Читать онлайн Дракон и Буревестник. Путь на восток. Том 2
- Автор: Том Белл
- Жанр: Азиатские новеллы
© Белл Т., 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Глоссарий
Кайсин (Мао Кай) – дочь главы Первого советника Императора, наследница рода Мао, живущая в родовом поместье отца Синем дворце.
Лю (Бэй Лю[1]) – вор, живущий в южной части старого города.
Жу Пень (Малыш) – верный друг Лю, который делит с ним все тяготы и невзгоды жизни в трущобах.
Ши-Фу – бродячий монах из храма Семи ветров (он чокнутый, если верить Жу Пеню).
Си Фенг – бывший военачальник армии Императора в чине Генерала-Бури, ныне телохранитель Кайсин.
Хуан Джун – командующий Имперской гвардией, давний друг и ученик Си Фенга.
Мао Муген – глава рода Мао, Первый советник Императора Цао Цао.
Шень Ен – Нефритовый маг, владетель восточных земель и господин Нефритовой башни.
Тейтамах – евнух, слуга и посланник Нефритового мага.
Вей Шен – рядовой солдат из армии Нефритового легиона.
Мэйсу – приемная дочь главы рода Мао, служанка Кайсин.
Хай Зу – бывший друг Лю и Жу Пеня, примкнувший к пиратам из Братства Соленого берега.
Тана – старая травница, живущая в трущобах, которая воспитывает беспризорных детей.
Тин Тей – торговец стеклянной посудой, друг Лю и Жу Пеня.
Цао Цао – Великий Император, правитель Империи Цао.
Ма Тэн – князь одной из северных провинций, предводитель восстания зеленых повязок.
Лоян – столица Империи Цао.
Пролог
Восточная окраина Рисового края, Империя Цао
За три недели до великого праздника Сячжи
Хуан Джун стоял поодаль от командирского шатра. Он легонько поглаживал изогнутый рубец, расчертивший его плоское широкое лицо. Шрам начинался на лбу под густой челкой цвета воронова крыла, рассекал бровь, протягивался по щеке рядом с носом и уходил до подбородка. Красной толстой линией он отделял друг от друга две стороны лица, словно прошлое от настоящего.
Пожалуй, так оно и было.
В тот роковой день, будучи более молодым, но уже опытным разведчиком, он вслепую гнал лошадь по горным ущельям, чтобы успеть передать весть. Чудом уцелевший левый глаз заливало кровью. Соленый железный привкус обжигал изувеченные губы. Боль раскаленным металлом пронзала череп. Руки тряслись, но не от бешеной скачки, а от лихорадки. Он провел в седле почти сутки, но терпел. Он не мог подвести жителей той деревни в горах.
– Я должен ехать дальше! – рычал он каждый раз, когда руки хотели выпустить поводья, а тело выскользнуть из седла и рухнуть посреди каменистой дороги.
Приближались захватчики. Кочевники с севера. Тысячи. Десятки тысяч. Он нарвался на передовой отряд. Каким-то чудом, не иначе сами Прародители помогли, он расправился с варварами, но едва не погиб сам. Хотя, наверное, все же погиб. Ведь прежний Хуан Джун не пережил тот роковой весенний день. Он мчался, чтобы успеть передать весть Генералу, своему старому другу. Мчался, только чтобы увидеть его еще раз.
Последний раз.
– Генерал! – закричал он из последних сил, когда лошадь остановилась перед вратами деревни. – Генерал! – крикнул еще раз, но уже едва слышно.
Хуан Джун не должен был выжить. Рана плохо пахла и гноилась. Силы врага, что продвигались по горным тропам, были неисчислимы. Он сам едва мог говорить, когда Генерал снял его с лошади и отнес к женщинам-лекарям. Хуан Джун даже не разглядел лица сквозь пелену запекшейся крови. Только слышал его голос, такой знакомый и родной. Старый друг был рядом. Теперь и умереть не страшно. Передав тревожную весть, он впал в беспамятство, зная, что уже никогда не проснется. Надежды на спасение в тот день не было.
Тот роковой весенний день.
Он остался в прошлом.
Будущее же Хуан Джун искал черными хищными глазами среди облаков. Но видел одни тучи. Небеса медленно наливались глубокой синевой, каковой не видели в этих краях уже больше года. Засуха пронеслась по землям Империи, словно морская волна по песчаному берегу. Погубила все всходы, оставив без еды простых крестьян и скот. Народ ждал помощи от Империи, но никто даже не отменил ежегодные подати. Наоборот, столица потребовала еще больше. Начались восстания. Люди, оголодавшие, озлобленные, объединялись и целыми деревнями уходили под знамена зеленых повязок, мятежников, что уже несколько лет вели войну против Империи. Лишь когда бесконечные бои охватили половину страны, Император Цао Цао наконец задумался. Или ему подсказали.
Так или иначе, скоро все кончится. Скоро должны прийти дожди.
Однако Хуан Джун знал, что с дождями всегда приходят бури.
Восточный ветер резко взметнул частокол флажков и стягов. Холодный. Бодрящий. Пахнущий горным морозом. И переменами. Нечто надвигалось оттуда, с востока. И у этого нечто было имя.
Древнее.
Могучее.
Имя, которое с трепетом произносили на улицах Лояна. И которое жаждали услышать жители столицы. Ведь оно несло с собой спасительные дожди и избавление от засухи. Обещало жизнь. Сулило избавление. Рисовые края вновь зацветут. И простой люд, истосковавшийся по работе на полях, вздохнет свободно.
– Голода не будет! – крикнут одни.
– Спасибо владыке Шень Ену! – воскликнут другие.
Крестьяне восславят Нефритового мага. Хуан Джун уже слышал такие разговоры, пока ехал сюда, к излучине Белой реки на восточной границе Рисового края. И пока все ждали, когда магистр Шень Ен приедет в Лоян, он стремительно уносился прочь из города. Он ехал так быстро, как только мог, взяв с собой лишь горстку самых преданных и верных бойцов из своего полка. Император Цао Цао дал приказ, и Хуан Джун, командующий Имперской гвардии, отправился исполнять его. Путь отнял несколько недель и с десяток загнанных лошадей. Он мчался от одной военной заставы к другой, от деревни к деревне, не жалея ни себя, ни подчиненных.
От усталости он был готов вывалиться из седла. Голод и жажда вызывали лихорадку, совсем как в тот весенний день в горах. Но все мысли об отдыхе он отгонял прочь.
– Я должен ехать дальше! – говорил он себе каждый раз, когда хотелось остановиться на ночлег подольше.
Повод слишком важный. Опаздывать было нельзя.
Пока все ждали скорых дождей и новых урожаев, он, не в силах унять нервную дрожь, дожидался именно этого вечера.
Сегодня должна закончиться война.
Он прибыл на встречу накануне. И сейчас, наслаждаясь видом вечернего неба, наблюдая за тем, как к нему крадутся пока еще далекие тучи, он наслаждался выдавшейся передышкой. Будто безудержной погони через половину Империи и не было вовсе, и он стоял тут, на краю пожухлых полей, на берегу обмелевшей реки всегда, подобно статуе.
Снова подул ветер. Влажный, живительный восточный ветер.
Хуан Джун облизнул разрубленные губы. Впервые за несколько недель они не были сухими. Кажется, перемены и правда грядут. Жизнь действительно вернется в эти края. А сегодня он положит конец войне.
Но если так, почему ему неспокойно?
Почему это ноющее чувство тревоги, это старое чутье разведчика не дает покоя? Почему мнится, что дожди принесут с собой бурю, каковой еще не бывало в Империи? Почему приезд Нефритового мага, которого он никогда не видел и не увидит, страшит больше, чем сегодняшняя встреча?
– Дзюнь юй тебя побери! – прошипел Хуан Джун и нехотя пошевелился.
Отвыкшее от движения тело заныло, но подчинилось. Он размял мускулистые руки, вдохнул полной грудью свежий воздух и огляделся. Найдя глазами одного из подчиненных, он велел принести бурдюк с вином и вновь повернулся к реке. Обмелевшее русло напоминало почти истлевшее тело с обнажившимися камнями-костями, усеивавшими дно. Крохотные лодки и крупные джонки лежали на боках у переправы, уныло разбросав снасти по высохшему илу. Истлевшие водоросли и желтые заросли прошлогоднего камыша обрамляли берега непроходимой стеной. Здесь не было птиц и насекомых, не осталось рыбы и водных животных. Рыболовецкие селения, коих было немало по берегу Белой реки, опустели. Подобное зрелище не раз встречалось по пути. Деревни-призраки с темными окнами, по улицам которых гулял только сухой пронизывающий ветер. Их было много. Слишком много. Все жители ушли. Не осталось никого. Некоторые отправились туда, где еще можно было найти еду: на юг, в вольный город Дамаск, или на запад, в лесные предгорья.
Большинство же присоединилось к восстанию зеленых повязок, примкнув к войскам мятежного князя Ма Тэна. Столица повстанцев находилась совсем недалеко от этого места, в нескольких днях езды на восток, в городе Као Бэй. Именно оттуда Хуан Джун и ждал посланников. Они должны прибыть совсем скоро.
Вдалеке, по ту сторону реки, на опустевшей дороге появилось облачко пыли. Всадники. Пара дюжин, не меньше. Зоркий глаз старого разведчика никогда не ошибался. Их едет слишком много. Больше обещанного. Осторожничают, опасаются засады. Но Хуан Джун приехал не усугублять войну и не развязывать новые конфликты.
Он прибыл, чтобы вернуть мир в эти земли.
И все же их слишком много. Могут ли они сами напасть?
Могут, ответил воин сам себе. Но не станут. Чем ближе становились всадники, тем сильнее в его мыслях нарастали подозрения. Это не просто боевой отряд.
Они сопровождают кого-то.
Кого-то важного.
Обезображенное лицо Хуан Джуна исказилось гримасой удивления.
– Скорее! – крикнул он. – Всем приготовиться! Принести мои доспехи!
Солнце давно укатилось за их спины и начало приближаться к линии горизонта, когда Хуан Джун занял место на берегу у высохшей переправы. Его люди, всего десяток солдат из личной гвардии Императора, держа в руках стяги Цао Цао, выстроились в двадцати шагах позади. Сам же командующий Имперской гвардии возвышался перед ними, как стальной исполин. Его броня, красная, как и цвета Империи, была украшена золотым орнаментом и рисунками в виде птиц: феникса в окружении огненных койр. При ярком солнечном свете она блестела, будто отражала величие Империи. Сегодня же она казалась старой, обветшавшей, поблекшей, совсем как нынешняя слава растерзанного гражданской войной государства. На лице Хуан Джуна застыло устрашающее выражение, но виной всему был шрам. Спустя двадцать лет, что прошли с того рокового весеннего дня, он так и не научился жить с этим увечьем.
Хотя его прославленному другу, Генералу, в тот день пришлось потерять намного больше…
Хуан Джун потряс головой, чтобы прогнать ненужные мысли. Он с трудом пытался не выдавать волнения. Проверил еще раз сумку на поясе, где хранилась грамота от Императора, и еле заметно выдохнул.
Мятежники остановились недалеко от берега, по команде спустились с лошадей и выстроились в несколько колонн. Нельзя было не заметить их по-настоящему военной выучки. Простые крестьяне, какими повстанцев представляли глашатаи в Лояне, такого не сумели бы. Каждый из них был вооружен мечом, луком и копьем и облачен в темные походные доспехи из кожи. В тяжелом бою от подобной защиты толку немного, но во время быстрых конных переходов и для еще более быстрого отступления такая броня подходила лучше всего.
Нет, это не крестьяне, отметил Хуан Джун. Это солдаты. Опытные, закаленные в боях. Наверное, многие из них раньше носили красные цвета, как и он. Теперь же на плече каждого виднелась узкая зеленая повязка.
Эта война разделила один народ на две части. Как страшный шрам, она отсекла прошлое от настоящего. Брат пошел против брата, сосед против соседа. Будущее же скрывалось где-то за черными тучами. Многочисленные стычки и крупные бои вспыхивали тут и там. Крестьяне хотели с оружием в руках отвоевать себе право на жизнь и труд. Простой человек, далекий от интриг Императорского двора, жаждал лишь мира и спокойствия, но гнет Императора лишил жителей государства последних крох.
Хуан Джун понимал их. Понимал он и солдат из гвардии, решивших сменить красные плащи на зеленые нарукавные повязки. Наверное, окажись в нем самом меньше веры в Империю и верности Императору, он тоже присоединился бы к князю Ма Тэну.
К счастью или нет, этого не случилось.
А сегодня он положит конец этой бессмысленной распре.
Колонны повстанцев медленно маршировали к краю обмелевшей переправы. Ни стягов, ни вымпелов не виднелось над их головами. Только лес навостренных стальных наконечников копий. Хуан Джун насчитал три десятка. Воины сурово озирались по сторонам, выискивая среди вечерних теней признаки засады.
Хуан Джун крепко взялся за рукоять меча, с упоением ощутил, как его жесткая обмотка впивается в ладонь, и медленно обнажил оружие. В черных глазах мужчины блеснула сталь. Яркая, острая, отдающая могуществом и смертью. Подарок от Генерала в честь присвоения Хуан Джуну чина командующего Имперской гвардией. Тогда он и не ведал, что высокая должность сделает его не столько военачальником, сколько политиком.
Хуан Джун ненавидел политику.
Короткая округлая гарда, увитая золотой проволокой, сильно истрепалась за годы службы. Совсем как сам Хуан Джун. И так же, как он, клинок служил честно и верно. Меч – оружие для битвы. Он подходил лучше всего для нападения. Но в этот вечер никакого боя случиться не должно.
Взмахнув мечом над головой, Хуан Джун воткнул его в землю подле ног. Затем снял с пояса кинжалы и бросил рядом. Пришельцы с того берега, кажется, оценили его жест. Застучали древки копий. Частокол острых пик поредел. И все же взгляды повстанцев остались суровыми, подозрительными, полными недоверия и пренебрежения. Даже презрения. И все они устремились к воину в красных доспехах.
Хуан Джун их не винил. Он вел бы себя точно так же. Ведь они – всего лишь охрана, которая хочет исполнить свой долг. Как и он сам.
Процессия остановилась в двадцати шагах от посланника Императора. Из стройных рядов мятежников донесся вопрос:
– Кто стоит перед нами? Кто стал посланником воли Императора Цао?
– Здесь стою я, Хуан Джун, – отвыкнув от разговоров, он отвечал с хрипотцой в голосе. – Командующий Имперской гвардией.
Какое-то время повстанцы молчали, хотя до слуха доносилось оживленное перешептывание. Затем тот же человек спросил вновь:
– Это все, кто пришел с тобой?
На лице Хуан Джуна заиграли желваки. Их осторожность начинала надоедать. Ему хотелось покончить как можно скорее.
– Все. Десять моих лучших солдат, – помолчав, он добавил: – Мы прибыли не сражаться. Наше оружие останется в ножнах, если и вы поступите так же.
Вновь оживленное перешептывание. Когда ропот среди зеленых повязок затих, послышался лязг стали. Они убирали мечи в ножны и опускали копья. Наконец первые ряды расступились, и вперед вышел взрослый мужчина, почти старик, выглядевший при этом крепким и бодрым, словно молодой юноша. Поверх его зеленых распашных одежд виднелась легкая пластинчатая броня из темного железа. Такие же наплечники, широкие, прошитые зеленым шнуром, защищали его руки, предплечья были обмотаны ремнями, а за спиной от слабых дуновений ветра развевался длинный, в пол, плащ с орнаментом из зеленоватых линий в виде листьев бамбука. Под черными с сединой внушительными бровями расположились поблекшие темные глаза, полные странной скорби, усталости и отрешенности. Хуан Джун не видел в них той злобы и ненависти, про которую говорили глашатаи. Это был такой же воин, как и он сам, уставший от бесконечных битв.
Старик носил длинную козлиную бородку, а в волосах, ниспадавших на плечи, можно было заметить пряди с эмалированными бусинами. Его шею и грудь украшало ожерелье из жемчуга, увенчанное большим знаком в виде образа Баланса – соединенных вместе полусфер небесной магии Дзинь и темной Хань. Он держался уверенно, узкий подбородок гордо смотрел вперед. Свет угасающего дня залег глубокими тенями в морщинах на его смуглом лице. Несомненно, этот воин не привык сидеть за стенами дворцов. Он проводил много времени в походах и всегда находился в самой гуще сражений.
Нет, неправильно, поправил себя Хуан Джун. Не воин.
Правитель.
Он уже догадался, кто стоит перед ним. По тому, как смотрят на него сопровождавшие его люди. По стати и выдержке. По блеску опыта в запавших утомленных глазах.
– Князь Ма Тэн, – Хуан Джун не удержался и чуть поклонился, выставив перед собой сложенные вместе кулаки. – Мы не ожидали, что на встречу прибудете именно вы.
– Я не мог доверить этот вопрос никому другому, – князь говорил неспешно, взвешивая каждое слово. Его голос походил на истрепавшийся бархат, потерявший былую привлекательность и мягкость, превратившись в жесткое и грубое полотно. – Ведь все началось с меня. Мне и заканчивать.
– В таком случае я рад, что смогу поговорить именно с вами.
Ма Тэн смерил собеседника долгим взглядом.
– Хуан Джун, я верно расслышал? – спросил он.
– Все так, князь.
– Мне знакомо это имя. Ты один из тех, благодаря кому устояла северная граница близ Бао Дин?
– Да, князь.
– И этот шрам ты получил именно в тот день?
В тот роковой весенний день.
Хуан Джун кивнул.
– Тогда и я рад, что мне доведется поговорить с таким самоотверженным и опытным воителем. Это честь для меня.
Ма Тэн поклонился, тоже сложив ладони перед собой. Выказал уважение. Это хороший знак. Хуан Джун почувствовал облегчение. У него даже перестали трястись поджилки.
– Тогда вы позволите мне огласить содержание грамоты от Императора Цао Цао, правителя Империи Цао, сына Небес и Отца всех свободных народов?
По каменному лицу Ма Тэна было понятно, что слушать все титулы Императора ему не сильно нравится.
– Прошу тебя, – кивнул князь.
Хуан Джун извлек из сумки на поясе свиток, показал жирную красную печать на документе и, дождавшись одобрения, развернул его.
– Мы, Цао Цао, милостью Небес правитель Империи Цао… – он покосился на Ма Тэна и прокашлялся, – и так далее, заверяем перед всеми, кто захочет рассмотреть настоящий акт в будущем, что поручаем выступить от нашего лица прославленному и верному сыну Империи Хуан Джуну, командующему Имперской гвардией…
– Давай сразу к сути, будь так добр, – прервал его Ма Тэн.
Еще раз прокашлявшись, Хуан Джун нашел в тексте условия прекращения военных действий и зачитал их вслух. Он чувствовал себя неловко, будто он никакой не воин, а крикун на базарной площади. Князь же с задумчивым видом слушал, что мятеж должен быть прекращен, любые войска распущены, прикрепленные к землям Империи крестьяне обязаны вернуться на свои наделы, взамен не боясь, что их постигнет кара за участие в восстании. Сам Ма Тэн обязан сложить оружие и явиться в столицу, но не как глава мятежников, а в качестве нового правителя северных провинций в составе Империи. Император прощал ему все прегрешения ради создания прочного мира и процветания государства, взамен князь должен принести присягу Императору Цао Цао пред ликом Небес и отречься от любых претензий и злых намерений.
Дочитав текст заплетающимся языком, Хуан Джун выдохнул и стер пот со лба. Он – воин, а не политик. Политика – скучное занятие для скучных стариков. Он мог привыкнуть к чему угодно, ко всем тяготам службы и невзгодам на поле брани, но выступать в роли переговорщика ему не понравилось.
Было даже забавно, что он с таким трепетом ждал этого мгновения весь день и всю дорогу сюда, но оно совсем не принесло облегчения. По лицу Ма Тэна тоже было непонятно, доволен ли он. Его безмерно печальный взгляд как будто стал мягче. В уголках глаз блеснули горошинки слез. Князь погладил бородку, посмотрел на темное небо и вскоре коротко сказал:
– Я подпишу это.
Хуан Джун оцепенел. Часто заморгав, он проглотил вставший в горле ком и задал вопрос, ответ на который знал, но хотел услышать:
– Значит… войне конец?
Ма Тэн улыбнулся, и такой улыбки Хуан Джуну уже давно не доводилось видеть. Была в ней и радость, и скорбь, и облегчение, какое бывает у странника после очень долгого и тяжелого пути.
– Наконец-то все это закончится.
Он протянул ладонь.
И Хуан Джун с радостью ответил на рукопожатие.
Часть I. Сячжи
Выдержка из трактата «О четырех драконах» автора Цинь Пиня Третий век со времен исхода Прародителей«Я посвятил жизнь поиску знаний».
С этих строк начался мой разговор с тем, кто поведал мне свою историю, дабы смог я записать ее и сберечь для тех, кто явится в этот мир вслед за мной. Он пришел ко мне, опустился с Небес перед домом моим в долине О́рдос, в тенях хребта Семи ветров. Спустился в окружении яростной бури огненной, молний пламенных и ветра горячего.
Он услышал меня!
До конца жизни я буду помнить его лицо…
Он пришел ко мне со словами о том, что я странствовал всю жизнь и накопил достаточно знаний. Как и Он. И пришел ко мне, чтобы пролить свет на тайны последние, которые были сокрыты от меня под пеленой давно утекшего времени. Он избрал меня своим летописцем. Он рассказал мне все, что случилось, от момента сотворения мира до самых последних дней, когда…
Когда Они проиграли.
Духи-Прародители.
Он был одним из них. Последним стражем нашего мира, для которого настал час уйти в безвестность.
Он опустился с Небес пред моим домом. Красный дракон, владыка Чжихан, и со словами: «Я посвятил жизнь поиску знаний» поведал мне свою историю. Историю о том, как жили Прародители и как они проиграли.
Он рассказал мне все тайны Баланса небесной Дзинь и темной Хань и велел оставить в строках этой книги предупреждение тем, кто явится в этот мир вслед за мной.
Чтобы они знали. Чтобы они не забывали.
До конца жизни я буду помнить его лицо. Охваченный пламенем лик дракона и чудесное сияние его глаз: один из них желтый, яростный, как пламя, другой белый, израненный, отнятый в бою…
Выдержка из трактата «О четырех драконах» автора Цинь Пиня Третий век со времен исхода ПрародителейОни явились из Великого ничто, из мировой тьмы, где живет лишь холодная пустота. Ни одному из них не дано было узнать, кто их создатель и был ли таковой. Быть может, само мироздание и ледяные ветра явили их, дабы создали они мир, какого еще не существовало никогда, ни в какие времена.
Было их четверо, бестелесных духов, коих влек навстречу друг другу неведомый зов. Они мчались сквозь время, преодолевая расстояния такие, что не вообразить никому из ныне живущих.
И настал день, когда духи встретились посреди пустоты, и вдруг вспыхнули мириады звезд, раскрасив небосвод музыкой света и тьмы.
Тот день стал первым.
Первым для нашего мира.
Ветер в цепях
Лоян, столица Империи Цао
Великий праздник Сячжи
Утро
– Тьфу!
– Я тоже плевался, когда узнал.
Их голоса с гулким эхом проносились по каменным коридорам. Смешиваясь друг с другом, они превращались в бессвязное месиво из слов. Приходилось тянуться ближе к дверям, насколько позволяли цепи, чтобы разобрать хоть что-то.
– Поделом предателю.
Стражники. Двое. Наверняка из личной гвардии Советника Мао. Когда они замолкали, можно было услышать хруст кольчужных колец их брони. Точно Мао. Заточе́нный в узкой клетке пленник хорошо знал, как звучат оружие и доспехи гвардейцев. Он сам носил такие много лет.
Зачем они тут? Стерегут его? Словно последнего преступника. Как будто за верность своему господину стоит наказывать. Как будто за выполнение долга смерть – лучшая награда.
– Вот и я так считаю. Поднял руку на дом Мао – прощайся с головой.
Поднял руку? О чем они вообще? Вот уже две недели узник заперт в этой камере, то прикованный к полу, то подвешенный на цепях под потолком. Его пытали. Избивали. Глумились. Но ничего не говорили. И не задавали вопросов. Да и незачем было. Тот, кто поместил его сюда, знал всю правду. Знал все о той ночи, после которой он оказался в этой клетке.
– Все по-честному.
– По-честному.
– А ведь он был героем, – сказал первый стражник. – Тьфу.
– Генерал-Буря! – воскликнул второй. – Такая честь была служить рядом с ним…
– Лучше помолчи! А не то правда окажешься рядом с ним.
– Точно. Прости.
Первый недовольно хмыкнул.
– Сегодня ночью мы избавимся от него.
– И наконец-то вернемся в гарнизон, – с воодушевлением протянул второй.
– Именно. Но сначала посмотрим на свадьбу молодой госпожи.
Кайсин!
Си Фенг потряс головой, прогоняя бред и дрему. Затуманенный взгляд начал проясняться. Только когда дверь его темницы приобрела четкость, а в крохотном окошке под потолком стал заметен тусклый утренний свет, он пошевелился. Сегодня состоится свадьба Кайсин и Нефритового мага. Сячжи уже наступил. В День летнего солнцестояния Маг подарит миру дождь, спасет страну от засухи и увезет подопечную Си Фенга на другой конец мира. А его самого лишит жизни. Такую судьбу уготовили телохранителю Кайсин. Он всего лишь букашка, которую пожрет мерзкий паук-евнух и его хозяин. Что бы они ни задумали, все это плохо кончится. Он должен помочь девочке.
– Скорее всего, – заговорил первый, – это нам придется вести изменника на казнь. А значит, церемонию не увидим.
– Бедная госпожа, – подхватил второй. – Столько лет ее охранял предатель.
– Теперь безопасность Мао Кай лежит на плечах владыки Шень Ена.
Ну уж нет.
Си Фенг напряг мышцы и приподнялся на цепях, которыми был прикован к потолку. Он едва касался пола носками. Все тело ныло и болело. С ног до головы его покрывали ссадины и кровоподтеки. Лицо, кажется, и того хуже, превратилось в один большой синяк. Головокружение и тошнота не проходили уже несколько дней. Наверняка были сломаны ребра. Возможно все.
Си Фенг расслабился. Он дал время загустевшей крови заструиться по венам и размял одеревеневшие кисти. Стражники продолжали о чем-то судачить и не услышали, как пленник несколько раз щелкнул пальцами. Глубоко вздохнув, Си Фенг закатил глаза и потянулся к ветру.
Генерал-Буря!
Они смеялись над ним!
Над великим воином, который почти тридцать лет назад лично сразил военачальника из Као Дяоюй, благодаря чему южные земли навсегда перешли во владение Империи Цао Цао. Который двадцать лет назад в одиночку сдерживал натиск кочевников в ущелье близ Бао Дин три дня и три ночи, пока не подошло подкрепление. Он был воином. Он был ветром. Он был Бурей!
Враги разбегались, завидев штормовой стяг генерала Си Фенга. Его имя боялся произносить сам мятежник Ма Тэн, который вот уже несколько лет наводил ужас на северные земли Империи. Си Фенг победил бы и его, если бы не…
– Ничего… – со злостью просипел Си Фенг, едва шевеля разбитыми губами.
Он призвал свои силы, как делал это тысячи раз до этого. Он повелевал стихией, как никто другой. Он доказал, что достоин звания Бури, но сейчас…
– Да чтоб тебя, ну же! – Си Фенг зарычал и отчаянно замахал ладонями.
Ничего не происходило. Утренний свет заглянул в узкое окно темницы. Где-то там шумел ветер. Спасительные дуновения, которые помогли бы Си Фенгу, попади они в его руки. Но он не мог их коснуться: сила угасла окончательно. Старый воитель чувствовал себя опустошенным, покинутым, истончившимся. Ветер, некогда верный союзник, теперь словно не замечал Си Фенга.
Очередная попытка провалилась.
Уже, наверное, сотая за последние дни.
Пленник безвольно повис на цепях. Стремление освободиться, вызволить Кайсин или хотя бы дать последний бой, испарилось столь же быстро, как и появилось. Оковы впились в натертую до крови кожу. Тьма заволокла взор.
– Я во всем виноват, – прошептал Си Фенг и медленно провалился в тревожное забытье.
Казалось, прошло много часов или дней, но когда он очнулся, из окна по-прежнему струился утренний свет. Голоса стражников затихли. Вдалеке были слышны шаги: кто-то спускался по лестнице, не спеша переставляя ноги и помогая себе тростью. Гулкий стук оглушал и пугал. Си Фенг тяжело вздохнул.
Он знал, кто это.
– Откройте клетку.
Голос Тейтамаха медом расплескался по влажным стенам тюрьмы и тягуче опустился к холодному полу. Один из стражников, грохоча доспехами, ринулся исполнять указание. Он долго подбирал нужный ключ, лихорадочно бренча связкой, а затем рывком распахнул двери. Си Фенга ослепил яркий свет ламп. Он зажмурился, а когда открыл глаза, увидел на пороге Тейтамаха.
В платье из белого шелка с золотой вышивкой евнух стоял, гордо подняв подбородок, заложив одну руку за спину и опершись другой на свою злосчастную трость. Зачарованный зеленый камень в навершии слабо мерцал, навевая горькие воспоминания о той ночи, когда жизнь Си Фенга изменилась окончательно и бесповоротно. Он до сих пор помнил крики Кайсин, бездыханного, лежащего в луже крови мальчишку Лю и мерзкий смех евнуха.
Он не знал, что делать. Как поступить. Понимал, что теперь его обвинят в преступлении, которого он не совершал. Любой другой, окажись на его месте, просто убежал бы. Но Си Фенг никогда не показывал врагу спину. Долг призывал оставаться с Кайсин до последней минуты.
Телохранитель обнимал свою подопечную, пока не пришли солдаты из охраны евнуха и гвардии Мао и не увели его, сковав цепями руки и ноги. Плач Кайсин преследовал его до самой темницы, и даже спустя много дней до тьмы его узилища до сих пор доносились всхлипы бедной девочки.
Он подвел ее…
Короткий смешок Тейтамаха вернул его в действительность. Тот небрежно махнул мясистой ладонью, блеснув россыпью золотых перстней с драгоценными камнями.
– Прочь.
– Да, господин!
Стражники, не переставая низко кланяться, быстро покинули помещение, оставив пленника и мучителя наедине. Тейтамах ступил внутрь и окинул Си Фенга долгим взглядом. Узник не стал отводить глаз и с ненавистью смотрел в лицо проклятого евнуха.
– Здравствуй, Генерал-Буря, хе-хе, – с едкой усмешкой заговорил Тейтамах. Получив в ответ холодное молчание, он продолжил: – Вижу, ты до сих пор не смирился со своей участью. Бедный старый глупец. Твои лучшие годы давно позади, но ты до сих пор считаешь, что от тебя что-то зависит.
Си Фенг упорно молчал.
– Я знаю, кто ты, Генерал-Буря, – евнух нарочито тянул каждое слово, смаковал послевкусие каждой фразы, не переставая улыбаться. – Знаю, что ты сделал. Знаю, почему ты не отправился на заслуженный покой, как это делают все высокопоставленные воины Императора. Знаю, почему пошел на службу к глупцу Мао и стал охранять его бестолковую дочь.
Пленник замер и невольно затаил дыхание. Тейтамах наклонился к его уху и прошептал:
– Вижу, я привлек твое внимание.
– Зачем ты пришел? – прорычал Си Фенг.
– Хотел поговорить с тобой напоследок.
– Освободи меня, тогда и поговорим!
Евнух усмехнулся:
– Ты – пленник Императора. Разве могу я вмешиваться и перечить воле нашего светлого правителя? Нет-нет. За свои преступления ты ответишь, как и полагается.
Тихо посмеиваясь, Тейтамах обошел Си Фенга по кругу и остановился позади него. Тот не сдержался и рявкнул, выплевывая слюну:
– Я защищал свою госпожу…
– Ты. Поднял. Руку. На. Слугу! Нефритового! Мага! – проорал евнух. – Ты посмел напасть на меня!
Для убедительности он ударил узника тростью по затылку. Си Фенг сдавленно вскрикнул и почувствовал, как по спине потекла теплая струйка.
– Как видишь, я тоже умею драть глотку, – продолжил, как ни в чем не бывало, Тейтамах. – Поэтому я предлагаю поговорить… спокойно.
– Чего… ты хочешь от меня?.. – процедил Си Фенг, бессильно повиснув на цепях.
– Ох-ох, Генерал-Буря. Я вижу, каким грузом на тебе висит твое прошлое. Твои ошибки. Потери… Знаешь, а ведь из тебя получился бы отменный член братства Танцующих с ветром, будь ты поумнее. Но вместо магии ты выбрал войну. Выбрал славу. Ты упивался властью, тебе нравилось, когда простые солдаты и прочее отребье скандируют твое имя.
– Я… служил… Империи…
Тейтамах провел зеленым камнем по голому окровавленному торсу Си Фенга, обходя его по кругу. Евнух остановился перед ним и наклонился ближе.
– Оставь браваду. Я видел тебя. Я знаю о тебе все, – он снова понизил голос до шепота. – Ты служил лишь своей гордыне. Ты считал себя непобедимым. Твоя сила и вправду была почти безгранична. Но мы оба знаем, что в кувшин не нальешь воды больше, чем он вмещает. – Евнух сгреб воина за волосы и притянул к себе. – Твой кувшин треснул. И за твою надменность поплатились те, кого ты любил…
– Заткнись! – взревел Си Фенг и ударил мучителя лбом.
Тейтамах отшатнулся и зажал нос ладонью. Сквозь пальцы на белый шелк закапала кровь.
– Грязный старый болван! – взревел евнух.
Он взмахнул тростью.
Воздух задрожал. Яркое зеленое свечение заполонило темницу. Все звуки пропали. Молния боли пронзила Си Фенга от макушки сквозь хребет и до самых пят. Он закричал, не в силах совладать с чувствами. Весь мир исчез, будто и не существовал никогда. Словно все вокруг было соткано только из боли. Воин змеей извивался на цепях, а где-то вдалеке хохотал Тейтамах. Он то приближал, то отдалял трость, и каждое движение доставляло Си Фенгу новый виток мучений.
– У… убей меня…
– О нет! – евнух ликовал, упиваясь страданиями узника. – Ты умрешь позже. Твоя смерть ознаменует начало нового, дивного мира.
В клетку словно ворвался ураган. Все вокруг заполонило марево яркого света и свист ветра.
– Нет!
– Сегодня ты послужишь мне. Послужишь так, как не служил никому и никогда в своей никчемной жизни.
Голос Тейтамаха исказился, стал оглушительно громким, словно раскаты грома. Порывы ветра все сильнее и сильнее хлестали Си Фенга по щекам и телу. Они издевались над ним, радовались его слабости. Генерал-Буря? Так его называли когда-то? Буря, лишенная силы ветра, становилась ничем.
– Нет!
– Я дам тебе последнее задание. Когда ты его выполнишь, твой долг перед Империей будет исполнен сполна. Ты же этого так хотел, Генерал-Буря?
– Нет! Я… я никогда не буду помогать тебе.
Стены темницы дрожали от вихря. Си Фенг не понимал, что происходит. Неужели его дар вновь проявился? Он пытался зарычать, пытался вернуть контроль над ослабшим телом и коснуться ветра. Но муки не позволяли даже открыть глаза.
– Твое согласие не требуется.
Тейтамах рванул его за волосы, запрокинул голову и влил в приоткрывшийся рот что-то ледяное. Горький, но вместе с тем приторно-сладкий вкус обжег горло. Таинственная жидкость охладила внутренности и сковала желудок стальной коркой.
Внезапно все затихло. Ветер исчез. Пропал и свет. Узилище погрузилось в привычную темноту. В крошечное окно ворвались уличные звуки. Ничего не изменилось.
Кроме одного.
Си Фенг понял, что больше не чувствует стонущей боли от побоев. Не чувствует вообще ничего. Ни холода. Ни жара. Ни запахов. Пред глазами витала серая дымка. Застывшее сердце почти не билось, а стоило воителю посмотреть на евнуха, оно сжалось в крошечный комочек.
Волосы на затылке зашевелились от осознания того, что Тейтамах стоит рядом. Хотелось убежать, спрятаться, отгрызть себе кисти и вырваться из оков, лишь бы укрыться от властного взгляда этого человека.
– Кто ты? – спросил евнух, и Си Фенг ощутил, как сильно ему хочется ответить на его вопрос.
Все внутри содрогалось от одной мысли, что Тейтамах снизошел до того, чтобы спросить что-то у него.
– Ваш слуга, повелитель!
– Чудно.
От одной улыбки евнуха хотелось упасть на колени и забить хвостом, как пес. Он улыбнулся! Какая великая честь!
– Ты – мой раб.
– Да, повелитель! Я ваш навеки!
Проклятые цепи мешали пасть ему под ноги и выказать уважение. Си Фенг усердно закивал.
– Что ты сделаешь ради меня?
– Что угодно, повелитель! Просите о чем угодно!
– Чудно. Славно.
Тейтамах улыбался, а Си Фенг бессильно извивался в цепях. Его ужасало, что он смеет находиться на одном уровне с таким человеком. Хотелось пасть ниц и целовать его ботинки!
Проклятые цепи!
Евнух прошелся по камере. Он пошевелил разбитый нос, смахнул капли крови с испорченной одежды и задумчиво погладил навершие трости, Си Фенг был готов разрыдаться от того, что натворил. Господин страдает по его вине!
– Простите меня, повелитель…
– Заткнись, – холодно ответил Тейтамах и вдруг спросил: – Ты знаешь Мао Мугена?
– Да-да, повелитель! Я когда-то охранял его дочь!
– Именно. Кайсин.
Хозяин знал ее. Он не любил ее! Как он мог столько времени посвятить той, что неугодна хозяину? Глупец!
– Да! Кайсин! Эта несносная…
– Заткнись! – зашипел Тейтамах. – Сегодня ты отдашь свою жизнь ради Империи. И ради моего удовольствия.
Какое счастье! Он сможет услужить господину! Он сделает все, что угодно!
– Ночью, когда закончится свадьба этой девки и моего хозяина, тебя приведут на казнь. Перед тем как тебе отрубят голову, ты…
Со стороны лестницы послышались топот и встревоженные крики. Должно быть, стражники вернулись. Как смели они прерывать речь его господина? Чернь!
Тейтамах недовольно покачал головой. Он наклонился к уху Си Фенга и перешел на шепот, чтобы никто не услышал.
Выдержка из трактата «О четырех драконах» автора Цинь Пиня Третий век со времен исхода ПрародителейОбрадованные знакомством и воссоединением духи слились воедино, породив четыре стихии. Неудержимую Бурю. Живительную Воду. Стойкую Землю. Яростный Огонь. Они воплотили собой Баланс, на коем зиждется наш мир и поныне.
Их союз загорелся невиданным пламенем, и на месте его возникло белое Солнце, светлый лик которого мы видим на небе каждый день. Его лучи стали подобны самим духам. Ласковыми, дарующими тепло и спокойствие, но способными и разрушать.
Дабы сохранить баланс, духи слились вновь и явили голуболикую Луну, покровительницу ночи, хозяйку тьмы, пастыря звезд.
Так прошел второй день сотворения мира.
Бульон из бурелистника
Лоян, столица Империи Цао
Великий праздник Сячжи
День
– Лю…
– Кай…
– Беги!
Волны черного, как смоль, моря стремительно приближались. Лю пытался вырваться из зыбучей хватки черного колючего песка, но чья-то злая воля лишала его последних сил. Комья морской пены приобретали людские очертания. Лица суровых воинов в черной броне и таких же черных приплюснутых конических шляпах скривились в яростных гримасах. Их мечи и копья блестели в свете бесцветного мертвого солнца. Они становились все ближе. Лю уже слышал, как скрипят их зубы, чувствовал обжигающий холод безжизненных тел.
Над морем развевались бесчисленные флаги и стяги. Разных форм и размеров, каждый из них походил на корабельный парус, но неизменным было одно: черный цвет полотна и рисунок в виде нефритового дракона, что оскалил пасть навстречу западу.
– Лю!
– Кайсин! Где ты?
Ее голос был повсюду и нигде. Она звала его. Кричала. Просила о помощи и молила бежать прочь.
– Беги, Лю!
– Не могу!
Пальцы проваливались сквозь черные песчинки, каждая из которых была размером с горох. Лю яростно брыкал руками и ногами, но лишь погружался глубже. Он обернулся на миг, чтобы увидеть: солдаты уже вышли из воды и неслись к нему.
– Лю?
Что-то потянуло его под землю. Едва успев сделать последний глоток воздуха, Лю провалился в пустоту бесконечного мрака. Он поморгал, но наваждение не исчезло. Кругом царила тьма.
– Лю? Ты здесь?
Он пополз на голос, не разбирая дороги. Он слышал стук. Биение сердца. Лю ускорился, пытаясь найти источник звука. Что-то резануло ладонь. Он охнул и прижал рану к губам. Горячие капли побежали по руке и упали на что-то блестящее.
Это был осколок зеркала.
Лю подхватил его, сдул черную пыль и увидел вместо отражения лицо Кайсин. Она смотрела сквозь него пустым остекленевшим взглядом.
– Лю? Ты здесь?
– Я здесь, птичка! Здесь!
– Если ты слышишь, ответь мне, Лю…
– Кай, я тут! – Лю вытер слезы и шмыгнул носом. – Я слышу тебя…
– Лю?
Кто-то схватил его за плечи и потянул прочь от зеркала. Лю взревел, попытался вырваться, но огромные крепкие руки продолжали увлекать его прочь из тьмы, за границу между пустотой и…
– Ну же, братец! Очнись.
Лю вздрогнул и открыл залитые соленым потом глаза. Он горел. Жар не спадал уже несколько дней. Его лихорадило, кожа побледнела, во рту пересохло. Жажда не исчезала, сколько воды ни выпей. Бесконечными днями и ночами он мечтал о смерти как об избавлении. Его неотступно преследовали кошмары. Зеленое пламя. Злобный смех. Крики Кайсин.
И боль…
Грудь пылала. Под слоями повязок и травяных припарок Лю чувствовал ледяное присутствие зеркала. Осколок сидел глубоко, у самого сердца. Пожизненное напоминание о том, что он по своей глупости влез в слишком серьезные дела.
Если бы не помощь друзей, Лю давно бы пропал.
Жу Пень вжился в роль заботливой мамочки. Малыш порхал над ним, как курица-наседка, поил, кормил, менял повязки и мокрые тряпки на лбу, обмывал тело, да и в целом старался веселить Лю, когда тот не спал. Порой приходилось слишком туго, и боль в груди становилась нестерпимой. В такие моменты Жу Пень доставал гуцинь, подаренный монахом Ши-Фу, и бренчал какую-нибудь мелодию. Выходило по-прежнему ужасно, но Малыш умудрился разучить парочку мелодий. Порой целыми ночами Лю слушал, как друг щиплет струны, и боли понемногу отступали.
– Держись, братец. Ши-Фу скоро придет.
Когда Лю вернулся домой, раненый и едва живой, Жу Пень немедленно поднял на уши весь старый город. Первой на помощь пришла тетушка Тана. Старая травница и ее детишки тотчас отправились в леса к югу от города за лечебными растениями. Торговец Тин Тей без раздумий потратился на покупку спирта, повязок, мазей и просто еды, чтобы Лю не умер от голода. А еще он привел Ши-Фу, того самого бродячего монаха, который стал настоящим спасителем для раненого юноши. Старик, несмотря на слепоту, быстро сориентировался. Он остался жить в полуразваленном домике вместе с Лю и Жу и каждый день готовил отвар, который снимал боль и помогал заживлять рану.
Этим утром Ши-Фу отправился в город на поиски особенных трав для какого-то нового отвара. И до сих пор не вернулся. Жу Пень старался не волноваться, но состояние Лю ужасало пуще прежнего.
– Ты только это, держись, братец.
Лю пил лекарства дважды в день. Целебная жидкость прогоняла боль и на краткий миг дарила ясность ума, но ее действия хватало всего на несколько часов. После этого начинались новые муки. Почти все время Лю бредил. Его не покидали видения, одно страшнее другого. Грань между сном и явью размывалась, и лишь в редкие моменты, когда Ши-Фу давал новую порцию отвара, к Лю возвращалась ясность ума.
– П-пить…
– Бегу-бегу, касатик.
Жу Пень бегал по тесной комнатке, которую друзья использовали как место для приготовления еды. Здесь, как и в остальном доме, было почти пусто. В их жилище были только парочка косых столиков, несколько рваных циновок да накрытые тряпьем подстилки из сена и бамбуковой стружки. Вместо окон – щели, вместо двери – яркая шелковая тряпка, украденная на рынке еще пару лет назад. А еще тут не было одной стены. Ее заменяли высохшие листья пальм и пучки трав, принесенные тетушкой Таной.
Малыш схватил глиняную посудину и зачерпнул воды из небольшого чана в углу комнаты. Ковш чиркнул по дну с неприятным звуком.
– Ой-ей, почти закончилась, – вздохнул Жу Пень. – Где же Ши-Фу?
Он склонился над Лю, подложил ладонь под его голову и помог напиться.
– Как ты, братец?
– Б-больно…
Лю вытер губы дрожащей рукой и охнул от нового приступа. Грудь пронзило молнией. Застонав, он откинулся на лежанку, сотрясаясь и сжимая кулаки. Жу Пень бессильно рухнул рядом и схватился за голову.
– Ну же, Ши-Фу, где ты, так-тебя-растак?!
По пальмовой стене пробежали тени. Кто-то семенил к дому, шаркая и собирая по дороге все камни и пыль. Малыш просиял.
– Ну наконец-то!
– Какой же ты нетерпеливый, юный Зю Фень.
Старик Ши-Фу поднялся по кривой лестнице и прошел внутрь.
– Как же там жарко! Мне ж нельзя под солнцем. У меня от такого пекла кожа краснеть начинает…
– Мастер Ши-Фу, прошу тебя, – взмолился Жу Пень. – Лю совсем плох!
– Да-да, сейчас займемся.
Слепой монах беззаботно развязал тесемку, что поддерживала края его оранжевой робы, закатал по локоть рукава и подошел к раненому. Он закрыл белые, лишенные зрачков глаза, накрыл ладонью лицо Лю и долго что-то бормотал. Малыш с тревогой подглядывал из-за плеч старика. Вскоре Лю перестал дрожать и обмяк. Палящие солнечные лучи, что просачивались сквозь проломы в крыше и стенах дома, неторопливо ползли, отмеряя ход времени. В дверной проем врывались крики чаек и шум моря. Живот Жу Пеня заворчал от голода. Только сейчас толстяк понял, что с самого утра не отходил от Лю и даже не поел.
– Я за водой, мастер Ши-Фу, – прошептал он, боясь прервать таинственный ритуал.
Монах ничего не ответил.
Солнце приблизилось к закату, когда Малыш вернулся с полной бадьей родниковой воды. Обстановка в доме не изменилась. Старик все так же сидел на циновке возле Лю, разве что его лицо совсем покраснело. В комнате стояла невыносимая духота, как от десятка огромных костров. Ши-Фу, ничего не говоря, махнул рукой, и Жу Пень немедля наполнил для него ковш холодной воды. Монах осушил его в два глотка и потребовал еще один, для Лю.
– Ставь водичку на огонь, Зю Фень, – заговорил он наконец. – Будем готовить зелье для нашего бедного друга.
– Основу для отвара запустить сразу? – крикнул Малыш, гремя во дворе перед домом глиняными горшками и котелками.
– Все-то ты знаешь, – усмехнулся старик. – Только сегодня сначала брось ксарангской петрушки, дзюкайского перца и алоэ.
Жу Пень застыл над закипающей водой.
– Мы точно не, это, не суп варим?
– Делай чего говорят, – крякнул монах.
Ши-Фу поднялся и вышел из дома. Он погладил седые усы, поправил россыпь мешочков на поясе и улыбнулся, слушая, как помощник порхает над котелком. Здоровяк Жу Пень приютился на земле под старым вязом, ветви которого свисали из-за невысокой оградки. Не переставая чихать, он нарезал жгучий перец, отложил нож и высыпал в кипящую воду сушеные травы. Туда же выдавил сок из листа алоэ. Варево быстро забурлило. Горячий пар заволок крошечный дворик, и без того нагретый жарким летним солнцем. Малыш стянул с головы повязку и распахнул зеленую жилетку, вывалив пузо. По его вискам и щекам скатывались крупные градины пота. Он обмахнулся платком, как веером, и вопросительно поглядел на монаха.
– Чего дальше, это самое? Тысячелистник?
Ши-Фу кивнул:
– Знаешь, юный Зю Фень, а ведь из тебя получился бы неплохой лекарь. Или алхимик. Ловко ты с котелком управляешься.
– Я больше, это, супчики варить люблю, – буркнул тот. – Бульончик из крапивы и куриных яиц мой любимый!
– О, да, – старик прищурился и улыбнулся. – А вот если взять яйцо дамасской курочки, то получится и того вкуснее!
Жу Пень озадаченно потер затылок.
– А что за дамасская курица такая?
– О-о, юный Фень, она почти такая же, как и здешняя, – Ши-Фу широко развел руками, – только размером с пол-лошади! А шея у нее длиннее меня самого.
Малыш застыл, выгнув брови и приоткрыв рот.
– Дык это ж… Жуть какая! Сколько ж бульона с нее наварить можно…
– Давай для начала приготовим лекарство для юного Ляо, – напомнил Ши-Фу.
– Точно-точно. Чего дальше?
Монах снял с пояса туго забитый мешочек и бросил Жу Пеню.
– Это ордосская камелия-бурелистник. Чрезвычайно редкий цветок. Такого в Лояне не найдешь даже у лучших травников. Всего один листочек способен снять воспаление и поставить на ноги любого. А одна веточка стоит целое состояние.
– Ой-ей, с такой дорогой штукой надо бережно…
Ши-Фу обратил каменное лицо к толстяку.
– Высыпай все.
Жу Пень изумленно погладил мягкие синеватые листья с белыми прожилками, напоминавшими молнии, и вытряхнул содержимое мешочка в котелок. В воздух вырвалось сизое облачко дыма, которое быстро приняло форму грозовой тучи и заискрилось крошечными вспышками. Малыш закашлялся от острого запаха и отпрянул от варева.
– Это поможет Лю?
Монах ответил не сразу. Он спустился с лестницы и подошел к котелку.
– У нашего друга необычная рана, – голос его погрустнел, а лицо помрачнело. – Я чую сильные чары, каких не видывал о-о-очень давно.
С Малыша схлынули краски.
– Духи, неужели он… того…
– Нет, юный Фень, – покачал головой старик. – Колдовство не даст ему умереть. Но будет доставлять муки.
– И как долго будут эти… муки?
– Пока того хочет мучитель.
Жу Пень охнул.
– Чары-мары, чтоб их. Не люблю я все эти делишки. Все это слишком непонятно для меня.
– Людям свойственно бояться всего, чего они не понимают. На твое счастье, однажды нелюбовь к колдовству поможет тебе.
Малыш озадаченно поскреб затылок.
– Не волнуйся, – Ши-Фу положил ладонь на плечо здоровяка, для чего ему пришлось привстать на цыпочки, и успокоил помощника. – Мы спасем юного Ляо. Думаю, уже сегодня ему станет лучше. А теперь ступай, проверь, как он там. Здесь я закончу сам.
Когда Малыш ушел, старик достал нож и склонился над кипящей жидкостью. После долгих раздумий пробубнил:
– Прости, Лю. Мне придется решить твою судьбу за тебя, – с этими словами он приложил лезвие к запястью и сделал надрез. – Иначе никакой судьбы у тебя и не будет.
Черная густая кровь заструилась по его руке и пролилась в котелок. Варево закипело сильнее, окрасилось в темные тона и выбросило в воздух запах гари. Ши-Фу провел ладонью над порезом. Тот мгновенно затянулся, будто и не было его никогда.
Монах пошевелил усами:
– Остался последний ингредиент.
Он снял с пояса кожаную сумочку и достал флакон с изумрудной жидкостью.
– Верю, что ты окажешься достойным.
Зеленоватое облачко сорвалось с поверхности кипящей воды.
Солнце катилось к закату. В доме до сих пор царила невыносимая духота. Жу Пень уже подумывал вынести Лю в тенек на улицу, когда появился Ши-Фу. Он принес чашу с целебным отваром.
– Как он?
Лю ворочался из стороны в сторону, выкрикивал нечто бессвязное, обливался потом.
– Бредит, – хрипнул Малыш и поднял покрасневшие от слез глаза к монаху. – Мне кажется, ему хуже.
– Пусть выпьет это, – Ши-Фу протянул чашу. – Я процедил и остудил немного зелья. Оно вмиг поставит нашего Ляо на ноги.
– Ох, надеюсь.
Жу Пень отработанными движениями приподнял Лю и поднес к его губам отвар. Раненый друг прильнул к чашке и выпил взахлеб, не отрываясь. После повалился на лежанку и затих.
Малыш отогнул занавеску, чтобы внутрь попадал свежий воздух, и присел рядом со стариком на лестнице.
– Мастер Ши-Фу? – спросил он.
Монах успел набить трубку и теперь пускал в воздух кольца плотного белого дыма.
– Хочешь попробовать, Зю Фень? – с усмешкой протянул он трубку Малышу.
– Нет-нет, я хотел спросить другое.
Старик неспешно покуривал, ожидая, пока Жу Пень соберется с мыслями.
– Я, это, мало чего смыслю во всех этих делах, – начал Малыш, – но неужели мы даже не попытаемся достать осколок? Может, нам стоит найти лекаря? Я раздобуду денег, если потребуется…
– Нет, мой друг, – прервал Ши-Фу. – Обычный целитель ему не поможет. Тот, кто ранил и заколдовал юного Ляо, знал, что делал. Это могучее колдовство. Сильное. Древнее. Такими силами обладает только Нефритовый маг. И те, с кем он поделился своими знаниями. Попробуй мы вмешаться – и сердце бедняжки остановится. Осколок зеркала уже стал частью его сердца. Но это еще не все.
Монах вдохнул порцию табачного дыма и долго молчал, прикрыв глаза. Лишь когда Малыш обеспокоенно засуетился, он вновь заговорил:
– Сердце – центр всех жизненных потоков, что кружат внутри нас, – с этими словами он положил ладонь на грудь Жу Пеня и провел по кругу. – Человек – олицетворение баланса небесной силы Дзинь и темной Хань. Дзинь сильнее всего в мужчинах…
– А Хань в женщинах?
– Верно, Зю Фень! Мы дополняем друг друга и этим позволяем круговороту жизни продолжаться. Небесная не означает хорошая, а темная плохая. Многие этого не понимают. Некоторые пытаются подавить и исправить заложенное природой, и это приводит к самым печальным последствиям. Те же, кто научился намеренно влиять на Дзинь и Хань в других людях, могут натворить немало бед. Вплоть до подчинения чужого разума своей воле.
– Это… это… ужасно! – воскликнул Малыш. – Ненавижу все эти ваши чары.
– Баланс сил в сердце Лю нарушен. В нем слишком много Хань. Но беда даже не в этом, – Ши-Фу выпустил облако дыма и погладил усы. – Проблема в том, что в нем осталось мало Дзинь. Бурелистник поможет восполнить недостаток небесной силы.
– Но как же он, это, жить-то будет с осколком в сердце?
– Рана со временем затянется. И он сможет вернуться к подобию привычной жизни. Но боли останутся с ним навсегда.
Жу Пень обнял колени и с тревогой посмотрел на старика.
– Неужели ему ничем не помочь?
– Есть одно средство.
Малыш вскинул брови.
– Какое же?
– Поговорим, когда я вернусь.
– Вернетесь?
Ши-Фу вытряхнул трубку, сунул ее в один из поясных мешков и поднялся. Он глубоко вдохнул и покосился на Жу Пеня.
– Ты не забыл, какой сегодня день?
– Сячжи, – Малыш схватился за голову. – Сегодня ночью свадьба Кайсин…
– Угу, – Ши-Фу расплылся в привычной безумной улыбке. – Весь город гудит. Все ждут великого праздника.
– И приезда этого, чтоб его демоны поели, Нефритового мага.
Ши-Фу резко обернулся и наклонился ближе к Жу Пеню. Он заговорил тихо, почти шепотом, а его лицо стало серьезным:
– Следи за Лю. Он будет бредить, а когда очнется, не выпускай его из дома ни под каким предлогом. Ты понял?
– Д-да, мастер, – Жу Пень опешил от резкого тона старика.
– Молодец. И, Малыш, не забудь дать нашему другу остатки отвара.
– Но куда же вы уходите, Ши-Фу?
– Хочу насладиться праздником, Зю Фень!
Монах снова улыбнулся и побрел по узкому проходу между домами, насвистывая одному ему известную песню. Озадаченный Жу Пень так и остался сидеть на лестнице, заламывая пальцы от волнения. Он не видел, как за его спиной, сокрытый рваной шторкой вместо дверей, тихо вздохнул Лю. Раненый юноша вернулся на свою лежанку, стараясь не шуметь, чтобы друг не заметил. Мысли в голове роились обезумевшей птичьей стаей, но одна из них сияла ярче остальных.
Сегодня ночью свадьба Кайсин…
Далеко на западе солнце почти коснулось линии горизонта.
Выдержка из трактата «О четырех драконах» автора Цинь Пиня Третий век со времен исхода ПрародителейТретий день был самым тяжелым.
Духи разлетелись порознь, чтобы взорваться, разбросав тысячи осколков. Из них Дух Земли создал оболочку, подобную скорлупе яичной, и навеки разрешил спор, что же появилось первым: курица или яйцо. Поднял он на лике ее, пока еще бесплодном, горы, проре́зал ущелья. Дух Бури окутал землю облаками и синевой небесной. Дух Воды пролился дождями, расплескав моря и океаны, забурлили реки, потянулись к солнцу деревья и травы. И, дабы новорожденное дитя не замерзло, Дух Огня погрузился в самые недра и согрел его своим пламенем изнутри.
В тот день открыли свои глаза твари животные, заселившие мир самыми первыми.
Тот день был самым тяжелым, думали Духи.
Пока не наступил следующий…
Прыжок в пропасть
Лоян, столица Империи Цао
Великий праздник Сячжи
Сумерки
– Ответь мне, Лю…
За дверями послышались шаги.
Испугавшись, Кайсин бросила блестящий осколок на кровать и накрыла его краем покрывала. Быстро приведя дыхание в порядок, она подошла к огромному зеркалу из отполированного нефрита в противоположной части комнаты и сделала вид, что любуется платьем.
Кайсин смотрела на свое отражение, но перед глазами до сих пор витал образ Лю. Раненый. Ослабленный. Изможденный. Он был где-то там. Далеко, на другом конце города. Одинокий. Покинутый. Едва живой.
Она видела его расплывчатый облик всякий раз, когда заглядывала в обломок зеркала У-Синь. Но Лю молчал и не отвечал на ее зов. Она вспоминала проникающий в душу мороз, который дарили его призрачные прикосновения. Кайсин казалось, что она до сих пор чувствует, как их пальцы проходят сквозь друг друга, как бесплотные объятия оставляют после себя ледяной холод и разочарование. Как будто они перестали существовать и превратились в смутные отражения на поверхности застывшего горного ключа.
После той ночи, когда Тейтамах ранил Лю и заточил в тюрьму ее верного стража Си Фенга, Кайсин не видела никого из них. Прошло уже две недели, которые превратились в бесконечную серую полосу. Кайсин прошла итоговую проверку знаний. Стоя перед советом из самых разных ученых, философов и преподавателей, она ответила на все вопросы. Все хвалили ее и поздравляли с достижением совершеннолетия. Только высокомерный императорский литератор Сыма Цянь не сказал ни слова, лишь одарил уже бывшую ученицу недовольным взглядом. Затем состоялась короткая церемония признания Кайсин наследницей дома Мао, которая быстро сменилась предсвадебными хлопотами.
Мэйсу неотлучно сопровождала ее, а Тейтамах заменил ей телохранителя. Его черная аура давила на Кайсин, как камень, что прижимает к земле тростинку. Густая, мутная, словно болотная вода, мрачная сила евнуха вытягивала из нее все эмоции. Подавляла волю к сопротивлению.
Но она и не собиралась сопротивляться. На кону стояло много больше, чем ее желания. Не важны ей были и жизни людей, ради блага которых устроили этот чудовищный брак. Кайсин потеряла интерес ко всему. Она чувствовала себя выжатой досуха. Лишь жизнь Лю и судьба ее отца имели теперь значение. Если она не станет подчиняться…
Кайсин не могла даже думать об этом.
Но Тейтамах неустанно напоминал ей. Он нашептывал самые страшные кары, самые изощренные способы, которыми будет расправляться с дорогими ее сердцу людьми.
Девушка отчаянно хотела поделиться тревогами хоть с кем-нибудь. И в это последнее утро, пока она еще не потеряла себя, Кайсин набралась смелости, вернее, собрала ее остатки, и впервые самостоятельно направилась в Большой дом, чтобы увидеть отца.
Было странно идти сюда без Си Фенга. Она ждала, что он вот-вот коснется ее плеча, откроет перед ней дверь, шепнет что-то ободряющее и украдкой улыбнется. Кайсин скучала по нему даже сильнее, чем по отцу, а думы о его судьбе сжимали сердце в тиски. С надеждой, что в честь свадьбы ей разрешат увидеть телохранителя, Кайсин поднялась по главной лестнице.
Зеркальный коридор был сегодня погружен в тени. Не сияли птички-лампадки, не искрились светом зеркальные полотна. Не было здесь и стражи рода Мао. Вместо привычных глазу солдат, облаченных в синие цвета, на этаже выстроились в две колонны воины Тейтамаха. Темно-зеленые, почти черные одежды и приплюснутые широкополые шляпы делали их похожими на статуи.
Их называли Нефритовым легионом. Странной армией с мрачной славой, при помощи которой Маг защищал самые северные рубежи Империи. Так писали в книгах и учебниках. Они должны олицетворять собой доблесть и честь. Однако презрительные взгляды, устремленные к Кайсин, не давали обмануться.
Это не просто стража.
Здесь они как захватчики.
Один из воинов выступил вперед и преградил ей дорогу.
– Посланник Мага занят.
Его сухой голос резал слух, как остро наточенный кинжал. Кайсин поежилась, но отступать не собиралась.
– Где мой отец?
– Посланник занят, девчонка, – вновь повторил солдат.
Его глаза источали желчь, на губах играла насмешка.
То есть вот так и будет? До конца жизни ей придется терпеть пренебрежение? Быть тенью великих мужей и склонять голову даже перед простыми солдатами? К этому ее готовили?
Кайсин сжала кулаки.
Ну уж нет!
– Это мой дом. И пока магистр Шень Ен не покроет мои плечи своим плащом, я вольна делать здесь все, что захочу, – с каждым словом ее голос становился все увереннее и громче. Клокотавшая злость сплеталась воедино с той неведомой силой, что скрывалась внутри души. – Готовь меч или отойди с моего пути!
Она хотела, чтобы солдат боялся.
И того действительно охватил ужас.
Грозный облик мужчины дрогнул. Он склонил голову и отошел в сторону. Кайсин неспешно проследовала по зеркальному коридору, старательно скрывая удивление.
В этот раз она не обращала внимания на собственное отражение. Ее взгляд был прикован к тяжелым дубовым дверям отцовского кабинета.
В этот раз у нее не было причин собираться с духом и долго переминаться с ноги на ногу, прежде чем войти.
Кайсин уверенно толкнула двери, но стоило оказаться внутри, как вся решимость схлынула, словно смытая морской волной. Кабинет утопал в утренних тенях. Не горели лампы и свечи. Не проникали сквозь прикрытые шелком окна первые солнечные лучи. Все богатое убранство выглядело поблекшим и пыльным. Сюда будто никто не заходил целые недели.
Никто, кроме Тейтамаха.
Евнух стоял посреди кабинета перед нефритовой статуей дракона, которую Кайсин заприметила еще в прошлый раз. Стеклянный шар в пасти изваяния мягко мерцал зеленым светом, но не освещал ничего вокруг. Густой воздух дрожал. В нем до сих пор были слышны отголоски и чьи-то слова.
– …вечером все изменится, – низкий ледяной голос иглами проникал под кожу.
– Да, мой господин, – поклонился статуе Тейтамах.
Мерцание потухло, но глаза посланника Мага пылали огнем и злобой.
– Что ты здесь делаешь? – рявкнул он.
– Я… хотела увидеть отца, – робко ответила Кайсин.
– Проваливай! Готовься к свадьбе!
Невидимая сила с нажимом вытолкнула ее из кабинета. Двери захлопнулись перед носом сами собой. Ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Угнетенная и униженная, девушка вернулась в свои покои, где ее уже ждала стайка слуг.
Евнух настоял на том, чтобы у Кайсин было самое необычное свадебное платье. Вопреки обычаю, для нее соткали изысканный наряд на диковинный манер. Он отличался от тех, в каких было принято присутствовать девушкам на церемонии бракосочетания в Империи. Вместо строгих и скромных одежд для Кайсин создали настоящее произведение искусства. Сначала, когда ее облачили в традиционный халат цвета зеленой морской волны, расшитый узором из ониксовой нити, и еще более темную юбку с широким подолом, Кайсин удивилась и одновременно обрадовалась простоте одеяния. Однако затем поверх ее плеч водрузили невесомую воздушную накидку из того самого синего шелка, который она нашла на рынке Лояна. Увидев ее, Кайсин на миг позабыла обо всех пережитых невзгодах.
Накидка покрывала ее в несколько слоев, обвивала хрупкий стан и предплечья и ниспадала до самых ног. Длинный шлейф переливался в лучах солнечного света и напоминал русло спокойной реки. Удивительной была вышивка в виде рвущихся в небо серебряных буревестников на рукавах и огромного нефритового дракона, оскаленная пасть которого находилась на спине, а тело и хвост спускались по всей длине накидки и терялись где-то среди складок. В волосы Кайсин вплели округлую конструкцию в виде полумесяца из белого золота, обтянутую таким же синим шелком, отделанную белыми птичьими перьями, мягкими пушистыми помпонами и россыпью медальонов, колокольчиков и эмалированных камней. На шею ей надели самый важный предмет, который предназначался для церемонии: синюю атласную ленту с гербом в виде буревестника из белого золота. Вопреки всем традициям, ее лицо не стали полностью прятать под вуаль и прикрыли лишь наполовину. Черные локоны прически ниспадали на щеки строгими прямыми линиями, подчеркивая острые черты и отсутствие каких-либо красок. Только бледно-красная губная паста и густые синеватые тени – вот все, чем Тейтамах позволил украсить невесту.
Кайсин всмотрелась в свое отражение. Кобальтовые глаза дополняли ее облик, словно были частью костюма. Ее бросило в жар от того, как она нравилась сама себе. Но стук металлической трости напомнил, ради чего все это было сотворено.
Дверь комнаты отворилась. Сначала в комнату вплыла неосязаемая аура зловещей силы, а затем вошел и сам евнух. Тейтамах облачился в торжественную, если так можно сказать, накидку с длиннополой юбкой нефритовых цветов. На его груди переливалось красками ожерелье из чароита, а лысая голова поблескивала, словно вымазанная жиром. На лице евнуха застыла привычная ехидная усмешка.
– Моя чудесная госпожа, – из каждого его сло́ва сочилось презрение. Он говорил медленно, растягивая фразы донельзя. – Ваша красота затмит сегодня весь Лоян и останется навеки в его легендах.
Кайсин слишком хорошо знала, на что способен Тейтамах, чтобы поверить в искренность его слов. Он даже не скрывал издевки, рассматривая девушку долгим взглядом с ног до головы.
Евнух прошел вглубь комнаты и остановился у кровати. Кайсин с трудом скрыла оторопь. Стоит ему приподнять покрывало, и он найдет зеркало! Ореол силы вокруг него с возмущением трепетал. Он что-то чувствует! Тейтамах протянул ладонь, чтобы коснуться ложа.
Кайсин резко сделала шаг навстречу.
– Когда мы отправляемся, господин?
– Тебе не терпится покончить с этим? – Евнух повернулся к девушке и сложил пальцы на навершии трости.
Его аура потемнела. Кайсин с трудом различала гладкое безволосое лицо Тейтамаха среди клубов неведомой силы. Она чуть прищурилась и, по наитию, коснулась чего-то внутри себя. Девушка представила, что разгоняет это темное облако руками. Дымка ауры начала рассеиваться, открыв взору кривую улыбку евнуха.
– Вижу, ты начинаешь осваиваться.
– О чем вы, господин?
Тейтамах подошел ближе.
– Твой необычный дар. Ты уже начала им пользоваться, но еще не осознала, чем обладаешь. Ты, как слепой котенок, пытаешься найти материнское тепло, но ползешь робко, неуверенно, не разбирая дороги. Это даже очаровывает, хм-хм, – улыбка евнуха на миг потеплела, но быстро наполнилась холодом и желчью. – Магистр Шень Ен научит тебя. Он научит тебя всему, птичка.
Ласковое прозвище, коим ее называл Лю, едва сорвавшись с уст Тейтамаха, резануло острой болью. Кайсин не понимала, о чем говорит евнух, но его слова больше походили на угрозу. Она мысленно одернула себя, чтобы не сболтнуть лишнего, и только тихо вздохнула.
– Как скажете, господин.
Тейтамах хмыкнул. Он приблизился вплотную и приподнял ее подбородок двумя пальцами. Кайсин поежилась от ледяного прикосновения.
– Мой хозяин прибудет вместе с Императором к началу церемонии. Мы ожидаем от тебя радушного приема, – евнух наклонился ближе и прошептал: – Улыбайся и будь вежлива. Помни: стоит мне щелкнуть, и этот твой… возлюбленный, оборванец Лю, умрет.
Теперь Кайсин не смогла скрыть дрожь. Она испуганно посмотрела на мучителя. Впервые с той ночи он упомянул имя юноши вслух. Девушка надеялась, что своим покорным поведением и беспрекословным повиновением смогла отвлечь внимание евнуха от Лю. Однако теперь по-настоящему осознала: ее поймали на крючок и не отпустят никогда.
Собрав волю в кулак и проглотив подступивший к горлу ком, Кайсин посмотрела в глаза евнуха и широко улыбнулась:
– Я всегда вежлива и доброжелательна, господин. Я не подведу вас.
– Прекрасно, – бросил Тейтамах. – Сегодня нас ждет великий праздник. На Императорской площади соберется весь город. Все захотят увидеть магистра Шень Ена и его прекрасную супругу. Сегодня… – тонкие губы евнуха вновь расплылись в едкой усмешке, – первый день нового мира. Твой болван-отец постарался на славу, чтобы устроить непревзойденное торжество. В кои-то веки он смог сделать что-то стоящее.
– Понимаю, господин.
Кайсин прикрыла веки и опустила взгляд под ноги. Тейтамах не уставал напоминать, как он презирает ее отца, ее слуг, всех жителей Лояна и даже Императора. Кулаки невольно сжались под длинными рукавами. Но злость и обида быстро сошли на нет. Кайсин прогнала мысли прочь. Она не даст мерзкому евнуху поводов глумиться над ней. Холодная маска и ледяная улыбка – вот все, что получит он и его ужасный хозяин. И только Кайсин, воодушевившись, посмотрела на Тейтамаха, тот вновь заговорил.
И его слова ножом вонзились в разбитое сердце.
– Сегодня ты увидишь своего никчемного защитника. Ха! Генерал-Буря. Несчастный старый дурак. По завершении церемонии я подарю тебе его голову, – Тейтамах немного помолчал, наблюдая, как Кайсин меняется в лице. – Все, что от него останется, послужит для ритуала призыва дождей.
– Нет… Нет-нет! – глаза Кайсин округлились, по телу побежала дрожь. – Господин, прошу вас! Отпустите Си Фенга. Он всего лишь защищал меня!
– И он будет защищать до самой смерти, – хмыкнул евнух. – Ты сама увидишь, как толпа будет кричать и молить магистра Шень Ена о том, чтобы он избавил мир от предателя и победил засуху.
– Этого не будет…
– О-о-о, милая моя девочка, – он вновь стиснул ее подбородок пальцами. – Будет не только это. Заруби на носу: тебе стоит меньше открывать свой рот, и тогда… возможно, проживешь дольше, чем твой никчемный телохранитель. О-хо-хо, ты запомнишь день своей свадьбы на всю жизнь. Поверь мне…
Кайсин трясло. Желудок сделал сальто и ухнул вниз. Ее закачало, к горлу подступила тошнота. Евнух обреченно вздохнул, крепко взял ее под руку и подвел к окну. Дневная жара начинала спадать. Дуновения прохладного ветра коснулись щек Кайсин. Свежий воздух привел ее в чувство. Она учащенно задышала, впившись накрашенными в синий цвет ногтями в оконную раму.
– Ты спрашивала, как скоро мы поедем? – Тейтамах отпустил ее и сделал шаг назад. – Будь готова. Я пошлю за тобой Мэйсу.
Лишь когда хлопнула дверь, Кайсин смогла выдохнуть. Она до сих пор дрожала. Мысли беспорядочно роились в голове. Ни одной не удавалось поймать. Только не Си Фенг! Неужели он сегодня умрет? Человек, который был ближе, чем отец, уйдет навсегда…
Прислушавшись к звукам за дверями и убедившись, что все тихо, Кайсин отогнула край одеяла. Зеркало было на месте.
Как они могут? Как далеко они готовы зайти в своих зверствах? Нефритовый маг получит ее, а вместе с ней и право на наследование имени и земель рода Мао. Разве им мало всего этого…
Кайсин замерла, ошарашенная догадкой.
– Что еще они хотят получить?
В ту ночь, когда их с Лю разлучили, Тейтамах обмолвился, что Шень Ен уже много лет искал компас У-Синь. То самое зеркало, которое евнух сам и разбил и осколком которого ранил Лю. Зачем ему это зеркало?
За окном послышалось щебетание птицы и шелест перьев. Кайсин, вырванная из раздумий, вернулась к кровати. Лю говорил, что видел в зеркале ее. Когда Кайсин смотрит в него, то видит лицо Лю.
Что зеркало показало бы Шень Ену?
Холодный осколок тяжелил ладони, показывая вместо отражения туманную дымку. Вокруг него клубилась бесцветная аура, природы которой Кайсин так и не могла понять.
Она впервые задумалась об этом. Тейтамах сказал, что у нее есть дар. В чем он заключался? Кайсин всю сознательную жизнь видела нечто странное, когда смотрела на некоторых людей. Вокруг евнуха витала некая пугающая сила, от которой на затылке шевелились волосы и стыла в венах кровь. У Си Фенга аура была совершенно иной: она источала скорбь, уныние и боль, от которой щемило сердце.
Но зеркало словно было окружено пеленой пустоты. Непостижимой тьмы, какую можно увидеть только в ночном небе между звезд. Кайсин попыталась мысленно коснуться ее, как сделала с аурой Тейтамаха, и встретила сопротивление. Невидимая стена не давала пройти дальше, зеркало прятало свои секреты в непроницаемом коконе. Но Кайсин не желала сдаваться и представила, что погружается в эту пустоту. Ее обдало холодом. По спине побежали мурашки. Руки задрожали, и неровные края осколка впились в нежную кожу, грозя разрезать ее. Кайсин застонала от напряжения, но все усилия были сродни попыткам сдвинуть гору.
Птица за окном отчаянно закричала, а за дверью вдруг послышались голоса.
Кайсин охнула и бросила осколок на кровать. Она лихорадочно расправила одеяло и едва успела придать себе невозмутимый вид, когда двери распахнулись вновь. На пороге стояла Мэйсу, ее названая сестра и служанка. Она была в привычных одеяниях желтого цвета с вышивкой в виде белых лилий. Девушка, как и все последние две недели, бесцветно улыбалась, но в ее глазах отчетливо блестел лед. После той ночи их отношения изменились раз и навсегда. Мэйсу предала доверие Кайсин. Именно она помогла Тейтамаху устроить ловушку для Лю. Именно из-за нее схватили Си Фенга. Кайсин хотелось накричать на сестру. Прогнать ее прочь и больше не видеть никогда.
– Дорогая сестра!
Ее голос был слишком радушным и приветливым, а за словами скрывалось пренебрежение.
– Мэйсу.
Кайсин приходилось быть вежливой. Приходилось терпеть. Пусть на словах все осталось, как и прежде, Мэйсу перестала быть ее служанкой. Отныне она надзиратель. Верный помощник гнусного евнуха. Кайсин трясло от злости на служанку. Она даже представить не могла, что любовь и уважение, которые она некогда испытывала к приемной сестре, в одночасье превратятся в ненависть. Ее пугали подобные чувства.
– Нам пора спускаться, дорогая.
Пугали и злили.
Любовь и ненависть – одно и то же. Два отражения одного и того же в разных зеркалах. Только сейчас Кайсин осознала, как хрупки любые чувства. Как все, что выстраивалось долгие годы, в одночасье может быть разрушено. Превращено в пепел и золу.
Мэйсу приблизилась и повторила, но более настойчиво:
– Нам пора. Ты готова, сестра?
Кайсин спешно улыбнулась, проглотив ком в горле.
– Да-да, дорогая. Проводи меня.
С каждым шагом колокольчики на одежде тихо позвякивали, словно подчеркивая повисшее между сестрами напряжение. Не нужно было видеть лица Мэйсу, чтобы понять: она испытывает не меньшую неприязнь. Кайсин ощущала ее недобрые помыслы. Ее аура походила на застывший жир, на рой мух, раздражавших своим жужжанием. Они вызывали новые приступы гнева. Кайсин не понимала, из-за чего сестра так возненавидела ее, но могла отвечать лишь тем же. Она хотела ненавидеть ее сильнее!
Но приходилось быть вежливой. Приходилось терпеть.
– Тогда пойдем.
Мэйсу взяла ее под руку, как и раньше, но без привычной теплоты и мягкости. Ее ладони были ледяными. В глубине темных глаз зрело семя вражды. Движения служанки стали дергаными, нервными, суетливыми. Кайсин бросило в жар.
Она осталась совсем одна.
У нее украли сестру. Отняли Си Фенга. Забрали Лю. Ее саму скоро увезут из города, и тогда она больше не увидит даже отца.
Она одна.
И виноваты в этом проклятый Шень Ен и его мерзкий прихвостень Тейтамах. Но они ничего ей не сделают. Не сейчас. Она им нужна. Пока не ясно для чего, но нужна.