Читать онлайн Ровно год

A YEAR TO THE DAY by Robin Benway

© Надежда Сечкина, перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. Popcorn Books, 2024

Copyright © 2022 by Robin Benway

Cover Art © Adams Carvalho

17 августа

365 дней после аварии

Утром в первую годовщину смерти старшей сестры Лео просыпается, смотрит на мятые, сбившиеся в комок простыни – и ударяется в слезы.

В доме тихо, даже слишком тихо, словно он таит какой-то секрет или, как все они, до сих пор скорбит по Нине и его стены скучают по тем дням, когда она с грохотом сбегала по ступенькам, оглушительно хлопала дверью, а несколько часов спустя так же шумно врывалась обратно и звонкое эхо ее голоса отражалось от потолочных балок. Что-то похожее Лео испытывала, когда ее отец после развода с мамой съехал от них, но незримо остался в доме, будто тень умершего, хотя на самом деле был вполне здоров и вместе с новой женой, мачехой Лео, жил почти по соседству.

– Лео?

Лео приподнимается на локтях, откидывает с лица волосы, вытирает слезы. Шторы на окнах задернуты, однако она уже чувствует, что день будет жарким и сухим, без капли дождя.

– Да? – Голос со сна чуть охрип, она прокашливается. – Входи!

Мама открывает дверь. Волосы тоже торчат во все стороны, халат плотно запахнут, в руках кружка с чаем.

– Проснулась?

– Ну, глаза у меня открыты, значит, можно считать, что да, – отвечает Лео и подвигается, чтобы мама могла присесть к ней на кровать.

Денвер, их корги, просовывает нос в дверной проем, ковыляя уточкой, заходит в комнату, трижды крутится вокруг своей оси и наконец устраивается на куче грязной одежды Лео.

– Как ты? – спрашивает мама.

Лео молча пожимает плечами.

– Вот и я тоже, – вздыхает мама. – Ждала этого дня и одновременно его боялась.

– Худший результат в истории, – констатирует Лео. Ее слова вызывают у мамы слабую улыбку.

– Твой отец с утра прислал эсэмэску. Он и Стефани привезут малышку пораньше – хотят попробовать уложить ее у нас поспать.

При упоминании трехмесячной сводной сестренки у Лео на миг замирает сердце: ребенок-сюрприз стал для нее неиссякаемым источником радости.

– Отлично, – говорит она. – Ист тоже обещал прийти пораньше – на случай, если понадобится помощь.

– Очень мило, – рассеянно кивает мама. Ист – парень, с которым встречалась Нина. – Ну, тогда попросим его перенести розовый куст на задний двор.

Они долго не могли решить, как лучше почтить память Нины, хотя тут что ни выбери, все равно будет мало. Отец предложил выпустить в небо воздушные шарики, но и Лео, и ее мачеха Стефани сразу отвергли этот вариант. «Как неэкологично», – сказала Лео, а Стефани подошла к вопросу с практической точки зрения: «И кто же привезет нам две сотни шаров, а?»

В итоге сошлись на розовом кусте и для его покупки встретились в модном садовом магазине. Лео и вообразить не могла, что сортов роз так много, но в конце концов общий выбор – ее, мамы, отца и Стефани – пал на «Дух отваги», сорт с очень красивыми, пестро окрашенными цветами. «Идеально», – заявила Лео, едва услышав название, и взрослые вполголоса ее поддержали.

С ними была и малышка, привязанная к животу Стефани с помощью хитро перекрученного куска ткани, и, когда с сортом определились, она тоже пискнула в знак согласия, а потом уснула.

Теперь яма, выкопанная на заднем дворе, ждет памятного саженца. Лео видно ее из окна.

– Сегодня будет прекрасный день. – Мама перегибается через спинку кровати, чтобы отодвинуть занавеску.

Лео кладет голову на мамино плечо.

– А я бы так и не вылезала из-под одеяла.

Мама сочувственно улыбается, ласково похлопывает дочь по коленке.

– Я тоже, солнышко.

Для поминок мама заказала кейтеринг, дом сияет чистотой, поэтому Лео запрыгивает на велик и едет к отцу присмотреть за сестренкой, пока они с мачехой будут собираться.

– Не представляешь, как я рада тебя видеть, – говорит Стефани, распахнув дверь. Половина головы в термобигудях, на руках младенец, с подозрением взирающий на Лео. Уже в доме Стефани интересуется: – Ты как, нормально? – и пожимает предплечье Лео.

Входит отец. Он выглядит уставшим, но все равно улыбается и заключает Лео в объятья. Она обнимает его в ответ, после отстраняется и, глядя на Стефани, сообщает:

– Я принесла кое-что для детской. Ты говорила, вы искали фото, но не нашли подходящее.

– О, замечательно! – радуется Стефани. – Давай оставим эту маленькую террористку твоему папе и пойдем наверх.

Лео вряд ли привыкнет к тому, что отец сюсюкает с малышкой дурацким тоненьким голосом, какой бывает, когда ради забавы надышишься гелием из воздушного шарика.

– Он так воркует над ней, – шепчет Стефани, пока они поднимаются по ступенькам.

– Как будто умом тронулся, – отвечает Лео, тоже шепотом.

– Ага, это так мило.

Детская, разумеется, отделана с большим вкусом, в серых и кремовых тонах с небольшими вкраплениями розового. Лео видит старый комод, за которым они ездили в прошлом марте; гладкий и отполированный, теперь он выглядит как новенький.

Стефани ведет популярный канал в Инстаграме[1] – @SweetHomeBySteph. У канала больше трехсот тысяч подписчиков, и в основном он посвящен мебели в стиле рустик, «модной во все времена», поэтому в доме Стефани постоянно появляются бесплатные предметы интерьера, коврики, домашняя утварь, а однажды был даже секционный диван. Тут не увидишь ни кучу обуви у парадной двери, ни шерсть корги, тонким слоем покрывающую все поверхности. «А где же пыль?» – заходя в гости, всякий раз недоумевала Нина.

– В общем, надеюсь, тебе понравится, – продолжает Лео. – Если нет, так и скажи, я нисколечко не обижусь. (Само собой, она страшно обидится, но сейчас ей некогда об этом волноваться.)

– Уверена, я буду просто в восторге, – заверяет Стефани.

Лео набирает полную грудь воздуха и вытаскивает подарок из сумки.

– Завернула в бумагу, чтобы не поцарапать, – говорит она.

Стефани осторожно разворачивает тонкую папиросную бумагу и видит фото в рамке, то самое, которое сделал, напечатал и в канун Рождества подарил Лео Ист, – то, которое заставило ее расплакаться.

Глаза Стефани мгновенно увлажняются.

– Снято в этот день, ну то есть в этот день год назад, – поспешно объясняет Лео. – Снимал Ист. Он подарил фотографию мне, но я подумала, лучше пускай будет здесь, чем в моей комнате.

На фото сияет ослепительной улыбкой Нина.

– Потрясающе, – выдыхает Стефани и тянется снова обнять Лео. – Правда. У Иста настоящий талант. Только посмотри! – Лео молча кивает, глядя, как Стефани ставит фотографию на полку рядом с набивным слоником в балетной пачке. – Идеально, – бормочет Стефани.

Лео развлекает младенца, пока отец принимает душ, а Стефани одевается. «Развлечение» заключается в том, что Лео закрывает глаза ладонями и потом их открывает, а малышка с укором смотрит на нее, словно говоря: «Ты меня совсем за дурочку считаешь?»

– Послушай, – сдается Лео, – если бы решала я, мы бы с тобой просто смотрели «Нетфликс», но от телевизора дети глупеют. Не я тут устанавливаю правила, – прибавляет она, когда малышка подозрительно прищуривается. Лео даже рада ее скептическому настрою: самый подходящий способ отдать дань уважения Нине.

Наконец все собрались, и отец грузит велосипед Лео в багажник своего авто, чтобы отвезти ее домой.

– Езжайте, я буду следом, – говорит Стефани. – Только сперва накормлю зверя.

В гараже отец кидает Лео автомобильный брелок.

– Соображай быстрей, – говорит он, и Лео быстро соображает. – Кто у нас сегодня за рулем?

После смерти Нины Лео ни разу не водила машину, и брелок оттягивает ей ладонь.

– Ты же знаешь, я езжу медленно, – говорит она.

– Ничего страшного.

– Ты сам говорил, что я еле тащусь. Вожу как пенсионерка.

Отец пожимает плечами:

– У нас в запасе час, расстояние – две мили. Успеем.

Лео смотрит на авто, затем переводит взгляд на брелок.

– Ладно, – соглашается она, садится в водительское кресло, берется за рулевое колесо. Оно гладкое, совсем не такое, как в машине Иста, думает Лео и спрашивает себя, откуда ей это известно.

Отец занимает место переднего пассажира.

– Готова?

– Всегда готова.

– Отлично. – Он улыбается. – Только на клаксон не жми.

Лео тоже не сдерживает улыбки. Отец пристегивается ремнем безопасности. Этот звук, жесткий металлический щелчок! Лео ежится, улыбка сползает с лица.

На поминках Лео мутит. Пришли все: парень Нины, Ист, и его отец – оба в строгих рубашках, оба печальные; подруга Лео, Мэдисон, с родителями; Кай, Эйдан и Дилан, на котором так и виснет его подружка Софи; тетя Келли и дядя Дэвид с целым выводком отпрысков – кузенов Лео; парочка Нининых одноклассниц; соседи. Денвер тоже тут – красуется в своем ошейнике в шотландскую клетку и вертится под ногами у гостей, окруживших сырную тарелку. Лео замечает даже Брайдена с его мамой, но поздороваться не выходит – он стоит далеко. Лео решает, что позже напишет ему в личку.

Ист бросает на нее вопросительный взгляд с противоположного конца двора и показывает поднятые вверх большие пальцы, но Лео отводит глаза и делает вид, будто занята. Она пока не готова посмотреть на него.

Мама и отец выходят вперед и благодарят всех собравшихся. Лео не видела их вместе с той ночи, когда случилась трагедия, и от этого ею овладевает странная опустошенность.

– Мы также хотим поблагодарить всех, кто поддерживал нас на протяжении этого года, – срывающимся голосом продолжает отец. – И, конечно, Стефани, моя жена, и Элеонора – Лео – тоже ко мне присоединяются.

Лео беззвучно стонет, чувствуя, как головы всех подруг точно по команде поворачиваются в ее сторону.

– Элеонора? – одними губами произносит Мэдисон и хихикает, прикрыв рот ладошкой.

Нет, Лео определенно поговорит с отцом.

Они высаживают розовый куст в землю, и все аплодируют, что кажется одновременно и нелепым, и естественным. Далее следуют напитки и угощение, слезы и объятья, улыбки и смех. Ист делает несколько снимков на свою чудо-камеру. Лео почти все время общается с подругами. На закате тревога в ее душе начинает пульсировать, будто сердечный ритм, и не отпускает даже тогда, когда Лео, немного понянчив сестренку, подходит к маме и они вместе едят овощи, макая их в соус.

– Ты в порядке? – спрашивает мама.

– В полном, – отвечает Лео.

Она идет наверх, опирается руками на холодную столешницу в ванной и дышит. Минул год, а горе до сих пор накатывает волнами, то приближая, то отдаляя память о Нине. А казалось бы, к этому времени Лео должна увереннее чувствовать себя в этих водах.

Подняв глаза на зеркало, она видит лицо Нины. Ждет, пока снова увидит в отражении себя, и спускается обратно во двор.

Уже почти темно, когда большая часть гостей расходится. Мэдисон напоследок крепко прижимает Лео к груди, и Лео терпеливо замирает.

– Завтра напишу, – говорит Мэдисон, уткнувшись ей в плечо. – Приготовься к шквалу эмодзи.

Лео так же крепко обнимает ее в ответ.

– Всегда готова.

Опускается ночь. Во дворе остались только Ист с отцом и кое-кто из соседей. Стефани и отцу Лео нужно ехать домой, укладывать ребенка. На прощание Лео целует нежный рыжеватый пушок на лбу сестры.

– До встречи, енотик, – шепчет она.

В ответ малышка срыгивает.

Отец Иста разговаривает с мамой Лео. Ист сидит на скамейке в лесопарковой зоне сразу за забором, смутный силуэт на фоне темно-лилового неба. Лео нашаривает ступнями туфли, делает глубокий вдох и выскальзывает за ворота.

– А, привет, Элеонора, – говорит Ист.

– Привет, Истон, – парирует она.

– По крайней мере, мое имя – это всего-навсего девичья фамилия мамы, – произносит он, когда Лео садится рядом, однако его голос звучит глухо.

Лео помнит прошлый раз, когда они вот так же сидели на заднем дворе. Интересно, запомнился ли тот вечер Исту? Некоторое время они молчат, потом Лео наконец собирается с духом:

– Ну как, записался на курсы?

– Да, да, – кивает Ист, и Лео догадывается, что он не меньше нее рад обычному разговору, возможности подумать о чем-то еще, кроме Нины и того страшного дня. – Буду заниматься онлайн, начало через две недели. Литературное мастерство, испанский, тригонометрия и фотосъемка. – Опустив голову, он прибавляет: – Меня взяли на продвинутый уровень.

– Здорово, – говорит Лео. – Ужасно за тебя рада. Твой отец, конечно, тоже доволен.

– Просто в восторге, – скупо улыбается Ист, но вспыхнувший между ними лучик света гаснет, едва они вспоминают повод, по которому сегодня собрались. Рука Иста находит руку Лео, их пальцы переплетаются. – Я все думаю о том, что мы делали в это самое время ровно год назад, – после паузы признаётся Ист. – О том, сколько всего перед нами открывалось, понимаешь? Мы были так счастливы тем вечером. Наверное, это мне и запомнится – ощущение счастья. – Он поворачивается к Лео: – А ты помнишь?

Глаза Лео наполняются слезами. Они оба знают ответ: в отличие от Иста, Лео помнит не все. В ее памяти о том вечере есть прореха, дыра, а вокруг – осколки стекла, крик, волосы, облепившие лицо из-за сумасшедшего ветра.

Она держит Иста за руку и размышляет: вот что-то было, а потом – раз, и исчезло, но место, которое это что-то занимало в твоем сердце, все равно остается занято, и эта вечная дыра постоянно напоминает тебе о том, что было и чего уже не вернуть.

– Эй, – тихонько говорит Ист и, когда Лео поднимает на него взгляд, ласково ей улыбается и крепче сжимает ее пальцы.

Нина была права, думает Лео. Насчет его улыбки.

Все разошлись, остатки угощения убраны со стола, цветы в вазах слегка увяли. Лео поднимается к себе кое-что взять, затем спускается обратно. Мама сидит за кухонным столом.

– Привет. – Мама снимает очки для чтения. – Как ты? С Истом поболтали?

– Да, все хорошо. Можем поговорить?

– Конечно, солнышко. Что случилось?

Лео достает из кармана пропавший мобильник Нины, кладет его на стол.

– Зачем мне твой… Погоди, это телефон Нины?

Лео садится за стол.

– Прости, что соврала, будто бы не знаю, где он. Я просто хотела на время оставить себе что-то от Нины, сохранить ее частичку только для себя. Но Нина – не моя собственность, понимаешь? – Лео трет глаза. Она очень, очень устала. – Забирай, если надо. Очисти данные, откажись от номера – в общем, делай что хочешь.

Мама рассеянно обводит узоры на чехле телефона. На ее лице написана нежность, палец скользит по розовым спиралям и золотым звездам.

– Кажется, я видела ее каких-нибудь пять минут назад. – Она резко отодвигает стул от стола и простирает руки к Лео. – Иди посиди со мной. – Лео взбирается к маме на колени, устраивается поудобнее. Мамина рука обвивает ее талию. – Я так счастлива, что ты со мной, доченька, – тихонько говорит мама. – Ты ведь знаешь, правда?

– Да, – шепотом отвечает Лео, потому что к горлу вдруг подкатывает болезненный комок. – Всегда знала.

– Вот и хорошо. – Мама прижимается губами к ее виску, затем берет со стола телефон.

– Я в него давно не заглядывала, – признается Лео. – И ни разу не открывала папку с фотографиями. Не могла…

Мама упирается подбородком в макушку Лео, притягивает дочь еще ближе.

– Хочешь, вместе посмотрим? – предлагает она. – По-моему, сегодня для этого хороший день.

– Давай, – соглашается Лео. – Ты первая.

Мама включает телефон и вместе с Лео хохочет: на заставке – Денвер в дурацкой короне, и вид у песика весьма унылый.

– Это ты! – кричит Лео Денверу, а мама поворачивает телефон дисплеем к нему, но пес не поднимает головы со своей лежанки: сегодня был долгий день охоты на оброненные вкусняшки.

Лео без запинки вводит код доступа, находит иконку фотогалереи, и ее палец нерешительно зависает.

– Готова? – спрашивает она у мамы.

– Нет, – отвечает та. – Но все равно поехали.

Лео жмет на иконку, и перед ними открывается Нинина жизнь. У обеих перехватывает дыхание.

16 мая

273 дня после аварии

Лео, Ист и их друзья Кай, Эйдан и Дилан находятся на узкой дороге, предназначенной для проезда спецмашин. Сидя на корточках в пыли, Лео помогает Исту установить стационарную камеру и старательно проверяет конструкцию на устойчивость, поэтому, когда ее мобильник коротко тренькает, уведомляя о сообщении, она игнорирует сигнал.

– Еще раз! – рявкает Ист Дилану, который бредет назад по дороге со скейтбордом в руке.

Ист жестом показывает, мол, начинаем, Дилан выставляет поднятые вверх большие пальцы и занимает исходную позицию. Позади них – тонкая голубая линия океана, над головой – огромное небо.

Телефон снова тренькает.

– Лео! – вопит Дилан. – Да ответь ты уже!

– Скорее всего, это Софи, которой нужен ты! – кричит в ответ она.

– Мы расстались! – громогласно заявляет Дилан, и все они – Кай, Эйдан, Ист и Лео – многозначительно переглядываются.

– Ой-ёй, – вздыхает Эйдан.

– Ну еще бы, – бормочет себе под нос Ист, склонившись над объективом.

– Вообще-то я все слышу! – кричит Дилан.

Телефон Лео вновь уведомляет о входящем сообщении, и она уже собирается посмотреть, кто ей пишет, но тут мобильник начинает звонить, и, когда она наконец выуживает его из рюкзака, на экране отображается фото отца.

– Ох черт, – бросает она и дрожащим большим пальцем нажимает на кружок ответа.

– Ли? – В папином голосе слышится ликование, смешанное с ужасом. – Началось, детка. На этот раз по-настоящему.

Предполагаемый срок родов Стефани уже прошел, и Лео с отцом неоднократно возили ее в больницу, причем Стефани утверждала, что родит буквально через тридцать секунд, а врачи уверяли, что схватки ложные. Лео несколько раз заглядывала к мачехе домой и всегда приносила в подарок фруктовый лед. «Благослови тебя бог, – вздыхала Стефани. – Обожаю тебя. Ты в курсе? Правда-правда».

– Лео? – встревоженно спрашивает отец. – Ты на связи?

– На связи, на связи, – говорит она. – А это точно? Прямо по-настоящему?

– Ну, если верить медикам, то да, а я им верю. – Отец нервно смеется. – Никогда не думал, что снова окажусь в родильном отделении.

– Ладно, я еду, – говорит Лео. – И, пап…

– Что?

– Ты справишься. И Стефани тоже.

– Спасибо, милая. Люблю тебя. Напиши, как войдешь в вестибюль.

Когда Лео убирает телефон, Дилан уже летит вниз по склону, раскинув руки в стороны, и, глядя на него, она начинает плакать и смеяться одновременно.

– Что стряслось? – Кай решительно встает рядом, готовый отразить любую угрозу.

– Моя мачеха рожает!

Она впервые видит, чтобы четверо парней-подростков двигались так стремительно. Прошло меньше минуты, а Ист уже погрузил все свое съемочное оборудование в багажник отцовского автомобиля. Лео прыгает на переднее пассажирское сиденье, а Кай, Эйдан и Дилан плюхаются сзади.

– Думаешь, ребеночек родится до нашего приезда? – спрашивает Кай. – Облом будет, если ты не успеешь.

– Уверяю вас, это дело небыстрое. – Ист заводит мотор, берется за рычаг коробки передач. Внешне он спокоен, однако Лео достаточно давно с ним знакома, чтобы не расслышать за этим непоколебимым тоном едва заметное волнение.

– Да что ты! И сколько же у тебя самого детишек? – поддевает Кай.

Телефон Дилана пищит, все головы в салоне поворачиваются в его сторону.

– Что? – недовольно бурчит Дилан. – Это наверняка мама.

– Проверь, – настаивает Ист, ведя машину под уклон.

– Ладно.

Снова звякает телефон Лео. Она бросает взгляд на экран: это не отец. Лео и рада, и разочарована.

– Мэдисон просит передать, что Софи интересуется, почему ты не отвечаешь на ее сообщения.

Кай гогочет, Дилан заливается краской.

– Я думал, мы расстались, – объясняет он. – И значит, отвечать необязательно.

– Тут нет четких правил, – комментирует Ист и, пока Кай продолжает подначивать Дилана, смотрит на Лео. – Ты как? В порядке?

– В порядке. – Лео улыбается. – Честно.

Лео определенно не в порядке. Ист ведет себя очень мило и тоже ждет в вестибюле, как и она, сидя в неудобном кресле. Он болтает ногой, а Лео беспрестанно проверяет телефон. Она написала маме, но та пошла в кино с тетей Келли на какой-то эпический фильм о Второй мировой, так что вряд ли ответит, пока союзники не одержат победу, а это потребует времени.

– Волнуешься? – опять спрашивает Ист. Он уже десять раз задал этот вопрос в разных формулировках.

– Не знаю, – отвечает она. Где-то воет сирена, и Лео гонит от себя воспоминания о той ночи. – Но если честно, лучше бы это была другая больница.

Ист кивает, стряхивает ниточку со своих потертых джинсов.

– Понимаю, – говорит он. – Я подумал о том же.

Через два часа ожидания, нервной ходьбы взад-вперед и бесконечного обновления экрана Ист решает спуститься в кафетерий.

– Тебе что-нибудь взять? – интересуется он, однако Лео качает головой. Доза кофеина – последнее, что ей сейчас нужно. От бурлящей в ней энергии и так можно запитать электричеством небольшой город. А вдруг что-то плохое случится с ребенком или со Стефани? Вдруг отец грохнется в обморок и ударится головой, как всегда бывает с мужчинами по телеку и в кино? Вдруг начнется землетрясение и они все окажутся погребены под обломками? А вдруг, а вдруг, а вдруг… И конечно же, как только за Истом закрываются двери лифта, на телефон Лео приходит сообщение.

Папа:

Малышка родилась! Стефани справилась на отлично. Все здоровы и счастливы.

Поднимайся к нам. Пятый этаж, родильное отделение.

Лео несется по вестибюлю с такой скоростью, что даже забывает сообщить хорошую новость Исту. Отец уже ждет Лео у лифта.

– Привет, – говорит он и бросается ее обнимать. Он взволнован, но не напуган, и Лео изо всех сил стискивает его в ответных объятьях. – Ну как, готова увидеть сестру?

До Лео не сразу доходит, что он имеет в виду вовсе не Нину, но, шагнув назад, она все равно кивает и говорит:

– Идем.

Стефани лежит в кровати, на носу у нее очки, волосы заплетены в длинную косу. Выглядит усталой, радостной и немного ошалевшей – все эти чувства, написанные на лице Стефани, у Лео сейчас в душе.

– Привет, – шепотом произносит Стефани, и только теперь Лео замечает у нее на руках крохотный сверток из одеял. – Тут кое-кто хочет с тобой познакомиться. – Сверток начинает шевелиться, Лео замирает. – Все хорошо, – тихонько подбадривает ее Стефани. – Не бойся, делай что хочется.

Лео делает глубокий вдох, шагает вперед и берет малютку. Она впервые видит новорожденного. Ребенок почти невесомый, с припухшим красным личиком. Кажется, Лео за всю свою жизнь не держала в руках ничего более хрупкого.

– Здравствуй, – шепчет она. – Это я.

– Ее зовут Опал, – говорит отец. Он стоит возле Стефани и держит ее за руку, на щеках у обоих блестят слезы.

– Здравствуй, Опал, – говорит Лео. – Я твоя старшая сестра.

Опал открывает глаза, смотрит на нее, потом хмурит лобик, и Лео разбирает смех. Она почти год не видела эту насупленную гримаску, почти год не видела этих серьезных глаз, и теперь ей ясно, что Нина не умерла, что она здесь, в этой комнате, в маленькой Опал, и в Лео, везде и нигде, и сердце Лео взмывает ввысь и ухает в пятки. Ей хочется столько всего невозможного, и в то же время она обладает таким богатством, о котором даже не мечтала.

– Вообще-то мы должны были прийти сюда вдвоем, – шепчет Лео малышке, которая продолжает сердито хмуриться. – И как ни жаль, но тебе придется меня потерпеть. Но я буду очень-очень стараться, слышишь? Потому что мне было у кого поучиться. – Опал все так же смотрит на нее. – Это значит «да»? Думаю, это «да», – обращается Лео к отцу и мачехе. Плачут уже все трое, и тогда Опал, которая с самого рождения не намерена оставаться за кадром, издает громкий крик, и все смеются. – Да начнется твой путь, – шепотом произносит Лео. Она бережно прижимает к себе сестру. Держит ее крепко.

11 апреля

238 дней после аварии

Стефани устраивает предрожденчик на квартире своей лучшей подруги Лизы, которая живет в двадцати минутах езды в шикарном кондоминиуме с такими благами цивилизации, как консьерж-сервис и бассейн с подогревом. Дом – современная конструкция из стекла и металла, и, когда Лео с мамой подъезжают к нему около трех часов дня, он словно бы объят огнем – так ярко сияет солнце, отражаясь от стен и окон.

– Не самое доброе предзнаменование, – шутит Лео, но мама лишь нервно барабанит ногтями по рулевому колесу.

– Уверена, что мне не надо пойти с тобой? – спрашивает она, не оценив шутку.

– Мам, все нормально. Там будет только Стефани с подругами, и это всего на два часа. Не волнуйся.

Мама кивает, однако ей все равно не по себе, Лео это видит.

Официальные приглашения прислали две недели назад. В любом другом случае мама просто прикрепила бы конверт магнитиком к холодильнику, но в этот раз так не сделала. Свое приглашение Лео убрала в ящик прикроватной тумбочки, где хранит всякие важные вещи. Оно оформлено строго и с большим вкусом – сразу узнается стиль Стефани.

– Я так и сказала Лизе: никаких конкурсов, – сообщила Стефани в пятницу вечером, когда Лео приезжала на ужин к отцу. – Никаких.

– А что плохого в конкурсах? – поинтересовалась Лео.

За спиной Стефани отец яростно замотал головой и жестом изобразил перерезанное горло.

– Конкурсы на предрожденчике – сплошной кошмар! – воскликнула Стефани. – Они вообще никому не нравятся. Люди приходят поесть капкейков, выпить вина, поахать над подарками для малыша, и всё. – Она выглядела какой-то взбудораженной и явно была не в духе, поэтому Лео быстренько сменила тему на сериалы «Нетфликса».

– Это просто переутомление и стресс. По ночам ребенок толкается и не дает ей спать, – объяснил отец, когда отвозил Лео домой. – Поверь, она с нетерпением ждет праздника.

– Она и маму пригласила, – сказала Лео, зная, что для отца это не новость и что Стефани, скорее всего, спрашивала его совета по этому поводу.

– Я в курсе. – Перестраиваясь в соседнюю полосу, отец бросил взгляд в боковое зеркало.

– И мама решила пойти, – прибавила Лео, однако отец ничего не ответил и до конца поездки молчал.

Сейчас, сидя в машине перед кондоминиумом Лизы, Лео знает всю правду.

Утром она зашла в мамину спальню, держа в каждой руке по вешалке с нарядом, вся в сомнениях. Выбрать торжественный стиль или свободный? Что вообще надевают на предрожденчик? Может, нужны определенные цвета? Лео понятия не имела.

Мама сидела на постели, глядя в окно, и Лео немедленно пожалела, что вошла. Она и раньше видела на мамином лице эту тоску и одиночество. Впрочем, услышав шаги, мама обернулась, и недавнее выражение сменилось на более спокойное, расслабленное, чуточку фальшивое.

– Доброе утро, солнышко, – произнесла она. – Что хотела?

Лео вытянула руки с вешалками:

– В чем пойти на праздник?

– Какой праздник?

Лео заморгала.

– Ну, предрожденчик…

– Ах да. Гм. – Мама прищурилась, затем покачала головой. – Ни то, ни другое не годится. Тебе нужно платье.

Лео застонала.

– У меня всего одно платье, и то старое! – Она не стала упоминать, что раньше платьев было два.

– Зато в нем ты чудесно выглядишь.

Как объяснить маме, что желание хорошо выглядеть не всегда занимает верхнюю строчку в списке приоритетов шестнадцатилетней девушки? Лео решила не развивать тему и просто закатила глаза.

– Ты же идешь? – спросила она. – Нам через час выходить.

– Прости, – начала мама, и Лео ощутила глухую панику, которая охватывала ее всякий раз, когда она видела маму, сиротливо свернувшуюся клубочком на кровати Нины, когда мама подолгу, неотрывно смотрела в окно на кухне, когда внезапно казалась чужим, незнакомым человеком, а вовсе не мамой. – Милая, я очень рада за Стефани и за тебя тоже, но я… не могу. Мне очень жаль. Там ведь будут твои тетя и двоюродная сестра, верно? Я напишу Келли, чтобы присмотрела за тобой.

– Все в порядке, – сказала Лео и, когда мама простерла к ней руку, подошла и присела на краешек кровати, склонив голову маме на плечо.

Мама больше не выглядела такой истаявшей и хрупкой, как тогда, сразу после аварии. И обнимать ее было уже не так страшно. А в первое время из-за этой болезненной хрупкости Лео боялась, что, если обнимет маму покрепче, та просто рассыплется.

– Я помню обе своих «беременных» вечеринки. – Непонятно, с кем разговаривала мама, с Лео или с самой собой. – Оба раза предрожденчик устраивала тетя Келли. Было просто замечательно. Такое счастливое время… На второй праздник мы привели Нину. Ей было два годика. Она стащила со стола пачку шоколадного драже, и потом у нее болел живот. – Мама тихонько засмеялась. – Странно, что в памяти остаются всякие мелочи. Что-то важное забывается, а пустяки – нет.

– Тебе это кажется странным? – брякнула Лео и осеклась.

– Что именно? То, что Нина объелась конфетами?

– Нет. – Лео вжалась лицом в мамино плечо, пытаясь вернуть ощущение покоя. – То, что я не помню аварию.

Мама крепче обняла ее, притянула к себе.

– Нет, я не думаю, что это странно. И тебя странной тоже не считаю.

– Я же должна помнить, – продолжала Лео. – Каждая минута той ночи должна врезаться мне в память, понимаешь?

Мама поцеловала ее в лоб и сказала:

– Может, это не те воспоминания, которые тебе нужны. Может, достаточно и тех, что у тебя есть.

Лео не ответила, а просто осталась сидеть как сидела. Солнечный свет проникал в спальню через окно и падал им на колени – тихое тепло, которое в конце концов ушло и рассеялось.

Пока эскалатор едет вверх, Лео крутит на пальце Нинино кольцо и делает медленные вдохи-выдохи. В руках у нее подарок; она сама все упаковала, красиво завязала ленту и закрепила уголки скотчем, но выбирали его они вдвоем с мамой. На Лео платье – черное, с цветочками вдоль треугольного выреза и коротким широким подолом, «платье фигуристки», так оно называется на сайте магазина, – и черные сандалии. Лео даже слегка накрасилась и, наклонившись поближе к зеркалу, с помощью подводки очень-очень осторожно нарисовала на веках «стрелки».

Вполне ожидаемо, квартира у Лизы великолепная; негромко играет джаз, в глубине гостиной устроен бар с шампанским. Лео узнаёт кое-кого из женщин – все они разодеты дальше некуда – и радуется, что послушалась маминого совета и надела платье.

– А я ведь говорила, что Стефани залетела, – фыркает кто-то за спиной Лео. Обернувшись, она видит старшую двоюродную сестру. На губах кузины играет усмешка. Поймав взгляд Лео, Герти ей подмигивает, и Лео чувствует, как тугой узел в груди чуть-чуть ослабевает.

Эта самая двоюродная сестра и Нина родились с разницей в тринадцать месяцев и с тех самых пор, как научились толкаться в манеже, стремились во всем превзойти друг друга. Причина соперничества крылась даже не в них самих, но это уже не имело значения. Перчатка была брошена еще тогда, когда кузина, появившись на свет первой, по семейной традиции получила право носить имя бабушки с материнской стороны и возненавидела его с момента выдачи свидетельства о рождении.

– Гертруда, – шипит тетя Келли, пихнув дочь локтем в бок. – В самом деле! О, привет, котик, – обращается она к Лео и заключает племянницу в объятья.

– Привет, тетя Келли, – здоровается Лео. – Привет, Герти.

– А что, разве я не права?

– Права, – подтверждает Лео, и Герти с легким самодовольством улыбается.

– Лео! – радостно восклицает Стефани и спешит к ней обняться. – Это мне, да? Ты просто прелесть, но не надо было тратиться! – Склонившись к уху Лео, она шепчет: – Кэролайн бесит меня до чертиков!

Лео со смехом отстраняется. Кэролайн, мать Стефани, сейчас на кухне, и Лео уже видит, что Стефани поставила нескольких подруг на «боевое дежурство». Нина всегда восхищалась Кэролайн и ее способностью напрямую высказывать все, что думает. «Ну, сейчас пойдет жара», – бормотала себе под нос Нина, едва завидев Кэролайн в дверях или за праздничным столом. Когда матери не было поблизости, Стефани называла ее исключительно «Кэролайн», как если бы та была просто знакомой, и Лео находила это весьма показательным.

– Мам, Лео пришла, – объявляет Стефани, и Лео моментально стискивают в бурных объятьях. Кэролайн благоухает густым цветочным парфюмом; Лео старается не дышать слишком глубоко, но аромат остается на ее коже и после того, как она наконец высвобождается из хватки.

– Ну как ты, бедняжечка? – спрашивает Кэролайн, повиснув на ее плечах, словно лучшая подружка, словно чужая кухня – то самое место, где Лео захочет излить горе от утраты старшей сестры.

– Я в порядке. – Лео употребляет свое любимое выражение и чувствует, как кожу словно бы покалывает иголочками. – А вы как поживаете?

– Готовлюсь стать бабушкой, – морщится Кэролайн. – Звучит по-старушечьи, правда? Так и представляется седая бабуля в целлофановом чепчике-дождевике. Между прочим, Стефани, – поворачивается она к дочери, – некоторые вместо «бабушка» говорят «гламурушка». Остроумно, да?

Стефани с такой силой сжимает в руке банку с минералкой, что у нее белеют костяшки пальцев.

– Остроумно, – повторяет она.

Лео подозревает, что Стефани уже слышала этот вариант.

– А где же твоя мать? – Кэролайн вновь обращается к Лео. – Я надеялась ее увидеть.

– Она, гм… – Лео опять крутит кольцо. – В общем, она не смогла. Сказала, напишет тебе позже, Стеф.

– Ничего страшного, – любезно улыбается Стефани, а вот Кэролайн явно разочарована.

– Какая жалость! Я думала, мы поболтаем. Знаешь, недавно в «Точке зрения»[2] как раз говорили о горе, и я сразу поняла, что непременно должна рассказать об этом Николь, потому что…

– Лео, ты знакома с Лизой? Идем, я представлю вас друг другу, – перебивает Стефани. Взяв Лео под локоть, она ловко уводит ее с кухни. – Прости, пожалуйста, – шепчет она, когда Кэролайн их уже не слышит. – Разрешаю дать ей по башке, если она еще что-нибудь ляпнет.

Лео смеется, но кожу все так же неприятно покалывает.

Предрожденчик проходит хорошо, хоть и скучновато, однако Лео за последние четыре года была всего на трех праздниках и после каждого плакала, так что, пожалуй, в этом вопросе ее суждению доверять не стоит. Она запивает капкейк игристым сидром, беседует с Лизой об обязанностях консьержа и слушает разговор двух дизайнерок, приятельниц Стефани, об их любимых каналах на ютьюбе. Но в мозгу у нее только одна мысль: здесь должна быть Нина, и эта мысль пульсирует во всем теле, точно мигрень, и каждый новый толчок боли чуть сильнее предыдущего. Лео видит: вот тут Нина могла бы стоять, там – сидеть, вот с этими людьми она бы общалась, тех – избегала бы. Присутствие старшей сестры ощущается так остро, что, выйдя на кухню попить, Лео почти ожидает встретить Нину.

– Лео? – в дверной проем с улыбкой заглядывает Лиза. – Сейчас будем дарить подарки!

– Иду, – отвечает Лео. Облокотившись на прохладную мраморную столешницу, она старается выровнять дыхание, потом идет в гостиную и усаживается рядом с Герти. Ей почти удается справиться с собой.

– Ты как? – интересуется кузина. – Может, тебе чего покрепче налить? У меня в сумочке есть клевая штука.

Лео мотает головой:

– Все норм.

Подарки – сплошная милота: крохотные комбинезончики, мягкие игрушки и невесомые одеяльца. Герти вручает Стефани пару малюсеньких «конверсов», и все гости, и даже Лео, охают и ахают.

– Было бы куда проще, если бы ты сказала, кого ждешь – девочку или мальчика! – укоризненно замечает Кэролайн, на что Стефани лишь пожимает плечами:

– Подожди, скоро сама узнаешь. – Как только Кэролайн отворачивается, Стефани с улыбкой подмигивает Лео. Наконец она берет в руки подарок Лео: – Ух ты, тяжеленький! – И Лео пронзает страх: вдруг она ошиблась и ее выбор никуда не годится? Лучше бы она купила футболочку с надписью «Берегитесь шалостей!» или чем-нибудь подобным. Но когда Стефани разворачивает подарок и в ее глазах встают слезы, все сомнения Лео рассеиваются: она угадала.

– Что это, Стеф? – интересуются подруги, и Стефани показывает гостям рамку с паспарту, в которую заключено винтажное фото октябрьского ночного неба.

– Снимок сделан в тысяча девятьсот третьем году, – слышит Лео собственный голос, – но в салоне мне сказали, что положение звезд с годами не меняется, и я знаю, что ты любишь винтажные вещи, а еще октябрь, ну, как бы важный месяц в нашей семье или был важным, и… в общем, вот.

Стефани кивает, утирая слезы.

– Лео, это так красиво, так красиво! – Подруги тоже кивают и негромко поддакивают, и даже Лиза промокает уголки глаз бумажной салфеткой. – Мне не терпится повесить фото в детской.

– Только над колыбелькой не вешай, – хихикает Кэролайн. – Эта стеклянная рамка – опасное дело!

Звон разбитого стекла, оно повсюду, осколки блестят на земле.

– Мама, – тихо, угрожающе произносит Стефани.

– А что я такого сказала? – пожимает плечами Кэролайн.

– Просто помолчи. – Стефани прожигает мать взглядом.

– Где здесь ванная? – Лео испытывает острую потребность выйти из этой комнаты, где на нее давят стены и не хватает воздуха.

– Слева по коридору, – отвечает Лиза и вручает Стефани следующий подарок: – А это от меня! – бодрым тоном прибавляет она, стараясь разрядить атмосферу, и за спиной Лео вновь слышатся восхищенные шепотки, а она на подгибающихся ногах бредет по коридору мимо санузла, входит в гостевую спальню и захлопывает за собой дверь.

То же самое случилось с ней в октябре: в горле встал комок, голова сделалась тяжелой и одновременно закружилась, в глазах потемнело. Сев на кровать и согнувшись пополам, Лео чувствует, что вот-вот завалится, но все-таки сохраняет равновесие. Подняв глаза, она видит на ладонях размазавшуюся подводку и вспоминает, как пользовалась ею в последний раз, как руки Нины осторожно касались ее макушки и лица, когда сестра аккуратно вела вдоль ее века тонкую черную линию.

Не накручивай себя, эхом шелестит в памяти призрачный голос Нины, и Лео делает глубокий вдох.

Герти и Стефани стучатся в комнату, с тревогой спрашивают из-за двери, все ли у нее хорошо, и Лео выдавливает «да». Через какое-то время она слышит, что гости начали расходиться, но с кровати не встает. Кто-то в третий раз стучит в дверь, и, не дожидаясь вопроса, Лео кричит:

– Я в порядке!

– Лео? – Это отец. – Можно войти? – От изумления она лишается дара речи и тем самым дает отцу шанс открыть дверь и заглянуть внутрь. – Привет, детка, – произносит он таким знакомым и ласковым голосом, что Лео мгновенно заливается слезами.

Отец терпеливо сидит рядом с ней на кровати, обнимает ее за плечи, а Лео все плачет и плачет.

– Знаю, милая, – говорит он, и она собирается возразить – нет, не знает, даже не представляет, но тут слышит: – Сегодня и мне без нее особенно плохо, – и рыдает еще горше.

– Стефани за меня так стыдно, – произносит Лео, совладав наконец с эмоциями, но с кровати не встает.

– Ничего подобного, – уверяет отец. – Кроме того, тебе надо очень постараться, чтобы перещеголять Кэролайн. – Лео грустно усмехается, и он крепче стискивает ее плечо. – Она сегодня прилично держалась или опять чуть не довела Стефани до белого каления?

Так себе, жестом показывает Лео.

– Бывало и хуже.

– А ты-то сама как? – интересуется отец. – Тебе нелегко, да?

– Просто у меня такое чувство, что она тоже должна быть здесь, понимаешь? – По случаю праздника отец надел рубашку, воротничок которой мягко трется о щеку Лео, будто наволочка. – Нина тоже должна быть здесь, должна со всеми общаться, помогать Стефани готовиться к появлению малыша, я просто не могу поверить, что Нины с нами нет. И больше никогда не будет.

Отец долго молчит, продолжая обнимать Лео. Она набирает полную грудь воздуха и медленно выдыхает.

– Знаю, Нина хотела бы, чтобы я была счастлива, – продолжает Лео, – и, когда происходят хорошие события, я действительно испытываю счастье, а потом вдруг накатывает вина. Да, Нина не хотела бы видеть меня грустной, но я почему-то не умею быть счастливой без нее.

– Ох, детка, – вздыхает отец. – Я тебя понимаю, так понимаю. Все это время, пока ты была здесь со Стефани, я представлял, что бы Нина сказала о сегодняшнем дне, о малыше, о том, как Стефани обустраивает детскую, – в общем, обо всем.

– Ты с ней разговариваешь?

– Постоянно. Каждый день. Бывает, что и каждый час.

– Я тоже, – шепчет Лео. – Правда, иногда это трудно, потому что она не отвечает. Я даже не знаю, слушает ли она. – Лео слегка приподнимается и проводит рукой по глазам. – Как думаешь, она нас слышит? Там, где сейчас находится?

Губы отца чуть-чуть растягиваются в улыбке.

– Солнышко, я не знаю, какие в тех местах правила, но уверен, что наша Нина прямо сейчас их нарушает.

Лео смеется: так и есть.

– И ее, наверное, за это наказывают, – говорит она, и тогда отец тоже смеется и она чувствует, как смех рокочет в его груди.

– Да уж, – соглашается он. – И еще я точно знаю: она не хотела бы, чтобы мы, все вместе и по отдельности, опускали руки. Нина всегда стремилась вперед, верно? Поступление в колледж, переезд – она всегда думала о будущем. И очень-очень любила тебя и хотела бы, чтобы ты тоже двигалась дальше.

– Мне трудно, – шепотом произносит Лео, – невероятно трудно быть одной. Да, я не одна, но…

– Но заменить ее не сможет никто? – догадывается отец, и Лео кивает. – Понимаю, о чем ты. – Они еще немного сидят молча, оставив посередине местечко для Нины. – Мы уже это обсуждали, – вполголоса произносит отец, – но мы с твоей мамой действительно считаем, что тебе пора с кем-то поговорить. Но не с нами или Истом. Это должен быть специалист.

– Я подумаю, – говорит Лео, и отец оставляет эту тему. – Люблю тебя, пап.

– И я тебя, детка. Мы справимся, обещаю. Как бы сложно ни было.

Она снова кивает и крепко обнимает его за шею, и на секундочку ей кажется, будто она слышит смех Нины – совсем рядом, за дверью, и где-то в недосягаемой дали.

20 марта

216 дней после аварии

К понедельнику Лео и Мэдисон должны подготовить презентацию на испанском. Это устная презентация – диалог на одну из тем, предложенных учителем.

– Это будет полный провал, – стонет Мэдисон в пятницу, когда они встречаются, чтобы сделать задание.

– У нас все получится, – с фальшивым оптимизмом заявляет Лео и коротко встряхивает руку Мэдисон. – Я слышала, как ты говоришь на испанском; по-моему, отлично.

– Да, но стоять перед всеми… Я сразу превращаюсь в оленя в свете фар, Лео. В очаровательного маленького олешка, ослепленного очень ярким светом. В общем, с выступлениями на публике у меня плохо.

Лео придерживает дверь в «Старбакс», пропуская подругу вперед. Мэдисон предложила встретиться в ближайшей кофейне, той, что прямо напротив школы, но Лео помнит, как приходила туда в прошлый раз и как все были к ней добры. Нет, во второй раз она этого не вынесет. «Там всегда зажимают взбитые сливки», – сказала она и порадовалась, когда Мэдисон не стала задавать вопросов или упираться.

Тут много народу, у стойки выстроилась очередь, и Лео с Мэдисон приходится подождать. Большинство столиков заняты одиночками, и только в дальнем углу зала сидит компания из трех подростков: склонив друг к другу головы, две девушки и парень о чем-то болтают. В бокале у одной из девчонок торчит пожеванная соломинка, и ее друзья над этим подшучивают.

Лео отворачивается, гонит мысли о том, что Нина уже никогда над ней не пошутит, никогда не встанет ровно на пороге комнаты Лео и в ответ на истеричное требование убраться вон не засмеется: «А я к тебе и не заходила!» Лео, мечтавшую побыть наедине с собой, до чертиков бесило ухмыляющееся лицо сестры, а сейчас она отдала бы что угодно, лишь бы снова увидеть Нину в дверях своей комнаты.

– Лео, – Мэдисон легонько толкает ее в бок. Подошла их очередь, а Лео зазевалась.

– Ой, извини, – спохватывается она, делает шаг вперед, поднимает взгляд на бариста и оказывается лицом к лицу с Брайденом.

Он мгновенно узнает Лео: глаза у него округляются, и сейчас он скорее похож на маленького мальчика, чем на урода с той злосчастной рождественской вечеринки.

– Привет, – брякает она. – Мэдисон, давай сперва ты закажешь… Я пока не выбрала…

Уговаривать подругу не нужно.

– Чайный латте со льдом, – одним духом выпаливает Мэдисон. Она не отрывает взгляда от холодильника – никак не может решить, взять печенье или нет, и Лео про себя молится, чтобы Мэдисон не вспомнила Брайдена.

– Ни хрена себе! – Да, Лео иногда решительно не везет. – Ты же Брайден! – восклицает Мэдисон, и Брайден покрывается красными пятнами, как будто его неожиданно накрыл приступ аллергии.

– Угу, – выдавливает он. – Какой объем?

– Мм-м, гранде. – Мэдисон оборачивается к Лео. – Помнишь Брайдена?

Лео считает Мэдисон едва ли не самой милой девчонкой на свете, и в целом она против насилия, но в эту минуту мечтает треснуть подругу по башке лопатой, чтобы та наконец заткнулась.

– Привет, – повторяет Лео.

– Привет, – только теперь отвечает Брайден, но встрече он явно не рад, и Лео его понимает.

– Так что ты тут делаешь? – спрашивает Брайдена Мэдисон и, не дождавшись ответа, обращается к Лео: – Выбрала?

– Я только недавно… – бормочет Брайден.

– Я ничего не хочу, – перебивает Лео.

– Как это? – изумляется Мэдисон. – Да ладно тебе! Что за радость прийти поесть, если кроме тебя никто ничего не заказывает? – Она собирается сказать что-то еще, но тут компания из трех подростков освобождает столик. – Чур, я занимаю место! – восклицает Мэдисон, бросает на стойку двадцатидолларовую купюру и скачет к столику, точно белка, завидевшая орех.

Лео и Брайден неловко глядят друг на друга.

– Гм, – произносит она.

– Что сегодня закажешь? – механически и в то же время вымученно спрашивает он.

– Охлажденный латте. – Ей кажется, что напиток, который обычно заказывала Нина, называть нельзя (вдруг Брайден вспомнит), а вот мама всегда берет охлажденный латте – не может же он быть совсем невкусным?

– Объем? – Судя по тону, Брайден предпочел бы сейчас сидеть на приеме у дантиста.

Лео прикрывает ладонью глаза.

– Да без разницы. Все равно, правда. – Брайден набирает на кассе заказ, берет протянутую Лео двадцатку. – Слушай, – наконец решается она, – мы можем поговорить или?..

Он вздыхает, горбит плечи и из маленького мальчика превращается в изможденного старика.

– У меня через десять минут перерыв, – сообщает он. – Обычно я выхожу на задний двор покурить.

– Отлично, – оживляется Лео, хотя курильщиков терпеть не может. – Так я…

Брайден кивает, но без энтузиазма. Лео аккуратно отделяет одну из купюр, выданных на сдачу, и кладет ее в банку для чаевых. Со стороны выглядит как проявление щедрости, но она-то знает: это не щедрость, а покаяние.

– Как думаешь, зачем он сюда устроился? – шипящим шепотом интересуется Мэдисон, как только Лео бросает на столик рюкзак и садится.

– Зачем сюда все устраиваются? – Лео пожимает плечами. – Либо он любит деньги, либо в них нуждается.

– Нуждается. В прошлом году его матери пришлось продать дом, чтобы расплатиться с адвокатами.

Лео убеждена, что отец Брайдена получил по заслугам, и все же, глядя на парня, стоящего за прилавком в замусоленном фартуке, она хорошо понимает причины его подавленности.

– Хочу поговорить с ним, когда он выйдет на перерыв, – говорит она.

Мэдисон гневно взирает на нее из-за ноутбука:

– Серьезно? Кинешь меня ради Брайдена?

– Тс-с! – шикает Лео, и в этот момент жужжание кофемолки заглушает их разговор. – Я не собираюсь тебя кидать, просто быстренько с ним переговорю. Мы… э-э… не все выяснили.

– Боже, вы что, успели замутить на рождественской вечеринке?

Лео роняет голову, несколько раз стучит лбом о стол и сразу жалеет об этом: столешница ужасно липкая.

– Нет, мы не мутили. Брайден и Ист подрались.

– Я что-то такое слышала, – кивает Мэдисон. – Но все пропустила.

– Да уж. – Лео вспоминает, как Мэдисон с всклокоченными волосами и размазанной помадой спускалась по лестнице, а парень за ее спиной выглядел гордым и ошалевшим одновременно.

Мэдисон вздергивает брови.

– Estaba ocupada[3], – заявляет она, открывает ноут и нажимает кнопку питания.

Как только Брайден отходит от кассы, Лео выскальзывает в боковую дверь и направляется к тому месту, где вдоль обочины выстроились в ряд мусорные баки. Он уже там; сложив ладони лодочкой, прикуривает сигарету, затем выпускает облако дыма, а когда замечает Лео, его выдох превращается в шумный вздох.

– Что? – вскидывается он. – Пришла добить? У меня, если что, вторая почка осталась.

– Эм-м-м-м… – Лео водит носком по асфальту. – Я как раз об этом и хотела поговорить. Короче, мне ужасно жаль, что так вышло. Честное слово. Я повела себя отвратительно – просто взбесилась и, ну, приревновала, что ли.

– Приревновала? – Брайден со смехом опускается на бордюр. Чуть выждав, Лео присаживается рядом. Брайден ее не гонит, и тогда она подкладывает под бедра ладони. Спине холодно.

– Я понятия не имела, что вы с Ниной встречались, – тихонько произносит Лео. – Она мне не говорила, так что я узнала только в тот вечер.

Брайден качает головой, переваривая информацию.

– Так ты тоже в меня вкрашилась?

Часть благожелательности Лео тут же улетучивается.

– Нет! – отбривает она. – Я приревновала тебя к Нине, потому что ты, как выяснилось, знал о ней то, чего не знала я. Я считала ее лучшей подругой и думала, что в курсе всех ее секретов. Наверное, мне просто не по себе от мысли, что в сердце Нины оставались какие-то потаенные уголки, в которые мне никогда не проникнуть, понимаешь? И в одном из таких уголков она прятала тебя.

Отповедь произвела на Брайдена должное впечатление; медленно кивая, он затягивается. Ему хватает вежливости выдыхать дым в противоположную от Лео сторону, и она это отмечает.

– Можно вопрос?

– Да, я устроился сюда, чтобы помочь маме платить за жилье, – с нажимом произносит Брайден.

– Да нет, это меня не волнует, то есть волнует, но я о другом хотела спросить. – Брайден молчит, и тогда Лео отваживается: – Почему вы расстались?

Брайден скупо улыбается – впервые за все время, что Лео его видит.

– Имеешь в виду, почему она меня бросила?

Лео испытывает легкий прилив сестринской гордости.

– Ну да.

– Ей не нравилась моя машина. Типа, слишком пафосная. – Его улыбка делается чуть шире.

У Лео рождается мрачная шутка, и она решает ею поделиться:

– Какая ирония. Нина бы оценила.

– Ага, наверное, – соглашается Брайден. – По крайней мере, она не стала бы из-за этого меня пинать. В отличие от остальных.

Лео не знает, как реагировать, поэтому молчит. Брайден снова выпускает дым, водя носком кеда вдоль бордюра. Ждать, когда он заговорит, – все равно что наблюдать за нарастающей волной, и Лео ждет.

– Вот что я тебе скажу, – после паузы произносит Брайден. – Нина была… Я не был в нее, типа, влюблен, ничего такого, но рядом с ней… Короче, она просто была особенной.

– Рядом с ней ты чувствовал себя особенным, – говорит Лео.

– Понятное дело, в этой ситуации я выгляжу полным кретином, но ей больше нравился тот, другой чувак. Вест или как там его. – Конечно же, Брайден прекрасно знает имя Иста, но Лео его не поправляет. – Он просто нравился ей больше, что тут поделаешь. – Брайден пожимает плечами. Лео кажется, что сейчас он говорит не с ней, а с самим собой. – А потом она села с ним в гребаную машину и разбилась, вот и все. Этого не изменить. А знаешь, я ведь приходил, – продолжает он, и Лео, вновь вспомнившая яркий свет фар, крики, глухие толчки СРЛ[4], вздрагивает. – На похороны, – прибавляет Брайден. – Стоял позади всех, потому что опоздал, но я там был.

– Зря не подошел, – говорит Лео, однако Брайден лишь отмахивается, и дым от сигареты в руке прочерчивает в воздухе зигзаг.

– Не, я не по этой части. Просто хотел почтить ее память.

– Я рада, что ты был на похоронах, – едва слышно произносит Лео. – И мне жаль насчет всего остального. Правда.

Брайден опять пожимает плечами и затаптывает окурок пяткой.

– Забей. Жизнь – отстой, да?

– Временами.

Брайден фыркает и уходит обратно в кофейню.

– Увидимся, Лео, – бросает он на прощанье.

Лео так и сидит на тротуаре, пока не подходит Мэдисон.

– Целовались? – требовательно вопрошает она, уперев руки в бока.

Лео закатывает глаза.

– Ты слишком хорошо о нем думаешь, – говорит она и, пропустив подругу вперед, вместе с ней возвращается в зал.

8 марта

204 дня после аварии

Когда на экране высвечивается имя и фото Стефани, у Лео падает сердце – примерно на уровень коленок. Кто в наше время звонит, а не пишет в мессенджер, тем более на приличном сроке беременности?

– Привет! – звучит запыхавшийся, взволнованный голос Стефани, и сердце Лео окончательно уходит в пятки. – Ты дома? Занята?

– Да – дома, нет – не занята. – По идее, Лео должна готовиться к понедельничному тесту по литературе, и, значит, сегодня ей обязательно нужно прочесть «Бегущего за ветром»[5]. Мама и тетя Келли отправились на экскурсию в какой-то ботанический сад. «Она что, забыла, что у меня дикая аллергия на все растения?» – пробормотала мама, когда Келли написала ей об этой поездке, однако запаслась антигистаминным и все-таки поехала. Лео планировала побыть дома, большую часть времени посвятив просмотру каналов на ютьюбе и соцсетей в телефоне, поскольку, по ее мнению, именно так и нужно проводить воскресенья. – У тебя все хорошо? – спрашивает она у Стефани. – Куда, черт побери, подевался отец? Разве на этом сроке он не должен круглосуточно находиться рядом с беременной женой? Каким же нужно быть нерадивым мужем, чтобы…

– О, все просто замечательно, котик. Извини, извини, мне просто пришлось подняться наверх, и я немножко запыхалась. Уф-ф! – выдыхает Стефани в трубку и коротко смеется. – А ты подумала, что я уже рожаю или что-то вроде того?

– Что-то вроде того. – Лео специально не углублялась в список всех жутких вещей, которые могут случиться с беременной женщиной за сорок, и надеется не знать о них как можно дольше.

– Еще раз извини. Но! Как бы мне уломать тебя сгонять со мной в Сан-Диего посмотреть кое-какую мебель? В местный антикварный магазин только что привезли комод, и он просто офигенный! Хозяин магазина позвонил мне и забронировал эту красоту за мной, но только если я приеду сегодня, а его ассистента как назло нет на месте, поэтому мне нужен помощник, чтобы погрузить комод в машину, а твой папа играет в гольф и… ох. – Стефани опять шумно пыхтит. – Честное слово, этот ребенок использует мои ребра как гимнастическую стенку!

Лео оглядывается на свой ноутбук, на книжку, которую она, скорее всего, не откроет раньше восьми вечера, и то не прочтет как положено, а лишь пробежит глазами. Эта книга – Нинина, из списка для чтения в десятом классе, и снабжена аннотацией, хотя и бесполезной. На полях то и дело мелькает комментарий: «Скукотаааа!», и Лео абсолютно уверена, что вопросы из разряда «Понравилось ли Нине данное произведение? Если да, то почему? Если нет, то почему?» на завтрашнем тесте ей не попадутся.

Стефани продолжает щебетать:

– Понимаю, я не предупредила тебя заранее, у тебя свои планы, бла-бла-бла, но если не откажешь, с меня ланч! Можем заехать в то мексиканское кафе, которое ты любишь.

– «Ла Сирена», – мгновенно подхватывает Лео. – Я согласна!

– Заеду за тобой через полчаса! – бодро говорит Стефани, и, перед тем как нажать кнопку отбоя, Лео слышит ее ликующий вопль.

Полтора часа спустя Стефани и Лео уже в кафе, на столике перед каждой – тако с лососем на гигантской тарелке и жареная картошка с гуакамоле. В кафе людно – как-никак воскресенье, – но им удается занять местечко на солнечной веранде, и, усевшись, Лео обхватывает ножки лодыжками.

– Ну, и какими же увлекательными делами ты намеревалась заняться до того, как я нарушила твои планы? – интересуется Стефани.

– Да особо никакими, – пожимает плечами Лео. – Мама и Келли уехали в ботанический сад, а я собиралась делать домашку – подтянуть хвосты.

– Не благодари, – улыбается Стефани. – А я вообще-то думала, что у твоей мамы аллергия на все, что растет из земли.

– Видимо, Келли об этом «забыла». – Лео возвращает свое тако на тарелку (лепешка немедленно разворачивается) и изображает пальцами кавычки. – Она старается почаще вытаскивать маму из дома, и это хорошо. Но в следующий раз пусть лучше будет музей.

– Как вообще мама? – спрашивает Стефани. – Если, конечно, ты не против об этом поговорить. Но если не хочешь – не надо.

Лео нравилось это свойство характера Стефани: она всегда дает возможность выбрать, сказать «да» или «нет».

– Все в порядке, – отвечает она. – И мама тоже в порядке. – Лео вспоминает день, когда мама заехала за ней в школу, вспоминает Сочельник и то сообщение, которое высветилось на дисплее маминого телефона пару дней назад: запись на 15:30 в следующий вторник. Лео предположила, что речь о приеме психолога. – Я так часто говорю «все в порядке», что это выражение, кажется, потеряло смысл, – прибавляет она.

– У меня то же самое было со словом «пластик», – кивает Стефани. – И я рада, что у твоей мамы…

– …все в порядке, – заканчивает за нее Лео. – Погоди, а разве беременным можно есть лосося?

– Изредка и понемножку. Но спасибо, что заботишься обо мне и малыше.

Лео не уверена, что ею движет забота, но вслух об этом не говорит.

– Как успехи в математике? – Напускная небрежность в тоне Стефани подсказывает Лео, что это лишь подготовка к более серьезному вопросу.

– Неплохо. Дифференциальные исчисления оказались сложнее, чем я ожидала.

– Я думала, твой отец лопнет от гордости, когда ты прошла отбор в этот класс. – Стефани улыбается, и Лео неожиданно испытывает прилив благодарности: хорошо, что рядом с папой есть кто-то, кто видит его улыбку, запоминает его моменты счастья. – В математике ты всегда была маленьким гением.

Лео отмахивается от комплимента:

– Просто цифры. Любому под силу.

– Ну хорошо. – Стефани медленно отпивает воду из бокала, глядя в сторону. – Ты не рассказала, как прошла вечеринка на роликах. – Так Лео и знала. – Во что был одет народ? Ты оттянулась по полной или там собралась кучка древних динозавров вроде меня и твоего отца?

Иногда Лео очень хочет сказать Стефани, что ей не обязательно так сильно стараться.

– Ты не древняя, – уверяет Лео, хотя на самом деле Стефани, пожалуй, чуточку старовата. – И да, было весело. У Мэдисон крутой папа. – Она вспоминает, как Мэдисон отзывалась о своем отце, и испытывает странное тянущее чувство, похожее на жалость.

Дождавшись, пока Лео управится с тако, Стефани произносит:

– Твой отец говорил, что, когда забирал тебя, видел на парковке Иста.

– Да, он там был, – неохотно подтверждает Лео.

– Как мило.

– Стефани.

– Лео.

– Может, ты хочешь что-то узнать об Исте?

– Не знаю. А ты хочешь что-то о нем рассказать?

Лео со вздохом скрещивает на груди руки.

– Боже. Отец Мэдисон просто нанял его в качестве фотографа. Я даже не знала, что он там будет.

– Не сомневаюсь, для Иста это хороший заказ.

– Наверное.

– Здорово.

– Здорово.

Ломтиком жареной картошки Стефани указывает на тарелку Лео.

– Будешь доедать гуакамоле? – спрашивает она, и Лео, у которой пропал аппетит, пододвигает тарелку к ней.

– Между мной и Истом ничего нет, – выпаливает Лео уже в машине, когда Стефани выезжает на Пятое шоссе и направляется на юг. Справа блестит Тихий океан, вдоль горизонта пунктиром тянутся пальмы. – В смысле, ничего такого.

– Понятно, – негромко отзывается Стефани. – Лео, я просто спросила. Я тебя не обвиняла.

– Я бы ни за что не стала встречаться с парнем Нины, – с жаром говорит Лео, хотя сомневается, можно ли до сих пор так его называть. – С бывшим парнем. – Это тоже звучит коряво. – Короче, ты поняла.

– Поняла.

– Конечно, нельзя сказать, что мы друг друга ненавидим, – продолжает Лео. Сжимая руль обеими руками, Стефани неотрывно смотрит на дорогу, и от этого Лео немножко легче. Когда говоришь о таких вещах, как любовь, глядеть кому-то в глаза просто невыносимо. – То есть я вовсе его не ненавижу. Он мой друг и… Возможно, больше чем друг, но не в романтическом смысле.

– Я мало что знаю, – говорит Стефани. – Нина со мной на эти темы не общалась, но, кажется, Ист прекрасно подходил ей как парень, так что, уверена, и друг он тоже замечательный.

– Ты не понимаешь. Думаю… – Умолкнув, Лео считает проносящиеся мимо пальмы. Солнечные лучи отражаются от поверхности океана, и Лео вспоминает зеркальный диско-шар, вспоминает вечеринку на роллердроме, звучащую песню и потную ладонь Иста, которую она крепко сжимала в своей ладони. – Думаю, я люблю Иста, – признается она после десятой пальмы. – Мы оба были там… – она тяжело сглатывает, – в ту ночь. Он единственный знает, каково это. А если еще вдобавок учесть, что мы оба любим одного и того же человека, все становится совсем сложно. Но у меня к нему не любовная любовь. Я любила, то есть люблю Нину, и он тоже ее любит. Все эти чувства должны иметь какое-то выражение, и, возможно, раз Нины теперь нет с нами, мы просто разделяем их между собой, а не отдаем ей. Я имею в виду, любовь ведь не улетучивается после того, как человек покидает этот мир, так? – Стефани молчит, и тогда Лео поворачивает голову и видит, что Стефани вытирает глаза под солнцезащитными очками. – Черт. А беременным можно плакать?

– По-моему, только это беременным и можно – грустно, с полувсхлипом смеется Стефани. – И знаешь, твоя точка зрения просто прекрасна, Ли. Серьезно.

– Ладно. Только, пожалуйста, не начинай рожать, пока рядом нет никого, кроме меня. Дождись хотя бы моего отца или какого-нибудь медика, – просит Лео.

– До родов еще далеко, – заверяет Стефани. – Но я тебя услышала.

Комод выглядит пыльным и обшарпанным, как будто лет двадцать простоял в гараже, однако и Стефани, и антиквар в экстазе обсуждают палисандровое дерево, литые ручки и сквозные шипы. Лео вежливо улыбается и очень надеется, что, став взрослой, не будет вести себя так нелепо.

– Я уже вижу, какая красота получится, когда я приведу его в порядок! – Стефани хлопает в ладоши, затем кладет ладонь на живот. Ее взгляд полон нежности. – Он пойдет в детскую, так что это совершенно особенная вещь.

Лео разглядывает комод. Она бы и близко не подпустила ребенка к этой грязной развалине, однако сегодня от нее требуется только физическая сила. Вдвоем с антикваром они – «раз-два-взяли!» – грузят комод в багажник паркетного джипа, Стефани стоит неподалеку и поддерживает их фразами, полезными скорее в теории, чем на практике.

– Гас, спасибо вам огромное, – благодарит она антиквара, который утирает взмокший лоб и, судя по виду, мечтает о таблетке от головной боли.

На улице неожиданно стало жарко, и Лео уже предвкушает, как врубит в машине кондиционер и насладится диетической колой, припасенной с ланча. Именно это она и делает – во всяком случае, в первые полчаса.

Автомобиль сворачивает на Пятое шоссе, Стефани безмятежно мурлычет себе под нос, подпевая радио, и Лео первой замечает белый дымок, поднимающийся из-под капота.

– Эй, Стеф…

– Что? О нет!

Стефани заезжает на придорожную площадку для отдыха с видом на океан. Лучше бы здесь поставили пятизвездочный отель или модный ресторан, думает Лео, чем устроили парковку для кучки людей, которым нужно всего-навсего пописать и размять ноги. Во всяком случае, здесь хотя бы тенек, и Стефани, сдвинув темные очки на макушку, глушит двигатель.

– Почему воняет, как от ядовитого теста для оладий? – брезгливо морщит нос Лео.

– Мотор перегрелся, – вздыхает Стефани. – Вот гадство. Кажется, нам придется… Лео, прекрати на меня так смотреть!

– Как «так»?

– Как будто я собираюсь родить прямо тут. Я в порядке, проблема с машиной, а не со мной. – Как всегда спокойная и уравновешенная, Стефани звонит в дорожную помощь, а после пишет отцу Лео в мессенджер. – Твой папа спрашивает, нужно ли ему бросать клюшку для гольфа и мчаться нас спасать, – удивленно говорит она.

– Нет уж, спасибо, – фыркает Лео.

– Яростно плюсую, – соглашается Стефани, быстро набирает ответ, а затем опускает стекла, и в салон врывается океанский бриз. – Вот и приехали, – констатирует она. – Две девушки, поломанное авто и норвежский комод в багажнике.

– Абсолютно нормальная ситуация, – поддакивает Лео. – Нечего глазеть, проезжайте мимо.

Несколько минут Лео листает ленту в телефоне, Стефани просматривает комментарии в инстаграме[6] – в ответ на одни одобрительно бормочет, в ответ на другие с досадой закатывает глаза. Внезапно она ойкает, хватается за живот, и, глядя на нее, Лео думает, что, возможно, сейчас срочно потребуется что-то сделать, а она понятия не имеет что.

– Просто пинается, – успокаивает ее Стефани. – Из этого ребенка вырастет профессиональный боксер или как минимум любитель подраться. – Она склоняет голову набок: – Хочешь потрогать?

Сперва Лео рефлекторно хочет отказаться, но в следующее мгновение уже вытягивает руку и прижимает ладонь к огромному животу Стефани. Она ощущает под пальцами какое-то трепыхание… пауза… и опять что-то всколыхивается, как будто из глубины, толкая друг дружку, к ней всплывают пузырьки.

– Ли? – тихонько окликает ее Стефани, и только тогда Лео понимает, что плачет.

– Прости, – отзывается она и вытирает мокрые щеки, но слезы всё катятся, и Лео думает о том, до чего устала от горя, до чего ненавидит этот мешок, набитый самыми худшими эмоциями. Как можно есть тако и смеяться, а через час уже рыдать на придорожной стоянке? Она вспоминает Нину, ее смех, осанку, волосы и кожу; вспоминает, какой сильной Нина казалась со стороны и какой невероятно хрупкой была в действительности; думает о том, что жизнь в который раз оказывается чередой крайностей. – Что, если я не… – Лео осекается, закрывает рот ладошкой, чтобы не произнести эти ужасные слова, но они все равно вырываются наружу: – Что, если я не вытяну?

– Не вытянешь? – Стефани смотрит на нее, нахмурив брови. – Ты о чем? Что не вытянешь?

– Я не сумела спасти Нину. Я, ее сестра, была рядом с ней, рядом, понимаешь, но ничем не смогла ей помочь. И вот скоро я опять стану сестрой, и… Что, если это повторится снова? Что, если я не смогу защитить или помочь? Если не вытяну… Если… – Лео хватает ртом воздух, грудь ходит ходуном, – опять потеряю сестру или брата? – К самой поверхности всплывает еще одна черная мысль: Что, если я причиню малышу вред?

Стефани сгребает Лео в охапку, прижимает к себе и заставляет умолкнуть. Она ничего не говорит, просто позволяет Лео уткнуться ей в плечо и плакать сколько угодно. Когда Лео отстраняется, то испытывает и облегчение – наконец-то она произнесла это вслух, – и неловкость.

Стефани роется в бардачке, находит упаковку бумажных салфеток, сует их Лео.

– И давно ты так думаешь? – спрашивает она. Лео пожимает плечами. Объяснить правду гораздо сложнее. Это мысль, которая возникает на периферии сознания посреди ночи, неуловимая, как окончание сна, темный дымок, что вьется и жалит, словно кнут. – Вот что я тебе скажу. – Стефани подается назад и берет Лео за руки – не сжимает их, а просто держит: так, чтобы Лео не сдуло ветром, не унесло течением. – Ты прекрасная сестра, Лео. Лучшая из всех сестер на свете. У тебя огромное сердце, и я знаю… – Теперь настает очередь Стефани быстро-быстро моргать и сглатывать комок в горле. – Нет, на самом деле я не могу знать, как много вы с Ниной значили друг для друга. Это то, что навсегда останется только между вами. Зато я знаю, как сильно ты ее любишь, знаю, какая ты добрая и отзывчивая, какое отличное у тебя чувство юмора, поэтому моей доченьке уже очень-очень повезло, что рядом с ней будешь ты.

– Доченьке? – Лео замирает.

Стефани хлопает себя по губам.

– Черт.

– Значит, это девочка?

– Твой отец жутко на меня рассердится.

Лео улыбается, пускай глаза еще и не просохли от слез.

– У тебя будет девочка? Точно?

На лице Стефани расцветает робкая улыбка.

– Так нам сказали. – Лео продолжает улыбаться, хотя подбородок у нее чуточку дрожит. Должно пройти время, прежде чем слово «сестра» перестанет сотрясать все ее нутро. Лео надеется привыкнуть к нему до рождения малышки. – Но я понимаю, о чем ты, – продолжает Стефани. – Да, мы с моей матерью не очень ладим. – И это еще мягко сказано, мысленно отмечает Лео. – Она через многое заставила меня пройти, и порой я смотрю на этот живот, на этого ребенка, и думаю: а какая мама получится из меня? – Стефани прижимает ладони к глазам. – Что, если все, на что я способна, – это сделать свою дочь несчастной, потому что сама не видела иной жизни? Что, если я не справлюсь?

– Из тебя выйдет чудесная мама, – возражает Лео. – Серьезно. Ты всегда была очень добра и ко мне, и к Нине – к Нине особенно.

Стефани коротко усмехается:

– С твоей сестрой иногда бывало по-настоящему нелегко.

– Вот, видишь? Об этом я и говорю. Ты не обозлялась на нее, просто любила, и все.

Стефани кивает, теперь и у нее дрожит подбородок.

– Я до сих пор слышу Нину, ощущаю ее присутствие в нашем доме.

– Я тоже, – признается Лео, и они со Стефани вновь обнимаются, но уже не так горестно, как в прошлый раз, и Лео кажется, будто крохотная часть горя залечена, будто сделан первый короткий стежок, стягивающий прореху на сердце.

– Э‑э-э… прошу прощения, мэм.

Лео и Стефани поднимают глаза: снаружи у водительской двери стоит специалист из службы дорожной помощи, на глазах у него солнцезащитные очки.

– Что, никогда не видели двух женщин, рыдающих в поломанной машине? – смеется Стефани.

Лео возвращает ей пачку салфеток.

Мужчина улыбается – широко, добродушно и уверенно:

– Поверьте, мэм, я видел все.

Они едут домой; и кроссовер Стефани, и норвежский комод надежно закреплены на эвакуаторе. Лео берет Стефани за руку, снова считает пальмы и дышит.

15 февраля

182 дня после аварии

– Ладно, ты красотка, только, пожалуйста, не убивай меня, – первое, что выдает Мэдисон, когда Лео появляется на роллердроме.

Лео резко останавливается.

– И тебе привет, – отвечает она.

Музыка так гремит, что ей приходится почти кричать; девчачья поп-группа бодро призывает не то держать ритм, не то качать в такт – что-то в этом духе. Под потолком подвешен настоящий диско-шар, одну стену украшают гигантские нарисованные пальмы, выкрашенные светящейся краской, с площадки доносятся возбужденные крики и смех катающихся.

Несмотря на приветствие Мэдисон, Лео слегка взволнована. Она не была на деньрожденных вечеринках уже… скажем, давно, а на роликах в последний раз каталась в шесть лет. Однако сильнее всех разволновалась Стефани. Когда на прошлой неделе Лео, как обычно по пятницам, пришла на ужин в дом отца и рассказала, куда собирается, Стефани в буквальном смысле завизжала от восторга и захлопала в ладоши.

– Это же моя эпоха! – воскликнула она. – Тебе нужен наряд? Заколки? Может, лак для волос? Да-да, без лака просто не обойтись.

– Хорошо, что-нибудь возьму, – пожала плечами Лео.

– Поверить не могу, что старик Мэдисон на свой пятидесятилетний юбилей собирается привязать к ногам колесики, – удивился отец. – Рискованно как-то.

Стефани закатила глаза и отодвинула тарелку.

– Ты зануда, с тобой скучно, – сказала она мужу и протянула руку к Лео. – Тебе как минимум понадобятся неоновые тени для век. – Вставать из-за стола Стефани было уже тяжеловато, и, опираясь на руку Лео, она издала негромкое «уф-ф». – А волосы мы уложим в боковой хвост, – прибавила она по пути к лестнице.

– Пап, я боюсь, – сказала Лео.

– Понятное дело, – спокойно ответил отец. Прожевав кусочек стейка, он произнес: – С Богом, детка.

Стефани с необыкновенным энтузиазмом взялась за образ Лео: она нарядила падчерицу в полосатые легинсы, свитшот с открытыми плечами на пару размеров больше положенного и, чтобы зафиксировать прическу, вылила ей на голову почти полфлакона лака для волос. Кроме того, она заставила Лео надеть массивное ожерелье, которое страшно оттягивало шею.

– За что я должна тебя убить? – уточняет Лео.

– Где отхватила такие легинсы? – вместо ответа спрашивает Мэдисон. – Это винтаж?

Лео не уверена, что Стефани было бы приятно слышать в свой адрес слово «винтаж», поэтому она ограничивается уклончивым:

– Ну, типа.

Мэдисон, конечно же, завязала боковой хвост; на ней видавшая виды балетная пачка, ремень с заклепками и старая майка с изображением Мадонны.

– Это мамина, – показывает Мэдисон на майку. – Идем, подберем тебе ролики. Какой у тебя размер?

– Постой, сначала ответь на мой вопрос.

Мэдисон лишь улыбается. Лео скрещивает на груди руки.

– Клянусь, я ничего не знала до сегодняшнего дня, – начинает Мэдисон. – А сегодня ничего не сказала, потому что испугалась, вдруг ты не придешь и мне придется торчать тут одной с папой и его старперской компанией – выслушивать их воспоминания о «славных деньках». – Мэдисон с ужасом и отвращением изображает пальцами кавычки.

– Ой, а пончиковый автомат не работает? – волнуется Лео. – Если так, то ты права, жизнь меня к такому не готовила.

– Что? А, нет, его запустили, еще когда мы пришли сюда в первый раз. Хлоя, моя старшая сестра, настояла. Она будет диджеить. – Мэдисон жестом указывает на диджейский пульт в дальнем углу площадки, где девушка с длинными каштановыми волосами и в огромных наушниках напряженно всматривается в компьютерный дисплей. – На самом деле наушники ей не нужны, – прибавляет Мэдисон. – Это для понта.

– Ну, если с пончиковым автоматом все в порядке… – многозначительно произносит Лео.

Мэдисон нервно покусывает губу.

– Я не знала, клянусь!

– Мэдисон! Говори уже.

– Ист тоже здесь. – Желудок Лео падает в пропасть и останавливается где-то в районе обтянутых гетрами щиколоток. – Знаю, у вас с ним какие-то крупные терки или что-то такое, но папа нанял его вести фото-слэш-видеосъемку, – объясняет Мэдисон, и Лео, проследив за ее взглядом, видит Иста: в черной рубашке и рваных черных джинсах, с видеокамерой и стабилизатором он скользит по площадке, лавируя между роллерами, часть из которых, честно говоря, катается лучше остальных.

После той громкой ссоры Лео целых шесть недель с ним не разговаривала и видела его только в школьных коридорах. Ей невыносимо признавать, что она скучает по Исту, она ненавидит себя за то, что при взгляде на него ее сердце на миг останавливается. Однако вслух она говорит лишь:

– Ист умеет кататься на роликах?

– Видимо, да, – отвечает Мэдисон. – Значит, ты меня не убьешь? – Она сцепляет пальцы в замок и укладывает на них подбородок; вид у нее одновременно виноватый и дерзкий.

– Убью, но не сегодня. Эти шмотки я взяла напрокат у мачехи, не хочу испортить наряд.

Мэдисон радостно хлопает.

– Класс! Ну, надевай ролики и погнали!

Пару минут Лео привыкает к роликовым конькам, потом выходит на каток и на одно опасное мгновение чувствует, что все важные части тела куда-то разъезжаются, но затем Мэдисон хватает ее за руку и приводит в равновесие. Ист по-прежнему на площадке, серьезный и немного смущенный; заметив Лео, он спотыкается и чуть не падает. Лео отводит глаза, не зная, как начать разговор под сверкающим диско-шаром, а тем временем Принс поет об «этой штуке, что зовется жизнью».

Лео делает несколько кругов, потом забывает об Исте, о своем наряде, тяжелом ожерелье, о сестре и входит во вкус. Друзья родителей Мэдисон отрываются на всю катушку, даже те, кто почти не умеет кататься, из динамиков льется громкая музыка – отличная, надо сказать, музыка, несмотря на хмурую девушку-диджея.

– Следующий, кто закажет «Отель “Калифорния”» группы «Иглз», будет удален с катка, – предупреждает Хлоя, после чего ставит трек «Кьюэ».

Лео смутно узнает песню – отец постоянно слушает ее в машине, где радио настроено на волну ретромузыки, и композиция вполне симпатичная, однако толпа на катке буквально взрывается восторгом.

– Мать твою, я просто балдею от этой песни! – ревет один из роллеров, проносясь мимо, и Мэдисон с Лео, хохоча, пытаются не отставать.

– Это мой папа! – перекрикивает музыку Мэдисон.

– Тогда понятно, почему он в короне! – кричит в ответ Лео, и Мэдисон энергично кивает.

Ист в центре катка – в центре событий. Правда, никто, кроме Лео, не обращает на него внимания, и, нарезая круги, она чувствует, как между ними сгущается напряжение, и у нее уже вспотела шея и пересохло во рту. На первых нотах медленной композиции («А сейчас – песня для всех влюбле-е-е-енных!» – мурлычет в микрофон Хлоя.) Лео покидает площадку и отправляется в снек-бар, берет замороженную газировку с вишневым вкусом и пончик, усаживается за пластиковый столик и переводит дух.

Чуть позже к ней присоединяется Мэдисон. Обмахиваясь рукой, словно веером, она наливает из автомата колу, плюхается рядом с Лео и смотрит на катающихся, время от времени поднимая бокал в безмолвном приветственном тосте.

И пока Мэдисон следит за роллерами, Лео следит за Истом. Несколько раз он бросает взгляд в их сторону, и Лео, опустив глаза, тут же принимается жевать пончик, восхитительный, как все пончики на свете. В какой-то момент Ист подъезжает к прокатной будке, меняет оборудование и вновь выезжает на каток уже с другой камерой. Он петляет между парочками и снимает человеческие эмоции, а гости вечеринки улыбаются в кадр и складывают пальцы буквой «V», показывая знак мира. За работой Ист выглядит иначе – он не похож на того Иста, которого Лео считает своим другом, если, конечно, они все еще друзья. Перед Лео профи, он действует четко и собранно, и уже сейчас в нем можно разглядеть высококлассного специалиста, которым он станет в будущем.

– Дамы! – К ним подгребает отец Мэдисон. Пластмассовая корона немного съехала набок, на шею ему кто-то успел повесить бусы в цветах Марди-Гра – зеленом, золотом и фиолетовом, и весь он запыхавшийся и счастливый, теперь официально пятидесятилетний. – Вы только посмотрите, как потрясающе справляется Хлоя!

– Она первая с тобой согласится, – отвечает Мэдисон, но, когда отец чмокает ее в лоб, не сдерживает нежной улыбки.

Именинник обращается к Лео:

– У вас все хорошо? Ничего не нужно? Кстати, я Майк, папа Мэдисон!

– Здравствуйте, – вежливо говорит Лео. – Я Лео. С днем рождения. Спасибо, что пригласили.

– Чем больше народу, тем веселее, верно? Пончики уже пробовали?

Вместо ответа Лео демонстрирует скомканную, в жирных пятнах вощеную бумагу.

– Отлично! – Отец Мэдисон кладет руки на плечи дочери. – Схожу за «Спрайтом» для твоей мамы, она изнемогает от жары, – объявляет он и, грохоча роликами, укатывается прочь.

– Ух ты, твой папа такой… – Лео вдруг понимает, что не знает подходящего слова, чтобы описать эту кипучую энергию.

– Он бывает разный, – с печальной улыбкой говорит Мэдисон.

– Нет-нет, я хотела сказать, что он чудесный.

– Чудесный, – соглашается Мэдисон. – Во многом.

При помощи ложечки на конце соломинки Лео вычерпывает из стакана остатки напитка.

– Ты говорила, несколько лет назад он серьезно болел?

– Да, я тогда училась в средних классах, а Хлоя заканчивала школу. – Мэдисон встряхивает стакан с колой, звенят кубики льда. – Проблема со щитовидкой. Он здорово всех нас напугал. – Она нервно усмехается. – Прости, мне неловко рассказывать тебе об этом после… истории с Ниной.

– Все нормально, – говорит Лео, и это правда. – Я рада, что твой папа жив.

– Я тоже рада. Но после выздоровления он, по его собственным словам, начал «говорить жизни да». Уволился с работы, занялся виндсерфингом, все такое.

– Ничего себе. – Лео представляет своего отца на доске для серфинга или на роликах. Нет, невозможно. – Это же здорово, что он открыт всему новому.

– Ага, – подтверждает Мэдисон, однако в ее голосе сквозит скрытая боль, и Лео это чувствует. – Только иногда он… перегибает палку, что ли. Он и вправду отлично умеет мотивировать и меня, и Хлою, и он прекрасный отец, но порой… – Она умолкает и вновь встряхивает кубики льда в стакане. – Порой хочется иметь такого папу, который поймает тебя, если ты прыгнешь со скалы, а не прыгнет вместе с тобой, понимаешь?

– Да, – кивает Лео и думает о своем отце, который сейчас, скорее всего, сидит дома на диване и вместе со Стефани смотрит «Нетфликс» – какой-нибудь сериал десятилетней давности, который все уже видели. – Понимаю.

– Я плохой человек? – переживает Мэдисон. – Я ведь, типа, люблю папу. На самом деле люблю. Он лучший.

– Ты обычный человек, – успокаивает ее Лео. – И твой папа тоже обычный человек, просто другой. Нам всем нужно уметь объезжать других людей. – Она пожимает плечами. – Вот как тут, например. – Подруги смотрят, как двое роллеров едва не сталкиваются, хватаются друг за дружку и за стену. – Нет, все-таки не так, а получше.

Мэдисон смеется, встряхивает лед в стакане.

– Так значит, Ист – обычный человек, которого ты объезжаешь стороной?

Лео прожигает ее гневным взглядом и вносит ясность:

– Сегодня Ист – нанятый работник.

– И что? – Мэдисон снимает со своего стакана пластиковую крышечку и указывает ею на администратора роллердрома, который медленно ездит по кругу, приглядывая за посетителями. – Этому парню тоже сегодня заплатят, но после праздника Хлоя стопудово собирается его склеить.

– Серьезно?

Мэдисон протягивает ладонь:

– Спорим на двадцатку? Я свою сестру знаю.

Лео принимает пари.

Вскоре праздник достигает высшей точки: все поют хором, потрясают кулаками в такт, будто снова стали школьниками на дискотеке. Мэдисон и Лео подпевают, когда знают слова, а когда не знают, то вдохновенно мычат.

– Разве не нужен тебе тот, кто полюбит тебя-я-я? – горланит Лео как раз в тот момент, когда мимо проезжает Ист. На волне воодушевления она активно жестикулирует, но, проводив взглядом Иста, останавливается, чувствуя себя идиоткой. Ей стыдно. Ист, сосредоточенный на съемке, никак на нее не реагирует, и она не знает, хорошо это или плохо.

Она снова берет тайм-аут и, прислонившись к стене в компании Мэдисон, приветственно машет катающимся, а они машут в ответ. Ритмичная композиция подходит к концу.

– И последний на сегодня медленный джем для всех вас, безбашенные вы мои! – объявляет Хлоя – и да, она определенно строит глазки тому самому администратору. Придется Лео у кого-то занять двадцать долларов.

Звучит «Снова и снова» в исполнении Синди Лопер, и из груди Лео как будто вышибает весь воздух: на нее накатывает воспоминание, которого прежде не было; воспоминание, которое она считала утраченным, внезапно заполняет каждую клеточку, переносит обратно в прошлое.

– Лео? Что с тобой? – Мэдисон дергает ее за рукав.

Нина поет. Ее красавица сестра сидит в машине Иста и улыбается. На долю секунды Лео почти физически чувствует ее, чувствует счастье тех мгновений, проведенных вместе. Громко играет музыка, Ист тоже смеется, и они поют об уходящем времени, потерявшихся людях и просьбе не спешить…

Мэдисон что-то говорит, но сейчас она где-то далеко-далеко. Лео закрывает глаза, отгораживаясь от света и звука, прижимает ладони к стене, обитой мягкой тканью, и ощущает теплый бриз, врывающийся через открытые окна машины. В воздухе пахнет эвкалиптом, автомобильным выхлопом и хлоркой, ветер треплет Нинины кудри, так что ей приходится их придерживать, и Лео тянется к сестре, чтобы коснуться ее волос, почувствовать близость сестры в этом воспоминании, в этом моменте.

Лео смутно соображает, что Мэдисон придерживает ее за талию; чей-то голос бормочет: «Да понял я, Мэдс, понял», и Лео это мешает, потому что сейчас она разговаривает с Истом, и он смотрит на нее, а потом переводит взгляд на дорогу и смеется от того, что Нина сует ему под нос воображаемый микрофон, Нина жива, и сердца всех троих бьются в едином ритме. Сердце Лео стучит быстро-быстро, прямо колотится.

– Лео!

Она открывает глаза. Ист стоит перед ней, он уже не за рулем, хотя Лео до сих пор ощущает внутри вибрацию басов, до сих пор слышит звонкий смех сестры.

– Ист, – шепчет она, пугаясь собственного дрожащего голоса. – Ист, я ее вижу… – Мэдисон убирает руку и удаляется, оставив Лео и Иста посреди катка – наедине, в окружении незнакомцев. – Мы пели эту песню, – продолжает она и тянется руками к Нине, но перехватывает их Ист.

– Пели, – кивает он. Его глаза сияют – ярко, слишком ярко, и Лео задается вопросом, причиной тому диско-шар или что-то другое. – И были вместе, все трое.

– Мы были по-настоящему счастливы… – Лео улыбается, но ее щеки и губы мокры от слез. Она не слышит ничего, кроме песни. Она вдыхает аромат Нининых духов, чувствует, как ветер взлохмачивает ей волосы, видит мигающие красные огни. Острота ощущений невыносима, и Лео понимает, что вот-вот сорвется.

– Это нормально – все помнить, – говорит Ист, но теперь и его голос дрожит, в широко распахнутых глазах плещется смятение. – Лео, это нормально.

Лео трясет головой. Она словно пробудилась ото сна, ласкающая сокровенность воспоминаний тает, оставляя за собой лишь несколько скупых кадров – коротких сцен, которые не понять тому, кого не было рядом.

А Ист был. Он рядом и сейчас. Лео крепче сжимает его ладонь, стискивает железной хваткой, чтобы он остался с ней, чтобы не отпускал от себя, чтобы не дал ей исчезнуть.

– Может, выйдем на улицу? – предлагает он. – Подышишь воздухом, а?

– Нет. Я должна слушать, – противится Лео, и музыка вихрем проносится мимо обоих, точно потерявший управление автомобиль – нечто такое, чего ни одному, ни другой не остановить.

– Хорошо, хорошо, – говорит Ист. Он подзывает Мэдисон, отдает ей камеру – Мэдисон молча ее забирает, – берет Лео за руку и ведет к середине площадки.

Лео все еще плачет и сознает это, но ей все равно. Ист не позволит ей потеряться. Его ладонь теплая и влажная, и он держит ее так крепко, что Лео чувствует биение его пульса и тоже крепко-крепко вцепляется в его пальцы, страшась их выпустить, страшась снова его потерять. Она поднимает на него взгляд, однако Ист смотрит прямо перед собой и лишь коротко пожимает ее ладонь, и она отвечает тем же. Взаимные извинения принесены и приняты, Ист и Лео кружат по площадке, купаясь в мерцающем свете фальшивых звезд.

На лице Иста блестят капельки влаги. Слезы или пот? Лео не знает, да это и не важно. В конце концов, вся соленая вода одинакова.

Когда они покидают роллердром (прежде чем сотрудник катка забирает у Хлои микрофон, она успевает громко объявить: «Домой идти не обязательно, главное, не останьтесь здесь!»), ночной океанский воздух на контрасте с волглой духотой помещения кажется ледяным. Вокруг тишина, как в гостиничном коридоре или как в машине, когда садишься в нее после оглушительного грохота концерта. Отсутствие шума давит на уши; после трех часов на роликах подошвы кроссовок кажутся Лео непривычно гладкими, так что до парковки можно не просто дойти, а доскользить.

Ист выходит вместе с ней, через плечо перекинута сумка с камерой. Лицо у него высохло – проводив Лео к бортику, он украдкой вытерся рукавом. Мэдисон смотрела на них вытаращив глаза, но, когда Ист поблагодарил ее за то, что приглядела за камерой, лишь молча кивнула. Едва он укатился обратно, Мэдисон сгребла Лео за руку и прошипела:

– Это что вообще было?

– Это… между нами. – Лео постаралась произнести это как можно небрежнее, однако сердце продолжало ухать в груди, а пальцы до сих пор ощущали прикосновение теплой крепкой ладони.

Мэдисон больше ничего не сказала, но Лео почти что слышала ее мысли.

Подруга остается на катке помогать родителям с уборкой – во всяком случае, так она объясняет, – и на прощание обнимает Лео.

– Я так рада, что ты пришла, – говорит Мэдисон.

– Я тоже, – отвечает Лео и не лукавит.

Она повеселилась, это правда, и впервые за много месяцев провела больше тридцати минут, не думая о Нине и о том, как ее безжизненная рука свисала с носилок. Лео крутит кольцо на пальце, судорожно сглатывает и пытается выдавить из себя улыбку.

На выходе Ист придерживает перед ней дверь, друзья именинника со смехом и шутками прощаются, и Лео представляет, как их возгласы окутывают ее и Иста небольшим облачком. Толпа рассеивается, в сонном пригороде постепенно воцаряется прежний покой, Лео и Ист стоят на тротуаре.

– Ты как, нормально? – спрашивает он, и внутри у Лео вспыхивает крохотная искорка радости: Ист заговорил первым.

– Да, – говорит она. – Просто на минутку что-то нашло.

Ист смотрит на нее как на лесного зверя. С чего бы? Не то чтобы она никогда раньше перед ним не плакала.

– А… еще что-нибудь помнишь? – осторожно интересуется он.

– Нет, только песню, – отвечает Лео и прибавляет: – Отец скоро подъедет.

– И мой тоже, – кивает Ист. – Я на всякий случай сказал приезжать к одиннадцати.

Лео бросает взгляд на телефон. Без трех минут одиннадцать.

– Ты без машины?

– Наказание пока никто не отменял. – Ист пожимает плечами. – Еще неделя осталась. Отец отпустил меня сюда только потому, что это оплачиваемая работа.

– А, здорово. В смысле, здорово, что тебе заплатили. Удалось сделать хорошие кадры?

Ист усмехается, опустив голову, трет шею.

– Лео, что мы будем…

– Прости, – выпаливает она. Будь мягче, звучит в голове голос Нины, удивленный и раздраженный одновременно. – Серьезно, Ист. Мне ужасно жаль. Я просто сорвалась на тебя, и та наша ссора… Я ничего не соображала. На самом деле меня не касается, чем ты занимаешься. Если это приносит тебе счастье.

В свете фонарей на парковке глаза Иста блестят.

– Счастье, – повторяет он. – А ты счастлива, Лео?

– Я не… – Она умолкает, размышляя, как ответить на такой вроде бы простой вопрос. – Кажется, я перестала понимать, как это – быть счастливым, поэтому – не знаю.

Ист внимательно смотрит на нее, уголки его губ расслабляются.

– Ты права, – кивает он. – Такое чувство, будто счастья больше не существует. Не так, как раньше.

– Теперь все не так, как раньше. – Лео думает об округлившемся животе Стефани, мокрых волосах Нины. – Но ведь если бы все было как раньше, она не была бы такой особенной. Мы должны меняться, верно? Если ты остаешься таким же, как прежде, тогда какой был смысл влюбляться?

Ист долго молчит, сверлит взглядом асфальт, потом трет глаза большим и указательным пальцами.

– Да, – наконец выдыхает он, сгребает Лео в охапку и прижимает к груди. – И ты меня прости, – говорит он.

Лео и не подозревала, как сильно ей не хватало Иста, пока вновь не прикоснулась к нему, не ощутила его торопливый пульс и запах пота, впитавшегося в рубашку, пока не почувствовала, насколько он живой. Она так скучала по всему общему, что их связывало: теперь лишь они двое во всем мире знают, о чем была та песня, потому что только они слышали ее под звездным небом в сияющем идеальном мире. У Лео мелькает смутная мысль: неужели горе сильнее любви? Неужели любовь сильна именно потому, что утрата ее так горька?

Они так и стоят, обнявшись, и не размыкают объятий, даже когда подъезжает отец Иста. Он выходит из машины, и его лоб прорезает хмурая складка – то же выражение лица было у него на похоронах Нины, припоминает Лео.

– Истон? – неуверенно окликает он сына.

Ист всхлипывает, выпускает Лео и бросается на грудь к отцу.

– Ну-ну, тише, – успокаивает его тот, обнимая и гладя. – Тише, приятель.

Лео узнает огни фар: вот и ее отец. На парковке осталось буквально несколько человек, запоздалых посетителей роллердрома. Все они увлечены собственными разговорами и нисколько не обращают внимания на двух мужчин, постарше и помоложе, которые покачиваются из стороны в сторону. Ист плачет – громко, навзрыд, и, робко помахав ему, Лео идет к машине отца, чтобы тот не подъезжал слишком близко.

– У Иста все хорошо? – спрашивает отец, как только Лео садится в салон.

На нем старомодные джинсы в духе восьмидесятых и футболка с эмблемой Калифорнийского университета, его альма-матер. И то, и другое донельзя ветхое и заношенное (в придачу спереди на футболке темнеет жирное пятно), так что в другие дни эти лохмотья приводят Лео в бешенство, но сегодня знакомая одежда греет ей душу.

– Да, – отвечает Лео и поворачивает ламели автомобильного обогревателя к себе. – Просто иногда все наваливается сразу, понимаешь?

Отец смотрит на нее с грустной улыбкой – улыбаются губы, но не глаза.

– Понимаю, – шепотом говорит он, и Лео собирается рассказать ему о том, как вспомнила прекрасное мгновение, как ее сердце наполнилось одновременно и счастьем, и болью, но в этот момент отец произносит: – Картошки-фри хочешь? Стефани просила купить. – И момент упущен.

– Не откажусь, – говорит она. – Я буду с солью.

– Хорошо провела время?

– Ага. – Лео насмешливо косится на отца: – Кучка старперов каталась на роликах под старперскую музыку, а в остальном все было супер.

– Эй, полегче! – Он притворяется обиженным и ерошит ей волосы, а она смеется. – Все по классике! А Бон Джови крутили? В старшей школе я слушал его без перерыва.

– Ну да, тридцать лет назад! Говорю же, старперы.

– Зато вы, молодежь, с этими вашими клипами в тиктаке или как там его…

– Боже, пап.

Лео смотрит в зеркало заднего вида: Ист с отцом выезжают с парковки, их автомобиль становится все меньше и меньше и наконец растворяется в темноте. Лео отрывает взгляд от зеркала, тянется к руке отца и накрывает ее своей.

– Ты чего? – озадаченно спрашивает он.

– Так… ничего, – отвечает Лео и, когда отец выразительно изгибает бровь, отворачивается.

– Ладно, – говорит он, его рука под ее пальцами напрягается, и они уезжают.

30 января

166 дней после аварии

– Ты просто обязана прийти на юбилей моего отца, – сообщает Мэдисон, энергично жуя сэндвич с индейкой.

Лео сидит напротив нее на кирпичном парапете и ковыряет свой хумус с морковью, который с утра почему-то всегда выглядит гораздо аппетитнее, чем во время школьного ланча.

– Я серьезно. – Мэдисон проглатывает кусок сэндвича. – Если не придешь, тогда там будем только мы с сестрой, наши родители и толпа стариканов на роликах. – Она театрально ежится.

– Ну, если ты так ставишь вопрос, – поддразнивает Лео и смеется, когда Мэдисон кидается в нее обрывком салатного листика. – Эй, осторожно, волосы! Сто лет не каталась на роликах.

– Я тоже, – говорит Мэдисон. – Зато там будет снек-бар.

– Годные вкусняшки? – выгибает бровь Лео.

– Может даже автомат с пончиками.

– Ни слова больше. Встречаемся у входа, – заявляет Лео и улыбается в ответ на довольный смех Мэдисон. У нее так давно не было подруг, и это здорово – обедать не в одиночку.

– Класс! – радуется Мэдисон. – Сброшу тогда тебе всю инфу.

– Круто, что твой папа хочет закатить деньрожденную вечеринку, – замечает Лео. На последний отцовский день рождения они с Ниной и Стефани преподнесли ему торт-мороженое, а потом все вместе посмотрели фильм.

– «Как-никак юбилей», – явно пародирует отца Мэдисон. – Кроме того, он просто жаждет «праздновать жизнь», особенно в этом году, когда ему стукнет пятьдесят.

– А что насчет Софи и Оливии?

– Их я тоже пригласила. – Мэдисон вытаскивает из сэндвича дольку помидора, подцепив ее накрашенными розовым лаком ногтями. – Но Оливия проводит уик-энд со своей мамой, а Софи сказала, что в эту субботу у них с Диланом праздник – полгода вместе.

Лео не слишком огорчена этой новостью.

– Мило, – говорит она. – А Дилан в курсе?

Мэдисон хихикает.

– А я про что! Если выкинуть все время, когда они ругались и не разговаривали друг с другом, окажется, что вместе они не шесть месяцев, а, типа, шесть дней. – Она качает головой. – Но сердцу не прикажешь.

– К сожалению, да, – соглашается Лео и начинает жевать яблочные дольки. Не сказать, что она обожает зеленые яблоки, но их любила Нина, и Лео подозревает, что мама покупает их просто по привычке. А у Лео не хватает мужества ей об этом сказать.

– Ну-у-у-у, – делает заход Мэдисон, – так ты общаешься с Истом или как?

– Ты очень тактична.

– Угу, извиняй, деликатность – это не мое. Но в этом семестре ты каждый божий день обедаешь со мной, а раньше как минимум половину времени тусовалась с Истом. Вы были практически не разлей вода. Расстались?

– Что значит «расстались»? – вспыхивает Лео. – Мы не встречались, чтобы расставаться! Уже пошли сплетни?

– Никаких сплетен, – успокаивает ее Мэдисон. – Все только и обсуждают сегодняшнюю утреннюю ссору между Диланом и Софи. Слышала? Говорят, она запустила ему в голову огромный стакан смузи.

– Ого.

– Прикинь! Она промазала метра на два из-за того, что была без очков, но все-таки. Их обоих оставили после уроков, так что, видимо, в четыре часа они выйдут из школы вместе.

– Ох уж эта любовь, – вздыхает Лео в надежде, что Мэдисон отвлеклась и забыла о ней.

– Так почему вы с Истом больше не тусите?

Значит, не отвлеклась.

– Мы… э-э… поссорились? – В устах Лео это звучит как вопрос, а не свершившийся факт. – Но мы не пара, ничего такого. Он парень… был парнем Нины, а не моим. Мы просто друзья. Или были друзьями. Короче, все сложно.

«Все сложно» – это еще мягко сказано. Лео и Ист прекратили разговаривать после той жуткой ссоры в парке, что произошла в начале месяца, и с тех пор в школе обходят друг друга за километр. Гнев, который охватил тогда Лео, угас и превратился в глухое упрямство, и, судя по молчащему телефону и нежеланию Иста даже смотреть в ее сторону, им владели те же чувства.

– Н‑да, отстой. – Мэдисон отхлебывает воду из бутылки. – Но вы помиритесь. Я верю.

– Ну, хоть кто-то верит. Не любишь помидоры?

Мэдисон корчит брезгливую гримасу.

– Будешь? Угощайся!

– Эй, Лео!

Лео поднимает глаза и видит, что к ней направляется Кай: большие пальцы засунуты за лямки рюкзака, вид – застенчивый, почти глуповатый. Они не виделись с той кошмарной рождественской вечеринки, на которой она (если уж по-честному) повела себя с ним грубо.

– Привет, – говорит она, и при виде ее улыбки Кай улыбается в десять раз шире. – Куда идешь?

– Так это… домой.

– И я домой. – На душе у Лео до сих пор неприятный осадок после вечеринки, поэтому она прибавляет: – Не хочешь проникнуть в расположение противника и составить мне компанию?

Взгляд Кая теплеет:

– А, да, конечно.

Какое-то время они идут в неловкой тишине, молчат и на перекрестке, потом вместе переходят дорогу. Ближе к дому Лео наконец решается заговорить:

– В общем, извини, что нагрубила тебе тогда на вечеринке.

– Нагрубила? – Кай хмурит лоб. – Не помню.

– Я вроде как на тебя наорала…

– Да нет, ничего такого. Вот на Иста ты еще как орала, а я не в обиде. – Кай шаркает подошвами побитых кед по тротуару. – Я же в тот вечер должен был за ним приглядывать.

– Ладно, как скажешь. – Лео разглядывает носки собственных кроссовок. – Как у Иста дела?

Кай молчит, после негромко произносит:

– Сама знаешь…

– Нет, не знаю, – пожимает плечами Лео. – Мы не общались уже… – Она делает вид, будто прикидывает в уме, хотя совершенно точно знает, сколько прошло дней, – давно, кажется?

– Ни фига себе, – выдыхает Кай, и Лео от смущения принимается еще внимательнее разглядывать свои кроссовки. – Я догадывался, что что-то не так, – не дождавшись ответа, добавляет Кай. – Он перестал говорить о тебе. Если честно, он вообще перестал разговаривать.

Ист говорил о ней? Вот это новость.

– Он рассказывал тебе о…

– Угу, – Кай грустнеет, и Лео понимает почему.

– Его отец взбесился до безумия – ой, прости, прости, до чертиков.

Лео безуспешно пытается спрятать улыбку.

– И не без причины.

– Думаю, Ист просидит под домашним арестом до самого выпускного.

– Отец посадил его под домашний арест?

– Да, за вранье. Он дико удивился, когда Ист рассказал ему всю правду.

– Кстати, я тоже. Ну, и наговорила Исту глупостей. В пылу ссоры, что называется.

– Все мы время от времени говорим глупости, – пожимает плечами Кай.

– Я еще и Нину приплела.

– Ох.

– Угу. – Щеки Лео пылают от стыда. – Я сильно злилась.

– Злиться – это нормально. Ты уже извинилась?

Лео качает головой:

– Вряд ли Ист сейчас захочет со мной разговаривать. И вообще, надо ли мне подходить к нему?

– Если тебе от этого станет легче, то знай: он сейчас ни с кем не хочет разговаривать, не только с тобой.

Лео делает вид, что обдумывает услышанное.

– Засчитано наполовину, – объявляет она.

Кай смеется. Красивые зубы, мысленно отмечает Лео и тут же обзывает себя дурой.

Вот и ее дом.

– Тут я живу, – жестом показывает она и вновь чувствует себя глупо: ясное дело, Кай и так знает.

Кай всматривается в окна и озадаченно хмурит лоб:

– А что это там торчит?

Лео видит над подоконником два небольших и аккуратных мохнатых треугольника.

– А, это Денвер, наш корги. Он у нас коротыш.

– Как мило, что он тебя ждет.

– Он не меня ждет, а своего злейшего врага, почтальона. Просто в бешенство приходит каждый день, как только его видит. Поначалу мы пробовали отвлекать Денвера, но потом сдались и теперь просто позволяем ему лаять, пока не охрипнет.

За стеклом мохнатые треугольники собачьих ушей подрагивают от нетерпения.

– Было бы здорово как-нибудь познакомиться с Денвером, – говорит Кай.

– Спрошу, что он об этом думает, – улыбается Лео. – Не могу за него обещать.

Кай опять смеется и медленно уходит. Может, надо было предложить ему войти? Но Лео не знает, дома ли мама, и понятия не имеет, как себя вести, когда в гости приходит парень. Нина никого из знакомых не приглашала, предпочитая встречаться где-нибудь на нейтральной территории и проводить время активно, а не сидеть в четырех стенах на глазах у мамы и младшей сестры.

– Ладно, увидимся, – говорит Кай.

– Увидимся, – отзывается Лео, однако медлит у порога, дожидается, пока Кай скроется за углом, и только тогда открывает дверь и входит в дом.

6 января

142 дня после аварии

Лео всегда считала Новый год самым депрессивным праздником – в основном потому, что он, как правило, знаменовал окончание каникул, и, откровенно говоря, мысль о возвращении в школу после двух недель обмена подарками, рождественских огней и поздних подъемов без будильника вгоняла в тоску. В отличие от некоторых, Лео никогда не предвкушала, как в полночь поднимет бокал с шампанским и будет веселиться, надев бумажный цилиндр и дурацкие новогодние очки, купленные в мини-маркете за углом. Нина, которая охотно праздновала бы и День сурка, позволь ей родители, конечно же, Новый год обожала. Ровно в полночь она заявлялась к Лео в комнату и будила ее, и Лео помнит, как брыкалась и отмахивалась от сестры, а та все равно ухитрялась чмокнуть ее в макушку и шутливо обзывала кайфоломщицей.

Но не в этом году.

В этом году Лео не легла спать, а сидела с Нининым телефоном в руках и нетерпеливо ждала, когда цифры на дисплее покажут 00:00. Наконец это произошло, и Лео всплакнула, хотя в реальности ничего не изменилось и новый год отделила от старого всего секунда. Наступил первый год, который Лео предстояло провести без сестры, и она хотела «сорвать пластырь» – начать новый этап жизни, пускай даже без карты, плана и энергии.

Школа в январе тоже наводила уныние: все праздничное убранство сняли, вокруг лишь голые шлакоблочные стены, в библиотеке – скучные выкладки книг. Даже учителя и другой персонал казались мрачнее обычного; все и вся выглядело каким-то посеревшим и более хмурым, чем две недели назад. Погода тоже не прибавляла настроения: три дня кряду небо затягивали черные тучи и лил дождь. В близлежащих городах опасались селей, и почти весь месяц Лео шлепала по лужам, набирая воду в конверсы – рождественский подарок отца и Стефани.

Рождество тоже далось не просто, но ближе к вечеру Лео почувствовала, что дышать стало чуточку легче. Лео с мамой кое-как пережили сочельник, минуло рождественское утро, и во второй половине дня, когда Лео приехала к отцу, ей мысленно виделся развевающийся клетчатый флаг – финиш гонки. Еще немножко, и худший сезон праздников закончится!

Лео, отец и Стефани вручили друг другу подарки, среди них и картонная книжка «Баю-баюшки, Луна»[7], которую для будущего малыша выбрала Лео. Подарок мог показаться шаблонным, однако стоило Лео в магазине полистать страницы и прочесть текст, как ноги сами собой понесли ее к кассе. И Стефани, и отец были растроганы. «Это будет наша первая книжка!» – сказала Стефани. Она все круглела и круглела: лицо, живот, руки и даже пальцы как будто бы постепенно распухали, и выглядела она утомленной, но счастливой. У отца вид был просто усталый, и Лео замечала его потерянный взгляд, который он старательно смаргивал, общаясь со Стефани. Лео хорошо знала этот взгляд, ведь она провела столько времени, изучая его в собственных глазах.

После того как подарки были открыты, все отправились на прогулку, а потом ели индейку со сладким соусом чили. На стол накрывали Лео с отцом, а Стефани отдыхала на диване, листая ленту в телефоне. Она наняла новую помощницу для ведения соцсетей, которая занималась ответами на комментарии подписчиков, и Лео слышала, как Стефани недовольно цокала языком, читая их.

– Возьми на работу меня! – предложила Лео. – Я буду отвечать на самые интересные комменты.

– И расписывать каждый ответ на полстраницы, – засмеялась Стефани.

– Нина просто ставила бы под любым комментарием блюющий смайлик, – заметил отец, шинкуя лук. Лео терла сыр и изо всех сил старалась не стереть при этом пальцы. – Даже в переписке от нее максимум, чего можно было дождаться – это эмодзи с поднятым вверх большим пальцем.

– Да, она предпочитала личное общение, – согласилась Лео, потом отставила терку в сторону, подошла к отцу сзади и обняла его за пояс, задав безмолвный вопрос: ты чего?

Отец не противился объятьям, лишь по позвоночнику пробежала дрожь, когда он попытался справиться с эмоциями. Раньше Лео было странно видеть в его глазах печаль или слезы. Он никогда не относился к несгибаемым стоикам, живущим по принципу «Настоящие мужчины не плачут», однако был очень сдержан в проявлении чувств – в полную противоположность Нине.

– Стефани у нас такая трудяга, – всхлипнул он. Чуть погодя совладал с собой, вытер глаза и сказал: – Проклятый лук.

Лео снова взялась за сыр и, когда отец, протянув руку, погладил ее по волосам в молчаливом жесте благодарности, не отпрянула.

За ужином Стефани задала вопрос, который висел в воздухе весь день:

– Ну, как вы с мамой провели сочельник? Сильно?..

Лео вспомнила все, что произошло накануне. От ее волос до сих пор попахивало дымом и гарью.

– Хорошо, – сказала она. – Все прошло хорошо.

В первый понедельник нового года Лео плетется по школьному коридору и, несмотря на болтающийся за спиной рюкзак, прижимает к груди стопку учебников. Новенькие конверсы поскрипывают при каждом шаге. Все говорят друг другу «привет», Лео тоже несколько раз здоровается на ходу.

– Лео! – слышится сзади. Стоя перед своим шкафчиком, она оборачивается и видит спешащую к ней Мэдисон. На улице дождь и не то чтобы очень холодно, однако Мэдисон надела и шарф, и шапку с помпоном и огромным сердечком, вывязанным спереди. – Привет! Как провела каникулы?

На праздниках Мэдисон писала ей в мессенджере, и Лео вежливо отвечала и даже один раз отправила сообщение, целиком состоящее из эмодзи – Нина могла бы гордиться младшей сестрой. Мэдисон предлагала встретиться, однако Лео отвертелась: «Спасибо, но сейчас мне лучше побыть с семьей», на что Мэдисон отреагировала бурным «Господи, как я тебя ПОНИМАЮ», сопроводив эту фразу дюжиной розовых сердечек.

И вот теперь Мэдисон стоит перед ней, напоминая плюшевого медведя из больничного сувенирного киоска. Нина украдкой закатила бы глаза и, скорее всего, отпустила бы ехидный комментарий насчет сбежавшего из лесу Бэмби, а вот Лео Мэдисон нравится все больше и больше. Она не оставляет попыток общаться с Лео, и это, по мнению Лео, уже немало.

– Привет, – говорит она. – Симпатичная шапочка.

– Ага, спасибо. – Мэдисон с нежностью гладит помпон. – Бабуля связала к Рождеству. Несмотря на артрит, представляешь? – Она снова улыбается, на этот раз теплее. – Серьезно, как праздники прошли?

– Норм. – В одной из брошюр по проработке горя (как раз перед тем, как она сгорела) Лео прочла, что слово «норм» может быть сокращением от «неприятно, отвратительно, раздражающе, мерзко», и решила взять аббревиатуру на вооружение.

– О, чудесно! – На лице Мэдисон появляется такое неподдельное облегчение, что Лео чувствует себя виноватой, как будто это ей должно быть стыдно за все гримасы, которые скорчила бы Нина. – Как дела у родителей?

Последнее, о чем Лео хотелось бы говорить, – ее родители и их настроение. Между тем на расстоянии трех шкафчиков Джейми Мастерсон и Эви Энгельс обнимаются так, словно не виделись со Дня благодарения.

– Эм-м, в порядке, – бормочет Лео, и Мэдисон участливо кивает.

– Понимаю, понимаю, – говорит она. – Боже, ты слышала новость? Элис досрочно приняли в Гарвард!

– Ух ты, – вяло восторгается Лео, хотя даже не знает, кто такая Элис.

– А наша консультантка так радуется, будто сама в Кембридж поступила. – Мэдисон слегка закатывает глаза, и у нее это выходит в десять раз обаятельнее, чем у Нины. – Но все равно супер, правда? Элис – така-а-ая няшка!

– Счастлива за нее, – отвечает Лео, и, как ни странно, это типа правда. Если с кем-то происходит что-то хорошее, она ничего не имеет против. «Приятно, когда приятным людям приятно», – часто повторяла Нина, и эта поговорка сестры вспоминается Лео по пути на урок английского. Элис – молодчина!

К полудню, однако, Лео вдруг понимает, что: а) не видела Иста целый день, даже на математике, куда они ходят вместе, и б) он не сказал ей, как обстоят дела с досрочным поступлением у него самого. Разве не собирался Ист писать в целую кучу колледжей – Род-Айлендскую школу дизайна, Нью-Йоркский университет и Институт Пратта? Разве не таков был его план, точнее, его и Нинин план? Может, получил плохие новости? Может, ему всюду отказали? Или у него депрессия после каникул, а Лео просто нагнетает – изводит себя этаким мысленным думскроллингом? Она быстро отбивает сообщение: «Ты как???»

На перемене Лео проверяет телефон, но ответа от Иста нет. Стефани присылает фото полусобранной детской кроватки и отца Лео, который с озадаченным и удивленным видом сидит среди груды планок и реек. «Мой герой», – подписала фотографию Стефани, и Лео моментально отсылает реакцию: хохот до слез. Правда, сейчас у нее нет настроения ни плакать, ни смеяться.

Придя домой после школы, Лео бросает рюкзак на кухонный стол и идет к Исту.

Дождь прекратился, однако небо все еще затянуто низкими серыми тучами, которые грозят вот-вот опять пролиться. Окрестные холмы, покрытые переросшей травой, обычно выжженной беспощадным солнцем, благодаря сегодняшнему редкому ливню сверкают изумрудной зеленью. Цвет до того сочный, что Лео, кажется, способна его вдохнуть. Ноги, конечно, опять промокли, а уж что творится у нее на голове, и подумать страшно.

Она дважды стучит в парадную дверь. Наконец Ист открывает; на нем спортивные брюки и рубашка с длинным рукавом, щека помята ото сна.

– Привет, – здоровается Лео. – Ты не отвечал на мои сообщения.

– Ой, прости. – Ист шумно выдыхает и трет ладонями лицо. – Наверное, телефон разрядился.

Лео хмурит лоб. Он вполне мог написать ей с компа.

– А, понятно, – говорит она. – Ты как, в порядке?

– Ну да.

Лео настораживается: