Читать онлайн Летальный калибр

Пролог

«Его жизнь. – Такова цена за спасение восьми членов разведгруппы»…

Гэйби пристально смотрел на человека, сидящего напротив.

Его собеседник снял очки и положил их на стол перед собой. Теперь его бледно-зеленые глаза казались еще светлее.

Идеально выглаженный шерстяной костюм коньячного цвета в условиях военного времени выглядел немного странно.

«Вот позер! – подумал Гэйби. – Интересно, как он вообще оказался здесь».

Мужчина закурил, предварительно предложив Гэйби сигарету из коричневого кожаного портсигара.

Они находились в одном из заброшенных зданий приграничной территории, которое чудом осталось целым при бомбежках.

Шквал огня предшествующих дней уничтожал постройки одну за другой. Выжженная земля и бесконечные разбитые дороги создавали ощущение неизбежной, но не вызывающей страха пустоты. Будто жизнь оставила здесь свою тень и, уходя, неслышно затворила дверь, ведущую к солнечному свету.

– Вам прекрасно известно, что война не заканчивается подписанием акта о капитуляции, – медленно проговорил человек в костюме. – Да, ваш враг повержен, однако далеко не все ДРГ в регионе прекратили свое существование одним днем.

Вероятно, в одиночку вы сумеете выбраться живым из эпицентра, в котором мы сейчас находимся, однако всей группой это сделать будет практически невозможно.

Он потер рукой правый глаз и уставился на неподвижную точку перед собой.

– И что вы предлагаете? – нарушил тишину Гэйби.

– Вы и ваша группа будете вывезены в сопровождении конвоя из моих доверенных людей.

– И что в обмен? Или готовность помочь обусловлена тем, что у вас доброе сердце? – усмехнулся Гэйби.

– Начну с того, кто я, – невозмутимо произнес мужчина, будто не заметив иронии. – Я не отношу себя к террористам и веду бизнес не в Восточной Европе, а на другой территории. Здесь у меня связи с местными группировками, не более того. Не скрою, мне известна ваша биография и уникальные навыки. Мне очень нужен такой человек, как вы, в условиях постоянно меняющейся политической расстановки сил так или иначе оказывающей влияние на средний и крупный бизнес. – Он на минуту замолк, будто подбирая слова.

– Разумеется, ваши спецслужбы не оценят такой шаг, однако, как я вижу, вы – настоящий командир группы, который в первую очередь думает о своих. Время сейчас непростое, однако я гарантирую вам, что жизни ваших людей будут сохранены.

Подумайте, Гэйби. – он неторопливо затянулся и откинулся на спинку потрепанной софы, на которую было наброшено покрывало с вышитыми изображениями лисят. (Очевидно, до начала бомбежек в этом помещении была детская).

В ближайшее новолуние, то есть через два дня, вы просто исчезнете из поля зрения: ваша машина якобы будет взорвана. Все начнут считать, что вы ликвидированы. Никто не попытается вас искать.

Гэйби стремительно поднялся и направился к двери.

Перед самым выходом он обернулся.

– Как вас?

– Меня зовут Феликс, – мужчина поднял глаза. Можете называть Лекарем, если угодно.

– Значит, Лекарь. Я не вижу другого выхода. Очевидно одно: мои люди не должны пострадать.

Глава 1

«…и даже отчет не пишется в этом захолустье», – грустно подумала Анна Бауэр, расслабленно откидываясь в белоснежном ротанговом кресле.

Она закрыла ноутбук и перевела взгляд на берег.

Волны разбивались о камни, превращались в нежную пену и не нарушали тишину этого августовского утра в одном из местечек Vais Basco в Испании. Называть его захолустьем, конечно, было несправедливо, просто Анна соскучилась по родным краям. Вместо запланированной недели эта командировка затянулась на несколько месяцев.

Она долила молока в привычный американо и слегка нахмурилась. Нет кардамона, нет сети Wi-Fi, и даже кофе здесь по старинке: в эмалированных кружках конца прошлого века.

Едва ли куратор одного из направлений частной военной компании «Вальс» была подвержена снобизму, однако именно здесь, спустя долгие четыре года, на нее нахлынули воспоминания о том человеке, который привил ей тягу к первоклассному качеству жизни.

Александр Бауэр, согласно австрийскому паспорту, – замглавы торговой палаты республики в Москве, а на деле – действующий агент ЧРУ1, был ее партнером на одном из служебных заданий. А спустя две недели после его завершения сделал Анне предложение. Таким образом, прикрытие для обмена данными было обеспечено им обоим самой судьбой.

Бауэр многому научил Анну, от искусства коммуникации с людьми разных национальностей (а главное, политических взглядов) – до правильного времени приготовления припущенной спаржи.

Четыре минуты.

За это время она успевала справиться с молнией на его брюках и опуститься на колени, начиная с одного из видов французских ласк в качестве аперитива.

Затем можно было выключить спаржу и перейти к «основному блюду». Любовью они занимались каждую свободную минуту, благо в самом начале совместной жизни времени было предостаточно. Каждую ночь, задыхаясь в волнах его объятий от приливов неистовой страсти и обжигающе-нежной неги, она была убеждена, что этот путь длиною в жизнь, как будто невидимый, но осязаемый, волей случая переплел их линии судьбы в простой и понятный орнамент.

Она отчетливо запомнила его в тот день. Он поднимался по лестнице их загородного дома, освещенный солнцем так, что светлые с рыжеватым отливом волосы казались медными.

Алекс едва заметно улыбнулся. Чуть застенчиво, но при этом долго глядя на нее своими внимательными зелеными глазами.

– Это важно, Анна, – спокойно проговорил он, целуя ее, будто хотел почувствовать каждую частичку насыщенного, теплого запаха ее тела. – Начинаются военные действия в одной из стран Восточной Европы, и мы должны быть наготове. Я уполномочен содействовать стратегически важной для нас задаче. Меня не будет всего месяц. (Господи, ну как от тебя оторваться? Ты пахнешь, словно лепесток розы перед рассветом!)

«Мы не имеем права разглашать информацию о местонахождении наших людей из спецотдела, – сухо констатировал сотрудник службы безопасности ЧРУ, бесцеремонно входя в дом в обуви. – Даже близким родственникам. Согласно официальным данным, ваш муж пропал без вести в одной из стран Восточной Европы».

В его бесцветных глазах появилось что-то, похожее на сочувствие.

«Приношу извинения, но порядок есть порядок. Нашим коллегам необходимо будет провести у вас обыск, на всякий случай».

Анна в оцепенении смотрела куда-то сквозь него.

«Не имеем права разглашать информацию», – эхом отдавался в голове металлический голос. Наверняка Алекс погиб на том задании, но ей об этом даже не сообщат.

Глава 2

«Делайте так, как считаете нужным», – Владимир Тагиров спокойно посмотрел на одну из своих помощниц и закурил сигарету.

Ветер неслышно колыхал занавески в беседке с балдахином, в которой он сидел, неспешно читая рабочие письма и наблюдая картину вокруг. Солнце заливало террасу особняка, и растущие на территории эвкалипты, секвойи и кипарисы полностью заглушали шум близлежащей подмосковной трассы. Саженцы деревьев, приспособленных для московского климата, ему доставили пару лет назад специальным бортом, в огромных горшках с искусственным грунтом.

«Будут каждый день напоминать мне о родной Кубани», – мечтательно думал Тагиров, наполовину черкес, наполовину русский, родившийся и выросший в пригороде Краснодара.

Работать он начал лет с шестнадцати и уже к тридцати девяти имел все, о чем может мечтать мужчина, и еще немного, как ему казалось (на самом деле – намного), больше.

Несмотря на растущие возможности, он всегда был обходителен и вежлив с окружающими, будь то собственный персонал или случайные знакомые. Люди отмечали его твердость духа, требовательность и постоянное стремление к совершенству, но при этом неизменную тактичность в деловом и личном общении.

Рядом, под присмотром двух помощниц, в бассейне плескалась его маленькая дочь Василиса. Ей еще не исполнилось и четырех, когда врачи уже вынесли свой страшный вердикт: «Сужение просвета артериол, которое приводит к нарушению кровоснабжения головного мозга» – прищурившись, отчетливо проговорил Биньямин Малех, светило российской неврологии, перебирая в руках многочисленные снимки и томограммы.

Равных ему не было ни в одной клинике мира. И теперь, дождавшись наконец приема и заплатив за него шестизначную сумму, Тагиров не сводил глаз с невозмутимого доктора – низкорослого мужчины средних лет с круглой, как яйцо, головой и аккуратными усиками. С годами практики Малех не растерял ни профессиональной хватки, ни здоровой эмпатии к своим пациентам и их родственникам. Разумеется, в меру.

– Ну какой-то способ лечения должен быть? Наверняка он есть!

– Конечно же, он есть. Однако препарат, который я хотел бы посоветовать, содержит сильнодействующее вещество, и то, как его употребление скажется на последующей жизни ребенка, предугадать я не могу. Тем не менее, этот препарат, безусловно, поможет облегчить течение болезни, во всяком случае, интенсивность кластерных головных болей станет существенно ниже.

(“Поможет облегчить”… Господи, почему этот рок достался моей беззащитной малышке, а не мне самому?! Я предпочел бы несколько раз умереть, только бы с тобой, доченька, ничего не случилось!»)

Молча пожав руку доктору, чтобы не выдать эмоций, которые им овладевали, Тагиров вышел из кабинета.

Никто в его окружении и даже сам Владимир не мог представить, как изменится его жизнь с рождением дочери.

Успешный бизнесмен, он не считал любовниц – красивых, длинноногих моделей, одна моложе другой. И даже имя матери Василисы забыл в тот же миг, когда перевел на ее счет внушительную сумму денег – только чтобы не было лишнего шума.

Что поделать, Владимир Тагиров не привык видеть одну и ту же женщину дважды. В любовь он верил, но не хотел сопутствующих, как ему казалось, каждой женщине требований, эмоций, и рутинных обязательств. А представлять себя в роли отца тем более не собирался. Однако, как шутили потом друзья, от судьбы не уехать даже не позолоченном Mercedes Maybach.

В первый раз, взяв на руки новорожденную малышку, которая к тому же родилась с весом ниже нормы, он вдруг ощутил, как перехватило дыхание, и комната закружилась перед глазами.

Это было похоже на прыжок со свободным падением, только теперь падение стало взлетом на такую высоту, где в разреженном воздухе голова медленно отключается, а тело становится ватным.

Его привычная жизнь будто рассыпалась на тысячу осколков, и собрать ее вновь не представлялось возможным – отсчет нового пути начинался сейчас, в этот самый миг.

«Возьмите младенца», – прохрипел он медсестре и сполз по стене, хватая ртом воздух.

Той было достаточно одного взгляда, чтобы напрочь забыть про вышколенную отстраненную вежливость, характерную для персонала элитной частной клиники.

«Девочки, живо тащите нашатырь! У нас тут человек вдруг отцом стал. Не ожидал, наверное».

Спустя пару дней в его штате появились две помощницы.

Маша, лет двадцати, племянница знакомого ресторатора, отвечала за семиразовое питание малышки. Перед тем как дать пюре или кашу ребенку, блюдо пробовал начальник охраны Хамза, бывший военный, которому Тагиров полностью доверял. Этого двухметрового добродушного парня с обаятельной улыбкой и цепким взглядом горничные в шутку называли «хранителем покоев».

Вторая няня, Алевтина Анатольевна, была первой учительницей его лучшего друга. В ее ведении находилось первоначальное образование и все занятия девочки от основ этикета – до художественных классов. Когда в их дом приезжал долговязый профессиональный художник Яков Лукич с рассеянным взглядом и кипой холстов в объемном холщовом бауле, радости ребенка не было предела.

Новый уклад жизни ничуть не помешал Тагирову. Напротив, он будто вдохнул неизведанный доселе аромат, почувствовал вкус жизни, который, казалось, давно потерял.

Не давало покоя только одно – метод лечения Биньямина Малеха.

Его слова крутились в голове и исчезали, как дым вновь закуренной сигареты. А затем появлялись вновь и зависали, как облако, незримым вопросом и только его, Владимира, неминуемым решением.

«Я должен все взвесить. На кону – самое дорогое, что когда-либо было у меня в жизни».

– Еще виски, будьте любезны.

– Сию секунду, Владимир Романович, – и официант исчез так же незаметно, как появился.

Глава 3

«Медузы… Кто же знал, что здесь их так много в это время года! Или все дело в ветреной погоде на протяжении уже двух недель?» – Рита поморщилась и потерла ноющее пятно на ноге.

Небольшая отметина чуть ниже колена и невесть откуда взявшаяся температура говорили о том, что в Бискайском заливе недавно был шторм, принесший, как водится, колонии медуз. Даже неядовитые экземпляры оставляли «крапивные» ожоги, температуру и слабость в теле, как во время осенней московской хандры. Однако доверие Анны стоило того, чтобы отправиться в любую точку мира.

Маргарита Прийя была ближайшим помощником и соратником Анны Бауэр. Обе родились в Сибири, и, хотя они познакомились в зрелом возрасте, нашли немало общего, например, страстно любили мировое арт-искусство и классическую русскую музыку. А еще черпали вдохновение в красотах природы, только Анна предпочитала водные артерии, будь то ручеек в деревне или океанское побережье на рассвете, а сердцу Риты были милы земные пейзажи – горы, леса, долины и просторы равнин.

Она часто вспоминала сибирские леса с обилием грибов – настоящих груздей, которых не встретишь в Подмосковье и не купишь за деньги. А эти чистейшие лесные озера… И бурные реки, к которым даже приближаться страшно, и которые ее братья в детстве переплывали на спор. Рита невольно улыбнулась.

Выросшая в приемной семье, она очень любила своих пусть не кровных, но все же братьев – чуть рассеянного, чудаковатого Сашу, который был младше ее на пару лет, и полную его противоположность – серьезного, вдумчивого старшего, Женю. Он впоследствии стал музыкантом в джазовом трио. «В каком-то смысле я тоже творческий человек, – думала Рита, – ведь я работаю в ЧВК “Вальс”. Конечно, это – не на тромбоне играть, но все же неплохо, службой в элитном подразделении считается».

Своих настоящих маму и папу Рита не помнила. Знала только, что ее отец был родом из Индии и занимался продажей чая, построив с нуля не слишком прибыльный, но честный бизнес еще до начала 90-х.

Мать, жизнерадостная и обаятельная Лидия Прийя (в девичестве – Лида Прибавкина), была совсем молодой, когда они с Итаном, отцом Риты, погибли в автокатастрофе на пути из Москвы в Ростов-на-Дону, когда везли очередные образцы вновь собранного в одной из провинций Западной Бенгалии чая.

Итан изо всех сил пытался прокормить семью. В тот день, не спавший уже пару суток, он на секунду отключился за рулем. После удара на высокой скорости о дорожное ограждение машину занесло на обледенелой дороге и отбросило в кювет.

С тех пор Рита не любила ноябрь: ей казалось, будто он забрал у нее самое дорогое, что может иметь человек – любящую семью.

Она унаследовала от отца тонкие, изящные запястья и смугловатую кожу, а от матери – огромные серо-голубые глаза и обезоруживающую улыбку.

Рите пришлось рано познать боль утраты и научиться самостоятельности в своих действиях и ответственности за них. И это нисколько не ожесточило ее, а сделало открытым и добрым человеком, тонко чувствующим эмоции окружающих. А еще она стала высококлассным специалистом в своем деле, перенесенные испытания придали ее характеру твердость и непоколебимую силу духа. «Ты всегда на шаг впереди моего плана, – часто смеялась Анна, выслушивая очередной доклад своей верной соратницы. – Не зря Муромцев называет тебя ясновидящей». (Андрей Евгеньевич Муромцев был их штатным офтальмологом, у которого все сотрудники периодически проходили обязательную проверку).

А сегодня в полдень, после встречи с Анной, у нее появилась новая задача. И как обычно она, Маргарита Прийя, выполнит все без сучка и задоринки.

Ей предстоял долгий путь. Сначала – полтора часа на самолете от Сантандера в Малагу, затем – пару часов на машине от Малаги до Тарифы, и далее – на пароме в порт Танжер, Марокко.

Можно было добраться проще, но ей хотелось проехать по любимым местам южного побережья самой, на машине. И потому, приземлившись в аэропорту Коста-дель-Соль, Рита отправилась прямиком к парковке, где ее уже ждал арендованный Ford Puma.

«Единственная машина нормального размера, доступная в прокате», – пробормотала она, доставая ключи из конверта, заботливо оставленного для нее прямо на лобовом стекле. Доверчивость местных людей давно ее не удивляла. Еще с тех далеких времен студенчества, когда она приезжала сюда учить испанский, ее поразил контраст между вежливыми, но слегка отстраненными Catalans в Барселоне и открытыми общительными южанами. Она завела мотор и медленно выехала на трассу Е-15, ведущую к самой южной точке Испании.

Torremolinos, Fuengirola… Названия до сих пор отзывались эхом в сердце, ведь когда-то, приезжая сюда, она была беззаботной студенткой, и каждое впечатление жизни было в новинку. Сейчас эти местечки пользовались огромным спросом у туристов, все близлежащие к трассе пляжи заполонили отдыхающие. В воздухе не стихали крики играющих детей и рокот водных мотоциклов.

Несмотря на то, что полдень миновал, все еще было жарко, и Рита включила кондиционер на максимум.

«Как же хочется в бар… Кстати, на севере Испании закуски почему-то называются пинчос (pintxos), хотя в других частях страны – всегда tapas…»

«Не тратьте время на церкви, правительственные здания или площади. Хотите узнать особенности той или иной культуры, проведите ночь в местных барах», – сказал как-то ее любимый Хемингуэй.

И сейчас, на пути туда, где pintxos становятся tapas, Рита хотела только одного – спокойного, размеренного бытия, как выглядела ее жизнь всего пять лет назад, до начала службы в «Вальсе».

«Por favor, muestre su pasaporte, señora», – молодой сотрудник испанской пограничной службы быстро щелкнул штампом в ее паспорте. – Паром из Тарифы в Танжер отходит через несколько минут».

Глава 4

«Будьте любезны, графин коньяка и пепельницу, – попросил немолодой мужчина плотного телосложения, проходя на террасу недавно открывшегося ресторана на Новой Риге. – И пожалуйста, столик подальше от детей».

– Триста граммов, как обычно?

– Да.

На нем было элегантное пальто цвета охры и мягкая фетровая шляпа. Классические очки формы Wayfarer2 в темно-коричневой оправе подчеркивали ясные, светло-зеленые глаза.

Сняв очки, Феликс Хазенауэр потер правый глаз и на мгновение прикрыл его рукой: нервный тик одолевал уже одиннадцать лет, с момента смерти жены. Сара Хазенауэр умерла при родах в одной из лучших клиник Израиля.

На момент их встречи он был уже состоявшимся бизнесменом, бывшим военным, который курировал террористические группировки в восточноевропейском регионе. Строительный бизнес всегда приносил ему деньги, а бизнес на поставках оружия – огромные деньги. Феликс не был ни жадным, ни расточительным, не покупал бесчисленные виллы и предметы роскоши. Однако ему всегда казалось, что внушительный банковский счет уберегает его от жизненных перипетий. «Как ни крути, – думал он, – а деньги решают большинство проблем человека и защищают от трудностей».

Только вот, встретив Сару, он сам оказался беззащитным перед захватившей его любовью – сокрушительным чувством, которое раньше никогда не испытывал. Сара была настолько чистой мыслями и душой, что Феликс казался себе кровавым чудовищем в сравнении с ней.

Работая в мэрии маленького приграничного города, Сара Мирановски выбивала у местной администрации пособия для малоимущих ветеранов, защищала стариков от «черных» риелторов, собирала деньги для благотворительных фондов и сама кормила бездомных животных – словом, жила для мира, отдавая себя полностью и не прося ничего взамен.

Ее, выступающую на очередном митинге, и увидел Феликс, совершая одну из своих деловых поездок по окрестностям южного приграничья. Стоя на ледяном ветру в невзрачной курточке, Сара вещала что-то о праве пожилых женщин на бесплатную медицину. Она будто не замечала перед собой никаких преград – ни зарвавшихся чиновников, ни непобедимой бюрократической машины, ни равнодушия окружающих… В этой маленькой женщине была сила духа, несопоставимая ее возможностям. И, встретив ее впервые, он был готов подарить ей любые возможности, которые только мог.

Феликс никогда не хотел детей и осознанно отправлял всех своих любовниц, мечтающих привязать его младенцем и жить припеваючи, на аборт, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Однако против желания любимой женщины он пойти не смог, а Сара была одержима идеей завести ребенка.

«Мне уже тридцать шесть, – обеспокоенно говорила она мужу. – Я могу просто не успеть родить. Феликс, я ведь – женщина, а одно из главных предназначений женщины – это материнство».

Спустя одиннадцать лет он помнил тот ноябрьский вечер поминутно.

«Отслойка плаценты, приведшая к массивному кровотечению матери и острой гипоксии плода…» – бесстрастно проговорил врач, выходя из реанимационного блока. Две медсестры суетились рядом, стирая влажными полотенцами кровь с лица пожилого доктора. Вздохнув, он снял перчатки и с сочувствием вгляделся в лицо Хазенауэра:

«Мы пытались исправить ситуацию путем оперативного родоразрешения, однако, процесс был необратим. Я не представляю, что вы чувствуете, – тихо добавил он. – Поверьте, мы сделали все, что смогли. Ваши жена и ребенок вместе, там, – он ткнул пальцем в потолок, – наблюдают за нами с облаков».

Феликс молча повернулся и вышел из здания.

Холодный ночной ветер пронизывал до костей, но он ничего не чувствовал. Жизнь будто превратилась в одну линию – изоэлектрическую горизонтальную прямую на экране прибора для контроля сердечной активности рядом с больничной кушеткой его жены.

Сделка сменялась сделкой, товар становился деньгами, бизнес разрастался, появлялись новые знакомые, партнеры, задачи… Только все это не имело больше никакого смысла.

Навязчивое ощущение, что этот нерожденный ребенок стал причиной смерти любимой женщины, которая для Феликса значила больше, чем собственная жизнь, не покидало его ни на минуту.

Фармацевтический бизнес с бывшим партнером, химиком по образованию, который имел свою, как они ее называли, Лабораторию X по производству рицина в Марокко, стал его отдушиной, ведь в препараты для детей добавлялся высокоэффективный яд.

С тех злополучных пор Феликса Хазенауэра не стало, его заменил Лекарь – человек, знающий, что такое любовная одержимость и месть, но не ведающий жалости и милосердия.

При виде малышей на детской площадке или молодых мам с колясками он глушил ярость, застилающую глаза, накрывающую, словно гигантская волна, транквилизаторами вперемешку с ударными дозами коньяка.

«Как вам мой динозавр?» – мальчик лет пяти доверчиво смотрел на Лекаря, протягивая ему разноцветный карандашный рисунок.

Он равнодушно посмотрел на ребенка и отвернулся.

«Умножайте свои молитвы, пока вы помните Бога, чтобы, когда вы его забудете, он вспомнил о вас». Эту цитату он услышал в церкви лет двадцать назад.

Возможно, ему стоило вспомнить о Боге чуть раньше. Однако сейчас, когда пути назад не было, он желал только одного: чтобы Бог забрал его к себе, туда, где любовь всей его жизни еще жива.

Глава 5

«Доброе утро, мадам Бауэр», – мсье Ларош легонько приложился губами к ее руке. Его улыбка, так же, как и манеры, были неизменно безупречны.

Накануне вечером Анна прибыла наконец в Танжер, предварительно забронировав номер в одном из роскошных местных отелей. Однако бронь пришлось отменить: ее сегодняшний визави предпочитал принимать на своей вилле со множеством, один краше другого, уютных домиков для гостей. Идея была в том, чтобы каждый домик был в своем, индивидуальном стиле и цвете, как и города Марокко.

К примеру, был домик Casablanca с белыми стенами из глины и камня и белоснежным убранством от низких диванов в восточном стиле, которые здесь называли причудливым словом «оттоманка» – до кофейных принадлежностей.

«Как же все идеально продумано!» – восхитилась про себя Анна, которой предварительно провели экскурсию по каждому из домов.

Себе она выбрала домик под названием Marrakech.

Сама вилла мсье Лароша была выполнена в стиле мореск и сочетал мавританские архитектурные традиции и элементы европейского ар-деко.

«Доброе утро, мсье Ларош!» – Анна выглядела по-деловому скромно. Костюм свободного кроя нежного бежевого оттенка очень подходил ее медно-рыжим волосам и оливковому цвету кожи.

Рене Ларош был высоким, сухощавого телосложения брюнетом, источавшим аромат дорогого парфюма с нотками бергамота и ветивера. Одет он был, на первый взгляд, небрежно, однако разбирающийся в моде человек легко бы узнал в нем редкого франта и эстета. Вещи были пошиты у портного по индивидуальному заказу.

«Истинный француз, – думала про него Анна. – Больше всего он печется о внешнем лоске. Но только на первый взгляд…»

Ларош был превосходным бизнесменом, державшим в голове тысячу цифр, включающих объемы поставок своего товара покупателям по всему миру и количество вновь нанятых сотрудников для переборки ягоды.

В качестве его товара сомневаться не приходилось. Голубика была выращена на кокосовом грунте в теплицах с дорогостоящими системами полива и соблюдением необходимого температурного режима.

– Как вы добрались, мадам Бауэр?

– Анна. Мы же договорились.

– Хорошо, тогда я настаиваю на Рене. Поужинаете в моем поместье? Уверен, что наш повар Анри не оставит вас равнодушной к местной кухне.

– С удовольствием.

Анна уже привыкла к тому, что дела здесь можно обсуждать исключительно в неформальной обстановке.

Они проследовали в так называемый Рияд – традиционный особняк в марокканском стиле с внутренним двориком, который, по всей видимости, выполнял функцию конференц-зоны. Его убранство на стыке средиземноморской культуры, исламского, андалузского и магрибского влияния, завораживало.

Традиционные мозаики «Зеллидж», выполненные в красном, синем и белом цветах, изобиловали хитроумными сплетениями геометрических форм, контрастировали с высокими стенами оттенка слоновой кости и деталями интерьера в насыщенных терракотовых тонах.

Посреди помещения расположился небольшой фонтан, обрамленный невысокими горшками с цветами. По кругу стояли столы с белоснежными скатертями и кресла с накидками алого цвета.

Еле уловимым взмахом руки Рене подозвал горничную – симпатичную африканку Луизу.

– Что желаете выпить, Анна? – поинтересовался хозяин. – По традиции, мы начинаем с зеленого чая с мятой.

– Я всегда поддерживаю традиции, Рене.

На ужин подавали исконно марокканское блюдо – «Тажин», несмотря на кажущуюся простоту ингредиентов (тушеные овощи и мясо), оно оказалось невероятно вкусным.

– Как насчет бокала Рrosecco? Хотя я и стопроцентный француз, искренне считаю, что лучше, чем в итальянском Венето, его не умеют делать ни в одной точке мира.

– Полностью доверяю вашему вкусу.

Им принесли игристое в высоких бокалах на тонких ножках.

– Предлагаю выпить за наше долговременное сотрудничество и за то, чтобы ягодный бизнес между нашими странами процветал и дальше!

(«Точнее, чтобы наша страна процветала без наплыва контрабандистов, таких, как вы, которые провозят в ягодных палетах запрещенные законом яды для продажи на черном рынке».)

Анна лучезарно улыбнулась:

– Вашими молитвами, Рене. Обсудим условия изменившейся логистики?..

Глава 6

Они неспешно переходили из комнаты в комнату дома-музея Рубенса в Антверпене. Замысловатые натюрморты, портреты, античные мраморные скульптуры… Величественный дом сохранил атмосферу четырехсотлетней давности.

Айзек Бувье – высокий молодой парень, немного нескладный, однако очень обаятельный, чьи небольшие морщинки вокруг глаз выдавали привычку часто улыбаться (кажется, таких людей называют альбиносами – светлые волосы и кожа цвета слоновой кости) и придавали его облику какое-то неземное выражение.

Он рассказывал о каждом произведении искусства с таким упоением, будто работал экскурсоводом или, как минимум, занимался продажей картин:

«В этом роскошном особняке XVII века фламандский маэстро провел самые плодотворные годы своей жизни. Питер Пауль Рубенс был и художником, и дипломатом, и коллекционером… Кстати, в проектировании дома Рубенс вдохновлялся мастерами позднего итальянского Возрождения.

Взять, например, эту многоугольную арку на входе – это же рука самого Микеланджело, который, как известно…» – он остановился, чтобы перевести дух.

Впрочем, Алессандра уже отвлеклась от рассказа за пару секунд до того. Она внимательно изучала скульптуру псевдо-Сенеки, о которой впервые услышала когда-то от своей матери, всю жизнь проработавшей музейным хранителем в пригороде Парижа, и сейчас вспомнила ее слова:

«Все, как и Рубенс, думали, что это – портрет философа-стоика Сенеки. Для Рубенса и его друзей стоическая философия Сенеки была своего рода жизненным ориентиром, примером образа мысли и душевного спокойствия. Нужно быть уравновешенным, держать свои эмоции под контролем, а также размышлять только о том, что в твоих силах изменить».

«Главное, что от вас требуется – это уравновешенность, умение молчать, расторопность и точность исполнения», – монотонный голос ее куратора с новой работы эхом отдавался в полупустом здании лаборатории.

Имени у этой женщины не было, впрочем, так же, как и у остальных сотрудников, которые приходили сюда в качестве наемного персонала. Она называла себя «Номер 11», и все немногочисленные коллеги Алессандры, и даже грузчики отзывались только на определенные числа, используемые в качестве позывного.

У нее тоже был свой номер. Двадцать три. Так странно, как будто она и не человек вовсе, а рабочая единица, созданная, чтобы молча делать свое дело.

На первый взгляд, процесс был простым. На склад, совмещенный с лабораторией, фурами привозили паллеты с ягодой, которые, пройдя процедуру автоматического взвешивания, перегружались на фасовочную линию. По обеим сторонам линии, по принципу конвейера, стояли сотрудники. Каждую упаковку ягоды нужно было вскрыть и аккуратно достать маленькую желатиновую капсулу с жидкостью весом всего 0,1 мг. Что это была за жидкость, Алессандра не знала, а спрашивать здесь было не принято. Следующий по очереди сотрудник вручную запечатывал упаковку. Такая технология называлась «reclose», то есть полиэтилен изначально запаивался так, что свежесть продукта сохранялась, при этом вскрыть и, главное, закрыть упаковку было под силу даже ребенку, а факт вскрытия не выглядел очевидным.

Саму же капсулу нужно было, не повредив, переложить на другую ленту. Там ее осторожно вскрывали и, используя пипеточные дозаторы, строго отмеряли и разливали содержимое по блистерам.

Что происходило с готовыми блистерами, сотрудникам не было известно. Очевидно, их так же бережно упаковывали и продавали в какие-нибудь аптеки или бесплатно выдавали пенсионерам.

Рабочий день начинался очень рано, в семь утра, но и заканчивался около четырех часов. Сотрудникам, которые учились на вечернем отделении института, такой режим оставлял время для занятий. Так или иначе здесь могли работать только те, у кого уже было среднее или неоконченное высшее медицинское образование.

Алессандра Сантос переехала в Антверпен несколько лет назад, после того как закончила медицинский колледж в маленьком городке под Парижем. Ее родители разошлись, когда девочке было пять, и мать была вынуждена думать о том, как прокормить себя и троих дочерей. Алессандра начала помогать матери лет с четырнадцати, развозя пиццу и работая продавщицей у хозяина местной рыбной лавки. А сейчас нашла, наверное, первое в своей жизни серьезное место. Здесь были определенные странности, однако зарплата примерно в три раза выше рыночной стала неплохим подспорьем для семьи девушки. Пустую болтовню Алессандра и раньше не любила. Непростая жизненная ситуация заставила ее повзрослеть чуть раньше сверстников, и особенно – сверстниц.

Теперь все ее подружки уже давно были замужем или, как минимум, с кем-то встречались, а у Алессандры при объективно хороших внешних данных для свиданий не было ни сил, ни желания.

Несколько дней назад она познакомилась с Айзеком Бувье. Сын известной в узких кругах оперной певицы из Израиля понравился ей с первого взгляда. Создавалось впечатление, что этот парень просто не способен на обман. «Он не предаст, – подумала тогда Алессандра. – Даже если они расстанутся, он не предаст».

Девушка знала, что полжизни Айзек прожил в России, а потом уехал учиться в Израиль и о российских друзьях отзывался с уважением и теплотой.

Она понимала, что они с самого начала – из разных миров, если так можно выразиться о различии социальных уровней, ведь Айзек с детства мог учиться и заниматься тем, чем хотел, будучи полностью материально защищен родителями. Алессандра же привыкла полагаться только на себя, принимая в расчет обязательства перед семьей. Однако с этим парнем она чувствовала какую-то странную связь. Будто он понимал ее так, как никто до этого.

Они прошли последнюю комнату сегодняшней экскурсии – мастерскую Рубенса, и Алессандра явственно представила, какая жизнь кипела здесь четыреста лет назад, как ученики смешивали краски и пигменты, а скульпторы и резчики создавали утонченные фигуры, еще не зная, какой след их творчество оставит в мире.

«А какой след оставлю я? – поймала она себя на мысли и тут же перевела взгляд на Айзека. – Не хочу думать. Мне так с ним хорошо здесь и сейчас!».

Глава 7

«Обычно все происходит как по маслу, – бодро говорил Ларош, допивая третий или четвертый бокал джина, на который они перешли после марокканского ужина. – Качественная ягода должна попасть с поля сразу в холодильник на температуру 8–12 градусов. Там она проводит от четырех до пяти часов, а после ее нужно переместить в температуру 2–4 градуса, что является идеальным температурным режимом для любой ягоды, не только для голубики.

Таким образом, премиальную ягоду можно получить только у поставщиков, которые имеют в своем распоряжении склады с правильной температурой и холодильные установки. У “Laroche Berries”, например».

Он хищно улыбнулся. Глаза угольно-черного цвета заискрились, а улыбка сделалась обворожительной.

Рене Ларош был необычайно воодушевлен. Он воистину отдавал себе отчет в том, ради чего оставил, словно ненужный балласт, свою прошлую жизнь. Все, что было «до», не имело никакого смысла. Черная ягода, процесс ее выращивания и сбора, обработки и продажи – вот что было его желанной работой. Ну и, конечно, теневая ее сторона.

– Ягоду чрезвычайно важно собирать вручную, чтобы сохранить блум. Это такой легкий матовый налет на голубике, красивый. Если блума нет, значит, поставщик пропускает ягоды через сортер, а это – прямое доказательство того, что отход большой. А соответственно, и качество не 100 %. Естественно, важен и калибр ягоды: самая крупная – самая дорогая. Наш крупный калибр называется Jumbo. Она очень сладкая, и сегодня мы с вами ее попробуем на десерт.

– А каким образом выстроена логистика, Рене? – Анна хотела направить разговор в нужное русло, так как для того, чтобы выслушать рассказы Лароша о его товаре, не хватило бы и суток.

– Что касается логистики, то, когда фура с товаром уезжает от нас, она направляется в порт Танжер, занимает очередь, отдает в таможню CMR3 (в которой указано количество ягоды, место выгрузки и прочие детали) и фитосанитарный сертификат, заверенный печатью марокканских служб. – Он вынул из непрозрачного конверта, лежавшего на столе, несколько листов бумаги.

«Certificat de conformite4» – было написано крупным шрифтом вверху, посередине первого документа.

«Nature du produit – Myrtilles»5.

«Pays d’origine – Maroc»6.

«Exportateur – Laroche Berries7».

Анна перелистнула страницу. Следующим документом был инвойс8 на продажу голубики.

Prix Unitairo EUR – 12.509.

Poids Net – 2 348 kg10.

Montant EUR – 29 35011.

Все было понятно без перевода. За несколько палет ягоды общим весом 2 348 кг просили 29 350 eur.

– Спасибо, Рене. Прошу, продолжайте.

– После того как паром переплывает Гибралтар и оказывается в Испании, – заговорил вновь Ларош, – водитель сдает документы в испанскую таможню, где товар проходит проверку и дальнейшую таможенную очистку (так называемую Customs clearance), чтобы получить возможность продаваться в Европе.

Далее водитель с копией фитосанитарного сертификата и CMR отправляется через Европу на склад в Антверпене. Подобные условия поставки на языке логистов называются DAP12. На таможне могут быть очереди из-за праздников, задержки бывают связаны с погодой, когда паромы не курсируют. Это – обычная схема. Однако если мы сегодня договариваемся о специальном грузе, то все происходит иначе. Поставка будет самолетной, так в процедуры проверки груза вовлечено меньшее количество служб.

Мы можем отправить груз завтра утром, то есть примерно к полудню самолет приземлится в Брюсселе. Там, в таможенной зоне аэропорта, груз будут ждать доверенные люди, его должны пропустить в течение часа, максимум – полутора. Дорога от Брюсселя до Антверпена занимает примерно час. На этом пути фуры уже не досматривают. Ориентировочно ко второй половине дня товар прибудет на склад, затем – в лабораторию Антверпена.

– Спасибо за детали, Рене. – Она быстро черкнула на бумажной салфетке цифру.

– Это будет вашим вознаграждением, если груз доставят вовремя. Предоплату девяносто процентов мы можем перевести сегодня.

На удаляющуюся фигуру Анны Ларош задумчиво смотрел через окно своей рабочей зоны, больше похожей на цветочную оранжерею. Именно так он представлял себе рай – местечко с тенистыми рощами, где бьют родники и поют птицы, окруженное неприступной живой изгородью из экзотических кустарников.

Марокканские традиции решительно оказали на него влияние: магнетизм исламского мира с его спокойным, умиротворенным течением жизни превалировал над желанием вернуться в Европу к бывшей жене и детям, которых он оставил в один день, не сообщив о том, куда направляется и вернется ли когда-либо.