Читать онлайн Дикие лепестки. Строки о любви

Ангел света…

Абсента вкус пьянящий…

Рассвет у моря… (Aurora adagio)

Мечта о розе…

Я хотела, чтобы мне подарили розу на 8-е Марта. Одну! А её цвет должен был выбрать любимый. В этом была интрига. Люблю загадки!

По выбранному им цвету я могла бы определить его отношение ко мне.

Но он в моей просьбе вероятно почуял подвох и принёс огромный ярко-жёлтый веник мимозы. Едва открыл дверь, как её дурманящий аромат взорвал квартиру! И я почувствовала весну… Не смотря на то, что на улице ещё лежал снег.

Я подрезала длинные крепкие стебли и поставила её в вазу.

Она стоит до сих пор, уже неделю… Немного стала осыпаться…

А я вдруг вспомнила другую мимозу. Ту мимозу, которую он подарил мне в тот день, когда мы подали заявление на регистрацию брака. Тогда не было такого изобилия цветов. Мы зашли в Салон для новобрачных, и там он мне купил этот букетик весенних цветов.

А потом мы шли по подтаявшему снегу по центральной улице… Светило солнце, мы были молоды…

А сейчас мне хотелось розу. Одну! Мне давно не дарили роз.

Мне было интересно, какой цвет он выберет…

Но он выбрал опять мимозу.

Суперлуние

…И я однажды тоже видела суперлуние. Это произошло осенним вечером, тихим, безветренным. Мы возвращались домой с шумного литературного собрания. Начинало темнеть.

Старенький трамвай привычно дребезжал и скрипел на поворотах.

И вдруг, когда мы выехали на Аксакова, в конце улицы над горизонтом я увидела огромную красную луну. Она висела так низко, что, казалось, задевала крыши домов. Я не поверила своим глазам. Подумала – померещилось. И промолчала.

А ты стоял держась за спинку кресла, на котором я сидела, и читал стихи:

Ты не заметил эту луну. Бубнил и бубнил стихи.

Мне даже неловко стало. Я подумала, может быть эти строки относятся ко мне?

Не помню, сказала ли я тебе про луну? Наверное, нет..

Ведь ты её не заметил…

И в ответ я прочитала известное цветаевское:

И действительно, это было так. Мы были давно знакомы, дружны. Но не переходили ту грань, за которой начинается любовь. Самым ценным в наших отношениях были простота и естественность. Когда он изредка заглядывал к нам в дом, я не стеснялась неприбранной квартиры, небрежной причёски. Я знала, что он не осудит, поймёт как надо. И даже не обратит на это внимания. Он был свой.

И потому я дорожила этой дружбой. Второго такого человека в моей жизни не было. С ним было легко и просто.

Но однажды через несколько лет он сам всё разрушил.

Неожиданно вечером в конце лета позвонил и стал кричать в трубку хриплым срывающимся голосом:

«Я люблю тебя… Я люблю тебя… Я люблю тебя…»

Я растерялась… Я не нашла нужных слов. Мне было нечего сказать. Я подумала, что он пьян.

А суперлуние в тот вечер было настоящим. На следующий день во всех газетах были опубликованы снимки. Жаль, что он его не заметил. Такие астрономические явления случаются редко.

Милый друг

Игра без правил

Она когда-то сказала мне: «Мы взрослые люди, и знаем, что всё всегда кончается». Но Она сама затеяла эту игру.

Да, это, действительно, была игра. Игра без козырей, без правил, без названия. Она ни на что не обязывала. Да и Она у меня ничего не просила. Эта игра была долгой, она затянулась на несколько лет. А может она была вечной, я не знаю…

Однажды Она на меня как-то странно взглянула, взглядом страстно влюблённой женщины. Но это ещё ни о чём не говорило. Сказала Она уже позже. Уже через несколько лет Она дарила мне комплименты, они были просты и ненавязчивы. Но я был польщён. Я впитывал их как губка. Это была не лесть, она не могла льстить. Да и вообще эта женщина не могла лгать. Мать—природа наградила её мудростью и умом. И всё это Она хранила в своей шкатулке. А зачем Она это делала, я понял далеко не сразу. Я скажу об этом позже.

Так вот – я получал комплименты и внимание. Много внимания. Потом Она как бы случайно касалась моей руки своею тёплой и нежной ладонью. И при этом смотрела на меня холодным взглядом.

Я думал, что Она была влюблена в меня, но оказалось – я был просто жертвой. Медленными шагами, длиной в целые года, Она добивалась этого. Когда—то я показался ей недоступным, и Она поставила перед собою цель. Нет, об этом Она мне не говорила. Да и говорила Она совсем мало, Она слушала меня. Ни одна женщина не вела себя со мной так странно. Но в таком поведении скрывалась тайна. Она и толкала меня на отношения с этой женщиной. И, незаметно для себя, я стал её партнёром по игре.

Однажды мы с ней шли под одним зонтиком, это было в майский дождливый вечер, и я её поцеловал в щёку, просто и непринуждённо, обычно так целуют детей, когда отправляют их спать. И сейчас я даже не помню – коснулся ли я её щеки. В этот момент Она промолчала. Я услышал её тихий вздох.

Потом всё шло своим чередом – расставанья, встречи… Они были без поцелуев и слёз. Я часто ловил её взгляд – то холодный и равнодушный, то нежный и многообещающий.

Нет, Она не любила меня большой пламенной любовью – да, я это знал, такая любовь у неё уже была, Она шла с ней по жизни. Я не нужен ей был как спутник, он у неё уже был.

А ещё у неё было много ошибок. Но Она о них никому не говорила, Она их прятала в огромный сейф. А та шкатулка с мудростью ей нужна для того, чтобы не наделать новых ошибок, ведь ключ от того сейфа Она давно выбросила и складывать их было уже некуда.

Вас, наверное, интересует – какая это женщина? Почему ей такая честь, что я пишу о ней? Я скажу: Она обыкновенная, таких тысячи, мы проходим мимо них каждый день. Да, таких много, но в то же время Она одна. Единственная.

Спустя несколько лет я оказался в её постели. Она как—то прошептала мне на ухо: «Я хочу тебя!». В этот раз я оставил её без ответа. Но потом в один из апрельских вечеров, когда шёл дождь, и где—то вдалеке гремел раскатистый гром, нас обоих одновременно охватила бурная страсть. Наш разум потерпел крах. После этого я ей сказал, что она самая лучшая женщина на свете. Да, действительно, мне с ней было легко и хорошо.

Шли годы. И однажды я поймал её равнодушный взгляд – так смотрит женщина, которую уже не интересует мужчина.

Что случилось? Я бунтовал, моя душа разрывалась на части. Я всеми усилиями привлекал её внимание. Но Она была неприступной. Она уже не слушала меня, теперь говорила Она. Она не прикасалась к моей руке. Почему!?..

Потому что мы взрослые люди, и знаем, что всё когда—то кончается…

Он влюбился в меня бессовестно

Как я хочу в твои объятья

Нежность

Мы с моим мужем были знакомы до свадьбы всего один день и уже 33 года вместе. Наши отношения начались не совсем так, как было общепринято. Более концентрированно что ли, более густо. Мы страдали в разлуке, потому что между нами была тысяча километров. И поэтому, как могли, торопили события.

Миф №1. «Нужно узнать друг друга получше, много дружить, лучше со школы. Можно даже пожить вместе до свадьбы».

В реальности долгая дружба не всегда идёт на пользу отношениям, по-моему, чаще даже вредит. Мы познакомились на свадьбе его сестры и уже через две недели подали заявление, а через месяц поженились. И я, как жена декабриста, поехала за мужем на Север.

Миф №2. «Мы прожили с мужем всю жизнь душа в душу».

Не верьте! Особенно, если речь идёт о долгом браке. В жизни бывает по-разному. Иногда мне видятся «каренинские» уши и всё не так. Иногда его как будто подменяют, что не узнать. И потом, кризис сорокалетнего мужчины никто не отменял. Дело только в том: узнает ли жена или останется в счастливом неведении. А если узнает, простит ли?

Миф №3. «Я люблю его как в молодости».

Пустые слова. Чувства в 25 лет и чувства в 55 не могут быть одинаковыми. В 25 – всё сводится к страсти, кружится голова, и он – лучший. В 55 – это нежность и забота. Пусть не болеет, сильно не устаёт, надел ли тёплый шарф? И живёт пусть долго, долго. Такой родной, такой тёплый и надёжный. Всё понимает, во всём поможет, даже если сначала для порядка побурчит.

Я с мужем живу 33 года, это больше, чем я жила без него. В нашей небольшой семье три девочки и один мужчина – муж, отец и дедушка. Иногда ему с нами приходится тяжко. Но он улыбается, а значит всё у нас получится.

Пластинка

В конце восьмидесятых дефицитом было всё. Говорили не «купить», а «достать». «Доставали»: одежду, косметику, телевизоры, колбасу, мороженое, мандарины к Новому Году.

Однажды Люда «достала» пластинку Тото Кутуньо. В ту пору его песни знали все. Вообще это было время итальянской эстрады. Но красавец Тото превзошёл соотечественников. Особенно гремела его песня «L’italiano».

Девушка бежала домой, торопилась обрадовать покупкой мужа. Они недавно поженились, чувства были совсем свежими, настроение всегда хорошим.

На пластинке их ждала любимая песня.

«Лашате ми кантаре…» – пела вся страна и любовалась дивным длинноволосым итальянцем с поволокой в тёмных бездонных глазах.

Ребятам нравились все песни в альбоме. Они не стали откладывать, включили проигрыватель «Вега-101 стерео», прибавили громкость, уселись в предвкушении.

Заиграла музыка. Первые две песни лились из колонок чисто, громко, красиво. Их песня была третьей. Ну вот и начало. Услышав первые аккорды, ребята заулыбались. Но насладиться пением Тото им не пришлось. Пластинка начала понемногу пробуксовывать, звук из бодрого превратился в заунывное тягучее, невнятное нечто.

Вася осторожно остановил проигрыватель, вытащил диск, стал разглядывать. Никаких царапин и зазубрин не увидел. Когда поставил его на стол торцом, понял причину. Он не был ровный, имел небольшой изгиб и значит не мог воспроизводить музыку.

Люда расстроилась. Потому что именно ей попалась бракованная пластинка, и потому что хотелось послушать музыку. Вася внимательно ещё раз осмотрел покупку и сказал: «Не расстраивайся, попробуем поправить». Молодая жена немного повеселела и во все глаза смотрела на мужа.

Он положил грампластинку на полированный письменный стол. Потом нагрел утюг, накрыл диск газетой и стал гладить. Выравнивал.

Вася учился на инженера, и Люда полностью доверяла ему. «Значит так надо», – подумала она.

Гладил он долго. Потом объяснил: «Сейчас сверху положим стекло со стола, прижмём, и она выпрямится».

Убрал газету, и вместо того, чтобы сразу положить сверху стекло, решил зачем-то передвинуть диск. Пододвинул его к краю, чтобы взять. И тут Люда обомлела. Половина пластинки лежала на столе, а половина свесилась вниз, как часы на картине Сальвадора Дали «Постоянство памяти».

Быстро, пока не стала застывать пластмасса, грампластинку расправили, накрыли стеклом, а сверху Вася усадил жену. Стало смешно. И бракованная пластинка не представлялась уже такой большой неприятностью, как вначале.

Когда диск остыл, на Васин взгляд он выглядел ровно. С некоторым волнением включили проигрыватель. Те две песни, которые порадовали их вначале, были безнадёжно утеряны. В колонках хрипело и тянуло звук теперь в любом месте дорожки, с обеих сторон.

Ребята посмотрели друг на друга, на проигрыватель, начали хохотать. Отсмеявшись, отправились на кухню пить чай. Ничего не омрачало в тот момент их весёлого, беззаботного настроения.

Это молодость. Бесшабашность, ощущение того, что всё можешь. Что никто и ничто не сломит тебя никогда. Что счастье и любовь будут всегда, и что самая большая потеря – это бракованная пластинка популярного Тото.

Кульбиты любви

Удивительной любви французской писательницы Жорж Санд и польского композитора и пианиста Фредерика Шопена посвящаю.

В поисках взаимности

Короткой и яркой любви поэта Владимира Маяковского к русской эмигрантке Татьяне Яковлевой посвящаю.

*) Поэт посвятил своей возлюбленной два стихотворения: «О сущности любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой», последнее заканчивается известными строчками: «Я всё равно тебя когда-нибудь возьму – одну или вдвоём с Парижем». При жизни поэта эти стихи не были опубликованы.

Химичка

Каждое утро девушки шли по улице под его балконом. Учиться.

Дальше по улице был техникум. И утреннее солнце светило прямо в его двери и окна, отражаясь, и они шли в этот блеск и сияние, и тени их ложились впереди них.

А он их рисовал.

Собственно, он рисовал всегда одну девушку. Смотрел на разных, а рисовал одну. Не выходило. Всё чего-то не хватало.

Чего – он не знал. И спуститься посмотреть ближе не мог. Второй этаж – не Эльбрус, но инвалидная коляска не для лестниц. Спасибо, добрые люди перебрали дверь на балкон, стало можно выкатиться. И он сидел в коляске на балконе и рисовал.

Иногда девушки поднимали головы и смотрели на него. Улица была центральная, и все балконы на ней ещё давным-давно отделали щитами из пластмассы. Зелёными и красными, чтобы на каждом доме получался узор. Над щитом, над перилами видны были только голова и плечи художника. И мольберт.

Девушки шли и иногда задумывались – кто там нарисован.

Чаще всего – одна из них. Она обычно шла одна.

Та, что возникала на мольберте, была похожа на Одну. Вроде бы такие же непослушные, летучие русые кудри, такой самый нос – длинноватый, будто не от этого лица, так же торчат локти и коленки. Но Одна видела: на полотне – красивее.

Каждому парню нужна красивая девушка. Некрасивых никому не надо.

Тем более, сам Художник – красивый парень. Сильные, бугристые от мускулов плечи, быстрые руки, гордо посажена голова, сосредоточен взор чёрных глаз под чёрными сросшимися бровями. Конечно, ему нужна не какая попало.

Но всё-таки Одной было обидно. Ведь она похожа на ту, неведомую. Почти такая же. А рисуют – другую.

Разве что попробовать стать такой же?

И Одна стала пробовать. Она вставала раньше и бежала по пустынным утренним улицам. На неё лаяли, гнались собаки – она отпрыгивала, ускорялась. Тоже тренировка. Ноги станут стройными, как на картине. Она прибегала на детскую площадку и там подтягивалась на стареньких самодельных подобиях снарядов. Руки станут сильными, как на картине.

Стричься по-другому не пробовала. В парикмахерскую очередь. Да ещё надо, чтобы был знакомый мастер. Свои подружки подравнивали – и всё.

Приближался День города, и ждали приезда губернатора.

Горсобрание призвало волонтёров: разнесите жителям центральной улицы предписание – убрать всё с балконов. А у кого, как не у студентов, молодые ноги. Одна тоже взяла пачку бумажек и пошла по подъездам.

Вот и тот самый дом. Тот подъезд. Второй этаж. Она позвонила. Тишина. Позвонила снова, и изнутри донёсся такой звук, словно ехал велосипед. Дверь распахнулась – и Художник увидел удивлённое лицо, такое, какое искал.

– Здравствуйте! Извините! – почти выкрикнул он, поспешно дав задний ход. И исчез. Шум колёс, лязг шпингалета балконной двери. Возня. Понесло сквозняком и запахом красок. Наконец Одна решилась переступить порог. В прихожей было темно. Закрыла наружную дверь. Дальше в квартиру. Балкон. Коляска. Мольберт…

– Извините… – сказала и она.

Художник не слышал.

Тогда она пошла на кухню, перемыла с жёсткой шкрабкой всю посуду, какую нашла, вымыла плиту и пол. Двигаясь спиной вперёд, замывая за собой, налетела на что-то – и очутилась на коленях у Художника.

– Ой! Поехали! Со мной! Вы та самая… – а она барахталась и отбивалась, а колёса вертелись, жужжа, и везли её к балкону. Вдруг Художник остановился. И пунцово, даже малиново покраснел.

Она вскочила и вытерла руки о брюки.

– Конечно, не… потому, что… – теперь Художник еле давил из себя слова, потом показал на тряпку и ведро. И побледнел как неживой.

– Вам нехорошо? – она присунулась ближе, приложила руку к его груди. К заляпанной рубахе. Сердце под ней билось часто и мощно, словно колотя в набат.

– Я… увидел… теперь буду жить… пока закончу… – на лицо Художника помалу возвращались живые краски. Он взял Одну за руку, а другой рукой направил коляску к балкону.

Теперь на мольберте была точно она.

Она бежала встречать космонавта, спускающегося из ракеты.

Космонавт был едва намечен, и люди, и здания позади неё тоже. Но они были – несомненные, светлые, будто в весенней дымке.

– А ты… а вы готовились стать космонавтом? – спросила она, когда сгустились сумерки, и Художник убрал картину в холодильник. Все художники так делают, чтобы краски не высохли до завтра.

Он опустил взгляд на недвижные ноги, и она поняла.

– Ты… вы уже видите космос, – Одна кивнула на картину, – а они, хоть и здоровилы, не видали ещё.

И азартно вскинула кудрями.

– Ты придёшь завтра? – слетело с губ Художника. – Повторишь это… при свете?

– После занятий в техникуме.

– А на кого…

– На химичку. Лаборантку, – и Одна улыбнулась. – Краски тебе буду доставать. И изобрету такие, чтоб не полиняли даже в космосе!

Звёзды над головой были с кулак.

Одна шла домой. Как обычно, одна.

И уже не одна.

Что такое любовь?!

Ночь

Камбала

Жизнь полна слухов о ней

Она была удивительно сложена. Высокая полная грудь, тонкая талия, роскошные густые волосы. Если кто-то заговаривал с нею, она внимала собеседнику, обращая к нему бежевый румянец правой щеки. И смотрела, чуть склонив голову, как бы снизу вверх, что было довольно непросто при её довольно высоком росте. Левую сторону она обыкновенно держала в тени широкой пряди, под которой прятала изуродованное рваным рубцом от виска до подбородка лицо.

Я приметил её ещё на первом курсе института, был влюблён, но решился подойти только на третьем. Мы общались довольно долго, прежде чем она оценила моё отношение и поведала о том, что с нею произошло. Но до той поры…

– Студенты! Внимание! Разбились по парам, берём друг у друга каплю крови, наносим на предметное стекло, размещаем по эталонным образцам, рассматриваем под микроскопом, сравниваем и определяем группу. Не забываем обработать руки спиртом.

– Только руки? – захихикали девицы.

– Совершенно верно, – преподаватель не оценил шутки, выдал нам инструменты и отошёл к кафедре, чтобы понаблюдать за процессом со стороны.

Так как я был единственным парнем на факультете, то мне ничего не оставалось, как предоставить все свои десять пальцев для уколов сокурсниц. Девицы пищали и промахивались мимо подушечек, вонзая ланцет под ноготь, иные умудрялись попасть в ладонь. Одна лишь она, отказавшись ранить меня, протянула свой пальчик, но тут уж я не решился сделать ей больно.

К окончанию процедуры мои руки были истерзаны, и она взялась обработать раны. Заведя прядь за ухо, склонилась надо мной… Я чувствовал её сладкий запах, нежное прикосновение рук, но заговорить с нею о своих чувствах так и не посмел. Единственной победой того дня было то, что она впервые поглядела на меня, не пряча за чёлкой большую часть лица.

Через пару недель нам предстояло препарировать лягушек и крыс. Однокурсницы, накануне не пожелавшие портить проколами свои нежные пальчики, теперь охотно согласились лишить жизни крыс и лягушек ради учебного процесса, я же был абсолютно не согласен с этим. Едва хищные лапки девиц потянулись к ёмкости с несчастными животными, я преградил им путь:

– Если бы это было нужно для спасения чьей-то жизни… – рассовал по карманом крыс с лягушками и, невзирая на протесты преподавателя, вышел вон.

Утром следующего дня она подошла ко мне в коридоре после лекции, глянула из-под чёлки правым глазом и поинтересовалась:

– И где ты их всех разместил?

– Кого это? – изобразил непонимание я.

– Несчастных, спасённых тобой от вивисекции.

– А… Под кроватью живут.

– В общежитии?

– Ну, а что?! Оно ж так и называется – общежитие. Общее житие! Это всех касается.

– Ну-ну. А ты забавный.

– Где-то я уже слышал это выражение… Но действительно забавным стану, когда сосед по комнате вернётся, вышвырнет меня вместе с крысами, и мне придётся кочевать по дорогам, устраивая представления с лягушками за деньги. А пока я – герой! – игриво заключил я.

– Герой… – вздохнула она и предложила: – Привози их ко мне домой. Присмотрю до весны, а там поглядим.

– А к тебе можно?

– Ну, раз предложила, значит можно! – ответила она и, развернувшись на каблуках, ушла в аудиторию.

На выходных я перевёз бедолаг на новое место жительства, и, считая себя обязанным обеспечивать их питанием, стал регулярно наведываться в гости. Она была не против. Мы сообща купали питомцев, чистили клетки, а потом усаживались пить чай на её просторной кухне. Честно говоря, я любил кофе, но в её обществе был готов пить даже скипидар.

И вот, в один из таких вечеров, она рассказала мне о происхождении страшного шрама, которого так стеснялась. Оказалось, что до поступления в институт она работала в психиатрической лечебнице медсестрой.

– Сутки через двое. Знаешь, место, в общем, непыльное. Конечно, если не задумываться о тех, кто отбывает, как наказание, свою жизнь в её стенах. Люди, что работают там годами, делаются равнодушными или психами. Иным, одиноким, больные отделения заменяют семью…

– А ты…

– Не перебивай.

Она помолчала немного и продолжила:

– У нас в отделении лежал одноглазый парень, санитары прозвали его камбалой. Так было жаль его… Во время вечернего обхода старалась лишний раз заговорить, как-то порадовать. Мне казалось, мы подружились… Как-то раз я задремала на посту под утро. Проснулась от удара. Этот… парень, Камбала, разбил банку для сбора анализов, попытался перерезать мне горло, но промахнулся и поранил лицо. Я успела сделать ему укол аминазина, шприц был под рукой, и упала. Рана на лице получилась нехорошей, сшили плохо, заживало долго…