Читать онлайн Скованный

Глава 1. Чердак, на котором я Вас любил

1

Человек – всего лишь пустота, ограниченная ничем. Ничто придумано человеком, пустота – его ограниченностью.

Жирный поток людей выбивается из чуть приоткрытых дверей.

Утро. Час-пик.

Тысячи кассиров, консультантов, бухгалтеров и разнорабочих тянутся к темным вагонам метро. Внутри – разъедающий ноздри смрад. Запах пота, дешевого порошка и отрыжек. Все превратилось в единую смесь. Перемешалось, скомкалось в воздухе и тонкими струйками тянется в легкие.

Томас Клаус, сонный и неотесанный, забился внутри толпы. Он ждал. Ждал, когда женский роботизированный голос объявит его остановку.

Под мышками – темные пятна. На сером лице – депрессия и усталость. Унылый дождливый день. Никчемный забытый город.

Роботизированный голос говорит: «Ссанный фастфуд, куда ты водишь свою подружку на свидание».

Разум Томаса поправляет: «Жену».

Люди выбиваются из вагона. Томас делает вдох. Люди забиваются обратно. Он терпит до следующей остановки. Тучные дамы лет сорока-пятидесяти окружают его худое тело. Их дряблые обвисшие прелести утыкаются ему в спину, живот и руки. Томас терпит. Старая закатанная рубашка срастается с его кожей. Отошедшие нити шевелятся, они проникают в поры, окутывают вены, они поглощают Томаса.

Роботизированный голос говорит: «Дешевый китайский магазин одежды, где ты купил лучшие из своих шмоток».

Его разум молчит.

Двери открываются. Поток выходит.

Метро – это кишки, люди – клубы глистов. Мерзкие и кишащие. Они вошкаются внутри вагонов и пихают друг друга задницами. Работа – инвазия. Средство самоизгнания. Иллюзия важности. Цитадель никчемности и обитель людских страданий.

Голос говорит.

Томас слушает.

Гребанный пивной бар, в котором ты пьешь до беспамятства.

Ошибки прошлого – всего лишь ошибки. Прошлого нет. Значит, ошибок тоже.

Томас Клаус пятится в сторону. Толстый амбал толкает его.

– Куда ты лезешь, придурок?

Томас молчит. Мужское достоинство бесится. Томас знает, что этой ночью не будет спать. Он будет думать о том, как наваляет этому придурку. Он будет подбирать слова, будет давать остроумные ответы.

– Извините, – отвечает Томас.

Голос говорит.

Никчемный ублюдок, не имеющий цели жизни и стимула что-то делать.

Локти. Со всех сторон локти пихаются ему в грудь. Томас терпит. Он ждет своей остановки.

Окна заклеены рекламными листовками. Реклама итальянского кухонного гарнитура, кожаной мебели, люксового авто, французской косметики. Реклама хорошей жизни.

Снова голос.

Роддом, откуда ты забрал свою дочурку, которая умерла по твоей вине.

Томас слушает. На глазах проступают слезы.

– Твою мать.

2

Когда ты тянешь свою семью на жалкую зарплату офисного рабочего, не стоит хамить начальству. Не стоит язвить, работать пьяным, халтурить, опаздывать, мастурбировать на рабочем месте и пытаться отпроситься посрать. Нужно лишь с виноватым видом поддакивать своему тирану, смирно стоять и слушать. Смотреть и сожалеть.

– Клаус! Вы снова опоздали! Сколько можно?! Я устал от вашей безответственности! Клаус! Клаус, вы здесь?

Томас смотрит на начальника. Дорогой пиджак, отличный парфюм, швейцарские часы. Вероятно, он приехал не на метро, а на собственном автомобиле, где жирные тетки не упираются своими грудями в бочину. Где приглушенно играет джаз или инди-рок. Где ты нежно покуриваешь ароматную сигаретку в форточку, запивая едкую копоть свежезаваренным латте.

– Безмозглый ублюдок! Я с тобой разговариваю или нет? Чтобы отчет был готов к понедельнику!

– Но… – Томас пришел в себя, – Сегодня ведь пятница…

– Извините… О, да, конечно. Вы должны были сделать отчет к предыдущему понедельнику, но раз ваше величество желает отдохнуть, то можете не утруждать себя…

– Спасибо за по…

– Ты совсем придурок или как? Понедельник или уволен.

Мистер Уолкер. Эталон мужества и презрения. Самый учтивый из всех добродетелей. Он уходит, раздвинув полы пиджака локтями, а Томас смотрит ему вслед и гордится. Гордится тем, что когда-нибудь будет похож на него… Тем, что знаком с таким человеком.

Монотонный печатный стук, телефонные звонки, шум принтера. Бланки, отчеты, учеты, справки, акты, заявления.

Мир протестует вырубке лесов, а для того, чтобы сходить посрать, нужно заполнить два экземпляра соглашения о неразглашении, поставить печать и подпись, завериться у юриста и провериться на наличие микробов. А если какой-то безмозглый увалень посчитает, что у тебя геморрой, придется встать раком и показать ему задницу.

Явно не в знак протеста.

Сленг, жаргон, диалекты, профессионализмы. Когда обезьяны научились понимать друг друга, одна из них сразу же заявила, что язык – это выдуманная система знаков и символов, изобретенная для передачи знаний, информации и миллиона бессвязных слов в отчетах о деятельности компании за последний час.

Томас стукает по клавишам. В глазах плывет. Буквы превращаются в геометрические фигуры, формулы, сочетания.

Треугольник сверху, снизу квадрат. Томас ясно видит свой будущий дом. Двухэтажный, отделанный композитными плитами. Внутри – кофейно-бежевые оттенки. Минимализм европейского стандарта.

Томас подъезжает к воротам на немецком автомобиле. У Томаса сдержанный вид, слаженная фигура.

Диана, жена Томаса, статно шагая навстречу мужу, виляет упругой попой. Одетая в лучшие шелка, с лучшим маникюром и дорогими кольцами на тонких пальцах.

Он видит свою дочь – Элли, уже мертвую, но по-прежнему прекрасную. Она радостно кричит ему: «Папа! Папа! Наконец-то ты приехал, папа!» Томас обнимает ее, прижимает к своей груди…

– Что за хрень ты написал?

Томас проморгался и вернулся в офис. Справа навис мистер Уолкер.

– Извините, я… я все исправлю…

– Нет уж, дай почитать, – Уолкер прищурился. – Дом, машина, красавица-жена. Да вы сама амбиция, Клаус. Интересно, и как же вы собираетесь всего этого достичь, если абсолютно нихрена не делаете? Деньги не сыпятся с неба, Томас, работайте, или так и останетесь жалким подобием человека.

Томас молчит.

Жгучая язва вцепилась в его диафрагму. Она нагревает желчь, вызывает кашель, напрягает все мышцы тела. Он краснеет.

3

Вечер не приносит никаких известий. Все тот же дождь, тот же город, серость, слякоть, туман, фрустрация.

Томас пошел пешком.

Он смотрит на бесчувственные пейзажи. Смотрит и не испытывает ничего. Словно бесконечный дождь смыл с целого города все краски. Остались бесцветные дома-коробки. Остались поблекшие люди.

Если бы Элли была жива, было бы куда прекраснее. Томас называл ее принцессой, ведь он мечтал сделать ее принцессой. Тысячи пустых обещаний от самого сердца проникали в ее детский мозг. Он пропитывался надеждой и ярким желанием. Если бы она была жива, было бы куда прекраснее, но он бы не сделал ее принцессой. По-крайней мере, он дал себе обещание сделать королевой свою жену.

Диана. Когда-то юная и прелестная. Она улыбалась, сверкая глазками, и Томас тут же хотел ее трахнуть. Он помнил их первый раз, на том же чердаке, где они познакомились. Какая она была упругая и подтянутая. Как твердо вставал его дружок.

Сейчас же он напряженно пялит ее. Он не брызгает во все стороны. Она не трясется, закатывая глаза. Бесчувственный секс без страсти, эмоций и стонов. Томас кряхтит, ложится на обвисшую грудь жены и засыпает. Она сталкивает его, отворачивается и мастурбирует.

Она медленно водит пальцами между половых губ и вспоминает их лучший секс. Наручники, веревочки, кружевное белье. Она вспоминает чердак, вспоминает его язык.

Диана кончает, закрывает глаза и ложится спать. Она просыпается – Томаса нет, как будто его никогда и не было в ее жизни.

4

Когда твоя жизнь никчемна, мечтаешь проснуться в прошлом.

– Сука… – Томас проснулся в настоящем.

Поблекшая синева квартиры походит на отражение его души. Заляпанные окна – замасленные глаза. Ржавчина батарей – мокрота в легких.

Томас шаркает ногами по полу, заваривает кофе и садится за ноутбук.

Пожелтевшие кофейные трещины – раскол твоего сознания.

Томас кликает по клавишам и медленно засыпает. Он возвращается в прошлое. Глаза закатываются в череп, руки слабеют. Томас падает головой на стол.

Прокуренные шторы – рак легких твоей дочери.

Старый двухэтажный восьмиквартирный дом, расположенный на границе города, когда-то был кровом Томасу и Диане Клаус. В этом доме они познакомились. В этом доме они курили травку и целовались. В этом доме они влюбились. На чердаке которого оба лишились девственности.

Томас пришел сюда призраком. Он бродит по скрипучему полу, трогает истресканную штукатурку, глотает знакомый воздух.

Он всегда помнил тот день, когда Диана стала частью его жизни. Он выжжен клеймом на запястье Томаса.

Томас трогает перила, двери, касается старой родительской мебели.

В девять лет Томас впервые открыл чердак. Пахло сеном и древесиной, но он был пуст. В одиннадцать он познакомился с рок-н-роллом. В тринадцать – с травкой. Он приходил на чердак, когда родители сводили его с ума, когда было скучно, когда хотел спрятаться, покурить, послушать музыку или просто отдохнуть.

Томас касается книжных полок, давно уже поваленных на пол. Он смотрит в окна и видит себя. Он открывает дверь своей комнаты, в котором витает запах дешевого курева.

Томасу было четырнадцать, когда тринадцатилетняя Диана по какой-то нелепой случайности залезла на чердак.

– Привет, – говорила она. – Я твоя новая соседка.

В тот день Томас понял, что Диана – лучший способ уйти от реальности. Поэтому с тех пор они курили вместе. Чердак стал пристанищем их любви. Их отношения зрели под крышей ветхого дома.

Томас выходит в подъезд и ступает на шаткую лестницу. Она скрипит и крениться. Томас лезет наверх.

– Тихо, – говорила Диана в шестнадцать. – Пока еще рано.

– Я больше не могу, – шептал Томас.

Затем шел дождь.

– Давай, – шептала она.

Томас задирал ей юбку и отодвигал трусики. Когда дождь барабанит по крыше дома, ничего не слышно. Ни стонов, ни шорканий, ни шлепков.

Томас чувствует запах Дианы. Даже сейчас, спустя почти двадцать лет, он не изменился.

Все те же балки, к которым он прижимал ее. Трещины разрушали их. Музыка до сих пор отдавалась эхом. Струйки дыма еще не растворились в воздухе.

Чердак. Они приходили с утра и не уходили до самого вечера. Совсем еще юные и беззаботные. Молодые и прекрасные.

Томас прекрасно помнит этот дом. Но помнит его другим. Ярким, живым. Сейчас окна и двери выбиты, местами он проседал, словно ломаясь на двое. Руины детства. Остатки памяти.

Томас – призрак. Где-то здесь, в этом заброшенном доме, витает призрак его матери. Он заглянул в ее комнату – пусто.

– Папа! Папочка!

Томас оглянулся.

– Зачем ты убил меня, папочка?!

Понедельник. Метро. Толкучка. Как пролетели выходные? Их не было.

5

Мистер Уолкер. Вершина человеческих надежд и внутренних самокопаний. Он принимает отчет о финансовой деятельности, параллельно стуча членом по совести Томаса.

Он говорит: «Если ты будешь умнее, сэкономишь мне нервных клеток». Томас слушает. Мистер Уолкер добавляет: «Будь проклят тот день, когда я взял тебя на работу. Остаешься без премии».

Сегодняшний день – день зарплаты.

Томас не помнит дату своего рождения, не помнит дату свадьбы и дату рождения дочери. Но то, что каждый второй понедельник месяца – день зарплаты, Томас помнил всегда.

– Эй, да расслабься ты, – говорит голос справа. – Этот козел успокоиться.

Голос принадлежит Итону Спарксу. Он говорит:

– Начальники… Они такие. Стоит что-то сделать не так, как им хочется, и на тебя тут же сыпятся груды оскорблений. Совсем как женщины…

Если поставить Итона и Томаса друг напротив друга, то они решат, что смотрят в зеркало. Он говорит:

– Знаю одно местечко неподалеку. Продают хорошее пиво. Давай расслабимся после работы?

– Нет, – отвечает Томас. – Хотя давай.

6

В воздухе медленно тает запах уксуса. Запах жирного уксуса. Словно кто-то поджарил себе стейк и залил им скворчащую сковородку.

– Два пива, – говорит Итон.

– Ага, – отвечает девушка-официант.

Она уходит, оставляя за собой тропу, состоящую из приторного парфюма, сигаретного дыма и какой-то кислятины. Мужик, сидящий за барной стойкой, шлепает ее по заднице.

– Трахнул бы ее? – спрашивает Итон.

– Да, – отвечает Томас.

– Хотел бы я себе столько денег, чтобы иметь сразу несколько женщин. Ха-ха. Понял?! Иметь!

Томас испытал отвращение, хотя втайне мечтал о том же.

– Эй, друг. Соболезную тебе…

– Ты уже соболезновал.

– Знаю, но в последнее время ты сам не свой. Смотрю в твои глаза и ничего в них не вижу. Понимаю, что такая утрата это… Это ужасное горе, но ведь стоит жить дальше. Жизнь не поставишь на паузу.

– Знаю, – говорит Томас.

– Попробуй расслабиться, выпей хорошего пива, покури травки… – голос Итона напоминает комаринный писк. – Вжик-вжик, – говорит Итон. – Вжик-вжик-вжик.

– Я завязал.

– Насовсем?

– Насовсем.

Девушка приносит пиво и с грохотом ставит на стол. Томас пробует. Дрянь.

– А с женой как? Вжик-вжикаетесь?

– С ней все паршиво.

– Психологи говорят, что обычно после такого пары либо разводятся и начинают новую жизнь, либо сближаются и начинают ее вместе. Понимаешь о чем я?

– Не совсем.

– Не становитесь вариантом номер один.

– Это сложно. Это не похоже на смерть родителей или друзей. Это как будто ты сам умираешь.

Итон похлопал его по плечу, опустив глаза.

– Надо быть сильным, друг.

Томас скривил фальшивую улыбку и покивал. Он снова сделал глоток. В этот раз пиво кажется лучше.

– Эй, друг! – говорит Итон. – Если бы у тебя были крылья, ты покорял бы небо?

– Не знаю. Наверное да.

– У тебя есть ноги, так почему ты не покоряешь землю?

7

Томас и Диана покупают настенные часы с люминесцентными стрелками. Часы в минималистичном стиле. Сверять по ним время никто не станет, но они послужат важным элементом декора.

Диана говорит:

– Меня снова не приняли на работу…

Томас спрашивает:

– Почему?

Они покупают керамическую точилку для ножей, комплект постельного белья из хлопка, бутылку брендового вина.

– Все то же самое, Томми, – нет стажа, – отвечает Диана.

Ты заканчиваешь учебу, рвешься найти себе место в жизни, – ссылки различных сайтов, вырезки из газет, телефонные номера, – чтобы пухлая тетя, обладательница самого жирного зада, сказала: «Мы не принимаем тех, кто не имеет опыта работы». Ты говоришь: «Дайте мне этот опыт». Тебе отвечают.

Нет.

Они покупают зерна элитного кофе, к нему – недешевую кофемолку. Они покупают светильник бра в английском стиле, плотную скатерть, новые чехлы для кресел.

– Пока мы неплохо тянем на мою зарплату, – говорит Томас. – Но лишние деньги нам не помешают.

Они покупают охапку устриц, покупают вырезку из мраморной говядины, голландский сыр и гелевый освежитель воздуха.

– Ты давно ходил в церковь? – спрашивает Диана.

– В прошлом месяце.

– Сходи сегодня, прочти молитву.

Томас не знает молитв, и каждый раз, вознося голову в небо, он набирается смелости и молчит.

– Хорошо.

Осознание того, что ты пробовал стейк прожарки медиум или вызывал себе такси бизнес-класса слегка подносит в воздух, пробуждает уверенность. Если бы не брендовый шампунь для глубокого очищения без химикатов, люди ходили бы лысыми. Обед в элитном ресторане во второй понедельник месяца, книга «Искусство ведения войны» в твердом переплете китайского стиля, мраморная мыльница, стальные многоразовые зубочистки.

Потому что люди живут именно так. Потому что не хочется быть ниже остальных.

– Как дела на работе, Томми?

– Все как обычно, ничего нового. У тебя?

– Наверное также.

Они покупают доверие, искренность, счастливую жизнь.

На счете недостаточно средств.

Они покупают все, что можно, но не то, что нужно.

8

Бесконечное цоканье клавиш сливается воедино, превращается в гул, медленно царапает извилины мозга и касается языка. Томас пишет: «ДЕРЬМО», и чувствует его вкус. Клавиши стукают между глаз, ускоряя удары пульса. На висках появляются капли пота. Складки морщинистого лба намокают. Итон говорит:

– Ты знал, что за женский оргазм отвечает клитор? То есть кончит она или нет зависит от того, как хорошо ты поработаешь языком.

Томас пишет: «Процесс цифровизации», и редактирует: «ДЕРЬМОвизации».

Стуканье клавиш – кардиомонитор. Если линия станет прямой, кто-то сдохнет. Скорее всего, сотрудники. От голода или суицида.

Томас пишет: «Оптимизация ресурсов». Кривые пальцы редактируют: «СЕКСурсов».

В офисе становится жарко. Невыносимо жарко. Под мышками выступают серые пятна. Можно наблюдать, как они растут. Капли пота сливаются воедино, они капают с носа, попадают в рот, ослепляют взгляд. Итон говорит:

– Помнишь ту официантку? Я ее отымел.

Зарплата – назогастральный зонд. Даже если ты уже умер, тело продолжает двигаться в такт офисным фрикам, потому что тебя кормят боссы. Одно из правил дрессировки – держи собаку в состоянии голода, так она лучше поддается.

Сквозь пластмассовый треск слышны голоса:

– Почему так жарко?!

– Кондиционер сломался!

– Так вызовете мастера…

Итон говорит:

– Ты слышал историю про парня, который умер, потому что всю ночь мастурбировал. Вроде сорок два раза кончил.

Томас пишет: «Сокращение штата сотрудников». Нет. СОВОКУПЛЕНИЕ штата сотрудников.

– Так вот, кажется, что вчера я находился на грани жизни. Ха-ха, сечешь? На грани жизни!

Страх увольнения – подключичный катетер. Ты выполняешь норму, потому что так надо. Потому что мистер Уолкер так говорит. Потому что, если будешь делать меньше – прощай зарплата, а делать больше – бессмысленно.

Томас пишет: «уГОВНение».

Итон говорит:

– Ты знал, что шанс разбогатеть играя в азартные игры, меньше, чем шанс разбиться на самолете?

Томас чувствует как струйки пота проскальзывают в задницу. Он чувствует неприятный зуд. Чувствует, как ноги жарятся на гриле, низвергая душистый смрад. Яйца преют. Он чувствует себя дрянью.

– Да включите вы уже этот долбанный кондиционер!

Этот голос не имел носителя. Он просто откуда-то вылез, куда-то спрятался и больше не появлялся.

Работники – мочевой катетер. Потому что боссы могут опорожняться на них. Золотой дождь в режиме реального времени. Моральный. Совсем не страстный.

– Тут неподалеку есть одно местечко. Можно расслабиться, протягивая бокальчик виски. Как-нибудь зайдем после работы?

– Зайдем, – отвечает Томас.

Перечень сотрудников на увольнение. Томас пишет: «СПЕРМечень сотрудников на уГОВНение». Только сейчас до него доходит смысл слов, изложенных в приказе.

Имена. Сплошные имена, неизвестные ему. Имена без лиц.

Перечень гласит: «Томас Клаус». Он редактирует: «Никчемный ублюдок».

– Клаус! – кричит мистер Уолкер. – Ко мне в кабинет живо!

Работа – кома. Ты не живешь, но еще и не мертвый.

– Клаус, – говорит мистер Уолкер, – Вы уже закончили работу над приказом?

– Да, – отвечает Томас.

Мистер Уолкер. Диалектическое единство мужества и силы духа. Если в древнем мире человека разумного прозвали Homo sapiens, то нового человека, более рассудительного и сильного, человека, способного разузнать тайны мироздания, вероятно, назвали бы Homo Walker.

– Отлично, – говорит мистер Уолкер. – Значит, вам уже известны новости о вашем увольнении.

Человек рождается холстом. Чистым, неисписанным. В ранние годы родители давят краски и вкладывают в нас все те качества, которые считали лучшими в себе. Ребенок, совсем еще мягкий, как пластилин, превращается в картину стиля авангард. Затем – этот самый холст становится вместилищем клейма. Любого. На какое способно современное общество. Затем – штампы, печати, подписи.

Однажды наступит день, когда человечество превратится в архив. Кладень рукописей и печатных станков. Напечатанные принтером. Контракты научатся ходить и беседовать. Акты станут самодовольными критиками.

– Дело в том, – продолжает Уолкер. – Что последние полгода вы регулярно прогуливаете и опаздываете на работу, ваши обязанности не выполняются в срок. Вы тормозите прогресс, если можно так сказать.

Томас смотрел на Уолкера. Томас гордился Уолкером. И ненавидел его.

– Мы даем вам месяц, – и этот месяц станет последним, – чтобы за это время вы подыскали новую работу. Я не бесчувственный эгоист, и понимаю, что у вас есть жена, которая находиться на вашем иждивении. Также я прекрасно понимаю ситуацию, в которой вы находитесь, но это не должно сказываться на предприятии, Томас.

Кем вообще работает Томас? Только сейчас он об этом задумался. Может быть, он вообще сантехник, или автомеханик. Томас принимался за любую работу, за какую не способно взяться ни одно из выше поставленных презрительных лиц.

Допустим, подтирать им зад.

Томас слушал его. Слушал смиренно. А в голове крутился один вопрос: «Что я скажу Диане?»

– Может быть, Вы дали бы мне еще один шанс?

– Никаких шансов.

– Но…

– Никаких НО.

Легкое осознание его положения холодным потоком укутывает тело Томаса. Словно какая-то слизь медленно скользит по телу. Плавно огибает плечи, соски, подмышки.

«Что мне сказать Диане?»

«Папочка, скажи правду».

Томас встает, сжимает губы и уходит.

– Что-то еще хотите сказать? – спрашивает Уолкер напоследок.

– Да. Почините кондиционер.

9

Звяканье чайной ложки о посуду. Знак эгоизма или способ привлечь внимание?

Томас сидит напротив своей жены и впервые за долгое время она вновь показалась ему красивой. Он не отрывает глаз от ее лица, шеи, груди и рук.

– Как дела на работе? – спрашивает Диана.

Томас молчит.

Его глаза скользят по ее ключицам, оценивают плечи и предплечья, крутятся вокруг запястий и тормозят на пальцах.

– Я и не заметил, как мы постарели с тобой.

Диана опускает взгляд. Она краснеет. Томас сверлит зрачками ее губы. Он замечает морщинки, что тянутся от ноздрей. Нос выглядит так, будто Диана съела лимон. Глаза. Они словно всегда слегка прищурены, но веки открыты полностью.

– Как быстро пролетело время, – говорит Томас. – Словно только вчера я впервые тебя увидел.

Диана облизывает губы, рисуя треугольник своими бровями.

Томас замечает в ее прическе несколько седых волос. Он помнит их совсем еще пышными и блестящими. Помнит, как запускал в них пальцы и прижимал ее лицо к своей груди. Он видит шею, бледную и грубоватую. Он помнит и ее. Помнит свои поцелуи и ее неуловимое дыхание.

Помнит, словно это было вчера, или даже сегодня утром.

– Я не знаю, как так случилось, Диана, что мы с тобой прожили целую жизнь. Ведь мы никогда друг друга не понимали, – он улыбнулся уголком рта. Диана улыбнулась обоими уголками. – Мы столько пережили вместе, столько радостного и счастливого, грустного и печального. Но мы все равно остаемся вместе.

Томас смотрит на декольте. То, что оно скрывает, грубеет и размокает. Диана медленно дышит. Ее дыхание вздымает грудь частыми рывками.

– Какой же я придурок, Диана. Какой же несносный ублюдок. Я натворил столько дерьма, а наговорил тебе еще больше. Прости меня, Диана. Прости…

Одно лишь мгновенье. Незаметное. Проскользнувшее между ними. Они обнимают друг друга так, как не обнимали много лет.

– Прости меня, Диана, – повторяет Томас. – Меня увольняют.

Он чувствует слезы, брызнувшие в шею стальным потоком.

10

Кофе с молоком – лучший способ избавиться от запора. Рабочее место. Экран монитора. Томас пялится в электрическое свечение и ему невыносимо хочется срать. Итон говорит:

– Ты знал, что где-то живет один парнишка, который в самом детстве посчитал себя шизофреником? Но он перепутал. Голоса в его голове оказались всего лишь мыслями.

В офисе по-прежнему жарко. Пот по-прежнему стекает в задницу и вызывает зуд и раздражение.

– Существует интересная практика в психологии. Или в психиатрии. Точно не знаю.

Томас удивился. Хоть чего-то Итон не знает.

– Какой-то чудак подсылал в психушки людей и они говорили, что они шизофреники. Он проверял, способны ли медицинские работники отличить настоящую шизофрению от симуляции.

Челюсть Томаса Дрожит. Что-то внутри бурлит, взрывая пузырьки газа. Томас смотрит на Итона. Нет никакого Итона. Рядом сидит он – Томас Клаус. Он осмотрелся по сторонам. Тысячи его копий разбросаны по офису, который, казалось, не имеет границ. Двойник открывает рот. Двойник говорит:

– Все медицинские учреждения, естественно, находили симулянтов и отсылали их обратно. Молодцы, правда? Во всех газетах печатали эту новость.

Томас Клаус. Тысячи Томасов Клаусов. Миллионы. Все они одеты как он. Выглядят как он. Разговаривают как он.

Томас напрягает задницу. Что-то вылезает из него. Может быть, еще один Томас Клаус?

Томас Клаус говорит:

– А потом тот самый чудак, который подсылал этих самых симулянтов заявил, что никого вовсе не подсылал, а те, кого они принимали за симулянтов, – настоящие больные.

Терпеть невыносимо. Томас встает. Он идет в туалет. Справа от него – Томас Клаус. Слева – Томас Клаус. Сзади и спереди – тоже он.

Томас садится на унитаз, спуская штаны. Воздух становится едким и душным, словно кто-то жарит яичницу. Его задницу обрызгивают капли из унитаза. Мерзко.

Голос с соседней кабинки говорит:

– Общество было потрясено. Оказалось, что не существует никаких достоверных методов распознать – шизофреник человек или симулянт. Значит можно просто прийти в психушку и сказать, что ты слышишь голоса, и тебе поверят. Представляешь?

Если ученые не способны отличить шизофреника от симулянта, способен ли сам человек понять, что он не шизофреник? Может быть, мышления не существует. Может быть, мы принимаем решения не по собственной воле? Ведь голоса в голове что-то тебе трезвонят .

Они говорят:

«Если ты не способен сделать что-то опасное, значит, наступит конец света».

Ты делаешь то, что говорят голоса.

Они говорят:

«Что мешает тебе прямо сейчас забраться на стенку, разделяющую кабинки, и посрать на Итона Спаркса. Что мешает посрать себе на лицо?»

– Мы живем в странном мире, Томми. Ужасно странном. Все эти галлюцинации, голоса. Может быть, всего вокруг вообще не существует?

Голоса говорят:

«Папочка, не стоило меня рожать. Это было бессмысленно».

11

Ветхий дом. Его стены покрыты мхом и плесенью. Местами торчат прогнившие доски. Когда-то он был другим.

Томас стоял напротив Дианы, тогда еще Дианы Кларк. Ему Восемнадцать. Она – само превосходство. Томас, сопротивляясь дрожи, протягивал ей свою ладонь. На том же чердаке. Пол которого завален хрустящим сеном.

– Томас, – говорит Диана, уже Клаус. – Нужно искать тебе работу, Томас. Мне будет трудно найти работу, ты ведь знаешь мое шаткое психическое состояние.

– Знаю, – отвечает он. – Я уже занимаюсь этим вопросом.

С тех пор, как не стало Элли, милой и обаятельной Элли, в этой квартире больше не было души. Она превратилась в бесчувственную коробку из бетона, животрепещущую своим монотонным раскаянием. Так выглядят дома, которые вот-вот покинут хозяева. Так выглядит серость. Скука и сожаление.

Когда тебе восемнадцать жизнь кажется бесконечной. Да и не было никакой жизни. Она только началась. Член стоит как надо. Похмелья нет.

Томас Клаус и Диана Кларк. Они искренне любили друг друга. Они предвкушали будущую жизнь, жаждали ее и ценили свое настоящее.

Когда тебе восемнадцать, ты почему-то думаешь, что непременно станешь богатым.

Пересекая пальцы рук, они целовали губы, Томас заключал Диану в свои объятия. Она прижималась к его груди и закрывала свои глаза. Играл романтичный джаз.

– В последнее время так тяжело даются любые вещи, – говорит Диана. – Такое ощущение, что я скоро упаду, сложу руки и молча пролежу остаток своей жизни.

– Не говори так, Диана. Мы обязательно справимся. Я обещаю. Иди ко мне…

Музыка замораживала время. Ставила на паузу. Не было ничего, лишь теплый чердачный свет, хрустящее сено и двое влюбленных. Томас обнимал Диану за талию, она клала свои ладони ему на плечи. Они растворялись в воздухе. Умирали друг для друга, чтобы воскреснуть вновь.

– С моим стажем я с легкостью найду хорошую работу, – говорит Томас. –Так что мы протянем, не волнуйся.

– Надеюсь на это… Ты помнишь как мы танцевали с тобой?

– Помню, – он улыбнулся.

Они прижимались телами друг к другу. Сливались в единую смесь из ласки, любви и спокойствия. Переплетая ноги, они медленно кружились в придуманном ими танце. Скрипучий пол изрезался его траекториями.

– Давай станцуем?

– Давай.

Диана и Томас Клаус. Забытые целым миром. Они смотрят друг другу в глаза и вспоминают их юношеское сияние. Словно не было многих лет. Словно Элли еще не родилась. Словно сейчас они не в простуженной квартире, а на том же чердаке. Настоящее стало прошлым. И каждый оборот их танца удаляет несколько морщин с лица.

Соски Дианы становились тверже, что-то теплое упиралось в низ ее живота через ширинку Томаса. Они танцевали и ждали дождь.

– Я люблю тебя, Диана, – говорит Томас.

– А я люблю тебя, Томми.

– Не помню, когда мне было так хорошо в этой квартире в последний раз.

– Нам нужно менять все, Томми. Когда это случилось, мы совсем отстранились друг от друга. Подумать только, живем в одной квартире, но как будто совсем не замечаем друг друга.

– Знаю, придется нам заняться этим. Мы пытались справиться с этой болью по одиночке и совсем забыли, что вместе намного проще…

– Господи, какие же мы дураки…

Томас сжимает руки, укрепляя хомут своего объятия, Диана крепко прижимается к нему.

– Спасибо тебе за все, Томми.

– И тебе спасибо, Диана…

Они открывают глаза и видят безжизненную квартиру и те же стареющие лица.

Прошлого не существует.

Дорога в него забыта.

Где-то в этой квартире летает призрак Элли. Он остался здесь навсегда.

Что-то сверкает.

– Откуда у тебя золотые сережки? – спрашивает Томас.

– Я… их нашла.

12

Ты закрываешь глаза в постели. Открываешь – метро. Закрываешь снова.

– Ты знал, что машина времени давно уже изобретена? Правда. Ей даже можно пользоваться. Только ты не сможешь отправиться в будущее. Только в прошлое и не сможешь ничего изменить, а просто проживешь все то же самое.

Экран. Телефонные звонки. Мистер Уолкер. Моргаешь – дом. Снова смыкаешь веки.

– Существует интересная теория, что каждый раз, когда ты стоишь перед выбором, реальность разветвляется. В одной реальности ты выбрал что-то одно, в другой – совсем иное. Прикольно, правда?

Жизнь превращается в телепортацию. Бесконечные моргания становятся признаком однообразия. Каждый день – сегодня. Никакого прошлого. Никакого завтра.

Томас закрывает глаза. Он видит Элли. Ее светлые глазки бегают по квартире. «Папа, мама! Смотрите как я умею». Элли делает нелепый кувырок. «Какая ты у нас молодец!» Томас открывает глаза. Бесконечная боль пронизывает ребра.

– Так как насчет сходить в то местечко, про которое я говорил? Выпить виски?

Сегодня Диана встречается со своей подругой. Почему бы нет?

– Пошли, – отвечает Томас.

– Класс! – возглашает Итон.

13

– Это же просто кафе, – говорит Томас.

– Нет, – протягивает Итон. – Смотри.

Круглые столики расставлены с четким интервалом. На одном из них нацарапано: «Маргарет – шлюха». Томас читает.

– Хотел бы я посмотреть, как выглядит эта Маргарет, – вставляет Итон.

Он подходит к барной стойке, за которой то ли уставший, то ли бесчувственный бармен смешивает скучный коктейль. Томас разглядывает бутылки. Дешевое пойло. Итон наклоняется к бармену и что-то шепчет ему. Тот кивает. Итон жестом указывает Томасу идти за ним.

Аромат на кухне вынуждает морщится. Как будто кто-то насрал на сковородку и жарит на медленном огне. На белом кафеле – коричневые пятна. Кафельные швы давно уже желтые. Повара – умирающие аморалы. Они ковыряются в заднице, зачерпывают пальцем соус и пробуют, обсасывая его.

Они проходят в холодильник. Несколько мышей, каким-то чудом оказавшиеся здесь, за долю мгновенья рассыпались по углам. Итон улыбается.

– Это будет классно, Томми, Вот увидишь.

Бармен отодвигает какие-то ящики. За ними дверь. Они заходят внутрь.

Пустота. Темный коридор растянулся на несколько миль. Они шагают. Запах паленой резины врезается в ноздри Томаса. Итон говорит:

– Тебе все объяснят, Томми, не переживай.

Бармен отдергивает черную шторку и снова открывает какую-то дверь. Чем больше он тянет ее на себя, тем громче играет музыка. Голоса переплетаются с шорохом карт и нелепо звучащей мелодией.

– Ты умеешь играть в покер, Томми? Если нет, то лучше не садись за стол, просто посмотри. А лучше сыграй в автоматы.

Комнату наполняет неоновый красный. Бархатные черные диванчики в хаотичном порядке разбросаны по периметру. Струйки кальянного пара вульгарно растворяются в воздухе. Повсюду – деловые мужчины в костюмах изысканного пошива. С ними – едва созревшие девушки, обнажающие свои достоинства мини юбками и откровенными блузками с широчайшими декольте. Сетчатые колготки покрывают их стройные ноги, закинутые на рядом сидящих мужчин.

– И кто из них Маргарет? – улыбаясь, спрашивает Итон.

Томас усмехнулся.

Они садятся за крайний столик, Итон заказывает виски.

– Мне и моему приятелю, – изображая вид достойного человека, произносит он.

– Будет сделано, – отвечает человек, не имеющий лица.

Томас нервничает. Итон говорит:

– В общем, цены здесь довольно бешеные. Но чтобы развлечься – достаточно. Видишь проходы в виде арок, закрытые шторами?

– Да, – отвечает Томас.

– Красные шторки означают комнату отдыха. Отдыха через оргазм. Разные шлюхи заходят туда и трахаются со всеми, кто посещает их. Разумеется, придется платить. Синие шторки – для тех, кто хочет расслабиться по-другому. Кальян с травой, иначе говоря. Там, где проход завешан черными шторами, играют на по-настоящему крупные суммы. Как ты понимаешь, это не для нас.

– А коричневые?

– Это сортир. Но в кабинках есть такие дырочки, куда можно засунуть. Хотя это только для голубых. Но не всегда…

– Как играть в автоматы?

– Вообще это чистая удача. Вряд ли мы поднимем с тобой бабла, иначе подобных мест просто не существовало бы. Но чувство азарта… С ним не сравниться ничего.

– Часто ты здесь бываешь?

– Не часто. В основном на выходных.

Человек без лица принес им виски. Итон тут же опустошил стакан. Томас последовал его примеру.

– Погнали? – спрашивает Итон.

– Погнали.

Дурманящий звон монет, нелепая музыка. Они запихивают купюры, и сразу же после этого экран начинает вертеться. Неумолимое чувство голода, жажда, словно ты никак не можешь кончить, аккуратно пробирается в дебри разума, подпоясывает сердце и заставляет хотеть еще. Глаза перестали моргать. Наконец наступило завтра.

Когда-то Диана была лучшим способом отвлечься от реальности, теперь реальность – это Диана.

Томас пытается отвлечься от нее.

Нет, ее не существует, как никогда не существовало и Элли. Итон – всего лишь голос. Почти роботизированный, только совсем не женский.

Яркие краски туманят мозг. Мелкие выигрыши подкидывают топлива в костер, загоревшийся где-то на пороге сознания. Глаза превращаются в камеры. Две бесчувственные линзы, поглощающие азарт.

– Эй, Томми! Томми! Остановись!

– Я почти уже выиграл, – отвечает Томми.

– Я же тебе говорил, здесь практически невозможно выиграть.

– Сыграю последний раз.

После этих слов Итон встревожился не на шутку. Не совершил ли он ошибку, позвав сюда своего друга? Надежда легкого обогащения могла с легкостью проникнуть в его мозг. Она могла стать желанием.

Каждый последний раз становится предпоследним. Томас запутался в сетях. В сетях собственного влечения и жажды заработка.

– Эй, Томми! Пойдем покажу кое-что.

– Последний раз…

– Нужно сейчас.

Томас жмурит глаза. Он пытается взять себя под контроль. Ему хотелось открыть их и оказаться дома. Он открывает – все тот же монитор с бегающими картинками. Итон тянет его за руку. Томас наконец отрывается.

– Все это порочный круг, не поддавайся искушению. Сыграл пару раз – остановился. До хорошего точно не доведет.

– Твою мать, Итон. Эта хрень вмазывает сильнее наркотиков.

– Только не привыкай. Это временное наслаждение. Но полного удовлетворения никогда не будет, это точно.

– Что ты хочешь мне показать?

– Вот это.

Итон указывает, на стол, изрезанный линиями вдоль и поперек. В квадратах написаны цифры. Тучное колесо медленно крутится, волоча за собою шарик.

– Рулетка, – говорит Итон.

– Никогда не видел этой дряни в жизни.

– Правила достаточно просты. Ты делаешь ставку на число или на цвет. Можешь как на одно, так и на целый ряд. Соответственно, чем меньше шансов на победу, тем больше выигрыш.

– Например?

– Если делаешь прямую ставку, то можешь преумножить ее в 35 раз. Примерно.

– Я хочу сыграть.

– Ты уверен?

– Не парься.

Томас, очарованный игрой, сверкает глазками так, словно десятилетний ребенок, впервые увидевший порно. Он достает фишки, полученные в специальной кассе. Итон говорит:

– Делай каре.

– Каре? – спрашивает Томас?

– Ставь на пересечении линий. Таковы правила.

Томас делает ставку. Бледнокожий крупье принимает ее и раскручивает колесо.

– Ставки сделаны, ставок больше нет.

Промах. Мужчина напротив ставил на целый ряд.

– У него выплата два к одному, – говорит Итон.

Томас смотрит на его ухмылку и бесится. Он вдруг неожиданно стал врагом.

– Ставь туда же, – говорит Итон. – Так шансов больше.

– Я в этом не уверен.

Колесо крутится. Шарик карябает его поверхность. Выпало Тринадцать. Снова промах.

– Я же тебе говорил, – возглашает Итон. – Хорошая ставка, нужно просто быть понастырнее.

– Еще раз.

– Дружище, может хватит?

– Ладно… Да, точно… Ты прав.

– Я схожу отлить.

Томас кивает. Неумолимой ужас вдруг застигнул все его тело, он не мог не думать об игре. Словно какой-то капризный бес приютился в его груди и жалобно стонет, взывая вернуться к ставкам. Вернуться в настоящее оказалось труднее. Взгляд до сих пор затуманен, руки слегка потряхивает и ты до сих пор сидишь за столом.

Нет. Этого не существует.

Ты бредешь вдоль стен и разглядываешь шлюх, выходящих из комнат с красными шторами. Они кажутся ему счастливыми. Все они разные, но одинаково сексуальны. У одних грудь с его голову, у других – с его кулаки. Но Томас хотел сорвать лифчик с каждой

Сорвать и прислониться языком к соскам. На вид, самой старшей из них не больше двадцати пяти, самой младшей едва исполнилось восемнадцать.

Томас возбуждается при мысли о том, чтобы трахнуть одну из них. Он отчетливо видит задницы этих дамочек. Представляет их тугие щелки и мечтает взглянуть на них раком. Хотя бы разок, хотя бы на долю секунды.

Он проходит мимо прохода с черными шторками. Они отдергиваются. Томас встречает ковбоя Дэнни. Счастливчика Дэнни.

– Эй, Томас Клаус! Мой верный приятель Томас Клаус! – возглашает счастливчик Дэнни. – Сколько лет, сколько зим, дружище. Какими ветрами ты оказался тут?

Грудь Томаса пробивается волнением.

– Да, я… Привет. Зашел расслабиться.

– Отличный выбор, дружище. Всегда знал, что ты – отличный парень. Помнишь нашу юность?! Нашу яркую беззаботную юность. Девчонки, бухло, наркотики. Это было что-то, не так ли?

– Что-то…

– Да ладно, расслабься ты. Ты же пришел сюда отдохнуть, так вот и отдыхай.

Ковбой врет. Дэнни знает это. Они никогда не были друзьями. Дэнни всегда считал себя лучше других. Папочка давал ему крупные суммы, чтобы его эго становилось тверже.

– А ты что тут делаешь? – неуверенно спрашивает Томас.

– Что я тут делаю? Чувак, я хозяин этого заведения. Все, начиная от этих дамочек, заканчивая гребанными фишками в казино, принадлежит мне. Я, мать его, Аль Капоне, а ты находишься в моем Чикаго, друг.

Томас удивленно кивает. Из его глотки брызжет кислая слюна зависти.

– Это круто, – отвечает Томас. – Хорошее местечко, меня устраивает.

– Конечно устраивает, о чем ты вообще! Эй, ребята, взгляните на этого быка – это мой приятель Томас! Хитрый проныра Томас! Так с ним отрывались по молодости.

Кучка деловитых ребят, похожих на гангстеров, подняла бокал в его сторону и выпила в одном темпе. Среди них – самые искушенные люди города. Протеже самих себя. Мистер Уолкер, вероятно, лижет им задницу.

Ковбой Дэнни продолжает:

– Этому кабану досталась лучшая женщина нашей школы – Диана. Твою мать, до сих пор мечтаю ее трахнуть. Как она? Извивается? Ухх, хотел бы я взглянуть на нее.

Желчь пробивается изнутри. Голова начинает кружится. Кулаки Томаса инстинктивно сжались, а брови нахмурились.

– Да ладно тебе, Томми, не валяй дурака. Я же понимаю, что у вас замужество, светлая семейная жизнь, все дела… Это так – либидо. Эй, Маргарет! – кричит счастливчик Дэнни, подманивая пальцем девушку. Она подходит, кладет свои ладони ему на плечи и упирается коленкой в пах.

Ее ноги обтягивают сетчатые чулки, уходящие под кожаную юбку. Сверху – прозрачная кофточка, под которой красуется черный лифчик. На ногах – ботинки, чем-то похожие на берцы.

Так вот как выглядит шлюха Маргарет. Дэнни говорит ей:

– Обработай этого юнца, покажи ему как надо трахаться.

Маргарет улыбается. Она хватает Томаса за руку и уводит в красную комнату. Томас смотрит на нее и чувствует как яйца набухают, а сперма подкатывает к ним.

Томас моргает – Маргарет толкает его на кровать.

Интересно, сколько человек было на ней сегодня?

Разум спрашивает: «На Маргарет?».

Смыкание глаз – она снимает лифчик, повернувшись к нему спиной и слегка наклонившись. Из-под юбки выглядывает задница. Она вертит ей. Она дразнит Томаса.

Томас открывает глаза – грудь Маргарет приближается. Два идеально ровных круга. Маргарет кладет ладони на голову Томаса. Она прижимает его к своей груди. Томас невольно кладет руки на ее задницу. Секунда – и она скачет на его члене, запрокинув руки к плечам и сексуально улыбаясь.

Она говорит:

– Да папочка, трахни меня!

Томас смотрит на нее и видит Элли.

Твою мать.

Нет. Все это мысли. Галлюцинации Разума. Маргарет скачет. Глаза Томаса закатываются. Ее грудь – совсем не то же самое, что грудь Дианы. Хотя Диана старше ее в два раза.

Томас кончает. Струя спермы брызгает на бедра Маргарет. Она симулирует оргазм. Томас знал это.

Маргарет говорит:

– Тебе нравилось все, что я делала?

– Да, – говорит Томас.

Только сейчас он понимает, что все это время представлял Диану. Маргарет говорит:

– Ты хочешь трахнуть меня еще раз?

– Да, – отвечает Томас.

Из головы не выходит Диана. Она намертво въелась в извилины мозга. Только сейчас он понимает, что изменил жене. Никакого единения двух противоположностей. Безумно страстный секс, но точно такой же бесчувственный, как с Дианой. Маргарет говорит:

– Только не забудь мне заплатить, я не трахаюсь бесплатно.

Твою мать.

Глава 2. Бесшумный половой акт

1

– Это же скоро закончится, ведь так? – говорила Диана.

– Что именно?

– Мы с тобой.

Томас Клаус и Диана Кларк. Они лежали на бесконечно прошлогоднем сене головой друг к другу, не спеша затягивали косяк и передавали его кончиками пальцев. Солнечный свет дразнился бликами, что проникали сквозь щели в крыше и бегали по стенам чердака. Диане – девятнадцать. Ее губы смыкались в трубочке, грудь вздымалась, она выдыхала дым и говорила, закрыв глаза.

– Так ведь оно обычно и происходит. Подростки любят друг друга, вместе взрослеют, затем они разъезжаются из родительских домов и навсегда забывают друг друга. Они находят более подходящих людей и строят с ними отношения, которые продержатся до конца их жизни. Между нами всего лишь страсть, Томас, желание познать противоположность со всевозможных ракурсов.

Они лежали поддатые, слегка сходившие с ума, но спокойные, а голос их монотонный, словно скрип деревенского пола.

– Ты, вероятно, тронулась умом, Диана. Разве нужно нам прощаться друг с другом и навсегда забывать? Мы ступаем во взрослую жизнь и это бесспорно, но мы ступаем в нее вместе.

– Не будь дураком, Томми, это же бессмысленно. Я видела, как ты заигрывал с этой девчонкой Эшли. Это потому что у нее задница как две моих или ты рассчитываешь на деньги ее отца?

– Скажу тебе одно, Диана. Если бы я хотел трахнуть Эшли, я бы трахнул ее, как делали десятки человек, но почему ты думаешь, что банальный флирт является чем-то серьезным?

– Потому что ты никогда не флиртовал со мной.

Молодость. Она кончается медленно. Должны пройти годы, чтобы джинсы клеш сменились китайскими брюками. Надутая копна волос превращается в стрижку "Я хожу на работу чтобы платить за ипотеку". Джинсовка становится тоньше, на ней прорисовывается узор, и теперь это простая рубашка, возможно даже смирительная.

– Я не совсем бесчувственный кобель, Диана. Я не собираюсь спать ни с кем, кроме тебя, а лишние пару слов в адрес какой-либо девушки – всего лишь способ самоутвердиться.

– Самоутвердиться за счет других? Они ведь даже тебе на дают.

– Дают. Я отказываюсь.

– Ты все равно не ответил на мой вопрос. Почему ты не флиртуешь со мной?

– Потому что мы с тобой вместе.

– Это не ответ, – настаивала Диана.

– Потому что мы с тобой не настолько глупы, чтобы попусту тратить время. Посмотри вокруг. Здесь нет никого, кроме нас. У нас есть магнитофон и несколько самокруток. Мы счастливы вместе, именно поэтому я не флиртую с тобой, Я делю свою жизнь напополам и отдаю половину тебе.

– А ковбой Дэнни флиртует…

С годами привычка вкуса становится более блеклой. Любимая музыка затихает и начинает нести мораль. Лик самого Бога спускается к тебе и говорит: "Теперь ты взрослый, Томми, пора быть ответственным за свои поступки".

– Этот ковбой Дэнни катает свои яйца ко всем. Его волнуешь не ты, а желание отыметь тебя, – возникал Томас.

– Что-то я не видела, чтобы он катал свои яйца к Эшли. В любом случае, Дэнни настойчивый. Что, если однажды я сдамся и пересплю с ним?

– Не переспишь, – ответил Томми. Они по-прежнему тянули косяк, передавая его друг другу после затяжки.

– С чего бы это?

– Ты будешь жалеть об этом.

– Но ты ведь не жалеешь о том, что флиртуешь с Эшли.

– Я не сделал ничего такого, что было бы нельзя исправить. Одно твое слово и я даже смотреть на нее не буду.

– Если ты сделал хоть что-то, это уже автоматически нельзя исправить. Но я бы хотела, чтобы ты все-таки не смотрел.

– Хорошо.

Молчание между ними не было неловким. Создавалось впечатление, будто они давным-давно превратились в единое целое, слились в неумолимом полете жизни в абстрактные формы живописи. Если один молчит, значит, другой желает того же.

– Так что насчет Дэнни. Собираешься спать с ним или нет? – снова встревает Томас.

– Я еще подумаю. Деньги у него водятся, так что он мог бы скрасить мое состояние.

– Деньги – не проблема.

– Мы живем в родительском доме, который построили еще древние негры-рабы. Что-то я не вижу возле него бассейна и парковки с автомобилями.

– Я могу заработать эти деньги для тебя.

– Заработай.

– Хорошо. Однажды ты будешь лежать на берегу какого-нибудь моря, попивая свежевыжатый сок или холодный мохито, и тебя не будет волновать ничего, кроме того, какой коктейль заказать следующим. А рядом буду я. Наверное, к этому времени я подкачаюсь. Так что твои дешевые подружки будут завидовать нашему положению.

– И никакой Эшли в нашей жизни, – добавила Диана.

– Никакой Эшли и никаких других женщин. В том числе Дэнни.

– Ты назвал Дэнни женщиной?

– Да.

Безудержное чувство великой сласти, порождаемое клапанами влюбленного сердца. Как часто оно опьяняет мозг, обдувает тело прохладным воздухом и делает все вокруг возможным. Когда тебе двадцать и ты трахаешься, как Хью Хефнер, ты вряд ли думаешь о том, что когда-то данные обещания придется сдержать.

– Обещай мне, – говорила Диана.

– Есть одно условие.

– И какое же?

– Ты должна обещать мне то же самое.

– Только если получу оргазм в ближайшие полчаса.

Томас тушил косяк. Он ждал от нее этих слов.

2

Первая работа, личные деньги, однушка на периферии города. Когда тебе двадцать два, ты начинаешь принимать реальность. Старый чердак остается отрывком памяти, черно-белым кадром на потрепанной видеопленке. Ты – сочетание больших надежд и тлеющих осадков прошлого с примесью слабого легкомыслия.

Томас Клаус начинал просыпаться в шесть. Диана Кларк становилась Дианой Клаус.

Жизнь превращалась в прямую линию с пунктирами в виде выходных. Томас Клаус превращался в Итона Спаркса. Итон Спаркс превращался в Томаса.

– А ты знал, что примерно восемьдесят процентов людей в твоей жизни останутся для тебя никем?

– К чему это?

– Просто интересно, будем ли мы входить в оставшиеся двадцать процентов.

Календарь вызывает смутные ощущения. Ты начинаешь сомневаться в реальности самого себя, когда на улице ноябрь, а вроде бы еще вчера был апрель. Секс, конечно, приносит оргазм, но уже не такой яркий, как когда-то.

Грустно смотреть на понурые лица тех, кто когда-то бросал вызов системе.

– Давай купим журнальный столик и прикупим кучу журналов для него? – предлагала Диана.

– Зачем?

– Просто так. Как элемент декора.

– Давай.

Поход в торговый центр, словно вылазка в выдуманный Диснейленд. Твоя собственная инициатива скрасить грядущий вечер просмотром товаров элитных брендов.

– Такое чувство, будто я превращаюсь в робота, – говорил Томас.

– Эй, да чего ты? Я тебя не узнаю. Куда делся тот бунтарь, который напивался до полусмерти и танцевал под шум гитары до потери пульса? – спрашивала Диана.

– Умирает где-то внутри меня…

Когда трава перестает вставлять, мир начинает гаснуть. Если ты жил только за счет галлюцинаций, что делать, когда их нет?

Томас не знал ответа. Внутри него боролись невнятные противоположности. Он – хозяин каждой, но он не знает, кто он такой.

– Давай купим французский коврик? – предлагала Диана.

– Зачем? – спрашивал Томас.

– Не знаю, мне нравится.

– Давай.

Итон Спаркс – вторая голова Томаса Клауса. Вероятно, где-то существует Диана Спаркс. Итон говорил:

– Общественность считает, что каждая вторая девушка хочет найти себе богатого мужика, который будет ее обеспечивать. Такие меркантильные сучки. И я вот подумал – было бы неплохо найти себе такую же женщину. Богатую, имею в виду. Мамочку. Которая будет меня тянуть. Получается, я тоже меркантильная сучка?

Познакомившись с Итоном, Томас узнал, что мужчины тоже бывают шлюхами.

От Итона он узнал и то, что самцы животных выглядят красочнее самок.

– Таким образом происходит половой отбор. Ты наверное слышал про естественный, но про половой вряд ли.

Он узнал, что тело Иисуса пропало на следующий день после распятия. Узнал, что существует всего несколько видов мировоззрения, а философия – наиболее правильный. Узнал, что актеры – лучшие лгуны, а забеременеть можно не только кончая внутрь.