Читать онлайн Девочка идёт вперёд

Предисловие. Юность, вперёд!

«Девочка идёт вперёд» – это повесть о взрослении.

О том, как красивая, добрая, заботливая, упорная и жизнерадостная Хуан Вэньсю, которая вполне могла бы жить, например, и с вами по соседству, решила однажды посвятить свою жизнь великому делу борьбы с бедностью.

История этой девушки никого не оставляет равнодушным, так же как и её сияющая улыбка трогала каждого, кто с ней когда-либо встречался.

Хуан Вэньсю была очень миловидной – на фотографиях её лицо будто светится изнутри, излучает уверенность и жизнелюбие. Взглянув на него, и не подумаешь, что ей пришлось пережить так много несчастий, что всегда сопутствуют бедности. Эта книга – дань уважения девочке, которая и вправду шла вперёд не теряя оптимизма, была честна с собой, изредка комплексовала, прилежно училась и никогда не чуралась труда. После того как Хуан Вэньсю окончила аспирантуру, она без лишних раздумий взяла на себя трудную и важную задачу – избавить бедную деревню от нищеты. Эта девушка – символ, необходимый новому поколению нашей эпохи.

Что же придавало ей сил, откуда она черпала свою жизненную энергию и доброту, почему смогла ради счастья других отказаться от жизни в большом городе? Терпение, читатель – книга «Девочка идёт вперёд» даст нам яркий и убедительный ответ на этот вопрос!

Автор этой книги, писательница Жуань Мэй, исследует проблему взросления и часто затрагивает эту тему в своем творчестве. Её произведения «Любимая дочь» и «Расти навстречу свету» стали любимыми у детей и подростков и многих из них побудили не бояться и искать себя. В повести «Девочка идёт вперёд» Жуань Мэй богатым и выразительным языком, не упуская деталей, – словно учитель языка и литературы на уроке, – описала детство и молодые годы Хуан Вэньсю. Это повествование течёт плавно, словно воды реки. Поначалу может показаться, что это обычная история взросления, но стоит присмотреться чуть внимательнее, и перед читателем откроется совершенно необыкновенный образ удивительной девушки.

Главная героиня книги, Хуан Вэньсю, на первый взгляд кажется обычной девчонкой, как и те, что живут по соседству, но всё-таки она во многом от них отличается. И главное её отличие таково: в основе всей её жизни лежит великая ценность – любовь. Любовь делает её доброй, психологически устойчивой, жизнерадостной, уверенной в себе и предприимчивой; движимая любовью, она уделяет внимание обществу, заботится о простых людях, прямо-таки пылает патриотизмом. Наверное, если в основе жизни – любовь, то девушка непременно «пойдёт вперёд»: из процветающего города – в захолустную деревню, из деревенских административных органов – на передовую борьбы с бедностью. Без жалоб и сожалений беззаветно посвятит этому делу свою молодость и даже драгоценную жизнь! Именно такой видит свою героиню Хуан Вэньсю Жуань Мэй, автор этой книги.

На мой взгляд, повесть «Девочка идёт вперёд» – это некий учебник жизни, настольная книга для юношей и девушек, замечательное пособие по воспитанию современной семьи.

Жуань Мэй не уделяет чрезмерно много внимания тому, как именно Хуан Вэньсю наставляла жителей деревни в их борьбе с бедностью – большинству из нас это и так хорошо известно. Гораздо больше автора интересует юность главной героини, о которой многим читателям были известны до сей поры лишь незначительные детали, ведь они не имели возможности полистать её дневник. Никто прежде не углублялся в эту пору жизни Хуан Вэньсю с такой любовью и таким вниманием. «Девочка идёт вперёд» представляет собой хронику как обыденных, так и ярких событий детства и юности главной героини. Жизнеописание Хуан Вэньсю – типично китайская история, рассказанная красиво и увлекательно. Книга подходит для детской и подростковой аудитории, а кроме того, это поучительное произведение, которое может использоваться для чтения в воспитательных целях детям младшего школьного возраста.

Родителям известно, что детей нельзя слишком баловать – однажды они вырастут и станут полноценными членами общества, осознанно примут на себя ответственность уже за свою собственную семью. Но как же воспитать почтительного, доброго, терпеливого и жизнерадостного, словом, социально чуткого ребёнка? Как привить ему такие благородные качества, как выдержка, настойчивость, человеколюбие? Миллионы родителей ломают над этим голову. В книге «Девочка идёт вперёд» ответ на этот вопрос дают Хуан Чжунцзе, отец главной героини, её учителя Хуан Хундэн и Хао Хайянь и многие другие персонажи.

Путь взросления ни у кого не бывает гладким – всем приходится преодолевать трудности и неудачи, адаптироваться к различным ситуациям. Большинство выходцев из простых семей, тех, что росли самыми обычными детьми, а после пробирались каждый своим путём через тяготы и лишения, смогли в итоге добиться успеха. И, бесспорно, стремиться к самым высоким жизненным идеалам они решили не в малой степени потому, что в своё время родители и учителя проявили по отношению к ним достаточную терпимость и мудрую любовь.

Другой важный вывод, который любознательные читатели, а в особенности молодёжь и подростки, могут сделать после знакомства с книгой «Девочка идёт впёред», на мой взгляд, таков: ставшая современным примером для подражания, Хуан Вэньсю является неким собирательным образом всей нынешней китайской молодёжи, но вместе с тем она лишь рядовой член китайского комсомола, одна из целой армии молодых людей. Многие из них, как и она, родились в простых семьях, работают на простых работах. Но благодаря тому, что в детстве их нежно любили родители и всемерно поддерживали учителя, в зрелом возрасте, оказавшись на самых обычных и заурядных должностях, они демонстрируют необычайную степень усердия и веры в себя. А это, в свою очередь, делает их надёжной и решительной движущей силой нашего славного Отечества. Чтобы народ стал по-настоящему могучим и великим, чтобы эти его внутренние движущие силы не иссякали веками, прежде всего ему нужен прочный фундамент, возведённый миллионами таких людей, как Хуан Вэньсю. Вот почему я считаю, что эта удивительная девочка, которая теперь в лучшем мире, по-прежнему находится рядом с нами…

Героиня книги «Девочка идёт вперёд» Хуан Вэньсю – это своего рода символ. Ей удалось показать, насколько сильна элита китайской молодёжи, а талантливые люди с высшим образованием патриотичны и умеют брать на себя ответственность в наше непростое время. Её пример должен пробудить у миллионов детей и подростков стремление к высшим целям.

Впервые я услышал имя Хуан Вэньсю из новостей, и история этой девушки сразу произвела на меня глубокое впечатление. Когда-то я жил прямо напротив Пекинского педагогического университета и питаю к этому знаменитому учебному заведению очень тёплые чувства. Я не раз наблюдал издалека, как студенты идут на занятия в университетские здания. Видел я и преподавателей и часто размышлял о том, какие они – люди, взявшие на себя почётную ответственность учителей китайского народа. Я уверен, что они обладают самыми высокими идеалами и стремлениями и направляют свои помыслы на самое важное дело в жизни – во имя Родины и будущего нести свет знаний нашей молодёжи. Хуан Вэньсю – одна из множества выпускников Пекинского педагогического университета. Девушка, тихо пришедшая из далёкого горного района и тихо туда вернувшаяся…

Её жизнь была короткой, но блистательной! Хуан Вэньсю – часть великого исторического процесса, происходящего в китайском обществе. Коммунисты Китая объявили, что наш народ в 2020 году должен попрощаться с бедностью, и эта революционная битва не имеет аналогов в истории человечества. Ведь мы развивающаяся страна, мы – огромное государство, в котором на почти полтора миллиарда человек населения приходится восемьдесят миллионов малоимущих. Нет более высокой и прекрасной миссии, чем избавить несколько десятков миллионов людей от бедности!

Борьба с бедностью – особенная битва. Призыв партии воодушевил множество её талантливых сыновей и дочерей присоединиться к этому великому сражению. Пылкая молодёжь смело выступила вперед и взвалила на свои плечи совершенно нетривиальную задачу. Многие в рамках интенсивной программы ликвидации бедности отправились в самые убогие деревни первыми секретарями[1]. Они словно командующие ротой или политруки, воевавшие на передовой в период национально-освободительного движения Китая… Герои, которые гордо несут над головой алый флаг Республики.

Всегда юная Хуан Вэньсю – одна из таких героев. Её жизнь сияла в столь же великой битве и будет увековечена на памятнике в честь эпохального сражения за великое дело строительства достойной жизни для каждого члена нашего общества.

Хэ Цзяньмин, заместитель председателя Союза писателей Китая, председатель Общества документальной литературы Китая

Новый год

В горах Дашишань, что на юго-западных окраинах нашей родины, приютилась деревня под названием Дэай.

А в Дэай – местечко[2] Люшан. Там-то и обитало семейство: папа Хуан Чжунцзе, мама Хуан Цайцинь, бабушка, дедушка и внуки – три поколения, всего шесть человек.

Хуан Чжунцзе был известный добряк: едва завидит, что какой-нибудь старик никак не может затолкать тачку на холм, так упрётся плечом в эту повозку, и давай толкать её до самой верхушки холма; а коли заметит, что нагруженная старушка еле плетётся по меже, то обязательно поможет ей дотащить поклажу до деревенских ворот, а уж потом только вернётся на свое поле к пшенице.

С того самого дня, как молодая Цайцинь ступила на порог дома семьи Хуан, она ни разу не покупала себе новую одежду и не тратила семейных денег. Где Хуан Чжунцзе, там и его жена, словно они один человек. И жизнь их была настоящей сельской идиллией: с рассветом выйдут работать, на закате возвращаются отдыхать – ну прямо как старшее поколение Люшана.

В горах Дашишань тогда не было электричества, поэтому супруги ещё час-два при тусклом свете керосиновой лампы занимались домашними делами, а затем тушили светильник и ложились спать. Проезжих дорог тоже пока не проложили, и Чжунцзе с Цайцинь гуськом с корзинами на плечах поднимались в горы по серо-голубому плитняку и спускались по зелёному ковру из трав, держась за руки там, где склон становился слишком крутым. У подножья гор не было воды, и супругам приходилось взбираться за ней вверх по склону. И даже если в день удавалось сделать не больше одного-двух таких походов, они не расстраивались.

В Дашишань звонко жужжат насекомые и дивно поют птицы.

В Дашишань видимо-невидимо миртовых ягод, мушмулы и диких персиков.

Уезд Тяньян городского округа Байсэ – это бедная горная местность на окраине Гуанси-Чжуанского автономного района. Но здесь в лазурных небесах парят белые облака, а под ними высятся гряды гор Дашишань, и на их зелёных склонах растут самые разнообразные цветы и травы.

Леса пышным кровом устилают этот холмистый край, преображаясь в зависимости от времени года.

Местечко Люшан в деревне Дэай волости Бабе – единственное поселение в уезде Тяньян, где нет ни речушки, ни даже горного ручья, так что для питья и хозяйственных нужд местные жители собирают дождевую воду. Именно поэтому в Люшане никогда не выращивали рис, а пригодные для возделывания участки земли здесь разбросаны по десяткам холмов.

Давным-давно кто-то купил на далёком рынке в волости Бабе цемент и гравий и соорудил на окраине местечка Люшан большую ёмкость для хранения дождевой воды. Хуан Чжунцзе с дедушкой тоже устроили водяной бак, но в сильную засуху воды там всё равно не оставалось.

Дорогущий рис семейству Хуан был не по карману, и они густо засаживали свои семь му[3] земли кукурузой, а когда початки становились золотисто-жёлтыми, отламывали их, лущили, перемалывали семена и варили из кукурузной муки кашу. Денег на хозяйство всегда не хватало, и, чтобы заработать, они выращивали на продажу бадьян, сахарный тростник и батат; изобилия еды тоже не бывало – в плохие времена семья ела дважды в день, едва утоляя голод.

Помимо земледелия семья занималась скотоводством – держали двенадцать свиней, восемь коров и пятерых пони; это позволяло немного увеличить доход. Тяжёлой работы было много, и семья Хуан, как и все их земляки, завели пони именно для неё. Обычно мама Хуан Цайцинь в поте лица трудилась на семи му земли, принадлежащих их семейству, а папа Хуан Чжунцзе ухаживал за скотиной – главными работниками и кормильцами этого семейства.

Хочешь, чтобы скотина была здорова и весела – знай, как с ней управляться! Хуан Чжунцзе в своё время получил неполное среднее образование и черпал полезные сведения о скотоводстве из библиотечных книг и газет. По вечерам он зажигал керосинку и перьевой ручкой иероглиф за иероглифом выписывал нужную информацию, после чего перечитывал раз за разом, будто желая впитать в себя каждое слово. Благодаря знаниям из книг – в маловодном-то Люшане! – его скотина на зависть соседям всегда ходила здоровая и упитанная.

У Хуан Цайцинь был врожденный порок сердца, а позже к нему присоединился ещё и менингит. Постепенно ей становилось всё хуже, временами она начинала задыхаться. Тогда Хуан Чжунцзе взвалил на себя всю работу в поле и самоотверженно заботился о жене – лишь бы ей хватило сил вырастить их сына Маои и дочь Айцзюань, которую в семье ласково называли Цзюаньэр. А о большем он и не мечтал. Родители Хуан Чжунцзе жили неподалеку и, видя, что невестка совсем ослабла, взялись помогать супругам с малышами.

Большая семья старалась вести достойную жизнь.

Хуан Чжунцзе свалил деревянную хибарку, стоявшую рядом с домом второго внучатого дяди, соорудил фундамент из глыб с подножья горы и выстроил из целого амбара старой древесины двухэтажный домик. На первом этаже поселились их кормильцы-животные – свиньи, пони, овцы и коровы, а второй этаж заняла семья – он сам, его жена и дети.

Холода пришли, едва только начала желтеть слива.

А когда горный хребет покрылся инеем и побелел, наступил Новый год.

Снег укутал горные склоны. То была ночь накануне нового 1988 года.

Бабушка мела двор с обеда и до вечера, пока не вымела всё дочиста, ни листочка не осталось, а папа с дедушкой несколько раз сходили на склон за водой, наполнив большой бак доверху.

Старший брат Маои, сидя на корточках, разводил огонь в очаге: аккуратно связывал в пучки собранный хворост и по одному засовывал их в топку. Малышка Цзюаньэр сидела рядом с ним на скамеечке и глядела, как тянутся ввысь языки пламени, слушала ворчание супа в котелке и вдыхала густой аромат свинины, варившейся уже целую вечность.

Маои и Цзюаньэр всё ждали и ждали – как же долго! – и наконец дождались того самого момента, когда можно будет отведать свиных ножек. Наступала новогодняя ночь!

Папа, стуча ножом по разделочной доске, порубил две огромные свиные голяшки. Сваренные на очаге до полуготовности, они подрумянились и пахли очень аппетитно. Маои и Цзюаньэр раздували ноздри, вдыхая аромат готовой еды, но выпрашивать угощение не смели. Папа говорил, что новогодний ужин нужно готовить всей семьёй. А когда всё будет готово, они с дедушкой установят квадратный стол, все рассядутся на свои места, поднесут предкам вина, и только тогда папа разрешит приступить к трапезе.

Хуан Чжунцзе уместил порубленные куски свинины в тазик для умывания, а затем по кусочку переложил в котел, выбрал несколько высушенных мандариновых корочек, взял горсть домашнего бадьяна и бросил туда же. Не прошло и четверти часа, как мясной аромат стал ещё гуще.

В тот вечер накануне Нового года домочадцы, соблюдая многолетнюю традицию, вместе готовили праздничный ужин, и никто в семье не бездельничал.

Дедушка щипцами вытащил горящие полешки и положил на их место корни и стебли, оставшиеся после сбора урожая. Те помаленьку занялись, и постепенно комната начала прогреваться. Закончив дела на кухне, бабушка вытерла руки и, проворно вытащив бамбуковую корзинку со швейными принадлежностями, при свете горящих корней и стеблей сделала последний ряд стежков на матерчатых туфельках Цзюаньэр.

Мама, Хуан Цайцинь, привыкшая трудиться без продыху, тоже, конечно, не сидела без дела.

В тусклом свете лампы, близорукая, низко склонив голову, она сосредоточенно раскатывала на разделочной доске тесто, постепенно превращая его в гладкую золотистую кукурузную лепёшку. Маму только вчера выписали из больницы. Чувствовала она себя немного лучше, а потому сразу взялась за дела, правда, слабость всё равно ещё сказывалась – после раскатывания каждой лепёшки ей приходилось останавливаться, чтобы перевести дух. Масло и соль, обычно стоявшие в сторонке, на сей раз пришлось подвинуть очень близко, чтобы она их видела и могла дотянуться.

Мама старалась, и каждая лепёшка выходила у неё круглая-прекруглая. Вскоре она раскатала все десять – именно столько полагалось для встречи Нового года.

– Цайцинь, давай вместе почтим предков и попросим их благословения, чтобы третий ребенок благополучно появился на свет, чтобы нашей семье в грядущем году улыбнулись счастье и удача! – Папа выставил на стол чарки и наполнил их до краев. Потом он взял маму за руку, помог опуститься на колени и сам стал рядом. Супруги согласно традиции совершили земной поклон.

– Маои, Цзюаньэр, в следующем году у вас появится братик или сестричка! – сияя от счастья, объявил папа, когда все расселись за столом. Оказалось, что семья из шести человек скоро должна была превратиться в семью из семи человек. Кроме одиннадцатилетнего Маои и семилетней Айцзюань теперь, как оказалось, была ещё и кроха в мамином слегка увеличившемся животе!

– Подарки! Подарки! Вот ваши подарки! – Разрумянившаяся мама достала из кармана свернутый синий платок из ситца, вытащила оттуда две купюры по два цзяо[4] и дала одну брату Маои, а другую – сестричке Цзюаньэр.

Помешкав слегка, она вынула ещё одну купюру, больше, чем те две, подаренные детям. Брат увидел, что это два юаня. Мама отдала деньги папе:

– Из соседней деревни придут поздравить нас с Новым годом, это для них.

Папа взял большой красный лист бумаги – обрезок рулона для парных надписей – и, очень аккуратно завернув в него два юаня, убрал свёрток в карман.

Для кого же были эти деньги, да ещё так много? Маои не знал, и Цзюньэр тоже.

– Зачем отдавать кому-то эти деньги? – всё же не удержался и спросил папу Маои.

– Через два дня из соседней деревни придут ваши дядья, чтобы исполнить танец со львом[5].

И дети стали с нетерпением ждать праздника и мечтать, чтобы танцоры со львом пришли поскорее.

Жители местечка Люшан, что в горах Дашишань, очень бедны. Если ты проголодался, то, сколько не кричи, сколько не плачь, всё равно денег от родителей не дождёшься. Но в Новый год местные – что богатые семьи, что бедные – становятся, точно богачи, необыкновенно щедры.

Вот и папа Маои решил:

– На второй день Нового года мы перевяжем этот красный конверт красной же бечёвкой и подвесим на балке, а утром третьего дня к нам придут танцоры – и их «лев» просто зубами щелк, и схаватит конверт! Вы только посмотрите, какая щедрость!

Папы и мамы знают: пусть у всех хозяев награда будет в конверте, а ведущий «льва» – человек с поющей жемчужиной, который обычно забирает награду, – сможет определить, насколько она велика. А уж по толщине конвертов дядья поймут, у какой семьи нынче доход больше, а у какой – наоборот.

Когда награда от семьи большая, а хозяин румяный да сияющий, предводителю львиного танца тоже радостно, и он со спокойной душой принимает деньги. Если же награда оказывается скудной, то предводитель никогда не посмеет возмущаться. Напротив, ему очень неловко будет принимать от людей с измождёнными серо-зелёными лицами тощие новогодние конверты, ведь это значит, что достатка в их семье нет.

Конечно, взять-то он всё равно возьмет, чего уж там, сам из такой же семьи! В голодный год, потанцевав на новогодних праздниках у односельчан, он сможет купить для больной жены лекарственных трав, а для детей – школьные ранцы или ещё что-нибудь полезное. Лев, приходящий на Новый год, – талисман всего местечка Люшан, всей волости Бабе, и даже всего городского округа Байсэ, и у глав семейств, конечно, всегда найдётся для него один-два юаня.

Так всегда было: ты помогаешь мне, а я – тебе. Все здесь, в Дашишань, живут, поддерживая друг друга.

И вот наконец настал третий день Нового года.

Преодолев нестихающий ледяной ветер, явились танцоры со львом, чтобы поздравить жителей Люшана с Новым годом!

За дверью затрещали громкие хлопушки, зазвучали гонги и барабаны танцоров, зазвенела поющая жемчужина в руках предводителя, послышался смех и гомон товарищей. Маои и Цзюаньэр высунули головы из-под одеял, вмиг подскочили, кое-как оделись и пошли вслед за отцом, чтобы вместе встретить гостей.

Хуан Чжунцзе распахнул дверь, и в то же мгновение танцоры начали своё представление: один – в костюме Большого Будды, двое изображали льва, а ещё один манил его переливающейся жемчужиной. Огромный лев то делал вид, что спит, то вдруг просыпался: вот он умывается и чистит уши, вот гоняется за жемчужиной и кувыркается. Брат и сестра восторженно вскрикивали:

– Здорово! Вот здорово!

Два танцора со львом, одетые в алые костюмы, перехваченные в талии изумрудными кушаками, выглядели грозно и торжественно. Отплясав все номера, красный лев величаво улёгся на плечи танцоров, важно обошел комнату и, задрав голову, ухватил с балки красный конверт с двумя юанями.

Рождение Сюэр

Было утро 18 апреля 1989 года.

На рассвете у подножья гор Дашишань, что в местечке Люшан волости Бабе, звенели два нежных голоска. Брат Маои с младшей сестрой Цзюаньэр косили в горах траву и напевали деревенские песни под аккомпанемент птичьих трелей и гул насекомых. Их отец любил петь, и дети, конечно, тоже этому научились.

Было около десяти утра, ребята напелись до устали и накосили полную корзину травы. Когда они вернулись домой, то первой увидели бабушку, которая с тазиком горячей воды спешила в мамину комнату. На ходу она сообщила им радостную новость:

– Маои, Цзюаньэр, ну наконец-то! Мама родила вам сестрёнку, бегите скорее смотреть!

Счастливый отец Хуан Чжунцзе только вернулся с подработки в Тяньяне. Он был словно обуглен солнцем и невероятно худ, но в отличном настроении. Перьевой ручкой он записал эту памятную дату на внутренней стороне двери. День тогда был самый обычный, но для Хуан Чжунцзе – удивительный, потому что его жена Хуан Цайцинь родила ещё одну чудесную дочку.

Истощённое тело Цайцинь не подвело маленького человечка, который восемь с лишним месяцев рос у неё внутри. Бабушка завернула новорождённую девочку в узорчатое одеялко. Два-три дня она поила малышку сиропом из бурого сахара. Девочка была ужасно миленькая: маленькие пальчики теребили красную ниточку из одеяла, сморщенное пухлое личико – точно румяное яблочко, большие глаза были распахнуты и как будто задумчиво разглядывали бабушку, кормившую внучку сиропом. Эти ясные, прозрачные, как озёра, глаза не моргая смотрели на старую женщину и словно впитывали её улыбку.

Теперь уже старшая сестра, Цзюаньэр, робко подошла и протянула руки, желая поглядеть на малышку, но не смела просить об этом бабушку.

– На, возьми её! Только держи крепко, это ведь твоя сестренка! – Цзюаньэр приняла у старушки тёплый свёрток и слегка растерялась от радости: какой милый ребёночек, просто прелесть! Малышка внимательно рассматривала девочку, взявшую её на руки, да и старшая сестра сосредоточенно глядела ребёнка, не в силах отвести глаз.

Цзюаньэр была словно зачарована и всё вглядывалась в чистую синеву малышкиных глаз, этот нежный синий цвет навсегда поселился у неё в душе.

Но больше всех ликовал, конечно, ещё раз ставший отцом Хуан Чжунцзе. Каждому встреченному на улице человеку он с радостным смехом сообщал:

– Дочурка! У меня родилась дочурка!

– У меня родилась младшая сестра! Теперь у меня две сестренки! – Ещё один мужчина в семье, Маои, был счастлив не меньше! Вместе с Цзюаньэр он выбрал для сестренки красивое имя – Сюэр.

Все домочадцы радовались и хлопотали вокруг малышки, все, кроме мамы. Она тихонько лежала на кровати, бледная, со слезами на глазах, и за всё время не проронила ни слова.

С самого рождения Сюэр достались какие-то крохи маминого молока. А ведь материнское молоко – естественная пища для младенца! Богатые в таком случае покупали в посёлке молочную смесь, но разве у семьи Сюэр были такие деньги? Маму мучила совесть.

У неё самой, не успевшей отдохнуть и восстановиться после родов, дела обстояли ещё хуже. В один день мама даже не смогла взять чайную чашку, потому что перестала видеть собственную руку. Страдающая, сокрушённая, опечаленная мама не находила сил, чтобы работать, у неё не было молока для Сюэр – она только и могла, что день за днём лежать в одиночестве. Мама даже не решалась взять Сюэр на руки – боялась, что уронит свою ненаглядную малышку.

– Я не вижу Сюэр! Не вижу Сюэр! Что же делать? – Порой мамино зрение мутнело, а за ним начал мутиться и рассудок.

Папа пытался накормить маму супом с яйцом, но она отказывалась, отодвигала чашку, сжимала губы в тонкую полоску и, заливаясь слезами, отворачивалась к стене – ей невыносимо было видеть измождённое лицо мужа. Иногда она ела через силу, но тогда её тошнило, и несколько ночей подряд она плохо спала.

Другие мамы спустя месяц после родов уже беленькие да кругленькие, а мама Маои и Цзюаньэр, наоборот, почернела и осунулась. Временами дети видели, как она ни свет ни заря сидит у окна с безучастным видом и что-то бормочет себе под нос. Если Цзюаньэр заговаривала с ней, та не отвечала.

– Врождённый порок сердца, да еще осложнения после менингита – всё это не так-то легко вылечить, – сказал папе деревенский доктор.

– Но мы должны! Если здесь её не вылечить, я повезу жену в посёлок! – ответил папа.

С тех пор маму уже несколько раз возили к поселковым врачам, но легче ей не становилось. Молока у неё не было, и Сюэр постоянно плакала от голода. Крик этот был настолько пронзителен, что его было слышно даже в безмолвных горных рощах слив и миндаля, поэтому бабушка, едва вернувшаяся в свой дом, находившийся на довольно приличном расстоянии от дома семейства Хуан, поспешила обратно.

Поглядев на плачущую Сюэр, старушка взяла её на руки и объявила:

– У её мамы глаза плохо видят, лучше не оставлять малышку рядом. К тому же Цайцинь скоро нужно будет лечь в больницу. Так что заберу-ка я пока Сюэр к себе!

Папа было воспротивился, но бабушка рассудила верно:

– Малышке нечего есть. А у нас там соседские жёны недавно родили, не переживай, молоко найдётся. – И папа был вынужден согласиться.

Ему и самому приходилось нелегко: смотреть за целым стадом домашней скотины – тяжкий труд, где уж было найти время на Сюэр! Старшему брату нужно учиться, а старшая сестра ещё мала, поэтому выбора не было: Сюэр отдали бабушке.

Если в деревне не находилось молока, бабушка, пристроив Сюэр себе за спину, шла за ним в посёлок; если и этого не хватало, давала малышке кашу из кукурузной муки. В пять месяцев Сюэр уже ела одну только кукурузную кашу, как взрослые. Малышка Сюэр, почти не знавшая маминого молока, росла на удивление крепенькой, славненькой, её большие глаза как будто могли говорить. Малышка улыбалась всем вокруг, и от её улыбки на душе становилось тепло и сладко.

Иногда бабушка с Сюэр за спиной приходила навестить маму. Больная Цайцинь собиралась с силами, брала дочку на руки и прикидывала: да, вес прибавился. Встав с кровати, она брала лопатку, шла за дом, рыла ямки близ сливовых деревьев и высаживала там пару кустиков азалий.

Азалии потихоньку росли, а вместе с ними росла и Сюэр.

А когда вдоль дороги бурно зацвели дикие травы и пятицветные сливы, на маминых азалиях распустились чарующие яркие цветы.

К этому времени папины сливовые деревья тоже стали большие-пребольшие. Маои срывал с них сливы – и кислые, и сладкие – для Цзюаньэр и Сюэр.

Старший брат ел кукурузную кашу, старшая сестра ела кукурузную кашу, и Сюэр тоже ела кукурузную кашу. Но после жиденькой кукурузной каши Сюэр всё равно оставалась голодной.

Когда Сюэр хотелось есть, папа с братом шли в горы. В горах они собирали миртовые ягоды, дикие персики и мушмулу, а дома чистили плоды от кожуры и давали ароматную мякоть Сюэр. Но и после этого она не чувствовала сытости.

По ту сторону гор

Очередное утро прошло в трудах.

Свиноматка опоросилась, а папа как назло уехал далеко, и все домочадцы бегали как ужаленные. Дедушка и бабушка принимали роды, а старший брат с Сюэр на руках стоял у свинарника и считал. Раз-два-три… Целых восемь поросят! Один поросёнок стоил двадцать юаней, значит за восемь можно было выручить аж сто шестьдесят юаней! Бабушка так и светилась радостью.

Наглядевшись на поросят, Маои с Сюэр пошёл в коровник смотреть телят: они росли крепкими и весёлыми. А как же иначе? В любую погоду папа Хуан Чжунцзе ни свет ни заря будил Маои, и они, каждый с заплечной бамбуковой корзиной, шли косить для них свежую траву.

Маои частенько уходил с папой весь в инее, а возвращался уже с ног до головы в росе.

Коровы и телята ласково смотрели на отца и сына, на свежую травку, что те принесли, и не переставая мычали грустными и протяжными голосами. И голоса их были так же прекрасны, как и папины горные песни.

Вернувшись со склона, Маои сперва всегда давал травки самому маленькому телёнку, а когда тот начинал жевать с аппетитом и уже не смотрел на Маои, мальчик шёл на кухню просить у мамы еды для себя. Двое мужчин, не жалея сил, заботились о животных в свинарнике и коровнике. Ведь если скотина регулярно наедается досыта, тогда она наращивает мясо и жир для человеческой семьи.

Овцы и куры, пасшиеся в долине, тоже прямо-таки лоснились от здоровья и силы.

Папа говорил:

– Нельзя относиться к коровам и пони как к скоту!

Взять, к примеру, двух этих больших пони.

– Пони – передовики семейного хозяйства! – неоднократно говорил папа Маои. – Я отношусь к ним как к своим детям. В горах Дашишань без двух таких сыновей никак! Два двуногих сына маловаты будут, не смогут делать ту же работу, что эти четвероногие!

Добрые пони не зазнавались от такой любви. Каждый день они покорно шли с хозяином в горы, а вечером тащили обратно урожай – зерно, фрукты и ягоды. Иногда Маои, следуя отцовскому примеру, вёл пони, гружённого собранными в горах кукурузными початками, дикими плодами и, конечно, травой для коров.

А порой Хуан Чжунцзе не ходил в горы, и Маои, набравшись храбрости, усаживал на большого пони Цзюаньэр, а сам шёл с Сюэр на руках. Довольный и важный, он шагал рядом с пони и пел во весь голос, щекой прижавшись к щёчке Сюэр. А когда петь надоедало, Маои принимался кричать – обычно он выкрикивал названия растений на склоне, которые были ему известны.

Мирт, персик, мушмула, слива…

Когда брат глядел на горные растения, то, как ни удивительно, не замечал ничего, кроме их разноцветных плодов, а ведь дело тут было в том, что чаще всего он ходил в горы с урчащим от голода животом. Однако, собрав плоды, он не набрасывался на них сразу же, а сперва выбирал самые спелые и сладкие, мыл их в горной речке и кормил сначала Сюэр, а потом Цзюаньэр. Красные – персики, груши и дикая клубника, жёлтые – сливы и мушмула, фиолетовые – мирт. Ягоды приземистого мирта из зелёных постепенно превращались в жёлтые, из жёлтых – в красные, из красных – в пурпурные. К началу осени они уже полностью созревали и становились фиолетовыми.

Когда большой пони и трое ребятишек возвращались домой, бабушка обычно уже выставляла на квадратный стол глубокие миски с кашей из кукурузной муки. Голая каша на ужин не нравилась ни Цзюаньэр, ни Сюэр, но старшему брату она казалась сладкой и вкусной. В ней чувствовались густой фруктово-ягодный аромат и смех двух его сестренок, тоже пахнущих фруктами и ягодами.

Маои привык перебиваться кукурузной кашей, свыкся с постоянным физическим трудом и тем, что учёбой он занят только время от времени. Он обожал те мгновения свободы, когда катался на большом пони по окрестностям. Ещё совсем ребенок, он не мог увидеть мир за пределами Дашишань, как его отец, и не понимал, почему тот ворочается по ночам в постели без сна, не замечал тревогу и грусть в его глазах.

Однажды вечером, вернувшись домой после нескольких дней отсутствия, Хуан Чжунцзе прямиком направился к своим родителям.

Бедному Люшану было не удержать Хуан Чжунцзе – он поведал родителям план, который вынашивал уже целый год:

– Матушка, я хочу найти место, где можно посадить манго. Позову с собой земляков, сделаем целую плантацию, как Мо Вэньчжэнь из деревни Шансин.

Про Шансин бабушка, конечно же, знала. В 1986 году жители одного местечка в деревне Шансин из их уезда (кажется, более ста человек) переехали в деревню, где были свет и водопровод, чтобы трудиться на плантации манго и выращивать сочные жёлтые и зелёные плоды. Секретарь деревенской партийной ячейки[6] по имени Мо Вэньчжэнь бросил жителям того местечка призыв, и оно враз опустело.

Почему все те люди пошли за ним? В Шансин в год на человека приходилось около ста цзиней[7] крупы, то есть не более трех лянов[8] в день – особо не наешься. Больше тридцати местных девушек сбежали в другие края и вышли там замуж. Люди слышали, что за пределами Шансин есть и земля, и вода, и деньги, что там много еды, а между страдами можно подрабатывать, так отчего бы не рискнуть и не пойти за Мо Вэньчжэнем? Конечно, надо идти!

– Манго начинает плодоносить только через несколько лет. Что наша большая семья будет есть всё это время? – поинтересовалась бабушка, которая смыслила в манго побольше Хуан Чжунцзе.

– Я стану вторым Мо Вэньчжэнем. А если что и не пойму, так спрошу у Мо Вэньчжэня, я буду учиться у него! – не сдавался Хуан Чжунцзе.

– Мо Вэньчжэнь – деревенский партийный секретарь, а ты? Он образован и технически подкован, а ты? Как ты собираешься добиться всего, о чём говоришь? У тебя трое детей, сперва их вырасти! – резонно твердила старушка, и это была правда, жестокая правда.

Дашишаньское местечко Люшан ничем не отличалось от деревни Шансин – мало воды, мало земли, мало еды и тоже в глухом бездорожье. Столько похожего, но всё-таки: если они смогли, то почему мы не сможем? Хуан Чжунцзе никак не мог взять этого в толк. Он ведь мечтал, как Мо Вэньчжэнь, перевезти земляков в другие места, чтобы каждая семья из Люшана зажила наконец по-человечески!

Но обремененному маленькими детьми Хуан Чжунцзе это было и впрямь не под силу. И причина отнюдь не только в отцовском бремени, а ещё и в том, что, как сказала бабушка, Мо Вэньчжэнь – партийный секретарь, у него были знания и навыки, а у Хуан Чжунцзе – нет. У него не было ничего, кроме горячего, искреннего желания изменить Люшан.

Хуан Чжунцзе вдруг стало невыносимо горько и стыдно за свою необразованность.

И тогда он, возможно, впервые задумался над очень непростым вопросом: как дать своим детям образование? Ведь они растут и должны учиться, ну хотя бы Маои! В местную школу можно было ходить в ясные дни, да и в небольшой дождь в целом тоже, а вот случись ливень – уже не пройдёшь, потому что дороги сильно размывало. Нельзя, чтобы сын всё время косил с ним траву или играл целыми днями напролет. Если самому Хуан Чжунцзе не суждено стать вторым Мо Вэньчжэнем, то, может, у его сына или дочерей это получится?

И Хуан Чжунцзе решился на отчаянный шаг.

Палящее солнце стояло в зените, когда он, прихватив сынов ранец и по комплекту сменной одежды для себя и Маои, выдвинулся с ним в путь. Хуан Чжунцзе понимал, что не станет вторым Мо Вэньчжэнем, однако горы Дашишань он всё-таки решил покинуть. Зачем? Чтобы стать хорошим отцом – таким, который нашёл для детей приличную школу.

Но куда же было отправиться на поиски? Единственным вариантом для них с Маои казался уездный город Тяньян, что в сорока с лишним ли[9] от гор Дашишань. Уездные школы всегда были лучше деревенских. Хуан Чжунцзе собирался расспросить как следует своего единственного тамошнего родственника Хуан Гуанцзюня – старшего брата Цайцинь и второго дядю[10] Маои. Хуан Гуанцзюнь был рабочим и трудился в уездно-городском отделе технического обслуживания дорог. Он прожил в городе уже много лет и наверняка смог бы что-то посоветовать, рассуждал Хуан Чжунцзе. Со свёрнутыми и закинутыми за спину матрасом и одеялом, крепко держа за руку взмокшего от жары Маои, он шагнул на порог дома Хуан Гуанцзюня.

Увидев Хуан Чжунцзе с ребенком и поклажей, второй дядя был озадачен. Растерянность его, однако, длилась совсем недолго: он мигом позвал вторую тётю.

– Передвинь кровать, может, втиснем сюда ещё двух человек? – Вместе они быстро разместили постель нежданных гостей в чулане и принялись обсуждать, как бы отправить Маои учиться.

Довольно быстро из разговора стало понятно: второй дядя тоже мало что знает про местные школы. Оказалось, что он работал будочником в отделе технического обслуживания дорог и такими вещами особо не интересовался.

Однако Хуан Чжунцзе ни капельки не расстроился, поняв, что второй дядя не сможет им помочь, и каждый день чуть свет отправлялся в город изучать местные учебные заведения. Ознакомившись со всеми школами, он выбрал наконец одну, о которой были самые лучшие отзывы.

Уездный город совсем не то, что Дашишань. Там одни только горы и ничего кроме гор, а здесь, помимо хороших школ, есть также рынок сельхозпродукции, завод по выращиванию саженцев плодовых деревьев и шелкопрядильная фабрика. А у шелкопрядильной фабрики – собственная школа с детсадом, младшими и средними классами[11]! Как только Хуан Чжунцзе подошёл к школьным воротам, то уже не захотел уходить. Ученики говорили на чистейшем путунхуа[12], их голоса были сильными и ясными, как у взрослых, они деловито шагали на урок, одетые во всё новенькое. Да, городские ребята совсем другие! Он узнал, что это школа для детей иногородних рабочих шелкопрядильной фабрики. Других ребятишек, даже живущих неподалеку, в неё не принимали.

Размечтавшийся и пунцовый от возбуждения, Хуан Чжунцзе стал донимать своих родственников:

– Вот бы моим детям здесь учиться!

– И думать забудь! Как ты собираешься пристроить туда детей? Родители тех ребят приехали из крупных городов – Шанхая, Циндао или Пекина; они помогают нашим техникам. Это интеллигенция со всей страны! Это – «Школа отпрысков», разуй ты глаза! Разве твоих деревенских детей из волости Бабе, из местечка Люшан возьмут туда? Да ты никак жаба, мечтающая отведать лебединого мяса!

И что бы ни говорил им бедный Хуан Чжунцзе, дядя и тетя всё смеялись над ним: не бывать этому, ни за что не бывать!

Но не таков был Хуан Чжунцзе, чтобы сдаваться. Всю ночь он ломал голову, как убедить нужных людей принять его детей в школу.

А на следующий день попросил дядиного знакомого свести его с секретарём партячейки деревни Пинпо, где располагалась шелкопрядильная фабрика. Шагая за партсекретарем, Хуан Чжунцзе изложил ему свое предложение:

– У вас тут столько горных склонов пустует – я посчитал, больше тридцати му… Как жаль, что на них только стариков хоронят! Я хочу взять эти земли в подряд – расценки ваши, без торга.

– Пустырь в подряд? Вот это действительно интересное предложение! Ещё никто не изъявлял желания взять здесь подряд, так что, пожалуй, тебе удастся получить эту землю.

– Но у меня есть условие – мои дети будут учиться в вашей школе. Если это возможно, тогда по рукам!

Мужчины решили, что продолжат переговоры после того, как вопрос будет обсуждён на всеобщем деревенском собрании.

По итогам собрания задумка Хуан Чжунцзе сработала – деревня согласилась отдать ему землю в подряд для возделывания, а деревенская администрация посовещалась с руководством «Школы отпрысков», и те неохотно, но согласились зачислить Маои. Хуан Чжунцзе немедленно подписал договор и на следующий день отнёс его в школу. Сегодня приняли Маои, а потом обязательно примут и Цзюаньэр! Он был в этом уверен.

Но чтобы дети могли здесь учиться, необходимо было наладить стабильное поступление денег в семейный бюджет. Найдя пустоши для освоения, Хуан Чжунцзе радовался так, словно подобрал золотой слиток на дороге. Благодаря этим землям он твердо обоснуется рядом с фабричной «Школой отпрысков»! Вскоре он нашёл место, наиболее подходящее для того, чтобы разбить лагерь: неподалёку от пустыря прямо на склоне – менее чем в двухстах метрах от здания школы. В планах его было как можно скорее перевезти сюда всю свою семью, чтобы вместе возделывать эти земли, пока дети учатся.

Получив свой надел, Хуан Чжунцзе тут же принялся наводить там порядок. Он пригласил двух каменщиков, и на пустыре быстро вырос сарай с соломенной крышей, чтобы хранить инвентарь. В разгар лета во время перерывов там можно было присесть, прилечь, спрятаться от жестокого солнца, а когда приедет вся семья – сарай может служить жилищем для свиней, пони, коров и овец.

Бедняк, каких еще поискать, Хуан Чжунцзе верил, что всё получится. Он ни разу в себе не сомневался. Верил, что если уж сам не станет вторым Мо Вэньчжэнем, то детям это несомненно удастся, может быть, они даже превзойдут Мо Вэньчжэня. А ещё он верил, что среди его отпрысков хотя бы один окажется способным. Вот о чем с гордостью думал Хуан Чжунцзе, пока осваивал каменистые земли пустыря.

При мысли о будущем сердце Хуан Чжунцзе радостно трепетало.

Новые хозяева склона

Тот день, о котором я рассказываю, семье Хуан Чжунцзе суждено было запомнить в мельчайших подробностях.

Люшанские пятицветные сливы шелестели на прощание своими тёмными овальными листьями. Хуан Чжунцзе со всем семейством от мала до велика и целым стадом домашнего скота выдвинулся в уездный город.

Перевезти предстояло не только семерых членов семьи, но и не менее важных и драгоценных пони, коров, свиноматок, приносивших живые деньги, а ещё десяток чудеснейших кур, которых мама кормила каждый день, и, наконец, любимцев Сюэр – крольчат и собачек. Целый огромный клан!

Папа с дедушкой встали ни свет ни заря и погрузили все домашние вещи на три деревянные ручные тележки. Потом они пошли в хлев, одного за другим разбудили всех домашних животных и сообщили им:

– Мы с вами переезжаем! Переезжаем!

В дорогу бабушка с мамой напекли жёлтых ароматных кукурузных лепёшек; воду в заплечном мешке нёс Маои.

Папины пони тащили все зерновые припасы и вещи семьи из семи человек. Маои то шёл следом за отцом и дедом, что погонял коров, тянувших за собой две тележки с поросятами и курами и одну с домашним скарбом, то подстраивался под семенящий шаг бабушки. Старушка с шестимесячной Сюэр за спиной и с Цзюаньэр за руку замыкала строй – малышка сразу уснула в качающейся холщовой переноске. Вся эта куча домашней утвари, одеял, тюфяков и сетчатых пологов, которая перемещалась с семьёй Маои с одного места на другое, казалась мальчишке настоящей горой Тайшань, сошедшей с места и отправившейся в путь.

Грандиозная колонна степенно двигалась целый день и потом целую ночь, делая небольшие остановки, и так, шаг за шагом, преодолевая гору за горой, речку за речкой, они, наконец, прибыли на место.

Наши путешественники добрались до пригорода, где располагалось жилище второго дяди.

Каштаны и хворост отлично горят, шурин и зять – родня хоть куда! Дядюшка с тётушкой приняли семерых человек:

– Если смогли разместить двоих, то разместим и семерых! Народу много, брошу-ка вам ещё две подстилки!

Семья Хуан добралась до места уже под утро, а пока все разместились в тесноте, так уже и вовсе наступил новый день. И тут стало ясно, что свиньям, пони и коровам места для отдыха предусмотрено не было. Тогда папа и дедушка сразу же принялись за работу, несмотря на усталость. Раз-раз, и за два дня сарай на склоне был переоборудован в коровник, конюшню и свинарник.

Тоска по родной волости Бабе не оставляла папу, и он порой в короткие минуты отдыха всё напевал строки из горных песен покинутого им края.

Свиней и овец теперь было содержать трудно – тучных пастбищ, как в горах Дашишань, тут не было, поэтому отцу пришлось оставить только пони, чтобы возить урожай. Но зато здесь выращивали черешковую капусту, батат и сахарный тростник: капусту и батат ели сами, а тростник продавали.

Земля, на которой отец решил обосноваться, принадлежала деревне Пинпо. Это был горный склон, а не долина, так что даже трава там особо не росла. Здесь же неподалёку деревня хоронила своих мертвецов. Дедушка и бабушка, отец и мать с утра до ночи трудились на склоне – мужчины с бамбуковыми корзинами за спинами шаг за шагом рыхлили мотыгами землю, а женщины выбирали из неё куски кирпичей, обломки черепицы и булыжники. Сколько земли подготовят – столько и засадят. И вот наконец многими стараниями склон приобрёл ухоженный вид.

Пот семейства Хуан обильно удобрил тот кусок земли, что был им выделен. Труженики порубили стебли тростника, рядами уложили обрубки в борозды, удобрили и прикопали. После первого же мелкого дождика из почвы сначала показались несколько робких нежно-зелёных хвостиков, а потом и весь тростник пророс. Упругие стебли вырвались на свет, их тихонько обдувал ветер, увлажнял шелестящий дождь, постепенно они окрепли и стали настоящим густым тростниковым лесом. В сентябре тростник набрал сладость. Мама осталась охранять с таким трудом возделанное поле, а отец побежал на сахарный завод подавать заявление на уборку.

А вот и официальное разрешение с красной печатью!

Родители на радостях наняли помощников и вместе с ними резали тростник всю ночь. Поработав два дня подряд до самой темноты, сняли половину урожая, папа нанял тележку и отвёз тростник на завод в двадцати с лишним километрах от их нынешнего жилища.

– Продадим тростник, купим кирпич и черепицу, а года через два построим новый дом, – ликовал Хуан Чжунцзе.

Но его радость развеялась как дым – вернулся он абсолютно подавленный:

– За тонну сахарного тростника мы выручили всего двести с чем-то юаней, за минусом расходов на подёнщиков, перевозку, рассаду и удобрения, нам почти ничего не осталось…

А ещё он узнал, что на оставшемся тростнике заводу не заработать, поэтому его и вовсе не примут.

– А землю эту, похоже, придётся вернуть, потому что здесь хотят строить завод! – С этими словами он отдал жене не деньги, а заводскую долговую расписку с печатью.

Новости были одна другой хуже.

– Э-эх, видимо, в этом году мы стали что собака, которая лает на луну – просто зря потратили много сил, – устало проговорил Хуан Чжунцзе бабушке.

– М-да, сажать сахарный тростник – всё равно что таскать камни на гору или носить воду в бамбуковой корзине. Ну и пусть, но жизнь-то продолжается! – ответила старушка, поудобнее устраивая Сюэр у себя на коленях.

Как всегда, даже в самую холодную зиму бабушка видела тёплые пейзажи грядущей весны:

– Ведь здесь нас приняли, дали нам обосноваться. И ради детей мы должны пустить здесь корни. Не вышло с тростником, так пойдём другим путём. Я не верю, что другого пути нет.

И правда, почему это нет другого пути? Бродя по окрестным пустырям, Хуан Чжунцзе наткнулся на нетронутый участок, усеянный булыжниками. Однако эта земля принадлежала уже не деревне Пинпо, а лесничеству «Саньлэй».

Хуан Чжунцзе обратился в лесничество:

– Можно взять в подряд?

– Можно. А вы откуда? Что хотите выращивать? – заинтересовался начальник лесничества.

– Я из волости Бабе, местечко Люшан, хочу выращивать манго, – бодро рапортовал неунывающий Чжунцзе.

После переговоров он был на седьмом небе от счастья…

Лесничество «Саньлэй» было согласно дать ему землю в аренду, а кроме того, семья Хуан получит помощь в рамках национальной политики переселения и борьбы с бедностью. Просто замечательно!

– Манго может принести много денег, это серьёзное дело! Однако доход будет только через несколько лет, ты взвесь все за и против, продумай всё как следует, – наставляла бабушка.

– У нас обязательно получится! По закону нам скостят большую часть арендной платы, это и вправду хороший вариант. А пока манго не плодоносит, мы сможем на больших пони подрабатывать перевозкой грузов в городе!

И Хуан Чжунцзе подписал с начальником лесничества договор земельного подряда на тридцать лет.

В сентябре на манговых плантациях Хуан Чжунцзе закипела работа: вся семья взялась за дело – боронили землю, выпалывали сорняки, вносили удобрения и прокладывали водоотводные канавы. Они выбрали толстенькие, налитые силой манговые косточки и аккуратно высадили их в грунт.

Вместе с косточками они вложили в эти манговые земли всю свою надежду.

Бабушкина деревня

А Сюэр потихоньку росла за бабушкиной спиной.

Она научилась ходить под бабушкиным чутким присмотром и скоро уже бегала по земле так быстро, что и бабушка не могла её догнать, и дедушка не мог, один лишь ветер был в силах угнаться за ней. Взметал листья, кружил их и мчался вслед за Сюэр.

Что делала бабушка, то и Сюэр.

Бабушка брала чайную чашку, и Сюэр тоже.

– А-а-а-й! – Кипяток из чашки пролился, и Сюэр обожгла пальчики.

– Не плачь, Сюэр! Не плачь, Сюэр! – Бабушка взяла листик, разжевала в кашицу, перемешала с теплым чаем и намазала внучкины пальчики. – Помажем лекарством, вот так, и всё пройдет!

Как-то в прохладный ветреный день бабушка собралась на улицу. Сюэр, вытянув ручки, преградила путь и потребовала взять её с собой.

– Сюэр, весной не поработаешь – зимой будешь есть северный ветер. Хотела змея межу проложить, да поздно[13]! – Бабушка погладила Сюэр по головке и одна выскочила на улицу. Она отправилась в горы: дедушка пас там коров, и старушка спешила к нему на помощь.

После переезда в город дедушка, владевший искусством массажа и лечения травами, не смог продолжить своё дело, поэтому с понедельника по субботу пас скот в горах. Бабушка ушла к нему, оставив Сюэр на пороге растерянно глядеть ей вслед и размышлять над её словами:

– Трудолюбивый в поле чешет, лентяй и гривы не расчешет.

Но ведь Сюэр не лентяйка! Встав с постели, она перво-наперво всегда просит старшую сестру причесать её. Цзюаньэр после утренних занятий помогает родителям в поле, поэтому делает младшей причёску, только как выдастся свободная минутка. Иногда причёска выходит хорошо, иногда не очень. Если всё складывается удачно, Сюэр ходит весь день весёлая и вечером ложится спать не с мамой, а с сестрой; а если волосы совсем не слушаются, то Сюэр дожидается бабушку и плача жалуется ей на Цзюаньэр.

Бабушка обеих внучек любит, обеим сочувствует: и старшей, которая умеет плести косы, и младшей, которая от горькой обиды порой жалуется бабушке. И Цзюаньэр, и Сюэр она выкормила сама, ходила с ними по домам, выпрашивая для малышек молоко.

Но в эту зиму бабушка, обожавшая Цзюаньэр и Сюэр, никогда прежде не болевшая, вдруг занемогла. Когда болела мама, за ней ухаживала бабушка, а теперь, когда заболела бабушка, за ней стали ухаживать Цзюаньэр и Сюэр.

Сестрички глядели на отёкшее лицо старушки, и у обеих начинало щипать в носу, а к горлу подступали слёзы. Они не хотели, чтобы бабушка, как их мама, лежала на больничной койке и подолгу не могла вернуться домой. Не хотели, чтобы каждый день, открывая утром глаза, они не видели бабушку и не слышали, как она откликается на их зов. Однако на этот раз бабушка заболела тяжело и всё-таки попала в больницу.

До сих пор обеспечивать семью из семерых человек папе помогали только бабушка с дедушкой. Именно на пожилой, но крепкой женщине лежала ответственность присматривать за детьми и заботиться о больной Хуан Цайцинь. Если бабушка окажется на больничной койке, это даже хуже, чем когда мама болеет – Цзюаньэр переживала, Сюэр переживала, а сама бабушка переживала ещё больше.

И недуг старушки был ничуть не слабее маминого. Доктор сказал, что у неё ревмокардит, ноги отекали и были проблемы с дыханием – порой она даже с открытым ртом никак не могла надышаться, а иногда её руки дрожали так, что и чашку с чаем не получалось взять. Цзюаньэр и Сюэр было больно смотреть на её беспомощность.

Когда бабушка не спала, то всегда подзывала к себе внучек, потому что очень скучала, даже если не видела их хотя бы полдня. Да и девочки, если не зашли к ней под вечер, тоже безумно скучали.

Сюэр в ту пору была ещё совсем малышка. Эта кроха, если вдруг замечала огрызок сахарного тростника, брошенный кем-нибудь, то обязательно его подбирала.

– Сестрёнка, а ну брось! Чужие объедки нельзя брать, мало ли там какая зараза! Как бы голодна ты ни была, подбирать и есть то, что не доели другие, не годится, – твердила ей Цзюаньэр. Когда бабушка заболела, приглядывать за Сюэр пришлось ей. – Сестрёнка, потерпи, я свожу тебя поесть фруктов.

Цзюаньэр забрала у Сюэр огрызок тростника и выбросила его прочь, затем взяла сестрёнку на руки и пошла на обратный склон горы за фруктами.

Вернувшийся домой папа высоко поднял плачущую Сюэр и усадил к себе на плечи:

– Поверь папе, через несколько лет на наших манговых деревьях будет много-премного манго, целая гора больших золотых манго!

Сидевшая на папиных плечах Сюэр успокоилась и заулыбалась.

Папа качал её на руках и гладил по щёчкам, сгорая от стыда. У Сюэр же личико было мокрым от недавних слёз. Нежное, оно не привыкло к папиным мозолистым рукам. Два года бабушкина спина была для Сюэр как тёплая гора, на которую всегда можно опереться. За спиной у бабушки в любую погоду мир казался Сюэр светлым и солнечным. Но и спустившись с бабушкиной спины, маленькая проказница Сюэр всё равно останется под надёжной защитой: родители будут её любить, брат – уступать ей всё лучшее, а сестра – заботиться. Красота!

Но нужно было ждать ещё несколько лет, пока манго начнёт плодоносить, пока труд станет приносить деньги.

А прямо сейчас денег не было, и папа зарабатывал извозом чужих грузов в горах.

В те голодные времена они ели лишь два раза в день – рисовую кашу оставляли для дедушки с бабушкой, а детям оба раза доставалась жидкая похлебка из кукурузной муки с несколькими кусочками черешковой капусты. И всё равно они ели с удовольствием, а после обеда ученики шли учиться, а работники – работать.

Однажды к ним пришёл деревенский кадровый служащий и вручил два куска свинины и мешок риса.

– Вы здесь недавно и пока в нужде. Вот, возьмите немного еды для ваших деток!

А когда стемнело, пожаловал соседский дедушка с мешком сладких лепёшек и ещё предложил Хуан Чжунцзе денег в долг на семена и удобрения.

В глазах соседей жизнь семьи Хуан была что тыква, жаренная с горечавкой, – горечь, смешанная с горечью: хижина с тростниковой крышей да жидкая кукурузная похлебка. Хуан Чжунцзе в одиночку, без помощников, тащит на себе несколько человек и, даже когда стемнеет, не идёт с полей домой. Хотелось протянуть его семье руку помощи.

Однако отец троих детей Хуан Чжунцзе смотрел на вещи иначе.

– Это настоящее счастье, что нам удалось обосноваться, а сыну поступить на учёбу в таком хорошем месте. Начинать всегда трудно, но со своими тяготами нужно справляться самому. Не страшно, что еды мало, разделим её поровну и протянем как-нибудь! Когда появятся деньги, мы купим неочищенного риса, будем лущить его и есть. – Так он рассуждал, а Маои слушал. Поскольку мама постоянно болела, папа давно стал полагаться во всём на сына.

А иногда он, работавший с утра до ночи, делал передышку, и, глядя на детей, говорил:

– Нет боли, нет доли. Я верю, что мы, семья Хуан, не трусы! Дети ещё малы и не знают жизни, чтó для них эти трудности!

И правда, тяжело детям не было. Ведь с чего бы? Маои не осознавал всех тягот, да и Цзюаньэр с Сюэр тоже.

Какой вкусный мучной соус готовила бабушка! Красно-бурый, ароматный, текучий, солоновато-сладкий. Как только бабушкин мучной соус оказывался в старой фарфоровой пиале с голубыми узорами, ребята издалека чуяли его. Есть с ним мамину кукурузную кашу – одно удовольствие!

Готовить мучной соус гумэй[14] бабушка любила больше всего.

Когда она принималась стряпать, Сюэр тихонько садилась рядом и неотрывно следила за каждым бабушкиным движением.

Это выглядело очень забавно: в жаркий день, когда градом льёт пот, старушка надевала особую рубашку с застёжками, повязывала голову старым синим платком, снимала кольцо, а её вымытый до блеска черный браслет сверкал на солнце и отсвечивал зеленовато-голубым, когда умелые руки плясали над посудой.

Сюэр беспокоилась за неё:

– Бабушка, такая жарища, ты бы сняла платок!

– Не могу. Вот сниму, а волос упадет в соус, что тогда делать? Как быть, если Сюэр съест бабушкин волос?

– Когда я вырасту, сделаю много-премного мучного соуса для бабушки! И тоже буду готовить в платке, чтобы бабушка не ела волосы!

В семье, которая питалась одной кашей из кукурузной муки, не смолкали радостные голоса и смех, всегда царило веселье.

Не смеялась и не веселилась одна только мама. Она часто была где-то в своём мире. Из-за тяжёлых последствий менингита Цзюаньэр не досталось от мамы ни капли молока, а Сюэр ела его лишь четыре месяца. Мама чувствовала себя виноватой перед своими дочерями.

Цзюаньэр всё прекрасно понимала. Каждый раз, когда папа на закорках нёс маму в больницу, а старший брат оставался дома готовить и работать в поле, Цзюаньэр бежала за родителями, а порой и оставалась ухаживать за мамой в палате. В каких-то девять лет она была умелой и чуткой, словно взрослая девушка.

Пока мамы не было дома, Сюэр проводила время с бабушкой – за её спиной, на руках, а порой и шагая рядом и держась за бабушкин палец. Вместе они ходили по этой незнакомой деревне: брать в долг зерно у соседей с восточной стороны и овощи у соседей с западной, возвращать рис соседям с южной стороны и масло – соседям с северной.

– Коль должен, так верни! И тогда дадут взаймы ещё, – рассуждала бабушка. Её голос был громким, а смех – звонче пения птиц, сидящих на верхушках деревьев. Возвращая долги соседям, бабушка всякий раз, словно фокусник, ловко вынимала из карманов пригоршни диких ягод и вручала соседским детишкам.

Бабушкина деревня – это и деревня Сюэр тоже. Благодаря бабушке на новом месте у Сюэр появилось много знакомых. Они нередко дарили малышке подарки: лепёшки из клейкого риса со сладкой начинкой или без неё, сочные плоды манго, поношенную одежду из набивной ткани…

– Наши дети уже выросли, так пусть теперь Сюэр носит, чего добру пропадать, – улыбалась соседка с восточной стороны.

– Ну что за дрянная погода, сплошь тучи. Что промокает, так сразу плесневеет. У нас сейчас рисового масла много, вы берите, отдадите потом! – предлагал сосед с западной стороны.

Иногда деревенские жители даже ждали бабушкиного прихода. С ней было приятно поговорить – её речь всегда была непринуждённой и весёлой, словно солнечные зайчики на глинобитной стене. От бабушкиных слов у всех на душе становилось теплее.

Да и сами жители этой деревни говорили мягко, с теплотой.

Тепло проникало в бабушкин смех.

Проникало в сны Сюэр.

Багровые тучи в горах

Отцовский склон из зелёного превратился в жёлтый, а из жёлтого опять в зёленый.

Было начало четвёртого года их жизни в уездном городе Тяньян, третий день нового 1993 года по китайскому лунному календарю.

– Пойду в горы помогать дедушке пасти коров, – неожиданно объявила мама и в одном платке выскочила на улицу. Снаружи завывал ледяной ветер, висели свинцовые тучи, вот-вот должна была начаться буря.

– Мама, я с тобой! – Маои бросился за ней вдогонку, опасаясь, что она не справится с коровами в одиночку или потеряется сослепу. Но мамы, хоть она только что вышла, уже и след простыл. –  Мама, береги себя! Ты плохо видишь, будь осторожна, не упади…

– Мама, возвращайся поскорее… – Сюэр была уже достаточно взрослой и понимала, что всякие неприятности с мамой происходят, когда она вот так выбегает на улицу. Малышка ощущала смутное беспокойство всякий раз, когда это происходило.

Вот, например, летом прошлого года мама погнала двух коров пастись на склон и упустила их. Коровы забрели на чужое поле, поели хозяйскую кукурузу, да ещё истоптали весь участок так, что смотреть было страшно. Хозяева, разумеется, потребовали возместить ущерб, и отцу пришлось отдать двести юаней, чтобы дело не дошло до полиции.

Сначала в семье Хуан было пять пони. Несчастная Хуан Цайцинь тащила для них с улицы всё, что считала подходящим для прокорма: рисовую солому, стерню, а ведь кое-что из этого было опрыскано сельскохозяйственной химией! Словом, вскоре от такого фуража два пони издохли.

В тот злополучный день беспокойство, одолевавшее Сюэр, оправдалось. Придя с коровами на пастбище, мама по неизвестной причине оставила животных одних, а сама побежала в другое место, туда, где росла крошечная грядка сахарного тростника – ей вдруг вздумалось незамедлительно оборвать там высохшие листья. Управившись, она сложила сушь в одну большую кучу и подожгла её – видимо, очень уж хотела расправиться с этими бесполезными засохшими остатками.

Огонь постепенно разросся, и когда мама увидела, что на поле не осталось никакого беспорядка, ничего, кроме бурой земли, то почувствовала глубокое удовлетворение. Да, вскоре её огонь разберётся с сорняками и листьями. Вот какая она молодец!

Ветер не переставая хлестал её по рукам и лицу, проникал за ворот тоненького ватника, обжигая шею холодом, но она этого не замечала. Ветер колыхал и огромное подвижное пламя, которое, будто заколдованное, тянуло во все стороны свои длинные щупальца. Огонь подпитался опавшей с деревьев листвой, и вся роща на склоне в один миг превратилась в полыхающее море.

Северный ветер завывал, и роща светилась красным, словно на неё опустились багровые тучи. Подоспевший Хуан Чжунцзе увёл поскорее жену прочь и побежал звонить в полицию. Вскоре приехали стражи порядка, понабежали соседские мужики с вёдрами и тазами тушить пожар. Но куда там! Огонь горел долго, очень долго.

Потом начался ливень и наконец потушил прожорливое пламя, после которого осталась лишь проплешина с увечными обугленными столбиками.

Пепелище! Вот уж беда так беда!

Вечером в хижину на склоне зашли трое человек в фуражках.

– Старина Хуан, а старина Хуан! Что же ты натворил! Пятьдесят с лишним му сосен сгорело! В семье есть порядки, а в государстве – закон. Ситуация из ряда вон, придется взыскать штраф… С учётом ваших особых обстоятельств он будет небольшим. Но меньше пяти тысяч юаней – никак, приготовьте и принесите в полицию не позже положенного срока.

Высокий полицейский из лесничества договорил, а низкорослый полицейский протянул Хуану Чжунцзе листок со статьёй из «Лесного кодекса КНР» и ручку. У отца дрожали руки, и эту чёрную перьевую ручку он смог ухватить далеко не сразу. Тщательно изучив текст статьи, он с обречённым видом поставил на листке своё имя и прижал палец в качестве печати.

Да, то был действительно горестный вечер.

Весь почерневший от ярости, Хуан Чжунцзе подошёл к жене и молча занёс над ней крепко сжатый кулак. Его рука поднялась намного выше макушки Сюэр, а девочка всё смотрела на него, не в силах отвести взгляд. Кулак долго не опускался; Сюэр заметила, что он немного подрагивает. Девочка бросилась к матери на руки, обхватила за тощую талию и зарылась щекой в платье, припорошенное пеплом. Она не спускала глаз с разгневанного отца и ждала, что сейчас его ярость выплеснется и худо станет всем. Сердце малышки колотилось где-то в горле. Как и отцовский кулак, оно дрожало без остановки.

Рука Хуан Чжунцзе медленно опустилась, и он сквозь зубы процедил:

– Сколько раз тебе говорили, ты больна, сиди дома, не надо ничего делать, не надо разгуливать везде одной, ведь ты попадёшь в беду. Но ты не слушаешь. Посмотри, что ты натворила! Нарушила закон! Совершила такое преступление, что ни сто, ни двести юаней не спасут нас! Надо пять тысяч юаней! Скажи, откуда нам взять такие деньги?!

– Успокойся, успокойся. Денег нет, поэтому я сяду в тюрьму, хорошо? – Хуан Цайцинь, глотая слёзы, осторожно взяла мужа за рукав и бормотала не то ему, не то себе под нос. Нездоровую женщину и без того было ужас как жалко, а теперь и все трое детей раскаивались, что рано утром не остановили её, не пошли вслед за ней.

Дети дрожали от страха. Как же они надеялись, что взрослые всего лишь разыгрывают спектакль, что всё это вроде их обычной детской игры в домик! Как надеялись, что всё не взаправду, что их семью просто пугают… Однако трое ребят ясно слышали разговор полицейских с родителями. Мама разожгла малюсенький огонёк и вдруг спалила целый лес. Глядя на несчастную маму, на папу, бледного от гнева, дети залились слезами.

– Сегодня же отвезу тебя к родителям. Здесь тебе больше не место! – Чаша папиного терпения переполнилась, эту ошибку он ей простить уже не мог.

Вся в слезах, Хуан Цайцинь начала собирать себе сменную одежду. Она достала авоську и сложила в неё две двубортных рубашки, отыскала две пары носков. Папа принёс нейлоновый мешок и начал складывать туда одеяло, которое мама забёрет с собой.

– Мама не может уйти! Папа, я не дам маме уйти!

Внезапно Сюэр, рыдая, подскочила к отцу и пронзительно закричала, дергая его за штанину. Он было решил не обращать на неё внимания, но куда там!

– Ты же говорил, что если кто-то ошибся, но потом признал свою вину и всё исправил, то он молодец! Ты говорил, говорил! – не унималась Сюэр, которая решила, что ей удалось найти соломинку, которая могла бы спасти маму.

Потом она бросилась умолять и её:

– Не уходи, исправь всё! Исправь! Скажи папе, скорее скажи ему: «Я всё исправлю! Я всё исправлю!» Папа хороший, он разрешит тебе остаться!

Этот неожиданный поступок смутил главу семейства, его гнев сразу убыл вдвое. Когда несгибаемый, отродясь не плакавший Чжунцзе поглядел на свою Сюэр, горячие слёзы сами ручьями потекли по его исхудалым щекам.

Пять тысяч юаней штрафа надо собрать за довольно короткий срок, но где было достать такие деньжищи!? Папа дотащил своё отяжелевшее тело до входной двери, медленно погрузил его в темноту и долго не возвращался. Когда он наконец вернулся, лицо его было спокойно. Он вошёл в комнату, взял из деревянного шкафа ключ, открыл ящик, вынул пачку денег, пересчитал. Не хватало ещё трех тысяч юаней.

Это были все сбережения семьи. Все деньги от продажи их старого дома в Бабе, от продажи свиней, овец, кур и уток лежали в неприкосновенности в выдвижном ящике платяного шкафа. Папа приберёг их на кирпичи, черепицу и цемент для нового дома. Но с уплатой штрафа строительство отодвинется на неопределённый срок. И даже всех этих денег всё равно не хватит!

Не в первый раз ему приходится расплачиваться за ошибки жены и тот вред, что она причинила другим, и просто смиряться. Раз за разом просто терпеть и смиряться.

Чжунцзе снова исчез во тьме ночи и долго-долго не возвращался. В жизни не занявший у других даже цзиня риса, даже одного фэня[15], принципиальный, папа пошел по дворам просить взаймы, чтобы уплатить штраф.

Когда он вернулся домой, его застывшее лицо понемногу стало оттаивать, смягчаться. В голове, затуманенной пожаром, постепенно начало проясняться, в том числе и из-за слёзной мольбы Сюэр. Как он мог со спокойной душой отправить больную жену обратно в родительский дом? Ведь она подруга его жизни, родившая и воспитавшая троих детей семьи Хуан! И один день супружества – это любовь и забота друг о друге навсегда. Если бы он и впрямь выслал её к родителям, разве смог бы спать спокойно? Это было просто помутнение рассудка, он просто хотел припугнуть жену, чтоб больше она не совершала таких ошибок.

На следующий день Хуан Чжунцзе уже не заикался о высылке, но и с женой не разговаривал, даже не смотрел в её сторону. Он ходил с холодным, равнодушным видом, от которого Сюэр было тревожно и страшно.

– Мама, не бойся. Папа молчит, значит, разрешает тебе остаться. Ты просто будь рядом с ним, помогай ему, не убегай одна! – Перед сном, вытирая маме слёзы, Сюэр тихонечко советовала ей, как поступить.

Хуан Цайцинь прислушивалась к дочкиным советам: каждый день сопровождала мужа в горы, делала всё то же, что и он. После пожара она больше не решалась ходить куда-то в одиночку. Поначалу она даже не пыталась заговорить с супругом, а только поглядывала исподтишка на его свирепое лицо. В облачную погоду она часто сидела в поле и наблюдала за облаками. Порой начинался дождь, а когда он заканчивался и на небе появлялась радуга, мама любовалась ею. Первое время для Хуан Чжунцзе она стала словно бы тенью, глупым дитятей – утром он брал её с собой в горы, а в полдень отводил обратно. Спустя некоторое время он успокоился, а когда прошел месяц, даже взял её с собой в лесничество, чтобы вместе уплатить штраф. Домой они вернулись вместе и весело болтали по дороге. Так, постепенно, семья, которая чуть не развалилась, семья несчастная, бедствующая, вновь наполнилась теплом и счастьем.

Школа с двумя миндальными деревьями

– Ц-ц-ц… – Одна цикада нарушила утреннюю тишину.

– Ц-ц-ц… ц-ц-ц… – Другая цикада начала ей подпевать.

Как-то утром в начале июля солнце жарило, точно раскалённая печь, и даже цикадам не спалось. Цзюаньэр и Сюэр побежали в бамбуковую рощу на отцовском горном склоне. Когда они оказались на месте, стрёкот цикад в роще стал оглушительным. А что ещё им остается в такую жару? Лишь уныло тянуть свою песню:

– Ц-ц-ц… ц-ц-ц…

Две сестрички тоже загалдели, как трескучие насекомые.

Цзюаньэр была старше Сюэр на семь лет. И хотя старшая сестра уже училась в школе и ей каждый день приходилось готовиться дома к урокам, Сюэр вечно приставала к занятой Цзюаньэр, чтоб та поиграла с ней. И сегодня был день, когда старшая сестра – согласно своему обещанию – взяла-таки младшую с собой в школу.

Сперва Цзюаньэр привела Сюэр вглубь рощи, туда, где на небольшой полянке в окружении плотной зелени сёстры часто играли вдвоём. Обычно старшая сестра складывала собранные дикие ягоды в носовой платочек из набивного ситца и потом, болтая с младшей, доставала оттуда ягодки – одну даст Сюэр, а другую ест сама. Но сегодня Цзюаньэр взяла с собой только деревянный гребешок. Она хотела заплести младшенькой красивую косу. Совсем скоро у Сюэр начнется другая жизнь – она пойдёт в детский сад при фабричной школе. И конечно же младшая сестра Цзюаньэр непременно должна быть красавицей!

Сама Цзюаньэр училась в четвёртом классе. От дома до школы было меньше двухсот метров.

Что меньше двухсот метров, они узнали от папы. Цзюаньэр нравилось считать расстояние шагами – она шла и мерила, у неё всегда выходил семьсот восемьдесят один шаг. Меньше двухсот метров – прекрасное расстояние, которое выбрал для них любящий отец. Пока семья жила в Бабе, Маои, чтобы попасть в школу, преодолевал горы, а в дождь дорога становилась скользкой, и идти по ней было ещё труднее. Ради учёбы старший брат выносил немалые тяготы.

Хуан Чжунцзе нравилась эта школа для детей рабочих из Шанхая и Циндао, он осмотрел тут всё еще до того, как дети приехали учиться. Маои и Цзюаньэр тоже приходили познакомиться с местом, куда им предстояло ходить на учёбу, а теперь вот и младшенькая, уговорив Цзюаньэр, топает в школу на экскурсию:

– Имей в виду, когда начнёшь ходить сюда, надо быть красивой каждый день!

И вот заплетённая Сюэр вприпрыжку бежала за Цзюаньэр и считала свои шаги. Старшая сестра помогала ей, и на этот раз шагов оказалось больше – на счёт восемьсот пятьдесят шесть школа оказалась прямо перед ними.

Ух ты! Во дворе росли два огромных миндальных дерева! А ещё целая куча цеструмов! Толпы ребятишек в новенькой яркой одежде играли в догонялки под сенью деревьев. Они носились вокруг их толстых стволов и пытались поймать лучики солнца, которые просачивались сквозь листву. А цеструмы принадлежали ребятам из средней школы. Они росли вдоль корпуса начальных классов и примыкали к корпусу средних классов.

«Др-р-р-р! Др-др! Др-р-р-р! Др-др!» Звонок на урок был подобен грому, и ученики тут же помчались в классы. В одно мгновение двор опустел, теперь в нём лишь эхом отдавались шорох страниц да голоса учеников, читающих вслух.

Наверное, им веселее играть на улице под деревьями, а не сидеть в классах за учебниками и слушать урок? Так думала Сюэр. Она задумчиво глядела на два одиноких миндаля, покинутые их маленькими друзьями.

Она уже успела полюбить эти деревья!

Старший брат Маои рассказывал Сюэр, что ученикам «Школы отпрысков» не нужно по дороге на учёбу собирать хворост или дикие ягоды, они могут просто так радостно бежать с ранцем, который им собрали дома родители. А ещё у детей в «Школе отпрысков» всегда есть два-три юаня карманных денег – о таком им троим и мечтать нельзя! Маои, Айцзюань и Сюэр никогда и не думали просить у папы или мамы даже фэнь на карманные расходы. Довольно и того, что им позволили учиться в этой школе.

Хуан Чжунцзе пришлось трижды ходить и разговаривать с директором, чтобы Маои, Цзюаньэр и Сюэр смогли учиться в «Школе отпрысков». На первый раз директор не согласился, на второй опять не согласился, а в третий раз настойчивый отец сказал:

– Я взял в подряд тридцать му голой земли рядом со школой и соглашусь на любые условия, если вы примете всех троих моих детей.

Спустя неделю директор дал ответ:

– Вообще-то я не должен принимать ваших детей, но ситуация уж больно особая, вы взяли в аренду пустырь под посадки, а это дело хорошее. Руководство предлагает вот что: вносите согласно правилам оплату за учебу не по месту жительства, поддерживайте развитие школы.

– Я буду, буду вносить! – Радости Чжунцзе не было продела. Детям разрешили здесь учиться! Что могло быть важнее, что достойно ещё большей гордости? На сердце наконец-то стало хоть немного спокойнее.

Итак, благодаря своему замечательному отцу дети Хуан поступили в школу при шелкопрядильной фабрике. Сюэр, совсем ещё малышка, пока постигала грамоту дома. Своей собственной тетради у неё не было, и она проказничала – писала в тетрадях брата и сестры; не зная, что писать, она просто выводила «1, 2, 3, 4, 5, 6, 7». Когда Маои и Цзюаньэр возвращались домой и видели исписанные тетрадки, им оставалось только охать да вздыхать.

Эх! Что поделать, ведь она в семье младшая…

И вот настал день, когда Сюэр наконец отправилась в детский сад.

Бабушка расшила ей ранец, мама положила в него два куриных яйца на обед, старшая сестра заплела косы. А папа? Папа приготовил для Сюэр две напутственные фразы:

– Слушайся учителя, не безобразничай. Не дерись с другими детьми, чтобы к нам не пришли жаловаться. – Вот и всё, что сказал дочке отец.

Но Сюэр и этого не услышала, она уже бежала во весь дух, чтобы догнать идущую впереди Цзюаньэр.

Учительницей оказалась белокожая и опрятная женщина в красивых очках с черной оправой. Сюэр подошла к ней и робко произнесла:

– Здравствуйте.

Сюэр глядела на учительницу, а учительница глядела на Сюэр. Поймав на себе немигающий взгляд двух черных глазок-виноградин, учительница наклонилась к девочке и спросила:

– Здравствуй, малышка. Как тебя зовут?

– Её зовут Сюэр! – помогла с ответом стоявшая рядом старшая сестра.

– Школьное имя, нужно записать школьное имя!

Цзюаньэр улыбнулась, и учительница тоже.

Сестра с братом давно уже выбрали для Сюэр красивое имя: Вэньсю[16], Хуан Вэньсю. Они решили, что, поступив в детский сад, их сестрёнка обязательно станет образованной и благовоспитанной.

Теперь Сюэр каждый день отправлялась на учёбу вместе со старшими братом и сестрой, каждый день могла играть под двумя миндальными деревьями в школьном дворе.

Учиться в школе было очень весело. Во время занятий одним ухом слушаешь урок, а другим – пение птиц в густых зарослях за окном. А из радио льётся речь девушки на путунхуа – ещё красивее птичьих трелей! Разве могли уши Сюэр слышать лишь один звук, разве могли её глаза смотреть лишь на большую классную доску? Это же такая скука!

Когда урок заканчивался, Сюэр первой выскакивала из класса и бежала к роскошным деревьям. Она устраивалась между ними на корточках и, задрав голову, начинала высматривать птичек, что пели во время занятий. А в ушах всё звучал голос девушки из школьного радио, без конца, но не надоедая.

Сюэр каждый день слушала радио, чаще всего школьный «Кодекс ученика»: «Горячо любить родину и народ… Активно участвовать в трудовой деятельности и ценить плоды труда…»

Красивый голос радиоведущей очаровывал Сюэр. Дома перед отцом на своём неуверенном путунхуа девочка частенько пыталась воспроизвести наизусть текст радиозаписи.

Каждый день, когда Сюэр возвращалась домой после учёбы, еда уже была на столе. А после ужина остаток дня у семьи проходил так: Сюэр повторяла то, что слышала в школе по радио (конечно, всего одну-две фразы, больше ей было не запомнить), а папа доставал перьевую ручку, раскрывал прописи, затем брал красную тетрадочку величиной с ладошку и принимался переписывать: «Старательно учиться, совершенствоваться день ото дня!» Попишет-попишет иероглифы, да и посмотрит на твердящую свои фразы Сюэр, а потом опять начнёт выводить аккуратно: «Думать о Родине, смотреть на весь мир!»

Вскоре семейные вечера после ужина стали совсем не такими, как в былые времена.

Теперь Сюэр переписывала папины иероглифы – перьевой ручкой, чёрточка за чёрточкой. А сама девочка учила отца путунхуа: «Горячо любить Родину и народ, активно трудиться и ценить плоды труда». С таким учителем, как Сюэр, Хуан Чжунцзе, говоривший на юго-западном диалекте, по-настоящему увлёкся изучением языка. Каждый вечер дочь пересказывала ему то, что услышала за день по школьному радио, и эти уроки доставляли ему огромную радость.

А чуть позже к разговорам на путунхуа присоединились и Цзюаньэр с Маои.

На учёбу Сюэр ходила с удовольствием, особенно ей нравилось топать в школу следом за братом и сестрой. Те заходили в трёхэтажный корпус средних классов, а она – в шестиэтажный корпус начальных классов.

Когда Сюэр носилась по школьной спортивной площадке, она очень выделялась среди хохочущих детишек в яркой новой одежде: вроде бы девочка, а одета как мальчишка – так же была одета и Цзюаньэр, когда была ученицей начальных классов. Да ну и что с того? Учиться в школе с двумя миндальными деревьями было для Сюэр истинным счастьем. Пусть даже и в старой одёжке, из которой брат с сестрой давно выросли.

Голодное небо

– Труд почётнее всего! – часто говаривал Хуан Чжунцзе.

Когда трое его детей возвращались из школы, он каждому из них давал работу по дому.

Отложив свои ранцы, ребята брались за домашние дела: ответственный за дрова колол дрова, ответственный за уборку прибирался, а ответственный за палочки для еды – раскладывал палочки для еды. Все отцовские поручения выполнялись беспрекословно, никто не отлынивал.

Выросшая у бабушки за спиной Сюэр спала на кровати, которая ей досталась в подарок от сердобольных людей, и ела то, что ей подали. В школе она нередко перебивалась угощением, предложенным одноклассниками, а тетрадки для письма ей раздобыла учительница. Школа взимала административный сбор, а денег в семье не было, поэтому брат садился на пони и ехал в горы собирать дикие фрукты и ягоды, а потом продавал свою добычу в посёлке. Этими горными плодами Сюэр, конечно, тоже делилась с одноклассниками.

Девочке нравилось ходить в горы вместе с братом. Когда ешь два раза в день, то всё время голодно, и Маои, понимая это, брал сестрёнку с собой в горы. Там росло много диких плодов: бананы, мушмула, вампи, папайя, «куриный помёт», амла – столько всего, что и не счесть!

Жёлтые плоды гуавы, прозванные «куриным помётом», несмотря на своё неблагозвучное имя, были безумно вкусные, их Сюэр любила больше всего.

Однажды утром дети отправились в горы. Сюэр была так голодна, что, накинувшись на сладкие плоды, не успела проглотить и несколько кусочков, как со стоном повалилась на землю. Ехать на пони она не могла, Маои пришлось взвалить её на закорки, и так они добрели до деревни. Несчастная Сюэр всю дорогу ахала и охала, прижимаясь к спине брата. Отец издали завидел их и бросился навстречу. Расспросив получше, что случилось, он побежал к пятицветной сливе, что росла у дороги, отрезал корневую мочку, сделал из неё отвар и напоил им Сюэр.

– Запомни, дочка, нельзя есть так много этих плодов, от них раздувает живот, – говорил он, поглаживая её по голове. – Ты уж лучше налегай на освежающую амлу, её много в горах растёт, да и есть можно сколько угодно. Помни это, папа ерунды не посоветует!

И Сюэр запомнила совет отца, а когда опять оказалась в диких горах, так больше не прикасалась к «куриному помёту», а ела амлу, которую срывал для неё брат. Амла была недозревшая, малюсенькая и кислючая, Сюэр проглатывала одну за раз.

– Те плоды, что мы не съедим, можно будет продать приезжим торговцам, – рассуждал Маои.

И вот, когда амла полностью созрела, он в компании Цзюаньэр и Сюэр отправился в горы. Втроём они проворно набрали целый мешок амлы, надеясь продать её в поселке. Кому? Ну, например, тётушке Чжэн, которая делает йогурт.

Фабрика, где работала тётушка Чжэн, разорилась, а поскольку ей нужно было кормить детей, так пришлось найти себе другой способ заработать на жизнь. И она открыла лавочку рядом со «Школой отпрысков». Каждый день тётушка с веселой улыбкой продавала всевозможные предметы обихода, а также покупала то, чем делились с местными лес и горы, а ещё готовила йогурт на продажу.

Детишки Хуан приносили в лавку тётушки Чжэн собранные в лесу папайю и амлу, за которые всякий раз выручали то пять фэней, то один цзяо, то два. Денежки они делили всегда поровну и каждый клал монетки в свой карман. Так потихоньку Сюэр скопила целых три юаня! Три юаня! На один юань можно купить семь рабочих тетрадей, ещё на один – пять карандашей и пару ластиков, а третий отложить, чтобы потом, подкопив денег, приобрести красивую детскую книжку с картинками.

Как здорово, когда есть брат и сестра, с которыми можно вместе работать и вместе зарабатывать на ручки и тетради!

Старый дедушка Чжан продавал кокосы. Заводские рабочие после смены частенько собирались у лотка дедушки Чжана, попивая сладковатый и освежающий кокосовый сок, болтали о том о сём и смеялись. Допив и рассказав друг другу все шутки, они один за другим возвращались в свои дома, расположенные за заводской оградой. С наступлением сумерек кокосовые скорлупки, которые они бросили прямо тут, у заводских ворот, вдруг становились очень заметными, и в каждой плескались отблески последних лучиков заходящего солнца. Эти-то скорлупки и манили к себе Маои.

А когда в небе появлялась луна, скорлупок на земле уже не было. Лунный свет заливал землю, и в этом серебристом сиянии по дороге вприпрыжку бежал мальчик. За спиной у него был прилажен туго набитый холщовый мешок, в котором он уносил прочь свою добычу, собранную проворными руками.