Читать онлайн Президенту письмецо Афродиты. Проза

© Игорь Аркадьевич Агафонов, 2024

ISBN 978-5-0060-5871-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

***

Пока Тапа закрывала замок, Бельва, понятной породы собачонка, но подстриженная под мелкого льва, закручивала поводок вокруг её башмачков, принюхивалась и фыркала. К тому же, в придачу к обычной своей вертлявости, она сердито тявкала и дёргала поводок так сильно, что невольно развернула Тапу и та увидала перед собой громоздкого незнакомца.

– У?! – запрокинула Тапа голову и коснулась плоскости двери накрученной на затылке косичкой.

Высоченный мужчина усмехнулся и отступил на пару шагов, позволяя как бы визави отстраниться от дверной вертикали и рассмотреть себя в натуральную величину без удивления или испуга.

– Зачем пужаете? – спросила Тата, невольно переводя себя в спасительную заводь простушки-девчушки как бы. – На пужало, горец, вы не похожи.

– Зачэм? – изогнул правую бровь горец. – Нэ спеши с вопросами, дэтка. Послушай…

Бельва залилась ещё пуще активным лаем.

– Цыть! – слегка притопнул большой рыжий башмак у её носишки, и собачонка примолкла, мило прижавшись к ноге хозяйки своей, тоже, в общем, дамочке миниатюрной.

– Тэбя просили уняться? – вопрос относился к хозяйке, а не к собачонке. – Прэзиденту жалобилась?.. помощи просила?.. Молчи, молчи, вопрос риторический, как у вас говорят… Так вэдь жалобы царю эщё народники обнулили… слыхала, чай, про таких? Ну вот. На бога надейся, а сама-то, дэвонька, не плошай… Но всё ещё ждёшь?

– Ну, жду. – Тапа потрогала пальцем родинку под своим маленьким аккуратным носом. – А тебе-то чего надо конкретно, гражданин? – И, скользнув по косяку плащом, попятилась, к пожарному выходу, который, заметила боковым зрением, сквозил не запертым прямоугольником, подвигая ногой при этом и своего испуганного львёнка.

– Ну, жди… А ведь тэбя предупреждали… Вот и заполучи…

Из проёма прямоугольника выступил другой верзила, смуглый да с носом орлиным, ударил Тапу по затылку, ловко подхватил обмякшее тело под мышки и швырнул вместе с онемевшим пёсиком по лестничному маршу – с пятого этажа на первый без задержки. Особого шума это не произвело и, стало быть, не обеспокоило никого, поскольку на запасном маршруте некому было и слышать.

Болонка, очнувшись от своего собачьего шока, не прекращала теперь отчаянный лай, хотя и осипла уже. Смуглый верзила нехотя как бы вернулся от машины и крутанул крепкими пальцами её лохматую головёнку на бок и обратно, точно ключ провернул…

– Да заче-ем? – спросил без акцента уже и скосил недовольно правую бровь его старший напарник и положил бутафорский нос из папье-маше в бардачок.

– А чтоб не будила спящу царевну.

– А-а… ну да. Ладно, поехали.

На лестничную площадку вышаркнула пегая старушонка в своих старых шлёпках, заметила забытый ключ в замке «милиционерки», как она за глаза называла соседку…

***

Тапе мерещится? «Мне чего… такое… снится?» Сон не сон, что-то на грани обморока… от этого жутковато-зябко и зыбко в ощущении некой нереальности происходящего.

Идёт открывать двери… или это её старенькая бабуля шлёпает босиком по паркету? Почему по паркету? И босиком? (гувернантка любит повторять: «У Тапэ всегда есть тапкэ!») Она вроде как барышня… хотя нет, какая барышня. Её купили… да-да, господа купили, поскольку у самих детей не получалось. Присмотрели в одной из своих деревенек и… под секретом, да, сторговались. «У вас всё равно детишки мрут от голода… а мы вырастим, воспитание дадим, образование… госпожой станет настоящей. Всё чин чином». Что-то ещё обещали… но чтоб никому ни словечка… Ах да, помогать по жизни обещали и дальше… но чтоб никому… ни-ни!

И смещение произошло у Тапы в голове… хотелось ей, видимо, на бабушку свою походить… Романтика, словом. Овеяно флёром… каким флёром?.. Отчего флёром?..

Отчим (отец, получается, раз никому «ни-ни») выговаривал после: тебе, мол, не положено открывать двери… для этого есть специальные в ливрее люди… Помолчал, ещё раз посетовал, попенял: нельзя тебе отворять, на то есть швейцар, а тебе не следует…

Предание, в общем. Семейное. Мифология почти что…

Тапа открыла глаза. Белый потолок ослепил. Дома, в квартире, потолок другого цвета… Кстати, какого?.. Забыла? Как так?..

Хотела повернуть голову, не смогла. Скосила глаза… На палату больничную похоже…

«Где я? Вне жизни? Или чего?.. Ангел я? Шуткуете?..»

И кусочек сомнения по поводу… сомнения по поводу чего?.. Неправильно жила, раз очутилась невесть где? Или всё же правильно? Кругом вроде чисто и светло… Или не жила? Но как же, как?.. Ведь жила?..

Ну и чего сопли распустила…? Соплями, что ль, клеить переломы будешь?.. Какие переломы?.. А почему слюни стали не липкими?.. Кстати, с чего бы они стали пресными? Испортились? – Тапа подвигала языком во рту: зубы все поломаны, карябаются, скосила глаз на тумбочку с бутылочкой воды: не дотянуться…

Не так жила? Почему это не так? Дочерей вырастила, замуж выдала… впрочем, сами повыскакивала. Но не важно. Почему же не?.. Почему, собственно?.. Нет, всё так!

***

Мадонной явилась подруга Майя (Майка – редкозубая чудачка), чудаковатая для незнакомых, так и спрашивают у Тапы: нормальная? Тапа же привыкла к ней ещё в пору совместной учёбы в политпросвете, как называли своё училище студенты… Позже поэтический дар в ней прорезался… или скрывала поначалу?

– Чё-о приуныла? Выше нос свой курнос. И чёрточку под носом сдвинь правее. Вон Билведреса твоя тявкала, тявкала и загнулась. А ты в по-олном ажуре-абажуре, как любят говорить японцы-америконцы – жива и шевелиться даже могёшь.

– Не чёрточка, а родинка, – поправила Тапа и попробовала пошевелить чем-нибудь, однако тело никакой ответной реакции на призыв к собственному осознанию не обнаружило. – Жалко…

– Чево-о?!.

– Биль… жалко Бильку.

– О-о-й! Ты меня удивляешь. Доктор сказал: пусть шевелит копытами, не то зачахнет. Вот и шевели. А собаку, что ж… жалко… конечно, жалко. Но зато соседку разбудила. Слушай, ты, правда, ничего не помнишь?

– Почему? Помню… Тебя, например.

– Не во мне дело.

– А в ком?

– Ну как…

Тапа пока не собиралась обретать память – на то имелись причины. А подруга, что ж, потерпит – язычок её слишком подвижен, дабы хранить секреты. Поэтесса всё ж…

– Ча-аво отвернулась? Не хошь, как хошь, и не говори.

Всё же Тапе спокойнее, когда знакомый Майкин голос вливается шумным водопадом в уши сознания. И манера эта её выражаться тоже бодрит… раздражает, но бодрит.

– И не жалуйся! Сочувствовать даже не собираюсь.

– Почему?

Тапа скашивает глаза в другую сторону. Да, подруга – циник и ругачка. Чуть что – на матерок пересаживается.

– Довыёживалась? Ха-ха-ха! С лестницы спустили – достукалась. Будешь теперь слушать подруг своих? Бу-удешь, куды деваться. Вот и лежи молчком-ничком, набирайся сил для новых подвигов своих дурацких. Ты куда нынче смотришь, на кого равняешься?

Тапа делает вид, что не понимает, о чём её спрашивают, но потом всё же говорит – медленно, с придыханием:

– Ну, я смотрю и туда и сюда… в телик, например… А чего?

– И чего видишь?

– А вижу я: и то и другое имеет свою пользительность. И то нужно и это. Для одних телик, для других – инет. Для тебя, Май, всё же инет больше притягателен. Для меня телик… для успокоения, когда уж совсем тоска одолеет.

– Ты это брось – тоска у неё. С какого такого?.. Тоска у неё!

Майя достаёт из сумочки смартфон.

– Вот, записала давеча мыслишку. – И без выражения читает:

О чести знать не каждому дано —

бесславный путь продлит иные мысли…

И ржа покроет души очевидцев,

кому и без того чихать на всё давно…

И возвращаясь в амплуа обывателя:

– Кстати, какое там письмецо накатала ты президенту?

Тапа моргает, – ей, видать, «мыслишка» подруги не ясна. Да и вопрос тоже вовсе некстати.

Майя успокоительным тоном:

– Не ломай голову, мент, не Тютчев это. Мои собственные. А что касается письмеца, то мне интересно просто… И главное, скажу тогда в награду, какая сорока принесла на хвостике своём сию повестушку…

***

Проснулась, огляделась, снова стала утопать во сне…

Стучат в железные ворота в ночь, основательно стучат, по-хозяйски. А мне тогда поручили охрану складов. Чтобы, значит, не получился в городе разгуляй. Открываю со скрежетом, но в полметра прореху. Крепкий стоит передо мной мужик, но не крепче меня.

– Чего колотишь?

– Вина хочу.

– А ещё чего?

– Ты чё, не знашь меня?

– Знаю.

– Ну.

– Не понукай, не запряг. Ладно, дам. Но сколько сам, один, сумеешь вынести. Годится?

Вижу, играет желваками, но терпит. За ним ватага, но и за мной тоже могут быть бойцы, он же не в курсах.

– Ладно, показывай.

Прошёл за мной, задумался у штабелей с бочками, хвать одну на бок и покатил.

И повадился так-то еженочно, пока я ему не вмазал промеж глаз. И прекратилось нашествие.

Маленькая Тапа пригрелась под правой мышкой своего дедушки-крёстного Гаврилы Гаврилыча и слушала его рассказ про Котовского, о котором она слышала из какого-то взрослого фильма. Дед рассказывал не Тапе… а кому, кому?.. Тапа забыла.

– Вот он вдруг опять является ко мне, и, главно, днём и трезвый и говорит: вступай в мою шайку-лейку. Ты мне подходящ.

А я росту два метра и ещё какие-то сантиметры – и мощь моя, вижу, его привлекает, я ж не просто крепкий, я могуч, замечательный экземпляр для его воинской потехи. Однако на тот момент я уже вступил в партию большевиков и был инструктирован на такой вот случай, как сегодняшний. Но, разумеется, на сей счёт не распространяюсь.

– Знаешь чего, – говорю ему, как бы поразмыслив, – спасибо, конечно, за лестное предложение, но… скажу по совести и по расчёту: лучше было бы тебе к нам пойти со своей командой, – и объяснил почему: – Ты у нас вырастишь до большого полководца… не то что теперь ты есть – или бандит, или хулиган… ужель устраивает тебя таковское положение?

***

Тапе вспомнился преподаватель балетной студии, совсем из раннего детства:

– Что, дюймовочка, желаешь к потолку? – и к партнёру дюймовочки поворачивает усы свои кошачьи: – Подбросишь малютку, балерон ты наш?

Подросток пожимает худеньким плечиками.

– Чего жмёшься? Если уж её не добросишь, то и не знаю, кого тебе ещё предложить для эксперимента…

– Могу попробовать сейчас, – робко сообщает «балерон».