Читать онлайн Три кварка 2 (1982-2012). Правила отбора

Пролог

– Привет, – усевшаяся за столик девица небрежно бросила сумочку на соседний стул. – Давно ждёшь?

– В пределах разумного, – мужчина пододвинул гостье стакан с колой. – Угощайся.

Дама сделала пару глотков. Недовольно поморщилась:

– Холодная.

– Какая есть, – собеседник развёл руками, затем внезапно нахмурился и, чуть подавшись вперёд, уставился на девицу немигающим взглядом. – Ну? Что ты хотела мне сообщить?

– Во-первых, клиент – полный козёл, – фыркнула Лара.

– Это я и без тебя знаю, – перебил визави. – Короче.

Дама в ответ прищурилась, потёрла большим пальцем об указательный и выразительно посмотрела на того, кто сидел напротив. Мужчина жест понял. Достал из кармана конверт и запустил его по столу в сторону собеседницы.

– Держи. Штука зеленью, как договаривались.

Считать деньги Лара не стала. Просто заглянула в конверт и, убедившись, что он не пустой, запихнула его в сумочку.

С Джонни она познакомилась около года назад и знала, что обманывать её этот косящий под рэпера джентльмен не станет. По крайней мере, в части гонорара за хорошо выполненную работу.

– Я слушаю, – продолжил тем временем «джентльмен» с серьгой в ухе.

– Значит, так, – девица слегка отодвинулась от стола, закинула ногу на ногу и, удовлетворившись тем, что мужчина вольно или невольно, но все же скосил глаза на ее соблазнительные бедра, принялась рассказывать.

Их встреча, как и всегда, происходила в будний день, в ресторанном дворике большого торгового центра, в утренние часы, когда посетителей мало и, значит, прислушиваться к разговору практически некому.

Рассказ или, скорее, доклад длился недолго.

– Значит, говоришь, восемьдесят второй год, сентябрь, – задумчиво проговорил Джонни, откидываясь на стуле. – Точно восемьдесят второй? Ты не ошиблась?

– Эта дата стояла в записке, – пожала плечами Лариса.

– Записку, надеюсь, ты вернула обратно в портфель?

– Шутишь? – хмыкнула женщина.

– Уточняю, – отозвался мужчина. После чего почесал затылок и тихо пробормотал:

– Ну что ж, дело, кажется, сдвинулось с мёртвой точки.

– Мне как? Продолжать дальше с этим придурком? – тут же поинтересовалась «шпионка».

«Босс» усмехнулся.

– Уже надоело?

– Не то слово!

Джонни окинул Лару насмешливым взглядом.

– Увы. Придётся немного помучиться. Недолго. Недельки две или три. А потом предоставим тебе новую цель.

– Ещё одного старого пердуна? – скривилась Лариса.

– Не такой уж он и пердун, – рассмеялся Джонни.

– Богат?

– Нет. Не богат.

– Жаль.

– Но и не беден.

– Уже лучше.

– Доктор наук. Профессор. Лет чуть меньше пятидесяти.

– У-у-у-у, – разочарованно выдохнула девица. – А он случайно не импотент?

– Официально женат был трижды. Неофициально – фиг знает, – со смехом сообщил «рэпер». – По сведениям из достоверных источников, особенно похотлив бывает во время зачётов и сессий.

– Хочешь, чтобы я ему тоже… сессию сдать попробовала? – удивилась Лариса.

– А почему бы и нет? – пожал плечами мужчина. – Представишься какой-нибудь студенткой… Хотя нет, для студентки ты старовата. Лучше аспиранткой… эээ… гуманитарного вуза.

– Чё это старовата? – вскинулась дамочка. – Я что? Не могу быть студенткой?

– Можешь, можешь, не кипятись, – Джонни приподнял руки в примирительном жесте. – Но аспирантка всё-таки лучше. Доверия будет больше.

– Ладно. Аспирантка, так аспирантка, – проворчала Лариса. – В постели все одинаковы.

– Это верно. Но, в любом случае, до постели ещё надо добраться.

– Думаешь, у меня не получится?

– Думаю, что получится, – абсолютно серьёзно ответил мужчина. – Но мы торопиться не будем.

– Почему? У меня после таких разговоров даже азарт появился что ли. Зовут-то хоть этого чудика как?

– Зовут его Александр Григорьевич. Александр Григорьевич Синицын. Но соблазнять его ты пока не спеши. Время у нас есть. Тем более что, скорее всего, твой нынешний хахаль сам тебе предложит его в ближайшее время.

– В каком смысле? – не поняла Лара.

– В таком, что сам предложит тебе охмурить этого гражданина. Не забесплатно, конечно.

– М-да. Знала, что все мужики – козлы, но чтобы вот так… нет, козлы они и есть козлы, – с чувством припечатала дама.

– Увы, – хохотнул собеседник. – Зато мне с этого прямая выгода.

– Какая?

– Платить тебе можно меньше.

– С какого бодуна?

– У тебя будет спонсор.

Женщина хмыкнула.

– Значит, и подробный отчёт первым будет получать именно он.

– Сволочь, – констатировал Джонни.

– На себя посмотри, – не осталась в долгу Лариса…

Глава 1

Понедельник. 20 сентября 1982г.

Даже для молодого организма две бессонные ночи подряд – перебор. Тем более что вторая загрузила голову мыслями по самое не балуйся.

Когда пошёл умываться, для пялящейся из зеркала рожи лучше всего подходило определение «краше лишь в гроб кладут». Да ещё Шурик рядом нарисовался с расспросами, что, мол, да как. Друг-то ведь вчера с дамой ушёл, а вернулся за полночь. Интересно же, как всё прошло. Охотничьи байки послушать, туда-сюда.

Удовлетворять его любопытство не стал. Буркнул что-то невразумительное, отмахнулся… послал, короче. Синицын, конечно, обиделся, но дальше «приставать» не решился. Видимо, понял, что с девушкой у меня что-то там не срослось. Да и бог с ним, не до него мне сейчас. На работу надо идти, хоть и не хочется…

С работой, увы, тоже оказалось не всё ладно. То есть, работы на стройке хватало, но из меня сегодня работник был, прямо скажу, никакой. Даже Иваныч заметил. Подошёл ко мне часа через два, окинул взглядом…

– Что-то ты, Дюха, сегодня вялый какой-то. Морда зелёная, лопата из рук вываливается. Непонятно, кто из вас кого держит. Может, случилось чего?

– Да нет, не случилось, – ответил я с хрипотцой. – Наверное, просто переработал вчера. Плюс зайца в глаза поймал. Слезятся. Во рту ещё какая-то жесть, башка кружится.

– Понятно, – посочувствовал дядя Коля. – Переборщил со сваркой, бывает. Ты лучше вот что, друг ситный. Пойди-ка ты лучше поспи часика три-четыре, а потом в аптеку, купи какую-нибудь хрень для глаз, закапай в зенки, глядишь, полегчает чуток.

– А как же работа?

– Работа не х… ээ… волк, – хохотнул Барабаш. – Может и постоять. Завтрева выйдешь, обойдёмся как-нибудь без тебя.

Пререкаться с ним я не стал. Поскольку чувствовал себя и вправду хреново.

Вернулся в общагу, плюхнулся на кровать и… отрубился. Как от наркоза. Проспав в итоге до самого вечера. Точнее, до половины шестого.

Сон мне и вправду помог. Особенно в части душевных страданий. События предыдущего дня словно бы передвинулись в памяти на пару ячеек вглубь и уже не воспринимались так остро, как ночью и утром. Для окончательного же приведения себя в норму я решил применить стандартный, частенько используемый для «обнуления» психики способ: отложил в сторону одну задачу и направил освободившиеся ресурсы на решение следующей.

Первым делом открыл песенник с посланием от Синицына «взрослого» и аккуратно переписал текст в другую тетрадь. Увы, того эмоционального настроя, что был ночью, я уже не испытывал и потому так и не сумел разглядеть «двойное дно» в логических построениях профессора. Сосредоточился на чисто технических и научных вопросах. Как собрать ретранслятор, какие детали из уже имеющихся в восьмидесятых использовать, как и где следует установить устройство для обеспечения требуемых ТТХ, как лучше всего довести до сведения «местного» Шурика некоторые аспекты кварковой теории времени. Психологические же нюансы этой теории, так же как и ее практические воплощения в разных мирах и потоках, меня в данный момент не заинтересовали.

Покончив с «копированием», убрал песенник в валяющийся под кроватью чемодан (подальше положишь, поближе возьмёшь), бросил тетрадь с копией текста на полку и взялся за написание ответа Синицыну. Не торопясь, обдумывая каждое слово. В итоге на моё третье по счёту послание в будущее ушло почти полчаса. Написал я в нем, кстати, много чего. Подробно рассказал обо всем, что произошло со мной за неделю. О том, что успел встретить в этом времени Жанну, что познакомился (заново) с Михаилом Дмитриевичем и даже поучаствовал с ним в одной авантюре. О том, что… нет, про Лену упоминать не стал. На всякий пожарный. К тому же расстались мы с ней. Плохо расстались, чего уж там… И Шурику об этом знать ни к чему, это касается только меня и никого больше… Далее попросил друга прояснить пару непонятных моментов по «технике» перемещения сознания и предметов из будущего в прошлое и обратно. Дополнил просьбу желанием получить какой-нибудь «компромат» на Смирнова (вдруг понадобится). Поставил задачу выяснить всё, что можно, про непонятного «седого» из бильярдной. Ну и напоследок тупо потребовал переправить мне результаты всех тиражей «Спортлото» на ближайший год, объяснив свою меркантильность тем, что деньги так или иначе понадобятся: приобретение дефицитных деталей для ретранслятора – занятие не из дешёвых.

Справившись, наконец, с посланием, я устало вздохнул, подошёл к окну и окинул окрестности взором несостоявшегося полководца. Стройплощадка располагалась через дорогу от общежития, и, хотя часы показывали уже четверть седьмого, работа там ещё продолжалась. Наши сновали туда-сюда по площадке, изредка в поле зрения появлялся кто-то из «кадровых» работяг. Пару раз даже Петрович мелькнул. «Ну да, всё правильно, конец квартала – это конец квартала. Что в будущем времени, что сейчас. Работаем до посинения, сверхурочно. До тех пор, пока процентовки не подписали…»

На вскрытие замка в Шуриной комнате потратил минут примерно пятнадцать. Опытный медвежатник сделал бы это быстрее, а мне, понятное дело, пришлось слегка повозиться. К счастью, механизм оказался простенький, и отомкнул я его в итоге обычным гвоздём. После чего запихнул записку в раритетный портфель и с чувством выполненного долга вернулся к себе, не забыв, впрочем, убрать следы преступления, то есть, захлопнул дверь и провернул личинку замка в обратную сторону. Тем же способом, с помощью гвоздя и известной всем матери…

Возвратившись за письменный стол, снова задумался. Задача перемещения в будущее начинала потихоньку решаться, что не могло не радовать. Однако другая задача, не менее, на мой взгляд, важная, пока буксовала. С одной стороны, товарищей из КГБ я уже как бы заинтересовал и даже «закорешился» с некоторыми, однако предложить им что-то конкретное пока не мог. «Исправлять надо досадное упущение. Наметить план действий и прикинуть вчерне способы его выполнения».

Вырвав из очередной тетрадки пару листов, я разложил их перед собой на столе, достал коробку с цветными карандашами и, уподобившись знаменитому штандартенфюреру, принялся рисовать.

Первым на бумаге, в левом верхнем углу, появился румяненький колобок с коротенькими ручками и еще более короткими ножками. На лбу у этого изделия пекарной промышленности имелось родимое пятно характерной формы. «Здрасьте вам, дорогой Михаил Сергеевич…»

Справа от колобка я схематично изобразил жителя гор в кепке-аэродроме, торгующего помидорами на колхозном рынке. «Жаль, Эдуард Амвросиевич, что усов у вас нет. Вышло бы колоритнее…»

Слева внизу расположился кряжистый пень в очочках. Зачем пню очки, было не совсем ясно. Видимо, чтобы «интеллект» подчеркнуть. Над пеньком висел транспарант «…изм с человеческим лицом». Идеолог, короче. Как его звать-величать, я понял секунд через десять – подсознание смилостивилось и подсказало-таки верный ответ. «Пропасть надо перепрыгивать одним прыжком, уважаемый товарищ Яковлев… Александр Николаевич… Достаточно лишь оттолкнуться корнями и – хоп! – ты уже на небесах. Или в земле. Обетованной, естественно…»

Последним на этом тетрадном листке, в нижней правой четверти, я изобразил ещё одного известного всем (в смысле, всем в будущем) персонажа. Крупный, хотя и слегка помятый, мужик с всклокоченной шевелюрой в стиле «играл в теннис, потом принял душ» стоял, подпирая какую-то стеночку. В руке этот гражданин держал теннисную ракетку. Держал он её, кстати, почти как бутылку, горлышком-ручкой вверх. Наверное, не мог толком сообразить, откуда у него эта хрень и что именно надо с ней сделать. То ли в соперника запустить, то ли отхлебнуть из горла́.

На заднем плане виднелся горбатый мостик, на котором сидели какие-то товарищи в касках. «Шахтёры», – сообразил я спустя секунду-другую и добавил на каски маленькие фонарики.

«М-да, уважаемый Борис Николаевич. Аккуратнее вам надо ходить по мостам. Не ровён час, свалитесь. Случайно конечно…»

Налюбовавшись как следует на картинки, я отложил этот листок в сторону и взялся за следующий. На нём стоило запечатлеть фигуры калибром поменьше.

Два первых «независимых» мэра Москвы и Питера нарисовались сами собой. В виде двух мухоморов. Только у одного шляпка была красная с белыми пятнами, а у другого белая и пятнышки, соответственно, красненькие. Впрочем, не суть важно. Хоть и не похоже, но одно и то же, как говорят в народе. А ещё у того, который из Питера, сбоку отросток имелся, по форме очень напоминающий лошадиную морду, вид сбоку… или анфас, хрен знает. Короче, с какой стороны ни смотри, видишь почему-то кобылу. Тощую. Кормили её, наверное, плохо…

Под мухоморами я изобразил свинью. Симпатичная получилась хрюшка. Толстенькая, отъевшаяся. Пятачок размером с тарелку. Глазки узенькие. Вид довольный. Если такую на сало пустить, шпика получится центнера два, не меньше. Не забыть только соли и перца побольше, чтобы природную вонь перебить, что свинке от прототипа досталась. От Егорушки свет Тимуровича.

Четвёртый рисунок существенно отличался от предыдущих. Бегущий с огромной скоростью страус. Бежал он, скорее всего, от охотников. Тех, которые гнались за ним огромной толпой, желая, по всей видимости, даже не съесть беглеца, а просто поймать и повесить. Правда, повесить, на мой взгляд, этого типа было довольно сложно. Шейка у страуса тонкая, длинная, любая петля соскользнёт, не успев затянуться. Оперение у голенастого представителя отряда бегающих и нелетучих было рыжего цвета, а на хвосте болталась картонная бирка с надписью «ваучер»…

Закончив рисовать страуса, я отложил в сторону карандаш, заложил руки за голову и принялся размышлять. Продолжать и дальше пачкать бумагу было как-то лениво. Восемь целей – это уже немало, замучаешься отстреливать. Или ловить и в клетку сажать, чтобы потом показывать на ярмарках всему честно́му народу. Устал я, короче. Склонился опять над столом, разгладил оба листка, окинул рисунки придирчивым взглядом и глубокомысленно… очень глубокомысленно усмехнулся.

«Ну? И что мне теперь прикажете с вами со всеми делать, господа хорошие?.. Вопрос, однако…»

Вторник. 21 сентября 1982г.

Сегодня я был как все. Работал, кидал лопатой бетон, таскал арматуру, пилил доску́ для опалубки. К сварным работам Иваныч меня больше не допускал. Видимо, из тех соображений, что «заставь дурака богу молиться», так он не только себе «лоб расшибёт», но и начальство подставит по полной. Хотя изготовленные мной в воскресенье каркасики, прямо скажем, пришлись ко двору. Очень даже «в тему пошли». Точнее, в фундаментную плиту. Второй слой арматурной сетки уложили на них вчера без проблем. Мастер остался доволен.

На дядю Колю я, понятное дело, не обижался. Какой смысл строить из себя д’Артаньяна, если по жизни дурак? Ну да, дурак и ничего больше. Вместо того чтобы к цели идти, не отвлекаясь на мелочи, секса вдруг восхотел. Необременительного и почти халявного. И получил в итоге… проблем выше крыши. «Ты боярыню соблазнил? – Я. Аз есмь. Житие мое… – Какое житие твое, пёс смердящий! Ты посмотри на себя, житие!»1 Хорошо хоть, никто пока не подозревает о том, какая я в сущности сволочь. Ни здесь, в этом времени, ни в будущем. А уж если бы Жанна узнала об этих… приключениях с бабами, убила бы нафиг. Факт. Слава богу, не знает она ни о чём. И не узнает… надеюсь.

В общем, до вечера я продержался, шуры-муры ни с кем больше не заводил. Лена на объекте не появлялась, другие лица женского пола тоже, так что соблазнять, по большому счету, мне было некого…

Отработал вместе со всеми норму, вернулся в общагу и, перекусив по-быстрому, направился в бильярдный клуб. Едва-едва успевая по времени, хотя о сегодняшней встрече мы с товарищами офицерами договаривались ещё в субботу. Чтобы, во-первых, разбор полётов произвести, а во-вторых, продолжить бильярдное обучение Михаила – об этом меня, кстати, лично попросил майор Ходырев. Непонятно, правда, зачем. Тем не менее, согласие своё я дал. Чем больше встреч, хороших и разных, тем больше шансов заинтересовать «чекистов» своей персоной и довести до них нужную информацию. По капельке, понемногу, тут слово обмолвишь, там ввернёшь, а потом – раз! – и сами они обратятся ко мне за «помощью и советом». Уверен, что как только ноябрь настанет, так сразу и обратятся. Главное, вовремя предсказать (ненароком, естественно), когда наш дорогой Леонид Ильич почит в бозе и кто будет следующим Генеральным секретарём. Пусть последнее и является уже сейчас секретом Полишинеля. Иную кандидатуру, кроме Андропова, вряд ли кто в нынешнем Политбюро будет рассматривать. И органы знают об этом не понаслышке. Но вот когда сие событие произойдёт, в этом времени не знает пока никто. Никто, кроме меня – хитровыделанного попаданца. Надеюсь всё же, что под белы рученьки меня не возьмут – ограничатся просто беседой. Или беседами. Очень долгими и очень информативными. Для обеих сторон…

Разбора полётов сегодня не вышло. Некому было его проводить. В бильярдной я обнаружил только Пашу и Михаила. На вопрос «Где все?» они дружно пожали плечами и предложили не париться. Раз начальство присутствием нас не почтило, значит, и развлекаться будем этим вечером без него.

Первые полчаса развлечения были стандартные («Ага, бабы и водка»). В смысле, я тренировал Смирнова – ставил прямой удар, а Кривошапкин, оккупировав второй стол, честно пытался повторить мой субботний трюк с бортовыми «штанами». Когда же ему надоело терзать шары, он попросту отложил кий в сторону, подошёл к нам и поинтересовался со скукой:

– Мужики, а, может, наверх прогуляемся? Что-то надоел мне этот бильярд.

– С чего бы этого? – усмехнулся Смирнов.

– Наверх – это куда? – развернулся я к Павлу.

– Наверх – это значит поспаррингуем маленько.

Наверху, точнее, на втором этаже, располагался зал силовых единоборств. Мне об этом было известно, однако предложение Паши я почему-то интерпретировал по-другому, не связывая его со спортом:

– Типа, предлагаешь по улице прошвырнуться? Найти подходящую компанию гопников и начистить всем рыло?

– Да что у тебя за мысли, Андрюх? – расхохотался Павел. – Понравилось что ли драться?

– Да нет, – пробормотал я, догадавшись, наконец, что он имел в виду. – Не сообразил просто.

– Ну так что, пойдём? – Кривошапкин глянул на Михаила.

– Почему бы и нет, – пожал плечами Смирнов.

То, что «спарринг» был запланирован заранее, я понял минут через пять, когда мы оказались в спортивном зале. Смирнов с Кривошапкиным быстро переоделись в принесённые с собой куртки- боксёрки- борцовки, после чего Павел вытащил из объёмистого баула ещё комплект и бросил его мне со словами:

– Давай, облачайся!

– А…

– Да ты не бои́сь. Он новенький, специально для тебя подбирал.

Обновка пришлась впору. Надел я ее, правда, не без труда. Обувь оказалась «универсальная» – высокие ботинки из мягкой кожи. То ли для бокса они предназначены, то ли для самбо – сразу и не сообразишь. Плюс шнурки ещё надо затягивать по-особому. А ещё куртку правильно запахну́ть – тоже проблема. Для меня проблема, не для парней. Они-то к этому делу привычные, а я – хоть и ходил в своё время в секцию бокса (три месяца, потом надоело), и в будущем меня Смирнов пытался поднатаскать в рукопашной – лох лохом в этих премудростях. Однако справился. Причём, сам, без подсказок.

– Красавец! – Павел оглядел меня с головы до ног и насмешливо фыркнул. – Ну что? Для начала разминочку?

– Разминочку обязательно, – кивнул Смирнов.

Разминка длилась минут десять-двенадцать.

Лёгкой трусцой пробежались по кругу, потом «вприпрыжку», затем с поворотами на ходу влево-вправо. После, уже в «стоячем» положении, разогревали мышцы с помощью обычных (как у «физкультурников») упражнений. Потом принялись за растяжку. Увы, тут я оказался не на высоте.

– Эх ты, дубина негнущаяся, – прокомментировал Кривошапкин мои безуспешные попытки «сесть на шпагат».

– Фигня, – не согласился с ним Михаил. – Раз из стоймя до пола ладонями достаёт, значит, потенциал есть.

– Ага. Главное, чтобы потенцию при этом не потерял, – хохотнул Павел.

«Шутник, блин!»

Я, конечно, старался повторять за мужиками все их движения, но, к сожалению, получалось не очень. Ну, нет у меня к этому делу сноровки. Пока нет. Хотя, если честно, думал, что смогу повторить без проблем. Поскольку и точность есть (приобретённая при «переносе» сознания), и память хорошая. Однако на одном этом, как выяснилось, далеко не уедешь. Тренировать надо собственный организм. Хорошенько тренировать, чтобы тело запомнило, что, как и куда, и действовало на автомате.

– Ну что ж, будем считать, что размялись, – резюмировал в итоге Смирнов, взмахом руки предлагая мне перестать растопыривать ноги и перейти к более важному, по его мнению, делу. – А теперь глянем, как ты падать умеешь.

– Падать?

– Да, падать, – старлей усмехнулся и для начала продемонстрировал обыкновенный кувырок через голову. Потом то же самое, но в обратную сторону. После чего попросил Кривошапкина швырнуть его на пол подсечкой, а затем, не останавливаясь, бросить через бедро.

И то и другое Павел проделал с большим удовольствием. Однако оба раза Михаил не просто сразу же поднимался на ноги, а осуществлял это таким образом, чтобы не дать сопернику развить первоначальный успех и «добить» уже поверженного противника.

– Понимаешь, Андрей, умение правильно падать необходимо не только, чтобы случайно не покалечиться во время тренировок или соревнований, – пояснил Смирнов. – Даже хорошо подготовленный боец в уличной драке может не устоять на ногах. И, значит, в любом бою для него главное – это умение продолжать схватку. Способность идти до конца. Не отступать и не признавать поражение даже в самых проигрышных ситуациях. Пока можешь – борись. Даже из положения лёжа. А чтобы иметь возможность бороться дальше, что надо делать?

– Надо иметь силы для этого и быть способным держать удар.

– Правильно, – кивнул Михаил. – А теперь попробуй повторить всё, что я показал.

С первого раза повторить «кувырки и падения» у меня, конечно, не получилось. Тем не менее, основные движения я запомнил и уже через пару минут сумел-таки сделать, что требовалось. Причем, достаточно грамотно.

– Молодец, – одобрил мои экзерсисы Смирнов. – Учился где?

– Ну… так… баловался когда-то, – пожал я плечами.

– Бокс? Борьба?

– Бокс.

– Бокс, говоришь? – вмешался в разговор Павел.

– Ну да. Только немного, – развёл я руками, изображая смущение.

Парни быстро переглянулись, затем Михаил кивнул Кривошапкину, и тот, ухмыльнувшись, указал рукой на имеющийся в помещении ринг:

– Пойдём, Андрюх, проверим, насколько ты баловался.

«Ну всё, сейчас меня будут бить. Хорошо хоть, что не ногами, – с этой нехитрой мыслью я сбросил самбовку и, мысленно перекрестившись, полез под канаты. – Бог не выдаст, свинья не съест. Прорвёмся как-нибудь, не впервой».

Мне повезло – сразу меня бить не стали. Сначала дали возможность как следует экипироваться. Помогли надеть и зашнуровать перчатки, сунули в рот капу и нахлобучили на голову защитный шлем. Павел, кстати, от такого же отказался. Видимо, посчитал, что со мной у него особых проблем не будет. Посчитал верно – против кандидата в мастера спорта шансов у меня и впрямь никаких. Основная задача, как я её определил для себя, состояла в том, чтобы продержаться на ногах хотя бы минуту. Или две, как получится. А вот что будет дальше, известно сейчас одному Кривошапкину. «Ишь, как лыбится-то злодей, прямо-таки предвкушает, как он меня по канатам размажет… Ну ничего, нам бы только день простоять, да ночь продержаться, а там… будет когда-нибудь и на нашей улице праздник. В бильярде сочтёмся…»

– Поехали, – прозвучал вместо гонга голос Смирнова.

«Эх! Держите меня семеро!»

Откладывать дела в долгий ящик Павел не стал. Я даже стойку правильную не успел принять, а он уже рядом со мной и его облачённый в перчатку кулак летит сопернику в голову. В мою, между прочим, голову. То ли в лоб, то ли в глаз, то ли в челюсть… Короче, фиг знает, по какому месту Кривошапкин хотел меня приложить, но сделать это, к своему огромному удивлению, так и не смог – промахнулся с ударом. То есть, на самом-то деле это не он промазал, это я оказался чересчур вёртким – успел в последний момент уклониться и отскочить в сторону. Пусть и неловко с виду, зато удачно. Плюс дистанцию разорвал, не давая противнику провести серию. Странное дело, но реакции у меня оказались на удивление быстрыми. Не думал, что такое возможно, но, видимо, приобрёл я их, так же как и точность движений, во время переноса из будущего. Жаль, что раньше не замечал, мог бы немного подкорректировать свои планы. Хотя, если вспомнить, как играл в пинг-понг с Димой Петровым, то параллели с сегодняшним днём провести можно. Мысли об ускоренном реагировании тогда тоже мелькали. Впрочем, думать на эту тему сейчас не стоит. Сосредоточиться надо на главном – на том, чтобы продержаться хотя бы раунд.

Больше минуты Паша гонял меня по всему рингу. Атаковал в голову, в корпус, старался сблизиться, пробить защиту. Я же всё уворачивался и уворачивался. А один раз даже сыграл в ответку. Правда, не слишком удачно. Удар вышел нечётким и слабым. Но всё-таки дошёл до противника. Хук справа – так он, кажется, называется. Особого вреда этот удар сопернику не нанёс, зато раззадорил. Кривошапкин тут же ввинтил темп и уже через пять секунд зажал меня в углу ринга. Вывернулся я оттуда с большим трудом. Опять ускользнул, оттолкнувшись от ограничивающих «поле боя» канатов. Однако один удар все-таки пропустил. Хороший такой крюк вдогонку по кумполу. В башке словно бомба ядрёная взорвалась. В ушах звон, в глазах звездопад. И пол, стремительно приближающийся к носу. Одна радость, что не нокаут – прийти в себя и подняться на ноги удалось достаточно быстро.

Встал, принял кое-как боксёрскую стойку, типа, готов к продолжению. Павел был как будто доволен. И тем, что достал меня наконец, и тем, что я не угробился. Только сейчас до меня дошло, что бил он не в полную силу, сумел в последний момент удержаться от искушения.

«Вот ведь хитрец какой! Но ничего, сейчас ты у меня попляшешь…»

Кривошапкин снова идёт вперёд, готовя очередную атаку. Я же, вместо того, чтобы опять увернуться, внезапно бросаюсь навстречу и… подныриваю сопернику в ноги.

Ага! Есть захват! Теперь толчок корпусом. Ещё и подсечку добавить. Всё! Готово! Спёкся клиент.

Рушимся с грохотом на пол. Моментально, чтобы не дать Павлу опомниться, перекатываюсь на бок и беру его руку на болевой… Увы, болевой приём у меня не проходит. Во-первых, перчатки мешают, а во-вторых, капитан – парень здоровый и физически гораздо сильнее меня. Вырвавшись из захвата, он тут же вскакивает на ноги. Во всем его виде читается: «Ты что?! Совсем охренел?!»

В эту секунду я отчётливо понимаю: «Всё! Допрыгался! Сейчас он из меня котлету сделает».

Однако нет. Сделать из меня отбивную ему не дают. Стоящий около ринга Смирнов, глядя на нас, буквально покатывается со смеху.

– Ну что, Паш? Я же говорил тебе, что любой самбист любого боксёра сделает влёгкую.

Павел смотрит на него с явной обидой, но потом все-таки успокаивается и, не обращая внимания на меня, идёт к канатам. Затем спрыгивает вниз и бросает с досадой:

– Да ну тебя к лешему, Миш. Это не бокс, а чёрт знает что. Сам теперь разбирайся с этим борцом недоделанным.

Михаил, продолжая смеяться, поворачивается ко мне и машет рукой:

– Спускайся, Андрей. Будем теперь пробовать, какой из тебя самбист-каратист…

«Ну вот. Сперва меня собирались просто бить, а сейчас будут валять по полу и ломать конечности. Господи! Как же я этого не люблю…»

Спрыгиваю с ринга. Смирнов помогает мне снять перчатки и шлем. Капу я выплёвываю сам.

– Не устал? – интересуется Михаил.

– Да нет. Одну схватку перетерплю как-нибудь.

Новый соперник протягивает мне куртку-самбовку.

– Тогда надевай и поехали.

Надеваю. Не спеша. Затягиваю пояс. Пытаюсь вспомнить всё, чему учил меня тот же Смирнов двадцать пять лет тому вперёд. Хм, или это через двадцать шесть было? То есть, тьфу, будет… Или всё-таки было? А, впрочем, какая разница?! Валять-то он меня собирается здесь и сейчас. И не в каком-то там прошлом-будущем, а в самом что ни на есть настоящем…

Борцовская схватка проходит почти по тому же сценарию, что и боксёрский раунд. Один защищается, другой атакует. Разница только в том, что я не просто маневрирую по ковру, уходя от захватов. Я обороняюсь, причём, довольно активно, поскольку знаю теперь о своём «новом» умении – способности мгновенно реагировать на изменение обстановки.

Михаил кружит вокруг меня, цепляет за рукава, за отвороты самбовки, за пояс. Сверху, снизу, справа, слева, с разных сторон, со сменой позиции, с ложными выпадами и подходами, с маскировкой замыслов. Подготовка каждой атаки длится у него не больше секунды. А затем – либо рывок на себя, либо бросок в ноги, либо подсечка. Однако всякий раз я успеваю провести контрприём. Только не атакующий, а защитный. Завалить Смирнова я, в любом случае, не смогу, но «усложнить» ему жизнь – запросто. Попытки зацепить ноги пресекаются захватом шеи и плеч, подсечки компенсируются подбивкой опорной ноги атакующего, желание бросить через себя парируется «зависанием» на противнике или пресекается угрозой обоюдного сваливания в партер и взятия на болевой.

Плохо одно – я устаю всё больше и больше. Не такое это простое дело – бороться (пусть и в защите) с соперником, превосходящим тебя по всем статьям. И по мастерству, и по силе, и по выносливости, и по опыту. Хотя – я это отлично вижу – Михаил удивлён. И даже несколько ошарашен неожиданной скоростью и быстротой реакций семнадцатилетнего пацана. Я ведь и ростом чуть повыше его, и руки с ногами длинней и мосластее, и телосложение более, хм, костистое. Такие персонажи, как правило, завсегда медленнее и слабей крепышей. Однако держусь пока. Правда, с трудом – усталость понемногу берёт своё, и в итоге Смирнову всё-таки удаётся бросок. Пусть и корявый, но – спорить бессмысленно – результативный. Я падаю на ковёр, но всё же успеваю в последний момент вывернуться из болевого захвата, после чего быстро откатываюсь от соперника.

Миша поднимается одновременно со мной. Ощущение такое, что он даже не запыхался. В отличие от меня, сопящего как раненый ёжик. Чувствую, следующую атаку мне уже не пережить. В том плане, что или в узел меня завяжут, или так шмякнут о пол, что даже мыслей о дальнейшем сопротивлении не останется. А это означает, что надо снова идти на хитрость. На то, что не предусмотрено спортивными правилами. Некрасиво конечно, но, думаю, Смирнову понравится – он ведь и сам когда-то обучал меня тем хитрым приёмам, один из которых я собираюсь сейчас против него же и применить…

Михаил делает очередной подход. Аккуратненько прихватывает меня за рукавчики. Я всячески демонстрирую, что сил у меня почти не осталось, дышу тяжело, с присвистом. Тем не менее, тут же соображаю, что на сей раз атака пойдёт понизу, со страховкой от контрзахвата плечевого пояса.

Делаю вид, что пытаюсь провести заднюю подножку, для чего смещаюсь левее и переношу вес на другую ногу. Дистанция между нами довольно большая и потому Смирнову не нужно производить контрприём с отхватом подколенного сгиба – когда я ещё донесу свои конечности до соперника? Зато ему теперь ничто не мешает тупо подхватить меня за ногу и без проблем опрокинуть на пол. Или ещё что-нибудь эдакое учудить – и эффективное, и эффектное в равной степени.

Миша меня не «подводит» и выбирает внешнюю «красоту». То есть, используя моё собственное движение, проводит бросок через голову с подхватом голенью под бедро. Бросает грамотно, со страховкой, чтобы я, не дай бог, не треснулся башкой о ковёр. В этом плане он – молодец! Заботится о подрастающем поколении. А вот о том, что это самое поколение может ему бяку устроить, увы, даже не подозревает. «Бяку» я ему делаю в самом конце броска, когда уже «приземляюсь». Будто случайно бью локтем поддых. В ту точку, при ударе в которую, как сам же Смирнов объяснял мне в будущем, у противника моментально перехватывает дыхание и секунд десять-пятнадцать с ним можно делать всё что угодно. Хоть руку ему выламывай, хоть ногу, хоть по почкам пинай, хоть по печени, ничего он в ответку не сделает.

Бить я его не хочу. Так же как ломать и пинать. Во-первых, потому что устал, а во-вторых, это будет уже беспредел в чистом виде…

Мой соперник пришёл в себя, как и предполагалось, секунд через десять. Поднялся на ноги, потёр грудь и укоризненно покачал головой:

– Ну ты и фрукт, Андрей.

Вместо меня ему ответил Павел. Со смешком в голосе:

– Сам же сказал, что самбист-каратист. Вот и не обижайся теперь, получай от пацана бой без правил.

– Ладно, проехали. Сам виноват. Будем считать, что ничья, – неожиданно улыбнулся Смирнов, поворачиваясь в мою сторону. – Но всё равно ты мне должен, Андрюха. Так что давай по-быстрому на турник, пока не расслабился.

Возражать против нового «издевательства» я не стал. Добрёл до стоящего возле стеночки турника, подпрыгнул, уцепился за перекладину и по команде старлея начал подтягиваться. Получилось немного – всего четырнадцать раз, поскольку устал как собака.

– Мешок с костями, – прокомментировал мои усилия Кривошапкин.

Я спрыгнул на пол и, ничего не говоря, утёр рукавом пот.

– Веса в тебе сейчас сколько… атлет?

– Хрен знает, – почесал я в затылке. – Килограммов, наверное, семьдесят.

– Маловато, – хмыкнул Смирнов. – Надо бы ещё с десяток набрать. Месяца за три. Мышцу́ подкачать, поработать с утяжелениями…

– Ну, если всё это время пиво хлестать, то наберу без проблем, – я глубокомысленно похлопал себя по брюху.

Парни в ответ дружно расхохотались…

– Значит, говоришь, против спарринга Свояк возражать не стал?

– Не стал, Константин Николаевич.

– Ага. Понятно. Но обе схватки прошли… эээ… не совсем по сценарию. Так?

– Так.

– М-да. Интересно. Хотя предсказуемо.

– Предсказуемо?

– Естественно, предсказуемо. Я, Миша, как раз и ожидал от Свояка чего-то подобного. Проигрывать он, как я понял, не любит. Видимо, поэтому и идёт на разные ухищрения.

– И что это значит для нас?

– Пока ничего. Однако стоять мы на месте не будем. Попробуем зайти с другой стороны.

– С какой именно?

– С такой, что я на недельку слетаю на родину Свояка, посмотрю, откуда он такой выискался. А ты пока продолжай с ним работать.

– По старой схеме?

– Да, по старой. Расспрашивай потихоньку, что, как, чего, какие проблемы имеются. И вот ещё что. Займись-ка ты его физическим воспитанием, на пару с Пашей.

– ОФП 2 ? Или что-то конкретное?

– Акцент делай на боевой раздел. Думаю, два раза в неделю будет достаточно. Да, и в тир ещё с ним заскочите, гляньте, что у него со стрелковкой.

– Хорошо. Сделаем, Константин Николаевич…

Глава 2

– Как отдыхается, Тарас Степанович? – подошедший Оскар услужливо склонился над столиком.

– Нормально отдыхается, – Свиридяк отставил недопитую рюмку и аккуратно промокнул губы салфеткой.

Грузин, не дожидаясь приглашения, уселся напротив. Затем внезапно нахмурился и, не то спрашивая, не то утверждая, произнёс ровным тоном:

– Как я понимаю, наш контракт можно считать завершённым.

– Не спешите, мой дорогой Оскар Шалвович. В подобных делах спешка не всегда бывает полезной, – усмехнулся Тарас Степанович. – Хотя ваши, хм, юристы и вправду… слегка лоханулись.

– Увы, техническое сопровождение оказалось не на высоте, – удручённо вздохнул Зубакидзе. – Однако…

– Однако это ещё не означает отмену всех прочих договорных обязательств.

Оскар уставился на собеседника рыбьим взглядом:

– Что вы имеете в виду под прочими обязательствами?

– То, что ваши парни ещё понадобятся. И возможно, не один раз. А пока, в качестве доброй воли… – полковник порылся в карманах и вытащил из пиджака небольшой конверт. – Вот, полюбуйтесь, какую змею на груди пригрели.

– С-сучка! – пробормотал хозяин кафе, раскрыв конверт и глянув на появившуюся в руках фотографию.

– А ведь я вас предупреждал, Оскар Шалвович. Тщательнее надо подбирать персонал.

Тарас Степанович допил коньяк и с интересом посмотрел на своего нынешнего конфидента.

– Что собираетесь делать с девицей?

Оскар в ответ выругался по-грузински и провёл ребром ладони по шее.

– Ну-ну, не стоит так горячиться. Всё-таки не девяностые, – рассмеялся полковник.

Его собеседник опять выругался.

– На куски разорву эту… эту…

– Я думаю, это плохая мысль, – охолонил Свиридяк горячего кавказского «джентльмена». – Очень плохая.

– Это ещё почему?

– Потому что с Зурабом вам не тягаться.

Грузин потемнел лицом, скрипнул зубами и… нехотя согласился с полковником:

– Да. Зураб в последнее время большую силу набрал. Того и гляди, весь рынок под себя подомнёт.

– Ну вот и я о том же, – кивнул фээсбэшник. – Приметесь за девицу, получите в ответ непонятно что.

– Предлагаете всё оставить как есть? – кривовато усмехнулся Оскар через пару секунд, успокоив нервы глотком коньяка.

– Лучшее, на мой взгляд, решение – просто уволить её, – пожал плечами Тарас Степанович. – С формулировкой «утрата доверия со стороны работодателя».

– Вам бы всё шутки шутить, – буркнул в ответ Зубакидзе.

– Это не шутки, – с неожиданной серьёзностью произнёс Свиридяк. – Обычная официантка, общающаяся с господином Мгалоблишвили почти на равных, явление не рядовое.

– Бог мой! Неужели дождался?! – всплеснул руками грузин. – Неужели ваше ведомство наконец-то заинтересовалось Зурабом, а его бизнес стал угрожать безопасности государства?

– Не ёрничайте, Оскар Шалвович. Вам это не идёт. На иудея вы совсем не похожи.

– Хорошо. Не буду. Но тогда позвольте ещё вопросик.

– Я слушаю.

– Могу я, уважаемый Тарас Степанович, надеяться на то, что господин Мгалоблишвили в ближайшее время… ммм… закроет свой бизнес?

– Сложно сказать, уважаемый Оскар Шалвович, – покачал головой Свиридяк. – Однако я полагаю, что надеяться вы, безусловно, можете. По крайней мере, готовиться к этому знаменательному событию я лично вам запретить не могу.

– Ну что ж, значит, будем потихоньку готовиться, – развёл руками явно повеселевший Оскар. – А девицу эту, вы правы, надо просто уволить. Мы ведь не мафиози. Обычные рестораторы.

Оба мужчины сдержанно посмеялись, затем наполнили коньяком опустевшие рюмки и дружно выпили, довольные собой и друг другом…

Понедельник. 24 сентября 2012г.

– Куда бежим, кого хватаем? – весело поинтересовался Михаил Дмитриевич, входя в помещение лаборатории.

– Мы никого не хватаем, – сварливо отозвался Синицын. – Скорее, это нас хватают за одно место.

– За какое, если не секрет?

– За то самое, которое нужнее всего. За жабры.

– Хм, а я признаюсь, несколько о другом подумал, – усмехнулся «чекист», усаживаясь возле компьютерного стола наискосок от профессора. – Ну, Шур, давай рассказывай, что стряслось? Что у нас за спешка такая?

– Всё хреново, – вздохнул тот, отрываясь от монитора.

– Так уж и всё?

– Ну, почти всё, – уточнил доктор наук. После чего наклонился к портфелю и выудил оттуда тетрадный листок. – Вот, единственная хорошая новость.

– О! Ещё одно послание от Андрея?! – оживился Смирнов.

– Оно самое. На, почитай.

Михаил Дмитриевич забрал у учёного записку и углубился в чтение.

– Надо же, сколько у него нового, – покачал головой заместитель директора строительной фирмы, закончив читать. – И Жанну он, экий шельмец, в том времени уже встретил, и со мной успел познакомиться, и к начальству моему в доверие втереться решил. Никак от него такого не ожидал. Наш пострел везде поспел.

– Компромат на себя будешь ему давать? – буркнул профессор.

– Обойдётся! – отрезал Смирнов. – Нечего ему меня вербовать. А, кстати, Шур, почему я не помню, что познакомился с ним в 82-м? Ведь теперь это уже свершившийся факт.

– Ты что, забыл? Мы сейчас в параллельных потоках времени. И пока они не сольются, в нашем нынешнем настоящем ничего не изменится.

– Да, действительно. Запамятовал, – почесал затылок «чекист». – Ну да ладно. Ответ ты уже написал?

– Написал. Если хочешь, можешь добавить.

Михаил Дмитриевич раскрыл «песенник» на последней странице и внимательно просмотрел написанное.

– Хм, тиражи Спортлото за 1982-й год, с 39-го по 52-й. М-да, чувствую, обогатится Андрюха как Крез…

– Добавлять будешь? – перебил Смирнова учёный.

– Буду, – кивнул подполковник. – Но писать будешь ты, чтобы, как говорится, «одна рука, один почерк».

– Хорошо.

– Теперь по тексту. Во-первых, вместо компромата на меня упомяни ему про монетку, которую я нашёл в этой лаборатории в 82-м году.

– Точно! При общении с тобой тамошним монетка очень даже в жилу пойдёт.

– Во-вторых, – продолжил Михаил Дмитриевич, – то, что касается личности таинственного «седого»…

– А ты что? Знаешь, кто он такой? – вскинулся доктор наук.

– Подозреваю, – уклонился от прямого ответа Смирнов. – Напиши просто, что мы над этой проблемой работаем.

– Ага. Уже пишу.

– Отлично. Теперь, в-третьих, – Михаил встал и не спеша прошёлся по кабинету. – Я полагаю, и мне, и моим тогдашним коллегам очень поможет кое-какая информация из будущего. Надеюсь, Андрей, когда придёт время, использует её грамотно. В смысле, когда ему придётся плотно работать с конторой.

– Хочешь слить ему информацию о кротах в Комитете? – невинно поинтересовался Шурик.

– Угадал, – расплылся в улыбке Смирнов. – Записывай…

За пять минут он надиктовал Синицыну десяток фамилий с комментариями по типу «Что? Где? Когда?», то есть, на чём конкретно попался, где служил, какую занимал должность и, самое главное, когда расстреляли.

– Были, конечно, и другие предатели, но эти наиболее значимые, – пояснил в конце «монолога» Смирнов. – Если выявят хотя бы этих, уже хорошо. С остальными можно разобраться по ходу, при провале главных агентов все прочие сами засветятся. Пойдут, так сказать, довеском к основному улову.

– Уф! Записал, – откинулся на стуле профессор. – Даже рука устала.

– Это не страшно, – рассмеялся «чекист». – Главное, чтобы у наших рука не дрогнула, когда к стенке будут предателей ставить.

– Тоже верно, – согласился учёный, потом вздохнул и перешёл к наболевшему. – Ну что ж, с хорошим мы разобрались, теперь поговорим о плохом.

– Считаешь, что уничтоженные в твоей квартире закладки – новость плохая? – поднял бровь Михаил Дмитриевич.

– Да нет, почему, хорошая новость, – смутился Синицын. – Просто… просто это уже не новость. Их еще в субботу убили. Ну, тот парень, что от тебя приходил. И жилье я на охрану тогда же поставил.

– Думаешь, за тобой снова следят? – нахмурился подполковник.

– Дело не в этом, – отмахнулся профессор.

– А в чём?

– В том, что выселяют меня отсюда.

– Как это выселяют? Куда? – удивился Смирнов.

– В никуда, – развёл руками учёный. – С утра сообщили, а потом и бумагу прислали, что мой проект временно закрывают. До тех пор, пока тут стройка идёт. Якобы не обеспечены условия безопасности.

– Когда именно закрывают? И что будет с этим? – Михаил Дмитриевич указал на стоящую в лаборатории установку.

– Приказано полностью освободить здание до 28-го числа. Основная установка, та, что внизу, останется. Её полностью обесточат и поставят вокруг защитный экран. А что касается этой, – Шурик опять вздохнул. – Эту модель предписано разобрать, упаковать, опечатать и отправить на ответственное хранение.

– Вот ведь хрень! – выругался подполковник.

– Согласен. Полная хрень, – грустно вздохнул Синицын. – И, как всегда, совершенно не вовремя. Только-только результаты пошли, и тут – на тебе. Гипс снимают, клиент уезжает…

– Слушай, Шур, а ты не мог бы собрать подобную установку где-нибудь в другом месте? – перебил друга Смирнов.

Профессор задумался.

– Ну-у… теоретически да. Наверное, мог бы.

– Тогда какие проблемы? Соберём другую, точно такую же. Тебе что для этого надо? Мозги? Руки?

– То же, что и Наполеону, – усмехнулся учёный. – Во-первых, деньги, во-вторых, деньги и, в-третьих, опять же деньги. Причём, немало.

– Сколько конкретно?

– Думаю, миллионов семь-восемь, как минимум.

Михаил Дмитриевич изумлённо присвистнул.

– Надо же! Знал ведь, что наука – удовольствие не из дешёвых, но чтобы настолько… Надеюсь, ты о рублях говоришь, а не о евро с долларами.

– О рублях. Про доллары – это в дирекцию.

– И то радость, – покачал головой Смирнов. – Впрочем, ладно. Деньги, я думаю, мы найдём.

– Откуда? – вяло поинтересовался профессор.

– Если надо, значит, найдём. Было бы желание.

– Уверен?

– На все сто.

– Это хорошо, – повеселел Синицын. – Тогда сделаем так. Я быстренько набросаю смету, а как финансы пойдут, сразу начнём закупаться. Думаю, месяца за два управимся.

– А почему так долго?

– Позиций заказных очень много. Часть за границей делают, что-то на номерных заводах. Я-то ведь буду как частное лицо выступать, а не как государство. Придётся ждать, пока сделают, пока доставят.

– А импортные комплектующие – это обязательное условие? – засомневался Смирнов. – Сам понимаешь, секретность и всё такое.

– Заказывать будем в разных местах, – пояснил Синицын. – У меня за бугром знакомых достаточно. Коллеги, можно сказать. К тому же, сами по себе комплектующие технологическими новинками не являются. Их много кто производит и продаёт. С этим, я думаю, проблемы не будет.

– Будем надеяться.

– Да, будем. И, кстати, надо будет Андрея обо всём этом проинформировать. В смысле, о том, что какое-то время связь у нас будет односторонняя. Только из прошлого в будущее, но не обратно.

– Да, это правильно.

– И ещё надо предложить ему подыскать какое-нибудь хорошее место для ретранслятора.

– А это зачем?

– А чтобы с энергией поменьше возиться. Чем меньше расстояние между передатчиком и ретранслятором, тем меньше затраты на временной перенос. Мы ведь теперь птицы вольные, где захотим, там и поставим свою установку. Он подберёт удобное для себя место, а мы подстроимся под него и найдём что-нибудь подходящее поблизости.

– Понятно, – кивнул Михаил Дмитриевич. – Сегодня мы как? Успеем эксперимент провести?

– Естественно. Для чего бы я тогда тебя приглашал? – пожал плечами профессор. – Иди, занимай капсулу. Сейчас отправим тебя… куда бог пошлёт.

– Бог не выдаст, свинья не съест, – хохотнул «чекист», стягивая с себя свитер. – Прорвёмся.

…На подготовку к эксперименту ушло пятнадцать минут.

Обвешанный датчиками Михаил разместился на «электрическом стуле», а Шурик, закончив дописывать послание в прошлое, запихнул «песенник» в «спецконтейнер», проверил готовность техники и испытателя и, вернувшись за компьютерный стол, вновь, как и неделю назад, начал считать секунды.

– Десять, девять, восемь… три, два, один… ноль!

– Поехали!..

Четверг. 16 сентября 1943г. Остров Крит. Окрестности Като Сими.

– Дядя Михос! Дядя Михос!

– Чего орёшь? – Михаил приподнялся над грудой камней и шикнул на ломящегося через кусты Костаса. – Прёшь как танк, чему я тебя только учил?

– Фух! – молодой парень, перехватив поудобней винтовку, плюхнулся на землю рядом со штабс-капитаном. – Извини, дядя Михос. Боялся, что не успею.

– Нечего на тот свет торопиться. Туда мы всегда успеем, – буркнул Смирнов. – Зачем пришёл? Почему не остался со всеми?

– Меня Манолис послал. Сказал, что вдвоём будет легче.

– Командир, говоришь, послал? – Михаил с сомнением посмотрел на парня.

Под пристальным взглядом «старшего» тот стушевался, отвёл глаза и тихо пробормотал:

– Ну-у… не совсем.

– Понятно, сам напросился, – хмыкнул штабс-капитан, отворачиваясь от «племянника» и возвращаясь к наблюдению за виднеющимися невдалеке развалинами. Единственная тропа, ведущая к морю была перед ним как на ладони. Место для засады почти идеальное. Старые камни давно поросли лесом. Слева и справа скалы. На склонах колючий кустарник и расщелин полно. Если немцы решат обойти огневую позицию, потеряют на этом пару часов. За это время отряд Манолиса Бадуваса успеет довести беженцев до побережья и дождаться баркасов. А если и не успеет, то у штабс-капитана есть в запасе ещё одна «домашняя заготовка» – отойти на дальний конец ущелья и встретить карателей там. Кинжальным огнём из трофейного МГ, благо боеприпасов хватало, семь полных лент и ещё россыпью в цинке…

– Встанем как в Фермопилах, ни один дойч не проскочит, – нарочито бодро пообещал Костас, словно бы прочитав мысли «дяди».

– Дурак ты, Костик, – усмехнулся Смирнов.

– Почему дурак? – обиделся парень.

– Да потому что, если у гансов имеются миномёты, а они наверняка имеются, накроют нас в этих твоих Фермопилах, даже хрюкнуть с тобой не успеем.

– Так что же нам делать тогда? – озадачился Костас.

– Что делать, что делать… Здесь их надо держать. Зацепиться за эти камешки и стоять до последнего.

– Понял, дядя Михос. Будем стоять, – посуровел «младший».

Вообще говоря, Смирнов покривил душой, разъясняя «племяннику» диспозицию. Отойти в ущелье, так же как и продержаться там достаточно долго, проблемы не представляло. Проблема заключалась в другом. Этот бой закончился бы гибелью «защитников Фермопил». Без вариантов. Сразу за скалами начинался открытый участок, преодолеть который под плотным огнём даже у хорошо подготовленного бойца шансов почти никаких. Костас же таким бойцом не был. Хотя стрелять он, конечно, умел, и умел неплохо, недаром в отряде ЭЛАС3 числился снайпером – в предыдущем бою сумел подстрелить немецкого офицера и, как минимум, двух унтеров. И основы маскировки на местности знал. Плюс применял эти знания грамотно, с выдумкой, с огоньком. Жаль только, что огонька этого было чересчур много. Горяч был парень. Слишком горяч, что простительно молодости, но непростительно сражающемуся с врагом участнику Сопротивления. Увы, частенько он лез на рожон, забывая обо всём, чему его когда-то учил «дядя Михос».

Впрочем, шансы остаться в живых всё же имелись. Пусть и призрачные. Хотя бы для одного из бойцов. И этим счастливчиком, по мнению штабс-капитана, должен был стать Костас…

На Крите Смирнов обосновался в 23-м году. После эвакуации из Смирны его вместе с малышом Костасом и девочкой Ксенией высадили в Салониках. Иностранный легион, как и предсказывал лейтенант Кристоф, больше не нуждался в услугах бывшего военного из России. В Северной Греции Михаил с ребятами не задержался. Беженцев было много, каждый искал средства к существованию, но работы на всех не хватало. Так же как и продуктов, крыши над головой, свободной земли… да и местные жители не всегда сочувствовали вынужденным переселенцам, хотя и не конфликтовали в открытую.

Будь Смирнов один-одинёшенек, вопросы натурализации и заработка он бы, так или иначе, решил. Тем более что и языком владел, и имя сменил, представляясь везде Михалосом Тавридисом, бежавшим из большевистской России понтийским греком (чтобы акцент в речи воспринимался как должное). Крепкие молодые мужчины в крестьянских хозяйствах ценились всегда. Так что с наймом на сезонные работы, да ещё и с прицелом на вхождение в будущем в какую-нибудь зажиточную семью, например, в качестве зятя богатого фермера, особых проблем не было. Кроме одной – что делать с детьми? Не мог, никак не мог Михаил бросить на произвол судьбы доверившихся ему ребятишек. Ни Ксению, ни Костаса.

Решить проблему помог случай. Через полгода власти предложили всем желающим переселяться в другие регионы страны и даже обещали помочь с размещением и трудоустройством. Помогать, правда, собирались не каждому, а только тем, кто имел хотя бы начальное образование. Как оказалось, после череды государственных переворотов и не слишком удачных войн с соседями по Балканам в структуре общества образовался некоторый дефицит кадров. Особенно сильно он отразился на сельской глубинке, где не хватало не только агрономов, учителей и врачей, но и просто грамотных, умеющих читать и писать граждан.

Думал Смирнов недолго. Воспользовавшись правительственной программой, он быстро собрал ребят и переправился вместе с ними в наиболее отдалённый от Салоник греческий регион, на остров Крит. Где и осел на долгие годы. В небольшой деревушке с названием Като Сими, раскинувшейся среди живописных гор и лесов в десяти километрах от моря.

Поначалу к появившейся в деревне «семье» местные отнеслись настороженно. Однако выяснив, что прибывший к ним молодой мужчина собирается работать учителем, да к тому же ещё и холост (хотя и с детьми), быстро сменили гнев на милость и уже через год «дядя Михос» стал для сельчан «своим». Одна незадача – от недвусмысленных предложений «вдовушек» и тонких намёков почтенных отцов семейств он неизменно отшучивался, мол, рано ещё, надо хозяйством обзавестись, встать на ноги, осмотреться как следует. И в итоге на него просто махнули рукой. Не хочет человек жениться, ну и не надо, время придёт, сам сподобится.

Сподобился Михаил только через тринадцать лет. Однако, к большому разочарованию деревенских, женился он не на местной красотке. Его избранницей стала девочка Ксения, спасённая в 22-м из горящей Смирны. За проведённые на Крите годы она как-то совсем незаметно для Михаила превратилась в красивую молодую женщину. А потом всё случилось само собой.

На «большой греческой свадьбе» гуляло почти всё село. К концу дня «молодые» буквально валились с ног, вынужденные по старинной традиции стоять до самого вечера на увитом миртом помосте, принимая от гостей поздравления и подарки.

А ещё через год Смирнов стал отцом. По обоюдному согласию сына назвали Димитриосом, в честь дедушки штабс-капитана. Родовое же имя младенцу досталось от матери, что вызвало немалое удивление и пересуды соседей. Не принято было у греков перенимать фамилию по женской линии. Хотя бывали и исключения. Своё Михаил объяснил так: «Негоже забывать тех, кто погиб. Нельзя прерывать связь поколений». Местный священник это объяснение принял, окрестив раба божия Димитрия Русоса и прочитав затем прихожанам небольшую проповедь об отце Ксении – принявшем мученическую смерть настоятеле православного храма.

Просто отцом Михаил пробыл недолго. В 39-м он «неожиданно» стал «дедушкой». В том смысле, что неугомонный Костас решил не отставать от «дяди» – тоже женился и, не откладывая дела в долгий ящик, превратился в молодого папашу. Так же как и Смирнов «родив» сына, крещённого в той же церкви и получившего имя Никас. Никас Смирниадис («Никас родом из Смирны»).

За почти два десятка лет бывший штабс-капитан привык к спокойной и мирной жизни в провинции. Воспоминания о войне, германской, гражданской, турецкой, постепенно сходили на нет. На сердце оставалась только тоска. Боль по когда-то утраченной Родине. Но с этим Смирнов ничего поделать не мог. Поэтому он просто жил, радуясь каждому новому дню и приобретённому на чужбине тихому семейному счастью…

Увы, вечно длиться этому счастью было не суждено. Всё изменилось весной 41-го, когда бушующая в Европе война пришла на землю древней Эллады.

На разгром греческой армии и британского экспедиционного корпуса и оккупацию континентальной части страны немцам понадобилось три с половиной недели. Операция «Марита» длилась почти весь апрель, с 6-го по 30-е. Дивизии вермахта вторглись в Грецию откуда не ждали, со стороны Болгарии. В это время основная масса греческих войск дислоцировалась на северо-западе, в районе албанской границы, где они около полугода успешно противостояли итальянским агрессорам. Выделить дополнительные силы для обороны «болгарского вала» греческое командование или не смогло, или не успело. «Линия Метаксаса» была прорвана немцами через три дня после начала вторжения. Все последующие события происходили по одному и тому же сценарию. Отход обороняющихся на новые позиции, охват флангов линии обороны, глубокий прорыв в тыл, частичное окружение, очередной отход, капитуляция окружённых. В конце апреля остатки греческих войск и сумевший избежать крупных боёв с противником британский корпус, частично уничтожив, частично бросив тяжёлое вооружение и средства транспорта, были вынуждены эвакуироваться морем на Крит и в Египет. 27 числа над Акрополем в Афинах взвился флаг с нацистской свастикой, а к исходу 29-го германские «ролики» докатились до южной оконечности Пелопоннеса. Под греческим и английским контролем оставался лишь остров Крит, до которого руки у немцев дошли только во второй половине последнего весеннего месяца.

Операция «Меркурий» началась ранним утром 20 мая. На Крит был высажен воздушный десант. Основной целью передового отряда немецких парашютистов являлся аэродром Малеме, расположенный в западной части острова, неподалёку от города Ханья. Командующий союзническими войсками генерал Фрейберг, ожидающий атаки с моря, посчитал эту высадку отвлекающим манёвром и, экономя резервы, ограничился тем, что отправил в помощь гарнизону Ханьи батальон новозеландских стрелков, усиленный двумя лёгкими танками. Свою ошибку британец осознал спустя трое суток, когда шанс на победу уже был упущен. На захваченный аэродром один за другим приземлялись тяжёлые транспортники люфтваффе, высаживая пехотные части и артиллерию. После чего, учитывая господство в воздухе гитлеровской авиации и нейтрализацию британского флота, захват немцами Крита стал неизбежен. Последние очаги сопротивления союзных войск были подавлены 31 мая, а на следующий день англичане официально объявили о сдаче острова…

Первое, что сделали по отношению к гражданскому населению победители битвы за Крит, это провели акцию устрашения. 2 июня парашютисты 3-го батальона ударного десантного корпуса вошли в село Кондомари, расположенное рядом с взлётно-посадочной полосой Ма́леме. Более пятидесяти взятых в селе заложников были расстреляны в тот же день. Третьего числа карательная операция продолжилась. Небольшой городок Канда́нос в той же провинции, только южнее, подвергся разрушению и огню. Его жителей уничтожили почти поголовно, не щадя ни детей, ни женщин, ни стариков. Был вырезан даже домашний скот, а прилегающие к поселению сады и оливковые рощи или сожжены, или вырублены под корень. Формальным поводом для репрессий стало участие критян в обороне аэродрома. Многие из местных вступали в сражение с парашютистами, не дожидаясь подхода регулярных воинских формирований и имея на руках лишь сельскохозяйственный инвентарь наподобие вил и серпов да дедовские охотничьи ружья. Теперь же, по окончании боевых действий, взбешённые огромными потерями немцы попросту мстили критянам, вымещая свою злость на всех, кто жил поблизости от ВПП…

Штабс-капитану Смирнову и остальным жителям Като Сими в первых боях с агрессором участвовать не пришлось. Село располагалось вдали от морских и воздушных портов. Представители оккупационных сил не появлялись здесь до середины июля. А когда появились, то оказались не немцами, а итальянцами, которые тоже решили приобщиться к дележу критского пирога. Правда, гордым потомкам Рима достались не самые обжитые и не самые богатые районы острова. В их зону ответственности попали южное (в основном, скалистое) побережье и малозаселённые восточные области. И, видимо, только благодаря итальянской безалаберности проживающие в номах Ласи́ти и южный Ираклион получили возможность и время, чтобы организоваться и создать постоянно действующие отряды Сопротивления, позже вошедшие в состав ЭЛАС.

А вот партизанам Ханьи и Ретимно́ повезло меньше. Разрозненные группы бойцов не могли противостоять немецким частям и чаще всего уничтожались ещё до объединения во что-то более крупное. К тому же гитлеровцы регулярно брали в сёлах и городах заложников и без зазрения совести убивали их в случае даже минимальной активности партизан. Не гнушались нацисты и применением запрещённых вооружений. Несколько раз, наплевав на всяческие соглашения и конвенции, они использовали боевые отравляющие вещества. Газ запускался в пещеры, коих на острове было великое множество и в которых часто прятались не только воюющие с оккупантами партизаны, но и их семьи, родственники и просто спасающиеся от произвола новых властей граждане.

Организационное объединение отрядов из разных районов острова произошло только через полтора года после начала оккупации. В то же самое время на Крит стали прибывать агенты британской разведывательно-диверсионной службы SOE4. В итоге в начале 1943-го года активность партизан в центральной и восточной зонах существенно возросла. Это, а ещё слухи о том, что союзники вынашивают планы вторжения на Крит, вынудили итальянцев усилить своё присутствие в регионе. В некоторых населённых пунктах расположились небольшие гарнизоны, а в прибрежной полосе начались работы по строительству фортификационных сооружений. Вместе с итальянцами зашевелились и немцы и тоже отправили в горный район дополнительные войска.

В Като Сими гитлеровцы разместили десяток солдат и установили пост на въезде в село.

Именно этот пост стал в сентябре первоочередной целью отряда Манолиса Бадуваса, бойцами которого были Смирнов и Костас.

Отправной точкой партизанского наступления на итало-германские гарнизоны стала информация от британских агентов. Июльская высадка союзников на Сицилии и последовавшее за ним «итальянское перемирие» привели к резкому уменьшению на Крите количества вояк с Аппенин. По мнению руководства Национально-освободительного Фронта высадка англичан на остров была теперь делом ближайшего времени. Увы, как выяснилось позднее, намёки «кураторов» из Каира были всего лишь уловкой. Британцы намеренно провоцировали греческих партизан – туманный Альбион, готовясь к послевоенной эпохе, желал по максимуму проредить прокоммунистически настроенные отряды ЭЛАС, имеющие в регионе широкую поддержку народа…

Налёт на немецкий пост оказался успешным. Были убиты восемь оккупантов, захвачены боеприпасы и вооружение. Через день германское командование, не получая докладов с поста, отправило в Като Сими пехотную роту. С заданием выяснить, отчего солдаты не выходят на связь, а, в случае их гибели от рук «бандитов», покарать поддерживающих партизан местных жителей.

Отряд Баду́васа встретил немцев в километре от въезда в село, устроив засаду в небольшом горном ущелье. Тяжёлый бой длился до самого вечера и завершился полным разгромом карателей. Вооружённые, в основном, старыми «манлихерами» и при поддержке захваченного на посту пулемёта, партизаны сумели нанести поражение превосходящим силам противника. Потери врага только убитыми составили более сотни, а у повстанцев погибли всего два человека и ещё десять получили ранения.

Однако радоваться этой победе пришлось недолго. На свою неудачу гитлеровцы отреагировали оперативно. 13 сентября командир гарнизона Ираклиона, раздражённый неожиданными потерями, отдал приказ на «умиротворение» региона. В район восточнее Вианно́са и западнее Иерапе́тры были направлены части 22-й парашютно-десантной дивизии. Более трёх тысяч солдат передислоцировались в Вианно́с и прилегающие к нему сёла. А затем началось прочёсывание местности и массовые казни. Причём, уничтожались не только те, кто был захвачен с оружием в руках, но и те, кого просто обнаруживали вне населённых пунктов. На второй день карательной акции репрессиям подверглись и мирные жители. Немцы расстреливали всех мужчин, достигших возраста 16 лет. А когда мужчины закончились, мучить, убивать и пытать стали всех остальных. К 15 сентября количество убитых перевалило за тысячу. Десять критских сёл полностью лишились своего населения.

В непокорное Като Сими немцы вошли ранним утром шестнадцатого числа. К этому времени партизаны успели отойти в горы. Правда, недалеко. Вместе с ними ушли и гражданские, по большей части, дети и женщины, в числе которых были жены и малолетние сыновья Костаса и Смирнова. Оставшиеся в селе старики и десяток бойцов, вооружившись трофейными карабинами, более двух часов сдерживали карателей. Но силы были, увы, не равны. Защитники села полегли все, своей гибелью дав остальным возможность временно оторваться от преследователей. Передвижение отряда сдерживали многочисленные, почти сто пятьдесят человек, беженцы. И в итоге Бадувасу пришлось принять непростое решение. Прорываться дальним путём к морю, а там с помощью имеющихся на побережье плавсредств и под прикрытием ночи попробовать переправить всех нонкомбатантов на восток, в незатронутую карательной операцией область Ласи́ти. Потом партизаны могли без помех «раствориться» в горах, где их искали бы до скончания века.

Прорвать кольцо окружения удалось во второй половине дня. После чего отряд двинулся к югу, выставляя на горных тропах заслоны из одного-двух бойцов.

Смирнов с Костасом, стали, по всей видимости, последним таким заслоном. Сдерживать противника и дальше столь малыми группами уже не представлялось возможным – местность не позволяла. Штабс-капитан это хорошо понимал. А до спасительной темноты оставалось всего три часа…

– Вот что, Костик. Давай-ка ты, пробегись сейчас вон до тех валунов, – Михаил указал напарнику на груду камней возле склона. – Займи там позицию, оттуда все развалины отлично просматриваются.

– А ты, дядя Михос?

– А я пока… – Смирнов усмехнулся, вытащил из подсумка парочку французских «лимонок», потом, порывшись в трофейном ранце, достал оттуда моток тонкой проволоки и коротко пояснил. – Сюрприз хочу гансам сделать.

– Если немцы появятся, дай знак, – бросил он Костасу, уже спускаясь с пригорка.

– Какой знак?

– Какой, какой. Обычный. Прицельным выстрелом по офицеру или в кого попадёшь.

– Это можно, – улыбнулся боец, закидывая на плечо снайперскую ли-энфилд. Кроме винтовки у него, как и у «дяди», имелся еще итальянский пистолет-пулемёт, «позаимствованный» в своё время у раздолбаистых макаронников.

Мысль о гранатных растяжках появилась в голове у Смирнова внезапно, словно кто-то извне подсказал. Или наоборот, изнутри, типа, внутренний голос. «А идея шикарная, жаль, раньше не возникала. Неплохо было бы опробовать её в засадах на итальяшках и немцах…»

Первую растяжку штабс-капитан поставил на тропе, ведущей к разрушенным временем античным постройкам. Причём, что странно, руки как будто сами знали, что именно надо делать. Вторую Смирнов установил на выходе из развалин, закрепив гранату в ветвях молодого драконова дерева. «Площадь поражения больше. И тех, кто залёг, накроет с гарантией», – снова мелькнула «чужая» мысль.

А потом Михаил подумал ещё об одном сюрпризе для гитлеровцев. Подумал с лёгкой досадой. Противотанковая мина, которую он десятью минутами ранее уложил в самом узком месте ущелья и подрыв которой можно было осуществить либо электродетонатором, либо средней силы нажатием на самодельный взрыватель, оказалась не очень грамотно расположенной. Об этом факте Смирнову тоже нашептал внутренний голос. И тот же голос объяснил, что нужно сделать, чтобы пять килограмм тротила не просто разорвались на пути преследователей, но и обрушили на тропу часть скалы, закрывая немцам проход. Минимум, на час-полтора.

Обдумав способы исправления ситуации, штабс-капитан повеселел. Шансов выполнить боевую задачу и остаться при этом в живых становилось всё больше. Теперь достаточно было всего лишь продержаться здесь пару часов, затем отойти по ущелью и, переставив как надо фугас, успеть подорвать его до подхода противника. Или вместе с противником. Как повезёт.

После установки «сюрпризов» Смирнов успел ещё добежать до Костаса, объяснить ему в двух словах новый план боя, вернуться затем к пулемёту и, подхватив итальянский ПП, переместиться на правый фланг. МГшку Михаил, скрепя сердце, оставил пока на старой позиции, в глубине «обороны».

О появлении немцев партизан известил хлопок сработавшей гранатной растяжки. Той, что на входе в развалины. Сколько врагов сразу же вышло из строя, штабс-капитан не знал. Возможно, всего один или два – сейчас это было не главное. Главный плюс состоял в том, что продвижение фрицев резко замедлилось.

На преодоление античных построек противник потратил около четверти часа. Со своей стороны Смирнов разглядел с десяток солдат, мелькающих среди камней и деревьев. С холмика, где хоронился Костас, видимость была лучше. «Племянник» насчитал пятерых в головном дозоре и не менее сорока в основной группе, о чем с помощью жестов и сообщил издали «дяде Михосу». Телодвижения обоих бойцов каратели заметить пока не могли – мешал каменный «бруствер» на гребне и более высокое месторасположение партизан.

«Два взвода, как минимум, – прикинул Смирнов. – А то и целая рота, если часть гансов в лесочке осталась». Ещё одной плохой новостью было то, что гансы эти оказались не просто гансами. Это были не обычные пехотинцы в фельдграу и стандартных касках с загнутыми краями. По следу отряда Бадуваса шли хорошо подготовленные десантники из парашютной дивизии, облачённые в камуфляж и покатые шлемы. Можно сказать, элита вермахта. Матёрые волки, прошедшие не одну кампанию и на Западном, и на Восточном фронтах. В военном деле не новички, на испуг таких не возьмёшь. Одна радость, что позиция у обороняющихся неплохая. Слева и справа скалы, а между развалинами и запирающей вход в ущелье грядой открытый участок от ста до трёхсот метров в длину. Хотя и там имеются и камни, и бугорки, и деревья, за которыми можно худо-бедно укрыться от кинжального огня с возвышенностей. Было бы у Смирнова ещё пять бойцов под рукой, огневой мешок для фрицев получился бы знатный. Держали бы их здесь до вечера, лишь бы боеприпасов хватило. Однако чего нет, того нет, работать придётся парой. С быстрыми перемещениями по рубежу обороны, с флангов в центр и обратно. Чтобы хотя бы видимость для немцев создать, будто здесь не двое бойцев, а отделение автоматчиков со снайпером и пулемётным расчётом…

Первый немец появляется в пределах прямой видимости. Быстро выглядывает из левого бокового прохода и тут же отшатывается назад. Всего выходов из развалин – три штуки. В смысле, «удобных» выходов – ещё не до конца заросших кустами проломов в стене, через которые можно свободно проскакивать по одному-двое. Центральный пролом широкий (видимо, улица там раньше была), два боковых чуть поуже. Во всех остальных местах надо или перелезать-карабкаться через мраморные и известняковые глыбы, или протискиваться-пробираться ползком, рискуя застрять в самый неподходящий момент.

Второй фриц высовывает карабин из правого выхода. Над камнями мелькает каска третьего. Спустя десяток секунд из центрального прохода выскакивают сразу два немецких десантника и бросаются вперёд и в стороны. Один падает на колено за тем самым драконовым деревом, на котором висит граната, второй тихарится за валуном метрах в семи от напарника. Следующий немец бежит напрямик между ними, собираясь продвинуться ещё дальше. Щелчок запала от сработавшей как надо растяжки Смирнов, конечно, не слышит – слишком велико расстояние. Зато его очень хорошо слышат все внезапно попавшие под раздачу – рыбкой ныряют в траву, в надежде спастись от разлетающихся осколков. Увы, этот манёвр им не помогает – «лимонка» взрывается не на земле, а на высоте двух с небольшим метров, осыпая сталистым градом «ныряльщиков».

«Два двухсотых, один трёхсотый, – снова звучит в сознании странный голос. – Сейчас санитары попрутся».

К единственному выжившему и вправду бегут «санитары». Такие же, как и он, «камуфляжные».

Винтовочный выстрел похож на удар кнута. Один из «спасателей» хватается за ногу, вскрикивает и валится наземь, рядом с тем, кого собирался спасать.

«Молодец, Костик! Хорошо приложил…»

Прячущиеся в развалинах фрицы сразу же открывают беглый огонь по скалам, паля в белый свет как в копеечку. Костаса им не достать, да и не видят они его, просто стреляют на слух, на удачу. Авось кто-нибудь и зацепит снайпера. Или попросту напугает, собьёт прицел, выигрывая тем самым секунду-другую, чтобы успеть эвакуировать уже не одного, а двух раненых.

Утащить их в укрытие гансам никто не мешает, и через пару минут на поле боя наступает затишье.

Впрочем, как понимает Смирнов, это ещё не бой. Так, простая разминка перед началом схватки. Немецкому командиру есть теперь над чем подумать-поразмышлять. Одно дело, если это просто снайперская засада – минировать путь, выстрелить раз-другой, ввести противника в замешательство, замедлить движение ягдкоманды, после чего тихо уйти, оставив с носом преследователей. Другое, если на возвышенностях по обе стороны от тропы схоронились ещё партизаны, и в этом случае тяжёлого боя не избежать, чего фрицам, наверное, не очень хочется – они же охотники, а не добыча…

Передышка длится недолго. Не больше пяти минут.

Со стороны античной «деревни» начинает бить пулемёт, и под его прикрытием гитлеровская «десантура» пытается проскочить опасный участок. Шесть человек, перебежками, укрываясь от снайпера за разбросанными по склону камнями, несутся как раз в ту сторону, где затаился штабс-капитан.

Огонь Михаил открывает, когда дистанция сокращается метров примерно до ста тридцати – ста пятидесяти. Кучность боя у Беретты M38 приличная. Чтобы остановить фрицев, Смирнову хватает нескольких коротких очередей.

Противники вжимаются в землю. Один из них теперь уже точно не встанет, еще двое, хоть и ворочаются, но тоже, по всей видимости, не жильцы. Воевать, по крайней мере, они сейчас не способны. Стонут, пытаются отползти… Задний что-то орёт благим матом. «Ага! Хочет, чтоб вытащили… А вот хрен тебе, золотая рыбка! Не будет здесь сказки с хорошим концом…»

Длинной очередью штабс-капитан отгоняет уцелевших от раненых, после чего приходит его черед хорониться – вражеский пулемётчик переключает внимание на правый фланг. Каменные брызги летят от бруствера. Откатившийся за скалу Михаил меняет второпях магазин и набивает патронами опустевший. В треске пальбы слышится не только звук «косторезки» и маузеров – щелчки магазинной ли-энфилд почти «незаметно» вклиниваются в общую какофонию боя.

Результат первого раунда штабс-капитан наблюдает с новой позиции, занятой им правее старой на два десятка шагов. На земле остаются три трупа: один – работа Смирнова, второй – Костаса, третьего можно записать в коллективный счёт. А «крикуна» гансы всё-таки смогли оттащить к развалинам. «Ну, да и хрен с ними! Пусть сами теперь со своим подранком валандаются…»

Следующая передышка длиннее первой. По всей видимости, немецкие командиры ошеломлены неожиданными потерями и потому не спешат. Накапливают силы, ломают голову, решают «что дальше?», прикидывают, каким образом действовать… явно какую-то пакость готовят.

Пакости начинаются через десять минут. Когда уже два вражеских пулемёта начинают обрабатывать позиции партизан. Правда, опять наобум, очередями по пять-семь патронов, неприцельно, по всем кажущимся подозрительными местам. Спустя какое-то время к МГшкам присоединяется нестройный винтовочный хор. Фрицы с упоением садят из всех стволов по гряде, выбивая из камней крошку и пыль. Особой опасности это не представляет. Скальный гребень, за которым скрываются два бойца, расположен подковой с сильно разогнутыми краями. От фронтального огня можно укрыться на флангах, за нерукотворными каменными зубцами. И местность оттуда отлично просматривается, и рикошеты не так уж страшны – пули уходят, в основном, вверх, а позади сплошная растительность. Если фрицы рванут на прорыв в центре, в два огня их взять – милое дело. Опасаться надо только массированной атаки. Не успеешь добраться до оставленного в глубине позиции пулемёта, можешь и не совладать с толпой. Подберутся метров на двадцать, забросают гранатами и – аллес, туши свет, сливай воду, грузи апельсины бочками. Риск, конечно, велик, но куда деваться? Одна надежда, что атаковать в лоб противник пока не захочет. Немцы не дураки, по-глупому подставляться не будут.

Как именно решили действовать фрицы, Смирнов понял, когда перевёл взгляд на возвышающуюся справа горушку. Склон у неё был более пологим, чем у той, что запирала долину на левом фланге.

Вот раз-другой колыхнулись кусты, вот камешки вниз посыпались, а вот и каска мелькнула. Нет, лезть наверх немцы не собираются, на вертикальной стене они как мишени в тире. Костас их там всех перещёлкает.

Но если наверх не лезут, а ползут по колючкам, то, выходит, задумали какую-то хитрость.

Наверное, хотят подобраться втихую к подножию гребня, прокрасться вдоль скал к тропе, а там… Короче, без разницы, чего эти злыдни хотят. В любом случае, гасить надо этих «тихушников».

Недолго думая, Смирнов высаживает по кустам весь магазин. И, судя по крикам, даже попадает в кого-то. В ответ оба вражеских пулемёта переносят огонь в его сторону, стараясь зацепить стрелка и прикрыть своих. Однако, поздно. В дело включается Костас. Слева слышны автоматные выстрелы, потом грохочет винтовка, потом снова ПП. Один из немецких МГ неожиданно замолкает. «Ну, Костик! Силён! Неужели пулемётчика завалил?!»

Над склоном появляется дым.

«Это ещё что за фигня? Ни зажигалок, ни тра́ссеров у нас нет…»

В чём дело, становится понятно через пару секунд. Из кустов летит дымовая шашка.

План немцев ясен. Видимо, они собирались пробраться к гребню, поставить дымовую завесу, чтобы прикрыться от снайпера, затем рвануться к тропе, а там снова – завесу, плюс те, которые в центре, начнут…

«Ну что ж? План, в общем и целом, хороший. Вот только не повезло гансикам – мы их заметили…»

Дым стелется над кустарником, стекает по склону. Имеющиеся в наличии шашки фрицы используют для отхода. Ретируются, одним словом. Штабс-капитан провожает их парой очередей вдогонку и вновь начинает снаряжать магазин. Время выиграно, очередная атака отбита. Но теперь, скорее всего, противник пойдёт ва-банк и, задействовав все силы и средства, попробует-таки проломиться к тропе. Прямиком от развалин, не считаясь с потерями. А это означает, что и «дяде» с «племянником» надо перемещаться на основную позицию. Под каменный козырёк. К главному своему козырю. К пулемёту…

Стрельба понемногу стихает. Надолго ли, нет – неизвестно.

Затишье партизаны используют с толком. Перебираются на главный рубеж, пополняют боезапас, готовятся к продолжению схватки. Для устойчивой обороны новая позиция – лучше не придумаешь. Опорный пункт в чистом виде. Две небольшие пещерки по обе стороны от тропы, каждая метров по двадцать длиной. Внутри они похожи на извилистые проходы в песчанике, прикрытые и сзади, и сверху нагромождением каменных глыб. Прямо как Стоунхендж после прямого попадания авиабомбы. По фронту имеются многочисленные амбразуры-проёмы, довольно узкие и потому для фрицев не слишком заметные. Если и влетит в них шальная пуля, то сразу завязнет в относительно «мягких» стенах. И миномётов можно не опасаться, особенно, если калибр слабоват.

Судя по раздающимся снаружи хлопкам, миномёты у гитлеровцев есть. Один или два. Подтянули поближе и принялись методично утюжить скалы, не зная, что там уже никого нет. Однако стараются, работают по площадям, квадратно-гнездовым способом. Ну что ж, пусть стараются, пусть давят невидимых снайперов с автоматчиками. Время сейчас работает против немцев – до сумерек остаётся совсем немного. Солнце почти не проникает в долину, тени на склонах длинные, жара потихоньку спадает, и пот уже не льётся ручьём из-под трофейного кепи…

С вражеской стороны постреливают пулемёты. Правда, не очень активно, исключительно для проформы. Провоцируют, одним словом.

Партизаны на провокации не поддаются. Ждут, когда начнётся атака. Ждут и, в конце концов, дожидаются.

От развалин снова летят дымовые шашки. Ветра практически нет, и, значит, надеяться, что завесу сорвёт, смысла нет. Ружейно-пулемётный огонь усиливается. Разрывы от мин звучат едва ли не отовсюду. Из пелены дыма появляется первый фриц, за ним – второй, третий… «Мать их за ногу! Да сколько ж их там?!»

Немецких десантников не менее двух десятков. Шестеро бросаются в стороны. Укрываются за камнями, пытаются контролировать фланги. Остальные несутся вперёд. Парами, тройками, припадая по очереди к земле, стреляя из карабинов по гребню, надеясь тем самым уменьшить вероятность ответки. Пулемёты на время смолкают – побаиваются зацепить своих. И это хорошо. Серьёзного противодействия с их стороны можно не опасаться.

Смирнов подпускает фрицев метров на сто и лишь затем открывает огонь. Кинжальный. В упор.

Двух немцев, бегущих первыми, как будто срезает невидимой циркулярной пилой – именно с ней можно сейчас сравнить стрекочущий машиненгевер. Трое следующих не успевают понять, что происходит, и тоже попадают под росчерки смертоносной машинки. Остальные, пытаясь спастись, падают кто куда, вжимаются в землю, мечтая стать плоскими, надеясь, что пули их не найдут, а пулемётчик пропустит… Зря надеются. Пуль сегодня хватит на всех.

Лента с патронами заканчивается почти неожиданно. На то, чтобы заправить в приёмник другую, а затем взвести и передвинуть вперёд рукоять заряжания, у чертыхающегося штабс-капитана уходит чуть больше пяти секунд. После чего Смирнов снова «жмёт на гашетку». Точнее, коротко тянет за спусковой крючок, стараясь «растянуть удовольствие», одновременно припоминая, что запасного ствола у них нет, перегреется этот – каюк «циркулярке».

Вынужденный перерыв в стрельбе идёт фрицам на пользу. Костас, конечно, не спит и, пока «дядя» занимается перезарядкой, бьёт по противнику из ПП, однако даже автоматическая Беретта не может заменить полноценный эмгач. У нее и патрон послабее, и скорострельность пониже, и дальность прицельная, скажем так, не ахти…

Пятеро фрицев, не выдержав напряжения, бегут назад, к спасительной дымовой завесе. «Племянник» укладывает удачным выстрелом крайнего, но четверо всё-таки успевают слинять. Еще с полдесятка, то ли самых упорных, то ли просто тупых, остаются на месте. Некоторые даже пробуют окапываться. «А вот фигушки вам, господа оккупанты. Здесь вам не воронежский чернозём, здесь критские горы».

До засевших в развалинах наконец-то доходит, что надо возобновить огонь и попытаться, если не подавить пулемётную точку противника, то хотя бы прикрыть отступающих, наплевав на тех из своих, кто трусит подняться и пробует затаиться в камнях.

Теперь уже три вражеских пулемёта выплёвывают потоки пуль, сбивая обороняющимся прицел.

Стиснувший зубы Смирнов отвечает им ещё одной опустошённой лентой, затем подхватывает тяжёлый МГ и коробку с патронами и перемещается в край пещерки, к очередной «амбразуре» в скале.

Через пару минут плотного огневого боя стрельба сходит постепенно на нет. Немцам спасать больше некого. Все, кто мог отойти, отошли, на склоне перед позициями партизан остаётся лежать десятка полтора трупов.

Спустя какое-то время противник снова пытается атаковать. Правда, довольно вяло. Штабс-капитан без труда, несколькими короткими очередями, загоняет фрицев обратно в развалины. А в самом конце Костас умудряется подстрелить вражеского командира. Неосторожно высунувшийся из-за камней «камуфляжник» с биноклем получает пулю под шлем и валится на мраморные обломки. Его быстро оттаскивают назад, после чего и атаки, и обстрел неожиданно прекращаются. На целых двадцать минут.

Почему передышка длится так долго, штабс-капитан не знает. Внутренний голос предлагает сразу несколько вариантов на выбор. Возможно, фрицы запрашивают сейчас командование. Радиосвязь в горах работает плохо, надо забираться повыше и уже оттуда «ловить волну». Возможно, они более тщательно готовятся к следующему штурму. А, может, просто решили обойти хорошо укреплённую позицию партизан и попытаться атаковать сзади… Последнее предположение нравится Смирнову больше всего. В этом случае надо всего лишь подождать четверть часа или немногим больше, а потом тихо уйти, оставив карателям пару-тройку «сюрпризов» в виде растяжек и хитро заминированного «имущества». Затем подорвать один из склонов в ущелье и дело, как говорится, в шляпе. За эвакуацию беженцев можно не волноваться. «И сами живыми останемся, и боевая задача будет полностью выполнена»…

Немцы решают реализовать вариант номер два.

Правда, на этот раз, учтя предыдущие ошибки, они ведут атаку со всех направлений. И сдерживать их сейчас не в пример труднее. Точно определив очаг обороны, гитлеровцы лишь обозначают движение в центре и атакуют в основном флангами. Вновь, как и раньше, прикрываясь дымами и шквальным огнём по скалам.

Увы, Смирнов с Костасом просто не успевают отслеживать всё. Едва удаётся остановить атакующих справа, как «левые» и «центровые» тут же продвигаются вперёд на пару десятков шагов и прячутся за камнями, не переставая при этом палить по скале и швырять на склон ещё остающиеся у них дымовые шашки. Пристрелявшиеся немецкие пулемётчики тоже скучать не дают, заставляя партизан всё чаще менять позицию.

В итоге каратели всё-таки закрепляются возле тропы, за невысоким каменным гребнем метрах в сорока-пятидесяти от гряды. Одна радость – пулемётный огонь они переносят чуть выше, видимо, чтобы не попасть по своим.

– Дядя Михос, у меня патроны кончаются, – кричит перебравшийся в «пещеру» к штабс-капитану Костас.

– Сколько?

– Четыре к винтовке и полмагазина к ПП.

– Твою мать! – выдыхает по-русски Смирнов. – Давай, Костик, так. Двигай сейчас в ущелье…

– Я без тебя не уйду! – перебивает «племянник».

– Уйдёшь! – орёт в ответ Михаил. – Помнишь, там за вторым поворотом олива растёт?

– Помню!

– Увидишь её, за ней подрывная машинка.

– И что?!

– Задержусь здесь минут на пяток, потом к тебе. А ты стереги! Если вместо меня гансы попрутся, крутанёшь её, как учили, и…

– А если не попрутся?!

– Тогда вместе рванём! Взорвём проход и уйдём. Понял?!

– Понял. Сделаю, дядя Михос.

– А раз понял, тогда беги!

Михаил провожает взглядом убегающего «племянника» и вновь прикладывается к пулемёту.

Поднакопив силы, немцы снова идут в атаку. Массированную. Им ведь всего-то и надо, что преодолеть под огнём метров тридцать, а дальше в дело пойдут гранаты.

У Смирнова задача обратная – не дать фрицам пройти эти тридцать метров.

Трофейный МГ бьёт по врагу, заставляя его сливаться с землёй.

Штабс-капитан даёт длинную очередь, потом ещё одну, и ещё, и… всё. Пулемёт замолкает. Ствол раскалён. Патронная лента застревает в приёмнике.

Гитлеровцы как будто чувствуют, что ответный огонь им уже не грозит, и бросаются вверх по склону. Навстречу им летят две «лимонки», одна за другой.

Дождавшись знакомых хлопков, Смирнов швыряет вдогон ещё парочку, завершая «процесс» очередью из итальянской Беретты. После чего, убедившись, что атака отбита, приваливается спиной к тёплому валуну. Руки дрожат, но дело всё-таки делают – набивают второпях магазин. Последними имеющимися у штабс-капитана патронами – их даже на полный рожок не хватает.

«Следующую атаку не пережить. Пока есть возможность, надо бежать к ущелью…»

Мысль материализуется вместе с возобновившимся обстрелом «опорного пункта».

«Прямо сейчас штурма не будет», – соображает Смирнов.

Закинув автомат за спину, он выскакивает из укрытия через задний, не видимый со стороны развалин, пролом, бросает на тропу ранец и, сунув под него лишённую чеки гранату, со всех ног несётся к ущелью… «Что ж, несколько минут в запасе имеется. А если гансы на ловушку наткнутся, то и еще пяток…»

До ущелья штабс-капитан добирается минуты за три. Стрельба позади не стихает, и, значит, в атаку фрицы ещё не идут. Не знают пока, что защищать рубеж больше некому. И это хорошо. Есть время и отдышаться как следует, и мину противотанковую передвинуть, и подорвать её так как надо и когда надо.

По ущелью неожиданно прокатывается эхо. Несколько винтовочных выстрелов и пара автоматных очередей. Вот только звучат они отчего-то не сзади, а спереди. Сжимая в руках ПП, Смирнов осторожно выглядывает из-за скального выступа. Шагах в сорока от него со склона свисает верёвка, дальше ещё одна. На обвязке вниз головой болтается дохлый фриц. Внизу на камнях валяются двое таких же. Чуть ближе, ничком, поперёк тропы лежит их противник.

– Костик! Мать твою! Да вставай же, вставай! Нам ещё идти и идти…

Склонившийся над «племянником» Михаил пытается растормошить бойца, перевернуть на спину, привести в чувство, не веря, всё ещё не веря в произошедшее.

На руках у Смирнова кровь. Кровь Костаса. Глаза у парня открыты, словно бы он просто прилёг отдохнуть, просто лежит, глядя на закатное небо с уже пробивающимися на нём звёздами.

– Эх… Костик, Костик…

Штабс-капитан вздыхает и закрывает глаза погибшему. Затем поднимается на ноги и медленно идёт по тропе…

Останавливается возле того места, где должна находиться мина.

Неторопливо, без суеты перемещает наполненный взрывчаткой «блин» под каменный козырёк. Поправляет тянущиеся от детонатора провода, убирает самодельный стопор из-под дощатой крышки. Теперь достаточно либо подать электроразряд на взрыватель, либо просто наступить на доску. Любой способ годится, чтобы обрушить скалу и завалить камнями проход.

Несколько секунд Смирнов борется с искушением. Ему почему-то хочется именно наступить на мину, а не осуществить подрыв с безопасного расстояния.

Наваждение проходит внезапно. Резко тряхнув головой, штабс-капитан срывается с места и бежит по тропе к виднеющемуся на горном склоне наросту. Сразу за ним притормаживает и бросается к спрятанной под оливой катушке. Упав на колени, коротко выдыхает и хватается за эбонитовую рукоять. Один поворот, другой, третий… «Чёрт! Чёрт!.. Чёрт! Неужели… обрыв?!»

Михаил вскакивает, подхватывает извивающиеся меж камней провода и, скользя руками по ним, бежит в обратную сторону.

Обрыв обнаруживается в метре от мины. Чтобы восстановить цепь, требуется обычная скрутка…

Увы, скрутку штабс-капитан сделать не успевает.

Бедро пронзает острая боль, и лишь затем слышится выстрел.

По появившимся в ущелье карателям Смирнов выпускает все имеющиеся в магазине патроны. Одной длинной, но не слишком прицельной очередью.

Рухнув на камни, он ползёт к затаившейся под склоном «адской машинке».

Краем глаза Михаил замечает упавшую поблизости немецкую «колотушку». Сил, чтобы попытаться бросить её назад, уже нет. Все силы уходят на последний рывок. Рывок к цели. Последнее усилие, последний вздох…

Единственное, что успевает услышать навалившийся на мину штабс-капитан, это щелчок детонатора. А ещё голос. Тихий, с трудом пробивающийся сквозь затягивающую сознание оранжевую пелену:

«Прощай… братишка…»

«Прощай… друг…»

Глава 3

Воскресенье. 26 сентября 1982г.

Сегодня последний день работы на стройке. Можно сказать, окончание вахты. Или завершение отбытия трудовой повинности. Что правильнее, зависит от того, с какой стороны на это дело смотреть. Если с нашей, то – «наконец-то отмучились». Если со стороны Петровича, то – «могли бы ещё покорячиться, с вас не убудет».

Моё мнение было серединка на половинку. Вроде и устал пахать две недели без отдыха, но, в целом, работа оказалась и интересной, и в чем-то даже привычной. Ностальгия, короче. Я ведь давненько уже не занимался чисто физическим трудом. В смысле, не здесь, а в будущем, на стройплощадках двухтысячных. Там я числился «большим» боссом. Руководил, направлял, согласовывал, поощрял непричастных, наказывал невиновных, а потом, как водится, отдувался за чужие грехи. Работяг, прорабов, механиков, снабженцев, сметчиков. Да ещё субподрядчики нерадивые вечно из колеи выбивали… Зато сейчас – красота! Мозги загружать не надо, организм молодой, здоровья и силы в избытке. Знай себе, исполняй указания мастера. Бери больше, кидай дальше. Таскай круглое, катай квадратное. И по сторонам не забывай оглядываться время от времени, чтобы на тебя самого чего-нибудь тяжёлого не накатили. Студенты – раздолбаи конкретные, могут и кирпич на ногу невзначай уронить, и арматурой по каске заехать, и цемент из мешка или из ведра высыпать не в приёмный короб, а напарнику на штаны.

Вчера мы, кстати, полдня таскали этот самый цемент. Нагружали из бункера, что во дворе, и разносили по этажам. На улице до самого вечера моросил дождь, и потому Петрович, недолго думая, снял с площадки весь личный состав и запряг его на подготовительные работы. Короче, изгваздались мы с утра как цуцики и пыли наглотались по полной. А после обеда носили кирпич и песок. Готовили фронт работ на следующую неделю. Только уже не для себя, а для местных каменщиков, которые должны появиться здесь в понедельник.

В общем, умаялись все в субботу конкретно. Я в том числе. Одна радость, что от Шурика вчера очередное послание получил. Вечером открыл песенник и обнаружил свежую запись. Содержание, правда, оказалось не самое оптимистичное. То есть, там были и хорошие вещи. Например, результаты всех тиражей Спортлото до конца года плюс история про монетку, найденную Смирновым в Курчатнике… Однако имелось в послании и другое, не слишком приятное. Синицынскую лабораторию выселяли из института. На неопределённый срок. Причём, сколько времени и денег потребуется приятелю на изготовление новой «машины времени», он точно не знал.

Не знал этого и я. Всё, что я мог для Шурика сделать, это продолжить информировать его о текущих событиях, через портфель. А ещё не спеша собирать ретранслятор и подыскивать подходящее для экспериментов место.

Вот только где искать это место? Наверное, где-нибудь поблизости от общаги… Квартиру что ли в городе снять?.. Хотя нет, квартира для этого не подходит. Соседи за стенкой, бдительные старушки на лавочках, какая уж тут секретность… Ага, вот оно что! Надо снять дом или дачу. Дачный сезон скоро закончится, садоводы и огородники уедут на зиму в город, пустых домов будет в Подмосковье навалом. Главное, чтобы там электричество было. И вода. А ещё какое-никакое, но отопление. Пусть даже печное, колоть дрова и разводить огонь в очаге я пока что не разучился. А деньги… Хм, деньги я как-нибудь заработаю. Не впервой. Тем более что способы их зарабатывания в этом времени мне известны. Осталось лишь уточнить детали…

– Ну что, Дюх? Как продвигается?

– Ещё часок и закончим.

– Эвона как, – дядя Коля почесал за ухом и окинул перегородку придирчивым взглядом. – Шустрые вы, однако.

– Стараемся, – хохотнул Шурик. – Раньше закончим, раньше домой уйдём. Аккорд же.

– Угу. Раньше сядешь, раньше выйдешь, – прокомментировал Барабаш. – Швы-то как? Армируете или забыли совсем?

– Всё как положено. Кругляк через пять рядов, – ответил я недоверчивому Иванычу. – И потом, раз грыжи не видно, значит, армируем.

– Ладно, поверю на слово, – буркнул «наставник». – Как закончите, убраться тут не забудьте. А то знаю я вас.

– Всё будет абгемахт, Николай Иванович.

Иваныч ушёл, а мы с Шуриком продолжили ударно трудиться.

Аккордные работы – штука хорошая, мотивирующая. Чем быстрее выложим эту перегородку, тем быстрее слиняем с объекта. Причём, раньше других – им ещё до вечера колупаться. Нам же всего и осталось, что восемь рядов положить, потом прибраться по-быстрому и – дембель.

Короче, работаем в темпе. Про обед забываем. Нацеливаемся на пятнадцать ноль-ноль. Я кладу, Синицын подтаскивает кирпичи, месит раствор, передвигает подмости, ругается на рваные рукавицы…

– А мы точно успеем? – интересуется Шурик за полчаса до контрольного срока. Знает, что если проваландаемся чуть дольше, Иваныч, как обещал, аккорд не зачтёт, оставит и дальше работать, вместе со всеми.

– Не бои́сь, нормально всё будет. Ты лучше вёдра, пока есть время, почисть. И пол под метёлочку. Понял?

– Понял. Как не понять, – вздыхает приятель и приступает к уборке.

Я же, без лишней спешки, заканчиваю последний ряд, стараясь как можно точнее выдержать необходимый зазор между кладкой и потолком. Раствором его забивать ни к чему, этой фигнёй пусть отделочники занимаются. Вымачивают в алебастре паклю, запихивают её в верхний шов, заглаживают… А если дядя Коля попытается на нас бочку за «недоделки» катить, напомню ему про такого зверя, как правила производства каменных и штукатурных работ. Хотя Иваныч, скорее всего, возмущаться не будет. Мужик он правильный и понимающий. За две недели мы с ним практически скорешились. Он даже предлагал мне недавно: «Бросай, Андрюха, свой институт и перебирайся к нам. Двести рубликов в месяц, а ежели с премиальными, то и все триста. Отслужишь в армии, подучишься потом в техникуме, мастером станешь, а там, глядишь, и до начальника участка дойдёшь. Чем не жизнь?»

Ну да, всё правильно. Жизнь на стройке весёлая. Однако, увы, пришлось вежливо отказаться от предложения – на жизнь у меня были иные планы.

А вот с геодезией совсем не сложилось. Почему – понятно. Всё из-за Лены и из-за моего скотства по отношению к ней. Не думаю, что она об этом кому-нибудь рассказывала, но – шила в мешке не утаишь. Когда в среду на объект прибыл Василий Михайлович, старший геодезист управления, в мою сторону он даже не глянул. Словно и не было меня для него. Как будто не трепались мы с ним по-свойски всего-то неделю назад.

Видимо, знал он. Точнее, догадывался, кто именно его «ученицу» обидел. Поэтому и вёл себя соответственно. Так как и положено вести себя с непойманными на месте преступления подлецами. Ноль внимания, фунт презрения. Хорошо хоть, Лена в эти дни на стройке не появлялась. А не то пришлось бы ещё и перед Иванычем объясняться. Каяться, отвечать, «почто боярыню обидел, смерд?» А как это в двух словах объяснить? Говорить надо долго, и то, не факт, что поймут. Лучше уж просто молчать и нести в себе этот груз… пока боль в душе не утихнет.

А чтобы утихла она побыстрее, надо мозги мыслями загружать. Причём, постоянно. Вот как сейчас, например. Кладу себе потихонечку кирпичи и думаю. Вспоминаю, как в пятницу снова ходил в бильярдную и чем закончилась очередная проверка «на вшивость»…

– О! А вот и Андрей объявился. Чего так поздно-то?

– Виноват, товарищ подполковник. Больше не повторится, – отрапортовал я, кивая всем остальным.

– Очень на это надеюсь, – усмехнулся Иван Николаевич, сжав мою ладонь как клещами.

Да уж, рука у него крепкая. Впрочем, и у меня теперь тоже не хуже – натренировался за две недели на стройке.

– Надо же, – удивлённо присвистнул Ходырев, ослабляя захват и оглядываясь на Кривошапкина со Смирновым. – Видали, какая смена растёт? Совсем старших уважать перестали.

– Я с лопатой работаю. У меня рука капкан, – процитировал я «садовника Рэберна».

– Это хорошо, что с лопатой, – улыбнулся замначальника кафедры. – Но кий всё же потоньше будет.

– Надеетесь сегодня выиграть, товарищ подполковник?

Вопрос, конечно, нахальный, но Иван Николаевич на меня не обиделся.

– Не только надеюсь, но и выиграю обязательно.

Надежды товарища подполковника не оправдались. За двадцать минут он слил мне четыре партии. Две – под ноль, ещё две – со счётом 2:8.

– Эх! Не идёт сегодня игра, – после четвёртого подряд проигрыша Ходырев удручённо вздохнул, поставил в киёвницу кий и обернулся к тренирующимся на соседнем столе Паше и Михаилу:

– Мужики, как насчёт пострелять?

– Мы не курим, – рассмеялся Смирнов.

– Я не про курево, – хмыкнул Иван Николаевич. – Я говорю, в тир сегодня заглянуть не желаете?

Против стрельбы по мишеням товарищи офицеры возражать не стали. Наоборот, с явным энтузиазмом поддержали предложение подполковника.

До тира мы добрались за десять минут. Ввалились туда всей толпой, вчетвером: ни майора Новицкого, ни Ходырева-младшего с нами сегодня не было. Впрочем, оно и к лучшему. Меньше народа, больше кислорода. В том смысле, что меньше придётся ждать своей очереди, чтобы потом настреляться вволю.

«Основное» помещение институтского тира оказалось не слишком просторным. Дистанция – 50 метров, линия огня – всего четыре «посадочных места», плюс стоечка для «судьи». В прошлой жизни я был здесь всего один раз (сдавал ГТОшные нормы), но подробностей, увы, не запомнил. Не отложилось в памяти это событие …

– С чего начнём, братцы? С макарыча? – поинтересовался Иван Николаевич, когда мы, наконец, очутились на «стрельбище».

– С него родимого. С него, – ответил за всех Кривошапкин.

Михаил кивнул, выражая согласие, а я молча пожал плечами. Из чего конкретно стрелять, мне было по барабану – оголтелым фанатом пулевой стрельбы я не являлся.

Спустя какое-то время Ходырев, в сопровождении «дежурного по объекту», вернулся из оружейной комнаты и выложил на столы два ПМ и коробки с патронами. Хмурый «менеджер тира», которого, как выяснилось, звали Евгений Семёнович, держал в руках деревянный ящичек. Открывать его он не стал – положил на судейский столик и принялся следить за подготовкой к стрельбе.

Первыми на огневой рубеж вышли Ходырев с Кривошапкиным. Передвижные пулеулавливатели мы установили на линии двадцать пять метров. Почти стандартное упражнение – «грудные мишени», одна серия – пробная, три – зачётные, по полному магазину на каждую…

– Сколько, Семёныч? – спросил подполковник, едва утихла пальба.

– Первый стрелок – сто семьдесят четыре, второй – сто шестьдесят два, – отозвался «судья», закончив подсчеты.

– Да-а. Слабоват ты, Паша, против меня, – с довольным видом констатировал Иван Николаевич. – Дважды в молоко засадил. Учиться тебе еще и учиться.

– Я просто не тренировался давно, – пробурчал в ответ капитан. – А так я не меньше двухсот выбиваю. Как правило.

– Угу, ты еще про плохого танцора анекдот расскажи, – рассмеялся Ходырев и повернулся к нам со Смирновым. – Ваша очередь, товарищи… эээ… курсанты и офицеры.

Михаил и я заняли свои места на огневых позициях. Дождались, пока поменяют мишени, после чего не спеша снарядили пээмовские магазины и изготовились к пробной серии.

– Поехали, – отдал команду Семёныч.

На пристрелку ушло чуть меньше тридцати секунд. Медлить особого смысла не было. Судя по результатам, показанным предыдущей парой, оба макаровых казались вполне надёжными. Оставалось лишь поправить прицел и приноровиться к отдаче.

– Первый стрелок – три шестёрки по кругу, восемь – в голову, четыре семёрки – внизу, – сообщил Семёныч, рассмотрев в «трубу» мишень Смирнова.

Результат, в общем-то, неплохой, в первую очередь, говорящий о том, что целился Михаил правильно – разброс в пределах рассеяния.

– Второй стрелок, – «судья» на секунду замялся. – Хм, хорошая кучность. Две восьмёрки, четыре семёрки, две шестёрки. Все в нижней части.

«Ага, понятно. Линию прицеливания надо сместить повыше».

– Готовы? – вновь прозвучало от судейского столика.

– Готов… Готов…

– Огонь.

На три зачётные серии, по трём отдельным мишеням и с учётом перезарядки, мы потратили около двух с половиной минут. Об этом нам «сообщили» часы, висящие над судейским столиком.

– Сто семьдесят девять. Неплохо, – объявил Семёныч результат Михаила.

Действительно. Выбить из макарыча столько очков (в среднем по семь с половиной на выстрел) сродни подвигу. Послушаем теперь, что у меня.

– Мать моя женщина, – удивлённо пробормотал «судья» секунд через двадцать, отрываясь от смотровой трубы. – Двести двенадцать очков, как с куста.

– Сколько, сколько? – усомнился Иван Николаевич.

– Двести двенадцать. Если не веришь, можешь сам посчитать.

– Я лучше на месте проверю, – подполковник махнул нам рукой и направился в огневую зону, к мишеням.

Мишени, пробитые пулями из моего ПМ, он изучал долго и весьма тщательно. Причём, изучал не один. Смирнов с Кривошапкиным тоже не утерпели и тоже перебрались к мишенной линии. В зоне подготовки к стрельбе остались только я и Семёныч. Я – потому что был уверен, что отстрелялся неплохо. Он – потому что всё уже подсчитал.

– Ну ты и снайпер, Андрюха, – цокнул языком Павел, возвратившись на линию огня.

– Да уж, – покачал головой Ходырев и, хитро прищурившись, развернулся к «судье». – Слушай, Семёныч, а давай-ка мы парня ещё раз проверим. Нечего жмотничать, доставай своего марголина.

– Марголина, так марголина. Мне не жалко, – хмыкнул «смотритель тира», наклоняясь к лежащему на столе ящичку.

– Старичок, – Семёныч ласково погладил поблёскивающее сталью оружие. – Областные с ним когда-то выигрывал. Два раза, в 71-м и 73-м.

– Межвузовские? – бесхитростно поинтересовался я, глядя на пистолет.

– Ведомственные, – пробормотал «смотритель», смахивая со старого «друга» невидимую пылинку.

Стоящий позади меня Михаил внезапно закашлялся.

– Я тогда за общество «Труд» выступал, – как ни в чем ни бывало продолжил «судья». – А потом, как на пенсию вышел, пришлось вот… за «Буревестник» стрелять.

«Ага. Как же? Знаем мы, что это за Буревестник такой, – ухмыльнулся я про себя. – Топорно работаете, товарищи чекисты. Палитесь буквально на мелочах».

Этого «пенсионера» я вспомнил только сейчас. Узнал по лежащему на столе берету. Точно такой же был надет на водителе «Запорожца», что неделю назад тарахтел перед Пашиным жигулёнком, не давая как следует разогнаться ни нам, ни идущей позади «Волге».

– Держи, – Семёныч протянул мне «маргошу» рукоятью вперёд. – Только поаккуратнее с ним, на стол не бросай, магазин вставляй нежненько, целика лишний раз не касайся, настройки там тонкие, на микроны…

– А как же пристрелка?

– Сделаешь две пробные, подскажу, что крутить.

– Две пробные? Не одна?

– Две. По три патрона на каждую.

– Понял.

– Ну а раз понял, тогда иди на рубеж. Готовься.

Подготовка к новому упражнению много времени не отняла.

Михаил с Пашей заменили грудные мишени на стандартные круглые, я получил команду «оружие зарядить», вставил в магазин три патрона и, воткнув его в рукоять, бодро отрапортовал:

– К стрельбе готов!

– Огонь!

Отдачи от выстрелов я почти не почувствовал. Малокалиберный МЦУ лежал в руке как влитой.

– Три девятки. Левее и ниже, – сообщил «судья». – Маховичок на целике по часовой на четыре зубца.

– Сделал.

– Теперь гайку на мушке. Вправо на пять-семь градусов.

– Готово.

– Хорошо. Давай следующую серию.

После очередных трёх выстрелов Семёныч вновь приложился к «трубе».

– Гайку ещё раз поправь. Совсем на чуть-чуть вправо.

– Поправил.

– Хорошо, – констатировал «дед». – А теперь вот что. Перед тобой сейчас шесть мишеней. Выполняем стандартное упражнение МП-4. Шесть серий по пять патронов. Дистанция 25 метров. Время…

– На каждую по минуте?

– Нет, по пять.

– А чего так много-то? – вмешался в разговор Иван Николаевич. – Он же не на первенстве выступает. Минуты ему вполне хватит.

– Пусть будет минута, – не стал возражать Семёныч. – Плюс зарядить магазин между сериями.

– Согласен с условиями? – обратился ко мне подполковник.

– Согласен.

– Ну вот и отлично, – подытожил «судья». – Кстати, перезаряжаться и начинать новую серию можешь сейчас без команды.

– Есть без команды.

– Готов?

– Готов!

– Поехали!

По первой мишени я отстрелялся великолепно. Даже без оптики было видно, что все пули попали в десятку, причём, две из них поразили «внутреннюю».

Две следующие серии тоже прошли на отлично. Девяносто восемь из ста. Две девятки случились ввиду явной небрежности – стрелял на вдохе, а не на выдохе. Но, с другой стороны, ошибки эти пошли мне в плюс. Демонстрировать олимпийскую точность в планы мои пока не входило, и потому в трёх последних подходах я мазал уже сознательно. Получив в итоге четыре девятки и две восьмёрки. Всего же в копилку упало 290 очков из трёхсот возможных. Результат, как мне кажется, весьма и весьма неплохой.

– Первый разряд – железно, – резюмировал Евгений Семёнович по окончании стрельбы, когда мы все пошли смотреть на мишени.

– А это разве не КМС? – засомневался Иван Николаевич.

– Это упражнение выше первого не предусматривает. Но потенциально да, на КМСа парнишка вполне потянет. Если, конечно, не загордится… Учился где?

Семёныч повернулся ко мне.

– В школе, – пожал я «смущённо» плечами. – А вообще у меня дед на войне снайпером был. Георгиевский кавалер, сотню фашистов нащёлкал.

– Дед у тебя молодец. По стопам его не хочешь пойти?

– В смысле, податься в армейские снайперы?

– Да я не об этом, – рассмеялся старый стрелок. – Я говорю, спортивной стрельбой не желаешь заняться?

Я снова пожал плечами.

– Не знаю пока. Мне ведь ещё и учиться надо. Времени может на всё не хватить.

– Это верно, – согласился Семёныч. – Но, если надумаешь, приходи. Для такого, как ты, место в институтской команде всегда найдётся.

– Хорошо. Я подумаю.

– Ну вот и ладненько. Подумай и…

– Да погоди ты, Семёныч, со своим спортом. Куда гонишь? – перебил его подполковник. – Ты лучше скажи, вертушки у тебя сегодня работают?

– Работают, – откликнулся тот. – В среду ещё починил. А что?

– Да вот, думаю, надо бы нам практическую стрельбу отработать.

– С ним? – «пенсионер» кивнул в мою сторону.

– С ним, – подмигнул Ходырев.

– Из макара?

– Из макара. На двенадцать секунд и четыре пульки.

– Это дело, – Евгений Семёнович довольно осклабился, потом потёр руки и посмотрел на меня. – Ну что, курсант? Готов пострелять по вертушкам?

– А почему бы и нет? – ответил я, ещё не совсем понимая, что он имеет в виду.

О чём идёт речь, стало понятно чуть позже. Вертушками товарищи офицеры называли ростовые мишени, вращающиеся на вертикальной оси. Тележку, на которой они были установлены, мы выкатили из соседнего помещения. Двери в него находились как раз напротив линий 10 и 25 метров. Подключив питание, Семёныч несколько раз опробовал агрегат. Мишени могли поворачиваться к стрелку либо ребром, либо лицевой стороной. На три, восемь, двенадцать, пятнадцать и двадцать четыре секунды. Видимо, там специальные релюшки стояли и электромагниты с пружинами.

Как именно функционирует эта система, я разбираться не стал. Работает и ладно, нос туда совать ни к чему. Мишени есть? Есть, целых четыре штуки. Крутятся туда и обратно? Крутятся. Силуэты видны? Более чем видны. И крестик в центральной десятке вполне различим. Можете начинать стрельбу, товарищи попаданцы…

– Зарядить оружие, – скомандовал Евгений Семёнович.

– Зарядил.

– Теперь положи пистолет на стол.

– Зачем? – удивился я.

– Затем, что кобуры у тебя нет, – усмехнулся Ходырев.

– И что?

– А то, что для тебя это облегчение. Формально, как только мишени повернутся к тебе передом, а к стеночке задом, ты должен достать оружие из кобуры и успеть поразить все силуэты. С переносом огня по фронту. На всё про всё – двенадцать секунд. А если с перезарядкой, то двадцать четыре. У тебя в магазине сейчас четыре патрона, и, значит, попытка будет всего одна. На двенадцать.

– Куда надо попасть?

– Положительный результат – в голову или в грудь. Очки мы считать не будем.

– Понял. Когда начинать?

– Прямо сейчас и начнём, – сообщил «судья». – К полёту готов?

– Готов.

– Отлично. А теперь расслабься и постарайся получить удовольствие от процесса.

Мишени повернулись ко мне с громким стуком. Секунда ушла на то, чтобы схватить ПМ, скинуть предохранитель и дослать в патронник патрон.

«Бах! Бах! Бах…Бах!»

С четвёртым выстрелом пришлось немного подзадержаться, поскольку ствол у макарова предсказуемо задрался вверх, а целился я в область груди. Однако успел. Успел и «врагов» ухайдакать, пока они «в профиль» не повернулись, и магазин выщелкнуть, и вернуть пистолет на стол, сняв его с затворной задержки.

– Стрельбу закончил. Разрешите получить замечания.

– Ишь, прыткий какой! Замечания ему подавай, – фыркнул Ходырев. – Рано радуешься. Мы с тобой ещё не закончили.

– Требуется повторить?

– Требуется, – кивнул подполковник. – Только теперь стрелять будешь двумя сериями. Два патрона на стол, два в магазин. Отстреливаешь пару, делаешь перезарядку, добиваешь оставшихся. На выполнение этого упражнения даётся двадцать четыре секунды.

– Понял. Готов приступить.

– Давай.

С этой задачей я тоже справился. Правда, не без проблем. Когда перезаряжался, едва не выронил один из патронов.

– Молодец, – похвалил меня по окончании стрельбы Иван Николаевич.

– Да уж, – хмыкнул стоящий позади Кривошапкин. – У меня так, чтобы во все мишени попасть и по времени не просрочить, только раз из пяти получается. Да и то, если кураж попрёт. А тут – бац, и готово. С первой попытки.

– Я старался, – «потупился» я, изображая святую невинность.

– Это хорошо, что старался, – выразил одобрение Ходырев. – Но, думаю, придётся постараться ещё немного. Семёныч, как думаешь?

– Как, как? Как думаю, так и скажу, – пожал плечами «судья». – Считаю, что надо усложнить ситуацию.

– Гражданские? – не совсем понятно произнёс подполковник.

– Верно, – кивнул Евгений Семёнович. – Добавим в мишенную линию мирных граждан.

– Встанете вчетвером в ряд? – пошутил я, мотнув головой в сторону огневой зоны.

– Не дождёшься, – ухмыльнулся Иван Николаевич и, вытащив из под стола баночку с краской и кисточку, двинулся вразвалку к мишеням.

– Ну вот, совсем другое дело, – заявил он через пару минут, закончив с «покраской».

Что он намалевал на мишенях, было не видно – мишени в этот момент стояли боком ко мне.

– Что надо делать?

– Ничего особенного.

Подполковник вернул кисть и банку на место и принялся объяснять:

– Значит, так, Андрей. Представь себе, что… ммм… некие негодяи решили ограбить сберкассу. Негодяи, уточняю, вооружённые. Пистолетом, ножом – не важно. Вошли они, короче, в эту сберкассу, выхватили оружие, но кто-то из персонала успел нажать тревожную кнопку. Через пять-десять минут на место преступления приезжает наряд милиции, и ты один из этих милиционеров. Бандиты вас замечают и решают скрыться с награбленным.

– Через другой выход? – попробовал догадаться я.

– Нет, второй выход им недоступен.

– Ага. Значит, они попытаются прорваться через милицейский заслон, пока милиционеров мало.

– Совершенно верно, – подтвердил Ходырев. – Однако сделать им это не удаётся. Вы производите несколько предупредительных выстрелов в воздух и обещаете грабителям открыть огонь на поражение, если они не сдадутся,.

– Но они сдаваться не собираются.

– Правильно. А раз руки они поднимать не желают, то что попробуют сделать?

Я, как мог, изобразил недюжинную работу мысли.

– Ну-у… хм… я думаю… Я думаю, они решат прикрыться кем-то из тех, кто находится в том помещении вместе с ними.

– В точку, – Иван Николаевич внимательно посмотрел на меня. – Что дальше?

– Дальше они выходят по одному из сберкассы, прячась за спинами обычных граждан, и угрожают их всех убить, если мы не отступим.

– Жуть какая! – покачал головой Кривошапкин. – Неужели такое и вправду бывает?

– Ну, мы же всего-навсего фантазируем, – отмахнулся Ходырев. – Убить, может, и не убьют, но полностью исключить подобный исход нельзя.

– Если это рецидивисты-мокрушники, – вмешался в разговор Михаил, – то убить им раз плюнуть.

– И значит, что? – Иван Николаевич поднял вверх указательный палец.

– Что, что? Мочить их всех надо, – брякнул Смирнов. – То есть, тьфу ты, нейтрализовать по-быстрому, если возможность имеется. Но только, чтобы с мирными гражданами ничего страшного не случилось.

– А может, надо сначала переговоры с бандитами провести? – усомнился я в столь радикальном выводе.

– Можно и переговоры, можно ещё что-нибудь, – пожал плечами «чекист». – Если я правильно понимаю, нас в данном случае интересует конечная стадия.

– Именно, – кивнул подполковник. – Переговоры завершились ничем, договориться не удалось. Бандиты в истерике, в любую секунду может случиться непоправимое.

– И тут на сцену выходит главный герой. Весь в белом, – рассмеялся молчавший доселе Семёныч.

– Всё верно, – в тон ему усмехнулся Ходырев. – А зовут этого героя Фомин Андрей Николаевич. Понимаешь, Андрей, к чему я клоню?

А чего тут не понимать? Всё предельно понятно. Товарищи офицеры для меня целый спектакль разыграли. Наверное, щадили мою неокрепшую психику. Любой советский пацан просто представить не может, что «наши» преступники тоже берут заложников. На это только фашисты способны. «Советская малина собралась на совет. Советская малина врагу сказала – нет!» Увы, пройдёт всего лет пять или шесть, и никого это уже удивлять не будет. Нелюдь живет среди нас, и чем ближе мы к «свободному рынку», тем её всё больше и больше.

– Понял, Иван Николаевич. Я должен подстрелить бандитов, но не должен зацепить мирных граждан.

– Правильно понял, – вздохнул подполковник. – Твоя задача заключается именно в этом. На каждой мишени я нарисовал дополнительную фигуру. Силуэты – это простые советские люди, в которых ты ни в коем случае не должен попасть. Бандиты прячутся у них за спинами. Головы преступников, их-то я как раз и нарисовал, выглядывают из-за плеч граждан. Всего мишеней четыре, а у тебя только четыре патрона и пятнадцать секунд чистого времени.

– Патроны все в магазине?

– Да, в магазине. Но пистолет ты держишь не в кобуре, а наизготовку. Для сложившейся ситуации это нормально.

– Ясно, – я почесал затылок. – Вот только…

– Что только?

– Для прицельной стрельбы дистанция великовата.

– Логично, – поддержал меня Евгений Семёнович. – Лучше подсократить дистанцию где-нибудь вдвое.

– Согласен, – после небольшого раздумья объявил Иван Николаевич. – Уменьшим дистанцию до пятнадцати метров.

– Я готов, – выпалил я с нарочитой бодростью в голосе.

– Хорошо. Тогда снаряжай магазин и иди на рубеж. Упражнение начнёшь по готовности. Специальной команды не будет.

– Есть, товарищ подполковник.

Готовность к открытию огня я изобразил следующим образом. Расставил ноги на ширину плеч, правая слегка согнута и отведена назад. Локти – не вниз, а чуть в стороны, пистолет (в смысле, ствол) – параллельно земле. Уже решил для себя, что на месте оставаться не буду. Буду перемещаться по фронту, от мишени к мишени, чтобы по минимуму менять положение рук при прицеливании. Сами же руки хоть и немного расслаблены, но ПМ держат крепко. Причём, не классическим хватом, как на плакатах, а почти как голливудском боевике. Рукоять пистолета зажата в правой, левая поддерживает кулак пальцами. Плечи чуток вперёд, будто ссутулился. Взгляд поверх линии прицеливания. То есть, прежде чем палить по врагу, надо сперва разобраться, где он и кто он. Не дай бог, ошибёшься, пристрелишь заложника – самому потом жить не захочется. И значит: сначала думай, потом стреляй, а не наоборот, как в дурном анекдоте. Вот только думать надо очень и очень быстро. Быстрее, чем в блиц с гроссмейстером…

Трямс! Мишени поворачиваются ко мне лицевой стороной. Как я ни жду этот момент, всё равно вздрагиваю от неожиданности и… с трудом сдерживаю рвущийся наружу смех.

«Так вот ты какой, северный олень!»

Да уж, Иван Николаевич постарался на славу. Настоящий художник. «Примитивный кубист». Пика́ссо и Пиросма́ни в одном флаконе.

Схематично изображённые головы бандюганов выглядывают из-за ростовых силуэтов. У каждой присутствуют на морде «глаза», «нос», «рот»… даже «уши» имеются. Одна башка полностью лысая, у трёх остальных – шевелюры разной длины, а ещё усы, бороды. И у всех – крестик на переносице. Выходит, это и есть десятка.

Ну что ж, значит, будем стараться попадать противникам между глаз. Чтобы, как говорится, с гарантией.

Всё, перестаю мысленно ржать, пытаюсь сосредоточиться на стрельбе.

Не знаю, по какой конкретно причине, но у меня отчего-то не получается воспринимать эти мишени именно как мишени. Перед глазами вдруг начинают мелькать картинки из «прошлого». Кадры, виденные когда-то по телевизору. Захват террористами самолёта. Несколько вооружённых автоматами отморозков, удерживающих заложников в обычной квартире, и идущий на штурм СОБР. Больница в Будёновске, Норд-Ост, школа в Беслане, перекорёженный взрывом вагон метро, горящий автобус…

Мишени одна за другой заволакиваются призрачной пеленой, расплываются будто в тумане, превращаясь в настоящих людей. Абсолютно живых, сошедших в реальный мир со страниц страшной сказки. Той, у которой нет и не может быть счастливого окончания. Но которую все-таки можно переписать. Здесь и сейчас. Моими усилиями.

Вот передо мной стоит тощий пацан в очках. Типичный ботаник. А за его спиной коротко стриженный тип с ножом. Лезвие у горла парнишки. На пальцах бандита отчётливо видны татуировки в виде перстней.

– Слышь, корешок! Ты чё, совсем оборзел?!

«Я что, всё это вслух говорю?!»

– Да у тебя же ломка в натуре. Тебе же доза нужна. Что ж ты терпилу не обшмонал? Это же наш клиент. У него герыч в кармане.

Уркаган неожиданно дёргается, рука с ножом опускается ниже. Видно, и впрямь решил пощупать карманы заложника.

Бах!

На переносице у бандита появляется отметина попадания. «Минус один!»

Перемещаюсь на метр левее.

Следующая цель – относительно молодой, обливающийся потом «клиент». В руке у него пистолет. Ствол упирается в щёку дородной тётки. Её буквально трясёт от ужаса. На лице ни кровинки, вот-вот брякнется в обморок. Преступник тоже трясётся. На деле, видать, впервые, не привык ещё к таким передрягам.

– Парень, ты что, дурак? Зачем тебе это? На тебе же мокрухи нет. Бросай ствол и уматывай, тебя не тронет никто. Мать твою! Да что ж ты делаешь, дурик? У бабы ж инфаркт.

По расширившимся глазам бандита чувствую, что слова мои он так или иначе воспринимает. Тётка начинает медленно оседать на пол. Наверное, и вправду обморок. Растерявшийся урка, вместо того, чтоб стрелять, пытается подхватить заложницу – какое-никакое, а всё же укрытие. Рука с пистолетом уходит в сторону.

Бах!

«Минус два!»

Получи, гадёныш, первую ходку. Только не в зону с подельниками, а в морг.

Делаю ещё один шаг.

Ух ты, какой типаж! Настоящий абрек. Нос горбом, усов нет, щетинистая борода от уха до уха. Взгляд хищный, хозяйский.

У этого в заложниках девушка. Молодая, красивая. Фигура, как у фотомодели.

Понятно, почему кавказец доволен. Не только прикроется, но и полапать успеет девицу. А то и с собой утащит, с него станется.

– Эй, джигит! Ты уж реши как-нибудь, что важнее. Бабу корячить или сперва поединок. Ты же мужчина, а не сопля. Разберёмся, кто круче, того и девка. Ну?! Чего телишься?! Э! Да ты ж не мужик нифига, у тебя же вообще не стоит!

Реакция у противника предсказуемая. Злобно ощерившись, он отрывает ствол от виска красавицы и поворачивает его в мою сторону. Медленно, слишком медленно. Я в этом деле гораздо быстрее.

Бах!

«Минус три!» Сдерживать надо эмоции. Это тебе не баранов в горах пасти.

Всё. Последний противник. По виду, самый опытный и самый опасный. Рецидивист со стажем. Этот на провокации не поддастся. Смотрит холодно, оценивает перспективы. И прячется хорошо. Видно только полголовы, а оружие, скорее всего, в спину заложнику упирает. А заложником у него дед лет семидесяти. На груди орденские планки. Держится молодцом. Чувствуется в нём сила. И дух. Дух несломленного временем ветерана.

С уркой я говорить не хочу.

– Не волнуйся, отец. Всё будет нормально.

– А я и не волнуюсь, сынок, – спокойно отвечает старик. – Я своё уже отжил. Ты на меня не смотри. Стреляй. Если и заденешь меня, то не страшно. Главное, не дай уйти этой мрази. Нечего ему нашу землю топтать.

Говорит, а сам глаза скашивает вниз и вправо. Давай, мол, парень, готовься. Как только рванусь в сторону, так сразу вали урода.

И он действительно бросается в сторону. Причем, настолько ловко, что бандит даже не успевает понять, что случилось. А когда наконец понимает, сделать уже ничего не может. С дыркой в башке особо не пошустришь.

«Спасибо, отец! Молодец, что в живых остался…»

Вытираю льющийся по лбу пот. Опускаю руку с «макаровым».

Теперь точно всё! Противники кончились. Как и патроны в пээме.

Наваждение понемногу уходит. Перед глазами опять мишени. Всего лишь мишени – не люди…

– Охренеть не встать, – слышится из-за спины голос Паши.

– Да уж. Дал так дал. У меня так ни разу не получалось.

А это уже Михаил. Странно, ведь он сам мне когда-то это упражнение показывал. Впрочем, чего это я? Это же в будущем было, не здесь.

На плечо ложится чья-то ладонь.

Подошедший Иван Николаевич аккуратно разжимает мне пальцы и вынимает вставшее на задержку оружие. Потом смотрит мне прямо в глаза и тихо интересуется:

– Андрей. А зачем ты кричал во время стрельбы?

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. Просто… просто я как-то представил себе, что там и взаправду люди…

Подполковник какое-то время молчит, а затем произносит со вздохом:

– Знаешь, Андрей. Иди-ка ты лучше домой. Водочки тяпни, проспись, а мы уж тут как-нибудь сами… продолжим. Тебе, я думаю, на сегодня хватит… Так, мужики?

Он поворачивается к остальным.

Остальные не возражают. Я, в общем, тоже. Поскольку и впрямь устал. Устал не физически – морально. Выпили меня досуха все эти видения будущего. Нашего, увы, будущего…

От переживаний я отошёл только на улице, на полдороге в общагу. Более-менее успокоился и привёл в порядок разбегающиеся тараканами мысли. «Ну что ж, отстрелялся вроде неплохо. Будет теперь товарищам офицерам над чем подумать. Новую порцию информации я им подкинул. И это есть хорошо…»

Аккордную работу мы закончили точно в срок. Тютелька в тютельку. Успев и рабочее место убрать, и инструменты почистить от песка и раствора.

– Вострим лыжи? – первым делом поинтересовался Синицын, вытирая рукавом пот и кивая в сторону дверного проёма.

– Балда. Мастеру надо сначала проставиться.

– Точно, – хлопнул себя по лбу Шурик. – Я тогда побегу.

Приятель метнулся к лестнице, а я, подхватив лопаты и ведра, не спеша двинулся следом.

По новой мы с ним пересеклись уже на выходе из здания. В руках у Синицына была обыкновенная пластиковая канистра (до того он прятал ее в подвале, вдали от любопытных глаз и загребущих ручонок)…

– Это что, пиво? Или, может, коньяк? – с подозрением покосился на нас Петрович, открутив у десятилитровой ёмкости крышку и принюхавшись к содержимому.

Шурик растянул рот до ушей.

– Квас, Петр Петрович. Мы ещё маленькие, нам пиво не наливают.

– Ради такого случая могли бы и расстараться, – пробурчал Петрович с явным разочарованием в голосе.

– Да ладно тебе, Петрович. Квасок заместо рассола пойдёт, – ухмыльнулся присутствующий в прорабской Иваныч. – Сам знаешь, нам завтра процентовки подписывать.

– Это верно, – вздохнул «хозяин площадки», поворачиваясь к дяде Коле. – Они там как, всё закончили?

– Всё.

– Тогда доставай обходной.

Мастер по очереди расписался в двух обходных листах, передал их нам, после чего вручил лично мне небольшую книжечку цвета беж:

– Держи, Андрей Батькович. Заслужил. И это… короче… поздравляю тебя с присвоением строительного разряда.

– Спасибо.

Я раскрыл свеженькое удостоверение.

«Штукатур 3-го разряда».

– А почему штукатур?

– А я почём знаю? – пожал плечами Петрович. – Это ж не я, это кадровики написали. Им без разницы, что слесарь, что каменщик, что штукатур.

– Понятно.

– А нам это, зарплата какая-нибудь полагается? – бесхитростно полюбопытствовал Шурик.

Мастер с Иванычем переглянулись.

– Вопрос правильный. От каждого по способностям, каждому по труду. Работы я вам на всю бригаду закрыл. Всё по ЕНИРам, чин-чинарём. Шестьсот семьдесят три рублика на одиннадцать человек.

– Это значит, по шестьдесят одному на каждого, – быстренько подсчитал приятель. – Здорово! А где получать?

– Понятия не имею, – почесал затылок Петрович. – Договор у нас с институтом. Деньги туда переправят. Зайдёте у себя в бухгалтерию, спросите.

– У-у-у, – Синицын разочарованно выдохнул.

Он, видимо, полагал, что зарплату можно получить прямо здесь и сейчас. Рассеивать и дальше его иллюзии я не стал. Хотя знал, что на всё заработанное обязательно наложит лапу наш комитет комсомола, и «живых» денег никто из нас не увидит…

– Ну что ж, поздравляю вас с окончанием практики, товарищи студенты, – подытожил разговор мастер. – Если из института выгонят, милости прошу к нам на стройку…

По возвращению в общежитие, Шурик заперся у себя в комнате. Наши с картошки ещё не приехали – если мне не изменяет память, должны прибыть к вечеру. То есть, было время и в блоке прибраться, и ботинки, что мы позаимствовали у Володи Шамрая, почистить, помыть и вернуть на законное место. Вроде как и не пользовались.

Покончив с «первоочередными» делами, я переоделся в цивильное и направился на переговорный пункт, который располагался в соседнем от института квартале. Вошёл внутрь, отстоял небольшую очередь, заказал «межгород».

В кабинку меня «пригласили» через пятнадцать минут. Разговор с родителями оказался не слишком длинным. Мама, естественно, поинтересовалась здоровьем, как кормят в столовой, в очередной раз посетовала на то, что я зря не пошёл в инженерно-строительный. Там и учиться попроще, и традиции семейные поддержал бы. Взявший после нее трубку отец спросил, не надо ли денег прислать. Я в ответ заверил его, что с финансами всё путём. Во-первых, стипендию уже получил, целых пятьдесят пять рубликов, а во-вторых, от той сотни, которой они меня снабдили в дорогу, осталась тридцатка. Так что никаких финансовых затруднений на данный момент я не испытываю. Про деньги, заработанные на бильярде, благоразумно упоминать не стал: азартные игры родители не одобряли…

Когда заказанные десять минут истекли, я вышел из переговорной кабины и переместился к имеющемуся в помещении таксофону. Опустил в приёмную щель двушку и набрал до боли знакомый номер.

– Алло! – послышался из наушника голос Жанны.

– Привет!

– Привет!

– Это Андрей, – я приблизил к губам микрофон и прикрылся ладонью, чтобы никто не подслушивал. – Если помнишь, неделю назад в электричке.

– Да-да. Помню. Ты почему не звонил? – строго поинтересовались в трубке.

«Ну вот, узнаю свою жёнушку. Едва познакомились, а она уже наезжает».

– Да я всю неделю работал. Практика. Только сегодня вырвался.

– А-а, ну тогда ладно, – подобрела Жанна.

– Я это… чего звоню. Может, мы встретимся где-нибудь?

– Давай. А где?

– Через полчасика возле ДК.

– Какого ДК?

– Который «Вперёд».

– Хорошо. Поняла.

– Буду ждать.

– Ладно. Подойду через полчаса.

– Тогда до встречи.

– Пока.

Повесив трубку, я вышел на улицу. До дома культуры идти минут десять. Погода хорошая, градусов пятнадцать по Цельсию, не жарко, не холодно. А ещё солнышко светит. В общем, вечер обещает быть томным. Если конечно сам ничего не испорчу…

Жанна опоздала на пять минут. Это даже нельзя назвать опозданием. В отличие от подавляющего большинства дам, она всегда приходила вовремя. Ну, то есть, почти вовремя.

– Привет! – поздоровалась она, слегка наклонив голову и стрельнув глазами. – Давно ждёшь?

– Да нет, – предсказуемо соврал я. – Сам только что появился.

День ещё не закончился. Было довольно светло и друг друга мы смогли очень хорошо рассмотреть. Про себя говорить не буду, а Жанна, по-моему, выглядела замечательно. Джинсы, кроссовки (не «адидасы» как у меня, но тоже… «не нашего производства», кажется, чешские), приталенная «космическая» ветровка. С одной стороны, неброско и без особых претензий, но сидит на ней просто отлично. И фигуру подчеркивает. А косу свою она заплела на «французский манер». Когда только успела? Времени-то было – всего ничего.

– Что будем делать? Куда пойдём?

Этот простой вопрос застал меня буквально врасплох. Вроде и мысли были, в кино, к примеру, сходить или в кафе заглянуть, а вот здрасьте-пожалуйста. Как только увидел свою будущую супругу, так всё сразу из головы и вылетело.

– Эээ…

– А давай за линию сходим, – предложила внезапно Жанна. – Там аттракционы разные, их вроде ещё не закрыли.

– Давай, – выдохнул я с облегчением.

Придумывать ничего не потребовалось – Жанна взяла инициативу в свои руки.

До железки мы добирались почти полчаса. Спешить было, в принципе, некуда. Шли себе потихоньку, болтали о том, о сём. Под руку меня будущая жёнушка не брала. Наверное, скромничала. Да и я, признаюсь, сближение не форсировал. Чувствовал себя несколько скованно, словно и не было у нас совместно прожитых лет. Оно и понятно – здесь не там. Даме еще и семнадцати нет, и не знает она пока, что в будущем предстоит, оценивает кавалера, прикидывает, как лучше себя вести. «Ну да, всё правильно, не стоит вешаться на шею первому встречному. Может, он совсем не тот, кто ей нужен». Короче, держались мы на «пионерском расстоянии» друг от друга. Хотя и рядом, этого не отнять, и разбегаться ни в коем случае не собирались. Интерес был взаимный. И, судя по всему, немалый…

Увы, парковые аттракционы оказались закрыты. Только сейчас вспомнилось, что территорию за железной дорогой власти уже передали Москве и, значит, обслуживать эту зону городские хозяйственники больше не будут.

– Жалко, – выдохнула с сожалением Жанна, разглядывая полуразобранную веранду танцевальной площадки. – Тут даже сторожа нет.

– Так это же хорошо, – не согласился я.

– Почему хорошо?

– Билеты теперь покупать не нужно.

– Ты думаешь? – прищурилась девушка.

– Конечно. Карусели есть, билетёров нет. А заборы для нас не проблема. Ну что, пошли?

Я протянул ей руку.

– Пошли, – тряхнула косой будущая мадам Фомина.

Через решетчатый невысокий забор мы перебрались на раз-два. Я его перемахнул почти без напряга, после чего помог перелезть спутнице. Наверное, надо было сначала её подсадить, а уж потом самому, однако что вышло, то вышло. Хорошо, что Жанна девушкой оказалась спортивной, и на скорость преодоления преграды моя промашка особо не повлияла.

– Здорово! – весело произнесла «супруга», спрыгнув на землю. – Не думала, что так можно.

– Это ещё не всё, – ухмыльнулся я, глядя на её раскрасневшееся лицо.

– Будем запускать карусели? – рассмеялась Жанна.

– Нет, вручную раскрутим.

Первая «незаклиненная» карусель отыскалась поблизости. Обычные штанги с самолётиками на концах. Мы принялись раскручивать эту «вертушку» и запрыгивать на ходу в «кабинки пилотов». Время от времени кто-то из нас соскакивал на дощатый помост и придавал вращающейся конструкции дополнительное ускорение. Жанна веселилась вовсю. Я, к моему искреннему удивлению, тоже. Никак не думал, что будет так весело. Вроде не мальчик уже, за плечами полтинник без малого, а всё туда же – никак в детство не наиграюсь. Или это моё «молодое» сознание так действует-влияет на организм? В любом случае, останавливаться желания не было. Хотелось и дальше крутить и крутить эти дурацкие аэропланы и радоваться, глядя на заливающуюся смехом спутницу.

Накрутившись вдоволь, мы перешли к следующему аттракциону. Опять карусель, только уже с сиденьями. И не на штангах, а на длинных цепях, свисающих с упирающихся в металлическую дугу труб. На этот раз Жанна не стала участвовать в «разгоне» системы. Просто уселась на одну из сидушек и принялась раскачиваться на ней, стараясь достать меня, тянущего по кругу соседнюю. Иногда это у неё получалось, и она сразу же говорила: «Оп! Не успел, не успел. Я выиграла!»

И хотя уворачивался я гораздо чаще, всё равно по итогам игры спутница заявила, что я побеждён и, значит, должен ей, как минимум, три желания. Почему именно три и почему должен (мы ведь не спорили), она конечно не объяснила.

Карусели наскучили нам минут через двадцать. Новой забавой стали качели-лодочки. Я быстро отыскал нужный рычаг, снял механизмы со стопора, и, запрыгнув вслед за Жанной в одну из лодок, принялся за раскачку. На пару мы раскачали эту лодку до такой степени, что едва не вылетели из неё на очередной «петле». Я даже испугался немного. Спутнице же моей всё было нипочём. «Ещё! Ещё! Давай! Здорово!» – вскрикивала она раз за разом, словно хотела прямо сейчас улететь в покрытое звездами небо.

«Фух! Слава те господи», – мысленно пробормотал я, когда Жанна наконец-то устала и махнула рукой, показывая, что пора «приземляться».

– Ох! Что-то у меня голова закружилась, – сообщила она, вылезая из лодочки и хватая меня за плечо. – Наверное, хватит уже.

Я возражать не стал. Помог даме спуститься и указал на калитку в заборе:

– А мы, оказывается, дураки. Зачем лезли через забор, когда дверца открыта?

– Это не мы дураки, – уточнила Жанна. – Я эту калитку и раньше видела, просто сказать не успела.

– Ну, значит, дурак только я.

– Это точно, – улыбнулась «супруга».

И я опять не стал возражать. Действительно, сам дурак – не замечал очевидного.

Зато сейчас всё видел отлично. И распахнутую настежь калитку, и топчущихся возле неё двух подозрительных типов. Они явно наблюдали за нами и, кажется, имели на наш счёт определённые планы. Нарывались на приключения, одним словом.

«Ну что ж, бог вам судья. А я только исполняю вынесенный наверху приговор».

Не знаю почему, но никакого страха у меня не было. Даже наоборот, какая-то бесшабашность накрыла. То ли это Жанна на меня так повлияла, то ли просто желание попробовать себя в деле и уверенность в собственных силах.

Сделав вид, что завязываю шнурок на кроссовке, я наклонился к земле и незаметно сунул в рукав острый металлический штырь, валяющийся возле бордюра. Скорее всего, это была деталь от одной из частично разобранных каруселей, выроненная монтажниками.

– Пойдём, – кивнул я спутнице и не спеша двинулся к выходу.

Жанна неожиданно вцепилась мне в руку и прошептала на ухо:

– Слушай, там какие-то придурки стоят. Может, подождём, пока не уйдут?

– Не волнуйся, всё будет нормально, – успокоил я спутницу. – Ничего они нам не сделают…

– Эй, пацан. У тебя рупь есть? – окликнул меня тот, что стоял поближе, едва мы миновали калитку.

Я поднял глаза на «просителя».

Ещё шажок, и Жанна уже у меня за спиной. Выскользнувшая из рукава «заточка» блеснула в свете неяркого фонаря.

– Шли бы вы, ребятки, своей дорогой. Целее будете.

Голос мой прозвучал глухо и очень зло.

Ближайший гопник открыл было рот, собираясь ответить, но не успел. Его напарник ткнул «дурачину» в бок и покосился на мелькающий у меня в пальцах штырь. Заточку я крутил с небрежностью фокусника. Или, что ближе к «истине», с ловкостью опытного сидельца, знающего, как правильно обращаться с «пером».

– Да мы чё? Мы ничё, просто гуляем, – быстро сориентировался первый. – Нет, так нет.

После чего оба попятились и, отступив на пару шагов, дружно пожали плечами. Типа, извини, кореш, ошибочка вышла.

– Ой! Я думала, опять драться придётся. Как тогда, в электричке, – с облегчением в голосе произнесла Жанна, когда уркаганы ушли.

– Повезло, – пробурчал я, пряча «заточку» за пазуху. На всякий, как говорится, случай. Темнота, она ведь не только для молодёжи друг, в ней ещё и злыдни разные тихарятся…

Стальной стерженёк я выбросил минут через двадцать. Как выбрались на хорошо освещённые улицы, так сразу и выбросил. Ни к чему носить с собой «холодняк», может возникнуть желание воспользоваться им не тогда, когда это действительно нужно, а просто, чтоб покуражиться. А там и до беды недалеко, ткнёшь случайно какого-нибудь фулюгана и «здравствуй, зона, новый год», превышение пределов необходимой самообороны. Так что лучше уж перебдеть, чем после идти по этапу…

Дорога к дому, где жила Жанна, проходила через небольшой парк, примыкающий к кондитерской фабрике. Парк не слишком ухоженный. Деревьев много, но тропинки, петляющие между ними, едва проглядывались. Асфальт имелся только в центральной части – небольшая площадка с бетонным вазоном посередине и тремя лавочками по краям. На одну из этих скамеек мы и уселись. Продолжая болтать ни о чём и «любуясь» окрестностями.

Вечер уже наступил, в виднеющихся за деревьями и дорогой домах светятся окна. Некоторые открыты, а из одного даже льётся музыка. Видимо, там меломан живёт. Не в силах сдерживать переполняющий душу восторг, он щедро делится своей радостью с окружающими. Позабыв, впрочем, поинтересоваться у соседей по дому, так ли им это нужно.

– Не понимаю, как можно под такую мелодию танцевать? – замечает Жанна, состроив на лице недовольную мину. – Ритм неровный. Переходы туда-сюда не пойми какие.

«Хм. А ведь я и забыл совсем, что она танцевальную студию посещала. Ещё до «прошлой» встречи со мной, лет вроде до восемнадцати».

– Ну почему же нельзя? Можно. И даже очень можно. Вот, смотри.

Я поднимаюсь и встаю боком к скамейке. Под музыку «Зодиака» на самом деле не удаётся отплясывать «обычные» для этого времени танцы. А вот какой-нибудь боттинг-брейк-данс – запросто. Здесь он, кажется, мало кому известен. Популярность приобретёт годика через три, и, значит, можно слегка повыпендриваться перед спутницей.

Хоп, хоп, хоп. Делаю дорожку назад. Кисти, шея, локти, колени. Всё движется «по отдельности» друг от друга. Ещё и глазами вращаю, как кукла-марионетка.

– Ух ты! – восклицает «супруга» и тоже вскакивает. – Я так тоже хочу. А ну-ка.

Она начинает старательно «срисовывать» все мои выверты и подёргивания. Вроде бы получается. Правда, её движения выглядят более плавными и… как бы это получше сказать?.. волнообразными что ли? Оно и понятно, женская пластика отличается от мужской. Но, кстати, ничем не хуже. Просто другая.

– Отлично! – хвалю я её.

– А то ж! – улыбается спутница.

Рваные инструментальные ритмы неожиданно прерываются, сменяясь зажигательным рок-н-роллом:

They're really rockin Boston

In Pittsburgh, P. A.

Deep in the heart of Texas

And 'round the Frisco Bay

All over St. Louis

Way down in New Orleans

All the Cats wanna dance with

Sweet Little Sixteen.

«Ух ты! Чак Берри! Не думал, что его здесь крутят. Малышка шестнадцати лет! То, что надо…»

Взгляд Жанны становится шалым. Она неожиданно хватает меня за руку:

– А вот так умеешь?!

Одно коленце, второе, третье… Едва успеваю уворачиваться. Но потом тоже включаюсь. Чего-чего, а это мы завсегда. Или могём, или мо́гем, без разницы. «Все кошки хотят танцевать с тобой, Sweet Little Sixteen…»

Раз, два, поворот. «Прися́д» на бедро, уход за спину, ещё поворот, вращение.

Небольшая заминка в музыке. И по-новой. Снова Чак Берри. Теперь уже суперклассика. «Джонни Би Гуд», хит всех времён и народов. Именно это ла́бал на электрогитаре Марти Макфлай из «Назад в будущее». Ну а мы-то чем хуже? Сейчас тоже ка-ак отожжём не по-детски. Рок-н-ролл в полный рост.

…Go, Johnny, go, go, go!

Go, go, Johnny, be good!

Пролёт под ногами. Жанна визжит. Но не от страха, а от восторга. Теперь «детское сальто», с опорой на руки. Нет, в высоту мы прыгать не будем, для этого тренировка нужна. А что будем? А вот что. Заброс на плечи и скидка в пояс. И тут же вокруг себя, ножницами, только кроссовки мелькают…

«Фух! Вот это покуролесили!»

Мелодия замолкает. Наверное, пластинка закончилась. Или магнитофонная лента.

Партнёрша прерывисто дышит, вцепившись в меня, и отпускать, кажется, не собирается. В глазах весёлые чертенята.

– Класс! – заявляет она, отдышавшись. – А повторить сможешь?

– Смогу. Вот только…

– Что?

– От музыки всё зависит. Не от меня.

– А если…

Договорить Жанна не успевает. Над парком, поверх кустов и деревьев, растекаются чарующие напевы. И это не просто музыка. Это – Штраус. Даже представить не мог, что меломан «за окошком» настолько разнообразен во вкусах. Настоящий разрыв шаблона. Свадебный вальс. Точнее, оркестровое попурри из шедевров классика. Свадебным я его обозвал потому, что именно эта инструментальная композиция звучала на нашей свадьбе в 86-м…

Рука девушки уже на моем плече. Линия локтя строго по горизонту. Голова чуть назад и в сторону. Подбородок вздёрнут, ресницы опущены. Ни дать, ни взять – королева. Аккуратно обнимаю Жанну за талию и… раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

Мы кружимся по тёмной площадке. Медленно и торжественно. «Венский вальс» сменяется «Голубым Дунаем». Затем «Летучая мышь», «Балетная увертюра», «Сказки…», снова «Дунай». А музыка всё не кончается и не кончается… Ощущение, что она будет длиться вечно, а вместе с ней и наш танец. Однако, нет. Мажорным крещендо звучит последний аккорд и – тишина. Не слышно даже ветра в листве, даже шелеста трав, даже привычного городского шума…

Стоим, прижавшись друг к другу. А потом…

Хм, а целоваться Жанна совсем не умеет. Наверное, в первый раз. Но это не страшно, научится. У нас ещё вся жизнь впереди…

Глава 4

– Котик, меня уволили.

– И что? – пожал плечами Тарас Степанович.

– Как это что?! Ты что, не понимаешь? Меня у-во-ли-ли! – появившаяся в дверях девица демонстрировала почти трагическое отчаяние.

– Успокойся и расскажи по порядку. Откуда уволили, кто, за что…

Свиридяк пропустил даму в прихожую и, прислонившись к стене, принялся наблюдать за разыгрывающейся на его глазах «драмой». Переживание от порушенных в хлам надежд Лариса изображала весьма артистично. На какой-то миг полковнику даже показалось, что она и вправду страдает.

– Это всё Заза-охранник, – Лара со злостью плюхнулась на пуфик возле дверей и принялась стягивать туфли. – Две недели ко мне приставал. А потом Оскару, видать, нажаловался, сволочь такая. Якобы я клиентам грубила. А какие там, к чёрту, клиенты?! Одни его друганы, он их специально привёл, чтобы меня доставали. Это не так, то не этак, и каждый за задницу норовил ухватить. Тьфу! Уроды!..

– Так тебя из ресторана, что ли, уволили? – «догадался» Тарас, складывая на груди руки.

– Ну да, из ресторана, откуда ещё? – прошипела девица. – Эх! Вот взять бы сейчас этого Зазу за причинное место, да бараньими ножницами…

– Ну, ты сказала! – рассмеялся полковник. – За что такое наказание мужику?

– А за то, что нечего лапы свои распускать…

– Да ладно тебе, эка невидаль. Нормальная мужская реакция. Дала бы парню разок, и всё, никто бы тебя не уволил.