Читать онлайн Шаг в окно

Шаг в окно

Короткий декабрьский день подходил к концу. Было воскресенье, ничем не отличающееся от череды таких же, что последовали после моего развода и переезда к матери. Мы сидели с нею за столом. Наш ужин затянулся, хотя ни я ни она не любители долгих трапез. Просто передо мной на подставке стоял планшет, а перед мамой – ее компьютер. Я лениво перелистывала новости и комментарии к ним, а мама изучала какую-то хитрую программу для пенсионеров. Каждая из нас ждала, кто первым встанет из-за стола и прекратит вечернее бдение, вошедшее у нас в привычку.

– Тебе завтра рано вставать, – сделала мама робкую попытку.

– Не напоминай! – мой взгляд наткнулся на статью, где говорилось о жуткой трагедии. – Послушай, какие страсти тут пишут. Прошлой ночью в соседнем районе из окна своей квартиры выбросилась девушка. Знакомые и друзья отзываются о ней, как о вполне благополучной, адекватной, без суицидальных наклонностей. Это не первый случай в этом уходящем ходу. Всего зафиксировано значительное превышение прошлогодних показателей по самоубийствам, причем подавляющее большинство несчастных выбирают смерть, выбрасываясь из окон своих квартир. Вот жуть, да, мам? – Я поежилась.

– Спасибо, дочь, что прочитала мне это перед сном, – мама захлопнула крышку компьютера и поднялась убирать со стола.

Начало.

Если бы вы знали то, что вижу я, что чувствую, когда это со мной происходит, вашей ноги бы на этой планете больше бы не было. Вот так категорично и буквально! Ей-богу: буквально – ноги бы не было! Даже не одной ноги, а двух!

До того, как я смогла сделать это по-настоящему, не во сне, как многие, моя жизнь была серой словно дождливая осень. Я рада переменам, произошедшим со мной, хотя и обратного пути для меня нет. Еще не было ни единого случая, когда Парящая желала перестать быть таковой. Это мне Марианна Васильевна поведала, а уж она знает, о чем говорит.

Ей скоро девяносто, впрочем, только ненормальный мог бы решить так. Марианна Васильевна застыла в том возрасте, когда впервые поднялась в воздух. Ей было тогда за пятьдесят, трое взрослых детей и вечно обозленный муж не давали отдохновения ни душе ее ни телу…

Что оставалось Марианне? Только подходить ночью к открытому окну на тринадцатом этаже и вглядываться в лимонно-желтую луну. Не знаю точно, как там у нее было, и даже боюсь подумать, если быть честной. Неужели, вылезла в окно, а сумасшедший ветер подхватил ее и понес? Страшно подумать, что осталось бы от ее бренного тела после падения с такой-то верхотуры! Она же не знала, что умеет парить… Да и кто знает!

Со мной все было проще, безопаснее. Однажды я увлеклась акробатическими занятиями на пилоне. Это моя точка невозврата.

Нет, в целом то, со стороны если за мной наблюдать, ничего не изменилось. Работаю там же, живу там же. Выгляжу иначе, но не кардинально. Я стала тоньше, изящнее, сильнее. Но у меня те же глаза, рот и нос, цвет волос и улыбка. Ни один человек не заметит, что я умею подниматься над землёй.

Для этого мне не нужны никакие приспособления, даже метла – прародитель пилона – ни к чему. Можно, конечно, озорства ради, таскать с собой метлу, распускать волосы в полете и одевать лохмотья. Да, так можно добиться сходства с ведьмой, но куда деть все эти атрибуты, когда ты приземлишься? Ты же не можешь заколдовать увидевших тебя людей, ты, вообще, не можешь никого заколдовать. Потому что нет никакого колдовства, никакой магии. И не было никогда. Только в сказках. В обычной жизни ты обладаешь только одной особенностью, талантом, если хотите. Ты умеешь парить. Всё!

Кому из нас не хотелось исчезнуть хотя бы на время из своей жизни? Пусть все горит синим пламенем, пусть случится потоп, но бывают моменты, когда и это не трогает. Ведь незаменимых нет?

В детском саду я представляла себе невидимые ступени в воздухе, по которым ступаешь наверх и уносишься от неприятностей, от не родной воспитательницы, от посторонних детей, от тугого постельного белья, которое пахло холодной чистотой, лишенной даже намека на уют.

– Тебе нравилось в садике, не выдумывай, – хмурится мать.

Я пожимаю плечами и примирительно отвечаю:

– Наверное. Тебе виднее…

Ребенок, а в особенности девчонка, будет вести себя так, как ожидает любимая мама. Зачем ее огорчать? Я просто буду на прогулке воображать себе лестницу, ведущую прочь из детского сада. Я буду представлять себе, как такие же несчастные ребятишки из моей группы, как и я, раскрыв рты, смотрят на мою всё уменьшающуюся фигурку, которая поднимается над разноцветным заборчиком детского сада.

Еще были сны, когда я летала. Подозреваю, что не у меня одной. Впервые мы парим еще в материнской утробе. Все мы парим, летаем, нас носит словно щепку, когда мы только зарождаемся и представляем собой крохотную частичку бога, различимую разве что под микроскопом.

Потом люди летают в своих мечтах, во сне, при медитации, под действием веществ, изменяющих сознание. Ну и естественно, мы улетаем после смерти. Наша душа, не тело. Оно то бедное гниет себе потихоньку, если не было сожжено. Вот и все случаи левитации, доступные людям, которые не умеют парить.

– Глупые… – Марианна Васильевна налила мне третью чашку кофе. Моё сердце от избытка кофеина мелко-мелко подрагивало где-то в районе горла.

– Почему глупые?

– Потому что все женщины умеют парить, только не догадываются об этом. Про мужчин я знаю мало. Охота на ведьм начисто лишила смелости слабый пол.

Если современная женщина почувствует однажды, что поднимается над землёй, она своими же руками запишет себя в сумасшедшие. Понимаешь?

Женщине легче полжизни провести в поисках выхода из сложной ситуации, чем поверить в свои способности к левитации. Когда начинаешь летать, все трудности исчезают словно кошмарный сон при дневном свете.

Марианна Васильевна, особенно не напрягаясь, после первого же полёта нашла со своими домочадцами общий язык. Бытовые неурядицы становятся тем незаметнее, чем ты выше взлетаешь.

Так вот, однажды после очередного восьмичасового прозябания в офисе, я плелась нога за ногу домой. Было холодно, зима набирала обороты, хотя новый год уже случился, и можно было бы утихнуть: мы поняли – весну ждать долго…

И вот иду себе, перебираю мысленно мелкие события своей неяркой жизни, казню себя за несовершенство души и тела, досадую, что в волшебную новогоднюю ночь не произошло ни капли волшебства, как обычно.

Мои глаза, воспаленные от долгого бдения за компьютером, останавливаются на вывеске с надписью: “Полдэнс”. Я мигом представляю себе грациозную девушку в окружении мужчин, пускающих слюни. Прохожу мимо и внезапно понимаю, что вывеска не перед входом в злачное заведение, а на вполне себе приличном доме, у входа на цокольный этаж.

Рядышком пристроился минизал с тренажерами. Я даю себе обещание разузнать, что это за контора скрылась за вывеской “Полдэнс”, а ну, как там дают уроки акробатики на пилоне? Это пока еще экзотично, модно, а, главное, способствует похудению и не скучно…

Велотренажер в моей квартире давно заржавел за ненадобностью, он почти скрылся под ворохом накиданной одежды. Мать и бывший муж предрекали мне быструю потерю интереса к домашним тренировкам, и правда, вспоминая о велотренажере, мне всегда хотелось зевать.

Занятия на пилоне обещали развлечение, я с нетерпением предвкушала первый урок. Могла ли я представить, что вместо девушек, жаждущих интересно и весело сбрасывать лишние килограммы, среди некоторых из них я встречу парящих. Тех, кто не боится отрываться от земли, ловить поток ветра и становиться невесомой.

Вначале была разминка, изматывающая непривыкшее тело. Девчонки охали и стонали, а наша главная ведьмочка с ангельской улыбкой подходила к каждой и растягивала негнущиеся ноги, руки, спины. Ведьмочка была по совместительству нашим тренером, опытным гуру по пилонолазанию. Ее звали Наталья, и поначалу казалось, что она легкомысленная блондинка с острыми коготками, ничего более. Она любила смеяться, показывая ямочки на щеках. После особенно тяжелого трюка на пилоне Наталья с веселой улыбкой оглядывала нас.

– Девочки, вперёд!

С первого своего урока я принесла на себе несколько не маленьких гематом. Черные, пугающие синяки появились на талии, бёдрах и предплечьях. Хорошо, что я уже не замужем, а на дворе зима! Так я размышляла, оглядывая свою фигуру дома перед зеркалом. Муж бы приревновал и начал бы допытываться о природе возникновения моих гематом. Это и к бабке не ходи…

А я не собиралась никому рассказывать о своём увлечении пилоном. Стереотипы о стриптизе процветают и здравствуют. Если бы непосвященные знали о том, как ноет кожа под коленом при висе вниз головой! По ощущениям очень похоже на адскую “крапивку” из детства, когда руку несчастного ребятенка стягивают в двух разных направлениях, крепко скользя по коже. Только сейчас не друг из песочницы проводит надо мной экзекуцию, а я сама подвергаю себя боли.

Но какая радость, какое удовлетворение почувствовала я на пятом или шестом занятии. Мне удалось словно пожарному влезть по крутящейся вокруг своей оси трубе, а попросту по пилону, под самый потолок. Это было чудесно! Ведь в школе на уроках физкультуры залезть на канат я даже не мечтала… Но хватит об акробатике.

Почему я люблю летать? Разве из-за мыслишки: о, боже, мне дана удивительная способность преодолевать земное притяжение? Я – избранная? Совсем нет… Марианна Васильевна давно спустила меня, образно говоря, с небес на землю.

– Ты оказалась в нужное время в нужном месте. Была пустым сосудом, поэтому заметила… что Наталья иногда, вообще, не держалась за пилон. Она танцевала вокруг него в воздухе, касаясь металла кончиками пальцев.

– Кто хотел это увидеть, тот увидел! – с упреком возразила я.

– Женщина предпочитает не видеть того, чего не хочет видеть. Как много учениц продолжили ходить на занятия после первого года? А? Именно такого срока достаточно для того, чтобы понять свои силы… – Марианна Васильевна задумчиво раскладывала пасьянс на ноутбуке.

– Вот я вам удивляюсь, вы такая серьезная и умная, обожаете эти игры компьютерные. Эти шарики разноцветные, пасьянсы, змейки… Такая скука…

– Это здорово разгружает мозг, – улыбнулась женщина, – ты же знаешь, я даю консультации несколько раз в неделю. Меня это выматывает. Я уже не девчонка, не «свистушка», как ты…

– А мне было бы интересно о чужих грехах послушать, – ответила я, слегка обидевшись на “свистушку”.

– Когда я помру, отпишу тебе мои консультации в наследство, идёт? – Марианна Васильевна пристально изучала моё лицо. И непонятно было, шутит она или нет.

Любая парящая знает, что недостойная мысль или поступок могут обернуться смертью в прямом смысле слова, если их скрыть от всех. Для этого и существуют консультации, иначе – исповеди. Также любая парящая понимает, насколько тяжело взваливать на свои плечи чужие грехи. Трудно и опасно летать, когда в ушах еще слышится чужое признание. Поэтому Марианна Васильевна летает теперь редко. Только тогда, когда стопроцентно уверена, что вернется живой. Ведь у нее дети, внуки, консультации для тех, кто жаждет оторваться от земли и бесконечно боится внезапного возникновения тяжелых мыслей.

– Сложность в том, что нельзя однозначно определить чёрное и белое. Для кого-то может стать смертельным воспоминание столетней давности. Вот, допустим, я пнула в детстве собаку. Прошло много времени с тех пор, но сегодня, находясь на высоте десятиэтажного дома, я почему-то подумала об этом, запаниковала и не сумела справиться с эмоциями. Мне конец, думаю я, и земля летит мне навстречу со скоростью света, – Марианна Васильевна отвлеклись от ноутбука и встала закрыть окно.

В комнате было свежо и оттого как-то зябко и неуютно. Я поняла, что женщина хотела сказать и продолжила:

– А для другого такая мелочь как пинок собаки не будет иметь никакого значения. Я с утра отшлепала своего малыша, но это мне не мешает наслаждаться парением вечером. Так?

– Ты утрируешь, деточка. Но от смысла недалеко, – Марианна Васильевна обвела глазами полутемную комнату.

В ее квартире всегда было слегка пыльно, прохладно и мрачновато. Вместе с тем в комнатах имелся какой-то свой особый уют и шарм. Дом был солидный, крепкий. После смерти мужа Марианна Васильевна сменила тринадцатый этаж новостройки на третий этаж этого дома. Квартира была большая, с высокими потолками, большими окнами, всегда задернутыми темными тяжелыми портьерами. Только в кухне, где Марианна Васильевна обычно консультировала, иногда бывало даже излишне светло.

Московское солнце слепило и безжалостно высвечивало жирную пыль на черной электрической плите. Что я больше всего любила в этой квартире, так это пол… Наливной, блестящий, гладкий, цвета молочного шоколада. Когда я думала, что Марианна Васильевна не видит меня, то я непременно пробовала ее пол в качестве обледеневшей дорожки: скользила словно на лыжах.

– Ты – трюкачка! Мало тебе парить… Ты и парение-то воспринимаешь всего лишь, как торжество тела, не духа! – качала головой хозяйка квартиры. Впрочем, она знала, что не права. Если бы я не относилась к парению серьезно, то,

во-первых, никогда не консультировалась бы, а, во-вторых, меня и в живых-то уже бы не было!

Еще в квартире Марианны Васильевны мне нравились две невысокие ступеньки, скорее даже порожки, которыми со всех четырех сторон заканчивалась квадратная прихожая с огромным шкафом во всю стену. С одной стороны ступени спускались к спальне, с другой – к гостиной, с третьей – к кухне, с четвертой – к детской. Однажды я проходила мимо детской и в приоткрытую дверь увидела большую кровать, на которую было в беспорядке навалено неглаженое белье.

Детская уже давно не использовалась по назначению. Марианна Васильевна последние годы жила одна. После смерти ее мужа ходили нехорошие слухи. Поговаривали, что он был тяжелый человек, и жена его приложила руку к тому, чтобы поскорее освободиться от него.

Возможно, Марианна позволила своему супругу понять то, что не следовало. Ведь оно как бывает? Когда Парящей приходится взлетать или приземляться в присутствии других людей, опасаться особенно нечего. Человеческий разум надежно защищает себя от безумия и не разрешает увидеть то, что не поддаётся объяснению.

Если какому-то событию нельзя присвоить порядковый номер и навесить привычный ярлычок, то это событие остаётся незамеченным. Всё просто…

А в случае с мужем Марианны – не знаю. Неужели, ненависть жены к мужу была так велика, что вместо банального развода случилась смерть? Сделать полет Парящей видимым для обычного человека, значит, свести его с ума, вот, что я скажу.

Однако муж Марианны Васильевны не свихнулся, а сошёл в могилу. Не сходится. Темная история для любопытных умов.

На деле, всё просто. Мужчины, вообще, долго не живут, и Марианна Васильевна тут не причём. Так мне хочется думать.

Эта женщина для меня учитель, поэтому я неосознанно стремлюсь обелить ее во всем. Год назад я начала парить и примерно в это же время познакомилась с Марианной.

Тренер по занятиям на пилоне – та, что умеет виться вокруг него в воздухе, в один чудесный день посоветовала мне сходить на консультацию.

Ничто не предвещало: мы переодевались в уличную одежду после изматывающей тренировки. Девчонки из моей группы уже упорхнули из цокольного помещения, где проходили наши занятия. Осталась только Наташа и я.

Меня разбирало любопытство, и вопросы вертелись на языке после того, как я увидела то, чего видеть нельзя. Обычно никто ничего и не видит, но у меня был такой период сразу после развода с мужем, что душа моя требовала оголенной правды и честности во всем, от всех.

Мой муж изменял мне с моей же подругой. Дело житейское, распространенное, но оттого бьет под дых с первобытной жестокостью. И как я справилась с этим? Мне пришлось пройти все круги отчаяния, все уровни принятия и испытать все грани эмоций. За полгода моих переживаний я сумела восстановиться. Я даже изредка общаюсь с бывшим мужем и с подругой. Зла к ним нет, одно холодное равнодушие. Они расстались, а у меня все к ним перегорело.

На момент моего знакомства с пилоном я была словно выжатая губка или, как говорит Марианна Васильевна, пустой сосуд. Меня можно было наполнять чем угодно, я бы все приняла. Поэтому любое отклонение от истины, от нормы я видела четко, мне резало глаз. Словно ребенку мир мне открывался впервые.

Первая тренировка, вторая – чувствую мысленно каждую мышцу, как кровь бьется в капиллярах, выгоняет из моего тела душевную хворь и пустоту.

С каждым новым занятием тело крепло, и многие упражнения из разминки я выполняла автоматически. Мой внутренний взор больше не обращался к тому, как полно и горячо течет во мне кровь. Я уже могла оглядываться на девчонок из своей группы, наблюдать за нашим тренером, не только бессловесно восхищаться мастерством Натальи, но и подмечать, как она делает трюки на верхнем уровне пилона, почти касаясь головой потолка.

Наша тренер не только «трюкачила», а именно, что танцевала. Трюки и крутки были вишенками на торте, но сам торт – это чудесное соединение в единую безупречную и гармоничную композицию.

Большинство учениц, в том числе и я были еще очень и очень далеки от танца. Максимум, на что мы могли быть способны – это повторить за Натальей один из простеньких трюков.

Мне никак не давался вис головой вниз. Уж я и так, и эдак, правая рука туда, левая нога здесь, корпус вдоль пилона. Смотрю, как тренер это делает. Смотрю, сморщив лоб, путаясь в ее ногах и руках. Вот Наталья незаметно глазу молниеносно забирается словно пожарный на средний уровень пилона. Гладкая металлическая труба вертится вокруг своей оси, окончательно запутывая меня: где – право, где – лево. Наталья скрещивает голые ноги, зажимая пилон, и откидывается всем своим гибким корпусом вниз головой. Руки свободно раскинуты в разные стороны, распущенные волосы свисают до нижнего уровня пилона, лукавые глаза и улыбка.

Тут я перевожу взгляд снова на ноги и… Боже мой! Почему никто не видит? Ау? Ноги, и вправду, скрестились вокруг пилона, плотно, но зазор между металлом и нежной кожей бедер с добрую ладонь! Как это понимать? Как такое возможно? Я вытаращила глаза, а в ответ у Натальи только ямочки на щеках от улыбки.

Поэтому, после занятия я сижу на длинной лавке напротив тренера. Она сидит на такой же лавке передо мной и озабоченно просматривает сообщения на своем мобильном. Наконец, она почувствовала мой взгляд:

– Что? – с ее лица исчезла привычная улыбка. Я поразилась, насколько, оказывается, у нее может быть тяжелый взгляд.

– Хочу кое-что спросить у тебя. Только ты не думай, я не сумасшедшая. И зрение у меня отличное…

– И? – от угрозы в голосе Натальи мне стало неуютно.

Где ее жизнерадостность и легкость? Это, что? Маска? Глаза из прозрачных голубых стали почти черными, непроницаемыми. Мы с нею одни в этом полуподвальном помещении, вокруг тишина и полумрак. Все ушли.

На вешалках позади скамьи, где сидит Наталья висят соблазнительные сценические костюмы. В них танцуют возле пилона или по-другому – возле шеста девчонки, с которыми Наташа занимается индивидуально. Она с некоторым пренебрежением как-то упоминала об обеспеченных дамочках, которые пытаются удержать мужчину экзотическими танцами.

– Вообразите, – говорила она, – себе ту степень расслабленности и легкости, которая появляется у женщины в туфлях на платформе высотой 15-20 см. Шест и каблук – неплохо, но напряжение и зажим тела, а также страх в глазах убрать нелегко. То-то же…

Так вот, эти костюмы: красные бархатные корсеты, зеленые перья и бахрома, – они откидывали тени на стену. Тренерша продолжает смотреть на меня в полном молчании, а мне начинает казаться, что я под гипнозом, как в трансе. Тени от костюмов шевелятся что ли? Увеличиваются в размерах?

– Да, что это за чертовщина! – громко говорю я.

Наташа вздрагивает и внезапно улыбается мне, мягко, почти нежно:

– Ты чего? Что ты хотела спросить?

– Не пойму, как ты держишься за пилон? Руки в полёте, ноги с пилоном не соприкасаются…

– Всё очень просто. Я за него и не держусь.

– Но…

– У меня кожа чувствительная. Синяки появляются быстро, муж ревнивый. Пока объяснишь ему, отчего, да как, никаких нервов не хватит! Ясно? – Наталья быстро оделась и пошла к выходу. Она вытащила ключи из кармана и выжидательно подняла брови:

– Пойдём, я спешу.

– Да, да, конечно, – я вскочила со скамьи, машинально заметив, что перья на костюмах исполняли какой-то бешеный танец, хотя ветра в этом полуподвальном помещении отродясь не бывало.

На улице мы разошлись в разные стороны. Я пошла к дому, Наташа села в маленькую красную машинку и резво бросилась в поток машин. В голове у меня был какой-то морок, туман. Вообще, говорит, не держусь за пилон.

Муж – ревнивый. Синяки… Ага, понятно. И снова – вообще, говорит Наталья, не держусь за пилон! Стоп! Как это? Я даже остановилась. Женщина с коляской сзади не заметила моего маневра и не успела затормозить. Одно колесо наехало мне на ногу.

– Извините, ради бога, – молодая мать принялась извиняться.

– Ничего страшного, – я растерянно улыбнулась спящему малышу в коляске.

Женщина пошла дальше. В голове у меня прояснилось. Я напомнила себе, что работала юристом в компании недвижимости и по долгу службы знала миллион и один способ мошеннических схем.

Когда тебя, взрослого человека, обманывает такой же взрослый человек, возникает весьма специфическое ощущение чего-то неправильного, нелогичного, театрального. Ни с чем нельзя перепутать это ощущение.

После разговора с Натальей я испытывала его во всей красе. Ничем, говорит, не держусь! Она меня за дурочку принимает? Я, конечно, далека от физики, но закон всемирного притяжения никто не отменял. Или как там этот закон называется? Я унеслась мыслями далеко от окружающей меня действительности. Ноги сами несли к дому. Ветер забирался в рукава и холодил руки.

Я почему мечтала уйти из юридической службы? Потому, что эти законы и крючкотворство прибавляли мне морщин и лишних килограммов, действовали мне на нервы еще со времен института. В школе с математикой у меня было туго, с литературой и историей гораздо лучше. Моя мама – кассир, отец – юрист. Угадайте, куда я пошла учиться?

Голова пухла от информации, а смысл любого текста по юридической тематике терялся для меня ближе к середине. Но усидчивость, упрямство и желание порадовать родителя заставили меня окончить юрфак.

Работу я нашла по протекции отца. Место было хлебным, и знакомые удивлялись тому, что я не порхаю от радости. Мне было грустно. С мужем я разошлась, фигура не радовала, постоянно возникающие лазейки в законах не вызывали азарта, только скуку.

Целыми днями я документально оформляла сделки и присутствовала на переговорах совместно с риелторами, продавцами и покупателями. Моё участие было номинальным, не влияющим на решения сторон – участников сделки, если речь, конечно, не шла о прямом подлоге.

Четко отработанными и заученными наизусть приемами я проверяла документы на подлинность и составляла договора. Однако основная живая работа с участниками сделки проводилась за дверями переговорной. Кстати, оплачивалась такая работа на порядок выше…

По терминологии, принятой в нашем агентстве недвижимости, общение с обеими сторонами называлось «выездом в поле». Для меня полевая деятельность была наполнена азартом, она манила. Частенько я наблюдала за риелторами, которые забегали в офис, буквально напиться воды из кулера, и снова кидались обратно, на улицу, окучивать потенциальных клиентов.

Естественно, такое поведение не было характерным для важных, сделавших себе репутацию агентов. Те подъезжали к офису редко, на дорогих машинах с кожаными папками, полными бумаг. Они не спешили, как и их клиенты, а чаще доверенные лица клиентов. Эти люди занимали самую лучшую переговорную комнату и просили обеспечить их юристом, тишиной и кофе.

Именно на таких встречах я чутко начала слышать, где ложь, где сокрытие информации, где оговорки и прочие отклонения от нормального хода событий.

В подавляющем большинстве участники сделки были честны, а недостоверность их сведений происходила из чьей-то лени или небрежности. На каком-то этапе сделки рядовой сотрудник забыл, завертелся-закрутился, не успел, пролил кофе на ксекорс, поругался с девушкой или потерял важный документ в единственном экземпляре.

У нас однажды случился сбой компьютерной программы, и мы не могли распечатать платежные поручения, а молодой человек из сервисной службы попал в пробку, не успев доехать до нашего офиса. Моя начальница, дабы не сорвалась важная сделка, использовала некоторые данные продавца с его же слов, не проверив по компьютерной программе. Моё присутствие на переговорах спасло начальницу от большой ошибки.

Что-то в поведении, в речи ли продавца подсказало мне: врёт, мерзавец, не ту сумму называет, которую в компьютерных документах зафиксировали. Решил воспользоваться нашей оплошностью, потом по судам затаскает. Наше агентство не захочет портить свою репутацию, не будет судиться и потеряет в деньгах.

У продавца бегали глаза, он ерзал и внезапно стал спешить, когда понял, что в офисе случился форс-мажор… Я покинула комнату переговоров, предупредила начальницу, и что вы думаете? Правда оказалась на моей стороне.

Продавец той недвижимости хотел прикарманить средства, гораздо больше обещанных.

Тот случай лишь подчеркнул: взрослый человек лжет крайне редко, когда на кон поставлено по-настоящему что-то ценное. Зачем головная боль, зачем невыносимо рваный ритм сердца, грозящий инфарктом? Врать тяжело, физически тяжело.

Так зачем Наталья мне сказала эту чушь? Что было поставлено на кон?

Я очутилась у двери своей квартиры. После развода мне пришлось вернуться обратно в дом, где я лет с двадцати проживала вместе с матерью и бабушкой. Отец давно женился на другой женщине, и теперь мы жили с матерью вдвоём в квартире, которую она получила в наследство от своей матери.

– У каждой женщины должно быть место, куда она может всегда вернуться, если у нее не заладиться с мужем, – часто говаривала моя бабка, прожившая душа в душу со своим единственным супругом аж до девяноста лет.

Моя мать удостоверилась в истине бабкиного утверждения на своей шкуре. Однажды ей позвонила женщина и более, чем внятно объяснила причины нечастого пребывания в доме моего отца. За этим последовало позорное в кавычках возвращение моей матушки в родные пенаты с ребенком в подоле. Ребенок в подоле – это я, а было мне на тот момент слегка за двадцать. Конечно, ребёнок! Мама долго переживала, что скажут соседи, пока бабушка не отчитала ее:

– Те люди, что тебя знали, уже давно померли, а те, что живы – находятся в глубоком беспамятстве!

– А их дети? – спросила мама, не сдаваясь.

Бабушка махнула рукой и устало предложила вернуться обратно к мужу, заниматься делением совместно нажитого имущества.

– Ни за что! Пусть пользуется, разрешаю!

Я со своим мужем прожила гораздо меньше, чем мама. Каких-то два года стирки носков и варенья супов закончились для меня неприятным признанием подруги:

– Между нами любовь, между вами – быт.

– Верно, – парировала я, – можешь забрать моего мужа со всеми потрохами.

– Как это? Куда забрать? Мы будем жить с ним в этой квартире. Она ведь ему принадлежит.

Я отвернулась, чтобы скрыть поражение в глазах. Мне было противно от таких наглых заявлений некогда достаточно близкого друга. Ну, что ж! Любая женщина должна иметь маленькую квартирку, чтобы было, куда возвращаться? Так, бабуля?

– Забирай всё, дарю! – Я ушла.

Однако мои дары встали у подруги комом, проглотить она их не смогла. Муж попытался было начать со мной всё сначала: ворох грязных носков и пустые кастрюли, видимо, крепко удручали его.

– Нет, спасибо, – ответила я на его неловкие ухаживания.

Он стал для меня парадоксально чужим, хотя я знала этого мужчину даже лучше, чем себя. Как и мама, я с опущенной головой и поджатым хвостом, вернулась домой.

По установившейся в нашей семье традиции мне стало казаться, что я чрезвычайно интересна для всех соседей. Вот что странно, меня не так трогало моё разбитое сердце, как мнение чужих для меня людей.

Наверное, это как-то ненормально, не по-людски. Тем не менее, я уверена, сердце моё быстрее зажило потому, что думала я не о муже, а о соседях.

После работы ноги несли меня в мужнину квартиру, а гордость и разум – в мамину. Пока побеждала гордость, я чувствовала себя сильной, но однажды, когда, казалось бы, уже можно было привыкнуть, почему-то после работы я обнаружила себя у дома, где жил муж. Именно тогда я увидела вывеску “полдэнс”.

Счастливый случай подстерегает в самых неожиданных местах.

Теперь-то, когда я умею летать, мне безразлично, если в своем районе меня заметит бывший муж. А ведь он видел меня… Бедный. Полагаю, боялся, что я буду преследовать его. Нет, этот этап завершился. Назад не хочу, прошлое для мертвецов, а меня зовёт небо, чувство невесомости, легкости мыслей, любви к жизни.

Я люблю парить и теперь не мыслю себя в отрыве от этого. Это не просто хобби, увлечение, это что-то совсем другое. И всегда парение происходит

по-разному.

Чаще мне нравится летать ночью, жаркой летней ночью. Наша с мамой квартира находится относительно невысоко. Даже люди, далекие от того, чтобы парить, могут остаться живыми после падения с нашего четвертого этажа. Переломаются все, будут калеками, но сохранят способность существовать. Случается, что обходятся и вовсе без переломов, но, как намекает Марианна Васильевна, речь тогда идет о скрытых Парящих.

А я июльскими ночами выхожу в коридор подъезда, убедившись, что родительница моя крепко спит. Коридор у нас длинный и заканчивается он открытой лоджией, соединяющей лестничные пролеты этажей. С лоджии открывается великолепный вид на ночной город, который утопает в огнях.

Обычно я надеваю легкую ветровку, на высоте может быть прохладно, особенно, если мне захочется увеличить скорость. Поскольку я регулярно разучиваю новые трюки на пилоне, то тело у меня крепкое и гибкое, руки натренированные и сильные.

Мне ничего не стоит перелезть через лоджию и, держась за перила пальцами, повисеть над землёй, привыкая к невесомости. Женщинам, которым не по душе акробатика, для полета пришлось бы спуститься на первый этаж.

Когда моё в тело и душу проникает звенящая чистота, доверие и любовь, я отпускаю пальцы. По инерции какую-то долю секунды меня притягивает земля, и я чувствую, как стремительно падаю.

Но вот воздух становится ватным, осязаемым, он превращается в прозрачные волны океана, я принимаю то положение, которое мне сегодня захотелось – параллельно земле, словно стрела, слегка отталкиваюсь босыми ступенями от кирпичной стены дома и парю. Можно обойтись и без отталкивания, но мне нравиться начинать своё ночное путешествие с разгона.

Я меняю высоту, то лечу на уровне четвертого этажа, то десятого. Такие трюки мне необходимы, я изучаю, на что способно моё тело, а главное – душа. Именно от того, что происходит в ней, зависит, вернусь ли я живой с очередной ночной прогулки.

Когда я не знала, как важно состояние любви и доверия к этому миру, к высшим силам, которые поддерживают нас, со мной могло случиться непоправимое – падение. Едва пролетев пару метров над землёй, я подумала: вот оно – волшебство! И я его могу сотворить! Я сама! Я, я, я – гордыня взяла меня в оборот. Навстречу мне в лицо неслась снежная крошка, обжигающий холодом ветер, люди внизу уныло брели по асфальту, автомобили застряли на узких дорогах – и пафосные, представительского класса и отечественные, лихо косящие под пафосные. Дорога едина для всех: для пешек, для королей, для пешеходов и водителей. Только мне закон не писан: я лечу.

Всё быстрее и быстрее. Слава богу, хоть ума хватило не забираться слишком высоко. Я хочу чуть свернуть, впереди шлагбаум для машин, закрытый, и растерянно понимаю, моё тело перестало слушаться мыслей, а воздушный океан вокруг меня превратился в пустоту. Мне не на что опереться, ничто меня не держит, я стремительна словно пуля, выпущенная из пистолета: молниеносна и бескомпромиссна.

Что-то внутри меня подсказывает, и за миг до столкновения я начинаю истово молиться своими словами: “Даже, если сейчас наступит моя смерть, я благодарна за каждую секунду, которую провела на этой планете!”. И тут я ударяюсь о шлагбаум.

Живот пронзает дикая боль, меня складывает пополам. Полет закончился, я сползаю на мокрый от снега асфальт и плачу. Так больно мне, кажется, никогда еще не было. Я мечтаю потерять сознание. Такое чувство, что мне наживую разрезали живот, а теперь растягивают рану в разные стороны. Может, у меня кровотечение? Я просовываю руку под куртку, отодвигаю толстый свитер и ощупываю горячую кожу. Ладонь сухая.

Сзади сигналит машина, шлагбаум поднимается. Мне приходится отползти в сторону, и автомобиль приезжает. Ах, если бы во время моего полета этот злополучный шлагбаум был бы открыт. Из автомобиля выскакивает девушка и подбегает ко мне:

– Что с вами? Сердце?

Молодое обеспокоенное лицо.

– Нет, я поскользнулась просто, – со стоном отвечаю я.

– Наверное, у вас перелом где-то. Может, «скорую» вызвать? – девушка пытается меня поднять, а я внезапно понимаю, что она не могла не видеть, как я ударилась животом о шлагбаум. Это произошло за мгновение до его поднятия.

Наконец, я с помощью девушки принимаю положение стоя. Я смотрю на свою добрую спасительницу, и до меня доходит: “Меня никто не видит, когда я лечу. Пусть это будет день, пусть ночь. Я становлюсь видимой для людей только после приземления. А как они себе объясняют моё внезапное появление? Поистине, надо было упасть, чтобы задуматься об этом!”.

Я пребывала в эйфории после первых своих полётов наяву. Ни о чём не заботилась, просто наслаждалась. Наверное, я была тогда безумна. Но как тут не сойти с ума, когда стоит помыслить “А не попробовать ли мне еще разок?”, привстать на цыпочки, слегка оттолкнуться руками от густого воздуха и оторваться от земли. Должно быть я тогда была не в себе.

Девушка внимательно оглядела меня и мою относительно нормальную походку: я прихрамывала, морщась от боли в животе.

– Давайте подвезу. Я все равно уже опоздала… – Предложила она.

Я заметила, что девушка эта гораздо старше, чем мне показалось вначале. В ее светлых волосах серебрилась седина, которую я приняла за современное окрашивание. В уголках глаз притаились морщинки, на лбу угадывалась поперечная складка. “Ей скорее ближе к сорока, чем слегка за тридцать”: решила я и приняла помощь:

– Мне недалеко, но, похоже, без вас я не дойду…

В сопровождении женщины я доковыляла до автомобиля и с кряхтением расположилась на переднем пассажирском сидении. Мы медленно тронулись в путь.

– До сих пор не пойму, откуда вы взялись? Вы что не заметили закрытый шлагбаум и врезались в него? – Женщина покосилась на меня. В ее голосе слышалась причудливая смесь изумления и подозрительности.

Мне не хотелось вдаваться в подробности. Она все равно бы не поверила. Я пребывала в ужасе от того, что со мной случилось и могло бы произойти. Можно, конечно, просто молчать и игнорировать вопросы своей спасительницы, но это как-то не слишком вежливо, поэтому я сделала не менее изумленное лицо, чем эта женщина и ответила вопросом на вопрос:

– Сколько вам лет?

– Что? – Она удивилась, потом пожала плечами, – Мне сорок.

– Вы хорошо выглядите. Я подумала, что намного меньше. Лет двадцать пять, может…

– Приятно это услышать, а с другой стороны: вот какая разница, насколько лет мы выглядим? Мы, женщины, я имею ввиду. Вам, допустим, около тридцати, и, у вас впереди десять лет, чтобы достигнуть моего возраста. Эти десять лет пролетят, не заметите. У меня именно так и вышло. Потом вы обернетесь назад, и хорошо, если за прошедшее десятилетие что-то случилось ценное.

– Например? – моя боль утихла. Разговор заинтересовал.

– Например: дети, любовь, карьера… Надо использовать это время. Понимаете, о чем я говорю? Неважно, пусть вы лицом как девочка или как старушка. Главное, что есть за спиной.

– И что у вас за спиной? – Я улыбнулась.

– Боюсь, что только моложавая внешность, – женщина изобразила нарочитую ответную улыбку.

По мнению собеседницы, у меня был в запасе целый десяток лет. Что ж, в этом она права. Но я уже не первый год замечала бег времени. Всё мне хотелось подбивать какие-то итоги, оценивать результаты и подсчитывать успехи.

Каждый Новый год я болезненно ощущала горечь от того, что хвастаться мне нечем. Семьи крепкой с мужем любимым и детками – нет, карьерных планов – нет, особых увлечений – снова и опять “нет” …

Но сейчас, сейчас что-то произошло, я что-то обрела, получила такое, с чем мне нужно разбираться. Бесшабашная эйфория от возможности летать закончилась. Я должна понять, с чем столкнулась, иначе десять лет, о которых говорит эта женщина за рулём, окажутся для меня недостижимой иллюзией.

Возле шлагбаума меня подстерегала если не смерть, то несчастный случай с дальнейшей инвалидностью. Так-то вот. Я знала, куда мне ехать. В танцевальную студию. К Наталье.

– Вот здесь, пожалуйста. Я выйду. Еще раз спасибо за всё.

– Берегите себя, – печально улыбнулась женщина.

Я энергично тряхнула головой и взбила обеими руками волосы, чтобы выветрить тоскливое настроение. Мне нужна была правда от Наташи, и я приехала за этим.

Спустившись вниз по лестнице, ведущей в студию, я осторожно приоткрыла дверь. У стойки, где мы обычно разувались, никого не было. Негромко играла джазовая композиция. Сразу захотелось раскованно и расслабленно покачиваться ей в такт, а лучше парить в густом воздухе, который держит тебя, но куда там! Моё тело, а особенно живот, ныло от недавнего удара о шлагбаум.

Верхние лампочки в студии были выключены, в зеркальных стенах отражался только отсвет напольного светильника в виде шара. Восемь пилонов, стоящих в ожидании женских тел, напоминали суровых стражников. Вдруг стало страшно. Я поймала себя на крамольной мысли: мне всё почудилось.

Какие полёты? Какой-такой осязаемый воздух? Я просто городская сумасшедшая. Объяснение очевидное.

Музыка всё лилась и лилась, вводя в какое-то полугипнотическое состояние. Потом к джазу присоединился смех, тонкий, чуть слышный, серебристый, как будто кто-то где-то проверяет прочность хрустальной посуды легкими постукиваниями вилки по стеклу.

Мне стало жутко и холодно от внезапно налетевшего ветра. Я даже покачнулась, но пришла в себя. Да какого лешего! Мне вспомнился мой развод и все, что ему предшествовало. Да какого лешего?

– Сделай вид, что ничего не замечаешь. Замни, забудь, пропускай мимо ушей, если хочешь сохранить брак, – со знанием дела уговаривала меня свекровь.

Она провела полжизни на пороховой бочке, то и дело, прощая супруга за измены. Оттого вид у нее был уже давно не очень, нервы ни к черту, об остальном умолчу, и так – достаточно.

– Да какого лешего! – ответила я тогда ей.

А сейчас в студии с этим же восклицанием я быстро разделась, обдирая пальцы о молнии, крючки и замочки зимней одежды. В одном нижнем белье, чтобы кожей лучше держаться за гладкую сталь, я шагнула к ближайшему пилону и полезла к самому потолку словно дикая злая кошка.

Краем сознания я поняла: в студии замерло время, стихла музыка на середине аккорда и исчез звенящий смех. Меня окружила напряженная тишина, кто-то или что-то внимательно следило за моими движениями.

Я это чувствовала всей разгоряченной кожей. Замерев на секунду у потолка, я зацепилась за прохладный пилон скрещенными в коленках ногами так, чтобы удерживать его только между внутренней стороной бедер. Носочки вытянуты, смотрят вверх: всё, как учила Наталья.

Корпус я медленно опускаю вниз, руки безвольно свисают вдоль пилона. Позвоночник растягивается, волосы откидываются с лица, мои глаза закрыты. Я испытываю блаженство, пилон медленно вращается вокруг своей оси.

Да какого лешего! Ноги соскальзывают с пилона, повинуясь моей воле. Я больше не держусь за пилон. Ничем не держусь. Совсем не держусь. Я вишу вниз головой, параллельно пилону, словно живое подтверждение своего сумасшествия.

Кровь приливает мне к лицу, ноги начинает покалывать, и я как плывущая русалка выныриваю из неудобного положения. Мне больше нравится всё-таки видеть мир не кверху ногами, а как положено.

Я медленно опускаюсь на пол босыми ступнями, разглядывая свое полуобнаженное тело в четырёх зеркалах во всю стену. Мне наконец стали заметны изменения в моем внешнем облике. Руки и ноги словно вытянулись, тонкие, красивой формы. Щиколотки стали точеными от специфических трюков, когда я, сцепляясь с пилоном, крутилась, несведущему неизвестно, за что, держась.

Кажется, я даже подросла на пару сантиметров, многие минуты проводя в висе с растянутым позвоночником. Однако моё тело не превратилось в длинную переваренную макаронину. Я походила на пружину, которая скрывает в себе силу.

Лицо моё от природы круглое с мягкими щеками тоже похудело, за счет чего зеленоватые глаза стали выразительнее. Я пристально уставилась в них. От уютного полумрака ли, царившего в студии, или так было и в самом деле, отражение в зеркале мне подмигнуло. Я вздрогнула.

Тут раздались негромкие аплодисменты. Из темноты вышла Наталья и Марианна Васильевна. Тогда я не знала, кто она, и видела ее впервые. Женщины переглянулись и завели беседу, в которой я не понимала и половины. Они не обращали на меня никакого внимания, будто я сделалась невидимкой.

– Откуда ты их берешь? Уже вторая за год! – С недовольной гримаской на лице выговаривала Марианна Васильевна.

– Что ж, мне студию закрывать? Это, вообще-то, мой хлеб… – ответила Наталья.

– Я за всю свою жизнь не встречала стольких. Похоже, что они размножаются в геометрической прогрессии.

– Век информационных технологий, что вы хотите. Это раньше все по углам шептались и сплетничали, а теперь форумы есть, чаты, клубы по интересам. Шила в мешке не утаишь. Свободно мыслящие люди появились. Я этому только радуюсь.

– Ты очень легко рассуждаешь, а это опасно. Я рада, что ты еще не столкнулась с тем, о чем мне на консультациях рассказывают. Бог бережет тебя. До поры до времени… – В словах Марианны Васильевны послышалась угроза, – Мало дать человеку увидеть свой дар, понимаешь? Ты несешь ответственность за то, как он этим своим даром распорядится.

– Предпочитаю насчёт этого не заморачиваться, – Наталья небрежно пожала плечами, и на ее щеках проявились чуть различимые ямочки.

– Это тебя и спасает… – проворчала Марианна Васильевна и подошла ко мне.

В мгновение ока, я не успела даже уловить движение, женщина без возраста взяла меня за подбородок и чуть приподняла за него мою голову. Марианна будто приценивалась. Еще секунда и она залезет ко мне в рот осматривать зубы? Я взбунтовалась и дернула головой, однако женщина держала меня крепко.

– Шш, не надо нервничать… А глазки-то зеленые.

Марианна Васильевна отпустила меня. Я потерла подбородок и ринулась в наступление:

– В чем дело? Что здесь происходит?

Наталья с прохладцей заметила, что торопится не нужно:

– Ты лучше скажи, зачем ты сюда пришла. Занятий сегодня нет. Ты, может быть, хотела что-то мне показать? А? Например, полёт?

Мне стало холодно в одном нижнем белье, и я принялась одеваться под пристальными взглядами обеих женщин. Была – не была:

– Я не сумасшедшая.

– Хорошенькое начало, – улыбнулась Марианна.

– Но иногда я думаю, что спятила, – сказала я.

– Это абсолютно нормально, поверь мне, – Марианна легко опустилась на мягкий бесформенный пуф ядовито-розового цвета.

– Нормально? Вы называете нормальным то, что я умею отрываться от земли? – к концу предложения мой голос невольно повысился. Верный признак начинающейся истерики.

– Знаешь, ты совершенно не романтичная… “Отрываться от земли”! А могла бы сказать, что умеешь летать, – Марианна вздохнула.

– Во мне ноль романтики, тут вы правы. Я юрист, а не певица. Я рациональная. Поэтому мне непонятно, что, вообще, здесь происходит!

Пока мы с Марианной беседовали, Наталья куда-то исчезла, но, вот теперь в возникшей паузе, в тишине, она снова появилась. Одетая в короткие шортики и топ, она с наскока обхватила пилон руками и ногами.

Металлическая труба бешено начала вращаться, а Наташа перестала держаться за неё и подлетела к другому пилону. Через секунду и этот пилон настигла та же участь – быстрая круговерть. Потом Наташа подлетела к следующему пилону и так до тех пор, пока все восемь труб не загудели, танцуя вокруг своей оси.

В глазах у меня мельтешило и искрилось. Наталья летала, выписывая в воздухе восьмерки, а я впадала в состояние, похожее на транс.

Марианна потянула меня за руку, и я очутилась на втором бесформенном пуфике, прямо напротив нее. Она это сделала очень вовремя, потому что ноги отказывались меня держать. В ушах жужжало, звенело, каждая мышца тела вибрировала, а на фоне всего этого сумасшествия спокойным низким голосом заговорила Марианна.

В тумане неопределенности, свечения крутящихся пилонов и безумно упорядоченного парения Натальи островком мира для меня остались чёрные глаза Марианны и ее умиротворяющие слова. Она рассказала мне о Парящих, о постоянной борьбе добра со злом в душах каждой из них, о смертельной опасности быть беспечной:

– Ты на Наташу не равняйся. Она холодноватая и неподатливая ни для чужих, ни для своих грехов. Для нее в полёте риск минимален, потому что она не умеет слишком глубоко в себе копаться. А тебе нужно держать ухо востро! Я по глазам тебя прочитала в первую же минуту… Ты из тех, кто сковыривает чуть начавшую заживать ранку. Ты сдираешь болячку и анализируешь слишком долго то, что надо поскорее забыть.

Я слушала женщину, сидевшую передо мной, и хотела кивать: так точно и образно еще никто про меня не говорил. Однако я обнаружила, что по-прежнему пребываю в полугипнотическом состоянии, и не могу ни кивать головой ни даже говорить.

Марианна Васильевна тем временем рассказала мне о том, что случилось возле шлагбаума.

– Если во время полёта тебе на ум вдруг пришла какая-то гадость про саму себя, дурное воспоминание о своем недостойном поведении, которое ты сама себе не простила, твоя задача как можно быстрее снизить высоту и приземлиться. Это ты должна заучить. Посмотри на меня внимательно. Еще раз повторяю: приземлиться, понимаешь?

Я, не отрываясь, глядела в ее чёрные глаза.

– Не место тяжелой мысли в воздухе. Ясно? Она тянет вниз за собой. И не важно, за какое такое прегрешение ты себя коришь. Это может быть грубое слово твоё, это может быть невинный обман. Главное, что ты сама об этом думаешь. Поэтому я и говорю тебе о Наталье. Она не такая, как ты. С неё многое как с гуся – вода.

Наташа тем временем перестала выписывать в воздухе восьмерки. Пилоны прекратили свой дикий танец свободы. Настала тишина, и мне было слышно, как тренер жадно глотает ледяную воду из кулера.

Во время тренировки и после нее всегда хотелось пить, и кулер, стоявший в нашей студии, был желанным предметом. Мы, полуголые, в жаркой испарине, с синяками на самых неожиданных местах пили из пластиковых стаканчиков, окружив кулер со всех сторон. Стайка женщин с горящими глазами, не согласные мириться с метами времени на теле.

Коллеги с моей работы, те, что целыми днями сиднем сидели в удобных ортопедических креслах и пялились в экран монитора, уже давно забыли о свободе движений и жаловались на болячки. Посмотрели бы они на Наталью! Гибкая, как сиамская кошка, она пила воду из пластикового стаканчика так изящно будто вкушала божественный напиток из тонкого хрустального бокала на длинной ножке, но в то же время хищный взгляд Натальи говорил: “не тронь мою добычу!”.

Опустошив стаканчик, Наташа танцующей походкой, приблизилась к нам и грациозно уселась на третий пуф сумасшедшего желтого цвета. Теперь образовался треугольник с перекрестными взглядами.

– Ну что, Марианна запудрила тебе мозг своей проницательностью и способностью угадывать характер по глазам? – иронично спросила меня Наталья.

Я молчала. Голос до сих пор не вернулся ко мне, но я обнаружила, что могу шевелиться. Тело моё было расслабленно, зато в голове все словно встало на свои места, и я была предельно сосредоточена. Ну мне так казалось… Что там Наталья про глаза сказала? И Марианна: “А глазки-то зеленые”? Хотя я всю жизнь считала свои глаза больше серыми, чем зелеными.

– Не удивляйся, но наша мудрейшая Марианна Васильевна считает, что по цвету глаз можно судить о человеке.

Я краем взгляда заметила, что Марианна поморщилась при этих словах и беззлобно хмыкнула вроде как “Мели, Емеля – твоя неделя”.

– Допустим, у меня голубые глаза. Из этого следует: в полёте для меня нет пределов ни в высоте, ни в длительности. Я, как змея, не ведаю уколов совести. Никакая гипотетическая вина не сможет очернить мою душу, сделать моё тело тяжелым и заставить упасть. У меня стальные нервы и бессовестный нрав. Летай, Наташа, пари, ты может быть, и грешна, но своим неглубоким умишком и никчемной душонкой тебе до этого не додуматься, – тренер раскраснелась, объясняя мне это.

В ее словах я различила обиду, и мне она была понятна. Как-то не

по-взрослому приписывать человеку характеристики, основываясь только на цвете глаз. Вроде физиогномика признана лженаукой… Однако тесты на длину носа или размер груди и связи их с характером не утратили своей популярности, и мне было интересно, что Марианна Васильевна думает обо мне и моих зеленых глазах.

Я сглотнула, попробовала говорить. Мой голос был хриплым. Горло пересохло. В студии было жарко. Единственное окошко находилось так высоко, что лишний раз открывать его и закрывать можно было только используя стремянку. Конечно, для Парящей не проблема обойтись без лестницы, но во время тренировки, видимо, тренеру проще было вести себя так, будто она не умеет летать. Из этого я сделала вывод: в нашей группе я одна – Парящая. Так?

– Марианна Васильевна, – неуверенно произнесла я, – нас таких много? Я имею ввиду Парящих…

– Не знаю. Я могу только предполагать, – Марианна легко поднялась с мягкого уютного пуфика.

Я смогла хорошенько ее рассмотреть. Это была невысокая женщина, средних лет, с задорной какой-то мальчишеской улыбкой, смугловатая, с темными волосами длиной чуть ниже талии и темно-карими глазами. Марианна Васильевна была скорее постаревшим подростком, чем зрелой женщиной. Ее движения были резкими и одета она была в свободные джинсы и растянутый свитер. От нее веяло энергией, веселой житейской мудростью и неконфликтностью. Хотя мне не трудно в ней предположить тяжёлый характер, но это, наверное, проявляется только в кругу самых близких.

Марианна Васильевна, как бы между делом, поднялась на носочки и оторвалась от пола сначала сантиметров на десять, потом на полметра, затем ее тело приняло почти горизонтальное положение. Голова была чуть приподнята, словно возлежала на подушке. Казалось Марианна отдыхала на невидимом ложе, может в гамаке… Ее тело чуть раскачивалось, она парила.

– Знаешь, о чем я думаю? – доверчиво как ребенок спросила она, обращаясь, как я думала, ко мне.

– Мм, – промычала я.

– Знаю. – Резко ответила Наталья. О том, что у тебя появилась новая ученица, которая будет смотреть тебе в рот и верить любому твоему слову. Благодарная ученица, не такая, как некоторые…

Я с опаской взглянула на спокойное умиротворенное лицо Марианны. Всю свою жизнь я избегаю конфликтные ситуации и никогда не знаю, как себя вести, когда при мне ссорятся. Но Марианна оставалась невозмутимой, даже безмятежная улыбка чуть тронула уголки ее губ.

– Спасибо, Наташа, за наглядный урок.

Марианна Васильевна перевернулась в невесомых волнах прозрачного океана и очутилась прямо передо мной. Ее глаза оказались выше уровня моего взгляда, и мне пришлось поднять голову, чтобы смотреть на нее. Я и в самом деле почувствовала себя ученицей, отвечающей домашнее задание. Тишина, воцарившаяся в студии, требовала моего правильного ответа:

– Ни при каких обстоятельствах, если, конечно, хочу остаться живой, я не имею права нарушить в своей душе гармонию. Когда я лечу и причём лечу высоко, мои мысли только о любви. Ну? – как на духу выпалила я под строгим взглядом моей наставницы, мгновенно смягчившимся от верно сказанных слов.

Наташа вела машину, снова и снова прокручивая в голове воспоминания о прошедшем вечере. Может, Марианна права, и ей, действительно, не хватает глубины осознания своей греховности? Поэтому ее полеты безопасны и сладостны? Тогда почему ей так неприятны ее слова? Разве на правду нужно так реагировать?

Почему она чувствует где-то в области живота жгучую обиду, которая ее раздирает изнутри, словно чужой недружественный к ней организм? Наверное, от того, что в словах Марианны, в ее этой идее о холодных голубых глазах, слышится самоуверенность и высокомерие? В ее идее нет исключений.

Но Наташа – исключение! Ее горькая любовь к сыну, выстраданная нелюбовь к бывшему мужу, и всё это испытано ею в том возрасте, когда иные только заканчивают школу, – разве это не доказательство того, что она имеет право быть холодной? Имеет право выкидывать старые маски и надевать новые.

Да, если она покажет миру свои эмоции, свои страдания, то уже не возродиться ей, словно птице Феникс. Никогда не уйдет краснота с ее голубых глаз, навечно останутся опухшими веки, а скорбные бороздки от носа к губам и ниже к подбородку раньше времени превратят ее в старуху. И только судьба знает, почему этот мужчина, причинивший ей столько зла, сейчас с другой женщиной и вполне счастлив, и даже не пьёт. Зато Наталья и ее сын до сих пор выгоняют из своей памяти плохое, не нужное, уже давно мертвое.

Машина, шурша по неведомо как сохранившимся еще с осени сухим листьям, въехала в их тихий двор. Наталья аккуратно припарковалась: любо-дорого посмотреть. Среди мужских грубых автомобилей ее машинка смотрелась игриво и вызывающе. Уже давно соседи о Наталье не судачат с жалостью, а она всё равно спиной чувствует взгляды из окон.

Только теперь Наталья достойна уважения, возможно, зависти. Сын – спокойный, приветливый подросток, муж – приятный, степенный, а она сама – бизнесмен средней руки. Если бы не вынужденная маска холодной и непробиваемой женщины, чтобы с нею стало?

Наталья достает с заднего сиденья документы по студии и идет к дому. Белая шапка снега на козырьке выглядит ноздреватой. Молодая женщина вспоминает другую зиму, когда она водила сынишку в сад, потом бежала на электричку, чтобы ехать в другой город на работу, а сердце сжимала горькая обида на никудышного отца мальчика. Опять он всю прошлую ночь пропьянствовал, продал ее золотые серьги, чтобы было на что кутить.

Сын начал вздрагивать, когда его отец заходил в квартиру и открывал дверь с ноги, если находился в дурном настроении. Несмотря на это, молодой папаша, недавно с горем пополам закончивший школу, был для сынишки авторитетом. Это разбивало сердце, которое, казалось, привыкло ко всему.

– Мама, когда папа придет? – и голубые глаза пронзали Наташу.

«Как деньги закончатся, так сразу!”: хотелось крикнуть.

– Скоро, вот увидишь… – испытывая бесконечную жалость, отвечала Наташа.

Как-то гражданский муж после одного из громких скандалов обещал вернуть ей деньги. Перед тем, как сбежать в ночь, он поспешно сунул ей несколько купюр. На короткий миг Наташа обманулась. Этого времени хватило мужчине, чтобы уйти. С хлопком двери ее сердце ухнуло вниз. Дешёвые фальшивки из магазина сувениров, изображающие банкноты, заставили ее задохнуться от возмущения. Завтра платить за детский садик, холодильник пустой, у сына круги синие вокруг глаз от частого плача. Как всё это забыть? Как ее муж умудряется не думать об этом?

Всё это было в прошлой жизни. Наташа заставила себя улыбнуться. Отныне дома ее ждут любимые мужчины и серый ленивый кот.

Пока моя тренерша была занята безрадостными воспоминаниями, а Марианна Васильевна пила у себя дома чай с имбирем, я искала на полках аптеки мазь от ушибов. Боль от столкновения со шлагбаумом не проходила. Ей была нипочём моя волшебная способность летать. Ничего во всем мире, что окружал меня, не изменилось.

Тот же город, те же улицы, такие же люди, я абсолютно такая же, что и раньше. Просто я могу парить в воздухе. Для этого мне не нужны никакие приспособления и механизмы, никакие магические мази с использованием колдовских трав, никакие “трах– тиби– дох” и прочие заклинания. Мне не нужно ничего! Кроме… Кроме любви, доверия, доброты. Моё сознание должно быть чистым, светлым, а мысли – легкими. Не такая уж большая плата за способность стать птицей. Верно?

В аптеке я приобрела пластырь, обещающий убрать боль быстро и надолго. Теперь осталось только поскорее оказаться дома. Кстати, для меня это не проблема. Вроде бы…

Что мне стоит ощутить себя внутри ватного воздуха и отталкиваться от него, плавно перебирая руками и ногами. Я расплатилась на кассе, несколько раз отказавшись от ненужных мне лекарств, которые предлагала купить провизорша.

Три скользкие ступеньки вниз, и вот я на тёмной улице, продуваемой со всех сторон. Середина зимы. Новый год встретили, впереди промозглый короткий, но такой длинный февраль…

Я старательно отвлекаю себя от предательской мысли: я боюсь лететь, боюсь разогнаться и не успеть вовремя остановить либо своё тело, либо поток неуправляемых тёмных эмоций. Говоря на языке автолюбителей, у меня появился страх руля.

Прошедшая моя встреча в студии с Марианной и Натальей разрушила моё убеждение в том, что я ненормальная. Приятно знать, что я не одна. Но похоже, с этим знанием ко мне пришла неуверенность в своих силах. Раньше я свой дар воспринимала как некое волшебство – это в хорошие дни. В основном, если я себе давала труд задуматься, мне виделось моё будущее в сумасшедшем доме. Никто вокруг меня не летал, не летает и летать не собирается. Вывод чудесен в своей ясности: если я могу парить одна в целом мире, значит, у меня серьёзные проблемы с головой.

Как бы там ни было, из аптеки домой я пошла пешком. Когда мне приходилось идти по неровной дороге, я прикусывала губу, чтобы не стонать. От тряски область ушиба ныла. Моя походка была медленной и осторожной. Как мне завтра на работу успеть с такой скоростью передвижения?

Юридический отдел в агентстве недвижимости, где я тружусь уже четвертый год, мне порядком надоел. Едва я переступаю порог нашего кабинета, на меня нападает неукротимая зевота.

– Попроси, чтобы тебя перевели в риелторы, – наивно предлагает мама каждое утро.

– Хорошо, прямо сегодня и попрошу, – каждое утро покорно соглашаюсь я.

Работа агентов мне известна. Кто, как не я, ведет их сделки с нуля и до завершения? Однако подводные камни их деятельности страшат меня. И потом, у меня нет автомобиля, чтобы быть мобильной. “Быстрые перемещения по городу мне недоступны…” – уныло я размышляю, наконец, подходя к железным воротам своего двора.

Двор пустынный. На детских качелях и пластиковых горках лежит ровный слой снега. Всё вымерло до утра. Снег под фонарями искрится и блестит. Я ковыляю к своему подъезду, внимательно обходя скользкие обледеневшие участки снега. Меня ужасает возможное падение и новый ушиб.

Когда я еду в лифте, стремительно поднимаясь на свой этаж, мне снова приходит на ум непреодолимое препятствие для работы успешным риелтором: отсутствие автомобиля, водительских прав, а главное – нежелание садиться за руль. Я никогда не принадлежала к числу тех, кто не представляет себя без машины. Мне не доставляет удовольствие процесс вождения. Для меня это стресс.

За рулем я напряжена, скованна и, вообще, не сразу определяю, где у меня “право”, а где “лево”. Про ощущение габаритов своего и чужого автомобиля я умолчу. Тешу себя надеждой, что меня будет однажды возить личный водитель… Дома тихо. Мама уехала в гости к своей сестре. Я одна. Никто не заметит, если я чуточку приподнимусь над полом и проплыву по воздуху из прихожей в ванну?

Мне нужно принять душ и наклеить пластырь на свое многострадальное тело. Я так и сделала, с невероятным удовольствием и доверием к этому волшебному миру. Воздух в квартире густой, без движения, совсем не такой, как на улице. Дома он слишком теплый, наполненный атмосферой уюта и безопасности.

Зато здесь мне не страшно упасть даже если я начну думать о плохом, например, о том, что я никак не могу найти себе место в этой жизни. Всюду я чувствую свою неуместность, непохожесть на других. На мне какая-то метка безрадостности, недовольства, опустошенности. Кажется, что люди вокруг меня разгадали секрет гармонии, а я – нет.

Вечно бьюсь в заколоченную дверь, а все без толку! Ага, вот и пол. В ответ на свои мысли, я внезапно ощущаю ступнями ворсистую поверхность ковра. Конечно, это куда лучше шлагбаума! Но как мне теперь летать? Как выжить и удержаться в объятиях свежего свободного ветра там на улице? Кто мне может дать гарантию, что на высоте четвертого этажа я внезапно не начну думать о том, как нужно было ответить на чью-то грубость? Например, на грубость заказчика юридических услуг у себя на работе.

Какая я была счастливая до встречи с Марианной! Счастливая и глупенькая. Дуракам везёт… Что там Марианна Васильевна говорила про цвет глаз? Холодные голубые глаза дают безопасность в полёте? Но у меня глаза зеленые. Марианна констатировала этот факт, и никак не объяснила, что даёт такой цвет радужной оболочки. А сама она – обладательница черных очей.

Это что даёт? Я залезла в сумочку, которую бросила в прихожей. Где же эта визитка? Марианна Васильевна дала мне свой номер телефона. Никогда не видела таких изящных вещиц. Это даже не визитная карточка, а произведение искусства. Я не сразу догадалась о предназначении этого предмета.

Марианна Васильевна протянула мне сиреневый тяжеленький такой прямоугольник с золотыми выпуклыми буквами. Я прочитала: “тем, кто знает…”, перевернула карточку. На другой стороне изображена золотая дверь. После касания ее пальцем, дверь под давлением отодвинулась к краю визитки и обнажила мелкие черные буквы, слагающиеся в слова: “консультации для Парящих” и номер телефона.

Позвонить? Я подняла глаза на круглые часы, висящие над столом в кухне. Полночь. Пора ложиться спать. Я забралась в кровать, перед этим долго вглядываясь в окно в поисках “тех, кто знает”. Не исключено, что в моем многоквартирном доме не я одна обладаю способностью управлять силой притяжения. Не заметив в темноте ни одной летящей фигуры, я уснула.

Костров.

Самоубийства случаются по выходным, когда ярко светит солнце, а впереди ожидается праздник лени. Теоретически. Костров уже второй раз в этом году столкнулся с опровержением официальной статистики по суицидам.

Опять ночь после рабочего дня. Снова женщина. Никакой предсмертной записки. Физически и психически здорова, без вредных привычек и без финансовых проблем. Кое-что объединяет двух женщин, кое-что странное, трудно объяснимое. Костров указал криминалистам на эту особенность, но столкнулся с такой стеной молчания, что начал подозревать коллег если не в сговоре, то в халатности.

– Твоя дотошность делает тебе честь, Вова, но только не в этом деле, – начальник хлопнул Кострова по плечу.

Я.

Наутро чудесным образом мой ушиб о шлагбаум перестал излишне напоминать о себе. Я отодрала пластырь со своего живота, между прочим, попутно прочитав инструкцию к этому лекарственному средству. Оказывается, пластырь этот не рекомендуется оставлять на ночь, а используется он для нанесения на область позвоночника. “Ну да, ладно. Чего уж теперь?”: справедливо думала я, наливая себе чашку чая.

Вчерашняя встреча с Марианной и ставшая для меня откровением информация о Парящих, по-прежнему, отзывались во мне волнением и радостью. После работы я обязательно позвоню Марианне, попрошу совета. Едва узнав о своих способностях, я тут же их лишилась? “Нет” и еще раз “нет”!

Знаете, как бывает, что день задался с самого утра? Лифт приехал тут же после вызова, пустой. Консьержка на первом этаже рассмешила коротким анекдотом. Первая подъехавшая к остановке маршрутка оказалась моей, и, о, чудо мне уступил место в ней молодой человек. Три везения подряд!

На работе меня ждали не сложные дела, так что к обеденному перерыву я была уже свободна. Вместе со своим коллегой Евгением мы зашли в кафе, которое располагалось прямо напротив нашего офиса.

Когда я загружена бумагами донельзя, всегда тоскливо поглядываю в окна этого уютного заведения, стоит только оторвать взгляд от экрана монитора. В кафе не бывает цейтнота. Там мягкий желтый свет и неторопливые движения девушек за стойкой. Женя заказал себе какого-то густого супа неприлично несъедобного цвета, а я – традиционные щи. Зима диктовала нам гастрономические пристрастия.

– А знаешь, мы с тобой в кафе в это время последний раз обедаем, – отвлек меня от внутреннего диалога Евгений.

Я посмотрела на сидящего передо мной мужчину. Евгений был мне симпатичен. По-человечески. Он был порядочным, избегал грубых слов в женском присутствии, никогда не перекладывал на меня часть своей работы, а, наоборот, иногда помогал мне разбираться в джунглях юриспруденции.

Внешность у Евгения была достаточно приятной, располагающей к себе. С гладкой и слегка смуглой кожей, с темными глазами и волосами, мой коллега всегда был опрятен и деловит. Уж не знаю, какие демоны царствовали в его душе, но я и не подозревала, что Евгений тяготился нашим не слишком высоким, зато стабильным заработком. Поэтому, услышав объяснение его слов о том, что мы обедаем тут с ним в последний раз, я удивленно переспросила:

– Ты шутишь?

– Отнюдь. Протирать штаны в офисе будет только безлошадный идиот, навроде … – Женя замялся.

Я помогла ему:

– Навроде меня?

– Я этого не говорил. И не смотри так, будто я оставил тебя с кучей детей и без алиментов. Никто не предает тебя. Просто я купил машину, и меня ничто уже не держит в нашем отделе. Ты и сама хотела бы стать агентом! Что, я не прав?

Подошедший официант в белоснежной рубашке удержал меня от того, чтобы двинуть собеседника по голове. Неужели, Евгений не понимает, что без него всё пойдёт прахом?

Та атмосфера милой рабочей суеты, беззлобных шуток, неловких и грубоватых комплиментов превратится в кое-что посерьезнее. Когда уйдет Евгений, на его место ожидается одна чванливая девица. Пока она трудится в качестве секретаря, но вот-вот получает диплом юриста и переходит в наш отдел.

С Женей мы бы мигом поставили ее на место, так как наша с ним манера общения уже давно сложилась. Больше скажу, в свои плохие дни, например, когда я переживала развод с мужем, я стремилась на работу именно из-за Жени. Он прекрасный товарищ. В его поддержке я нуждалась и всегда находила ее.

И вот сейчас я лишусь общения с ним? Мой коллега станет агентом, риелтором? Осуществит первым мою мечту? Я чувствовала обиду, досаду, зависть! Во мне прямо заискрилось зло и желание доказать, что я тоже чего-то стою. Я подумала, вот бы сейчас взлететь. Сию же секунду, здесь в этом кафе, вот так запросто привстать на носочки и оторваться от пола, выложенного черно-белыми квадратами плитки. Презреть силу тяжести, тщедушную только для меня, не для других.

Я вздрогнула от касания руки.

– Ты все ещё здесь? На тебе лица нет, – Евгений несмело улыбнулся. Чувствовал, должно быть, исходящую от меня физическую угрозу.

И тут я вспомнила, что при всем своем страстном стремлении взлететь, я не смогу этого сейчас осуществить. Чистые легкие мысли? Доверие и любовь к этому миру? Какое там! Меня трясло от обиды.

– Прости меня, – сказал Женя.

– За что?

– За то, что ухожу.

– Ничего. Я привыкла, что мужчины уходят.

– Ну вот, опять ты…

– В конечном счёте, я тебя не виню. И… желаю тебе удачи. Я бы и сама ушла. Мне эта бумажная работа вот уже где сидит! – вполне искренне сказала я. – Давай есть! Уже всё остыло.

И без того малоаппетитное блюдо у Жени подернулось тонкой жирной пленочкой. Я скривилась, увидев, как он начал поглощать свой суп. Мне совсем расхотелось есть, и я попросила кофе у официанта. Мне повезло его перехватить, когда он несся навстречу вновь прибывшим с улицы.

У посетителей были красные щеки и носы. Похоже, что за окном разыгралась настоящая вьюга. Еще одна девушка залетела в кафе, на ходу отряхиваясь от почти не таявшего снега. Девушка сняла вязаную шапку, под которой обнаружились завидно густые чёрные волосы, и уселась в дальнем углу.

Мой напиток принесли, и я принялась за кофе, пристально разглядывая Женю поверх своей чашки. Я словно впервые его увидела. Такого старомодно благородного и правильного, улыбчивого и неловкого.

Евгений был отличным товарищем, и я его искренне любила. Жаль с ним расставаться. Потом я припомнила свое желание подняться в воздух здесь и сейчас. А почему бы и нет? В моей душе стало спокойно и легко. Надо попробовать… Надо проверить, все ли я правильно поняла вчера в студии. Если что- то пойдёт не так, то и падать мне тут совсем невысоко. Я посмотрела на Женю долгим, изо всех сил надеясь, что гипнотизирующим взглядом. Должно быть, вид у меня сделался странным.

– Ты чего не ешь? Зачем так глаза вытаращила? Муху в щах нашла?

– Ничего я не нашла!

Я встала. При этом отодвинула стул с таким неприятным и громким трением о кафельный пол, что захотелось заткнуть уши. Внутренняя уверенность в своей силе сделала воздух вокруг меня осязаемым, и мне не составило труда сделать шаг по невидимым ступеням. Потом второй шажок, третий.

Мыски моих сапог уже сравнялись с высотой стола. Блаженно было находиться в невесомости, чудесно. Я проплыла в воздухе к барной стойке, никто не видел меня. Удивительное ощущение.

Бармен протирал бокалы, одновременно завороженно следя за происходящим на экране висящего у потолка телевизора. Как будто какой-то популярный сериал может быть интереснее моего полёта! Эй, бармен, ты много теряешь!

И я поплыла дальше, медленно перемещаясь вблизи столиков, за которыми жевали и пили посетители кафе. Кажется, что всё происходит чуть медленнее, чем обычно. Время превратилось в липкий мёд. Люди общаются между собой, отвлекаясь от еды, а я проплываю мимо, будто рыбка в аквариуме. Так и хочется постучать по невидимому стеклу. Ау! Вы что ослепли? Я лечу-у!

Возможно, к столику в углу мне перемещаться не стоило. Там по-прежнему сидела черноволосая девушка, которая изучала меню. Вот она оторвалась от него. Выбрала что-то?

Девушка смотрела прямо мне в глаза. Спокойно, изучающе. Она меня видела! Я так опешила, что чуть не рухнула. Какая там любовь и доверие? Скорее, скорее на пол! Когда я коснулась кафеля, то словно побитая собака с поджатым хвостом, поспешила к Жене.

Коллега не заметил моего отсутствия, чему я не переставала удивляться. Вот так сидите вы, болтаете с кем-то, обсуждаете что-то, а потом через мгновение ваш собеседник улетучивается в прямом смысле слова. Вы продолжаете ему что-то рассказывать, может быть уже не в том темпе, абсолютно не фиксируя в своем сознании ничего подозрительного. Например, того, что вы остались в полном одиночестве.

– Женя, я желаю тебе успеха на новом поприще, – дрожащим от волнения голосом пожелала я.

Девушка за дальним столиком не давала мне шансов чувствовать себя спокойно. Однако, Женя воспринял на свой счет моё состояние. В какой-то мере, конечно, он был прав.

– Послушай, старушка, а что, если нам с тобой вдвоём уйти из юридического отдела?

– Не поняла.

– Будем партнёрами. Ты на телефоне, я за рулём?

– Ага, и прибыль делим на двоих? – иронично поинтересовалась я.

– Зато мы снова будем в одной команде.

– Ты это серьезно? Мы по миру с тобой пойдём.

Боковым зрением я заметила, что черноволосая девушка покинула кафе. Напоследок она обернулась и одарила улыбкой зал. Но я знала, что ее дружелюбие предназначалось мне.

– С другой стороны, свой человечек в юридическом отделе мне тоже не повредит. Будешь делать мои документы в первую очередь. Да? – спросил Евгений с напускной наглостью.

– Мне приятно, что ты пытаешься пристроить мои таланты, но оставим это. Дороги наши разошлись. Ты на передовую, я в тылу. Посмотрим, что дальше будет. Давай вставай, обеденный перерыв закончился, а я наемный работник на окладе, не то, что некоторые…

Мы с Женей платили за обед по очереди. Сегодня был его черед. Хоть какая-то удача… Я смотрела на его чуть сутулую почти костлявую фигуру, остро ощущая, что наша с ним корпоративная дружба подошла к концу. Насколько я знала будни агентов по недвижимости, больше времени на неспешные обеды у Евгения не будет, если, конечно, он хочет быть успешным.

Мы вышли из кафе и побрели в офис, опустив головы. Было скользко. Тусклое небо сделало улицы серыми. Солнце оставило до весны попытки раскрасить действительность в яркие тона.

Зато в нашем офисе существовало вечное лето. Оранжевые стены, зеленые лампы на столах, весёлые желтые ручки с фирменным логотипом. Всё вокруг по-детски радостное, оптимистичное, настраивающее на неразумные траты.

Я вспомнила о визитке задумчиво-сиреневого цвета, которую мне дала Марианна Васильевна. Скорее бы вечер, когда я смогу ей позвонить!

Течение времени после обеда словно нарочно замедлилось до скорости улитки. Жирной, медленной, южной улитки, не тщедушной с хрупкой скорлупкой домика. Такие улитки из наших краёв. Они словно спят на ходу. Те улитки, что с юга, наглые и крепкие. Они тоже будто спят, однако стоит о них забыть, и, глядь, эти улитки уже пересекли совсем нескромное расстояние.

В конце рабочего дня наш непосредственный начальник собрал с десяток человек в самой большой переговорной комнате и объявил о том, что Евгений переходит из когорты юристов в плеяду агентов. Мы нестройно зааплодировали, подчиняясь корпоративной культуре, и засобирались домой.

Обстановка стала менее рабочей и официальной. Сотрудники стремительно превращались в мужей и жен, в мам и отцов, в одиноких старых дев и бобылей, в безбашенную молодежь. Сыпались вульгарные словечки, озабоченные голоса мам, звонящих своим отпрыскам, кто-то рассеянно вспоминал, где на этот раз припарковал свою машину. Как всегда, в такие моменты мне становилось неуютно от собственной неустроенности и обособленности.

На остановке, где я ожидала свой автобус, было совсем немного народа, из чего я сделала справедливое заключение о том, что опоздала. Сейчас бы взлететь! Можно даже нагнать автобус на следующей остановке. Странно, но о практическом применении своей способности летать, я задумалась впервые.

Мне пришло в голову, что по сравнению с Женей и его автомобилем, я имею огромные преимущества. Для меня дорожный затор и проблемы с парковкой не являются препятствием, чтобы везде и всюду успеть. Раньше, по– крайней мере, не являлись препятствием.

Скорей, скорей домой! Мой карман жгла сиреневая визитка. И вот через каких-то полчаса, отморозив нос и щеки, я очутилась в ледяном салоне автобуса. Несмотря на обилие пассажиров, изо рта которых выплывали тёплые облачка пара, в автобусе было ужасно холодно, а на пятачке свободного от ног пола я умудрилась поскользнуться. Хорошо, хоть падать некуда, я просто грубо прислонилась к чьей-то широкой спине и замерла. От чужого тела шла волна неприятного влажного тепла, но в гуще людей укрыться было некуда. Я с нетерпением ждала, когда навязанное соседство закончится.

Костров.

– Вова! Тебе свежие щи или вчерашний борщ, – крикнула жена с кухни.

Дилемма! Костров поскреб жесткие волоски на подбородке и вопросительно взглянул на пухлого румяного сына, сидящего на диване в окружении подушек. Наследник еще не уверенно держался в сидячем положении и постоянно норовил завалиться в любую сторону.

Костров обожал такие спокойные семейные вечера, когда его единственной обязанностью являлась смена подгузника, а главным вопросом считался вопрос о борще. Еще Костров любил свою худенькую и ловкую жену. Когда он входил в кухню, все четыре конфорки их плиты были заняты работой. В кастрюльках и сковородках что-то шкворчало и расточало аромат мяса, овощей и еще Бог знает, чего. Жена баловала Кострова, поэтому он был таким же пухлым и румяным, как их семимесячный сынишка.

– Я буду борщ, – сказал Костров, и тут же загудел его мобильный, лежащий на холодильнике.

Жена подала ему телефон, уже понимая, что ни борща, ни щей, ни весело шкворчащих кушаний сегодня Костров не отведает.

Я.

Спустя почти час, как я покинула офис, моя дорога домой завершилась щелчком дверного замка. Нет ничего лучше, чем очутиться дома после долгого рабочего дня, поездки в общественном транспорте и промозглой зимы за окном.

От тепла потянуло в сон. Я упала в кресло, стоявшее в нашей прихожей, и закрыла глаза. Впереди меня ожидал одинокий и уютный вечер молодой холостячки, что означало поедание сладостей, ванну с пеной и чтение старого доброго детектива.

Стоп! Сиреневая визитка! Какие-такие сладости? Я быстро переоделась в домашнюю одежду, побросав вещи куда попало. Хорошо, мама и бывший муж не видят этого. Они такие чистоплюи, такие любители порядка, что одно это уже могло их сильно сплотить. Но не сплотило.

Итак, я позвонила. На третьем гудке моя надежда ухнула вниз, на четвертом равнодушном гудке я поняла, что стала жертвой розыгрыша вчера в студии. Меня разыграли такие же две сумасшедшие, коей являюсь я сама. На пятом гудке мне вспомнилась коробочка конфет, ожидающая своего часа. После шестого гудка Марианна Васильевна изволила взять трубку: