Читать онлайн Во сне и наяву

Глава первая. Явь

"Запоминайте свои сны. Ничего интереснее в этой жизни вы не увидите."

Душная, влажная тьма кругом давит, пеленает кошмаром. Лежишь ни жива ни мертва. Воздух застрял в горле как кляп. Ни дернуться, ни проснуться, ни убежать от ужаса, приближающегося каждый раз все ближе и ближе. Каждую ночь узнаёшь его издали – плотный сгусток мрака среди темноты. Он надвигается тяжелыми шагами, скрипом половиц и вздохами, от которых кровь замирает. Глотка и легкие вот-вот разорвутся от крика, но не произносишь ни звука, мечтаешь хотя бы выдохнуть. Вынырнуть из этой кромешной паники. Проснуться, надо просто проснуться. Сон.

Это был всего лишь сон, кошмар, один и тот же повторяющийся каждую ночь. Ужас без конца и края, неоформленный и тем еще более страшный, чем знакомые монстры и несданные дела.

– Спи, Лизонька, переверни мокрую подушку. Не плачь, повторяй, как бабушка учила, про себя: «Куда ночь, туда и сон, куда ночь, туда и сон, куда ночь, туда и сон…». До рассвета еще далеко.

Дипломированный филолог Елизавета Петровна с утра изволили хандрить. Серая ее хандра за зиму опутала квартиру плотной, душной, невидимой глазом паутиной, забралась в шкафы и неубранную кровать, повисла на шторах. На календаре был апрель, и зимняя депрессия уверенно переходила в ранг межсезонья.

– Как же меня это мерзкое, весеннее чириканье бесит за окном, – подумала Лизавета, наливая очередную кружку кофе. Бодрости он давно не прибавлял, но глаза открылись. Ноутбук мерцал экраном. Статья с описанием полезных свойств очередной биодобавки для повышения либидо у женщин пенсионного возраста застряла на втором абзаце со вчерашнего вечера и никуда дальше слов «множественные оргазмы» двигаться не хотела.

До недавнего времени Лизавета считала свою жизнь вполне состоявшейся. Квартирка небольшая, но своя личная – матушкин подарок, когда та скоропостижно выскочила замуж после Лизкиного диплома и укатила в Канаду с новым мужем строить счастливую семейную жизнь. Так они и живут где-то под Квебеком. Семья на удаленке. Созваниваются с ней раз в месяц, фотки шлют по праздникам и денежку подкидывают на маленькие радости. За 15 лет ни мать, ни дочь к друг другу так и не собрались.

Работа для Елизаветы тоже нашлась быстро – сразу после института в медицинском центре маминого приятеля. С ее филологическим образованием писать и редактировать хвалебные статейки про новые БАДы и омолаживающие процедуры оказалось делом легким и не требующим особых навыков. Платили немного, но на жизнь хватало, вот и осталась там насовсем. В офис ездить не надо, пиши по плану, ноут всегда под рукой, да и времени свободного хоть отбавляй. Мечты о путешествиях, журналистике и взлете новой карьеры сначала отодвигались на годик другой, а потом потускнели и совсем потерялись в размеренном течении жизни. Само собой как-то получилось, что даже кота себе не завела, не то что мужа. Некого винить – все хорошо. Если бы не эти кошмары.

Сидит не выспавшаяся девица 35ти лет от роду в пижаме и плохом настроении, на голове колтун, кое-как в пучок собранный, пяткой ногу чешет, в экран смотрит, а внутри пусто и тошно, хоть волком вой. На улицу выходила вчера, да и то до мусорного бака. Еда по доставке, сериалы по подписке.

– Депрессия, – говорит Ленка, – она твоя лучшая подружка, а не я.

Неунывающая Ленка, единственная оставшаяся рядом от компании веселых студенческих времен. Дергает, не дает запереться внутри насовсем. Зовет то на выставки, то в кино.

– Лизанька, душа моя, дщерь ты Петрова! Совсем решила мхом зарасти в берлоге своей? Ты когда из дома выходила, дитя подземелий? Опять на доставке фастфуда сидишь, как Рапунцель в башне? Собирайся, клуша, доставай наряды, пойдем, жирок растрясем. Мы билеты с Мишкой купили на чудесный мюзикл, а потом в кафешку собирались в караоке. – Громогласно вещает трубка подругиным голосом. Звенит в ухе колоколом, разливается перезвонами.

– Лен, я сегодня не в ресурсе. Кошмары замучили. Заболеваю, похоже, голова чугунная, глаза болят, а статью надо до завтра сдать на публикацию. Не обижайся, в следующий раз обязательно сходим все вместе.

Привычный набор отговорок, и еще 15 минут послушать про насыщенную жизнь самой Елены Прекрасной, большой ее семьи, детей, мужа-растяпу и вредное начальство. Договорились, что на днях приедет с проверкой и бутылочкой антидепрессанта. На том и распрощались.

День, по-видимому, не задался с самого начала. Только села поработать, очередной звонок, теперь на домашний телефон. Официальный голос ищет Кузнецову Елизавету Петровну.

– У телефона. Слушаю вас внимательно.

– Вас беспокоит помощник нотариуса по поводу завещания Кузнецовой Маланьи Афанасьевны. Для оформления прав на наследство, вам следует прибыть в Верею Фоминского уезда…

Так и сказал «уезда». Дальше шло подробное описание, какие документы привезти и как добраться. Что за Маланья такая и зачем эти мошенники хотят выманить Лизавету из дома, думалось с трудом. Зачем-то записала на бумажку всю информацию, переспросив еще раз, и повесила трубку. Однозначно мошенники! Хорошо, что представителем нигерийского принца с миллионом долларов на счете не представился. Спасибо, что фантазию проявили – уважили.

После утренних разговоров сил душевных не осталось совсем. Апатия укутывала пушистым пледом, но ложиться на свой диван с идеей повторить ночной кошмар, было страшновато даже днем.

– Хоть из дома беги, – подумала Лизавета.

Подтащив табуретку к креслу у окна, устроила гнездо из подушек и покрывала, закрыла глаза. Ей надо было собраться и дописать ненавистную статью. Оргазмы требовали продолжения и восхваления чудодейственного средства.

Чувствуя себя еще более разбитой, чем час назад, открыла глаза. Где-то рядом среди домашней тишины и уличного шума слышались шорох и цоканье по металлу. Надо вставать. За стеклом, на карнизе, сидела крупная ворона. Важно кивая головой, косила на Лизу черным блестящим глазом, переступала по металлу и снова кивала.

– Кыш! – хрипло со сна просипела Лизавета. – Пошла вон. Ворона в ответ повернула голову, задумавшись на секунду, кивнула и неожиданно, взмахнув крыльями, со всего маху ударила клювом и грудью о стекло. Задребезжала старая рама, а квартиру накрыл, как цунами, истошный визг проснувшейся в один момент Лизы. В окно полетели подушки, тапки и женские крики, а зловредная птица, широко раскинув крылья, спланировала вниз от так и не разбившегося стекла.

Это оказалось последней каплей. Как малая соломинка ломает хребет верблюду, так и этот нелогичный, в принципе, поступок птицы сорвал планку у заведенной с самой ночи Елизаветы. Рыдала, захлебывалась слезами, от бессилия и пережитого уже наяву ужаса. Бессвязно жалуясь на несчастную судьбу и одиночество, вопрошала в пространство: «Ну почему я?! Почему у меня все так?», как вдруг внезапно вспомнила, кто такая Маланья Афанасьевна. ВОрона она, впрочем, тоже вспомнила.

В детстве Лизонька была ребенком впечатлительным и крайне болезненным. Мама растила ее без отца, и на лето перед началом учебы в школе она отправила дочь к своей двоюродной тетке в деревенский дом на свежий воздух и козье молоко. Баба Мила человеком слыла строгим и нелюдимым, но родне не отказала, хотя и приняла без радости. Лиза ясно и как наяву увидела маленький бревенчатый дом под шиферной крышей, завалинку и штакетник забора, калитку на кожаных петлях у дороги. Как она могла забыть про бабу Милу! Ей сейчас уже, наверное, под сотню лет натикало. Они и не общались после того Лизиного десанта особо. Мама иногда звонила на деревенскую почту и просила передать, что у них все хорошо. Ответных звонков и писем никто из них не получал, а уж тем более визитов. Родная бабушка Лизы с этой родней не общалась, была сугубо городским жителем и умерла в родной квартире на руках дочери и внучки, когда та еще в институте училась.

Ворона звали Иннокентий, жил он на старой березе возле дома бабы Милы. Прилетал утром к окну на кухне и стучал в раму, просил вынести каши или творога. Был он умен, воспитан и величав, как особа царских кровей. Его-то она точно не должна была забыть!

В то лето Лизонька с вороном не расставались. Маленькая, не по возрасту худенькая, полупрозрачная девчушка в сандаликах и желтом сарафане и важный угольно-черный птиц неразлучной парочкой вышагивали по участку или по улице деревни. За доверие и дружбу мелкая получала блестящие камушки, блесточки, стеклышки и пивные крышки, а взамен щедро делилась едой и лаской.

– Постой, постой, – вытирая слезы и всхлипывая, приговаривала Лиза, – это же ты! Иннокентий, вернись!

Зачем-то открыла окно. Воспоминания теснились в голове, накатывали новыми подробностями. Свежий ветер взметнул пыльные занавески, и запахло весной, клейкими зелеными листьями, свежей землей и немножко грибами.

– Подожди! Я сейчас! – Встав на табурет, полезла на антресоль. Там среди пыльных развалин, чемоданов с бельем и коробок с посудой у нее был спрятан клад. Про него Лизонька тоже почему-то запамятовала. Железная коробка из-под печенья с самыми дорогими детскому сердцу вещами: стеклышками, монетками и другими принесенными вороном сокровищами, фотография Лизы на фоне дома и черное перо самого Кеши. Его девочка берегла сильнее всего. В последний перед отъездом день она нашла на крыльце этот прощальный подарок. Как быстро все забылось. Жизнь закрутила – школа, учеба, потом институт, друзья, работа, дом, работа.

– Где-то здесь должно быть. Оно точно было здесь, – приговаривала Лизавета.

Антресоль в ее маленькой квартире была большой и занимала весь потолок коридора и «черную» комнату. Это был настоящий музейный запасник никому не нужных вещей. Человек мог залезть туда и заблудиться среди подшивок газет, сервизов на 20 персон, хрусталя и сломанных рам от картин. Здесь доживали свой долгий век альбомы с сотнями фотографий незнакомой Лизе родни, хранились стопки выцветших писем и чемоданы с тряпьем непонятного назначения. После часа раскопок, чихающая и грязная, как анчутка, Лизавета вылезла с детским кожаным закостенелым ранцем, где и находились треть века ее драгоценности из детства.

– Вот оно, мое настоящее наследство, – подумала Лиза.

Коробка была поменьше, чем помнилось, но в ранце лежала не только она, еще и стопка пожелтевших писем, перевязанных бечевкой. Их Лиза точно там не прятала. Она вообще первый раз эти письма видела. Листки были такие хрупкие и выцветшие, что пока с ними даже разбираться не стала, все равно ничего не прочтешь. Все потом.

После обыска вещи из кладовки распухли, увеличились в размере и выпали в коридор. Как эту мусорную гору запихнуть обратно, мыслей не было. Клубки пыли метались по квартире от сквозняка, и опять начало накатывать желание бросить все, сидеть и плакать, или, вообще, в окно распахнутое выкинуть весь антиквариат. Даже позвонить некому. Ленка, конечно, не откажется помочь, но сегодня единственный вечер, когда она с мужем планировала сбежать от детей, а тут Лиза со своим «Федориным горем».

– Хватит реветь, а то водный баланс собьешь, – сказала Лизавета себе строго и вслух. Отвернулась от бардака, прошагала на кухню. Коробку и письма так из рук и не выпустила. Села за стол и ножиком аккуратно поддела заржавевшую крышку. Сокровища ушедшего детства потускнели и потеряли свою волшебную силу. На столе лежали несколько затертых монеток, стеклышки от бутылок, порванная цепочка серебряная, горсть камушек и гладкое иссиня-черное вороново перо. Оно единственное притягивало взгляд, играло в лучах весеннего солнца, и выпустить его из рук добровольно Лиза бы не смогла. Настоящее волшебство! Доказательство, что все это было.

– Куда тебя пристроить, дорогой ты мой подарочек. Моя прелесссть, – подражая интонацией известному персонажу, приговаривала она. На кухне этому артефакту явно было не место.

Продравшись через коридор, водрузила свой бесценный дар над диваном. Прямо в центр ловца снов, что одиноко висел над ночником у изголовья. Куплен тот был в минуту душевной слабости, чтобы изгнать ночные кошмары и страхи, что так кардинально портили жизнь молодой женщине. Веревочное плетение оказалось фальшивкой для суеверных, но выкидывать было лень.

Чувствуя странный подъем и жажду деятельности, Елизавета было рванула в ванну за тряпками и ведрами, но затем притормозила. Надо решать что-то с этим мусором, но сначала нотариус и работа, которую сегодня надо сдать. Мусор можно оставить на бессонную ночь. Ложиться на проклятый диван даже под защитой воронова пера она пока была не готова.

Звонки по записанному номеру нотариальной конторы гудели непрерывной издевающейся чередой, и снова нависли сомнения.

– Может, все-таки приснилось? Может, в помрачении написала сама себе бумажку, напридумывала и теперь просто схожу с ума окончательно? Стоп.

Друг-ноутбук выдал, что контора по этому адресу существует, но звонить уже поздно, так как время приема кончилось.

Послеобеденное солнце путалось в тополиных ветвях, из окна тянуло холодом, и дедлайн по многочисленным оргазмам был все ближе и ближе.

В лихом порыве она снова схватилась за волшебное перо, вытащила его из ловца снов и пристроила себе в растрепанный пучок.

– Теперь я точно похожа на птицу-секретаря, – заявила бездушной машине Лиза, садясь за незаконченный текст. Слова восхваления в этот раз летели из-под клавиш, как из пулемета, и скоро псевдомедицинский шедевр был отправлен.

– А теперь пошли обедать, – сама себе приказала наша воинственная индейская скво.

– Давно себя такой активной не помню…

Ломило спину и ноги. Мусорные мешки к полуночи заполнили прихожую и часть кухни, а кладовка с антресолями и комнатой приняли незнакомый, пустой вид. В трудовом порыве Лизавета прошла как торнадо по квартире. В утиль пошли старые шторы, коробки, залежи журналов и прочий мусор. Хотелось содрать обои, протертый линолеум и выкинуть люстру, но разум возобладал над чувствами. Как вор в ночи, чертыхаясь и громыхая набитыми полиэтиленовыми мешками, поползла на лестницу.

У двери подъезда один из пакетов начал выскальзывать из рук, Лиза притормозила на пороге. Обернулась, занося ногу. Луна блестящей золотой монетой показалась из-за крыш соседних домов. Белый неживой свет лег на лужи и стоящие на парковке машины. Было так тихо, будто весь город замер в напряженном ожидании. Не слышно стало гула проезжающих машин, окна в доме напротив потускнели. Наползал тонкой пеленой туман на асфальт.

– Острорррожно, – прошелестело за спиной. Лиза вздрогнула.

– Домой иди. Быстрррро! – уже приказным тоном сказал тот, кто прятался в подъездной тьме.

Бросив мешки и взвизгнув, Лизавета рванула вверх по лестнице. Отдышалась, только дверь заперев на все замки.

– Чур меня, чур меня, – приговаривала она вместо молитв, которые и не знала никогда. – Никуда из дома не пойду, нафиг такие приключения. Не было ничего, ничего не было.

Лиза закрыла окна и шторы задернула, еще раз проверила запертую дверь.

Глава вторая. Явь

До рассвета сидела в интернете. Искала, кто может жить в подъезде, кроме глюков, бомжей и котов. В домовых, банников, овинников, русалок и прочую сказочную братию верить не хотелось. Оставались слуховые галлюцинации на фоне нервного срыва. Героиня наша решила принять за рабочую гипотезу оба варианта и утром, намыв до блеска антикварное блюдце, выставила молоко за порог.

– Спасибо, – сказала она в пустоту. – Я еще принесу, даже если вы говорящий кот или глюк мой личный.

Брошенные в ночи пакеты кто-то убрал от подъезда, но здесь стоило благодарить коммунальные службы, а не сверхъестественные силы. Дворников Лизавета нашла неподалеку и скоренько припахала их для выноса остального мусора из квартиры. Рабочий чат молчал. Статей по БАДам на сегодня не предвиделось. Спать после бессонной ночи хотелось зверски, но пока было не до того.

Снова надо себя перебарывать и набирать телефонный номер с бумажки, говорить с незнакомыми людьми. Ее, оказывается, ждали в любой день. Хоть сегодня. Документы необходимо привезти с собой. Лиза почувствовала, надо ковать железо, пока ее котелок снова не накрыло крышкой из нерешительности и паники. Расписание автобусов, маршрут по карте. Душ, фен, свежие джинсы. Перо в паспорт, кошелек, дверь на ключ.

Молоко из тарелочки у двери кто-то выпил – фарфор блестел чище прежнего. Коты, наверное, дворовые. Все равно, будем вежливыми до конца:

– Приятного аппетита, – она сказала тихонько, чтоб больше никто не услышал. А дальше бегом по лестнице, и прыжком в подъехавшее такси.

В сонный провинциальный городок Лизавета приехала уже ближе к обеду. Удалось подремать в междугороднем автобусе, и, в целом, жизнь не казалась уже таким мутным пятном, как в предыдущие дни.

«Как давно я никуда не выбиралась? Год, два? Я дальше МКАДа после института и не ездила…» – промелькнула дикая мысль. Лиза была ребенком домашним, а после отъезда маман вообще замкнулась на доме и работе. Вот и вышло, что теперь она сама себя не узнавала в витринах местных магазинчиков. На удивление быстро нашла контору и даже не растерялась в очереди.

Скучный молодой человек зачитал завещание, согласно которому дом в деревне Маурино, а также участок и какие-то сбережения Маланьи Афанасьевны переходят во владение Елизаветы Петровны. Вот вам бумажка с печатью. Оформляйтесь дальше. Желаем вам хорошего дня.

Внезапная наследница растерянно выползла на солнце. Где-то здесь, если судить по карте, должна быть стоянка такси. Доехать бы до этого Маурино. Название в памяти не сохранилось. Только черно-белое фото из коробки, где маленькая девочка светлым пятном выделялась на фоне деревенского дома. Снова повезло. Таксист – усатый дядька – за небольшие деньги обещал доставить и забрать потом из деревни, чтоб она могла успеть еще и на последний автобус в Москву обратно.

Дом был. Заколоченные окна, мусор и ветки, устилавшие тропинку, повалившийся штакетник, но это был тот самый дом, где Лизонька провела свое чудесное лето. Только береза не дождалась. Лежала рухнувшим колоссом вдоль стены, оставив лишь трухлявый пень с человеческий рост и ствол больше обхвата рук. Страшное зрелище.

– Зимой легла. Как Милку похоронили, так и береза сломалась. От мороза, поди, расперло болезную. Она совсем старая была… – Прошамкал подошедший дед в обрезанных валенках на босу ногу, майке и подвернутых штанах. Колорита добавляла папироса, прилипшая к нижней губе, лысина и борода лопатой.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась Лиза.

– Ты чьих будешь, девонька? – дед ловко перекинул свою беломорину на другую сторону рта и хитро прищурил глаз.

– Лиза я Кузнецова. Получается, наследница бабы Милы. А вас как зовут? – Лиза немножко отодвинулась от деда, запах мокрых валенок вкупе с табачищем перебивал дыхание. Прям разило от деда, как от козла, право слово.

– Наследница, значить. Оставила Милка себе преемницу. Ну и правильно. Деревня, глядишь, почти совсем вымерла. Хоть кто-то из молодых жить будет. Ты заходи, я в соседнем доме тут с Барбосом своим один остался.

Дед резко погрустнел и, шаркая мокрыми валенками, развернулся от калитки.

– Зовут вас как? – в спину прокричала Лиза.

– Василий я. Так и зови дед Василий. Я с твоей бабкой давно знался. Соберешься к ее могилке, я тебя туда проведу, чтоб не заплутала.

И ушел.

Странный какой, может, обиделся, что Лиза от него шарахнулась сначала, а, может, сам по себе чудной. В деревнях люди недоверчивые к новым лицам. А тут наследница не пойми какая объявилась.

Лизавета решилась зайти. Зачем-то долго мучалась с перекошенной калиткой, тогда как рядом была дыра в заборе – машина проедет. Но так казалось правильным. Нахлынули детские воспоминания. Вот тут камень большой, он летом теплый, вместо скамейки сидеть можно. Вот шаг, и колодец справа должен быть. И вправду. Сруб за сухой прошлогодней крапивой еле виден, но стоит еще, и крышка на нем. Подошла к крыльцу, стараясь не смотреть на поверженного березового исполина. Жалко до слез. Иннокентия только нигде не видно.

– Кеша, – позвала Лиза. – Кешенька! Я приехала!

Тишина, только собаки где-то брешут вдали. Крыльцо покосилось, ступеньки. Над притолокой должна быть выемка от сучка – там всегда баба Мила ключ прятала, если уходила далеко. Так дверь практически никогда не закрывалась. Деревня.

Ключ нашелся. Позеленевший с засаленным шнурком. Видимо, бабушка его вообще редко доставала. Лизавета толкнула дверь. Открыто. Не нужен ключ. Некому дверь было запирать. Внутри пахло сыростью. Сени холодные с бочкой из-под воды. Веники каких-то трав по стенам, мусор под лавкой. Старые валенки. Все, как было почти 30 лет назад. Дверь из сеней заело. Лизавета дергала ее туда-сюда, пока не догадалась за дверную скобу приподнять угол. Тяжелая, толстая дверь заскрипела протяжно, но открылась.

– Есть кто?

Зачем спрашивать. Понятно, что никого уже тут нет. Зашла в пыльный полумрак. По центру белым пятном большая печь. Стол, лавки. Как будто в музей попала. Полы скрипят под ногами.

– Я тут ненадолго, – продолжала непонятно кого увещевать Лиза. – Вот гостинцев привезла из города. Примите, не побрезгуйте.

На стол легла половина сдобной булки и открытая бутылка молока.

– У меня просто больше нет ничего. Я поделиться хотела.

Ее голос уже срывался на писк.

«Что ты делаешь, глупая ты баба. С кем разговариваешь? То с подъездным домовым, то тут устроила спектакль одного актера», – мысли скачут как блохи. Язык продолжает нести околесицу:

– Я, наверное, у вас поживу летом. Баба Мила мне дом оставила, и вот я тут. Мне бы Иннокентия найти. Мы дружили давно, вот.

Все, спеклась девка. Пора бежать, пока отвечать из-под печки не начали. Боком, боком выбралась из дома. Налегла на дверь, прикрыла. На перилах крыльца высыпала пакет орешков – очень их Кеша уважал. Может прилетит на старое место. Поймет, что Лиза его искала.

Разочарование, что ворона тут нет, было просто оглушающим. Рвалась, бежала, ехала как на свидание. Думала, что приедет, а он ее на березе, как в детстве ждет. А тут ни дерева, ни птицы. Пора вызывать такси и возвращаться. Здесь никто ее не ждал, к сожалению.

Домой Лиза ехала в подавленных чувствах. Вроде и приключение случилось, и сказка из детства настоящей оказалась, а главного чуда так и не произошло. Друг Иннокентий поманил вороньим крылом и пропал без следа.

У ее подъезда проходил какой-то стихийный митинг с полицией, жителями и товарищами из ЖЭКа. Лиза вышла из такси и попыталась проскользнуть мимо галдящего народа, как вдруг иерихонской трубой, перекрывая шум толпы, возвысился Ленкин голос:

– А я вам сказала, что она из дома не выходит совсем! Ломайте эту гребаную дверь! Нет у меня документов! Я ее ща сама сломаю! Там человек, может, погиб совсем! Нет у нее никаких родственников других! – вещала, как с броневика, подруга, тыкая телефоном в опешившего от такого напора участкового.

– Мамочки дорогие, это она из-за меня тут революцию устроила.

Паническая мысль сбежать в квартиру потихоньку и оставить этот базар на улице промелькнула и пропала.

– Пустите меня, пожалуйста. Это я потерялась, а вот тут нашлась. Лен! Да прекрати ты орать на весь город! – Лиза пробиралась сквозь толпу к громогласной богине гнева. Пора было спасать органы власти от этого «орудия массового поражения».

Ленка вошла в раж. Мужчина в погонах пятился от разъярённой фурии, прикрывался планшетом и вид имел бледный и растерянный. Елизавета закрыла собой сдающего позиции стража порядка и взяла подругу за руку.

– Лен, я тут. Все нормально. Просто за хлебом вышла.

Ничего умнее не придумалось. Подруга стояла, открыв рот, а вокруг разливалась нездоровая тишина.

– Эта женщина – та самая потерпевшая, ради которой дверь надо было вскрывать? – ломающимся баском спросил полиционер. Был он молод, слегка лопоух и встрепан после перепалки с Еленой Громовержицей.

– Простите нас, пожалуйста. Это просто недоразумение. Я ее не предупредила, а она переволновалась, а я за хлебом и немножко задержалась, – пятясь к двери раком, бормотала Лиза, пихая зависшую Ленку в подъезд. – Я в следующий раз обязательно буду всех предупреждать, и больше такого не повторится. Мы так больше не будем. – Пискнула Лиза и захлопнула дверь перед носом оторопевшего участкового.

– Лизавета! – угрожающе зашипела Елена Ужасная. – Ты что творишь, бесово дитя ослицы и водопроводного крана! Мамке твоей, дышло куда вышло, будешь рассказывать про магазин! Ты где была? Я тебе чуть дверь не сломала! Телефон выкинь, если заряжать не научилась!

Голос у Ленки вновь набирал обороты и звенел уже на весь подъезд.

– Потом, потом. Все тебе расскажу и даже покажу. Только давай домой зайдем. Что ж ты такая громкая-то? – уговаривая, толкала вперед и вверх подругу Лиза. Домой, домой. От крика и скандала, от разборок и разговоров соседей. Вверх по лестнице, и вот она родная дверь.

Кто-то совсем недавно пинал дермантиновую обшивку ботинками и явно пытался отодрать наличник от двери. Этот кто-то сейчас буравил Лизавету глазами-прицелами, мешая ей сосредоточиться и найти ключи в сумочке.

– Ты мне сейчас все, все расскажешь, – многообещающе протянула Ленка, – умертвие несостоявшееся ты мое. Я ж тебя похоронила уже за этой чертовой дверью.

Долго пили чай на кухне. Приходил участковый, еще раз посмотрел на Лизу, проверил документы. Елене Троянской сделал устный выговор за несдержанность и истерику у подъезда. Ушел. Потом дамы нашли бутылку красного полусладкого.

– Я только поняла, что тебе бабка дом в деревне оставила, а ты ворона ручного поехала искать и теперь опять туда собралась. Ты ж домоседка, каких уже серийно не выпускают. Я тебя в кафешку на свой день рождения уже несколько лет заманить не могу. А тут, как подменили. Где моя «бедная Лиза»? Где призрак кентервильский, прикованный цепями к ноутбуку своему проклятому?

– Точно. Сейчас чат рабочий проверю и вернусь. Я ноут-то с собой не брала.

Лиза подорвалась в комнату, а Ленка осталась в кухне, пытаясь прочесть выцветшие письма, что были найдены на антресолях.

– Слушай, я у тебя их заберу, отсканирую и попробую с резкостью поиграть, авось чего и прочитаем, – укладывая пожелтевшую связку свидетельств прошлого себе в сумку, заявила новоявленный архивариус. – Вообще, завтра суббота. Вот мы тебя с Мишкой и отвезем в твое Муэртово.

– Маурино.

– Один фиг. Муэртово, Маурино. Мертвая деревня с наследством от мертвой бабки. El Día de Muertos. Завтра с утра выдвигаемся. Оценим фронт работ и заодно на природе отдохнем.

Если Елена Неостановимая начинала строить Вселенную под себя, оставалось только расслабиться и получать удовольствие.

Ленка взяла запасной ключ от квартиры, чтоб в следующий раз не ломать дверь, и отбыла восвояси. Елизавета же засела разгребать завалы рабочей почты и чата, писать руководству, что будет на связи, но не в Москве. Побег от проклятого дивана и жизни в одиночной камере бетонной коробки начинал приобретать очертания. Перо вновь заняло место в ловце снов. Пора было ложиться спать.

– Я больше не буду бояться. Я сама, кого хочешь, испугаю, – уговаривала себя Елизавета Петровна, выключая свет. – Я тут самый страшный зверь, не сожру, так хоть в морду плюну.

Глава третья. Сон

Темнота. Опять беспомощное состояние. Лежать неподвижной жертвой, сломанной куклой без возможности подняться, пошевелить хотя бы пальцем. Но в этот раз, в отличие от всех прошлых снов, Лиза в неровном свете за головой увидела тяжелый тулуп, что придавил ее к лавке. Стену из бревен рядом с собой. Белую глыбу печи, от которой явно тянуло теплом. Услышала скрип открываемой двери. Шорох и снова эти шаги. Тяжелая поступь приближающегося знакомого кошмара.

– Ладно, хоть увижу, чего боюсь, – подумала она вдруг.

Обмирать от ужаса, как в прошлые разы, расхотелось совершенно, зато появилось совершенно ясное понимание, что это все ее сон. В любой момент Елизавета проснется и свалит из этого мрачного места. Любопытство оказалось сильнее. Шаги приближались, и в освещенный круг наконец-то вошел огромный мужик в темном тулупе. Лохматый. Заросший черной бородой по глаза. Чисто Йети.

– Луша, неужели очнулась, душа ты моя ненаглядная! – прогудел он. – Деточка, живая. Донечка моя.

– Тятя? – срывающимся голосом прошептал Лизкин рот. Тело под тулупом Елизавету не слушалось и жило своей жизнью.

– Думали, заломало тебя до смерти, моя кровиночка. Сейчас бабку кликну. Пусть посмотрит тебя. Лежи, лежи, – поправляя тулуп на болящей, между тем говорил лохматый «тятя». Борода черная топорщится, нос покраснел, брови хмурые, а глаза добрые.

Опять жалобно под этим человеком-горой заскрипели половицы, и бабахнула входная дверь. И как не было его. Лиза подняла взгляд. Над головой ровно светилось мягким лампадным светом вороново перо. Вот оно путеводное, разгорается уже не лучинкой, а свечкой. Хлопнула снаружи дверь, снова шаги, они были помягче, чем от громовых сапог. Полегче и торопливее.

– Баба Мила! – выдохнула Лизонька, забыв, что ни говорить, ни управлять этим неподвижным телом она не могла никак.

– Ах, ты ж леший-то! – не старая еще женщина в домотканной одежде и платке, повязанном узлом на лбу, всплеснула руками, – Лизаветка! Егоза ты такая, негодница! Куда забралась! Ну-ка брысь отсюда! Ишь че удумала, бессовестная!

И единым выдохом дунула на перо. Все погасло.

Глава четвертая. Явь

За окном пели птицы, и береза приветливо махала зелеными ладошками на ветках. Апрель был на диво теплым. Утро сияло, умытое ночью небо наливалось лазурью. Лизе хотелось петь или хотя бы мычать что-то жизнерадостное.

– Не все еще потеряно, – соглашалась она с синицей за окном.

– Смерти нет, мы все поправим, – вторила ей текущая в чайник вода.

Вчера Лизавета основательно опустошила свою банковскую карту и назаказывала несколько сумок снеди для предстоящей поездки. По кухне разносился запах еды. Впервые за, черт знает, какое время. На тарелке лежали ароматные бутерброды на поджаренном хлебе с сыром, дольками помидора, который пускал слезу на срезах, и хрустящими листиками салата.

– Мишаня, Ленка – дорогие вы мои! Давайте кофе пить. Я сварила только что, – улыбающаяся Лиза затащила опешивших друзей на кухню, как только те вошли в дверь.

– Не разувайтесь, все равно скоро выходить, – продолжала щебетать она.

– Лен, а Лизка наша точно дилера не меняла? В смысле, вы депрессанты в нее все-таки впихнули, но дозировку считали, как вес плюс возраст, а не по инструкции? – громко зашептал Михаил своей жене, делая страшные глаза в сторону хозяйки дома.

– Нет. Это она сама с ума сошла. Шла, шла и дошла. Мне она такая больше нравится.

Елена Невозмутимая умилялась стремительным переменам в душевном состоянии своей подруги, Лизавета стала все больше походить на ее веселую, язвительную одногруппницу, с которой Ленка пикировалась часами между парами в институте.

Ребята подготовились к вылазке в глухую деревню основательно. Взяли с собой не только инструмент, но и спальники, фонари, а также прочий походный скарб. Сумки с продуктами уже ехали на самой Лизке. Машина была под завязку, но настроение у всех было, как на пикник.

Деду Василию для улучшения дипломатических отношений везли гостинцы из столицы. Мишка настоял, чтоб нормальных сигарет мужику купили, да и вообще, он сам с дедом переговоры вести будет.

– Знаю я, как ты дипломатические отношения налаживать станешь. Наклюкаетесь до зеленых чертиков. Там, может, дедуля уже градус не держит, а ты все туда же… – ворчала не всерьез Елена Премудрая.

Маурино встретило их сумеречно. Апрель переменчив – сейчас солнце, а через полчаса дождь или снег зарядит. Дом стоял поникший, с забитыми окнами, еще более печальный, чем в прошлый раз.

Решили сумки не вытаскивать из машины, но инструмент откопали.

– Первым делом нам окна освободи, а затем иди искать деда Василия. Тащи ему свой проднабор, делай, что хочешь, но чтоб сюда пришел и помог нам печь разжечь! – командовала благоверным Лена.

– Я сам могу, – Мишка позиции пока сдавать был не готов и звание главного мужика в доме считал своим по праву.

– Миш, тут политический момент. Мы побыли и уедем, а Лизке здесь, может, жить придется. Совместный труд сближает. Иди, иди уже.

Мишаня ушел, а подруги-комсомолки пошли осваивать целину. Березу решили пока не трогать – там кран нужен, а не две хрупкие дамочки, а вот сломанные ветки, сухие листья и прочий мусор полетели в кучу для костра.

Окна открыли, устроили сквозняк. Вымели пылищу и не заметили, как опять выглянуло солнце.

Мужчины пришли как раз к тому моменту, когда две трубочистки совали в жерло белого монстра хворост и найденные газеты.

– Ты куда ж, окаянная, суешь! – запричитал дед Василий. – Это для хлеба, а для дров пониже – вот тут! Тягу-то проверь, да заслонку открой, угорим как есть.

– Здрасьте! – в один голос выдохнули девчонки. – А мы тут вот прибираемся.

Печь к дедовым рукам оказалась отзывчива. И хворост приняла, и дрова сухие из сеней. Пока прогревалась, Ленка с Лизой накрыли на стол и усадили Василь Акимыча во главу. Подобревший дедок тянул подаренный Мальборо и пускал дым в потолок.

– Надо завтра на кладбище сходить, – проговорила Лизавета давно засевшую мысль. – Покажете, Василий Акимыч?

– Покажу, отчего ж нет. Завтра с утречка и пойдем. Козу-то когда будешь забирать?

– Какую козу?

Мысли о кладбище никак не вязались с животным… Жертвоприношение что ли совершать? Сатанизм какой-то получается.

– Милку, бабкину козу, стало быть. Она стельная, у меня стоит уже с зимы, а ей рожать. Стар я за этим всем хозяйством ходить. Резать-то жалко – беременная.

– Стой, дед Василь. Куда мне коза? Приехала сегодня и уеду, а ее куда? В Москву? Я вообще с животными не дружу.

– Наследство приняла и козу, значит, принимать надоть. Нечего на мне как на тракторе ехать, – обиделся селянин. – Завтра вот и приведу. Че хошь, то с ней и делай. Фря какая.

Насупился, одел свою телогрейку и вышел из дома.

Праздник не задался. Посидели молча, пережевывая эту новость. Лизка вытащила своего помощника, стала настраивать доступ в интернет. Может, кто-нибудь срочно возьмет животину на сносях. А ребята ушли жечь костер из веток на улицу. Ничего не решив, легли в спальниках прям на полу. На Маланьину кровать за печкой так никто и не покусился.

Глава пятая. Сон

Засыпалось на голых досках тяжело. Укладываясь на туристическом коврике, Лизка никак не могла придумать выход из этого зоологического тупика. «Может, правда, в зоопарк ее отвезти?» – мелькнула гениальная мысль уже перед полным погружением.

Горница в доме из сна преобразилась до неузнаваемости. Печь стояла не на том месте, и лавка, где теперь лежала Луша-Лизаветка, была пошире. В окне занимался рассвет, а рядом с девочкой сидела баба Мила, скрестив руки на груди.

– Явилась не запылилась. По что девку мучаешь? Ей и без тебя худо, дальше некуда. Лизаветка, ну чего тебе дома не сиделось, оглашенная? Чего теперь с вами слипшимися делать-то? – голос бабкин был уже не строгий, а просто грустный. – Просыпайся, сонная паломница. Рассказывай, почему мне даже после смерти от тебя покоя нет. Нет, чтоб к бабке при жизни приехала, а она решила меня с погоста достать. С детства такая была, коза упертая.

– Коза, баб Мил! Мне дед Василий твою Милку грозится отдать. А я не готова, я всего на пару дней приехала и с животными вообще не знаю, чего делать.

Все заготовленные вопросы улетучились при упоминании волшебного слова «КОЗА».

– А чего делать. Бери и живи. Милка – коза хорошая. Прикипела я к ней. Вот кого жалко было бросать, так это кормилицу мою. Оставь ее себе – справишься как-нибудь. А я тебе подсоблю, так уж и быть. Ты здесь надолго осталась.

Баба Мила развернулась и пошла к столу. Потекла вода в таз.

– Давай умываться да посмотрим, чего там приключилось с ребятенком. Силантий, кузнец, один с Лушею остался.

Щупала она Лушино тело. Гладила, пальцами разминала.

– Мамке ее давно нездоровилось, вот и подсказали добрые люди, что на богомолье надо – поехали туда втроем. Мало того, что Евдокию в дороге застудили, да похоронили на чужой стороне, так еще и Лушеньку не сберег дурила. Лошадь оступилась, телега на мосту и перевернулась. Все, кто был, вместе с телегой в воду и попадали. Силантий-то рядом шел, а Лукерья прямо в середке сидела. Думали, уже мертвой вытащил. Телегу проклятую в один горб поднял. Выл на Лушкой сутки, пока на руках до дома нес. Не разумею, чего с нею делать – ни тебе переломов, ни растяжений, глазами хлопает, лепечет потихоньку, вроде узнавать начала, а руки да ноги напрочь отсохли. Я ее к себе в дом перенесла. Думать надо, Лизавета, чем помочь можем. Ты в городе, в большой медицинской конторе, говорили, непоследний человек. Я травками да припарками пособлю, а духтора тут – смех один. Наш фельдшер деревенский один бы их всех поганой метлой по двору гонял, али еще чего похуже.

– Да я больше по бьюти сфере или по похудению, вот, – промямлила Лизавета.

И вдруг подумалось, что для Луши, может, ее присутствие – это последняя надежда. Если был поврежден позвоночник при ударе или что-то сместилось, тут ее точно лечить не будут: «Надо покумекать, чем девочке можно помочь. Хоть массаж или иглоукалывания научимся делать. Таблетки в сон не протащишь, это точно».

В голове крутились шестеренки, бегали тараканы, каждый со своей идеей. Может, Лиза тут магией владеет, или у нее какие-нибудь суперспособности открылись?!

– Баб Мил, а магия тут есть? Ты ведьма, да? Мы, вообще, в каком мире очутились?

– Шмагия! Тьфу ты, лихо одноглазое. Про ведьму молчи, слова даже такого не произноси. Мир как мир, как у нас, да не так. Иннокентию своему любезному «спасибо» говори. Ворон – птица вещая да непростая. Вороны ведь как? Живут в одном месте срок положенный, а потом кто поумнее в другой мир перелетает, и снова-здорово. Наш умник мне такой исход давно показал. Так и таскаюсь за ним, то туда, то сюда. И рада бы уже насовсем уйти, да не пускает меня сила. А сейчас еще ты прицепилась, да как-то криво. Ни богу свечка, ни черту кочерга. Все, Лизок, теперь ты Лушкой тут днем будешь. Так и откликайся. Давай я ребятёнка умою, и будем завтракать.

Худенькое тело Лушеньки, казалось, совсем не весило. Знахарка пристроила девочку в полулежащее положение, подложила подушки и умыла, протерла мокрым рушником. Рубашку сменила да прочее. По ощущениям, Луше было лет 7-8. Пальчики тоненькие, ножки как спички. Лизавета изо всех сил пыталась пробудить тело малышки.

– Если заговорить получилось, то может и начнем шевелиться, – шептала она. – Как-то же это работает!

Чувство, как будто камень в гору толкаешь. Не было ни отклика, ни понимания, в целом, ориентира, куда и чего толкать. Маланья давно заметила выпученные глаза и пыхтение, но не мешала. Молча покормила жидкой кашею и предупредила, что сейчас придет Силантий.

– Будь ласкова к отцу да орать не смей. Первые дни вообще боялся заходить к себе домой. Ты его как видела – сразу в крик, захлебывалась, отдышатся не могла. Откуда только в таком щуплом теле столько голоса набралось. Чисто, ослица Валаамская. Страсть какая. На улице народ собирала. Думали, порчу на девку навели или бес вселился.

– Кошмары мне снились. Такой ужас был, что рада была бы закричать, да не могла.

Лизу передернуло внутри от нахлынувших воспоминаний.

– Вот, считай, дорогу себе и наорала. Тьфу, такие уменья да в нужное бы дело. Вся семья пустоцветная.

Чувствовалось, что обида осталась на внучку и на всех остальных. История семейная была, похоже, темная и ковырять сейчас эту болячку Лиза не решалась.

Кузнец пришел в бабкин дом в чистой рубахе, но все такой же, заросший и огромный. В светлой комнате он уже не производил впечатление людоеда из страшных сказок про черного-черного человека. Лиза расслабилась: если в первое свое появление смогла отстраниться, то, глядишь, и теперь Луша сможет с тятей своим поговорить без актёрства Лизаветиного. Вообще, ощущать себя – взрослую тетку – в детском теле, еще и таком беспомощном, было просто мерзко. Как оккупант какой-то. Утешало, что Маланья поделилась своими ночными попытками разбудить Лушеньку. Ребенок отвечал внятно, хотя и сонно. Будем считать, что тетя Лиза просто в гости зашла, чтоб помочь маленькой девочке. Вот поможет и уйдет, а пока сидим тихонько в уголке и ищем светлые идеи. Что можно сделать без рентгена, антибиотиков и хирургов для лежачего человечка? Чем, в принципе, копирайтер может больному ребенку помочь?

Маланья суетилась по дому, частенько поглядывала на отца и дочку. Задумчиво, но с огоньком.

«Совет да любовь» – хотелось сказать на эти взгляды огненные. Кузнец – мужик видный, и Маланья в этом мире еще весьма себе в соку. Надо будет подтолкнуть их друг к другу что ли. Забота о болящем часто людей сближает, говорят.

Лизавета даже придремала немножко, пока Луша слабым голоском с папаней говорила, тот в ответ гудел ей ласково, что все пройдет и заживет как на березоньке, что лент ей купит и сарафан новый, и петушка на палочке, только бы дочка поправилась.

– Завтра приходи, сегодня уже не рвись сюда. Мы сейчас отвара попьем и спать будем. Спать сейчас много надо. Сон – лучшее лекарство, – Мила выпроводила кузнеца, а сама вернулась к Лизавете. – Лизка, ты тут еще? Чего затихла-то?

– Тут я, баб Мил. Надо домой, думать буду, как Лушеньке помочь. Ничего пока в голову не приходит. Совсем.

– Так иди, кто тебя держит. Вот глазки закрывай и шуруй обратно. А козу мою не обижай. Коли хочешь, чтоб к тебе по-человечески обращались, то и Милку мою не отдавай. Завтрева расскажу, чего там тебе делать с ней. Так, давай глотай отвар, он укрепляющий – худого не будет. И глазки закрывай. Шшш, шшш, шшш… Под мерное покачивание и прикосновения теплых рук Лиза проваливалась в раннее утро.

Глава шестая. Явь

Рассвет разгорался красной полосой на небе. Друзья сладко спали в переплетении рук и ног в закрытом спальнике на полу. Лиза разогрела на походной горелке себе кружку с водой, сыпанула кофе и вышла на улицу. Холодно. На срубе дома образовалась изморозь, и хрупкие зеленые травинки у крыльца были как хрустальные стрелки. Такая звенящая тишина кругом. Сладко потянулась, вздохнула и решила, что жить хорошо. Лизавета рассветы обычно встречала, если спать не ложилась, а тут как будто батарейку вставили новую. После сна-бодрствования в Лушином теле, она проснулась отдохнувшая.

– Даже не болит нигде после вчерашнего. Пойду полезным делом займусь, пока все спят. Может, и найду чего во всемирной помойке.

Начала она с сайта собственного медучреждения. Помимо выкачивания денег из молодящихся дамочек там были и другие направления. Владелец и бессменный генеральный директор Пал Михалыч личностью слыл разносторонней, и центр реабилитации спортивных травм нашелся там, где Лиза и помнила. Может, стоит тут покопаться? Смс улетела. Будем ждать ответ и придумывать, как эту дикую историю адаптировать под реальность, чтоб самой в дурку не укатить.

Загремело ведро за изгородью, кто-то чертыхнулся, и через дыру в заборе показалась козья морда. Дед Василий – легок на помине – заходил на участок спиной вперед, на локте ведро висит, в руке веревка.

– Доброе утро! – Лизино хорошее настроение не мог испортить сегодня даже ядерный гриб, а тут какая-то коза и пыхтящий дед.

Акимыч явно не рассчитывал, что его будут встречать так рано. Прыжок деда из валенок вышел таким уморительным, что Лиза даже кофе выплюнула. Пока матерящийся партизан хватался за сердце, пошла встречать гостей.

– Ну, и кого ты к нам привел? Ты ж моя хорошая, ты моя девочка.

Милка вынула голову из дыры и гордым дирижаблем вплыла на участок. Коза была красивая, серая с черной полосой на спине. Рога, загнутые назад, вызывали оторопь, но сердце Лизино растаяло, как только пузатое копытное шагнуло и со вздохом прижалось теплым боком к бедру.

– Дома, ты дома, исчадье адово, – бормотал дед, – всю закуту рогами своими сломала. Ей рожать на днях, а эта стерлядь прыгает как на батуте. Тьфу ты. Спелись.

– За тебя баба Мила просила, я тебя не брошу, хорошая девочка, – приговаривала Лиза, почесывая голову, спину и за ухом своего рогатого наследства.

– У Маланьи там за березой сарай стоит, и сено с прошлого года осталось, а зерна я тебе еще принесу.

Акимыч был настроен на Лизкин отпор и, может, даже на полный отказ от козы, а тут нежные объятия у калитки.

– Жалко ее дуру: ты как в прошлый раз приехала – она ж есть перестала. Стояла и орала. Думал, рожать собралась. Сильно она бабку твою, видать, любила… – Хлюпнул носом и опять насупился. – Пойду я, некогда мне тут с вами рассиживаться.

– Дед Василь, не уходи. Не завтракал, наверное, еще, может, чайку попьем? Милку поможешь вот обустроить. Очень твоя помощь мне нужна. Я ж не в обиде на тебя, что так рано привел, понятно, что не от вредности ты такое придумал. Давай уже на мировую пойдем и будем совет держать, как нам этой беременной барышне комфортное проживание обеспечить.

Коза задумчиво объедала почки на смородине и уходить никуда не собиралась. Закинули веревку на калитку и пошли в дом.

– Мы тихонько только. Ребята еще спят. Сейчас воды вскипячу, и булочки вчерашние остались где-то. Может, в сени ее поселить, пока березу не уберем?

– А зачем ты эту горелку-то палишь? Чайника нет? У Маланьи электричество не отключали, поди, и газовый баллон целый был. Прости господи, свиристелки городские. Вы на кухню-то заходили?

– Какая кухня? Печка есть да кровать за ней. Вот и все мое владение. Мне бы еще в туалет и ванную дверь здесь найти, дед Василь, – хмыкнула Лизка.

– Чего в доме нет, того нет. А вот кухонька имеется, дом-то смотрела снаружи?

Дед подхватил шутку и жестом фокусника отодвинул гобелен на стене. За ней была дверь со стеклом, а там маленькая, но светлая кухня с газовой плитой, шкафчиками и отключенным, открытым холодильником.

Лизавету как обухом топора приложило. Не было такого в ее воспоминаниях. Половик этот они с Ленкой вчера даже не трогали. Паутину смахнули и решили – пусть висит.

– Все чудесатее и чудесатее. Вот тебе и дверь в Нарнию.

Из кухни была дверка во двор за домом. Туда, где вчера они через березовые завалы даже не лезли. Там росли старые яблони, был и огородик с грядками, а самое главное – стоял совершенно целый сарай. Вершина упавшего исполина буквально в метре от него топорщилась сломанными ветками.

– Вот и ладненько. Пойдем, Милку устроим на проживание. Потом уже и почаевничаем, – к деду возвращались хорошее настроение и командный дух.

Как тащили за рога и веревку упирающуюся козу на крыльцо и дальше через кухню, Лизавета предпочла бы не вспоминать. Милка, сначала спокойная и благостная, взялась орать дурниной, как только перешагнула порог. Для Ленки с Мишкой такой будильник оказался уже чересчур, и они вскочили, забыв, что застегнуты в сдвоенный спальник. Утро наполнилось криками, матом, грохотом от упавших обратно на пол друзей. С пулеметным стрекотом хохотал дед Василий, и коза добавляла протяжное «ме-е-е».

– Ну, ты, мать, даешь! Такого цирка я от тебя в семь утра не ожидала, – ворчала Ленка, многодетная мать троих пацанов. – Мои оглоеды тоже способны устроить Армагеддон с утра пораньше, но вот такое! Козу домой привести, чтоб друзья не дрыхли до обеда.

– Я, вообще, подумал, что меня какой-то монстр сожрал ночью. Темно, тесно кто-то хватает за руки, майку, волосы. Снаружи орут не по-человечески. Чуть коней не двинул, пока прочухался. Ну, вы тут даете стране угля! – немного нервно восхищался Михаил, которого потом отпаивали кофе на кухне.

Козу устроили со всем комфортом. Положили охапки сена для будущего гнезда, воды дали и оставили в сарае. Разгромленную кухню привели в порядок. Нашлись и чайник, и чашки, и прочая посуда. Баллон газа стоял в коробе возле стены кухни. Мишка смог его подключить, а пустой обещался сегодня съездить заправить.

Жизнь налаживалась. Друзья не стали долго задерживаться – дорога обратно была неблизкая, а дома уже плакала оставленная с тремя сорванцами бабушка.

– Приезжайте все вместе, не бросайте меня совсем одну, – махала им на прощанье Лизавета.

– Не бойся, не бросим – тут весело! – кричали ребята.

Глава седьмая. Сон

Лиза осталась одна. Эти несколько безумных дней перевернули ее жизнь с ног на голову и обратно несколько раз. Где ее поздние завтраки и пицца на ужин в одиночестве под сериал? Самыми главными проблемами тогда были дедлайн по сдаче статьи и выбор провайдера. Что с ней стало? Жила как во сне. А сейчас у нее есть баба Мила, которая умерла, но не умерла. Ворон Иннокентий, где ж ты летаешь, друг любезный? Коза опять же. У Лизы даже кота в детстве не было, а тут рогатое парнокопытное. Надо ей ветеринара на роды найти или хотя бы почитать, как там это у коз происходит. Девочка Луша, вот кого надо обязательно попытаться вылечить. Цели, задачи, идеи разворачивались в голове в какую-то многоступенчатую конструкцию. Тосковать было некогда. Тут бы день простоять и ночь продержаться.

Завтра понедельник, можно будет звонить на работу – трясти ортопедов и неврологов на предмет того, есть ли способы лечения детского паралича без лекарств. А еще заехать с документами на наследство в банк. Все завтра.

Сегодня осталось только победить печь с ее системой заслонок и не угореть насмерть. Освоиться наконец-то на кухне и принести попить рогатой. Дед Василь рассказал, что и когда давать Милке из еды, а еще предупредил, чтоб не суетилась понапрасну – коза всяк умнее, сообразит, когда ей рожать и чего делать. Главное, чтоб послед не съела. Что это такое, Лизавета не знала, но интернет никто не отменял: будем смотреть и думать, как жить дальше.

Ночь Лиза решила провести все-таки на кровати, а не на полу в комнате. Оказалось, неожиданно уютно в этом закутке с узким окном и задней стеной печки.

Кровать перестелила, вещи свои разложила. Перо волшебное над кроватью пристроила. Ноут был заряжен и готов рассказать все про коз, козьих детей и козоводов оптом и в розницу. Но сначала напишем в поиске «травмы спины» и посмотрим, чего делать нельзя. Было смутное ощущение, что они с бабой Милой что-то делают не так в светлой горнице с пуховыми подушками.

В сон провалилась как в воду. Там уже в нетерпении ходила Маланья по комнате.

– Ну, с возвращением, гулена! Я уже извелась вся: как там Милка моя? А ты все спишь да спишь, засоня. Лизонька, ну, не томи – как устроилась-то?

– Доброй ночи, баба Мила, или доброе утро.

Луша в это утро была в новой вышитой рубашке. Уголки подушки топорщились накрахмаленными уголками, а в доме пахло пирогами.

– Ты зубы мне не заговаривай. Забрала Милку мою?

– Забрала, конечно. Все хорошо. Дома ждет потомства, устроенная со всеми удобствами.

Лизавета в красках рассказала, как крался, а потом сигал из валенок дед Василий, как ребят выпутывали из застегнутого спальника, как саму рогатую в сарае расположили и чем кормили.

– Вот прямо из валенок и выпрыгнул? – хохотала бабка. – Ох, уморила меня, вот анекдот ходячий, что за девка.

Успокоившись и напоив Лушу очередным отваром, начали размышлять, что спрашивать у врачей и как такие умения применять можно.

– Про жесткую лавку я уже и сама поняла. Про иглоукалывания ты брось даже думать – наврежу, да и не умею я железом людей тыкать. А вот про лечебную свою гимнастику, давай поподробнее выспроси, может, и сработает чего. Хотя как ее делать, ежели руки-ноги не дергаются? Думай, Лизаветка, думай. У тебя интернет есть, а у меня один самовар да трава в поле. Силантий скоро придёт. Сиди тихо, Лушеньке не мешай – пусть папку-то вспоминает. Она не помнит от тебя ничего, как заспанная, когда ты в ней находишься. Надо и Лукерье в себя приходить. Ты уж давай девоньке продыху-то, не дави, корова, на ребенка.

Не удержалась Лизонька только разочек один. Сидел Силуян Миронов сын в горнице в свежей рубахе, борода чесаная, пояс широкий кожаный с бляхами. Чисто, женихаться пришел. Даром, что вдовец.

Маланья тоже курочкой квохчет, то подушку Лушину поправит, то пирожков Силе Мироновичу с собой предложит взять. Чай готовить-то некому, а мужику одному в пустой избе голодным сидеть негоже. В общем, очень захотелось Лизе романтизму добавить и в конструктивное русло его вывести, а то так и будут топтаться на месте – традиции.

– Тятя, Мила хорошая, – прошептала Лизавета Лушиным голоском и глазками хлопнула два раза.

– Дык. Я это. Хорошая, ага. И мне она тоже люба. Да что я, ты, главное, встань, Христом Богом прошу.

Глянь, а кузнец еще и краснеть умеет. Видно, в подготовленную почву семечки сажаем. Вот и будем потихоньку в уши капать. А с Лушей уже Маланье дела налаживать. Нам теперь одна забота – как девчушку поднять. В город пока ехать не судьба, но будем трясти по телефону, и Елену Всезнающую припряжём. Она дама пробивная, подкинет контактов.

Потом Маланья с Лизаветой на пару пробовали с Лушенькой позаниматься. Потихоньку одна ручки-ножки разминала, а вторая изнутри пыталась понять, что чувствует девочка. Казалось, что начитают оживать пальчики на руках. Может, придумалось от большого желания, а, может, и смогут они ребенка вылечить.

– Все, надо отдых маленькой дать. А ты иди уже – козу стереги, да про наш уговор не забудь. Документы на дом в банке забери. Я, чай, не дремучая какая. Ячейку сняла в Фоминске. Ключ за печкой найдешь. Там бумаги и книга моя с рецептами. Прочитаешь, буду у тебя потом экзамены принимать. А пока, свет мой, Лизавета, от тебя ни проку, ни толку. Застряла в девке как муха в говне. Чего бы стоило ко мне живой приезжать да учиться. А сейчас близок локоток, да не укусишь. Просыпайся уже, нечего бока отлеживать. Книгу чтоб наизусть знала. Спрошу потом.

– Ба, да ты точно ведьма, а сама-то отнекивалась. Я после того лета думала, ты меня не ждешь, вот и не ездила, – протянула Елизавета, проваливаясь в сонную дрему.

Глава восемь. Явь

Утро начинается не с кофе, а с козы. Лизавета первым делом побежала смотреть на свое рогатое сокровище. Осторожно погладила опустившиеся бока. Почесала за ушком. Сена добавила и булочку вчерашнюю от себя.

– Ты, пожалуйста, не рожай пока. Я не готова еще. Вот найдет нам тетя Лена хорошего ветеринара, тогда и будем думать. Ну, пожалуйста… – упрашивала она свою лохматую подругу.

Коза доверчиво тыкалась теплой мордой в руки, лезла по карманам в поисках крошек, смотрела прямоугольными, как у осьминога, зрачками и вздыхала тяжело.

– Глупая ты женщина, Лизавета, не о том думаешь.

Лиза оставила ей воды теплой в ведре, комбикорма и пошла своими делами утренними заниматься. На столе уже моргал красным телефон – пять пропущенных и сообщения. Вот это улов!

– Алло, алло! Пал Михалыч, родненький. Простите, что переполошила. Помощь ваша нужна. Я бы не обратилась, но ситуация безвыходная. Мне очень нужно с нашими неврологами пообщаться. Хочу статью написать про девочку, что лежит без движения. Да, очень нужно. Вы же помните, что я в журналы хотела пойти писать, а тут такой шанс. Другого не будет.

Вралось легко и с огоньком. Нужна была прямая рекомендация от главного, чтобы задавать дурацкие вопросы докторам и не быть посланной ими по матери.

– Маме привет? Конечно, передам. Она вас вспоминала недавно. Регулярно созваниваемся. На прошлой неделе разговаривали, и на днях обещала позвонить.

«Все-таки было у них что-то с матерью», – промелькнуло у Лизы. – «Не просто так он про маман спрашивает».

– Пал Михалыч. Я, простите, хотела предупредить, что уехала из Москвы ненадолго. Может, на лето, а там как получится. Все задачи буду выполнять, просто интернет здесь не очень. Сроки сдачи могут немного сдвигаться. Да, бабушка двоюродная наследство оставила, домик. Надо все оформить и посмотреть, чего как. Нет, не нужна помощь. Мне бы со статьей сейчас разобраться, пообщаться с неврологами или другими какими специалистами. Ага, спасибо. Так и скажу, что от вас лично.

Первое дело сделала! Ай да, Лизка, ай да молодец! Всегда мямлила по телефону, а здесь отбарабанила как по писаному. Теперь выпить кофе, и не засиживаться. С утра надо до банка успеть и конторы государственные по кругу обежать. Ленка – светлая голова – накидала список: к кому и куда идти, чего говорить и какие документы показывать.

Елена Премудрая писала сообщения в чат. Прямо со своего рабочего места, кресла начальника отдела рекламного агентства. Вот неугомонная! Лизавета решила, что ей проще позвонить, чем в переписку влезать – это надолго.

– Да, привет. Живая я. Нормально, и с козой тоже все нормально. Ты ветеринара обещала. Как отказываются? По кошечкам и собачкам только? Искать зоотехника? А … нашла уже рядом? Давай телефон. Да, я сама наберу, да не стесняюсь я, честно. Все, целую. Потом позвоню.

– Какой все-таки понедельник – хороший день! – сообщила Лизавета вороньему перышку, что прикрепила на кухонной занавеске. Она теперь с ним старалась не расставаться, как с талисманом на удачу.

– Кар! – раздалось из окна.

– Кеша! Иннокентий, дорогой! Вернулся! – Лиза выбежала на крыльцо, но там никого не было. Постояла, покрутила головой. Покричала. Только трясогузки по дороге бегают, хвостами дергают.

– Я тебя все равно дождусь. Так и знай.

Она высыпала очередную горсть орехов на березовый пень, затем отправилась к Акимычу, оставила у него ключ, попросила присмотреть его за козой, а затем вызвала такси.

Пока собиралась, пока документы раскладывала, все мысли только о вороне были. Может, он улетел отсюда? Тридцать лет для ворона – предельный срок, а Кеша уже был взрослым, когда она с ним познакомилась. Живет, наверное, с Маланьей, а здесь бывает только налетами. Вот никак и не пересечемся.

– А я дура его еще и спугнула в первый раз… – вспомнила расстроенная Лиза.

Гуднуло такси за калиткой. В районном центре было шумно, многолюдно, и Лизавету опять чуть было не накрыло растерянностью. Если б не Ленкин список с ЦУ – провозилась бы до обеда. Заявления она подала, остальное решила сделать через личный кабинет. Остался банк, и бегом обратно. Рабочий чат уже жужжал от задач, а Лизавете еще врачей помучить до конца рабочего дня надо.

В банке в этот час на удивление было тихо. Лизавета Петровна в драных джинсах и весьма поношенных кедах резко контрастировала с чистыми и выглаженными сотрудниками.

– По-моему, даже козой попахиваю слегка, – думала вкладчица, – сейчас как полицию вызовут, и привет всем планам.

Ключ от ячейки, документы на наследство. Очередное заявление и подписи. Строгий мужчина открыл вторым ключом ячейку и вышел. В небольшой коробочке были все документы на дом, участок, серебряные часы на цепочке и пухлая, сшитая тетрадь в дермантиновой обложке. Среди ее страниц торчали вырезки из журналов с рецептами и советами огородников. Совсем на ведьмовскую книгу не похоже. Где кожаный переплет, уголки из заговоренного металла, ну хоть что-нибудь мистическое? Несерьезная какая-то.

– Я вообще-то готовить не люблю, – заявила новоявленная владелица рецептов ста видов засолки огурцов.

У бабы Милы с пенсии скопилась кругленькая сумма, и Лиза перевела эти деньги на свой счет.

– Вот и деньги на ремонт и обустройство. Септик первым делом закажу, сделаю водопровод. Потом водогрей для душа надо будет купить, еще окна заменить и обогреватели везде расставить. Крышу посмотреть надо бы, забор подлатать. И, конечно, интернет стационарный провести, – мечтала вмиг разбогатевшая помещица.

Лизавета решила немного шикануть. Накупила вкусностей, электрический обогреватель, чтоб печку не топить каждый день, и чайник тоже прихватила. На этом ее фантазия иссякла. Из машины возле дома выбиралась в два захода. Дед Василий курил на крыльце, наблюдал за раскорячившейся Лизой.

– Всё деньги тратишь, а печь с утра не топлена. Пустомеля. Так бы и простудила избу. Козу закрыть забыла – хорошо, что она не вышла куда. А ты все по магазинам своим сигаешь. Небось, у бабки в погребе и картоха, и огурцы с прошлого года, а ты опять пельменей картонных набрала.

– Будете? – Лизавета уже поняла, что ворчит Акимыч для порядка, а ждать взялся с умыслом, а не просто так.

– Ну, не откажусь, коли стопочку поднесешь с уважением. Знатный самогон твоя бабка варила, никогда не отказывала нуждающемуся, – со значением щелкнул пальцем по горлу и посмотрел на хозяйку уже в упор. – Давай уже, горемыка, свой пакет. Коробку вот сама неси.

Где это самый погреб Лизка, конечно, не помнила, но влекомый жаждой дед Вась быстренько в комнате несколько половиц поднял и вниз сунулся. – Лизаветка, посвети-ка! Чегой у вас тут?

Под полом обнаружился погреб, забитый полками с пыльными банками. При свете телефонного фонарика обнаружились ящики с картошкой и какими-то корнеплодами, пересыпанные опилками. Большая кадушка с подозрительным запахом, сундук, закрытый на амбарный замок. Края погреба терялись во тьме.

– Похоже, сам погреб на пол дома тянется, – подумала Лизавета. – Потом надо будет залезть, посмотреть.

Самогон нашел Акимыч, так с бутылкой в обнимку и вылез. Пыльный и довольный, как археолог из разоренной гробницы.

Обедали по-простому. Других разносолов кроме пельменей и банки огурцов Лиза на стол не поставила. Акимыч накидывался самогончиком, а дама постоянно на часы поглядывала. Надо было садиться за работу – начинать искать специалистов. Выпроводила деда-алкоголика, забежала к Милке, чтобы спросить, как дела и морковкой поделиться. Вспомнила про телефон зоотехника.

– Да что же это такое, я так, вообще, ничего успевать не буду! – стучала по клавиатуре взъерошенная Елизавета. – Рабочий чат, задачи в планере – все это сдвигаем на вечер. Звоним зоотехнику и все оставшееся время дергаем за халаты московских докторов.

– Алло. Иван Федорович, здравствуйте. Мне порекомендовали к вам обратиться по поводу козы. Нет, ничем не болеет. Рожать ей скоро. Ее бы посмотреть. Да, я заплачу, конечно. Приедете? Да когда удобно будет – я все время дома. Записывайте. Деревня Маурино, третий дом, который с развалившимся забором. Не помню я улицы. Сейчас посмотрю. Подождите.

Рванула за сумкой с документами. Стыдобища. Адрес так и не запомнила. Как будто она одна живет в чистом поле. Приезжайте на деревню к дедушке – тут вас Лизавета и встретит. Разобрались, договорились на завтра. Еще минус одна задача. Осталось самое сложное. Нужен настрой. Пошла и опять засунула перо в пучок.

– Представь себя крутой журналисткой. Ты пишешь статью в журнал. Отбираешь материал. Обещай хоть упоминание, хоть соавторство, – накручивала себя. – Все. Вдохнула, выдохнула, поехали!

Первый звонок в спортивную травму не принес никакого улова. Спрашивали диагноз, подробности, рентген и вообще такие задачи со звездочкой не особо интересовали специалистов. Это могли быть как перелом, так и смещение в шейном и поясничном отделах позвоночника. Как вам без исследований советовать чего-то? В больницу везите, там разберутся.

О том, что вопрос чисто теоретический и никакого ребенка на самом деле нет, а просто это задание для статьи, особо не помогало. Отправили в неврологию, чтоб отстала уже со своими рекомендациями с самого верха.

В неврологическом отделении тоже было глухо. Нужно МРТ или хотя бы рентген. Если вы статью придумываете, то давайте тогда анализы придумайте, а мы в ответ вам лечение придумывать будем. Ни тпру ни ну.

– Только не отчаивайся. Надо по-другому думать. Я и не надеялась, что будет легко, – уговаривала Лиза себя после очередного пустого разговора. Чувствовала себя просто дурой. Хотелось выкинуть телефон. Взять ноут и вызвать такси. Отправить к чертовой бабушке эту козу, бабку, дом этот старый, где даже пописать негде, и Лушу с папашей туда же. Перо дурацкое из головы выкинуть.

– У меня ничего не получается! – закричала Елизавета.

За окном разгорался закат. Яблони качали ветками.

– Успокойся. Не торопись. Не отчаивайся.

У забора шелестела сухая крапива.

– Не торопись. Ты уже сдавалась, это не помогает.

– Я беру паузу. Я не понимаю, что делать, – Лиза села писать для их заведующего какую-то автобиографическую заметку для сайта. Зацепилась глазами за работу на Скорой и обширный опыт в детской реанимации. – Подожди-ка…

– Алло. Виктор Георгиевич? Лизавета Кузнецова. Да, штатный копирайтер. Я вашу заметку тут оформляю, хотела спросить кое-что. Есть минутка?

На Георгиче держался весь медицинский центр. Он все знал и везде успевал. Лиза мало общалась с этим сверхзанятым человеком, не сталкивались раньше напрямую, но не было ни доктора, ни санитарки, что не упоминали про всесильного Якушева.

Опять в сотый раз пересказала свою легенду. Упомянула, что Пал Михалыч не против ее повышения квалификации, но как ей подойти к этому заданию, вообще не понимает. Подскажите, хоть откуда копать – мне кровь из носу надо эту статью написать. Больше не на кого рассчитывать.

– Странные задания какие у вас в журнале. Что за журнал, не запомнил, как назвала? Я даже не знаю, что тебе сказать. Хотя постой… Был у меня случай один на Скорой. Ребенок под лед провалился. Вытащили быстро, а вот в себя привести не можем. Сердце бьется, реакции в норме, а лежит как кукла. Кататония или кататонический ступор. Вот здесь копай, девочка моя. Я тебе телефончик дам. Дама с причудами, но и ты у нас не промах. Договоришься как-нибудь об интервью. Некогда, извини. Спешу.

Лиза оторопело повесила трубку. «Вселенная слышит твои желания», – приговаривала Ленка всегда, когда Лизок жаловалась на жизнь.

– Прямая связь с Богом. Звоните и обрящете.

Роза Абрамовна взяла трубку с десятого гудка. Внимательно выслушав Лизаветину сказку про статью, задание и рекомендации от ныне заведующего, а когда-то коллеги Витьки Якушева, помолчала и заявила:

– Милочка, не морочьте-таки бабушку. Где вас врать учили, я уже преподавать устала. Из вас журналист как из того, что мой тухес* производит, конфеты. Говорите правду или давайте уже прощаться.

И Лиза взяла и рассказала. Ну, как правду. Что есть девочка, что она ей снится каждую ночь, и единственное, что она может придумать, чтоб та во сне не являлась, – это вылечить ребенка.

– Понимаю, что это звучит дико и вы сейчас меня вообще в сумасшедшие запишете, но я больше не знаю, как эту проблему решить. Если не поможет – пойду к психиатру сдаваться, пусть таблетки мне прописывает. Но я обязана, понимаете, просто обязана попробовать.

– Ну, ты посмотри на этого патриота за мой счёт! Ну, Витька, лех рахилут,** подсунул задачку. Таки до психиатра вы уже добрались. Добро пожаловать. Давайте здесь рассказывайте все на полном серьезе, ничем не рискуя. Нет, вы мне просто начинаете нравиться!

Проговорили почти час. Роза Абрамовна вытянула из Лизы все подробности и только цокала в восхищении.

– Какая диссертация пропадает. Вы посмотрите, какой шикарный коленкор. Я бы с вас маслом писала. Надо же, взяла и вышла из депрессии, вот так сама по себе… Феноменально!

– Так вы мне поможете? Я бы заплатила за консультацию, – Елизавета уже и не рада была, что связалась с этим экзальтированным мамонтом психиатрии.

– Шо ты хочешь от моей жизни? Сиди и не спрашивай вопросы… Свои деньги я уже заработала, но от ответной услуги не откажусь потом. Думать будем так. Если опять появятся голоса в голове наяву, то тогда и сядем на колесики. Пока посмотрим развитие твоих прекрасных фантазий. На людей ты не кидаешься, ведешь себя как пятиклассница в стриптиз-клубе. Попробуй ты со своей девочкой во сне поговорить уже. Может, сама себя и уговоришь встать. Главное, помни, что это все ты сама придумала. Хотя коза, конечно, вряд ли галлюцинация.

– Жду от тебя звоночка, девочка моя. Я не привыкла оставлять незавершенные дела за спиной. Возраст, знаете ли, не тот, – совершенно серьезно, без присказок и нарочитого акцента проговорила вдруг собеседница. – Обращайся по любому вопросу, чем смогу, помогу.

* Слово "тухес" украинское, может быть, еврейское, но является чисто одесским жаргоном и обозначает оно пятую точку человека.

** Лех рахилут – сплетник (ивр.).

Глава девять. Сон

Спать ложилась, испытывая сложные чувства. Вроде все сделала правильно, и совет был дан дельный, но добрый доктор психиатр внесла такой ворох сомнений в Лизину и без того сумасшедшую жизнь, что впору опять уходить в бессонное существование. Коза Милка пока беспокойство не показывала. В интернете писали, что козы перед родами вьют гнезда из подстилки. Как это должно выглядеть, было непонятно. Лизавете представлялась такая коза с крыльями, подлетающая к гнезду, а из него торчали открытые клювы новорожденных козлятушек.

– Ну что, красота моя перелетная, проснулась?

У бабы Милы было хорошее настроение. Хотя какая она тут бабка? Чуть постарше Лизки выглядела. Напевая что-то не очень немузыкальное, раскладывала травы на столе.

– Баб Мил, я психиатру звонила, – призналась Лиза.

– Ну, звонила, и молодец. Вылечат тебя дуру болезную, перестанешь сигать как сайгака дикая между мирами, – не поворачиваясь, сказала Маланья. – Дельное хоть что-то посоветовали, или так одно мозгоправство суетное?

– Посоветовали самой девочку полечить, а начать с разговора. Ну, если опустить подробности. Невролог сказал, что это кататонический ступор, может быть, от нервных потрясений, и при остром стрессе такое случается. Лечат у нас его нейролептиками, электричеством и миорелаксантами. Как тут такое лечение организовать, я не представляю.

– Значить, так и порешим. Помощи оттудова не дождёшься, будем сами лечить, как и лечили. Сборы я ей успокаивающие и так даю, чай, не хуже твоих милорелаксантов. А вот поговорить попробуй. Ты, считай, самый близкий ей сейчас человек. Она тебя точно услышит. Давай, Лизавета. Не дави только, помни, девчушка мать потеряла недавно, а тут еще и это навалилось.

Лизавета закрыла глаза.

– Луша, Лушенька! – мысленно позвала она.

В темноте закрытых глаз было пусто, как в коридоре.

– Она ж ребенок. Ей страшно, наверное, в такой темноте.

Лиза представила, что достает из-за пазухи свой талисман – перо от Кеши. Пальцы почувствовали жесткий остов и гладкость самого пера. Как и в первом сне, перо начало потихоньку разгораться, сиять теплым ламповым светом. Лиза незаметно провалилась в сон во сне.

– Луша! – позвала еще раз Лизавета, оглядываясь. Она находилась в чем-то похожем на огромный темный погреб. Тяжелый потолок нависал над головой, а по стенам тянулись бесконечные полки с непонятным и не проявленным. – Девочка моя! Отзовись! Лушенька!

– Мама? – донесся детский шёпот откуда-то издалека.

– Да, моя хорошая. Выходи, моя девочка. Я за тобой пришла.

Лиза была готова представиться хоть мамой, хоть единорогом с отрядом гномьего спецназа. Атмосфера очередного кошмара навевала холодную, стылую жуть. Кошмар был не ее, но от этого легче не становилось.

– Я иду к тебе, моя сладкая, донечка моя, – вспомнила, как называл кузнец Лушу, – ты только отвечай, и я тебя вытащу. И пошла, аккуратно ставя босые ноги на холодный, неровный, осклизлый пол в ту сторону, где послышался детский голосок.

Перо горело ровно, ощутимо грея руку. Подняла повыше, чтобы видеть больше, чем на шаг перед собой.

– Мама, я тут! Я думала, что ты умерла.

Светлое пятнышко, скорчившееся на полу под нижней полкой. Маленькая, еще меньше, чем Лиза ее запомнила. Забилась в самый угол дрожащим комочком. Ручки, ножки скрючены, рубашка задралась. Вся какая-то синюшная, холодная, закостеневшая. Просто жуть кошмарная. Лизу аж затрясло. Кинулась, выхватила перепуганного детеныша из этой могилы адской. К груди прижала, перо теплое к спинке приложила. Укутала бы собой, да сама была в какой-то ночнушке. Только собственным теплом делиться оставалось.

– Родненька моя, крошка. Ну все. Мама тут рядом. Все будет хорошо.

Откуда в ни разу не рожавшей Лизавете были эти слова? Инстинкты, память старше человеческой жизни. За эту дрожащую в руках кроху она готова была разнести этот гребанный подвал к едреной фене. Такая ярость поднималась откуда-то снизу, что прямо трясло. Губы говорили тихие успокаивающие слова, а внутри расходилась волна ядерного взрыва.

– Убью! – непонятно кого или что, но остановить ее горящей избой или боевым носорогом было сейчас нельзя. – Все, кончилась ваша тихая Елизаветочка. Прячьтесь по углам. Я тут сейчас устрою Армагеддон, и буду в нем орудием возмездия.

– Давай отсюда выбираться, моя хорошая.

Нести ребенка было неудобно, но вырвать ее из рук, можно было, только убив Лизу.

– Я тебя унесу отсюда, и мы будем с тобой жить в светлом доме, самовар топить, чаю горячего напьемся.

– С пряниками?

– Конечно, родненькая, с пряниками обязательно, – приговаривала Лиза, оглядываясь, куда приложить свою новую разрушающую энергию, чтоб выбраться. Полки что ли начать ломать или сразу потолок. В крови бурлила такая ярость, что говорить приходилось через зубы, они просто не разжимались.

– Пошли, пошли – выход поищем и домой пойдем.

– Там выход, только там еще страшней, а я спряталась, – Луша ручкой показала, откуда Лизавета появилась. Ну, конечно, как зашла, так и выходить будем.

– Показывай и ничего не бойся, я теперь всегда с тобой рядом буду. Я им покажу, как ребенка обижать, – пригрозила она теням вокруг, – только суньтесь. Пошли.

Как вернулись, Лиза почти не уловила. Как будто ступила с холодной земли погреба на мостки деревянные, и перо вспыхнуло ярко-ярко, возвращая их обратно в Лизину спальню. Так и проснулась – в сбитой перекрученной постели, потная как мышь. Только руки сохранили тяжесть детского тела. На душе было легко и спокойно, значит, все удалось.

Глава десять. Явь

После такой бурной ночи утром еще потряхивало от эмоций. Хотелось куда-то бежать, спасать кого-то и одновременно просто сидеть и смотреть в окно, не двигаясь. А двигаться надо было. Лиза в очередной раз исполнила этюд эквилибристки с тазиком и умыванием всей себя.

– Горячая вода и туалет. Это первое.

Без удобств городская девочка жить не могла, и этот туристический быт вымораживал ее напрочь, даже если впереди лето и тепло.

– И стиральная машина, – подытожила Лиза, занимаясь поиском чистой футболки.

Утренняя инспекция родильного отделения не принесла никаких новостей. Подстилку дед Василий сказал не менять – только сена подсыпать, чтоб сухо было. Ела коза с аппетитом, чесалась и ластилась с удовольствием.

– Может, ты симулянтка, хитрая морда, а никакая не беременная? – спросила новоявленный эксперт по козам. В ответ получила укоризненный взгляд, мол, на меня посмотри – там тройня как минимум. Стоять не могу.

– Ну и лежи. Я тебе мешать не буду.

Появилась мысль – приспособить какое-нибудь устройство, чтоб роды не пропустить и при этом каждую секунду в сарай не бегать. Эту идею стоило обмозговать с Еленой Премудрой. У нее вроде после младшей пары отпрысков оставалась радио-няня. Написала подруге на телефон. Будет свободна – сама наберет.

За окном загудела машина. «Вроде такси не вызывала, кого там несет?» – подумала Лизавета. Про зоотехника Ивана Федоровича даже не вспомнилось. Когда это было? Вчера – жизнь назад и еще немножко.

Зоотехник Иван до отчества никак не дотягивал. Ну, нельзя румяного, круглолицего молодого человека Федоровичем называть. Положение не спасала даже рыжая бородка, отпущенная явно для солидности.

– Ну-с, показывайте пациентку, – прямо от крыльца начал козий гинеколог.

– Здравствуйте! Меня Лиза зовут, а Милку сейчас покажу, только через дом идти надо.

Хороший такой, даже не выказал удивления, что к козе через дом ходят. Посмотрел заинтересованно на ноутбук на столе, но промолчал. Лиза ногой запихнула свалку вещей под стол и вывела ветеринара на задний двор.

– Вот тут мы и проживаем. Она ласково поглаживала свою рогулю, вдруг той не понравится, что чужой дядька полезет, куда не надо. Иван быстро и умело осмотрел козу, температуру померил, сказал, что петля еще не опустилась, но, в целом, все хорошо. Добавил еще, чтоб не перекармливала и зерна не давала.

– Простите, но я не очень опытная козоводка, козоведка, козья хозяйка, владелица, короче, – окончательно запуталась Лиза, – можно поподробней? Мне коза вместе с домом досталась, а чего делать, в интернете толком не пишут. Простите. Если у вас минутка найдется, конечно.

– Ну, если в этом доме кофе нальют, то расскажу начальный курс козоводства, – хмыкнул парень, – в сжатом виде. А то мне еще на один вызов надо, а потом на ферму. Даже позавтракать не успел, как спешил познакомиться.

– У нас не только кофе, но и бутерброды найдутся! – обрадовалась Лизавета. – Пойдемте на кухню, я сейчас чайник поставлю.

Короткую лекцию про парнокопытных, чем они питаются и болеют, а самое главное, как рожают, Лиза, конечно, за завтраком получила, но ничего не поняла, запуталась еще больше и попросилась на абонентское обслуживание.

– Можно я вам звонить буду? Если не сможете приехать, хотя бы по видеосвязи роды примете!

И глазки как у котика из мультфильма «Шрек» не забыла сделать. Ленке всегда помогало, когда она у Мишки чего-нибудь выклянчивала.

– Ну, теперь верю, что из Москвы! – расхохотался Иван. – Роды по видео. Вот умора! Конечно, звоните, приеду. Здесь народу нового почти нет. Все друг друга знают. Скучно. Давайте дружить домами. – И он протянул руку.

– Давайте! Я тут кроме Василь Акимыча вообще никого не знаю.

– Этот старый алкоголик – так себе компания для молодой девушки с этого края деревни.

– На самом деле, нормальная компания. Еще коза есть и работа вот, – показала носом на ноутбук. Не сильно я и молодая. – Пробормотала Лиза. За деда Василия стало обидно, но влезать в полемику она не стала.

Попрощались, впрочем, тепло. Иван без отчества обещал завезти витамины для коз и еще раз упокоил, что приедет, как только все начнется. Денег брать не хотел, но Лиза настояла. Дружба дружбой, а любой труд должен быть оплачен.

Потом было много работы, накопившейся за пару дней. Писать и вдумываться в темы про новейшие средства для удаления морщин, термолифтинг и десять преимуществ безбелковой диеты было очень странно. Лиза так далеко мыслями сейчас находилась от этих знакомых до боли тем, что вытягивала только на наработанных годами навыках, почти не включая мозг.

– Это надо прекращать, я не успеваю ничего, – пришла она к выводу, – я хочу в отпуск. Я же официально вроде устроена, отдых мне положен, в конце концов.

Написала кадровику. Быстренько, пока не передумала, отщелкала на смартфон написанное от руки заявление, а затем сообщила всем в рабочий чат, что материалы на уже запрошенные темы напишет, но следующий месяц в чате появляться не будет, и всем хорошего дня, коллеги.

– Лизавета! Дома что ль? – у калитки топтался опухший дед Василий. Самогон, похоже, кончился вчера весь, поправить бы здоровье, а Лизка тут рядом. Запах перегара перебивал духан от всегдашних валенок и беломора. Глядя на мнущегося как дворняга у забора деда, Елизавета вдруг пожалела его. Одиночество, старость и нищета. Есть ли у него родственники или так и не нажил? Чем он вообще питается? Еще и пренебрежительное отношение зоотехника к Акимычу хотелось как-то загладить, хотя бы перед ним самим, раз промолчала, не исправив злых слов.

– Дед Василь, давай я тебя чайком угощу? Заходи.

– А чего покрепче нет? Худо мне, Елизавета, еле дошел, – аккуратно отодвинув перекошенную калитку, прошаркал по тропинке в сторону крыльца. – Ты извини, я ж понимаю, что не парадного вида сегодня. Ты прогонишь, я не обижусь. Мне б поправиться чутка.

– Поправляться будем аспирином. Чаю тебе еще налью и бутерброд сделаю, а пить в таких количествах ты бросай. Дала на свою голову. Ты ж целую бутылку в одно лицо, считай, выкушал, как здоровья-то хватило? – распекала Лизка деда. В той обычной жизни она бы его десятой дорогой обошла. Бомжатина каких много. Сам спился – сам виноват, а тут как родного деда готова была выхаживать.

– А давай, Василь Акимыч, ты ко мне работать пойдешь. За хозяйством поможешь следить, печь топить. Понимаю, что мужчина ты занятый и свой дом имеешь, но пару часов в день найдешь, наверное, да и прибавка к пенсии тебе не лишняя будет.

Лиза поглядела со значением на злополучные валенки.

– Куда мне старому работать-то, я тебе и так подсоблю, чем смогу. Здесь молодой нужон, сильный. Вон дел сколько, за век не переделаешь. Не, Лизавета, глупость придумала, – дед прихлебывал чай после аспирина и оживал потихоньку. – Я так думаю, надо тебе в город возвращаться, нечего тебе тут молодость свою гробить. Милку всяко пристроим, хоть на ферму, вот. А ты одна тут – ни мужа, ни помощи. К деду вот привязалась, ну какой из меня помощник? Пьющий я, Лизонька. Как пенсия приходит, так и уходит. Бабка моя, пока жива была, держала, а сейчас… Ээх. – Он взмахнул от безнадеги рукой и опять пригорюнился.

– Ты мне на жалость не дави, Акимыч, видала я, какой ты деятельный. Сверх сил просить не буду, а помощника мне позарез надо найти. Будем дом ремонтировать и туалет делать. Кто за строителями смотреть будет, чтоб не воровали и не халтурили? В город мне надо будет иногда мотаться, опять на хозяйстве кого оставить кроме тебя? Подумай, очень тебя прошу. Если деньги в карманах не держатся, давай едой и вещами буду отдавать. Соглашайся.

И опять Лиза на валенки со значением покосилась.

– Дались тебе мои опорки. Хорошие, теплые, по ноге разношены, а что попахивают немножко, так это от воды, они, когда мокрые, завсегда запах имеют, – деда хихикнул. – Машка моя в дом их не пускала, как собаку какую за дверью оставляла. «Суши», – говорила, – «где хошь, а чтоб этой кучи навозной в избе я не видела». Строгая была баба. Вот.

– Ты меня на кладбище обещал отвести, пойдем, наших дам навестим. А сам подумай хорошо, прошу тебя. От безделья ты водку пьешь. Сам-то вон какой хороший, и помог, и Милку сохранил после бабушки, и за домом присмотрел.