живший в Катариненфельде, построил прекрасную мельницу на Джавале. Впрочем, у поселенцев хорошие поля, которые они не могут орошать, это правда, достаточно значительные пастбища, расположенные вдоль Джавалы, виноградники, дающие в том числе светлое белое игристое и приятное на вкус вино. Возрастает индустрия садоводства и овцеводства. Деревня имеет церковь и пастора.

Накануне Святой Пасхи мой хозяин Гаубензакк сопроводил меня в своей повозке на полпути до Тифлиса, то есть до поста Коди, где я взял лошадей.

Мы переехали через Колагири, положение которой мне показалось еще более странным, чем в первый раз, теперь, когда я давеча посетил лавные стены Шамшуильде. Храм, выходящий пенящимся из темной бездны серой или черной лавы с руинами церквей и домов, рассеянными по всем скальным складкам, в высшей степени контрастирует со столь плодородной равниной Борчало, покрытой деревнями, а особенно с самой крепостью Колагири, возникающей из ослепительной белизны на темном склоне.

Развернувшись на юго-запад, я имел обратную сторону вида, великолепие которого меня поразило в предшествующий день в долине Поладаури; она широко открывалась со своими руинами замков – среди них по-особенному примечательны развалины Джамбалы(129), причудливо расположенные на двух обособленных пиках из желтоватого порфира и связанные длинной стеной. Эта группа скал заполняет угол слияния Паладаури с Джавалой. На самых краях Поладаури выше Джамбалы появляются руины другого замка Датлехаче или Болниса, столь же живописного, сколь и первый.

За Колагири, желая достичь берегов Алгета, избежав большого объезда, мы поднялись на отливку лавы, как и в Армении, напоминающей разобранную стену, ощетинившуюся разломанными блоками. Здесь часто встречаются куски черного обсидиана, прозванные в народе верблюжьим глазом и рассеянные по всему пространству.

Мы перешли Алгет вброд выше разрушенного моста и вскоре достигли Коди, оставив далеко слева каменистую долину Алгета, а в горловине, орошаемой ручьем, третью колонию Элизабет-таль, четвертое поселение страны по уровню благосостояния и преимуществ почвы. Она находится на равном расстоянии на восток от Большого и Малого Энагета.

Глядя на хорошую почтовую карту, можно заметить, что дорога от Коди к мосту Дебеды выводит на большой объезд, вместо того, чтобы идти прямо через равнину; что удивляет, и тем не менее этот путь мотивирован уважительными причинами: нижняя равнина, обрамляющая Куру, столь жаркая и настолько наполненная комарами в летний период, что ее невозможно пересечь; вот почему следовало объезжать ее по высотам, чтобы хорошо выглядеть. Все Татары, проводящие здесь зиму, летом удаляются на горы: на каждую деревню с трудом можно найти одного или двух жителей, которые их охраняют.

Я повстречался в Коди с сыном князя Тарку или Шамхала, ехавшего в Тифлис, чтобы поздравить графа Розена с праздником Святой Пасхи. Я узнал одного из ямщиков, столь мало обходительного в Муганли, который его привез и состроил кислую физиономию, поскольку Его Высочество не проявили щедрости и ничего ему не дали. Я не держал на него зла: «Возьми вот на Пасху, – сказал я ему, – но в будущем будь более услужливым к бедным иностранцам».

Пройдя Коди, мы сошли в низину или на очень необычную вулканическую окружность, склоны которой очень крутые и понижаются немного только на юг, где поднимается над осыпью обособленный конус. Стены этого обширного кратера мне показались состоящими лишь из пепла и шлака всех цветов. В глубине окружности находится озеро без стока и насыщенное солью Глаубера. Мы вышли из окружности, взобравшись на порфировое плато, скальные породы которой напоминают те, что расположены по соседству с Тифлисскими ваннами.

Я покинул эти огненные скалы, прибыв в Соганлуги; оттуда я поднимался вдоль берегов Куры, стесненных скалами из черного сланца, и я, наконец, приехал в Тифлис, благословляя Бога за то, что он вернул меня сюда, по крайней мере, живым, если не в добром здравии. Усталости моего долгого странствия и вынужденные посты, мной перенесенные, подорвали мое здоровье больше, чем я думал, прибыв в Катариненфельд. Сочная немецкая кухня, салаты с беконом, омлеты с салом, ветчина, жаркое и пр. пришли на смену столь простому и легкому татарскому плову; мой желудок оказался не готов к этим угощениям, и когда я приехал в Тифлис, то дрожал всеми конечностями и задыхался от приступов лихорадки третьей степени. На мое несчастье добрый Зальцман не смог меня поселить; однако он мне уступил маленький угол в прихожей, где я ожидал конец своего первого приступа, будучи сильно опечаленным и не зная, где мне обрести пристанище. Все еще шатаясь, ближе к вечеру я покинул тяжелый войлочный ковер, служивший мне постелью, чтобы выйти на галерею подышать свежим воздухом и подкрепиться; я с беспокойством смотрел на просторную панораму Тифлиса, где я с таким трудом нашел жилье, когда два всадника, проезжающие перед воротами, останавливаются при виде меня. «Как, это вы, благословен Господь!» – «Да, это я, я прибыл и только что перенес приступ лихорадки: хуже того, я не знаю, где мне найти кров» – «Как, благой Бог! Почему вы мне не сказали? Поспешите быть у меня; у меня больше места, чем вам нужно. Я увеличил свое жилище со времени вашего отъезда; за вами будут хорошо ухаживать; вот дрожки, которые приедут – пользуйтесь ими. Я присоединюсь к вам: я сам был болен с вашего отъезда и намерен пройди курс лечения, предписанный моим врачом». Этим щедрым человеком, пришедшим мне на помощь, являлся один из моих соотечественников из Санкт-Галлена господин Карл Мейер, молодой интеллигентный человек, столь же усердный в делах, приведших его в Тифлис, сколь услужливый и хороший друг. Я желаю, чтобы он прочел эти строки, признав в них чувство благодарности, их продиктовавшее; но, увы, молодой человек покоится в могиле, став жертвой своего усердия и своей смелости.

Четверг 10/22 мая 1834 года

После двадцати дней лихорадки и выздоровления я счел себя достаточно крепким, чтобы предпринять путешествие по Кахетии в компании с господином Карлом Мейером, который собирался исследовать источник торговли шелком и как можно обменять его на товары из Европы или получить за наличные тюки шелка.

Мы вызвали из немецкой колонии Александердорф, находящейся в 7 верстах от Тифлиса, кучера со своей повозкой, покрытой холщовой тканью, своего рода шатром, в котором мы защищены от дождя и солнца. Мы отправились в свою поездку на два дня, и нам довелось ночевать в первый день в 40 верстах от Тифлиса в немецкой колонии Мариенфельд, построенной на канале, отведенном от Иёра.

Едва достигнув окраинной части Авлабара, господствующей над долиной Куры, мы оказались на вершине плато, отделяющего Тифлис от долины Иёра(1). Основание почвы состоит из глинистого сланца, переслоенного с песчаником, совершенно подобном тому, что я описал в горах Ахалцихе и в долине Барджома; то что в сочетании с направлением гряды доказывает следующее: череда холмов Тифлиса не что иное, как продолжение гряды Ахалцихе, представляющая те же самые феномены, расколотые и поднятые порфиром сланец и песчаник.

Эти самые древние и предположительно меловые образования покрыты обширной грудой пудингов, спрятанных под слоем растительной почвы.

Эти пудинги являются местным произведением третичной эпохи и пребывают на входе горловин, благодаря которым Арагви и Иёр, отягощенные булыжниками и другими обломками, низвергались с Кавказа в течение эпохи, когда гряда гор была длинным островом между двумя рукавами моря. Эти пудинги, как я уже имел случай отметить, уменьшаются в объеме по мере удаления от пункта, куда впадали древние реки. Наиболее крупные и большие груды располагаются в окрестностях Мцхеты(2).

Однако почва слегка волнистая. На полпути от Мариенфельда мы спускаемся в неглубокий тальвег Марткобы, речки, стесненной песчаником, покрытым пудингами.

Вблизи Марткоби, между Иёром и Курой, говорят, находится маленькое соленое озеро, из которого добывается в самые жаркие дни соль Глаубера. Это вместилище всех дождевых вод с окрестностей; впрочем, эта соль грязная; необходимо ее перетопить и очистить, чтобы иметь возможность ей пользоваться.

Прежде чем проехать канал, отведенный от Иёра, орошающий деревню Мариенфельд, мы посетили другую немецкую колонию Петерсдорф, первую основанную в этой стране. Канал разделяет две деревни, которые, на самом деле, лишь одна. Петерсдорф вдвое меньше Мариенфельда.

11 мая, продолжая наш путь, мы прошли вдоль правого берега Иёра через вершину холмов. Эта длинная полоса, простирающаяся между Иёром и Курой, начиная с немецких колоний до слияния рек, необитаема и непригодна для жизни из-за нехватки воды, за исключением нескольких мест, являющихся настоящими оазисами в степи, насколько хватает глаз, протяженностью почти 35 лье. Степь известна под названием Караджа, служа зимними пастбищами для кочевых племен, сходящих с гор Кавказа и Армении, где они проводят лето. С одной стороны, это некогда были горцы Пшави, Мтиулети и Кевсурети; с другой стороны, Татары Темирше-Гассанли, образовывавшие население в 10 000 семейств на плато и вдоль Иёра, где они возделывали рис. Надир-Шах разрушил их жилища и рассеял их(3). И по сей день здесь живут как Кавказцы, так и Татары.

Приблизительно в 20 верстах от Мариенфельда мы спустились в узкую долину Иёра(4), невысокие склоны которого, обрамляющие ее, состоят лишь из слоев глинистой почвы или из четвертичного известняка, который становится преобладающим до Каспийского моря; как и Керченский известняк, он смешан с венусами, церитами, троками и пр. Это особо заметно при посте Муганди.

Берега Иёра были покрыты дикой спаржей: это походило на прекрасно засаженные поля, настолько она процветала на оной легкой, влажной и плодородной почве. Сама дикая спаржа одна, которая собирается и продается на рынках Тифлиса, где ее предостаточно, и она расходится по хорошей цене. Однако есть большой выбор между тонкой, зеленой и слишком разросшейся спаржей, и собранной вовремя на ухоженной земле, приобретшей благодаря легкому взращиванию толщину и нежную изысканную ткань, чего нет у другой.

Мы остановились на берегу реки Иёр, пройденной вброд, чтобы отдохнуть нашим лошадям; и, хотя было лишь 11/23 мая, жара мне показалась невыносимой.

Плато, разделяющее Иёр от Алазанской долины или Кахетии, по мере приближения к Сигнахи справа представляет собой грубый конгломерат из обломов порфира, связанных глинистой землей. Почва поднимается дальше вдоль Алазани, образуя несколько продолговатых холмов, обособленных потоками воды или другими источниками на всех неровностях земной поверхности. Самые возвышенные точки имеют приблизительно от 1000 до 1 200 футов над уровнем Алазани.

Город Сигнахи примечателен, когда оказываешься на краю платформы в направлении к Алазани. Тогда он простирается внезапно перед вашими ногами, раскинувшись по всем извилистым участкам южного склона одного из обособленных холмов. Сей вид предстает единственным в своем роде и отсюда я его запечатлел(5). Взгляд парит сначала над протяженной стеной высотой от 3 до 4 туазов, ощетинившейся башнями, которую повелел возвести царь Ираклий, чтобы собирать здесь все долинные народы в случае вторжения Лезгин, которое не всегда удавалось сдерживать его отвагой. Оный род крепости имеет почти две версты в длину. Внутри она почти пустая, и никто не спешит здесь сооружать дома; полагаю, что земельная перепись, требуемая царем Ираклием, изначально отвратила тех, кто намеревался ее произвести, и город, населенный в основном армянами, остался за крепостными пределами, где мы его и видим сегодня(6). Две главных улицы, ограненные низкими домами с плоскими крышами, включают в себя один базар, покидаемый вечером торговцами, чтобы каждому из них удалиться по своим домам, рассеянным беспорядочно тут и там по всем неровностям почвы. Почти все из них располагают садовыми участками, засаженными фруктовыми деревьями или виноградом, который выращивается на подпорках.

В верхней части города возвышаются три здания; самое большое и расположенное посередине служит для властей уезда Сигнахи; уездный начальник проживает в красивом доме, находящемся справа, а тот, что слева, заселен офицерами и гражданскими служащими, которых приводит в этот город служебная необходимость. Именно там нам и предоставлялось размещение.

За первым планом разворачивается вся огромная долина Алазани или Кахетии, по плодородию достойная Имеретии. Некоторые леса выделяются своим более темным оттенком на светлом покрывале долины; посреди которой заметно сверкание Алазани, извивающейся как Меандр вдоль лесов.

И в глубине, на горизонте пейзажа, предстает кавказская синевато-серая гряда, отделяющая Кахетию от Дербента и остального Дагестана. Вершины (13/25 мая) еще покрыты бахромой блистающего снега и увенчаны округлыми белыми облаками. В этой гряде открываются долины Белоканы (Bielokany) и Джар с новой крепостью Закатали.

Уезд, центр которого Сигнахи, включает нижнюю половину Кахетии с населением 45 000 жителей. Большая часть из них Грузины из числа колонистов, переселенных с долин Сомхета на берега Алазани. Сигнахи насчитывает 3 200 жителей, из которых Армян 2 851 человек.

Верхняя половина Алазанской долины входит в Телавский уезд с 47 000 жителей, из которых 3 272 человека образуют население уездного центра.

Вся Кахетия производит пшеницу, главное питание жителей, и немного проса; но существенное богатство страны есть виноград. Она производит больше двух третей из 60 000 000 пинт вина, составляющих годовой доход Грузии.

Уже Страбон сообщает о крайнем изобилии в своем обзоре Иверии, когда, описывая долины Арагуса и Алазониуса, он говорит: «Виноградные лозы там никогда не окапывают до конца (ἀσϰάφος)(7), а только раз в 5 лет подрезают. Молодые лозы плодоносят уже на второй год, а достигнув зрелости, дают так много гроздей, что значительную часть их приходится оставлять на ветвях. Равным образом и скот в их стране хорошо растет, как домашний, так и дикий» (русский текст цитирован по изданию: Страбон. ГЕОГРАФИЯ в 17 книгах. Репринтное воспроизведение текста издания 1964 г. М.: «Ладомир», 1994. Перевод, статья и комментарии Г. А. Стратановского под общей редакцией проф. С. Л. Утченко. Редактор перевода проф. О. О. Крюгер). С тех пор здесь ничего не изменилось, и изобилие страны не уменьшилось.

Рассуждая о ресурсах Тифлиса, я уже говорил несколько слов о вине Кахетии, которое, конечно, одно из лучших на Кавказе. Но его качество зависит во многом от ухода, уделяемого при его изготовлении. Сведущие собственники, вышедшие из грузинской рутины, смогли получить сорта, способные соперничать с нашими хорошими бургундскими винами. В общем считается, что вина Кахетии не обладают букетом: это легко понять; он заглушается под запахом нефти, которой покрывается внутренняя поверхность винных мехов. Совсем другое дело, когда мы пьем его из только что открытого кувшина. Разлитое из него по бутылкам, оно сохраняет в течение нескольких лет изысканный букет.

Кахетинские кувшины самые большие на Кавказе; господин Паррот, описывающий способ их изготовления, видел их вылепленными в один прием на гончарном круге; я же наблюдал обратное в другом месте.

Согласно этому ученому профессору, гончар, желающий изготовить подобные сосуды общей величины 7 футов в высоту, 4 фута в ширину и полдюйма толщины, очень тщательно подготавливает свою глину, которую промывает, расстилает на плоской поверхности и усердно раздробляет деревянным мечом, чтобы придать ей возможную однородность. Гончар вылепливает тогда на маленькой и очень низкой лавочке вручную низ сосуда и без использования круга; он поднимает его боковины, насколько ему позволяет податливость глины; он останавливается тогда, покрывая края сосуда свежей листвой; пока его заготовка высыхает и уплотняется, он собирается изготовить 7–8 других сосудов, к чему сразу и приступает; когда он считает, что его произведение достаточно сухое, то возвращается к первому сосуду, устраняя листву, служившую сохранению его свежего края; он зажимает пальцами всю окружность края, делая на нем надрезы, в которые закладывает новый ярус, который собирается поднять выше, держа под мышкой длинный сверток глины. Он тщательно повторяет надрезы в обратном направлении для более прочного соединения новой глины со старой. Этот новый ярус поднимается от 7 до 8 дюймов, и гончар его укрывает листвой, когда есть угроза, что он изогнется. Тем самым, несколько раз возобновив свою работу, ремесленник достигает ее завершения. Если сосуд слишком высок для него, он пользуется лавкой, и поскольку основание сосуда очень узкое, он подпирает его по мере высыхания камнями или деревянными чурками.

Закаливание этих сосудов, которые не покрываются лаком, производится поочередно в больших печах, врытых в землю, без каких-либо иных действий, кроме обычных средств, прилагаемых по назначению.

Форма этих сосудов близка к греческим амфорам, за исключением того, что горлышко короче и намного шире, чтобы можно было удобно зачерпывать из них при помощи ковша. У них нет ручек, как у амфоры; они оказались бы довольно маленькими для наполнения вином, а не его черпания. Самые большие амфоры имеют 2 ½ фута высоты, тогда как мы видим кувшины 9 футов высоты и 6 ½ футов ширины. В землю или песок погружали лишь основание амфор, а кувшины в нее закапываются в ходе приготовления и хранения вина, что не отличается в Кахетии от наблюдавшегося мной в Имеретии(8).

Каха (Кахетинец) называет кувшин квеври, местным наименованием: емкость самых больших из них доходит до 9 тысяч пинт (около 5 боссов, мера Невшателя). Бутылкой Кахетинца является глиняный кувшин, как и в остальной Грузии, а его стаканы из рогов и кулы(9).

Как и на всех виноградниках, есть несколько способов возделывать виноград в соответствии с почвой и воздействием на него. В некоторых частях Кахетии ему требуется больше ухода, чем в Имеретии, то есть, когда лозы вьются по деревьям, которые они оплетают как лианы. Тем самым леса Кахетии увиты виноградными гирляндами. Но также много насаженных и ухоженных виноградников, как и во Франции. Лозы не прикапываются в течение зимы; здесь пользуются этим временем года, чтобы обрезать их, оставляя лишь от 4 до 6 глазков, а весной, когда отрастет побег, подвязывают стебель к подпоркам.

В низменных и доступных для орошения местах, как и в Астрахани, орошается подножие виноградной лозы, что увеличивает количество винограда и ухудшает его качество. Вино с этих виноградников не хранится больше года.

Лучшее вино собирается на холмах, обращенных на юг, где винодел, чтобы добавить воды, окружает основание каждой лозы небольшим количеством навоза. Это вино обладает большим огнем и полнотелостью(10).

Виноградники Кахетии распределены по двум уездам – Телавском и Сигнахском. Телавский уезд обладает наиболее значительными, протяженность оценивается в 7 000 десятин или 18 000 арпанов, что соответствует 1 960 000 ведер или 31 360 000 пинт. Уезд Сигнахи располагает 3 000 десятинами виноградников или 7 728 арпанами, что ежегодно соответствует 1 240 000 ведер вина, либо 19 840 000 пинт. Итого в двух уездах 25 728 арпанов виноградников и 51 200 000 пинт вина.

Видно, что в пропорции возделываемой площади винограда уезд Сигнахи собирает его больше, чем Телавский уезд. Это соотношение выражается следующими числами.

Телавский уезд, площадь 7/10 ͤ , собирает 6/10.

Уезд Сигнахи, площадь 3/10 ͤ , собирает 4/10.

Оценка доходов от виноградников покажется владельцам виноградников Западной Швейцарии немного завышенной, ведь никогда не получалось столь значительного среднего показателя; согласно мере Невшателя, он составит 3 1/5 герла на рабочего.

Вид Владикавказа

Винодельческая продукция Телавского уезда превосходит по качеству таковую из уезда Сигнахи. Самые известные виноградарские участки расположены в Кондоли, принадлежащей правительству; Кварели и Цинандали, где находятся владения князя Чавчавадзе, женатого на княжне Орпелиан. Урожай собирается в сентябре; сбор лучших сортов осуществляется в октябре.

Виноградники уезда Сигнахи разделяются на два района, называемых Уханамкари, расположенных на юг от Сигнахи по склонам холмов, частично выходящих на Иёр; там находятся участки Тибани или Святого Стефана, а также сел Чотори, Бодбе, Магаро и Мачекани. Сбор винограда здесь начинается к 15 августа и продолжается вплоть до октября. Его качества, хоть и хорошие, но уступают лучшим сортам из другого района, называемого Цинамкари, которому принадлежат виноградники левого берега Алазани. Там расположены винодельческие хозяйства Мукузани, вина которых соперничают с лучшими сортами Телавского района; винодельческие хозяйства Карданахи, лежащие по склонам холмов на небольшом расстоянии на север от Сигнахи, Велицихе и Ахашени на Алазанской равнине.

Лучшие сорта вин продаются на торговых площадках от 10 до 30 рублей серебром за сапельну (приблизительно 40 ведер или 640 пинт); что получается от 7 до 20 сантимов за пинту.

Правительство владеет 17 участками виноградников на Алазани: это фрагменты древнего винодельческого хозяйства царей Кахетии. Оно назначает своего рода управляющего, осуществляющего руководство этим владением; но, в общем, выбор не всегда удачный для должностей подобного рода. Это обыкновенно отставные офицеры или чиновники, мало что делающие на своем новом назначении, но которых, провожая на заслуженный отдых, хотят вознаградить за их деятельность; это весьма благородный мотив со стороны правительства, поскольку оно мало заботится о малых доходах с этих винодельческих хозяйств. Комиссар, недавно назначенный в Кахетию, являлся военным, проведшим годы своей службы в глубине России и никогда не видевшим виноградников. Очень ревностный на своей новой должности он желал в своем сердце привнести в изготовление вина улучшения, чему обучался по книгам. Тем самым, например, желая заменить использование мехов и кувшинов на бочки, он сделал их сколько необходимо для размещения своего нового урожая; но не учел того, что его бочки прежде должны быть промываемы несколько раз кипящей водой; в итоге его красное вино вобрало вкус дуба, став отвратительным; тогда как белое вино стало коричневым, не будучи лучше красного.

После князей Чавчавадзе князья Бебутовы владели превосходными виноградниками в Кахетии.

Пока господин Мейер общался с Армянами из Сигнахи на предмет покупки шелковичных прядей, я проехался по стране, и я ее зарисовал. К сожалению, когда меня обуревала дрожь лихорадки, моя зарисовка оказывалась едва ли не наброском; я ее завершал под влиянием нестерпимого пароксизма; моя дерзость меня поддерживала настолько, насколько мои жадные глаза могли охватывать местность; но когда я обращался к себе, мне недоставало сил, и я с большим трудом совершал то же упражнение, вынужденный каждое мгновение переводить дыхание на обочине.

Возвратившись в Тифлис, мы садимся в свою повозку в Мариенфельде у старосты деревни. Этот человек, получивший в Германии хорошее образование, нам рассказал много подробностей по их миграции и водворению в Грузии. Он являлся одним из главных действующих лиц в замечательной драме, столь хорошо изображающей власть предрассудков над цивилизацией, искаженной фанатизмом.

Большая часть вюртембергских протестантов, ужаснувшихся французской революции и бесконечными кровопролитными войнами Наполеона, возымели навязчивую идею, что конец света близок. В 1830 году должен был наступить великий день скорби и вознаграждений. Души, устрашившиеся приближения суда Божия, пожелали оказаться неподалеку от Гроба Нашего Господа, чтобы быть рядом с источником благодати и спасения. Движимые как бы духом головокружения, одержимые каждый одной мыслью как добраться до Иерусалима, чтобы там ожидать своей участи. Вюртембергские уроженцы прекрасно знали, что можно добраться туда по морю; но они не любят моря. Самые сведущие понимают, что можно туда попасть, совершив большой обход по Югу России через Кавказ, и вот здесь те из них, кто решился предпринять опасное путешествие. Каждый поспешил продать свое недвижимое имущество и все то, что не мог взять с собой. Остальное они погрузили на подводы, и целые народы таким образом отправились в путь на Святую Землю.

Они совсем не принадлежали к тому классу поселенцев, которых Россия с начала столетия стремилась привлечь в свои губернии, чтобы помочь себе заселить обширные пространства, только что ей отвоеванные у Татар и Турции. Отвечая на сей призыв, меннониты княжеской Пруссии первыми водворились по договоренности с правительством, предоставившим в собственность по 67 десятин земли на каждую семью с соответствующими выпасами и строительным лесом для сооружения домов или готовые дома при возмещении расходов в течение определенного срока. Взамен требовалось, чтобы каждое семейство принесло с собой капитал от 12 до 1 500 рублей(11).

К меннонитам поспешили присоединиться Швейцарцы, Немцы всех религиозных оттенков, в том числе католики и реформаты. Число тех, кто пришел воспользоваться компенсацией правительства, оказалось столь значительным и превзошло столько министерских прогнозов, что огромная часть сих новоприбывших очутилась в первое время в весьма неприятном положении. Чума, войны с Францией и Турцией, пережитые среди колонистов, довели их страдания до предела, и целые семейства погибали прежде, чем правительство смогло их расселить, их распределить в своих новых жилищах. Сегодня, когда путешественник проезжает эти радостные колонии, обрамляющие Днепровские пороги или берега Молочной, и те, которые рассеяны по склонам Таврической гряды или Бештау, он едва ли вообразит все первоначальные страдания, первые трудности этих новых установлений, столь процветающих теперь.

В 1834 году одно крымское губернское правление насчитало 5 645 немецких и швейцарских поселенцев, и 5 239 меннонитов; итого: 10 884 иностранных поселенцев(12).

Из них 1 128 проживают в Симферопольском уезде.

1 756 – в Феодосийском уезде.

8 000 – в Мелитопольском уезде.

Девять отдельных колоний(13) Симферопольского и Феодосийского уездов насчитывали сами по себе 1 912 жителей с 341 домом. В ту пору уже выращивалось 500 000 футов виноградников, что соответствовало в хорошие годы 180 000 пинт вина. Большинство швейцарских колонистов, насчитывающих 48 семейств, собраны вместе в Цюрихтале.

Губернское правление Херсона обладает своими колониями, как и Екатеринославская губерния. Последние существуют на древних владениях Запорожских казаков, самых плодородных землях рядом с Днепровскими порогами, и положение которых наиболее превосходно в южном направлении и по соседству с большим городом Екатеринославом. Общее число их 17 поселений. Наряду с крымскими колониями, все они датируются от 1804 до 1809 гг. основания.

Сначала предполагалось, что уроженцы Вюртемберга, устремившиеся на Юг России, принадлежали к тому же слою поселенцев, которые искали новые земли. Их хотели разместить вокруг Одессы. Узнав о мотиве их странствия, им представили все опасности и сложности, их поджидающие, если они упорствовали в своем предприятии.

Ничего не могло их остановить и, продолжая свое паломничество со слепым рвением, они устремились волей-неволей на Кавказ, который мучительно преодолели, спустившись с него и встав караванами в окрестностях Тифлиса в 1817 году, где все удивлялись необыкновенному зрелищу их прибытия.

Генерал-аншеф Ермолов, предупрежденный их странным появлением на южных склонах Кавказа, сначала думал, что имеет дело с безумцами, выслушав их доводы и их замыслы. Вызвав к себе их главных вождей, он их уведомил о невозможности продолжения их пути. Он сообщил им, дескать, очень хорошо, что пока они пребывают на российской земле. А посему – грядите с миром и под защитой Господа, ведь для вас это дело совести; но знайте, что как только вы перейдете нашу границу, то вступите на территорию Персии, магометан, которые вряд ли станут заботиться о вашем паломничестве. Если вожди Армении (которая еще не принадлежала России) вас не сделают рабами, распределив вас по своим владениям, то думаете ли вы, что избежите подобного, попав в руки Курдам: эти безжалостные бандиты вас безобразно ограбят и будут считать, что оказали вам большую честь, не зарезав вас, а отправив стеречь их стада? И даже если вы избежите попасть в лапы Персов или Курдов, разве избежать вам Турок или Арабов в пустыне?

Вождей похода встревожила столь точная картина бесчисленных мытарств, которые ожидали паломников, если бы они продолжали упорствовать в своих замыслах. Впрочем, усталость долгого странствия и болезни, уменьшившие их число, сильно замедлили их рвение. Они согласились с условиями, им предложенными, рассматривать их в качестве колонистов Южной России, предоставив им 35 десятин пахотной земли в собственность семейства, построить им дома, погашение ссуды за которые осуществлялось бы в течение десяти лет и беспроцентно. По прошествии этого срока колонисты облагались налогом в 20 копеек или сантимов за десятину(14). А до тех пор они освобождались от всех податей.

Таковыми были предложенные и принятые условия. Тем не менее, первые моменты этой колонизации оказались очень тяжелыми для новоприбывших. Каждый просил для себя дом и полагал, что правительство могло заставить возникнуть дома из земли, как шампиньоны. Поселенцы жаловались и составляли требования; они раздражали генерал-губернатора, поначалу им благоприятствовавшего и раскаявшегося затем, что допускал в свое губернское правление столь твердолобых людей.

Много раз наш староста отправлялся в депутации к нему, в юмористическом ключе повествуя о своих неприятностях с суровым губернатором Кавказа.

Наконец, все стихло, все упорядочилось, и стала соблюдаться законность; умы и предрассудки смягчились под тяжестью забот материальной жизни. Понадобилось приспосабливаться к климату, и смертность оказалась большой на протяжении первых лет.

Общая численность поселенцев, прибывших последовательно(15) в 1817 и 1818 гг. составляла 2 617 человек. В 1831 году их количество снизилось на 616 человек и долго не поднималось выше 2001 человека. Персидские войны соединились с плевритами, брюшным тифом, чтобы казнить их. В июне 1826 года Геленендорф и Анненфельд были разграблены и опустошены карабахскими Татарами, о чем я рассказывал. В августе месяце пришел черед Катариненфельда. Тридцать убитых поселенцев и 130 уведенных в рабство чудовищно уменьшили население этой деревни, насчитывавшей тогда 85 семейств; те, кто избежал оной участи, спасались в Элизабеттале(16).

Но в 1836 году количество населения уже превысило и его численность, подрастя на 401 человека, достигла 2 402 жителей как благодаря рождаемости, так и из-за возвращения некоторого числа пленников.

Петерсдорф являлась первой из основанных колоний. Благодаря своему изобилию и процветающему состоянию она, наряду с Мариенфельдом, занимает первое место. Остальные классифицируются с тем же соотношением в порядке, только что мной определенном.

Это процветание независимо от площади земельных наделов, которыми обладает каждая колония; поскольку ни Мариенфельд, ни Петерсдорф, ни Геленендорф не получили обещанное им количество пахотной земли, тогда как Элизабетталю достался свой надел. Все зависит от предприимчивости, дерзости и близости с рынками сбыта.

Мариенфельд и Петерсдорф располагают всем, чего можно пожелать: вином, зерном, лошадьми, в изобилии фруктами; и это на пороге Тифлиса. Каждый дом имеет свой виноградник и свой фруктовый сад, и приятно наблюдать красивые чистые дома, удобно выстроенные по линейке. Содержание ирригационного канала, который, по мнению поселенцев, должен был быть отремонтирован за государственный счет, легло на их плечи и стоило им больших затрат.

Я уже говорил о виноградниках Катариненфельда и его полях; я рассматривал также нынешнее состояние и будущее Геленендорфа. Я не знаю, чему приписывать отставание Элизабетталя, за исключением, возможно, характера каменистой, скалистой местности, его окружающей. В остальном, что касается общей площади надела, эта одна из наиболее благоустроенных деревень, поскольку обладает 2 302 десятинами пахотной земли и 467 десятинами пустырей (31 десятина + 6 1/5 десятины на семью), на которых жители высадили 67 900 футов виноградников и 2 658 фруктовых деревьев.

Александерсдорф имеет лишь 23 десятины пахотной земли на семью и 7 1/5 десятин пустырей. Его расположение в долине Куры и близость Тифлиса должны благоприятствовать его малому населению; но, кажется, ему недостает воды, а бедность общины не позволяет ему приступить к работам, которые привели бы воды Куры в большем изобилии. Почва Александерсдорфа ничем не отличается от окрестностей Тифлиса, которая мергелеобразная, сланцевая и скудная; от жары она растрескивается, превращаясь, так сказать, в золу, и только благодаря силе орошения из нее можно что-то получить. Каждый дом обладает своим садом, где довольно мало виноградников и фруктовых деревьев. Поселенцы этой деревни охотно обслуживают повозки и экипажи.

Что касается Тифлисской колонии, то можно сказать, что она только промышленная; поскольку семья владеет лишь 11/17 десятины с 2/5 десятины пустырей; 6 571 виноградная лоза и 943 фруктовых деревьем не могут прокормить население в 184 жителя. Почти все колонисты являются ремесленниками: среди них 3 кузнеца, 1 слесарь, 8 портных, 2 пивовара, 3 каменщика, 1 кожевенник и т. д. Город Тифлис им дает работу.

Несмотря на столь цветущее состояние этих колоний находятся люди, умеющие жаловаться на все. Дескать, по их мнению, этого еще недостаточно для предпринимательства и трудовой деятельности. Они вменяют колонистам в преступление то, что те переняли многие обычаи страны, продиктованные климатом, и даже использовали грузинский плуг. Согласно им, отнюдь не уроженцы Вюртемберга принесли свои деловые навыки, необходимые Грузии; они приглашают жителей Юга Франции, Италии, Греции, людей, сведущих в возделывании оливковых деревьев, инжира, шелковичных червей, индиго, открывать в Грузии, которой присущи все эти культуры, новые экспортные отрасли.

Системе наскучили эти люди, вечные резонеры, которых нельзя никогда удовлетворить. Они даже не в состоянии оценить радость, видя фанатичное население вновь возвращающимся к порядку и становящимся полезными членами общества. Оно этим обязано своим пасторам, людям, достойным всякого почтения благодаря усердию, проявленному ими в его просвещении и в его воодушевлении праведными идеями о деяниях христианства.

Все колонисты принадлежат реформатской религии, за исключением малого числа отделившихся семейств, живущих в основном в Александерсдорфе. Каждая колония имеет свою церковь, своего пастора, свою школу, кроме Петерсдорфа, который в этом плане зависит от Мариенфельда.

Большинство церквей добротно построены; самая красивая из них в Тифлисской колонии. Ее только что завершили, и я имел удовольствие ее подробно посетить в обществе преподобных отцов капуцинов из Тифлиса, которые любезно попросили нас ее показать, настолько любопытно им было узнать особенности нашего культа. Господин пастор Йордан им оказал честь, и своды храма зазвенели впервые от латинских фраз миссионеров из Рима и Базеля. Ибо все колонии окормляются пасторами, присланными Институтом миссий этого последнего города.

Отделившиеся не имеют ни пастора, ни церкви; среди них правит циничная свобода, странным образом контрастирующая с христианской моралью: жены, говорят, у них общие.

Управление делами всех колоний возложено на инспектора. Тот, кто им являлся во время моего пребывания в Тифлисе, сначала служил на таможне и не имел никакого отношения ни к немецким делам, ни к сельскому хозяйству – важнейшим качествам администрации, которая обязана создавать, поощрять и изыскивать новые ресурсы. Его заменили, чем воспользовались, чтобы улучшить способ управления.

Мцхета

Благодаря диете и заботам моего соотечественника, я вскоре восстановился от повторного рецидива лихорадки, и я выехал из Тифлиса, чтобы пересечь Кавказ, 29 мая / 10 июня в обществе господина Клемана (Clément), советника коллегии и бывшего начальника Тифлисской таможни. Мы с грустью вспоминаем наших друзей из Тифлиса, собравшихся у господина полковника Тритилевича, чтобы попрощаться с нами.

Почтовая дорога из Тифлиса в Мцхету шла по правому берегу Куры; мы ехали по сланцевым и песчаниковым скалам, обрамляющим русло реки, имея на виду в глубине долины белую вершину Казбека. Верхушка холмов в разнородных слоях с песчаником и сланцем состоит, как в Нафтлуги и Авлабаре, из нагромождения крупных булыжников, свернутых обломков сланца, песчаника, а порой и черного известняка: эти булыжники расположены горизонтальными станинами, напоминающими грубый конгломерат, осыпающиеся крупные глыбы которого ограняют путь.

В 4 верстах от Тифлиса мы миновали небольшой ручей Вера, затем на 10 версте мы вошли в расширение долины, называющейся равниной Дигоми, длиной несколько верст на 2 или 3 версты ширины. Она знаменита в истории Фарнаваза, начинающего около 300 года до Рождества Христова череду царей Грузии. В этой легенде, сообщенной мной выше(1), нет ничего невероятного, даже в самом факте пещеры: она могла быть одной из тех, которые в большом количестве выстилают здесь скалу, как это заметно по дороге из Тифлиса в Большую Авталу, поднимаясь вверх по левому берегу реки Куры. Но подлинная ли она? Удостовериться в ней возможно не больше, чем в преданиях, лежащих в основе всех древних историй.

После равнины Дигоми мы вошли в ущелья, с трудом преодолеваемые между скалой и Курой. Пейзаж дикий, и река представляет собой много живописных мест для обзора.

У Мцхеты, недалеко от места, где Его Величество император Николай I едва не очутился в Куре, эта река внезапно меняет направление, делая резкий выпад рукавом: открываются скалы, и темная расселина позволяет Куре избежать верхних бассейнов Картли, чтобы выйти в долину Тифлиса. В этот рукав, называемый Грузинами коленом дьявола, Девис-Намухли, Кура принимает Арагви, текущую с севера на юг.

Мы поднялись в теснину, углубившись в расселину Куры: несколько разодранных скал поднимались из потока; остатки крепостей, башен покрывали эти скалы. Старинный мост, переброшенный с одной скалы на другую, доставлял странника через рукав Куры до подножия древней башни и других руин, которые разделяют малый мост от большего, посередине сделанного из дерева; замененная подобным образом арка давно исчезла; и если это действительно мост, сооруженный Помпеем для преследования Митридата и его спутников, то он давно уже бросил вызов силе стихий.

За мостом, оглянувшись на свои следы, мы прошествовали вдоль скал, над которыми некогда поднималось предместье Сархин(2), осажденное Александром Македонским.

Впрочем, мост на Куре служил сообщением предместья Сархин с горой Картлос, городом и алтарем Армази, расположенных почти напротив, на правом берегу Куры – город занимал глубину небольшой долины, где еще и ныне течет ручей Армази. Сколько богатств еще сокрыто для археолога в этих никем не посещаемых руинах!

Когда мы преодолели руины Сархина, то оказались на древнем месторасположении Мцхеты, на поверхности почти в полторы версты длиной между мостом Сархинети и слиянием Куры с Арагви. Я увидел лишь развалины и опустошение в этой древней столице Грузии, пережившей столько славных столетий, богатой и могущественной.

Древний кафедральный собор Свети-Цховели(3) является первым объектом, поражающим среди печальной сцены разорения. Он находится в центре разваленных фортификационных сооружений и башен. По внутреннему периметру этой стены расположены покои, предназначенные для патриарха; большая часть их оставлены, и каменные портики, вытесанные из зеленого порфира, изящно выстроенные теперь не что иное, как массы, изъеденные временем. Мы разместились в покое, занимаемом митрополитом Грузии, когда он прибывает на службу в Мцхету; нельзя ничего увидеть более прискорбного.

Церковь, возведенная с самым изысканным изяществом грузинского стиля, была первым храмом Грузии. Первые основания его заложил Мириан, обратившийся в христианство по призыву святой Нинон(4).

Мирдат, правивший с 364 по 379 гг. заменил эту первую деревянную часовню на каменную церковь(5). Несомненно, позднее она подвергалась реставрациям и изменениям. Но когда в 1414 году на трон взошел Александр, вся Грузия настолько оказалась разоренной свирепым Тимуром, что не оставалось «камня на камне метрополии Мцхеты, пресвятой кафолической церкви; она была полностью разрушена, как и все другие храмы»(6). Александр восстановил митрополию почти по старому плану, и я обнаружил вящую аналогию между стилем абсид и митрополии Кутаиса.

Купол обрушился в 1656 году и был восстановлен мусульманским царем Ростомом, правившим от 1634 до 1658 гг.(7). Наконец, Вахтанг V, царствовавший от 1704 до 1722 гг., повелел сделать большие украшения для этой церкви.

План церкви такой же, как и у всех грузинских церквей(8). В целом ее размер составляет 178 футов длины, 78 с половиной футов ширины и 111 футов высоты. Это крест, центр которого освещается сводом, а большой неф образует самую протяженную сторону. Узкие проходы отделены от большого нефа двумя аркадами неравных размеров.

Фасад абсид предстает совершенным образчиком грузинского стиля: он декорирован, как и в Кутаиси, двумя прекрасными нишами и искусственными сводами. Стены усеяны рельефами и животными.

Фасады трансцептов или рукавов креста созданы в том же стиле, что и абсиды. Снаружи большой неф украшен четырьмя дугами в форме ниш, опирающихся на крышу проходов, как в Гелати и Кутаисе.

Использовавшийся камень есть зеленый или красноватый порфир, как и в Чамокмоди.

В интерьере церковь украшена картинами, под несколькими из которых надписи на греческом языке; они самые древние; более современные надписи по-грузински.

Коронованные в этой митрополии цари Грузии здесь же по большей части и погребались. В их числе приводятся и Вахтанг-Гургаслан, Давид, сын Лаши, Димитрий-Тавдадебули, Луарсаб Великий, Свимон и Георгий(9). Патриархи также покоятся здесь. Очень мало украшенные надгробные камни все находятся на уровне почвы и несут лишь нечитаемые следы надписей. Могилы двух последних царей, Ираклия и Георгия, расположенные по обеим сторонам от иконостаса, сначала были просто возвышением, вымощенным кирпичом и покрытым большим хлопковым полотном. Император Александр повелел их заменить мраморными саркофагами.

Но истинное святилище этой церкви находится не в ней; оно пребывает в своего рода часовне, заметной слева при входе и освещенной куполом, частично покоящимся на двух колоннах, посреди которых стоит очень почитаемый каменный стол: на нем некогда хранился знаменитый Хитон, одно из разодранных облачений Иисуса Христа. На каждой из этих колонн можно прочесть надписи: одну по-гречески, другую по-грузински. Не имея времени сделать копию их, господин фон Штевен мне позволил воспользоваться сделанной им 19 октября 1804 года копией греческой надписи, опубликованной господами Гаазом из Французского института и Броссе младшим из Санкт-Петербургской академии(10).

«Это божественный и очень почитаемый храм Марии, нашей царицы, Божией Матери и Приснодевы (был…) на средства и благодаря заботам блаженнейшего служителя Божия Пебанпато… Пакрата и по молитве вождя, называемого гуриэлем Кайхосрови Гатером, венчанным князем Божиим…».

Такой смысл, который можно разумно извлечь из этой надписи, обезображенной по обоим краям. Две строки, предшествующие имени Баграта, не поддаются расшифровке, и невозможно разобрать, что общего было у царя Имеретии, повелевавшего в Мцхете, с гуриэлем Кайхосровом.

Однако мы знаем по истории Имеретии(11), что в 1658 году, то есть два года спустя после падения купола Мцхеты, гуриэль Кайхосров получил помощь от Картвелов в походе, предпринятом им против дадиана Мингрелии. Баграт, царь Имеретии, начинал править в ту эпоху; вероятно, что восстановление купола имело отношение к событию, касающемуся обоих князей. Удивило меня то, что об этом факте напоминала греческая надпись; но, кажется, что она не что иное, как перевод грузинской надписи, имевшей место на другой колонне.

На входной двери справа грузинская надпись, скопированная господином фон Штевеном и переведенная господином Броссе(12). Вот она:

«По воле Божией (Отца, Сына и Святого Духа) … мы Бостоганашвили Христофор католикос, предприняли роспись внутреннего свода оной церкви в 334 год ( – 1644 год) во спасение нашей души и оставление наших грехов под руководством Мамантия, монаха монастыря Святого Креста в Иерусалиме. (Кто-нибудь если увидит, пусть помолится за нас), Господь Бог вам окажет милосердие».

На восточном фасаде третья надпись очень грубыми курсивными буквами следующим образом выражает дату царствования Георгия XII.

«И. Х. Правление Георгия (XII), год 7180 от Адама, 1672 от Рождества Христова, 367 пасхальной эры. Боже, смилуйся над Михладзе».

Господин фон Штевен не нашел достойной копирования четвертой надписи курсивными буквами, находящейся на входных дверях с юга.

В 1804 году во время путешествия господина фон Штевена вокруг самой церкви располагалось от 30 до 40 земляных хижин, обитаемых крестьянами. Сегодня статистика господина Евецкого(13) здесь их помещает 124. Все то, что остается от древнего населения, которое, как хорошо отмечает господин фон Штевен, не могло быть сильно большим, ведь Мцхета заключала в себе узкое пространство, сжатое между горой Сархинети и слиянием двух рек. Но здесь существовала лишь крепость, а Мцхета простиралась во все стороны своими предместьями и укрепленными замками, средоточием которых являлась.

Я уже говорил о Сархине и Армази на юге и западе от Мцхеты. Прямо на север простирался обширный квартал Самтавро, узнаваемый в наши дни по прекрасной одноименной церкви, находящейся в 300 или 400 шагах на северо-запад от митрополии(14). Именно Мирдат, правивший от 364 по 379 гг., заложил первые фундаменты этого здания рядом со скромным святилищем Святой Нинон. И поскольку она разделила ту же участь, что и митрополия при Тимуре, то Александр ее повелел восстановить одновременно с митропоией. Стиль архитектуры, расположение плана, использовавшийся камень, работа, украшения – одни и те же для обеих церквей и доказывают факт. И только пропорции Самтавро меньшие.

Если эта церковь немногим и кажется более древней, чем митрополия; если стены и покрыты лишайниковым мхом; то лишь потому, что за ней не столь часто следили, нежели за другой, подвергшейся полной реставрации в начале восемнадцатого столетия. Она выглядит более обветшалой и изъеденной. Снаружи ее нет надписей; я не увидел их и в интерьере.

Старая монашка, занимающая со своими спутницами, столь же возрастными, что и она, старые лачуги, прислоненные к квадратной стене, окружающей церковь, мне открыла врата: говорят, что здесь похоронен царь Мир, правивший в 730 году от Рождества Христова.

Она меня сопроводила затем в святилище Святой Нинон, находящееся в нескольких шагах на восток от абсиды, также примыкающей к стене ограды. Здесь я увидел лишь малую разрушенную часовню шириной в дюжину шагов; ее грубое сооружение несет следы глубокой древности. Пока квартал Самтавро служил карантином против племен Кавказа, святилище Святой Нинон превратилось в аптеку.

Наконец, моя старая и любезная монахиня указала мне в юго-западном углу двора на здание, наполовину разрушенное… Вот дворец Гургаслана, по ее словам, и в ее глазах запечатлелась гордость, которую она почувствовала при воспоминании об этом знаменитом царе.

Стена, окружавшая церковь и непосредственно соприкасавшаяся с фортификационными сооружениями крепости Самтавро, часть которых выходила на гору Сархинети, была укреплена квадратными и круглыми башнями.

Вот то что осталось от Мцхеты на правом берегу Арагви; эта столица располагала также предместьем на левом берегу: Арагви здесь можно переходить вброд в теплое полугодие – тогда река представляет собой легкое сообщение с восточной областью. Этот городской район примыкал к крутой высокой горе, одной из отрогов Зедадсени, разделяющей долины Арагви и Иёра.

На вершине горы возвышается древняя церковь Степан-Цминда, называемая иначе Чачуис-Закдари, то есть Церковь Брони или Джварис-Монастири – Монастырь Святого Креста(15). Она предстает издалека внушительным образом, почти как старинная церковь Метеки в Тифлисе: я не имел возможности ее посетить, а потому позаимствовал в дневнике господина фон Штевена описание, которое он ей дает от 19 октября 1804 года. Оно предлагает нам интересные подробности, которые за более чем 30-летний отрезок времени могли сильно измениться.

Господин фон Штевен положил четверть часа на то, чтобы взобраться на гору. «Церковь, – пишет он, – целая, но все вокруг разрушено и покрыто деревьями. Вопреки греческому обычаю большой алтарь находится посередине храма, в нише которого изображен Иоанн ὃ θέολογος, как это читается рядом по-гречески. Я не заметил другой надписи в церкви. Алтарь на востоке был покрыт хлопковой тканью; последнее означало, что здесь еще совершались богослужения.

Колонны при входе в церковь украшены капителями, декорированными простыми листьями, а не завитыми, как лист аканта из коринфского ордера.

Снаружи изваяно несколько узоров и фигур святых, среди которых отмечается человек, благословляющий ребенка, с грузинской надписью(16).

Грузины сушат свои Rhus cotinus в комнатах и в башнях, ограждающих церковь.

Наверху горы наслаждаешься превосходным видом. Перед тобой узкая лощина, в которой течет Кура, неся свою мутную воду до слияния с Арагви, зеленоватые воды которой приходят к Куре по многим отдельным рукавам. Справа взгляд ускользает довольно далеко, поднимаясь по течению Арагви. Ее лощина намного более шире, чем у Куры; но горы, ее стесняющие, столь же крутые, сколь и дикие. Нигде глаз не встречает возделываемой области, радующейся зелеными коврами. В самом углу, где слияние Куры и Арагви, простирается древняя и величественная церковь Мцхеты; немногим дальше старинный монастырь Самтавро, а наверху, еще на более удаленной скале, на вершине над Арагви – руины крепости Нацихвари. На милю выше, вверх по течению Арагви, открывается лощина Мукрана, ограненная снизу лесами, а сверху через высокогорья и над ними возвышается своей двойной белеющей головой Казбек. Справа глаза еще убегают взором на более низкие кавказские альпы. За Курой различаются лишь скалы, нагие и пустынные области. Бедная страна, которая даже вокруг своей столицы не представляет почти никакого следа возделывания земли и покрыта тут и там лишь развалинами укрепленных замков. Позади взгляд утопает в восхитительной долине, окруженной фортами, которая оказалась бы прекрасным местом для сельскохозяйственной колонизации. Слева остается несколько следов разрушенной крепости Ссагурамо. Повсюду ничего, кроме пустыни».

Предание утверждает, что митрополия Мцхеты и Степан-Цминда сооружались первая архитектором, а вторая учеником, когда мастер, видя себя превзойденным, отрезал себе руку от безнадежности.

Еще более странная легенда предполагает, что железная цепь нисходила с острия купола Степан-Цминды на купол Мцхеты, и святые обеих церквей тем самым посещали друг друга по подвесному мосту. Утверждается даже, что от этой цепи идет наименование Церкви Брони; я не сумел уразуметь данную аналогию(17).

Что бы то ни было со всеми легендами и всеми преданиями, я полагаю, что реставрация этого здания, как и других церквей Мцхеты, принадлежит царю Александру.

Я завершаю описание Мцхеты обзором ее истории.

Картлос, первый мамасахли Грузии, заложил начала ее будущего величия, вырыв пещеры на горе, названной его именем Картли, известной сегодня под названием Армази. Он повелел похоронить себя на этой горе.

Его старший сын Мцхетос, ему наследовавший, пожелал выстроить город при слиянии Куры и Арагви; мне неведомо, делался ли он из дерева, либо он состоял из пещер, вытесанных в скальной породе по обыкновению той поры. Он дал своему городу собственное имя, которое иногда менялось на Деда-Халахи (мать городов или столица), поскольку мамасахли здесь установили свое пребывание.

После вторжения Скифов в Азию мы видим Перса по имени Ардам, губернатора от имени Персии даннической Грузии, окружившего Армази и Мцхету стеной из камня и извести, способ до тех пор неизвестный в стране. Два города были соединены в одной ограде.

В царствование Кира Туранцы, спутники Орпелианов, основали предместье и крепость Сархин.

Все изменилось при Азоне, губернаторе этих провинций при Александре и его преемниках. Он повелел снести древнюю стену и ее возобновить, прибавив к ней четыре новых замка, а именно: Армази, второй замок при рукаве Куры Армази, третий сверху над Мцхетой, несомненно, Самтавро и четвертый на запад от города, на месторасположении Сархина, заброшенный после взятия города.

Фарнаваз, происходящий от древних мамасахли, изгнав губернатора и возненавидев Македонцев, посвятил свою новую власть, установив на горе своего предка Картлоса большой идол в честь Армази, Ормузда Персов, и учредил четыре церемонии в его честь; именно тогда гора приняла наименование Армази. На востоке от Мцхеты, на другом берегу Арагви, он поставил второго идола – Задени, увенчивавшего вершину горы Зедадсени.

В 31 году нашей эры государство разделилось между двумя царями с различными полномочиями: один пребывал в Мцхете, а другой в Армази. Плиний, писавший в 80 году от Рождества Христова приводит лишь Хармастис (Harmastis) как столицу Иверии. Страбон, будучи старше на 50 лет, тем не менее, уже знал о разделении власти между двумя вождями и, как бы повинуясь грузинской хронике, дает Иверии две столицы – Армозику на берегу Кира и Сеумару или Сеузамору (Самтавро или Самзавро) на Арагусе.

Выше мы видели то, чем владели Мириан, Мирдат, Арчил, Стефанос и др.

Вахтанг-Гургаслан (446 по 486 гг.), украсивший Мцхету многими каменными зданиями и учредивший здесь католикоса, нанес и первый удар величию этой столицы, основав городской магистрат в маленьком посаде Тифлис, куда Дачи, его сын, перенес свою резиденцию. С тех пор Мцхета являлась только культовым, но не правительственным центром.

На протяжении стольких столетий Мцхета оказывалась взятой и опустошенной; но никакое вторжение не оставило наиболее чудовищные следы, кроме нашествия Тимура или Хромого Тимура; Александр I, начавший царствовать в 1414 году, правил, поднимая ее из руин. Я уже рассказал о том, что она представляет сегодня.

Долина Арагви, Душетта, Ананур, Пассанур, Квишетта, Кашанур, вулканы Красных гор, Гуда, Крестовый перевал

От Мцхеты до Гартискари я видел только холмы из свернутых булыжников; я созерцал еще раз столь жиописные руины крепости Нациквари, остававшиеся справа от нас на вершине своего рода скалы, господствующей над Арагви.

Первых десять верст, предстающих за станцией Гартискари, не что иное, как обширная и очень плодородная равнина, простирающаяся от Арагви до станции Мукран на Горийской дороге. Губительное держидерево здесь встречается слишком часто. Крестьяне пользовались дождем, наводнившим область со вчерашнего дня, чтобы вспахать землю и приготовить ее для озимой пшеницы. Я видел плуги, запряженные шестью и даже десятью парами волов. Весьма необычайно, что эта почва, состоящая лишь из мелкого камня, могла быть столь плодородной; но, разумеется, она оставалась и столь же тяжелой для вспахивания.

Это всего лишь незаметный перевал, отделяющий равнины Ксаны и Арагви, и легко представить Куру, некогда протекавшую здесь, вместо того, чтобы устремляться по глубокой расселине в скале, по которой она течет ниже Мцхеты.

Левый берег Арагви предстает тоже равниной одинакового уровня, простирающейся весьма далеко на восток.

С приближением руин крепости Наоза возникают холмы из когломератов и гальки. Растительноть была прекрасной: 30 мая/ 11 июня цвели шиповник, виноград, калина, держидерево, граб и др.

На четырнадцатой версте мы прощаемся с берегами Арагви, дабы, обогнув холм, который ее слишком плотно прижимает, пойти своей дорогой. Мы погружаемся тогда в клейкую и глубокую грязь, и чтобы вытащить нас оттуда, понадобилось запрячь в повозку несколько пар волов.

Я удивился, увмдев при дороге маленькое озеро Базалети с превосходной и прозрачной водой, наполнявшее ложбину недалеко от деревни Сахабура.

Мы прибыли в Душетту лишь вечером – настолько ужасными оказались дороги.

На следующий день 31 мая, в 11 с половиной верстах от Душетты, я обнаружил глинистый сланец, из которого составлен главный массив гряды Кавказа; порфиры в нем были выпрямленными в слои и черный известняк рассеян тут и там.

Недалеко отсюда долина Арагви становится лишь узкой горловиной, и Ананур, крепость, защищавшая ее вход и выход, построена на скале, занимающей ее середину. Эриставы Арагви, занимавшие одно из первых мест среди магнатов Грузии, имели свое местопребывание в крепости, а их благочестие повелело воздвигнуть здесь две церкви, которые сами по себе заполняют почти все узкое пространство, охватывающее замок. Они обе посвящены Святой Хитобели.

Меньшая церковь, датируемая 1614 годом, построена из кирпича. Она заключает большое надгробие одного эристава с надписью курсивным письмом и железной рукой, как бы распростертой в голосовании. Купол частично разрушен из-за этого(18).

Большая церковь, построенная в 1634 году и выполненная с вящим тщанием из тесаного камня, имеет фасады, покрытые скульптурами, представляющими большие деревья, змей, кусающих хвост, львов, закованных в цепи, зайцев и пр.

Интерьер, состоящий из кирпичной кладки, как и в другом храме, измеряется 28 шагами в длину и 23 шага в ширину. Эриставы богато обеспечили его узорами, украшениями алтарей и предметов культа. Все было разграблено в месяце августе 1737 года. Чамче, эристав Ксана, приняв на свою службу отряд Лезгин, напал на Бардсига, эристава Арагви, взял у него Хамцихе и пришел осадить Ананур. После ожесточенной битвы крепость пала, и враги оставили от церквей только стены. Лезгины забавлялись, выкалыавя глаза своими кинжалами апостолам и святым.

Надгробия Джимшер-Чолока-Швили, эристава Арагви, моурава Тушетии, умершего в 1757 году, и эристава Георгия находятся в этой церкви: они оба украшены двумя грузинскими надписями(19).

Некогда под владычеством Персов Ананур носил имя Каракалькан-Калах, крепость Черных Щитов, название Пшавов и Гудамакарис, древних племен высокогорных долин Арагви; они его разделили с Тушетами и Ингушами, также сохранившими щит в качестве оборонительного доспеха(20).

От Ананура до Пассанура насчитывается 21 верста. Мы следовали по берегам Арагви, белесой и стесненной крутыми горами, покрытыми высокими деревьями. Поначалу это глинистый сланец в опрокинутых слоях, верхушки которых направлены к югу под углом от 35° до 45°. Порой слои приближаются к вертикали.

На десятой версте появляются множественные слои черного известняка, перемежающегося с глинистым сланцем по три или четыре раза. Долина напоминает таковую же у Барджоми.

Круглая башня, находящаяся немногим более, чем на полпути из Пассанура за ручьем Черчали, закрывала проход, как и господствующий замок своей квадратной башней, расположенный напротив, на левом берегу Арагви у деревни Вашелоб.

Здесь начало кавказских башен, похожих на сооружения Лечкума и Высокой Рачи.

Пассанур, состоящий лишь из нескольких бараков, расположен при слиянии Арагви и Гудамакари(21).

За Пассануром пейзаж полностью меняет характер; мы шли до Квишетты, находящейся в 15 верстах от Пассанура, по правому берегу Арагви, повсеместно обрамленному глинистым сланцем с опрокинутыми слоями, принимающими затем обычный наклон.

С этой стороны расселины долины необитаемые; часть лесистая или покрыта кустарниками, и дуновение долины приносит нам весьма приятные благовония полей, усыпанных Azalea pontica, покрывающей ее склоны.

Какой контраст с левым берегом реки Арагви! От Квишетты до Пассанура эта река течет с севера-запада на юго-восток. Стало быть, левая сторона Арагви оказыавется повернутой на юго-восток. Это удачное расположение земельного участка не могло быть упущено из вида. На короткой протяженности 16 верст мы увидели 37 многоуровневых поселений посреди прекрасной зелени и на столь крутом склоне, что непонятно как жители, являющиеся грузинами, могут обрабатывать почву.

Каждое поселение от 10 до 15 семейств группируется вокруг двух или трех квадратных башен, очень высоких, пронизанных бойницами, имеющих вид усеченных пирамид. Стены домов каменные; земляные крыши плоские.

Рядом с каждым поселением, посреди скопления деревьев, поднимается маленькая белая часовня, окружаемая могилами поселенния. Кто видел одну из этих групп жилищ, видел их все; все они более или менее похожи друг на друга, и это подобие простирается вплоть до Осетин, соседей грузинских горцев. Ничто так не красиво, как оный пейзаж, столь резко контрастирующий с почти необитаемым противоположным берегом(22).

В трех верстах вперед от Квишетты, неподалеку от маленькой часовни Святого Георгия бьет кислый источник, температура которого отмечалось между 7° и 8° по Реомюру(23).

Квишетта расположена при слиянии Арагви и малой речки, стекающей с горы Хаде(24). Именно там мы покидаем тальвег Арагви, чтобы подняться на Крестовый перевал. Мы его преодолеваем ночью.

Поутру, оставив наши экипажи, я пожелал пешком подняться и в полной мере насладиться, как мне угодно, множеством интересных вещей, забываемых из-за сложностей дороги. Она поворачивает сначала на юг от крутого отрога, разделяющего обе реки; склон тогда оказался столь неутоптанным, что почтовые лошади не могли на нее подняться одни и без дополнительных передышек. Говорилось, что необходимо переделать этот участок дороги, выполненный без малейшего знания принципов искусства.

Основание этого отрога состоит из красного вулканического камня; мало-помалу, поднимаясь, дорога становится менее плотной, все больше принимая вид пористой сотовой лавы.

Вскоре я убедился в том, что оказался по соседству со старым вулканом, отливки лавы которого тем самым нагромождались между сланцевыми склонами Арагви.

Но прежде чем прийти к своему убеждению, взбираясь по этой первой отливке, я смог насладиться великолепным видом на всю долину Арагви. Я дал ее рисунок в своем атласе, IIe série, pl. 29. Слева я парил над деревней Аракети, почва которой образует террасу между двумя отрогами высокогорной гряды Ломисса: на ее вершине я увидел церковь с несколькими руинами по гребню и напротив Кашаура. Ксан течет в глубокой долине, похожей на последнюю, на обратной стороне оной гряды.

Добравшись до верхушки откоса, я уже не испытывал сомнения и оказался на плоскости отливки, устланной обломками серой лавы, иногда плотной, иногда пористой. Различные извержения отделялись станинами вулканического пепла.

Отсюда я смог судить о топографических формах вулкана. Гряда Кавказа, в которой открывается Крестовый перевал, образует череду черных хребтов из сланца, подобного уже мной описанному. Сторона, смотрящая на юг и, стало быть, на долину Арагви, напоминает морщинистую стену от 9 до 10 000 футов абсолютной высоты. На ее огромных поверхностях вырисовываются множества зигзагов и бесконечных волнений сланца: его слои опрокинуты таким образом, что главный сводится в два или три конуса, которые, кажется, возникают из ее боков, на которые они опираются.

Эта группа конусов, поднимающаяся на 8 000 футов, известна под названием Красных гор, ведь именно из их потухших кратеров наблюдаются все отливки лавы, заполонившие долину между Арагви и ручьем горы Хаде.

Только что достигнутая мной первая поверхность усеяна обломками древних каменных жилищ, сегодня оставленных; башни, обнесенные известняковыми стенами в больших сырых кварталах, как и у Аллеманов на берегу Констанцкого озера, имеют свои ворота на средней высоте. Некоторые из этих башен очень высокие и пирамидальные; Другие обладают особой формой, когда сторона, противоположная воротам, полукруглая(25). Заросли крыжовника, малины, орешника, смешанные с понтийской азалией, Daphne glomerata (волчеягодником), окружали эти руины, нижние этажи которых прорезывали бойницы.

Точка, с которой можно судить о совокупности всего пейзажа, расположена там, откуда я запечатлел вид Кашаура(26). Она на отливках лавы, но ближе к Красным горам, берущим свое имя от красных вулканических шлаков, нагроможденных вперемешку с пеплом и создавших эти достаточно значительные конусы. Вы узнаете их с первого взгляда на рисунке по их простой форме, покрытыми травой со своим зеленым оттенком, в своей наготе и под своим углом наклона.

Вершина одного из этих конусов увенчана высокой башней, уменьшенной в своей верхушке, служащей для защиты маленькой часовни, где хранится огненный крест (Цецкли-Джвари), привлекающий иножество Грузин и Осетин в паломничество в одно из последних воскресений месяца июня.

Плато Кашаура, разрезанное углублениями, расселинами, разобранное, ощетинившееся холмами, увенчанными лавными блоками; эти блоки иногда простираются как черные поля или шейры посреди окружающей зелени.

На этих холмах грузинские деревни Мтиулета (горной страны) Джагулианкари, самой близкой к нам, Сетурткари на возвышенности, Кумлисцихе в отдалении по двум сторонам большой дороги, представляют собой идею архитектуры этих горских народов.

Горизонт, ограниченный высокими вершинами Кавказа, был еще во время моего проезда белевшим глубокими снегами зимы. В глубине самая видная, хотя и гаиболее удаленная вершина Хохи, иначе Арагвистави, глава Арагви(27). Она сохраняет целый год снежную корону на сланцевых склонах. Справа – Байдаристави со своими зубчатыми сланцевыми скалами, которые выходят за край единообразных линий Красных гор, теряя свой снежный венец только в конце лета. Крестовый перевал открывается у подножия Байдаристави(28). Слева от Хохи группа сланцевых гор, простирающихся в направлении Брутисзабсели, теряющая также свой снег одновременно с Бидаристави. Наконец, темная группа, обрамляющая пейзаж слева, зависит от сланцевых гор Ходоса и Ломиссы.

В итоге все то, что ограняет горизонт, состоит из черного сланца; один центр пейзажа вулканический.

У почтовой станции в Коби мы смогли получить верховых лошадей, что по-особому облегчило мои исследования. Шесть первых верст дорога лишь извивалась вдоль северо-западных склонов Красных гор, где все состоит из отливок лавы или шейров (грубых обнаженных вулканических полей – прим. пер.), нагроможденных блоков. Белые анемоны, Daphne glomerata, горечавка обыкновенная и желтая, орхиды, Ajuga Genevensis, etc. устилают ковры зелени, простирающиеся посреди шейров, которые иногда можно принять за настоящие морены.

В шести верстах от Кашаура дорога внезапно поворачивает вокруг оврага. Я не видел ничего более захватывающего, чем картина, неожиданно представившаяся у моих ног. В глубокой бездне, открывшейся, чтобы оставить проход белеющей Арагви с доносившимся до нас ревом, живописная деревня Гуда, населенная Оссами (Осетинами), появляется на правом берегу скромной кротовой норой рядом c огромной остроконечной скалой, возвышающейся при ней. Вершина последней, увенчанная платформой, покрытой деревьями и руинами, все же кажется неприступной, и неизвестно откуда добираться к старинной церкви, одиноко стоящей, к которой совершаются многочисленные паломничества в праздник Вознесения Господня.

Впечатление от этого зеленого венца великолепно на этой остроконечной скале, высота которой складывается из призматических серых колонн, расположенных вертикально. Эти базальты являются обрывком прошедшей Арагви лавной отливки.

За Гудой и ее скалой возвышается гора Ходос, основание которой инкрустировано полями всех оттенков зелени, в то время как ее верхушка покрыта снегом, ее склоны иссечены дикими оврагами, где всегда видны слои известняка, сопутствующие тому же наклону.

По ту сторону Арагви все еще лава; остывая она принимала самые причудливые формы, и откосы, которые она представляет, составляют контраст с остальным пейзажем. В своей поездке я видел неожиданное появление черного сланца под вулканическими обломками.

За оврагом мы вошли в ложбину, своего рода воронку полторы версты в длину и ширину, проходя по которой, пересекли большой шейр лавных блоков, идущий с Красных гор. Эта ложбина расположена в углу Красных гор и сланцевой очень возвышенной гряды, устремленной с севера-запада на юго-восток сзади вулканических конусов.

Ложбина завершается на западе малой Крестовой горой, которая частично вулканическая. Еще и здесь лава простирается до Арагви и не преодолевает ее.

Самая высокая точка дороги отмечена памятником из порфира, установленным в память Петра Великого, который первый здесь велел поставить крест.

1 июня я обнаружил на почве, находившейся на высоте 7 434 фута, Ornithogalus luteus, Primula farinosa, рождающиеся на земле только что покинутой снегом.

Долина Терека, Коби, Сион, Казбек, Гиулети, Дарьял, Ларс, Владикавказ

Как только мы преодолели Крестовый перевал(29), то вошли в область черного сланца, который виден на полпути между Крестовым перевалом и Коби. Здесь снова показываются главным образом порфир и мелафир, возникая из недр земли, объясняя природу рычага, поднимающего сланцевые горы, нагроможденные на порфире(30). По обеим склонам долины слои прорисовываются в направлении юга.

Дальше этот порфир уступает место скоплению вулканических обломков, блоков, булыжников, гравия, перемешанного с вулканическим пеплом. Отчасти лавины являются причиной этих скоплений, которые я не осмеливаюсь называть моренами, учитывая, что все элементы могли поспособствовать в их образовании. Урсдон или Малый Терек скрывался под нагромождением льда и снега, и дорога проходила и снова шла над пропастями, что невозможно было не заметить.

Посреди этих обломков бьют кислые и сернистые воды, расположенные в 4 или 5 верстах от Коби. Множественные, почти неиссякаемые источники покрыли оба склона долины из туфа или красных и желтых отложений, очень похожей на Карлсбад. Однако их температура составляет от 7 до 8 градусов(31). Превосходная первая зелень с болотными бархатцами росла повсюду в компании с красивым желтым цветком, который потребляют в пищу жители страны. Не видно никаких лесов на горах, переходящих все пределы произрастания деревьев, обнаруженных господином Парротом на южном склоне Кавказа на высоте 7 314 футов и на противоположной стороне на высоте 6 300 футов. Оба предела, согласно ему, отмечаются березами, которые из всех деревьев поднимаются выше, как я уже сам наблюдал на горах Ахалцихе, в Каче и в Абхазии(32).

Мы достигли долины Большого Терека лишь в Коби. Это осетинское селение с почтовой станцией и малым укреплением расположено в центре перекрестка, где три главных долины источников Терека открываются в большой долине. Мы только что проехали по долине Урсдона или Малого Терека, вершина которой находится на Крестовом перевале в южном направлении.

На восток долина Ухате-дон скользит зигзагами между порфировых гор, увенчанных сланцем; ее окончание предопределено отрогом и старинной церковью, являющейся частью старого Коби(33).

Собственно говоря, Терек выходит с запада через широкую и прекрасную долину, покрытую ячменными полями, с деревнями и башней Окрокана в песрективе; основание этой долины неожиданно сужается и разветвляется на несколько долин, составляющих осетинский уезд Турсо, частью которого предстает и Коби.

Воды с этих трех долин соединяются в Коби и текут по главной долине Хеви(34), скрывающейся только в теснине Дарьяла.

Мы провели ночь в Коби; на следующий день, всегда пребывая на коне, мы направляемся по дороге на Степан-Цминду или Казбек без какого-либо вооруженного сопровождения, настолько в этой долине царит безопасность, тогда как Гильденштедт, Клапрот и др. не так давно проезжали ее лишь благодаря присутствию сильных отрядов.

Подножие нагих гор, хаотически разодранных и увенчанных снегом, стесняющих рождающийся Терек, усеяно поселками или, по крайней мере, старинными башнями и церквями, заботливо расположенными по всем малым закоулкам, выходящим на солнечную сторону. Древнее селение Коби само опиралось на высокую базальтовую скалу, запечатленную Рейнеггсом, опоры которой совершенно горизонтальные(35).

Поля всех оттенков зелени инкрустируют склоны, тем самым выходящие на юг с левого берега Терека; это настоящая шахматная доска, и сельскохозяйственная деятельность прекращает в этой стране возделывание ячменя и овса, когда природа говорит неутомимому пахарю: «Стой, царствуй внизу, если угодно, но оставь немного места для моих серн и мышей». Именно в это время года открывается один из красивейших пейзажей внутреннего Кавказа.

Остроконечные скалы правого берега, разодранные во всех видах форм, и которые зеленые лишь у подножия, контрастируют с деренями, романтически расположенными среди зеленых насаждений и напоминающими долину Пассанура.

Любопытство, вдохновляемое сим пейзажем, возрастает по мере приближения к селению Сион. Его церковь, укрепленная башнями, занимает на правом берегу острие скалы, отделяемой Тереком от подобной же скалы, покрытой башнями, дикими домами и церковью Гиорги-Цихе. Эти обе местности являлись знаменитыми для паломничеств и датируются господством царей Грузии, подчинивших себе Кавказ.

За Сионом, в 4 верстах от Казбека, я посетил другую церковь Исно, построенную из камня и раствора, и сводчатую. Она имеет форму всех малых церквей гор Грузии(36). Я заново переписал на южных вратах надпись, искаженную господином Клапротом в своем произведении. Господин Броссе, в издании которого она обнаруживается, pl. 1, fig. 6, не смог раскрыть никакого смысла в девяти буквах священного грузинского алфавита, связанных с горизонтальной чертой, создавая эффект поперечной планки, на которую наносятся сонскритские буквы. Пытались найти ее смысл на грузинском языке; я пожелал бы, чтобы обратились к Осетинскому языку, который, по словам этого народа, не имел своего алфавита и использовал грузинский алфавит.

Церковь окружена стенами, сооруженными из огромных камней; здесь можно было и жить, и обороняться. Среди древних надгробий, лежащих тут и там, есть достаточно особенных, состоящих из основания, увенчанного небольшой колонной с резными узорами; сверху находится небольшой крест. На них я не увидел надписей.

Что касается особых геогностических признаков вплоть до Степан-Цминды, то они варьируются на каждом шагу.

У Коби в излучине Терека синий и красный порфир начинает подниматься, опираясь на массив базальтовых стоек, и поднимается до вершины гор в причудливых формах игл и обелисков. Он поднимается до башни Кайботени(37).

На правом берегу Терека порфир и базальт видны только по соседству с Сионом; их значимость меньшая, чем на другом берегу.

В самом Сионе снова появляется черный сланец, чьи образования перекрывают реку только за пределами башни Кайботени; они стесняют ее оба берега до Степан-Цминды, где новая плутонианская сцена ожидает путешественника.

В остальном в этих порфировых образованиях, находящихся между Коби и Степан-Цминдой, видна общая тенденция к выталкиванию, поднятию сланцевой гряды, покоящейся сверху: они здесь естественно расстроили слои, главные направления которых нависают над долиной.

Здесь бы нам потребовались Штудер, Эшер, де ла Линт, чтобы следовать усердию и тщанию, проявленными ими при изучении скал Граубюндена и метаморфозы горных пород, и решить, представляются ли эти порфир и базальт повторно созданными образованиями, материалы которых позаимствованы у нептунианских формаций.

Степан-Цминда со своим громадным соседом – горой Казбек – остаются скрытыми от глаз до 2-х верст от этой деревни, где внезапно возникает вид на отрог, увенчанный старой башней и большой деревней Ачехоти. Здесь долина снова расширяется; гора черного сланца погружается и, кажется, теряется в глубинах земли; приоткрывается откос слева, и вы видите через этот гигантский проем, поднимающийся над вулканическими горами с разодранной грудью, обрамленный красными и коричневыми скалами величественный Казбек, блистающий отражениями своего вечного снежного купола; он обособлен и представляется великаном долины. Несколько красноватых остроконечных скал, неспособных удержать свой снег, кажутся как бы причудливо нарисованными пятнами на его сверкающей вершине. Его коническая форма напоминает Большой Арарат. Он является главной точкой вулканической череды, разрезающей Кавказ с северо-востока на юго-запад. Большие отливки особой природы нисходят вплоть до берега Терека напротив города Степан-Цминда. По большей части они состалены из красноватых скал и завершаются на берегу реки большой массой красного и серого шлака(38).

Чтобы хорошо судить о совокупности этого гигантского пейзажа, необходимо расположиться на самом Казбеке, откуда я увидел то, что здесь представляю. У нас есть проем напротив; сланцевые вершины слева, а справа большой отрог излияний, текущих до Терека и не преодолевающих его. Там на его боковинах лавы по закону сокращения разделились на множество равномерных и неравномерных призм, скопившихся на том количестве этажей, где есть отливки.

В самом проеме отливки не подступают к нынешнему Тереку, ложбина их с ним разделяет; их оконечность образует черную насыпь, усеянную обломками.

На самой нижней части хребта этих отливок напротив простирается осетинская деревня Гергети, дома которой всегда напоминают жилища грузинских горцев.

Остальное плато занято полями жителей деревни, которые владеют ими также на нижней равнине, ограняющей Терек впереди от насыпи отливок.

Через горловину справа ручей Чхери, стекающий с северо-востока с горы Казбек, впадает в Терек(39).

Слева другой ручей, которому некие лица дают название Гергети-Дон, нисходит с горловины горы Квенеше-Мта и загромождает равнину своими принесенными булыжниками и валунами.

Гергети, по словам Рейнеггса, обязана своим происхождением наплыву паломников и благочестивых Осетин, спешащих остановиться по соседству с церковью Гергети, заметной на вершине Квенеше-Мта на абсолютной высоте 6 674 футов по господину Мейеру(40). Церковь огорожена в стиле древних памятников подобного рода на высокогорных долинах Кавказа. Она имеет купол и окружена стеной, защищающей подступы к кладбищу, известному как весьма святое; по сторонам возвышаются по одной древней грузинской колокольне.

Гергети представляется святым или святой (Осетины забыли пол монашествующей особы), сотворившим много чудес на этой горе, где существовала установленная пустынь. Однако неизвестно, дала ли монашествующая особа свое имя церкви или же церковь, датируемая, кажется, эпохой царицы Тамары и ее прозелитизма на Кавказе, являлась причиной учреждения скита.

Как бы то ни было, церковь Гергети, называемая также церковью Святой Троицы, Цминда-Самеба по-грузински, Троицкий монастырь по-русски, оказывает замечательное влияние на вершину этой горы, частично покрытую травой.

Во времена Рейнеггса священник, окормлявший ее, служил в церкви только на Пасху. Этот путешественник говорит, сам не видев того, о диковинах, которые она заключала в соответствии со словами жителей Гергети; там должен был находиться среди прочего и большой камень горного хрусталя гиацинтового цвета, измеряемый в 27 дюймов высоты и 18 дюймов ширины.

Чтобы удовлетворить потребности паломников, сумев тем самым исполнить обязанности по гостеприимству, столь священному у горцев, каждое семейство долины Хеви имело обыкновение вносить свой вклад одной мерой ячменя весом около 80 фунтов, хранившейся в амбаре Гергети; говорят, этот обычай существует еще и сегодня.

Чудо, почившее на Гергети, и которое, кажется, есть уделом этих долин, где природа столь грандиозна и столь таинственна, покоится одинаково и на Казбеке, слава которого окутана тканью легенд, сохраненных нам Рейнеггсом(41).

На вершине этой горы по сказанию находится церковь, в которой невидимая рука натянула без вервия и шеста шатер Авраама, покрывающий колыбель Иисуса Христа. Большие сокровища лежат вокруг, но они все заколдованы; к ним притронуться может лишь рука человека, жившего в святости и благочестии.

Это сказание, увековеченное древнейшим преданием, в которое, однако, никто не верил, неожиданно стало в правление предпоследнего царя Ираклия, сюжетом одной из наиболее смешных трагикомедий.

Старик и его сын, оба облеченные священническим саном, притворились, будто знают дорогу к этой церкви, предложив идти туда на поиск сокровищ, составлявших предмет благочестивой ревности народа.

Ираклий согласился с ними, повелев выдать им всю необходимую провизию, настоятельно рекомендовав им предоставить деньги.

Несколько дней спустя мы видим молодого человека, возвратившегося без своего отца. Согласно волшебному рассказу, он поднялся с ним до подножия конуса горы. Там, несомненно, бремя прегрешений его юности помешало ему подняться выше, и он оставил своего отца продолжать одним свое восхождение по этой святой земле.

Пребывая в молитве в течение семи дней в ожидании своего отца, наконец, он увидел, как тот возвращался, торжествуя, что действительно нашел церковь, шатер, колыбель и сокровища; но время еще не пришло к ним прикоснуться.

Ожидая оного мгновения, его отец возвратился к бдению вокруг церкви, наказав ему принести сию благую весть царю с доказательством истины своего рассказа, состоящей в куске гнилого холста от шатра, подобном же фрагменте дерева, взятого с колыбели, и нескольких парасах Селима I, жившего в 1512 году.

Каким бы печально известным ни был обман во всей этой истории, царь с благоговением принял все реликвии, сопровождаемые куском белого мрамора, сильно окрашенного в красное и, по словам молодого священника, отделенного от алтаря.

Это был фарс: истинным в нем оказалось только бесстыдство лживого юнца, вероятно, пожелавшего тем самым скрыть смерть своего отца, погибшего в какой-нибудь пропасти, и которого больше никогда не увидят.

Однако, вполне правдоподобно, что существуют пещеры, вытесанные резцом в массе, подобной туфу Вардзие, у подножия конуса. Они известны под названием Вифлеем и, говорят, когда-то они были обитаемы монахами; но, чтобы связать их с легендой Казбека, стоит добавить железную цепь, служившую инокам для подъема к шатру Авраама(42).

Господа Энгельгардт и Паррот говорят также о пещере, посвященной Марии и Иисусу Христу, установленной на высоте 12 882 – 13 082 футов.

Это не удивляет; ведь искусство гротов проникло одинаково и в долины; их мы находим на высокой горе Гараки, разделяющей деревни Арсса с Панчетти на небольшом расстоянии к югу от Гергети; они небольшие(43).

Деревня Казбек, некогда Степан-Цминда (Святой Стефан), позаимствовала наименование от своего собственника Цобихан-швили, получившего от своих предков звание казибега, казбека, данное им царями Грузии, сюзеренами этой долины.

Предпоследний казбек(44) был произведен в генералы под владычеством Русских, в армии которых он храбро служил. Он женился на Черкешенке из Кабарды, имея от нее трех детей, двух девочек и одного мальчика, кого я видел офицером в Тифлисе под командованием барона Розена. Его страстью была охота на тура, на которую он приглашал своих друзей всякий раз, когда имел возможность провести некоторое время в своем селе Казбек. Его мать, госпожа генеральша, построила прекрасную каменную церковь напротив своего жилища у Терека; она из черного сланца.

Путешественники, проходившие через Казбек, по привычке приобретали рога туров; вот почему они здесь стали редкостью и очень дорогими. Нам предлагали две пары, но поскольку я уже обладал лучшими, я не захотел их покупать.

Я отмечал, что они оказались сильно обезображенными, оконечность одного рога была разбита, а на всех остальных – узелки, образующие столько складок спереди рога, треснутые и расколотые, как если бы они получили неистовые удары камнем или другой жесткой материей.

Эти отколы и осколки отмечаются более или менее на всех турьих рогах, но главным образом происходящих из скалистых и крутых высокогорий долины Терека.

Это полностью подтверждает рассказы охотников, услышанные мной, уверявших, что тур, преследуемый и остановившийся на скале, устремлялся с высоты от 10 до 20 футов, падая на свои рога, не доставляя другого вреда, кроме как производя осколки.

Последнее покажется невероятным(45); но вот другое наблюдение, подтверждающее данный факт, доказывающее, что природа, создав тура, уготовала его к подобным прыжкам.

Расположение его рогов различается с тем, что мы видим у других видов коз и горных козлов. Рога сих последних правильно или почти так насажены на двух выступах черепа, тогда как у тура оное расположение косоугольное с основанием, выдвинутым вперед. Рога, тем самым насаженные по сторонам лба, создают выпуклость, изгибаясь в горизонтальном направлении, да так, что кажется, будто они хотят защитить лоб и глаза, которые оказываются укрытыми этим карнизом. Холка замечательной величины, которая может показаться непропорционально большой, если не учитывать тяжесть, которую он вынужден носить.

Это естественное расположение во многом приближается к тому, что изображено на рельефе двух древних грузинских табличек, подвесок на сабельную перевязь, обнаруженных в Гвиме, которые я привожу в атласе, IV série, pl. 33. Знатоки и охотники сочли, что эти фигуры, сколь бы бесформенными ни показались, являлись подражаниями туру.

Турьи рога очень востребованы Грузинами, которые их полируют и обрабатывают, делая рога для питья, богато украшенные узорами на серебре.

Главная и наиболее изобильная охота поручика-казбека состоялась на горе Куро, находящейся за деревней на северо-восток, предстающей своими черными вершинами, нагими, скалистыми, отмеченными узкими полосами травы на разодранных выступах.

Одинаково превосходная охота на окружности гор, ограждающих долину Турсо и источники Терека; в первую очередь это относится к окрестностям ледников горы Мна. Страна Дугоров, вершины Пассмты и Каделы равно прославленные обилием туров.

Некогда дадиан Мингрелии считал эту тягостную охоту одним из своих самых больших удовольствий; но, чтобы достичь в столь сложной стране резвое животное, обладающее необыкновенными средствами избежать ему угрожающей опасности, требуется больше мастерства, нежели в охоте на серну.

Господин Гамба(46) сообщает факт, одинаково рассказанный и мне, но которому я доверяю не больше, чем он. Охотники утверждают, что туров никогда не теряет из вида род стервятников, находящих пищу в его помете: это птица, всегда парящая над ним, его даже предупреждает своими криками об опасности, которой тот подвергается при приближении охотников, и он их прекращает лишь тогда, когда видит тура в безопасности.

Название тура по-грузински, горного козла Кавказа, есть джик’хуи(47).

В справке, недавно опубликованной господином Шинцем из Цюриха(48) о пиренейских горных козлах, этот ученый, перечисляющий все виды диких коз, учитывая, что кавказского тура нельзя смешивать с альпийским горным козлом, лишил его наименования Capra ibex, данного ему Гильденштедтом, чтобы обозначить его Capra Caucasica, предназначив первое название для альпийского вида.

Натуралисты, несомненно, не читали местно значимых произведений Гильденштедта и Клапрота. Они совершили первую ошибку, не сохранив наименования Capra Caucasica, которое дал с приоритетом Гильденштедт Capra ægàgrus современных авторов; и господин Шинц тем самым оказался вовлеченным во второе заблуждение, называя ibex Кавказа именем, уже приобретшим иное значение под пером Гильденштедта. Таким образом, вводятся ложные синонимы и смешиваются самые разные предметы.

Во избежание путаницы я желаю, чтобы первый автор, который напишет об этом материал, восстановил бы эти синонимы, предварительно убедившись в правильности моих замечаний.

Наименование тура по-осетински дсабютер; у Дигорцев сабаудур; у Черкесов чугулдур; у Дидойцев атлаи. Эти назвния, находящиеся в описании страны Дигоры, которые Клапрот позаимствовал в неизданной рукописи одного русского офицера(49), несомненно, точные. Но Клапрот(50) в своей заимствованной учености, приводя эти названия, ошибся, дав Capra ibex Гильденштедта наименование Rupi capra, относящееся к серне, которую путают с туром.

С другой стороны(51), забыв то, что продвигалось в этой статье, он смешивает другим способом ibex с Capra ægagrus, применяя к нему иной ряд наименований, которые народности Кавказа дают лишь дикой козе.

Тур меньше оленя; у него начинается течка в месяце ноябре, и самка тура рожает в апреле. Господин Шинц полагает, что он обитает и на альпийских высокогорьях южной и умеренной Азии.

Кроме тура или горного козла Кавказа (Capra ibex Гильденштедта, Capra Caucasica Шинца), на тех же самых горах обнаруживается серна (Rupi capra), которая ничем не отличается ни по повадкам, ни по величине от своей швейцарской родственницы, и рога которой совершенно подобны рогам последней, будучи предметом любопытства альпийских туристов.

У Грузин название серны есть псити, а у Дигорцев ске(52).

Третий вид дикой козы, залезающей как тур и серна на высокогорья, однако не боящейся и нижних плато. Современные натуралисты, в том числе Шинц, ее знают под названием Capra ægagrus, вид которой они считают происходящим от наших домашних коз(53).

Она совершенно напоминает домашнюю козу, за исключением, быть может, того, что она более крупная; ее рога очень длинные, раскинутые на лбу, согнутые назад: спереди у нее продольный выступ без узелков; они образуют выпуклости по сторонам и представляют второй менее заметный выступ сзади.

Ей нравится в особо высокогорных местах, которые позволяют достигать ее столь легкие, сколь чувствительные и свободные формы.

В частности, безоар находится в желудке этого вида козы, что дало ему немецкое название(54).

Ее мясо очень нежное и изысканное, нам его подавали в застолье в Эривани как почетное блюдо.

Гильденштедт говорит, что Грузины, в общем, называют ее бодша, и что эта дикая коза бродила по Сомхету с сернами на плато и по скалам, окружающим Биртвисси и Шамешуильде; именно там господа Ритманн и Гонценбах из Санкт-Галлена собирались устроить на них охоту. Местность, которую им приписывает ученый путешественник, доказывает, что речь здесь идет не о туре, который не показывается столь низко(55).

Я говорил(56), что эта коза являлась обычной на Арарате и на всех горах Армении. Господин Шинц ее указывает еще на необитаемых вершинах Лаара и Хоросана в Персии, и даже на всех горных грядах Азии, почти без исключения(57).

Исправление, сделанное мной на тему тура, окажется здесь уместным, когда мы сообщим дикой козе все то, что говорит Клапрот, tom. I, pag. 453; мы восстановим для нее наименование цан у Осетин, ахмечи у Грузин из уезда Хеви, гареулитха (дикая коза) в Тифлисе и Атени, боджи у Чеченцев; названия, которые этот автор по заблуждению составителя относит к ibex Гильденштедта.

Охотники Кавказа упоминают, наконец, о четвертом виде полюбившегося дикого животного, чья почти вымершая порода вызывает у них особое сожаление. Я хочу рассказать об ури или урошс по-дигорски, думбае, огромные рога которого наполняют старинные святилища горцев. Мне их показывали в Геби; они сложены вперемешку с рогами тура в Дугор-Изете (святилище Дигорцев), где они являются свидетельством многочисленных жертвоприношений божеству. Этот вид животного исчез уже как сто лет в области Дигорцев, и может находиться только на берегах Верхней Кубани(58).

Долина от Казбека до Дарьяла предстает точной картиной долины Аракса.

На третьей версте начинаются порфировые образования, играющие замечательную роль. Иногда они из слюдяного сланца, иногда из отожженного черного сланца; возрождение скал огнем не может быть лучше видно, чем здесь.

На шестой или седьмой версте за коридором Цах-дон слюдяной сланец уступает место зеленоватому змеевику; затем мы видим, как из бездны возникают огромные массы протерогина(59), скользящего по жилам через слои отожженного сланца и в аггломерации с крупными фрагментами, сохранившими свою сланцевую текстуру.

Протерогин продолжается почти до Дарьяла, где вид зеленого змеевика, перемешанного с гранителлом и слюдяным сланцем, берет верх, почти так же, как я наблюдал вдоль порогов Аракса ниже Урдабада.

В 2 верстах от Дарьяла предполагаемые плутонианские образования прекращаются и сланец овладевает двумя берегами Терека, стесненного своими крутыми откосами вплоть до восьмой версты за Ларсом, где юрский известняк простирается сверху над сланцем, наклон которого он воспринимает.

Я не смог увидеть окаменелости в этом известняке, обрамляющем малую долину Малки и прекращающемся в Курки, в 18 верстах от Ларса.

Таковы матери, составляющие долины и знаменитую теснину, которую мы собираемся пересечь.

Давайте обратим внимание в этих двух знаменитых ущельях Дарьяла и Урдабада, которые могут рассматриваться как два совершенных сечения, сделанных в средоточии горной гряды, на особое сводчатое купольное расположение. На обоих склонах черный сланец, переходящий в порфир и мелафир; затем, приближаясь к центральной части, имеет место слюдяной сланец, змеевик и, наконец, в центре ядра кристаллизованные скалы, протогинальный гранит, диорит и пр.

Разумно нельзя помешать себе верить в подобную трансформацию скал, о которой учили в последнее время теории господ Б. Штудера и Эшера де ла Линта(60). Превращение черных сланцев и известняков в кристаллические породы с каждым днем становится все более очевидным с тех пор, как господин Л. де Бух обнаружил первый факт такого рода – метаморфозу доломитов.

Я мог бы приводить другие примеры на Кавказе самых удивительных сланцевых массивов, в центре которых природа разместила лабораторию своих метаморфоз, как и в огромных кратерах. Не посреди ли огромных скоплений черного сланца Верхней Рачи высились протогинальные купола окрестностей Глолы и Геби? Не в окружности ли подобного рода возник Эльбрус между древними известняками Бермамука на севере и сланцевой гряды Сванетии на юге?

Я возвращаюсь к своему описанию долины Дарьяла. Обломки скал, скатившиеся с близлежащих склонов или принесенные реками, образовали на берегах Терека очень высокие насыпи, посреди которых он протекает. На этих насыпях, на левом берегу реки расположены Сдо и Гвелети (61), населенные Осетинами из племени Тагаур.

Повсюду голые скалы, а над нашими головами сланцевые вершины, которые справа от Терека служат неприступными убежищами туров.

Остатки снежной лавины с Казбека, сошедшей в 1833 году, образовывали еще в 1834 году на полпути от Казбека до Дарьяла две стороны дороги, две мощных стены льда, смешанного с глыбами камней и булыжниками, которые, отделяемые постепенно от стены таянием, внезапно обрушивались, рискуя раздавить путешественников. Эти нагромождения льда являлись естественным мостом, под которым было слышно громыхание невидимого нам Терека.

Периодически все шесть или семь лет загромождающие склоны Казбека снег и лед теряют равновесие, подрываемые ручьем Дефдароки, Цах-доном Осетин, и низвергаются в виде оползня в форме лавины на долину Терека. Лавина загромождает тогда его русло и даже всю узкую долину до большой высоты, как и схождение ледника Сен-Браншье загромоздило в Вале в 1819 году. Терек, остановленный перед этой преградой, отливает в долину и становится озером, угрожающим затопить все окрестные поселения.

Итак, Рейнеггс, I, 18 и 224, рассказывает, что 18 июня 1776 года вокруг Казбека, в долине и на горах, стояла удушающая жара. На следующий день разразилась ужасная гроза, сопровождаемая бурей и неистовыми осадками. Чудовищная лавина сошла с вершин Казбека, повлекши за собой скопления камней, голубого льда и снега, обрушивши в узкую нижнюю долину столь значительные массы, что Терек оказался ими остановлен на три дня, и поскольку ни река, ни лавина не имели выхода, то произошло обширное наводнение долины. Многие деревни и жители погибли в результате этой катастрофы, а другие места, находившиеся на высоте 258 футов над уровнем Терека (в том числе Гвелети)(62), были почти разрушены, когда перемычка из наваленных льдов прорвалась с ужасающим грохотом и вернула Терек в его привычное русло.

По той же самой причине, согласно Рейнеггсу, Терек вышел из берегов в октябре 1785 года; мосты и дороги, с таким трудом наведенные через Кавказ, все были смыты; от них не осталось и следа, а область вокруг Кизляра оказалась затопленной.

Подобные события имели место в месяце августе 1808 года; затем 27 октября 1817 года, когда лавина покрыла собой пространство 3 версты в длину и 500 туазов в высоту(63). Господин рыцарь Гамба видел еще ее обломки в мае 1820 года. В течение двух лет дорога не использовалась для экипажей.

Последняя лавина имела место в 1833 году.

За этим лавинным оползнем снова появляется Терек, обрушивающийся, кипя, на огромные валуны и напротив грозных протогинальных скал, в которых он пробил часть пути. Дикое завывание Терека прибавляет еще суровости пейзажу; но оно не приближается к реву Аракса между Урдабадом и Нугади: Аракс есть река; Терек не что иное, как поток. Падение Терека от Казбека до Дефдароки или Цах-дона составляет 547 футов, либо 3 1/3 на 100. От Дефдароки до Дарьяла оно составляет 935 футов, либо 5 2/3 на 100. Каждое из этих расстояний – 5 верст или французское лье с четвертью.

Сама по себе очень узкая долина все больше сужается по мере приближения к Дарьялу. Угрожающие стены скал нависают над дорогой; и в теснине, напоминающей удивительную расселину в протогинальных гранитах, остается место только для Терека, и понадобилось непрестанно оспаривать у него земельные участки, на которых установлен путь; удалось даже обустроить узкое укрепленное место, где возведено несколько убогих бараков для гарнизона, охраняющего проход.

С иной стороны от поста возвышается на 300 футов над Тереком замок Дарьял, взгромоздившийся на остроконечную скалу, отделившуюся как отрог от главной стены. К нему можно подступиться с крутого склона, огороженного стеной(64). Создатель этой важной цитадели задумал сюда провести необходимую воду через водовод, вытесанный в протерогине и в змеевике. Поскольку воды могло недоставать, он обеспечил это, выложив обожженным кирпичом подземный ход, ныне разрушенный, защищавший от всякого посягательства тех, кто приходил черпать воду из Терека(65).

Сам по себе замок, сегодня оставленный, является беспорядочной массой нескольких башен и других зданий. Рейнеггс утверждает, что вокруг его стен на участках скалы имелось достаточно места для возделывания зерна и сена, необходимых гарнизону в тысячу человек: это довольно смелое преувеличение.

Это сооружение совершенно напоминает замки Ацкура, Хертвиса, Ахалцихе, Кутаиса и пр., и датируется, несомненно, той же эпохой, то есть одиннадцатым и двенадцатым столетиями, периодом большого могущества царей Абхазии и Грузии, в то время правившими над всем Кавказом и над народами, его населяющими.

Это мнение, высказанное мной только в соответствии со стилем архитектуры этого здания, совершенно согласуется с историей, приписывающей последнее обновление оного замка Давиду III Строителю, царствовавшему от 1089 до 1126 гг. Монарх лишь повелел использовать более древние сооружения, которые Грузины относят своему царю Мирвану, правившему за 140 лет до Рождества Христова, который, возвратившись после битвы с Дурдзуками(66), закрыл для них проход через большую долину Кавказа, замуровав камнями и известью врата, преграждавшие теснину(67). Возможно, что, как и в других крепостях, здесь находились некоторые надписи, прояснявшие исторические сомнения, поскольку мало местностей, столь подходящих легенде, сказкам и преданию, как это ущелье, весьма сложное для перехода, когда приходится бороться не только с природой, и становится страшным от того, что должно преодолевать препятствия, воздвигнутые на ее пути руками варварских и недоверчивых людей, вряд ли входящих в число наших друзей.

Страбон знает об этой теснине, приводя ее как один из четырех проходов, ведущих в Иберию: «Из области северных кочевников идет трудный трехдневный подъем, после чего следует узкая речная долина вдоль Арага (Арагви), по которой проходит дорога, равная четырехдневному переходу для одного человека. Конечный участок дороги охраняется неприступным укреплением» (текст цитирован по источнику: Страбон. ГЕОГРАФИЯ в 17 книгах. Репринтное воспроизведение текста издания 1964 г. М.: «Ладомир», 1994. Перевод, статья и комментарии Г. А. Стратановского под общей редакцией проф. С. Л. Утченко. Редактор перевода проф. О. О. Крюгер. Книга XI, с. 500)(68).

Плиний Старший, VI книга, глава II, выражается яснее, чем Страбон: «За ними (Дидури и Соджи, народами Иверии) находятся Кавказские Ворота, у многих весьма ошибочно называемые Каспийскими, – огромное создание природы, [образованное] внезапным разрывом гор; там самый проход перегорожен обитыми железом бревнами(69), под ними посередине течет зловонная река (Дириодорис)(70), а по эту сторону [ворот] на скале стоит крепость, которая называется Кумания, построенная с целью препятствовать проходу бесчисленных племен. [Так] в этом месте воротами разделен наш мир как раз напротив Гармаста (Армази) – города иберов» (текст цитирован по источнику: Подосинов А.В., Скржинская М.В. Римские географические источники: Помпоний Мела и Плиний Старший. М., 2001).

Прокопий дает долгую историю этих ворот, называемых ими Каспийскими, несмотря на предуведомление Плиния.

У Абульфеды это врата Баб-алалан; у Массуди(71) – Бабаллан, от названия Алан, Осетин наших дней.

Что касается современного наименования, то оно пишется Дарьял, Дариэль и Дариэла: Армяне называют Тариаль; все слова происходят от дар, дара, долина по-татарски, и иоль, путь; это название переводится на персидский как дербенд, что соответствует теснине (72).

Осетины произносят Дайран, а Грузины передают название в своем языке, говоря: Хевис-Кари, что значит врата долины.

Те, кто желал увидеть в проходе Дарьял Дарину Менандра Протектора, в высшей степени заблуждались: выше я давал подлинное толкование местностей, упоминаемых византийским автором(73).

В ходе моего странствия можно увидеть, что дороги через Кавказ не сводятся к единственному ущелью Терека; существовали и другие – на западе и на востоке.

Первые, если привести только самые примечательные, являлись большим путем, завершавшимся в Диоскурии, проходя через перевалы Марух и высокогорную долину Цебельда, орошаемую Кодором и его притоками. Таков истинный проход Дарина.

Перевалы справа и слева от Эльбруса служили сообщением Сванетии и Колхиды с северными долинами Баксана и Теберды(74).

Перевал на восток от Пассмты вел из большой долины Рачи в Дигору(75).

Все эти перевалы и проходы были известны древним, и знание о них объясняет несколько исторических фактов, о которых я сообщал выше(76).

На восточной оконечности Кавказа, по направлению к Каспийскому морю, существует весьма мало проходов через горы, известных Русским и используемых ими. Кровожадность Лезгин оказалась непреодолимым препятствием для них. Единственная и посещаемая ими теснина, как я полагаю, Албанские ворота древних авторов, является дорогой из Шемахи до Кубы или из Ширвана в южный Дагестан. Некоторые лица, совершившие этот переход, мне сообщали, что он следует вдоль ужасных пропастей, а в одном месте две доски, расположенные поперек широкой расщелины, оказались единственным мостом, по которому можно было проехать на лошади.

Издревле цари Персии, затем Александр Македонский, Римляне, греческие императоры, цари Арсакиды и Сасаниды, новые персидские династии всегда рассматривали в качестве большой значимости охрану всех проходов Кавказа, которые они считали ключом, открывавшим их империи для вторжений варварских и кочевых орд с Северного Кавказа.

Всегда народы Севера желали вторгнуться в пределы Юга. Китайцы начали возводить свою громадную стену более двух тысяч лет назад, чтобы сдержать поток народов с высокогорного плато Монголии. Бастионы Бактрии, срединные стены между Тигром и Евфратом, Берийская стена по соседству с Персеполисом должны были защищать земледельческие народы Вавилонии и Мидии от скифских кочевников и других племен с севера и востока от Каспийского моря.

Каждая община греческих колоний во Фракии, в Крыме имела свою стену. Херсонес Пантикапейский закрывался бастионом Аккос, построенным против Скифов, которых жители Гераклейского Херсонеса оттесняли благодаря укрепленному валу, возведенному между оконечностями Севастопольского и Балаклавского заливов. Известна стена, которую повелел создать Мильтиад, чтобы затворить Фракийцам проход со стороны Херсонеса Фракийского.

Еще раньше Киммерийцы уже укреплялись против Скифов на Таманском острове, из которого они сделали полуостров благодаря крепости, известной под их наименованием(77).

И даже Римляне в самые блестящие времена своей славы и своего всемогущества при Траяне и Адриане, разве не оказались вынужденными укрываться от вторжений варваров с Севера линиями укреплений, почти соперничающими по протяженности с Китайской стеной? Итак, они возводят очевидно при Адриане знаменитый Вал Траяна, название которого звучит еще в устах жителей Молдавии, Подолии и даже Украины. Все великое идет от Траяна.

Димитрий Кантемир в описании Молдавии(78), сделанном им больше столетия назад, описывает этот вал, который он переносит из Петерварадейна на Дунай, в Венгрию, через горы Демир-капу (Железные врата), сегодня горы Орсовы. Отсюда в виде простого укрепления он переносит его через Молдавию и Валахию, переправив через Прут у села Траяна и Ботну у города Каунах, а после ведет его через всю Малую Тартарию вплоть до берегов Дона; тем самым он определяет ему протяженность около 400 французских лье.

Единственная хорошо известная часть этого вала действительно простирается между Прутом и Черным морем длиной 33 лье или 130 верст. Русские войска об этом прекрасно знают и неоднократно переходили через него.

Остальная часть оного вала весьма неопределенная, и даже сказанное Кантемиром о его продолжении до Дона мне представляется маловероятным; я не видел никакого следа в разных местах, которые проезжал, и никогда не слышал об этом, по крайней мере, чтобы подтвердить мнение Кантемира.

Второй вал, несколько участков которого я посещал в Подолии, может быть отнесен с гораздо большей уверенностью, чем первый, императору Траяну, прочертившему тем самым границу Римской империи за Днестром после победы над Дакией.

Римляне одинаково защищали Германию с помощью стен в некоторых местах; их остатки видны в герцогстве Гогенлоэ у Орингена (Œhringen), и всем известна стена Дьявола, простирающаяся от Динкетшпуля (Dinketspuhl) в направлении Ингольштадта, имеющая около 24 лье длины.

Наконец, разве не понадобилось Адриану возвести в 131 году от Рождества Христова между Англией и нынешней Шотландией свою знаменитую Каледонскую стену или Picts-Wall, который должен был помешать надменным Каледонцам вторгаться в Римскую империю?

Всегда Юг стоял на страже против Севера. Какая прекрасная природная стена встала между Черным и Каспийским морями, чтобы облегчить защиту того, что называется цивилизацией, от варварства! Однако мы видели, что Киммерийцы и Скифы сумели ее пересечь, и 28-летнее господство (от 633 до 605 гг. до Рождества Христова), которое осуществляли последние над центральной Азией, оставило столько чудовищных воспоминаний у правителей Персии, что побудило их соблюдать все предосторожности, чтобы помешать этим кочевникам вернуться. Большая так называемая Кавказская стена была выстроена в ту пору.

В соответствии с грузинскими хрониками ее существование обязано Ардаму, губернатору Грузии при Афридуне или Феридуне(79).

Другие, как тот же Массуди(80), приписывают эту честь Ксерксу, сыну Дария, прозываемому Исфандияром, медному Гиганту, или Александру Великому.

Эти предания доказывают, что каждый князь той эпохи думал об оборонительной линии, улучшая ее и расширяя.

Однако было бы ошибкой полагать, что Кавказ пересекался через протяженную стену. Не имелось необходимости в оной чрезвычайной мере, принятой Китайцами для своей страны. Вершины Кавказа, как, впрочем, доказывают мои предыдущие описания, почти неприступны на всей своей протяженности для отдельных индивидов, а еще больше для войск. Здесь очень мало используемых проходов, а большинство из них действуют только летом. Таким образом, речь шла лишь о том, чтобы оборонять стенами и башнями узкие сумрачные долины, похожие на теснины, ведущие к основным перевалам, а Кавказ представал герметически закрытым.

Стало быть, большая стена состояла из некоторого количества участков, возможно, последовательно упорядоченных различными князьями в соответствии с необходимостью времен и положения самых воинственных народов, угрожавших вторгнуться на Юг.

Главный участок оборонительной системы начинается у Каспийского моря и затворяет узкую теснину (дербенд) между этим морем и грядой соседних гор. Стена очень мощная и построена из ракушечного известняка, опираясь на расстоянии от 6 до 8 верст на квадратную башню; эта часть кажется восстанавливалась Нуширваном, царем Персии(81). Даже представляется, что существовало несколько различных укреплений, отмеченных на карте Путешествия Лерха в 1747 году(82).

Большие ворота этой стены находились в Дербенте, Баб-аль-Абваби или Врата ворот Персов, Каспийские ворота некоторых древних авторов(83).

Другие участки, известные в наши дни и отмеченные по большей части на карте генерала Хатова, обнаруживаются у Ингушей – древняя стена Вапила на Ассае или Шальгире, ниже Ингушского святилища.

У Осетин их насчитывается четыре, которые скорее предстают воротами теснин, нежели стенами. Главная из них – Дарьял на Тереке. Вторая находится западнее, в боковой долине Тагаури, параллельной Хеви и орошаемой Кизил-доном, впадающем слева в Терек. Третья стена расположена у Сахаса на Фиаге или Поге, другом левом притоке Терека. Ее следы обнаруживаются между Лаче и Хилагом. Она останавливала тех, кто желал проникнуть в центральную Картвелию через перевалы Горы Ресс или Хохи и по долине Ляхви, открывающейся напротив древнего Гори. Наконец, Грузины возвели четвертую стену у Валагира, от которого Арредон, имеющий свой исток между Каделой и Хохи, орошает долину. Отсюда Осетины неоднократно вторгались к Грузинам, гораздо легче, чем где-либо еще. По своему выбору они могли проникнуть в Картли, в Семо-квакану или в Рачу.

Так, в царствование Вахтанга-Гургаслана, кому исполнилось тогда только десять лет (451 год от Рождества Христова), они вошли в Картли, взяли города и крепости, разрушили Касп и похитили Мирандухт, сестру царя. Они проникли и в страну Ран и нагруженные добычей вернулись через Дербент, обитатели которого им открыли проход.

Тремя годами позже Вахтанг, с каждым днем чувствовавший себя все более воодушевленным желанием отомстить за оскорбление, собрал на равнинах Мухрана армию из 100 000 всадников и 60 000 пехоты, выступив во главе их, чтобы наказать Осетин. Другие отряды царей Кавказа объединяются с ним, доводя численность войска до 212 000 человек. Перейдя Дарьял, он разбивает лагерь ниже по берегам Терека, где дает яростное сражение Осетинам и Хазарам, которые терпят поражение, а Осетия подверглась разграблению. В сражении Вахтанг убивает двух знаменитых Осетин гигантской силы, один звался Тарханом, другой Бахкатаром.

Продолжая свой поход, Вахтанг сражается с Печенегами, Зихами и Абхазами, однако, подчинив предварительно Осетин договором, и чтобы быть уверенным в них в будущем, соорудил в Кассаре добротную стену, положившую конец их набегам(84).

Согласно Вахушту в его описании Осетии: «Касрис-кари находится ниже Квемо-Зрамага, там, где ущелье суживается от спускающихся скалистых горных отрогов Хоха, Глолы и Кавказа. Здесь пробиты чрез скалу Кари (двери) и возведена чрез речку большая сводчатая каменная на извести стена. И это устроено царями с целью, чтобы, кроме них, ни один овс не мог проходить чрез эти двери. И ущелье это очень крепкое и неприступное <…>. Тут имеется крепость большая и весьма сильная и, как говорят, построенная царицей Тамарой» (текст цитирован по источнику: Известия грузинских летописей и историков о Северном Кавказе и России // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа, № 22. 1897. Описание Осетии, Дзурдзукии, Додоэтии, Тушетии, Алании и Джикетии. Из Географии Грузии Вахушта, составленной в 1745 г. Пер. М. Джанашвили)(85).

Кажется, что именно о Бахкатаре, убитом Вахтангом, идет речь в надписи, недавно найденной в церкви Музалы над воротами Кассары и опубликованной в Азиатском журнале за октябрь 1830 года; вот она в том виде, в каком ее перевел господин Броссе Младший, она по-грузински, разделенная на две части, каждая из которых по тринадцать стихов(86):

«Нас было девять братьев из семейства Чарджонидзе-Дчархилан: Ос-Бахкатар, Давит-Сослан, объявившие войну четырем царствам; Фидарос, Джадарос, Сакур и Гиорги, бросавшие на врага гневные взгляды. Трое из наших братьев являлись монахами и благими служителями Христа. Мы хозяева узких путей, по которым ходят туда и обратно с четырех сторон».

«Мы имеем в Кассаре укрепление и таможню, и мы занимаем верхнюю часть моста, надейтесь на хорошее обхождение здесь, если вы хорошо ведете себя на той его части. Мы имеем золотого песка и серебра столько же, сколько и воды. Я завоевал народы Кавказа и преклонил четыре царства. Верный своим обыкновениям, я похитил сестру князя Картли; он предупредил меня и обманул клятвой, взяв на себя ответственность за мои грехи. Бахкатар был брошен в воду, а войско Осетин оказалось уничтоженным. Вы, кто читаете эти строки, даруйте мне несколько молитв».

Помимо Осетин, проходы у подножия Эльбруса закрывались другими стенами и укреплениями, одна из которых принадлежит к долине Троглодитов, сегодня Кисловодской долине или кислым водам(87); другая стояла на Куме. Наконец, последний участок по примеру Дербентского закрывал морскую теснину Гагры, описанную мной выше(88). Стена Келассура защищала только греческую республику против горцев Кавказа(89).

Полагаю, что мне удалось подытожить, насколько в моих силах, общую систему коммуникаций Кавказа и укрепленных линий, охранявших народы против кочевников севера; я не стану повторять уже сказанное мной в исторической части об охране этих переходов Персами и Римлянами.

Что касается, в частности, истории о госпоже княжне Дарье, грабившей путников и бросавшей переставших ей наравиться любовников прямо в Терек, как бы с высоты Тарпейской скалы, то можно ее отнести к числу фаблио о временах правления Карла Великого. Нет ничего в грузинских хрониках, что могло бы поддержать эту сказку. Впрочем, я нахожу слишком мало вкуса у госпожи княжны, пришедшей усесться в орлиное гнездо, чтобы позабавиться(90).

Дарьял это не только закрытые врата для врага, Гунна, пожелавшего проникнуть в большую долину Кавказа, но еще и место, где завершается всякая растительность на склонах гор. Они полностью голые в долине Терека; и лишь в самой теснине начинаешь замечать по расселинам расколотых и угрожающих обвалом со всех сторон скал несколько низкорослых сосен.

Но вскоре природа оживает, и уже в Ларсе на 700 футах ниже и в 6 ½ верстах от Дарьяла она восстанавливает все свои права. Скоро деревья мачтового леса смешиваются с соснами и можжевельниками; понемногу они берут верх и первыми проникают на вершины скал, как видно по Ларсу.

За Дарьяльским постом переходим Терек по деревянному мосту, чтобы достичь левого берега; дорога скользит между рекой и огромными блоками осыпавшихся скал, покрытыми еще альпийской растительностью.

Но вскоре второй мост приводит путешественника на правый берег, и недавно завершенный путь избавляет его от столь трудного проезда у врат Святой Троицы; ведь, чтобы оставаться на правом берегу, в живой скале был вытесан путь, известный своими сложностями и рисками, которым подвергся Гамба в 1820 году. Господин Гамба говорит также, что дорога оказалась поднятой на несколько футов над самыми высокими водами Терека; я не знаю, насколько Терек ей овладел, поскольку в действительности теперь он течет по всей своей протяженности по старому пути и даже через врата Святой Троицы.

Третий мост находится ниже этого препятствия, которое мы не смогли преодолеть, и в 6 ½ верстах от Дарьяла; прибыв в Ларс в самом романтическом положении. Его древний замок покоится на выдвинутой скале, господствующей над Тереком: несколько хижин, пост и воиская команда размещаются у подножия скалы. На данном мной рисунке этого месторасположения, 2 série, planche 30, Терек у нас справа, а большая дорога, проходящая по гребню скалы, слева. Склоны, окружающие замок Ларса, один из ключей долины, все суть сланцевые и покрытые усеянными блестками черных сосен и кустарниками.

Пройдя Ларс, долина понемногу расширяется, склоны становятся лесистыми и менее крутыми. Черный сланец заключает Терек до девятой версты, где юрский известняк поднимается и опирается на эту основу, совершенно напоминая геогностическую последовательность Рачи и Лечкума. Слои известняка очень упорядоченные, подражающие наклону пластов сланца; они имеют 5–6 футов толщины и больше.

Именно здесь последнее образование, завершающее подножие Кавказа. Между Ларсом и Балтой часть дороги вытесана в плотной скале, на которой я обнаружил новый вид спирали или улитки, коей присвоил наименование Caracolla Darialis(91).

Долины Макал справа, а Саудонс Балты слева открываются над Тереком; горы довольно быстро снижаются, когда в 7 верстах от Владикавказа и в 18 верстах от Ларса мы выходим на равнину, создающую залив между горами, оказавшись снова в однообразной степи Юга России.

Владикавказ, основанный знаменитым Потемкиным у входа в долину реки Терек с наименованием Владей Кавказом и снизу от древнего месторасположения города Гуннов, поселившихся там, чтобы пользоваться всеми возможностями, когда проходы для них будут открыты. Мы обнаруживаем их следы.

Новый город построен по-русски из дерева, без крыш из камня, глины или грязи, и после этих азиатских городов весьма удивительно внезапно оказаться в жилищах горожан, стоящих под углом 60°.

Во Владикавказе сильная растительность, но далеко не столь пышная, как на обратной стороне Кавказа. Свежесть зелени происходит от частых осадков, падающих по окрестностям и представляющихся ежедневными, по словам казаков в долине Балты.

Мы пересекли Кавказ, но я не могу покинуть его, не остановившись на нескольких общих вопросах, не попавших в мою дорожную карту.

Терек

Барометрическик отметки от Моздока до Тифлиса через Кавказ (измерения даны в царских футах)

Четыре столбца отметок позаимствованы.

Первый столбец в Путешествию по Крыму и Кавказу, совершенному в 1811 году господами Энгельгардтом и Парротом и опубликованному по-немецки в 1815 году в Берлине.

Второй обязан русским инженерам, кому было поручено построить большую удобную дорогу, давшим свою оценку в 1818 году. Смотрите Описание (по-русски) Грузии, II, 125.

Третий является итогом различных заметок, сообщенных мне интересным путешествием господина Мейера, одного из спутников господина Купфера в экспедиции на гору Эльбрус под руководством генерала Эммануэля в 1829 году.

Четвертый не что иное, как фрагмент, данный господином Парротом в его Путешествии в 1829 году на гору Арарат, опубликованном по-немецки в Берлине в 1834 году. Господин Паррот здесь лишь восполнил уже опубликованное сообща с господином Энгельгардтом в своем путешествии от 1811 года.

Эти разные оценки неполные и представляют различия между собой, которые важно осветить.

Между оценками господ Энгельгардта и Паррота, сделанными в 1811 году, и господина Мейера от 1829 года я обнаруживаю по четырем наблюдениям на общих и установленных основаниях на одно деление меньше, что в среднем составляет 288 футов(92).

Различие, существующее между этими четырьмя пунктами, кроется в нескольких других общих наблюдениях.

(93) Эта слишком большая разница может происходить от разнообразия точек наблюдения.

Это постоянное уменьшение в результатах работы господ Энгельгардта и Паррота поразительно и во всем соответствует ошибке в счислении, при котором их оценка Черного и Каспийского морей побудила ученых предположить, что уровень последнего на 329 футов ниже первого. Господин Паррот сам согласился с этой ошибкой, которая, должно быть, произошла на участке выравнивания, имевшем место между Моздоком и Черным морем. Я удивлен лишь тем, что этот ученый не придал большего значения повторной оценке проезда от Моздока до Коби, ошибочно руководствуясь выравниванием 1811 года, которое определенно неправильно, поскольку основа, на чем оно рассчитывалось, неверная.

Второе выравнивание оказалось намного более ценным, поскольку, по всей вероятности, согласовывалось с отметкой господина Мейера. Ведь только два наблюдения покоятся на установленных основаниях, оказавшихся общими у этих двух ученых, представляя собой лишь небольшую разницу и тем самым удостоверивая друг друга.

Оценка русских инженеров, наоборот, на всех своих станциях упорядоченно представляет больше того, что господа Энгельгардт и Паррот рассчитывают меньше. Вот картина этих различий.

Эти различия примечательны, поскольку касаются общих и неизменных точек, когда по максимуму они выше на 665 футов, а по минимуму на 288 футов, а в своем среднем значении на 460 футов в соответствии со столь тщательными наблюдениями двух равно незаурядных ученых.

Кроме того, заметьте, что эти различия идут в довольно упорядоченной прогрессии, начиная с Тифлиса, являвшегося отправной точкой, и вплоть до Владикавказа, что может быть вызвано только каким-либо дефектом в работе одного из барометров.

Высота Сионского монастыря одинаково мне представляется неверной, поскольку она на 945 футов выше, чем у самого поста Коби; здесь я полагаюсь на суждение тех, кто знаком с местностью, и кто, на первый взгляд, не оценит столь большой разницы. Я полагаю, что здесь ошибка в названии и смешение Сионского монастыря с обителью Святой Троицы, которая может оказаться на высоте, обозначенной русскими инженерами.

Только что мной составленные наблюдения по различным выравниваниям долины Терека помогут мне отыскать верный уровень в своем падении, исправив собственные наблюдения господ Энгельгардта и Паррота о верхней части течения этой реки.

Согласно этим господам, исток Терека у подножия Казбека расположен на высоте 8, 202 фута.

Я добавляю в среднем к их оценке 300 футов для возмещения общей ошибки, получая 8, 502 фута.

Деревня Ресс находится на высоте 6, 798 футов, либо 7, 098 футов.

Общее топографическое заключение восполнит описание высокогорной и важной долины Терека и его притоков. Рассказ о моем путешествии позволил мне лишь мимоходом дать о ней несколько представлений, чего, разумеется, недостаточно, чтобы познакомиться с ней.

В своем обзоре я имел в качестве путеводителей следующие произведения: 1° Русское описание Грузии, в 4 томах, часть которого касается долины Терека, автор господин Григорий Гордеев; 2° Описание Кавказа и Путешествие Гильденштедта; 3° Путешествие Рейнеггса. Все сказанное об этой стране Юлиусом Клапротом есть компиляция из двух последних авторов.

Терек становится рекой лишь в Коби, где сливаются воды трех главных долин, уже мной названных: долины Турсо или Труссо, удаляющейся на запад; долины горы Святого Креста; и долины Ухате-дон, идущей на восток.

Первая из них, населенная Осетинами Тирци(94), собственно говоря, и содержит истоки Терека. Она нисходит от горы Ресс(95) в направлении с севера-запада на юго-восток и проходит через деревни Шивратле или Верхний Ресс, Ресс и пр., откуда приобретает более восточное направление до Коби.

Вокруг главной долины Терека открываются, идя с севера на юг, лощины Тепа, Саватиса и Катары. Там текут, справа от Терека, Замарас, Теп-дон, Гимараи-дон и Саватис-дон.

Слева идут: Цли, спускающаяся с заснеженной горы Цли, самой высокой с горой Ресс в 3 верстах на северо-запад от Шивратле, и впадающая рядом с этим селом в Терек; Цоссолтком, нисходящая с горы Каллас с заснеженной вершиной; Жесгом-дон, идущая от горы Кель и впадающая в Терек справа от деревни Абано.

В долине Терека, продвигающейся к Коби, открываются еще слева две других больших лощины, из которых первая Мна, орошаемая Мнаи-доном, нисходящим с ледника горы Мна. Вторая это лощина Ноа-кау (Новая Деревня).

Вторая большая долина горы Святого Креста приводит к Тереку несколько притоков. Главный – Барзавцаге(96), спускающийся с перевала Святого Креста; он принимает Олиак-Урс-дон, Сазеле-дон, Бодои-дон, и все они вместе получают наименование Малого Терека; Грузины его называют Тетри-Цкали, а Осетины Урс-дон; эти два названия обозначают одинаково белую воду. Он впадает недалеко от Коби на западе в Терек.

Третья долина, идущая с востока, Ухате, питает Ухате-дон, впадающий в Терек справа в версте ниже от поста Коби, который оказывается окруженным тремя реками: Тереком с севера, Урс-доном с запада, Ухате-доном с востока(97).

От слияния этих трех рек долина Терека приобретает особый характер и, направляясь прямо на север, пересекает весь Кавказ до Владикавказа. Грузины ее называют Хеви, Долина по преимуществу, и ее верхняя часть простирается до теснины Дарьяла, являвшейся ее воротами с грузинским названием Хевис-кари, Врата Долины, обладая совершенным определением.

В этой части своего течения, на расстоянии 26 ½ верст до Дарьяла, Терек принимает нижеследующие притоки.

Справа Теркпена-цкали, впадающий в Терек около Сионского монастыря(98).

Ниже река Сно выходит из лощины Гудо-Шаури у деревни Ачехоти и впадает через глубокую горловину в Терек. В верхней долине она принимает различные значительные притоки – Пха, Кора, Кананазе, Верховис-цкали, Артхомисцкали.

Куро-цкали, спускающийся с горы Куро и впадающий в Терек на версту ниже Степан-Цминды.

Наконец, Кистинка, примечательный благодаря холодности своих вод; он имеет свои исток на горах Кистов, течет через узкую горловину, попадая в Терек у нынешнего Дарьяльского поста.

Слева от Терека следующие реки, стремящиеся увеличить свое течение.

Кева-цкали, которая в него входит у деревни Каноби в двух верстах ниже поста Коби.

Кессия-цкали.

Хеви-цкали.

Крейта-дон(99), имеющая свой исток на горе Тот-Хог, падающая каскадами и сливающаяся с Тереком лишь через глубокую вытесанную в скале горловину.

Хуци-дон.

Цехери, бросающаяся в Терек напротив Степан-Цминды; она очень опасная для перехода во время таяния снегов и после сильных осадков.

Шехе-цкали, обладающая своим истоком на горе Шехе и попадающая в Терек сверху от Гвелети у деревни Зудо.

Наконец, в одной версте снизу от Гвелети и в 5 ½ верстах от Степан-Цминды открывается, как я уже говорил, коридор Цахдон, по которому сходят снежные лавины Казбека в долину Терека, Цахдон или Деф-дароки по-грузински.

Существование Осетин является одним из самых примечательных фактов в истории. Осетинский народ, обособленный в центре Кавказа посреди народов, не имеющих с них никакого сродства, предстает промежуточным звеном, связующим теперь индогерманские народы индоперсидской ветви с европейскими народами. С этой точки зрения осетинская народность есть подлинный памятник, заслуживающий особого внимания.

Чтобы упорядоченно и плодотворно разобраться в этой сложной теме, я посчитал уместным классифицировать свою работу, плод многих разысканий, следующим образом.

В ПЕРВОЙ ЧАСТИ я дам лаконичный обзор Яфетидов Кавказа (индогерманцев европейской ветви и индоперсидской ветви господина Омалиуса д’Аллуа), согласно Книги Бытия и Пророкам.

1° Гомер или Киммерийцы и их ответвления, Ашкеназ (Германцы), Рифат (Славяне), Тогарма (Фригийцы).

2° Фирас (Фракийцы).

3° Йаван или Ионийцы и их ответвления – Элиса, (Эолийцы), Тарсис (Тарс), Киттим (острова), Доданим (Доданейцы из Эпира и Фессалии).

4° Мешех или Мошок’х (Мосхи Геродота, Мески Грузин).

5° Фувал или Тобель (Тибарены Скилакса и Геродота, Иверийцы Страбона, Плиния, нынещние Грузины).

6° Мадай (Мидяне). Слово об Араме и Армянах. Сим и Сомхе.

7° Магог (Майотаи или Меоты).

ВТОРАЯ ЧАСТЬ. – Магог или Меоты, мидийские колонии, водворенные на Северном Кавказе.

Гог Иезекииля, синоним Скифов-Сколотов Геродота: это те, которые увлекли Сомхов-Грузин на Северный Кавказ.

Ложное использование имени Скифов.

Подлинными Скифами являются Скифы-Чудь или Финны, водворившиеся от начала истории на берега Черного моря перед Киммерийцами. От этих Скифов-Чуди произошли предположительно Эстонцы и Ливы с берегов Балтики.

Скифы-Сколоты одинаково суть Чудь или Фины: они же Саки или Сары у Персов, Хазары у Грузин, Катиары у Геродота, которые становятся Хазарами Средневековья.

Амазонки.

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ. – Оссы (Осетины) это Меоты: их история.

Синонимия наименования Осетин с названиями Ассов, Яссов, Алан и Коман, начиная с христианской эры.

О том, что Азия от Кавка-аза и каково отсюда происхождение имен Ассов и Осетин.

Азен, Асаланд и Асгард.

Обобщение и заключение. Ас: Аланы и Массагеты: Осетины-Иронцы.

ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ. – Язык Осетин и его родство с индо-персидскими языками.

Другое наиболее замечательное родство с языком Литовцев и Латышей, древних Венетов-Славян.

Фрагмент письма, адресованного на эту тему господину Александру фон Гумбольдту.

Нравы и обычаи Осетин.

Первая часть

Лаконичный обзор Иафетидов Кавказа, согласно Книги Бытия и Пророкам

Все положительные факты, взятые из самой отдаленной истории народов Кавказа и Юга России, способствуют доказательству этнографической аксиомы: именно чудские или финские народности (скифская ветвь белой расы по Омалиусу д’Аллуа) являются наиболее древними и первыми, которые занимали эти области. Нет никакого следа их прибытия, однако существует в некотором смысле поток миграции в истории индогерманских народов (индо-персидская и европейская ветви господина Омалиуса).

Самые значительные и наиболее недоступные части Кавказа заселены народами финнского родства – Черкесами, Мичегами (Нохчи) или Лезгинами. Есть ли хоть один из них, происхождение которого можно обнаружить, и которого не существовало там, где он пребывает в настоящее время, даже если обратиться за советом к древнейшим армянским и грузинским хроникам?

Осетины, единственное индогерманское племя, вклинившееся между вышеуказанными расами финского сродства; единственное, которое признано нарушившим их однородность. Тем самым Кавказ, с тех пор как мы его пытаемся изучить, в этнографическом отношении оказывается большим финским островом, омываемым индогерманскими нациями.

Кавказ являлся как бы пристанищем всех остатков населения, которых гроза, бушевшая на равнине, будь то на севере или на юге, изгнала, заставив искать убежища. Таким образом, каждая главная высокогорная долина предстает, если угодно, обособленным осколком народности, и именно Финны первыми создали здесь свою обширную твердыню.

Книга Бытия кажется не затрагивает эту группу надменных горцев, о которых может дать представление мое описание Черкесов, тогда как усердно занимается индогерманскими Иафетидами, которые их окружают со всех сторон.

Ибо 10 глава Книги Бытия, рассматриваемая с чисто исторической точки зрения, бесспорно, является самым древним обозрением общей классификации рас, дошедших до нашего времени(1).

Данные, по которым составлен этот замечательный фрагмент, переносят читателя к эпохе, соседствующей с окончанием Вавилонского пленения. Это подытоживающее заключение обо всей географии, разбросанной в пророчествах Исайи, Иеремии и Иезекииля, произведения которых непременно становятся комментариями к этой главе(2).

Воспринимая сей практический способ видения, плод продолжительных разысканий критиков еврейского текста, внушаешь себе особую заинтересованность и с большей легкостью осознаешь это. Простое изучение полностью оправдывает данный способ рассмотрения.

Итак, предположив, что это произошло очень скоро после великого нашествия скифо-хазарских народов и их полного уничтожения в Азии, станет ясно, почему скифская или финская раса не представлена в обзоре; она была сметена, и пророчество Иезекииля, глава 38, против Гога исполнилось.

Книга Бытия в своем обзоре признает три расы, между которыми распределились народы, тогда известные Евреям: 1° Иафетиды, 2° Хамиты, 3° Семиты.

Моя цель состоит не в том, чтобы истолковывать генеалогическую систему рас; но, приготовившись покинуть Кавказ, я хотел бы еще в отношении Осетин сопоставить священные источники со светскими, что я до сих пор не осмеливался делать.

Замечу только, что господин Омалиус д’Аллуа, с обобщением современных географов разделяя человеческие расы по цветам на белую, желтую, красную, коричневую и черную, вводит три больших деления Книги Бытия в белой расе – Иафетидов, по нему образующих европейскую и индоперсидскую ветви; Хамитов или Кушитов и Семитов, арамейскую ветвь(3).

Я умолчу о последних ветвях, чтобы мне заниматься только первой, одной, о которой здесь может идти речь. Вот перевод еврейского текста:

«Сыны Иафета: Гомер, Магог, Мадай, Иаван, [Елиса,] Фувал, Мешех и Фирас.

Сыны Гомера: Аскеназ, Рифат и Фогарма.

Сыны Иавана: Елиса, Фарсис, Киттим и Доданим» (Бытие, 10: 2-4).

1° Гомер

Вспомнив о том, что священный писатель переносит нас на некоторое время после исчезновения скифской расы в Азии из-за Киаксара, мы поймем, что их антагонисты, Гомер или Гомор, причина великой революции в Азии, устремили на него в первую очередь свои взоры; это Кимры, Киммерийцы и Кимраек светских писателей.

Киммерийцы, о которых говорит Гомер, уже пребывали в его время, как я старался доказать, на берегах Боспора Киммерийского, где обитали вокруг вулканов черной грязи и битума Керченского и Таманского полуострова; где Улисс собирался найти жерло преисподней. Гомер, как и его подражатель Вергилий, знал, как связать с необыкновенным физическим явлением странствование своих героев.

Книга Бытия по праву делает из Гомера вождя и рассматривает его согласно общепринятым идеям как отца индогерманских народов севера. Название Киммерийцев приобрело длительное звучание в Азии и Греции, даже спустя продолжительное время после их исчезновения из стран, которые они населяли(4). До пришествия Скифов-Хазар этот народ играл главную роль на берегах Боспора, который сохранил их название; его влияние не ограничивалось одним побережьем, ведь камни, воздвигнутые с крымской стороны и у кавказского отрога(5) и являющиеся в высшей степени киммерийскими памятнииками, заставляют верить, что Таврическая гряда и часть Кавказа были подчинены их цивилизации, иначе – их империи.

Нашествие Скифо-Хазар на Киммерийцев произвело две противоположных реакции. Часть народа во избежание варварских Скифов удалилась на запад Европы, принеся туда свой отделившийся образ и рассеяв нравы, памятники и религиозные идеи кавказской Киммерии до самой Англии. Перед их убытием их последним воспоминанием об империи, которую они покидали, был большой курган в честь павших в кровавом восстании из-за столь жестокого решения.

Бози Ахсаров, подпоручик, уроженец осетинского селения Зильги. Терская область, конец XIX века

Дзамболат Цереков

Тем самым завершилась первая известная на Северном Кавказе великая империя.

Однако Киммерийцы не смогли соединиться со своими братьями, ушедшими на запад: те из них, кто обитал на востоке от Боспора и на меловом краю Кавказа, чтобы удалиться от Скифов, предпочли противоположный путь; они растянулись по побережью Черного моря, как говорит Геродот, возможно также, они перешли через перевалы Цебельды, прибыв приблизительно в 633 году до Рождества Христова в центр Малой Азии.

Скифы-Хазары, не ведая о дороге, по которой проследовали их враги, устремились через Дербентские ворота их искать у Мидян, государство которых они сокрушили. Известно об их дерзости и разбоях, принесенных ими вплоть до Египта. Их истребление стало справедливой карой.

Их антагонисты Киммерийцы обрели лучшую участь; они одинаково разорили несколько частей Малой Азии, в том числе Лидию и греческие колонии; но, будучи отброшенными, оказались вынужденными сплотиться в нацию; своим главным средоточием они избрали Херсонес Синопский.

Именно оттуда Киммерийцы или Гомер известны Книге Бытия; она их распределяет на три рода: Аскеназ, Рифат и Тогарма, что переводилось как Немцы или Германцы, Славяне или Фригийцы, тем самым обобщая то, что, вероятно, имело особое значение для еврейского автора; ведь в действительности эти три великих рода все взаимосвязаны в той же степени с великой ветвью Гомера, представлявшей здесь европейскую или кельтскую ветвь индогерманской расы.

Но скажем также, что священный автор не собирался искать по ту сторону Кавказа в Европе эти три великие рода Гомеритов, а равно и самих Киммерийцев, поскольку все они имели своих представителей в Малой Азии, как и в Европе. Я отсылаю к прекрасному произведению графа Яна Потоцкого всякого, кто желал бы найти данный вопрос растолкованным со знанием дела и по сути. Я ограничусь подытоживанием его точки зрения.

Граф находит Асканазов (Регийцев Иосифа Флавия) у Мизийцев-Асканийцев, пришедших из Великой Мизии и водворившихся во Фригии у Олимпа: это была германская колония.

Пелопс также являлся Мизийцем-Асканийцем; согласно схолиасту Аполлодора, он покорил Пафлагонцев; но немногим спустя вторжение Меотов в Малую Азию принудило уйти Пелопса со всем своим народом в Грецию; отсюда наименование Пелопонеса и германские слова, вошедшие в греческий язык.

Гомер в своей песни кораблей говорит: «Форкис и богоподобный Асканий, горевшие оба Жаждой сражаться, фригийцев вели из Аскании дальней» (цит. по источнику: Гомер. Илиада. Перевод В. В. Вересаева. Песнь вторая. Сон. Испытание. Беотия, или перечень кораблей. Стих 862, 863).

Оставшиеся из Асканазов образовали в действительности Фригийцев-Мизийцев.

Рифат является подлинным и самым древним названием славянского народа. Генеты или Гонориаты не что иное, как переводы слова славянин, обозначающего уважаемый, незаурядный.

Йорнандез и Пауль Варнефрид говорят, что Латиняне прибавили букву к слову Энеты, которое стало Венетами, Венедами, Вендами, Винидами. Литовцы наших дней и древние Пруссы суть истинное потомство Вендов-Славян(6).

Граф Потоцкий полагает, что около 1600 года до нашей эры колония Славян пришла занять Пафлагонию. Славяне-Пафлагонцы находились в состоянии войны с Дарданом, фракийским князем, и Пелопсом, князем Асканийцев (1500 год до Рождества Христова). Пиламен их сопровождал на помощь Приаму во время Троянской войны (1300 год от Рождества Христова). Позднее, теснимая Киммерийцами, часть народа эмигрировала на север Адриатического моря под названием Венетов.

Наконец, Тогарма представляет древних Фригийцев, первоначальных насельников Малой Азии, расы, которая, как предполагается, являлась главным основанием армянского и грузинского народов. Хроники обоих народов неправильно или по праву единодушны, как мной сообщалось выше(7), давая себе общее наименование Таргамозиан; но колонии, пришедшие с юга, чтобы цивилизовать их и управлять ими, дали им название Тогарма, оставшееся и за другими народами(8). Разве Книга Бытия не обозначает именем Тогарма Фригийцев Малой Азии, богатство которых в конских табунах, всадниках и мулах восхваляет пророк Иезекииль.

Эти Тогарма-Фригийцы откровенное доказательство того, что Книга Бытия имеет в виду под Гомером, Асканазом, Рифатом и Тогармой только жителей Малой Азии, но не Северного Кавказа; ведь зачем тогда было присоединять к первым Тогарма-Фригийцев, так сказать, автохтонный народ Малой Азии, никогда отсюда не уходивший? Можно лишь подобным образом разуметь священный текст и выражаемое в нем родство, вытекающее из самих фактов, ведь в период, приводимый родовой таблицей, Гомериты Малой Азии покорили север этого полуострова, Галатию, Пафлагонию, Фригию, Мизию, как рассказывает Геродот, и там пребывали три народа, которые Книга Бытия рассматривала в качестве их детей.

Эти несколько слов о Малой Азии имеют большое значение, поскольку все свидетельствует о том, что сама страна долгое время являлась театром вторжений и колонизаций индогерманских народов. Маловероятно, чтобы они все пришли с берегов Азовского моря с Киммерийцами и Меотами, мужьями Амазонок. Тем не менее ясно, что между севером и югом Черного моря существовали точки соприкосновения, которые мы можем объяснить друг другу только известностью, силой и военной доблестью империи Киммерийцев, которая кажется единственной, охватывавшей все другие народы. Роль, подобная той, что сыграли Норманны.

2° Фирас

На западе от Гомера Книга Бытия располагает Фираса и Иавана.

Фирас представляет Фракийцев или Фрейков Геродота, занимая европейскую Турцию. Это название во многом аналогично с Тиресом, сегодня Днестром.

3° Иаван

Иаван, который ошибочно передавался Яваном(9), есть родовое наименование Греков в Азии. Ионические города Малой Азии, еще свободные, были на вершине своего могущества во время вторжения Скифов и Киммерийцев и их колонии покрывали берега Черного моря. Появились мудрецы Ионии, и торговля Милета соперничала с предприимчивостью Тира. Сама Греция еще не заняла среди народов того места, которое отводилось ей цивилизацией, наукой и воинской отвагой; она оставалась лишь соревнующейся с Ионией, по праву представлявшей благодаря своей славе греческий народ.

Ответвления суть: Елиса, Фарсис, Киттим и Доданим.

Елиса, Эолийцы с края Малой Азии.

Фарсис, Киликийцы со своей столицей Тарсом, снабжавшим ярмарки Тира серебром, железом, оловом и свинцом.

Киттим обозначает, в часности, Кипр со своей столицей Китиум или, скорее, это множественное число, объемлющее все острова Греции; поскольку, как отмечает Иосиф Флавий, Евреи давали название Киттим всем островам и всем морским местам. Соответственно, Иезекииль(10) говорит: «из дубов Васанских делали весла твои; скамьи твои делали из букового дерева, с оправою из слоновой кости с островов Киттимских».

Доданим является Додонеем Греков, и нет ничего удивительного в том, что священный автор столь хорошо знал имя, далеко распространившееся благодаря славе своих оракулов, с которыми советовался сам Крез. Додонейцы в общем суть материковые Греки, Додонейцы Эпира и Фессалии, где находились два знаменитых оракула данного имени. Это синоним Дорийцев.

4° Месех или Мошох

Перенесемся теперь на восток Малой Азии и к колониям Гомера; там Книга Бытия помещает Месеха и Фувала на южном склоне Кавказа.

Месех, смешанный народ Фригийцев или Таргомозиан с мидийским племенем, их цивилизовавшим и их сплотившим в форме нации, занимает клин, простирающийся между Колхидой и Грузией, то есть всю область, заключенную между источниками Квирилы (Фазис древних) и Кира. Пашалыки Карса и Ахалцихе образовывали ее средоточие.

Ценность этого имени более или менее ограничено в зависимости от значимости окрестных царств, соперничавших из-за богатых долин Месеха и лишавших их своей независимости; одинаково Страбон говорит, что в его время Месхия разделялась между Колхидой, Иверий и Арменией.

Дворянин

Дворянки

Осетины и казаки станицы Ардонской

Я не стану возвращаться к уже сказанному мной в целом о Месхии выше(11); отмечу лишь то, что название Месех обнаруживается у грузинских писателей в шестнадцатом и семнадцатом столетиях, всегда остававшееся за народом, который знали Библия, Страбон и Прокопий Кесарийский. Но если имя народа такое же, то разве оно не относится и к области, большая часть которой включена в Грузинское царство под названием Верхняя Картли, выражая тем самым большое родство, существовавшее между Месхами и Грузинами(12).

Это родство проявляется в языке, трудах и нравах, которые всегда были схожими у обоих народов.

Но Грузины суть не что иное, как Фувал или Тобель Книги Бытия. Таким образом, нет ничего более древнего, чем это братство двух народностей, которых священные авторы всегда старались соединить(13), что равно сделал и Геродот. Ведь Мосхи и Тибарены у греческого автора – два народа, объединенные для уплаты той же дани Персам(14), обладавшие теми же доспехами и одним военачальником в армии Ксеркса(15), наверняка являются Месехом и Фувалом.

5° Фувал

Тождество Тобеля или Фувала с Грузинами сегодня хорошо известно; ибо Иосиф Флавий недвусмысленно говорит, что Фувал представлял Иверийцев своего времени, Иверийцев Плиния, Страбона и Прокопия, являющихся Грузинами наших дней. Проход между Фувалом и Иверией есть Тибарени Геродота. Сим национальным именем никогда не обладали сами Грузины; они давали себе родовое название Картвелов: но оно остается в наименовании их столицы Тбилисси, по-нашему Тифлисе, уже знаменитом в глубокой древности своими теплыми купальнями(16).

Уже было найдено в этом томе о занятиях Фувала и Месеха, состоящих в работорговле и изготовлении медных ваз, несколько любопытных подробностей: я свидетельствую, что медь Фувала происходила из богатых копей Сомхета, а железо Халибов выковывалось тут же, отливаясь в столь многочисленных плавильных цехах Кульпы и других соседних мест. И с какой же древности прослыла известность оных установленных приисков, поскольку уже до потопа мы видим Тубал-Каина, изобретателя и кузнеца всех видов медных и железных инструментов(17).

6° Мадай

Мадай обозначает Мидян, первоначальный народ Азербайджана и части Ирана, важнейший народ монументальной истории Азии, обычный народ индогерманской расы, народ, в котором укоренялись самые древние традиции. Мадайцы являются предками Фарси или Персов Ирана, подчинивших центр Азии, напавших на южные равнины и сокрушивших кушитские и семитские империи Вавилона и Ниневии.

Это Мидяне-Персы или Иранцы, которые, следуя по горному плато на восток Ассирии и к Персидскому заливу, распространили имя Ирана вплоть до Индии, создав долгую череду крипт, укрепленных мест и других памятников между Хамаданом, Персеполисом, Пазаргадой и Сузами.

Их колонии, несомненно, цивилизовали Индию и Кашмир; поскольку санскрит, являясь языком колонистов-цивилизаторов, есть наречие Мидян-Персов. Сами памятники запечатлели художественные идеи Мидян-Иранцев.

В своей античной форме эти Мадайцы располагают наиболее ценным для описания своих нравов, колонизаций, законов и религии – Зенд-Авестой и Житием Зороастра; и некоторые главы Виндидада являются лучшими традиционными памятниками, помещенными нами рядом с Книгой Бытия для познания первоначального состояния наций центральной Азии.

Движение колонизации и политического роста Мидийцев шло не только с севера-запада на юго-восток, но и в обратном направлении на другую сторону Кавказа, как будет видно ниже.

И даже когда наступало время, когда Мидийцы, в свою очередь, терпели поражение от вторгшихся орд, их уже не по своей воле, а насильственно уводили в рабство заселять степи Юга России.

Как бы то ни было, не следует удивляться тому, как один и тот же дух распространился от Индии вплоть до берегов Азовского моря. Господин Карл Риттер в своих Пропилеях истории до Геродота с его достойной проницательностью отмечал эти необыкновенные сходства между столь удаленными друг от друга народами.

Но не без удивления следует отметить древнюю роль, которую играла Мидия. Таинственная завеса скрывает первую эпоху этой земли огня (Азербайджан), где все концентрируется, откуда все исходит. Масис-Арарат и озеро Урмия со своими древними вулканами предстают как бы колыбелью мира, а весь мир поднимается от цивилизации к цивилизации, от царства к царству, чтобы вернуться сюда и обрести первый толчок своего происхождения. Смутные легенды о Семирамиде и Нине имеют здесь свой героический театр, оставив ему свое имя.

Греция и ее мифы, ее Гелиады и Иафетиды Кавказа, ее Титаны происходят отсюда.

Мидия колыбель царей Армении и Грузии, их истории, их мифов, их письменности.

Это Эдем Книги Бытия, пересекающий Тигр и Евфрат(18), это театр потопа; отсюда выходят все народы.

Это Хайастан Армян, не располагающих другим названием для обозначения своей родины(19).

Это Хаденеше, родина Зороастра, родившегося в Урми на берегу озера Урмия. В знак признательности этот законодатель называет ее чистым Ираном, подобным раю, первым местом, сотворенным на земле.

Здесь находится древняя родина Арпаксада и Евреев: и их патриарх Авраам, как и Зороастр, родился в Уре на берегах Урмии в Халдее.

Здесь мы прикасаемся к Ирану, Архану, земле персидских мифов.

Отсюда, как потоки, обрушивались на север и юг Мидяне и Персы; на север, чтобы завоевать Европу у Чуди или Финнов; на юг, чтобы, сокрушив империи, создать свои в Ниневии и Вавилоне.

В только что приведенном мной обзоре удивительным образом не оказывается Армении; если некоторая часть обширной области, называемой нами ее именем, и связана с данной расой, то это несколько уделов восточной Фригии и Каппадокии, входивших во владение Тогармы.

Вся остальная Армения, Великая и Малая, являлась владением наследников Сима, составлявших Элам, Ассур, Арпаксад, Луд и Арам.

Элам был царством Гелата или Хелата в Дуруперане, на севере от озера Ван.

Ассур охватывал большую часть Васпуракана на юг и на восток от Вана.

Арпаксад, являвшийся родиной Евреев, и в котором находился Ур Халдейский, проситрался на восток от Васпуракана до озера Урмия.

Люд или Луд обозначал, возможно, страну Годайха посередине от Арарата или Великой Армении.

Арам включал в себя Малую Армению, одну известную у Геродота. Она простиралась по берегам Евфрата на севере Месопотамии.

Это деление Книги Бытия, включающее Грузин в число индогерманких Яфетидов и считающее Армян Арамейцами-Семитами, подтверждается историческим памятником, которому до сих пор не уделялось внимание. Семиты Книги Бытия суть Сомехи Грузин, дающие это общее название всем Армянам(20).

Такова совокупность гнеалогической картины, предоставляемой нам Книгой Бытия. Мне остается лишь рассказать о Магоге, которого я отодвинул напоследок, и который поможет мне встать на путь Осетин, куда я желал бы прийти.

Я прошу своих читателей извинить меня за продолжительную преамбулу; но после всего исследованного в некоторых местах своего доклада я откровенно должен был сказать несколько слов о соотношениях, существовавших между светской историей двух склонов Кавказа и священным текстом, изложив еще раз полную систему.

7° Магог

Обычно рассматривалось имя Магог как тождественное Майотам, Меотам, Матам, в том числе Сарматам и Савроматам с берегов Азовского моря, мидийских колоний, приведенных на Северный Кавказ Скифами-Хазарами в результате их неоднократных вторжений в Азию.

Отрывок из Иезекииля может внести особый вклад в подтверждение данного толкования.

Разумеется, такое событие, как Скифская война, изменившая лицо Азии и сопровождавшаяся опустошениями и разорениями, поскольку история редко упоминала о подобных вещах, должна была иметь определенное звучание даже у Евреев, что по-прежнему справедливо, если их страна становилась театром всех ужасающих бедствий. Итак, Скифы-Хазары пересекли Сирию во время своего Египетского похода, и этот факт, произошедший при жизни Иезекииля, должен был естественным образом оказаться в книгах пророка. Речь идет теперь о выяснении, под какими именами он оставил свое упоминание об этом. Нет никакого сомнения, что данному великому событию посвящены главы 38 и 39 его пророчеств, когда он говорит: «И было ко мне слово Господне: сын человеческий! обрати лице твое к Гогу в земле Магог, князю Роша, Мешеха и Фувала, и изреки на него пророчество и скажи: так говорит Господь Бог: вот, Я – на тебя, Гог, князь Роша, Мешеха и Фувала! И поверну тебя, и вложу удила в челюсти твои, и выведу тебя и все войско твое, коней и всадников, всех в полном вооружении, большое полчище, в бронях и со щитами, всех вооруженных мечами, Персов, Ефиоплян и Ливийцев с ними, всех со щитами и в шлемах, Гомера со всеми отрядами его, дом Фогарма, от пределов севера, со всеми отрядами его, многие народы с тобою. Готовься и снаряжайся, ты и все полчища твои, собравшиеся к тебе, и будь им вождем. После многих дней ты понадобишься; в последние годы ты придешь в землю, избавленную от меча, собранную из многих народов, на горы Израилевы, которые были в постоянном запустении, но теперь жители ее будут возвращены из народов, и все они будут жить безопасно. И поднимешься, как буря, пойдешь, как туча, чтобы покрыть землю, ты и все полчища твои и многие народы с тобою. Так говорит Господь Бог: в тот день придут тебе на сердце мысли, и ты задумаешь злое предприятие и скажешь: «поднимусь я на землю неогражденную, пойду на беззаботных, живущих беспечно, – все они живут без стен, и нет у них ни запоров, ни дверей, – чтобы произвести грабеж и набрать добычи, наложить руку на вновь заселенные развалины и на народ, собранный из народов, занимающийся хозяйством и торговлею, живущий на вершине земли». Сава и Дедан и купцы Фарсисские со всеми молодыми львами их скажут тебе: «ты пришел, чтобы произвести грабеж, собрал полчище твое, чтобы набрать добычи, взять серебро и золото, отнять скот и имущество, захватить большую добычу?» Посему изреки пророчество, сын человеческий, и скажи Гогу: так говорит Господь Бог: не так ли? в тот день, когда народ Мой Израиль будет жить безопасно, ты узнаешь это; и пойдешь с места твоего, от пределов севера, ты и многие народы с тобою, все сидящие на конях, сборище великое и войско многочисленное. И поднимешься на народ Мой, на Израиля, как туча, чтобы покрыть землю: это будет в последние дни, и Я приведу тебя на землю Мою, чтобы народы узнали Меня, когда Я над тобою, Гог, явлю святость Мою пред глазами их. Так говорит Господь Бог: не ты ли тот самый, о котором Я говорил в древние дни чрез рабов Моих, пророков Израилевых, которые пророчествовали в те времена, что Я приведу тебя на них? И будет в тот день, когда Гог придет на землю Израилеву, говорит Господь Бог, гнев Мой воспылает в ярости Моей. И в ревности Моей, в огне негодования Моего Я сказал: истинно в тот день произойдет великое потрясение на земле Израилевой. И вострепещут от лица Моего рыбы морские и птицы небесные, и звери полевые и все пресмыкающееся, ползающее по земле, и все люди, которые на лице земли, и обрушатся горы, и упадут утесы, и все стены падут на землю. И по всем горам Моим призову меч против него, говорит Господь Бог; меч каждого человека будет против брата его. И буду судиться с ним моровою язвою и кровопролитием, и пролью на него и на полки его и на многие народы, которые с ним, всепотопляющий дождь и каменный град, огонь и серу; и покажу Мое величие и святость Мою, и явлю Себя пред глазами многих народов, и узнают, что Я Господь» (Иезек. 38: 1-23). И далее: «Ты же, сын человеческий, изреки пророчество на Гога и скажи: так говорит Господь Бог: вот, Я – на тебя, Гог, князь Роша, Мешеха и Фувала! И поверну тебя, и поведу тебя, и выведу тебя от краев севера, и приведу тебя на горы Израилевы. И выбью лук твой из левой руки твоей, и выброшу стрелы твои из правой руки твоей. Падешь ты на горах Израилевых, ты и все полки твои, и народы, которые с тобою; отдам тебя на съедение всякого рода хищным птицам и зверям полевым. На открытом поле падешь; ибо Я сказал это, говорит Господь Бог. И пошлю огонь на землю Магог и на жителей островов, живущих беспечно, и узнают, что Я Господь. И явлю святое имя Мое среди народа Моего, Израиля, и не дам вперед бесславить святаго имени Моего, и узнают народы, что Я Господь, Святый в Израиле. Вот, это придет и сбудется, говорит Господь Бог, – это тот день, о котором Я сказал. Тогда жители городов Израилевых выйдут, и разведут огонь, и будут сожигать оружие, щиты и латы, луки и стрелы, и булавы и копья; семь лет буду жечь их. И не будут носить дров с поля, ни рубить из лесов, но будут жечь только оружие; и ограбят грабителей своих, и оберут обирателей своих, говорит Господь Бог. И будет в тот день: дам Гогу место для могилы в Израиле, долину прохожих на восток от моря, и она будет задерживать прохожих; и похоронят там Гога и все полчище его, и будут называть ее долиною полчища Гогова. И дом Израилев семь месяцев будет хоронить их, чтобы очистить землю. И весь народ земли будет хоронить их, и знаменит будет у них день, в который Я прославлю Себя, говорит Господь Бог. И назначат людей, которые постоянно обходили бы землю и с помощью прохожих погребали бы оставшихся на поверхности земли, для очищения ее; по прошествии семи месяцев они начнут делать поиски; и когда кто из обходящих землю увидит кость человеческую, то поставит возле нее знак, доколе погребатели не похоронят ее в долине полчища Гогова. И будет имя городу: Гамона [полчище]. И так очистят они землю» (Иезек. 39: 1-16)(21)