Храбрость. Радость жить рискуя
Предисловие
Не говори, это неопределенность – назови это удивлением.
Не говори, это небезопасность – назови это свободой.
Я здесь не для того, чтобы дать догму. Догма делает человека уверенным. Я здесь не для того, чтобы что-то пообещать на будущее, – любое обещание создает определенность. Я здесь просто для того, чтобы сделать тебя бдительным и осознанным, то есть привести тебя в здесь-и-сейчас, во всей той незащищенности, что являет собою жизнь, во всей той неопределенности, что являет собою жизнь, во всей той небезопасности, что являет собою жизнь.
Я знаю, ты пришел сюда за некой определенностью, за неким кредо, «-измом»; в стремлении к чему-то принадлежать; в поисках кого-то, на кого можно было бы опереться. Ты пришел сюда из страха. Ты ищешь своего рода красивую тюрьму, в которой можно было бы жить без осознанности.
Мне же хочется сделать тебя более незащищенным, неопределенным, потому что именно такова жизнь, именно таков Бог. Когда велики неопределенность и опасность, единственный способ отозваться на это – осознанность.
Есть две возможности. Либо ты закрываешь глаза и становишься догматичным, становишься христианином, индуистом или мусульманином… и тогда превращаешься в страуса. Это ничего не меняет в жизни, это просто закрывает тебе глаза. Это просто делает тебя глупым, это просто делает тебя неразумным. В своей глупости ты чувствуешь себя в безопасности – все идиоты чувствуют себя в безопасности. Фактически, только идиоты чувствуют, что они в безопасности. По-настоящему живой человек всегда чувствует себя в небезопасности. Какая у него может быть безопасность?
Жизнь – не механический процесс, и она не может быть безопасной. Это непредсказуемое таинство. Никто не знает, что случится в следующее мгновение. Даже Бог, который, по-твоему, обитает где-то на Седьмом Небе, даже он – если он есть – даже он не знает, что будет дальше!.. потому что если бы он знал, что будет дальше, жизнь была бы подделкой, все было бы расписано наперед, предопределено заранее. Как он может знать, что будет дальше, если будущее открыто? Если бы Бог знал, что случится в следующее мгновение, это сделало бы жизнь всего лишь мертвым механическим процессом. Тогда не было бы никакой свободы, а какая может быть жизнь без свободы? Тогда не было бы никакой возможности расти – или не расти. Если бы все было предопределено, не было бы ни славы, ни великолепия. Тогда вы были бы просто роботами.
Нет! – ничто не предопределено. Вот мое послание. Ничто не может быть определенным, потому что застывшая жизнь была бы хуже смерти. Ничто не определенно. Жизнь полна неуверенности, полна неожиданностей – в этом ее красота! Никогда нельзя прийти к точке, в которой ты мог бы сказать: «Теперь я уверен». Если ты говоришь, что уверен, ты просто объявляешь о своей смерти; ты совершил самоубийство.
Жизнь продолжает двигаться в тысяче и одной неопределенности. Это ее свобода. Не называй ее небезопасностью.
Я могу понять, почему ум называет свободу «небезопасностью»… Не доводилось ли тебе провести несколько месяцев или лет в тюрьме? Если ты провел несколько лет в тюрьме… когда приходит день выйти на свободу, заключенный начинает чувствовать неуверенность в завтрашнем дне. В тюрьме все было определенно; все было мертвым и рутинным. Его обеспечивали едой, ему предоставляли защиту; он не боялся завтра остаться голодным, остаться без еды – не было ничего подобного, все было определенно. И вот внезапно, через много лет, тюремщик подходит к нему и говорит: «Тебя скоро выпустят». Он дрожит. Снаружи, вне стен тюрьмы, вновь появится небезопасность; вновь ему придется искать, исследовать; вновь ему придется жить свободно.
Свобода вызывает страх. Люди говорят о свободе и в то же время боятся ее. Но человек еще не человек, если он боится свободы. Я даю тебе свободу. Я даю тебе понимание. Я не даю знания. Знание сделало бы тебя уверенным. Если я дам тебе формулировку, готовую формулировку, что есть Бог, и Святой Дух, и единородный сын Иисус; есть Ад и Рай, хорошие и плохие поступки; греши, и окажешься в Аду, делай то, что я называю добродетельным, и попадешь в Рай, – всему конец! – ты уверен. Именно поэтому столько людей решило быть христианами, индуистами, мусульманами, джайнами – они не хотят свободы, они хотят застывших формулировок.
Один человек умирал – внезапно, в дорожной аварии. Люди не знали, что он был евреем, поэтому позвали ему священника, католического священника. Он склонился к этому человеку – умирающему, стоящему на пороге смерти, – и спросил:
– Веришь ли ты в Единство Бога-Отца, Святого Духа и Сына?
Умирающий открыл глаза и пробормотал:
– Надо же, я умираю, а он загадывает головоломки!
Когда смерть постучится в двери, все те вещи, в которых вы так уверены, окажутся просто головоломками, глупостями. Не цепляйтесь за определенные вещи. Жизнь неопределенна – сама ее природа неопределенна. И разумный человек всегда остается неуверенным.
Сама готовность оставаться неуверенным суть храбрость. Сама готовность быть в небезопасности суть доверие. Разумен тот, кто остается бдительным в любой ситуации – и откликается на нее всем сердцем. Не то чтобы он знал, что будет дальше; не то чтобы он знал: «Сделай вот так, и получится вот это». Жизнь – это не наука; это не причинно-следственная цепь. Нагрей воду до ста градусов, и она испарится – это определенно. Но в реальной жизни ничто так не определенно.
Каждая индивидуальность – это свобода, непознанная свобода. Невозможно ее предсказать, невозможно от нее ничего ожидать. Жить следует в осознанности и понимании.
Ты приходишь ко мне в поисках знания; ты хочешь вцепиться в готовые формулировки. Я не дам никаких формулировок. Фактически, если у тебя и есть какие-то формулировки, я их отниму! Мало-помалу я разрушу твою уверенность; мало-помалу я заставлю тебя колебаться все больше; мало-помалу я приведу тебя в большую и большую небезопасность. Вот единственное, что нужно сделать. Вот единственное, что должен сделать Мастер! – оставить тебя в полной свободе. В полной свободе, когда все возможности открыты, ничто не закреплено… тебе придется быть осознанным, тебе не останется ничего другого.
Вот что я называю пониманием. Если ты понимаешь, небезопасность становится неотъемлемой частью жизни – и хорошо, что это так, потому что это делает жизнь свободной, это делает жизнь постоянной неожиданностью. Человек никогда не знает, что будет дальше. Это удерживает его в постоянном удивлении. Не говори – это неопределенность, назови это удивлением. Не говори – это небезопасность, назови это свободой.
Что такое храбрость?
Поначалу разница между трусом и храбрым человеком невелика. Вот единственная разница: трус прислушивается к своим страхам и следует им, храбрый же человек откладывает их в сторону и идет вперед. Храбрый идет в неведомое вопреки всем страхам.
Храбрость означает: идти в неведомое вопреки всем страхам. Храбрость не значит бесстрашие. Бесстрашие случается, если ты продолжаешь быть храбрым, все более храбрым. Это предельный опыт храбрости – бесстрашие; это цветение храбрости, которая стала абсолютной. Поначалу разница между трусом и храбрым человеком невелика. Вот единственная разница: трус прислушивается к своим страхам и следует им, храбрый же человек откладывает их в сторону и идет вперед. Храбрый идет в неведомое вопреки всем страхам. Он знает, что такое страх; ему бывает страшно.
Когда ты отплываешь в необозначенные на картах моря, как Колумб, в тебе есть страх, безмерный страх, потому что никто не знает, что будет дальше. Ты покидаешь берег безопасности. У тебя, в определенном смысле, все было хорошо; недоставало лишь одного – приключения. Когда ты идешь в неизвестное, это приводит тебя в трепет. Вновь начинает биться сердце; снова ты жив, всецело жив. Жизнь пульсирует в каждом фибре твоего существа, потому что ты принял вызов неведомого.
Принять вызов неведомого вопреки всем страхам – вот что такое храбрость. Страхи есть, но если ты вновь и вновь принимаешь вызов, постепенно эти страхи исчезают. Опыт радости, которую приносит неведомое, придает тебе достаточно сил, наделяет тебя некой цельностью, обостряет разум. Впервые ты начинаешь чувствовать, что жизнь не только нудна, но и полна приключений. Тогда мало-помалу страхи исчезают; тогда ты все время ищешь приключений.
Но в своей основе храбрость означает: рискнуть известным ради неизвестного, знакомым – ради незнакомого, удобным – ради неудобного; это тяжкое паломничество к неизвестной точке назначения. Человек никогда не знает, получится у него что-то или нет. Это азартная игра – но лишь игроки знают, что такое жизнь.
Дао храбрости
Жизнь не слушается твоей логики; она продолжается по-своему, ни о чем не беспокоясь. Жизни должен слушаться ты; она не послушается твоей логики, ее не волнует твоя логика.
Что ты видишь, двигаясь в жизни? Налетает сильная буря, большие деревья падают. Согласно Чарльзу Дарвину, как раз они должны бы выжить, потому что они самые крепкие, сильные, могучие. Посмотри на древнее дерево, в триста футов высотой, в три тысячи лет от роду. Само присутствие этого дерева рождает силу, дает ощущение силы и мощи. Миллионы корней проросли глубоко в землю, и дерево возвышается во всей своей мощи. Конечно, дерево борется – оно не хочет ни уступать, ни сдаваться, – но после бури оно лежит, поваленное; оно больше не живо, его мощи пришел конец. Буря была слишком сильной – буря всегда сильней, потому что буря приходит от целого, а дерево – это просто индивидуальность.
Есть небольшие растения, обычная трава – когда приходит буря, трава уступает, и буря не может причинить ей никакого вреда. Самое большее, она даст ей хороший душ, вот и все; она смоет всю накопившуюся грязь. Приняв хорошую ванну, после бури небольшие растения и травы снова радостно танцуют. У травы почти нет корней, ее может выдернуть из земли ребенок, но она победила бурю. Как же так?
Трава последовала пути Дао, пути Лао-цзы, а большое дерево – Чарльзу Дарвину. Большое дерево было очень логично: оно попыталось воспротивиться, проявить свою силу. Пытаясь проявить силу, ты будешь побежден. Все гитлеры, наполеоны, александры – большие деревья, сильные деревья. Они будут побеждены. Лао-цзы подобны небольшим растениям: никто не может их победить, потому что они всегда готовы поддаться. Как можно победить того, кто уступает, кто говорит: «Я уже побежден», кто говорит: «Господин, наслаждайся победой и ни о чем не беспокойся. Я уже побежден»? Даже Александр почувствует себя бессильным перед Лао-цзы; он ничего не сможет сделать. Это случилось; было именно так…
Один санньясин, мистик по имени Дандамис, жил во времена Александра. Когда он собирался завоевывать Индию, друзья попросили его привезти оттуда санньясина, потому что эти редкие цветы цветут только в Индии. Они сказали:
– Привези санньясина. Ты привезешь многое, но не забудь привезти санньясина; мы хотели бы ознакомиться с явлением санньясы: что это такое, что такое санньясин?
Он был так увлечен войной, борьбой и сражениями, что почти забыл об этом, но на обратном пути, на самой границе Индии, внезапно снова вспомнил. Покидая последнюю деревню, он послал своих солдат пойти и узнать, нет ли где-нибудь поблизости санньясина. Случайно оказалось так, что Дандамис жил у реки в той же деревне, и люди сказали:
– Тебе повезло, ты пришел вовремя. Санньясинов много, но настоящие санньясины редки, и один из них сейчас здесь. Ты можешь получить даршан, ты можешь пойти и посетить его.
Александр рассмеялся:
– Я здесь не ради даршанов, мои солдаты пойдут и приведут его. Я увезу его с собой в столицу моей страны.
– Это будет нелегко… – сказали жители деревни.
Александр не мог поверить – какие могут быть трудности? Он побеждал императоров, великих королей, какие же трудности могут быть с нищим, с санньясином? Его солдаты пошли разыскать этого Дандамиса, который стоял, обнаженный, на берегу реки. Они сказали:
– Александр Великий приглашает тебя сопровождать его в его страну. Тебе будут предоставлены все удобства, каких ты только пожелаешь. Ты будешь королевским гостем.
Голый факир рассмеялся и сказал:
– Пойдите и скажите своему хозяину, что человек, называющий себя великим, не может в самом деле быть великим. Никто никуда не может меня привести – санньясин движется, как облако, в полной свободе. Никто не может меня поработить.
– Должно быть, ты слышал об Александре, – сказали они, – это опасный человек. Если ты откажешь ему, он не послушает, он просто отрубит тебе голову!
– Лучше приведите своего хозяина сюда, – сказал он, – может быть, он меня поймет.
И Александру пришлось прийти самому, потому что солдаты вернулись и сказали:
– Это редкий человек, сияющий, и его окружает нечто от неведомого. Он голый, но в его присутствии не чувствуешь его наготы – это вспоминается позже. Он так силен, что в его присутствии просто забывается все на свете. Он притягателен, как магнит, и его окружает великое молчание, и все вокруг словно радуется этому человеку. Он стоит того, чтобы с ним увидеться, но кажется, ему, бедняге, придется плохо, потому что он говорит, что никто никуда не может его увести, что никто не может сделать его своим рабом.
Александр пришел к нему с обнаженным мечом в руках. Дандамис рассмеялся и сказал:
– Опусти меч, здесь он не поможет. Вложи его в ножны; он бесполезен, потому что ты можешь только разрубить мое тело, а я и так давно его покинул. Твой меч не может меня разрубить, поэтому вложи его в ножны, не ребячься.
И говорят, впервые в жизни Александр последовал приказу кого-то другого – просто потому, что в самом присутствии этого человека он не мог вспомнить, кто он такой. Он вложил меч в ножны:
– Я никогда не встречал такого красивого человека.
И вернувшись в лагерь, он рассказал:
– Трудно убить человека, который готов умереть, его убивать бессмысленно. Можно убить человека, который готов сражаться, тогда в этом есть какой-то смысл; но нельзя убить человека, который готов и говорит: «Вот моя голова, можешь ее отрубить».
И Дандамис в самом деле сказал:
– Вот моя голова, можешь ее отрубить. Когда голова упадет, ты увидишь, как она падает на песок; я тоже увижу, как она падает на песок, потому что я – не мое тело. Я свидетель.
Александру, вернувшись, пришлось сказать своим друзьям:
– Там были санньясины, которых я мог привезти, но они не были настоящими санньясинами. Потом я столкнулся с человеком действительно редким – то, что вы слышали, правда, это редкий цветок, но никто не может его ни к чему принудить, потому что он не боится смерти. Если человек не боится смерти, как его заставить?
Именно страх делает тебя рабом – именно страх. Когда ты бесстрашен, ты больше не раб; фактически, именно страх заставляет вас порабощать других, прежде чем они смогут поработить вас.
Человек, который бесстрашен, никого не боится сам и не стремится внушать страх другим. Страх исчезает полностью.
Путь сердца
Слово «храбрость» очень интересно. Оно происходит от латинского корня «кор»[1], что значит «сердце». Слово храбрость происходит от корня кор – кор означает «сердце», поэтому быть храбрым – значит жить из сердца. Слабаки и только слабаки живут из головы; испуганные, они окружают себя защитой логики. Полные страха, они закрывают все двери и окна – теологией, концепциями, словами, теориями – и прячутся внутри, за закрытыми дверями и окнами.
Путь сердца – это путь храбрости. Это значит жить в опасности; это значит жить в любви, в доверии; это значит двигаться в неизвестное. Это значит покинуть прошлое и позволить быть будущему. Храбрость означает: идти опасным путем. Жизнь опасна, и только трусы могут избегать опасности, но тогда они уже мертвы. Человек, который жив, жив по-настоящему, жив до трепета, всегда движется в неизвестное. Это опасно, но он идет на риск. Сердце всегда готово рискнуть, сердце всегда азартно. Голова – бизнесмен. Голова всегда рассчитывает – она коварна. Сердцу чужд расчет.
Английское слово «храбрость» красиво и очень интересно. Жить из сердца значит обнаружить его смысл. Поэт живет из сердца, и постепенно, в сердце, он начинает слушать звуки неизвестного. Голова не может слушать; она всегда далека от неизвестного. Голова наполнена известным.
Что такое твой ум? Это все то, что тебе известно. Это прошлое, мертвое, ушедшее. Ум есть не что иное, как накопленное прошлое, память. Сердце есть будущее; сердце – это всегда надежда, сердце всегда где-то в будущем. Голова думает о прошлом, сердце мечтает о будущем.
Будущему еще предстоит прийти. Будущее еще наступит. В будущем все еще есть возможность – оно наступит, оно уже наступает. В каждое мгновение будущее становится настоящим, а настоящее – прошлым. В прошлом никакой возможности нет, оно уже использовано. Ты уже отошел от него – оно исчерпано, это мертвая вещь, могила. Будущее подобно семени; оно наступает, всегда наступает, всегда приходит и встречается с настоящим. Ты всегда в движении. Настоящее есть не что иное, как движение в будущее. Это шаг, который ты уже совершил; это вступление в будущее.
Каждый в мире хочет быть истинным, потому что истина приносит столько радости, такое изобилие блаженства – зачем быть фальшивым? Ты должен набраться храбрости для немного более глубокого прозрения: почему ты боишься? Что может сделать с тобой мир? Люди могут посмеяться над тобой; это пойдет им на пользу – смех всегда целебен, полезен для здоровья. Люди подумают, что ты сумасшедший… ты не станешь сумасшедшим только потому, что люди подумают, что ты сумасшедший.
И если ты подлинный – в своей радости, в своих слезах, в своем танце, – рано или поздно найдутся люди, которые начнут тебя понимать, которые, может быть, даже присоединятся к каравану. Я сам начал путь один, затем стали приходить люди, и теперь это всемирный караван! Я никого не приглашал; я просто делал то, что чувствовал, что приходило из сердца.
Я ответствен перед своим сердцем, ни перед кем другим в этом мире. Так же и ты ответствен лишь перед собственным существом. Не иди против него, потому что идти против него значит совершить самоубийство, разрушить себя. Что ты выиграешь? Даже если люди будут тебя чтить, считать очень трезвым, респектабельным, уважаемым человеком, ничто это не будет питать твое существо. Ничто это не даст тебе прозрения в жизнь и ее безмерную красоту.
Сколько миллионов людей жило до тебя на этой Земле? Ты даже не знаешь их имен; жили они или нет, уже неважно. Были святые и грешники, были очень уважаемые люди, были всевозможные эксцентрики, сумасшедшие, но все они исчезли – и даже следа от них не осталось на Земле.
Единственной твоей заботой должно быть лелеять и защищать качества, которые ты можешь взять с собой, когда смерть разрушит твое тело, твой ум, потому что лишь эти качества будут твоими спутниками. Лишь это настоящие ценности, и лишь люди, достигшие их, по-настоящему живут – они, и только они; другие только притворяются, что живут.
КГБ стучится в двери к Юселю Финкельштейну. Юсель открывает дверь.
– Здесь живет Юсель Финкельштейн?
– Нет, – отвечает Юсель, стоя в дверном проеме в полосатой пижаме.
– Нет? Как же тебя зовут?
– Юсель Финкельштейн.
Кэгэбэшник сшибает его с ног и орет:
– Почему ты только что сказал, что ты здесь не живешь?
– Ты называешь это жизнью?
Сама по себе жизнь – это не всегда жизнь. Посмотри на свою жизнь. Можешь ли ты назвать ее благословением? Можешь ли ты назвать ее алтарем, даром существования? Хотел бы ты, чтобы она была тебе дана вновь и вновь?
Не слушайся священных писаний – слушай свое сердце. Вот единственная заповедь, которую я могу предписать: слушай внимательно, очень сознательно, и ты никогда не ошибешься. И, слушая сердце, ты никогда не будешь расщеплен. Слушая свое сердце, ты начнешь двигаться в правильном направлении, никогда даже не задумываясь о том, правильно оно или нет.
Всем искусством нового человечества будет секрет слушания сердца: сознательно, бдительно, внимательно. И, следуя ему, иди, куда бы оно тебя ни привело. Да, иногда оно приведет тебя в опасность – но тогда вспомни: опасности нужны, чтобы сделать тебя зрелым. Иногда оно заставит тебя заблудиться – но снова вспомни: эти заблуждения являются частью роста. Много раз ты упадешь – поднимись снова, потому что именно так человек набирается сил: падая и снова вставая. Именно так человек становится интегрированным, цельным.
Но не следуй правилам, навязанным другими извне. Никакое навязанное правило не может быть правильным, потому что эти правила изобретены людьми, которые хотят тобой править! Да, иногда мир знал и великих просветленных – Будду, Иисуса, Кришну, Мухаммеда. Они давали миру не правила, они давали миру любовь. Но, рано или поздно, ученики собираются и начинают вырабатывать правила поведения. Лишь только Мастер ушел, лишь только свет померк, оставшись во тьме, они начинают нащупывать правила, которым можно было бы следовать, потому что теперь света, в котором они могли видеть, больше нет. Теперь им приходится опираться на правила.
То, что делал Иисус, было шепотом его собственного сердца, но то, что продолжают христиане, – не шепот их собственных сердец. Они подражатели – а в то мгновение, когда ты становишься подражателем, ты оскорбляешь свою человечность, ты оскорбляешь своего Бога.
Никогда не будь подражателем, всегда будь оригиналом. Не становись копией под копирку. Но именно это происходит во всем мире – копии с копий…
Жизнь не может быть настоящим танцем, если ты не оригинал – и тебе предназначено быть оригиналом. Посмотри только, как Кришна отличается от Будды! Если бы Кришна следовал Будде, мы лишились бы одного из самых красивых людей на этой Земле. Или, если бы Будда следовал Кришне, он был бы просто убогим. Только представь себе Будду играющим на флейте! – он отравил бы сон многим людям, он был бы ужасным флейтистом. Просто представь Будду танцующим; это выглядит так смехотворно – просто абсурд.
И то же самое – Кришна… сидя под деревом, без флейты, без короны из павлиньих перьев, без прекрасных одежд – просто сидя, как нищий, под деревом с закрытыми глазами, – никто вокруг него не танцует, никто не поет, – Кришна был бы таким бедным, убогим. Будда есть Будда, Кришна есть Кришна, а ты есть ты. И ты ни в каком смысле не меньше кого-либо другого. Уважай себя, уважай свой внутренний голос и следуй ему.
И запомни, я тебе не гарантирую, что он всегда поведет тебя правильно. Много раз он ошибется, ибо прежде чем прийти к нужной двери, человек должен постучать во множество ненужных. Это именно так. Если внезапно ты натыкаешься на правильную дверь, то не можешь распознать, что она правильна. Поэтому запомни: по большому счету никакое усилие никогда не потрачено впустую; все усилия вносят вклад в высочайший пик, предельную кульминацию твоего роста.
Поэтому не стоит колебаться, не стоит слишком тревожиться о том, как бы не пойти в неправильном направлении. Это одна из проблем: людей всегда учат никогда не делать ничего неправильного, и они становятся такими колеблющимися, такими испуганными, так боятся сделать что-то неправильно, что вообще застревают. Они не могут двинуться с места, потому что может случиться что-то неправильное. И они становятся, как камни, теряют всю подвижность.
Делай как можно больше ошибок, только помни одно: не совершай одну и ту же ошибку дважды. И ты будешь расти. Право сбиться с пути входит в твою свободу, право пойти против – даже против Бога – есть часть твоего достоинства. И иногда красиво пойти даже против Бога. Именно таким образом у тебя вырабатывается внутренний стержень; миллионы людей вокруг совершенно бесхребетны.
Забудь обо всем, что тебе говорили: «Это правильно, это неправильно». Жизнь не такая окостеневшая. Правильное сегодня может быть неправильным завтра, неправильное в этом мгновении может быть правильным в следующем. Жизнь нельзя разложить по полочкам; ты не можешь так просто обклеить ее этикетками: «Правильно», «Неправильно». Жизнь – это не аптека, в которой каждая бутылочка подписана, и ты знаешь, что внутри. Жизнь – это таинство: в одно мгновение что-то подходит, и это правильно; следующее мгновение – и уже столько воды утекло в Ганге, что это больше не подходит, это неправильно.
Что я называю правильным? То, что гармонирует с существованием, – правильно; то, что в дисгармонии с существованием, – неправильно. Тебе нужно быть очень бдительным в каждое мгновение, потому что в каждое мгновение придется решать заново. Ты не сможешь опираться на готовые ответы о правильном и неправильном. Только дураки опираются на готовые ответы, потому что тогда можно не быть разумным, нет никакой необходимости. Ты уже знаешь, что правильно и неправильно, ты можешь заучить список наизусть; он не очень длинный.
Вот Десять Заповедей – так просто! – и ты знаешь, что правильно, а что – нет. Но жизнь постоянно продолжает изменяться. Не думаю, что если Моисей вернется, он даст те же самые десять заповедей – не может быть. Как можно дать те же самые заповеди через три тысячи лет? Ему придется придумать что-то новое.
Но в моем собственном понимании, если даются заповеди, они только осложняют людям жизнь, потому что устаревают уже к тому времени, как даны. Жизнь движется так быстро; она динамична, не статична. Это не застойный пруд, это Ганг, который постоянно течет. Жизнь никогда не остается прежней даже в два мгновения, следующие друг за другом. Поэтому одно и то же может быть правильным в это мгновение и неправильным – в следующее.
Что же тогда делать? Единственный выход – сделать людей осознанными настолько, чтобы они могли сами решить, как откликнуться на изменяющуюся жизнь.
Дзэнская история.
Два храма соперничали друг с другом. Два их Мастера – наверное, это были так называемые Мастера, должно быть, на самом деле это были священники, – не выносили друг друга до такой степени, что запрещали своим последователям даже смотреть на другой храм.
У каждого из священников был мальчик для услуг. Священник первого храма сказал своему молодому слуге:
– Никогда не разговаривай со слугой из другого храма. Эти люди опасны.
Но мальчишки есть мальчишки. Однажды они встретились на дороге, и мальчик из первого храма спросил второго:
– Куда ты идешь?
– Куда меня принесут ветры, – ответил второй. Наверное, у себя в храме он слышал великие дзэнские учения; он сказал: «Куда меня принесут ветры». Великие слова, сущее Дао.
Но первый мальчик был так смущен и обижен, что не нашелся с ответом. В разочаровании и гневе, к которым примешивалось чувство вины… «Мой мастер запретил мне разговаривать с этими людьми. Эти люди действительно опасны. Что это за ответ? Он унизил меня».
Он отправился к своему мастеру и рассказал ему о случившемся.
– Прости, что я с ним заговорил. Ты был прав, это странные люди. Что это за ответ? Я спросил его, куда он идет, – простой, формальный вопрос – зная, что точно так же, как и я, он идет на рынок. Но он ответил: «Куда меня принесут ветры».
Мастер сказал:
– Я тебя предупреждал, но ты не послушался. Теперь смотри, завтра встань на том же месте. Когда он придет, снова спроси его, куда он идет, и он ответит: «Куда меня принесут ветры». Тогда покажи, что и ты немного философ. Скажи: «А если у тебя нет ног? – потому что душа бестелесна, и ветер не может ее нести – …Что тогда?»
Мальчик хотел подготовиться как можно лучше; всю ночь он снова и снова повторял свой ответ. На следующее утро он встал очень рано, пришел на то же место, и точно вовремя появился второй слуга. Первый был очень доволен: сейчас он покажет, что такое настоящая философия. И вот он спросил второго, куда тот идет, и стал ждать ответа…
Но второй мальчик ответил:
– На рынок за овощами.
Как теперь быть с выученной философией?
Такова жизнь. Ты не можешь к ней подготовиться, ты не можешь быть к ней готовым. Именно в этом ее красота, в этом ее чудо: она всегда застигает тебя врасплох, она всегда приходит нежданно. Если у тебя есть глаза, ты увидишь, что каждое мгновение жизнь неожиданна, и к ней неприменим никакой готовый ответ.
Путь разума
Быть разумным – значит быть живым, быть разумным – значит быть спонтанным… Быть открытым, уязвимым. Это беспристрастность, это храбрость действовать без предварительных заключений. Почему я говорю, что это храбрость? Это храбрость потому, что когда ты действуешь из заключения, заключение защищает тебя; заключение обеспечивает тебе безопасность, защищенность. Ты его хорошо знаешь, ты знаешь, как ты к нему пришел, ты в нем очень умел. Действовать без заключения – значит действовать из невинности. Нет никакой определенности, и ты можешь пойти не в ту сторону, можешь сбиться с дороги.
Человек, который готов пуститься в поиск, называемый истиной, должен быть также готов совершить много промахов, ошибок – он должен уметь рисковать. Он может сбиться с пути, но именно так он прибывает к назначению. Много, много раз сбиваясь с пути, человек научается не сбиваться с пути. Совершая много ошибок, человек узнает, что такое ошибка и как ее не совершить. Познавая, что такое ошибка, человек подходит ближе и ближе к истине. Это исследование индивидуально; полагаться ни на какие чужие заключения нельзя.
Ты родился не-умом. Пусть это просочится тебе в сердце как можно глубже, потому что это открывает двери. Если ты родился не-умом, тогда ум – просто дело рук общества. Он не природен, он был в тебя вживлен. Он был наложен поверх тебя. Глубоко внутри ты по-прежнему свободен, ты можешь из него выбраться. Человек никогда не может выйти из своей природы, но из искусственного он может выйти в то самое мгновение, когда решит это сделать.
Существование предшествует мышлению. Так, существование – это не состояние ума, это состояние за его пределами. Путь к познанию фундаментального – быть, а не думать. Наука предполагает мышление, философия предполагает мышление, теология предполагает мышление. Религиозность не значит мышление. Религиозный подход – это не мыслящий подход. Он интимнее, он подводит тебя ближе к реальности. Он отбрасывает все, что преграждает путь, он разблокирует тебя; ты начинаешь течь в жизнь. Ты не думаешь, что отделен, когда смотришь. Ты не считаешь себя наблюдателем, отстраненным, отрешенным. Ты встречаешься, таешь и вливаешься в реальность.
Есть иной способ познания. Его нельзя назвать «знанием». Он скорее подобен любви, чем знанию. Он так интимен, что слова «знание» недостаточно, чтобы его выразить. Слово «любовь» адекватнее, выразительнее.
Первым, что эволюционировало во всей истории человеческого сознания, было волшебство. Волшебство было сочетанием науки и религии. В волшебстве есть нечто от ума и нечто от не-ума. Затем из волшебства выросла философия. Затем из философии выросла наука. Волшебство было и не-умом, и умом одновременно. Философия была только умом. Теперь сумма ума и эксперимента есть наука. Религиозность есть состояние не-ума.
Религиозность и наука – это два подхода к реальности. Наука подходит через вторичное; религиозность идет прямо. Наука – это косвенный подход; религиозность – непосредственный подход. Наука ходит кругами; религиозность же просто проникает в сердце реальности.
Еще одно… Мышление может думать об уже известном – пережевывать уже пережеванное. Мышление никогда не может быть оригинальным. Как можно думать о неизвестном? Все, о чем бы ты только не смог подумать, относится к известному. Ты можешь думать только потому, что уже знаешь. Самое большее, мышление может создать новые сочетания. Ты можешь думать о лошади, которая летает по небу и сделана из золота, но в этом нет ничего нового. Ты знаешь птиц, которые летают по небу, ты знаешь золото, ты знаешь лошадей; ты сводишь три компонента вместе. Самое большее, мышление способно создать новые сочетания, но оно не может познать неизвестное. Неизвестное остается за его пределами. Так, мышление движется по кругу, вновь и вновь продолжая узнавать узнанное. Оно продолжает пережевывать пережеванное. Мышление никогда не оригинально.
Столкнуться с реальностью оригинально, радикально, приблизиться к реальности без всякого посредника – подойти к реальности так, словно ты первый в существовании человек, – вот освобождение. Сама эта новизна освобождает.
Истина – это опыт, не верование. Истина никогда не приходит в изучении ее; с ней нужно столкнуться лицом к лицу, истине нужно посмотреть в глаза. Человек, собирающий сведения о любви, подобен человеку, который собирает сведения о Гималаях, глядя на карту. Карта – это не гора! И если ты начнешь верить в карту, то навсегда лишишься горы. Если ты станешь слишком одержимым картой, гора всегда будет перед тобой, но ты не сможешь ее увидеть.
Именно так и происходит. Гора перед тобой, но твои глаза заняты картами – картами гор, картами одной и той же горы, созданными другими исследователями. Кто-то взобрался на нее с северной стороны, кто-то – с восточной. Они создали разные карты: Коран, Библию, Гиту – разные карты одной и той же истины. Но ты слишком переполнен этими картами, слишком обременен их весом; ты не можешь сдвинуться ни на шаг. Ты не можешь увидеть гору, которая прямо перед тобой, – с ее девственной вершиной, золотом сверкающей на утреннем солнце. У тебя нет глаз, чтобы ее увидеть.
Предубежденный глаз слеп, полное заключений сердце мертво. Слишком много предварительных заключений – и твой разум начинает терять остроту, красоту, интенсивность. Он тупеет.
Отупевший разум и есть то, что известно как интеллект. Ваша так называемая интеллигенция – всего лишь интеллектуалы. Интеллект – это труп. Ты можешь его украсить, ты можешь надеть на него великие жемчужины, бриллианты, изумруды, но труп останется трупом.
Быть живым – совершенно другое дело.
Наука предполагает определенность, абсолютную определенность в отношении фактов. А будучи абсолютно определенным в отношении фактов, ты не можешь почувствовать таинственного – чем более ты определен, тем более испаряется тайна. Для тайны нужно немного расплывчатости; для тайны требуется нечто неопределенное, неочерченное. Наука фактична; тайна не фактична, но экзистенциальна.
Факт является частью существования, и очень небольшой частью; наука занимается частями, потому что частями заниматься легче. Они меньше, их можно проанализировать; они не ошеломляют тебя, ты можешь держать их в руках. Их можно расчленить, пометить ярлыками; ты можешь быть абсолютно уверен в их качествах, количествах и возможностях – но в самом этом процессе погибает тайна. Наука – это убийство тайны.
Если хочешь пережить таинственное, тебе придется войти в другую дверь, из совершенно другого измерения. Измерение ума есть измерение науки, измерение медитации есть измерение чудесного, таинственного.
Медитация делает все неопределенным. Медитация при-водит тебя в неизвестное, не обозначенное на картах. Медитация мало-помалу приводит тебя к некому растворению, когда наблюдатель и наблюдаемое становятся единым. Это невозможно в науке. Наблюдатель должен быть наблюдателем, наблюдаемое должно быть наблюдаемым, и это четкое разграничение необходимо постоянно поддерживать. Ни на мгновение ты не должен забывать себя; ни на мгновение ты не должен становиться заинтересованным, растворенным, ошеломленным, страстным, любящим в отношении объекта своего наблюдения. Ты должен быть отрешенным, ты должен быть очень холодным – холодным, абсолютно равнодушным. А равнодушие убивает тайну.
Если ты действительно хочешь пережить таинственное, тебе придется открыть в своем существе новые двери. Я не говорю, что ты должен перестать быть ученым, я просто говорю, что наука может остаться твоей периферийной деятельностью. Находясь в лаборатории, будь ученым, но выйдя из лаборатории, забудь все о науке. Тогда слушай птиц – и не с научной точки зрения! Смотри на цветы – и не с научной точки зрения, потому что, смотря на розу глазами ученого, ты видишь совершенно другие вещи. Это не та же самая роза, которую переживает поэт.
Переживание не зависит от объекта, переживание зависит от переживающего, от качества переживания.
Глядя на цветок, стань цветком; танцуя вокруг цветка, пой песню. Дует прохладный и свежий ветерок, греет солнце, и цветок распустился во всей красе. Цветок танцует на ветру, наслаждается, поет песню: «Аллелуйа!» Соучаствуй в нем! Отбрось равнодушие, объективность, отрешенность. Отбрось все свои научные мировоззрения. Стань немного более текучим, немного более растай, слейся. Позволь цветку поговорить со своим сердцем, позволь цветку войти в свое существо. Пригласи его в гости! И тогда ты испытаешь некоторый вкус тайны.
Это первый шаг к таинственному, а вот последний шаг: если ты можешь стать соучастником на мгновение, ты нашел ключ, узнал секрет. Теперь соучаствуй во всем, что делаешь. Когда идешь, не иди механически, не продолжай это наблюдать – будь этим. Когда танцуешь, не делай этого технически; техника не имеет отношения к делу. Ты можешь танцевать технически правильно, но упускать всю радость танца. Раствори себя в танце, стань танцем, забудь о танцующем.
Когда такое глубокое единство начинает случаться во многих, многих фазах твоей жизни, когда ты начинаешь переживать этот великий опыт исчезновения, без-эго-вости, ничто… когда цветок есть, а тебя нет, когда радуга есть, а тебя нет… когда облака плывут по небу – и внутри тебя, и снаружи, а тебя нет… когда царит полное молчание, насколько это касается тебя – когда внутри тебя никого нет, просто чистое молчание, девственное молчание, незамутненное, не тревожимое ни логикой, ни мыслью, ни эмоцией, ни чувством – вот мгновение медитации. Ум ушел, а когда ум уходит, входит тайна.
Путь доверия
Доверие есть вершина разума. Почему люди не доверяют? – потому что они не доверяют своему разуму. Они боятся, боятся, что их обманут. Они боятся; вот почему они сомневаются. Сомнение исходит из страха. Сомнение – это своего рода неуверенность в нашем собственном разуме. Ты не настолько уверен, чтобы доверять, чтобы идти в доверие. Для доверия требуются разум, храбрость, цельность. Чтобы идти в доверие, нужно великое сердце. Если у тебя недостаточно разума, ты защищаешь себя сомнением.
Если у тебя есть разум, ты готов идти в неизвестное, потому что знаешь, что даже если весь известный мир исчезнет, и ты останешься в неизвестном, то сможешь там обосноваться. Ты сможешь найти дом там, в неизвестном. Ты доверяешь своему разуму. Сомнение всегда на страже своих границ; разум же всегда остается открытым, потому что разум знает: «Что бы ни случилось, я смогу принять вызов, я смогу адекватно ответить». Посредственный ум не имеет такого доверия к себе. Знание посредственно.
Быть в состоянии не-знания есть разум, осознанность – и ничто не скапливается. В каждое мгновение случившееся исчезает, не оставляя за собой никакого следа, никакого экзистенциального следа. Человек выходит из случившегося снова чистым, снова невинным, снова подобным ребенку.
Не пытайся понять жизнь. Живи ее! Не пытайся понять любовь. Двигайся в любовь. Тогда ты узнаешь – и это знание придет из опыта. Это знание никогда не разрушит тайны: чем больше ты узнаешь, тем более знаешь, сколь многое остается непознанным.
Жизнь – это не проблема. Смотреть на нее как на проблему – значит предпринять ошибочный шаг. Это тайна, которую можно лишь проживать, любить, испытывать.
Фактически, ум, который всегда гонится за объяснениями, – это испуганный ум. Из-за этого великого страха он хочет все объяснить. Он не может пойти во что-то, прежде чем все ясно. Получив объяснение, он чувствует, что теперь территория знакома; теперь он знает географию, теперь он может вооружиться картой, путеводителем и расписанием. Он никогда не готов двигаться в незнакомую территорию, неописанную, без карты, без путеводителя. Но такова жизнь: не может быть никакой карты, потому что жизнь постоянно меняется. Каждое мгновение – это сейчас. Нет ничего старого под солнцем, я говорю тебе – все ново. Это безмерный динамизм, абсолютное движение. Лишь перемены постоянны, лишь перемены никогда не меняются.
Все остальное постоянно меняется, поэтому ты не можешь создать карты; к тому времени, как карта готова, она уже устарела. К тому времени, как карта в твоем распоряжении, она уже бесполезна; жизнь изменила свои тропы. Жизнь стала играть в новую игру. Ты не можешь справиться с жизнью, руководствуясь картой, ты не можешь навести справки о жизни в путеводителе, потому что путеводители возможны, лишь если все замерло. Жизнь не замирает, это динамизм, процесс. Ты не можешь составить ее карту. Она неизмерима, это неизмеримая тайна. Не проси объяснений.
И это я называю зрелостью ума: когда кто-то приходит к тому, чтобы смотреть на жизнь без вопросов, и просто ныряет в нее, с храбростью и бесстрашием.
Весь мир полон ложно-религиозных людей – церкви, храмы, гурудвары, мечети полны религиозных людей. Разве вы не видите, что мир абсолютно не религиозен? Столько религиозных людей, а мир абсолютно не религиозен – как происходит это чудо? Каждый религиозен, а все в целом – нет. Эта религия ложна. Люди «тренируются» в доверии. Доверие стало для них верованием, не опытом. Их научили верить, их научили знать – вот где человечество промахнулось.
Никогда не верь. Если не можешь доверять, сомневайся, потому что в сомнении заложена возможность того, что однажды возникнет доверие. Ты не можешь вечно жить в сомнении. Сомнение – это болезнь; это недуг. В сомнении ты никогда не почувствуешь себя состоявшимся; в сомнении ты всегда дрожишь, в сомнении ты всегда остаешься в тоске, разделенный и нерешительный. В сомнении ты в постоянном кошмарном сне. Поэтому, в тот или другой день, ты начнешь искать, как выйти за его пределы. Поэтому я говорю, что лучше быть атеистом, чем теистом, ложным теистом.
Тебя научили верить – с самого детства ум каждого был обусловлен верить: верь в Бога, верь в душу, верь в это, верь в то. Теперь это верование вошло тебе в плоть и кровь, но оно по-прежнему остается верованием – ты не узнал. А пока ты не узнаешь, ты не можешь быть освобожден. Знание освобождает, только знание освобождает. Все верования заимствованы; их тебе дали; они не расцвели в тебе, как цветы. Как заимствованная вещь может вести к реальному, к абсолютно реальному? Отбрось все то, что взял у других. Лучше быть нищим, чем богатым – богатым не заработанным, но украденным; богатым заимствованным, богатым традицией, богатым наследством. Нет, лучше быть нищим, но быть при своем. В этой бедности есть богатство, потому что она правдива, а твое богатство верований очень убого. Эти верования никогда не могут быть очень глубокими; они не идут дальше, самое большее, глубины кожи. Стоит ее лишь немного оцарапать, и на поверхность выйдет недоверие.
Ты веришь в Бога; твой бизнес идет плохо, и внезапно возникает недоверие. Ты говоришь: «Я не верю, я не могу верить в Бога». Ты веришь в Бога, и умирает твой любимый, и всплывает недоверие. Ты веришь в Бога, и только из-за смерти любимого эта вера разрушена? Она немногого стоит. Доверие никогда не может быть разрушено – если оно есть, ничто не может его разрушить. Ничто, абсолютно ничто не может его разрушить.
Поэтому помни: есть огромная разница между доверием и верованием. Доверие лично; верование общественно. До доверия ты должен дорасти; в веровании ты можешь оставаться, кем бы ты ни был, верование может быть навязано любому. Отбрось верования. Будет страшно – потому что, если ты отбрасываешь верования, возникает сомнение. Каждое верование – это изгнание сомнения, подавление сомнения. Не беспокойся об этом; пусть придет сомнение. Каждый должен пройти через темную ночь, прежде чем достичь рассвета. Каждый должен пройти через сомнение. Долго путешествие, темна ночь. Но когда после долгого путешествия и темной ночи брезжит утро, ты знаешь, что игра стоила свеч. Доверие не может быть «внушенным» – никогда не пытайся его себе внушить; это делало все человечество. Насажденное извне доверие становится верованием. Найди доверие в себе, не бери его снаружи. Иди глубже в свое существо, к самому источнику своего существа, и обнаружь его.
Для исследования понадобится доверие, потому что ты отправляешься в неизвестное. Для этого потребуются огромное доверие и храбрость, потому что ты уходишь от традиционного и устоявшегося; ты уходишь от толпы. Ты выходишь в открытое море и не знаешь, существует ли другой берег.
Я не могу отправить тебя в такое исследование, не вооружив доверием. Это выглядит противоречиво, но что я могу сделать? – такова жизнь. Только человек великого доверия способен к великому сомнению, к великому поиску.
Человек небольшого доверия способен лишь к небольшому сомнению. Человек, лишенный доверия, может только притворяться, что сомневается. Он не может исследовать глубоко. Глубина приходит в доверии – это риск.
Прежде чем отправить тебя в не обозначенное на картах море, я должен подготовить тебя к этому великому путешествию, в которое тебе предстоит отправиться одному – но я могу подвести тебя к лодке. Сначала ты должен узнать красоту доверия, экстаз пути сердца – чтобы, когда ты отплывешь в открытый океан реальности, тебе хватило храбрости продолжать путь. Что бы ни случилось, ты должен достаточно доверять себе.
Просто пойми: как ты можешь доверять кому-то или чему-то другому, если не доверяешь себе? Это невозможно. Если ты сомневаешься в себе, как ты можешь доверять? Именно тебе предстоит доверять, а ты не доверяешь даже себе – как ты можешь доверять своему доверию? Абсолютно необходимо, чтобы сердце было открыто, прежде чем интеллект трансформируется в разум. В этом разница между интеллектом и разумом.
Разум – это интеллект, сонастроенный с твоим сердцем.
Сердце умеет доверять.
Интеллект умеет искать и исследовать.
Есть старая восточная история.
Двое нищих жили на краю деревни. Один был слепой, у другого не было ног. Однажды в роще, где они жили, случился пожар. Они, конечно, соперничали – конкуренты в одной и той же профессии, просящие милостыню у одних и тех же людей, – и постоянно злились друг на друга. Они были врагами, не друзьями.
Люди одной профессии не могут быть друзьями. Это трудно, потому что возникает соревнование, клиенты – ты всегда уводишь чужого клиента. Нищие помечают своих клиентов: «Запомни, этот мой; не беспокой его». Ты не знаешь, какому нищему принадлежишь, какой нищий тебя застолбил, но какой-то нищий на улице знает. Может быть, он сражался, выиграл битву, и теперь ты в его владении…
Я часто видел возле университета одного нищего; однажды я встретил его на рынке. Он постоянно вертелся возле университета, потому что молодые люди более щедры; с возрастом люди становятся прижимистее, потому что боятся. Смерть подходит ближе, и теперь помочь могут только деньги. К тому же, если у них есть деньги, им могут помогать другие; если у них нет денег, даже их собственные сыновья и дочери не будут о них беспокоиться. Но молодые люди могут быть мотами. Они молоды; они могут заработать еще; у них впереди жизнь, долгая жизнь.
Благодаря университетским студентам он был богатым нищим… В Индии студент попадает в университет, только если происходит из богатой семьи; иначе ему приходится бороться. Некоторым бедным людям это удается, но болезненно и с большим трудом. Я тоже происходил из бедной семьи. Целыми ночами я работал, редактировал газету, а днем ходил в университет. Годами мне приходилось спать не дольше трех или четырех часов – когда только выдавалось время, днем или ночью.
Этот нищий был очень сильный. Никакой другой нищий не мог ступить на университетскую улицу, всякий доступ был закрыт. Все знали, кому принадлежит университет, – этому нищему! Однажды на его месте я увидел молодого человека; старика больше не было. Я сказал:
– Что случилось? Где старик?
– Это мой тесть. Он подарил мне университет.
Университет и не подозревал, что у него переменился владелец, что теперь он принадлежит кому-то другому. Молодой человек сказал:
– Я женился на его дочери.
В Индии приданое дается, когда кто-то женится на чьей-то дочери. Ты не просто женишься на дочери: тесть должен тебе дать, – если он очень богат, – машину или дом. Если он не очень богат, он дает хотя бы мотороллер; если даже не мотороллер, то велосипед, но что-то он должен дать – радиоприемник, телевизор – и немного денег. Если он действительно богат, он даст тебе возможность поехать за границу учиться, стать образованным человеком, врачом, инженером – и оплатит это.
Когда вышла замуж дочь этого нищего, ее муж получил в приданое целый университет. Он сказал:
– С этого дня университет и прилегающая улица принадлежат мне. Тесть показал мне моих клиентов.
Я встретил этого старика на рынке и сказал ему:
– Ты хорошо сделал, отдав университет в приданое.
– Да, – сказал он. – У меня была только одна дочь, и я хотел что-то сделать для своего зятя. Я дал ему лучшее место, чтобы просить милостыню. Теперь я снова здесь, пытаюсь восстановить свою монополию на этом рынке. Мне приходится трудно, потому что здесь нищих много, старших, уже застолбивших клиентов. Но все будет в порядке. Я справлюсь; некоторых я отсюда выгоню.
И он, без сомнений, так и сделал.
И вот, когда лес загорелся, двое нищих на мгновение задумались. Безногий не мог выбраться из лесу, пересечь лес было невозможно – а пожар охватил весь лес. Он мог кое-как передвигаться, но это не могло его спасти. Нужен был выход, и очень скоро. Слепой тоже убедился, что не сможет выбраться. Он не знал, с какой стороны огонь, с какой стороны дорога, где горят деревья, а где не горят. Слепой… он бы заблудился. Но оба они были разумными людьми; они отбросили свою вражду, стали друзьями и спаслись.
Это восточная притча. Она об интеллекте и сердце. Она не имеет ничего общего с нищими, она о тебе. Она не имеет никакого отношения к лесному пожару, она относится к тебе – потому что ты горишь. Каждое мгновение ты горишь, страдаешь, в отчаянии, в тоске. Сам по себе твой интеллект слеп. У него есть ноги, он умеет быстро бегать, перемещаться, но, слепой, не может выбрать правильное направление. И он обречен постоянно спотыкаться, падать, причинять самому себе боль и чувствовать, что жизнь бессмысленна. Именно это говорят интеллектуалы всего мира: «Жизнь бессмысленна».
Причина, по которой жизнь кажется им бессмысленной, в том, что слепой интеллект пытается увидеть свет. Это невозможно.
Внутри у тебя есть сердце, которое видит, которое чувствует, но у которого нет ног; оно не умеет бегать. Оно остается там, где и было, оно бьется, ждет… однажды интеллект поймет и сможет использовать глаза сердца.
Когда я употребляю слово «доверие», я подразумеваю глаза твоего сердца.
Когда я употребляю слово «сомнение», я подразумеваю ноги твоего интеллекта.
Вместе они выберутся из огня; нет никаких проблем. Но помни: интеллект должен посадить сердце себе на плечи и понести. Должен. У сердца нет ног, лишь только глаза, и интеллект должен прислушиваться к сердцу и следовать его указаниям.
В руках сердца интеллект становится разумным. Это трансформация, тотальная трансформация энергии. Тогда человек становится не интеллектуалом, он просто становится мудрым.
Мудрость рождается из встречи сердца и интеллекта. И если ты научился этому искусству синхронизации биения сердца и работы интеллекта, в твоих руках – весь секрет, главный ключ, который отопрет и раскроет все тайны.
Путь невинности
На самом деле, суть не в храбрости, суть в том, чтобы знать, что известное мертво, неизвестное живо. Цепляться за известное значит цепляться за труп. Не нужно храбрости, чтобы перестать цепляться; фактически, храбрость нужна, чтобы продолжать цепляться за труп. Ты просто должен увидеть… То, что тебе знакомо, что ты уже прожил, – что оно дало? Чего ты достиг? По-прежнему ли ты пуст? Нет ли ощущения огромной неудовлетворенности, глубокого разочарования, бессмысленности? Кое-как ты продолжаешь справляться, скрывать истину и создавать ложь, чтобы оставаться увлеченным, занятым.
Вот в чем вопрос: увидеть ясно, что все, что ты знаешь, принадлежит прошлому, что это уже прошло. Это часть кладбища. Хочешь ли ты быть в могиле, хочешь ли быть живым? И это вопрос не только на сегодня; этот вопрос будет завтра, послезавтра. Этот вопрос останется с тобой до самого последнего вздоха.
Все, что ты знаешь и накапливаешь: информация, знание, опыт, – в то мгновение, когда ты что-то исследовал, покончи с этим. Теперь носить этот мертвый груз пустых слов – значит раздавить свою жизнь, обременить свою жизнь, помешать самому себе войти в живое, радостное бытие, которое ждет тебя каждое мгновение.
Человек понимания в каждое мгновение умирает для прошлого и рождается для будущего. Его настоящее – это всегда трансформация, рождение заново, воскресение. Дело совершенно не в храбрости – вот первое, что нужно понять. Дело в ясности. Суть в ясности, в том, чтобы ясно видеть, что есть что.
И во-вторых, когда дело действительно в храбрости, никто не может тебе ее дать. Это не то, что можно подарить. Это то, с чем ты родился, но чему ты просто не позволил вырасти и утвердить себя.
Невинность заключается одновременно и в ясности, и в храбрости.
Не нужно храбрости, если ты невинен. Не нужно и никакой ясности, потому что ничто не может быть более ясным, кристально ясным, чем невинность. Поэтому все дело в том, как защитить свою невинность.
Невинность – это не то, чего можно достичь. Это не то, чему можно научиться. Это не нечто подобное таланту: к живописи, музыке, поэзии, скульптуре. Она не похожа на все эти вещи. Она скорее подобна дыханию, чему-то такому, с чем ты рождаешься.
Как человек может не родиться невинным? Никто никогда не рождается иначе как невинным.
Как человек может родиться иначе как невинным? Рождение означает, что ты вошел в мир как tabula rasa[2], на тебе ничего не написано. У тебя есть только будущее, прошлого нет. В этом смысл невинности. Поэтому сначала попытайся понять весь смысл невинности.
Первое: нет прошлого, есть только будущее.
Прошлое развращает, потому что дает воспоминания, переживания, ожидания. Все это вместе делает тебя хитрым, но не ясным. Все это делает тебя коварным, но не разумным. Все это может помочь тебе преуспеть в мире, но в своем глубочайшем существе ты останешься неудачником. И весь успех мира ничего не значит в сравнении с поражением, с которым ты столкнешься, потому что в конце концов с тобой останется лишь глубочайшее существо. Все будет потеряно – твоя слава, твоя власть, твое имя начнут исчезать, как тени.
В конце концов с тобой останется лишь то, что ты принес с самого начала. Ты можешь взять из этого мира лишь то, что в него принес.
В Индии всем известно, что мир подобен залу ожидания на вокзале, это не твой дом. Ты не собираешься всегда оставаться в зале ожидания. Ничто в зале ожидания тебе не принадлежит – ни мебель, ни картины на стенах… Ты используешь их: ты видишь картины, сидишь в кресле, отдыхаешь на кровати, – но ничто тебе не принадлежит. Ты здесь лишь на несколько минут, самое большее – на несколько часов, прежде чем продолжить свой путь.
Да, то, что ты принес с собой в зал ожидания, ты заберешь, – это твое. Что ты принес в мир? Мир, несомненно, – это зал ожидания. Ожидание может длиться секунды, минуты, часы, дни, даже годы; но имеет ли значение, ждешь ты семь часов или семьдесят лет?
За семьдесят лет ты можешь забыть, что находишься в зале ожидания. Ты можешь начать думать, что ты хозяин дома, что ты его построил. Ты можешь повесить на зал ожидания табличку со своим именем.
Есть люди – я видел это, я так много путешествовал: люди пишут свои имена в вокзальных уборных. Люди выцарапывают свои имена на мебели в зале ожидания. Это кажется глупым, но то же самое делают люди в мире.
В джайнских писаниях есть очень значительная история. В Индии верят, что если кому-то удается стать императором всего мира, его называют чакравартином. Слово «чакравартин» просто значит… чакра значит «колесо». В древней Индии это было способом избежать ненужной борьбы и насилия: колесница, золотая колесница, очень ценная, запряженная сильными и красивыми лошадьми, приезжала из одного королевства в другое. Если другое королевство не сопротивлялось и впускало колесницу, это значило, что королевство приняло ее владельца как победителя. Не было необходимости сражаться.
Таким образом колесница двигалась, и везде, где люди ее останавливали, происходила война. Если колесницу нигде не останавливали, главенство ее короля было доказано без всякой войны: он становился чакравартином – тем, чье колесо объехало мир, и никто не смог его остановить. Это было желанием всех королей: стать чакравартином.
Несомненно, для этого нужно было больше власти, чем добился даже Александр Великий. Просто послать свою колесницу… за ней должна стоять огромная сила. Нужна абсолютная уверенность, что если колесница будет остановлена, за этим последует массовое насилие. Это значит, что человека уже признали сильнейшим, и если он хочет кого-то победить, помешать ему невозможно.
Но это очень символический способ, очень цивилизованный. Не нужно нападать, не нужно никого убивать; достаточно просто символического послания. Колесница отправляется в путь с флагом своего короля, и другой король чувствует, что нет смысла сопротивляться – борьба просто значила бы поражение и ненужное насилие, разрушение, – и приветствует колесницу, и в его столице ее осыпают цветами.
Это кажется гораздо более цивилизованным, чем то, что собираются сделать такие страны, как Америка и Советский Союз. Просто пошли золотую колесницу – но это значит, что ты должен быть абсолютно уверен в своей силе; и не только ты, но и все остальные. Лишь тогда этот символ может помочь. Так, каждый король желал однажды стать чакравартином.
История говорит, что один человек стал чакравартином – а это случается лишь раз во многие тысячи лет. Даже Александр Великий не стал завоевателем мира; многое осталось незавоеванным. И он умер очень молодым, ему было только тридцать три года, ему не хватило времени завоевать мир. Что говорить о завоевании, весь мир не был еще известен! Половина мира была неизвестна, и даже известная половина не была завоевана. Этот человек, о котором я собираюсь рассказать, стал чакравартином.
История говорит, что когда чакравартин умирает – потому что чакравартин случается раз в тысячи лет, это редкое существо, – когда он умирает, его принимают в раю с великой радостью и отводят ему специальное место.
В джайнской мифологии в раю есть горы, соответствующие Гималаям. Гималаи состоят просто из камней, земли и льда. Параллельные Гималаи в раю называются горой Сумеру. Сумеру означает «предельная гора»: ничто не может быть выше ее, ничто не может быть лучше ее. Она из чистого золота; вместо камней ее составляют бриллианты, рубины и изумруды.
Когда чакравартин умирает, его ведут к горе Сумеру, чтобы начертать на ней его имя. Это редкая возможность; это случается лишь раз в тысячи лет. Конечно, этот человек был очень взволнован, потому что вскоре ему предстояло надписать свое имя на горе Сумеру – внести его в этот предельный перечень всех великих, которые только когда-либо жили и будут жить. Этому императору предстояло присоединиться к сверхчеловеческой родословной.
Получив от привратника инструменты для гравировки имени, он захотел взять с собой еще несколько человек, которые покончили с собой только потому, что умирал их император, – они не могли представить себе жизнь без него. Его жена, его первый министр, его военачальник – все окружавшие его великие люди покончили с собой, чтобы его сопровождать.
Император захотел, чтобы привратник позволил им всем войти и увидеть, как он гравирует свое имя, – потому что какая радость, если ты один, и никто тебя даже не увидит? – потому что настоящая радость в том, что это должен увидеть весь мир.
Привратник сказал:
– Послушай моего совета, потому что эту профессию я унаследовал от предков. Мой отец был привратником, отец моего отца был привратником; веками мы были привратниками горы Сумеру. Послушайся моего совета: не бери их с собой, иначе ты раскаешься.
Император не мог понять, но все же не мог пойти против совета – потому что какой интерес этому человеку ему мешать? Привратник сказал:
– Если ты все-таки хочешь, чтобы они видели, сначала пойди один и начертай свое имя; затем вернись и позови их, если захочешь. Я не возражаю, даже если ты возьмешь их с собой сейчас, но если ты так решишь, шанса передумать не будет… они будут с тобой. Иди один.
Это было вполне здравым советом.
– Ладно, – сказал император. – Я пойду один, начертаю свое имя, вернусь и позову вас.
– Я совершенно согласен, – сказал привратник.
Император пошел и увидел Сумеру, сияющую в тысяче солнц, – потому что рай не может быть таким бедным, чтобы иметь только одно солнце – тысячи солнц, золотая гора выше Гималаев, а Гималаи простираются более чем на двести миль! На мгновение он не мог открыть глаз, так она сверкала. Затем он стал искать место, правильное место, но был очень озадачен: места не было; вся гора была исписана именами.
Он не мог поверить своим глазам. Впервые он осознал, кто он такой. До сих пор он считал себя сверхчеловеком, который случается лишь раз в тысячи лет. Но время существовало вечно; даже тысячи лет не имеют значения, столько чакравартинов уже случилось. На самой большой горе во вселенной не нашлось места, где он мог бы написать свое маленькое имя.
Он вернулся, и теперь он понял, что привратник был прав, когда советовал ему не брать с собой жену и приближенных. Хорошо, что они не увидели эту ситуацию. Они могли по-прежнему считать его редким существом.
Он отвел привратника в сторону и сказал:
– Но там же нет места!
– Именно это и я тебе говорил, – сказал привратник. – Ты должен стереть несколько имен и написать свое поверх. Именно так все и делают; всю жизнь я на это смотрю, и мой отец говорил, что это было и при нем. Отец моего отца… – никто из моих предков не видел Сумеру пустой, на ней никогда не было места. Когда приходил чакравартин, ему приходилось стирать несколько имен и писать свое поверх. Это не вся история чакравартинов. Много раз ее стирали и писали вновь. Просто сделай свою работу, и тогда, если хочешь показать ее своим друзьям, можешь пригласить их войти.
Император сказал:
– Нет, я не хочу, чтобы они видели, и не хочу даже писать свое имя. Какой смысл? – кто-то придет и сотрет его. Вся моя жизнь стала абсолютно бессмысленной. Это было моей единственной надеждой: Сумеру, священная гора в раю будет носить мое имя. Для этого я жил, для этого я поставил на карту всю жизнь, для этого я был готов убить весь мир. И любой человек может стереть мое имя и написать поверх свое? Какой смысл его писать? Я не буду его писать.
Привратник рассмеялся.
– Почему ты смеешься? – спросил император.
– Это странно, потому что и это я слышал от дедов и прадедов – чакравартины приходят, видят всю историю и просто разворачиваются и уходят; они не пишут своих имен. Ты не оригинален: любой, в ком есть хоть немного разума, сделал бы то же самое.
Чего ты можешь достичь в мире? Что ты можешь взять с собой? Свое имя, престиж, респектабельность? Деньги, власть – что? Ученость? Ничего. Все придется отбросить здесь. И в это мгновение ты поймешь, что все, чем ты владел, не было твоим; сама идея владения была неправильной. И именно этим владением ты был развращен.
Чтобы увеличить это владение: получить больше денег, больше власти, завоевать больше стран, – ты делал вещи, которые даже ты сам не можешь назвать правильными. Ты лгал, ты был нечестен. Ты имел тысячу лиц. Ты не был правдив ни на мгновение ни с кем-то другим, ни с самим собой; это было невозможно. Тебе приходилось быть фальшивым, ложным, притворяться, потому что эти вещи помогают преуспеть в мире. Подлинность не поможет. Честность не поможет. Правдивость не поможет.
Без собственности, успеха, славы кто ты такой? Ты не знаешь. Ты – твое имя, твоя слава, твой престиж, твоя власть. Но помимо всего этого, кто ты? Вся эта собственность становится твоим отождествлением. Она дает тебе ложное чувство существа. Это эго.
Эго – не нечто таинственное, это простое явление. Ты не знаешь, кто ты, а жить, не зная, кто ты, невозможно. Если я не знаю, кто я, что я здесь делаю? Все, что я делаю, становится бессмысленным. Первое и самое главное – это знать, кто я такой. Может быть, тогда я могу сделать что-то, что удовлетворит мою природу, сделает меня состоявшимся, приведет меня домой.
Но если я не знаю, кто я такой, и продолжаю что-то делать, как мне удастся достичь того, к чему была предназначена моя природа, куда меня должна была привести моя природа? Я бегаю туда-сюда, но никогда не достигну точки, где смогу сказать: «Теперь я прибыл, вот место, которое я искал».
Ты не знаешь, кто ты, поэтому в виде замены нужно ложное отождествление. Твои владения дают тебе этот ложный заменитель.
Ты пришел в мир невинным наблюдателем. Каждый приходит таким образом, с одним и тем же качеством сознания. Но ты начинаешь идти на сделки со взрослым миром. Они могут дать тебе многое; у тебя есть лишь одно, и это твоя цельность, твое самоуважение. У тебя мало что есть, только одно – можешь назвать это как угодно: невинность, разум, подлинность. У тебя есть только одно.
И ребенку, естественно, очень интересно все, что он видит вокруг. Ему постоянно хочется то одного, то другого; это часть человеческой природы. Если ты посмотришь на маленького ребенка, новорожденного ребенка, то увидишь, что он начал что-то нащупывать: его руки пытаются что-то найти. Он начал путешествие.
В этом путешествии он потеряет себя, потому что в этом мире ты ничего не можешь получить, не заплатив за это. И бедный ребенок не может понять, что отдаваемое им так ценно, что если положить весь мир на одну чашу весов, а его цельность – на другую, его цельность будет иметь больший вес, большую ценность. У ребенка нет никакого способа это узнать. В этом проблема, потому что то, что у него есть, просто есть. Он принимает это как должное.
Позвольте мне рассказать вам историю, которая это прояснит.
Один богатый человек, очень богатый, в конце концов очень разочаровался – это естественный результат любого успеха. Ничто так не тщетно, как успех. Успех важен, только если ты неудачник. Однажды добившись успеха, ты узнаешь, что был обманут миром, людьми, обществом. У этого человека было все возможное богатство, но не было покоя ума. Он стал искать покоя ума.
Именно это происходит в Америке. В Америке больше людей ищет покоя ума, чем в какой-либо другой стране. В Индии я никогда не встречал человека, который искал бы покоя ума. Сначала нужно позаботиться о покое желудка – покой ума слишком далеко. Ум отстоит от желудка на миллионы миль.
Но в Америке каждый ищет покоя ума, и, конечно, когда ты его ищешь, найдутся люди, которые тебе его предложат. Это простой закон экономики: там, где есть спрос, возникнут и предложения. Неважно, действительно ли тебе нужно то, чего ты просишь. Никто не беспокоится и о том, что даст тебе его предложение: ложная ли это реклама, пропаганда, или в этом есть нечто существенное.
Зная этот простой принцип: спрос рождает предложение, – коварные и хитрые люди сделали шаг вперед. Теперь они говорят:
– Не нужно ждать, пока появится спрос, создай спрос сам.
И в этом все искусство рекламы: создать спрос.
Прежде чем ты прочитал рекламу, у тебя не было никакого спроса, ты никогда не чувствовал, что это твоя потребность. Но, прочитав рекламу, внезапно ты чувствуешь:
– Боже мой, мне этого недоставало. Какой же я дурак, что никогда не подозревал, что такая вещь существует.
Прежде чем начать что-то производить, выпускать, за несколько лет до этого – за три, четыре года – производитель начинает рекламную кампанию. Продукта еще нет на рынке, потому что сначала спрос должен достичь умов людей. А как только есть спрос – к тому времени продукт будет готов.
Бернард Шоу говорит, что когда он был новичком и выпустил первую книгу, конечно, на нее не было спроса – никто даже не слышал о Бернарде Шоу. Как ты можешь сказать: «Я хочу книгу Бернарда Шоу, его драму»? Поэтому целый день он занимался тем, что… Он опубликовал книгу – он сам был ее издателем, он собрал деньги – и стал ходить из одного книжного магазина в другой, спрашивая:
– У вас есть книга Джорджа Бернарда Шоу?
– Джорджа Бернарда Шоу? Мы никогда не слышали этого имени, – говорили ему.
– Странно: такой великий человек, и вы никогда не слышали о нем, а еще содержите книжный магазин! Вы что, отстали от жизни? Первое, что вы должны были бы сделать, – это заказать книгу Джорджа Бернарда Шоу.
Он опубликовал только одну книгу, но стал рекламировать несколько книг, потому что, если уж этим заниматься, то только оптом. Одна книга не делает человека великим писателем.
Он приходил в разных нарядах – иногда в шляпе, иногда в очках. Люди стали приходить к Джорджу Бернарду Шоу домой. И ему пришлось делать все самому – рекламу, поставку; именно так он продал свою первую книгу. Он спрашивал людей на улице:
– Вы не слышали… потому что я столько слышу об определенной книге, написанной каким-то Бернардом Шоу. Люди говорят, это великая, потрясающая книга. Вы не слышали?
– Нет, мы никогда не слышали этого имени, – говорили ему.
– Странно, – говорил он, – а я считал Лондон культурным городом.
И он ходил в библиотеки, клубы, в каждое возможное место, где была возможность создать спрос, и он его создал. Он продал книгу, и в конце концов – он делал это постоянно – в конце концов стал одним из величайших писателей своего века. Он создал спрос.
Но если ты добиваешься успеха, никому не нужно создавать спрос на покой ума. Добиваясь успеха, в пути ты теряешь покой ума. Это естественный порядок вещей. Успех отнимает у твоего ума весь покой. Он просто высасывает все, что было значительного в жизни: покой, молчание, радость, любовь. Он продолжает отнимать у тебя все. В конце концов твои руки полны мусора, а все, что было ценного, потеряно. И внезапно ты осознаешь, что необходим покой ума.
Немедленно появляются поставщики, которые ничего не знают об уме, которые ничего не знают о покое. Я читал книгу, которая называется «Покой ума», написанную еврейским раввином, Джошуа Либманом. Я прочитал всю книгу; этот человек ничего не знает ни о покое, ни об уме. Это бизнесмен. Он проделал хорошую работу, ничего не зная ни об уме, ни о покое.
Его книга стала одним из мировых бестселлеров, потому что каждый, кто хочет покоя ума, рано или поздно обязательно найдет книгу Джошуа Либмана. И он написал ее очень красиво. Он хороший писатель, очень выразительный, впечатляющий; она на тебя повлияет. Но покой ума останется так же далеко, что и раньше, или, может быть, даже дальше после прочтения этой книги.
Фактически, если человек знает, что такое покой и что такое ум, он не может назвать книгу «Покоем ума», потому что ум является причиной всего беспокойства, всего отсутствия покоя. Покой есть, когда ума нет. Поэтому никакого товара, подобного «покою ума», не существует.
Если есть ум, покоя нет. Если есть покой, нет ума. Но написать книгу «Покой не-ума»… никто ее не купит. Я думал об этом… но я решил, что никто не купит «Покой не-ума». Для людей это будет бессмыслицей, но именно в этом состоит истина.
Ребенок не осознает, что он принес с собой. Этот богатый человек был в таком же положении. У него были все богатства мира, и теперь он искал покоя ума. Он ходил от одного мудреца к другому, и все они давали ему великие советы, но советы никогда никому не помогают.
Фактически, только дураки дают советы, и только дураки их принимают. Мудрые люди очень неохотно дают советы, потому что мудрый человек знает, что единственное, что в мире дается бесплатно, – это совет, и единственное, что никто не берет, – это совет. Зачем напрасно беспокоиться?
Мудрый человек сначала готовит тебя к тому, чтобы принять совет. Он не просто дает совет; ты должен быть к нему готов. Годы могут потребоваться, чтобы подготовить почву, и лишь тогда можно посеять семена. Только дурак будет разбрасывать семена на камни и скалы, не беспокоясь о том, что растрачивает их впустую.
Все эти мудрецы давали ему советы, но ничто не помогало. В конце концов человек, которого он ни о чем не спрашивал и который ни в каком смысле не был известным человеком – напротив, он считался деревенским идиотом, – однажды остановил его на дороге и сказал:
– Ты напрасно тратишь время: никто из этих людей не мудрец. Я их прекрасно знаю, но, так как я идиот, мне никто не верит. Может быть, не поверишь и ты, но я знаю одного мудреца. Просто глядя, как ты постоянно изводишь себя этим покоем ума, я подумал, что лучше показать тебе правильного человека. Я идиот; никто не спрашивает у меня совета, и я никогда не даю никому советов. Но это было слишком: видя, как ты печален и несчастен, я нарушил молчание. Пойди к такому-то человеку в соседней деревне.
Богатый человек тут же отправился в путь с большим свертком драгоценных бриллиантов, на красивой лошади. Он прибыл в деревню и увидел человека – этот человек был известен среди суфиев как Мулла Насреддин. Он спросил Муллу:
– Не можешь ли ты мне помочь достичь покоя ума?
– Помочь? Я могу тебе его дать.
«Странно, – подумал богатый человек. – Сначала идиот предложил… и в отчаянии я подумал, что это не повредит, поэтому я пришел сюда. Этот человек кажется еще большим идиотом: он говорит, что может мне его дать».
– Ты можешь мне его дать? – сказал он вслух. – Я был у всех возможных мудрецов; все они давали советы – сделай это, сделай то, дисциплинируй себя, совершай акты благотворительности, помогай бедным, открывай больницы и так далее. Они говорили все эти вещи, и я действительно делал все эти вещи; ничто не помогает. Фактически, возникает больше и больше проблем. А ты говоришь, что можешь дать мне покой?
– Это так просто, – сказал Мулла. – Спустись с лошади.
И богатый человек слез с лошади. В руках он держал свой сверток, и Мулла спросил:
– Что это ты держишь так близко к сердцу?
– Это драгоценные бриллианты, – ответил он. – Если ты сможешь дать мне покой, я отдам тебе этот сверток.
Но прежде чем он смог сообразить, что произошло, Мулла выхватил сверток и пустился бежать!
Богатый человек на мгновение пришел в шок; он не мог сообразить, что ему делать. Затем он бросился в погоню. Но Мулла в своем городе знал каждый камень, и он бегал быстрее. Богатый человек никогда в жизни не бегал, он был такой толстый… Он плакал, задыхался и пыхтел, слезы катились по его лицу:
– Меня провели, как дурака! Этот человек отнял весь труд моей жизни, все мои сбережения; я остался ни с чем.
Собралась толпа, все стали смеяться. Он сказал:
– Вы что, идиоты? Это что, город идиотов? Вся моя жизнь разбита, а вместо того, чтобы поймать вора, вы смеетесь.
– Этот человек не вор, он великий мудрец, – сказали они.
– Этот деревенский идиот довел меня до беды! – сказал он.
Но из последних сил, задыхаясь, весь в поту, он следовал за Муллой. Мулла вернулся на прежнее место, где по-прежнему стояла лошадь богача. Он сел под тем же самым деревом со свертком в руках. К нему, плача и рыдая, подбежал богатый человек. Мулла сказал:
– Вот твой сверток.
Богатый человек взял сверток и прижал его к сердцу.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Мулла. – Ощущается ли покой ума?
– Да, мне очень спокойно, – ответил богатый человек. – Ты странный человек, и у тебя странные методы.
– Никаких странных методов – простая математика. Все, что у тебя есть, ты начинаешь принимать как должное. Нужно просто дать тебе возможность это потерять; тотчас же ты осознаешь, что потерял. Ты не получил ничего нового; ты пришел с тем же свертком и без всякого покоя ума. Теперь тот же самый сверток ты прижимаешь к сердцу, и всем очевидно, каким спокойным ты выглядишь, сущий мудрец! Просто иди домой, не беспокой больше людей.
У ребенка такая же проблема: он приходит с невинностью и готов променять ее на что угодно. Он готов взять любой мусор и отдать за него свою храбрость. Он готов купить игрушки – а что еще есть в мире, кроме игрушек? – и лишиться своей ясности. Лишь когда все эти игрушки окажутся в его собственности, он поймет, что они не приносят ему никакой радости, что он не видит никакого достижения, исполненности. Тогда он осознает, что потерял, – и потерял сам.
В лучшем мире каждая семья будет учиться у детей. Вы так торопитесь их учить. Кажется, никто не учится у них, а они могли бы научить многому. Вам же их научить нечему.
Только потому, что ты старше и у тебя больше власти, ты начинаешь заставлять их быть в точности похожими на себя, нисколько не задумываясь о том, кто такой ты сам, чего ты достиг, каково твое положение во внутреннем мире. Ты нищий; желаешь ли ты того же и своему ребенку?
Но никто не думает; иначе люди учились бы у маленьких детей. Дети столько приносят из другого мира, потому что они только что прибыли. Они все еще несут в себе молчание утробы, молчание существования.
Всегда помни: доверяй неизвестному. Известное есть ум. Неизвестное не может быть умом. Оно может быть чем угодно, только не умом. Об уме определенно можно сказать одно: ум – это накопленное известное. Поэтому, например, если ты видишь на дороге развилку, ум говорит: «Иди в эту сторону, этот путь знаком» – это ум. Если ты слушаешь свое существо, ему хочется идти в незнакомое, неизвестное. Существо – это всегда искатель приключений. Ум очень ортодоксален, очень консервативен. Он хочет вновь и вновь двигаться по одному и тому же маршруту, по проторенному пути – по пути наименьшего сопротивления.
Поэтому всегда слушай неизвестное. И наберись храбрости двигаться в неизвестное.
Чтобы вырасти в свое предназначение, требуется великая храбрость, требуется бесстрашие. Люди, полные страха, не могут двигаться за пределы известного. Известное дает своего рода комфорт, безопасность, защищенность, потому что оно известно. Человек прекрасно знает, как с этим обращаться. Он может почти что спать и продолжать это делать – просыпаться не обязательно; это знакомство с известным.
В то мгновение, когда ты пересекаешь границу известного, возникает страх, потому что теперь ты будешь невежественным, теперь ты не будешь знать, что делать, чего не делать. Теперь ты не будешь так уверен в себе, теперь ты будешь совершать ошибки; ты собьешься с пути. Именно этот страх удерживает людей привязанными к известному, а если человек привязан к известному, он мертв.
Жизнь можно прожить только опасно – нет другого способа ее прожить. Только в опасности жизнь обретает зрелость, рост. Человек должен быть искателем приключений, готовым рискнуть известным ради неизвестного. И, раз испытав радость свободы и бесстрашие, человек никогда не раскаивается, потому что тогда он знает, что значит жить по оптимуму. Он знает, что значит зажечь факел своей жизни одновременно с двух концов. Одно мгновение этой интенсивности приносит больше удовлетворения, чем целая вечность жизни в посредственности.
Когда новое стучится в двери… Открой!
Новое не возникает из тебя, оно приходит из запредельного. Это не часть тебя. Все твое прошлое поставлено на карту. Новое не продолжает тебя, отсюда страх. Ты жил и думал по определенному образцу, своими верованиями ты сделал жизнь комфортабельной. Теперь в двери стучится нечто новое. Теперь оно нарушит твой прошлый образец. Позволив новому войти, ты никогда больше не будешь прежним, новое тебя преобразит.
Это рискованно. Человек никогда не знает, куда приведет его новое. Старое известно, знакомо; ты жил с ним так долго, ты с ним знаком. Новое незнакомо. Оно может быть другом, может быть врагом, кто знает? Узнать никак нельзя! Единственный способ узнать – это позволить ему случиться; отсюда мрачные предчувствия, страх.
Не можешь ты и отвергнуть его, потому что старое так и не дало тебе того, что ты искал. Старое обещало, но не исполнило обещаний. Старое знакомо, но несчастно. Новое, может быть, будет неудобным, но в нем есть возможность – оно может принести блаженство. Поэтому ты не можешь ни отвергнуть его, ни принять; поэтому ты колеблешься, дрожишь, и великая боль возникает в твоем существе. Это естественно, это совершенно нормально. Так было всегда, так будет всегда.
Попытайся понять, как появляется новое. Каждый в мире хочет стать новым, потому что никто никогда не удовлетворен старым. Никто никогда не удовлетворен старым, так как, что бы то ни было, ты это уже узнал. Однажды познанное, это начинает повторяться; однажды познанное, это становится скучным, монотонным. Тебе хочется от него избавиться. Тебе хочется исследовать, тебе хочется приключений. Ты хочешь стать новым, и все же, когда новое стучится в двери, ты отступаешь, отскакиваешь, прячешься за старым. Это дилемма.
Как нам стать новыми? – каждый хочет стать новым. Нужна храбрость, и не простая храбрость; нужна незаурядная храбрость. Мир полон трусов, поэтому люди перестали расти. Как ты можешь расти, оставаясь трусом? От каждой возможности ты отскакиваешь, закрываешь глаза. Как ты можешь расти? Как ты можешь быть? Ты только притворяешься, что есть.
И, поскольку ты не можешь расти, ты находишь заменители росту. Ты не можешь расти, но растет твой счет в банке, – это заменитель. Для этого не нужно храбрости, это в полной гармонии с твоей трусостью. Растет твой счет в банке, а ты начинаешь думать, что растешь сам. Ты становишься более респектабельным. Растут твое имя и слава, а ты думаешь, что растешь сам? Ты просто обманываешь себя. Твоя слава – это не ты, твое имя – это не ты. Твой счет в банке – не твое существо. Но если ты думаешь о существе, это приводит тебя в дрожь, потому что, если хочешь расти, тебе придется отбросить трусость.
Как нам стать новыми? Мы не становимся новыми из самих себя. Новизна приходит из запредельного, это весточка от Бога. Новизна приходит от существования. Ум всегда стар. Скопление прошлого, ум никогда не нов. Новизна приходит из запредельного; это дар Бога. Она происходит из запредельного и принадлежит запредельному.
Неизвестное и непознаваемое, запредельное имеет к тебе доступ. Оно имеет в тебя пропуск, потому что ты никогда не запечатан и не отделен; ты не остров. Может быть, ты забыл запредельное, но запредельное не забыло тебя. Может быть, ребенок забыл мать, но мать не забыла ребенка. Часть может начать думать: «Я отдельна», но целое знает, что она не отдельна. Целому открыт вход в тебя. Оно по-прежнему связано с тобой. Именно поэтому продолжает приходить новое, хотя ты и не приветствуешь его. Оно приходит каждое утро, оно приходит каждый вечер. Оно приходит тысячью и одним путем. Если у тебя есть глаза, чтобы его увидеть, ты увидишь, что оно постоянно к тебе приходит.
Существование постоянно изливается на тебя, но ты закрыт в своей части. Ты почти что в своего рода могиле. Ты стал нечувствительным. Из-за своей трусости ты потерял чувствительность. Чувствительность означает ощущение нового – трепет нового, страсть к новому, – возникают приключения, и ты движешься в неизвестное, не зная, куда идешь.
Ум думает, что это безумно. Ум думает, что нерационально покидать старое. Но Бог всегда нов. Именно поэтому нельзя говорить о Боге в прошедшем или будущем времени. Нельзя сказать: «Бог был», нельзя сказать: «Бог будет». Сказать можно только в настоящем: «Бог есть». Он всегда нов, девствен. И он имеет к тебе доступ.
Помни: все новое, приходящее в твою жизнь, есть послание Бога. Если ты принимаешь его, ты религиозен. Если ты отвергаешь его, ты не религиозен. Нужно лишь немного расслабиться, чтобы принять новое; немного раскрыться, чтобы впустить новое. Уступи дорогу входящему в тебя Богу.
В этом весь смысл молитвы или медитации – ты раскрываешься, ты говоришь «Да», ты говоришь: «Входи!» Ты говоришь: «Я так долго ждал, я так благодарен, что ты пришел». Всегда принимай новое с великой радостью. Даже если иногда новое ведет тебя в неудобство, все же оно того стоит. Даже если иногда из-за него ты упадешь в яму, все же оно того стоит, потому что только на ошибках человек учится, только в трудностях человек растет. Новое принесет трудности. Именно поэтому ты выбираешь старое – оно не приносит никаких трудностей. Это утешение, это приют.
И только новое, принятое глубоко и тотально, может тебя трансформировать. Ты не можешь принести новое в свою жизнь; новое приходит. Ты можешь либо принять его, либо отвергнуть. Отвергая его, ты остаешься камнем, закрытым и мертвым. Принимая его, ты становишься цветком, начинаешь раскрываться… и это раскрытие и есть празднование.
Только проникновение нового может тебя трансформировать, нет другого способа трансформации. И помни, это не имеет ничего общего с тобой и твоими усилиями. Но ничего не делать – не значит прекратить действовать; это значит действовать без воли, направления или импульса из прошлого. Поиск нового не может быть обычным поиском, потому что это поиск нового – как ты можешь его искать? Ты его не знаешь, ты его никогда не встречал. Поиск нового будет просто открытым исследованием. Человек не знает. Человек должен начать с состояния не-знания, он должен идти невинно, как ребенок, трепещущий от возможностей, – и возможности безграничны.
Ты не можешь создать ничего нового, потому что, что бы ты ни сделал, это будет принадлежать старому, исходить из старого. Но это не значит, что ты должен перестать действовать. Это значит действовать без воли, направления или импульса из прошлого. Действуй без всякой воли, направления или импульса из прошлого – а это значит действовать медитативно. Действуй спонтанно. Позволь решать мгновению.
Не навязывай решение, потому что решение будет исходить из прошлого, и это разрушит новое. Просто действуй в мгновении, как ребенок. Полностью оставь себя ради мгновения – и каждый день ты будешь находить новые двери, новый свет, новое прозрение. И эти новые прозрения будут постоянно тебя менять. Однажды внезапно ты увидишь, что нов в каждое мгновение. Старое больше не сохраняется, старое больше не окружает тебя, как облако. Ты – как капля росы, свежая и молодая.
В этом смысл воскресения. Понимая это, ты будешь свободен от памяти, то есть психологической памяти. Память – это мертвая вещь. Память – это не истина и не может быть истиной, потому что истина всегда жива, истина есть жизнь; память – это продолжающееся существование того, чего уже нет. Это жизнь в мире привидений, но она содержит нас, это наша тюрьма. Фактически, это и есть мы. Память создает узел, комплекс под названием «я», эго. И естественно, эта ложная сущность под названием «я» постоянно боится смерти. Именно поэтому ты боишься нового.
Это «я» боится, не настоящий ты. В существе нет страха, но эго полно страха, потому что эго очень, очень боится умереть. Оно искусственно, оно произвольно, собрано из частей. Оно может развалиться в любой момент. Кое-как ему удавалось держать себя в руках, поддерживать себя в собранном состоянии, и тут приходит что-то новое – это будет потрясением. Именно поэтому ты не принимаешь новое с радостью. Эго не может с радостью принять собственную смерть – как оно может с радостью принять собственную смерть?
Ты не сможешь принимать новое, пока не поймешь, что ты не эго. Как только ты видишь, что эго представляет собой твою память о прошлом и ничего больше, что ты не память, что память похожа на биокомпьютер, что это машина, полезный механизм, но ты за его пределами… Ты – сознание, не память. Память есть нечто, содержащееся в сознании, ты же есть само сознание.
Например, ты видишь, что кто-то идет по дороге. Ты помнишь лицо, но не можешь вспомнить имя. Если бы ты был памятью, ты должен был бы вспомнить и имя. Но ты говоришь: «Я узнаю лицо, но не могу вспомнить имя». Ты начинаешь искать в памяти, погружаешься в память, смотришь с одной стороны, с другой, и вдруг имя всплывает, и ты говоришь: «Да, вот как его зовут». Память – это твои заметки. Ты – тот, кто просматривает заметки, не сама память.
Часто бывает, что ты так напрягаешься, пытаясь что-то вспомнить, что вспомнить становится трудно, потому что сама попытка, само напряжение в твоем существе не позволяет памяти выдать тебе информацию. Ты изо всех сил пытаешься вспомнить чье-то имя, но оно не приходит, хотя ты и говоришь, что оно вертится у тебя на языке. Ты знаешь, что знаешь его, но имя все не приходит.
Это странно. Если бы ты был памятью, кто бы тебе мешал, как бы оно могло не прийти? И кто бы говорил: «Я знаю, но оно не приходит?» Ты пытаешься изо всех сил, и чем больше ты пытаешься, тем труднее это становится. Наконец, устав от всего этого, ты идешь гулять в сад и внезапно, когда ты смотришь на куст роз, оно всплывает на поверхность.
Твоя память – это не ты. Ты – сознание, память – это содержание сознания. Но память – это вся жизненная энергия эго. Память, конечно, стара, и она боится нового. Новое может быть тревожащим, новое может быть неудобоваримым. Новое может принести проблемы. Тебе придется расфокусировать себя и сфокусировать снова. Тебе придется перенастроиться. Кажется, что это тяжело.
Чтобы быть новым, человек должен разотождествиться со своим эго. Как только ты разотождествляешься со своим эго, тебя больше не беспокоит, живо оно или мертво. Фактически, ты знаешь, что, живо оно или мертво, оно уже мертво. Это только механизм. Используй его, но не позволяй ему использовать себя. Эго постоянно боится смерти, потому что оно произвольно; отсюда страх. Оно не возникает из существа; оно не может возникать из существа, потому что существо есть жизнь. Как может жизнь бояться смерти? Жизнь ничего не знает о смерти. Она возникает из произвольного, искусственного, высосанного из пальца, притянутого за уши, фальшивого. И все же именно такое позволение, такое позволение, как смерть, делает человека живым. Умереть в эго значит родиться в существо.
Новое – это посланник Бога, новое – это послание Бога. Это евангелие! Прислушивайся к новому, иди в новое. Я знаю – ты боишься. Вопреки страху иди в новое, и твоя жизнь будет становиться богаче и богаче, и однажды ты сможешь высвободить свой скрытый аромат.
Мы продолжаем упускать многое в жизни просто из-за недостатка храбрости. Фактически, не нужно никаких усилий, чтобы достичь, – только храбрость, и все начинает приходить к тебе, вместо того чтобы ты куда-то за чем-то шел… по крайней мере, во внутреннем мире это так.
И для меня быть блаженным есть величайшая храбрость. Быть несчастным очень трусливо. Фактически, чтобы быть несчастным, ничего не нужно. Это может любой трус, любой дурак. Каждый способен быть несчастным, но, чтобы быть блаженным, нужна великая храбрость – это подъем в гору.
Обычно мы так не думаем – мы думаем: «Что нужно, чтобы быть счастливым? Каждый хочет быть счастливым». Это абсолютно неправильно. Очень редко встречается человек, который хочет быть счастливым, вопреки тому, что все постоянно говорят. Очень редко человек готов быть счастливым – люди столько вложили в свое несчастье. Они любят быть несчастными… фактически, они счастливы в своем несчастье.
Нужно понять многие вещи, иначе будет трудно выбраться из несчастья. Вот первое: никто тебя в нем не держит, именно ты решил оставаться в тюрьме несчастья. Никто никого не держит. Человек, готовый выйти, может сделать это в любое мгновение. Никто другой не ответствен. Если человек несчастен, он за это ответствен, но несчастный человек никогда не принимает ответственности – это его способ оставаться несчастным. Он говорит: «Кто-то другой делает меня несчастным».
Если кто-то другой делает тебя несчастным, естественно, что ты можешь сделать? Если ты делаешь себя несчастным, что-то можно сделать… можно что-то сделать тотчас же. Тогда в твоих силах не быть несчастным. Поэтому люди продолжают перекладывать ответственность: иногда на жену, иногда на мужа, иногда на семью, на обусловленность, детство, мать, отца… иногда на общество, историю, судьбу, бога, – но всегда на что-то другое. Названия могут быть разными, но трюк остается прежним.
Человек действительно становится человеком, когда он принимает полную ответственность – кем бы он ни был, он за это ответствен. Это первая храбрость, величайшая храбрость. Очень трудно это принять, потому что ум постоянно говорит: «Если ты ответствен, зачем ты это делаешь?» Чтобы этого избежать, мы делаем ответственным кого-то другого: «Что я могу сделать? Я беспомощен… Я жертва! Меня толкают туда и сюда силы большие, чем я, и я ничего не могу сделать. Поэтому, самое большее, я могу поплакать о том, как я несчастен, и от этого стать еще несчастнее». Все растет – все, что ты практикуешь, растет. Тогда ты идешь глубже и глубже… погружаешься глубже и глубже.
Никто, никакая другая сила не делает этого с тобой. Это ты и только ты. В этом вся философия кармы – это твое действие; «карма» означает действие. Ты это сделал, ты можешь это переделать. И не нужно ничего ждать, не нужно ничего откладывать. Времени не нужно – ты можешь просто выпрыгнуть из этого!
Но мы привыкли. Мы чувствуем себя очень одиноко, если перестаем быть несчастными, мы теряем нашего ближайшего друга. Несчастье стало нашей тенью – оно следует за нами всюду. Когда никого нет, по крайней мере, с тобой твое несчастье – человек женат на нем. И это долгий, долгий брак; ты остаешься женатым на нем многие жизни.
Теперь пришло время с ним развестись. Это я называю великой храбростью – развестись со страданием, потерять старую привычку человеческого ума, старейшего компаньона.
Храбрость любви
Если ты глубоко любишь, страха не найти. Страх – это отрицание, отсутствие. Это нужно понять очень, очень глубоко. Если ты это упустишь, то никогда не сможешь понять природы страха. Он подобен темноте. Темноты не существует, она только кажется существующей. Фактически, это просто отсутствие света. Свет существует; удали свет – появится темнота.
Темноты не существует; удалить темноту нельзя. Делай, что хочешь, но темноты тебе не удалить. Ты не можешь ее принести, не можешь ее изгнать. Если хочешь сделать что-то с темнотой, тебе придется сделать что-то со светом, потому что ты можешь установить контакт лишь с тем, что существует. Выключи свет – и вот темнота; включи свет – и темноты нет, но ты делаешь что-то со светом. С темнотой ничего сделать нельзя.
Страх есть темнота. Это отсутствие любви. Ты не можешь ничего с ним сделать, и чем больше ты делаешь, тем больше в тебе будет страха, потому что тем более ты найдешь, что ничего сделать нельзя. Проблема будет становиться более и более сложной. Если ты борешься с темнотой, ты будешь побежден. Ты можешь принести меч и попытаться убить темноту, это только изнурит тебя. И в конце концов ум подумает: «Темнота так сильна, вот почему я побежден».
Вот где логика заблуждается. Это абсолютно логично – ты боролся с темнотой и не смог ее победить, не смог ее уничтожить; абсолютно логично прийти к заключению, что «темнота очень сильна, очень мощна. Я перед ней бессилен». Но реальность прямо противоположна. Ты не бессилен, бессильна темнота. Фактически, темноты вообще нет – именно поэтому ты не можешь ее победить. Как ты можешь победить то, чего нет?
Не борись со страхом; иначе ты будешь становиться более и более испуганным, и новый страх войдет в твое существо: страх страха, что очень опасно. Во-первых, страх – это отсутствие; во-вторых, страх страха – это страх отсутствия отсутствия. Теперь ты движешься в безумие!
Страх есть не что иное как отсутствие любви. Сделай что-то с любовью, забудь о страхе. Если ты хорошо любишь, страх исчезает. Если ты любишь глубоко, страха не найти.
Когда ты был в кого-то влюблен, даже на одно мгновение, был ли какой-то страх? Его никогда не бывает в отношениях, когда, хотя бы на одно мгновение, двое пребывают в глубокой любви, и происходит встреча, они обращены друг к другу – в это мгновение никогда не бывает страха. Точно как когда свет горит, темноты нет – вот тайный ключ: больше люби.
Если ты чувствуешь страх в своем существе, больше люби. Будь храбрым в любви, наберись храбрости. Будь искателем приключений в любви; люби больше и люби безусловно, потому что чем больше ты любишь, тем меньше будет страха.
И когда я говорю: люби, я имею в виду все четыре слоя любви, от секса до самадхи.
Люби глубоко.
Если ты любишь глубоко в сексуальных отношениях, много страха исчезнет из тела. Если тело дрожит от страха, это страх секса; ты не был в глубоких сексуальных отношениях. Твое тело дрожит, твое тело не расслаблено, не дома.
Люби глубоко – сексуальный оргазм разгонит весь страх тела. Когда я говорю: разгонит страх тела, я не имею в виду, что ты должен стать смелым, потому что смелые люди – не кто иные, как трусы вверх ногами. Когда я говорю: весь страх исчезнет, я имею в виду, что не будет ни трусости, ни смелости. Это два аспекта страха.
Посмотри на смелых людей: ты найдешь, что глубоко внутри они боятся, они просто окружили себя доспехами. Смелость – это не бесстрашие, это страх, защищенный, закованный в латы, доспехи.
Когда страх исчезает, ты становишься бесстрашным. А бесстрашный человек – это тот, кто никогда не создает ни в ком страха и никогда не позволяет никому создать страх в себе.
Глубокий сексуальный оргазм дает телу ощущение, что оно – как дома. Глубокое, глубокое здоровье случается с телом, потому что тело чувствует себя целым.
Затем второй шаг – любовь. Люби людей – люби безусловно. Если у тебя в уме есть какие-то условия, ты не сможешь любить; эти условия станут преградами. Если любовь для тебя благотворна, зачем беспокоиться об условиях? Она так благотворна, она дает тебе такое хорошее самочувствие – люби безусловно, не проси ничего взамен. Если ты приходишь к пониманию того, что, просто любя людей, ты растешь в бесстрашии, ты будешь любить просто ради самой радости любви!
Обычно люди любят, только когда удовлетворены их условия. Они говорят: «Ты должен быть таким-то и таким-то, только тогда я буду тебя любить». Мать говорит ребенку: «Я буду тебя любить, если ты будешь себя хорошо вести». Жена говорит мужу: «Ты должен быть вот таким, только тогда я смогу тебя любить». Каждый ставит условия: любовь исчезает.
Любовь – это безбрежное небо! Ты не можешь втиснуть ее в узкое пространство, обусловленное, ограниченное. Если ты принесешь в дом свежий воздух и закупоришь его со всех сторон: закроешь все окна, закроешь все двери, – вскоре он станет затхлым. Когда бы ни случилась любовь, это часть свободы; скоро ты принесешь этот свежий воздух в дом, и все станет затхлым, грязным.
Это глубокая проблема человечества – это было проблемой. Когда ты влюбляешься, кто-то выглядит красивым, потому что в эти мгновения ты не ставишь никаких условий. Два человека движутся рядом без условий. Как только они фиксируются, как только начинают принимать друг друга как должное, навязываются условия: «Ты должен быть вот таким, ты должен вести себя вот так, только тогда я буду любить», – любовь становится сделкой.
Когда ты не любишь из полноты своего сердца, ты торгуешься. Ты хочешь заставить другого человека что-то для тебя сделать, лишь тогда ты можешь любить; иначе ты предашь свою любовь. Теперь ты используешь любовь как наказание, как карательную меру, но не любишь. Ты либо пытаешься удержать любовь, либо отдаешь любовь, но в обоих случаях любовь – это не цель, целью является что-то другое.
Если ты муж, ты приносишь жене подарки – она счастлива, она цепляется за тебя, целует тебя; если ты ничего не приносишь в дом, появляется дистанция; она не цепляется, она к тебе не подходит. Когда ты делаешь такие вещи, то забываешь, что твоя любовь благотворна для тебя, не только для других. Прежде всего, она помогает тем, кто любит. Во-вторых, она помогает тем, кого любят.
И как я это вижу… люди приходят ко мне, они всегда говорят: «Другой меня не любит». Никто не приходит и не говорит: «Я не люблю другого». Любовь стала требованием: «Другой меня не любит». Забудь о другом! Любовь – это такое красивое явление, и если ты любишь, ты будешь им наслаждаться.
И чем больше ты любишь, тем более будешь привлекателен для любви. Чем меньше ты любишь, чем больше требуешь, чтобы тебя любили другие, тем менее и менее ты привлекателен для любви, тем более ты закрыт, ограничен эго. И ты станешь недотрогой – даже если кто-то приблизится, чтобы тебя полюбить, ты испугаешься, потому что в каждой любви есть возможность быть отвергнутым, покинутым.
Никто тебя не любит – эта мысль стала выгравированной в тебе надписью. Этот человек пытается заставить тебя передумать? Он собирается любить тебя? – наверное, это что-то фальшивое, он пытается тебя обмануть. Наверное, это коварный, хитрый человек. Ты защищаешь себя. Ты никому не позволяешь любить себя и не любишь других сам. Тогда возникает страх. Ты один в мире, совершенно один, ты так одинок, отсоединен.
Что же такое тогда страх? Страх – это ощущение потери связи с существованием. Пусть это будет определением страха: состояние вне связи с существованием есть страх. Ты остался один, ребенок, плачущий в доме, мать, отец и вся семья которого ушла в театр. Ребенок плачет и рыдает в коляске. Он остался один, без связи, его некому защитить, некому утешить, ему некого любить; одиночество, безграничное одиночество всюду вокруг. Это состояние страха.
Страх возникает в тебе, потому что тебя воспитали таким образом, что ты не позволяешь случиться любви. Все человечество обучали всему, кроме любви. Убивать нас научили. И существуют армии, где многие годы обучают убивать! Считать нас обучили: существуют колледжи, университеты, где многие годы тебя обучают быть расчетливым, чтобы никто не мог тебя обмануть, а ты сам мог обманывать других. Но нигде нет никакой возможности, которая позволила бы тебе любить – а любовь есть свобода.
Фактически, более того, общество препятствует любой попытке любить. Родителям не нравится, когда их дети влюбляются. Это не нравится никакому отцу, это не нравится никакой матери; как бы они ни притворялись, ни одному отцу, ни одной матери не нравится, когда их ребенок влюбляется. Им нравится брак по расчету.
Почему? Потому что, когда молодой человек влюбляется в женщину или девушку, он уходит из семьи, он создает новую семью, собственную семью. Конечно, он идет против старой семьи, он бунтует, он говорит: «Теперь я ухожу, я создам собственный дом». И он выбирает себе женщину; отец не имеет с этим ничего общего, мать не имеет с этим ничего общего, им кажется, что они совершенно отсоединены.
Нет, им хочется все рассчитать: «Ты создашь дом, но позволь нам устроить все таким образом, чтобы мы имели в нем право голоса. И не влюбляйся – потому что, когда ты влюбляешься, любовь становится целым миром». Если брак происходит по расчету, это просто социальное действие, ты не влюблен, твоя жена не стала для тебя целым миром, твой муж не стал целым миром. Поэтому везде, где продолжается брак по расчету, продолжается семья. Везде, где в существование пришел брак по любви, семья исчезает.
На Западе семья исчезает. Теперь ты можешь увидеть всю логику брака по расчету: семья борется за существование. Неважно, если разрушен ты, если в тебе разрушена всякая возможность любви; ты должен быть принесен в жертву семье. Если брак случается по расчету, семья может оставаться сплоченной. Тогда в ней может жить сто человек – если брак по расчету. Но если какой-то парень или какая-то девушка влюбляются, они становятся миром сами по себе. Они хотят быть одни, они хотят личного пространства. Они не хотят, чтобы вокруг было сто человек, дяди, дяди дядь, двоюродные братья двоюродных сестер и… они не хотят всего этого базара вокруг; они хотят иметь свой частный мир. Все это так беспокоит.
Семья против любви. Наверное, ты слышал, что семья – это источник любви, но я тебе говорю: семья против любви. Семья существует, чтобы убить любовь, она не позволяет случиться любви.
Общество не допускает любви, потому что, если человек действительно влюблен, им нельзя манипулировать. Его нельзя послать на войну; он скажет: «Я так счастлив там, где я есть! Куда вы меня посылаете? И почему я должен идти и убивать незнакомых людей, которые, может быть, счастливы в своих домах? Мы никогда не ссорились, нам нечего делить…»
Если молодое поколение будет двигаться глубже и глубже в любовь, войны исчезнут, потому что нельзя будет найти достаточно сумасшедших, чтобы послать на войну. Если ты любишь, ты вкусил нечто от жизни; тебе не нравится смерть, тебе не нравится убивать людей. Если ты не любишь, ты ничего не вкусил от жизни; ты любишь смерть.
Страх убивает, хочет убивать. Страх разрушителен, любовь же – это творческая энергия. Когда ты любишь, тебе хочется создавать: может быть, петь песню, писать картины, создавать поэзию, но ты не возьмешь пулемет или атомную бомбу и не бросишься убивать людей, которые тебе абсолютно неизвестны, которые ничего не сделали; которые так же незнакомы тебе, как ты незнаком им.
Мир отбросит войны, только когда в него снова войдет любовь. Политики не хотят, чтобы вы любили, общество не хочет, чтобы вы любили, семья не позволяет вам любить. Все они хотят контролировать энергию вашей любви, потому что это единственная энергия. Именно поэтому существует страх.
Если ты хорошо меня понял, отбрось все страхи и люби больше – и люби без условий. Не думай, что ты делаешь что-то для другого, когда любишь; ты делаешь что-то для себя. Когда ты любишь, это благотворно для тебя. Не жди; не говори, что когда другие будут любить, будешь любить и ты, – суть совершенно не в этом.
Заботься о себе. Любовь заботится о себе. Люби людей – это принесет тебе осуществление, ты будешь получать от этого больше и больше блаженства.
И когда любовь становится глубже, страх исчезает; любовь – это свет, страх – это темнота.
Тогда приходит третья стадия любви – молитва. Церкви, религии, организованные секты – они учат молиться. Но фактически они мешают тебе молиться, потому что молитва – это спонтанное явление, ему нельзя научить. Если тебя учили молиться с детства, тебе помешали испытать прекрасный опыт, который мог бы случиться. Молитва – это спонтанное явление.
Я должен вам рассказать одну историю, которую очень люблю. Лев Толстой написал небольшой рассказ: в определенной области России было озеро, известное своими тремя святыми. Ими заинтересовалась вся страна. Тысячи людей приходили и приезжали на это озеро, чтобы увидеть этих трех святых.
Архиепископ страны испугался: что происходит? Он никогда не слышал об этих «святых», они не утверждены церковью; кто сделал их святыми? Именно это делало христианство – глупее ничего быть не может – выдавало удостоверения: «Этот человек святой». Как будто можно сделать человека святым, выдав ему удостоверение!
Но люди выходили из-под контроля, ходили слухи, что совершалось много чудес, поэтому священнику пришлось выехать на место и оценить ситуацию. Он отправился в лодке на остров, где жили эти люди; это были простые, бедные люди, но очень счастливые – потому что есть лишь одна бедность, и это сердце, не способное любить. Они были бедны, но в то же время богаты, богаче, чем можно себе представить.
Они были счастливы, сидя под деревом и смеясь, наслаждаясь, радуясь. Увидев священника, они поклонились, и священник сказал:
– Что вы здесь делаете? Ходят слухи, что вы великие святые. Умеете ли вы молиться? – потому что, при виде этих троих, священник сразу ощутил, что они совершенно неграмотные, немного идиоты – счастливые, но глупые.
Они переглянулись и сказали:
– Извините, господин, но мы не знаем правильной молитвы, освященной церковью, потому что мы невежественны. Но мы придумали свою молитву – самодельную. Если это вас не оскорбит, мы можем ее вам показать.
– Да, покажите ее мне, – сказал священник, – покажите мне, как вы молитесь.
Они сказали:
– Мы думали и думали – но мы не мыслители, мы глупые, невежественные крестьяне. Мы придумали простую молитву. В христианстве Бог считается троицей, тремя: Бог-отец, Сын и Святой Дух. Нас тоже трое. И мы придумали молитву: Трое вас, трое нас, Господи, помилуй нас. Вот наша молитва: Трое вас, трое нас, Господи, помилуй нас.
Священник был вне себя от гнева, просто в бешенстве. Он сказал:
– Какая чепуха! Это неслыханно. Прекратите! Никакие вы не святые. Вы просто глупцы.
Они упали ему в ноги и сказали:
– Научи нас настоящей, подлинной молитве.
И он рассказал им утвержденную версию молитвы русской православной церкви. Она была длинная и сложная; большие, помпезные слова. Они переглянулись – это казалось невозможным; двери в рай были для них закрыты. Они сказали:
– Пожалуйста, повтори еще раз, потому что эта молитва очень длинная, а мы не образованны.
Он повторил снова. Они сказали:
– Еще один раз, господин, потому что мы забудем или скажем что-то неправильно.
И он повторил еще раз. Они от души его поблагодарили, и он почувствовал себя очень хорошо, сделав доброе дело, приведя этих трех дурачков обратно в лоно церкви.
Он сел в лодку и отплыл. Доплыв до середины озера, он обернулся и не мог поверить своим глазам – эти трое, эти три дурака бежали к нему по воде! Они сказали:
– Подожди… еще раз… мы забыли!
Этому было невозможно поверить! Священник упал к их ногам и сказал:
– Простите меня. Продолжайте молиться по-своему.
Третья энергия любви есть молитва. Религии, организованные церкви разрушили ее. Они дали готовые молитвы. Молитва – это спонтанное чувство. Помните эту историю, когда молитесь. Пусть молитва будет спонтанным явлением. Если даже молитва не может быть спонтанной, что же тогда вообще может быть спонтанным? Если даже к Богу ты приходишь с заготовленной заранее речью, когда же ты будешь подлинным, истинным и естественным?
Говори те вещи, которые тебе хочется. Говори с Богом, как говорил бы с мудрым другом. Но не вноси в это формальностей. Формальные отношения – это вообще не отношения. Не стал ли ты формальным и с Богом? Ты упускаешь всю спонтанность.
Внеси любовь в молитву. Тогда ты можешь говорить! Это красиво, это диалог со вселенной.
Ты не замечал? Если ты действительно спонтанен, люди подумают, что ты сумасшедший. Если ты подойдешь к дереву, или к цветку, к розе, и начнешь с ней разговаривать, люди подумают, что ты сумасшедший. Если ты пойдешь в церковь и будешь разговаривать с крестом или иконой, никто не посчитает тебя сумасшедшим, все подумают, что ты религиозный человек. Ты разговариваешь с камнем в храме, и все считают тебя религиозным, потому что это утвержденная форма.
Если ты разговариваешь с розой, в которой гораздо больше жизни, чем в любой каменной скульптуре, в которой гораздо больше жизни, чем в любом каменном изваянии… Если ты разговариваешь с деревом, которое гораздо более укоренено в Боге, чем любой крест, потому что у креста нет корней, это мертвая вещь – именно поэтому он убивает… Дерево живо, с корнями глубоко в земле, с ветвями в небе, связанное с целым, с лучами солнца, со звездами – разговаривай с деревьями! Это может быть точкой связи с божественным.
Но если ты будешь это делать, люди подумают, что ты сумасшедший. Спонтанность считается безумием. Формальности считаются нормой. Реальность прямо противоположна. Если ты идешь в церковь и просто повторяешь какую-то заученную молитву, ты просто ведешь себя, как дурак. Иди от сердца к сердцу! Молитва красива, в ней ты начинаешь течь.
Молитва означает: быть влюбленным – влюбленным в целое. Иногда ты злишься на целое и не разговариваешь с ним; это красиво! Ты говоришь:
– Я не буду с тобой разговаривать, с меня довольно – ты меня все равно не слушаешь!
Прекрасный жест, не мертвый. Иногда ты совершенно забрасываешь молитву, потому что ты продолжаешь молиться, а Бог все не слушает. Это отношения, в которые ты глубоко вовлечен, ты злишься. Иногда ты чувствуешь себя очень хорошо, ты признателен, благодарен; иногда ты раздосадован. Но пусть это будут живые отношения. Тогда молитва будет истинной. Если ты просто бубнишь, как граммофон, повторяя каждый день одно и то же, это не молитва.
Я слышал об одном адвокате, который был очень расчетливым человеком. Каждую ночь он ложился в постель, смотрел на небо и говорил: «Ditto. То же, что и вчера», – и с этим засыпал. Лишь однажды он помолился – первый раз в жизни – и с тех пор он говорил: «То же самое». Это было похоже на законный контракт; какой смысл снова повторять молитву? Говоря «дитто», ты повторяешь то же самое. Говоришь ли ты «дитто», или просто повторяешь то же самое, это все равно.
Молитва должна быть живым переживанием, диалогом от сердца к сердцу. И вскоре, если она из сердца, ты почувствуешь, что ты не только говоришь, но и получаешь ответ. Молитва встала на ноги, достигла совершеннолетия. Ты чувствуешь отклик, не только ты говоришь – если это монолог, это еще не молитва – она становится диалогом. Ты не только говоришь, но и слушаешь.
И я говорю тебе, что все существование готово откликнуться. Как только твое сердце открыто, целое откликается.
Нет ничего подобного молитве. Ни одна любовь так не прекрасна, как молитва. Точно как никакой секс не может быть таким красивым, как любовь, никакая любовь не может быть такой красивой, как молитва.
Но затем идет четвертая стадия, которую я называю медитацией. В ней прекращается и диалог. Тогда диалог происходит в молчании. Слова отпадают, потому что, когда сердце действительно полно, ты не можешь говорить. Когда сердце переполнено, только молчание может быть проводником. Тогда нет «другого». Ты един со вселенной. Ты ничего не говоришь и ничего не слышишь. Ты пребываешь с единым, с вселенной, с целым. Единство – это медитация.
Вот четыре стадии любви, и в каждой стадии страх будет все более исчезать. Если случится красивый секс, страх исчезнет из тела. Тело не будет невротичным. Обычно – я видел тысячи тел – тела невротичны, тела сошли с ума… Не осуществленные, не как дома.
Если случится любовь, страх исчезнет из ума. Ты будешь жить жизнью свободы, расслабленный, как дома. Не будет никакого страха, никаких кошмарных снов.
Если случится молитва, страх исчезнет полностью, потому что в молитве ты сливаешься воедино – ты начинаешь чувствовать взаимосвязь с целым. Страх исчезает из духа; страх смерти исчезает, когда ты в молитве, не раньше.
А когда ты медитируешь, исчезает даже бесстрашие. Страх исчезает, бесстрашие исчезает. Ничего не остается. Или остается лишь ничто. Безграничная чистота, девственность, невинность.
Не отношения, но состояние бытия
Любовь – это не отношения. Любовь – это состояние бытия; она не имеет ничего общего ни с кем другим. Человек не в любви, он есть любовь. И, конечно, когда человек есть любовь, он в любви – это исходный результат, побочное следствие, не источник. Источник заключается в том, что он есть любовь.
А кто может быть любовью? Конечно, если ты не осознаешь, кто ты такой, ты не можешь быть любовью. Ты будешь страхом. Страх – это противоположность любви. Помни, не ненависть противоположна любви, как думают люди. Ненависть – это любовь вверх ногами, не противоположность любви. Настоящая противоположность любви – страх. В любви человек расширяется, в страхе сжимается. В страхе человек становится закрытым, в любви – раскрывается. В страхе человек сомневается, в любви – доверяет. В страхе человек остается одиноким. В любви он исчезает; поэтому не может быть совершенно никакой речи об одиночестве. Когда человека нет, как он может быть одиноким? Тогда все эти деревья, птицы, облака и солнце у тебя внутри. Любовь – это когда ты познал внутреннее небо.
Маленький ребенок свободен от страха; дети рождаются без всякого страха. Если общество может помочь и поддержать их в том, чтобы оставаться без страха, лазать по деревьям и горам, плавать в океанах и реках – если общество всеми возможными способами может им помочь быть искателями приключений, приключений неизвестного, если общество может создать в них великий поиск, вместо того чтобы давать мертвые верования, тогда дети превратятся в великих влюбленных, влюбленных в жизнь. А это истинная религия. Нет религии выше любви.
Медитируй, танцуй, пой и иди глубже внутрь себя. Слушай птиц внимательнее. Смотри на цветы с благоговением, с удивлением. Не становись знающим, не продолжай вешать на вещи ярлыки. Именно это и значит быть знающим – великое искусство вешать ярлыки, распределять вещи по категориям. Встречайся с людьми, смешивайся с людьми, с как можно большим числом людей, потому что каждый из людей выражает одно из разных лиц Бога. Учись у людей. Не бойся, это существование тебе не враг. Это существование тебе как мать, это существование готово поддержать тебя всеми возможными способами. Доверяй, и ты почувствуешь в себе новый подъем энергии. Эта энергия – любовь. Эта энергия хочет благословить все существование, потому что в этой энергии человек чувствует себя блаженным. А когда ты чувствуешь себя блаженным, что еще остается делать, как не благословлять все существование?
Любовь – это глубокое желание благословить все существование.
Это пирожное восхитительно!
Любовь очень редка. Встретить человека в его центре – значит претерпеть революцию, потому что если ты хочешь встретить человека в самом его центре, тебе придется позволить и ему проникнуть к тебе в центр. Тебе придется стать уязвимым, абсолютно уязвимым, открытым.
Это рискованно. Позволить кому-то достичь своего центра рискованно, опасно, потому что ты никогда не знаешь, что сделает этот человек. И если все твои тайны известны, если твое скрытое становится явным, если ты совершенно обнажен, ты никогда не знаешь, что сделает другой человек. Есть страх. Именно поэтому мы никогда не открыты.
Только знакомство – а мы думаем, что случилась любовь. Периферии встречаются, а мы думаем, что встретились мы. Ты – это не твоя периферия. На самом деле, периферия – это граница, там, где ты кончаешься, просто окружающая тебя ограда. Это не ты! Периферия – это место, где ты кончаешься и начинается мир.
Даже мужья и жены, которые, может быть, прожили вместе много лет, могут быть просто знакомыми. Они могут так и не встретить друг друга. И чем дольше ты с кем-то живешь, тем больше забываешь, что центры остались неизвестными.
Поэтому первое, что нужно понять: не принимай знакомство за любовь. Вы можете заниматься любовью, вы можете быть связаны сексуально, но секс перифериен. Пока не встретились центры, секс – это просто встреча двух тел. А встреча двух тел – это не ваша встреча. Секс тоже остается только знакомством – физическим, телесным, но только знакомством. Ты можешь позволить кому-то войти в свой центр, только когда не боишься, когда в тебе нет страха.
Есть два образа жизни: ориентированный на страх и ориентированный на любовь. Ориентированная на страх жизнь не может привести к глубоким отношениям. Ты останешься испуганным и не сможешь впустить другого, не сможешь позволить другому проникнуть в себя до самого ядра. Ты допускаешь другого до определенных пределов, затем появляется стена, и все останавливается.
Ориентированный на любовь человек – это тот, кто не боится будущего, кто не боится результата и последствий, кто живет здесь и сейчас. Не беспокойся о результате; это ориентированный на страх ум. Не думай о том, что из этого выйдет. Просто будь здесь и действуй тотально. Не рассчитывай. Ориентированный на страх человек всегда считает, планирует, организует, стоит на страже. Таким образом теряется вся его жизнь.
Я слышал историю об одном дзэнском монахе.
Он был при смерти. Пришел последний день, и он объявил, что этим вечером его не станет. Стали собираться последователи, ученики, друзья. У него было много влюбленных, и все они стали собираться; люди приходили издалека.
Один из его старых учеников, услышав, что мастер вот-вот умрет, побежал на рынок. Кто-то спросил:
– Мастер умирает в хижине, почему ты бежишь на рынок?
Старый ученик сказал:
– Я знаю, что мой мастер любит определенный вид пирожных; я иду купить такое пирожное.
Найти пирожное было трудно, но в конце концов ему это удалось. Он прибежал с пирожным.
Все беспокоились – похоже было, что мастер кого-то ждет. Он открывал глаза и оглядывался, снова закрывал глаза. Когда пришел ученик, он сказал:
– Хорошо, ты пришел. Где пирожное?
Ученик достал пирожное – он был очень рад, что мастер его попросил.
Умирающий мастер взял в руку пирожное… но его рука не дрожала. Он был очень стар, но его рука не дрожала. Кто-то спросил:
– Ты так стар, ты на грани смерти. Вскоре тебя покинет последнее дыхание, но твоя рука не дрожит.
– Я никогда не дрожу, – ответил мастер, – потому что во мне нет страха. Мое тело состарилось, но я по-прежнему молод, и останусь молодым, даже когда тела не станет.
Затем он откусил кусочек, стал есть пирожное. Кто-то спросил:
– Каково твое последнее послание, мастер? Вскоре ты покинешь нас. Что бы ты хотел, чтобы мы запомнили?
Мастер улыбнулся и сказал:
– Ах, это пирожное восхитительно!
Вот человек, который живет здесь и сейчас. Это пирожное восхитительно. Даже смерть не важна. Следующее мгновение бессмысленно. В это мгновение пирожное восхитительно. Если ты можешь быть в этом мгновении, в этом настоящем мгновении, в этом настоящем, в этом изобилии, лишь тогда ты можешь любить.
Любовь – это редкое цветение. Она случается лишь изредка. Многие миллионы людей несправедливо считают себя влюбленными. Они верят, что любят, но это только верование.
Любовь – это редкое цветение. Иногда оно происходит. Оно редко, потому что может случиться, лишь когда нет страха, не раньше. Это означает, что любовь может случиться только с глубоко духовным, религиозным человеком. Секс возможен для всех. Знакомство возможно для всех. Не любовь.
Когда ты не боишься, тебе нечего скрывать; тогда ты можешь быть открытым, ты можешь открыть все границы. Тогда ты можешь пригласить другого проникнуть в самое ядро.
И помни, если ты позволишь кому-нибудь проникнуть в себя глубоко, другой позволит тебе проникнуть глубоко в себя, потому что когда ты позволяешь кому-то проникнуть в себя, это создает доверие. Когда ты не боишься, другой становится бесстрашным.
В твоей любви всегда присутствует страх. Муж боится жены, жена боится мужа. Любовники всегда боятся. Тогда это не любовь. Тогда это соглашение двух испуганных людей, зависящих друг от друга, ссорящихся, эксплуатирующих, манипулирующих, контролирующих, доминирующих, пытающихся владеть – но не любовь.
Если ты можешь позволить случиться любви, не нужно будет молитвы, не нужно будет медитации, не нужно будет никакой церкви, никакого храма. Ты можешь совершенно забыть Бога, если можешь любить, потому что в любви с тобой случится все: медитация, молитва, Бог, с тобой случится все. Именно это имеет в виду Иисус, когда говорит, что любовь есть Бог.
Но любовь трудна. Нужно отбросить страх. И это странная вещь: ты так боишься, в то время как тебе нечего терять.
Мистик Кабир где-то говорит: «Я заглядываю в людей… они так боятся, но я не вижу, почему – потому что им нечего терять». Кабир говорит: «Они подобны голому человеку, который никогда не ходит купаться на реку, потому что боится – как он высушит одежду?» Вот ваша ситуация – голые, без одежды, вы всегда беспокоитесь об одежде.
Что вам терять? Нечего. Это тело будет отнято смертью; прежде чем его отнимет смерть, отдай его любви. Что бы ты ни имел, это будет отнято; прежде чем это отнято, почему бы этим не поделиться? Это единственный способ владеть. Если ты можешь делиться и отдавать, ты хозяин. Это будет отнято – ничто ты не можешь сохранить навсегда. Смерть разрушит все.
Поэтому, если ты понимаешь меня правильно, борьба происходит между смертью и любовью. Если ты можешь отдавать, смерти не будет. Прежде чем у тебя что-то отняли, ты уже все отдал, ты уже принес дар. Смерти быть не может.
Для влюбленного смерти нет. Для не влюбленного каждое мгновение есть смерть, потому что в каждое мгновение что-то вырывается у него из рук. Тело исчезает, он теряет его с каждым мгновением. Затем придет смерть, и все будет уничтожено.
Что такое страх? Почему ты так боишься? Даже если о тебе все известно, и ты открытая книга, зачем бояться? Как это может тебе повредить? Просто ложные концепции, просто обусловленности, данные обществом, – что ты должен скрываться, что ты должен защищаться, что ты должен быть постоянно в боевом настроении, что каждый – тебе враг, что все против тебя.
Никто не против тебя! Даже если ты чувствуешь, что кто-то против тебя, даже он не против – потому что каждый озабочен самим собой, не тобой. Бояться нечего. Это нужно осознать, прежде чем могут случиться настоящие отношения. Бояться нечего.
Медитируй на это. И тогда позволь другому войти в себя, пригласи другого войти. Не создавай никаких препятствий; пусть проход будет открытым, без всяких замков, без дверей; пусть в тебе не будет никаких закрытых дверей. Тогда любовь возможна.
Когда встречаются два центра – это любовь. Любовь – это алхимическое явление – точно как водород и кислород, встречаясь, создают новое явление – воду. Может быть, у тебя есть кислород, а у другого – водород, но если вы испытываете жажду, они будут бесполезны. У тебя может быть сколько угодно кислорода, сколько угодно водорода, но жажда не уйдет.
Когда встречаются два центра, создается нечто новое. Это новое и есть любовь. Она точно подобна воде; жажда многих, многих жизней утолена. Внезапно ты удовлетворен. Это видимый признак любви: ты становишься удовлетворенным, словно достиг всего. Теперь нечего достигать; ты достиг цели. Дальнейшей цели нет; предназначение исполнено. Семя стало цветком, пришло к полному цветению.
Глубокая удовлетворенность есть видимый признак любви. Когда человек влюблен, он в глубокой удовлетворенности. Любовь нельзя увидеть, но удовлетворенность, глубокая исполненность, окружающая его… в каждом дыхании, в каждом движении, в самом его существе – удовлетворенность.
Ты можешь удивиться, когда я скажу, что любовь делает тебя не-желающим, но желание приходит от неудовлетворенности. Ты желаешь, потому что у тебя нет. Ты желаешь, потому что думаешь, что если у тебя что-то будет, это даст тебе удовлетворенность. Желание приходит из неудовлетворенности.
Когда есть любовь, и два центра встретились, растворились и слились, и родилось новое алхимическое качество, есть удовлетворенность. Будто бы все существование остановилось – никакого движения. Тогда настоящее мгновение – единственное мгновение. И тогда ты можешь сказать: «Ах, это пирожное восхитительно». Даже смерть ничего не значит для человека, который влюблен.
Мир без границ
Любовь – это выход в мир без границ, в мир, который нигде не кончается. Любовь начинается, но не кончается никогда; это начало без конца.
Помни одну вещь: обычно ум вмешивается и отказывает любви в ее бесконечности и просторе. Если ты действительно любишь человека, ты дашь ему безграничный простор. Само твое существо будет просто пространством для его роста, пространством, с которым он мог бы расти. Ум вмешивается и пытается владеть этим человеком, и тогда любовь уничтожена. Ум очень жаден – ум есть жадность. Ум очень ядовит. Поэтому, если человек хочет двигаться в мире любви, он должен отбросить ум. Человек должен жить без вмешательства ума. Ум хорош, когда он на своем месте. Он нужен на рынке; в любви он не нужен. Он нужен, когда ты составляешь бюджет, но не нужен, когда ты движешься во внутреннее пространство. Он нужен в математике; он не нужен в медитации. У ума есть полезное применение, но это применение – во внешнем мире. Во внутреннем мире он просто неуместен. Поэтому стань более и более любящим… любящим безусловно. Стань любовью. Стань раскрытием – просто будь любящим.
Птицы и деревья, земли и звезды, мужчины и женщины – все это понимают. Черное и белое, есть лишь один язык, язык вселенной – и это язык любви. Так стань этим языком. И как только ты стал любовью, раскрывается совершенно другой мир, в котором нет границ.
Всегда помни, что ум является фактором, заставляющим людей быть закрытыми. Ум очень боится раскрытия, потому что ум по своему существу основан на страхе. Чем более человек бесстрашен, тем менее он пользуется умом. Чем более человек испуган, тем более он пользуется умом.
Может быть, ты замечал, что, когда ты испуган, когда в тебе есть тревога, когда тебя что-то беспокоит, ум приходит в твой фокус. Когда ты встревожен, ума слишком много. Когда ты спокоен, ума не так много.
Когда все хорошо, и страха нет, ум плетется позади. Когда дела плохи, ум просто набрасывается на тебя, становится лидером. Во времена опасности он становится лидером. Ум похож на политиков. Адольф Гитлер написал в своей автобиографии «Майн Кампф», что, если хочешь сохранить лидерство, страну нужно всегда держать в страхе. Пугай страну тем, что на нее нападет соседняя страна, что есть страны, замышляющие нападение, готовящие нападение, – продолжай распускать слухи. Никогда не оставляй людей в покое, потому что если они смогут расслабиться, то не будут беспокоиться о политиках. Когда люди действительно спокойны, политики теряют важность. Держи людей в постоянном страхе, тогда политик останется у власти.
Когда идет война, политик становится великим человеком. Черчилль, Гитлер, Сталин или Мао – все это продукты войны. Если бы не было второй мировой войны, не было бы ни Уинстона Черчилля, ни Гитлера, ни Сталина. Война создает ситуации, дает людям возможности доминировать и становиться лидерами. Точно то же самое происходит в политике ума.
Медитация – это не что иное, как создание ситуации, когда у ума все меньше и меньше забот. Ты настолько лишен страха, настолько полон любви и мира, так удовлетворен всем, что бы ни происходило, что уму нечего сказать. Тогда ум постепенно отстает, плетется позади, и созданная дистанция становится все больше и больше.
Однажды ум отстает окончательно – и тогда ты становишься вселенной. Тогда ты больше не ограничен телом, ничем не ограничен – ты чистый простор. Именно это и есть Бог. Бог – это чистый простор.
Любовь есть путь к этому простору. Любовь – это средство, Бог – цель.
Люди, которые боятся, – это люди, способные к огромной любви. Страх – это отрицательная сторона любви. Если любви не позволено течь, она становится страхом. Если любовь может течь, страх исчезает. Именно поэтому лишь в мгновения любви страха нет. Если ты любишь человека, страх исчезает. Влюбленные – это единственные люди, которые бесстрашны; даже смерть не создает проблем. Только влюбленные могут умереть в безмерном молчании и бесстрашии.
Но всегда происходит так, что чем больше ты любишь, тем больше чувствуешь страх. Именно поэтому женщины боятся больше мужчин – у них больший потенциал любви. В этом мире мало возможностей претворить любовь в действительность, и потенциал остается висящей на тебе тяжестью. А если какой-то потенциал остается в зависшем состоянии, он обращается в свою противоположность. Он может стать ревностью; это тоже часть страха. Он может стать стремлением к обладанию; это тоже часть страха. Он может стать даже ненавистью; это тоже часть страха. Стань более и более любящим. Люби безусловно, люби, где только возможно. У человека есть миллионы возможностей любить.
Можно любить просто незнакомца, идущего по дороге. Можно просто почувствовать любовь к нему и пойти дальше. Не нужно даже разговаривать. Не нужно этого высказывать. Можно просто почувствовать и пойти дальше своей дорогой. Можно любить скалу. Можно любить деревья, можно любить небо, звезды. Можно любить друга, мужа, детей, отца, мать. Возможностей любить миллионы.
Помни: смелость не значит бесстрашие. Если кто-то бесстрашен, его нельзя назвать смелым. Нельзя назвать смелой машину; она бесстрашна. Смелость существует только в океане страха, смелость – это остров в океане страха. Есть страх, но несмотря на страх человек рискует; это смелость. Он дрожит, он боится идти в темноту, но все же идет. Вопреки себе он идет; вот смысл смелости. Это не значит бесстрашие. Это значит, что ты полон страха, но все же он не движет тобой.
Величайший страх возникает, когда ты движешься в любовь. Страх охватывает твою душу, потому что любить – значит умереть, умереть в другом. Это смерть, и гораздо более глубокая, чем обычная смерть. В обычной смерти умирает только тело; в смерти любви умирает эго. Чтобы любить, нужна великая храбрость. Человек должен быть способен идти в любовь несмотря на все собирающиеся вокруг него страхи.
Чем больше риск, тем больше возможность роста – ничто так не помогает человеку расти, как любовь. Люди, которые боятся влюбиться, остаются инфантильными, незрелыми, непоспевшими. Только пламя любви дает тебе зрелость.
Ни легко, ни трудно – просто естественно
Любовь – это естественное состояние сознания. Это ни легко, ни трудно; эти слова совершенно неприменимы. Это не усилие, поэтому это не может быть ни легким, ни трудным. Это подобно дыханию! Это подобно биению твоего сердца, циркуляции крови в теле.
Любовь – это само твое существо… но такая любовь стала почти невозможной. Общество ее не терпит. Общество обусловливает тебя таким образом, что любовь становится невозможной, а ненависть становится единственной возможной вещью. Тогда ненависть легка, а любовь не только трудна, но и невозможна. Человек подвергся искажению. Человека нельзя низвести до раба, если сначала его не исказить. Политик и священник были в тайном заговоре веками. Они низводили человечество до толпы рабов. Они разрушили в человеке всякую возможность бунта, а любовь – это бунт, потому что любовь слушает только сердце и ни капли не заботится ни о чем другом.
Любовь опасна, потому что она делает тебя индивидуальностью. А государство и церковь… они не хотят индивидуальностей, совершенно не хотят. Они не хотят человеческих существ, они хотят овец. Они хотят людей, которые только выглядят как человеческие существа, но чьи души совершенно раздавлены, повреждены так глубоко, что кажутся почти неизлечимыми.
А лучший способ разрушить человека – это разрушить спонтанность его любви. Если у человека есть любовь, не может быть никаких наций; нации существуют на ненависти. Индийцы ненавидят пакистанцев, пакистанцы ненавидят индийцев, только тогда могут существовать эти две страны. Если появляется любовь, границы исчезают. Если появляется любовь, кто будет христианином, кто будет евреем? Если появится любовь, религии исчезнут.
Если появится любовь, кто пойдет в храм? Зачем? Именно потому, что не хватает любви, вы ищете Бога. Бог – это не что иное, как заменитель вашей отсутствующей любви. Потому что вы не блаженны, не мирны, не экстатичны, вы ищете Бога – иначе кого он волнует? Кому он нужен? Если твоя жизнь – танец, Бог уже достигнут. Любящее сердце наполнено Богом. Не нужно никакой церкви, не нужно никаких молитв, не нужно никакого храма, никакого священника.
Поэтому священник и политик, эти двое – враги человечества. Они в сговоре, потому что политик хочет править твоим телом, а священник хочет править твоей душой. Секрет один и тот же: разрушить любовь. Тогда человек – не более чем полость, пустота, бессмысленное существование. Тогда ты можешь делать с человечеством все, что хочешь, и никто не взбунтуется, никто не соберет достаточно храбрости для бунта.
Любовь дает храбрость, любовь отнимает страх, а угнетатели зависят от твоего страха. Они создают в тебе страх, тысячу и один вид страха. Ты окружен страхами, вся твоя психология полна страха. Глубоко внутри ты дрожишь. Лишь на поверхности ты поддерживаешь определенный фасад; внутри сохраняются многие слои страха.
Человек, полный страха, может только ненавидеть, ненависть – это естественный результат страха. Человек, полный страха, полон и гнева; человек, полный страха, скорее против жизни, чем за жизнь. Смерть кажется спокойным состоянием полному страха человеку. Испуганный человек суицидален, он отрицает жизнь. Жизнь кажется ему опасной, потому что жить означает, что тебе придется любить, как еще ты можешь жить? Точно как телу нужно дышать, чтобы жить, душе нужно любить. А любовь абсолютно отравлена.
Отравив энергию твоей любви, они создали в тебе расщепление; они создали твоего врага у тебя внутри, они разделили тебя надвое. Они создали гражданскую войну, и ты всегда в конфликте. В конфликте твоя энергия рассеивается; поэтому в твоей жизни нет энтузиазма, веселья. Она не переполняется энергией; она тупа, глупа, неразумна.
Любовь обостряет разум, страх притупляет его. Кто хочет, чтобы ты был разумным? Не те, кто у власти. Как они могут хотеть, чтобы ты был разумным? – потому что, если ты разумен, ты начнешь видеть всю эту стратегию, все эти игры. Они хотят, чтобы ты был глупым и посредственным. Они, конечно, хотят, чтобы ты был эффективным в том, что касается работы, но не разумным; поэтому человечество живет на самом нижнем уровне, по минимуму своего потенциала.
Научные исследователи говорят, что обычный человек использует за всю жизнь лишь пять процентов своего потенциального разума. Обычный человек – только пять процентов, что же с необычными? Альберт Эйнштейн, Моцарт, Бетховен? Исследователи говорят, что даже те, кто талантлив, не используют более десяти процентов. А те, кого мы называем гениями, используют лишь пятнадцать.
Представь себе мир, в котором каждый использует свой потенциал на сто процентов… тогда даже боги позавидуют земле, тогда даже богам захочется родиться на земле. Тогда земля будет раем, сверхраем. Прямо сейчас это ад.
Если человека оставить в покое, оставить неотравленным, тогда любовь будет проста, очень проста. Не будет никаких проблем. Она будет в точности подобна воде, текущей вниз, пару, поднимающемуся вверх, цветению деревьев, пению птиц. Она будет так естественна и так спонтанна!
Но человека не оставляют в покое. Как только ребенок рождается, угнетатели готовы наброситься на него, раздавить его энергии, исказить их до такой степени, чтобы человек никогда не осознал, что живет фальшивой жизнью, ложной жизнью, что не живет тем, чем ему предназначено быть, жизнью, для которой рожден; что он живет какой-то синтетической, пластмассовой, но не своей настоящей душой. Именно поэтому миллионы людей так несчастны – потому что они чувствуют, что где-то сбились с пути, что они не могут быть самими собой, что что-то неправильно в самой основе…
Любовь проста, если ребенку позволить расти, помочь расти естественным путем. Если ребенку помочь быть в гармонии с природой и в гармонии с самим собой, если ребенка поддерживать, питать, поощрять быть естественным, быть самим собой, быть светом самому себе, тогда любовь проста. Тогда человек просто будет любящим!
Ненависть будет почти невозможной, потому что, прежде чем ненавидеть кого-то другого, ты должен создать этот яд у себя внутри. Ты можешь кому-то дать только то, что у тебя уже есть. Ты можешь ненавидеть, лишь будучи полным ненависти. А быть полным ненависти значит страдать в аду. Быть полным ненависти значит гореть в огне. Быть полным ненависти значит, что сначала ты должен ранить самого себя. Прежде чем ты можешь ранить кого-то другого, ты должен ранить самого себя. Другой, может быть, не будет ранен, это зависит от другого. Но одно абсолютно определенно: прежде чем ненавидеть, ты должен пройти через долгое страдание и несчастье. Другой может не принять твоей ненависти, другой может ее отвергнуть. Другой может быть буддой – он может просто посмеяться над ней. Он может простить тебя, он может не реагировать. Может быть, ты не сможешь его ранить, если он не готов реагировать. Если ты не можешь его потревожить, что ты можешь сделать? Ты почувствуешь себя бессильным перед ним.
Поэтому не обязательно, что другой будет ранен. Но одно абсолютно определенно: если ты кого-то ненавидишь, сначала ты должен многими способами ранить собственную душу; ты должен наполниться ядом, прежде чем выбросить его на других.
Ненависть неестественна. Любовь – это состояние здоровья; ненависть – это состояние болезни. Она настолько же неестественна, как болезнь. Она случается, лишь когда ты теряешь чувство своей природы, когда ты больше не в гармонии с существованием, не в гармонии со своим существом, со своим глубочайшим ядром. Тогда ты болен – психологически, духовно болен. Ненависть – это просто символ болезни, а любовь – символ здоровья, целости и святости.
Любовь должна быть одной из самых естественных состояний, но это не так. Напротив, она стала самым трудным, почти невозможным. Ненависть стала легкой; ты обучен, подготовлен ненавидеть. Быть индуистом – значит быть полным ненависти к мусульманам, христианам, евреям; быть христианином – значит быть полным ненависти к другим религиям. Быть националистом – значит быть полным ненависти к другим национальностям.
Ты знаешь только один способ любить: ненавидеть других. Ты можешь показать любовь к своей стране, только ненавидя другие страны; ты можешь показать любовь к своей церкви, только ненавидя другие церкви. Ты в таком замешательстве!
Эти так называемые религии продолжают говорить о любви, а все, что они делают, – это продолжают создавать в мире все больше ненависти. Христиане говорят о любви, тогда как именно они создавали крестовые походы, войны. Мусульмане говорят о любви, тогда как именно они создали джихады – религиозные войны. Индуисты говорят о любви, но загляни в их писания – они полны ненависти, ненависти к другим религиям. И мы принимаем весь этот вздор! И мы принимаем его без всякого сопротивления, потому что нас обусловили принимать эти вещи, нас научили, что все это именно так. И тогда вы продолжаете отвергать свою природу.
Любовь была отравлена, но не разрушена. Яд можно выбросить из системы – ты можешь быть очищен. Ты можешь вытошнить все то, что общество впихнуло тебе в горло. Ты можешь отбросить все верования и всю свою обусловленность – ты можешь быть свободным. Общество не может удерживать тебя в рабстве вечно, если ты решишь быть свободным.
Пришло время вырваться из старых образцов и начать новый образ жизни, естественный образ жизни, неподавляющий образ жизни – жизнь не отречения, но наслаждения. Ненависть станет более и более невозможной. Ненависть – это полярная противоположность любви, в том же смысле, что и болезнь полярно противоположна здоровью. Но не обязательно выбирать болезнь.
У болезни есть свои преимущества, которых не может быть у здоровья; не привязывайся к этим преимуществам. У ненависти тоже есть несколько преимуществ, которых не может быть у любви. И ты должен быть очень наблюдательным. Больной человек от всех получает сочувствие; никто его не обижает, все очень заботливы в том, что ему говорят, потому что он так болен. Он остается в фокусе, в центре внимания – семьи, друзей, он становится центральным человеком, он становится важным. Если он слишком привяжется к этой важности, к этому осуществлению эго, он никогда больше не захочет быть здоровым. Он будет сам цепляться за болезнь. Психологи говорят, что многие люди цепляются за болезни из-за преимуществ, которые имеет больной. И они так долго и так много вкладывали в свои болезни, что совершенно забыли, что цепляются за эти болезни. Они боятся, что если будут совершенно здоровы, то снова станут никем.
Вы учите и этому. Когда маленький ребенок болеет, вся семья становится внимательной. Это абсолютно ненаучно. Когда ребенок болеет, позаботьтесь о его теле, но не уделяйте ему слишком много внимания. Это опасно, потому что болезнь и внимание станут ассоциироваться друг с другом… что неизбежно произойдет, если это повторяется снова и снова. Как только ребенок заболевает, он становится центром всей семьи: папа приходит, садится рядом и спрашивает, как он себя чувствует, приходит доктор, приходят соседи, приходят друзья, люди приносят ему подарки… Теперь он может слишком привязаться ко всему этому; это может быть так питательно для эго, что он может не захотеть выздоравливать. И если это происходит, быть здоровым невозможно. Теперь не поможет никакое лекарство. Человек решительно посвящает себя болезни. И именно это случилось со многими людьми – с большинством.
Когда ты ненавидишь, твое эго удовлетворено. Эго может существовать, только если оно ненавидит, потому что в ненависти ты чувствуешь свое превосходство, в ненависти ты чувствуешь себя отделенным, в ненависти ты становишься определенным. В ненависти ты получаешь определенное отождествление. В любви эго должно исчезнуть. В любви ты больше не отделен – любовь помогает тебе раствориться и смешаться с другими. Это встреча и слияние.
Если ты слишком привязан к эго, ненависть легка, а любовь труднее всего. Будь бдительным, наблюдательным: ненависть – это тень эго. Для любви требуется огромная храбрость. Для любви нужна огромная храбрость, потому что она требует принести в жертву эго. Лишь те, кто готов стать никем, способны любить. Лишь те, кто готов стать ничем, совершенно опустошиться от себя, способны принять дар любви от запредельного.
Эго есть трусость. Трусость – не часть эго, это эго целиком. И это неизбежно так, потому что эго живет в постоянном страхе разоблачения: оно пусто внутри, оно не существует; это только видимость, не реальность. А когда что-то только на поверхности, когда что-то подобно миражу, в самом его центре обязательно будет страх.
В пустыне ты видишь мираж издалека. Он кажется таким реальным, что даже деревья отражаются в воде, которой не существует. Ты видишь деревья, видишь отражение; ты видишь волны на воде, отражение, дрожащее в волнах, – но все на расстоянии. По мере того, как ты подходишь ближе, мираж начинает рассеиваться. Там никогда ничего не было; это было просто сочетанием солнечных лучей, отражающихся от песков пустыни. В этом отражении солнечные лучи возвращаются, и создается мираж оазиса. Но он может существовать лишь вдалеке; он не может существовать, когда ты подходишь ближе. Тогда есть только горячие пески, и ты видишь, как отражаются лучи солнца.
Это легче будет понять в другом контексте.
Ты видишь Луну, видишь ее красоту, видишь ее прохладный свет. Но первые космонавты были потрясены, потому что, когда они приблизились к Луне, света не было. Луна была просто плоским, безжизненным куском камня – никакой зелени, никакой жизни, мертвая скала. Но когда, стоя на Луне, они посмотрели на Землю, то были изумлены: Земля светилась прекрасным светом.
В сравнении с этим светом красота Луны была ничем, потому что Земля в восемь раз больше Луны; ее свечение, серебряное свечение, в восемь раз интенсивнее. И астронавты знали, что все это ложно, но в то же время видели это. Этого нет… странное дело: с Земли они видели прекрасное серебряное свечение Луны. Теперь, когда они на Луне, она оказалась просто мертвым камнем, и всю красоту излучает Земля. А они знали Землю, прожили на Земле всю жизнь; они никогда не видели ничего подобного. Чтобы увидеть отражение солнечного света, нужно расстояние.
Земля тоже светится: когда приходит солнечный свет, некоторое количество его поглощается поверхностью, но большая часть отражается обратно. Отраженный свет можно увидеть только вдали от Земли; иначе его увидеть нельзя.
Эго – это несуществующее явление; люди, которые от него дальше, могут его почувствовать, увидеть, могут быть им ранены. Твоя единственная забота – в том, чтобы они не подошли слишком близко. Каждый держит всех остальных на расстоянии, потому что позволить людям подойти слишком близко значит раскрыть двери своей пустоты.
Эго не существует. А ты так отождествлен с эго, что смерть эго, исчезновение эго ощущается как твоя собственная смерть. Это не так; напротив, когда эго умрет, ты узнаешь свою реальность, свое настоящее существо.
Эгоист будет трусливым. Он никому не сможет позволить никакой близости – никакой дружбы, любви, даже компании. Адольф Гитлер никогда никому не позволял спать в своей комнате. Он всегда спал один, запирая комнату изнутри. Он никогда не женился по той простой причине, что если ты женат, тебе придется допустить женщину в свою комнату – не только в комнату, но и в постель. Это слишком близко и слишком опасно.
У него не было друзей. Он всегда держал людей на как можно большем расстоянии; в его жизни не было ни единого человека, который мог бы хотя бы положить руку ему на плечо – даже такой близости он не допускал.
Откуда такой страх? Чего он боялся? Он боялся того, что в то мгновение, когда он позволил бы кому-то близость, его величие – «великий Адольф Гитлер» – исчезло бы. Ты нашел бы крошечное, карликовое существо, без всякого величия – величия, изображенного на всех транспарантах, созданного великой пропагандой.
Чем более человек эгоистичен, тем более ему приходится оставаться в одиночестве. А быть одиноким значит быть несчастным; за все приходится платить. Тебе приходится платить за несуществующее эго, которое кажется реальным, – своим страданием, своей болью, своей тоской. И в любом случае, даже если ты преуспеешь в том, чтобы никого не подпускать близко, ты сам прекрасно знаешь, что все это только мыльный пузырь – небольшой иголочный укол, и он исчезнет.
Наполеон Бонапарт был одним из величайших эгоистов в истории эгоизма, но он был побежден, и причину его поражения стоит рассмотреть…
Когда он был маленьким ребенком, когда ему было шесть месяцев, няня, которая заботилась о нем, оставила его в саду и пошла за чем-то в дом, и на ребенка прыгнула бездомная кошка. Шестимесячный ребенок… наверное, кошка показалась ему огромным львом! Все относительно, и для маленького ребенка это был большой лев. Кошка просто играла, но ребенок был так потрясен, и этот шок проник так глубоко… когда он стал молодым человеком, он сражался во многих войнах, был великим солдатом, мог бы сразиться со львом – но боялся кошек. Увидев кошку, он тотчас же терял всю храбрость; внезапно он становился шестимесячным ребенком.
Этот факт был известен английскому главнокомандующему Нельсону; иначе Нельсона нельзя было бы сравнить с Наполеоном Бонапартом. Это была единственная война, в которой Наполеон потерпел поражение. Нельсон выпустил впереди своей армии семьдесят кошек – для бедняги было достаточно одной, – и с ним случился нервный припадок. Он просто сказал своему помощнику:
– Прими командование армией. Я не могу сражаться; я не в состоянии думать. Эти кошки убивают меня.
И, конечно, он был побежден.
Историки, которые говорят, что его победил Нельсон, не правы. Нет, его победил психологический трюк. Его победили кошки, его победило его детство, его победил страх, над которым у него не было контроля.
Его заключили под стражу и сослали на маленький остров Святой Елены. Не нужно было никаких наручников, потому что остров был маленький, и с него нельзя было убежать.
Однажды он вышел на прогулку. Из-за нервного срыва и поражения к нему приставили доктора, который о нем заботился. Доктор был с ним. Они шли по узкой тропинке, а им навстречу шла женщина с большим грузом сена. Тропа была очень узкая; кто-то должен был уступить дорогу. Хотя доктор и был англичанином, он крикнул женщине:
– Отойди! Ты не знаешь, кто идет. Хотя он и побежден, это неважно: он все еще Наполеон Бонапарт.
Но женщина была не образована и никогда не слышала о Наполеоне Бонапарте. Она сказала:
– Ну и что? Пусть он отойдет с дороги! А тебе должно быть стыдно. Я женщина, я несу такой тяжелый груз… Почему я должна уступать дорогу?
Наполеон Бонапарт взял доктора за руку, отступил с дороги и сказал:
– Времена, когда горы расступались перед Наполеоном, прошли; мыльный пузырь лопнул. Я должен уступить дорогу женщине, несущей сено.
В поражении он смог увидеть, что произошло: всю жизнь он подавлял страх. Его держали в тайне, но теперь он стал явным, страх вышел наружу. Наполеон Бонапарт стал никем.
Это ситуация великого эгоиста.
Поэтому не думай, что трусость является составляющей эгоизма; это весь эгоизм. Эго есть трусость. А быть без эго значит быть бесстрашным, потому что теперь у тебя ничего нельзя отнять; даже смерть ничего не может в тебе разрушить. Единственное, что можно разрушить, – это эго.
Эго, балансирующее на самой грани смерти, так хрупко, что люди, которые за него цепляются, всегда дрожат.
Отбросить эго – величайший подвиг, который может совершить человек. Это показывает твой характер, это доказывает, что в тебе есть больше, чем кажется, это доказывает, что в тебе есть нечто бессмертное, неразрушимое, вечное.
Эго делает тебя трусом.
Отсутствие эго делает тебя бесстрашным паломником в вечном таинстве жизни.
Отделись от толпы
Медитация – это просто храбрость быть молчаливым и одиноким. Мало-помалу ты начинаешь чувствовать в себе новое качество, новую живость, новый разум, который ни у кого не заимствован, который растет изнутри тебя. Он укоренен в твоем существовании. И если ты не трус, он придет к созреванию, цветению.
Никто не становится тем, кем ему предназначено быть существованием. Общество, культура, религия, образование – все они в сговоре против невинных детей. У них есть вся власть – ребенок беспомощен и зависим, поэтому, что бы они ни хотели из него сделать, им это удается. Они не позволяют ребенку вырасти в его естественное предназначение. Каждое их усилие направлено на то, чтобы превратить человеческие существа в полезные функции. Кто знает, если ребенку предоставить расти самому, будет ли он полезен для интересов круговой поруки? Общество не готово пойти на такой риск. Оно хватает ребенка и начинает переплавлять его во что-то другое, в то, что нужно обществу.
В определенном смысле, оно убивает душу ребенка и дает ему ложную личность, чтобы он никогда не хватился своей души, своего существа. Ложная личность – это заменитель. Но этот заменитель полезен лишь в той же самой толпе, что тебе его дала. В то мгновение, когда ты один, ложное начинает разваливаться на части, а подавленное реальное начинает выражать себя. Поэтому ты боишься быть один.
Никто не хочет быть одиноким. Каждый хочет принадлежать к толпе – не только к одной толпе, ко многим толпам. Человек принадлежит к религиозной толпе, к политической партии, к ротари-клубу… есть множество других небольших групп, к которым можно принадлежать. Человек хочет, чтобы его поддерживали двадцать четыре часа в сутки, потому что ложное не может стоять на собственных ногах без поддержки. В то мгновение, когда ты один, ты начинаешь чувствовать странное безумие. Столько лет ты верил, что ты кто-то, и внезапно в этот момент одиночества ты начинаешь чувствовать, что ты не это. Это создает страх: кто же ты тогда?
Многие годы подавления… чтобы реальное выразило себя, потребуется некоторое время. Промежуток между этими двумя состояниями мистики называли «темной ночью души» – очень подходящее выражение. Ты больше не ложное, но еще и не реальное. Ты в промежутке, ты не знаешь, кто ты.
Особенно на Западе эта проблема сложна, потому что люди Запада не разработали никакой методологии, как открыть реальное как можно скорее, чтобы сократить темную ночь души. Запад ничего не знает о том, что касается медитации. А медитация – это только описание человека, когда он один, в молчании, ожидает, пока не утвердит себя реальное. Это не действие, это молчаливое расслабление – потому что, что бы ты ни «делал», это будет исходить из твоей ложной личности… из нее столько лет исходили все твои действия. Это старая привычка.
Привычки умирают тяжело. Столько лет ты жил в ложной личности, навязанной тебе людьми, которых ты любил, которых ты уважал… и они не делали тебе ничего плохого преднамеренно. Их намерения были добрыми, только их осознанность равнялась нулю. Они не были сознательными людьми – твои родители, твои учителя, твои священники, твои политики, – они не были сознательными людьми, они были бессознательны. Даже хорошее намерение в руках бессознательного человека превращается в ядовитое.
Поэтому каждый раз, когда ты один… глубокий страх – потому что внезапно ложное начинает исчезать. Для реального потребуется некоторое время, ты потерял его столько лет назад. Тебе придется отдать должное тому факту, что нужно преодолеть промежуток во много лет.
В страхе – что я «теряю себя, чувства, нормальность, ум, все»… потому что понятие о себе, данное тебе другими, состоит из всех этих вещей – это выглядит так, будто ты вот-вот сойдешь с ума. Ты тотчас же начинаешь что-то делать, чтобы удерживать себя занятым. Если нет людей, по крайней мере, какое-то действие, чтобы ложное оставалось занятым и не начало исчезать.
Поэтому люди находят, что в выходные им приходится труднее всего. Пять дней они работают, надеясь, что на выходные смогут расслабиться. Но выходной – это самое худшее время в мире, в выходные случается больше несчастных случаев, больше людей совершает самоубийство; больше убийств, больше изнасилований. Странно… эти люди были заняты пять дней, и не было никаких проблем. Но выходной внезапно дает им выбор: заняться чем-то или расслабиться – но расслабиться страшно; ложная личность исчезает. Оставайся занятым, делай какую угодно глупость. Люди несутся на пляж – бампер к бамперу, пробка на многие мили. А если их спросить, что они делают, – они «хотят отдохнуть от толпы», а толпа всюду вокруг них! Они хотят найти безлюдное, тихое место – все они.
Фактически, если бы они остались дома, это было бы более безлюдным и тихим, потому что все идиоты ушли на поиски безлюдного места. И они несутся, как сумасшедшие, потому что два дня скоро окончатся, им нужно добраться – не спрашивайте, куда!
На пляжах ты увидишь… такое столпотворение, даже на рынке нет такой толпы. И, странное дело, люди чувствуют себя очень расслабленно, загорают. Десять тысяч человек на маленьком пляже – загорают, расслабляются. Никто из этих людей, оставшись один на том же самом пляже, не сможет расслабиться. Но он знает, что тысячи людей расслабляются вокруг него. Одни и те же люди в офисах, те же люди на улицах, те же люди на рынке, те же люди на пляже.
Толпа необходима для существования ложного. В то мгновение, когда ложному одиноко, у тебя начинает ехать крыша. Вот почему человек должен понимать нечто от медитации.
Не беспокойся, потому что то, что исчезает, стоит того, чтобы позволить ему исчезнуть. Бессмысленно за него цепляться – это не твое, это не ты.
Ты един, когда ложное ушло, и на его месте возникает свежее, невинное, незагрязненное. Никто другой не сможет ответить на твой вопрос: «Кто я?» – ты узнаешь это.
Все медитационные техники помогают разрушить ложное. Они не дают тебе реального – реальное нельзя дать.
То, что может быть дано, не может быть реальным. Реальное у тебя уже есть; нужно только отнять ложное.
По-другому это можно сказать так: мастер отнимает у тебя те вещи, которых у тебя на самом деле нет, и дает то, что у тебя уже есть.
Медитация – это просто храбрость быть молчаливым и одиноким. Мало-помалу ты начинаешь чувствовать в себе новое качество, новую живость, новую красоту, новый разум – которые ни у кого не заимствованы, которые растут у тебя внутри. Это укоренено в твоем существовании. И если ты не трус, это придет к цветению, урожаю.
Только смелые, храбрые, только люди, у которых есть хребет, могут быть религиозными. Не те, кто ходит в церковь, – это трусы. Не индуисты, не мусульмане, не христиане – они против поиска. Та же самая толпа, они пытаются сделать свои ложные личности более плотными.
Ты родился, ты пришел в мир с жизнью, с сознанием, с безмерной чувствительностью. Посмотри на маленького ребенка – посмотри ему в глаза, эта свежесть… Все это было покрыто ложной личностью.
Не нужно бояться. Ты можешь потерять лишь то, что должно быть потеряно. И хорошо потерять это как можно скорее – потому что, чем дольше оно сохраняется, тем становится сильнее.
Человек ничего не знает о завтра.
Не умирай, не реализовав свое подлинное существо.
Лишь те немногие счастливы, кто прожил жизнь с подлинным существом и кто умер с подлинным существом, потому что они познали жизнь, которая вечна, они познали, что смерть есть вымысел.
Политика численности
В обществе глубоко укоренено ожидание, что ты будешь вести себя, точно как другие. В то мгновение, когда ты ведешь себя немного по-другому, ты становишься чужаком, а люди очень боятся чужаков.
Именно поэтому везде, где два человека сидят рядом: в автобусе, в поезде или просто на автобусной остановке, – они не могут сидеть молча, потому что в молчании они отчуждены. Они тотчас же начинают представляться друг другу: «Кто ты? Куда едешь? Чем занимаешься, каким бизнесом?» Несколько вопросов… они устанавливают, что ты такое же человеческое существо, что и они.
Люди хотят постоянно быть в толпе, к которой подходят. В то мгновение, когда ты начинаешь вести себя по-другому, вся толпа становится подозрительной: что-то не так. Они знают тебя, они видят перемену. Они знали тебя, когда ты не принимал себя, а теперь внезапно видят, что ты принимаешь себя…
В этом обществе никто не принимает себя. Каждый себя осуждает. Это стиль жизни общества: осуждай себя. И если ты не осуждаешь себя, если принимаешь себя, ты выпал из общества. А общество не терпит никого, кто выпадает из его стада, потому что общество живет числами; это политика численности. Когда численность большая, люди чувствуют себя хорошо. Огромные числа заставляют людей чувствовать, что, должно быть, они правы – они не могут ошибаться, миллионы других людей с ними.
А когда они остаются одни, начинает возникать сомнение: «Со мной никого нет. Где гарантия, что я прав?»
Именно поэтому я говорю, что, чтобы быть индивидуальностью в этом мире, нужна огромная храбрость.
Самое бесстрашное основание нужно, чтобы быть индивидуальностью: «Неважно, если даже весь мир против меня. Единственное, что важно, это чтобы мой опыт был подлинным. Я не смотрю на числа, на то, сколько человек на моей стороне. Я смотрю на подлинность моего опыта – повторяю ли я чьи-то слова, как попугай, или источник моих слов лежит в моем собственном опыте. Если это мой собственный опыт, если это часть моей плоти и крови, тогда весь мир может быть на противоположной стороне; все равно я прав, а все они не правы. Это неважно, мне не нужно их голосование, чтобы почувствовать себя правым. Лишь люди, носящие с собой мнения других, нуждаются в поддержке других».
Но именно так человеческое общество функционировало до сих пор. Именно так тебя удерживают в стаде. Если стаду грустно, тебе должно быть грустно; если стадо несчастно, ты должен быть несчастным. Чем бы ни было стадо, ты должен быть таким же. Отличаться не разрешается, потому что отличия ведут к возникновению индивидуальностей, уникальности, а общество очень боится индивидуальности и уникальности. Это означает, что кто-то стал независимым от толпы, что он ни капли не заботится о толпе. Ваши боги, ваши храмы, ваши священники, ваши писания – все это стало для него бессмысленным.
Теперь у него есть собственное существо и собственный путь, собственный стиль – как жить, как умереть, как праздновать, петь, танцевать. Он пришел домой.
Никто не может прийти домой в толпе. Каждый должен прийти домой один.
Слушай свой «внутренний смысл»
Один мальчик постоянно чесал голову. Отец посмотрел на него однажды и сказал:
– Сынок, почему ты все время чешешь голову?
– Я думаю, – ответил мальчик, – это потому, что только я знаю, что она чешется.
Это внутренний смысл! Только ты знаешь. Никто другой не знает. Снаружи это незаметно. Когда у тебя болит голова, только ты это знаешь, – этого нельзя доказать. Когда ты счастлив, только ты это знаешь, – ты не можешь этого доказать. Ты не можешь выложить это на стол, чтобы все могли увидеть, расчленить, проанализировать.
Фактически, внутренний смысл настолько внутренний, что нельзя даже доказать, что он существует. Именно поэтому наука его отрицает, но это отрицание бесчеловечно. Даже ученый знает, что когда он чувствует любовь, это внутреннее чувство. Что-то в этом есть! Это не вещь, не объект, его невозможно показать другим – но все же это есть.
Внутренний смысл имеет собственную действенность. Но из-за научного образования люди утратили доверие к своему внутреннему смыслу. Они зависят от других. Ты зависим до такой степени, что если кто-то говорит: «Ты выглядишь очень счастливым», ты начинаешь чувствовать себя счастливым. Если двадцать человек решат сделать тебя несчастным, они могут сделать тебя несчастным. Они просто должны повторять это целый день – каждый раз, когда ты с ними сталкиваешься, они должны тебе говорить: «Ты выглядишь очень несчастным, очень грустным. Что случилось? У тебя что, кто-то умер?» И ты начнешь подозревать: столько людей говорят, что ты несчастен, должно быть, так это и есть.
Ты зависишь от мнений других. Ты зависишь от мнений других настолько, что потерял ощущение внутреннего смысла. Внутренний смысл нужно открыть заново, потому что все, что красиво, все, что хорошо, все, что божественно, можно ощутить лишь внутренним смыслом.
Перестань поддаваться влиянию других. Вместо этого смотри вовнутрь… Позволь своему внутреннему смыслу говорить с тобой. Доверяй ему. Если ты ему доверяешь, он будет расти. Доверяя ему, ты его питаешь, он становится сильнее.
Вивекананда пришел к Рамакришне и сказал:
– Бога нет! Я могу это доказать – Бога нет.
Он был очень логичным, скептическим человеком, хорошо образованным, хорошо подкованным в западном философском мышлении. Рамакришна был человек необразованный, неграмотный. И вот Рамакришна сказал:
– Ладно, докажи!
Вивекананда долго говорил, выдавая все доказательства, которые у него были. И Рамакришна выслушал его и сказал:
– Но мой внутренний смысл говорит, что Бог есть, а это последний авторитет. Все, что ты сказал, это аргументация. Что говорит твой внутренний смысл?
Вивекананда даже не думал об этом. Он пожал плечами. Он читал книги, собирал аргументы, доказательства за и против и попытался определить, существует ли Бог, согласно этим доказательствам. Но он не смотрел вовнутрь. Он не спрашивал внутренний смысл.
Это так глупо, но скептический ум глуп, логичный ум глуп.
Рамакришна сказал:
– Твои аргументы прекрасны, я наслаждался ими. Но что я могу сделать? Я знаю! Мой внутренний смысл говорит, что он есть. Точно как мой внутренний смысл говорит, что я счастлив, что я болен, что мне грустно, что у меня болит желудок, что сегодня я плохо себя чувствую, точно так же мой внутренний смысл говорит, что Бог есть. Это не дело дебата.
И Рамакришна сказал:
– Я не могу этого доказать, но, если хочешь, могу показать.
Никто раньше не говорил Вивекананде, что Бога можно показать. И прежде чем он успел что-то сказать, Рамакришна прыгнул – он был диким человеком, он прыгнул и поставил ноги на грудь Вивекананде! И что-то случилось, какая-то энергия перекинулась на него, и Вивекананда впал в транс на три часа. Когда он открыл глаза, он был совершенно другим человеком.
Рамакришна сказал:
– Что ты скажешь теперь? Есть Бог или нет? Что теперь говорит твой внутренний смысл?
Он был в такой безмятежности, в таком спокойствии, которых никогда не испытывал раньше. Внутри у него было такое ликование, такое хорошее самочувствие, бьющее через край… Он склонился, коснулся ног Рамакришны и сказал:
– Да, Бог есть.
Бог – это не личность, но предельное состояние хорошего самочувствия, предельное ощущение бытия дома, предельное чувство: «Я принадлежу этому миру, а этот мир принадлежит мне. Я здесь не чужой, не пришелец». Это предельное чувство – экзистенциальное: «Это целое и я неразделимы». Этот опыт и есть Бог. Но это существование возможно, лишь если ты позволяешь действовать внутреннему смыслу.
Начни позволять! Дай ему как можно больше возможностей. Не ищи авторитетов снаружи, не смотри на внешние мнения. Держи себя немного более независимо. Чувствуй больше, думай меньше.
Иди и смотри на цветок розы, но не повторяй, как попугай: «Она красивая». Это может быть просто мнением, люди тебе это говорили; с самого детства ты слышал: «Цветок розы красивый, это прекрасный цветок». И когда ты видишь розу, ты просто повторяешь, как компьютер: «Она красивая». Действительно ли ты это чувствуешь? Если это не так, не говори этого.
Глядя на Луну, не говори, что она красивая – если только это не твой внутренний смысл. Ты будешь удивлен: девяносто девять процентов того, что ты носишь в уме, заимствованно. И в этих девяноста девяти процентах бесполезного мусора один процент внутреннего смысла теряется, тонет. Отбрось это знание. Обнаружь заново свой внутренний смысл.
Именно через внутренний смысл познается Бог.
Есть шесть чувств: пять снаружи; они говорят тебе о мире. Глаза говорят что-то о свете; без глаз ты не знал бы света. Уши говорят что-то о звуке; без ушей ты не знал бы ничего о звуке. Есть шестое чувство, внутренний смысл, которое показывает и говорит тебе что-то о тебе и о предельном источнике вещей. Это чувство нужно открыть заново.
Медитация есть не что иное, как обнаружение внутреннего смысла.
Величайший в мире страх – это страх перед мнениями других. В то мгновение, когда ты не боишься толпы, ты больше не овца, ты становишься львом. Великий рев раздается в твоем сердце – рев свободы.
Будда буквально назвал это львиным рыком. Когда человек достигает абсолютного молчания, он рычит, как лев. Впервые он знает, что такое свобода, потому что теперь в нем нет страха перед мнениями других. То, что говорят люди, не имеет значения. Называют ли они тебя святым или грешником – несущественно; твой первый и единственный судья – Бог. И под «Богом» совершенно не подразумевается какой-то человек, Бог просто означает всю вселенную.
Дело не в том, чтобы встретить какого-то человека; тебе придется встретить деревья, реки, горы, звезды – всю вселенную. И это наша вселенная, мы ее часть. Не нужно ее бояться, не нужно ничего от нее скрывать. Фактически, ты не сможешь ничего от нее скрыть, даже если попытаешься. Целое уже знает, целое знает о тебе больше, чем знаешь ты сам.
И второе, еще более важное: Бог уже рассудил. Это не то, что произойдет в будущем, это уже случилось: Бог уже рассудил. Пусть даже страх суждения отступит. Нет речи ни о каком Судном Дне в конце мира. Не нужно дрожать. Суждение уже случилось в первый день, и в то мгновение, когда он создал тебя, он уже тем самым тебя осудил. Он знает тебя, ты его создание. Если в тебе что-то не так, он за это ответствен – не ты. Если ты сбиваешься в пути, за это ответствен он – не ты. Как ты можешь быть ответственным? – ты его собственное создание. Если ты рисуешь, и что-то неправильно, ты не можешь сказать, что картина была этому причиной – причиной является художник.
Поэтому не нужно бояться толпы или какого-то воображаемого Бога в конце мира, который спросит тебя, что ты сделал и что не сделал. Он уже осудил – это действительно важно – это уже случилось с тобой, и ты свободен. В то мгновение, когда человек знает, что он совершенно свободен быть самим собой, жизнь приобретает динамическое качество.
Страх создает препоны, свобода дает тебе крылья.
Свобода дает тебе крылья
Я всю жизнь ни во что не вписывался: ни в свою семью, ни в свою религию, ни в свою страну – и я наслаждался, как это только возможно, потому что ни во что не вписываться значит быть индивидуальностью.
Вписываться в установленный режим значит утратить свою индивидуальность. А это весь твой мир.
В то мгновение, когда ты идешь на компромисс и теряешь индивидуальность, ты потерял все. Ты совершил самоубийство. Люди, которые вписываются в мир, это люди, разрушившие себя.
Несомненно, это требует храбрости, безмерно сильного чувства свободы; иначе тебе не выстоять одному против всего мира. Но выстоять одному против всего мира – это начало такой великой радости, наслаждения и благословения, что те, кто никогда не «выпадал», никогда не смогут этого понять.
Все великие имена в истории человечества были «выпавшими» из своих обществ. Все люди, внесшие вклад в счастье человека и красоту Земли, ни во что не вписывались. Это бесценное качество.
Никогда ни в чем не иди на компромисс. Сам компромисс – это начало разрушения.
Я не имею в виду сказать, что ты должен быть упрямым; если ты видишь, что что-то правильно, иди в это. Но в то мгновение, когда ты понимаешь, что что-то неправильно, даже если весь мир чувствует, что это правильно, это неправильно для тебя. Тогда держи свою позицию – это даст тебе стамину, силу, определенную цельность.
Не вписываться не значит быть эгоистом. Если ты эгоист, рано или поздно ты пойдешь на компромисс. Когда ты найдешь любую группу людей, любое общество, любую страну, которая поможет тебе быть более эгоистичным, ты немедленно впишешься в это общество. Настоящий «невписывающийся» – это скромный человек, вот почему никто не может его поглотить. Он свободен, потому что он свободен от эго.
В моем понимании только люди разума, индивидуальности отвергаются. Люди, которые послушны, у которых нет индивидуальности, никакой свободы выражения, которые никогда ничему не говорят нет, даже против воли, – эти люди добиваются в мире большой респектабельности. Они становятся президентами, они становятся премьер-министрами, они почитаются всеми возможными способами по той простой причине, что они совершили самоубийство. Они больше не живут, они мумифицировались. Как можно вписать живых людей в какой-то образец? Каждая индивидуальность уникальна – зачем вписываться в чью-то чужую форму?
Все несчастье мира может быть объяснено очень просто: каждый был изваян, отлит, собран другими, которые даже не беспокоились о том, кем ему было предназначено быть природой. Они не дали существованию ни малейшего шанса. С того самого мгновения, как ребенок рождается, они начинают его портить – с хорошими намерениями, конечно. Ни один родитель не делает этого сознательно, но таким же образом был обусловлен он сам. Он повторяет то же самое со своими детьми; он больше ничего не знает.
Непослушного ребенка постоянно осуждают. Послушного ребенка, с другой стороны, все время хвалят. Но слышали ли вы хоть об одном послушном ребенке, ставшем знаменитым на весь мир в каком-либо измерении творчества? Слышали ли вы о послушном ребенке, который за что-нибудь получил бы Нобелевскую премию – в литературе, мире, науке? Послушный ребенок становится просто обычной толпой.
Я постоянно жил, ни во что не вписываясь, я наслаждался этим, каждым дюймом, каждой каплей. Это такое красивое путешествие: просто быть самим собой.
Свобода от, свобода для
Никогда не мысли в терминах свободы от; пусть свобода всегда будет для. И разница безгранична, огромна. Не мысли в терминах «от» – пусть будет «для». Будь свободным для Бога, будь свободным для истины, но не думай, что ты хочешь быть свободным от толпы, свободным от церкви, свободным от того или другого. Ты, может быть, сможешь однажды уйти в сторону, но никогда не будешь свободным, никогда. Это будет какого-то рода подавление.
Почему ты так боишься толпы?.. Если есть притяжение… твой страх просто показывает притяжение, влечение. Куда бы ты ни пошел, ты всегда останешься под властью толпы.
Вот что я хочу сказать: просто посмотри на факты – нет необходимости мыслить в терминах толпы. Просто мысли в терминах своего существа. Это можно отбросить прямо сейчас. Ты не можешь быть свободным, если борешься. Ты можешь это отбросить, потому что нет смысла бороться.
Проблема не в толпе, проблема – это ты. Толпа не тянет тебя – ты тянешь, никто другой, только твоя собственная бессознательная обусловленность. Всегда помни, не перекладывай ответственность ни на кого другого, потому что тогда ты никогда от этого не освободишься. Глубоко внутри это твоя собственная ответственность. Чем тебе так досадила толпа? Бедная толпа! Почему ты должен так ее осуждать? Зачем носить в себе такую рану?
Толпа ничего не может сделать, если ты с ней не сотрудничаешь. Поэтому все дело в твоем сотрудничестве. Ты можешь отбросить сотрудничество прямо сейчас, просто взять и отбросить. Если ты приложишь к этому какое-то усилие, это создаст проблемы. Сделай это немедленно. Просто в это мгновение… спонтанное понимание, – если ты видишь суть, – что, борясь, ты сражаешься в проигранной битве. Самой борьбой ты подчеркиваешь толпу.
Именно это происходит с миллионами людей. Кто-то хочет бежать от женщин – в Индии это делалось веками. Тогда люди увязают в этом все больше и больше. Они хотят избавиться от секса, и весь их ум становится сексуальным: они думают только о сексе и ни о чем больше. Они постятся, они не спят; они делают ту или другую пранаяму, йогу и тысячу и одну вещь – все это чепуха. Чем больше они борются с сексом, тем более его себе навязывают, тем более концентрируются на нем. Он становится значительным, непропорционально значительным.
Именно это случилось в христианских монастырях. Они стали такими подавленными, просто испуганными. То же самое случится с тобой, если ты слишком боишься толпы. Толпа ничего не может сделать, если ты не сотрудничаешь; все дело за твоей бдительностью. Не сотрудничай!
Вот мое наблюдение: что бы ни случилось с тобой, ты за это ответствен. Никто другой не делает этого с тобой. Ты хотел, чтобы это с тобой сделали, поэтому это сделали. Кто-то эксплуатирует тебя, потому что ты хочешь, чтобы тебя эксплуатировали. Кто-то заключает тебя в тюрьму, потому что ты хочешь быть заключенным. В этом должен быть какой-то поиск. Может быть, ты привык называть это защищенностью. Имена могут быть разными, этикетки могут быть разными, но ты жаждешь быть заключенным, потому что тюрьма безопасна, в ней нет ни малейшей незащищенности.
Но не борись с тюремными стенами. Смотри вовнутрь. Найди эту жажду безопасности, установи, как толпа манипулирует тобой. Наверное, ты чего-то просишь у толпы – признания, почета, уважения, респектабельности. Если ты чего-то просишь у толпы, ты должен ей отплатить. Тогда толпа говорит:
– Ладно, мы дадим тебе уважение, а ты дай нам свою свободу.
Это простая сделка. Но толпа никогда ничего с тобой не делала – все дело в тебе. Так уйди со своей дороги!
Найди свое оригинальное лицо
Просто будь тем, кто ты есть, и не заботься ни капли о мире. Тогда ты почувствуешь безмерное расслабление и глубокий мир в сердце. Вот что люди дзэн называют «оригинальным лицом» – в расслаблении, без напряжений, без притворства, без лицемерия, без так называемых дисциплин в поведении.
И помни, оригинальное лицо – это красивое поэтическое выражение, но это не значит, что твое лицо будет другим. То же самое лицо утратит напряжение, то же самое лицо будет расслабленным, то же самое лицо будет не-судящим, то же самое лицо не будет считать других низшими. То же самое лицо с этими ценностями будет твоим оригинальным лицом.
Есть древняя поговорка:
Многие герои – это люди, которым не хватило храбрости быть трусами.
Если ты трус, что в этом плохого? Если ты трус – все в полном порядке. Трусы тоже нужны, иначе откуда возьмутся герои? Это абсолютно необходимый фон для создания героев.
Просто будь самим собой, кем бы ты ни был.
Проблема в том, что никто раньше не говорил тебе быть собой. Каждый сует в тебя свой нос, говоря, что ты должен быть таким-то и таким-то – даже в обычных вещах.
В моей школе… Я был просто маленьким мальчиком, но я ненавидел, когда мне говорили, каким я должен быть. Учителя стали подкупать меня: «Если будешь хорошо себя вести, станешь гением».
Я сказал:
– К черту гениев – я просто хочу быть собой.
Я сидел, положив ноги на парту, и каждый учитель чувствовал себя обиженным. Они говорили:
– Что это за поведение?
– Стол мне ничего не говорит, – говорил я. – Это личное дело между мной и столом, почему ты выглядишь таким рассерженным? Я же не кладу ноги тебе на голову! Ты должен расслабиться, так же, как расслабляюсь я. В такой позе мне легче понимать тот вздор, которому ты меня учишь.
Как раз напротив моей парты было прекрасное окно, в котором видно было деревья и кукушек. В основном я смотрел в окно, и учитель подходил и говорил:
– Зачем ты вообще ходишь в школу?
– Потому дома нету такого окна, – говорил я, – в котором видно целое небо. И вокруг моего дома не летают кукушки, нет никаких птиц. Дом находится в городе, и другие дома окружают его так плотно, что туда не залетают птицы, и кукушки не чувствуют, что эти люди стоят того, чтобы благословить их своими песнями.
Забудь о том, что я пришел сюда тебя слушать! Я просто плачу за вход, ты просто слуга и должен это помнить. Если я провалюсь на экзамене, я не приду к тебе жаловаться; если я провалюсь, мне не будет грустно. Но если целый год я должен притворяться, что я тебя слушаю, тогда как на самом деле я слушаю кукушек за окном, это будет началом лицемерной жизни. А я не хочу быть лицемером.
В каждой мелочи учителя и профессора хотели, чтобы все было по установленному образцу. В моей школе в то время и, может быть, даже сегодня нужно было носить шапку. Я ничего не имею против шапок; с тех пор, как я оставил университет, я стал носить шапки, но я никогда их не носил до университета. Первый же учитель, который обеспокоился обо мне, сказал:
– Ты нарушаешь дисциплину школы. Где твоя шапка?
– Принеси кодекс поведения школы, – сказал я. – Упоминается ли где-нибудь, что каждый мальчик должен ходить в шапке? И если нет, это значит, что ты навязываешь нечто противоречащее кодексу школы.
Он привел меня к директору школы, и я сказал директору:
– Я готов, просто покажи мне, где написано, что ношение шапки обязательно. Если это обязательно, я могу бросить школу, но дайте мне увидеть, где это написано.
Ничего нигде написано не было, и я сказал:
– Можете ли вы привести мне какие-либо разумные аргументы в пользу ношения шапки? Повысит ли это мой разум? Удлинит ли мою жизнь? Улучшит ли мое здоровье, даст ли больше понимания? Насколько я знаю, Бенгал – это единственная провинция в Индии, в которой не носят шапок, и это самая разумная часть страны. В Пенджабе все наоборот. Там вместо шапок люди носят тюрбаны – такие большие тюрбаны, как будто их разум убегает, а они пытаются его удержать. И это самая глупая часть страны.
Директор сказал:
– Кажется, в том, что ты говоришь, есть смысл, но это школьная дисциплина. Если ты перестанешь носить шапку, перестанут и другие.
– Тогда чего бояться? – сказал я. – Отбросьте всю эту традицию.
Никто не хочет позволить тебе быть собой даже в вещах, которые абсолютно не важны.
В детстве я обычно носил длинные волосы. И я часто приходил в магазин моего отца, потому что магазин и дом были соединены. Дом был за магазином, и было абсолютно необходимо через него пройти. Люди спрашивали:
– Чья это девочка? – потому что у меня были такие длинные волосы, и они не могли себе представить, чтобы у мальчика были такие длинные волосы.
Моему отцу было очень стыдно, и он смущался, когда говорил:
– Это мальчик.
– Но, – говорили они, – зачем тогда эти волосы?
Однажды – что было не в его характере – он так смутился и разозлился, что пришел и остриг мне волосы своими руками. Он принес ножницы, которыми резал ткань в магазине, и остриг мне волосы. Я ничего ему не сказал – он был удивлен. Он сказал:
– Ты ничего не скажешь?
– Я скажу по-своему, – ответил я.
– Что ты имеешь в виду?
– Увидишь, – сказал я.
И я пошел к парикмахеру, потребляющему опиум, который работал как раз напротив нашего дома. Он был единственным человеком, которого я уважал. Парикмахерских был целый ряд, но я любил именно этого старика. В нем было редкостное своеобразие, и он любил меня; часами мы разговаривали друг с другом. Он нес такую чушь! Однажды он сказал мне:
– Если все «сидящие» на опиуме организуют политическую партию, мы можем захватить власть в стране!
– Хорошая мысль, – ответил я.
– Но, – говорил он, – поскольку мы не можем жить без опиума, я сам постоянно забываю собственную идею.
– Не беспокойся, – говорил я. – Я здесь, и я не забуду. Только скажи мне, какие перемены ты хочешь произвести в стране, какого рода политическую идеологию ты хочешь ввести, и я это устрою.
И вот я пришел к нему и сказал:
– Просто побрей меня наголо.
В Индии голова бреется наголо, только когда умирает отец. На мгновение опиумист пришел в чувство. Он сказал:
– Что случилось? Твой отец умер?
– Не беспокойся об этом, – сказал я. – Делай, что я тебе говорю; это не твоя забота! Просто побрей мне голову, побрей меня наголо.
Он сказал:
– Сказано – сделано. Нет ничего проще. Я постоянно вляпываюсь в проблемы. Люди говорят побрить им бороду, а я брею им голову. Они говорят: «Что ты наделал?» А я говорю: «Самое большее, что я могу предложить, это не платить за это, – в чем проблема?»
Я сидел в его магазине, потому что там все время происходило что-то абсурдное. Он мог сбрить человеку половину усов и сказать: «Подожди, я вспомнил, что должен сделать срочную работу». И человек говорил: «Но я застрял в твоем кресле с половиной усов на лице. Я не могу выйти из парикмахерской!» Он говорил: «Просто обожди здесь».
Проходили часы, и этот человек сидел и сидел… «Что за идиот этот парикмахер?»
Однажды мне пришлось помочь одному человеку сбрить половину усов. Я сказал:
– Теперь ты свободен. Просто никогда больше не ходи сюда бриться… потому что этот человек не имеет в виду никакого вреда, он просто ничего не помнит.
И вот этот парикмахер сказал:
– Правильно. Это не моя забота. Если он умер, значит умер.
Он побрил мне голову наголо, и я пришел домой. Я прошел через магазин. Мой отец посмотрел, его покупатели посмотрели. Они сказали:
– Что случилось? Чей это мальчик? У него умер отец.
– Это мой мальчик, и я жив! – сказал мой отец. – Но я так и знал, что он что-то вытворит. Он хорошо мне отплатил.
Куда бы я ни пришел, люди спрашивали:
– Что случилось? Он был совершенно здоров.
Я говорил:
– Человек может умереть в любом возрасте. Почему вы беспокоитесь о нем, а не о моих волосах?
Это было последним, что когда-либо сделал со мной мой отец, потому что он знал, что ответ может быть гораздо более опасным! Напротив, он принес специальное масло, которое способствует росту волос. Это было очень дорогое масло, которое делают в Бенгале из определенного цветка – джавакусума. Оно очень дорогое, редкое, и им пользуются только очень богатые люди – и не мужчины, а женщины, чтобы волосы были как можно длиннее. В Бенгале я видел женщин, волосы которых касались земли – пять, шесть футов длиной. Это масло очень сильно воздействует на рост волос.
Я сказал:
– Теперь ты понимаешь.
– Я понял, – сказал он. – Скорее намажься этим маслом, и через несколько месяцев твои волосы отрастут.
– Ты сам создал всю эту заваруху, – сказал я. – Чем было смущаться? Ты мог бы говорить: «Это моя девочка». У меня нет никаких возражений. Но ты не должен был вмешиваться в мою жизнь. Это было насильственно, это было просто варварство. Вместо того чтобы что-то мне сказать, ты начал стричь мне волосы. Никто никому не позволяет просто быть самим собой. И ты впитал эти идеи так глубоко, что кажется, что эти идеи твои. Просто расслабься. Забудь все эти обусловленности, отбрось их, как сухие листья падают с деревьев. Лучше быть голым деревом без всяких листьев, чем иметь пластмассовые листья, пластмассовую крону и пластмассовые цветы; это уродливо.
Оригинальное лицо просто означает, что тобой не движут никакого рода мораль, религия, общество, родители, учителя, священники, что тобой никто не помыкает. Просто живя жизнь согласно своему внутреннему смыслу – у тебя есть здравый смысл, – ты получишь оригинальное лицо.
Радость жить опасно
Храбрые идут напропалую. Они ищут опасных возможностей. Их жизненная философия – не философия страховой компании. Их жизненная философия – философия скалолаза, каскадера, серфера. И не только снаружи они скользят по волнам, но и во внутренних морях. И не только снаружи они взбираются на вершины Альп и Гималаев; ищут они и внутренних вершин.
Жить опасно значит жить. Если ты не живешь опасно, ты вообще не живешь. Жизнь расцветает только в опасности. Жизнь никогда не цветет в защищенности; она цветет только в незащищенности.
Окружая себя защитой, ты становишься застойным водоемом. Тогда твоя энергия больше не движется. Тогда ты боишься… потому что человек никогда не знает, как идти в неизвестное. И зачем рисковать? Известное безопаснее. Тогда ты становишься одержимым знакомым. Оно тебе постоянно надоедает до смерти, тебе в нем скучно, ты в нем несчастен, но все же оно кажется знакомым и удобным. По крайней мере, оно знакомо. От незнакомого тебя бросает в дрожь. Одной идеи незнакомого достаточно, чтобы ты начал чувствовать, что ты в опасности.
В мире есть два типа людей. Люди, которые хотят жить удобно, – они ищут смерти, они хотят лечь в комфортабельную могилу. А есть люди, которые хотят жить, – они выбирают жить опасно, потому что жизнь бьет ключом, только когда есть риск.
Взбирался ли ты когда-нибудь на вершину горы? Чем выше ты поднимаешься, тем свежее себя чувствуешь, тем моложе. Чем больше опасность падения, чем глубже бездна рядом с тобой, тем более ты живой… между жизнью и смертью, когда ты просто висишь между жизнью и смертью. Тогда нет никакой скуки, тогда нет никакой пыли прошлого, никакого желания будущего. Тогда настоящее мгновение очень остро, подобно пламени. Этого достаточно – ты живешь в здесь и сейчас.
Или серфинг… спуск на горных лыжах, полет на параплане – где бы ни был риск потерять жизнь, есть и безмерная радость, потому что риск потерять жизнь делает тебя невероятно живым. Поэтому людей так привлекают опасные виды спорта.
Люди постоянно идут в горы… Кто-то спросил Эдмунда Хиллари:
– Почему ты попытался взобраться на Эверест? Почему?
И Хиллари сказал:
– Просто потому что он есть – постоянный вызов.
Это было рискованно, многие люди погибли, пытаясь это сделать. Почти шестьдесят, семьдесят лет группы людей совершали попытки – и это была почти верная смерть, но все же люди шли на это. Что было так привлекательно?
Забираясь выше, отходя дальше от проторенной, рутинной жизни, ты становишься диким, ты снова становишься частью животного мира. Ты снова живешь, как тигр, как лев или как река. Ты снова паришь в небе, как птица, выше и выше. И в каждое мгновение безопасность, счет в банке, жена, муж, семья, общество, церковь, респектабельность… все это бледнеет и становится дальше и дальше. Ты оказываешься один.
Именно поэтому людей так увлекает спорт. Но и это не реальная опасность, потому что ты можешь стать очень, очень искусным. Ты можешь этому научиться, ты можешь натренироваться. Это очень расчетливый риск – позвольте мне так выразиться, расчетливый риск. Ты можешь научиться альпинизму и принять все меры предосторожности. Или, ведя машину на высокой скорости – ты можешь ехать со скоростью сто миль в час, и это опасно, это приводит в трепет. Но ты можешь стать в этом очень искусным, и опасность будет только видимостью для посторонних; не для тебя. Если есть риск, то только номинальный. К тому же это только физический риск, вовлечено только тело.
Когда я говорю тебе: живи опасно, я имею в виду не только телесный риск, но и психологический, и, в конце концов, духовный риск. Религиозность – это духовный риск. Это значит идти к таким высотам, откуда может не быть возврата. В этом смысл термина Будды – анагамин – тот, кто никогда не возвращается. Это значит подняться на такую высоту, в точку, откуда нет возврата… человек просто теряется. Он никогда не возвращается обратно.
Когда я говорю: живи опасно, я имею в виду, не живи жизнью обычной респектабельности, не становись мэром города или членом корпорации. Это не жизнь. Или, если ты министр, или у тебя хорошая профессия, ты хорошо зарабатываешь, деньги накапливаются на счету, и все идет прекрасно. Когда все совершенно прекрасно, просто увидь это – ты умираешь, и ничего не происходит. Люди, может быть, уважают тебя, и когда ты умрешь, за твоим гробом пойдет большая процессия. Хорошо, вот и все, и в газетах напечатают твои фотографии, и статьи о тебе напишут на передовицах, и люди забудут о тебе. А ты прожил всю жизнь только ради этих вещей.
Наблюдай – человек может пропустить всю жизнь за обычными, рутинными вещами. Быть духовным значит понимать, что этим небольшим вещам не стоит придавать слишком много важности. Я не говорю, что они бессмысленны. Я говорю, что они осмысленны, но не настолько, как тебе кажется.
Деньги нужны. Это потребность. Дом, несомненно, нужен. Это потребность. Я не аскет и не говорю вам разрушить свои дома и бежать в Гималаи. Дом нужен – но дом нужен для тебя. Не понимай это неправильно.
Насколько я вижу людей, все стоит вверх тормашками. Они существуют так, словно они нужны для дома. Они продолжают работать для дома. Как будто они нужны для счета в банке – они просто продолжают собирать деньги и в конце концов умирают. А они никогда не жили. Они не испытали ни единого мгновения пульсирующей, бурлящей жизни. Они были заключенными в защищенности, знакомом, респектабельном.
Тогда, если тебе скучно, это естественно. Люди приходят ко мне и говорят, что чувствуют, что им скучно. Они чувствуют, что им надоело, что они застряли, что делать? Они думают, что, просто повторяя мантру, они станут живыми. Это не так просто. Им придется изменить весь жизненный образец.
Люби, но не думай, что завтра женщина будет тебе доступна. Не ожидай. Не низводи женщину до жены. Тогда ты живешь опасно. Не низводи мужчину до мужа, потому что муж – это уродливо. Пусть твой мужчина будет твоим мужчиной, а твоя женщина – твоей женщиной, но не делай завтрашний день предсказуемым. Ничего не ожидай, и будь готов ко всему. Именно это я подразумеваю, когда говорю жить опасно.
Что нам делать? Мы влюбляемся в женщину и тут же бежим в суд, в регистрационное бюро, в церковь, чтобы пожениться. Я не говорю не жениться. Это формальность. Хорошо, удовлетвори общество, но в глубине своего ума не владей женщиной. Никогда, ни на мгновение не говори: «Ты мне принадлежишь». Потому что как человек может тебе принадлежать? И когда ты начинаешь владеть женщиной, она начинает владеть тобой. Но вы оба больше не в любви. Вы просто давите и убиваете друг друга, парализуете друг друга.
Люби, но не позволяй своей любви деградировать до брака. Работай – работа нужна, но не позволяй работе стать твоей единственной жизнью. Игра должна оставаться в твоей жизни, быть центром твоей жизни. Работа должна быть средством к этой игре. Работай в офисе, работай на фабрике, работай в магазине, но только чтобы было время, возможность играть. Не позволяй жизни быть низведенной до рабочей рутины – пусть целью будет игра!
Игра означает делать что-нибудь просто ради самого этого. Если ты наслаждаешься большим количеством вещей ради них самих, ты будешь более живым. Конечно, твоя жизнь всегда будет в опасности, в риске. Но именно такой и должна быть жизнь. Риск – это ее часть. Фактически, лучшая ее часть – это риск, самая лучшая. Самая красивая часть – это риск. Это риск в каждое мгновение. Ты можешь не осознавать… Ты вдыхаешь, выдыхаешь – это риск. Даже в выдохе – кто знает, войдет ли вовнутрь следующее дыхание? Это не определенно, не гарантировано.
Но есть некоторые люди, религия которых – безопасность. Даже если они говорят о Боге, они говорят о Боге как о высшей безопасности. Если они и думают о Боге, то лишь потому, что боятся. Если они и идут молиться и медитировать, то лишь затем, чтобы оставаться «на хорошем счету» – в хорошем списке Бога: «Если есть Бог, он узнает, что я регулярно ходил в церковь, регулярно поклонялся. Я могу в этом присягнуть». Даже их молитва – только средство.
Жить опасно значит жить жизнь, как будто каждое мгновение – это окончание. Каждое мгновение имеет внутреннюю ценность, и ты не боишься. Ты знаешь, что есть смерть, принимаешь тот факт, что есть смерть, и не имеешь ничего против смерти. Фактически, ты идешь и встречаешь смерть лицом к лицу. Ты наслаждаешься этими мгновениями встречи со смертью – физически, психологически, духовно.
Наслаждаясь этими мгновениями, ты приходишь в прямой контакт со смертью – когда смерть становится почти реальностью – вот что я подразумеваю, когда говорю жить опасно.
Храбрые идут напропалую. Они ищут опасных возможностей. Их жизненная философия – не философия страховой компании. Их жизненная философия – философия скалолаза, каскадера, серфера. И не только снаружи они скользят по волнам, но и во внутренних морях. И не только снаружи они взбираются на вершины Альп и Гималаев; ищут они и внутренних вершин.
Но помни одно: никогда не забывай искусство рисковать – никогда, никогда. Всегда оставайся способным рисковать. Где бы ты ни нашел возможность рискнуть, никогда не упускай ее, и ты никогда не будешь в проигрыше. Риск – это единственная гарантия того, что ты будешь действительно жив.
Что бы ты ни делал, жизнь – это тайна
Уму довольно трудно принять, что есть нечто необъяснимое. Ум полон безумного стремления все объяснить… если не объяснить, то, по крайней мере, отмахнуться! Все, что остается загадкой, парадоксом, продолжает беспокоить ум.
Вся история философии, религии, науки, математики имеет один и тот же корень, один и тот же ум – один и тот же зуд. Ты можешь почесаться определенным образом; кто-то другой сделает это по-другому… но этот зуд нужно понять. Этот зуд – верование, что существование не таинственно. Ум может чувствовать себя, как дома, только если существование разъяснено.
Религия сделала это, создав Бога, Святого Духа, Единородного сына; разные религии делали разные вещи. Это их способы закрыть не закрываемые прорехи; что бы ты ни сделал, прореха сохраняется. Фактически, чем больше ты ее покрываешь, тем более она подчеркнута. Само твое усилие показывает страх, что кто-то увидит это прореху.
Когда я был ребенком, это происходило каждый день, потому что я любил лазать по деревьям, и чем выше было дерево, тем больше это приносило радости. И, естественно, много раз я падал с деревьев; у меня до сих пор шрамы от этих царапин где-то на ногах и на коленях. Поскольку каждый день я лазал по деревьям, моя одежда постоянно была порвана. И моя мать говорила:
– Не иди гулять с этой дыркой. Позволь мне ее заштопать.
– Нет, – говорил я, – не нужно штопать.
– Но люди подумают… ты сын лучшего торговца одеждой в городе, но все время бродишь по всему городу в порванной одежде, и никто о ней не заботится.
– Если ты ее заштопаешь, – говорил я, – она станет уродливой. Прямо сейчас все видят, что дыра свежая. Я не вышел из дому с этой дырой. Она свежая, я просто упал с дерева. Но с твоей заплатой она будет выглядеть, как старая вещь, которую я выдаю за новую. Твоя заплата заставит меня выглядеть бедным, а моя разорванная рубашка заставляет меня выглядеть храбрым. Не волнуйся об этом. И каждому, кто мне что-то скажет, я могу бросить вызов: «Можешь пойти со мной к этому дереву, и если у тебя получится не упасть, только тогда у тебя будет право что-то сказать».
В Индии есть некоторые деревья, которые очень мягкие и легко ломаются. Одно из них называется джамун. У джамуна очень сладкие плоды, но это дерево вырастает очень высоким и очень слабым; его ветки могут сломаться в любой момент. И если не забраться достаточно высоко, нельзя получить самые лучшие фрукты, потому что те, что росли снизу, уже сорвали люди низшего качества – те, кто не осмелился подняться выше десяти футов.
Если тебе хватит храбрости подняться на тридцать футов, там растут действительно сочные фрукты. Они сохраняются для тех, у кого есть храбрость. Но оттуда падение почти гарантировано. С этим ничего нельзя сделать, это не в твоих руках. Небольшой ветер… Ты можешь оказаться внизу очень быстро; целая ветка отламывается от дерева, и прежде чем ты что-нибудь можешь сделать, ты уже на земле.
Но моя мать никогда не могла понять мою идею. Я пытался ей объяснить:
– Это очень просто. Если ты не зашила мне рубашку, это просто значит, что разрыв свежий; это случилось только что. Но если рубашка зашита – это, несомненно, показывает, что дыра не свежая; ты вышел из дому в зашитой рубашке. Она выделяется больше, а я не хочу, чтобы меня считали бедным.
Она говорила:
– Я не могу понять, что у тебя за ум, потому что все остальные в доме… когда у кого-то рвется рубашка или отрываются пуговицы, они приходят ко мне и говорят: «Мне нужно идти – сначала зашей дыру». Ты единственный… Я сама прихожу к тебе, и все же ты не хочешь, чтобы дыра была зашита.
– Нет, дело не в том, зашита ли дыра. Если хочешь, дай мне другую рубашку, я согласен. Зашитую рубашку я не буду носить. Если она останется незашитой, я буду носить ее целый год; нет никаких проблем, потому что дыра всегда свежая. Я могу всегда сказать, что только что упал с дерева.
Вся история ума, в разных его ветвях, делала эту штопку – особенно в математике, потому что математика – это в чистом виде умственная игра. Есть математики, которые думают, что это не так, точно так же, как есть теологи, которые думают, что Бог – это реальность. Бог – это только идея. И если бы у лошадей были идеи, их Бог был бы лошадью. Можно сказать с полной уверенностью, что он не был бы человеком, потому что человек был так жесток к лошадям, что его они могут воспринять только как дьявола, не Бога. Но тогда у любого животного будет свое представление о Боге, точно так же, как свое представление о Боге у каждого человеческого существа.
Идеи становятся заменителями, когда жизнь таинственна, и ты находишь, что прореха не может быть заполнена реальностью. Ты заполняешь эти прорехи идеями; по крайней мере, ты чувствуешь удовлетворение от того, что жизнь понята.
Думал ли ты когда-нибудь о слове «понимать»? Оно означает то, что «стоит под тобой». Странно, что это слово мало-помалу приняло значение, далекое от первоначального, – все, что ты можешь заставить стоять под собой, под твоим большим пальцем, под твоей властью, под твоим каблуком; то, чему ты хозяин.
Люди пытались понять жизнь таким же образом, чтобы они могли бросить жизнь себе под ноги и объявить:
– Мы хозяева. Теперь нет ничего такого, чего мы не понимаем.
Но это невозможно. Что бы ты ни делал, жизнь – это тайна, и она останется тайной.
Запредельное есть во всем. Мы окружены запредельным. Это запредельное есть Бог; в это запредельное нужно проникнуть. Оно внутри, оно снаружи; оно всегда здесь. И если ты забываешь о нем… как мы обычно делаем, потому что очень некомфортно, неудобно смотреть в запредельное. Так человек, заглядывая в бездну, начинает дрожать, ему становится плохо. Само осознание бездны заставляет тебя дрожать. Никто не смотрит в бездну; мы продолжаем смотреть в другие стороны, мы продолжаем избегать реального. Реальное подобно бездне, потому что реальное – это великая пустота. Это бесконечное небо без границ. Будда говорит: дурангама – быть доступным запредельному. Никогда не оставайся скованным границами, всегда нарушай границы. Создай границы, если они тебе нужны, но всегда помни, что должен из них выйти. Никогда не создавай тюрьму.
Мы создаем все возможные тюрьмы: отношения, верование, религия – все это тюрьмы. Человек чувствует себя уютно, когда не дуют никакие дикие ветры. Он чувствует себя защищенным – хотя защищенность ложна, потому что смерть придет и утащит тебя в запредельное. Прежде чем придет смерть и утащит тебя в запредельное, войди в него сам.
История.
Дзэнский монах собирался умереть. Он был очень стар, ему было девяносто лет. Внезапно он открыл глаза и спросил:
– Где мои туфли?
Ученик сказал:
– Куда ты? Ты что, сошел с ума? Ты умираешь, и доктор сказал, что надежды больше нет; осталось несколько минут.
– Именно поэтому я прошу туфли: я хотел бы пойти на кладбище, потому что я не хочу, чтобы меня тащили. Я пойду сам и встречу смерть там. Я не хочу, чтобы меня тащили. Ты меня знаешь – я никогда ни на кого не опирался. Это будет очень уродливым: четыре человека меня понесут… Нет.
Он пришел на кладбище. Больше того, он выкопал себе могилу, лег в нее и умер. Такая храбрость принять неизвестное, такая храбрость пойти самому и приветствовать запредельное! Тогда смерть трансформирована, тогда смерть больше не смерть.
Такой храбрый человек никогда не умирает; смерть побеждена. Такой храбрый человек выходит за пределы смерти. Для того, кто сам идет к запредельному, нет ничего подобного смерти. Тогда запредельное становится приветствием. Если ты приветствуешь запредельное, запредельное приветствует тебя; запредельное всегда отзывается на тебя эхом.
Жизнь всегда в диких просторах
Эго окружает тебя стеной. Оно убеждает тебя, что, окружив тебя таким образом, оно тебя защитит. Это соблазн эго. Оно продолжает снова и снова тебе говорить:
– Если меня не будет, ты будешь незащищен, ты будешь слишком уязвим, это будет слишком рискованно. Поэтому позволь мне тебя ограждать, позволь мне окружить тебя.
Да, эго дает определенную защиту, но эта стена становится и твоей тюрьмой. Есть определенная защита, иначе никто не страдал бы от несчастья, приносимого эго. Есть определенная защита, которая защищает тебя от врагов, но тогда она защищает тебя и от друзей.
Точно так же ты закрываешь дверь и прячешься за ней, потому что боишься врага. Тогда приходит друг, но дверь закрыта, и он не может войти. Если ты слишком боишься врага, не сможет войти в тебя и друг. А если ты откроешь дверь другу, есть риск, что может войти и враг.
Человек должен глубоко над этим задуматься, это одна из величайших проблем жизни. Только очень храбрые люди решают ее правильно, остальные становятся трусами и прячутся, и вся их жизнь пропадает.
Жизнь рискованна, в смерти риска нет. Умри, и тогда у тебя не будет проблем, и никто тебя не убьет, потому что как можно убить того, кто уже мертв? Войди в могилу, и пусть с тобой будет покончено! Тогда не будет ни болезней, ни тревог, ни каких-либо проблем – ты покончишь со всеми проблемами.
Но если ты живой, проблем миллионы. Чем более человек живой, тем больше у него проблем. Но в этом нет ничего плохого, потому что, именно борясь с проблемами, встречая вызов, ты растешь.
Эго – это тонкая стена вокруг тебя. Она никому не позволяет войти в тебя. Ты чувствуешь себя защищенным, в безопасности, но эта безопасность подобна смерти. Это безопасность растения внутри семени. Растение боится, потому что – кто знает? – мир так опасен, а растение так мягко, так хрупко. За стеной семени, прячась за скорлупой, все защищено.
Или представь себе маленького ребенка в чреве матери. Все есть, каждая потребность ребенка моментально удовлетворена. Нет ни тревоги, ни борьбы, ни будущего. Ребенок просто живет блаженно. Каждая потребность ребенка удовлетворена матерью.
Но хотел бы ты всегда оставаться в чреве матери? Там ты был полностью защищен. Если бы тебе был дан выбор, выбрал бы ты всегда оставаться в чреве матери? Это очень удобно, возможно ли большее удобство? Ученые говорят, что мы еще не смогли создать ситуацию, более комфортную, чем утроба. Утроба кажется последним, предельным словом в комфорте. Так комфортно – ни тревоги, ни проблем, ни необходимости работать. Сущее существование. И все автоматически поставляется – возникает потребность, и она немедленно удовлетворена. Не нужно даже беспокоиться о том, чтобы дышать, – мать дышит за ребенка. Не нужно беспокоиться о еде – мать ест за ребенка.
Но хотел бы ты оставаться в утробе матери вечно? Это удобно, но это не жизнь. Жизнь всегда в диких просторах. Жизнь всегда снаружи.
Английское слово «экстаз» очень, очень значительно. Оно означает: стоять снаружи. Экстаз значит выбраться – из скорлупы, из всех защит, из эго и удобств, из всех подобных смерти стен. Быть экстатичным значит выбраться, быть свободным, быть движущимся, быть процессом, быть уязвимым, чтобы ветры могли прийти и пройти через тебя.
У нас есть выражение, иногда мы говорим: «Этот опыт был выдающимся». Именно это в точности значение экстаза: стоять снаружи.
Когда семя лопается и скрытый за ним свет начинает проявляться, когда ребенок рождается и оставляет позади утробу со всеми ее удобствами и движется в неизвестный мир, – это экстаз. Когда птица вылупляется из яйца и летит в небо, это экстаз.
Эго – это яйцо, и тебе придется из него вылупиться. Будь экстатичным! Выберись из всех защит, скорлуп и оград. Тогда ты снова достигнешь более широкого мира, безграничного, бесконечного. Только тогда ты живешь, и живешь изобильно.
Но страх калечит тебя. Ребенок, прежде чем выбраться из утробы, наверное, тоже колеблется, выходить или нет. Быть или не быть? Наверное, он делает шаг вперед и шаг назад. Может быть, именно поэтому мать проходит через такую боль. Ребенок колеблется, ребенок еще не готов быть экстатичным. Прошлое тянет его назад, будущее зовет вперед, и ребенок разделен.
Это стена нерешительности, цепляние за прошлое, цепляние за эго. И ты носишь ее с собой всюду. Иногда, в редкие мгновения, когда ты очень живой и бдительный, ты сможешь ее увидеть. Иначе, хотя это и очень прозрачная стена, ты не сможешь ее увидеть. Человеку приходится жить всю жизнь – и не одну, много жизней, не осознавая, что он живет в камере, закрытой со всех сторон, лишенной окон, которую Лейбниц назвал «монадой». Ни дверей, ни окон, просто закрытое пространство – но оно прозрачно, обнесено стеклянной стеной.
Это эго должно быть отброшено. Человек должен набраться храбрости и разбить его об пол. Люди продолжают его питать миллионами способов, не зная, что питают собственный ад.
Миссис Кохрэйн стояла у гроба своего покойного мужа. Рядом с ней стоял их сын. Скорбящие, один за другим, проходили мимо и прощались с покойным.
– Ему больше не больно, – сказала миссис Крой. – От чего он умер?
– Бедняга, – сказала миссис Кохрэйн, – он умер от гонореи!
Другая женщина воззрилась на труп.
– У него уже нет тревог, – сказала она. – От чего он умер?
– Он умер от гонореи! – сказал вдова.
Внезапно сын потянул ее за рукав в сторону.
– Мама, – сказал он, – ужасно говорить такие вещи о папе. Он умер не от гонореи! Он умер от геморроя.
– Я знаю, – сказала миссис Кохрэйн. – Но лучше пусть они думают, что он умер, как мужчина, а не как жопа, которой он был!
До самого конца люди продолжают играть в игры.
Эго не позволит тебе быть правдивым, оно будет продолжать заставлять тебя быть фальшивым. Эго – это ложь, но это решает человек. Великая храбрость требуется, потому что это разобьет вдребезги все, с чем ты нянчился до сих пор. Это разобьет вдребезги все твое прошлое. Это совершенно разобьет вдребезги тебя. Кто-то будет, но ты не будешь этим человеком. В тебе возникнет сущность, которая не будет продолжением тебя, – свежая, неразвращенная прошлым. Тогда не будет стен; тогда, чем бы ты ни был, ты увидишь бесконечное без всяких границ.
Войдя в свой любимый бар, старик обнаружил на месте знакомой барменши незнакомую. После минутного замешательства он галантно сказал ей, что она «самая хорошенькая девушка, которую он видел в последнее время».
Новая барменша, будучи задиристой, ответила ледяным тоном:
– Жаль, что я не могу вернуть вам комплимент.
– Ну, моя дорогая, – ответил старик безмятежно, – не могли бы вы сделать то же, что и я? Солгать?
Всеми нашими формальностями мы делаем не что иное, как помогаем эго друг друга. Они ложны. Ты что-то кому-то говоришь, и он возвращает комплимент. Ни ты, ни он не правдивы. Мы продолжаем играть в игру: этикет, формальности, цивилизованные лица и маски.
Тогда тебе придется столкнуться со стеной. И мало-помалу эта стена станет такой толстой, что ты не сможешь ничего увидеть. Эта стена с каждым днем становится все толще и толще, поэтому не жди. Если ты стал чувствовать, что носишь вокруг себя стену, отбрось ее! Выпрыгни из нее! Чтобы из нее выпрыгнуть, нужно только решение, ничего больше. Тогда с завтрашнего дня она тебе не нужна. Тогда, когда бы ты ни увидел, что снова нянчишься с ней, прекрати это. Через несколько дней ты увидишь, что она умерла, потому что ей нужна постоянная поддержка, кормление грудью.
Предельная храбрость: ни начала, ни конца
Есть много страхов, но в своей основе это ответвления одного страха, ветви одного дерева. Имя этого дерева – смерть. Ты можешь не осознавать этого страха, связанного со смертью, но каждый страх связан со смертью.
Страх – это только тень. Он может быть не очевидным, если ты боишься банкротства, но на самом деле ты боишься, что, оставшись без денег, ты станешь более уязвимым для смерти. Люди держатся за деньги, как за защиту, хотя прекрасно знают, что нет способа защитить себя от смерти. Но все же что-то нужно сделать. По крайней мере, это удерживает тебя занятым, а удерживать себя занятым – это какого-то рода бессознательность, некий наркотик.
Поэтому, точно как алкоголики, есть работоголики. Они всегда остаются занятыми какой-то работой; они не могут перестать работать. Праздники вызывают страх; они не могут сидеть молча. Они могут перечитывать одну и ту же газету три раза за одно утро. Они хотят оставаться занятыми, потому что это поддерживает занавес между ними и смертью. Но, если свести это к существу, это страх смерти.
Важно понять, что все остальные страхи – это только ответвления, потому что, если известны корни, можно что-то сделать. Если смерть является основным и фундаментальным страхом, только одно может сделать тебя бесстрашным, и это внутренний опыт бессмертного сознания. Ничто другое: ни деньги, ни власть, ни престиж – ничто не может застраховать от смерти, кроме глубокой медитации… которая открывает, что твое тело умрет, ум умрет, но ты за пределами структуры телоума. Твое существенное ядро, твой существенный источник жизни был до тебя и останется после тебя. Он сменил много форм; он эволюционировал через множество форм. Но он никогда не исчезал с самого начала, если было какое-то начало. И он никогда не исчезнет до самого конца, если есть какой-то конец… потому что я не верю ни в какое начало и ни в какой конец.
Существование безначально и бесконечно. Оно было всегда, и ты был всегда. Может быть, формы были другими, формы изменялись даже в этой жизни.
В первый день, когда ты входишь в матку матери, ты не больше точки в вопросительном знаке. Если тебе показать фотографию, ты не сможешь себя узнать. И фактически, даже до этого…
Два человека спорили о том, как далеко они могут продвинуться в памяти, насколько они помнят свою жизнь. Один сказал, что помнит детство до трех лет. Другой сказал:
– Это ерунда. Я помню тот день, когда моя мать и мой отец отправились на пикник. Когда мы пошли на пикник, я был в отце. Когда мы вернулись с пикника, я был в матери!
Узнаешь ли ты себя, когда ты был в отце? Тебе можно показать фотографию; ее можно увеличить, чтобы ее можно было увидеть невооруженным глазом, но ты не сможешь себя узнать. Это форма одной и той же жизни, тот же источник, что пульсирует в тебе прямо сейчас.
Ты меняешься каждый день. Когда ты только родился, когда тебе был один день отроду, – таким ты тоже не смог бы себя узнать. Ты сказал бы:
– Боже мой, это я?
Все изменится; ты состаришься, молодость пройдет. Детство утрачено давно… придет смерть. Но она придет только к форме, не к существу. И то, что менялось всю твою жизнь, было только формой.
Твоя форма меняется с каждым мгновением. И смерть – это не что иное как перемена, жизненно важная перемена, немного большая перемена, более быстрая перемена. От детства к молодости… ты не узнаешь, когда детство кончается, и ты становишься молодым. От молодости к старости… все происходит так постепенно, что ты не узнаешь, в какой день, какого числа молодость ушла. Эта перемена очень постепенна и медленна.
Смерть – это квантовый скачок из одного тела, из одной формы в другую форму. Но это не твой конец.
Ты никогда не рождался и никогда не умрешь.
Ты всегда есть. Формы приходят и уходят, а река жизни продолжается. Пока ты не испытаешь это, страх смерти не оставит тебя. Только медитация… только медитация может помочь.
Я могу сказать, все писания могут говорить, но это не поможет; все же может остаться сомнение. Кто знает, эти люди, может быть, лгут, а может быть, эти люди обманывают сами себя. Или этих людей обманывает литература, другие учителя. И если остается сомнение, останется и страх.
Медитация ставит тебя лицом к лицу с реальностью.
Как только ты узнаешь сам, что такое жизнь, ты никогда не сомневаешься о смерти.
Ты можешь выйти за пределы… Это в твоей власти, это твое право. Но тебе придется приложить небольшое усилие, чтобы переместиться из ума в не-ум.
В то мгновение, когда ребенок рождается, ты думаешь, что это начало его жизни. Это неправда. В то мгновение, когда старик умирает, ты думаешь, что это конец его жизни. Это не так. Жизнь гораздо больше рождения и смерти. Рождение и смерть – это не два конца жизни: в жизни происходит много рождений и смертей. Сама жизнь не имеет ни начала, ни конца; жизнь равнозначна вечности. Но ты не можешь легко понять, как жизнь превращается в смерть; даже представить это невозможно.
Но в мире есть некоторые непостижимые вещи, и одна из них заключается в том, как жизнь превращается в смерть. В какой точке это больше не жизнь, в какой точке это стало смертью? Где провести линию? Нельзя провести линию и в рождении, когда начинается жизнь: начинается ли она, когда ребенок рождается, или когда ребенок зачат? Но даже перед зачатием живо материнское яйцо и отцовский сперматозоид – они не мертвы, потому что встреча двух мертвых вещей не может создать жизнь. В какой точке рождается ребенок? Наука так и не смогла этого решить. Нет способа решить, потому что яйцеклетку, которую мать носит в матке, она носила с самого рождения…
Одно нужно принять: часть твоего существа была жива в твоей матери еще до того, как ты был зачат. Часть тебя внес твой отец – его вклад тоже должен был быть внесен живым. Когда сперматозоиды в теле твоего отца, они живые, но у них нет долгой жизни, их жизнь длится только два часа. Через два часа они должны встретить яйцеклетку матери. Если за два часа они не встретятся, если они начнут бродить по сторонам…
Абсолютно определенно, что каждый сперматозоид должен обладать характерной личностью. Некоторые – ленивые ребята; другие бегут к яйцеклетке, а они просто совершают утреннюю прогулку. Таким образом они никогда никуда не доберутся, но что они могут сделать? Их характеристики заложены с самого рождения: они не могут бегать, они предпочитаются умереть; и они даже не осознают, что происходит.
Но некоторые ребята – чистые олимпийские бегуны: они тут же стремглав бросаются бежать. И соревнование напряженно, потому что несколько сотен клеток бегут к одной-единственной яйцеклетке… В матке матери есть резервуар яйцеклеток, который выпускает одну яйцеклетку в месяц. Именно поэтому у матери происходят месячные; каждый месяц выпускается одна яйцеклетка. И только один парень из всей этой толпы, состоящей из миллионов клеток… это действительно великая философская проблема!
Это ничто, просто биология, потому что проблема в том, что из стольких миллионов людей родиться может только один. А кто остальные миллионы, которые не смогли добраться до яйцеклетки? В Индии ученые, пандиты, шанкарачарьи использовали это как один из аргументов против контроля рождаемости.
Индия очень хитра в аргументации. Папа продолжает выступать против контроля рождаемости, не приводя ни единого аргумента. По крайней мере, индийская сторона привела несколько разумно звучащих аргументов. Вот один из них. В какой точке прекратить производить детей? – двух, трех детей? Говорят, что Рабиндранат Тагор был тринадцатым ребенком в семье; если бы его родители практиковали контроль рождаемости, Рабиндраната не было бы.
Этот аргумент кажется разумным, потому что контроль рождаемости предполагает остановиться, родив двух детей, самое большее – трех: не рискуйте, один может умереть, что-то может случиться. Ты можешь произвести на свет двух детей, чтобы заменить себя и жену, и не произойдет никакого роста населения; но Рабиндранат был тринадцатым ребенком своих родителей. Если бы они остановились на дюжине, даже тогда Рабиндранат упустил бы поезд. Сколько Рабиндранатов упускает поезд?
Я говорил с одним из шанкарачарий. Я сказал:
– Совершенно правильно, ради самого аргумента я принимаю, что это правильно: мы лишились бы одного Рабиндраната Тагора. Но я готов его лишиться. Если вся страна сможет жить спокойно, получит достаточно еды, достаточно одежды, и все ее основные нужды будут удовлетворены, я считаю, что это того стоит. Я готов потерять Рабиндраната Тагора, это не так много. Ты должен увидеть баланс: миллионы людей умирают, голодают, только чтобы произвести одного Рабиндраната Тагора? И ты хочешь сказать, что каждые родители должны дойти до тринадцати? Но как насчет четырнадцати? Пятнадцати?
Забудьте об этих маленьких числах; каждый раз, занимаясь любовью, мужчина высвобождает миллионы сперматозоидов – и не каждый раз, когда он занимается любовью, рождается ребенок. Миллионы людей просто исчезают. Мы никогда не узнаем, сколько Нобелевских лауреатов потеряли, сколько президентов, премьер-министров… наверное, там были все возможные люди.
Вот мои расчеты: если с четырнадцати до сорока двух лет мужчина занимается любовью с нормальной интенсивностью, он выпустит количество сперматозоидов, равное населению земли. Один-единственный мужчина может населить всю землю – и перенаселить! – она уже перенаселена. И все эти люди будут уникальными индивидуальностями, не имеющими друг с другом ничего общего, кроме человечности.
Нет, жизнь не начинается и там; жизнь начинается раньше. Но для тебя это только гипотеза – для меня это опыт. Жизнь начинается в точке смерти в твоей прошлой жизни. Когда ты умираешь, с одной стороны главы жизни – которую люди считают своей жизнью – эта глава закончена. Это была только глава в книге с бесконечным количеством глав. Одна глава кончается, но книга не закрыта. Просто переверни страницу, и начнется другая глава.
Умирающий человек начинает визуализировать следующую жизнь. Это известный факт, потому что это происходит, прежде чем закроется глава. Изредка человек возвращается в самой последней точке. Например, он тонет и как-то спасается. Он почти в коме; воду нужно извлечь, сделать искусственное дыхание, и он спасен. Он был на самой грани того, чтобы закрыть главу. Эти люди сообщают интересные факты.
Один из них: в последний момент, когда они чувствуют, что умирают, все кончено, вся их прошлая жизнь проходит перед ними, как вспышка, – с рождения до этого момента. На долю секунды они видят все, что с ними случилось, что они помнят, и даже то, чего никогда не помнили; многие вещи, на которые они не обратили внимания или о которых они не знали, что они есть в памяти. Весь фильм памяти прокручивается так быстро, как вспышка, – он должен уместиться в долю секунды, потому что человек умирает, времени нет, нет трех часов, чтобы увидеть весь фильм.
И даже если ты увидишь весь фильм, ты не сможешь пересказать всю историю человеческой жизни, со всеми ее небольшими, незначительными деталями. Но все это проходит перед ним – это определенно, это очень важное явление. Прежде чем закрыть главу, он вспоминает весь прошлый опыт, неисполненные желания, ожидания, разочарования, огорчения, страдания, радости – все.
У Будды есть для этого слово, он называет это танха. Буквально это означает желание, но метафорически это означает всю жизнь желания. Все эти вещи случились: разочарования, исполнения, огорчения, успехи, неудачи… но все это случилось на определенной арене, которую можно назвать желанием.
Умирающий человек должен увидеть все это, прежде чем двигаться дальше, просто вспомнить, потому что тело уходит: этого ума с ним не будет, его мозга с ним не будет. Но желание, высвободившееся из ума, прицепится к его душе и определит всю его будущую жизнь. Что бы ни осталось неисполненным, он будет двигаться к этой цели.
Твоя жизнь начинается до твоего рождения, до беременности матери, дальше, в конце твоей прошлой жизни. Конец той жизни является началом этой. Одна глава закрывается – новая открывается. Теперь то, какой будет твоя новая жизнь, на девяносто девять процентов будет определено последним моментом твоей смерти. Что ты собрал, что ты принес с собой как семя – это семя станет деревом, принесет плоды, принесет цветы или… что бы с ним ни случилось. Ты не можешь прочитать этого в семени, но семя содержит весь эскиз.
Возможно, что однажды наука сможет прочитать всю программу в семени – какие ветви будут у этого дерева, сколько дерево проживет, что случится с этим деревом. Потому что эскиз есть, мы просто не знаем языка. Все, что случится дальше, уже потенциально присутствует.
Поэтому то, что ты делаешь в момент смерти, определяет то, каким будет твое рождение. Большинство людей умирает, цепляясь. Они не хотят умирать, и можно понять, почему они не хотят умирать. Только в момент смерти они осознают тот факт, что никогда не жили. Жизнь просто прошла, как сон, и вот пришла смерть. Теперь больше нет времени жить – смерть стучится в двери. А когда было время жить, ты делал тысячу и одну глупую вещь, тратил время впустую, вместо того чтобы жить.
Я спрашивал людей, играющих в карты, играющих в шахматы:
– Что вы делаете?
– Убиваем время, – говорили они.
С самого детства я был против этого выражения: «Убивать время». Мой дедушка был прекрасным игроком в шахматы, и я спрашивал его:
– Ты становишься старше и старше, а все же убиваешь время. Разве ты не видишь, что на самом деле время убивает тебя? И ты продолжаешь говорить, что убиваешь время. Ты даже не знаешь, что такое время, не знаешь, где оно. Поймай его и покажи мне.
Эти выражения, что время летит, бежит, уходит, – просто утешения. На самом деле уходишь ты – уходишь впустую в каждое мгновение. И ты продолжаешь думать, что уходит время, что ты останешься, а время уйдет! Время останется, где и было; оно не уходит. Часы – это человеческое изобретение для измерения уходящего времени, которое на самом деле совершенно не уходит.
В Индии, в Пенджабе, никогда не спрашивай путешественника, сколько времени, потому что, если окажется двенадцать, тебя побьют, и если ты уйдешь живым, это будет чудо. Для этого есть очень философская причина, но когда философия попадает в руки дураков, происходит именно это.
Нанак, основатель сикхизма, сказал, что момент самадхи, просветления, в точности подобен встрече двух стрелок часов в двенадцать, когда их больше не две. Он просто приводил пример – в мгновение самадхи двойственность существа растворяется, и ты приходишь в единство. То же самое происходит в смерти. Позднее он объяснил, что то же самое происходит в смерти: снова две стрелки, которые двигались раздельно, встречаются и останавливаются, становятся одной: ты становишься единым с существованием.
Поэтому в Пенджабе двенадцать часов – это символ смерти. И если ты спросишь какого-нибудь сардарджи, сколько времени, и будет двенадцать, он просто начнет тебя бить, потому что подумает, что ты дразнишь его, проклинаешь его смертью. Если у кого-то вытянутое, печальное, тоскливое лицо, в Пенджабе скажут: «У него на лице двенадцать часов». Я видел сардаров, поспешно переводящих часы: когда стрелки приходят к двенадцати, они поскорее переводят их на пять минут вперед. Они не позволяют им встретиться в двенадцати; им больно, что их собственные часы играют с ними трюки. Двенадцать часов напоминает им только о страдании, печали, смерти; они совершенно забыли о самадхи, которое на самом деле пытался объяснить Нанак.
Когда человек умирает – когда для него наступает двенадцать часов – он цепляется за жизнь. Всю жизнь он думал, что время уходит; теперь он чувствует, что уходит он, что он ушел. Никакое цепляние не поможет. Он становится таким несчастным, страдание становится настолько невыносимым, что большинство людей впадает в некое бессознательное состояние, в кому, прежде чем умереть. И они упускают вспоминание всей жизни.
Если смерть происходит без цепляния, если нет желания остаться живым ни на одно мгновение, ты умрешь сознательно, потому что природе не нужно делать тебя бессознательным и заталкивать в кому. Ты умрешь бдительным и вспомнишь все свое прошлое. Ты сможешь увидеть, что все, что ты ни делал, было просто глупо.
Желания были удовлетворены – что ты выиграл? Желания остались неудовлетворенными, и ты страдал, но что бы ты выиграл, если бы они были удовлетворены? Это странная игра, в которой ты всегда проигрываешь, победа или поражение ничего не меняют.
Твои удовольствия были ничем, просто надписями, сделанными на воде, а твоя боль была выгравирована в граните. И ты страдал от всей этой боли ради этих надписей на воде. Ты страдал всю жизнь ради маленьких радостей, которые кажутся не более чем игрушками в этой стадии, на этой высоте, с этой точки, откуда ты можешь увидеть всю долину своей жизни. Успехи были также и поражениями. Поражения, конечно, были поражениями, но удовольствия были не более чем стимулами, чтобы страдать от боли.
Вся твоя эйфория была просто функцией способности к сновидению. Ты уходишь с пустыми руками. Вся эта жизнь была просто порочным кругом: ты продолжал двигаться по одному и тому же кругу, снова, снова и снова. И ты ни к чему не пришел, потому что ходил кругами, как ты мог куда-то прийти? Центр всегда оставался на каком-то расстоянии, в какой бы точке круга ты ни находился.
Приходил успех, приходило поражение; приходило удовольствие, приходила боль; было страдание и была радость. Все продолжало происходить в этом круге, но центр твоего существа всегда оставался на одном расстоянии от любого места. Трудно было увидеть, что ты движешься по кругу, – ты был слишком вовлечен, слишком отождествлен с ним. Но теперь внезапно все это выпало у тебя из рук – ты стоишь пустым.
У Халиля Джибрана в его шедевре «Пророк» есть одно предложение… Аль-Мустафа, пророк, подбегает к людям, работающим в полях, и говорит: «Прибыл мой корабль, мне пришло время уйти. Я пришел сюда, просто чтобы оглянуться на все, что случилось и чего не случилось. Прежде чем я взойду на борт, во мне велико стремление увидеть, какой была здесь моя жизнь».
Вот предложение, которое я хотел вам напомнить… он говорит: «Я точно как река, которая вот-вот впадет в океан. Мгновение она медлит, чтобы оглянуться на всю территорию, которую пересекла: джунгли, горы, люди. Это была богатая жизнь в тысячи миль, и теперь, через мгновение все это растворится. Поэтому, точно как оглядывается река на грани впадения в океан, хочу оглянуться и я».
Но оглянуться возможно, лишь если ты не цепляешься за прошлое; иначе ты так боишься его потерять, что у тебя нет времени наблюдать, видеть. А время есть лишь на долю секунды. Если человек умирает полностью бдительным, видя всю территорию, которую он пересек, и видя всю глупость этого, он рождается с ясностью, с разумом, с храбростью – автоматически. Это не что-то, что он делает.
Люди спрашивают меня:
– Ты был ясным, храбрым, разумным даже ребенком; я не храбр даже сейчас…
Причина в том, что в прошлой жизни я умер не так, как умер он. Это имеет огромное значение, потому что ты рождаешься точно таким же, как умираешь. Твоя смерть – это одна сторона монеты, рождение – другая.
Если с одной стороны были замешательство, страдание, тоска, цепляние, желание, тогда и с другой стороны нельзя ожидать ясности, разума, храбрости, видения, осознанности. Тогда это абсолютно исключено, этого нельзя ожидать.
Вот почему все это очень просто, но мне трудно это объяснить, потому что я ничего не сделал в этой жизни, чтобы быть храбрым, ясным или разумным – с самого начала. И я никогда не думал о храбрости, ясности или разуме.
Только позднее мало-помалу я осознал, как глупы люди. Это было лишь позднейшее отражение; раньше я не осознавал, что был храбр. Я думал, что все остальные точно такие же. Лишь позднее мне стало ясно, что не все такие же.
Когда я начал расти, я стал осознавать прошлую жизнь и смерть и вспомнил, как легко я умер – не только легко, но и с энтузиазмом. Мне было интереснее познать неизвестное впереди, чем известное, которое я уже видел. Я никогда не оглядывался обратно. И это было путем всей моей жизни – никогда не оглядываться. Не было смысла. Ты не можешь вернуться назад, так зачем тратить время? Я всегда смотрел вперед. Даже в мгновение смерти я смотрел вперед – и это сделало для меня ясным, поэтому во мне не хватало тормозов, которые удерживают других людей от того, чтобы что-то делать.
Эти тормоза обеспечиваются тебе страхом перед неизвестным. Ты цепляешься за прошлое и боишься идти в неизвестное. Ты цепляешься за известное, знакомое. Это может быть больно, это может быть уродливо, но, по крайней мере, ты это знаешь. Ты взрастил с этим своего рода дружбу.
Ты удивишься, но это опыт тысяч людей: они цепляются за страдание по той простой причине, что взрастили некого рода дружбу со страданием. Они жили с ним так долго, что теперь оставить его почти равносильно разводу.
Такая же ситуация с браком и разводом. Мужчина думает, по крайней мере, двенадцать раз, прежде чем развестись; женщина тоже думает, но как-то им удается жить вместе по той простой причине, что оба боятся неизвестного. Этот мужчина плохой, ладно, но кто знает, каким будет другой мужчина? – он может оказаться еще хуже. По крайней мере, ты привыкла к этому мужчине, к тому, что он плохой, не любящий, ты можешь это терпеть. Ты это терпела, ты тоже стала толстокожей. С новым мужчиной ты никогда не знаешь; тебе снова придется начать с самого начала. Поэтому люди цепляются за известное.
Просто наблюдай людей в момент смерти. Их страдания – не смерть. В смерти нет боли, она абсолютно безболезненна. На самом деле, она приятна; это просто как глубокий сон. Думаешь ли ты, что глубокий сон болезнен? Но они не заботятся о смерти, глубоком сне и удовольствии; они беспокоятся об известном, которое ускользает у них из рук. Страх означает только одно: потерять известное и войти в неизвестное.
Храбрость – это просто противоположность страху.
Всегда будь готов отбросить известное – более чем стремись его отбросить – не дожидаясь даже, чтобы оно созрело. Просто прыгни во что-то новое… сама его новизна, сама свежесть так заманчива. Тогда есть храбрость.
Страх смерти, несомненно, величайший страх, и он более всего разрушителен для твоей храбрости.
Поэтому я могу предложить только одну вещь. Сейчас ты не можешь вернуться к своей прошлой смерти, но ты можешь начать делать одно: всегда будь готов двигаться от известного к неизвестному, во всем, в любом опыте.
Это лучше, даже если неизвестное окажется хуже известного – не в этом суть. Просто перемена от известного к неизвестному, твоя готовность двигаться в неизвестное – вот что имеет значение. Это безмерно ценно. И делай это во всех возможных переживаниях. Это подготовит тебя к смерти, потому что, когда придет смерть, ты не можешь внезапно решить:
– Я выбираю смерть и покидаю жизнь.
Такие решения нельзя принять внезапно.
Тебе придется идти дюйм за дюймом, подготавливаясь, живя от мгновения к мгновению. И по мере того, как ты знакомишься с красотой неизвестного, это начинает создавать в тебе новое качество. Оно есть, оно просто никогда не используется. Прежде чем придет смерть, продолжай двигаться от известного к неизвестному. Всегда помни, что новое лучше старого.
Говорят, что не все, что старо, золото. Я говорю: даже если это золото, забудь о нем. Выбери новое – золото или нет, неважно. Что важно – это твой выбор: ты выбираешь учиться, ты выбираешь переживать, ты выбираешь идти во тьму. Мало-помалу твоя храбрость начнет функционировать. И острота разума – это не что-то отдельное от храбрости, это почти одно органическое целое.
Со страхом приходит трусость, и она обязательно создает отсталость ума, посредственность. Они взаимосвязаны, они поддерживают друг друга. С храбростью приходят острота, разум, открытость, непредубежденный ум, способность учиться – они приходят вместе.
Начни с простого упражнения. Всегда помни: где бы ни был выбор, выбери неизвестное, рискованное, опасное, незащищенное, и ты никогда не будешь в проигрыше.
И лишь тогда… на этот раз смерть может быть опытом безмерного откровения, может дать тебе новое рождение – не только прозрение, но и определенный выбор. С осознанностью ты можешь выбрать определенную мать, определенного отца. Обычно это происходит бессознательно, просто случайно, но человек, умирающий с осознанностью, рождается с осознанностью.
Ты можешь что-то спросить у моей матери – иногда она приходит сюда… Три дня после моего рождения я не принимал никакого молока, и все беспокоились, волновались. Доктора были встревожены: как выживет этот ребенок, если он просто отказывается от молока? Но они не имели ни малейшего понятия о моем затруднении, о затруднении, которое они для меня создавали. Они пытались меня заставить, как только могли. Ни я не мог им объяснить, ни они не могли понять сами.
В прошлой жизни, прежде чем умереть, я постился. Я хотел завершить двадцатиоднодневный пост, но был убит, прежде чем пост был завершен, – за три дня до этого. Эти три дня остались в моей осознанности даже после рождения; я должен был завершить пост. Я был действительно упрям! Обычно люди не переносят вещи из одной жизни в другую: как только глава закрыта, она закрыта.
Три дня им не удавалось ничего вложить мне в рот; я просто отказывался. Но через три дня я был в полном порядке, и все были удивлены:
– Почему он отказывался три дня? Не было никакой болезни, никакой проблемы – через три дня все пришло в норму.
Я остался для них загадкой. Но об этих вещах я не хочу говорить, потому что они будут гипотетичными, и я никак не могу доказать их научно. И я не хочу давать вам никакого верования; если продолжать говорить об этом, это может создать в ваших умах систему верования.
Вы меня любите, вы мне доверяете, поэтому вы можете начать верить всему, что я говорю. Но я снова и снова настаиваю: все, что не основывается на вашем опыте, принимайте только как гипотезу. Не делайте из этого верования. Если иногда я привожу пример, то из сущей необходимости, потому что люди спрашивают: «Как тебе удалось быть таким храбрым и разумным в детстве?»
Я ничего не сделал, я просто продолжал делать то, что делал в прошлой жизни.
Храбрость придет и к тебе.
Просто начни с небольшой формулы:
Никогда не упускай неизвестного.
Всегда выбирай неизвестное и иди напропалую. Даже если ты пострадаешь, это того стоит – это всегда окупается. Ты всегда выходишь из этого опыта более взрослым, более зрелым, более разумным.
В поисках бесстрашия
Медитационные техники и ответы на вопросы
Каждый боится – это неизбежно. Жизнь так устроена, что человек на это обречен. И те, кто становится бесстрашным, не становятся бесстрашными, практикуя смелость, потому что смелый человек только подавляет страх; на самом деле он не бесстрашен. Человек становится бесстрашным, принимая свои страхи. Дело не в смелости. Просто всматриваясь в факты жизни, человек осознает, что страхи естественны. Он принимает их!
Чувство вины и страх – это не одно и то же. Принятый страх становится свободой; страх отрицаемый, отвергаемый, осужденный становится чувством вины. Если ты принимаешь страх как часть ситуации…
Это часть ситуации. Человек – это часть, очень маленькая, крошечная часть, а целое безгранично: капля, очень маленькая капля, перед целым океаном целого. Возникает дрожь: «Я могу потеряться в целом; моя тождественность потеряется». Это страх смерти. Все страхи – это страх смерти. А страх смерти – это страх уничтожения.
Естественно, человек боится, дрожит. Если ты это принимаешь, если говоришь, что так устроена жизнь, если принимаешь это тотально, дрожь прекращается немедленно, и страх – та же энергия, которая становилась страхом, – разворачивается и становится свободой. Тогда ты знаешь, что даже если капля исчезнет в океане, она будет там. Фактически, она станет всем океаном. Тогда смерть становится нирваной, тогда ты не боишься потерять себя. Тогда ты понимаешь слова Иисуса: «Спасши свою жизнь, ты ее потеряешь, а потеряв, спасешь».
Единственный способ выйти за пределы смерти – это принять смерть. Тогда она исчезает. Единственный способ быть бесстрашным – это принять страх. Тогда эта энергия высвобождается и становится свободой. Но если ты его осуждаешь, если ты его подавляешь, если ты скрываешь тот факт, что боишься, если ты окружаешь себя броней, защищаешься и обороняешься, – тогда возникает чувство вины.
Все подавленное создает вину; все непозволенное создает вину; все, что против природы, создает вину. Тогда ты чувствуешь себя виноватым, потому что лгал другим и себе. Эта неподлинность есть чувство вины.
Ты спрашиваешь: «Страх и чувство вины – это одно и то же?» Нет. Страх может быть виной, может не быть. Все зависит от того, что ты делаешь со страхом. Если ты делаешь с ним что-то неправильное, он становится чувством вины. Если ты просто принимаешь его и ничего не делаешь – делать нечего! – тогда он становится свободой, он становится бесстрашием.
Не говори себе, что ты уродливый, неправильный, грешник. Не осуждай. Кем бы ты ни был, будь собой. Не будь виноватым, не чувствуй себя виноватым. Даже если что-то не в порядке, ты в порядке. Может быть, ты действовал неправильно, но это не значит, что из-за этого не в порядке твое существо. Какое-то действие может быть неправильным, но существо всегда правильно.
Эго всегда исходит из страха. У действительно бесстрашного человека нет эго. Эго – это защита, доспехи. Поскольку ты боишься, ты создаешь впечатление, что ты вот такой-то и такой-то, мм? Чтобы никто не осмелился… это страх, в основе это страх. Хорошо! Ты заглянул в это глубоко и правильно. И как только ты видишь основную причину, все становится очень простым. Обычно люди продолжают бороться с эго, а настоящая проблема – не в эго. Ты борешься с симптомом, не с болезнью. Настоящая болезнь – страх. Ты продолжаешь бороться с эго, и продолжаешь промахиваться мимо цели, потому что эго – это не настоящий враг, ложный. Даже если ты победишь, ты никого не победишь. Ты не можешь победить – только настоящего врага можно победить, не ложного врага, которого вообще не существует. Это фасад. Это все равно что у тебя есть рана, она выглядит уродливо, и ты закрываешь ее украшением.
Однажды случилось так, что я жил в доме одной кинозвезды, и он пригласил много людей на встречу со мной. Была приглашена и одна актриса, у которой были очень красивые часы с очень большим и красивым браслетом. Кто-то, сидящий рядом с ней, спросил ее о часах, и она немного обеспокоилась. Я просто наблюдал. Он хотел посмотреть часы, а она не хотела их снимать. Но человек настаивал, и она их сняла. Тогда я увидел, в чем была проблема. На руке у нее было большое белое пятно, пятно проказы. Она прятала это пятно проказы под браслетом красивых часов. Теперь она была разоблачена – она покрылась потом и стала нервничать…
Эго устроено точно так же. Есть страх, но никто не хочет показывать страх, потому что, если ты покажешь свой страх, найдутся многие люди, которые заставят тебя бояться еще больше. Как только они узнают, что ты в глубоком страхе, каждый из них постарается побольнее тебя ударить. Они будут наслаждаться, унижая тебя, найдя кого-то слабее. Люди любят эксплуатировать, бить лежачего…
Поэтому каждый боится; глубоко внутри создается большое эго, и страх продолжает накачивать больше и больше воздуха в баллон эго, оно становится большим. Адольф Гитлер, Иди Амин из Уганды – человек такого типа становится очень раздутым. И он начинает заставлять других бояться себя. Каждый, кто пытается заставить других бояться, – знай, что глубоко внутри он боится сам, иначе зачем это делать? Какой смысл? Кто будет беспокоиться о том, боишься ты его или нет?
Люди, полные страха, заставляют бояться других, чтобы сами они могли расслабиться. Они прекрасно знают, что теперь ты их не тронешь, не пересечешь их границ.
Ты заглянул глубоко – так точно и есть. Поэтому не борись с эго. Лучше наблюдай страх и прими его. Он естествен… это часть жизни. Нет необходимости его прятать; не нужно и притворяться. Он есть – все человеческие существа полны страха. Это часть человечности. Прими это, и в то мгновение, когда ты его примешь, эго исчезнет, потому что тогда в существовании эго нет смысла. Борьба с эго не поможет; принятие страха поможет тотчас же. Тогда ты знаешь, что да, ты такой крошечный в такой безграничной вселенной – как не бояться? Жизнь окружена смертью – как можно не бояться? В любой момент мы можем исчезнуть… какая-то мелочь испортится, и мы исчезнем – как можно не бояться? Когда ты принимаешь, страх исчезает, потому что нет смысла. Если ты принимаешь, ты принимаешь его как должное – это так и есть!
Не противопоставляй ему ничего, чтобы его спрятать. А когда ты ему ничего не противопоставляешь, он просто уменьшается. Я не говорю, что в тебе не будет страха – я говорю, что ты не будешь испуган. Страх будет, но тебе не будет страшно. Ты понимаешь меня? Боязнь подразумевает, что ты против страха, – ты не хочешь, чтобы он был, а он есть.
Когда ты его принимаешь… Деревья зеленые; человечество полно страха. Что делать? Деревья не прячутся. Каждый обречен умереть. Страх – это тень смерти. Прими его!
Трудно любить реальных людей, потому что реальный человек не станет соответствовать твоим ожиданиям. Он и не должен. Он живет не для того, чтобы соответствовать чьим-то ожиданиям, он должен прожить собственную жизнь. А когда он движется в направлении, которое тебе претит и противоречит твоим чувствам, эмоциям, твоему существу, это становится трудно.
Очень легко думать о любви. Очень трудно любить. Очень легко любить весь мир. Настоящая трудность в том, чтобы любить реальное человеческое существо. Очень легко любить Бога или человечество. Настоящая проблема возникает, когда ты лицом к лицу сталкиваешься с реальным человеком. Столкнуться с ним лицом к лицу значит претерпеть великую перемену и принять великий вызов.
Он не будет твоим рабом, и ты не будешь его рабом. Вот где возникает настоящая проблема. Если ты будешь рабом или он будет рабом, проблемы нет. Проблема возникает, потому что никто не предназначен для роли раба – и никто не может быть рабом. Каждый остается свободным радикалом… все существо состоит из свободы. Человек есть свобода.
Поэтому помни: это настоящая проблема, она не имеет ничего общего лично с тобой. Проблема связана со всем явлением любви. Не делай это личной проблемой, иначе ты окажешься в затруднении. Каждому в большей или меньшей мере приходится сталкиваться с одной и той же проблемой. Я никогда не встречал человека, у которого не было бы трудностей в любви. Это как-то связано с любовью, с самим миром любви.
Сами отношения приводят тебя в такие ситуации, в которых возникают проблемы… и хорошо через них пройти. На Востоке люди бежали, просто видя, что это трудно. Они стали отрицать любовь, отвергать любовь. Они лишили себя любви и назвали это не-привязанностью. Мало-помалу они омертвели. Любовь почти исчезла с Востока, осталась только медитация.
Медитация означает, что ты хорошо себя чувствуешь в одиночестве. Медитация означает, что ты связан только с самим собой. Твой круг замыкается на тебе самом, ты не выходишь из него. Конечно, девяносто девять процентов твоих проблем решены – но великой ценой. Теперь ты будешь менее встревоженным. Восточный человек не так тревожен, не так напряжен… почти что живет во внутренней пещере, защищенный, с закрытыми глазами. Он не позволяет своей энергии двигаться. Он создает короткое замыкание… небольшое движение энергии внутри его существа, и он доволен. Но это счастье немного мертво. Его счастье – только торжество, не радость.
Самое большее, ты можешь сказать, что это не несчастье. Самое большее, что можно сказать об этом, негативно, все равно что вместо того, чтобы сказать, что ты здоров, сказать, что у тебя нет никакой болезни. Но в этом мало здоровья. В здоровье должно быть что-то утвердительное, какое-то собственное свечение – не просто отсутствие болезни. В таком смысле и мертвое тело здорово, потому что у него нет никаких болезней.
Поэтому на Востоке мы попытались жить без любви, отречься от мира – это значит отречься от любви – отречься от женщины, отречься от мужчины, от всех возможностей, в которых может цвести любовь. Джайнским, индуистским монахам не разрешается разговаривать с женщиной наедине; им не разрешается касаться женщины, не разрешается встречаться с ней лицом к лицу. Если женщина приходит и о чем-то спрашивает, они должны опустить глаза. Они должны смотреть на кончик носа, чтобы не увидеть женщину даже по ошибке. Потому что, кто знает… что-то может щелкнуть… и человек почти беспомощен в руках любви.
Они не живут в домах людей, они не остаются долго на одном месте, потому что становится возможной привязанность, любовь. Они продолжают двигаться, бродить, избегать – избегать любых отношений. Они достигли определенного качества покоя. Они безмятежные люди, не отвлеченные миром, но не счастливые, не празднующие.
На Западе случилось противоположное. Люди попытались найти счастье в любви и создали много проблем. Они потеряли всякий контакт с самими собой. Они далеко отошли от самих себя и не знают, как вернуться снова. Они не знают пути, они не знают, где их дом. Они чувствуют себя бессмысленными, бездомными и продолжают прилагать больше и больше усилий в любви, с этой женщиной, с этим мужчиной – любви гетеросексуальной, гомосексуальной, автосексуальной. Они пытаются изо всех сил, но чувствуют себя пустыми, потому что сама по себе любовь может дать тебе счастье, но в нем не будет молчания. А когда счастье без молчания, снова чего-то не хватает.
Когда ты счастлив без молчания, твое счастье подобно лихорадке, волнению… много шума из ничего. Это судорожное состояние создаст в тебе большое напряжение, и из него ничего не происходит, просто гонка, погоня. И однажды человек осознает, что все попытки были безосновательными, потому что он пытался найти другого, тогда как не нашел еще самого себя.
Оба эти верования потерпели поражение. Восток потерпел поражение, потому что испробовал медитацию без любви. Запад потерпел поражение, потому что испробовал любовь без медитации. Все мое усилие в том, чтобы дать вам синтез, целое – что значит медитация плюс любовь. Человек должен быть способным быть счастливым и один, и с людьми. Человек должен быть счастливым и внутри, и в отношениях. Человек должен построить прекрасный дом и внутри, и снаружи. У тебя должны быть и прекрасный сад, окружающий дом, и красивая спальня. Сад не против спальни; спальня не против сада.
Так, медитация должна быть внутренним приютом, внутренним алтарем. Когда бы ты ни почувствовал, что мира с тебя достаточно, ты можешь войти в свой алтарь. Ты можешь принять ванну в своем внутреннем существе. Ты можешь обновить себя. Ты можешь выйти воскресшим; снова живой, свежий, молодой, обновленный… чтобы жить, чтобы быть. Но ты должен быть способен и любить людей, и смотреть в лицо проблемам, потому что молчание, которое бессильно и не может смотреть в лицо проблемам, немного стоит.
Только молчание, способное справляться с проблемами и оставаться молчаливым, есть нечто, чего можно жаждать, к чему можно стремиться.
Поэтому я хотел бы сказать тебе эти две вещи: начни с медитации… потому что всегда хорошо начать с ближайшего центра своего существа, и это медитация. Но никогда не застревай в ней. Медитация должна двигаться, цвести, разворачиваться и становиться любовью.
Никогда не волнуйся, не создавай проблем – это не проблема. Это просто человечно; это естественно. Каждый испуган – это неизбежно. Жизнь так устроена, что это неизбежно. И те, кто стал бесстрашным, не пришли к бесстрашию, практикуя смелость, потому что смелый человек только подавляет страх, на самом деле он не бесстрашен. Человек становится бесстрашным, принимая свои страхи. Дело не в храбрости. Человек просто вглядывается в жизнь и осознает, что эти страхи естественны. Человек их принимает!
Проблема возникает, потому что ты хочешь их отвергнуть. Тебя обучили эгоистическим идеям: «Будь храбрым». Какая чушь! Глупо! Как разумный человек может избежать страха? Если ты глуп, у тебя не будет никаких страхов. Тогда водитель автобуса продолжает сигналить, а ты храбро стоишь посреди дороги, ничего не боясь. Или тебя давит автобус, а ты стоишь и ничего не боишься. Но это глупо! Разумный человек должен отскочить с дороги.
Если в тебе вырабатывается привыкание к страху, и ты начинаешь во всех кустах высматривать змей, это проблема. Если на дороге никого нет, а ты пугаешься и убегаешь, это проблема; иначе это естественно.
Поэтому, когда я говорю, что ты избавишься от страха, я не имею в виду, что в твоей жизни не будет страхов. Ты придешь к пониманию, что девяносто девять процентов твоих страхов – только воображение. Десять процентов реальны, поэтому их нужно принять. Я не делаю людей храбрыми. Я делаю их более восприимчивыми, чувствительными, бдительными, и их бдительности достаточно. Они осознают, что могут использовать свои страхи, как ступеньки. Поэтому не волнуйся, мм?
Страх так же невеществен, как и твоя тень, но он есть. Тень тоже существует – невещественно, негативно, но существует, и иногда тень может оказать на тебя огромное влияние. В джунглях, когда приближается ночь, ты можешь испугаться даже собственной тени. В одиноком месте, на одинокой тропе ты можешь начать убегать от собственной тени. Твой бег будет реальным, бегство будет реальным, но причина будет невещественной.
Ты можешь убежать от веревки, приняв ее за змею; вернувшись, присмотревшись и увидев, что это такое, ты рассмеешься над всей этой глупостью. Но люди боятся входить в места, вызывающие страх. Люди боятся страха больше всего, потому что само существование страха потрясает до основания. Потрясение до основания реально, помни. Страх похож на сон, кошмарный сон, но когда утром, после кошмарного сна, ты просыпаешься, его след, пережиток продолжается. У тебя учащено дыхание, ты покрылся испариной, твое тело все еще дрожит, тебе жарко. Теперь ты знаешь, что это был просто кошмарный сон, невещественное видение, но даже этому знанию потребуется какое-то время, чтобы проникнуть в самое ядро твоего существа. Тем временем последствие сна будет продолжаться. Страх – это кошмарный сон.
Ты спрашиваешь меня: «Из чего состоит страх?» Страх состоит из невежества о собственном «я». Есть лишь один страх; он проявляется по-разному, у него может быть тысяча и одно проявление, и это «глубоко внутри, может быть, меня нет». И, в определенном смысле, правда, тебя нет.
Бог есть, тебя нет. Хозяина нет, Гость есть. И поскольку ты это подозреваешь – и твое подозрение совершенно обоснованно, – ты не смотришь вовнутрь. Ты продолжаешь притворяться, что ты есть; ты знаешь, что если ты посмотришь вовнутрь, тебя не будет. Это глубокое, молчаливое понимание. Оно не интеллектуально, оно экзистенциально, оно пронизывает до мозга костей, ты чувствуешь: «Может быть, меня нет. Лучше туда не смотреть. Продолжай смотреть наружу». По крайней мере, это удерживает тебя в одураченном состоянии, это поддерживает иллюзию, что «я есть». Но поскольку это чувство «я есть» ложно, это создает страх; его может разрушить что угодно, любое глубокое столкновение может его разрушить. Его может разрушить любовь, его может разрушить встреча с мастером, его может разрушить сильная болезнь, его может разрушить вид того, как кто-то умирает. Его можно разрушить по-разному, оно очень хрупко. Кое-как тебе удается не смотреть вовнутрь.
Мулла Насреддин ехал на поезде. Пришел контролер и спросил билет. Мулла обыскал все карманы, чемоданы и сумки, но билет не нашелся. Он покрылся потом; ему становилось страшнее и страшнее. И контролер сказал:
– Господин, вы не поискали в одном из карманов. Почему бы вам в него не заглянуть?
Мулла Насреддин сказал:
– Пожалуйста, ничего не говорите об этом кармане. Это моя единственная надежда! Если я поищу в этом кармане, и билет не найдется, тогда его нет, вообще нет. Я не могу проверить этот карман. Не думайте, я поищу во всех остальных; но этот карман – моя безопасность, и я все еще надеюсь, что он может оказаться в этом кармане. Я преднамеренно обошел его стороной и не собираюсь его касаться. Найду я билет или нет, я не собираюсь смотреть в этот карман.
Такая же ситуация с эго. Ты в него не смотришь, это твоя единственная надежда: «Кто знает? Может быть…» Но если ты посмотришь, твое чувство реальности скажет, что его нет.
Ложное эго, которое ты создал, не заглядывая в него, постоянно смотря наружу, есть коренная причина страха. Ты будешь бояться любых состояний, в которых тебе придется смотреть в него. Ты будешь бояться красоты, потому что красота просто швыряет тебя вовнутрь. Прекрасный закат, все эти сияющие цвета и облака… – тебе будет страшно на него смотреть, потому что такая великая красота может отбросить тебя вовнутрь. Такая великая красота прекращает мышление: на мгновение ум в таком благоговении, что забывает думать, прекращает вить и прясть. Внутренний разговор приходит к остановке, перерыву, и внезапно – ты внутри.
Люди боятся великой музыки, люди боятся великой поэзии, люди боятся глубокой близости. Их любовные романы – это просто игра «ударь и убеги». Они не идут глубоко в существо друг друга, потому что идти глубоко в существо друг друга страшно – потому что водоем существа другого отразит тебя. Если в этом водоеме, в этом зеркале существа другого ты не найдешь себя, если зеркало останется пустым, если оно ничего не отразит, что тогда?
Люди боятся любви. Они только притворяются, но продолжают играть в игры под именем любви. Они боятся медитации; даже под именем медитации, самое большее, они начинают думать по-новому. Именно это представляет собой Трансцендентальная Медитация Махариши Махеш Йоги – это не медитация, не трансцендентальная. Это просто распевание мантры, а распевание мантры есть не что иное как процесс мысли, концентрированной мысли. Снова это новое средство, средство не медитировать. Люди повторяют христианские молитвы, мусульманские молитвы, индуистские молитвы, всеми способами избегая медитации. Это не медитации, помни. Ум так коварен, что под именем медитации он создал много ложных явлений.
Медитация – это когда ты вообще ничего не делаешь, когда ум вообще не функционирует. Это не-функционирование ума есть медитация – не повторение, не мантра, не образ, не концентрация. Человек просто есть. В этой есть-ности эго исчезает, а с эго исчезает и тень эго. Эта тень – страх.
Страх – одна из самых важных проблем. Каждое человеческое существо должно через него пройти, чтобы прийти к определенному пониманию. Эго дает тебе страх, что однажды ты можешь умереть. Ты продолжаешь обманывать себя, что смерть случается только с другими, и в некотором смысле это правда: умирает какой-то сосед, умирает какой-то знакомый, умирает друг, умирает твоя жена, твоя мать – это всегда случается с кем-то другим, никогда не с тобой. Ты можешь скрыться за этим фактом: может быть, ты исключение, ты не умрешь. Эго пытается защитить тебя.
Но каждый раз, когда кто-то умирает, что-то в тебе дрожит. Каждая смерть – это небольшая смерть для тебя. Никогда не посылай никого спросить, по ком звонит колокол, – он звонит по тебе. Каждая смерть – это твоя смерть. Даже когда сухой лист падает с дерева – это твоя смерть. Поэтому мы продолжаем защищать себя.
Кто-то умирает, а мы говорим о бессмертии души, когда лист падает с дерева, мы говорим: «Не о чем беспокоиться. Вскоре придет весна, и на дереве вырастет новая листва. Это только перемена, изменилась только одежда».
Люди верят в бессмертие души не потому, что знают, но потому, что боятся. Чем трусливее человек, тем вероятнее, что он верит в бессмертие души – не потому, что он религиозен, он просто трус. Верование в бессмертие души не имеет ничего общего с религией. Религиозный человек знает: «Меня нет», и тогда все, что остается, бессмертно, но не имеет ничего общего со «мной». Это «я» не бессмертно, это «меня» не бессмертно. Это «я» временно, оно произведено нами. Страх – это тень «я», и из-за этого «я» всегда осознает, что глубоко внутри «я исчезну в смерти»… Основной страх – страх смерти; все другие страхи только отражают этот основной страх. И красота в том, что смерть так же невещественна, как и эго, и между этими двумя несуществующими вещами – эго и смертью – мостом является страх.
Страх совершенно бессилен, у него нет власти. Ты говоришь: «Если он невеществен, как ему удается иметь надо мной такую власть?» Ты хочешь верить в него – в этом его власть. Ты не готов совершить прыжок в свою внутреннюю глубину и столкнуться со своей внутренней пустотой – это его власть. Иначе он бессилен, совершенно бессилен. Ничто никогда не рождается из страха. Любовь дает рождение, любовь созидательна; страх бессилен.
Мистер и миссис Смит предстали перед вершителем правосудия.
– Я хотела бы развестись с этим персонажем, – сказала жена.
– Я хотел бы избавиться от этого боевого топора, – простонал муж.
Судья: Сколько у вас детей?
Жена: Трое.
Судья: Почему бы вам не остаться в браке еще на год и не родить еще одного ребенка, чтобы было четыре? Каждый из вас может взять двоих, и вы оба будете удовлетворены.
Муж: Да, но вдруг родится двойня?
Жена: Ха! Посмотрите на этого производителя детей. Если бы я полагалась на него, у меня не было бы и этих троих!
Страх абсолютно бессилен. Он никогда ничего не создал. Он не может создавать; его нет. Но он может разрушить всю твою жизнь, он может окружить тебя, как темное облако, он может эксплуатировать твои энергии. Он не позволит тебе глубоко двигаться в любой глубокий опыт красоты, поэзии, любви, радости, празднования, медитации. Нет, он заставит тебя оставаться на поверхности, потому что он может существовать только на поверхности. Это рябь на поверхности.
Иди вовнутрь, смотри вовнутрь, и если там пусто, ну и что? Тогда это наша природа, тогда это то, что мы есть. Зачем человеку волноваться о пустоте? Пустота так же красива, как и небо. Твое внутреннее существо – это не что иное как внутреннее небо. Небо пусто, но именно пустое небо содержит все, все существование, солнце, луну, звезды, землю, планеты. Именно внутреннее небо сообщает всему этому благодать. Именно это пустое небо становится фоном для всего, что существует. Вещи приходят и уходят, а небо остается прежним.
Точно таким же образом у тебя есть и внутреннее небо, и оно так же пусто. Облака приходят и уходят, планеты рождаются и исчезают, звезды рождаются и исчезают, но внутреннее небо остается прежним, незатронутым, незадетым, и на нем не остается шрамов. Мы называем внутреннее небо сакшином, свидетелем – и в этом вся цель медитации.
Иди вовнутрь, наслаждайся внутренним небом. Помни: все, что ты можешь видеть, – не ты. Ты можешь видеть свои мысли, значит, ты – не мысли; ты можешь видеть свои чувства, значит, ты – не чувства; ты можешь видеть свои сны, желания, воспоминания, воображения, проекции, значит, это не ты. Продолжай уничтожать все, что можешь видеть. Тогда однажды наступит невыразимое мгновение, когда не останется ничего. Все увиденное исчезло, и остался только видящий. Этот видящий и есть пустое небо.
Знать его – значит быть бесстрашным, знать его – значит быть полным любви. Знать его – значит быть Богом, быть бессмертным.
Кто не боится? Нагота себя создает великий страх. Это естественно, потому что обнажить себя значит обнажить весь мусор, который ты носишь в уме, мусор, который накапливался веками, многие, многие жизни. Обнажить себя значит обнажить свою слабость, свои ограничения, недостатки. Обнажить себя в конце концов значит обнажить свою уязвимость. Смерть… Обнажить себя значит обнажить свою пустоту.
За всем этим мусором ума и шумом ума есть измерение внутренней пустоты. Человек пуст без Бога; без Бога человек просто пустота и ничто. Он хочет скрыть свою наготу, свою пустоту, свое уродство. Он прикрывает его красивыми цветами, он украшает эти покровы. По крайней мере, он притворяется, что он кто-то, что-то. И это не что-то личное, свойственное тебе; это вселенское, это ситуация каждого.
Никто не может раскрыть себя, как книгу. Тебя охватывает страх: «Что люди подумают обо мне?» С самого детства тебя учили носить маски, красивые маски. Не нужно иметь красивое лицо, подойдет прекрасная маска; маска так дешева. Трансформировать лицо трудно. Нарисовать лицо очень просто.
Теперь внезапно ты выставляешь свое настоящее лицо, и это заставляет тебя дрожать до глубочайшего ядра твоего существа. Возникает дрожь: понравится ли это людям? примут ли тебя люди? будут ли люди по-прежнему тебя любить, уважать? Кто знает? – потому что они любили твою маску, они уважали твой характер, они почитали твою одежду. Теперь возникает страх: «Если внезапно я останусь обнаженным, будут ли они по-прежнему меня любить, уважать, восхищаться мной, или все они убегут от меня? Они могут повернуться ко мне спиной, и я останусь один».
Поэтому люди продолжают притворяться. Из страха возникает притворство, из страха возникает ложность. Чтобы быть подлинным, человек должен быть бесстрашным.
Вот один из фундаментальных законов жизни: все, что бы ты ни прятал, продолжает расти, все, что ты обнажаешь, если оно неверно, исчезает, испаряется на солнце, а если оно правильно, получает питание. Прямо противоположное происходит, когда ты что-то прячешь. Правильное начинает умирать, потому что не получает питания; ему нужны ветер, дождь и солнце. Ему нужно, чтобы была доступна вся природа. Оно может расти только с истиной, оно питается истиной. Прекрати давать ему питание, и оно начнет становиться тоньше и тоньше. И люди истощают свою реальность, позволяя жиреть нереальному.
Твои нереальные лица питаются ложью, поэтому тебе приходится изобретать больше и больше лжи. Чтобы поддержать одну ложь, ты продолжаешь изобретать больше и больше лжи. Чтобы поддержать одну ложь, тебе придется солгать еще сто раз, потому что ложь может поддержать только еще большая ложь. Поэтому, если ты прячешься за фасадом, реальное начинает умирать, а нереальное жиреет, становится больше и больше. Если ты обнажаешь себя, нереальное умирает, обречено умереть, потому что нереальное не может оставаться открытым. Оно может сохраняться только в тайне, оно может оставаться только в темноте, оно может оставаться только в туннелях твоего бессознательного. Если ты вынесешь его в сознание, оно начнет испаряться.
В этом весь секрет психоанализа. Это простой секрет, но это весь секрет. Психоаналитик помогает вынести все, что заключено внутри бессознательного, в темных царствах твоего существа, на уровень сознательного. Он помогает ему выйти на поверхность, чтобы ты мог его видеть, чтобы другие могли его видеть, и происходит чудо: даже если ты видишь это, это начало его смерти. И если ты можешь передать его кому-то другому – в психоанализе происходит именно это: ты обнажаешь себя перед психоаналитиком, – даже обнажить это перед одним-единственным человеком достаточно, чтобы произвести великие перемены в существе. Но открытие перед психоаналитиком ограничено: ты показал себя только одному человеку, в глубокой тайне, с условием, что он не вынесет это на люди. Это часть профессии психоаналитика, врача, терапевта, часть его присяги; он ничего никому не скажет, все останется в тайне. Поэтому это открытие очень ограничено; тем не менее, это помогает. На это требуются годы; то, что можно сделать за несколько дней, в психоанализе занимает годы – четыре года, пять лет, и даже тогда психоанализ ничем не кончается. Мир еще не знал ни одного случая тотального психоанализа, завершенного процесса, законченного, окончательного, – нет, еще нет. Даже ваши психоаналитики сами не психоанализированы полностью – потому что само обнажение очень ограничено и сопровождено условиями. Психоаналитик слушает тебя, как будто не слушает, потому что он не должен никому говорить. Но даже это помогает, это освобождает от огромного бремени.
Если ты можешь обнажить себя религиозно – не в закрытом пространстве, не профессионально, но просто во всех твоих отношениях – именно это и есть санньяса. Это само-психоанализ. Это психоанализ двадцать четыре часа в сутки, день за днем. Это психоанализ всех возможных ситуаций: с женой, с другом, с родственником, с врагом, с незнакомцем, с начальником, со слугой. Двадцать четыре часа в сутки ты общаешься.
Если ты продолжаешь обнажать себя… Поначалу это будет действительно очень страшно, но вскоре ты начнешь набираться сил, потому что как только правда обнажена, она становится все сильнее, а неправда умирает. И по мере того, как правда становится сильнее, ты становишься все более укорененным, ты становишься более центрированным. Ты начинаешь становиться индивидуальностью; личность исчезает, и появляется индивидуальность.
Личность ложна, индивидуальность существенна. Личность – это только фасад, индивидуальность – твоя истина. Личность навязана снаружи; это персона, маска. Индивидуальность – это твоя реальность, таким тебя сделал Бог. Личность – это социальная изощренность, социальный лоск. Индивидуальность – сырая, дикая, сильная, обладающая огромной энергией.
Только поначалу будет страшно. Поэтому нужен мастер, чтобы поначалу он мог держать тебя за руку, чтобы поначалу он мог тебя поддержать, чтобы поначалу ты мог сделать несколько шагов вместе с ним. Мастер не психоаналитик; он и это, и гораздо большее. Психоаналитик – профессионал; мастер – не профессионал. Помогать людям – не его профессия, это его призвание. Это его любовь, это его сострадание. И из своего сострадания он ведет тебя ровно столько, сколько тебе нужно. В то мгновение, когда он начинает чувствовать, что ты можешь продолжать один, его рука начинает выскальзывать из твоей. Тебе хочется продолжать цепляться, но он не может этого допустить.
Как только ты готов, храбр, дерзок, как только ты вкусил свободу обнажения своей реальности, ты можешь продолжать сам. Ты можешь быть светом самому себе.
Но страх естествен, потому что с самого детства тебя учили лгать, и ты так отождествился с ложным, что отбросить его кажется равнозначным самоубийству. И возникает страх, потому что возникает великий кризис тождественности.
Пятьдесят лет, шестьдесят лет ты был определенным человеком. Теперь задавшему этот вопрос, должно быть, около шестидесяти – шестьдесят лет ты был определенным человеком. Теперь, в этой последней фазе твоей жизни, перспектива отбросить эту отождествленность и начать учиться с самых азов пугает. Смерть подходит ближе с каждым днем – время ли сейчас начинать новый урок? Кто знает, сможешь ты его закончить или нет? Кто знает? Ты можешь потерять старую тождественность, а времени окажется недостаточно, недостаточно энергии, недостаточно храбрости, чтобы достичь новой. И ты умрешь без тождественности? Проживешь ли ты последнюю фазу жизни без тождественности? Это будет своего рода безумием – жить без тождественности – сердце замирает, сердце сжимается. Человек думает: «Лучше продолжать еще несколько дней. Лучше жить со старым, знакомым, безопасным, удобным». Ты стал в этом очень искусным. Это было великим капиталовложением, ты вложил в это шестьдесят лет жизни. Кое-как ты справлялся, каким-то образом ты создал представление о том, кто ты такой, а теперь я говорю тебе отбросить это представление, потому что ты – не это!
Никакой идеи не нужно, чтобы знать себя. Фактически, все идеи должны быть отброшены, только тогда ты можешь знать, кто ты такой.
Страх естествен. Не осуждай его, не чувствуй, что с тобой что-то не так. Это просто часть твоего социального воспитания. Мы должны его принять и выйти за его пределы; не осуждая его, мы должны идти за его пределы.
Раскройся мало-помалу – не нужно совершать прыжков, которые тебе не по силам; иди постепенно, шаг за шагом. Но вскоре ты научишься различать вкус истины, и ты будешь удивлен тем, что эти шестьдесят лет были пустой растратой. Твоя старая личность будет утрачена, у тебя появится совершенно другая концепция. Это будет на самом деле не отождествление, но новое видение, новый способ смотреть на вещи, новая перспектива. Ты не сможешь снова сказать «я», чтобы что-то за этим стояло; ты будешь использовать мир, потому что он полезен, но ты будешь в то же время знать, что мир не несет в себе никакого смысла, никакой вещественности, никакой экзистенциальной вещественности; что за «я» скрыт океан, бесконечное, безграничное, божественное.
Ты никогда не достигнешь другой тождественности; старая тождественность уйдет, и впервые ты начнешь чувствовать себя волной в океане Бога. Это не тождественность, потому что тебя в ней нет. Ты исчез, Бог ошеломил тебя.
Если ты можешь рискнуть ложным, истина может быть твоей. И она того стоит, потому что ты рискуешь только ложным, а достигаешь истины. Ты рискуешь ничем, а получаешь все.
Я слышал… есть новый вид транквилизатора, который не расслабляет тебя – просто напрягает твою способность расслабляться.
Попробуй его!.. пробуй его снова и снова – будь американцем! – но не больше трех раз. Попробуй раз, попробуй два, попробуй три, затем перестань, потому что в этой глупости нет смысла.
Ты спрашиваешь меня:
«Я обнаружил, что скучен самому себе…»
Это великое открытие. Да, я не шучу! Очень немногие люди осознают, что скучны самим себе – что им скучно, предельно скучно. Все это знают, кроме них самих. Знать, что тебе скучно, – великое начало; теперь нужно понять некоторые следствия этого.
Человек – это единственное животное, которое чувствует скуку; это великая прерогатива, достоинство человеческих существ. Видел ли ты когда-нибудь буйвола, которому скучно, осла, которому скучно? Им не скучно. Скука просто означает, что то, как ты живешь, неправильно; поэтому это может стать великим событием: пониманием, что «мне скучно, и что-то нужно сделать, нужна какая-то трансформация». Поэтому я не думаю, что это плохо, что тебе скучно, – это хороший признак, хорошее начало, очень благоприятное начало. Но не останавливайся на этом.
Почему человек чувствует, что ему скучно? Человеку скучно, потому что он живет мертвыми образцами, данными другими. Отрекись от этих образцов, выйди из этих образцов! Начни жить сам.
Только подлинному человеку не скучно, ложному человеку обязательно скучно. Христианину будет скучно, джайну будет скучно, парсу будет скучно, коммунисту будет скучно, потому что они разделили свои жизни на две части. Их настоящая жизнь остается подавленной, потому что они стали изображать нереальную жизнь. Именно нереальная жизнь создает скуку. Если ты делаешь именно то, что тебе предназначено делать, тебе никогда не будет скучно.
В тот день, когда я покинул дом, чтобы отправиться в университет, мои родители, мой отец, моя семья, – все хотели, чтобы я стал ученым – у ученого было бы гораздо лучшее будущее – или хотя бы доктором, или инженером. Я наотрез отказался. Я сказал:
– Я буду делать то, что хочу, потому что я не хочу жить скучной жизнью. Как ученый я могу добиться успеха: могу приобрести респектабельность, деньги, власть, престиж, – но глубоко внутри мне будет скучно, потому что это не то, что я хотел бы делать.
Они были в шоке, потому что не видели никаких перспектив в изучении философии; философия была самым бедным предметом в университетах. Неохотно они согласились, чувствуя, что я ставлю крест на своем будущем. Но в конце концов они признали, что были не правы.
Это не вопрос денег, власти или престижа; это вопрос того, чтобы ты делал то, что тебе свойственно. Делай это, независимо от результата, и твоя скука исчезнет. Наверное, ты следуешь идеям других, наверное, ты все делаешь «правильно», наверное, ты все делаешь, как надо. Это фундамент в основании скуки.
Все человечество скучает, потому что человек, который мог бы быть мистиком, – математик; человек, который мог бы быть математиком, – политик; человек, который мог бы быть поэтом, – бизнесмен. Каждый – кто-то другой; никто не там, где должен быть. Человек должен рисковать. Скука может исчезнуть в одно мгновение, если ты готов рискнуть.
Ты спрашиваешь меня: «Я обнаружил, что просто скучен самому себе…» Ты скучен самому себе, потому что ты не искрен с самим собой, не честен с самим собой, не уважаешь собственное существо. И ты говоришь: «Я не чувствую в себе никакого сока». Как тебе почувствовать сок? Сок течет, только когда ты делаешь то, что хочешь делать, что бы то ни было.
Винсент Ван Гог был безмерно счастлив, просто рисуя. Ни одной картины не было продано, никто им не восхищался, он был голоден, он умирал. Его брат давал ему лишь небольшую сумму денег, чтобы он хотя бы мог выжить, – четыре дня в неделю он ничего не ел, три дня он ел. Он ничего не ел четыре дня, потому что ему больше неоткуда было взять холсты, краски и кисти. Но он был безмерно счастлив – его соки текли.
Он умер, когда ему было тридцать три года; он покончил с собой. Но его самоубийство гораздо лучше, чем твоя так называемая жизнь, потому что он совершил самоубийство, только когда написал картину, которую хотел написать. В тот день, когда он завершил писать закат, что было его самым заветным желанием, он написал письмо: «Моя работа сделана, я состоялся. Я оставляю этот мир совершенно осуществленным». Он совершил самоубийство, но я не назову это самоубийством. Он жил тотально, в безмерной интенсивности, он зажег факел жизни с обеих сторон.
Ты можешь прожить сто лет, но твоя жизнь будет сухой костью, тяжестью, мертвой тяжестью. Ты говоришь: «Ты сказал, что мы должны принять себя, какими бы мы ни были. Я не способен принять жизнь – зная, что упускаю какую-то внутреннюю радость».
Когда я говорю: принять себя, я не говорю принять свой жизненный образец – не пытайся понять меня неправильно. Когда я говорю: принять себя, я не говорю ничего отвергать – прими себя. Но ты, наверное, интерпретировал все по-своему. Именно так происходит…
Марсианин посадил свою тарелку в Манхеттене, и не успел он появиться, как к нему подошел нищий.
– Мистер, – сказал человек, – не дашь ли ты мне гривенник?
– Что такое гривенник? – спросил марсианин.
Нищий на секунду задумался и ответил:
– Ты прав. Дай мне лучше четвертной.
Того, что ты понял, я не говорил. Отвергни все, что было тебе навязано, – я не говорю это принимать. Прими свое глубочайшее ядро, которое ты принес из запредельного, и тогда ты не будешь чувствовать, что что-то упускаешь. В то мгновение, когда ты принимаешь себя без всяких условий, внезапно происходит взрыв радости. Твои соки начинают течь, и жизнь действительно становится экстатичной.
Друзья одного молодого человека подумали, что он умер, но он только находился в состоянии комы. Когда – как раз вовремя, чтобы его не похоронили, – он подал признаки жизни, его спросили, как он себя чувствовал, пока был мертв.
– Мертв! – воскликнул он. – Я не был мертв. Я все время знал, что происходит. И я знал, что не мертв, потому что у меня мерзли ноги, и я был голоден.
– Но почему этот факт заставил тебя думать, что ты жив? – спросил один из любопытствующих.
– Я знал, что если бы я был в раю, я не был бы голоден, а если бы я был в аду, у меня не мерзли бы ноги.
Ты можешь быть уверен, что ты пока не мертв: ты голоден, у тебя мерзнут ноги. Просто встань и немного побегай!
Бедный человек, которому недоставало образования и прочих социальных преимуществ, влюбился в дочь миллионера. Она пригласила его к своим родителям. Человека смутили богатая мебель, прислуга и другие признаки благосостояния, но кое-как ему удавалось выглядеть непринужденно – пока не подошло время обеда. Сев за массивный стол, разомлев от вина, он громко пукнул.
Отец девушки поднял глаза и посмотрел на собаку, которая лежала у ног бедного человека.
– Ровер! – сказал он угрожающим тоном.
Бедный человек вздохнул с облегчением, потому что во всем обвинили собаку, но через несколько минут пукнул снова.
Хозяин дома снова посмотрел на собаку и сказал громче:
– Ровер!
Через несколько минут он пукнул в третий раз. Лицо богатого человека исказилось от ярости. Он закричал:
– Ровер, убирайся оттуда, пока он тебя всего не обгадил!
Время еще есть – выйди из заключения, в котором ты жил до сих пор! Лишь немного храбрости, лишь немного азарта игрока. И терять нечего, помни. Ты можешь потерять только свои цепи – ты можешь потерять свою скуку, ты можешь потерять внутреннее ощущение, что чего-то не хватает. Что еще тебе терять? Выйди из проторенной колеи и прими свое существо, – вопреки Моисею, Иисусу, Будде, Махавире, Кришне, – прими себя. Ты ответствен не перед Буддой, Заратустрой, Кабиром или Нанаком; ты ответствен перед самим собой.
Будь ответственным – и когда я использую слово «ответственность», пожалуйста, помни, не искажай его. Я говорю не о долге, не об обязанностях. Я просто использую слово в его буквальном смысле: отвечать реальности, быть ответственным.
Ты, должно быть, жил безответственной жизнью, выполняя все возможные обязанности, которые возложили на тебя другие. Что тебе терять? Тебе скучно – это хорошая ситуация. Ты упускал сок, что еще тебе нужно, чтобы выбраться из тюрьмы? Выпрыгни из нее, не оглядывайся!
Говорят: «Прежде чем прыгнуть, подумай дважды». Я говорю: «Сначала прыгни, потом думай, сколько хочешь!»
Иногда есть великий страх, но он ни на что не направлен. У него нет причины, для него нет причины. Может быть, именно это создает страх. Когда есть причина, ты знаешь: вот причина; когда есть причина, ты можешь найти объяснения, рационализировать, ты можешь за что-то уцепиться. Но есть качество страха – оно приходит иногда, – для которого на самом деле нет причины.
Это то, что экзистенциалисты называют «энгст», тоска, экзистенциальный страх – не страх того или другого, но страх сущего существования. Поскольку бытие постоянно окружено небытием, бытие существует в небытии. Бытие, существо – это почти что остров в океане небытия. Существо очень крошечно, а небытие безгранично.
Это просто эта сущая безграничность небытия, и среди этого небытия – маленькое бытие, существо. Нет другой причины для страха: этого чувства достаточно, чтобы выбить почву у человека из-под ног. Он начинает падать в бездну, и поскольку он не может определить и сказать: «Я боюсь того-то и того-то», возникает еще больше тоски, потому что невозможно ничего объяснить.
Люди идут к психоаналитикам на самом деле не для того, чтобы их вылечили, но чтобы установить причину своего страдания. И психоанализ очень помогает – не потому, что это лекарство, но потому, что он предлагает объяснения. А когда человек думает, что знает объяснения, он чувствует себя очень хорошо. Теперь все очень ясно. Теперь он может вербализировать, теперь он может интеллектуально рационализировать.
Это нечто такое, с чем иногда сталкивается каждый. И хорошо, что ты можешь через это пройти; не нужно этого избегать. Избегая, ты упустишь возможность. Если ты можешь через это пройти, поначалу это будет выглядеть, как срыв, как большая опасность, как будто все прошлое исчезает, человек умирает. Но вскоре ты чувствуешь себя в безопасности, защищенной – в самой этой незащищенности. Ты расслабляешься в небытии, и весь страх исчезает. Поэтому то, что поначалу выглядит, как срыв, может оказаться прорывом в конце.
Просто пройди через это и не пытайся искать причин. Потому что ум попытается. Ум скажет: «Вот причина, по которой я боюсь». У этого нет причины. Просто иди в это каждый вечер на пятьдесят, шестьдесят минут. Просто сиди молча в комнате, позволь всему небытию наполнить твое существо. Стань ничто. Прими страх и иди в него, и ты выйдешь из него свежей, очень живой, бесстрашной.
Чтобы быть бесстрашным, человек должен пройти через страх – такой страх; никакой другой, обычный страх не подойдет. Мм? есть страх, что тебя бросит твой любовник. Это страх, но это обычный страх, потому что ты можешь найти много других; это небольшой страх. Есть страх, что у тебя не будет достаточно денег на жизнь, но человек всегда может что-то с этим сделать. Эти страхи очень тривиальны, не экзистенциальны. Люди живут в этих страхах, но именно поэтому они никогда не становятся бесстрашными. Этот страх человек должен прожить.
Поэтому не пытайся найти ему никакого объяснения; объяснения нет. Просто иди в него. Наблюдай и иди в него так глубоко, как только возможно. Позволь весь страх, но все же иди. Иди вопреки всему страху. И что-то красивое получится из этого, из этого родится нечто, подобное цветку розы. Твое существо станет более и более интегрированным. Если человек принимает вызов небытия, бытие, существо становится интегрированным. Тебе не о чем беспокоиться. Страх есть, и ты должна в него войти.
Медитация на страх пустоты
Возьми себе за правило каждый вечер, прежде чем уснуть, закрывать глаза и на двадцать минут идти в свою пустоту. Прими ее, позволь ей быть. Возникает страх – позволь быть и ему. Дрожи от страха, но не отвергай состояние, которое рождается. Через две или три недели ты сможешь почувствовать его красоту, ты сможешь почувствовать его благословение. Как только тебя касается это благословение, страх исчезает сам собой. Ты не борешься с ним.
Сядь на колени на полу или в любой удобной позе. Если твоя голова начнет клониться вниз – так и будет – позволь это. Ты придешь почти что в позу зародыша, точно как ребенок в утробе матери. Твоя голова коснется колен или пола – просто позволь это. Войди в собственную утробу и просто будь там. Никакой техники, никакой мантры, никакого усилия – просто будь там. Просто ознакомься с тем, что это такое. Это нечто такое, чего ты никогда не знал. Твой ум полон опасений, потому что это приходит из совершенно другого и совершенно неизвестного измерения. Ум не может с ним справиться. Он никогда раньше не знал ничего подобного, поэтому он просто озадачен; он хочет отнести это к какой-то категории, повесить этикетку.
Но известное есть ум, а неизвестное есть Бог. Неизвестное никогда не становится частью известного. Как только это становится частью известного, это больше не неизвестный Бог. Неизвестное остается непознаваемым. Даже если ты познал его, он остается непознанным. Тайна никогда не разрешена. Тайна неразрешима по своей природе.
Поэтому каждый вечер иди в это пространство. Будет страх, будет дрожь; это тоже совершенно нормально. Мало-помалу страх будет становиться меньше и меньше, а радость – больше и больше. Через три недели однажды внезапно ты увидишь, что возникают такие благословения, такой скачок энергии, такое радостное качество существа, будто ночь кончилась, и на горизонте появилось солнце.
Медитация на растворение старых образцов страха
Это просто старая привычка, которая затвердела. Попытайся делать противоположное ей. Каждый раз, когда тебе хочется закрыться – откройся. Если хочешь уйти – не уходи; если не хочешь разговаривать – разговаривай. Если хочешь прекратить спор – не прекращай, но бросься в него с как можно большим пылом.
Каждый раз, когда возникает ситуация, вызывающая страх, есть две возможности – либо бороться, либо бежать. Маленький ребенок, обычно, не может бороться – особенно в традиционных странах. В Америке ребенок будет бороться так, что убегут родители! Но в старых странах, связанных традициями, – или в семьях, в которых очень сильны традиционные ценности, – ребенок не может бороться. Единственный способ – закрыться, свернуться внутри себя в порядке самозащиты. Поэтому ты научился трюку бегства.
Теперь единственная возможность в том, чтобы каждый раз, когда тебе хочется убежать, остаться, упереться, дать хороший бой. Просто в течение месяца попробуй делать противоположное, и ты увидишь. Как только ты сможешь делать противоположное, я скажу тебе отбросить и то, и другое. Оба подхода должны быть отброшены, потому что только тогда человек становится бесстрашным – и потому, что оба подхода ошибочны. Поскольку один неправильный подход вошел в тебя глубоко, он должен быть уравновешен другим.
Поэтому на месяц стань настоящим воином – во всем. И ты почувствуешь себя хорошо, действительно хорошо, мм?.. потому что когда человек убегает, он чувствует себя плохо, он чувствует себя ниже. Это трусливый трюк – закрыться. Стань смелым, мм? Тогда мы отбросим и то, и другое, потому что быть смелым тоже, глубоко внутри, трусливо. Когда и смелость, и трусость исчезают, человек становится бесстрашным. Попробуй это!
Медитация на доверие
Если ты чувствуешь, что тебе трудно доверять, ты должен вернуться назад. Ты должен войти глубоко в память. Ты должен вернуться в прошлое. Ты должен очистить свой ум от прошлых впечатлений. Наверное, у тебя от прошлого осталась огромная груда мусора; освободись от этого бремени.
Вот ключ, как это сделать: если ты можешь вернуться не просто в памяти, но переживая заново. Сделай это медитацией. Каждый день, вечером, на один час вернись в прошлое. Попытайся установить все, что случилось в твоем детстве. Чем глубже ты пойдешь, тем лучше, потому что мы прячем многое из того, что случилось, но не позволяем этому всплыть в сознании. Позволь этому всплыть на поверхность. Идя в это каждый день, ты будешь продвигаться глубже и глубже. Сначала ты вспомнишь себя в возрасте четырех или пяти лет и не сможешь пойти дальше. Внезапно перед тобой окажется Китайская Стена. Но иди – мало-помалу ты увидишь, что идешь глубже: три года, два года. Люди достигали точки, в которой рождались из матки. Были люди, которые достигали памяти о нахождении в материнском чреве, есть люди, которые пошли дальше, в другую жизнь, когда они умерли.
Но если ты можешь достичь точки, в которой ты родился, если ты можешь пережить заново этот момент, это будет глубокой агонией, болью. Ты почти почувствуешь, что рождаешься снова. Может быть, ты закричишь, как закричал ребенок в первый раз. Ты будешь задыхаться, как задыхался ребенок, когда в первый раз вышел из матки, – потому что несколько секунд он не может кричать. Он совершенно задыхался: тогда он закричал, и вошло дыхание, его дыхательные пути открылись, и легкие начали дышать. Может быть, тебе придется дойти до этой точки. Оттуда ты вернешься обратно. Иди снова, возвращайся каждый вечер. На это потребуется, по крайней мере, от трех до девяти месяцев, и с каждым днем ты будешь чувствовать себя немного более раскрепощенным, более и более свободным от бремени, и одновременно, рука об руку с этим, начнет возникать доверие. Как только прошлое чисто, и ты увидел, что произошло, ты от него свободен. Это ключ: если ты осознаешь что-то в памяти, ты от этого свободен. Осознанность освобождает, бессознательность создает оковы. Тогда станет возможным доверие.
Ты можешь сесть в кресло или принять любую позу, в которой тебе удобно. Сложи руки вместе на коленях, правая рука под левой – это положение важно, потому что правая рука соединена с левым полушарием мозга, а страх всегда приходит из левого полушария. Левая рука соединена с правым полушарием, и храбрость всегда приходит из правого полушария.
Левое полушарие – это вместилище логики, а логика всегда труслива. Именно поэтому ты не найдешь человека, который был бы и храбрым, и интеллектуальным. А если ты найдешь храброго человека, он не будет интеллектуальным. Он будет иррациональным, это неизбежно. Правое полушарие мозга интуитивно… это просто символика, но не только символика: это приводит энергии в определенное положение, в определенные отношения.
Поэтому – правая рука под левой, большие пальцы соприкасаются. Тогда расслабься, закрой глаза, позволь нижней челюсти немного расслабиться – не заставляй… просто расслабь ее так, чтобы начать дышать ртом. Не дыши носом, просто начни дышать ртом; это очень расслабляет. И когда ты не дышишь носом, старый образец ума больше не будет действовать. Это будет нечто новое, с новой системой дыхания легче сформировать новую привычку.
Во-вторых, если ты не дышишь носом, дыхание не стимулирует мозг. Оно просто не попадает в мозг: дыхание идет прямо в грудь. Иначе продолжаются постоянная стимуляция и массаж. Именно поэтому дыхание через ноздри постоянно меняется. Вдох через одну ноздрю массирует одну сторону мозга; дыхание через другую – другую. Через каждые сорок минут они меняются.
Поэтому просто сиди в этом положении, дыша ртом. Нос двойствен, рот не-двойствен. В дыхании ртом нет перемен: если ты сидишь час, ты будешь дышать так же. Перемены не будет; ты останешься в одном и то же состоянии. Дыша носом, ты не можешь оставаться в одном состоянии. Состояние меняется автоматически; оно меняется помимо твоего сознания.
Это создаст очень молчаливое, не-двойственное, новое состояние расслабления, и твои энергии начнут течь по-новому. Просто сиди в молчании, ничего не делая, по крайней мере, сорок минут. Если ты можешь делать это час, это окажет огромную помощь. Поэтому, если возможно, начни с сорока минут, затем достигни шестидесяти. Делай это каждый день.
Тем временем не упускай никакой возможности; когда бы ни представилась возможность, иди в это. Всегда выбирай жизнь, всегда выбирай действие; никогда не устраняйся, никогда не беги. Наслаждайся каждой возможностью, которая встречается тебе на пути, что-то сделать, быть творческим.
Медитация на трансформацию страха в любовь
И последний вопрос: страх бога
Почему тебе страшно отбросить идею Бога? Несомненно, идея Бога в каком-то смысле не дает тебе бояться. В тот момент, когда ты ее отбрасываешь, тебе становится страшно. Это своего рода психологическая защита, вот что это такое.
Ребенок обязательно боится. В материнском чреве он не боится. Я не слышал ни об одном ребенке в материнском чреве, который думал бы о том, чтобы ходить в синагогу, церковь или читать Библию, Коран или Гиту; он не беспокоится даже о том, есть Бог или нет. Я не могу представить себе ребенка в материнском чреве, который каким-то образом интересовался бы Богом, дьяволом, раем, адом. Зачем? Он уже в раю. Все не может быть лучше, чем уже есть.
Он совершенно защищен в теплом, уютном доме, плавая в веществе, которое для него питательно. И ты будешь удивлен – в эти девять месяцев ребенок относительно своих размеров растет больше, чем вырастет за девяносто лет. За девять месяцев он совершает такое долгое путешествие; из почти что ничего он становится существом. За девять месяцев он проходит через миллионы стадий эволюции, с самого первого существа до нынешнего времени. Он проходит через все стадии.
И жизнь абсолютно безопасна: не нужно никакой работы, нет никакого страха голода, нужды; все выполняется материнским телом. В эти девять месяцев в утробе матери в такой абсолютной безопасности жизнь ребенка не создает проблем, которые заставили бы его создать ваши так называемые религии.
Когда ребенок выходит из материнской утробы, первое, что с ним происходит, – это страх.
Это очевидно. Его дом потерян, его безопасность утрачена. Его тепло, его окружение, все, что он считал своим миром, совершенно утрачено, и он выброшен в незнакомый странный мир, о котором он ничего не знает. Он должен начать дышать сам.
Ребенку требуется несколько секунд, чтобы осознать тот факт, что теперь он должен дышать сам, – дыхание матери больше не поможет. Просто чтобы привести его в чувство, доктор переворачивает его вверх ногами и изо всех сил бьет по заднице… Какое начало! Какое приветствие!
И как раз из-за этого удара он начинает дышать. Ты никогда не замечал, что когда ты боишься, дыхание меняется? Если ты не замечал раньше, можешь наблюдать теперь. Каждый раз, когда ты испуган, твое дыхание немедленно меняется. А когда ты расслаблен, когда ты как дома, когда ты ничего не боишься, ты найдешь, что твое дыхание приходит в гармонию, в глубокое созвучие, становится более и более молчаливым. В глубокой медитации иногда случается, что ты чувствуешь, будто твое дыхание остановилось. Оно не остановилось, но почти остановилось.
Начало для ребенка – это страх перед всем и вся. Девять месяцев он был в темноте, а в современной больнице, где он рождается, его окружают сверкающие лампы дневного света. Для его глаз, для хрусталиков его глаз, которые никогда раньше не видели даже света свечи, это слишком ярко. Это шок для его глаз.
И доктор не ждет и нескольких секунд – он перерезает пуповину, которая все еще соединяет ребенка с матерью, последнюю надежду на безопасность… такое крошечное существо. И ты прекрасно знаешь, что никто более не беспомощен, чем человеческий ребенок, ни один другой ребенок во всем существовании.
Именно поэтому лошади не изобретали гипотезы Бога. Слоны не додумались до идеи Бога; не было необходимости. Ребенок слона немедленно начинает ходить, оглядываться, исследовать мир. Он не беспомощен, как человеческий ребенок. Фактически, от беспомощности человеческого ребенка зависит так много, что ты, может быть, удивишься: ваша семья, ваше общество, ваша культура, ваша религия, ваша философия – все зависит от беспомощности человеческого ребенка.
У животных семьи не существует по той простой причине, что ребенку не нужны родители. Человеку пришлось выработать определенную систему. Отец и мать должны ухаживать за ребенком. Это исходный результат их любовного романа; это их действие. Теперь, если человеческого ребенка бросить одного, как делает столько животных, нельзя себе представить, чтобы он выжил: невозможно! Как он найдет пищу? У кого он попросит? Что он попросит?
Может быть, он приходит слишком рано? Есть некоторые биологи, которые считают, что человеческий ребенок рождается преждевременно – девяти месяцев недостаточно, – потому что он приходит таким беспомощным. Но человеческое тело устроено так, что мать не может носить ребенка дольше девяти месяцев, иначе она умрет, и ее смерть будет смертью и для ребенка.
Было подсчитано, что если бы ребенок мог прожить в материнском чреве хотя бы три года, может быть, не было бы необходимости в матери, отце и семье, в обществе и культуре, в Боге и священнике. Но ребенок не может выжить три года в материнском чреве. Эта странная биологическая ситуация повлияла на все человеческое поведение, мышление, структуру семьи, общества; это послужило причиной этого страха.
Первый опыт ребенка – это страх, последний опыт человека – тоже страх.
Рождение – это своего рода смерть; ты должен помнить, что смотреть надо с точки зрения ребенка. Он жил в определенном мире, который был абсолютно удовлетворителен. Он ни в чем не нуждался, он ничего больше не хотел. Он просто наслаждался бытием, наслаждался ростом – тогда, внезапно, его выбросили наружу.
Для ребенка этот опыт – переживание смерти: смерть всего его мира, его безопасности, его уютного дома. Ученые говорят, что мы еще не смогли создать дом настолько уютный, как утроба матери. Мы пытались, все дома – это только попытки создать уютный дом.
Мы пытались создать водные постели, чтобы дать то же самое чувство. У нас есть горячие ванны; лежа в них, ты можешь пережить немного ощущения ребенка. Те, кто знает, как принимать действительно горячую ванну, кладут в нее немного соли, потому что материнская утроба очень соленая – в ней точно столько же соли, сколько в морской воде. Но долго ли ты можешь пролежать в ванне? У нас есть изоляционные камеры, которые на самом деле не что иное, как поиск той же самой утраченной утробы.
Зигмунд Фрейд – не просветленный человек, фактически, он немного помешанный, но иногда даже кукушки поют прекрасные песни. Иногда у него встречаются осмысленные идеи. Например, он считает, что мужчина, занимающийся любовью с женщиной, делает не что иное, как пытается снова войти в матку. Может быть, в этом что-то есть. Этот человек сумасшедший, идея кажется притянутой за уши, но даже если такой человек, как Зигмунд Фрейд, – сумасшедший, к нему стоит внимательно прислушаться.
Я чувствую, что в этом есть какая-то правда: в поисках матки, тот же проход, из которого он вышел… Он не может достичь этой матки, это правда. Тогда он создает все возможные вещи: он начинает копать пещеры, строить дома, самолеты. Ты видел интерьер самолета – будет неудивительно, если однажды ты найдешь, что в самолете люди плавают в ваннах с соленой водой. Самолет может дать тебе точно ту же ситуацию, но она не принесет удовлетворения.
Ребенок не знал ничего другого. Мы пытаемся создать максимум удобств: нажми на кнопку – придет стюардесса. Мы делаем все как можно более комфортабельным, но не можем создать такого комфорта, как в утробе матери. Тебе не нужно было даже нажимать на кнопку. Прежде чем ты успевал проголодаться, ты был накормлен. Прежде чем тебе нужен был воздух, ты его получал. У тебя не было совершенно никакой ответственности.
Поэтому, когда ребенок выходит из утробы матери, если он вообще это чувствует, наверное, он чувствует это как смерть. Он не может чувствовать, что это рождение, это невозможно. Это наша идея – идея тех, кто стоит снаружи, – мы говорим, что это рождение.
И снова, снова однажды, после трудов всей его жизни… Ему удалось что-то сделать – создать небольшой дом, семью, небольшой круг друзей, немного тепла, какой-то уголок мира, где он может расслабиться и быть самим собой, где его принимают. Трудно – борьба всей жизни, и вот внезапно однажды он находит, что снова его выбрасывают.
Доктор пришел снова – и это тот же человек, который его ударил в первый раз! Но тогда это было для того, чтобы он начал дышать; на этот раз, насколько мы знаем… Теперь мы на этой стороне, мы не знаем другой стороны. Другая сторона остается воображению; именно поэтому ад и рай… всевозможные буйные всплески воображения.
Мы с этой стороны, а этот человек умирает. Для нас он умирает; может быть, он снова родится. Но это узнает только он, и он не сможет вернуться и сказать нам:
– Не волнуйтесь; я не умер, я жив.
Он не мог обернуться в утробе матери, чтобы взглянуть в последний раз и со всеми попрощаться, теперь он тоже не может вернуться обратно и сказать всем «до свиданья», сказать:
– Не волнуйтесь. Я не умираю, я рождаюсь заново.
Индуистская идея о перерождении – это не что иное, как проекция обычного рождения. Для матки – если матка думает – ребенок умер. Для ребенка – если он думает – это умирание. Но он рождается; это была не смерть, это было рождение. Индуисты спроецировали ту же самую идею на смерть. С этой стороны это кажется смертью, но с другой стороны… Но другая сторона – это наше воображение; мы не можем сделать ее тем, что нам хочется.
Каждая религия оформляет другую сторону по-своему, потому что каждое общество и каждая культура зависит от определенной географии, у нее своя история. Например: тибетцы не могут представить другую сторону холодной – даже холод внушает страх, холод невозможен. Тибетец думает, что мертвому человеку тепло, в новом мире всегда тепло.
Индиец не может себе представить, что в другом мире всегда тепло. Даже четыре месяца жары в Индии – это слишком, но целую вечность оставаться в тепле – ты сваришься! Они не имеют никакого понятия о кондиционерах, но то, как индуисты описывают рай, это почти что комната с кондиционером – всегда прохладно, не тепло, не холодно, прохладно. Всегда весна, индийская весна – все цветы цветут, ветры полны аромата, птицы поют, все приходит к жизни; но воздух прохладный, не теплый. Они снова и снова напоминают об этом: постоянный поток прохладного воздуха.
Именно так твой ум проецирует новые идеи; иначе все не могло бы быть по-разному для тибетца, индуиста или мусульманина. Мусульманин не может вообразить, что другой мир будет пустыней, – он столько страдал в арабской пустыне. Другой мир – это оазис, бесконечный оазис. Не через много миль ты находишь маленький оазис, немного воды и несколько деревьев, нет – сплошной оазис всюду вокруг, никакой пустыни.
Мы проецируем, но для человека, который умирает, это тот же процесс, который он однажды пережил. Хорошо известен факт, что во время смерти, если человек остается в сознании, если он не впадает в кому, он начинает вспоминать весь цикл своей жизни. Он возвращается в тот момент жизни, когда он родился. Кажется важным, что когда он покидает этот мир, он может окинуть взглядом все случившееся. Всего за несколько секунд проворачивается весь календарь, точно как в ваших фильмах.
Календарь продолжает двигаться, потому что двухчасовой фильм должен охватить много лет… если календарь движется с обычной скоростью, ты просидишь в кинотеатре два года; кто на это способен? Нет, календарь продолжает двигаться, даты меняются быстро. Во время смерти он движется еще быстрее. За одно-единственное мгновение, как вспышка, проносится вся жизнь и останавливается в первом мгновении. Тот же самый процесс происходит снова – жизнь прошла полный цикл.
Почему я хочу, чтобы ты это вспомнил? – потому что твой Бог – это не что иное, как страх первого дня твоей жизни, который продолжается до ее последнего мгновения, становясь больше и больше. Именно поэтому человек, пока он молод, может быть атеистом, он может это себе позволить, но по мере того, как он становится старше, быть атеистом становится все труднее. Если, когда он приблизится к могиле, окажется одной ногой в могиле, ты спросишь его, все ли еще он атеист, он скажет: «Я это пересматриваю» – из-за страха… что будет? Весь его мир исчезает.
Мой дед не был религиозным человеком, совсем нет. Он был ближе к Греку Зорбе: ешь, пей и веселись; нет другого мира, все это вздор. Мой отец был очень религиозным человеком; может быть, это было из-за деда – реакция, противостояние поколений. Но в моей семье все было вверх ногами: мой дед был атеистом, и, может быть, именно из-за его атеизма мой отец стал теистом. И каждый раз, когда мой отец ходил в храм, дед смеялся и говорил:
– Ну вот, опять! Продолжай, трать свою жизнь понапрасну на эти глупые статуи!
Я люблю Зорбу по многим причинам; одна из причин в том, что в Зорбе я снова нахожу своего деда. Он так любил поесть, что обычно никогда никому не доверял приготовление пищи; он готовил сам. За свою жизнь в Индии я гостил в тысячах семей, но никогда не ел ничего вкуснее стряпни моего деда. И он так любил готовить, что каждую неделю давал пир для всех друзей – и готовил целый день.
Моя мать, тети, слуги и повара – всех выгоняли из кухни. Когда мой дед готовил, никто не должен был его беспокоить. Но со мной он очень дружил; он позволял мне наблюдать и говорил:
– Учись, не полагайся на других людей. Только ты знаешь свой вкус. Кто еще его узнает?
Я говорил:
– Это за пределами моих возможностей; я слишком ленив, но я могу посмотреть. Целый день готовить? – я на это не способен.
И я ничему не научился, но просто смотреть на него было радостью – он работал почти как скульптор, музыкант или художник. Готовить еду для него не было просто делом; это было искусством. И если что-то выходило хоть немного ниже его стандарта, он тут же это выбрасывал. Он готовил заново… и я говорил:
– Но все в полном порядке.
– Ты знаешь, – говорил он, – что это не совершенно в порядке, это просто в порядке. Но я перфекционист. Пока я не достигну своего стандарта, я никому не предложу эту еду. Я люблю свою еду.
Он приготавливал много разных напитков… и что бы он ни делал, вся семья была против, все говорили, что он просто головная боль. Он никого не допускал в кухню, а вечером собирал всех атеистов города. И, просто чтобы насолить джайнизму, он ждал заката солнца. Он не ел до заката, потому что джайнизм говорит: «Ешь перед закатом; после заката есть нельзя». Он снова и снова посылал меня посмотреть, село ли солнце.
Он раздражал всю семью. И мои родственники не могли на него злиться – он был главой семьи, старшим в семье, – но злились на меня. Это было проще. Они говорили:
– Зачем ты ходишь смотреть, село ли солнце? Этот старик испортит и тебя, совершенно испортит.
Мне было очень грустно, потому что я нашел книгу «Грек Зорба», только когда мой дедушка умирал. Единственное, что я чувствовал, глядя на его погребальный костер, – что он был бы в восторге, если бы я перевел ее и прочитал ему. Я читал ему много книг. Он был неграмотным, он мог только подписать свое имя, вот и все. Он не умел ни читать, ни писать – но очень этим гордился.
Он говорил:
– Хорошо, что мой отец не заставлял меня ходить в школу, иначе там бы меня испортили. Эти книги так портят людей.
Он говорил мне:
– Всегда помни: твой отец испорчен, твои дяди испорчены; они постоянно читают религиозные книги, священные писания, а все это мусор. Пока они читают, я живу; хорошо познавать из жизни.
Он говорил мне:
– Они пошлют тебя в университет, они не послушают меня. И я мало чем могу помочь, потому что если твой отец и мать настоят на своем, они пошлют тебя в университет. Но остерегайся, не потеряйся в книгах.
Он наслаждался небольшими вещами. Я спросил его:
– Все верят в Бога, почему не веришь ты, Баба?
Я называл его Баба, этим словом в Индии обращаются к деду. Он говорил:
– Потому что я не боюсь.
Очень простой ответ: «Почему я должен бояться? Не нужно бояться; я не сделал ничего плохого, я никому не причинил вреда. Я просто прожил свою жизнь радостно. Если и есть какой-то Бог, и я когда-нибудь его встречу, он не может гневаться на меня. Это я буду гневаться на него: “Зачем ты создал этот мир? – что это за мир?” Я не боюсь».
Когда он умирал, я спросил его снова, потому что врачи говорили, что осталось лишь несколько минут. Его пульс терялся, его сердце дало сбой, но он был в полном сознании. Я спросил:
– Баба, один вопрос…
Он открыл глаза и сказал:
– Я знаю твой вопрос: почему ты не веришь в Бога? Я знал, что ты задашь мне этот вопрос, когда я буду умирать. Ты думаешь, смерть заставит меня испугаться? Я прожил радостно и полнокровно, и не жалею, что умираю. Что еще мне делать завтра? Я все сделал хорошо, ничего не осталось. Мой пульс замедляется, биение сердца останавливается, и я думаю, все будет в полном порядке, потому что я чувствую себя очень мирным, очень спокойным, очень молчаливым. Умру ли я полностью или буду жить, сейчас я сказать не могу. Но одно ты должен помнить: я не боюсь.
Ты говоришь мне: «В то мгновение, когда я думаю о том, чтобы отбросить идею Бога, возникает страх». Это простое указание, что камнем идеи Бога ты подавляешь страх; в то мгновение, когда ты удаляешь камень, страх выпрыгивает.
Если возникает страх, это означает, что ты должен посмотреть ему в лицо; прикрывать его идеей Бога никаким образом тебе не поможет. Ты не можешь снова обрести веру; она разрушена. Ты не можешь поверить в Бога, потому что сомнение реально, а вера – это вымысел. Никакой вымысел не может выстоять перед фактом. Теперь Бог останется для тебя гипотезой; твои молитвы будут бесполезны. Ты будешь знать, что это гипотеза, ты не сможешь забыть, что это гипотеза.
Как только ты услышал истину, ее невозможно забыть. Это одно из качеств истины – ее не нужно помнить. Ложь нужно постоянно вспоминать; ты можешь забыть. У человека, привыкшего лгать, память лучше, чем у человека, привыкшего к правде, потому что правдивому человеку не нужна память. Если ты говоришь только правду, не нужно помнить. Но если то, что ты говоришь, ложь, тогда тебе придется постоянно помнить, потому что ты сказал одному человеку одну ложь, другому – другую, что-то еще – кому-то третьему. Что ты кому сказал, ты должен категоризировать и держать у себя в уме. А когда начинается ложь, тебе приходится лгать снова и снова, серия за серией. Ложь не верит в контроль рождаемости.
Истина безбрачна, у нее вообще нет детей; это неженатый факт.
Как только ты понимаешь, что Бог есть не что иное как гипотеза, созданная священниками, политиками, силовой элитой, педагогами – всеми теми, кто хочет держать тебя в психологическом рабстве, кто связан круговой порукой капиталовложений в твое рабство… Все они хотят держать тебя в страхе, вечном страхе, дрожащем глубоко внутри, потому что, если ты не боишься, ты опасен.
Ты можешь быть либо человеком, который труслив, который боится, который готов подчиниться, сдаться, человеком, у которого нет ни собственного достоинства, ни малейшего уважения к своему существу – либо ты можешь быть бесстрашным. Но тогда ты будешь бунтарем, тебе этого не избежать. Ты можешь быть либо человеком веры, либо бунтарским духом. Поэтому эти люди не хотят, чтобы вы были бунтовщиками – они продолжают навязывать, обусловливать ваши умы христианством, иудаизмом, исламом, индуизмом, они заставляют вас постоянно дрожать глубоко внутри. На карту поставлена их власть, и каждый, кто заинтересован во власти, чья жизнь не что иное как воля к власти, может замечательно использовать идею Бога.
Если ты боишься Бога – а если ты веришь в Бога, то тебе придется и бояться, – ты должен следовать приказам и заповедям, его святым книгам, его мессиям, его воплощениям – ты должен слушаться его и его агентов.
Фактически, его самого не существует, существуют только агенты. Это очень странный бизнес. Религия – это наистраннейший из всех бизнесов. Нет никакого босса, но есть посредники: священник, епископ, кардинал, папа, мессия, целая иерархия, – а на верхушке никого нет.
Но Иисус получает авторитет и власть от Бога – как единородный сын. Папа получает власть от Иисуса – как единственный истинный представитель, непогрешимый. И это продолжается и продолжается до самого последнего священника… но никакого Бога нет; это твой страх. Ты попросил, чтобы изобрели Бога, потому что ты не мог жить один. Ты не мог смотреть в лицо жизни, ее красотам, ее радостям, ее страданиям, ее болям. Ты был не готов переживать их сам, без кого-то, чтобы тебя защитить, без кого-то, кто прикрыл бы тебя, как зонт. Ты попросил Бога из страха. И, конечно, мошенники есть везде. Попроси, и они сделают для тебя, что угодно.
Тебе придется отбросить эту идею Бога, которая помогает тебе оставаться неиспуганным. Тебе придется пройти через страх и принять его как человеческую реальность. Не нужно от него бежать. Что нужно, так это войти в него глубоко, и чем глубже ты входишь в свой страх, тем меньше ты его находишь. Когда ты касаешься самого глубочайшего дна страха, ты просто смеешься, бояться нечего.
А когда страх исчезает, остается невинность, и эта невинность есть summum bonum, квинтэссенция религиозного человека.
Эта невинность есть сила.
Эта невинность есть единственное в существовании чудо.
Из этой невинности может возникнуть что угодно, но она не сделает тебя христианином, она не сделает тебя мусульманином. В этой невинности ты станешь просто обычным человеческим существом, тотально принимающим свою обычность, живущим радостно, благодарным всему существованию – не Богу, потому что это идея, данная тебе другими.
Но существование – это не идея. Оно всюду вокруг тебя, внутри и снаружи. Когда ты совершенно невинен, глубокая благодарность – я не назову ее молитвой, потому что в молитве ты что-то просишь, я назову это благодарностью, – возникает признательность. Ты не просишь чего-то, но благодаришь за то, что тебе уже дано.
Тебе столько уже дано. Заслуживаешь ли ты этого? Заработал ли ты это? Существование продолжает изливаться на тебя так обильно, что просить большего просто уродливо. То, что ты уже получил, – ты должен быть за это благодарен. И самое красивое, что когда ты благодарен, существование начинает изливать на тебя больше и больше. Круг замыкается: чем больше ты получаешь, тем более благодарен; чем более ты благодарен, тем больше получаешь… этому нет конца, это бесконечный процесс.
Но помни – гипотезы Бога больше нет; она была отброшена в то мгновение, когда ты назвал Бога гипотезой. Боишься ты или нет, ты не можешь вернуть ее обратно; все кончено.
Теперь единственное, что тебе остается, – это идти в этот страх.
Просто войди в него, чтобы ты мог найти его глубину.
И иногда бывает так, что он не очень глубок.
История.
Человек, идущий ночью по дороге, поскользнулся на камне и упал. Боясь, что упадет на тысячи футов вниз, – потому что он знал, что в этом месте долина очень глубока, – он ухватился за ветку растения, свисавшую со скалы. Все, что он мог видеть в ночи, была бездонная пропасть. Он закричал; его собственный крик отразился эхом – никто его не услышал.
Можешь вообразить этого человека и всю ночь его мучений. Каждое мгновение рядом была смерть, его руки холодели, пальцы соскальзывали… а когда взошло солнце, он посмотрел вниз и рассмеялся: пропасти не было. Всего в шести футах под ним была еще одна скала. Он мог бы отдыхать всю ночь, спокойно спать – уступ был достаточно широким, – но вся эта ночь была сплошным кошмаром.
По своему опыту я могу тебе сказать: этот страх не более шести футов глубиной. От тебя зависит, хочешь ли ты цепляться за ветку и превратить свою жизнь в кошмар, или прийти в экстаз, отпустив ветку и встав на ноги.
Бояться нечего.
Творчество. Высвобождение внутренних сил
Предисловие: аромат свободы
Творчество – величайший в существовании бунт. Если хочешь быть творческим, тебе придется избавиться от всей обусловленности; иначе твое творчество будет не более чем копированием, просто копией под копирку. Ты можешь быть творческим, только если ты – индивидуальность; ты не можешь творить, оставаясь частью психологии толпы. Психология толпы не творческая; она живет тлеющей жизнью, она не знает никакого танца, никакой песни, никакой радости; она механична.
Творец не может следовать проторенному пути. Он должен найти собственный путь, прорубаясь сквозь джунгли жизни. Он должен идти один; он должен вырваться из коллективного ума, из плебейской психологии. Коллективный ум – это самый низкоразвитый ум в мире, даже так называемые идиоты по своему развитию выше коллективного идиотизма. Но в распоряжении коллективности есть свои взятки: она уважает людей, чтит людей, которые продолжают настаивать на том, что путь коллективного ума – единственно правильный.
По сущей необходимости в прошлом всем творцам: художникам, танцорам, музыкантам, поэтам, скульпторам – приходилось отказываться от респектабельности. Им приходилось жить некой богемной жизнью, жизнью бродяг; для них это было единственной возможностью остаться творческими. Этой необходимости не будет в будущем. Если вы меня понимаете, если вы чувствуете, что в моих словах есть правда, в будущем каждый должен жить индивидуально, и тогда отпадет необходимость в богемном образе жизни. Богема – это побочный продукт окостеневшей, ортодоксальной, традиционной, респектабельной жизни.
Мое усилие – в том, чтобы разрушить коллективный ум и сделать каждую индивидуальность свободной быть самим или самой собой. Тогда нет никакой проблемы; тогда ты можешь жить, как хочешь. Фактически, человечество действительно родится лишь в тот день, когда индивидуальность будет уважаема в своем бунте. Человечество до сих пор еще не родилось, оно все еще в зачаточном состоянии. То, что вы видите и считаете человечеством, – очень обманчивое явление. Пока мы не дадим каждому индивидуальной свободы, абсолютной свободы быть собой, существовать по-своему… И конечно, человек не должен вмешиваться ни в чью жизнь – это часть свободы. Никто не должен вмешиваться в жизнь никого другого.
Но в прошлом каждый совал свой нос в дела другого – даже в том, что абсолютно лично, что не имеет ничего общего с обществом. Например, ты влюбляешься в какую-то женщину – какое отношение это имеет к обществу? Это чисто личное явление, не принадлежащее рыночной площади. Если два человека соглашаются быть едиными в любви, общество не должно в это вникать. Но общество входит со всеми своими инструментами, прямо, косвенно. Между влюбленными становится полицейский, между влюбленными становится судья. А если и этого недостаточно, общества создали сверхполицейского – Бога, который позаботится о тебе.
Идея Бога – это идея любопытного Тома, который не оставляет тебя в покое даже в ванной, который продолжает подглядывать в замочную скважину, наблюдая: что ты там делаешь? Это уродливо! Все религии мира говорят, что Бог постоянно наблюдает за тобой, – это уродливо, что это за Бог? Ему что, нечем заняться, кроме как подглядывать за каждым, преследовать каждого? Кажется, это предельный детектив!
Человечеству нужна новая почва – почва свободы. Богема была реакцией, необходимой реакцией, но если мое видение будет воплощено, не будет никакой богемы, потому что не будет никакого так называемого коллективного ума, пытающегося помыкать людьми. Тогда каждый будет непринужденным с самим собой. Конечно, ты не должен вмешиваться ни в чьи чужие дела – но что касается твоей жизни, ты можешь жить ее по-своему.
Лишь тогда есть творчество. Творчество – это аромат индивидуальной свободы.
Подготовка холста
Как только патология исчезает, каждый становится творцом. Пусть это будет понято как можно глубже: только больные люди разрушительны. Здоровые люди созидательны. Творчество – это своего рода аромат настоящего здоровья. Когда человек действительно здоров и цел, творчество становится его естеством, в нем возникает жажда творчества.
Три «с»
Человечество подошло к распутью. Мы жили жизнью одномерного человека, и она исчерпана. Теперь нам нужно более богатое, трехмерное человеческое существо. Я называю это тремя «С», точно как три «R»[3]. Первое «С» – сознание, второе – сострадание, третье – созидание, творчество.
Сознание – это существо, сострадание – чувство, творчество – действие. В моем видении новый человек должен быть всеми тремя одновременно. Я даю вам наитруднейшую из задач, величайший из вызовов. Ты должен быть медитативным, как Будда, любящим, как Кришна, творческим, как Микеланджело или Леонардо да Винчи. Ты должен быть всем вместе, одновременно. Лишь тогда будет исполнена твоя тотальность; иначе в тебе чего-то будет не хватать. И то, чего в тебе не хватает, будет делать тебя однобоким, неосуществленным. Ты можешь достичь очень высокой вершины, будучи одномерным, но ты будешь лишь вершиной. Я хотел бы, чтобы ты был всем гималайским хребтом, не просто вершиной, но вершинами среди вершин.
Одномерный человек доказал свою несостоятельность. Он не смог создать красивой Земли, не смог создать рая на Земле. Он потерпел поражение, полное поражение! Он создал несколько красивых людей, но не смог трансформировать все человечество, не смог поднять уровень сознания всего человечества. Лишь немногие индивидуальности стали просветленными. Это больше не поможет. Нам нужно больше просветленных людей, просветленных трехмерно.
Вот мое определение нового человека.
Будда не был поэтом – но новое человечество, люди, которые сейчас станут буддами, будут поэтами. Когда я говорю «поэтами», я не имею в виду, что они будут писать стихи – вы должны быть поэтичными. Ваша жизнь должна быть поэтичной, ваш подход должен быть поэтичным.
Логика суха, поэзия жива. Логика не может танцевать, это невозможно. Увидеть логику танцующей все равно что увидеть танцующим Махатму Ганди! Это выглядело бы смехотворно. Поэзия – может танцевать; поэзия это танец твоего сердца. Логика не может любить – она может говорить о любви, но не может любить; любовь кажется иррациональной. Лишь поэзия может любить, лишь поэзия может совершить прыжок в парадокс любви.
Логика холодна, очень холодна; она хороша в том, что касается математики, но неуместна в применении к человечеству. Став слишком логичным, человечество исчезнет; тогда будут только номера, не человеческие существа – взаимозаменяемые номера.
Поэзия, любовь, чувство придают тебе глубину, тепло. Ты становишься тающим, ты теряешь холодность. Ты становишься более человечным. Будда – сверхчеловек, это бесспорно, но он теряет измерение человечности. Он неземной. В нем есть красота неземного, но нет красоты Грека Зорбы. Зорба такой земной. Я хотел бы, чтобы ты был и тем, и другим – Зорбой-Буддой. Человек должен быть медитативным, но не вопреки чувству. Человек должен быть медитативным, но полным чувства, переполняемым любовью. Человек должен быть творческим. Если твоя любовь – это только чувство, которое не трансформируется в действие, оно не повлияет на большую часть человечества. Ты должен претворить любовь в реальность, материализовать ее.
Вот твои три измерения: существо, чувство, действие. Действие состоит в творчестве, всевозможном творчестве – музыке, поэзии, живописи, скульптуре, архитектуре, науке, технологии. Чувство состоит во всем, что эстетично, – любовь, красота. А существо состоит в медитации, осознанности, сознании.
Расслабление в действии
Во-первых, нужно понять природу действия и его подводные течения; иначе расслабление невозможно. Даже если ты захочешь расслабиться, это будет невозможно, если ты не наблюдал, не исследовал, не осознал природы своей деятельности, потому что деятельность – это не простое явление. Многие хотели бы расслабиться, но не могут. Расслабление подобно цветению: ты не можешь вызвать его усилием. Ты должен понять все это явление: почему ты так активен, откуда такая увлеченность деятельностью, почему ты так одержим ею.
Помни эти два слова: первое – «действие», второе – «деятельность». Действие – это не деятельность; деятельность – это не действие. Их природа диаметрально противоположна. Действие происходит, когда ситуация того требует, и ты действуешь, откликаешься. Деятельность происходит вне всякой связи с ситуацией; это не отклик; ты так беспокоен внутри, что ситуация является только поводом для деятельности.
Действие исходит из молчаливого ума – и это самая красивая вещь в мире. Деятельность исходит из беспокойного ума – и это самая уродливая вещь в мире. Действием можно назвать то, что адекватно; деятельность неадекватна. Действие спонтанно, от мгновения к мгновению; деятельность перегружена прошлым. Это не отклик на настоящее мгновение, это скорее выплескивание тревожности, которую ты принес из прошлого в настоящее. Действие созидательно. Деятельность очень разрушительна – она разрушает тебя, она разрушает других.
Попытайся увидеть эту тонкую ситуацию. Например, ты голоден и ешь – это действие. Но если ты не голоден, если ты не чувствуешь совершенно никакого голода, но продолжаешь есть, – это деятельность. Эта деятельность есть своего рода насилие: ты разрушаешь пищу, ты скрежещешь зубами и разрушаешь пищу; это несколько ослабляет внутреннюю тревожность. Ты ешь не из голода, но просто потому, что есть внутренняя потребность, позыв к насилию.
В животном мире насилие ассоциируется со ртом и руками, когтями и зубами; эти вещи в животном мире насильственны. Когда ты ешь, участвует и то, и другое: руками ты берешь пищу, ртом ешь ее – высвобождается насилие. Но если голода нет, это не действие, это болезнь. Эта деятельность имеет природу одержимости. Конечно, ты не можешь продолжать есть и есть, потому что тогда ты лопнешь, поэтому люди изобрели трюки: они жуют табак или жвачку, курят сигареты. Все это ложная пища, в которой нет ничего питательного, но которая помогает в том, что касается насилия.
Когда человек сидит и жует жвачку, что он делает? Он кого-то убивает. У себя в уме, если он осознает, он воображает, что кого-то убивает – жуя жвачку, что само по себе – совершенно невинная деятельность. Ты никому не причиняешь вреда – но для тебя это очень опасно, потому что, кажется, ты совершенно не осознаешь, что ты делаешь. Когда человек курит, что он делает?.. очень невинным образом, вдыхая и выдыхая дым – своего рода нездоровая пранаяма, своего рода циклическая трансцендентальная медитация. Он создает мандалу: вдыхает дым, выдыхает дым, вдыхает и выдыхает – создается мандала, круг. В курении он исполняет своего рода чтение мантры, ритмическое чтение. Это успокаивает; его внутренняя тревожность немного расслабляется.
Если ты с кем-то разговариваешь, всегда помни – это почти на сто процентов верно: если человек тянется за сигаретой, это значит, что ему скучно; тотчас же уйди от него. Ему хочется тебя выгнать, но он не может, это было бы невежливо. Он находит сигарету; он говорит: «Теперь все кончено! Мне надоело». В животном мире он набросился бы на тебя, но он не может – будучи цивилизованным человеческим существом. Он набрасывается на сигарету, закуривает. Теперь он больше не беспокоится о тебе, он полностью погружен в свою дымную мантру. Это успокаивает.
Но эта деятельность показывает, как ты одержим. Ты не можешь оставаться собой, ты не можешь оставаться в молчании, ты не можешь оставаться в бездействии. В деятельности ты продолжаешь выбрасывать свое безумие, сумасшествие.
Действие прекрасно, действие приходит как спонтанный отклик. Жизнь требует отклика, в каждое мгновение ты должен действовать, но деятельность вмешивается в настоящее мгновение. Ты голоден и ищешь еду, тебе хочется пить, и ты идешь к колодцу. Тебе хочется спать, и ты засыпаешь. Ты действуешь, исходя из тотальной ситуации. Действие спонтанно и тотально.
Деятельность никогда не спонтанна, она исходит из прошлого. Может быть, ты накапливал ее много лет, и вот она взрывается в настоящем – неадекватно. Но ум коварен; ум всегда находит деятельности рациональные объяснения. Ум всегда пытается доказать, что это не деятельность, а действие; это было необходимо. Внезапно ты вспыхиваешь гневом. Все вокруг осознают, что в гневе не было необходимости, что ситуация его не требовала, и он был просто неуместен – не можешь этого увидеть только ты. Каждый чувствует: «Что ты делаешь? В этом не было необходимости. Почему ты в таком гневе?» Но ты находишь рациональные причины, объясняешь, что это было необходимо.
Эти рациональные объяснения помогают тебе не осознавать своего безумия. Это именно те вещи, которые Георгий Гурджиев называл «буферами». Ты окружаешь себя буферами рациональных объяснений, чтобы не осознавать ситуации. Буферы используют для поездов – их помещают между двумя вагонами, чтобы во время внезапной остановки пассажиры не чувствовали резкого толчка. Буферы поглощают шок. Твоя постоянная деятельность неуместна, но буферы рационализации не позволяют тебе увидеть ситуацию. Буферы ослепляют тебя, и деятельность такого рода продолжается.
Если происходит деятельность, ты не можешь расслабиться. Как тебе расслабиться? – потому что это навязчивая потребность, ты хочешь делать что-то, все равно что. В мире есть дураки, которые продолжают говорить: «Что-то делать лучше, чем ничего». И есть круглые дураки, которые создали всемирную поговорку: «Пустой ум – мастерская дьявола». Это не так! Пустой ум – мастерская Бога. Пустой ум – это самое прекрасное на свете, чистейшее, потому что как может пустой ум быть мастерской дьявола? Дьявол не может войти в пустой ум, невозможно! Дьявол может войти только в ум, одержимый деятельностью, – тогда дьявол может взять тебя под контроль, может показать способы и средства быть более деятельным. Дьявол никогда не говорит: «Расслабься!» Он говорит: «Почему ты тратишь время попусту? Сделай что-то, парень, живее! Жизнь проходит, сделай что-то!» А все великие учителя, учителя, пробужденные к истине жизни, осознали, что пустой ум дает пространство, в котором в тебя может войти божественное.
Дьявол может воспользоваться деятельностью, не пустым умом. Как дьяволу воспользоваться пустым умом? Он не посмеет приблизиться, потому что пустота просто убьет его. Но если ты полон глубокого, безумного позыва к активности, дьявол возьмет тебя под контроль. Тогда он будет направлять тебя – тогда он будет единственным проводником.
Мне хотелось бы вам сказать, что эта поговорка абсолютно неправильна. Наверное, ее предложил сам дьявол.
Одержимость деятельностью нужно наблюдать. И тебе придется наблюдать ее в собственной жизни, потому что все, что я говорю, не будет иметь большого смысла, если ты не видишь сам, что твоя деятельность неуместна, не нужна. Зачем тогда ты это делаешь?
Путешествуя, я видел, как люди снова и снова делают одно и то же. Двадцать четыре часа я еду в поезде с соседом по купе. Он раз за разом перечитывает одну и ту же газету, он не может найти, чем еще заняться. Заключенный в вагон поезда, он не находит других возможностей деятельности, и вот он перечитывает одну и ту же газету. И я наблюдаю… что делает этот человек?
Газета – это не Гита и не Библия. Ты можешь читать Гиту много раз, потому что каждый раз тебе открывается новый смысл. Но газета не Гита; с ней покончено, как только ты ее увидел! Ее не стоит читать и одного раза, но люди продолжают перечитывать. Снова и снова они начинают по-новой. В чем проблема? Какая необходимость? Нет – они одержимы; они не могут оставаться в молчании, в бездействии. Для них это невозможно, это выглядит как смерть. Им приходится оставаться деятельными.
Много лет путешествий дали мне возможность наблюдать за людьми, когда они этого не знали, потому что иногда со мной в купе был только один человек… И он изо всех сил пытался заставить меня говорить, но я говорил только да или нет; и он отбрасывал эту идею. Тогда я просто наблюдал – прекрасный эксперимент, и совершенно бесплатно! Я наблюдал его: он открывал чемодан – и я видел, что он ничего не делал – смотрел в него, закрывал снова. Затем он открывал окно, закрывал окно. Снова он возвращался к газете, курил, снова открывал чемодан, перекладывал вещи, открывал окно, смотрел наружу. Что он делает?.. и почему? Внутренний зуд, что-то дрожит внутри, лихорадочное состояние ума… Он должен что-то делать, иначе он потеряется. Наверное, в обычной жизни он деятельный человек; теперь пришло время расслабиться – он не может расслабиться, продолжается старая привычка.
Говорят, что Аурангзеб, император Могулов, заключил своего старого отца в тюрьму. Отец Аурангзеба, Шах Джехан, построил Тадж-Махал. Сын заключил его в тюрьму, сверг с престола. Говорят, в автобиографии Аурангзеба написано, что через несколько дней… Шаха Джехана не беспокоило заключение, потому что ему была обеспечена полная роскошь. Это был дворец, и Шах Джехан жил точно так же, что и раньше. Его жилище не было похоже на тюрьму; у него было абсолютно все необходимое. Недоставало только одного, и это была деятельность – он не мог ничего делать. И он попросил своего сына Аурангзеба: «Все в порядке, ты обеспечил меня всем необходимым, все прекрасно. Мне не хватает только одного, и если ты это сделаешь, я буду тебе вечно благодарен – пошли мне тридцать мальчиков. Я буду их учить».
Аурангзеб не мог поверить своим ушам. «Почему отец хочет учить тридцать мальчиков?» Он никогда не проявлял никакой склонности к тому, чтобы быть учителем, и его никогда не интересовало образование; что же с ним случилось? Но он исполнил его желание. Тридцать мальчиков были посланы Шаху Джехану, и все стало в порядке – он снова стал императором для этих тридцати мальчиков. Когда ты входишь в младшие классы школы, учитель там почти что император. Ты можешь приказать ученикам сесть; ты можешь приказать им встать, и им придется встать. И он воссоздал в этой комнате с тридцатью мальчиками всю ситуацию своего двора – просто из наркотической зависимости, старой привычки распоряжаться людьми.
Психологи подозревают, что учителя на самом деле – политики. Конечно, они недостаточно уверены в себе, чтобы двигаться в политику, – они идут в школы и становятся президентами, премьер-министрами, императорами. Маленькие дети – они могут отдавать им приказы и принуждать их. Психологи подозревают, что у учителей есть склонность к садизму, что им нравится мучить. И для этого не найти лучшего места, чем начальные классы школы. Ты можешь мучить невинных детей – и мучить их ради их собственной пользы, ради их собственного блага. Пойди и посмотри! Я был в начальных школах, я наблюдал учителей. Психологи подозревают – а я уверен, что они садисты! И нельзя найти более невинных жертв, совершенно безоружных, которые не могут даже сопротивляться. Они так слабы и беспомощны – а учитель возвышается над ними, как император.
Аурангзеб написал в своей автобиографии: «Мой отец, просто по старой привычке, по-прежнему хочет притворяться императором. Пусть притворяется и дурачит себя, в этом нет ничего дурного. Пусть себе управляет небольшой школой и радуется».
Деятельность происходит, когда действие неуместно. Наблюдай себя и увидь: девяносто процентов твоей энергии растрачивается в деятельности. И из-за этого, когда приходит момент действовать, у тебя нет никакой энергии. Расслабленный человек просто свободен от одержимости, и у него внутри начинает накапливаться энергия. Он консервирует свою энергию, она автоматически сохраняется, и когда приходит момент действовать, в это действие течет все его тотальное существо. Именно поэтому действие тотально. Деятельность всегда вполсилы, потому что как тебе одурачить себя абсолютно? Даже ты знаешь, что это бесполезно. Даже ты осознаешь, что делаешь это по определенным лихорадочным причинам, которые неясны даже тебе, очень туманны.
Ты можешь переменить деятельность, но пока деятельность не трансформирована в действие, это не поможет. Люди приходят и говорят: «Я хотел бы бросить курить». Я говорю: «Зачем? Это такая прекрасная трансцендентальная медитация, продолжай». И если ты бросишь курить, то начнешь делать что-то другое – потому что болезнь не изменишь, меняя симптомы. Тогда ты будешь грызть ногти, тогда ты будешь жевать жвачку – есть и более опасные вещи. Это невинно, потому что ты просто жуешь жвачку, жуешь ее сам. Ты, может быть, глупец, но не насильственный человек, ты не разрушителен по отношению к кому-то другому. Если ты перестанешь жевать жвачку и курить, что ты тогда будешь делать? Твоему рту нужна деятельность, он насильствен. Тогда ты будешь говорить. Ты будешь беспрерывно говорить – якети-якети-як! – и это гораздо опаснее!
Только вчера приходила жена Муллы Насреддина. Она редко приходит ко мне, но когда она приходит, я тут же понимаю, что случился какой-то кризис. И я спросил: «Что случилось?» Тридцать минут она говорила… тысячи слов, только чтобы сообщить мне:
– Сделай что-нибудь! Мулла Насреддин разговаривает во сне. Он говорит слишком много, и мне трудно спать с ним в одной комнате. Он кричит, он говорит гадости. Что делать?
– Ничего, – сказал я. – Просто дай ему шанс говорить, когда он бодрствует.
Люди продолжают говорить, но не дают шанса что-то сказать никому другому. Говорить – это почти что как курить. Если ты говоришь двадцать четыре часа… а ты говоришь! Пока ты бодрствуешь, ты говоришь; затем тело устает, ты засыпаешь, но болтовня продолжается. Двадцать четыре часа, без остановки, ты продолжаешь говорить, говорить и говорить. Это все равно что курить, потому что явление то же самое: рту нужно движение. Рот лежит в основе деятельности, потому что первая деятельность, случившаяся в твоей жизни, производилась ртом.
Ребенок рождается и начинает сосать грудь матери – это первая и основная деятельность. Курение все равно что сосание материнской груди: теплое молоко течет вовнутрь… в курении вовнутрь течет теплый дым, и сигарета касается губ, точно как груди матери сосок. Если тебе не давать ни курить, ни жевать жвачку, ты будешь говорить. Это гораздо опаснее, потому что ты выбрасываешь свой мусор в умы других людей.
Можешь ли ты долго оставаться в молчании? Психологи говорят, что, оставшись в молчании на три недели, ты начнешь разговаривать сам с собой. Тогда ты будешь разделен надвое: ты будешь и говорить, и слушать. А если ты попытаешься остаться в молчании на три месяца, ты будешь полностью готов для сумасшедшего дома, потому что тогда ты не будешь беспокоиться о том, есть кто-то рядом или нет. Ты будешь говорить, и не только говорить, но и отвечать – теперь ты полон, теперь ты ни от кого не зависишь. Вот что такое настоящий лунатик.
Лунатик – это человек, весь мир которого содержится у него внутри. Он и говорит, и слушает, он и актер, и зритель – он все, весь его мир заключен у него внутри. Он разделил себя на много частей, все стало фрагментарным. Именно поэтому люди боятся молчания – они знают, что может поехать крыша. А если ты боишься молчания, это значит, что у тебя внутри одержимый, лихорадочный, больной ум, который постоянно просит деятельности.
Деятельность – это твое бегство от самого себя. В действии ты есть; в деятельности ты бежишь от себя – это наркотик. В деятельности ты забываешь себя, а когда ты забываешь себя, нет больше ни волнений, ни тоски, ни тревог. Именно поэтому тебе нужно постоянно быть активным, делать то или другое, но ты никогда не в состоянии, когда не-действие в тебе расцветает и плодоносит.
Действие хорошо. Деятельность больна. Найди для себя определение: что является деятельностью, а что действием? Это первый шаг. Второй шаг состоит в том, чтобы быть более вовлеченным в действие, чтобы энергия двигалась в действие; а когда происходит деятельность, будь более наблюдающим, бдительным. Если ты осознан, деятельность прекращается. Энергия сохраняется, та же самая энергия становится действием.
Действие медитативно. Это не что-то заготовленное, выработанное заранее. Оно не дает тебе никаких шансов подготовиться, отрепетировать. Действие всегда ново и свежо, как роса на солнце. И человек действия всегда свеж и молод. Тело может состариться, но свежесть сохраняется; тело может умереть, но молодость продолжается. Тело может исчезнуть, но человек сохранится – потому что Бог любит свежесть. Бог всегда за новое и свежее.
Отбрасывай деятельность больше и больше. Но как тебе ее отбросить? Ты можешь сделать одержимость из отбрасывания. Вот что случилось с твоими монахами в монастырях: отбрасывание деятельности стало их одержимостью. Они постоянно делают все возможное, чтобы отбросить деятельность – молитва, медитация, йога, одно, другое. Это снова деятельность. Ты не можешь отбросить ее таким образом, она войдет обратно с черного хода.
Осознавай. Почувствуй разницу между действием и деятельностью. И когда тебя захватывает деятельность – фактически, это лучше назвать одержимостью, – когда в тебя вселяется деятельность, как привидение, – когда в тебя вселяется деятельность, и ты становишься лихорадочным, стань более осознанным. Вот все, что ты можешь сделать. Наблюдай это. Даже если тебе приходится это делать, делай это в полной осознанности. Кури, но кури очень медленно, в полной осознанности, чтобы ты мог видеть, что делаешь.
Если ты можешь наблюдать курение, однажды сигарета просто выпадет у тебя из пальцев, потому что тебе откроется вся абсурдность этой деятельности. Это глупо; это просто глупость, идиотизм. Когда ты это осознаешь, она просто падает. Ты не можешь ее бросить, потому что отбрасывание будет деятельностью. Именно поэтому я говорю, что она просто падает, как мертвый лист с дерева… падает, точно как лист. Если ты ее бросил, ты ее поднимешь снова тем или иным образом, в какой-то другой форме.
Пусть вещи отпадают, не отбрасывай их. Пусть деятельность исчезнет, не принуждай ее исчезнуть – потому что любое принуждение – это снова деятельность в другой форме. Наблюдай, будь бдительным, сознательным, и ты придешь к чудесному явлению: когда что-то отпадает само собой, само по себе, оно не оставляет в тебе никакого следа. Если ты это принуждаешь, остается след, остается шрам. Тогда ты всегда будешь хвастаться, что курил тридцать лет, а сейчас бросил. Это хвастовство остается прежним. Говоря об этом, ты делаешь то же самое – не куришь, но столько говоришь об этом факте, что бросил курить. Твои губы снова активны, рот задействован, насилие продолжается.
Если человек действительно понимает, вещи отпадают – и тогда ты не можешь поставить себе в заслугу: «Я это отбросил». Это отпало само! Ты ничего не отбрасывал. Это не усиливает эго. И тогда станет возможным больше и больше действия.
И когда у тебя есть возможность действовать тотально, не упускай ее, не колеблись – действуй! Действуй больше, и позволь деятельности отпасть самой по себе. Трансформация придет постепенно. На нее потребуется время, созревание потребует времени, но спешки нет.
Послушай эти слова Тилопы:
Ничего не делай с телом, но расслабь его; крепко закрой рот и оставайся в молчании; опустоши ум и ни о чем не думай.
«Ничего не делай с телом, но расслабь его…» Теперь ты можешь понять, что значит расслабление. Это значит, что в тебе нет зуда к деятельности. Расслабление не значит, что ты лежишь, как мертвец, – ты не можешь лежать, как мертвец, ты можешь только притворяться. Как ты можешь лежать, как мертвец? – ты жив, ты можешь только притвориться. Расслабление приходит к тебе, когда нет зуда к деятельности; энергия дома и никуда не движется. Если возникает определенная ситуация, ты действуешь, вот и все, но ты не находишь никаких предлогов, чтобы действовать. Ты в покое сам с собой. Расслабление значит, что ты как дома.
Несколько лет назад я прочитал одну книгу. Она была озаглавлена: «Ты Должен Расслабиться». Это просто абсурдно, потому что само это «должен» против расслабления – но такие книги продаются только в Америке. «Должен» означает деятельность, это одержимость. Когда есть это «должен», за ним скрывается какая-то одержимость. В жизни есть действия, но нет никакого «должен», иначе это «должен» создаст безумие. «Ты должен расслабиться» – теперь одержимостью стало расслабление. Тебе придется принять такую-то позу, лечь, сделать телу внушение с головы до пяток; сказать пальцам ног: «Расслабьтесь!» И двигаться вверх…
Почему «должен»? Расслабление наступает, лишь когда в твоей жизни нет никаких «должен». Расслабление – это не только тело, не только ум, это вся полнота твоего существа.
Ты слишком вовлечен в деятельность, и, конечно, ты усталый, рассеянный, высохший, замороженный. Жизненная энергия не движется. Есть только блоки, блоки и блоки. И когда бы ты что-нибудь ни делал, ты делаешь это в состоянии безумия. Конечно, появляется потребность расслабиться! Именно поэтому каждый месяц выходит столько книг о расслаблении. И я не видел ни одного человека, который стал бы расслабленным, прочитав книгу о расслаблении – он становится более судорожным, потому что теперь вся его жизненная деятельность осталась незатронутой, болезнь, одержимость деятельностью сохранилась, а он притворяется, что пребывает в расслабленном состоянии. Он ложится, со всем беспорядком внутри, с вулканом, готовым взорваться, и расслабляется, следуя инструкциям книги – «Как расслабиться».
Никакая книга не поможет тебе расслабиться – пока ты не прочтешь собственное внутреннее существо, и расслабление не будет никаким «должен». Расслабление – это отсутствие, отсутствие деятельности, не действия. Поэтому нет необходимости бежать в Гималаи – некоторые люди это сделали: чтобы расслабиться, они поехали в Гималаи. Какая необходимость ехать в Гималаи? Нужно отбросить не действие, потому что, отбросив действие, ты отбросишь жизнь. Тогда ты будешь мертвым, не расслабленным. В Гималаях ты найдешь мудрецов, которые мертвы, не расслабленны. Они убежали от жизни, от действия.
Эту тонкость нужно понять: деятельность должна уйти, не действие. Отбросить то и другое легко – ты можешь отбросить то и другое и убежать в Гималаи, это легко. Или, легко второе: ты можешь продолжать деятельность и заставлять себя каждое утро и каждый вечер на несколько минут расслабляться. Ты не понимаешь сложности человеческого ума, его механизма. Расслабление – это состояние. Ты не можешь вызвать его принуждением. Ты можешь просто отбросить негативное, препятствия, и оно приходит, всплывает само собой.
Что ты делаешь, когда засыпаешь ночью? Ты что-то делаешь? Если ты что-то делаешь, значит, ты страдаешь бессонницей, движешься в бессонницу. Что ты делаешь? Ты просто ложишься и засыпаешь. В этом нет никакого «делания». Если ты «делаешь», заснуть будет невозможно. Фактически, все, что нужно, чтобы заснуть, это чтобы продолжающаяся в уме деятельность дня прекратилась. Вот и все! Когда в уме нет деятельности, ум расслабляется и засыпает. Если делаешь что-то, чтобы заснуть, ты будешь в растерянности, тогда сон будет невозможен. Делать вообще ничего не нужно.
Тилопа говорит: Ничего не делай с телом, но расслабь его. Ничего не делай! Не нужно никакой позы йоги, никаких искажений и напряжений тела. «Не делай ничего»! – нужно только отсутствие деятельности. Как оно придет? Оно придет в понимании. Понимание – это единственная дисциплина. Пойми свою деятельность и внезапно, среди деятельности, если ты осознаешь, она прекратится. Если ты осознаешь, почему ты это делаешь, она просто прекращается. И это прекращение есть именно то, что подразумевает Тилопа: «Ничего не делай с телом, но расслабь его».
Что такое расслабление? Это положение вещей, в котором твоя энергия никуда не движется – ни в будущее, ни в прошлое, но просто остается здесь, с тобой. Ты погружен в молчаливый водоем своей собственной энергии, в его тепло. Это мгновение есть все. Нет другого мгновения, время останавливается – тогда это расслабление. Если есть время, расслабления нет. Просто часы останавливаются; времени нет. Это мгновение есть все. Ты ничего больше не просишь, ты просто наслаждаешься этим. Обычными вещами можно наслаждаться, потому что они красивы. Фактически, ничто не обычно – тогда все становится необычным.
Люди приходят ко мне и спрашивают: «Ты веришь в Бога?» Я говорю: «Да, потому что все так необычно, как это возможно без глубокого сознания внутри?» Просто небольшие вещи… Идя по лужайке, когда капли росы еще не испарились, просто чувствуя себя тотально присутствующим, – текстура, прикосновение лужайки, прохлада капель росы, утренний ветер, восходящее солнце. Что еще тебе нужно, чтобы быть счастливым? Что еще возможно? Просто лежа ночью на прохладной простыне, в постели, чувствуя ее поверхность; чувствуя, как простыня становится теплее и теплее, и тебя окружает темнота, молчание ночи… С закрытыми глазами ты просто чувствуешь себя. Что еще нужно? Это слишком много – возникает глубокая благодарность. Это расслабление.
Расслабление означает, что этого мгновения более чем достаточно, это мгновение больше, чем можно было бы просить и ожидать. Нечего просить, более чем достаточно, более, чем ты можешь пожелать, – тогда энергия никуда не движется, становится безмятежным водоемом. Ты растворяешься в собственной энергии. Это мгновение есть расслабление.
Расслабление – это не тело и не ум, расслабление это целое. Именно поэтому будды продолжают говорить: «Стань лишенным желаний», потому что они знают, что, желая, ты не можешь расслабиться. Они продолжают говорить: «Похорони мертвое», потому что, если ты слишком озабочен прошлым, ты не можешь расслабиться. Они продолжают говорить: «Наслаждайся этим мгновением». Иисус говорит: «Посмотри на эти лилии. Подумай об этих лилиях в полях – они не трудятся, и они красивее, их великолепие более великолепия Царя Соломона. Они окутаны ароматом, прекраснее, чем когда-либо сможет создать Царь Соломон. Посмотри, подумай об этих лилиях!»
Что он говорит? Он говорит: расслабься! Для этого не нужно трудиться – фактически, все необходимое обеспечено. Иисус говорит: «Если он заботится о птицах в воздухе, животных, диких зверях, деревьях и цветах, о чем беспокоиться тебе? Разве он не позаботится о тебе?» Это расслабление. Почему ты так беспокоишься о будущем? Подумай об этих лилиях, наблюдай лилии, стань, как эти лилии, – и тогда расслабься. Расслабление – это не поза; расслабление – это тотальная трансформация твоей энергии.
У энергии есть два измерения. Одно мотивированное, направленное к чему-то, к какой-то цели; это мгновение является только средством, а цель, находящаяся где-то, должна быть достигнута. Это одно измерение твоей энергии: это измерение деятельности, ориентированное на цель. Тогда все становится средством. Кое-как это нужно сделать, чтобы достичь цели, тогда ты можешь расслабиться. Но для такого рода энергии цель никогда не приходит, потому что такой род энергии продолжает превращать каждое настоящее мгновение в средство для чего-то другого в будущем. Будущее остается целью на горизонте. Ты продолжаешь бежать, но расстояние остается прежним.
Нет, есть другое измерение энергии: измерение немотивированного празднования. Цель здесь, сейчас; цель не где-то в другом месте. Фактически, ты есть цель. Фактически, нет осуществления другого, нежели чем это мгновение, – подумай о лилиях. Когда ты есть цель, когда цель не в будущем – когда нечего достигать, скорее, следует праздновать, все уже достигнуто, все уже есть – это расслабление, немотивированная энергия.
Поэтому для меня есть два типа людей: искатели целей и празднующие. Ориентированные на цель безумны. Мало-помалу они сходят с ума – они создают собственное безумие. И у этого безумия есть определенная инерция; мало-помалу человек движется в него все глубже – и теряется совершенно. Человек другого типа не ищет целей – он вообще не искатель, он празднующий.
Будьте празднующими, празднуйте! Уже есть слишком много: цветы расцвели, птицы поют, солнце в небе – празднуйте это! Ты дышишь, ты жив, у тебя есть сознание – празднуй это! Тогда внезапно ты расслабляешься; тогда нет ни напряжения, ни боли. Вся энергия, которая становилась болью, становится благодарностью. Все твое сердце продолжает дышать в глубокой благодарности – это молитва. В этом вся молитва – сердце, дышащее глубокой благодарностью.
«Ничего не делай с телом, но расслабь его». Для этого ничего не нужно делать. Просто пойми движение энергии, немотивированное движение энергии. Она течет, но не к какой-либо цели, она течет в празднование. Она движется, но не к цели, она движется, потому что переполняется.
Ребенок танцует, прыгает, бегает – спроси его: «Чего ты добиваешься?» Он ничего не добивается – ты покажешься ему глупым. Дети всегда считают взрослых дураками. Какой дурацкий вопрос: «Чего ты добиваешься?» Разве нужно чего-то добиваться? Ребенок просто не может ответить на этот вопрос, потому что вопрос неуместен. Он просто пожмет плечами. Он скажет: «Ничего». Тогда ориентированный на цель ум спросит: «Зачем же ты тогда бегаешь?» – потому что для нас деятельность уместна, если она к чему-то ведет.
А я тебе говорю: идти некуда. Все здесь. Все существование кульминирует в этом мгновении, сходится в одной точке этого мгновения. Все существование уже изливается в это мгновение. Все, что есть, изливается в это мгновение, – здесь, сейчас. Ребенок просто наслаждается этой энергией. У него ее так много! Он бегает не потому, что хочет куда-то попасть, а потому, что у него слишком много энергии; он должен бегать.
Действуй без мотивации, просто от переполнения энергией. Делись ею, но не торгуй, не заключай сделок. Давай, потому что у тебя есть, не давай, чтобы получить обратно, – потому что тогда ты будешь в страдании. Все торговцы попадают в ад. Если хочешь найти всех величайших торговцев и продавцов, ищи их в аду, ты найдешь их там. Небеса не для торговцев, небеса – для празднующих.
Христианская теология снова и снова задавалась вопросом: «Что делают ангелы в раю?» Этот вопрос важен для людей, ориентированных на цель: «Что делают ангелы в раю?» Кажется, делать нечего, в раю делать нечего. Кто-то спросил Майстера Экхарта: «Что делают ангелы в раю?» Он сказал: «Что ты за дурак? Рай – это место празднования. Они ничего не делают. Они просто празднуют – его славу, его великолепие, его поэзию, его расцвет, – празднуют. Они поют, танцуют и празднуют». Но я не думаю, что этого человека удовлетворил ответ Майстера Экхарта, потому что для нас деятельность осмысленна, только если она к чему-то ведет, если есть цель.
Помни: деятельность направлена на цель, действие – нет. Действие – это переполняющая энергия. Действие в этом мгновении, отклик, незаготовленный, неотрепетированный. Просто все существование встречает тебя лицом к лицу, и возникает отклик. Птицы поют, и ты начинаешь петь – это не деятельность. Внезапно это происходит. Внезапно ты находишь, что это происходит, ты начинаешь напевать – это действие.
И если ты становишься более и более вовлеченным в действие, менее и менее занятым деятельностью, твоя жизнь изменится и станет глубоким расслаблением. Тогда ты «делаешь», но остаешься расслабленным. Будда никогда не устает. Почему? – потому что он не делающий. Что бы у него ни было, он это отдает, переполняется.
Ничего не делай с телом, но расслабь его; плотно закрой рот и оставайся в молчании. Рот действительно очень важен, потому что именно там впервые началась деятельность; первую деятельность начали губы. Область рта является началом всей деятельности – ты вдохнул, ты закричал, ты стал искать грудь матери. И рот всегда остается в лихорадочной деятельности. Именно поэтому Тилопа предлагает: «Пойми деятельность, пойми действие, расслабься и… плотно закрой рот».
Каждый раз, садясь медитировать, каждый раз, когда ты хочешь быть в молчании, первое, что нужно сделать, это полностью закрыть рот. Если ты полностью закроешь рот, язык коснется верхнего нёба; губы будут совершенно сомкнуты, а язык будет касаться нёба. Закрой его полностью – но это можно сделать, только если ты последовал всему, что я сказал, не раньше. Ты можешь это сделать, закрыть рот не требует больших усилий. Ты можешь сидеть, как статуя, с совершенно закрытым ртом, но это не остановит деятельность. Глубоко внутри будет продолжаться мыслительный процесс, и если мышление продолжается, ты можешь чувствовать тонкие вибрации в губах. Может быть, другие не смогут их заметить, потому что они очень тонкие, но если ты думаешь, твои губы немного дрожат – очень тонкая дрожь.
Когда ты действительно расслаблен, дрожь прекращается. Ты не говоришь, ты не производишь внутри никакой деятельности. «Плотно закрой рот и оставайся в молчании» – и не думай.
Что ты сделаешь? Мысли приходят и уходят. Пусть приходят и уходят, это не проблема. Ты не вовлекаешься; ты остаешься отстраненным, отсоединенным. Ты просто наблюдаешь, как они приходят и уходят, это не твоя забота. Закрой рот и оставайся в молчании. Мало-помалу мысли прекратятся автоматически – для их существования нужно твое сотрудничество. Если ты сотрудничаешь, они останутся; если ты борешься, тогда они тоже останутся, потому что это две формы сотрудничества – позитивное и негативное. Оба подхода являются формой сотрудничества. Просто наблюдай.
Но если закрыть рот, это очень поможет.
Поэтому первое, что я предлагаю – я наблюдал многих людей, – первое, что я предлагаю, – это зевнуть. Раскрой рот как можно шире, растяни его как можно шире, зевни полностью; это будет даже немного больно. Сделай это два или три раза. Это поможет рту оставаться закрытым дольше. И тогда две или три минуты громко говори тарабарщину, бессмыслицу. Все, что приходит в ум, скажи это громко и наслаждайся этим. Затем закрой рот.
Лучше двигаться с противоположного конца. Если хочешь расслабить руку, лучше всего ее изо всех сил напрячь – сожми кулак, и пусть он будет напряжен, как это только возможно. Сделай прямо противоположное и расслабься. И тогда ты достигнешь более глубокого расслабления нервной системы. Делай жесты, строй рожи, совершай мимические движения, кривляйся, зевай, говори ерунду две или три минуты – и затем закрой рот. И это напряжение даст тебе более глубокую возможность расслабить губы и рот. Закрой рот и просто будь наблюдателем. Вскоре молчание низойдет на тебя.
Есть два типа молчания. Первое – это молчание, которое ты можешь себе навязать. Это не очень красивая вещь. Это своего рода насилие, изнасилование ума; это агрессивно. И есть второй вид молчания, который нисходит на тебя, как сгущаются сумерки. Оно наступает, оно окутывает тебя. Ты просто создаешь для этого возможность, восприимчивость, и оно приходит. Закрой рот, наблюдай, не пытайся молчать. Если ты попытаешься, ты можешь силой вызвать несколько секунд молчания, но они не будут иметь никакой ценности – внутри ты будешь продолжать кипеть. Поэтому не пытайся молчать. Просто создай ситуацию, почву, посади семя и жди.
Опустоши ум и ни о чем не думай.
Что ты сделаешь, чтобы опустошить ум? Приходят мысли, наблюдай. И наблюдение должно быть осторожным: наблюдение должно быть пассивным, не активным. Это тонкие механизмы, и ты должен понимать все, иначе ты можешь упустить что угодно. И если ты упустишь малейшую тонкость, это изменит все качество.
Наблюдай – наблюдай пассивно, не активно. В чем разница?
Ты ждешь свою подружку или друга – тогда ты наблюдаешь активно. Кто-то подходит к двери, и ты вскакиваешь посмотреть, не пришла ли она. Тогда словно листья трепещут в уме, ты чувствуешь: может быть, она пришла. Ты подпрыгиваешь на месте; ум очень нетерпелив, активен. Нет, это не поможет. Если ты слишком нетерпелив и слишком активен, это не принесет молчания, о котором я говорю.
Будь пассивным – ты сидишь у реки, река течет мимо, а ты просто наблюдаешь. Нет нетерпения, срочности, экстренности. Никто тебя не принуждает. Даже если ты упустишь, ничего не упущено. Ты просто наблюдаешь, просто смотришь. Даже слово «наблюдать» не подходит, потому что слово «наблюдать» дает ощущение активности. Ты просто смотришь, не имея к этому никакого отношения. Ты просто сидишь на берегу руки, смотришь, река течет мимо. Или – ты смотришь в небо, по небу плывут облака. И пассивно – эта пассивность очень существенна. Это нужно понять, потому что твоя одержимость деятельностью может стать нетерпением, может стать активным ожиданием. Тогда ты упустишь всю суть; тогда деятельность снова вошла через черный ход. Будь пассивным наблюдателем – «Опустоши ум и ни о чем не думай».
Эта пассивность автоматически опустошит твой ум. Рябь деятельности, рябь умственной энергии мало-помалу утихнет, и вся поверхность твоего сознания придет в штиль, без всяких волн, без всякой ряби. Она станет как молчаливое зеркало.
Тилопа продолжает:
Как полый бамбук, легко отдыхай в теле.
Это один из специальных методов Тилопы. У каждого мастера есть собственный особенный метод, с помощьюкоторого он достиг и которым он хочет помочь другим. Именно в этом специальность Тилопы: Как полый бамбук, легко отдыхай в теле – как полый бамбук, совершенно пустой внутри. Когда ты отдыхаешь, ты просто чувствуешь, что ты точно как бамбук, внутри совершенно полый и пустой. И, фактически, так и есть: твое тело как бамбук, внутри оно пусто. Твоя кожа, кости, кровь являются частями бамбука, а внутри есть пространство, пустота.
Когда ты сидишь с совершенно молчаливым умом, не активным, язык касается нёба и молчит, не дрожит от мыслей – ум наблюдает пассивно, не ожидая ничего в особенности, – почувствуй себя полым бамбуком. И внезапно в тебя начнет изливаться бесконечная энергия. Ты наполняешься неизвестным, таинственным, божественным. Полый бамбук становится флейтой, и на ней начинает играть божественное. Как только ты пуст, ничто не преграждает божественному путь, чтобы в тебя войти.
Попробуй это; это одна из самых красивых медитаций, медитация становления полым бамбуком. Тебе не нужно делать больше ничего. Ты просто становишься этим – и все остальное случается. Внезапно ты чувствуешь, что нечто нисходит в твою пустоту. Ты подобен утробе, в которой зарождается новая жизнь, в которую падает семя. И приходит мгновение, когда бамбук исчезает полностью.
Как полый бамбук, легко отдыхай в теле. Легко отдыхай – не желай духовных достижений, не желай небес, не желай даже Бога. Бога нельзя желать – когда ты без желаний, он приходит к тебе. Освобождения нельзя желать – потому что желание есть рабство. Когда ты без желаний, ты освобожден. Природы будды нельзя желать, потому что желание есть препятствие. Когда преграды нет, внезапно в тебе взрывается будда. Семя у тебя уже есть. Когда ты пуст, есть пространство – и семя взрывается.
Тилопа говорит:
Как полый бамбук, легко отдыхай в теле. Не давая, не принимая, позволь уму отдыхать.
Нечего давать, нечего получать. Все абсолютно правильно – как есть. Не нужно ни давать, ни получать. Ты абсолютно совершенен такой, как есть.
Это учение Востока было очень неверно понимаемо Западом, потому что люди говорят: «Что это за учение? Тогда люди не будут стремиться, не попытаются подняться выше. Они не приложат усилий, чтобы изменить свой характер, трансформировать зло в добро. Тогда они могут стать жертвами дьявола». На Западе лозунгом стало «Усовершенствуй себя!» – в контексте мира или нет, но усовершенствуй себя. Как улучшить себя? Как стать больше и величественнее?
Понимание Востока глубже: каждая попытка «стать» становится преградой – потому что ты уже носишь свое существо у себя внутри. Тебе не нужно никем становиться – просто осознай, кто ты, вот и все. Просто осознай, кто спрятан у тебя внутри. Улучшая, что бы ты ни улучшил, ты всегда останешься в тоске и тревоге, потому что всякая попытка улучшить уведет тебя в неправильном направлении. Она делает осмысленным будущее, цель, идеал – и тогда твой ум становится желающим.
Желая, ты упускаешь. Позволь желанию стихнуть, стань молчаливым водоемом не-желания – и внезапно ты будешь удивлен, неожиданно – это здесь. И ты рассмеешься из глубины живота, как рассмеялся Бодхидхарма. Последователи Бодхидхармы говорят, что когда ты снова становишься молчаливым, ты можешь услышать рев его хохота. С тех пор он не переставал смеяться. Он смеется, потому что: «Что это за шутка? Ты уже то, чем пытаешься стать! Как ты можешь добиться успеха, если ты уже это, а пытаешься этим стать? Твое поражение абсолютно предрешено. Как ты можешь стать тем, что ты уже есть?» И Бодхидхарма смеялся.
Бодхидхарма был современником Тилопы. Может быть, они знали друг друга – может быть, не физически, но, должно быть, они знали друг друга… то же самое качество существа.
Тилопа говорит: Не давая, не получая, позволь уму отдыхать. Махамудра подобна уму, не цепляющемуся ни за какую мысль.
Ты достиг, если не цепляешься – ничто у тебя в руках, и ты достиг.
Махамудра подобна уму, не цепляющемуся ни за какую мысль. Так практикуя, в свое время ты достигнешь природы будды.
Что же тогда практиковать? Будь более и более расслабленным. Будь более и более здесь и сейчас. Будь более и более в действии, менее и менее в деятельности. Будь более и более полым, пустым, пассивным. Будь более и более наблюдателем – безразличным, ничего не ожидающим, ничего не желающим. Будь счастлив тем, кто ты есть. Будь празднующим.
И тогда в любое мгновение… когда вещи созреют, и придет правильное мгновение, ты расцветешь в будду.
Действие в гармонии с природой
Творчество – это очень парадоксальное состояние сознания и существа. Это действие через не-действие, это то, что Лао-цзы называет вэй-ву-вэй. Это значит позволить чему-то случиться через тебя. Это не делание, это позволение. Это значит стать проходом, по которому через тебя может течь целое. Это значит стать полым бамбуком, просто полым бамбуком.
И тогда немедленно что-то начинает происходить, потому что за человеком скрывается Бог. Просто дай ему дорогу, предоставь ему небольшой проход, чтобы он мог через тебя пройти. Это творчество – позволить Богу случиться – есть творчество. Творчество – это религиозное состояние.
Именно поэтому я говорю, что поэт гораздо ближе к Богу, чем теолог, танцор гораздо ближе. Философ дальше всех, потому что чем больше ты думаешь, тем толще стена, отделяющая тебя от целого. Чем больше ты думаешь, тем больше тебя. Эго есть не что иное, как все мысли, собранные из прошлого. Когда тебя нет, есть Бог. Это творчество.
Творчество просто означает, что ты в тотальном расслаблении. Это не значит бездействие, это значит расслабление – потому что из расслабления рождается великое действие. Но это не будет твоим делом, ты будешь просто проводником. Песня начнет течь сквозь тебя – ты не ее творец, она приходит из запредельного. Когда ты ее создаешь, она просто обычна, буднична. Когда песня проходит сквозь тебя, в ней есть высшая красота, это привносит в нее нечто от запредельного.
Когда великий поэт Колридж умер, он оставил неоконченными тысячи стихотворений. Много раз в его жизни его спрашивали: «Почему ты не закончишь эти стихотворения?» – потому что в некоторых стихотворениях не хватало только одной или двух строк. «Почему ты их не закончишь?»
И он говорил: «Не могу. Я пытался, но когда я заканчиваю, что-то не так, что-то не в порядке. Мои строки никогда не бывают сонастроенными с тем, что прошло через меня. Они остаются преградой, камнем, который преграждает поток. Поэтому я должен ждать. Что бы ни текло через меня, когда он снова начнет течь и закончит эти стихотворения, они будут окончены, не раньше».
Он закончил лишь несколько стихотворений. Но в них есть великая красота, великий мистический аромат. Так было всегда: поэт исчезает, лишь тогда есть творчество. Он одержим. Да, вот нужное слово: одержим. Быть одержимым Богом – вот что такое творчество.
Симон де Бювуар сказал: «Жизнь занята как увековечиванием себя, так и превосхождением себя; если все, что она делает, поддерживает себя, – это значит не жить, а умирать». И человек, который не творческий, только умирает, вот и все. В его жизни нет глубины. Его жизнь еще не жизнь, а только предисловие; книга его жизни еще не начата. Он родился, это правда, но он еще не жив.
Когда ты становишься творческим, когда ты позволяешь творчеству случиться в тебе, когда ты начинаешь петь песню, которая не твоя – под которой ты не смог бы подписаться, сказать: «она моя», поставить свою подпись – тогда у жизни есть крылья, она парит вверх. В творчестве она превосходит саму себя. Иначе, самое большее, мы можем продолжать себя. Ты создаешь ребенка – это не творчество. Ты умрешь, ребенок останется, жизнь продолжится. Но продолжить недостаточно, если ты не начинаешь превосходить себя – а превосхождение случается, лишь когда с тобой приходит в соприкосновение нечто от запредельного.
В этом смысл трансценденции – превосхождение. И в превосхождении происходит чудо: тебя нет, а все же впервые ты есть.
Квинтэссенция мудрости – действовать в гармонии с природой. В этом послание всех великих мистиков: Лао-цзы, Будды, Бахауддина, Сосана, Санаи – действовать в гармонии с природой. Животные действуют бессознательно в гармонии с природой. Человеку приходится действовать сознательно в гармонии с природой, потому что у человека есть сознание. Человек может выбрать не действовать в гармонии с природой, отсюда его великая ответственность.
У человека есть ответственность. Только у человека есть ответственность, и в этом его слава. Ни одно другое животное не ответственно – оно просто действует в гармонии, заблудиться невозможно. Животное не может заблудиться; оно еще не способно заблуждаться, у него еще нет сознания. Оно действует, как ты действуешь в глубоком сне.
В глубоком сне ты тоже впадаешь в гармонию с природой. Именно поэтому глубокий сон так обновляет, расслабляет. Лишь несколько минут глубокого сна, и ты снова так свеж и молод, и вся собравшаяся на тебе пыль, вся усталость и скука исчезают. Ты соприкоснулся с источником.
Но это животный путь соприкосновения с источником; сон – это животный способ соприкоснуться с источником. Животные горизонтальны, человек вертикален. Когда ты хочешь уснуть, ты принимаешь горизонтальное положение. Только в горизонтальном положении ты можешь уснуть – ты не можешь уснуть стоя, это будет очень трудно. Ты должен снова вернуться обратно на миллионы лет, стать точно как животное. Ты горизонтален, параллелен земле; внезапно ты теряешь сознание, внезапно ты больше не ответствен.
Именно из-за этого фактора Зигмунд Фрейд выбрал для пациентов кушетку. Это не для комфорта пациента, это стратегия. Как только пациент принимает горизонтальное положение, он прекращает чувствовать себя ответственным. И пока он не почувствует себя совершенно свободным, он не выскажет своего бессознательного. Если он останется ответственным и вертикальным, он будет постоянно судить: говорить это или нет? Он будет редактировать. Когда он лежит горизонтально на кушетке – а психоаналитик прячется позади, его не видно, – внезапно он становится как животное, у него нет ответственности. Он начинает бормотать и шептать то, что никогда не сказал бы никому, никакому незнакомцу. Он начинает говорить вещи, скрытые глубоко в бессознательном; эти бессознательные вещи начинают всплывать на поверхность. Это стратегия, фрейдистская стратегия сделать пациента совершенно беспомощным, как ребенок или животное.
Как только ты прекращаешь чувствовать ответственность, ты становишься естественным. И психиатрия оказывает огромную помощь; она расслабляет тебя. Все, что ты подавил, всплывает на поверхность и с поверхности испаряется. Пройдя психоанализ, ты становишься менее обремененным, более естественным, более в гармонии с природой и с самим собой. В этом смысл того, чтобы быть здоровым.
Но это шаг назад, регрессия. Это спуск в подвал. Есть другой способ превзойти, и это подъем на чердак – не путь Зигмунда Фрейда, но путь Будды. Ты можешь превзойти себя, оставаясь сознательно в контакте с природой.
И в этом суть мудрости – быть в гармонии с природой, с естественным ритмом вселенной. И когда ты в гармонии с естественным ритмом вселенной, ты поэт, ты художник, ты музыкант, ты танцор.
Попробуй это. Выбери время посидеть у дерева и сознательно сонастройся с ним. Стань одним с природой; позволь границам раствориться. Стань деревом, стань травой, стань ветром – и внезапно ты увидишь, происходит нечто, никогда не случавшееся раньше. Твои глаза становятся психоделическими: деревья зеленее, чем были когда-либо раньше, розы розовее, и все кажется сияющим. И внезапно тебе хочется спеть песню, и ты сам не знаешь, откуда она приходит. Твои ноги готовы танцевать; ты чувствуешь, как танец трепещет в твоих жилах, ты слышишь звук музыки снаружи и изнутри.
Это состояние творчества. Это можно назвать его основным качеством – быть в гармонии с природой, быть сонастроенным с жизнью, с вселенной.
Лао-цзы дал этому красивое имя, вэй-ву-вэй – действие через не-действие. Ты можешь назвать это «творческой тишиной» – процессом, сочетающим в себе две по видимости противоположные вещи: предельную активность и предельное расслабление.
В этом парадокс творчества. Если ты видишь работу художника, несомненно, он активен, предельно активен, безумно активен – он весь действие. Или если ты видишь танцующего танцора, он весь действие. Но все же, глубоко внутри действующего нет, делающего нет; есть лишь молчание. Поэтому я говорю, что творчество – это состояние парадокса. Все красивые состояния парадоксальны. Чем выше ты поднимаешься, тем глубже парадокс реальности. Предельная активность в предельном расслаблении – на поверхности великое действие, в глубине ничего не происходит, и происходит лишь ничто. Творческая тишина есть предельная активность – эта драгоценная гибкость, простота, спонтанность и свобода, что текут из нас, или, скорее, сквозь нас, когда наши личные эго и сознательные усилия уступают силе, что не принадлежит им.
Уступить силе, которая не твоя, сдаться силе, что за пределами тебя, – и есть творчество. Медитация есть творчество. И когда эго исчезает, исчезает рана в тебе; ты исцелен, ты цел. Эго – это твоя болезнь. И когда эго исчезает, ты больше не стоячая вода, ты начинаешь течь. Ты начинаешь течь в безмерном потоке существования.
Норберт Вайнер сказал: «Мы не неизменная материя, но узоры, увековечивающие себя, водовороты в вечно текущей реке». Тогда ты не эго, но событие, процесс событий. Тогда ты процесс, не вещь. Сознание – это не вещь, это процесс – мы сделали его вещью. В то мгновение, когда ты говоришь «я», это становится вещью – определенной, разграниченной, застойной, стоячей, и ты начинаешь умирать.
Эго – это твоя смерть, а смерть эго – это начало настоящей жизни. Настоящая жизнь есть творчество.
Тебе не нужно идти ни в какую школу, чтобы научиться творчеству. Все, что нужно, – это пойти вовнутрь и помочь эго раствориться. Не поддерживай его, не продолжай укреплять и питать его. И когда эго нет, все есть истина, все есть красота. И тогда, что бы ни случилось, хорошо.
Я не говорю, что вы все станете Пикассо и Шекспирами, я этого не говорю. Некоторые из вас станут художниками, некоторые из вас станут певцами, некоторые из вас станут музыкантами, некоторые – танцорами, но суть не в этом. Каждый из вас будет творческим по-своему. Ты можешь быть поваром, но тогда это будет твоим творчеством. Или, может быть, ты будешь уборщиком, но тогда это будет твоим творчеством.
Не будет скуки. Ты станешь изобретательным в любой мелочи. Даже в уборке будет своего рода поклонение, молитва, и что бы ты ни делал, в этом будет вкус творчества. И нам нужно не так много художников: если каждый станет художником, это очень осложнит жизнь. Нам нужно не так много поэтов; нам нужны и садовники, и фермеры, все возможные люди. Но каждый человек должен быть творческим. Если он медитативен и свободен от эго, сквозь него начинает течь Бог. Согласно его возможностям, согласно его потенциалу, Бог начинает принимать формы. Тогда все хорошо.
Тебе не нужно становиться знаменитым. Действительно творческий человек ни капли не заботится о том, чтобы быть знаменитым; в этом нет необходимости. Он так невероятно осуществлен в том, что делает, что нет вопроса желания. Когда ты творческий, желания исчезают. Когда ты творческий, амбиции исчезают. Когда ты творческий, ты уже то, чем всегда хотел быть.
Пять препятствий
Каждому от природы дана энергия, которая креативна. Она становится деструктивной, лишь если ей преградить путь и остановить ее естественное течение.
Стеснительность
Стеснительность – это болезнь. Сознание – это здоровье, сознание себя[4] – это болезнь: что-то пошло не так. Возник какой-то узел, какой-то комплекс. Река сознания не течет естественно – в реку сознания вторглось нечто чужеродное… нечто чуждое, нечто такое, что не может быть поглощено рекой, что не может стать частью реки… нечто такое, что сопротивляется тому, чтобы стать частью реки.
Стеснительность болезненна. Стеснительность – это замороженное, заблокированное состояние. Оно похоже на грязный водоем – никуда не текущий, просто высыхающий, испаряющийся и умирающий. Конечно, он зловонен.
Поэтому первое, что нужно понять, – это разницу между стеснительностью, сознанием себя и сознанием.
В сознании нет идеи «я», эго. Оно не имеет понятия об отделенности от существования. Оно не знает никаких преград, оно не знает никаких границ. Оно едино с существованием, в глубоком единстве. Нет никакого конфликта между индивидуальностью и целым. Человек просто течет в целом, и целое течет в него. Это подобно дыханию: ты вдыхаешь и выдыхаешь – при вдохе целое входит в тебя, при выдохе ты входишь в целое. Это постоянный поток, постоянный взаимообмен. Целое продолжает делиться с тобой, а ты продолжаешь делиться с целым. Равновесие никогда не теряется.
Но у само-сознательного, стесненного человека что-то не в порядке. Он принимает, но никогда не дает обратно. Он продолжает накапливать и теряет способность делиться. Он продолжает окружать себя границами, чтобы никто не мог вторгнуться на его территорию. Он продолжает вывешивать на своем существе таблички: «Вход запрещен». Мало-помалу он становится могилой, мертвой вещью, потому что жить – значит делиться.
«Я» – это мертвая вещь, живо только название. Сознание – это бесконечная жизнь, изобильная жизнь. Она не знает границ. Но обычно каждый стеснителен. Этот парадокс нужно понять: быть само-сознательным значит быть бессознательным, а быть не-само-сознательным – или само-бессознательным – значит быть сознательным. И когда нет «самости», когда эта маленькая, крошечная самость исчезает, ты достигаешь настоящей Самости, с большой буквы – назови ее высшей самостью, самостью всего.
Поэтому это то и другое: не-самость в том смысле, что она не только твоя, и предельная самость, потому что это самость всего. Ты теряешь свой крошечный центр и достигаешь центра самого существования. Внезапно ты становишься бесконечным; внезапно ты больше ничем не ограничен, твое существо не окружено никакой клеткой, и сквозь тебя начинает течь безграничная энергия. Ты становишься проводником – ясным, ничем не прегражденным. Ты становишься флейтой, и Кришна может играть на тебе. Ты становишься просто проходом – пустым, не принадлежащим тебе. Вот что я называю само-отдачей.
Само-сознание – это не-сдающийся подход, это подход конфликта, борьбы, сражения. Если ты борешься с существованием, ты будешь само-сознательным, и, конечно, ты будешь раз за разом терпеть поражение. Каждый шаг будет шагом в большее и большее поражение. Тебе гарантировано разочарование, ты обречен с самого начала, потому что ты не можешь поддерживать эту самость против всей вселенной. Это невозможно, ты не можешь существовать отдельно. Ты не можешь быть монахом.
Это хорошее слово – «монах». Наверное, ты знаешь, что похожие слова происходят от того же корня: «монополия», «монастырь», «монолог». Монах – это тот, кто пытается быть собой, пытается определить свои границы, пытается существовать отдельно от этого целого существования. Все его усилие эгоистично. Он обречен на поражение; ни один монах никогда не добился успеха.
Ты можешь добиться успеха только с Богом, никогда не против него. Ты можешь добиться успеха только с целым, никогда не против него. Поэтому если ты разочарован, в глубоком страдании, помни: ты создаешь это страдание. Ты создаешь его посредством тонкого трюка: ты борешься с целым.
Однажды это случилось – наверное, это было в сезон дождей, как сейчас, – случилось так, что деревенская река вышла из берегов. Люди пришли к Мулле Насреддину и сказали:
– Твоя жена упала в реку. Беги скорее! Спаси ее!
Насреддин побежал к реке. Он прыгнул в реку и поплыл против течения. Собравшиеся люди закричали:
– Что ты делаешь? Твоя жена не там – течение снесло ее вниз!
– О чем вы говорите? – сказал Насреддин. – Я знаю свою жену, она может плыть только против течения!
Эго – это всегда усилие двигаться против течения. Люди не любят легких вещей. Прежде чем что-то сделать, они должны сделать это тяжелым, трудным. Люди наслаждаются, делая тяжелые вещи. Почему? Потому что, если ты сталкиваешься с трудной вещью, эго становится тонким, острым – это вызов.
Когда первая группа достигла вершины Эвереста, кто-то спросил Эдмунда Хиллари:
– Почему ты пошел на такой риск? Это было опасно: многие другие погибли, но не смогли добраться до вершины.
Человек, задавший этот вопрос, не мог понять, почему люди продолжали пытаться достичь вершины Эвереста и теряли свои жизни. Какой в этом смысл? В чем достижение?
Говорят, Эдмунд Хиллари ответил:
– Мы не можем жить спокойно, пока Эверест остается непокоренным. Мы должны его покорить!
Достигать нечего, но само существование непокоренного Эвереста бросает вызов. Кому брошен вызов? – Эго.
Наблюдай свою жизнь – многие вещи ты делаешь только из-за эго. Ты хочешь построить большой дом – может быть, тебе вполне удобно в твоем доме, как он есть, но ты хочешь большой дворец. Большой дворец нужен не для тебя, большой дворец нужен для эго. Может быть, ты в полном порядке, как есть, но ты продолжаешь накапливать деньги – эти деньги не для тебя, эти деньги для эго. Как ты можешь расслабиться, пока не станешь самым богатым человеком в мире?
Но чего ты думаешь достичь, став самым богатым человеком в мире? Ты станешь более и более несчастным – потому что только несчастье получается из конфликта. Несчастье показывает, что ты в конфликте. Поэтому не перекладывай ответственность на кого-то другого. Люди очень хорошо рационализируют. Если они несчастны, они говорят: «Что мы можем сделать? – нас делают несчастными кармы прошлых жизней».
Полный вздор! Кармы прошлых жизней сделали тебя несчастным, но в прошлых же жизнях! Почему они должны были ждать до сих пор? Твои настоящие кармы делают тебя несчастным! Переложить все на прошлые жизни легко – что ты можешь сделать? Ты можешь быть только таким, как ты есть, ничего не поделаешь. Прошлого не изменишь, ты не можешь его стереть, махнув рукой. Нет никакого волшебного трюка, который избавил бы тебя от прошлого. Это случилось, и случилось навсегда; теперь это останется абсолютным, нет никакой возможности это изменить. Это освобождает тебя от бремени, и ты думаешь:
– Ладно, наверное, я так несчастен из-за прошлых карм.
Ты можешь переложить ответственность на дьявола, что продолжают делать христиане. Индуисты перекладывают ответственность на прошлые кармы, христиане – на дьявола; наверное, это он расставляет тебе ловушки. Это не ты, это дьявол продолжает ловить тебя в капканы страдания, продолжает тянуть тебя в ад.
Кому ты нужен? Почему дьявол должен о тебе волноваться?
Еще есть марксисты, коммунисты, социалисты – они говорят, что социальная структура, экономическая система делает людей несчастными. Еще есть фрейдисты, психоаналитики; они говорят, что во всем виноваты отношения ребенка с матерью. Но это всегда что-то другое, никогда не ты. Никогда не ты в настоящем.
А я хотел бы тебе сказать – это ты. Если ты несчастен, ответствен ты и только ты. Никакое не прошлое, никакая не социальная структура или экономическая система – ничто не поможет. Если ты останешься собой, в любом обществе ты будешь несчастным. В любой экономической системе ты останешься несчастным, в любом мире ты останешься несчастным – если ты останешься собой.
Поэтому первая и основная перемена случается, когда ты начинаешь отбрасывать конфликт с существованием. Именно это подразумевают все великие религии, когда подчеркивают: «Отбрось эго». Они говорят: «Отбрось конфликт». Я хотел бы, чтобы ты хорошо это помнил, потому что «отбрось эго» кажется слишком метафизическим. Эго? – …где эго? какое эго? Слово кажется знакомым, ты его слышал, но в то же время оно кажется очень туманным, непонятным. Я хотел бы сделать это более практическим: отбрось конфликт, потому что эго – это побочный продукт твоего конфликтного подхода.
Люди говорят о завоевании природы, люди говорят о покорении того или другого – как ты можешь покорить природу? Ты – ее часть. Как часть может покорить целое? Увидь, как это неразумно, глупо. Ты можешь быть вместе с целым, в гармонии, или в конфликте с целым, в дисгармонии. Дисгармония ведет к страданию; гармония ведет к блаженству. Естественными результатами гармонии становятся глубокое молчание, радость, наслаждение. Естественными результатами конфликта становятся тревога, тоска, стресс, напряжение.
Эго есть не что иное, как все напряжения, которыми ты себя окружил. Прежде всего, нет необходимости его создавать – но почему человек продолжает его создавать? Должна быть какая-то причина. Почему каждый создает «я»? Настоящее «я» неизвестно, вот почему. И очень трудно жить без «я», поэтому мы создаем ложное «я», заменитель. Настоящая природа не познана.
Фактически, настоящая природа никогда не становится абсолютно познанной; она остается таинственной, она остается невыразимой, неопределимой. Настоящее «я» так безгранично, что его нельзя определить, настоящее «я» так таинственно, что нельзя проникнуть в самое его ядро. Настоящее «я» – это «я» всего целого. Человеческому интеллекту не под силу в него проникнуть, о нем размышлять, раздумывать.
Я слышал, есть известная история об одном мудреце, которого позвали к Александру Великому. Александр спросил его:
– Я слышал, что ты познал, что такое Бог. Пожалуйста, скажи мне. Я искал, и люди сказали, что ты достиг. Просвети меня о Боге, о том, что такое Бог.
И говорят, мудрец сказал:
– Дай мне двадцать четыре часа, чтобы это обдумать.
Прошло двадцать четыре часа; Александр не мог дождаться. Мудрец пришел и сказал:
– Потребуется семь дней.
Прошло семь дней, и Александр пришел в большое нетерпение. Мудрец пришел и сказал:
– Потребуется год.
– Что значит год? – спросил Александр. – Ты знаешь или нет? Если знаешь, значит знаешь – скажи мне. Зачем тратить время зря?
Мудрец рассмеялся и сказал:
– Чем больше я размышлял, тем более он становился непознаваемым. Чем больше я знаю, тем труднее становится сказать, что я знаю. Двадцать четыре часа я пытался и пытался, но он стал ускользать у меня из рук. Он очень обманчив – как ртуть. Тогда я попросил семь дней – это не помогло. Теперь, по крайней мере, год – и я не уверен, что смогу принести определение.
Этот мудрец поступил правильно. Наверное, он был действительно мудр, потому что нет способа определить настоящее «я». Но человек не может жить без «себя» – тогда он чувствует себя пустым! Тогда он чувствует себя, как колесо без оси; тогда он чувствует себя, как окружность без центра. Нет, жить без «себя» тяжело.
Познать настоящее «я» трудно; человек должен долго путешествовать, чтобы прибыть домой. Он должен стучать во многие двери, прежде чем подойти к правильной двери. Есть и простой трюк: ты можешь создать ложного «себя». Вырастить настоящие розы трудно; ты можешь купить пластмассовые. Они не обманут тебя, но обманут соседей. Мм? – в этом смысл «себя», эго. Это не обманет тебя – ты прекрасно знаешь, что сам не знаешь, кто ты такой, – но, по крайней мере, это может обмануть соседей. Во внешнем мире, по крайней мере, у тебя будет определенная этикетка, на которой написано, кто ты такой.
Ты никогда об этом не думал? Если кто-то спросит, кто ты, что ты ответишь? Ты скажешь свое имя. Имя не твое, потому что ты пришел в этот мир без имени; ты пришел безымянным. Это не твоя собственность; его тебе дали. И любое имя, А-Б-В-Г-Д, будет полезным; оно произвольно. Оно ни в каком смысле не существенно.
Если тебя назвали «Рам» – хорошо; если тебя назвали «Хари» – хорошо, это не имеет значения. Любое имя может быть применено к тебе так же, как и любое другое. Это этикетка. Имя нужно, чтобы тебя как-то звать, но не имеет ничего общего с твоим существом. Или ты говоришь: «Я врач», или «Я инженер» – или бизнесмен, или художник, или кто угодно – но это ничего не говорит о тебе.
Когда ты говоришь: «Я врач», ты говоришь что-то о своей профессии, не о себе. Ты говоришь о том, как ты зарабатываешь на пропитание. Ты не говоришь ничего о жизни, ты говоришь что-то о выживании. Может быть, ты зарабатываешь на пропитание, будучи инженером, врачом, бизнесменом, – это неважно. Это ничего не говорит о тебе.
Или ты говоришь имя своего отца, своей матери, свое фамильное дерево – это тоже неважно, потому что это не определяет тебя. То, что ты родился в определенной семье, случайно; ты мог так же родиться в любой другой семье, и не заметил бы разницы. Все это утилитарные трюки – и человек становится «собой». Это ложное «я», созданное, сфабрикованное «я», самодельное.
Я читал:
Француз пересекал Великую Арабскую Пустыню с арабским проводником. День за днем араб непременно преклонял колени на раскаленном песке и молился Богу. Наконец однажды вечером неверующий сказал арабу:
– Откуда ты знаешь, что Бог вообще есть?
Проводник на мгновение остановил взгляд на насмешнике и ответил:
– Откуда я знаю, что есть Бог? Откуда я знаю, что мимо прошлой ночью прошел верблюд, а не человек? Не по следу ли на песке?
И, указывая на солнце, чьи последние лучи гасли на горизонте, он добавил:
– Это не след человека.
Твое «я» не может быть создано тобой, не может быть создано человеком. Твое «я» ты принес с собой, это ты. Как ты можешь его создать? Чтобы создать его, прежде всего, ты должен быть. В этом смысл того, что христиане, мусульмане называют созданием, тварью божьей. Это значит, что человек не создал самого себя, вот и все. Создатель скрыт где-то в неизвестном. Мы пришли из какого-то таинственного источника жизни. Это «я» не твое! Это ложное «я» не твое, потому что ты его создал; твое настоящее «я» тоже не твое, потому что оно по-прежнему в Боге, ты по-прежнему укоренен в Боге.
Ложному «я», которое мы продолжаем нести по жизни подобно флагу, всегда угрожает опасность уничтожения. Оно очень хрупко, очень слабо – так и должно быть, потому что оно сделано человеком. Как может человек сделать нечто бессмертное? Он сам должен пройти через многие смерти, и все, что он может произвести, смертно. Отсюда страх, постоянный страх: «Я могу потеряться. Мое «я» может быть разрушено». Постоянный страх продолжает сотрясать твое существо – ты никогда не уверен в этом своем ложном «я», ты знаешь, что оно ложно. Ты можешь избегать этого факта, но ты знаешь, что оно ложно. Оно собрано вместе, выработано; оно механично, не органично.
Не наблюдал ли ты разницы между органическим единством и механическим единством? Ты можешь сделать двигатель машины; ты можешь купить запчасти на рынке и собрать их, и двигатель будет функционировать, как единство. Или ты можешь купить части радио и их собрать, и радио начнет функционировать, как единство. Кое-как оно обретает «я». Ни одна часть сама по себе не может функционировать, как радио, – все части вместе функционируют, как радио. Но все же это единство механично, навязано снаружи. Но когда ты бросаешь в землю семена, и семя умирает в почве, и возникает растение – это единство органично. Оно не навязано снаружи, это единство было заключено внутри самого семени. Семя продолжает прорастать, продолжает собирать тысячу и одну вещь из земли, из воздуха, от солнца, от неба – но единство приходит изнутри. Сначала идет центр, потом – периферия. В механическом единстве сначала идет периферия, потом – центр.
Человек – это органическое единство. Однажды ты был семенем, как любое дерево; в утробе матери ты стал собирать периферию. Центр появился первым, центр предшествовал периферии – и теперь ты совершенно забыл центр. Ты живешь на периферии и думаешь, что это вся твоя жизнь. Эта периферия, в которой ты постоянно живешь, создает определенного рода «я», ложное «я», которое дает тебе ощущение, что да, ты кто-то. Но оно всегда дрожит, потому что в нем нет органического единства.
Отсюда страх смерти. Если бы ты знал свое настоящее «я», ты никогда не боялся бы смерти, об этом не было бы и речи, потому что органическое единство никогда не умирает. Органическое единство бессмертно. Только механические вещества складываются вместе и умирают. То, что сложено вместе, однажды развалится на части. У механического единства есть начало и конец. У органического единства нет ни начала, ни конца – это вечный процесс.
Знаешь ли ты свой центр? Если ты его не знаешь, ты будешь постоянно бояться. Поэтому само-сознание, стеснительность всегда боится, всегда дрожит. И тебе всегда нужна поддержка других: кто-то должен тобой восхищаться, кто-то должен аплодировать, кто-то должен говорить, какой ты красивый, какой разумный. Тебе нужно, чтобы кто-то что-то тебе говорил, как гипнотическое внушение, чтобы ты мог поверить, что да, ты разумный, ты красивый, ты сильный. Но увидь суть: ты зависишь от других.
Глупый человек приходит и говорит, что ты очень разумен – и фактически, ты можешь казаться разумным только глупому человеку. Если он разумнее тебя, конечно, ты не будешь казаться ему разумным. Поэтому глупец приходит и подтверждает твой разум, и ты очень счастлив. Ты можешь казаться красивым только уродливому человеку. Если он красивее тебя, ты покажешься ему уродливым – потому что все относительно. Уродливые люди подтверждают, что ты красивый, и ты безмерно счастлив.
Что это за разум, который должны подтверждать дураки? Что это за красота, если ее должны подтверждать безобразные? Это идиотизм! Но мы продолжаем искать подтверждения. Мы продолжаем исследовать наружный мир в поисках поддержки для нашего эго, чтобы кто-то дал ему некую опору, подпорку. Иначе всегда есть опасность, что эго развалится. Мы должны подпереть его с той и с этой стороны, и возникает постоянное беспокойство.
Именно поэтому ты красивее, когда остаешься один, – потому что ты не обеспокоен. Нет никого, чтобы тебя увидеть. Ты более невинен, когда ты один, – в ванной ты более невинен, более подобен ребенку. Снова ты стоишь перед зеркалом и строишь рожи; и ты наслаждаешься этим. Но если ты понимаешь, что твой маленький ребенок подглядывает в замочную скважину, немедленно ты становишься совершенно другим. Теперь на карту поставлено эго. Именно поэтому люди так боятся других. В одиночестве нет никакой тревоги.
Есть известная дзэнская история.
Дзэнский мастер писал картину, и его старший ученик сидел рядом, чтобы сказать ему, когда картина станет совершенной. Ученик был обеспокоен, и мастер был обеспокоен, потому что ученик никогда не видел, чтобы мастер сделал что-то несовершенное. Но в тот день все было не то и не так. Мастер пытался изо всех сил, но чем больше он пытался, тем хуже получалось.
В Японии и в Китае все искусство каллиграфии выполняется на рисовой бумаге, определенной очень чувствительной, хрупкой бумаге. Если ты немного колеблешься, многие века люди будут знать, что ты колебался, – потому что на рисовую бумагу проливается больше чернил, получается клякса. Очень трудно обмануть рисовую бумагу. Ты должен продолжать течь; ты не должен колебаться. Ни на мгновение, ни на долю секунды; если ты колеблешься – что делать? – ты упустил, уже упустил. И тот, у кого острый глаз, тотчас же скажет: «Это не дзэнская картина» – потому что дзэнская картина должна быть спонтанной, текущей.
Мастер пытался и пытался, и чем больше он пытался… он покрылся испариной. И сидящий рядом ученик качал головой и говорил:
– Нет, это не совершенно.
И мастер совершал больше и больше ошибок.
Мастер сказал ученику:
– У меня кончаются чернила. Пойди и приготовь еще.
Пока ученик был снаружи и готовил чернила, мастер создал свой шедевр. Когда ученик вернулся, он сказал:
– Мастер, но это совершенно! Что произошло?
Мастер рассмеялся; он сказал:
– Я осознал одно: твое присутствие, сама идея, что кто-то стоит рядом, чтобы восхищаться или осуждать, чтобы говорить да или нет, потревожила мою внутреннюю безмятежность. Теперь она никогда больше не будет потревожена. Я осознал, что пытался сделать картину совершенной, и это было единственной причиной ее несовершенства.
Пытайся сделать что-то совершенным, и это останется несовершенным. Делай естественно, и это всегда совершенно. Природа совершенна; усилие несовершенно. Поэтому, когда ты слишком в чем-то усердствуешь, ты это разрушаешь.
Вот почему это происходит: кто-то так красиво говорит – каждый оратор, люди говорят всю жизнь – но только поставь их на подиум и скажи им говорить перед толпой, и внезапно они тупеют; внезапно они забывают все, внезапно они не могут произнести ни слова. Или, даже если они что-то говорят, это не изящно, не естественно, не текуче. Что произошло? Ты знаешь, что этот человек так красиво говорил с друзьями, с женой, с детьми. Это тоже люди, те же самые люди – почему ты боишься? Ты стал само-сознающим, стеснительным. Теперь на карту поставлено эго, ты пытаешься что-то изобразить.
Слушай внимательно: когда ты пытаешься что-то изобразить, ты ищешь питания для эго. Когда ты естествен и позволяешь вещам случаться, они совершенны, и нет никаких проблем. Когда ты естествен и позволяешь вещам случаться, за тобой стоит Бог. Когда ты боишься, дрожишь, пытаешься что-то доказать, ты потерял Бога. В страхе ты забыл его. Тебя больше беспокоят люди, ты забыл свой источник.
Само-сознательность становится слабостью. Человек, который не-самосознателен, силен, но его сила не имеет ничего общего с ним самим – она приходит из запредельного.
Когда ты само-сознателен, ты в беде. Когда ты само-сознателен, ты на самом деле показываешь симптомы того, что на самом деле не знаешь, кто ты такой. Сама твоя само-сознательность показывает, что ты еще не прибыл домой.
Это случилось.
Мимо прошла хорошенькая девушка; Мулла Насреддин обернулся посмотреть. Его жена надула губы и сказала:
– Каждый раз, когда ты видишь хорошенькую девушку, ты забываешь о том, что женат.
– Вот в этом ты ошибаешься, – сказал Мулла. – Ничто не заставляет меня осознавать этот факт острее!
Когда ты само-сознателен, это просто показывает, что ты совершенно не сознателен относительно себя. Ты не знаешь, кто ты такой. Если бы ты знал, не было бы никаких проблем – тогда не нужно было бы искать ничьих мнений. Тогда тебя не беспокоило бы, что скажут люди – это неважно! Фактически, никто никогда не говорит ничего о тебе – все, что люди говорят о тебе, на самом деле они говорят о себе самих.
Однажды это случилось. Я был в Джайпуре, и утром ко мне пришел один человек и сказал:
– Ты божествен.
– Ты прав! – сказал я.
Он сел рядом, и пришел другой человек, который был против меня, и он сказал:
– Ты почти дьявол!
– Ты прав! – сказал я.
Первый человек немного встревожился. Он сказал:
– Что это значит? Ты сказал мне: «Ты прав», и этому человеку ты тоже говоришь: «Ты прав»? Мы не можем оба быть правы.
Я сказал ему:
– Не только вы оба – миллионы людей могут быть правы, говоря обо мне, потому что, что бы они ни говорили, они говорят это о самих себе. Откуда они знают меня? Это невозможно – они еще не знают даже самих себя. Что бы они ни говорили, это их интерпретация.
– Тогда кто же ты? – спросил этот человек. – Если это моя интерпретация, что ты божествен, и его интерпретация, что ты дьявол, кто же ты тогда?
– Я – это просто я. У меня нет интерпретации относительно самого себя, и не нужно. Я просто наслаждаюсь тем, что я это я, что бы это ни значило. Я счастлив тем, кто я есть.
Никто ничего не может сказать о тебе. Что бы люди ни говорили, они говорят это о самих себе. Но тебе становится очень не по себе, потому что ты по-прежнему цепляешься за ложный центр. Этот ложный центр зависит от других, поэтому ты всегда смотришь, что скажут о тебе другие. Ты всегда следуешь другим людям, всегда пытаешься их удовлетворить. Ты всегда пытаешься быть респектабельным, всегда пытаешься украсить свое эго. Это суицидально.
Вместо того чтобы беспокоиться о том, что говорят другие, тебе следовало бы начать смотреть внутрь себя. Познать настоящее «я» не так дешево. Но люди продолжают жаждать дешевых вещей.
Это случилось.
Когда боль в спине у Муллы Насреддина стала нестерпимой, он неохотно согласился пойти к специалисту, чтобы ему поставили диагноз.
– Чтобы устранить вашу проблему, – сказал доктор, – потребуется операция, две недели в больнице и шесть месяцев в постели.
– Доктор, мне это не по карману! – закричал Мулла.
– Ладно, – предложил доктор, – за двадцать пять долларов я могу подретушировать рентгеновский снимок.
Это дешево! – подретушировать рентгеновский снимок, – но это не сделает тебя здоровым. Именно это мы делаем – постоянно ретушируем рентгеновский снимок, думая, что каким-то образом произойдет чудо. Когда ты украшаешь свое эго, ты ретушируешь рентгеновский снимок. Это никак не поможет, это не поможет тебе стать здоровым. Но это дешевле. Не нужно никакой операции, не нужно никаких расходов. Но в чем тогда смысл? Ты остаешься по-прежнему несчастным.
Ты становишься респектабельным, а твое несчастье остается прежним. Тебя высоко ставит общество – но твое несчастье остается прежним. Ты украшаешь себя золотыми медалями, но несчастье остается прежним. Эти золотые медали не разрушат твоего несчастья, они просто подретушируют рентгеновский снимок. Все украшения эго, для эго, есть не что иное как обман самого себя. И ты продолжаешь становиться слабее, слабее и слабее – потому что эго становится слабее с каждым днем. Твое тело станет слабее, твой ум станет слабее, и постепенно эго, которое ты создал вокруг тела и ума, тоже станет слабее. Страх станет больше и больше; ты будешь сидеть на вулкане, который может взорваться в любой момент. Он не позволит тебе отдыхать. Он не даст тебе никакого расслабления, он не даст тебе ни мгновения покоя.
Как только ты это понимаешь, вся энергия вкладывается в другом направлении. Человек должен познать себя. Человек не должен беспокоиться о том, что скажут о нем другие.
Друг прислал мне прекрасную шутку.
Жил-был один парень, которого никто не замечал. У него не было никаких друзей. Оказавшись на конференции сейлсменов в Майами, он заметил, что все остальные, счастливые, смеются и уделяют друг другу внимание – но только не ему.
Однажды вечером он сидел, окончательно повесив нос. В разговоре с другим сейлсменом он изложил свою проблему.
– О, я знаю, как это поправить, – воскликнул другой. – Ты должен раздобыть верблюда и проехаться на нем по улицам, и ты оглянуться не успеешь, как все тебя заметят, и у тебя будет сколько хочешь друзей.
И так сложилась судьба, что как раз один цирк закрывал бизнес, и владельцы решили продать верблюда. Этот человек купил его, проехал по улицам, и действительно, каждый уделял ему внимание и замечал его. Он чувствовал себя на вершине мира.
Но через неделю верблюд исчез. С разбитым сердцем этот человек позвонил в газету, чтобы дать объявление о розыске пропавшего верблюда.
– Это был мальчик или девочка? – спросил оператор.
– Мальчик или девочка? Откуда я знаю? – сказал взбешенный продавец. Затем он подумал: – Ах да, конечно, это был мальчик, это определенно.
– Откуда вы знаете? – спросил оператор.
– Потому что, – ответил он, – каждый раз, когда я разъезжал по улицам, люди кричали: «Только посмотрите на этого шмака на верблюде!»
«Шмак» – это слово из идиш, очень красивое слово. У него два значения, очень важных значения. Первое значение «идиот», и другое, которое поначалу кажется притянутым за уши, – «мужской половой орган». Но в определенном смысле оба значения глубоко взаимосвязаны. Идиоты живут только как сексуальные существа – они не знают никакой другой жизни. Слово «шмак» красиво. Если человек знает жизнь только как секс, он глуп, он идиот.
Люди говорят: «Посмотрите на этого идиота на верблюде!», но этот человек думает, что они говорят о половом органе верблюда, не о нем.
Эго очень обманчиво. Он продолжает слышать лишь то, что ему заблагорассудится. Он продолжает все интерпретировать, как ему захочется, никогда не видя фактов. Он никогда не позволяет фактам открыться тебе. Люди, живущие в эго, живут за занавесками. И эти занавески не пассивны – это активные занавески. Что бы ни прошло перед занавеской, занавеска это изменяет.
Люди продолжают жить в ментальном мире своего собственного создания. Эго – центр этого мира, фальшивого мира – назови его «иллюзией», майей, – и вокруг эго они продолжают создавать мир… который не принадлежит никому другому. Только они живут в этом мире.
Отбрасывая эго, ты отбрасываешь весь мир, который создал вокруг него. Впервые ты можешь видеть вещи такими, как они есть, – не такими, как тебе хотелось бы. И когда ты способен знать факты жизни, ты становишься способным познать истину.
Теперь дзэнская история.
Борец по имени О-Нами, «Великие Волны», был очень силен и искусен в искусстве борьбы. С глазу на глаз он победил даже своего учителя, но на людях его могли положить на лопатки даже его собственные ученики.
Со своей трудностью он пришел в дзэнскому мастеру, который остановился в близлежащем храме у моря, и попросил его совета.
– Великими Волнами тебя называют, – сказал мастер, – так останься сегодня на ночь в этом храме и послушай волны моря. Представь, что ты есть эти волны, забудь, что ты борец, и стань этими гигантскими волнами, сметающими все на своем пути.
О-Нами остался. Он попытался думать только об этих волнах, но стал думать о многих других вещах. Постепенно он стал думать только о волнах. Они накатывались все больше и больше по мере того, как истекала ночь. Они смели цветы в вазах у статуи Будды, они смели и сами вазы. Даже бронзовый Будда был смыт волнами. К рассвету весь храм был только бурлящей водой, и О-Нами сидел в нем с легкой улыбкой на лице.
В тот день он вышел на публичное состязание и победил во всех раундах, и с того дня никто в Японии не мог положить его на лопатки.
Эта история о само-сознании, стеснительности и о том, как ее лишиться, как ее отбросить, как от нее избавиться. Мы попытаемся войти в нее шаг за шагом.
Борец по имени О-Нами, «Великие Волны», был очень силен…
Каждый очень силен. Ты не знаешь своей силы; это другое дело. Каждый очень силен – так и должно быть, потому что каждый укоренен в Боге, укоренен во вселенной. Каким бы маленьким ты ни казался, ты не мал – и не можешь быть по самой природе вещей.
Сейчас физики говорят, что в маленьком атоме содержится столько энергии – Хиросима и Нагасаки были уничтожены атомной энергией. А атом так мал – никто его еще не видел! Это вывод, заключение, но никто не видел атома. Со всеми изощренными инструментами, которыми сегодня располагает наука, никто не видел атома – такой маленький, и такая безграничная энергия.
Если у атома столько энергии, что сказать о человеке? Что сказать о небольшом пламени сознания в человеке? Если однажды это небольшое пламя разгорится, то обязательно станет бесконечным источником энергии и света. Именно так это случилось с Буддой, с Иисусом.
Каждый безмерно силен, потому что каждый безмерно божествен. Каждый силен, потому что каждый укоренен в Боге, в самом источнике существования. Помни это.
Человеческий ум склонен это забывать. Забывая это, ты становишься слабым. Становясь слабым, ты пытаешься найти какие-то искусственные пути стать сильным. Именно это делают миллионы людей. Что ты на самом деле ищешь в поисках денег? Что ты на самом деле ищешь в поисках власти, престижа, политического авторитета? Ты ищешь энергии, силы – в то время как сила на самом деле доступна прямо перед носом. Ты ищешь в неправильных местах.
Борец О-Нами, «Великие Волны»…
Все мы великие волны океана. Может быть, мы об этом забыли, но океан не забыл нас. Может быть, мы забыли это и понятия не имеем о том, что такое океан, – и все же остаемся в океане. Даже если волна забывает и становится слепой к океану, все же она остается океаном – потому что волна не может существовать без океана. Океан может существовать без волны – может быть, он может существовать без волны – но волна не может существовать без океана. Волна есть не что иное как взмах океана; это процесс, это не сущность. Это просто океан, наслаждающийся своим существом. Бог в своей радости населяет Землю; Бог в своей радости населяет существование. Это океан, ищущий океан, просто играющий. В нем безмерная энергия – что с ней делать?
Борец по имени О-Нами, «Великие Волны», был очень силен… Но эта сила возможна, лишь когда волна знает, что она волна великого, бесконечного океана. Если волна забывает это, она становится очень слабой. И наша «забывчивость» безмерна; наша память очень мала, очень крошечна – забывчивость безмерна. Мы продолжаем забывать. А то, что очень очевидно, забыть легче всего. То, что ближе всего, мы забываем легче всего. То, что всегда доступно, мы забываем очень легко.
Помнишь ли ты свое дыхание? Ты помнишь его, только если оно чем-то затруднено – у тебя простуда, трудно дышать или что-то еще; иначе кто помнит о дыхании? Именно поэтому люди помнят Бога, только когда они в беде. Иначе кому он нужен? А Бог ближе, чем твое дыхание, ближе к тебе, чем ты сам. Человек имеет тенденцию забывать.
Ты не замечал? Если у тебя чего-то нет, ты об этом помнишь. Когда что-то у тебя есть, ты забываешь, ты принимаешь это как должное. Лишь изредка люди становятся способны помнить Бога. Помнить то, от чего мы никогда не были далеки, очень трудно.
Рыба в океане забывает океан. Выбрось рыбу на берег, на песок, горячий песок, и тогда рыба узнает, тогда рыба вспомнит. Но нет способа выбросить тебя из Бога; у него нет берега, Бог – это безбрежный океан. И ты скорее подобен волне, чем рыбе. Ты в точности как Бог; твоя природа и природа Бога есть одно и то же.
В этом символическое значение выбора имени в этой истории.
Он был очень искусен в искусстве борьбы. С глазу на глаз он побеждал даже своего учителя… Но с глазу на глаз – потому что если больше не было людей, наверное, он был способен забывать себя.
Помните эту сутру. Когда ты вспоминаешь себя, ты забываешь Бога; когда ты забываешь себя, ты помнишь Бога – и нельзя помнить то и другое вместе. Когда волна думает о себе как о волне, она забывает, что является океаном. Когда волна знает себя как океан, как она может помнить, что она волна? Возможно лишь одно из двух. Волна считает себя либо волной, либо океаном. Это гештальт. Нельзя помнить то и другое вместе, это невозможно.
С глазу на глаз он побеждал даже своего учителя, но на людях его могли положить на лопатки даже его собственные ученики.
Без людей, наверное, он совершенно забывал себя, свое эго. Тогда он был очень силен. На людях, наверное, он слишком сознавал себя. Тогда он был слаб. Само-сознательность есть слабость. Само-забывчивость есть сила.
В своем затруднении он пришел к дзэнскому мастеру, который остановился в близлежащем храме у берега моря, и попросил его совета.
– Великими Волнами тебя называют, – сказал мастер, – так останься сегодня на ночь в этом храме и послушай волны моря.
Мастер – это тот, кто для каждого может создать средство. Мастер – это тот, у кого нет фиксированного средства. Он смотрит на человека, видит О-Нами – «Великие Волны», – просто это имя, и вокруг него создано средство. Просто узнав, что его зовут О-Нами, Великие Волны, мастер сказал: «Великими Волнами тебя называют, так останься сегодня на ночь в этом храме и послушай волны моря».
Слушание – это один из основных секретов вхождения в храм Бога. Слушание означает, что ты забываешь себя совершенно – лишь тогда ты можешь слушать. Когда ты слушаешь кого-то внимательно, ты забываешь себя. Если ты не можешь забыть себя, ты никогда не слушаешь. Если ты слишком сознаешь себя, ты просто притворяешься, что слушаешь, – ты не слушаешь. Может быть, ты киваешь головой; может быть, иногда ты говоришь «да» и «нет», – но не слушаешь.
Когда ты слушаешь, ты становишься просто проводником – пассивностью, восприимчивостью, утробой. Ты становишься женственным. А чтобы достичь, ты должен быть женственным. Ты не можешь достичь Бога агрессивным вторжением, как завоеватель. Ты можешь достичь Бога только… или, лучше сказать, Бог может тебя достичь, лишь когда ты восприимчив, по-женски восприимчив. Когда ты становишься инь, восприимчивостью, дверь открывается. И ты ждешь.
Слушание – это искусство становиться пассивным. Будда так настаивал на слушании, Махавира так настаивал на слушании, Кришнамурти так настаивает на правильном слушании. Уши символичны. Ты не замечал? Твои уши не более чем проход, просто дыры – ничего больше. Твои уши более женственны, чем глаза; глаза более мужественны. Твои уши – это иньская часть тебя; глаза – янская. Когда ты на кого-то смотришь, ты агрессивен. Когда ты кого-то слушаешь, ты восприимчив.
Именно поэтому, если кто-то на кого-то долго смотрит, это становится вульгарным, невежливым, невоспитанным. Есть определенный предел; психологи говорят, что это три секунды. Если ты смотришь на человека три секунды, все в порядке; это можно стерпеть. Если ты смотришь дольше – ты пялишься; ты оскорбляешь человека; ты вторгаешься на его территорию.
Но слушанию предела нет, потому что уши не могут вторгаться. Они просто остаются там, где они есть. Глазам нужен отдых. Не замечал ли ты?.. Ночью глазам нужен отдых, ушам – нет. Они открыты двадцать четыре часа в сутки, год за годом. Глаза не могут оставаться открытыми даже несколько минут – постоянно моргают, постоянно устают. Агрессия устает, потому что агрессия выводит энергию наружу; поэтому глаза должны постоянно моргать, чтобы отдохнуть. Уши всегда остаются в отдыхе.
Именно поэтому многие религии использовали музыку как приближение к молитве – потому что музыка делает твои уши более живыми, более чувствительными. Человек должен стать более ушами и менее глазами.
– Просто стань ушами, – сказал мастер. – Просто слушай. Больше делать нечего – просто продолжай слушать без всякой идеи о том, зачем он это делает, без всякого понятия о том, что происходит. Просто продолжай слушать без всякой интерпретации, без всякой деятельности со своей стороны. И тогда: «Вообрази себя этими волнами».
«Сначала слушай, сонастройся с волнами, затем почувствуй, что ты совершенно молчалив и восприимчив, затем вообрази эти волны. Это второй шаг. Первое, не будь агрессивным; стань восприимчивым. Затем, когда ты стал восприимчивым, слейся с этими волнами, начни воображать, что ты есть эти волны».
Мастер дает ему средство, чтобы он мог забыть себя, эго. Первый шаг – восприимчивость, потому что в восприимчивости эго не может существовать – оно может существовать только в конфликте. А когда ты восприимчив, внезапно твоя способность к воображению становится очень мощной.
Восприимчивые люди, чувствительные люди обладают очень сильным воображением. Те, кто может видеть зелень деревьев, просто без всякой агрессии со своей стороны, даже тонкой агрессии – те, кто может видеть зелень деревьев, кто может впитывать ее так, словно они губки, – они становятся очень творческими, дают волю воображению. Это поэты, художники, танцоры, музыканты – они впитывают вселенную в глубокой восприимчивости и затем вливают все, что они впитали, в воображение.
Воображение – это одна из твоих способностей, в которой ты подходишь ближе всего к Богу. Наверное, у Бога великое воображение, мм? – просто посмотри на мир! Только подумай! – такой воображаемый мир, столько цветов, столько бабочек, столько деревьев и столько рек, – и столько людей. Просто подумай о его воображении! Столько звезд, столько миров – миров за пределами миров, без конца… Он должен быть великим мечтателем.
На Востоке индуисты говорят, что мир – это мечта Бога, его воображение. Мир – это его волшебство, его воображение. Он ему снится, мы – это часть его сна.
Когда мастер сказал О-Нами: «Воображай себя волнами», он говорил: «Стань творческим. Сначала стань восприимчивым, затем стань творческим. И как только ты отбросишь эго, стань таким гибким, чтобы все, что бы ты ни вообразил, случалось. Тогда твое воображение станет твоей реальностью».
– …Забудь, что ты борец, и стань этими гигантскими волнами, сметающими все на своем пути.
О-Нами остался. Он пытался думать только о волнах…
Конечно, поначалу это было трудно, он думал о многих вещах. Это естественно – но он остался. Наверное, он был очень терпелив. Затем постепенно он стал думать только о волнах. Затем пришло мгновение… Если ты продолжаешь, если ты настойчив, обязательно приходит одно мгновение, когда случается то, чего ты желал много жизней, – но нужно терпение.
Затем постепенно он стал думать только о волнах. Они накатывались больше и больше по мере того, как истекала ночь.
Это не настоящие волны океана накатываются больше и больше. Теперь нет различия между волнами воображения и настоящими волнами. Различие потеряно. Теперь он не знает, что есть что; что есть его сон, а что реально, он не знает. Он снова стал маленьким ребенком. Только у детей есть такая способность.
Утром ты можешь найти ребенка плачущим об игрушке, которая приснилась ему ночью, и он хочет ее обратно, и он говорит: «Где моя игрушка?» И ты настаиваешь, что это был сон, но он говорит: «И все же где она?» Он не делает никакого различия между сном и бодрствованием. Он не знает никаких различий. Он знает реальность как одно целое.
Когда ты становишься очень восприимчивым, ты становишься подобным ребенку.
Теперь эти волны.
Они накатывались больше и больше по мере того, как истекала ночь. Они смыли цветы в вазах перед статуей Будды, они смыли статуи. И мало того, – даже бронзовый Будда был смыт волнами.
Это красиво! Буддисту очень трудно вообразить, что Будду смывает волнами. Если бы он был слишком привязан к своей религии, в этой точке он совершенно отрезал бы себя от воображения. Он сказал бы: «С меня достаточно! Будду смыло – что я делаю? Нет, я больше не волна». Он остановился бы у ног Будды, он коснулся бы ног Будды, не более. Но помни: однажды даже эти ноги, которые безмерно помогли тебе на пути, даже они должны уйти. Будды тоже должны быть смыты, потому что дверь может стать препятствием, если ты за нее цепляешься.
Больше и больше – они смыли цветы в вазах перед статуей Будды, они смыли вазы. Даже бронзовый Будда был смыт волнами. К рассвету храм был только бурлящей водой…
Не то что бы это действительно случилось – это случилось с О-Нами. Помни это: если бы ты был в храме в то время, то не увидел бы там бурлящей воды – это происходило только с О-Нами. Это происходило в совершенно другом измерении его существа. Это измерение поэзии, воображения, мечты – интуитивное, женственное, детское, невинное. Он открыл двери своей способности к воображению. Слушая волны, становясь восприимчивым, он вошел в воображение. Его воображение расцвело тысячелепестковым лотосом.
К рассвету храм был только бурлящей водой, и О-Нами сидел с легкой улыбкой на лице. Он стал буддой! Та самая легкая улыбка, что однажды пришла к Будде под деревом бодхи, теперь, наверное, пришла к О-Нами. Внезапно его больше не было! – и эта улыбка, улыбка возвращения домой. Улыбка тому, что он достиг, улыбка тому, что больше некуда идти. Улыбка того, кто достиг источника, улыбка того, кто умер и воскрес.
О-Нами сидел с легкой улыбкой на лице.
В тот день он вышел на публичное состязание и выиграл все раунды, и с того дня никто в Японии не мог уложить его на лопатки.
Потому что теперь это не его энергия. Он больше не О-Нами – он больше не волны, теперь он океан. Как можно победить океан? Победить можно только волны.
Как только ты отбросил эго, ты отбросил все поражение, всю неудачу, все разочарование. Носи эго, и ты обречен на поражение. Носи эго, и ты останешься слабым. Отбрось эго, и бесконечная сила потечет по тебе. Отбрасывая эго, ты становишься рекой, ты начинаешь течь, начинаешь таять, становишься потоком – ты становишься живым.
Вся жизнь принадлежит целому. Если ты пытаешься жить один, ты просто глуп. Это все равно что лист дерева, пытающийся жить сам по себе, – и мало того, бороться с деревом; бороться с другими листьями, бороться с корнями, думая, что все они ему враждебны. Мы просто листья на дереве, великом дереве – назови его Богом, или целым, или другим именем, но все мы маленькие листья на бесконечном дереве жизни. Нет необходимости бороться. Единственный путь прийти домой – это сдаться.
Перфекционизм
Я слышал одну прекрасную историю. Жил однажды великий скульптор, живописец, великий художник. Его искусство было так совершенно, что когда он делал статую человека, трудно было сказать, где человек, а где статуя. Она была такая живая, такая похожая.
Астролог сказал ему, что приближается его смерть, что он скоро умрет. Конечно, он очень испугался и встревожился, и как каждый человек, он захотел избежать смерти. Он подумал об этом, медитировал и нашел решение. Он сделал статуи самого себя, всего одиннадцать, и когда Смерть постучалась в дверь, и вошел Ангел Смерти, он спрятался среди одиннадцати своих статуй. Он перестал дышать.
Ангел Смерти был озадачен, он не мог поверить своим глазам. Этого никогда не случалось – это выходило из ряда вон! Неслыханно было, чтобы Бог создал двоих похожих людей; он всегда создает уникальное. Он никогда не верил ни в какую рутину, он не похож на конвейер. Он абсолютно против копирки, он создает только оригиналы. Что случилось? Двенадцать человек, абсолютно одинаковых? Кого из них забирать? Взять нужно только одного…
И Ангел Смерти не мог решить. Озадаченный, встревоженный, нервный, он вернулся. Он спросил Бога:
– Что ты сделал? Там двенадцать абсолютно одинаковых людей, а я должен забрать только одного. Кого мне выбрать?
Бог рассмеялся. Он подозвал Ангела Смерти поближе и прошептал ему на ухо формулу, ключ к тому, как отличить реальное от нереального. Он дал ему секретный код и сказал:
– Теперь иди и скажи это в той комнате, где художник прячется среди своих статуй.
И Ангел Смерти спросил:
– Как это поможет?
– Не волнуйся, – сказал он. – Просто пойди и попытайся.
И Ангел Смерти пришел снова, не веря, что это сработает… но если так сказал Бог, так и нужно сделать. Он вошел в комнату, огляделся и сказал, ни к кому в частности не обращаясь:
– Господин, все в полном порядке, кроме одного. Ты сделал очень хорошо, но кое-что упустил. Есть одна ошибка.
Человек совершенно забыл, что прячется. Он выскочил и сказал:
– Какая ошибка?
Смерть рассмеялась.
– Ты попался! – сказала она. – Вот единственная ошибка: ты не можешь забыть самого себя. Пойдем.
Как правило, художник – это самый эгоистичный человек на свете. Но он не истинный художник. Он использовал искусство как средство для опьянения эго. Художники очень эгоистичны, постоянно хвастаются собой, постоянно борются друг с другом. Каждый считает себя первым и последним. Но это не истинное искусство.
Истинное искусство совершенно исчезает. Эти люди только техники; я назову их не художниками, но техниками. Я не назову их творцами, я назову их сочинителями. Да, сочинить стихотворение – это одно, а создать стихотворение – совершенно другое. Чтобы сочинять стихи, человек должен знать язык, грамматику, правила поэтики. Это игра словами. И если ты знаешь всю игру, ты можешь создавать поэзию. Она будет не слишком поэтичной, но выглядеть будет как поэзия. Технически она будет совершенной, но у нее будет только тело – души будет не хватать. Душа случается, только если художник исчезает в своем искусстве – он больше не отделен. Когда художник пишет с таким изобилием, что его больше нет, настолько, что он даже испытывает чувство вины, подписывая свою картину, потому что знает, что не он это сделал… Какая-то неизвестная сила сделала это через него, он знает, что был одержим ею. Это было опытом всех действительно великих художников всех веков: чувство одержимости. Чем более велик художник, тем яснее это чувство.
И те, кто были величайшими Моцарт, Бетховен, Калидас, Рабиндранат Тагор – те, кто были величайшими, абсолютно уверены, что были не более чем полым бамбуком, и через них пело существование. Они были флейтами, но песня была не их. Она протекала по ним, но исходила из какого-то неизвестного источника. Они не препятствовали – вот и все, что они сделали, – но они не создали этого.
Это парадокс. Настоящий творец ничего не создает, существование работает через него. Оно овладевает им, его руками, его существом и создает нечто через него. Он становится инструментом. Это настоящее искусство, в котором исчезает художник, – нет речи об эго. И тогда искусство становится религиозностью. Тогда художник становится мистиком – не только технически правильным, но экзистенциально подлинным.
Чем меньше художника в его работе, тем он совершеннее. Когда художник абсолютно отсутствует, творчество абсолютно совершенно – в этой пропорции, вы должны помнить. Чем более присутствует художник, тем менее совершенным будет его продукт. Если художника слишком много, продукт будет тошнотворным, невротичным. Это будет просто эго – что это еще может быть?
Эго есть невроз. И еще одно нужно помнить: эго всегда хочет быть совершенным. Эго большой перфекционист. Эго всегда хочет быть выше и лучше других; отсюда перфекционизм. Но в эго совершенство никогда не возможно, поэтому само усилие абсурдно. Совершенство возможно, лишь если эго нет – но тогда человек и не думает о совершенстве.
Поэтому настоящий художник никогда не думает о совершенстве. У него нет ни малейшего понятия о совершенстве, он просто позволяет себе сдаться, войти в позволение, и происходит все, что бы ни происходило. Настоящий художник, конечно, думает о тотальности, но никогда не о совершенстве. Он хочет быть в этом тотально, вот и все. Когда он танцует, он хочет исчезнуть в танце. Он не хочет быть в нем, потому что присутствие танцора будет беспокойством для танца. Грация будет побеспокоена, на пути потока встанет преграда. Когда танцора нет, все камни исчезли, и поток очень тих, гладок.
Настоящий художник, конечно, думает о тотальности – как быть тотальным? – но никогда не о совершенстве. И красота в том, что те, кто тотален, совершенны. Те, кто думает о совершенстве, никогда не совершенны, никогда не тотальны. Напротив, чем больше они думают о совершенстве, тем более становятся невротичными. У них есть идеалы. Они всегда сравнивают и никогда не дотягивают до стандарта!
Если у тебя есть идеал, пока этот идеал не осуществится, ты не будешь считать себя совершенным; как ты можешь быть тотальным в своем действии? Если ты думаешь, например, что должен быть таким танцором, как Нижинский, как ты можешь быть тотальным в танце? Ты постоянно смотришь, наблюдаешь за собой, стараешься улучшить, боишься совершить ошибку… ты разделен. Часть тебя танцует, другая часть судит, стоит рядом и осуждает, критикует. Ты разделен, расщеплен.
Нижинский был совершенным, потому что он был тотальным. Когда он танцевал, случалось так, что он совершал в танце такие прыжки… люди не могли поверить своим глазам, даже ученые не могли поверить своим глазам. Он прыгал так, что это противоречило законам гравитации, – этого не могло быть! И, возвращаясь на землю, он падал медленно, как перо… вопреки всем законам гравитации.
Снова и снова его об этом спрашивали. Чем больше его спрашивали, чем более он это осознавал, тем более это исчезало. Прошел момент в его жизни, когда это совершенно прекратилось, и причина была в том, что он стал это осознавать – и потерял тотальность. Тогда он это понял, понял, почему это исчезло. Это происходило, но происходило лишь тогда, когда Нижинский совершенно терялся в танце. В этой полной потере себя, в этом совершенном расслаблении человек действует в совершенно другом мире, согласно другим законам.
Позвольте мне рассказать вам об одном законе, который рано или поздно обязательно обнаружит наука. Я называю его законом грации. Точно как есть закон гравитации… триста лет назад его не знали. Он действовал до того, как его открыли; чтобы действовать, закону не нужно, чтобы о нем знали. Этот закон всегда работал. Он не имел ничего общего с Ньютоном и падающим яблоком. Яблоки падали и до Ньютона! Не было так, что Ньютон открыл закон, и яблоки стали падать. Закон уже был; Ньютон открыл его.
Точно так же есть и другой закон – закон грации, который поднимает вверх. Закон гравитации тянет вещи вниз; закон грации – поднимает вверх. В йоге это называют левитацией. В состоянии абсолютного забвения, абсолютного опьянения – опьянения божественным – в состоянии полной самоотдачи, отсутствия эго начинает действовать этот закон. Человек поднимается вверх. Он становится невесомым.
Именно это произошло в случае Нижинского. Но ты не можешь заставить это случиться, потому что если ты есть, этого не случится.
Эго подобно камню у тебя на шее. Не чувствовал ли ты это когда-нибудь в жизни? Есть мгновения, когда ты в некотором роде лишен веса. Ты ходишь по земле, но твои ноги не касаются земли – ты паришь над ней. Мгновения радости, мгновения молитвы, мгновения медитации, мгновения празднования, мгновения любви… и ты невесом, ты поднят.
И я говорю, что рано или поздно науке придется это обнаружить, потому что наука верит в определенный принцип: принцип полярных противоположностей. Никакой закон не может быть один, у него должна быть противоположность. Электричество не может действовать только с одним полюсом, положительным или отрицательным; нужны оба. Они взаимодополняют друг друга.
Наука это знает: каждый закон комплементарен другому. У гравитации должен быть противоположный закон, комплементарный. Этот закон, соответственно, я называю законом грации – возможно любое другое название, потому что ученые, если они его обнаружат, не назовут его грацией. Но кажется, это для него самое совершенное имя.
Интеллект
«Современный ум» – это противоречие в терминах. Ум никогда не современен, он всегда стар. Ум есть прошлое – прошлое и не что другое. Ум означает память, и не бывает никакого современного ума. Быть современным значит быть без ума.
Если ты здесь и сейчас, ты современен. Но тогда, разве ты не видишь, твой ум исчезает; не движется ни одна мысль, не возникает никакое желание: ты отсоединяешься от прошлого и отсоединяешься от будущего.
Ум никогда не оригинален и не может быть оригинальным. Не-ум оригинален, свеж, молод; ум всегда стар, гнил, застоен.
Но эти слова используются – используются в разных смыслах. В этом смысле эти слова значительны. Ум XIX столетия был другим умом; вы не задаете вопросов, которые задавали люди тогда. Вопросы, которые были важны в XVIII веке, теперь кажутся глупыми. «Сколько ангелов может танцевать на острие иглы?» – это было одним из величайших теологических вопросов в средние века. Возможно ли сейчас найти такого глупца, который счел бы этот вопрос важным? А он обсуждался великими теологами; не маленькие люди, великие профессора писали об этом трактаты, проводили конференции. «Сколько ангелов?..» Кому теперь до этого есть дело? Это просто неуместно.
Во времена Будды великим вопросом было: «Кто создал мир?» Это продолжалось веками, но теперь меньше и меньше людей беспокоится о том, кто создал мир. Да, есть некоторые старомодные люди, но очень, очень редко мне задают такие вопросы. А Будду спрашивали каждый день; не проходило, наверное, и дня, чтобы кто-нибудь не спросил: «Кто создал мир?» Будде снова и снова приходилось говорить, что мир был всегда, что его никто не создавал; но люди не были удовлетворены. Теперь это никого не заботит. Очень редко кто-то задает вопрос: «Кто создал мир?» В этом смысле ум постоянно меняется с течением времени. В этом смысле современный ум реален.
Муж жене:
– Я сказал, что сегодня мы не пойдем в ресторан, и это мое полу-финальное слово.
Вот это современный ум. Ни один муж в прошлом этого не сказал бы. Слово всегда было финальным; последнее слово было за ним.
Две английские леди случайно встретились, совершая шоппинг в Лондоне. Одна заметила, что другая беременна, и спросила:
– Ой, дорогая, какая неожиданность! Очевидно, с тех пор, как мы последний раз виделись, ты вышла замуж!
– Да, – сказала вторая, – он прекрасный человек; он офицер в «ружьях Гхурки».
– Гхурка! – воскликнула первая в ужасе. – Но они же там все черные!
– Нет-нет, – ответила вторая, – только рядовые[5].
– Дорогая, как это современно!
В этом смысле современный ум есть. Иначе нет никакого современного ума. Моды приходят и уходят; если ты думаешь о моде, она продолжает меняться. Но в своей основе ум стар. Ум как таковой стар, не может быть никакого современного ума; самый современный ум это все же прошлое.
Действительно живой человек – это человек здесь и сейчас. Он не живет из прошлого, он не живет из будущего; он живет в этом мгновении, ради этого мгновения. Это мгновение есть все. Он спонтанен; эта спонтанность есть аромат не-ума. Ум повторяет себя, ум всегда движется по кругу. Ум – это механизм: если ты кормишь его знанием, он повторяет одно и то же знание. Он продолжает снова и снова пережевывать одно и то же знание.
Не-ум – это ясность, чистота, невинность. Не-ум – настоящий способ жить, настоящий способ знать, настоящий способ быть.
Интеллект – это нечто ложное, нечто совершенно фальшивое. Это заменитель разума. Разум – это совершенно другое явление, реальная вещь.
Для разума нужна огромная храбрость, для разума нужна полная приключений жизнь. Для разума нужно, чтобы ты всегда шел в неизвестное, плыл в необозначенные на картах моря. Тогда разум растет, тогда он обостряется. Он растет, лишь если в каждое мгновение встречается с неизвестным. Люди боятся неизвестного, люди чувствуют, что неизвестное опасно. Они не хотят выходить за пределы известного; поэтому они создали пластмассовый, ложный заменитель разума – и назвали его интеллектом. Интеллект – это только умственная игра. Она не может быть творческой.
Ты можешь пойти и посмотреть университеты; ты найдешь, какая там происходит творческая работа. Пишутся тысячи и тысячи трактатов; Ph. D., D. Phil., D. litt., – людям присваивают великие ученые степени. Никто никогда не знает, что происходит с их кандидатскими диссертациями; они становятся грудами мусора в библиотеках. Никто никогда их не читает, они никого никогда не вдохновляют – да, некоторые их читают; это те же самые люди, которые собираются написать очередную диссертацию. Будущие Ph. D., конечно, их читают.
Но ваши университеты не создают Шекспиров, Милтонов, Достоевских, Толстых, Рабиндранатов, Халилей Джибранов. Ваши университеты создают просто мусор, совершенно бесполезный. В университетах происходит интеллектуальная деятельность.
Разум создает Пикассо, Ван Гога, Моцарта, Бетховена. Разум – это совершенно другое измерение. Он не имеет ничего общего с головой, он относится к сердцу. Интеллект – это голова; разум – это состояние бодрствования сердца. Когда твое сердце пробуждено, когда твое сердце танцует в глубокой благодарности, когда твое сердце сонастроено с существованием, гармонично с существованием, из этой гармонии рождается творчество.
Но нет возможности никакого интеллектуального творчества. Оно может производить только мусор – производить, вырабатывать, – но не может творить.
В чем разница между тем, чтобы вырабатывать и творить? Вырабатывание – это механическая деятельность. Это могут делать компьютеры – и уже делают, и гораздо эффективнее, чем можно ожидать от человека. Разум создает, не производит. Производство означает повторяющееся упражнение: то, что ты уже сделал, ты делаешь снова и снова. Творчество означает: внести в существование нечто новое, дать дорогу неизвестному, чтобы оно могло проникнуть в известное, предоставить небу путь на землю.
Когда есть Бетховен, Микеланджело или Калидас, небеса раскрываются, и цветы осыпаются из запредельного. Я ничего не говорю о Будде, Христе, Кришне, Махавире, Заратустре, Мухаммеде по определенной причине: потому что то, что создают они, так тонко, что ты не сможешь это уловить. Создаваемое Микеланджело грубо; создаваемое Ван Гогом можно увидеть; это видимо. Создаваемое буддой абсолютно невидимо. Чтобы это понять, нужна совершенно другого рода восприимчивость. Чтобы понять будду, ты должен быть разумен. Творение будды не только полно безмерного разума, но так роскошно, превосходно, что даже чтобы понять его, ты должен быть разумным. Интеллект не поможет даже в понимании.
Лишь два вида людей творят – поэты и мистики. Поэты творят в грубом мире, мистики творят в тонком мире. Поэты творят во внешнем мире – картину, стихотворение, песню, музыку, танец, – а мистик творит во внутреннем мире. Творчество поэта объективно, а творчество мистика субъективно и принадлежит внутреннему совершенно. Сначала ты должен понять поэта, лишь тогда однажды ты можешь понять – по крайней мере, надеяться понять – мистика. Мистик – это высочайшее цветение творчества. Но, может быть, ты не увидишь ничего из того, что делает мистик.
Будда никогда не написал ни одной картины, никогда не брал в руки кисти, никогда не сложил ни одного стихотворения, никогда не спел ни одной песни. Никто никогда не видел его танцующим. Если ты наблюдаешь его, он просто сидит молча; все его существо есть молчание. Да, его окружает грация, грация бесконечной красоты, изысканной красоты, но чтобы ее почувствовать, ты должен быть очень уязвимым. Тебе придется быть очень открытым, не убедительным. С Буддой ты не можешь быть зрителем; ты должен быть участником, потому что это таинство, в котором нужно участвовать. Тогда ты увидишь, что он создает. Он создает сознание, а сознание есть чистейшая форма, высочайшая возможная форма выражения.
Песня красива, танец красив, потому что в нем присутствует нечто от божественного. Но в Будде присутствует весь Бог. Именно поэтому мы назвали Будду, Махавиру «Бхагван» – присутствует весь Бог.
Интеллектуальная деятельность может сделать вас специалистами в определенных вещах, полезными, эффективными. Но интеллект движется ощупью во тьме. У него нет глаз, потому что он еще не медитативен. Интеллект заимствован, у него нет собственного прозрения.
Темой был секс. Неделями Артур успешно отвечал на вопросы телевизионной викторины. Теперь ему полагался главный приз в сто тысяч долларов. Для ответа на последний вопрос ему разрешалось пригласить эксперта. Артур, конечно, выбрал всемирно известного профессора сексологии из Франции.
Последним вопросом было: «Если бы вы были королем в первые пятьдесят лет ассирийской империи, какие бы части тела невесты вам бы полагалось поцеловать в первую брачную ночь?»
Первые два ответа последовали быстро. Артур ответил:
– Губы и шею.
Запнувшись на третьем ответе, Артур лихорадочно повернулся к эксперту. Француз развел руками и простонал:
– Увы, мой друг, не спрашивайте меня. Я уже два раза ответил неправильно.
У эксперта, знающего, интеллектуального, нет собственного прозрения. Он полагается на заимствованное знание, традицию, условность. Он носит в голове целые библиотеки, великое бремя, но у него нет видения. Он многое знает, вообще ничего не зная.
И поскольку жизнь никогда не остается прежней, никогда – она постоянно меняется, от мгновения к мгновению она нова – эксперт всегда плетется позади, его отклики всегда неадекватны. Он только реагирует, он не может отвечать, потому что он не спонтанен. Он уже пришел к заключениям; он носит готовые ответы – а вопросы, которые ставит жизнь, всегда новы.
Более того, жизнь – это не логическое явление, а интеллектуал живет логикой; поэтому он никогда не вписывается в жизнь, а жизнь никогда не вписывается в него. Конечно, жизнь не в проигрыше, в проигрыше сам интеллектуал. Он всегда чувствует себя посторонним – не потому, что жизнь изгнала его; это он сам решил оставаться вне жизни. Цепляясь за логику, ты никогда не сможешь стать частью жизненного процесса, которым является существование.
Жизнь есть большее, чем логика: это парадокс, это тайна.
Гэннавэй и О’Кэйси решили драться на дуэли на пистолетах. Гэннавэй был довольно упитан, и, увидев напротив своего тощего противника, он запротестовал.
– Дебар! – сказал он секунданту. – Я в два раза толще его, поэтому я должен стоять от него в два раза дальше, чем он от меня.
Абсолютно логично, но как это сделать?
– Не беспокойся, – ответил секундант. – Я это улажу.
И, вынув из кармана кусок мела, он провел две линии на пальто толстяка, оставив между ними небольшое пространство.
– Теперь стреляйте, – обернулся он к О’Кэйси, – но помните, что любое попадание за пределами этих линий не считается.
Совершенно правильно с точки зрения математики, вполне логично – но жизнь не так логична, не так математична. И люди, живущие интеллектами, живут очень логично. Логика дает им чувство, будто бы они знают, но это «будто бы» очень велико, и человек склонен об этом забывать. Что бы ты ни делал посредством интеллекта, это только вывод. Это не переживание истины, но лишь вывод, основанный на логике, а логика – это твое изобретение.
Кудахи, нализавшись до чертиков, стоял и смотрел парад по случаю Дня Святого Патрика. По рассеянности он уронил зажженную сигарету на старый матрац, валяющийся на мостовой.
Как раз когда седоголовые солдаты Женского Отряда Медсестер шагали мимо, тлеющий матрац стал издавать ужасающий запах.
Пару раз потянув носом воздух, Кудахи объявил ближайшему полицейскому:
– Офицер, по-моему, этих медсестер гонят слишком быстро!
Интеллект может прийти к определенному выводу, но интеллект – это бессознательное явление. Ты ведешь себя почти как спящий.
Разум – это пробуждение, и пока ты полностью не проснешься, что бы ты ни решил, это так или иначе будет неправильно. Так и должно быть, ты обречен быть неправым, потому что к этому выводу приходит бессознательный ум.
Чтобы внести в деятельность разум, тебе не нужно больше информации, нужно больше медитации. Нужно стать немного более молчаливым, немного более лишенным мыслей. Нужно стать менее умом и более сердцем. Нужно осознать окружающее нас волшебство – волшебство, которое есть жизнь, волшебство, которое есть Бог, волшебство, что в зеленых деревьях и красных цветах, волшебство в глазах людей. Волшебство происходит всюду! Все чудесно, но из-за своего интеллекта ты остаешься закрытым у себя внутри, цепляясь за свои глупые заключения, к которым пришел, не приходя в сознание, или которые дали тебе другие, столько же бессознательные.
Но разум, несомненно, креативен, потому что разум приводит в действие всю твою тотальность, целостность – не только часть, маленькую часть, голову. Разум заставляет вибрировать все твое существо; каждую клетку твоего существа, каждый фибр твоей жизни начинает танцевать и впадает в гармонию с целым.
Именно в этом состоит творчество: пульсировать в абсолютной гармонии с целым. Все начнет случаться само. Твое сердце начнет изливать песни радости, твои руки начнут совершать превращения. Ты коснешься грязи, и она станет лотосом. Ты сможешь стать алхимиком. Но это возможно лишь в великом пробуждении разума, в великом пробуждении сердца.
Верование
Творец станет исповедовать не слишком много верований; фактически, вообще никаких. И красота этого опыта в том, что этот опыт всегда открыт, потому что возможно дальнейшее исследование. Верование всегда закрыто; оно приходит к концу. Верование всегда окончено. Опыт никогда не окончен, он остается неоконченным. Пока ты живешь, как может окончиться твой опыт? Твой опыт растет, меняется, движется. Это постоянное движение от известного к неизвестному, из известного в непознаваемое. И помни, в этом опыте есть красота, потому что он остается неоконченным. Некоторые из великих песен – те, что не окончены. Некоторые из великих книг – те, что не окончены. Некоторые из великих произведений музыки – те, что не окончены. В неоконченности есть красота.
Я слышал дзэнскую притчу.
К дзэнскому мастеру пришел один король, чтобы научиться возделыванию сада. Мастер учил его три года, и король вырастил красивый большой сад, в котором работали тысячи садовников, – и что бы мастер ни говорил, король шел и экспериментировал с этим в своем саду. Через три года сад был готов, и король пригласил мастера его осмотреть. Король очень нервничал, потому что мастер был очень строг: «Понравится ли ему? – это был его экзамен, – скажет ли он: “Да, ты понял меня”?»
Он позаботился обо всем. Сад был так прекрасно завершен; ничто не было упущено. Лишь тогда король привел мастера посмотреть. Но мастер с самого начала был грустен. Он огляделся, обошел сад со всех сторон, но с каждым взглядом мрачнел все больше и больше. Король очень испугался. Он никогда не видел его таким серьезным: «Почему он такой серьезный? Неужели все так плохо?»
Снова и снова мастер качал головой, словно говоря самому себе: «Нет». И король спросил:
– В чем дело, господин? Что не так? Почему ты мне не скажешь? Ты так мрачен и печален, и ты отрицательно качаешь головой. Почему? Что не так? Я не вижу ничего неправильного. Все, что ты мне говорил, я воплотил на практике в этом саду.
И мастер сказал:
– Он так совершенен, что это делает его мертвым. Он так полон – именно поэтому я качаю головой и говорю «нет». Он должен остаться незавершенным. Где мертвые листья? Где сухие листья? Я не вижу ни единого сухого листа!
Все листья убирали – на дорожках не было сухих листьев, не было ни одного пожелтевшего листа.
– Где эти листья?
И король сказал:
– Я велел садовникам убрать все. Сделать сад как можно совершеннее.
– Вот почему он такой тусклый, сделанный человеком. Творения Бога никогда не окончены.
И мастер поспешил уйти из сада наружу. Все сухие листья были сложены в кучи: он принес несколько сухих листьев в корзине, бросил их по ветру, и ветер подхватил их и стал играть с ними, и они стали рассыпаться по дорожкам. Ему стало радостно, и он сказал:
– Посмотри, каким живым стал теперь сад!
И с сухими листьями вошел звук – музыка сухих листьев, ветер, играющий с сухими листьями. Теперь в саду появился шепот; раньше он был тусклым и мертвым, как кладбище. Это молчание не было живым.
Я люблю эту историю. Мастер сказал:
– Он так совершенен, вот что неправильно.
Только вчера здесь была одна женщина. Она сказала мне, что пишет повесть, и что она не знает, что делать. Она пришла к точке, где нужно ее закончить, нет никакой возможности продолжать; и она еще не закончена. Я сказал ей:
– Закончи ее. Закончи ее там, где она есть, оставь незаконченной – тогда в ней будет нечто таинственное – эта незаконченность…
Я сказал ей:
– Если твой главный герой все еще хочет что-то сделать, пусть станет санньясином, искателем. И тогда все выйдет из-под твоего контроля. Что ты тогда сможешь с ним сделать? Тогда повесть придет к завершению, но вещи будут продолжать расти.
Никакая история не может быть красивой, если она совершенно завершена. Она будет совершенно мертвой. Опыт остается открытым – это означает неоконченность. Верование всегда полно и окончено. Первое качество – это открытость к опыту.
Ум – это все твои верования, соединенные вместе. Открытость означает не-ум; открытость означает, что ты откладываешь ум в сторону и готов смотреть в жизнь снова и снова по-новому, не старыми глазами. Ум дает тебе старые глаза, снова и снова дает тебе идеи: «Смотри вот так». Но тогда все становится перекрашенным; тогда ты вообще не смотришь, тогда ты проецируешь свои идеи. Тогда истина становится экраном, на который ты проецируешь. Смотри сквозь не-ум, сквозь ничто – шуньяту. Когда ты смотришь сквозь не-ум, восприятие эффективно, потому что ты видишь то, что есть. А истина освобождает. Все остальное создает рабство, освобождает только истина.
В эти мгновения не-ума истина начинает течь в тебя, как свет. Чем более ты наслаждаешься этим светом, этой истиной, тем более ты храбр и способен отбросить ум. Рано или поздно настанет день, когда ты смотришь, и у тебя нет никакого ума. Ты ничего не ищешь, ты просто смотришь. Твой взгляд чист. В это мгновение ты становишься авалокитой, тем, кто смотрит чистыми глазами. Это одно из имен Будды – «Авалокита». Он смотрит без идей, просто смотрит.
Творчество не имеет ничего общего ни с какой деятельностью в частности, ни с поэзией, ни с живописью, ни с танцем, ни с пением – оно не имеет ничего общего ни с чем в частности. Что угодно может быть творческим; это качество привносишь в свою жизнь именно ты. Сама деятельность ни творческая, ни не творческая. Ты можешь рисовать не творчески, ты можешь петь не творчески. Ты можешь мыть пол творчески, ты можешь готовить еду творчески.
Творчество – это качество, которое ты вносишь в деятельность, которой занимаешься. Это подход, внутреннее отношение – как ты смотришь на вещи.
Поэтому первое, что нужно помнить: не ограничивайте творчество чем-то конкретным. Только человек бывает творческим, креативным – и если человек креативен, что бы он ни делал, даже если он просто идет, даже в его походке будет творчество. Даже если он сидит и ничего не делает – даже его ничего-не-делание будет творческим действием. Будда, сидящий под деревом бодхи, ничего не делает, но все же он – величайший творец, которого когда-либо знал мир.
Как только ты это понимаешь – что именно ты, человек, можешь быть творческим или не творческим – тогда проблема того, чтобы чувствовать себя не творческим, исчезает.
Не каждый может быть художником – нет и необходимости. Если бы каждый был художником, мир был бы очень уродливым, в нем было бы трудно жить! Не каждый может быть танцором, но это и не нужно. Но каждый может быть творческим.
Что бы ты ни делал, делай это радостно, делай это с любовью, и если твое действие не чисто экономическое, тогда оно творческое. Если что-то растет изнутри тебя, если это дает тебе рост, – это духовность, это творчество, это божественно.
Ты становишься тем более божественным, чем более ты творческий. Все религии мира называли Бога Творцом. Я не знаю, Творец Бог или нет, но я знаю одно: чем более творческим ты становишься, тем более ты подобен Богу. Когда твое творчество достигает кульминации, когда вся твоя жизнь становится творческой, ты живешь в Боге. Поэтому он должен быть Творцом – потому что к нему ближе всего люди, которые могут быть творческими.
Люби то, что ты делаешь. Будь медитативен, пока ты это делаешь, – что бы то ни было! независимо от того факта, что это такое. Тогда ты узнаешь, что даже уборка может быть творческой. С такой любовью! Почти поя и танцуя внутри. Если ты моешь пол с такой любовью, ты написал невидимую картину. Ты прожил это мгновение в такой радости, что оно дало тебе некий внутренний рост. Ты не можешь остаться прежним после творческого действия.
Творчество означает любовь к тому, что ты делаешь, что бы то ни было – наслаждайся, празднуй это! Может быть, никто об этом не узнает – кто будет тебя воспевать за то, что ты помыл пол? История не обратит на это внимания, газеты не напечатают твоих фотографий – но это неважно. Ты этим наслаждался. Это имеет внутреннюю ценность.
Поэтому, если ты ищешь славы и считаешь, что тогда ты будешь творческим – если ты станешь знаменитым, как Пикассо, тогда ты творческий человек – тогда ты упустишь. Тогда ты, фактически, совершенно не творческий; ты политик, амбициозный политик. Если слава случается, хорошо. Если ее не случается, хорошо. Это не должно быть критерием. Критерием должно быть, наслаждаешься ли ты тем, что ты делаешь. Это твой любовный роман.
Если твое действие – любовный роман, тогда оно становится творческим. Небольшие вещи могут стать великими от прикосновения любви и радости.
Но если ты считаешь себя не творческим, то и станешь не творческим – потому что верование – это не просто верование. Оно открывает двери; оно закрывает двери. Если у тебя неправильное верование, это привяжет тебя к закрытой двери. Если ты веришь, что ты не творческий, ты станешь не творческим, потому что это верование будет мешать, постоянно отрицать все возможности потока. Оно не позволит твоей энергии течь, потому что ты будешь постоянно говорить: «Я не творческий».
Этому учили каждого. Очень немногих людей принято считать творческими – некоторых художников, поэтов, одного на миллион. Это глупо! Каждое человеческое существо – прирожденный творец. Наблюдай детей, и ты увидишь: все дети творческие. Мало-помалу мы разрушаем их творчество. Мало-помалу мы навязываем им неправильные верования. Мало-помалу мы их отвлекаем. Мало-помалу мы делаем их более и более экономическими, политическими и амбициозными.
Когда входит амбиция, творчество исчезает – потому что амбициозный человек не может быть творческим, амбициозный человек не может любить никакую деятельность ради нее самой. Пока он пишет картину, он думает наперед; он думает: «Когда я получу Нобелевскую премию?» Когда он пишет роман, он думает наперед, он всегда в будущем – а творческий человек всегда в настоящем.
Мы разрушаем творчество. Никто не рождается не творческим, но мы делаем девяносто девять процентов людей не творческими. Но если просто переложить ответственность на общество, это не поможет. Ты должен взять свою жизнь в собственные руки. Ты должен отбросить неправильную обусловленность. Ты должен отбросить неправильный самогипноз, которым занимался с самого детства. Отбрось все это! Очисть себя от всех условных рефлексов… и внезапно ты увидишь, что ты творческий.
«Быть» и «быть творческим» – синонимы. Невозможно быть и не быть творческим. Но эта невозможная вещь случилась, это уродливое явление случилось, потому что все творческие источники были заткнуты, заблокированы, разрушены, и вся твоя энергия была силой направлена в деятельность, которую общество считает достойной оплаты.
Весь наш подход к жизни стал ориентированным на деньги. А деньги – это одна из самых не творческих вещей, которыми только может интересоваться человек. Весь наш подход ориентирован на власть и разрушителен, не креативен. И человек, который гонится за деньгами, станет разрушительным, потому что ради денег нужно грабить, эксплуатировать; их нужно отнять у многих людей, лишь тогда они у тебя будут. Власть просто означает, что тебе придется сделать многих людей бессильными, разрушить их – лишь тогда ты получишь власть, лишь тогда ты можешь получить власть.
Помни: все это разрушительные действия. Творческое действие увеличивает красоту мира; оно что-то дает миру, никогда ничего не отнимает. Творческий человек приходит в мир и увеличивает красоту мира – там песня, здесь картина. Он заставляет мир лучше танцевать, лучше наслаждаться, лучше любить, лучше медитировать. Когда он покидает мир, он оставляет за собой лучший мир. Никто, может быть, его не знает, но суть не в этом – он оставляет мир лучше, покидает его совершенно состоявшимся, потому что в его жизни была некая внутренняя ценность.
Деньги, власть, престиж – это не творческие вещи – не только не творческие, но и разрушительные виды деятельности. Остерегайся их! И если ты их остерегаешься, ты можешь стать творческим очень легко. Я не говорю, что творчество даст тебе власть, престиж, деньги. Нет, я не могу пообещать тебе никаких розовых садов. Оно может принести тебе проблемы. Оно может принудить тебя к жизни бедного человека. Все, что я могу тебе пообещать, – это что глубоко внутри ты будешь богатейшим из людей; глубоко внутри ты будешь состоявшимся; глубоко внутри ты будешь полон радости и празднования. Ты будешь постоянно получать больше и больше благословений. Твоя жизнь будет жизнью благословения.
Возможно, снаружи ты не будешь знаменитым, у тебя не будет денег, ты можешь не преуспеть в так называемом мире. Но преуспеть в так называемом мире значит потерпеть глубокое поражение, поражение в мире внутреннем. А что ты будешь делать, даже если весь мир будет у твоих ног, но ты потеряешь себя? Что ты будешь делать, владея всем миром, но не владея самим собой? Творческий человек владеет собственным существом; он его хозяин.
Именно поэтому на Востоке мы называли искателей «свами». «Свами» означает мастер, хозяин. Нищих называли свами – мастерами. Мы знали императоров, но они оказались в конечном счете, в последнем заключении своих жизней, нищими. Человек, который гонится за деньгами, властью, престижем, – нищий, потому что он постоянно просит милостыню. Ему нечего дать миру.
Будь приносящим дары. Делись всем, чем только можешь! И помни, я не делаю никаких различий между мелочами и великими вещами. Если ты можешь от всего сердца улыбнуться, взять кого-то за руку и улыбнуться, это творческое действие, великое творческое действие. Просто обними кого-то, прижми к сердцу, и ты будешь творческим. Просто посмотри на кого-то любящими глазами… просто любящий взгляд может изменить весь мир человека.
Будь творческим. Не беспокойся о том, что ты делаешь, – человеку приходится делать многие вещи, – но делай это творчески, с преданностью. И тогда твоя работа станет поклонением. Тогда все, что бы ты ни делал, станет молитвой. Что бы ты ни делал, это станет подношением на алтарь.
Отбрось все верования о том, что ты не творческий. Я знаю, как создаются эти верования: может быть, ты не был золотым медалистом в школе и университете, может быть, ты не был первым в классе. Может быть, твои картины не вызвали восхищения, а когда ты играл на флейте, соседи вызывали полицию! Но только из-за этого не принимай ошибочное верование, что ты не творческий.
Может быть, это потому, что ты подражаешь другим. У людей очень ограниченное представление о том, что значит быть творческим – играть на гитаре или на флейте, или писать стихи, – поэтому люди продолжают марать бумагу, называя это поэзией. Ты должен установить, что ты можешь делать, а что не можешь. Каждый не может делать все! Тебе придется отыскать свое предназначение. Тебе придется идти ощупью в темноте, я знаю. Не очень ясно, в чем твое предназначение, – но именно так устроена жизнь. Хорошо, что человек должен его искать – в самом этом поиске в нем что-то растет.
Если бы тебе при входе в мир давали график твоей жизни: «Вот это будет твоей жизнью: ты станешь гитаристом», – тогда твоя жизнь была бы механической. Только машину можно предсказать, не человека. Человек непредсказуем. Человек – это всегда открытие… потенциал тысячи и одной вещи. Многие двери открываются, многие возможности представляются на каждом шагу – и если тебе приходится выбирать, ты должен чувствовать. Но если ты любишь свою жизнь, то сможешь найти.
Если ты не любишь свою жизнь, а любишь что-то другое, тогда возникает проблема. Если ты любишь деньги и хочешь быть творческим, ты не можешь стать творческим. Сама амбиция к деньгам разрушит твое творчество. Если ты хочешь славы, забудь о творчестве. Слава приходит легче, если ты разрушителен. Слава легче приходит к Адольфу Гитлеру, к Генри Форду. Слава легче, если ты соревнуешься, насильственно соревнуешься. Если ты можешь убивать и разрушать людей, слава приходит легче.
Вся история – это история убийц. Если ты станешь убийцей, слава будет очень легка. Ты можешь стать премьер-министром; ты можешь стать президентом – но все это маски. За ними ты найдешь очень насильственных людей… ужасно насильственные люди прячутся, улыбаются. Эти улыбки политические, дипломатические. Если маска соскользнет, за ней ты всегда увидишь Чингиз-Хана, Тамерлана, Надир-Шаха, Наполеона, Александра Великого, Гитлера.
Если ты хочешь славы, не говори о творчестве. Я не говорю, что слава никогда не приходит к творческому человеку – но приходит она редко, очень редко. Это скорее случайность, и на это требуется много времени. Почти всегда бывает так, что к тому времени, как слава приходит к творческому человеку, его уже нет, – она всегда приходит посмертно, задерживается.
Иисус не был знаменит в свое время. Если бы не Библия, о нем не было бы ни одной записи. Эта запись принадлежит четырем его ученикам; никто другой не упоминал даже о его существовании. Он не был знаменит. Он не имел большого успеха. Можно ли себе представить большего неудачника, чем Иисус? Но, мало-помалу, он становился все важнее и важнее; постепенно люди его признали. На это требуется время.
Чем более велик человек, тем больше времени требуется людям, чтобы его признать, – потому что, когда рождается великий человек, нет критериев, чтобы о нем судить, нет карт, по которым можно его найти. Он должен создать собственные ценности; к тому времени как он создает ценности, его уже нет. Для признания творческому человеку требуются сотни лет, и даже тогда ничто не определенно. Было множество творческих людей, которые никогда не получили признания. Успех для творческого человека – случайность. Для не творческого, разрушительного человека он более определен.
Поэтому, если ты ищешь что-то другое под именем творчества, отбрось идею о том, чтобы быть творческим. По крайней мере, сознательно, преднамеренно делай то, что хочешь делать. Никогда не прячься за масками. Если ты действительно хочешь быть творческим, нет вопроса о деньгах, престиже, успехе, респектабельности – тогда наслаждайся своей деятельностью; тогда в каждом действии есть внутренняя ценность. Ты танцуешь, потому что тебе нравится танцевать; ты танцуешь, потому что наслаждаешься этим. Если кто-то этим восхищается, хорошо, будь благодарен. Если никто не восхищается, не твоя забота об этом беспокоиться. Ты танцевал, ты наслаждался – ты уже осуществлен.
Но любое верование в то, что ты не творческий, опасно – отбрось его! Никто ни не творческий – даже деревья, даже скалы. Люди, которые знают и любят деревья, знают, что каждое дерево создает собственное пространство. Каждая скала создает собственное пространство, не похожее ни на какое другое. Если ты становишься чувствительным, если ты становишься способным к пониманию, к эмпатии, ты безмерно выиграешь. Ты увидишь, что каждое дерево по-своему творческое; ни одно другое дерево на него не похоже – каждое дерево уникально, у каждого своя индивидуальность. У каждого камня своя индивидуальность. Деревья – это не просто деревья – они люди. Камни – не просто камни – они люди. Пойди и сядь на камень – наблюдай его любяще, почувствуй его любяще.
Об одном дзэнском мастере говорят, что он мог двигать и переносить очень большие камни – а он был очень хрупким человеком. Глядя на его тело, в это невозможно было поверить! Гораздо более сильные люди не могли сдвинуть эти камни с места, а он просто перемещал их очень легко.
Его спросили, в чем его трюк. Он сказал:
– Никакого трюка нет, я люблю этот камень, и она[6] мне помогает. Сначала я говорю ей: «Теперь мой престиж в твоих руках, эти люди собрались смотреть. Помоги мне, позволь мне это». Мм? – тогда я просто держу камень любяще… и жду намека. Когда она дает мне намек – трепет, от которого вибрирует моя спина, – когда камень дает мне намек, что она готова, я двигаю ее. Ты двигаешь камень против ее воли; поэтому нужно столько сил. Я двигаюсь по ее воле, я теку с камнем. Фактически, неправильно говорить, что я ее передвигаю – я просто рядом. Она двигается сама.
Один великий дзэнский мастер был плотником, и когда он делал столы, стулья, каким-то образом в них было неуловимое качество, безмерный магнетизм. Его спрашивали:
– Как ты их делаешь?
– Я ничего не делаю, – отвечал он. – Я просто иду в лес: самое главное – спросить лес, деревья, какое дерево готово стать стулом.
Теперь эти вещи выглядят абсурдными – потому что мы не знаем, не знаем этого языка. Три дня он оставался в лесу. Он сидел под одним деревом, под другим, он говорил с деревьями – он был сумасшедшим! Но дерево судят по его плодам, и этого мастера тоже стоит судить по его творениям. Некоторые из его стульев до сих пор сохранились в Китае – и все еще они несут в себе его магнетизм. Они просто привлекут тебя; ты не будешь знать, что тебя тянет. Через тысячи лет! – нечто безмерно красивое…
Он говорил:
– Я иду и говорю, что ищу дерево, которое хочет стать стулом. Я спрашиваю деревья, хотят ли они; и не только хотят, но и будут ли помогать мне, готовы ли они пойти со мной – только тогда. Иногда бывает так, что ни одно дерево не хочет стать стулом, и я возвращаюсь с пустыми руками.
Это случилось: китайский император попросил сделать ему подставку для книг. И он пришел через три дня и сказал:
– Подожди – ни одно дерево не готово прийти во дворец.
Через три месяца император снова спросил. Плотник сказал:
– Я много раз ходил в лес. Я пытался их убедить. Обожди – кажется, одно дерево уже почти склоняется.
И он убедил одно дерево. Он сказал:
– В этом все искусство! – когда дерево приходит по своей воле, она просто просит помощи плотника.
Если ты любящий, ты увидишь, что у всего в существовании есть индивидуальность. Не тяни и не тащи вещи. Наблюдай, общайся с ними, проси их помощи – это сохранит столько энергии.
Даже деревья творческие, даже скалы творческие. Ты человек, сама кульминация существования. Ты на вершине – ты сознателен. Никогда не думай с неправильными верованиями, никогда не привязывайся к неправильным верованиям, что ты не творческий. Может быть, отец тебе сказал, что ты не творческий, коллеги сказали, что ты не творческий. Может быть, ты ищешь в неверных направлениях, в направлениях, в которых не можешь быть творческим. Но должно быть направление, в котором ты творческий. Ищи и исследуй, оставайся доступным и продолжай двигаться ощупью, пока не найдешь.
Каждый человек приходит в мир с определенным предназначением – он должен что-то совершить, доставить какое-то послание, завершить какую-то работу. Ты здесь не случайно – ты здесь с определенным смыслом. За тобой стоит определенная цель. Целое намеревается что-то совершить через тебя.
Игра славы
Вся структура нашей жизни такова, что нас учили, что пока нет признания, мы никто, ничтожества. Важна не работа, но признание. А это значит поставить все с ног на голову. Важна должна быть работа – и радость в ней самой. Ты должен работать не для того, чтобы добиться признания, но потому, что ты наслаждаешься творчеством; ты любишь эту работу ради нее самой.
Это должно быть способом смотреть на вещи – ты работаешь, если ты это любишь. Не проси признания. Если оно приходит, принимай его легко; если оно не приходит, не думай о нем. Твое осуществление должно заключаться в самой работе. И если бы каждый научился этому простому искусству любить свою работу, какой бы она ни была, наслаждаться ею, не прося никакого признания, у нас был бы более красивый и празднующий мир.
Как есть сейчас, мир поймал тебя в ловушку несчастного образца. То, что ты делаешь, не хорошо только потому, что ты это любишь, потому что делаешь это совершенно, но потому, что мир это признает, награждает, дает тебе золотые медали, Нобелевские премии. Они отняли всю внутреннюю ценность творчества и разрушили миллионы людей – потому что нельзя давать Нобелевские премии миллионам людей. И вы в каждом создали жажду признания, чтобы никто не мог работать спокойно, молчаливо, наслаждаясь всем, что бы он ни делал. Жизнь состоит из мелочей. Для этих мелочей нет никаких наград, за них правительства не дают никаких чинов, университеты не присваивают никаких почетных степеней.
Один из величайших поэтов этого века, Рабиндранат Тагор, жил в Индии, в Бенгале. Он опубликовал свою поэзию, свои романы на бенгальском языке – но не получил никакого признания. И он перевел небольшую книгу, «Гитанджали», «Подношение Песен», на английский. Он знал, что в оригинале была красота, которой нет и не может быть в переводе, – потому что у этих двух языков, английского и бенгали, разные структуры, разные способы выражения.
Бенгали очень милый, сладкий. Даже если люди ссорятся, кажется, что они мило беседуют. Он очень музыкальный; каждое слово музыкально. Этого качества нет в английском, и его нельзя передать; у него есть другие качества. Но как-то ему удалось ее перевести, и перевод – бедный в сравнении с оригиналом – получил Нобелевскую премию. Тогда внезапно вся Индия осознала… Книга была доступна на бенгали, на других индийских языках, но годами ее никто не замечал.
Каждый университет захотел присвоить ему степень D.Litt., доктора литературы. Калькутта, где он жил, была первым университетом, очевидно, который предложил ему почетную степень. Он отказался. Он сказал: «Вы даете почетную степень не мне; вы даете признание не моей работе, вы даете признание Нобелевской премии, потому что книга здесь была гораздо красивее, и никто никогда не побеспокоился о том, чтобы ее похвалить». Он отказался принимать какую-либо степень. Он сказал: «Для меня это оскорбительно».
Жан-Поль Сартр, один из величайших романистов и человек безмерного прозрения в человеческую психологию, отказался от Нобелевской премии. Он сказал: «Я был достаточно награжден, создавая свою работу. Нобелевская премия ничего не может к ней добавить – напротив, она стащит меня вниз. Она хороша для новичков, которые ищут признания; я достаточно стар, и я достаточно наслаждался. Я любил то, что делал. Работа была своей собственной наградой, потому что ничто не может быть лучше того, что я уже получил». И он был прав. Но правые люди так редки в этом мире, который полон неправых людей, живущих в ловушках.
Зачем беспокоиться о каком-то признании? Заботиться о признании имеет смысл лишь в том случае, если ты не любишь свою работу; тогда это имеет смысл, это кажется заменителем. Ты ненавидишь работу; она тебе не нравится; но ты ее делаешь, потому что это принесет признание; тобой будут восхищаться, тебя оценят. Вместо того чтобы думать о признании, пересмотри свою работу. Любишь ли ты ее? – тогда это конец. Если ты ее не любишь, измени ее!
Родители, учителя всегда насаждают, что ты должен добиться признания, что ты должен быть принят. Это очень коварная стратегия, чтобы держать людей под контролем.
Научись одной простой вещи: делай то, что хочешь, люби это делать и никогда не проси признания. Это значит просить милостыни. Зачем человеку просить признания? Зачем гнаться за принятием?
Глубоко внутри себя, посмотри. Может быть, тебе не нравится то, что ты делаешь, может быть, ты боишься, что ты на неверном пути. Принятие помогает тебе почувствовать себя правым. Признание помогает тебе почувствовать, что ты движешься к правильной цели.
Вопрос в твоих внутренних чувствах; это не имеет ничего общего с внешним миром. Зачем зависеть от других? Все эти вещи зависят от других – ты сам становишься зависимым.
Я не приму никакой Нобелевской премии. Все это осуждение со стороны всех стран во всем мире, со стороны всех религий для меня ценнее. Принять Нобелевскую премию значило бы, что я стал бы зависимым – теперь я буду гордиться собой, но гордиться из-за Нобелевской премии… Прямо сейчас я могу только гордиться собой, ничем другим.
Таким образом ты становишься индивидуальностью. А быть индивидуальностью, живущей в полной свободе, стоящей на собственных ногах, – есть именно то, что делает человека действительно центрированным, укорененным. Это начало его высочайшего цветения.
Так называемые признанные люди, уважаемые люди полны мусора, и ничего больше. Все они полны того мусора, которым хочет набить их общество, – и общество компенсирует это, выдавая им награды.
Любой человек, у которого есть малейшее чувство собственной индивидуальности, живет собственной любовью, собственной работой, не заботясь о том, что об этом подумают другие. Чем ценнее твоя работа, тем меньше возможности получить за нее какую-то респектабельность. А если твоя работа – работа гения, ты не увидишь в этой жизни никакого уважения. Тебя будут осуждать всю жизнь… потом, через два или три века тебе поставят памятники, твои книги будут уважать, – потому что человечеству нужно два или три века, чтобы воспринять разум, который есть у гения сегодня. Промежуток огромен.
Если ты уважаем идиотами, это означает, что ты ведешь себя в их стиле, согласно их ожиданиям. Быть уважаемым этим больным человечеством означает, что тебе придется быть еще более больным, чем они. Тогда они будут тебя уважать. Но что ты выиграешь? Ты потеряешь свою душу и не выиграешь ничего.
Четыре ключа
Творя, ты испытаешь вкус жизни, – пропорционально твоей интенсивности, твоей тотальности. Жизнь – это не философская проблема, это религиозное таинство. Тогда что угодно может стать входом – даже мытье пола. Если ты сможешь делать это творчески, любяще, тотально, ты испытаешь некоторый вкус жизни.
Снова стань ребенком
Стань ребенком, и ты снова станешь творческим. Все дети – творческие. Для творчества нужна свобода – свобода от ума, свобода от знания, свобода от предрассудков. Творческий человек – это тот, кто может попробовать новое. Творческий человек – это не робот. Роботы никогда не творческие, они повторяются. Станьте снова детьми.
И вы будете удивлены тому, что все дети творческие – все дети, когда бы они ни родились, творческие. Но мы не позволяем им творчества, мы давим и крушим их творчество, мы набрасываемся на них. Мы начинаем их учить, как все делать правильно.
Помни, творческий человек всегда пытается все сделать неправильно. Если ты всегда следуешь правильному пути, чтобы что-то делать, то никогда не будешь творческим – потому что правильный способ означает способ, обнаруженный другими. Правильный способ означает, что, конечно, ты сможешь что-то сделать, ты станешь разработчиком, производителем, но ты будешь техником, не творцом.
В чем разница между производителем и творцом? Производитель знает, как что-то сделать правильно, как сделать это наиболее экономично, как с меньшими усилиями добиться наибольших результатов. Он производит. Творец валяет дурака. Он не знает, как правильно, поэтому он ищет, исследует снова и снова, в разных направлениях. Много раз он движется в неверном направлении – но, куда бы он ни двигался, он учится. Он становится богаче и богаче. Он делает что-то такое, чего никто никогда раньше не делал. Если бы он последовал тому, как делать правильно, то не смог бы этого сделать.
Послушайте небольшую историю…
В воскресной школе учительница попросила учеников нарисовать Святое Семейство. Когда ей принесли рисунки, она увидела, что некоторые из малышей нарисовали традиционные картинки – Святое Семейство в стойле, Святое Семейство на муле и тому подобное.
Но она вызвала одного маленького мальчика и попросила объяснить картинку, на которой был изображен самолет, из окон которого высовывались четыре головы.
Она сказала:
– Я могу понять, почему ты нарисовал три головы: это Иосиф, Мария и Иисус. Но кто четвертый?
– А это, – ответил мальчик, – Понтий Пилот!
Как это красиво! Вот это и есть творчество. Он что-то обнаружил. Но только дети могут это делать. Ты не решишься, побоишься показаться глупым.
Творец должен быть способен выглядеть глупо. Творец должен рискнуть так называемой респектабельностью. Именно поэтому вы всегда видите, что поэты, художники, танцоры, музыканты – не очень респектабельные люди. И когда они становятся респектабельными, когда им дают Нобелевскую премию, они больше не творческие. С этого момента творчество исчезает.
Что происходит? Видели ли вы когда-нибудь Нобелевского лауреата, который написал бы после получения премии что-нибудь ценное? Видели ли вы респектабельного человека, который сделал бы что-то творческое? Он пугается. Если он сделает что-то неправильно, что будет с его престижем? Он не может себе этого позволить. Поэтому когда художник становится респектабельным, он умирает.
Лишь те, кто готов снова и снова ставить на карту свой престиж, свою гордость, свою респектабельность, могут двигаться во что-то такое, что не сочтет достойным того, чтобы в это идти, больше никто… Творцы всегда считались сумасшедшими людьми. Мир их признает, но очень поздно. Он продолжает думать, что с ними что-то не в порядке. Творцы – эксцентричные люди.
И помни снова, каждый ребенок рождается со способностью стать творцом. Все без исключения дети пытаются быть творцами, но мы им не позволяем. Немедленно мы начинаем их учить, как правильно, – и как только они научились, как правильно, они становятся роботами. Тогда они продолжают повторять одно и то же снова, снова и снова, и чем больше они это делают, тем эффективнее становятся. А чем эффективнее они становятся, тем более они уважаемы.
Где-то между семью и четырнадцатью годами в ребенке происходит великая перемена. Психологи исследовали это явление… почему это происходит?
У нас есть два ума, два полушария мозга. Левое полушарие ума не творческое. Оно очень способно к техническим вещам, но в том, что касается творчества, оно совершенно бессильно. Оно может делать только то, что выучило, – и делать это эффективно, совершенно; это механично. Это левое полушарие – полушарие здравого смысла, логики, математики. Это полушарие расчета, сообразительности, дисциплины, порядка.
Правое полушарие – его прямая противоположность. Это полушарие хаоса, не порядка; это полушарие поэзии, не прозы, полушарие любви, не логики. У него есть великое чувство красоты, великое прозрение в оригинальность – но оно не эффективно, не может быть эффективным. Творец не может быть эффективным, он должен продолжать экспериментировать.
Творец не может ни на чем остановиться. Творец – это бродяга; он носит на плечах свою палатку. Да, он может остановиться переночевать, но утром снова уйдет – именно поэтому я называю его бродягой. Он никогда не домовладелец. Он не может осесть, оседлость означает для него смерть. Он всегда готов рискнуть. Риск – это любовный роман.
Но это правое полушарие мозга. Правое полушарие действует, когда ребенок рождается; левое полушарие не действует. Тогда мы начинаем учить ребенка – невольно, ненаучно. За века мы научились трюку, как перемещать энергию из правого полушария в левое; как останавливать правое полушарие и запускать левое. Вот все наше образовательное воспитание. С детского сада до университета именно этим занимается все наше обучение и так называемое образование. Это попытка разрушить правое полушарие и помочь левому. Где-то между семью и четырнадцатью годами мы добиваемся успеха, и ребенок убит, ребенок разрушен.
Тогда ребенок больше не дик – он становится гражданином. Тогда он учится путям дисциплины, языка, логики, прозы. Он начинает соревноваться в школе, становится эгоистом, начинает научаться невротическим вещам, преобладающим в обществе. Его больше и больше интересуют власть, деньги, он начинает думать, как стать более образованным, чтобы получить больше власти. Как получить больше денег, как получить большой дом и все такое… он смещается. Тогда правое полушарие действует меньше и меньше – или действует только во сне, в глубоком сне. Или иногда, когда ты принимаешь наркотик…
Привлекательность наркотиков так велика на Западе только потому, что Запад преуспел в том, чтобы совершенно разрушить правое полушарие неразборчивым образованием. Запад стал слишком образованным – это значит, что он подошел к одной крайности, к одной стороне. Теперь, кажется, нет возможности… если не представить какие-то новые пути, которые могут снова оживить правое полушарие в университетах, колледжах и школах, наркотики не уйдут. Нет возможности запретить наркотики одним законом. Нет возможности претворить этот закон в жизнь, пока равновесие снова не восстановлено.
Привлекательность наркотика в том, что он мгновенно переключает передачу – из левого полушария энергия движется в правое. Вот и все, что делает наркотик. Алкоголь делал это веками, но теперь доступны лучшие наркотики – ЛСД, марихуана, псилоцибин, и даже лучшие наркотики будут доступны в будущем.
И преступник не тот, кто принимает наркотики, преступник – это политик и педагог. Именно они виновны. Они принудили человеческий ум к такой крайности – к такой крайности, что назрела потребность в бунте. И потребность так велика! Поэзия совершенно исчезла из человеческой жизни, исчезла красота, исчезла любовь… деньги, власть, влияние – они стали единственными богами.
Как человечество может жить без любви и поэзии, без радости и празднования? Недолго.
Новое поколение во всем мире служит прекрасную службу, показывая глупость вашего так называемого образования. Не случайно принимающие наркотики почти всегда становятся отщепенцами. Они исчезают из университетов, колледжей. Это не совпадение – это часть того же бунта.
И как только человек узнал радость наркотиков, ему становится очень трудно их бросить. Наркотики можно бросить, лишь если найдены лучшие способы, высвобождающие поэзию. Медитация – это лучший способ – менее разрушительный, менее вредный, чем любое химическое вещество. Фактически, она вообще не вредна, она полезна. Медитация делает то же самое: перемещает твой ум из левого полушария в правое. Это высвобождает твою способность к творчеству.
Великого бедствия, которое возникнет в мире из-за наркотиков, можно избежать только одним путем – и это медитация. Другого пути нет. Если медитация станет более и более распространенной, и будет более и более входить в жизни людей, наркотики исчезнут.
Образование должно перестать быть до такой степени против правого полушария и его действия. Если детей учить обеим сторонам умов, если их учить использовать обе, если их учить, в каком случае использовать какую… Есть ситуации, в которых нужен только левосторонний мозг, когда нужно рассчитывать, – на рынке, в ежедневной деловой жизни. А бывают времена, когда нужно только правое полушарие.
И всегда помни, правое полушарие есть цель, левое – средство. Левое полушарие должно служить правому, чтобы правое было хозяином – потому что ты зарабатываешь деньги только потому, что хочешь наслаждаться жизнью и праздновать жизнь. Ты хочешь иметь определенный счет в банке только потому, что хочешь любить. Ты работаешь только потому, что хочешь играть – игра остается целью. Ты работаешь только потому, что хочешь расслабиться. Расслабление остается целью, работа – это не цель.
Этика работы – это пережиток прошлого. Ее нужно отбросить. И мир образования должен претерпеть настоящую революцию. Людей не должны принуждать, детей не должны принуждать следовать повторяющимся образцам. Что такое ваше образование? Вы когда-нибудь в него смотрели? Вы когда-нибудь размышляли над этим? Это просто тренировка памяти. Таким образом ты не становишься разумным, ты становишься более и более неразумным. Ты становишься глупым! Каждый ребенок входит в школу очень разумным, но очень редко человек выходит из университета, оставаясь по-прежнему разумным – очень редко. Университет почти всегда добивается успеха. Да, ты выходишь из него со степенями, но купив эти степени дорогой ценой: ты потерял свой разум, ты потерял свою радость, ты потерял жизнь – потому что ты лишился действия правого полушария мозга.
А чему ты научился? Информации. Твой ум полон памяти. Ты можешь повторять, воспроизводить – именно это и есть твои экзамены. Разумным считается человек, который может стошнить всем тем, что в него запихнули. Сначала его заставили проглотить, продолжать глотать, а теперь он должен стошнить на экзаменационную бумагу. Если ты можешь эффективно стошнить, ты разумный. Если ты можешь стошнить точно тем, что тебе дали, ты разумный.
В этом что-то нужно понять: ты можешь стошнить точно тем же, только если это не переварил, помни. Если бы ты это переварил, то не смог бы это вытошнить; вышло бы что-то другое. Может быть, кровь, но не хлеб, который ты съел. Он не выйдет, он исчез. Поэтому ты должен просто удерживать это в желудке, не переваривая, – тогда ты считаешься очень, очень разумным. Самые глупые считаются самыми разумными. Это очень плачевное положение вещей.
Разумный может не вписаться. Знаешь ли ты, что Альберт Эйнштейн не мог сдать выпускной экзамен? Такой творческий разум – ему было трудно вести себя так же глупо, что и все остальные.
Все ваши так называемые золотые медалисты в школах, колледжах, университетах исчезают. Они никогда не оказываются ничем полезными. Их слава кончается их золотыми медалями, их больше не видно и не слышно. Жизнь им ничего не должна. Что происходит с этими людьми? Вы их уничтожили. Они купили свои свидетельства, но потеряли все. Теперь они будут носить свои свидетельства и степени.
Такого рода образование должно быть совершенно трансформировано. В школьные классы нужно принести больше радости, в университеты – больше хаоса: больше танца, больше поэзии, больше творчества, больше разума. Эта зависимость от памяти должна быть отброшена.
Нужно наблюдать людей, нужно помочь людям быть более разумными. Когда человек откликается по-новому, его нужно ценить. Не должно быть правильных ответов – их не бывает! Бывает только разумный ответ и глупый ответ. Сама категоризация на правильное и неправильное ошибочна; нет правильного ответа, нет неправильного ответа. Ответ либо глуп и повторен, либо ответ творческий, адекватный, разумный. Даже если повторенный ответ кажется правильным, его не нужно слишком ценить, потому что он повторен. И даже если разумный ответ может иногда не быть совершенно правильным, может не соответствовать старым идеям, его нужно хвалить, потому что он новый. Он показывает разум.
Если хочешь быть творческим, что тебе делать? Переделай все то, что сделало с тобой общество. Переделай все то, что сделали с тобой родители и учителя. Переделай все то, что сделали с тобой полицейский, политик и священник, – и ты снова станешь творческим, снова испытаешь трепет, который испытывал с самого начала. Он по-прежнему ждет, подавленный. Он может развернуться. И когда в тебе разворачивается творческая энергия, ты религиозен. Для меня религиозный человек – это творческий человек. Каждый рождается творческим, но очень немногие люди остаются творческими.
Твоя задача – выйти из этой ловушки. Ты можешь. Конечно, тебе понадобится огромная храбрость, потому что когда ты начнешь переделывать все то, что сделало с тобой общество, ты потеряешь респектабельность. Тебя не будут считать респектабельным. Ты начнешь казаться чудаком; люди будут считать тебя странным. Ты будешь немного чудным, люди подумают: «Что-то не в порядке с этим беднягой». Это величайшая храбрость – двигаться в жизнь, в которой люди будут считать тебя странным.
Естественно, тебе придется рискнуть. Если хочешь быть творческим, тебе придется рискнуть всем. Но это того стоит. Малейшая искра творчества более ценна, чем целый мир и все его царство.
Будь готов учиться
«Дисциплина» – это прекрасное слово, но в прошлом его употребляли неправильно, как и многие другие прекрасные слова. Слово «дисциплина» происходит от того же корня, что и слово «ученик»[7]; коренное значение этого слова – «процесс учения». Тот, кто готов учиться, ученик, и процесс готовности учиться есть дисциплина.
Знающий человек никогда не готов учиться, потому что он думает, что уже знает; его центр тяжести находится в этом его так называемом знании. Его знание есть не что иное, как питание для эго. Он не может быть учеником, он не может быть истинным учеником.
Сократ говорит: «Я знаю только одно: что я ничего не знаю». Это начало дисциплины. Когда ты ничего не знаешь, конечно, возникает великая жажда задавать вопросы, исследовать, искать. И в то мгновение, когда ты начинаешь познавать, неизбежно следует другой фактор: что бы ты ни познал, это постоянно отбрасывается, иначе это станет знанием, а знание помешает дальнейшему познаванию.
Настоящий человек дисциплины никогда не накапливает; в каждое мгновение он умирает для всего, что узнал, и снова становится невежественным. Это невежество – действительно сияющее. Я согласен с Дионисием, когда он называет невежество сияющим. Это один из самых красивых в существовании опытов – быть в состоянии сияющего невежества. Когда ты в состоянии не-знания, ты открыт, и нет препятствий, ты готов исследовать.
Дисциплина истолковывалась неправильно. Люди говорили другим дисциплинировать свои жизни, делать то-то и то-то, не делать того-то и того-то. Человеку навязывались тысячи «должен» и «нельзя», а когда человек живет в тысячах «должен» и «нельзя», он не может быть творческим. Заключенный, со всех сторон он натолкнется на стену.
Творческий человек должен растворить все «должен» и «нельзя». Ему нужны свобода и пространство, ему нужны все небо и все звезды, лишь тогда может начать расти его глубочайшая спонтанность.
Поэтому помни, мое значение дисциплины – не значение каких-то Десяти Заповедей; я не даю никакой дисциплины; я просто даю тебе прозрение в то, как продолжать учиться, никогда не становясь знающим. Твоя дисциплина должна приходить из самого твоего сердца, она должна быть твоей собственной – и есть огромная разница. Когда кто-то другой дает тебе дисциплину, она никогда не может тебе подходить; это будет все равно что носить чужую одежду. Она или слишком узка, или слишком широка, и ты всегда будешь чувствовать себя в ней немного глупо.
Мухаммед дал дисциплину мусульманам; может быть, она была хороша для него, но не была хороша ни для кого другого. Будда дал дисциплину миллионам буддистов; может быть, она была хороша для него, но она не может подходить больше никому. Дисциплина – это индивидуальное явление; заимствуя ее, ты начинаешь жить согласно установленным принципам, мертвым принципам. А жизнь никогда не мертва; жизнь постоянно меняется от мгновения к мгновению. Жизнь – это течение.
Гераклит прав: ты не можешь вступить в одну реку дважды. Фактически, мне самому хотелось бы сказать, что ты не можешь вступить в одну и ту же реку даже однажды, река движется так быстро! Человек должен быть бдительным, наблюдательным к каждой ситуации и ее нюансам и отвечать на ситуацию согласно данному мгновению, не согласно каким-либо заготовленным ответам, данным другими.
Видишь ли ты глупость человечества? Пять тысяч лет назад Ману дал дисциплину индуистам, и они все еще ей следуют. Три тысячи лет назад Моисей дал дисциплину евреям, и они все еще ей следуют. Пять тысяч лет назад Адинатха дал дисциплину джайнам, и они все еще ей следуют. Эти дисциплины свели с ума весь мир! Они отстали от жизни, их давным-давно следовало бы похоронить. Вы носите с собой трупы, и эти трупы воняют. А когда вы живете, окруженные трупами, что это за жизнь вы живете?
Я учу тебя мгновению и свободе мгновения, ответственности мгновения. Одно и то же может быть правильным в это мгновение и стать неправильным в следующее. Не пытайся быть последовательным, иначе ты будешь мертвым. Только мертвые последовательны. Попытайся быть живым, со всеми вытекающими из этого непоследовательностями, и живи каждое мгновение, не обращаясь ни к прошлому, ни к будущему. Живи мгновение в контексте мгновения, и твой отклик будет тотальным. И в этой тотальности есть красота, и в этой тотальности есть творчество. Тогда, что бы ты ни делал, в этом будет собственная красота.
Найди нирвану в обычном
Слышал ли ты когда-нибудь о садовнике, который создает жизнь, украшает жизнь, и который получил бы Нобелевскую премию? О крестьянине, который пашет поле и приносит нам всем питание, – чтобы его кто-нибудь наградил? Нет, он живет и умирает, как будто его никогда не было.
Это уродливое разграничение. Каждая творческая душа – неважно, что она создает, – должна быть уважаема и почитаема, чтобы воздать должное творчеству. Но даже политики получают Нобелевскую премию – которые не кто иные как преступники. Все кровопролитие, случившееся в мире, случилось благодаря этим политикам, и все же они продолжают готовить больше и больше ядерного оружия, чтобы совершить глобальное самоубийство.
В настоящем, честном человеческом обществе будет почитаемо и уважаемо творчество, потому что творческая душа участвует в работе Бога.
Наше эстетическое чувство не очень богато.
Это мне напоминает об Аврааме Линкольне. Он был сыном башмачника, а стал президентом Америки. Естественно, все аристократы были очень встревожены, раздражены, раздосадованы. Не случайно вскоре Авраам Линкольн был убит. Нельзя было потерпеть, чтобы президентом страны был сын башмачника.
В самый первый день, когда он собирался принести присягу перед Сенатом, как раз когда он собирался встать, один уродливый аристократ поднялся и сказал:
– Мистер Линкольн, хотя вы по какой-то случайности и стали президентом, не забывайте, что когда-то вы со своим отцом приходили в мой дом, чтобы подготовить обувь для моей семьи. И здесь присутствует много сенаторов, которые до сих пор носят обувь, сделанную вашим отцом, поэтому никогда не забывайте своих корней.
Он думал этим его унизить. Но нельзя унизить такого человека, как Авраам Линкольн. Только маленькие люди, страдающие комплексом неполноценности, могут быть унижены. Величайшие человеческие существа за пределами унижения.
Авраам Линкольн сказал нечто такое, что должен помнить каждый. Он сказал:
– Я очень признателен, что вы напомнили мне об отце, и как раз перед тем, как я принесу присягу Сенату. Мой отец был таким красивым человеком, таким творческим художником – ни один другой человек не делал такой прекрасной обуви. Я знаю, что что бы я ни делал, я никогда не буду таким великим президентом, каким он был великим творцом. Мне никогда его не превзойти.
Кстати, я хочу напомнить всем присутствующим аристократам, что если туфли, сделанные моим отцом, вам жмут, я тоже обучен этому искусству. Я не великий башмачник, но, по крайней мере, я могу исправить ваши туфли. Дайте мне знать, и я приду к вам домой.
В Сенате наступило полное молчание, и сенаторы поняли, что этого человека невозможно унизить. Но он проявил безмерное уважение к творчеству.
Неважно, рисуешь ли ты, ваяешь или делаешь обувь; садовник ли ты, фермер, рыбак или плотник – это неважно. Что важно, так это вкладываешь ли ты саму свою душу в то, что создаешь? Тогда в твоем творческом продукте будет нечто от качества божественного.
Помни, творчество не имеет ничего общего ни с какой конкретной работой. Творчество имеет нечто общее с качеством твоего сознания. Что бы ты ни делал, в этом ты можешь стать творческим. Что бы ты ни делал, это может стать творческим, если ты знаешь, что значит творчество.
Творчество значит: наслаждаться любой работой как медитацией; делать любую работу с глубокой любовью. Если ты любишь, и ты убираешь эту аудиторию, это творчество. Если ты не любишь меня, тогда, конечно, это бремя, долг, который нужно как-то выполнить, обуза. Тогда тебе захочется быть творческим в какое-то другое время. Что ты будешь делать в другое время? Можешь ли ты найти что-нибудь лучшее? Думаешь ли ты, что если ты начнешь рисовать, то почувствуешь себя творческим?
Но рисование так же обычно, как и мытье пола. Ты будешь класть краски на холст. Здесь ты моешь пол, убираешь пол. Какая разница? Разговаривая с кем-то, с другом, ты чувствуешь, что время тратится зря. Тебе хотелось бы написать великую книгу; тогда ты будешь творческим. Но пришел друг: немного поболтать очень красиво. Будь творческим.
Все великие писания – это не что иное, как болтовня людей, которые были творческими. Что я продолжаю здесь делать? Болтать. Однажды эта болтовня станет евангелиями, но изначально это болтовня. Но я ею наслаждаюсь. Я могу продолжать и продолжать вечно. Может быть, однажды ты устанешь, но я не устану никогда. Возможно, однажды вы все так устанете, что исчезнете, и здесь никого не останется – а я все буду говорить.
Но это происходит с каждым. Ко мне приходят многие. Когда они приходят в первый раз, они говорят: «Любую работу, Ошо. Любую работу – даже уборку!» Именно так они и говорят: «Даже уборку! – но это твоя работа, и мы будем счастливы». А через несколько дней они приходят снова и говорят: «Уборка… Мы хотели бы делать какую-нибудь великую творческую работу».
Позвольте рассказать вам анекдот.
Беспокоясь о бесцветности своей половой жизни, молодая жена в конце концов убедила мужа пройти лечение гипнозом. После нескольких занятий его сексуальный интерес снова был разожжен, но во время того, как они занимались любовью, он периодически выбегал из спальни, бросался в ванную и возвращался снова.
Не в силах сдержать любопытство, жена однажды последовала за ним в ванную. Подкравшись на цыпочках к двери, она увидела, что он стоит перед зеркалом, пристально глядя себе в глаза, и бормочет:
– Это не моя жена… Это не моя жена.
Когда ты влюбляешься в женщину, конечно, она не твоя жена. Ты занимаешься любовью, наслаждаешься, затем все устанавливается; тогда она твоя жена. Тогда все становится старым. Тогда ты знаешь лицо, ты знаешь тело, ты знаешь топографию, и тебе становится скучно. Гипнотизер поступил правильно. Он просто предложил: занимаясь любовью со своей женой, продолжай думать: «Она не моя жена. Она не моя жена».
Таким же образом, занимаясь уборкой, продолжай думать, что пишешь картину. «Это не уборка, это великое творчество» – и так и будет! Просто твой ум играет трюки. Если ты понимаешь, привнеси творчество в каждое свое действие.
Человек понимания всегда творческий. Не то чтобы он пытался быть творческим. То, как он сидит, творческое действие. Наблюдай, как он сидит. Ты найдешь в его движениях определенное качество танца, определенное достоинство. Только вчера я читал историю о дзэнском мастере, который стоял в яме с великим достоинством – мертвый. Даже его смерть была творческим действием. Он выполнил ее прекрасно; ничего нельзя улучшить. Даже мертвый, – с достоинством, с изяществом?
Если ты понимаешь, что бы ты ни делал – приготовление пищи, уборка… Жизнь состоит из мелочей; просто твое эго продолжает говорить, что это мелочи. Тебе хочется делать великие вещи – великую поэзию. Тебе хочется стать Шекспиром, Калидасом или Милтоном. Именно твое эго создает проблему. Отбрось эго, и все становится творческим.
Я слышал.
Домохозяйке так понравилось проворство разносчика из овощной лавки, что она спросила мальчика, как его зовут.
– Шекспир, – ответил мальчик.
– О, это довольно известное имя.
– Неудивительно. Я разношу овощи в этом районе уже почти три года.
Мне это нравится! Зачем беспокоиться о том, что ты Шекспир? Разносить овощи три года – это почти так же красиво, что и написать книгу, роман, пьесу.
Жизнь состоит из мелочей. Они становятся великими, если ты любишь. Тогда все безмерно велико. Если ты не любишь, тогда эго продолжает говорить: «Это тебя недостойно. Уборка? Это тебя недостойно. Сделай что-то великое – стань Жанной Д’Арк». Все чепуха. Все Жанны Д’Арк – чепуха.
Уборка – великое дело. Не попадайся в путешествие эго. Каждый раз, когда эго приходит и убеждает тебя делать великие вещи, немедленно осознай и отбрось эго, и тогда мало-помалу ты найдешь, что тривиальное становится священным. Ничто не низменно; все священно и освящено.
И пока все не станет для тебя священным, твоя жизнь не может быть религиозной.
Святой человек – это не тот, кого ты называешь святым. Святой может быть просто в путешествии эго. И он кажется тебе святым, потому что ты думаешь, что он делает великие дела.
Святой человек – это обычный человек, который любит обычную жизнь. Рубя дрова, нося воду из колодца, готовя пищу – чего бы он ни коснулся, это становится святым. Не то что он делает великие вещи, но все, что бы он ни делал, он делает великим образом.
Величие – это не что-то сделанное. Величие – это сознание, которое ты привносишь, делая это.
Попытайся. Коснись гальки с великой любовью; камешек станет кохинором, великим бриллиантом. Улыбнись, и внезапно ты – король или королева. Смейся, наслаждайся… Каждое мгновение твоей жизни должно быть трансформировано твоей медитативной любовью.
Когда я говорю быть творческими, я не имею в виду, что вы должны пойти и стать великими художниками и великими поэтами. Я просто имею в виду: пусть ваша жизнь будет картиной, пусть ваша жизнь будет стихотворением.
Всегда помните это, иначе эго снова заведет вас в беду. Пойдите к преступникам и спросите, почему они стали преступниками: потому что они не могли найти, что им сделать великого. Они не смогли стать президентами – конечно, все не могут быть президентами, – и они убили президента; это легче. Они стали такими же известными, как и президент. Все газеты напечатали на передовице их фотографии.
Только несколько месяцев назад один человек убил семь человек, и его спросили, почему – потому что эти семь человек были ему совершенно незнакомы. Он хотел стать великим, сказал он, и никакая газета не хотела печатать его стихи, его статьи; ему везде отказывали. Никто не хотел печатать его фотографии, жизнь уходила, и вот он убил семь человек. Они не имели к нему никакого отношения, он не был на них зол; он просто хотел стать знаменитым.
Ваши политики и ваши преступники – это не разные типы людей. Все преступники – политики, и все политики – преступники, не только Ричард Никсон. Бедного Ричарда Никсона поймали с поличным, вот и все. Другие, кажется, хитрее и коварнее.
Мистера Московича распирало от гордости.
– Ты слышал о моем сыне Луи? – спросил он соседа.
– Нет. Что с твоим сыном Луи?
– Он ходит к психиатру. Дважды в неделю он ходит к психиатру.
– Это хорошо?
– Конечно, хорошо. Он платит сорок долларов в час. Сорок долларов! – и о чем он говорит? Только обо мне!
Никогда не потакай в себе этой тенденции быть великим, знаменитым, больше жизненного размера – никогда. Жизненный размер совершенен. Быть точно в натуральную величину, просто быть обычным, – именно так и должно быть. Но живи эту обычность необычно. Именно это и есть нирваническое сознание.
А теперь позвольте сказать вам последнее. Если нирвана станет для вас великой целью, вы будете жить в кошмарном сне. Тогда нирвана может стать последним и величайшим кошмаром. Но если нирвана – в небольших вещах, в том, как ты их живешь, в том, как ты трансформируешь любую небольшую вещь в священное действие, в молитву, твой дом становится храмом, твое тело становится обиталищем Бога. И на что бы ты ни посмотрел, чего бы ты ни коснулся, это безмерно красиво, священно, тогда нирвана – это свобода.
Нирвана значит жить обычную жизнь таким бдительным, таким полным сознания, таким полным света, что все становится сияющим.
Это возможно. Я это говорю, потому что я так жил, я так живу. Когда я это говорю, я говорю это авторитетно. Когда я это говорю, я не цитирую Будду или Иисуса. Когда я это говорю, я цитирую только самого себя.
Для меня это стало возможным; это может быть возможным и для тебя. Не гонись за эго. Просто люби жизнь, доверяй жизни, и жизнь даст тебе все, что тебе нужно. Жизнь станет для тебя благословением, благоволением.
Будь мечтателем
Фридрих Ницше в одном из своих высказываний говорит: «Величайшее бедствие случится с человечеством в тот день, когда исчезнут все мечтатели». Вся эволюция человека произошла потому, что он о ней мечтал. Вчера это было мечтой, сегодня это реальность, а то, что сегодня мечта, может стать реальностью завтра.
Все поэты мечтатели, все музыканты мечтатели, все мистики мечтатели. Фактически, творчество – это побочный продукт мечтания.
Но эти мечты и сны – это не те мечты и сны, которые анализирует Зигмунд Фрейд. Поэтому вы должны проводить различие между сновидением поэта, сновидением скульптора, сновидением архитектора, сновидением мистика, сновидением танцора – и сновидениями больного ума.
К большому несчастью, Зигмунд Фрейд никогда не беспокоился о великих мечтателях, которые стоят в основе всей человеческой эволюции. Он сталкивался только с психологически больными людьми, и поскольку опытом всей его жизни было анализировать сны психопатов, само слово «сновидение», «мечтание» стало осужденным. Сумасшедший видит сны, но его сон саморазрушителен. Творческий человек тоже видит сны, но его сны обогатят мир.
Это напоминает мне о Микеланджело. Он шел по рынку, где продавался мрамор. Он увидел прекрасный камень и спросил о нем. Владелец сказал:
– Если хочешь этот камень, бери бесплатно, потому что он просто валяется и занимает место. Двенадцать лет никто даже не спрашивал о нем; я не вижу в этом камне никакого потенциала.
Микеланджело взял камень, работал над ним почти целый год и создал, может быть, самую прекрасную статую, которая только существует. Несколько лет назад какой-то сумасшедший попытался ее уничтожить. Она была в Ватикане; это статуя Иисуса Христа, когда его сняли с креста, и он лежит, умирающий, в объятиях Марии.
Я видел ее фотографии, но она такая живая, как будто Иисус вот-вот проснется. И он использовал этот мрамор так искусно, что можно почувствовать обе вещи – и силу Иисуса, и его хрупкость. И слезы в глазах матери Иисуса, Марии.
Один сумасшедший несколько лет назад ударил молотком статую, сделанную Микеланджело, и когда его спросили, почему он это сделал, он сказал:
– Я тоже хотел стать знаменитым. Микеланджело пришлось работать год; тогда он стал знаменитым. Мне пришлось работать только пять минут, и я разрушил всю статую. И мое имя вошло в историю и в заголовки всех газет.
Эти два человека работали над одним и тем же камнем. Один был творцом, другой – сумасшедшим.
Через год, когда Микеланджело закончил работу, он пригласил к себе владельца лавки, потому что хотел ему что-то показать. Владелец не мог поверить своим глазам. Он сказал:
– Где ты взял этот прекрасный мрамор?
– Не узнаешь? – сказал Микеланджело. – Это тот самый уродливый камень, который ждал перед твоим магазином двенадцать лет.
И я вспомнил этот случай, потому что владелец спросил:
– Как тебе удалось подумать, что этот уродливый камень может превратиться в такую прекрасную статую?
– Я не думал об этом, – сказал Микеланджело. – Я мечтал о том, чтобы сделать эту статую, и когда я шел мимо, внезапно я увидел Иисуса, зовущего меня: «Я заключен в этом камне. Освободи меня; помоги мне выбраться из этого камня». В камне я увидел точно такую статую. Поэтому мне пришлось сделать лишь небольшую работу: мне пришлось удалить ненужные части камня, и Иисус и Мария освободились из рабства.
Было бы великим вкладом, если бы человек такого калибра, как Зигмунд Фрейд, вместо того, чтобы анализировать больных и их сны, работал бы над психологически здоровыми, и не только здоровыми, но и творческими людьми. Анализ их снов не покажет, что все сны являются подавлениями. Анализ их снов покажет, что есть сны, рождающиеся из более творческого сознания, чем у обычных людей. И их сны не больные, их сны подлинно здоровые. Вся эволюция человека и его сознания зависит от этих мечтателей.
Все существование – это органическое единство. Вы держитесь за руки не только друг с другом, но и с деревьями. Не только вы дышите вместе; вся вселенная дышит вместе.
Вселенная – это глубокая гармония. Только человек забыл язык гармонии, и моя работа здесь в том, чтобы тебе напомнить. Мы не создаем гармонию, гармония – это наша реальность. Дело лишь в том, что вы забыли о ней. Может быть, она так очевидна, что человек склонен о ней забывать. Может быть, вы в ней родились; как вы можете о ней думать?
Есть древняя притча, что рыба, у которой были философские наклонности ума, спрашивала другую рыбу:
– Я много слышала об океане; где он?
А она была в океане! Она родилась из океана, она жила в океане; никогда не было никакого разделения. Она не видела океан как отдельный от себя объект. Старая рыба поймала молодого философа и сказала:
– Именно в океане мы находимся.
Но молодой философ сказал:
– Наверное, ты шутишь. Это вода, а ты называешь ее океаном. Я должен еще поспрашивать, найти более мудрых.
Рыба узнает об океане, только когда ее ловит рыбак и вытаскивает из океана, бросает на песок. Тогда впервые в жизни она понимает, что всегда была в океане, что океан – это ее жизнь, без которой она не может выжить.
Но с человеком труднее. Тебя нельзя извлечь из существования. Существование бесконечно, нет берегов, где ты мог бы стоять в стороне и видеть существование. Где бы ты ни был, ты останешься частью существования.
Мы дышим вместе. Мы – часть одного оркестра. Понять – это великий опыт, не называй его мечтанием, потому что мечтание приобрело очень неправильный сопряженный смысл из-за Зигмунда Фрейда. Иначе это одно из самых красивых слов, очень поэтичное.
И просто быть молчаливым, просто быть радостным, просто быть – в этом молчании ты чувствуешь, что ты соединен с другими. Когда ты думаешь, ты отделен от других, потому что ты думаешь какие-то мысли, а другой человек думает другие мысли. Но если оба вы молчите, все стены между вами исчезнут.
Два молчания не могут оставаться двумя. Они становятся одним.
Все великие ценности жизни: любовь, молчание, блаженство, экстаз, божественность, – заставляют тебя осознавать безмерное единство. Нет никого другого, нежели чем ты; мы все – разные выражения одной реальности, разные песни одного певца, разные танцы одного танцора, разные картины – но художник один.
Но не называй это сном, потому что, называя это сном, ты не понимаешь, что это реальность. А реальность гораздо красивее, чем любой сон. Реальность более психоделическая, более красочная, более радостная, более танцующая, чем ты когда-либо можешь себе представить. Но мы живем так бессознательно…
Наша первая бессознательность в том, что мы думаем, что отдельны. Но я подчеркиваю, что ни один человек не остров, все мы – части безграничного континента. Есть разнообразие, но это не делает нас отдельными. Разнообразие делает жизнь богаче – часть нас в Гималаях, часть – в звездах, часть – в розах. Часть нас – в птице на крыле, часть нас – в зелени деревьев. Мы распространяемся всюду. Если пережить это как реальность, это трансформирует весь твой подход к жизни, это трансформирует каждое твое действие, это трансформирует само твое существо.
Ты станешь полным любви; ты станешь полным почтения к жизни. Ты впервые станешь – для меня – истинно религиозным – не христианином, не индуистом, не мусульманином, но истинно, чисто религиозным человеком.
Слово «религия» красиво. Оно происходит от корня, который значит «собрать вместе тех, кто распадается на части в своем невежестве»; собрать их вместе, разбудить их, чтобы они могли увидеть, что не отдельны.
Тогда ты не можешь обидеть даже дерево. Тогда твои сострадание и любовь будут просто спонтанными – не привитыми какой-то дисциплиной. Если любовь – это дисциплина, она ложна. Если ненасилие насаждено, оно ложно. Если сострадание привито, оно ложно. Но если они приходят спонтанно, без всякого твоего собственного усилия, в них есть реальность такая глубокая, такая утонченная…
Во имя религии в прошлом было совершено столько преступлений. Религиозные люди убили больше людей, чем кто-либо другой. Конечно, все эти религии были фальшивыми, ложными.
Должна родиться подлинная религия.
Однажды Х. Г. Уэллса спросили, когда он опубликовал историю мира – огромную работу:
– Что вы думаете о цивилизации?
И Х. Г. Уэллс сказал:
– Это хорошая мысль, но кто-то должен что-нибудь предпринять, чтобы претворить ее в реальность.
До сих пор мы не были ни цивилизованны, ни культурны, ни религиозны. Под названием цивилизации, под названием культуры, во имя религии мы совершали всевозможные варварские действия – дикарские, недочеловеческие, животные.
Человек пал далеко от реальности. Он должен быть пробужден к истине того, что все мы едины. И это не гипотеза; это опыт всех медитирующих без исключения, во все века – что все существование едино, одно органическое единство.
Поэтому не принимай по ошибке любой красивый опыт за сон. Если назвать его сном, мечтой, это отрицает его реальность. Мечты нужно претворить в реальность, не превратить реальность в мечты.
Четыре вопроса
У тебя в сердце есть песня, которую ты можешь пропеть, и танец, который ты можешь станцевать, но этот танец невидим, и песня неуловима – даже ты ее еще не слышал. Они скрыты глубоко внутри, в святая святых твоего существа; их нужно вынести на поверхность, их нужно выразить.
Именно это подразумевается под «актуализацией себя».
Память и воображение
Ты постоянно заклинаешь нас отказаться от памяти и жить здесь-и-сейчас. Но, отказываясь от памяти, я должен отказаться и от своего творческого воображения, потому что я писатель, и все, что я пишу, укоренено в том, что я помню.
Интересно – чем был бы мир без искусства и творческого воображения, которое делает возможным искусство? Толстой никогда не мог стать Буддой; но мог ли и Будда написать «Войну и мир»?
Ты меня не понял, но это естественно. Невозможно меня понять, потому что понять меня значит отбросить память. Твоя память вмешивается. Ты слушаешь только мои слова, и тогда ты интерпретируешь эти слова согласно памяти, согласно прошлому. Ты не можешь меня понять, если ты не здесь и сейчас… только тогда – встреча. Только тогда ты со мной; иначе ты физически здесь, но психологически отсутствуешь.
Я не говорил тебе отбрасывать фактическую память. Это было бы глупо! Фактическая память необходима. Ты должен знать свое имя, кто твой отец и твоя мать, кто твоя жена и кто твой ребенок, и какой у тебя адрес; тебе придется вернуться к себе в гостиницу и снова найти свою комнату. Фактическая память не имеется в виду – имеется в виду психологическая память. Фактическая память – это не проблема, это чистое запоминание. Когда она воздействует на тебя психологически, возникает проблема. Попытайся понять разницу.
Вчера кто-то тебя оскорбил. Сегодня ты снова с ним сталкиваешься. Фактическая память говорит: «Этот человек вчера меня оскорбил». Психологическая память заключается в том, что, видя этого человека, ты злишься; видя этого человека, ты начинаешь закипать. А может быть, этот человек подходит к тебе, просто чтобы попросить прощения; может быть, он хочет, чтобы ты его извинил, простил. Может быть, он осознал свою ошибку; может быть, он осознал свое бессознательное поведение. Может быть, он пришел, чтобы снова подружиться с тобой, но ты уже кипишь. Ты злишься, ты начинаешь кричать. Ты не видишь его лицо здесь и сейчас; на тебя продолжает воздействовать лицо, которое ты видел вчера. Но вчера есть вчера! Сколько воды утекло в Ганге? Это не тот же самый человек. Двадцать четыре часа принесли множество перемен – и ты тоже не тот же самый человек.
Фактическая память говорит: «Этот человек оскорбил меня вчера», но это «меня» изменилось. Этот человек изменился. Поэтому все обстоит так, словно этот инцидент случился между двумя людьми, с которыми ты больше не имеешь ничего общего, – тогда ты психологически свободен. Ты не говоришь: «Я чувствую гнев». Гнев не продолжается. Память есть, но она не имеет психологического воздействия. Ты встречаешь этого человека снова таким, какой он есть сейчас, и такой, какой ты есть сейчас.
Один человек пришел и плюнул в лицо Будде. Он был очень зол. Он был брамином, а Будда говорил такие вещи, которые очень гневили священников. Будда вытер лицо и спросил человека:
– Ты что-нибудь еще хочешь сказать?
Его ученик, Ананда, очень разозлился. Он был так зол, что попросил Будду:
– Только позволь мне поставить этого человека на место. Это уже слишком! Я не могу этого стерпеть.
– Но ведь он не плевал в лицо тебе, – сказал Будда. – Это мое лицо. Во-вторых, посмотри на этого человека! В какой он беде – только посмотри на него! Почувствуй сострадание к нему. Он хочет мне что-то сказать, но слова неадекватны. Это и моя проблема, вся моя жизнь – это долгая проблема – и я вижу, что этот человек в той же ситуации! Я хочу сообщить вам какие-то вещи, которые узнал, но не могу их передать, потому что слова неадекватны. Этот человек находится в той же лодке: он так зол, что никакое слово не может выразить его гнева, – точно как и я в такой любви, что никакое слово, никакое действие не может ее выразить. Я вижу трудность этого человека – только посмотри!
Будда видит, Ананда тоже видит. Будда просто собирает фактическую память; Ананда собирает психологическую память.
Этот человек не мог поверить своим ушам – что говорит Будда? Он был потрясен. Он не был бы потрясен, если бы Будда ударил его в ответ, или если бы Ананда набросился на него. Это не было бы шоком; это было бы тем, чего следовало ожидать, это было бы естественно. Именно так реагируют человеческие существа. Но Будда, сочувствующий этому человеку при виде его глупости… Этот человек ушел и не мог уснуть всю ночь; он раздумывал и медитировал на это. Он почувствовал великую боль, ощутил, что он сделал. В его сердце раскрылась рана.
Рано утром он бросился к ногам Будды, упал к ногам Будды, поцеловал его ноги. И Будда сказал Ананде:
– Посмотри, та же самая проблема! Теперь он так любит меня, что не может сказать словами. Он касается моих ног. Человек так беспомощен. Все, чего слишком много, не может быть выражено, не может быть передано, не может быть сообщено. Нужно найти какой-то великий жест, чтобы это символизировать. Посмотри!
И человек заплакал и сказал:
– Прости меня, господин. Мне очень жаль. С моей стороны было абсолютно глупо плюнуть в тебя, в такого человека, как ты.
– Забудь об этом! – сказал Будда. – Человека, в которого ты плюнул, больше нет, и человека, который плюнул, больше нет. Ты нов, я нов! Посмотри – поднимающееся солнце ново. Все ново. Вчерашнего дня больше нет. Покончи с ним! И как я могу тебя простить? Потому что ты никогда не плевал в меня. Ты плюнул в кого-то, кого уже больше нет.
Сознание – это постоянная река.
Когда я говорю отбросить память, я имею в виду психологическую память, не фактическую память. Будда прекрасно помнит, что этот человек вчера плюнул в него, но он также помнит, что ни тот человек не тот же самый, ни он сам. Эта глава закрыта; не стоит носить ее с собой всю жизнь. Но ты продолжаешь ее носить. Кто-то что-то сказал тебе десять дней назад, и ты все еще носишь это. Твоя мать разозлилась на тебя, когда ты был ребенком, и ты все еще носишь это. Твой отец дал тебе пощечину, когда ты был маленьким, и ты все еще носишь это, хотя тебе, может быть, уже семьдесят лет.
Психологические воспоминания продолжают обременять тебя. Они разрушают твою свободу, они разрушают твою живость, они заключают тебя в клетку. Фактическая память не является никакой проблемой.
И еще одно нужно понять: когда нет психологической памяти, фактическая память очень аккуратна – потому что психологическая память – это беспокойство. Когда ты очень потревожен психологически, как ты можешь аккуратно помнить? Это невозможно! Ты дрожишь, ты трепещешь, ты в своего рода землетрясении; ты что-то добавишь, что-то уничтожишь, ты сделаешь из этого что-то новое. На тебя нельзя полагаться.
На человека, у которого нет психологической памяти, можно полагаться. Именно поэтому компьютеры надежнее людей, – потому что у них нет психологической памяти. Просто факты – голые факты, обнаженные факты. Когда ты говоришь о факте, тогда это тоже не факт: в него вошло много вымысла. Ты его переплавил, изменил, подкрасил, ты придал ему собственный цвет, и это больше не факт! Только Будда, Татхагата, просветленный человек, знает, что такое факт; ты никогда не сталкиваешься с фактом, потому что носишь в уме столько вымыслов. Каждый раз, когда ты находишь факт, ты тут же навязываешь на него свои вымыслы. Ты никогда не видишь то, что есть, ты продолжаешь искажать реальность.
Будда говорит, что Татхагата, пробужденный, всегда правдив, потому что он говорит в соответствии с реальностью. Татхагата говорит правду, никогда не иначе. Татхагата синонимичен таковости. Что бы то ни было, Татхагата просто отражает; это зеркало. Именно это я имею в виду – отбрось психологическую память, и ты будешь зеркалом.
Ты спросил: «Ты постоянно поощряешь нас отбросить память, жить в здесь-и-сейчас…» Это не значит, что ты не можешь вспомнить прошлое. Прошлое есть часть настоящего; чем бы ты ни был в прошлом, что бы ты ни сделал в прошлом, это часть твоего настоящего, это здесь. Твой ребенок в тебе, твой молодой человек в тебе… все, что ты делал в жизни, в тебе. Еда, которую ты съел, – это прошлое, но она стала твоей кровью; она циркулирует здесь и сейчас, она стала твоей костью, она стала мозгом твоих костей. Любовь, через которую ты прошел, может быть, в прошлом, но она трансформировала тебя. Она дала тебе новое видение жизни, открыла тебе глаза. Вчера ты был со мной – это прошлое, но действительно ли это прошлое? Как это может быть совершенно прошлым? Это тебя изменило; ты получил новую искру, новый огонь – теперь он стал частью тебя.
Твое настоящее мгновение содержит все твое прошлое. И если ты меня понимаешь, твое настоящее мгновение также содержит и все будущее – потому что прошлое, таким, как оно случилось, изменяло тебя, готовило тебя. И будущее, которое случится, случится из того, как ты живешь в настоящем. То, как ты живешь здесь и сейчас, окажет огромное влияние на твое будущее.
В настоящем мгновении содержится все прошлое, в настоящем мгновении содержится потенциал всего будущего – но тебе не нужно психологически беспокоиться об этом. Оно уже есть! Тебе не нужно носить его в себе психологически, тебе не нужно быть им обремененным. Если ты меня понимаешь, все это уже содержится в настоящем… дерево не думает о воде, которую оно впитало вчера, но она есть! думай или не думай. И солнечные лучи, что упали на него вчера, – оно не думает о них. Деревья не так глупы, как люди.
Зачем беспокоиться о вчерашних лучах? Они поглощены, переварены; они стали частью зеленого, красного и золотого. Дерево наслаждается этим утренним солнцем, без всякой психологической памяти о вчера. Хотя вчера содержится в листьях, в цветах, в ветвях, в корнях, в побегах. Оно есть! И будущее тоже приходит; новые почки, которые завтра станут цветами, есть. И небольшие новые листочки, которые завтра станут листвой, уже в пути.
Настоящее мгновение содержит все. Сейчас – вечность.
Поэтому я не говорю забывать фактическое прошлое, я просто говорю: не беспокойся больше о нем. Оно не должно быть психологическим капиталовложением. Это физический факт – пусть он таким и будет. И я не говорю потерять способность помнить его – оно может понадобиться! Когда оно нужно, это потребность в настоящем, помни, и ты должен будешь ответить на потребность. Кто-то спрашивает у тебя номер телефона – в настоящем есть потребность, кто-то спрашивает сейчас, а ты говоришь: «Как я могу дать тебе телефонный номер?.. потому что я отбросил прошлое». Тогда ты создашь ненужные проблемы. Твоя жизнь, вместо того чтобы стать свободной, вместо того чтобы стать великой радостью и празднованием, будет спотыкаться на каждом шагу; ты найдешь, что создаешь без необходимости тысячу и одну проблему. Такой необходимости нет.
Попытайся меня понять.
И ты говоришь: «Но, отбросив память, я должен так же отбросить и творческое воображение…» Что общего имеет память с творческим воображением? Фактически, чем больше у тебя памяти, тем менее ты будешь творческим – потому что ты будешь продолжать повторять память, а творчество означает помочь случиться новому. Позволить случиться новому значит отложить в сторону память, чтобы прошлое не вмешивалось.
Пусть новое проникнет в тебя. Пусть новое придет и заставит трепетать твое сердце. Прошлое понадобится, но не сейчас; прошлое понадобится, когда ты начнешь выражать этот новый опыт. Тогда прошлое понадобится, потому что понадобится язык – язык приходит из прошлого. Ты не можешь изобрести язык прямо сейчас – или, если ты его изобретешь, он будет тарабарщиной; он не будет ничего значить. И он не будет общением, это будет бормотаньем, звуками младенца. Из этого не получится большого творчества. Ты будешь говорить ерунду.
Чтобы говорить, нужен язык; язык приходит из прошлого. Но язык должен приходить, только когда случился опыт! Тогда используй его как инструмент. Он не должен преграждать тебе путь.
Когда ты видишь розу, раскрывающуюся на утреннем солнце, видь ее. Пусть она окажет влияние, впусти ее в себя глубоко. Пусть ее розовость овладеет тобой, ошеломит тебя. Ничего не говори, обожди. Будь терпелив, открыт. Впитывай. Позволь розе достичь тебя, и достигни розы. Пусть будет встреча, причастие двух существ – розы и тебя. Пусть будет проникновение, взаимное проникновение.
И помни: чем глубже роза входит в тебя, тем глубже ты сможешь войти в розу; пропорция всегда одна и та же. Приходит мгновение, когда ты не знаешь, кто роза, а кто зритель. Приходит мгновение, когда ты становишься розой, а роза становится тобой, когда наблюдатель есть наблюдаемое, когда вся двойственность исчезает. В это мгновение ты узнаешь реальность, таковость розы. Тогда поймай свой язык, поймай свое искусство. Если ты художник, возьми кисть, краски и холст и нарисуй ее. Если ты поэт, поспеши в свою фактическую память за нужными словами, чтобы выразить этот опыт.
Но пока происходит весь этот опыт, не продолжай говорить внутри себя. Это внутреннее говорение будет вмешательством. Ты никогда не узнаешь розу в ее интенсивности и глубине. Ты узнаешь только поверхностное, неглубокое. И если ты узнаешь неглубокое, неглубоким будет твое выражение; твое искусство не будет иметь большой ценности.
Ты говоришь: «Но, отбросив память, я должен отбросить и творческое воображение…» Ты не понимаешь смысла слова «творческое». Творческое значит новое, новость, оригинал. Творческое значит свежее, неизвестное. Ты должен быть открытым к нему, уязвимым к нему.
Отложи в сторону память. Ее применение понадобится позднее. Прямо сейчас она будет вмешательством.
Прямо сейчас, например, ты слушаешь меня – отложи в сторону память. Когда ты меня слушаешь, повторяешь ли ты внутри всю математику, которую знаешь? Складываешь ли ты числа? Повторяешь ли географию? Повторяешь ли историю? Ты отложил их в сторону. Сделай и с языком то же самое, что ты делаешь с математикой, историей и географией. Сделай то же самое с языком – сделай то же самое с памятью, отложи ее в сторону! Она понадобится – но используй ее лишь тогда, когда она нужна. Отложи в сторону весь ум!
Ты не разрушаешь ум, ты просто даешь ему отдых. Он не нужен, дай ему отдых. Ты можешь сказать уму: «Отдохни один час и позволь мне послушать. И когда я послушаю, когда я впитаю, когда я поем и попью, я позову тебя снова, понадобится твоя помощь – твой язык, твое знание, твоя информация. Тогда я нарисую картину, или напишу стихотворение, или книгу, но прямо сейчас ты можешь отдохнуть». И ум будет свежее после отдыха. Ты не позволяешь уму отдыхать; именно поэтому твой ум остается посредственным.
Только подумай о человеке, который хочет участвовать в Олимпийских играх и постоянно бегает, двадцать четыре часа в сутки бегает, готовясь к Олимпийским играм. К тому времени как начнется забег, он не сможет двинуться с места от смертельной усталости. Прежде чем начнется забег, ты должен отдохнуть, ты должен отдохнуть как можно глубже, чтобы тело обновилось. Точно то же самое нужно делать с умом. Творческое воображение не имеет ничего общего с памятью – только тогда оно творческое. Если ты меня понимаешь, ты отбросишь психологическую память, ты станешь творческим. Иначе то, что ты называешь творчеством, не творчество – это просто сочинение. Ты продолжаешь раскладывать старые известные вещи разными способами, но они стары; здесь нет ничего нового. Тебе просто удается изменить структуру.
Это как перестановка мебели в гостиной – мебель та же самая, картины на стенах те же, занавески те же, но ты можешь все переставить. Ты можешь поставить сюда кресло, а туда стол, ты можешь перевесить картину с одной стены на другую. Может быть, это будет выглядеть новым, но это не ново. Это сочинение; ты ничего не создал. Именно это делают девяносто девять процентов авторов, поэтов, художников. Они посредственны; они не творческие.
Творческий человек – это тот, кто вносит нечто от неизвестного в мир известного, кто вносит нечто от Бога в этот мир, кто помогает Богу что-то произнести – кто становится полым бамбуком и позволяет Богу сквозь себя течь. Как ты можешь стать полым бамбуком? Если ты слишком полон ума, ты не сможешь стать полым бамбуком. И творчество приходит от творца, творчество не принадлежит тебе и не приходит из тебя. Ты исчезаешь, тогда есть творчество – когда тобой овладевает творец.
Настоящие творцы прекрасно знают, что они не творцы – они были только инструментами, они были проводниками. Нечто случилось сквозь них, правда, но они этого не делали.
Помни разницу между техником и творческим человеком. Техник просто знает, как что-то сделать. Может быть, он прекрасно знает, как это сделать, но у него нет прозрения. Творческий человек – это тот, у кого есть прозрение, кто может видеть вещи, которых никто никогда не видел раньше, – кто может видеть вещи, которых никогда не мог увидеть ни один глаз, – кто слышит вещи, которых никто раньше никогда не слышал. Тогда есть творчество.
Просто увидь… Утверждения Иисуса творческие – никто никогда так раньше не говорил. Он не был образованным человеком. Он ничего не знал об искусстве говорить, ничего не знал о красноречии – но он красноречив, как немногие, очень редкие люди. В чем его секрет? У него есть прозрение. Он заглянул в Бога, он заглянул в неизвестное. Он столкнулся с неизвестным и непознаваемым. Он побывал в этом пространстве, и из этого пространства он приносит некоторые фрагменты. Только фрагменты можно принести, но когда ты приносишь фрагменты из непознаваемого, ты трансформируешь все качество человеческого сознания на Земле.
Он творческий. Я назову его художником. Или Будда, Кришна, Лао-цзы – они настоящие художники! Они заставили случиться невозможное. Невозможна встреча известного и неизвестного, встреча ума и не-ума – это невозможно. Они это сделали.
Ты говоришь: «Но, отбросив память, я должен отбросить и творческое воображение…» Нет. Это не имеет ничего общего с творческим воображением. Фактически, если ты отложишь память в сторону, у тебя будет творческое воображение. Не может быть творческого воображения, если ты слишком обременен памятью.
Ты говоришь: «…Потому что я писатель, и все, что я пишу, укоренено в моей памяти». Тогда ты немногое собой представляешь как писатель. Тогда ты продолжаешь писать о прошлом, тогда ты продолжаешь писать мемуары. Ты не вносишь будущее, ты продолжаешь писать отчеты. Ты бухгалтер! Ты можешь стать писателем, но тогда тебе придется прийти в контакт с неизвестным – не с тем, что ты помнишь. Запомненное уже мертво. Тебе придется прийти в контакт с тем, что есть, не с тем, что ты помнишь. Тебе придется прийти в контакт с таковостью, которая окружает тебя. Тебе придется пойти глубоко в настоящее, чтобы нечто из прошлого тоже попалось тебе в сеть.
Настоящее творчество исходит не из памяти, но из сознания. Тебе придется стать более сознательным. Чем более ты сознателен, тем больше твоя сеть, и конечно, тем больше попадется рыбы.
Ты говоришь: «Интересно – на что был бы похож мир без искусства и творческого воображения, которое делает возможным искусство?» Девяносто девять процентов искусства – это вообще не искусство, это мусор. Редко встречается произведение искусства, очень редко. Остальные – просто подражатели, техники – искусные, хитрые люди, но не художники. И если бы эти девяносто девять процентов искусства исчезли с Земли, это было бы благословением – потому что оно более похоже на рвоту, чем на что-то творческое.
Теперь возникает нечто очень значительное – терапия искусством. Она имеет смысл, в ней есть смысл. Когда люди больны, умственно больны, искусство может помочь. Умственно больному человеку можно дать краски, кисть и холст и сказать рисовать все, что ему захочется. Конечно, что бы он ни нарисовал, это будет сумасшедшим, сводящим с ума. Но, нарисовав несколько безумных вещей, к своему удивлению ты увидишь, что он возвращается к нормальности. Эти картины были как катарсис; это была рвота. Его система выбросила их. Это помогло ему, это было для него хорошо, но это не хорошо для других.
Смотри на Микеланджело, и ты можешь медитировать часами. И чем больше ты медитируешь, тем молчаливее и мирнее ты станешь. Это не рвота. Он принес нечто из запредельного. Он не выбрасывал из своей системы безумие в живописи, скульптуре, поэзии, музыке. Дело было не в том, что он был болен и хотел избавиться от болезни, нет. Было прямо наоборот: он был беременным, не больным. Он был беременным – беременным Богом. Что-то пустило корни в его существе, и он хотел этим поделиться. Это было плодоношение, осуществление. Он прожил творчески, он любил жизнь творчески. Он позволил жизни войти в свой глубочайший алтарь, и там он стал беременным жизнью, беременным Богом. А когда ты беременен, нужно родить.
Микеланджело рождает. Будда рождает. Бетховен рождает, и нечто безмерно ценное нисходит сквозь него. Слушая его музыку, ты будешь трансформирован, ты будешь перенесен в другой мир. Он даст тебе некоторые проблески другого берега.
Девяносто девять процентов современного искусства патологично. Если оно исчезнет из мира, это принесет здоровье, это принесет пользу. Это не повредит. Современный ум гневен – гневен, потому что ты не можешь прийти в контакт со своим существом; гневен, потому что ты потерял весь смысл; гневен, потому что ты не знаешь, что такое осмысленность.
Одна из известных книг Жан-Поля Сартра – «Тошнота». Это состояние современного ума; современный ум тошнит, это великое мучение. И это мучение – порождение самого ума.
Фридрих Ницше объявил, что Бог умер. В тот день, когда он объявил, что Бог умер, он начал сходить с ума – потому что своим заявлением, что Бог умер… Бог не может умереть только от твоего заявления. Твое заявление не имеет никакого значения. Но в то мгновение, когда Фридрих Ницше поверил в то, что Бог умер, он сам начал умирать, начал терять психическое здоровье. Мир без Бога обречен быть безумным миром – потому что мир без Бога лишен всякого контекста, чтобы стать осмысленным.
Просто наблюдай… Ты читаешь стихотворение; эти слова имеют смысл только в контексте стихотворения. Если ты вынешь слово из контекста, в нем не будет смысла. В контексте оно было так красиво! Отрежь фрагмент от картины – и в нем не будет смысла, потому что он потерял все корни в контексте. В картине он был так красив; он осуществлял какую-то цель, в нем был какой-то смысл. Теперь у него нет смысла.
Ты можешь вынуть мой глаз из орбиты, и это будет мертвый глаз, и в нем не будет никакого смысла. Прямо сейчас ты смотришь мне в глаза, и есть великий смысл – потому что они существуют в полном контексте меня; это часть моей поэзии, это часть большей картины меня. Смысл – это всегда обращение к чему-то большему, чем ты.
В тот день, когда Ницше объявил, что Бога нет, что Бог умер, он выпал из контекста. Без Бога у человека не может быть никакого смысла, потому что человек – это маленькое слово в великом эпосе Бога, человек – это небольшая нота в великом оркестре Бога. Эта маленькая одинокая нота будет монотонной; она будет резать слух, она будет сводить с ума.
Именно это случилось с Ницше. Он подлинно верил в свое утверждение. Он был верующим – верующим, который верит в себя. Он верил, что Бог умер, и человек свободен – но просто стал сумасшедшим, не свободным. И этот век последовал Фридриху Ницше тысячей и одним способом, и целый век сошел с ума. Не было ни одного другого века в истории человечества, который был бы таким безумным, как этот. Будущие историки напишут о нем как о веке безумия. Он безумен – безумен, потому что он потерял контекст.
Почему ты жив? Для чего? Ты пожмешь плечами. Это не очень поможет. Ты выглядишь случайным. Если бы тебя не было, ничего бы не изменилось. Если ты есть, это не имеет значения. Ты не имеешь никакого значения! Ты не нужен. Ты здесь ничего не осуществляешь. Твое бытие или небытие не имеют никакого значения. Как ты можешь быть счастливым, как ты можешь не сойти с ума? Случайный?.. просто случайный? Тогда правильно все, любое убийство!.. потому что, если все случайно, какое имеет значение, что ты делаешь? Никакое действие не несет никакой ценности – тогда оправданно самоубийство, тогда оправданно убийство, оправданно все!
Но это не так – потому что есть некоторые вещи, которые дают тебе радость, и есть некоторые вещи, которые приносят страдание; некоторые вещи, которые создают экстаз, и некоторые вещи, которые создают только агонию; некоторые вещи, которые создают только ад, и некоторые вещи, которые приводят тебя в мир рая. Нет, все эти вещи – не одно и то же. Но как только Бога сочли мертвым, как только ты потерял контакт с тотальностью – а Бог есть не что иное, как тотальность, целое… Что такое волна, если она забыла океан? Тогда это ничто. Она была великой приливной волной, пока была частью океана.
Помни: великое искусство возникает из настоящей религиозности, потому что религиозность – это нахождение сопричастности с реальностью. Как только ты в сопричастности с реальностью, возникает реальное искусство.
Ты говоришь: «Интересно – на что будет похож мир без искусства и творческого воображения, которое делает возможным искусство?»
Если бы девяносто девять процентов так называемого искусства исчезло, мир был бы гораздо богаче – потому что тогда было бы настоящее искусство. Если бы сумасшедшие подражатели ушли… я не говорю, что они не должны рисовать – они должны, но в качестве терапии. Это терапевтично. Пикассо нужна терапия, он должен рисовать, но эти картины не нужно показывать на выставках – или, если показывать, то только в сумасшедших домах. Может быть, они помогут некоторым сумасшедшим выбросить свое безумие; они катарсичны.
Настоящее искусство означает нечто такое, что помогает тебе быть медитативным. Гурджиев называл настоящее искусство объективным искусством – оно помогает тебе медитировать. Тадж Махал – это настоящее искусство. Видел ли ты Тадж Махал? Туда стоит съездить. Одна ночь полнолуния – просто сидя рядом и глядя на этот прекрасный шедевр, ты будешь наполнен неизвестным. Ты начнешь чувствовать нечто из запредельного.
Я хотел бы рассказать тебе историю о том, как Тадж Махал пришел в существование.
Один человек приехал из Шираза, Ирана. Его звали Ширази, потому что он происходил из Шираза. Он был великим художником, самым знаменитым в Ширазе. И он был чудесным человеком; прежде чем он появился в Индии, появилась тысяча и одна история о нем. Императором был Шах Джехан; он слышал об этих историях. Он пригласил скульптора ко двору. Ширази был мистиком, суфийским мистиком.
Шах Джехан спросил его:
– Я слышал, что ты можешь изваять все тело мужчины или женщины, просто коснувшись их руки и не видя их лиц. Это правда?
– Дай мне один шанс, – ответил Ширази, – но с одним условием. Помести двадцать пять прекрасных женщин из твоего дворца за ширму, за занавес. Позволь мне коснуться их рук из-за занавеси. Я коснусь их рук и выберу одну – но с одним условием. Кого бы я ни выбрал, я сделаю ее статую: если статуя будет абсолютно истинной, и ты, и весь твой двор будет удовлетворен, тогда эта женщина будет моей. Я хочу на ней жениться, я хочу женщину из твоего дворца.
Шах Джехан был готов. Он сказал:
– Я совершенно согласен.
Двадцать пять рабынь, прекрасных рабынь, поместили за занавес. Он прошел от первой до двадцать пятой и отверг их всех. Просто ради забавы дочь Шаха Джехана, стоявшая за занавесом, – когда все двадцать пять были отвергнуты, – ради шутки протянула руку. Он коснулся ее руки, закрыл глаза, почувствовал что-то и сказал:
– Вот моя рука.
И он надел на руку кольцо, чтобы удостоверить: «Если я добьюсь успеха, она будет моей женой».
Император зашел за занавес и пришел в ужас: «Что наделала эта девочка?» Но он не беспокоился, потому что было почти невозможно сделать скульптуру женщины, просто коснувшись ее руки.
На три месяца Ширази исчез в своей комнате; днем и ночью он работал. Через три месяца он пригласил императора и весь двор – и император не мог поверить своим глазам. Она была в точности похожа! Он это смог. Император не смог найти ни одного изъяна – он хотел найти изъян, потому что не хотел, чтобы его дочь вышла замуж за бедного человека, но теперь не было никакого выхода. Он дал слово.
Он был встревожен, и его жена так встревожилась, что заболела. Она была беременна и, рожая ребенка, умерла – в агонии. Ее звали Мумтадж Махал.
И король пришел в такое отчаяние – как спасти дочь? Он попросил скульптора прийти и рассказал ему всю историю.
– Это была ошибка. Во всем виновна девушка, но посмотри на мою ситуацию: моя жена умерла, и умерла потому, что не могла согласиться, чтобы ее дочь вышла замуж за бедного человека. И я тоже не могу согласиться – хотя и дал слово.
Скульптор, художник, сказал:
– Не о чем беспокоиться. Ты должен был мне сразу рассказать; я вернусь в Шираз. Не беспокойся. Я не попрошу ее руки; я вернусь обратно в Шираз. Забудь об этом!
– Но это невозможно, – сказал король, – я не могу забыть. Я дал тебе обещание, слово. Обожди. Дай мне подумать.
Премьер-министр предложил:
– Сделай одну вещь: твоя жена умерла, это великий художник, и он это доказал – пусть он сделает модель в память о твоей жене. Ты должен создать красивую могилу, самую красивую в мире. И сделай условием, что если ты одобришь эту модель, тебе придется отдать дочь ему в жены. Если ты ее не одобришь, все кончено.
Это обсудили с художником, и он был согласен; он сказал:
– Я совершенно согласен.
– А я, – подумал король – никогда не одобрю.
И Ширази сделал множество моделей, и они были так красивы, но все же король упорствовал и говорил: «Нет, нет, нет».
Первый министр пришел в отчаяние, потому что эти модели были редкими. Каждая модель была редкостной, и отвергать ее было несправедливо. И он распустил слух, позаботившись о том, чтобы он дошел до скульптора: «Девушка, которую ты выбрал, очень больна». Неделю она была больна, через неделю ей стало еще хуже, а на третью неделю она умерла – по слухам.
Когда до скульптора дошел слух, что девушка умерла, он сделал свою последнюю модель. Девушка умерла, его сердце было разбито. И это была последняя модель. Он принес ее королю, и тот ее одобрил. Трюк был в том, что девушка была больна, и не было больше речи о том, чтобы он на ней женился.
Эта модель стала Тадж Махалом. Эта модель была создана суфийским мистиком. Как он мог создать весь образ женщины, просто коснувшись ее руки? Наверное, он был в каком-то другом пространстве. Наверное, в то мгновение он не был в уме. Это мгновение, должно быть, было мгновением великой медитации. В то мгновение он коснулся энергии, и просто чувствуя энергию, воссоздал весь образ.
Сейчас это гораздо легче понять логически благодаря фотографии Кирлиана, потому что у каждой энергии есть собственный образец. Твое лицо не случайно; твое лицо такое, потому что у тебя определенный образец энергии. Твои глаза, волосы, твой цвет, все это потому, что у тебя определенный личный образец энергии.
Медитирующие работали над образцами энергии веками. Как только ты знаешь образец энергии, ты знаешь всю личность. Ты знаешь ее насквозь, всю – потому что энергия создает все. Ты знаешь прошлое, ты знаешь настоящее, ты знаешь будущее. Как только образец энергии понят, у тебя есть ключ, понимание всего, что случилось с тобой и что случится.
Это объективное искусство. Этот человек создал Тадж Махал.
Медитируя на Тадж Махал в ночь полнолуния, твое сердце начинает пульсировать новой любовью. Тадж Махал по-прежнему несет энергию любви. Мумтадж Махал умерла из-за любви к дочери; Шах Джехан страдал из-за любви; и этот Ширази создал эту модель, потому что глубоко страдал, потому что был глубоко ранен, потому что его будущее было темно. Женщины, которую он выбрал, больше не было. Из великой любви и медитативности Тадж Махал пришел в существование. Он все еще несет эту вибрацию. Это не обычный памятник, он особенный. Так же как и пирамиды в Египте, есть многие, многие вещи в мире, созданные как объективное искусство – созданные теми, кто знал, что делает, созданные великими медитирующими. Таковы же и Упанишады, и сутры Будды, и изречения Иисуса.
Помни, для меня творчество означает медитативность, творчество означает состояние не-ума – на тебя нисходит Бог, и тогда из тебя течет любовь. Тогда нечто случается из твоего хорошего самочувствия, переполняющего хорошего самочувствия. Это благословение. Иначе это рвота.
Ты можешь рисовать, ты можешь писать в качестве терапии, но сожги свои картины, сожги свою поэзию. Тебе не нужно показывать людям эту рвоту. И люди, которых интересует твоя рвота, наверное, сами больны; им тоже нужна терапия – потому что, если тебя что-то интересует, это показывает, кто ты сам, где ты сам.
Я полностью за объективное искусство, я полностью за медитативное искусство, я полностью за все, что нисходит от Бога. Ты становишься проводником.
И ты говоришь: «Толстой никогда не мог стать буддой». Кто тебе сказал? Толстой может стать буддой и станет рано или поздно. Ты говоришь: «…Но разве и Будда мог написать „Войну и мир”?» А что же еще Будда делал? Что делаю здесь я? Ты читал Гиту Кришны? – это «Война и мир»! Толстой мог написать «Войну и мир», «Анну Каренину» и другие прекрасные вещи, но не потому, что был Толстым, но вопреки этому. Достоевский написал «Идиота», «Преступление и наказание» и, одно из самых красивых, «Братьев Карамазовых» – не потому, что был Достоевским, но вопреки этому. Нечто в нем было от Будды; нечто в нем было безмерно религиозно. Достоевский был религиозным человеком – не тотально, но часть, фрагмент его был безмерно религиозен. Именно поэтому в «Братьях Карамазовых» есть такое красивое качество. Это не исходит от обычного человека; нечто пришло из божественного. Достоевского охватил Бог, он стал проводником. Конечно, он не был совершенным проводником, и многое исходит из его ума. Все же «Братья Карамазовы» – прекрасная книга. Если бы не было ни Достоевского, ни памяти, ни эго, ни патологии, «Братья Карамазовы» были бы вторым Новым Заветом; эта книга была бы такой же, что и изречения Иисуса, или Алмазная Сутра, или Упанишады. У него есть это качество!
Послеродовая депрессия
Когда я пишу книгу, я полна текущей энергии и наслаждения. Но, когда она закончена, я так пуста и мертва, что с трудом выношу жизнь. Сейчас я только начинаю писать, но хотя я и могу войти в удовольствие, пока работаю, в медитации меня переполняет страх пустоты, прихода которой я ожидаю через несколько месяцев.
Этот вопрос от писательницы рассказов. Я просмотрел несколько ее рассказов, и они красивы. У нее есть это искусство – как красиво написать рассказ, как соткать историю. И это не только ее опыт, это опыт каждого, кто каким-то образом бывает творческим. Но все же интерпретация неверна, и многое зависит от интерпретации.
Пока женщина носит ребенка, она полна. Конечно, когда рождается ребенок, она чувствует себя пустой. Ей не хватает новой жизни, которая пульсировала и лягалась у нее в чреве. Теперь ребенок вышел; несколько дней она чувствует себя пустой. Но она может любить ребенка, она может забыть свою пустоту, любя ребенка и помогая ребенку расти. Для художника невозможно даже это. Ты рисуешь, ты пишешь стихотворение или рассказ; как только работа закончена, ты чувствуешь глубокую пустоту. Что теперь ты можешь сделать с книгой? Поэтому художник в еще более трудной ситуации, чем мать. Как только книга окончена, она окончена – теперь не нужно ни помогать, ни любить. Она не будет расти. Она совершенна, она рождается взрослой. Картина окончена, с ней покончено. Художник чувствует себя очень пустым. Но человек должен заглянуть в эту пустоту. Не говори, что ты истощена; лучше скажи, что энергия истрачена. Не говори, что ты пуста, потому что в этой пустоте есть и наполненность. Ты смотришь с неправильной стороны.
Ты заходишь в комнату, есть мебель, картины на стенах и вещи. Если все эти вещи и картины убрать, и ты заходишь в комнату – что ты теперь скажешь? Скажешь ли ты, что она пустая, или назовешь ли ты ее полной комнатой? «Комната» значит пустота; «комната» значит пространство[8]. Когда мебель убрана, комната полна. Пока была мебель, комната не была полна; многого в ней не хватало из-за мебели. Теперь комната полна, пустота тотальна.
Ты можешь посмотреть с двух сторон. Если ты ориентирована на мебель, тогда ты можешь смотреть только на стулья, столы, диван и не можешь увидеть простора комнаты, тогда ты почувствуешь, что она пуста. Но если ты знаешь, если ты видишь пустоту непосредственно, ты почувствуешь огромную свободу, которой не было раньше, потому что комнаты не хватало; ты не могла в ней двигаться. Продолжай наполнять ее мебелью, и придет момент, когда ты не сможешь двигаться, потому что комнаты не останется.
Однажды я жил в доме одного очень богатого человека. Он был очень богат, но у него не было вкуса. Его дом был так полон, что это был вообще не дом. В нем нельзя было двигаться, не боясь разбить какой-то предмет драгоценного антиквариата. Он сам боялся двигаться. Слуги постоянно беспокоились. Он дал мне лучшую, самую красивую комнату в доме. И я сказал ему:
– Это не комната, это музей. Пожалуйста, дай мне что-то другое, где я мог бы двигаться; тогда это будет комната. Это не комната. Комната почти исчезла!
Комната подразумевает свободу, которую дает тебе пространство. Когда ты работаешь, создаешь, твой ум полон многими вещами. Ум занят. Когда ты пишешь рассказ, ум занят, когда ты пишешь стихотворение, ум занят. В нем много мебели, умственной мебели – мыслей, чувств, персонажей. Внезапно мебели нет. Ты чувствуешь себя пустой. Но не нужно чувствовать грусть. Если ты смотришь правильно – это Будда называет правильным видением, самьяк драстхи, – если ты посмотришь правильно, ты почувствуешь себя освобожденной от одержимости, от занятости. Ты снова почувствуешь себя чистой, необремененной. Эти персонажи рассказа больше не движутся. Эти гости ушли, и хозяин может отдохнуть. Наслаждайся этим! Неправильная интерпретация создает в тебе печаль и страх. Наслаждайся этим – ты никогда не замечала, что когда гость приходит, тебе хорошо, а когда уходит – еще лучше? Он оставляет тебя в покое, и теперь у тебя есть свое пространство.
Писание рассказа сводит с ума, потому что у тебя в гостях столько персонажей, и у каждого свои причуды. Не всегда они слушаются писателя, не всегда. Иногда у кого-то свое направление, и он вынуждает писателя идти в определенном направлении. Писатель начинает рассказ, но никогда его не оканчивает. Эти персонажи оканчивают его сами.
Это все равно что родить ребенка. Ты рожаешь ребенка, но тогда ребенок начинает двигаться сам по себе. Мать может думать, что ребенок станет врачом, а он становится бродячим разнорабочим – что ты можешь сделать? Ты пытаешься изо всех сил, а он становится бродягой.
То же самое происходит, когда ты пишешь рассказ: ты начинаешь персонаж – ты хотела сделать святого, а он становится грешником. И я тебе говорю, именно это происходит с ребенком: мать беспокоится, писатель беспокоится. Писатель хотел, чтобы он стал святым, а он становится грешником, и ничего нельзя сделать. Он чувствует себя почти беспомощным, он чувствует, что персонажи используют его. Это его фантазии – но как только ты начинаешь с ними сотрудничать, они становятся почти частью реальности. И пока ты от них не избавишься, ты никогда не будешь в покое. Если у тебя в уме книга, ее нужно написать, чтобы от нее избавиться. Это катарсис, это освобождение себя от бремени.
Именно поэтому творческие люди почти всегда сходят с ума. Посредственности никогда не сходят с ума – им не от чего сходить с ума, в их жизнях нет ничего, сводящего с ума. Творцы почти всегда сходят с ума. Ван Гог сходит с ума, Нижинский сходит с ума, Ницше сходит с ума. Почему происходит так, что эти люди сходят с ума? – потому что они так заняты, столькое происходит в уме. У них нет в уме собственного пространства. Столько людей там живет, приходит и уходит. Они почти что сидят на дороге с сильным движением. Каждый художник должен за это расплачиваться.
Помни, когда книга окончена, и ребенок родился, будь счастлива – наслаждайся этим пространством, потому что рано или поздно возникнет новая книга. Как листья падают с деревьев, как цветы падают с деревьев – точно так же стихи выходят из поэта, романы из писателя, картины из художника, песни рождаются из певца. Ничего нельзя сделать, они естественны.
Поэтому иногда, осенью, когда листья опали, и дерево стоит одно, без листьев, против неба, наслаждайся этим. Не называй это пустотой, назови это новым видом наполненности – наполненности собой. Нет никого, чтобы вмешаться, ты отдыхаешь в себе. Этот период отдыха необходим каждому художнику; это естественный процесс. Телу каждой матери нужно немного отдыха. Один ребенок родился, другой зачат… так происходило, так было на Востоке, и в Индии это продолжается до сих пор. К тридцати годам женщина становится почти старухой, постоянно рожая детей, без всякого промежутка, чтобы прийти в себя, обновить свое существо, побыть одной. Она истощена, устала. Ее молодость, свежесть, красота ушли. Когда ты рожаешь ребенка, необходим период отдыха. И если ребенок будет львом, нужен долгий период отдыха. Лев рожает только одного ребенка, потому что в это вовлечено все его существо. Затем следует период отдыха, долгий отдых, чтобы восстановиться, снова собрать энергию, отданную ребенку, – восстановить себя снова, чтобы из тебя могло родиться что-то еще.
Когда ты пишешь рассказ, если это был действительно хороший рассказ, ты почувствуешь пустоту. Если это был всего лишь вид журналистики, сделанный ради денег, потому что какой-то издатель заключил с тобой контракт, это не очень глубоко. После этого ты не почувствуешь себя пустой, ты останешься прежней. Чем глубже творчество, тем глубже будет следующая за ним пустота. Чем сильнее буря, тем глубже молчание, которое приходит за ней следом. Буря хороша, наслаждайся ею; и молчание, следующее за бурей, тоже хорошо. День прекрасен, полон деятельности; ночь тоже очень красива, полна бездействия, пассивности, пустоты. Человек спит. Утром ты снова в мире, полная энергии, чтобы работать, действовать.
Не бойся ночи. Многие боятся. Есть одна санньясинка, я дал ей имя «Ниша». Ниша значит ночь. Она приходит ко мне снова и снова и говорит: «Пожалуйста, измени мне имя». Почему? Она говорит: «Я боюсь ночи. Почему ты дал мне это имя, именно это из стольких имен?» Но я его не изменю. Я дал его ей намеренно, из-за ее страха – страха темноты, страха пассивности, страха расслабления, страха самоотдачи. На все это указывает слово «ночь», ниша.
Человек должен принимать и ночь. Лишь тогда ты будешь полной, законченной, целой. Поэтому не понимай это неверно. Эта пустота прекрасна, прекраснее дней творчества – потому что это творчество приходит из пустоты, эти цветы приходят из пустоты. Наслаждайся этой пустотой, чувствуй блаженство, чувствуй себя благословенной. Прими это, приветствуй это как благоволение, и вскоре ты увидишь, что снова полна активности, и вскоре родится лучшая книга. Не беспокойся об этом. Нет необходимости беспокоиться. Это неправильная интерпретация прекрасного явления.
Но человек живет в словах. Как только ты называешь что-то неправильным словом, ты начинаешь этого бояться. Будь очень, очень точной. Всегда помни, что говоришь, потому что слова – это не просто слова; это глубокие ассоциации в твоем существе. Как только ты называешь что-то пустотой, ты пугаешься – самого слова.
В Индии мы называем пустоту лучшим словом. Мы называем ее шунья. Само слово положительно; в нем нет ничего отрицательного. Оно красиво, оно просто значит пространство без границ – шунья. И мы называем предельную цель шуньей. Будда говорит, что когда ты становишься шуньей, когда ты становишься абсолютным ничто, ничем, ты прибыл.
Поэт, художник, живописец – на пути к тому, чтобы стать мистиком. Вся художественная деятельность – это путь стать религиозным. Когда ты активно пишешь стихотворение, ты в уме. Когда стихотворение родилось, ты истрачен, и ум отдыхает. Используй эти мгновения, чтобы упасть в свое существо. Не называй это пустотой, назови это целостностью; назови это существом, назови это истиной, назови это Богом. И тогда ты сможешь почувствовать ее благословение.
Творчество и скрещивание
Я чувствую непреодолимую потребность к артистическому самовыражению, и у меня есть дисциплинированное, классическое образование в западной музыке. Часто я чувствую, что это образование становится тюрьмой для спонтанности, и в последнее время мне очень трудно регулярно заниматься. Я больше не уверена в том, каковы качества истинного искусства, и каким путем художник производит и доставляет подлинное искусство. Как мне почувствовать в себе художника?
Парадокс искусства в том, что ты должна научиться дисциплине, а потом совершенно ее забыть. Если ты не знаешь азов, то не сможешь двигаться в него глубоко. Но если ты знаешь только технику, ты будешь продолжать тренироваться в технике всю жизнь и можешь стать очень искусной технически, но останешься техником; ты никогда не станешь художником.
В дзэн говорят, что если хочешь стать художником, двенадцать лет учись рисовать, потом на двенадцать лет забудь о рисовании. Просто совершенно забудь – это не имеет с тобой ничего общего. Двенадцать лет медитируй, руби дрова, носи воду из колодца. Делай что угодно, но только не рисуй.
И тогда однажды ты сможешь рисовать. Двадцать четыре года тренировки: двенадцать лет тренировки техники и двенадцать лет тренировки в том, чтобы забыть технику. И тогда ты можешь рисовать. Теперь техника стала просто частью тебя; это больше не техническое знание, это стало частью твоей плоти и крови. Теперь ты можешь быть спонтанной. Это не помешает тебе, не станет твоей тюрьмой.
Это в точности и мой опыт.
Теперь не продолжай заниматься. Забудь о классической музыке. Делай другие вещи: будь садовником, занимайся скульптурой, рисованием, но забудь о классической музыке, как будто ее вообще не существует. Несколько лет позволь ей оставаться глубоко внутри, чтобы она переварилась. Тогда это больше не техника. Однажды тобой овладеет внезапный порыв – тогда снова начни играть. И когда ты снова играешь, не заботься слишком о технике, иначе ты никогда не будешь спонтанной.
Будь немного новатором – в этом и есть творчество. Изобретай новые способы, новые средства. Попытайся сделать что-то, чего никто никогда не делал раньше. Величайшее творчество случается с людьми, обученными какой-то другой дисциплине.
Например, если математик начинает играть музыку, он привнесет нечто новое в мир музыки. Если музыкант станет математиком, он привнесет нечто новое в мир математики. Все великое творчество случается благодаря людям, которые движутся от одной дисциплины к другой. Это как скрещивание. И дети, получающиеся от скрещивания, гораздо здоровее, гораздо красивее.
Именно поэтому в каждой стране веками браки между братьями и сестрами были запрещены; для этого есть причина. Брак лучше между людьми, которые в дальнем родстве или вообще не в родстве в том, что касается крови. Хорошо, если люди одной расы женятся на другой – и однажды, когда мы откроем людей на других планетах, лучше всего будет скрещивание между землей и другой планетой! Тогда в существование придет другой вид людей.
Этот запрет, табу против отношений брата и сестры, их брака, осмыслен – научно осмыслен. Но это не было доведено до конца, логического конца. Логическое следствие в том, что ни один индиец не должен жениться на индианке, ни один немец не должен жениться на немке. Самое лучшее, если немец женится на индианке, индиец – на японке, японец – на африканке, африканец – на американке, еврей – на христианке, христианин – на индуистке, индуист – на мусульманке. Это будет лучше всего. Это поднимет сознание всей планеты. Это даст лучших детей, более бдительных, более живых, богатых во всех возможных смыслах.
Но мы так глупы, что можем сделать что угодно, принять что угодно. Тогда, что я говорю?..
Шанси, красивый молодой человек, импульсивно разговаривал с матерью.
– Мама, пришло время – действительно пришло – от сердца к сердцу поговорить о наших отношениях с Мироном. Чтобы быть с тобой откровенным, наши отношения расцвели в – как это сказать поделикатнее? – во что-то красивое, хорошее и даже священное. Правда в том, дорогая мама, что я люблю Мирона, а он любит меня. Мы хотим пожениться, и оба надеемся, что ты благословишь нас.
– Но Шанси, – воспротивилась мать, – понимаешь ли ты, что говоришь? Можешь ли ты честно ожидать от меня, чтобы я одобрила такой брак? Что скажут люди? Что подумают друзья и соседи?
– Ах, мама, ты говоришь так мрачно – меня пробирает до костей. В конце концов, мы были такими добрыми друзьями. Никогда бы не поверил – даже ты!
– Но, сынок, ты не можешь вот так взять и пойти против традиции!
– Ладно, мама, давай поговорим прямо, как цивилизованные люди. Точно и конкретно, какие возражения могут быть у тебя или кого-то другого против того, чтобы мы с Мироном стали мужем и мужем?
– Ты прекрасно знаешь, почему я возражаю – он еврей!
Люди так враждебны друг другу. Их обуславливали этой враждой так долго, что они совершенно забыли, что все мы – человеческие существа, что мы принадлежим одной и той же Земле, одной и той же планете.
Чем больше расстояние между женой и мужем, тем лучше результат этого брака. И то же самое происходит в музыке, рисовании, математике, физике, химии – своего рода скрещивание. Когда человек движется из одной дисциплины в другую, он приносит аромат своей дисциплины, хотя и не может ее применить. Что ты будешь делать с музыкой в физике? Ты должна совершенно о ней забыть, но она остается на заднем плане. Она стала частью тебя; она будет влиять на все, что бы ты ни делала. Физика далеко, но если ты тренирована в музыке, рано или поздно ты найдешь теории, гипотезы, в которых будет некий цвет и аромат музыки. Может быть, ты начнешь чувствовать, что мир – это гармония, не хаос, но космос. Может быть, ты начнешь чувствовать, исследуя глубокие царства физики, что существование это оркестр. Это невозможно для того, кто ничего не знает о музыке.
Я предлагаю, чтобы люди двигались от одной дисциплины к другой. Когда ты привыкаешь к одной дисциплине, когда тебя порабощает техника, просто выскользни из нее в другую. Это хорошая идея, великая идея – двигаться из одной дисциплины в другую. Ты найдешь, что становишься более и более творческой.
Нужно помнить одно: если ты действительно творческая, ты можешь не стать знаменитой. Действительно творческому человеку требуется время, чтобы стать знаменитым, потому что он должен создать ценности – новые ценности, новые критерии, по которым его можно было бы судить. Он должен ждать, по меньшей мере, пятьдесят лет; к тому времени он умрет. Только тогда люди начнут его ценить. Если ты хочешь славы, забудь о творчестве. Тогда тренируйся и тренируйся, просто продолжай делать одно и то же, то, в чем ты искуснее, в чем ты технически совершенна, и ты станешь знаменитой – потому что люди понимают это; это уже принято.
Когда ты приносишь что-то новое, оно обязательно будет отвергнуто. Мир никогда не прощает человека, который приносит в него нечто новое. Творческий человек обречен на наказание мира, помни это. Мир ценит не творческого, но обладающего навыком человека, технически совершенного, потому что техническое совершенство означает совершенство прошлого. И каждый понимает прошлое, каждый обучен его понимать. Внести в мир нечто новое означает, что никто не сможет его оценить; это так ново, что нет никаких критериев, по которым можно было бы это оценить. В существовании еще нет средств, которыми люди могли бы это понять. Потребуется, по крайней мере, пятьдесят лет или больше – художник умрет – к тому времени люди начнут это ценить.
Винсента Ван Гога не ценили в его время. Не было продано ни одной картины. Теперь каждая из его картин продается за миллионы долларов – и люди, которые не хотели принимать эти картины даже в подарок – те же самые картины! Он дарил их друзьям, но никто не хотел повесить их у себя в доме. Никто не хотел повесить эти картины у себя в комнате, потому что люди беспокоились, что другие спросят:
– Ты что, сошел с ума? Что это за картина?
У Винсента Ван Гога был собственный мир. Он принес новое видение. Прошло много десятилетий; постепенно человечество почувствовало, что в этом что-то есть. Человечество медленно и летаргично, оно плетется позади времени. А творческий человек всегда впереди времени, отсюда промежуток.
Поэтому если ты действительно хочешь быть творческой, тебе придется принять, что ты не можешь быть знаменитой, ты не можешь быть известной. Если ты действительно хочешь быть творческой, тебе придется научиться простому явлению «искусства ради искусства», без всяких других мотивов. Тогда наслаждайся всем, что бы ты ни делала. Если ты можешь найти друзей, которые наслаждаются этим, хорошо; если никто не наслаждается, наслаждайся одна. Если наслаждаешься ты, этого достаточно. Если в этом ты чувствуешь себя удовлетворенной, этого достаточно.
Ты спрашиваешь меня: «Я больше не уверена в том, каковы качества истинного искусства».
Искусство истинно, если оно помогает тебе быть молчаливой, спокойной, радостной; если оно дает тебе празднование, если оно заставляет тебя танцевать – участвует ли кто-нибудь в этом, неважно. Если оно становится мостом между тобой и Богом, это истинное искусство. Если оно становится медитацией, это истинное искусство. Если оно поглощает тебя, поглощает так совершенно, что эго исчезает, это истинное искусство.
Поэтому не волнуйся о том, что такое истинное искусство. Если ты наслаждаешься, делая это, если ты чувствуешь, что теряешь себя, делая это, если ты чувствуешь себя ошеломленной радостью и миром, это истинное искусство. И не волнуйся о том, что скажут критики. Критики ничего не знают об искусстве. Фактически, критиками становятся люди, которые не могут стать художниками. Если ты не можешь участвовать в соревновании, если ты не можешь быть Олимпийским бегуном, по крайней мере, ты можешь стоять у дороги и бросать камни в бегущих; это ты можешь сделать легко.
Именно это делают критики. Они не могут быть участниками, они не могут ничего создавать.
Я слышал о суфийском мистике, который любил рисовать, и все критики его времени были против него. Каждый приходил к нему и показывал:
– Это неправильно, и это неправильно.
Он устал от всех этих людей, поэтому однажды перед домом он развесил все свои картины. И он пригласил всех критиков и сказал им прийти с кистями и красками, чтобы они могли исправить картины – они критиковали достаточно; теперь пришло время действовать.
Ни один критик не явился. Критиковать легко, исправлять трудно. И после этого критики перестали критиковать его картины. Он поступил правильно!
Люди, которые не умеют создавать, становятся критиками – поэтому не беспокойся о них. Решающая вещь – это твое внутреннее чувство, внутреннее свечение, внутреннее тепло. Если музыка дает тебе чувство тепла, и в тебе возникает радость, и эго исчезает, тогда она становится мостом между тобой и Богом. Искусство может быть самой молитвенной вещью, самой медитативной вещью в мире. Если ты можешь заниматься любым искусством, музыкой, живописью, скульптурой, если любое искусство охватывает твое существо, это лучший способ молиться, лучший способ медитировать. Тогда тебе не нужно никакой другой медитации; это твоя медитация. Это мало-помалу приведет тебя, шаг за шагом, в Бога. Это мой критерий: если это подводит тебя к Богу, это истинное искусство, это подлинное искусство.
Искусство денег
Не скажешь ли ты что-нибудь о деньгах? Что такое все эти чувства, бурлящие вокруг денег? Что дает им такую власть, что люди готовы ради них пожертвовать жизнью?
Это очень важный вопрос.
Все религии были против богатства, потому что богатство может дать тебе все, что можно купить в жизни. И почти все можно купить, кроме таких духовных ценностей, как любовь, сострадание, просветление, свобода. Эти вещи являются исключением – но исключения всегда подтверждают правило. Все остальное можно купить за деньги. Поскольку все религии были против жизни, они обязательно были и против денег. Это естественное следствие. Для жизни нужны деньги, потому что для жизни нужны удобства, для жизни нужна пища, для жизни нужна хорошая одежда, хорошие дома. Для жизни нужны красивая литература, музыка, искусство, поэзия. Жизнь безгранична!
Человек, не понимающий классической музыки, беден. Он глухой. Может быть, он слышит – в медицинском смысле; его глаза, уши, нос и все органы чувств в порядке – но метафизически… Видишь ли ты красоту великой литературы, «Книги Мирдада»? Если ты ее не видишь, ты слеп.
Я сталкивался с людьми, которые даже не слышали о «Книге Мирдада». Если бы я должен был составить список великих книг, ее я поставил бы первой. Но чтобы увидеть ее красоту, тебе понадобится огромная дисциплина.
Понять классическую музыку можно, только если ты учишься – долго учишься. Но чтобы понять это, тебе нужно быть свободным от голода, свободным от бедности, от всех возможных предрассудков.
Например, мусульмане запрещают музыку; они лишили человека величайшего опыта. Это случилось в Нью-Дели… один из самых могущественных мусульманских императоров, Аурангзеб, был на троне. И он был не только могущественным, но и действительно ужасным.
До его времени мусульманские императоры просто говорили, что музыка против ислама, вот и все; Дели был полон музыкантов. Но Аурангзеб не был джентльменом. Он объявил, что если какая-то музыка послышится в Дели, музыканту тут же отрубят голову. Естественно, Дели был центром, потому что был столицей тысячи лет. Дели был местом, где жили все возможные гении.
Услышав это объявление, все музыканты собрались и сказали: «Что-то нужно сделать, это уже слишком! Раньше говорили, что это против ислама – это ничего. Но этот человек опасен, он начинает убивать». Поэтому в знак протеста все музыканты – которых были тысячи, – пришли во дворец Аурангзеба.
Он вышел на балкон и сказал людям: «Кто умер?» – потому что они сделали… они несли труп так, как несут труп в Индии. Внутри трупа не было, только подушки, но сделали их похожими на труп. Аурангзеб спросил:
– Кто умер?
– Музыка, – сказали они. – И ты ее убийца.
– Хорошо, что она умерла, – сказал Аурангзеб. – Теперь, пожалуйста, будьте так добры и выкопайте ей могилу как можно глубже, чтобы она никогда больше не вышла из этой могилы.
Эти тысячи музыкантов и их слезы никак не повлияли на Аурангзеба – он делал что-то «святое».
Мусульмане отвергают музыку. Почему? – потому что в основном на Востоке музыку играли красивые женщины. На Востоке и на Западе у слова «проститутка» разный смысл. На Западе проститутка продает свое тело. На Востоке, в прошлом, проститутка не продавала свое тело; она продавала свой гений, свой танец, свою музыку, свое искусство.
Ты удивишься, узнав, что каждый индийский король обязательно посылал своих сыновей, которые собирались стать его преемниками, на несколько лет жить с проститутками. Там они учились этикету, мягкости, учились музыке, учились тонкостям танца – потому что король должен быть действительно богатым во всем. Он должен понимать красоту, он должен понимать логику, он должен понимать манеры. Это было древней индийской традицией.
Мусульмане прервали ее. Музыка была против их религии. Почему? – потому что, чтобы научиться музыке, нужно войти в дом проститутки. Мусульмане совершенно против любой радости, а дом проститутки был полон смеха, песен, радости, танца. Они просто запретили это: ни один мусульманин не мог войти в место музыки; слушать музыку было грехом.
И то же самое делали различные религии – по разным причинам, но все они отсекали богатство человека. Самое основное учение состоит в том, что вы должны отречься от денег.
Ты можешь увидеть логику. Если у тебя нет денег, у тебя не может быть больше ничего. Вместо того чтобы обрубать ветви, обруби самый корень. Человек без денег голоден, он нищий, у него нет одежды. Нельзя ожидать, что у него найдется время для Достоевского, Нижинского, Бертрана Рассела, Альберта Эйнштейна, нет; это невозможно.
Все религии совместно делали человека как возможно более бедным. Они так осудили деньги и так восхваляли бедность, что в моем видении они величайшие преступники, которых знал мир.
Посмотрите, что говорит Иисус: «Скорее верблюд пройдет в игольное ушко, чем богатый человек во врата рая». Как, по-твоему, в своем уме этот человек? Он готов позволить верблюду пройти в игольное ушко – что абсолютно невозможно, но даже эту невозможность он принимает как возможное. Но богатый человек, входящий во врата рая? Это гораздо невозможнее; нет способа сделать это возможным.
Богатство осуждено, благосостояние осуждено, деньги осуждены. Мир остается в двух лагерях. Девяносто восемь процентов людей живет в бедности, но с великим утешением, что богатые люди не смогут войти, а их самих встретят ангелы, играющие на арфах и поющие: «Аллилуйа… Добро пожаловать!» И эти два процента богатых живут с огромным чувством вины за свое богатство.
Они не могут наслаждаться своим богатством из-за чувства вины, и глубоко внутри они боятся: может быть, им не позволят войти в рай. И они стоят перед дилеммой. Богатство создает в них чувство вины – они не могут утешиться, потому что не скорбят – их не впустят в рай, потому что у них столько всего есть на Земле. Их бросят в ад.
Из-за этой ситуации богатый человек живет в страхе. Даже если он наслаждается или пытается наслаждаться вещами, чувство вины отравляет все. Может быть, он занимается любовью с прекрасной женщиной, но занимается любовью только его тело. Он думает о рае, куда входят верблюды, а он стоит снаружи без всякой возможности войти. Как этот человек может заниматься любовью? Может быть, он ест лучшую из возможных еду, но не может ею наслаждаться. Он знает, что эта жизнь коротка, и за ней последуют тьма и адский огонь. Он живет в паранойе.
Бедный человек уже живет в аду, но живет в нем с утешением. Ты удивишься, узнав, что в бедных странах люди более удовлетворены, чем в богатых. Я видел беднейших людей в Индии, у которых вообще нет неудовлетворенности. А американцы ездят по всему миру в поисках духовного наставления – естественно, потому что они не хотят, чтобы их победили верблюды; они хотят войти во врата рая. Они хотят найти какой-то способ, какую-то йогу, какое-то упражнение, какую-то компенсацию.
Весь этот мир обратился против самого себя.
Может быть, я первый человек, который уважительно относится к деньгам, благосостоянию, потому что это может сделать вас многомерно богатыми.
Бедный человек не может понять Моцарта, голодный не может понять Микеланджело, нищий даже не посмотрит на картины Винсента Ван Гога. И у людей, страдающих от голода, недостаточно энергии, которая сделала бы их разумными. Разум приходит, когда тебя переполняет энергия – а они изнурены, просто зарабатывая свой хлеб с маслом. У них нет достаточного разума, чтобы понять «Братьев Карамазовых», они могут только слушать священника в церкви.
Ни священник не понимает, о чем он говорит, ни его аудитория. Большинство ее спит, устав от шести дней работы. И священник находит удобным то, что все спят, и он не должен готовить новую проповедь. Он может продолжать использовать старую. Все спят, и никто не может сообразить, что он просто надувает их.
Материальное благосостояние так же важно, как и красивая музыка, как и великая литература, как и шедевры искусства.
Есть люди, которые рождаются со способностями к музыке. Моцарт начал играть прекрасную музыку в возрасте восьми лет. Когда ему было восемь, другим великим мастерам музыки было до него далеко. Этот человек родился с таким творчеством. Винсент Ван Гог родился у бедного отца, который работал в угольной шахте. Он никогда не получал образования, никогда не ходил ни в какую школу искусств, но стал одним из величайших художников в мире.
Лишь несколько дней назад я видел одну из его картин. Над этой картиной смеялись все художники, что говорить о других людях? – потому что он написал звезды так, как никто не видит звезды: как туманность, – каждая звезда в движении, – как постоянно вращающееся колесо. Кто так видит звезды?
Даже другие художники сказали: «Ты сходишь с ума – это не звезды!» И более того, деревья, которые он нарисовал под звездами, поднимаются выше звезд. Звезды остаются позади, деревья выше. Кто видел такие деревья? Это просто безумие!
Но несколько дней назад я видел такую фотографию. Физики открыли, что Ван Гог был прав: звезды не такие, какими кажутся, они точно такие, какими их нарисовал Ван Гог. Бедный Ван Гог! Какие, должно быть, у него были глаза, чтобы увидеть то, что найдут физики сто лет спустя, со своими большими лабораториями и великими технологиями. И Винсент Ван Гог, как ни странно, невооруженным глазом определил точную форму звезд. Они вращаются, это вращающиеся дервиши; они не статичны, как мы их видим.
И когда его спросили об этих деревьях: «Где ты нашел деревья, которые поднимаются выше звезд?» – он сказал: «Эти деревья я нашел, сидя рядом с ними и прислушиваясь к их амбициям. Я слышал, что деревья сказали мне, что они – амбиция земли достичь звезд».
Может быть, ученым потребуется несколько столетий, чтобы открыть, что действительно, деревья – это амбиции земли. Одно определенно – деревья движутся против гравитации. Земля позволяет им двигаться против гравитации – помогая, поддерживая их. Может быть, земля хочет какого-то общения со звездами. Земля живая, а жизнь всегда хочет подниматься выше и выше. Нет предела устремлениям. Как это понять бедным людям? У них нет достаточного разума.
Точно как есть прирожденные поэты, прирожденные художники, я хотел бы, чтобы вы помнили, что есть и прирожденные создатели материального благосостояния. Их никогда не ценили по достоинству. Не каждый может стать Генри Фордом.
Генри Форд родился бедным, а стал богатейшим человеком в мире. Наверное, у него был какой-то талант, какой-то гений к созданию денег, к созданию благосостояния. А это гораздо труднее, чем создавать картины, музыку, поэзию. Создать деньги – непростая работа. Генри Форда нужно превозносить как любого мастера музыки, писателя, поэта – фактически, его нужно превозносить больше, потому что на его деньги можно купить все: поэзию, всю музыку, все скульптуры мира.
Я уважаю деньги. Деньги – это одно из величайших изобретений человека. Это просто средство. Только идиоты осуждают его, может быть, потому, что завидуют тому, что у других есть деньги, а у них нет. Их ревность становится осуждением.
Деньги есть не что иное как научный способ обмениваться вещами. До возникновения денег люди были в большом затруднении. Во всем мире практиковалась бартерная система. У тебя есть корова, а ты хочешь лошадь. Теперь это будет задачей всей твоей жизни… Ты должен найти человека, готового продать лошадь и купить корову. Такая трудная работа! Ты можешь найти людей, у которых есть лошади, но которых не интересуют коровы. Ты можешь найти людей, желающих купить корову, но у которых нет лошадей.
Такой была ситуация, прежде чем пришли в существование деньги. Естественно, люди были обречены на бедность, они не могли покупать вещи. Это была такая трудная работа. Деньги сделали все таким простым. Человеку, желающему продать корову, не нужно было больше искать человека, желающего продать лошадь. Он мог просто продать корову, взять деньги и найти человека с лошадью, которому не нужна была корова.
Деньги стали посредником обмена; бартерная система исчезла из мира. Деньги сослужили человечеству великую службу – и поскольку люди стали способны покупать, продавать, естественно, они становились богаче и богаче.
Это нужно понять. Чем больше движутся деньги, тем больше денег становится. Например, если у меня есть в кармане один доллар… Это просто пример, у меня его нет, у меня нет ни цента в кармане – у меня нет даже карманов! Иногда я беспокоюсь о том, что если у меня появится доллар, где я его буду держать?
Например, если у меня есть доллар, и я удерживаю его при себе, тогда в этой аудитории только один доллар. Но если я что-то куплю, и доллар перейдет к кому-то еще, я получу эквивалент одного доллара – которым буду наслаждаться. Ты не можешь съесть доллар, как ты можешь наслаждаться им, держа его при себе? Ты можешь им наслаждаться, только потратив его. Я наслаждаюсь, а доллар оказывается у кого-то другого. Теперь, если он удержит его, будет только два доллара – одним я уже наслаждаюсь, другой находится у того скряги, который удерживает его.
Но если никто не цепляется, и каждый продолжает передвигать доллар как можно быстрее – если здесь три тысячи человек, было использовано три тысячи долларов, мы наслаждались тремя тысячами долларов. Это только один круг. Позволь ему сделать несколько кругов, и долларов будет больше. Ничего не прибавляется – фактически, есть только один доллар – но, в движении, он продолжает умножаться.
Именно поэтому деньги называются валютой[9] – они должны быть текучими[10]. Это мое значение. Я не знаю никаких других значений. Человек не должен их держать. В то мгновение, как ты их получаешь, потрать их! Не трать время зря, потому что на это время ты мешаешь доллару расти, становиться больше и больше.
Деньги – это потрясающее изобретение. Они делают людей богаче, они делают людей способными получать вещи, которых у них нет. Но все религии были против денег. Они не хотят, чтобы человечество было богатым, они не хотят, чтобы человечество было разумным, потому что, если люди разумны, кто будет читать Библию?
Религии никогда не хотели, чтобы человек был разумным, никогда не хотели, чтобы человек был богатым, никогда не хотели, чтобы человек радовался, потому что люди, которые страдают, которые бедны и неразумны, – потенциальные клиенты церквей, синагог, храмов, мечетей.
Я никогда не ходил ни в какое религиозное место. Зачем мне туда идти? Если религиозное место хочет получить некоторый вкус религии, пусть оно приходит ко мне. Я не пойду в Мекку, Мекка должна прийти ко мне! Я не пойду в Иерусалим, я не сумасшедший – немного с приветом, но не сумасшедший. А когда мы сможем создать место радости, смеха и любви здесь, зачем нам Израиль? Мы создали здесь новый Израиль.
Отбросьте все идеи о деньгах, которые были вам навязаны. Уважайте их. Создавайте благосостояние, потому что только после создания денег вам откроются многие другие измерения.
Созидание
Предельное творчество: смысл жизни
Сама по себе жизнь не имеет смысла. Жизнь – это возможность создать смысл. Смысл нужно обнаружить: его нужно создать. Ты найдешь смысл, только создав его. Он не лежит вон там в кустах, чтобы ты мог пойти, немного поискать и найти его. Он не похож на камень, который ты можешь найти. Это стихотворение, которое нужно сложить, песня, которую нужно спеть, танец, который нужно станцевать.
Смысл – это танец, не камень. Смысл – это музыка. Ты найдешь его, только если создашь. Помни это.
Миллионы людей живут бессмысленными жизнями из-за этой совершенно глупой идеи, что смысл нужно открыть. Как будто он уже есть, и все, что нужно, – это откинуть занавес, и – смотрите: вот он, смысл! Это не так.
Поэтому помни: Будда находит смысл, потому что он его создает. Я нашел его, потому что создал. Бог – это не вещь, но творение. И лишь те, кто создает, находят. И хорошо, что этот смысл нигде не лежит, иначе один человек нашел бы его – и тогда зачем бы было искать его другим?
Не видишь ли ты разницы между религиозным смыслом и научным смыслом? Альберт Эйнштейн открыл теорию относительности; должен ли ты теперь открывать ее снова и снова? Делая это, ты будешь глупцом. Какой смысл? Один человек сделал это; он дал тебе карту. Может быть, ему потребовались годы, но ты можешь понять ее за часы. Ты можешь пойти в университет и выучить ее.
Будда тоже что-то открыл, Заратустра тоже что-то открыл, но это не похоже на открытие Альберта Эйнштейна. Оно не лежит где-то, и ты не можешь просто пойти за Заратустрой, последовать его карте и найти его. Ты никогда его не найдешь. Тебе придется стать Заратустрой. Увидь разницу!
Чтобы понять теорию относительности, тебе не нужно становиться Альбертом Эйнштейном, нет. Тебе понадобится всего лишь средний уровень разума, вот и все. Если ты не совсем умственно отсталый, ты ее поймешь.
Но чтобы понять смысл Заратустры, тебе придется стать Заратустрой – ничто меньшее не подойдет. Тебе придется создать его заново. Каждая индивидуальность должна родить Бога, смысл, истину; каждый человек должен забеременеть им и пройти через боли родов. Каждый должен выносить его в своем чреве, накормить собственной кровью, и лишь тогда человек его открывает.
Если ты не можешь видеть никакого смысла в жизни, наверное, ты пассивно ждал, пока смысл придет… он никогда не придет. Это было идеей прошлых религий – что смысл уже где-то есть. Его нет! Есть свобода его создать, энергия, чтобы его создать. Есть поле, чтобы посеять семена и пожать урожай. Все есть – но смысл должен быть создан. Именно поэтому создать его – такая радость, такое приключение, такой экстаз.
Поэтому первое: религия должна быть творческой. До сих пор религия оставалась очень пассивной, почти бессильной. Ты не ожидаешь от религиозного человека, чтобы он был творческим. Ты ожидаешь от него, чтобы он постился, жил в пещере, рано вставал утром, читал мантры… и тому подобные глупости. И ты совершенно удовлетворен! Что он делает? А ты хвалишь его, потому что он продолжает долгие посты. Может быть, он мазохист; может быть, он наслаждается тем, что истязает себя. Он сидит голый, когда вокруг холодно, а ты восхищаешься им.
Но какой в этом смысл, какая ценность? Все животные мира ходят голыми в холода – они не святые. Или, когда жарко, он сидит на горячем солнце, а ты восхищаешься им. Ты говоришь:
– Смотрите! Вот великий аскет.
Но что он делает? Каков его вклад в мир? Какую красоту он прибавляет к миру? Изменил ли он мир хоть на каплю? Сделал ли он его более милым, более благоухающим? Нет, ты это не спрашиваешь.
А я тебе говорю, что это нужно спрашивать. Хвали человека, если он создал песню. Хвали человека, если он создал прекрасную статую. Хвали человека, если он так прекрасно играет на флейте. Пусть с этих пор и навсегда это будет религиозными качествами. Хвали человека, если он такой влюбленный, – любовь есть религия. Хвали человека, потому что его посредством мир становится более благодатным.
Забудь все эти глупости, все эти посты и сидение в пещерах, истязание себя или лежание на постели из гвоздей. Хвали человека, если он вырастил прекрасные розы; мир из-за них станет красочнее. И тогда ты найдешь смысл.
Смысл приходит из творчества. Религию нужно сделать более поэтичной, более эстетичной.
И второе: иногда случается так, что ты ищешь смысл, потому что уже пришел к заключению относительно этого смысла. Из этого заключения ты исходишь в поисках. Ты уже решил, каким должен быть смысл, каким обязан быть смысл… и тогда ты его не находишь.
Исследование должно быть чистым. Что я имею в виду, когда говорю, что исследование должно быть чистым? Оно должно производиться без всяких заключений. В нем не должно быть никаких предварительных заключений, априори.
Какого смысла ты ищешь? Если ты уже решил, что ищешь определенного смысла, ты его не найдешь – потому что само начало исследования загрязнено, твое исследование не чисто. Ты уже решил.
Например, если человек приходит в сад и думает, что найдет там бриллиант, и лишь тогда этот сад красив… И он не может найти бриллиант, поэтому говорит, что сад не имеет смысла. В нем столько красивых цветов, в нем поет столько птиц, и столько красок, и дует ветер в соснах, и мох на камнях… Но он не может увидеть никакого смысла, потому что у него есть определенная идея: он должен найти бриллиант, Кохинор, – лишь тогда будет смысл. Он упускает смысл из-за этой идеи.
Пусть твое исследование будет чистым. Не двигайся с какой-то навязчивой идеей. Иди голым и обнаженным. Иди открытым и пустым. И ты найдешь не только смысл, ты найдешь тысячу и один смысл. Тогда каждая вещь станет осмысленной. Просто цветной камешек, сияющий в лучах солнца… или капля росы, окруженная небольшой радугой… или небольшой цветок, танцующий на ветру… Какого смысла ты ищешь?
Не начинай с заключения, иначе ты начнешь неправильно с самого начала. Иди без заключений! Именно это я имею в виду, когда говорю снова и снова: иди без знания, если хочешь найти истину. Знающий человек никогда ее не находит. Его знание становится препятствием.
Голдштейн никогда не был на представлении в драматическом театре. На день рождения дети решили подарить ему в подарок билет.
Вечером после представления они пришли его навестить, в нетерпении услышать, что он об этом думает.
– Ах, – сказал он. – Это была просто чепуха. Когда она хотела, он не хотел. А когда он хотел, она не хотела. А когда хотели оба, опустился занавес!
Если у тебя есть навязчивая идея, ты ее ищешь, ищешь только ее… И из-за этой узости ума все доступное упускается.
Смысл нужно создать. Смысл нужно искать без всяких заключений. Если ты можешь отбросить знание, жизнь внезапно станет цветной – она станет психоделической. Но ты постоянно носишь груз своих писаний, книг, теорий, доктрин, философий… ты теряешься во всем этом. И все перемешивается, становится вверх ногами, и ты даже не можешь вспомнить, что есть что.
Твой ум – это такая каша. Почисти его! Сделай его пустым. Пустой ум – это лучший ум. И те, кто говорил тебе, что пустой – ум это мастерская дьявола… эти люди – агенты дьявола. Пустой ум ближе к Богу, чем что бы то ни было. Пустой ум – это не мастерская дьявола. Дьявол не может обойтись без мыслей.
С пустотой дьявол не может сделать совершенно ничего. Для него нет никакой возможности войти в пустоту.
Столько мыслей в уме, все вперемешку; кажется, ничто не ясно; ты слышал столько вещей из стольких источников, твой ум – это просто чудовище! И ты пытаешься все помнить, тебе велели все помнить: «Не забудь!» И, естественно, бремя так тяжело, что ты не можешь запомнить. Многое ты забываешь. Многое ты воображаешь и добавляешь от себя.
Англичанин, приехав в Америку, пришел на банкет и услышал, как Мастер Церемоний объявляет тост:
«Счастливейший момент моей жизни
Был проведен в объятиях жены другого мужчины —
Моей матери».
– Клянусь Иовом, это потрясающе, – подумал про себя англичанин, – я должен это запомнить и использовать, когда вернусь в домой.
Через несколько недель он вернулся в Англию и пришел на церковный обед, и его попросили объявить тост. Громогласно он обратился к переполненной комнате:
«Счастливейший момент моей жизни
Был проведен в объятиях жены другого мужчины…»
Последовала долгая пауза. Толпа забеспокоилась, возмущенно глядя на оратора. Его друг, сидящий рядом, прошептал ему:
– Тебе лучше побыстрее объясниться.
– Клянусь Иовом, – брякнул англичанин, – извините меня. Я забыл имя чертовой женщины.
Вот что происходит. Ты помнишь – «Это сказал Платон». И ты помнишь – «Это сказал Лао-цзы». И ты помнишь, что сказал Иисус, что сказал Мухаммед… ты помнишь многие вещи, и все они перемешиваются, но ты не сказал ни одного собственного слова. Пока ты не скажешь своего слова, ты упустишь весь смысл.
Отбрось знание и стань более творческим. Помни, знание накоплено – тебе не нужно быть с ним творческим; ты должен быть просто восприимчивым. И именно таким стал человек: человек низведен до роли простого зрителя. Он читает газеты, читает Библию, Коран и Гиту; он ходит в кино, сидит и смотрит кино; он идет на футбольный матч или сидит перед телевизором, слушает радио… И так далее, и тому подобное. Двадцать четыре часа в сутки он находится в своего рода бездействии, остается зрителем. Другие что-то делают, а он просто наблюдает. Ты не найдешь смысла, наблюдая.
Ты можешь увидеть тысячу любовников, занимающихся любовью, но не узнаешь, что такое любовь – ты не узнаешь потерю себя в оргазме, наблюдая за кем-то другим. Тебе придется стать участником. Смысл приходит в участии. Участвуй в жизни! Участвуй в ней глубоко, как только возможно более тотально. Рискни всем ради участия! Если ты хочешь узнать, что такое танец, не ходи и не смотри на танцора, – научись танцевать, стань самим танцем. Если хочешь узнать что-нибудь, участвуй. Это истинный и правильный путь, подлинный путь к тому, чтобы что-то узнать. И в твоей жизни будет великий смысл. И не только одномерный – многомерный смысл. Ты будешь осыпан смыслами.
Жизнь должна быть многомерной, лишь тогда есть смысл. Никогда не делай жизнь одномерной. Это тоже проблема. Кто-то становится инженером и думает, что все кончено. Он становится отождествленным с профессией инженера. Тогда всю жизнь он просто инженер… были доступны тысячи вещей, но он движется по одной лишь колее. Ему становится скучно, надоедает. Он устал, он изнурен. Продолжает тащиться. Ждет только смерти. Какой может быть смысл?
Пусть у тебя в жизни будет больше интересов. Не будь всегда бизнесменом; иногда играй. Не будь только врачом, или инженером, или директором школы, или профессором – будь как можно большим! Играй в карты, играй на скрипке, пой песню, будь фотографом-любителем, поэтом… Найди как можно больше вещей в жизни, и тогда у тебя будет богатство. А смысл – это побочное следствие богатства.
Я слышал очень значительную историю о Сократе.
Сократа, ожидающего смерти в тюрьме, преследовал сон, который продолжал подстрекать его: «Сократ, играй музыку!» Старик всегда чувствовал, что служил искусству своим философствованием. Но теперь, побуждаемый этим таинственным голосом, он обратился к поэзии, сочинил гимн Аполлону и сыграл его на флейте.
Перед лицом смерти философия и музыка ненадолго пошли рука об руку, и Сократ был блажен, как никогда раньше.
Он никогда раньше не играл на флейте. Что-то у него внутри настаивало:
– Сократ, играй музыку!
Прямо перед лицом смерти! Это выглядело так нелепо. И он никогда не играл, не умел играть музыку. Часть его существа оставалась задушенной – да, даже такой человек, как Сократ, оставался одномерным. Отвергнутая часть настаивала:
– Достаточно логики – немного музыки хорошо, чтобы принести равновесие. Достаточно аргументации – играй на флейте.
И голос был так настойчив, что ему пришлось ему подчиниться.
Его ученики были озадачены:
– Он что, сошел с ума? Сократ, и играет на флейте?
Но для меня это очень значительно. Наверное, эта музыка не была великой музыкой, потому что он никогда не играл. Абсолютно любительская, детская, наверное, – но все же что-то было удовлетворено, что-то было объединено. Он больше не был односторонним. Впервые в жизни, может быть, он был спонтанным. Впервые в жизни он сделал что-то такое, чему не мог привести причины. Обычно он был очень рациональным человеком.
Только вчера вечером я читал историю о хассидском мистике Баал Шеме.
Был праздник, и хассиды собрались, чтобы помолиться и причаститься – получить сатсанг – со своим мастером.
Один человек пришел с умственно отсталым ребенком. Он немного беспокоился из-за этого ребенка: как бы мальчик что-нибудь ни выкинул. И он присматривал за ним. Когда молитвы были произнесены, мальчик сказал отцу:
– У меня есть свисток – можно мне поиграть на нем?
Отец сказал:
– Ни в коем случае – где твой свисток?
Потому что он боялся, что мальчик не послушается его запрета. Он показал отцу, где свисток, в каком кармане, и отец присматривал за этим карманом. Но когда начались танцы, отец забыл обо всем и стал танцевать. Хассиды были танцорами, радостными людьми – сливки иудаизма, сама эссенция иудаизма была в них, в этих безумных людях.
Когда все стали молиться Богу и танцевать, внезапно мальчик не мог больше сдерживаться. Он достал свисток и изо всех сил дунул в него. Все были в шоке! Но Баал Шем подошел к мальчику, обнял его и сказал:
– Наши молитвы услышаны. Без этого свистка все было бы тщетно – потому что это была единственная случившаяся здесь спонтанная вещь. Все остальное было ритуалом.
Не позволяй своей жизни быть просто мертвым ритуалом. Пусть будут мгновения необъяснимого. Пусть будут некоторые вещи, которые таинственны, для которых ты не можешь привести никаких причин. Пусть будут некоторые действия, из-за которых люди подумают, что ты немного с приветом. Человек, который на сто процентов нормален, мертв. Немного безумия рядом со здравомыслием – это всегда великая радость. Продолжай делать и безумные вещи тоже. И тогда смысл возможен.
Близость. Доверие к себе и к другому
Предисловие
Каждый боится близости – другое дело, осознаете вы это или нет. Близость означает: полностью показать себя незнакомцу – а все мы незнакомцы; никто никого не знает. Мы незнакомцы даже для самих себя, потому что не знаем, кто мы такие.
Близость приближает тебя к незнакомцу. Тебе придется отбросить все защиты; лишь тогда возможна близость. И страшно то, что если ты отбросишь все защиты, все маски, кто знает, что с тобой сделает незнакомец? Мы все прячемся за тысячей и одной вещью, и не только от других, но и от самих себя, потому что нас воспитало больное человечество, со всевозможными подавлениями, ограничениями, табу. И страх состоит в том, что с кем-то незнакомым… Неважно, прожил ли ты с этим человеком тридцать лет, сорок лет; «незнакомость» не исчезает никогда, – безопаснее кажется поддерживать некоторую защиту, некоторое расстояние, потому что кто-то может воспользоваться твоими слабостями, хрупкостью, уязвимостью.
Все боятся близости.
Проблема еще более осложняется, потому что каждый хочет близости. Каждый хочет близости, потому что иначе ты одинок во Вселенной – без друга, без любимого, без кого-то, кому ты можешь доверять, без кого-то, кому ты можешь открыть все свои раны. А раны не могут исцелиться, если они не открыты. Чем более ты их прячешь, тем они становятся опаснее. Они могут превратиться в рак.
С одной стороны, близость это существенная потребность, поэтому все ее жаждут. Ты хочешь, чтобы другой человек был тебе близким, чтобы он отбросил все меры защиты, стал уязвимым, открыл все свои раны, отбросил все маски и ложную личность и предстал обнаженным, таким, какой он есть. С другой стороны, все боятся близости – ты хочешь близости с другим человеком, но не отбрасываешь свои меры защиты. Это один из конфликтов между друзьями, между влюбленными: никто не хочет отбросить свои меры защиты, и никто не хочет остаться в полной наготе и искренности, открытым – а обоим нужна близость.
Пока ты не отбросишь все свои подавления, ограничения – дары ваших религий, ваших культур, ваших обществ, ваших родителей, образования – ты никогда не сможешь ни с кем быть близким. И инициатором придется быть тебе.
Но если у тебя нет никаких подавлений, никаких ограничений, тогда нет и ран. Если ты живешь простой, естественной жизнью, нет никакого страха близости, есть огромная радость двух огней, горящих так близко, что они становятся одним огнем. И эта встреча очень благотворна и приносит удовлетворенность, осуществленность. Но прежде чем попытаться достичь близости, тебе нужно полностью очистить свой дом.
Только человек медитации может позволить случиться близости. Ему нечего прятать. Он сам отбросил все то, что заставило бы его бояться, что об этом узнают другие. У него есть только молчание и любящее сердце.
Тебе придется принять себя всецело. Если ты не можешь принять себя всецело, как ты можешь ожидать, чтобы тебя принял кто-то другой? Тебя все осуждали, поэтому ты научился только одному: самоосуждению. Ты продолжаешь его прятать; это не что-то красивое, чтобы показывать другим. Ты знаешь, что в тебе скрыты уродливые вещи, ты знаешь, что в тебе скрыты злые вещи, ты знаешь, что в тебе скрыта животность. Пока ты не трансформируешь свой подход и не примешь себя как одно из животных в существовании…
В слове животное[11] нет ничего плохого. Оно просто означает «живое»; оно происходит от слова anima. Все, кто жив, – животные. Но человека учили: «Вы не животные; животные ниже вас. Вы человеческие существа». Вам дали ложное чувство собственного превосходства. Истина в том, что существование не верит ни в какое превосходство. Для существования все равны – деревья, птицы, животные, человеческие существа. В существовании все абсолютно приемлемо таким как есть, нет никакого осуждения.
Если ты принимаешь свою сексуальность без всяких условий, если ты принимаешь, что человек и всякое существо в мире хрупко, что жизнь это очень тонкая нить, которая может порваться в любой момент… Как только это принято, и ты отбрасываешь ложные эго – прекращаешь быть Александром Великим, трижды великим Мухаммедом Али, – ты просто понимаешь, что каждый красив в своей обыкновенности, и у каждого есть слабости; это часть человеческой природы, потому что мы сделаны не из стали. Ты состоишь из очень хрупкого тела. Твоя жизнь возможна лишь между девяноста восемью и ста десятью градусами[12]; лишь двенадцать градусов делают жизнь возможной. Если температура опустится ниже, ты умрешь; если она выйдет за пределы этого промежутка, ты умрешь. То же самое касается тысячи и одной вещи в тебе. Одна из твоих основных потребностей – чтобы в тебе нуждались. Но никто этого не принимает: «Моя основная потребность – чтобы я был нужен, любим, принят».
Мы живем в таких претензиях, в таком лицемерии – по этой причине близость создает страх. Ты не то, чем кажешься. Твоя наружность ложна. Может быть, ты кажешься святым, но глубоко внутри ты по-прежнему слабое человеческое существо, со всеми его желаниями и стремлениями.
Первый шаг – это всецело себя принять, – вопреки всем вашим традициям, которые свели все человечество с ума. Как только ты принимаешь себя как есть, страх близости исчезает. Ты не можешь потерять уважение, не можешь потерять свое величие, не можешь потерять эго. Ты не можешь потерять свою праведность, свою святость – ты отбросил все это сам. Ты точно как маленький ребенок, совершенно невинный. Ты можешь открыться, потому что внутри тебя не наполняют уродливые подавления, которые стали извращениями. Ты можешь сказать, что чувствуешь, подлинно и искренне. И если ты готов к близости, ты будешь поощрять к близости другого человека. Твоя открытость поможет и другому человеку открыться тебе. Твоя лишенная претензий простота позволит и другому наслаждаться простотой, невинностью, доверием, любовью, открытостью.
Ты заключен в ловушку глупых концепций, и страшно то, что если ты с кем-то очень близок, он это узнает. Но мы хрупкие существа – самые хрупкие во всем существовании. Человеческий ребенок – самый хрупкий ребенок из всех животных. Дети животных могут выжить без матери, без отца, без семьи. Но человеческий ребенок тут же умрет. Таким образом, эта хрупкость не что-то, достойное осуждения – это высочайшее выражение сознания. Роза хрупка; это не камень. И не стоит чувствовать себя плохо, потому что ты роза, а не камень.
Лишь когда двое людей становятся близкими, они больше не незнакомцы. И это красивый опыт – найти, что не только ты полон слабостей, но и другие, может быть, каждый, полон слабостей. Высочайшее выражение всего становится слабым. Корни очень сильны, но цветок не может быть таким сильным. Он красив, потому что не силен. Утром он раскрывает свои лепестки к солнцу, целый день танцует на ветру, под дождем, на солнце, и к вечеру лепестки начинают опадать; его больше нет.
Все, что только красиво и драгоценно, – мгновенно. Но ты хочешь, чтобы все было постоянным. Ты кого-то любишь и обещаешь: «Я буду любить тебя всю жизнь». И прекрасно знаешь, что не можешь быть уверенным даже в завтра – ты даешь ложное обещание. Вот все, что ты можешь сказать: «Я влюблен в тебя в это мгновение, и отдаю тебе всего себя полностью. О следующем мгновении я ничего не знаю. Как я могу обещать? Тебе придется меня простить».
Но влюбленные обещают всевозможные вещи, которых не могут осуществить. Тогда приходит разочарование, расстояние становится больше, начинается ссора, конфликт, борьба, и жизнь, которая должна была стать счастливее, просто превращается в долгое бесконечное несчастье.
Если ты осознаешь, что боишься близости, – если посмотришь вовнутрь и начнешь отбрасывать все, что заставляет тебя испытывать стыд, и принимать свою природу как есть, не как она должна быть, – это может стать для тебя великим откровением и революцией. Я не учу никакому «должен». Все «должен» делают человеческий ум больным. Людей нужно учить красоте «есть-ности», безмерному великолепию природы. Деревья не знают никаких десяти заповедей, птицы не знают никаких священных писаний. Только человек создает себе проблемы. Осуждая собственную природу, ты становишься расщепленным, ты становишься шизофреником.
И не только обычные люди, но и люди положения Зигмунда Фрейда, которые внесли огромный вклад в человеческое понимание ума… Его методом был психоанализ: вам нужно позволить осознать все, что в вас бессознательно – и весь секрет в том, что как только что-то бессознательное вынесено в сознательный ум, оно испаряется. Ты становишься чище, светлее. И чем более и более высвобождается бессознательное, тем больше становится сознательное. И по мере того как территория бессознательного сжимается, расширяется территория сознательного.
Это великая истина. Восток знал ее тысячи лет, но на Западе ее впервые представил Зигмунд Фрейд – ничего не зная о Востоке и его психологии. Это был его личный вклад. Но вы удивитесь, узнав, что сам он никогда не хотел подвергнуться психоанализу. Основатель психоанализа никогда не подвергался психоанализу. Его коллеги снова и снова настаивали: «Ты дал нам метод, и все мы прошли психоанализ. Почему ты упорствуешь в том, чтобы не проходить его самому?»
Он не хотел и слышать об этом. Он боялся обнажить себя. Он стал великим гением, а если он обнажит себя, это низведет его до обычного человека. У него были те же самые страхи, те же самые желания, те же самые подавления. Он никогда не говорил о своих снах, только слушал о снах других. И его коллеги очень удивлялись – «Великим вкладом было бы узнать о твоих снах». Но он никогда не соглашался лечь на кушетку психоаналитика и рассказать о своих снах, потому что его сны были так же обычны, что и сны любого другого – вот чего он боялся.
Гаутама Будда не побоялся бы войти в медитацию – это был его вклад: особенного рода медитация. И он не побоялся бы психоанализа, потому что у человека, который медитирует, все сны постепенно исчезают. Днем он остается молчаливым в уме, вопреки обычной сутолоке ума. А ночью он крепко спит, потому что сны – это не что иное как мысли, желания, стремления, не прожитые за день. Они пытаются завершить себя, по крайней мере, в снах.
Очень трудно найти человека, которому ночью снится его жена, или женщину, которой снится ее муж. Но очень часто им снятся жены и мужья соседей. Жена доступна; что касается жены, муж ничего не подавляет. Но жена соседа всегда красивее, и трава зеленее по другую сторону забора. И то, что недостижимо, создает великое желание его получить, заиметь. Днем ты не можешь этого сделать, но, по крайней мере, в снах ты свободен. Свободу видеть сны правительства пока еще не отняли.
Это ненадолго – вскоре они отнимут и ее, потому что есть методы, уже есть методы, при помощи которых можно наблюдать, когда ты видишь сны, а когда нет. И возможно, что однажды будет изобретено научное средство, при помощи которого можно будет проецировать сны на экран. Только какие-то электроды нужно поместить тебе в голову. Ты будешь крепко спать, радостно видеть сны, занимаясь любовью с женой соседа, а весь кинотеатр будет это наблюдать. А люди всегда думали, что этот человек святой!
Это можно даже увидеть невооруженным глазом: когда человек спит, наблюдайте; если его веки не показывают никакого движения глаз под ними, значит, ему ничего не снится. Если ему снятся сны, видно, что у него движутся глаза.
Возможно проецировать сон на экран. Также возможно навязать тебе определенный сон. Но, по крайней мере до сих пор, ни одна конституция не говорит: «Люди свободны видеть сны, это их право от рождения».
Гаутама Будда не видит снов. Медитация это способ выйти за пределы ума. Он живет в полном молчании двадцать четыре часа – нет никакой ряби на поверхности его сознания, никаких мыслей, никаких снов.
Но Зигмунд Фрейд боится, потому что знает, что ему снится. Я слышал об одном случае. Три русских писателя – Чехов, Горький и Лев Толстой – сидели на скамейке в парке и болтали; они были большими друзьями. Все трое – великие гении, каждый из которых создал такие великие романы, что даже сегодня, – если сосчитать десять величайших романов мира, – по крайней мере, пять из них окажутся романами дореволюционных русских писателей.
Чехов начал рассказывать о женщинах в своей жизни. Горький присоединился к нему и тоже рассказал некоторые вещи. Но Толстой молчал. Толстой был очень ортодоксальным, религиозным христианином. Вы удивитесь, узнав, что одним из трех человек, которых Махатма Ганди считал своими учителями, был Толстой. Наверное, он так много подавлял. Толстой был одним из самых богатых людей в России, но жил как бедный нищий, потому что «блаженны бедные, ибо они унаследуют царство Божье», а он не хотел лишиться царства Божьего. Это не простота, это не отсутствие желаний – это избыточное желание. Это избыточная воля к власти. Он жертвовал этой жизнью и ее радостями, – потому что эта жизнь невелика, – ради того чтобы вечно наслаждаться раем и царством Божьим. Это была хорошая сделка – почти как лотерея, но без проигрыша.
Толстой воздерживался от половой жизни, ел только вегетарианскую еду. Он был почти святым! Естественно, его сны, должно быть, были очень уродливы, его мысли, должно быть, были очень уродливы. И когда Чехов с Горьким спросили его:
– Толстой, почему ты молчишь? Скажи что-нибудь. – Он сказал:
– Я ничего не могу сказать о женщинах. Я скажу что-то, только когда одной ногой буду стоять в могиле. Скажу и прыгну в могилу.
Можно понять, почему он так боялся что-то сказать; все кипело у него внутри. Нельзя быть очень близким с таким человеком как Толстой…
Близость просто означает, что двери сердца открыты; тебя приглашают прийти и быть гостем. Но это возможно только если у тебя есть сердце, которое не испускает зловония подавленной сексуальности, которое не кипит всевозможными извращениями, сердце, которое естественно. Естественно как деревья, естественно как дети – тогда нет страха перед близостью.
Именно это я пытаюсь сделать: помочь вам освободить от бремени свое бессознательное, освободить от бремени ум, стать обычными. Нет ничего красивее, чем просто быть простым и обычным. Тогда у тебя может быть сколько угодно близких друзей, сколько угодно близких отношений, потому что ты ничего не боишься. Ты становишься открытой книгой – каждый может читать. Скрывать нечего.
Каждый год Клуб Охотников поднимался в горы Монтаны. Члены клуба тянули жребий, кому из них готовить, и договаривались, что первый, кто пожалуется на еду, автоматически заменит неудачливого повара.
Осознав через несколько дней, что никто, кажется, не решится заговорить, Сандерсон отважился на отчаянный план. Вечером он нашел немного лосиного помета и добавил в рагу. В начале ужина вокруг костра можно было заметить несколько брезгливых гримас, но никто не сказал ни слова. В конце концов один из членов клуба нарушил молчание.
– Эй, – воскликнул он, – это по вкусу точно как лосиное дерьмо, но приготовлено отлично!
У тебя столько лиц. Внутри ты думаешь одно, снаружи выражаешь что-то другое. Ты не одно органическое целое.
Расслабься и разрушь расщепление, которое создало в тебе общество. Говори только то, что подразумеваешь. Действуй согласно собственной спонтанности, никогда не заботясь о последствиях. Эта жизнь мала, и она не должна быть отравлена размышлениями о последствиях здесь и в мире ином.
Человек должен жить тотально, интенсивно, радостно и точно как открытая книга, доступный для каждого, кто хочет ее прочитать. Конечно, ты не внесешь своего имени в исторические книги. Но какой смысл вносить свое имя в исторические книги?
Живи и не беспокойся о том, чтобы о тебе помнили – иначе это сделает тебя мертвым.
Миллионы людей жили на земле, и мы даже не знаем их имен. Прими этот простой факт – ты здесь лишь на несколько дней, потом тебя не станет. Эти несколько дней не должны быть потрачены на лицемерие, на страх. Этим нескольким дням нужно радоваться.
Никто ничего не знает о будущем. Ваш рай, ваш ад и Бог это, самое большее, гипотезы, недоказанные гипотезы. Единственное, что в твоих руках, это твоя жизнь – сделай ее как можно более богатой.
В близости, в любви, открывая себя многим людям, ты становишься богаче. И если ты можешь жить в глубокой любви, в глубокой дружбе, в глубокой близости со многими людьми, ты прожил правильно, и где бы ты ни оказался, ты научился этому искусству, и будешь жить счастливо и там.
Если ты простой, любящий, открытый, близкий, ты окружаешь себя раем. Если ты закрыт, постоянно обороняешься, всегда тревожишься о том, что кто-то может узнать твои мысли, твои сны, твои извращения – ты живешь в аду. Ад внутри тебя, как и рай. Это не географические места, это твои духовные состояния.
Очисти себя. И медитация – это не что иное, как очищение себя от всего мусора, который собрался в уме. Когда ум молчалив, и сердце поет, ты готов – без всякого страха, но с великой радостью – к близости. А без близости, ты один среди незнакомцев. С близостью, ты окружен друзьями, людьми, которые тебя любят. Близость это великий опыт. Человек не должен его упустить.
В первую очередь первоочередное: азы близости
Люди ищут медитации, молитвы, нового образа бытия. Но более глубокий поиск, и более важный – как снова стать укорененным в существовании. Назови это медитацией, молитвой, или как угодно еще, но самое существенное – это как снова стать укорененным в существовании. Мы стали деревьями, лишенными корней, – и за это не ответствен никто другой, кроме нас самих, с нашими глупыми идеями о победе над природой.
Мы часть природы, – как часть может победить целое? Подружись с ней, люби ее, доверяй ей, и мало-помалу в этой дружбе, в этой любви, в этом доверии возникнет близость; ты станешь ближе. Природа подойдет к тебе ближе, природа начнет раскрывать свои тайны. Ее глубочайшая тайна – божественность. Она открывается лишь настоящим друзьям существования.
Начни оттуда, где ты находишься
Жизнь это поиск, – постоянный поиск, отчаянный поиск, безнадежный поиск, – поиск чего-то, чего человек не знает сам. Есть глубокий порыв искать, но человек не знает, что ищет. И есть определенное состояние ума, в котором, что бы ты ни получил, это не даст тебе удовлетворения. Разочарование кажется уделом человечества, потому что, что бы ты ни получил, это становится бессмысленным в то мгновение, как ты это получаешь. Ты начинаешь искать снова.
Поиск продолжается, получаешь ты что-то или нет. Кажется неважным, что у тебя есть и чего у тебя нет, поиск все равно продолжается. Бедные ищут, богатые ищут, власть имущие ищут, лишенные власти ищут, глупые ищут, мудрые ищут – но никто точно не знает, что именно.
Сам этот поиск, – что это такое и почему, – должен быть понят. Кажется, есть какой-то зазор в человеческих существах, в человеческом уме. В самой структуре человеческого сознания, кажется, есть какая-то дыра, черная дыра. Ты продолжаешь бросать в нее вещи, и они продолжают исчезать. Кажется, ничто ее не наполняет, ничто не помогает ей удовлетвориться. Это очень лихорадочный поиск. Ты ищешь в этом мире, ты ищешь в другом мире. Иногда ты ищешь денег, власти, престижа, иногда ты ищешь Бога, блаженства, любви, медитации, молитвы – но поиск продолжается. Кажется, человек болен этим поиском.
Этот поиск не позволяет тебе быть здесь и сейчас, потому что этот поиск всегда ведет тебя куда-то еще. Поиск это проекция, поиск это желание, идея, что где-то в другом месте есть то, что нужно – что это что-то существует, но существует где-то в другом месте, не там, где ты находишься. Это что-то, несомненно, существует, но не в это мгновение времени – не сейчас, где-то еще. Это что-то существует тогда и там, никогда не здесь и сейчас. Это тебя постоянно изводит, это тебя постоянно тянет, толкает. Это повергает тебя в большее и большее безумие; это сводит тебя с ума, – и никогда ничем не удовлетворяется.
Я слышал об одной великой суфийской женщине-мистике, Рабие-Аль-Адавии.
Однажды вечером люди увидели, что она сидит на дороге и что-то ищет. Она была старухой, у нее были слабые глаза, и она с трудом видела. И соседи пришли ей на помощь. Они сказали:
– Что ты ищешь?
– Этот вопрос к делу не относится, – сказала Рабия. – Я ищу: если можете, помогите мне.
Они засмеялись и сказали:
– Рабия, не сошла ли ты с ума? Ты говоришь, что этот вопрос к делу не относится, но как же мы можем помочь, если не знаем, что ты ищешь?
Рабия сказала:
– Ладно – только чтобы удовлетворить ваше любопытство – я ищу иголку. Я потеряла иголку.
Они стали ей помогать, но тут же осознали, что дорога очень большая, а иголка очень маленькая. И они спросили Рабию:
– Пожалуйста, скажи нам, где ты ее потеряла – точное, конкретное место, – иначе это очень трудно. Дорога большая, и мы можем продолжать искать ее вечно. Где ты ее потеряла?
– Снова вы задаете не относящийся к делу вопрос. Какое это имеет отношение к моему поиску?
Они остановились. Они сказали:
– Ты, несомненно, сошла с ума!
– Ладно, – сказала Рабия, – только чтобы удовлетворить ваше любопытство: я потеряла ее в доме.
Они спросили:
– Почему же тогда ты ищешь ее здесь?
И, говорят, Рабия сказала:
– Потому что здесь светло, а внутри нет никакого света.
Садилось солнце, и на дороге оставалось немного света…
Эта притча очень значительна. Ты когда-нибудь спрашивал себя, что ищешь? Делал ли ты это когда-нибудь объектом глубокой медитации – узнать, что именно ты ищешь? Нет. Даже если в какие-то мгновения, смутно, словно во сне, у тебя появляется намек на то, что именно ты ищешь, это никогда не точно, никогда не определенно. Ты еще не определил своего поиска.
Но если ты попытаешься определить, то окажется, что чем более определенным становится объект поиска, тем более ты почувствуешь, что искать этого не стоит. Поиск может продолжаться только в состоянии туманности, в состоянии сновидения; когда ничто не ясно, и ты просто продолжаешь искать, движимый каким-то внутренним позывом, подталкиваемый какой-то внутренней потребностью. Ты знаешь одно: тебе нужно искать. Это внутренняя потребность. Но ты не знаешь, что ищешь. А если ты не знаешь, что ищешь, как ты это можешь найти?
Это туманно – ты думаешь, что это «что-то» в деньгах, власти, престиже, респектабельности. Но ты смотришь на людей, которые респектабельны, людей, у которых есть власть: они тоже ищут. Тогда ты видишь людей, которые очень богаты, и они тоже ищут; до самого конца жизни они продолжают искать. Таким образом, богатство не помогает, власть не помогает. Поиск продолжается вопреки всему, что у тебя есть.
Поиск должен быть направлен на что-то другое. Названия, ярлыки – деньги, власть, престиж – нужны лишь для того, чтобы удовлетворить твой ум. Они нужны лишь для того, чтобы помочь тебе почувствовать, что ты что-то ищешь. Это что-то еще не определено, это очень туманное чувство.
Первая задача для настоящего искателя – искателя, который стал немного бдительным, осознанным – это определить поиск, сформулировать ясную концепцию, что это такое, вывести его из погруженного в сны бессознательного, столкнуться с ним в полной бдительности, посмотреть в него прямо; столкнуться с ним лицом к лицу. Тотчас же начнется трансформация. Начав определять поиск, ты начнешь терять интерес к этому поиску. Чем более он становится определенным, тем его меньше. Как только ты ясно видишь, что это такое, внезапно он исчезает. Он существует только потому, что ты невнимателен.
Позвольте мне повторить: поиск существует, только когда ты спишь. Поиск существует, только когда ты не осознан; поиск существует только в твоей неосознанности. Неосознанность порождает поиск.
Да, Рабия права. Внутри нет света – и поскольку внутри нет света и сознания, конечно, ты продолжаешь искать снаружи, потому что снаружи все кажется яснее.
Наши органы чувств экстравертны. Глаза открыты наружу, руки движутся, тянутся наружу, ноги несут нас наружу, уши слушают шумы и звуки снаружи. Что бы ни было тебе доступно, все это открывает тебя наружу; все пять чувств движутся экстравертным образом. Ты начинаешь искать там, где ты видишь, чувствуешь, касаешься. Свет чувств падает наружу, а ищущий остается внутри.
Эту двойственность нужно понять. Ищущий внутри, – но поскольку снаружи светлее, ищущий начинает двигаться в амбиции, пытаясь снаружи найти то, что принесет ему удовлетворенность. Этого никогда не случится – этого никогда не бывало. Этого не может случиться по природе вещей, потому что, пока ты не ищешь ищущего, все твои поиски бессмысленны. Пока ты не узнаешь, кто ты такой, все, что ты ищешь, тщетно, потому что ты не знаешь ищущего. Без знания ищущего как ты можешь двигаться в правильное измерение, в правильном направлении? Это невозможно. В первую очередь нужно рассматривать первоочередное.
Таким образом, очень важны две вещи: во-первых, осознай абсолютно ясно, в чем заключается объект твоего поиска. Не продолжай просто спотыкаться в темноте. Сфокусируй свое внимание на объекте: что ты на самом деле ищешь? Потому что иногда ты хочешь одного, а продолжаешь искать что-то другое, и даже если ты добьешься успеха, это не принесет удовлетворения. Видели ли вы людей, добившихся успеха? Видели ли вы когда-нибудь большее поражение? Вы слышали пословицу, что ничто так не успешно, как успех. Это абсолютно неправильно. Мне бы хотелось вам сказать, ничто так не безуспешно, как успех. Эту пословицу, наверное, изобрели глупцы – ничто так не безуспешно, как успех.
Об Александре Великом говорят, что в тот день, когда он завоевал весь мир, он заперся у себя в комнате и заплакал. Не знаю, действительно это случилось или нет, но если он был хоть немного разумен, должно быть, это бы случилось. Его генералы были очень обеспокоены: что случилось? Они никогда не видели, чтобы Александр Великий плакал. Он был не таким человеком; он был великим воином. Они видели его в лишениях, в ситуациях, когда жизнь была в большой опасности, когда смерть была почти неминуема, и никогда у него на глазах не было ни одной слезы. Они никогда ни мгновения не видели его в отчаянии, безнадежности. Что случилось с ним теперь… когда он добился успеха, когда он завоевал весь мир?
Они постучались к нему в двери, зашли и спросили:
– Что с тобой случилось? Почему ты плачешь как ребенок?
Он сказал:
– Теперь, когда я добился успеха, я знаю, что это было поражением. Теперь я знаю, что стою точно в том же месте, где стоял, когда начал это бессмысленное завоевание мира. И теперь мне ясно, что нет другого мира, чтобы завоевать; иначе я продолжил бы путешествие, я мог бы начать завоевывать другой мир. Теперь больше нет мира, который можно было бы завоевать, теперь нечего больше делать, и я внезапно отброшен к самому себе.
Успешный человек всегда в конце концов оказывается отброшенным к самому себе, и тогда он терпит адские муки, потому что потратил всю свою жизнь впустую. Он искал и искал, он поставил на карту все, что у него было. Теперь он добился успеха, и его сердце пусто, и его душа бессмысленна, и нет никакого аромата, нет никакого благословения.
Поэтому первое, что нужно сделать, это узнать точно, что ты ищешь. Я на этом настаиваю – потому что чем более ты фокусируешь глаза на объекте своего поиска, тем более этот объект начинает исчезать. Когда твои глаза абсолютно сфокусированы, внезапно искать нечего; тотчас же твои глаза начинают обращаться к тебе самому. Когда нет объекта поиска, когда все объекты исчезли, есть пустота. В этой пустоте – обращение, направление вовнутрь. Ты внезапно начинаешь смотреть на самого себя. Теперь искать нечего, и возникает новое желание узнать этого искателя.
Если тебе есть что искать, ты мирской человек. Если искать нечего, и для тебя становится более важным вопрос: «Кто этот искатель?», ты религиозный человек. Именно таким образом я определяю мирское и религиозное. Если ты все еще что-то ищешь – может быть, в другой жизни, на другом берегу, в раю, на небесах, неважно – ты все еще мирской человек. Если все поиски прекращены, и ты внезапно осознаешь, что теперь есть лишь одно, что нужно узнать: «Кто этот искатель у меня внутри? Что это за энергия, которая хочет искать? Кто я?» – тогда происходит трансформация. Все ценности внезапно меняются. Ты начинаешь двигаться вовнутрь. Тогда Рабия больше не сидит на дороге в поисках иголки, потерянной где-то в темноте ее собственной души.
Как только ты начинаешь двигаться вовнутрь… Поначалу очень темно, – Рабия права, там очень, очень темно. Потому что многие жизни ты никогда не был внутри, твои глаза всегда были сфокусированы на внешнем мире. Ты не замечал? Не наблюдал? Иногда бывает так, что ты идешь по дороге, где сияет горячее солнце, и свет очень яркий, и после этого вдруг входишь в комнату или дом, и тебе кажется, что там очень темно, – потому что глаза привыкли к наружному освещению, к яркому свету. Когда света много, зрачки сжимаются. В темноте глаза расслабляются; в темноте зрачки расширяются. На свету достаточно небольшого расширения зрачка. Именно так действует фотоаппарат, и именно так действует глаз; фотоаппарат был изобретен по принципу человеческого глаза.
Поэтому, когда ты внезапно входишь снаружи, твой дом кажется темным. Но если ты посидишь немного, мало-помалу темнота исчезнет. Света больше; глаза привыкают. Многие жизни ты был снаружи, на горячем солнце, в мире, поэтому, когда ты входишь вовнутрь, оказывается, что ты совершенно разучился входить и перенастраивать глаза. Медитация – это не что иное, как перенастройка твоего видения, перенастройка зрения, глаз.
В Индии именно это называется третьим глазом. Это не глаз, который где-то есть, это перенастройка, полная перенастройка видения. Мало-помалу темнота больше не темна. Начинает ощущаться тонкий, рассеянный свет. И если ты продолжаешь смотреть вовнутрь – на это требуется время – мало-помалу ты начнешь ощущать прекрасный свет внутри. Это не агрессивный свет; он не как солнце, он скорее как луна. Он не сверкает, не ослепляет, он очень прохладен. Он не горячий, он очень сострадательный, очень смягчающий; это бальзам.
Мало-помалу, когда ты настроишься на внутренний свет, ты увидишь, что его источником являешься ты сам. Ищущий есть искомое. Тогда ты увидишь, что настоящее сокровище у тебя внутри, и вся проблема была в том, что ты искал снаружи. Ты искал где-то снаружи, а это всегда было у тебя внутри. Это всегда было здесь, у тебя внутри. Ты искал в неверном направлении, вот и все.
Все это доступно тебе настолько же, как и любому другому, настолько же, как и Гаутаме Будде, Баал-Шему, Моисею, Мухаммеду. Все это доступно тебе, только ты ищешь в неверном направлении. Что касается сокровища, ты не беднее Будды или Мухаммеда – нет, Бог никогда не создавал бедного человека. Этого не происходит – этого не может произойти, потому что Бог создает из своего богатства. Как может Бог создать бедного человека? Ты – его переполнение; ты часть существования, – как ты можешь быть бедным? Ты богат, безмерно богат, – богат как сама природа.
Но ты ищешь в неверном направлении. Направление неверно, вот почему ты продолжаешь упускать. И не потому, что ты не преуспел в жизни – ты можешь добиться успеха. Но все же это будет поражением. Ничто тебя не удовлетворит, потому что во внешнем мире нельзя достичь ничего, что могло бы сравниться с внутренним сокровищем, с внутренним светом, с внутренним блаженством.
Знание себя возможно лишь в глубоком одиночестве. Обычно все, что мы знаем о себе, это лишь мнение других. Они говорят: «Ты хороший», и мы думаем, что мы хорошие. Они говорят: «Ты красивый», и мы думаем, что мы красивые. Они говорят: «Ты плохой», или уродливый… что бы люди о нас ни говорили, мы продолжаем это накапливать. Это становится нашей само-отождествленностью. Это совершенно ложно, потому что никто другой не может тебя знать – никто не может знать, кто ты такой, кроме тебя, тебя самого. Что бы они ни знали, это только стороны, и эти стороны очень поверхностны. Что бы они ни знали, это только мгновенные настроения; они не могут проникнуть в твой центр. Даже любимый не может проникнуть в самое ядро твоего существа. Там ты совершенно один, и только там ты придешь к тому, кто ты такой.
Люди живут всю жизнь, веря в то, что говорят другие, завися от других. Именно поэтому люди так боятся мнений других. Если они думают, что ты плохой, ты становишься плохим. Если они тебя осуждают, ты начинаешь осуждать себя. Если они говорят, что ты грешник, ты начинаешь чувствовать себя виноватым. Из-за того, что тебе приходится зависеть от их мнений, тебе постоянно приходится подстраиваться под их идеи; иначе они переменят свои мнения. Это создает рабство, очень тонкое рабство. Если ты хочешь, чтобы тебя знали как хорошего, достойного, красивого, разумного, тогда ты должен уступать, постоянно идти на компромисс с людьми, от которых зависишь.
Возникает другая проблема. Поскольку людей так много, они продолжают наполнять твой ум разными мнениями – в том числе противоречащими друг другу мнениями. Одно мнение противоречит другому; поэтому у тебя внутри возникает великое замешательство. Один человек говорит, что ты очень разумен, другой говорит, что ты глуп. Как решить? Ты разделен. Ты становишься в отношении себя подозрительным, не уверенным, кто ты такой… колеблешься. Это создает для тебя большие сложности, и эти сложности становятся больше и больше, потому что тебя окружают тысячи людей.
Ты сталкиваешься со столькими людьми, и каждый закладывает тебе в ум свою идею. И никто из них тебя не знает – даже ты сам себя не знаешь – и все это нагромождается у тебя внутри. Это сводящая с ума ситуация. У тебя внутри много голосов. Спроси, кто ты, и придет много ответов. Какой-то ответ будет ответом твоей матери, какой-то ответ будет ответом отца, ответом учителя, и так далее, и тому подобное, и невозможно будет решить, какой ответ правильный. Как решить? По какому критерию? Именно в этом человек теряется. Это невежество о себе.
Но поскольку ты зависишь от других, ты боишься идти в одиночество – потому что в то мгновение, как ты начинаешь двигаться в одиночество, ты начинаешь бояться потерять себя. Прежде всего, у тебя нет никакого «себя», но какое бы «я» ты ни создал из мнений других, его придется оставить позади. Поэтому продолжать страшно. Чем глубже ты идешь, тем меньше знаешь, кто ты такой. Поэтому, фактически, когда ты движешься к самопознанию, прежде чем это произойдет, ты должен отбросить все идеи о «себе». Будет промежуток, и будет своего рода пустота. Ты станешь не-сущностью. Ты совершенно потеряешься, потому что все, что ты знаешь, больше не имеет значения, а того, что имеет значение, ты еще не знаешь.
Христианские мистики называют это «темной ночью души». Ее нужно пройти, и как только ты ее прошел, наступает рассвет. Солнце восходит, и человек впервые узнает себя. Первый луч солнца, и он осуществлен. Первые песни птиц утром, и он достиг.
Будь подлинным
Правдивость означает подлинность – быть правдивым, не быть ложным, не использовать масок. Каким бы ни было твое настоящее лицо, покажи его, какой бы ни была цена.
Помни, это не значит, что ты должен срывать маски с других; если они счастливы в своей лжи, это решать им. Не ходи и не срывай ни с кого маски, потому что люди именно так и думают – они говорят, что должны быть правдивыми, подлинными; они подразумевают, что должны ходить и всех разоблачать: «Почему ты скрываешь тело? Эта одежда не нужна». Нет. Пожалуйста, помни: будь правдивым с самим собой. Ты не должен реформировать никого другого в этом мире. Если ты можешь расти сам, этого достаточно. Не будь реформатором, и не пытайся учить других, не пытайся изменить других. Если изменишься ты, этого послания будет достаточно.
Быть подлинным значит оставаться верным своему собственному существу. Как оставаться верным? Нужно помнить три вещи. Первое: никогда никого не слушай, когда тебе говорят кем-то быть. Всегда слушай свой внутренний голос, кем ты хотел бы быть; иначе вся твоя жизнь будет потрачена впустую. Твоя мать хочет, чтобы ты был инженером, отец хочет, чтобы ты был доктором, а ты хочешь быть поэтом. Что делать? Конечно, мать права, потому что быть инженером экономически целесообразнее, полезнее. Отец тоже прав; врач – хороший товар на рынке, который имеет рыночную ценность. Поэт? Ты что, сошел с ума? Ты что, ненормальный? Поэты – это проклятые люди. Никто их не хочет. Они никому не нужны; мир может существовать без поэзии – не возникнет никаких проблем только потому, что нет никакой поэзии. Мир не может существовать без инженеров; миру нужны инженеры. Если ты нужен, ты имеешь ценность. Если ты не нужен, ты не несешь в себе никакой ценности.
Но если ты хочешь быть поэтом, будь поэтом. Ты можешь быть нищим – хорошо. Может быть, ты никогда этим не разбогатеешь, но не беспокойся об этом – потому что иначе ты можешь стать очень хорошим инженером, заработать много денег, но никогда не станешь состоявшимся. Ты всегда останешься жаждущим; твое внутреннее существо будет жаждать стать поэтом.
Я слышал об одном большом ученом, хирурге, которому присудили Нобелевскую премию. Его спросили:
– Когда вам присудили Нобелевскую премию, вы не выглядели счастливым. В чем дело?
Он сказал:
– Я всегда хотел быть танцором. Прежде всего, я никогда не хотел быть хирургом. И мало того, что я стал хирургом: я стал очень преуспевающим хирургом, и это бремя. Я просто хотел быть танцором, но танцую я очень плохо – и это моя боль, тоска. Каждый раз, когда я вижу, что кто-то танцует, я так несчастен, я в таком аду. Что мне делать с этой Нобелевской премией? Она не может стать для меня танцем, она не может дать мне танца.
Помни, будь верен своему внутреннему голосу. Он может привести тебя к опасности – тогда иди в опасность, но оставайся верным внутреннему голосу. Возможно, однажды ты придешь в состояние, когда сможешь танцевать с внутренней удовлетворенностью.
Всегда смотри на это: твое существо первостепенно. Не позволяй другим манипулировать собой и контролировать себя – их много; каждый готов тебя контролировать, каждый готов тебя изменить, каждый готов дать тебе направление, которого ты не просил. Каждый дает тебе жизненный путеводитель. Путеводитель существует у тебя внутри, ты несешь его отпечаток.
Быть подлинным значит быть верным самому себе. Это очень, очень опасное явление; редкие люди могут это делать. Но каждый раз, когда люди это делают, они достигают. Они достигают такой красоты, такой благословенности, такой удовлетворенности, которых ты не можешь себе даже представить.
Причина того, что все выглядят такими разочарованными, в том, что никто не слушает своего внутреннего голоса. Ты хотел жениться на девушке, но девушка была мусульманкой, а ты – индуистским брамином, ваши родители этого бы не позволили. Общество этого не принимает, это опасно. Девушка была бедна, а ты богат. И ты женился на богатой женщине, индуистке, браминке по касте, и это было приемлемо для всех, кроме твоего сердца. Поэтому теперь ты живешь уродливой жизнью. Теперь ты идешь к проститутке – но даже проститутки тебе не помогут; ты сделал проституцией всю свою жизнь. Ты потратил всю жизнь впустую.
Всегда слушай свой внутренний голос, не слушай больше ничего. Тебя окружает тысяча и один соблазн, потому что многие люди «проталкивают» свое. Это супермаркет, – мир, – и каждый заинтересован в том, чтобы продать тебе что-то свое. Каждый – продавец. Если ты будешь слушать слишком многих продавцов, то сойдешь с ума. Никого не слушай, просто закрой глаза и слушай свой внутренний голос. Именно в этом и заключается вся медитация – слушать свой внутренний голос. Это первое.
И второе – если ты сделал первое, только тогда становится возможным второе – тогда не носи маску. Если ты в гневе, будь в гневе. Это рискованно, но не улыбайся, потому что это значило бы солгать. Но тебя учили улыбаться, когда ты в гневе. Тогда твоя улыбка становится ложной, маской – только упражнение губ и ничего больше. Сердце полно гнева, яда, а губы улыбаются; ты становишься ложным явлением.
Тогда происходит и другое: когда ты хочешь улыбаться, то не можешь. Весь твой механизм стоит вверх ногами, потому что, когда ты хотел быть гневным, этого не случилось, когда ты хотел ненавидеть, этого не случилось. Теперь ты хочешь любить; внезапно ты находишь, что механизм не работает. Теперь ты хочешь улыбаться; тебе приходится вызывать это силой. Твое сердце на самом деле полно улыбки, и ты хочешь громко рассмеяться, но не можешь смеяться. Что-то душит твое сердце, что-то душит твое горло. Улыбка не приходит, и даже если она приходит, это очень бледная и мертвая улыбка. Она не делает тебя счастливым, она не всплывает в тебе. Она не окружает тебя сиянием.
Когда ты хочешь быть гневным, будь гневным. Нет ничего плохого в гневе. Если ты хочешь смеяться, смейся. Нет ничего плохого в том, чтобы громко смеяться. Мало-помалу ты увидишь, что вся твоя система действует. Когда она действительно действует, она гудит определенным образом. Точно как машина, когда все хорошо, гудит – водитель, который любит свою машину, знает, что сейчас все работает хорошо, есть органическое единство; механизм в полном порядке.
Ты можешь это увидеть – когда механизм человека действует хорошо, ты можешь услышать его гудение. Он ходит, но в его походке есть танец. Он говорит, но его слова несут тонкую поэзию. Он смотрит на тебя, и он действительно смотрит; это не едва тепло, это действительно тепло. Когда он тебя касается, он действительно касается; ты можешь почувствовать, что его энергия движется в твое тело, передается поток жизни… потому что его механизм действует хорошо.
Не носи маски; иначе ты создашь в своем механизме напряжения, блоки. В твоем теле много блоков. У человека, который подавляет гнев, становится напряженной челюсть. Весь гнев приходит в челюсть и в ней останавливается. Его руки становятся уродливыми; в них нет изящества танцора, нет, потому что гнев приходит в пальцы, и они блокируются. Помни, у выражения гнева есть два клапана: первый это зубы, второй – пальцы. Все животные, когда они в гневе, кусают зубами и разрывают лапами. Поэтому ногти и зубы – это две точки, из которых высвобождается гнев.
Я подозреваю, что когда гнев слишком подавлен, у людей начинаются проблемы с зубами. У них болят зубы, потому что в них слишком много энергии, и она никогда не высвобождается. И каждый, кто подавляет гнев, будет больше есть – злые люди всегда много едят, потому что зубам нужно какое-то упражнение. Злые люди больше курят. Злые люди больше говорят – они могут стать одержимыми болтунами, потому что челюстям нужно упражнение, чтобы энергия хоть немного высвобождалась. И руки злых людей становятся узловатыми, уродливыми. Если бы энергия высвобождалась, руки злых людей могли бы стать красивыми.
Если ты что-то подавляешь, это проявляется в теле: каждой эмоции соответствует какая-то часть тела. Если ты хочешь плакать и сдерживаешься, твои глаза теряют блеск… потому что слезы нужны; это очень живое явление. Если иногда ты плачешь – иди в это по-настоящему, стань этим, и слезы начнут катиться у тебя из глаз – твои глаза очистятся, снова станут свежими, молодыми и девственными.
Именно поэтому у женщин глаза красивее – потому что они все еще могут плакать. Мужчина потерял красоту глаз из-за неверного представления, что мужчина не должен плакать. Если кто-то, какой-то маленький мальчик плачет, все, даже родители, говорят:
– Что ты делаешь? Ты что, нытик?
Какая чепуха! Потому что Бог дал вам – мужчине и женщине – одни и те же слезные железы. Если бы мужчины не должны были плакать, у них не было бы слезных желез; это простая математика. Почему у мужчин слезные железы развиты так же, как и у женщин? Глазам нужны слезы и плач, и это очень красиво, если ты можешь плакать и рыдать от всего сердца.
Помни, если ты не можешь плакать и рыдать от всего сердца, ты не сможешь и смеяться, потому что это другая полярность. Люди, которые могут смеяться, могут и плакать; люди, которые не могут плакать, не могут смеяться. И, может быть, ты замечал это иногда в детях: если они долго и громко смеются, они начинают плакать – потому что эти вещи соединены. В деревнях я слышал, как матери говорили детям:
– Не смейтесь слишком много, иначе вы начнете плакать.
Это действительно правда, потому что эти явления не различны, просто одна и та же энергия движется к противоположным полюсам. Поэтому, второе: не носи масок – будь верным тому, что бы ни происходило, любой ценой.
И третье о подлинности… всегда оставайся в настоящем, потому что все ложное входит либо из прошлого, либо из будущего. То, что прошло, прошло, не беспокойся об этом и не носи с собой как бремя; иначе оно не позволит тебе быть подлинным в настоящем. А все, что еще не пришло, еще не пришло. Не беспокойся напрасно о будущем, иначе оно придет в настоящее и разрушит его. Будь верным настоящему, и тогда ты будешь подлинным. Быть здесь и сейчас значит быть подлинным. Ни прошлого, ни будущего; это мгновение – все. Это мгновение – вся вечность.
Эти три вещи… – и ты достигнешь истинности. Тогда, что бы ты ни говорил, это будет правда. Обычно мы думаем, что должны заботиться о том, чтобы говорить правду; я этого не говорю. Я говорю: создай подлинность, и что бы ты ни сказал, это будет правда.
Истина это не что-то логичное. Я не подразумеваю под истиной заключение, достигнутое логическими, рациональными методами. Под истиной я подразумеваю подлинность существа; ты ничего себе не навязываешь, но просто остаешься самим собой, как бы это ни было рискованно, никогда не становись лицемером. Если ты печален, будь печальным. Это истина этого мгновения; не прячь ее. Не вызывай на своем лице фальшивой улыбки, потому что фальшивая улыбка создаст в тебе расщепленность. Ты распадешься надвое – часть тебя будет улыбаться, и конечно, это будет лишь меньшая часть, а большая часть останется печальной. Возникла раздвоенность, и если ты продолжаешь это делать снова и снова…
Если ты в гневе, и не показываешь своего гнева… ты боишься, что это может разрушить твой имидж, потому что люди считают тебя сострадательным человеком и говорят, что ты никогда не приходишь в гнев. Они этим восхищаются, и это так приятно для эго. Этот гнев разрушит твой красивый имидж, поэтому ты предпочитаешь разрушению имиджа подавление гнева. Он кипит внутри, но на поверхности ты остаешься сострадательным, добрым, вежливым, милым. Тем самым ты практикуешь раздвоенность. Люди практикуют раздвоенность всю жизнь; раздвоенность утверждается абсолютно. Даже если ты сидишь один, и больше никого нет, нет необходимости притворяться, ты все равно продолжаешь притворяться; это становится твоей второй натурой. Люди не верны себе даже в ванной; даже когда они абсолютно одни, они неверны себе. Теперь речь уже не идет о том, чтобы быть верным или неверным себе; это вошло у них в привычку. Они это практиковали всю жизнь, и по мере того, как ты это практикуешь больше и больше, больше и больше становится расстояние между двумя частями тебя.
Когда расстояние становится несоединимым, мы называем это шизофренией. Когда ты не можешь связаться со второй своей частью, почти становишься двумя людьми вместо одного человека, это тяжелая умственная болезнь. Но раздвоен каждый, поэтому разница между шизофреником и нормальным человеком – только в степени. Она не слишком существенна; она не в качестве, а в количестве.
Под «истиной» я подразумеваю: не притворяться. Просто будь собой, кем бы ты ни был – если в одно мгновение ты печален, значит, в это мгновение ты печален. Если в следующее мгновение ты становишься счастливым, нет необходимости продолжать оставаться печальным – потому что нас учили и этому: оставаться последовательными, всегда быть последовательными. Это происходит, вы это можете наблюдать – ты был печален, и внезапно печали больше нет, но ты не можешь тут же рассмеяться, потому что, что подумают люди? Ты что, сумасшедший? Секундой раньше ты был печален, и тут же начинаешь смеяться? Так себя ведут только сумасшедшие или дети; тебе это не положено. Тебе придется ждать определенной ситуации, в которой ты можешь постепенно расслабиться и начать снова улыбаться и смеяться.
Таким образом, ты не только притворяешься улыбающимся, когда печален; но и когда тебе хочется улыбаться, ты притворяешься печальным из-за всей этой дурацкой идеи о том, чтобы оставаться последовательным. У каждого мгновения свои особенности, и никакому мгновению не нужно никакой последовательности ни с каким другим. Жизнь – это поток, это река: ее настроения постоянно меняются. Поэтому человеку не стоит беспокоиться о последовательности. Каждый, кто начинает беспокоиться о последовательности, становится фальшивым, потому что последовательной может быть только ложь. Истина всегда меняется. Истина остается со всеми своими противоречиями – и это богатство истины, это ее простор, это ее красота.
Поэтому, если ты чувствуешь грусть, будь грустным – без всякого осуждения, без всякой оценки, хорошо это или плохо. Нет речи о хорошем и плохом, это просто так. И когда это проходит, пусть пройдет. Когда снова ты начинаешь улыбаться, не чувствуй себя виноватым, потому что «только что ты был печален, как ты можешь улыбаться?» Пусть сначала кто-то пошутит, пусть кто-то разобьет лед, и тогда ты сможешь улыбаться, нужно дождаться правильного момента. Тогда это снова лицемерие. Когда ты счастлив, будь счастливым; не нужно ничего изображать.
И помни: каждое мгновение имеет свою атомическую реальность. Оно не продолжает прошлое мгновение, и оно не соединено с будущим мгновением. Каждое из мгновений атомично. Они не следуют друг за другом как последовательность, они не линейны. У каждого мгновения есть свои особенности бытия, и в это мгновение ты должен быть этим, ничем другим. Именно это в действительности подразумевается под истиной.
Истина означает подлинность, истина означает искренность. Истина это не логическая вещь. Это психологическое состояние верного себе существа – верного не какому-то идеалу, потому что если ты следуешь какому-то идеалу, то становишься фальшивым. Если ты считаешь истинным быть как Будда, тогда ты никогда не будешь истинным, потому что ты не Будда, и будешь навязывать себе Будду. Ты можешь сидеть как Будда, ты можешь почти превратиться в мраморную статую, но глубоко внутри ты останешься прежним. Будда будет только позой. И если у тебя есть идеал, ты не сможешь быть верным мгновению, потому что идеал всегда перед тобой, и ты должен ему подражать.
У истинного человека нет никаких идеалов. Он живет от мгновения к мгновению; он всегда живет так, как чувствует в мгновении. Он очень уважителен к своим чувствам, эмоциям, настроениям. И именно такими я хочу, чтобы были люди: подлинными, истинными, искренними, уважающими собственную душу.
Слушай самого себя
Всегда прислушивайся к своим чувствам, нет необходимости оглядываться по сторонам. И глядя на людей, ты не можешь увидеть в точности, что с ними происходит, потому что их лица – это не их реальность, точно как твое лицо – не твоя реальность. Их внешняя видимость не соответствует внутренней реальности, точно так же как не соответствует внутренней реальности твоя внешняя видимость.
Именно в этом состоит все лицемерие общества – не показывать внутреннего, центра, своего настоящего лица. Скрывай его. Показывай его только тем, с кем ты очень близок, и кто тебя поймет. Но кто близок? Даже влюбленные не показывают друг другу лиц. Потому что… – никто не знает, в эту минуту это влюбленный, в следующую, может быть, он им не будет. Поэтому каждый становится как остров, закрытым.
Не смотри на других, смотри на себя. И пусть то, что внутри, выйдет наружу, как бы это ни было рискованно. Нет большего риска, чем подавление. Подавляя, ты потеряешь всю радость жизни, весь энтузиазм. Продолжая подавлять, ты потеряешь всю жизнь. Подавление токсично; оно отравляет существо.
Слушай свое сердце, и что бы в нем ни было, вынеси это наружу. Вскоре ты научишься выносить это наружу и наслаждаться этим. И как только ты узнаешь, как быть истинным, это так красиво, что ты никогда не удовлетворишься ложным. Мы продолжаем решать в пользу ложного, потому что никогда не испытывали вкуса реального. С самого детства реальное было подавлено. Прежде чем ребенок осознает, что реально, его учат подавлять это. Бессознательно, механически он продолжает подавлять, не зная, что делает.
Будь истинным с самим собой – нет никакой другой ответственности. Человек должен быть ответственным перед своим собственным существом. Ты ответствен перед своим существом, и Бог не спросит, почему ты не был кем-то другим.
Есть история о том, что когда хассидский мистик Джозия умирал, кто-то спросил его, почему он не молится Богу, и уверен ли он, что Моисей будет свидетельствовать за него. Он ответил:
– Позвольте мне сказать вам одно. Бог не спросит меня, почему я не Моисей. Он спросит меня, почему я не Джозия.
В этом вся проблема: как быть собой. И если ты можешь ее решить, тогда все остальные проблемы перестают быть проблематичными. Тогда жизнь это прекрасное таинство, которое нужно прожить, – не проблема, которую нужно разрешить, но просто… – но просто жить и наслаждаться.
Будь собой
Доверие возможно, лишь если сначала ты доверяешь самому себе. Самое фундаментальное должно сначала случиться с тобой. Если ты доверяешь самому себе, ты можешь доверять мне, ты можешь доверять людям, ты можешь доверять существованию. Но если ты не доверяешь себе, тогда никакое другое доверие невозможно.
А общество разрушает твое доверие от самых корней. Оно не позволяет тебе доверять себе. Оно учит всем видам доверия – доверию родителям, доверию церкви, доверию государству, доверию Богу, и так далее до бесконечности. Но основа доверия совершенно разрушена. И тогда все остальные доверия фальшивы, обречены быть фальшивыми. Тогда все остальные доверия – только искусственные цветы. У тебя нет настоящих корней, чтобы выросли настоящие цветы.
Общество делает это намеренно, умышленно, потому что человек, который доверяет себе, опасен для общества – общества, которое зависит от рабства, общества, которое многое вложило в рабство. Человек, доверяющий себе, – независимый человек. О нем нельзя сделать никаких прогнозов, он будет двигаться по-своему. Его жизнью будет свобода. Он будет доверять, когда чувствует, когда любит, и тогда в его доверии будет безмерная интенсивность и истина. Тогда его доверие будет живым и подлинным. И он будет готов рискнуть всем ради своего доверия – но только когда он его чувствует, только когда оно истинно, только когда оно шевелится в его сердце, только когда оно касается его разума и любви, иначе – нет. Ты не можешь его принудить ни к какому виду верования.
Это общество основано на верованиях. Вся его структура состоит в самовнушении. Вся его структура основана на том, чтобы создавать роботов и механизмы, не людей. Ему нужны зависимые люди – зависимые до такой степени, чтобы им постоянно было нужно, чтобы их тиранили, зависимые до такой степени, чтобы они сами искали себе тиранов, своих Адольфов Гитлеров, Муссолини, Йосифов Сталиных и Мао-цзе-Дунов. Эту Землю, эту прекрасную Землю мы превратили в огромную тюрьму. Кучка одержимых властью людей низвела остальное человечество до толпы. Человеку позволено существовать, только если он идет на компромисс со всевозможной чепухой.
Например, говорить ребенку, что Бог существует, это вздор, полный вздор – не потому, что Бога не существует, но потому что ребенок еще не испытал жажды, желания, стремления. Он еще не готов идти на поиски истины, предельной истины жизни. Он еще недостаточно зрел, чтобы исследовать реальность существования. Этому любовному роману еще предстоит однажды случиться, но он может случиться, только если ему не навязано никакое верование. Если он обращен, прежде чем в нем возникла жажда искать, исследовать и знать, вся его жизнь будет прожита фальшиво, он будет жить во лжи.
Да, он будет говорить о Боге, потому что ему сказали, что Бог есть. Ему сказали это авторитетно, и сказали люди, у которых было очень много власти, когда он был маленький, – родители, священники, учителя. Ему сказали, и он принял; это был вопрос его выживания. Он не мог сказать «нет» родителям, потому что без них он бы вообще не смог выжить. Слишком рискованно было сказать «нет», ему пришлось сказать «да». Но это «да» не может быть истинным.
Как оно может быть истинным? Он говорит «да» только по политическим соображениям, чтобы выжить. Вы не превратили его в религиозного человека, вы сделали его дипломатом, вы создали политика. Вы разрушили его потенциал вырасти в подлинное существо. Вы отравили его. Вы разрушили саму возможность его разума, потому что разум возникает только когда возникает жажда знать. Теперь жажда никогда не возникнет, потому что, прежде чем его душой овладел вопрос, ответ был уже предоставлен. Прежде чем он проголодался, еда была навязана его существу. Без голода эта навязанная еда не может перевариться; нет никакого голода, чтобы она могла перевариться. Именно поэтому люди живут как пустые трубы, и жизнь проваливается сквозь них, как непереваренная пища.
С детьми человек должен быть очень терпеливым, очень бдительным, очень сознательным, чтобы не говорить ничего, что может помешать возникнуть их собственному разуму, чтобы не обращать их в христиан, индуистов и мусульман. Человеку нужно безграничное терпение. Однажды происходит чудо, и ребенок сам начинает задаваться вопросами. И даже тогда, – не давайте ему готовых ответов. Готовые ответы никому не помогают; готовые ответы глупы и тупы. Помогите ему стать более разумным. Вместо того, чтобы давать ему ответы, дайте ему ситуации и вызовы, чтобы его разум обострялся, и он спрашивал глубже – чтобы вопрос проникал в само его ядро, чтобы вопрос становился вопросом жизни и смерти.
Но это не позволено. Родители очень боятся, общество очень боится. Если детям позволить оставаться свободными, кто знает? Они могут никогда не вступить в конгрегацию, к которой принадлежали родители, они могут никогда не прийти в церковь – католическую, протестантскую или вообще какую бы то ни было. Кто знает, что случится, если они станут разумными сами по себе? Тогда они выйдут из-под вашего контроля. А это общество идет глубже и глубже в политику, чтобы контролировать каждого, чтобы захватить душу каждого.
Именно поэтому первым делом они должны разрушить доверие – доверие ребенка к самому себе, уверенность ребенка в самом себе. Они должны сделать его неуверенным и испуганным. Как только он начинает дрожать, его легко контролировать. Если он уверен в себе, его нельзя контролировать. Если он уверен, он утвердит себя, он попытается сделать все по-своему. Он никогда не захочет ничего делать так, как это делает кто-то другой. Он отправится в свое собственное путешествие, он не будет удовлетворять никаких чужих пожеланий. Он никогда не будет подражателем, он никогда не будет тупым и мертвым человеком. Он будет настолько живым, до такой степени пульсирующим жизнью, что никто не сможет его контролировать.
Разрушьте его доверие, – и вы его кастрировали. Вы отняли у него силу; теперь он всегда будет бессильным, и ему всегда будет нужен кто-то, чтобы над ним властвовать, чтобы им командовать, чтобы его направлять. Теперь он будет хорошим солдатом, хорошим гражданином, хорошим националистом, хорошим христианином, хорошим мусульманином, хорошим индуистом.
Да, он будет всем этим, но не будет настоящей индивидуальностью. У него не будет никаких корней, он не будет укорененным в своей жизни. Он будет жить без корней – а жить без корней значит жить в страдании, жить в аду. Как деревьям нужны корни в земле, человек тоже дерево, точно также и ему нужны корни в существовании, или он будет жить очень неразумной жизнью.
Как раз на днях я прочел историю.
Три хирурга, старые друзья, встретились на празднике. Сидя на солнышке на скамейке, они стали хвастаться друг другу. Первый сказал:
– У меня был пациент, который потерял на войне обе ноги. Я сделал ему искусственные ноги, и это было чудо. Теперь он стал одним из лучших мировых бегунов! Очень возможно, что он станет победителем на следующих Олимпийских играх.
Другой сказал:
– Это еще что. Вот у меня была пациентка, которая упала с тридцатого этажа: у нее было совершенно разбито лицо. Я проделал огромную работу по пластической хирургии. И что вы думаете, как раз на днях я увидел в газетах, что она стала всемирной королевой красоты.
Третий был скромным человеком. Они оба посмотрели на него и сказали:
– А что ты сделал в последнее время? Что у тебя нового?
– Ничего особенного, – сказал он, – и кроме того, мне не разрешается об этом никому рассказывать.
Его коллеги заинтересовались еще больше. Они сказали:
– Мы все друзья, мы умеем хранить секреты. Тебе не о чем беспокоиться, это не просочится наружу.
И он сказал:
– Ладно, если вы обещаете молчать. Ко мне доставили одного человека; он потерял в автомобильной катастрофе голову. Я был в растерянности и не знал, что делать. Я выбежал в сад, чтобы обдумать план операции, и внезапно увидел кочан капусты. Не найдя ничего лучшего, я пересадил кочан капусты на то место, где была его голова. И что вы думаете? Этот человек стал президентом Соединенных Штатов!
Вы можете разрушить ребенка; и все же он может стать президентом Соединенных Штатов. Разум не является необходимым компонентом успеха. Фактически, разумным людям труднее добиться успеха, потому что разумный человек изобретателен. Он всегда опережает свое время; нужно время, чтобы его понять.
Неразумного человека понять легко. Он соответствует гештальту общества; у общества уже есть ценности и критерии, чтобы его судить. Но чтобы оценить гения, обществу требуются годы.
Я не говорю, что человек, у которого есть разум, не может добиться успеха, не может стать знаменитым – но все же он будет оставаться фальшивым. А это страдание: ты можешь стать знаменитым, но если ты фальшив, ты будешь жить в страдании. Ты не знаешь, какие благословения изливает на тебя жизнь – и никогда не узнаешь. У тебя недостаточно разума, чтобы это узнать. Ты никогда не увидишь красоты существования, потому что у тебя нет чувствительности, чтобы ее узнать. Ты никогда не увидишь сущего чуда, которое окружает тебя, которое каждый день миллионами способов пересекает твой путь. Ты никогда этого не увидишь, потому что, чтобы видеть, тебе понадобится огромная способность понимать, чувствовать, быть.