I АКТ
Если бы Империю Йокотэри, названную так когда-то в честь великого завоевателя, а ныне разорённую и сожжённую соседом Вормолой, делили на «уничтоженную» и «пока ещё не тронутую» территории, её нижняя южная часть была бы перечёркнута красным. Из года в год жители со всей страны стекались всё ближе к столице в надежде отыскать защиту от захватчиков. Более отдалённые деревни и поля оставались на разграбление врага. Так продолжалось несколько лет.
Босой монах в необычайно белом одеянии, состоящем из рубахи, подвязанных штанов и такого же белого, как и всё остальное, плаща, обходил развалины былого поселения, от которого остались только уничтоженные пожаром, а позже, поросшие лозой и травой, руины. Приближалась ночь. Нужно было найти крышу и, по возможности, стены. Но деревянные конструкции вокруг, с помощью природы и времени, под слоем растительности, стали не более, чем странного вида зелёными холмиками. Дома поцелее были надёжно закрыты листвой со всех сторон так, что в них невозможно было войти не прорубив проход. То, что валялось на земле, уже давно стало её частью, также исчезнув в растительности.
Несколько капель упали на плетёную шляпу монаха, чем вызвали его реакцию:
– До-ождь… – протянул он и усмехнулся.
Теперь, продолжая обходить округу, он, как сам считал, очень ритмично насвистывал водяным ударам с неба по своему головному убору. Эти удары становились всё чаще и сильнее. Наконец, в самой отдалённой части деревни, монах увидел дым, выходящий из дырявой крыши одного, более-менее целого, дома.
Подойдя ближе, он услышал голоса. В подобных местах часто обитали мародёры и разбойники, ставшие такими не от хорошей жизни. Тарабанящий по крыше крыльца дождь не давал расслышать о чём именно они говорили, но с другой стороны, не давал и тем, кто находится в доме, услышать шаги снаружи. Впрочем, монах не собирался скрываться, и уж точно, не собирался и дальше мокнуть в своём белоснежном одеянии. Почтительный стук в остатки двери, наполовину затянутой бумагой, заставил всех, кто находился внутри, замолчать:
– Позвольте мне погреться с вами, друзья?
В заброшенную хижину без спроса вошёл человек в перепачканной грязью белой одежде, плетёной шляпе, прикрывающей глаза, и босыми ногами, испачканными в грязи. Трое сидевших у костра оборванцев, одетых кое-как, у одного из которых из-за пояса торчал меч, уставились на вошедшего:
– Ну что ж… располагайся… чужак, – заговорил самый крепкий из них, с мечом, – Только не забудь оставить оружие снаружи!
Монах рассмеялся и, скинув плащ, расположился у огня в кругу обитателей хижины, как раз напротив вооружённого здоровяка:
– Да разве есть оно у меня? А если бы и было, ни за что бы его не оставил под дождём мокнуть.
Огонь очага нехотя поедал гнилые влажные доски. Трое из четырёх персон были в некой растерянности, переглядываясь и рассматривая гостя. Четвёртая же персона, как ни в чём не бывало улыбалась, протягивая свои руки ближе к теплу. Шляпа незнакомца всё ещё скрывала бо́льшую часть его лица.
– Ты ведь – просто монах?.. Да? – отчего-то боязливым голосом заговорил тощий оборванец слева. Но в ответ на его вопрос гость лишь многозначительно пожал плечами.
– Зачем же ты здесь? Это из-за меня? – продолжил тощий.
Громила с мечом издал полукашель-полурык и зло взглянул на болтливого бедолагу, после чего перевёл взгляд на незнакомца и процедил сквозь зубы:
– Сними-ка шляпу… чужак…
– О! Не стоит беспокоиться! Мне вполне хорошо и в ней!.. Хе-хе… – эту, блеснувшую в свете огня улыбку, не смог бы спрятать ни один головной убор.
Послышался недовольный рык, уже без кашля, и высокий жилистый парень справа сорвал с монаха шляпу.
Чёрные, как уголь, волосы, вперемежку с седыми, как у старика, могли бы доходить до плеч, если б не были перевязаны на макушке. Один глаз был закрыт, а сверху вниз, ото лба до щеки, проходил старый шрам. Густую щетину сложно было назвать бородой, но она явно стремилась к этому статусу. На удивление, улыбка на лице монаха не пропала.
Здоровяк взял протянутую ему вещь и попытался натянуть на свою голову.
– Понравилась шляпка? Боюсь она вам не по размеру будет, – проговорил гость.
– Мы тебе приют, а ты нам что? – верзила осмотрел плетение.
– Сам делал?.. Сразу видно!.. Скверно держится!.. Вот!.. Смотри!.. – шляпа начала трещать и расходиться от приложенной силы.
– Постойте-постойте! Я дам вам кое-что получше!.. – монах демонстративно подождал, пока всеми не завладеет интерес – Я подарю вам красивую историю:
«В уходящей в закат Империи жили три брата. Не важно, как их звали и были ли они, вообще, братьями. Судьба уготовила им обычное детство. Не лучше и не хуже, чем у других детей. Они росли, строили планы, знакомились с новыми людьми и встречались со старыми, уже знакомыми. Но вот однажды на их родные земли пришло невиданное зло – многолетний смертоносный «Смерч», забиравший посевы и людей. Братья побоялись ему противостоять, хотя другие мужчины вышли на бой. И те мужчины умерли с честью. А те, кто прятался, почувствовав, как руки безнаказанно развязываются без надзора сильных, ушедших на битву, стали промышлять совсем нехорошими делами. Они грабили свой народ, обворовывали и убивали, словно обратились в подручных самого «Смерча». Их душа стала маленькой и тёмной, а жизнь была жалкой. Падать ниже было просто некуда. Но однажды – тут я позволю додумать – после неизвестного никому, кроме них самих, события, один из братьев одумался и ушёл помогать жителям Империи. Другой – остался верен своему образу бытия до конца. А третий… Даже не знаю… Допустим… – он исчез…».
Тощий посмотрел на здоровяка испуганными глазами. Затем, почти беззвучно, только шевеля губами, произнёс:
– Он… знает…
– Твоя история совсем не так хороша, как ты считаешь! Братьев было всего двое! И с самого детства они жили не лучше, чем сейчас! А пошли бы они на смерть вместе со всеми, так бы и лежали на том поле! Но знаешь что? Не все стремятся умереть за идею свободы. Ты даже не представляешь, как живут обычные люди, как работают в полях, чтобы прокормить семью в ближайший год! Где же были твои товарищи монахи, когда умирали воины?! Молились?! Меняли повязки раненым?! Ты пытаешься учить других, но сам совсем не знаешь жизни! – здоровяк выхватил из ножен меч и направил его на путника – Убирайся прочь!!!
– Ой-ёй!.. Совсем не обязательно направлять на меня оружие! Я просто хотел провести ночь в тепле и… относительном уюте. Не будем же мы враждовать из-за пустяков?
Мужчина справа, который до этого сидел молча, подхватил под руки чужака и потащил к выходу.
Но не успел дойти до середины комнаты, как голая грязная стопа жёстко вонзилась в его колено. Вскрикнув от боли, он начал падать, увлекая за собой монаха. На полу из ветхих досок борьба продолжилась. Крепкие руки оборванца, оказавшегося сверху, сомкнулись на горле гостя. Но… – ненадолго. Резкий удар костяшками согнутых больших пальцев в область подмышек по верхним рёбрам противника – ослабил хватку. Последовавший за ним такой же резкий удар теми же костяшками по вискам – позволил полностью освободиться от «стальных клещей», сжимающих горло. Теперь оборванец стоял на четвереньках, упёршись прямыми руками в пол, и отчаянно мотал головой, пытаясь сообразить – что с ним сейчас произошло? Недолго думая, «незнакомец со шрамом» схватил своего противника за «грудки» и, упёршись правой стопой в его живот, перебросил через себя, перекатившись следом. В итоге ситуация кардинально поменялась. Теперь монах оказался сверху оборванца. После чего, как кошка, запрыгнул обеими стопами на противника и присел на корточки. А через мгновенье, мощно оттолкнувшись от груди оборванца, сделал в воздухе невероятное сальто и воткнул стопы тому обратно в грудь, вдавливая её в пол с такой силой, что прогнившие деревяшки не выдержали и треснули под двойным весом, расцарапав обмякшее тело, провалившееся в образовавшееся в полу пространство.
На монаха были устремлены ещё две пары глаз, а также… – направленное на него острие меча.
– Это – мстительный дух! Она говорила, что он придёт за нами! Юрэй!.. Прошу тебя!.. Брось меч!.. – со слезами на глазах тощий парень упал на колени – Я не хочу умирать!.. Пожалуйста!..
– Идиот! Отойди подальше! А ты!.. – Юрэй обратился к улыбающемуся гостю – Тебя придётся убить!
С этими словами он с размаху рассёк воздух всего в каких-то миллиметрах от белой одежды, так как монах, предвидевший реакцию агрессивного здоровяка, успел отшагнуть вбок. Ещё взмах – гость отпрыгнул назад, оказавшись в углу дома. Третий выпад сопровождался колющим ударом и яростным криком. Кончик клинка пробил одежду и мягко вошёл в правый бок незнакомца. Из небольшой раны засочилась кровь.
Здоровяк решил, что раненому противнику деваться некуда, и вновь занёс над головой свой меч для решающего смертельного удара, тут же обрушив его на голову монаха.
– Не надо! – брат Юрэя бросился между ним и его жертвой, но сам попал под стальной клинок.
Меч разрубил ему ключицу и застрял между плечом и шеей. Кровь забила фонтаном, ноги подкосились. Здоровяк выпустил из рук своё грозное оружие и подхватил падающее тело, осторожно опуская его на пол.
– Что… что же ты наделал!.. Зачем?! Нет!.. Нет!.. Подожди!.. Сейчас!..
Где-то в далёкой заброшенной деревне, скрытой в густом лесу, заросшей деревьями и травой, под проливным вечерним дождём раздался дикий душераздирающий крик. Запачканный кровью рот умирающего парня, изо всех сил сжимающего руку кричащего Юрэя, прежде чем замолкнуть навеки, успел прошептать ещё раз:
– Не надо…брат…
Тело тощего безвольно обмякло в объятьях здоровяка. Ещё некоторое время тот просто сидел на коленях в надежде сохранить ускользающую жизнь брата, но, наконец, поднял голову и посмотрел на чужака, который в этот же момент хладнокровно поднимал с пола свою повреждённую шляпу:
– Истории всегда чему-нибудь учат, – промолвил странный гость – Знаешь, раньше я был таким же, как…
– Ты-ы!!! – взревел Юрэй и бросился на монаха с кулаками, не дав ему договорить.
Тот лишь спокойно уклонялся от мощных ударов либо блокировал их, отводя в сторону, но не атаковал в ответ. Когда скорбящий совсем выдохся и его руки отяжелели, он смог издать только стон отчаяния, смешанный с рыданиями. Юрэй упал на колени и прижался головой к мёртвому телу.
Монах осмотрел комнату в поисках чего-нибудь полезного, а затем выглянул в окно:
– Жаль, что так вышло. Ты случайно не знаешь, где ближайшее поселение?.. С людьми, конечно.
Потерянное и непонимающее лицо посмотрело снизу вверх в безразличный единственный глаз, который обычно прятался под шляпой.
– Как ты можешь?! Что ты такое?! Ты же – чёртово животное!!!
– Я задал вопрос… куда мне идти? – за пару шагов монах пересёк комнату и схватил Юрэя за шиворот.
– На… на восток… по самой широкой дороге… там будет деревня… там есть люди…
Улыбка вернулась на лицо гостя, и он кивком поблагодарил за ответ. Затем, несмотря на позднее время, незнакомец в белом надел свой плащ, вышел за порог и растворился в тёмной пелене дождя.
Солнечным утром жители деревни, название которой и сами-то толком не знали, увидели идущего к ним, как нарочно наступающего в каждую лужу, без обуви, перепачканного грязью и кровью – то ли монаха, то ли оборванца, где-то укравшего одежду священнослужителя. Царапину в боку он закрыл большим листом с дерева, под которым и провёл оставшуюся ночь, укрываясь от дождя. На внимательные взгляды разглядывающих его людей он отвечал улыбкой.
– Не подскажете, кто бы мог мне помочь? – и указал на рану в боку. Вопрос был адресован сурового вида женщине, шедшей навстречу.
– Ха!.. Врача ищешь?.. Во-о-о-он… смотри, – она показала куда-то в даль, в беспросветно тёмный лес, куда даже днём не просачивалось солнце – Туда и ушли все наши… И назад уже не вернутся. А тебе жена его нужна, сюда теперь смотри, – женщина размашисто вскинула руку в сторону дома неподалёку – Вон там живёт. Она девушка славная, но безобидная, если попробуешь что выкинуть, я лично тебя… – теперь её рука демонстративно сжала кулак перед носом пришельца.
Отблагодарив улыбкой, монах двинулся в указанную сторону. Поля вокруг были почти не засажены, лишь хаотично некоторые их части, ближе к строениям. Соломенные крыши тоже были совсем не лучшего вида, с прорехами и дырами, которые старались закрыть листьями и досками. На улицах встречались только женщины и дети, но не было ни одного мужчины. Дети были худыми, в не единожды заштопанной одежде. Женщины выглядели ненамного лучше. Некоторые носили подвязанные рубахи с широкими штанами, что было не совсем обычным и для них самих, а кто-то носил скромное кимоно, которое когда-то можно было бы назвать весьма красивым, но по состоянию ткани теперь больше напоминающее старые потёртые платки с выцветшими узорами.
По мере приближения к дому путника сопровождало всё больше и больше детей, которые с любопытством рассматривали незнакомца. Они задавали вопросы и шумели позади него. Некоторые даже пытались потрогать за одежду и тут же отбегали прочь. Однако, когда он вошёл во двор дома, все дети, к удивлению путника, разбежались как можно дальше.
Монах постучал в дверь. Сделал паузу. Снова постучал. Никакого ответа. Тогда он сел на каменную дорожку рядом со входом и стал ждать. Наконец из дома донёсся едва слышный звук торопливых лёгких шагов, затем приглушённый удар о дверь, как будто кто-то споткнулся. Дверь скрипнула, и наружу высунулась детская голова:
– Кто ко мне идёт? – это был мальчик, лет четырёх, с длинными распущенными волосами, но крайне важным видом – Ой!.. А вы – кто?!
– Мне бы врача. Можешь помочь? Здесь же живёт его жена? – монах улыбнулся.
– Нет, здесь живёт мама! Она к реке пошла. Подождите, я сейчас.
Мальчонка убежал внутрь. Судя по топоту, добежал до дальней части дома, затем посеменил обратно и вышел на улицу с игральной доской и каким-то мешочком. Под не моргающий взор гостя сел рядом и высыпал камешки из маленькой сумочки:
– Вот… Вот эту вот… Сюда – эту… Вот эти – не нужны?.. Я себе возьму!.. Смотрите!.. Вы знаете, как играть?
Монах пожал плечами и мальчик тут же принялся объяснять правила игры. Доска была затёрта, некоторые круглые камушки кем-то то ли искусаны, то ли поцарапаны. Но это была одна из самых популярных игр всей Йокотэри – «гомоку». Мальчику пришлось долго объяснять правила и почему он просто так забирает все фигуры себе. А гость послушно запоминал новые условия древней игры, которые до этого и сам прекрасно знал, но в совсем другой интерпретации. Постепенно они разговорились. Возможно, гость даже понял, как играть по правилам ребёнка, которого очень забавлял незнакомец. Ведь тот внимательно выслушивал и верил во всё, что произносит детский рот.
– Откуда вы пришли? У нас здесь много дорог. Вон туда ушёл папа. Потом приходил музыкант. Он сказал, что там теперь нет папы, там – одни призраки. Но он не знает, что туда ушли все мужчины. И мой дядя, и дедушка. А меня не взяли… Мама всё чем-то занята, а мне скучно.
– Почему же ты не играешь с другими детьми?
– Они какие-то злые. Не хотят меня к себе брать. Сами бегают и играют рядом с моим домом, а мне не рады и говорят, что я слишком мал. Но я им ещё покажу, что они не правы. Вот спасу всех-всех и все со мной подружатся… А вас, кстати, как зовут? Мне говорят, что нельзя общаться с посторонними, но я считаю – это всё глупости, ведь как можно стать знакомым, если не знакомиться? Меня зовут – Нед…
В этот момент к дому подошла женщина с корзиной мокрого белья. Одетая в свободное белое кимоно и сандалии, она выглядела очень уставшей:
– Сын, помоги мне, – обратилась она к мальчику, отдавая ему полную корзину. Тот схватил постиранное бельё и быстро ушёл за дом. Затем женщина склонила голову в знак приветствия и обратилась к гостю:
– Мой муж часто играл в гомоку, но не успел научить нашего сына. Чем могу быть полезна?
Монах встал и также поклонился:
– Извините за мой вид. Кажется, я был по неосторожности задет острой веткой. Вы могли бы мне помочь?
Женщина кивнула и ушла в дом. Её шаги были не сильно громче, чем шаги ребёнка, но если прислушаться, было слышно, как она ходит то в одну сторону, то в другую. Вернувшись к монаху, она расстелила соломенный коврик рядом:
– Прошу! – и монах послушно устроился на коврике.
Мать мальчика также села рядом. Скрывая неуверенность и стараясь выглядеть невозмутимо, она произнесла:
– Вам нужно показать мне рану.
Монах не сразу осознал, что простого отверстия в одежде будет недостаточно. Но потом он издал звук – «о!», свидетельствующий о понимании, отложил в сторону плащ и снял испорченную рубаху. На его теле было несколько больших шрамов. Один из них, самый страшный, проходил вдоль позвоночника, другой, менее заметный, был в центре груди, а ещё пара, совсем небольших, находились у живота. Но что было самым удивительным, так это то, что под листьями, где всего меньше суток назад текла кровь, остался лишь бледный след от почти полностью затянувшейся раны.
Женщина с непониманием посмотрела в глаза под потрёпанной шляпой:
– Вы пришли ко мне слишком поздно. Всё уже зажило. Моя помощь вам не требуется.
Монах явно смутил её, но и сам не знал, как это произошло. Надев одежду обратно, он посмотрел на листья, служившие бинтом:
– Чудо природы?
– Нет. Обычная Циатея. Растёт повсюду. Что-нибудь ещё? – женщина выглядела очень измотанной.
Из-за угла дома выбежал мальчик с пустой корзиной на голове. Громким криком он радостно оповестил все ближайшие дома, что успешно развесил бельё, после спросил:
– Можно мне пойти с ним, мама?! – женщина, как и полагается всем разумным матерям, уже собиралась отказать, но мальчик продолжил – Он собирается найти папу и вообще – всех-всех! Я покажу ему дорогу! Можно?!
Улыбка гостя сменилась удивлением:
– Я?.. Да?..
– А как же! Вам обязательно надо сыграть в это с моим папой! – мальчонка показал на лежавшую рядом доску – Он не хуже меня играет! Честно!
– Ну всё. Полно. Убирай игру и заходи. – мать снова наклонила голову и адресовала мужчине – До свидания! – после чего удалилась в дом.
Мальчик сложил гомоку и посмотрел на монаха:
– Каждый вечер в том лесу играет музыкант. Говорят, он успокаивает призраков. Хотите, я покажу? Там не место живым, поэтому я собираюсь пойти туда и вернуть всех моих соседей и папу. Вы со мной?
Внезапно мальчонка стал выглядеть в глазах, вернее, в единственном глазу смотрящего на него монаха, немного старше и гораздо храбрее:
– Ночью лучше поспи, а я схожу на разведку, идёт?
Путник какое-то время провёл у реки, используя возможность привести в порядок свою одежду и освежиться. Даже в самые жаркие дни вода в этой речке оставалась холодной. Монах с удовольствием наблюдал за прозрачным потоком, плавно огибавшим щиколотки его ног. А дальше по течению резвились дети из деревни. Не имея других развлечений, они ловили лягушек и плескались в воде. Родители были заняты своими делами, поэтому дети могли веселиться до темноты.
Вечерело. Гостю пора было отправляться в дорогу. Его путь лежал в тёмный и высокий лес. Насвистывая непонятный мотив, он пошёл единственной тропой, судя по количеству травы на ней, давно нехоженой. Даже закат, прятавшийся за длинными деревьями, не мог осветить ту беспросветную тьму, что таилась в лесу. Казалось, от лесной гущи исходит некая дымка, плавно поднимаясь от земли, повсюду усыпанной фиолетовыми и розовыми цветами высотой до самого колена. Приближаясь к лесу, в то время как солнце, наоборот, стремительно отступало, уступая место луне и звёздам, где-то неподалёку монах услышал звуки мелодии флейты. Спокойные, нежные, лёгкие и умиротворённые. Будто звуки колыбельной.
Он попытался присвистывать им в такт, но то и дело сбивался. Вступив на густое цветочное поле, вплотную приблизившись к лесу, путник внимательно прислушался к музыке. Но топот и крики позади заставили его обернуться:
– Дядя, дядя! Это я! Недзи! Подожди! – мальчик пробирался сквозь цветы, достававшие ему почти до груди.
– Ох! Дружок! Зря ты сюда пришёл!
– Дядя, я же вроде говорил, что собираюсь спасать всех мужчин! Мне просто… Эх!.. Трудно пройти сквозь эти цветы без длинных ног…
– Понял!.. – монах подхватил подбежавшего мальчишку и посадил себе на плечи. Довольный Недзи напялил на себя его шляпу и ухватился за удачно расположившийся на затылке хвост – Оу!.. Держись крепче!.. Теперь мы поедем домой, приятель… Хе-хе!..
Мальчик поморгал, глядя на отдаляющийся лес, и застучал ногами по груди монаха:
– Обманщик! Я знаю, что они там! Я их спасу! Ты мне не друг! Забудь моё имя! Я тебе не верю!
– Ну всё-всё! Знаешь, я мог бы сходить туда один, но теперь вынужден вернуть тебя маме. Понимаешь? Придётся возвращаться.
– Постой! Дядя монах! Дай я сам пойду! Так быстрее! Проводишь меня до дома, потом вернёшься! Хорошо я придумал?
– О, я совсем не… Ладно, тогда – шире шаг! Думаю, мама тебя давно потеряла, – он поставил Недзи в шляпе на землю.
Мальчонка взглянул на лицо, оставшееся без укрытия:
– А я и не знал, что вы тоже дрались… Извините!.. – он извинился совсем не из-за своего замечания, а за действие, предпринятое сразу же после – Я справлюсь! Честно! – и бегом рванул в лес.
– Стой! Недзи! – монах ринулся за скользящей над цветами шляпой.
На удивление, относительно длинные ноги взрослого мужчины не только не могли нагнать четырёхлетнего мальчика, но даже порядком отставали. Тот убегал всё дальше и дальше на звук флейты, огибая стволы деревьев и перепрыгивая через их массивные корни. Они пробежали сквозь полосу тёмной невзрачной чащи и оказались в гуще деревьев с ярко-фиолетовыми листьями, такими же по цвету, как и поляна перед лесом. Их листья свисали с веток, будто пряди волос в поклоне. Лунный свет просачивался сквозь них, отражаясь от растений на земле. А навстречу этим прядям от земли поднималась дымка тумана. Она становилась всё плотнее и плотнее, так что вскоре стало сложно хоть что-то разглядеть даже на расстоянии вытянутой руки. Монах пробежал ещё немного в направлении, куда, по его мнению, удалилась шляпа, но нужно было признать – он совсем заплутал. Флейта продолжала звучать где-то совсем недалеко. В сторону её убаюкивающих звуков и пошёл заплутавший в тумане человек.
Неожиданно с деревьев, откуда-то из гущи листвы, заструился мягкий голубой свет. Как будто кто-то зажёг фонари, чтобы указать путь к мелодии. Даже в самой тёмной чаще эти огоньки стали маяком для ищущего глаза.
Монах, спотыкаясь о препятствия, скрытые под цветочным ковром, ориентировался на звуки флейты и свет, исходящий от деревьев-фонарей. Но внезапно музыка оборвалась. Одновременно с ней погасли и путеводные огни. Туман медленно рассеивался.
– О, Недзи… – чувство тревоги нарастало.
Наступила гробовая тишина. Не было слышно ни сверчков, ни птиц. Ветер словно обходил лес стороной, не желая нарушать гнетущую атмосферу. Но что-то шевельнулось среди растений, окружавших путника. Цветы пришли в движение, словно кто-то невидимый их касался. И тут послышался крик мальчика. Путник побежал на звук его голоса, стараясь не задеть странные цветы, которые двигались так неестественно. Внезапно зазвучала флейта. Растения замерли. А туман и огни появились вновь. Звуки мелодии слышались всё ближе. Так почему же мальчик кричал?
Монах попытался ускорить бег, но зацепился о скрытый в густой растительности камень, споткнулся и упал в цветы. Густые фиолетовые лилии, почти в метр высотой, мягко, словно огромная подушка, приняли падающее тело в свои нежные, но крепкие объятия. Бутоны накрыли сверху, как тяжёлое покрывало. Человек в белом, лежащий на цветочной «перине» почувствовал, что не только не может подняться, но даже пошевелить пальцами. Это казалось невозможным. Убаюкивающие звуки словно утяжеляли веки и заставляли погружаться в сон. Ясное сознание уходило всё дальше и дальше. Монах стал заложником неведомой силы, которая оказалась гораздо мощнее его самого. Но чудо! Музыка прервалась, и бесконечно сонное состояние в миг исчезло.
Однако из гущи цветов начало подниматься что-то ещё, помимо нашего путника. Это цветы отпускали восставших духов, одетых в разные одежды, с разным оружием: от вил и крестьянских обносков до боевых мечей и доспехов древних воинов. Духи были полупрозрачными, словно застрявшими между жизнью и смертью, с пустым выражением лица и тёмными глазами, не знающими покоя. Но помимо призрачной сущности у них была ещё одна общая черта – смертельная рана. У кого-то – отверстие в теле от обычного колющего удара, у других – отсутствие части ноги или руки. А некоторые призраки и вовсе – были лишены головы. Вся эта нечисть, как и монах, стоявший среди неё, пробудилась одновременно, в момент, когда исчезли звуки флейты.
Не упокоившиеся души, как показалось монаху, повернули головы, у кого они, конечно, остались на своём месте, в его сторону. На самом деле они смотрели сквозь него на своих призрачных врагов. После нескольких секунд неподвижного противостояния, мёртвые воины внезапно ринулись друг на друга. Их призрачные мечи со звоном скрестились в массовой битве. Часть духов устремилась куда-то в лес, другие выпускали в них стаи стрел в попытке остановить. Ещё один град стрел обрушился на бойцов-крестьян. Призраки получали удары, несовместимые с жизнью, но продолжали сражаться. В сторону места, где стоял монах, бешеным галопом неслись всадники, сносившие всё и всех на своём пути, но как порыв ветра, пролетели сквозь живого. Прозвучал боевой клич, и навстречу всадникам выбежали копейщики. Десятки давно несуществующих противников посмертно сражались друг с другом. Вдалеке, куда бежала часть призраков, виднелось огромное дерево, а на небольшом расстоянии от него – заброшенные развалины каких-то каменных строений. Стараясь не задевать сражающихся, монах также последовал за теми, кто бежал к дереву и руинам.
Полная тишина и окружение мертвецов нагоняли жуткие чувства. Казалось, что единственный островок жизни – это дерево и развалины, давно пришедшие в запустение. Когда-то здесь могли расти всевозможные цветы, а не только фиолетово-розовые – лилии. Наверняка сюда приходили люди, чтобы отдохнуть. Помечтать или просто прогуляться, наслаждаясь красотой природы. Под ковром цветов покоилась каменная дорожка, которую время надёжно спрятало и разрушило. Огромное многовековое древо склоняло ветви с нежно-фиолетовыми листьями, касавшимися лилий, растущих им навстречу, вверх. Вокруг непроглядной природной стены, преграждавшей путь к стволу и корням, топтались мертвецы, но внутрь не заходили. Приблизившись, монах понял, что они осторожно наблюдают за действиями, разворачивающимися под развесистой кроной, стараясь не нарушить таинственную церемонию, скрытую от единственного глаза нашего путника. А единственное, что он смог услышать – это плач девушки.
Внезапно, к его удивлению, из толпы полупрозрачных призраков вышла живая душа – молодой парень с флейтой. Уверенным шагом он направился прямиком к монаху. Подойдя вплотную, музыкант приложил палец к губам и отвёл в сторону, подальше от толпы мертвецов:
– Что же вы наделали! Твой мальчишка пробудил их всех, понимаешь?! Ох, как же я не хотел допустить этого вновь…
Добрая, будто беззаботная, совершенно отстранённая от всего происходящего улыбка появилась на одноглазом лице:
– Не переживай. Не стоит так волноваться. Просто расскажи: с чего всё началось?
«Эта уже почти всеми забытая история случилась в тёмные и смутные времена много поколений назад. Тогда все земли принадлежали разным сильнейшим и ни от кого не зависимым Господам. Император ещё не знал единой власти, как сейчас, и не мог распределять территории семьям в личные владения по своему усмотрению. Один злой, очень злой Господин привёл своих людей на землю, именуемую «Лиловым Дождём», потому как росли на ней прекрасные Глицинии. Здесь он приказал возвести самый красивый город, что когда-либо существовал в Йокотэри, подстать окружающему лесу. Изводя до смерти рабочих, которые трудились днём и ночью, злой Господин в итоге получил огромный изящный дворец, элегантные улицы и строгие крестьянские дома. Город был окружён стенами, великими и неприступными, такими же грозными, как и армия его хозяина. Но в противовес своей тёмной душе, изверг имел дочь – Фудзико. Это был невинный белый лепесток. Жители боялись и ненавидели Господина, но любили его дочь, а она любила их. А больше всех на свете Фудзико любила простого, не из знатного рода, жителя «Лилового Дождя». Он был сыном фермера и тоже, как водится, должен был стать фермером. Но судьба распорядилась иначе. Молодые влюбились друг в друга до беспамятства. Они скрывались от посторонних глаз под самым большим деревом в лесу, укрывавшем их кроной своей листвы, наполненной светом солнца и луны. Вдалеке ото всех они танцевали под музыку флейты, кружась у могучего ствола, вовлекая в «водоворот» танца опавшие листья. Их движения стали отточены до совершенства.
Красивую притягательную мелодию было слышно далеко в лесу. И вскоре жители прознали о молодой паре. Они стали тайком приходить к дереву, чтобы увидеть прекрасный танец. Прознали и шпионы злого Господина. Длинные языки рассказали всё отцу Фудзико, который пришёл в неистовую ярость и запер дочь во дворце. Но чистые сердца не знали преград. Они спланировали побег. Весь город был готов помочь влюбленным, даже если бы пришлось пойти против самого́ могущественного Господина, так как простой народ давно его ненавидел за жестокость и несправедливость. Одной безоблачной ночью вассалы восстали против своего властителя. Началась бойня крестьян с армией. Спятивший от злости отец выколол глаза девушке, чтобы она не сбежала. Тогда возлюбленный Фудзико сам пробрался в покои дворца и вывел её в единственное безопасное место, что знал. В лиловый лес, под могучее древо.
Говорят, в тот последний раз даже смерть застыла, чтобы взглянуть, как танцевали влюблённые. Вассалы и воины ненадолго забыли о вражде и ненависти и молча, страшась отвлечь танцующую пару, как заворожённые смотрели на грацию чистой любви. Явился в лиловый лес и отец Фудзико. Пожалуй, единственный, на кого не действовали чары волшебного танца.
Оголив меч, с диким криком ярости он кинулся в сторону танцующих. Пара прервала танец. Но юноша не растерялся. Выхватив оружие у стоявшего рядом, ещё заворожённого музыкой флейты и пластикой движений воина, он закрыл своей грудью любимую и отразил первый удар нападавшего. Началась жестокая схватка. Фудзико горько зарыдала. Из её глаз потекли кровавые слёзы. Лес обагрился. Пламя ненависти вспыхнуло вновь.
В тех боях, что проходили и снаружи дерева, и под его кронами, никто не выжил, кроме плачущей девушки, превратившейся в не упокоившийся дух, заманивающий путешественников под старую Глицинию, чтобы они взглянули на неоконченный танец.»
На минуту время остановилось. Монах думал. Музыкант же явно сильно нервничал. Рядом слышались всхлипы.
– Да… Твои истории гораздо лучше моих, друг. Мальчик и все ушедшие из деревни мужчины – там? – он указал на столпившихся у листвы.
– По легендам, Фудзико не смогла смириться с горем и страдала, невольно заставляя страдать и остальных. А те, кто хотел ей помочь, становились заложниками без возможности уйти из-под кроны Глицинии. Я видел мальчика, он забежал туда. Теперь послушай: только музыка способна их успокоить. Но даже она не сможет вернуть тех, кого забрала судьба. Они во власти кроваво-плачущей девы. Мы лишь можем…
– Глициния… А я всё думал, что же за прекрасные растения? – перебил монах и искренне заулыбался – Спасибо тебе! Играй, как ни в чём не бывало! Хорошо?
– Ч-что? Постой! – музыкант закричал вслед – Сумасшедший! Легенды правдивы! Что же ты творишь!?
Насвистывая успевшую запомниться мелодию, монах прошёл сквозь тени призраков и, отодвинув свисавшие цветы, добровольно вступил в ловушку. Последнее, что можно было расслышать позади: “Пусть душа твоя обретёт покой!”.
Огромное дерево надёжно, не хуже высоких каменных стен, укрывало внутри себя. А лунный свет бил снизу вверх, яркими лучами подсвечивая нескончаемый лиловый листопад. Центр был совершенно свободен и пуст, кроме сидевшего у самого ствола дерева плачущего духа девушки. А у раскидистых корней, измученные и несчастные, но живые, стояли мужчины и несколько женщин. Не все были жителями ближайшей деревни. Кто-то наверняка был просто обычным, добрым на душу путешественником или прохожим, привлечённым в это место мелодией флейты. Между неподвижными, но живыми, дышащими телами стоял и Недзи, обнимая отца.
– Ну вот и славно, – негромко промолвил монах себе под нос.
Плачущая девушка всё же услышала его голос и мгновенно подскочила:
– Папа? Это ты? Не подходи! Я люблю его! Оставь же ты нас, прошу!
– О! …твой папа тебя больше не потревожит! …успокойся!
Монах начал медленно подступать к перепуганному духу, но девушка издала резкий крик, который парализовал всё его тело, доставляя нестерпимую жуткую боль. Присутствующие люди падали, кричали и слёзно молились. Все, кто мог слышать, сейчас жалели о том, что имели такую способность… Их страдания внезапно прекратили звуки флейты. Музыкант начал играть. Девушка замолчала. Теперь она подняла голову к свету и слушала. Настало время перевести дух. Люди затаили дыхание. Только бы не побеспокоить призрака и не вернуться к боли, которую он им только что причинил. Монах их прекрасно понимал. Понимал и их полные ужаса взгляды, направленные на него, когда он стал приближаться к зачарованной девушке. Подойдя на неприлично близкое расстояние и наклонив голову к её уху, он прошептал:
– Я вернулся… Фудзико.
Она посмотрела на него широко открытыми глазами, будто могла видеть, и улыбнулась:
– Ну наконец-то! Неужели мы снова вместе?!
Фудзико взяла руки монаха в свои и повела в незнакомом для него танце. Они кружились, поднимая вихрь лепестков вокруг себя, выходили в центр, насыщаясь лунным светом, проводя его по своим телам, плавными жестами передавая партнёру. Дух девушки больше не плакал, нет. Теперь он смеялся и радовался.
– Рао! Я так ждала! Но как же мой папа?
Не переставая повторять движения за ведущей, монах с улыбкой, веря в это сам, ответил:
– О, милая Фудзико! Он поверил в нашу любовь! Поверил также сильно, как и мы! Больше он нас не побеспокоит, не стоит о нём думать. Лучше продолжим танцевать!
Движения стали приходить на ум сами, будто кто-то нашёптывал их, меняя расположение рук и ног так, как того требует танец. Постепенно жесты мужчины и девушки стали настолько синхронными, словно они учились этому долгие годы. А призрачные ладони Фудзико касались уже чьих-то иных, таких же призрачных ладоней. Во время очередного разворота монах понял, что танцует вместе с призраком возлюбленного, так как его тело помимо его воли двигалось настолько грациозно, как если бы сам Рао им завладел. Цветы расступались перед парой, давая ей насладиться долгожданным танцем. Эта ночь была только их. Они кружились, сходились и расходились под присмотром звёзд, пока мелодия не стала постепенно затихать, а с ней замедлился и танец. Девушка обняла танцора, неважно, кто это был – монах или давно почивший Рао. Она, наконец, успокоилась, крепко вжалась в грудь своего партнёра и тихонько заплакала:
– Спасибо тебе…
Но плачь был не таким, как прежде – горьким и безудержным. Сейчас слёзы смывали кровавые раны в сердцах влюблённых. Это были слёзы счастья и радости, а не горя и печали. Монах почувствовал, что больше не нужен, и отошёл, оставляя на своём месте дух счастливого парня, который склонил свою голову к голове Фудзико, заключив девушку в крепкие объятия. Внезапно подул давно не посещавший это место свежий ветер, унося куда-то в неизведанную даль силуэты молодой призрачной пары, одновременно освобождая от магических оков измученных людей.
Встреча зари в деревне близ лилового леса была одной из самых счастливых, которую могли помнить её жители. Мужские силуэты, освещаемые восходящим солнцем, возвращались домой. Победоносная весёлая музыка сопровождала их. Впереди бегал мальчик, поторапливая взрослых. Женщины у реки, что первыми заметили возвращение живых мужей, позабыв о делах, бежали им навстречу. Конечно, такое поведение было не свойственно местным традициям, но сдаётся, в этот момент о традициях никто и не думал. В тот день, несмотря на войну, повлекшую смерти и голод, наливали лучшее вино и угощали лучшей пищей, которую могли найти. В маленькой бедной деревеньке был настоящий праздник. Все забыли о проблемах и печалях, которые ненадолго уступили место всеобщей радости. К путнику, вернувшему свою шляпу, подошёл главный доктор округи – отец Недзи:
– Благодарю! – он склонил голову – От моей семьи и семей всей деревни! Что мы можем сделать для тебя, монах?
В ответ мелькнула знакомая улыбка:
– Мне бы зашить, – гость показал на огромную рваную дыру на боковой стороне своей одежды, оставленную остриём меча верзилы, испортившего его шляпу.
Мужчина кивнул и быстро зашагал в дом, оставляя путника наедине с благодарными жителями. Каждый считал своим долгом лично выразить свою признательность и сказать, что в случае чего гость может смело рассчитывать на его жильё. Некоторые приходили с подарками, но монаху не нужен был ни меч, ни янтарные украшения. Когда весёлые, счастливые люди двинулись отмечать свой праздник дальше по улице, он выловил из толпы одного очень пожилого человека:
– Старец, будь любезен, расскажи, как вы все разом оказались в лесной ловушке?
Седой мужчина посмотрел удивлённо, будто это был всем известный факт:
– Так мы это… На отряд вормоловский выдвигались. Прибежал как-то парнишка… не местный. Говорит: они в лесу уже, совсем рядом. Ну мы и поднялись на них… гнать, так сказать… а этих гадов как не бывало. Сбежали верно.
– Или западня…
– Да вы что! Это ж – свой! Йокотерский мальчишка! Хоть и не из нашей деревни, но на нашем языке говорил. Не спешите судить, монах! Уж кому-кому, а вам – спешка не к лицу!
– Верно, – гость слегка поклонился – Спасибо за ответ! Хорошо провести время!
Старик опустил голову в ответ и бодрой походкой поспешил догонять веселье, уходящее дальше по дороге.
– Вормола… Йокотэри… – шрам по всей длине спины отозвался ноющей болью, и монах задал вопрос в никуда:
– Сколько же это может продолжаться?
– Что? – сзади стоял отец Недзи – Позвольте я покажу вам наше место для отдыха, пока моя жена позаботится о вашей одежде.
Отойдя немного от деревни по одной из многочисленных извилистых троп, которые её окружали, они подошли к горячему источнику, расположенному в тени деревьев у самой окраины леса, как раз с той стороны, откуда монах и появился прошлым утром. Тёплый водоём голубого цвета был обложен камнями и скрыт от лишних глаз шапками раскидистых крон с красной листвой.
– Отдохните, наберитесь сил, а Недзи вернёт вашу одежду, как только она будет готова, – доктор протянул смотанный большой кусок ткани с красивыми узорами.
Монах обменял свои штаны и куртку на протянутое полотенце, и мужчины разошлись. Тёплая, слегка бурлящая вода, не сравнимая с холодной речной, постепенно полностью расслабила вошедшего в неё.
Птицы с ярким оперением всевозможных цветов, безбоязненно сидевшие на камнях, окружавших водоём, издавали мелодичные трели, успокаивая ум. Впервые за весь свой долгий путь, о котором монах предпочитал никому не рассказывать, он получил возможность полностью расслабиться и отдохнуть. Распущенные волосы показались чуть белее, чем раньше. Впрочем, не многим доводилось видеть восставших мертвецов.
В такие редкие моменты покоя и отдыха, одновременно с минутами полного забвения, монаха, как правило, посещали странные видения. Одним из таких была девушка, иногда возникающая где-то на самой границе бокового зрения единственного глаза. Но сколько бы он не оглядывался, та исчезала быстрее.
Солнце медленно поднималось всё выше, давая не спеша насладиться красотами окружающей природы. Наконец послышался детский топот. Недзи с новой шляпой на голове, закрывавшей ему половину обзора, держа впереди себя аккуратно свёрнутую одежду, мчался по извилистой тропинке, ведущей к водоёму. Ноги мальчика ловко огибали все неровности, точно попадая между ямками и кочками, пока не остановили его у самого края источника:
– Вот! Держите! Это вам! Папа сказал, что не примет отказа, – он положил на камень зашитую одежду, а вместе с ней деревянные сандалии на высокой подошве и ту самую шляпу, что болталась у него на голове.
– Спасибо, Нэд… – не успел договорить монах.
– Ой! Точно! Тот музыкант просил передать… эм-м… А! Да! Что будет ждать вас у крайнего дома!.. Всё! А зачем он будет вас ждать, дядя?
В ответ мужчина пожал плечами и улыбнулся:
– Благодарю! Знаешь, Недзи, ты ведь был очень храбрым минувшей ночью. Сдаётся мне, ты станешь великим человеком! Как считаешь?
Мальчик ничего не ответил, лишь тоже – пожал плечами и улыбнулся в ответ, после чего побежал обратно. Оставшись один, монах вышел из воды и примерил наряд. Под рубашкой оказалось кое-что ещё: бусы из необычных разноцветных камешков на прочной шёлковой верёвке. Он надел новую шляпу и даже дивное украшение, но обувь понёс в руках. В деревне его уже ждали жители, которые считали своим долгом ещё раз поблагодарить спасителя, да ещё и сопроводить до назначенного места встречи. Дойдя до одинокого захудалого дома, стоящего среди голого поля и обозначающего конец «цивилизованной территории», радостная толпа начала потихоньку рассасываться, передавая путника в объятия красивой мелодии флейты.
Музыкант терпеливо дожидался на дороге. Он выглядел намного спокойнее, чем при первой встрече:
– Снова здравствуйте! Спасибо, что пришли! Целая одежда любому идёт куда больше рваной! Разрешите мне ненадолго присоединиться к вам на вашем пути?
Как обычно, монах пожал плечами, но с сомнением на лице и несколько озадаченно.
– Обещаю не доставлять вам хлопот! Прошу!.. Как только наши пути разойдутся, вы меня больше не увидите.
Немного подумав, монах неспешно ответил:
– Да?..
Когда даже самые-самые благодарные жители, провожающие своего героя, начали поворачивать обратно к деревне, а лёгкие музыканта настолько выдохлись, что больше были не в состоянии воспроизводить звуки на флейте, да и сам он еле поспевал за опрятно одетым монахом с сандалиями в руках, завязался разговор:
– Меня зовут Идзумаси, – представился попутчик.
– Идзумаси… Это связано с течением?
– Что, простите?
– Вода. Течение в реке… или в море… Понимаешь?
– Мне неизвестно. Родители оставили меня у входа в храм в младенчестве. Я был в корзине с пригоршней монет и запиской с именем. Служители храма воспитали меня как своего.
– А в записке было только имя?
– Ну да! А что?
Монах задумчиво посмотрел на Идзумаси:
– Странно, что ничего, кроме имени, не оставили. Я в этом пусть и не знаток, но мне кажется, в записках должны оставлять какие-то слова о раскаянии и просьбу о заботе. Может – это имя твоего отца и откуп от тебя в виде монет?
Музыкант нахмурился, но не смог ничего ответить. Пару минут они шли молча. Умиротворённая пара минут для монаха. Но Идзумаси продолжил:
– Не-а. Знаете. Всё же, не думаю. Я долго жил при храме. Убирал, молился, заботился о сохранении статуй. Иногда кто-то оставлял малышей. И совсем не всегда с запиской. Некоторые ведь и писать не умеют. Но вы и сами это должны знать, – он оглядел белые одежды священнослужителя.
Но тот лишь поднял обе ладони вверх, как бы сдаваясь:
– И в этом я тоже – мало что понимаю. Куда ты идёшь, Идзумаси?
– О! Рад, что вы спросили! До того, как играть в проклятом лесу, чему я не собирался, собственно, посвящать всю жизнь, у меня была мечта. Я хотел, чтобы мою музыку услышал весь мир.
– Хе…Амбициозная, но поэтичная мечта.
– Несомненно! Но более чем реальная! Я слышал, что если забраться на вершину самой большой горы – Рейни, можно передать послание даже в другой мир, а не то что в другую страну. Просто представьте, как всё сложится, если туда придёт очень талантливый музыкант?
Монах с неподдельным любопытством уставился на собеседника:
– Послание в другой мир? Чудеса! И где же твоя гора?
– Да что мы только обо мне? Расскажите лучше хоть что-нибудь о себе. Ведь вас все называют монахом. Но не сочтите за грубость, не сильно-то вы на него похожи. У вас есть имя?
– Ох, Идзумаси! У каждого имени есть история. Но моя история уже закончилась. Мне не нужно имя.
– Такого не может быть. У всех оно есть! Иначе как же мне вас тогда называть? – удивился музыкант.
Монах тихонько захихикал и пожал плечами:
– Да никак и не надо. Я ведь нигде надолго не задерживаюсь. Кому до меня есть дело?
Хотя это был риторический вопрос, не унимающийся музыкант возразил:
– Ну, хотя бы мне! На вершину Рейни я возложу песню о вашем танце под лиловыми листьями.
Одноглазый незнакомец надолго замолчал. Шаг за шагом они, преодолев территорию тропического леса, вышли на бескрайние просторы холмов и полей, покрытых зелёной луговой травой, а местами, изумительным по красоте разноцветным «покрывалом», сотканным из ярких луговых цветов. Эта растительность заполняла всё видимое пространство до самого горизонта. Лишь изредка на пути путешественников встречались редкие одинокие деревья. Больше не было спасительной тени, но в небе парили плотные облака, удачно прикрывавшие их от солнца большую часть дня.
Дорога была хорошо протоптана, несмотря на появившихся в последние годы грабителей. Иногда, по бокам за холмами, виднелись клубы дыма. Это могли быть как обычные костры, так и устроенные вормоловскими солдатами пожары. Захватчики брали всё, что могли. Уводили с собой женщин и здоровых мужчин, а что оставалось – в огонь. Они не чурались использовать самые изощрённые пытки, если им оказывали сопротивление. А им его оказывали. Йокотэрцы не были так хорошо вооружены и не имели тактической и боевой подготовки, но сражались с честью и бесстрашием в глазах, никогда не сдаваясь, несмотря на то, что враги практически всегда оказывали верх и продвигались дальше, год за годом занимая всё больше новых территорий на южной части острова. Казалось, их жадность не имела границ, и не было силы, способной их остановить. Теперь в столицу стекались даже те, кто жил в самом центре страны и имел лучшие земли для посева. Но два путника, держащие путь на восток и находящиеся на этом пути как раз где-то в районе невидимой границы между Вормолой и Йокотэри, по-видимому, совсем не беспокоились о территориальной принадлежности. Музыкант периодически брал в руки флейту и наигрывал на ней разные мелодии, скрашивая этим время, проводимое в дороге и хоть немного снимая усталость. Несмотря на излишнюю самоуверенность и болтливость, парень обладал недюжинным талантом. Отрицать это было бы кощунством. Чудесные мелодии не отпускали музыканта ни на минуту. Так и продолжали они свой путь.
Спустя несколько часов молчания с момента последнего разговора, монах неожиданно повернулся лицом к спутнику и с улыбкой произнёс:
– Тадао. Таким было моё имя.
– Это честь для меня! Я напишу самую… – но монах перебил:
– Эй-эй! Для песен я не гожусь!.. И это не обсуждается! Лучше подумай о том, где мы будем спать.
Музыкант начал осматриваться по сторонам. Они прошли большую часть дня. Уже начинало темнеть, а вокруг были лишь бескрайние поля цветов, переходящие в такие же поля, но с другими цветами, иногда «разбавленные» одинокими деревьями, не совсем подходящими для надёжного укрытия. Одно из таких, толстый кривой ствол которого был наклонён к земле, окружала поляна с белыми цветами.
– Смотрите! Мы можем расположиться там, – произнёс Идзумаси.
Выхода не было. На смену свету скрывшегося за горизонтом солнца пришёл свет разведённого под одиноким деревом костра. Два ненадолго сведённых вместе человека грелись у огня. Один из них заворожённо смотрел на пламя, наблюдая за тем, как бесконечно и причудливо сами собой меняются формы его языков, съедая подбрасываемые в ненасытную «пасть» ветки. А другой исполнял спокойную тихую мелодию на флейте, глядя в чистое ночное небо и думая о том, что звёзды вдалеке от деревень и городов светили ярче и были видны лучше. Но их тихую идиллию прервал урчащий звук. Идзумаси посмотрел вниз, на свой живот, а потом перевёл жалостливый взгляд на Тадао.
– Боюсь, у меня нет еды. Но… – монах в шутку протянул сандалии, не отводя взгляда от трескучего костра – я могу дать это.
Парень разочарованно отмахнулся:
– Навряд ли я смогу это съесть. Предложите кому-нибудь ещё, – после чего лёг на землю и повернулся спиной к спутнику.
Тадао наконец-то оторвал свой взгляд от пламени и тоже лёг на голую землю. С минуту они лежали молча, разделённые заканчивающим свою «трапезу» огнём, а затем монах задал вопрос:
– Идзумаси, а как ты понял, что нам идти в одну сторону?
Парень неохотно, уставшим голосом, ответил:
– К той деревне всего две дороги. И с одной вы пришли, как я понял по разговорам. Значит, уйдёте по второй. Вот мне… – он зевнул – как раз по пути.
На этом их день и закончился. Догорающий «ночник» вскоре погас и оставил отдыхающих в темноте, не считая слабого миганья одиноких светлячков. Ночка выдалась беспокойная. Идзумаси ворочался, засунув руки под рубаху, чтобы хоть как-то согреться. А монах и вовсе никак не мог уснуть. Тогда Тадао снял с себя плащ и укрыл парня. Это помогло. Тот постепенно затих и мирно засопел. А вот к монаху сон так и не пришёл. Он много раз пытался в него погрузиться, но кошмары возвращали его в реальность. Подобное происходило уже давно. Но вместо того, чтобы пройти со временем, наоборот, усиливалось и повторялось чаще.
Долгая ночная морозная тьма уступила место восходу. Солнце медленно поднималось из-за горизонта, наполняя светом и постепенно прогревая своими лучами всё живое, что успело остыть и замёрзнуть за ночь, возвращая его к жизни. Лёгкий иней, покрывший своей белой вуалью траву и цветы, превращался в капли росы, питающие живительной влагой каждый лепесток.
Тадао, которому под утро всё же удалось ненадолго заснуть, пробудили звуки каких-то выкриков на иностранном языке. Он внимательно прислушался:
– Вормоловская речь…
Да, это точно были они. На дороге, с которой вчера сошли музыкант и монах, сегодня хозяйничали два бандита, которые в данный момент грабили человека с тележкой. Идзумаси сладко спал. Будить его совсем не хотелось, да и нужды, по сути, не было. Тадао пошёл один.
Двое волосатых, разодетых в броню, украшенную золотыми узорами, вооружённые мечами с широкими изогнутыми лезвиями, рылись в повозке, хозяин которой смирно сидел на земле рядом. Запряжённый бык был совершенно спокоен, в отличие от йокатэрца, со страхом и ненавистью наблюдающего за действиями своих разорителей, наслаждающихся грабежом с радостными счастливыми улыбками на тупых бородатых лицах. В первую очередь они забрали продукты, которые были в этих краях на вес золота: хлеб, рис, рыбу, муку и овощи. Перевернули в поисках заначки всю поклажу вверх дном. Одновременно ржали, как кони. Пока один дырявил мешки с рисом, второй, чуть позади, начал ощупывать одежду крестьянина. К нему-то Тадао и подкрался сзади. Его кошачий шаг позволил оставаться незамеченным до тех пор, пока он не оказался на расстоянии вытянутой руки до вормоловца.
Деревянный сандаль с гулким звуком мощно опустился на незащищённую макушку грабителя, стоявшего рядом с перепуганным человеком. Меч стукнулся о землю, а следом рухнул и его владелец. Второй грабитель соскочил с телеги и направил своё оружие в сторону «незваного гостя». Он выкрикнул что-то непонятное злобным хриплым голосом и резко кинулся вперёд, атакуя монаха занесённым над головой мечом. Его «цель» успела в самый последний момент уйти с линии атаки, держа в боевой готовности обувь, словно издеваясь. Враг взревел:
– Ирты хын дыш, йокорц!
– Йокорц? Это что значит? – и снова Тадао ловко ушёл вбок, уклоняясь от удара.
Широкие глаза чужеземца заметно покраснели и сузились. Он не торопился атаковать вновь, внимательно осматривая противника и выжидая, когда тот нападёт сам. Но наглый незнакомец в белой одежде и с необычным ожерельем стоял неподвижно, не переставая улыбаться. Прошло не более минуты, хотя для кого-то она и тянулась бесконечно долго, как вормоловец опять выкрикнул что-то неразборчивое и, не отводя взгляда от монаха, начал медленно отходить в сторону хозяина повозки, сидящего на земле. Теперь кривой меч был направлено на него, а не на Тадао.
– Не надо, прошу! – взмолился беззащитный. Его глаза с ужасом смотрели на сверкающий под солнечными лучами широкий клинок.
Ворломовец, уже отошедший на приличную дистанцию от Тадао и чувствующий себя в относительной безопасности, перевёл свой взгляд на молящего о пощаде. И в этот самый момент монах окликнул хитрого бородача, одновременно запуская сандаль. Грабитель отреагировал на отклик поворотом головы, но не успел даже глазом моргнуть, как деревянное изделие достигло своей цели, с хрустом раздробив его переносицу.
– Бырды йоко!!! – второй сандаль прилетел в шею, точно в кадык, заткнув вормоловский рот, из которого теперь раздавались только хрипы.
Монах быстрым уверенным шагом двинулся на бородача. Сбитый с толку грабитель попятился назад, рукой с мечом размахивая перед собой, второй держась за шею. Он хрипел и краснел, но его клинок рубил воздух впустую, лишь забирая последние силы. Очередной взмах и удар! …Тадао, приблизившийся к противнику практически вплотную, просто спокойно поймал лезвие его меча ладонями вытянутых рук прямо над своей головой, плотно, как тисками, зажав с двух сторон стальное лезвие. Удар ногой в колено заставил бандита согнуться и завопить от боли. Он выпустил из рук оружие, которое монах тут же подхватил…
Взмах меча отразил на широком клинке весь ужас, переполнявший глаза поверженного грабителя. Но вместо смертельного завершения боя, Тадао отвёл клинок в сторону, давая понять противнику, чтобы он убирался прочь:
– Беги! И никогда не возвращайся!
Трясущийся от страха грабитель подхватил своего только сейчас пришедшего в сознание товарища и настолько быстро, насколько позволяли их раны, захромал прочь по пыльной дороге.
Хозяин повозки с надеждой смотрел на Тадао снизу вверх, пока тот не протянул ему руку. Поднявшись, он просиял улыбкой:
– О! Спасибо вам… монах! Эти демоны хотели забрать всю еду моего господина. Даже страшно представить, чтобы он со мной сделал, если бы я приехал к нему ни с чем… хе-хе! Спасибо, спасибо! Что я могу для вас сделать?
Спаситель взглянул на содержимое телеги:
– Хочешь сказать, это всё для одного человека?
– Д-да. Господин Изонсин в последнее время не здоров и совсем не выходит дальше двора. Он разогнал всю прислугу, а мне велел привозить ему еду каждый месяц. Даже на глаза не показывается. Поговаривают, его беспокоят видения злых врагов. А ведь когда-то он был самым лучшим «мастером меча» в Йокотэри.
– Изонсин… – повторил без улыбки Тадао.
Под большим кривым деревом на цветочном лугу проснулся музыкант. Он был укрыт белым монашеским плащом, а рядом стояла тарелка с рисовыми шариками. Хозяина плаща нигде рядом не было, ведь в данный момент он ехал, сидя в повозке, к дому «мастера» который когда-то был великим и был ему хорошо знаком.
Ближе к полудню старый бык, запряжённый в такую же старую телегу, тащил на холм гору еды. А рядом шли два пассажира, облегчая ношу животному. Когда воз достиг вершины холма, внизу, на другой его стороне, взгляду путников открылся вид на опустевшую деревню, почти все жители которой бежали на безопасные территории, а остались только больные или немощные. Дома были в ещё худшем состоянии, чем те, что Тадао видел в деревне «Лилового Дождя». Они постепенно приходили в негодность. Крыши рушились, на дорогах валялись остатки мебели. Во многих домах двери, затянутые бумагой, были либо перекошены и еле держались, либо и вовсе – выбиты. С высоты холма можно было хорошо разглядеть состояние главной постройки в деревне. Черепица во многих местах отпала, встречающая гостей красная арка треснула, а само двухэтажное здание было похоже на давно заброшенное. Окна в дырах, стены испачканы чем-то или изрублены, крыша тоже – дырявая, с осыпающейся вниз черепицей. Птичьих гнёзд и пауков было не меньше, чем травы и кустарников во дворе, что совсем зарос без рук прислуги. Но в центре внутреннего двора, перед входом в дом, ровной линией камней и воткнутых мечей по периметру, был обозначен тренировочный круг. Кто-то заботливо вырвал все нежелательные сорняки внутри этого круга, соблюдая идеальную чистоту и подравнивая каждый камешек. А мечи служили неким забором, окружая с внешней стороны камни. Монах насчитал по меньшей мере, тридцать с лишним рукояток, смотревших точно вверх.
Когда путники спустились с холма, они направились прямо к этому дому. Редкие прохожие на улице с неприязнью смотрели вслед доставщику еды. Заехав во двор, прибывшие почувствовали, как в нос ударил резкий запах гнили. Хозяин телеги прокашлялся, стараясь лишний раз не вдыхать, и громко-громко известил:
– Господин Изонсин! Я привёз еду! У меня тут: рис… – он начал перечислять всё содержимое телеги.
Откуда-то из глубины дома, неспешно покачиваясь из стороны в сторону, к выходу подошла тень. Остановившись за дверью, Изонсин рассматривал через дыру в ней постороннее лицо, оказавшееся на его территории. Тадао подался вперёд, стараясь различить силуэт за бумажно-деревянной завесой.
Доставщик закончил перечислять подношения и склонился в поклоне, ожидая дальнейшего приказа. Хозяин, с хрипотцой, без малейших эмоций в голосе, спросил через дверную щель:
– Кого ты привёл, слуга?
– Э-это… монах! Мой господин! Он защитил повозку с вашей едой от грабителей, господин, – человек быстро шепнул попутчику: «Как ваше имя?».
Тадао подошёл ещё ближе, оказавшись в тренировочном кругу перед входом, и снял свою шляпу. Взору скрывающегося за дверью предстала наполовину седая голова и лицо со шрамом на один глаз, с не сходящей с него улыбкой:
– Моё имя Тадао! Хотя его история давно закончилась. Изонсин, судьба свела нас вновь, но теперь мы на одной стороне. Говорят, ты одержим. Позволь, я попробую тебе помочь?
– Тада-ао… – протянул голос – Неужели ты восстал из мёртвых, Тадао?
Наружу вышел исхудавший человек. Впалые щёки делали из него живого мертвеца, а всё остальное тело, вплоть до ладоней, скрывалась в не по размеру большом и грязном кимоно. Его длинные волосы были растрёпаны и спутаны между собой, а косматая борода отросла до самой груди.
– Как ты, друг? – улыбчиво поинтересовался гость.
– Друг?! Я так долго искал подходящего соперника, но явился побеждённый слабак! Неужели! Ты стал монахом? Но теперь-то гордость одолела тебя и решил поквитаться со мной? Жалкий Тадао! Я убью тебя ещё раз и буду убивать столько раз, сколько понадобится!
– Постой! Я здесь не для того, чтобы сражаться! Ты не здоров, тебе нужна помощь.
– Бесхребетный мерзавец! Я – лучший «мастер меча»! Моё тело – оружие! Только идиот вернётся после того, как чудом выжил в схватке со мной! Найди свой меч – он указал на поле сражений, окружённое забором из рукоятей – и атакуй! Или же теперь твоё оружие – обувь? Ха-ха-ха!!!
Монах сжал покрепче сандалии:
– Ты – одержим, Изонсин! Одержим сражениями! Ты давно стал лучшим воином!
– А ты, глупец, кажется забыл историю! Так давай же я тебе её напомню напоследок…
«Незадолго до войны жил один непревзойдённый Мастер, вечно искавший сражений. Он был лучшим в своём искусстве, но стремился к ещё большему совершенству. Он оставил своё поместье и своих людей, уйдя на поиски достойного противника. Каждый желающий мог бросить ему вызов, но был обречён на поражение. Мастер обошёл всю страну, заходя в каждый двор дворянина и воина, владеющего мечом. А затем уходил, оставляя за собой кровавый след и поверженных мужей. Долгое время он был непобедим, что, судя по всему, заставило его расслабиться. Он забыл, что такое достойный противник. Однажды ему на пути встретился такой же искусный Мастер, как и он сам, но только не потерявший чутьё. Они сошлись в неравном бою. Не знавший поражений воин проводил атаку за атакой, но таинственный соперник не уступал, парируя все удары, а потом нанёс свой, заключительный в этом поединке. Легендарное оружие выпало из рук своего владельца, ещё более легендарного. Его лицо обагрила кровь. Он должен был закончить жизнь с честью, и одержавший победу ему это обеспечил, вонзив в его тело его же меч. Так в стране появилась легенда о ещё более искусном воине, которого звали Изонсин. Изонсин был самым сильным по праву и убивал каждого, кто сомневался в его мастерстве. Но самое главное – он всегда был готов. Ему не нужно было спать. Из своего тела он создал «Храм Смерти». Готовый принять поединок в любых условиях, он уничтожил всех, кто осмелился бросить ему вызов. Больше никто не хотел с ним биться. И тогда он стал ждать в своём поместье, когда же объявиться достойный лезвия его меча. И вот однажды к его порогу явился, давно сражённый им же, воин… Но исход был ясен.»
Смиренный доставщик вжался в бок своего быка, когда Изонсин сошёл с порога дома. Взмахнув рукавами кимоно, как крыльями, он быстрым и лёгким движением разрезал свою одежду, полностью оголив торс и руки. Перед гостем предстал худощавый, болезненный человек, у которого на обеих руках отсутствовали предплечья и кисти, а из локтей, которыми заканчивались свисавшие от ключиц культяпки, торчали два острых клинка. Он расхохотался, словно демон:
– Узри же мою силу, червяк! Никто не посмеет оскорблять моё имя!
– Что же ты с собой сделал, бедолага?.. – на щетинистом лице больше не осталось места для улыбки.
Изонсин взревел:
– Как ты меня назвал?! – и бросился на своего обидчика.
В секунду он оказался рядом с Тадао, разрезая острой сталью «руки́-клинка» воздух прямо перед глазами монаха. И если бы тот не успел упасть на спину, точно лишил бы его зрения. Находясь на земле, монах резко ударил стопой в колено нападавшего, применив свой излюбленный приём. Но это никак не сказалось на сопернике, будто его колено так же было сделано из металла. Взмах «руки́-меча» – и летевший в голову сандаль распался ровно на две половинки. Следующий взмах второй рукой всё же достал откатывающегося в сторону Тадао, срезав кусок ткани с рукава и слегка оцарапав плечо.
– Возьми свой меч, слабак! Умри с честью! – Изонсин снова рассёк воздух, но вновь не причинил вреда монаху, который чудом успел откатиться в другую сторону.
– У меня больше нет оружия! – следующий удар по горизонтальной траектории заставил вскочившего на ноги Тадао максимально прогнуть корпус назад и почти «стать на мостик» – …Кроме этого! –второй сандаль полетел в лицо сумасшедшего, оставив на его лбу приличного размера ссадину, отчего тот пришёл в ещё большую ярость. Он двинулся на Тадао, а его «руки-мечи» завращались, как мельница во время урагана, настолько быстро, что любой оказавшийся на их пути предмет могли за секунду искрошить на несколько мелких частей, что в итоге и произошло с одеждой Тадао. Рваные куски ткани, окрашенные в красный цвет, вначале взлетали вверх, затем плавно опускались на землю, словно багряные листья деревьев поздней осенью. Но сам монах оставался относительно невредим. Его максимально сконцентрированное сознание и максимально расслабленное тело позволяли настолько быстро и точно реагировать на траекторию вращения остро заточенных клинков, что единственное, чего смог добиться противник – множество резаных, но неглубоких ран на теле Тадао, кровь из которых и окрашивала лоскуты, отлетающие от его одежды. В конце этой бешеной серии ударов, глядя на багровый «листопад» вокруг исполосованного окровавленного монаха, Изонсин решил, что его противник уже не способен серьёзно сопротивляться. На мгновение он сделал паузу, чтобы перевести дыхание и замахнуться для последнего сокрушительного удара. Но для Тадао оказалось достаточно этого мгновения, чтобы молниеносным выпадом сократить дистанцию и нанести короткий тычок пальцами точно в глаза противника.
– Для «самого лучшего Мастера» ты самую малость не точен, – произнёс, переводя дух, Тадао.
Временно ослеплённый враг замер, прислушиваясь. А через считанные секунды резко направил правый клинок точно в ту сторону, где находился монах:
– Я могу драться часами, не чувствуя усталости. Могу драться в полной тьме и даже со связанными ногами. Посмотрим – сколько ты выдержишь!
Пока Изонсин говорил, Тадао ничего не предпринимал. Стоя неподвижно, полубоком к сопернику, он одновременно: «ощупывал» своим взглядом рукоятки воткнутых в землю мечей, ограждающих периметр тренировочной площадки, и контролировал боковым зрением действия своего противника.
Как только Изонсин закончил себя прославлять, он тут же вновь атаковал монаха, взгляд которого задержался на одном из мечей с рукоятью красного цвета, треснувшей цубой и рисунком дракона, покрывающим всю боковую поверхность клинка.
Точный горизонтальный режущий мах «рукой-клинком» был направлен в область шеи Тадао, периферийное зрение которого, несмотря на то, что взгляд был направлен на меч с красной рукоятью, сработало. Он успел уйти от удара, провалившись в низкую стойку с шагом назад. Но самый кончик лезвия всё же рассёк кожу на лице Тадао, оставляя алую дорожку у виска рядом со старым шрамом. А вот лезвие второй «руки-клинка» достигло цели, пробив бедро монаха. Но выдернуть это лезвие обратно мастер уже не смог. Тадао успел схватить его за культяпку выше локтя и потянул на себя, стараясь, наоборот, удержать клинок в своём бедре. Тем самым он максимально сократил расстояние и оказался вплотную к противнику, что позволило ограничить возможность со стороны безумца повторной атаки второй «рукой».
Теперь инициатива перешла на сторону монаха, несмотря на то, что в его бедре всё ещё торчал кусок стали.
Продолжая удерживать Изонсина за плечо одной рукой, Тадао нанёс ему мощнейший боковой удар локтем второй руки по челюсти, а следом коленкой свободной ноги в пах, отчего «великий Мастер», несмотря на всё своё умение держать удары, был вынужден чуть наклонить корпус вперёд.
Первый хлопок одновременно двумя ладонями по ушам вызвал у соперника Тадао гул в голове и дикую боль в перепонках. Следом, повторный тычок обоими указательными пальцами в глаза, вновь лишил его зрения. И закончил Тадао серию ударов, мощным толчком открытыми ладонями в грудь.
Дезориентированный, побагровевший от злости безумец отлетел назад на несколько метров, освободив бедро монаха от лезвия своей культяпки, чем и воспользовался Тадао, тоже отбежав назад и вбок на несколько метров, максимально разрывая дистанцию. Благодаря этому манёвру он оказался на самом краю «арены смерти», но практически рядом с тем местом, откуда торчала замеченный им ранее красная рукоять с треснувшей цубой.
– Я знаю, ты его нашёл! – произнёс временно ослепший – Бери! Чтобы дать мне честный бой! Трус!
Тадао глянул на меч. Затем оторвал свой взгляд от прежней жизни, отблёскивающей в сияющей стали клинка, воткнутого в землю:
– Изонсин! Жизнь – это не только сражения. Наша встреча «тогда» дала мне самые счастливые годы, каких я не знал держа рукоять оружия. Мой старый меч – твой трофей навсегда. Я не собираюсь возвращаться на пройденную дорогу.
Всё ещё ослеплённый враг взревел и в безумной ярости вновь ринулся на раненого:
– Мерзкая вошь на моём пути! Ты – жалкое животное, не сумевшее достойно принять смерть!
Шквал слепых ударов вновь посыпался на монаха, но теперь ещё сильнее и быстрее. Как будто в безумца вселились все духи убитых им воинов.
Какой бы ловкостью не обладал Тадао, но истекающий кровью, без оружия, он уже не мог полноценно противостоять яростному напору двух бритвенно заточенных клинков безумного Мастера. Одно из лезвий вошло ему в бок живота, второе насквозь прошило плечо. Наконец Изонсин проморгался и открыл глаза. Перед ним, израненный, в изрубленной в клочки одежде, – слабо улыбался монах.
Внезапно свободной рукой он хорошенько заехал по физиономии противника, а следом нанёс несколько мощных ударов ребром ладони той же руки по шее, повредив гортань и трахею. Хозяин арены хрипло закашлялся и выдернул клинки из ослабленного тела. Тадао не упустил момент. Он резко, используя весь свой вес, «протаранил» головой нос Изонсина, из которого тут же хлынула кровь, заливая усы и длинную косматую бороду. Лезвия клинков Мастера вновь засверкали своей безумной пляской в лучах заходящего солнца. Но соперник успел нырнуть вниз к земле и скользнуть между ног Изонсина, оставляя за собой широкий кровавый след на зелёной траве. Оказавшись за спиной противника, монах тут же вскочил на ноги и ловким приёмом с помощью своего ожерелья поймал обе хаотично движущиеся культяпки, одним движением связав их вместе за спиной, после чего, надавив стопой на коленный сгиб безумца, вынудил его опуститься на колени.
Так в итоге «великий Мастер» оказался связанным, и …на коленях.
Монах обессилено присел рядом:
– Хватит! Посмотри, кем ты стал! Гнев поглотил тебя, а ты и рад ему отдаться. Вормоловцы захватывают наши земли, а ты убиваешь каждого, способного взять оружие! Твой враг – они, а не наш народ!
Стоящий на коленях никак не отреагировал на слова Тадао, только усиленно задышал, пытаясь разорвать прочную верёвку.
– Изонсин! Прекрати!
– Ты… больше… не… – очень тихо прохрипел связанный.
– Что?
– Ты… больше… никогда не посмеешь произнести моё имя! Слабак! – одновременно с этими словами камни на ожерелье разлетелись, и безумец вскочил на ноги.
«Руки-мечи» вновь были свободны. Не успел Тадао встать, как удар ногой в подбородок опрокинул его навзничь. Следом точный тычок лезвием правой «руки» проткнул ему левую ладонь, а лезвие левой «руки» вонзилось живот. Изонсин засмеялся над жертвой громким, но хриплым из-за повреждённой гортани смехом:
– Я!.. Я победил тебя!.. Снова!!!
Глаз монаха медленно закрылся. Пару мгновений, переводя дыхание, Изонсин стоял не шевелясь, а вместе с ним будто бы замер и весь мир. Поединок закончился победой «Великого Мастера»! Теперь пришло время вытащить клинки из тела жертвы. Но, – проткнутая ладонь не отпускала сталь. Изонсин попытался пошевелить другой рукой, – и её монах крепко держал за остро отточенное лезвие. Безумец посмотрел перед собой также, как на него смотрел Тадао – с кровавой улыбкой на губах.
– Тадао?!.. – теперь уже с нотками удивления и страха в голосе прохрипел Изонсин – Ты же чудовище!
Монах промолчал, только с ещё большей силой вцепился в лезвия и, превозмогая боль, здоровой ногой оттолкнул худое жилистое тело. С характерным хрустом культяпки отвергли инородную ткань, и противник повалился на землю, оставив клинки в мёртвой хватке ладоней Тадао.
Еле держась на ногах и подступая ближе, монах, наконец, ответил:
– Чудовище… но не больше, чем ты, Изонсин.
Изонсин в последнем порыве ярости, уже безоружный, вскочил на ноги и бросился на врага, размахивая остатками рук. Но тут же напоролся на два острых лезвия, которые совсем недавно являлись их продолжением. Идеально заточенная сталь с лёгкостью приняла тощее тело, и «великий безумец» рухнул на землю.
– Я… не проиграл…
Монах, придерживая умирающего, склонился над ним:
– Пусть твоя душа найдёт покой. Ты уходишь лучшим Мастером, какого только видел мир. – а после этих слов и сам упал рядом.
II АКТ
На заборе сидел красный соловей, напевая птичьи песни. Большие кучевые облака укрывали от солнца территорию храма, стоящего глубоко в лесу. Темноволосый Тао прошёлся по двору и зажёг все свечи, как ему велел настоятель. Это был тихий день, спокойный и безветренный. На плечи мужчины упало несколько листьев. Где-то над головой закружился осенний ветерок, засасывая в свой поток зелёные, жёлтые и красные листочки, чтобы затем раскидать их вниз разноцветным дождём. Наслаждающийся Тадао смотрел на этот «танец» листвы, пока вдалеке не послышался женский голос:
– Я буду ждать на той стороне, Тао!
Монах очнулся в ветхом, но обжитом и уютном доме. Кто-то положил его на раскладной матрас и перевязал раны, щедро обмотав, по сути, большую часть тела. Где-то на улице послышался недовольный мужской голос:
– Что, и ты туда же? Думаете, под боком императора будет лучше? Да там таких, как вы – пруд пруди!
Неразборчивый скрипучий женский голос что-то пробурчал в ответ, на что мужчина уже громче и злее выкрикнул:
– Только там вам и место!