Читать онлайн Гибель вольтижера

© Лавряшина Ю., текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Тонким штрихом маленькое тело перечеркнуло шоссе. Задержав дыхание, Артур вдавил педаль тормоза, прежде чем разглядел, кто лежит на дороге. Успел остановиться в каком-то метре и выскочил из машины, ничего не объяснив.

Вдогонку рванулся изумленный Сашкин вопль:

– Ты куда?!

Не ответив, Артур склонился над крошечным трупиком. Норка. В закатных лучах шкурка красиво отливала шоколадным теплом, и, если б не застывшая в беззвучном вопле пасть, зверек выглядел бы совсем живым. В круглых глазах еще не погасли блестящие искорки.

– Похоже, только что сбили, – не поворачивая головы, сказал он Сашке, ахнувшей за его плечом.

Слева от него присел Никита, издал невнятный звук, который, видимо, выразил его сострадание погибшей норке. То, как эти двое окружили его, уже становилось привычным: в последнее время они превратились в неразлучников, как те птички, о которых Артур мечтал в детстве. Почему родители так и не решились завести их, он уже забыл… Зато помнилось, как с легким звоном отворялась дверь в зоомагазин, обустроенный в подвале соседнего дома, и Артур, которого только начали отпускать на прогулки без взрослых, попадал в волшебное царство.

Там птицы, рыбы, кролики, котята жили все вместе, не охотясь друг на друга и не подозревая о пищевой цепочке. Это место казалось ему колдовским, он неизменно ступал там на носочках и вытягивался изо всех сил перед клеткой, похожей на маленькую витую беседку, в которой обитали ожившие мазки тропического солнца – попугаи-неразлучники. Приоткрыв рот и едва дыша, чтобы не спугнуть, Артур смотрел, как они нежно прижимаются друг к другу, и слышал сипловатый голос африканской флейты, которой монотонно вторили шум водопада и загадочный шелест пальмовых листьев. Он грезил об этих птицах днем и ночью, он хотел их, как никого и ничего на свете…

Неразлучников купил кто-то другой. Когда Артур притащил маму за руку, клетку успели унести, и на него впервые обрушилось горе столь непоправимое, что не было сил даже плакать.

– Ничего, купим рыбок, – утешила мама.

– Они тупые, – пробормотал он.

Она сделала вид, будто не расслышала. А через какое-то время Артур смирился с мыслью, что в жизни часто приходится довольствоваться заменой: не тот велосипед, о котором мечтал, не та профессия, не та женщина… Ничего не поделаешь, лучше синица в руках.

«Я получил своих солнечных неразлучников, – Артур скосил глаза сперва на Сашку, потом на Никиту. – Дождался. И та самая необыкновенная женщина все же была в моей жизни… Если б у Оксаны был шанс что-то сказать перед смертью, разве она не завещала бы мне свою дочь?»

Наклонившись, Саша выдохнула:

– Ох, как жалко… Такая красивая! Куда она торопилась?

– Может, у нее дети на той стороне остались? – Никита шмыгнул носом.

«Ага, подлей масла в огонь, – мысленно упрекнул Артур, покосившись на него. – Сейчас она еще и расплачется».

И чтобы этого не произошло, распорядился:

– Никита, тащи лопату. Сашка, выставь знак.

Сам он достал из кармана дверцы полотняные перчатки, натянул их и осторожно поднял легкое, теряющее тепло тельце. Норке уже невозможно было причинить еще большие страдания, но Артур все равно старался обращаться с ней бережно.

– Ты хочешь похоронить ее? – Сашка уже вернулась, установив на дороге треугольники – спереди и сзади от его «Ауди».

Чуть запыхалась, торопилась оградить их от наезда и теперь взволнованно дышала ртом. Совсем девчонка… Логов гнал прочь подозрения, что их отношения с Никитой стали куда ближе, чем ему хотелось бы. В конце концов, оба совершеннолетние, имеют право… Тем более внешне ребята соблюдают приличия: по-прежнему живут в разных комнатах, хоть Артур и не требует этого. Он им не отец, не надзиратель…

С досадой поморщившись от непрошеных мыслей, Логов процедил:

– А ты предлагаешь бросить в кювет?

– Нет, конечно! – ужаснулась она. – Что ты говоришь?!

– Вон там красивые заросли, – Артур указал на густые кусты с мелкими листьями, зарумянившимися от дыхания осени.

Их названия он не помнил, но мысль, что зверушка упокоится в месте, полном радостных красок, понравилась ему. Кивнув, Никита перебежал дорогу, придирчиво осмотрел кусты с разных сторон, выбрал место и принялся копать. Держа норку в раскрытых ладонях, Артур перешел к нему, чувствуя, как Сашка легонько сжимает его локоть, словно побаивается, как бы он не ускользнул вслед за зверьком.

«Ни за что, – подумал он. – Пока я тебе нужен…»

Выпрямившись, Никита сдул упавшие на глаза пушистые волосы:

– Хватит такой глубины?

– Ей много не нужно. Главное, чтобы псы не разрыли, – присев на корточки, Артур опустил обмякшее тельце в могилку. – Спи спокойно.

– Даже сейчас красивая…

Он снизу взглянул на Сашку: рот изогнулся подковкой, вот-вот заплачет. Любит животных, собак вон полон дом… На зиму они запланировали всех переселить под крышу и превратить гостиную в «собачью». Гостей у них все равно не бывает, некогда принимать. А настоящим друзьям не дело мерзнуть во дворе.

– Красивая, – согласился Артур и, сорвав большой, но уже вялый лопух, укрыл норку, чтобы не испачкать шкурку. Потом перчаткой сгреб немного земли, разровнял и кивнул Никите, чтобы закапывал.

Шагнув назад, он смотрел, как вырастает рыхлый бугорок, и думал: «Я устал хоронить… Не хочу больше». Вся его работа была связана со смертью, но жертв тех убийств, которые Логов расследовал, он хотя бы не укладывал в могилу. Кроме одного, самого трудного дела, когда пришлось искать убийцу Оксаны… Тогда Сашка лишилась мамы, а он женщины, с которой мечтал прожить до старости.

С тех пор прошло полтора года… Неужели так много? Из чего сложились эти недели и месяцы? Нет, Артур знал: из ожидания пробуждения. Завтра он откроет глаза и увидит Оксану рядом… Светлые волосы разметались по подушке, в их золотистую паутину угодили сны. Не такие, какой разбудил его среди ночи: Артур привиделся себе тайным агентом, следившим за незнакомой женщиной в большом отеле. Ее лица сейчас уже не помнил, значит, ничего она не значила для него.

Сам он, видно, был так себе агентом, потому что женщина засекла его и выскочила из номера, помчалась за ним следом вниз по запасной лестнице. У него выскакивало сердце, но не от бега, а от паники: нельзя было допустить, чтоб она увидела его лицо и опознала при случае. Это провал… Поэтому Артур прыгал через ступени, опустив голову, и все время оставался на пару пролетов впереди, но дама не отставала, неслась за ним ночной фурией. А он думал о том, что у него развязаны шнурки, и в любой момент можно навернуться. Почему вообще он их развязал?

Внизу открылась дверь, вошла веселая компания мужчин, и в этот момент Артур проснулся. И, уже лежа с открытыми глазами, проиграл ситуацию дальше: он не стал бы выскакивать во двор, а смешался бы с вошедшими, быстро стянул светлый плащ и прошел бы мимо своей преследовательницы наверх как ни в чем не бывало… Пусть бегает вокруг отеля, ищет то, не знаю что!

От того, как явственно вспомнились ощущения, стало весело, хотя по большому счету Артур до сих пор не научился заново радоваться жизни. Сашке помог Никита, они и сейчас вон уже хихикают, обнявшись. Помолчали пять секунд над холмиком, укрывшим несчастную норку, и забыли… Счастливые люди!

Нет, Артур не завидовал им, он их любил. И понимал: даже если б Оксана выжила, им с ней все равно не под силу было бы стать такими вот беззаботными, двадцатилетними… Ну, плюс-минус.

«Это я наговариваю, – остановил он себя, усаживаясь за руль. – Уж Сашку-то беззаботной не назовешь. Ей такие мысли в голову приходят – мне не додуматься… А если с Никиткой она и превращается в девчонку, это ж счастье!»

У каждого в жизни должен быть человек, с которым можно, схватившись за руки, ускользнуть в детство. Хоть на пять минут. Чтобы снова заметить, как серебрится тонкая паутина между сосновыми иглами, каким бисером по утрам дрожат капли росы на опавших листьях, какой у осени свежий запах… Сейчас ему некогда замечать детали, не связанные с преступлениями. Артур едва удержался от вздоха, но ребята решили бы, что он оплакивает несчастную норку, и это могло бы рассмешить их. Сентиментальный сорокалетний старик…

Он все чаще чувствовал себя лишним, хотя раньше третьим в их маленькой команде считался Никита Ивашин. Поначалу Артур даже не думал, что этот парень со стеклянным глазом задержится в Следственном комитете, куда он пришел стажером, и уж тем более останется его помощником. Но «одуванчик», как Логов прозвал его в первый день, как-то вписался и стал незаменим настолько, что даже поселился с ними. Тогда «они» – это были Артур и Сашка. Не отец с дочерью… И даже официальным отчимом он стать не успел, но все равно они были родными людьми. А сейчас Логов чувствовал это лишь иногда… Никита выдавливал его? Или Артур сам придумывал несуществующее отторжение?

Он старался пореже задумываться об этом, иначе впору было собрать чемодан и вернуться в свою московскую квартиру из дома в дивном Образцово, где они устроили собачий приют. Монику забрал бы с собой, хотя вряд ли ей понравилось бы жить в четырех стенах после усадебной вольности. Но кто интересуется желаниями дворняг, решая их судьбу? Артур просто не смог бы оставить ее, если б решился уйти, она только-только начала доверять ему. Человеку вообще…

Моника не бросалась к нему с визгом, как остальные обитатели их семейного приюта, застенчиво стояла поодаль, ожидая, когда Артур выйдет из машины и подойдет к ней сам.

– Здравствуй, моя собака, – сказал он, присев перед ней, и взял в ладони рыжую морду.

Она часто задышала от радости, а глаза, забавно окаймленные черным, блаженно зажмурились. Погладив широкий лоб, Артур также негромко заверил:

– Я здесь, с тобой. Можешь не сомневаться: я всегда буду возвращаться к тебе. Всегда.

– И ко мне, – раздался позади Сашкин голос.

Она проговорила это совсем тихо, будто Никите не положено было слышать такие слова, хотя все трое знали, что они наполнены только дружбой и ничем другим. Но то, что Сашка вообще произнесла их, отозвалось в душе Артура таким ликованием, какое в детстве он испытывал в начале каникул: впереди бесконечное лето счастья! Рано или поздно оно заканчивалось, но в тот первый день в это совершенно не верилось.

– До тех пор, пока ты этого сама не расхочешь, – охваченный памятью ощущений, ответил Артур слегка по-детски.

Но Сашку это не смутило. Выражение лица у нее было таким серьезным и немного потрясенным, будто она открыла для себя нечто небывалое и не знала, как с этим обращаться. Когда она присела рядом, Артур подтолкнул ее локтем:

– Что?

– Черт, – выпалила она, глядя только на Монику. – Ты такой добрый! Как тебе удается оставаться таким, а? Столько лет в кровище возишься…

– Это с чего ты взяла, что я добрый?

– Ну с чего! Другой проехал бы по этой бедной зверюшке и внимания не обратил бы… А некоторые еще специально стараются на сбитую кошку колесом угодить – послушать, как хрустнет. Им это в кайф!

– Но мы же не такие?

Стараясь не думать о том, что Никита смотрит на них, он обхватил Сашку за плечи и слегка покачался с нею вместе. Она всхлипнула:

– А ты похоронил ее… Артур, ты такой классный! Я тебе все испортила…

– Чем?! – изумился он. – Что ты испортила?

– С Женей. Ой, только не делай вид, что ты ее не помнишь!

– Помню. Только не понимаю…

– Ты мог влюбиться в нее. Если б я не влезла тогда! Вот же дура…

Артур стиснул ее посильнее и убрал руку:

– Перестань. У нас с ней все равно ничего не вышло бы. Она ведь ждет своего мужа и любит его. Даже если на миг забыла об этом… Но у них сын, он всегда будет напоминать ей о своем отце. Так что… Мгновенное наваждение не стоит целой жизни. С кем не случается?

– Со мной постоянно, – хмыкнула Саша и встала, легко опершись о его плечо.

Логов скосил глаза:

– А это?

– Посмотрим, – она усмехнулась.

«Такая усмешка ничего хорошего одноглазому не сулит», – подумал Артур. И ему впервые за последние недели стало жалко Ивашина…

Ароматов цирка он давно уже не замечал. Улавливал, конечно, просто не обращал внимания. Они стали атмосферой привычного, давно обжитого мира. Его смешили обсуждения на форумах, посвященных цирку, где самые восторженные писали, будто цирк пахнет детством и волшебством, сладкой ватой и мандаринами, а циники бурчали: «Дерьмом там воняет…» И то и другое было одинаково нелепо, как любая крайность в реальности, сотканной из компромиссов.

А цирк для него не был ни храмом волшебства, ни гигантским сортиром для животных. Это было место работы, где все пахали так, как многим за его пределами и не снилось. И если уж определять запах цирка, для него здесь пахло потом… На самом деле больше образно, конечно, ведь все артисты заглушали его дезодорантами, но если б Мишу Венгра спросили об этом пресловутом аромате, ответил бы он именно так.

Конкретно для него это был пот, источаемый его телом во время бесконечных репетиций: чтобы совершить тройное сальто, нужно усилие каждой мышцы отточить до автоматизма. Но не только… Вжимаясь в чужое тело уже не на тренировке, а тайком от других – всегда украдкой! – Михаил источал пот наслаждения, выплескивал страсть, в тенета которой готов был заманивать всех без разбора. Знала бы та, что считала себя его единственной, как ошибается!

Стоило вспомнить о ней, и по мышцам растеклась слабость. Но вовсе не от возбуждения. Уже несколько дней Михаила Венгровского преследовал страх, и от его ледяного дыхания обмякали ноги. А это было плохо… Непозволительно! Он ведь сам убедил гимнастов работать под куполом без страховки, и давать обратный ход было непозволительно, ведь они не сомневались, что Венгр не боится абсолютно ничего. И причина этого кроется не в том, что ему двадцать лет и мозги еще не наросли… Миша не казался дураком даже завистникам, и дело было вовсе не в его юности.

Он уже родился бесстрашным и мог поспорить даже с всесильным отцом, которого боялись, кажется, все на свете. Особенно его старшие брат с сестрой – до дрожи! И это не фигура речи: забыть, как тряслись мокрые от слез губки сестры, наказанной за сущую ерунду (в этом Миша не сомневался!), не удавалось и через полтора десятка лет. Ярослава дергала и крутила свои пальчики, точно хотела вырвать их и болью заглушить ужас.

Такой она и представлялась Мише сейчас – с культяпками вместо рук, хотя никто в ее окружении этого не замечал… Но никто и не любил Ярославу так, как младший брат. Впрочем, этого Михаил не знал наверняка, ведь они не общались уже… Сколько? Два? Три года? Сестра ни разу не изъявила желания побывать на его выступлении, хотя в голове Венгр всегда держал: «А вдруг сегодня она среди зрителей? Пришла тайком…» И работал как в последний раз, чтобы та маленькая девочка забыла свой страх и захлопала в ладоши.

Старший, Андрей, никогда ни во что не вмешивался и ни разу на его памяти не возразил отцу. Но Миша родился, когда брату было уже тринадцать, и, возможно, свои трясущиеся пальцы он вырвал гораздо раньше.

Теперь их реальность не пересекалась с Мишиной ни в одной точке, и это устраивало всех. Особенно Бориса Всеволодовича Венгровского… Андрей-то ладно, но и Ярослава предпочла забыть, как черноглазый малыш топал на отца, сжав кулачки, и вопил на весь дом:

– Не обизай мою сестленку!

Осталось ли в ней что-то от той светловолосой девочки, которая ночами первой вскакивала, если Мише снился страшный сон, и сидела на краешке его постели, похлопывая по одеялу?

Их мама тогда уже слегла и больше не встала, он совсем не помнил ее. Для него главной любовью детства стала сестра, и только фотографию Ярославы изо всех имевшихся семейных снимков Михаил сохранил в телефоне. Ее лунный голос наполнял прохладную детскую колыбельными, сложенными целые века назад. Откуда сестра знала их? Или они пришли к ней вместе с именем, за которым тянулась великая история? Миша кутался в эти звуки, в отжившие словечки, и ему становилось теплее. Сны тихо светились звездочками…

Несколько раз Миша порывался удалить фотографию Ярославы, ведь, по сути, его сестры больше не было на свете. Исчезла в тот момент, когда приняла сторону отца и отреклась от непокорного младшего брата, посмевшего шагнуть за своим призванием. И все же он продолжал надеяться, что однажды все вернется: темная комната, наполненная ее серебристым голосом, теплая ладонь, поглаживающая спутанные волосы… В его возрасте уже можно было найти человека, способного заменить сестру, но Миша не хотел этого. Хоть и понимал, что Ярослава оставалась его уязвимым местом, слабостью, которую сын Венгровского не должен был себе позволять.

Как обязан был справиться и с холодным дуновением страха, в последние дни начинавшего скользить сзади по шее, как только Михаил переступал порог цирка. Он пытался убежать от него, обмануть – заходил не со служебного входа, как обычно, а с центрального, точно зритель. Но в полутемных коридорах его опять настигало ледяное дыхание ужаса…

Несколько раз он резко оборачивался, но ни разу так и не удалось заметить того, кто следил за ним. Существовал ли этот Черный Человек? Или все изменения происходили в его собственном мозгу, породившем чудовищ? Самым неприятным казалось то, что Миша Венгр, как значился он в программке, не мог выудить из памяти, когда впервые возник этот необъяснимый страх? Что его спровоцировало?

Если б удалось вспомнить причину, возможно, удалось бы справиться с тем, как внезапно слабели ноги, начинали подрагивать пальцы, а это, в свою очередь, оборачивалось уже вполне реальными опасениями: что, если тело откажет в самый неподходящий момент – во время выступления? На репетициях гимнасты натягивали страховочную сетку, падение не могло стать смертельным. Вчера он сорвался на обычном парном грече[1] – упражнении, которое выполняли с Маратом Курбашевым уже сотни раз…

– О чем ты думаешь? – вскипел Марат. – Твоя вина!

– А я и не спорю, – пробормотал Миша. – Лажанулся, больше не повторится.

Свесившись с трапеции, второй вольтижер Лена Шилова махнула смуглой рукой:

– Эй, может, заменить тебя?

– Ни фига, – буркнул он. – Я в порядке.

– Смотри…

Ловитор[2] Гена Стасовский безжалостно напомнил, глядя на него сверху:

– А вчера элементарный бамбук[3] завалил. Это уж вообще ни в какие ворота!

– Младенец справится, – поддакнул Марат.

Лена вступилась:

– Он и есть младенец. Сколько мы на манеже, сколько он!

– Не надо меня защищать, – огрызнулся Венгр.

– Да и хрен с тобой, – безразлично откликнулась Лена. – Выживай сам.

Опять встрял Марат:

– Дергаешься много. Случилось чего?

– Нет, – отрезал Миша. – Я же сказал: все в норме. Поехали.

Никто из гимнастов не догадывался, что это его последняя репетиция.

Или кто-то уже знал наверняка?

Эти стихи сами собой родились в последний день лета – тридцать первого августа. Внезапно нахлынули прощальным дождем, еще теплым, но уже соленым от слез. Все позади… И уже не поваляешься под деревом с собаками, которые только и ждут, чтобы вбуравиться мордой тебе в бок, подкинуть носом, лихорадочно вылизать лицо. В снегу они тоже не прочь искупаться, только где он, тот снег? Даже зимой дожди и слякоть… Собаки мои, как же нам жить теперь?

И уже не скинешь кроссовки, чтобы походить по мягкой, прохладной траве, сразу снимающей усталость ног. И пестрые скворцы, которые так радуют глаз, скоро улетят, их солнечные крапинки не совместимы с увяданием природы. Пока она еще держится из последних сил, как молодящаяся актриса, и уныние дождей не смыло яркий грим, но серость уже наползает, и скоро для меня станет сродни подвигу просто открыть глаза утром.

Но, может, я еще смогу придумывать истории и находить нужные слова? Ведь в шуме дождя есть свой завораживающий ритм. Тогда жизнь не потеряет смысл…

Я все собиралась прочесть новые стихи Никите, но откладывала до похода в цирк – билеты он купил еще недели три назад. Мне виделось, как мы с ним медленно бредем по красноватой кленовой дорожке, он греет в большой ладони мои пальцы, которые вечно мерзнут, а я рассказываю рифмованными строчками о том, за что так люблю короткое время года, уже ускользнувшее от нас.

Этим летом мне уже стало легче дышать: мамина смерть больше не давила черной тучей, а плыла за мной светлым, прозрачным облаком. Растаять совсем ему не суждено, я знаю это наверняка, так же как и Артур, но мы оба сможем жить, ведь оно больше не заслоняет солнца.

Вот только этой ночью у Никиты подскочила температура… Дурачок, он даже не постучался ко мне, побоялся потревожить мой сон и заразить вдобавок. Понятно, что Артура он не рискнул бы разбудить, даже если б истекал кровью… Хотя наш Логов совершенно не против навязанной ему роли папаши двух великовозрастных деток. Кажется, это не просто забавляет его, но даже умиляет, и Артур втайне гордится собой. Но спекулировать его чувствами Никита не решился. Сам, завернувшись в одеяло, добрался до кухни, развел лекарство, выпил, постукивая зубами о чашку… Ну так мне видится, по крайней мере.

– Я так надеялся, что к утру все пройдет, – простонал Никита, когда я заглянула позвать его к завтраку. – Хорошо хоть суббота сегодня, может, очухаюсь к понедельнику… Сашка, держись подальше от меня! Не хочу, чтобы ты разболелась.

Он всегда думает больше обо мне, чем о себе. Поэтому запретил и билеты в цирк сдать, хотя знал, что одна я ни за что не поеду. Подозреваю, что именно так и проявляется любовь… Хотя что мне известно об этом?

Слабеющим голосом умирающего, с посиневших уст которого срывается последнее желание, Никита воззвал к Логову, не желавшему даже переступать порог его заразной комнаты:

– Артур, пожалуйста… Свозите Сашу… Она сто лет в цирке не была.

Смеющийся взгляд Артура скользнул по моему лицу:

– Это правда? Крошечка, ты хочешь посмотреть на клоунов?

– Да, папочка, – подыгрывая, пролепетала я. – Очень хочу! Они такие… миленькие…

Логов закатил глаза:

– Папочка! Еще не хватало… Ивашин, ты точно температуришь или пытаешься откосить от цирка?

Иногда Артур обращался к Никите по фамилии, все же он был его начальником, но это не вносило никакой напряженности в их отношения. В стенах нашего большого дома они чувствовали себя одной семьей, я в этом не сомневалась.

– Я умираю, – прохрипел Никита и слабо махнул рукой. – Ступайте…

Вздохнув, Артур покосился на меня:

– Воля умирающего…

– Да он бредит!

– Я еще здесь… Я все слышу. И частично даже понимаю…

Ему и вправду было плохо: светлые волосы, обычно радостно пушившиеся, сейчас прилипли ко лбу, а губы, которые мне так нравилось целовать, покрылись темной коркой. Даже стеклянный глаз его выглядел более живым, чем настоящий… Какой сволочью нужно быть, чтобы оставить человека в таком состоянии?!

Только у него еще хватило сил упрямиться:

– Я сейчас все равно вырублюсь. И буду дрыхнуть до завтра – это точно. Смысл еще и вам обоим дома торчать?

– В этом есть логика, – согласился Логов.

У меня возникло ощущение, что это ему уже захотелось в цирк – полюбоваться змееподобными женщинами и тиграми, которые слушаются человека. Артур и сам работал с хищниками… И если не укрощал их, то, по крайней мере, ловил.

Изо всех сил цепляясь за слабеющее с каждой минутой чувство долга, я зыркнула на него, но наш следователь умел вовремя ловко нацепить маску невозмутимости. Против этих двоих мне было не устоять…

В машине я не стала читать новые стихи, даже в голову не пришло. Хотя в «Ауди» Артура всегда тихо и можно разговаривать не повышая голоса. Может, если б мы с Никиткой прижались друг к другу на заднем сиденье, я и нашептала бы ему строки о прощании с летом… Но сейчас я села впереди рядом с Логовым, совсем как раньше, когда его помощник еще ничего не значил для меня.

Артур ни разу не выказал своего отношения к тому, что мы с Никитой стали больше, чем просто друзьями. Может, считал себя не вправе? Все же он действительно не был мне отцом, хоть и любил мою маму. Если б ее не убили, они наверняка поженились бы, и тогда он формально стал бы моим отчимом… Но мне больше нравилось считать себя его другом и напарником.

Хотя, когда мы подходили к цирку через сквер, едва тронутый светом осени, у меня и вправду возникло такое чувство, будто мы слегка заблудились во времени, мне снова пять лет, и это папа ведет меня на представление, которое обещает быть волшебным… Артур давно стал мне родным человеком, хоть и совсем иначе, чем Никита. Но ведь он уже прочел все, написанное мной, поэтому я и заговорила стихами.

А когда замолчала, Артур неожиданно произнес:

– Еще раз.

И я вдруг поняла: слушая меня, он думал совсем не о лете, а о моей маме: «Ты уходишь… Но мы же увидимся, верно?» У меня сразу свело горло, какое там читать вслух!

– Эти стихи у меня в сообщениях, – выдавила я. – Давай я тебе перешлю?

– Спасибо, – отозвался он тихо, без показного восторга, который только испортил бы все. – Они мне нужны.

Зачем – я не стала уточнять. Это ведь необъяснимо, почему некоторые вещи просто необходимо иметь при себе… Я таскала в кармане полосатый камешек, гладкий, но причудливой угловатой формы, который мне так нравилось вертеть в пальцах, что я перекладывала его из одной одежды в другую. Этот камень я привезла с моря, куда мы с Логовым съездили прошлым летом и где развеяли мамин прах. Может, частичка прилипла к рыжеватой поверхности? Иначе почему меня успокаивало прикосновение к этому твердому малышу? Его тепло в ладони отзывалось ощущением жизни.

Точно так же мне становилось спокойней, если Артур Логов находился рядом…

– Хотя насчет того, что тебе до боли знаком срок в девять месяцев, ты загнула, конечно! – неожиданно ухмыльнулся он.

– Игру воображения никто не отменял, – парировала я.

Артур остановился:

– Надеюсь, ты не собираешься рожать прямо сейчас?

– От кого? – изумилась я.

И тут же поняла, как предательски это прозвучало по отношению к Никите. У меня даже губы свело… Не мог Артур не уловить этого, только он и бровью не повел. Он вообще старался не лезть в наши дела, и когда мы яростно разругались из-за того, что Никита забыл забрать в пункте выдачи книгу, которую я заказала, Логов молча вышел из дома, сел в машину и уехал. Вернулся с книгой, которую я ждала…

– Все?

Это прозвучало не раздраженно, лишь чуточку устало, точно Артуру приходилось возиться с неразумными детьми. Может, мы и казались ему такими?

Но когда он читал или слушал то, что я пишу, то воспринимал меня всерьез. Как взрослого человека, умеющего нечто неподвластное ему. Поэтому сейчас мне было так хорошо просто идти с ним рядом, слушать, как шуршат первые опавшие листья, нашептывая, что все будет хорошо. Их сладкая ложь была из разряда обещаний, которые приятно слушать, даже точно зная: они не сбываются.

Не с работой следователя…

После свежести осеннего дня воздух в цирке показался ему спертым, густым от звериных запахов. В детстве Артур дождаться не мог следующего представления (которые случались раз в год, не чаще), чтобы, замирая от восторга и страха, следить за дрессированными тиграми, медведями, львами. А сейчас ему нисколько не хотелось видеть, как ломает человек даже тех, кто объективно сильнее его. И почему-то боязно было спросить: восхищают ли Сашку парни с хлыстами в руках? Да и необходимости не было – сегодня ему предстоит все увидеть своими глазами.

«Я пришел посмотреть на артистов или проследить за ней?» – он удержал усмешку, потому что в этот момент Саша спросила:

– Когда ты в последний раз был в цирке?

Они уже уселись на свои места в пятом ряду – как раз напротив выхода артистов на манеж. Ивашин не поскупился на билеты, молодец. Жаль, что разболелся… Логов с гораздо большим удовольствием остался бы дома со своими собаками, которых никто не заставляет ходить на задних лапках. Хотя вывести Сашку в свет тоже было неплохо.

– В детстве, – отозвался Артур. – Потом кого мне было водить?

– Маму…

– Оксана любила цирк? – удивился он.

Сашка сделала виноватую гримасу:

– Без понятия! Мама водила нас с Машкой, когда мы были еще маленькими. Потом запускала одних, чтобы на билете сэкономить…

– Значит, сегодняшний день тебе запомнится.

Позднее, когда эти слова всплывали в памяти, Артур хмурился: «Накаркал!» Хотя в тот момент думал только о хорошем, воображая, будто привел в цирк дочь, уже повзрослевшую и достаточно умную для того, чтобы не отвергать с ходу все, предложенное отцом. Подперла подбородок кулачком, замерла в ожидании… Чего? Праздника? Чуда? Отвлекать ее не хотелось, и он принялся разглядывать публику: разноцветные волны радостно колыхались, обступая красный круг. Воздух гудел десятками голосов, обрывки разговоров доносились с разных сторон:

– Ты уже не успеешь до начала…

– А медведи будут?

– Ненавижу клоунов! Пусть их не выпускают!

– Тебе видно отсюда?

И вдруг задорно ударили литавры, ожил оркестр. Сашка встрепенулась в предчувствии:

– Начинается!

В голубых глазах ее отразилась вся радость мира, и Артур похвалил себя за то, что согласился сводить девочку в цирк. Ну и что – двадцатый год? Вон какая маленькая… Хлопает в ладоши вертлявым жонглерам; улыбается и кивает дурашливым клоунам, точно подбадривает их; расширив глаза, следит за нечеловечески гибкой женщиной-змеей с блестящим телом… На него почти не обращает внимания: цирк утянул Сашку с головой, будто открылся портал в детство и она не хотела терять ни минуты.

Логов и сам постарался настроиться, поймать волну восторга, пронесшуюся под куполом, разбудить своего внутреннего ребенка, который почти сорок лет назад выскочил на манеж, чтобы обняться с клоуном. Хорошо хоть не со львом… Об этом ему рассказывала мама, сам даже не запомнил, а у нее сердце в пятки ушло, когда ее малыш рванул с первого ряда и лихо перескочил круговой барьер. Больше она не тратилась на ближние ряды: мало ли что придет в голову ее отчаянному сыну?

Цветной осколок детства мелькнул перед глазами, вызвав улыбку, но Артур не успел даже рассмотреть его как следует, лишь на мгновенье отвлекшись от выступления воздушных гимнастов, творивших чудеса под куполом.

Следующий миг полоснул по сверкающему полотну реальности, как по живому, по рядам зрителей пронесся вой. И сразу погасли краски. Подавившись звуками, умолк оркестр.

Сашкины пальцы впились в его руку:

– Артур!

Молодой гимнаст, камнем упавший на манеж из-под самого купола, не шевелился. В своем зеленом блестящем костюме он был похож на сломанную ветвь дерева, брошенную на землю.

Потемневшие Сашкины глаза стали огромными, наплыли на Логова:

– Он разбился?!

Вокруг уже вскакивали люди, с лиц которых разом опали улыбки. Теперь они все были искажены ужасом, слившимся в единый вихрь вокруг манежа, и гул испуганных голосов закрутился смерчем. Уши заложило от давления, но лишь на мгновение – Артур давно научился подчинять нарастающий стресс.

На арену уже выбежал врач, очевидно, дежуривший за кулисами, проверил пульс и помотал головой, обернувшись к пожилому шпрехшталмейстеру. Тот судорожно втянул воздух и уронил микрофон. Уже спустившиеся вниз гимнасты обмерли, глядя на тело товарища, застывшее с неестественно вывернутой шеей.

– Пред… Представление… – раздался срывающийся голос шпрехшталмейстера. – Уважаемая публика, мы вынуждены прервать… наше представление. Просим вас…

– Мама, а что с дядей? – спросил звонкий детский голос за спиной Логова.

– Тише, – испуганно прошипела женщина. – Дядя… сильно ударился. Ему нужно в больницу.

– А тигры? – кажется, малыш уже был близок к тому, чтобы расплакаться. – Тигриков не будет?

– Нет, не будет. Нам надо… Мы уходим, солнышко.

– Почему? Тигрики же не ударились!

Никто больше не ответил ребенку, а Логов не стал оборачиваться. Стиснув Сашину руку, он потянул ее за собой:

– Пойдем. Придется вмешаться.

– Это же несчастный случай?.. – пробормотала она вопросительно, как будто у Артура был готовый ответ, но вскочила и последовала за ним, протискиваясь сквозь толпу.

Вдоль бортика уже метались пожилые билетерши, направлявшие зрителей к выходу:

– Приносим свои извинения. Чрезвычайная ситуация… Простите за доставленные неудобства.

Последнее слово было явно неподходящим, но каждая из этих женщин, похоже, впервые оказалась в такой ситуации и была также растеряна. Существуют ли какие-то предписания для обслуживающего персонала на случай гибели артиста? Разработана ли «смертельная» инструкция с набором уместных фраз? Артур успел подумать обо всем этом, пока тащил Сашку к арене. Ей хотелось шагнуть туда, пробежаться по кругу (сама говорила об этом!), только не при таких обстоятельствах, это уж точно…

Легко, как в детстве, перепрыгнув на манеж, Логов помог ей перебраться следом и уверенно шагнул к только что выбежавшему пожилому мужчине в деловом костюме, по виду директору или администратору, привычно произнес:

– Следственный комитет.

Даже не пришлось понижать голос, чтобы не пугать окружающих, над их головами метались крики. Через несколько минут все стихнет, но Артур не мог ждать.

– След… – директор запнулся, одутловатое лицо его бессильно обвисло. – Уже?! Как вы…

Логов улыбнулся, чтобы тот расслабился:

– Случайно. Я был зрителем на представлении, – он показал удостоверение. – С кем имею честь?

Дряблая покрасневшая шея испуганно дернулась:

– Я, собственно, директор цирка.

– Я так и подумал. Скажите, чтобы никто из циркачей… Простите, как правильно? Чтобы никто из сотрудников цирка не уходил.

Лысоватая голова директора дернулась:

– Мы говорим: цирковые.

Артур вскинул руки: не возражаю!

– Вам лучше знать.

Он всегда старался отвлечь свидетеля таким вот незначительным вопросом, на который тот наверняка знал ответ, чтобы человек уверился, будто соображает вполне ясно. Самостоятельно упорядочить мысли удавалось немногим.

Обернувшись, директор резко махнул крепкому смуглому юноше в черном цирковом наряде:

– Денис, подойди.

Тон у него уже был другим, какой, очевидно, и знали цирковые.

Выслушав директора, Денис кивнул, хмуро глянул на Логова и начал обходить цирковых, каждому сообщая распоряжение следователя. Не было смысла запоминать их измененные гримом лица, на допросе (если до этого дойдет!) они все будут выглядеть по-другому. И все же Артур обвел цепким взглядом вытянутые физиономии: вдруг кто-то так себе актер и не сможет скрыть злорадства? Даже если это действительно несчастный случай, он может оголить подводные камни. Мало ли какие письмена проступят на них?

Саша тронула его за рукав пуловера:

– А мне что делать?

– Позвони Овчинникову, объясни ситуацию, – распорядился Логов, очнувшись. – Пусть привезет группу.

Она с опаской оглянулась на тело, замершее в неловкой позе:

– Думаешь, это убийство? Непохоже.

– Я вижу труп. По крайней мере, выглядит он трупом… Сейчас уточним.

Он двинулся к доктору, осматривающему упавшего гимнаста, но директор, неожиданно вынырнув из толпы, опять возник у него на пути, суетливыми короткими движениями вытирая потный лоб:

– Послушайте… Господин следователь, я готов оказать любую… помощь в расследовании. Или как это называется?

Пытаясь успокоить его, Логов легонько похлопал директора по сгибу локтя. Толстые пальцы сжались «замком», побелев на костяшках.

«Не слишком он нервничает, если это «несчастный случай»? Или была нарушена техника безопасности? Воздушные гимнасты имеют право выступать без страховочной сетки? Давно я не был в цирке… Может, это уже в порядке вещей?» – Артур кивнул:

– Именно так и называется. Это кто был? Парень, которому вы отдали распоряжение.

– Денис? Дрессировщик. Точнее, помощник дрессировщика. Еще точнее, сын… Послушайте, я… Я готов сделать все, чтобы обелить доброе имя нашего цирка…

– А вы чувствуете, что придется обелять? – заинтересовался Логов. – Почему, кстати, воздушные гимнасты работали без страховки?

Выпяченные губы директора затряслись и посинели в уголках:

– Но это… Это же… обычная практика.

– С каких пор?

– Да уже… – он с силой потер лоб. – Не скажу навскидку. Я могу проверить. Но уже давно… Зрители хотят получать адреналин. Иначе ходить не будут, вы же понимаете?

– Отчасти. Но разве страховочная сетка внизу не обязательна?

– Они сами настояли. Гимнасты… У них все было отточено до идеала…

– Как видите – не все. Это вообще разрешено? Выступать без сетки? У вас же есть какие-то внутренние законы?

– Ну разумеется! Мы ничего не нарушали, поверьте, Артур Александрович.

«Ух ты, успел считать с ксивы! – поразился Логов. – А он не так уж выбит из колеи…»

Обычно ему приходилось по крайней мере дважды повторять, как его зовут, чтобы это отпечаталось в памяти тех, кого он допрашивал. Правда, директор пока не входил в число подозреваемых.

Вернулась Саша, кивнула ему: едут. Едва уловимо улыбнувшись ей глазами, Артур взглянул на директора:

– Видеосъемка во время представления проводится?

– Зачем? – удивился директор. – Если только телевидение снимает. Но сегодня – нет.

– Жаль. Вы уже вызвали «Скорую»?

– Они… Да. Обещали быстро приехать…

– Но ваш врач, похоже, констатировал смерть. Первую помощь он явно не оказывает… Давайте подойдем к нему. Как зовут?

Директор все еще не мог отдышаться:

– Меня? Василий Никанорович. Ганев.

– А доктора?

– А… Шмырев. Алексей… Степанович.

Записав, Артур попросил:

– Давайте уж сразу имя погибшего.

– Миша Венгр. Господи, что я говорю? Это же псевдоним, а вам нужно… Венгровский Михаил Борисович.

«Откуда мне знакомо это имя?» – Логов взглянул на Сашку, но та лишь пожала плечами. Решив разобраться с этим позднее, он присел рядом с врачом и представился вполголоса, чтобы не волновать остальных. Еще тише спросил:

– Мертв?

– Признаков жизни нет, – отозвался Шмырев так же тихо. – Видите положение головы? У него, господин следователь, очевидный перелом шейных позвонков. Неудачно сложился, так у нас говорят.

На побелевшем лице юноши зиял разинутый в страхе рот, от уголка которого стекала струйка крови. Застывший взгляд казался неестественно светлым, будто глаза были стеклянными. Растрепанные светлые волосы гимнаста свесились набок – не слипшиеся, пушистые, словно Миша и не вспотел за время выступления.

«При жизни он был симпатичным, – подумал Логов с сожалением. – Мог бы стать звездой цирка. Глупый риск на потребу публике… А ей теперь и дела до него нет. Разговоров на вечер, а потом и не вспомнят…»

– Они ведь учатся правильно приземляться?

В голосе доктора завибрировало раздражение:

– Да уж конечно! И прекрасно умеют. Но иногда… от испуга человек не успевает собраться. Стресс парализует. Ему ведь всего… Девятнадцать? Двадцать? Было… Он еще толком не набрался опыта. С год назад пришел к нам после циркового училища.

Поднявшись, Артур огляделся:

– А его напарники по трюку…

– Ловиторы, – уточнил Алексей Степанович и тоже выпрямился, слегка поморщившись, как обычно делают, вставая, пятидесятилетние мужчины. – Ну знаете ли, господин следователь, и Марат Курбашев, и Гена Стасовский – парни абсолютно надежные. Оба уже больше десяти лет работают, им все вольтижеры доверяют как самим себе. И Миша, и Лена Шилова. Абсолютное доверие в их работе – самое главное.

– Выходит, Миша напрасно доверял…

– Да вы что такое говорите! – возмутился подобравшийся сзади директор. – Они вчетвером уже лет пять этот номер работают. Только Мишу в прошлом году ввели. Но ни одной осечки ни разу не было. Миша влегкую крутил тройное сальто!

Логов указал на труп у их ног:

– Но что-то ведь пошло не так. С этим вы не станете спорить?

– Что-то не так, – подтвердил Василий Никанорович упавшим голосом.

Точно острой стрелой, пространство над манежем пронзил высокий женский вопль:

– Нет!

Мгновенно забыв о директоре цирка, Артур порывисто шагнул навстречу звуку, который повторялся, наполняясь отчаянием:

– Нет! Нет!!!

Расталкивая цирковых, к телу Миши Венгра прорывалась молодая женщина в красном плаще, в первый момент показавшаяся Артуру сестрой погибшего, – ее не тронутые краской волосы были того же редкого пшеничного оттенка, глаза, кричащие от боли, выглядели не менее светлыми, и она была столь же гибкой и стройной. Артур перехватил ее, не позволив упасть на колени рядом с трупом:

– Прошу вас. Никому нельзя трогать его.

– Да пошел ты! – прошипела блондинка ему в лицо. – Ты кто такой?!

Из-за спины Логова высунулся Ганев:

– Марта, это следователь. Не истери, бога ради… Гена здесь.

Артур покосился на него с любопытством: «Ага! Это становится интересным… Так эта дама – жена Геннадия Стасовского? Вот тебе и мотив…»

Его пальцы впились в острый ускользающий локоть:

– Пойдемте со мной, Марта… Где ваш кабинет? – это он бросил уже директору. И крикнул во весь голос: – Никому не расходиться и ничего не трогать. Сейчас приедет следственная группа. Марта, не упирайтесь! Вы идете со мной.

– Дайте мне проститься с ним!

Захлебнувшись словами, Марта зарыдала с таким неподдельным отчаянием, что Артуру захотелось разжать руку. Но он лишь мягко потянул ее за собой:

– Позднее. Поверьте, сейчас никак нельзя.

Поравнявшись с ловитором Стасовским, лицо которого было перекошено, точно от зубной боли, Логов бросил, не останавливаясь:

– Вы с нами. И Курбашева прихватите.

С другой стороны к нему пристроился доктор:

– Сейчас принесу успокоительное, а то истерика будет только нарастать. Вы же не против?

Кивнув, Артур глянул через плечо: ловиторы брели за ними, тихо переговариваясь о чем-то. Смуглый Курбашев выглядел моложе Стасовского, но муж Марты был покрепче. Один из них совершил ошибку, стоившую вольтижеру жизни. Вряд ли он признается в этом даже товарищу… Особенно если это была вовсе не ошибка. Попытается каждый сейчас свалить вину на напарника, на этом их дружба и кончится. И работа тоже…

Сашу уже не было видно, она ловко смешалась с толпой, чтобы послушать разговоры. Чаще всего это шло следствию на пользу, поэтому Логов и привозил Сашку на место преступления. На этот раз все вышло случайно. Ему не хотелось даже мысленно произносить слово «удачно»… Как ни был Артур увлечен работой, он отдавал себе отчет, что желать роста особо тяжких преступлений – чистое сумасшествие. Да и без дела сидеть не приходилось…

Забежав вперед, директор цирка услужливо распахнул перед ними дверь. Едва удержавшись, чтобы не поморщиться, Логов пропустил Марту вперед и обернулся к ее мужу: «Может, и расследовать-то нечего… Мог Венгровский сам облажаться? Мог. Промахнуться без страховки проще простого. Но что-то мне подсказывает…»

На отяжелевшем лице Геннадия была размазана черная подводка, видно, забывшись, потер глаз. Заслезился? В какой момент? Может ловитор допустить промах только потому, что в глаз угодила соринка?

– Ждите в приемной, – сухо велел Логов обоим гимнастам. – И доктору скажите, чтоб не входил. Пусть оставит лекарство здесь. Может, еще и не понадобится…

Тяжелое дыхание Курбашева заполнило комнату. Глаза у него были темными, узкими, как горизонтальные бойницы. Что за ними скрывалось?

– Я все выполнил правильно, – процедил он, выпятив нижнюю губу.

Стасовский буркнул, глядя в пол:

– А до меня Венгр вообще не дошел.

Артур отозвался уже доброжелательно:

– Тем лучше для вас обоих. Не паникуйте, я же пока никого не арестовываю! Просто нужно поговорить. Объясните мне все, я же не разбираюсь в технике вашей работы. А нужно понять, как это могло произойти… Пока посидите здесь, – он указал на старые офисные стулья, слишком обычные для цирка.

И усмехнулся про себя: «А я чего ждал? Что в приемной директора будут стулья для ручного эквилибра? И пантера вместо секретарши?»

Ганеву он велел встретить следственную группу, хотя это было необязательно. Но свидетель при разговоре с Мартой ему был не нужен. А директор, видимо, рассчитывал послушать, поэтому с обидой насупился, отступая.

Отставив стул, Логов помог ей сесть и отметил, что она обратила внимание на его галантность, слегка нарочитую, – но Артуру хотелось понять, насколько Марта вернулась к реальности и сможет отвечать внятно. Похоже, она была вполне готова к беседе…

Усевшись напротив, а не в кресло директора, Логов одним взглядом изучил ее лицо: глаза и нос покраснели от слез, пухлые губы кривились, но вообще черты были тонкими, правильными, правда, уже слегка заострившимися от возраста… Сколько ей? Гадать не имело смысла, скоро это будет известно точно. От нее свежо пахло духами, а руки выглядели ухоженными: наверняка собиралась уединиться с Мишей после выступления.

Тонкие пальцы подтянули лежавшую на столе ручку, начали крутить. Логов усмехнулся про себя: если дамочка решит убить его, выколов глаз, такое орудие вполне подойдет. Надо следить за этой милой блондинкой…

– Вас зовут Марта Стасовская? – начал Артур с самого простого.

Неожиданно она мотнула головой:

– Марта Катилюте. По первому мужу.

– Латышская фамилия? Откуда вы родом?

– Есть такой маленький городок Добеле, – она вздернула острый подбородок. – Очень маленький.

Окинув взглядом афиши на стенах и диковинные призы под стеклом, Артур сместил разговор во времени:

– Давно работаете в этом цирке?

– Да, – Марта опять занервничала, будто он пытался упрекнуть ее в чем-то. – Но я не выступаю. Я – бухгалтер.

«Уже хорошо, – порадовался он про себя. – Чем приземленнее профессия, тем проще брать показания».

– Прекрасно! Люблю иметь дело со здравомыслящими людьми. С Геннадием Стасовским вы состоите в официальном браке?

– Уже седьмой год.

Это она произнесла безо всякого выражения. Логов даже удивился: быстро она собралась! Хотя это уже не имело значения: на арене Марта выдала себя с головой, да еще на глазах у всей цирковой труппы. Или остальные и без того были в курсе?

– Психологи считают семилетие брака периодом кризиса… В этом дело?

– Мы мирно живем, – насторожилась она.

– А супруг догадывался о ваших отношениях с Михаилом Венгровским?

– О каких еще…

Это вырвалось прежде, чем мозг блокировал инстинктивное желание защищаться. Замолчав на полуслове, Марта юрким кончиком языка облизнула губы и опустила глаза:

– Гена никогда ничего не говорил… Мне казалось, он не знает. Мы были осторожны.

– А Михаил мог… Ну, скажем, похвастаться приятелям?

– Чем?

– Ну как же… Такая роскошная женщина снизошла до обычного мальчишки!

Сработало. Ее мягкие губы дрогнули, она впервые взглянула на него с интересом. Женщинам нравится, когда их отношения с молодыми любовниками представляют именно так: не она хищница, гоняющаяся за свежей плотью, а он – ненасытный охотник до зрелой красоты. Глупо, конечно, но самооценку, должно быть, повышает…

– Я просила его никому не говорить, – даже голос Марты зазвучал иначе. И ручку она положила… Похоже, и успокоительное не понадобится.

Логов вздохнул:

– Но наверняка вы не знаете.

– Наверняка – нет. Я же не подслушивала его разговоры.

– Ну разумеется!

Поднявшись, он прошелся по кабинету, разминая плечи и слегка морщась. Не стоит все время нависать над ней и сверлить взглядом, пусть расслабится окончательно, доверится ему, даже посочувствует – у кого не затекала спина? Остановившись перед стендом с призами, Артур принялся с любопытством рассматривать их:

– Смотрите-ка, вот и воздушных гимнастов награда. Позапрошлый год. Миша уже работал в цирке?

Ответ был известен ему, но хотелось, чтобы Марта вгляделась в тот день, когда выпускник циркового училища перешагнул порог их цирка.

– Позапрошлый? Нет. Тогда еще нет. Он пришел к нам год назад.

– И сразу влюбился в вас?

Артур опять польстил ей, и это вновь сработало: Марта даже улыбнулась. «На этом и остановись, – велел себе Логов. – А то скорбящая мадам вообразит, будто я готов ее утешить».

– Не знаю, – это прозвучало самую малость, но все же кокетливо. – Миша говорил, что так и было.

– Вы часто встречались?

– Ну… Не то чтобы. Раз в неделю. Иногда и реже.

– Кто был инициатором свиданий?

Ее узкие плечи слегка дернулись:

– А какое это имеет значение? Разве это как-то связано с Мишиной… смертью?

– Позвольте мне решать, что имеет значение, а что нет, – отозвался Логов холодно. – Так кто?

Марта поджала губы:

– Он.

«Врешь!» – Артур удивился тому, какой мстительный привкус ощутил. Ханжой вроде не был, почему же сейчас его так раздражала эта банальная ситуация? То, что Марта не могла не понимать, как просто ее мужу убить или по крайней мере покалечить вольтижера, даже не прикоснувшись пальцем? Просто не протянув вовремя руки… Жалкий сантиметр пустоты может оказаться смертельным. И черта с два докажешь, что Стасовский виновен! Видеосъемка не проводилась, это Артур уже выяснил. Если только из зрителей кто снимал? Надо будет подключить «телик», кинуть клич, вдруг повезет…

– Михаила не смущало, что ему предстоит работать в одном номере с вашим мужем?

Ее губы сжались: «Не лезь не в свое дело!»

– Его вообще мало что смущало, если уж…

– Честно? – подхватил Артур. – Я вас умоляю, только так. Иначе мы не поймем, что случилось.

Гримаса непонимания должна была выглядеть искренней, но Артур не сомневался: эта женщина думает о том же, о чем и он сам.

– А что случилось? Миша недотянул. Промахнулся. И это ужасно! – Ее и впрямь накрыло отчаяние – голос сорвался, и Марта задохнулась, схватившись ладонью за основание шеи, точно это могло помочь.

Продохнув, она продолжила, глядя на Логова с неприязнью:

– Просто ужасно… Но такое случается. У наших ребят опасная работа. И каждый знает, на что идет. Миша не собрался. Или… О господи! – ее рот опять судорожно схватил воздух. – Думаете, это я виновата? Мы договорились встретиться после их выступления… Это могло отвлечь его? Думаете, он волновался?

«Ну конечно! – Логов отвел глаза. – Размечталась…»

– Возможно, – отозвался он сдержанно.

Его не оставляло ощущение, будто Марта ведет двойную игру. Не было сомнений, Мишина гибель действительно поразила ее, но она уже успела сообразить: терять и второго мужчину сейчас совсем ни к чему. И будет защищать мужа с пеной у рта! Себя готова обвинить, ведь это ей ничем не грозит. Вряд ли она всерьез собиралась оставить Геннадия ради Миши… А скорее всего, даже мысли такой не допускала! Артур не раз слышал, как женщины говорят о молодых любовниках: «Он как глоток свежего воздуха». Глотнула и отправилась своей дорогой… А парень лежит там со свернутой шеей.

– Расскажите мне о своем муже, – преодолев отвращение, попросил Артур, смягчив тон. – Ваши отношения в последнее время не изменились? Не возникло отчуждения? Холодности? Может, вам только казалось, что Геннадий не в курсе…

Показалось, будто ее светлые глаза потемнели, только в глубине холодно мерцала ненависть. Редко женщины смотрели на Артура с таким выражением, но это не задело его. Он понимал: Марта уже приняла решение и признаваться, обличая мужа, не собиралась. Поздновато она, конечно, решила стать супругу надежной опорой, но, если окажется, что Стасовский не виновен, их брак может выжить. Теперь его жена будет напугана на всю оставшуюся жизнь…

– Нет, – бросила Марта. – Гена ничего не знал. Уверяю вас, между нами ничего не изменилось. Он всегда был нежен и заботлив.

«Ну и черт с тобой! – подумал Артур устало. – Не хочешь помогать, и не надо».

– Нам придется вызвать вас еще раз, – произнес он официальным тоном. – Надеюсь, на официальном допросе вы вспомните больше подробностей.

Марта поднялась, выпрямила спину:

– Не думаю.

Открывать перед ней дверь Логову не захотелось.

Меня преследовал запах крови, которого не было и быть не могло. Но мне чудилось, будто его источали красное покрытие арены, красный занавес, красный костюм клоуна, лицо которого трагически вытянулось. Он был застигнут врасплох свалившимся на всех горем и даже забыл снять свой круглый накладной нос, тоже кровавый…

Этот нос не давал мне покоя, обжигал глаза, и я не выдержала, тронула клоуна за локоть:

– Лучше снять…

Объяснять ничего не пришлось, он тут же неловким жестом сорвал мягкий шарик, сунул в карман. Потом кивнул мне:

– Спасибо. Я как-то…

– Да понятно! Голова кругом.

Почему мне так легко заводить разговор с человеком, находясь внутри расследования, и почти невозможно заставить себя спросить что-то у незнакомца, если я – это я, а не помощница Логова? Что-то переключается во мне, и я чувствую себя уверенно, точно становлюсь частью мощного сообщества, которое незримо присутствует за моей спиной… Если б не разбился этот несчастный парень, разве я осмелилась бы завести разговор с настоящим артистом цирка? Кто я такая, чтобы беседовать с клоуном?!

Его взгляд сфокусировался на мне:

– Вы не из наших.

Карие глаза показались мне добрыми, хотя Кинг постарался на славу, чтобы опорочить всех клоунов мира.

– Я подруга, – чья именно, я уточнять не стала, а он не допытывался.

Наверное, для них это обычное дело – приводить на представление родственников и друзей. Он только с некоторым замешательством произнес:

– Но не Мишина же?

Я покачала головой, наблюдая, как на манеж входит оперативник Володя Овчинников с бригадой криминалистов, как они уверенно приближаются к телу, застывшему с вывернутой шеей, и директор цирка что-то объясняет им с несчастным выражением лица. Другой опер – Антон Поливец – уже начал расспрашивать циркового врача, и тот как-то по-военному вытянулся перед ним. Вот уж не думала, что Поливца можно побаиваться… Мы с ним то и дело цеплялись друг к другу, хотя в последнее время мое присутствие, кажется, стало бесить его меньше.

Я понимала, чем раздражала их… Они были профессионалами, а я – никем, но Логов доверял мне не меньше и прислушивался к идеям, которые оперативникам часто казались бредовыми. Но когда счет раскрытых с моей помощью дел превысил случайный минимум, Поливец с Овчинниковым нашли в себе мужество признать, что и от меня бывает польза.

Но сейчас я не собиралась к ним лезть, эти ребята знали свое дело. Поэтому не подала и вида, что знакома с ними, и осталась рядом с клоуном. Из-за густого грима мне никак не удавалось понять, сколько ему лет… В старшие братья он мне годится или в дедушки? У клоунов ведь не бывает карьерного роста… Кажется, только Никулину удалось стать директором цирка, а что бывает с остальными? Так и дурачатся на манеже до старости? Я попыталась представить себя такой кривляющейся старушенцией – отвратительное зрелище… Но, может, мужчинам проще смешить публику даже в пятьдесят, в семьдесят лет? Говорят же, что мальчики не взрослеют…

– Следственный комитет? – пробормотал он озадаченно. – С чего бы, а? Это же несчастный случай!

– Говорят, среди зрителей случайно оказался следователь, представляете? – понизив голос, сообщила я, как страшную тайну. – Может, ему везде мерещатся убийства, вот он и вцепился?

Он с пониманием закивал, искривив размалеванный рот:

– Профдеформация… Не только у нас бывает, а?

– А у вас как проявляется? – мне действительно стало интересно.

Мы стояли с ним у самого бортика, нас всех отогнали подальше от центра арены. Но уходить Артур запретил, поэтому все артисты застыли группками, то и дело вытягивая шеи, точно испуганные сурикаты, разве что не цеплялись друг за друга. Я решила держаться клоуна, который по крайней мере не выдал меня, хоть и заподозрил чужака.

Почему-то мне ужасно хотелось зачерпнуть пригоршню опилок с манежа, сунуть в карман и перебирать их тайком. Представлялось, что они гладкие и теплые. Может, я даже сохранила бы их на память, хотя это представление и так вряд ли забудется… Но я держалась и не позволяла себе нагнуться, это уж точно выдало бы меня. Опасаться было нечего, в нескольких метрах сновали наши оперативники, которые уже начали опрос свидетелей, делая вид, будто знать меня не знают. Но мне пока не хотелось примерять роль чужой среди своих, я надеялась что-нибудь разнюхать, пока меня не вывели на чистую воду.

– Жалко парня, – я произнесла это абсолютно искренне. – Надеюсь, он хоть не был женат? Детей не осталось?

– Женат? – откликнулся клоун с непонятным смешком. – Вряд ли он вообще когда-нибудь женился бы… Это не про него.

– Почему? Такой ходок был?

Внезапно тот замкнулся:

– О мертвых, понимаешь, либо хорошо, либо ничего.

Я посмотрела на труп, который снимал знакомый фотограф из Комитета:

– А хорошее есть?

Забыв о гриме на лице, клоун яростно потер лоб, взглянул на белые пальцы с таким видом, будто не понял, чем их испачкал, и повторил потерянно:

– Да хороший был парень… Веселый. Жаль. Ах как жаль!

Я простодушно заморгала:

– А что за женщина так кричала? Его… подруга?

– Ну… Можно и так сказать.

– А у нее обручальное кольцо на руке, – брякнула я наобум. Марта могла и не носить кольцо. – Может, это ее муж убил этого парня? Такое, знаете, часто случается… На почве ревности.

Клоун уставился на меня с ошарашенным видом:

– В смысле – убил?! Никто его не убивал! Он, понимаешь, просто совершил ошибку…

– Когда связался с замужней женщиной… Тот парень, который должен был его поймать, – не он ли обманутый супруг? Мог ведь не дотянуться специально.

– Генка?!

– Может, он и не хотел его смерти… Думал, что Миша просто покалечится и уйдет из цирка… Как вариант! Могло такое быть?

– Нет! – он рубанул воздух рукой. – Генка на такое в жизни не пошел бы. Я его знаю.

Поверх его плеча в желто-красную клетку я вдруг поймала пристальный взгляд высокого длинноволосого мужчины, которого без кастинга можно было бы взять на роль Воланда. Крепкого такого Воланда… Глаза у него были просто огромные, темные, чуть навыкате. На нем был черный наряд, расшитый золотистыми нитями, как у того парня, Дениса, которого подзывал директор, и я догадалась, что это тоже дрессировщик. Похоже, главный – такая от него исходила довлеющая сила. Даже на расстоянии мне захотелось съежиться, а если прикажет, прыгнуть сквозь горящий обруч.

Перехватив мой взгляд, он без смущения направился к нам и уверенно приобнял клоуна:

– Гриша, все в порядке? Чего ты разнервничался?

– Мы просто разговариваем, – поспешно заверила я. – Это обстановка заставляет нервничать.

Клоун вяло кивнул, и я мысленно поблагодарила его за то, что не натравил на меня этого жутковатого укротителя. Хотя упускать его я не собиралась и заговорила с восторженным придыханием, которое ему наверняка было знакомо:

– Вы – дрессировщик, да? Тигров укрощаете?

В темном взгляде не было и намека на доброжелательность, и от этого по спине проскользнул липкий страх: таких, как я, он скармливает хищникам на завтрак…

Но голос дрессировщика прозвучал бесстрастно:

– Уже бывали на наших представлениях?

– Нет. Я впервые.

– Неужели? Как же угадали мое амплуа?

«Угадала!» – мысленно возрадовалась я. И попыталась польстить ему:

– Вы такой… мощный.

Даже уголки его губ не дрогнули, видимо, он и не такое слыхал.

– Юные девушки склонны к преувеличениям.

– Знаменитый Виталий Харитонов, – представил его клоун. – Жаль, что вы не увидите сегодня их выступление.

Я подхватила, сделав скорбную мину:

– Мне тоже очень жаль… А вы не один выступаете? С помощницей?

– С помощником, – поправил Харитонов. – С сыном.

И заглянул Грише в лицо:

– Значит, все в порядке?

– Не все, – неожиданно выпалил тот. – Вот девушка уже, понимаешь, слышала, как болтают, будто Гена специально Мишку не поймал.

Ничего подобного я ему не говорила, но, видно, клоуну не впервой было перевирать чужие слова. Надо предупредить Артура…

Лицо Харитонова окаменело, а взгляд так и обжег меня:

– Бред! Ну что за бред?! Детективов насмотрелись? Мы не мафиозный клан, а цирковая труппа. И здесь все друг за друга стеной.

– Почему? – вырвалось у меня.

Послушать его, так речь идет о фронте…

– Девушка, мы все рискуем жизнью, – произнес дрессировщик, глядя на меня сверху вниз. Впрочем, к этому с моим ростом я давно привыкла.

Покосившись на клоуна, Харитонов сделал исключение:

– Кроме Гриши.

– Не скажи… Если не рассмешу публику, забьют камнями!

– А! Помнишь того засранца, который швырнул в тебя бутылку с водой? Мог и покалечить!

Эти двое больше не обращали внимания на меня, и я незаметно отошла. Тем более к ним тут же направился Овчинников, и я поняла, что мешала ему опрашивать свидетелей. Может, с оперативником они будут откровеннее? Эта мысль повергала в уныние: пока мое присутствие здесь было совершенно неоправданно… А мне всегда хотелось чувствовать себя полезной. Я и так не много смысла видела в своем существовании…

Стараясь не привлекать внимания, я обошла арену, прислушиваясь к обрывкам разговоров. Все по-прежнему кучковались группками, и только девушка в таком же изумрудном, как у Миши Венгра, гимнастическом купальнике в одиночестве сидела на бортике, обхватив колени. Под куполом она выглядела совсем другой – стремительной блестящей кометой. А сейчас одиноко съежилась, поджала губы… Ее сторонились? Или она сама держалась особняком? Но почему?

Не глядя на нее, я опустилась на бортик так, чтобы она наверняка меня заметила. Нас разделяло метра полтора, не больше. Мне даже показалось, будто я чувствую жар, исходивший от нее. Что сейчас кипело в ее крови: гнев, отчаяние, ужас? Могла она оказаться на месте Венгра?

«Лена», – вспомнила я. Но фамилия, названная директором, вылетела из головы. Впрочем, это было не так уж и важно.

Некоторое время я с задумчивым видом таращилась на красное покрытие манежа, присыпанное опилками, потом, точно почувствовав, что она смотрит на меня, повернулась, и мы встретились взглядами.

– Ты одна из его подружек? – спросила Лена. Сострадания в ее голосе я не услышала.

– У меня такой убитый вид? Нет. Я не из них.

Показалось или ее губы и впрямь тронула улыбка? Скорее намек. Лицо у нее было смуглым, волевым, как у индейца, и прямая линия губ выражала готовность бороться до последнего вздоха. Не важно, с кем и за что… Темные волосы были острижены очень коротко, наверное, чтобы не зацепиться при выполнении элемента. Мише свои тоже не могли помешать… Что же с ним случилось?

– А у него было много подружек? – спросила я с невинным видом – просто любопытство, ничего более.

Она сплюнула:

– До хрена.

И подростковым жестом вытерла пальцем нос – прошлась широкой ладонью снизу вверх. Руки у нее были крепкими, а ногти коротко острижены. Все для работы, никакого выпендрежа. Миша был таким же?

– Я даже его лица толком не разглядела, – я издала вздох сожаления. – Милаш, да?

Ее так и скривило:

– Ну если тебе нравятся такие… сладенькие мальчики…

– Да не особо, – призналась я.

И это было искренне: представила забавную физиономию Никиты и еле удержалась от улыбки. У меня всегда поднималось настроение, когда я видела его. Хотя бы мысленно…

– Все равно жалко дурака, – буркнула Лена, покосившись на тело, которое уже укладывали на носилки.

Наши забирали его с собой. В лаборатории установят, не было ли в крови следов алкоголя или наркотиков, которые могли нарушить координацию. Если Миша был чист, что могло сбить его? Или все же кто-то из напарников постарался? Как их там? Ловиторов…

– А он был дураком?

– Мишка? С чего ты взяла?

– Ты сказала…

Неожиданным жестом Лена стукнула себя по кончику носа:

– Черт! Я буду скучать по нему…

– Вы дружили?

– Да не то чтобы. Он был таким, знаешь, выпендрежником. Это он настоял, чтобы мы без страховки стали работать. Я очковала, если честно… А ему все было по фигу! Нормальный человек полезет к тиграм?

Я изобразила ужас:

– К тиграм?!

– Ну! Прикинь, однажды Мишка выперся на арену, когда Харитоновы выступали. Ну кто так делает?

– Да уж…

– Решил показать, какой он храбрец. Вот придурок… Я бы на месте Виталия Сергеевича убила его своими руками! И тиграм скормила.

«Воланд» показался мне еще более зловещим, хотя в эту минуту они над чем-то посмеивались с клоуном, точно мимо них и не пронесли только что труп их коллеги. Не особо эти двое горевали по Мише Венгру…

– Ваш дрессировщик – могучий мужик, да? Это понятно, с тиграми же бодается… Такой и правда мог бы убить, да?

Она посмотрела на меня с удивлением, не показавшимся мне фальшивым:

– Харитонов? Да я тебя умоляю! Он классный дядька. И сын весь в него. Они в тот раз даже морду Мишке не набили! Хотя стоило… Я бы двинула… Мишка же их всех чуть под монастырь не подвел тем, что выперся на манеж. Вон Запашный на секунду отвлекся, и тигр ему все лицо разодрал! А уж у него опыт, скажи? И для кошаков своих он родной, считай, и то… А тут чужой человек!

– Повезло ему, – заметила я осторожно.

– Им всем, считай, повезло. Но Харитоновы-то заслужили… Они со своими питомцами возятся, как не все девки родных детей нянчат. А больных зверей как выхаживают… Ой, что ты! Я думала, Денис сам скончается, когда у них тигренок погиб. Любимец его… В жизни не видела, чтобы мужик так рыдал! Как над ребенком… Знаешь, за таких замуж выходить надо. Кстати, оба холостые. А тигры у них все в отличном состоянии, не то что у некоторых.

У кого именно – я уточнять не стала. Сейчас полосатые хищники волновали меня меньше людей.

– А ты сама давно в цирке работаешь?

Лена закатила глаза, подсчитывая:

– Так-то пятый год… А вообще лет с трех в этом котле варюсь. В студии начинала, как все. Сначала акробатикой занималась. Потом захотелось чего-то покруче!

– То, что вы делаете, очень круто, – согласилась я, и она впервые взглянула на меня с одобрением. – Но все-таки с сеткой было бы надежнее…

– Кто спорит? Только кого таким номером удивишь? Ты еще скажи: с лонжей… Публика теперь искушенная. Все уже цирка Дю Солей насмотрелись. Чтобы переплюнуть, надо башкой рисковать. Мишка был прав.

Я не удержалась:

– Оно того стоит?

Посмотрев на то место на арене, где только что лежало тело Венгровского, Лена поджала губы:

– В этом есть свой кайф… Тебе не понять. Ты ж не цирковая?

– Это так заметно?

– Ну да, – она осмотрела меня скептически. – Мышцы не развиты, осанка хреновая.

Я даже смутилась. Не подозревала, что выгляжу чахлым эмбрионом… Отведя взгляд, Лена хмыкнула:

– Эй, ты чего? Да в публике все такие… Ты чья?

– В смысле?

– Кто тебя пригласил?

– Бабушка, – ляпнула я первое, что пришло в голову.

И чудом попала в точку!

– Билетершей работает? А чего тут сидишь? Тебя ж не станут допрашивать.

– Да просто интересно…

– А-а, – ее голос загустел брезгливостью. – Ну гляди-гляди. Потом будет что в сетях порассказать.

– Да я не собираюсь…

– Ну конечно! Просто любишь глазеть на покойников?

Точно джинн, вырвавшийся из кувшина, передо мной опять возник Никита, подмигнул здоровым глазом. И я выпалила:

– Я планирую на юрфак поступать. А вживую никогда не видела, как следственная группа работает, только в кино… Другого шанса, может, и не предвидится.

Ее сразу отпустило, даже плечи обмякли:

– Понятно. Ну тогда конечно… Молодец! Без диплома теперь никуда. А я вот в цирковое поперлась… Теперь жопу рву под куполом.

– Ты красоту создаешь.

– Что?

Она медленно подняла голову, нервно куснула нижнюю губу. В ее взгляде робко вспыхнула надежда. И я зачастила, чтобы подхватить этот огонек, дать ему силы.

– То, как вы выступали, это было невероятно красиво. До того, конечно, как Миша… А ты была просто фантастической! Как диковинная птица, которая парит в небесах…

Темная защитная маска медленно сползала с ее лица, и на свет пробивалась та девочка, что однажды навечно влюбилась в цирк, еще не догадываясь, каким трудным, подчас жестоким окажется этот роман. Я продолжала говорить, окутывая ее словами, которые она всегда мечтала услышать, и образами, выдуманными на ходу. Мне хотелось вывернуться наизнанку, лишь бы вызвать к жизни крохотную трехлетнюю акробатку, уже почти забытую и самой Леной.

Мне нужна была именно она. Настоящая. Я знала, что мы еще поболтаем с ней…

Он почти не сомневался, что его вызовут последним. Кто ж не знает, как любят товарищи из органов поиздеваться над подозреваемыми? А Стасовский понимал, что стал главным из всех возможных. После драмы, разыгранной его женой на манеже, только идиот не заподозрит его в убийстве ее любовника. А этот следователь совсем не дурак, по глазам видно…

О чем за дверью расспрашивали Марата Курбашева, с которым они полчаса молча просидели в приемной директора, Геннадий не стал интересоваться. Как не взглянул и на жену, когда она вышла из кабинета и сразу рванулась к выходу. Неужели боялась, что Геннадий остановит ее и начнет душить обвинениями? Ему невмоготу было даже видеть Марту, не то что выяснять отношения. К чему это? Все и так предельно ясно…

– Извините, что пришлось долго ждать, – неожиданно произнес следователь, наконец впустив его в кабинет.

Растерявшись, Стасовский дернул плечами:

– Ничего. Я понимаю.

– Садитесь. Меня зовут Логов Артур Александрович.

– Вы же следователь? – не удержался Геннадий. – Я не понял… Вы заранее что-то знали? Почему вы здесь? Был какой-то… Как это у вас называют? Сигнал?

Смех Логова не показался ему зловещим. В нем даже прозвучало что-то детское, и присутствие этого человека в цирке мгновенно перестало казаться неуместным.

– Никаких сигналов! Я оказался здесь чисто случайно. Трудно поверить, да? Но я привел одну девушку на представление. Да и сам был рад в детство окунуться… Хотя вы мне, конечно, сильно впечатление подпортили, – Логов разочарованно цыкнул. – И не мне одному. Боюсь, в ближайшее время об аншлаге вам нечего и мечтать… Хотя сейчас это не самая серьезная из ваших проблем.

«Вот. Началось, – Геннадий взглянул на следователя исподлобья. – Может, мне адвоката потребовать?»

Но Логов как-то очень по-домашнему навалился грудью на руки, скрещенные на столе, и заглянул ему в глаза:

– Объясните мне, ради бога, что пошло не так? Марат сказал, что именно вы у гимнастов за старшего. Расскажите, как была построена ваша программа? Что Михаил успел выполнить, что нет…

«О Марте не спрашивает, – отметил Стасовский. – Хочет, чтобы я расслабился, а потом – раз! И столкнет меня в яму-ловушку. С него станется. Видно, что тертый калач».

И отозвался подчеркнуто сухо, чтобы следователь не вообразил, будто перехитрил его:

– Венгровский с Шиловой отработали на «бамбуке». Так мы называем металлический шест, подвешенный вертикально.

– А, помню, – кивнул Логов.

– На Востоке, например в Китае, в старину настоящий бамбук использовали. Из его стволов делали перши, трапеции.

«Зачем я это сказал? – рассердился Геннадий на себя. – Это же к делу не относится».

Но Артур Александрович подхватил с азартом:

– Вот я так и подумал! Это же логично, правда? Крепчайшие стволы. И очень удобные, как мне кажется.

– На настоящем я как-то в Японии выступал, – опять вырвалось у Стасовского.

Логов с завистью прищелкнул языком:

– Везет же… А потом? Я про сегодняшнюю программу.

– Ну да, – опомнился гимнаст. – Герадешвунг Венгр сделал чисто, но это очень простое упражнение.

– Неужели? А звучит страшновато…

– Ничего такого, так называется прямой перелет с одного снаряда на другой. Или в руки к ловитору.

В следующий момент Геннадию захотелось пригнуться: указательный палец следователя нацелился на него, как пистолет:

– То есть в ваши руки?

– Ну да. В теории. Но в этом упражнении Венгра ловил Марат.

– И поймал…

Откинувшись на спинку стула, Логов куснул нижнюю губу. «Чертовски же обаятельный мужик, – пронеслось у Стасовского в мыслях. – А от его взгляда прям мороз по коже…»

– Поймал, – он попытался сглотнуть, но во рту было сухо. – Я понимаю, к чему вы клоните… Но Венгр не дошел до меня. Я тоже поймал бы его.

– Если б хотели…

– У меня в мыслях не было убивать его!

Губы Логова так и расплылись в широкой улыбке:

– Да неужели? Так уж ни разу и не захотелось свернуть шею любовнику своей жены? В жизни не поверю! Я бы мысленно прокрутил все в деталях. И не раз…

– Ну если только мысленно, – пробормотал Стасовский.

Его все время тянуло отвести взгляд, точно перед ним был хищник, и в груди мелко, противно подрагивало. Но следователь мог решить, будто Геннадий чувствует себя виноватым, и он держался изо всех сил.

– Я не сомневался, что вам все было известно, – произнес Логов уже другим тоном. – Хоть ваша жена и уверяла, будто вы все это время оставались в полном неведении… Как думаете, тем самым Марта попыталась спасти вас?

Если б это все сильнее не смахивало на допрос, можно было бы подумать, будто он испытывает сочувствие… Но в это Геннадий не верил.

– С чего бы ей спасать меня? – пробормотал он, глядя в пол.

Почему-то он не сомневался, что Марта сидела на этом же стуле, ее тепло сохранилось в сиденье, и оттого его так тянуло вскочить и пересесть подальше. Геннадию не хотелось больше иметь с ней ничего общего. Если б можно было окутать себя непроницаемым коконом, чтобы жена перестала даже видеть его… Воздух разделить бы, чтоб их дыхание не смешивалось… Вот чего ему хотелось. Она пыталась спасти его? Вот уж нелепица… После того как методично убивала целый год?

– Ну не знаю, – протянул следователь, и теперь Стасовскому померещилось, будто он издевается над ним. – Может, рассудила, что хотя бы одного мужчину нужно сохранить. И это уже не Венгр…

– Мне плевать, что она там напридумывала!

– В самом деле плевать? Почему же вы не ушли от нее, когда узнали об измене?

Стасовский хотел было пожать плечами, а вышло так, что втянул голову в плечи. Жест человека, виновного по всем статьям…

– Не знаю, – промямлил он.

– А я знаю, – оживился Логов. – Вам не нужен был развод, потому что вы задумали убийство. Это ведь так просто провернуть, когда вы вместе работаете под куполом без страховки! Всего лишь не дотянуться. Никто и не заметит.

– Наши ребята все заметили бы…

– Вы уверены?

– Абсолютно. Я уловил бы ошибку любого из них. Так же и они… У всех глаз наметанный. Разве Марат сказал вам, что Венгр погиб по моей вине?

– Вы ни разу не назвали его Мишей…

Стасовский не сразу понял:

– Что?

– Но я понимаю, что особых дружеских чувств вы к Михаилу не питали. С чего бы?

Губы стали совсем колючими, хотя Геннадий то и дело пытался облизнуть их. Он понимал, что балансирует даже не на канате – на тонкой проволоке…

– Не питал, – подтвердил Стасовский.

Все равно этот сыщик с рентгеновскими лучами вместо глаз сумеет докопаться до всего, что скрыто в самых потаенных уголках его души, в этом можно не сомневаться. Глупо даже пытаться убедить его в том, что там не таилась ненависть.

– Но это не значит, что я убил его.

Следователь согласился:

– Не значит. И все же Венгровский мертв. И вы на эту минуту – самое заинтересованное в его смерти лицо.

– Вы хотите свалить все на меня и закрыть дело? Я знаю, как вы это проворачиваете…

– Из сериалов, конечно, – проворчал Логов. – Теперь же все разбираются в тайнах следствия, зачем мы вообще нужны? Как думаете, может, передать все дела домохозяйкам и отправиться на заслуженный отдых?

«Он пытается меня отвлечь, – догадался Стасовский. – Чтобы я расслабился и допустил оплошность. Именно так они и поступают, что бы он там ни говорил…»

Он проговорил, почти не слыша себя:

– У вас нет никаких доказательств, что я это сделал.

Именно в этот момент и постучали в дверь, и у Стасовского екнуло сердце. Это было необъяснимо, но почему-то этот стук показался ему сигналом самой судьбы: все будет хорошо, ты выкрутишься, парень!

– Секунду. – Логов легко поднялся и выскользнул за дверь, не позволив заметить, кто стоит за ней.

Голоса тоже звучали приглушенно, и один из них показался Геннадию женским. Но это не Марта вернулась, почему-то решил он. Был убежден, что его передернуло бы от звука ее голоса… Сцепив руки, он замер в ожидании и, когда Логов вернулся в кабинет, не смог удержаться, взглянул на него с мольбой.

– Продолжим, – голос следователя прозвучал бесстрастно.

И все же была одна секунда, сверкнувшая искрой, когда Стасовскому почудилось, будто он уловил отблеск надежды. Или он различил то, что ему очень хотелось увидеть?

Домой они возвращались куда позднее, чем планировали. Артур понимал: Сашка нервничает из-за того, что Никита столько часов в одиночку сражался с болезнью. И ему самому тоже было неспокойно от этого, но кто же знал, чем обернется цирковое представление?!

Несколько сообщений, отправленных Сашей, остались без ответа, и они оба утешались тем, что их одноглазый спит, оглушенный лекарством. Глядишь, болезни наскучит терзать тело, которое пребывает в иной реальности, и она уберется восвояси. Артур очень на это рассчитывал: Никита был нужен ему в деле, которое буквально час назад они квалифицировали как убийство.

Именно тогда в кабинет директора цирка, где Логов допрашивал Геннадия Стасовского, постучала высокая худая билетерша с длинным морщинистым лицом и извиняющимся тоном сообщила, что одна из зрительниц, побывавших на последнем представлении, хотела бы сообщить следователю нечто конфиденциальное.

– Вы ведь следователь? – уточнила она, устремив на Артура темный подозрительный взгляд.

– Он самый, – откликнулся Логов приветливо. – Артур Александрович.

По опыту он знал, что такие вот тетушки, которых обычно никто не замечает, порой сообщают самые ценные детали. Он поднялся ей навстречу:

– Простите, а вас как?

– Нина Васильевна. Голубева.

– Я рад. – Артур послал ей ту самую улыбку, которую приберегал для особых случаев.

Было похоже, что ее ничуть не смутил интерес красивого мужчины, и Артур весело подумал, что лет двадцать назад Нина Васильевна была в цирке более заметной фигурой. Ее сегодняшняя почти тростниковая сухость тогда выглядела утонченностью, а высокие женщины уже вошли в моду. Вполне возможно, она знает множество закулисных тайн.

– А здесь есть другой свободный кабинет, где мы могли бы переговорить с этой дамой?

Голубева задумалась лишь на секунду, потом поманила его, а когда Логов вышел в приемную, которая оказалась пуста, шепнула:

– Она в коридоре. Можете здесь поговорить. А я зайду – покараулю Гену, чтоб не подслушивал.

– А он способен? – Артур тоже перешел на шепот.

– С такой-то женой? – она добавила одними губами звук «пф-ф», объяснять значение которого не было необходимости.

Он решил хотя бы наспех прояснить ситуацию:

– У Миши Венгра только с Мартой был роман? Или…

– О! – она закатила глаза. – О чем вы, Артур Александрович? Этот мальчик реагировал подобным образом на все, что движется…

– Так уж и на все?

– Я вас уверяю.

Артур слегка прищурился:

– А вы его недолюбливали, Нина Васильевна? Только давайте без этой ерунды, что о покойниках нельзя говорить плохо… Если б умные люди не помогали мне добыть нужные сведения о жертвах, я ни одного преступления не раскрыл бы…

В отличие от остальных, она не стала перечить, называя случившееся несчастным случаем, и это заинтересовало Артура еще больше. Но Голубева указала на дверь в коридор:

– Вам нужно срочно переговорить с этой зрительницей. Срочно.

И скрылась в кабинете директора, где оставался ловитор.

«Все интереснее», – подумал Логов весело и выглянул в коридор. Ожидавшая там высокая женщина (ничуть не ниже билетерши и лишь немногим его самого!) оказалась совсем молодой, ей и тридцати, наверное, не было, поэтому он первым делом подумал, что это одна из подружек Венгровского. И ошибся: Полина Кузнеченко даже не слышала о Мише до этого дня, а на представление привела сына шести лет. Ее Гошка оказался смышленым пацаном и по дороге домой задал вопрос, крючком вонзившийся матери в сердце:

– А гимнаст упал потому, что та тетя посветила ему лазером в глаз?

Дергая поясок светлого плаща, Полина созналась Логову:

– Ой, я хотела не вмешиваться. Лень было назад тащиться, хоть мы и живем в десяти минутах езды. Но Гошка все нудел про этот лазер! Я его уже дома прижала: сам придумал? А он такой: нет, мам, я правда видел, как тетя ему в лицо красную точку направила. Мне прям не по себе стало… Это ж значит… Ну, то самое, да?

– Боюсь, то самое… А вы сами видели эту «тетю»?

Она по-птичьи дернула головой:

– Я – нет. Но Гошка ждал только тигров, вы же знаете, детям воздушные гимнасты сто лет не нужны! Он вертелся все время, может, и заметил что-то… Или, вы думаете, врет?

– Врет? – преувеличенно возмутился Артур. – Нет, что вы… Он мог просто неправильно что-то понять. Мы с вами уже подзабыли, как работает детская фантазия! И что именно ребенку может показаться подозрительным. Ваш мальчик где сейчас?

– Ну где? Дома, конечно. С бабушкой. Я ж не потащу его назад, правда?

– Само собой, – заверил Логов. – А вы не будете против, если я с вами отправлю нашу сотрудницу и она попробует выяснить: вдруг Гоша запомнил эту женщину с лазерным фонариком? Меня мальчик может испугаться, а наша… оперативница – она молоденькая совсем и вот такусенькая ростом, – он удержал ладонь в метре от пола, потом приподнял повыше. – Ее дети не боятся.

Полина неожиданно занервничала:

– Ну, я не знаю. У моего сына, знаете, энурез… А если после допроса ему хуже станет? Такая болячка – еще то удовольствие!

– Понимаю. Но Гоше и необязательно знать, что Саша из полиции. Можете представить ее как свою новую подругу. А еще лучше как младшую сестру вашей подруги… Саша – милая девушка, вам будет с ней легко. Прихватите ее с собой? Она запросто усядется с ним на пол, покатает машинки… Разумеется, вы можете все слушать. У вас дома есть палатка для тайн?

– Для тайн? – протянула она удивленно. – Ну как… Обычная детская палатка есть, Гошка там играет.

– Отлично! Саша туда поместится. Пусть они пошепчутся, только не мешайте им. Она сумеет разговорить вашего мальчика, – заверил Артур и для пущей убедительности добавил: – Наших оперативников обучают психологи, как общаться с людьми разного возраста, в том числе и с детьми.

– Ну, если психологи…

Логов знал, что это сработает. В психологов современные родители верили больше, чем в Бога, и Артур уже не раз это использовал. Попросив Полину присесть, он вышел в коридор и позвонил Сашке:

– Срочно ко мне. Кабинет директора на третьем этаже. Пока идешь, слушай, что тебе предстоит сделать…

Спустя четыре часа, возвращаясь домой, они оба уже не сомневались, что «тетя» с лазерным фонариком существовала на самом деле. Сашка поверила мальчику абсолютно: его наблюдательность сделала бы честь профессиональному разведчику. Когда они спрятались в защитного цвета клеенчатой палатке, Гошка шепотом поведал Саше, уже построившей вместе с ним замок из «Лего», что сегодня он видел настоящий труп. И даже знает, кто убил гимнаста, вонзив красную точку ему в глаз.

– У меня тоже такая указка есть, – похвастался он. – Наш Пуся любит гоняться за такой точкой. Только я никого не убиваю.

Она перешла на шепот, чтобы атмосфера тайны стала еще убедительней:

– А кто убийца?

– Тетенька, – сообщил Гоша нараспев.

– Молодая?

Он задумался:

– Не знаю.

– А какие у нее были волосы? Длинные?

– Да, – на этот раз он ответил уверенно и провел рукой по своему предплечью. – Вот такие. Белые.

«Мог быть и парик», – решила она.

– И она прям держала эту указку перед собой?

– Не… Она ее спрятала – вот так, – Гоша показал сжатый кулак и подпер им щеку. – Вот никто и не заметил.

– Кроме тебя…

– А я увидел, как он чуть-чуть высунулся и луч блеснул.

Саша произнесла с чувством:

– Какой же ты молодец! Из тебя классный следователь выйдет.

– Да? – обрадовался мальчик. – А учиться не надо?

– Учиться придется, – вздохнула она. – И мне тоже.

– А ты еще неученая?

– Недоученная… А ты что-нибудь еще запомнил? Может, у этой тети большой нос был? Или… Ну я не знаю! Рога!

Расхохотавшись, Гоша повалился на бок и толкнул ее коленом:

– Рога! У людей не бывает рогов!

– Не скажи. У некоторых очень даже ветвистые… Надеюсь, ты об этом не узнаешь. Так что там с носом?

Он задумался, копаясь в памяти, и удивленно произнес:

– Ну да. Большой нос был.

«Накладной, – подумала Саша. – Эта женщина боялась, что ее узнают. Она из своих? Или просто такая осторожная?»

– А она была маленькая, как я? Или высокая, как твоя мама? Как тебе показалось?

Перевернувшись на спину, Гоша принялся болтать ногами в воздухе:

– Как мама!

Саша вздохнула:

– Везет же… Я тоже хочу быть высокой.

Мимо ее лица промелькнула пятка:

– И я!

– Ты еще вырастешь, а вот я уже вряд ли.

Он перекатился на живот и уставился на нее с недоверием:

– А ты уже старая?

– Ну ты чего?! – она по-свойски ткнула его пальцем, и Гоша захихикал. – Какая же я старая? Мне еще двадцати лет нету. Просто я взрослая. А взрослые перестают расти.

– Это хорошо, – заявил он. – А то ты стала бы великаном! Таким огроменным! Как та тетя с фонариком…

– Так она была очень высокой?

Мальчик быстро закивал и начал выбираться из палатки:

– Пойдем играть. Мне надоело про нее говорить.

– Почему?

– Она злая!

– Это точно, – пробормотала Саша, выползая за ним следом. – Но мы ее найдем и накажем. А нечего быть такой злюкой!

Кажется, никогда в жизни мне еще не было так стыдно…

Пока мы с Артуром торчали в цирке, потом шептались с Гошей в детской палатке, Никиту увезла «Скорая». Он сам вызвал ее, когда градусник показал ровно сорок. Как же, наверное, страшно было увидеть такие цифры: одна вонзается под тяжелые веки заточенными вилами, другая петлей сдавливает шею.

Стоит мне представить задыхающегося, мокрого Никитку, совсем одного в пустом доме, как сама чувствую, что воздух густеет и не проникает в легкие, застревая где-то в трахее. От этого темнеет в глазах и закладывает уши, а внутри астматически хрипит и булькает… Как он сумел дозвониться, что-то объяснить оператору на «Скорой», слыша лишь тоскливый тонкий звон, расползающийся по темным комнатам? Гигантский невидимый комар зудел и зудел, вытягивая его силы… Хорошо хоть собак переселили в дом, Никите не было так одиноко.

Зато было страшно… До того, что он заставил себя встать и открыть медикам дверь. Вот только записку нацарапать уже не смог – она оказалась написана чужим почерком. Нам сухо сообщили, в какую больницу отвезут пациента, дальше действуйте сами… И они были правы, им не до того, чтобы выяснять номер, по которому я смогу позвонить. Они спасали моего Никиту.

– Поступил с двусторонней пневмонией тяжелой степени, – ответил мне хрипловатый женский голос. У нее тоже легкие не в порядке?

– А его можно увидеть? – взмолилась я.

– Девушка, вы на часы посмотрите, – от возмущения хрип усилился. – Десятый час вечера! Завтра звоните. Ивашину проводится интенсивная терапия. Я не думаю, что свидания будут разрешены.

Артур, метавшийся по комнате, как тигр по клетке, подскочил ко мне:

– Спроси: есть у них аппараты ИВЛ?

– Есть, – буркнула она, не заставив меня повторять. – Если доктор назначил, подключат. Пока состояние стабильное.

– Пока?!

Мой выкрик уткнулся в тишину – на том конце отбили звонок. Вместо вопроса прозвучал прощанием… Глядя на Артура, я растерянно повторила:

– Пока?

– В смысле, что потом начнется улучшение, – заверил он таким бодрым голосом, что стало очевидно, до чего ему не по себе.

А уж Логова паникером не назовешь… Да и мой эмоциональный порог был скорее повышен, и чтобы я начала паниковать, должно было случиться нечто просто ужасное. Я ведь даже к виду мертвецов попривыкла…

До этого дня Никита никого из нас не заставлял волноваться о себе. В темном царстве уголовного сыска он был солнечным зайчиком, который у всех вызывал улыбку. Даже Поливец относился к нему как к родному… Но я уже знала, каким Ивашин может быть сильным и сколько страсти таится в его совсем еще юном теле. Никита открыл, какие во мне скрыты тайны, и я до сих пор не устала удивляться себе самой. Даже не подозревала, что может шуметь в ушах и выскакивать сердце, когда человек просто закрывает дверь и делает шаг ко мне…

– Ну, Сашка, что ты? – беспомощно протянул Артур и прижал к груди мою голову.

Он был выше Никиты и крепче его, но его тепло совершенно меня не волновало. В нем было нечто родное и необходимое мне, вот только комната не плыла оттого, что Артур обнимал меня.

– Слушай, наши врачи уже набили руку во время пандемии. У них было множество больных с пневмонией, научились спасать, – прогудел он, и мне захотелось закрыть глаза – такое состояние покоя от него исходило, хотя минуту назад Логов сам не мог найти себе места.

Его теплая ладонь гладила мой затылок, и тревожные мысли растворялись, как сублимированный кофе. Мне вдруг захотелось выпить чашечку, и Артур поддержал:

– Если ты в состоянии, давай закинемся и обсудим все, что сегодня нам удалось разузнать.

Говорил он, конечно, о работе, ведь мы ничего толком не выяснили о состоянии Никиты. И я поняла, что абсолютно не против мозгового штурма, хотя возвращалась домой с одним желанием: забраться в постель и хорошенько отоспаться. Но тревога взбудоражила меня до того, что теперь вряд ли вообще удастся уснуть…

Артур быстренько сварил себе кофе, а мне развел растворимого. Ну да, вот такие у меня плебейские вкусы! В холодильнике нашлось три куска яблочного пирога на кефирном тесте, который Никита испек еще до болезни, и мы разделили их по-братски: мне – один, Артуру – два. Хотя, если честно, я все три съела бы с удовольствием, на отсутствие аппетита мне не приходилось жаловаться даже в самые тягостные времена.

Собирая пальцем последние крошки с тарелки, я спросила, постаравшись, чтобы голос не дрогнул:

– Артур… Он же не умрет от этой чертовой пневмонии?

– Нет, конечно, – ответил Логов так быстро и твердо, словно знал это наверняка.

И я почему-то ему поверила.

А Логов сразу же заговорил о деле. Этот отвлекающий маневр был уже хорошо знаком, Артур опробовал его на мне еще после смерти мамы, и раз сработало тогда, должно было помочь и сейчас. Поэтому я даже сопротивляться не стала, мысленно повернула ключ дверцы, за которой Никита получал свою интенсивную терапию, и запретила себе открывать ее до той минуты, пока не окажусь у себя в спальне, чтобы упиться горем и страхом в одиночку.

– Итак, что мы имеем? – Артур пытался поймать мой взгляд, словно так было проще не дать мне погрузиться в тоску. – Самое главное, что я выяснил! Знаешь, кто этот Миша Венгр? Держись крепче: это младший сын олигарха Бориса Всеволодовича Венгровского.

– Да ладно?! – ахнула я.

– Я сам не поверил… Но Миша этакая паршивая овца в стаде, с семьей у него напряженка. Какому бизнесмену к лицу сын-циркач? Тем не менее Марат Курбашев – тот, что отправил Мишу в последний полет, – считает, что деньги у парня водились. Поэтому Марат тоже был зол на него: Венгр продул ему в карты довольно большую сумму и до сих пор не отдал. Они даже как-то подрались на репетиции, но Миша деньги все равно не вернул.

Я удивилась:

– Марат сам в этом признался?

– Умный парень, – заметил Артур. – Понял, что мы все равно это разнюхаем, так что лучше не скрывать. Если он не виновен, это самое разумное с его стороны. И если виновен – тоже…

– Зачем убивать того, кто должен тебе денег?

– Вот. У меня возник тот же вопрос. Никакого смысла. Если только надежды стрясти долг совсем не осталось… Но это, мне кажется, не тот случай. Так что Марата я пока поставил в списке последним… Геннадий Стасовский – более заинтересованное лицо. Ему-то как раз хотелось стереть Мишу с лица земли…

– Кто его осудит?

Голос Артура прозвучал насмешливо:

– Ты слишком добра. Марта уверяет, что муж не догадывался о ее романе с Венгром…

– Ну конечно!

– Согласен. Ни в театре, ни в цирке такую тайну дольше пяти минут не сохранить. Да Стасовский и сам не стал этого отрицать.

– Он сознался?!

– Только в том, что ему было известно о романе своей жены с Венгром. Знаешь, что склоняет меня верить ему? Он не пытался изобразить себя Мишиным другом, представить все так, словно погибший был ему симпатичен, несмотря ни на что… Он даже по имени его ни разу не назвал, только Венгром.

– Это умно, – заметила я осторожно.

Артур согласно кивнул:

– Или так. Я пока Стасовского не исключаю, у него по-прежнему самый сильный мотив… И отличная возможность! Но если верить твоему Гоше, в этом деле имеется еще один персонаж.

Я перехватила инициативу:

– На двадцатом ряду, чуть позади них, сидела некая высокая блондинка с большим носом, которая якобы направила в глаз Мише Венгру луч лазерной указки. И это вполне могло сбить вольтижера, заставить его зажмуриться или дернуться и в итоге совершить смертельную ошибку.

– Вполне, – подтвердил Артур. – А у Михаила имеется сестра. Ярослава Венгровская. Он был младше ее на четыре года. А самый большенький из троих детей олигарха – Андрей Венгровский. Старшие наследники не бунтовали, они как миленькие уже несколько лет работают в нефтяной компании отца. На что старик наверняка и рассчитывал… Но у Миши, как ты понимаешь, были собственные представления о счастливой жизни.

– Но отец его содержал?

– Это мы выясним. Если деньги водились, почему не мог рассчитаться с Курбашевым и не портить себе репутацию в цирке? И надо выяснить: был ли у сестренки зуб на младшего брата? Все-таки в публике сидела женщина. – Артур подлил себе кофе и поморщился: остыл. – Так, а если отстраниться от версии о семейном следе, сегодня я видел в цирке двух высоких дам. Но одна из них – Гошина мама, ее мы исключаем, если малыш не исчадие ада и не покрывает мать-убийцу… Вторая – это билетерша Нина Васильевна. Женщина не юная, но вполне энергичная. Уж поднять указку ей точно под силу. Вопрос: зачем?

– И ты это выяснишь…

– Мы, – сердито поправил Артур. – Мы выясним. В общем, очевидный мотив имеется только у одного человека.

– Мужа Марты?

Логов кивнул:

– Заметь, обманутого мужа! Промахнуться на считаные сантиметры так, чтоб этого никто не заметил, с его опытом ничего не стоит. Даже Марат Курбашев не может сказать ничего определенного. Не заметил умышленного промаха… Кстати, он защищал Стасовского с пеной у рта. И тоже уверяет, будто Гена даже не догадывался, что у его жены роман с Мишей. Он грубее высказался, но я пощажу твой слух!

– То есть Стасовский ни разу не жаловался этому Марату? – уточнила я. – Не так уж они близки, да? Раз не поговорили по душам.

Артур ткнул в меня пальцем:

– Ты чертовски права! Марат может быть просто не в курсе. Если Стасовский давно задумал устранить Венгра, к чему стал бы выдавать себя раньше времени? Он изо всех сил прикидывался бы полным лохом, который ни сном ни духом, что творится у него под носом. Иначе Венгровский напрягся бы и мог вообще сбежать из цирка. Ему было куда вернуться…

Мне стало как-то не по себе:

– А Стасовский опасен…

– Только если дело обстоит именно так. Но есть ведь еще загадочная блондинка-Сирано.

– А вдруг это его сообщница?

– Возможно. Завтра я проверю окружение Стасовского – сестры, мать, тетка. Любая женщина, которая ради него пошла бы на убийство. Правда, она должна быть настоящим снайпером, чтобы попасть в глаз парню, который постоянно находится в движении…

Я вспомнила, о чем подумалось сразу, как только мальчик упомянул главную примету дамы с указкой:

– И она необязательно блондинка! Длинные волосы, которые Гоша назвал белыми…

– Парик? Запросто.

– И нос может быть накладным. В цирке наверняка такой фигни хватает.

– Нужно поинтересоваться у клоуна, не пропал ли носик? – озабоченно пробормотал Артур.

– Я могу. Мы с Гришей уже знакомы.

Артур просиял:

– Отлично! А я займусь семейством олигарха и тетками Стасовского.

– А когда мы…

Догадавшись, он сразу помрачнел:

– В больницу? Утром я позвоню, сам все выясню. Потом составим график: кто куда и во сколько… Сейчас накидаю план, чем нашим операм заняться.

– Ты придумаешь, – отозвалась я вяло.

Нужно было подняться, а силы вдруг оставили меня. И Артур уловил мою слабость, как всегда чувствовал все, что происходило со мной. Если и вправду существует родство более сильное, чем кровное, то это о нас…

Подскочив, Артур поддержал меня под руку, точно это я истощилась в борьбе с пневмонией.

– Давай-ка, – неожиданно прокряхтел он и подхватил меня на руки. – Сейчас выспишься, и станет легче. Силы вернутся. И завтра мы с тобой прошерстим этот цирк! А Никите уже сейчас легче, поверь мне. Я ведь болел воспалением легких. Причем двусторонним!

Об этом Логов ни разу не упоминал. У меня возникло подозрение, что он просто пытается меня успокоить:

– Когда это?

Артур внезапно расхохотался, как мальчишка:

– В детстве! Помню только, что лежал в «боксе» и меня парафином прогревали, а я отщипывал кусочки и лепил зверюшек. Туда игрушки почему-то не разрешали передавать… А чем ребенок должен был целый день заниматься? Мне нравилось лепить. Я даже керамикой занимался какое-то время. Видела у меня дома собачку? Пучеглазая такая, с висячими ушками. Я слепил. До сих пор храню…

– Давай заберем ее сюда?.. У нас тут такая стая… Ей будет хорошо.

– Ладно. Заскочу как-нибудь. Все равно надо проверить квартиру.

На пороге комнаты, снова нарочито закряхтев, Артур поставил меня на ноги и чмокнул в лоб:

– Спокойной ночи, малыш. Не думай о плохом, слышишь? Никита у нас сильный парень, он справится. Постарайся сразу уснуть.

Я пообещала ему это, лишь бы он сам уснул и завтра был готов к бою. Ни Артур, ни даже Никита не подозревали о том, что происходило со мной, когда я ложилась в постель, это было моей тайной. Мир начинал меняться: комната становилась подвижной, как темный океан, в котором неспешно наплывали друг на друга подводные течения, и каждое было наполнено жизнью, видимой мне одной. Это были незнакомые, никогда не виденные мною прежде люди, собаки, рыбы… И все они просились в рассказы, которые забирали все большую часть моей жизни.

Новый уже поднимался с самого дна, стремительно нарастая башней из песка. Никто не строил ее, даже я, она росла сама по себе, и оставалось лишь завороженно следить за тем, как это происходит…

«Испания накатывала горячими волнами, накрывала с головой, расплющивала… Вот только запахов ее сумасшедших, от которых он обмирал, различить не удавалось. Не получалось даже вдохнуть так, чтобы испытать от этого удовольствие. Раньше Антон и не подозревал, как можно радоваться обычному дыханию, глотать воздух и упиваться этим. А сейчас дышалось так мелко, скудно, что мутилось в голове: мало, мало!

Когда жижа под теменем переставала бурлить, Антон с недоумением спрашивал себя: откуда этот жар? Ведь в марте в Испании не было летнего зноя, который тоже был знаком ему, – не в первый раз оказался в стране корриды и фламенко, что, по сути, одно и то же. Правда, на «испанской сковородке» – исихе – раньше не бывал и почему-то даже не слышал, что так называют окрестности Севильи, куда в конце зимы Антона Чайкина пригласили сниматься. Фильм так себе, детектив среднего пошиба. Но какие локации для натурных съемок! Хотелось проглотить глазами…

Исиха не отпускала, хотя уже две недели как вернулся в Москву, но пекло не только снизу, через простыню, – жар охватывал со всех сторон, точно кто-то сунул его в духовку. Градусник бесстыже врал: разве человек может выдержать температуру больше сорока?

Хмурая московская сырость сразу налипла на кожу ознобом. Теперь ему чудилось, что не по себе стало уже в тот момент, когда вышел из такси в родном дворе и вдруг впервые почувствовал… Нет, это было даже не одиночество. Скорее он ощутил свою полную ненужность и этому городу, и миру в целом.

Хотя еще недавно соседки шептались у него за спиной:

– Артист пошел…

– Ой, я его вчера по Первому каналу видела!

– Да он на любом, какой ни включи.

– Я для своей Ксюшки автограф у него взяла…

– Для Ксюшки! Я для себя взяла!

Но когда он выбрался из машины с чемоданом, никто и головы не повернул, чтобы крикнуть:

– Антошка, привет! Вернулся?

А ведь он вырос в этом дворе, песочница до сих пор хранит его выцарапанные осколком инициалы «А.Ч.». Тогда никто не интересовался: не родственник ли он Лизы Чайкиной? Его детство пришлось на ту пору, когда сквозняки истории сдули прах памяти пионеров-героев. И не только пионеров… Это сейчас начали вспоминать их имена, потому и вопрос этот звучит в каждом интервью.