Читать онлайн Санкт-Петербургские ведомости. Наследие. Избранное. Том II

Уважаемый читатель!

В ваших руках второй выпуск избранных публикаций раздела «Наследие» – старейшей тематической полосы газеты «Санкт-Петербургские ведомости», посвященной истории Петербурга – Петрограда – Ленинграда. Она существует в газете с июля 1980 года, а количество ее выходов превысило полторы тысячи.

На протяжении четырех десятков лет эта газетная страница служит популярной площадкой для приложения творческих сил краеведов. Популярной в лучшем смысле слова. По нашему убеждению, краеведение должно быть увлекательным, интересным и позитивным. Поэтому и краеведческие очерки, которые мы публикуем, – познавательные и захватывающие.

«Наследие. Избранное» – первый издательский проект, приуроченный к 290-летию «Санкт-Петербургских ведомостей», старейшей газеты России. В томе I, увидевшем свет в мае 2018 года (к 315-й годовщине основания Петербурга), мы собрали публикации трех ведущих авторов «Наследия»: Наталии Гречук, Дмитрия Шериха и Сергея Глезерова. Книга оказалась очень востребованной, была буквально сметена с прилавков. Главный вопрос, который задавали покупатели: когда же будет продолжение? И вот оно перед вами.

Идя навстречу пожеланиям, мы расширили и хронологический диапазон публикаций (сюда вошли статьи, напечатанные с 1991-го по 2007 год), и круг авторов. Начинается книга с исторических зарисовок замечательного ленинградского журналиста, краеведа и коллекционера Бориса Григорьевича Метлицкого, самого основателя раздела «Наследие» (на протяжении первого десятка лет, будучи еще на страницах «Ленинградской правды», он носил название «Пулковский меридиан»). Читая сборник, вы окунетесь в далекое прошлое Петербурга и одновременно почувствуете пульс того недавнего еще времени, когда создавались публикации. Ибо краеведы – люди неравнодушные, чуткие, с активной жизненной позицией. Говоря об истории города, они редко обходятся без исторических параллелей и «мостиков в настоящее». Почти в каждой заметке Бориса Метлицкого начала 1990-х годов вы увидите острую тревогу за облик города, на какое-то время превратившегося в большой базар. «Недавно я отважился на прогулку от Адмиралтейства до Московского вокзала. Бог мой, что творится!.. Торгуют с лотков, ящиков, коробов, с рук, прямо с панели… Такого откровенного, ничем не стесняемого «коммерческого» беспредела Невский не знавал на всю свою почти трехсотлетнюю историю», – возмущался Метлицкий. А в другой публикации он сетовал, что хорошо было бы возродить забытую должность квартального надзирателя. «Смотришь, и похорошеет наш запущенный Санкт-Петербург…» – выражал надежду Борис Григорьевич.

«Если реформы нашего житья-бытья будут продолжены – надежда на это греет всех питерцев, – то скоро появятся и умелые, знающие дело управдомы, и опытные дворники, – замечал Метлицкий. – А Петербург станет чище, спокойнее и величественнее. Ведь в недалеком будущем – его трехсотлетие» (увы, как мы с вами видим сегодня, в 2018 году, не все его надежды оправдались).

Да, начало 1990-х годов было непростым, и краеведы, лучше других знающие, что доводилось переживать нашему городу в самые разные эпохи его существования, оставались оптимистами. Старались поддерживать позитивный настрой у читателей. «Теперь, когда город снова стал Петербургом, ему, кроме забот о хлебе, пора подумать и о зрелищах. О возрождении мест отдыха и развлечений», – замечал Юрий Алянский в публикации об увеселительных заведениях. И далее: «…Петербуржцы и сегодня вопреки всему не унывают и по-прежнему хотят смеяться, веселиться, отдыхать, прекрасно умеют это делать!»…

У каждого автора «Наследия» свои любимые темы и предпочтения, своя ниша в истории города. Собранные вместе, их очерки и зарисовки создают уникальную панорамную картину жизни Петербурга на протяжении трех столетий.

«Наследие» невозможно представить, к примеру, без заметок Леонида Сидоренко, посвященных театральной жизни эпохи Серебряного века, – чего стоят, например, описанные им подробности «голых гастролей» берлинской босоножки Ольги Десмонд и «чудовищной» криминальной истории француза Дюлю. Или заметок Кима Померанца, рассказывающих о том, как в разные времена город боролся с разъяренной стихией Невы и какая погода стояла, когда происходили те или иные знаковые исторические события.

А увлекательные очерки Н. Гречук, Д. Шериха и С. Глезерова, повествующие о повседневной жизни «блистательного Санкт-Петербурга»! О повседневной жизни царского двора повествуют исторические зарисовки Игоря Зимина. Как интригующий детектив читается, к примеру, статья Альберта Аспидова, в которой он поведал любопытные детали спасения премьер-министра Сергея Витте: он мог стать жертвой террористов, заложивших бомбу в дымоходе его особняка.

Читая избранные статьи «Наследия», убеждаешься: краеведение – это еще и хранитель традиций, а также определенных культурных норм и правил. Так, исследователь Виктор Антонов в одной из своих публикаций негодовал, что благодаря канцелярской практике все чаще звучат неграмотные наименования улиц. Не Английская набережная, а «набережная Английская». Так и до «проспекта Невский» недалеко. Причем на домовых знаках полная путаница. «Обыватель в растерянности – какое название верное? – замечал Виктор Антонов. – Приезжий в недоумении – он-то полагал, что приехал в культурную столицу России»…

Обратим ваше внимание и на иллюстрации: они уникальны и их публикация стала возможной благодаря Санкт-Петербургскому государственному казенному учреждению «Центральный государственный архив кинофотофонодокументов Санкт-Петербурга». Его профессиональная помощь и дружеская поддержка сделали возможным издание «Наследие. Избранное».

Во второй выпуск «Наследие. Избранное» не поместилось все, что мы отбирали изначально. Так что не за горами третья книга.

Газета идет в ногу со временем, использует передовые технологии для общения со своими читателями. В 2017 году с большим успехом стартовал просветительский проект «Лекторий», где друзья и авторы «Санкт-Петербургских ведомостей», интересные и яркие лекторы увлекательно рассказывают об истории, культуре, науке, искусстве и архитектуре. Есть и лекции, посвященные темам полосы «Наследие». «Наследие» живет, развивается вместе с нашей великой страной и прекрасным городом. Меняются темы, приходят новые авторы; неизменным остается одно – уважительное отношение к родному городу, гордость за сопричастность к его великому прошлому, интересному настоящему, желание сберечь каждую его историческую страницу, не упустить из виду ни одной детали, ни одного штриха.

Генеральный директор ИД «С.-Перербургские ведомости» Борис Валерьевич Грумбков

Вам нужен кассир? Пожалуйста!

Поистине, старые рекламные объявления – кладезь ценнейшего опыта, столь необходимого, как выяснилось, в наши постсоциалистические дни. Представьте себе самую обычную ситуацию: какому-то предприятию или кооперативу срочно нужен опытный и абсолютно честный кассир. Что делается в таких случаях? Дается объявление в газеты, на радио, телевидение – «приглашаем на работу кассира». И условия оплаты, какие-то привилегии. Далее остается одно: терпеливо ждать чьего-то отклика. Может, неделю, может, месяц и более. А время не терпит, дело стоит.

Теперь посмотрим, как решалась эта проблема семьдесят лет назад. При – подчеркиваем – советской власти. Вскоре после введения новой экономической политики.

Вот объявление, заимствованное из справочника «Весь Петроград» на 1922 год: «Товарищество ответственного труда. Правление: Морская (Герцена), 36. Командирует для обслуживания государственных, общественных учреждений и кооперативных организаций, различных трестированных и переведенных на хозяйственный расчет фабрик, заводов, а равно назначает на места к частным лицам, в их конторы и торгово-промышленные предприятия, в качестве заведующих, бухгалтеров, счетоводов, конторщиков, кассиров, продавцов, кладовщиков и т. д. своих членов – артельщиков и артельщиц, лиц, обладающих большим и долголетним служебным опытом, испытанно честных, гарантируя… аккуратное и безукоризненное исполнение ими обязанностей всем своим солидным капиталом и имуществом, а также и круговой порукой всех членов Товарищества».

Попутно сообщается, что «все учреждения и лица, нуждающиеся в ответственных служащих для замещения должностей по кассовым, товарным, инкассаторским, экспедиторским и другим отраслям в банковых, таможенных, железнодорожных, товарно-складочных, агентурных, торгово-промышленных, кооперативных и прочих делах, благоволят обращаться по адресу Правления».

Уловили суть, прямо скажем, необычной услуги? Даете заявку на служащего той или иной специальности (это можно сделать и по телефону), и на следующий день вакантное место оказывается занятым пришедшим на службу опытным специалистом своего дела. Ни тебе анкет, ни рекомендаций. Ничего! За то, как будет трудиться у вас присланный товариществом человек, отвечает оно, товарищество. За любой его промах, неверный шаг. Возмещает любые убытки, понесенные по его вине.

Впрочем, ни убытков, ни потерь не будет. Ибо предоставляются услуги действительно классных специалистов.

Может быть, возродить в наши дни забытый, но, несомненно, привлекательный своей простотой и абсолютной надежностью опыт питерцев эпохи нэпа?

Есть желающие учредить Товарищество ответственного труда? Право, в прогаре не окажетесь!

Борис МЕТЛИЦКИЙ«Наследие» № 9 (258) опубликовано 28.12.1991 в № 97–98 «Санкт-Петербургских ведомостей»

Как веселились дедушки и бабушки

Хмурые лица посреди веселого народного гулянья, кислые физиономии в зале театра-кабаре, как ни странно, случаются. Душевный мир человека слишком хрупок и сложен, чтобы всегда гармонично соответствовать настрою окружающей среды. Сказанное относится даже к людям, чьи творческие интересы совладают с канонами искусства развлечений.

Поэт Алексей Апухтин, автор текстов романсов «Пара гнедых» и «Ночи безумные», издавна исполняемых не только в камерных залах, но и на подмостках кабаре и ресторанов, на вопрос одного из великих князей, почему не издает своих произведений, ответил вежливо и презрительно: «Это было бы все равно, ваше высочество, что определить своих дочерей в театр-буфф».

Александр Блок сделал противоположное признание: «Я много лет слежу за театрами миниатюр, которые занимают огромное место в жизни города… И здесь можно встретить иногда такие драгоценные блестки дарований, такие искры искусства, за которые иной раз отдашь с радостью длинные «серьезные» вечера, проведенные в образцовых и мертвых театрах столицы…».

Много лет «следил за театрами миниатюр» не только великий поэт, но и скромнейший петербуржец военный инженер-электрик Герман Александрович Иванов (1908–1991). В течение более чем шестидесяти лет проводил он дни в книгохранилищах и читальных залах, терпеливо просматривая периодические издания, названия которых вряд ли ведомы сегодня даже вполне образованным людям, скажем – «Вечер Петрограда», «Новый вечерний час», «Вечерний звон», «Лукоморье». Находя заметку, рецензию, хронику, репортаж, даже судебный очерк на избранную им тему, не только помечал на карточках источник информации, но и… переписывал на них текст статьи или заметки! Так сложилась уникальная «эстрадная картотека» Г. А. Иванова.

Материал в ней расположен по алфавиту. И значительную часть первого каталожного ящика составляют карточки, посвященные знаменитому в свое время театру и саду «Аквариум», где, кстати, бывали и Апухтин, и Блок.

Что знают об «Аквариуме» нынешние жители города? Боюсь, предел их осведомленности – бывший адрес заведения, Каменноостровский проспект, дома 10 и 12. Тут теперь – павильоны киностудии «Ленфильм»…

А ведь «Аквариум» на протяжении 37 лет скрашивал досуг петербуржцев (годы его существования 1886–1923).

Вот какую характеристику заведению дал в воспоминаниях Н. В. Дризен: «Собственно Аквариум помещался в том месте, где сейчас стоит жилой дом, т. е. на углу Каменноостровского проспекта к торговым рядам. Остряки утверждали, что ежедневно рыба (в аквариуме. – Ред.) заменялась новой, т. к. к вечеру ее съедали за ужином. В качестве увеселения, посередине сада, где ныне помещается зимний каток, находилась обыкновенная садовая эстрада в виде раковины. Здесь по вечерам играл хороший оркестр под управлением Энгеля. Петербургу Аквариум сразу пришелся по вкусу. Заполняла его преимущественно семейная публика, жаждущая уютной обстановки и хорошей музыки. Не прошло двух лет, как скромную раковину заменил огромный стеклянный зал. Посередине, вблизи эстрады, выстроились платные места для любителей музыки, по бокам – столики для остальной публики. Оркестр заметно окреп и стал конкурировать с Павловском и Петергофом. Появились симфонические концерты, выписывались знаменитости…».

Эти строки опубликованы в 1915 году, в период расцвета «Аквариума».

Действительно, будущее крупнейшее увеселительное заведение столицы началось с… устройства огромного аквариума. Вот сообщения тогдашних газет.

«Предпринятое г. Александровым устройство… Аквариума подходит к концу. Постройка здания вчерне уже окончена, в скором времени будет приступлено к внутреннему устройству Аквариума. Необходимые для него морские и пресноводные животные будут приобретены. Предполагается устройство публичных бесед о жизни водяных животных». («Всеобщая газета». 1886)

Шли годы. «Аквариум» давал господину Александрову хорошую прибыль, и директор решил «осовременить» его, не жалея средств.

«Предстоят самые большие преобразования. Из бонтонного музыкального заведения это учреждение превращается в ординарный увеселительный «уголок» с французской опереткой в закрытом театре и дивертисментом на открытой сцене. С нынешнего года «Аквариум» принимает новый вид и, вероятно, придется более по вкусу веселящемуся и жирующему Петербургу». («Петербургский листок». 1893)

Спустя восемь лет его характеризовали в таких выражениях:

««Аквариум» – самый европейский из всех российских кафе-шантанов. Программа заграничных садов здесь выдержана до мелочей. Есть даже живые «почтовые открытки». Это совсем голые женщины, вымазанные под скульптуру: под мрамор, гипс или бронзу, с соответствующими париками. «Любители» довольны, филистеры смущены». («Обозрение театров». 1907)

Всем известна пословица: новое – это хорошо забытое старое. Некоторые нововведения наших дней придуманы давным-давно, и притом – в «Аквариуме».

«Осенняя выставка красавиц. 1-й грандиозный бал-маскарад. За красоту 1-й приз – бриллиантовая брошь в 300 руб., 2-й – бриллиантовый браслет в 200 руб., 3-й – кольцо с бриллиантом в 100 руб. Выбор красавиц-кандидаток производит сама публика путем раздачи талонов без всяких жюри. В 2 часа комиссия займется подсчетом голосов, а затем последует торжественное избрание трех красавиц. «Три богини спорить, спорить стали…» Кто же «Петербургский Парис»? Они, эти три красавицы, выберут «Париса», вручив ему свои бюллетени. «Петербургский Парис» получит перстень в 100 рублей». («Обозрение театров». 1907)

Между тем практичный Александров находил все новые и новые возможности привлечь в свое заведение широкую питерскую публику.

«По субботам в «Авариуме» собирается «весь Петербург», не успевший разбрестись по дачам. Здесь, по традиции, стараются развлекать буквально со всех сторон… Настоящим «гвоздем программы» можно назвать феноменальную «собачью труппу». Дрессированные псы всевозможных калибров, мастей и пород разыграли целую 4-актную трагикомедию без всяких понуканий, угроз хлыстом и т. п. На сцене никого нет кроме четырехлапых лицедеев. Собаки с замечательным юмором изображают тирольскую свадьбу, перепившихся гостей, изменяющую своему мужу жену и т. п. Дальше дрессировка, кажется, не может идти, настолько все действия, все движения, все жесты – даже жесты! – животных кажутся осмысленными…» («Обозрение театров». 1911)

В начале 1910-х годов на Петербург обрушилась мода катания на коньках. Увлечение – повальное. От гимназисток до солидных господ. Реакция Александрова – мгновенна.

«Пустовавший в последний годы зимний аквариум перестраивается под каток, который будет функционировать круглый год». («Театр и искуство». 1911)

И вот результат:

««Дворец льда»! Первое в России грандиозное роскошное здание искусственного ледяного катка, построенного по образцу лондонского… Организуется целый ряд спортивных празднеств, к участию в которых привлечены знаменитые конькобежцы-инструкторы всех национальностей, европейцы и американцы. Открыт ежедневно, четыре оркестра музыки, военные и струнные. Венгерский оркестр. Первоклассный ресторан». («Обозрение театров». 1912)

И в самом разгаре шумного успеха заведения неожиданность: война.

«„Аквариум“ забрали под лазарет…» («Дивертисмент». 1915)

Петербуржцы стремились веселиться всегда. Даже в дни Первой мировой войны. Даже в дни революции, когда само появление вечером не улице было опасно. Никакие трагедии, драмы, невзгоды, лишения, голод не могли отвратить людей от мест, где можно было хоть ненадолго обо всем этом забыть. Словом, в тревожные дни, когда одна эпоха сменялась другой, петербуржцы веселились. Впрочем, иногда и задумывались:

Эти строки Игорь Северянин написал в 1917 году. Он поставил трагический вопрос. Ответом на него в известной степени служило возрождение «Аквариума».

«Состоится открытие железного театра в «Аквариуме». Пойдет в 1-й раз в Петрограде «Маленькое кафе», комедия Тристана Бернара. В главных ролях – Миткевич и Горин-Горяинов…» («Жизнь искуства». 1919)

Да, «Аквариум», как говорится, набирал силы. Он был очень нужен послереволюционному Петрограду, где быт постепенно приходил в норму.

««Аквариум» воскрес с прежней дирекцией в лице Александрова. Афиши говорят, что масштаб дела взят прежний – на широкую ногу. Здесь – А. Орлов, Е. Лопухова, Л. Утесов…» («Эрмитаж». 1922)

Увы, как выяснилось, «Аквариум» с его чисто развлекательными, лишенными официальной идеологии программами явно не устраивал тогдашних партийных лидеров Ленинграда. Под благовидным предлогом его решили «прикрыть». В печати появилось грустное извещение: «К 1 ноября 1924 г. будут закончены работы по ремонту новой кинофабрики в театре «Аквариум»…». («Рабочий и театр». 1924)

Рассказ об «Аквариуме», о том, что он предлагал питерцам, – лишь прикосновение к богатой и мало кому ведомой истории петербургской эстрады. И публикация его имела бы лишь краеведческое значение, если бы не вела сегодня к глубоким и, увы, печальным размышлениям о нынешней судьбе «индустрии развлечений».

Наш прекрасный город вместе со страной переживает трудные времена. Люди его нелегким трудом добывают свой хлеб, кормят семью, воспитывают детей. Устают от забот и всеобщей неразберихи. Они торопливы, озлоблены, мрачны. И здесь могло бы помочь веселое искусство, о котором так значительно говорил Блок.

Теперь, когда город снова стал Петербургом, ему кроме забот о хлебе пора подумать и о зрелищах. О возрождении мест отдыха и развлечений. Может быть, скромная история «Аквариума», неотделимая от истории государства Российского драматических лет конца XIX и начала XX века, убедит нас в том, что на тревожном рубеже XX и XXI веков жизнестойкие петербуржцы тоже хотят и умеют преодолевать тяжесть будней жизнерадостным искусством.

Им только надо в этом помочь!

Юрий АЛЯНСКИЙ«Наследие» № 11 (269) опубликовано 30.05.1992 в № 125–126 (224–225) «Санкт-Петербургских ведомостей»

Чего не было, так это хомутов

Речь пойдет о дореволюционном Невском и его тогдашнем облике. О времени, когда проспект был своеобразной «витриной» России, о которой современник отзывался в таких выражениях: «Дома… красивы, тротуары превосходны, торцевая мостовая в два пути, чистота и опрятность безукоризненны».

Такой Невский хорошо знал и уважал весь мир.

Послереволюционное превращение было разительно. Он лишился великолепных магазинов, торговавших изделиями лучших отечественных и зарубежных фирм и компаний. Замена их безликими «универмагами», «рабкоопами», «распределителями» и другими подобными «точками» уравнительного снабжения горожан (да еще по карточкам) быстро свела на нет то, чем по праву гордилась торговля Петербурга, – вежливость, предупредительность, заинтересованность в обслуживании покупателей, честность в отношениях с ними.

Перспектива Невского проспекта от Садовой улицы к зданию Городской думы. Дата съемки: 1907–1914 гг. Место съемки: Санкт-Петербург. Фотография ателье Буллы

В результате за семь десятилетий ленинградцы стойко научились переносить и хронический дефицит самых необходимых товаров, и откровенное хамство с той стороны прилавка.

При всем том Невский оставался относительно цивилизованным. Страсти кипели за стенами магазинов, а сам проспект (все-таки главная улица города) старались в меру возможностей поддерживать в чистоте и порядке.

Ситуация кардинально изменилась нынешней весной после появления президентского указа о «свободе розничной торговли». Тут-то и началось…

Недавно я отважился на прогулку от Адмиралтейства до Московского вокзала. Бог мой, что творится! Тротуары заполонили новоявленные «купцы» довольно юного возраста. Торгуют с лотков, ящиков, коробок, с рук, прямо с панели. Что это? Ярмарка? Базар? Толкучка? Барахолка? Трудно подобрать подходящее определение.

Предлагают широчайший ассортимент. От бельевых прищепок до колготок и от шампуней до водки и вин. Шелестят, переходя из рук в руки, десятки, четвертные, сотенные…

Такого откровенного, ничем не стесняемого «коммерческого» беспредела Невский не знавал за всю свою почти трехсотлетнюю историю.

Готовя этот материал, вернее, крик души бывалого питерца, я пересмотрел массу фотографий и открыток, запечатлевших вид главной магистрали города в 1910-х годах. Что сразу бросается в глаза? Ни одного ларька или лоточника!

Тотчас возникает мысль о строгом запрете тогдашними городскими властями разносной торговли.

Ничего подобного! Все обстояло куда проще. Вдоль проспекта тянулись частные дома. У парадных дверей с чугунными над ними навесами во всю ширину тротуара (навесы эти, оберегавшие резные полированные двери и хозяев, садившихся в экипаж, снесли в годы первой пятилетки – страна остро нуждалась в металле!) дежурили с рассвета до темноты представительные дворники. Любой из них мгновенно спроваживал нечаянно забредшего на Невский «коробейника» вполне благодушным, но твердым: «Проходи, проходи! Нечего тебе тут делать».

Делать было действительно нечего. Владельцы домов не терпели купли-продажи на принадлежавших им участках. Закон, право были при этом на их стороне.

Вот почему не было базарной круговерти ни на Невском, ни вообще на улицах столицы. Торговали всякой всячиной исключительно на рынках, кои во множестве существовали в городе. При советской власти большинство из них либо снесли (Сенной, Александровский, Стеклянный и другие), либо пустили под склады и предприятия (Никольский, Круглый, Горсткин, Сытный, Апраксин и Малый Гостиный дворы и т. д.). О последствиях уничижительной акции не задумывались – возвращение нэпа с его частным капиталом полностью исключалось не только в обозримом, но и в далеком будущем.

Сегодняшняя прогулка по Невскому любого человека убедит в том, что с торговой «толкучкой» на нем пора кончать. И чем скорее, тем лучше. Он должен полностью отвечать своему статусу «визитной карточки» города.

Но вот какая незадача. Пока здания и территории перед ними бесхозны. Грязь, мусор ничуть не волнуют нынешних временщиков, занимающих великолепные некогда дома. Привыкли. Да никто и не спрашивает с них за порядок.

В этой тупиковой ситуации, думается, самое время позаботиться о возвращении хотя бы части рынков первоначального назначения. Кстати, было их в Петербурге двадцать пять. Благоустроенных, непременно с крытыми павильонами. Нынешним, числом одиннадцать, ютящимся в основном под открытым небом, не чета.

Теперь кратко о магазинах дореволюционного Невского, которые мирно соседствовали с фешенебельными ресторанами и банками.

В магазинах Невского хомутами, топорами и прочим в таком же роде не торговали. Опять-таки не по запрету властей. Просто домовладельцы строго подходили к сдаче в аренду помещений первого этажа. Предпочтение было купцам с «модным» или «беловым» товаром, позволяющим броско и привлекательно оформить витрины, вывески.

Даже беглое перечисление ассортимента позволяет зримо представить «торговый облик» прежнего Невского. Ювелирные изделия, фарфор, хрусталь, часы, меха, модное мужское и дамское платье, белье, трикотаж, кружева, сукно, шелк, обувь, галантерея, парфюмерия, детская одежда, игрушки, писчебумажные и канцелярские принадлежности, книги. Булочные, кондитерские, магазины колониальных товаров. Салоны причесок, фотографии. Все названное – высшего качества, на высшем уровне.

Вот-вот грядет приватизация торговли и ателье бытового обслуживания. Украсят ли нынешний проспект исключительно престижные «точки»?

Тут снова серьезное поле деятельности для районных и городских властей. Ибо физиономия нашего с вами, читатель, Невского должна быть хотя бы не тусклее той, которую он имел восемьдесят лет назад…

Борис МЕТЛИЦКИЙФотография предоставлена ЦГАКФФД СПб«Наследие» № 15 (273) опубликовано 25.07.1992 в № 170–171 (269–270) «Санкт-Петербургских ведомостей»

Квартальный

Забытую должность эту – «квартальный надзиратель», в обиходе просто «квартальный» – помнят только очень пожи-лые питерцы. Так именовали в Петербурге полицейских чинов, которые наблюдали за благопристойным состоянием вверен-ных их попечению жилых кварталов города. Выражаясь совре-менным языком, квартальный – это наш участковый инспектор милиции. Правда, обязанности у них оказались разными. Но об этом – чуть позже.

Что входило в круг основных забот квартального?

Прежде всего контроль за должным соблюдением домовладельцами и арендаторами торговых и иных помещений санитарных норм содержания зданий, дворовых территорий и уличных проездов. Обеспечение покоя и безопасности жильцов, особенно в ночное время. Квартальный обычно хорошо знал квартиросъемщиков, потому что нередко защищал их права во взаимоотношениях с хозяевами доходных домов. Он олицетворял в таких случаях закон.

Постоянно обращался на деловой почве с управляющими домами, швейцарами, дворниками. Причем величал их по имени-отчеству. Не улыбайтесь!

В этом был свой резон. Трудами и стараниями этих людей содержался в чистоте и постоянной ухоженности весь квартал.

Рабочий день «стража порядка» начинался с обхода утром, с 8 до 10 часов, улиц и проездов. Постановление Городской думы обязывало к восьми утра полностью заканчивать уборку мостовых, тротуаров и дворов от мусора и грязи, зимой – от снега и льда с последующей посыпкой песком. Дворники старались вовсю: за небрежность можно было схлопотать штраф, который выплачивался из их кармана.

В зависимости от погоды квартальный мог повторить «прогулку». Потому что «в случае выпадения летом дождя, а зимою снега после произведенной утром уборки тротуары и улицы вновь должны быть выметены, а зимою посыпаны песком». Он же наблюдал за тем, чтобы своевременно вывозились со дворов баки с мусором (отдельно для сухого, отдельно для влажного), с пищевыми отходами. Дворники тотчас заметали место стоянки баков, ставили их обратно. Они же следили за мусорными урнами на тротуарах – не дай бог, переполнятся! Выговор от квартального обеспечен.

Я не собираюсь пересказывать всю служебную инструкцию с обязанностями квартального. Меня волнует другое. Почему современный участковый инспектор не обращал (да и не обращает) внимания на состояние своего участка. Да, территория великовата, за час-другой не обойдешь. Но все же, все же…

Грядет приватизация квартир, затем и жилых домов. Появятся управляющие домами, станет значительно больше дворников. За ними да еще существующими ремонтно-эксплуатационными конторами глаз да глаз нужен. Глаз участкового. Смотришь, и похорошеет наш запущенный Санкт-Петербург…

Борис МЕТЛИЦКИЙ«Наследие» № 17 (275) опубликовано 22.08.1992 в № 193–194 (292–293) «Санкт-Петербургских ведомостей»

Заехать в «Буфф» – одна утеха

Петербуржцы 1870 года – к этому времени относится мой рассказ – по вечерам спешили в рестораны, а оттуда в театры. К их услугам имелось несколько серьезных и множество веселых, беспечных, где антрепренеры, авторы и актеры звали публику позабыть невзгоды, отбросить хандру и окунуться в омут хмельного веселья, утешиться упоительными мелодиями и очаровательными женскими фигурками…

Просматривая картотеку увеселительных театров и заведений Петербурга, созданную Германом Александровичем Ивановым (мне уже довелось упоминать о ней читателям), я обратился к истории первого петербургского театра «Буфф» («Опера буфа – по В. Далю – забавная, шутовская»). Выписки этого раздела картотеки начинаются с анонимных «Записок князя-москвича» – они относятся к 1871 году, то есть появились следом за рождением питерского «Буффа».

«Петербург сильно изменился с 1862 года, когда я оставил его. «О да! – говорил мне как-то поэт Майков. – Вы знали Петербург Чернышевского». Да, действительно, я знал тот Петербург, чьим любимцем был Чернышевский. Но как же мне назвать город, который я нашел по возвращении? Быть может, Петербург кафе-шантанов и танц-классов, если только название «Весь Петербург» может быть применено к высшим кругам общества, которым тон задавала аристократия?!

После освобождения крестьян, – продолжал московский аноним, – открылись новые пути к обогащению, и по ним хлынула жадная к наживе толпа… Помещики спешили закладывать имения в только что открытых частных банках… Акционерные компании росли как грибы после дождя, и учредители богатели… Самые вкусы общества падали все ниже и ниже. Итальянская опера теперь была забыта. Русскую оперу, робко выставлявшую достоинства наших великих композиторов, посещали лишь немногие энтузиасты. И ту и другую находили теперь «скучною». Сливки петербургского общества валили теперь в один театр, где второстепенные звезды парижских малых театров получали заслуженные лавры от своих поклонников конногвардейцев. Публика валила смотреть «Прекрасную Елену» с Лядовой в Александрийском театре. Оффенбаховщина царила повсюду…»

Забавно: во все века люди пытались спорить с модой, с новым искусством, с тем, что было им не по вкусу. И всегда проигрывали: их бранчливая воркотня не причиняла объектам недовольства никакого вреда.

Забавны и витки истории. Мы снова, через сто с лишним лет, бьемся за «освобождение крестьян», «за возможность для них свободно распоряжаться своей землей; снова, как тогда, богатеют учредители акционерных компаний, суля в туманном будущем обогащение и нам; снова весьма заметно падают и художественные вкусы общества, и на уличных книжных развалах вы уже не видите сочинений Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Чехова – только пиршество Тарзана и Анжелики возбуждает аппетит покупателей и зевак.

А теперь – о первом петербургском «Буффе». Он родился при трагикомических обстоятельствах, в полном соответствии со своим жанром. Случилось это так:

«Заручившись обещанием контролера Министерства двора барона Кистера, режиссер А. Ф. Федотов заарендовал на три года здание бывшего театра «Цирк» на Александрийской площади с платою по 15 тысяч в год. Но Кистер обманул его: в полученном разрешении Федотову позволялось ставить спектакли лишь на французском, немецком и других иностранных языках, причем не драматические, а состоящие из танцев, музыки, пения, отрывков из оперетт, фокусов, акробатических и икарийских игр, и к тому же без театральных костюмов.

Несчастному Федотову, внесшему уже по контракту 5 тысяч рублей за аренду здания, впору было лезть в петлю. Но петербургский градоначальник Ф. Ф. Трепов уговорил его открыть французский театр оперетты и комической оперы, пообещав вопреки требованиям Кистера разрешить играть произведения целиком и в театральных костюмах. Так, против своей воли, не очень сильный в то время во французском языке Федотов оказался директором «Оперы Буфф» в Петербурге…» (Г. Хайченко. Русский народный театр).

И вот свершилось: «20 сентября 1870 года было открытие нового театра вроде парижского «Варьете» или «Шаловливой драмы» в бывшем цирке Новосильцева у Александрийского театра. Управление этим предприятием взял на себя г. Фигнер, который выбрал себе в режиссеры хорошо известного публике «Минеральных вод» г. Деккер-Шенка». («Всемирная иллюстрация», 1870)

«Вряд ли Опера-буфф будет в барыше, – иронизировали газеты, – в особенности после распоряжения, по которому всем официальным представителям достаточного, но несовершеннолетнего населения столицы, т. е. лицеистам, правоведам, юнкерам и вольноопределяющимся, вход воспрещен».

Все же, разумеется, они туда проникали, и их «не изгоняли из рая, где французские певички олицетворяли нашу прародительницу, только уже отчасти одетую…».

Но вот среди заезжих артисточек появилась по-настоящему одаренная. Выписка из журнала «Сияние»:

«На подмостках театра «Буфф» подвизается лучезарная звезда каскадного мира Ортанс Шнейдер, очаровывающая стариков и молодых, пуристов и эпикурейцев своим недюжинным талантом, своей шикарностью и своими сказочными драгоценностями, взращенными с благословения Аллаха всесильным хедивом Измаил-Пашой на скудной и тощей почве Египетской для украшения прелестного чела и античного бюста очаровательной гурии Ортанс. Судя по отзывам людей компетентных, стоимость даров хедива выражается довольно круглой цифрой с солидным количеством нулей на конце. Что ж, искусство м-ль Шнейдер достойно меценатства Измаила Эффенди… Волшебница, решительно волшебница! «Биржевые ведомости», на что уж строгая газета, однако и та в лице своего фельетониста И. Р. выше облака ходячего преподнесла пикантную львицу сезона…».

Для сведения: хедив – тогдашний официальный титул вице-короля Египта. Надо полагать, влюбленный, он был завсегдатаем первого петербургского «Буффа».

Воспоминания об этом театре оставил и князь В. П. Мещерский, публицист и беллетрист, по материнской линии – внук Н. М. Карамзина. Вот что он писал:

В «Буффе»… «выступала знаменитая французская певица Шнейдер. Она выбрала оперетту Оффенбаха «Герцогиня Герольштейн». В Петербурге это известие произвело сенсацию. Стали ходить толки, что ей не позволят давать эту оперетку, так как все знали, что в ней героиней в весьма неидеальном виде выведена императрица Екатерина II. Однако кружок обожателей в высших сферах у г-жи Шнейдер был так велик, что нельзя было не предвидеть победы общественного мнения над цензурными соображениями. И действительно, в афишах появился анонс знаменитой оперетты, только с заглавием «Сабля моего отца». В один момент все места были разобраны в театре, и в первое представление кроме всего фешенебельного общества было много придворных особ».

В 1875 году в столицу впервые приехала на гастроли еще более знаменитая французская актриса оперетты и эстрады Жюдик (ее настоящее имя – Анна Дамьен). По приглашению самого Оффенбаха она выступала на сцене «Буфф-Паризьен», а затем успехи и слава открыли ей театральные врата всей Европы и России.

Искусство искрометной французской оперетты достигло в творчестве артистки своей вершины. Жюдик обладала ярким комедийным дарованием, грациозность ее жестов и выразительность мимики покоряли зрителей. Артистка создала также новый жанр театрализованной героической песни. Немудрено, что на появление замечательной исполнительницы отозвался и Некрасов:

…Последняя выписка картотеки Г. А. Иванова, относящаяся к этому театру, датирована 1878 годом. Взята она из «Ведомостей С.-Петербургской полиции»:

«8 августа последовало освящение здания театра «Буфф», снятого г. Ростом… Он предполагает давать в нем пантомиму, представления обезьян, устраивать в нем цирк, а также сцены танцев и пение».

Позже в Петербурге возникнут иные буффы – зимние и летние. Карта увеселительных театров пестра и переменчива во времени. Но театр, о котором я рассказал, стал первым в этом ряду, который в наши дни замыкается Театром-Буфф, находящимся на правом берегу Невы. Правда, есть тут и некоторое различие. Буфф на Александрийской площади родился и окреп благодаря гастролям в российскую столицу талантливых и очаровательных французских примадонн. А современный петербургский «Буфф» только что вернулся из Парижа, где с успехом показывал свое юное, зажигательное искусство.

Полные залы на спектаклях этого театра свидетельствуют не только о талантливости молодых актеров, но и о том, что петербуржцы и сегодня вопреки всему не унывают и по-прежнему хотят смеяться, веселиться, отдыхать и прекрасно умеют это делать!

Юрий АЛЯНСКИЙ«Наследие» № 18 (276) опубликовано 5.09.1992 в № 204–205 (303–304) «Санкт-Петербургских ведомостей»

Шоколадная анкета

Такой необычной рекламы старый Петербург, похоже, не видывал.

Но сначала о тех, кому пришла в голову счастливая мысль воспользоваться для рекламы своей продукции суждениями видных столичных артистов. Существовала в начале нынешнего века в домах 33–36 по Лиговской улице (ныне проспекту) шоколадная фабрика акционерного общества «Миньон». Ее владельцы, люди предприимчивые, были заинтересованы в увеличении сбыта своей продукции, стремились обойти такие широко известные фирмы, как «Блигкен и Робинсон», «Жорж Борман» и другие. У них – громкие имена и традиции, тысячи постоянных покупателей и сбытовиков по всей стране. У фабрики – шоколад «Миньон», ароматный, вкусный, тающий во рту. И шесть фирменных магазинов в разных концах города.

Страница артиста Константина Варламова («дяди Кости») из альбома «Что говорит артистический мир?»

В своем пристрастии к конфетам и шоколаду «Миньон» призналась и актриса Елизавета Тиме»

Надо сказать, что «Миньон» завоевал себе добрую репутацию у питерцев. Но какой уважающий себя предприниматель не стремится к расширению производства?

Артисты, любимцы публики – вот кто может помочь! Был нанят опытный фотограф. Задачу перед ним поставили несложную: сделать фотопортрет актера, позднее вручить ему пачку фотографий и попросить автограф. Непременно с отзывом о качестве конфет и шоколада «Миньон». После почти двухлетней работы в распоряжении администрации общества оказалось около 50 снимков с автографами и отзывами. Добавим, что при каждом визите фотограф преподносил «презент» – набор конфет и шоколада в оригинальной упаковке.

Затем был выпущен альбом «Что говорит артистический мир?» с портретами и отзывами, отпечатанными новым способом художественной печати «Меццотинто-Гравюра». Его предваряло слово от издателя: «К Вам, кумиры толпы, несем мы наши восторги за те незабвенные минуты счастья, которыми Вы дарите нас, заставляя забывать все будничные дрязги и суету жизни. Вас осыпают лаврами, драгоценностями, цветами и шоколадом, и кто же лучше Вас может по достоинству оценить, что хорошо и что лучше всего. Вот почему, являясь фабрикантами шоколада, мы постарались получить Ваши отзывы о качестве наших изделий. Предлагая этот альбом публике, мы приносим глубокую благодарность высокоуважаемым артисткам и артистам как за их лестные отзывы, так и за благосклонную готовность отозваться на эту первую «шоколадную анкету».

Что же писали артисты? Певица Евгения Збруева:

Актер Александринской драмы Юрий Юрьев:

Балерина Агриппина Ваганова: «Кушать Ваши шоколадные конфекты так же приятно, как танцевать с оркестром под управлением господина Дриго». Певица Лидия Липковская: «Конфекты фабрики «Миньон» обьядение!!! Сладкоежка Липковская».

Танцовщица Мариинского театра Людмила Шоллар подвела своеобразный итог «шоколадной анкете»:

Небольшого формата отлично изданный альбом этот бесплатно раздавали посетителям магазинов фирмы. Нет, что ни говорите – всем рекламам реклама!

Борис МЕТЛИЦКИЙ«Наследие» № 26 (284) опубликовано 26.12.1992 в № 296–297 (395–396) «Санкт-Петербургских ведомостей»

Рубеж двух эпох

Хорошо понимаю, что поставленный мною над этим материалом заголовок кому-то покажется надуманным. Дескать, о каких «эпохах» можно толковать, да еще делать обобщения на примере фотоснимков расхристанной и цивилизованной подворотен. Но не спешите с упреками. Не все так просто, как кажется.

Давайте для начала обратимся в прошлое. В проклятый, по недавней официальной терминологии, царизм. Санкт-Петербург именно при царизме славился не только редкостной красотой, но и поразительной ухоженностью и порядком. (Оставляю за скобками дореволюционные промышленные окраины, ибо они не входили в черту города.) Как этого добивались?

Практически весь жилой фонд столицы находился в частных руках. И по одной этой причине содержался в идеальном состоянии. За его благополучием, и прежде всего за благополучием жильцов, наблюдали дворники и швейцары.

Любопытно, что эти разумные, проверенные многолетней практикой, житейские нормы и правила сохранялись довольно долго и в советское время. Разогнали только швейцаров. А вот дворники… Питерские старожилы помнят, что еще в первые послеблокадные годы институт дворников существовал почти в прежнем объеме. Как и институт управляющих домами. Во всех зданиях были целы ворота, двери парадных. С наступлением позднего времени они запирались, и в дом можно было попасть только после звонка дежурному дворнику.

Результат этой «реликтовой» системы, доставшейся в наследие от царизма, впечатлял. Ни праздношатающихся темных личностей по дворам и подъездам, ни выпивок и драк на лестницах, ни обилия квартирных краж.

Радикальные – в худшую сторону! – перемены последовали в пятидесятых годах. Укрупнение и централизация всех служб жилищного хозяйства привели к ликвидации штата управдомов, резкому сокращению числа дворников. Под предлогом развития коллективных начал в большинстве домов сняли металлические ворота и замки с парадных дверей.

Итог общеизвестен – полный беспредел в жилищном хозяйстве центральных районов города.

Как быть? Как сегодня вернуться к утраченному порядку?

Поднаторелые невзгодами питерцы быстро нашли решение: прежде всего возвратить былое назначение сохранившимся воротам. Повесить замки и запирать их на ночь. А то и на день, если во двор ведут два въезда. На двери парадных – кодовые замки.

Это всеобщее стремление к цивилизованному быту весьма характерно. Многие здания уже украсились на средства жильцов новыми воротами.

Вот вам и рубеж двух эпох: приказного коллективизма с его «общенародным», и потому бесхозным, достоянием, которое разрушали и растаскивали кто только мог, и в муках рождающегося личностного отношения к дому, в котором живешь.

Если реформы нашего житья-бытья будут продолжены – надежда на это греет всех питерцев, – то скоро появятся и умелые, знающие дело управдомы, и опытные дворники. С непременными фартуками и медной номерной бляхой.

А Петербург станет чище, спокойнее и величественнее. Ведь в недалеком будущем – его трехсотлетие.

Борис МЕТЛИЦКИЙ«Наследие» № 8 (292) опубликовано 17.04.1993 в № 87–88 (486–487) «Санкт-Петербургских ведомостей»

«Принимай нас, Суоми-красавица»

У меня в руках старая граммофонная пластинка, выпущенная, судя по матричному номеру и разрешительному индексу Ленинградского репертуарного комитета, осенью 1939 года. Пятьдесят четыре года назад. Текст этикетки гласит: «Фабрика граммофонных пластинок. Ленинград. «Принимай нас, Суоми-красавица». Муз. Покрасс, сл. Д’Актиля. Исп. ансамбль Красноармейской песни и пляски ЛВО п/у А. Анисимова».

Первое же прослушивание диска повергло меня в состояние легкого шока. Признаюсь, никогда раньше не приходилось сталкиваться со столь откровенной прокламацией и пропагандой предстоящего ввода советских войск в суверенную Финляндию. Жанр для обращения к жителям Суоми был выбран совершенно необычный – песня!

Чтобы разобраться в ситуации, приведшей к появлению пластинки, пришлось окунуться в прошлое. Конец сентября – начало октября 1939 года. Независимые прибалтийские государства Эстония, Латвия и Литва, уступая настояниям Москвы, подписали с СССР «Пакты о взаимопомощи», в соответствии с которыми в эти страны были введены советские войска. Аналогичная перспектива возникла и для Финляндии. Однако переговоры, происходившие в октябре-ноябре, ни к чему не привели. В итоге Договор о ненападении 1932 года был денонсирован, отношения прерваны, и 30 ноября началась «зимняя кампания» 1939–1940 годов, принесшая Советскому Союзу миллионные расходы и огромные человеческие потери. Финляндия сохранила самостоятельность.

Песня «Принимай нас, Суоми-красавица», судя по тексту («невысокое солнышко осени зажигает огни на штыках»), сочинялась заблаговременно, еще в период затянувшихся переговоров с финнами. Уже тогда советская сторона хорошо понимала, что военных действий не избежать, что несговорчивых соседей следует «проучить». Но – внешне цивилизованно. Поэтому авторам песни дали четкий идеологический заказ: она должна убедить слушателей, что советские войска пойдут не завоевывать, а «освобождать» народ Финляндии, их цель – помочь ему вернуть «отнятую, оболганную шутами и писаками» родину.

Выполнение заказа поручили людям весьма популярным: композиторам братьям Дмитрию и Даниилу Покрасс и поэту Анатолию Д’Актилю (Френкелю). Старший из братьев Даниил и Д’Актиль приобрели широкую известность еще в 1920 году, когда сочинили «Марш Буденного» («Мы – красная кавалерия, и про нас былинники речистые ведут рассказ»). В тридцатые годы композиторы прославились песнями «Москва майская», «Прощальная комсомольская», «Если завтра война», «Три танкиста». В отличие от них Д’Актиль отошел от массовой и военной песни, предпочтя ей лирику. Люди старшего поколения помнят «Добрую ночь», «Песню о неизвестном любимом», «Пароход», «Тайну».

Создание «Принимай нас, Суоми…» не составило особого труда для опытного поэта-текстовика. В тексте присутствовала оговоренная заранее с Д’Актилем политика «кнута и пряника»: танки, самолеты, штыки и – в противовес им – солнышко, сосняк, ожерелье прозрачных озер…

Пропагандистский музыкальный опус, сочиненный в Москве, был не случайно записан на грампластинку в Ленинграде. Он явно предназначался исключительно для района возможных боевых действий и адресовался кроме советской еще и финской стороне. Дескать, знайте, что вас ждет в случае несговорчивости!