Читать онлайн Сирруш

Часть

I

. Что посеешь – то пожнешь

За сладкое приходится горько расплачиваться.

Леонардо да Винчи

1

Снаружи доносилось щебетание птиц. В арочный проем полуприкрытого ставнями окна проникли первые лучи восходящего солнца. Пронзив пространство, словно миниатюрное огненное копье, они остановились на загорелом и умиротворенном лице Шанкара. Он спал на кровати в обнимку с прекрасной девицей из ближайшего борделя. Солнечные зайчики, несмотря на всю свою яркость, не сумели пробудить опытного охотника от глубокого сна. Однако это оказалось под силу кое-кому другому. Уже через мгновение в окне появилась маленькая курчавая голова.

Загородив своим телом проход утреннему свету и отбросив на лежавших собственную тень, загорелый почти дочерна мальчуган, едва сдерживая смех, проорал:

– Подъе-е-е-м!

Шанкар резко сел и ударил по ставням, заставляя те с оглушительным треском захлопнуться. Не теряя времени, выхватил из-под подушки длинный медный кинжал и вскочил, упершись в пол стройными мускулистыми ногами. Сосредоточенный взгляд черных острых глаз, в которых не осталось и капли сонливости, устремился на створки. Те жалобно поскрипывали. Лишь на долю секунды Шанкар скосил взор на кровать, где продолжала посапывать обнаженная девица.

«Правду говорили. Ее и разъяренный слон не разбудит».

Однако через миг он вновь смотрел на закрытое окно, крепко сжимая кинжал в правой руке.

Оттуда послышался тонкий приглушенный голосок, в котором от былого веселья не осталось и следа:

– Богиня-мать[1], прародительница жизни, это же я!

– Кто, ты? – хмурясь, хрипло спросил Шанкар.

– Каран. Ты что, не узнал меня?

– Каран?

Охотник опустил руку с оружием и с облегчением рухнул на кровать. Доски протестующе заскрипели от такой наглости. Сделав глубокий вдох, он положил клинок обратно под подушку и аккуратно открыл ставни. Лучики света вновь проникли внутрь, остановившись на его мощной груди.

– Ну, где ты там?

Отозвавшись на зов, в проеме вновь появилась маленькая курчавая голова.

Каран виновато улыбался:

– Не знал, что ты так испугаешься. Когда хлопнули створки, я сам чуть не обделался.

– С чего ты взял, что я испугался? – вскинул брови охотник.

Мальчишка хмыкнул:

– Иначе бы не вскочил, словно варом ошпаренный.

Тот не стал спорить. Если Каран в чем-то уверен, то переубедить его не получится. К тому же, он и вправду испытал долю испуга. Крик оказался внезапным.

Проведя пятерней по длинным, темным и взъерошенным волосам, Шанкар поинтересовался:

– Что ты тут делаешь в такой ранний час?

Каран заулыбался во весь рот, обнажив стройный ряд белоснежных зубов:

– Пришел напомнить о важной встрече, которая состоится у тебя сегодня.

– Какая еще встреча? – тупо произнес охотник, однако потом вспомнил, но было уже поздно. Мальчуган гордо вскинул приплюснутый нос.

– Так и знал, что без меня ты все забудешь.

– Я вспомнил, – буркнул Шанкар.

– Благодаря мне, – настаивал Каран, выпятив нижнюю губу.

– В любом случае, – зевнул охотник, – до нее еще несколько часов. Так, что сделай одолжение – займись делами.

– Все утренние дела я уже закончил, и теперь свободен, как ветер, – хихикнул тот.

– Каран, – мягко произнес Шанкар. Как охотник ни старался, он не мог заставить себя сердиться на этого мальчугана, сына соседской рабыни. Было в нем нечто такое, чего недоставало ему самому. Беззаботности. Невероятной энергии, бьющей фонтаном через край, и светлой, чисто детской жизнерадостности, еще не обремененной грузом проблем. – Я просто хочу немного поспать.

– Правда? Не выспался? – лицо Карана слегка вытянулось. Он заглянул внутрь хижины. – А-а-а-а, понимаю, – протянул он, окидывая взглядом упругие ягодицы девицы, продолжавшей сопеть на ложе, – не до сна было, – мальчик похабно подмигнул.

– Проваливай, – беззлобно крикнул Шанкар и вновь хлопнул ставнями. На этот раз не сильно.

С улицы послышался звонкий детский смех, а затем топот босых ножек по известняку, убегавших к соседнему дому. Где-то вдали прокричал петух, предупреждая всех о начале нового дня.

Тяжело вздохнув и проведя мозолистыми пальцами по лицу, Шанкар хотел было снова прилечь, но в последний момент передумал. Рывком заставив себя подняться, он прошел в соседнюю комнату, служившую кухней и ванной одновременно. Встав на небольшое прямоугольное возвышение с круглым отверстием в полу, охотник ухватился за ручки терракотового кувшина и с превеликим наслаждением окатил себя ледяной водой. Легкая дрожь пробежала по телу, однако она быстро прошла, уступая место бодрости и приливу сил. Удовлетворенный, Шанкар вернулся в спальню, при этом завязывая мокрые волосы в пучок на затылке. Девица продолжала сопеть, повернувшись лицом к стене и демонстрируя округлые формы своих бедер. Полюбовавшись на эту естественную красоту, охотник подошел и легонько шлепнул ее пониже спины. Девушка пробормотала что-то нечленораздельное, но так и не проснулась.

«Ее не разбудит даже разъяренный слон».

Шанкар ударил посильнее, на этот раз оставляя едва заметный след от своей пятерни на нежной коже.

– Хм, – наконец произнесла она, – что случилось?

– Мне надо идти, – спокойно ответил он.

Девушка села на кровати, устремив на него взгляд своих огромных глаз цвета сапфира. Длинная коса, сплетенная из черных, как воронова крыла, волос ниспадала ей почти до пояса, прикрывая левую грудь, словно прочный канат. Шанкар еще раз подметил про себя, что девица необычайно красива. Неудивительно, что именно на нее он обратил внимание пару недель назад. Первая же ночь вскружила ему голову. Тихая и скромная, в постели она превращалась в настоящее пламя. Но при этом страсть была какой-то… особенной. Нежной. Шанкар ни разу не встречал ничего подобного. Словно огонь согревает кожу теплом, но не стремится ее обжечь. С тех пор охотник проводил свободное время только с ней. И с каждой новой встречей невольно сознавал – ему все труднее без этого пламени.

– Прости, что ты сказал? – переспросила она, грациозно потягиваясь.

– Мне нужно идти, – повторил охотник, доставая из угла набедренную повязку и прикрепляя ее к поясу.

Она непонимающе захлопала пышными ресницами:

– Но ты же вчера говорил, что до полудня свободен.

– Хочу зайти кое-куда, – он повернулся к ней лицом, – извини.

– Ничего, – покорно произнесла девица, с трудом скрывая разочарование.

Шанкар прекрасно отдавал себе отчет, что это просто очередная девушка из борделя и лишние церемонии здесь ни к чему, но она все больше и больше привлекала его. Эта скромность. Эта нежность. Этот теплый огонь…

– Напомни, сколько я должен?

– Шестнадцать мер серебра[2].

«Да, дороговато, но ладно».

Он вернулся на кухню и снял с полки небольшие весы, бросив на одну из чаш пять каменных кубиков разного веса. Та опустилась вниз, поднимая противоположную вверх. Убедившись, что они больше не двигаются, охотник потянулся за увесистой деревянной шкатулкой, стоявшей на полке рядом с весами, в которой хранились кусочки серебряной руды. Шанкар уже хотел открыть ее и высыпать необходимую плату на одну из чаш, но в последнюю секунду призадумавшись, остановился. Около минуты охотник стоял, молча, постукивая тонкими длинными пальцами по крышке шкатулки, сдвинув брови и о чем-то размышляя. Наконец, придя к какому-то умозаключению, он поставил коробку с рудой обратно на полку, а следом отправил и весы. После чего вернулся в комнату.

Девушка сидела на кровати, томными движениями поглаживая косу.

При виде вошедшего Шанкара, она подняла на него взгляд и, не увидев у того в руках серебряных горстей, вопрошающе вскинула густые брови:

– А…

– Твое имя ведь Нилам? – перебил ее он.

– Имя? – удивленно переспросила она, явно не привыкшая к подобным вопросам.

– Ну, да, – пожал плечами Шанкар.

– Нилам, – неуверенно ответила девушка.

– Прекрасно!

Ничего не объясняя, Шанкар опустился на колени и полез под кровать, ощущая на спине взгляд девушки, полный непонимания и изумления.

«Где же он? Боги, как тут пыльно, – охотник чихнул, – надо пройтись влажной тряпкой, а не то блохи заведутся… ага, вот он».

Его рука, наконец, нащупала искомый предмет и с довольной улыбкой Шанкар вылез из-под кровати.

– Держи, – протянул он ей небольшой мешочек, завязанный узелком.

– Что это? – подозрительно поинтересовалась Нилам.

Она явно не горела желанием дотрагиваться до этого мешочка, на котором повисли серые клочки пыли.

– Твоя плата, – продолжая улыбаться, ответил охотник.

Девушка подняла на него глаза, ставшие еще больше:

– Ты шутишь, что ли?

– Вовсе нет. Бери. Уверен, тебе понравится.

Нилам продолжала сидеть без движения, недоверчиво и с долей неприязни посматривая на мешочек.

– Внешность – как хариал[3]. Она обманчива, – подбодрил ее Шанкар, – попробуй.

Пересилив себя, Нилам взяла у него мешочек из рук и, стараясь не касаться пыльных участков, развязала его.

На свет показался драгоценный камень. Синий сапфир, казавшийся в миниатюрной ладони девушки просто огромным. Утренние лучи, проходящие через окно, заставляли его переливаться зеленоватым цветом. Нилам во все глаза уставилась на это диво, чувствуя, как от волнения перехватило дыхание.

– Нравится? – Шанкар был доволен произведенным впечатлением.

– Это шутка? – прошептала Нилам.

– Нет, – охотник встал и потянулся за белоснежным одеянием из хлопка, висевшим на стене, – если не нравится, могу дать серебро.

Сапфир тут же исчез в сжавшихся ладошках:

– Нет, ты что?! Просто… просто… мне никто никогда не делал таких подарков… – она подняла на него взгляд, в котором появились слезы счастья и благодарности, – почему?

Шанкар вновь пожал плечами, словно только что подарил не драгоценный камень, а кучу ослиного навоза для удобрения соседских грядок:

– Он отлично подходит под цвет твоих глаз, – охотник выдержал паузу, а затем добавил, – и к твоему имени[4].

Он полностью облачился в белоснежную рубаху из хлопка. Левое плечо при этом оставалось открытым.

– Ты, наверное, очень богат.

– Не жалуюсь, – ответил Шанкар. То, что сапфир составлял ровно половину его состояния, сообщать он был не намерен. Зато теперь наверняка имел полное право попросить ее задержаться, – ты ведь дождешься меня?

– Конечно! – широко улыбаясь, закивала она.

– Прекрасно. На кухне есть вода, хлебные лепешки и сушеная рыба с изюмом. Я буду к вечеру.

– Ага, – Нилам уже не смотрела на него. Открыв ладони, девушка благоговейно созерцала синий сапфир.

Сдержав улыбку, Шанкар просунул ноги в кожаные сандалии и вышел на городскую улицу, прикрыв за собой дверь.

«Во имя Богини-матери, Шанкар, ты что, с ума сошел? Ты отдал ей сапфир. Сапфир! Знаешь, сколько он стоит?! Ну да, знаю. Можешь считать это временным помешательством. Но я знаю только одно – отбирать его обратно у этой милой глупышки не собираюсь. Лучше утоплюсь в реке. Что? Почему я решил, что она глупышка? Да потому, что, увидев сапфир, сразу решила – я богат. О том, почему богатый охотник живет в обычной глиняной хижине, а не в роскошной вилле возле Цитадели, она подумать не удосужилась. Ну, зато она милая. Но сапфир… Сапфир для обычной девицы из борделя, – Шанкар улыбнулся самому себе, – ты видел ее лицо? Стоило подарить ей драгоценный камень только для того. Истинное счастье заключается в том, чтобы делать счастливыми других[5]. А она теперь счастлива, это точно. А еще она такая… такая… тихая и нежная… подобно язычкам пламени походного костра… У-у-у-у, Шанкар, да у тебя голова потекла, как дырявая крыша в сезон дождей. Верно! И меня это не беспокоит».

Охотник слегка помрачнел, когда обдумал последнюю мысль, ибо поводов для беспокойства имелось предостаточно. И даже знакомство с очаровательной Нилам не могло заставить полностью забыть о них.

Тяжело вздохнув, он направился по широкой улице на юг в сторону Цитадели, горделиво возвышающейся вдали над всем городом.

Вдоль улицы стояли одинаковые дома, из которых медленно выходили люди в одинаковых одеждах, чтобы начать заниматься привычными одинаковыми делами. Солнце окончательно взошло над горизонтом, заливая город ярким светом. Мохенджо-Даро начинал новый день, который не будет отличаться от предыдущих. Таковы традиции. Таков порядок.

Но легкое чувство тревоги не покидало Шанкара. Подобно сорняку на грядке, оно пустило корни в глубине его души и не отпускало, как бы тот ни старался избавиться от него.

Широкая улица правильной формы шла прямо на юг к Цитадели, окруженной массивной стеной из обожженного кирпича. Как и все постройки в Мохенджо-Даро. Шанкар давно про себя подметил, что внешне жилища горожан отличаются друг от друга только размерами. Зажиточные купцы, властные жрецы и вельможи обитают в просторных виллах и двухэтажных постройках. Городские стражники и крупные ремесленники располагаются в жилищах попроще. Остальные обитатели города живут на окраине в маленьких двухкомнатных хижинах. Охотник обладал как раз одной из них. Не то чтобы Шанкару не хватало средств на покупку жилища посолиднее. Просто приобретение оного накладывало определенные обязательства. Например, пышные богатые приемы или постоянное присутствие слуг и рабов, хотя бы в минимальном количестве. А Шанкару совсем не улыбалась мысль, что рядом с ним под одной крышей будут жить посторонние люди, да еще и за его счет. Охотник предпочитал уединение. Отчасти потому и выбрал свое ремесло. Оно вынуждало частенько покидать пределы городских стен и скрываться от цивилизации в лоне природы. Так что он продолжал вести сей образ жизни, довольствуясь малым, однако не отказывая себе в удовольствиях, присущих зажиточным горожанам. Например, регулярное посещение публичных домов и питейных заведений, где можно было опробовать лучшее вино, привезенное из далеких краев таких, как Элам[6] и Кемет[7].

«А еще я могу позволить разбрасываться драгоценными камнями».

Однако чисто внешне все постройки в Мохенджо-Даро выглядели одинаково. Рыжеватые унылые здания, воздвигнутые из глиняных кирпичей, обожженных для прочности на огне. За исключением Цитадели, глазу просто не за что было зацепиться. А если человек живет в городе всю жизнь, то местные однотонные картины и вовсе начинают плыть перед глазами, словно пелена тумана. Таковы традиции и уклад. Все должно сохраняться в том виде, в каком оно есть сейчас. Ведь люди живут хорошо, ни в чем не нуждаясь, и они счастливы.

«Пока что».

– Эй, добрый путник! – окликнул его старческий голос.

Шанкар обернулся и увидел, что рядом с ним на дороге остановилась двухместная повозка, запряженная парочкой зебу[8].

Погонщик, пожилой мужчина в белоснежной хлопковой рубахе, как у охотника, с оголенным левым плечом, седыми волосами и слезящимися глазами поинтересовался:

– Не подбросить ли вас, мил человек, до нужного места? Солнце начинает припекать, и незачем такому благородному мужу, как вы, взбивать пыль на мостовой.

– Нет, благодарю, – вежливо отказался Шанкар, – мне недалеко идти.

– Всего две меры серебра, – уговаривал старик.

– Нет, – мягко, но решительно повторил охотник.

– Ну, что ж, нет, значит, нет, – вздохнул погонщик и легонько взмахнул длинной тонкой палкой, служащей ему заместо плети.

Зебу покорно двинулись дальше по улице, обгоняя Шанкара. Известняк приятно хрустел под их копытами.

Охотник задумчиво посмотрел вслед удаляющейся повозке, а затем, пройдя еще несколько шагов вперед, свернул налево и оказался посреди узкого проулка между тесно стоящими домами. Передвигаясь по нему дальше, Шанкар еще раз поблагодарил судьбу за то, что его дом находится на одной из главных улиц города. В такой тесноте он бы точно жить не смог и тогда уж наверняка купил себе дом попросторнее в зажиточной части Мохенджо-Даро. И плевать на компанию слуг и рабов.

Прямая улочка уходила далеко вперед на восток, разделяя город на мелкие квадраты. То же самое делали и широкие улицы, образуя квадраты большей площади, и все они объединялись в один огромный прямоугольник с примерно равными по длине сторонами, образуя единый город. Точно по такому же плану была построена и Хараппа[9]. И Лотхал[10]. Как вообще все поселения долины Синдху[11]– от крупных городов до мелких деревень.

Отсчитав три дома по правую руку, Шанкар остановился перед четвертым и постучал в деревянную дверь.

[1] Богиня-мать – верховное божество Индской цивилизации.

[2] В Древнейшей Индии, в частности, времен Индской цивилизации, существовала мера весов в виде гирек, сделанных по одной стандартной схеме. Тщательно вырезанные в виде кубиков из камня, они образовывали крайне любопытную систему, совершенно не похожую на что-либо известное в древнем мире. Гирьки представляли собой серию удваивавшихся весов вплоть до 64: 1, 2, 4, 8, 16, 32, 64. Затем вес увеличивался до 160, а далее 16 на кратные 10 множители – 160 (16×10), 320 (16×20), 640 (16×40), 1600 (16×100), 3200 (16×200), 8000 (16×500). Это действительно совершенно необычная система, но еще более удивительно то, что она существовала по всей области распространения цивилизации Инда, от больших городов до маленьких деревушек.

[3] Хариал – индийское название гавиала (крокодила). Гангский гавиал выглядит устрашающе, но безобиден для человека.

[4] Нилам – с древнеиндийского означает «Сапфир», «Сапфирная».

[5] Индийская пословица.

[6] Элам – древнее государство на юго-западе современного Ирана.

[7] Кемет – название Древнего Египта (Черная земля, плодородная почва).

[8] Зебу – подвид вида Bos Taurus, настоящих быков, распространенный на территории Индийского субконтинента.

[9] Хараппа – древнеиндийский город, один из главных центров Хараппской цивилизации. Располагался на территории округа Сахивал в Пакистане (территория современного Пенджаба).

[10] Лотхал – один из важнейших городов Хараппской цивилизации и один из самых южных. Находился на современной территории индийского штата Гуджарат.

[11] Синдху – древнеиндийское название реки Инд.

2

По ту сторону двери раздались шаркающие шаги, а затем приглушенный и усталый голос спросил:

– Кто там?

– Это я, Шанкар.

Послышался скрежет отпираемого засова, и на пороге появился невысокий, гладковыбритый молодой человек с изможденным и несвойственным возрасту морщинистым лицом. Его жилистые руки до локтей покрывали зарубцевавшиеся шрамы, а оголенные ступни выглядели так, будто он провел в походе по джунглям целый месяц. Босиком.

При виде охотника, глаза человека заблестели, а рот расплылся в вымученной улыбке:

– Здравствуй, Шанкар.

– Доброго дня, Анил.

Мужчины крепко обнялись и похлопали друг друга по спине.

– Входи и присаживайся, – пригласил Анил, закрывая за гостем дверь.

В очередной раз Шанкар подметил про себя, что внутреннее убранство жилища лесоруба почти ничем не отличается от его собственного. Та же невысокая деревянная кровать. Маленькие полочки на стенах. Парочка табуретов и тесноватая кухня с местом для омовения. Единственное, у дома Анила имелся пристрой, в котором тот хранил различного рода инструменты. Шанкару такой был без надобности.

«Типичный дом типичного горожанина. Все есть и ничего лишнего. И так продолжается, наверное, уже лет сто. Если не двести».

– Садись, – указал пальцем Анил на кровать, а сам рухнул на табурет напротив.

Шанкар оценивающе посмотрел на его:

– Пожалуй, тебе стоит прилечь. Выглядишь скверно.

Лесоруб только устало отмахнулся:

– Все лучшее гостю. К тому же, не беспокойся, я отдохну, когда ты уйдешь.

Шанкар не стал спорить и присел на краешек ложа:

– Как жена и дочь?

– Нормально, – глухо выдохнул Анил, – но, если ты не против, оставим любезности на потом. Мина и Нирупама ушли на рынок, так что у нас есть время для разговора.

Шанкар нахмурился:

– Ты не хочешь говорить при них?

Анил закачал головой.

Он дышал слегка прерывисто, будто недавно совершил длительную пробежку:

– Нет. Не хочу, Шанкар. Зачем тревожить родных раньше времени?

Охотник почувствовал, как остатки хорошего настроения стремительно улетучиваются, подобно воде из кипящего котла:

– Есть повод для тревоги?

– К сожалению, – Анил громко сглотнул, – есть.

– Все настолько серьезно?

– Да, Шанкар, – сокрушенно вздохнул лесоруб, сцепляя руки и наклоняясь к нему, – серьезно.

– Рассказывай.

Анил шмыгнул носом и утер ладонью лицо:

– Они рубят. Нещадно.

Шанкар вздрогнул и на секунду прикрыл глаза.

То, чего он опасался больше всего, подтвердилось:

– Много?

– Я же сказал, – в глазах Анила появилось отчаяние, – нещадно. В верховьях Синдху, там, где его могучее русло питает Панджнад[1], их почти не осталось.

Охотник ощутил неприятный холодок в области шеи, а живот предательски скрутило:

– Невозможно! Не верю! Не может быть все так ужасно!

– Я был там, Шанкар, и видел все вот этими глазами, – он двумя пальцами в виде рогатки указал на свои очи, – пальмы, фикусы, салы[2]. Их поверженные стволы аккуратно лежат вдоль Синдху, ожидая сплава к Мохенджо-Даро, – Анил откинулся назад, облокотившись о глиняную стену, – оба берега в том месте теперь напоминают кладбище, а торчащие из земли пни – надгробные плиты.

Шанкар встал и сделал несколько нервозных шагов по комнате. Лесоруб внимательно наблюдал за ним.

Охотник поинтересовался:

– Ты не знаешь, куда могло понадобиться столько дерева?

– Нет, – сокрушенно покачал головой Анил. – Мне ничего не известно об этом.

– Они продолжают вырубку?

– Во имя Богини-матери, откуда мне знать?! – резко воскликнул лесоруб.

Шанкар обернулся и понимающе посмотрел на него.

«Правда. Откуда ему знать?».

Анил понурил голову:

– Прости. То, что там произошло… потрясло меня до глубины души. Да, рубить деревья – моя работа. Я за нее получаю серебро. Но это уже слишком… К тому же, – он перевел взгляд на свои израненные руки и набухшие стопы, – я устал с дороги. Очень устал.

– Это ты прости, – сказал Шанкар, снова присаживаясь на кровать, – глупый вопрос.

– Думаю, что да, – все же ответил Анил, – они продолжают, но утверждать не берусь. В конце концов, я не выдержал и бежал оттуда, с трудом разбирая дорогу, – он издал смешок безумца, – даже бронзовый топор свой там оставил, – Анил поднял взор, в котором читалась надежда, тонущая в пучине отчаяния, – что я скажу Богине-матери, когда настанет мой последний час? Что хладнокровно уничтожил десятки ее творений? Безо всякой на то причины?

Шанкар не ответил. Он не знал, что ответить. Ему нечего было ответить. Ибо сам он был не без греха.

– У тебя ведь сегодня встреча со жрецом, да? – спросил Анил.

– Да, около полудня.

– Я слышал, он хорошо к тебе относится.

Шанкар, молча, кивнул.

– Узнай у него, что там происходит, – глаза лесоруба безумно заблестели, – ради чего такое варварство?

– Я узнаю. Обещаю.

Внезапно лицо Анила слегка побледнело и перекосилось, будто от солнечного удара. Он подался вперед. Никогда еще охотник не видел его таким отчаявшимся.

– Я не видел диких зубров, Шанкар, – голос лесоруба дрогнул, словно тот готов был разрыдаться в следующий миг, – я не видел диких зубров уже очень давно. А ты?

– Я редко хожу на север, – тихо ответил тот, – в основном на восток, а они там не водятся.

– Я не видел диких зубров, – зловеще прошептал Анил, смотря на охотника пустыми глазами.

– Тебе необходимо поспать, – он встал и положил руку на осунувшееся плечо лесоруба, – я зайду вечером.

– Благодарю, – Анил с трудом поднялся следом, чтобы проводить гостя, – а я пока прилягу. Мне и вправду нехорошо.

Шанкар возвращался на главную улицу, осторожно двигаясь по узкой подворотне. Солнце светило над городом, заполняя округу жаркими лучами. Отовсюду доносились возбужденные голоса, беззаботный смех детей и лай собак. Но охотник не слышал этого, погрузившись в мрачные думы. Разговор с Анилом не добавил настроения, а одна из последних фраз лесоруба никак не желала покинуть голову, воспроизводясь снова и снова.

«Я давно не видел диких зубров».

Да, он тоже не видел. И то, что эти животные не водились на востоке, было ложью.

Охотник уже почти добрался до каменного моста, перекинутого через канал, который отделял Цитадель от остального города, когда услышал знакомый громовой бас:

– Ба, да это же мой старый дружище Шанкар! А я-то, как раз, хотел за тобою посылать!

Он обернулся на голос и увидел кузнеца, стоящего на пороге своей мастерской. Здоровенный детина, он выделялся на фоне остальных жителей Мохенджо-Даро. Оно и неудивительно. Ведь родом тот был из Магана[3].

– Рад тебя видеть, Брасид, – подходя, поприветствовал Шанкар и пожал его могучую ладонь. Она оказалась перепачкана сажей и потом.

– Доброго-доброго дня тебе! Ты не слишком занят сегодня?

– В полдень у меня встреча со жрецом.

– Значит, есть время, – довольно заулыбался Брасид.

– Для чего ты искал меня? – спросил охотник, скрещивая на груди руки, предварительно отряхивая ладонь от сажи.

– Мне шкуры нужны, – сразу взял быка за рога кузнец.

– И ты хотел послать за мной по этому поводу?

– Может, для тебя это и мелочи, – он развел мощными руками, – но без прочной кожи-то в моем ремесле никуды.

– Значит, тебе повезло, – сдержанно улыбнулся Шанкар, – вместо меня твой гонец застал бы очаровательную девицу.

– Вот оно что? – Брасид подмигнул. – Ночка выдалась огнище?

– Что-то вроде того, – уклончиво ответил охотник, – так, насчет шкур. Какие именно нужны?

– Дикого зубра, конечно же!

Шанкар закусил нижнюю губу и промолчал. Легкая тень накрыла его лицо, словно от облака посреди ясного неба.

Кузнец с беспокойством посмотрел на него:

– В чем дело, дружище? Могут возникнуть трудности? Так, я заплачу поболе.

– А почему бы тебе не обратиться на ферму Панишвара? – после короткого раздумья нарушил молчание Шанкар. – Уверен, он продаст тебе партию шкур по выгодной цене.

– С этой свинищей я дел боле не веду! – Брасид смачно харкнул на мостовую.

Шанкар удивленно вскинул брови:

– Вот как? Что стряслось?

– Он продал мне сплошное рванище, – руки Брасида непроизвольно сжались в кулаки. Одной из них он рассек воздух, словно кузнечным молотом. – Ободрал меня, аки липку, а я до сих пор расхлебываю. Из-за плохих мехов, я испортил более дюжины металлических прихватов, так что нет. Пока у меня не будет прекраснейшей шкуры, – тут он указал пальцем на ящик с деревянными черенками, который стоял у входа в мастерскую, – к мотыгам даже не притронусь. А Панишвар может в задницу идтить!

Проницательный взгляд охотника сразу подметил, что черенки для мотыг изготовлены из свежей древесины отборного качества. Шанкар нахмурился.

«Уж не то ли это дерево, щепки которого сейчас летят в верховьях Синдху?».

– Мрачен ты сегодня, дружище, – подметил кузнец. Он участливо смотрел на Шанкара, продолжавшего кусать нижнюю губу.

Охотник сумел выдавить из себя улыбку:

– Не беспокойся, ничего серьезного.

– Это из-за нее что ли?

– Кого?

– Ну, той девицы из борделя. Вынесла мозги все тебе? – кузнец хмыкнул.

– Нет, Брасид, – улыбка охотника стала чуть шире, – дело не в ней.

– А что же с тобою тогда?

– Ничего такого, что стоило бы твоего внимания. Так, насчет шкур…

– Я поболее заплачу, – напомнил кузнец.

– Помню.

– Так, что же? – нетерпеливо наседал хозяин мастерской.

– Я подумаю.

– Подумаешь? – Брасид выпучил глаза. – Дружище, да ты никогда раньше не отказывал!

– И сейчас не отказал, – Шанкару становилось все труднее поддерживать этот разговор и при этом не сболтнуть лишнего.

Он не хотел ничего скрывать от добродушного кузнеца, но не осмеливался поведать того, в чем еще сам не был до конца уверен. И, предварительно, не обсудив все с Верховным жрецом.

– Твое «подумаю» прозвучало именно как отказ, – Брасид встревожено посмотрел охотнику прямо в глаза. Шанкару стоило огромных усилий, дабы не отвести взгляд.

– Хорошо, постараюсь доставить шкуры к концу недели, – сдался он.

– Вот это другое делище! – снова заулыбался кузнец. – Ну, не смею задерживать более?

– Да, мне нужно на встречу, – облегченно вздохнул Шанкар.

Брасид хлопнул его на прощание по плечу, оставляя на белоснежной рубахе пятно сажи:

– Попутного ветра, дружище! – и скрылся в сумраке мастерской.

Вскоре позади Шанкара раздался звон кузнечного молота. Охотник попытался стряхнуть сажу с рубахи, но стало только хуже. Грязь размазалась по ткани серым разводом. Недовольно нахмурившись, он направился к выходу с рыночной площади.

«Я пообещал ему шкуры дикого зубра. А что еще нужно было ответить? Извини, Брасид, но шкур больше не будет, довольствуйся свиньями Панишвара? Он бы спросил почему. Слишком много вопросов, а у меня не так много ответов. Но даже те, что имеются, не предназначены для посторонних ушей. Во всяком случае, не сейчас».

Стараясь больше не думать о кузнеце и его проблемах, Шанкар продолжил путь.

Перейдя по мосту через канал, он начал взбираться по пологому склону холма, на котором стояла Цитадель. Обнесенная кругом кирпичных стен, она возвышалась над городом в безмолвном величии и служила олицетворением силы местной власти, сосредоточенной в руках жрецов.

Ловко орудуя руками и быстро переставляя ступни, Шанкар, не затратив особых усилий, достиг вершины холма и остановился возле массивных деревянных ворот крепости. Около них несли службу двое стражников. Все их вооружение составляли длинные копья с медными наконечниками. Никаких ножей, клинков или щитов. Даже простенькой брони в виде кожаных чешуек или набедренных щитков стража Мохенджо-Даро не носила. Да и какой смысл? Воевать люди Синдху ни с кем не собирались, а для того, чтобы справиться с рыночными воришками, тяжелые доспехи и оружие ни к чему. Серьезные преступления в государстве происходили редко. Все ограничивалось пьяными драками и мелкими кражами. По крайней мере, ничего более существенного на памяти Шанкара не случалось. Люди жили в гармонии и достатке, а хорошая жизнь редко толкает на неправедный путь.

Стражники вежливо поприветствовали охотника и приоткрыли перед ним створки ворот Цитадели. Кивком поблагодарив их, Шанкар нырнул в образовавшийся проем и оказался внутри.

Справа возвышался двухярусный храм, внешним видом чем-то напоминающий зиккураты[4] Междуречья, с которым у Мохенджо-Даро имелись кое-какие торговые связи. Как рассказывал Брасид, медные и бронзовые изделия Ура намного прочнее и долговечнее, нежели из здешних мест. Зато в тех далеких краях не растет хлопок, и жители Двуречья вынуждены довольствоваться одеждой из козьих шкур да овечьей шерсти.

Впереди виднелось двухэтажное здание школы – типичная, ничем не примечательная, постройка, в которой жрецы и вельможи обучались письму, наблюдению за звездами и счету.

Верховный жрец назначил встречу в банях. Они находились в здании с огромным бассейном под открытым небом. Он всегда был заполнен чистой прохладной водой. Бани стояли сразу позади школы, неподалеку от главного городского зернохранилища – огромного сооружения, походившего на отдельную крепость, нежели на склад с зерном. Хранилище состояло из крупных кирпичных блоков, разделенных между собой узкими промежутками, что позволяло обеспечить постоянный приток свежего воздуха.

Обогнув школу с левой стороны, Шанкар вышел к северному входу в бани и постучал в небольшую деревянную дверь.

Проход открыл престарелый привратник, жестом пригласивший охотника пройти внутрь. Преодолев пару смежных комнатушек, служащих пристанищем для слуг, Шанкар вышел к бассейну. Прозрачная вода блестела на солнце, отбрасывая блики на стены. Яркие зайчики, отраженные от голубой глади, играли на плитках и сводах помещения, производя приятное умиротворяющее действие. Бассейн окружала длинная веранда, с расположенными на ней деревянными столиками и плетеными тростниковыми стульями.

За одним из таких столиков и сидел Верховный жрец в ожидании прихода охотника.

Он был уже человеком в возрасте. Волосы и бороду покрывал серебристый налет седины. Лоб испещряли глубокие морщины, и Шанкар знал, что они не являются исключительно следствием старости. Жрец нередко искал уединения, проводя целые часы в глубоком раздумье, в поисках решения проблем города и его жителей, чтобы люди могли спать спокойно. Орлиный нос и глубоко посаженные глаза только подчеркивали мудрость и знания этого человека. Несмотря на довольно полную комплекцию тела и преклонный возраст, в нем все еще угадывалась недюжинная сила. И рукопожатие, которым он обменялся с охотником, только подтверждало это. Жрец был одет в такую же длинную белоснежную хлопковую рубаху с открытым левым плечом, как и сам Шанкар. Только, в отличие от одеяния охотника, она была расшита фиолетовыми узорами в виде лепестков лотоса.

– Приветствую вас, господин Девадат, – произнес Шанкар, присаживаясь напротив.

– Доброго тебе дня, Шанкар, – молвил в ответ жрец, а затем, подождав, пока тот устроится поудобнее, добавил, – хотя, судя по твоему виду, денек предстоит скверный.

Вместо ответа Шанкар тяжело вздохнул.

Жрец поинтересовался:

– Ты завтракал сегодня?

– Нет.

– Вот и я нет. Умираю с голоду. Эй, там! – крикнул он слуге-привратнику, прикорнувшему на деревянном табурете у входа к бассейну. Тот мгновенно вскочил в ожидании дальнейших приказов. – Принеси нам жареного цыпленка, тарелку бобов, пару пшеничных лепешек и кувшин вавилонского вина, – здесь Девадат поинтересовался у охотника, – ты не против?

– Все замечательно, – ответил он, ощущая урчание в животе. Прогулка на свежем воздухе разыграла аппетит.

Слуга исчез в подсобке. Они остались у бассейна одни.

Где-то над ними, нарушая тишину своим пением, пролетел бледноклювый цветочник. Безоблачное синее небо отражалось от поверхности воды, навевая душевный покой.

Наконец, Девадат прервал затянувшееся молчание.

[1] Панджнад – река в Азии, самый крупный приток Инда.

[2] Сал – вид деревьев семейства Диптерокарповые (двудольные растения). Может достигать 35 м в высоту и 2,5 м в диаметре.

[3] Маган – древний регион. Находился на территории современного Омана.

[4] Зиккурат – многоступенчатое культовое сооружение в Древней Месопотамии и Эламе, типичное для шумерской, аккадской, вавилонской, ассирийской и эламской архитектуры.

3

– Сколько мы с тобой уже знакомы? – внезапно спросил Девадат.

– Около пяти лет, – ответил Шанкар, чувствуя легкое удивление.

Он не ожидал, что Верховный жрец начнет разговор с подобного вопроса. Охотник пристально вгляделся в лицо пожилого мужчины, но не смог ничего усмотреть. Девадат был одним из немногих людей, которому удавалось скрывать даже простейшие мысли под маской мудрости и непроницаемости.

– Надеюсь, ты рад этому так же, как и я.

– Могли и не спрашивать, Ваша Светлость.

– Полагаю, за столь длительный срок верной службы, ты достоин того, чтобы не обращаться ко мне по титулу, – с вялой улыбкой на тонких губах сказал жрец.

– Это немного непривычно, – заерзал на стуле Шанкар.

– Придется привыкать.

– Хорошо, – медленно протянул охотник, все еще испытывая неловкость.

– Интересные новости приходят с севера, – быстро сменил тему Девадат, пока они ожидали прихода привратника.

– Да? Какие? – поинтересовался Шанкар.

«Уж не о варварской ли вырубке джунглей сейчас пойдет речь?».

Он ошибся. Верховный жрец заговорил совсем о другом.

– Ты когда-нибудь встречал телегу, движущуюся со скоростью галопа?

Шанкар в изумлении поднял левую бровь:

– Нет. Разве такое возможно?

Девадат вздохнул:

– Вот и я думаю, что нет. Однако наши дозорные на границах к северу от Хараппы клянутся, что видели такую.

– Неужели?

– Да, – кивнул жрец, – более того, они утверждают, что в телеге стоя ехали два человека. Повозка так стремительно пронеслась в отдалении, что быстро скрылась из виду.

– И чего только не привидится на жарком солнце, – хмыкнул Шанкар.

Девадат улыбнулся:

– Согласен. Либо наши стражи знатно перебрали вина, либо им хорошенько напекло голову. А возможно и то, и другое. Вот и чудятся всякие небылицы.

– Верно.

– Однако оставим эту тему. Я пригласил тебя не за тем, чтобы обсуждать какие-то сказки.

В этот момент появился слуга с подносом и поставил яства перед собеседниками. Легким взмахом руки Девадат приказал привратнику удалиться. Тот послушно ретировался.

– Есть мысли касаемо того, почему ты здесь? – спросил жрец, ловким движением отламывая куриную голень.

– Очередной носорог наводит ужас на деревни? – в ответ поинтересовался Шанкар, берясь за вторую ножку.

– Что, – жуя, усмехнулся Девадат, – снова хочешь получить в награду за опасного зверя драгоценный камень?

– А кто не хочет? – молвил охотник, вспоминая сапфир.

«И я по-прежнему не жалею о том, что отдал его».

– Твоя правда. Но сейчас носороги ни при чем.

– Тогда у меня не осталось догадок, – охотник впился зубами в птицу.

Медленно пережевывая мясо, жрец подметил:

– Ты слегка мрачен и задумчив. Не похоже на того охотника, которого я знаю. Будто он разом потерял хватку.

Шанкар не ответил. Он продолжал молча жевать, нахмурив брови.

– В чем дело? – повелительным тоном поинтересовался Девадат, откладывая пищу в сторону.

– Вы знаете, что к северу от города ведется вырубка леса? – внезапно выпалил Шанкар.

Девадат помрачнел, но утвердительно кивнул:

– Да, знаю.

– И размах происходящего?

– Мне это известно, – вздохнул Девадат, – более того, вырубка проводится с моего личного согласия.

Охотник поперхнулся:

– Вы дали на это варварство согласие?! Не верю!

Девадат мягко вскинул правую руку, жестом попросив не повышать голос:

– Поверь, Шанкар, у меня самого сердце кровью обливается, но это вынужденная мера.

Охотник в свою очередь отложил еду в сторону и уставился на жреца:

– Вынужденная мера?

– Позволь, объясню.

– Конечно, – Шанкар налил вина в небольшой глиняный стакан, чувствуя потребность в выпивке.

– Юго-восточная часть города – самая древняя, насколько ты знаешь,– начал пояснение Верховный жрец, – те дома были построены во времена, когда еще мой прапрапрадед не родился. Постройки обветшали, со стен сыплется штукатурка, кирпич треснул, а балки прогнили насквозь, – Девадат выдержал паузу, а затем добавил, – нам нужно снести все здания юго-восточного квадрата Мохенджо-Даро и заменить их новыми.

– И на строительство понадобится столько дерева?! – воскликнул охотник и залпом осушил стакан.

– Нет, не на строительство, – покачал головой жрец.

– Тогда я не понимаю, – Шанкар вновь наполнил сосуд.

– Древесина пойдет на растопку.

Рука охотника замерла, так и не достигнув рта:

– Оно пойдет на… что?

– На растопку, – повторил Девадат.

– Безумие, – одними губами прошептал Шанкар, опрокидывая в себя содержимое сосуда.

Улыбка медленно исчезла с лица Верховного жреца:

– Ты славный малый, Шанкар, но ничего не смыслишь в строительстве.

Тот что-то буркнул себе под нос, взял горсть бобов и начал жевать с отсутствующим видом.

– Скажи, из чего сделан твой дом?

– Из кирпича, – проворчал Шанкар.

– Из обожженного кирпича, – поправил Девадат.

– А есть разница?

– Разумеется! – взмахнул руками жрец. – Мы не можем использовать для строительства обычный сырец. Он хрупок и недолговечен. А огонь придает глине прочность – чем жарче, тем крепче.

Охотник перестал жевать. В его глазах появилось сознательное выражение:

– Кажется, я начинаю понимать. Деревья пойдут на растопку огня, дабы опалить им сырцовый камень и построить из него прочные хижины.

– Совершенно верно.

– Все равно, это кощунство, – охотник скрестил на груди руки. Жир от птицы добавил на рубаху пару пятен, но он даже не заметил их.

– Думаешь, я этого не знаю? – жрец поднялся и подошел к краю веранды, сцепив ладони за спиной и задумчиво посматривая на водную гладь. Теперь солнечные зайчики, отраженные от поверхности бассейна, играли на его морщинистом лице.

– Это не только кощунственно, но и опасно, – добавил Шанкар.

– Чем же? – не оборачиваясь, поинтересовался Девадат.

– Вы неплохо смыслите в строительстве, а я – в законах природы Богини-матери.

– Я тоже кое-что в них смыслю.

– Тогда для вас не будет секретом то, что корни деревьев, растущих вдоль берегов Синдху, удерживают русло реки в естественном направлении?

– Я знаю об этом.

– Прекрасно, – Шанкар вновь невольно повысил голос, – предупреждены, значит, вооружены.

– Не понимаю, как изменение русла реки может сказаться на нас?

Шанкар подался вперед:

– Лес не будет сдерживать Синдху. Она выйдет из своих берегов. Затопит посевные земли, превратит дороги в болото! Даже сам Мохенджо-Даро может пойти ко дну, ведь город стоит прямо на берегу…

– Городу ничего не угрожает, – перебивая, возразил Девадат, – стены Мохенджо-Даро высоки. Они строились именно на подобные случаи.

– О, боги! – охотник откинулся на спинку стула. – То есть затопление деревень вас не смущает? Тогда расселять придется множество людей.

– Я знаю о возможных последствиях, – коротко и глухо ответил жрец.

– И, все равно, пошли на этот шаг, – с упреком произнес охотник.

– Я слышу осуждение в твоем голосе, – Девадат повернулся к нему лицом, – поверь, не проходит и дня, чтобы я не думал о возможных последствиях своего решения. Но мы не можем больше ждать – снос и восстановление квартала необходимо совершить в кратчайшие сроки. Иначе мы рискуем поутру обнаружить множество людей, погибших под завалами рухнувших зданий.

– Расселите их в других местах!

– В каких? Оставить своих жителей ночевать под открытым небом?! У меня нет места, Шанкар!

Охотник ничего не ответил. Он уже все сказал по этому поводу.

И Девадат это понял:

– А теперь, если ты не против, я объясню, по какой причине захотел встретиться с тобой.

Охотник хмуро кивнул.

– До меня все чаще доходят слухи с востока. Из деревень, что располагаются за лесным массивом вдоль реки Сарасвати[1], – жрец вновь опустился на плетеный стул, – местные жители утверждают, что течение реки изменилось.

– То есть, изменилось?

– Подробностей не знаю, ибо никто толком не может описать, что именно там происходит, – Девадат нахмурился, – это очень важные земли для нас. Там находится целая сеть оросительных каналов и поля, засеянные ячменем и пшеницей. Это одна из главных житниц для Мохенджо-Даро. Нельзя ее потерять. Отправляйся туда и разузнай все подробности. В награду получишь тысячу шестьсот мер серебра.

Как бы ни был расстроен разговором со жрецом охотник, при объявлении величины вознаграждения он присвистнул:

– Кругленькая сумма.

– Сумма не имеет значения, – Девадат скрестил ладони на столе и чуть склонил голову, – все, что узнаешь, доложишь Чудамани, другому жрецу и моему другу.

– Чудамани? А почему не вам?

– Меня к тому моменту здесь уже не будет.

– Куда же вы денетесь? – ухмыльнулся охотник.

– Не знаю, – тихо произнес жрец.

Улыбка медленно сползла с лица Шанкара:

– Я вас не понимаю.

Девадат поднял голову.

В его взгляде охотник увидел глубокую тоску и печаль, свойственную большинству мудрых людей на закате их жизни:

– Я отправляюсь в изгнание.

– Что? – Шанкар ушам своим не верил.

– Добровольное, – добавил жрец.

– Уж не из-за того, что вы разрешили вырубку леса на севере?

Девадат промолчал, наблюдая за своими скрещенными руками.

– Бежите от ответственности, – произнес охотник. В его голосе засквозило плохо скрываемое презрение.

– Не забывайтесь, молодой человек, – спокойно, не поднимая головы, сказал Девадат, – помните, что я все еще Верховный жрец Мохенджо-Даро.

– Я помню, – молвил Шанкар и поджал губы.

– Возможно, так и есть. Я не выдержал груза ответственности. Однако, будь ты на моем месте, наверняка поступил бы точно также.

– Располагая вашими знаниями и умом – нет, – грубо отрезал Шанкар.

– Довольно! – жрец встал. – Полагаю, беседу можно считать оконченной. Ступайте, и да хранит вас Богиня-мать.

Охотник поднялся:

– Не могу пожелать вам того же. Но я выполню вашу просьбу. Не ради награды, а как благодарность за прошлые годы дружбы и доверия. Больше мне нечего вам сказать.

Девадат ничего не ответил. Его глаза смотрели на охотника, но не видели его. Они были устремлены в пустоту.

Шанкар резко развернулся и направился к выходу.

На душе скребли кошки. Во рту стоял привкус тлена.

Верховный жрец, которого он считал чуть ли не другом и мудрейшим из всех, кого когда-либо знал, допустил такую страшную ошибку. Да, оступаются все. Но ошибка Девадата выглядела слишком грубой. Слишком неожиданной… Слишком опасной. И то, что он решил сбежать от проблем, наломав дров, лишь способствовало его стремительному падению в глазах Шанкара.

«Наломав дров… ну и ирония».

Пронеслось у охотника в голове.

Громко хлопнув дверью, он остановился и вдохнул раскаленный полуденный воздух.

«Как все может обернуться в одночасье! Еще вчера, казалось, ничто не может нарушить идиллии Мохенджо-Даро. А уже сегодня все перевернулось вверх дном. Словно ночной горшок, содержимое которого ты добровольно вылил себе на голову».

Охотник не знал, был ли у жреца иной выбор, но для него это не имело значения.

Он зашагал в сторону ворот, вбивая сандалиями пыль на дороге. Солнце пекло голову, но он совершенно не замечал этого. Чувство, что на всех них надвигается страшная буря, не отпускало Шанкара до самого дома.

Он настолько погрузился в собственные переживания, что почти ничего не замечал вокруг. Его ноги, равномерно вышагивающие по известняковым улицам Мохенджо-Даро, несли охотника в сторону своего дома без какого-либо контроля от разума. Будто нижние конечности Шанкара обладали личной внутренней памятью. Он не слышал, как кузнец Брасид вновь окликнул его своим громогласным басовитым голосом, а затем, когда охотник молча прошел мимо, лишь недоуменно пожал могучими плечами. Он не видел разъяренного всадника, под копыта лошади которого едва не попал. Его существо словно оказалось разделено на две части. Как гранат, лишенный косточки, где первое – тело, а второе – разум. И только поравнявшись с деревянной дверью своего дома, Шанкар выплыл из океана печальных дум, соединившись в единое целое.

Положив ладонь на ручку и собираясь войти внутрь, охотника внезапно посетила мысль.

«Интересно, Нилам все еще там? Дождалась ли она меня? А что если девица воспользовалась моим отсутствием и сбежала, прихватив шкатулку с серебром?».

Шанкар вздрогнул.

«Богиня-мать, и почему я раньше об этом не подумал? Надо было спрятать шкатулку под каменной плитой на заднем дворе. Проклятье! Из-за всех этих проблем я совсем потерял бдительность».

Рывком потянув на себя ручку, он дернул дверь и быстро зашел в хижину. Пришлось подождать пару секунд, пока глаза привыкнут к сумраку после яркого уличного света. Деревянные створки на окне так и остались закрыты, не давая лучам проникать внутрь. Наконец, после небольшой заминки, охотник бросил беглый взгляд на кровать и испустил вздох облечения. Нилам крепко спала в той же позе, что и утром. В миниатюрных ладошках она продолжала сжимать синий сапфир.

Пройдя на кухню, Шанкар достал с полки шкатулку и приоткрыл крышку. Со стороны казалось, что серебро никто не трогал. По крайней мере, на взгляд его осталось ровно столько, сколько раньше. Удовлетворенно хмыкнув, охотник закрыл шкатулку и поставил ее на место. Вернувшись в комнату он, сбросив пыльные сандалии, с удовольствием рухнул на постель рядом с девицей. Доски протестующе затрещали под его весом, и Шанкар подумал, что неплохо бы заменить их на новые или вовсе приобрести мебель покрепче.

Его взгляд невольно скользнул по рубахе. Она уже была не такой белоснежной, как раньше. Жирные пятна от птицы и сажевый развод заставили его поморщиться. Сняв одежду через голову, он зашвырнул ее в дальний угол. Вздохнув, Шанкар заложил руки за голову и устремил задумчивый взгляд в потолок. Местами тот пошел трещинами.

«Надо бы их замазать глиной».

Тут проснулась Нилам и уставилась на охотника огромными сапфировыми глазами, однако, быстро признав хозяина дома, успокоилась и прильнула к его правому боку:

– Устал?

– Хмм… – невнятно ответил Шанкар.

– Это да или нет? – с легкой ухмылкой поинтересовалась она.

– Не знаю, – задумчиво произнес он, – телом нет. Просто слишком жарко на улице. А вот разумом, – он помассировал лоб, – боги, голова раскалывается.

– Я могу попробовать облегчить твои страдания, – томно проворковала Нилам, проводя свободной рукой по низу его живота.

Охотник посмотрел в ее огромные глаза, подобные драгоценному камню, который недавно ей подарил, и понял, что начинает тонуть в них. Они засасывали его, словно водоворот в пучину темных вод. Возможно, именно в тот момент Шанкар принял решение, о котором в дальнейшем вспоминал, как об одном из самых внезапных и одновременно безумных в своей жизни. Но тем не менее никогда о нем не жалел.

– Сколько ты стоишь? – спросил он в лоб.

Рука Нилам, готовая уже было опуститься ниже, резко остановилась.

Она оторопело захлопала длинными ресницами:

– Сколько я стою?

– Ну да, – пожал плечами тот.

– Я вроде говорила, – нахмурила бровки Нилам, – шестнадцать серебряных мер, но ты уже заплатил…

– Сапфир это подарок.

– Подарок?

– Да, – он вновь заложил руки за голову, – и мой тебе совет, не показывай камень хозяину. Отберет еще. Наверняка отберет.

Во взгляде Нилам промелькнул испуг:

– Я… я не подумала об этом.

«Ну, еще бы. Ты ведь глупышка. Синеглазая милая глупышка».

– И что мне делать? – прошептала она, не обращаясь к Шанкару напрямую.

– Я дам тебе шестнадцать мер серебром. Отдашь их в борделе, а сапфир спрячь и не показывай до определенного момента.

– Какого еще момента?

– Когда я спросил, сколько ты стоишь, то имел в виду не цену услуг, – он усмехнулся, – или ты решила, что у меня память, как у рыбки?

– Нет, конечно! – она так резко мотнула головой, что ее черная коса описала дугу в воздухе.

– Я хотел узнать, сколько стоит твой выкуп?

– А, – погрустнела она, отводя взгляд.

Шанкар напрягся.

Ему крайне не понравилась реакция девицы:

– Что с тобой? Не хочешь говорить?

– Не вижу смысла, – тихо ответила та.

– Вот как, – разочарованно произнес он, снова разглядывая трещины в потолке.

«Печально. Либо я ей не понравился, либо ее вполне устраивает тот образ жизни, который она ведет. Мда, печально».

Вкупе с навалившимися проблемами, реакция Нилам сильно омрачила настроение охотника. Шанкар начал ощущать, что постепенно проваливается в трясину уныния.

– Ты расстроился, – подметила Нилам, садясь на кровати.

В одной руке она продолжала удерживать сапфир, а вторая покоилась на его животе.

–Нет, – соврал он, совершенно не заботясь о том, чтобы ответ прозвучал искренне.

– Но я же вижу. Из-за меня, да?

Шанкар закрыл глаза:

– Ты же не хочешь, чтобы я тебя выкупал.

Сквозь прикрытые веки, он почувствовал, как напряглось ее тело:

– Глупости! Разумеется, хочу!

– Иначе не сказала бы, что не видишь смысла говорить об этом.

Она легонько ткнула кулачком его в бок, и Шанкар открыл глаза. Во взгляде Нилам читалось какое-то глубокое отчаяние с примесью обреченности.

Обычно такое бывает у людей, попавших в болотную трясину:

– Но это не значит, что я этого не хочу! Просто… просто… там такая сумма, что ты вряд ли ее сможешь найти.

«Что? Пусть макаки изобьют меня бананами до полусмерти! Неужели она настолько глупа?».

Шанкар сел и внимательно посмотрел на девушку:

– Я бы хотел взять тебя в жены. Согласна?

«Она идеально подходит для меня. Такая тихая и нежная… но по ночам словно пламя!».

Он успел увидеть слабый огонек возбуждения, вспыхнувший в ее прекрасных очах, однако тот моментально потух, утонув во вновь нахлынувшей волне смиренной тоски.

– Согласна? – повторил свой вопрос охотник.

– К чему этот разговор? – мрачно ответила Нилам. – У тебя навряд ли найдется такая сумма, которую просит хозяин публичного дома за выкуп.

– Просто ответь, – мягко настаивал он, – обладай я такой суммой, ты бы согласилась стать моей женой?

И снова этот, едва уловимый, огонек в ее глазах:

– Да, но…

– Никаких «но». Я прошу честный ответ.

– Да, – наконец, твердо ответила девушка.

Ее лицо выражало сильное смятение. Она до сих пор не верила, что какой-то случайный охотник готов выкупить ее у хозяина публичного дома. И всего-то после пары недель, проведенных вместе. Она безумно желала, чтобы его намерение оказалось правдой, но не позволяла себе начать верить в подобный исход. И все же почувствовала, как сердце в груди невольно ускорило ритм. Она хотела получить свободу. К тому же, этот крепкий охотник ей нравился…

– Сколько?

Нилам потупила взор:

– Три тысячи двести мер серебра.

Внутри у Шанкара все сжалось, но он постарался не подать вида.

«Да пронзит носорог меня своим рогом! Я, конечно, подозревал, что сумма окажется немаленькой, но чтобы настолько неподъемной? И я все равно готов ее заплатить, даже рискуя остаться в одной набедренной повязке пятилетней давности? Безумие! Перегрелся на солнце. Ибо мой ответ сам себе – готов. Да… прав был отец, когда говорил, что иногда я теряю голову. Кто знает, проживи он подольше, быть может, научил бы справляться с этим, а не только передал знания об охоте и законах матери-природы… Но надо ли? Тысячу шестьсот мер я получу за выполнение последнего задания жреца. Кое-что наскребу из шкатулки. Можно продать сапфир – он стоит, по меньшей мере, половину от необходимой суммы, но это все равно, что выколоть себе один глаз ради спасения второго. Как бы то ни было, я готов пойти на такой риск. Она мне нужна!».

Все это вихрем пролетело в мыслях охотника. Он вновь лег на кровать, закинув руки за голову.

Как ни старался, но Нилам смогла заметить легкую тень, пробежавшую по его лицу:

– Я говорила, не следует говорить об этом.

– Через две-три недели ты будешь свободна.

Она вздрогнула и уставилась на Шанкара, как на умалишенного:

– Что ты сказал?

– К концу месяца я достану серебро.

– Не верю, – произнесла Нилам, но ее синие глаза прямо-таки вспыхнули надеждой и счастьем.

Увидев ее реакцию, Шанкар ухмыльнулся:

– А я верю. Скоро мне нужно будет отправиться по делам на восток, за выполнение которых сулит хорошая награда. Однако буду честен – ее для выкупа не хватит. Поэтому мне придется отдать все свои сбережения. Пока я буду в отъезде, сможешь подумать над моим предложением. Если тебя не смущает выйти замуж за охотника-голодранца…

– Согласна!

Нилам бросилась ему на шею и страстно впилась в его губы. Обхватив ее за талию чуть повыше упругих ягодиц, Шанкар на время позабыл обо всем. О варварской вырубке леса к северу от Мохенджо-Даро. О леденящем душу рассказе лесоруба, и обещании навестить его вечером. Об исчезновении диких зубров. О проблемах кузнеца Брасида, которому срочно нужны прочные шкуры тех самых зубров, иначе он рискует оставить людей без качественных изделий. О жреце Девадате и его душевных муках выбора между меньшим и большим злом и возможных печальных последствиях этого самого выбора. О путешествии на восток, сулившем оказаться нелегким. Все это ушло на второй план. Как неприглядная, но необходимая в хозяйстве вещица, которую убирают в темный чулан от посторонних глаз и достают только в случае крайней необходимости. Сейчас в этом мире существовали лишь он и она. Ни одна женщина до нее не могла заставить Шанкара полностью отвлечься от реального мира. Вновь погружая в этот теплый, согревающий огонь.

[1] Сарасвати – река, протекавшая к востоку от Инда. Со временем, полностью высохла. Сейчас на ее месте находится пустыня Тар.

4

Коренастые ноги в походных сандалиях взбивали пыль на грунтовой дороге, ведущей на север в сторону Хараппы.

Солнце, стоявшее в зените, сильно раскалило воздух, который становился почти нестерпимым от жара. Ощущение зноя усугубляло полное отсутствие ветра. Джунгли, растущие справа от дороги, стояли не шелохнувшись. Слева располагалась линия густых зеленых кустарников, скрывающих за собой берег реки Синдху. Растения сохраняли полную неподвижность. Словно самой природе было лень шевелиться во время этого марева. Не было слышно ни пения птиц, ни криков обезьян. Только глухой звук шагов путника, идущего на север. Казалось, весь окружающий мир тихо пережидает жаркое время в полуденной дреме.

И Девадат уловил это настроение. Плавно шагая по дороге, он буквально впитывал в себя умиротворение и покой, получая душевное упоение.

Когда он скинул богатую мантию жреца, заменив на простой походный плащ из овечьей шерсти, то сразу ощутил, как тяжкий груз ответственности и мучительных переживаний упал с плеч. Словно со старым одеянием канула в лету и его прошлая жизнь. Теперь перед ним лежал лишь путь. Путь, который он волен выбирать сам. Фляга с водой. Мешочек с сухарями, прикрепленный к поясу, да длинный деревянный посох. Больше ничего изгнаннику не нужно.

Только небольшие угрызения совести временами врывались в душу из потаенных глубин разума, ненадолго нарушая всеобщую идиллию. Но он быстро гнал их прочь.

Девадат шел с самого утра. Мохенджо-Даро давно скрылся позади за горизонтом. Легкая улыбка играла на тонких губах путника, а посох постукивал по грунту в такт шагам.

Полностью сосредоточившись на созерцании красот окружающего мира, Девадат не сразу заметил, что кустарник, росший слева от дороги, начал редеть, а примерно в сотне локтей впереди и вовсе исчезать. Бывший жрец замедлил шаг, а спустя минуту окончательно остановился. Улыбка съехала с лица. В глазах появилось задумчивое выражение, плавно сменившееся печалью. Девадат приближался к месту, где проводилась вырубка леса. Проводилась по его приказу.

Когда он отдавал сие повеление, то сердце кровью обливалось. И бесполезны были утешения, что это вынужденная мера, иначе пострадают жители. Жизни людей крупной части города окажутся под угрозой. Но доводы не возымели должного действия, ибо Девадат прекрасно понимал – какими бы ни были причины, побудившие его отдать варварский приказ, они его не оправдывают. Охотник Шанкар прав. Уничтожение деревьев может привести к крайне печальным последствиям. И дело здесь не только в естественном сокращении природных угодий. Существует серьезный риск того, что ослабленная почва возле берегов Синдху не сможет более удерживать ту в родном русле. А это повлечет за собой затопление огромных земель, превращая их в болота, непригодные для проживания. Не исключено, что от них пострадает и сам Мохенджо-Даро, расположенный в непосредственной близости от реки.

От былого приподнятого настроения Девадата не осталось и следа. Оно испарилось, как роса с листьев лопуха ранним утром Бхадрапада[1].

– Я не хочу на это смотреть, – одними губами прошептал он.

Чувство вины, исчезнувшее в тот момент, когда он снял с себя одеяние жреца, вернулось вновь и напомнило о себе. Словно некто невидимый ударил Девадата острым кинжалом в самое сердце.

Вырубка леса – его приказ. А приказывать другим осуществлять подобное – все равно, что самому взять в руки топор.

– К шакалам эту Хараппу, – в сердцах бросил он, – вернусь, а потом отправлюсь на юг, в Лотхал.

Приняв это решение, Девадат быстро развернулся и уже собрался идти обратно, как вдруг из зарослей донесся странный и непонятный шум. Бывший жрец повернул голову в ту сторону, откуда доносился звук, и внимательно прислушался. Мышцы напряглись, а костяшки пальцев, сжимавшие посох, побелели. Взгляд Девадата быстро обежал зеленую чащу, подступающую прямо к обочине.

Спустя несколько томительных мгновений звук раздался вновь. Будто нечто прошелестело опавшей листвой, подкрадываясь по земле недалеко от дороги.

Девадат развернулся к джунглям всем телом, слегка согнув ноги в коленях. Взмахнул посохом и ухватил его обеими руками, намереваясь использовать как длинную дубинку.

– Синха[2], – прошептал Девадат, сощурив глаза.

Послышался хруст ломающихся веток. Нижние части деревьев затряслись от прикосновения зверя.

Нахмурившись, бывший жрец проговорил:

– Слишком крупный для синха… неужели… носорог?

Он не успел додумать до конца.

Нечто выпрыгнуло на дорогу с такой скоростью, что Девадат не сумел толком рассмотреть. Что-то сильно ударило в левый висок, рассекая воздух, как кнут погонщика зебу. Скулу обожгло, будто к ней приложили клеймо. Жрец рухнул на дорогу, глотая ртом пыль. В ушах звенело. Сильная боль расползлась по левой части лица. Перед глазами все поплыло. Сердце гулко стучало, отдаваясь в висках. Хриплое дыхание вырывалось из легких.

Девадат тряхнул головой. Зрение стало понемногу возвращаться в норму. Каким-то чудом жрецу удалось не выронить посох, и тот по-прежнему был в руках. В тот момент, когда Девадат решил было вскочить на ноги, над ним зависла чья-то тень. Он отчетливо видел ее очертания на серой дороге. Она накрыла его целиком, заслоняя от солнечного света. На дальнем конце тень заострялась, словно ее отбрасывал длинный меч в вытянутой руке.

«Носорог. Так и знал, что меня сбила эта толстокожая туша».

Девадат резво откатился, уворачиваясь от смертоносного удара. Он услышал свист рассекаемого воздуха и поначалу принял его за выпад рога яростного зверя. Однако через миг до него дошло, что звук был точь-в-точь такой же, как когда его что-то ударило в висок. Потный и возбужденный, Девадат вскочил на ноги и развернулся. Тело максимально напряглось, готовясь дать отпор или уйти с пути носорога. В глазах потемнело, однако ему удалось сосредоточить внимание на звере. Солнце светило прямо в лицо, поэтому тот казался крупной тушей непонятной формы.

И лишь теперь Девадат осознал, что носорог не издает никаких звуков. Ни рева, ни рыка. Вообще ничего. Более того, существо имеет длинный хвост, которым и рассекает воздух, подобно хлысту. Только этот хлыст был вдвое, а то и втрое длиннее и толще любого орудия, которыми пользовались погонщики зебу. На кончике хвост закруглялся, образуя нечто, похожее на тяжелую гирю. Он переливался угрожающим янтарно-зеленым цветом.

«Богиня-мать, что это?».

Девадат отвел взгляд от вращающегося хвоста, переведя взор на голову существа. Солнце по-прежнему мешало отчетливо ее рассмотреть, но бывший жрец увидел длинный острый рог, украшающий макушку зверя. Он был тоньше носорожьего, но выглядел не менее смертоносным.

– Прочь! – хотел было крикнуть Девадат, но из горла вылетел лишь сдавленный хрип.

Сердце забилось с такой силой, что он почувствовал колющую боль в левой части груди. Дышать стало тяжелее. Тем не менее, он нашел в себе силы и взмахнул посохом, словно дубинкой, пытаясь прогнать зверя. Однако это вышло настолько неловко, что даже шакал посмеялся бы над этой попыткой.

Существо резко прекратило размахивать хвостом. Тот застыл в верхней части своей амплитуды. Его кончик утратил зеленый цвет, полностью принимая янтарно-красный оттенок. Будто спелое яблоко. Пасть зверя приоткрылась, и пораженный Девадат увидел, что она буквально усыпана рядом острых, как кинжалы, зубов.

Последние сомнения отпали. Перед ним стоял не носорог. Не синха. А нечто жуткое и неведомое…

Девадат ощутил, как волосы на затылке встали дыбом. Руки затряслись так сильно, что он едва не выронил посох. Теперь сердце не просто стучало. Оно трепетало в груди так, будто намеревалось выбраться наружу и сбежать отсюда. Сбежать как можно дальше. Дабы не видеть того, кто предстал перед глазами. Никогда в своей жизни он не испытывал подобного ужаса. Даже когда в юности на него набросился крупный синха. Да, страх был, ибо его не испытывают лишь безумцы и глупцы. Но тогда, при нападении полосатого зверя, он мог контролировать его, заставляя действовать на пределе возможностей. Чувство страха помогло справиться с синха. Но нынешний ужас не имел ничего общего с прошлым. Он сковывал тело подобно древесной смоле, в которую угодило нерадивое насекомое. Девадат ощущал себя беззащитным кроликом перед немигающим взглядом кобры.

Из пасти зверя высунулся длинный язык, раздвоенный на конце. До ушей бывшего жреца, беспомощно поглощенного созерцанием этой страшной картины, донесся шепот. Шепот, похожий на шорох пожухшей листвы, переносимой осенним ветром.

– С-и-и-и-и-рру-ш-ш-ш-ш.

Шепот, перешедший в настоящее змеиное шипение, полностью лишил Девадата способности сопротивляться. И когда огромный раздвоенный язык метнулся в его сторону, он не предпринял даже попытки, чтобы увернуться…

Пурпурная нектарница[3], взмахнув маленькими крылышками, присела на цветок лотоса, аппетитно растущего из-под поверхности воды. Предвкушая долгожданный обед, она щелкнула тонким длинным клювиком и уже собралась поглощать пищу, как вдруг округу разорвал истошный вопль. Встрепенувшись, птичка стрелой взмыла ввысь, а затем, скрывшись посреди листьев ветвистого сала, уселась на толстую ветку, испуганно озираясь по сторонам.

Денек выдался жарким и безветренным, поэтому дерево стояло неподвижно.

Хлопая маленькими черными глазками, нектарница осторожно выглянула из-за своего укрытия в виде плотной древесной листвы. Но ничего, что могло представлять опасность, не обнаружила. Птичка прислушалась, не раздастся ли страшный звук снова? Однако округа опять погрузилась в тишину. Только кузнечики стрекотали в траве где-то внизу. Тогда, выждав еще немного, нектарница вновь слетела к кромке воды и уселась на цветок лотоса. На этот раз никакие крики не помешали ей насладиться долгожданным обедом.

Шанкар проснулся от того, что соседский петух, пристроившись под окном, решил хорошенько прочесать свою глотку. Состроив недовольную гримасу, охотник протер глаза, а затем собрался положить правую руку на спину Нилам, но нащупал лишь пустоту. Постель рядом была еще теплая, а простыня сохранила рельеф ее тела.

Слегка откашлявшись, он позвал хриплым спросонья голосом:

– Нилам?

Ответа не последовало.

– Ушла.

Внезапно его жилище, ранее казавшееся таким уютным и родным, предстало перед ним серым и опустевшим, будто разом лишившись всех ярких красок. Тяжко вздохнув, Шанкар непроизвольно закинул руки под подушку. Пальцы нащупали что-то холодное, гладкое, с острыми и ребристыми краями. Сдвинув брови, охотник ухватил предмет и вытащил наружу. В его руке заблестел драгоценный камень. Сапфир отливался приятным синим цветом. Шанкар не мог отвести взгляда от камня, напоминавшего ему глаза Нилам.

«Она оставила его?».

Охотник сел и спустил босые ноги на прохладный глиняный пол. Только сейчас, устремив взор на противоположную стену, он заметил, что на ней выведены несколько иероглифов. Шанкар вскинул брови и, не выпуская сапфир из руки, подошел, дабы повнимательней рассмотреть письмена. Рядом на полу валялся его кинжал. Судя по кускам глины на лезвии, именно он и послужил орудием для послания. Иероглифы слегка плясали и кренились. Проведя подушечками пальцев по их поверхности, Шанкар сделал вывод, что человек, написавший их, сильно торопился.

Надпись гласила:

Я решила оставить сапфир у тебя. Думаю, это самое безопасное место для него. А мне пора возвращаться. Жду с нетерпением твоего прибытия с востока. И еще раз – я согласна!

 Нилам

Секунду Шанкар стоял и тупо рассматривал иероглифы, а затем захохотал на весь дом:

– Она бы еще мне на лбу написала! Эй, сапфир у него! Еще и стену мне испортила.

Покачав головой, он спрятал камень в мешочек обратно под кровать, затем надел чистую белую рубаху, а старую бросил в кадку из-под воды. После чего вышел наружу.

Небо на востоке осветилось предрассветными лучами, хотя само солнце еще не взошло. Скоро город начнет просыпаться от спячки, а пока что еще можно было поймать мгновения утренней тишины. Петух, так бесцеремонно вторгшийся в сон охотника, деловито прохаживался у Шанкара под окнами, периодически разбрасывая землю в поисках червяков.

– Когда-нибудь я пущу тебя на суп, – пообещал он и огляделся.

Каран сидел на ступеньках соседнего дома и со скукой взирал на небо.

– Эй, – окликнул его Шанкар.

Услышав знакомый голос, мальчуган перевел взгляд на охотника. Его лицо озарилось задорной улыбкой.

Вскочив с крыльца, он вмиг подбежал к нему:

– О, с утречком, Шанкар!

– Доброе, Каран. Занят?

Мальчик вскинул правую бровь:

– А что, похоже?

– Мало ли, – пожал плечами охотник.

– Сам же видишь, что умираю от скуки.

– Это хорошо, ибо у меня к тебе дело есть.

– Правда? – глаза Карана загорелись.

– Правда. Только работу нужно сделать быстро, ибо мне надо скоро уехать.

– Куда? – тут же поинтересовался Каран.

– На восток.

– А куда именно?

Шанкар вздохнул:

– И с чего ты всегда такой любопытный?

– Познаю мир, – выпятив нижнюю губу, гордо ответил мальчуган.

– Оно и видно, – буркнул охотник, – просиживая зад на крыльце.

– Так куда? – проигнорировал колкость охотника Каран.

– На Сарасвати, – со вздохом ответил Шанкар, прекрасно зная, что тот не отвяжется. Каран обладал свойством репейника.

– Ух ты! – восхищенно прошептал он. – Возьми меня с собой!

– Нет, – немного резко ответил охотник.

Каран демонстративно надулся:

– Вот никогда не берешь!

– Мал еще, да и забот у тебя хватает.

– Уверен, госпожа Пратибха отпустила бы, если б ты попросил, – небрежно махнул рукой Каран, а затем, уперев костлявые руки в бока, спросил, – так что за дело-то?

Шанкар знал ответ на этот вопрос, но на всякий случай все-таки задал его:

– Ты умеешь читать иероглифы?

– Пф, – фыркнул тот и закатил глаза так, что стали видны одни белки, – откуда? Кто станет тратить время на обучение раба письму?

«Ага, – подумал Шанкар, – и кому нужен раб, умеющий читать? Чем меньше слуга знает, тем лучше».

– Отлично! – воскликнул охотник и тут же нарвался на испепеляющий взгляд мальчишки.

– Не разделяю твоего веселья, – буркнул он, скрещивая руки на груди, будто желая огородиться от Шанкара.

– Помню-помню, ты познаешь мир, – примирительно улыбнулся охотник, – ну, так как, поможешь с одним делом?

Каран скосил взгляд:

– В зависимости от того, что я за это получу.

Шанкар усмехнулся:

– Познаешь мир.

– Задарма не работаю, – отвернулся он.

– Ты раб и привык работать бесплатно, – охотник легонько толкнул того кулаком в плечо, – так, что не заговаривайся.

– Спасибо, что напомнил, – беззлобно огрызнулся Каран, тем не менее, продолжая смотреть в сторону.

Верхняя часть небесного светила уже показалась над горизонтом.

– Я дам тебе одну меру серебра.

Обиду как рукой сняло.

Каран так резко повернулся, что Шанкар явственно услышал хруст шейных позвонков:

– Шутишь что ли?

– И не думал даже.

– Целую меру серебра?!

– Да.

Каран заговорщически наклонился:

– На кого-то нужно вылить ведро помоев?

– Нет, все гораздо проще, – он поманил его пальцем за собой, – идем.

Вернувшись в дом в сопровождении Карана, охотник кивком указал на исписанную иероглифами стену:

– Вот это необходимо замазать глиной, да так, чтобы стена выглядела, как новенькая.

Каран с интересом осмотрел иероглифы:

– Что здесь написано?

– Здесь написано, что Каран – любопытный болван.

– О-о-о-чень смешно, – растянуто молвил мальчуган, – это ведь она написала, да?

– Она? – Шанкар сделал вид, что не понимает, о ком тот говорит.

– Да, ладно тебе, – Каран задорно подмигнул, – та девчонка с грудями, словно кокосы. А это, – он ткнул пальцем в иероглифы, – признание в любви, даже читать уметь не надо.

Шанкар отвесил ему легкий подзатыльник:

– Принимайся за дело. Времени у тебя до полного восхода солнца. Потом я уезжаю.

– Принимайся за дело, принимайся за дело, – скрипучим голосом передразнил его Каран, – сейчас, только сбегаю за ведром и скребком.

Шанкар с легкой улыбкой на устах проводил мальчишку взглядом, а затем поднял кинжал, прошел в кухню и очистил его от кусочков засохшей глины. Удовлетворенный осмотром клинка, он прикрепил его к поясу, после чего открыл чулан за очагом. В нем, аккуратно прислонившись к дальней стенке, стояли длинное копье с бронзовым наконечником и лук в форме полумесяца. Проверив состояние тетивы, охотник достал вещи из чулана и прикрыл дверь.

– Вот это да, – услышал он шепот Карана и обернулся.

Мальчуган появился в дверном проходе, сжимая в правой руке ведро с жидкой глиной, а в левой – скребок. Он с благоговейным трепетом взирал на лук и копье. В глазах светилось неподдельное восхищение.

– Не отвлекайся, – хмыкнул Шанкар, – солнце встает.

[1] Бхадрапада – август-сентябрь по древнеиндийскому календарю.

[2] Синха – лев/тигр на древнеиндийском.

[3] Пурпурная нектарница – птица из семейства воробьинообразных. Распространены в тропическом поясе Евразии, Африки и Австралии.

5

– Анил?

Лесоруб поднял веки и уставился в потолок. Белки глаз раскраснелись. Тело ломило от усталости и перенапряжения. Вдобавок ко всему его переполнял страх. Страх перед неизвестностью. А картины из воспоминаний недалекого прошлого только ухудшали душевное состояние.

В их доме царил сумрак, несмотря на то, что солнце уже взошло над горизонтом. Тесная застройка не позволяла лучам проникать внутрь.

Мина лежала рядом на постели. Светлая хлопковая рубаха скрывала легкую полноту ее тела, от которой она никак не могла избавиться после рождения дочери. Темные длинные волосы растрепались по плечам. Густые брови сдвинулись к переносице, а в карих глазах застыла тревога.

– Что? – сухо ответил Анил.

– У нас заканчивается серебро.

– Я знаю.

Мина поджала губы:

– Тебе нужно вернуться на просеку.

– И не подумаю, – Анил резко отвернулся и лег спиной к жене.

– Тогда что нам делать? – у Мины дрогнул голос.

– Пойду мести улицы. Устроюсь на свиноферму Панишвара. Что угодно, но больше топор я в руки не возьму!

– Анил, ты лесоруб, а не прислуга.

Он промолчал.

Анил ощутил, как мягкая холодная ладонь Мины коснулась его плеча:

– Панишвар много не заплатит. Уборщик улиц тоже получает гроши. Живи мы одни, я, быть может, и согласилась… поняла тебя. Но у нас маленькая дочь. Подумай о Нирупаме.

Кулаки Анила непроизвольно сжались:

– Я не могу, – процедил он сквозь зубы, – ты не ведаешь того, что там происходит. Не выдержу! Не выдержу я более!

– Ради Нирупамы, – в голосе Мины прозвучали слезы, – молю тебя, Анил.

Лесоруб закрыл глаза, пытаясь унять заколотивший его озноб.

Ради Нирупамы он готов пойти на все. Но способен ли вновь взять в руки топор? Шанкар не зашел к нему вчера вечером, поэтому лесоруб не знал, что сейчас происходит в верховьях Синдху. Анил злился. Злился, что охотник так и не явился. А ведь он обещал! Быть может, ему бы уже и думать не пришлось о возвращении на просеку.

Анил даже не подозревал, что Шанкар напрочь забыл о своем обещании. И все из-за прекрасной Нилам, перед чарами которой он не смог устоять.

– Ну и гадость!

Абхай, здоровый лесоруб с широкими плечами и тупым выражением лица, сплюнул на землю. Следом за харчком полились остатки гороховой каши – прямо под пень, на котором детина сидел.

Его приятель Кунал, такой же здоровяк, только чуть меньше ростом и с проблесками ума в глазах, хмыкнул, вставая с соседнего пенька:

– А ты ожидал, что нас тут разносолами кормить будут? Мы и так жалование получаем за работу. А еда, между прочим, казенная.

– Да плевать! – взревел Абхай. – Мне мясо нужно для силы, иначе как я буду рубить эти проклятые пальмы?

– Топориком, друг, топориком, – Кунал помахал перед его носом бронзовым лезвием, заблестевшим в лучах утреннего солнца.

Позади послышался треск и звук падения очередного срубленного дерева. Остальные лесорубы уже принялись за работу, очищая от джунглей новый участок земли. Вчера им пришлось отойти от берега вглубь, ибо деревьев поблизости уже не осталось.

Только Абхай и Кунал продолжали находиться возле русла реки, складируя стволы на подготовленные плоты для дальнейшего сплава в Мохенджо-Даро. Там древесина должна пойти на растопку огня, необходимого для обжига глиняных кирпичей под строительство нового городского квартала. Однако такие тонкости Абхая и Кунала не интересовали. Оба они были родом из небольшой деревеньки, что располагалась вверх по течению. Все, что привлекало их интерес в этом деле – плата за работу. И плата оказывалась немалой. Вполне возможно, что денег в итоге хватит на покупку лошади для хозяйства и постройки нового, более крепкого дома. Так, по крайней мере, размышлял Кунал, мечтавший стать первым парнем на деревне. Мысли же Абхая никогда дальше выпивки и веселья не заходили.

Четверо лесорубов приволокли к берегу очередную пальму и бросили возле деревенских приятелей.

– Хватит прохлаждаться, бездельники, – весело крикнул один из них, вытирая пот со лба, – топоры в руки и за дело!

– Кто бы говорил, Мадхан, – быстро парировал Абхай, – ты позавчера полдня на брюхе пролежал!

– Ладно-ладно, – взмахнул топором Кунал, – несите следующую, а мы пока займемся этой.

Компания лесорубов, возбужденно переговариваясь, вновь направилась вглубь чащи. Вскоре они скрылись за листьями деревьев, откуда непрестанно доносился звук откалывающихся щепок и хруст ломающихся стволов.

– Все как обычно? – уточнил Абхай, берясь за топор.

– Да. Сначала отрубаем макушку, затем волочем ствол на плот.

Абхай тяжко вздохнул:

– Мне нужно мясо.

– Погрызи кокосы, – ухмыльнулся Кунал.

– Если только твои!

Оба расхохотались.

Солнце стремительно летело к зениту, все больше нагревая окружающий воздух. Спины лесорубов быстро покрылись испариной, а через некоторое время и вовсе залоснились от пота, словно они только что искупались в реке. Лезвия топоров грозно сверкали в лучах небесного светила. Не успели они обработать одну пальму и погрузить ее на плот, как их товарищи приволокли из леса вторую, не давая им времени на передышку. Вновь в воздух взметнулись топоры, чтобы в следующий миг с силой обрушиться на макушку свежесрубленного дерева. Третья пальма поступила тогда, когда они еще даже не отнесли на плот вторую.

– Что, ребята, уже выдохлись? – подшутил над ними Мадхан.

– Вас там человек пятнадцать, а нас двое, – пропыхтел Абхай, хватаясь за ствол.

– Отговорки, – весело воскликнул Мадхан и махнул рукой, направляясь в сторону джунглей, – работайте, солнце еще высоко.

– Иди ты в зад макаки! – крикнул ему в спину Кунал, берясь за другой конец ствола, но Мадхан только засмеялся.

Этот парень всегда пребывал в хорошем настроении, готовый поделиться им с окружающими. Настоящий душа компании. Поэтому остальные лесорубы снисходительно воспринимали его колкости.

Водрузив очередную пальму на уже изрядно подзабитый плот, они вернулись к третьему дереву и начали обрабатывать его топорами. Когда же то было завершено, и новый ствол оказался уложен на плот, тяжело дышавшие Абхай и Кунал обнаружили, что свежей партии древесины от лесорубов пока не поступило.

– Отлично! – пыхнул Абхай. – Можно и передохнуть.

– Верно, – согласился Кунал, упираясь руками в поясницу.

– Если сегодня вечером я не получу мясо, то, клянусь Богиней-матерью, сбегу отсюда, сверкая пятками.

– Как тот парень, Анил? – хмыкнул Кунал.

– Не сравнивай меня с этим городским слюнтяем! – гаркнул Абхай.

– Да уж, – издал смешок Кунал, – он так торопился обратно домой, что забыл свой топор.

– Нюня, – сплюнул на песок Абхай.

– А топор, кстати, неплох. Прочный, бронзовый, а на лезвии гравировка в виде цветка лотоса. Из чистого серебра.

– Правда? – глаза Абхая загорелись. – Где он?

Кунал указал пальцем на север:

– В нашем лагере вверх по течению, где ж еще?

– Предлагаю разыграть его в кости. Раз хозяин бросил свою вещицу, значит она ему без надобности.

– Закатай губу, – хмыкнул Кунал, – на него претендентов человек двадцать.

– Ну, – упрямо твердил его приятель, – разыграем в кости.

Кунал не ответил. Он с удивлением смотрел в сторону джунглей.

Лесорубы до сих пор не принесли очередную партию деревьев. Более того, топоры дровосеков больше не раздавались в чаще джунглей. На берегах Синдху наступила полная тишина, прерываемая лишь тихим журчанием воды.

– Соберемся всем скопом и разыграем ценную вещицу, – не унимался Абхай, – чего добру пропадать-то…

– Тише, – прервал его Кунал, в приказном жесте поднимая руку с топором, – слышишь?

Абхай умолк и напряг слух. Однако ничего, кроме журчания воды в Синдху, да пения нектарницы в цветах лотоса расслышать не сумел.

– Ниче не слышу, – недоуменно сказал он.

– Вот именно, – Кунал перевел взгляд на него, – они прекратили рубку.

До Абхая, наконец, дошло.

Его лицо, раскрасневшееся от работы, приобрело малиновый оттенок:

– Эти сукины-дети устроили себе привал в тенечке, пока мы тут горбатимся на жаре!

Кунал ловко махнул топором, рассекая воздух:

– Пойдем-ка, навестим этих лангуров[1].

С лицами, расплывшимися в злорадных ухмылках, они направились в сторону джунглей, уже предвкушая, какую трепку устроят лесорубам-бездельникам. Когда же Абхай и Кунал скрылись под сенью деревьев, вступая на тропинку посреди лесной чащи, до их слуха донеслись возбужденные голоса. Послышался лязг металла, а затем отчаянные вопли. Внезапные душераздирающие крики, от которых волосы на голове встали дыбом. В этих воплях читалась ярость и боль. Дикая, нестерпимая боль. Улыбки моментально слетели с лиц лесорубов. Абхай и Кунал недоуменно переглянулись.

– Что там происходит? – тупо пробормотал первый.

– Не знаю, – неуверенно ответил второй.

В этот момент крики усилились. Словно нескольким людям сразу прищемили дверью детородный орган. И снова вопли ярости и боли, смешанные с лязгом металла.

Кунал рванул вперед, поудобнее перехватив топор в руке. Не говоря ни слова, Абхай побежал следом.

Ветви деревьев хлестали им по лицу. Воздух свистел в ушах. Куналу и Абхаю приходилось постоянно опускать голову вниз, дабы случайный сучок не выколол глаза. Их ноги шуршали опавшими листьями. Несмотря на крупное телосложение, лесорубы ловко перепрыгивали через корни деревьев. Оба были взволнованы и возбуждены. Таинственная неизвестность происходящего впереди будоражила разум, заставляя воспринимать окружение обострившимися чувствами. Поэтому, несмотря на бег и легкую усталость, они подметили про себя, что крики и лязг стихли еще до того, как друзья добрались до места вырубки леса.

Кунал остановился первым, переводя дыхание и вслушиваясь в звуки джунглей. Абхай встал позади него, едва не налетев на спину товарища. Теперь до них не доносилось ни звука. Ни пения птиц, ни журчания воды – вообще ничего. Словно мир вокруг мгновенно опустел. Будто все живое разом исчезло, как по мановению божественной руки. Только высокие пальмы и салы окружали лесорубов, в молчаливом упреке нависая над их головами. В какой-то миг Абхаю даже показалось, что их ветви тянутся к нему, дабы отобрать ненавистный топор, а затем свершить над ним природный суд, разорвав корнями на мелкие кусочки. Абхай никогда не страдал от видений. Даже когда напивался в стельку. Однако сейчас они были настолько явственными и реальными, что он ощутил страх. Не то волнующее возбуждение, как перед массовой дракой или минутой ранее, когда они вприпрыжку неслись через джунгли навстречу неизвестному. А страх, который заставляет крутить твой живот и сосать под ложечкой.

Быстро моргнув и тряхнув головой, он отогнал жуткое наваждение и обратился к Куналу:

– Я ничего не слышу.

– Я тоже, – нервно отозвался тот, – должно быть там…

– Ты не понял, – прервал его Абхай, – я ничего не слышу!

Кунал непонимающе уставился на него:

– Что?

Обладая небольшим зачатком самокритичного ума, Абхай прошептал:

– Кто из нас тупой, я или ты? Вслушайся! Я никогда еще не видел, чтобы посреди джунглей было настолько тихо! И что с ними произошло, в конце концов?!

Кунал не ответил, ибо это было бессмысленно. Теперь до него тоже дошло, что его обострившиеся чувства не воспринимают никаких звуков. Легкая дрожь пробежала по спине, несмотря на то, что в лесу воздух казался достаточно теплым.

Держа топор наготове и сощурив глаза, он начал продвигаться дальше по тропке, медленно переставляя ноги, стараясь ступать бесшумно. Левой рукой он аккуратно отодвигал свисающие ветви деревьев. Иногда лесоруб бросал косой взгляд на лианы. Не прячется ли среди них питон или гадюка? Однако змей замечено не было. Абхай следовал его примеру. Хоть у него получалось слегка хуже, но он также почти не производил шума. Словно маленькая мышь шуршала пожухшим листиком. Уклоняясь от свисающих лиан, Кунал медленно продвигался вперед. Он чувствовал, как напряглись все его мышцы. Похлеще, чем во время перетаскивания пальмы на плот. Абхай шел следом. Его грудь колесом массивно вздымалась в такт глубокому дыханию, а ноздри широко раскрывались при вдохе. Он походил на крупного быка, готового напасть на свою жертву. Видение с ожившими деревьями он полностью выкинул из головы, сосредоточившись на реальности.

Впереди показалась просека – небольшая круглая полянка, усеянная пнями, сломанными ветками, щепками и облетевшими желтыми листьями. Однако, когда лесорубы вышли к ее краю, то к своему животному ужасу обнаружили, что теперь просека устлана кое-чем еще…

Кунал, шедший впереди и первым вступивший на полянку, ощутил, как вся кровь до последней капли отхлынула от лица.

Земля была полностью покрыта окровавленными трупами. У многих отсутствовали конечности. Отрубленные руки, ноги и пальцы валялись вперемешку с телами, представляя собой леденящий душу багрово-розовый ковер из крови и плоти, покрывающий всю поляну целиком. Бронзовые топоры, обагренные бурыми пятнами, торчали из трупов убитых, словно иглы ощетинившегося дикобраза. Они торчали из спин с перерубленными позвоночниками. Из вспоротых животов, через которые наружу вывалились длинные, словно лианы, кишки. Повсюду валялись пальцы и руки. Некоторые из них продолжали конвульсивно подрагивать, а культи зловеще сверкали костями.

Кунал стоял, не в силах вымолвить и слова, ощущая, как душа уходит в пятки.

Абхай выглянул из-за его плеча и побелел, как дорожная известь. В следующее мгновение гороховая каша, часть которой он съел на завтрак, настойчиво попросилась наружу. Едва не выронив топор, прижимая руки к скованному спазмами животу, Абхай согнулся в три погибели и исторг из себя все, что употреблял в пищу за утро.

Кунал же продолжал смотреть на полянку, пребывая в состоянии полного и абсолютного шока. Только спустя минуту созерцания страшной картины, его взор заметил еще одну деталь, до сих пор скрывавшуюся за пеленой ужаса, накрывшей глаза.

Прямо посреди просеки на пеньке сидел Мадхан. Его волосы слиплись от крови в дикую прическу. Лицо, сплошняком покрытое багровыми разводами, уткнулось носом в колени, на которых покоился окровавленный топор. Дрожащие руки сжимали рукоятку, а губы беззвучно шевелились, произнося слова, смысл которых нельзя было разобрать.

Набрав в грудь столько воздуха, сколько смог, Кунал обратился к нему. При этом его голос прозвучал тоньше, чем у маленькой девочки:

– Мадхан?

Тот поднял голову, и Кунал сделал невольный шаг назад, чуть было не уронив Абхая, вытирающего губы от рвоты. Глаза Мадхана закатились так, что виднелись одни белки, ярко сверкающие на фоне заляпанного кровью лица. Словно два куриных яйца на темном столе. Кунал почувствовал, что еще немного, и его рассудок не выдержит подобного испытания. Разум вот-вот готов дать роковую трещину.

Руки Мадхана крепко сжали рукоятку топора. Дрожь в пальцах внезапно исчезла. Рот перекосила жуткая гримаса, обнажая белые зубы.

Медленно, будто лунатик, он поднялся с пенька.

Кунал смотрел в эти белые невидящие глаза и чувствовал, как ноги наливаются свинцом. Как ладонь, сжимающая топор, начинает трястись и покрывается потом. Как сердце заходится в бешеном ритме.

Мадхан молча стоял, слепо пялясь в его сторону. Грудь окровавленного лесоруба высоко вздымалась. Так прошло несколько мгновений.

А затем он завопил. Его истошный крик заставил душу уйти в пятки.

– Еще один! Еще один!!!

Размахивая топором над головой. Разбрызгивая кровавые капли, Мадхан бросился на них.

[1] Лангуры – род обезьян из семейства Мартышковые. Название «лангур» происходит от слова «lungoor», означающего на языке хинди «длиннохвостый». Отличаются хитрым и пакостным характером.

6

Долина реки Сарасвати представляла собой обширную равнину, усеянную тут и там многочисленными деревушками. Жители каждый день трудились на целой сети каналов, питающих поля с пшеницей, хлопком и ячменем. Собранный урожай отправляли в Хараппу и Мохенджо-Даро. Сама Сарасвати пусть и уступала размерами своему брату Синдху, но была достаточно полноводна.

Последний раз Шанкар был в этих краях около трех лет назад после очередной охоты на диких зубров. Общая картина долины, ее дивные естественные красоты, вкупе с плодами трудов человеческих, произвели на него тогда неизгладимое впечатление. Охотник считал эту часть света одним из самых приятных и уютных уголков на земле. Полупустые грунтовые дороги, соединяющие одно поселение с другим, проходят меж широких полей, на которых поспевают золотистые злаки, колосящиеся на свежем ветру. Засевные площади плавно сменяются лугами для выпаса домашнего скота. Периодически встречаются местные жители, всегда приветливые и улыбающиеся, готовые принять путника в собственном доме и подсказать дорогу. Ближе к деревням людей на полях становится больше, жизнь не перестает течь ни на миг, подобно реке Сарасвати, наполняя регион своей силой. Таким запомнился этот край Шанкару.

Восседая на белоснежном коне, он покинул территорию джунглей, окружавших долину полумесяцем с запада и севера, и вступил на грунтовую дорогу, ведущую к одной из первых деревень. Цокот копыт гулко отдавался в полуденной тишине. Солнце, находившееся в самом зените, нещадно палило. В какой-то момент охотник начал жалеть, что покинул лесную прохладу. Теперь он мечтал поскорее оказаться в деревне. Под спасительной соломенной крышей и с кружкой пива в руке. Шанкар с трудом подавлял желание пришпорить лошадь и преодолеть оставшееся расстояние галопом. Однако кобыла скакала без отдыха с раннего утра. Она тоже изнывала от палящего зноя. Из ее пасти вырывался тяжелый храп. Поэтому он не стал рисковать и решил поберечь животное.

Вытерев пот со лба, Шанкар заметил, что луга, окружавшие дорогу, выглядят далеко не так привлекательно, как они запомнились ему в последний раз. Трава сильно поредела и потеряла в высоте. Она утратила былую зелень, отдаваясь болезненной желтизной. Охотник прищурил глаза и озадаченно нахмурил брови. Почва изрядно выветрилась и просохла, покрывшись сеткой из трещин. Если бы не растительный покров, она бы походила на каменистую пустыню. Шанкар почувствовал, как семена тревоги, посеянные несколько дней назад, дали всходы и теперь стремительно ползут вверх, словно молодые деревца, тянущие стебли к солнцу.

Продолжая двигаться по грунтовой дороге, лошадь взбивала копытами пыль. Вскоре Шанкар заметил впереди высокий сал, раскинувшийся у кромки тракта. В тени его листьев лежал местный пастух в дырявой и грязной рубахе, выцветшей от долгого пребывания на солнце. Напротив через дорогу паслось небольшое стадо овец, щипавшее скромную траву. Подъехав немного ближе, Шанкар подметил, что пастух внешне напоминает своих подопечных. Кудрявые волосы песочного цвета. Приплюснутый нос и близко посаженные черные глаза. Широкий рот с полными губами, массивными челюстями и таким же массивным подбородком. Приблизившись почти вплотную, охотник увидел, что пастух жует тростинку, перекатывая ее из одного уголка рта в другой. В глазах застыло выражение глубокой скуки.

Однако, завидев Шанкара, его взор слегка просветлел.

– Подходи, добрый путник, – приветливо помахал он рукой, – передохни от жары под сенью этого прекрасного сала, – он поднял взгляд вверх к кромке дерева, – ветерок так приятно играет его листьями. Звук их шелеста ласкает слух. Успокаивает и убаюкивает. Не правда ли?

– Что верно, то верно, – согласился охотник, спешиваясь и привязывая лошадь к салу.

– Вы издалека?

– Мохенджо-Даро, – Шанкар отстегнул флягу с водой от седла и, не без удовольствия, сел рядом с пастухом.

– Далековато, – присвистнул тот, – просто путешествуете или по делу?

– По делу, – охотник отпил из фляги, а затем протянул ее пастуху.

– Нет, благодарю, – вежливо отказался он, продолжая жевать тростинку, – я нахлебался с утра на день вперед так, что жажды не испытываю.

Шанкар пожал плечами и убрал флягу. Все равно, вода в ней нагрелась и напоминала прокисшее молоко.

– И что же за дело привело к нам столичного человека?

– Сарасвати.

– А-а-а, – протянул пастух и выплюнул тростинку, – понимаю.

– Что с рекой? – задал вопрос в лоб Шанкар.

Пастух пожал плечами:

– Не знаю, это вам глава деревни пусть расскажет. Ему-то лучше знать. Я ведь в речных вопросах ничего не смыслю. Но скажу так, добрый путник, – он почесал затылок, – последнее время староста ходит какой-то озабоченный.

– Озабоченный? – переспросил охотник.

Пастух кивнул:

– Хмурый, как небо в пасмурную погоду, только не плачет. Ни с кем не разговаривает, окромя гонцов, что он посылал на север к верховьям Сарасвати.

– А что там, в верховьях? – поинтересовался Шанкар, чувствуя, что это крайне важно.

– А шер его знает, – пастух отломил новую тростинку и сунул ее в рот, – нам, простым смертным, он в последнее время ничего не докладывает.

– Понятно, – протянул охотник, про себя решив переговорить со старшим на деревне.

– Угу, – буркнул пастух и тупо уставился на овец.

Только сейчас Шанкар осознал, что пастух произнес незнакомое ему слово и спросил:

– А что такое шер?

Тот отвлекся от созерцания кудрявых барашков и непонимающе воззрился на охотника.

Кажется, на мгновение, он потерял нить разговора:

– А?

– Вы сказали «шер». Что это значит?

– А-а-а, – протянул пастух, – вы про это, – он снова почесал затылок, а затем осмотрел пальцы, будто ожидая увидеть там блох, – гостил у нас как-то один странник. Шел он откуда-то с запада, – пастух небрежно махнул в ту сторону рукой, – и вот, за обедом, я спросил, не повстречался ли у него на пути синха? Я еще помню, что тот посмотрел на меня, словно на идиота… Я ведь не похож на идиота?

– Нет, – заверил его Шанкар, однако, когда пастух вновь зачесал с тупым видом затылок, слегка усомнился в правдивости своих слов.

– Ну вот, тот мужчина спросил, о каком таком синха я говорю. Пришлось объяснять, что, мол, зверюга такая. Полосатая, клыкастая, усатая и рычит постоянно, – пастух попытался изобразить рык синха, но получился лишь жалкий хрип, который рассмешил бы даже котенка. Кроме того, он чуть не проглотил тростинку. Раздраженно выплюнув ее, пастух продолжил. – Ну, странник понял, о ком я толкую, и сказал, что у него на родине, в Парсусе[1], таких зверей называют шер, – тут пастух пожал плечами, – мне показалось сие название более звучным, чем привычное синха.

– Хм, – безразлично хмыкнул Шанкар.

Монотонный рассказ пастуха, вкупе с убаюкивающим шелестом листьев и сильной жарой, навевали дремоту. Глаза начали слипаться сами собой, но он усилием воли сумел прогнать сонливость.

– Вот так, – закончил свой рассказ пастух и опять уставился на овец.

Окончательно победив сон, охотник спросил:

– Что происходит с лугами?

– А?

– С лугами, – терпеливо повторил Шанкар.

Пастух перевел взгляд в указанном направлении:

– А че с ними не так?

Охотник вскинул брови:

– Разве не видно? Земля высохла и потрескалась. Трава поредела и желтеет.

Он взял из-под ног в ладонь ком земли и демонстративно надавил – тот тут же рассыпался на мелкие крошки, словно зола из очага. Подхваченные ветром, они разнеслись по округе.

– Не знаю, – вновь зачесал затылок пастух, – вы лучше у главы спросите, он…

– Разбирается в этих вопросах лучше, чем вы, – закончил за него Шанкар.

– В-о-о-о, – он поднял указательный палец вверх, – правильно мыслите.

– Вы меняете места выгона?

Пастух тупо уставился на него:

– Нет, а зачем?

Шанкар едва сумел сдержать стон:

– И сколько лет вы пасете здесь овец?

– Я не помню, – пастух опять полез пальцами на затылок.

Понимая, что больше ничего от него не добьется, Шанкар поднялся. Как бы хорошо ни было сидеть под салом, но нужно продолжать путь. Да и компания пастуха начинала утомлять.

– Уезжаете? – спросил тот.

– Да, мне пора, – бросил охотник, отвязывая кобылу и вскакивая в седло.

– Жаль, – сказал пастух. В его тоне было ровно столько жалости, сколько испытывает женщина к таракану на кухне.

– Доброго вам дня, – вежливо попрощался Шанкар, выезжая на дорогу под палящие лучи солнца.

– И вам того же, – бросил ему в след пастух, глаза которого вновь приняли отсутствующее выражение.

Вскоре Шанкар оставил за своей спиной луга для выпаса скота. Впереди начинались поля с засеянными злаками и первые оросительные каналы. На горизонте показалась ближайшая деревня. Работников на полях оказалось меньше обычного. Видимо, большинство пережидало жаркое время под крышами жилищ.

Обливаясь потом и, то и дело, прикладываясь к фляге, Шанкар мечтал поскорее оказаться в прохладном месте.

Поселение представляло собой небольшую деревушку с двумя параллельными улицами, окруженную со всех сторон полями, которые покрывала сеть оросительных каналов. Река Сарасвати находилась немного восточнее, примерно в получасе езды верхом. Дом главы располагался на невысоком пригорке южнее остальных хижин. Это было двухэтажное здание из необожженного сырцового кирпича.

Не долго думая, Шанкар направил кобылу туда, в уме предвкушая прохладное омовение и отдых за кувшином свежей воды. О том недоразумении, что осталось болтаться во фляге, охотник и думать не желал.

Распугав по пути ватагу загорелых дочерна детей, которые в изумлении уставились на его лук за спиной и копье, прикрепленное к седлу, Шанкар остановил кобылу возле массивной деревянной двери и спешился. Животное издало фырк облегчения и мотнуло головой. Потрепав лошадь по загривку, он решительно и громко постучал.

По ту сторону послышались шаркающие шаги и скрип отодвигаемого засова. Дверь слегка приоткрылась, и на пороге показался худой щуплый старик, подслеповато щурящий серые глаза из-под густых седых бровей, сросшихся на переносице орлиного носа.

– Что вам угодно? – прохрипел он скрипучим голосом.

– Мне нужно видеть главу деревни, – ответил Шанкар.

– По какому поводу?

– Насчет Сарасвати.

Лоб старика пробороздили морщины:

– А-а-а, вы, собственно, кто будете?

– Шанкар. Охотник из Мохенджо-Даро, – он вытер пот со лба и мысленно попросил Богиню-мать, дабы та вразумила старика впустить его внутрь как можно скорее.

– А-а-а, вы, наверное, тот благородный муж, которого хотел к нам прислать Его Светлость, да хранит его здоровье Богиня-мать, – догадался старик.

– Совершенно верно, – Шанкар моргнул, дабы сбросить с глаз соленые капельки пота.

– Входите тогда, – старик распахнул дверь и отошел в сторону, пропуская его внутрь.

Очутившись в прохладном сумраке комнаты привратника, Шанкар испытал настоящее облегчение.

– Можете оставить свои палки вот здесь, – прошамкал старик.

«Палки?».

Однако спорить не стал, а спокойно снял со спины лук, отстегнул кинжал от пояса и поставил свое добро в углу, на который показал скрюченным пальцем привратник. Копье осталось снаружи, прикрепленное к седлу лошади.

– Я провожу вас до ванной комнаты, – старик зашлепал вперед босыми ногами, – смоете дорожную пыль, расслабитесь, а затем пройдете в гостиную. Староста примет вас там.

Шанкар устало пожал плечами и молча пошел следом. Зайдя в комнату слева, они оказались в квадратном помещении с местами для омовений. Возле каждого стояли по одной кадке и кувшину с водой.

– Полотенце на крючке за дверью, – пробубнил старик и скрылся за порогом.

Шанкар подошел к одному из небольших возвышений и потрогал руками сосуды. В кадке была холодная вода, в кувшине – горячая. С презрительной усмешкой Шанкар отодвинул подальше кувшин и, сняв насквозь пропитанную потом рубаху и набедренную повязку, окатил себя холодной водой. Издав блаженный вздох, он вытерся полотенцем и вновь нацепил набедренную повязку, однако рубаху надевать не стал. Вместо этого он замочил ее в другой кадке, выжал и повесил на крючок поверх полотенца.

«Полагаю, хозяин не будет против. Я ведь все-таки почетный гость, как-никак».

Уверенно кивнув своим мыслям, Шанкар вышел в коридор, где его поджидал привратник.

Казалось, старика ничуть не смутила почти полная нагота охотника:

– А-а-а… Готовы? Тогда идемте в гостиную.

Они прошли несколько шагов по коридору, а потом свернули в комнату справа. Прямоугольное помещение оказалось скромно обставленным. Глиняный пол устилал простой шерстяной ковер серого цвета. Из круглого отверстия в потолке проникал солнечный свет, падая лучами на низкий квадратный столик, на поверхности которого виднелись пара терракотовых кувшинов без росписи, два глиняных стакана и тарелка с пшеничными лепешками. Два плетеных тростниковых стула довершали скудную обстановку.

– Садитесь. Господин Нараян сейчас спустится.

Шанкар, не заставляя упрашивать себя дважды, последовал приглашению и уселся на стул, тут же потянувшись к одному из кувшинов, не обращая внимания на привратника, который к тому времени тихо удалился. В сосуде оказалась вода. Холодная. Налив полный стакан, охотник быстро осушил его большими глотками, а затем снова заполнил его до краев и повторил. Почувствовав, как живительная влага растекается внутри, Шанкар откинулся на спинку стула и стал ждать. В животе сильно урчало, как от раскатов грома далекой грозы. Но охотник не спешил отведать пшеничных лепешек. Будет не слишком вежливо, если хозяин застанет его с набитым ртом.

Благо ждать пришлось недолго.

Вскоре в коридоре послышались неуверенные грузные шаги. Человек бубнил себе что-то под нос. Наконец, он показался в проеме, и перед охотником предстала фигура главы деревни. Короткие волосы песочного цвета, тронутые на висках сединой. Озабоченный взгляд из-под нахмуренных густых бровей. Орлиный нос, на котором вздулись вены и полопались сосуды, из-за чего он покраснел, словно луциан[2]. Худощавое, но жилистое тело, прикрытое длинной белоснежной рубахой с подолом до колен и вырезом на левом плече. Одного быстрого взгляда охотнику оказалось достаточно, дабы определить – глава деревни пьян и, судя по всему, не просыхает уже пару дней.

– Явился? – проворочал тот заплетающимся языком.

– Рад встрече, староста Нараян, – холодно поприветствовал хозяина дома Шанкар. Вид главы вызывал у него легкую неприязнь, которую он постарался скрыть.

– А уж я-то как рад, банан мне в задницу, – язвительно произнес Нараян, скорчив гримасу обезьяны и, шатаясь, вошел в комнату, – что смогу, наконец, свалить это дерьмо на кого-нибудь другого, – трясущейся рукой он ухватился за спинку стула напротив и, крякнув, плюхнулся на сиденье.

«Еще один, – подумал Шанкар, – сначала Девадат решил свалить на меня свои проблемы, теперь этот. Только почему ими должен заниматься я?».

Тростниковое плетение заскрипело под ним от такой неслыханной наглости. Не обращая на эти звуки абсолютно никакого внимания, глава деревни вцепился тонкими пальцами в другой кувшин с такой силой, будто от его содержимого зависела вся его жизнь. Трясущимися руками он наполнил стакан. Как Нараян ни пытался, часть вина пролилась на поверхность стола под недовольный бубнеж его хозяина. Да, во втором сосуде оказалось именно вино. А вода в первом, очевидно, предназначалась для разбавки. Но староста даже не помышлял об этом.

– Не переусердствуйте с вином, – сказал Шанкар.

– Без твоих советов проживу, – огрызнулся тот.

Расплескав часть содержимого, и оставив пару багровых пятен на рубахе, Нараян залпом осушил стакан и вновь начал его заполнять.

Разумно предположив, что обмен «любезностями» закончен, охотник перешел к делу:

– Что с рекой?

– А мне почем знать? – глава деревни рыгнул.

Шанкар резко нахмурив брови:

– Это шутка какая-то?

– Разве я похож на шутника? – ответил вопросом на вопрос Нараян, беря в руку наполненный стакан.

– Нет, – покачал головой охотник, скрещивая руки на груди и оглядывая старосту уже с нескрываемым презрением.

– То-то же.

– Вы похожи на подзаборного пьяницу.

Рука со стаканом застыла, так и не дойдя до губ Нараяна. Даже пальцы перестали трястись. Лицо старосты приобрело малиновый оттенок, сливаясь в единый цвет с орлиным носом, а взгляд пытался буквально испепелить охотника, сидевшего напротив. Но Шанкар оставался непреклонен. С уст Нараяна уже готово было сорваться грязное ругательство, однако остатки трезвого разума вынудили его не произносить их в адрес жреческого посланника. Рот главы деревни беззвучно открылся и захлопнулся. Как у рыбы.

– Так что с рекой? – повторил охотник.

– Если бы я знал, то не стал бы посылать за помощью, – проворчал Нараян, осушая-таки стакан и, едва не промахиваясь, поставил его на стол.

– Но что-то заставило вас послать за мной, – нетерпеливо надавил Шанкар.

Около минуты Нараян просто сидел, уставившись затуманенным взором в пол. Краснота постепенно сходила с его лица, кроме носа.

Наконец, он выдавил:

– Мелеет она.

– Мелеет?

– Угум.

– Когда начала?

– Полгода где-то, – насупился глава деревни.

– И вы послали за мной только сейчас?! – едва сдерживая гнев, возмутился охотник.

– Я в этом дерьме не разбираюсь, синха тебя подери! – сорвался на крик Нараян.

Шанкар и бровью не повел:

– Как быстро Сарасвати теряет воду?

– Локтей на десять в месяц, – глава деревни шмыгнул носом и, наконец, перевел взгляд на охотника, – нам теперь приходится пахать, как зебу, дабы накачать воды в каналы. Ее пока хватает, но мы ж не слоны! Силы на исходе.

Шанкару было жаль сельчан, но не их старосту.

– Есть догадки, почему река мелеет?

– Нет, – он опять потянулся к кувшину.

– И поэтому вы решили упиться вусмерть?

– Не твое дело, – на этот раз Нараян не удержал стакан, и тот выпал из его, ходивших ходуном, пальцев. С гулким звуком он ударился о шерстяной ковер, разливая содержимое по полу. Издалека проступившие пятна напоминали кровь. С уст старосты сорвались грязные ругательства.

– Ошибаетесь, – с трудом сохраняя самообладание, охотник подался вперед, – теперь это мое дело. И в ваших же интересах помогать мне. Если, конечно, не хотите оказаться в тюрьме Цитадели.

Нараян злобно стрельнул глазами, но ничего не ответил, продолжая покачиваться на стуле. Взывать к его совести и благоразумию было бессмысленно. Староста так сильно напился, что готов был рухнуть на пол в любой момент.

Шанкар откинулся на спинку стула:

– Поэтому я повторяю свой вопрос – есть догадки?

– Нет же, говорено тебе, – выплюнул Нараян.

– Зачем вы посылали гонцов к верховьям реки?

Староста вздрогнул и тупо уставился на охотника:

– Какая макака вам это наплела?

– Отвечайте на вопрос!

– Проверить, как там мои лесорубы поживают, – пролепетал он, – от них что-то давно не было вестей.

Лицо Шанкара побелело, как сахар:

– В верховьях Сарасвати ведется вырубка леса?

– Нет, они просто погулять ушли, – огрызнулся Нараян.

«И здесь тоже самое, что и на Синдху. Но с какой целью?».

Пропуская мимо ушей словесный выпад главы деревни, Шанкар спросил:

– Для чего надо вырубать лес?

Почти онемевшим языком Нараян пролепетал:

– Для постройки нового селения. Нужно расчистить землю под дома, каналы, огороды, – он взмахнул рукой, – все дела.

Глаза Шанкара сузились:

– И какие вести принесли вам гонцы?

– Да никаких.

– То есть?

– Они до сих пор не вернулись, – с выражением упрямого быка Нараян взглянул на охотника.

Шанкар устало вздохнул:

– Ясно. Похоже, от вас сейчас ничего не добиться. Я займусь поиском решения, но сперва отдохну. У вас найдется отдельная комната?

– Абхе! – заорал во все горло глава деревни.

В коридоре послышались тихие шаги. Шанкар ожидал снова увидеть старого привратника, однако на зов Нараяна явился вовсе не он.

В проеме показалась невысокая девица с распущенными волнистыми и черными, как смоль, волосами, ниспадавшими ей прямо на плечи. Шанкар подметил про себя, что девушка имеет точно такой же орлиный нос, как и хозяин дома, только без красных сосудов. Скользнув взглядом вниз, охотник увидел, что она обнажена по пояс. Маленькие груди выпирали вперед, словно два бугорка, а пурпурная юбка плотно облегала бедра и стройные ноги. Девица с интересом наблюдала за происходящим, изящно прислонившись к косяку и наматывая волосы на указательный палец левой руки.

– Отведи этого… как его… жреческого… п… по… осла-а-а… в… в комнату для гостей, – пробубнил Нараян.

– Как скажешь, отец, – хриплым голосом ответила она.

«Отец? Выходит, мне не показалось».

Игривым жестом Абхе поманила охотника за собой. Тот встал, при этом забирая со стола кувшин с вином и тарелку пшеничных лепешек. Нараян неуверенно попытался его остановить, но все, что у главы деревни получилось, так это раскачать стул и грохнуться вместе с ним на глиняный пол.

Шанкар презрительно смотрел на него сверху вниз:

– Я оставлю вам кувшин с водой. Говорят, при похмелье она крайне необходима. Советую протрезветь как можно скорее, иначе вам не поздоровится.

Нараян злобно промычал нечто нечленораздельное и попытался подняться. Охотник потерял к нему всякий интерес. Через мгновение он уже поднимался по лестнице следом за Абхе, невольно следя за движением ее округлых бедер под юбкой.

– Ваш отец всегда так пьет?

– Только последнюю неделю, – бросила та через плечо, поднимаясь на второй этаж и идя по узкому коридору, освещенному лучами солнца из окна на лестничном пролете.

– Мне повезло, – буркнул он себе под нос.

– О, вам может повезти еще больше, – сладко проворковала Абхе, открывая первую левую дверь, – вот ваша комната, господин…

– Шанкар.

– Красивое имя, – прошептала она, стоя в проеме.

Он почувствовал, как сердце в груди начало стучать чуть быстрее, поэтому поспешил отвести взгляд и вошел в помещение.

Это оказалась небольшая комната с ровными углами и арочным окном, выходящим на деревенскую улицу. Справа стояла обычная деревянная кровать на низких ножках и прикроватная тумба. Поставив кувшин с тарелкой на нее, Шанкар подошел к окну и мельком глянул наружу. Его кобыла по-прежнему переминалась возле входа в жилище Нараяна под палящими лучами солнца. Никто так и не удосужился отвести усталое животное на конюшню. Чуть поодаль местная детвора продолжала резвиться в придорожной пыли и уничтожать палками орды лопухов. Местные жители, переждав полдень, выходили из глиняных хижин, собираясь вернуться к работе на каналах.

– Вам нужно что-нибудь еще? – услышал он позади себя томный голос Абхе.

– Да. Отведите мою лошадь в конюшни.

– Я передам привратнику. Еще что-нибудь?

Он отвернулся от окна. Абхе продолжала стоять в дверном проеме, прислонившись к косяку. Ее пухлые губы были слегка приоткрыты.

– Больше ничего. Я хочу отдохнуть с дороги.

– О, я знаю толк в отдыхе, – Абхе загадочно улыбнулась, – могу помочь расслабиться.

Шанкар медленно приблизился к ней. В ее глазах он заметил страстный огонь. В какой-то момент охотник уже был готов поддаться ему, однако затем перед мысленным взором предстала Нилам. С ее длинной черной косой и огромными, словно два сапфира, глазами.

«Тихая и скромная… но согревающая, подобно пламени».

Возникшее было желание мгновенно улетучилось.

– Нет, благодарю, – холодно ответил Шанкар и захлопнул дверь прямо перед ее носом.

Улегшись на кровать, предварительно запихнув в рот пшеничную лепешку, охотник задумчиво уставился в гладкий глиняный потолок. С улицы доносился веселый ребяческий смех.

«Ну и деревня. Пастух идиот, староста пьяница и его дочь… его дочь… та еще…».

Он не смог подобрать подходящего слова.

Громко вздохнув, охотник закрыл глаза и быстро погрузился в крепкий сон. Усталость с дороги дала о себе знать.

Ему снилась Нилам, сжимающая в ладошках драгоценный камень. Даже во сне он начинал скучать по ней.

[1] Парсус – Древняя Персия (Иран).

[2] Красноперый луциан – вид лучеперых рыб из семейства луциановых (окунеобразные). Распространены в западной части Индийского океана.

7

С лицом мрачнее тучи Анил угрюмо вышагивал по грунтовой дороге, ведущей из Мохенджо-Даро на север. Ноги твердо ступали по земле, то и дело норовя перейти с быстрого шага на бег, но он удерживал себя, чтобы беречь силы. К тому же лесорубу требовалось время, дабы еще раз все обдумать и собраться с мыслями, а также попытаться хоть немного унять бушующий пожар в душе. Именно поэтому Анил миновал поворот на просеку и стал двигаться дальше в сторону лагеря лесорубов. Чтобы выиграть еще немного времени. Вдобавок он оставил в палатке бронзовый топор с серебряным узором в виде цветка лотоса. Как бы ни было противно ему это орудие, Анил должен был забрать его. Не зубами же грызть деревья, в конце концов? Топор был подарком жены, на который ушло почти все ее состояние, когда он только подался в лесорубы зеленым юнцом. В отличие от многих других, подобных ему, топор Анила был изготовлен из особо прочных кусков бронзы, что только добавляло тому ценности. И осознание сего мучило Анила не менее сильно, чем все остальное.

«Я бросил его здесь, в лагере, несмотря на то, что это подарок жены, моей горячо любимой Мины. А ведь она даже слова не сказала касаемо топора, когда я сбежал домой с просеки. Я хочу избавиться от этого ненавистного орудия, но не могу… что скажет Мина?».

Лагерь оказался пуст, но Анила это совсем не смутило. Он даже обрадовался такому повороту событий. По крайней мере, отсрочил, хоть и ненадолго, момент, когда товарищи по работе начнут тыкать в него пальцем, будто в прокаженного. Насмехаться над слабостью духа. Городской паренек не годится для жизни среди джунглей. Анил горько усмехнулся своим мыслям и зашел в палатку, в душе надеясь, что лесорубы давно украли его топор и пропили вырученные деньги. Однако надеждам сбыться было не суждено. Он остался лежать в том самом месте, где его оставили. Возле старой потрепанной циновки. Шумно втянув воздух, Анил ухватился за черенок и поднял орудие. Иногда ему казалось, что топор обжигает ладонь. Словно раскаленный металл.

Не произнося ни слова, лесоруб покинул палатку и направился в сторону просеки. Лезвие ярко сверкало в лучах солнца.

«Только ради Нирупамы. Я делаю это только ради Нирупамы… да простит меня Богиня-мать».

Сия мысль не принесла душевного покоя, но немного смягчила внутренние метания Анила. Он все еще осознавал, что у него был выбор. Имелась возможность не возвращаться сюда, на ненавистную просеку и не брать снова в руки пресловутый топор. Он мог пойти работать уборщиком улиц. Подметать по ночам опавшие листья и убирать за нерадивыми жильцами, предпочитающими выливать кухонные отбросы через окно, вместо того, чтобы спускать в канализацию. А днем стал подрабатывать на свиноферме Панишвара. Тогда денег хватило бы на троих.

«И надо мной потешались бы все знакомые. Лесоруб, опустившийся до рабского труда. Грязный, никчемный мужлан, возящийся, словно свинья, в кухонных отбросах, а днем ухаживающий за своими собратьями на ферме Панишвара».

Губы Анила задрожали. Ему стоило огромных усилий, дабы унять пробивший озноб.

Он уже приближался к месту вырубки леса. Впереди показались ряды плотов, доверху заваленных стволами деревьев и ожидающих отправки в Мохенджо-Даро. Лесорубов нигде не было видно. И если это приносило доколе облегчение, то сейчас заставило слегка насторожиться.

«Они там что, устроили привал в лесу? Ну, так я сейчас присоединюсь. Возвращение блудного сына!».

Не глядя на реку, Анил миновал подготовленные плоты и вступил на узкую тропинку, ведущую через джунгли в сторону просеки. Опавшая листва и сухие сучки хрустели у него под ногами. Шмыгая носом и глубоко дыша ртом, Анил продвигался вперед, периодически уворачиваясь от свисающих веток и лиан. Время от времени он посматривал на деревья, не скрывается ли в листьях удав, готовый наброситься на шею и скрутить, ломая позвонки. Но путь оказался чист.

Однако перед самым выходом на полянку Анил так резко остановился, что едва не зацепился за торчащий из-под земли корень. Он чудом не растянулся на влажной земле. Глаза лесоруба округлились и готовы были вылезти из орбит. В них засквозил страх, постепенно охватывающий все нутро. Руки задрожали, словно деревце на крепком ветру. Анил едва не выронил топор из ослабевших ладоней. Ноги подкосились, будто мышцы и кости в них моментально заменили на пух. Дыхание, и без того учащенное от долгой прогулки, усилилось, а предательски холодная испарина выступила по всему телу.

В нескольких шагах впереди распростерлись три тела. Одно из них оказалось буквально изрублено на куски, как свинья на бойне. Море засохшей крови обрамляло ужасающую картину. Не совсем соображая, что делает, Анил осторожно приблизился к телам. Одного он узнал сразу. Абхай. Здоровый деревенский детина. На его лице застыла маска неописуемого ужаса. На губах виднелись кусочки зеленоватой массы, будто того вырвало незадолго до смерти. Из правой ключицы торчал окровавленный топор. Двух других опознать Анилу не удалось. Тела лесорубов оказались настолько изуродованы, что бессмысленно было предполагать, кто есть кто.

Силы окончательно покинули Анила. Он рухнул на колени прямо в лужу запекшейся крови. Рассудок, и без того измотанный внутренними метаниями, дал трещину. Чувствуя, что вот-вот потеряет контроль, Анил собрался было подняться, но тут услышал над головой тихий, но весьма отчетливый шепот.

– Уд-а-а-а-а-рь.

Лесоруб вздрогнул и поднял взгляд вверх.

Ветер шумел в кронах деревьев, заставляя колыхаться многочисленную листву и отбрасывать на землю причудливые тени. Ветви извивались под напором воздуха, создавая рокот, словно морской прибой. Естественная картина леса… но такая жуткая и пугающая в сей момент. Кроме этого шума, подобного огромным волнам, до Анила не доносилось ни единого звука. И от того страшнее получался образ. Застывшие, изуродованные трупы в луже собственной крови… и ветер, завывающий в кронах деревьев. Лесоруб опустил взгляд обратно… на лежавшие рядом тела… вновь услышал шепот. Только на этот раз уже не мог поручиться за то, что не слышит его в своей голове.

– Уд-а-а-а-а-рь.

Руки инстинктивно сжали рукоятку топора так, что костяшки побелели. Сердце затрепыхалось в груди. Анил ощущал неописуемый страх, хотя казалось, дальше уже некуда, самое жуткое в своей жизни он увидел. Но что-то подпитывало его ужас. А источник он не мог разглядеть. В голове стала крутиться навязчивая мысль. Мысль о том, что он должен опустить… Опустить лезвие своего топора с серебряным лотосом в бездыханное тело Абхая.

– Уд-а-а-а-а-рь, – прошелестел ветер в кронах деревьев над ним.

«Что я делаю? Богиня-мать, что я делаю?!!!».

Остатки здравого рассудка отчаянно сопротивлялись, но, в конце концов, потерпели поражение. Топор с силой вошел в мертвеца, издав отвратительный чавкающий звук. Небольшой фонтанчик крови, той, что еще сохранилась в теле, брызнул из проломленной грудины, окропив лицо лесоруба. Анил, трясущимися руками, выдернул лезвие из рубленой раны. Перед глазами все плыло, а из горла норовил вырваться безумный крик.

Вновь зашелестели листья у него над головой:

– Х-а-а-а-а.

В этот момент разум, давший трещину, раскололся на множество кусков, словно упавший терракотовый сосуд. Взвыв подобно стае голодных шакалов, Анил вскочил на ноги и, крепко сжимая в руке окровавленный топор, помчался сквозь джунгли, не разбирая дороги.

Ветки хлестали его по лицу. Ноги постоянно спотыкались о корни и сухие сучки.

А ветер шумел над головой в верхушках деревьев. И в этом шуме он слышал смех. Тихий и злорадный.

Даже сквозь сон обостренные чувства охотника подсказали ему, что в комнате кто-то есть. Еще до того, как Шанкар открыл глаза, его рука непроизвольно легла на пояс… и только потом он вспомнил, что оставил кинжал у входа в дом… в помещении привратника.

«Весьма неосмотрительно с моей стороны».

Шанкар открыл глаза.

Неподалеку от изголовья, на краешке кровати сидела Абхе, скрестив стройные ноги и покачивая ступней. Из одежды на ней была все та же облегающая пурпурная юбка. И больше ничего. Внимательные черные глаза с интересом рассматривали лежащего охотника.

– Что тебе нужно? – спросонья вопрос прозвучал несколько грубо.

– Почему? – в ее хриплом голосе не слышалось и капли обиды.

– О чем ты? – уточнил он, хотя догадывался, касаемо чего она завела разговор.

«И давно тут сидит?».

– Еще ни один мужчина не закрывал дверь перед моим носом, – она продолжала вальяжно покачивать ступней.

– Все бывает в первый раз, – усмехнулся охотник, заводя руки под голову.

– Я тебе не нравлюсь?

Шанкар не хотел отвечать, ибо прекрасно знал ответ. Но легче от этого не становилось. Скорее наоборот.

Абхе притягивала к себе, источая неописуемую животную страсть. Нилам же была совершенной противоположностью. Девушка из публичного дома Мохенджо-Даро приносила внутренне умиротворение. Но Нилам была далеко, за тысячи локтей отсюда, а Абхе находилась на расстоянии вытянутой руки, чем только усиливала искушение.

– Нравишься, – выдавил он из себя.

– Так в чем же дело? – она казалась заинтригованной.

– Есть другая.

Абхе фыркнула:

– Так она не узнает. Твоя жена?

– Нет, мы не женаты.

– Тем более! – она тряхнула волосами и облокотилась на правую руку.

Шанкар чувствовал, что вот-вот не сможет противиться естественным желаниям, и Абхе прекрасно читала смену настроения по его лицу. На пухлых губах дочери старосты заиграла кокетливая улыбка. Вновь всплывший перед внутренним взором образ Нилам уже не так категорично загораживал собой вид на очаровательную в своей животной красоте Абхе.

«Спасение» пришло с совершенно неожиданной стороны.

На весь дом раздался громогласный рев Нараяна:

– Абхе! Тащи сюда свою тощую задницу!

Девица состроила гримасу сожаления на красивом личике:

– Как не вовремя, – она поднялась, – никуда не уходи, я скоро вернусь.

В глазах Шанкара появилось озорное выражение. Как только дверь за ней затворилась, он вскочил с кровати и подошел к окну, выглянув наружу.

Сельчане продолжали работать в поле. Тени удлинились, предвещая скорое наступление вечера. Оценив расстояние до земли, охотник ловко перемахнул через подоконник и повис на вытянутых руках.

«Если приземлиться на полусогнутых, то все будет в порядке».

Разжав пальцы и выпустив опору, Шанкар с глухим звуком упал вниз и тут же кувырнулся вперед. Ступни слегка засаднило, но охотник не ощутил даже легкого ушиба. Резво вскочив на ноги и отряхнув грязь с ладоней, он дернул за ручку входной двери. Та не поддалась, и Шанкару пришлось постучать. Вновь, как и с утра, по ту сторону послышались шаркающие шаги, а затем скрип отодвигаемого засова. Сказать, что старик-привратник был удивлен, увидев на пороге почетного гостя, который должен был в это время почивать наверху, значит, ничего не сказать. Нижняя челюсть отвисла, обнажая беззубый рот, а правая бровь взметнулась ко лбу с немыслимой скоростью.

Шанкар ослепительно улыбнулся:

– Добрый вечер.

– А-а-а, вы… – промямлил привратник.

– Лошадь мне подайте, – все еще улыбаясь, продолжил охотник, протискиваясь мимо ошарашенного слуги, – а я пока заберу одежду и снаряжение.

– А-а-а… Да, господин, – сиплым шепотом произнес старик.

Дотронувшись до двери ванной комнаты, Шанкар обернулся.

Теперь его улыбка уже была не столь лучезарной:

– И скажите господину Нараяну, что ему придется меня сопровождать. Это в его же интересах.

Войдя в комнату для омовения, охотник подошел к крючку, на котором оставил сушиться рубаху, и потрогал ее за края. Одежда оставалась влажной, но это нисколько не смутило. В такую жару сырая ткань станет приятно холодить кожу, да и высохнет в ближайший час. Облачившись, Шанкар вернулся в помещение привратника. Тот отсутствовал, по всей видимости, отправившись докладывать своему хозяину о воле жреческого посланника. Распрямив складки на животе, охотник повесил лук за спину и прикрепил кинжал к поясу. Закончив приготовления, толкнул массивную дверь и вышел на улицу. Как раз в этот момент из-за угла дома появилась лошадь. Увидев, кто ведет животное под уздцы, Шанкар с трудом подавил ироничный смешок.

Поравнявшись с ним, Абхе вручила ему вожжи. На ее лице играла все та же кокетливая ухмылка.

– Красивая кобыла, – подметила она, скрещивая руки на обнаженной груди.

– Да, ты тоже, – бросил охотник, вскакивая в седло.

Та прыснула со смеху:

– Не думай, что отделаешься от меня так легко.

«Богиня-мать, спаси меня!».

– Я и не думаю, – внезапно его осенило, – приходи ко мне сегодня вечером.

Глаза Абхе вспыхнули:

– Созрел, наконец?

– Для разговора.

Она хмыкнула и уперла руки в бока:

– Одним разговором дело не закончится.

– Увидим, – коротко сказал Шанкар, проверяя, на месте ли копье.

Внимательно следившая за его действиями Абхе, поинтересовалась:

– Научишь им управляться?

Охотник бросил беглый взгляд на девицу:

– Я думал, ты искусница в обращении с копьями, – на последнем слове он сделал особое ударение, но это ничуть не смутило дочь Нараяна, лишь подбросило дров в огонь.

Ответить Абхе не успела, ибо на пороге появился ее отец. Нараян не выглядел трезвым, его едва заметно пошатывало, но в целом было лучше, чем несколько часов назад. Поверх белоснежной рубахи он накинул походный плащ из козьей шерсти.

– Коня! – рявкнул староста.

– Слушаюсь, отец, – проворковала Абхе, направляясь к конюшням и нарочито виляя бедрами.

– Шевелись! – гаркнул ей вдогонку Нараян, обхватывая лоб пятерней.

– Голова болит? – учтиво поинтересовался Шанкар. – Выпили воду, что я оставил?

– Воду, что ты оставил, – злобно повторил Нараян, – мою воду, что ты мне оставил в моем же доме.

– Так выпили или нет? – не обращая внимания на его тон, переспросил охотник.

– Да, – буркнул тот.

– Прекрасно, ибо ближайший час вам придется провести в седле. Не хочу, чтобы вас хватил удар и вы упали, сломав шею.

Нараян насупился, но ничего не ответил.

Тем временем снова показалась Абхе, на этот раз ведя под уздцы рыжего скакуна, чуть более упитанного, нежели лошадь Шанкара, и с мощными копытами. Грубо вырвав вожжи из ее рук, глава деревни взобрался, точнее, вполз в седло.

– Куда едем? – угрюмо спросил он.

Шанкар удивленно воззрился на него:

– К Сарасвати, куда же еще? Протрезвейте, наконец.

– Я-то тебе зачем?

– За компанию. И для того, чтобы прояснить некоторые вопросы.

Нараян снова потер лоб рукой:

– А мы их че, дома не можем обтрепать?

– Исключено.

Староста издал злобный и досадный рык.

– Не станем терять время, – сказал охотник, – я не намереваюсь проводить разведку в темноте.

– Абхе! – крикнул Нараян.

– Я здесь, и незачем так орать, я не глухая.

Его дочь с ехидной ухмылкой наблюдала за происходящим, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к стене дома.

– Приготовь пожрать. Свинину с бобами.

– Тебя же с них несет!

– Давненько я тебя не порол, – процедил сквозь зубы Нараян, выезжая на тропинку.

– Зато я уже давненько превратилась в кухарку, – шепотом парировала она, но ее услышал только Шанкар, которому Абхе послала воздушный поцелуй.

Улыбнувшись уголками губ, охотник развернул кобылу и отправился следом за старостой.

8

Когда они выехали за пределы деревни, солнце уже клонилось к закату, наполняя окрестности оранжевым сиянием. Грунтовая дорога, ведущая на восток, проходила меж полей, засеянных злаками, над которыми трудились немногочисленные поселенцы. К своему неудовлетворению, Шанкар подметил, что земля, несмотря на оросительные системы, выглядит суше обычного. Нараян ехал справа, сохраняя гробовое молчание. Лицо его покрылось легкой испариной, зато теперь он выглядел абсолютно трезвым. Выдавал только хмельной блеск в глазах да перегар изо рта.

– Давно вы староста? – спросил Шанкар.

– Лет десять, поди, – коротко буркнул тот.

– За эти годы когда-нибудь менялось место выпаса?

– Нет.

– Вы же знаете, что это неприемлемо.

Нараян не ответил, отвернувшись и наблюдая, как несколько женщин копошатся среди бобовых растений, а бородатый мужчина подносит им ведра с водой.

– Постоянный выпас животных на одной и той же земле ведет к истощению.

– Я знаю.

– Знаете, но упрямо продолжаете выгон на старых лугах.

– В этом году все иначе.

– Ложь! Я встретил по дороге пастуха, он пас овец там, где земля давно превратилась в золу, а трава обмельчала и пожухла.

– Че ты хочешь от меня?! – грубо бросил Нараян. – Чтобы я посыпал голову пеплом?

– Было бы неплохо.

– Разумеется! – ухмыльнулся глава деревни. Какое-то время он хранил молчание, нарушаемое лишь цокотом копыт по грунту, да приглушенными голосами сельчан. – Да, я надеялся на то, что запаса плодородия хватит на подольше. Видимо, ошибся.

– И вы так спокойно об этом говорите?

Нараян пожал плечами:

– После драки кулаками не машут.

– Впервые за день вы сказали нечто разумное.

– Может, хватит трепаться?! – огрызнулся глава деревни.

– Нет, не хватит. Ведь именно по этой причине я здесь.

– Лясы точить? Ты лучше с рекой разберись!

– Боюсь, эти проблемы связаны.

Нараян удивленно посмотрел на охотника:

– Это еще как?

– Иссушение, – мрачно ответил Шанкар, – наступление пустыни.

Услышав эти слова, Нараян побледнел. Остатки хмеля мгновенно улетучились из его головы.

– Банан мне в задницу, не может быть!

Шанкар пожал плечами:

– Скажу более точно, когда прибудем на берег и осмотрим реку, – он взглянул спутнику прямо в глаза, – и вырубка леса в верховьях Сарасвати также может сказаться на этом.

– Как?

– Изменение русла реки, – Шанкар махнул рукой на север, Нараян тупо проследил за его жестом, – пустыня здесь, болота там.

– И все из-за кучки срубленных пальм? – фыркнул глава селения.

Шанкар покосился на него:

– Уверен, вы лукавите, и речь идет далеко не о кучке.

Нараян промолчал. Больше они не проронили ни слова вплоть до конца поездки.

Солнце уже склонилось к горизонту, отражаясь от глади Сарасвати. Взбудораженный плохими предчувствиями мозг Шанкара рисовал ему ужасные образы полностью высохшего русла, превратившегося в липкое и смрадное болото с примесью грязи и песка. Однако реальная картина оказалась далеко не такой плачевной. Да, Сарасвати обмелела, отступив на добрых полсотни локтей, обнажая каменистое дно рядом с берегом. Местами виднелись полусгнившие коряги, почерневшие от длительного пребывания в воде. Несмотря на обмеление, река оставалась достаточно полноводной, чтобы питать долину, однако охотнику не понравился горячий ветер, дувший с восточного берега. Словно там находились не поля со злаками, а жгучая пустыня. Сощурившись, Шанкар вгляделся в противоположный берег. Тот выглядел одиноким и безжизненным. Чувство надвигающейся угрозы зародилось в глубине души.

– Вы знакомы с кем-нибудь из левобережных жителей? – спросил он у старосты.

– Нет, – сплюнул на прибрежный песок Нараян, – люди не часто знакомятся со мной.

Шанкар посмотрел на главу деревни:

– Прекрасно понимаю, почему. Я бы тоже сбежал от вас, не чуя ног.

– Да отвяжись ты, – проворчал тот.

– Я и не привязывался, – усмехнулся охотник, спешиваясь.

Нараян остался в седле, то и дело прикладывая руку ко лбу. Видимо, после выпитого вновь разболелась голова.

Аккуратно спускаясь по пологому склону, дабы не наступить на острые коряги, Шанкар подошел к самой кромке воды и внимательно осмотрел реку. Если три года назад Сарасвати запомнилась ему идеально чистой, то сейчас все изменилось. В течении то и дело мелькали частички мусора в виде полусгнивших кусков дерева. Песка намывало больше обычного. И водоросли. Очень много водорослей, словно где-то в истоках реки располагалось настоящее болото. Шанкар закусил нижнюю губу и задумался. Увиденное не внушало ему никаких надежд на светлое будущее. Оставалось отправиться на север и узнать, что натворили лесорубы. Быть может, притоки Сарасвати уже изменили течение? С крайне задумчивым видом, охотник вернулся к Нараяну. Судя по виду, тому не терпелось поскорее закончить эту утомительную прогулку.

– На рассвете отправляемся на север, к месту вырубки леса, – произнес Шанкар, стряхивая песок с сандалий.

– Без меня, – сказал, как отрезал, Нараян.

– Вот как? – охотник вскочил в седло. – Чем обусловлен ваш отказ?

– У меня много забот.

– Придется отложить попойку на другой день, а больше вы, судя по всему, ничем не занимаетесь.

Нараян покраснел:

– Во имя Богини-матери, для чего мне отправляться на север?!

Шанкар вскинул левую бровь:

– Вас настолько не заботит судьба пропавших лесорубов и гонцов?

Глава деревни пожал плечами:

– Наверняка ничего серьезного. Нажрались дешевого пива и валяются где-то в кустах, а работа стоит.

В этот момент Шанкар ощутил дикое желание крепким ударом в висок выбить Нараяна из седла и хорошенько намять тому бока.

Но сдержался и лишь холодно произнес:

– По себе других не судят, господин староста.

В предзакатных сумерках глаза главы деревни недобро блеснули, и Шанкар решил, что на этот раз оставит кинжал при себе. Так, на всякий случай.

– Вы поедете со мной, или я потащу вас силком, привязав к крупу собственной лошади на потеху сельчанам. Выбор за вами, – не дожидаясь ответа, он развернул кобылу и поскакал в сторону деревни.

Не произнося ни слова, Нараян последовал за ним.

Огромный оранжевый диск солнца наполовину скрылся за горизонтом, придавая мрачный вид немногочисленным облакам, вяло плывущим по небу. Тени, отбрасываемые всадниками, теперь казались настолько огромными, будто принадлежали большим медведям, вставшим на задние лапы. Поля полностью опустели. Жители вернулись в свои дома, дабы предаться отдыху после тяжелого дня и набраться сил. Их место на полях заняли насекомые. Стрекотание мириадов кузнечиков заполняло закатную тишину, которую нарушал лишь цокот копыт по грунтовой дороге. Даже ветер, дувший жарким дыханием в лицо Шанкару на берегу, здесь терял свою силу, переходя в легкие дуновения, едва заставлявшие незаметно колыхаться пшеницу на полях.

Вспомнив об этом, охотник произнес:

– Перед отъездом направьте гонцов на ту сторону реки. Мне нужно знать, как обстоят дела на левобережье Сарасвати. Пусть разузнают как можно больше во время нашего отсутствия.

– Будто они станут их слушать, – пробурчал Нараян.

– Станут. Я дам им жреческую печать.

Солнце стремительно скрывалось за горизонтом, и всадники подъехали к дому главы деревни, окутанные густым сумраком. На пороге их уже встречал старик-привратник, готовый подхватить вожжи. К небольшому удивлению Шанкара, Абхе нигде не было видно.

– Еда готова? – поинтересовался Нараян, сползая с коня и потирая затекшую спину.

– Да, господин, – старик подслеповато сощурился, – ужин ожидает вас в гостиной.

– Замечательно, – Нараян косо взглянул на охотника, – пожрать не хочешь?

Шанкар едва не расхохотался во всю глотку – настолько кислое было выражение лица у главы деревни. Его словно заставляли выдавливать из себя одно слово за другим, пытая раскаленной бронзой.

– Нет, благодарю. Если вы не против, я сразу поднимусь наверх.

Нараян кивнул. Судя по выражению невероятного облечения, он надеялся услышать подобный ответ.

Усмехнувшись в спину уходившему в дом старосте, охотник спешился и передал вожжи старику:

– Найдешь дорогу в темноте?

– Хоть с закрытыми глазами. Не волнуйтесь, господин, – удивленно ответил тот и с благодарностью посмотрел на него. Видимо хозяин дома подобной заботы не оказывал.

Шанкар легонько потрепал привратника по плечу и вошел следом за Нараяном. Проходя мимо гостиной и бросив в нее мимолетный взгляд, он увидел, как староста уже вовсю уплетает свиную шейку, даже не удосужившись снять походный плащ. Жирные пятна от еды на одежде не заставили себя ждать. Презрительно сморщив нос, охотник поспешил скрыться, дабы не лицезреть сие действо. Быстро вбежав по ступенькам на второй этаж, он толкнул дверь в комнату для гостей.

Абхе была там. Заложив руки за голову, с самодовольной ухмылкой, она лежала на кровати и смотрела прямо на него. Шанкар нисколько не удивился, застав ее тут.

Тем не менее, он спросил, прикрыв дверь:

– Ты уже здесь?

Она пожала плечами:

– А чего тянуть?

Огонь от глиняной лампы в виде остроносого сапожка, стоявшего на тумбе возле кровати, ярко освещал ее красивое лицо, плавно рассеиваясь по обнаженной груди и стройным ногам. Остальная часть комнаты оказалась погружена во мрак. Краем глаза Шанкар подметил, что к кувшину с вином и тарелке лепешек добавился еще один сосуд, пара глиняных стаканов и овальное терракотовое блюдце с кусочками свинины. Живот предательски заурчал.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– О-о-о, – она закатила глаза.

Шанкар присел на кровать и потянулся за кувшином.

Абхе наблюдала за ним, слегка привстав и оперевшись на локоть:

– Какой же ты скучный.

Шанкар хмыкнул, разливая вино по стаканам:

– Зато ты веселишься за двоих.

– Ха!

Он протянул ей один, а сам большими глотками осушил свой. Абхе не торопилась, смакуя вино мелкими порциями.

– Я хочу поговорить о твоем отце.

– Скучнее темы для беседы не мог выбрать? – фыркнула она.

– Выбрал, если б знал такую, – парировал он, аккуратно беря двумя пальцами кусочек свинины и отправляя его в рот.

– Понятно, – с кислым лицом, будто съела неспелый фрукт, Абхе сделала еще один маленький глоток, – и что же интересует досточтимого жреческого посланника?

– Давно он пьет?

– С рождения, но… – она намеренно выждала паузу, – так сильно – около недели.

– Не догадываешься, в чем может быть причина?

– Причина стара, как мир, – Абхе зевнула, – хмель помогает ему уйти от проблем.

– Есть от чего уходить? – Шанкар, прожевав мясо, пристально посмотрел на девицу.

– Есть, – коротко ответила она и, в свою очередь, ловким движением пальцев забросила в рот кусочек свинины.

– Тогда поделись со мной.

В глазах Абхе заплясал огонек:

– А ты, случайно, не из этих?

– О ком ты? – непонимающе уточнил Шанкар.

– Ну, – прожевав, она многозначительно подмигнула, – из тех, кто предпочитает мужчин?

Глаза Шанкара широко распахнулись и, Абхе, удовлетворенная произведенным впечатлением, ухмыльнулась.

– С чего ты взяла?

– Очень просто. Ты интересуешься моим отцом гораздо больше, нежели мной.

На долю секунды Шанкар почувствовал неловкость, но мигом прогнал его:

– Я здесь по важному делу, а не ради увеселений. К тому же…

– Да-да, – она снова закатила глаза, – в столице тебя ждет жена.

– Мы не женаты.

– Неважно. Как ее звать хоть?

– Нилам.

– Хм. Милое имя. Она красивая?

– Да.

– Красивее, чем я?

– Вернемся к делу, – резко прервал ее Шанкар, быстро наливая себе еще вина.

«Вот же ж змеючка!».

Довольная, словно сытая синха, Абхе наблюдала за легким напряжением охотника, получая неописуемое удовольствие.

– Мне нужен взгляд со стороны. Что тревожит твоего отца? Почему он ушел в запой? И да, – тут он нашел в себе силы подмигнуть, – всегда ли был такой скотиной? – охотник залпом осушил стакан.

К удивлению Шанкара, вся игривость моментально слетела с лица дочери старосты. Она задумчиво вертела в руках стакан с остатками вина. Охотник и не подозревал, что Абхе может быть такой серьезной и сосредоточенной. И это ничуть не портило ее, придавая образу новый, особенный блеск. Она молча лежала примерно пару минут. Шанкар не торопил ее, прожевывая пшеничную лепешку, которая уже слегка зачерствела.

Наконец, Абхе заговорила:

– Отец однажды обмолвился, что не будь он скотиной, как ты выразился, то никогда бы не дожил до того, чтобы стать старостой.

Шанкар кивнул. Многие люди, коих он встречал на своем пути, мыслили подобным образом, хоть охотник никогда и не разделял этих взглядов. Он считал, что человек обязан оставаться человеком вне зависимости от должности, которую тот занимает.

Абхе тем временем продолжала:

– Жесткость, упорство и настойчивость – вот те качества, позволившие моему отцу стать главой деревни, – она перестала вращать стакан, – но Нараян никогда не был дальновидным управленцем. Дать результат здесь и сейчас – вот его основное преимущество. Деревня под его контролем могла собрать самый большой урожай в долине. Такой, что жители окрестных селений с черной завистью наблюдали за ним. Не раз к Нараяну приезжали посланцы из Мохенджо-Даро, дабы вручить похвальную печать или несколько сот дополнительных мер серебра.

– Его дом не похож на жилище богача, – подметил охотник.

– Потому, что он не тратит деньги на себя.

– Куда же он их девает?

– Строительство новых каналов, найм рабочих и лесорубов, расчистка земли под другие поля и поселения, – Абхе вяло махнула ладошкой, – много куда.

– Хм, – задумчиво хмыкнул Шанкар, – кажется, начинаю понимать. Когда я велел твоему отцу отправить поутру гонцов на восток в левобережные селения, он заявил, что тамошние жители навряд ли будут их слушать, и согласился послать своих людей только после моего обещания отдать печать жреца, – охотник многозначительно посмотрел на дочь главы деревни, – с Нараяном не хотят вести дел не только из-за скверного характера. Ему завидуют и ненавидят.

– Верно, – кивнула та и допила вино из стакана, – и они старались его превзойти. Собрать еще больший урожай, нежели наш. Не гнушаясь средствами и позабыв обо всем.

Охотник вздрогнул:

– Это как?

Абхе честно помотала головой:

– Не знаю. Отец так говорил.

«Не гнушаясь средствами и позабыв обо всем. Проклятье! Что они там натворили?».

– Ты упомянула, что Нараян недальновидный, – Шанкар плеснул себе еще вина, – откуда такой вывод?

Абхе горько усмехнулась:

– Даже мне известно, что нельзя устраивать выгон скота на одних лугах каждый год.

– Что же мешало перевести животных на выпас в другое место?

– Недальновидность, – повторила она.

– Пояснишь?

– Да, только налей мне вина, не привыкла так много говорить.

– Я думал, ты щебечешь, как нектарница, – подметил Шанкар, выполняя ее просьбу.

Абхе наигранно вздохнула:

– Только не на такие угрюмые темы.

Отпив маленький глоток, она продолжила:

– Как я уже рассказывала, многие из наших соседей стремились перегнать деревню под управлением отца в плане продовольствия, и Нараян не мог этого позволить. Поэтому он откровенно наплевал на состояние лугов, полностью сосредоточив внимание на подготовке новых земель для посевов.

– Вырубка леса на севере имеет к этому отношение?

Абхе на секунду задумалась, потом кивнула:

– Полагаю, что да.

– Под нее попало много джунглей?

– Чего не знаю, того не знаю, – она отпила еще глоток, – единственное, о чем слышала из разговора отца с нанятыми лесорубами это то, что они рубят лес, а затем сжигают его… – она замялась, подбирая слова, – понятия не имею, как это называется. В общем, зола, оставшаяся после сожженных деревьев, позволяет дать отличный урожай.

Услышав сие слова, Шанкар чуть не поперхнулся куском лепешки:

– Так вырубка продолжается уже не первый год?

– Да. А вам там что, в Мохенджо-Даро, это не известно?

«Кажется, поутру меня ожидает с Нараяном еще один серьезный разговор. Серьезный и крайне неприятный».

– Слышал, лесорубы пропали, – вместо ответа сказал Шанкар.

– Ага.

– И гонцы твоего отца, посланные с разведкой.

– Они тоже.

– И Нараян не придумал ничего лучше, как уйти в запой?

– Недальновидность, – подметила вновь Абхе, – к тому же, он теряется, когда на его голову обрушивается масса проблем. А тут еще Сарасвати мелеть начала.

Шанкар не стал ей говорить, что обмеление может быть следствием недальновидности ее отца и грозит в будущем крупными неприятностями. Незачем пугать и расстраивать девушку раньше времени.

Решив, что узнал достаточно, охотник произнес:

–Пора спать.

Абхе поставила стакан на тумбу. Серьезность медленно сползла с ее лица, вновь сменившись озорным выражением.

Ее теплая ладонь легла на бедро Шанкара:

– Наконец-то глупая болтовня закончена, и мы можем приступить к самой приятной части этого вечера.

– Не заставляй меня опять прыгать через окно.

– У тебя ничего не выйдет.

– Это еще почему?

– Я заколотила ставни.

9

Громкий и настойчивый стук в дверь пробудил Мину ото сна. В доме царил ночной мрак.

Из соседней комнаты донесся приглушенный голос Нирупамы:

– Кто там, мамочка?

– Не знаю, – сипло ответила она, – спи, дорогая.

– Быть может, это папочка?

– Нет, папа работает в лесу.

Мина поднялась. Ее темные растрепанные волосы лежали на воротнике белой рубашки. Дверь продолжали сотрясать удары чьих-то рук.

– Да иду я, – пробурчала Мина, подходя вплотную к выходу, – кто там?

– Стража Мохенджо-Даро, откройте дверь! – послышался снаружи властный голос.

– Стража? – непонимающе прошептала Мина, отпирая засов.

На пороге стоял молодой стражник в серой рубахе, опоясанной в талии тонким ремнем. Он опирался на длинное копье с медным наконечником. Во взгляде серых глаз читалась решимость, непреклонность и осуждение.

– Что случилось? – спросила она, предчувствуя нечто плохое.

– Госпожа Мина? – холодно ответил тот.

– Да, это я.

– Лесоруб Анил является вашим мужем?

– Все верно, – голос Мины дрогнул, – с ним что-то случилось?

Вместо ответа стражник поднял левую руку. В сумраке Мина увидела, что в ней он сжимает печать Верховного жреца.

– По приказу Его Светлости Чудамани, ваш муж, лесоруб Анил, схвачен и препровожден в тюрьму Цитадели.

Вся кровь отхлынула от лица женщины. Ноги подкосились и, дабы не упасть, она ухватилась за дверной косяк:

– Как… – заикаясь, произнесла Мина, – почему… за что?

Стражник посмотрел ей прямо в глаза, и во взгляде этого молодого человека она не увидела ничего, кроме немого осуждения:

– Он обвиняется в жестоком убийстве своих товарищей.

– Убийство? – как заговоренная повторила Мина, чувствуя, что земля уходит у нее из-под ног.

Стражник кивнул:

– Вы вызываетесь в Зал собраний для дачи показаний перед советом жрецов.

– Я… – только и смогла произнести женщина внезапно онемевшими губами.

– Это первое убийство за несколько лет, к тому же, массовое, и вы прекрасно должны понимать, какое наказание грозит вашему мужу, а ваша семья может… госпожа? Госпожа?

Стражник не успел подхватить ее, и Мина рухнула на порог дома, сильно ударившись головой о косяк.

– Вы не сказали, что проводите вырубку леса на протяжении целого года, – атаковал Шанкар главу деревни сразу после того, как они покинули пределы поселения и отправились на север.

Небо на востоке светилось в предрассветной дымке, однако само солнце еще не успело показаться над горизонтом. Грунтовая дорога прокладывала свой извилистый путь меж полей с ячменем. Ближе к горизонту они сменялись густыми джунглями, подступающими к тракту прямо вплотную. Справа от дороги виднелись луга для выпаса скота, плавно сужающиеся по мере продвижения на север и, в конечном итоге, переходящие в обрывистые склоны русла Сарасвати. Ясный небосвод был усыпан мириадами разнообразных звезд, стремительно бледневших под натиском рассвета. Прохладный воздух, остывший после ночи, нес приятное ощущение свежести, обдувая кожу легкими порывами.