Рассказ “Беляш”
– Слыхала, Ильинична? – тяжело плюхнулась на лавочку старушка, утирая застиранным платочком пот с морщинистого лба.
– Чего? – лениво отозвалась та, обмахиваясь газетой со сканвордами.
Жара стояла страшная, ненормальная для конца апреля. Воздух висел тяжелый, липкий, одуряюще сладкий от сирени, разросшейся за лавочкой.
– Да погоди ты, дай отдышаться хоть! – сварливо откликнулась старушка, одной рукой пытаясь нашарить таблетки от давления в некогда замшевой, а теперь потертой местами, словно побитой лишаем, сумочке.
Когда охи и вздохи, наконец, утихли, а таблетка нашлась и отправилась под язык, Ильинична, снедаемая любопытством, легонько стукнула газетой, свернутой в трубочку, по распухшему от артрита колену соседки:
– Ну, не тяни кота за хвост, Павловна!
– Торгаш-то все… Того… Царствие ему Небесное, – перекрестилась она мелко, суетливо.
– Это тот, что с третьего этажа что ли?
– Да-да, он самый!
– Молодые мрут как мухи… Сердце? – деловито осведомилась Ильинична.
– Да какое сердце! – отмахнулась соседка, оглянулась по сторонам и уже тише продолжила: – В гараже заперли, да глаза ему выкололи… Прости Господи.
Павловна снова перекрестилась, а подруга, прижав к груди газету, запричитала:
– Ужас! Как же так? Это что же делается? Кто?
– Кто-кто? Сатанисты проклятые! Кто еще такое мог вытворить? Помнишь, на Калине месяц назад мужику руки и ноги отрубили?
– Ой, Ильинична, тоже скажешь… – фыркнула соседка. – Дружки его, бандиты, небось и порешили. Что одного, что другого.
Старушки начали спорить, перебивая друг друга. Эхо металось по двору, между домами, отчего в голове Константина, забитой мыслями, стало совсем тесно – она затрещала, как перезревший арбуз. Он, прячась в тени сиреневого куста от припекавшего с самого утра светила, поморщился и затушил подошвой ботинка недокуренную сигарету. Те, что он курил почти половину своей жизни, больше не завозили, а остальные… Эти вот воняли, будто котом обоссаные. С досадой сплюнул горькую, тягучую слюну. Бросить что ли?
Вон, в стекле криво припаркованной у тротуара машины, отражается его помятое лицо: коротко стриженные русые волосы, темные проемы впалых глаз с синяками под ними, бороздки морщин, ползущие от носа с горбинкой – спасибо товарищу, заехавшему в детстве по лицу лопаткой – к краешкам губ. А не курил, может и выглядел бы получше, на свой возраст. Хотя… С такой-то работой…
Ну вот как? Как таких опрашивать? Они тебе не только нечистую силу приплетут к делу, но и разведку или инопланетян. За шесть лет работы следователем, чего он только не повидал. Однако убийцами чаще всего оказываются близкие люди и движут ими самые простые, житейские, можно сказать, мотивы: жажда наживы, месть и зависть.
Костя отправил своего помощника по подъездам – опрашивать соседей убитого. И, довольный тем, что избавился от вертевшегося под ногами, не в меру любопытного стажера, вернулся в прохладу собственного кабинета, прихватив по пути бутерброд и американо в кофейне за углом.
День не задался с самого утра. Вызвали чуть ли не с рассветом – не успел даже кофейку глотнуть. Дуб рвал и метал – жестокое убийство без свидетелей на подведомственном ему участке. Дворник обнаружил лужу подсохшей крови, натекшую из-под двери гаража. Гараж вскрыли.
Константин устроился в скрипучем кресле поудобнее, стянул с ног кроссовки и принялся неспешно завтракать, разглядывая фото паспорта жертвы, найденного в барсетке неподалеку от тела, на собственном смартфоне. Александр Донников, двадцати семи лет от роду.
– Младше меня, – пробормотал следователь, потирая щетинистый подбородок жирными от бутерброда пальцами. – Еще бы жить да жить… Кого и чем ты так сильно обидел, Саша?
Далее в ход пошли кадры с места преступления. Гараж как гараж. Подержанная ауди. Картонные коробки на простых, сколоченных из бывших поддонов, стеллажах вдоль стен, измазанные кровью. В них оперативники нашли упакованные аксессуары для телефонов: чехлы, зарядные устройства, батареи. Труп лежал у самого выхода. Вместо глаз – месиво. На руках – синяки и ссадины. Защищался? Судя по всему, ослепнув, жертва пыталась выбраться из гаража и позвать на помощь, но, почему-то не смогла. То ли из-за болевого шока, то ли кто-то запер дверь снаружи.
Допотопный монстр темно-болотного цвета на столе зазвонил, ввинчиваясь трелью в больную голову и отвлекая от какой-то важной мысли, засвербевшей на периферии сознания.
– Майор Заслонов, – промычал он в трубку неразборчиво. – Слу…
– Зайди.
На другом конце послышались короткие гудки.
– Только тебя мне не хватало. – Константин воздел мученический взор к потолку, вытер руки салфеткой и, обувшись, двинулся к двери.
Но на полпути вернулся, в два больших глотка допил кофе – дрянной, сам он дома варит лучше – и, собравшись с мыслями, направился к Поддубному. У того было намного прохладнее, хотя на кондиционере стояли все те же двадцать градусов. Фильтр поменять в своем что ли? Когда он его последний раз чистил? Года два назад? Да, кажется, как в восьмой кабинет переехал, так и почистил, а то воняло из него не пойми чем.
– Костя, Костя… Ты моя кость в горле, понимаешь? – затянул любимую шарманку капитан. – Ты еще по “обрубышу” с места не сдвинулся, так теперь и этот…
– А я-то тут причем? – себе под нос буркнул подчиненный, привычно уставившись на флаг, висевший на стене за спиной Дуба. – Я ему что ли глаза выкалывал?
– Ох, и доиграешься у меня! – ткнув кривым пальцем в него, прошипел начальник. – Переведу! Будешь на дачах сидеть в кустах, комаров кормить да ворье ловить!
Константин понуро повесил голову, изображая раскаяние.
– Чтоб к концу месяца оба дела лежали закрытые у меня на столе! – гаркнул Поддубный. – Все, пошел вон!
До мая оставалось всего три дня. Дело Михаила Чижа, “обрубыша”, крепко попахивало “висяком”. Обезображенный труп дальнобойщика нашли в прицепе его собственной фуры, на стоянке неподалеку от старого Калининского рынка. Друзей у мужчины не было, с родственниками и коллегами он особо не общался. Врагов, по их словам, Михаил вроде бы не имел, дорогу нехорошим личностям не переходил. Тихий, спокойный, немного замкнутый – себе на уме. И вот на тебе – кто-то взял да отрубил такому не конфликтному, незаметному человеку и руки, и ноги, воткнув кляп в рот и оставив истекать кровью. Ни улик, ни свидетелей. Нашли дальнобойщика лишь через несколько дней. Ну и как тут не поверить в сверхъестественное?
К концу дня Костя с ног сбился, опрашивая знакомых Александра – семьи у того не было, он оказался приютским. Ситуация отвратительно напоминала случай с Чижом. И хотя, в отличие от “обрубыша”, у предпринимателя круг общения оказался намного шире, “ну, выпивали иногда вместе”, “да вроде нормальный парень” – картину отнюдь не прояснили. Отчет стажера Виталика тоже оказался бесполезным: соседи ничего не видели и не знают.
Дома было, как в аду – окна выходили на солнечную сторону и за день квартира нагрелась так, что дышать было нечем. Кое-как запихнув в себя полторы сосиски и немного макарон и не осилив оставшуюся часть ужина, Костя вышел на балкон покурить. На улице, хоть и стемнело, было душно, парило. В ночном небе перемигивались звезды. Если бы не гул завода рядом, наверное, слышно было бы, как стрекочут сверчки.
– Хоть бы дождь пошел что ли, – пробормотав, затянулся он.
В ответ где-то внизу, в кустах, согласно мяукнуло.
– Беляш, ты? – позвал Константин.
Кот отозвался, показавшись в тусклом свете подъездного фонаря. Потянулся неторопливо, потерся о нижнюю ступеньку и присел, поглядывая наверх. Недоеденная сосиска и макароны полетели вниз.
Беляш появился во дворе приблизительно полгода назад. С наполовину оторванным ухом, шрамом на морде, бельмом на правом глазу и грязно-белой короткой шерстью, он сразу же стал грозой местных котов. Костя почему-то уважал его и даже подкармливал иногда.
Наконец, с ужином было покончено, а сигарета докурена. Однушка наполнилась прохладным воздухом кондиционера, и мужчина, измученный жарой вкупе с беготней по городу, провалился в сон без сновидений.
* * *
– Конечно, конечно! Да вы не стойте-то! Не стойте в дверях, а то сквозняк! – затараторила дородная женщина, закрывая собой весь проход узкого коридора, и суетливо попятилась назад, к шкафу.
Константин спрятал удостоверение в нагрудный карман, зашел в квартиру и притворил за собой дверь. Пахло щами и чем-то еще – таким до одури знакомым, на мгновение перенесшим его в те годы, когда эти самые щи казались чем-то несъедобным. Сейчас он бы с удовольствием навернул мисочку со сметаной и еще теплой горбушкой хлеба. С его дождевика мгновенно натекла лужица на линолеум. Лило уже вторую неделю подряд. Яростно, с грозами и шквалистым ветром. Где-то за городом срывало крыши и рвало провода, сообщали по радио. Жара, докучавшая ранее, уже не казалась такой ненавистной. За те двадцать минут, что он осматривал внизу, на разбитой тротуарной плитке тело, у него насквозь промокли кроссовки – теперь в них противно хлюпало и чавкало при каждом шаге.
– Что вы можете сказать об умершей?
– Да что тут говорить? – пожала покатыми плечами хозяйка. – Я так и думала, что она с горя сиганет в окно. Ну, или в петлю полезет.
– У Галины были суицидальные мысли? – уточнил следователь, помечая в потертом блокноте.
– Ну были, наверное, да. Как она рассталась со своим, так все ходила мрачнее тучи. Вроде уже и ухажеры другие стали наведываться, повеселела… А вон оно как – не выдержала в итоге и руки на себя наложила. А ведь я ей говорила… ой, кипит!
Соседка погибшей бросилась на кухню, поразительно шустро для своей внушительной комплекции.
– А контакта этого… ее бывшего у вас не найдется случайно? – крикнул вдогонку Костя.