Читать онлайн Не ведомы пути богов

Пролог

 Еньку прошиб холодный пот. Один из монахов сунул в зубы палку, двое других умело обмотали руки веревкой. Стянули ноги и закрепили шею, чтобы не разбил голову…

 "Это больно, – предупредил верховный магистр, окинув взглядом его худое тело. – Не каждый выдержит…"

 Мозг метался в панике. Енька нервно зажмурился: "Боги, помогите умереть…" На сером кирпичном своде неподвижно висели здоровенные пауки, в клочьях грязной паутины…

 __________

 Все началось очень давно.

 Жизнь в Городее казалась легкой. Не чета деревням, где сельчане не имели права носа высунуть за околицу без высокого дозволения. А что? Набросал вяженку, нарубил тростника – и свободен, как суслик в поле. Конечно, если мать не загрузит бочками для зимы, или конопатить крышу, или помогать толстому Глаакину, с его железом…

 Енька обожал палки. Хоть пальцы и болели, после вяженки. На палках он считался лучшим бойцом на своей улице, несмотря на внешность. А внешность – предмет насмешек всего города, и тупых старших братьев. Невысокое щуплое тело, мягкий подбородок, вздернутый носик и тонкие брови делали его похожим на девушку – и это нередко веселило друзей-оболтусов, особенно когда случайный прохожий ошибался: "Простите, маленькая гуаре…"

 Зато он здорово дрался на деревянных мечах. Тут веселье было уже на его стороне – выпад, еще один, отбить слева, карусель вправо… Талант. Это признавали и Туллуз, в прошлом настоящий армейский солдат, и Мерим, уважаемый знаток всего-всего в Айхоне. Туллуз, свесив больные ноги с бочки, одобрительно слушал стук деревянных палок, хмуря свои кудлатые брови, а затем подзывал Еньку, задумчиво щупал его жилистую руку и бормотал под нос: "Эх, тебе бы в школу мечников, парень…"

 Туллуза уважали. Даже скупой Триптих, хозяин местной корчмы, никогда не отказывал в кружке старому воину, повидавшему и Вайалон, и драку за Десну, и Битву Трех Королей. Шиазз, старый оружейник, всегда прислушивался к советам бывалого солдата, и Килху, уличный кузнец, тоже посылал за Туллузом, если принимал мастеровой заказ. А когда седой боец надирался так, что еле добредал до крыльца, волоча поврежденную ногу, – мгновенно собиралась детвора со всей улицы. Ибо любил он, удобно устроившись на бочке, вытереть кулаком усы и повспоминать…

 Енька зачарованно слушал – перед глазами пылали грандиозные битвы, отчаянные смельчаки и упрямые глупцы, честь и слава, ратные подвиги и непроходимая тупость… Поднимались белые дома великой Андоры, столицы королевы Айхо, и вздымала серые кручи Ура-Яш, далекая южная гряда… Мог ли тогда предположить мечтательный парнишка, что когда-то увидят его глаза? И что придется пережить ему самому?

 Ближе к ночи появлялся городовой Громур и разгонял всех по домам: "Брысь, мелкота! Может, кто-то хочет ночевать в управе?" "Дурак ты, Громур… – нехотя слезал с бочки старый солдат под шустрый топот разбегающихся босых пяток. – Как был дубиной, так и остался". "Цыц! – свирепел блюститель закона. – А если увидят, думал головой? Что за сборища устраивает бывший сторонник Белой лилии?"

 Управы на центральной площади боялись все. Мрачное серое здание с решетками на окнах, откуда, поговаривали, по ночам доносились вопли осужденных. И Магистрат, куда каждую субботу приезжал дворецкий, от самого светлого князя, из Берлицы…

 Жизнь в городе была несложной. Не считая вяженки и тростника, конечно. Давнего занятия городеевской детворы, ибо работа выматывающая, а платили пшик. Мальчишки с раннего утра до позднего вечера поднимали пласты слежавшейся тины в Омуте, местном болоте, и таскали ведрами через зловонную жижу. Омутская тина, перемешанная с глиной, мгновенно твердела, а затвердев – могла поспорить с любым цементом из королевства. Один недостаток – сохла. Поэтому обильно смешивали с тростниковой смолой, добываемой тут же, и затем уже отправляли в Артвут, столицу айхонских княжеств. Лучший строительный материал. Правда, вид не помпезный: пузырчатый, грязно-серый, и воняла невыносимо. Но и стоила медяки, вследствие полного отсутствия производства. Поэтому и пользовалась спросом в основном у бедноты.

 Иногда худой, тщедушный Родинка заставлял выпаривать бочки. Килху – раздувать кузнечный горн, а толстый Глаакин – разгружать воз со старым железом… Еще вымести дом, вместе с Весянкой, улыбчивой сестрой, развесить выстиранное белье, натаскать в кадушку воды и нарубить дров. Но к ночи, когда солнце опускалось за расплывчатую гряду отрогов Идир-Яш, он проводил время с друзьями на пустыре, и веселый мальчишеский задор выкидывал совсем другие фитиля и утехи…

 У него было три брата и сестра. Глава семьи работал приказчиком в одной из деревенских уездных усадеб и появлялся в городе только на выходные. Старший служил в городской страже, и по вечерам пьяно покрикивал на мать и сестру, средний на лесопильне разделывал бревна, младший еще ходил под стол пешком. Была ли семья дружная? Енька не знал. Но старался лишний раз не мозолить глаза старшим, чтобы не получить пинка или не нарваться на глупый гогот: "Не нарядить ли эту девицу в платьице и не сосватать ли Абузе?" Оба запрокидывают круглые деревянные головы и начинают ржать, как два диких жеребца перед случкой, снизу вверх оглядывая Еньку. Все наслышаны про странные пристрастия старосты Абузы.

 Неизвестно, с какими мыслями отец назвал его Женькой, ибо Женя (ласкательное для "жены") в Айхоне больше подходило девочкам, и близкие стали попросту звать "Енькой". Только сестра иногда ласково тянула: "Женик…" – но у сестры это выходило совсем не обидно ине прятало никаких внутренних каверз.

 Он обожал сестренку. Весянка была добрая. Искренне жалела, всегда угощала припрятанным медовым пряником или куском твердого сахара. Каждый раз старалась помочь по дому, хоть и у самой руки отнимались от усталости: обстирывала пол-улицы…

 Городея – небольшой город. На самой границе великих княжеств Айхона и Семимирского королевства. Княжества формально считались вассалитетом королевы, но в реальности никто не влиял на власть великих владык Айхона. Это рассказывал Еньке Мерим, обнищавший книжник из самой метрополии. Мерим был веселым и общительным, но от посторонних шарахался, как от чумы, и любил только детей. Поговаривали, что никакой он не книжник вовсе, а дворянин, и раньше был уездным старостой в самой столице. Как бы там ни было, но сутулый книжник с повадками благородного дорна, в штопанном сюртуке, был большим докой в глазах мальчишек с обозной улицы и, казалось, знал все обо всем. О всех пяти великих Домах Айхонских княжеств, и Семимирском королевсте, и даже Диорской империи.

 Однажды Еньке разбили голову, да так, что залил кровью все волосы и рубаху. Юсс, давний закадычный друг, не придумал ничего умнее, как притащить к Мериму, ибо домой Енька идти наотрез отказался: мать категорически запрещала палки. Он провалялся у бедного дорна до самого утра – ему промыли затылок листьями Чу, туго перебинтовали и настрого запретили вставать.

 Енька лежал на мягкой широкой постели и первый раз в жизни блаженствовал. А Мерим сидел рядом и рассказывал удивительные вещи. Не о драках и войнах, как седой Туллуз, а совсем о другой жизни: интригах и тайнах великих княжеств и большого королевского двора. О северных уршах, где ворх, страшное лесное чудище, почиталось совсем не зверем, а покровителем леса. Где ведьмы плели танцы у костра в ночь полной луны, вычищая лес, и никто не считал их корнем зла. Где птицы садились на плечи, а мягкая лань безбоязненно терлась о ногу, выпрашивая кусок сухаря…

 Енька зачарованно слушал, и перед его мысленным взором вставал другой мир, удивительный мир… Северный Рашир – страна густых лесов, гривастых буйволов и таежных тигров. Урши – суровые кряжистые бородачи-охотники – видел пару раз на рынке. Строили крепкие рубленые избы и жили деревнями-общинами. Привольно жили, не страшась сборщиков налогов или кровавых указов своих великих князей…

 В Айхоне еще не умерли старые боги. Тогда впервые Мерим и посетовал, задумчиво глядя на светлеющее окно: "Ехать бы тебе, Енька, куда-нибудь далеко-далеко… И стать воином. А может, даже оруженосцем, кто знает? Не будет судьбы в твоей Городее…"

 Столичный книжник затронул кровоточащую рану. Рыцари. Предмет истовых мечтаний мальчишки. Рыцари – боевые маги, виртуозно владеющие мечом. Один воин способен справиться с сотней врагов – их боятся до дрожи в коленях, их уважают и почитают…

 Рыцари королевы. Ему никогда не стать перлом света – рыцарем мог стать только отпрыск благородного рода. Свершивший немало подвигов, рукой и честью прославивший имя. В ранг вводили не менее трех чинов ордена, с благословения королевы – таинство, непостижимое непосвященным…

 Оруженосцами чаще тоже становились дворяне, но это уже удел попроще – бывали случаи… Кто знает, в какую сторону повернется лик богов?

 "Я уйду, дядя Мерим, – вдруг пообещал Енька, тоже задумчиво глядя в окно. – Вы еще услышите обо мне." "Забудь! – испуганно встрепенулся дорн-книжник, – не слушай дурака, что надумал?! Сгинешь, пропадешь! Обратят в рабы или крепостные!" "Я все равно уйду…" – упрямо про себя прошептал мальчишка…

 Он бы даже в кошмарном сне не предположил, что на самом деле ждало его впереди.

 Енька ушел. Упрямство было в крови. Напросился в обоз из земель великого Трибрата, айхонского князя, направлявшийся в Неврозз, столицу западного Приведровья, – за еду и место в повозке. Ведра – мать степей и лугов – катила свои воды с запада на восток и славилась семгой, форелью и огромными пресноводными крабами. Он чистил лошадей, таскал в корыта овес и воду, а вечером треножил четвероногих друзей и выдраивал черные, обугленные от кострищ казаны…

 Берега населяли рыжие гуры. Строили свои рыбацкие поселки, пасли скот и бороздили воды великой реки на утлых суденышках, день и ночь забрасывая сети. Хитрые гурские торговцы могли ободрать как липку, но зато – известные на все Семимирье копченый лосось, бочки с солеными крабами и сапожных дел мастера. Ведрские буйволовые сапоги ценились всеми охотниками и землепашцами королевства.

 Когда ударили первые морозы, Енька подхватил болтанку, местную заразную болезнь. Тело покрылось красноватой синевой, голова закружилась, словно в лодке на беспокойной воде… Тут бы и закончились дни глупого маловозрастного юнца, но обессиленного мальчика подобрал один из угрюмых гуров-земледельцев. Сердобольная жена выходила, и зиму Енька провел на ферме в степи, слушая завывания ветра за окном и перестилая сено у коз. Пока его не приметил местный барин, лениво поинтересовавшись у хозяев: "Чей найденыш? Не из беглых? Почему нет в земельных списках на налог? Отдашь в крепостные, я заплачу…"

 Зубы болели от стиснутых челюстей. Усталость и малодушие сотни раз готовы были захватить душу и заставить повернуть домой, но, как ни странно, выручала сестра. Каждый раз, когда он в сердцах готов был плюнуть на мечту, – перед глазами вставало жалко-грустно-улыбающееся лицо Весянки: "Женик… Ты чего? Шутишь так, да? Бросишь всех, бросишь? Оставишь меня здесь одну?" "Что ты, Веся… – мальчик порывисто обнимал девушку. – Я никогда тебя не брошу, слышишь? Никогда! У нас с тобой еще будет такая жизнь, такая…"

 "Такая" жизнь не давалась просто. Он сбежал, чтобы не искушать добрых хозяев. И до Андоры добрался только к лету – путями-перелесками, проселками и трактами, от деревни к деревне, от хуторка к хуторку. Добрался и замер, не в силах выдавить звук…

 Столица впечатлила. Бурляще-гомонящий народ, высоченные белые стены, головокружительные башни, высокие, в несколько этажей, дома… Пока не начали подозрительно коситься стражники у ворот: "Эй! Откуда такая?" Отвернулся, будто не услышал, запахнул перемазанный зимний тулуп и быстро двинулся по улице.

 Енька подрос. Подтянулся, набрался сил, однако годы так и не добрались до свежего юного лица. По-прежнему часто принимали за девушку, и это невероятно злило.

 Зачарованные глаза разбегались вдоль благородных улиц. Мостовые, вымощенные булыжником, дома, резные ставни, витражи, ажурные решетки на окнах. Высокие мосты, со статуями на постаментах. Бурлящий рекой народ. Крикливая одежда, всевозможных расцветок и фасонов. Изящные дамы, спешащие со своими экономками, резные кареты, разодетые в пух и прах кучера… "Куда прешь?! Глаза на заднице? – двое стражников, в начищенных до блеска доспехах, зло осматривают с головы до ног. – Ну-ка брысь отсюда, нищенка!" Забрел в места, где простым смертным не дозволено, – вокруг уже возвышались вызывающе аристократичные дворцы, будто стараясь перещеголять друг друга в богатстве…

 Вот так град. Не узнать и за месяц, заблудиться можно. Куда до такого блеска айхонской глубинке!

 Перекусил остатками хлеба и на ночь устроился на черепичной крыше какого-то бедного дома, в нищих кварталах – благо лето, и тепло. Накрылся армяком и закрыл глаза. Тут обитал уже совсем другой антураж: вопли котов, галдеж воронья и бездомных псов. Писк здоровенных крыс в сточных канавах. Вонь нечистот, старой кожи и дешевого вина. Пьяные выкрики, звон разбитого стекла и приглушенная ругань из окон. Еньке не привыкать…

 Знаменитую андорскую школу мечников нашел на следующий день, о ней знали все. Большая, высокий забор опоясывал целый квартал. Неспешно приблизился, аккуратно разглядывая крепкого верзилу-воина у ворот и прислушиваясь к долетавшему хору строевой песни: "Ай, да сла-аву трона, не погу-убит бремя, и насту-упит время, когда гро-охот грома…"

 "Куда, малец?" "Дяденька… – изобразил самое уморительное выражение, – позвольте хоть одним глазочком, ладно? С детства тренировался, все говорят – талант! А вдруг боги и мне уделили чуточку внимания?" Боец ухмыльнулся, разглядывая вымурзанный тулуп, давно немытые космы… и неожиданно кивнул за ворота. Здесь явно принимали во внимание не только внешность и наличие медяков в кармане.

 В просторном дворике строй бойцов дружно сотрясал воздух припевом: "…И покажет судьба, чей дом! Су-удом и плечом, и в краю чужо-ом! Ко-онем лихом, и ничком под сто-олом…"

 Енька втянул голову и попытался незаметно прошмыгнуть в приземистое здание, но сзади сразу догнало: "Куда?" Не получилось…

 Голосистые певцы окружили, радуясь непредусмотренному перерыву: "Не холодно, в шубе?" "Барышня, тут иногда дубасят…" "А помыться, хотя бы в сточной канаве?" "Тиха-а-а!" – наконец зло гаркнул старший и обратил свой взор на Еньку: "Что надо, боец?"

 "Попробуйте меня, дя-ядь… – вложил всю мольбу, на которую только способен: единственный ведь шанс. – Я умею драться, я учился! Честно-честно!"

 "Серьезный воин!" – засмеялись вокруг, но старший оглянулся, и гомон сразу утих. "У кого?" – мягко спросил Еньку. Мальчишка затих, исподлобья разглядывая солдат… "Верник, принеси мечи".

 Это не продолжалось долго. Бывалый воин мгновенно обложил парня, чувствительно кольнул в уязвимые места и в довершение, как кляксу на остатках самолюбия, – красиво выбил тренировочный клинок из руки. Енька понуро дышал, глядя в землю…

 "Еще раз! – скомандовал старший, и он нехотя изготовился к бою. Поиздеваться хочет? – Батман, а затем сразу финт… Стой! Ты что делаешь?" Енька тяжело дышал. "Слушай, парень… – воин присел на корточки, – что такое батман, знаешь? А финт? Мулине?" Енька молчал. Старший похлопал по плечу: "У тебя хорошая рука, сынок, и реакция… – Енька от удивления распахнул глаза, – но, понимаешь… – продолжал старый солдат, – у нас не объясняют азы. Тут не школа для детей, как правильно держать перо. Сюда приходят уже с подготовкой." Енька сухо сглотнул. "Иди, подучись с годик, сынок. И потом приходи…"

 Что такое не везет, и как с ним бороться… Енька медленно вышел за ворота…

 Нельзя сказать, что он пал духом. Мечта оказалась возможной. Правда… как научиться? Где? За какие деньги?

 Еньке не привыкать, он убежден, что выживет в огромном городе. Но вот деньги…

 Ворам в Андоре отрубали руки, попрошаек привязывали к позорным столбам, контрабандистов сажали в тюрьму. Его никогда не примут в знаменитую школу, если будут пятна за спиной…

 Он выжил. С детства приучен. И даже многое смог.

 Зарабатывал как умел. Ошивался у трактиров, соглашаясь на любую работу, на рынках и у ведомственных управ. За медяки отдирал от нечистот зловонные решетки в сточных канавах, убирал мусор и драил песком железную посуду в тавернах. А каждый свободный медяк оседал в кувшинах нетрезвых ветеранов…

 Изучал азы, как мог. Покупал вино спившимся былым воякам, за пару советов или небольшой урок. Один из самых частых даже, проникнувшись симпатией к мальчугану, подарил собственную небольшую книжицу из толстых папирусных листов, с лично записанными приемами и терминами.

 Енька узнал много нового. Батман, оказывается, – это отбивание клинка. Финт – ложная атака, а мулине – быстрое вращение лезвия. Множество очень интересных понятий – пируэт (разворот для вывода противника из равновесия), ремиз (нападение после объятий с защитой), подстановка, уступка, контртемп (атака на опережение). Системы: авангардный бой, арьергардный, паук (работа на низких уровнях), белый (благородный, для дуэлей), бычий (агрессивный, для двуручников), фагот (как танец, у кого небольшой вес). Это был целый мир – не охватить взглядом. И чем больше Енька вникал, чем дальше расширялись горизонты, тем более понималось: не хватит жизни, чтобы постичь всю эту науку…

 Приближалась зима, все холоднее на улицах. Енька прятался от облав канцелярии по пополнению: в столице не жаловали бездомных. Можно запросто оказаться проданным за медяки сельскому барину или даже угодить в рабы – разве где-то писано, что мир справедлив? Все труднее ночевать в бочках или на крышах, хотя одна сердобольная трактирщица и разрешала ему пользоваться чуланом. Но он не верил людям. И до остервенения дубасил старые ящики в подворотнях или обычные деревья – из знакомых мальчишек драться на палках не хотел никто. Столица – не княжеский Айхон.

 Однажды повезло даже увидеть королеву. Точнее, не увидеть – что можно разглядеть с расстояния в милю? Но смотрел во все глаза. Праздник урожая – один из главных праздников в Семимирье. Гомонящее море народа на центральном тракте, волнующееся поле голов, ровные когорты воинов, парадная королевская гвардия на конях, сопровождавшая открытую карету… В карете сидели люди – на таком расстоянии не разглядеть лиц. Говорят, там была королева. С кареты изящно помахивали народу, а народ взрывался ликованием и подбрасывал береты и колпаки… На улицах продавали вино, дешевый эль и сахарные пряники, а за стенами раскинулось целое поле балаганов и шатров. Енька никогда в жизни не видывал таких праздников и веселья…

 Но дни бежали за днями, и лужи к утру уже подергивались тонкой корочкой льда. Руки мерзли на ветру, и он поднимал воротник своего замызганного тулупа…

 Неожиданность пришла в один из осенних дней, когда помогал управским уборщикам грузить на телегу изрядно воняющий труп издохшей лошади. Старых коней в Семимирье обычно не убивали, позволяя умереть от старости, в благодарность за тяжелый жизненный труд…

 "Юноша?" Осторожно оглянулся. Богато одетая пожилая леди дружелюбно улыбалась, помахивая ладонью. У ног стояла большая цветастая корзинка. "Не поможешь старой даме?" Он удивленно повертел головой, чтобы удостовериться, что точно ему, затем аккуратно приблизился… "Не бойся, я заплачу!"

 Корзина оказалась совсем не тяжелой, леди всю дорогу сочувственно косилась: "Откуда? Я тебя часто вижу, на мельничьей…" Енька неопределенно буркнул про возничью улицу и строгого отца, но та только усмехнулась. На углу неожиданно затянула в булочную и купила связку больших сладких баранок и кружку легкого горячего грога. Сытый Енька совсем раздобрел… и неожиданно выложил все. Про школу мечников, про мечту… Его никогда не расспрашивали, никому не было дела, а тут… "Хочешь работу? – вдруг огорошила жизнерадостная матрона. – Большие деньги? Разбогатеешь, поможешь и себе, и свой семье?" Енька опешил. Но предчувствие мутной пеленой предостерегало душу…

 Знать бы, где упадешь, соломку бы подстелил. Он подстелил бы солому? Зная наперед, чем все закончится?

Предчувствие не обмануло. Это оказался громадный трехэтажный особняк на Розовой улице, широко известной лучшими в Андоре борделями. Разукрашенные девицы, смех, сладкие стоны, полуголые господа… "Нет! – отчаянно закрутил головой Енька. – Я что, девчонка?!" "Ну что ты, милый… – сладко улыбнулась пожилая мадам. – У нас хватает… необычных клиентов. Видел себя в зеркало? Из тебя такая девочка выйдет! И денег много, очень много, и работать не надо." Еньку прошиб холодный пот, и он резво ринулся к выходу, прямо мимо напудренных дам. Но у двери его скрутили двое верзил, что-то шарахнуло по затылку, и он мешком вытянулся на полу.

 Приходил в себя туго. Очень туго. Сначала сфокусировалась пестрая комната, с большими зеркалами, потом люстра, диван… сладкое лицо давешней матроны… двое верзил рядом… странно болели уши… Потом увидел свои ноги. Прикрытые переливающимся шелком…

 Реальность сходу отрезвила. Он полулежал на мягком диване – в платье, в тоненьких изящных туфельках… "Пришла в себя, милая? – лучезарно улыбнулась садистка в юбке. – Как себя чувствуешь?" Енька поднес к глазам ладонь, пошевелил пальцами, с яркими алыми ногтями. Верзилы пристально наблюдали. Мозги пухли, лихорадочно соображая, пытаясь оценить обстановку… Распрямил пальцы, вытянул ладонь, разглядывая, и хрипло выдавил: "Красиво…" "Хочешь увидеть себя?" – еще сильнее заулыбалась хозяйка. Енька медленно поднялся, сделал шаг, покачнулся на тонких каблучках – верзилы подхватили под руки, – затем другой… И обернулся к зеркалу. Мда…

 С той стороны моргала ресницами размалеванная красавица. Совершенно не отличишь от девушки. Густо накрашенные глаза, нарумяненные щеки, заплетенные волосы, серьги, поверх волос накручена искусственная коса. Рукава пузырятся у плеч, подчёркнутая талия и широкая юбка скрыли особенности мальчишеской фигуры, а тонкие каблучки сделали осанку изящной и женственной. "Видишь, какая лапочка?" – продолжала издеваться не в меру улыбчивая хозяйка. "И сколько… за это платят?" – спросил Енька, делая вид, что разглядывает себя в зеркале. "Ну, вот, наконец-то, – одобрила матрона и кивнула верзилам – те неохотно скрылись за дверью. – Много, дорогуша! Часть, конечно, будешь отдавать мне, но остальное…" Конечно, злостная прохвостка рассказала далеко не все. Не часть, а львиную часть, да и остальное… Никто никогда не слышал о разбогатевших в борделях шлюхах. Но Еньке было плевать – помечтайте, уроды. Он не собирался задерживаться даже на час.

 Как только верзилы скрылись из виду, сразу рванул к другой двери – створка с грохотом хлопнула о стену. "Сто-ой!" Мелькнула одна комната, другая – сзади нарастал шум погони. В следующей растопырил обезьяньи руки еще один охранник – Енька затормозил и судорожно оглянулся. Позади влетели давешние верзилы – подхватил попавшийся под руку стул и швырнул в окно – на улицу со звоном посыпались осколки. И сразу сиганул следом…

 Пушистый газон нежно принял в свои объятия, поломались только каблуки. Отшвырнул глупые туфли и рванул к забору, приподнимая платье. "Пойма-ать!!" Вдоль забора уже мчался вышибала с выпученными глазами. Енька сиганул в противоположную сторону, и вдруг ткнулся прямо в грудь другому верзиле…

 Судьбу вершат секунды? Удача? Или сноровка?

 Широкие клешни загребли, но мальчишка вдруг выхватил из ножен меч охранника и изо всех сил саданул рукоятью прямо в толстую морду. Бизон отпрянул и схватился руками за разбитый нос. Парень резко развернулся – лезвие свистнуло, плавно очертив полукруг.

 Со всех сторон собирался народ. Из окон глазели полуголые девицы, какие-то потные бородатые лица. Трое вышибал, сообразив, что шутки кончились, – окружили кольцом и тоже выхватили клинки. Кончик лезвия дрожал, выписывая замысловатые узоры…

 Выпад, еще один – прямой батман слева, финт направо, ремиз спереди. Некоторое время во дворе раздавался только звон клинков. Енька крутился сразу на три стороны, одной рукой придерживая платье, чтобы не путалось под ногами. Удар, пируэт…

 Дилетанты. Смотреть противно. Вышибалы не были мечниками, никогда не служили в армии и владели оружием только на общем уровне. Так умел любой мужчина в княжествах. Один на один Енька бы справился с любым из них – отбить справа, теперь влево…

 Коса слетела, волосы растрепались, глаза горели, серьги прыгали под ушами… Фиам, боевая валькирия на тропе войны.

 Так могло бы продолжаться долго. С заранее известным результатом, несмотря на то, что двое уже ранены и истекали кровью. Но во дворе собралась половина борделя, и к дому наверняка спешила городская стража. А против опытных латников – у Еньки не было ни единого шанса…

 Пока не вмешалась судьба. Та самая, о которой мальчишка даже не подозревал. Но где-то в глубине всегда верил…

 "Оставьте, – вдруг донесся голос сверху, – стоять!! – дернувшемуся охраннику, и, спустя паузу, – Я заплачу за него".

 Верзилы опустили мечи, зло дыша на Еньку. Он задрал лицо – на третьем этаже из окна выставился полураздетый дорн. Оглядел притихший народ, затем скрылся. Вышибалы переглянулись и принялись засовывать мечи в ножны, толпа возбужденно гудела, пожилая матрона негодующе пожирала Еньку глазами. Азарт боя начал спадать, и боевой клинок в руке вдруг оказался тяжелым…

 Богатый дорн через пару минут неторопливо вышел из парадного входа, на ходу застегивая золотой вычурный камзол, народ расступился. Насмешливо смерил Еньку, швырнул хозяйке мешочек с монетами и кивнул за собой. Парень почему-то не посмел ослушаться.

 А через день, когда узнал, кто его выкупил, – мальчишку не смогли бы прогнать и палками. Какими путями-дорогами пользует нас судьба?

 Аллан де Броз, рыцарь Ее Величества. Невысокий, смешливый, с короткой бородкой, не внушительный, не особо видный. Без роста, без косой сажени в плечах. Всегда щегольски одетый, тщательно выбритый – вечный дамский угодник. В нем совершенно ничего не было от бойца.

 Судьба благоволит к тем, кто ищет? Почему именно с ним? Енька понял только через год, когда на все Семимирье надвинулась тень…

Год пролетел песней. Конечно, благородный дорн не возвел Еньку в оруженосцы – оруженосцем у Аллана де Броза был настоящий ассаец. Уалл, крайне неразговорчивый тип. Ассайцы, горский народ, были известны далеко за пределами Семимирья, прежде всего – своей преданностью. Пожизненной. Лучшие слуги, на всей обозримой Эллое. Они клялись кровью и умирали молча. Ни один ассаец никогда не глянет косо в спину, каким бы изувером хозяин ни был.

Людям непостижимо. Неведомо. Но – редкое и дорогое удовольствие. Ассайцы отказывались от себя навечно, но большую плату получали их семьи. Их род. Тем и жили.

Уалл был великолепным бойцом, хотя Енька совершенно не понимал: зачем Аллану оруженосец? Рыцарь не бывал на ристалищах, не участвовал в турнирах, боях, даже дуэлей избегал… Непонятны пути Господни.

Еньку взяли слугой. Бегал на рынок, выполняя наказы кухарки, выбивал ковры, драил подсвечники и рубил дрова для камина. Аллан был не из бедных, но не держал кучу прислуги и поместье с колоннами – ему хватало апартаментов, в аристократической части Андоры. Однако по воскресеньям Енька тщательно отдраивал страшно дорогой клинок, из майорской стали, и такие же дорогущие доспехи, если Уалл по хозяйским поручениям отсутствовал в доме. За что оруженосец потом со злорадным удовольствием гонял по двору, на тренировочных мечах: "Тебе дело? Разжирел, руки просят работы? Я найду тебе работу!" Довольный Енька старательно запоминал, пытаясь повторить искусные финты и повороты. Сам господин никогда не тренировал мальчишку, но иногда выползал во дворик – удобно устроившись на перилах и свесив ноги, начинал хлопать в ладоши: "Так ее, дорогой! Куда смотришь, маленькая гуаре, разве там растут конфеты? Держи эфес, тверже поворот!"

Енька злился и краснел. Хозяин так и не угомонился, хотя с того злополучного платья канул не один месяц. Мальчишка всегда был у него то "милой барышней", то "знойной красавицей", то "обворожительной гуаре". Но накопить даже капельку обиды никак не мог…

Аллан де Броз был удивительно мил.

За что ловеласа возвели в сан? Дали титул? За количество порченых дам?

О похождениях рыцаря рассказывали анекдоты. Его неисчислимое число раз пытались поймать рогатые мужья – однажды он даже умудрился натянуть через голову на голое тело рейтузы и изобразить на балюстраде статую. Поговаривали, даже Ее Величество хохотала над творческими изысками непойманного шутника.

Клоун. Зачем?

Иногда Еньке передавали для хозяина какие-то письма, иногда принимал почтовых галок. Иногда в корзинке с горячим хлебом прятался букет айв или изысканный веер, или страшно дорогие духи. Он морщился, но всегда выполнял поручения…

Глупости. Детские игры. Будто призывал на свою голову свыше…

Диора была на слуху всегда. И в Айхонских княжествах, по берегам Ведры, и в степях Шиира, и у хребтов Ура-Яш. Загорная империя всегда точила зуб на земли Семимирья. Сам хребет тоже был камнем раздора, но Аммир, дед королевы, в свое время положил конец спорам – Аммир был жестким правителем и умел заставить соседей себя уважать…

Королева Айхо была скорее политиком. Но не все разногласия желали решаться за круглым столом, и иные аппетиты подчас мог потушить лишь страх…

В последние годы росло напряжение – то деревню сожгли на границе, то в горах исчез торговый караван. Но когда из Диоры вдруг выдворили послов – в Андоре открыто заговорили о войне.

Столицу лихорадило. Испуганно-непонимающие лица, нет праздных зевак, тут и там в глаза бросаются надраенные латы. Люди собирались, слушали глашатаев, спорили, и слухи разлетались как дым…

Енька волновался. Приближалась война, и по городам и весям могли объявить рекрутизацию. Он не страшился битв и драк – он боялся, что призовут не-армейцем.

Все войны, все решающие победы или поражения – в руках армии. Всегда и во все времена. Опытных воевод, мечников, арбалетчиков, копейщиков, конницы, пехоты – регулярных войск. Центурии и манипулы вершат историю.

Не толпы крестьян, с трудом напяливших ржавые кирасы. Наспех обученным голодранцам всегда отводилась только расстрельно-сдерживающая роль. Роль пушечного мяса…

Енька был умным и многое уже понимал. Но все еще был слишком далек от знания нюансов монархической иерархии, тонкостей благородного быта.

Поговаривали, что Диора собирает кулак за Шииром. Туда и направились вскоре королевские когорты и центурии, столбом поднимая пыль на дорогах.

А Аллан де Броз, рыцарь Ее Величества, получил приказ отправиться на север. В Айхон. В Уммское ущелье, где возвышался Ясиндол, северная пограничная крепость, прозванная Уммским Глазом.

Оруженосец и слуга, естественно, отбыли с господином.

Эхо копыт гулко прыгало среди вздымающихся отвесной стеной скал, Енька устал крутить шеей…

Идир-Яш. Почти дома. До Городеи рукой подать. По сравнению со столицей, конечно. Неисповедимы пути Господни…

Вспомнились отец, мать, братья… Почти три года, как оставил за спиной порог родительского дома. Вырос, окреп, возмужал. Ничто в жилистой фигуре больше не напоминало былого мальца, разве что лицо, все никак не желавшее пугать волевой твердостью…

Отца вспоминал редко. Мать помнилась молчаливой строгостью, братья – хамством и плевками. Младший – хвостиком. А вот по сестре скучал невыносимо. И по закадычному другу Юссу, по дорну-книжнику Мериму…

Как живут, чем дышат? Весянка вышла замуж? Брата не выгнали из стражи? Грутик, наверное, подрос… Любит драться на палках?

Ущелье раздалось вширь, и впереди взметнулись приземистые башни Уммского Глаза – Енька затаил дыхание…

Поговаривали, что недра Идир-Яш населяют уммы. Нежить. Чудища преисподней. Пронзительно выли по ночам, поднимая ветер, поземкой бивший в лицо. Редкий путник отваживался в одиночку отправиться в путь среди пустынных вершин – а в Ясиндоле не исчезало ощущение, что кто-то смотрит в спину. Отсюда и прозвище пограничного форпоста Севера.

Гордые серые стены перекрывали вход в ущелье. В былые времена видели войны и осады и не раз сдерживали орды кочевников. Но в последние годы гарнизон насчитывал не более двухсот человек и разжирел от безделья, изредка вылавливая в горах лишь одиночные контрабандные караваны.

Армия ушла в Шиир. И в Ясиндол прибыли только сотня арбалетчиков и трое рыцарей Ее Величества.

Война – суровое время, выгоняющее на поживу крыс. Но королева пыталась делать всё, что было в ее силах…

Енька восторгался. С уважением разглядывая мощные казематы и запорные решетки, глубокие колодцы и извилистые подвалы. Северный ветер завывал среди зубчатых стен, и часовые на башнях кутались в меховые шубы.

Гарнизон в военном режиме. Усилены дозоры, сотники день и ночь гоняли бойцов. День и ночь под башнями не смолкали отрывистые команды, лязг щитов и звон оружия. А в благородной трапезной – гогот и вонь.

Три рыцаря Ее Величества заливались вином, надираясь в дым. Распевали во всю глотку похабные песни, пьяно отрыгивали и приставали к женской части населения. Енька каждую ночь волок невменяемого господина в его комнату, осторожно оглядываясь на каменные лица солдат и раздраженные – офицеров.

Рыцари Ее Величества приехали на войну.

Какими глазами боги смотрят на эту землю? Их трогают отдельные судьбы, просьбы-мольбы? Надежды-чаяния? Преданность-вера?

Гарнизон Уммского Глаза – в боевой муштре. Комендант опасался кочевников-грабителей, или улланских лесовиков-мародеров, или даже морских пиратов с Вороньих островов.

Чужие беды всегда распаляли алчность, страсть к легкой наживе.

Гарнизон опасался крыс.

Гарнизон опасался сброда.

И не поверил глазам, вдруг обнаружив бескрайние центурии регулярной диорской армии.

Боги вообще не смотрят на землю. Богам нет дела до справедливости, которую придумали люди. Они смотрят в сердца.

Яростный бой перекатывался по стенам весь день – башни заволокло дымом, вниз не успевали стаскивать трупы.

Уммский Глаз не удалось взять с ходу. К ночи имперцы откатились, для оценки ситуации и перегруппировки. Раненые умирали, и в лазарете остро не хватало лекарей.

Еньку трясло как в лихорадке. За спиной Городея. Мать, отец, сестра… Боги, что будет? Гонцы к королеве улетели в первый же час, но даже женщины понимали: Шиир слишком далеко…

Еньку колотило. В голову постоянно лезли усеянные трупами улицы деревень, полыхающая пожарами Городея.

На следующий день Диора усилила волны стрелками – зубцы бастионов накрыл густой рой стрел. Снова разбросанные тела погибших, с раскинутыми руками. Имперские манипулы, прикрывшись железными щитами, смогли подползти к самым стенам – и первой же волне удалось забраться наверх. Енька рубился как одержимый, с ужасом замечая все новых и новых выплескивающихся на стену врагов.

Тогда он впервые и увидел в боевой работе рыцарей. И запомнил это на всю жизнь.

Дикая карусель. Жернова смерти, перемалывающие все на пути, – звон, лязг, крики – враги посыпались со стены, как горох. Парень оторопел, не в силах сделать шаг…

Три исчадия ада за полчаса вычистили всю стену, обрубили абордажные крюки, и защитники Уммского Глаза снова смогли занять места за зубцами. Больше имперцам повторить свой первоначальный успех не удалось.

В жизни не видел такого мастерства. Магистры смерти не даром вселяли ужас.

Бой полыхал до ночи и весь следующий день. Дым от зажигательных дротиков метался над серыми башнями, внизу хрипели умирающие.

Тяжело раненный Уалл умирал в лазарете. Енька забегал каждый вечер, как выдавалась минутка, но помочь ничем не мог. Разве только успокаивающе подержать за руку…

Северный оплот держался. Даже женщины не отсиживались, таская наверх воду. В подвалах еще оставалась еда и смола, а в колодцах вода.

Но четвертый день пришел с кровавой зарей.

Утром неожиданно донесся странный грохот, словно надвигалась гроза. А спустя пару секунд Ясиндол накрыла ярость небес. Страшные удары разбивали в крошево камень, и огненные вихри сметали со стен людей. Осыпалась вершина одной из башен, в казармах начался пожар – крепость заволокло дымом…

Имперцы подтянули пушки.

Счет пошел на часы.

В последнюю ночь никто не спал.

В трапезной горел свет. Господа рыцари совещались.

"Если по канаве… – тыкал в карту чернобородый, – в темноте доползти до россыпи, и потом…" "За стену давно глядел? – зло перебивал другой, самый старший в троице. – Светло, как днем. Костры." "У тебя есть другой план?!" Аллан де Броз молчал.

Енька тяжело дышал за дверью. Бред. Сквозь легион имперцев пробиться до пушек… Сумасшествие. Но разве есть выбор?

Сколько ни пожирай глазами карту – вариантов ноль. Никаких. Заложено-переложено.

Енька дышал. И точно знал, что лучше умрет…

Скрипнула дверь, троица недовольно оторвалась от схемы. Енька в полной тишине прошагал к столу и опустился на колено: "Я не останусь, господин. Даже если прикажете".

Молчание. Все смотрят. "Кто это?" – не выдержал бородатый. "Звездочка… – тихо ответил Аллан, хмуро разглядывая Еньку. – Лет через десять. Но он из простых…" "Да?" – удивился бородач, и в комнате повисла пауза. "У него уже не будет этих десяти…" – задумчиво напомнил третий, думая о своем. "Он еще не готов!" – зло повысил голос де Броз. "А кто готов?" – риторически пожал плечами пожилой и кивнул за окно. – Там легионы…"

"Нас перемелют, как мясо…" – мрачно подытожил хозяин. "Зато хоть пытались," – не поддержал бородач.

Снова долгая пауза. Все смотрят на Еньку. Аллан де Броз на что-то решился, вдруг снял через голову перевязь и протянул парню: "Береги это, сынок. Как свое дитя…" Енька вздрогнул и побледнел: это же… майорский клинок… Боги!

"Опустись на колени," – чуть слышно приказал пожилой, и мальчишка опустил вторую ногу, ничего не понимая. Что происходит?

Ему просто не могло прийти в голову.

Три рыцарских меча скрестились на плече, и самый старший запел речитативом на древнем языке: "Sic, in domino suo bonum est faciet…"

Енька ничего не соображал. Только почувствовал, как что-то наполнило его изнутри, покалывая в кончиках пальцев, затем сбежало вдоль позвоночника и растаяло в ногах. Руки затряслись, как у паралитика, на лбу ощутил холод – до него вдруг начало доходить…

Мать вашу!!! Что сейчас происходит?!!

Через пару минут все закончилось.

"Встань, брат, – как из-за стены донесся голос чернобородого, и, когда Енька поднялся, тот хлопнул его по плечу. – Неси это с честью. И не посрами святое имя."

Откровенно шатало. Ноги дрожали. Голова набита ватой. Он растерянно покосился на ножны в руках и вдруг осознал, что они ничего не весят. Совсем. Ноль. Ни грамма. Как пушинка.

Перетруженный мозг больше не был в состоянии думать.

Они вышли глубокой ночью. Провожали весь офицерский состав и комендант – слаба надежда, но… Бойцы подняли решетку одной из нижних бойниц, и четыре тени мягко скользнули наружу и упали на выжженную землю. И быстро поползли, прижимаясь к каменной кладке и скрываясь за горелым мусором и обугленными бревнами.

Канава оказалась заполнена зловонной жижей, пальцы поминутно натыкались на острые шипы степной полыни. На горелом склоне колебались слабые тени – через две сотни ярдов начиналась полоса костров.

Енька ни о чем не думал. Даже о том, что случилось пару часов назад: мозг не в состоянии был это вместить. Но что бы ни произошло… это лишь шанс погромче умереть. С рождения был прагматиком и понимал: смерть всех ставит на одну доску. Кому сейчас петь дифирамбы, костлявой с косой?

У костров повысили осторожность. В канаве попадались обугленные доски и острые камни, осколки разбитых таранных вышек. "Пригни голову, идиот! – вдруг донеслось совсем близко. – Хочешь болт в затылок? У них меткие арбалетчики!" "Там зашуршало…" – принялся оправдываться другой, помоложе. "Это в заднице у тебя зашуршало, – обрубил старший. – От страха. Не высовываться!" Четыре фигуры в канаве прекратили дышать.

Через пару минут снова двинулись в путь, утроив осторожность – чтоб ни малейшего всплеска… Проплыла первая линия костров, гоняя по траве красные блики.

Еще через сотню ярдов канава оборвалась. Все. Променад закончился. Дальше – полный блеф…

Чернобородый нащупал в темноте Еньку, притянул вплотную и задышал прямо в лицо: "Слушай сюда, парень. Сейчас мы уйдем туда, – кивнул чуть в сторону от пушек. – Ясно? А ты останешься здесь." Енька вытаращил глаза. "Сделай это, ясноликая гуаре, – грустно добавил Аллан де Броз. – Убей пушки". Мальчишка опешил и ушел в ступор. "Они знают, что нас трое, и не будут ждать четвертого, – закончил прения бородач. – Ты сможешь!" – крякнул, помолчал… не нашел что добавить и в сердцах кивнул остальным. Три тени выскользнули из канавы и, распластавшись в траве, мягко двинулись вперед. К белеющим палаткам и часовым. Отчетливо доносился множественный гул огромного лагеря – имперцы не спали и готовились…

Енька смотрел вслед. В голове – ни одной мысли.

Минут через десять издалека долетело: "Стой! Кто здесь?" – и сразу легкий вскрик. "Стоять!!" – новые крики, и траву стали вспарывать арбалетные стрелы. Затем все перекрыл истошный вопль: "Псы-ы-ы!!! Здесь псы королевы Айхо!!!" – вся ближняя часть палаток забурлила, и лагерь пришел в движение.

Енька скользнул из канавы и быстро пополз к темным пятнам орудийных площадок, по широкой дуге огибая место схватки. Шум стремительно нарастал – ругань, лязг и звон оружия. Он не видел боя, гнал из мозгов мысли: не сейчас. Полная концентрация на пятнах…

Минута, вторая, третья… только шумное дыхание, онемевшие пальцы и саднящие локти… десятая… Шум наконец начал стихать, но огромный лагерь все еще гудел, как растревоженный улей. Спасибо, учителя. Столько продержаться, нет слов…

В темноте наконец нарисовался первый железный ствол, чуть дальше смутно виднелся второй. Часовые столпились со стороны лагеря, стараясь разглядеть действо в неровном свете и шепотом переговариваясь между собой.

Он смог? У них получилось?

Енька приподнялся и юркнул к ящикам, прикрытым толстым сукном. Присел на корточки и чиркнул огнивом. Прощай, Весянка. Прощай, мать. Прощайте, Юсс и Мерим…

"Кто здесь?!" Он изо всех сил заработал руками. "Поднять руки!!!" Енька сжал зубы, туша дрожь, – к нему уже со всех ног неслись солдаты. Бумага чуть затлела. Воздух вспорола арбалетная стрела.

"Подонок!" – сильный удар отбросил в сторону – парень перекатился по траве и выхватил меч – лезвие описало дугу. Удар, выпад – темное тело ойкнуло и осело. Принять справа, резкий выдох – еще один клюнул носом землю. Клинок звенел в руке, страха не было – только горечь и сожаление. "Пес… – испуганно проговорили в темноте, – боги, да сколько их?"

Енька плавно развернулся, меч со свистом разрезал воздух – враги застыли, не решаясь сделать шаг. На глаза накатила горечь: "Простите, братья. Простите, люди. И будьте вы прокляты, боги…"

Страшный грохот резанул по ушам – взрывная волна швырнула по склону, вместе с песком и комьями. И сразу следующий удар, и еще, и еще, и еще…

Ночь распустилось невиданными бутонами искр, в воздухе летали пылающие обломки. К небу поднялись чадящие столбы дыма. А на востоке занимался рассвет…

Боги все-таки смотрят на эту землю?

Или может… только на тех, кто достоин внимания?

Офицеры и солдаты на стенах Ясиндола вздернули перчатки, отдавая воинскую честь.

А с юга в Уммское ущелье на полном ходу втягивались войска королевы Айхо, уставшие после сумасшедшего марша…

_____________________

Болело все. Руки, ноги, голова – единый сгусток боли. А сознание плавало, разглядывая эту красноватую муть. Иногда боль чуть отступала, и тогда пробивались чьи-то голоса.

"…Север не собрал даже половину того, что обязан, – женский голос даже не возмущен. – Княжеская спесь застилает глаза!"

Констатирует, будто диктует писарю. Старческий – более испуган: "Никто не имеет дозволения вмешиваться в волю богов, госпожа! Кем родился, тем и обязан пройти свой путь! Мужчина – мужчиной, лошадь – лошадью, саранча – саранчой…" В голосе женщины появляется лед: "Ты сделаешь это, Уалл. Или хочешь выбор?"

Потом вновь накрывало мутью, и сознание уплывало на красных волнах…

"Делай что хочешь, Уалл. Но завтра он должен стоять в торжественном зале." "Он будет там, Ваше Величество…"

Взгляд фокусировался постепенно. Сначала обрели резкость старые потрескавшиеся потолочные балки, затем – дверь, постель… А потом подкралась память, и вспыхнуло все: безумная дорога, пушки, взрыв…

Енька сразу пришел в себя и попытался сесть – затылок ломануло болью. "Спокойно! – чья-то рука поддержала спину. – Лучше без резких движений!" Оглянулся – высокий благообразный старик в белой мантии, рядом еще один, в балахоне…

Он выжил?!! Мама…

"Где я?! Что с…" – запнулся, пытаясь сформулировать мысль. "Все хорошо, – догадалась мантия. – Мы победили". "Ааааа…" – протянул, нервно оглядываясь. "В нижнем каземате, – снова пояснил высокий. – Меня зовут Уалл Веббер, я верховный магистр…"

Сам лично?! Из королевского дворца? Енька закрыл рот.

"Соберись, – посоветовал верховный владыка. – С тобой хочет говорить королева".

Язык высох, кровь застучала в висках.

Дверь распахнулась, в комнату чинно вошли еще двое в мантиях, смиренно спрятав руки в рукавах, а следом… Еньку колотило, он елозил пальцами по постели и никак не мог найти опору. "Не надо вставать, – остановил равнодушно-холодный голос. – У меня мало времени".

Она была статна и красива. Той надменной красотой, которой славились все королевы. Алая накидка прикрывала богатое платье, на лбу крупным алмазом переливалась диадема. Верховный магистр пододвинул стул, и она опустилась, изящно одернув шлейф.

В ушах звенело…

"Сын приказчика и прачки, – задумчивый взгляд ощупал его худую фигуру, – действительно, похож на девушку… – карие глаза будто буравят насквозь. – Это правда, что в последнюю ночь тебя возвели в рыцари?"

Енька нервно сглотнул, собственный голос показался чужим: "Только ради вылазки, Ваше Величество…"

Где ты находишься, простой нищий мальчишка? Спишь на крышах трущоб, чистишь сточные канавы, боишься стражников и господ?

"Подвиг должен быть вознагражден, – перешла к сути королева. – Меня не назовут неблагодарной. Как?"

Награда? Что он мог сказать? Что не думал о наградах, о деньгах, о…

Глупо. Привилегия дураков.

"Это достойно князя, – пояснила первая леди. – Ты понимаешь это?"

Нервно дернулся кадык. Во рту пересохло, в голове ни одной мысли.

"В Айхоне пять княжеств, – продолжила владычица судеб. – Но только в одном нет наследника…"

В Дарт-холле года три назад скончалась старая княгиня Шрай, объявив наследницей внучку. Это все знают. У власти там испокон веков княгини. Куда-то потом делась эта внучка… Аллай дальше всех на севере. Последние годы переживал трудные времена…

Затылок отдавался пульсирующей болью. О чем вообще речь?

"Дарт-холл наследуется по женской линии, – снова пояснила королева, усмехнувшись в пол. – Шутницей была, грозная основательница Диа… – и вдруг прямо взглянула на парня. – Твое решение? Воины думают быстро. Мне не нужны неожиданности на приеме."

Енька ничего не понял. Вообще. Но все-таки разлепил язык: "Понимаю, Ваше величество…"

"Вот и хорошо, – закруглила властительница Семимирья и поднялась, – увидимся в храме." Ее свита вытянулась следом.

Что она имела в виду?

Завеса небесной кары приоткрылась вечером, на торжественном приеме в честь разгрома Диоры. Мир подернулся рябью, стал ненастоящим… будто он смотрит какую-то ужасно дорогую пьесу…

Еньке помогали пересечь каменный колодец двора, у высокой храмовой двери встретил монах: "Готовы?" Его еще шатало, после контузии. Тело не пострадало, но затылок отдавался болью.

Противно заскрежетала огромная створка – в зале много народа. Сановники, вельможи, воеводы, офицеры… В просторном храме Уммского Глаза – вся элита армии и ведомств. Три дня назад перелистнулась важная страница истории – королева раздавала заслуженные награды.

"Ений из Айхона, участник Команды веры!"

Многие обернулись. Енька шагнул на ковровую дорожку, сдерживая дрожь. Знать оглядывается настороженно-изучающе, военные с восторгом…

Чего ты хочешь, Енька? Титул? Что даст тебе титул? Титул не накормит, не уложит спать, не накроет одеялом…

Денег? Кто-нибудь слышал, чтобы королевский трон благодетельствовал деньгами?

Перед амвоном с креслом, напоминающим трон, опустился на колени.

"Я рада, что ты нашел в себе силы почтить нас, Ений из Айхона, – королева поднялась с кресла, властно-торжественный глас разнесся под сводами, в храме стало тихо. – Я долго думала, чем достойно одарить героя… – сделала вид, что задумалась, и даже почесала лоб. В зале повисла пауза… – Подарить рабов? – обвела всех взглядом, будто размышляя. – Возвести в пэры? Назначить начальником королевской стражи? – чуть помолчала и снова оглядела притихший народ. – Чем отблагодарить воина?"

Исчезли гулы и перешептывания, все ожидали продолжения. Пауза начала затягиваться, королева наконец опустила глаза и вдруг негромко-доверительно спросила: "Ты здорово всех развела, да? Мужчины не скоро забудут?"

Полная тишина. Енька непонимающе поднял лицо…

"Что, не знали? – усмехнулась владычица Семимирья, оглядывая растерянные лица. – Что боевой клинок в руке держала девушка? Никто не догадался? Даже имя не заронило сомнений?"

Прирожденная актриса.

В зале взметнулся шум, толпа заволновалась, заколыхалась, затрепетали языки свечей. Ошеломленный Енька вдруг ощутил, что свод опускается на голову. Гул нарастал: "Девушка? Женщина?!" – воздух дрожал, вибрировал и колебался.

Мозг отупел. Что происходит?!

Верховный магистр вздернул руку, и гомон вновь начал стихать.

"Я знаю, чем тебя отблагодарить, героиня Ясиндола, – сказала королева, разглядывая парня, и, когда наступила полная тишина, приняла из рук верховного магистра боевой клинок, спустилась по трем ступенькам с амвона и опустила лезвие на плечо. – Я объявляю тебя наследницей Аллоизы Шрай, гордая гуаре. Владелицей Дарт-холла и владычицей Аллая!"

Гомон и гвалт заглушил все остальные звуки, усиливаясь и нарастая, – два монаха помогли подняться и сквозь шум повели к выходу. И всю дорогу выдернутый из реальности Енька ощущал на себе огонь множества глаз – потрясенных, раздраженных, недовольных, возмущенных, брезгливых, гневных, разъяренных… или радостно-удивленных – соратников из Уммского Глаза…

Королева молча улыбалась вслед. Холодная, как зимний лед.

Кто посмеет подвергнуть сомнению слово королевы?

Где вы прячетесь, боги? В чем ваша милость?

Получают те, кто делает шаги.

Четыре зайца, одним ударом.

Царская милость герою – никто не обвинит в неблагодарности. Пощечина спесивым северным князьям – как возразишь против героя? Контролируемая княжна на севере, среди заносчивых снобов. В кулаке. Ибо у нее ее тайна. Которая легко заставит надорваться от хохота весь Север.

Королева была политиком.

________________________

"Забудь, – посоветовал верховный магистр, помогая устроиться на широком твердом ложе. – Как страшный сон. Никогда не было!" "Разве такое возможно?" – разлепил горячие губы Енька. Он с трудом осознавал, что происходит. "Это ведьминская магия, – покачал головой монах. – Из дальних раширских лесов. Выкини из головы и никогда не вспоминай."

Тело колотило, руки тряслись. В мозгах панически билась только одна мысль: "Что делать?" Одна глупая, нервно-воспаленная мысль…

Ничего.

Ты никто, Енька. Нищий уличный голодранец.

Невозможен бунт против королевы. Невозможно сбежать. Сорвется по следу каждая собака – королева не терпит таких шуток. К тому же в степях и лесах за горами для таких как ты только один путь – рабство.

Один из монахов сунул в зубы палку, двое других умело обмотали руки веревкой. Стянули ноги и закрепили шею, чтобы не разбил голову…

"Это больно, – предупредил верховный магистр, окинув взглядом его худое тело. – Не каждый выдержит".

Енька нервно зажмурился: "Боги, помогите умереть…" На сером кирпичном своде неподвижно висели здоровенные пауки, в клочьях грязной паутины.

"Это… долго?" – в горле хлюпнуло. "К утру закончим, – хмуро донеслось, с приглушенным звоном баночек и склянок. – Но тело перестраиваться будет еще с месяц."

"Готовы?" – верховный магистр подтянул ближе подсвечник и раскрыл огромную толстую книгу. Енька сжал зубы.

Через минуту его тело выгнулось дугой от нестерпимой боли – кости выходили из суставов, смещаясь и сдвигаясь. Кожа стала красной и зудела невыносимо, а в паху разрастался настоящий огонь…

Глава 1

 Енька лежал на постели, безучастно разглядывая потолок. Не было желания ни двигаться, ни шевелиться, ни тем более вставать или еще что-то делать. Тело мокрое и липкое от пота. Лоб горячий, знобило, хоть и минула неделя.

   'Тело будет перестраиваться еще с месяц…'

   Ублюдки.

   В комнате ничего не изменилось. Та же постель, сундук, стол. Дверь. Зеркало. Завешанное покрывалом.

   И все изменилось бесповоротно.

   Три раза в сутки приносили еду. Солдат осторожно стучался и тихо сгружал на стол, сокрушенно поглядывая – снова ничего не ела. Сразила хворь, будь она неладна…

   В крепости о Еньке ходили легенды. Одна другой диче. По одной версии Енька – бастард. Незаконнорожденная дева сызмальства скрывалась, воспитывая себя в духе воина, не страшась ни крови, ни драк, чтобы отомстить отцу. По другой – дочь кого-то из знатных. Удрала из поместья, чтобы доказать всему роду, что девушки способны на честь и право ничуть не меньше братьев.

   Абсурд.

   Об этом рассказал Уалл. Ассаец все-таки выкарабкался. И через неделю приполз, с трудом переставляя непослушные ноги, на грубых костылях:

– Держи! – аккуратно опустил на постель ножны. – И не теряй больше.

   Нашли ребята. Вернули.

   Зачем?

   Разве бабам нужны мечи?

   Помолчали. Старый друг не спрашивал. Да и зачем? Не раз видел Еньку раздетым – одной кадкой в омывальне пользовались. И ведающий горский народ наверняка в курсе про раширскую магию, да и… кто не слышал о талантах верховных магистров королевы? Два плюс два сложить несложно.

– Что думаешь делать?

   Енька только отрицательно покачал головой.

   Он изменился. Заметно. Плечи и спина сузились, талия сместилась и… тонкая, как прутик, таз выгнулся, бедра чуть расширились и обрисовались изгибом… шея теперь длинная и худая, и даже лицо… ярче, мягче, и глаза больше. Волосы растут как дикие и уже достигли плеч. Голос сломался, перейдя в какой-то мягко-бархатный тембр…

   Не спутаешь.

   А то, что теперь в паху, – окончательно низвергло в другую половину людей.

   Специально завесил зеркало.

   Еще недавно мечтал вернуться домой, увидеть сестру. А затем поступать в школу мечников…

   Дом теперь заказан. Братья животы надорвут от смеха. Все в Городее будут ржать, как табун лошадей, со свистом и улюлюканьем. Если не хуже. Народ на севере суровый.

   Умер. Для всех.

– Соберись, – неожиданно разозлился Уалл. – Распустил сопли, как баба.

– Что? – не сразу услышал Енька.

– Ноешь, будто жизнь закончилась, – скривился ассаец, – слезами всю подушку залил.

– Я и есть баба! – рявкнул Енька, опешивший от неожиданности, и со злостью задрал рубаху, выставив на обозрение два уже хорошо видимых, бесстыдно выпирающих холмика. – У тебя есть такие?

   Уалл поморщился и отвернулся.

– А знаешь, зачем они? – все больше распалялся Енька. – Знаешь? Чтобы их лапали! А потом хватали за загривок, нагибали раком и…

– Тьфу, – сплюнул ассаец прямо на пол. – Рассуждаешь, как шлюха.

   Енька заткнулся и упал обратно на подушку.

– Никто не нагнет, – сдержанно просветил горец. – Если сам не захочешь.

   Бывший парень молчал, разглядывая потолок. Потом вдруг нехотя вздохнул:

– Женщины, они… – запнулся, подыскивая объяснение, – будто товар, понимаешь? Заплетаются, красятся… чтобы продать себя. Тому, кто побогаче, поласковее, понадежнее… Никогда не принадлежат себе…

– Кто принадлежит себе? – риторически возразил Уалл. – Воины? Наемники? Ассайцы? Крепостные? Рабы?

   Енька промолчал.

– Тебя кто-то принуждает? – удивился ассаец. – Обручаться? Венчаться? Кто? Мать? Отец? – раздраженно передернул плечами. – Живи как жил. Только чуть по-другому. Привыкнешь.

   Енька вспомнил Йолу. Дочь пекаря. Красавица на загляденье. Добрая. Когда шла по улице, в своем длинном зеленом платье, всем улыбаясь, – солнышко выглядывало из-за туч и играло в ямочках на щеках… Триптих выбирался из своей корчмы, щеря щербатые зубы, и даже Килху откладывал молот. Горячим хлебом угощала, никто слова плохого не слышал. Но однажды случайно наткнулся в сарайчике для телег – девушка плакала, уткнувшись в ладони. Сильно. Навзрыд. Плечи тряслись и совсем не реагировали на звуки…

   Поговаривали, Йолу присмотрел кто-то из сквайров. Может, сам Бугхтуз. Сквайры – поместные господа-землевладельцы – имели неограниченную власть в уезде и были подвластны только самому великому князю. Исчезла потом Йола, канула в небытие, никто больше не слышал. И на всю жизнь запомнились мокрые ладони и вздрагивающие плечи…

   Этот проклятый сын гор все-таки умудрился вывести его из оцепенения.

– Тебе легко говорить, – буркнул, заканчивая спор, – подлечишься, и домой. Будешь жить.

   Уалл не ответил. Что-то нехорошее зависло в воздухе…

– Уалл?

– Я не могу вернуться, – вдруг удивил старый друг и через короткую паузу выдал еще невероятнее. – Выручишь меня?

   Енька сел на постели, обхватив колени руками. Никто никогда не слышал, чтобы ассаец кого-то о чём-то просил.

– Замарался, – глухо пояснил горец, – мой хозяин убит. А я жив…

– Чушь! – не поверил бывший мальчишка. – Был без памяти, валялся трупом, умирал…

– Но не умер же? – флегматично возразил тот и пожал плечами. – Закон один для всех.

   Чему учит жизнь? Каким рассветом встретит завтрашний день? Крисом чести в горло?

   Кому нужна эта честь?

   В памяти всплыл Грохам де Зитт, начальник артвутской стражи. Ему приказали казнить жен мятежников Белой лилии. Восстание полыхало лет тридцать назад и прокатилось от Шиира до самих айхонских земель. Тут и задавили. Жестоко. Очевидцы рассказывали: неделю качались трупы на виселицах, вдоль всего северного тракта. Ходили слухи: бунтовали столичные господа, с новыми взглядами на мироустройство. Хотели, чтобы в Семимирье не было рабов…

   В тюрьму городской управы пригнали их семьи. Пятьдесят женщин и детей. Избитых, измотанных, в разодранных платьях, с распущенными волосами. Но мятежники все равно не сдались…

   Он выполнил приказ, старый капитан. А затем поднялся к себе в кабинет. Там и обнаружили утром, когда выломали дверь, – в луже крови, с крисом чести в руке.

   Какой мерой измерить честь? Для многих это пустое слово…

– Возьми меня к себе, – просто сказал Уалл.

   Енька не сразу понял. А когда дошло – оторопел.

– Только у тебя это право, – пояснил горец, кивнув на клинок на кровати, – ты его преемник, понимаешь?

– Преемник?! – вновь ударило в голову. – Серьезно? Раздеться, показать?!

   Уалл устало откинулся затылком на стену:

– Бабы… – обреченно пожаловался потолку. – Когда у них закончатся эти хлюпы и слезы?

   Енька тяжело дышал, в комнате зависла пауза. За дверью прогромыхали чьи-то шаги, донеслись голоса.

– Ты не понимаешь, – все-таки взял себя в руки и попробовал объяснить, – я что, господин?! Я понятия не имею, что я такое… теперь. Ни имени, ни дома, ни денег! Как жить? Куда податься?

– Да плевать, – невозмутимо отбрил аргументы горец, – в Аллай, Городею, к черту на кулички… Не слышал про слуг?

– У меня нет денег! – прорычал Енька. – Ни медяка! Думаешь, я в состоянии…

– Какие деньги? – начал раздражаться ассаец. – Оплатили сполна, еще пятнадцать лет назад!

   Енька смотрел и дышал. И никак не мог понять.

   Серьезно? Уалл хочет с ним?! Уалл?!

   Он все еще был уличным мальчишкой. Голодранцем. Слугой. Выдернули за шиворот из привычного мира…

   Аллан де Броз был дорном. От рождения. Мерим тоже. А он?

   Жизнь всегда проходила так далеко от этой черты…

   Вспомнился Бугхтуз. В Городее сквайр иногда принимал прошения. Раз в месяц. В городскую ратушу прибывал дворецкий из имения и начинал прием – а на площади собирался народ со всего уезда. Длинная очередь, аккуратные листочки в пальцах, с усердно выведенными буквами, узелки с подношениями…

– Я всю жизнь их боялся, понимаешь? – почти всхлипнул мальчишка, чуть слышно. – Всех. Сквайров, дорнов… Они живут где-то там, далеко. А великий князь… – тяжело вздохнул, – это бог…

   В Берлице возвышался замок. Большой, высокий, красивый, с длинным мостом через речку. Туда съезжались господа со всех окружных земель. Он никогда не видел князя – великому не до судеб жалких мелких людей…

   Горец молчал.

– И что дальше? – спросил Енька. – Заявиться в Дарт-холл и сказать: 'Здрасьте?' Всем-всем? Да еще… – хмуро оглядел себя, – бабой? Что дальше?

   Уалл не ответил.

– Слышал, что в Аллае сейчас не сладко? – продолжал развивать перспективу бывший мальчишка. – Говорят, княжне не было дела до земель и при жизни. А как почила – вообще не управлялись… – грустно усмехнулся в пол. – Видел раньше аллайских крестьян, на рынке, – чуть помолчал и не выдержал. – Что ты молчишь?

   Ассаец вздохнул и нехотя поднялся, нащупывая свои костыли. Выпрямился и флегматично смерил Еньку с головы до ног:

– Получают те, кто делают шаги. А не сидят и ноют о своей нелегкой бабьей доле… – укоризненно покачал головой. – В Дарт-холле наверняка уже знают, что королева назначила наследницей никому не известную деву. Думаешь, ждут от тебя многого?

– Так ты Аллай предлагаешь? – не выдержал Енька.

   Уалл покачал головой:

– Восстанови мою честь, ладно? А куда ехать… – пожал плечами, – не мне решать.

   Через две недели Енька решился. Не выдержал. Еще чуть, и начал бы биться головой, в четырех стенах. Все организовал, естественно, Уалл – бывшего мальчишку не заставил бы высунуть нос и всемирный потоп. Кроме как чтобы со скоростью быстроногого жеребца покинуть крепость. Договорился с комендантом – начальник Уммского Глаза с удовольствием выделил двух превосходных верховых лошадей и все необходимое для дороги.

   Наотрез отказался от довольно привлекательного дорожного платья, чем расстроил женскую половину Ясиндола, и неожиданно запросил доспехи.

– Что-о? – подумал, что ослышался, ассаец. – В железе? Шестьдесят фунтов? Копчик не осыплется?

   Интендантская служба сбилась с ног, перерывая запасники, у Енькиной комнаты не переставали громыхать сапоги. Нашли самый малоразмерный кожаный поддоспешник. Добавили боевые наплечники, наручи и краги арбалетчика, широкий многослойный ремень и верховые сапоги – получился неказистый боец непонятного назначения. Похоже облачался разбойничий сброд в ельских лесах. Широкий плащ с капюшоном довершил нелепый наряд – Уалл вздохнул: 'Кого он хочет обмануть?' – и махнул рукой.

   Волосы Енька все-таки, поддавшись уговорам, не обрезал, спрятал под кожаный салад. В Семимирье брили головы изменившим женам…

– Пушаль не повяжешь?

   Скрипнул зубами. Пушаль – что-то вроде специального широкого платка, которым женщины обвязывались вокруг бедер, если судьба заставляла одеть доспехи, охотничий костюм или еще какую одежду, напоминающую мужскую. Дабы подчеркнуть фигуру и выделить пол. Воины из женщин такие себе, но защиту никто не отменял – в столице у именитых оружейников можно даже приобрести изящные женские латы. А у королевы, говорят, в охране дворца служили тренированные лучницы…

   К ужасу мальчишки, провожала вся крепость. Офицеры и женщины столпились у ворот, солдаты высыпали на стены – цокот копыт гулко отражался от гордых стен. Уалл от природы невозмутим как олень, а Енька малодушно скрылся под капюшоном.

   Когда над головой проплыла арка въездных ворот – сзади догнал нарастающий дружный лязг клинков. Ясиндол прощался, как с воином.

   Ты навсегда останешься в памяти, оплот мужества и… вывернутого мозга.

   За ущельем задержались на взгорке – за горизонт петляли дороги. К горлу подступила горечь – мать, сестра… Может, не заметят? Не догадаются? Если на час-два, и не раздеваться? Оглянулся на ассайца – тот отрицательно покачал головой. Вобла.

   Ветер гнал волны по луговой траве, лошади трясли гривами и беспокойно переступали ногами…

   От Уммского ущелья – через Берлицкие земли и Вааль. И привет, самый север. Черт бы побрал этот треклятый выбор…

   Поздно вечером остановились у придорожной таверны. Енька спрыгнул с лошади, разглядывая старые потрескавшиеся ступеньки, черные от времени балясы и потускневшую вывеску с нарисованной кружкой пива.

– Сколько до Утрицы? – спросил Уалл выскочившего встретить лохматого пацаненка.

– Еще миль тридцать, господин, – стрельнул глазами тот, с любопытством задержавшись на Еньке, – но в Утрице сейчас дружина, – предупредил на всякий случай, – ловят…

– Кого? – заинтересовался ассаец.

– А пес их знает! – пожал плечами взъерошенный малец и кивнул на ломанную линию отрогов Идир-Яш. – С той стороны ходят, – ухватил обеих лошадей под уздцы и увел в конюшню.

   Контрабанда? Енька оглянулся на темнеющий лес, пустую дорогу, вечерний стрекот сверчков в густой траве… Тихо. Безлюдно. Да какая разница?

– Будь осторожней, – предупредил Уалл, поднимаясь по ступенькам.

– Кому мы нужны? – удивился бывший парень.

   Просторный пустой зал с длинным рядом столов – пара посетителей удивленно обернулись. Громадный, во всю стену, очаг, с головой какого-то рогатого зверя над ним, деревянная стойка с пузатой бочкой с краником. Потемневшие потолочные балки и сто лет не штукатуренные стены. На стене висит ветвистый герб Берлицы – медведь на фоне скрещенных алебард. Обычная таверна. Возникла полная радушная хозяйка, вытирая руки о передник:

– Тушаи с жаренным аисом, рылец, гузок… – перескочила с одного лица на другое, чуть задержавшись на Еньке. – Могу запечь цыпленка.

– Тушайку, – выбрал Уалл, усаживаясь за стол.

– Гузок, – кивнул Енька. Что они все смотрят?

– И комнату до утра, – добавил горец, снимая плащ и отстегивая нагрудник.

   Трактирщица упорхнула, Енька тоже стянул свой плащ, аккуратно свернул на лавке и неторопливо обвел глазами зал…

– Даже салад не снимешь? – усмехнулся напарник.

   Зло зыркнул, не удостоив ответом. Пара постояльцев вроде тоже воины, в кожаных поддоспешниках без лат, рядом аккуратно сгружены перевязи с мечами, боевыми баселардами-квилонами…

– Наемники, – сказал Уалл, не оборачиваясь.

   Проснулся интерес. Свободные работники меча. Редко встретишь в княжьих землях: северяне не верят чужим бойцам. Но ребята умелые. В бытность уличным голопузом старался держаться подальше: пинка отхватишь, а не урок фехтования.

   Через пару минут нарисовался давешний парнишка, смахнул невидимые крошки и бухнул солидный кувшин с пеной – в Айхоне эль к блюдам подавали бесплатно. Наемники вернулись к своему ужину.

   Еще минут через пятнадцать показали комнату – ничего необычного. Окно, широкая постель, изрезанный ножами стол, большущий сундук для вещей. На подоконнике – какая-то зелень в горшке… Звучно лязгнули о пол железные наплечники, потом наручи с крагами, следом приземлились пояс с оружием и салад – Енька рухнул на постель и с наслаждением закрыл глаза. Задница ныла. Плечи стонали. В руках будто булыжники. Лоб красно-натертый, и волосы мокрые от пота. Тело стало каким-то чутким…

– Баре… – неодобрительно проворчал Уалл и принялся поднимать его снаряжение. – Месячные?

– Мало, – оповестил о состоянии желудка Енька.

– И денег тоже, – напомнил ассаец.

   Жили за счет горца – у самого Еньки не было ни медяка. Бурдюк. Никогда не упустит шанс освежить память его теперешним полом.

– Ты бы не брюзжал, – мрачно посоветовал товарищу, – а взял бы и сбегал за цыпленком.

– Бубен не треснет? – ехидно поинтересовались в ответ.

   Денег было немного. Хватило бы на дорогу. Никто не думал о завтрашнем дне, когда дрались…

– Истина в молчании! – поучительно напомнил Енька, и кивнул в сторону двери.

   Зашуршало. Потом скрипнуло, звякнуло и вдруг потопало к выходу…

– Эй? – не понял и поднял голову. – Куда?

   Уалл удивленно обернулся у двери, Енька резво сел на постели:

– Ты чего, Уалл?

– Ты же… – ушел в прострацию сын гор, – приказал…

– Ты чего, Уалл? – испугался Енька. – Совсем? Шутка!

– Поймешь вас… – проворчал воин, возвращаясь.

   А Енька сидел, смотрел и ничего не понимал. Аваатра, мать богов… Уалл же не шутил. Он действительно готов выполнить любой его приказ? Все это брюзжание… пыль?

– Уалл?

   Ассаец что-то искал в поклаже, перебирая дорожные мешки. Наконец нашел нужный и взвесил на руке.

– Ты куда?

– Кажется, внизу видел утюг, – задумчиво просветил сын гор и оглянулся на Еньку. – Никуда не выходи.

– Что видел?

– Такая железная штука с ручкой, нагреваешь на огне… Распрямляет одежду лучше любых пральников.

– Зачем?

– Язык тебе выгладить, – открыл дверь и назидательно поднял палец, – колючий слишком!

   Ассайца что-нибудь сможет изменить?

   Енька не выходил. Послушно-добросовестно. Минут десять. Полежал на постели, разглядывая потемневший потолок. Походил из угла в угол, поглядел в окно, понюхал цветок. Потом зло нахлобучил салад, перекинул через шею перевязь и выбрался следом – на четыре стены вдоволь нагляделся в Ясиндоле.

   У лестницы отдыхали оба наемника, подпирая стены друг против друга, – с любопытством обернулись. Проснулось раздражение – у меня рога? Изобразил булыжник, невозмутимо протопал по коридору и боком протиснулся между верзилами…

– Куда? – крепкая рука вдруг придержала за талию. – Далеко, красна девица?

   Рванулся, пальцами нащупывая эфес – другая лапа прижала ладонь, не позволяя высунуть из ножен:

– Зачем? – томно-приглушенное дыхание обдало затылок. – Порежешься!

Кровь ударила в голову. Развернулся, целя локтем в наглую морду, – наглец уклонился, а за плечи загребли еще две клешни:

– Чего такая озверелая?

   Мозг вскипел. Двинул ногой в пах, но вдруг поскользнулся и грохнулся на спину – боров плюхнулся сверху. Кровь стучала в мозгах, грохотали рядом чьи-то сапоги, а он елозил на полу, пытаясь выбраться из-под тяжелой туши. В воздухе свистнуло, еще раз, и вдруг зазвенели клинки – бизон сверху сразу исчез. Енька вскочил…

   В узком коридоре Уалл крутился сразу против двоих – меч мелькал как игрушечный. Выхватил клинок – лезвие свистнуло, глубоко вспоров кожаный котт ближайшего, – верзила резво обернулся… И неожиданно опустил меч:

– Не-е… – покрутил головой, ухмыльнувшись. – С девушками не дерусь!

   Салад валялся на полу, волосы разлетелись по плечам, в глазах ярость – Енька зло дышал, лезвие дрожало у самого лица наемника…

– Лучше сюда, – ткнул в грудь наглец, широко улыбаясь, – быстро и без боли!

– Дерись! – зло прошипел Енька.

– А голос… – почти застонал хам, зажмурившись от удовольствия.

   Клинки прекратили звенеть, бой остановился.

– Уважаемый герр и прекрасная гуаре, – воспользовался паузой второй, – кажется, произошло недоразумение, – легкий поклон в сторону Уалла, более глубокий – Еньке. – Леди, мы приносим извинения за свое недостойное поведение! Надеюсь, вы не будете держать обиду на двух бродяг, истосковавшихся по женскому обществу?

   Лезвие дрожало у горла хабала, тело колотило от бешенства. Но разум все-таки взял свое, и он с трудом опустил оружие.

   Уалл захлопнул дверь и воззрился на Еньку:

– Чем ты думал?!

– Как они догадались? – экс-мальчишка еще дышал, восстанавливая нервы.

– Урок первый, – объявил ассаец, устало плюхнулся на постель и поучительно уставился на ученика. – Воины никогда не протискиваются, понятно? Ни боком, ни юзом, ни на карачках! Воины прут напролом, расталкивая плечами! Первая ошибка.

   Енька хмуро молчал, исподлобья глядя на педагога.

– Вторая, – продолжал напарник менторским тоном. – Женщины тоже никогда не протискиваются! Женщины вежливо просят позволения пройти.

– Причем здесь женщины? – вспылил еще не остывший Енька.

– А при том! – гаркнул Уалл. – Ведешь себя, как натворившая невесть что девица! Думаешь, кого-то обманул? Да от тебя за версту несет бабой, которая скрывается.

– Я не баба! – гаркнул в ответ бывший мальчишка.

– Да? – горец ухмыльнулся, смерив с головы до ног. – И как оно, снизу? Не забеременела?

   Клинок с лязгом выскочил из ножен и замер в сантиметре от горла…

– Урок третий, – невозмутимо продолжил ассаец. – Не обнажай оружие, если не готов убить.

   Енька закрыл глаза и сделал глубокий вдох, пытаясь успокоить нервы. Потом еще, и еще. Нервно загнал лезвие в ножны, повернулся спиной и оперся о подоконник. Руки тряслись…

   Как жить? Как думать, ходить, говорить? Колотило не от драки – к дракам давно привык. Колотило, потому как неожиданно ощутил себя настоящей девчонкой, к которой пристают мужчины. Полнейший набор ощущений…

– Дерьмо… – с чувством вынес вердикт. – Какие же мужики… дебилы…

   Пауза длилась целую секунду. Потом сзади грохнуло так, что подпрыгнул горшок на окне. Енька вдруг осознал, что только что произнес, – и к ржанию сына гор присоединилось заходящееся контральто.

   Выехали рано утром, как только солнце выглянуло из-за макушек сосен. Наемники тоже не спали, возясь возле своих лошадей:

– Доброй дороги, – поприветствовали, будто ничего не случилось. – Пусть все у вас наладится, прекрасная гуаре.

– Удачи, – ответил на вежливость Уалл, кивнув на расплывчатую гряду Идир-Яш. – Думаете, князь не в курсе об одинокой придорожной таверне?

   Оба хмыкнули и повели из конюшни лошадей.

– Считаешь, ждут караван? – спросил Енька, когда таверна скрылась из виду.

– Что еще тут делать двум матерым псам, в захолустье у гор? – резонно пожал плечами напарник.

   Дорога петляла между деревьями, стук копыт глухо разносился по лесу. В кронах весело перекликались птицы. 'Дружина ждет в Утрице, – лениво пробежала мысль, – а караван будет здесь. Однако…'

– Что, проснулась княжья солидарность? – усмехнулся Уалл.

– Иди ты… – огрызнулся Енька. Зараза будто всегда знал, о чем он думает.

   Контрабанда испокон веков цвела в Семимирье. Королевство старое и сильное, здесь мастерили-производили качественно. И платили за редкости дорого. А пошлины, как у бандитов…

   О собственной княжистости думать на хотелось. Страшно. Мысли путались. Да еще девушкой – вообще мозги вразброс. Что дальше? Как?

   Девчонки всегда были из другого мира. Он их не понимал. Вроде так же ходят, говорят, смеются, но… Богам неизвестно, что у них в голове. Девчонки. Предмет вожделений и желаний. И он теперь тоже из них? Серьезно? Вспомнилась Весянка – милая, добрая, заботливая, с ленточкой в русой косе… Кошмар. Лучше смерть.

   Окинул себя – под плащом пропорций не видно. Но раздражает непривычно прыгающая под поддоспешником грудь, ноющая поясница, и руки…

– Уалл?

   Горец чуть притормозил, выравнивая рядом коня.

– Думаешь, у меня может получиться?

– Что? – ухмыльнулся напарник. – Родить ребенка? Попробуй!

   Когда-нибудь его убьют. Точно.

   Обычный мужской юмор уже не воспринимался как обычный.

– Рыцарство, – попытался пояснить. – Понимаешь, я же тогда почувствовал… как что-то вошло и растворилось… И до сих пор, – похлопал по ножнам, – не ощущаю веса этого меча.

   Ассаец скептически поджал губы, потом вдруг перегнулся с лошади и приподнял Енькину руку. Некоторое время разглядывал, затем разжал пальцы – ладонь шлепнулась обратно на луку седла.

– Прости, – покачал головой. – Ты, конечно, можешь драться и все такое… – сочувственно вздохнул, – но настоящему волку нужно плечо. И крепкая рука.

– Но ведь оно не ушло… – не хотелось соглашаться Еньке.

– Нет, – не стал спорить друг, – инициация не исчезает. А вот измениться…

– Во что? – удивился бывший мальчишка.

– Я что, маг? – пожал плечами напарник и пришпорил лошадь.

   Утрицу проехали к полудню. Небольшая деревенька – несколько десятков низеньких изб с соломенными крышами, почти вросших в землю. Вдалеке на взгорке блеснула куполом колокольня, в центре мелькнули лавка и деревенская харчевня. Несколько крестьян в меховых безрукавках гнали стадо коров…

   Вздохнули с облегчением, когда оставили избы за спиной: с княжеской стражей обоим встречаться не улыбалось, хоть Уалл и справил подорожные бумаги у коменданта. Северяне любили заноситься своей независимостью.

   Через десяток миль убедились, что вздыхали рано. В густом лесу путь перегородил разъездной дозор – десяток воинов на дороге, крайний шагнул навстречу и предупреждающе поднял руку. Притормозили лошадей, Енька оглянулся – сзади путь к отступлению перекрыли еще несколько верховых. Как по учебнику…

– Откуда и куда? – пожилой десятник в первоклассных латах с гербом Берлицы хмуро оглядел обоих путников, задержавшись на Еньке.

– Из Ясиндола в Аллай, герр, – с почтением ответил Уалл. Княжья охрана всегда плохо реагировала на юмор – сначала рубили, а потом выясняли. Элита севера, лучшие из бойцов…

– Подорожные грамоты есть?

   Ассаец неторопливо, чтобы не спровоцировать взведенные арбалеты, достал из сумки бумаги и протянул старшему. Тот некоторое время изучал, прыгая глазами с листка на листок, вдруг недоуменно посмотрел на Еньку и обернулся к своим:

– Господин лейтенант?

  От остальных отделился дорн-офицер, в инкрустированной серебром кирасе, неторопливо приблизился и принял бумаги, недовольно окинув взглядом гостей. Перечитал одну, потом другую… и вздернул удивленные глаза на Еньку:

– Миледи?

   Енька сухо сглотнул. Ответить? Что?!

– Позволите вам выделить сопровождение, госпожа? – почтительно приложил три пальца к бацинету. – В этих лесах сегодня неспокойно.

– Не надо, – после паузы хрипло выдавил Енька, – мы сами… Спасибо.

   Как крестьянин, с хутора. Но что он мог еще сказать? Уалл молчал. Лейтенант резво оглянулся на бойцов:

– Дорогу Ее Сиятельству!

   Княжеские воины дружно схлынули по сторонам.

   В возбужденном раже пролетели остаток Берлицы и притормозили, только когда вокруг раскинулись заливные луга Вааля…

– Имя так быстро стало известно? – не выдержал Енька. – Всем-всем? В подорожной ведь не указан титул!

– Успокойся, – снисходительно приободрил Уалл. – Обычно северные князья не столь почтительны друг к другу.

   Казалось, ассаец знал о Севере больше самого Еньки. Да и что мог видеть малец в небольшом городке у границы?

   Всё. Нет больше мальца. Убился, сгинул, пропал. Нет больше простого упрямого мальчишки, смотревшего с крыш ночью на звезды и никогда не мечтавшего о том, чего не достигнуть… Появилась девица. Эния Шрай. Королева изменила только одну букву, и как взметнулись женственность и шарм…

   А он мечтал о времени. Надеялся хоть немного взнуздать голову…

   Леди. Ему до леди, как до Диоры. Босоногий олень, всегда державшийся от девчонок на расстоянии полета стрелы.

   Зачем?! За что?! Куда вы смотрели, боги?!

   Со злостью сорвал с головы салад – кожаный шлем долго крутился в воздухе, пока не исчез далеко в траве. Уалл молчал. Рванул на шее шнуровку плаща и принялся судорожно отстегивать наплечники…

– Останови лошадь, – посоветовал ассаец, – я помогу, сзади не дотянешься.

– Зря отказались от того чертового платья, – нервно вспомнил Ясиндол. – На меня смотрят, как на идиота.

– Никто не отказывался, – спокойно оповестил бывший оруженосец, похлопав по одной из сумок. – В Хвостике переоденешься.

   На ясном небе – ни облачка. Шелестела луговая трава, колыхались цветы…

   Все, как и раньше. И совсем другое.

– Все, Уалл? – тихо спросил, задавив судорожный спазм. – Я сдох? Ничто больше не будет прежним?

   Друг вздохнул и не ответил.

Глава 2

В Хвостик приехали, когда уже начало темнеть. Енька устало повертел головой – солидные каменные дома в два-три этажа, остроконечные черепичные крыши, узенькие мощеные улочки, даже свечные фонари у крылечек. Вааль всегда почитался процветающим княжеством. Наверное, интересно, слюна должна капать…

Тускло. Безразлично.

Пусто.

Енька не мог представить себя в платье. Вообще. Напрочь.

'Добрая госпожа, позвольте вашу руку…' 'Милая барышня, осторожно, тут ступеньки…' 'Очаровательная гуаре, вы как весенний цветок…'

Тьфу. Блевать хочется.

Перережет горло первому же, кто посмеет назвать его 'цветком'. Или 'зайчиком'. Или 'пушистой рулью'…

Однажды вырядили девчонкой. Силой. Сто лет назад. Платье даже провисело на нем минут пятнадцать. Но даже в самых страшных снах не пришло бы в голову, что когда-то оденет сам…

Как дышать?!

Как?!!

Уалл притормозил у первой попавшейся лавки и спросил дорогу. В центре немало постоялых дворов, но им по карману только за пару медяков, самый дешевый…

Быстро темнело. В сумраке проскочили какую-то площадь, темнеющее большое здание, на развилке у трактира снова уточнили дорогу. Мутные завсегдатаи, в засаленных зипунах и сюртуках с нетрезвым интересом поглядывали на Еньку – внутри все больше росло раздражение. Он когда-нибудь сможет привыкнуть?

Через пару кварталов углубились в кривую улочку явно небогатой части городка. На низеньких крылечках смутно виднелись какие-то угловато-угрюмые тени, вместе с вонью нечистот и периодическими воплями бездомных котов.

Когда над крышами поднялась луна, наконец нашли что искали – низенькая приплюснутая деревянная развалюха, со слабо освещенными ступеньками. Но отдохнуть так и не удалось. У крыльца обмахивалась хвостами пятерка лошадей, в неярком свете отсвечивали латы:

– Миледи? – один из воинов в полутьме щелкнул перчаткой о бацинет. – Приказано доставить.

– Куда? – изумился Енька.

Лошади тронулись с места, понуждая к движению, – дробь копыт заполнила темную улочку. Ко всем прелестям последних дней прибавилось нарастающее ощущение беды…

Ждали? Из Берлицы оповестили?

Город пролетал расплывчатыми контурами домов, редкие прохожие испуганно жались к стенам. Ближе к центру встретился патруль городской стражи, почтительно уступил дорогу. Серьезно? Енька оглянулся на силуэты бойцов – в темноте на плащах смутно различались гербы…

Неужели проверяли все постоялые дворы?

Минут через двадцать выскочили за черту города, каменная мостовая сменилась на проселок, и по бокам черной стеной поднялся лес. А еще через десяток минут открылась залитая лунным светом громада замка…

Оглянулся на Уалла – ассаец хмуро качнул головой. Копыта процокали по мосту, темные четырехугольники башен закрыли звезды. Заскрежетали поднимаемые ворота, оголяя колеблющийся свет факелов и просторный внутренний двор. У невысокого крылечка приземистого здания старший спрыгнул с коня и приглашающе толкнул толстую створку.

Крутые ступеньки закрутились куда-то наверх. Длинный каменный коридор, эхо шагов гулко рикошетит от стен. В глубокой нише – статуя Фиам со строгим лицом. У дубовой двери воин наконец остановился и почтительно приоткрыл: «Ваше сиятельство?»

Князь Вааля? Ну, конечно… Аккуратно переступил порог, будто ощущая на плечах тонну свинца…

В просторном кабинете за широким столом сидел старик. Читал бумагу. Окно задернуто портьерой, одну стену занимал громадный стеллаж с книгами-свитками, в другой трещал камин, гоняя по стенам причудливые блики. Дверь захлопнулась, бойцы остались снаружи.

Хозяин отшвырнул лист и оглядел обоих – колючие глаза внимательно изучили сапоги, плащ, задержались на лице. Неспешно отодвинул кресло, вышел из-за стола и, заложив руки за спину, обошел кругом… Ируд Хауэрр, владыка Вааля. Енька молчал. Ассаец всегда безучастен.

Хозяин оказался сутул, худ, сед и властен. Годы сгорбили плечи, но оставили твердыми разум и волю…

– Ты кто такая? – наконец нарушил тишину скрипучий голос. – Откуда взялась?

Енька смотрел на огонь.

– Где твой дом, род? – продолжал старик, недоуменно разглядывая бывшего мальчишку. – Кем ты приходишься королеве?

Тихо потрескивали дрова, за толстой дверью чуть слышно лязгнули латы…

– Какого черта ты делала в Ясиндоле?

Енька стиснул зубы. Уалл изображал статую.

– Как ты могла быть слугой у де Броза? Почему участвовала в вылазке веры?

– Он не знал, кто я… – наконец не выдержал Енька.

– Чушь! – почти крикнул тщедушный властитель Вааля. – Даже младенец не спутает! Там одни идиоты, в Ясиндоле?!

Енька закрыл рот. Устал. Очень. В голове солома.

– Слушай меня внимательно, героиня, – старый князь вернулся к столу. – Будешь выполнять все, что тебе скажут. Буква в букву… – кряхтя, опустился в кресло. – Через месяц соберется совет князей, и тебе подробно…

– Собирайтесь, – равнодушно пожал плечами Енька. Мозг хотел упасть.

– Что? – не поверил ушам местный хозяин земель.

– Я арестован… на? – с надеждой спросил экс-мальчишка. – Или могу идти?

Князь побагровел. Енька развернулся, распахнул дверь и шагнул в коридор, Уалл выскочил следом…

Мозг сорвало. Мозг не выдержал, всего этого бреда последних дней.

Он не понял, этот владыка Вааля. Енька ни заносчив, ни нагл, ни горд. Не беден почтением – просто помягче бы чуток, да еще отдохнуть…

Воины в коридоре напряжены до предела. Спина почти наяву ощущает вселенскую враждебность – весь мир замер в ожидании… Простое слово: 'остановить', 'схватить' или 'убить'. Спина надеялась. Спина ждала. Пальцы вспотели на рукояти меча… Он физически этого хотел. Покончить раз и навсегда со всем абсурдом – с мечом в руке, как воин. И никто больше не назовет бабой, не заставит надеть платье и не загонит решать вселенские миссии…

Мозг устал. Что-то с ним случилось месяц назад.

Шаги простучали по ступенькам – приказа все еще не было. Хлопнула дверь на улицу – лошади на месте, потряхивают гривами. Все еще тишина. Цокот копыт заплясал между высокими стенами, затем по каменному мосту…

– Ты дебил? – наконец восхищенно выдал Уалл.

– Спать, а? – с надеждой попросил Енька.

– Не сейчас, – убил надежду садист, с опаской оглянувшись назад, – могут опомниться – лучше уйти со следа.

Свежий воздух немного остудил горячую голову.

Кто осмелится перечить владыкам Севера? С незваным обочником можно покончить щелчком: разве кто знает, что были в замке? Или где вообще затерялись, на просторах предгорий?

Енька резко приподнял голову. Показалось? Или кричали?

Выбрался из-под плаща, уселся перед кострищем и протянул руки – холодно. Огонь почти угас.

– Потух? – заворочался Уалл. – Прости, сейчас… – подскочил и зашуршал за деревья.

– Спи! – запоздало крикнул вслед Енька, но в ответ донесся только треск и хруст.

Серело. Тот предрассветный час, когда мир становится зыбким и бесцветным…

Вчера хватило сил только снять седло, устроить под голову и накрыться плащом, а ассаец успел собрать дрова, распалить костер и даже разложить остатки ужина. И всю ночь поддерживал огонь, пока Енька сопел без задних ног.

– Отдохнул? – появился из темноты, опустился на корточки и осторожно подбросил сухие ветки – маленькие язычки аккуратно принялись пробовать на вкус.

Передернул плечами, покрутил шеей – отдых такой себе… Раньше сон на голой земле переносился гораздо лучше.

Вздрогнул – снова далекий кошмарный вопль, четко и явственно.

– Льдица? – удивился Уалл. – Что она делает в этих местах?

– Серьезно? – насторожился экс-мальчишка, подвигая поближе ножны.

– Не пугайся, – усмехнулся ассаец, глядя в разгорающийся огонь, – не трогает тех, кто пришел не за кровью.

– Да ну? – не поверил. – Читает мысли?

– Скорее, запахи, – поправил бывший оруженосец. – Каждое намерение пахнет особо.

Уалл, конечно, был докой. Особенно в вопросах леса. Но темнота за деревьями не становилась менее угрожающе-подглядывающей. Льдица – кошмар охотников глубоких лесов…

– Возле моего ула жила парочка, – улыбнулся воспоминаниям ассаец, – он и она. Вылизывали мех друг дружке, а женщины даже оставляли еду, в деревянных плошках на камнях… – на суровое лицо набежала мечтательность, – и луки с масками грозы брали только охотники, когда отправлялись за добычей…

– Ну да, – скептически усмехнулся Енька, – говорят, где-то дружат даже с ворхами.

– Ворхов нет в обитаемых землях, – пожал плечами горец.

– Рассказывали, – поделился экс-мальчишка, – как в глухих верховьях Ведры наткнулись на большое поселение, уничтоженное духом дебрей. Трупы, щепы, разваленные дома…

– Ворх – это душа леса, – вздохнул Уалл. – Если страдает лес, то и ворх теряет душу. Лес здоров и богат – так же счастлив ворх. С ним не дружат, его почитают…

Один в один Мерим. В Семимирье огромно-быстрым демоном чащи пугали маленьких детей. А далеко за горами – почитали за хозяина леса…

– А уммы?

– Причем здесь уммы? – удивился ассаец. – Уммы – нежить, а не звери.

На севере верили, что уммы появились после тысячелетней битвы за Вайалон, далеко на юге. Когда в кошмарной брани сошлись величайшие маги обитаемых земель – дыбом поднялась земля, и упало-застонало небо. Тогда через изломы-трещины и пробралась плоть неживого мира…

А в раширских лесах, или у майского пресного моря, – из-за наших мыслей. Людская жестокость, ярость и бесчувствие рождает в недрах страшилищ, похожих на образы в голове.

Енька с рождения был прагматиком. Всегда верил только в то, что можно пощупать.

– Спи, умм, – Уалл уже забрался под свой плащ и сладко зевнул. – Пару часиков еще вполне-вполне…

Костер уже весело трещал, щедро разбрызгивая вокруг тепло. Енька еще раз с опаской оглядел темноту, натянул плащ и поерзал, устраиваясь поудобнее на седле. Подтянул поближе ножны и закрыл глаза, аккуратно обхватив рукоять пальцами…

Через пару часов тронулись в путь. Пока Енька умывался водой из меха – Уалл успел затушить огонь и оседлать лошадей. Выскочили из ельника на тропу и взяли курс на север.

– Не слишком ли? – оценивающе посмотрел на поднимающееся солнце Енька.

– В самый раз! – отмел возражения друг. – Осторожности много не бывает.

Вчера увел в сторону гор, чтобы сбить с толку возможных преследователей. И теперь по широкой дуге огибали тракт… Прощай, Хвостик. Вообще-то, его настоящее название Хвост. Легенды гласили, что когда-то здесь сбили дракона. Но на Севере все почему-то называли Хвостиком.

К обеду у ручья дали передохнуть лошадям. В который раз прокляли, что не взяли арбалет: от голода свистело в желудке, а живность вокруг встречалась. На ночевку постучались в небольшой хуторок. Правда, злой глас за дверью посоветовал продолжить движение, но горец пообещал заткнуть собаку, а затем подпалить дом. Звякнул засов, и на пороге показался крупный хозяин, с двумя плечистыми сыновьями, с вилами в натруженных руках. Уалл уже собрался плюнуть и снова залезть на лошадь – но троица заметила Еньку, и боевой запал сразу куда-то исчез. Усталым путникам предложили место на сеновале, и даже накормили молоком с хлебом, а лошадям насыпали овса.

– Что я говорил? – многозначительно потряс пальцем Уалл.

– Что? – не понял Енька. Вообще не помнил, чтобы горец по этому поводу что-то говорил.

Ассаец безнадежно отмахнулся.

А на следующий день к вечеру пересекли границу Аллая…

Первая же деревня – Енька проглядел все глаза. Ничего непривычного: избы, плетень, горшки на заборе. Свинарники, коровники, амбары. В кузнице – дым столбом и стук молотка. На мельнице бодро шелестит колесо. На лугу – табун лошадей, пахарь с силой налегает на корявый лемех… Нормальная, даже упитанная деревня. Добротный трактир в центре, в луже у ступенек отдыхает притомившийся житель.

Намотали поводья на коновязь и толкнули гостеприимную дверь – в зале полно народа, многие обернулись. Енька, ощутив, что его рассматривают, начал потихоньку свирепеть. И, что еще хуже, краснеть. Уалл, не утруждая себя прогнозами, сразу протопал к стойке и высыпал на столешницу остатки наличности:

– Пожрать, поспать, и лошадей в конюшню.

Бывалый трактирщик невозмутимо покосился на несколько медяков:

– Два кувшина пива и хлеб. Поспите в лесу. Вчетвером.

– Скареда-сквалыжник… – начал наливаться праведным гневом горец, но хозяин уже потерял интерес, переключившись на излюбленное занятие всех трактирщиков – протирание кружек.

– Как далеко до Дарт-холла? – вдруг спросил Енька.

– Полдня, – ворчливо буркнул старик и, небрежно оглядев с головы до ног, недовольно добавил. – Так тебя там и ждут, красавица.

– Давай свое пиво, – подтолкнул медяки Уалл, закрывая тему.

Остальные посетители уже потеряли интерес. Вышли на крыльцо и обреченно вздохнули – надежда на нормальную ночь и еду растаяла, как дым.

Позади скрипнула дверь, и зачем-то следом вышел хозяин:

– Зачем в Дарт-холл-то?

– Тебе дело? – обернулся ассаец.

– До тебя мне нет дела, с тобой все ясно, – безнадежно отмахнулся старик и кивнул на Еньку, – но ее-то зачем тянешь? – постучал пальцем по седой голове. – Совсем ума нет? Заберут ведь красавицу. Испортят. Господа не спрашивают. Вся жизнь коту под хвост…

Оба раскрыли рты от неожиданности.

– Какие бы дела ни звали, – покачал головой трактирщик, ткнув пальцем в экс-мальчишку, – она оттуда уже не вернется.

В Семимирье не принято лезть в чужие проблемы, и всегда сторонились варяжьих забот. Сочувствие или жалость – признак слабости.

Никогда не узнаешь, где найдешь. Вот так скупердяй-трактирщик…

– Прости, отец, – наконец закрыл рот ассаец, – но…

– Не езжай туда, девочка, – прямо попросил Еньку хозяин, глядя отцовскими глазами. – Поверь старику. Я знаю…

Что он мог ответить? Не суй свой нос не в свое дело? Или убью за 'девочку'?

Или… что прав, как никогда? Ведь точно не вернется…

Когда-нибудь он научится отвечать. Уверенно-бесстрастно.

– Мы не можем, отец, – просто сказал горец. – Прости.

Старик тяжело вздохнул, помолчал… и вдруг махнул обоим за собой:

– Пойдем, покажу комнату. Голодная, наверное…

Утром Енька долго умывался, со страхом поглядывая на разложенное на постели платье. Уалл даже заставил помыть голову и расчесаться – волосы уже опустились до лопаток. Енька бурчал и ерепенился, но в душе понимал: как иначе? Если баба, значит должен выглядеть бабой…

Бывалый оруженосец с многолетним стажем даже громадными ножницами умело подровнял волосы, изобразив что-то вроде мило-кокетливой челки, и Енькина голова окончательно приняла женский вид. Затем демонстративно отвернулся к окну и кивнул на постель.

Уалла Енька не стеснялся. Уалл ощущался кем-то вроде старшего брата. Хотя к другим людям, всю дорогу чувствуя на себе любопытные взгляды, уже появилась раздражающе-непривычная стыдливость. Черт бы побрал этих баб. Или мужиков?

Набрал в грудь воздуха, как перед прыжком в холодную воду, и быстро натянул через голову прохладно-чужеродную ткань. Уалл сразу обернулся и сноровисто помог расправить.

Платье село. Ему уже не пришлось скрывать особенности, как тогда в борделе, – уверенно облекло грудь, талию и бедра. И все дела. Без проблем. И Енька мгновенно превратился в девушку, полностью утратив все мальчишеские угловатости и шероховатости. Конечно, не ноль в ноль по фигуре, но так одевались большинство доресс в Семимирье.

Коричнево-бежевое, дворянского покроя, сразу выделило немужские плечи, тоненькую талию, и свободной юбкой ниспало до пола. Специальный дорожный пошив без кринолина и подъюбника позволял оседлать лошадь по-мужски. В столице метрополии уже начинали входить в моду женские седла, но север никогда не признавал глупо-неудобных изысков, и дорожные наряды шились или со специальным разрезом, или с достаточно широкой юбкой…

Уалл приглашающе пододвинул сапогом дамские туфли, с небольшим каблуком. Енька слышимо скрипнул зубами, приподнял юбку и просунул ступни в мягкую кожу. Не совсем по размеру, но и на том спасибо. В Ясиндоле не было собственного сапожника, а женщины старательно выбирали лучшее, что у них было.

– Потуши довольную морду, – мрачно предупредил горца, – как у кота, который объелся сметаной.

– Поклеп! – возмущенно воздел руки к потолку тот, призывая небо в свидетели.

Медленно прошелся по комнате. Вроде ничего. Юбка непривычно стекает по бедрам, шелестит по полу. Талия по-женски стянута, грудь выпирает. Так теперь будет всегда? Проклятое бабство…

Ассаец молча опустил на одеяло деревянную шкатулку, щелкнул крышкой – внутри баночки и кисточки. Енька оглянулся в поисках чего-нить потяжелее – Уалл предусмотрительно передислоцировался за постель.

– Через мой труп, – хмуро уведомил горца.

– Как скажете, миледи, – хитрец спрятал шкатулку обратно в мешок.

Через несколько минут спускался по лестнице, одной рукой придерживая платье, другой – аккуратно сжимая под мышкой ножны. Стук каблучков будто специально сзывал весь Аллай… Момент истины – стиснул зубы, задерживая дыхание… Слава богам, в зале никого. Утро. Только старый трактирщик возится за стойкой. Оглянулся, седые брови выгнулись:

– Доброе утро! – выбрался из-за стойки и неловко поклонился. – Не знал, что вы доресса, благородная госпожа. Простите старика. Все было хорошо?

– Спасибо, отец, – поблагодарил за спиной Уалл, – и за комнату, и за ужин.

– Спасибо, – хрипло присоединился. Понятия не имел, как вести себя в таких случаях. Вернее, представлял – присесть в книксене, мило улыбнуться и скромно потупить глазки. Так делать он точно не станет.

Лошади уже обмахивались хвостами у коновязи. Старательно прикрыл дверь, и вдруг нерешительно остановился… Так, и что теперь?

– Стой на крыльце, – сразу догадался Уалл. – Я подведу.

Девицы не запрыгивают на лошадь, не задирают платья, не поднимают выше дозволенного ноги. Начавшийся день продолжал набирать обороты. Ассаец подвел коня, Енька осторожно вставил носок в стремя, с подозрением обведя окрестности поверх спины… Наконец, подскочил и уселся в седло. Обернулся и аккуратно расправил на крупе юбку:

– Я похож на кисейную барышню.

– 'А' – поправил Уалл.

– Что? – не понял Енька.

– Похож-а, – повторил горец. – Привыкай говорить в женском роде.

Скрипнул зубами и ударил пятками, с ходу пуская коня в галоп.

За полдня пролетели с пяток деревень, в одной у колодца напоили лошадей. На Еньку смотрели. Крестьяне стянули требухи с ушей и расступились, пара женщин с любопытством поглядывали, поправляя коромысла на плечах…

Уалл неспешно вылил пару ведер в деревянные ясли, будто всю жизнь поил коней в аллайских деревнях. У Еньки зудело все тело – чувствовал себя невероятно неуютно, в этом платье, в виде девушки…

– Ваша милость, – набрался храбрости один постарше, – правду говорят, что госпожа княгиня уже в Дарт-холле?

Енька покраснел и отвернулся.

– Правду, – ответил за него Уалл, поглаживая опустившуюся к яслям шею коня.

– Паводок в межлесье… – хрипло начал крестьянин, – напрочь… – отчаянно замялся. – Лесенка, она сноровистая… после зимы…

– Я передам, – кивнул ассаец. – Еще?

– Здоровья и благоденствия Ее Сиятельству! – вразнобой начали сельчане. – Сухостой бы позволить из леса… сгниет ведь, а лесничий – ни-ни, вон, Добрата собаки подрали…

– А ваш сквайр? – вдруг спросил Уалл.

Крестьяне разом смолкли, будто потушили свечку. Испуганно переглянулись, закашлялись…

– Прошение подавали? – уточнил горец.

Народ начал быстро разбредаться, будто появились срочные дела. Женщины деловито загремели ведрами.

– Как называется деревня? – крикнул в спины ассаец.

– Дарица, – вдруг с вызовом ответила черноокая красавица в наброшенном на плечи платке. – Господа уже с год, как не живут в поместье. Всем заправляет приказчик, а господин приказчик… – безнадежно отмахнулась, – только девок драть, водку жрать и псами травить…

Уалл замолчал.

Старая как мир история.

Еньке снова вспомнилась та самая очередь на площади перед управой. Притихший народ, женщины, узелки с подношениями. Потупившиеся платки, негромкий говор. Земляной оброк загонял крестьян в кабалу. Плюс рекрутизация в боевые дружины или на лесоповальные работы. Закованные в кандалы недовольные.

Кто слушает крестьян?

Лошади ходко отмахивали версты, ветер трепал волосы за спиной. Енька утонул в пессимизме – сам не в курсе, что ждет в конце пути. Им даже в голову не пришло, что скромная доресса… Как обыватели представляют себе княгинь? Высокие, надменные, властные, окруженные табуном сверкающих стражей… Или на троне, в парадном зале грандиозного замка. Это очевидно. Возможно, соответствует реальности, в остальных княжествах…

Чем больше миль за спиной, тем сильнее страх и беспокойство.

В желудке мутило. Что дальше, Енька? Только представь – приехал ты в замок…

Уалл притормозил коня на взгорке, Енька вздрогнул… Типун на язык, остолоп.

Пейзаж. Картинка. Крыши небольшого городка, тут и там из труб поднимаются дымки. И величественный бело-серый замок…

Дарт-холл внушал уважение. По всем канонам отвечая требованиям великого княжьего дома. Длинный мост через ров, монументальные въездные башни, грандиозные стены, черепичные крыши разномастных внутренних строений, парящая четверка башенок, спорящих друг с дружкой высотой и, завершая этот продуманный ассиметрично-великолепный хаос, царственный донжон…

Дарт-холл. Мама, роди меня обратно…

Добро пожаловать домой.

– Как тебе? – восхищенно спросил изверг.

– Нормальная избушка, – сипло выдавил Енька.

Ассаец пришпорил лошадь, он нехотя дернулся следом…

Городок у властительного гнезда старался не отстать в породистости – каменные дома, черепичные крыши, мощеные улицы. Даже фонтан в центре, занесенный прошлогодней листвой. Статуи Брагуса и Кромвальда. Небольшой рынок, несколько солидных постоялых дворов и дюжина лавок. Жители не оглядывались, не убивали взглядами, по-видимому, давно привычные к гостям и благородным платьям. Две лошади пересекли городок по диагонали, высекая подковами искры, и неспешно зацокали по граниту моста…

Ближе кубло владыки навевала уже более бренные мысли – там и сям блины лошадиных будней, ветер метет остатки соломы, прямо по каменному настилу. Высокие створки ворот открыты настежь, за приближающимися лениво наблюдал страж без кирасы, но с длинным клинком на бедре…

– Куда? – небрежно окинул взглядом обоих. – Господина Хватца нет в замке. Записывались?

– Позовите капитана, – предложил ассаец.

– Может, сразу короля? – вяло поинтересовался боец. Но, скользнув по Енькиному платью, все-таки куда-то убыл, хлопнув дубовой дверью башни.

Уалл неспешно тронул лошадь – копыта ступили на внутреннюю брусчатку. Высокие стены закрыли солнце, в колодце двора тень. Людей не много – со стены глазеют пара стражей, апатично облокотившись на алебарды. Из открытых дверей конюшни доносится возня, две девушки проволокли полные корзины белья. В дальнем конце бородатый в сюртуке делает разнос двум понурым крестьянам с плотницкими топорами в руках. Толстая кухарка протащила за собой упирающуюся козу…

Жизнь бьет ключом.

Из башни наконец нарисовался пропавший боец, за ним нехотя выбрался молодой лейтенант, на ходу натягивая бацинет. Смерил обоих глазами:

– Эйд Айшик. Господин Хватц сегодня не принимает. Вы записывались, доресса?

Енька молча протянул указ королевы. Лейтенант быстро пробежал глазами…

Ничего не произошло.

– Госпожа? – довольно флегматично усмехнулся, с удовольствием пощупал Еньку своими лупетками и щелкнул пальцем о бацинет. – Найду капитана. И сообщу господину управляющему.

Лейтенант исчез. Стражник некоторое время постоял, осмысливая происходящее, потом так же неспешно потопал на свой пост у ворот.

Енька недоуменно переглянулся с Уаллом.

– Хоть не посадили в клетку, – нашел плюс горец.

– Еще не вечер, – успокоил его Енька.

Ждать на улице не хотелось. Да и… не респектабельно как-то.

Конюшня оказалась огромной, на пару сотен мест. Правда, занято меньше трети. Четверо конюхов суетились в центре, поругиваясь и раскидывая сено по стойлам. Ассаец завел обеих лошадей в ближайший свободный загон и ласково похлопал по крупу: 'Надеюсь, они позаботятся…'

Енька уже устал. В этом платье, под килограммами взглядов… Как женщины выдерживают, этот парад внимания?

На широких ступенях парадного входа их наконец заметили. Тот самый бородатый в сюртуке, распекавший плотников:

– Господа, сюда нельзя! – оглянулся на ворота, по-видимому, не понимая, как пропустила стража.

– А хозяйке Дарт-холла? – мягко спросил Уалл.

Бородач замер. Побледнел, и даже чуть позеленел. Открыл и закрыл рот, будто стало мало воздуха… Затем отставил ногу и низко склонился:

– Ваше… Сиятельство?

Уалл блаженствовал. Наслаждался, наконец, и чуть ли не мурлыкал…

– Не покажете мою комнату? – надоела эта пантомима Еньке.

– Конечно! – сразу выпрямился служака и приглашающе распахнул дверь. – Прошу, госпожа…

Его звали Йозз, и он оказался кем-то вроде старшего камердинера. Огромное пространство холла, гобелены на стенах, широкая лестница куда-то на следующие этажи…

'Его комната' оказалась анфиладой залов, занимающих весь третий этаж. Енька растерянно уселся на обширный диван, оглядывая окрестности. Исполинский камин во всю стену, портреты дам и вельмож, с серьезно-постными лицами. В углу – потемневшие латы какого-то исторического родоначальника. Над камином – инкрустированные кинжалы, по-видимому, ратных предков…

– Что дальше?

– Ждем, – флегматично определил Уалл.

Капитан появился только через полчаса. Высокий, здоровый, в дорогом, искусно шитом мундире – по-хозяйски распахнул дверь и с места принялся объяснять особенности проживания:

– Хорошо бы определиться с самого начала, миледи. Дарт-холл не место для развлечений молодых девиц, – назидательное лицо, покачивается с пятки на носок, засунув руки за ремень, – в цейхгаузе делать нечего, в арсенальной также. Казарма, караульная, казематы и холодные камеры – не аттракционы, и не парк для прогулок. Боевые дозоры и обслуга – не исполнители ваших капризов. Со своими служанками можете делать все, что взбредет в голову, – а я солдат. И не собираюсь отвлекаться по каждому пустяку…

Енька опешил. Уалл молчал. Ассаец по статусу охранник, или личный телохранитель, – не имел права открывать рот с высоким дорном без дозволения…

– Борт Мешингерр, к вашим услугам, – капитан завершил инструктаж и, окинув напоследок взглядом покои, закрыл за собой дверь.

Енька покрутил головой, приходя в себя, и поежился – в зале чувствительно холодно.

– Ого… – озадаченно почесал макушку Уалл. – Сразу быка за рога.

– У князей такие порядки? – ничего не понял Енька.

– Совсем не такие, – задумчиво протянул друг, и после паузы добавил. – Кажется, тебя ставят на место.

Енька заткнулся.

Не лезь, девочка, куда не просят. Сиди тихо и не высовывай носик.

Круто.

Интересно, он собирался куда-то лезть? Кого-то злить?

Никогда не задумывался. Других проблем по горло. Вообще, впервые внутри княжьего замка, не в курсе, как тут живут. Еще осознавать, кто есть кто и где границы дозволенного.

Но внутри почему-то родилось раздражение.

Просидели еще около получаса. Никто больше не наведался, не появился. Будто забыли. Выбросили из головы. Затем за окном образовалось какое-то оживление – с грохотом вкатила громадная карета с четверкой лошадей, во дворе появились конюхи, пара служанок, лейтенант, давешний камердинер… Из кареты выбрался дородный господин, всех выслушал, с интересом задрал голову на окна.

– Кажется, прибыл господин Хватц, – констатировал Уалл.

Долго ждать не пришлось. Дверь открылась буквально через несколько минут:

– Леди Эния? Могу попросить грамоту?

Господин управляющий был стар, сед, чуть полноват, в дорогом, но не броском камзоле. Быстро пробежал глазами бумагу и тоже не стал изображать буйную радость:

– Еще не ужинали? Сейчас распоряжусь. Если появится необходимость – зовите меня, миледи.

И все? Конец вопросам?

Несмотря на внешность, он здорово напоминал капитана. Но тем процессам, которые его не нервировали, дал отмашку…

Через десяток минут вежливо постучались, и молоденькая девчушка-камеристка смущенно попросила разрешения приготовить ванную…

– Кого приготовить? – Енька не сразу сообразил, о чем речь.

Оказалось – здоровенную железную бадью, в одной из комнат. Захлопала туда-сюда дверь, тройка симпатичных служанок принялись споро таскать в ведрах горячую воду – посетила-таки радость и эту землю. Потом девушки, постреливая любопытными глазками, предложили помочь раздеться и обмыть – Енька покраснел, как вареный рак, и яростно замотал головой. У него что, рук нет? Еще не хватало!

Блаженствовал с полчаса. Иногда боязливо оглядывая себя – тело, похоже, завершило все стадии ведьминской метаморфозы, по пути к женскому совершенству. Черт бы побрал этот нус высокой монархии…

После него ванной успел воспользоваться и смекалистый Уалл, и даже умудрился в финале постирать кое-что из вещей: 'Не пропадать же отличной воде?'

А Енька растерянно разглядывал дамские платья. Девчушка-юнгфера проводила в гардеробную, и он полностью осознал, что зря не умер…

Полный зал нарядов и разнокалиберных туфель. Правильные шеренги разодетых в пух и прах манекенов. Сколько их, сто? Двести? Длинных или покороче, для полных или худышек, крикливо-разноцветных или спокойно-выдержанных – парчовых, атласных, бархатных… Водопады ткани, переливы золота и серебра, потоки шелка и батиста…

Зачем? Солить?

Музей туалетов всей династии Шрай?

Зубы уже постукивали от холода – быстро ткнул во что-то длинное и синее, девушка сноровисто помогла натянуть и расправить. В замке почему-то было довольно прохладно.

Уалл раскрыл рот и на пару секунд вошел в ступор, прямо в дверях ванной, в мокром исподнем – на полу собралась лужа. Что не так?! Оглянулся на зеркало – с той стороны выгнула лебединую шею сама благородная элегантность… Синева выделила фигуру, обрисовав плавно-изысканным абрисом, и собралась на полу изящным шлейфом. Вот же черт…

Ужинать пришлось одному. Заявился какой-то мудрец в армейской форме и увел ассайца в трапезную для прислуги: охранникам кушать с господами не по статусу. Еда вообще не удивила – утка, приправленная жгучим соусом, хлеб. Маленький кувшинчик хорошего вина. В любом трактире выбор богаче. Пара блюд сиротливо смотрелась на гигантском инкрустированном столе, рассчитанном персон на двадцать…

Утром долго разглядывал балдахин, вспоминая, где находится. Постель размером с ристалище для турниров, ажурная резная спинка…

Служанка постучалась, как только скрипнула кровать. Никогда не предполагал, что будет иметь слуг – да еще таких симпатичных, старательно пытающихся услужить…

В гардеробной неожиданно обнаружилось несколько комплектов боевых одеяний, и даже изящные латы. В дальнем углу, за штабелем дорожно-охотничьих убранств. Удивленно покачал головой – 'предки', оказывается, не только на балах гарцевали. Сокрушенно вздохнул и ткнул в неброский наряд, напоминающий дорожный, – к платьям придется привыкать. Всему свое время.

На выходе из господских залов внезапно обнаружился Уалл. Подскочил, тряся заспанной мордой… Енька остолбенел:

– Ты чего?

Друг замялся, отвернулся, что-то брякнул…

– Под дверью ночевал? – поразился. – Зачем?!

– Не верю я им… – огрызнулся напарник, оглядывая коридор, – что помышляют, в своих мозгах?..

Вот те раз. Беспомощно открыл и закрыл рот.

Уалл никогда не воспринимался слугой. Вообще. Напрочь. Скорее, другом-защитником или старшим братом. А ведь он… ассаец. И один раз уже потерял хозяина…

– Почему здесь? – не мог успокоиться, кивнув за плечо: – Там же места навалом!

– Не… – закрутил растрепанной головой горец. – Ты девушка, слухи…

– Плевать на слухи, – разъярился экс-мальчишка, – так! – повысил голос, специально, чтобы услышала девчушка-камеристка. – С сегодняшнего дня ночуешь в этом зале, – ткнул пальцем в комнату за спиной, – охраняешь дверь моей спальни!

– Да, госпожа! – счастливо гаркнул враз повеселевший Уалл.

Госпожа, надо же. Звучит-то как…

Так же, как замок.

Родовой княжеский дом был необъятным. Второй этаж господского здания занимала непомерная приемная, с колоннами и… как Енька не ошибся? – с креслом-троном на возвышении. Солидная библиотека – задумчиво пробежался по корешкам книг… Книги – роскошь, только для самых-самых… Зал совета с круглым столом. Княжья оружейная – сотни изысканных клинков, топоров, протазанов. Здесь Енька застрял надолго. Зачарованно раздувая ноздри и изредка уважительно прикасаясь к именитому оружию… Зимний сад. Целый лес зелени, прямо в доме, с большими витражными окнами. Неожиданно тепло: садовник поддерживал огонь в специальном очаге. Портретная династическая галерея – со стены взирают десятки изысканных дам и строгих лордов…

А винные подвалы, по словам милой камеристки-экскурсовода, – вообще целый отдельный мир. Куда я попал?

Но более-менее облагороженными оказались только господские помещения. В здании арьергардной уже воняло плесенью, и толстым слоем лежала пыль. На винтовой лестнице главного донжона выли сквозняки…

Пара стражников на стене куталась в меховые тулупы. Постовая не топилась. Лестничный марш засыпан прошлогодней листвой…

– Сколько воинов в замке? – поинтересовался у дозорного на башне.

Боец оглянулся, промолчал и принялся снова обозревать окрестности.

Енька глянул через каменный парапет – внизу отсвечивала белыми кувшинками темная вода канала, длинный пустой мост, стена замка, заросшая плющом… Дальше сквозь зелень деревьев проглядывали красные крыши городка.

Обернулся к ассайцу:

– Убей его, если он снова не ответит.

Горец сразу звякнул клинком, девчушка-служанка побледнела и испуганно прикрыла ладонью рот… Солдат прижался спиной к камню и пошел пятнами:

– Простите, Ваше Сиятельство… Пятьдесят, не считая десятников и офицеров!

Не густо.

Кажется, с ним что-то произошло. Тогда. Месяц назад…

Он умер.

Сегодняшний Енька – не тот Енька.

Будто что-то сломалось внутри, когда переделывали плоть…

Обедал снова один. Уалл опасался оставлять надолго, и притащил себе из трапезной краюху хлеба и тушеное мясо, но наотрез отказался усаживаться за блестящий, инкрустированный серебром стол. Примостился в начальной зале у маленького столика.

– Как думаешь, сколько здесь помещений? – крикнул Енька, постукивая вилкой.

– Где, в барском? – долетело из-за двери.

– В замке!

– Четыреста четырнадцать, не считая подвалов.

Ого. Уже навел справки.

– А площадь?

– Тридцать пять акров, до рва.

С ума сойти. Живут же люди.

В душе гнездилась тень. Тяжелая. Чем-то пахло это все… нехорошим.

После обеда заглянул сам главный всея-всего, господин управляющий. Похоже, был в благодушном настроении, и даже улыбался:

– Погуляли? Как родовое гнездо?

– Холодно, – пожаловался, постаравшись не заметить сарказма. – Особенно ночью.

– С дровами беда… – расстроенно согласился благородный дорн. – Но я распоряжусь, чтобы у вас протопили.

Первый сучок. Енька нахмурился.

Какая к черту беда? Дров в землях завались.

– Печи выложены гранитом, – приоткрыл не совсем девичьи мозги, – для угля, так понимаю. Почему не пользуют углем?

Благодушие начало покидать господина:

– Не слишком ли… – но сразу взял себя в руки и ровно пояснил. – Уголь – это роскошь, милая. По нынешним временам.

Чего-то подобного ожидал, разглядывая паутину и давно не чищенные коридоры.

'Милая' кольнуло.

– Господин Хватц, – набрал побольше воздуха, как перед прыжком в воду, – мне что-то надо знать?

Благородный дорн отечески улыбнулся:

– Не бери в свою прекрасную головку, – чуть ли не потрепал по макушке, – наслаждайся и оставь проблемы мужчинам.

– Тем не менее? – настоял, пытаясь не замечать манеру тона. – У Дома долги? За что?

Это трогало? Серьезно?

Еще вчера не пришло бы в голову.

– Управление землями – сложное занятие, – сокрушенно вздохнул господин управляющий, неся на своих хрупких плечах тяжелое бремя вселенского груза. – Бора, северный ветер с гор, не позволяет дозреть урожаю. Ранние дожди выводят Лесенку из берегов, из Густогая еще десять лет назад всех выгнали уммы, а в Эхее, оказывается, завелись скальники. Тяжелые времена понуждают сжать волю в кулак и закатать рукава, – покачал головой, как отец народа, озабоченный процветанием своей страны.

– Сколько в княжестве деревень? – спросил озадаченный Енька.

– Более двухсот, и три города, – наставительно потряс седой бородкой дорн.

– И что, везде так плохо? – никак не мог взять в толк.

– Север… – будто вердикт в ответ.

Дела…

Хватц с видом заботливого отца оглядел покои и вдруг переменил тему:

– Не это сейчас главное, не об этом стоит думать, – нравоучительно вздернул палец, приняв многозначительный вид. – А об Андоре. Школе высокородных леди.

– Что? – не сразу дошло до Еньки.

– Посмотри на себя, – снова укоризненно потряс бородкой, – крестьянка! А ведь доресса, из высшего общества, должна быть примером! Уметь одеваться, поддерживать светскую беседу, танцевать… – еще раз отечески оглядел покои и кивнул напоследок. – Подумай об этом.

С дуба рухнул?

– Одну минутку… – задержал на пороге талантливого стратега. – Я могу поговорить со счетоводами? Разобраться?

– С кем? – удивленно обернулся в дверях Хватц. – Зачем?!

– Хочу разобраться, – упрямо повторил Енька.

А что? Имею право.

Управляющий некоторое время смотрел, потом захлопнул дверь, так и не ответив. А Енька завис, задумчиво разглядывая дубовое полотно…

– Скальники? – подал голос за спиной Уалл. – Здесь?!

– Даже если так… – повернулся к нему экс-мальчишка. – Почему с этим никто не разбирается? Что, людей нет?

Замолчали, думая каждый о своем…

Платье раздражало. Бесило. Шелестело, подметая ступеньки подолом. Длинные волосы ниспадали за плечи, щекоча лопатки. Ладошка, придерживающая на бедре юбку, теперь с трудом обхватывала рукоять среднего меча. Изящные туфельки зачем-то цокали на весь замок: цок-цок-цок-цок…

Нежно-глупый вид. Кукла. Каждый встречный, каждый взгляд, каждое слово – мгновенно уничтожают реальность, к которой привык с детства, чуть ли не брызгая в лицо слюной: 'Баба-а! Девчонка! Больше не мужик!'

Натура не смирялась. Натура яростно бунтовала: 'Я девчонка? Я?! Тебе рыло расшибить, придурок?'

С детства ведь лез в драки, махал мечом…

Боги.

Если бы только увидел отец…

Длинный коридор административного корпуса – устоявшийся запах кожи, вонючих фирсовых чернил и грубого пергамента. Уже не барские хоромы – голый камень, истертый за столетия сапогами, низкий темный потолок, засиженный мухами. Приземистая дверь отозвалась гневным скрипом…

Из-за стола подскочили три писаря-счетовода и чуть ли не хрустнули носами о столешницу.

– Я могу посмотреть учетные книги? – поинтересовался, с любопытством оглядываясь.

Просторное помещение с низким потолком, закопченным от свечей. Обширный стол, несколько чернильниц, перья, пергаментные листы, большой подсвечник. Вдоль стены – длинный стеллаж, весь заставленный черными домовыми книгами. Счетоводы в черных засаленных сюртуках, как принято у работников этой профессии, в коротких штанах и белых чулках. Руки и носы заляпаны чернилами.

– По какому уезду, госпожа? – с готовностью отозвался тот, что постарше.

– Итоговые, за последний год.

Засуетились и через несколько секунд бухнули на стол высокую стопку толстых фолиантов, смахнув пыль. Енька задумчиво открыл верхний. Густо исписанные цифровыми колонками страницы. Мелким убористым почерком. Перевернул пару страниц…

– Это Северо-запад, с расчетом по милевому коэффициенту, – почтительно подсказал старший.

– Что? – оторвался Енька.

– Ну… – сделал пасс ладонью счетовод, – стоимость привоза повышается с расстоянием. Чем дальше уезд, тем выше коэффициент.

Гм. Логично.

Уалл зачарованно разглядывал колонки, будто волшебное действо…

Черт.

Чем он думал?

– Спасибо, – закрыл книгу, кивнул другу и вышел из комнаты.

И как он рассчитывал это проверить? Тут голова нужна, размером с его гардеробную, плюс обучение и опыт…

На улице ярко светило солнце, вытянув от стен длинные тени. Пара плотников в конце двора стучала топорами, двое грузчиков разгружали телегу. На въездной башне виднелась фигура скучающего дозорного. Ветер покачивал приоткрытую створку ворот, гнал по мостовой старую солому и листья…

– Нашел дыры? – злорадно поинтересовался Уалл. – Воров-обманщиков?

– Предложил бы что-нибудь лучше, – огрызнулся Енька.

– Прости, – поднял ладони ассаец. – От букв-цифр у меня начинается почечуй. Я человек действия.

С крыши вспорхнула стайка голубей, перемигиваясь крыльями…

– И какие тут могут быть действия?

– Ну, к слову… – друг задумчиво почесал затылок, глядя на конюшню. – Что в лесу делают скальники?

– Что, что?.. – буркнул Енька и вдруг задумался.

Проблема не в 'что'. Проблема в… 'какого хрена?!'

Еньке надоело. Первого же попавшегося дружинника отправили искать капитана. Капитан не нашелся, но минут через десять появился знакомый лейтенант, брызгающий недовольством…

– Эйд… Айшик, да? – сделал вид, что вспоминает имя. – Мне нужна пятерка бойцов. С оружием.

– Что? – подумал, что ослышался, командир. – Куда, зачем?

Время неумолимо меняло. Каждый прошедший час, каждая минута безвозвратно перечеркивают прошлое. Всего лишь месяц назад боялся глаза поднять на дорна. А сегодня распоряжается, как слугами.

С тобой все нормально, Енька?

– Хочу убедиться, что в Эхейском лесу действительно скальники.

– Кто-о?! – выпал в осадок лейтенант.

Енька молча ждал. Лицо вояки вытянулось – начало доходить, что серьезно…

– Не могу… – шокированно завертел головой. – Надо дождаться капитана! Не имею права, без приказа, кто я такой?

– Мне плевать, – спокойно разъяснил Енька, – хоть адмирала. Выезжаю через полчаса, с вами или без вас, – развернулся и размеренно зацокал к своим ступенькам. 'Двинутая овца…' – самое приличное, что довольно различимо прошипело за спиной.

– Стерва, – одобрительно заметил Уалл, когда поднимались по лестнице. – Замки тебя меняют. Что в Ваале, что здесь.

Енька вздохнул. Совсем не уверен, что к лучшему…

Испуганная служанка помогла переодеться. Латы надевать не стал: плечи что-то слишком чувствительны к железу, не улыбалось превращать поездку в пытку. Поддоспешник на этот раз из отличной кожи, по женской фигуре, со специальными толстыми кожаными накладками на плечах. Металлические наплечники тоже надевать не стал. Юнгфера затянула шнуровку – кожа обрисовала тело, выделив грудь, талию и бедра. Крутанулся у зеркала – м-мда. Боевая мадам.

Несмотря на презрение к женскому – выглядеть инвалидом не прельщало. Тут уже брало верх внутреннее стремление к совершенству – плевать, в женском виде или мужском – выкусите, уроды!

Еще бы к платьям как-то привыкнуть…

Перекинул через голову перевязь с де Брозом – дал любимому клинку имя – и кивнул Уаллу, старательно не замечая насмешливость на нахальной харе…

У въездных ворот ждали с десяток бойцов, в полном боевом облачении, злых как стая псов, – Айшик не захотел рисковать. Енька кивнул всем, не обращая внимания на ядовитое шипение, вскочил в седло и ударил пятками – копыта дружно загремели по брусчатке моста…

Когда солнце опустилось за макушки сосен, остановились на ночевку в первом же попавшемся постоялом дворе. Ватага шумно ввалилась в обеденный зал и выгнала всех посетителей – перепуганные местные жители исчезли, как дым. Княжеской дружине лучше не перечить. Дружно сдвинули столы и затребовали пива…

Енька поднялся по лестнице к себе в комнату, стараясь не слышать шум. К полуночи, надеюсь, угомонятся…

Утром выехали с зарей, не обращая внимания на злые потрепанные хайла (пили чуть ли не до утра). Уже уяснили, что капризная малолетняя пигалица, с молчаливым ассайцем-телохранителем, ждать не будет.

К Эхейскому лесу прибыли ближе к полудню. Молча проехали покинутую деревушку с выбитыми окнами, и разбросанными прямо на дороге вещами. Бойцы напряглись, настороженно осматриваясь…

– Крестьяне признают скальников нежитью, – вполголоса объяснил Уалл, хмуро вертя шеей во все стороны.

На краю деревни чернела пепелищем сгоревшая изба. Валялись обугленные бревна, осыпавшаяся от жара печь. Потянуло гарью…

Лес недалеко за лугом темнел молчаливой громадой, как притаившийся зверь. По спине пробежал холодок…

Лошадей оставили в развалившейся конюшне, с двумя на всякий случай. Остальные, с изготовленными к бою протазанами, осторожно двинулись через луг. Деревья надвинулись, накрыв могильной тенью…

Внутри прохладно. Запах застоявшейся воды и зелени. Подлесок редкий, изредка топорщатся отдельные колючие кустики или мелкая поросль. Кроны густой разлапистой массой закрывают небо…

Через час уже устали. Напряжение сводило нервы. Наткнулись на болото – долго обходили кругом, перепрыгивая через хлюпающие рукава…

– Сюда! – негромко позвал один из следопытов, присев на корточки.

Воины сгрудились вокруг. В жидкой грязи четко отпечатался след большой когтистой лапы. Смекалистый лейтенант включил в состав группы пару опытных охотников-следопытов…

– Посмотрели? – Айшик недовольно покосился на Еньку.

– На что? – удивился бывший мальчишка. – На след зайца?

Злой зуд раздраженных солдат: 'Она что, хочет скальника увидеть?!' С трудом сдерживают гнев, дрожь и страх выматывают нервы. Брюзжите, дорогие мои. Не затем я сюда ехал, за тридевять земель…

Скальники охотятся ночью. Днем, как правило, отсыпаются у себя в берлогах.

– Если зверь здесь, – вдруг подал голос Уалл, блеснув афоризмом, – то он там, – ткнул пальцем в сторону болота.

Коротко и ясно. Все, как по команде, повернули головы и посмотрели в направлении зловонной тины.

– Крыша съехала? – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, поинтересовался лейтенант.

– Куда? – чуть ли не рявкнул один из бойцов, испуганно осенив себя знаком.

Остальные дружно повторили пасс, зудя как растревоженный улей. Люди испокон веков боялись нечистой силы пуще смерти…

– Ладно, девочки, – надоело ждать Еньке, и он шагнул к болоту, раздвигая ветви руками. – Ждите здесь. Мы по-быстрому.

– Стой! – грозно дернулся Айшик. – Дура…

И тогда Енька замер…

Но совсем не из-за офицера.

Сердце упало. И исчезло где-то там, в грязи…

Мертвая тишина. Исчезли звуки. Остановилось время.

Навстречу плавно перепрыгнуло с кочки на кочку гигантское тело. Два горящих бельма на вытянутой уродливой морде смотрели прямо ему в глаза…

Скальник. Монстр, напоминающий гигантского волкодава, но раза в два больше. Ужас всех охотников в горах. Следом появилась еще одна тень, и еще…

Семья. Он, она и подросший детеныш.

– Назад… – донесся перепуганный до смерти шепот Уалла. – Медленно…

Поздно. Первый зверь уже присел, изготавливаясь к прыжку, – Енька осторожно потянул из ножен клинок…

Замерло все. Лес, болото, осока, бойцы за спиной. Замер воздух…

А потом скальник прыгнул.

И сорвалось все, закрутившись мельницей, – Енька мгновенно присел, пропуская над собой гигантское тело, – лезвие, ярко сверкнув в воздухе, вспороло брюхо от головы до хвоста – кровь широким веером залила голову – туша проехала по грязи, вываливая кишки… Спружинил и, крутанувшись вокруг оси, успел встретить второго – лезвие рубануло по огромной морде, разрубив ноздри, – монстр отскочил, яростно скуля. Слева выгнулась в воздухе широкая тень – Уалл прямо в полете встретил третьего – оба упали в воду, подняв тучу брызг…

Еще через пару секунд несколько широколезвийных протазанов сбили с ног второго, распоров шкуру, – воины пришли в себя, – а лейтенант сиганул с мечом в воду к ассайцу. Трое или четверо мелькнули следом – вода заходила ходуном – через полминуты вылезли, таща на берег за лапы мертвую тушу. Все тяжело дышали, переводя дух и пытаясь успокоить нервы…

– Нежить? – презрительно кивнул Енька на монстра с распоротым брюхом, успокаивая дыхание. Бойцы смотрели…

– Значит, это все-таки вы убили пушки в Ясиндоле? – вдруг спросил лейтенант, судорожно дыша. – Не интриги королевы, в крепости не врали?

Бойцы тяжело дышали, разглядывая горящими глазами Еньку.

– Хватит дифирамб, – устало попросил Енька, присев на корточки и смывая с волос кровь. Отряхнул руки, поднялся и кивнул на болото: – Надо еще найти логово. Могут оказаться другие…

'Это не девка…' – восторженно просипели за спиной.

Логово нашли минут через пятнадцать, перемазавшись в тине как черти. Небольшой сухой островок с повсюду разбросанными обглоданными костями. Скальников больше не оказалось – следопыты присели на корточки, разглядывая следы…

– Ваше Сиятельство! – позвали через пару минут, задумчиво изучая окровавленные шкуры, – Енька опустился рядом, пытаясь разобраться в засохших разводах и пятнах. Отношение к нему заметно изменилось.

– Вот, – ткнул пальцем боец в небольшой круглый значок на шкуре. – Тавро Лихорода.

– Сволочи… – процедил сквозь зубы Эйд, нагнувшись рядом.

– Прикармливали? – спросил кто-то из солдат.

– Можно перевод? – поднял голову Енька и пояснил, извинительно махнув ладошкой. – Блондинка…

– Лихород – это небольшой городок в Ваале, – усмехнулся Айшик, – недалеко отсюда, у самой границы. Скопище сброда и падали, – кивнул в сторону гор, – специализирующихся на ходках на ту сторону.

– И все знают? – удивился бывший мальчишка.

– Его Сиятельство Ируд Хауэрр с контрабанды имеет большие деньги, – пожал плечами лейтенант, – в обход королевской таможни.

Мда. Княжья политика – дело затейливое… Снова опустил глаза на окровавленные шкуры.

– Все просто, – принялся объяснять Эйд. – Люди уходят. Покидают места. Опасно: скот задирают, живность исчезает, местные пропадают. Страшно. Соседский князь с готовностью выставляет охрану, для защиты своей земли и, ну… соседу подсобить. И годков через десяток-другой – спокойно прибирает к рукам брошенные земли. Как в Густогае.

– А что в Густогае?

– Ваальские армейцы, – зло поджал губы лейтенант. – И мы платим им золотом, за заслон.

– Серьезно? – удивился Енька.

– Считается, что их воины лучше, – удрученно поморщился офицер. – Еще старая княгиня так решила, небесный ей приют.

Очень интересно. Прям, дубрава чудес.

Так вот ты какой, северный олень…

– А этих можно найти? – кивнул на шкуру.

– Что искать? – грустно усмехнулся Айшик. – 'Приют путника'. Крупный и единственный торговый двор в Лихороде. Там вся эта шваль с утра до ночи…

Стерпеть? И что дальше?

Сильнее бей первого обидчика, если не хочешь десяти следующих.

Север не терпит слабость.

– Наведаемся? – задумчиво спросил, поднимаясь с корточек.

– Куда? В 'Приют'? – даже испугался Эйд. – Вы серьезно?

– Оставим без ответа? – махнул за спину, где валялись монстры.

– Это же Вааль, – не поверил ушам лейтенант, – в 'Приюте' людей полно…

– Гвардия Аллая, – презрительно сплюнул Енька, – опытные ветераны… Испугались грязных оборванцев?

– Но… – начал офицер и замолчал, не найдя что сказать…

– Я разрешаю все, – добавил бывший мальчишка.

– Вообще все? – спросил кто-то из бойцов.

– Никакого суда, – кивнул Енька. – Слово.

Ого. Ты уже это можешь?

Слову молодой пигалицы верилось слабо. А вот валькирии, саданувшей по зубам самому Диору…

Солдаты переглянулись. В глазах начал появляться азарт. Дать по щам Ваалю – найдется хоть один, кто о таком не мечтал?

Уалл, нахмурившись, сосредоточенно молчал.

– Уберите гербы и знаки, – порекомендовал Енька, оглядывая воинов. – Специально не афишируйте, но я хочу, чтобы все там поняли, с кем имеют дело.

Люди снова переглянулись – в глазах уже горел кураж…

В городок прибыли, когда начинало темнеть. Плащи с гербами Дарт-холла аккуратно прикрутили к седлам, с протазанов сняли опознавательные флажки, а лейтенант отстегнул наплечник с выгравированным гербом княжьего дома.

По вечерним улицам промчались с гиком и улюлюканьем, столбом поднимая пыль на дороге, – прохожие испуганно шарахались в стороны. В центре на площади шумно спрыгнули с коней – на ступенях маячило несколько неопределенных личностей, с любопытством взирающих на гостей. 'Дорогу!' – кто-то неожиданно получил в зубы и звучно кувыркнулся через перила, другой головой вышиб дубовую дверь и кубарем влетел в зал…

Просторный обеденный чертог полон народа, четыре ряда столов, длинная стойка с бочками и закопченные пейзажные полотна. Широкая лестница на следующий этаж, масляные светильники под потолком. Сильный запах браги, эля и дешевого вина. Трактир как трактир, только большой. Шум и гам начали стихать, все удивленно обернулись на дверь…

– Что это? – брезгливо сморщился Енька, обведя взглядом всех за столами. – Ну и вонь!

В наступившей тишине слышны даже тембр и интонации.

– Клоповник, госпожа, – презрительно сплюнул Эйд прямо на пол. – Они тут жрут, срут и снова это жрут.

Медленно двинулись по центральному проходу. Кабак забит под гузок, три-четыре десятка, в кожаных коттах, обветренные бородатые пугала совсем не крестьян. У всех боевые баселарды и квилоны, видны даже мечи и топоры…

– Они разговаривать умеют? – удивился один из бойцов, и пинком выбил табурет из-под ближайшего – мутный толстяк тут же растянулся на полу. Подскочил, пылая яростью, и звездно получил в зубы – с маху грохнулся на стол, опрокидывая кувшины и снедь… Застольщики подорвались, сверкая гневом, руки затряслись на оружии…

– Да? – с готовностью сжал ладонью эфес боец. – Не слышу!

Напряжение звенело на самой высокой ноте, в зале полная тишина. Ввязываться сразу не решались: по всему – княжья дружина соседей. И с ними, похоже, сама молодая княжна…

Сброд.

Енька брезгливо поднял одну из кружек, понюхал, скривился:

– Это даже не пойло…

– Это испражнения их мулов, – подсказал рядом Айшик. – Они полагают, что если это пить с детства, то будут меньше пускать газы.

Несколько бизонов за столом мрачно наблюдали за манипуляциями, кипя от злости. Енька чуть шевельнулся – лезвие со свистом разрубило кувшин надвое – брызги широким веером окатили сидящих – с грохотом опрокинулась скамья, бизоны отпрыгнули на спины соседей…

Это послужило своеобразным сигналом – бойцы пинками опрокинули несколько столов – в зале поднялась толкотня…

– Вон, гумызники! – заорал лейтенант. – Под юбки, к бабам!

Урла, толкаясь и матерясь, забурлила к выходу, Енька с клинком в руке перепрыгнул стойку и рубанул по бочкам – в пол ударили тугие струи. Перепуганный трактирщик скрылся на лестнице. Уалл опустился рядом на корточки и заискрил кресалом…

Грохот и треск – стражники старательно наводили погром, зазвенело разбитое стекло – пара слишком медлительных автохтонов полетела через окна…

Минут через десять все было кончено.

Енька натянул поводья, успокаивая коня, – торговый дом полыхал, ярко освещая площадь и окрестные дома, вверх поднимались снопы искр и густые клубы дыма. Солдат бросил перед клокочущим жарником отрубленную голову скальника.

Дружеский совет. Кому надо, тот поймет.

Лихород вымер. Мертвая тишина. Нет людей, даже собаки притихли.

Вся ватага дружно пришпорила лошадей, наполняя шумом пустые улицы…

– Сколько от Аллая было людей в Ясиндоле? – спросил через полчаса у Эйда, когда зарево перестало быть видимым за черной стеной леса.

– Тысяча, госпожа, – поровнял лошадь лейтенант и кивнул на бойцов. – Мы все там были.

– Так мало? – удивился Енька. – Слышал…ла, каждое княжество обязано не менее десяти…

– Не знаю, – пожал плечами офицер. – Страда господина управляющего с капитаном. Но никто из владык больше пяти не привел.

Перестук копыт дружно разносился по ночному лесу. Возвращались совсем не с тем настроением, что уезжали, даже лошади бежали веселее и азартнее.

Всадники теперь плотно окружали Еньку, по всем правилам: направляющий, замыкающий. Настороженно осматривая лес, изредка с восторгом оглядывались на свою госпожу…

Глава 3

– …Ты даже не представляешь, какие силы могут сдвинуться с места, какие лавины сойти с гор! Все, что налаживалось веками, все отношения, вера, добрососедство, договора, торговля, кафы, сделки, поручительства!! Понимаешь? Осознаешь? Нет? Это сложно, мать твою, выстраивается веками! Почившая княгиня трудилась, все поколения Шрай, домоправители, управляющие, гильдия купцов, обозники, дворецкие, мажордомы, батлеры! И вот, – тычет пальцем в Еньку, – появляется пичуга, от горшка два вершка, молоко на губах и мозгов ноль – и принимается выпячивать грудь…

Хватц был вне себя. Орал так, что брызгали слюни. У двери торчал капитан, с синим от злости лицом. Енька молчал. Ждал, когда успокоятся. Сразу взрывать открытый конфликт не хотелось: ноль еще, полный ренонс знаний и опыта. Даже в управлении маленькой деревушкой, не говоря уже о большом княжестве…

И черт знает, какие у него права по отношению к высоким дорнам.

– Значит, так, – наконец вынес резолюцию уставший дорн к окончанию реприманда, – в замке, и ни шагу! Безвылазно. Пока я не разберусь с твоей зажигательной джатрой…

Все? Или хочет что-то еще добавить, для веса?

Управляющий, еще раз свирепо полыхнув глазами, наконец развернулся к выходу…

– Скажите, господин Хватц, – набрал побольше воздуха, переходя к главному, – это правда, что Густогай охраняют армейцы Вааля?

– Именно, воевода, – зло потряс пальцем домоправитель. – Можешь представить, какую они теперь задерут цену?

– Никакую, – в лоб огорошил бывший мальчишка. – Домой поедут.

Оба зависли, будто проглотили язык. Дышать перестали. Управляющий пошел пятнами.

– Господа управители, – сделал вид, что задумался, Енька, – лет двадцать назад Аллай чуть ли не лидировал по продаже шкур выдрицы и стегая, и мяса буров. По ячменной муке и прошке. Что, раньше Бора не было? – удивленно оглядел обоих. Чуть подождал, словно ожидая бодрого рапорта о том, что было двадцать лет назад, и продолжил. – Но главное… – подчеркнул, хлопнув ладошкой по подлокотнику, – более шестидесяти пунктов всего торгово-валового продукта… – маленькая пауза, новый обворожительный взгляд, – уголь. Шахты в Густогае. Так?

Все это, конечно, по дороге рассказал Айшик. Лейтенант оказался умным парнем – младшим отпрыском одного из сквайров на западе. Наследство третьему сыну не светило, поэтому с отличием закончил офицерскую школу в Артвуте и пытался строить военную карьеру. После пары боевых операций судьба улыбнулась – его заметил Дихх Брагга, прежний капитан Дарт-холла, и пригласил в княжескую стражу.

Цифры и нюансы уточнял уже у счетоводов. Чернильные души, оказывается, умели вразумительно отвечать и даже конкретизировать по данным в книгах, если задавать им правильные и понятные вопросы.

Не хотел взрывать открытый конфликт? Это так теперь называется?

– Значит, пришла веерохвостая короткоклювка, – наконец обрел дар речи капитан, блеснув эрудицией в знании пернатого мира, – моментально выявила причины и навела порядок, так?

Хватц продолжал буравить своими бусинами.

– Еще раз меня назовут пичугой или короткоклювкой… – начал Енька.

Ни малейшего представления, что тогда. Не ощущал у себя какой-то серьезной власти…

– Она великая княгиня, – ядовито напомнил товарищу управляющий, – не называй ее так, уважаемый Борт. У нее опыт и знания! Как накормить голодных в неурожайный год и дать крышу погорельцам. Как вешать злодеев, давить крестьянские бунты и казнить зачинателей. Как отлавливать беглых рабов в лесах и уберечь деревни от красного мора. Как заставить платить налоги и держать в повиновении уезды. Как строить из смоляка плотины и потом искать тех, кто их сжег… Кого ты учишь?

Уже снизошли до подчеркивания своей незаменимости? Серьезно?

Времена…

И что я должен сделать? Расплакаться?

Конечно, даже представить трудно все нюансы управления обширными землями. Но… Заплатки на мешке не помогут, понимаете? Не спасут! Если не начнете обрубать сучки на дороге… Как бы это сложно ни было.

– Я устал…ла, – признался Енька, поднимаясь. – Завтра еще выезжать рано…

– Куда? – вздрогнул Хватц, не ожидая ничего хорошего.

– В Густогай, – не видел смысла скрывать бывший мальчишка. – Осмотрюсь на месте, что там и как.

Благородный дорн только устало покачал головой. Утомился. Поседел.

Нервно захлопнулась высокая дверь. Экс-мальчишка наконец выдохнул, рассматривая дубовую створку…

Ты нормальный, Енька? Что творишь?

Вместе с мальчишеским естеством исчезли и мозги?

Никогда же не мыслил выше пределов своей комнаты, дорнов обходил за тридевять земель…

Хочешь показательно сдохнуть, похоронив при этом целое княжество?

Жестко не хватало Уалла. Ассайца уговорил выполнить личную просьбу, ибо совсем потерял покой… Несколько дней придется терпеть одному.

Вздохнул, и зашелестел платьем в трапезную…

– Ваше сиятельство? – во дворе козырнул Бруллис, второй лейтенант замковой стражи. – Вы позволите?

Енька с удивлением обернулся. Офицера видел только однажды, и тогда тот показался молчаливо-строгим, не склонным к лишнему трепу. По сравнению с разгильдяистым Эйдом.

Смущен, переминается, за спиной еще пара таких же встревоженных бойцов…

– Эйд Айшик выдворен из замка, – вдруг огорошил, с опаской окинув окна. – По приказу капитана Мешингерра.

– Что? – Енька вытаращил глаза. – За что?!

– За превышение должностных полномочий и невыполнение приказа, – вздохнул лейтенант. – Капитан лично под охраной сопроводил за пределы. Ваше сиятельство, мы понимаем, что…

– Вернуть! – почти заревел Енька. – Сейчас!!

Офицер сразу оглянулся на бойцов – те уже сверкали сапогами через двор к конюшне.

– А капитан? – отрывисто спросил страж.

– Моя забота, – отмахнулся экс-мальчишка, – и впредь, – потряс пальцем, – все увольнения только через меня! Договорились?

Лейтенант щелкнул перчаткой о бацинет и рванул к конюшне вслед за своими бойцами.

М-мда.

Конечно, владыкам обычно нет дела до внутренних рокировок в дружинах – вотчина капитана. На нем ответственность за безопасность и порядок. Но чертов ублюдок нагнул за то, что был выполнен его приказ! Его, Енькин! Неужели полагал, что Енька это проглотит?

Туз в бешенстве. Скор на шаги. Выгнать из княжеской стражи означает жирно перечеркнуть карьеру – сомнительно, что где-то потом возьмут плакатно опороченного вояку. Один путь – в наемники, свободное братство меча, – не стезя для благородного дорна…

Показательный пасс для остальных?

Конечно, весть об искрометном турне к скальникам разбежалась по замку. В Еньке явно видят уже не капризу-маломерку, если отважились на просьбу…

Интересно, за что почившая княжна выставила прежнего капитана?

Выехали с утра. У конюшни дожидалась дюжина бойцов в полном вооружении, с Айшиком во главе. Конюх держал под уздцы статного красавца-скакуна, под дорогим мягким седлом. Лейтенант – сама гвардейская невозмутимость.

– Все нормально? – не выдержал Енька, когда копыта простучали по мосту. – Капитан свирепствовал?

У бравого вояки не дрогнул ни один мускул:

– Пустяки.

Вот в таких парней и влюбляются девчонки. Теряют голову…

А ты, Енька? Когда ты начнешь поглядывать на ребят? Тьфу, черт, прилетело… Пришпорил коня, чтобы никто не успел заметить – щеки почти пылали.

В Семимирье свободными были только вдовы. Или уроды-инвалиды. Или ведьмы. Женщина старше двадцати, как правило, или замужем, или в наложницах. Свобода – как позорное клеймо.

Что дальше, Енька? Еще пара лет, и в тебя начнут тыкать пальцем. Пойдешь замуж?

Внутри сжалось и поплохело…

– Кто такой господин Хватц? – спросил у лейтенанта, чтобы переключить мозги.

– Кузен князя Светича, – ответил Эйд. – Лет двадцать, как здесь…

Енька понимал. Уалл объяснял. Управляющие, начальники стражи, армейские полковники, руководители различных служб, как водится: из высоких дорнов. Или виконтов. У себя дома это круг приближенных к наследованию титула. Не прямые дофины, но дети-братья-дяди баронов, маркизов, герцогов, князей. Не простые дворяне, не укажешь запросто на дверь…

– Почему княгиня избавилась от прежнего капитана?

– Брагга был матерым воякой, многое повидал… – усмехнулся Айшик. – Никого не боялся: ни черта, ни князя, ни самого короля, – улыбнулся воспоминаниям, и со вздохом добавил.  – И никогда не держал язык за зубами.

– Понятно.

Везет Дарт-холлу на непуганых. Или нынешний барин стражи бодр только с ним?

Копыта ходко отстукивали по дороге. Бойцы окружили Еньку, соблюдая четкий строй и внимательно оглядывая обочину…

Переночевали в очередной таверне по дороге. Стражники снова выгнали всех посетителей, но уже никакого кутежа – захлопали дверьми, проверяя дом, и выставили посты. Ужинали по очереди. Оказывается, прекрасно знают свое дело.

Перед сном выбрался подышать воздухом – расправил платье, уселся на крыльцо и по-женски подпер щеку ладошкой. А что? Баба. Звездами любуюсь…

Вздохнул. Звезды яркими россыпями перемигиваются в вечернем небе, в траве приглушенно стрекочут сверчки. У ворот расплывчатым силуэтом маячит фигура солдата, из конюшни доносится чуть слышимая возня. Тихо. Покойно.

Как в княжестве распределяется доход? Куда идет оброк? Товарный налог? Судя по всему – масса не малая…

В конюшне всхрапнула лошадь, детский голос рассмеялся: «Ну-ну, спокойно, милая…» Енька поднялся и лениво прошуршал подолом через двор к распахнутым дверям – бодрый мальчуган с удовольствием чистил громадной скребницей поблескивающие в свете масляного светильничка шкуры: «Как тебе сейчас? Хорошо, правда?» Увидел Енькин силуэт в звездном квадрате входа и смутился.

– Любишь лошадей?

– Это же бернские скакуны, – недовольно пояснил, удивляясь, что не видят очевидную вещь. – Я таких только на лесной ферме хозяина видел.

Оголец явно не догадывался, кого охраняла дружина в таверне, и явно не жаждал отвечать на тупые вопросы какой-то девчонки. Куклу забыла?

– Точно таких? – вдруг спросил позади лейтенант – Енька вздрогнул: ну, блин…

Зачем пугать-то? Девушка! Разве не видно?

– Простите, господин, – парнишка смутился и поклонился, – но такое, – постучал пальцем по ветвистому значку тавро на крупе, – сложно спутать.

До Еньки наконец начало доходить. Удивленно обернулся – Айшик ответил многозначительным взглядом. Затем снова взглянул на мальчишку:

– Где эта ферма, помнишь?

Малец уже осознал, что сболтнул лишнее:

– Что вы, господин… – замялся, побледнел, – может, и напутал, откуда мне знать-то? Мал еще! Лошади, они все на одно лицо… тьфу, морду…

– Не надо, – коротко бросил Енька офицеру. – Не сейчас.

Прошелестел мимо лейтенанта и поднялся по ступенькам в таверну.

– Ваше сиятельство, – догнал Айшик, – по словам Хватца, кони гибли от мыта и сапа, заразившись от коз…

– Не сейчас, Эйд, – приостановился Енька, впервые назвав вояку просто по имени. – Что нам даст пара-другая лошадей? Выкрутятся. Тут другой подход нужен. И завтра – дела поважнее.

– Как скажете, миледи, – поклонился офицер.

Енька закрыл дверь и опустился на постель. Ты не понимаешь, дружище. Дело не в паре лошадей. Вообще не в лошадях…

Подгорный Густогай приблизился к вечеру следующего дня. Отроги Идир-Яш надвинулись, нависая громадой над головой, порывами налетал Бора, северный ветер. Проплыла мимо пара брошенных деревень, с провалившимися от времени крышами и заросшими густым бурьяном дворами. Уже лет десять, как оставили…

У последней деревушки дорогу перекрыл армейский патруль Вааля – четверка солдат в кирасах, десятник поднял руку.

– Кто командует заслоном? – еще издали небрежно бросил Айшик.

– Майор Аатту, господин, – армейцы уступили дорогу, провожая удивленными взглядами княжескую стражу хозяев.

– На месте?

– В штакоре, в центре.

Деревенька приведена в порядок. По договору заслон обеспечивали три сотни солдат – обхоженные дома под казармы, дымящаяся кухня, выстиранное белье на ветру, ряды столов под уличную трапезную, в конюшнях храпят лошади. Чисто, прибрано, подметено – образцовый армейский порядок. Енька с любопытством рассматривал бойцов – стандартные боевые кирасы, бородатые лица, негромкий говор, привычные алебарды в руках.

Вааль содержал пятитысячную армию. В военное время, по идее, должна увеличиться до десяти. Впрочем, такие же обязательства были у каждого княжества.

У Аллая не было армии. Только городская и поместная стража, поддерживающая правопорядок. И княжеская дружина. Тысяча воинов, ходившая к Ясиндолу, была распущена по домам. Нет денег на содержание. Почему?

Навстречу уже торопился командир – успели доложить.

– Добрый вечер, майор, – Эйд небрежно щелкнул о бацинет и представил, обернувшись к Еньке. – Ее сиятельство, княгиня Эния Шрай.

– Миледи! – офицер склонился в поклоне.

Офицеры княжеской дружины по умолчанию считались выше армейских чинов – господский Дом есть господский Дом.

Енька тронул коня:

– Я хочу посмотреть на лес.

Ветер теребил волосы за спиной, беспокойно трепал подол юбки и меховой воротник теплой тальмы. Кажется, он начал привыкать к взглядам. К повышенному вниманию и даже подобострастию. Недолго ныла хандра по холопству?

Лес начинался в паре миль за околицей. Густая стена смешанного тайбола разбегалась в стороны и в глубь, вздымаясь по пологим склонам предгорий. Как старые латы, изъеденные ржавчиной, – тут и там виднелись группы высохших деревьев, распластавших сухие колючие ветки… Дром.

– Лес болен, – вздохнул Айшик. – Мертвечина поражает живое, и животные теряют разум…

– Насколько это опасно? – с тревогой спросил Енька.

Лейтенант обернулся к майору – тот с готовностью доложил:

– Раньше было массово, но в последние годы устоялось… – слегка усмехнулся, – видимо, поняли, что нельзя, – чуть помолчал и добавил. – Но и сейчас, почти каждые сутки, какой-нибудь одинокий бур или таежный тигр пытается покинуть чащу и пробиться в живые земли, – кивнул за спину на околицу. – Нам приходится их сжигать.

Через поле вдоль леса тянулась цепь дозорных, на одинаковом расстоянии друг от друга. Ваальцы не зря ели свой хлеб.

– Насколько он большой? – задумчиво спросил Енька, глядя на лес.

– Более тысячи акров, – ответил майор, – если с дальней восточной марью.

Енька помолчал, еще раз окинул взглядом бесконечный ковер зелено-ржавого массива и развернул коня:

– Ладно, достаточно.

Что-то совсем нехорошо…

Десять с небольшим лет назад в шахтах вдруг появились уммы. Очевидцы рассказывали: истошные вопли носились по бесконечным штольням, и кровью заливались стены…

Люди бросили шахты. Ушли. И вместе с ними, спасаясь от нежити, спустились горные звери. Густогайский лес оказался переполнен – теперь хищник выслеживал хищника – и все чаще нападал на людей.

Когда-нибудь перегрызли бы всех более слабых, и зеленый баланс восстановился – но уммам оказалось мало шахт. И однажды ночью они спустились в лес…

Лес обезумел. И бешеные звери ринулись на деревни…

А ведь здесь добывали антрацит. Лучший уголь во всем Семимирье – его продавали даже в Диору…

– Думаете, сможем вернуть шахты? – спросил по дороге назад Айшик.

– Хотя бы очистить лес… – вздохнул Енька.

Говорят, в Рашире умеют лечить лес. Может, и бред. Разве кто-то поверит ведьмам?

Деревья за обочиной укоризненно шелестят листвой, посматривают вечерними тенями…

Переночевали в Северьке, небольшой станице, с лавкой и комнатой для гостей, и с утра снова выдвинулись в путь. Болела голова, мутило желудок, но ничего не сказал лейтенанту – пройдет. На следующей остановке на ночлег, на большом постоялом дворе солидной слободы, наткнулись на местную стражу. Воины вытаращились на дружину и быстро ретировались, но спустя десять минут в таверну заявился запыхавшийся местный сквайр…

Енька как раз ковырялся в тарелке за одним из столов – стража расположилась за другими, аккуратно постукивая ложками, дабы не мешать высоким господским думам. Дверь открылась, и один из бойцов скромно уведомил, что сквайр Полесицы просит приема… Пропустить?

Черт. Только этого не хватало. Совершенно нет настроения общаться с местной аристократией, да и чувствовал себя неважно. Но не прогонять же благородного дорна?

Местный барин оказался невысоким и грузным, бойко подкатил к столу и, не тратя слов понапрасну, пригласил к себе в поместье. Дабы высокая княгиня могла нормально поужинать и по-человечески почить.

Мать твою! Енька понятия не имел, как реагировать. Согласиться? Ужасно не хочется. Отказать? Как увяжется с правилами вежливости? Может, у князей вообще принято останавливаться не в дорожных тавернах, а в благородных домах? И откровенное предпочтение постоялого двора попросту унизит местного сквайра?

Вздохнул и кивнул. С первых дней ссориться, показательно демонстрируя заносчивость, было глупо. Айшик напрягся, охрана отодвинула тарелки…

– Настоятельно прошу не усердствовать, – порекомендовал офицер на выходе дорну. – Госпоже надо выспаться, сегодня был трудный день.

– Эйд… – обиженно засопел в ответ пан.

Поместье Лиоль было аристократичным. П-образный двухэтажный особняк с колоннами на входе, тополиная подъездная аллея. Владычицу Аллая встречало на ступенях все население: худенькая приятная доресса, важный десятилетний наследник, вовсю пытающийся казаться взрослым, и девчушка лет пятнадцати. Ниже у ступеней выстроились караулом человек семь слуг. Княжеская стража дружно простучала копытами по аллее и притормозила у ступеней – Енька шустро спрыгнул, чтобы вежливый дорн не успел подать руку (понятия не имел, как приземляться с чужой помощью), и прошелестел платьем ко входу, пытаясь быть спокойным.

Это было трудно. Неестественно. Чувствовал себя… королевой, с головы до ног облобызанной тысячью подданных. Выше некуда. Но если бы, к примеру, на ступеньках оказался Бугхтуз, сквайр Городеи, – вряд ли смог бы что-нибудь из себя выдавить: сильны в нас втравленные с детства шаблоны…

– Моя супруга Рия де Лиоль, хозяйка Лиоля, – представлял семейство польщенный хозяин, – сын Рикки и дочь Шаюль… – вся шеренга хостес, вместе со слугами, низко склонилась.

Леди должна быть элегантной и надменной. К черту «должна»! – Енька понятия не имел, как выглядит со стороны. Наверное, просто уставшим. Пожилой слуга распахнул двери, взволнованная хозяйка радушно пригласила в дом.

Длинный стол ломился от еды. Слуги таскали все новые и новые блюда – когда только успели? Снова длинная пауза – все чинно ждут, будь неладно это внимание… Аккуратно отрезал тонкий ломтик от аппетитного лечона, переместил на тарелку и откусил кусочек – все наконец зашевелились…

Через пару минут расслабился – семья деревенского сквайра еще меньше него разбиралась в этикете, и сами со страхом боялись запутаться в дюжине вилок и ножей. Слава богам, в доме первого ловеласа королевства успел нахвататься многого…

Снова замутило в желудке, прекратил жевать, чтобы успокоилось. Но тошнота неожиданно поднялась вверх, и…

В глазах потемнело, стол закружился перед глазами, слабеющая ладонь схватилась за скатерть – со звоном посыпались на пол тарелки и чашки…

Последнее, что запомнилось, – белые перепуганные лица…

Сознание плавало в черной мути, изредка проявлялись старые, давно забытые картинки… Как-то в детстве разбил тарелки, и старший Браазз запер его на сутки в чулане, где водились только крысы и громадные черные пауки. Он сидел у двери, дрожал и смотрел на узенькую полоску света под дверью. «Жени-ик, ты как?» – изредка подбегала Весянка, закрывая эту маленькую черточку света, и пыталась просунуть кусочек хлеба или разрезанный ломтик кислого яблока. А он все сидел, слегка покачиваясь, и молчал. «Женька?» – вздыхала Весянка, и через какое-то время доносились ее грустные удаляющиеся шаги…

«Если кто-то попытается покинуть дом, убить на месте! – прорывался разъяренный рев Эйда. – Перекрыть выходы, пропускать только лекарей!» Потом снова наваливалась темнота…

Через какое-то время муть немного рассеялась и проявила пару незнакомых лиц, в белых лекарских колпаках, – кто-то старательно поит из чашки, осторожно поддерживая за затылок. И снова тьма…

«Вы умрете. Все. Понимаете это?» «Эйд… – плачущий навзрыд голос, через год или два. – Есть еще одно средство, самое последнее…» Неразличимый шепот. «Что-о?! – бешеный рык. – Тут все выжили из ума?!» Тьма. Еще год…

И вдруг – легко. Хорошо. Расслабленно…

Сознание проясняется, фокусируется… – черные пристальные глаза под низко надвинутой на лоб полоской платка – и тонет в сладкой неге…

Енька пришел в себя и открыл глаза.

– Ваше сиятельство! – наклонился сверху Айшик. – Как себя чувствуете?

Енька осмотрелся – просторная спальня, широкая постель, два больших окна, свет, день. На диване доресса, с опухшими от слез глазами, ее успокаивающе обнимает дорн. Два стража у дверей. Все испуганно смотрят.

– Что со мной было?

– Не знаем, – сжал зубы лейтенант. – Но разберусь, даю слово.

– Стоп, Эйд! – приподнял ладонь Енька. – Хозяева не виноваты! Я еще вчера почувствовал…ла себя плохо, – кивнул в сторону дивана. – Зачем ты так с ними?

– Ваше сиятельство! – немедленно заплакала маленькая женщина, муж ласково прижал ее за плечи. – Я сама готовила, с кухаркой! Никто не мог…

– Кто мне помог? – остановил поток слез Енька.

Все сразу странно замолчали и испуганно переглянулись. Айшик нахмурился.

– Где она? – продолжал Енька.

– Ваше сиятельство! – умоляюще подскочила хозяйка – Эйд хмуро оглянулся, и она снова боязливо опустилась на диван. – Она никому никогда не причинила зла! Только помогает, лечит! Поверьте! Я готова…

– Здесь, – нехотя перебил ее офицер. – Я задержал. Привести?

Енька кивнул.

Через минуту дверь открылась, и зашла она. Та самая, черноглазая. В низко надвинутом на лоб платке. Не старая, в темном, наглухо задрапированном крестьянском зипуне, с острыми темными глазами…

У них у всех такой дерзкий, вызывающий взгляд?

Первый раз в жизни видел ведьму.

– Как вас зовут?

– Мелисса, высокая госпожа, – по-простому поклонилась она.

– Что со мной было?

Черноокая пожала плечами:

– Недуг…

– Вы бы не смогли помочь, – не уступал Енька. – Если бы не знали причину.

Ведьма не ответила, осмотрительно оглянувшись на остальных…

– Оставьте нас наедине, – догадался бывший мальчишка.

Все, один за другим, покинули комнату, лейтенант испытующе посмотрел на темноглазую и закрыл за собой дверь.

– Вчера был только первый зов, высокая госпожа, – приглушенно начала вештица, когда стихли шаги с той стороны. – Приступы будут повторяться чаще, и каждый раз сильнее. И тогда… – она вздохнула, пронзительно глянув прямо ему в глаза. – Даже я не смогу помочь.

– Что со мной? – похолодел Енька.

– Робкий весенний цветок не может удерживать в лепестках шипастый орех кардула, – вдруг ответила с грустью, – как нежное тело девушки – душу воина…

Будто боевой топор упал на голову. Енька побледнел.

– Два сильных начала схватились между собой, – пояснила ведунья. – Женское и мужское, – покачала головой, – так не бывает. Пусть даже и с помощью черной магии. Если стать не дарена кровью родителей, то душа получает стать под суть – вы должны бы напоминать тигриц из низин Бароу…

Енька оторопел. Кто не слышал сказки про багриц? Женщины-воины, под два метра ростом, широкие в кости и крепкие руками, презирающие мужчин…

– Женская же – дарит привлекательность, – продолжала черноокая. – Нежность, хрупкость и мягкость. Как у вас… – печально вздохнула. – Простите, госпожа, но победить должно что-то одно. На вершине Оруэй нет места двоим. Если воин – значит, забудьте про красоту и женственность. Если женщина – выбросите свой меч…

Енька с трудом дышал. Казалось, даже воздух потяжелел…

– Отпустите меня, – попросила Мелисса, прижав ладони к груди. – Я всего лишь лечила людей. И никогда не творила зла…

Что представляет собой мир? Трамплин испытаний? Ристалище для богов? Шапито для фигляров и скоморохов?

Что делать, если отсутствует выбор?!!

– Откуда сила… – наконец с трудом выдавил, – в женском? Я ведь никогда…

Что-то прошелестело по комнате, мягкое, тихое и почти незаметное. Глаза Мелиссы потеплели.

– От инициированного цветка черного Ааля, под вашим сердцем, – виновато улыбнулась, прямо ему в глаза.

– Что?! – подскочил с подушки Енька. – Я ведьма?!!

– Вы могли бы стать ведающей матерью, высокая госпожа, – поклонилась вештица. – Если бы решились пройти обряд. Не будь вы так высоко, я бы добавила: «сестра».

Енька упал обратно на подушку. В комнате зависла пауза…

– Госпожа? – спустя минуту кашлянула черноокая.

– Я не могу тебя отпустить, Мелисса, – ровно проговорил Енька. – Прости.

– Клянусь, – испуганно хлюпнула ведунья. – Никому, нигде, никогда, ни единым словом…

– Ты мне нужна, – перебил, безучастно разглядывая потолок. – Понимаешь?

Когда ты так изменился, друг? Ты больше не спрашиваешь согласия у людей?

– В замке? – испуганно выдохнула крестьянка. – Я?!

Енька молча кивнул.

– Как прикажете, госпожа, – растерянно поклонилась Мелисса. – Позволите забрать с собой мои травы?

– Тебе помогут.

К вечеру выехали, благо Дарт-холл был уже недалеко. Провожало все семейство, в душном молчании – надо же такому случиться… Именно в их доме. Что будут помнить люди? Что останется в памяти у самой княжны? Хозяйка постоянно вытирала платком красные глаза.

Лихо.

– Лечон был превосходный, – утешил напоследок Енька, чтобы хоть немного смягчить обстановку.

Копыта застучали по тополиной аллее, лейтенант ухмыльнулся. Утешил. Прозвучало как издевка. Напряжение висело в воздухе, бойцы со страхом оглядывались на скромно державшуюся позади всех Мелиссу, закутанную в теплый крестьянский шушпан.

Каков твой выбор, Енька? Ты ведь не сможешь затянуть это надолго. Хоть и забрал с собой настоящую вештицу…

В замок прибыли поздно ночью. Охрана бодро распахнула ворота, сразу появился встревоженный Бруллис: «Чего так долго?»

– Позаботься о ней, Эйд, – кивнул на ведунью Енька – лейтенант привычно щелкнул бацинетом.

Стражники все чаще вели себя с ним как с командиром, а не как с девушкой.

Выбор очевиден, Енька?

___________________________________

Тузы, наверное, устали удивляться. Но их все равно пробрало:

– Что-о?!

Вытаращенные зенки могли бы поджечь замок.

– Сейчас я прошу только ту тысячу, которая вернулась из Ясиндола, – спокойно и вразумительно прояснил картину Енька. – А через две недели…

–Половина вернулась! – рявкнул капитан.

– Шестьсот семьдесят два человека, – поправил бывший мальчишка. – Остальных добрать из тех, кого готовили…

– Где готовили?! – все более распалялся начальник стражи.

– Хватит пустой болтовни! – рявкнул в ответ, не выдержав, Енька. – Прошлый комендант Дарт-холла тренировал рекрутов, в полевом лагере у Юльды! Каждый год! С западных, южных, восточных уездов! Где они сейчас? По домам? Соберите! Сложно?

Трое тяжело дышали, глядя друг на друга. Впервые в жизни допустил такой тон с высокими дорнами. Приехала девчушка и начала учить седовласых благородных господ. В груди стучало.

Они серьезно полагали, что молоденькая наследница Аллая не станет вникать в известные факты? Окажется дурой? Попросту утонет в новом шикарном быте – платьях, танцах, кавалерах?

– Ты хоть представляешь, чего хочешь? – попытался взять себя в руки управляющий. – Полевые лагеря, палатки, обозы, оснащение, оружие… В солдатики захотелось поиграть? А сколько это будет стоить? У Дарт-холла нет денег!

– Используйте то золото, что платим за охрану Ваалю, – отрикошетил Енька. – Очистим лес, и заслон будет не нужен. В крайнем случае, выставим свой.

– У нас нет обученных людей… – начал капитан.

– Так обучите! – взорвался экс-мальчишка – до смерти надоел этот надуто-брюзжащий олень. – Чем вы занимаетесь, капитан? Армии нет, подготовки нет! Убиваете мозг пятидесяти ветеранам, которые и без вас отлично знают свое дело?

В комнате повисла ошарашенная пауза.

– На капитане контроль за всей поместной стражей Аллая!.. – взвился Хватц, нервно сжимая и разжимая ладони.

– Это сложно, – с сарказмом кивнул Енька и вздернул палец. – Контроль!

– Если вы сомневаетесь в моей компетентности… – побагровел начальник стражи.

– Я сомневаюсь в вашей целесообразности, – перебил экс-мальчишка, пытаясь успокоиться. – Вот и займитесь делом, чтобы не было сомнений.

Напряжение буквально звенело в ушах. Оба выскочили из зала, с треском захлопнув дверь. Енька устало опустился на диван. «Целесообразности», надо же. Где нахватался, у де Броза?

К черту. Надоело. Политика, которую сложно понять. Ни хрена не делать, и пусть все катится к чертям? Ведь катится же. Не первый год…

К вечеру наконец вернулся Уалл – Енька вздохнул с облегчением и немедленно затащил к себе: «Ну?!»

– Отца не видел, говорят – приказчик где-то в уезде. Мать стирает и развешивает белье. Старший ходит в латах, в городской страже. Средний стругает бревна. Младший учится кузнечному делу, у кузнеца на вашей улице, Килху, кажется… Был еще один малец, сто лет назад, – усмехнулся, глянув на Еньку, – боец, палки любил. Сбежал. Исчез. Может, на привязи где-нибудь, а может, медведь подрал…

– А сестра? – не поддался на провокацию Енька. – Весянка?

– Сестру не видел, – вздохнул ассаец. – Но слышал – расцвела, красавица, городские холостяки частили на вашу улицу…

– Где она? – побледнел Енька.

– Вечерком с кузнецом пропустили по кружке, в корчме, – понизил голос друг. – Так вот… – почесал задумчиво затылок, – карета останавливалась, у твоего дома. Ваш сквайр, Бугхтуз, кажется. После этого и исчезла.

– Бугхтуз забрал?! – вспыхнул Енька.

– Нет, – покрутил головой Уалл. – Твои услали куда-то, от греха подальше. Снабдили деньгами и…

– Куда? – обомлел бывший мальчишка.

– Килху не знает, – пожал плечами горец. – Поговаривают, твои тоже… Барин ведь и пытать может. Отправили в свободное турне, чтобы не испортил пан девушку.

Енька тяжело засопел, тарабаня пальцами по подлокотнику. Блестящие волосы рассыпались по плечам, изящный каблучок нервно отстукивал по паркету…

– Надо найти ее, Уалл, – наконец просительно взглянул на ассайца.

– Как? – согласился горец.

– Не знаю… – снова ушел в задумчивость Енька.

– Что-нибудь придумаем, – хлопнул по колену друг и поднялся. – Слышал, ты тут маневры устраиваешь? Крестьянам жить не даешь?

– Отстань, – раздраженно отмахнулся экс-мальчишка.

– Настоящую ведьму притащил? – улыбнулся садист. – Прямо к себе домой?

– Убью! – предупредил изувера.

Перед сном решил проведать Мелиссу. Вештица из всех предложенных лейтенантом хором выбрала угловую башню: стремилась к уединению. Или попросту не хотела мозолить глаза. Пересек двор, уже довольно привычно отвечая на поклоны – обслуги в замке два-три десятка, не больше, – и закрутился по винтовой лестнице вниз.

Полуподвал, у потолка – маленькие зарешеченные оконца. Просторная комната с низким сводчатым потолком – всюду развешаны сушеные травы, какие-то сморщенные плоды, крючковатые коренья, на столах – банки-склянки, деревянные короба, в углу – зачем-то куча соломы. У стены – постель, аккуратно застеленная меховой верюгой. Ведунья возле низенького столика, что-то рассматривает в свете масляной лампы. У другой стены на стуле настороженный стражник со взведенным арбалетом хмуро наблюдает за манипуляциями…

– Шутка?! – опешил Енька. – Чья идея?!

Боец подпрыгнул и чуть не выронил арбалет, Мелисса оглянулась и склонилась в поклоне.

– Господина лейтенанта, – смущенно забормотал вояка, – мало ли, вдруг вытворит что…

– Передай господину лейтенанту, – холодно порекомендовал Енька, – что «вытворю что» я, и не «мало ли», в сторону его лейтенантской задницы.

Страж подхватил арбалет и бочком по стене быстро скользнул к выходу…

– Ничего, высокая госпожа, – снова поклонилась вештица. – Он не мешал, смешной такой… – улыбнулась. – Я привыкла.

– Что-нибудь надо? – снова осмотрелся, пробежавшись взглядом по банкам-склянкам. – Не стесняйся, Мелисса.

Как быстро он стал княжной.

– Только разрешение выходить, – вздохнула и пояснила. – В лес. Иногда далеко, к горам. Всего этого… – жестом обвела травы и корешки, – мало. Многое надо искать. Чистик, трипестик, кардул растут только в горах… горе-цвет – на кладбищах, лишай-вонь – в болотах… Сердце и печень льдицы также, зубы таежного добра…

– Я скажу Айшику – выделит охотника-следопыта, – кивнул Енька. – Присмотрись к ребятам, может, есть не из пугливых? – по-мальчишески почесал затылок. – Приставили бы на постоянно…

– Благодарю вас, высокая госпожа, – улыбнулась ведунья. – Я сама.

Никогда не предполагал, что дорога сведет с ведьмой. С детства наслышан баек, одна другой страшней. Не верил, что еще остались…

Бытовало мнение, что всех истребил еще дед королевы Айхо. Ведьм убивали повсеместно, не только в Семимирье – расчленяли, четвертовали, сжигали. Со страхом шептались о лютой демонской силе, морах, жутких болезнях и проклятиях…

Люди испокон веков боялись тех, кто обладал неведомыми знаниями и силой.

На следующий день с самого утра начали прибывать крестьяне-армейцы. Те шестьсот с лишним, что вернулись из Ясиндола. На своих лошадях, группами от каждой деревни. В открытом поле за городом застучали топоры, начали подниматься палатки, натягивались шатры для трапезной, прачечной, вбивались сваи под загоны для лошадей. От арсенала потянулись подводы со снаряжением и оружием.

Повышенный тон добавил энергии капитану? Или все-таки взяла верх ответственность вояки?

К обеду прибыл полковник Демиссон, сквайр Североречья – самого крупного города Аллая. И по совместительству – командующий армейскими подразделениями княжества. «Ваше сиятельство! – выверенный полупоклон. – Не извольте беспокоиться, армия в точности выполнит все, что вы прикажете.» Енька кивнул, машинально одернув юбку и задумчиво улыбаясь вслед – мда… Три слова, и ему уже понравился этот седой, по-военному подтянутый дорн. Глава крупнейшего уезда Аллая. Может, он все-таки прав в своих начинаниях? К черту сомнения? Не всем по душе это медленное сползание в никуда?

Платье еще раздражало, своими многочисленными несовместимыми с мальчишеским взглядом вещами, но уже начало приобретать какую-то естественность. Как шпоры. Вроде мешают, звякают, цепляются, особенно когда сбегаешь по лестнице, – но разве кто-то жалуется? Нет, естественный, привычный атрибут повседневного быта.

Мужчины всегда косятся на грудь – лихорадит их этот элемент, не дает покоя. Заснуть не могут. Незаметно оглядываются на плавный овал задницы… Первые дни бесило. Хоть и понимал их интерес. Раздражающий фактор присутствует, никуда не делся. Но все меньше обращаешь внимание…

Разве не для этого как раз подчеркиваются эти плавные овалы?

Утреннее пробуждение уже в какой-то мере даже доставляло удовольствие. Умелые девчонки-юнгферы мягко помогают умыться, тщательно расчесывают и заплетают волосы – а он сидит, зажмурив глаза, как кот на солнышке… Потом надевают платье, затягивают талию, расправляют юбку, защелкивают в ушах сережки и за шеей кулончик.

В зеркале скромно смотрит сдержанная принцесса. Если такие бывают. Хоть сам любуйся. Терпеть не мог кринолина или многочисленных подъюбников, поэтому всегда выбирал что-то походно-дорожное, строгое и не яркое. Но все равно выглядел притягательно…

Любуйся, пока есть чем. Не забудь про выбор.

После обеда Уалл скрытно-приглашающе махнул в сторону апартаментов – Енька удивленно зашуршал к лестнице – что за секретность? На улице нельзя?

В комнате навстречу поднялся незнакомый пожилой дорн, с седыми висками и короткой эспаньолкой, в темном, наглухо застегнутом сюртуке…

– Господин Руэр, – представил аристократа ассаец. – Глава сыскной службы Юльды, и дознавательского ведомства всего западного округа Аллая.

Енька позеленел и выволок Уалла обратно в коридор: «С ума сошел?! Узнают! Два плюс два сложить несложно!» «Как? – зашипел в ответ горец. – Кто осмелится сунуть нос в личное хозяйки? – потряс пальцем. – Даже если придет в голову… – рубанул ладонью, – у твоих был сын! Понимаешь?! Сын! А ты девушка! Все! – перечеркнул крест-накрест. – Не катит! Конец домыслам! И потом… – вздохнул. – Ты знаешь способ лучше?» Енька тяжело засопел и потупился. «Поверь, никто в обозримых землях, – вдруг добавил друг, улыбнувшись, – не предполагает, что ты из простонародья, – многозначительно вздернул палец, – никто! – усмехнулся, покачав головой. – Поведение не катит». Это твое поведение не катит, чертов олух…

– Простите, господин Руэр, – извинился Енька, вернувшись в комнату. – Дело несколько личное…

– Конечно, госпожа, – поклонился господин. – Ваш защитник объяснил, в двух словах. Необходимо найти девушку по имени Весянка, ранее проживавшую в городе Городея, в семье приказчика, на Обозной улице. Правильно?

– Верно.

– Я могу выяснить все необходимые подробности в Городее?

– Конечно.

Вечером заявился капитан и нейтрально доложил, что офицеры ожидают в приемном зале. Енька никак не мог понять, глядя в его безучастное лицо, – яд? Ожидание оглушительного падения? Или действительно хочет помочь?

Никогда не доводилось убеждать людей. Тем паче, благородных дорнов. Пару месяцев назад мечтал стать воином-мечником – а теперь держит речь перед отцами-командирами. Куда тебя вечно заносит, Енька?

В просторном колонном зале собрались чуть больше тридцати вояк – лейтенантов-полусотников, капитанов-сотников, майоров-центурионов. Господа офицеры считали своим долгом представиться новой княжне. Енька страшно волновался и смущался.

– Уммы не нападают в окрестностях Ясиндола, или дозорных постов на Идир-Яш, или на контрабандные торговые караваны, – после короткого приветствия сразу перешел к главному. Не хотелось, чтобы возраст и девичья внешность затмили суть того, что хотел сказать. – Это известные факты. А знаете, почему? – обвел взглядом присутствующих – все, естественно, молчали. Даже если знали ответ. – Да потому, что боятся! – чуть помолчал. – Не раз получали отпор, не раз мерзости из недр вспарывали животы и надирали зад, – чуть возвысил голос. – Уммам ведом страх! Слышите? – короткая пауза, и проникновенно. – Их нельзя бояться, понимаете? – вздохнул. – Никак.

Люди молчали, смотрели, слушали. У кого-то из тех, кто постарше, в глазах читалось одобрение, у кого-то – недоверие или скепсис. У молодых – больше мужского любопытства и восторга красивой девчонкой. Если бы не был их княжной – давно посыпались бы шуточки…

– Способ борьбы известен, никакой тайны, – продолжал Енька. – Так же, как и с одержимыми зверями. Не подпускать близко. Рогатины, копья, алебарды, протазаны. Держать на расстоянии, не позволять укусить, – снова обвел всех в зале. – Отработайте это, за неделю. Как держать линию цепи в густом лесу, не разрываться, не терять друг друга из вида. Сигналы взаимодействия и оповещения, – в глазах молодых начало просыпаться удивление, от военной лаконичности из девичьих уст. – Через неделю выступаем, – кивнул полковнику. – У меня все.

– Благодарю вас, Ваше Сиятельство. Позволите? – командир дождался кивка и обернулся к остальным. – Господа! С утра – подгонка лат, экипировки, построение – в полдень. Всем командирам проверить личный состав, доложить…

Енька быстрыми шагами покинул зал, под удивленно-одобрительными взглядами офицеров. «Жжешь! – шепнул на выходе Уалл. – Хочешь влюбить в себя всех мужчин? Или получить офицерское звание?» «Хочу укоротить язык одному оболтусу, – огрызнулся Енька. – И еще двоим заодно…»

Уалл вчера нажрался до поросячьего визга. Вместе с Айшиком и Бруллисом, в таверне в Дартице, городке рядом с замком. Как быстро меняется время – неделю назад благородные дорны только хмуро косились на личного телохранителя княжны. Теперь – не разлей вода. Даже не обращают внимания, что Уалл не из дворян.

Енька завидовал. Черной завистью. С каким бы удовольствием сам расслабился в какой-нибудь проходной таверне, в хорошей компании. Сбросил бы накопившееся напряжение и нервы…

Забудь. Девушки не жрут водку и эль. Больше никогда не будет у тебя хороших мужских компаний, Енька…

Целый день колесил по полю, наблюдая за тренировкой бойцов. Среди луговой травы все выглядело великолепно – ровные цепи, доспехи, копья, никаких проблем. Хоть ворха вызывай на бой. Но как только ровные шеренги ныряли в чащу – все, фраасин дром. Конец порядку. Цепь выгибалась, кто-то отставал, кто-то вырывался вперед… Переклички помогали слабо. К вечеру бойцы вымотались: сорок килограмм на плечах – хорошая проверка выносливости.

К вечеру вдруг прискакал камердинер Йозз и доложил, что в замке ожидают аудиенции два дорна, и один из них ранен… или болен – не понятно.

– А я здесь при чем? – удивился Енька. – Я что, дом милосердия?

Великие северные Дома никогда не отличались добротой, благотворительностью или состраданием. Нет денег на лекаря? Иди к знахарке. В замке предоставят лазарет разве что в карцере.

– Заявили, что ответят только вам.

Оба стражника за спиной напряглись – охране не по нраву незнакомцы, требующие личной встречи с госпожой.

– Мне показалось, Ваше сиятельство, что они только что оттуда, – кивнул слуга на далекую дымку Идир-Яш.

Контрабандисты? Час от часу не легче. Если Йоззу кажется – будь уверен, это не кажется. И что теперь?

– Арестовать? – загорелись бойцы.

– Ладно, посмотрим… – пришпорил коня Енька.

Оба ждали в приемном зале. Крепкие, в мятых потрепанных кожанах дворянского покроя, на боку дорогие клинки. Изнуренные лица, один поддерживал под руку второго – раненный бледен и измучен, но держится. Уалл не спускал с обоих глаз.

– Если наши слухи не врут, – издалека заявил один из них вместо приветствия, – то нам здесь помогут.

– Какие слухи? – не понял Енька, без особого любопытства разглядывая непрошеных гостей. Дорны. Воины. Обессилены. Бывало-искушенные, привычные к неудовольствию окружающих, колючие глаза, короткая армейская стрижка. Мечи, боевые квилоны. Больше ничего.

– Закрытые, – хрипло ответил раненный и закашлялся. Напарник небрежно пробежался по Еньке и задержался на лице…

Что? Платье не нравится? Или баб не любишь? Что-то теплое вдруг родилось в районе груди, отдалось мурашками на спине и сбежало вниз… Еньку бросило в жар – мать твою!!! Серьезно?! Сразу оглянулся:

– Мелиссу сюда, живо! – подскочил и подхватил под другую руку. – Что с ним?

Один из бойцов хлопнул дверью и загремел прыжками по лестнице…

– Яд, – удовлетворенно улыбнулся первый и посерьезнел. – Вирига. Еще вчера. Обычные лекари не помогут.

– Прости, сестра, – выдавил умирающий, пошатнувшись – Уалл поддержал за спину, все поняв с полувзгляда, и помог опустить на пол.

– Откуда? – заволновался Енька.

– Из Диоры, – чуть слышно шепнул дорн, оглянувшись на стражников. – Нас ждали, пришлось уходить через горы…

Вот так, Аллан де Броз. Ты погиб, но оказывается, не совсем… И мы наверняка не раз еще встретимся, на случайных перекрестках пути…

Через минуту в зал влетела Мелисса и, сразу сориентировавшись, склонилась над умирающим.

– У него не… – раздраженно начал второй.

– Заткнись, – коротко обрубила – воин от неожиданности захлопнул рот. Пару секунд шевелила губами, прикрыв веки и что-то отсчитывая про себя, потом открыла глаза. – Вирига или одинец?

– Вирига… – ошарашенно ответил дорн.

Быстро оглянулась на бойцов:

– Подняли, живо! – стражники, суетясь и толкаясь, кинулись поднимать раненного. – Аккуратно! Не шевелить, не гонять кровь по венам! – оглянулась на второго. – Ты тоже.

Процессия ускоренно двинулась за двери, рыцарь изумленно оглянулся на Еньку:

– Ведьма?!

Енька развел руками. Воин удивленно покачал головой и выскочил следом.

К утру обоим стало легче. Переместили в гостевое здание, и Енька с головой ушел в подготовку.

С каждым днем боевые порядки держались все слаженнее и ровнее. Уверенно собирались в кулак, в случае вероятного нападения, и вновь равномерно разворачивались в цепь. Офицеры охрипли от криков, добиваясь более четких и собранных действий своих бойцов.

Управляющего и капитана не видел. Но подводы с провизией приходили вовремя, кухни дымились, лошади кормились, лагерь снабжался дровами. В барских хоромах и казармах по вечерам топились камины и печи, не смотря на брюзжание и недовольство – свое дело знали.

Енька волновался. Переживал. Мальчишка из простонародья, поднял тысячу войск, и повел на войну… Стукнулся головой? Крышу снесло, от собственной княжистости?

Тебе учиться надо, придурок! Разобраться во всех нюансах управления, и потом уже…

Через несколько дней Йозз доложил, что оба дорна чувствуют себя значительно лучше, и передислоцировались в господскую трапезную, где выжрали два галлона отличного выдержанного вина. Енька улыбнулся – королевских рыцарей не изменит и сам господь…

– Дай им все, что хотят, – попросил Йозза.

Бережливый камердинер глухо взвыл и с тоской закатил глаза к потолку…

Княжна. От горшка два вершка, но почему-то, по каким-то странным превратностям судьбы, выходит естественно…

Он начал привыкать. К замку, дружинникам, служанкам, и больной голове, от всего этого. К платьям и плетению волос. Ходить не широкими, размашистыми шагами. Руки держать не в карманах, а аккуратно придерживать юбку. Ощущать взгляды – от почтительных до хмурых. Завидовать Уаллу, надирающемуся в таверне с Айшиком и Бруллисом. И сидеть по вечерам одному у камина, скрестив руки на коленях, и неподвижно уставившись в огонь…

Через неделю армейские подразделения выступили в Густогай, поднимая густую завесу пыли на дорогах. Енька отправился вместе с ними, облачившись в свои облегченные изящные латы, и затянув пушаль вокруг бедер.

Глава 4

Выглядело серьезно. Величественно. Длинные колонны с пиками, бряцая латами и поднимая пыль, собирали всех крестьян в деревнях у дороги: «Куда? На нас напали?» «Говорят, новая княжна Густогай освободить хочет…» «От уммов? Божечки! Полягут!» «Тихо! Кажись, вон она сама, на лошади!» «Где?» «Вон, где дружинники… видишь?» «Батюшки! Молоденькая какая, краси-ивая…»

На дороге вся величественность и закончилась. В первой же попытке прочесать густогайский лес полегло четырнадцать человек – пара разъяренных роголобов смяла левый фланг, будто детскую игрушку. У Еньки ком застревал в горле, когда смотрел на изувеченные трупы под пропитавшимися кровью покрывалами…

Как тебе? Любуйся. По твоей вине.

Ваальцы не вмешивались, издали наблюдая за действиями местных армейцев.

Командор Демиссон собрал в своей избе всех майоров и сотников – не спали до полуночи, обсуждая и взвешивая силы. На утро заявился к Еньке:

– Ваше сиятельство, – сдержано поклонился. Наверное, даже в полыхающем доме флегматично поклонится и вежливо предложит покинуть помещение. – Мы все равно не охватим ширину массива целиком, – неторопливо разложил на столе огромную карту. – Недостаточно людей. Разрыв в цепи слишком велик.

Енька молча смотрел на карту. Зеленая зона дремучего урмана длинной полосой стлалась вдоль гор, взбираясь северным краем высоко на отроги.

– Предлагаете свернуться? – спросил наконец мрачно.

– Что? – удивился командир. – Ни в коем случае. Это война, – пожал плечами, – кто первый уступит, тот и проиграет. Мы предлагаем вот что… – двумя руками оперся о стол, разглядывая зеленую полосу. – Прочесывать лес частями. Цепи сделать двойными, на расстоянии пяти шагов друг от друга, и сократить дистанцию между звеньями. Тогда в случае прорыва повысится оперативность помощи от соседей.

Уалл за спиной Еньки косился на карту. Не имел права самостоятельно открывать рот при высоким дорне. Чего не скажешь об Айшике:

– Звери перейдут в уже прочесанные квадраты, – усомнился офицер. – Это как бесконечная игра в шахматы.

– Звери не шахматисты, лейтенант, – спокойно отшил полковник. – Охотники убеждены: основная масса уйдет в восточную марь, отдельные постараются прорваться к своим норам-берлогам. Но, – согласился, – будут и такие. Их придется отлавливать отдельным отрядам.

– Делайте, – прекратил спор Енька, глядя на карту. – Что угодно, лишь бы погибших было меньше.

Когда солнце поднялось над вершинами Идир-Яш – вновь застучали боевые барабаны. И длинные цепи, ощетинившиеся пиками, как суставчатая сколопендра, принялись вновь нырять в густую листву. На этот раз более плотно. И за первой авангардной линией, поблескивая на солнце надраенным железом, плавно двигалась вторая…

У опушки остановил коня и спрыгнул на землю.

– Ваше Сиятельство? – не понял Эйд.

– Думаешь, я буду сидеть и ждать? – огрызнулся Енька, ныряя в густую тень.

Стражники взвыли и дружно ринулись следом.

Прохладно. Сумеречно. Лесное эхо разносит грохот тамтамов и отрывистые отклики переклички: «Первый, второй, третий, четвертый…» Над кронами громко кричит растревоженное воронье. Ковер перегнившей листвы глушит шаги, колючий подлесок скрывает видимость до десяти-пятнадцати ярдов…

– Повар для вас столик накрыл, на свежем воздухе, – вздохнул лейтенант, не оставляя надежду вернуть мозги в более респектабельное русло. – С вином и уткой…

Девушка решительно таранила колючие кусты.

– Не забываем про верх, – мрачно предупредил всех Уалл, подозрительно оглядывая ветви. – Льдица может прятаться на дереве.

Первые стычки начались через час, когда лязгающие железом цепи довольно далеко углубились в лес. Вопли, шум – Енька с клинком в руке ломанулся через подлесок…

Все было уже кончено. Роголоб выскочил неожиданно и успел насадить на рог ближайшего, но остальные сработали как по учебнику – толстую шкуру распорол десяток протазанов – объемная туша пробороздила мордой прошлогоднюю листву и замерла, густо напитывая землю кровью. Армейцы окружили тварь, пиная и ругаясь вполголоса. Застыли от неожиданности, с открытыми ртами, совершенно не ожидая увидеть княжну. Енька покосился на труп солдата, в покореженных латах:

– Продолжайте, не обращайте внимания.

До вечера случилось еще несколько нападений и погибли еще пятеро, но цепи воинов уже миль на пятнадцать углубились в дебри. К ночи распалили костры и встали лагерями прямо в чаще, чтобы не позволить тварям вернуться в пройденную гриву.

Стражники принялись споро связывать жерди для шатра, но Енька остановил ненужные телодвижения:

– Зачем? – поглядел на перемигивающиеся сквозь кроны звезды. – Дождя не будет, ветра нет. Костра достаточно.

Армейцы выставили густую линию дозорных и застучали ложками-котелками у костров, изредка с удивлением оглядываясь на задумчивую фигурку у огня…

За следующий день углубились еще дальше. И на третий, и на четвертый. В деревеньке метались в бреду десятка три умирающих, за околицей выросло два ряда могильных холмиков. С каждым днем неистовство тварей росло – на копья швырялись волки, грыли, буры – но люди вгрызались в урман, сгоняя одержимое зверье к восточной мари.

Беда пришла через неделю. К вечеру. Когда порядком уставшие железные цепи продрались через колючий жмур, прогнав выводок здоровенных волков.

– Слишком тихо, – заметил Ятту, армейский сотник, с подозрением оглядывая деревья.

– Что? – не понял Айшик.

– Птиц не слышно, – пояснил, кивнув на листву над головой.

Все замолчали и прислушались. Тишина. Будто вымерло…

– Плотнее строй! – оглянулся капитан – лязгающая шеренга сдвинулась, перехватывая в руках древки, – перекликающаяся команда побежала дальше по цепи…

– Не нравится мне это, – глухо пробормотал Уалл, вглядываясь в сумерки за деревьями.

И будто отвечая на его слова – лес вдруг взвыл. Одновременно со всех сторон – будто заорала, завизжала и завыла от боли сама тьма, окунувшись в котел гигантской жаровни… Сердце замерло, на лбу выступил холодный пот. За стволами в вечерних сумерках бесновались дикие тени – сотни неистовых тварей…

– Плотнее! – крикнул капитан, стараясь перекричать шум, – железо вновь залязгало за спиной. – К бою!

Мгла шипела, рычала и сатанела. Тварей становилось все больше – то одна, то другая выпрыгивала из-за деревьев, яростно хрипя и клацая клыками, и исчезала обратно. Псы, волки, лесные шакалы, грыли, буры – впервые звери грызли не друг друга, словно послушные чужой нечеловеческой воле…

А потом уйман бросился на людей. Первую волну слаженно отбросили – прибой откатился, оставив корчиться дюжину гадин, брызгающих кровью. Но вторая уже захлестнула и сбила с ног, разбив строй на отдельные участки неистовой сечи…

Енька дрался как одержимый – твари нападали, визжали, трясли окровавленными мордами и снова нападали. Слева прикрывал Уалл, справа сверкал мечом Айшик. Через несколько минут сквозь когти и клыки пробились дружинники, чуть оттеснив тварей, но у Енька вряд ли получилось бы остаться за спинами…

С трубным ревом мелькнула громадная тень, обдав смрадом, – в ряды вломились несколько роголобов, разметав по сторонам и псов, и бойцов. Через десяток минут справились – туши затихли, подергивая ногами и вывернутыми внутренностями.

Дыхание сперло, руки работали как заведенные – принять спереди, еще одна, по оскаленной морде, отбросить со спины – очередная гнида кувыркнулась через голову, хрипя перерезанным горлом. Айшик перескочил через массивную тушу роголоба, срезав прямо на лету распластавшуюся тень, – Уалл вогнал меч по рукоять прямо в оскаленную пасть…

Через какое-то время – час или два – месиво схлынуло, оставив на поляне груды слабо шевелящихся тел.

– Факелы! – донесся хриплый приказ капитана. Вспыхнул огонь, разметав темень до ближайших деревьев. Тьма шевелилась, скулила и рычала, отражая свет десятками поблескивающих глаз…

– Кто их, уммы? – спросил Енька, тяжело дыша.

– Кто еще? – согласился Уалл.

– Пересчитаться… – долетел приказ Ятту.

Отсчет. Через пять минут картина прояснилась – тридцать два бойца. Из всей сотни капитана. Восемь стражников из дюжины Айшика. Многие ранены. Бойня, а не бой…

И… кажется, они теперь отрезаны.

– Запалить костры, по кругу.

Напряжение сводило нервы. Люди образовали круг, выставив копья, – в центре рубили валежник. Монстры везде. Спереди, сбоку, сзади… Руки дрожали, за деревьями метались неистовые тени, чуть видимые в неровных всполохах…

– Это конец? – спросил кто-то испуганно.

– Отставить панику, – заткнул Ятту.

Енька сжал зубы. Они не могли перебить всех. Никак. Во всем Густогае не наберется столько зверья, чтобы убить тысячу закованных в железо латников. Не наберется же?

Ближе к полуночи исчадия злобы сделали еще одну попытку, но, напоровшись на густой частокол копий за кострами, схлынули, оглашая лес воем и паленой шерстью.

Еще через час напряженного ожидания капитан отдал приказ отдыхать. По очереди. Чтобы к утру не тряслись одни изможденные трупы. Монстры за линией огня притихли, следя из темноты сотнями отраженных огоньков. Тьма щерилась, ненавидела и ждала…

Енька присел на корточки и вытянул руки к огню, глуша панику. Уммы оказались сильнее? Бойцы пытались дремать, вздрагивая от малейшего шума. И смотрели – спина постоянно ощущала взгляды. Простите. Если сможете. Это была моя идея…

В середине ночи из-за деревьев донесся далекий шум, крики и звон – люди встрепенулись, мгла за деревьями заклубилась движением…

– Какого черта? – не понял сотник, вглядываясь в темноту.

В свет костров из тьмы вдруг вынырнула лошадь, с головы до ног обвешанная железом, – отчаянно всхрапнула в последний раз и замертво рухнула на землю. Всадник перекувырнулся через голову и успел насадить на меч особо смелую тварь. Десяток солдат перескочили через костры, отгоняя ярившуюся тьму, – подхватили смельчака под руки и потащили за линию огней. Воин поднялся на ноги, оттолкнул помогающие руки и стянул с мокрой головы барбют.

– Бруллис, мать твою! – не поверил глазам Айшик.

– Следи за языком, чернь! – назидательно напомнил гвардеец и удивленно повернулся к Еньке. – Ваше Сиятельство, вы еще не выгнали эту деревенщину?

Среди костров, душного запаха крови и горелой шерсти – бойцы впервые улыбнулись. Енька дышал…

– У меня донесение от полковника Демиссона.

Через пару минут все стало понятно, и напряжение несколько отпустило сведенные судорогой лица. Бруллис привел из Дарт-холла еще тысячу воинов. Мешингерр наконец начал работать. Как только небо чуть посереет – пойдет плановая зачистка. Командор просит продержаться до утра.

Прорыв цепи, оказывается, сегодня ночью был в трех местах. Три лагеря неистово бились, окруженные тварями, – но в двух других, по словам Бруллиса, ярость несколько ниже и потерь меньше.

Далеко не конец, чертовы твари. Это только начало.

Енька удивленно разглядывал покореженные, залитые кровью латы:

– Как ты пробился?

– Пустяки, – даже не повел бровью вояка. Что-нибудь сможет смутить его гвардию?

К утру вдруг твари исчезли. Растворились в густой листве садеры. Капитан с десятком бойцов аккуратно проверили ближайшее пространство за деревьями – тишина. Только залитый кровью лес, груды смердящих туш и неподвижные тела товарищей… Воины принялись молча стаскивать трупы. Енька тоже молчал, отвернувшись в сторону, – на каменных лицах никаких эмоций. А еще через полчаса донесся приближающийся бой барабанов – с запада двигалась железная полоса зачистки…

Продвижение продолжалось, с каждым днем все глубже вгрызаясь в дебри тайбола. С большими или меньшими боями, но одержимая жарня больше не повторялась – основная масса зверья уходила в восточную марь. Енька перебрался на лошадь, в условно очищенных зонах сами собой образовались тропы: люди использовали звериные вакутки для подвоза продовольствия, снаряжения, забора раненых. Мелкие тропинки превратились в неплохо утоптанные бечевники.

Ночевал уже в деревушке. После многодневных посиделок у костра чувствительное тело ломило невыносимо, стража и повара ожили. Ваальцы ушли, как только убедились, что новая княжна настроена решительно. На сильно раздавшееся кладбище за околицей старался не смотреть…

А еще через неделю левый фланг вышел к Густогайским копям.

Енька оглядывал остатки построек – сгнившие подпорки, рухнувшие склады-амбары, поваленный забор, покореженные говенки, заросший густой травой пустырь. В отвесном горном склоне чернел просторный вход в шахту…

– Осторожно, – осмотрительно приказал Айшик. – Не стоит раньше времени будить лихо.

Судя по всему, отсюда спускались уммы. И, похоже, все давно знали о его мыслях.

К чему лес, если не освободить шахты?

Енька развернул коня, воины осторожно отступили назад за деревья…

К утру полковник Демиссон собрал у шахты половину подразделений, работающих в Густогае, – Енька оторопел от такой оперативности.

– Если вы хотите сделать это – делайте, – коротко пояснил командор. – Нельзя давать время страху взять верх, нельзя позволить людям опомниться. Два-три дня, и мы начнем собирать дезертиров по всему Аллаю.

 Воины присели за щитами, ощетинившись копьями. За первой цепью плавно выгнулась вторая, следом третья…

Енька медленно вошел в штольню, держа наготове клинок. Слева приглушенно дышал Айшик, справа наклонился Уалл. Дружинники обступили со всех сторон, готовые при малейшем шорохе оттащить и прикрыть латами. Иззубренный кирками каменный массив, под ногами трухлявые бревна, рассыпающиеся в пыль. У стен – перевернутые говенки, покрытые плесенью. Из темноты доносится шорох и писк…