Читать онлайн Тайга простёрла руки кедра

Глава 1

Дневник таёжницы. Сентябрь 2023. Дневниковые записи в тайге Крайнего Севера Западной Сибири, Югры, на месте трагической гибели таёжника. Посвящается погибшим в тайге и тем, кто их ждал и ждёт.

Осень золото

Раскидала по тайге.

Дорога зовёт.

Пишу в лесу. Понедельник. Я – в палатке. На девятнадцатом километре трассы, считая от объездной дороги села. Дорога ведёт с Западно-Сибирской равнины в горы Приполярного Урала. А от моего дома, который остался уже в ушедшем времени, – на двадцать первом километре, – получается так. День осенний. Красивый. Солнечный. Обещанного дождя не случилось. И, надеюсь получится до дождей добраться до реки Манья, – не хотелось бы идти сырой, сквозь промокшую тайгу до своих таёжных угодий, под защиту лесной избы. По прямой до зимовья километров пятнадцать осталось, а по земле топать… – все тридцать накрутишь. Напрямую лишь вертолёты летают, а в тайге с обходами топей, коряг накручиваешь вдвое, а то и – втрое километраж.

Золотая осень во всех красках! – Берёза золотится – ярко жёлтая. Желтизна ещё не затронута тленом умирания, – насыщенная! Рябина багровеет, – ярко-красных цветов и оттенков. Пахнет северной таёжной осенью!

Полежала на спальниках в палатке. Их – два. Натруженные, ноющие спина, руки, ноги приятно отдыхают. Доехала по трассе на обычном, советских времён, стареньком велосипеде дамском. Он мне всё же высоковат. Всю жизнь испытываю неудобства из-за своего низенького роста, недаром и родовая фамилия – Мальковы, от слова «мал, да удал казаче уральский». А ещё часто в детстве от мамы слышала поговорку: «Мал золотник, да дорог». Только непросто доставать ногами до педалей, – кручу частенько носками. И сложновато запрыгивать в седло. – Ногу приходится перед посадкой закидывать выше головы, будто акробат, а годы не способствуют гибкости гимнаста и гимнастическим трюкам.

Лежу на спине. Достала смартфон. Включила. Изначальная зарядка – сто процентов, при включении сняло один процент. Антенны нет. Тут – долина Каменистого. Низина болотная тянется вдоль восточных отрогов Урала на километры, и связь не ловит, горой восточного борта экранирует радиоволны. Время: 12.50 дня. Получается, с села добралась за четыре часа, считая с переправами через две реки, с установкой палатки. – Это прекрасно! Быстро!

Встала сегодня в 6.30. Пока собралась, выехать получилось уже в восемь утра. Ехала по объездной дороге до переправы на реке Ятрия. Оттуда – по трассе на велике до предгорий Урала, до его восточного склона. Багаж… – рюкзак, примотан на багажнике, там же разместила чай в пластиковой бутылке, сапоги болотники – тяжеленные! Прикрепила и насос накачивать колёса, если вдруг спустят. Насос -крупный, мотоциклетный, от нашего «Урала», что отдала после смерти мужа соседу за «так». Теперь он стоит сиротливо на улице, – не в гараже, ржавеет. Тяжко смотреть: столько на нём ездили! Столько воспоминаний связано! Теперь и он, и я осиротели. Муж погиб в мае 2022. Заходил с этого места в наши таёжные владения – с Каменистого, домой больше не вернулся. Похоронили только в сентябре, как в августе сама отправилась на поиски в тайгу с лайками, и сама нашла… На руле велика приспособила спальник для облегчения нагрузки на заднее колесо.

На переправе через Ятрию переправиться получилось весьма удачно. Парень перевозчик, умница! – мой бывший ученик. Всегда поражаюсь, когда ребята, которые неважно учились в школе, во взрослом статусе оказываются куда добрее, чем школьные отличники и хорошисты. Думаю, непростая жизнь учит их пониманию и человека, и жизни. Он помог и разгрузиться и загрузиться. Поблагодарила. Заметила, – молодёжь села и соседней деревушки, даже подростки, всегда приветливы, всегда помогают, чего не скажешь о мужиках моего возраста, те в лучшем случае здороваются на равных, а нередко подозрительно косятся. Понимаю их настороженность: мы конкуренты в тайге. И как пишет Джек Лондон в своих рассказах «Смог Белью», – золотопромышленники – хытники, да и охотники, народ специфичный, – подозрительный. И сразу думает: «Куда это она намылилась опять?!.. – явно тут что-то нечисто…».

Необходимые бивачные вещи оставляла тут, – под кедрами, с апреля 2023, как ходила в апреле в избу на Манью – к себе. Тогда всё упаковала в целлофановые большие пакеты, а те – в мешки картофельные. Упаковала спальник, часть палатки (брала с собой весной только верх), коврики, запасные перчатки, штаны, рукавицы, котелок, верёвочки и верёвки всяческие. Складировала в немалую кучу под кедрами. Сверху прикрыла куском армированного полиэтилена нового, и вверх дном уложила рыбацкие пластиковые сани-волокушу, топор, прижав ими вещи, чтоб не промокало летом в дожди. Ночевала в конце апреле, ухайдаканная, – в снегах. Снег ещё не таял тогда. Шла с избы по западу участка на лыжах – по следу снегохода, таща груз в волокуше. Только та за одну ходку прохудилась дном, истёрлась до дыр на сгибах. И всё же, – на себе, на своём горбу было б непосильно нести вес под двадцать пять кило. Да и мой станковый армейский швейцарский рюкзак рассчитан не на охоту, а на войну, на армию, на перенос оружия, и не вмещает подобный объём барахла всяческого постельно- походного. Лыжи, – ухряпанные, лесные, старые, потёртые о наст, со сколами, в избе подбила кусками камуса белого. – Невозможно без камуса оленьего по насту идти: разносит на любом, невидимом глазу, спуске, а на подъём – тем паче… – геморрой ещё тот! Постоянен риск поломаться серьёзно. Без камуса на деревянных лыжах в весенний наст невозможно идти!

Весной лыжи вертикально привязала к стволу кедра, примотала зелёным резиновым шнуром. – Замечательная вещь! – Удобная для крепления любого груза в тайге при транспортировке. Верёвки – те, размахрячиваются, растягиваются, и поклажа в итоге шатается, а тут – резина тянется, прочно схватывает, и гибка на качке, поворотах, как нарты традиционные северные оленьи и собачьи. И, главное, – не требуется вязать узлы, которые потом в смороженном виде смороженными руками на холоде не развязать. Уставшей, голыми руками не каждый раз удаётся их развязать, часто приходится резать, а потом думать, каким образом заново связать воединое целое куски.

Оставляя лыжи, опасалась, что медведи, привлечённые запахом камуса, разгрызут лыжи, однако вышло иначе. – Медведь, естественно, пришёл и активно заинтересовался всем моим скарбом. В поисках съестного разворошил груду моей собственности, осмотрел по-свойски все мешочки и мешки, пораскидывал.

Особое внимание хищника почему-то сконцентрировалось на полиуретановом коврике. Тот – тонкий, с одной стороны покрыт теплоотражающим слоем золотинки, блестящей. Коврик мишка основательно погрыз и порвал когтями. Вкус синтетики не соблазнил, – и выбросил. Мешки с палаткой и спальником… – слава Создателю! – лишь погрыз немного, да и улёгся на них поверх, как на подстилку мягкую, почивать!.. – В окружении моих вещей, точно в берлогу, залёг в естественную ямку меж корней кедра. Кедр взрослый, и корни – крупные. Яму разгрёб поглубже. А от ветра, со всех сторон, зверь прикрылся моими спальными принадлежностями, что лежали в белых мешках, и стволами кедрушек, корнями. Снега лежало ещё метр! Однако мороз в марте давил под тридцать отдельными ночами!

Лежанку из моих спальных принадлежностей медведь устроил себе классную! Жил в полсотни метрах от наезженной трассы, по которой, как в городе в час пик носятся туда – сюда машины и машинки всяческих размеров и видов, – пыхтят, дико гремят так, что слышно за километры. Снуют, грохоча, КрАЗы, гружёные кварцем; носятся всевозможные снегоходы и триколы, легковушки, всяческие иномарки, а через дорогу стоит изба с охотниками. И никто из людей не знает, что находятся под постоянным пристальным вниманием хищника, обосновавшегося в окружении запахов вещей человека. Зверь в окружении моей собственности чувствовал себя в безопасности и от собратьев по разуму, и от охотников.

– Он видит всех! Обо всех всё знает, а о нём никто!.. – чем ни разведчик, ни партизан -исконно российский сибиряк?!.. А спал… – прислонившись боком, спиной к мои охотничьим лыжам, подбитым оленьим камусом! И их не трогал! – Вот и удивляйся! Жил тут, как поняла, всё лето с весны. Обосновался прочно! И, когда я сегодня пришла, то спугнула, – во мху остался свежий след его лап. След ещё не застарел. Неприятно, вот так, находиться под постоянным вниманием зверя, не ведая о том. Подумала об охотниках, которые в избе частенько обитали. Сталкивалась с подобным поведением медведей при работе в геологии, в поле, на Тыкотлова, – это много севернее, в тундре, вблизи гор Полярного Урала. Там, когда делала магнитку, медведи постоянно наблюдали за мной из-за кустов…

Лежала в палатке и опасалась: обязательно придёт к себе – домой, к ночи, да ещё и надумает меня прогнать. – Надежда вся на собак. Мишка считает мои вещи уже своими, плохо обошёлся только с ковриком. – Его погрыз. А вытащил с пакета (тот из-под продуктов) мои штаны, перчатки, рукавицы, варежки, Володин широкий кожаный ремень, – те разбросал, так-как принадлежали человеку, и зверь их ассоциирует со мной. Они крепко замокли, заплесневели за лето, то есть, – хозяйничал весной, по снегу ещё, лишь я ушла в село. Когда мужнин ремень весной приспособила под пояс для крепления волокуши, он был ещё относительно новым. Супруг купил тот накануне последнего похода в лес, и толком ещё не носил. – Натуральная кожа! -Широкий, но тяжеленный! Жёсткий! Красивый, да неудобный. А для волокуши подошёл, – самое то! Ремень мишка не погрыз, хотя мог бы и съесть. Тот изрядно вымок, не просох за лето и заплесневел, – позеленел, и пах плесенью.

Разложила вещи сушить: на сучки повесила. На валежины поклала спальник и запасные штаны. Поставила палатку довольно удачно и сравнительно быстро, – дома специально тренировалась. А вот костёр развести не рискнула, – сушь стоит аномальная! Если загорится смолистый корень какой-нибудь, – не потушить, да и воды нет ни грамма в лесу! – Только в бутылочке польинская. Её набрала на переправе через горную Палью на четырнадцатом километре, предвидя подобную ситуацию. – Понимала: искать воду на вершине, как дойду, не по силам будет… – устану. С Польи позвонила дочери, сообщила, где нахожусь. Предупредила: «Дальше связи не будет до самой избы, а дойду с одной или с двумя ночевыми, – как получится. С избы позвоеню по приходу, – не теряйте!».

Прозвала мишку лыжником. – Как-никак спал с апреля под моими лыжами, прислонившись к ним, – охранял.

Спускалась с трассы по острым камням, спускала и гружёный велик. – Непросто! – Круто! Спрятала его под кедрами. Вокруг растёт мох и спеет кистями брусничка. Хотелось наклониться, съесть горсть, только нагруженной рюкзаком, – наклон – то дополнительная работа на мышцы… – не стала собирать. Пока прятала велосипед, Дымка занервничал. Не знала ещё: «Целы ли вещи?..». Ведь в апреле оставляла, уходя, когда лежал по-пояс снег и мороз – утренник – за двадцать. А спала почти нормально той апрельской ночью! А вот подниматься ото сна, одеваться и собираться на морозе было весьма и весьма неопрятно, сложно. К утру, когда ночевала, замёрзла! Палатка… – то лишь капроновый верх от летней туристической. Как тогда дошла, ухайдаканная, прямо на снег бросила полиэтилена мелкий кусок, Привязала шнурками палаточный верх к веткам деревьев. А с боков подсыпала, прижав снегом, чтоб не дуло снизу. Во внутрь положила тоненький кусок коврика на полиэтилен, несколько хиленьких веток ели, распилила поверх портянки и куртку… – считай, спала прямо на снегу…

Вскипятила вечером на костре чай, разлила в пластиковые бутылки и бросила их в спальник, прогревать холодный мешок. Залазила на четвереньках. Бутылки с тёплой водой ногами откатила в конец спальника. Пока те не остыли, то неплохо грели в ногах. Сверху покрыла себя тонкой «золотинкой», разместив «утеплитель» как крышу. Получился второй внутренний слой палатки. Он неплохо удерживал тепло моего тела. Проснулась на рассвете, так-как стала замерзать. Сверху, от дыхания на утеплителе кристаллизовался иней, однако спала, полежала неплохо, – отдохнула!

Утром выползла из спальника и мгновенно развела костёр. С вечера благоразумно, предвидя побудку в мороз экстремальную, приготовила кедровый сушняк и бересту. Однако дров мало заготовила, – лишь согреться хватило, собираясь. Вечером, когда пришла, не до того было, – сил не оставалось. Сложно после холодной ночёвке на холоде упаковывать вещи! Они – в изморози. И руки сильно подстывали на морозе, приходилось непрерывно греть, оттаивать над огнём, чтоб упаковывать ледяные вещи ледяные мешки. Спустилась тогда на трассу по подтаявшему днями согретому южному склону. Благо, – снег на южном склоне оказался едва выше колена, да с вечера пробила специально тропку – колею. Это позволило спуститься без лыж и подняться наверх, на дорогу по снегам в целик. А по трассе, на восходящем солнце, рванула бегом вперёд, согреваясь уже на ходьбе. – Шла очень скоренько!

А вот сейчас, – прошло лето, пришла осень, и я опять, как сплошная аномалия, ухожу с двумя лайками в тайгу, – иду туда, где год назад погиб супруг, такой же обезбашенный таёжник, как его супруга.

– Что меня туда тянет?.. – Где меня теперь никто не ждёт? – Зачем я иду туда?..

Оправдываю себя тем, что нужно сходить на место гибели мужа, подсобрать косточки, вещи, – если те остались и закопать – предать земле. И мучает постоянно вопрос: «Почему муж не дошёл до зимовья?.. – что или кто не дал пройти опытному таёжнику последние сотни метров, что отделяли жизнь от смерти?..». – Но только ли это меня туда опять несёт? Как себя понять?.. Каждую минуту чётко осознаю степень риска. Возврата с тайги не всем дано. – Знаю на многолетнем опыте, какие запредельные трудности ожидают. – Готова ли всё вынести, вернувшись оттуда в жизнь?.. – Не знаю ответа, и не знаю, почему, для чего уродилась иной. Однако я – уже в пути, и возврата назад нет.

Отдыхаю, сидя в спальнике. За тонкой тканью снуют птицы. Необычно много в этом году дятлов и мелких птах. Кедровый орех уродился, ягоды уродились, и впереди -стужа, оттого живность суетится, перекликается, летает, стучит по деревьям, пиликает, чирикает, а собачата возбуждены после долгого сидения дома, нервничают, бегают гавкать на каждую проезжающую мимо машину. Боюсь, чтоб дурак какой-нибудь не стрельнул. А в голове звучит казачья песня:

«Покачнулся я и с коня упал…

Эй, да мой конь, мой вороной!

Эй, да обрез стальной…

Эй, да густой туман…

Эй, ой, – да батька атаман…».

Тайга простёрла

руки кедров, сосенок,

обняв просторы до горы.

Отдыхаю после дороги, лёжа в палатке на спальниках. Уютно, тепло. Слышно, как машины прошли в горы, и одна шла с гор в село. Вчера заехали через переправу сельчане на работу. Моется металл на золотоносных участках бывших экспедиционных, хотя говорят, будто участок уже продан чужим, и неизвестно, где теперь местным мужикам работать. Молодёжь кормится подчас летними сезонами в здешнем золотоносном Клондайке. А тот собирает и свои жертвы, ибо «драчка» за металл неизбежна. Полно и хытников. Моют часто воровски, без лицензий, сталкивают на Землю тайно. Только так или иначе в этом нечистом бизнесе вовлечена молодёжь села, а контроль… – тот тоже подчинён деньгам со всеми вытекающими. – Дикий Север похлеще рассказов Джека Лондона!..

Сегодня проснулась дома в 5.30, – дома ад! Батареи центрального отопления горяченные, а на улице стоит знойное лето! Жара несусветная! Днём температура в тени до двадцати пяти жары! И ночью до пятнадцати! А к батареям не прикоснуться, – кипяток! С ЖКХ воевать сил нет, только до аварии шаг! – Прорвёт и кипятком затопит! А соседи молчат. Все ждут, когда за них кто-то другой станет воевать, – все подцеплены страхами мести, да безработицы. Решила тоже этот раз нервы не трепать. – Что могла, закрыла одеялами. В квартире душно, точно в парилке бани, – за сорок жары! Спать совершенно невозможно! Регулярно открываю дверь в подъезд, чтоб хоть на часок передохнуть, – там прохладнее. Форточки все распахнуты настежь, только мало помогает. Опасаюсь, как бы не прорвало старые трубы, и не залить квартиру соседей кипятком. Трубы ещё советских времён, естественно, – не менялись! А в соседних подъездах по-прежнему изнывают от холода, там батареи ледяные. И никто не звонит в ЖКХ, чтобы спустили воду, продули воздушные пробки. Решила и я не вмешиваться, – достало за всех пилюли получать! – Потерплю как-нибудь.

Встала, – дышать нечем совсем. Почти не спала. Собаки тоже совсем замучились и рвутся на улицу. Пришлось собираться бегом. Залпом выпила кружку кофе, – невозможно находиться в квартире и минуты! Собаки психуют. А выпустить их одних не могу, – убьют! Или спровоцируют нападение, подставив меня целенаправленно на деньги, – новая схема мошеннического побора пенсионеров, – узаконенная! Залила спешно в бутылку литр чая – с собой в дорогу. И. как при пожаре, выскочили втроём на улицу. Там – прохладно, можно дышать, а в квартире уже под пятьдесят жары, если не все шестьдесят!

Дымка, словно очумелый, носится галопом, – рад свободе. С его-то мехом совсем невмочь жкхашный античеловечный экстрим. Загрузила велосипед второпях, – быстрей –быстрей отсюда, – из ада, пока соседи не повыскакивали, интересуясь: «Куда это я намылилась опять?!..». – Сплетен грязных, алчных не избежать, – перемоют кости доблеску, чего только ни придумают?!… – деревня, есть деревня!.. – От скуки люд выдумывает фэнтази, да такие, каких ни одному писателю не нафантазировать. В поспешности, в итоге, оставила два собачьих поводка на крыльце дома. Решила не возвращаться, подумала: «Соседка повесит, – не пропадут. А, если и пропадут, – переживём. Только поводов для пересуд дадут гору!». В итоге, так и вышло! – по деревне пошла кошмарная трепотня, якобы я пропала, ибо нашли ошейник!.. – Не поводок на крыльце моего дома собачий, а уже ошейник? Только вот интересно, – чей? – Собачий? Или… – человечий?!..». – Аморазму людскому предела нет! Да, не только дури, – больше алчности и тщательно скрываемой злобы, ибо сплетню пустила соседка не просто так: целенаправленно, чтоб заинтересованные люди знали, где и когда я нахожусь, и предприняли необходимые меры. – Жалко, если пропадёт стропа – поводок! На нём остался и хороший карабин. Поводок покупала в Екатеринбурге в специализированном магазине – качественный! И руку не рвёт, тогда как простая верёвка сильно травмирует ладонь, когда пёс рванул за кошкой или по иной теме.

Облегчённо вздохнули лишь, когда выехала с села, со дворов, на дорогу объездную, – подальше от пристального нездорового внимания неусыпного соседей. Успокоилась, что и лайки проскочили псовые своры благополучно без традиционных разборок, да и Дымка за очередной сукой текущей не ускакал по кавалерским делам, привлечённый призывным запахом продолжения собачьего рода.

И совсем на душе полегчало, как добралась до реки Щекурья. Поняла: вырвалась на свободу из-под людской ненасытной алчной «опеки». На берегах реки стоят три лодки – горнячка и шлюпки. Накачала свою резинку одноместную лодочку. Уложила на дно полиуретановый коврик, чтоб укрепить плавучесть дна. Переплыла реку с помощью шеста, заранее изготовленного из берёзы молоденькой. Шест до дна не достаёт: яма. Приходится им и толкаться, где возможно, и грести, будто веслом.

Добралась до противоположного берега удачно, разгрузилась, поплыла обратно за велосипедом. Велик положила поперёк лодки впереди на борта. Лодочка маленькая и колесо заднее касалось воды, немного тормозя движение. Сама на корточках разместилась на баллонах бортов, стараясь не давить на дно, иначе тормозит. Силы в ногах пока хватает! Ветра нет, и течение на реке приемлемое. Перебралась тоже удачно, хотя долго не решалась на подвиг и побаивалась транспортировать громоздкий велосипед на маленькой хрупкой вёрткой, плохо управляемой лодчонке.

На берегу упаковала лодку, коврик, вёсла, термос, который опустошила уже, в два мешка. Выбрала укромное местечко в густом лесу, – спрятала. В принципе, раньше люд не сильно воровал, если видел чьи-то лежащие вещи, – не брал. Сейчас же жизнь меняется, и надёжнее спрятать ценное, чтобы случайно народ не принял за бесхозное – ничейное, точнее – за своё. Сейчас молодёжь не рискует технику оставить на дороге, – разберут же свои, ограбят! – Крепко воровитый народ стал!

Лежу, блаженствую. Приятно вот так лежать в тепле, уюте и слушать лес, думать, мыслить, вспоминать хорошее. Стучит по дереву деловито дятел. Кричит встревоженная нашим присутствием кедровка. Всё думала о мишке, который спал в окружении моих вещей многие месяца, в шуме оживлённой дороги, что в сотне метрах. Следы зверя во мху, вероятно, сегодняшние. Лежанка древняя – примятая изрядно. Мхи и травы давно подсохли, травмированные зверем. Хищник прикрывался от естественных врагов моим запахом, оставаясь невидимым и для людей, и для своих собратьев. Тинькает синичка. Когда ехала по трассе, на ручье подняли уток. Полья – красивая! Журчит мелодично по камням в окружении золота берёз сентябрьской осени и строгой зелени кедров. С Польи позвонила дочери, сообщила, где нахожусь, каким путём двигаюсь, где планирую ночевать. Попросила сообщить сыну, что с матерью всё в порядке, – не волнуйтесь!

Везла с собой, с дома, один литр сладкого чая и поллитра молока. Оказалось, – мало! На Полье набрала поллитра воды речной в пластиковую бутылочку с широким горлышком. Костёр не развожу из-за суши, – не рискую. Чай вскипятить не выходит. Воды рядом тоже нет. Днём – тепло, светит солнце. Небо – синее, синее! Без облаков, – осеннее. Лес желтеет. Желтизна – яркая, чистых оттенков, сочная. С собой у меня два спальника синтепоновых, летних и летняя туристическая старенькая палатка. Везла только две дуги палаточные, одну оставила дома из-за экономии тягаемого на себе веса. В процессе установки палатки, выяснилось: и её стоит иметь при себе, – так уютнее отдыхать. Она рассчитана для тамбура. Нужны и колышки. – С собой взяла лишь пять, – не хватает! Коврик порвал мишка. Постелила под спальники лишь полиэтилена кусок. От земли отделяет теперь ткань палатки, полиэтилен и спальник.

Штаны, перчатки, что лежали тут с весны, вымокли под дождями, – медведь их выкинул из мешков, разбросав. Разложила все вещи просушивать, однако ночи сейчас холодные, и их не просушить качественно, – лишь подвялятся. Прежде, чем отправиться в велопоход, по Интернету много читала рассказов опытных путешественников одиночек. Сбоку разместила на раме спальник, палатку, свитер, сапоги-болотники. Оставила велосипед у трассы, спрятав. Там же спрятала мотоциклетный насос.

Утром, дома, от жары собаки отказались наотрез завтракать. – Предлагала им по миске мясного бульона оленьего с кусками хлеба. Пришлось убрать в холодильник, зная: по возвращению с леса проголодаются и уплетут за милу душу. А теперь пробежались двадцать километров за мной галопом, да через реки наплавались и… – голодные! Дала по куску сала. Поели. Успокоились и теперь лежат, млеют. – Довольные!

В голове будто Володя говорит, Танюшкой называет. Голос не забывается до сих пор, – тревожит. – Рад, что иду к нему навестить… – Разные мысли приходят в таёжном уединении. И слеза невольно течёт из глаз при воспоминании. Ругаю и себя, и его: «Жить бы, да жить!..».

Я – в тайге. Странно это осознавать. Взлетела стремглав на дерево, резко цокнув возмущённо белка, – совсем рядом с палаткой. Она тут – хозяйка, скачет, собирает ягоды, грибы, орехи и запасается на зиму. Собаки соскочили с моховых лежанок и стремглав бросились облаивать зверушку, как заведено в лаечьем мире. Во мху, кругом, лежат кедровые шишки. Они время от времени падают с дерева, громко стуча о землю, – спускаются вниз и белками, и кедровками. Всё опасаюсь, – лишь бы на голову такая не свалилась!.. – надеюсь, палатка выдержит, и крышу не пробьёт. Постоянно о ткань постукивает опавший лист берёз и хвоинки кедров.

Из-за урожая кедрового ореха нынешним летом народилось полно дятлов, кедровок, поползней и всяческих иных таёжных птах. Вижу непрестанно снующего малого пёстрого дятла – с красной шапочкой на голове, с красным пятном под хвостом на попе, с узорчатой чёрно-белой окраской тела, головы-пера. Оттого и пёстрым именуют. Размером – с кедровку. Этой осенью скопилось в тайге много кедровок – и народилось, и слетело с соседних регионов на прокорм. Теперь неустанно трудятся, делая запасы-кладовые, во мху, под кореньями, на долгую зиму. Их запасами в зиму кормится и медведь, и полёвки, лисы, волки и прочая живность – все жируют, – сами-то не могут с макушки кедрового исполина спустить во мхи урожай ореха! А кедровки за всех трудятся, всех кормят. Многочисленные крикливые беспокойные труженики леса стаскивают шишки в кучи, шелушат, только ленятся, – выбирают зёрнышки сверху шишки и покрупнее, оставляя с боков и снизу.

Солнце с юга обеденного повернуло на вечерний запад – в горы Приполярного Урала. Они совсем рядом со мной, а с окна сельского видны далёкой дугой на горизонте западном. В палатке сразу посерело. – Свет ушёл за склон ручья и притенился, прячась за стволы кедров – лесом. Неприятно похмурело. Непрерывно стучат дятлы, кедровки, снуют поползни, синички и прочие мелкие птахи, – разговаривают, веселы – еды достаточно, тепло, до ночи необходимо наесться. Проехала с грохотом в горы очередная машина. Собаки побежали на трассу гавкать. Сильно беспокоюсь за них. Они бегают и меня выдают, да и могут стрельнуть в них, или Пульку подозвать, – украсть. Та до сих пор носится за всеми лодками, снегоходами, надеясь найти хозяина, – всё не забывает, а прошёл уже год с похорон, – ни я, ни дети, ни собака не забывают…

Слышно… – едет ещё одна машина. А наивные лайки понеслись и её облаивать. Голоса уже далеко слышны, – гавкают далеко. Сильно тревожит их ретивость по охране хозяйки и нашего скарба – палатки. Они теперь считают клочёк тайги своей собственностью, оттого и стараются показать всем, кто тут хозяин. Лишь по печальному опыту знаю: лучше б, чтоб меньше люда знало, где нахожусь. – Тайга, есть тайга! И опаснее, страшнее человека, зверя не существует на планете.

Хочется в туалет, – водица выжимает, как обычно в лесу происходит, да лень вставать, обуваться, вылазить наружу, – типичные обстоятельства палаточной жизни. Немного знобит, лихорадит после дороги. Мышцы натрудила опять. Болят руки, ноет спина. Велик нагружен и, с силой необходимо было непрерывно удерживать равновесие, – постоянно прочно держать обеими руками руль, – изо всех сил, чтобы не скинула под откос трассы. Дорога – хорошая, однако – гравийная, местами и валуны крупные торчат. Оттого непрестанно приходилось отслеживать камни, выруливать вовремя, объезжать, рискуя серьёзно упасть. – То не прогулка в парк!

Без дел лежать непривычно и тоскливо. Безделье, даже минутное, для меня нетипично. Надо поспать, а не спится. – Выспалась. Почти уснула сейчас, да проснулась и просто теперь лежу, – отдыхаю, распрямив блаженно спину, вытянув ноги. Сушу все вещи. Они отсырели и подмокли, ибо мишка порвал, погрыз целлофановый пакет, хотя и целы сами. Сушу спальник, что тут оставляла в апреле. Во второй половине апреля ночевала на снегу при минус двадцати градусах мороза, и тот покрылся сверху инеем. Так и затолкала с инеем в мешок. Постепенно просушенное стаскиваю в палатку. Побаливает голова. Спала последнее время дома через ночь, – то нервы сворачивают, то холод. Вначале не включали отопление при стойких минусах. А вдарила жара, – включили школу и садики, и нас заодно, не заботясь о поддержки приемлемых показателей температурного режима.

Гнуса в палатке нет. А дома – подвальные комары достают! – Житья не дают! В лесу немного помазалась репелентами, а в селе, в квартире нет возможности на диване просто посидеть у телевизора, – ад! Легла на спальник и, внезапно, точно наяву, увидела горы Южного Урала – родины, родной город, окружённый склонами живописных вершин, кленовые рощи… – красивые, близкие! Сердце защемило тоскливостью. Вижу: словно птицей парю над городскими кварталами, над долиной реки Сим. Подступила тоска, душу выворачивает: «Когда теперь туда попаду?!..». В тайге необычные порой мысли, зрительные образы внезапно вспыхивают!..

Машины ходят по трассе часто. Вода в реках заметно падает. – Стоит сушь, дождей хороших вторую неделю нет, и перекат на Крестах проходим, оттого и ездят в горы непрестанно, – кто на отдых, кто по охоте, да и старатели стараются гребануть золотишка…

Вчера накупила фруктов. Попала на завоз в магазины. Завезли, как поняла, к выборам. Так всегда случается перед важным мероприятием, – чтобы люди шли голосовать, -задобрить избирателей. Сейчас завозят продукты в магазины накануне выборов в местные «думы», а народ спешит воспользоваться. Вот и я, – накупила винограда, персиков, нектарин… – дорогущие! Кислые! Да не до перебирательств. Даже арбуз дотащила! Часть фруктов, уходя, положила в морозилку – не одолела!

Ночью шёл дождь. Дома жара стоит немыслимая! – Ад чистый! Закрываю батареи одеялами. Все форточки открыты, а в подъезде прохладно, – там отопление не работает: пробки воздушные, и воду ЖКХ не слили. В деревне – куча собак дерутся, не привязываются хозяевами, живут на вольном выпасе во дворах. Свадьбы лаечьи сейчас осенние в пике! Дружок соседский лежит сутками у гаража. Его хозяева переехали, а он тут ошивается. Там и серый пёс обитает… – чейный и ничейный. Его кормят исправно. Но стоит пожалиться, что кусачий, – тут же все громогласно орут, утверждая, якобы, – не их. А попробуй забери себе! – Тут же завопят, что их! – Хитрости людской предела не придумано! Идут люди, а собаки сбившейся стаей бегут следом с лаем, со всех дворов, погавкать, да подраться. И все… – чейные, а как отвечать… – ничейные! С соседнего дома несётся чёрный пёс и безногий (с ампутированной передней лапой), с нашего двора скачет бывших соседей кобель. Они переехали в частный дом, купив тот за выделенные округом огромные миллионы. Тут же и серый кобель, которого вчера соседка хвалила за нападение на моего пса и на меня!.. – Случилось обычная людская, собачья подлянка:

– Вчера вечером заводила на ночь домой Дымка, на поводке, выгуливала по пути. Он день сидел в огороде на цепи, как и положено по Закону о содержании собак. На крыльце соседнем сидит сука не лаечьей породы с течкой. Из пике она уже вышла, да кобели всё ещё кучкуются в надежде продолжить род собачий. Даму сторожит ихний серый кобель. Мой пёс, естественно, заинтересовался, привлечённый соблазняющим запахом – гормонами женскими, потащил меня незаметно, да целенаправленно, поздороваться с хвостатой красавицей, метя, естественно, традиционно, кустики по трассе. А тут… соперник! Началась типичная северная драка лаечьих кобелей – традиционные разборки из-за суки.

Мой – на поводке, тащит уже меня, серый пёс – на вольном выпасе, без привязи кидается на нас. Из-за того, что Дымка на поводке, не может драться полноценно, – ошейник не даёт, – я удерживаю. Не отпускаю поводка, пробую сдержать своего, да другим собакам то «на руку». И вот уже с соседних дворов двухэтажек несутся кобели драться. Они только и дожидались любимого развлечения! Вес лаек – моего и серого кобеля, в сумме около восьмидесяти килограмм, а то и более, что вдвое превышает мой вес. При этом, – они ещё и на четырёх лапах, а я на «подраненных временем» неустойчивых двух. У них… – клыки, зубы волчьи! – Молодые! Опытные! Реакция и скорость зверя дикого, – не человечья! Да и ум лаек затмила драка за благосклонность хвостатой дамы. Понимаю: «Подойду вплотную, начну разнимать, – меня разнесут в клочья!». – Кобели спласнулись насмерть! В такой ситуации даже опытные молодые мужики не суются к дерущимися. Собаки должны, традиционно померявшись силами, выяснить, – кто сильнее, и мирно подрыкивая, разойтись, уступив сильнейшему сопернику право продолжить лаечий род.

И тут, на звуки драки, выскочила соседка, что подписывала годами, как однажды выяснилось, за всех жильцов дома протоколы собраний, не проводимых собственниками дома. Решения, якобы согласованные, проводились администрацией, списывались миллионы миллионов под шумок, и о том мы не ведали, даже не подозревали. В итоге выяснилось, что в нашем доме давным-давно проведено и действует горячее водоснабжение, и в аварийной деревянной двухэтажке (в бараке) с тремя подъездами, мы платим за три лифта! Так узнали: в нашем дворе, оказывается, давно существует и действует детская площадка, которая регулярно финансируется с сельского бюджета! Много чего ещё интересного позже узналось. Под маркой капремонта и прочих проектов отчислялись миллионы миллионов! Да и нам в раскидку включалось под оплату за ЖКХ! – Платили и за лифты несуществующие. А к общедомовому электропотреблению кто только не подключен?!.. – И магазины, и пилорамы, Интернет и т.д, и т. п, и всё раскидывалось в итоге на физлиц, о чём те и не ведали.

С тех пор, когда афера вскрылась, отношения складывались натянуто. А тут ещё и у зятя, у сватьи из «коренных» угро-украинцев погорели угодья охотничьи, я же, несмотря на жутчайшее давление, не планирую уезжать, не сбегаю от страха с села. Чем и надежды многих жаждущих не оправдала. А так мечталось оттяпать землю у неочухавшейся от трагической гибели мужа вдовы. И… – опять осень! И охотничий сезон подпёр, а я, вопреки жутчайшему давлению опять оформила все документы, и собралась в тайгу, в свои земли, срывая мечты и планы! Да ещё и лайки породистые не на вольном выпасе, а под бдительным контролем: ночами – дома, днями в огороде на привязи. – Как -только ни пытаются их порешить, да меня подставить под уголовщину, раскрутить на деньги – не выходит! – Людской наглости предела зачастую нет!

И вот, хитрая хохлушка, которая зачем-то упорно пишет сейчас, во время СВО, в Инете, что училась на Украине в украинском селе! – решила мне серьёзно предъявить. – Орёт, типа не увожу пса своего от её крыльца и от её собак. Требует, чтоб обучала команде «фу!». – Дура несусветная! – Понятия не имеет: команда «Фу!» подаётся псу при иных обстоятельствах, а не в случае, когда хозяйка на поводке у пса и её собака нападает и на мою собаку, и на человека!

Пытаюсь всё же, по-соседски, смягчить конфликт. Говорю: «Не мой напал, а твои – непривязанны! И, – «Фу!», – кобелю –лайке западно-сибирской, увидевшую пахнущую течкой суку, бесполезно говорить. Он – не кастрирован. «Фу!» говорят, когда подбирает собака падаль. – Твоя сука – падаль?!.. Говорят в этом случае команду: «Нельзя!». Твои собаки без привязи в отличие от моих, – выгуливаются без присмотра. Серый кобель и вовсе живёт во дворе. Сука же, постоянно провоцирует драки кобелей и ежедневно таскается по дворам без присмотра.

Ситуация складывается тяжёлая. Понимаю: очередная «осенняя» подстава намечается. Прошлой осенью ребёнку соседскому намазали медвежьим жиром велосипед, чтобы спровоцировать моих собак на нападение. Тогда удалось раскрутить на большие деньги моих детей, – по-глупому! А надо было мне подать в опеку, в полицию за такие мошеннические дела. И опять всё повторяется! – Многим нужны наши лесные угодья! Оттого пошли наглые подставы и в отношении собак! Детей строго – настрого предупредила, чтобы не велись на провокации. И прежде всего, чем бездумно платить по любому мошенническому телефонному разводу, думать и советоваться со мной, – с матерью! Всегда теряюсь перед людской наглостью. Не умею из-за воспитания, противостоять борзости, особо бабской – хохляцкой. А округ негласно в народе именуется «Хохляцким», ибо, куда ни глянь, – все «коренные северные» соседи носят украинские фамилии с окончанием на букву «о». – Представляю, что творится на юге страны, если на Севере, «хохлы» так наглеют. Всё же пытаюсь спустить конфликт на мирные стёжки, понимая, – слишком глубоко заходит, и перемирие возможно лишь внешнее.

Кобели, как и положено, порычав, успокаиваются. Возбуждённо справляют нужду, точнее, – мирно метят границы владений, каждый со своей стороны, разделив территорию двора.

Пытаюсь объяснить: «Ни один крепкий мужик не сунется разнимать кобелей, дерущихся из-за текущей суки». – Разливают соперников только холодной водой. – Выливают вёдра воды на головы псов. – Только так возможно разжать их намертво сомкнутые волчьи клыки на горле соперника. – То потомки волков! «Коренная северная» хохлушка стоит злющая, готова меня разорвать, – дай лишь волю! Причина злости не в собаках, то лишь повод. Сообразив, – замолчала. -Ведь мой пёс на привязи, а её на вольном выпасе. И не ей мне предъявлять претензии, а мне, – содержит опасных собак в общественном дворе без контроля, выгуливает без поводков, и те напали на меня, а не мы на них. И по «Закону» я теперь имею полное право подать на неё заявление крайне серьёзное для привлечения к ответственности!

Хозяйка псов, ненавидящая весь мир, – заходит в подъезд, её собаки следуют за ней. Останавливается и, не зная, что я ещё не ушла и слышу, – хвалит своих псов за спровоцированную драку, – хвалит за нападение на нас! – Я не прихожу от происшедшего в шок! То ли ещё творится сейчас на юге?!.. Давно поняла: соседи хитро, подло целенаправленно провоцируют моих лаек, стремясь меня подставить под уголовную ответственность, оставить беззащитной. Без лаек охотника нет, и в тайгу не сунуться. Регулярно пытается меня снимать на смартфон…– тайно, из-под тишка. Не раз прямо ей говорила, заметив скрытую съёмку, чтобы не смела фотографировать меня, моих лаек. – Увижу фото в Интернет! Сразу подам в надзорные инстанции! А она знает: «С Законами я дружу!». Чувствую, – ищет способ подставить под уголовщину не по собственной инициативе, – до сих пор боятся: уйду туда, где погиб супруг и узнаю причину гибели супруга.

Неизменно себя успокаиваю: «Что ни делается, – всё к лучшему!». И не случайны случайности. Проявилась во всей полноте подлость человека, который частенько мило машет рукой в знак приветствия, и тут же раскручивает на информацию: «Куда я пошла и зачем?..». Целенаправленно обучает своих собак, провоцирует драку, нападение, – готовит очередную опасную подставу. У её зятя погорели угодья в лесном пожаре, теперь негде охотится, отжать мои не выходит никак. Год назад пропал муж. Его искали. Делалось всё, чтобы меня запугать, изничтожить, ограбить. Давление со всех сторон шло неописуемое. И нашли способ подставы, да такой, что пришлось экстренно глубокой ночью сбегать с лайками в тайгу. Поняла: сделают всё, чтобы не смогла найти, и тайга похоронит следы. – Слишком высоко пошло! А ночью, пришла полицейская. – Телефон и тот прослушивался! О моём намерение уйти в тайгу на поиски останков мужа, знала только дочь. Ей я сообщила по телефону, что ухожу на поиски отца, ибо дальше мне уже не дадут этого сделать. Капитанша – местная, – пыталась остановить, втирая, типа: там медведи! На законном основании не смогла остановить. Пришла, якобы ей позвонили: «Мои собаки насмерть порвали собаку чью-то в соседнем дворе». – Наглая придуманная ложь! Мои собаки – белые, не рыжие, и сидели на цепи днём! Проводила в огород, – показала. – Очень боялись, что уйду с лайками и найду мужа. Не прошло и несколько месяцев, как молодой женщины – полицейской, что всё знала, тоже не стало!..

На другой день иду с магазина, а соседка – навстречу. Её пёсика не слушает хозяйку, – бежит по дороге, собирая своры кобелей со всего села. Увидев меня, перепугалась. -Поняла, – теперь не дам себя разводить. Сошло с рук раз, два – третий не прокатит. По доброте сердечной прощаю, да прощаниям есть и предел.

Утром опять сам собою врубался блютуз и отрубают непрерывно телефон при разговоре с сестрой. Поняла: активно прикладывают руку здешние хакеры, – прослушивают все мои переговоры, только боятся, что рассказываю ситуацию другому лицу, как есть; ведут запись. Опять против меня пошла лютая кровавая война. – Никак не получается устранить неугодного писаку на всех планах. – И заблокировали на сайте, и подбрасывают в огород на тропки свёртки, чтоб подняла, оставив отпечатки, и натравливают с ружьями охотников, пытаются в безлюдном месте сбить машиной меня и собак; подкидывают в огород лайкам отраву, подселяют в пустующие квартиры уголовников пьющих, чтобы те планово, за огромные деньги доводили, подставляли под серьёзные уголовные статьи… – всего не перечислить. Шла после в магазин, а соседка перепуганная, убегает от меня, страха скрыть не может, боится теперь – дошло. – Глупая, – боится, что «нашаманю» подобно её профессиональной сватье – манси. – Ещё и шаманят (колдуют), не только подписывают протокола собраний собственников не проводимых…

Купила арбуз. Люди, что не связаны с экспедицией, администрацией, ЖКХ приветливы, улыбаются, здороваются, помогают. А вот те, кому обломалось воровать, – злы, напуганы и мстительны. Вчера в планшете оказалась воткнутой булавка. Рылась по старым файлам своим и нашла историю про сон. Суть сна, приснившегося в тайге 19 сентября 2021: давно ушедшая на небеса мама помогла вылезти из ада в свет по лестнице, через последнюю стену троим измождённым мужчинам. Остался в темноте лишь четвёртый. Среди выбравшихся был и мой муж. Мама помогла троим перелезть через стену туда, где сиял солнечный, загадочный свет. А мне мама руку не подала. Улыбаясь лишь сказала, чтоб подождала, – мне ещё рано к ней. А этим троим пришло время, им надо помочь выбраться из тьмы жизни в верхний свет. Они – слишком сильно устали, измучены жизнью в аду.

Поняла позже суть вещего сна. На следующий год умерло трое – один за другим сватов. Они сильно и долго болели. А я вышла на свет с ямы жизненной бездонной тёмной сама. И остановилась у невысокой стены, за которой сиял солнечный свет, пели птицы, голубело чистейшее небо, и улыбалась мама, умершая одновременно с Высоцким, более сорока лет назад. – Моё время ещё не пришло! И предстоит стены стен продолжить крушить. Я окрепла. – Кто остался четвёртый в глубинах ада жизни?.. – глубоко внизу? – не признала. – Какая-то заблудшая во мраке бытия душа. Анализируя сон, пришла к выводу: «Мама не могла мне подать руку и увести к себе. – Мой час не настал. Я сильнею и не выполнила своего земного назначения. И нужна ещё тут – на Земле». И вот опять шумят над моей головой ветвями деревья, лежу спиной на родной сибирской земле и думаю, вспоминаю и крепну, подпитываясь силой родной земли.

Спешно бежит время. Его не остановить, не догнать. Миг сейчас – то уже миг прошлого. Ветер, холодно, ноут долго грузится. Вчера с утра ездила за лодкой на велосипеде. На переправе через Ятрию дежурит знакомый мужик. Нас с Володей хорошо знает, на реке часто подходил к нам, здоровались, говорили за лес, за охоту. Сейчас помогает мне загрузиться в горнячку с велосипедом. «Угостила» сигаретами, – отказывается, – не курит. Сказала: «Отдай мужикам, – я тоже не курю. Принесла курево молодому, что дежурит на переправе. Мужики мне постоянно помогают, как то стоит отблагодарить, – курево сильно дорожает, многим уже не по силам покупать, а от привычки не избавиться в секунды «по щучьему велению, по моему хотению».

Спрашивает: «Куда в такую непогодь?..». Сказала: за лодкой… Оставляла на Щекурье, на переправе, а скоро выпадет снег, – необходимо до слякоти домой вернуть, просушить, убрать на хранение. Паромщики работают на переправе вдвоём, – по три дня дежурят. Признаются: «Хорошо, что работа есть! Немного, – да хоть платят!..». В селе отсутствие работы – проблема у молодёжи насущная. Экспедиции нет, – развалили, как и СССР, теперь с работой напряг. Каждый крутится, как может, хватается за любой кусок хлеба – честного, нечестного, – сейчас всем уже «Пофиг». Говорю, – вернусь через пару часов!.. – а про себя подумала: «Нельзя зарекаться, – никогда в тайге не ведаешь, когда вернёшься. Муж ушёл – и не вернулся…».

Оседлала велосипед. Дорога грунтовая, каменистая, проложена сквозь тайгу. Велосипед обычный, не приспособлен к грунтовке. Еду мимо красивой таёжной деревушки. Проезжаю зырянское кладбище. Мысленно здороваюсь с душами ушедших, прошу прощение за возможные пригрешения, прошу помогать в таёжном деле. Там лежит много охотников не один уже век. Там и те, кто пережил гражданскую, Великую Отечественную, сталинские лютые репрессии, кто строил, восстанавливал, мечтал и погибал.

Вспоминается, как несколько лет назад проезжали с супругом мимо, – возвращались зимой с оснёвки, с тайги, – уставшие, закоковелые, а мотособака внезапно юзанула напротив крестов и сошла под откос. Уткнулись носом в сугроб, не травмировались. Мотособаку с гружёными санями вытащили на дорогу. Оказалось: Володя не удержал руль, вот и на скользкой дороге скинуло. А мысли… – духи не пропустили, хотели, чтоб их вспомнили, помянули. Еду мимо этого места и вспомнилось. Лавирую меж камней, чтоб и сейчас не кинуло под откос насыпи. А дождь – холодный, залепил очки, бьёт струями больно в лицо. Терплю. Почти ничего уже не видать сквозь мокрые стёкла. Энцефалитка промокла насквозь мгновенно. Тревожно, неуютно на душе, да упрямо кручу педали, понимая, – потом ещё сложнее будет заставить себя ехать в снег, в холод.

Подъезжаю к переправе через вторую реку. Впереди идёт крутоватый спуск к реке Щекурья. Вода угрюмо потемнела, глядит неприветливо. Ночью этой лил дождь. Деревья почти облетели. На ветка, на пожухлых трава, блестит каплями ледяная вода. Золотая осень ушла в память, в прошлое, и впереди – лютые холода северной зимы! На противоположном берегу голосят сотни мелких птиц. – Они сбиваются в стаи, готовятся к дальнему перелёту, а теперь о чём-то голосисто спорят. Похоже, – птицам страшно решится покинуть родину, дом, страшен дальний перелёт. А оставаться нельзя, – не выжить зимой, что длится более полугода, почти восемь месяцев бескормицы.

Холодно. Моросит дождь. Вымокла. Неуютно. Доехала скоренько, удачно. Поднимаюсь на крутой откос. Берег – глинистый, вертикальный. А надо, цепляясь за сырые кусты тала, вытаскивать себя на яр вверх к поклонному староверческому кресту. Лес – неуютный. Холод и сырость во всём. Лодка лежит на месте. Кое-как вытащилась с чащи с двумя огромными мешками обратно на яр. Загрузила на плечи и… – в обратный путь. – Продираюсь сквозь заросли, только теперь гружёная. И ещё -крутой склизский путь по берегу реки: «Как бы не скатится в реку! Не уронить вещи в воду!». Скользко! Опасалась сорваться в реку с высоты. Оттуда не выбраться, – яма, а берег глинистый, не за что зацепиться.

Удачно выкарабкалась на дорогу, теперь тащусь наверх. Дыхалку сбивает. Миллион раз мысленно восхваляю велосипед, – не пешком топать! Дотащилась до велосипеда. Пытаюсь загрузиться вещи на багажник. Лодку после переправы сложила комом в огромный пластиковый мешок. Она не до конца сдута и сырая. На руль подвесила мешок с вёслами, насосом, ковриком и всяческой лодочной мелочёвкой. В итоге, – самой невозможно сесть в седло. Загрузилась неудобно, багажник расшатался и елозит. Пришлось идти пешком. А лодка непрестанно падает. Приходится её воодружать опять на багажник. – С первого, с третьего раза не получается. Веду велик аккуратно. Плавно обхожу каждый булыжник, избегая малейшей тряски. Стараюсь предотвратить скидывание вбок груза. Дошла до деревни! Подумала: «Не разгрузиться ли?..». – Притормозила себя: «Второй раз не захочется опять сюда ехать». – Лучше уж: «Тише ехать, дальше буду!». Идти неудобно, да привычно шагаю. Рефлекс дороги срабатывает на автомате. – Просто тупо переставляю ноги, изредка глядя по сторонам, – ориентируясь.

На переправе мужчина помогает, – не позволяет даже самой разгружаться. Подъехала, спеша, – на велосипеде тоже, немолодая женщина. Она ставит сети на реке, – ездила проверять. Сообщает: «Вода немного прибыла…». Говорю: «Хорошо! В зиму нужно, чтоб воды подкинуло в реки, иначе рыба стоит перед перекатами и вверх не идёт». Соглашается, – опытный рыбак! Деревня с нетерпением ждёт подъём рыбы. Объясняет: «Пусто! – Рыбы ещё нет».

Рыбачка спешит в соседнее село и боится опоздать на работу. Вспоминаю, как в жуткую перестройку, ломку страны Советов, фактически голодая, вставала по-утряне, задолго до работы и аналогично бежала на реку проверять сети, на охоту. Подбегала домой до семи утра, спешно умывалась, на ходу глотала чай и бежала на работу. А часто не спала сутками: ночами сидела на охоте, на уток. За ночь пробегала по тайге десятки километров. Намёрзнувшись, пропахшая лесом, спешила успеть на работу… – Так и сейчас, эта женщина сочетает дом, реку, лес и работу на производстве… – выживает. Подумала с уважением: «Не я одна в северных сёлах аномальная!..».

За минуту, что переправлялись в лодке, разговорились. – Опытная! Разумирую: « ну и жизнь опять пошла! – Женщины рыбачат, охотятся!». А в ответ: «А куда деваться?!.. – жить-то надо! В войну тут все женщины рыбачили…». Я замолкла, – в шоке! – Не предполагала, что столь сложно сейчас людям жить, если Великую Отечественную войну вспомнили… – Ведь и сейчас идёт война! – Мне-то хорошо, – дети взрослые, помогают матери материально, да пенсию, слава Богу! – получаю. – Да огород, да лес!.. – Сиднем не сижу, в магазинах только хлеб, да соль, сахар покупаю… – всё своё!

Переправились. Женщина спешно уехала на работу в село. С переправщиком остановились, поговорили, рассказала про мужа, как ходила на Манью его искать, как сейчас ходила. О медведях поговорили. Я – не турист, а охотник и бросать пока тайгу не планирую. Дети строжатся, боятся за мать, да меня не исправить. Избу медведи в этот раз не тронули, – заколачивала окно, а в темноту те неохотно лезут. Раньше залазили через окно, выставляя стекло. Однажды мишка застрял в окне и вывернул центральное бревно стены. Муж домкратил, вправляя брёвна в стену избушки… – посмеялись.

Про резиновую лодку заметил: «Удивительно лёгкая! – Из современных материалов изготовлена. У него – двухместна, – старая резина, – очень тяжёлая. А моя – лёгкая. Согласилась: «Я на ней прошлым летом спускалась по горной Манье!.. – только парусит очень!.. А сейчас и велик переправляла…».

Спросил, – не страшно ли одной в тайге?.. Ответила: «Надо жить дальше… -привыкаю немного… – Страх привычен. Сложно одной в лесу сейчас из-за тоски, ощущения одиночества, осознания, что вдова. Больше двух недель одна в тайге сейчас уже не могу жить… – не выдерживаю пока. Раньше же, уходила на месяц. Мы с Володей не уехали с села, когда экспедиция развалилась, остались. – В городе не захотели жить. Постоянно таёжничали, поднимались по реке, а перекаты Маньинские опасны! -Подниматься по горной реке всегда опасно! Вот там было всегда страшно! До миллиметров просчитывали глубину под лодкой. Слаженно шли, – опыта много!.. – рассчитываешь до секунд, чтобы не перевернуло гружёную лодку, да под завалы не затащило. Сейчас тоскливо. Одиноко. Да привыкаю. Необходимо жить дальше полноценно.

Мужик слушает, – всё понимает, – сам таёжник. До сих пор сельчане помнят и тоже не пришли в себя от шока трагической гибели мужа. – Сочувствуют искренне, ибо все мы под одним Богом ходим. А северный лесной люд, кому перевалило за шестьдесят, в постелях не умирает… – как правило остаётся навсегда в тайге. Говорит, – его жена и дня в лесу не хочет с ним осневать, – не рвётся в лес…». – Хорошо поговорили. Тепло осталось в душе от понимания и сопереживания простых людей. Они тоже живут тайгой.

Разбираю записи, начерканные в тайге:

– 4 сентября. 17.30 вечера, – примерно. Совсем рядом, за ручьём, пилят бензопилой дрова. Слышала, – там тормозила машина. Отдала собакам сало свиное, чтобы завтра на себе не тащить, – накормила калорийно. Поели. Утихли. Лежат во мху, сделав гнёзда по типу птичьих. Птички на все голоса тинькают. Голосят непрерывно. Лайки, наконец-то, бросили лаять белку, – утихомирились. Я лежу в свитере шерстяном, старом. Он служит исправно полвека, ещё со студенчества. – Весь потёртый, с подпалинами от ночёвок зимних у костра. Тёплый! Не холодно в нём. Занесла в палатку немного подсушенный спальник. Под него подложила мешки для тепла. Те тоже подсохли. Очень хочется непрерывно после дороги пить. Так всегда бывает в лесу. Организм много испаряет и поглощает воды для формирования энергии. Костёр не жгу. Чай не кипячу. Воды польинской на ночь осталось поллитра. Чай планирую кипятить завтра, в пути, во время отдыха. Тут нет воды и слишком сухо, чтоб разводить костёр.

Палатка – это чудо! Точно – дом, в ней нет ветра. Постепенно затаскиваю вещи на случай дождя и ночного холода, – от сырости вечерней. Беспокоит завтрашний день, -дорога. – Как-то всё сложится?!.. – всегда волнительно идти в неизвестность. Беспокоит и утренний подъём по холоду. И на холоде все вещи необходимо утром надёжно упаковать. Решила спальник тёплый вывозить, – не оставлять. Он необходим дома, да и просушить хорошо возможно лишь только дома.

В палатке намного удобнее ночевать, нежели на улице у костра. Ехала сюда, – солнце светило в спину, и не слепило в глаза. Связи тут нет. Села, а до этого лежала на спине- отдыхала. Как обычно, – устала в дороге. Времени ещё достаточно, чтобы до темноты добраться до избы, да сил мало. Душа спешит, заставляю себя не рваться бездумно вперёд, а отдыхать, – ночевать. Раньше, по молодости, ломала ноги, и притаскивалась далеко взаполночь, едва живая, – только бы ночевать под крышей, а не под кедром. Решаю тормозить себя и не уродоваться впредь в дороге, – идти по мере сил, отдыхая.

В лесу не хватает радио, хочется музыки, телека, людской речи. В тайге, в одиночестве солопохода, особо ощущаешь свою привязанность к людскому миру. В лесу сейчас легко дышится, а дома – настоящий ад, устроенный коммунальщиками! –Баня круглосуточная – парилка! – Врубили отопление, и не продули пробки. В подъездах соседних – холод! А у меня несносная жара! – Пекло!

Дымка ластится. Лизнул мне в нос, когда выползала на четвереньках из палатки. Он улёгся калачиком у самого входа, – беспокоится. Пса тревожат и люди, и запах медведя. Собаки кошмарно много едят! – Пробежались, и теперь голодны.

– Ти, ти, ти… – тиять, – кричит кедровка.

– Ти-ти- ти – от ва тил. – в так ей вторит дятел.

Глава 2

Что ждёт меня?!..

-Тревожится не стоит.

Да на душе покоя нет.

Тайга простёрла омут роя

Воспоминаний, мыслей, строк.

Пулька вымылась, плавая, переплывая реки, вычистилась. Голо на затылке, особо от ошейника. Там шерсть ошейником повытерлась. Теперь тот хлябает на шее – болтается. Каждый год она болезненно по осени линяет. Сняла с пёсика ошейник. Он -сырой, повесила просушиваться на сучёк кедра. Собаки плавали через Щекурью, когда я переправлялась через стремнину на резиновой лодке, да ещё и велосипед переправляла. Дымка сплавал туда и обратно несколько раз, а вода – ледяная! Ошейники у обоих лаек размокли. Решила: «Пусть отдохнут от пут!». Сушу на ветру. Утром одену.

Проезжала по грунтовке мимо старинной деревушки. Она в нескольких километрах от моего села, да бываю в ней редко, – далеко не каждый год, лишь мимо проезжали прежде с мужем, возвращаясь по снегу на мотособаке с таёжных своих угодий.Деревня Щекурья – красивая, тихая. Поражает спокойствием, размеренностью жизни, что разительно отличает от соседнего села Саранпауль. Люди – хозяйственные! Дворы ухожены. На улицах – трава, не пылит. Во дворах стоят теплицы с огурцами. У домов цветут красивые яркие цветы, даже поворачивают головы к солнцу настоящие подсолнечники. Во всём ощущается покой, умиротворение, размеренность жизни, северная неспешность. Улочки – чистые, зелёные, ухоженные. Нет пыли, гвалда, шума, мата, характерного для дворов села. Собаки выскакивают навстречу моим и, поздоровавшись, как заведено было в прежние времена, мирно расходятся, пропуская, ибо понимают: «Мои лайки не просто от безделья тут пробегают, а бегут по делу важному – в тайгу». – Отвыкла от тишины, покоя, пьяных орд, собачьих драк, мата, курения, наглости, воровства. Ощущение, словно попала в Рай, а точнее, – вернулась в прошлое. Размерную спокойную жизнь.

– Что ждёт меня впереди?.. – сильно тревожится не стоит. А на душе неспокойно. -Сложно психологически решиться двигаться вперёд. Трудно идти одной туда, где память помнит о непоправимом горе, и трагедия не забыта временем, а мозг осознаёт объём и меру опасности одиночного похода сквозь тайгу дикую. Из нашей северной тайги не каждому суждено вернуться под крышу дома. Год назад не вернулся отсюда мой муж. А сейчас мне предстоит идти его путём. Сижу сейчас в палатке, – пишу на листочке в клетку. – Вырвала из старых детских школьных тетрадок. Корочки тетрадные из-за экономии веса рюкзака оставила дома. Каждый грамм вещи в итоге складывается в килограммы, что сидят на моём горбу в пути нехоженом. Поэтому облегчать рюкзак приходится по мелочам. Пишу в каждой клеточке также в целях экономии бумаги – веса. Предельно стараюсь выводить буквы, чтобы потом дома расшифровать свой же почерк. А руки – натружены, и характер не обучен чистописанию, оттого почерк сама не в состоянии порой расшифровать. Не нужно и кодировать, – никому не дано прочесть.

Пишу, а над головой чирикают птицы. В палатке тепло и уютно. Есть, где полноценно поспать. Палатка, спальник – это чудо! Только в подобной ситуации, в какой нахожусь, можно достойно оценить простые вещи.

Совсем рядом мужики- охотники пилят и валят деревья. –Там, оказывается, – стоит охотничья изба. К ручью, притоку Польи, идёт крутой спуск, а на горизонте, совсем рядом, видны Уральские горы. За ручьём начинается пологий подъём в предгорья Приполярного Рифея. С реки Полья, с четырнадцатого километра трассы, до Каменистого, пять километров тянется тугун – непрерывный пологий подъём. На велосипеде все пять километров пришлось с усилием крутить педалями, местами спрыгивала и проводила своего двухколёсного коня пешим ходом, ведя за руль – под уздцы. А с восемнадцатого километра начинается пологий спуск к Каменистому. Полья вблизи трассы, извиваясь, вплотную, с юга, подходит к дороге, проложенной несколько лет назад, непонятно – зачем?.. Где-то в двухтысячном году учителя и сподвижники прежнего губернатора округа воевали за экологию. Как выяснилось, дорога предназначалась для завоза на платной основе ядерных и прочих грязных отходом со стран Европы, что решили заброшенные кварцевые штольни Неройки и Пуйвы использовать под могильники опасных химических отходов. Не так давно с Челябинской области в село, на сельскую свалку, машинами повезли ядерные отходы, решив наше село сделать огромным могильником вновь. Да сельчане прознали и перегородили зимник у самого села, не пропустив опасный груз. Только остановятся ли богатеи от своих алчных замыслов?..

Впереди – охота, рыбалка, – не для развлечения: необходимо кормить и себя, и собак. Нужно собрать ягод, грибов насушить, трав заготовить для чаёв и лечений. Удаётся обходиться травами, – не лекарствами, в чём заметна и экономия денег. Слышу, – стучат топорами, шумят пилой, – рубят, подпиливают вдоль берега реки завалы. Муж как-то рассказывал, что тут по осени стаями идут на юг с севера гуси и, неплохая удаётся гусиная охота. Догадалась: мужики расчищают прибрежные завалы Польи для обзора, готовятся к охоте.

Стучит по дереву непрерывно дятел, а у меня в голове непонятно гудит. Вероятно, и до сюда доходит низкочастотный звук саранпаульских дизелей. Он ночами порой слышен отчётливо на Манье, за сорок километров по прямой от села!

Вспоминается отец, мама, бабушки, тётушка, свекровь и свёкр, сватьи и сваты – те, кто уже ушёл ввысь. Постоянно думаю о муже. Он теперь с ними. С ним теперь и его бабушка, которую боготворил. Володина бабушка меня любила, а я её, хотя та была совсем чужим по крови человеком. Да сразу приняла молодую сноху за родную, словно дочь, в первый же миг, когда впервые приехала к ним в дом познакомиться. Помню, – бабушка, счастливая! – Обнимала меня, ласково гладила мой живот, где уже находился её первый правнук. – Столько добра, участия, тепла излучали её глаза и руки! А сама она уже лежала на кровати в своём закутке, редко вставала. Успокоившись, что её род продолжается, тихонько однажды ушла. Не видела её во снах никогда, а – жаль!

– Бабушки, бабушки, бабушки!.. – добрые, трудолюбивые, заботливые! На их плечах подняты семьи, рода. Они одни, без мужей, растили детей, поднимали на ноги страну после бесчисленных войн и разрух.

Вспомнилась деревушка Усть- Манья. В восьмидесятых годах, наивная, неопытная, заплатила лётчикам ведром клюквы, чтобы увезли меня к мужу. Пилоты охотно приняли клюкву. Выгрузилась в глухой тайге, где жили двое – радист экспедиции, да его жена. Я намеривалась идти пешком к Ялпынгнёру, на неведомое мне озеро Турват, где работал геофизический отряд молодого супруга. Местности не знала. Впервые оказалась в настоящей дикой тайге за сотни километров от селений. Только не сомневалась: отряд найду. С собой был компас, копия топографической карты, на которой примерно отмечена территория поискового участка.

Женщина – зырянка, услышала, что иду в тайгу одна… – как закричала на меня!.. Не смея меня удержать силой, жутко перепуганная, побежала за мужем. Прискакали оба. До того дошло: не шучу! Дико заорал на меня, отобрал вещи, рюкзак, пригрозил вызвать милицию и егерей. Пригрозил запереть под замок, арестовать. Только не понимал, с кем имеет дело. Я лишь обозлилась: «Кто они мне такие, чтобы задерживать!». Решила сбежать. Начала обдумывать, как от них выскользнуть в лес незаметно. А люди – взрослые, сообразили и пошли на хитрость. Радист быстренько связался с мужем по рации. И объявил, что Володя за мной уже выходит встречать. Меня же, хитростью завели в избу, непрерывно приглядывая, чтобы не сбежала. И опасения не были беспочвенными, ибо я злилась на них.

Женщина, чтобы удержать незнакомку, заставила месить тесто для пирога с тайменем, обучая меня, – горожанку, пекарной премудрости. Сварганили вместе пирог с рыбой в обычной печи на углях. Ничего вкуснее потом не пробовала никогда. Ругала меня, заставляя вымешивать тесто. Я месила двумя руками. – И как ты домашние дела собираешься делать?!.. Если обе руки в тесте измазала?!.. Я злилась, да вынуждена была подчиниться. Так незнакомая мне женщина обучила месить одной рукой, что делаю и по-ныне, обучаю и молодёжь женскому ремеслу. Теперь постоянно вспоминаю добрым словом те уроки простых таёжных людей. Представляю, как они напугались, видя перед собой миниатюрную горожанку, никогда не видевшую северную тайгу, но отчаянную!

Оба не отходили от меня до вечера, непрерывно контролируя, заставляя что-то делать, быть у них на виду. А я жутко злилась, – чужие люди мною командуют, по сути заперев в избе. Вечером пришёл муж со всей бригадой. Хозяева уступили нам с Володей огромную кровать, – с огромной периной, с огромными подушками.Подобных я и не видывала прежде. Остальных работяг уложили на полу. Те, выпив самогонки, бражки, естественно не спали. Тогда хозяйка на них громко цыкнула повелительно, чтоб угомонились и не мешали нам спать. А утром мы ушли. Шли по едва различимым тропам. Шли день. Я поняла, почему так перепугались пожилые таёжники, переполошились. Найти самой отряд мужа непросто, однако б нашла! – В том была абсолютно уверенна. Впервые тогда шла по первозданной северной тайге, ставшей родной.

Через день взяла в руки ружьё и добыла первого своего глухаря, не зная ещё, что за птица сидела на кедре, облаиваемая лайкой. Попала сразу. Глухарь с грохотом свалился с верхотуры, а я отскочила, чтоб не зашиб. Принесла, положила на лабаз. Переобула сапоги на валенки и ушла повторно на охоту. Когда вернулась, – птичка уже варилась. Уставшие парни, молча глядели на меня, уже не подтрунивая над горожанкой.

А ещё день спустя утащилась на Малую Сосьву. Не зная, что на Севере быстро темнеет, не зная отличие магистрали от профиля. И оказалась далеко от лагеря. Когда до осознания дошло: «Обратно не вернуться до ночи», – бежала по первому льду, сковавшему горную реку. Тот ломался под моим весом, оглушительно трещал. Трещины бежали от скалы к скале по горному ущелью, а я успевала от них убежать до того, как лёд осядет в воду.Со спичками, в кромешной темноте, расшифровывала надписи на пикетах. Училась таёжным премудростям на практике, не по книгам. Таким образом и сообразила: «Магистраль – это то, что идёт с севера на юг. Профиль идёт с запада на восток. Когда догадалась, то уже бегом бежала по ночной тайге в нужном направлении. А в лагере уже потеряли и стреляли с ракетниц.

– Не отлупили! А могли б! Сильно боялась. Бочком, бочком тихонько прошла в палатку. Только парни, переволновавшиеся, молча накормили, напоили чаем и больше старались без присмотра меня одну не отпускать. Они учили меня таёжной науке, рассказывали, показывали, а я внимательно слушала, запоминала. Так началась моя северная таёжная жизнь. А вот сейчас, память бежит и бежит, точно те трещины – от каменной горной стены, к стене, – с грохотом сотрясая мир прошлого. Таково свойство памяти. В тайге она живёт сама по себе, отдавшись волнам времени.

Вечереет. Пилят совсем рядом. Побаиваюсь: «Лишь бы не стрельнули в мою сторону!». Пулька возмущённо на них лает. Река под вечер шумит. Эхо множится. Все звуки усиливаются многократно. Слышно даже в вечернем воздухе, как двое парней разговаривают. Заметно холодает, а я, куда-то задевала шапочку, – не найду. Голова мёрзнет. Пришлось закутаться в капюшон спальника. Пошарила руками, – не нашла. – придётся терпеть до утра.

Темнеет. Согрела собой два спальника. Тонкий вложила в толстый. Они – скользкие. Ткань синтетическая, оттого юлозю. Разделась. Сняла отсыревшие джинсы. Надела сухие шерстяные носки. Телу стало сразу комфортнее, легче. Слышно как шумит по камням горная Полья. Так всегда в тайге: к ночи звуки усиливаются, и неслышимое днём, слышно ночью. С весны оставляла в мешке свою куртку. Её подарили дети. Сейчас подложила под голову вместо подушки. В лесу непрестанно мешают длинные волосы, а обрезать не хочу, – короткая стрижка не нравится. Дятлы чирикают, не переставая. А соседи врубили современную музыку, – спать из-за грохота не получается. Молодёжь утихомирилась только взаполночь. – Похоже, – уснули. Посветила фонариком, осмотрела внутренности палатки, – всё ли на месте?..На улице совсем стемнело. Всё! – засыпаем и мы!..

Журчит по каменному дну река.

Ночь на тайгу легла.

Закрыв глаза в снах

Улетаю на юг вслед

За стаями гусей перелётных.

5 сентября 2023 год. Вторник.

Солнце, небо, лес.

Сибирь, – просторов ширь.

Горы Урала – Риф.

Сижу у костра. Солнце садится, – скатывается всё ниже и ниже. До избы не дошла, – не хватило физических сил, – обессилила. Думаю, осталось до неё километра три – четыре всего –то, да пала плашмя. Дальше идти сил нет совсем. А ещё день, – где-то пятнадцать часов пополудни с минутами. Светлого времени более, чем достаточно, чтобы засветло дойти до зимовья, а вот силы на нуле, – обессилила полностью!

Сейчас лежу плашмя на спине на склоне термокарстовой воронки. Рядом – небольшой овражек, едва различимый в рельефе. Растянулась на южной освещённой солнцем стороне, во мху, распрямив ноги в пудовых болотниках. Склон хорошо прогрет солнышком. Солнце ещё не покинуло его и сейчас заметно греет, что не лишне. Я – отсырела, лежу прямо на земле, – можно простыть. Днём идти было даже жарко. Постоянно весь путь хочется неимоверно пить. Только вода в бутылочкекончается, а шла по пересушенным гривам, да болотинам, ориентируясь по светилу. Вода, если и встречалась, то болотная – грязная жижа. А на кедрово-сосновых гривах воды нет никакой. Последние глотки, что несла, экономила, – лишь ими смачивала горло, растягивая влагу во рту.

На радость, Дымка нашёл воду – лужицу болотную под вывороченным корчем на северном склоне долины, как предполагала, – Хапаяна. Вода – бурая, однако – ледяная! Родниковая! Выходит грунтовка, и под корчем сформировалось что-то типа родничка. Когда дерево погибло, упало, корни вывернуло, вскрыв родничок. А дерево и росло прежде благодаря ему, сохраняя. Увидела: пёс стоит вниз головой, попа с хвостом кверху, и слышу, – жадно лачит. Аж хлюпает! Тоже сильно обезвожен, – пить хотел! Подождала, как напьётся, скинула рюкзак, достала пластиковую бутылку. Встала на колени, опустилась головой вниз, зачерпнула воды. И, не поднимаясь с колен, пила –пила, жадно. А Дымок сел рядом, глядит на Пульку, та нервничает и упорно тянет нас в избу. Понимаю, – она отлично знает эти места. Тут с хозяином они вдвоём охотились много лет пододряд. Мы же с Дымкой хаживали в других местах. Собака стремится домой, ещё надеясь встретиться с погибшим в прошлом году хозяином, только я не рискую идти за ней. Та может и на зверя отвлечься, уведя совсем в другую сторону. А нам сейчас необходимо идти только вперёд, только – в избу, – не до охоты. Надо дойти!

По пути лайки подняли глухаря, и копалуху. Удачно сошли! Мне сейчас не по силам нести дополнительный груз, хоть и мясо не лишне. Рюкзак и так разгружен. Скармливаю тяжёлые продукты хвостатым, – отдаю хлеб.

Места пошли почти незнакомые, точно не знаю, где нахожусь. Лето! Тепло! А на календаре – сентябрь, – осень! Пейзажи меняются с годами, зарастают новой древесной порослью, а знакомые деревья стареют, падают. Вышли на Володин путик. Знаю: иду уже по своей земле, а ощущение неизвестности не покидает. Тревожит чувство, будто иду не туда, куда надо. Опасаюсь пропустить наш путик. Сбиваюсь с затесей, ищу. Тропки заросли травами, затеси состарились, затекли смолой. Муж тут постоянно охотился, да ходил по джипиеске. А та осталась в его рюкзаке и, наверное поржавела за год, если не забрали сотрудники следственного отдела, мчеэсовцы, когда выносили останки супруга в августе прошлого года. Фактически годовщина с похорон!.. Всё думаю о котелке, топоре, телефоне и о фляжке, которые находились в рюкзаке супруга. Они мне б сейчас лишними не стали. – Проверены годами таёжной жизни. Хотя, говорят, вещи умершего нельзя оставлять себе, да жизнь диктует свои правила. Если они на месте, посмотрю как сохранились и, возможно заберу. Они – не чужие, – наши были и остались. В реке отмою, прокипячу, если что… – Не дело им валяться брошенными!..

Сейчас бы Володина джипиеска с нанесёнными в ней путиками, точками пригодилась, а то иду, не зная точно, где нахожусь. Он с ней не расставался. А топор – хороший! Мой! Дала ему, как уходил в мае, настояла, чтобы взял. Чувства тревожат: «Иду не там, где надо». Решаю: «Если не горельник впереди по ходу маршрута, – промахнулась, то, двигаясь строго на север, рано или поздно упрусь в реку Манью». – Не хочется! – Придётся круг по реке давать, а это день пути и ночёвка холодная без сна, или две… Если же идти на восток, – впечатление, будто сваливаю именно туда, – то есть надежда подсечь южный путик, варгу, или железку- просеку. Однако, они все зарастают и, могу легко проскочить, не заметив. И отчего-то Хапаяна до сих пор не пересекла. Да сейчас стоит жара, и тот мог пересохнуть, да так, что приму за болото, не за ручей.

На душе неспокойно, – фактически блуждаю. Не сомневаюсь, – выйду в знакомые места, только уёдёт время, и не часы, – дни, да ночёвки бессонные у костра. А костёр сейчас хороший не развести, – сушь страшная! Надобно искать сырые обводнённые места, воизбежании пожара. Костёр возможно жечь только в низинах с водой. А вода не попадается, хотя прошла километры.

Шагаю дальше. Тянется знакомое верховое болото, – северо-восточный склон гривы. Места знакомые, однако так и не определилась, где ползу. А я, – именно ползу! Вокруг – карликовая берёзка и толстая моховая подстилка. Идти по тайге случается сложно, – это именно о таких местах речь. – За час прохожу в лучшем случае пятьсот метров. В итоге, улетучиваются последние силы, – болотина их беспощадновытягивает. И так иду второй день. Вторые сутки, кроме чая, грецких орехов горстки во рту ничего не бывало, и желудок пуст. Сегодня иду с раннего утра – с рассвета, не позавтракав, не кипятив чай, – иду на одной болотной воде, закусывая болотную тину орешком. Орехи грецкие питательны, но сильно сушат рот.

Спала в палатке нормально. Подняли соседи -охотники в шесть утра выстрелом по гусям. – Вместо будильника. Всё опасалась: лишь бы в мою сторону не стрельнули! Поблагодарила мысленно незнакомцев, что разбудили, иначе б проспала до обеда Оделась в палатке, – так теплее. На сборы ушёл час. Спустилась с горки в долину Каменистого. Дорога от трассы ведёт к Манье старая, по болотам. Проложена давно, делянщиками. Кто-то передо мной проехал на болотоходе и на гусеничном болотнике. Трава примята гусянками, няша расхлистана. Местами, видно застревали, вылазили, подрубая деревья, – гатили. С востока пошли заросшие лесом склоны. А дорога по болоту идёт – по низине. Хотела подняться выше, где сухо, да склон сплошь зарос карликовой берёзкой. По ней ещё хуже продираться, нежели по сырым кочкам и топям.

Дошла до больших чистых открытых болот. Здесь дорогу легко потерять. Летом не ходила здесь, не знаю, где находятся топи, окна, обходы. Верховые болота тянутся вдоль гор на четыре километра. С них виден Уральский хребет. БолотА упираются в восточные отроги. А с востока, судя по карте, тянутсягривы сухие, кедровые, с болотными перешейками, топкими низинами, термокарстом. Решаю обходить болота стороной. Свернула с дорогивправо, и подсекла проторенную ходовую звериную тропу. По ней открытые болотные чистовины лоси и медведи обходят кругом, оставаясь в лесу незамеченными. Кругом во мху, в глине видны их следы – старые и свежие.

Удачно прошла сотни метров. Тропа отвернула на восток. Ближе к бровке болот пошёл дурной термокарст с непролазными завалами из деревьев, с буграми пучения, болотами, озерцами, ручейками, топями. Пришлось обходить и обходить, забирая восточнее. Когда вылезла наконец на сухую гриву, уже не знала, где нахожусь, а сил не осталось. Благо, – подсекла Володин путик. Помня карту, пошла на спуск – на восток. В итоге врюхалась в непролазный верховой торфяник, – открытую болотную чистовину, – без воды! Понимаю, – надо ночевать, – только, где?..

Прошла немного вниз по склону. Пулька упорно ведёт на север, а я не решаюсь следовать её маршруту, чтобы не уйти в горельник, до реки. На счастье, попалась хорошая мелкая болотинка с водой, даже с ручейком. – И дрова в округе есть! Решаюсь остановиться, отдыхать. Надеялась полежать, отдышаться и идти дальше. Лежу, а силы не восстановились, лишь время стремительно несётся к ночи. А сил нет подняться, чтобы вскипятить чай. Рядом со мной пали плашмя собаки. Лежим, – не шевелимся. Понимаю: «Необходимо готовиться к ночи, а сил нет встать. Солнце греет. Лежу на земле, не шевелясь, гляжу на солнце. А то ползёт упрямо к западу и вниз, заходит за кедры, за гору, утаскивая с собой и тепло.

Не по себе. Устали ноги, руки.

Тихо и пустынно. Тревожно.

Шагаю в неизвестность,

Сминая травы под ногой.

А впереди меня не ждут,

Не встретят, не приветят.

Не улыбнутся, чая не нальют.

Там – пустота разверзла пропасть.

Там холод одиночества молчит.

Там тайна тайн не радостью маячит.

И не понятно, кто, зачем туда ведёт.

Ночь у костра

Мхи болотные,

Родники холодные,

Небо звёздное.

Лежим с собаками во мху, не шевелясь. Часы мигают незаметно, только солнце неумолимо идет вниз, унося с собой и своё тепло. Впереди грядёт холодная ночь. Попробовала разжечь костёр, и тут же загорелся пересохший ягель. Пришлось бегать к воде, – тушить, заливая из котелка ипластиковых бутылок, затаптывать ногами. Затушила и теперь целенаправленно выжигаю ягель, берёзку карликовую по периферии костровища, чтобы ночью сидеть у костра. А сил нет! В итоге бросила затею и затушила костёр. – Надобно набраться сил и потом заняться костром! Решила полежать ещё, пока тепло, а чай кипятить позже, когда стемнеет, похолодает и, выпадет роса.

Мозг понимает: «Изба совсем рядом», – хочется спать, ночевать в тепле, в уюте, на постели, беззаботно, – не у костра крутиться до рассвета без сна. Тело и душа рвутся бежать дальше, и то же тело предупреждает, – сил недостаточно. Мозг предупреждает: «Воды в лесу нет, – стоит сушь! И сил мало! – Не дойду и затемнаю, пасть для ночлега негде будет. А ночёвка в тайге без воды и костра немыслима!». Усилием воли тормознула себя не рваться вперёд безумно, силой себя заставила ночевать тут. Уговорила себя вновь лечь на мох и отдыхать, пока есть возможность, пока не выстыло и солнце ещё греет. Ночью опять ожидается заморозок, могут и в хорошие минуса уйти, а я иду в летней одежде, не приемлемой при минусах.Поэтому нужно предельно отдохнуть именно сейчас физически.

Сегодня по-летнему тепло! День выдался солнечный. Ощущение лета, да лес пожелтел. Карликовая берёзка – бурая, красная, коричневая! Берёзы – солнечно жёлтые, чистых жёлтых красивых цветов, а небо- синь осенняя!.. – Красиво! – Золотая осень!

Вечереет. Сидим с лайками у костра. Тепло. Пала тут ещё днём, как нашли наконец-то воду. Планировала дойти до Хапаяна и ночевать у ручья, где вода и сухие места, – не вышло! Болотинка, где обосновалась, -термокарстовая, диаметром всего-то в десять метров. А вода – чистая, почти родниковая, подсачивается со склона из грунтовки подо мхом. Мох сверху – ярко – ярко зелёный, сырой – увлажнён. Родник вытекает лужицами из-под сопкина склоне лога. Здесь подсачивается грунтовая вода. Пулька непрерывно лачит. Собаки тоже хотят постоянно пить. Подумала: «Тут воду пить можно и… чай вскипятить, и сырое место, – можно развести костёр и ночью жечь. – Есть, чем при необходимости притушивать огонь, да утром залить костровище.

Лежали с час, а то и более. Во времени ориентируюсь по тому, как солнце двигается к западу, да склоняется вниз к земле относительно деревьев. Чуть – чуть зашевелились, отдохнув. Пулька ластится, – голодная, – есть просит. «Птички» вкусные попадались, да не про нас. – Не кралась к ним, специально шумела, – спугивала, а хвостатики с надеждой лаяли… Да нести сложно, – то груз дополнительный, не подъёмный, хоть и еда! Потом ещё и разделывать… – а это время, которого и так в обрез.

С собой несу лишь плащ палатку. Свитер сняла ещё днём и тоже несу в рюкзаке. Пожалела, что иду без спальника, – оставила на первой ночёвке, – надеялась за день дойти до избы. А не вышло! – Жара не позволяет быстро идти, выматывает. И чрезвычайно сложный маршрут: болота, термокарст, топи, бугры пучения, карликовая берёзка, трясина, завалы деревьев, моховая подушка. Непрерывно приходится обходить непроходимые участки, накручивая километраж, изматывая силы искать проходы, продираться сквозь заросли тала. – Самый сложный маршрут по летней тайге!..

Когда вышла на сопки кедровые, сил идти дальше не осталось. Не знаю точно и сейчас, где нахожусь, ночуя. – Проскочила тропу – путик. Вернулась, – не вышло найти затеси, – совсем потеряла. Пошла опять по солнцу… – сплошь берёзка и стёжки нет. Воду, что несла в пластиковой бутылочке, – выпила. Пила глотками, экономя, растягивая. Без воды невозможно идти! Страшно остаться без воды: слабеешь и мучает жажда, обезвоживание. Помог Дымка. Он нашёл воду под вывороченным корчем. Собаки лучше человека чуют родники. И не впервые выручают. Увидела: пёс неожиданно пал на передние лапы, лёжа лачит, – вниз головой. Попил. А я рядом жду своей очереди. Думаю, чтобы сильно не замутил. Сама радёхонька. – Набрала бутылку полную. Вода – чуть желтовата, но ледяная! Родниковая. С удовольствием напилась. И с собой несу до следующей находки. Потому, как нашли хорошую лужу, пали возле все вместе. Уговорила себя не метаться и ночевать тут, – у воды. Вначале собиралась лишь полежать, а позже подумала: «Давно не сидела у костра ночью!Давненько звёзд не видела!.. – Ничего страшного, если заночую, хоть на небо погляжу, да ночной лес послушаю, отдохну душою, силу Земли впитаю».

Спала сегодня ночь в палатке удачно. – Уютно, словно дома, только соседи –охотники, врубили взаполночь радио, стучали топорами, пилили дрова, а Пулька возмущённо лаяла на них до полуночи. Пришлось орать на неё несколько раз, чтобы дала поспать. Помогало не надолго. Смолкла, когда соседи уснули, утихомирившись. Утром в шесть подняли выстрелом. Утка, видать ночью не шла. Проснулась, – холодно! Костёр не жгла из-за суши и отсутствия воды. Решила в пути жечь костёр, кипятить чай, завтракать по дороге, да не вышло: слишком сухо!

Утром с ночёвки вышла, а в долине Каменистого, в низине ручья, кусты белы от инея! – Первый заморозок до хороших минусов. Рядом предгорья Урала. И снег в горах ложится раньше, чем на равнине в селе. Тут холоднее. В горах Приполярного Урала летом не таят снежники, ледники годами. Чувствуется морозец! Наверху, в лесу, где ночевала, – намного теплее. Иду сейчас по белым кустам… – холодно! Свитер на мне старенький, да добротный, – из натуральной шерсти. Его ещё родители, когда мама и отец живы были, подарили, когда училась на первом курсе Горного Института в Свердловске. – Красивый свитер! Ношу, с восемнадцати лет… – полвека! До сих пор греет и душу, и тело!

Переобулась утром в болотники. – Хорошо, что иду не в коротких сапогах! Болотники тяжёлые, да сейчас расправила голяшки, и ноги не сильно мокнут от инея. Сапоги сухие и греют. На руки надела перчатки. Хвалю себя: «Не забыла их взять!». Солнце встало и иней растопило. Теперь блестит росой холодной на травах, на карликовой берёзке, а та мне по пояс! И тормозит, сплетена ветвями в густую непролазную сеть.

Собираться утром, – холодища! Хорошо, что взяла свитер толстый, шапочку шерстяную. Платок убрала в карман. Днём повяжу, когда жарко станет. Перчатки руки и греют, и защищают от царапин. Собирая палатку, спросонья, не все колышки нашла, – три из пяти. – Не вытащила их из мха, а спохватилась, – поздно! – не нашла! Всему необходимо учиться и уметь предвидеть в тайге.

Вот и день очередной ушёл в ночь! То второй день пути. Впереди – вторая ночь пути, вторых суток. Часто вспоминаются рассказы, когда люди ходят по тундре сутками, неделями. Вот и я аналогично хожу теперь, словно в приключенческих повестях, да наяву, а не в книгах. Солнце село. Холодает резко, опять на заморозок пошло. Костёр разгорелся. Немного прихожу в себя. Мозг начал работать, а мышцы шевелиться. Только встать, натаскать дров ещё сложно, – ноги плохо шевелятся, болят после тяжёлого двухдневного пути. Нарезала куски бересты, благо, – берёза растёт рядом. Берёзовая кора сейчас хорошо отделяется и снимается крупными пластами. Береста хорошо удерживает тепло. Подстелила пласты корья на мох вместо ковриков, чтобы тепло было сидеть и лежать у костра. Осмотрелась. Тут, как выяснилось, – не просто болотинка, а течёт крохотный ручеёк в овражке. Я расположилась в ямке, где удобно лежать. Небольшой склон с севера, со стороны спины, работает отражателем тепла от костра и прикрывает от ветра с открытой болотной чистовины, став естественным отражателем.

Пулька ворочается, кряхтит, вздыхает, ей что-то не спится, вероятно, вспоминает погибшего хозяина. Мы так и не пришли ещё в себя после трагедии. Лишь в августе исполнился год с похорон, а сейчас идём туда, где нашла сама нашла останки супруга, спустя три месяца после его гибели. Страшное место! Оттого и неуютно всем на душе, – собака и та не спит, снится ей что-то тяжёлое, жуткое. Про меня и речи нет, -заставляю себя жить дальше, не бояться леса и привыкать к одиночеству.

Дымка лег выше по склону, – под разлапистый кедр, сверху на нас с Пулькой и на костёр смотрит. В нём ощущается сила. Пёс взвалил на себя ответственность за женщин стаи: за уже немолодую мать, и за хозяйку, которая тоже вышла из лет бездумной, беспечной юности давненько. А он – молод, силён и мужского пола. …Прикрывает глаза… – дремлет. Непрерывно перекрикиваются птицы. Множество лежит во мху под кедрами шишек кедровых и сосновых. Встречаются ягоды: шикша, голубика, черника и даже бруснички кисти висят местами. Берёзка карликовая покраснела и сбрасывает листву.

Мозг чистится, отдыхая, начинает здраво мыслить, приходит в нормальное состояние.От перегрузки мутился и не могла никак понять, где точно нахожусь. Понимаю: где-то на своём таёжном участке, ибо двигаюсь строго по солнцу на север, чуть смещаясь на восток и подправляю по компасу направление движения. Однако, из-за беспрестанных обходов труднопроходимых и непроходимых участков местности идти чётко про выбранному направлению не получается.

Листва стремительно желтеет. Выше по склону стоит красивый большой кедр, – старый. Он – единственный в округе – приметный. Корни – мощные! Оголены. Окружают старца подростки кедрушки столетние. Исполину более полутысячи лет. Подошла к нему, а рядом с ним торчат старые пни, корчи от ещё более старых, сломанных погибших столетия назад кедров. Стволы погибших деревьев давно исчезли, – сгнили, заросли мхами, а остовы ещё торчат и серебристыми костями виднеются сквозь зелень мхов. К ним и направлен мой особый интерес. Раскачиваю, выкорчёвываю, стаскиваю к биваку на ночной костёр. Тащу волоком. Они, хоть и сухие, да прилично весят. А для костра – самое лучшее жаркое топливо в холоде осенней ночи и не очень смолянистые. Горят отлично!

Складываю рядом с костровищем поближе к себе, чтобы в ночной темноте, не всевая, подкидывать. Крупные куски положила со спины в качестве стены – отражателя, для тепла. Получается, – на этом островке, около родничка, кедр растёт не одну тысячу лет, сменяя поколение за поколением. Теперь давно погибших старцев, коим далеко за тысячу лет, использую для ночлега. Часто приходит на ум понимание: «Кедровым дровам, которые отдадут в эту холодную северную ночь своё последнее солнечное тепло, – сотни лет! Дерево родилось из орешка тысячу лет назад! И кедровки, сеятели кедровых лесов, в ту пору тоже жили. Кедры сменяли поколение за поколением. И сейчас меня окружает три- четыре поколения кедрового таёжного леса. Когда он жил, меня не было и в помине, а тайга жила…

На живом исполине сохранились старые, хорошо заметные затеси с четырёх сторон. Здесь, вероятно, проходит древняя топографическая магистраль и профиль. Пересекаются и путики, – приметное место. Пару раз за десятилетия, что с мужем тут жили, выходила по случаю к этому старцу. Вспоминается смутно. Дерево весьма приметное. О нём рассказывал и супруг. Вспомнилось, – эту болотину на склоне долины Хапаяна обычно обходила стороной, – слишком муторно пересекать. – Моховая перина и карликоваяберёзка вытягивают силы. Проще делать круг обхода, нежели идти напрямую. Память подтверждает: внизу долины должен течь приток реки Манья – Хапаянсовитья. Получается, – двигаюсь в нужном направлении. Лишь не понятно, почему не вижу горельника на противоположном склоне долины?.. – Если на него выйти, то смогу точно сориентироватьсяна местности и подсечь путик приметный, хорошо известные места. В этих краях обычно ходил муж с Пулькой, а мы с Дымком ближе к избе собирали ягоды.

Место у кедра уютное для ночлега, ямка – удобная, прикрыта деревьями со всех сторон, полянка – со мхом. Единственный кедр – красив, добротен для ночлега. К нему можно спиной прислониться и сидеть, глядеть с высоты склона вдаль. Но не решаюсь разводить костёр рядом с деревом и ночевать под его кроной. – Опасаюсь костром повредить корни, да и пожар риск устроить реален. А если корни поджечь случайно, то и дерево можно загубить. Оттого, как бы ни привлекало местечко домашним таёжным теплом, спускаюсь в болотинку с водой для ночлега. А вот Дымка расположился на ночь под кедром!И теперь возлежит в моховом гнёздышке, наблюдая за нами с Пулькой, обозревает сверху округу, не мешается, не суетится, не клянчит еду. Лайки понимают: если хозяйка таскает дрова, развела костёр, то остаёмся здесь надолго, – до утра. Хвостики рвались вперёд, чуя: изба рядом!

Кипячу котелок. Он старый. Пора б сменить. Помят за годы изрядно. Вмещает только две кружки воды – маленькие. …Пью, пью, пью. Горячий чай с сахаром быстро и заметно наполняет тело силой. Очухиваюсь быстрее. Мозг просветляется, тело крепнет, наполняясь энергией. Чай заедаю грецкими орехами. Осталось и несколько фиников, – подъедаю всё тяжёлое для разгрузки рюкзак. Они весят граммы, да сил немного тащить на спине. С собой несу и хлеб, сухари, да иная еда в рот не идёт. Слоёное печенье раскрошилось. Ем крошки прямо с целлофановогопакета. Не хочу, да заставляю себя их есть. – Необходима телу энергия – калории. Крошек немного, – не более горстки. Заметила: при тяжёлых многодневных переходах по тайге мужчины обычно голодны и много едят с аппетитом, я же очень много пью, постоянно мучает жажда, а вот еда в рот не идёт вовсе. Порой несу с собой в тайгу рыбу жареную, пироги, мясо. А не естца, только сладкий чай идёт литрами. Кофе в сложном путешествии также не годится, а дома без него утрами не проснуться, не зашевелиться. В трудных переходах кофе заметно даёт излишнюю нагрузку на сердце, и не помогает, – ухудшает самочувствие. Лучше всего подходит хороший чёрный сладкий горячий чай. Он заметно придаёт силы, прочищает мозг и тело стимулирует. Голова лучше начинает соображать.

Постелила на мох куски бересты. Они хорошо отепляют снизу вместо ковриков. С собой несу плащ-палатку. Закрепила её как отражатель на палочки со стороны склона, подвернув под себя, на бересту сверху, чтобы лежать. Под голову положила рюкзак, вытащив предварительно с карманов телефоны, фонарик. Хотела включить фонарик – стемнело, да вышла неприятность: он распался, – выскочил блок питания с батарейкой и крышечкой, его прикрывающей. И неожиданно, с шумом, детали провалились куда-то под землю, в мох. Принялась в кромешной темноте шарить рукой. Прямо возле головы обнаружилась глубоченная нора, ведущая глубоко и далеко под корни кедра, стоящего в метре от рюкзака. Рука ушла вглубь по плечо, а нора не кончается. Стараюсь шариться рукой осторожно. Опасаюсь заклинивания руки. Тревожусь, чтобы батарейки не скатились ещё глубже, откуда их уже никакими путями не извлечь даже при свете дня. Взмолилась Богам! Повезло: нащупала блок питания, подцепив больными пальцами, аккуратно, не дыша вытащила. Теперь необходимо как-то крышечку найти! Искала долго, с перерывами. Удалось извлечь из нор и ту! – Повезло! Иначе б без фонарика ночами осневать… – тоска! – Не посветить! И Луны- нет! – Не почитать. Без света все дела наощупь придётся делать!.. – Век живи, и век учись внимательности в тайге!..

Костёр большой не развожу. Дрова экономлю. Пока чуть светло, встаю и подтаскиваю на ночь для костра стволы погибших берёз. Далеко ходить сил нет. Стаскиваю поближе всё, что горит, – к костру. По опыту знаю, насколько скверно, когда к утру дрова заканчиваются. В темноте найти сухостой и принести непросто. Обычно дров хватает ровно до рассвета, – растягиваю. А на рассвете – заморозки! Я же, – в летней походной одежде! Ева забрезжит рассвет, греюсь, подгребая уже одни головёшки.Сжигаю их до конца, подкладывая. Уходя, обязательно заливаю водой угли, вокруг костровища мхи, палочки, пепел. Всегда опасаюсь пожаров. А сейчас, в темноте, непрерывно приходится контролировать огонь, чтоб и не мёрзнуть, и не палить высокое пламя, напрасно сжигая сухостой, и главное, – не поджечь ягель, берёзку. Лёжа, порой приходится ногами подтушивать, если пламя идёт по мху ко мне или в стороны. Спать у костра не получается. В сон тянет кошмарно, особо к утру. Крепишься, не засыпая, таращишь глаза в небо, а в небесах ночных часто летают спутники. Провожаю из взглядом. На фоне звёзд, те выглядят блеклыми звёздочками, двигаются по прямой. Вот и сейчас спутник летит с юго-востока на северо-запад. Видимая скорость относительно звёзд – небольшая. А фактическое расстояние огромно! Последние годы небо захламлено всяческими спутниками…

Лежу то на боку, – на одном, то на другом. – греясь. То лягу на спину и смотрю в ночное небо, на звёзды. Время бежит необычно быстро. Ничего не делаю, а часы тикают! Тело заметно отдыхает. Спать хочется жутко. Один момент не заметила, -отключилась, точно провалилась в ничто, – исчезла! Очнулась, ровно от толчка, словно кто -то разбудил. – Замёрзла! Дрожу и костёр прогорел!.. – вовремя Духи лесные, Ангел пробудили!

Шустро зашевелилась, подгребая головёшки, подбросила сухары. Необходимо экстренно согреться, и важно не разводить огонь с нуля. Тело дрожит от холода. Удивляюсь, – как спала, не чувствуя холода?.. Страшно вот так не проснуться. Подкинула сухостоя, положила кусок бересты на угли, раздула. Огонь ярко вспыхнул.Бистросогрелась. Дым от костра заполонил долину, потянулся вниз, стелется по земле, по мхам, вверх не поднимается. – Интересное явление!

Холодно! Луны нет. Она убывает. Включила смартфон, посмотрела, сколько времени ещё до рассвета. Прикинула наличие дров, – хватит ли?.. Легла… – надо отдыхать. Изба рядом, да загадывать сложно, – сколько завтра топать?.. Можно и за час дойти, а случается… и ещё ноченьки у костра маяться… Планировать трудно, прогнозировать -тем более. В тайге не знаешь никогда, где ночь застанет. Это счастье, – дойти до избы и спать в тепле под крышей из досок, не под звёздной! Собаки и те понимают. Только иногда полежать вот так – под небесным сводом, порой тоже необходимо. Ощущения испытываются особенные! Редко получается выкроить время для любования небом, солнцем, дымом. А на пороге стоит осень!

Падает ещё не снег, а лишь листва, но когда на лес налетают порывы ветра, глядя на листопад, хочется сравнить его с метелью. Даже, не желая, само по себе сравнивается как-то… – Да и листья, – чем-то схожи со снежинками. Они падают с дерева не по прямой линии, а колышутся, словно на озёрных волнах – зигзагами, – из стороны в сторону.

Медленно раскачиваясь в воздухе, листовые пластинки летят к земле. – Это так похоже на первый снегопад! Только лиственная метель не белая, а жёлтая, да и снежинки –листья, крупнее: осиновые – почти круглые; берёзовые – треугольные, с зубчатыми краями. А вот ольховые листочки засыпают землю, оставаясь зелёными, только их зелень иная, чем летом – она с фисташковой желтизной.