Читать онлайн Любовь (не) предусмотрена
Глава 1.
Илья.
– Сделай погромче, Саныч, – произношу громко, стремясь отвлечь своего политтехнолога от вороха лежащих на столе бумаг. То, что я вижу в экране проклятого телевизора гораздо интереснее.
– А что там, Илья Владимирович? – он нехотя берет со стола пульт и увеличивает громкость. – Да сдались они вам? Позеры эти продажные…
– Помолчи, говорю. Это… Это моя жена.
Его лицо мгновенно меняется от охвативших недоумения и удивления. Саныч молча кивает и встает с кресла. Подходит ближе к висящей на стене «плазме», чтобы получше разглядеть Еву… А она изменилась… Элегантный светло-голубой костюм, длинные сережки со сверкающими камнями, макияж…
Впиваюсь в экран взглядом, мысленно костеря себя за то, что так и не пошел на этот прием… Вокруг Евы столпились журналисты: парнишка с «Пятого» канала – я его знаю, дамочка с каре и длинным любопытным носом – знаменитая Сосновская с «Сокол-ТВ», корреспонденты «России-1», «Первого», «НТВ»… Прищуриваюсь, чтобы разглядеть лицо Евы сквозь «забор» толстых, протянутых к ней микрофонов. Вроде бы те же глаза – карие, как блестящие каштаны, длинные волосы цвета молотого кофе, завитые на концах, изысканный макияж. Ее губы улыбаются этим проходимцам с микрофонами, глаза источают внимание, а голос… Когда она начинает говорить, я тоже, как и Саныч поднимаюсь с кресла.
– Спасибо за ваш вопрос, – изрекает она без смущения. Расправляет плечи, держится до черта уверенно. – Да, наш фонд обеспечил более ста детей нейро-ортопедическими пневмокостюмами «Атлант» и более пятидесяти детей лечебными костюмами «Адели».
– Что за хрень? – подает голос Саныч. – Какие еще костюмы?
– Помолчи, Сан. Потом…
Ева еще что-то говорит, но я почти не слышу… Смотрю на нее впервые за четыре года, невольно возвращаясь в прошлое… Вспоминаю ее глаза – другие и вроде бы те же… Карие, испуганные, молящие.
«– Пожалуйста, Илья… Позволь мне показать, какой я могу быть… Я прошу тебя».
Она стояла передо мной в тонком, как паутинка пеньюаре – униженная, заплаканная, влюбленная в меня… Не говорила, что любит, я сам это видел. Увидел, когда уже было поздно врубать заднюю. Обещание, данное Аксёнову, давило бетонной стеной на совесть, я просто не мог отказаться от свадьбы. А Ева… Черт знает, когда она успела напридумывать себе что-то большее, я ведь не давал обещаний и планов на нее не строил. Но она, оказывается, на что-то рассчитывала, за тем и пришла ко мне в комнату после церемонии бракосочетания.
– Не понимаю, Илья, вы не виделись четыре года?
– Немного больше, – замечаю сухо, опуская ладони в карманы брюк. – Пожалуй, надо встретиться с ней и попросить развода. Раньше мне это не требовалось, а теперь…
– И теперь не надо, – оживляется Саныч. Прищуривает свои и без того крошечные круглые глазки и улыбается, обнажая белоснежные, с голубизной виниры. – Кандидат в сенаторы от области обязан быть образцовым семьянином, – елейно продолжает он. – Надо, напротив, попросить эту юную красивую дамочку подыграть тебе.
Перевожу взгляд на экран, невольно залипая на открывшейся картинке: Ева бесперебойно рассказывает журналистам о своем фонде, воодушевленно сыплет цифрами оказанной детям, больным ДЦП материальной помощи, поправляет волнистые волосы, демонстрируя ярко-красный маникюр… Не знаю, что я сейчас чувствую… Пожалуй, серьезный удар по самолюбию. Я ведь думал, что она скучно живет… Прозябает в коттеджном поселке Уланово, заботясь о тяжелобольном отце и вспоминает нашу единственную ночь… Мне хотелось, чтобы так было. А тут… такое…
– Она не станет подыгрывать мне, – цежу сквозь зубы. Не вижу себя со стороны, но почти уверен, что рожа у меня сейчас кислая.
– Надо заставить, Илья Владимирович. Всего-то пару месяцев и… все… Разведетесь после вашего избрания, и будете жить, как прежде. Мне искать ее телефонный номер? Или вы…
– У меня он есть. Надеюсь, не изменился. На всякий пожарный найди в поисковике сайт ее фонда. «Ева», кажется?
– Сейчас, босс, – скалится, как удав Сан Саныч. Политтехнолог у меня хоть куда – пронырливый, бессовестный, беспринципный, если дело касается победы. В общем, свои деньги он получает заслуженно.
Ева не меняла телефон… Набираю цифры позабытого номера и жду ее ответа, слушая монотонные гудки в динамике.
– Да, слушаю, – наконец, отвечает она.
– Привет, Ева, – произношу, сдавливая переносицу и устремляя взгляд в окно.
– Здравствуйте, а вы кто?
– Как кто? Илья Богданов. А я разве…
– Прости, я просто давно удалила твой номер.
И смешок… Такой легкий, искренний. Выходит, правда выбросила меня из головы и удалила номер. Не в пример мне…
– Мне нужна твоя помощь. Вернее, услуга. Скажи, мы можем встретиться?
– Если нужен развод, без проблем, Илья. Мои юристы быстро оформят бумаги, и ты… Нам даже не придется встречаться.
А ее голос изменился… В нем появились незнакомые мне стальные нотки.
«– Я… Пожалуйста, всего одна ночь. И я больше никогда не встану у тебя на пути. Я прошу тебя».
– Эй, Илья, ты еще здесь? – с легкой усмешкой произносит она, вырывая меня из задумчивости.
– Ева, нам нужно встретиться. Это не телефонный разговор. Ты можешь сегодня?
– Нет, – усмехается она. – С чего ты взял, что я буду по первому твоему требованию менять график? У меня встречи расписаны на месяц вперед. Поэтому, будь добр, позвони в приемную и запишись. Телефон моего секретаря найдешь на сайте фонда «Ева».
Позерша хренова! Вздумала со мной играть, мстить за прошлое? А как иначе объяснить ее поведение? Сжимаю зубы так сильно, что сводит челюсти и пялюсь на потухший экран телефона… Она меня послала. Отправила куда подальше… к секретарю.
– Послала? – тихонько спрашивает Саныч, покручивая в руках карандаш.
– Да. Ищи адрес гребаного фонда, Сан. Ее домашний адрес, наверняка она съехала с дома в Уланово. Куда такой фифе теперь там жить! Все ищи! Подними на уши сведения обо всем. Черт тебя дери!
– Успокойся, Илья. Ну, послала тебя баба, что из этого? Ты ее видать в прошлом обидел?
«– Извини, Ева. Ты знала, на что шла. Любовь договором не предусмотрена, поэтому…»
«– Я все понимаю, Илья. Прощай. Спасибо за помощь папе».
И глаза, глаза, глаза… Молящие, почти черные. Губы – пересохшие, полные, дрожащие. Интересно, насколько она изменилась сейчас. Любопытство сжирает меня как раковая опухоль. Неужели, я так ее тогда задел? Так сильно, что боль в ее сердце уверенно поднимает голову, стоит мне замаячить на горизонте?
– Сейчас позвоню знакомому оперу, он пробьет сигнал ее телефона. Попробуем сопоставить, где она может быть, – пялясь в экран ноутбука, деловито произносит Саныч. – Офис «Евы» находится на проспекте Кутузова, с адресом проживания сложнее… Она ведь может быть прописана где угодно, даже в коттедже поселка, а жить…
– Я понял, Сан. Звони.
Отворачиваюсь к окну, равнодушно смотря на пролетающие машины и качающиеся верхушки деревьев, вполуха слушая, как Саныч разговаривает с опером. Называет фамилию моей фиктивной жены – Аксёнова, тихонько, чтобы я не вспылил, объясняет исключительную важность просьбы «будущего сенатора». Не в силах выдержать скопившееся в кабинете напряжение, выхожу на просторный балкон и закуриваю. Нафиг она мне понадобилась – мокрая курица, возомнившая о себе что-то? Я и без нее добьюсь чего хочу. Сминаю окурок в пепельнице и возвращаюсь в кабинет.
– Отбой, Саныч. Не хочу ничего о ней знать. Подадим в резюме, что я… разведен. Займусь этим завтра. Вызову юриста, составим договор и…
– Она здесь, Илья. В этом же здании.
– Как? Не может быть, ведь…
– На первом этаже ресторан. Скорее всего, она там. Идите, Илья Владимирович, испытайте удачу.
Глава 2.
Ева.
Встречаю запах, вмиг вернувший меня в прошлое… Он нагло вбивается в легкие, вытравливая воздух. Ароматы парфюма с морскими нотками и дорогого табака. Наверное, я узнала бы его с закрытыми глазами. Как дикая волчица – только лишь по запаху…
– Ева, что-то случилось? – Ирина легко касается моей кисти. – Ты побледнела.
– Да так… Встретила одного… знакомого, – выдавливаю, чувствуя, как тело не слушается, напрочь отказываясь повиноваться разуму. Он еще не видит меня – внимательно оглядывает зал, заслоняя мощной фигурой проход, а я уже… ненавижу.
Прошло четыре года, и единственное, с чем я так и не смогла справиться – обида на Богданова. Глупая дура… Дешевка, выцарапавшая у мужика единственную ночь. Я мечтала о другом: красивое свадебное платье, букет мелких розовых роз, счастливый жених – любящий, не сводящий глаз с моей персоны, заботливый… А в ответ – судьба кинула мне грязную кость, как подзаборной собаке.
«– На, Ева. И этого с тебя хватит! Довольствуйся тем, что есть и молчи. Не бесись с жиру, все у тебя есть. Живи и радуйся. Так не бывает, чтобы и любовь, и достаток, и детки хорошие…».
Богданов даже не задумался о возможности построить со мной семью – взял то, что я предложила и выставил за дверь своей спальни.
«– Прости, Ев. Любовь договором не предусмотрена, так что… Иди спать, мне надо работать».
И я ушла… Униженная, запятнанная его запахом, помеченная поцелуями, которые я вымолила, огорченная. Казалось, меня разбили на мелкие частички, так что уже не собрать. Как пресловутую разбитую чашку. А потом я поняла, что ношу под сердцем ребенка… К тому времени Богданов уехал за границу – учился управлению, перенимал опыт у зарубежных коллег. К слову, фирмой отца он руководил отменно – я каждый месяц получала приличное довольствие на банковский счет.
– Так где же он? – удивляется Ириша. – Ты ведь даже не обернулась.
– А мне не надо оборачиваться, чтобы понять… Он… Ирин, к нам сейчас идет мужчина?
– Да. Я тогда пойду?
– Останься, Ир. Я не собираюсь с ним разговаривать, – дергаю стикер сахара и нервно его ломаю пополам. Белые крупинки просыпаются мимо – на хрустящую бордовую скатерть…
– Ну, смотри…
Ближе, ближе… Уверенные широкие шаги, вкусный запах, энергетика, действующая на меня, как электрический импульс… Все словно бьет меня, как электрошокер. С трудом сохраняю эмоции в руках, почти силой заставляя себя держать спину ровно и мило улыбаться Иришке, изображая непринужденную беседу.
– Ева? – ладонь Ильи касается моего напряженного, как камень плеча.
– Ева Андреевна, – произношу сухо, дергая плечом в стремлении сбросить горячую сухую ладонь.
– Хорошо, Ева Андреевна, – цедит Илья сквозь зубы. – Мы можем поговорить?
– Вы не видите, я обедаю с коллегой? – развожу руками, жестом указывая на Ирину. – Я же вам сказала, куда нужно позвонить? Или вы тупой, Илья Владимирович?
А он изменился… В густых темных волосах блестит редкая седина, вокруг больших карих глаз змеятся мелкие морщинки. Илья отрастил аккуратную бородку, слегка похудел. И костюм из английской шерсти сидит на нем замечательно… Хорош, черт… В мозгу вспыхивают яркие кадры киноленты воспоминаний: я зарываюсь пальцами в его густые волосы и целую губы. Смешиваю вкус его поцелуя со своими непрошеными дурацкими слезами.
«– Ты же понимаешь, что это одолжение с моей стороны, Ева? У меня есть любимая женщина, а тут ты… Признаться, я не ожидал, что ты в меня влюбишься. Но ты красивая девушка, не спорю… А я мужчина».
Все было одолжением с его стороны, любезностью. Он просто позволил мне ласкать его и целовать исступленно, а когда получил свое – выдворил из комнаты… Интересно, он и сейчас ее любит, ту женщину?
– Хорошо, Ева Андреевна. Обедайте. Я подожду вас, – сухо, не выражая ни малейшей эмоции на лице, произносит Илья. Взмахивает ладонью и подзывает официанта.
– А с чего вы взяли, что я вообще буду сегодня разговаривать с вами? – фыркаю Богданову в спину.
– Это в твоих интересах, Ева, – лениво бросает он и плюхается на кресло за соседним столиком.
Ириша бледнеет и как будто ссутуливается от волнения. Она у меня вообще трусиха, а рядом с такими, как Богданов, ее сердечко и вовсе уходит в пятки.
Мы давно закончили обедать, но я упорно не желаю показывать это Илье. Прошу у официанта меню и заказываю нам по десерту – любимую подругой панакоту и шоколадный фондан для меня. Детский сад, честное слово… Внутренний голос осуждающе бурчит и подталкивает меня:
«– Ты взрослый человек. Успешная молодая женщина, бизнес-леди, красавица. Ты давно не боишься репортеров, интервью и общения с незнакомыми людьми. Ты преодолела этот страх, Ева. Всего добилась сама… А он… Это всего лишь Богданов. Жалкий червяк, не разглядевший в тебе сокровища. Не показывай ему свой страх. Будь этого выше».
И тут внутренний голос облекается в голос моей Ириши и произносит почти то же самое, лишь убеждая меня в правильном решении. Нам надо поговорить… Возможно, я поступила нечестно, скрывая от Ильи сына…
– Ева, это отец Саши? Или у меня в глазах рябит? Тогда вам непременно надо поговорить, Ев. Он имеет право знать. Что ему с этим знанием делать, пусть останется на его совести, но ты должна сказать.
– Пока, Ирин, – киваю в ответ. Кладу купюры в папку со счетом за обед, медленно поднимаюсь и подхожу к столику Богданова.
– А, обед закончился? Как-то быстро, – он отпивает глоток черного кофе и возвращает взгляд к экрану смартфона.
– У вас пять минут, Илья Владимирович, – произношу решительно и опускаюсь на стул…
Илья.
Я не сразу вижу ее… Застываю на входе, погрузившись в атмосферу почти царственной тишины пафосного местечка. Официанты бесшумно снуют мимо важных гостей, боясь потревожить их покой, пианист тихонько играет, наполняя пространство звуками музыки, а гости так же тихо, благоговейно едят.
– Вы бронировали столик? – шелестит хостес на входе.
– Нет, меня ждет… знакомая, – отмахиваюсь, замечая Еву, сидящую неподалеку с какой-то женщиной.
Дамочка раскрывает губы, чтобы ответить, но я срываюсь с места, не желая откладывать дело, за которым пришел.
– Ева? – сжимаю пальцы на женском плече, стремясь отвлечь ее от задушевной беседы с подругой. Она так погружена в нее, что не замечает ничего вокруг.
– Ева Андреевна, – при виде меня губы Евы изгибаются в подобии ухмылки.
Мне хочется прилюдно послать ее подальше, развернуться и шумно пройтись к выходу… Так, чтобы пианист вздрогнул и сбился с ритма, а чопорные гости уронили на пол вилки… Но… есть проклятое «но», из-за которого мне приходится проглотить ее шпильку и сухо пробормотать:
– Хорошо. Ева Андреевна, мы можем поговорить?
– А с чего вы взяли, что я буду сегодня с вами разговаривать? Я же объяснила, куда вам надо позвонить.
Ну да, ну да, слышали… Секретарю. И записаться на удобное ей время эдак в декабре…
– Я подожду вас, Ева Андреевна.
Лениво разваливаюсь в кресле за соседним столиком, сверля спину девиц взглядом. Она все-таки изменилась… Когда-то в призрачном прошлом пахла клубникой и молоком, а сейчас дорогим селективным парфюмом. И глаза… Пожалуй, уверенный жесткий взгляд делает ее старше. Как и прическа – высокий хвост с завитыми на концах волосами. Если бы только Ева знала, на что я сейчас иду… Унижаюсь, сижу и жду ее, как дурачок. Никогда так не поступал и никогда не поступил бы! Если бы не одно «но»…
Оживляю экран смартфона и перечитываю сообщение Сан Саныча:
"– Журналисты узнали про жену. Теперь не отвертеться, босс. Они уже звонили в кабинет, мне пришлось подтвердить… Прости, но ты должен уломать Еву Аксёнову помучиться возле тебя до выборов".
"– Рядом со мной хоть одна женщина мучилась?", – печатаю жирному коту ответ, украдкой поглядывая на "жену".
"– А мне почем знать, босс? Наверное, ты девушку крепко обидел, раз она с тобой даже говорить не хочет!"
Гребаный Нострадамус! Обидел я, как же… Она знала, на что шла. Я ничего не обещал, ничего не хотел, я взял то, что она предложила… И двадцать раз предупредил ее, что не собираюсь строить настоящие отношения! Так в чем проблема? Наверное, в ее ожиданиях, а не во мне?
– У вас пять минут, Илья Владимирович, – сухо произносит Ева, неожиданно вырастая возле меня. Ах да, забыл… здесь же все передвигаются тихо.
– Садись. Будешь что-нибудь? – напускаю на лицо непринужденный, ленивый вид, сгорая внутри от волнения. Черт, я как будто ее боюсь… Строгая, сухая, холодно-красивая… Холодная. Уверен, никто не согревает ее постель. Иначе, она была бы другой – цветущей и легкой… А сейчас я вижу глубокую скорбь, умело спрятанную за шикарным внешним фасадом.
– Я пообедала, спасибо, – поджимает губы Ева. – Я спешу, Илья Владимирович. Говорите, что вы хотели? Кстати, мне нужен развод. У меня есть любимый человек, мы планируем пожениться.
– Не так быстро, Ев… Как его зовут? – спрашиваю и отпиваю глоток кофе, словно смывая горечь, внезапно заполнившую горло.
– Это не ваше дело, разве нет? – ерзает на кресле она.
Красивая, зараза. Интересно, кто целует эти восхитительные пухлые губы с крошечным шрамиком на нижней? Ласкает густые волосы и тонкие плечи? И… Похоже, моя фантазия уводит меня в сторону. Сбрасываю наваждение и произношу твердо:
– Мое. Потому что я хоть и фиктивный, но муж… И когда-то обещал твоему покойному отцу присматривать за тобой. И за фирмой…
– Не смеши меня, Богданов! – неожиданно громко говорит Ева. Тетенька с кислым лицом за соседним столиком вздрагивает и шумно возвращает чашку на блюдце. – Ты не спрашивал обо мне четыре года. И от управления фирмой отказался, передав дела мне. В письме, конечно, – снисходительно добавляет она.
– Ева, я жил в Европе, а мои полномочия закончились со смертью твоего папы. Единоличной хозяйкой стала по завещанию ты. Какие ко мне претензии? Из-за этого ты… такая? Или, может, твой… гусь плохо согревает тебя по ночам?
– Хам!
– Позерка!
Ева вскакивает с места, собираясь убраться куда подальше, делает шаг к выходу и замирает… Благостную тишину заведения нарушает внезапно ввалившаяся в зал толпа репортеров. Черт! Неужели, по нашу душу?
– Ева Андреевна, это правда, что вы замужем за кандидатом в сенаторы от законодательной власти Ильей Богдановым? – возле лица Евы вырастает лес микрофонов. Странно, чей это может быть заказ?
– Я… Э…
– Правда, – выручаю «супругу» я. Уверенно беру Еву под локоть и тяну к выходу.
– Почему вы никогда не рассказывали о своем муже? Почему вы нигде не появляетесь вместе?
Че-ерт… Вопросы сыплются в спину, как дротики. Журналюги толпятся, растворяя вкусную атмосферу ресторана запахами пота и дешевого парфюма, пластика и… Пожалуй, самый сильный здесь запах скандала.
– Идем, Ева. Не отвечай, я потом с этим разберусь, – сжимаю ее ледяную хрупкую ладошку и уверенно шагаю на улицу.
Слышу, как за нами кто-то бежит… Оборачиваюсь, желая двинуть преследователя по морде и врастаю в землю, как долбанный двухметровый кол, не в силах уразуметь услышанное…
– Ваш сын Александр носит фамилию Аксёнов, почему? Ева, почему вы не отвечаете? Ваш ребенок от Богданова? Он не признает отцовство?
Сосновская, собственной персоной… И ее длинный остренький носик, падший до чужих секретов. Кажется, у нее сейчас слюна потечет по подбородку от предвкушения.
– Идем, – едва сдерживая эмоции, произношу я, встречая перепуганный взгляд Евы. – Я отвезу тебя домой.
– Я за рулем, – успевает буркнуть она, взмахнув рукой в сторону парковки. На ней темнеет изуродованный автомобиль с разбитыми стеклами и красноречивыми надписями на кузове…
Глава 3.
Илья.
Подбородок Евы начинает мелко подрагивать, губы белеют, а из горла вырываются нечленораздельные звуки. Она тычет наманикюренным пальчиком в сторону машины и бормочет:
– За… За что, Илья… Владимирович?
В машине выбиты стекла. Капот облит белой краской, а на дверях «красуется» надпись: «Сдохни, продажная тварь!»
– Ева, не подходи к машине, – шиплю и цепко сжимаю пальцы на ее плече.
– Я никуда с вами не поеду, – фыркает она, пытаясь увернуться.
– Очевидно, ты хочешь, чтобы репортеры запечатлели тебя возле машины, так?
Не знаю, что действует на нее больше: мой строгий взгляд или толпа жаждущих сенсации журналюг, бегущих прямо к нам. Они выкрикивают дебильные вопросы, на бегу выставляя перед собой микрофоны. Наивные… Неужели, кто-то из них думает, что Ева станет разговаривать? Мило улыбаться и держать спину, словно в нее вогнали спицу? Прямо как на сегодняшнем утреннем интервью?
– Не… хочу, – сникает она. – Подвезешь меня?
– Спрашиваешь! Бежим к моей, она с другой стороны здания.
Ева доверчиво вкладывает холодную руку в мою крепкую ладонь и послушно семенит следом. Стук ее тонких каблучков отражается от высоких стен офисного здания. Ни одного слова… И больше никакой холодности, один лишь неприкрытый, почти животный страх…
Щелкаю брелоком, легонько подталкивая Еву к стоящему возле входа джипу.
– Вы не изменяете своим вкусам, Илья Владимирович, – язвительно произносит она. – Сколько вас помню, вы всегда катались на Мерседесах.
– Садись, Ева. Не то завтра мы появимся во всех новостных лентах, – отвечаю, косясь на тротуар. – Вернее, точно появимся.
Сосновская бежит впереди группы, выкрикивая молодняку приказы. Юркий хлыщ в грязных с дырками на коленях джинсах присаживается, чтобы успеть запечатлеть наш с Евой общий кадр. Она слегка отстраняется и тянет ладошку к дверной ручке, но я… Сам не знаю, что на меня находит – наверное, я пытаюсь вогнать ее в жесткие рамки и не допустить отказа. Потому что, мне нужна эта чертова должность!
– Ева… – зову ее тихо. – Доверься мне.
Притягиваю молодую леди к груди и впиваюсь поцелуем в сладкие губы, заглушая им ее протестные стоны. Зарываюсь пальцами в кудрявый хвост, глажу плечи и спину под аккомпанемент щелчков фотоаппаратов и довольных возгласов толпы. Ева и не думает мне отвечать. Позволяет исследовать свои пухлые губки и вдыхать аромат дорогого, незнакомого мне парфюма.
– Довольно, Богданов, – наконец, произносит она. Переводит дыхание и отстраняется, на секунду посмотрев мне прямо в глаза. Ей понравилось, черт… Зрачки затопили радужку, к щекам прилила кровь…
Мое дыхание давно сбилось и покинуло легкие, а ясная картинка перед глазами сменилась черными мушками и разноцветным туманом. Я и о репортерах позабыл, отдавшись на поруки странному чувству дежавю… Я ведь думал, что забыл обо всем…
– Поедем? – произношу хрипло и распахиваю перед Евой переднюю пассажирскую дверь.
Помогаю жене устроиться и, помахав довольной публике рукой, сажусь за руль. Запускаю двигатель, включаю подогрев сидений и печку.
– Что это было, Богданов? – поеживаясь, произносит Ева. На дворе лето, а она дрожит как осиновый лист. – Я не давала согласия так себя вести. Завтра я дам официальное опровержение и попрошу юриста подготовить документы на развод. Ты не нужен мне… Ты мне никто. Ты все сейчас испортил! Зачем?
Ее слова бьют наотмашь нескрываемой обидой. Неужели, все из-за прошлого? И, неужели… любит до сих пор?
– Ева, я предлагаю тебе сделку. Как ты уже знаешь, я баллотируюсь на должность сенатора от области. Мне всего-то нужно, чтобы ты подыграла мне.
– Иди в жопу, Богданов! Со своими сделками! – пыхтит юная красавица.
– Будешь играть перед журналистами роль моей жены. Недолго, Ева… Потом я уеду в Москву.
– Если тебя изберут, Илья Владимирович, – едко замечает она.
– Даже если не изберут, Ева, – согласно киваю, изредка поглядывая на нее. – Я больше тебя не потревожу. Всего пару совместных мероприятий. Ты же так их любишь – устраивать показуху перед журналистами, улыбаться и демонстрировать телезрителям красивые серьги.
– Я смотрю, ты следишь за моими успехами. Куда ты, кстати, едешь? – Ева поворачивает голову в окно, на пролетающий мимо речной порт.
– Ты не сказала, где живешь. Кстати… – вспоминаю о выплюнутых Сосновской словах. – Ты родила ребенка? Я не знал. Выходит…
– Мне нужен развод, Богданов. Я хочу выйти замуж за любимого человека, отца моего сына. И подыгрывать тебе я не стану, не проси… Решай свои проблемы сам. Как ты там говорил? Любовь договором не предусмотрена? Дружба и участие тоже. Так что…
– Не заставляй меня действовать по плохому, Ева, – почти рычу в ответ, крепче сжимая руль.
– Ты мне… угрожаешь? – надломлено произносит она. – Ты знаешь, кто мой любовник? Он тебя в порошок сотрет!
– Кто же он? Такой же напыщенный хлыщ и позёр, как и ты? Кто испортил твою машину, Аксёнова? Наверное, уже не в первый раз, я угадал?
Ева сникает и как будто врастает в кресло. Раскрывает губы и протяжно вздыхает. Наверное, я перегнул палку, признаю… Не стоило говорить ей это.
– Извини, Ева. Я был неправ. Хочешь, я помогу починить машину? Почему они так поступили, скажи мне? – спрашиваю искренне, не надеясь на ответ.
В салоне тихо. Слышатся звуки радио и мерное урчание двигателя, гудки проезжающих по реке барж. Мы просто ездим по городу, потому что Ева так и не сказала, где живет…
– Мне выделили финансирование, – неожиданно произносит она, устремляя взгляд в окно. – А ходатайствовала за его выделение правящая партия. Очевидно, оппозиционеры посчитали меня продажной тварью, раз я приняла деньги? Не вникай в это, Богданов… Отвези меня на проспект Кулакова, остановись возле парка. Я теперь живу там.
– А почему не в Уланово?
– Отвали.
– Ева, ты поможешь мне?
– Нет, я же сказала. Мой любимый человек этого не поймет. Мы собираемся пожениться, а ты… Не входишь в мои планы.
– Ты не сказала, как его зовут? Может, я сам поговорю с ним? Ев, я хорошо заплачу, я…
Аксёнова застегивает пиджак на все пуговицы и набрасывает ремешок сумки, собираясь выйти.
– Так кто он?
– Вольский. Знаешь его? – хитро прищуривается.
Офигеть! Вот это я попал! Сам Антон Вольский – любовник моей… зазнобы?
– Знаю. И это… До черта круто иметь такого жениха, Ев. Поздравляю. Наконец-то тебя оценили по достоинству, – замечаю, не скрывая досады.
Ева.
– Наконец-то тебя оценили по достоинству, – едко замечает Богданов. Плюет в меня высказыванием как серной кислотой. А внутри ведь и так пусто… Там сгорело все четыре года назад. Тогда почему так больно? От его слов, пренебрежительного взгляда, сквозящей в голосе жалости? Как будто я вправду пропащая девка, которую нельзя полюбить. Что со мной не так? Ловлю себя на мысли, что Илья искалечил меня своим пренебрежением. Именно он посеял в моем сердце зерно неуверенности и недооцененности. А я вместо того, чтобы вырвать его с корнем, все это время бережно поливала сорняк, холила его и лелеяла.
«Здравствуйте, меня зовут Ева и я… слабачка. Я прячу уязвимость за маской уверенности, а моя работа – способ почувствовать себя нужной. На самом деле я никому не нужна… Разве что сыночку Сашеньке».
Поворачиваюсь к Илье, встречая его нагловатый самодовольный взгляд, ленивую ухмылку, застывшую на губах, расслабленную позу, тонкие ароматы дорогого табака и парфюма, настойчиво вбивающиеся в ноздри. Раскрываю губы, чтобы высказать язвительное замечание, спешно придумываю какую-то гадость в ответ, набираю в легкие побольше воздуха и… Не могу. Слов нет. Они как будто сгорели вместе с чувствами. Вымученно выдыхаю, понимая, что проиграла. Именно сейчас, когда мне выдался момент все ему сказать, уколоть побольнее, задеть, обидеть, отомстить, я прищуриваюсь, чтобы разглядеть его силуэт сквозь предательски выступившие слезы…
– Я… Я…
Слеза кажется ощутимо тяжелой и невыносимо горячей. И катится по щеке демонстративно, жалко, по киношному впечатляюще. Уверена, Богданов лишь утвердится в мысли, что я позёрша.
«Все, Ева, ты просрала свой звездный час. Он ускользнул из твоих рук, как веревочка воздушного змея. Просто взмахни ладонью, толкни эту чертову дверь и проваливай из его машины! Ни на что ты неспособна – так и будешь позировать перед камерами и давать интервью дешевым каналам!».
У меня даже выйти из машины не получается с достоинством. Я с силой толкаю злосчастную дверь и почти вываливаюсь из салона. Роняю сумочку на асфальт, спешно подбираю ее и убегаю, не обращая внимания на голос Ильи в спину:
– Ева, постой! Да постой ты!
Рядом с проспектом Кулакова красуется зеленый парк культуры и отдыха. Я обманула Богданова – в этом районе я не живу, придумала первый адрес, пришедший в голову. Растворяюсь в толпе отдыхающих – прогуливающихся парочек, женщин с собачками, мамаш с колясками и шагаю в сторону дальней аллеи. Оглядываюсь лишь спустя пару минут. Я и не надеялась, что Илья побежит за мной. Куда там будущему сенатору бегать за какой-то… Я даже правильной характеристики себе не могу дать. Кем? Красавицей, деловой женщиной, бизнес-леди? Вроде бы и так… Но это только внешний фасад. Никто не знает, что у меня внутри… Что заставляет мое сердце биться чаще, радоваться, умиляться, плакать. Что-то я совсем раскисла! Надо собраться, позвонить замдиректора фонда, Иришке, назначить встречи с журналистами для опровержения, но главное – надо встретиться с Вольским!
Тянусь в сумочку за телефоном, но меня опережают: аппарат настойчиво вибрирует, а на экране высвечивается фотка Иришки.
– Аксёнова, ты там живая? Я же волнуюсь за тебя, ты чего не позвонила? Ты видела свежие посты в инстаграме новостного канала? А материал Сосновской? Его включили в рекламный блок политического канала. Господи, Ева, ну как тебя угораздило? Вы же… целовались на виду у всех? Ты что простила его? Сошлась с ним? Забыла, как он тебя выставил тогда? Вытер ноги и…
– Прекрати, Ирин. Не забыла, поэтому завтра же дам опровержение. Ир, мне снова испортили машину. Илье пришлось подвозить меня, и… Я назвала ему липовый адрес. Не хочу, чтобы он увидел Сашеньку. Не хочу пускать его в свою жизнь. Ты… заберешь меня? Я в парке на проспекте Кулакова.
– Поэтому целовалась у всех на виду? Кажется, я понимаю, зачем ты ему понадобилась. У него ведь выборы, так? Сначала он пройдет в областную Думу, а потом его изберут сенатором на первом же ее заседании. Ему нужна красивая картинка для журналистов: счастливая улыбающаяся жена, милый ребенок, видимость нормальной семьи.
– Да, черт возьми, ты угадала, Шатрова! Чего ты от меня хочешь? Я отказалась ему помогать. И я… В общем, я придумала, что у нас с Вольским роман. Хотя Антон и ухаживает за мной, он…
– Я сейчас приеду, подруга. Это не телефонный разговор.
К приезду Иры я успеваю порядком замерзнуть. Уж не знаю, чем провинился август, но сегодня холодно, как осенью. Семеню на каблучках по тротуару, завидев на проезжей части машину Ириши. Облегченно плюхаюсь на переднее сиденье, погружаясь в атмосферу тепла и аромата духов подруги.
– Надо звонить Вольскому, – без прелюдий начинает она. Включает поворотный механизм и трогается с места, растворяясь в потоке машин.
– Надо. И что-то с машиной надо делать. Третий эпизод за полгода. Я ее теперь продам за полцены. Битая, крашенная, изуродованная… – качаю головой, поглядывая на пролетающие мимо деревья и фонтаны парка отдыха.
– Тебе нужен водитель. А машиной я поручила заняться нашему охраннику. Благо, он еще не успел слинять с работы и напиться. Отгонит ее на техстанцию, там починят.
– Спасибо, дорогая.
– Не заговаривай мне зубы, Аксёнова. Расскажи, как целовала этого мерзавца? Ты что… вспомнила все? И как тебе его поцелуи?
– Отстань, Иришка. Мне не понравилось. Я и не участвовал в этом… действии, он сам что-то там… – краснею, как юная дева на первом балу. – Позвони Сосновской и всем журналистам. Не видать Богданову красивой картинки! И меня не видать… даже в роли фиктивной жены. Сейчас же позвоню Антону и соглашусь на его предложение поужинать.
– Давно пора, – снисходительно протягивает Ира. – Он, конечно, не такой красавчик, как Богданов…
– Ира!
– Но… Мужчина перспективный, хоть и намного старше тебя. Да и при хорошей должности, что немаловажно.
– Богданов тоже меня намного старше, если ты забыла. Погоди, Ирин, няня звонит, – смахиваю экран, внутренне холодея от странного предчувствия.
– Ева Андреевна, к нам в дом ломится какой-то мужчина! Говорит, что вы его знаете, что он ваш… муж. Что нам делать, Ева? Сашенька плачет, а тот мужик… Он настаивает, чтобы я его впустила. Показывает штамп в паспорте и…
– Господи… – только и могу выдавить. – Ир, разворачивайся, едем в Уланово. Богданов штурмует мой дом!
Глава 4.
Илья.
Я не думал, что мои слова так подействуют на Еву. Ожидаю получить в ответ шпильку, презрительный смешок или высокомерный взгляд, а получаю… Пожалуй, такого острого и болезненного укола в сердце я давно не ощущал. Подбородок Евы дрожит, с лица вмиг сходит краска, а на глаза наворачиваются крупные, блестящие слезы. Похоже, я перегнул… Не имел права так жестоко ее обижать.
– Ева, постой! – успеваю выкрикнуть ей вслед. Куда там! Ее стройные ноги в брюках растворяются в толпе, хлынувшей по пешеходному переходу.
Возвращаюсь в машину, не отпуская мысли, что Ева меня обманула. Ну не может она жить в таком районе. Маленькая богачка слишком привыкла к комфорту, чтобы разменять особняк в Уланово на захолустье городской окраины. Запускаю двигатель и трогаюсь с места в сторону центра. На ходу набираю цифры телефонного номера Сан Саныча. Александров отвечает мне тотчас. Складывается впечатление, что звонка он ждал или сам собирался позвонить.
– Илья Владимирович, это кошмар… – вымученно вздыхает он. – Вы устроили совсем ненужное шоу для журналистов. Я же не сказал целовать эту женщину у всех на виду!
– Сан, не ты ли уговаривал меня убедить ее? А как, по-твоему, я должен был поступить?
– Во всех СМИ теперь вас обвиняют в уклонении от отцовских обязательств. Откуда у нее взялся ребенок? Неужели, ваш? Скажете, ничего не знали про сына?
– Нет у меня детей, Сан, о чем ты?
– О боги! – начинает он свою заезженную, хорошо известную мне песню. – Впереди дебаты, интервью для областных изданий, встречи с избирателями! Как вы объясните образцовым семьям – вашим избирателям свое поведение? Как выкрутитесь, Илья Владимирович, миленький?
– Саныч, она родила от кого-то другого. Не от меня, – чеканю, с трудом сохраняя самообладание.
– Значит, у вас ничего не было? Это облегчает дело. Потому что кандидаты, бросающие детей, никому не нужны! Придется опять Сан Санычу думать, как из этой ситуации выходить.
– Сан?
– Что еще? – хмыкает он.
– Можешь пробить, где она живет? Точный адрес. И… Сколько ее сыну лет?
– Значит, все-таки было? О боги!
– Ну, перестань. Одной позёрки мне сегодня хватило с головой, еще ты со своим представлением. Ну… было. Но Ева бы сказала о ребенке. Или нет?
– А пес его теперь знает. Сейчас пришлю вам адрес Аксёновой и фото мальчика. Посмотрите, по мне так он вылитый вы! Опер нашел всего несколько фотографий Евы Андреевны с ребенком, она не светит нигде личной жизнью.
– Жду, – бросаю я сухо и паркуюсь на обочине.
Волнение разрастается внутри, как огромная скользкая опухоль. Впервые за долгие годы мне страшно открывать файлы с фотографиями. Страшно столкнуться с оглушающей, жестокой реальностью. Набираю в легкие побольше воздуха и медленно выдыхаю. Кошусь на экран телефона с мигающим индикатором нового сообщения и касаюсь подушечкой пальца файла… Не могла Ева родить от меня. У нее вообще я был первым… Черт, ведь не думал об этом все эти годы. И тогда ни о чем не думал, позабыв о контрацепции. Был уверен, что она контролирует этот вопрос, раз пришла ко мне среди ночи…
С экрана смартфона на меня смотрит улыбающийся мальчик в объятиях матери. Большие карие глаза, темные, как горький шоколад волосики и до черта знакомая мне улыбка – именно ее я вижу каждый день в зеркале. У меня есть сын. Черт, черт, трижды черт! И пояснение Сана к файлу: «Пацану чуть больше трех лет, зовут Саша. Александр Аксёнов».
Разворачиваюсь на перекрестке и мчусь в Уланово. Теперь Еве от меня не отбиться. Как она посмела скрыть от меня ребенка? За что? Почему? Она не имела права так со мной поступать, какие бы у нас ни были отношения. А теперь, выходит, Саныч прав: со стороны я выгляжу как папаша, бросивший жену и ребенка. Депутат хренов!
Уланово изменился за эти годы: Ева поменяла забор и цвет стен дома, воспользовалась услугами хорошего ландшафтного дизайнера, засадившего участок и прилегающую территорию туями и цветами. Зачем она солгала насчет адреса? Неужели, испытывает такую сильную неприязнь? Вопросы роятся в голове как стая вонючих жирных мух. Что ни мысль, то обида, обвинение или осуждение… Боль, неконтролируемая, жгучая. Да, я ее тогда прогнал, не принял предложение «попробовать отношения», но это не значит… Или, значит?
– Вы к кому? – звучит в домофон голос няни.
– Я муж Евы Андреевны, приехал издалека, откройте, пожалуйста.
– Сейчас я позвоню хозяйке, – испуганно отвечает она. На заднем плане слышится плач ребенка.
– Я покажу паспорт, если позволите, – тычу разворотом в камеру.
Калитка открывается, впуская меня в дом. Сюда я приезжал, чтобы перенять дела у ее тяжелобольного отца, здесь познакомился с ней – юной двадцатилетней девчонкой, краснеющей при моем появлении. Воспоминания обдают нутро горькой волной. Вхожу в прихожую, завидев перепуганную няню с мальчиком на руках.
– Не бойтесь, я вам не причиню вреда. Я могу войти?
– Хозяйка скоро будет. Извините, я не знаю вас… Вам лучше подождать Еву Андреевну.
– Хорошо, постою в прихожей, – соглашаюсь, усаживаясь на кожаный пуф.
Ева врывается в дом через двадцать минут. От обиженной милой девушки не остается и следа, ее сменяет решительная разъяренная фурия с красным лицом и размазанной тушью.
– Убирайся из моего дома, Богданов! Вон! – ее тонкий пальчик указывает направление.
– И не подумаю, Аксёнова! Саша мой сын, ответь?
– Он только мой, ясно? Пошел отсюда! Уходи!
Грудь Евы тяжело вздымается, подбородок дрожит, щеки пылают как спелые яблоки… Тигрица, волчица, готовая разорвать любого ради своего малыша.
– Ева Андреевна, может, полицию вызвать? – показывается из комнаты няня.
Ева бросается к мальчику и забирает его из рук женщины. Прижимает его к груди и горько плачет.
– Сыночек мой, Сашенька… Не плачь, сынок. Уходи, Илья, пожалуйста.
Она поднимает на меня взгляд, заставляя почувствовать себя тварью. Кто я – террорист, бандит, врывающийся в чужие дома? Ее красные заплаканные глаза, испуганный взлохмаченный вид, частое дыхание действуют получше группы захвата. Вот, до чего ты дошел, Богданов… Ты ничтожество, пугающее маленьких детей и женщин.
– Мы поговорим после, Ева, – произношу сухо и покидаю дом.
Илья.
– Что случилось, Илюш? – тихий ласковый голос Светы нарушает тишину, а ее ноготки чертят полоски на моей обнаженной груди.
В лучах лунного света голые женские плечи кажутся прозрачными, а глаза, сияющими как бриллианты. Отворачиваюсь от любовницы, устремляя взгляд в темноту.
– У меня есть сын, Свет, – отвечаю, прочистив горло.
– И сколько ему?
– Три года. Зовут Саша. И его мать… Она…
– Так я и знала, что эта затея с Аксёновым плохо кончится! – фыркает она, мгновенно отрываясь от меня. Приподнимается на локтях и впивается в меня взглядом.
– А как ты поняла, что речь об Аксёновой?
– Да уж… Богданов, только ленивый не видел твоего страстного поцелуя с ней в кадре, – хмыкает Светлана. – И что ты решил? Не думала, что у такого, как ты проснутся отцовские чувства.
Я сам не знаю, что ответить… Проснулись ли они, те самые чувства? Или меня терзают другие, низменные и жалкие – обида, уязвленное самолюбие, злость?
– Она выгнала меня, Свет. Выставила из дома, как террориста. Прижимала ребенка к груди и плакала. Черт… Как будто я чудовище какое… – произношу с нескрываемой досадой в голосе.
– А ты не чудовище, Илюш? – певуче протягивает Света, раздражая меня еще больше. – Я бы на месте Аксёновой поступила так же.
– Почему? Не понимаю, Свет… Скажи мне, как женщина, за что она со мной так? – поднимаюсь с постели и натягиваю белье. Не задалось наше свидание… И виной тому Ева… Навязчивые мысли о ней. Закрываю глаза и вижу, как наяву: испуганный взгляд, крокодильи слезы, плачущего мальчика в ее руках, так похожего на меня. И чувствую себя, как минимум ничтожеством… Предателем. Каким бы я ни был, но обещания свои привык выполнять… А с Евой прокололся. Если бы Андрей Васильевич был жив, я не смог посмотреть ему в глаза.
– Тебе пора, Илюш, – отмахивается Света, игриво набрасывая атласный халатик.
– И ты ничего не скажешь?
– Я так скажу: это личное… Все, что Ева делает – мелкая месть обиженной женщины. Уж не знаю, какие у вас были отношения… – она медленно глотает красное вино из бокала и потягивается, как сытая кошка.
– Никаких, – твердо отвечаю любовнице.
– От «никаких» не появляются дети, Илюш. Разбирайся теперь сам, нужно ли оно тебе? Ты вольная птичка, Богданов. Сумеешь ли все это терпеть? Капризы и горшки, сопли, температуру, кислое лицо уставшей жены.
– Свет, я лишь хочу общаться с сыном. С его мамой мы можем сохранить дистанцию. Тем более, у нее есть другой человек.
– Тогда цветы, шампанское и игрушку сыну, Богданов. Вперед, Илюша, на подвиги.
Света спешно выпроваживает меня. В наших отношениях давно установились правила: никакой ревности, капризов и обязательств. Никаких чувств и выяснения отношений, только секс. Бросаю взгляд на часы, раздумывая, как поступить? Решаюсь позвонить Санычу. Несмотря на выходной день, помощник отвечает быстро.
– Саныч, нужен совет, – начинаю без прелюдий. В динамике слышатся звуки телевизора, голоса и детский смех. – Как думаешь, поехать к Еве? Прошло несколько дней с моего последнего визита. Считаешь, она…
«Она уже успокоилась?» хочу добавить, но Александров меня опережает:
– Поезжайте, Илья Владимирович. Можно ведь по-хорошему… Купите мальчику машинку на пульте управления, бабе цветы и… В общем, думайте головой, а сердце на время отключите.
Благодарю Сана за совет и выезжаю из двора Светы. Небо раскрашивают в крапинку желтые крупинки звезд, теплый ветер шевелит траву и верхушки деревьев. Интересно, как такие вечера проводят в нормальных семьях? Что делают? В моей семье был вечно пьяный отец и битая мать… Грязный дом и картошка на обед. Голод, подработки с десяти лет и издевательства ровесников. Их плевки и надменные взгляды, обидные слова: «Ты никто. Бомж, ничтожество, пустое место…». Я никому не пожелал бы такого детства и всегда клялся невидимому богу, что мои дети будут жить по-другому… А вышло вот так – мой сын растет вообще без меня. Меня вычеркнули без права реабилитации, как… грязного бомжа или алкоголика. Надавив на больную, тщательно скрытую в сердце мозоль собственной неполноценности. Как же долго я вытравливал ее из себя! Учился на отлично, читал в школьной библиотеке все, что можно было. А в девять лет пошел в бесплатную секцию по боксу, чтобы бить в нос тех, кто смеет называть меня никем…
Паркуюсь возле детского магазина и покупаю Саше вертолет на пульте управления. Еве цветы… Банально до ужаса, но на большее я пока неспособен. Решаюсь ехать в особняк Уланово без звонка – так у Евы меньше шансов меня прогнать.
В окнах горит слабый свет. Прищуриваюсь, замечая мелькание экрана телевизора и движущиеся в окнах силуэты. Может, у Евы в гостях мужчина? Тот самый крутой Антон Вольский, который может свести мою предвыборную кампанию на нет?
Отбрасываю неуверенность и чувства и хладнокровно звоню в домофон.
– Да, кто там? – спрашивает Ева.
– Ева, это Илья. Открой, пожалуйста.
– Уже поздно. Вы приехали без предупреждения, я… Я не готова вас принять.
– Пожалуйста, Ев. Я приехал извиниться, я…
Она молчит. Тягостно вздыхает и нажимает заветную кнопку. Погружаюсь в сумерки уютного ухоженного сада, прохожу мимо высоких уличных фонарей и оказываюсь на ярко освещенном крыльце. Она открывает мне сразу.
– Добрый вечер, Илья… Владимирович, – шелестит Ева чуть слышно и отводит взгляд. Отходит в сторону, освобождая вход. На Еве спортивные штаны и простая белая футболка, волосы собраны в гульку на макушке, а на ногах пушистые розовые тапочки. К боку липнет мальчишка… Темноволосый, крохотный, с глазами-вишнями, такими же, как у матери.
– Держи, малыш, – протягиваю в руки пацаненка игрушку. – А это тебе. Не знал, какие ты любишь?
– Спасибо, Илья Владимирович, – говорит Ева чопорно. – Терпеть не могу розы, – ее носик презрительно кривится.
– Я не знал, прости…
– А вы и не стремились, так что… Извиняю. Проходите в гостиную.
– Угостишь чаем? А чем так, кстати, пахнет? – спрашиваю, поглядывая на мальчика. Он старательно пытается открыть коробку с игрушкой. Пыхтит, улегшись на коврике возле телевизора. На экране мелькают кадры мультфильма с каким-то фиолетовым существом по имени Лунтик в главной роли.
– Я пекла печенье, – отвечает Ева. Вижу, что взволнована не меньше моего… Руки подрагивают, глаза пугливые, однако хорохорится, как и подобает бизнес-леди. До черта красивая… Домашняя, уютная, беззащитная. Хочется пожалеть, крепко прижать к груди и зарыться в густые, пахнущие ванилином волосы.
– Я бы попробовал. Можно? – спрашиваю, стараясь стряхнуть наваждение. Это не моя семья… Я сам отказался от нее четыре года назад. Так что Богданов заткни свои мысли и довольствуйся… чаем.
– А я собиралась звонить вам, Илья Владимирович, – произносит Ева, наливая в фарфоровую белую чашку чай. Раскладывает печенье на блюдце и взмахивает ладонью, приглашая присесть за стол.
– Ева, я хотел извиниться за свой поступок… Я неправильно начал, я…
– Мой юрист подготовил документы о разводе.
Глава 5.
Илья.
Набираю в легкие побольше воздуха, изгоняя противное волнение, и произношу твердо:
– Ева, я хотел извиниться за свой поступок… Я неправильно начал, я…
«Я чувствую себя предателем. Я никогда не думал, что будет так… Да, я не хотел тогда семью, не хотел отношений с тобой, но от своего ребенка я никогда бы не отказался… Я помогал бы воспитывать его. В конце концов, он видел бы меня. Знал. Но ты лишила меня этого права… Я все пропустил – его рождение, первые шаги и слова, детские болезни, прогулки в парке. Все». Я много чего хочу сказать, но слова рассыпаются пылью от реплики Евы:
– Мой юрист подготовил документы о разводе.
– Вот, значит, как? К чему такая спешка, Ев? – поднимаюсь с места и подхожу ближе. Почти нависаю над испуганной, но решительной молодой леди.
Ева выставляет вперед чашку с горячим чаем и блюдце с печеньем и добавляет дрогнувшим голосом:
– Вы же хотели чаю, Илья Владимирович. Вернитесь на свое место.
Учительница хренова! Развод ей срочно потребовался! Четыре года не нужен был, а теперь, перед самыми выборами, понадобился. Упрямая, несносная, как осел! И характер она унаследовала от своего папаши, Андрей Васильевич был точно таким же консервативным снобом.
– И не подумаю, – забираю посуду из ее рук и со звоном ставлю на стол. – Зачем тебе развод? Ты хочешь отомстить мне, ответь?
Черт, вот не собирался же грубить и пугать Еву… Сам не замечаю, как наклоняюсь к ее лицу, чувствую теплое частое дыхание на виске, вижу расширившиеся зрачки, затопившие темно-коричневую радужку и полураскрытые пухлые губы, дрожащие тонкие пальчики и сникшие плечи…
– От вас пахнет чужими духами, Илья Владимирович! – шипит она и отталкивает меня. – И, да… Мне именно сейчас нужен развод. И к моему сыну вы никакого отношения не имеете, я родила его от другого мужчины, ясно! Вы слишком много думаете о себе, Илья Владимирович. И мести моей вы… не заслуживаете.
На шум прибегает мальчик Саша. Застывает в дверном проеме, прижимая злосчастный вертолёт к груди и тихонько шепчет:
– Мамоська… Мам…
– Вот что вы наделали, – шелестит Ева и подхватывает Сашу на руки. – Вы второй раз в моем доме и снова пугаете нас. Зачем вы пришли? Нам лучше… У нас не получается общаться, разве вы не видите?
– Ева, я не хотел тебя пугать. Просто ответь мне, почему ты не можешь подождать? Я прошу у тебя прощение, слышишь? За прошлое, за то, что прогнал тебя тогда, я…
В домофон звонят. Ева спускает мальчонку с рук и торопится открыть загадочному незнакомцу. Не знаю почему, но мной вмиг овладевает беспокойство. Оно ползет по спине, как скользкая противная змея, возвращая прошлого Илью – забитого грязного и трусливого мальчишку… Не желаю таким быть – приосаниваюсь, внутренне приготовившись бороться с противником.
Через минуту в прихожей появляется мужчина. В его руках букет белых роз. При виде цветов Ева заливается стыдливым румянцем и прикусывает губу. Ага, значит, нелюбимые цветы? Или мужчина такой же «близкий» ей, как и я?
– Здравствуй, Антон, – нарочито весело произносит она и припадает поцелуем к его щеке, украшенной аккуратной бородкой.
– Привет, любимая. У нас гости? – хрипловато произносит он.
У нас?! Они и живут вместе? Знал бы Андрей Васильевич, что в его особняке поселится какой-то хлыщ!
– Здравствуйте, я Илья Богданов – муж Евы, – протягиваю мужчине руку, отмечая скользнувшее в его глазах недоумение.
– Фиктивный! – вскрикивает Ева. – Антон, я говорила тебе про него… Он… Мой папа когда-то принудил его вступить в брак со мной. Тогда он боялся, что фирму растянут по кусочкам конкуренты. Нужен был управляющий и он…
– Понял. Но вы же скоро разведетесь? – игриво спрашивает Антон Вольский – теперь я узнал его. Высокий, темноволосый, на вид не больше сорока. Представительный мужчина, одним словом.
– Об этом я и хотел поговорить, – отвечаю, осознавая абсурдность сказанного.
Антон Вольский – сотрудник аппарата президента, управления по внутренней политике. Он тот, от кого зависит успех моей кампании. И тот, кому об истинном положении дел знать необязательно. Прикусываю язык, ругая себя за поспешные неосторожные слова и направляюсь к выходу:
– Не буду вам мешать. До свидания, Ева.
– Я выхожу замуж за Антона, – вместо слов прощания произносит она. – И мой сын… от него.
А вот эта фраза была точно лишней… Пацан даже ухом не ведет при виде «папы». Так и сидит на коврике, играя с подаренным мной вертолетом.
– Ева, я согласен на развод. Не волнуйся ты так, – кошусь на Антона, стремясь угадать его чувства. – Но…
– Без всяких «но», Богданов, – выдыхает она, беспомощно протягивая руку к лапище Вольского. Он робко сжимает ее пальчики. Мда… Странные какие-то у них отношения, ненастоящие, наигранные.
– Я через суд добьюсь разрешения на тест ДНК. И если он подтвердит, что Саша мой сын, тебе придется меня терпеть, Ева.
Ева вздрагивает и приоткрывает рот, чтобы ответить, но слова так и остаются невысказанными…
– Вам лучше уйти, – сухо произносит Антон.
Без сопливых знаю! Обуваюсь и выхожу под летнее звездное небо. Глубоко вдыхаю терпкий, пропитанный ароматом ночных фиалок воздух и бреду к машине. Как же погано на душе… Злюсь на Еву, Вольского и собственное бессилие. Что я делаю не так? И почему она такая упертая?
Ева.
Если бы энергетика Богданова могла обратиться в животное, она выглядела, как грозный лев или крокодил. Честное слово, ему ничего не нужно делать, чтобы вгонять меня в краску. От него на расстоянии пахнет властью, деньгами и… сексом. Им, пожалуй, сейчас больше всего. Как он смел явиться ко мне после свидания с другой женщиной?
– А чем этот так пахнет? – интересуется Богданов, вальяжно прохаживаясь по моему дому. Растягивая в улыбке пухлые губы, пропитывая ароматом чужих духов мой дом… Мерзавец, предатель… Не понимаю, почему, спустя столько лет мне по-прежнему больно? От его напористости, уверенности, беспринципности. А еще от собственной глупости – Сашенька ведь единственное, чем я могу манипулировать в отношениях с ним. У меня не получается общаться с Богдановым нормально… Потому что «нормально» – это равнодушно, учтиво, вежливо, как со всеми. А во мне нет равнодушия – одна жгучая гадкая обида. Наверное, мне давно пора обратиться к психологу или, наконец, повзрослеть. Любой нормальный человек уже давно бы забыл о прошлом, но только не я… Я как будто лелею и оберегаю свою боль, как розу под колпаком. Неправильно… Сама ведь знаю, и ничего не могу с собой поделать.
– Я пекла печенье.
– Можно мне попробовать? – спрашивает Богданов, отложив смартфон на край стола и устремив взгляд на Сашеньку – тот увлеченно разбирает коробку с вертолетом.
– Да, присаживайтесь, Илья Владимирович, – отворачиваюсь, заставляя себя думать о чае и обещании Вольского заехать.
Илья не торопится садиться: отходит к окну, меряя шагами кухню, а потом возвращается в гостиную, непрерывно посматривая на Сашу. Сумасшедшее волнение сковывает мышцы – я с трудом удерживаю чашку горячего чая и печенье. Однако, судьба решается добить меня окончательно… Пока Илья наблюдает за сыном, на экране его телефона вспыхивает индикатор нового сообщения:
«Как там твоя зазноба, Илюш? Купил игрушку? Надеюсь, про цветы не забыл? Держи себя в руках, милый, а ее пожалей. Женщина без мужской ласки превращается в мегеру. Целую тебя, звони, как понадоблюсь. P.S. Мне было очень хорошо».
Мерзавец! Негодяй! Выходит, я не ошиблась? Илюша выскользнул из постели некой Светы и приперся ко мне? Принес жалкий вертолет и жалкие розы в надежде, что я растаю?
– Ева, я хотел извиниться за свой поступок, – произносит он, вернувшись в мою компанию. – Я был неправ. Неправильно начал и…
– А я собиралась звонить вам, Илья Владимирович. Юрист подготовил документы о разводе, – тоном строгого судьи отвечаю я.
Илья как будто меняется в лице. Подходит ближе, демонстрируя наглые и… зацелованные другой женщиной губы. Нависает надо мной, обжигая горячим дыханием и без того пылающую щеку. Забирает проклятую посуду из моих рук и небрежно отставляет ее в сторону.
– А почему он потребовался тебе именно сейчас, Ева?
Мне хочется закатить ему нешуточный скандал. На мгновение чувствую себя настоящей женой, которой изменил муж… Преданной, раздавленной, униженной. Как он смел говорить обо мне с какой-то дешевой… Светой? Прикусываю язык, не желая выглядеть в глазах Богданова еще более жалкой, и цежу сквозь зубы:
– От вас пахнет чужими духами, Илья Владимирович.
Мне хочется задеть Илью побольнее, но на помощь приходит Вольский. Признаться честно, я его уже и не ждала. Мы условились, что Антон позвонит, как только соберется выезжать, но он, очевидно, решил сделать сюрприз. Мне и Богданову. Судя по вытянутой роже Ильи, сюрприз пришелся кстати.
– Малышка, почему ты плачешь? – руки Антона мягко ложатся на мои плечи. Да потому что я… Черт, неужели, ревную? Ревную это… ничтожество к какой-то продажной Свете? Почему-то у меня нет ни малейших сомнений, что Света именно такая.
– Просто… Не хотела судов, тестов ДНК и всей этой… нервотрепки, – грустно улыбаюсь, принимая объятия симпатичного мужчины. Я знаю, что небезразлична Антону. Впору перестать морочить себе и другим голову и просто принять его ухаживания. Просто… Но женщины ведь не ищут простых решений? А уж Ева Аксёнова та еще… штучка. Мне так всегда папа говорил.
– Так скажи ему о Саше. Что изменится, если Богданов узнает о сыне? – недоумевает Антон. Оглаживает аккуратную бородку и внимательно на меня смотрит.
– Все изменится, Антон. Он… Мне придется его видеть. А мне это… больно, – выдыхаю, опуская взгляд.
– О боже, Ева… Только не говори, что любишь его до сих пор?
– Нет, нет, что ты!
– Тогда позволь мне скрасить твое одиночество, Ева? – хрипловато произносит Антон, прижимая меня к груди. – Я попробую сделать тебя счастливой, а этого Богданова мы… отправим в Москву сенатором. Она ведь этого хочет?
– Да, поэтому и просил подыграть. Для выборов. Изобразить красивую картинку для прессы. Но, ты не думай, я отказалась, а он…
– Предлагал деньги? – так же хрипло шепчет Антон, шаря огромными ладонями по моей спине.
– Нет, просто просил.
Господи, мне не хочется… Вольский торопится, а я не готова! Это всего лишь дружеская помощь, убеждаю себя, отстраняясь от Антона. Делаю вид, что не поняла его порыва – включаю чайник, раскладываю на столе чашки…
– Я могу остаться, Ев? – с надеждой в голосе произносит он. – Или ты позвонила мне только из-за Богданова? Я думал, что дал тебе достаточно времени подумать над нашими чувствами.
– У меня есть Саша, понимаешь? Я не могу торопиться и делать то, что хочется только мне. А ты… Антон, ты даже не пытаешься поладить с моим сыном. Почему?
Повисает вязкое молчание. Антон, как опытный политик, словно обдумывает наиболее приятный для моих ушей ответ. Отхожу в сторону, не желая слушать тягостную, плотную как туча тишину. Машинально хватаю со стола телефон, как по волшебству оживший в руках. Сообщение от Богданова, надо же…
«Ева, какие твои любимые цветы? Я хочу знать».
Глава 6.
Ева.
Спала я плохо… Выпроводила Вольского, сославшись на мигрень, доела печенье, досмотрела с Сашенькой мультик про богатырей и убрала игрушки в детской. Хотела выбросить дурацкий вертолет в помойку, но Сашка вцепился в него, как в некую ценность. Аж бесит! Что будет, если Илья станет с ним общаться? Вдруг Сашка переметнется на его сторону и забудет меня? Нет, такого уж точно не случится. Сдавливаю виски и расхаживаю по дому, усмехаясь своей буйной фантазии. Эка меня занесло! Мне надо отдохнуть… Выспаться или устроить себе выходной. Решено! Завтрашний день объявляется выходным. Мы будем дрыхнуть с Сашкой, позавтракаем вкусными сырниками, погуляем на детской площадке неподалеку. А потом я выделю несколько часов для себя… Записываюсь к косметологу, предвкушая долгожданный отдых. Мы с Сашенькой принимаем душ и засыпаем вместе.
Кстати, на сообщение Богданова я так и не ответила… Пусть сам шевелит мозгами, гадая, как ко мне подступиться…
Утро врывается в дом яркими солнечными лучиками, бесцеремонно скользящими по стенам, собачьим лаем и шумом шин по асфальту. Привычная суета летнего утра – шумная, беспокойная, будняя… Но у нас с Сашенькой сегодня все по-другому: ленивый завтрак, обнимашки и прогулка на роликах в цветущем сквере.
Сашка смеется и пачкается мороженым, а я останавливаюсь возле лавочки, чтобы ответить на телефонный звонок. Ну да, коллег-то я забыла предупредить о незапланированном выходном!
– Привет, Ириша! Потеряла меня?
– Ты чего это устроила, Аксёнова? – смеется Ира на том конце провода.
– А что? Я целый месяц без выходных. Вот… Решила отдохнуть, а то голова кругом от всех этих… событий, – произношу нарочито равнодушно, но голос предательски вздрагивает на последнем слове.
– Да я не про выходной, Евка! Наш офис стал похож на цветущий сад. Ты там мужиков с ума свела?
– Не понимаю, – протягиваю, вытирая влажной салфеткой ротик Сашеньки. – Какие цветы? Мне никто не звонил, а я…
– Богданов, наверное, весь магазин скупил, Ев. Пройти невозможно! Здесь и пионы, и орхидеи, и ромашки. Корзинки с герберами, тюльпаны, ландыши… Аромат стоит такой, закачаешься! Счастливая ты, Евушка.
– А с чего ты решила, что это Богданов? Ко мне вчера Антон приезжал. Может, он решил меня задобрить… – произношу, уныло растирая переносицу. Что я несу? Ну бред же? Не станет Вольский совершать таких романтичных поступков. Не такой он… Тогда, почему Илья до сих не позвонил? Не похвастался своим широким жестом?
– Ой, Евка, да не выдумывай, – отмахивается Ириша. – Вольский не станет играть во все эти игры для законченных романтиков. Это Илюша клинья к тебе подбивает. Что ты, кстати, сегодня делаешь?
– Сейчас Сашу оставлю няне и поеду к косметологу, – блаженно улыбаюсь я.
– Пока, подруга! Захочешь пообедать в городе, звони.
Анна Филипповна встречает нас улыбкой и ароматом свежего куриного супа. Обнимает Сашку и жалуется на жаркую погоду, цены на маршрутку, маленькую пенсию и неблагодарных детей. В общем, все по неизменному за много лет списку.
– Анечка Филипповна, поеду я, ладно? – легко сжимаю плечи пожилой женщины, смотря прямо в добрые глаза.
– Беги уже, егоза. Плохо как стало без Андрюши, – тягостно протягивает Анна Филлиповна. Она полжизни знала папу и помогала нам, когда была жива мама… В общем, свой человек – добрый и отзывчивый.
Вываливаю из шкафа свои самые лучшие наряды, остановив выбор на черно-белом шелковом платье из шелка. Собираю волосы в высокий хвост на макушке и подхожу к сейфу. Пора и моей малышке послужить – негоже маленькой красной Ауди пылиться в гараже в то время, как машину папы, на которой я ездила последние годы, дерзко испортили. Забираю ключи, брызгаю в ямку на шее любимые Montale и выпархиваю под ясное синее небо. Сегодня потрясающий день – яркий, как акварельный рисунок Сашеньки, ароматный, свежий. Хочется глубоко вдохнуть летнего воздуха, есть его большими ложками, чувствуя, как в душе расцветает хрупкий побег счастья. У меня все хорошо: есть сын и любимая работа, а остальное… Время покажет.
Запускаю двигатель малютки и трогаюсь в сторону города. Из радио звучит любимая песня, в окна рвутся вихри теплого воздуха, взвивая пряди, а солнце отражается от лобового стекла разноцветными бликами. Дорога радует отсутствием пробок. Подтверждаю свой визит косметологу и прибавляю газа, съезжая со Смоленского шоссе на мост. Пожалуй, я даже успею выпить кофе в торговом центре возле салона красоты.
«Впереди камера на шестьдесят», – любезно предупреждает девушка из навигатора.
Давлю на педаль тормоза, ощущая под подошвой туфельки… пустоту. Тормозов нет. Испорчены. Повторяю действие, убеждаясь в запоздалой догадке – и над этой машиной «поработали»… Под капотом ревет двигатель, а окружающая картинка пролетает за окном со скоростью в сто километров в час… Мышцы ломит от напряжения, пульс бьется в виски, а ступня намертво прирастает к чертовой педали. Снова неудача! Я кричу и что есть силы давлю на тормоз, смаргивая выступившие слезы. Из-за них красивый мост с ограждением из бронзы кажется невзрачным, а синяя, бегущая под нами река – расплывшимся темным пятном. Отбрасываю панику, схватившись за остатки здравого смысла. Одной рукой удерживаю руль, а другой тянусь за телефоном. Глубоко вдыхаю воздух, пахнущий пластиком и гарью, и звоню Богданову…
– Илья, я…
– Ева, прости за мой ребяческий поступок с цветами. Я просто хотел сделать тебе приятное, я…
– Илья, не надо делать никаких тестов ДНК. Сашенька твой сын, Богданов. Я прошу тебя о нем позаботиться, а я… – вздрагиваю от столкновения с железным ограждением моста. Панель приборов мигает индикаторами неисправностей: поломка рулевого управления, тормозной системы, аккумулятора, системы охлаждения двигателя… И много других, незнакомых мне значков. Все мигает, как яркая компьютерная игра…
– Ева, что происходит, ты где…
– Позаботься о своем сыне. А меня… наверное, больше нет. Уши закладывает от скрежета металла и похожих на взрыв хлопков под капотом.
– Господи, Ева, немедленно скажи мне, где ты…
– Александровский мост. Я… Илья, я тебя любила. Прости меня за все…
Машину ведет юзом, я отбрасываю телефон в сторону и безуспешно пытаюсь удержать ее на трассе. Кручу нечувствительный к моим действиям руль, давлю на педали, обливаясь потом, кричу, бью ладонями по обивке, а потом… сдаюсь. Опускаю голову на руль и срываюсь с моста в глубокую реку…
Илья.
– Босс, ты побледнел. Что случилось? – взволнованно произносит Саныч, медленно поднимаясь с кресла.
«Илья, я тебя любила… Позаботься о своем сыне», – из динамика давно рвутся хриплые прерывистые гудки, а в ушах звучит ее голос. Что это было? Прощание? И что она делала на Александровском мосту?
– Да отомри ты уже! – Саныч трясет меня за плечи и насильно вытаскивает смартфон из рук. – Что она сказала? Быстро соображай. Это же Ева звонила?
– Д-да… Она… Саныч, срочно выезжаем! – мгновенно встряхиваюсь я. Запускаю пятерню в волосы и тягостно вздыхаю.
– Ты хоть скажи, куда едем и в чем дело? Ее похитили? Илья, нет времени размазывать сопли!
– Ты прав. Кажется, она попала в аварию, – медленно, проговаривая каждое слово, отвечаю я. – Я слышал скрежет металла, хлопки… Она… Сан, она сказала, что Саша мой сын и попросила о нем позаботиться.
– Быстро в машину! Надо успеть до приезда прессы. Уж эти *уки распишут в сетях версии, мама не горюй.
Саныч по телефону просит водителя подъехать к выходу, набрасывает на плечи ветровку и запирает кабинет. Я так и бреду за ним, как заторможенный, повторяя ее слова в нескончаемом повторе… «Илья, я тебя любила…». Значит, все эти годы ей было больно… От моих пренебрежения, грубости, высокомерия… От множества проходящих через мои руки женщин – уверен, Ева следила за этим. Кормила моего сына грудью, гуляла с ним в парке, украдкой проверяя светские новости, в которых упоминался «красавец и сердцеед» Илья Богданов. Ее желание не удостоить меня признанием о сыне становится понятным – я заслужил все, что сейчас происходит. Погруженный в тягостные раздумья, сажусь на заднее сиденье служебного автомобиля, пытаясь на ходу ей дозвониться… Бесполезно… Абонент временно недоступен. Черт, а если не временно, а постоянно… Что, если? Кровь словно превращается в ледяную прорубь, а потом и в лед. Царапает меня изнутри так, что хочется согнуться пополам. Почему это случилось сейчас, когда я допустил крохотную мысль о настоящей семье?
– Приехали, – протягивает Сан Саныч, ударяя себя ладонями по бедрам. – Въезд на мост перекрыт. У тебя паспорт с собой, Илья Владимирович?
– Да.
– Опоздали мы… Видишь пожарную, ментов и… чертово телевидение?
Вижу… И не только это… Еще напрочь сбитое бронзовое ограждение, след от тормозов и огромное пятно бензина. А машины нет…
– Тормози, Влад, – командую водителю. – Меня они обязаны пропустить. Я муж.
Распахиваю дверь, проваливаясь в жуткую атмосферу… В легкие вбиваются стойкие запахи гари, бензина и краски, а слух будоражат страшные, доносящиеся из ниоткуда слова: «Тело не найдено… Как будем машину доставать?»
– Здравствуйте, – с трудом сдерживая гнев, произношу стоящим возле ограждения людям в форме. – Что здесь произошло?
– Авария, не видите? Объезд по проспекту Ворошилова, – небрежно бросает один из них – тощий низкорослый мужичок в засаленной форменной куртке. К слову, он тут же отворачивается, отмахнувшись от меня, как от надоедливой мухи.
– А кто пострадал?
– Вам какое дело?
– Я Илья Богданов, муж Евы Аксёновой. Это ведь ее машина… Это…
– А чего же вы молчите? Паспорт с собой? В ее паспорте отметки о семейном положении нет. Знаете, сейчас ведь можно не ставить штампы о браке и наличии детей – рай для гуляк! – не к месту ржет он, обнажая кривоватые мелкие зубы.
– Вот мой паспорт. Мне звонила Ева… Она сказала, что находится здесь. Потом связь прервалась, а потом… В общем… – не желаю показывать слабость перед тощим сморчком, но получается плохо…
– Мы вызвали водолазов. Они ищут машину. Вы успокойтесь, как вас там? – устало проговаривает сморчок.
– Илья Владимирович. А где вы нашли ее паспорт?
– Сумочка всплыла. Вон она… Водолазы ее первой нашли. Яркая, красненькая, плавала по поверхности.
– Можно я ее возьму? – прошу сдавленно.
– Следком заберет ее на экспертизу. Пока нельзя. Я… заберу, – считает нужным добавить он.
– А вы кто?
– Капитан юстиции Цымбало, – гордо отвечает он.
Краем глаза замечаю Сана, неуклюже топающего в нашу сторону. От активно жестикулирует и что-то раздраженно говорит, когда его путь преграждают двое мужчин в штатском.
– Что ты церемонишься с ними, Илья? Где водолазы, где скорая? Вы знаете, кто этот человек? Он кандидат в депутаты, он… Влиятельный бизнесмен области, он…
– Саныч, прекрати, – почти рычу я. – Ева тоже была значимой фигурой.
– Кем бы она ни была, для нас она потерпевшая, – парирует сморчок, изображая на лице недовольную мину.
– Скажите, а Еву могли… Аварию могли подстроить? – произношу надломлено, пытаясь понять, что делать дальше. Мне же надо забрать Сашу к себе? Или, напротив, оставить мальчика в привычной атмосфере Уланово? Есть ли у Евы няня? И много других вопросов, назойливо крутящихся в голове.
– Мы все проверим, как только водолазы поднимут машину и найдут тело, – чеканит Цымбало.
– Что? Вы думаете…
– Не слушай его, Илья, – Сан злобно прищуривается, бросая на Цымбало взгляд. – Еву найдут, вот увидишь. Она молодая, сильная… Господи…
Под мостом слышатся плеск волн, крики и скрежет цепей… Воздух каменеет от напряжения, искрит, словно заряженный моими страхом и сумасшедшим волнением… Возле сбитого ограждения показывается груда покореженного красного металла, качающегося на цепях. Тягач медленно буксирует, вытаскивая машину на поверхность. Мы так и стоим с открытыми от удивления ртами, с надеждой всматриваясь вдаль… Следом за машиной по веревке поднимаются два водолаза в черных плотных костюмах.
– Ну что там? – нетерпеливо спрашивает Цымбало, ступая им навстречу.
– Тело не нашли, – стирая капли с лица, отвечает один из них. – Вот… Туфелька и обрывок черно-белого платья. Это ее вещи?
– Не знаю, – честно отвечаю я.
– Разберемся, – кисло протягивает сморчок Цымбало. – Что еще?
– В воде произошел взрыв. Окна выбило, а тело унесло течение, – непринужденно отвечает второй водолаз, словно речь идет о чем-то будничном. – Нужна поисковая группа, волонтеры… Прогноз обещает завтра прилив, ее обязательно найдут.
Господи, как мне все это пережить? Закрываю глаза, не в силах совладать с собой, набираю в легкие побольше воздуха и твердо отвечаю:
– Я уже сегодня организую поиски.
Глава 7.
Илья.
– Илья, ты сначала узнай, где малец, он ведь… – ладонь Сана мягко сжимает мое плечо.
– Отвали, Сан, – дергаю плечом, стремясь сбросить с себя его ладонь, а вместе с ней гребаное сочувствие. Не нужна мне чужая жалость… – Саша сейчас наверняка в детском саду или с няней.
– А вдруг… – хмурится Александров, приближая ко мне лицо. – Ты не думал, что авария неслучайна? И если хотели избавиться от Евы, то Саша… Он совершенно им не нужен. Зачем преступникам наследники?
– Наследник Евы – я, – произношу горько. – Я пока не хочу об этом думать, как и о том, что являюсь первым подозреваемым для полиции. Вот зачем здесь следственный комитет? Простая авария, которых происходит тысячи… Почему бы не ограничиться ППС? Сан, надо не языком чесать, а собирать поисковую бригаду. Искать волонтеров, платить деньги частному детективному агентству, еще…
– Погоди-ка, Илья. Обернись, – Саныч взмахивает ладонью в сторону газели, обклеенной по кругу логотипами местного телевидения.
– Только не это! Мне кажется, или я вижу хитрую рожу Сосновской? Или ты хочешь…
– Обратись к населению. Призови людей помочь с поисками. Плевать на то, что подумают люди. Ева пропала… Надо отбросить в сторону неприязнь. Ольга поможет, она через секунду разместит тепленький репортаж по всем каналам, а остальным продаст его. Уверен, люди отзовутся и придут на помощь.
– Идем, Сан. Сделаем репортаж, а потом я поеду домой, переоденусь и сам… буду ее искать, – произношу твердо, а получается надломлено.
Сосновская ожидает привычной агрессии, но, заслышав мои объяснения, оживляется. Меняется в лице, изображая на нем искреннее участие. Я бы подумал, что ей не плевать, если бы не жажда сенсации, сквозящая в каждом ее слове.
– Это будет бомба, Илья Владимирович. Разместим ваше обращение везде – радио, телевидение, новостная лента областных вечерних новостей. Полиция сама не справится, у них слишком мало людей, – произносит она, потирая микрофон. Ее руки возбужденно подрагивают, а карие небольшие глаза болезненно поблескивают. Плевать на все… Мне нужны люди, а Сосновская права – полиция не справится.
– Уважаемые телезрители! – начинаю я, устремив взгляд в красный огонек камеры. – Не думал, что когда-нибудь попрошу вашей помощи, но… У меня горе. Горе у маленького Саши и сотен детей, которым помогала моя супруга Ева Аксёнова. Сегодня произошла страшная авария, – голос дрожит и ломается. Приосаниваюсь, стараясь не выглядеть излишне страдающим – многих это может отпугнуть.
– Расскажите, Илья Владимирович, что случилось? Что вам известно? – включается Сосновская.
– Ева позвонила мне и сказала, что находится на мосту. Попросила позаботиться о Саше. Это все, что я знаю.
– Какие у вас были отношения?
Черт, вот зачем она все портит? Разве об этом речь? Мне хочется придушить Сосновскую, да и себя за глупую идею подключить общественность к поискам.
– Разве это сейчас имеет отношение к делу? Счет идет на минуты, вы не понимаете? Я прошу волонтеров подключиться к поискам. Через полчаса я буду ждать вас на левом берегу реки, пляж «Солнечный берег». Репортеры включат в материал мой номер телефона, звоните, если вам что-то известно. Спасибо.
– Стоп камера, – командует Сосновская. – И все же, Илья Владимирович. Я знаю, что ваш брак был фиктивным. Навела справки, – хищно прищуривается она. – Вы просили Еву сыграть вашу жену, так? Вам был нужен образ добропорядочного семьянина перед выборами.
– Даже если это и так. Вы думаете, что я подстроил аварию? Из-за того, что она отказалась подыграть мне? Намеренно оставил сына сиротой? Вы в своем уме, Сосновская?
– Да нет… Я просто…
– Не вздумайте где-то озвучивать свои умозаключения. Жду репортаж в ближайшие десять минут.
Ольга кивает и приказывает оператору приступать к монтажу. Мы с Саном возвращаемся в машину. Цымбало сует визитку и записывает мой номер телефона, намекнув, что в «таких ситуациях» первым подозреваемым являются супруги погибших. Пропускаю его слова мимо ушей и плюхаюсь на заднее сидение. Мысли кружатся в голове, как стая насекомых. Кто мог желать Еве смерти? И кто является распорядителем счетов фонда после ее возможной гибели? Кому было выгодно избавиться от нее? За что? Вопрос сдавливает горло тисками и застревает в груди, словно распадаясь на горькие частицы. За что? У несправедливости порой нет объяснений… И поступками двигают не благородные цели, а низменная зависть.
– Мне потребуются все документы фонда, – произношу со вздохом, когда мы подъезжаем к моему дому. – И возглавить фирму Андрея Васильевича мне вновь придется.
– Илья, а тебе не кажется, что человек, испортивший машину Евы и подстроивший аварию не знал, что у нее есть муж? Как думаешь? – оборачивается Сан. Выходит, тоже всю дорогу гонял в голове догадки?
– Цымбало сказал, в ее паспорте не было штампа о регистрации брака. И фамилия Сашеньки Аксёнов. Могу предположить, что Ева избавилась от старого паспорта, в котором – я это точно помню – ей его ставили. В женской консультации сказала, что не замужем. И рожала как мать-одиночка. И Сашу… записала на себя. Господи… если бы я только знал… – протягиваю, роняя голову в ладони. – Я бы постарался ее защитить.
– Не кори себя, Илья, – ласково произносит Саныч. – Давай проверим, уже есть репортаж? – он суетливо оживляет экран, проверяя обновление постов. – Вот! Уже вышел. Беги, переодевайся, мы тебя ждем.
Слушаю наставление Саныча и спешно поднимаюсь в квартиру. Она встречает меня привычным безмолвием, чистотой, созданной руками домработницы и незатейливым обедом – опять же, приготовленным ее руками. Поднимаю полотенце и складываю мясной пирог в пластиковый контейнер – угощу водителя и Сан Саныча. Переодеваюсь в трикотажный спортивный костюм, удобные кроссовки и запираю дверь. Спускаюсь по ступенькам во двор, преследуемый навязчивой мыслью: что, если преступник тоже увидит репортаж и задумает избавиться от меня? Какие тайны скрывал Андрей Васильевич? И кто посчитал Еву настолько беззащитной, что позарился на ее имущество ценой жестокого преступления?
– Держи, Сан, – протягиваю помощнику контейнер с ароматным пирогом. – Какие у нас новости?
– Весь пляж «Солнечный берег» заполонен людьми. Человек пятьдесят, не меньше. «Лиза Алерт» сделали репост. От них на поиски придут профессиональные искатели людей. Мы найдем ее, Илья – живую или мертвую. Я вот, о чем подумал? Наверное, мы…