Читать онлайн Под Алыми парусами
Всё написанное в данном произведении, является вымыслом, а любое сходство с реальными людьми и событиями, совпадением. Автор.
– Том, как ты женился?
– Я поймал ее за юбку, когда она хотела выскочить от меня в окно
А. Грин. «Алые паруса»
Глава первая
Тело жертвы с многочисленными резаными и колотыми ранами лежало на полу квартиры рядом с предусмотрительно свернутым ковром. Орудие преступления – разделочный нож, профессиональным кухонным хватом был зажат в правой руке убийцы. Кровь подтекала к ковру и убийца заботливо, левой ручкой с черным маникюром на ноготках пальчиков, накрыла лужу мокрой половой тряпкой. Теперь кровь вытекавшая из тела жертвы уже не угрожала запачкать дорогой шерстяной ковер. Убийца была очень аккуратна и с любовной заботой относилась к хорошим вещам. Рука ещё живой жертвы попыталась дотянуться до ковра. «Куда? Запачкаешь сволочь!» – прошипела убийца и сильным ударом ноги отбросила волосатую мужскую руку. Хрипя, мужчина пытался звать на помощь, а взглядом молил о милосердии. Бесполезно. Убийца свирепо улыбаясь стала перечислять его гнусные деяния: уже забыла когда дарил цветы; шубе три года, вся норка потерлась; каждую пятницу сауна (а каждой жене известно, что там происходит); в выходные (стужа и зной всё нипочем) ездил на рыбалку; на жутко- пьяном корпоративе нагло, открыто, прямо у нее на глазах, бесстыже лапал менеджера из отдела продаж, а эта тощая сука довольно хихикала. Умри, гад!
Комкая льняные простыни женщина заворочалась в постели. За окнами пустой квартиры, холодный ветреный февраль. Гад (совсем стыд потерял) прямо из пятничной сауны укатил на рыбалку, а она опять одна мучается и не спит в холодной постели. Всё, хватит! Хватит мечтать, сомнений больше нет, пора кончать это дело. Она с трудом дождалась мутного рассвета и поехала на встречу с киллером которого ей рекомендовала подруга. Киллер принимал клиентов по субботам с 09.00. до 13.00. в остальные дни он добросовестно исполнял заказы. Время только 06.00. но она решила выехать на встречу с киллером пораньше, чтобы быть первой и не стоять в унизительной очереди. Жажда убийства, стремление к свободе не давали ей покоя. Убей и обрети свободу, так и только так.
– Перед тем как вы завершите это дело, он должен хорошенько помучиться, – ставя задачу, первый с утра клиент пристально смотрела на моё лицо, бесстрастное угрюмое лицо наемника, и сухо добавила, – а всё его имущество должно достаться мне.
– Хотите при этом присутствовать? – равнодушно спросил я.
– Да! – дрогнула лицом клиент, – Очень хочу! Хочу увидеть его муки!
Ладно, помучить так помучить, как говорится: клиент всегда прав и вообще любой каприз за ваши деньги, а мучить людей и захватывать их имущество для меня обычное и совершенно заурядное дело. Я профессиональный убийца. Я убиваю то что осталось от любви, семейной жизни в радости и горе, я добиваю веру детей в незыблемость мира в то рядом всегда есть мама и папа, делю имущество, другими словами я адвокат по бракоразводным процессам. Это моя работа, не хуже чем у других.
А за работу надо платить и я называю клиенту сумму. Сумма не то чтобы большая, но совсем и не маленькая, а самое главное я хочу и получу ее вперед. И только вперед. Я не верю женщинам, которые после совместной и уже забракованной ими жизни, заказывают мужей и их имущество профессионалам вроде меня.
Хорошенькая молоденькая дама клиент растерянно на меня смотрит. Ясно таких денег у нее нет, зато есть надежда получить имущество мужа, конвертировать его в наличные, а уж потом расплатиться со мной. Эту надежду она и пытается мне всучить вместо гонорара. Она уже доверительно улыбается мне как соучастнику. От обещаний и надежды отказываюсь, не грубо, но решительно.
Дама (цвет окраса волос головы «медовый соблазн») растерянно на меня смотрит, нет контакта, нет понимания. Ты тоже сволочь, ничуть не лучше моего бывшего! Так говорит ее мрачное лицо. Все вы мужики – козлы! Согласен, показываю я ей своей прекрасно отработанной адвокатской гримасой. А ещё мне плевать на твои эмоции. Я профессионал и работаю за деньги.
Рассерженная дама уходит. Я знаю, что она вернется. Они всегда возвращаются, иногда сразу иногда через пару недель. Они приходят с ожесточенными и решительными лицами, тщательно обсуждают все детали, подписывают договор и платят деньги за юридическое оформление убийства брака и раздел совместного, и часто совсем не ими нажитого имущества.
В 13.00. я окончил прием, встал на подставку и стал протирать от офисной пыли свой амулет-оберег. Это талисман защищает меня от негативной юридической энергии, злых женских духов и их ещё более злых бабьих пожеланий.
У меня в кабинете на почетном месте висит старая афиша фильма 1961 года «Алые паруса». Афиша подлинная и этот раритет вставлен в картинную раму и заботливо прикрыт стеклом. Каждый день я старательно специально заведенной льняной салфеткой протираю стекло от пыли. Я совершенно не сентиментален, к творчеству Александра Грина равнодушен, но как и многие профессионалы, чей доход во многом зависит от удачи, суеверен. Афиша мой оберег и талисман. Досталась она мне ещё в прошлом тысячелетии после первого и вполне успешно проведенного бракоразводного процесса.
В тот день, мы (я и судебные исполнители) описывали имущество подлежащее разделу. Описывали всё, вплоть до чайной ложки (антикварный серебряный столовый сервиз изготовлен в 1822 г.) и хозяйка зрелая, холеная, красивая тридцатилетняя женщина аккуратно, после внесения каждого предмета в реестр протокольной описи, завертывала каждую вещицу в бумагу. На паркетном полу истоптанном грязной обувью судебных исполнителей валялись ненужные куски обоев, старые афиши, репродукции картин. Хозяйка взяла с пола очередной лист бумаги и не глядя по-деловому с хрустом разорвала алые паруса и готовилась рвать их дальше на куски для завертки антикварного серебра, а у меня нежданно сердце екнуло.
– А отдайте мне эту афишу, – негромко попросил я хозяйку, и свою клиентку кстати говоря. Вообще-то правильно в нашем праве клиентов называют: доверитель.
– Зачем? – держа в руках разорванный надвое лист, с изумлением спросила доверитель.
А затем, что моя беременная ещё совсем юная мама ходила смотреть этот фильм, растроганно плакала в кинозале, а я сильно бил ножкой в ее утробе, наверно мне не нравились алые паруса. По крайней мере, так в своих рассказах утверждала моя мамочка, давным-давно упрекая меня в юношеском эгоизме и бессердечном отношении к женскому полу. Она была права, я был эгоистом, реалистом и практиком, а в общении с прекрасными дамами отдавал предпочтение сугубо физиологическому аспекту этих встреч. И вообще, на кой черт нужны все эти «охи и ахи», эти дурацкие алые паруса, когда есть нормальная вполне естественная потребность, которую мужчине и женщине нужно удовлетворять. Я не лгал своим партнершам, и не завертывал первичный половой признак в алые паруса. Я был откровенен и жесток в своем эгоизме. Но рядом всегда была женщина которую я любил, которой часто грубил, которая мне всё прощала, которая молилась и ждала меня с войны, эта женщина моя мама.
Я смотрел на разорванный кусок бумаги, слушал тяжкий учащенный бой своего сердца и знал, что вырву эту афишу, не дам дальше раздирать на мелкие куски алые паруса, принесу и подарю своей маме кусочек ее юности.
– Так зачем? – настойчиво повторила вопрос хозяйка квартиры.
Я пожал плечами. Тогда я ещё не так хорошо владел лицевыми мускулами, и алчное желание захватить алые паруса явственно отразилось на моём лице.
– Ну если они вам так нужны, – хозяйка пристально посмотрела на меня, (в ее взгляде было и женское понимание и злость и обида), и вызывающе громко закончила фразу, – то я могу их вам продать.
И назвала сумму. Большую. Она мне просто по бабьи мстила за уже выплаченный гонорар, за нервно изнуряющий бракоразводный процесс, за то что ее муж ушел к молоденькой свеженькой «дурочке», а ей осталась мебель, квартира, антикварное серебро и разорванные алые паруса в руках. Я заплатил не торгуясь. Когда уходил, она плакала. Она вытирая сопли некрасиво ревела и черная тушь текла с ресниц, а я уносил разорванную афишу. Не алые паруса, а просто разорванный лист старой пожелтевшей бумаги.
– Вы хотите восстановить и поднять алые паруса? – с радостным почти детским удивлением спросила миленькая девушка в художественной мастерской, куда я принес афишу на реставрацию. Несколько мгновений она пристально на меня смотрела. Тогда я был вполне ничего, высокий, хорошо одетый, хоть и седоватый, но ещё молодой и уверенный в себе мужик.
– А меня Света зовут, – заметно смутившись, представилась она.
Девушка мило покраснев отвела взгляд от моего лица и посмотрела на мои руки державшие разорванную выцветшую бумагу. Обручального кольца у меня на пальце не было. Она покраснела ещё сильнее. Все ясно. Ждёт ответного представления и приглашения на свидание, а потом она вся такая прекрасная в белом, а я весь такой взволнованно счастливый в строгом черном костюме, под руку идем в загс. Затем шумный свадебный пир, а потом я несу ее на руках на усыпанное лепестками роз ложе любви, а дальше под алыми парусами плывет по Волге корабль нашей жизни.
– Сколько стоит ваша работа? – поинтересовался я, жестким и холодным тоном показывая: Девушка, я не разворачиваю паруса, да и нет их у меня. Оставь фантазии. Не нужна ты мне.
– Спросите у нашего директора, – побледнев от обиды, дрожа губами, тихо сказала Света и быстро ушла.
Аккуратно склеенную отлично отреставрированную афишу в раме под стеклом я забрал через два дня. К оборотной стороне рамы была приклеена узкая бумажная лента записки без подписи: «Желаю счастья». Но увидел эту записку не я. Мама развернула мой подарок и ахнула. Потом как в детстве ласково растрепала мне волосы и заплакала. Я думал, что от радости, но ошибся. За вечерним чаем, мама очень сдержанно сказала, что врачи обнаружили у нее неоперабельную злокачественную опухоль, а мне пора жениться. Это я ревел, а не она, а она меня утешала. Потом показала мне записку.
– Почерк женский, – определила она и спросила, – это кто?
– Да наверно девчонка художник реставратор из мастерской, – глухо ответил я.
– Симпатичная?
– Да вроде ничего так, – растерянно ответил я, – А что?
– Возможно это твоя судьба, иди и сделай ей предложение, – посоветовала мама.
– Да я ее не знаю совсем! – слабо возмутился я.
– Всех кого ты узнал, ты познав быстро оставил, а тут сначала женишься, а потом узнаешь, может тебе и повезет, – слабо улыбнулась мама и точно таким же тоном каким иногда говорю и я, властно и сухо заявила:
– Можешь считать, что это моё последнее желание. Я умру, а ты так и останешься, вечно одиноким и неустроенным. Женись.
– Ну а если эта девушка мне откажет? – попытался я бежать от судьбы под алыми парусами.
– Не откажет, – мама понимающе усмехнулась, – поверь мне сынок, если девушка пишет такие записки незнакомому мужчине, то она пишет ему, что он ей нравится, а она готова к семейной жизни. Ей нужен муж и семья, а тебе нужна жена, как видишь всё просто.
– А как же алые паруса?
– Жизнь не кино, сынок, – мама встала из-за стола и теплой ладошкой погладила меня по голове, – я думаю, ты это уже знаешь.
Знаю. И на войне побывал и адвокатом уже поработал. Женщины тоже были и вполне хорошие в том числе. Уже сполна я хлебнул свою долю сладкого, а чаще всего горького отрезвляющего пойла. А жениться? Ладно, рискнем! Со снайперами в огневых дуэлях состязался, на противотанковых минах подрывался, раненый в полевых госпиталях валялся, рискнем, может семейная жизнь не страшнее.
Утром в отлично сшитом парадно выходном костюме с букетом роз в руках я громко, отчетливо чеканил каждое слово:
– Светлана, здравствуйте! Выходите за меня замуж!
В небольшом захламленном помещении реставрационной мастерской кроме нас были и другие люди. Что они делали и как на нас смотрели, не знаю, в моём сознании они отражались как неразличимые тени. Я сильно волновался, но не от любви, а от дурацкого положения, в котором по доброй воле очутился сам, и в которое поставил эту девушку в чистеньком аккуратном рабочем халатике. Если сравнить по ощущениям, то также я волновался при первом прыжке с парашютом: и страшно прыгнуть в бездну и стыдно не прыгнуть. А ещё томило странное предчувствие: если не сейчас, то уже никогда.
– А что вы мне про любовь скажите? – девушка внешне совершенно не удивилась ни моему явлению с цветами ни предложению.
В пыльной мастерской сильно пахло красками, лаком и растворителями, в носоглотке запершило, я чихнул. Вышло это как то уж не то символично, не то просто неприлично. Лицо у Светы как заледенело.
– У меня своя отдельная благоустроенная квартира, – подавив смущение и злость, стал перечислять я, – хорошо оплачиваемая работа. Вы и наши дети не будете голодать, а крыша над головой не будет протекать. Бить точно не буду, никогда, обещаю. Напиваюсь я крайне редко, во хмелю очень спокоен. Это то что я в состоянии вам предложить и выполнить.
– И это всё? – тихо и как то обреченно спросила она.
– Всё, а вот алых парусов у меня нет, и не будет, – ржавым железом проскрежетал я.
Я видел, что она мне откажет, в таком тоне и такими словами предложения девушкам не делают, и я это хорошо знаю. Моя профессия лгать за деньги в чужих интересах, но себе я никогда не лгу и тебе Света лгать не хочу. Тебе девушка надо или принять меня таким, каков я есть, или послать куда подальше. Выбор за тобой, а развешивать красивые словеса фальшивых алых парусов я не буду.
– Светка! Соглашайся, – высоким взволнованным женским голосом пропела одна тень.
– Эх, вот уж на свадьбе гульнем, – эгоистично обрадовалась мужским голосом ещё одна тень.
– Но если вы меня не любите, то зачем делаете мне предложение? – перед окончательным ответом она все – таки заметно испугалась и растерялась, а карие глазки заблестели слезами.
– Мама заставляет, – сухо ответил я.
– Мама его заставляет! – истерически громко засмеялась девушка, а слезы так и потекли по щекам, – Нет, вы это слышали? Мама! Вам сколько лет, то?
– Мне полных двадцать восемь лет, – так же сухо проинформировал я и напомнил:
– Я жду вашего ответа.
Ладонями я сильно сжимал цветочный букет, оберточная бумага прорвалась, шипы роз впились в кожу, боли я не чувствовал, что из ссадин сочилась кровь не заметил. Не каждый день делаешь предложения. Не каждый день в ответ на это предложение слышишь всхлипывающий истеричный смех.
– У вас кровь идет, – увидев и прервав нервный смех, испуганно сказала девушка и засуетилась, – я вас перевяжу, только марлю и йод достану, подождите я быстро.
– Ваш ответ? – не давая ей руки и еще более глупо не отдавая букет роз, спросил я.
– Да! – закричала она, – Да! Я согласна! А теперь давайте руку, перевяжу.
Потом все пили шампанское в мастерской, я его ящик купил. Пенилось белое вино в стаканах. А ещё открывая бутылку, я забрызгал вином свой парадно выходной костюм. А раньше, до перевязки, когда отдавал Свете жениховский букет, заляпал ткань пиджака своей кровью. Цветы, кровь и вино. Одни убытки от этой романтики.
– Ну, за любовь с первого взгляда! – растроганно предложила тост пожилая дама реставратор. Зазвенели бокалы с шампанским вином. Обычно с этих фарфоровых бокалов в мастерской пили чай, но других не было, а если сильно стукнуть, то можно и фарфором позвенеть.
– Вы почему не выпили? – с легкой укоризной и подозрительно спросила Света, когда после тоста я только пригубив вино, поставил ее именной чайный бокал на стол.
– Пока вы не забеременеете и не родите, я пить и курить не буду. Дети это очень серьезно, мы должны заранее думать об их здоровье.
– Какой вы однако, – она тихо засмеялась, – ответственный,
с запинкой и сомнением, как уговаривая себя, договорила:
– и такой романтичный.
Я только вздохнул. Не то время и не то место чтобы рассказывать, как в армии из меня выбили романтизм, а взамен вбили такой полезный здоровый цинизм.
– А кого мне вам родить, мальчика или девочку? – уже мне на ушко ласковым шепотом спросила она.
Тени пили вино и закусывали шоколадными конфетами. Кто – то под шампанское уже достал приготовленные на обед домашние бутерброды с колбасой. Кто-то объяснял случайным посетителям, что сегодня «санитарный день» и они не работают.
– Девочку, – попросил я, – я хочу дочку.
– А почему не мальчика? – слегка удивилась Света, – Я всегда думала, что мужчина хочет сына.
– Девочек в армию не берут, – мрачно ответил я своей невесте, – а я там такого насмотрелся, что сыну такой судьбы не желаю. Лучше сам еще раз воевать пойду.
– Хорошо я рожу девочку, – послушно согласилась Света, неуверенно как привыкая погладила меня по руке и заалев попросила, – А теперь поцелуйте меня.
Ничего не вышло у нас. Через девять месяцев родился мальчик. Потом ушла моя мама, спокойно во сне. А еще через три месяца в мой кабинет зашла дама у которой я выкупил алые паруса своей судьбы.
– Вот, – бросила она стол пачку банкнот, – это то, что вы заплатили тогда за афишу.
В рамке под стеклом «Алые паруса» уже висели на стене моего кабинета и дама смотрела на них.
– Не отдам, – жестко и неприязненно сказал я.
– Я второй раз вышла замуж, муж очень хороший, – дама без приглашения села на стул для посетителей, а голос у нее дрожал, – я очень хочу этот брак сохранить, а он детей хочет. Была у врача, мне сказали, что я ещё могу рожать. Возьмите свои деньги.
– Нет!
– Я в судьбу верю, – заплакала женщина, – а мне нагадали, если верну то что разорвала и продала, то и дети будут и муж со мной останется. Отдайте, пожалуйста, верните мне эту афишу.
– Я тоже в судьбу верю и поэтому не просите, не отдам.
Это было глупо, а выглядело еще глупее. Два взрослых человека перепираются из-за старой афиши, а не ведут переговоры о рыночной оценки ее стоимости. Но когда речь идет о судьбе деньги уже не имеют значения. Дама сменила умоляющий тон на крикливый, потом на угрожающий, и опять на умоляющий. Она билась и воевала за свою судьбу, а судя по исходящей от нее энергии ненависти была готова выцарапать мне глаза. Все равно не отдам. На грани нервного припадка дама завизжала, дверь в кабинете открылась, зашел мой коллега.
Летчик истребитель фронтовик. Личный счет два сбитых мессера – Messerschmitt Bf.109, один Юнкерс Ю-87 он уничтожил в групповом бою. Сбит и тяжело ранен в воздушном бою над Вислой в 1944. Израненную машину Ла-5 довел до полевого аэродрома. В госпитале ему ампутировали правую руку по локоть. Инвалид. Заочно окончил юридический институт с красным дипломом в 1950 году. Работал юрисконсультом на производстве, скучно. В 1954 перешел работать в адвокатуру. Пятнадцать оправдательных приговоров по уголовным делам. Это и на самом деле были невиновные люди и он сумел это доказать. Считать скольким клиентам он сумел смягчить наказание, бессмысленно, практически каждому кого защищал. Принципиально отказывался от защиты убийц и насильников. Запросто мог послать «в дальний поход» отборным матом любого мужика прокурора прямо на процессе, судей не материл, это были в основном женщины, они его любили и прощали ему даже ругань на судебных заседаниях. Несмотря на разницу в возрасте мы дружили. Он был ветераном победоносной войны, я ветераном проигранной и забытой. Нам было кого вспомнить и о чём поговорить.
– А вы милочка погромче, погромче кричите, – прямо от двери посоветовал, зайдя в кабинет подвыпивший Андрей Иванович прикрывая меня от истеричной дамочки.
Женщина сразу замолчала. Андрей Иванович женщин любил, они это всегда чувствовали, а ещё он очень хорошо умел с ними обращаться. Бабником он не был, но после войны одиноких женщин было много, и он кого смог тех и утешил.
– Ну-с рассказывайте милочка, о чём это у вас с этим типом спор вышел, – спросил Андрей Иванович, зайдя за стол и усевшись в моё кресло, которое я ему поспешно уступил. Он снисходительно и благожелательно улыбнулся.
Женщина заговорила. Быстро, взволнованно, по-бабьи отвлекаясь на мелкие детали, возвращаясь к уже сказанному, повторяя ненужные подробности и кляня меня на все корки.
– Он вам эту картинку не отдаст, – не перебивая и внимательно выслушав ее, сказал Андрей Иванович, – я его хорошо знаю. Но судьбу можно умилостивить, закажите себе копию картины, вот вам телефон, – он быстро левой рукой написал на листе бумаги номер, – вам там копию изготовят. Принесите своей судьбе в дар новую картину, эти вновь сшитые алые паруса и она не отвернется от вас.
Она вырвала из его руки листок, как битая людьми злая и недоверчивая дворовая кошка вырывает из рук сердобольного прохожего кусок колбасы и только потом с сомнением посмотрела на старого выпившего однорукого инвалида.
– Вы уверены? – растерянно спросила она.
– Я знаю, что такое судьба, – грустно и спокойно сказал сбитый летчик истребитель, инвалид и защитник с почти пятидесятилетним стажем.
Она смотрела на него с отчаянием и надеждой, а потом вскочила со стула и убежала заказывать дар для своей судьбы. Потом она пришла ещё раз, через полгода. То что у нее всё нормально я сразу определил по умиротворенному выражению лица и располневшей фигуре, скорее всего шестой месяц беременности. Она искала Андрея Ивановича и зашла ко мне.
– Где мне найти, – спрашивая, она даже не присела на стул для клиентов и не смотрела на алые паруса на стене моего кабинета, они ей были уже не нужны, она сшила свои и распустила их по ветру, – того мужчину, что тогда с вами был, помните?
– Он умер, – тихо ответил я.
Он умер, мой друг, свалился в штопор инфаркта и сердце разбилось. Он так и не смирился с гибелью страны, которую защищал. Провожая его в последний путь, я надел свои боевые награды, а его ордена несли красных бархатных подушечках. Его пришло проводить много народа. Трехкратный залп комендантского взвода. Прощай Андрей Иванович … Прими от нашей семьи, и я положил на свежий холмик могилы букет роз, алых как и паруса судьбы в которую он всегда верил.
– Вот, – я быстро начертил схему кладбища и отметил рисунком самолетика место захоронения, – это его могила. Если хотите, то …
– Конечно, – она осторожно взяла листок бумаги, – я схожу, вы знаете, а я …
– Знаю, – отрезал я и достал из сейфа пачку купюр, – вот возьмите, это то что вы заплатили за копию афиши,
– Да откуда, да как вы … – не договорив, она с изумлением смотрела на меня такого эгоистичного, жестокого платного специалиста по судебному оформлению убийств чужих семей.
Да вот так. Просто в тот день, когда она убежала из кабинета, а я вернулся домой, а Света мне сказала:
– Ты не поверишь, – готовя ужин, она как всегда делилась ежедневными событиями, которые происходили с ней и нашим ещё крохотным сыном в доме, – мне звонят из мастерской и заказывают алые паруса. Говорят к ним сначала позвонила, а потом пришла чумовая дамочка и просит изготовить ей афишу этого фильма, мол любые деньги заплачу только сделайте. Директор вспомнил, что я тебе такую афишу реставрировала, теперь просит выручить их и срочно изготовить копию. Она у нас где?
Пришлось возвращаться на работу, снимать афишу со стены, привозить ее домой. Бумаги подходящего формата не было, и копию афиши Света написала на холсте. Алые паруса на холсте через день утречком забрали в мастерскую, вечером от них привезли деньги за работу.
– Это мой вклад в наш бюджет, – радостно заявила жена, показывая мне свой гонорар за работу, – а то сижу с ребеночком и ничегошеньки домой не приношу.
– Зато наш сын здоровым растет, – буркнул я, – если посчитать, сколько бы мы на врачей и лекарства потратили, то дома тебе сидеть выходит намного выгоднее.
– Какой же ты все таки практичный, – привычно вздохнула Света и улыбнулась, – А знаешь, купи себе на эти деньги от меня подарок, ну то что только тебе хочется, ладно?
Я положил пачку купюр на стол и еще раз заявил посетительнице:
– Так вышло, что копию афиши вам сделала моя жена, она художник. Вот ваши деньги. Я знал, что вы вернетесь. И знаю, что если я оставлю себе деньги за алые паруса, это принесет несчастье моей семье. Я в судьбу верю. А проблем у меня и без того достаточно.
– А если я их возьму, то это несчастье придет ко мне? – зло спросила дама и насмешливо, – Спасибо, не надо.
Все это уже было, в этом кабинете мы уже каждый к себе рвали алые паруса своей судьбы.
– Если вы так боитесь несчастья, то тогда сами станьте судьбой, легендой и сказкой, – скучным и совершенно обыденным тоном, каким я даю консультации, посоветовал я.
– Вы издеваетесь надо мной, а за что? – неприязненно поинтересовалась дама, – Что я вам плохого сделала?
– Ничего, – пожал я плечами, – абсолютно ничего, просто вы хотите отвести удар судьбы от себя и направить его на кого угодно в частности на меня.
– Вы сумасшедший! – решила дама, но отчего-то не уходила из моего кабинета.
– Вы тоже, – усмехнулся я, – мы оба верим в судьбу и боимся ее, вот и выдумали себе фетиш – алые паруса. А это просто бумага у меня и холст у вас. Это не сказка, это просто афиша старого наивного фильма. Только мы это не признаем, а психиатр тут не может, это неизлечимо.
– А я не сумасшедшая, – громко, решительно возразила дама и отважно сграбастала со стола пачку банкнот.
– А вот что касается вас, – уже стоя у раскрытой двери язвительно, как ядом плюнула, бросила она, – то я просто не понимаю, как такой псих как вы может работать адвокатом, и какой дурак захочет иметь с вами дело.
– Есть много друг Горацио такого, что неизвестно нашим мудрецам, – улыбаясь и близко к тексту, процитировал я Гамлета и уже от себя оптимистично добавил:
– Таких сумасшедших как вы на мой адвокатский век хватит.
Сильно хлопнув дверью, она ушла. Я облегченно вздохнул.
Через два дня с посыльным получил письмо. Вскрыл, прочитал:
«Вы были правы, это неизлечимо. Эти деньги я потратила на покупку платья для девочки из соседнего дома. Она растет без матери. Пообещала ей купить еще одно белое, но уже когда она будет выходить замуж. А забыла сказать, платье куплено алого цвета»
Часто мы всё сваливаем на судьбу и ждем чуда, но мы и есть наша судьба, а то что мы сделали, это чудо которое мы заслужили. Любовь, Алые паруса, ерунда всё это, для тех кто не верит, а для тех кто верит, это стихия которая может вынести на простор в чистые воды или выбросить в прибрежное топкое застойное болото. По правилам управления парусными судами в шторм паруса свертывают и судно встречает стихию с голыми мачтами, а в любви действуют другое правило: поднять паруса. Если судно по вине команды выбросило в болото, то экипажу корабля уже бесполезно маневрировать парусами, не зависимо от их цвета. Но если корабль выдержал бурю и вышел в чистые воды, то это его экипаж боролся, а дальше попутного вам ветра под алыми парусами. А уж куда вынесет судно, это во многом зависит от команды. Ее стойкости, ее умения управлять кораблем.
На сегодня я закончил протирать «Алые паруса», ещё есть силы держать штурвал и приводить судно к ветру. Я убрал в стол льняную салфетку, пора домой.
Глава вторая
– Как ты мне надоела стерва! – первым делом заорал я, открыв дверь и зайдя в квартиру. На мой гневный крик, это существо презрительно игнорируя меня, продолжало лежать на диване и даже не пошевелилось. Да-с в нашей семье есть место скандалам, лицемерию и тайным побоям. Мы никогда не любили друг друга, только притворялись. Это наглое существо – кошку, владыку нашей квартиры, Света зимой подобрала умирающим от голода котенком и нарекла Басса. И хотя Басса беспородная дворовая, но ведет она себя как богиня Бастет эпохи Нового царства в Египте. Это злое лицемерное создание в присутствии Светы ласково трется о мои ноги и мурлычет, я столь же лицемерно нежно глажу ее по шерсти, но когда мы остаемся вдвоем я бесцеремонно скидываю ее с пьедестала богини (мой любимый диван в большой комнате), а она выпускает когти и зло шипит. Она меня не раз царапала, а я бил ее веником. Басса никак не может выгнать меня из дома, хотя пару раз злонамеренно обоссав мои тапки, намекала Светлане, что моё присутствие в ее владениях просто неуместно. Света ей ласково объяснила, что если я так уж Бассе не нравлюсь, то кошечка, может поискать для себя другие владения, а ее муж вполне устраивает и ей безразлично, что думает по этому поводу подобранная у мусорного контейнера египетская богиня. Я тоже не могу вышвырнуть лжебогиню Бассу, хотя гневно требуя ее депортации даже скандалы жене закатывал. На мои жуткие вопли жена ласково мне отвечала, что в мире должно быть равновесие, а без Бассы, в нашей семье мужское начало (я и сын) будет преобладать, ее это не устраивает и вообще Басса это член нашей семьи и вышвырнуть ее она не позволит. Разводится из-за кошки смешно, других веских оснований нет, и мы смирились, я и Басса. Вот так и живем. Не любим друг друга, но все равно живем рядом, в одной квартире, делая друг другу мелкие пакости.
Пока я переодевался, Басса фыркнула и грациозно спрыгнув с дивана оставила за мной поле боя. Эта хитрая жестокая тварь ждала пока я сяду, расслабленно протяну ноги, и уж тогда она пустит мне кровь, оцарапав мои ступни. Басса, ты дура, меня самого учили устраивать засады и уничтожать засады подготовленные противником, так что этот прием со мной не прокатит, а вот я тебя сейчас пылесосом …
– Оставь пылесос, – улыбаясь, попросила Света.
В пылу битвы за жизненное пространство и шумом агрегата я не услышал как она зашла в квартиру.
– И не стыдно тебе с кошкой воевать? – поставив пакеты на пол, мягко и укоризненно спросила она,
– Нет, – хмуро ответил я, – это межвидовая борьба и она не знает компромиссов, а вся квартира в шерсти.
– Не преувеличивай дорогой, – засмеялась румяная с мороза Света, а кошечка прыгнула к ней, выгнула спинку, ласково замурлыкала, нежно терлась о ножки и хищно раздувая ноздри принюхивалась к пакетам. Лицемерка!
– Для тебя ничего нет, – отодвинув ножкой самозваную египетскую богиню, сказала Света. Басса ласково с легкой укоризной мяукнула, объясняя своей любимой жрице, что она это от любви и от радости видеть совладелицу храма, а совсем не корысти ради, трется тельцем о ее ножки. Ох и хитрая же тварь!
– А вот для тебя, есть, – уже мне сказала Света и протянула пакеты.
Для меня были домашние пельмени, густая натуральная сельская сметана, емкость спиртовой настойки на бруснике, изготовленной «для себя» попом в деревне (Света там иконы в церкви реставрировала), а вот для Бассы была сваренная третьего дня холодная рыба. У нас в семье умеют поддерживать равновесие, и делаю это не я.
Выпиваю я не часто, но выпиваю. В обед сто пятьдесят грамм под горячие пельмешки раз в месяц могу себе позволить. Через тридцать минут вкуснейшие пельмени уже перевариваются в желудке, настойка улучшив пищеварение из желудка расслабляющим теплом проникла в кровь. Физическое тело жаждало покоя, мозг уже сладко дремал, обед был окончен, посуду жена помоет. А хорошо как дома, даже Басса с брезгливой мордой откушав вареной рыбки (между прочим: филе судака), надменно шествуя сгинула в соседнюю комнату с глаз долой.
– А тебе не грустно? – моя у кухонной раковины посуду спрашивает Света.
– А? – сидя за столом, машинально откликаюсь я, а сам слушаю, как из большой комнаты меня ласково зовет диван: «Хозяин, приляг, отдохни».
– Я спрашиваю, тебе не грустно?
С чего бы это такой вопрос возник, попытался я разбудить интеллект, вслушиваясь, как подушка на диване шепотом предлагает: «Склони ко мне свою головушку, закрой глазки и забудь обо всем», а овчинный плед ей поддакивает: «Мой добрый господин, разреши укрыть тебя»
– Если тебе, так уж не хочется мыть посуду, – демонстрируя титаническое стремление к миру и спокойствию, проворчал я, – то могу сам всё убрать.
Давным-давно в учебном полку в составе наряда по кухне, я трижды в сутки мыл посуду для тысячи прожорливых курсантов, армейская закалка сохранилась и вымыть две тарелки, судки, плошки, рюмку, ложки, вилки, стаканы, бокалы для меня не проблема. Лень конечно, а так могу и помыть, всё лучше, чем выслушивать укоры, а уж потом на диван.
– Вот давно хотела тебя спросить, а тебе не грустно так часто смотреть как люди, которые когда то любили друг друга, теперь ненавидят, делят детей и имущество?
Посуда женой помыта, вытерта, установлена в положенном месте, а она сидит за столом напротив и задает бессмысленные вопросы. Вот что я ненавижу так это вести сантиментальные и романтические разговоры об отношениях мужчин и женщин. Это бессмысленно, просто бессмысленное и эта тема всегда вызывает у меня желчное раздражение.
– Я даю им шанс начать новую жизнь с другим партнером и получаю за это материальное вознаграждение, – мрачно с нарастающей злостью замечаю я.
Послеобеденная сонливость смыта раздражением, ум бодр, тело свежо, готов к семейному спору о любви, праве, семейных обстоятельствах, т.е. к вульгарному словоблудию.
Жена смотрит не на моё угрюмое лицо, а на картину. Пасторальное, милое полотно. Два скромных древних обелиска перевиты ветвями расцветающего шиповника, за ними стоят две фигуры, мужчины и женщины. Контуры фигур чуть размыты их цвет лунное серебро, по замыслу художника это образы тех кто лежит под обелисками. Тристан и Изольда. На картине они держат друг друга за руки. С моей практической точки зрения Тристан, это конечно не плохой боец, но в остальном, он мягко говоря, сластолюбивый, нерешительный и слабовольный тип, а Изольда коварная …ядь. Будь всё иначе, не было бы никакой легенды. В этой истории я искренне сочувствую только Изольде номер два. С удовольствием бы представил бы ее интересы в суде на бракоразводном процессе, а Тристана стер бы в порошок на ристалище судебных прений. А как же воспетая бардами, романтичная и такая легендарная любовь? Да вот так! Если ты дорогой Тристан так уж любил Изольду номер один, то надо было низвергнуть (грохнуть) короля Марка, захватить трон и его бабу в придачу. В моей адвокатской практике, такие решительные ребята встречались. А ты дорогая Изольда, не строй из себя … гм … ну легенду, я такие «легенды» каждый день на работе встречаю. До замужества завела молодого любовника, ладно дело житейское, не ты первая. Вышла (выдали) замуж по расчету за состоявшегося не шибко молодого мужчину с приличным достатком и хорошей родословной (короля), тоже обычное дело, каждый день встречается. После брака, дабы избежать законных упреков в отсутствии невинности вместо себя подсунула мужу девственницу служанку, а сама в это время удовлетворялась с любовником. Да и в доме короля (замке) предавалась похоти и с мужем и с Тристаном. Ну и кто ты после этого? И не надо всё на время и обычаи списывать. Любила Тристана? Раз любишь то и уговоришь, хоть мужа зарезать, а хоть и с любовником сбежать. Читала Гомера? А если не читала, то зря. Там Парис с Еленой не спрашивали, что можно, а что нельзя. Раз, два и готово, алый парус полон ветром, корабль с любовниками из Спарты от постылого рогоносца царя-мужа направляется в Трою. И между прочим, дорогие Тристан и Изольда, Парис и Елена пораньше вас легендой стали. Видал я на судах таких же парней и девушек, характеры такие, что «не тронь меня, обожжешься». Но истории этих решительных ребят и бесстрашных женщин (многие из которых не слыхали ни про Париса с Еленой, ни про Тристана с Изольдой) увы не стали легендой, а написанные сухим протокольным языком уголовного законодательства остались пылиться в архивах судов.
– Оставь свой ёрнический тон, – вспылила Света.
Все-таки своим словоблудием я довел жену «до белого каления».
– Это мечта, – сильно покраснев, повысила голос она, – вечная, прекрасная мечта о том, что любовь сильнее смерти.
– Ага, а по Фрейду, это сексуальный инстинкт, который доминировал в их поведении, – легко отбил я романтический выпад и продолжил:
– А ты дорогая, никогда не задумывалась, о том, что было бы если Тристан, Изольда и иже с ними безо всяких трагедий поженились?
Света собирая аргументы пока промолчала, а я довольно и пошло улыбаясь продолжил:
– Контрацепция тогда была, прости за вульгаризм, в зачаточном в состоянии, и прекрасная Изольда рожала бы каждый год. Беременность, роды, дети, быстро высосали бы из нее все жизненные соки и красоту. Прекрасный и такой романтичный Тристан (будучи в полном мужском соку) в один прекрасный день, оглянувшись по сторонам, затащил бы в постель и покрыл свеженькую, молоденькую самочку, а учитывая священное право сеньора «на первую ночь» таких милочек у него было бы не мало. Как тебе такой конец легенды?
Есть победы, которые неминуемо оборачиваются поражением. Ну на кой черт я спорил? Ведь знаю, это бесполезно.
– Ну и когда мне ждать, что ты заведешь себе свеженькую, молоденькую самочку? – сильно побледнев, спросила жена, – Или уже завел?
– Я не Тристан! – заорал я,
– Я это всегда знала, – дрожа губами, подтвердила она.
Послеобеденный отдых был испорчен. Гнев клокотал. Умом то я понимаю, что такие разговоры женщины сознательно или бессознательно заводят, чтобы ещё раз услышать, подтверждение о незыблемости своих прав на мужчину. Но ум это последнее, что мужчина и женщина используют в своих близких отношениях, в том числе и в скандалах. В гневе я схватил жену за руку и поволок ее в большую комнату, она не сопротивлялась и не звала на помощь.
– Вот! – орал я – Смотри, вот самый настоящий романтичный герой, это женатый мужчина и отец четверых детей. Не мифологический Тристан, не выдуманный Ромео, а человек, чья жизнь и романтизм документально подтверждены юридически значимыми фактами. Жену не бросил, а сам убит в бою, на поле чести.
Смугловатый, кудрявый, женатый мужчина и отец четверых детей с полотна картины смотрел на меня с явным сочувствием, в его доме тоже наверняка бывали скандалы.
– Причем тут Пушкин? – резко выдернув свою руку, изумилась Света, глядя на совершенно неизвестный портрет поэта. Неизвестный для широкой публики, впрочем это и не удивительно, также как полотно «Тристан и Изольда», эта живописная работа висит в нашей квартире и написана кистью моей жены.
– Он стрелялся за свою честь и честь своей жены, – продолжал орать я, – не за великосветскую шлюху, за жену. Твой легендарный Тристан ему и в подметки не годится. И когда Александр Сергеевич от раны умирал, он не выл: «О! Приведите мне Изольду, только она меня исцелит». Рядом у его изголовья была законная жена Наталья, а не шаловливая подружка былых деньков.
– Ты прощён! – решительно объявила о помиловании мне жена (Александр Сергеевич, спасибо за помощь) и доброжелательно улыбнулась портрету поэта.
Пусть и в другой форме, но она услышала, что хотела услышать. Я тоже был доволен, но не прощением, а как это ни странно скандалом. Уж лучше ругань, чем пустое взаимное безразличие.
– Вообще-то Александр Сергеевич был тот ещё … – попыталась бросить тень на репутацию поэта Светлана, как женщина она поэтам в принципе не доверяла.
Это недоверие отразилось и в написанном ей портрете. Пушкин на полотне с двусмысленной улыбкой был в окружении своих литературных героинь, от русалки с впечатляющим бюстом, до Татьяны Лариной в малиновом берете и вечернем платье с глубоким декольте.
– Это ложь, – с твердокаменной уверенностью упертого профессионала верящего только надлежаще оформленным бумажкам, прервал я супругу, – Как юрист с большим опытом, я уверяю тебя это ложь. Так называемый «Список Пушкина»1, это возможно просто шутка поэта, написанная в журнал романтичной девицы. Где факты? Где протоколы следственных и (или) иных процессуальных действий, уличающие его в распутных деяниях? Где вступившие в силу решения, постановления судов? Ничего этого нет! А показания якобы свидетелей данные через много лет, после гибели поэта, юридически ничтожны. Мой вердикт правоведа и гражданина, он не виновен!
– Но его стихи? – жена хоть и слабо, но ещё пыталась возражать.
Ха, ха! С кем споришь женщина? С профессионалом, добывающим свой горький и отравленный хлеб на судебных заседаниях? Задавлю доказательствами, переспорю в прениях, всё с ног на голову переверну.
– Его ранние эротические произведения, – уверенно тоном прожженного сутяги, заявил я, – это вполне естественные для молодого человека поэтические поллюции. Женский идеал зрелого Пушкина, это «Капитанская дочь» Маша Миронова. Он ее создатель и творец, любил ее всем пылом свой души. Пусть и в прозе, но зато как сильно! Мне она тоже нравится!
Капитанская дочь, это неотразимый довод в этом споре, Света и сама капитанская дочь. Моя теща, капитан медицинской службы в отставке. Быть капитанской дочкой, пушкинским идеалом, художником, реставратором, это большая ответственность, а быть моей женой, это хоть и тяжкая, но пока посильная для нее ноша.
Скандал был завершен естественным примирением сторон, диван заскрипел под двойным грузом, запертая в соседней комнате кошка зло и призывно мяукала, Александр Сергеевич с портрета улыбался.
Иногда любовь это неукротимый огненный вал, который всё сметает на своем пути, горят леса, степи, города, но всё пожрав огонь гаснет и остается выжженная земля. Иногда она похожа на огонь в семейном очаге, он дает тепло, на нем можно приготовить пищу и так приятно смотреть на него и чувствовать исходящее от него уют и покой когда за окном холод и непогода. Это огонь зажигают и поддерживают двое, мужчина и женщина и только от них зависит, погаснет он или нет. Еще горит огонь в очаге моего дома и дарит тепло …
Глава третья
В судах общей юрисдикции судьи делятся на тех кто рассматривает уголовные дела и тех кто рассматривает гражданские дела и те и другие в качестве судей могут участвовать и в административном судопроизводстве. Очень редко, но всё же бывает, что судья «универсал» рассматривает как уголовные, так и гражданские дела. Если кого-то интересует более подробная информация о подведомственности и подсудности дел, то рекомендую прочитать мой курс лекций по данному вопросу. Где их взять? А вот хотя бы у этой судьи, этой злой стервы в мантии, в кабинете которой я сижу на шатком стуле за приставным столиком, она их наизусть помнит. Но помнит она не только как три раза сдавала мне экзамен по «гражданскому процессу» (первые два раза уходя на пересдачу она вытирала слезы, третий раз «на память» чеканила статьи ГПК с чувством искренней ненависти), не забывает она и то как в пьяном виде на лекции я рассказывал удивленным и радостно-взволнованным студентам похабные анекдоты. Это был тяжелый день, в этот день убили моего друга.
Это было на войне в другой стране и много лет тому назад, но я всё равно в этот день не хожу на работу и выпиваю за упокой его души. Ну ещё сто грамм … Эх, а помнишь как мы мечтали о возвращении домой? Как втайне мечтая о любви, стеснялись этого и рассказывали скабрезные истории изобилующие физиологическими подробностями. Я вернулся, жаловать не на что, у меня всё есть. А ты остался и всё, что есть у тебя это могила и скромный памятник. Ну давай ещё по сто … Ну как ты там? Настойчиво звонит телефон, это ты?
А звонили с университета. Некоторое время я успешно сеял плевелы зла юриспруденции в невинные души студентов. И вот мне сообщают: преподаватель на кафедре заболел, его лекции заменили моими, а мне надобно прибыть в корпус номер два, аудитория сто семь. Ладно, сами напросились, а «кто пьян да умен два угодья в нём». И вот пьяный, активно жестикулируя я рассказываю довольным студентам фривольные анекдоты, чтобы не говорить о том, как много лет назад был убит мой друг. Он всегда так заразительно смеялся, когда слушал «а тут золотая рыбка и говорит …». Я выпил за помин твоей души и рассказываю анекдоты, которые так нравились тебе. Сегодня мне на всё наплевать, сегодня у меня помин души.
Очень небольшая часть девушек была возмущена рассказанными неприличными историями, где юмор служил пряной приправой к непристойностям. Одна из недовольных студенток (ныне государственный обвинитель – прокурор) вышла «по нужде» и вернулась с насупленным деканом. Ха, ха, так я и испугался! Значит в разведку ходить, со снайперами в огненных дуэлях перестреливаться, на штурмовки летать, в расположении воинской части в составе преступной группы бухать, положив на дисциплинарный устав бутылку водки не шибко то и боялся, а тут от вида декана описаюсь? Я спокойно закончил концовку очередного анекдота с бессмертной темой «муж вернулся с командировки» и как не в чем не бывало с непринужденной улыбкой (она же пьяная гримаса) продолжил:
– А вот теперь уважаемые коллеги (а студентов юрфака я только так называл) рассмотрим правовые аспекты этого хоть и забавного, но печального и влекущего грустные юридические последствия события. О том какие законодательные нормы нарушены в этой ситуации, и какие процессуальные действия надо незамедлительно осуществить нам расскажет …
И указал недрогнувшим перстом правой руки на будущего судью. Она встала, ее черные глаза сверкали как дульное пламя при стрельбе из пулемета ночью. Она сказала …
– Не вижу оснований для наложения ареста на имущество ответчика, – через десятки лет после того случая, бесстрастно в ходе предварительного слушания заявила мне, судья. Именуют ее Алевтина Романовна и в джунглях безопаснее дернуть за хвост беременную тигрицу, чем назвать ее Алёнушкой.
Надо сказать, что Алёнушка тоже побывала в ситуации «вернулся из командировки». Только из столицы с курсов по повышению квалификации судей преждевременно вернулась она, застала и сильно, скандально застукала мужа и его пассию. Зато развод был тихим быстрым и бесшумным. Уличенный, застуканный муж остался «гол как сокол» и заодно был лишен родительских прав, он даже и не пытался сопротивляться.
– Но все основания для ареста имущества ответчика, указаны в исковом заявлении, – жалобно пролепетал я, обращаясь к ее чести, и своей бывшей студентке, что выходила с экзамена, глотая горькие слезы.
Вот как тут не поверить в кармическое воздаяние, за беспринципную требовательность (ведь знал же, что законы меняются и зубрить их особого смысла нет), за пьяную лекцию и похабные анекдоты? Теперь, после того как часть моих студентов стали следователями, прокурорами и судьями, я твердо верю в неотвратимую силу рока и карму.
– Гм …, – с сарказмом выдавила из себя звук ее честь и чтобы не смотреть на меня, еще раз без нужды и интереса проглядела иск и приложенные к нему документы.
Былое искреннее чувство ненависти ко мне уже выгорело у нее в горниле правого и жизненного опыта, но осадок неприязни сохранился, это был горький осадок. А судья, оценивает представляемые доказательства по внутреннему убеждению. Доказательства предоставлял ей я, а каким было внутренне убеждение ее чести, понятно.
Ее честь посмотрела на дверь, черные (как дуло орудия) глазки ее чести были выразительны, а их выразительность подчеркнута скромным, но дорогим макияжем, сама честь миловидная, стройная, хорошо ухоженная дама. С ее маленькой дочкой сидит бабушка, и у чести есть время следить за лицом и фигурой. Судя по слухам, циркулирующим в аппарате суда, ее честь, ещё не утратила надежду вручить свою честь хорошему человеку (мужчине).
– Если вам больше нечего добавить, то назначаю время судебного заседания на … – и ее честь холодно отчеканила дату и время.
Наши судьи народ весьма грамотный и формальную правовую сторону при рассмотрении дел, всегда соблюдают. На предварительном слушании судья рассматривает ходатайства сторон, истребует необходимые документы, вызывает на процесс заявленных сторонами свидетелей, назначает время и дату судебного заседания, решение на этом этапе не выносится, протокол не ведется, отсутствие одной из сторон, не является основанием для переноса предварительного слушания. Ответчика и его представителя не было, в кабинете нас было двое я и судья Алёнушка.
– Я не смогу в этот день участвовать в деле, – мрачно сказал я.
Судьи, надо отдать им должное, как правило, если адвокат по уважительным причинам не может прийти на суд и заранее предупреждает об этом, назначают другую дату и время.
– Причина? – сухо спросила Алёнушка.
– Товарищ на рыбалку к нам в дельту приезжает. Воевали в одной стране. Хочу его встретить, сопроводить до места, там поговорить и выпить.
– Чёго?! – от изумления ее честь перешла на вульгаризмы, «Чёго» разве грамотные люди это выражение используют?
– Не чёго, а водки, – спокойно проинформировал я, ее честь.
– Вы что, уже окончательно с ума сошли? – от возмущения ее честь даже привстала с кресла и тут же обратно плюхнулась попой на седалище. Кресло не заскрипело, ее честь весила немного.
Назвать федерального судью сопливой дурой, это не только большой штраф, но и профессиональное самоубийство. Но я не выдержал:
– Дура ты сопливая! – отвечая я, чуть повысил голос, – Я то в своём уме, а ты протухла тут в своем кабинете. А жизни кроме твоих заседаний есть и любовь, и дружба.
Выпад достиг цели и попал в больное место, сердечная рана ее чести закровоточила.
– Не вам о любви говорить! – дико, срываясь на вой, заорала ее честь.
На ее вопль в кабинет ворвались: секретарь судьи (девушка); помощник судьи (женщина средних лет); два судебных пристава (бугаи с дубинками и шокерами). Ее честь только кивком головы выкинула их из своего кабинета, она не хотела тратить на них эмоции, злую энергию слова она сберегла для меня:
– Вы сами мародер любви, – ее честь перевела дыхание и ринулась словами топтать меня дальше, – Да как вы вообще смеете об этом говорить? Пришли сюда с иском о разводе, разрушаете чужие семьи, оставляете детей сиротами (ну тут уж она переборщила) и получаете за это деньги. Да ещё и смеете мне нотации читать?! Да я вас …
Ее честь не стала договаривать, сдержалась. Заметили? Я ей на «ты», а она мне на «вы». Подсознательно при этой встрече, она так и осталась студенткой, а я нелюбимым преподавателем. Странная эта штука подсознание. Я ей когда «дура сопливая» говорил, тоже видел славную, симпатичную и чуточку наивную девчонку. В период, когда она никак не могла сдать экзамен по «гражданскому процессу» у нее была своя большая, безответная девичья любовь. Мне об этом «по секрету» сказала секретарь кафедры «Уголовного права» и двоюродная сестрица Алёнушки. Но хрустальная ваза большой любви вдребезги разбилась, «хвост» по «гражданскому процессу» остался, и этот хвост протянулся и сюда, где разведенная женщина с гневом смотрит на меня в кабинете районного суда общей юрисдикции и обращается ко мне на «вы». Смешная ты, великая девичья любовь минула, неудачное замужество закончилось, дочь вон растет, грязи человеческих отношений по должности насмотрелась, а ты всё еще веришь …
– Что вы вообще в любви понимаете? – после короткой паузы (вдох-выдох) возобновила возмущаться ее честь, отчаянно защищая последний полуразрушенный бастион своей веры.
– Могу рассказать, что понимаю, – устав от истеричного напряжения и от ее крика, тихо предложил я.
Ее честь зафыркала как норовистая кобыла, на которую одевают упряжь, а потом:
– Ну расскажите, если уж вам не в терпёж, – внешне взяв «себя в руки» усмехнулась судья и вспомнив о былом, снисходительно договорила, – В конце концов, вы меня три раза на экзамене слушали.
«Груз 200» это кодовое наименование убитого в бою. По приказу Министра обороны «Груз 200» на Родину сопровождает офицер и солдат срочной службы, той части в которой «Груз 200» ранее проходил службу. Желающих добровольно выполнять такой приказ, нет. По традиции офицеры части тянут жребий, а рядового сопровождения назначают методом «тыка» в список личного состава. Жребий выпал начальнику штаба второго батальона отдельного парашютно-десантного полка. Лето, раскаленный воздух Афгана, аэродром Баграм, военно-транспортный самолет. «Груз 200» забальзамирован от тления, упакован в цинк гроба, гроб помещен в деревянный ящик. Печально – похоронного ритуала нет, четверо солдат из батальона авиационного обслуживания пыхтя заносят ящик во внутрь транспорта, крепят его и выходят. Прощай солдат, вот ты и дождался отправки на Родину, ты вернешься раньше, чем твои товарищи, но они уедут живыми, а ты грузом двести, прощай.