Читать онлайн Звезда заводской многотиражки – 2

Глава первая. Прелюдия

– Ох, мне так стыдно! – щеки Анны на самом деле неожиданно залил яркий румянец. – Я на самом деле не такая…

Эх, в который раз я уже слышу этот рефрен? Я прикусил язык, чтобы не смутить мою прекрасную комендантшу еще больше. Очень уж не хотелось, чтобы она натянула одеяло по самые уши и скрыла от меня свое умопомрачительное тело. Сейчас, в расслабленной неге, запрокинув голову и разметавшись на своем диване-кровати, она выглядела божественно… и совершенно беззащитно. Мне захотелось ее обнять. И я обнял, собственно. Зачем отказываться от таких простых желаний, когда их легко можно исполнить.

Она чмокнула меня в ухо и отстранилась.

– А когда приедет твой отец? – спросила она. – Уже ведь скоро, да?

Я мысленно сосчитал дни. Сегодня было двадцать первое декабря. До Нового года всего ничего, а про отца я наврал Анне что-то около месяца назад. Значит скоро придется врать что-то новое. Что именно, я пока не придумал.

– О чем задумался? – Анна Аркадьевна встала с кровати и подошла к журнальному столику. К моему восторгу, ничем не прикрывшись. Разлила по хрустальным бокалам остатки шампанского. Получилось всего по глотку, конечно.

– Придумываю способ, как бы вас с отцом не знакомить, – ухмыльнулся я.

– Это еще почему? – нахмурилась Анна и протянула мне мой бокал.

– Потому что он тебя очарует, ты в него влюбишься и забудешь своего Ваню, – сокрушенно продекламировал я, дурашливо размахивая бокалом.

– Вот выйду я за него замуж и стану твоей строгой мачехой! – Анна гордо выпрямилась. Ее тяжелая грудь колыхнулась, заставив меня на секунду забыть о предмете разговора. Внизу живота потяжелело, мысли снова свернули в игривую сторону.

«Я видел много порно, которое начиналось точно так же», – подумал я, но вслух этого не сказал. Боюсь, что до порно моя прекрасная комендантша еще недостаточно «повзрослела». Сначала ей надо перестать краснеть за собственные оргазмы и секс при свете.

– Я очень за тебя рада, Иван, – сказала она и снова приподняла бокал. – Ты же еще помнишь, что именно мы празднуем?

Конечно же, я помнил. В сегодняшнем номере «Новокиневского шинника» вышла моя статья аж на полторы полосы. Почти весь разворот, кроме подвала. Для новичка, без году неделя в редакции – немыслимый успех. Но тут было и стечение обстоятельств, и немного удачи, и то, что на самом деле я никакой не новичок.

«Серый человек» был склонен откладывать свою работу до самого дедлайна, чем я и воспользовался. Он готовил техническую статью про авиационную резину, и что-то запропал по своей всегдашней манере. А когда Антонина Иосифовна уже начала нервничать, я подложил к ней на стол парочку готовых материалов, которые можно было как взять по отдельности, так и скомпоновать в один блок. Тоже про авиационные шины, но немного с другого подхода. Я писал про людей, которые работают в цехе. Про творчество рационализаторов и героизм обычного рабочего. Даже за станком постоял ради такого дела, чем изрядно повеселил рабочих цеха. Они прониклись ко мне симпатией, поделились как на духу своими проблемами и чаяниями, ну а я навел на их рассказы социалистический лоск, ввернул парочку узкоспециальных анекдотов и – вуаля! Когда «серый человек» заявился с готовым текстом, очарованная Антонина Иосифовна оторвала взгляд от моих опусов и покачала головой. Даже читать не стала, что он принес.

«Серый человек» и так меня не особенно жаловал, а теперь, можно сказать, за дело не любит. Потому что я весь в белом и на коне. За белым роялем. Ничего плохого не хотел, просто проявил инициативу, захотел показать редактору свою работу на оценку. И так случайно совпало, что тема была та же самая, что и у него. Случайно. Совпало.

Сегодня в редакцию приходил начальник цеха и лично жал мне руку. Расчувствовался. Мол, я глаза ему открыл на то, какие замечательные и самоотверженные ребята и девчонки у него работают. А Федор Олегович скрипел зубами в это время. И пытался потом Дашу против меня настроить тоже, но Даша была занята тем, что разнашивала новые джинсы. Почти не могла дышать, но была так счастлива, что, подозреваю, разозлиться на меня она бы не смогла, даже если бы ей рассказали, что я Чикатила, и до нее трех юных журналисток съел на завтрак. С медом и сгущенным молоком. Запивая кровью невинно убиенных коллег.

Потому что это я попросил Анечку по тихому стукнуть по голове свою Аллу, которая обманула Дашу, подсунув ей тряпки вместо вожделенных штанов. Не знаю уж, что именно она ей сказала, но буквально вчера Мишка принес на работу сверток, в котором лежали новенькие джинсы. Правда, не левис, а монтана, но это было даже лучше.

В общем, не то, чтобы мне хотелось серого Федю унизить, но газета не резиновая, и место под солнцем заслуживает тот, кто лучше пишет.

– Спасибо, милая, – я поднялся с дивана и притянул ее к себе за талию. – И у меня есть еще парочка идей, как мы можем сделать этот день еще лучше…

К себе в комнату я прокрался уже сильно после полуночи. Босиком, чтобы не хлопать шлепками. И чтобы никто не заметил, что я ночью выхожу из комнаты Анны Аркадьевны. Думал, что все уже спят, но как назло, на Егора напала бессонница, и он читал книжку, подсвечивая себе фонариком. Чтобы остальным не мешать.

– О, явился, гулена! – громким шепотом проговорил он. – Опять будешь молчать, как партизан, к кому это ты бегаешь ночь через ночь?

– Настоящие гусары зазря не болтают! – таким же шепотом ответил я.

– Эх, Ваня, за что тебя только бабы любят, а? – он вздохнул и посветил на меня фонариком. – То тебя блондинка какая-то у входа караулит, то вертлявая подружка по делу забежала… Ну вот что они в тебе находят?

– Ты не понимаешь, Егор, – ухмыльнулся я, ныряя под одеяло. – Это не они меня любят, это я их люблю!

– И что? Я вот тоже люблю, но на меня они что-то не вешаются! – от возмущения Егор это произнес почти в полный голос.

– Да что вы расшумелись, спите уже! – подал голос со своей кровати Шурик.

Егор погасил фонарик, а я блаженно вытянулся под тонким одеялом. Попытался вытянуться, но ногой попал в дырку. Да как, блин, оно это делает? Я вроде стараюсь-стараюсь заправлять постель так, чтобы эта треклятая дырка была сверху, и все равно…

– Кстати, Иван, тебе там письмо пришло, – Егор завозился на кровати, сетка натужно заскрипела. – Из Москвы.

– Где письмо? – сонная нега, уже начавшая, было, затуманивать сознание, моментально слетела.

– На стол положил, – прошептал Егор.

– А дай фонарик? – я резко сел на кровати.

– Обойдешься, донжуан доморощенный! – Егор беззвучно захохотал, кровать под ним затряслась. – Утром прочитаешь!

Глава вторая. Детские мечты должны сбываться

– Ты чего смурной такой, Иван? – Эдик навис над моим столом и заглянул мне через плечо. – Психиатрия? А что у нас планируется какой-то материал о психах?

– Хм, что это такое я обнаружил в своих делах, а? – ухмыльнулся я. – Ого, кажется, это длинный нос Эдика!

– Ну мне же и правда интересно! – Эдик тряхнул своей гривой и выпрямился. Сегодня он был в яркой рубахе в огурцах и вязаной жилетке. И парфюм вроде какой-то новый, то-то он норовит все время вскочить из-за стола и подойти то к одному, то к другому столу. – И вообще, если ты псих, то о таком лучше сразу предупреждать!

– И что тогда будет, Эдик? – я сложил дурацкое письмо и сунул его обратно в конверт. Жаль все-таки… Это был совсем не тот ответ, на который я рассчитывал. Феликс так рекомендовал это светило, мол, свойский мужик, растолкует все по полочкам… – Ты начнешь на работу носить охотничье ружье и будешь со мной разговаривать только через прицел?

– Выдумаешь тоже, – фыркнула Даша. – Кто его с ружьем через проходную пропустит?

– Замаскирует под удочку! – Семен сидел на подоконнике и что-то жевал.

– А, я понял, что это! – Эдик расплылся в улыбке. – Внештатником где-то трудишься? В «Вечерке» или в «Молодежной правде»?

– О! – круглое лицо Семена вдруг озарилось вдохновением. – Ваня, а ты на лыжах бегать умеешь?

– Не очень, а что? – я поднял голову от чистого листа блокнота на своем столе.

– А в выходные чем занят? – Семен спрыгнул с подоконника, подошел ко мне и положил руку мне на плечо.

– Нууу… – я закатил глаза.

– Партия сказала, надо, Ваня! – с почти трагичным пафосом проговорил Семен.

Я молча склонил голову на бок в немом вопросе. Вообще-то у меня были планы на выходные, но не особенно конкретные. Мы с Веником договорились прошвырнуться до барахолки и немного обновить мой гардероб. А в остальном…

– Эй, ты же комсомолец! – Семен обиженно шмыгнул носом. Как ребенок. – Тебе положено взять под козырек и сказать: «Есть!»

– А что надо-то? – спросил я.

– Да ничего особенного, гонка на лыжной базе, первенство завода, – Семен невинно потупился. – Поехали со мной, а? Ты поучаствуешь, я напишу?

– Сеня, ты же раньше меня всегда приглашал! – возмутился Эдик.

– Ну и ты тоже поехали, – сговорчиво согласился Семен. – Там все желающие могут участвовать, на доске уже неделю объявление висит!

– Вот ты жук… – Эдик обиженно насупился. – Вот ты, значит, как…

– А давайте все поедем, а? – предложила Даша. – Погоду обещают хорошую, минус десять всего. Даже если не выиграем, то на лыжах покатаемся и чаю попьем.

– Чаю, ага… – Эдик многозначительно пошевелил бровями.

– Это в субботу или в воскресенье? – спросил я.

– Двадцать седьмого, в субботу, – с готовностью отозвался Семен.

– Добро, – я кивнул. Не то, чтобы я был большим любителем покататься на лыжах, особенно на беговых. Из зимних видов спорта как-то все больше сноуборд предпочитал, но, с другой стороны, чего бы за компанию не скататься за город, свежим воздухом подышать? Кроме того, на нашей лыжной базе, если что, есть бильярдный стол на втором этаже. Будет лень кататься, можно будет шары погонять… На барахолку мы все равно собирались в воскресенье.

– Так, мы отвлеклись, Ваня! – строго сказал Эдик и снова навалился на мой стол. – Что ты там такое прячешь от своих товарищей по работе? Да не делай ты лицо кирпичом, я тоже в свободное время для «Вечорки» фельетончики кропаю!

– У тебя новый одеколон? – спросил я, потянув носом. – Импортный?

Эдик аж расцвел. И, разумеется, сразу же забыл про свой вопрос, раз уж внимание на него переключилось. Одним оленьим прыжком подскочил к своему столу, с грохотом выдвинул ящик и принялся всем демонстрировать отчаянно импортный флакон парфюма в соломенной, кажется, оплетке.

– Пра-ста-ра… – прочитал Семен. – Какая интересная бутылочка. Где взял?

– Это подарок! – Эдик сиял, как начищенный профиль Ильича с тяжелой рублевой монеты.

Мои коллеги взялись радостно обсуждать модную современную парфюмерию, а я опять развернул листик письма. Пробежал глазами.

Я рассказал Феликсу Борисовичу историю своей бабушки, просто как некий интересный факт, о котором мне хотелось поговорить. Ну и как любопытную историю, которой мы можем зацепить читателей в своей серии статей. Мол, жил человек спокойно, потом вдруг забыл свое прошлое, назвался чужим именем и сбежал. Примерил, так сказать, чужую судьбу. Феликс о таком, разумеется, слышал, но посоветовал мне обратиться за консультацией к своему старому преподавателю. Из Москвы. Только попросил не ссылаться на него, потому что расстались они не в лучших отношениях. Я написал письмо, обрисовал ситуацию. Мол, пишу статью про такие случаи, хотелось бы получить комментарий.

Откровений я не ждал, но отписка была прямо-таки унизительная. «Все эти, как вы называете, фуги чаще всего вообще не имеют отношения к психиатрии. Девяносто процентов случаев – очковтирательство, обман и мошенничество. А оставшиеся десять – банальная белая горячка. Не гонитесь за сенсациями, молодой человек».

Я посмотрел на настенный календарь. Как быстро, однако, время летит… Судя по моим воспоминаниям, с бабушкой вот-вот должно произойти… это. А я до сих пор ничего по этому поводу не предпринял. Письмо не в счет. Я главного не сделал – не встретился с ней и не наладил контакт. И сейчас рискую пропустить момент, когда с «пришельцем» в ее голове можно будет пообщаться. То есть, до того, как она попадет в закорскую психушку.

Да, надо уже позвонить и назначить встречу. Повод?

А, ерунда, сымпровизирую что-нибудь…

Я встал и подошел к телефону на столе Антонины Иосифовны. Самой ее на месте не было, собственно, поэтому мы и пинали балду, а не занимались делом. Впрочем, мне и заниматься-то ничем было не нужно – материал в следующий номер уже сдан, три других – утверждены в плане.

– Алло, Наталья Ивановна? – серьезным тоном настоящего дипломата сказал я. – Меня зовут Иван Мельников, я корреспондент газеты «Молодежная правда».

– Тааак! – раздался в трубке звонкий и очень молодой голос моей бабушки. – Это что, розыгрыш какой-то? Опять скажете шнур свернуть вчетверо и сунуть себе в ухо?!

«Можете вытаскивать!» – чуть не ляпнул я. Стало смешно и стыдно одновременно. Про шнур в ухо – это же мы с пацанами звонили. Был у нас такой Борька, парень с очень взрослым голосом. Вот он у нас и работал то проверяющим с телефонной станции, то серьезным тоном просил посчитать на кухн всех тараканов, то еще какую-нибудь чушь. У нас была «двушка» на леске, вот мы и развлекались безнаказанно, пока один вредный дед не шуганул нас из автомата, я дернул леску слишком сильно, и монетка с дыркой осталась оборвалась.

– Не понимаю, о чем вы говорите, Наталья Ивановна, – нейтрально сказал я. – В будущих выпусках у нас планируется серия материалов о разных людях, и я хотел бы, чтобы вы стали героиней моей статьи.

– О, с какой это стати? – удивилась бабушка. – Я что, актриса какая-то? Или передовик производства?

– Вы меня, наверное, не помните, – я улыбнулся и продолжил. Улыбку по телефону не видно, зато хорошо слышно. – Я лежал в больнице в отделении, где вы работаете. В шинниках. И вы меня совершенно очаровали своим неподражаемым образом. И я понял, что вы лучше любой актрисы. И предложил редактору идею написать про обычных людей. Так что вы моя муза, Наталья Ивановна.

– Да вы льстец, как я посмотрю, – усмехнулась бабушка.

– Давайте встретимся и поговорим, – предложил я. – Например, сегодня часиков в семь в кафе «Сказка» на Профинтерна. Кофе и мороженое с меня.

– Вы назначаете мне свидание, юноша? – голос бабушки зазвучал кокетливо.

– Именно! – я засмеялся. – Вы же не откажете вашему поклоннику в удовольствии провести с вами один вечер?

– Значит, кофе и мороженое… – бабушка задумчиво хмыкнула.

– Я бы предложил поход в ресторан, но увы, я всего лишь начинающий молодой специалист, и на ресторан у меня нет денег, – доверительно признался я.

– В семь часов? – уточнила бабушка.

– Ровно в семь я буду вас ждать, Наталья Ивановна! – отчеканил я.

Бабушка театрально засмеялась, потом в трубке запищали короткие гудки. Я повернулся к остальным своим коллегам, которые, ожидаемо молчали и слушали внимательно мой разговор.

– Ах, как удобно! – рассмеялась Даша. – Эдик, признавайся, ты тоже так девушкам мозги пудришь?

– Я?! – громогласно возмутился он. – Да ни в жизнь! Чтобы я врал девушке, что собираюсь писать про нее статью…

– Ой, не отпирайся, у тебя на лбу написано, что ты именно так и делаешь! – Даша дурашливо толкнула Эдика в плечо. – Вот такенными буквами. Как вывеска гостиницы «Новокиневск».

– Так, ребята, хорошо с вами, но у меня дела! – сказал я, наводя порядок на своем столе. Письмо на фирменном бланке московской психиатрической лечебницы спрятал в карман. А рабочую тетрадь с заметками и идеями оставил. Федор Олегович, кажется, имеет обыкновение в мои заметки подглядывать, вот я и оставил там для него послание. Даже парочку. Одно неприличное, другое проверочное. Вот и посмотрим, в пушку у него рыльце или нет.

В ленинской комнате образцовой комсомолки Гали не оказалось. Странно, уже почти два часа дня, должна была вернуться с обеда. И спросить не у кого… Я заглянул в профком, но там тоже никого не оказалось, кроме секретарши, которая на мой законный вопрос: «А где все?» только покачала своей высокой прической из стороны в сторону. Ясно, она занята, конец года, отчеты-подотчеты, и прочая бюрократическая мишура. Без блеска, зато всем достанется. Я вышел в коридор и пошел искать.

Заглянул в столовую для начала, мало ли, вдруг еще обедает.

Поднялся в курилку в галерее. Но там сидела только компашка мужиков из планового отдела и обсуждала вчерашний матч не то по футболу, не то по хоккею. Разбираться не стал.

Галю я нашел в актовом зале.

Как и председателя профокома. Там вовсю кипела бурная деятельность – в центре уже стояла высоченная елка, а рабочие на стремянке развешивали на ней миниатюрные копии шин на красных бантах.

«С Новым 1981 годом, дорогие заводчане!» – гласили белые буквы на красном полотнище, растянутом над сценой.

– …поощрять безответственность и безалаберность, – гнусавил профорг, который сегодня был похож на снулый баклажан еще больше, чем обычно.

– По-вашему, ответственность – это сидеть на стуле с протокольным лицом, да? – щеки Гали полыхали, а глаза метали молнии. Будь они настоящими, от председателя профкома осталась бы кучка пепла.

– А что тогда такое алаберность? – спросил я. – Привет, Галя. Здравствуйте, Вячеслав Климович.

– Он собирается превратить новогодний праздник в скучное собрание, – в голосе Гали зазвучали слезы. – А это же праздник! Надо, чтобы люди расслабились, потанцевали, выпили шампанского в конце концов.

– Вот пусть они дома свое шампанское и пьют, – унылым тоном заявил председатель профкома. – А на заводе новый год – это прежде всего подведение итогов.

– А что прикажете делать с творческими коллективами, которые мы пригласили? – тонкие ноздри Гали раздувались. – Вячеслав Климович, в конце концов у нас мероприятие во Дворце Культуры! Куль-ту-ры, понимаете? А не собраний…

– Галя, я уже сказал, что… – Вячеслав Климович вздохнул.

– А совместить никак? – спросил я с видом наивного юноши, только что спустившегося с горного пастбища. – Ну, скажем, первая половина мероприятия – это подведение итогов, а вторая – танцы и творческие коллективы. А?

– Так, молодой человек… – он посмотрел на меня, силясь вспомнить, как меня зовут. Видимо, память в его баклажановых мозгах была короткая. Хотя вряд ли, прекрасно этот хрен меня помнит.

– Иван Алексеевич, – любезно подсказал я.

– Иван… Алексеевич… – он шумно выдохнул. – Я понимаю, новогодние елки для детей. Мы их проводим в нашем Дворце Культуры. Но что еще за елка для взрослых? Что придумали-то?

– Но мероприятие же в директор утвердил! – сказала Галя и помахала тоненькой пачкой листков в своей руке.

– Вот что, Галя, вы, пожалуйста, успокойтесь, – председатель профкома посмотрел на Галю с укоризной. «Чем-то на осьминога еще смахивает, вот что», – подумал я. – Водички попейте. И перестаньте тут устраивать мне сцены. Иначе я поставлю вопрос о том, годитесь ли вы вообще для общественной работы.

– Ах… – Галя от возмущения задохнулась.

– Донесите, пожалуйста до начальников цехов и отделов, что им нужно будет подготовить выступление по итогам. Минут по пятнадцать.

– Но это же… Мы же… – на глаза Гали навернулись слезы.

– Мы все сделаем, Вячеслав Климович! – бодро заверил я, ухватил комсорга за рукав и потащил к выходу из зала.

– Да куда ты меня тащишь, Ваня?! – возмутилась она. – Я же еще не…

– Все отлично, пойдем! – прошептал я и приобнял ее за талию.

– Но что я скажу ребятам? – губы Гали задрожали.

– Ты только не плачь, – я склонился к ее уху и зашептал. – Говорю же, у меня идея. Ты смотрела «Карнавальную ночь»?

– Ну да? – она нахмурилась. – И что?

– Что он сейчас сказал? – я мотнул головой в сторону председателя профкома, который как раз взялся помогать советами рабочим, наряжающим елку.

– Про отчеты на пятнадцать минут от цехов и отделов, – Галя всхлипнула.

– Так вот, я повторяю свой вопрос, – я склонился к ее уху. – Ты смотрела «Карнавальную ночь»?

Брови Гали зашевелились, между ними пролегла морщинка. Потом она посмотрела на меня и прищурилась.

– Ты предлагаешь сказать, что… – уголки губ девушки поползли вверх.

– Пусть готовят отчеты в танцах, стихах и прочей самодеятельности, – сказал я. – До тридцатого еще вагон времени, успеют отрепетировать. Хочешь, прямо сейчас настучим на машинке высочайшее указание подготовить отчеты в виде номеров художественной самодеятельности?

– А нам потом выговор не объявят? – с сомнением проговорила Галя. – За такое самоуправство?

– Да и пусть! – я схватил ее за руку и потащил в сторону ленинской комнаты. – Зато у нас будет нормальный новогодний праздник, а не унылое собрание.

На площадь Октября я приехал примерно за полчаса до назначенного часа икс. Вытолкался из троллейбуса, битком набитого спешащих по домам горожан, выкинул в урну билетик и направился в сторону кафе «Сказка». Треугольная деревянная избушка посреди заснеженного сквера выглядела и правда очень сказочно. В детстве я там был всего пару раз, и это на меня произвело прямо-таки неизгладимое впечатление. Это было единственное кафе-мороженое, которое стояло отдельно от жилого дома и при этом не было обычной «стекляшкой». У него был собственный дизайн и декор. Столы и стулья были деревянные, из полированных половинок толстенных бревен, а сложная геометрия внутреннего пространства произвела на меня-ребенка совершенно неизгладимое впечатление. Я много раз пытался упросить родителей сводить меня сюда еще раз. Но они отнекивались и отмазывались обычным мороженым в стаканчике. Или молочным коктейлем из соседней «стекляшки». Мол, далась тебе эта «Сказка», вот такое же точно мороженое, ешь и помалкивай.

И я тогда еще обещал себе, что когда вырасту, буду обязательно ходить в кафе «Сказка» каждую неделю.

Вот только когда я вырос, это милое сооружение из стекла и дерева попала в зону бандитской разборки, его дотла спалили, а на его месте построили другое кафе. Которое сначала было рестораном «Элегия», потом арт-галереей, а потом его выкупил макдак… В общем, не смог я тогда выполнить обещание. Хато могу сейчас.

Я взялся за деревянную ручку двери и вошел.. Практически, с замиранием сердца. Все-таки, детская мечта моя исполнялась.

Я отвесил мысленного пинка внутреннему голосу, который попытался вякнуть что-то вроде «бедненько, но чистенько». И подошел к стеклянному прилавку стойки. Надо же, мороженого здесь было целых три вида – сливочное, шоколадное и пломбир. Можно было посыпать шоколадной крошкой, орехами или полить клубничным сиропом или сгущенным молоком. За стеклом стояли стройные рядочки корзиночек, лоснились бока эклеров, щетинились посыпкой пузатенькие шу. Милота…

– Кофе, пожалуйста, – сказал я и посмотрел на часы. До семи еще двадцать минут. Эх, гулять так гулять! – И пломбир с орехами. Сто пятьдесят граммов.

Тонкие бока креманки холодили пальцы. В чашечке плескался кофе с молоком. Слова «эспрессо», «капуччино» и «латте» здесь узнают еще через много лет.

Я устроился за столиком возле окна, смотрел вокруг и как дурак улыбался. Плафоны на поленьях, подвешенных к потолку. Резные деревянные панели на стенах. Понятно, что сейчас этот интерьер вовсе не выглядел для меня чем-то особенным. Но волна восторженных детских воспоминаний смыла циничный скепсис начисто. И еще я отчетливо осознал, что вовсе не скучаю по мобильному телефону.

Надо же, отвык, пары недель не прошло…

Я посмотрел на часы. Пять минут восьмого. Неужели не придет?

Глава третья. Некоторые уроки школы жизни лучше прогуливать

– Девушка, ну подумайте сами! – раздался вдруг от стойки знакомый звонкий голос. – Раз у вас есть камин, значит он должен гореть! А вы в него коробки какие-то сложили…

– Женщина, ну что вы тут устроили? – раздраженно ответила на претензию продавщица. – Камин мы разжигаем по выходным, а сегодня понедельник.

– И что, по-вашему, в понедельник людям радость не нужна? – моя бабушка оперлась на прилавок ладонями и подалась вперед. – А если вы дрова экономите, то хоть коробки эти уберите, не позорьтесь!

– Вы заказывать что-нибудь будете? – устало спросила продавщица.

«Привет, бабуль!» – чуть было не сказал я, но вовремя прикусил язык.

– Добрый вечер, Наталья Ивановна, – я остановился рядом с ней. – Это я вам назначил здесь рандеву.

– Рандеву! Надо же, какие слова вы знаете, молодой человек! – бабушка оглядела меня критическим взглядом с ног до головы. – А ведь я вас помню! Вы в четвертой палате лежали, с сотрясением мозга!

– Какое мороженое вам купить? – спросил я, подмигивая утомленной неожиданной разборкой продавщицы. Та кисло улыбнулась.

– Иван, вот вы скажите! – бабушка уперла руки в бока. – У них камин есть, а они его не разжигают! Раньше зимой здесь всегда горел камин, это очень красиво и уютно. А сейчас?

– Шоколадное с орехами? Я угадал? – спросил я.

– А что вы тему переводите? – бабушка ухватила меня за локоть. – Вам же тоже наверняка хочется, чтобы камин горел!

– Наталья Ивановна, зачем же девушку-то с этим тормошить? – я развел руками. – Ее работа – коктейли смешивать и мороженое орешками посыпать. Про камин – это до начальства нужно доносить. В жалобной книге, например, написать. Есть у вас жалобная книга?

– Ой, вот еще писать! – бабушка всплеснула руками. – Мороженое, говоришь? И кофе… А коньячка у вас нет?

– Спиртное не подаем, – хмуро ответила продавщица.

– Так что? Шоколадное с орехами? – снова спросил я.

– Я не ем сладкое, фигуру берегу! – кокетливо сказала бабушка и провела руками по своей талии. Изящной, надо признать, что уж. Она всегда была хрупкой и очень подвижной дамочкой. – Хотя черт с ней, с фигурой! Давайте шоколадное! С шоколадом. И эклер. И кофе.

Я подвел бабушку к своему столику и помог снять пальто. Зеленое, с зеленым же песцовым воротником. «Мексиканский тушкан», – подумал я и чуть не фыркнул. Бабушка этот воротник откуда-то притащила, соседка что ли старое пальто выбрасывала. А она его причесала, починила и покрасила зеленкой. Она это год назад примерно сделала, и периодически ей приходилось его подкрашивать – зеленка не особенно стойкий краситель, то выцветает, то в мокрый снег расплывается… Ее любимая белая блузка после мокрого снегопада покрылась зелеными разводами, и ее тоже пришлось красить. Пальто это тоже было переделано. Изначально оно было больше похоже на бесформенный мешок, но бабушке хотелось, чтобы оно было кокетливо-приталенным и подчеркивало ее тонкий стан. В общем-то, получалось у нее гораздо лучше, чем у той же Лизоньки.

Это было очень странно.

Ощущение нереальности зашкалило настолько, что хотелось себя ущипнуть. Я сидел в кафе мечты своего детства, а напротив меня сидела моя любимая бабушка. Та самая дамочка чьи закидоны не раз и не два заставляли судачить о ней всех соседей. Она кутала хрупкие плечи в цветастый цыганский платок, ее волосы были уложены в стиле «если бы кинозвезды ходили по красной дорожке в формовке». Шапку она снимать не стала, как и все остальные женщины в кафе, кстати. Так и сидели – кто в норковом «колпаке», кто в пушистой «папахе», как у Нади из «Иронии судьбы». Кто в вязаной с помпоном.

Моя бабушка была самой странной из всех бабушек, которых я видел. Бабушки моих друзей детства носили платочки, пекли пироги и заседали на скамейках, как им, бабушкам, и полагалось. Моя была не такая. Она трижды была замужем, а сейчас находилась в поиске четвертого мужа, но найти его не успела, потому что превратилась в другого человека, а вскоре после этого умерла. Она была взбалмошной, вздорной, любила выпить и не скрывала этого. Громко смеялась, вызывающе одевалась. При этом работала санитаркой в больнице. Она была как Веник. Только женщина. Детство ее пришлось на войну, а потом она закончила школу, вильнула хвостом и укатила из Новокиневска аж на Сахалин. Там она познакомилась с моим дедом, тоже, кстати, из этих мест. Родила двоих сыновей, потом они развелись. Она снова вышла замуж, на этот раз за актера театра. Но через год снова развелась. Потом сходила замуж третий раз, и этого «деда» я даже помню. Он был ее моложе лет на пятнадцать, чуть старше отца. И развелись, когда она неожиданно закрутила роман с музыкантом из ресторана «Новокиневск». После этого мы какое-то время жили все вместе, но потом она откуда-то взяла отдельную квартиру. Черт его знает, откуда. Она все делала как-то очень легко, с налетом небрежности и чертовщинкой.

Будто вокруг был вовсе не Советский Союз, страна строгих правил и догм, а… даже не знаю. Какой-то сказочный мир. «А что, так можно было что ли?» – тянуло меня спросить каждый раз, когда бабушка отчебучивала какой-нибудь очередной финт.

Я очень ее любил, когда был ребенком. Больше, чем родителей, точно. С ней никогда не было скучно.

И вот сейчас я сидел в кафе «Сказка», а она сидела напротив меня и кокетливо рассказывала, как играла в любительском театре на котельном заводе, куда ее каким-то ветром занесло поработать. Образования у нее никакого, кроме школьного не было. Но ей это совершенно не мешало. Она обожала читать и смотреть «трофейные» фильмы. Постоянно зарисовывала какие-то наряды, а потом пыталась из изобразить из подручных средств, до каких дотягивалась. Старые шторы и покрывала, уродливые платья из магазина, отрезы ткани, пылившиеся без дела на антресолях…

Любила она красивое, что уж. И покрасоваться любила. Стареть в сорок она категорически отказывалась, кажется, у нее жизнь только начиналась в любой день и в любом возрасте.

Нда…

Что же с тобой скоро случится, Наталья Ивановна?

Что за катаклизм встряхнет твои вздорные и удивительные мозги и превратит в другого человека?

Я любовался, как она ест мороженое и запивает его кофе маленькими глоточками. Держит отставленным мизинчик. Манерно смеется, запрокидывая голову.

Слушал рассказы о голодном детстве во время войны. Сказала, что помнит все, хотя ей и хотелось бы забыть.

Задал ей вопрос, который с детства меня мучил.

Сахалин? Почему, черт возьми, Сахалин? Как ее вообще туда занесло?

Ответ оказался в ее духе.

– Я прочитала книгу «Остров сокровищ» и поняла, что во что бы то ни стало хочу побывать на острове, – сказала она. – Потом посмотрела на карту Советского Союза и поняла, что ближайший доступный остров – это Сахалин. Тогда я разбила свою копилку, и денег мне хватило аккурат на дорогу.

Удивительная женщина…

Мы расстались отличными друзьями. Надеюсь, что в ее сумасбродной голове не возникло мысли примерить на меня роль ее очередного жениха… Как-то неудобно бы получилось.

И мы договорились встретится завтра. Потому что я наплел ей, что чтобы написать про нее отличный текст, мне нужно как можно дольше с ней пообщаться в самой разной обстановке. На работе, в кафе, на прогулке, в столовой, на лыжной базе… Интересно, если я привезу бабушку на лыжную базу, это нормально воспримут? Так-то она тоже, получается, работает на шинном заводе. Больница-то наша. Значит формально…

В общагу я вернулся в прекрасном настроении. Даже забежал по этому поводу в кулинарию и прикупил полкило «новинки», чтобы было с чем чайку попить за вечерними разговорами. В комнате нас сейчас осталось всего трое, правда Егор и Шурик уверяли, что это ненадолго. У Кирилла Григорьевича случился ренессанс чувств с бывшей женой, так что он вернулся в свою же квартиру. Правда, вещи забрал не все. Хоть и уверял, что на днях заскочит и все заберет.

– Да она просто выдерга, баба его! – объяснил Егор. – Ей на Новый год кавалер нужен, а на горизонте никого подходящего нет, вот она и приползла к Кириллу. Мур-мур-мур, мой кроличек… Тьфу. А потом он опять будет ходить, как в воду опущенный… До старого Нового года вернется, зуб на сало!

Но сейчас в нашей комнате было неожиданно многолюдно. Собралось человек, наверное, десять из местного «футбольного клуба». По причине случившейся тут у Шурика личной жизни.

А я-то надеялся посидеть в тишине и, может даже, поработать перед сном…

– Ты ей чересчур волю-то не давай! – наставлял закоренелый холостяк дядя Миша. Почему-то так повелось, что его гладкая лысина стала у мужиков талисманом перед свиданиями. Если, мол, хочется, чтобы все прошло чики-пуки, то надо потереть перед выходом из общаги его зеркально-сияющий череп. – Бабы – они такие! Ты ей слово – она тебе десять. И если ее сразу к порядку не приучить, то сядет на шею и ножки свесит.

– Дядя Миша, ты же сам женат не был, чего советы-то раздаешь? – вклинился Егор.

– А я потому и не был, что про баб все знаю! – дядя Миша захохотал, громко раскрыв рот.

– Красивая краля-то хоть? – спросил, цыкнув зубом, Волоха. Внешне он был гопник гопником – плечи ссутуленные, походка вразвалочку, на голове – кепончик. И курит много, в его комнату зайти нельзя, табачный запах просто с ног сбивает. Вот и сейчас он тоже сжимал в зубах сигарету без фильтра. Вот ведь нафиг. Теперь тут еще неделю вонять будет…

– Красивая, – смущенно ответил Шурик.

– А познакомились вы как? – спросил парень, имени которого я не запомнил. И, кажется, он вообще не работал на шинном заводе, а место в общежитии по блату получил. Или за взятку.

– Да я зайцем в трамвае проехал, а она контролером в депо работает, вот и поймала меня, – Шурик мечтательно улыбнулся. – Заставила меня до конечной ехать, протокол составила. Я штраф заплатил, а потом решился и позвал ее погулять.

– А она что? – Волоха снова цыкнул зубом.

– Сказала, что подумает, – Шурик внезапно помрачнел. – Надо же ей цветы какие-нибудь купить?

– Да погоди ты с цветами, она может и не придет еще, – по-соседски «успокоил» дядя Миша. – А денежки – тю-тю.

То, что девушка может не прийти на свидание после фразы «я подумаю», Шурику, похоже, в голову как-то не приходило.

– А ты что скажешь? – Шурик повернулся ко мне.

– А я что, по-твоему, эксперт что ли? – я спихнул рассевшегося на моей кровати парня и завалился прямо поверх покрывала. – Ты куда ее вести-то собираешься?

– Не знаю, думал, мы просто погуляем… – Шурик снял очки и принялся их усердно протирать, будто они запотели.

– Ну ты даешь! – я хохотнул. – Погуляем! Не месяц май на улице-то! Девушка, может, будет в колготочках капроновых и сапогах с каблуками, а ты ее в пешее путешествие потащишь. Вы встречаетесь-то где?

– У ЦУМа, под часами, – ответил Шурик.

– Ну так веди ее в ресторан «Центральный», он рядом, – я пожал плечами.

– Ага, в «Центральный»! – воскликнул Егор возмущенно. – Там мест никогда нет! Точнее, есть, но только для тех, кто червонец заплатит. И еще надо, чтобы одет был весь из себя прилично. А ты на Шурика нашего посмотри!

– А что Шурик? Нормальный у нас Шурик! – заявил дядя Миша. – Только рохля! И не вздумай эту кралю в ресторан вести! Вот еще, обрыбится! Сначала этсамое, потом ресторан. А то зазря только деньги потратишь!

– Да что ты заладил, дядя Миша, с деньгами со своими? – Егор даже с места своего насиженного поднялся. – Он так не женится никогда, если над каждой копейкой трястись будет. А так хоть в ресторан сходит. Значит, слушай. Подходишь к дверям «Центрального», за ними видишь протокольную рожу в галстуке. А на дверях табличка «мест нет». Показываешь ему через стекло червонец, тогда он двери-то и откроет. Ты ему этот червонец незаметно в карман суешь и – вуаля! – ты в ресторане.

– За червонец столик не дадут только, – подал голос молчавший до этого момента дядя Сережа. – За столик надо четвертной заплатить. Червонец – это в бар только.

– Так оно даже и лучше, если в бар! – Егор хлопнул Шурика по плечу. – Чинно посидите за стойкой, как в кино. И не надо позориться с вилками-ножами этими…

– А в ресторан обязательно? – жалобно проговорил Шурик.

– В кино еще можно, – сказал я. – Только там не поговоришь особо.

– А разговаривать о чем? – вид у Шурика становился все хуже и хуже.

– Слушайте, так это… Раз он на свидание идет, так может мы ему пустую комнату организуем, а? – Егор заговорщически всем подмигнул. – Дядя Миша, ты же сейчас один, может уступишь по-товарищески Шурику, а? Для устройства личной жизни?

– Так сами бы и уступили, раз заботитесь, – прищурился дядя Миша.

– Так у тебя уютнее будет, а у нас – какая романтика? Четыре койки и стол, тоже мне обстановка! – хмыкнул Егор.

– Вот пусть любую и выбирает, куда кралю свою заваливать, – дядя Миша захохотал.

Шурик покраснел и вскочил. Быстрым шагом двинулся в сторону выхода. Потом резко повернулся и подошел ко мне. Схватил за рукав и потащил за собой. Я чуть не навернулся с кровати от его резкого движения.

– Шурик, ты чего? – недоуменно спросил я, когда он выволок меня за дверь.

– Да ничего, – буркнул он. – Зачем я вообще сказал Егору про это свидание? Теперь мне под землю провалиться хочется от их советов.

– Ну пойдем тогда в комнату отдыха, телек посмотрим, – предложил я. – Пусть дальше без тебя тебе советы дают.

– Слушай, ты это… – Шурик покраснел еще сильнее, даже кончики ушей стали ярко-алыми. – Я у тебя видел эти штуки… В такой серебристой обертке…

– Какие еще штуки? – сначала не понял я. А потом как понял! – А, презервативы что ли?

– Ты где такие достал? – не глядя на меня спросил он.

– Где взял, там уже нет, – я вздохнул. Презервативы – это была прямо боль… Разумеется, чуть ли не первым делом я заскочил в аптеку и прикупил пару штук, изготовленных на баковском республиканском заводе резиновых изделий. Раскрутил щедро присыпанную тальком штуку… Нда, плодитесь и размножайтесь, как бы говорит этим предметом наша родная советская власть. Даже не представляю, как это использовать можно. Под краном перед надеванием что ли помыть?

Потом поговорил с Аней, чтобы та спросила у Аллы, есть ли что? На мое счастье у нее завалялся десяток цветных презервативов аж из Франции. Ну я честно их все и выкупил. Чуть ли не четверть получки истратил. Благо, первую из наших с Феликсом Борисовичем статью утвердили на публикацию, так что где-то завтра-послезавтра должны подкинуть еще деньжат. И теперь из этого запаса осталось только три.

– А можешь спросить, пожалуйста? – взмолился Шурик и бросил на меня короткий взгляд. Потом снова отвел глаза.

– Какие у тебя, однако, далеко идущие планы, – усмехнулся я. – У ЦУМа, под часами, погулять, первое свидание… Да ладно, ладно, не красней! Пойдем в комнату отдыха. Позвоню, спрошу.

Из комнаты раздался взрыв хохота. Шурик, только-только переставший быть пунцовым, снова залился краской. Я бодрым шагом направился к лестнице.

В комнате отдыха, к сожалению было совсем даже не пусто. Четыре дамочки сидели на диванах, две вязали, одна вышивала. А на экране показывали концерт в честь шестидесятилетия ленинского плана ГОЭЛРО. Даже не знаю, что это, наверняка что-то связанное с электричеством.

– Доброго вечера, дамы! – я широко улыбнулся. Самая старшая посмотрела на меня с неодобрением. Ну или может у нее просто лицо такое. – Нет-нет, на телевизор я не претендую. Я только позвонить!

Телефон Ани я уже помнил на память. Как и телефон Веника, собственно. И Феликса. Да уж, подалуй, стоило отказаться от мобильника, чтобы вспомнить, какой на самом деле обширный у нас объем памяти, если не забивать его все время всяким мусором.

– Анечка, привет! – бодро поздоровался я. – Не отвлекаю?

– Ваня, ты можешь приехать прямо сейчас? – вдруг сказала она. И голос у нее был… непонятный.

Глава четвертая. Вспомнить все

Промерзший автобус, дребезжа всеми своими запчастями, несся по пустому Закорскому тракту. Кроме меня пассажиров было всего трое – клюющий носом дедок с зажатым между коленями станковым рюкзаком и две женщины в одинаковых черных шубах и меховых шапках. Я устроился рядом с серо-синим ящиком кассы. На каждом ухабе эта коробка с ручкой для выкручивания билетиков подскакивала, монетки внутри немелодично брякали. А я заключал сам с собой пари, упадет мой пятачок, повисший на краю ленты, внутрь к остальным монетам, когда тряхнет следующий раз, или нет. Пока держался.

Масляно-желтый свет редких фонарей выхватывал из окружающей ночи то стенд с улыбчивым олимпийским мишкой, который поставили еще летом, и так до сих пор и не убрали. То кусок бетонного забора с темным нагромождением контейнеров за ним, то памятную стелу в честь какой-то годовщины Великого Октября. Автобус чуть сбавлял скорость рядом с пустыми остановками, но когда никто из имеющихся в наличии пассажиров не делал движения к выходу, снова жал газовал и мчался дальше.

Я выскочил на своей остановке. Водитель, зараза такая, тронулся, не успев даже остановиться. Меня обдало ледяной крошкой и облаком выхлопных газов. Я прошипел про водилу матерное и потащился по тропинке к тепло мерцающей окнами громадине дома.

Немного странно было. Я ехал в том же лифте, что и в прошлый раз. Только теперь к моим собственным воспоминаниям об этом добавились еще смутные образы, доставшиеся мне под гипнозом от предшественника. В какой-то момент даже как будто поджилки затряслись. Только не у меня, а у Ивана. Я тряхнул головой, прогоняя неприятное ощущение свободного падения и ледяного ветра в лицо.

В этот момент двери лифта разъехались и выпустили меня на сумеречную площадку. Напротив на стене – знакомая уже цифра 8. Двадцать ступенек. Пимпочка звонка.

Торопливые легкие шаги с той стороны, замок щелкнул, дверь открылась.

На пороге стояла Аня. Немного растрепанная, в коротеньком халатике, рыжеватые волосы схвачены красной ленточкой.

– Ваня, – она порывисто шагнула ко мне быстро обняла, отпрянула и затащила внутрь. – Спасибо, что приехал.

– Да нет проблем, Анюта, – я огляделся. – Что тут у вас произошло?

В квартире царил разгром. Верхняя одежда с сорвана с вешалки и валяется кучей на полу. Дверца шкафа оторвана и болтается на одной петле. Зеркало треснуло, будто в него стукнули чем-то, но не добили. Непонятно что ему мешает рассыпаться на тысячу осколков.

Через приоткрытую дверь спальни было видно, что там та же история – вещи в беспорядке валяются на полу, и выбрасывали их явно невежливо. Ящики комода вывернуты с корнем, дверцы всех шкафов и шкафчиков тоже безжалостно отоломаны. Дверь во вторую комнату была закрыта.

Аня за руку потащила меня на кухню.

Прямо на полу, привалившись к стене, сидела Алла. Та самая неприятная женщина, похожая на тумбочку. Она уткнулась лицом в колени, короткие волосы растрепаны. Разгром – тоже в наличии. Причем здесь все еще хуже – на полу валяются осколки тарелок и пустые жестяные банки с надписями «сахар», «мука», «рис». А содержимое этих банок возвышается грудой в раковине.

– Что тут произошло? – спросил я. Алла не пошевелилась, так и осталась сидеть, сжавшись в комок, на полу и слегка покачиваться.

– Я пришла час назад, а тут – вот это… – прошептала Аня.

– А Мишка? – я прикусил язык, не закончив вопрос.

– Я хотела позвонить, но не стала, – Аня вздохнула. – Он же не знает.

– Что-то искали? Деньги-драгоценности? – спросил я. Блин, какого черта? Я думал, вся эта фигня с рэкетом начнется еще нескоро, лет через десять, по крайней мере… – Милицию вызвали?

– Какая еще милиция, ты что, идиот? – раздался глухой голос снизу. Голову Алла так и не подняла, говорила себе в коленки. – Я в тюрьму не хочу!

– Так это же вас ограбили, – я пожал плечами.

– Чего ты вообще опять его притащила? – зло прошипела Алла. – Хахаля этого своего…

– Потому что кто-то другой может разболтать, чем ты тут занимаешься, – спокойно проговорила Аня.

– Так-то и я могу разболтать, – я скривился. – Напомнить вам, дамочка, как вы моей подруге подсунули всякое тряпье, забрав у нее всю зарплату?

– Еще учить он меня будет, молокосос! – Алла, наконец, подняла лицо. Красные глаза и опухший нос не сделали его привлекательнее.

– Можно подумать, вы не знали, что если обманывать людей, то в конце концов могут произойти всякие неприятности, – я сжал зубы. Ненавижу такие ситуации! Если бы не Аня, уже давно крутил бы 02… Хотя что Аня? Можно подумать, я точно знаю, что она – ангелочек с крылышками, только сестра у нее – барыга и мошенница. По большому счету, я все еще не знаю про нее ничего, кроме того, что мой предшественник в этом теле на нее подрачивал.

– Да много ты понимаешь в жизни вообще! – Алла вскочила на ноги и ринулась ко мне. Толкнула меня в грудь обеими ладонями. – Может быть, ты своим родителям дом в деревне ремонтировал? Или кооперативную квартиру сестре устроил? Осуждать он меня будет, щенок! Да на моей шее добрый десяток человек сидит, припеваючи!

– И это несомненно дает вам право грабить других людей, ага, – я осторожно поймал ее за запястья, чтобы она не затеяла лупить меня кулаками. Еще, блин, не хватало!

– Ваня! – прикрикнула Аня. – Я тебя не затем позвала, чтобы ты скандалил!

– Догадываюсь, – хмыкнул я. – Поссориться вы и без меня могли на отличненько.

– Он был здесь, – Аня сказала это одними губами. Но так, что я смог прочитать. А вот Алла стояла спиной. – Мне стало страшно, вдруг они вернутся. И бросать ее одну нельзя. Кого я еще могла позвать? Мишка не знает, а ты знаешь, но пока не разболтал. Надеюсь, и сейчас будешь помалкивать. Ты ведь будешь, да?

– Ты боишься, что они вернутся? – спросил я.

Продравшись через недомолвки, экивоки и периодически вспыхивающие пикировки между мной и Аллой, я сумел, наконец примерно понять, что произошло. Какой-то мужик заявился под видом покупателя, а когда Алла открыла дверь, в квартиру вломились двое. С шутками-прибаутками разнесли квартиру, выискивая тайники и захоронки. И саму Аллу немного побили, чтобы хотя бы намеками «тепло-холодно» подсказывала, где у нее спрятано все самое вкусное. Сначала Алла думала, что это просто ограбление, потому что всех троих впервые в жизни видела. Но потом, когда квартиру, наконец, выпотрошили, Аллу притащили на кухню и сели поговорить. И рассказали, что Алла-де слишком нечистоплотно работает. Берет товар на реализацию, а по ходу дела прихватывает всякие ценные вещи. И все бы ничего, но в последний раз она стырила уникальный антикварный перстень. Дорогой, конечно, но вещь памятная, надо бы вернуть. Алла клялась, что сроду ничего чужого не брала, тем более – этот перстень. И ничего такого у нее нет. Тогда троица сообщила, что не верит ни единому ее слову. Но готовы взять деньгами. А поскольку вещь была бесценная, то и платить она будет всю оставшуюся жизнь. По тысяче рублей каждый месяц. А прежде чем бежать в милицию, пусть подумает, на сколько лет ее саму упекут в тюрячку, как только любые опрошенные свидетели откроют рот.

Судя по многозначительным взглядам Ани, это было не все. Но сообщать мне подробности про загадочного «него» при Алле она явно не хотела.

Потом пришлось потратить некоторое время, чтобы навести хотя бы минимальный порядок. И в конце концов, Алла оставила нас, скрывшись за дверью в своей комнате.

– Рассказывай, – сказал я, усевшись на скрипучую раскладушку. – А то интрига начала затягиваться.

– Это был Прохор, – сказала девушка тихо.

– Это точно? – я посмотрел с недоверием. Понятия не имел, о чем она, но разговор надо было поддержать, чтобы вытянуть побольше информации. – Ты же говоришь, что не застала напавших.

– Это точно был он, я уверена, – Анна переплела пальцы. – Что вообще на тебя нашло? Зачем ты на нее так налетел? Ей и так плохо…

– Давай не будем сейчас спорить, ладно? – предложил я примирительно. – Прохор же в Москве, разве нет? Что у него за дела в Новокиневске?

– Ты заболел что ли? – Аня нахмурились.

Я смотрел на меняющиеся на ее подвижном лице эмоции. Недоверие, раздражение, гнев. Вот же, засада. И не скажешь ничего прямо. Придется врать изобретательно.

– Можно сказать и так, – хмыкнул я и скривил губы в горькой усмешке.

– Что ты имеешь в виду? – еще больше нахмурилась Аня.

– Понимаешь, тут такое дело… – я смущенно потупился. – Доктор сказал, что, видимо, от удара кое-какие вещи из моей памяти исчезли начисто. И память у меня сейчас похожа на рваное лоскутное одеяло. Тут помню, тут не помню, тут я рыбу заворачивал…

– И что в Москве было, не помнишь? – глаза Ани широко открылись.

– Частично и как-то… неконкретно так, – я неопределенно покрутил рукой. – Доктор сказал, что пробелы в памяти будут заполняться, и возможно, не всегда настоящими воспоминаниями. Так что будет лучше, если ты сейчас с самого начала мне все расскажешь, чтобы я ничего случайно не додумал.

– Но ты помнишь, что все это из-за тебя произошло? – спросила Аня осторожно.

– Догадываюсь, – я грустно усмехнулся. – Но лучше говори, а не спрашивай, ладно?

– А доктор – это что, психиатр? – она подозрительно прищурилась.

– Знакомый, ага, – кивнул я. – Я когда в морге проснулся, вообще был как чурбан. Сейчас полегче. Только ты не говори никому, ладно?

– Я никогда никому ничего лишнего не сказала, – неожиданно обиделась Аня. – Даже Алле сегодня…

– Ань, давай к делу, – я подался вперед. – Так что с Прохором? Почему ты думаешь, что это точно он?

– Да потому что… – Аня шумно выдохнула. – Я даже не знаю, с чего начать! Еще когда ты только закусился вывести его на чистую воду, помнишь, в прошлом году? Когда ты диплом писал, а он… – Аня многозначительно замолчала.

– Аня, перестань меня проверять, пожалуйста, – я посмотрел на нее исподлобья. – Ты же вроде знаешь, что я с балкона упал, думала это как-то без последствий что ли пройдет?!

– Ой… – она как-то резко побледнела. – Прости… Я так обрадовалась, что ты живой, что даже как-то не подумала… А как вообще так получилось? Ты же не… Ты же…

– Понятия не имею, Ань, – хмыкнул я. – Чудо какое-то, не иначе. Очнулся в морге, живой-здоровый. И ни черта почти не помню, но доктор сказал, что в моей ситуации это норма. Было бы странно, если бы вообще без последствий все прошло.

– А как это… Ну… – Аня замялась.

– Ань, давай не будем, ладно? – я отвернулся. – Не знаю, как, честно. Просто повезло. Поэтому я и хочу знать подробности, чтобы больше вот так не подставиться. Просто расскажи мне все по порядку, не надо без вот этих вот взглядов сложных, ладно?

– Ну, в общем, я пыталась тебя отговорить крутить шашни с его женой, но ты сказал, что все будет нормально. А, стоп, сначала был еще тот случай с твоей публикацией в комсомолке…

Рассказывать она не умела совершенно. Перескакивала с пятого на десятое, отвлекалась на какие-то дурацкие подробности и каких-то наших однокурсников и их отношения.

Но кое-какую картину из ее сбивчивого рассказа я уяснить все-таки смог.

Этот Прохор был какой-то шишкой среднего пошиба в минторге. Как и почему мы схлестнулись, я не совсем понял, но важно было то, что мужик был нечист на руку, что-то я про него такое узнал, но конкретного компромата у меня не было. Но я был настырный и идейный, и весь такой за справедливость. Попер как танк вперед, получил щелчка по носу, меня попросили поумерить прыть и сидеть на попе ровно. Ну и вот тогда я как раз закусился. Правдоискатель такой. Решил найти, что этот Прохор скрывает, и накатать разгромную статью. И заяву в прокуратуру заодно. Мол, непонядок, что у нас жулики в министерствах сидят, мы же Советский Союз.

Но у него все было везде схвачено, не подкопаешься. Я приуныл, а потом на каком-то мероприятии познакомился с его супругой. Случайно там закрутилось или нет, Аня сама не поняла, но я стал частым гостем в том доме на Котельнической набережной. Обычно в то время, когда самого хозяина дома не было. Чем я там занимался, я особенно не рассказывал, но зато именно Татьяна обеспечила нас проходками в Космос и внештатной работой за неплохую денежку.

Ну и в один прекрасный момент это открылось.

Прохор предложил замять дело без скандала, потому что никому не нравится выглядеть рогоносцем. А я…

Ну типа согласился.

Но в тот момент я уже что-то раскопал. И ниточки каких-то грязных историй, связанных с Прохором вели как раз в Новокиневск.

Снова был серьезный разговор, снова я уперся. И даже на меня вроде как повесили чуть ли не уголовное дело. Но вмешалась Татьяна, и так у меня появился новый паспорт. И распределение в Новокиневск, причем не куда-нибудь, а на шинный завод, который как раз как-то и связан с Прохором.

– То есть, получается, что меня попытались убить сразу же, как только я с поезда сошел? – спросил я.

– Не совсем, мы же с утра приехали, – сказала Аня. – Неужели не помнишь вообще ничего?

– Рассказывай ты, у меня какие-то отрывки только, – сказал я. – Особенно в этот самый день. Вообще, кажется, ничего кроме перрона не помню. Ну и подъезд еще.

– Мы поехали к твоему другу сначала, к Гарику, – Аня вздохнула. – Вы дружили еще с детства, ваши отцы в Новокиневск вместе переехали. Ты думал, что у него остановишься сначала. Но там у него жена и ребенку семь месяцев. Вы еще о чем-то долго говорили на кухне, ты сказал, что потом расскажешь. Потом мы поехали к Алле. И когда тебя позвали к телефону, ты вроде как обрадовался, потому что думал, что те двое от Гарика и пришли. Но потом вы вышли на балкон покурить, и…

– Так, примерно понял и даже кое-что вспомнил, – сказал я. – Так почему ты уверена, что квартиру Аллы разгромил именно Прохор?

– Ну может не он сам, но точно от него, – уверенно заявила она.

Прохор… Прохор… Совсем недавно кто-то мне говорил о Прохоре. Игорь! Хотел, чтобы я от него отцепился. Так что же это получается…

– Да блин, ну сам подумай! – Аня закатила глаза с видом «вот ты тупой!» – Ну а кто еще-то? Кому надо? Он в Москве со мной тоже ведь разговаривал. Тихо так, вкрадчиво, не кричал, не угрожал. Просто намекал на то, что если я тебя не остановлю, то неприятности будут у меня. Ну вот… А потом, получается, он узнал, что ты жив и работаешь. А потом… Да и перстень этот еще! Не может быть таких совпадений.

– А что перстень? – спросил я, и у меня почему-то похолодело в животе.

– Ты правда ничего не помнишь или издеваешься надо мной? – Аня уставилась на меня немигающим взглядом.

Глава пятая. От Ани до Анны

Я ушел от Ани совсем рано, как только увидел в окно, как по пустой дороге пролязгал всеми своими запчастями первый автобус. Не смог уснуть. И дело было даже не в неудобной и скрипучей раскладушке, на которой боишься пошевелиться. А во всем сразу. Какой-то Гарик. Какой-то Прохор. Какое-то кольцо.

И эта квартира еще, в которой у меня то в животе холодеет ни с того ни с сего, то колени подгибаются. В принципе, понятно, почему, так-то… Но не до сна. Так что когда Алла на нас прикрикнула из соседней комнаты, чтобы мы перестали шушукаться и мешать ей спать, я сначала просто смотрел в темный потолок, а потом встал и устроился на стуле у окна. Окна выходили на Закорский тракт, но дом стоял к нему не вплотную, а несколько в отдалении. Между домом и дорогой – обширный пустырь. По весне на нем образуется огромная глубокая лужа. Мы с пацанами как-то построили плот, чтобы быть как настоящие мореходы. Вот только он оказался непрочным, так что я явился домой по пояс мокрый…

Кольцо, да.

Кольцо появилось у меня одновременно с нашей с Аней работой в гостинице «Космос». Черненое серебро и изумруд с туманными пятнами внутри. Недорогое. Но очень заметное, потому что явно не советская фабричная штамповка, а чуть ли не семейная реликвия. Я таскал его на мизинце, практически не снимая. Но в подробности, как я его получил, Аню не посвящал. Судя по всему, мне его не то Татьяна дала. Не то она рассказала что-то важное про эту вещицу, а я ее незаметно стянул. Надеюсь, все-таки, не второе. Неприятно про себя узнавать, что ты мелкий воришка. Но, судя по тому, что таскал я его, практически не снимая, получил я его законным путем.

А вот когда это кольцо на моей руке заметил Прохор, то случился единственный эпизод, когда вальяжный чиновник вышел из себя и чуть ли не при всех готов был броситься в драку. После этого я кольцо снял и куда-то спрятал. И на все требования Прохора вернуть вещь, с ясными глазами утверждал, что не понимаю, о чем это он.

Почему-то мне было важно привезти это кольцо в Новокиневск. И в поезде оно у меня еще было. Но вот потом среди своих вещей я его не нашел.

На продуваемой всеми ветрами остановке кроме меня был только еще один дядька. То ли тоже возвращался домой после, загостившись за полночь. То ли врач, у которого смена начиналась раньше, чем у всех.

Селектор бубнил на половинной громкости, а я, чтобы не тратить зря время, листал подшивку «Новокиневского шинника» за прошлый год. Работать в советской газете оказалось совершенно нетрудно. Примерно как с механики пересесть на автомат. Вот, например, этот самый селектор. По своему давнему рефлексу я делал стойку и навострял уши в тот момент, когда там явно что-то шло не так. Раз обороты повышаются, значит есть вероятность скандальчка, достойного крупных букв в заголовке. «На цех вулканизации надвигается буря увольнений» или, скажем «Плановому отделу дали втык за мечтательность». Я даже разок написал подобную заметку, но Антонина Исааковна посмотрела на меня своим медленным задумчивым взглядом и мягко сказала:

– Не подойдет.

Потом я попытался отстоять свою точку зрения, но мне популярно объяснили две вещи. Во-первых, эту заметку снимут с публикации еще на этапе верстки. А во-вторых, задача советской прессы – это не кидаться какашками, а вдохновлять на свершения. А если мне непременно хочется покритиковать начальство или рассказывать о чем-то не очень лицеприятном, то мне пора на курсы тонкой иронии и навыка писать между строк. В общем, я признал себя ослом и снова закопался в подшивки старых газет.

Невзирая на предостережение профессора Преображенского.

На самом деле, если отвлечься от тяжеловесной поступи передовиц, то газеты были не такие уж и плохие. Ну, «Новокиневский шинник», конечно. Наверное, возьмись я вдумчиво изучать газету «Труд» или, скажем, «Правду», я бы приуныл гораздо больше. А наша многотиражка в целом очень грамотно и изящно создавала образ живого и дышащего коллектива, в котором постоянно что-то происходит. То спартакиада, то концерт, то награждение рационализаторов, то конкурс самодеятельности, то еще какие-нибудь общественные события. Первые лица – сплошь герои и подвижники, рабочие – энтузиасты и широко улыбаются. А редкие пороки в виде пьянства и прогулов, осуждаются и язвительно высмеиваются.

Планы выполняются и перевыполняются. Обязательства – берутся. Рекорды – ставятся и побиваются. Изящная и добрая показуха. Но почему-то негатива не вызывающая. Как школьная стенгазета. Вообще не мог отделаться от ощущения, что стиль газеты какой-то детский. Слегка восторженный, самую чуточку. Похож на отличника-семиклассника в первом взрослом костюме и с тщательно зачесанным пробором.

И когда я, кажется, ухватил наконец-то этот, говоря современным языком, вайб, в редакцию ворвался жизнерадостный Эдик. Гораздо более радостный, чем положено ранним утром после толкучки в троллейбусе. И вид он имел тоже весьма торжественный. Вместо всегдашних разноцветных рубашек и жилеток – кофейного цвета костюм и белая рубашка. И даже галстук. Он остановился у зеркала и достал из кармана расческу.

– А ты чего такой нарядный? – спросил я, захлопнув подшивку. От желтоватых страниц во все стороны полетели пылинки.

– Я же вчера говорил! – Эдик скорчил обиженное лицо. – Иду в ресторан вечером. Буду предложение делать!

А, точно. Был разговор. Он уже два года ухаживает за какой-то особенной девушкой, и последние пару месяцев все никак не мог выбрать момент, чтобы предложить ей руку и сердце. Коллеги к этой романтической истории относятся иронично, потому как Эдичка наш тот еще ходок. Но он всех все время осаживает, чтобы не смели шутить шуточки над его настоящей любовью.

– Отличный костюм, – дипломатично сказал я. – В какой ресторан идете?

– В «Калину красную», на Союза Республик! – он гордо подбоченился.

– Ого, ничего себе! – присвистнул я. – Как тебе удалось туда пробиться?

– Связи, друг мой Иван, связи! – многозначительно улыбнулся Эдик, продолжая любоваться на свое отражение в зеркале.

Дверь снова распахнулась, и в редакцию впорхнула Даша. Тоже явно в приподнятом настроении. Скинула пальто и тоже направилась к зеркалу, по-свойски отпихнув от него бедром Эдика. Сняла шапку и принялась приводить в порядок примявшуюся прическу.

– Ты тоже сегодня в ресторан идешь? – спросил я, хмыкнув. Ее изящную фигурку обтягивало очередное трикотажное платье, в этот раз ярко-вишневого цвета.

– Это приглашение? – она кокетливо подмигнула мне в зеркале.

– Увы! – я развел руками. – Это связи Эдички позволяют водить девушек в «Калину красную»! Я могу только в кулинарию на пироженки.

«Калина красная» была чуть ли не единственным заведением в Новокиневске, пережившим без изменений и распад страны, и лихие девяностые, и все то, что было вслед за ними. Времена менялись, а ресторан, окруженный уютным сквером, никак не менялся. И даже форма официантов не изменилась – они как при СССР ходили в красных ливреях и шапочках, так и дальше остались в них же. По идее, кабак с таким названием должен был быть очень «шукшинским». В сельском стиле что-нибудь, с деревянными скамейками и полосатыми ковриками. Но весь Шукшин на названии заканчивался. Внутри было сплошное дорого-бохато, хрусталь, позолота и белоснежные скатерти. И за столами восседают толстые и красивые деятели партии и культуры. И едят вовсе не котлеты с картошкой, а всякие там фрикасе, бланманже и прочее дефлопе.

Простому смертному попасть в эту «хрустальную шкатулку» практически невозможно. Даже волшебный способ показать швейцару купюру сквозь стеклянную дверь не сработает.

– На свадьбу-то пригласишь? – игриво спросила Даша, потрепав Эдика по только что тщательно расчесанной голове.

– Тссс, не торопи события, вдруг она еще откажется, – я приобнял Дашу за талию и заговорщически подмигнул.

– Эдик, не смотри так, мы на самом деле за тебя болеем! – сказала Даша и ткнула меня локтем в бок. – Ваня, скажи ему!

– Мы вообще за тебя-за тебя! – заверил я.

Тут дверь снова снова открылась и впустила в редакцию запыхавшегося Семена. Без верхней одежды, видимо он уже давно слоняется по заводу, и вещи оставил с полагающемся ему по настоящему рабочему месту шкафчике.

– Ваня, а почему ты до сих пор здесь? – спросил он, сфокусировав взгляд на мне. – Тебя Галя ждет на первом этаже и уже волнуется. Вы же собирались что-то там вместе делать!

– Ох, вот я балбес! – я хлопнул себя по лбу ладошкой. – И правда забыл же! Ладно, не скучайте тут!

Галя волновалась. И было понятно, почему. Мы затеяли практически шпионскую игру против нашего председателя профкома, и надо было сделать так, чтобы ни один из начальников цехов не пришел с ним обсудить странное распоряжение оформить годовой отчет в виде номера художественной самодеятельности. На нашей стороне играло то, что с баклажаном мало кто по доброй воле общался. Против – возможная случайная встреча в столовой или еще где и косность мышления некоторых «шишек». Вот с одного такого мы решили сразу и начать, чтобы остальное проскочило полегче.

Начальник цеха вулканизации представлял собой нечто совершенно монументальное. При взгляде на него начинаешь думать, что если остальные люди произошли от обезьяны, то в его предках явно были бегемоты. Он был не толстым, нет. Просто такие весь тяжелый, приземистый, надбровные дуги как у неандертальца, лоб как у него же. Полосатый костюм выглядит скорее как чехол для мебели, чем одежда для человеческого существа.

Его маленькие глазки пробежали взглядом по распоряжению, которое я вчера честно сочинил в самом что ни на есть официозном ключе. Потом брови его угрожающе зашевелились, и буравящий взгляд уперся сначала в Галю, которая тут же съежилась, а потом в меня.

– Что значит «номер самодеятельности»? – спросил он с нажимом. – Мы что ли будем серьезные вещи плясками показывать? Ничего не знаю, мой зам уже готовит доклад, выйду, прочитаю, и хоть трава не расти… Придумают тоже.

– Лев Игоревич, это же новогодний праздник! – возмутилась Галя. – Какой еще доклад?

– Девочка, ты мне указывать что ли будешь? – голос у него был завывающий, как будто с трубой разговариваешь. Я торопливо осмотрел его кабинет. Он был похож на остальные кабинеты начальников цехов, разве что почти вся стена шкафа была увешана всякими флажками, вымпелами и на полках стояли многочисленные кубки и награды. Победителю соцсоревнования. За рационализацию производства. Призерам спартакиады… – Все, не отвлекайте меня своими глупостями…

– Лев Игоревич… – Галя набрала в грудь воздуха, но я подергал ее за рукав и негромко сказал:

– Галя, видишь, человек занят? Значит вымпел и премию получит Дмитрий Сергеич.

Галя удивленно сверкнула глазами, но я сжал ее локоть, и она ничего не сказала. Так и осталась с молча открытым ртом.

– Вымпел и премия? – заинтересовался главный над всей вулканизацией.

– Ой, я надеялся, что вы не услышите, – я сделал притворно-виноватое лицо.

– Здесь ничего не написано про вымпел, – маленькие глазки под низкими бровями сузились в щелочки.

– Вообще-то это секрет, – почти шепотом проговорил я. – Там же написано – концерт-сюрприз. Директор сказал, что это будет проверка ваших творческих способностей и служебного рвения. И особо отличившихся он наградит. Между прочим, начальник подготовительного цеха уже собрал творческую группу и готовит что-то грандиозное.

– Что ж вы мне сразу-то так не сказали! – он хлопнул по столу своими бегемотьими ладонями и снова схватил многострадальный листочек с распоряжением. – Самодеятельность, значит… А сколько человек должно быть задействовано?

Галя набросилась на меня, как только мы вышли из кабинета.

– Ты с ума сошел? Какая еще премия?

– Да ладно, зато теперь он из кожи вон вывернется, чтобы начальника подготовительного цеха уделать, – усмехнулся я.

– А потом что делать? Когда он премию начнет требовать? – Галя сделала круглые глаза.

– Ну не у нас же он будет ее требовать, – я пожал плечами. – Спросит у одного, его отфутболят. Второй ничего не знает, а директор… Ну мало ли, вдруг ему так понравится наша затея, что он и правда решит премию выписать.

Я думал, что пробежаться по начальникам цехов и отделов займет у нас час-полтора, на деле же мы бегали, как ужаленные, по территории завода практически до обеда. Одного не было на месте, пришлось ждать. Другой насел на нас с уточняющими вопросами, и для него чуть ли не сценарий выступления пришлось выдумывать. У третьего было совещание, пришлось топтаться на пороге и караулить, чтобы он не сбежал никуда. Любил он, понимаете ли, обходить с дозором владенья свои, прикладывать руку практически к каждой шине. Но вроде все получилось.

Интересно будет посмотреть как вытянется лицо председателя профкома, когда он увидит на сцене отплясывающих в присядку свой годовой отчет. Вместо того, чтобы чинно стоять за трибункой и гундосить в микрофон скучные цифры.

Из проходной я вышел, когда основная толпа уже покинула завод. Решил слегка задержаться, чтобы статью подправить. Ну и пихаться не хотелось. С одной стороны, в кулинарии почти все разберут, с другой – зато не придется стоять в километровой очереди. Зато у меня осталось время на подумать в одиночестве. Понятно было, что подходить с мерками свободы слова и «четвертая власть» к советской газете нельзя. Но можно же применить хоть что-то из моего опыта. Что-нибудь, что не противоречит строгим рамкам и нормам. Что-нибудь…

Почему-то вспомнилась газета «Спид-инфо». И ее стремительный взлет. Только ли в теме секса там было дело? Или все-таки кое-что еще?

Понятно, что раскрывать тему секса на страницах «Новокиневского шинника» мне никто не даст. Но что мне там говорила наша редакторша? Писать между строк?

Я еще раз открыл подшивку и полистал страницы, ни во что не вчитываясь внимательно. Женщины. Здесь не было ничего про женщин, хотя на заводе их работает очень много. И не только в бухгалтерии и в отделе кадров. В цехах за конвейерами тоже нередко стояли представительницы прекрасного пола. А газета их разве что с восьмым марта поздравляла раз в году. Может быть, взлет «Спид-инфо» случился не только из-за секса? Может быть, все-таки, дело в отношениях?

Я крутил эту мысль в голове, пытаясь придумать, с какого бы бока к ней подступиться. В контексте того, что работал я все-таки в советской газете. Да еще и заводской. Так вот просто не начнешь же писать про драму отношений со свекровью и десять советов как заполучить мужчину своей мечты. Надо как-то тоньше…

В кулинарии было пусто. На подносе сиротливо лежало три пирожка и пять подсохших рыбных котлеток, по форме похожих на жареных крыс. Ладно, пофиг. Жрать-то хочется, пусть будут рыбные крыски. На вкус они куда приятнее, чем на вид на самом деле.

Остановился у кондитерского прилавка и завис над последним куском сметанника, выглядывающим из-под промасленной бумаги. Я уже давал себе слово поменьше есть сладкого. А то моя идеальная юная фигура такими темпами может обзавестись ненужными архитектурными излишествами в виде круглого пузика и дополнительного подбородка. Типаж-то у меня семьи Мельниковых, а как они выглядят при неумеренном питании я отлично помню…

Хотя… Можно, конечно, и стрескать сметанник, если потом потратить немного калорий. Тем более, что моя прекрасная комендантша намекала почаще заходить на чай…

Анна блаженно раскинулась на диване, нежно поглаживая мое плечо. Все-таки она огонь, вот что. Когда мне удалось наконец сломать стену заученной советской стыдливости, ее настоящий темперамент наконец-то заиграл всеми оттенками страсти. Плюс эти умопомрачительные формы…

Вот только презервативы у меня закончились теперь. Вчера вечером я именно этим вопросом был озадачен, когда звонил Ане. Нда, забавно получилось. День начался с Ани, а закончился Анной.

– Вань, – проворковала женщина поднимая на меня все еще затуманенные негой глаза. – А когда приедет твой отец?

– Тебе так не терпится с ним познакомиться? – прошептал я ей на ухо и провел губами по ее шее. – Я начну ревновать еще до того, как вы познакомились…

– И все-таки, – голос ее зазвучал тверже. – Сегодня двадцать третье, прошел ровно месяц с нашего разговора…

«В календаре она отмечает, что ли?» – подумал я. Надо было придумать отцу какое-то важное дело и отложить его визит на неопределенный срок. Хотя… Я посмотрел на ее лицо. Нежная фарфоровая кожа, изящные носик, высокие скулы. Она была красива, она была умна, мне с ней было хорошо… Ей со мной явно тоже. Может, пора перестать ее обманывать? Не выгонит же она меня теперь. После всего, что между нами было.

– Милая, я должен тебе кое в чем признаться, – сказал я решительно.

Глава шестая. Что за день сегодня такой?

Анна толкнула меня так сильно, что я с грохотом навернулся с разложенного дивана. Она нависла надо мной, ее темные глаза метали молнии, а лицо стало как будто каменным. Как у древнегреческой статуи. Несмотря на неприятность ситуации, я ей залюбовался.

– Убирайся! – рыкнула она. – Собирай вещи, и чтобы завтра же духу твоего здесь не было!

– Анна… – нежно проворковал я.

– Я уже тридцать два года Анна! – она решительно встала с кровати и сдернула со спинки кресла шелковый халат. – Я думала, что ты особенный, а ты такой же врун, как и остальные!

– Если бы я не выдумал историю с отцом, ты бы выставила меня еще месяц назад, – я увернулся от увесистой пощечины и схватил свои штаны. – Милая, я же как раз и захотел сказать тебе правду, потому что врать больше не мог…

– Мне плевать, почему ты врал! – она стояла на фоне окна, уперев кулаки в крутые изгибы своих божественных бедер. – Ты слышал, что я сказала? Собирай вещи, и чтобы духу твоего не было в моем общежитии. Иначе я сдам тебя в милицию, как вора. Или…

– Тихо, тихо, милая, я уже собираюсь… – схватить свою футболку я не успел. Она стремительно сграбастала ее и рванулась к двери. Распахнула ее и выкинула в коридор. И если бы я не уклонился, то тоже полетел бы вслед за футболкой на пол. Дверь с грохотом захлопнулась. Мне на голову с потолка посыпалась сухая штукатурка. Скрипнула приоткрывшаяся дверь, в щель выглянул чей-то любопытный глаз. Ну да, частная жизнь такая частная…

Я натянул футболку и посмотрел на свои босые ноги. Минус одни финские трусы. И носки. Вряд ли Анна будет настолько любезна, что утром занесет мне мое белье. И тапочки.

Я шикнул ша любопытный глаз, и соседняя дверь захлопнулась. Ну что ж, значит общажным кумушкам будет о чем посудачить на общей кухне…

Я поплется в свою комнату. Босые ноги подмерзли на холодном бетоне лестницы. В темноте я юркнул под свое одеяло.

Нда, надо бы теперь придумывать, что делать с жильем. Похоже, придется сегодня идти на поклон к Феликсу. И активировать тему жилья на заводе тоже. Хотя последнее – дело явно небыстрое. Но если качнуть права, может быть…

– Ваня, ты спишь? – раздался громкий шепот Шурика.

– Прости, Шурик, не получилось достать, – прошептал я в ответ.

– Да я по другому поводу… – кровать под ним заскрипела. Он сел. На фоне окна появился его всклокоченный силуэт. – Слушай, а как точно понять, что можно… ну… это…

– Точно – никак, – я тихо засмеялся. – Только пробовать!

– А если она мне по роже вмажет? – шепот Шурика стал тревожно-свистящим.

– Ну тут ведь как, Шурик, – я тоже сел на кровати. – Можно и по роже получить, а можно и впендюрить, как говорил поручик Ржевский.

– Я думал, что женщина должна подать какой-то знак, – Шурик вздохнул. – Как это все сложно, вообще…

– Отлично было бы, если бы к каждой женщине прилагалась инструкция по применению, да? – фыркнул я. – Если будешь ждать знака, так девственником и помрешь.

– Когда у меня первый раз было, то она сама пришла и все сделала, – прошептал Шурик. – Она была медсестрой, а я в больнице лежал. А Света ничего такого не делает. Хихикает, глазками стреляет… Вроде бы можно, а вдруг нет?

– Шурик, ну что ты как маленький? – ухмыльнулся я. – Ну, откажет. Даже может по роже врезать. И что?

– Опозорит потом же! – Шурик встал и подошел к окну. – С подружками будет шушукаться, хихикать за спиной.

– Так и что? Ты от этого на кусочки что ли развалишься? Или у тебя пиписька отвалится? – сказал я, а про себя подумал, что мне бы его проблемы. – Она и так будет хихикать. Сам-то подумай, каково девчонкам? Прямо говорить нельзя, обзовут всякими нехорошими словами, а намеков ты не понимаешь. Так что сам решай, что лучше. Будет она шушукаться с подружками о том, что ты нахал и руки распускаешь, или о том, что ты чурбан бесчувственный.

Шурик молчал и смотрел в окно. Я растянулся на кровати обратно и уснул, так и не дождавшись его ответа.

– …если не считать этих мелких правок от парткома, новогодний номер полностью принят и сегодня отправляется в печать, – закончила свою недлинную речь Антонина Иосифовна. – Все молодцы. Иван, тебе особенная благодарность, не ожидала даже.

– Рад стараться, Антонина Иосифовна, – я потупился. – Я пока только учусь…

– Страшное дело, что будет, когда ты научишься, – буркнул Эдик. – Это нам всем тогда можно будет увольняться, потому что ты один со всей газетой справишься.

Вид он сегодня имел смурной. На нем снова была цветастая рубашка и жилетка, а волосы его пребывали в привычном беспорядке. Неужели его зазноба отказала?

Что за день такой вчера был?

Я ткнул сумку под столом носком ботинка. Не звонил пока Феликсу. И Венику тоже не звонил. С Феликсом у нас есть договоренность на встречу завтра, надо тоже внести кое-какие правки в текст статьи, прежде чем она отправится в редакцию «Молодежной правды». А Веник и так меня много раз выручал.

– Иван, ты что такой смурной сегодня? – Даша заглянула через мое плечо на стол. – Ой, что это за чудище такое нарисовано?!

Я опустил глаза на тетрадную страницу, по которой почти бездумно чиркал ручкой. На меня смотрела гнусная рожа, отдаленно похожая на человеческую, если не считать рогов и волосатых ушей. Надо же, как неплохо я, оказывается, рисую, когда не задумываюсь. Небрежный набросок выглядел очень… профессионально что ли. Сам я рисовать никогда особенно не умел, мой потолок изображения человека на бумаге – палка-палка, огуречик. А тут – прямо хоть на стенку вешай…

– Дашенька, – я поднял на нее задумчивый взгляд. – А какой у тебя любимый фильм?

– «Д’ Артаньян и три мушкетера», а что? – девушка кокетливо подмигнула. – Если в кино хочешь пригласить, то я бы посмотрела какую-нибудь комедию с Луи де Фюнесом.

– Эх, такую подводку мне испортила! – хохотнул я и встал из за стола, закрыв обложкой свои жутковатые художества. – Вообще-то я хотел поговорить о новой рубрике в нашу газету. Для женщин.

– Кулинарные рецепты печатать что ли? – нахмурился Эдик.

– Вот что у тебя за домостроевские представления, а? – засмеялся я. – Можно подумать, у женщин кроме кухни других интересов нет.

– Ну… рукоделие, там… вязание… – Эдик скорчил недовольную рожу.

– Эдичка, тебе твоя дама сердца отказала что ли вчера? – язвительно спросила Даша. – Я вот, например, женщина. Ты можешь представить меня с клубками и спицами?

– Не твое дело, – буркнул Эдик, вскочил и вышел из редакции. Грохнув дверью.

– Точно, отказала, – вздохнула Даша. – Бедный Эдик…

– Кстати об этом, – сказал я. Надо было закинуть уже удочку насчет статей про личную жизнь. – Я надеялся, что ты скажешь, что твой любимый фильм – «Служебный роман», и тогда мне было бы проще подвести к тому, что я хотел сказать.

– Я люблю «Служебный роман»! – тут же отозвалс Семен. – Давай, говори уже, что ты там хотел предложить!

– Новую рубрику, – сказал я. – Жизненные истории или письма читателей. Чтобы там делились своими судьбами, задавали вопросы и рассказывали про свои отношения.

– Отношения? – до этого момента казалось, что Антонина Иосифовна погружена в свои мысли полностью и вообще не слушает, что происходит вокруг нее.

– Ну да, отношения, – кивнул я. – Такой раздел газеты, где можно поделиться наболевшим и спросить совета. Чтобы вот например тот же Эдик, у которого вчера неизвестно что произошло, мог написать письмо в газету, мы бы его опубликовали, а читатели могли выразить свое мнение и дать рекомендации, как поступить.

– Ну нет, я бы не стал письма в газету про свои отношения писать, – задумчиво проговорил Семен. – Чтобы потом меня все обсуждали, вот еще…

– А если можно будет анонимно опубликовать? – спросил я. – Чтобы историю твою прочитали, но не знали точно, чья это история.

– Иван, а какое это имеет отношение к нашему заводу? – спросила Антонина Иосифовна.

– Самое прямое! – решительно ответил я. – Завод – это одна большая семья. И чем лучше каждому из ее членов, тем лучше заводу. Ну вот подумайте, если у человека какие-то проблемы в семье, один с женой поссорился, другой муж изменяет, то будет он хорошо работать?

– Разве что в этом смысле… – редакторша подняла свой прозрачный взгляд к потолку. – А почему остальным про это должно быть интересно читать?

– Вот вам нравится тот же «Служебный роман», Антонина Иосифовна? – спросил я. – Или, скажем, «Экипаж»?

– Конечно, нравится, – вместо редакторши ответил Семен, но я смотрел на нее. Она помолчала несколько секунд и сдержанно кивнула.

– А ведь там как раз про отношения, – сказал я. – Про живых людей. Вот и мне кажется, что у нас в газете должна быть рубрика о том, что на заводе работают живые люди. И у каждого есть проблемы. С которыми они не одиноки, потому что в любой момент могут попросить поддержки, например, через нашу газету.

– Думаешь, кто-то будет писать про это письма? – с сомнением спросил Семен.

– Если показать пример, то будут, – я пожал плечами.

– В смысле, кто-то из нас сначала должен написать? – нахмурилась Даша.

– Ну куда вы бежите впереди лошади? – засмеялся я. – Мы же пока еще дискутируем. Просто мне сегодня пришло вот это в голову, вот и обсуждаю с вами.

– В этой идее что-то есть, Иван, – медленно проговорила Антонина Иосифовна. – Только в таком виде нам ее не защитить перед парткомом. А если без их утверждения поставим в номер, то они снимут это просто из принципа.

– Тогда другое предложение, – сказал я и прошелся между столами, заложив руки за спину. – Как насчет серии интервью с простыми работницами завода, а? Поставить в фокус наших героических женщин, Мишка сделает отличные фотографии, а в конце статьи – приписка. Что, мол, если вы хотите что-то сказать героине, стать героиней или дать совет, пишите письмо в редакцию.

– И что мы будем делать с этими письмами? – недоуменно спросил Семен.

– Как это что? – я приподнял бровь. – Возьмем всю пачку и пойдем в партком. Чтобы показать, что вот, мол, живые чаяния наших работниц. Надо идти навстречу.

На бледных губах Антонины Иосифовны заиграла легкая улыбка. Похоже, в яблочко!

– А почему только женщины? Вдруг мужчина тоже захочет дать совет или еще что-то… – Семен почесал в затылке.

– Антонина Иосифовна? – я вопросительно посмотрел на редакторшу.

– Ты от меня одобрения идеи ждешь что ли? – спросила она. – Статьи про работниц мне нравятся. Есть кто-то на примете?

– Если это случайная работница, можно лотерею сделать! – воскликнула Даша. – Сходить в отдел кадров, взять список всех женщин, которые у нас работают, сложить имена в шапку и вытащить. Кому повезло, с тем и интервью!

Я стоял на площадке и изучал «наскальную живопись». Судя по надписям и рисункам, соседи Элис ака Ирины не отличались высокими моральными качествами, имели массу дурных привычек и не очень-то дружили между собой.

Я решительно надавил на пимпочку звонка. Внутри квартиры раздалась трель. Только бы ты оказалась дома…

– Ивааан? – девушка подслеповато прищурилась. Она была без очков, закутанная в полосатый банный халат, на голове – высокая чалма из полотенца.

– Привет, Ириш, – широко улыбнулся я. – Гостей принимаешь?

Она отступила вглубь квартиры, пропуская меня в крошечную прихожую. Подозрительно покосилась на сумку на моем плече.

– Давно что-то тебя видно не было, – напряженно сказала она. Снимая ботинки и пальто, я прислушался. Вроде бы, кроме нее в квартире никого не было. За этот месяц она, конечно, могла наладить отношения с братьями, но я ни одной живой душе не сказал, куда собираюсь зайти, так что очень вряд ли кто-то меня здесь поджидал. Разве что, тут мог оказаться ее ухажер. Но ведь я все-таки брат, а не бывший. Так что никакого компромата, мой визит ее личную жизнь никак испортить не может. Разве что ее хахаль сбежит и не станет слушать, что я ее брат…

– Работал много, – вздохнул я. – Чаем угостишь? У меня есть вафельный тортик и пирожные…

– Тебе что-то от меня нужно? – буркнула сестра.

– Ириночка, чем я тебя прогневал, не успев на пороге появиться? – я уставился на нее открытым и честным взглядом.

– Ну а что я должна думать? – голос девушки звучал напряженно и все еще не очень приветливо. – Ты пропал на месяц, теперь появляешься тут с тортиком и улыбаешься до ушей.

– А вариант «просто соскучился» ты не рассматриваешь? – я подмигнул. – Я устраивался на новой работе, привыкал к новому графику и к новому городу. Череп забит был этим вот всем. А сейчас, наконец-то, все устаканилось, и я вспомнил про любимую сестричку. Да не хмурься ты так, морщины появятся раньше времени!

– Зубы заговариваешь, да? – Ирина подозрительно прищурилась и в упор смотрела на меня. Я не отводил глаз от ее лица.

– Ириш, ну ты чего? – мягко спросил я. – Не с той ноги встала что ли?

– Пожить к себе не пущу, – отрезала она. – Прописывать тоже не буду. Если нужна прописка, иди к родителям.

– Тьфу ты, – я бросил на пол сумку. – Да не надо меня пускать пожить, я правда только в гости. Я уже давно взрослый человек и со своими проблемами как-нибудь разберусь. Так чай-то мы будем пить или нет?

Вроде бы, после моих слов сестра расслабилась. Перестала стоять столбом и жечь меня подозрительными взглядами и пошла на кухню. Шаркая по полу домашними шлепанцами.

У меня и вправду была мысль договориться с сестрой о временном проживании, но, похоже, братья ее так достали, что она такие желания чует еще с первого этажа. Нет-нет, не буду тебя нервировать, сестричка. Лучше уж на вокзале переночую, а завтра с Феликсом поговорю. Но кроме этого у меня к сестре был еще один разговор.

Загудела вода в кране, потом шумно фыркнула газовая плита. Я вжикнул молнией сумки и извлек две коробки – одну с вафельным тортом за пятьдесят копеек, вторая – с корзиночками из «Лакомки». Я вроде аккуратно их нес, надеюсь, с кремом все в порядке.

Ирина плеснула на донышки чайных чашек чуть ли не по капле заварки из полосатого чайничка и долила до верха кипятком. Поставила на стол сахарницу, полную каменно-твердых кубиков.

Уселась на табуретку и уставилась на меня. Эх, похоже, все-таки, лед между нами все еще не сломан…

– Ириш, что с тобой, а? – осторожно спросил я. – Ну прости, что не заходил раньше, как-то закрутился… Не подумал, что ли. Может тебе помочь надо в чем-то, а?

– Ничего мне не нужно, – сестра шмыгнула носом и глотнула чаю. На глазах ее тут же выступили слезы, она зашипела и чуть не уронила чашку. Всхлипнула. Да что за день-то такой сегодня?

– Похоже, не только у меня день не задался, – криво усмехнулся я. – Представляешь, меня ночью моя девушка вытолкала за дверь. Голышом практически. Коллега по работе вчера девушку в ресторан водил предложение делать, а сегодня ходит мрачный, как туча. Сосед по комнате тоже что-то… нервный. Давай, рассказывай тоже, что случилось. Я же вижу, что ты переживаешь.

– Вот еще, из-за козлов всяких переживать, – Ирина гордо вскинула голову. Намотанное полотенце свалилось с мокрых волос.

– Он тебя бросил, да? – сочувственно спросил я.

– Не он меня бросил, а я его выгнала, – Ирина сжала губы тонкой ниточкой. – Представляешь, какой хитренький… Поженимся, говорит, побыстрее, а то мне прописку надо сделать. А сегодня пришла домой пораньше, а он по телефону трындит. Фа-фа-фа, милая-любимая, давай встретимся… Ну я его вещи с балкона выкинула, а самого за дверь.

– Пирожное? – спросил я, двигая ближе к ней коробку с корзиночками.

– Терпеть не могу корзиночки, – скривилась она. – Лучше тортик порежь, нож вон там, в ящике стола.

«Вот растяпа, надо было разные покупать! – подумал я. – Повелся на красивые грибочки…»

Мы снова пили чай, почти молча. Она смотрела на темную улицу сквозь окно, и было похоже, что в мыслях она сочиняет очередную версию гневной отповеди неверному жениху. Еще более язвительную и недобрую, чем раньше. Но про тортик она не забывала. Похрустывала вафлями только в путь. Никакие личные переживания ей не мешали.

– Так что все-таки тебе нужно? – спросила она через три куска торта. Уже гораздо более приветливым тоном, без наездов или испуга, что я пришел посягнуть на ее таким тяжким трудом доставшуюся жилплощадь.

– Милая, ну правда ничего, вот честно-честно! – я прижал руки к груди. – А, нет. Кое-что все-таки нужно!

Лицо ее сразу же похолодело и стало каменным.

– Помнишь моего друга детства? Гарика? – спросил я.

Глава седьмая. Временно неприкаянный

– Гарика? Конечно, помню… – Ирина посмотрела на меня исподлобья. – Еще бы я не помнила…

Она явно погрустнела. Драматическая история какая-то?

– Как он поживает? – нейтрально спросил я. – Я вдруг обнаружил, что в суете со всеми этими переездами умудрился потерять его адрес…

– Нормально, – голос ее звучал натянуто. Она сглотнула и быстро встала с табуретки. – Сейчас найду, у меня записан.

Всхлипнула. Шмыгнула носом. Вернулась обратно за стол и положила передо мной вырванный из блокнота листочек в клеточку с написанным крупными печатными буквами адресом. Ага, на Комсомольском. Понял, где это. Там элеватор еще недалеко.

– У него недавно родился сын, ты знаешь? – сказала Ирина, уже вроде бы взяв себя в руки. И торопливо схватила еще один кусочек торта.

– Ммм, надо же, как давно я с ним не виделся, – хмыкнул я. Вот тут вроде не должно быть никаких противоречий. Ирина вроде бы писала мне письмо, я сказал, что его не получил. С братьями она не общается. А значит подробностей наших отношений с Гариком (как, интересно, его полностью зовут?) она знать не должна. – Я даже не знал, что он женился.

– Вот как? – Ирина приподняла брови. Нда, знаю это выражение лица. Ей отчаянно хочется вывалить на меня всю историю от начала и до конца, а прологом и эпилогом. Только знака ждет. Ну что ж…

– Я ужасный эгоист, да? – спросил я. – Совсем не интересовался жизнью друга?

– Я думала, что после того, как он начал за твоей спиной ухаживать за Оксаной, вы перестанете быть друзьями, – язвительно сказала Ирина и поджала губы. Совсем как тетечка в строгом платье, когда видит девчонку в отчаянно короткой юбке.

– Так это когда было-то… – я неопределенно пожал плечами.

Ну да, точно драма. Моя младшая сестренка по всем традициям и канонам была влюблена в моего лучшего друга. Два других брата были старше, а я – в самый раз для первых нежных чувств. Да еще и Гарик, судя по всему, личностью был неординарной, увлекался всякими интересными штуками, светомузыку сам соорудил еще в школе, приемники паял, починить мог все, что угодно, до чего руки дотягивались. Вот только ответных чувств толстенькая Ирочка у него ну никак не вызывала. И даже приятельских. Конечно же, он заметил ее приязнь. И даже несколько раз беззастенчиво использовал. Когда ему надо было зашить разодранные на заднице штаны, например. Но самая большую обиду он нанес Ирине уже в Новокиневске. Когда женился на ее подруге. И она была вынуждена, глотая слезы, быть свидетельницей на их свадьбе. И драить квартиру, перед тем, как молодая супруга вернется из роддома с младенцем. Бутылки пустые выбрасывать. И прочие следы бурной радости по поводу рождения наследника.

Даже стало ее жаль. Но что тут поделаешь? Насчет красивой души у дурнушек это брехня из-под коня. Как правило, некрасивая подруга – это злобная и завистливая сучка, готовая распространять сплетни с каждым встречным-поперечным. Зато искренне убеждена, что она героиня. Потому что про чужие женские трусы своей подруге не рассказала. Чтобы семью не рушить. Хранительница очага, благородная, фигли. Зато мне сейчас выложила. И друзьям-приятелям Веника, я уверена, тоже. И двум кумушкам в очереди за колбасой. И соседке по купе в поезде. И на работе, стопудово.

Так, расслабься. Это твоя сестра, ты на ее стороне. Наорешь на нее сейчас, ночевать пойдешь на вокзал. Но блин, как же меня выбешивают такие дурищи. Ладно, ничего. Зато в полтос она будет выглядеть идеальной стройняшкой с улыбкой в тридцать два фарфоровых зуба и гладкой, как у силиконовой куколки кожей. Надо же, даже не верится сейчас, что из этого вот материала может получится что-то пристойное. Однако же я видел своими глазами.

– Просто ужас, Ириш, – сказал я, встал и приобнял ее за плечи. – Даже не думал, что он такой гнилой человек… Не зря, значит, я с ним не общался столько времени.

– А еще, представляешь, – Ирина как будто преобразилась. Она рассказывала про гнусности, которые творил в личной жизни этот незнакомый Гарик с таким огнем в глазах, будто ей это доставляло невероятное удовольствие. Как про подвиги какие-нибудь, что ли. Она издевается. Может это тест такой? Типа, давай, брательник, я сейчас буду отвратительной стервой, а тебе, чтобы я пустила тебя переночевать на диван, придется все это выслушивать…

Не выгнала. Даже выдала комплект постельного белья и предоставила в мое распоряжение продавленный и покрытый загадочными пятнами диван. Впрочем, об их происхождении догадаться несложно, учитывая то, чем мы здесь занимались в прошлый визит…

Я поворочался, устраиваясь поудобнее среди впадин и бугров. Перед носом оказался подлокотник. Ткань, его затягивающая, протерлась, в прорехе светлело некрашенное дерево. Я ухватил пальцами торчащую нитку и потянул. Тихонько захихикал. В детстве я тоже так делал, когда у бабушки гостил. А бабушка на меня ругалась. Другая бабушка, мамина мама. В отличие от вздорной и удивительной мамы отца, та была каноничной старушкой, с платочком и пирожками по выходным.

В комнате Ирины все еще горел свет. В своем времени я бы предположил, что она там в чатиках с подружками переписывается, а сейчас она чем занята? Книжку читает? Или в черненькую книжечку все, произошедшее за день записывает?

Я вспомнил, как прочитал в какой-то подростковой книжке, как герой вел дневник. И мне тут же захотелось тоже вести тайные записи. Наверное, это в классе четвертом было. Я сходил в канцтовары, купил себе блокнот в клеенчатой обложке, выдрал оттуда страницы для адресов и телефонов. Распанковал книжечку угрожающими надписями, типа «совершенно секретно» и «кто заглянет, тот чувырла». И даже примерно полгода записывал все, что со мной происходило. А потом забросил. Интересно, куда потом эта книжечка делась? И кто-нибудь читал ее, кроме меня?

Я провалился в сон как-то очень резко. Казалось, только моргнул. И вот я уже погружен в ватную тишину, руки и ноги прихвачены кожаными ремнями к неудобному деревянному креслу.

От неожиданности я даже дернулся. Безуспешно, правда. Ремни не отпустили. Ну или точнее, дело было не в ремнях. Я просто не мог пошевелиться. За пультом теперь стоял другой доктор. Я уже точно не помнил, как выглядит прежний. Но зато точно знал, что этот – другой. Он был длинный и кривой, как кочерга. Из под белой шапочки выбивались темные пряди. И брови были такие… внушительные. Не как у Брежнева, конечно, но тоже ничего так. На кармане белого халата – темное чернильное пятно. Ручка потекла, похоже.

А за пультом в этот раз сидит женщина. Совсем молодая и чем-то смахивающая на Аллу Пугачеву. Не то лохматой прической, не то верхней частью лица… Почему, интересно, она без головного убора? Это же медицинское учреждение, сюда пускают вот таких вот лахудр?

– Эксперимент номер восемнадцать, – склонившись к микрофону, произнес доктор. – Испытуемый в сознании. Старт эксперимента после слова «карандаш».

– Простите, а кто должен сказать слово, вы или я? – я криво ухмыльнулся.

– Испытуемый, вы меня хорошо слышите? – раздался из динамика искаженный голос доктора. А почему, кстати, я решил, что это доктор? Только потому что он в белом халате? А может это какой-нибудь инженер, например. И проверяет он вовсе не меня, а работу электрического стула…

– …нейронных связей.

Доктор замолчал и вопросительно посмотрел на меня. А я понял, что прослушал, что он только что говорил. Да и ладно. Почему-то я был уверен, что ни в коем случае нельзя делать то, чего от меня здесь требуют. Не знаю, почему. Из врожденного чувства противоречия? Или это все-таки какое-то чутье меня берегло.

– Испытуемый? – недовольно проскрежетал в микрофон доктор-кочерга. Как можно вообще жить с такой сутулостью? Или это уже горб?

Я принялся разглядывать потолок. Как и стены, он был зашит фанерными квадратами. Под которыми, похоже, был какой-то звукоизолирующий материал. И если бы не ремни и кресло, то я бы решил, что это какая-то студия звукозаписи. На стенах светящимся пунктиром горели лампы дневного света. И гудели, как будто в школе во время контрольной. Когда тишина, и слышно только как ручки поскрипывают по бумаге…

– Протокол шесть, – проскрипел динамик.

Ассистентка принялась нажимать на какие-то кнопки и рычаги, но ничего не происходило.

– Испытуемый? Вы меня слышите?

Я молча смотрел на деревянные узоры на фанере. Интересно, это просто сон? И мое подсознание так вот метафорически хочет мне что-то сказать? Или?

Думать о том, что я попал сюда все-таки не случайно, было странно. Никогда не любил все разновидности конспирологии. В тайные заговоры, эксперименты над людьми и карательную психиатрию верил только частично. В тех местах, где мог сам проверить. О себе я был, конечно, высокого мнения, но представить, что моя персона вдруг заинтересовала каких-то рептилоидов, решивших зашвырнуть меня в прошлое с какой-то высокой целью, я не мог. Сразу хотелось шутить дурацкие шутки и саркастически ухмыляться. Хотя сейчас такая стратегия явно была неуместна. Со мной ведь и правда случилось нечто, из ряда вон выходящее…

С другой стороны…

Цвет ламп медленно сменился с мертвенно-белого на красный. Стекло залило чернотой, голос доктора, утонул в шипении помех. Потом их заглушил мерзкий, врезающийся в мозги, писк.

Я не сразу понял, что это будильник.

А когда открыл глаза, не сразу сообразил, где я.

Из-под прикрытой кухонной двери пробивался свет, Ирина уже проснулась. Зашумела вода в кране, пыхнул газ на плите. А будильник все пищал, зараза. Я нашарил его рукой рядом с диваном и наконец-то заткнул. Спустил на пол ноги. Что-то я как и не спал совсем. Ощущения как с похмелья. Я потряс головой, встал и побрел в ванную.

С работы я отпросился пораньше. Ехать нужно было в центр, к Феликсу, не хотелось толкаться в час пик. Но сказал я, разумеется, что у меня важная встреча, и нужно успеть до шести. А поскольку я был молодец последние дни, Антонина Иосифовна посмотрела на меня своими прозрачными задумчивыми глазами и сказала:

– Конечно иди, Иван.

Первым к пустой остановке подъехало маршрутное такси. Зеленый раф-2203 с белой полосой и шашечками на боку. Я мог бы и троллейбуса подождать, конечно, все-таки за проезд пятнадцать копеек, но глянул на пустую дорогу и намерзший на проводах иней и махнул водиле, который уже чуть было не тронулся.

Гулять так гулять, как говориться. Я же собираюсь новую жизнь начинать, более обеспеченную. Не знаю пока, правда, как, но из общежития я уже выселился.

Начать разговор про жилье с Феликсом сразу же у меня не получилось. Потому что он был взвинчен, в приподнятом настроении и размахивал какой-то бумажкой.

– Иван, вы представляете, нашу с вами работу обсуждали на консилиуме психиатров в Горьком, – выпалил он сразу после приветствия. – И эти закостенелые и твердолобые болваны считают, что мы с вами примитивизируем современную психиатрию! Превращаем ее из серьезной науки в балаган! Нет, вы только послушайте!

– Это значит, что мы прекращаем публикации? – тревожно спросил я. Еще чего не хватало! Я, можно сказать, на эти гонорары только и рассчитываю. На что-то же мне надо снимать жилье. И еще бы разобраться, как здесь это делается. В газетах что-то не видать обширных разделов об аренде квартир. Ну или я не там смотрю просто…

– Нет-нет, ни в коем случае! – Феликс Борисович демонстративно разорвал бумаги, которые держал, на мелкие клочья и подбросил их вверх. Бумажный снег осыпал его шевелюру, один кусочек зацепился за челку и повис над правым глазом. – Мы продолжим нашу с вами работу! И отправим ее еще в несколько газет. Выйдем на союзные издания! Я докажу, что мы правы, а они все – просто упертые бараны!

– Фух, – с облегчением выдохнул я. – А у меня как раз появилось несколько новых идей, и я хотел их с вами обсудить.

– Отлично! Отлично! – театральным взмахом Феликс пригласил меня в кабинет. Где на столе уже стояла дежурная коробочка эклеров, тарелка с нарезанным лимоном и бутылочка коньяка. Ну да, логично. Как можно работать без топлива?

Часа два мы обсуждали популярную психиатрию. Феликс вещал под мои наводящие вопросы, а я делал заметки. Потом какое-то время я терпеливо слушал, как он разговаривает по телефону и жалуется на проклятущих тараканов. Потом мы снова вернулись к разговору про работу. И только когда бутылка опустела на три четверти, фонтан красноречия и креативности Феликса иссяк, и я понял, что можно, наконец-то обсудить жилищный вопрос. Самым простым решением, конечно, было напроситься пожить к нему гостевую на неопределенный срок. Но мне самому почему-то эта идея не нравилась. Феликс был довольно специфическим человеком, мне было интересно с ним работать, но вот жить с ним на одной территории… Боюсь, в таком режиме я довольно быстро стану из его соавтора его пациентом.

– Феликс Борисович, я хотел с вами поговорить еще об одном вопросе… – начал я осторожно.

– Тебе нужен еще один сеанс с Ириной, я угадал? – встрепенулся он. – Она о тебе спрашивала сегодня утром.

– Это было бы очень кстати, но я не об этом, – вздохнул я. – Я столкнулся с ситуацией, в которой не очень хорошо себе представляю, что делать. Я хочу снять комнату. Или квартиру. В общем, отдельное автономное жилье, не койку в общежитии. Вот только, боюсь, что в университете нас не учили навыку искать себе места проживания.

Я замер, не дыша. Если сейчас он предложит мне пожить у него, надо будет прямо-таки извернуться ужом на сковородке, чтобы отказаться так, чтобы не обидеть моего соавтора-психиатра.

– Хм… Дай-ка подумать… – Феликс Борисович запустил пальцы в свою шевелюру и уставился на потолок. – Кажется Вера Андреевна сдавала комнату. И можно спросить у Генки Богатырева, тоже вроде что-то такое слышал. В крайнем случае, мы с вами прогуляемся до доски объявлений возле Дунькиной рощи, там всегда есть кто-нибудь, готовый помочь в этом вопросе.