Читать онлайн Нежданчик для майора

Пролог

– Велько! – закричал волчонок. – Велько, выходи! Мы в прятки играть будем! Мы сейчас перекинемся! Выходи!

Волк толкнул майора Грачанина, уныло рассматривавшего пустой холодильник – засохший кусок колбасы и пакет с шакальими ягодами назвать продуктовым запасом было невозможно – и потребовал: «Превращайся! Я пойду гулять».

«Что значит – "гулять"? – возмутился Велько. – В магазин надо! Жрать нечего!»

«Кто-нибудь покормит, – отмахнулся волк. – Превращайся. Или я тебя заставлю».

В последнее время волк всё чаще выигрывал поединки за тело. И принудить его работать – а это было важно по отсутствию нюхача в отряде – не получалось никакими силами. Ложился на асфальт, скотина, и назад превращаться не позволял, один раз пришлось ехать в часть на лапах, посматривая на личное оружие и экипировку – хорошо хоть полковнику на глаза не попался, а то получил бы выговор.

Зверь начал давить: мир утратил цветность, содержимое холодильника и кухня стали черно-серо-белыми. Велько захлопнул дверку, попрощавшись с мыслью съесть кусок колбасы, прошел в комнату, разделся и перекинулся. Волк довольно потянулся, вышел в прихожую, толкнул дверь передней лапой, потом задней, чтобы закрыть на ручку-защелку и не впускать мух. Воров майор Грачанин не опасался, а личное оружие хранил в сейфе, согласно инструкциям.

Волк выбежал на улицу, где его ждали щенята. Два лисенка, волчонок и трое шакалят. На балконе, на втором этаже дома, произошло движение. Дед Куприян, зорко наблюдавший за округой, перевесился через перила и заскрипел:

– Что вы творите, бесстыдники! Товарищ майор после смены, а вы ему отдохнуть не даете! Цепляетесь: «Выходи-выходи». А товарищу майору, может быть, не до игр, может быть ему поспать надо! Или в магазин!

«Хороший дед, заботливый, – подумал Велько. – Что он там у меня просил? В погреб слазить, закатки перебрать? Надо будет сделать».

Щенки забегали вокруг волка: шакалята запрыгнули к нему на спину, съехали вниз и чуть не упали в канаву – волк успел поймать зачинщика за шиворот и поставить на асфальт, а парочку подвинуть лапой. Лисята, воспользовавшись случаем, покусали его за уши. Волчонок ограничился щелчком зубами возле хвоста. Один из шакалят пискнул, призывая остальных прятаться. Мелкота дружно завизжала и бросилась врассыпную. Волк забрался в куст сирени и зажмурился. Майор Грачанин досчитал до пятидесяти и велел: «Выходи, ищи». Волк выбрался на асфальт, повел носом, разбирая вязь следов, фыркнул и направился в единственную сторону, где не было никого из щенят. Дед Куприян заволновался.

– Товарищ майор! – крикнул он, опасно перегибаясь через перила. – Товарищ майор! Они за дом побежали! Не ходите в эти кусты, они колючие! Идите за дом, к погребам и гаражам! За дом идите!

Волк ухмыльнулся и полез в колючие кусты, оставляя на ветках клочья шерсти. С балкона другого дома заскрипел дед Онисим:

– Товарищ майор, осторожнее, там коты нагадили! Возмутительное отношение к уличной территории! Миллион раз уже поднимал этот вопрос на общедомовом собрании, а мне отвечают, что коты пришлые. Давайте установим пост? Надо препятствовать осквернению зеленых насаждений!

Волк громко зевнул, развернулся и побрел к другому концу переулка, слыша повизгивание и перешептывание детенышей. Сценарий игры не менялся уже третий месяц. Волк доходил до предпоследнего дома, смотрел на ухоженный палисадник, на деревья с красивыми крупными плодами, на орхидеи на подоконниках первого этажа – орхидеи майор Грачанин знал, их на работе дамам по праздникам дарили – разворачивался и шел обратно. Шакалята не выдерживали, начинали перепрятываться, выбегали прямо на него, когда он сворачивал в проходы между погребами и гаражами. Волк клацал зубами, найденные щенята неслись к месту водящего и успевали царапнуть сирень лапой – застукивались, чтобы майор Грачанин снова водил. Дед Куприян и дед Онисим принимали активное участие: то советовали майору зайти в другой проход, то подбадривали спешащих щенят. Вдоволь набегавшись, толпа потребовала играть в «сардинку». Волк радостно кивнул и ушел прятаться – он нашел отличный лаз в разрушенный погреб рядом с домом с орхидеями и персиком, и ухитрялся подремать, пока мелочь металась по всей округе и его искала. Нычку Грачанин не сдавал – выбирался и прятался в аккуратно подстриженных кустах ухоженного палисадника. Его сразу находили и тащили к месту водящего – с восторженным визгом на всю округу. После этого волка спасала какая-нибудь добросердечная шакалица. Звала перекусить овощным рагу или рыбным салатом, и этим прекращала игру в прятки.

На этот раз в привычном развитии событий произошло небольшое изменение. Прежде чем спрятаться в развалины, волк остановился, посмотрел на шевельнувшуюся занавеску, едва не задевшую орхидеи и сообщил:

«Там живет одинокая шакалица. Поухаживай за ней».

«Отвали!» – буркнул Велько.

«Шакалица лучше лисицы или волчицы, – не обращая внимания на отказ, продолжил зверь. – Шакалицы домовитые и хозяйственные. Будешь ей перебирать банки в погребе, спускать и доставать картошку, научишься подстригать кусты».

«Отвали со своими придумками!» – повторил майор Грачанин и подтолкнул волка к развалинам.

Он помнил речь психолога: «Вы не единственный, кто имеет такую проблему. Главное – решить ее на уровне психологического конфликта. Если вы или волк продолжите упорствовать, отстаивая свои принципы, может случиться самое страшное – развитие психического заболевания. Вам нужно отбросить накопившиеся обиды и заново научиться сосуществовать. Как в детстве. Это невозможно без взаимных уступок».

Майор Грачанин искренне считал, что он уступает волку с утра до вечера, а взамен получает только указания и работу нюхача на «троечку». Да, бегать со щенятами весело. Они шкодливые и дурные, прячутся кое-как и не могут его найти. Забавно смотреть, как они прочесывают дворы в поисках волка. Но! Игры играми, но не знакомиться же с шакалицей, чтобы волк чувствовал себя комфортно? Сегодня познакомься, завтра обручись, а послезавтра ты уже женат, сидишь на кухне, режешь баклажаны и выслушиваешь речи, что твоей зарплаты не хватает на прокорм четверых детей. Нет уж, спасибо! Никаких ухаживаний.

«Знаю я, чем это заканчивается. Лучше съем салат у престарелой соседки и съезжу в магазин за колбасой».

Глава 1. Велько. Свадьба Солнца и Воды

Лето началось с неприятного сюрприза. Майор Велько Грачанин обнаружил, что зарплата за май пришла на карту в урезанном виде. Три четверти от обычного оклада. Визит в бухгалтерию ничего не прояснил, а только запутал.

– Это алименты, – сообщила бухгалтерша-лисица. – По требованию соцзащиты.

– Какие алименты? – спросил искренне удивленный Грачанин. – У меня нет детей!

– Все вы так говорите! – ядовито процедила лисица. – Заделаете девушке ребеночка и в кусты. Приходится потом бедолагам по судам мыкаться, чтобы с вас, ходоков, денежки стрясти.

– Где решение суда? – зарычал Грачанин.

– Нет решения суда, – огрызнулась лисица. – Сказала же тебе – по требованию Министерства социальной защиты. Иди туда и там выясняй, кого ты на произвол судьбы бросил с дитем на руках.

– Совсем охренела, швабра рыжая? – рявкнул Грачанин. – Документ покажи, на основании которого мне зарплату ополовинили!

После бурного скандала, усугубленного вмешательством командира отряда, сурового медведя-полковника, взъерошенный Велько вылетел на улицу, сжимая в руке листок бумаги с адресом отдела взысканий социальных недоимок. Аргумент, что из-за брошенной деточки у него бы кусок хлеба непременно поперек горла вставал, а он прекрасно любую выпечку жрет, и полковник, и бухгалтерша благополучно проигнорировали. Злость кипела, поэтому заведение, покусившееся на его честно заработанные деньги, майор Грачанин посетил немедленно. И наткнулся на непрошибаемую казенную стену. Еще хуже, чем в бухгалтерии.

В кабинете сидели три дамы – волчица, лисица и матерая медведица, способная в гневе справиться не только с Грачаниным, но и с его непосредственным начальником – видно было, что инспекторшу лучше не злить. Волчица долго перебирала бумаги, смотрела в компьютер, а потом заявила, что взыскание алиментов производится на федеральном уровне, по постановлению коллегии. На все вопросы – «кто подал на алименты?», «как мне узнать имя матери, где она проживает?» – Велько получил ответ: «Сведения не подлежат разглашению».

– И что теперь? Платить, не зная кому, не зная куда? – возмутился Грачанин. – Ни с того, ни с сего – бац, и прилетело. Это ошибка, у меня сомнений нет. Как это теперь доказывать?

– Сдайте тест, закажите генетическую экспертизу, – ответила волчица. – Дело не быстрое. Где-то через три месяца, максимум, через полгода, вам сообщат о результате. Если ребенок не ваш, получите обратно удержанные суммы.

– Где сдавать этот тест?

Майору Грачанину выдали адрес клиники, предупредили, что процедура платная – «как и с алиментами, расходы вам возместят в случае отрицательного результата» – и выставили вон, так и не позволив узнать, кто повесил ему на шею ярмо в виде несуществующего ребеночка.

В клинике Велько ждал облом – это уже и не удивило, судя по всему, день претендовал на звание «худшего за десятилетие». Анализы на установление отцовства принимали по понедельникам и средам. Разумеется, сегодня был четверг. Пришлось ехать домой, на радость престарелым шакалам со всех окрестных домов, цеплявшихся к нему с разнообразными требованиями: то им надо спилить молодую акацию, то заменить перегоревшую лампочку на лестничной площадке, то прислонить к стене упавшую дверь сарая – дерево превратилось в труху под ржавыми петлями.

– Может, я ее сразу в мусорный контейнер положу? – спросил Велько у председательницы домового комитета. – Она же негодная. Если петли на другую сторону переставить, всё равно проем уже закрывать не будет, вон, край словно погрызенный.

– Что ты! – замахала тощими руками престарелая шакалиха. – Нельзя выбрасывать, никак нельзя. Если кто-то умрет, козлы из моего сарая вытащим, дверь на них положим, и можно будет гроб поставить. У нас тут одни старики, мы…

– Не сметь никому умирать! – рявкнул майор Грачанин, заставляя шакалиху отшатнуться. – Не собираюсь я ни козлы вытаскивать, ни гробы ставить. Всем жить вечно! Поставленная задача понятна?

– Понятна, – пискнула председательница.

– Немедленно выполнять!

Дверь Велько все-таки прислонил, куда просили, лампочку заменил, акацию спилил и утрамбовал в мусорный контейнер, а потом плотно поужинал во дворе, в оплетенной виноградом беседке: старенькие шакалихи притащили туда кучу плошек с овощными салатами, большое блюдо с кусками жареной и запеченной рыбы – пожертвования из трех квартир – домашним сыром и горячим кукурузным батоном. За время трапезы Велько подобрел и обрел некоторую ясность разума – этому способствовало то, что злость растратилась в физических нагрузках, и, совсем немножечко, помогла воркотня шакалих и шакалов, сгрудившихся вокруг него на стульях и лавках.

Жители Плодового переулка обсуждали предстоящий праздник. Летнее равноденствие, оно же солнцестояние: Иоганн-Колосок у людей, Росица-Травница у лисиц и волков и Свадьба Солнца и Воды у шакалов. В двухэтажных домах в переулке жили, в основном, шакалы – сюда переселяли жителей общин, затопленных при строительстве водохранилища. Кое-где мелькали рыжие хвосты и серые волчьи спины – молодые наследники, рассеявшиеся по столицам воеводств, продавали жилье почивших стариков, не желая возвращаться в Минеральные Бани. Однако костяк оставался шакальим – вокруг двухэтажек были возведены сараи, выкопаны погреба, количество закатанных банок с маринадами и овощными салатами бдительно подсчитывалось домовыми комитетами и обсуждалось – или осуждалось – в зависимости от качества.

Шакальи планы – «украсим черешневое дерево лентами и фонариками» – помогли сообразить, к кому можно обратиться за советом в сложной ситуации. Гвидон, заместитель командира Лисогорского ОМОНа, был женат на шолчице Дарине, следователе по особо тяжким, работающей в воеводском комитете. Цепочка протянулась от варенья, фонариков и черешни – Гвидон недавно просил его помочь вытряхнуть из директора универсама сахар для общины – к личному впечатлению: Дарина сможет разобраться, выяснит, откуда взялся загадочный вычет. Если объяснить ей все сопутствующие обстоятельства и пообещать в случае надобности приезжать на любые разборки и, по мере сил, решать проблемы общины. Предположим, в течение полугода.

Майор Грачанин поблагодарил соседей за ужин, ушел в свою квартиру и немедленно позвонил Гвидону – а зачем тянуть, если Дарина наотрез откажется помогать, надо будет обдумывать другие варианты. Майор Вишневецкий отозвался почти сразу. Они обменялись приветствиями и поздравили друг друга с наступающим праздником, после чего Велько счел, что отдал достаточную дань вежливости и перешел к делу:

– Мне нужна помощь твоей жены. Добыть кое-какие сведения. Надо бы переговорить не по телефону, имеются всякие сопутствующие обстоятельства.

– Я у нее сейчас узнаю.

Велько напряг слух: похоже, Гвидон разговаривал с ним, одновременно ведя машину – вопреки запретам дорожной полиции. Пара неразборчивых фраз, тявканье шакаленка…

– Срочно? – спросил Гвидон. – До праздника или потерпит? Мы отгулы взяли, едем в Метелицу к родителям.

– Желательно до праздника.

Снова обмен неразборчивыми фразами.

– Тогда приезжай к нам, тут и переговорите. Мы на три дня. Завтра подготовительный день, Венчание Черешней, в субботу Свадьба Солнца и Воды, в воскресенье, после самой короткой ночи, второй день. Мама с батей сказали, что мы обязательно должны постоять возле свечи и забрать свадебные ветки.

– Ага, – сказал Грачанин, пропустивший черешню и ветки мимо ушей и вычленивший дни недели и даты. – Я завтра выходной, в субботу-воскресенье выхожу на сдвоенное дежурство, на двое суток. Когда удобнее подъехать? Завтра с утра? Днем? Ближе к вечеру?

– Дарине трубку передам, она тебе ответит.

Велько поздоровался, повторил вопросы.

– Долгий разговор?

– Не знаю. Наверное, не очень. Подъеду, когда тебе удобно. Хоть прямо сейчас, чтобы завтра не портить отдых.

– Давай сейчас, – легко согласилась Дарина. – Поужинаешь, поболтаем.

– Я, вроде, только что поужинал.

– Пока доедешь – растрясется. Я охранников на посту предупрежу, пропустят, подскажут, как проехать к дому. До встречи.

Велько положил телефон и заметался. От Минеральных Бань до Метелицы ехать не особенно долго, но ему нужно было срочно принять душ – спасибо акации и двери сарая – и заехать на заправку, чтобы залить полный бак.

Через полчаса майор Грачанин выскочил из квартиры, чуть не забыв бумажник, крикнул шакальей общественности: «Я по делу, когда вернусь – не знаю», хлопнул дверью машины и поспешно отбыл по направлению к Логачу и Метелице, мысленно репетируя предстоящий разговор и подбирая нужные слова.

Община, в которой жили родители Дарины Вишневецкой, отличалась от Плодового переулка как глянцевый журнал от бесплатной газеты «Секреты здоровья». Кованые заборы и калитки оплетала аккуратно подстриженная зелень, то тут, то там светились гирлянды, разгонявшие сумерки. На деревьях висели фонарики, ленты, картонные флажки с фруктово-ягодными картинками. Асфальт был чистеньким, не растрескавшимся, во дворах, возле крылечек, стояли корзины с разноцветной черешней, оцинкованные ванны и ушаты с водой. Никакой старой мебели, никаких прогнивших дверей, огрызков веников, ржавых кастрюль и прочего хлама, заполонившего пространство вокруг дома, где сейчас жил Грачанин – въезд в гараж пришлось разгребать, два мусорных бака под завязку набил.

– Машину загони во двор к соседке, я договорился, – крикнул ему Гвидон с порога. – Тетя Виктория! Тетя Виктория! Велько приехал, он сейчас к вам машину поставит.

Майор Грачанин хотел сказать, что машина и на обочине может постоять, он же ненадолго, а потом решил не перечить: приехал как проситель – прогибайся. Дочка Гвидона, Светлана, выскочила ему навстречу на лапах, затявкала, вызывая довольное ворчание волка. Мелкая, на взгляд Велько, была нагловата, но волку пришлась по душе – в подобных оценках они никогда не совпадали.

– Мама мне рассольник сварила! – радостно проорал Гвидон, включивший свет над калиткой и крыльцом. – С кабачками! Вкуснятина! Будешь рассольник?

Велько решил не отказываться – ужин, которым его потчевали шакалы, действительно немного растрясся. Он с удовольствием съел тарелку наваристого супа с мясом, заел говяжьей котлетой и порцией пюре – рыба-рыбой, овощи-овощами, а без мяса не то. Отвалившись от стола, они с Гвидоном и Дариной выползли на свежий воздух, залегли в шезлонгах за домом и уставились в звездное небо. Светлана шныряла от кухни к шезлонгам, через открытое окно был слышен писк шолчонка, не желавшего засыпать на руках у кого-то из родителей Дарины.

– Я плохо соображаю, – сообщила Дарина. – Но хотелось бы хотя бы примерно обозначить тему разговора. Может быть, сразу скажу, что ничем помочь не могу.

Велько тоже плохо соображал, но, все-таки, смог заверить Гвидона, что его присутствие ничему не мешает, и более-менее внятно изложил события дня – от вычета до визита в клинику, не забыв про посещение соцзащиты.

– Это крайне неожиданно и странно, – закончил речь он. – У меня совершенно точно нет детей. И я не представляю, кто мог подать на алименты. Как-то бы узнать, кто это сделал. Тест будет, и он покажет отрицательный результат. Только, понимаешь, это никак не приблизит меня к разгадке, лишь вернет деньги. А хотелось бы узнать и понять мотивы.

Дарина зевнула и проговорила:

– Если взыскание алиментов по постановлению коллегии на федеральном уровне, то это значит, что мать отдала ребенка в детский дом. Скорее всего, в семейный детский дом, сейчас уже государственных учреждений почти не осталось, перешли на другой формат. Соответственно, она начала платить алименты и от нее потребовали имя отца – надо же хоть как-то покрывать дотации, выделяемые воспитателям. Почему ты так уверен, что у тебя нет детей? У оборотней не бывает стопроцентного бесплодия, это обусловлено физиологией.

– Потому что у меня никогда не было партнерши-волчицы.

– С лисицами и шакалицами тоже нет стопроцентной гарантии.

– С ними – да, – предварительно оглядевшись по сторонам, подтвердил Грачанин. – Но не с барсучихами.

– М-м-м? – Дарина очнулась от дремы и посмотрела на него с любопытством – как и Гвидон. С любопытством, без явного осуждения.

– Я должен объяснить. Для того чтобы было понятно. Я из многодетной семьи. Второй сын. Второй из девяти детей. Нас воспитывала мать. Одиночка. Отцы были разными. У меня и старшего брата – один. У троих братьев помладше – другой. Двойню наша мать родила от третьего мужа, а потом еще двойню – от четвертого. Она не особенно-то беспокоилась нашим воспитанием, скидывала младших на старших, часто не ночевала дома. Для меня семья – это вечно орущие младенцы, которых ты не заказывал, драка за котлеты и постоянное безденежье. Мой старший брат смылся в шестнадцать, поступил в ПТУ, выучился на крановщика и уехал на Крайний Север. Я в шестнадцать еле-еле прорвался на кадетскую подготовку в высшее военное – этот путь мне посоветовал отставник-сосед. Мне не хватало знаний, плохо занимался в школе. Взяли по квоте, из жалости. Два года я учился, не отрываясь от учебников, качался и поступил в училище, где продолжил зубрить и пропадать в спортзале. Мне было не до волчиц. После получения диплома меня отправили в Северное воеводство, в спецназ наркоконтроля. Через полгода я отдышался, перестал доказывать начальству, что чего-то стою, и огляделся по сторонам. Тяги к обзаведению семьей у меня не было. Мне не хотелось ни уютного гнездышка, ни волчицы под боком, ни слюнявого младенчика – я знал, в какой бардак может превратиться дом за пару лет, и понимал, что сходить налево при муже, который сутками пропадает на работе и в командировках, легче легкого. Моя мать загуляла, когда отец устроился на нефтяную платформу, работа вахтовым методом. До этого всё было нормально. В момент раздумий – как устроить свою жизнь, чтобы спокойно трахаться и не обзаводиться детьми – ко мне осторожно подкатила дамочка из вневедомственной охраны. Барсучиха. Она предложила мне необременительные отношения, подходившие мне целиком и полностью. Как известно, двуногие тела ничем не отличаются, мы разнимся только в звериной форме. Вполне понятно, что барсучиха не может забеременеть от волка. Такая связь считается извращением, и это было не только минусом, но и плюсом – мне не приходилось выгуливать дамочку по театрам, кабакам и выставкам-продажам шуб. Я выходил из двери свой квартиры, заходил в соседний подъезд – мы жили в одном доме – и возвращался домой, когда мне было удобно.

– Да, – согласилась Дарина. – При таком раскладе твое удивление естественно.

– Чтобы не было недомолвок, – продолжил Велько. – Меня отправляли в длительную командировку в Поларскую Рыбную Республику. На год. В столичный СОБР, на замену, на майорскую должность, после чистки в рядах МВД. Там я пару раз заходил в заведения соответствующей направленности, переспал с шикарной кошкой, а после этого предпочел одиночество, чтобы не вляпаться в неприятности в незнакомом городе. В отряде я перезнакомился с офицерами из разных воеводств, и, вернувшись к себе, подал прошение о переводе на юг – меня соблазнили рассказы одного из сослуживцев. В Северном воеводстве довольно уныло. Депрессивный регион. Здесь я служу уже пять месяцев, и у меня не было ни временной, ни постоянной партнерши. Я не могу вывалить особенности своей половой жизни ни начальству, ни инспекторам соцзащиты. Даже если меня выслушают, то осудят или не поверят. А мне хочется не просто сдать тест на отцовство, но и докопаться до правды.

– Хм, – Дарина почесала нос. – Светлана, брысь в дом, хватит подслушивать! Давай-ка прикинем. Совсем без оснований алименты не начислят. Значит, та, кто назвала тебя отцом, была осведомлена о том, где ты живешь, могла описать ситуацию, при которой скрытая связь не вызвала сомнений у коллегии. Сколько этажей было в доме?

– Пять.

– Соседки-волчицы были?

– Да.

– Ну, вот. Какая-нибудь из соседок, заметивших твои визиты к барсучихе, вполне могла заявить, что ты захаживал к ней. В это легко поверить – столкнулись возле мусорных баков, Демон Снопа попутал, алкогольное опьянение, переспали, она пыталась тебе намекнуть, ты обвинил ее в распутстве и заявил, что не собираешься воспитывать чужого ребенка. Она не вывезла роль матери-одиночки, сдала ребенка на попечение государства.

– Но почему меня, а не отца? – удивился Велько, чувствовавший неимоверное облегчение от того, что его не осудили, поверили и растолковали происходящее.

– Мало ли. Я сталкивалась со случаем, когда подследственная не помнила, от кого ребенок – несколько дней пила медовуху с «пылью», переспала с кучей волков. Соцзащита наседает только в момент отказа от ребенка, потом дело переходит в другой сектор. Возможно, дама, повесившая на тебя алименты, об этом знала. Побоялась открывать имя настоящего отца, чтобы не иметь неприятностей. Назвала наиболее подходящего кандидата, понимая, что ты сдашь тест, получишь назад удержанные деньги и забудешь эту историю. А ее уже не станут расспрашивать – практически, допрашивать, вынимая душу – и имя настоящего отца останется тайной.

– Ты можешь мне помочь? – спросил Велько, уставший от гипотез. – У тебя получится что-то выяснить по своим каналам?

– А что ты будешь делать, если узнаешь имя волчицы? – Дарина села, посмотрела цепко, вытряхивая тайные помыслы.

– Ничего плохого, – поднял руки Велько. – Клянусь, я не собираюсь устраивать разборки или требовать, чтобы она покаялась. Мне нужно понять, кто это. Для себя. Сложить головоломку. Сейчас, когда ты мне объяснила, как это могло произойти, я даже думаю…

– Что?

– Неизвестно, что там с родителями. Я мог бы как-то помогать этому волчонку. Меня взбесила принудительность, но я не желаю зла тому, кого бросили. Сам нахлебался в детстве всякого дерьма, поэтому…

Велько оборвал речь, поддерживаемую довольным ворчанием волка, выругал себя за ненужную откровенность. Дарина, похоже, оценила искренность его слов, смягчилась:

– Попробую, но не обещаю. К делу ребенка-отказника сложно подобраться. После праздника сделаю пару звонков, если – и когда – будет результат, сообщу.

Велько поблагодарил, пообещал отплатить, чем сможет, засобирался домой и был остановлен волчье-шолчьим семейством.

– Куда ты поедешь на ночь глядя? Заснешь за рулем, впилишься в отбойник и останется неизвестный сиротка без алиментов. Ложись где хочешь – или в доме на втором этаже, или в летней кухне, родители пристройку отремонтировали, поставили там большой диван.

– Я в пять утра пойду закидушки на озере проверять, если есть желание – вместе прогуляемся, – щедро предложил Гвидон.

– Нет, спасибо, – вежливо отказался Велько. – Я не рыбак. В дом точно не пойду. Я почти всегда сплю, перекинувшись. Можно будет лечь в каком-нибудь сарае или на летней кухне?

– Легко, – кивнула Дарина. – Батя даст тебе коврик.

Майор Грачанин вздохнул с облегчением: волк, услышав об отъезде, ощетинился – ему хотелось познакомиться со Светланочкой и выяснить, играет ли она в прятки. Нагружать семейство Вишневецких еще и проблемой внутреннего разлада он не хотел и не мог – и так уже достаточно вывернул душу. Спасибо за доброту, но прочее лучше оставить при себе.

Крупный бурый волк с темной полосой поперек лба, начинающейся между бровями и придающей ему вечно хмурый вид, поблагодарил отца Дарины за коврик вежливым тявканьем. И, улыбаясь, обнюхался со Светланой, проникшей на летнюю кухню вслед за дедушкой. Волк, в отличие от двуногого, желал возиться со щенятами – его и младшие братья в детстве никогда не напрягали, бегал с ними часами, вывесив язык. И в Плодовом переулке заставлял Велько перекидываться, играл в прятки с соседскими волчатами и шакалятами. И со Светланой бы поиграл, но, увы, было слишком поздно и темно.

Майору Грачанину игры в прятки были неинтересны, однако волк упрямо гнул свою линию – отказывался работать, выл, если Велько пытался запереться в квартире, дважды выбивал сетку от комаров и выпрыгивал в окно, благо, квартира была на первом этаже. Шашни с барсучихой зверю не нравились, он желал, чтобы Велько выбрал себе волчицу, наплодил волчат и позволил ему царствовать в маленькой стае. Желания шли вразрез, пару раз конфликт был заметен со стороны, и Велько еле отвязался от психолога, надававшего ему кучу рекомендаций по примирению. Истинной причины разлада психолог так и не узнал, Велько перевелся и старался на новом месте поддерживать хрупкий мир, не отодвигая зверя в сторону.

Светлана таращилась на него печально-удивленными глазами. Волк распушился, благосклонно принял комплимент: «Ого, какой вы здоровый, дяденька!». Майору Грачанину почтительность показалась напускной, а в вопросе: «Интересно, а кто сильнее, вы или папа?» он почуял подвох. К счастью, волк, уважавший законы гостеприимства, не помчался искать Гвидона, чтобы выяснить правду, а отправился на обход территории, обнюхивая букеты, корзины с фруктами и наполненные водой корыта, ванны и ушаты. Светлана семенила рядом, тявкала, давая объяснения: это для мытья черешни, которую будет мариновать бабушка, набрали про запас – а вдруг воды не будет. А это – свадебные букеты. Если Хлебодарная проявит милость и посетит свадьбу Солнца и Воды, то ягоды созреют, чтобы их можно было разделить между теми, кем дорожит хозяин или хозяйка букета. Волк сунул нос в охапку ветвей, облепленных зелеными ягодами, и чихнул – пахло странно, не понравилось.

Экскурсию прервал Гвидон, загнавший Светлану спать. Волк с темной полосой на лбу сходил во двор напротив, проверил машину, рассмотрел светящиеся украшения, ванны и черешню, съел рыбную котлету, предложенную ему тетей Викторией, и отправился в летнюю кухню, пропитанную фруктовой сладостью, на коврик-яблоко. Задремывая, майор Грачанин подумал, что здесь, в общине, не остался бы голодным ни сирота-волчонок, ни двое, ни трое, ни семеро. И в Плодовом переулке такого бы тоже не произошло – председатели домовых комитетов не допустили бы.

«Женись на шакалице, – буркнул волк. – А то к волчице ты никогда не подойдешь. Чем плохо? Мясо будешь есть в столовой. А, может, она тебя иногда будет мясом кормить – Гвидону же готовят».

«Не указывай», – огрызнулся Грачанин.

Его злило то, что волк давил. Как и в случае с алиментами – Велько был готов помогать по-хорошему, но не в принудительном порядке.

Выспаться ему не удалось. В пять утра Гвидон отправился проверять закидушки, поставленные батей Дарины. Он долго гремел ведрами и садком в сарае, светил фонариком на дорожку, поминал Демона Снопа и отбыл минут через пятнадцать, когда Велько уже захотелось встать и размять лапы. Волк это желание мужественно подавил – уезжать, не прощаясь с хозяевами, было неприлично, как и бродить по общине – и снова заснул.

Громкие голоса раздались около семи, когда солнце уже поднялось над макушками деревьев и согрело дома и дворы, озябшие за прохладную июньскую ночь.

– Посмотри! Посмотри! Что это?

– Ну-у-у… – с протяжным зевком ответил Гвидон. – Рыба. Плавает. А в чем проблема-то?

Мама Дарины не на шутку рассердилась. Майор Грачанин решил не перекидываться, выбрался из летней кухни, пытаясь понять, что происходит, и попал в центр скандала.

– Вода должна простоять две ночи и впитать в себя лунный свет! Только после этого в ней можно мыть черешню. Первую черешню для первого маринада. Всё пропало! Дарина, почему ты ухмыляешься?

В большой оцинкованной ванне, стоявшей неподалеку от крыльца, плавали четыре крупных карася и пучок травы.

– Зачем она это сделала? Уму непостижимо!

– Ой, прямо уж непостижимо, – отмахнулась сонная Дарина. – Я ее уже разбудила и спросила. Она хотела, чтобы у вас был волшебный аквариум. Вы же сами ей мозги прокомпостировали живой водой с луной и звездами, пересказали кучу замшелых баек о том, что шакалицы ей умываются, чтобы обрести красоту и приманить подходящего жениха. Вот она и вывалила… извиняюсь, запустила карасей в ванны к вам и соседям – чтобы они похорошели, стали разноцветными и радовали вас до следующей Свадьбы Солнца и Воды.

– Но… – тетя Виктория выглядела озадаченной. – Но, Дарина, у меня в корыте не караси, а какие-то полиэтиленовые пакеты.

– На вас карасей не хватило, Светлана достала из морозилки камбалу.

– Но…

– Я же говорю – меньше надо было рассказывать сказки о живой воде. Мама!

– Да?

Мама Дарины изрядно растратила пыл – похоже, сказок Светлане рассказывали немало.

– А ты можешь камбалу запечь в сметане? Я бы поела. И Гвидону очень нравится. Раз уж она не ожила, давайте вкусно пообедаем.

– Поужинаем, – сказала мама. – На обед не получится, она еще не разморозилась, а в полдень надо возжечь свечи.

– Воды я вам свежей наберу, – пообещал Гвидон. – Ничего страшного, ночь все равно облачная была, ни лунного, ни звездного света. За эту впитает.

– Ага, – кивнула Дарина. – Вы ничего не потеряли. В самую короткую ночь – самая волшба. Мам, ты только камбалу забрать не забудь. Очень рыбки хочется.

– Я постараюсь запечь к обеду. Можно ее разморозить в микроволновке. Нет-нет, Гвидон, не трогай эту ванну. Пусть караси плавают. Я достану старое корыто, воду наберем шлангом. Потом отмоем аквариум и переселим карасей на новое место жительства. Пусть поживут в доме. Если будут себя нехорошо чувствовать, выпустим их обратно в пруд.

Майор Грачанин, уяснивший, что его никто не собирается ни в чем обвинять – ни в краже камбалы из морозилки, ни в пособничестве волшебному рыбоводству – ушел в летнюю кухню, перекинулся и оделся, чтобы помочь Гвидону сменить воду в корыте соседки. Камбала вернулась в родные пенаты, корыто, выдраенное со средством для мытья посуды, приятно пахло ягодами – в общем, к тому моменту, когда мама Дарины позвала их завтракать, во дворе тети Виктории ничего не напоминало об утреннем инциденте.

Велько с удовольствием съел запеченные куриные крылышки, закусил бутербродами с мягким сыром и домашней сметаной, запил все это черешневым компотом, рассыпался в благодарностях и начал прощаться. Мама Дарины, узнавшая, что он не собирается остаться в общине на праздники, велела ему посидеть тихо минут десять.

– Я сейчас соберу тебе немного еды. Ах, какая жалость, что у нас не будет гостей. Все заняты. Ты уезжаешь, Ярик не смог приехать, потому что работает за себя и за Гвидона, Ларчик тоже не может покинуть пост – в Логаче и без праздников повышенная пожароопасность из-за сухой погоды, а с праздниками еще больше хлопот.

Велько кивал, не вникая, кто такие Ярик и Ларчик. Волк бурчал и жалел, что не может попрощаться со Светланой – та смылась к кому-то в гости, опасаясь, что бабушка переменит мнение о карасях и снова разгневается. Пакет, в который мама Дарины складывала еду, рос на глазах.

– А вот еще грибочки, грибочки скушай в первую очередь. А это – жареная скумбрия. Нам я запеку камбалу, а ты доешь скумбрию.

– Спасибо! Хватит! – встрепенулся Велько. – Я завтра утром на двое суток заступаю, а вы мне уже положили столько, что я за день не съем.

– Съешь, что тут той еды, – отмахнулась мама. – О, вот еще кусочек сыра с перцем. А мы разрежем другую головку.

Когда Велько, нагруженный пакетом, обменялся рукопожатиям с Гвидоном, попрощался с Дариной и спустился с крыльца, мама спохватилась и начала копаться в ведре с зелёно-ягодными букетами. Она вытащила какой-то пучок, осмотрела со всех сторон, встряхнула и протянула Велько:

– На, возьми. Если ягоды созреют, угостишь того, кто тебе дорог. Поставь в воду. Вазу выставь на подоконник или вынеси во двор – нужно, чтобы на букет попадал лунный свет.

Велько покорно взял пучок зелени – спасибо, что не надо потом этой водой умываться – поблагодарил и пошел к машине. Тетя Виктория выглянула из дома, крикнула:

– Дарочка! Гвидон! Подойдите сюда на минуточку… Ох, Велько, ты уезжаешь?

– Да. Надо переделать домашние дела, выспаться и завтра в шесть утра на службу.

– Ох, какая жалость! Дать тебе рыбных котлеток?

– Нет, спасибо. Мне уже дали много еды, и на сегодня хватит, и останется перекусить, когда вернусь со службы.

– Тогда – легкой дороги, – пожелала тетя Виктория и переключилась на Дарину с Гвидоном. – Даруша! Мы тут с мужем поговорили… зачем твоим родителям четыре карася? Четыре – много. Я уверена, что Светланочка хотела поделить улов. Два – им. Два – нам. Может быть, я достану старый ушат, наберу воды и мы отселим парочку в наш двор, чтобы они как следует пропитались лунным светом?

– Ну… я не знаю, – засомневалась Дарина. – А что нам за это будет?

– Давайте обсудим, – предложила тетя Виктория. – Проходите в дом, для начала покушайте рыбных котлет и пирога с черешней.

Велько уехал из Метелицы, ни капли не сомневаясь, что Дарина выгодно обменяет карасей на что-то нужное и полезное в хозяйстве. Он быстро добрался домой и провел день перед дежурством, устроив большую стирку и уборку в квартире. К вечеру, подъедая остатки припасов из Метелицы, он спохватился, достал из пакета завядший букет, набрал литровую банку воды – вазы у него отродясь не водилось – и поставил пучок зеленых ягод на подоконник.

Сдвоенное дежурство на праздники вышибло из головы мысли об алиментах, таинственной волчице, повесившей на него ребенка, и визите в Метелицу. Какой-то шутник обрушил на Минеральные Бани шквал звонков о минировании, полиция, военные и МЧС разрывались на части, эвакуируя людей и оборотней из крупных магазинов и концертных залов, с ярмарочных площадей и автостанций. И двенадцать раз из аэропорта.

По отсутствию нюхача, уволившегося после необоснованной жалобы, майору Грачанину постоянно приходилось перекидываться и работать на лапах. Волк был на удивление сговорчив, не упирался и не отказывался – Велько догадывался, что зверь обдумывает идею женить его на шакалице и перебирает подходящие кандидатуры.

Домой они вернулись на третьи сутки. Велько, написавший пятнадцать докладных и четыре объяснительных, снял форму, бросил на пол, рухнул на кровать и отключился на двенадцать часов. Даже не пообедал. И, уж тем более, не посмотрел на букет на подоконнике.

О банке и зелени он вспомнил, когда доел кусочек домашнего сыра с разноцветным перцем – завтракал, толком не проснувшись. Посмотрел на букет и замер, приоткрыв рот. Две веточки съежились и пожухли. А три увеличились в размерах. Две серьги смородины – ярко-красная и глянцево-черная – притягивали взгляд, затмевая желто-малиновые ягоды крыжовника.

Велько переставил букет на пол, перекинулся и позволил волку обнюхать ягоды. Они посовещались, чуть было не позвонили Гвидону, а потом решили никому ни о чем не докладывать. Велько встал на ноги, нашел в ящике кухонного стола плотный полиэтиленовый пакет для заморозки, переложил в него ветки с созревшими ягодами и осторожно пристроил на полку в холодильнике.

Угощать ему было некого, но есть ягоды в одиночку или выбрасывать он не захотел. Пусть полежат. Мало ли… Вдруг что-то изменится, пригодятся.

Глава 2. Олеся. Жаркая встреча

Они приехали на автовокзал заранее – Агриппина так и не смогла изжить школьный страх перед опозданиями, и, маскируя опасение, предложила выпить кофе на привокзальной площади.

– Мне хочется кинуть монетку в фонтан. Я же собираюсь приехать к тебе в следующем году. Надо сообщить об этом Хлебодарной.

Олеся, прекрасно знавшая подоплеку раннего выезда, согласилась, не тратя время на споры. Не было разницы, где пить кофе – дома на кухне или в кафе неподалеку от посадочной площадки и рынка. Качество кофе на вокзале похуже, зато поводов для отвлеченной болтовни больше. Олеся чувствовала некоторую досаду на себя – стосковалась по общению, вывернула душу перед двоюродной сестрой. На кухне беседа постоянно возвращалась к разрыву с Пахомом, а ей больше не хотелось копаться в подробностях скандала трехмесячной давности.

Выйдя из машины, они осмотрелись по сторонам. Солнце раскалило асфальтовый плац с двумя автобусами, от рынка доносился гул толпы, перекрываемый голосом диспетчера. Пассажиры с сумками прятались под навесом возле стены вокзала. Фонтан еле-еле журчал – казалось, что вода в нем испаряется прямо на глазах. Бронзовые пшеничные снопы, служившие пьедесталом для корзинки с фруктами, пропитались полуденным жаром.

– Мне кажется, за столик в кафе садиться опасно, – вынесла вердикт Агриппина. – Зонтики не спасают, мы получим тепловой удар.

– Можно взять кофе с собой и сесть здесь, на газоне. Под деревьями, – Олеся указала на затененный участок, почти примыкающий к вокзалу. – Автобус не пропустим, объявления прекрасно слышно.

– Ты же хотела зайти на рынок, купить баклажаны.

– Посажу тебя в автобус, помашу рукой и куплю. Или не куплю. На рынок лучше всего приезжать утром. После обеда так и норовят подсунуть подпорченное. Дома переберешь, треть приходится выбрасывать.

Они пробежали через плац, купили кофе и две бутылки минеральной воды, задержались возле фонтана – Агриппина пожертвовала снопу и корзинке мелкую монету – и вернулись к газону, обсуждая странности городского благоустройства. Вот, рядом, большая зеленая зона. Казалось бы – перенесите сюда фонтан, поставьте скамейки. Будет отличный сквер. И для кафе под кронами деревьев места хватит.

– Никому и в голову не приходит что-то переделывать, – вздохнула Олеся, вытащив из багажника машины кусок брезента и постелив его на траве. – Как от дедов досталось, так и сохраняем. Неудобно? Ничего, потерпишь. Как я билась за то, чтобы проложить дополнительную дорожку возле дома! Что я только ни выслушала!.. А теперь именно по ней и ходят, временами даже благодарят. Но нервов помотали… страшно вспомнить. Ай, ладно, не хочу повторяться. Ты прекрасно всё это знаешь.

– На точку будешь заезжать? – спросила Агриппина.

– Нет. Вернусь домой. Слишком жарко. Если бы случилось что-то, требующее моего присутствия, Кирилл бы позвонил.

Олеся знала, что ведет бизнес спустя рукава – как и домашнее хозяйство. Наверное, нужно было проводить больше времени на работе, вкладывать средства, расширяться… но ей хватало умеренного дохода, который приносил фотосалон. Проявка, печать, фото на документы, сканирование и ксерокопия. Олеся предпочитала держать двух сотрудников на смене, чтобы меньше стоять за стойкой, и не собиралась покупать какую-либо дополнительную технику. Салон достался ей готовым, раскрученным – выгодное место неподалеку от паспортного стола, мэрии и отдела дорожной полиции. Олеся купила бизнес в кредит, с помощью Фонда женщин-предпринимательниц «Слабый пол – сильный бизнес», и за пять лет расплатилась с долгами. Продавцов у нее было четверо – волчица, лис и два человека. Она всегда давала подчиненным дополнительные дни, в случае надобности сама выходила на смену. Бумажные дела она свалила на шакалицу-бухгалтера и занималась тем, к чему душа лежала: высаживала экзотические растения на придомовом участке, холила и лелеяла орхидеи на подоконниках, в хорошую погоду много гуляла, а в плохую рисовала акварели.

Жила Олеся в родительской квартире – мать и отец много лет проработали на хлебозаводе, а выйдя на пенсию переехали за город, в дом с огромным участком и завели стадо коз. К квартире прилагались сарай и погреб, и родительская нора. Брат отца, папенька Агриппины, долгое время жил в соседнем доме, а затем переселился в Лисогорск – квартиру родственники продали, а нору попросту бросили. Олеся с Агриппиной в детстве дружили, после переезда постоянно перезванивались, и каждый год выбирались друг к другу в гости – то Олеся в Лисогорск, то Агриппина в Минеральные Бани.

– А, может быть, тебе попробовать познакомиться по объявлению? – неожиданно спросила Агриппина. – Есть же сайты какие-то. Мне кажется, все проблемы от того, что ты ограничиваешься здешней общиной. Даже когда ко мне приезжаешь, по сторонам не смотришь.

– Когда я приезжала к тебе, то не смотрела по сторонам из-за Пахома, – недовольно буркнула Олеся. – Мы же, как бы, были вместе. Он ходил в мою нору, мы дважды уединялись от Йоля до марта.

– Это были нездоровые отношения, – в тысячный раз повторила Агриппина. – Пахом обесценивал твои увлечения, заставлял выполнять ненужную домашнюю работу. Права моя матушка. С тех пор, как мы переехали, избавились от бдительного надзора домовых комитетов, пересчитывавших количество закатанных банок с огурцами и салатами, жизнь стала проще и лучше. Я понимаю, ты не уедешь – бизнес. Но можно продать квартиру и переехать в дом. Отгородиться от соседей высоким забором. Никто и знать не будет, закатываешь ты баклажаны или нет. Не верю, что твои родители скажут хоть слово против.

– Я уже думала, – уныло ответила Олеся. – Не могу решиться. Не могу сорваться с места без причины. Или, хотя бы, повода. Я десять лет лелеяла придомовой участок. Высадила деревья, которые только недавно начали давать плоды. Огородила территорию красивым забором, разбила цветники, расставила декоративные фигурки. Нора неподалеку… пусть запущенная, требующая ремонта… но это наша нора. Сложно взять и всё это бросить, понимаешь?

– Понимаю, – вздохнула Агриппина. – И все больше радуюсь, что родители увезли меня отсюда подростком. Что я не успела прикипеть к этому переулку.

Олеся промолчала, делая вид, что увлечена вылавливанием соринки из кофе. В словах двоюродной сестры была увесистая доля правды. Обитатели Плодового переулка, шакалы, когда-то не пожелавшие менять общину на общину и выбравшие город, в котором больше возможностей и свободы, с годами стали ревнителями традиций – этому, во многом, поспособствовал выход на пенсию и изобилие свободного времени.

После того, как родители переехали в отдельный дом, Олеся перестала закатывать. В первый год ей это сошло с рук – соседи знали, что погреб ломится от овощных салатов, маринованных огурцов и помидоров, компотов и варенья, и понимали, что запасы надо не только пополнять, но и подъедать. На второй год Олесе, пропалывающей сорняки на цветочной клумбе, задали вопрос: «Помидоры на тебя заказывать? Завтра грузовичок помидоров привезут. Консервировать будешь?». Председателя домового комитета потряс не столько ответ «Нет», сколько ответ на второй вопрос.

– А что ты зимой будешь делать? – спросил он Олесю, топчась по прополотой клумбе.

– Готовые куплю, – беспечно ответила та. – В супермаркете и помидоры, и огурцы, и патиссоны, и ассорти. Выбирай, что хочешь.

Нельзя сказать, что в Плодовом переулке не слыхивали о подобном святотатстве. Но этим отличались лисы и волки. А Олеся была шакалицей. Шакалицей, отринувшей традиции. И заслуживающей осуждения.

Нет, ее не травили и даже не высказывали гадости в лицо. Хвалили кусты, деревья и орхидеи. Благодарили за забор, дорожки и новую дверь подъезда. И, при этом, про фотосалон за спиной говорили: «Должно же быть приданое, чтобы кто-то на нее польстился. Мало того, что не консервирует, она еще и уборщиков вызывает, чтобы в квартире генеральную уборку сделали. Уборку! Она пускает в дом чужих людей и лисов, вместо того чтобы взяться за пылесос и тряпку. Ужас!». Неудивительно, что Пахом все четыре года их вялотекущего романа купался в лучах общественного сочувствия, и к финалу совершенно охамел.

Неприятные мысли прогнал вой быстро приближающейся сирены. Олеся с Агриппиной удивленно уставились на два полицейских автомобиля, припарковавшихся в центре посадочной площадки. Проблесковые маячки были почти незаметны – их съедало яркое солнце. Следом за полицейскими машинами приехал микроавтобус, из которого повыпрыгивали на асфальт здоровенные волки в угрожающей темной экипировке и с автоматами.

– Ого! – встревожилась Агриппина. – Что происходит? У меня автобус через двадцать минут. Это что? Это как?

Вопросы повисли в воздухе. Полицейские вынули из багажников стойки, вешки и ленты, начали огораживать посадочную площадку. Волки с автоматами разделились. Двое отправились к отъезжающим автобусам, останавливая их взмахами рук. Двое пошли к рынку, еще двое – в здание вокзала. Оставшаяся пара – водитель без оружия и автоматчик – посовещалась и передислоцировалась. Микроавтобус перегнали прямо к месту их посиделок, под тень деревьев.

– Это СОБРовцы, – пробормотала Олеся, глядя на волка с автоматом. – У нас теперь отряд быстрого реагирования базируется. Они у меня в салоне на удостоверения фотографировались. Все огромные, рычат, даже когда вежливо разговаривают, а если злятся – спрятаться хочется.

– Надо у них спросить, что происходит, – приподнялась с брезента Агриппина. – У меня же билет! Мне надо ехать! А они огородили место посадки и прогоняют пассажиров из-под навеса! И с рынка всех выгоняют, смотри!

– Наверное, поступил звонок о минировании. В новостях постоянно мелькают сообщения о ложных звонках. Кто-то развлекается.

– Да у нас в Лисогорске то же самое. Раз в два месяца волна, начинают всех из кинотеатров и торговых комплексов выставлять. Так-то понятно, но это всегда надолго, а у меня автобус через двадцать минут. Надо спросить.

Агриппина допила кофе, скомкала картонный стаканчик, встала и решительно направилась к микроавтобусу. Волк в экипировке резко развернулся, вскинул автомат. Лицо скрывал затемненный щиток шлема, угадать настроение по мимике было невозможно, но Олеся не сомневалась – сейчас Агриппина задаст вопрос и получит наполненный гневным рычанием ответ.

– Господин офицер! – проговорила Агриппина. – Господин офицер, подскажите, пожалуйста…

– Руки! – рявкнул волк. – Что у тебя в руке? Вытянула ладони, живо!

Агриппина повиновалась. Продемонстрировала волку смятый стакан из-под кофе, проблеяла:

– Я хотела его выкинуть в урну. Извините. Я только спросить! У меня билет на автобус до Лисогорска. Отправление через пятнадцать минут. А всё огорожено лентами. А мне надо уехать.

– Никто никуда не едет, – буркнул волк, чуть смягчившись. – Отправление автобусов остановлено.

– А-а-а? – Агриппина прижала картонный стаканчик к груди и подбородком указала на автобус, выезжающий с площадки – волки с автоматами проверили пассажиров, и зашли в салон второго.

– У них путевые листы уже подписаны, – снизошел до объяснения волк. – Их выпустят. А дальше – всё.

Агриппина вернулась на брезент, тихо проговорила:

– Надеюсь, мне вернут деньги за билет, если не удастся уехать. Проблема в том, что завтра надо быть на работе. Если бы не планерка, я бы у тебя еще на ночь осталась и уехала утром. Но я не успею, попаду в Лисогорск только к девяти, а мне надо в восемь сидеть в кабинете у начальника.

– Я думаю, рейсы отложат, уедешь позже. Посидим, дождемся объявления. Диспетчер должна что-то сказать.

Тем временем количество служивых на площади увеличилось. Приехавшие сотрудники дорожной полиции перегородили все въезды и выезды, прошли вдоль стоянки, внимательно рассматривая припаркованные автомобили.

– Это моя! – сообщила Олеся, когда они задержались возле ее машины. – Если надо, я могу убрать.

– Багажник открой, – велел волк, разговаривавший с Агриппиной.

Олеся покорно выполнила приказ. Полицейские внимательно осмотрели пустой багажник, заглянули в салон и отпустили Олесю на брезент, записав номер машины.

– Я за водой схожу, – крикнул водитель. – Жарко невыносимо.

– С рынка всех выгоняют, – напомнил волк.

– Скажу нашим, чтобы притормозили, где-нибудь продадут.

Олеся подергала воротник блузки, откупорила минералку, глотнула и подумала: «Как они в этой броне на солнце стоят? Как ходят и в обморок не падают? Всё черное, тяжелое, вентиляции никакой. Сдохнуть можно!»

«Они сильные, – пробурчала шакалица. – Сиди тихо. Зашибут и не заметят».

Не прошло и десяти минут, как Олеся пронаблюдала, что волки в экипировке и с автоматами еще и бегают через раскаленную асфальтовую площадку, не обходя по теневому периметру. Четверка принесла две полуторалитровых бутылки воды. Волк, разговаривавший с Агриппиной, поднял щиток шлема и сказал:

– Камул велел делиться!

– Теплая, – глухо ответил один из бегунов. – Может, водила где-то холодную добудет. Я Душана с ним оставил, притащат, если разживутся.

– Что полицейские сказали? Саперы с нюхачом будут?

– Хрен там будет, – волк снял шлем, провел ладонью по мокрому ежику волос. – Они в мэрии застряли, оттуда двинут в банк. Или сами проверяем, или ждем до вечера.

– Ёлкин сад, – волк с поднятым щитком жадно припал к бутылке с водой, не снимая шлема.

– Грач, может, сами? Диспетчер говорит, три автобуса встанут. Мы же всех из вокзала выставили, она контролерам документы отдать не может. Ее внутрь не пускают, пока здание не проверят.

– Это мне опять подписывать. А если претензии будут?

Олеся смотрела на волка, стараясь не переступать грань приличия. Ничего не могла с собой поделать: взгляд возвращался к волевому лицу, делил общее впечатление на детали – тяжелый подбородок, обросший щетиной, высокий лоб, темные глаза, упрямо сжатые губы.

– Командир, если мы их тут на три-четыре часа замаринуем, точно будут претензии. Полкан тебе потом взбучку устроит за то, что не пошевелился.

– Не умничай, – огрызнулся волк и посмотрел на Олесю – видимо, почувствовал на себе чужой взгляд.

Олеся немедленно уставилась себе на колени, надеясь, что заалевшие щеки и уши спишутся на жару. Она не могла понять, что ее зацепило – всегда старалась держаться подальше от волков. Особенно от военных и полицейских. Вроде и родичи, но хуже чужаков: агрессивные, рычащие, чтящие Камула и поругивающие Хлебодарную за проклятье.

Этот волк был таким же. Огромным – метра два ростом. Угрожающе широкоплечим, привыкшим пробивать себе дорогу, командовать, не принимая возражений. Такой, может быть, и снизойдет до шакалицы – из любопытства или соблазнившись разносолами – а потом заскучает и сбежит. Сбежит к стае, мясу, волчицам, способным поохотиться бок о бок.

«Настоящий альфа, – подумала Олеся, внимательно рассматривая зацепку на брюках. – Ему не понравятся ни акварели, ни орхидеи».

«А к норе и близко не подойдет, – подхватила шакалица. – Про осыпавшийся потолок в спальном отнорке даже слушать не захочет, не то, что копать».

– Смотри, диспетчер, – шепнула ей Агриппина.

Олеся подняла голову. Лисица в светлом сарафане пересекла посадочную площадку, подбежала к волкам, запричитала:

– Родненькие, сделайте что-нибудь! Я полицейских просила, они говорят, что без спецгруппы не могут. А группа в мэрии. Кто из вас майор Грачанин?

– Я, – буркнул волк, взъерошивая подсыхающий ежик волос. – Слушаю вас, гражданочка.

– Капитан сказал, что вы можете обследовать вокзал и дать разрешение на выезд автобусов. Он не может, а вы можете.

Волк скривился, отвернулся к микроавтобусу.

– Ненаглядный мой, ну, хочешь, мы тебе всей сменой в ноги упадем? Мы же потом не разгребем это все – еще четыре рейса на подходе, пассажиры уже копятся, водители на площадку заехать не могут.

– Не имею права без сапера работать! – зарычал майор, поворачиваясь к лисице. – Нет сапера в подразделении! Ни нюхача, ни сапера! Недокомплект!

– Родненький, а если как-нибудь? – не испугавшись рычания, заныла лисица. – Какая бомба? Опять кто-то развлекается! Нас уже три раза за этот месяц проверяли.

– А если на четвертый раз рванет, те клочья, что от меня останутся, веником сметут и в трибунал отнесут! За нарушение служебной инструкции и халатность!

Олеся перестала улавливать смысл фраз. Забыла об осторожности, прикипела взглядом к губам, гадая, какими будут поцелуи – напористыми и жесткими? Укусит? Или вообще не поцелует, потому что не волчье это дело?

Шакалица тихо фыркнула: «Размечталась».

К микроавтобусу подошли водитель и еще один волк в экипировке, притащившие пакет с запотевшими стеклянными бутылками воды. Майор перестал рычал на лисицу, скрутил пробку, два трети воды выпил, не отрываясь, а оставшуюся вылил себе на голову, смачивая высохший ежик. Лисица не растерялась и начала хватать остальных волков за руки, умоляя повлиять на майора: «Ненаглядные мои, капитан сказал, что он может! Может! А у меня три автобуса!»

– Командир, ну что ты в самом деле! Я за сапера пойду, – вступил в разговор подошедший волк. – Первый раз, что ли? Имею право, бумажка есть.

– А если рванет? Детей сиротами оставишь? Ты, Душан, ни о чем не думаешь!

– Да что там рванет, – отмахнулся волк. – Подросток звонил. Летние каникулы у нас слишком длинные, вот что я тебе доложу. Сокращать надо или в принудительном порядке отправлять помидоры собирать. Сразу звонков в два раза меньше будет. Тетка, иди, скажи своим и капитану, что мы сейчас все проверим и докладную напишем. Иди, иди. Хватит уже руки заламывать.

Лисица назвала Душана «золотым» и «яхонтовым» и убежала к зданию вокзала. Майор выругался и начал расстегивать пряжки и липучки на экипировке.

– От оружия чтобы ни на шаг! – предупредил он одного из волков, снимая ремни и кобуру с пистолетом. – Пусть хоть вся округа на воздух взлетит, но от машины не отходи.

Олеся не сразу поняла, что происходит. Шлем, автомат, бронежилет, две кобуры и налокотники складывались в микроавтобус, образуя внушительную кучу. Следом, прикрывая оружие, полетела черная куртка. Футболка и комбинезон тоже были черными, и Олеся, следя за соскальзывающими лямками, наконец-то сообразила, что майор Грачанин раздевается, чтобы превратиться. Раздевается!

Пришлось жадно попить воды.

Грачанин скинул лямки комбинезона на бедра, снял футболку – рывком, через голову, завораживая Олесю игрой мышц на сильных руках. Запах разгоряченного волка-альфы будоражил. Никогда такого не было – чтобы начать принюхиваться и засматриваться, купаясь в волнах накатывающего возбуждения.

Прежде чем расшнуровать ботинки, майор откупорил еще одну бутылку воды, отпил и облился, смачивая загривок и плечи. Олеся закусила губу – струйки воды стекали по широкой спине, вызывая желание поймать их языком, проследовать по обратной дороге, уткнуться носом в плечо, легонько прикусить, оставляя мимолетные следы на коже.

«Он тебе не по зубам», – заявила шакалица.

«Заткнись!» – огрызнулась Олеся.

Одна из машин ДПС тронулась с места, ослепила солнечным зайчиком, вышибая слёзы. Олеся протирала глаза, щурясь и отпечатывая в памяти кусочки мозаики: загорелая спина контрастировала с крепкими белыми ягодицами, длинные сильные ноги хотелось померить линейкой, а внушительные достоинства ощупать, взвесить в ладони, проверяя отклик и тяжесть.

На этом эротическая часть представления закончилась. Майор опустился на колени, упал на бок, перекатываясь и меняя форму. Волк, ударившийся о колесо микроавтобуса, встал на лапы, недовольно отряхнулся и зарычал. Олеся увидела темную полосу на лбу, придававшую волку хмурый вид, ахнула и толкнула шакалицу:

«Это он! Тот волк, который играет со щенками в прятки, лазает в проваленный подвал, а потом выходит и ложится в гибискус!»

«Да, – присмотревшись и принюхавшись, подтвердила шакалица. – Это он. Дядя Серафим говорил, что он военный. Живет в десятом доме».

«Точно! – уныло согласилась Олеся. – Он говорил про военного. Но я думала, что военный отдельно, а волк – отдельно. А это он».

«Ну и что? Выйдешь, когда он опять в подвал полезет. Поздороваешься, познакомишься».

«Ты же сама сказала, что он мне не по зубам».

«Пошлет – пойдешь», – ответила шакалица и тоже уставилась на волка.

На звере застегнули бронежилет, нацепили широкий ошейник из пластин. От подобия шлема волк отказался. Рыкнул, пошел в сторону здания вокзала, ускоряя шаг. Душан и двое бойцов, прихватившие по бутылке воды, пошли за ним – догоняя и переговариваясь. Волк принюхался к асфальту и неожиданно быстро устремился в зеленую зону. Агриппина охнула:

– Неужели бомба? А мы тут рядом сидим! Что же делать? Что делать?

Волк рысью добежал до дерева, задрал лапу, помочился, отряхнулся и вернулся к бойцам. Олеся снова уткнулась в колени, скрывая улыбку.

«Он такой внушительный в бронежилете и ошейнике, – проговорила шакалица. – Это непривычно. И… и привлекательно».

Олеся промолчала, хотя хотелось предложить шакалице взять на себя честь знакомства с волком. Пусть выяснит, кому что по зубам. И пойдет, если пошлют.

Они проскучали на жаре еще минут двадцать – вглядываясь в здание вокзала, опустевший рынок и прислушиваясь к разговорам по рации. Майор Грачанин обследовал оцепленную территорию, не обнаружил ни одного взрывоопасного предмета и обратного стриптиза – перекидывания и одевания – тоже не показал. Группа получила приказ срочно явиться к зданию банка, погрузилась в микроавтобус и отбыла, оставив полицейских писать протоколы. Автобус до Лисогорска подъехал на посадочную площадку самым первым, Агриппина благополучно заняла свое место, Олеся помахала ей рукой и пошла к машине, позабыв о баклажанах – в мыслях прочно поселились раздевающийся майор Грачанин и хмурый волк в бронежилете и ошейнике.

Глава 3. Велько. Нежданчик

Дарина позвонила вечером, разбудила – Велько отсыпался после суток. Вымотали бесконечные разъезды по жаре в тяжелой экипировке, а последним ударом была утренняя взбучка от полковника за вокзал – дорожные полицейские не отдали распоряжение отогнать автомобили от огороженного периметра, а виноватым назначили его. Это, да еще и вызов к мемориалу, привнесло в сон дурные нотки. Не преследовавший его кошмар о провале на экзаменах в военное училище, а беспросветная тоска: гости матери с бутылками, рыдающие младшие братья, разговор с директором, который требовал, чтобы мать пришла в школу. Велько взял телефон, свободной рукой потер лицо, убирая липкие клочья сна, и поздоровался.

– До матери пока докопаться не могу, зато нашла адрес семейного детского дома, куда идут алименты на ребенка.

– Ага.

– Ты сдал тест на отцовство?

– Нет, не доехал еще. Всё время не попадаю в нужное время. В понедельник спал после службы, во вторник был выходной, но по вторникам не приемный день. В среду снова заступил на смену. Не знаю, может быть получится на следующей неделе, а, может, и нет. Отряд же сборный. Трое северян подали рапорты о переводе, справки от врача принесли, что они жару не переносят. Недокомплект, ни нюхачей, ни саперов. Крутимся, как можем, сменами меняемся.

– Сочувствую, – вежливо сказала Дарина. – Ты говорил, что хотел бы как-то помогать этому ребенку. Мой знакомый из воеводской соцзащиты может дать тебе разрешение на свидание.

– Что-то как в тюрьме, – поморщился Велько. – А где этот семейный детский дом? Далеко ехать?

– Нет. Как ни странно, недалеко. В ста километрах от Минеральных Бань. Небольшой городок, Железногорск.

– Знаю, – кивнул Грачанин. – Нас туда один раз вызывали.

– Я тебя уговаривать не собираюсь, – голос Дарины стал холоднее.

– Подожди. Я не проснулся толком. Смена тяжелая была.

– Разбудила?

– Да. Утром поел, лег и вырубился. Хотел перекинуться, но сил не хватило. Дрянь всякая снилась. Вчера с вызова на вызов. Утром похмельный алкаш за ружье взялся, с жены пытался деньги на бутылку вытрясти, обещал детей перестрелять. Пока санкцию дождались, пока дверь выбили… оттуда на окраину, поступил сигнал о схроне с оружием. Оттуда на вокзал, с вокзала в банк. Только в часть вернулись, сели ужинать – срочно на мемориал. Тут лет десять назад памятник поставили. Детям жертвам террористических актов. На Росицу-Травницу туда всегда игрушки приносят, часто ставят банки с компотами и вареньем. Это мне объяснили, сам-то я не в курсе был. И вот, вчера вечером, какая-то тетка, родственница полицейского генерала, подняла панику: мемориал оскверняют, воруют игрушки и варенье. В душу плюнули, святотатцы. Она генерала накрутила, он весь город на уши поднял. Мы приехали, ОМОНовцы примчались, МЧС, два следака из прокуратуры. А это волонтеры. Оказывается, они игрушки собирают, сдают в чистку и потом отвозят в детские дома. У них договор с соцобеспечением. Каждый год так делают, потому что иначе игрушки под дождем намокают, преют и их только выкидывать. А так, можно сказать, по назначению. Детям.

– Логично, – сказала Дарина.

– Документы у них проверили, протокол написали. А генерал не унимается, всех дергает… Нашего полкана до печенок достал, тот утром на построении оторвался, вставил, как будто это мы игрушки с мемориала украли, банки разбили и памятник вареньем измазали.

– Не повезло, – на этот раз Дарина произнесла это искренне.

– Слушай, а когда он это разрешение оформит? – Велько сел удобнее, подкладывая под спину подушку. – У меня завтра выходной, а послезавтра на смену, и я не знаю, может быть и на сдвоенную.

– Тебе на завтра надо?

– Если получится. Чего тянуть-то?

– Спрошу.

– За разрешением в Лисогорск ехать?

– Нет. Он факс в ваше отделение соцзащиты пришлет, там тебе типовое разрешение заполнят и печать поставят. Сброшу сообщение, когда будет готово.

– Спасибо. Как ваши дела? Как Гвидон, как дети?

– Без происшествий, – фыркнула Дарина.

– Передавай им привет.

– Обязательно.

Они попрощались. Велько повернул голову к окну, прислушался. Тихо. Ни лисят, ни шакалят. Только дед Онисим с балкона ругается на кошек.

«Поедешь? – волк был явно удивлен. – Ты поедешь к волчонку?»

«Надо глянуть, – ответил Велько. – Принюхаться. Может быть, учую знакомые нотки, пойму, кто меня подставил».

«Только из-за этого?»

«Не нуди! Мороженым его покормлю или чем разрешат. Побегаешь с ним, если можно будет перекинуться. Или не хочешь?»

«Конечно, хочу! – оживился волк. – И в прятки, и в догонялки. Посмотрим, какая там местность. Если рядом есть поле или лесополоса, я могу поймать ему мышь».

«За мышь может прилететь, это негигиенично. Ладно, на месте разберемся. Ты сейчас гулять пойдешь?»

«Да. Ненадолго».

«Отлично, тогда фаршем первый раз поужинаем. Сначала я закажу себе пару пирогов, потом ты съешь фарш, а когда вернемся с прогулки, заберем заказ у курьера и я тоже поужинаю».

Майор Грачанин набрал номер доставки, заказал себе два пирога – с курицей и грибами и с печеночной начинкой – поднялся с кровати, почесал живот, прошел в кухню и вытащил из холодильника пластиковую ванночку с индюшачьим фаршем. Пищевая пленка отправилась в мусорное ведро. Велько поплескал в лицо холодной водой из-под кухонного крана, поставил ванночку на пол и перекинулся.

Волк придирчиво обнюхал фарш, облизнулся и приступил к трапезе. Выбор сырых мясных продуктов майор Грачанин возложил на зверя, когда получил первую зарплату в спецназе наркоконтроля. Ему, как молодому, приходилось постоянно работать нюхачом, и большая часть денег была заработана волком. А кто заработал – тот и выбирает, что ему по вкусу. Индюшачий фарш был одним из излюбленных блюд. Время от времени волк одобрял покупку говяжьего, курицу ел только в виде филе грудки, а иногда требовал свинину – мелко нарезанную поджарку или ломти для отбивных.

Наевшись, волк отправился на прогулку. На улице было гораздо светлее – в комнате казалось, что уже густые сумерки. Старенькие шакалы и шакалихи, жившие в доме, сидели в оплетенной виноградом беседке, обмахиваясь ветками и отгоняя мух. Велько поздоровался с ними коротким рычанием, вильнул хвостом, отказался от ломтика помидора, оббежал дом, пролез под забором, ускользая от бдительного ока деда Куприяна, и медленно пошел по тротуару, принюхиваясь к вьюнку на заборах.

И, конечно же, он попался на глаза деду Онисиму. Крик раздался на весь Плодовый переулок.

– Товарищ майор! Товарищ майор! Смотрите! Смотрите! Кот в кусты пошел! Он сейчас там нагадит! Товарищ майор, надо что-то делать!

Волк решил развлечься. Вздыбил холку, завыл, тревожа окрестности боевой песней Камула. Сорвался с места и помчался к кустам. Кот выскочил на дорогу, пометался и кинулся наутек – по центру тихой улицы, не сворачивая к заборам. Волк мчался следом, подвывая, пугая стареньких шакалов и вызывая смятение среди волков и лис. Хлопали двери и окна, обитатели Плодового переулка провожали волка взглядами, охали и шептались. Дед Онисим громко гордился собой.

Возле знакомого дома с ухоженными газонами кот свернул во двор, отпрянул от разрушенного погреба, пропахшего волком, добежал до огромного раскидистого вяза, вскарабкался и исчез в густой кроне. Волк уперся лапами в ствол, немножко повыл – напоминая, кто здесь главный – и пошел обратно к дороге. Драка с котом не входила в его планы. Сбежал, и Камул с ним. Не в коте дело, просто захотелось размяться.

Шорох в красивых кустах заставил его повернуть голову. Сменившийся ветер позволил учуять другого зверя. Шакалица. Вероятно, хозяйка кустов – участок пропитал слабый устойчивый запах.

«Пойдем, – потребовал Велько. – Я не хочу с ней знакомиться».

«Она нам не подходит, – сообщил волк, глядя на выбравшуюся из кустов шакалицу. – Ты ничего не слушаешь, а я всё слушаю и запоминаю. Дед Серафим сегодня утром сказал нашему деду Куприяну, что эта шакалица бесхозяйственная. Нам такая не нужна. Она ленивая. Не закатывает. И сама квартиру не убирает. Вызывает людей и лисиц. Дед Куприян сказал, что…»

Шакалица смотрела на волка опасливо. Вероятно, испугалась боевой песни.

«Живо подойди к ней и познакомься! – потребовал майор Грачанин. – Я у этих травоядных паразитов три раза спрашивал, есть ли в городе фирма по уборке. А они мне врали, что тут такого нет! Надо у этой шакалицы телефончик уборщиков спросить. Я забодался после смены тряпкой махать».

«Она была на вокзале», – неожиданно сменил тему волк.

«На каком вокзале? Когда?»

«Вчера. Когда нас вызывали на ложное минирование. Она и вторая шакалица сидели на газоне. Она на нас смотрела».

«Кто-то сидел, – согласился Велько. – Но я не обратил внимание».

«Ты очень рассеянный, – укорил его волк. – А я всегда на всех смотрю, слушаю, и…»

«Подойди, познакомься. Нам телефон уборщиков нужен».

Возражений у волка не было – убирать он не мог, а на грязном полу спать не любил. Телефон уборщиков спасал положение и исключал свары между зверем и двуногим.

Волк сделал шаг в сторону шакалицы. Улыбнулся, повилял хвостом, поздоровался. Шакалица ответила на его приветствие и несмело приблизилась. Звери обнюхались. Волк прикоснулся носом к огромному уху, поворошил пятнышки на чепраке – шакалица находила свою половинку, но шакал то ли умер, то ли ушел. Шакалица, в свою очередь, тронула темное пятно, спускающееся ото лба к носу, оценила густоту воротника, сравнила ширину лап – ровно в два раза больше, чем у неё – и отступила. Волк почувствовал скрытое восхищение, немедленно распушился и учтиво спросил:

– Это ваши кусты? Мы иногда в них прячемся. Мы вам не мешаем?

– Нисколько! – ответила шакалица. – Моя двуногая посадила их за забором. Это общие кусты. Можете прятаться, сколько пожелаете.

«Скажи, что у них очень красивые цветы, а мы живем неподалеку, в десятом доме», – велел Велько.

Волк послушно повторил комплимент и обозначил их общее местожительство. Шакалица кивнула. Указала на окна с орхидеями:

– А мы живем здесь. Я про вас слышала. Дядя Серафим дружит с дедом Куприяном из вашего дома. А еще я видела вас на вокзале. Вы были в бронежилете. И в тяжелом ошейнике. Это впечатляет.

– Я работаю, – пыжась от собственной значимости, сообщил волк. – У двуногого нюх слабее, он не может искать взрывчатку, оружие и наркотики. Я могу. Я закончил курс подготовки по обнаружению подозрительных предметов. На отлично.

– Никто из моих знакомых шакалов никогда не работал. Вы, волки, совсем другие. Каждый из вас – охотник из стаи Камула. И, в то же время – яркая индивидуальность, – шакалица произнесла это уважительно, без тени иронии, словно гладила волка по шерсти.

Похвала была приятна. Волк распушился еще сильнее и доверительно сказал:

– А знаете, что?

– Что? – шевельнула ушами шакалица.

«Что?» – заинтересовался майор Грачанин.

– На самом деле нюх у шакалов гораздо острее. Шолки всегда выигрывают соревнования нюхачей. Я уверен, что если бы шакалы работали наравне с нами, их бы носили на руках. Хороший нюхач на вес золота.

– Мы слишком слабые, – ответила шакалица. – И лишены азарта. Мы – паства Хлебодарной. Вы – сыны Камула, охотники, предпочитающие мясо.

– Я люблю мясо, – честно признался волк. – Я зарабатываю деньги, сам выбираю продукты. Двуногий покупает. Я люблю фарш из индейки. А он заказывает себе пироги. Пироги я тоже ем, это вкусно. А ваша двуногая вам что-нибудь покупает?

Шакалица растерялась:

– Наверное, нет… нет, лично мне ничего не покупает. Но я и не зарабатываю, как вы. Мы едим одно и то же. Я люблю выпечку с фруктами. Она тоже любит.

– Не позволяйте себя ущемлять, – посоветовал волк. – Я всегда отстаиваю свои права.

«Заткнись! – велел майор Грачанин. – Нам телефон уборщиков нужен, а ты тут движение за права четвероногих пытаешься организовать. Комплимент ей скажи! Позови прогуляться».

Волк осекся. Подумал, предложил:

– Может быть, пройдемся? Подышим воздухом. Дойдем до соседнего дома, а я вас потом обратно провожу.

Шакалица согласилась. Они чинно пошли рядом – рост и стать волка контрастировали с хрупкостью мелкой травоядной хищницы с большими ушами.

– Вы мужественный, – восхищенно проговорила шакалица, поднимая голову. – А в бронежилете вообще загляденье! Глаз не оторвать. Сердце сжимается при мысли, какая у вас опасная работа.

Польщенный волк рассказал шакалице, как он однажды задержал преступника – «не было времени перекидываться, двуногий не успел бы вернуться к экипировке и оружию». Шакалица охала, ахала, кивала и шевелила ушами. В приятной беседе они незаметно дошли до десятого дома и обнаружили, что председательница домового комитета уже забрала пироги у курьера и занесла их в квартиру майора Грачанина.

«Вот и повод! – оживился Велько. – Скажи ей, что ты бы пригласил её в гости, но у нас очень грязно. Не можем, мол, найти фирму по уборке».

Волк послушался без пререканий. Шакалица повелась на уловку, сообщила, что у них бы, наверное, тоже было грязно, но к её двуногой раз в две недели приходят специально обученные уборщики с моющим пылесосом, а в остальное время они почти ничего не пачкают и немножко убирают сами.

«Скажи, что я подойду к её двуногой, попрошу телефон»

Шакалица выслушала волка, ответила: «Конечно! Конечно!», после чего они развернулись и пошли к дому с орхидеями и кустами. В палисадниках скрипели цикады, заглушавшие перешептывания стареньких шакалов, наблюдавших за прогулкой парочки. Редкие фонари не мешали любоваться бездонным небом, усеянным бриллиантами звезд. Волк рассказывал о полосе препятствий и сложности ее преодоления. Шакалица охала и восторгалась. Недоволен был только кот, не осмеливавшийся спуститься с вяза, но его жалоб на судьбу никто не слышал – дед Онисим вновь завел речи самовосхваления, перекрывая мяуканье и треск сверчков.

Майор Грачанин вернулся домой, перекинулся, съел пирог, запивая газировкой, посмотрел викторину по телевизору – ведущий задавал участникам какие-то странные вопросы о вещах, которые никому никогда не понадобятся в жизни – вытряхнул подстилку, лежавшую возле батареи, и перекинулся. Волку никогда не снились плохие сны – даже если приходили кусочки детства, они были наполнены беготней с младшими, веселым лаем и визгом.

«Не забудь завтра сходить за номером уборщиков, – сказал волк, укладываясь на подстилку. – Потом перекинешься, я схожу в гости к этой шакалице. Мне кажется, она скучает в одиночестве. Надо её немножко развлечь. Ей понравились мои рассказы».

«Ты болтаешь, не затыкаясь, – зевнул майор Грачанин. – У всех звери как звери, а мне оратор достался».

«Я позову её играть в прятки, – продолжил волк. – А еще можно будет покараулить в кустах и поохотиться на кота».

«Делай, что хочешь, – сонно пробормотал Велько. – Нам еще к волчонку нужно съездить».

«Я помню, – ответил волк. – С ним я тоже хочу поиграть».

Недаром сложена пословица: «Оборотень предполагает, а Камул располагает». В половине десятого утра майор Грачанин выскочил из квартиры, не захлопнув дверь, и умчался на общий сбор – в аэропорту Минеральных Бань должен был сесть самолет, захваченный террористами. Освобождение заложников растянулось почти на сутки – в самолет СОБР вошел в волчий час, маскируясь в тенях. Майор Грачанин и его подразделение получили похвалу от полковника, после чего семейные бойцы отправились на отдых, а холостые позавтракали в столовой и заступили на новую смену.

– Потерпи, – снизошел до разговора полковник. – На следующей неделе будет отбор, заткнем дыры. Если кандидаты себя нормально проявят, получишь отпуск. На неделю.

– На две, – немедленно охамел Грачанин. – Мне бы на две, я потом еще отработаю.

Сошлись на десяти днях. Волк и Велько возликовали: отпуск позволял организовать генеральную уборку, закупить продуктов, съездить к волчонку, сдать тест на отцовство и погулять с орхидейной шакалицей.

«Выспимся!»

«Побегаем! Можно съездить на реку, я хочу искупаться».

«Да тут не река, а болото, потом три дня придется от тины отмываться. У тебя шерсть будет вонять, а у меня волосы».

«Тебя всё равно никто не нюхает, – фыркнул волк. – А меня тина не напрягает. Лучше тина, чем твой одеколон».

Поругаться они не успели – подразделение вызвали на очередное минирование, и это пресекло посторонние разговоры.

Майор Грачанин покинул часть в субботу, в восемь утра, посидел в машине, почитал заметки в телефоне, выбирая самые неотложные дела, и, не заезжая домой, направился в управление соцзащиты, работавшее до полудня – там его уже ждало разрешение на свидание с волчонком.

На этот раз его не одаривали косыми взглядами. Оказалось, что у одной из соцработниц – лисицы – брат работал диспетчером в аэропорту. История об освобождении захваченного самолета уже обросла кучей слухов и небылиц. И волчица, и лисица, и медведица возжелали узнать подробности – майор Грачанин вошел в кабинет в футболке с надписью «СОБР» – напоили его чаем, накормили мармеладом и отпустили восвояси с подписанным разрешением, взяв слово, что он сначала выспится, а только потом поедет в Железногорск.

Изменение настроения Грачанина не сильно удивило. И люди, и оборотни после какого-нибудь удачного освобождения заложников вспоминали о том, что служба у полицейского спецназа опасна и трудна, а через неделю благополучно об этом забывали и начинали поговаривать, что волки отъедают морды на казенных харчах и спят на службе за большие деньги.

В семейный детский дом он поехал в воскресенье. Выехал рано, по прохладе – месяц июль принес такую жару, что, казалось, экипировка вот-вот начнет на солнце плавиться. В прогнозе погоды постоянно отодвигались дожди, на деревьях яркими пятнами висели червивые фрукты – в общем, жизнь на юге оказалась не сказкой. И все равно Велько нравилось тут больше, чем в центральной части страны и на севере. Без непривычных овощных блюд со специями, которыми его кормили старенькие шакалы, супов с томатом, рыбных тефтелей и фаршированного перца с разными подливками можно было обойтись – как большинство волков, Велько всем разносолам предпочитал жареное мясо. И, все же, как-то по-детски радовало то, что на каждом углу росло что-то съедобное: майор Грачанин распробовал шелковицу, которую еще называли тутовником, и вдоволь наелся и черной, и белой – волк ходил к деревьям и слизывал спелые и сочные ягоды прямо с травы.

«Мы с волчонком поищем шелковицу, – встрепенулся волк. – Ты можешь купить ему мороженое, а мы побегаем, поедим ягод, если найдем дерево».

«Если нам разрешат, – напомнил Велько. – Хрен его знает, какие там порядки».

Нужный дом он нашел, сверяясь с навигатором. И сразу же увидел человека-волонтера, которого задерживал на мемориале. Тот стоял возле калитки, прощался с хозяевами, помахивая бумагами. Велько опустил стекло, услышал обрывок фразы: «Приеду, когда с ярмарок начнут передавать» и сделал круг, объезжая кубик из кварталов – вероятность, что человек его узнает, была минимальной. Но была.

Настроение начало стремительно портиться. Не улучшилось, когда круглолицая лисица, изучившая разрешение, пригласила его в дом – в большой прихожей в двух коробках стояли банки и игрушки с мемориала.

«Ты должен купить ему что-то другое, – категорично потребовал волк. – У нас есть деньги. Купи ему игрушки».

«Подожди, – отмахнулся Грачанин. – Не мешай. А то я сейчас какую-нибудь глупость ляпну».

Лисица провела его в просторную прохладную гостиную – две стены были в стеллажах с игрушками, на полу лежали разноцветные яркие коврики, оживлявшие однотонное покрытие. В доме вкусно пахло выпечкой, и, если бы не встреча с волонтером, Велько бы ни на секунду не усомнился в том, что здесь уютно.

– Мы никогда не говорим детям, что к ним приехал отец, – сообщила лисица. – У нас принято говорить «родственник», чтобы не внушать детям ложных надежд.

– Я могу сводить его в кафе? – спросил Велько. – Я видел на углу кафе-мороженое.

– Боюсь, что это неосуществимо. Неждан предпочитает ходить на лапах. Он очень замкнутый, мало с кем разговаривает и держится в стороне от остальных, хотя мы прилагаем большие усилия и пытаемся его подружить с названными братьями и сестрами.

– Как вы сказали? – нахмурился Грачанин. – Неждан?

– Да, – лисица заметно удивилась. – Вы что, не знаете, как его зовут?

– В документах не было имени, – честно ответил Велько. – А с его матерью мы… мы не общались.

– Понятно, – кивнула лисица. – Присаживайтесь, я сейчас его позову.

Волк и майор Грачанин долго и дружно прислушивались к уговорам: «Неждан, надо выйти, это нехорошо, дядя Велько приехал издалека, он хочет с тобой поздороваться, а ты прячешься под креслом! Просто выгляни в гостиную, если не захочешь разговаривать – вернешься в свою комнату».

Шорох и цоканье коготков по линолеуму были тихими и легкими. Велько увидел просунувшийся в дверную щель рыжий нос, зеленые глаза и ошеломленно сообщил волку: «Это лисенок! Но, блин!.. Уму непостижимо! Я же ни к одной лисице никогда близко не подходил!»

«Ты и к волчицам никогда не подходил», – пробурчал тот.

«Но лис! Это… это прямо самый настоящий Неждан. Нежданчик. Лис! Рыжий и с белым воротником!»

«Какая разница, – неожиданно фыркнул волк. – Мы же с самого начала знали, что ребенок не твой. Скажи спасибо, что тебе медвежонка не впарили».

Майор Грачанин с трудом сдержал смех. Действительно. Лис еще туда-сюда – можно подумать, что вис, не взявший волчьей крови. А с медвежонком было бы вообще забавно.

Тощее рыжее создание просочилось в гостиную, уселось на коврик и уставилось на него грустным зеленым взглядом.

«Перекидывайся, – велел волк. – Я с ним погуляю и обо всем расспрошу – как ему живется и чем кормят. Заморыш какой-то. Может быть, ему тут мяса не додают?»

– Вот, познакомьтесь… – заговорила вошедшая вслед за Нежданчиком воспитательница. – Это…

– Где здесь можно превратиться? – спросил майор Грачанин, вставая с кресла. – Я оставлю у вас вещи, служебное удостоверение и автомобиль – как гарантию, что не уведу ребенка. Мой волк считает, что ему будет проще установить контакт с Нежданом. Вы позволите нам побегать на лапах?

– Конечно. Двор в вашем распоряжении. У нас большой сад и придомовой участок. Неждан любит проводить время возле шелковицы.

– Я тоже люблю шелковицу, – кивнул майор Грачанин. – Покажите, где я могу оставить одежду и перекинуться.

Глава 4. Олеся. Изгнание Пахома

Волк пообещал, что майор Грачанин зайдет к ним, чтобы взять номер телефона фирмы по уборке квартир.

«Он такой умный! – восторгалась шакалица. – Образованный! Сильный! Самостоятельный! Зарабатывает и выбирает себе еду!»

«Если хочешь, я тебе что-нибудь куплю, – пробормотала Олеся, записавшая номер на кусочек белого картона. – Выбери, что по вкусу»

«Мне ничего не надо, – отмахнулась шакалица. – Для арбузов и дынь слишком рано, виноград еще зеленый. Когда купишь, я немного поем. Персики! Проверь персики, может быть те, что ближе к верхушке уже созрели. Они вкусные. Угостишь майора».

«Сомневаюсь, что он захочет персик, – вздохнула Олеся и начала рисовать на картоне крохотный цветок гибискуса. – Нужно готовить что-то мясное. А я не умею. Да и смысл готовить? Он, наверное, и в квартиру не заглянет. Если вообще зайдет за номером телефона».

Шакалица поначалу уверяла Олесю – «придет, обязательно придет» – но за пару дней растеряла энтузиазм. К выходным настроение испортилось у обеих. Немалую роль в этом сыграли расспросы соседей, которые уже придумали себе, что у майора с Олесей бурно развиваются романтические отношения. От рекомендаций «запекай рыбу в сметане» и «готовь овощное рагу из кабачков и баклажанов, он хвалил стряпню тети Станиславы» хотелось заскрипеть зубами и послать советчиков куда подальше. Олеся даже цветы начала поливать в темноте – избегала встречаться с дядей Серафимом, который проработал технологом на хлебозаводе в цехе изготовления пирожков и знал точный рецепт начинки из ливера. По ГОСТу.

Они наблюдали за палисадником и обвалившимся погребом. Волк не появлялся. Шакалята и лисята играли в прятки, один раз застукивались возле персика. Несколько раз мимо пробегала компания котов, после чего от седьмого дома неслись крики деда Онисима: «Пошли вон окаянные! Майора на вас нет!»

На картонном прямоугольнике расцвели два гибискуса – малиновый с белой серединкой и белый с малиновой – нежно-оранжевая роза и два василька. В субботу вечером Олеся закончила бордюр из вьюнка, проработала цветы и бутоны, добавила к акварели немного контура – карандаш и ручка – и оставила визитку посреди стола.

«Выкинуть жалко, а отдавать некому», – сказала она шакалице.

«Давай отнесем, – предложила шакалица. – Может быть, он дома. Дед Куприян говорил, что он всегда выезжает на Абрикосовую улицу. Поэтому мы с тобой не видим его машину, и не можем определить, на службе он или нет. Надо сходить».

«На лапах?»

«Нет. Иди ты. Мне неудобно нести визитку».

«Он подумает, что я навязываюсь, – тоскливо ответила Олеся. – Лучше ты».

Они немного поругались. Расстроенная Олеся вытряхнула тюфяки, принесенные из норы еще зимой, сложила стопкой и перекинулась. Шакалица побродила по квартире, проверила орхидеи, забралась на табуретку в кухне и долго смотрела в темное окно. Заговорили они около полуночи – зверь дремал на тюфяке, не проваливаясь в глубокий сон, настораживая уши при каждом подозрительном звуке.

«Помнишь, как мы познакомились с Пахомом? – спросила Олеся. – Ситуация похожа. Он на меня смотрел, как мастер на заказчицу, а я загорелась и проявила инициативу».

«Помню», – буркнула шакалица.

«С тех пор я боюсь выказывать интерес, – призналась Олеся. – Вляпалась с Пахомом – ни семьи, ни детей, нора рушится. Пятнышки на чепраке появились, а что толку? Теперь, когда он возникает на горизонте, приходится прятаться, потому что по мнению общественности, я во всем виновата. Страшно подходить к майору. Влипну еще хуже. Ему до меня дела нет, а я только о нем и думаю».

Шакалица согласилась, что с Пахомом получилось очень и очень неудачно, и пообещала: «Я завтра утром сбегаю к десятому дому. Осмотрюсь. Надо попасться им на глаза. А потом уже действовать по ситуации».

Утром они пронаблюдали отъезд майора Грачанина. Шакалица отправилась к десятому дому, когда рассветное солнце выглянуло из-за цехов хлебозавода и начало разогревать асфальтовые дорожки и палисадники. Им пришлось шнырять по кустам, скрываясь от взглядов старшего поколения: кто-то уже убирал на балконе, кто-то развешивал постиранное белье на веревках, из открытых окон доносились звуки готовки – шкворчало масло, разбивались яйца, смешивалось тесто для оладий.

Шакалица пробралась в узкую щель между двумя погребами и вздрогнула, когда дверь подъезда с грохотом распахнулась. Майор Грачанин, одетый в длинные шорты и светло-серую футболку, вышел во двор, остановился возле лавочки, потуже затянул шнурок кроссовка и пошел к машине, помахивая ключами. Сверху раздался чей-то голос:

– Велько! Ты уезжаешь?

– Да! – заорал майор, пугая окрестных птиц.

– А я на тебя кексик испекла. Может быть, скушаешь перед уходом?

– Нет, спасибо, – еще громче проорал майор, открывая дверь автомобиля. – Надо ехать.

– Ты вернешься к ужину? – голос говорившей приблизился, видимо, шакалиха высунулась в окно кухни. – Пожарить на тебя пару ломтей сома?

– Не знаю, когда буду. Может быть, вернусь. А, может, нет.

С этими словами майор уселся в автомобиль, захлопнул дверцу и уехал – свернул к Абрикосовой улице, как и говорил дед Куприян. Шакалица вернулась домой, ловко прячась в зеленых насаждениях, юркнула в квартиру и сказала Олесе: «Надо сходить вечером. Дождемся сумерек».

День тянулся невыносимо долго. Олеся пересидела самую жару, закрыв все окна и включив кондиционер. В тишине, которую не хотелось нарушать даже негромкой музыкой, она начала набрасывать эскиз новой картины. Широкоплечий майор Грачанин стоял возле автомобиля, повернув голову, глядя вверх, на окно, из которого его позвала невидимая собеседница. На переднем плане возник кусочек кирпичной стены, виноградные листья, гроздь с сочными, почти зазолотившимися ягодами. Левая сторона эскиза получилась тяжелее правой, и Олеся добавила в пейзаж уличный кран в коробе из реек и сидящего на коробе кота. Кот смотрел на майора Грачанина с глубоким осуждением – помнил, что его загнали на вяз и не позволяли спуститься.

«Нарисуй волка», – попросила шакалица.

«Чуть позже. Обязательно».

Потянувшись, Олеся убрала эскиз в картонную папку, пообедала, выглядывая в окно – на улице было душно, но солнце закрыли плотные облака.

«Надо полить цветы. Старики отдыхают, никто не будет ко мне цепляться».

Сказано – сделано. Два часа промелькнули незаметно. Полить, разрыхлить, выдернуть сорняки, подстричь пожелтевшие листья ирисов, обрезать дикий виноград, выкорчевать пробившуюся возле изгороди акацию. Олеся ходила к дворовому крану, набирая лейки, складывала сорняки и ветки в коробки, вытряхивала в мусорный контейнер. Взмокла, перепачкалась, почесывалась и мечтала о том, как примет душ, когда закончит с садовыми хлопотами.

Планы перечеркнуло появление автомобиля. Увы и ах, это был не предмет тайных воздыханий. К дому, прямо к подъезду, отрезая Олесе путь в квартиру, подъехал Пахом. Сердце ёкнуло. Олеся, не выпуская лейки из рук, спряталась в заросли кампсиса за разрушенным погребом. Накатила тоска – хуже чем при мыслях о майоре Грачанине. Она прекрасно знала, что сейчас произойдет. Пахом заявит: «Я тебя простил и даю тебе шанс исправить наши отношения».

Зашкаливающая самоуверенность – «я прав, ты должна извиниться и измениться». Глухота к аргументам, пренебрежение. Можно язык стереть, повторяя: «Нет. Уходи. Мне это не нужно. Отношения не исправит кто-то один, это можно сделать только вдвоем». Пахом будет пропускать слова мимо ушей, упиваться собственной значимостью, а в случае скандала и криков начнет заталкивать Олесю в квартиру, шипя: «С ума сошла! Что соседи подумают? Веди себя прилично, не закатывай истерику!»

От воспоминаний Олесю накрыла самая настоящая волна паники. Она поставила лейку на землю, и, пятясь, начала отступать – все равно, куда. Пересидеть, переждать. Пахом не сможет войти в квартиру – Олеся сменила замок еще полгода назад.