Читать онлайн Колесо Времени. Книга 13. Башни Полуночи

Robert Jordan and Brandon Sanderson

TOWERS OF MIDNIGHT

Copyright © 2010 by Bandersnatch Group, Inc.

Maps by Ellisa Mitchell

Interior illustrations by Matthew C. Nielsen and Ellisa Mitchell

All rights reserved

Издательство благодарит за помощь в работе над циклом «Колесо Времени» Тахира Адильевича Велимеева, Бориса Германовича Малагина, а также всех участников сетевого содружества «Цитадель Детей Света», способствовавших выходу в свет настоящего издания.

© А. С. Полошак, перевод, 2024

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Азбука^®

Иллюстрация Виталия Еклериса

Пролог

Различия

Под знакомый перестук копыт Мандарба Лан Мандрагоран ехал умирать. Кругом было бездорожье, земля казалась окропленной чем-то белым – там, где на поверхность выступили кристаллы соли, – от сухого воздуха саднило в горле, а далеко на севере вырисовывались скалы, испещренные болезненно-красными пятнами ползучего лишайника: отметинами порчи.

Он продолжал двигаться на восток параллельно границе Запустения. Здесь была еще Салдэйя, где Лан расстался с женой, едва сдержавшей обещание проводить его в Порубежье. Давно тянулась перед ним эта дорога; он свернул с нее двадцать лет назад, согласившись последовать за Морейн, но всегда знал, что вернется: не зря же он носил имя предков, меч на бедре и хадори на голове.

Эту скалистую область северной Салдэйи называли Ополье Проска. Не самое приятное место для путешествий верхом: ни единого растения, а дувший с севера ветер приносил такое зловоние, словно веял с прожаренных солнцем трясин, переполненных вздутыми трупами.

«Ох уж эта женщина», – покачал головой Лан и окинул взглядом низкое, темное, грозовое небо. Быстро же она научилась говорить и думать как Айз Седай. Его не тревожила грядущая смерть, но знать, что Найнив боится за него… От этого на сердце было больно. Очень больно.

Уже несколько дней ему не встречалось ни души. Южнее у салдэйцев имелись какие-то укрепления, но здесь местность была изрезана непроходимыми падями и лощинами, поэтому троллоки предпочитали нападать близ Марадона.

Однако не время расслабляться. Там, где до Запустения рукой подать, не принято ротозейничать. Лан взглянул на вершину холма. Самое место для дозорного поста. Он присмотрелся, не заметил никакого движения и объехал впадину в земле, держась от нее на почтительном расстоянии и не убирая руки от лука – мало ли, вдруг там засада. Чуть дальше на восток, и он свернет вглубь Салдэйи, после чего поскачет по Кандору с его утоптанными большаками, а затем…

По склону холма скатились камешки. Совсем рядом.

Лан потихоньку выудил стрелу из колчана, притороченного к седлу. Откуда донесся звук? «Похоже, справа», – решил Лан. С юга. Кто-то приближался. Кто? За холмом не видать.

Мандарба останавливать он не стал: пусть копыта выстукивают прежний ритм. Кто бы ни был там, за холмом, ему незачем знать, что Лан настороже. Он тихонько поднял лук, чувствуя, как вспотели пальцы в перчатках из оленьей кожи, наложил стрелу и аккуратно натянул тетиву так, что она едва не коснулась щеки. От оперения пахнуло камедью и гусиными перьями.

Из-за южного склона холма показалась какая-то фигура. Человек замер, а шагавшая позади долгогривая вьючная лошадка обошла его и продолжила идти вперед, пока ее не остановила натянувшаяся веревочная привязь, охватывающая шею животного.

Запыленные штаны, рыжевато-коричневая шнурованная рубаха… Несмотря на меч на поясе и крепкие руки, вид у человека был не особо грозный. Лану он показался смутно знакомым.

– Лорд Мандрагоран! – Человек бросился к нему, увлекая за собой лошадку. – Наконец-то я вас нашел. Так и знал, что вы поедете по Кремерскому тракту!

Опустив лук, Лан остановил Мандарба:

– Мы знакомы?

– Милорд, я припасы привез! – Черные волосы, смуглая кожа… Как видно, парень из порубежников. Он приближался, подергивая веревку толстопалой рукой, чтобы не зазевалась перегруженная кляча. – Если так подумать, провизии у вас, наверное, маловато. Еще я палатки захватил – четыре штуки, на всякий случай, – воду, а также корм для лошадей, и…

– Да кто ты такой?! – рявкнул Лан. – И откуда меня знаешь?

Человек встал как вкопанный:

– Я Булен, милорд. Булен из Кандора. Не припоминаете?

Из Кандора… Лан не без удивления приметил в этом мужчине сходство с долговязым и нескладным мальчишкой-посыльным:

– Булен? Ну и дела! Сколько лет прошло, двадцать?

– Знаю, знаю, лорд Мандрагоран, но, когда во дворце зашептались, что поднято знамя с Золотым журавлем, я сразу смекнул, что делать. Из меня получился дельный мечник, милорд. Я здесь, чтобы сопровождать вас, и…

– Значит, слух обо мне уже дошел до Айздайшара?

– Да, милорд. Дело в том, что к нам явилась эл’Найнив. Она и рассказала, куда вы путь держите. Другие еще собираются, но я уже тут. Как знал, что у вас припасов кот наплакал.

«Чтоб ей сгореть, этой женщине», – подумал Лан. Главное, заставила его дать клятву, что в пути Лан примет любого, кто пожелает поехать с ним! Ну ладно: раз уж Найнив вознамерилась играть словами и трактует правду по-своему, он тоже сыграет в эту игру. Он обещал принять любого, кто захочет поехать с ним – именно что поехать, а не пойти, – и поскольку Булен не сидит в седле, Лан не обязан брать его с собой. Словоблудие, конечно, маленькое различие, но за двадцать лет в обществе Айз Седай он кое-что усвоил и научился следить за языком.

– Возвращайся в Айздайшар, – приказал Лан. – Пусть все узнают, что моя жена ошиблась. У меня и в мыслях не было поднимать Золотого журавля.

– Но…

– Ступай, сынок. Без тебя справлюсь. – Лан коснулся каблуками боков Мандарба. Тот, двинувшись шагом, миновал неподвижно стоявшего мужчину. В первые мгновения Лану показалось, что Булен не ослушается приказа, хотя из-за вольности с трактовкой клятвы ему стало совестно.

– Мой отец был из малкири, – бросил Булен ему в спину.

Лан не остановился.

– Он погиб, когда мне было пять лет, – добавил Булен. – А мать была кандоркой. Обоих убили разбойники. Родителей я помню смутно, но эти отцовские слова не забыл: придет тот день, когда мы сразимся за Золотого журавля. Эти слова – все, что мне от него осталось.

Мандарб шел вперед, но Лан, не сдержавшись, оглянулся и увидел в руке у Булена полоску плетеной кожи – хадори. Такую повязывают на голову малкири, давшие клятву противостоять Тени.

– Я надел бы хадори моего отца, – повысил голос Булен, – вот только не у кого спросить разрешения. Такова традиция. Кто-то же должен даровать мне право надеть хадори. Ну, я бился бы с Тенью до конца своих дней. – Он взглянул на кожаную полоску в руке, поднял глаза и крикнул: – Встал бы против тьмы, ал’Лан Мандрагоран! Или скажете, что не могу?

– Ступай к Дракону Возрожденному, – отозвался Лан. – Или в армию своей королевы. Пригодишься что там, что там.

– А как же вы? До Семи Башен путь неблизкий, а припасов у вас нет. Как будете кормиться?

– Я найду себе пропитание, – ответил Лан.

– Простите уж, милорд, но разве не видно, во что превратились эти края? Запустение ползет и ползет все дальше на юг. Где было жирное поле, теперь бросовая земля. Да и дичи считай что нет.

Поразмыслив, Лан осадил Мандарба. Мечник приблизился. Навьюченная лошадка ступала следом.

– Двадцать лет назад, – громким голосом сказал Булен, – я не знал, кто вы такой, хотя понимал, что в наших землях вы потеряли близкого человека. И все эти годы корил себя за негодную службу, а еще поклялся, что однажды буду сражаться бок о бок с вами. – Он подошел вплотную к Лану. – Отца у меня нет, поэтому спрошу у вас: можно мне надеть хадори и биться рядом с вами, ал’Лан Мандрагоран? Ответьте мне, мой король.

Лан задышал размереннее, сдерживая охватившие его чувства. «Найнив, когда я вновь тебя увижу…» Конечно, ему не суждено вновь увидеть Найнив, но об этом Лан старался не думать.

Однако он дал клятву. Да, Айз Седай жонглируют своими обещаниями как хотят, но разве есть у него такое право? Нет. Он человек чести и не может отказать Булену.

– Никаких имен. Никто не должен знать, кто я, – сказал Лан. – И повторяю: мы не поднимаем знамя Золотого журавля.

– Да, милорд, – кивнул Булен.

– В таком случае надень хадори и носи его с честью, – продолжил Лан. – Мало кто придерживается древних обычаев. И да, ты можешь отправиться со мной.

С этими словами Лан пришпорил Мандарба. Тот двинулся вперед, а Булен последовал за ними пешим ходом. И один стал двумя.

На лбу у Перрина выступили крупные капли пота. Он ударил молотом по раскаленному докрасна железному бруску, подняв целый рой искр-светлячков.

Некоторых раздражает звон металла о металл. Некоторых, но не Перрина. Его этот звук успокаивает. Он поднял молот и опустил его вновь.

Искры, эти осколки света, отскакивали от фартука и кожаной безрукавки. При каждом ударе, откликаясь на звон металла о металл, стены кузни – сложенные из крепких стволов болотного мирта – будто расплывались, теряя четкость очертаний. Перрину снился сон, но это был не волчий сон, и Перрин знал об этом, хотя не знал, откуда он об этом знает. Откуда же?

За окнами стояла темень. Единственный свет исходил от темно-красного пламени в горниле по правую руку. На углях – два железных бруска, ждут очереди лечь на наковальню. Перрин снова грохнул молотом.

Все хорошо и спокойно. Он – дома.

Сегодня он ковал что-то незаменимое, какую-то часть чрезвычайно важного целого, а прежде чем браться за целое, разберись с его частями, так наставлял Перрина мастер Лухан в первый день у горнила. Чтобы смастерить лопату, надо знать, как древко крепится к штыку, а дверную петлю не сделать, если не смыслишь, как ее планки вращаются на штифте, и даже гвоздь не выковать без понимания, какими должны быть шляпка, стержень и острие.

«Разберись с частями, Перрин».

В углу лежал волк – здоровенный седой волк с шерстью цвета светло-серой речной гальки, на шкуре живого места нет, шрам на шраме. Сразу видно старого бойца и бывалого охотника. Положив морду на передние лапы, волк наблюдал за Перрином, и в этом не было ничего необычного: ну да, ясное дело, в углу волк. Почему бы и нет? Это же Прыгун.

Перрин вздымал и опускал молот, наслаждаясь жаром горнила, прожигающим до самого нутра, запахом пламени и щекотными струйками пота, стекавшими по рукам. Он придавал бруску нужную форму: удар молота на каждый второй удар сердца. Металл же, нисколько не остывая, сохранял красно-желтый цвет: самое то для ковки.

«Что я выковываю?»

Перрин подхватил заготовку клещами, и вокруг раскаленного металла задрожал горячий воздух.

Бух, бух, бух, – сказал Прыгун; вернее, не сказал, а сообщил через образы и запахи. – Как щенок за бабочками.

Прыгун не понимал, зачем нужно придавать металлу новую форму, и находил это человеческое занятие весьма забавным. Для волка предмет является тем, чем является, а тратить столько сил, чтобы превратить одну вещь в другую… Какой в этом смысл?

Перрин отложил заготовку, и та немедленно остыла: из желтой стала оранжевой, темно-красной, матово-черной. Брусок превратился в уродливый ком размером с два кулака. Мастер Лухан отчитал бы Перрина за такую паршивую работу. Надо бы понять, что он делает, да побыстрее, пока не вернулся наставник.

Нет. Не так. Сон дрогнул, и стены затуманились.

«Я не ученик кузнеца. – Перрин потрогал голову рукой в толстой рукавице. – И я больше не в Двуречье. Я взрослый мужчина, женатый человек».

Клещами он схватил бесформенный комок металла и бросил его на наковальню. От жара в нем пульсировала жизнь. «Опять все не так». Перрин грохнул молотом. «Должно же получиться! Но не получается. Выходит даже хуже, чем было».

Он продолжал орудовать молотом. Перрин терпеть не мог молву, гулявшую о нем по всему лагерю. Ему нездоровилось, и Берелейн ухаживала за ним, только и всего. Но слухи расползаются, на то они и слухи.

Вновь и вновь гремел он молотом, разбрызгивая искры по всей кузне. Многовато их, от одной заготовки не бывает столько искр. Он нанес заключительный удар, потом сделал вдох и выдохнул.

Металлический комок не изменился. Перрин зарычал от досады, схватил клещи, сбросил неудачную работу с наковальни и снял с углей новый брусок. Он должен, просто обязан закончить эту деталь. Она очень важна. Но что это за деталь?

Он снова взялся за молот. «Надо бы поговорить с Фэйли и все прояснить, чтобы в отношениях не было недосказанности… Но нет времени. Некогда!» Этим ослепленным Светом дуралеям требуется нянька, будто они сами о себе позаботиться не в состоянии. До сей поры двуреченцы прекрасно обходились без лорда.

Поработав какое-то время, Перрин поднял вторую заготовку и дождался, пока она остынет. Теперь получилась неровная полоска металла длиной с предплечье. Очередное позорище. Он отложил ее в сторону.

«Если несчастлив, – взглянул на него Прыгун, – забирай свою самку и уходи. Не хочешь вести стаю, так ее поведет кто-нибудь другой». Волчье послание пришло к Перрину вереницей образов: бег по бескрайнему полю, хлесткие колосья, чистое небо, прохладный ветерок, ликование, жажда приключений, ароматы недавнего дождя и диких пастбищ.

Сунув клещи в уголь, Перрин нащупал последний брусок. Тот светился недобрым тускло-желтым светом.

– Нельзя мне уйти. – Он показал брусок Прыгуну. – Уйти значит сдаться, потерять себя, стать волком. Я этого не сделаю.

Прыгун уставился на пластичный металл, и в глазах у него замерцали желтые искорки. Ну и странный же сон. Раньше обычные сны Перрина и волчий сон существовали порознь. Что означает это смешение?

Перрину стало страшно. С волком внутри себя он заключил зыбкое перемирие. Сближение с волками – опасная штука, но это не помешало ему попросить стаю о помощи в поисках Фэйли. Ради Фэйли – все, что угодно, хотя Перрин чуть не спятил и даже пытался убить Прыгуна.

Несмотря на уверенность в своих силах, едва ли он контролировал ситуацию, и волк внутри Перрина мог подмять его под себя в любой момент.

Прыгун зевнул, вывалив наружу язык. От него потянуло сладковатым запахом веселого удивления.

– Ничего смешного. – Перрин отложил последний брусок, даже не коснувшись его молотом. Остыв, тот принял форму тонкого прямоугольника, чем-то похожего на заготовку для дверной петли.

В трудностях, Юный Бык, и правда нет ничего смешного, – согласился Прыгун. – Но ты лазаешь через одну и ту же стену, то туда, то обратно. Хватит уже. Пойдем побегаем.

Для волка есть только миг. Хотя он помнит прошлое, а иной раз предчувствует будущее, его, в отличие от людей, не волнует ни то ни другое. Волк свободен как ветер. Стать волком означает забыть о боли, избавиться от горя и печали. Стать свободным…

Но такая свобода обойдется Перрину слишком дорого. Он потеряет Фэйли, да и самого себя потеряет. Он не хотел быть волком. Он человек, а не волк.

– То, что случилось со мной… Это обратимо?

Обратимо? – непонимающе склонил голову Прыгун. Волки не знают, что такое обратимость. Они никогда не оглядываются.

– Могу ли я… – попытался объяснить Перрин. – Могу ли я убежать так далеко, чтобы волки не услышали меня?

Прыгун выглядел озадаченным. Хотя нет, слово «озадаченный» противоречило болезненным образам, которые волк посылал Перрину: небытие, тяжелый запах тухлого мяса, волчий вой, полный невыразимого страдания. Потерять связь со стаей? Этого Прыгун понять не мог.

Сознание Перрина затуманилось. Почему он опустил молот? Пора заканчивать! Мастер Лухан будет недоволен. Первые две железки вышли отвратительными. Надо их спрятать, а потом сделать что-нибудь еще. Показать, что он способный ученик и умеет работать с металлом. Ведь умеет?

Что-то зашипело. Обернувшись, Перрин с изумлением увидел, что в одной из закалочных бочек, стоявших рядом с горнилом, вскипела вода. «Ну да, конечно, – подумал он. – Я сам же бросил туда первые две заготовки».

Вдруг встревожившись, Перрин схватил клещи, сунул их в бурлящую воду, и пар ударил ему в лицо. Нащупав что-то на дне, он извлек из бочки раскаленный добела металлический предмет.

Свечение померкло. Оказалось, что в клещах зажата металлическая фигурка: высокий стройный человек с мечом за спиной. Поразительная проработка всех деталей – вплоть до складок на рубашке и кожаной оплетки на рукояти крошечного меча, – но лицо перекошено, а рот разинут в отчаянном крике.

«Айрам, – подумал Перрин. – Его звали Айрам».

Такое нельзя показывать мастеру Лухану! Зачем он изготовил эту вещицу?

Металлический рот шире прежнего раскрылся в безмолвном вопле. Перрин вскрикнул и отскочил от закалочной бочки, выронив фигурку из клещей. Та, упав на деревянный пол, разбилась вдребезги.

Почему ты так часто вспоминаешь о нем? – Прыгун снова зевнул во всю пасть, свесив язык. – Щенки нередко бросают вызов вожаку стаи. Обычное дело. Он был глуп, и ты одолел его.

– Нет, – прошептал Перрин. – Для людей это не обычное дело. Особенно для друзей.

Стены кузни внезапно растаяли, обратившись в туман, и выглядело это вполне естественным. Перрин увидел широкую городскую улицу, залитую солнечным светом, и лавки с разбитыми окнами и сломанными полками.

– Малден, – промолвил он.

Посреди улицы стояла полупрозрачная дымчатая фигура – сам Перрин, но без куртки, и его обнаженные руки бугрились мускулами. Борода оставалась короткой, но выглядел он старше и внушительнее. Неужели у него и впрямь такой впечатляющий вид? Косая сажень в плечах, глаза светятся золотом, а в руке блестящий топор в форме полумесяца, размером с человеческую голову.

С этим топором что-то не так. Перрин шагнул за пределы кузни, а проходя сквозь призрачный образ самого себя, слился с ним. Он ощутил в руке тяжесть топора и понял, что вместо рабочей одежи на нем теперь боевой доспех.

Перрин бросился бежать. Да, этот город – Малден, и на его улицах – айильцы. Перрин выжил в той битве, хотя теперь он был не в пример спокойнее. Раньше он забывался в горячке сражения, охваченный стремлением отыскать Фэйли. Он остановился посреди улицы.

– Это неправильно. Ведь я выбросил топор и пришел в Малден с молотом.

Рога, копыта… Какая разница? И то и другое годится для охоты, Юный Бык. – Прыгун, сидевший перед ним на пронизанной солнцем улице, почесался.

– Какая разница? Большая. Во всяком случае, для меня.

И тем и другим ты пользуешься с одной и той же целью.

Из-за угла появились два айильца из Шайдо. Оба смотрели чуть левее Перрина, на что-то, чего он не видел, и Перрин напал на них, после чего один лишился нижней челюсти, а другой со всего размаха получил в грудь шипом, которым был снабжен обух боевого топора. То была жестокая, смертоносная атака, и в результате все трое оказались на земле. Чтобы прикончить второго Шайдо, пришлось несколько раз ударить его топором.

Перрин встал. Он помнил, как убил этих двух айильцев – хотя сделал это молотом и ножом. Он не сожалел о своем поступке. Бывает, человек вынужден драться, и это был именно такой случай. Смерть – страшная штука, но иной раз без нее не обойтись. К тому же Перрин остался в восторге от схватки с айильцами: в тот момент он чувствовал себя точно волк на охоте.

Когда Перрин сражался, он едва не превращался в кого-то другого. И это было опасно.

Прыгун лежал на перекрестке улиц. Перрин бросил на него обвиняющий взгляд:

– Заставляешь меня смотреть этот сон? Зачем?

Заставляю? – удивился Прыгун. – Это не мой сон, Юный Бык. Почему ты так думаешь? Разве мои клыки держат тебя за горло?

По лезвию топора струилась кровь. Перрин знал, что будет дальше. Он обернулся. Со спины подкрадывался Айрам и смотрел так, что ясно было: этот человек замышляет убийство. Половину лица бывшего Лудильщика покрывала кровь и капала с подбородка на его куртку в красную полоску.

Айрам взмахнул мечом, целя Перрину в шею, и клинок со свистом рассек воздух. Перрин отступил, отказывая мальчишке в новой драке, и разъединился со своей тенью: сам он остался в кузнечном фартуке, а тень обменялась ударами с Айрамом.

«Пророк все мне объяснил… Ты и вправду отродье Тени… Я должен спасти леди Фэйли от тебя»…

Тень Перрина вдруг разительно изменилась, превратившись в волка с шерстью едва ли не темнее шерсти Теневого Брата. Волк прыгнул на Айрама и вырвал ему гортань.

– Нет! Не так все было!

Это же сон, – пришло послание от Прыгуна.

– Но я не убивал его, – возразил Перрин. – Какие-то айильцы пустили в него стрелы прямо перед тем, как…

Прямо перед тем, как Айрам сразил бы Перрина.

Рога, копыта, клыки… – Прыгун не спеша потрусил к одному из строений. Стена исчезла, и за ней обнаружилась кузня мастера Лухана. – Какая разница? Мертвые мертвы. Двуногие, когда умирают, обычно не приходят сюда. А куда они приходят, мне неведомо.

Перрин опустил глаза на неподвижное тело:

– Надо было отнять этот дурацкий меч в тот самый миг, когда Айрам взял его в руки. Отнять и прогнать мальчишку к его семье.

Разве у щенков нет права на клыки? – с искренним недоумением спросил Прыгун. – Зачем их вырывать?

– Это было бы по-человечески, – сказал Перрин.

По-человечески. Как у двуногих. Все у тебя по-человечески. Но почему не по-волчьи?

– Потому что я не волк.

Прыгун вошел в кузню, и Перрин неохотно последовал за ним. Вода в закалочной бочке еще кипела. Стена вернулась на место, и Перрин вновь оказался у наковальни – в кожаных безрукавке и фартуке и с клещами в руке.

Шагнув к закалочной бочке, он достал оттуда следующую фигурку. Эта изображала Тода ал’Каара. Когда она остыла, Перрин увидел, что лицо Тода не было искажено, как лицо Айрама, но нижняя часть фигурки представляет собой несформированный комок металла. Фигурка продолжала светиться тускло-красным даже после того, как Перрин поставил ее на пол. Он вновь сунул клещи в воду и вызволил из бочки еще две фигурки: Джори Конгара, а за ней – Ази ал’Тона.

Вновь и вновь подходил Перрин к бурлящей бочке и доставал из нее фигурку за фигуркой, разглядывая каждую не больше секунды, но во сне эти секунды казались часами. Когда он закончил, на полу стояли сотни фигурок, они смотрели на него выжидающе. И в каждой светился внутри крохотный огонек, словно все они просились под кузнечный молот.

Но такие фигурки не выковывают – их отливают.

– Что это значит? – уселся на табуретку Перрин.

Значит? – Прыгун рассмеялся по-волчьи. – Это значит, что на полу множество человечков и ни одного из них нельзя съесть. Вы, люди, слишком любите камни и то, что внутри их.

Казалось, фигурки с осуждением взирали на Перрина. Среди них валялись осколки Айрама. Они будто стали увеличиваться в размерах. Разбитые пальцы задвигались, впиваясь в землю, а затем осколки превратились в миниатюрные руки, и эти руки потянулись к Перрину, стремясь добраться до него.

Он охнул, вскочил на ноги и услышал смех. Поначалу далекий, тот звучал все ближе, затем загромыхал совсем рядом, и от него содрогались стены. Волк вскинулся и прыгнул, всем телом врезавшись в Перрина. А потом…

Перрин вздрогнул и проснулся – в своем шатре, который стоял посреди лагеря, вот уже несколько дней разбитого на лугу. Неделей раньше они наткнулись на пузырь зла, откуда по всему биваку расползлись разъяренные маслянисто-красные змеи. Несколько сотен человек слегло от их укусов; почти всех спасли от смерти Айз Седай, но после Исцеления никто еще не выздоровел полностью.

Рядом с Перрином мирно посапывала Фэйли. Снаружи кто-то из часовых, отмечая время, ударил по столбу – три раза. Стало быть, до рассвета еще несколько часов.

Перрин приложил ладонь к обнаженной груди – туда, где размеренно билось сердце. Он бы не удивился, увидев, как из-под тюфяка вылезают и ползут к нему крошечные металлические ручонки.

В конце концов Перрин заставил себя закрыть глаза и постарался расслабить мускулы. Но вновь уснуть ему удалось с трудом, и на этот раз спал он без сновидений.

Грендаль потягивала искристое вино из кубка, украшенного серебряной вязью и опоясанного кольцом из капель крови – крошечных ярко-алых пузырьков, навсегда застывших в хрустале.

– Пора бы что-то да сделать. – Развалившись на кушетке, Аран’гар проводила одного из питомцев Грендаль оголодавшим взглядом хищника. – А то сидишь в стороне от важных событий, словно книжница в медвежьем углу. Неужели тебя это устраивает?

Грендаль изогнула бровь. Книжница? В медвежьем углу? Возможно, Натринов Курган будет поскромнее других дворцов, известных ей в прежней эпохе, но лачугой его не назовешь: превосходная мебель, сводчатые стены, богато отделанные древесиной твердых пород, и мраморный пол, сверкающий перламутрово-золотой инкрустацией.

Ясное дело, Аран’гар ее провоцирует, но Грендаль решила не сердиться. В камине теплился огонь, а из раскрытых сдвоенных дверей, что вели на укрепленную галерею на высоте третьего этажа, тянуло кусачим горным сквозняком. Она редко оставляла открытыми наружные двери или окна, но сегодня ей нравился контраст: одному боку тепло, а другому прохладно от легкого ветерка.

Жизнь – это ощущения. Прикосновения к твоей коже, страстные и ледяные одновременно. Все, что угодно, кроме безразличия, кроме усредненно-нормальной посредственности…

– Ты меня слушаешь? – спросила Аран’гар.

– Я всегда слушаю. – Грендаль отставила кубок и села на другую кушетку. На ней было платье из тонкой, почти прозрачной золотистой ткани, обтягивающее, но застегнутое на все пуговицы, до самой шеи. Доманийцы знают толк в моде, и их наряды идеальны для того, чтобы поддразнить и одновременно выставить напоказ.

– Меня просто-таки бесит, что я не в гуще событий, – продолжила Аран’гар. – Нынешняя эпоха – просто чудо что такое. Наблюдать за дикарями так интересно! – Белокожая женщина, чувственно изогнув спину, простерла руки к стене. – Так мы все самое интересное пропустим.

– За подобными делами лучше наблюдать с безопасного расстояния, – сказала Грендаль. – Ты и сама об этом знаешь.

Аран’гар промолчала. Она потеряла контроль над Эгвейн ал’Вир, и Великому повелителю это не понравилось.

– Что ж, – сказала она, вставая, – поступай как знаешь, а я поищу развлечение на вечерок.

Голос ее прозвучал прохладно. Похоже, их альянс висел на волоске. Надо бы его упрочить. Грендаль открылась воле Великого повелителя и содрогнулась в экстазе, приняв его власть, его страсть, саму его суть, чье бушующее пламя опьяняло куда сильнее Единой Силы, но грозило пожрать Грендаль целиком. Переполняясь Истинной Силой, она была в состоянии направить лишь тонкую ее струйку. Этой способностью одарил ее Моридин. Нет, не он, а сам Великий повелитель. Даже в мыслях не следует ассоциировать их друг с другом. Сейчас Моридин был Ни’блисом, но лишь до поры до времени.

Грендаль сплела тесьму Воздуха. С Истинной Силой работают примерно так же, как с Единой, но хватает и различий. Плетение Истинной Силы зачастую действует чуть иначе или имеет непредсказуемые побочные эффекты, но некоторые орнаменты возможно создать лишь с ее помощью.

Сущность Великого повелителя надавила на Узор, воздействуя на него силой, натянув и изрубцевав его. Ведь даже то, что Создатель замыслил нерушимым, возможно расплести с помощью энергии Темного, способной поведать непререкаемую истину – священную в той мере, в какой Грендаль желала принять ее святость. Ибо что бы ни выстроил Создатель, Темному известно, как это уничтожить.

Извиваясь по-змеиному, тесьма Воздуха устремилась через всю комнату к вышедшей на балкон Аран’гар. Дабы не навредить питомцам и не испортить мебель, Грендаль избегала создавать переходные врата внутри своих комнат. Она подняла тесьму Воздуха и ласково погладила Избранную по щеке.

Что-то заподозрив, Аран’гар замерла, обернулась, но мгновением позже распахнула глаза. Она не почувствовала покалывания в руках, той гусиной кожи, что указало бы на обычное плетение Грендаль. Истинная Сила не дает подобных намеков. Никто – ни мужчина, ни женщина – не увидит и не ощутит ее плетений, если ему не даровано право направлять Истинную Силу.

– Что? – спросила женщина. – Как? Моридин…

– Да, он Ни’блис, – подтвердила Грендаль, – но в этом отношении благосклонность Великого повелителя не ограничивается одним лишь Ни’блисом.

Она продолжала ласкать щеку Аран’гар, и женщина раскраснелась.

Подобно остальным Избранным, она жаждала Истинной Силы и в то же время страшилась ее – опасной, соблазнительной, ублажающей. Грендаль потянула на себя тесьму Воздуха; Аран’гар вернулась в комнату и вновь села на кушетку, после чего велела одному из питомцев Грендаль привести ее потешную Айз Седай. Щеки Аран’гар пылали похотливым румянцем; похоже, Делана понадобилась ей для развлечения. Надо понимать, Избранную веселило вынужденное раболепие карманной Айз Седай.

Ее привели спустя несколько секунд: Делана – светловолосая шайнарская толстуха с пухлыми руками и ногами – всегда оказывалась где-нибудь поблизости. Уголки рта Грендаль уехали вниз. Ну и уродина. Совсем не похожа на Аран’гар. Из той вышел бы идеальный питомец. Быть может, когда-нибудь Грендаль выпадет случай заполучить ее в свою коллекцию.

Делана опустилась на кушетку, и они с Аран’гар принялись обмениваться ласками. Грендаль не раз оборачивала ненасытность Избранной в свою пользу, лишь в крайнем случае прибегая к столь соблазнительной Истинной Силе. Конечно, сама Грендаль отнюдь не чуралась плотских утех, но держала свои желания в узде, хотя ловко убедила окружающих в обратном. Если знаешь, чего от тебя ждут, грех не пользоваться этими ожиданиями. Они…

По ушам хлестнул рокот нахлынувших волн – то был сигнал тревоги, и Грендаль похолодела. Аран’гар же продолжала развлекаться: она этих звуков не слышала. Это было весьма специфическое плетение, размещенное там, где слуги могли активировать его и предупредить хозяйку.

Грендаль встала и, не выказывая беспокойства, прогулялась к двери, где велела нескольким своим питомцам отвлечь внимание Аран’гар. Сперва надо разобраться с масштабом проблемы, а потом уже решать, привлекать ли Избранную.

Она прошла по зеркальному коридору, украшенному золотыми люстрами, и уже спускалась по лестнице, когда встретила бежавшего к ней капитана дворцовой стражи по имени Гаруманд. Симпатичный стройный салдэйец с роскошными усами приходился дальним родственником королеве, а после Принуждения был, разумеется, вернейшим слугой Грендаль.

– Великая госпожа, – доложил он, задыхаясь, – на подходе к дворцу схватили человека. Мои люди признали в нем младшего лорда из Бандар Эбана. Он из Дома Рамшалан.

Грендаль сдвинула брови, жестом велела Гаруманду следовать за ней и направилась в покои для аудиенций. Войдя в небольшую комнату без окон, декорированную в малиновых тонах, она сплела малого стража против подслушивания, после чего отправила Гаруманда за незваным гостем.

Вскоре капитан вернулся с несколькими стражниками и доманийцем в ярких сине-зеленых одеждах и с мушкой в виде колокольчика на щеке. Его аккуратную, коротко стриженную бороду унизывали крошечные колокольчики, звякнувшие, когда солдаты подтолкнули мужчину вперед. Он обмахнул рукава, свирепо глядя на стражу, и разгладил оборки на рубашке:

– Верно ли я понимаю, что передо мной…

Договорить он не успел. Грендаль опутала его плетениями Воздуха и впилась ему в разум. Запинаясь и глядя в пустоту, человек монотонно продолжил:

– Мое имя – Пикор Рамшалан. Меня прислал Дракон Возрожденный. Я должен заключить союз с купеческой семьей, проживающей в этой крепости. Поскольку я умнее и хитрее ал’Тора, он нуждается в моей помощи для создания альянсов. Особую тревогу вызывают у него жители этого дворца, что видится мне смехотворным, поскольку ваше обиталище находится в уединенном месте и не имеет большого значения. По всей очевидности, Дракон Возрожденный слаб. Полагаю, благодаря его доверию меня сделают следующим королем Арад Домана. Предлагаю вам заключить союз не с ним, а со мной. Как только я займу трон, вы получите мое покровительство. Я…

Грендаль отмахнулась – Рамшалан осекся на полуслове, – сложила руки на груди и вздрогнула, чувствуя, как дыбятся волоски на шее.

Дракон Возрожденный нашел ее.

Он прислал к ней обманку.

Решил, что сумеет использовать Грендаль в своих целях.

Она немедленно сплела переходные врата в одно из самых тайных своих убежищ. Там был не ранний вечер, но утро, и комната наполнилась прохладным воздухом. Лучше быть осторожной. На всякий случай надо бы скрыться, лучше всего бежать. И все-таки…

Она медлила. «Он должен узнать душевную боль. Должен познать разочарование, крах надежд. Он должен испытать муки и страдания. Доставь их ему. И ты будешь вознаграждена».

Аран’гар, пробравшаяся в окружение Айз Седай, сбежала оттуда, после того как попалась, направляя саидин. Попалась по собственной глупости, и ее непременно накажут за неудачу. Если Грендаль уйдет сейчас, отказавшись от шанса обмануть ал’Тора… Вдруг ее накажут так же, как другую Избранную?

– Это еще что? – донесся снаружи голос Аран’гар. – Пропустите, идиоты! Грендаль? Что ты делаешь?

Та прошипела сквозь зубы что-то нечленораздельное, после чего закрыла переходные врата, взяла себя в руки и кивком разрешила впустить Аран’гар. Гибкая женщина переступила порог и смерила Рамшалана оценивающим взглядом. Не следовало подсылать к ней питомцев: похоже, из-за этого Аран’гар что-то заподозрила.

– Меня нашел ал’Тор, – коротко объяснила Грендаль. – А этого прислал заключить со мной некий «альянс», но не сказал ему, кто я такая. Наверное, ал’Тор хочет внушить, что этот человек набрел на меня по воле случая.

– И ты снова сбежишь? – поджала губы Аран’гар. – Сейчас, когда вот-вот начнется самое интересное?

– Кто бы говорил!

– Меня окружали враги, и бегство было единственным вариантом. – Эти слова прозвучали как отрепетированная реплика. И в них скрывался вызов. Но Аран’гар будет служить не кому-то, а ей, Грендаль, своей новой госпоже. Хотелось бы верить…

– Эта твоя Айз Седай умеет творить Принуждение?

– Ее обучили, – пожала плечами Аран’гар, – и у нее сносные способности.

– Приведи ее сюда.

Аран’гар подняла бровь, но почтительно кивнула и скрылась, взяв на себя роль девочки на побегушках, – наверное, чтобы выиграть время и все обдумать. Грендаль отправила слугу за одной из птичьих клеток. Когда принесли голубя, Аран’гар еще не вернулась, и Грендаль, вновь млея от наслаждения, тщательно выплела из Истинной Силы сложное полотно Духа. Интересно, получится ли? Давно это было…

Она накинула плетение на разум птицы. Щелк! Зрение раздвоилось, и пару секунд Грендаль видела две картинки – мир своими глазами и его теневую копию глазами голубя. Если сосредоточиться, можно переключить внимание с одного образа на другой.

От раздвоения защемило в мозгу. Восприятие птицы совершенно не походило на человеческое: поле зрения расширилось необычайно, а краски стали ослепительно-яркими, но изображение смазалось, и оценить расстояние стало почти невозможно.

Грендаль отодвинула птичье зрение на задворки разума. Голубь не вызовет подозрений, но работать с ним труднее, чем с вороном или крысой, излюбленными соглядатаями самого Темного. На них плетение действовало лучше, чем на других животных, хотя почти все твари, которые шпионят для Темного, должны возвращаться к нему, лишь тогда он узнаёт, что они видели. Почему это так, Грендаль понятия не имела – она плохо разбиралась в нюансах особых плетений Истинной Силы. По крайней мере, гораздо хуже, чем Агинор.

Аран’гар вернулась в обществе своей Айз Седай. В последнее время та держалась все скромнее. Присев в низком реверансе, Делана выпрямилась и застыла в раболепной позе. Грендаль осторожно освободила Рамшалана от пут своего Принуждения, и доманийский лорд, очумело хлопая ресницами, едва устоял на ногах.

– Чего желает от меня Великая? – Делана взглянула на Аран’гар и вновь повернулась к Грендаль.

– Мне нужно Принуждение, – сказала та. – Самое замысловатое из всех, что ты способна творить.

– Что желает сделать с его помощью Великая госпожа?

– Этот человек должен вести себя самым естественным образом, – объяснила Грендаль, – но сотри у него из памяти все события, что произошли во дворце. Замени их воспоминаниями о заключении союза с купеческой семьей. Добавь несколько каких-нибудь случайных ограничений и условий – любых, по своему выбору.

Делана нахмурилась, но она уже усвоила, что перечить Избранным не следует. Грендаль скрестила руки на груди и, постукивая пальцем по предплечью, стала наблюдать за работой Айз Седай. Она нервничала все сильнее. Ал’Тор знает, где ее искать. Неужто нападет? Нет, он не станет причинять вред женщинам. Эта его слабость чрезвычайно важна. Она означает, что у Грендаль есть время для ответных действий. Или нет?

Как он сумел выследить ее, отыскать этот дворец? Она же идеально, просто идеально запутала следы. Если и выпускала слуг из-под надзора, то лишь под Принуждением столь сильным, что его не снять, не убив при этом принужденного. Неужели эта Айз Седай, которую он держит при себе – которую зовут Найнив, та женщина с даром Исцеления, – сумела увидеть и прочесть плетения Грендаль?

Нужно время, и еще нужно выяснить, что известно ал’Тору. Если Найнив ал’Мира так искусна, что способна читать Принуждение, она опасный противник. Надо задержать ал’Тора, пустить по ложному следу; потому-то Грендаль и велела Делане создать тесную вязь Принуждения со столь необычными ограничениями.

Ал’Тор должен страдать, и Грендаль сделает так, чтобы он страдал.

– Теперь ты, – обратилась она к Аран’гар, когда Делана закончила свою работу. – Сплети что-нибудь запутанное. Пусть ал’Тор и его Айз Седай найдут в разуме этого человека следы чужих касаний.

Это еще сильнее собьет их с толку.

Аран’гар пожала плечами, но послушно накинула на разум бедняги Рамшалана еще одну частую вязь Принуждения. Кстати, он по-своему миловидный. Может, ал’Тор рассчитывал, что Аран’гар возьмет этого бородача в питомцы? Вряд ли он помнит о давно минувшем столько, чтобы знать о ее предпочтениях. Насчет его воспоминаний о прежней жизни Льюса Тэрина поступали противоречивые сведения, но ал’Тор, похоже, воскрешал в памяти все новые и новые подробности. И это вызывало у Грендаль беспокойство: сам он вряд ли способен выследить ее и найти этот дворец, но Льюс Тэрин, пожалуй, сумел бы провернуть такой фокус.

Аран’гар закончила.

– Теперь же, – сказала Рамшалану Грендаль, распуская плетение Воздуха, – возвращайся к Дракону Возрожденному и расскажи о своем успехе.

– Я… – Рамшалан проморгался и потряс головой. – Да, миледи. Смею верить, что заключенный сегодня союз между нами будет чрезвычайно выгоден для обеих сторон. – Он улыбнулся. Бесхребетный болван. – Быть может, отобедаем и поднимем кубки за успех нашего альянса, леди Базен? Путешествие было утомительным, и я…

– Ступай, – холодно сказала Грендаль.

– Хорошо, миледи. Когда я стану королем, вы не останетесь без награды!

Когда стража уводила Рамшалана, он самодовольно насвистывал. Грендаль села и закрыла глаза; несколько гвардейцев, мягко ступая по ворсистому ковру, приблизились к ней и застыли в карауле.

Теперь она смотрела на мир глазами голубя, привыкая к странным особенностям его зрения. По ее приказу один из слуг достал птицу из клетки и вынес в коридор, где посадил ее на подоконник. Грендаль легонько подтолкнула голубя вперед; для полного контроля движений ей не хватало практики, да и летать гораздо труднее, чем кажется.

Голубь выпорхнул из окна. Солнце садилось за горные вершины, окрашивая их в тревожный красно-оранжевый цвет. В тени гор озеро внизу сделалось темным, иссиня-черным. Голубь взмыл в воздух, после чего сел на одну из башен. Вид был головокружительный, ощущения тошнотворные.

Наконец Рамшалан вышел из ворот, и Грендаль вновь подтолкнула голубя. Тот снялся с башни и устремился к земле. Очертания каменных дворцовых стен слились в сплошное пятно. Грендаль скрежетнула зубами, сдерживая рвотный позыв. Потом полет птицы выровнялся, и голубь, хлопая крыльями, полетел за Рамшаланом. Тот что-то ворчал себе под нос, но птичий слух позволял Грендаль воспринимать лишь отзвуки его слов.

Какое-то время голубь следовал за ним по темнеющему лесу. Лучше бы, конечно, это был не голубь, а сова, но таких птиц среди пойманных не оказалось, и Грендаль пожурила себя за недальновидность. Голубь перелетал с ветки на ветку. Лесная подстилка – спутанные заросли подлеска, щедро присыпанные опавшими сосновыми иголками, – выглядела крайне неряшливо, и Грендаль недовольно поморщилась.

Впереди забрезжил свет, почти незаметный, но голубиное зрение легко улавливало разницу между светом и тенью, неподвижностью и движением. Решив оставить Рамшалана, Грендаль отправила птицу вперед, на разведку.

Это теплое свечение исходило от переходных врат в центре полянки. Перед вратами стояло несколько человек. Одним из них был ал’Тор.

Грендаль захлестнуло волной паники. Вот он, собственной персоной, взгляд устремлен в сторону гор – туда, где дворец. Тьма всемогущая! До сей поры Грендаль думала, что Рамшалан доставит донесение на ту сторону врат, но сюда явился сам ал’Тор! Что за игру он затеял? Она заставила голубя сесть на ветку. Аран’гар тем временем приставала с расспросами: «Ну что там?» Она видела голубя и теперь хотела знать, что замышляет Грендаль.

Та сосредоточила внимание на Драконе Возрожденном – человеке, некогда являвшемся Льюсом Тэрином Теламоном. И он точно знал, где ее искать. В свое время он ненавидел Грендаль лютой ненавистью, но все же… Что он помнит теперь, когда его зовут ал’Тор? Помнит ли, как Грендаль расправилась с Янет?

Ручной айилец ал’Тора препроводил Рамшалана к остальным, и Найнив обследовала его. Да, похоже, эта самая Найнив умеет читать Принуждение. По крайней мере, знает, что искать. Она должна умереть. Ал’Тор рассчитывает на нее, и эта смерть причинит ему боль, а после Найнив умрет его темноволосая любовница.

Грендаль снова подтолкнула голубя, и тот перепорхнул на ветку у самой земли. Как же поступит ал’Тор? Инстинкт подсказывал Грендаль, что он не рискнет сделать ход, не разгадав ее замысел. Он вел себя так же, как действовал и в ее эпоху; любил все планировать и проводил немало времени, постепенно наращивая силу атаки.

Грендаль нахмурилась. Что он говорит? Она натужно пыталась разобрать его слова в доносящихся до нее звуках. Проклятый птичий слух! Все голоса как лягушачье кваканье. Калландор? С чего бы ему говорить о Калландоре? И о сундуке…

Вдруг что-то вспыхнуло у него в руке. Отпирающий ключ! Грендаль охнула. Он что, принес сюда отпирающий ключ? Это едва ли не хуже погибельного огня!

И тут Грендаль поняла, что ее обвели вокруг пальца.

Похолодев от ужаса, она отпустила голубя и раскрыла глаза. Перед ней была все та же комнатка без окон, а рядом с дверью, скрестив руки на груди, прислонилась к стене Аран’гар.

Ал’Тор прислал сюда Рамшалана, заранее зная, что того пленят и оплетут Принуждением. Прислал с единственной целью: подтвердить, что Грендаль находится в замке.

«О Свет! Насколько же он поумнел!»

С Истинной Силы Грендаль переключилась на менее дивную саидар. Скорее! Она вся вспотела и так взбудоражилась, что едва сумела обнять Источник.

Бежать. Надо бежать!

Она открыла новые переходные врата. Аран’гар повернулась, глядя сквозь стены – туда, где находился ал’Тор.

– Такая мощь! Что он творит? – промолвила она.

Аран’гар… Они с Деланой сплели паутину Принуждения.

Ал’Тор должен подумать, что Грендаль мертва. Но если он уничтожит дворец, а плетения Принуждения сохранятся, Дракон поймет, что своей цели не добился и Грендаль выжила.

Она сформировала два щита – один для Аран’гар, другой для Деланы – и ударила разом по обеим. Женщины обмерли. Грендаль закрепила на месте плетения и связала обеих путами Воздуха.

– Грендаль?! – запаниковала Аран’гар. – Что ты?..

Пора. Грендаль бросилась к переходным вратам, споткнулась, кубарем перекатилась на ту сторону и порвала платье о какую-то ветку. За спиной вспыхнул ослепительный свет. С трудом сумев распустить плетение врат, Грендаль бросила последний взгляд на Аран’гар. Та была в ужасе, а потом дворец поглотила пустота – чистая, прекрасная и невероятно белая.

Врата исчезли, и Грендаль осталась в темноте.

Она лежала, едва не ослепленная вспышкой: еще чуть-чуть – и сердце выпрыгнет из груди. Переходные врата она создавала второпях – лишь бы успеть, – и увели они совсем недалеко: в дикий подрост на горной гряде за дворцом.

На нее нахлынуло чувство абсолютной неестественности происходящего, ощущение той скрученной деформации воздуха, когда рвется сама ткань Узора. Этот миг, когда все сущее завывает от боли, называют «погибельный вопль».

Грендаль сделала вдох, выдох и задрожала. Но надо увидеть все своими глазами. Ей надо знать наверняка. Грендаль встала на ноги – как оказалось, в спешке она вывихнула левую лодыжку, – доковыляла до лесной опушки и глянула вниз.

Дворца под названием Натринов Курган как не бывало. Его выжгло из Узора. Грендаль не могла видеть ал’Тора на далеком горном кряже, но знала, что он там.

– Ты… – прошипела она, – ты стал куда опаснее, чем я предполагала.

Сотни первейших красавцев и красавиц, отобранных ею лично, сгинули вместе с дворцом. Ее твердыня, десятки предметов Силы, ее главная союзница среди Избранных – ничего не осталось. Полная катастрофа.

«Нет, – подумала Грендаль, – ведь я жива». Пусть всего на несколько секунд, но она опередила Дракона Возрожденного, и теперь ал’Тор будет считать, что Грендаль погибла.

На нее вдруг снизошло чувство безопасности – впервые с тех пор, как она ускользнула из узилища Темного. И разумеется, лучше не вспоминать, что именно по ее вине только что погибла одна из Избранных. Великому повелителю это не понравится.

Прихрамывая, Грендаль направилась вниз по склону. Она уже планировала следующий ход, и сделать его предстояло с великой осторожностью.

Галад Дамодред, лорд капитан-командор Детей Света, кое-как высвободил сапог, увязший в хлюпкой грязи по самое голенище.

Отмахиваясь от мошек-кусименя, он потянул коня к тропинке, где было посуше. От стоячей воды разило так, что с каждым глотком тяжелого густого воздуха приходилось сдерживать рвотные позывы. Дышать таким вонючим воздухом – все равно что глотать прокисший суп. За Галадом длинной извилистой колонной по четыре человека в ряд тащились солдаты – такие же грязные, потные и усталые, как их командир.

Они оказались на границе Гэалдана и Алтары, в заболоченной местности, где дубы и пряные смоляные линдеры сменялись паучьими зарослями лавров и кипарисов, чьи шишковатые корни походили на иссохшие длинные пальцы. Несмотря на тень и густую облачность, стояла чудовищная жара, и Галаду казалось, что из-под кольчуги и нагрудника вот-вот повалит пар. Конический шлем был приторочен к седлу, а немытая кожа зудела от едкой испарины.

Как ни тягостен этот переход, остальные дороги еще хуже. К тому же Асунава не подозревает, что они выбрали этот путь. Галад вытер лоб тыльной стороной ладони. Он старался шагать с высоко поднятой головой, дабы подавать пример тем, кто следовал за ним – семи тысячам Детей Света, выбравших его, а не шончанских захватчиков.

Тускло-зеленый мох свисал с ветвей, как свисают с трупов лоскуты гниющей плоти. Местами тошнотворные серо-зеленые оттенки сменялись яркими всплесками крошечных цветов, росших по берегам тонких ручейков в самых неожиданных местах, будто кто-то разбрызгал по земле краску – то розовую, то фиолетовую.

Даже странно видеть красоту в подобных местах. Быть может, и в самой этой ситуации можно отыскать Свет? Галад опасался, что это будет не так-то просто.

Он тянул Крепыша вперед и слушал, как за спиной встревоженно перешептываются солдаты, иной раз перемежая речь проклятиями. Эти земли с их зловонием и кусачей мошкарой действовали на нервы даже самым стойким его последователям. Тяжко видеть, во что превращается мир, где небо вечно затянуто черными тучами, где из-за причудливых завитков Узора достойные люди принимают смерть, где Валда – предшественник Галада на посту лорда капитан-командора – оказался насильником и убийцей.

Галад покачал головой. Грядет Последняя битва…

Звякнула кольчуга. Оглянувшись через плечо, Галад увидел, что Дэйн Борнхальд оставил место в строю и пробирается вперед. Приблизившись, он отсалютовал командиру, зашагал с ним рядом, чавкая сапогами по грязи, и негромко спросил:

– Дамодред, не пора ли повернуть назад?

– Назад? Это путь в прошлое, – ответил Галад, внимательно рассматривая тропу впереди. – Я много думал об этом, чадо Борнхальд. Думал о небе, истощении земель, оживших мертвецах… Уже не время искать союзников и сражаться с шончан. Мы должны идти навстречу Последней битве.

– Но эти болота… – Борнхальд покосился на здоровенную змею, скользнувшую в кусты. – Судя по картам, мы должны уже были выйти на твердую землю.

– Значит, она близко.

– Может быть. – По изможденному лицу Дэйна скользнула струйка пота, и он дернул щекой. К счастью, бренди у него закончился несколько дней назад. – Если только на карте нет ошибок.

Галад не ответил. Раньше картам можно было доверять – раньше, но не в эти дни, когда исчезали целые деревни, на открытых полях вырастало разнорядье холмов, а пахотные земли вдруг захватывала плесневелая лоза. Не исключено, что болото тоже увеличилось в размерах.

– Солдаты выбились из сил, – продолжил Борнхальд. – Сам знаешь, они надежные люди, но уже начинают роптать. – Он поморщился, словно ожидая, что ему сделают выговор.

Возможно, раньше Галад и впрямь отчитал бы его, ибо Детям Света полагается с честью терпеть лишения, но теперь ему не давали покоя воспоминания об уроках Моргейз – тех, что в юности он не понимал. Вдохновляй подчиненных своим примером. Требуй от них силы, но сперва продемонстрируй ее сам.

Галад кивнул на показавшийся впереди сухой островок:

– Собери людей. Я поговорю с теми, кто в первых рядах. Пусть запишут мои слова и передадут остальным.

Борнхальд озадаченно взглянул на него, но выполнил приказ. Отступив в сторону, Галад взобрался на небольшой пригорок, положил ладонь на рукоять меча и зорко оглядел окруживших его солдат. Те, перепачканные болотной грязью, и от усталости едва державшиеся на ногах, отгоняли мошкару и почесывали искусанные шеи.

– Мы – Дети Света, – заявил Галад, когда собрались воины первых шеренг. – Для человечества наступили темнейшие времена. Дни, когда надеяться почти не на что и повсюду царит смерть. Но чем чернее ночь, тем ярче в ней свет. Ясным днем самый яркий огонь маяка покажется тусклым, но, когда не станет других огней, маяк воссияет путеводной звездой!

Мы и есть этот маяк. Окрестная топь – очередное испытание. Но мы – Чада Света, и испытания делают нас сильнее. Те, кому следовало бы чествовать нас, охотятся за нами, а другие пути ведут в могилу. Поэтому мы пойдем вперед – ради всех, кого должны защитить, на Последнюю битву ради Света!

Ужель нас испугает какое-то болото? Я отказываюсь видеть его топкую грязь и обонять его гиблый дух, потому что горжусь! Горжусь, что мне выпало жить в наши времена и созидать грядущее. Все люди, жившие в нынешнюю эпоху, с нетерпением ждали этого дня. Дня испытаний для человечества! Пусть другие причитают над судьбиной, пусть заходятся в стенаниях и проливают слезы. Другие, но не мы, ибо мы встретим любые невзгоды с гордо поднятой головой! И пусть они проверят нашу стойкость!

Речь получилась недолгой – Галаду хотелось поскорее выбраться из болота. Тем не менее она, похоже, возымела свое действие. Люди расправили плечи и закивали. Те, кого выбрали записывать слова Галада, отправились зачитывать прозвучавшую речь задним шеренгам.

Когда войско двинулось вперед, солдаты уже не волочили ноги и перестали сутулиться. Галад не сходил с пригорка, чтобы оставаться на виду, и принял несколько донесений.

Когда все семь тысяч прошли мимо, он заметил у подножия холмика небольшую группу ожидавших. Среди них был чадо Джарет Байар. Сухопарый, узколицый, он смотрел на Галада, и запавшие глаза его сияли от восторга.

– Чадо Байар, – поприветствовал его Галад, спускаясь с холмика.

– Отличная речь, милорд капитан-командор! – с жаром воскликнул Байар. – Последняя битва! Да, пора нам вступить в Последнюю битву, и впрямь пора!

– Таково наше бремя, – подтвердил Галад. – И наш долг.

– Мы поскачем на север, – продолжил Байар. – К нам присоединятся другие, и нас станет больше. Десятки и даже сотни тысяч Детей Света, сокрушительная сила! Мы заполоним собой все тамошние земли. Быть может, соберем достаточно людей, чтобы сокрушить Белую Башню и разделаться с ведьмами, а не заключать с ними вынужденный пакт.

– Айз Седай нам понадобятся, чадо Байар, – покачал головой Галад. – На стороне Тени будут не только Повелители ужаса с мурддраалами, но еще и Отрекшиеся.

– Да, пожалуй, – неохотно признал Байар. Что ж, он и раньше с недоверием относился к этой идее, но все же согласился с ней.

– Тернист наш путь, чадо Байар, но Дети Света возглавят Последнюю битву.

Злодеяния Валды бросили позорную тень на весь орден. Более того, Галад все больше убеждался, что в неподобающем обращении с его мачехой и в ее смерти Асунава сыграл не последнюю роль. Иначе говоря, и сам верховный инквизитор не без греха.

Главное в жизни – поступать правильно, и ради этого можно пожертвовать чем угодно. В тот момент правильным поступком было бегство. Галад не мог противостоять Асунаве, поскольку верховный инквизитор заручился поддержкой шончан. Кроме того, Последняя битва намного важнее стычки с Асунавой.

Галад споро зашагал по грязи и вскоре поравнялся с головой колонны Детей Света. Передвигались они налегке: вьючных животных было немного, броню несли на себе, а коней нагрузили снаряжением и провиантом.

Здесь Галад обнаружил, что Тром разговаривает с несколькими солдатами, которые вместо белых табаров и стальных шлемов носили одежду из кожи и коричневые плащи. Это были разведчики. Тром почтительно кивнул Галаду; этот лорд-капитан был в числе немногих, кому тот доверял больше остальных.

– Разведчики говорят, – сказал Тром, – что впереди вышла небольшая заминка, милорд капитан-командор.

– Что за заминка?

– Лучше будет не рассказать, а показать, милорд, – сказал командир разведчиков по имени Барлетт.

Галад жестом велел ему идти вперед, и Барлетт двинулся туда, где болотные заросли начинали редеть. Хвала Свету, неужели войско с минуты на минуту выберется из этой грязи?

Нет. Последовав за Барлеттом, Галад обнаружил еще нескольких разведчиков, разглядывавших мертвый лес. Почти у всех росших на болоте деревьев была листва, хоть и чахлая и болезненная на вид, но впереди стояли пепельно-серые стволы с голыми ветвями. Такое впечатление, что тут был пожар, после которого все вокруг поросло мхом или нездорово-белесым лишайником, а от деревьев осталось одно название.

Местность оказалась затоплена – широкой, но мелководной рекой с очень медленным течением, подмывшей и обрушившей множество деревьев, чьи ветви торчали из грязно-бурой жижи, словно простертые к небу руки.

– Там трупы, милорд капитан-командор. – Один из разведчиков махнул рукой в сторону верховья. – Плывут в нашу сторону. Похоже, где-то вдалеке произошла битва.

– Эта река обозначена на картах? – спросил Галад.

Разведчики по очереди помотали головой.

Галад задумчиво сжал челюсти:

– Сумеем перейти ее вброд?

– Она мелкая, милорд капитан-командор, – отметил чадо Барлетт. – Но надо бы беречься омутов.

Галад подошел к ближайшему дереву и с громким хрустом отломил длинную ветку:

– Я пойду первым. Пусть все снимут доспехи и плащи.

Приказ передали по рядам, а Галад тем временем сбросил доспех, завернул его в плащ, закинул узел за спину и завязал спереди. Потом он как можно выше закатал штанины, после чего ступил на отлогий берег и вошел в непроглядную воду, где сразу набрел на обжигающе-холодный ключ, отчего ноги вмиг заледенели. Сапоги глубоко погрузились в песчаное дно, наполнились водой и подняли илистые водовороты. За спиной раздался громкий всплеск: в реку шагнул Крепыш.

Идти было нетрудно: вода доходила лишь до колен, а ветка помогала понять, куда ставить ногу. Галада нервировали остовы умирающих деревьев. Похоже, гниль их не тронула. Подойдя ближе, он рассмотрел лишайники, покрывшие стволы и ветви, а на лишайниках – пепельно-серый пух и услышал новые всплески: в реку входило все больше Детей Света. Неподалеку застряли в камнях приплывшие с верховья трупы, человеческие и другие, побольше. «Мулы, – понял Галад, получше разглядев морды животных. – Десятки мулов». Судя по тому, как раздуло туши, мертвы они уже довольно давно.

Должно быть, выше по течению разграбили какую-то деревню. Это были не первые мертвецы, что встретились на пути его армии.

Наконец Галад выбрался на берег, расправил штаны, надел доспехи и накинул плащ, чувствуя, как ноет плечо, куда пришлись удары Валды, и заходится раненое бедро.

Он повернулся и пошел на север по звериной тропе, указывая путь остальным Детям Света, выходившим из бурых вод. Страшно хотелось сесть на Крепыша, но Галад решил не рисковать: земля тут была сырая, неровная, с множеством незаметных ямок и провалов. Не ровен час, верховая езда закончится для коня сломанной ногой, а для всадника – пробитым черепом.

Поэтому он и его люди шли пешком, в окружении серых деревьев, обливаясь потом в этой проклятой жаре и мечтая о доброй помывке.

Спустя некоторое время сзади подбежал Тром:

– Все Чада перешли реку. Потерь нет. – Он глянул на небо. – Чтоб они сгорели, эти тучи! С таким небом не поймешь, который час.

– Четыре пополудни, – сказал Галад.

– Точно?

– Да.

– А как же привал? Разве мы не собирались обсудить дальнейшие действия?

Привал был запланирован на полдень. Предполагалось, что к тому времени войско выйдет из болот.

– Выбор у нас пока что небогатый, – заметил Галад. – Я поведу людей на север, в Андор.

– Детей Света встречали там… неприветливо.

– Есть уединенное местечко на северо-западе. Там от меня не отвернутся. И не важно, кто владеет троном.

Да ниспошлет Свет, чтобы Львиный трон удерживала Илэйн. Да ниспошлет Свет, чтобы она вызволилась из паутины Айз Седай, хотя Галад опасался худшего. Многие – и не в последнюю очередь ал’Тор – хотели бы использовать ее в качестве фишки на игровой доске. Она своевольна и упряма, и ею нетрудно манипулировать.

– Без припасов не обойтись, – сказал Тром. – Фуража маловато, а в деревнях, как правило, шаром покати.

То было справедливое замечание, и Галад кивнул.

– Хотя план неплохой, – согласился Тром, потом понизил голос. – Знаете, Дамодред, я боялся, что вы не возьмете командование на себя.

– Как я мог отказаться? Нельзя же было бросить Детей, когда они лишились вождя.

– То есть для вас все так просто? – улыбнулся Тром.

– Не только для меня. Так должно быть для всех остальных. – Галад занял этот высокий пост из необходимости. Ему пришлось. Других вариантов не было. – Грядет Последняя битва, и Чада Света будут сражаться в ней. Даже если придется заключить союз с Драконом Возрожденным, мы обязательно будем в ней сражаться.

Уже какое-то время Галад размышлял об ал’Торе. Ясное дело, Дракону Возрожденному придется вступить в Последнюю битву. Но кем был этот ал’Тор – истинным Драконом или послушной марионеткой Башни? Небо вконец потемнело, а грязь стала почти непролазной. Нет, ал’Тор наверняка – истинный Дракон Возрожденный. Но это не значит, разумеется, что он не марионетка Айз Седай.

Вскоре скелеты деревьев сменились более привычным пейзажем. У здешних растений все равно были желтые листья и множество сухих ветвей, но это лучше, чем пепельно-серый пух.

Примерно часом позже Галад заметил, что чадо Барлетт возвращается. Разведчик был сухим мужчиной, со шрамом на щеке. Когда он подошел, Галад поднял руку:

– Какие новости?

Барлетт приветствовал его, приложив руку к груди:

– Где-то через милю деревья редеют, а болото подсыхает, милорд капитан-командор. Дальше открытое поле, на нем ни души. Путь на север свободен.

«Хвала Свету!» – подумал Галад и кивнул Барлетту. Тот незамедлительно заторопился обратно, скрывшись среди деревьев.

Галад оглянулся на колонну своих солдат. Несмотря на пот, грязь и усталость, вид впечатляющий: каждый облачен в доспехи, у всех решительные лица. Эти люди прошли с ним через болотную западню. Славные ребята.

– Тром, передай новости остальным лордам-капитанам, – велел Галад. – Пусть подбодрят свои легионы. И часа не пройдет, как мы ступим на твердую землю.

Тром, который был постарше Галада, улыбнулся с тем же облегчением, которое чувствовал его командир. Стиснув зубы, чтобы не постанывать от боли в ноге, Галад шагал вперед. Рану хорошо перевязали, и угрозы, что будет хуже, считай что нет. Да, порез неприятный, но с болью он справится.

Наконец-то они выйдут из этих топей! Дальнейший путь ему надо выбирать с осторожностью, держаться подальше от городков, большаков или поместий влиятельных лордов. Галад прокручивал в голове карты – те, что запомнил еще до десятых своих именин.

Он размышлял, прикидывал так и этак, пока желтолистая сень не истончилась и сквозь ветви не проглянуло скрытое за облаками солнце. Вскоре он заметил Барлетта, ожидавшего у края зарослей – внезапного и ровного, будто линия на карте.

Галад с облегчением вздохнул, предвкушая, как вновь окажется на просторе. Он выступил из-за деревьев, глянул направо и только тогда увидел, как на холм поднимается грандиозная армия.

Под клацанье доспехов и лошадиное ржание тысячи солдат выстраивались на вершине. Некоторые – Дети Света в кольчугах, нагрудниках и конических шлемах, отполированных до зеркального блеска. Их плащи и табары были девственно-белыми, на груди красовались эмблемы в виде многолучевого солнца; блестели наконечники кавалерийских копий – ряды и ряды. Однако куда больше тут было пехотинцев, облаченных не в белые плащи Чад Света, а в простую коричневую кожу. Амадицийцы, вероятней всего, прихвостни шончан. У многих луки.

Нетвердо попятившись, Галад схватился за меч. Он сразу понял, что угодил в ловушку. Облачения очень многих Чад украшал крючковатый посох Десницы Света: стало быть, Вопрошающие. Если обычные Дети Света – огонь, что выжигает зло, то Вопрошающие – неукротимый пожар.

Галад по-быстрому прикинул, что перед ним три-четыре тысячи Детей и по меньшей мере шесть, а то и восемь тысяч пехотинцев, половина которых вооружена луками. Свежая десятитысячная армия. Сердце у него упало.

Из леса торопливо вышли Тром, Борнхальд, Байар и еще несколько Детей Света. Тром ругнулся себе под нос.

– Выходит, ты предатель? – повернулся к разведчику Галад.

– Это ты предатель, чадо Дамодред, – сурово взглянул на него Барлетт.

– Да, – согласился Галад. – Пожалуй, ты имеешь право на такое мнение.

Двигаться через болото предложили разведчики. Теперь Галад все понял: войско задержали, чтобы дать Асунаве опередить его. Переход вымотал его людей, а солдаты верховного инквизитора бодры и готовы к битве.

По кожаным ножнам скрипнул меч.

Не оборачиваясь, Галад вскинул руку:

– Спокойно, чадо Байар.

Несомненно, это он схватился за оружие. Наверное, хотел зарубить Барлетта.

Не исключено, что положение можно спасти. Галад тут же принял решение:

– Чадо Байар и чадо Борнхальд, останьтесь со мной. Тром, ты и другие лорды-капитаны выведите и выстройте людей на поле.

Отделившись от армии Асунавы, большая группа всадников выехала вперед и стала спускаться по склону холма. У многих была эмблема Вопрошающих. Асунава вполне мог устроить засаду и запросто перебить войско Галада, но вместо этого отправил к нему переговорщиков. Хороший знак.

Едва не поморщившись от боли в раненой ноге, Галад вскочил на коня. Байар и Борнхальд поступили так же и поскакали следом за командиром. Копыта глухо стучали по густой пожелтевшей траве. В ехавшей навстречу группе был и сам Асунава, человек с кустистыми седоватыми бровями и такой тощий, что казался куклой из палочек, которую обтянули тканью, выкрашенной под кожу.

Улыбался Асунава нечасто. Не улыбался он и теперь.

Галад остановил Крепыша подле верховного инквизитора. Асунаву окружали несколько телохранителей из Вопрошающих, его сопровождали пятеро лордов-капитанов, с каждым из которых Галад встречался – или служил под его началом – за то недолгое время, что провел в рядах Детей Света.

Асунава подался в седле вперед и прищурил глубоко посаженные глаза:

– Твои бунтовщики строятся в боевой порядок. Отмени приказ, или лучники будут стрелять.

– Ты же не станешь игнорировать общепринятые обычаи ведения сражения? – сказал Галад. – Неужели засыплешь людей стрелами, пока они готовятся к битве? Где твоя честь?

– Приспешники Тьмы не заслуживают ни чести, ни жалости, – отрезал Асунава.

– Значит, ты именуешь нас приспешниками Тьмы? – Галад слегка повернул коня. – Все семь тысяч Детей Света, бывших под командованием Валды? Людей, с которыми служили, дружили и сражались бок о бок твои солдаты? С которыми они делили стол и кров? Людей, подчинявшихся тебе лишь два месяца назад, а то и меньше?

Асунава замешкался. Называть семь тысяч Чад Света приспешниками Темного попросту смешно. Это значило бы, что двое из каждых троих Детей Света, что оставались в живых, переметнулись на сторону Тени.

– Нет, – ответил верховный инквизитор. – Вероятно, они просто… заблудшие. И достойный человек может сбиться с пути и свернуть на тропинку Тени, если им командуют приспешники Темного.

– Я не приспешник Темного, – возразил Галад, глядя ему прямо в глаза.

– Докажи это. Подчинись Вопрошающим.

– Лорд капитан-командор не подчиняется никому, – сказал Галад. – Именем Света я отдаю приказ тебе: отмени свое распоряжение готовиться к сражению.

– Чадо, – рассмеялся Асунава, – мы держим клинок у твоего горла! Сдавайся, не упускай последнюю возможность!

– Голевер, – сказал Галад, взглянув на лорда-капитана слева от Асунавы, долговязого мужчину с бородой, человека крайне жесткого, но справедливого, – напомни мне, сдаются ли Дети Света?

– Нет, – покачал головой Голевер. – Мы не сдаемся. Свет дарует нам победу.

– А если расклад далеко не в нашу пользу? – спросил Галад.

– Мы будем сражаться.

– Невзирая на усталость и ранения?

– Свет обережет нас, – отозвался Голевер. – А если пришло нам время умирать, да будет так. Главное, забрать с собой побольше врагов.

– Видишь, в каком я затруднении? – вновь повернулся Галад к Асунаве. – Если ринемся в бой, ты обвинишь нас в том, будто мы приспешники Темного, но сдаться означает отречься от наших обетов. Моя честь лорда капитан-командора не приемлет ни того ни другого.

Асунава помрачнел:

– Ты не лорд капитан-командор, – заявил он. – Лорд капитан-командор погиб.

– От моей руки, – добавил Галад, вытянул клинок из ножен и выставил его вперед так, чтобы ясно были видны клейма в виде цапель. – И теперь его меч у меня. Неужели ты станешь отрицать, что собственными глазами видел, как я одолел Валду в честном и законном поединке?

– Допустим, поединок был законным, – признал Асунава. – Но честным ли? Не сказал бы. На твоей стороне была сила Тени. Я видел, как средь бела дня ты стоял во тьме, и еще я видел, как на лбу у тебя проступил клык Дракона. У Валды не было ни единого шанса.

– Гарнеш! – Галад повернулся к лорду-капитану справа от Асунавы, лысому и невысокому, потерявшему ухо в бою с преданными Дракону. – Скажи мне, сильнее Тень Света?

– Конечно нет, – ответил Гарнеш, сплюнув в сторону.

– Будь лорд капитан-командор достойным человеком, разве пал бы он от моей руки, сражаясь на стороне Света? Будь я приспешником Темного, разве одолел бы самого лорда капитан-командора?

Гарнеш не ответил, но видно было, что он крепко призадумался. Временами Тень набирается сил, но Свет всегда найдет ее и уничтожит. Да, приспешник Темного способен убить любого – в том числе и лорда капитан-командора. Но чтобы на дуэли перед другими Детьми Света? Сразить в честном поединке, перед лицом Света?

– Иной раз Тень проявляет силу и коварство, – вмешался Асунава, прежде чем Галад задал следующий вопрос. – Иной раз гибнут достойные люди.

– Всем известно, что сделал Валда, – сказал Галад. – Погибла моя мать. Кто-то станет спорить, что у меня было право вызвать его на бой?

– Приспешники Темного лишены любых прав! Отныне никаких переговоров, убийца. – Асунава взмахнул рукой, и несколько Вопрошающих выхватили мечи.

Спутники Галада без промедления сделали то же самое. У себя за спиной он слышал, как изнуренные солдаты торопливо смыкают ряды.

– Что с нами будет, Асунава, коль чадо поднимет меч на чадо? – негромко спросил Галад. – Я не сдамся, но и не стану нападать. Не следует ли нам воссоединиться? Уже не врагами, но братьями, чьи пути разошлись лишь на время?

– Воссоединиться? Мне? С приспешниками Темного? Не бывать этому, – произнес Асунава, без особой уверенности в голосе. Он то и дело поглядывал на людей Галада. Да, Асунава одержит верх, но, если люди Галада не дрогнут, победа обойдется недешево. С обеих сторон полягут тысячи бойцов.

– Я подчинюсь, – сказал Галад, – но на определенных условиях.

– Нет! – воскликнул Борнхальд у него за спиной, но Галад поднял руку, приказывая молчать.

– И что же это за условия? – спросил Асунава.

– Ты поклянешься – перед Светом и перед лицом присутствующих здесь лордов-капитанов, – что не станешь подвергать допросу или осуждению тех, кто последовал за мной, либо каким-либо иным образом причинять им вред. Они были уверены, что поступают правильно.

Асунава прищурил глаза и сжал губы в тонкую прямую линию.

– Это относится и к моим спутникам. – Галад кивком указал на Байара с Борнхальдом. – Ко всем и каждому. Их не станут подвергать допросу ни при каких условиях.

– Нельзя чинить такие препятствия Деснице Света! В ином случае эти люди останутся вольны ступить на путь Тени!

– А что удерживает нас в Свете, Асунава? Один лишь страх перед допросом? – спросил Галад. – Разве Дети Света не избрали тропу праведной доблести?

Асунава молчал. Галад зажмурился. На него навалился груз ответственности. Каждая секунда промедления играла на руку его войску. Он снова открыл глаза:

– Грядет Последняя битва, Асунава. Не время пререкаться из-за пустяков, когда миру явился Дракон Возрожденный.

– Ересь! – воскликнул Асунава.

– Да, – согласился Галад. – Но в то же время правда.

Асунава заскрежетал зубами, но, похоже, задумался над предложением Галада.

– Галад, – тихо произнес Борнхальд, – не надо. Мы примем бой, и нас защитит Свет!

– В бою мы сразим немало достойных людей, чадо Борнхальд, – ответил Галад, не оборачиваясь. – Каждый взмах наших мечей станет ударом в пользу Темного. В этом мире не осталось воистину праведной силы, кроме Детей Света. Без нас не обойтись. Если от меня требуется отдать жизнь ради единства, так тому и быть. Думаю, ты поступил бы так же. – Он посмотрел в глаза Асунаве.

– Взять его, – бросил тот с недовольным видом. – И отзовите приказ к сражению. Известите легионы, что я арестовал этого самозваного лорда капитан-командора, а допрос покажет, сколь ужасные преступления он совершил. – Асунава помолчал. – И передайте тем, кто следовал за ним, что их не станут наказывать или подвергать допросу. – С этими словами Асунава развернул коня и поскакал прочь.

Галад перехватил меч за клинок и протянул его эфесом к Борнхальду:

– Возвращайся к нашим людям. Расскажи обо всем, что произошло здесь, и запрети вступать в бой или пытаться вызволить меня. Это приказ.

На какое-то время Борнхальд пересекся с ним взглядом, после чего неохотно забрал меч и отсалютовал:

– Будет исполнено, милорд капитан-командор.

Едва Борнхальд с Байаром направились к войску, Галада грубо стащили с Крепыша. Упав на землю, он охнул, когда мучительная боль, зародившись в раненом плече, молнией пронзила грудь. Он попытался подняться, но Вопрошающие спешились и снова сбили его с ног.

Один примял Галада к земле, поставив сапог ему на спину. Послышался металлический скрежет: кто-то выхватил кинжал из ножен. Галаду рассекли застежки брони, а за ними и одежду.

– Ты недостоин облачения Детей Света, приспешник Тьмы, – сказал Вопрошающий ему в ухо.

– Я не приспешник Темного, – повторил Галад, чье лицо было прижато к траве. – И никогда не смирюсь с этой ложью. Я шествую в Свете.

Наградой за эти слова послужил удар сапогом под ребра, потом – второй, потом еще и еще. Галад сжался в комок и застонал, но побои не прекратились.

Наконец его окутала тьма.

С холма, местами поросшего бурым сорняком – ни дать ни взять грязные потеки на физиономии голоштанника, – спускалось существо, бывшее когда-то Паданом Фейном.

Черные небеса. Буря. Ему это нравилось, хотя он ненавидел того, кто стал причиной бури.

В нем не осталось – и не могло остаться – ничего, кроме ненависти. Ненависть означала, что он еще жив. Одно-единственное чувство, всепоглощающее, волнующее, теплое и прекрасное. Исступленная ненависть. Просто чудесно. Буря придавала ему сил, и с каждым шагом он приближался к своей цели. Ал’Тор должен умереть. Умереть от его руки. А после него, пожалуй, Темный. Просто чудесно…

Существо, бывшее когда-то Паданом Фейном, ощупало ребристый узор из тонкой золотой проволоки, что обвивала рукоять великолепного кинжала, увенчанную крупным рубином. Обнаженное оружие стиснуто в правой руке, клинок зажат между пальцами, указательным и средним. На обоих пальцах – десятки порезов, и с жала сочится кровь, оставляя на сорняках багровые пятна, чтобы владелец кинжала не унывал. Над головой черно, под ногами красно. Прекрасно. Быть может, причиной бури стала его ненависть? Да, наверняка так оно и есть.

Существо шло на север, углубляясь в Запустение, и капли крови падали рядом с черными пятнами на мертвых листах и стеблях пожухлых растений.

Он умалишенный, и это хорошо. Прими безумие, обними его, выпей, будто воду, воздух или сам солнечный свет, – и оно станет частью тебя. Чем-то вроде руки или глаза. Ты сможешь видеть глазами безумия. Касаться предметов руками безумия. И это великолепно. В этом – настоящее избавление.

Наконец-то он свободен.

Существо, бывшее когда-то Мордетом, спустилось с холма, ни разу не оглянувшись на багрянистую массу, оставленную им на вершине. Убивать червей правильным способом – тяжелая и грязная работа, но некоторые вещи нужно делать как надо. В этом вся суть.

Земля сочилась туманом, и тот полз за ним вдогонку. Откуда он взялся, этот туман? Из его безумия? Из его ненависти? Такой знакомый… Вьется у ног и лижет пятки.

Кто-то выглянул из-за холма по соседству. Выглянул и тут же спрятался. Умирая, черви сильно нашумели, да и в остальном они не самые тихие создания. Стая червей способна уничтожить целый легион. Когда слышишь, как они шумят, ноги в руки и беги куда подальше. С другой стороны, правильнее отправить разведчиков, чтобы те выяснили, куда движется стая червей. Иначе не ровен час напорешься на нее где-то еще.

Поэтому существо, бывшее когда-то Паданом Фейном, нисколько не удивилось, обнаружив за холмом группу нервных троллоков под командованием мурддраала.

Существо улыбнулось: «Мои друзья». Так давно это было.

Тупоумные звероподобные твари не сразу пришли к очевидному, но неверному выводу. Раз здесь человек, тогда поблизости нет червей: те учуяли бы человеческую кровь и напали, ведь люди для них предпочтительнее троллоков. Истинная правда. Существо, бывшее когда-то Мордетом, пробовало на вкус и тех и других. Троллочье мясо – такая дрянь, что врагу не пожелаешь.

Троллоки рванули вперед разнородной стаей: перья, клювы, когти, клыки, кабаньи рыла. Существо, бывшее когда-то Фейном, застыло на месте, и туман облизывал ему босые ноги. Просто чудесно! Мурддраал за спинами троллоков замешкался, повернув к необутому существу безглазое лицо. Наверное, почуял, что здесь что-то не так. Очень-очень не так. И в то же время все так, как надо. Само собой, ведь «правильно» и «неправильно» – две половинки одного целого, иначе все утратило бы смысл.

Существо, бывшее когда-то Мордетом – вскоре ему понадобится новое имя, – улыбнулось до ушей.

Мурддраал пустился было в бегство, но тут всех накрыло туманом.

Он стремительно захлестнул троллоков, опутал их щупальцами левиафана, что обитает в океане Арит, и пронзил тварям грудины. Одна длинная плеть хлестнула у них над головой, метнулась вперед и ударила Исчезающего в шею.

Крича, конвульсивно дергаясь и роняя клочья шерсти, троллоки падали на землю, где вскипали волдырями и нарывами. Лопаясь, те оставляли на шкуре отродий Тени кратерообразные оспины, похожие на пузыри, что покрывают остуженный металл.

Существо, бывшее когда-то Паданом Фейном, восторженно разинуло рот, зажмурилось и подняло лицо к беспокойно-черному небу, наслаждаясь этим пиршеством. Когда все закончилось, существо вздохнуло, крепче стиснуло кинжал – и снова порезало пальцы.

Над головой черно, под ногами красно. Черно-красно, черно-красно, повсюду черно и красно… Просто чудесно.

Существо брело по Запустению.

За спиной у него вставали изувеченные троллоки, вставали и шатко следовали за ним, роняя слюну изо ртов и пастей. Глаза – тусклые, взгляды – тупые, но стоит лишь ему захотеть, эти троллоки войдут в такой боевой раж, какого в жизни не ведали.

Мурддраала существо бросило на месте: вопреки слухам, он не восстанет. Прикосновение этой твари несло собратьям-мурддраалам мгновенную смерть. Жаль. Его ногтям нашлось бы достойное применение.

Может, имеет смысл раздобыть перчатки. С другой стороны, в перчатках существо не порежет руку. Кругом одни проблемы…

Ну да ладно. Вперед. Пришла пора убить ал’Тора.

Его опечалило, что охота подходит к концу. Однако в ней уже нет смысла. Зачем охотиться, если в точности знаешь, где искать будущую жертву? Ты просто приходишь к ней, и все.

Приходишь к ней, как старый друг. Дорогой и милый сердцу друг, выкалываешь ей глаза, вспарываешь брюхо и пригоршнями жрешь потроха, запивая кровью. Вот как надо обращаться с друзьями.

И это большая честь.

Маленарин Рай перебирал отчеты поставщиков припасов и снаряжения. Позади его стола находилось окно, и тут треклятый ставень хлопнул и вновь распахнулся, впуская в кабинет влажную духоту Запустения.

За десять лет на должности командора башни Хиит он так и не свыкся с климатом нагорья, с его жарой, сыростью и удушливым воздухом, зачастую напитанным тухлой вонью.

Ветер, завывая, гремел ставнями. Рай встал, подошел к окну, закрыл ставень и закрепил его бечевкой, чтобы он больше не открывался.

Вернувшись к столу, он просмотрел реестр новоприбывших солдат. Каждое имя сопровождалось указанием особых умений и навыков – здесь у всех солдат есть и дополнительные обязанности. Кто-то умел накладывать повязки, другой быстро бегал – вполне сгодится в вестовые. Третий метко стреляет из лука, четвертый знает, как придать старому вареву новый вкус. Маленарин всегда запрашивал людей с последним умением: повар, способный заманить солдат своей кормежкой, ценится на вес золота.

Отложив просмотренный рапорт, Маленарин прижал его троллочьим рогом. Этот рог, залитый свинцом, он держал на столе в качестве пресс-папье. Следующим документом в стопке оказалось письмо от некоего Барриги – купца, ведущего к башне свой торговый караван. Маленарин улыбнулся: в первую очередь он был человеком военным, но поперек груди носил три серебряные цепи старшины купеческой гильдии. Хотя в башню припасы по большей части поступали напрямую от королевы, никому из кандорских командоров не возбранялось вести торговые дела с другими негоциантами.

Если повезет, сегодня Маленарин сумеет подпоить чужеземного торговца за переговорным столом. Он не раз навязывал купцам неподъемные условия сделки, а когда та срывалась, назначал им в наказание год военной службы за несдержанное слово, и этот год, проведенный в армии королевы, зачастую приносил толстопузым чужестранцам немалую пользу.

Он сунул письмо под троллочий рог и помедлил, увидев последний документ в стопке, требовавшей его внимания: управляющий напоминал, что близятся четырнадцатые именины его старшего сына Кимлина. Как будто Маленарин мог об этом забыть! Напоминание ему не требовалось.

Он с улыбкой прижал записку троллочьим рогом – на случай, если вновь распахнутся ставни. Обладателя этого рога он прикончил собственными руками. Задумавшись, Маленарин подошел к стене кабинета и открыл древний дубовый сундук. Помимо прочего, в нем лежал завернутый в холстину меч его отца. Маленарин ухаживал за коричневыми ножнами и регулярно смазывал их маслом, но они все равно выцвели от времени.

Через три дня он вручит этот меч Кимлину. В день четырнадцатых именин мальчик становится мужчиной – в тот день, когда он получает свой первый меч, а с ним – ответственность за свою жизнь. Кимлин старательно изучал премудрости владения клинком под руководством самых требовательных наставников, каких только сумел найти Маленарин. Вскоре его сын станет мужчиной. Как летит время!

Не сдержав самодовольного вздоха, Маленарин захлопнул крышку сундука и отправился на дневной обход. В башне, в этом бастионе обороны, откуда вели наблюдение за Запустением, находилось две с половиной сотни солдат.

Любая обязанность – повод для гордости, и любое бремя делает тебя сильнее. Наблюдение за Запустением было долгом Маленарина и источником его силы. Важнейшая задача, особенно в наши дни, когда на севере разразилась непонятная буря, а королева, забрав с собой изрядное число кандорских воинов, отправилась искать Дракона Возрожденного. Маленарин прикрыл дверь кабинета, после чего, задвинув потайную щеколду, запер ее изнутри. Подобных дверей в коридоре было несколько, и во время штурма враг не сообразит, которая из них открывает путь на следующий лестничный пролет – то есть скромный кабинетик играл свою роль в обороне башни.

Маленарин подошел к лестнице. С первого этажа нельзя было попасть на последние: нижние сорок футов башни являли собой сплошную западню. Пробившись через три казарменных яруса, где располагались солдаты гарнизона, враг не обнаружит пути на четвертый. Единственный способ забраться выше – узкий откидной пандус, который проходил вдоль наружной стены башни и вел со второго этажа на четвертый. Ступив на него, атакующие окажутся беззащитны перед стрелами с верхних этажей, а затем, когда половину вражеских солдат перестреляют, кандорцы обрушат мостик, разделив силы неприятеля, и прикончат тех, кто останется наверху и станет блуждать в поисках внутренних лестниц.

Быстрым шагом Маленарин поднимался наверх. Проделанные через определенные промежутки в боковинах ступеней прощелины служили бойницами, из которых открывался превосходный вид на нижний лестничный пролет, и лучники кандорцев не преминут этим воспользоваться. На полпути к верхушке башни Маленарин услышал шаги: кто-то в спешке спускался навстречу. Секундой позже из-за поворота лестницы появился сержант дозора по имени Ярген. Подобно большинству кандорцев, он носил раздвоенную бородку; его черные волосы были припорошены сединой.

В дозор Запустения Ярген вступил на следующий день после четырнадцатых именин. На рукаве форменной коричневой куртки он носил шнур с завязанными на нем узлами – по одному на каждого убитого сержантом троллока. Сейчас узлов на шнуре было почти пятьдесят.

Ярген отсалютовал Маленарину, коснувшись рукой груди, потом опустил ладонь на меч, выказав тем самым почтение командиру. Во многих странах подобное прикосновение к оружию сочтут за оскорбительный выпад, но южане славятся скверным нравом и раздражительностью. Неужели им непонятно, что, дотронувшись до меча, ты чествуешь командира, давая понять, что видишь в нем достойного соперника?

– Милорд, – хрипло сказал Ярген, – на Ренской башне замечена вспышка.

– Что за вспышка? – осведомился Маленарин.

– Отчетливая, милорд, – ответил Ярген, развернувшись и шагая с ним в ногу. – Сам видел, своими глазами. Всего лишь вспышка, но тем не менее.

– Больше ничего? Исправление не присылали?

– Не знаю. Может быть. Я сразу побежал за вами.

Будь у Яргена еще новости, он бы ими наверняка поделился, поэтому Маленарин не стал утруждать себя расспросами. Вскоре оба взошли на вершину башни, где находилось громадное устройство из зеркал и ламп. С помощью этого приспособления можно было посылать сигналы на запад и восток, где вдоль границы Запустения высились другие бастионы, или на юг, по цепочке башен, ведущей к дворцу Айздайшар в Чачине.

Отсюда открывался вид на бескрайние кандорские холмы и нагорья. Некоторые из южных холмов еще тонули в легком мареве утреннего тумана. Эти земли – поюжнее, где не было этой неестественной жары, – вскоре зазеленеют, и кандорские пастухи приведут на горные пастбища отары овец.

К северу тянулось Великое Запустение. Маленарин читал о днях, когда с его башни почти не видно было этой уродливой мерзости. Теперь же Запустение подобралось едва ли не к самому основанию каменных стен. Ренская башня тоже находилась на северо-западе. Ее командор – лорд Ниах из Дома Окатомо – приходился Маленарину дальним родственником и добрым другом. Он не стал бы отправлять вспышку без причины, и прислал бы сигнал отмены, будь эта вспышка случайной.

– Еще что-то было? – спросил Маленарин.

Дозорные помотали головой. Ярген принялся постукивать ногой по полу, а Маленарин сложил руки на груди. Оба ждали нового сигнала.

Но никакого сигнала не было. Башня Рена в нынешние дни стояла уже в самом Запустении – куда севернее башни Хиит. Обычно ее расположение не вызывало вопросов: даже самые свирепые обитатели Запустения знали, что атаковать кандорскую башню будет себе дороже.

Сигнала корректировки не последовало. Ни единого проблеска.

– Отправьте сообщение в Ренскую башню, – велел Маленарин. – Спросите, не была ли вспышка ошибочной. И еще свяжитесь с Фармейской башней. Может, оттуда заметили что-то подозрительное.

Ярген отдал распоряжения подчиненным, но взглянул на Маленарина так хмуро, будто спрашивал: «Неужели вы думаете, что я еще не сделал этого?» Значит, сообщения отправили, но ответа не получили.

По площадке наверху башни гулял ветер – влажный и чересчур жаркий. Стальные детали зеркального механизма поскрипывали, когда дозорные отправляли очередную серию вспышек. Маленарин посмотрел на грозовое небо, по-прежнему кипучее и черное. Ему показалось, что буря улеглась.

И это было весьма подозрительно.

– Отправьте сообщение в тыл, на башни внутри страны, – сказал он. – Расскажите, что мы видели. Пусть подготовятся на случай неприятностей.

Солдаты приступили к работе.

– Сержант, – спросил Маленарин, – кто у нас следующий по списку вестовых?

К гарнизону башни был приписан небольшой отряд мальчишек, превосходно умевших держаться в седле. Они были легче взрослого мужчины, и их можно отправить на быстрых конях, коль скоро командор решит не пользоваться сигнальным устройством. Зеркала передают сведения быстрее всего, но нельзя исключать, что их вспышки заметит враг. К тому же, если аппарат поврежден или линия башен разорвана, необходим и другой способ доставить сообщение в столицу.

– Следующим… – Ярген сверился со списком, прибитым с внутренней стороны двери, ведущей на лестницу, – идет Кимлин, милорд.

Кимлин. Сын Маленарина.

Он взглянул на северо-запад, на безмолвную башню, откуда недавно пришла зловещая вспышка, и обратился к солдатам:

– Если будет хотя бы намек на ответ от других башен, немедленно дайте мне знать. Ярген, пойдешь со мной.

Оба поспешили вниз по лестнице.

– Надо отправить гонца на юг, – сказал Маленарин, потом остановился и добавил: – Нет. Нужно послать несколько гонцов. Удвоить их число – на случай, если башни падут. – И он вновь стал торопливо спускаться по ступеням.

Спустившись по лестнице, они вошли в кабинет, где опять громко стучала вырвавшаяся на волю треклятая ставня, а ветер трепал бумаги на столе. Маленарин выхватил из подставки лучшее гусиное перо и потянулся за чистым листом бумаги.

Сообщаю, что Рена и Фармей не отвечают на световые сообщения. Возможно, башни захвачены или оказались в трудном положении. Хиит будет стоять до конца.

Сложив донесение, Маленарин протянул его Яргену, который взял записку затянутой в кожаную перчатку рукой. Прочитав сообщение, сержант хмыкнул:

– Значит, две копии?

– Три, – ответил Маленарин. – Созови лучников и отправь их на крышу. Пусть будут готовы к атаке с неба.

Если только он не шарахается от собственной тени, если башни по обе стороны от Хиитской и впрямь пали так быстро, то нельзя исключать, что другие укрепления южнее повторят их судьбу. Будь сам Маленарин на месте нападавших, то первым делом пробрался бы на юг и захватил сначала хотя бы одну из тамошних башен. Это вернейший способ сделать так, чтобы известия не дошли до столицы.

Ярген отсалютовал, коснувшись кулаком груди, и ушел. Сообщение отправят незамедлительно, один раз с помощью зеркал и трижды на лошадях. Маленарин не сдержал облегченного вздоха: в числе тех, кто поскачет в безопасное место, будет его сын. В этом нет ни позора, ни бесславия. Ведь кто-то должен доставить рапорт, а следующим по списку вестовых идет Кимлин.

Маленарин выглянул в окно. Подобно окнам кабинетов всех командоров башен, оно смотрело на север, в сторону Запустения и клокочущей бури с ее серебристыми тучами. Иногда они приобретали правильную геометрическую форму. Маленарин внимательно слушал рассказы проезжавших через эти земли купцов. Наступают тревожные времена. Иначе королева не отправилась бы на юг искать Лжедракона. И не важно, насколько он влиятелен или хитер. Королева верила в него.

Грядет Тармон Гай’дон, Последняя битва. Глядя на бурю, Маленарин подумал, что видит границу времен, и она была не так уж далеко. Казалось, тучи сгущаются, погружая северные земли во тьму.

И эта тьма надвигалась.

Маленарин выскочил из кабинета и взбежал на крышу, где солдаты, превозмогая порывы ветра, возились с зеркалами.

– Вы отправили сообщение на юг? – спросил он.

– Да, милорд, – ответил недавно разбуженный лейтенант Ландалин. Ему было поручено командовать солдатами на верхушке башни. – Ответа так и нет.

Глянув вниз, Маленарин заметил троих всадников, на полном скаку помчавшихся прочь от Хиита. Сперва вестовые заглянут в Барклан (если эту башню еще не атаковали), чей капитан отправит их дальше на юг – просто на всякий случай. Если же Барклан не устоял, мальчишки поскачут дальше – если надо, до самой столицы.

Он снова поднял глаза на бурю. Приближение тьмы не давало ему покоя. Похоже, началось.

– Поднять оборонительные заслоны, – велел он Ландалину. – Вскрыть резервные склады, опустошить погреба. Подносчикам собрать все стрелы и быть наготове рядом с лучниками. Самим же лучникам занять позиции у каждого узкого места, возле каждой бойницы и каждого окна. Проверить зажигательные снаряды, выставить людей у наружных пандусов, чтобы по команде обрушить их. Готовиться к осаде.

Ландалин выкрикнул приказы, и солдаты разбежались исполнять распоряжения. За спиной Маленарина шаркнули по камню сапоги, и он глянул через плечо: кто там, снова Ярген?

Нет. Юноша без малого четырнадцати зим, еще безбородый, с растрепанными темными волосами и лицом, на котором блестит пот после пробежки вверх на семь этажей башни – или же по какой-то иной причине.

Кимлин. Маленарина кольнул страх, тут же сменившийся гневом.

– Почему ты не отбыл с донесением, солдат?!

Кимлин закусил губу.

– Видите ли, милорд, – сказал юноша, – Тиан на четыре строчки ниже меня. Но он легче фунтов на пять, а то и все десять. Это, милорд, большая разница. Он скачет гораздо быстрее, а донесение, как видно, чрезвычайно важное. Вот я и попросил, чтобы его отправили вместо меня.

Маленарин нахмурился. Вокруг суетились солдаты, сбегали по лестницам или занимали места у башенной стены, вооружившись луками. За стеной завывал ветер. Начал погромыхивать гром – негромко, однако назойливо.

– Мать Тиана, леди Ябет… – посмотрел ему в глаза Кимлин. – Запустение забрало у нее четверых сыновей. – Он почти шептал, чтобы этих слов не услышал никто, кроме Маленарина. – У нее не осталось никого, кроме Тиана. Если у кого-то из нас есть шанс спастись, пусть это будет Тиан, милорд.

Маленарин выдержал его взгляд. Мальчик знал, что будет. Помоги ему Свет, он все понимал. Мог спастись, но вместо этого спас товарища.

– Кралле! – окликнул Маленарин солдата, проходившего мимо.

– Да, милорд командор?

– Сбегай ко мне в кабинет. Там дубовый сундук, а в нем меч. Принеси его сюда.

Солдат приложил руку к груди и побежал выполнять приказ.

– До именин еще три дня, отец, – напомнил Кимлин.

Маленарин ждал, заложив руки за спину. Сейчас важнее всего быть на виду, чтобы бойцы набирались решимости, глядя на своего командира. Кралле вернулся с мечом в потертых ножнах с изображением пылающего дуба – гербом Дома Рай.

– Отец, – повторил Кимлин, – до именин…

– Это оружие передают мальчику, когда он становится мужчиной, – перебил его Маленарин. – Как вижу, я запоздал, ибо передо мной стоит уже не мальчик, но мужчина.

Он вытянул вперед правую руку, в которой держал меч. Все воины на верхней площадке башни повернулись к нему: и дозорные, и солдаты у зеркал, и стрелки с луками на изготовку. Все они были порубежниками. На четырнадцатые именины каждый получил свой меч и прекрасно помнил, как щемит в груди, когда становишься совершеннолетним. Прекрасное чувство, знакомое им всем до единого, но это не умаляло значимости события.

Кимлин опустился на колено.

– Зачем ты обнажаешь меч? – спросил Маленарин, повысив голос, чтобы слышали все присутствующие.

– Для защиты чести, семьи и отчизны, – ответил Кимлин.

– Когда ты опустишь его?

– Когда испущу последний дух и он сольется с северным ветром.

– Когда окончится твой дозор?

– Никогда, – прошептал Кимлин.

– Не слышу.

– Никогда!

– Обнажив этот меч, ты станешь воином и всегда будешь держать его подле себя, готовый сразиться с Тенью. Обнажишь ли ты этот меч? Присоединишься ли к нам не мальчиком, но мужчиной?

Кимлин поднял глаза, крепко взялся за рукоять и вынул клинок из ножен.

– Сын мой, поднимись как мужчина! – провозгласил Маленарин.

Кимлин встал и высоко поднял меч. На блестящем клинке заиграл рассеянный солнечный свет. На площадке раздались одобрительные возгласы.

В такой момент не стыдно уронить слезинку. Сморгнув ее, Маленарин опустился на колени и застегнул пояс с ножнами на талии сына. Солдаты не унимались, и Маленарин знал: они кричат не только в честь Кимлина. Своими воплями они хулят саму Тень. На какое-то время голоса перекрыли урчание грома.

Встав на ноги, Маленарин положил руку Кимлину на плечо. Меч скользнул в ножны, и оба повернулись к надвигавшейся Тени.

– За тучами что-то движется, – указал вверх один из лучников. – Вон там!

– Драгкар! – воскликнул другой стрелок.

Чудовищные тучи подползали к башне, и отброшенная ими тень уже не скрывала накатывающуюся орду троллоков. В небе появился драгкар, но тут же вскрикнул, нескладно забил черными крыльями и упал, сраженный десятком стрел.

К Маленарину протолкался Ярген:

– Милорд, – он бросил взгляд на Кимлина, – мальчику пора вниз.

– Он уже не мальчик, – с гордостью ответил Маленарин. – Он мужчина. Докладывай.

– Все готово. – Ярген выглянул за стену, оценивая масштабы атаки с бесстрастием командира, проводящего осмотр конюшни. – Скоро они узнают, что срубить это дерево не так-то просто.

Маленарин кивнул. Плечо Кимлина напряглось. Море троллоков казалось безбрежным. Враг будет прибывать волна за волной, и башня неминуемо падет.

Но всякий мужчина на верхушке этой башни помнил, каков его долг: убивать исчадий Тени и тянуть время, чтобы вестовые успели принести пользу.

Маленарин был порубежником – так же, как его отец и сын, стоявший рядом с ним. А порубежники твердо знают свою задачу: держи оборону, пока тебя не сменят.

И на этом все.

Глава 1

Первым делом яблоки

Вращается Колесо Времени, эпохи приходят и уходят, оставляя в наследство воспоминания, которые становятся легендой. Легенда тускнеет, превращаясь в миф, и даже миф оказывается давно забыт, когда эпоха, что породила его, приходит вновь. В эпоху, называемую Третьей, в эпоху, которая еще будет, в эпоху, которая давно миновала, над туманными вершинами Имфарала поднялся ветер. Не был ветер началом. Нет ни начала, ни конца оборотам Колеса Времени. Но это было началом.

Морозный и легкий, ветер танцевал по полям, поросшим молодыми, но заиндевевшими горными травами. Они не оттаяли и под первыми лучами солнца, скрытого за вездесущими тучами, посмертной маской зависшими высоко в небесах. Стоило взглянуть на чахлую, пожелтевшую траву, и становилось ясно, что не первую неделю собираются эти тучи.

Взбивая утренний туман, ветер отправился на юг, где подзнобил небольшой прайд тормов. Те лежали на плоском, поросшем лишайником гранитном уступе, дожидаясь утреннего солнца, чтобы понежиться в его лучах, но солнцу не суждено было выглянуть из-за туч. Вместо него на уступ нахлынул ветер, прокатился по склону и взъерошил чахлые муровые деревья, которым напоминающая веревки кора и пучки толстых зеленых игольчатых листьев на верхушках придавали неопрятный вид.

Спустившись в предгорье, ветер свернул на восток и полетел над открытой равниной. Когда-то там росли деревья и кусты, но все они пали жертвой солдатского топора. Поле давней брани окружало тринадцать высоких крепостей, высеченных из одного лишь неотшлифованного черного мрамора. Каменные блоки, из которых возводили цитадели, оставили необработанными, дабы эти башни наводили на мысль о первобытной несформировавшейся силе – ведь они были предназначены для войны. По традиции они пустовали. Как долго это продлится? Как долго будут почитать эту традицию на погрузившемся в хаос континенте? Это еще предстояло узнать.

Ветер продолжил путь на восток и вскоре уже забавлялся с мачтами полусгоревших кораблей у причалов Такисрома, а дальше, в Сонном заливе, миновал виновников этого побоища: гигантские боевые махины под кроваво-красными парусами, закончив свою зловещую работу, шли на юг.

Снова свернув к суше, ветер пролетел мимо лениво горящих городов и деревень, мимо переполненных войсками равнин и пристаней, облепленных тяжело вооруженными судами. Что над жухлой травой, что под сумрачным небом, называемым небом начальника порта, курился дым, реяли стяги и раздавались боевые кличи.

Люди уже не перешептывались, что близится конец времен. Они вопияли об этом. Пылали Луга Спокойствия, рухнула Башня Воронов, как и предвещалось в пророчестве, а Шондаром в открытую правил убийца. Настало время поднять меч и выбрать, на чьей ты стороне, а затем проливать кровь, окрашивая гибнущие земли в их последний цвет.

Ветер, завывая, устремился на восток, пронесся над знаменитыми Изумрудными утесами, а затем вырвался на океанский простор, оставив позади чадящий континент, что носил название Шончан.

Долгие часы этот ветер – в иную эпоху его назвали бы пассатом – несся дальше, петляя меж белых пенистых барашков и черных волн, скрывающих Свет весть какие тайны. В конце концов он наткнулся на другой континент – тихий, будто человек, затаивший дыхание перед тем, как опустится топор палача.

Достигнув громадной горы с обломанной вершиной, известной как Драконова гора, заметно обессилевший ветер облетел вокруг ее подножия и нырнул в раскидистый яблоневый сад, залитый светом послеполуденного солнца. Листья, что были когда-то зелеными, потускнели и приобрели желтоватый оттенок.

Ветер проник за приземистую деревянную ограду, скрепленную желто-коричневой льняной бечевой, – туда, где стояли двое: юноша и угрюмый мужчина преклонных годов. Старик был в заношенных коричневых штанах и свободной белой рубахе с деревянными пуговицами. Изрезанное морщинами лицо придавало ему родственное сходство с деревьями.

Алмен Бант не особо разбирался в яблоневых садах, хотя когда-то посадил несколько деревьев у себя на ферме в Андоре. У кого из фермеров нет яблони-другой, чтоб было чем заполнить пустоту на обеденном столе? И еще в день женитьбы на Адринн он посадил пару ореховых деревьев. После смерти жены эти ее деревья рождали у него в душе теплое чувство – достаточно было посмотреть на них в окно.

Но держать фруктовый сад – совсем другое дело. На этом участке росло без малого три сотни деревьев. Сад принадлежал сестре Алмена; тот приехал к ней в гости, а его сыновья занимались отцовской фермой близ Кариброда.

В кармане рубахи у Алмена лежало письмо от сыновей, отчаянно взывавших о помощи, но он не мог вернуться домой. Здесь без него не обойтись. К тому же ему нравилось жить за пределами Андора. Алмен почитал свою королеву, но бывают времена – вот как нынешние, – когда слыть ее верным слугой все равно что пустить на пастбище чересчур много скотины: хлопот не оберешься.

– Что же нам делать, Алмен? – спросил Адим, тринадцатилетний мальчишка, унаследовавший от отца золотистые волосы. – Эти деревья… Ну не должно оно так быть!

Алмен потер подбородок и почесал пропущенную за бритьем полоску щетины. К ним подошел Хан, старший брат Адима. Чуть раньше по весне – в честь приезда – он подарил Алмену зубной протез, собственноручно вырезанный из дерева: дивную вещицу на проволочках с отверстиями для тех немногих зубов, что остались у дяди во рту. Но если жевать слишком усердно, протез потеряет форму.

Совершенно прямые и нескончаемо – спан за спаном – длинные ряды аккуратно обрезанных, унавоженных и политых яблонь находились на идеальном расстоянии друг от друга. Зять Алмена – его звали Грегер – был человеком педантичным. Именно что был, ведь теперь его не стало. Потому-то Алмен и приехал к сестре.

Ночью, однако, со всех без исключения деревьев осыпались яблоки – крошечные, с мужской большой палец в поперечнике, не крупнее. Тысячи яблок за одну ночь сморщились и попадали. Весь урожай насмарку.

– Я, ребятки, даже не знаю, что сказать, – наконец признался Алмен.

– Что, слова на ум не идут? – Хан, удивительно рослый для своих пятнадцати лет, пошел в мать: волосы у него были потемнее, чем у Адима. – Дядя Алмен, обычно ты говорливей менестреля посреди ночной попойки! – Став главой семьи, Хан любил показывать, что он само спокойствие и брат за ним как за каменной стеной, но иной раз не грех и потревожиться.

Сегодня Алмен был встревожен. Очень встревожен.

– Зерна осталось на неделю, а то и меньше, – негромко заметил Адим. – Да и то заняли под урожай. Больше нам никто ничего не даст. Потому что ни у кого ничего нет.

Сад, один из крупнейших в этих краях, обеспечивал сезонной работой добрую половину местных. Они рассчитывали на эти плоды. Теперь, когда почти ничего не растет, а запасы подъели за неестественно долгую зиму, деревня отчаянно нуждалась в этих яблоках.

А тут еще и несчастный случай, забравший жизнь Грегера… Однажды зять Алмена ушел в соседнюю деревню, Негинский Мост, там свернул за угол – и поминай как звали. Когда его искать стали, нашли только кривое дерево без листьев, и от его белесо-серого пепельного ствола разило серой.

Той ночью на нескольких дверях накорябали клык Дракона. А люди нервничали все сильнее. Раньше Алмен сказал бы, что эти болваны шарахаются от собственной тени, а под каждым валуном им мерещатся треклятые троллоки.

Теперь же… Что ж, теперь категоричности в нем поубавилось. Он взглянул на восток, в сторону Тар Валона. Может, это ведьмы сгубили весь урожай? Алмену очень не нравилось, что их рассадник так близок, но Алайсе требовалась помощь.

То дерево срубили и сожгли, но на том месте до сих пор воняло серой.

– Дядя? – неловко окликнул его Хан. – Как… Как же нам быть?

– Как быть? И правда, как же быть? – Чтоб мне сгореть, пора нам всем перебираться в Кэймлин. Новая королева уже навела там порядок, это как пить дать, и я буду чист перед законом. Где это слыхано, чтобы человек выступал в поддержку королевы, а взамен за его голову назначали награду? – Мальчишки непонимающе уставились на него, и Алмен понял, что его понесло не в ту степь. – Нет, ребятки, не так. Чтоб мне сгореть! Нельзя нам в Кэймлин, когда тут работы непочатый край. Говорите, плохо дело? Не хуже, чем двадцать лет назад, когда у меня выморозило все просовое поле. Как-нибудь перебьемся, ребятки. Свет даст, перебьемся.

Сами яблони выглядели прекрасно. Ни единой древоточинки, листья чуть желтоваты, но вполне нормальные. Да, той холодной весной почки распустились позже обычного, и яблоки не спешили созревать – но все же созревали.

– Хан, – услышал себя Алмен, – ты хоть знаешь, что на топоре твоего отца сколы появились? На том, каким он лес рубил? Пойди-ка наточи. А ты, Адим, сбегай за Усо и Муром. Пусть подойдут с тележками. Рассортируем падалицу да посмотрим – может, не все яблоки гнилые. Те, что получше, пустим свиньям на корм. Авось не откажутся. – У них хотя бы осталась пара свиней, но приплода той весной не было.

Мальчишки не торопились уходить.

– Давайте, бегом! – велел Алмен. – Толку-то прохлаждаться. И без того скорбей хватает.

Ребята послушно сорвались с места. Как говорится, не бывает скуки, коли заняты руки. Пусть поработают. Хотя бы отвлекутся от мыслей о будущем.

Но Алмену работа не поможет. Облокотившись на ограду, он почувствовал под руками шершавые выемки на неструганом тесе. Ветер опять забрался под низ рубахи; Адринн всегда заставляла заправлять ее в штаны, но теперь, когда она умерла… честно говоря, Алмен и раньше предпочел бы носить рубаху навыпуск.

Но все равно он заправился.

Почему-то воздух был какой-то не такой. Тяжелый, будто в городе. Над вчерашними яблоками, а ныне сморщенными комочками, начинали жужжать мухи.

Алмен жил уже давно. Сам он годов не считал; за него это делала Адринн. Экая важность – зачем их считать-то? И так ясно, что Алмен повидал немало лет и зим.

Он видел, как насекомые губят урожай. Видел, как посаженное гибнет от наводнения, от засухи или от людской нерадивости. Но такого, как сегодня, он не видел ни разу за свою долгую жизнь. Прямо бедствие какое-то, сущее злосчастье. Местные в деревне уже голодать начинают. Говорить об этом не говорят, особенно при детях. Просто взрослые отдают недорослям потихоньку все, что есть. Им да кормящим женщинам. Но коровы уже не доятся, запасы гниют, а урожай чахнет на корню.

В письме, лежавшем у Алмена в кармане, говорилось, что ферму ограбили проходившие мимо наемники. Никого не тронули, но еду забрали всю, подчистую. Сыновья живут тем, что копают и варят недорощенную картошку, да и той пять штук на сотню: остальные сгнили и зачервивели прямо в земле, хотя ботва осталась зеленой. Как это объяснить? Никак.

Не лучше обстояли дела и в десятках соседних деревень. Есть нечего, да и в самом Тар Валоне беда с провиантом.

Алмен глядел на идеально ровные ряды бесполезных яблонь, и у него едва не подкашивались ноги от всего этого бремени. Ему надоело делать вид, что все нормально. Надоело смотреть, как сестра надрывается ради урожая, обреченного на гибель. Эти яблоки… Предполагалось, что они спасут деревню. И его сыновей.

В животе заурчало. В последнее время в нем урчало все чаще.

«Что ж это получается, всему конец? – Такая мысль пришла в голову Алмену, когда он опустил взгляд на неестественно желтую траву. – Выходит, мы проиграли этот бой?»

На плечи давил неподъемный груз, и Алмен ссутулился. «Адринн…» – подумал он. В прошлом Алмен был разговорчив и любил посмеяться, но теперь чувствовал себя изношенным, будто столб, по которому хлестал, хлестал и хлестал песок, пока от столба не осталась тоненькая щепка. Может, пришла пора лечь да помереть?

Он почувствовал загривком что-то теплое и, помедлив, поднял усталые глаза к небу. Лицо ему приласкал солнечный свет, и у Алмена отвисла челюсть: давно уже он не видел ясного солнца, но сегодня оно светило сквозь зияющую брешь в тучах. Алмену так захорошело, будто он сидел у печки, где Адринн пекла толстую лепешку на опаре.

Он выпрямился и поднял руку, прикрывая ладонью глаза. Сделал глубокий вдох и почувствовал… запах яблонь?

Развернувшись к саду, Алмен увидел цветущие яблони.

Ну, это уж совсем ни в какие ворота. Он протер глаза, но видение осталось прежним. Яблони и правда распускались, все до единой, и меж листвы пробивались белые цветки. Мухи с жужжанием поднялись в воздух, и их сдуло ветром. Темные остатки яблок на земле просто взяли и растаяли, будто воск в языках пламени. Через несколько секунд от них даже капли сока не осталось. Все поглотила земля.

Что творится? Не бывает такого, чтобы яблони цвели во второй раз. Неужели он с ума сходит?

С тянувшейся вдоль сада тропинки донеслись легкие шаги. Обернувшись, Алмен увидел, как со стороны предгорий идет высокий молодой человек с темно-рыжими волосами. Наряд у него был поношенный: коричневый плащ с просторными рукавами, а под плащом белая рубашка из простого льна, хотя штаны – черные, с золотой вышивкой на отворотах – выглядели куда богаче.

– Эй, незнакомец! – окликнул его Алмен, подняв руку и не зная, что еще сказать. Более того, он сомневался, что и впрямь видит то, что видит. – Ты… Ты заблудился, что ли?

Человек замер и обернулся так резко, будто его застали врасплох. Похоже, он удивился, увидев тут Алмена. А тот, разглядев, что левая рука молодого человека оканчивается культей, вздрогнул.

Незнакомец обвел взглядом окрестности и глубоко вздохнул:

– Нет, я не заблудился. В кои-то веки. Впервые за долгое-долгое время я следую верным путем.

Алмен поскреб щеку. Чтоб ему сгореть, еще одна полоска щетины! Впрочем, рука его так дрожала, что мог бы и вовсе не бриться.

– Не заблудился? Сынок, эта тропа ведет к одной лишь Драконовой горе. Дичь тут повыбили совершенно, так что на добычу не надейся. Нет там ничего хорошего.

– Это как сказать. – Незнакомец глянул за плечо. – Хорошее, оно повсюду есть. Главное, присмотреться как следует. Но слишком долго смотреть тоже нельзя. Равновесие в том, чтобы научиться, но не позволить себя сокрушить.

Алмен сложил руки на груди. Слова этого человека… Такое чувство, что Алмен говорит про одно, а рыжий парень – про другое. Наверно, у него с головой неладно. Хотя было в нем что-то – в его позе, в его спокойном, но пристальном взгляде… Алмену захотелось выпрямиться, развернуть плечи, смахнуть пыль с рубахи, дабы выглядеть поприличнее. К тому же молодой человек казался смутно знакомым.

– Я тебя знаю? – спросил Алмен.

– Да, – ответил парень, потом кивнул на фруктовый сад. – Зови людей, пусть соберут яблоки. В скором времени они пригодятся.

– Яблоки? Но…

Алмен обернулся, и у него отвисла челюсть. Деревья ломились от новых спелых, красных яблок, а цветки, что он видел несколько минут назад, опали, укрыв землю белоснежным одеялом.

Казалось, яблоки светятся изнутри. На каждом дереве их насчитывалось не десятки, но сотни – ни одна яблоня никогда столько не даст, – и все они были совершенно спелыми.

– Вот теперь я точно спятил, – прошептал Алмен и вновь повернулся к незнакомцу.

– Спятил не ты, друг мой, – ответил тот, – спятил весь мир. Собирайте яблоки, да побыстрее. Думаю, на какое-то время мое присутствие отпугнет его, а сорванных вами яблок он коснуться уже не сумеет.

Этот голос… Эти глаза, словно серые драгоценные камни в оправе его лица…

– Я и впрямь тебя знаю. – Алмен припомнил, как сколько-то лет назад подвозил на телеге странную парочку юных пареньков. – О Свет! Ты – это он? Тот, о ком все говорят?

– Возможно. – Человек посмотрел ему в глаза, и на Алмена сошло необычайное спокойствие. – Обо мне часто говорят. – Он с улыбкой вернулся на тропу и пошел своей дорогой.

– Постой! – позвал Алмен и протянул к молодому мужчине руку, уже не сомневаясь, что перед ним Дракон Возрожденный. – Куда ты идешь?

Оглянувшись, человек едва заметно поморщился:

– Пора сделать то, что я давно откладывал. Хотя вряд ли ей понравится мой рассказ.

Алмен опустил руку, глядя на то, как незнакомец шагает по тропе меж двух огороженных садов, а ветви яблонь сгибались под тяжестью кроваво-красных плодов. На мгновение Алмену показалось, что рыжего парня окутывает сияние, а воздух вокруг него переливается и дрожит.

Он смотрел вслед Дракону Возрожденному, пока тот не скрылся из вида, а потом бросился к дому Алайсы. Застарелой боли в бедре как не бывало, и Алмен чувствовал, что способен пробежать десяток лиг. На полпути он встретил Адима и двоих работников из деревни; те как раз направлялись к саду. Когда старик остановился перед ними, они озабоченно уставились на него.

Не в силах говорить, Алмен повернулся и махнул рукой в сторону зеленых деревьев с красными веснушками яблок.

– Это еще что? – спросил Усо, потирая вытянутое лицо, а Мур, прищурившись, глянул на яблони, а потом устремился к саду.

– Собирайте всех, кого можно, – сказал Алмен, тяжело дыша. – Местных ребят, народ из окрестных деревень, прохожих с Шиманова тракта – всех до единого. Надо собрать урожай.

– Какой урожай? – недоуменно нахмурился Адим.

– Яблоки! – воскликнул Алмен. – Или на треклятых яблонях растет что-то другое? Короче, к вечеру надо собрать все эти яблоки. Поняли? Вперед! Дайте всем знать, что урожай не пропал!

Но Усо и Адим, ясное дело, побежали смотреть на яблоки: такова уж человеческая натура. Алмен же направился к дому, а по пути только впервые заметил, что трава вокруг него позеленела и стала здоровее на вид.

Глянув на восток, он почувствовал в груди что-то странное. Как будто его что-то легонько тянуло в ту сторону, куда ушел незнакомец.

«Первым делом яблоки», – подумал Алмен. А потом… Потом будет видно.

Глава 2

Вопрос лидерства

Над головой раскатывался гром, приглушенный и зловещий, словно где-то далеко порыкивал хищный зверь. Перрин поднял глаза к небу. Несколько дней назад облака, наглухо затянувшие небосвод, сгустились и потемнели, предвещая жуткую грозу, но дождя толком не было. Одна морось.

Воздух содрогнулся от нового громового раската. Без молнии. Трудяга нервничал, и Перрин похлопал его по шее. Судя по колючему запаху пота, от коня пахло испугом. И не только от него: такой же запах висел над месившей грязь огромной армией солдат и беженцев. Эта силища громыхала собственным громом: людскими шагами, конским топотом, скрипом фургонных колес, возгласами мужчин и женщин.

Они уже почти вышли к Джеханнахской дороге. Изначально Перрин собирался пересечь тракт и продолжить путь на север, к Андору. Однако он потерял уйму времени из-за поразившего лагерь недуга, когда оба Аша’мана чудом избежали смерти. Теперь же всех задерживала эта непролазная грязь. В общей сложности миновало уже больше месяца с тех пор, как армия выступила из Малдена, и за это время они преодолели расстояние, которое Перрин изначально рассчитывал пройти за неделю марша.

Сунув руку в карман, он нащупал небольшую кованую головоломку. Ее нашли в Малдене, и Перрин полюбил возиться с ней. До сих пор он так и не понял, как разобрать игрушку на части. Такой сложной головоломки ему еще не попадалось.

Каких-либо следов мастера Гилла или людей, отправленных вперед с провизией, не было. Грейди сумел открыть несколько маленьких переходных врат для поисковой группы разведчиков, но те вернулись без новостей, и Перрин начинал волноваться.

– Милорд? – раздался мужской голос.

Подле Трудяги стоял Турн, долговязый парень с курчавой рыжей шевелюрой и бородой, прихваченной кожаными шнурками. На поясе у него висел страшного вида боевой топор с шипом на обухе.

– Если ты про деньги, то платим, сколько можем, – сказал Перрин. – То есть немного. Что, лошадей у вас нет?

– Нет, милорд. – Турн глянул на десяток своих товарищей. – Была одна у Джарра, но мы ее уже пару недель как схарчили. – От него пахло немытым телом и грязью, но сильнее всего – застарелой черствостью. Может, этот человек уже забыл, что такое человеческие чувства? – Если позволите, милорд… С оплатой-то можно подождать, но вот коли у вас еда имеется… В общем, нам пока и кормежки хватит.

«Зря я их взял, – подумал Перрин. – Голодных ртов и без них предостаточно». О Свет, ведь рассчитывали, что его разношерстная армия не вырастет, а сократится в числе, но эти ребята вроде как умели обращаться с оружием. Если отправить их восвояси, они, вне всяких сомнений, займутся грабежом.

– Ступай в задние ряды, – сказал Перрин. – Найди человека по имени Тэм ал’Тор. Это крепкий мужчина в фермерской одежде. Там тебе его любой покажет. Скажи, что говорил с Перрином, и тот велел взять вас на службу за еду.

Чумазые люди Турна явно испытали облегчение, а от их рослого предводителя и впрямь пахнуло благодарностью. Благодарностью! Наемники – а то и бандиты – благодарны и готовы служить за еду! Да, такие уж настали времена…

– Милорд, у вас и правда есть что поесть? – спросил Турн, когда его парни затерялись в рядах беженцев.

– Ну да, – ответил Перрин. – Или ты меня не слышал?

– И наутро еда не портится?

– Конечно, не портится, – строгим тоном сказал Перрин, – если хранить ее как положено.

В некоторых мешках завелся долгоносик, но в целом зерно оставалось годным в пищу. Похоже, Турн поверил ему не больше, чем если бы Перрин сказал, что его повозки вот-вот отрастят крылья и полетят за горы.

– Ступай, – продолжил он. – И непременно передай своим людям, что порядки у нас строгие. Никаких драк, никакого воровства. Если хотя бы почую, что вам вздумалось распоясаться, мигом вылетите из лагеря.

– Да, милорд, – кивнул Турн и отправился вслед за остальными. Пахло от него искренностью. Еще один отряд наемников, за которыми нужен глаз да глаз… Тэму это не понравится, но нельзя забывать об угрозе со стороны Шайдо. Похоже, почти все они ушли на восток, но из-за столь небыстрого продвижения Перрин опасался, что айильцы передумают и вернутся по его душу.

Он направил Трудягу вперед. По бокам ехали двое парней из Двуречья. Теперь, когда Айрама больше не было, двуреченцы – к несчастью – вбили себе в голову, что должны охранять Перрина. Сегодняшними прилипалами-телохранителями были Вил ал’Син и Рид Солен. Перрин уже пробовал их отвадить, но оба были непреклонны, а у него хватало других забот. Взять хотя бы эти странные сны, назойливые видения, как он работает в кузне, но не может выковать что-то приличное.

«Выкинь эти сны из головы, – уговаривал он себя, пока ехал вперед, в голову длинной колонны. Ал’Син и Солен не отставали. – Сперва разберись с кошмарами, которые видишь наяву».

Луговина была просторной, хотя трава пожелтела, и Перрин с недовольством заметил, что от некоторых крупных участков, поросших уже погибшими полевыми цветами, тянет гнильцой. Большинство подобных мест весенние дожди превратили в грязевые ловушки. С таким обилием беженцев передвигаться было затруднительно, даже если не принимать в расчет раскисшую почву и тот пузырь зла. Все, включая отбытие из Малдена, происходило медленнее, чем предполагал Перрин.

Шедшие впереди солдаты взбивали грязь. Ею были заляпаны штаны и юбки большинства беженцев, и повсюду висел густой и липкий запах размытой почвы. Приближаясь к голове колонны, Перрин миновал всадников в красных кирасах, в шлемах, похожих на снабженные ободом печные горшки, и с высоко поднятыми кавалерийскими копьями. Крылатых гвардейцев Майена возглавлял лорд Галленне. Зажав под мышкой шлем с красным плюмажем, он держался прямо и торжественно, как на параде, но не переставал оглядывать местность единственным глазом. Галленне был опытным воякой. В этой армии хватало опытных вояк, хотя иной раз помешать им вцепиться друг другу в глотки было не легче, чем согнуть подкову.

– Лорд Перрин! – раздался оклик. Через ряды майенцев пробирался Арганда. Первый капитан Гэалдана ехал на рослом гнедом мерине, а его отряд двигался широкой колонной рядом с майенцами. С тех пор как вернулась Аллиандре, Арганда не переставал требовать равного к себе отношения и жаловался, что Крылатая гвардия слишком уж часто занимает место во главе армии. Дабы пресечь дальнейшие распри, Перрин велел обеим колоннам следовать бок о бок.

– Что это было? Еще одна кучка наемников? – осведомился Арганда, поравнявшись с Перрином.

– Небольшой отряд, – поправил его Перрин. – Наверное, в прошлом они охраняли одного из местных лордов.

– Дезертиры, – сплюнул Арганда. – Что же вы не послали за мной? Королева предпочла бы вздернуть этих мерзавцев. Не забывайте, мы сейчас в Гэалдане!

– Твоя королева присягнула мне на верность, – ответил Перрин, когда они оказались в голове колонны. – И мы не будем вздергивать людей, не доказав их преступлений. Когда все разойдутся по родным местам – подчеркиваю, в целости и сохранности, – можете начинать разбираться с наемниками и предъявлять им обвинения, но до тех пор они просто оголодавшие люди в поисках предводителя.

От Арганды пахло недовольством. После успешной атаки на Малден они с Галленне стали как шелковые, но спустя несколько недель под небесами, полными раскатистого грома, в нескончаемой грязи начали всплывать старые разногласия.

– Не забивай себе голову, – продолжил Перрин. – За новоприбывшими следят мои люди.

В том числе следят и за беженцами. Некоторые были настолько зашуганы, что даже оправиться боялись без команды; другие постоянно озирались, будто ожидая, что в любой момент из далекой дубовой рощи или зарослей амбровых деревьев выскочат Шайдо. Когда от человека пахнет таким ужасом, добра не жди. К тому же некоторые группы беженцев брели так медленно, будто устали продираться сквозь чемерицу.

– Можешь послать кого-нибудь поговорить с новоприбывшими, – предложил Перрин. – Но, Арганда, только поговорить. Узнай, кто они, откуда, у какого лорда служили – если они вообще служили у лорда – и что могут добавить к нашим картам.

Поскольку у армии Перрина не было надежных карт этой местности, гэалданцам – включая Арганду – приходилось рисовать их по памяти.

Арганда ускакал, а Перрин остался в голове колонны, где запах грязи и немытых тел был даже близко не такой резкий. Что сказать, в жизни командира бывают и приятные моменты. Впереди он наконец разглядел Джеханнахскую дорогу, которая походила на длинную кожаную ленту, рассекавшую нагорье в северо-западном направлении.

На какое-то время Перрин погрузился в раздумья. Наконец копыта Трудяги ступили на проезжий тракт. Грязи тут оказалось поменьше, чем на луговине, хотя если эта дорога не отличается от других, по которым довелось путешествовать Перрину, тут непременно найдутся топкие вымоины. Подняв взгляд, Перрин увидел, что к нему приближается Гаул. Айилец ходил вперед на разведку и теперь возвращался. Позади Гаула Перрин заметил направлявшегося к нему всадника.

Оказалось, это Феннел – один из ковочных кузнецов, отосланных вперед с мастером Гиллом и остальными. Увидев его, Перрин почувствовал облегчение, но почти сразу же ощутил вспышку тревоги. Где остальные?

Гаул отступил в сторону, и Феннел – широкоплечий малый с закрепленным за спиной рабочим топором на длинном древке – подъехал ближе. Судя по запаху, он был рад вернуться.

– Лорд Перрин! Хвала Свету, я уж думал, вы сюда не доберетесь. Ваш человек говорит, план спасения оказался успешным. Это так?

– Да, Феннел, – подтвердил Перрин и нахмурился. – А где твои спутники?

– Ушли вперед, милорд, – с поклоном ответил Феннел. – А я вызвался вас дожидаться. Видите ли, надо кое-что объяснить.

– Объяснить?

– Остальные свернули к Лугарду, – сказал Феннел. – По дороге двинули.

– Как это? – Перрина охватило недовольство. – Я же приказал идти на север!

– Мы, милорд, – смутился Феннел, – встретили путников. Они шли с севера. Сказали, там на дорогах такая грязюка, что никакой повозке не проехать. Но приказ-то надо выполнять, поэтому мастер Гилл решил пойти в сторону Кэймлина через Лугард. Простите, милорд. Так и вышло, что одному из нас пришлось остаться.

О Свет! Неудивительно, что разведчикам не удалось найти Гилла и остальных. Они попросту искали не там, где надо. Что ж, после нескольких недель копошения в этой грязи и периодических остановок, чтобы переждать грозу, Перрин не мог их винить. Сам он тоже предпочел бы идти по дороге. Его недовольство, однако, не уменьшилось.

– Надолго мы отстали? – спросил он.

– Я здесь пять дней, милорд.

Значит, Гилл и остальные тоже задержались, а это уже кое-что.

– Пойди поешь, – сказал Перрин. – И спасибо, что остался с донесением. Ждать пять дней в одиночку – поступок настоящего храбреца.

– Кто-то должен был это сделать, милорд. – Феннел замялся. – Почти все боялись, что вы не… что с вами беда приключилась. Дескать, из-за повозок мы еле-еле тащимся, а вас все нет и нет. Но как посмотрю, вы решили взять с собой целый город!

К несчастью, эти слова были недалеки от истины. Перрин отпустил Феннела взмахом руки.

– Я нашел его у дороги где-то час назад, – негромко заметил Гаул. – Неподалеку от холма, где можно разбить отменный лагерь. Там достаточно воды и оттуда открывается хороший обзор.

Перрин кивнул. Надо решить, что делать: то ли ждать, пока Грейди и Неалд не будут в состоянии открыть переходные врата побольше, то ли последовать за мастером Гиллом и остальными пешим ходом, то ли отправить бо́льшую часть людей на север, а немногих остальных послать к Лугарду. Каким бы ни оказалось решение, неплохо будет встать лагерем на денек и разобраться с текущими делами.

– Передай, пожалуйста, остальным, – сказал он Гаулу, – что сейчас свернем на дорогу, дойдем до найденного тобою места и обсудим, как быть дальше. И еще попроси Дев, чтоб проехались по дороге в другую сторону и убедились, что нас никто не догоняет. Неожиданные встречи ни к чему.

Гаул кивнул и отбыл выполнять поручение, а Перрин, не слезая с Трудяги, задумался, не стоит ли прямо сейчас отправить Арганду и Аллиандре на северо-запад, по дороге в Джеханнах. Но чуть раньше Девы заметили, что за армией следят разведчики Шайдо. «Наверное, хотят убедиться, что мы не представляем для них угрозы, но в эти опасные времена можно ждать чего угодно», – с тревогой думал Перрин.

Поэтому лучше оставить Аллиандре и ее людей при себе – ради ее и своей безопасности. По крайней мере, пока не поправятся Неалд и Грейди. Рядом с пузырем зла их покусали змеи, а Масури – из всех Айз Седай от змеиных укусов пострадала только она одна – чувствовала себя хуже остальных.

Хотя Грейди, похоже, быстро выздоравливал. Вскоре он сможет открыть переходные врата достаточно большие, чтобы через них прошла вся армия. После этого Перрин отправит Аллиандре и двуреченцев домой, а сам Переместится обратно к Ранду и сделает вид, что они помирились – почти все, наверное, до сих пор считают, будто они с Рандом расстались не по-доброму, – а затем наконец избавится от Берелейн и ее Крылатой гвардии. Вот тогда дела и пойдут как надо.

Да ниспошлет Свет, чтобы все получилось. Перрин помотал головой, отгоняя водоворот красок и видений, являвшийся всякий раз, когда он вспоминал Ранда.

Неподалеку на дорогу выходил отряд Берелейн. Гвардейцы выглядели весьма довольными: приятно наконец ощутить твердую почву под ногами. На черноволосой красавице было тонкой работы зеленое платье с вызывающе глубоким вырезом и расшитый огневиками пояс. Пока Фэйли была в плену, Перрин научился доверять этой женщине, как только она перестала видеть в нем престижный охотничий трофей – что-то вроде вепря, которого надо добыть и освежевать.

Теперь же Фэйли вернулась, и перемирию с Берелейн, похоже, пришел конец. Как всегда, рядом с Первой Майена ехала Анноура, хотя в последнее время эти двое переговаривались меньше обычного. Перрин так и не понял, зачем Анноура встречалась с пророком. И наверное, никогда не поймет – с учетом того, что стало с Масимой. В одном дне пути от Малдена разведчики Перрина наткнулись на несколько трупов. Людей расстреляли из луков, после чего сняли обувь, ремни и забрали все ценные вещи. Хотя воронье уже добралось до глаз, сквозь запах разложения Перрин учуял Масиму.

Пророк был мертв, его убили разбойники. Что ж, то была вполне подходящая для него смерть, но Перрин все равно чувствовал, что подвел Ранда – ведь тот хотел, чтобы Масиму доставили к нему живьем. Ну вот, опять эта разноцветная карусель…

Так или иначе, пора бы вернуться к Ранду. Сквозь головокружительные краски проступил его образ: Ранд стоял перед зданием с обгоревшим фасадом и смотрел на запад. Перрин отогнал это видение.

Его дело сделано – Аллиандре поклялась в верности, а с пророком разобрались, – вот только он чувствовал: что-то здесь не так. Сунув руку в карман, Перрин потрогал кованую головоломку. «Прежде чем браться за целое, разберись с его частями…»

Он услышал стук копыт по размякшей земле и почуял Фэйли прежде, чем та подъехала к нему. Девушка остановила свою лошадь рядом и спросила:

– Значит, Гилл свернул к Лугарду?

Перрин кивнул.

– Пожалуй, это разумное решение. Наверно, нам стоит последовать его примеру. Что за новые люди у нас? Еще наемники?

– Да.

– За последние недели к нам присоединилось пять тысяч человек, – задумалась Фэйли. – А то и больше. Даже странно, в такой-то глуши.

Бордовый костюм для верховой езды, волосы цвета воронова крыла, волевое лицо, раскосые глаза, примечательный салдэйский нос… Она была так красива! Перрин обожал ее и возносил хвалу Свету, что она вернулась, но почему же рядом с ней он чувствует такую неловкость?

– Тебя что-то тревожит, муж мой, – заметила Фэйли.

Можно подумать, Фэйли умела читать запахи – настолько хорошо она понимала Перрина. За женщинами такое водится. С Берелейн, к примеру, та же история.

– У нас собралось слишком много людей, – хмыкнул он. – Пора бы их разогнать.

– Подозреваю, они сумеют найти обратный путь к лагерю.

– Зачем? Я прикажу, и они уйдут.

– Муж мой, разве можно отдавать приказы самому Узору? – Она оглянулась на людскую колонну, выходившую на дорогу.

– О чем ты… – Перрин осекся, поняв, о чем она говорит. – Думаешь, дело во мне? В том, что я – та’верен?

– Стоит остановиться, и к тебе примыкают новые последователи, – сказала Фэйли. – Несмотря на потери в бою с айильцами, мы вышли из Малдена с армией куда более сильной, чем в начале пути. Посмотри, сколько бывших гай’шайн берут у Тэма уроки владения оружием. Разве ты не находишь это необычным?

– Этих людей долго держали под гнетом, – ответил Перрин. – Они не хотят, чтобы это повторилось.

– И поэтому бондарь берет в руки меч и обнаруживает у себя талант к фехтованию. Каменщик, даже не думавший сражаться против Шайдо, теперь учится владеть боевым посохом. К нам толпами валят наемники и бывшие дружинники.

– Это совпадение.

– Совпадение? – развеселилась Фэйли. – Даже если армию возглавляет та’верен?

Она была права, и Перрин умолк. От Фэйли пахло удовлетворением человека, одержавшего верх в споре, хотя Перрин, в отличие от нее, считал, что это был вовсе не спор, а обычная беседа. И еще Фэйли сердилась, что он не повысил голос.

– Все это закончится через пару дней, Фэйли, – пообещал он. – Как только Аша’маны откроют переходные врата, я отправлю людей по родным местам. Я не собираю армию. Просто помогаю беженцам попасть домой. – Меньше всего Перрину нужны были новые подданные, которые станут отбивать поклоны, расшаркиваться и называть его «милорд».

– Посмотрим, – заметила Фэйли.

– Фэйли… – Перрин вздохнул и понизил голос. – Давай трезво смотреть на вещи. Зачем называть скобу шарниром, а гвоздь подковой? Это бессмысленно. Я же говорил тебе, что вождь из меня никудышный. Более того, я на деле подтвердил, что людьми командовать не могу.

– Я с тобой не согласна.

Перрин стиснул в кармане кованую головоломку. На протяжении недель после малденских событий они не раз это обсуждали, но Фэйли попросту отказывалась слушать его доводы.

– Когда ты пропала, Фэйли, в лагере воцарился страшный беспорядок! – признался Перрин. – Я же рассказывал, как Девы и Арганда едва не поубивали друг друга. А что касается Айрама, то Масима охмурил его прямо у меня под носом. Айз Седай затеяли какие-то непонятные игры, а двуреченцы… Ты же видишь, с каким стыдом они смотрят на меня?

После этих слов в запахе Фэйли появились колючки гнева, и она немедленно повернулась к Берелейн.

– Она не виновата, – сказал Перрин. – Подумай я об этом раньше, пресек бы эти слухи еще в зародыше. Но не сподобился и теперь пожинаю плоды своего скудоумия. О Свет! Чего стоит человек, если даже соседи нелестно думают о нем? Никакой я не лорд, Фэйли, и прекрасно это доказал. Вот, собственно, и все.

– Странно, – сказала она. – Но я расспрашивала других, и они рассказывают иную историю. Говорят, ты привел Арганду в чувство и погасил вспышки враждебности в лагере. И еще союз с шончан: чем больше я узнаю о нем, тем сильнее впечатляюсь. Во времена великой неопределенности ты действовал решительно, объединил усилия остальных и, взяв Малден, добился невозможного. Что это, если не деяния настоящего вождя?

– Фэйли… – Перрин едва сдержал свирепый рык. Ну почему, почему она не слушает? Когда Фэйли держали в плену, Перрин не думал ни о чем, только о том, как бы ее вызволить. Больше ни о чем! Для него не имело значения, кто еще нуждается в его помощи или какие ему отданы приказы. Начнись Тармон Гай’дон, и Перрин продолжил бы искать Фэйли, даже не обратив внимания на Последнюю битву.

Теперь он понимал, насколько опасны были его поступки. Беда в том, что Перрин ни разу не пожалел о содеянном, ни на мгновение, и в следующий раз поведет себя точно так же. Для лидера это недопустимо.

Прежде всего, нельзя было позволять, чтобы над войском подняли знамя с волчьей головой. Теперь, когда Перрин выполнил поручения Ранда, а Фэйли вернулась, пора забыть про эти глупости. Он кузнец, и пусть Фэйли наряжает его в любые одежды, пусть его величают любыми титулами, но, сколько ни разрисовывай скобель, сколько ни давай ему новых названий, он не превратится в подкову. Не превратится, и все тут.

Повернувшись к голове колонны, Перрин увидел впереди нее Джори Конгара. В руках у того было знамя с изображением красной волчьей головы, гордо реявшее на древке, превосходившем длиной кавалерийское копье. Перрин хотел было крикнуть Конгару, чтобы тот опустил это окаянное знамя, но тут вдруг заговорила Фэйли.

– Знаешь, – с какой-то отстраненностью произнесла она, – последнее время я много об этом размышляю и, как ни странно, пришла к выводу, что мое пленение – именно то, что нам было нужно. Нам обоим.

То есть? Перрин взглянул на девушку. Судя по запаху, она глубоко задумалась. И произнесла эти слова ничуть не кривя душой. Фэйли действительно так считала.

– Теперь же, – сказала она, – нам надо поговорить о…

– Смотри, вон айильцы, – перебил ее Перрин – быть может, чуть резче, чем намеревался, – и указал вдаль. – Разведчики возвращаются.

Фэйли взглянула туда, куда он показал, но, конечно же, ничего не увидела. Хотя она – одна из немногих – знала о необычайной остроте зрения Перрина.

Когда другие разглядели возле дороги три фигуры в кадин’сор, люди зашумели. Это были высланные Перрином вперед на разведку Девы Копья. Две из них поспешили к Хранительницам Мудрости, а третья размашистым шагом подошла к Перрину.

– Мы нашли кое-что неподалеку от дороги, Перрин Айбара, – заявила женщина. Пахло от нее беспокойством. Это был дурной знак. – И ты захочешь на это взглянуть.

Зашелестел входной клапан палатки. Очнувшись, Галад скривился от острого жжения в боку – куда его неоднократно пинали сапогами, – гармонично дополнявшего тупую боль в левой руке, плече и бедре – куда его ранил Валда. Что до невыносимой пульсации в голове, она была настолько сильна, что едва не затмевала другие ощущения.

Он со стоном перекатился на спину. Вокруг было темно, но в небе сверкали булавочные головки света. Звезды? Давно уже он не видел звезд в этом хмаристом небе.

Нет… С этими звездами что-то не так. Голова раскалывалась от боли. Галад моргнул, и по щекам скатились слезинки. Эти казавшиеся тусклыми и невероятно далекими звезды никак не желали складываться в знакомые созвездия. Неужели Асунава отвез его туда, где даже звезды выглядят иначе?

В голове прояснялось, и вскоре Галад начал различать, что его окружает, и понял, что лежит в палатке из парусины достаточно толстой, чтобы днем здесь было темно, как ночью. Огоньки над головой были вовсе не звездами, а светом дня, проникавшим через крохотные дырочки там, где ткань совершенно протерлась.

Галад по-прежнему был обнажен. Осторожно потрогав лицо, он нащупал корку запекшейся крови, вытекшей из длинного пореза на лбу. Надо бы промыть рану, да побыстрее, пока не началось заражение. Он лежал на спине, делая опасливые вдохи и выдохи: хапни лишку воздуха, и тут же зайдется расшибленный бок.

Галад не боялся ни боли, ни смерти. Все его решения были правильны и верны. Жаль, конечно, что ему пришлось оставить во главе Детей Света Вопрошающих, ведь они пляшут под дудку шончан. Но раз уж Галад угодил прямиком в лапы Асунавы, то других вариантов не было.

Размышляя о предавших его разведчиках, он не испытывал гнева по отношению к ним. Среди Детей Света Вопрошающие обладали законной властью, и, вне всяких сомнений, их ложь была весьма убедительной. Нет, Галад гневался на Асунаву, замаравшего истину ложью. Он, конечно, не один такой на белом свете, но разве Чада не должны отличаться от остальных?

Вскоре за ним явятся Вопрошающие, и на их крюках, под их ножами Галад заплатит настоящую цену за спасение своих солдат. Цену, о которой он знал, когда принимал это решение. По-своему он победил, поскольку сделал так, что ситуация сложилась наилучшим образом.

Чтобы закрепить эту победу, на допросе Галад обязан будет говорить только правду. И отрицать, что он приспешник Темного, пока не испустит последний вздох. Это будет непросто, но так надо.

Он заставил себя сесть, готовый к приступу тошноты и головокружения. Совладав с ним, пошарил в темноте. Ноги оказались скованы, а цепь пристегнута к железному костылю, вбитому глубоко в землю сквозь шершавый парусиновый пол.

На всякий случай Галад попробовал вытащить костыль. Потянул так сильно, что мускулы едва не надорвались, а сам он чуть не потерял сознание. Придя в себя, Галад отполз к стене палатки. Оковы позволили ему добраться до входа. Он взял одну из матерчатых тесемок, которыми подвязывают поднятый клапан, поплевал на нее и принялся методично стирать с лица кровь и застарелую грязь.

Это умывание одарило его целью, заставило двигаться и помогло не думать о боли. Галад осторожно соскреб с носа и щеки запекшуюся кровь. Было трудно, потому что во рту у него пересохло. Он прикусил язык, чтобы началось слюноотделение. Завязка оказалась не парусиновая, а из материи помягче. От нее пахло пылью.

Галад плюнул на чистый участок тесемки, после чего втер слюну в ткань. Рана на голове, грязь на щеках… Вопрошающие сочтут это свидетельством поражения. От грязи надо избавиться. Галад пойдет под пытку с чистым лицом.

Снаружи раздались крики. Солдаты готовились снимать лагерь. Может, это задержит Вопрошающих? Вряд ли. Сборы, пожалуй, займут несколько часов. Галад продолжил умываться. Когда на первой завязке не осталось чистого места, он взял вторую. Эти ритмичные движения стали для него чем-то вроде медитативного ритуала. Головная боль отступила, да и остальные раны почти перестали напоминать о себе.

Нет, он не сбежит. Во-первых, это трудноосуществимо, а во-вторых, побег аннулирует сделку с Асунавой. Зато он предстанет перед врагами, не потеряв достоинства.

Закончив приводить себя в порядок, Галад услышал рядом с палаткой голоса. За ним пришли. Галад потихоньку отполз на прежнее место, где, невзирая на боль, набрал полную грудь воздуха, встал на колени, оперся левой рукой на верхушку железного костыля, оттолкнулся и поднялся на ноги.

Его зашатало, но Галад поймал равновесие и вытянулся во весь рост. Разве это боль? Пустяки, есть насекомые, что больней кусали. Галад встал, как подобает воину – спина прямая, ноги на ширине плеч, руки перед собой, запястья скрещены, – и устремил взгляд на входной клапан палатки. Человек – это не плащ, не униформа, не меч и не геральдика. Человек – это то, как он держится, как себя ведет.

Клапан шелохнулся, затем с шорохом поднялся, и в глаза ударил ослепительный свет, но Галад не зажмурился. Даже не поморщился.

Он увидел черные силуэты на фоне затянутого облаками неба. Люди не спешили входить. Должно быть, оторопели, увидев, что Галад встречает их стоя.

– О Свет! – воскликнул один. Как ни странно, его голос казался знакомым. – Дамодред, неужели вы пришли в себя?

– Тром? – хрипло спросил Галад.

В палатку хлынули люди. Когда глаза привыкли к свету, Галад различил коренастую фигуру Трома, а рядом с ним – Борнхальда и Байара. Тром возился со связкой ключей.

– Стойте! – сказал Галад. – Борнхальд, у тебя кровь на плаще! Разве я приказывал спасать меня? Нет, я велел не делать этого!

– Твои люди не ослушались приказа, Дамодред, – раздался новый голос.

Подняв глаза, Галад увидел, что в палатку входят еще трое: рослый бородач Бераб Голевер, одноухий Алаабар Гарнеш, на чью лысину легла тень, а с ними Галадов земляк Брандель Вордариан, белокурый гигант-андорец. Все трое – лорды-капитаны, и все трое совсем недавно сопровождали Асунаву.

– Что происходит? – осведомился Галад.

Гарнеш развязал мешок и вытряхнул на пол перед Галадом нечто, похожее на переросшую луковицу.

То была голова Асунавы.

Все трое, обнажив мечи, опустились перед Галадом на одно колено. Острия клинков пронзили парусиновый пол. Тром отомкнул ножные кандалы.

– Понятно, – сказал Галад. – Вы обратили мечи против своих братьев.

– Ну а что, по-твоему, было делать? – Брандель, не вставая, взглянул на него, и Галад покачал головой:

– Не знаю. Может, вы и правы. Это ваш выбор, и не мне вас винить. Допускаю, что иных вариантов у вас не было. Но почему вы передумали?

– Меньше чем за полгода мы потеряли двоих лордов капитан-командоров, – хрипло и сердитым тоном произнес Гарнеш. – Цитадель Света превратилась в игровую площадку для шончан. Мир погрузился в хаос.

– И при этом, – подхватил Голевер, – Асунава привел нас в такую даль на смертный бой с нашими братьями. Разве это правильно, Дамодред? Все мы видели, как ты держался перед Асунавой, как ты и только ты помешал нам перебить друг друга. И мы слышали, как верховный инквизитор назвал приспешником Тьмы человека, который, как нам всем известно, – человек чести. Скажи, разве могли мы не восстать против него?

Галад понимающе кивнул:

– Вы признаете меня лордом капитан-командором?

Все трое склонили головы.

– Все лорды-капитаны поддерживают тебя, – сказал Голевер. – Хотя пришлось перебить треть из тех, кто носит эмблему красного посоха Руки Света. Некоторые присоединились к нам, другие попробовали удрать. Амадицийцы не вмешивались. Многие предпочли не возвращаться к шончан и примкнули к нашим рядам. Остальных амадицийцев, а также Вопрошающих, которые пытались сбежать, держат под стражей.

– Освободите тех, кто хочет уйти, – произнес Галад. – Пусть возвращаются к своим семьям и хозяевам. К тому времени, как они доберутся до шончан, нас уже и след простынет.

Мужчины кивнули.

– Я принимаю вашу клятву верности, – продолжил Галад. – Соберите остальных лордов-капитанов и принесите мне отчеты по провианту. Снимайте лагерь. Мы выступаем к Андору.

Никто не спросил, нужен ли ему отдых, хотя вид у Трома был озабоченный. Галад принял белое одеяние, поданное кем-то из Детей Света, и опустился на второпях принесенный стул, после чего искусный врачеватель – чадо Кандейяр – занялся осмотром его ран.

Галаду казалось, что он недостаточно силен и мудр, чтобы носить титул лорда капитан-командора. Однако свое решение Чада Света уже приняли.

И да обережет их за это Свет.

Глава 3

Гнев Амерлин

Эгвейн плыла в кромешном мраке. У нее не было ни тела, ни формы, ни очертаний. Бесконечную темноту заполняли всеобщие мысли, грезы, заботы, надежды и чаяния.

Здесь, между мирами сна и бодрствования, тьму испещряли тысячи тысяч отчетливых огоньков, и каждый светил пронзительнее и ярче любой небесной звезды. Это были сны, и Эгвейн могла заглянуть в них, но не стала. Те сны, что она хотела увидеть, охранялись, а почти все другие оставались для нее загадкой.

Хотя был один сон, куда она страстно желала скользнуть… Но сдерживала себя. Ее чувства к Гавину были по-прежнему сильны, но Эгвейн уже не знала, как к нему относиться. И если заблудиться в его снах, то это ничему не поможет.

Эгвейн повернулась кругом, окидывая взором окружающее ее пространство. В последнее время она стала приходить сюда, чтобы поплавать и подумать. Человеческие сновидения – некоторые из того мира, к которому принадлежала она, другие же из отбрасываемых им теней – служили напоминанием, зачем она продолжает борьбу. Нельзя забывать, что за стенами Белой Башни раскинулся целый мир, и смысл жизни Айз Седай – служить этому миру.

Шло время. Эгвейн купалась в свете сновидений. Наконец усилием воли она сдвинулась с места и отыскала сон, который был ей знаком, хотя сама не поняла, как это получилось. Сон подплыл к ней и заполнил собой все поле зрения.

Прильнув к этому сну своим сознанием, Эгвейн отправила в него мысль: «Найнив! Хватит уже сторониться меня. У нас хватает дел. К тому же для тебя есть новости. Через две ночи встретимся в зале Совета Башни. Если не придешь, я буду вынуждена принять меры. Твои проволочки угрожают всем нам».

Казалось, сон содрогнулся; Эгвейн отпрянула, и он исчез. С Илэйн она уже поговорила. Эти двое вконец распоясались; им обеим пора вручить шали по-настоящему – как и положено, с принесением соответствующих клятв.

Кроме того, Эгвейн нуждалась в сведениях, которые имелись у Найнив. Хотелось бы верить, что угрозы вкупе с обещанием новостей приведут ее в зал Совета Башни. А новости и впрямь были важные. Белая Башня наконец-то стала едина, Престолу Амерлин ничто не грозит, Элайду пленили шончан.

Вокруг Эгвейн вспыхивали и проносились мимо крохотные, с булавочную головку, огоньки сновидений. Она подумала, не связаться ли с Хранительницами Мудрости, но решила этого не делать. Как же с ними разобраться? Для начала надо устроить так, чтобы Хранительницы Мудрости не поняли, что с ними «разбираются». План Эгвейн еще не обрел законченных очертаний.

Она позволила себе скользнуть обратно в свое тело, довольная тем, что проведет остаток ночи в обществе собственных сновидений. Здесь она уже не могла, да и не хотела удерживаться от мыслей о Гавине. Ступив к себе в сон, Эгвейн оказалась в его объятиях. Оба стояли в комнатке с каменными стенами, формой напоминавшей кабинет Эгвейн в Башне, а убранством – общий зал в гостинице ее отца. Гавин был в добротной одежде из двуреченской шерсти; меча у него не было. Простая жизнь… К ней Эгвейн никогда уже не вернется, но может видеть ее во сне…

Все содрогнулось. Комната, сотканная из прошлого и настоящего, как будто раскололась и, разлетевшись вдребезги, обратилась в клубящийся дым. Охнув, Эгвейн попятилась, когда Гавин рассыпался, словно был слеплен из песка. Все вокруг превратилось в пыль, а вдалеке на фоне смоляного неба выросли тринадцать черных башен.

С грохотом рухнула одна, за ней обрушилась вторая, а остальные становились все выше и выше. Упали еще несколько башен, и дрогнула земля. Очередная башня треснула, покачнулась и стала оседать, едва не развалившись совершенно, – но как-то устояла, и оказалось, что теперь она выросла выше всех прочих.

После землетрясения уцелело шесть башен. Их неясные очертания вырисовывались над Эгвейн, упавшей на мягкую землю, которую устилали иссохшие листья. Видение изменилось. Теперь Эгвейн смотрела вниз, на гнездо, полное недавно оперившихся орлят, истошно призывавших орлицу. Один из орлят… как бы сказать… извернулся, и оказалось, что это вовсе не орленок, а змей. Он начал пожирать птенцов одного за другим, заглатывая их целиком, а орлята лишь смотрели в небо, делая вид, что этот прожорливый змей – их сородич.

Видение изменилось вновь. Теперь Эгвейн стояла перед погруженным во тьму холмом, на вершине которого находилась огромная сфера из чистейшего хрусталя, мерцавшая в свете двадцати трех гигантских звезд. В сфере зияли трещины, и она была стянута веревками.

На холм, держа в руках топор лесоруба, взошел Ранд. Взвесил топор в руке, размахнулся и принялся рассекать веревки, одну за другой. Когда он разрубил последнюю, прекрасный шар начал разваливаться на части, и Ранд покачал головой, а у Эгвейн перехватило дух.

Она проснулась и села в постели – в Белой Башне, в своих покоях. В спальне было почти пусто: Эгвейн велела убрать отсюда вещи Элайды, но еще не обставила комнату новой мебелью. Здесь оставалось лишь несколько предметов: умывальник, коричневый ковер плотной вязки и кровать с балдахином. Сквозь щели в закрытых ставнях в комнату заглядывал рассвет.

Эгвейн отдышалась. Сны нечасто расстраивали ее так, как этот.

Успокоившись, девушка потянулась к лежавшему на краю постели блокноту в кожаном переплете, куда Эгвейн записывала сновидения. Второй сон из сегодняшней троицы казался ей предельно ясным. Эгвейн попросту чувствовала, как интерпретировать его смысл: она умела иной раз толковать сны. Змей – это одна из Отрекшихся, что затаилась в Белой Башне и притворяется Айз Седай. Эгвейн всегда подозревала, что так и есть, да и Верин была того же мнения.

Месана по-прежнему оставалась в Белой Башне. Но каким образом ей удается прикидываться Айз Седай? Все сестры принесли клятвы заново. Очевидно, Месана сумела воспротивиться силе Клятвенного жезла. Записывая сон во всех подробностях, Эгвейн размышляла о башнях – нависших над ней, грозивших раздавить ее – и отчасти понимала смысл и этого видения.

Месану надо найти и остановить. Если Эгвейн этого не сделает, произойдет нечто ужасное. Вероятно, падет Белая Башня, и Темный, возможно, одержит победу. В отличие от Предсказаний, сны показывают не то, что случится в будущем, а то, что только может случиться.

«О Свет! – подумала Эгвейн, дописывая последние строки. – Как будто мало мне было забот».

Встав с постели, она хотела было позвать служанок, но ее остановил стук в дверь. Охваченная любопытством, она прошла по плотному ковру – в одной лишь ночной рубашке – и, чуть приоткрыв дверь, выглянула в переднюю. Там стояла Сильвиана: квадратное лицо, красные одежды, волосы, по обыкновению, собраны в пучок на затылке, на плечах красный палантин хранительницы летописей.

– Прости, что разбудила тебя, мать, – взволнованно сказала женщина.

– Я уже не спала, – ответила Эгвейн. – Что такое? Что случилось?

– Он уже здесь, мать. В Белой Башне.

– Кто?

– Дракон Возрожденный. И он хочет тебя видеть.

– Уху-то сварили, да из одних голов, – говорила Суан, решительно шагая по коридорам Белой Башни. – Как вышло, что он незамеченным пробрался через весь город?

Верховный капитан Чубейн вздрогнул и поморщился.

«Поделом тебе», – подумала Суан. Этот мужчина с иссиня-черными волосами, облаченный, как и положено гвардейцу Башни, в кольчужную броню и форменный белый плащ-табар, украшенный эмблемой Пламени Тар Валона, шагал рядом, держась за рукоять меча. Поговаривали, что теперь, принимая во внимание присутствие Брина в Тар Валоне, Чубейн лишится своего поста, но Эгвейн последовала совету Суан и не стала его смещать. Тем более что Брин не хотел становиться верховным капитаном, и вдобавок он будет нужен в Последней битве в качестве командующего войсками.

Сейчас, однако, здесь не было ни Брина, ни его солдат: разместить пятидесятитысячную армию и обеспечить ее провиантом оказалось почти невозможно. Суан послала ему весточку и чувствовала, как он приближается. Брин, конечно, чурбан неотесанный, но Суан предпочла бы сейчас иметь этого решительного и невозмутимого человека под рукой. Дракон Возрожденный? Не где-то, а в самом Тар Валоне?

– Да, Суан, он далеко зашел, но удивляться тут нечему, – заметила Саэрин.

Эта Коричневая сестра, чья кожа имела оливковый оттенок, беседовала с Суан, когда они увидели рысцой бежавшего мимо них побледневшего капитана. У Саэрин были седые виски – что у Айз Седай свидетельствовало о весьма почтенном возрасте, – и шрам на щеке, о происхождении которого Суан так и не допыталась.

– Ежедневно в город прибывают сотни беженцев, – продолжила Саэрин, – и всех, кто хоть как-то изъявляет желание сражаться, отправляют записываться в гвардию Башни. Неудивительно, что ал’Тора никто не остановил.

Чубейн кивнул:

– Он дошел до самых Закатных ворот, и никто его ни о чем не спросил, – сказал верховный капитан. – А там просто… просто сказал, что он – Дракон Возрожденный и что ему надо увидеть Амерлин. Не кричал, не требовал, ничего подобного. Просто сказал и был при этом спокоен, как весенний дождь.

В коридорах Башни было людно, хотя казалось, что женщины по большей части не знают, что им делать, и сновали туда-сюда, будто рыбешки в неводе.

«Хватит, – подумала Суан. – Это он явился в средоточие нашей власти. Это он угодил в невод».

– Что, по-твоему, он задумал? – спросила Саэрин.

– Сгореть мне, если знаю, – ответила Суан. – Наверняка он уже без пяти минут безумец. Быть может, испугался и пришел сдаться.

– Сомневаюсь.

– Я тоже, – пробурчала Суан.

За последние несколько дней она – к немалому своему удивлению – поняла, что Саэрин ей даже нравится. Когда Суан занимала пост Амерлин, заводить подруг было некогда; гораздо важнее было управляться с семью отличающимися своеволием Айя. Саэрин казалась ей занудой и упрямицей. Теперь же, когда время постоянных стычек миновало, Суан стала находить в этих качествах особый шарм.

– Может, он прознал, что Элайда уже не с нами, – предположила она, – и решил, что будет здесь в безопасности, раз на Престоле Амерлин – его старая подруга.

– Твое предположение не сходится с тем, что я читала об этом мальчике, – ответила Саэрин. – В донесениях говорится, что он недоверчив и непредсказуем. Парень норовистый, требовательный, старательно избегающий встреч с Айз Седай.

Суан слышала то же самое, но не видела этого мальчишку уже два года. По правде говоря, в последний раз ал’Тор предстал перед ней самым заурядным овечьим пастухом, а сама Суан носила титул Амерлин. С тех пор почти все сведения о Драконе Возрожденном она получала от глаз-и-ушей Голубой Айя. Чтобы отделить домыслы от истины, требовалось немалое мастерство, но практически все соглядатаи сходились на том, что вздорному, подозрительному и заносчивому ал’Тору нельзя доверять.

«Да испепелит Свет Элайду! – подумала Суан. – Если бы не она, мы бы уже давно взяли его на попечение Айз Седай».

Спустившись по трем спиральным пандусам, они вошли в еще один белостенный коридор, где были расставлены стоячие светильники с зеркальными отражателями и развешаны пышные гобелены. Коридор вел к залу Совета Башни. Где, как не там, Амерлин примет Дракона Возрожденного – если вообще решит его принять. Миновав два поворота, Суан и Саэрин ступили в последний коридор и обмерли.

Плитки, которыми был выложен пол, оказались цвета крови, и они блестели, точно влажные. Так не должно было быть – совсем недавно плитки были белыми и желтыми.

Чубейн охнул и схватился за меч. Саэрин приподняла бровь. Суан совладала с искушением ринуться вперед: места, где Темный прикоснулся к миру, бывают опасны. Не исключено, что Суан провалится сквозь пол или на нее набросятся ожившие гобелены.

Обе Айз Седай развернулись и зашагали в другую сторону. Чубейн, на мгновение замешкавшись, последовал за ними с необычайно напряженным лицом. Оно и понятно: сперва нападение на Башню шончан, а теперь пожаловал и сам Дракон Возрожденный… Две напасти, и обе во время его дозора.

Проходя по коридорам, они встречали других сестер, стекавшихся в том же направлении. Почти все они были в шалях – можно предположить, что из-за последних новостей, но на самом деле многие по-прежнему не доверяли сестрам из других Айя. Еще одна причина помянуть Элайду недобрым словом. Эгвейн из кожи вон лезла, пытаясь воссоединить Башню, но невозможно за месяц починить разорванные сети, если кружево расплетали несколько лет.

Наконец они подошли к залу Совета Башни. В просторной передней собрались десятки сестер, причем все держались своей Айя. Чубейн поспешил с расспросами к караульным гвардейцам, стоявшим возле дверей. Саэрин зашла в зал, предпочитая ждать развития событий в обществе других восседающих. Суан осталась в передней вместе с прочими сестрами.

Все менялось. Эгвейн заменила Шириам новой хранительницей летописей, и выбор в пользу Сильвианы был в высшей степени разумен: отличаясь трезвым – для Красной – умом, эта женщина помогла воссоединить расколотую надвое Башню. Но Суан лелеяла робкую надежду, что изберут ее саму, а не Сильвиану. Теперь же Эгвейн была так занята – и обретала такие способности, – что все меньше и меньше нуждалась в помощи Суан.

Это было не так уж плохо, пусть и выводило Суан из себя.

Знакомые коридоры, запах свежевымытого камня, эхо шагов… Когда Суан была здесь в прошлый раз, она властвовала над этим местом, но теперь ее власть осталась в прошлом.

Нет, она не стремилась вновь занять господствующее положение. Грядет Последняя битва, и Суан не желала тратить время на пререкания сестер из Голубой Айя, вновь занявших свое место в Башне. Ей хотелось сделать то, что она планировала совершить еще вместе с Морейн, то, чему отдала столько лет: вывести Дракона Возрожденного на Последнюю битву.

Благодаря узам она почувствовала, что Брин рядом, прежде чем тот заговорил.

– Ого, какое озабоченное лицо! – сказал он, подойдя сзади, и его голос перекрыл десятки перешептываний.

Суан повернулась к нему. Статный Брин был на удивление спокоен – особенно если учесть, что после того, как его предала Моргейз Траканд, он был втянут в политические игры Айз Седай, а затем поставлен перед фактом, что ему предстоит возглавить войска на передовой Последней битвы. Да, Брин – он такой. Донельзя невозмутимый. Одним своим присутствием он развеял тревоги Суан.

– Я и не думала, что ты сумеешь явиться так быстро, – сказала она. – И у меня вовсе не «озабоченное лицо», Гарет Брин. Я Айз Седай, и в самой моей природе заложено умение контролировать себя и все, что меня окружает.

– Ну да, – согласился Брин, – хотя чем дольше я нахожусь в обществе Айз Седай, тем больше у меня вопросов. Вы и впрямь держите в узде свои чувства? Или же эти чувства всегда остаются неизменными? Если женщина постоянно встревожена, у нее всегда будет один и тот же вид.

Суан прожгла его взглядом:

– Глупец!

Улыбнувшись, Брин обвел взором коридор, полный Айз Седай и Стражей:

– Я уже возвращался в Башню с докладом, когда твой гонец нашел меня. Спасибо.

– Пожалуйста, – угрюмо ответила Суан.

– Не припоминаю, чтобы видел Айз Седай в подобном настроении, – продолжил Брин. – Все так нервничают…

– И не без причины, – отрезала Суан.

Брин взглянул на нее и положил руку ей на плечо, скользнув мозолистыми пальцами по шее:

– Что не так?

С глубоким вздохом она отвернулась и увидела, что наконец-то прибыла Эгвейн. Не переставая говорить с Сильвианой, девушка шагала к залу Совета, а за ней, как всегда, тенью следовал хмурый и сосредоточенный Гавин Траканд – Эгвейн не выказала ему никакой признательности, не связала узами как своего Стража, но и прогонять из Башни не стала. С самого воссоединения Гавин, невзирая на недовольство Эгвейн, еженощно караулил двери, ведущие в ее покои.

По мере приближения этой троицы ко входу в зал Совета сестры расступались – некоторые пропускали ее с почтением, другие с неохотой. Эгвейн поставила Башню на колени, причем изнутри, несмотря на ежедневные побои и такое количество настоя корня вилочника, что едва могла зажечь свечу с помощью Силы. Такая юная… С другой стороны, разве возраст имеет значение для Айз Седай?

– Я всегда считала, что буду на ее месте, – сказала Суан так тихо, чтобы слышал один лишь Брин. – Что буду восседать на этом троне. Что именно я приму его и буду потом направлять.

– Суан, я… – Брин крепче сжал ее плечо.

– Ну-ка, перестань! – прорычала Суан, недовольно взглянув на него. – Я ни о чем не жалею.

Он нахмурился.

– Все это к лучшему, – признала Суан, хотя от собственных слов ее внутренности скрутились в тугой узел. – Да, Элайда вела себя деспотично и глупо, но все-таки хорошо, что она свергла меня. Ведь именно поэтому Эгвейн стала той, кем стала. И она справится лучше, чем я. Смириться с этим непросто – ведь я была не самой плохой Амерлин, однако у меня бы так не получилось. Править не железной рукой, но самим фактом своего существования? Не разделять, но объединять? Нет, такое мне не под силу. Поэтому я и вправду счастлива, что его принимает Эгвейн.

Брин снова улыбнулся и ласково пожал ей плечо.

– Что? – спросила она.

– Я горжусь тобой.

– Ой, ну все, – закатила глаза Суан. – Когда-нибудь я до смерти утону в твоей сентиментальности.

– Даже не пытайся скрыть от меня свое великодушие, Суан Санчей. Я же тебя насквозь вижу.

– Гарет Брин, ты фигляр и шут!

– Тем не менее здесь мы по твоей милости, Суан. И как бы высоко ни забралась эта девица, ступени лестницы выреза́ла именно ты.

– Угу. А потом вручила долото Элайде. – Суан бросила взгляд на Эгвейн. Та стояла в дверном проеме зала Совета Башни. Юная Амерлин обвела глазами собравшихся в передней женщин и кивнула Суан – приветственно, а то и с уважением.

– Сейчас нам нужна она, – сказал Брин, – но в тот момент мы нуждались именно в тебе. Ты не подвела, и Эгвейн знает об этом, как знает и вся Башня.

Такие слова – точно бальзам на душу.

– Ладно… Ты уже его видел?

– Да, – ответил Брин. – Он стоит внизу. За ним следят по меньшей мере сотня Стражей и двадцать шесть сестер – то есть два полных круга. Вне всяких сомнений, он огражден щитом, но мне показалось, что женщины едва сдерживают панику. Никто не осмелился прикоснуться к нему, не говоря уже о том, чтобы его связать.

– Зачем его связывать, если он огражден щитом? Какой у него был вид? Испуганный? Заносчивый? Разгневанный?

– Вовсе нет.

– Ну а какой тогда?

– Если честно, Суан, то у него был вид Айз Седай.

Суан крепко сжала челюсти. Что это, очередная насмешка? Нет, похоже, полководец говорит вполне серьезно. Но что он имел в виду?

Эгвейн прошла в зал Совета. Мгновением позже из дверей выпорхнула послушница в белом платье. За ней последовали двое гвардейцев Чубейна: значит, Эгвейн послала за Драконом. «Спокойно», – приказала себе Суан. За спиной, не снимая руки с ее плеча, стоял Брин.

Наконец Суан заметила какое-то движение в дальнем конце передней. Сестер вокруг нее, по мере того как они обнимали Источник, охватывало сияние, но Суан воздержалась от подобного проявления неуверенности.

Процессия приближалась: высокий мужчина в поношенном коричневом плаще, вокруг – каре Стражей, позади – двадцать шесть Айз Седай. Взору Суан мужчина предстал окруженный ореолом света. Суан обладала даром видеть та’веренов, а ал’Тор был одним из самых сильных та’веренов за всю историю мира.

Стараясь игнорировать это сияние, она рассматривала самого ал’Тора. Как видно, мальчик стал суровым мужчиной. В нем не осталось ни намека на юношескую мягкость или неосознанную сутулость, столь характерную для многих (особенно рослых) молодых людей. Напротив, ал’Тор теперь гордился своим ростом – как и положено мужчине, – и, возвышаясь над остальными, шагал с осознанием собственного достоинства. В бытность свою Амерлин Суан повидала Лжедраконов. Даже удивительно, насколько походил на них этот человек. Словно…

Заглянув ему в глаза, она застыла. Было в этом взгляде что-то неописуемое. Бремя прожитых лет, эпох? Казалось, этот человек смотрит на мир сквозь свет тысячи жизней, собранных воедино. Да, его лицо и впрямь походило на безвозрастное лицо Айз Седай – хотя бы потому, что в глазах у него отражалась вечность.

Дракон Возрожденный поднял правую руку (левую он держал за спиной), и процессия остановилась.

– Позвольте, пожалуйста, – сказал он, делая шаг вперед.

Стражи потрясенно расступились, повинуясь негромкой просьбе Дракона – разве могло быть иначе? – и ал’Тор, покинув каре, подошел к Суан. Она собралась с силами. Дракон был безоружен и огражден щитом. Он не мог причинить ей вреда. Брин, однако, встал рядом с ней и опустил ладонь на эфес меча.

– Спокойно, Гарет Брин, – сказал ал’Тор. – Я не причиню вам зла. Насколько могу судить, ты позволил ей связать себя узами Стража? Занятно. Илэйн будет интересно узнать об этом. А ты, Суан Санчей, изменилась с последней нашей встречи.

– Вращается Колесо, и никто не остается прежним.

– Слова истинной Айз Седай. – Ал’Тор удивил ее мягкой спокойной улыбкой. – Интересно, настанет ли тот миг, когда я привыкну к вашей манере выражаться. Однажды ты закрыла меня собой от вражеской стрелы. Поблагодарил ли я тебя?

– Как помню, я этого не хотела. Так вышло случайно, – сухо произнесла Суан.

– Тем не менее прими мою благодарность. – Он повернулся к дверям, ведущим в зал Совета. – Скажи, что она за Амерлин?

«Меня-то зачем спрашивать?» – подумала Суан. Откуда ему знать, насколько близки Суан и Эгвейн?

– Невероятная, – ответила Суан. – Одна из лучших, несмотря на то что на Престоле она совсем недавно.

– Меньшего я и не ждал, – снова улыбнулся ал’Тор. – Странно… Думаю, мне будет больно ее видеть, хотя эта рана уже совсем зажила. Залечена раз и навсегда, но боль вспоминается до сих пор.

О Свет! Суан ожидала от этого мужчины совсем другого поведения. Считается, что в Белой Башне любой мужчина, способный направлять Силу, теряет присутствие духа – даже будь он сам Дракон Возрожденный. Но ал’Тор, похоже, совсем не волновался.

Суан хотела было ответить, но тут от группы Айз Седай отделилась одна сестра… Тиана?

Женщина достала из рукава сложенное письмо, скрепленное красной печатью, и протянула его Ранду:

– Это для тебя.

В ее голосе слышалось напряжение, а пальцы едва заметно дрожали. Другой не обратил бы внимания на эту дрожь, но от взора Суан признаки волнения Айз Седай укрыться не могли.

– Что это? – Удивленно приподняв бровь, ал’Тор протянул руку и взял письмо.

– Я обещала доставить его, – ответила Тиана. – Стоило бы отказаться, но я и подумать не могла, что ты на самом деле придешь… В смысле… – Она замолкла, плотно сжав губы, а потом отошла и скрылась в толпе.

Не читая, ал’Тор сунул письмо в карман.

– Когда я закончу, постарайся успокоить Эгвейн, – сказал он Суан.

Потом ал’Тор сделал глубокий вдох и уверенно двинулся вперед, не обращая внимания на оторопелых Стражей. Те поспешили следом, но никто не рискнул коснуться его, когда тот шагнул через порог в зал Совета Башни.

Как только Ранд – один, без охраны – ступил в зал, Эгвейн почувствовала, как вздыбились волоски на руках. Айз Седай, толпясь в передней у дверей, делали вид, что происходящее их нисколько не интересует. Сильвиана взглянула на Эгвейн: не стоит ли объявить эту встречу открытой только для членов Совета?

«Нет, – подумала Эгвейн. – Надо, чтобы все видели наше противостояние. О Свет! Похоже, к этому я не готова».

Но ничего не поделаешь. Девушка собралась с духом, повторяя про себя слова, что крутились в голове с самого утра. Это не Ранд ал’Тор, знакомый ей с детства. Не тот мужчина, за которого она когда-то хотела выйти замуж. С Рандом ал’Тором она могла бы обойтись снисходительно.

Нет. Перед ней стоял Дракон Возрожденный, и снисходительность к нему способна уничтожить весь мир. Самый опасный мужчина, опаснее любого, кто являлся в этот мир. Высокий, в простой одежде, но держится крайне уверенно. В прошлом Эгвейн в нем такой самоуверенности не замечала.

Стражи остались возле дверей, а Ранд направился прямиком в центр зала и остановился посреди выложенной на полу эмблемы Пламени, которую окружали восседающие в своих креслах члены Совета Башни.

– Эгвейн, – уважительно кивнул он, и его голос эхом раскатился по залу. – Как вижу, ты сделала свое дело. Палантин Амерлин тебе к лицу.

Словно противореча последним дошедшим до Эгвейн слухам о Ранде, он был на удивление спокоен. «Быть может, это спокойствие преступника, наконец-то явившегося с повинной?» – подумала Эгвейн.

Так кто он для нее? Преступник? Да, многие его поступки походили на преступления: он разрушал и убивал, он применял силу и завоевывал. Когда в последний раз Эгвейн была рядом с Рандом, они путешествовали по Айильской пустыне. В те месяцы он очерствел и закалил характер, и она видела в нем эту твердость, но теперь в Ранде появилось что-то новое, глубокое и загадочное.

Подавшись вперед на Престоле Амерлин, Эгвейн услышала свой голос:

– Что с тобой случилось?

– Меня разбили вдребезги, – ответил Ранд, держа руки за спиной. – А потом, как ни странно, собрали и выковали заново. Еще немного, и он одолел бы меня, Эгвейн. Но Кадсуане помогла все исправить, хотя сделала это случайно. Как бы то ни было, подозреваю, что мне придется отменить решение о ее изгнании.

Теперь он говорил иначе, формальными фразами, которых Эгвейн прежде от него не слышала. Будь на его месте кто-то другой, она решила бы, что имеет дело с человеком образованным и культурным, но Ранд не получил такого воспитания. Может, его натаскали умелые наставники? Так быстро?

– Зачем ты явился к Престолу Амерлин? – спросила она. – Подать прошение или препоручить себя руководству Белой Башни?

Ранд изучающе смотрел на нее, по-прежнему держа руки за спиной. В зал тихонько, одна за другой, проскользнули тринадцать сестер, окруженных сиянием саидар – они удерживали его щит.

Похоже, Ранда это не беспокоило. Он разглядывал зал Совета, рассматривал восседающих. Его взгляд задержался на креслах Красных, два из которых пустовали: Певара и Джавиндра еще не вернулись из своего таинственного путешествия. Присутствовала лишь Барасин, недавно избранная на замену Духаре, и она с честью выдержала взгляд Ранда.

– Раньше я ненавидел тебя, – сказал Ранд, вновь повернувшись к Эгвейн. – Но за последние месяцы я испытал столько переживаний! С того самого момента, как Морейн появилась в Двуречье, я, по-моему, только и делаю, что стараюсь не угодить в силки Айз Седай. И все-таки не сумел избежать другой паутины, невидимой и куда более опасной.

Теперь я спрашиваю себя: стоило ли так стараться? Я не слушал тебя, опасаясь, что попаду под твое влияние, – и не из-за стремления к независимости, но из боязни оказаться ненужным. Из страха, что мои деяния будут приписаны тебе. – Он помолчал. – Зря я отказался от удобной возможности свалить вину за свои злодеяния на кого-то другого.

Эгвейн нахмурилась. Неужели Дракон Возрожденный явился в Белую Башню ради философского пустословия? Быть может, он действительно сошел с ума?

– Ранд, – сказала она, смягчив тон, – я велю сестрам проверить, все ли… все ли с тобой в порядке. Прошу, отнесись к этому с пониманием.

Выяснив, в каком он состоянии, Айз Седай решат, как с ним быть. Конечно, для исполнения пророчеств Дракону Возрожденному необходима свобода, но разве можно взять и просто отпустить его на все четыре стороны – теперь, когда он в Белой Башне?

– Поверь, Эгвейн, я все понимаю, – улыбнулся Ранд. – Жаль отказывать, но у меня слишком мало времени и слишком много дел. Из-за меня одни гибнут от голода, другие живут в ужасе перед тем, что я сотворил, а мой друг едет умирать – в одиночку, без союзников.

– Ранд, – сказала Эгвейн, – мы должны убедиться, что с тобой все нормально.

Он понимающе кивнул:

– Именно об этом я и сожалею. Не хотелось приходить в цитадель твоей власти – власти, полученной тобою столь искусно, – только ради того, чтобы бросить вызов. Но ничего не поделаешь. Ты должна узнать о моих планах и подготовиться к тому, что будет.

В прошлый раз, пытаясь запечатать Скважину, я вынужден был обойтись без помощи женщин. Поэтому – но не только поэтому – последствия оказались катастрофическими, хотя не исключаю, что женщины поступили мудро, отказав мне в своей силе. Что ж, виноваты все, и виноваты в равной мере, но я не повторю этих ошибок. Убежден, что саидин и саидар надо использовать вместе, хотя полной уверенности у меня пока нет.

Эгвейн подалась вперед, пристально глядя ему в глаза, но не замечала признаков безумия. Она знала эти глаза. И знала Ранда.

«О Свет! – подумала она. – Я ошибаюсь. Вижу в нем только Дракона Возрожденного. Но мы здесь не без причины – что я, что он. Я должна увидеть в нем Ранда, ведь Ранду можно доверять, а Дракон Возрожденный вызывает страх и благоговейный трепет».

– Кто ты? – вырвался у нее почти неслышный шепот, но Ранд услышал ее:

– Нас двое, Эгвейн. Я помню его. Помню Льюса Тэрина. Вижу каждое беспросветное мгновение его жизни. Вижу как во сне, но четко и ясно, ведь этот сон – мой. Он часть моего существа.

Слова безумца, но сказаны самым невозмутимым тоном. Глядя на него, Эгвейн вспоминала юношу по имени Ранд ал’Тор. Честного и искреннего. Не такого торжественно-серьезного, как Перрин, но и не такого сумасбродного, как Мэт. Вспоминала надежного бесхитростного парня. Такому мужчине можно доверить что угодно.

Даже судьбу мира.

– Через месяц, – сказал Ранд, – я отправлюсь к Шайол Гул, к узилищу Темного, чтобы сломать последние печати, и мне не обойтись без твоей помощи.

Сломать печати? Эгвейн припомнила свой сон: Ранд рубит веревки, скрепляющие хрустальный шар.

– Не надо, Ранд, – произнесла она.

– Мне понадобится помощь каждой из вас, – продолжил он. – Надеюсь, во имя Света, что на этот раз вы не откажете мне в поддержке. В день перед выходом к Шайол Гул нам надо будет встретиться. И тогда… Вот тогда и обсудим мои условия.

– Условия? – переспросила Эгвейн.

– Со временем ты все узнаешь. – Он развернулся, собираясь уйти.

– Ранд ал’Тор! – сказала она, поднявшись на ноги. – Не смей поворачиваться спиной к Престолу Амерлин!

Он замер, после чего повернулся и снова взглянул на Эгвейн.

– Нельзя ломать печати! – заявила она. – Что, если Темный вырвется на волю?

– Это неизбежный риск. Необходимо расчистить мусор и опять полностью открыть Скважину, прежде чем запечатывать ее вновь.

– Все это надо обсудить, – сказала она. – И составить план.

– Для этого я и пришел. Чтобы ты все спланировала.

Он что, потешается над ней? О Свет! Разгневанная Эгвейн уселась на прежнее место. Упрямец, весь в отца!

– Ранд, нам надо поговорить. И не только об этом. И не в последнюю очередь – о сестрах, которых твои люди связали с собой узами.

– Поговорим при следующей встрече.

Эгвейн бросила на него мрачный взгляд.

– И раз уж на то пошло… – Ранд едва заметно поклонился ей. Вернее, просто кивнул. – Эгвейн ал’Вир, Блюстительница печатей, Пламя Тар Валона, дозволено ли мне удалиться?

Такая демонстративная вежливость… Неужто издевается? И ведь не понять.

Эгвейн посмотрела ему в глаза. «Не вынуждай меня делать то, о чем я пожалею», – казалось, говорил его взгляд.

Сумеет ли она заточить Дракона в Белой Башне? Особенно после того, как сама заявила Элайде, что ему необходима свобода?

– Я не позволю тебе сломать печати, – сказала она. – Это безумие.

– Если так, встретимся с тобой в месте, известном под названием Поле Меррилор. Это на севере. Все обсудим, а потом я отправлюсь к Шайол Гул. Не хочу перечить тебе, Эгвейн, но мне действительно пора.

Они продолжали смотреть друг другу в глаза. Все присутствующие будто затаили дыхание. В зале Совета было так тихо, что Эгвейн слышала, как под налетающим ветерком дребезжат стекла окна-розетки.

– Хорошо, Ранд, – промолвила Эгвейн, – но мы еще не закончили.

– Бесконечность не имеет конца, Эгвейн, – ответил он, потом кивнул ей, повернулся и зашагал прочь из зала. О Свет! У него же левая рука изувечена! Как случилось, что он лишился кисти?

Пропуская его, сестры и Стражи неохотно расступились. Эгвейн приложила ладонь к закружившейся вдруг голове.

– О Свет! – воскликнула Сильвиана. – Объясни, мать, как ты сумела хоть о чем-то думать во время этой встречи?

– Что? – Эгвейн обвела взглядом восседающих. Многие из них заметно обмякли.

– Что-то схватило меня за сердце. – Барасин поднесла руку к груди. – Сжало так крепко, что я слова вымолвить не смела.

– А я хотела кое-что сказать, – подхватила Юкири, – да язык не послушался.

– Та’верен, – объяснила Саэрин, – но такое сильное воздействие… Казалось, он вот-вот раздавит мне внутренности.

– Как ты сумела противостоять ему, мать? – спросила Сильвиана.

Эгвейн нахмурила брови. Ничего подобного она не почувствовала. Наверное, потому, что видела в нем Ранда.

– Через час состоится заседание Совета Башни, – объявила она. – Надо обсудить слова Дракона Возрожденного. И вот это обсуждение должно быть «запечатано Советом» и оставаться тайной для всех сестер, кроме членов Совета. Кто-нибудь, проследите за ним. Надо удостовериться, что он действительно ушел.

– За ним приглядит Гарет Брин, – отозвался стоявший у дверей Чубейн.

Восседающие поднялись со своих мест, но не без труда: сказывалось недавнее потрясение. Сильвиана наклонилась к Эгвейн:

– Ты права, мать. Нельзя допустить, чтобы он сломал печати. Но что нам делать? Если не желаешь взять его под стражу…

– Сомневаюсь, что это в наших силах, – ответила Эгвейн. – Есть в нем что-то… неодолимое. По-моему, он мог запросто разрушить свой щит.

– В таком случае как ему помешать?

– Нам понадобятся союзники, – ответила Эгвейн и глубоко вздохнула. – Быть может, его сумеют убедить люди, которым он доверяет.

Или же он отступит под давлением достаточно сильного альянса, созданного, дабы остановить Дракона.

И вот теперь крайне необходимо переговорить с Илэйн и Найнив. Это самое главное. И чем скорее, тем лучше.

Глава 4

Стоны Узора

– В чем дело? – спросил Перрин, стараясь не обращать внимания на резкую вонь гниющего мяса. Трупов он не видел, но для него здесь пахло так, словно ими была усыпана вся земля.

Передовой отряд стоял на обочине Джеханнахской дороги. Все смотрели на север, на холмистую равнину, поросшую редкими деревьями. Трава здесь, как и везде, имела желто-бурый оттенок, но чуть дальше от дороги темнела, будто пораженная какой-то болезнью.

– Такое я вижу не впервые, – сказала Сеонид. Склонившись у дороги, миниатюрная белокожая Айз Седай вертела в пальцах листок, сорванный с невысокого куста. На ней было зеленое шерстяное платье тонкой работы, но без вышивки, а из украшений – только кольцо Великого Змея.

Над головой глухо раскатывался гром. За спиной у Сеонид замерли шесть Хранительниц Мудрости: руки сложены на груди, лица непроницаемы. У Перрина даже мысли не возникло сказать Хранительницам Мудрости – или ставшим у них ученицами двум Айз Седай, – чтобы они оставались в лагере. Скорей всего, Перрину еще повезло, что Хранительницы Мудрости взяли с собой и его.

– Да. – Звякнув браслетами, Неварин опустилась на колени и взяла листок у Сеонид. – Однажды в детстве я побывала в Запустении – отец решил, что мне надо это увидеть. Там я и встречала нечто похожее.

Перрину довелось побывать в Запустении лишь однажды, но он тоже узнал эти явственные черные крапинки. Вдалеке на одно из деревьев села рыжая сойка – клюнула ветку, пощипала листья, не нашла ничего интересного и улетела прочь.

Как ни странно, здешние растения выглядели получше тех, что Перрин видел во время перехода. Да, покрытые пятнами, но живые и вполне себе здоровые.

«О Свет! – подумал он, взяв у Неварин листок, от которого пахло разложением. – Что же это за мир такой, где Запустение – не самый худший вариант?»

– Мори, – Неварин кивком указала на стоявшую рядом Деву, – объехала вокруг всего участка. Ближе к середине он еще больше темнеет. Но что в самом центре, рассмотреть не удалось.

Перрин направил Трудягу в поле. Фэйли последовала за ним. В ее запахе не было ни намека на страх, но сопровождавшие Перрина двуреченцы замешкались.

– Лорд Перрин? – окликнул его Вил.

– Вряд ли мне что-то грозит, – отозвался Перрин. – С птицей-то ничего не случилось.

Опасно не само Запустение, а обитающие в нем твари, и, если они каким-то образом продвинулись на юг, об этом надо знать. Айильцы молча двинулись за Перрином, а поскольку рядом с ним была Фэйли, Берелейн не могла не последовать ее примеру. За ней ехали Анноура и Галленне. Хвала Свету, Аллиандре согласилась остаться в лагере и присматривать за беженцами, пока не вернется Перрин.

Кони и без того капризничали, и окрестные виды не улучшили их настроения. Трупный запах был так силен, что Перрин старался дышать только ртом. Земля, как и везде, была влажной – скорей бы солнце выглянуло из-за туч и подсушило эту грязь! – и лошади, не находя надежной опоры для копыт, ступали небыстро. Почти вся луговина поросла травой – клевером и мелким сорняком, – и чем дальше, тем больше встречалось темных пятен. Прошло несколько минут, и бурых растений стало больше, чем желтых или зеленых.

Наконец отряд вышел к небольшой низине меж трех холмов. Перрин остановил Трудягу, остальные собрались вокруг. Здесь была деревня, но довольно необычная на вид: хижины, сложенные из каких-то странных бревен, походивших на толстый тростник, и крытые листьями – громадными, шириной в две мужские ладони.

Вместо нормальной земли – сплошной песок. Неудивительно, что ничего не росло. Соскользнув с коня, Перрин нагнулся, набрал пригоршню песка, пропустил его сквозь пальцы и оглянулся на спутников. От них пахло замешательством.

Он осторожно повел Трудягу вглубь деревни. Отсюда распространялось Запустение, но на тростниковых стенах не было никаких его следов. Девы под руководством Сулин, закрыв лица вуалями, устремились вперед, рассыпавшись по улице, быстро проверили постройки, обменялись несколькими быстрыми жестами и вернулись.

– Никого? – спросила Фэйли.

– Пусто, – подтвердила Сулин, настороженно опуская вуаль. – Ни души.

– Кому пришло в голову строить такую деревню? – задумался Перрин. – Да еще не где-то, а в Гэалдане?

– Ее построили не здесь, – сказала Масури.

Перрин обернулся к стройной Айз Седай.

– Эта деревня не из здешних краев, – повторила она. – Таких бревен я никогда раньше не видела.

– Стоны Узора, – тихо произнесла Берелейн. – Люди умирают по непонятной причине, а мертвецы восстают из могил. В городах исчезают здания и портятся продукты.

Перрин почесал подбородок, вспоминая тот день, когда едва не погиб от собственного топора, который пытался его убить. Если целые деревни исчезают, а потом появляются в других местах, если Запустение распространяется через возникающие в Узоре прорехи… О Свет! Насколько же все плохо?

– Сожгите эту деревню, – распорядился Перрин, разворачиваясь. – С помощью Единой Силы. Постарайтесь выжечь как можно больше пораженных растений. Быть может, нам удастся остановить порчу. Армия встанет лагерем в часе пути отсюда – на сегодня, а то и на завтра, если вам понадобится больше времени.

В кои-то веки ни Хранительницы Мудрости, ни Айз Седай не стали обсуждать приказ. Разве что недовольно фыркнули.

Пойдем поохотимся, брат.

Опять волчий сон. Перрин смутно помнил, как сидел возле тусклого огонька открытой лампы и ждал новостей из странной деревни. Чтобы не уснуть, он пытался читать в свете одинокого дрожащего язычка пламени «Странствия Джейина Далекоходившего» – эту книгу Гаул нашел где-то в Малдене.

Теперь же Перрин лежал на спине посреди огромного поля, чувствовал, как высокая, по пояс, трава, дрожа на ветру, щекочет ему щеки и руки, и смотрел в небо – такое же кипуче-грозовое, как наяву, а то и побеспокойнее.

Глядя на это небо в обрамлении буровато-зеленых стеблей травы и колосьев дикого проса, Перрин буквально чувствовал, как надвигается буря – она словно готовилась сползти с небес и поглотить его.

Ну же, Юный Бык! Пойдем поохотимся!

Это был голос волчицы. Перрин инстинктивно понял, что ее зовут Танцующая-среди-Дубов: щенком она любила резвиться в молодой дубовой роще. С ней были и другие: Шепчущий, Заря, Искра, Вольный… Добрый десяток волков. Они звали его. Некоторые были живы и спали; другие уже умерли, и с Перрином говорили их души.

Волки взывали к нему калейдоскопом ароматов, звуков и образов. Запах оленя, при каждом прыжке оставляющего углубления в земле. Шелест опавших листьев под лапами бегущих волков. Победный рык и охотничий азарт, охвативший всю стаю.

Обращенный к нему зов пробуждал нечто в глубине души Перрина – волка, которого он так старался держать под замком. Но волка надолго не запрешь. Он не потерпит неволи: или сбежит, или умрет. Перрин испытывал жгучее желание вскочить на ноги, радостно ответить на волчий зов, броситься навстречу стае и раствориться в ней. Ведь он Юный Бык, и другие волки ждут не дождутся, когда он к ним присоединится.

– Нет! – Перрин сел и высоко поднял голову. – Я не хочу потерять себя в вашей стае!

Справа в траве сидел Прыгун. Крупный серый волк смотрел на Перрина немигающими золотистыми глазами, и в них отражались вспышки молний. Трава доходила ему до шеи.

Перрин убрал руку от головы. Воздух был густой, влажный, тяжелый, он пах дождем, сухими травами, но сильнее всего – настойчивостью Прыгуна.

Тебя зовут на охоту, Юный Бык.

– Не могу я с вами охотиться, – объяснил Перрин. – Прыгун, мы уже говорили об этом. С вами я теряю свое «я». А в бою меня обуревает ярость. Будто я волк.

Будто? – пришло от Прыгуна. – Юный Бык, ты и есть волк. И еще человек. Пойдем поохотимся.

– Сказал же – не могу! Нельзя, чтобы волк во мне взял верх. Такого я не допущу! – Перрин вспомнил запертого в клетке юношу с золотистыми глазами. Его звали Ноам, и в нем не осталось ничего человеческого. Ноам встретился ему в деревне под названием Джарра.

«О Свет! – подумал Перрин. – Это же совсем рядом». По крайней мере, недалеко от того места, где дремало в реальном мире его тело. Джарра же находилась в Гэалдане. Ну и совпадение! Очень странно.

Рядом с та’вереном совпадений не бывает.

Перрин нахмурился, встал и обвел взглядом окрестности. Кто сказал ему, что в Ноаме не осталось ничего человеческого? Точно, Морейн. И добавила, что такая судьба ждет всякого волчьего брата, если позволить волку полностью поглотить человека.

– Мне надо научиться держать это в узде. Или прогнать волка раз и навсегда, – сказал Перрин. – Времени для компромиссов не осталось, Прыгун.

От волка пахнуло недовольством. Он не раз заявлял, что не одобряет человеческого желания контролировать все на свете.

Пойдем. – Прыгун встал. – Поохотимся.

– Я…

Хоть поучишься, – огорченно настаивал Прыгун. – Не за горами Последняя охота.

В его послании мелькнул образ щенка, впервые убивающего жертву. А еще – совершенно несвойственная волкам тревога за будущее. В преддверии Последней охоты многое изменилось.

Перрин медлил. В прошлую встречу с Прыгуном он потребовал, чтобы тот обучил его управлять волчьим сном. Для молодого волка подобное поведение весьма неуместно – все равно что бросать вызов старшему, – но вот он и дождался ответа. Сегодня Прыгун явился обучать его, но сделает это по-волчьи.

– Прости, – сказал Перрин. – Я поохочусь с тобой, но для меня главное – не потерять себя.

Эти мысли у тебя в голове… – недовольно отвернулся Прыгун. – Почему в них ничего нет?

Его послание сопровождалось образами пустоты: безлунного неба, покинутого логова, бесплодного поля.

Ты Юный Бык и всегда им останешься. Разве можно потерять Юного Быка? Глянь вниз и увидишь его лапы. Кусни добычу, и зубы Юного Быка заберут ее жизнь. Разве можно такое потерять?

– Я говорю не о волке. О человеке.

Все те же пустые слова, снова и снова, – таким было ответное послание Прыгуна.

Перрин полной грудью втянул чересчур влажный воздух, выдохнул и сказал:

– Ну ладно. Пойдем.

В руках у него появились молот и нож.

Ты что, добываешь дичь с помощью копыт? – и новый образ: бык, забыв о своих рогах, напрыгивает на оленя и пытается втоптать его в землю.

– И то правда. – Кинжал и молот сменились длинным луком – двуреченским, отменного качества. Стрелял Перрин похуже Джондина Баррана или Ранда, но с луком и стрелами обращался достаточно умело.

Прыгун ответил образом быка, плюющего в оленя. Перрин с раздраженным рыком послал ему другую картинку – волчья лапа стреляет когтями, поражающими оленя на расстоянии, – но Прыгун, похоже, развеселился еще сильнее. Несмотря на раздражение, Перрин не мог не признать, что стреляющая волчья лапа выглядит довольно глупо.

Прыгун переправил эти образы остальным, и волки весело взвыли, хотя большинству, похоже, понравился бык, топчущий оленя. Издав новый рык, Перрин побежал за Прыгуном в сторону далекого леса – туда, где ждала стая.

Трава как будто становилась гуще. Она цеплялась за ноги, словно спутанный подлесок, и вскоре Прыгун вырвался вперед.

Беги, Юный Бык!

«Стараюсь», – подумал в ответ Перрин.

Не так, как бегал раньше!

Перрин прорывался сквозь цепкую траву. Странное место, удивительный мир, где живут и охотятся волки… Пьянящий, но и опасный. Прыгун не раз предупреждал об этом.

Выкинь опасность из головы. Оставь ее на завтра. – Прыгун был уже у самого леса. – Тревожиться – участь двуногих.

«Не могу же я забыть о своих проблемах!» – мысленно воскликнул Перрин.

Но часто забываешь, – ответил Прыгун.

Действительно… Пожалуй, волк сам не знал, насколько он прав. Перрин вырвался из цепкой травы и встал как вкопанный. Здесь, на проплешине, лежали три железки – те самые, что он ковал в прошлом сне: ком размером с два кулака, расплющенный брусок и тонкий прямоугольник. Последний едва заметно светился красно-желтым, опаляя низкую траву рядом.

Все три куска железа тут же исчезли, хотя от раскаленного прямоугольника осталось выгоревшее пятно. Подняв глаза, Перрин стал высматривать волков. Впереди, в небесах прямо над лесом, разверзлась громадная черная дыра. Трудно было сказать, далеко она или близко: эта дыра довлела надо всем, что видел Перрин, и в то же время казалась недосягаемой.

В ней был Мэт. Он сражался с десятком людей, носивших его лицо, но облаченных по-разному, хотя одежда на каждом была богатой и превосходно сшитой. Размахивая копьем, Мэт не замечал, как со спины к нему подкрадывается темная фигура с окровавленным ножом в руке.

– Мэт! – крикнул Перрин, понимая, что это бессмысленно, ведь сейчас его взору предстало нечто вроде видения будущего. Давненько ему не являлись подобные сновидения. Перрин уж решил, что они перестали ему являться.

Он отвернулся, и в небе открылось еще одно черное отверстие. Перрин увидел почему-то отару овец, бегущих в сторону деревьев. За ними гнались волки, а в лесу овец поджидал какой-то чудовищный, но невидимый зверь. Перрин почувствовал, что и он там, в этом сне. Но за кем он гонится? И с какой целью? С этими волками что-то не так…

Третья черная дыра, теперь сбоку. Фэйли, Грейди, Илайас, Гаул – все шагают к обрыву, а за ними следуют тысячи других.

Видение исчезло. В воздухе вдруг возник Прыгун. Волк приземлился рядом с Перрином, чуть проскользил по траве и остановился. Прыгун не видел тех черных дыр: они предназначались не для его глаз. Вместо этого он бросил презрительный взгляд на выжженную траву и послал Перрину образ его самого – с мутным взором, нечесаными волосами и нестриженой бородой, одетого как придется. Перрин вспомнил, что примерно так он выглядел в первые дни после пленения Фэйли.

Неужто у него был такой неопрятный и дикий вид? О Свет! Выглядит как настоящий оборванец – ни дать ни взять нищий побирушка. Или… как Ноам?

– Хватит мне голову морочить! – сказал Перрин. – Я таким стал потому, что без устали искал Фэйли. И вовсе не потому, что уступил волкам!

Юные щенки всегда обижаются на старших в стае.

И Прыгун опять скрылся в траве.

Что он хотел сказать? Запахи и образы сбивали Перрина с толку. Зарычав, он метнулся следом за волком. Проплешина осталась позади, и ноги опять запутались в высоких стеблях. Все равно что плыть против течения. Прыгун же тем временем легко мчался вперед.

– Чтоб тебе сгореть! Подожди меня! – крикнул Перрин.

Если ждать, упустим добычу. Беги, Юный Бык!

Перрин скрежетнул зубами. Прыгун превратился в крапинку почти у самых деревьев. Перрину хотелось обдумать недавние видения, но нет времени. Он знал: если потерять Прыгуна из виду, этой ночью он больше не появится.

«Ну ладно», – смирился Перрин.

Земля накренилась, травинки слились в размытое пятно. Такое чувство, что за один прыжок Перрин преодолел сотню шагов. Он помчался вперед, оставляя позади смутные очертания.

Травы расступались перед ним. По лицу, приятно порыкивая, хлестал ветер. В Перрине проснулся волк – тот самый зверь, пылающий первобытным огнем. У леса он замедлился, в один прыжок покрывая теперь футов десять, не больше. Тут были и другие волки; растянувшись в цепь, они бежали рядом, все как один возбужденные и предвкушающие охоту.

На двух лапах, Юный Бык? – спросила Танцующая-среди-Дубов, молодая волчица со светлой, почти белой, шкурой и черной полосой на правом боку.

Не отвечая, он целиком отдался бегу с волками. Издали казалось, что здесь скромная рощица, но она превратилась в обширный лес. Перрин проносился мимо деревьев и папоротников, почти не чувствуя земли под ногами.

Вот он каков, настоящий бег! Мощь. Энергия. Перрин перескакивал через бурелом, прыгая так высоко, что волосы соприкасались с нижними ветвями деревьев, и ловко приземлялся, понимая, что лес принадлежит ему. Что он хозяин этих мест.

Волнения таяли и отступали. Теперь он принимал все как есть, жил в настоящем и не боялся будущего. Эти волки – его братья и сестры. Даже в реальном мире бегущий волк – образчик равновесия и владения своим телом, но здесь, где законы природы подстраивались под желания стаи, у волков не было никаких ограничений. Ничто не держало их у земли, и они не бежали, а парили над землей, отталкивались от деревьев, некоторые даже перепрыгивали с ветки на ветку.

Вот это красота! Никогда еще Перрин не чувствовал себя таким живым, неотъемлемой частью мира вокруг и в то же время его владыкой. Вокруг – дикие заросли царственного болотного мирта с вкраплениями тиса и реже – нарядных смоляных линдер и каликантов в полном цвету. Минуя один из них, Перрин взмыл в воздух, и с ветвей дождем осыпались малиновые цветки. Подхваченные потоками воздуха, они закружились в ярком водовороте, сливаясь в сплошное пятно, и окутали Перрина сладким ароматом.

Волки стали подвывать. Люди не различают нюансов волчьего воя, но для Перрина это не составляло труда. И он знал, что слышит вой радости в самом начале охоты.

«Погоди. Именно этого я и боялся! Нельзя попасть в эту ловушку. Я человек, а не волк».

И в этот момент он почуял оленя. Могучего самца, достойную добычу. Олень пробежал здесь совсем недавно.

Перрин пробовал сдержать себя, но предвкушение оказалось слишком сильным. Свернув в сторону, он устремился по следу дичи. Волки – в том числе и Прыгун – не опережали его, но бежали рядом, и от них пахло удовлетворением. Стая разрешила ему возглавить погоню.

Перрин стал вестником стаи, ее глашатаем; теперь он был на острие атаки, а следом шла вся охота, и он, казалось, вел за собой ревущие волны самого океана. Но он также и сдерживал их.

«Нельзя, чтобы из-за меня задержалась вся стая», – подумал Перрин.

И затем он упал на четвереньки, отбросив лук и тут же забыв о нем; его руки и ноги превратились в волчьи лапы. Волки позади взвыли по-новому, теперь от восхищения, увидев, что Юный Бык воистину присоединился к стае.

Впереди был олень. Юный Бык разглядел его за деревьями: блестящая белая шкура, ветвистые рога по меньшей мере с двадцатью шестью отростками, зимняя шерсть уже облетела. И сам он – громадный, крупнее лошади. Олень настороженно оглянулся на стаю; Юный Бык встретился с ним взглядом и учуял тревогу. Потом, оттолкнувшись от земли задними ногами – на бедрах вздулись мощные мускулы, – олень метнулся в сторону от тропы.

Юный Бык взвыл, окликая остальных волков, и нырнул в подлесок. Каждым прыжком огромный белый олень покрывал двадцать шагов и ни разу не споткнулся о ветку, ни разу не оступился, хотя землю покрывал ненадежный скользкий мох.

Юный Бык уверенно шел по следу, и лапы его оказывались там, где несколькими мгновениями раньше ступали копыта, ибо прыжки его были такими же размашистыми, как прыжки добычи. Он слышал тяжелое дыхание оленя, видел пот и пену, выступившую на его шкуре, чуял запах его страха.

Но нет, Юный Бык не станет гнать жертву, пока та не выбьется из сил. Он не удовольствуется такой сомнительной победой. Нет, он перехватит оленя на пределе его возможностей, на полном скаку, прокусит ему горло и отведает вкус крови, которую гонит по жилам здоровое сердце.

Сменив темп прыжков, он сошел с оленьего следа. Надо не догнать, а опередить жертву! В запахе оленя все сильнее чувствовался страх, и это помогло Юному Быку ускориться. Олень бросился вправо; Юный Бык взмыл в воздух и всеми четырьмя лапами оттолкнулся от вертикального древесного ствола, чтобы сменить направление движения. Этот разворот помог ему выиграть долю секунды.

Вскоре Юный Бык мчался совсем рядом с оленем, так близко, что передние лапы касались земли в нескольких дюймах от оленьих копыт. Он завыл, и сзади в один голос отозвались его братья и сестры. Охотящаяся стая превратилась в единое целое.

Однако вел ее Юный Бык.

Его вой стал триумфальным рыком, когда олень снова метнулся в сторону. Вот он, шанс! Перепрыгнув через бревно, Юный Бык впился добыче в горло и, сомкнув челюсти, почувствовал на клыках ее пот, шерсть, теплую кровь. От столкновения с тяжелым волчьим телом олень упал на землю, но Юный Бык, катясь вместе с ним по лесной подстилке, не разжимал челюстей, и по оленьей шкуре побежали алые ручейки.

Волки издали победный вой, а Юный Бык на мгновение ослабил хватку, намереваясь прикончить жертву укусом в горло. Вокруг уже не было ни леса, ни волчьего воя – не осталось ничего, кроме последнего рывка, убийственного и прекрасного.

Кто-то врезался в него, отбросив его в кусты. Оглушенный, Юный Бык потряс головой и недовольно зарычал. Его остановил другой волк. Прыгун! Но зачем?

Вскочив на ноги, олень умчался в лес. Завывая от гнева и досады, Юный Бык хотел было броситься следом, но Прыгун снова оттолкнул его:

Умерев здесь, он умрет последней смертью. Сегодняшняя охота окончена, Юный Бык. В другой раз поохотимся еще.

Юный Бык едва не кинулся на него… Но нет, не стоит. Однажды он пробовал одолеть Прыгуна, и это было ошибкой. Ведь он не волк. Он…

Тяжело дыша, Перрин лежал на земле. С лица капал пот, а во рту стоял привкус чужой крови. Перрин с трудом встал на колени, а затем сел, дрожа и отдуваясь после прекрасной, но и ужасной охоты.

Остальные волки сидели, но молчали. Улегшись рядом, немолодой уже Прыгун опустил седую морду на узловатые лапы.

– Вот, – в конце концов промолвил Перрин, – именно этого я и боюсь.

Нет, не боишься, – ответил Прыгун.

– Откуда тебе знать, что я чувствую?

От тебя не пахнет страхом.

Улегшись на спину – под тяжестью тела захрустели хворостинки и зашуршали листья, – Перрин уставился вверх, на ветви деревьев. В груди гулко билось разгоряченное погоней сердце.

– Значит, не боюсь, а волнуюсь.

Волнение и страх – разные вещи, – заметил Прыгун. – Зачем говорить одно, когда чувствуешь совсем другое? Волнение, волнение… Только и делаешь, что волнуешься.

– Нет. Еще я убиваю. Если станешь учить меня, как управлять волчьим сном, все будет так, как сегодня?

Да.

Перрин повернул голову. Кровь оленя впитывалась в сухое бревно, оставляя на дереве темные пятна. Во время подобных уроков он окажется у самой грани, отделяющей его от волка.

Но слишком долго он избегал этой проблемы. Делал простенькие подковы, не прикасаясь к самым сложным деталям. Откладывал трудную работу на потом. Полагался на обретенное им уникальное обоняние, на возможность при необходимости связаться с волками, но в остальном игнорировал волков.

Нельзя сделать целое, не понимая его частей. Перрин не узнает, как быть с волком внутри себя – принять его или отвергнуть, – пока не поймет сути волчьего сна.

– Ну ладно, – сказал он. – Быть по сему.

Пустив Крепыша легким галопом, Галад ехал по лагерю. По обе стороны от него Дети Света ставили палатки, окапывали кострища и готовились к ночевке. Каждый день его люди шли, пока светило солнце, а утром вставали с первыми лучами зари. Чем раньше они доберутся до Андора, тем лучше.

Те проклятые Светом болота остались позади, и теперь путь лежал по открытым пастбищам. Быстрее, пожалуй, было бы свернуть к востоку, выбраться на один из ведущих к северу большаков, но это небезопасно. Разумнее держаться в стороне от передвижения шончан или армий Дракона Возрожденного. Свет озарит своих Детей, но не один доблестный герой пал в лучах этого света. Смертельная опасность и отвага – две стороны одной медали, но Галад предпочел бы купаться в сиянии Света, пока еще дышит.

Они встали лагерем неподалеку от Джеханнахской дороги, а наутро перейдут ее и продолжат путь на север. Отправленный на дорогу патруль должен был выяснить, насколько она оживленна и кто по ней передвигается, однако в первую очередь войску были отчаянно необходимы съестные припасы.

В сопровождении нескольких верховых Галад продолжал инспекцию, не обращая внимания на боль от многочисленных ран. Лагерь выглядел организованно и опрятно. Расставленные полегионно палатки образовывали концентрические круги, между которыми не было прямых проходов. Если кто-то вздумает атаковать, такая планировка замедлит и запутает нападающих.

В центральной части лагеря располагался пустой участок – раньше на месте этой бреши в палаточном строю стояли шатры Вопрошающих. Галад приказал, чтобы их распределили по двое в каждый эскадрон. Если Вопрошающих, прежде державшихся обособленно от других, смешать с прочими солдатами, они, быть может, сроднятся с остальными Чадами. Но пробел в рядах палаток Галаду не понравился, и он взял себе на заметку составить для лагеря новую планировку, после чего подал знак спутникам, и процессия отправилась дальше.

Галад выехал для того, чтобы показаться солдатам, и те, завидев его, отдавали воинский салют. Он вспомнил слова, сказанные однажды Гаретом Брином: «В большинстве случаев важнейшая обязанность военачальника – не командовать войском, а напоминать солдатам, что у них есть командир, который и принимает решения».

– Милорд капитан-командор, – сказал сопровождавший его Брандель Вордариан, самый пожилой из лордов-капитанов под началом Галада, – подумайте еще раз. Стоит ли отправлять это послание?

Вордариан ехал слева от Галада. Справа – Тром, за спиной – Борнхальд, выступавший сегодня в роли телохранителя, а чуть поотстав от него, но в пределах слышимости – лорды-капитаны Голевер и Гарнеш.

– Его необходимо отправить, – ответил Галад.

– Все это похоже на авантюру, милорд капитан-командор, – продолжил Вордариан, гладко выбритый широкоплечий гигант с проседью в золотистых волосах. Когда-то Галад был шапочно знаком с его семьей, которая принадлежала к мелкой знати при дворе его матери.

Кто откажется послушать совета, если его дает умудренный опытом человек? Только глупец. С другой стороны, только глупец внимает каждому советчику.

– Быть может, это и есть авантюра, – ответил Галад, – но поступить так – правильно.

Послание было адресовано прочим Вопрошающим и тем Детям Света, которые оставались под властью шончан, – всем тем, кто не отправился вместе с Асунавой. В письме Галад объяснял, что произошло, и приказывал как можно быстрее явиться к нему. Вряд ли кто-то выполнит данное распоряжение, но остальные имеют право знать, как все было.

Лорд Вордариан вздохнул, потом посторонился, пропуская подъехавшего Гарнеша вперед. Лысый мужчина рассеянно почесал рубец на месте левого уха и сказал:

– Хватит уже про письмо, Вордариан. Не советую испытывать мое терпение.

Галад уже заметил, что этого мурандийца очень многое способно вывести из себя.

– Полагаю, ты хочешь обсудить другие вопросы? – Он кивнул паре Детей Света, когда те, перестав пилить дрова, отдали ему честь.

– По словам чада Борнхальда, чада Байара и других, вы планируете заключить союз с ведьмами из Тар Валона!

– Да, это так, – подтвердил Галад. – Знаю, это решение кажется сомнительным, но подумай и поймешь, что оно единственно верное и правильное.

– Но ведьмы – это зло!

– Возможно, – ответил Галад. В прошлом он поспорил бы с этим утверждением, но, выслушивая других Чад и вспоминая, как в Тар Валоне обошлись с его сестрой, он начинал думать, что занял слишком уж мягкую позицию по отношению к Айз Седай. – Однако, лорд Гарнеш, это незначительное зло по сравнению с Темным. Ты же не станешь отрицать, что грядет Последняя битва?

Гарнеш и остальные подняли глаза к небу, уже несколько недель затянутому хмурыми тучами. Днем раньше один солдат слег от непонятной болезни – стоило закашляться, как изо рта у него сыпались жуки, – а запасы провианта портились не по дням, а по часам.

– Нет, не стану, – пробурчал Гарнеш.

– Тогда возрадуйся, – сказал Галад, – ибо путь наш ясен и понятен. Мы сразимся на передовой Последней битвы и, быть может, укажем так дорогу к Свету многим из тех, кто с презрением отверг нас. А если не укажем, все равно будем сражаться в Последней битве, ибо таков наш долг. Ты же не станешь этого отрицать, лорд-капитан?

– И этого я отрицать не стану, милорд капитан-командор… Но они же ведьмы!

– Другие варианты не идут на ум, – покачал головой Галад. – Нам нужны союзники. Оглянись вокруг, лорд Гарнеш. Сколько ты увидишь Детей Света? Меньше двадцати тысяч, и это с учетом новобранцев. Наша цитадель захвачена. У нас нет ни резервов, ни верных союзников, и в каждом из великих государств мира нас осыпают бранью. Нет, не отрицай! Ты же знаешь, что это правда.

Галад заглянул в глаза каждому из спутников, и те, один за другим, кивнули.

– В этом повинны Вопрошающие, – неуверенно сказал Гарнеш.

– Отчасти, – согласился Галад. – Но и те, кто творит зло, с презрением глядя на стоящих за правое дело.

Остальные закивали.

– Мы должны действовать осторожно, – сказал Галад. – В прошлом из-за нашей дерзкой отваги – и, пожалуй, чрезмерного рвения – от Детей Света отвернулись все потенциальные союзники. Мать всегда говорила, что нельзя назвать дипломатической победой ситуацию, когда каждый получает то, что хочет, – ведь тогда другая сторона решит, что возьмет над тобой верх, и выдвинет непомерные требования. Фокус не в том, чтобы все остались довольны. Надо сделать так, чтобы стороны думали, что добились наибольшего результата из возможных. Иными словами, другой должен быть достаточно удовлетворен, чтобы выполнить твои требования, но и раздосадован тем, что ты одержал верх.

– И как это касается Детей Света? – спросил из-за спины Голевер. – Ведь у нас нет ни короля, ни королевы.

– Верно, – ответил Галад, – и монархов это пугает. Я вырос при дворе Андора и знаю, как мать относилась к Детям Света. Всякий раз, имея дело с нашим орденом, она или отчаивалась, или решала не идти ни на какие уступки. Оба варианта нас совершенно не устраивают! Надо, чтобы правители этих земель относились к нам не с ненавистью, но с уважением.

– Приспешницы Темного, – пробормотал Гарнеш.

– Кто? Моя мать? – тихим голосом уточнил Галад.

– Все они, кроме твоей матери, – покраснел Гарнеш.

– Ты говоришь словами Вопрошающего, – сказал Галад. – И подозреваешь всех, кто выступает против нас, в том, что они служат Тьме. Да, многие из них и в самом деле находятся под влиянием Тени, но сомневаюсь, что это осознанный выбор. В том-то и ошибка Руки Света. Зачастую Вопрошающие не видели разницы между закоренелым другом Темного, тем, кто попал под влияние приспешников Тьмы, и тем, кто попросту не согласен с Детьми Света.

– Так что будем делать? – спросил Вордариан. – Плясать под дудку монархов?

– Что делать? Пока не знаю, – признался Галад. – Но подумаю, и верное решение придет само собой. Конечно, нельзя допустить, чтобы Дети Света стали комнатными собачками королей и королев, но подумайте, чего мы могли бы достичь в пределах того или иного государства, если не нужно отправлять целый легион, чтобы припугнуть его правителя.

Все задумчиво покивали.

– Милорд капитан-командор! – позвал кто-то.

Обернувшись, Галад увидел, что к ним легким галопом приближается Байар на белом жеребце. Прежде этот конь принадлежал Асунаве, но Галад предпочел ему собственного скакуна. Когда длиннолицый Байар – теперь на его белом плаще-табаре не было ни пятнышка – подъехал ближе, Галад остановил своего гнедого, остальные последовали его примеру. В лагере Байара недолюбливали, но он свою преданность доказал.

Однако, как предполагал Галад, его не должно было быть здесь.

– Я отправил тебя наблюдать за Джеханнахской дорогой, чадо Байар, – твердо сказал Галад. – И твой дозор окончится не раньше чем через добрых четыре часа.

Натянув повод и отсалютовав, Байар ответил:

– Милорд капитан-командор, на дороге мы пленили подозрительную группу путников. Что прикажете с ними делать?

– Пленили? – переспросил Галад. – Тебя послали следить за дорогой, а не брать пленных.

– Но, милорд капитан-командор, – возразил Байар, – как узнать, что это за люди, если не поговорить с ними? Вы же сами хотели, чтобы мы высматривали приспешников Темного.

Галад вздохнул:

– Я хотел, чадо Байар, чтобы вы сообщали о передвижениях войск. Или о купцах, с которыми можно поторговаться.

– У этих приспешников Темного имеется провизия, – сказал Байар. – Быть может, они купцы. Ну а вдруг?..

Галад снова вздохнул. В верности Байара трудно усомниться – ведь он сопровождал Галада, когда тот противостоял Валде, хотя это могло стоить ему карьеры. Но все-таки было бы лучше, если бы Байар поумерил свой пыл.

У сухопарого офицера был озабоченный вид. Что тут скажешь… Значит, в будущем надо отдавать более четкие и ясные приказы. В особенности когда имеешь дело с Байаром.

– Спокойно, чадо Байар, – сказал Галад. – Ты не сделал ничего дурного. Сколько у вас пленных?

– Десятки, милорд капитан-командор, – с видимым облегчением ответил Байар. – Поехали, покажу.

Он развернул коня, и Галад последовал за ним. В выкопанных ямах уже развели костры для приготовления пищи, и повсюду в воздухе висел запах горящего дерева. Проезжая меж солдат, Галад улавливал обрывки разговоров. Как шончан поступят с оставшимися Детьми? Правда ли Иллиан и Тир покорились Дракону Возрожденному или их завоевал какой-то Лжедракон? Говорили и о том, что далеко к северу от Андора с неба упал гигантский камень и уничтожил целый город, оставив на его месте кратер.

Судя по разговорам, люди были встревожены. Им следовало бы понимать, что все тревоги бессмысленны: никому не дано предугадать плетения Колеса.

Выяснилось, что Байар взял в плен группу людей с удивительно большим числом тяжело груженных повозок – их было штук сто, если не больше. Собравшись вокруг своих телег, пленники недобро посматривали на Детей Света. Галад, нахмурившись, произвел кое-какие подсчеты.

– Вот это караван, – негромко произнес оказавшийся рядом Борнхальд. – Купцы?

– Нет, – так же тихо ответил Галад. – Смотри, вон походная мебель. Обрати внимание на колышки по бокам, чтобы ее можно было разобрать на части. Мешки с ячменем для лошадей. А вон там, в повозке справа, кузнечные инструменты. Видишь, из-под холстины выглядывают молоты?

– О Свет! – прошептал Борнхальд. Теперь он тоже все понял. Перед ними был обоз довольно крупной армии. Но где солдаты?

– Готовься разделить их, – бросил Галад Борнхальду, соскочил с коня и подошел к головному фургону.

Возница оказался плотным мужчиной, с румяным лицом и волосами, зачесанными на макушку в бесплодной попытке скрыть обширную лысину. Он нервно мял в руках коричневую войлочную шапку, а за поясом, которым была перехвачена его добротная куртка, торчали перчатки. Оружия у него Галад не заметил.

У повозки стояли еще двое, оба гораздо моложе: мускулистый здоровяк боевого вида – способный добавить хлопот, но сразу заметно, что он не солдат, – и хорошенькая женщина. Она, вцепившись в руку бойца, покусывала нижнюю губу.

Поглядев на Галада, возница вздрогнул. «Ага, – подумал Галад, – признал пасынка Моргейз. Стало быть, кое о чем ему известно».

– Значит, путники, – сдержанно начал он. – По словам моих людей, вы назвались купцами?

– Да, добрый лорд, – подтвердил возница.

– Я почти не знаю этих мест. Вам они знакомы?

– Не особо, милорд, – ответил возница, продолжая мять шапку в руках. – Мы, вообще-то, тоже далеко от дома. Меня зовут Базел Гилл, и сам я из Кэймлина. А на юг я подался, чтобы заключить сделку в Эбу Дар с одним купцом, но эти шончанские захватчики не дали вести торговлю.

Похоже, он сильно нервничал. Что ж, хотя бы не соврал насчет того, откуда он родом.

– И как же зовут этого купца? – спросил Галад.

– Фэлин Деборша, милорд, – ответил Гилл. – А что? Вы бывали в Эбу Дар?

– Бывал, – невозмутимо кивнул Галад. – Большой у тебя караван. И любопытный выбор товаров.

– Мы прознали, милорд, что здесь, на юге, собирают войска. Многое из наличного товара я выкупил у отряда наемников, когда те решили разойтись, и подумал, что сумею тут все распродать. Не нуждается ли ваша армия в походных принадлежностях? У нас есть палатки, полевая кузница… да что угодно для ваших солдат.

«Неглупо», – подумал Галад. Он купился бы на эту ложь, не будь среди спутников «купца» столько ковочных кузнецов, поваров и посудомоек, – но маловато охраны для столь ценного каравана.

– Понятно, – сказал Галад. – Так уж вышло, что мне и в самом деле нужны припасы. В первую очередь провизия.

– Увы, милорд, – ответил возница. – Едой поделиться не могу. Готов продать что угодно, но съестные припасы уже обещаны одному человеку в Лугарде.

– Я перебью его цену.

– Я дал слово, добрый лорд, – сказал мужчина, – и не нарушу его, сколько бы вы ни предложили.

– Ясно. – Галад подал знак Борнхальду. Тот отдал приказ, и Дети Света в белых табарах, выхватив мечи, приблизились к каравану.

– Что… Что вы делаете? – спросил Гилл.

– Разделяем твоих людей, – объяснил Галад. – Поговорим с каждым по отдельности, а затем сравним, что они расскажут. По-моему, ты что-то… недоговариваешь. Сдается мне, что я вижу обоз немаленького войска. Если так, то мне бы очень хотелось знать, чья это армия, но главное – где она.

Покрываясь испариной, Гилл смотрел, как опытные солдаты разводят пленников в разные стороны, а Галад, в свою очередь, не спускал глаз с возницы. Вскоре к нему подбежали Борнхальд и Байар. Оба держались за оружие.

– Милорд капитан-командор… – взволнованно начал Борнхальд.

– Да? – повернулся к ним Галад.

– Похоже, у нас тут ситуация, – продолжил Борнхальд. Он раскраснелся от гнева, а Байар так выпучил глаза, что ясно было: еще немного, и он впадет в бешенство. – Кое-кто из пленных проговорился. Ваши опасения не беспочвенны: неподалеку находится большая армия. Недавно она сражалась с айильцами. Кстати, вон те парни в белых одеждах и есть айильцы.

– И?

Байар сплюнул в сторону:

– Слышали когда-нибудь о человеке по имени Перрин Златоокий?

– Нет. А что, должен был слышать?

– Да, – ответил Борнхальд. – Он убил моего отца.

Глава 5

Письмена

Гавин стремительно шагал по коридорам Белой Башни, и его сапоги гулко топали по темно-синему ковру, постеленному поверх темно-красных и белых плиток. Горящие светильники с отражателями, отполированными до блеска, походили на часовых.

От Гавина не отставал Слит. Несмотря на яркое освещение, казалось, что его лицо утопает в тени. Возможно, виной тому или двухдневная щетина – что весьма необычно для Стража, – или длинные волосы, чисто вымытые, но растрепанные. А может, все из-за черт его лица, резких и неровных, как на незавершенном рисунке: торчащие скулы, раздвоенный подбородок и давно сломанный, а потому крючковатый нос.

Как и всякий Страж, двигался он грациозно, но эта грация была более звериной, чем у большинства прочих. Слит не казался крадущимся по лесу охотником; напротив, он производил впечатление безмолвного хищника, обитающего в тенях, – зверя, чья жертва ничего не заподозрит, покуда не сверкнут клыки.

Они вышли к пересечению коридоров, где несли караул несколько гвардейцев Чубейна – с мечами на поясе и в белых табарах, украшенных эмблемой Пламени Тар Валона. Один поднял руку.

– Мне дозволено войти, – сказал Гавин. – Амерлин…

– Сестры еще не закончили, – неприязненным тоном перебил его гвардеец.

Гавин стиснул зубы. Что ж, ничего не поделаешь. Отступив в сторону, они со Слитом ждали, пока – ну наконец-то! – из охраняемых покоев не вышли три Айз Седай. Вид у них был встревоженный. Сестры удалились, за ними следовали два солдата, которые несли что-то завернутое в белую ткань. Должно быть, тело.

Потом гвардейцы неохотно расступились, пропуская Гавина и Слита. Они миновали небольшой коридор и вошли в маленькую читальню. Гавин, задержавшись у дверей, бросил взгляд в коридор и успел заметить нескольких принятых. Девушки выглядывали из-за угла и перешептывались.

Если считать тот белый сверток, убиты уже четыре сестры. Эгвейн всеми силами старалась не дать Айя вновь сползти к былому взаимному недоверию, предупреждала, чтобы все были настороже и велела сестрам не разгуливать поодиночке. Прожив здесь немало лет, Черные сестры знали все закоулки Белой Башни. Воспользовавшись переходными вратами, они могли проскользнуть в любой нужный им коридор и совершить убийство.

Таким, по крайней мере, было официальное объяснение этих происшествий, но Гавин сомневался в его истинности. Пригнувшись, он переступил порог читальни, Слит последовал за ним.

Здесь был сам Чубейн. Красавчик взглянул на Гавина, и уголки его рта уехали вниз:

– Лорд Траканд.

– Капитан, – поприветствовал его в ответ Гавин, осматривая комнату: три шага что в длину, что в ширину, единственный стол у дальней стены и неразожженная угольная жаровня. В углу горел бронзовый стоячий светильник, а круглый ковер закрывал почти весь пол. Глянув под стол, Гавин заметил на ковре темные пятна.

– Траканд, вы и правда надеетесь найти что-то, чего не увидели сестры? – спросил Чубейн, сложив руки на груди.

– Они искали одно, а я – другое, – ответил Гавин.

Пройдя к столу, он опустился на колени, чтобы осмотреть ковер.

Чубейн фыркнул и вышел в коридор. Гвардейцы Башни будут сторожить место преступления, пока не явятся слуги для уборки. Значит, у Гавина есть несколько минут.

Слит шагнул к одному из стражников, стоявших у выхода из читальни. К Слиту гвардейцы относились с большей приязнью, чем к Гавину. Тот до сих пор не понимал, за что его так не любят.

– Она была одна? – скрипучим голосом осведомился Слит.

– Да. – Гвардеец покачал головой. – Зря она не прислушалась к совету Амерлин.

– Как ее звали?

– Катэри Непву, двадцать лет как сестра Белой Айя.

Гавин хмыкнул, продолжая на четвереньках осматривать ковер. Итак, четыре сестры, все – из разных Айя. Две поддерживали Эгвейн, одна – Элайду, еще одна не принимала ничью сторону и вернулась в Башню совсем недавно. Всех убили на разных этажах Башни в разное время суток.

Определенно это похоже на почерк Черной Айя. Они погибли потому, что убить их оказалось легче и проще, а не потому, что жертвы были выбраны с какой-то целью. Но Гавин чувствовал: что-то здесь не так. Почему нельзя было Переместиться в покои той или иной сестры ночью и не убить ее, когда она спит? Почему никто не ощущал, что там, где они погибли, направляли Силу?

Слит внимательно изучал дверь и замок на ней. Когда Эгвейн сказала, что при желании Гавин может осматривать места преступления, он спросил разрешения брать с собою Слита. С этим Стражем Гавин уже имел дело. Слит зарекомендовал себя человеком не только педантичным, но и умеющим хранить секреты.

Гавин продолжал осматривать тесную комнатку. Никаких прорезей в ковре, выщербин и царапин на плитках пола, сколов на мебели. Вне всяких сомнений, Эгвейн нервничает. И она что-то скрывает – что-то, связанное с этими убийствами.

По ее словам, убийцы являлись через переходные врата, но уликами это не подтверждается. Да, пока что Гавину известно о вратах немногое, и очевидцы неоднократно говорили, что они висят в воздухе, не касаясь окружающих предметов. Но с чего бы Черным сестрам волноваться за целостность мебели или обстановки? Кроме того, читальня совсем крошечная, и было бы невероятно трудно пробраться сюда, не оставив явных следов.

– Гавин, подойди сюда, – позвал Слит. И без того невысокий, он все еще стоял на коленях у дверного проема.

Гавин подошел, и Слит пощелкал запорным язычком дверного замка, после чего тихо сказал:

– Не исключено, что замок взломали. Видишь царапину на запоре? Такую дверь можно открыть без лишнего шума, если сунуть тонкую отмычку и подтолкнуть ею язычок, а потом нажать на дверную ручку.

– С чего бы Черным сестрам вскрывать замки? – спросил Гавин.

– Может, убийцы Переместились в коридор и шли вперед, пока не увидели свет под дверью, – предположил Слит.

– Почему не открыть переходные врата в самой комнате?

– Использование Силы могло бы встревожить жертву, – объяснил Слит.

– Точно, – согласился Гавин.

Он взглянул на пятно крови на ковре. Стол располагался так, чтобы читающая сестра сидела спиной к двери, и от столь сомнительного решения у Гавина кольнуло меж лопаток. Ну кто так столы ставит? Никто, кроме Айз Седай, уверенной, что она в полной безопасности, и желающей уединиться за чтением. Гавин из раза в раз убеждался, что Айз Седай, при всей своих умениях и хитрости, отличаются в высшей степени недоразвитым инстинктом самосохранения.

Или попросту мыслят иначе – не так, как солдаты. Задаваться подобными вопросами они оставляют Стражам.

– Был у нее Страж?

– Нет, – ответил Слит. – Я встречал эту сестру. Стража у нее не было. – Он помолчал. – Как и у остальных убитых сестер.

Гавин отреагировал на его слова приподнятой бровью.

– И это вполне понятно, – добавил Слит. – Убийцы не хотели переполошить Стражей.

– Но почему убивать ножом? – спросил Гавин. Все жертвы погибли именно так. – Черным сестрам незачем соблюдать Три Клятвы. Могли бы прикончить этих четверых с помощью Силы – просто и без затей.

– Рискуя спугнуть жертву или потревожить тех, кто рядом, – заметил Слит.

Тоже верно. Но все равно – убийства выглядели как-то нелепо.

Или Гавин, желая принести хоть какую-то пользу, цеплялся за любую, даже самую несущественную мелочь. Иногда ему казалось, что, если он сумеет помочь Эгвейн, она смягчится. И возможно, простит Гавина, что тот спас ее из Башни во время нападения шончан.

Мгновением позже в читальню вошел Чубейн.

– Полагаю, у вашей светлости было достаточно времени, – чопорно произнес он. – Служанки готовы прибрать в комнате.

«Какой несносный человек! – подумал Гавин. – Ну почему он не принимает меня всерьез? Вот бы…»

Нет. Он взял себя в руки, хотя это давалось ему все труднее.

Откуда в Чубейне такая враждебность? Гавин поймал себя на том, что стал размышлять, как бы с подобным человеком говорила его мать. Он нечасто вспоминал о матери: стоило задуматься о ней, и мысли переключались на ал’Тора. Этому… этому убийце позволили спокойно покинуть Белую Башню! Он был в руках у сестер, но Эгвейн дала ему уйти!

Да, верно, он Дракон Возрожденный, но в глубине души Гавин хотел встретить ал’Тора с мечом в руке и сразить его сталью, будь он хоть кто, пусть даже и Дракон Возрожденный.

«Ал’Тор разорвет тебя в клочья Единой Силой, – говорил он себе. – Не глупи, Гавин Траканд». Но его ненависть к ал’Тору не угасала.

В читальню вошел один из гвардейцев, что-то произнес, указывая на дверь. Наверное, говорил о взломанном замке, которого не заметила стража. Чубейн помрачнел. Гвардии Башни не вменялось в обязанности проведение расследования – у сестер все равно это получалось куда лучше, и в сторонней помощи они не нуждались. Но Гавин понимал, что Чубейну хочется поймать убийц: ведь он обязан защищать Башню и ее обитателей.

Итак, цель у них с Гавином одна и та же, но Чубейн ведет себя так, словно речь идет о соперничестве между ними. «Хотя его сторонники потерпели поражение от Бриновых людей при расколе Башни, – подумал Гавин. – А Чубейн уверен, что я один из любимчиков Брина».

Гавин не был Стражем, однако он водил дружбу с Амерлин и обедал за одним столом с Брином. Как это выглядит в глазах Чубейна – особенно теперь, когда Гавина допустили к расследованию?

«О Свет! – Гавину показалось, что он перехватил брошенный на него неприязненный взгляд Чубейна. – Он считает, будто я хочу его подсидеть. Думает, что я намерен стать верховным капитаном гвардии Башни!»

Что за смехотворная мысль. Гавин мог бы быть первым принцем меча – вообще-то, он и должен был им стать – и возглавить армии Андора как протектор королевы. Он сын Моргейз Траканд, одной из самых влиятельных и могущественных правительниц за всю историю королевства. У него нет ни малейшего желания претендовать на пост Чубейна.

Но тот, как видно, думал иначе. Сокрушительное нападение шончан бросило на него позорную тень, и Чубейн опасался за свою должность.

– Капитан, – сказал Гавин, – можно переговорить с вами с глазу на глаз?

Бросив на него подозрительный взгляд, Чубейн кивком указал в сторону коридора, и они оба вышли из читальни. У дверей нервничали в ожидании служанки, пришедшие смыть кровь.

Чубейн сложил руки на груди и смерил Гавина взглядом:

– Что вам угодно, милорд?

У него была привычка подчеркивать ранг собеседника. «Спокойно», – подумал Гавин. Ему до сих пор было неловко из-за собственной беспардонности, с которой он прокладывал себе путь через лагерь Брина. Нет, ему такое не к лицу. Жизнь с Отроками, постоянное смятение и постыдные события, сопровождавшие раскол Башни… Все это изменило его. Пора сворачивать с этой дорожки.

– Капитан, – сказал Гавин, – спасибо вам, что позволили осмотреть комнату.

– Не сказал бы, что у меня был выбор.

– Понимаю. Но тем не менее примите мою благодарность. Для меня важно, чтобы Амерлин оценила мою помощь. Поэтому я очень хочу найти что-нибудь, не замеченное сестрами.

– Да, – прищурился Чубейн, – подозреваю, что хотите.

– Быть может, она наконец сделает меня своим Стражем.

– Что-что? – оторопело заморгал Чубейн. – Своим Стражем?

– Да. Когда-то я был уверен, что к этому все идет, но теперь… Надеюсь, что Амерлин перестанет гневаться, если я сумею помочь с этим расследованием. – Он положил руку Чубейну на плечо. – Я не забуду о вашей помощи. Можете называть меня милордом, но теперь титулы потеряли для меня всякий смысл. Я хочу лишь одного: стать Стражем Эгвейн и оберегать ее.

Чубейн наморщил лоб, после чего кивнул и, похоже, расслабился:

– Я слышал ваш разговор. Значит, ищете следы переходных врат… Почему?

– Вряд ли за всем этим стоит Черная Айя, – ответил Гавин. – По-моему, в гибели сестер повинен Серый Человек или другой наемный убийца. Вероятно, приспешник Темного из числа дворцовой прислуги. Сами посудите: как убили этих женщин? Пустили в ход ножи.

– К тому же имеются следы борьбы, – кивнул Чубейн. – Об этом упоминали сестры, ведущие расследование. Со стола были сброшены книги. Сестры пришли к выводу, что женщина, умирая, задела их, и они упали на пол.

– Странно… – заметил Гавин. – На месте Черной сестры я воспользовался бы Единой Силой, даже не задумываясь, что ее почувствуют другие. Это не вызвало бы никаких подозрений, ведь обитательницы Башни постоянно направляют Силу. Я бы обездвижил жертву плетением, убил ее с помощью Силы и сбежал, не оставив следов борьбы. Никто и бровью не повел бы.

– Не исключаю, что вы правы, – согласился Чубейн, – но, судя по всему, Амерлин совершенно уверена, что эти убийства – дело рук Черных сестер.

– Попробую выяснить, почему она так думает, – сказал Гавин. – И еще – не могли бы вы предложить тем, кто ведет расследование, что будет разумно допросить дворцовых слуг? Принимая во внимание высказанную мною причину?

– Да, наверное, мог бы, – кивнул капитан. Похоже, он уже не чувствовал угрозы своему положению.

Они отступили в сторону, и Чубейн дал знак служанкам приступать к уборке. Из читальни вышел задумчивый Слит. Он продемонстрировал Гавину пару ниток, зажатых между большим и указательным пальцем:

– Черный шелк. Но нельзя сказать, кто его оставил.

– Интересно… – Чубейн забрал у него нитки.

– Черная сестра вряд ли станет заявлять о себе, облачаясь в черное, – сказал Гавин. – Обычный убийца – возможно. Черный цвет помогает слиться с тенью.

– Передам это Сине Седай. – Чубейн завернул нитки в носовой платок. Судя по лицу, он был впечатлен.

Гавин кивнул Слиту, и они вдвоем ушли.

– В Белой Башне нынче людно, – тихо произнес Слит. – Возвращаются сестры, а с ними – новые Стражи. Допустим, убийца – мастер маскировки, но как он мог пробраться на верхние этажи, не привлекая внимания? Тем более в черной одежде?

– Считается, что Серые Люди умеют избегать чужих взглядов, – отозвался Гавин. – Думаю, мы понемногу собираем доказательства. Вообще говоря, странно, что на самом деле никто не видел Черных сестер, а это значит, что мы во многом полагаемся на домыслы.

Слит кивнул и посмотрел на троицу послушниц, глазевших на гвардейцев. Перехватив его взгляд, девушки закудахтали и бросились прочь.

– Эгвейн знает больше, чем говорит, – сказал Гавин. – Я с ней побеседую.

– При условии, что она не откажет в аудиенции, – заметил Слит.

Гавин раздраженно хмыкнул. Спустившись по нескольким пандусам, они оказались на этаже, где находился кабинет Амерлин. Слит не ушел; его Айз Седай, Зеленая сестра по имени Хаттори, редко нагружала Стража поручениями. Она по-прежнему не отказывалась от намерения заполучить Гавина в Стражи, а тот, взбешенный поведением Эгвейн, подумывал дать Хаттори разрешение связать его узами.

Нет. Ну уж нет. Гавин любил Эгвейн, хоть та и доводила его до белого каления. Непросто было принять решение отказаться от Андора – не говоря уже об Отроках – и пожертвовать всем ради этой женщины, которая, ко всему прочему, отказывалась сделать его своим Стражем.

Оказавшись в приемной перед кабинетом Эгвейн, Гавин подошел к Сильвиане; та в аккуратном одеянии хранительницы летописей сидела за рабочим столом и внимательно смотрела на посетителя. На бесстрастном лице – привычной маске Айз Седай – не отражалось никаких эмоций, но Гавин подозревал, что Сильвиана его недолюбливает.

– Амерлин составляет довольно важное письмо, – сказала она. – Ожидай. – Гавин раскрыл было рот, но Сильвиана, опустив глаза на какой-то документ, лежавший перед ней на столе, продолжила: – Она просила не беспокоить, так что повторяю: ожидай.

Гавин со вздохом кивнул, а Слит жестом показал, что уходит. Кстати говоря, зачем он вообще пришел сюда вместе с Гавином? Странный человек. Гавин помахал ему на прощание, и Слит исчез в коридоре.

На полу просторной и богато обставленной приемной лежал темно-красный ковер, а каменные стены были отделаны деревом. По опыту Гавин знал, что стулья здесь неудобные, поэтому подошел к единственному окну и, положив руку на низкий каменный подоконник, стал рассматривать территорию вокруг Белой Башни. На такой высоте воздух казался особенно чистым и свежим.

Внизу его взору предстал новый тренировочный плац для Стражей – старый перекопали, когда Элайда затеяла возведение дворца для себя, и никто не знал, как Эгвейн поступит с этим недостроем.

На плацу было оживленно: одни упражнялись в беге, другие фехтовали, третьи разучивали приемы рукопашного боя. С таким наплывом беженцев, солдат и наемников нечего удивляться, что у многих новичков обнаружились (по их мнению) задатки Стражей. Эгвейн открыла плац для всех, кто желал проявить себя, поскольку в ближайшие недели планировала возвысить множество женщин: каждую, кто будет готов получить шаль.

Гавин провел на плацу несколько дней, но там ему не давали покоя призраки людей, которых он убил. Тренировки остались в прошлом, в том времени, когда все было как надо. Другие Отроки легко – и даже с радостью – вернулись к прежней жизни. Почти всех его офицеров – Джисао, Раджара, Даррента и прочих – уже связали узами Стражей, и скоро от прежнего отряда останется один-единственный человек: сам Гавин.

Щелкнул дверной замок. Послышались приглушенные голоса. Гавин обернулся и увидел Эгвейн; облаченная в желто-зеленое платье, она шла к столу Сильвианы. Та взглянула на Гавина, и ему показалось, что по лицу хранительницы летописей скользнула тень недовольства.

Заметив посетителя, Эгвейн сохранила безмятежный вид – быстро же она усвоила манеры Айз Седай, – и Гавин почувствовал себя не в своей тарелке.

– Утром погибла еще одна сестра, – тихо сообщил он, приблизившись к Эгвейн.

– Формально говоря, – заметила Эгвейн, – это случилось вчера ночью.

– Нам надо побеседовать, – не сдержался Гавин.

– Ну что ж… – Переглянувшись с Сильвианой, Эгвейн грациозной походкой вернулась обратно в кабинет, и Гавин, игнорируя хранительницу летописей, последовал за ней.

Кабинет Амерлин был одним из самых пышных покоев Башни: стены обшиты резными панелями из светлого полосчатого дерева, на каждой изображены занятные сценки и причудливые пейзажи, камин сделан из мрамора, а пол выложен темно-красными каменными блоками в форме ромбов. На резной столешнице огромного рабочего стола стояло два светильника, сработанных в виде воздевших руки женщин. Между ладонями у каждой горело пламя.

Вдоль одной стены стояли шкафы, полные книг, расставленных – как казалось – соответственно их размеру и цвету переплетов, а вовсе не согласно их содержанию. Должно быть, их принесли, дабы украсить кабинет Амерлин, покуда Эгвейн не подберет библиотеку по своему вкусу.

– И о чем же нам надо побеседовать? – спросила Эгвейн, усаживаясь за свой стол.

– Об убийствах, – ответил Гавин.

– А поконкретнее?

Гавин закрыл дверь.

– Чтоб мне сгореть, Эгвейн! Неужели обязательно надевать эту маску всякий раз, как мы разговариваем? Можно мне хоть раз увидеть не Амерлин, а тебя – Эгвейн?

– Я демонстрирую тебе Амерлин, – объяснила Эгвейн, – поскольку ты отказываешься ее принимать. Смирись, и мы, быть может, выйдем за эти рамки.

– О Свет! Ты даже говорить научилась как одна из них!

– Потому что я и есть одна из них, – сказала Эгвейн. – И выбор слов выдает тебя, ибо нельзя служить Амерлин, отказываясь признавать ее власть.

– Поверь, Эгвейн, я признаю твою власть, – возразил Гавин. – Но хочу видеть в тебе человека, а не титул. Разве это не важно?

– Сперва научись послушанию. – Ее лицо смягчилось. – Прости, Гавин, но ты пока не готов.

«Спокойнее, не принимай близко к сердцу», – велел он себе, стиснув зубы, а вслух произнес:

– Хорошо, договорились. Итак, убийства. Мы выяснили, что ни у одной из погибших не было Стража.

– Да, мне уже сообщили, – кивнула Эгвейн.

– Тем не менее, – сказал Гавин, – это наводит на крайне серьезные мысли. У нас не хватает Стражей.

Эгвейн сдвинула брови.

– Мы готовимся к Последней битве, Эгвейн, – продолжил он, – но у некоторых сестер – у многих сестер! – нет Стражей. У некоторых был один, но после смерти Стража они не берут кого-то на замену. Другие попросту не желают связывать кого-то узами. По-моему, это недопустимо.

– И что мне сделать? – Эгвейн сложила руки на груди. – Повелеть, дабы каждая обзавелась Стражем? Такой приказ отдать?

– Именно.

Она рассмеялась:

– Гавин, у Амерлин нет такой власти.

– В таком случае пусть прикажет Совет.

– Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Решение о выборе Стража очень личное, даже интимное. Его никому нельзя навязывать!

– Что ж, – не сдавался Гавин, – решение отправиться на войну тоже чрезвычайно «личное» и в высшей степени «интимное», но мужчин повсюду призывают вступать в армию. Иной раз стоит пренебречь чувствами ради выживания. Стражи отвечают за жизнь сестер, и вскоре каждая Айз Седай будет на вес золота, ведь сюда явятся десятки и сотни троллочьих легионов. В бою каждая сестра будет ценнее сотни солдат, а ее Исцеление сохранит десятки жизней. Айз Седай принадлежат не себе, а всему человечеству, и ты попросту не имеешь права допустить, чтобы сестры оставались без охраны!

Он говорил с таким пылом, что Эгвейн откинулась на спинку кресла. А затем, дослушав речь Гавина, против всех ожиданий, кивнула:

– Пожалуй… в твоих словах, Гавин, есть здравое зерно.

– Подними этот вопрос перед Советом, – предложил Гавин. – В конце концов, Эгвейн, если сестра не связывает себя узами со Стражем, это чистой воды эгоизм. Благодаря узам человек сражается не в пример лучше, а нам нужно использовать любое преимущество, какое только возможно. К тому же это поможет предотвратить убийства.

– Посмотрю, что можно сделать, – пообещала Эгвейн.

– Можно взглянуть на доклады сестер? – попросил Гавин. – Я о тех, которые имеют отношение к убийствам?

– Гавин, я допустила тебя к участию в расследовании, – сказала она, – поскольку решила, что нам не помешает свежий взгляд. Дать тебе отчеты все равно что подтолкнуть тебя к тем же выводам, к каким пришли сестры.

– Скажи мне хотя бы, вы по-прежнему считаете, что преступления совершены Черными сестрами? Вам не приходит в голову, что убийцей может оказаться Серый Человек или приспешник Темного?

– Нет, не может, – ответила Эгвейн. – Потому что мы уверены – точнее, знаем наверняка, – что за убийствами не стоит ни Серый Человек, ни приспешник Темного.

– Но вчера ночью дверь взломали. И женщин убивали не Единой Силой, а обыкновенным ножом. К тому же я не нашел никаких следов ни переходных врат, ни…

– У убийцы был доступ к Единой Силе, – перебила его Эгвейн, тщательно выстраивая предложения. – И не факт, что злоумышленники использовали переходные врата.

Гавин прищурился. Эти слова звучали как речь женщины, давшей клятву говорить только правду и намеренной ее не нарушить.

– У тебя есть секреты, – заключил он. – И не только от меня. От всей Башни.

– Бывает, без секретов не обойтись, Гавин.

– Неужели нельзя поделиться ими со мной? – Гавин помедлил, но потом заговорил вновь. – Эгвейн, я боюсь, что убийца придет за тобой. У тебя ведь нет Стража.

– Вне всякого сомнения, она объявится здесь. – Эгвейн коснулась лежавшего на столе предмета. Похоже, то был потертый кожаный ремень, навроде тех, какими наказывают преступников. Очень странно…

«Она?»

– Эгвейн, умоляю, объясни, что происходит!

Какое-то время Эгвейн смотрела на него, а затем вздохнула:

– Ну хорошо. Я рассказала об этом женщинам, занятым расследованием. Пожалуй, стоит и тебе рассказать. В Белой Башне появилась одна из Отрекшихся.

– Что? – Гавин непроизвольно схватился за меч. – Где? Ты взяла ее под стражу?

– Нет, – ответила Эгвейн. – Это она убила сестер.

– Откуда ты знаешь?

– Мне известно, что Месана здесь. Во сне я видела, что это так. Она скрывается среди нас. Убиты четыре Айз Седай. Это она, Гавин. Других разумных объяснений я не вижу.

Гавин не стал задавать лишних вопросов. Он был в курсе, что Эгвейн сновидица, хотя почти ничего не знал о Снови́дении. Говорили, что этот талант во многом похож на Предсказание.

– Я не стала оповещать об этом всю Башню, – продолжила Эгвейн. – Боюсь, если сестры узнают, что среди нас затаилась Отрекшаяся, все станут подозревать друг друга, и случится новый раскол, как уже было при Элайде. Дела и без того обстоят не самым лучшим образом – когда все думают, что Черные сестры Перемещаются в Башню и совершают убийства. Но у Айз Седай хотя бы не возникает ненужных подозрений, а Месана, наверное, думает, что я не знаю о ее присутствии. Вот он, тот секрет, о котором ты выспрашивал. Мы охотимся не на Черную сестру. Наша цель – одна из Отрекшихся.

Если задуматься, то новость пугающая… Но не ужаснее, чем Дракон Возрожденный, разгуливающий на свободе. О Свет! Отрекшаяся в Белой Башне? Почему бы и нет? Это правдоподобнее, чем Эгвейн на Престоле Амерлин!

– Разберемся, – твердо пообещал Гавин, хотя не чувствовал особой уверенности.

– Одним сестрам я велела тщательно изучить рассказы о себе всех, кто находится в Башне, – сказала Эгвейн. – Другим поручено подмечать подозрительные слова и поступки. Мы найдем ее. Хотя не знаю, как обеспечить женщинам безопасность, не провоцируя еще большей паники.

– Стражи, – упрямо повторил Гавин.

– Я подумаю об этом, Гавин. А пока у меня есть просьба.

– Сделаю все, что в моих силах, Эгвейн. – Гавин сделал шаг к ней. – И ты об этом знаешь.

– Неужели? – сухо спросила она. – Это хорошо. В таком случае перестань по ночам караулить у меня под дверью.

– Что-что? Эгвейн, нет!

– Вот видишь? – покачала она головой. – Первым делом ты начал обсуждать мой приказ.

– Такова обязанность Стража, когда речь заходит о его Айз Седай! – Этому Гавина научил Хаммар.

– Ты мне не Страж, – отрезала Эгвейн.

От этих слов Гавин застыл на месте.

– Кроме того, – продолжала девушка, – как ты намереваешься остановить Отрекшуюся? Это не в твоих силах. Ей будут противостоять сестры, а я продолжу выставлять малых стражей – но со всей осторожностью, так чтобы в мои покои так и хотелось войти. Если Отрекшаяся попробует напасть, удивлю ее засадой.

– Ты что, решила стать приманкой? – едва сумел выговорить Гавин. – Эгвейн, это безумие!

– Нет. Это безысходность. Пойми, Гавин, я отвечаю за этих женщин, и теперь они гибнут одна за другой. Их убивают по ночам, а ты сам сказал, что вскоре нам понадобится каждая Айз Седай.

Впервые из-под маски Амерлин проступила усталость – в изнуренном голосе, в сцепленных перед собой пальцах, в едва заметной сутулости, – и Гавин вдруг понял, что Эгвейн держится из последних сил.

– Я велела сестрам изучить все сведения, которые можно отыскать о Месане, – продолжила она. – Гавин, эта женщина – не воин, а руководитель, педантичный организатор. Если я вступлю в схватку с ней, то смогу ее одолеть. Однако сперва ее надо найти. Выступить в роли приманки – это лишь часть моего плана. Да, ты прав, это опасно. Но я приняла все меры предосторожности.

– Мне это не нравится. Совсем не нравится.

– Обойдусь без твоего одобрения. – Эгвейн взглянула на него. – Просто поверь, что так надо.

– Я тебе верю, – сказал Гавин.

– Тогда подкрепи эти слова делом. Больше ничего не прошу.

Гавин скрежетнул зубами, потом поклонился и вышел, постаравшись – и не преуспев в этом – не слишком сильно хлопнуть дверью кабинета. Сильвиана смерила молодого человека неодобрительным взглядом.

Покинув покои Амерлин, Гавин отправился на тренировочный плац, который пробуждал у него столь нерадостные мысли. Ему необходимо было поупражняться с мечом.

С глубоким вздохом Эгвейн откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Почему же при разговоре с Гавином так непросто держать чувства под контролем? В такие моменты ей острее всего казалось, что Айз Седай из нее никудышная.

В ней бурлило множество эмоций, будто несколько сортов вина, смешанных в одном кубке: гнев, вызванный упрямством Гавина, страстное желание упасть в его объятия, но в первую очередь – смятение, ибо Эгвейн никак не могла понять, чего ей хочется больше – конфликта или ласки.

Сумев пробить ее броню, Гавин нашел путь к ее сердцу. Его страсть завораживала, но и пугала Эгвейн: не выйдет ли так, что после связывания узами ей передадутся эмоции Стража? Разве не так они работают? Каково это – оказаться соединенными узами, переживать чувства другого человека?

Эгвейн желала ее – этой связи, что была у других Айз Седай. К тому же очень важно, чтобы рядом был человек, на которого она может положиться, способный оспорить ее решения – разумеется, наедине. Человек, который видит в ней Эгвейн, а не Амерлин.

Но Гавин пока что слишком недоверчив. И непослушен.

Она просмотрела свое письмо новому королю Тира, где говорилось, что Ранд грозится сломать печати. Эгвейн собиралась помешать этому, но для осуществления этого плана ей требовалось заручиться поддержкой тех, кому доверяет Дракон Возрожденный. Донесения, касающиеся Дарлина Сиснеры, были противоречивы: одни называли его едва ли не самым ярым сторонником Ранда, а по словам других, Сиснера только и делал, что хулил и очернял Дракона.

На время отложив письмо, Эгвейн записала несколько соображений насчет того, как представить Совету вопрос о Стражах. Аргументация Гавина была безупречной, хотя в своих предположениях он зашел слишком далеко. Другое дело – обратиться с вежливой просьбой к женщинам, не имеющим Стражей. Перечислить все преимущества, разъяснить, как соединение узами Стражей поможет спасти множество жизней и одержать победу над Тенью… Да, это вполне приемлемо.

Девушка взяла стоявший на столе чайник и налила в чашку немного мятного чая. Как ни странно, в последнее время он портился все реже, и сегодня у напитка был вполне приличный вкус. Кстати говоря, Эгвейн утаила от Гавина еще одну причину покончить с его ночными дежурствами: она подолгу не могла уснуть, зная, что возлюбленный совсем рядом, всего в нескольких футах, и боялась, что рано или поздно не сдержится и затащит его в постель.

Ремень Сильвианы так и не сломил ее воли, но Гавин Траканд… Эгвейн подозревала: еще немного – и сопротивляться не будет сил.

Грендаль предполагала, что к ней вот-вот явится посланник. Его прибытия следовало ожидать даже здесь, в самом укромном из ее тайных убежищ. Избранной не спрятаться от Великого повелителя.

Это укрытие не было ни древней крепостью, ни дворцом, ни даже уютным домиком; всего лишь пещера на всеми забытом острове в той части Аритского океана, куда не заходят корабли. Насколько знала Грендаль, в этих краях не было ничего примечательного или представляющего хоть какой-то интерес.

За пещерой присматривали шестеро ее младших питомцев. Условия в убежище были, откровенно говоря, ужасные: всего три комнаты, и попасть сюда или покинуть их можно только через переходные врата, поскольку вход в пещеру Грендаль завалила валуном. Пресную воду брали из естественного источника, еду – из предварительно сделанных хозяйкой запасов, а воздух поступал через трещины в камне. По стенам сочилась влага, потолки были низкими, обстановка – скудной.

Другими словами, никто и не подумает искать Грендаль в подобном месте. Всем известно, что она попросту нуждается в роскоши так, что жить без нее не может. Да, верно, она питает пристрастие к пышности. Однако когда тебя считают предсказуемой, то это дает тебе возможность действовать самым неожиданным образом.

К несчастью, ничего подобного не скажешь относительно Великого повелителя. Отдыхая на желто-синей кушетке, Грендаль внимательно следила за открытыми переходными вратами. Посланником оказался мужчина, одетый в черное и красное, с заурядными чертами лица и дочерна загорелой кожей. Говорить ему не требовалось, ибо посланием служило само его присутствие. На переходные врата испуганно пялилась одна из ее питомиц, красивая брюнетка с большими карими глазами, в прошлом – благородная леди из Тира. Что касается Грендаль, ей тоже было не по себе.

На ней было платье из тонкого черного шелка, украшенное вертикальными полосками стрейта. Захлопнув томик «Пылающего в снегах» в деревянном переплете, она встала и, стараясь не утратить самоуверенный вид, шагнула во врата.

Моридин ждал ее в своем чернокаменном дворце. Мебели в комнате не было: один разожженный очаг. О Великий повелитель! Огонь? В столь теплый день? Грендаль, сохранив самообладание, приказала себе не потеть.

Моридин повернулся к ней. В глазах у него плавали черные пятнышки саа.

– Ты знаешь, зачем я призвал тебя.

Это не был вопрос.

– Да, знаю.

– Аран’гар мертва, потеряна для нас – и это после того, как Великий повелитель в последний раз переселил ее душу. Можно подумать, Грендаль, такие происшествия входят у тебя в привычку.

– Я живу, чтобы служить, Ни’блис, – сказала она. Главное – уверенность! Надо выглядеть уверенной.

На мгновение Моридин растерялся. Вот и хорошо.

– Ты же не хочешь сказать, что Аран’гар предала нас?

– Что? – удивилась Грендаль. – Конечно нет.

– В таком случае разве твой поступок можно назвать доброй службой?

– Ну… – Грендаль сделала смущенно-озадаченное лицо, – я действовала в соответствии с полученным приказанием. Разве я здесь не для того, чтобы принять похвалу?

– Ничуть, – сухо ответил Моридин. – Твое фальшивое смятение не обманет меня, женщина.

– Никакое оно не фальшивое, – приготовилась солгать Грендаль. – Я, конечно, понимала, что Великий повелитель не обрадуется, потеряв Избранную, но игра, по всей очевидности, стоила свеч.

– И что мы выиграли? – раздраженно спросил Моридин. – Ты позволила застать себя врасплох, и по твоей дурости Избранная лишилась жизни! Кому, как не тебе, избегать встреч с ал’Тором?

Он не знал, что Грендаль связала Аран’гар и бросила ее на верную смерть. Думал, это случилось по ошибке. Тоже хорошо.

– Застать врасплох? – оскорбленным тоном переспросила она. – Я никогда бы… Моридин, как ты вообще мог подумать, будто я позволила ал’Тору случайно найти меня?

– Ты что, подстроила все? Преднамеренно?

– Разумеется, – ответила Грендаль. – Чуть ли не за ручку привела его к Натринову Кургану. Льюс Тэрин никогда не умел сопоставлять факты, даже если те были прямо перед носом. Неужели непонятно, Моридин? Как Льюс Тэрин отреагирует на свой поступок? Он уничтожил целую крепость, по сути маленький город, с сотнями обитателей! Убийство невинных ради достижения цели? Скажи, сладко ли ему после такого поступка?

Моридин не спешил с ответом. Нет, такая мысль не приходила ему в голову. Грендаль довольно улыбнулась. Для Моридина все действия ал’Тора были сугубо рациональными, по большей части логичными и, следовательно, самыми практичными средствами достижения цели.

Но вот сам ал’Тор… разум которого полнится фантазиями о чести и достоинстве… После уничтожения крепости ему и впрямь пришлось несладко, а произведенное на Моридина впечатление можно усилить, если называть Дракона Возрожденного именем Льюса Тэрина. Такие поступки вопьются в ал’Тора, раскровенят его сердце и растерзают душу. Он будет мучиться от кошмаров, а тяжесть вины повиснет у него на шее ярмом перегруженной телеги.

Грендаль плохо помнила, каково это, делать первые шаги в сторону Тени. Чувствовала ли она эту дурацкую боль? К несчастью, да, однако ее испытывали не все Избранные. Семираг, к примеру, была изначально испорчена до мозга костей. Остальные же, включая Ишамаэля, пришли к Тени разными путями.

В глазах у Моридина промелькнули отблески древних воспоминаний. Раньше Грендаль не понимала, кто он, но теперь поняла наверняка. Его лицо было другим, но душа оставалась прежней. Да, он прекрасно знал, каково приходится ал’Тору.

– Ты велел сделать ему больно, – сказала Грендаль. – Приказал навеять на него душевные муки, и я это сделала, причем наилучшим образом. Аран’гар помогала мне, но, когда я предложила сбежать, она отказалась. Столкнувшись с препятствиями, она всегда действовала чересчур агрессивно. Но не сомневаюсь, что Великий повелитель заменит ее другим инструментом. Мы рискнули, и за это пришлось заплатить. Но выигрыш… Кроме того, теперь Льюс Тэрин думает, что я мертва. Это большое преимущество.

Она улыбнулась – без особой радости. Лишь с некоторым удовлетворением. Моридин нахмурился, а потом вдруг нерешительно покосился в сторону. На пустое место.

– Мне велели не наказывать тебя. Пока что, – произнес он в конце концов и не самым довольным тоном.

Неужели то было послание непосредственно от Великого повелителя? Насколько было известно Грендаль, в эту эпоху все Избранные получают приказы, явившись в Шайол Гул. Или же, по крайней мере, претерпев визит того жуткого создания по имени Шайдар Харан. Теперь же она видела, как Великий повелитель общается с Ни’блисом напрямую. Любопытно. И неприятно.

Значит, конец совсем близок. Времени для лицедейства почти не осталось. Грендаль непременно увидит себя в роли Ни’блиса и будет править этим миром как своим, когда закончится Последняя битва.

– Думаю, мне надо… – начала она.

– Тебе надо держаться подальше от ал’Тора, – сказал Моридин. – Наказания не будет, но хвалить тебя мне тоже не за что. Допустим, ты причинила боль ал’Тору, но все-таки загубила свой план, а мы лишились полезного инструмента.

– Ну разумеется, – учтиво подхватила Грендаль, – я буду служить так, как угодно Великому повелителю. У меня и в мыслях не было противостоять ал’Тору. Он считает, что я мертва. Пусть прозябает в невежестве, а я тем временем займусь пока другими делами.

– Другими?

Грендаль нуждалась победе – в решительной победе. Перебрав заготовленные планы, она выбрала наиболее подходящий. Итак, она не способна противостоять ал’Тору? Ну и ладно. Грендаль принесет Великому повелителю то, чего он давно жаждет.

– Перрин Айбара. – Теперь, когда пришлось рассказать Моридину о своих намерениях, Грендаль почувствовала себя беззащитной. Она предпочитала держать свои замыслы при себе. Однако в ином случае ей вряд ли удастся улизнуть с этой встречи. – Доставлю тебе его голову.

Повернувшись к огню, Моридин сцепил руки за спиной и уставился на языки пламени.

Грендаль же с ужасом почувствовала, как по лбу струится пот. Это еще что? Она же умеет противодействовать жаре и холоду! Что не так? Она сосредоточилась… но напрасно. Не здесь. Не рядом с ним.

Это выбило ее из равновесия.

– Он важная фигура, – сказала Грендаль. – В пророчествах…

– Я знаю, о чем говорится в пророчествах, – тихо ответил Моридин, не оборачиваясь. – И как ты намерена это провернуть?

– Мои шпионы обнаружили его армию, – ответила Грендаль. – И я на всякий случай привела в действие некоторые свои планы. У меня осталось сколько-то отродий Тени, переданных мне, дабы сеять хаос, и еще я подстроила ему ловушку. Потеряв Айбара, ал’Тор сломается. Такого он не перенесет.

– Это еще мягко сказано, – сказал Моридин не громче прежнего. – Однако такое тебе не по зубам. Его люди умеют открывать переходные врата. Айбара ускользнет от тебя.

– Я…

– Повторяю: он ускользнет от тебя, – по-прежнему тихо произнес Моридин.

Капля пота скатилась на щеку, оттуда на подбородок. Грендаль как ни в чем не бывало смахнула ее, но лоб не переставал покрываться испариной.

– Пойдем. – Отвлекшись от созерцания пламени, Моридин направился в коридор с такими же черными стенами.

Грендаль последовала за ним. Ей было любопытно, но и страшновато. Остановившись у соседней двери, Моридин распахнул ее, и Грендаль вошла в узкую комнату с множеством полок, где лежали десятки – если не сотни – предметов Силы. «Тьма всемогущая! – подумала она. – Откуда они у него? Да еще столько?»

Моридин прошел к дальней стене, где стал перебирать лежавшие на полках предметы. Грендаль замерла в благоговейном трепете.

– Это шоковое копье? – указала она на длинный и тонкий металлический стержень. – Три связующих жезла? Рема’кар? А вон то – части шо…

– Это не важно, – сказал Моридин, выбрав нужный предмет.

– Вот бы мне…

– Ты близка к тому, чтобы впасть в немилость, Грендаль. – Он обернулся, держа в руке длинный металлический предмет, похожий на гвоздь или штырь, серебристый, с крупной металлической головкой, украшенной золотой инкрустацией. – Таких я нашел только два, и первый уже пущен в дело. Можешь воспользоваться вторым.

– Шип сновидений? – Она широко раскрыла глаза. Как же ей хотелось заполучить такую вещь! – И у тебя их не один, а два?

Моридин стукнул пальцем по головке стержня, и шип сновидений исчез у него из руки.

– Ты же знаешь, где его найти?

– Да, – сказала охваченная жадностью Грендаль. Это была вещь огромной, небывалой Силы. Полезная во многих отношениях.

Шагнув вперед, Моридин внимательно посмотрел ей в глаза.

– Грендаль, – произнес он тихо, но с угрозой. – Мне известен ключ от него. Ты не станешь использовать шип против меня или других Избранных. А если поступишь так, об этом узнает Великий повелитель. Я не желаю, чтобы ты потакала своим привычкам – по крайней мере, пока не умрет Айбара.

– Я… Да, конечно. – Она вдруг почувствовала, что замерзла. Неужели здесь так холодно? И почему тогда она до сих пор потеет?

– Айбара умеет путешествовать по Миру снов, – сказал Моридин. – Я одолжу тебе еще один инструмент: пришлю человека с двумя душами. Но он, как и этот шип сновидений, принадлежит мне. И ты тоже принадлежишь мне. Понятно?

Грендаль кивнула. Она ничего не могла с собой поделать. Казалось, в комнате стало темнее, а этот его голос… теперь он, пусть и отдаленно, напоминал голос Великого повелителя.

– Однако позволь сказать тебе вот что. – Правой рукой Моридин взял ее снизу за подбородок. – Если у тебя все получится, Великий повелитель будет доволен. Чрезвычайно доволен. И, преуспев, ты в изобилии получишь то, что сейчас имеешь в скудости.

Она облизнула пересохшие губы. Взгляд у Моридина стал отсутствующим.

– Моридин? – нерешительно позвала она.

Не ответив, он выпустил ее подбородок и ушел вглубь комнаты, где взял со стола толстую книгу в светло-коричневом кожаном переплете. Полистав и найдя нужную ему страницу, Моридин какое-то время смотрел на нее. Потом жестом велел Грендаль подойти.

Она опасливо послушалась – и обмерла, прочитав текст на странице. «Тьма всемогущая!» – мелькнуло у нее в голове.

– Что это за книга? – наконец выдавила Грендаль. – Откуда эти пророчества?

– Они давно мне известны, – тихо промолвил Моридин, не отводя глаз от книги. – Но о них не знает почти никто, кроме меня. Даже Избранные. Мужчины и женщины, произнесшие эти слова, были изолированы и содержались поодиночке. Нельзя, чтобы о сказанном ими стало ведомо Свету. Мы знакомы с их пророчествами, но наши должны оставаться для них тайной.

– Но здесь… – Она перечитала отрывок. – Здесь говорится, что Айбара умрет!

– У любого пророчества бывает множество толкований, – сказал Моридин. – Но да, это Предсказание обещает, что Айбара погибнет от наших рук. Принеси мне голову этого волка, Грендаль. А потом проси, чего хочешь. – Он захлопнул книгу. – Но попомни мое слово: если потерпишь неудачу, потеряешь все, что получила, – и не только.

Взмахом руки он открыл для нее портал; благодаря незначительной способности коснуться Истинной Силы – той, которую у нее не отняли, – Грендаль увидела, как витые плетения разорвали пространство, и там, где в ткани Узора образовалась прореха, замерцал воздух. Грендаль знала, что портал ведет обратно в ее тайную пещеру.

Она шагнула через портал, не проронив ни слова: боялась, что голос предательски дрогнет.

Глава 6

Сомнительные намерения

Моргейз Траканд, когда-то – королева Андора, разносила чай. Она ходила от человека к человеку в громадном шатре с земляным полом и с боковинами, которые можно было поднять, закатав вверх. Этот шатер Перрин позаимствовал в Малдене.

Как ни велик был шатер, места едва хватило для всех, кто пожелал присутствовать на собрании. Здесь, разумеется, были Перрин и Фэйли, усевшиеся на землю. Рядом с ними расположились златоглазый Илайас и Тэм ал’Тор, простой фермер, широкоплечий и невозмутимый. В самом ли деле он приходился отцом Дракону Возрожденному? Да, Моргейз однажды видела Ранда ал’Тора, и на вид мальчик тоже не особо отличался от обычного фермера.

Подле Тэма сидел щуплый секретарь Перрина по имени Себбан Балвер. Много ли Перрину известно о его прошлом? Рядом с ним – Джур Грейди, в черном мундире с серебряным значком в виде меча, приколотым на воротник. Глаза его ввалились, а обветренное крестьянское лицо оставалось бледным после перенесенной недавно болезни. Второго Аша’мана в шатре не было – Неалд еще не оправился от змеиных укусов.

Зато присутствовали все три Айз Седай: Сеонид и Масури сидели возле Хранительниц Мудрости, а Анноура, устроившись рядом с Берелейн, то и дело поглядывала на шестерых Хранительниц. По другую руку от Берелейн сидел Галленне, а напротив – Аллиандре и Арганда.

Глядя на офицеров, Моргейз вспомнила Гарета Брина, которого не видела уже давно – с тех самых пор, как изгнала его по причинам, которых по-прежнему не могла вразумительно объяснить. Если задуматься, во многих ее тогдашних поступках недоставало смысла. Неужели она и вправду потеряла голову от любви – настолько, что отправила в ссылку Аймлин и Эллориен?

Ну да ладно, дело прошлое. Теперь же Моргейз осторожно пробиралась меж присутствующих и следила за тем, чтобы их чашки не опустели.

– Не ожидал, что вы так долго провозитесь, – заметил Перрин.

– Ты дал нам поручение, Перрин Айбара, – ответила Неварин, Хранительница Мудрости с рыжеватыми волосами, сидевшая перед Сеонид и Масури. – Мы выполнили его должным образом, потратив столько времени, сколько требовалось. Или ты хочешь сказать, что ожидал от нас чего-то другого?

– Перестань, Неварин, – пробурчал Перрин, раскатывая на земле перед собой карту, составленную Балвером по подсказкам гэалданцев. – Разве я сомневаюсь в вас? Нет, я просто уточнил, не было ли проблем с деревней.

– Ее сожгли дотла, – сказала Неварин. – Как и все растения, на которых мы обнаружили хотя бы намек на Запустение. И правильно сделали. Запустение несет смерть, и вам, мокроземцам, пришлось бы несладко, столкнись вы с его проявлениями.

– Думаю, – парировала Фэйли, – вы бы немало удивились.

Моргейз покосилась на Фэйли. Та, в подобающем ее положению наряде – тонкой работы фиолетово-зеленом платье с плиссировкой по бокам и разрезами для верховой езды, – по-королевски приосанившись, смотрела в глаза Хранительнице Мудрости. Как ни странно, время, проведенное в плену у Шайдо, самым благоприятным образом сказалось на харизме Фэйли, не померкшей, но разгоревшейся с удвоенной силой.

Моргейз и Фэйли быстро вернулись к прежним ролям госпожи и служанки. Если уж на то пошло, здешняя жизнь Моргейз поразительно напоминала ее пребывание в лагере Шайдо. Да, имелись и отличия – к примеру, здесь ей вряд ли грозила порка, – но факт оставался фактом: времена, когда Моргейз и другие четыре женщины были равны в правах, остались в прошлом.

Остановившись возле лорда Галленне, Моргейз подлила ему чая с ловкостью, взращенной ею в бытность служанкой Севанны. Временами прислуге надо вести себя незаметнее любого разведчика. Нельзя, чтобы ее видели; нельзя, чтобы она привлекала к себе внимание. Любопытно, ее собственные слуги тоже умели превращаться в невидимок?

– Теперь же, – произнес Арганда, – если кто-то не знал, куда мы подевались, достаточно увидеть огромный столб дыма.

– С такой толпой, как у нас, никуда не спрячешься, – сказала Сеонид.

С недавних пор Хранительницы Мудрости перестали выговаривать Айз Седай за поданный без разрешения голос, но, прежде чем раскрыть рот, Зеленая сестра все равно бросила взгляд на айилок, отчего Моргейз разозлилась: где это видано, чтобы сестры из Башни пошли в ученицы компании дичков? Говорили, что таков приказ ал’Тора, но откуда у какого-то мужчины – пусть тот даже и Дракон Возрожденный – подобная власть над сестрами?

Ей неприятно было видеть, как две Айз Седай уже не противятся положению вещей. «Жизненная ситуация способна изменить человека самым кардинальным образом», – подумала Моргейз, вспомнив Гейбрила и Валду. Пребывание в плену у Айил было лишь этапом этого процесса, и каждый из них отдалял Моргейз от королевы, которой она некогда была. Она уже не жаждала ни своего трона, ни красивых вещей. Теперь ей не нужно было ничего, кроме хоть какой-то стабильности. Как оказалось, это удовольствие стоит дороже золота.

– Это не имеет значения. – Перрин забарабанил пальцами по карте. – Итак, решено? Отправимся за Гиллом и остальными пешком, а чтобы отыскать их, будем по возможности высылать разведчиков через переходные врата. Хотелось бы догнать их еще до Лугарда. Долго ли добираться до города, Арганда?

– Смотря сколько грязи на дороге, – ответил жилистый солдат. – Не зря же мы называем это время года распутицей. Мудрые люди не путешествуют по весне.

– Потому что им некуда торопиться, – пробормотал Перрин, пальцами замеряя расстояние на карте.

Моргейз подошла к Анноуре. Подливать чай гораздо труднее, чем кажется: надо помнить, чью чашку отставить, а чью наполнить на весу, до какого уровня наливать чай, чтобы тот не расплескался, не допускать брызг и не звякать фарфором о фарфор. Надо знать, когда скрыться с глаз долой или, наоборот, устроить небольшое представление, если ты кого-то пропустила, о ком-то забыла или неверно рассчитала желаемое количество напитка.

Она аккуратно подняла чашку Перрина, стоявшую на земле рядом с ним. Во время разговора он любил жестикулировать и запросто мог выбить посуду из рук Моргейз, не будь она столь осторожна. В общем, прислуживать за чаепитием – удивительное искусство. Целый мир, на который королева Моргейз в свое время не трудилась обратить внимание.

Моргейз наполнила чашку Перрина и вернула ее на место. Вглядываясь в карту, Перрин задавал новые вопросы, теперь о близлежащих городках, о том, в каких из них можно рассчитывать пополнить припасы. Он был многообещающим лидером, пусть и довольно неопытным. Пара-тройка советов от Моргейз…

Она отогнала эту мысль. Перрин Айбара – мятежник. Двуречье – часть Андора, а Перрин провозгласил себя правителем этого края и поднял то знамя с волчьей головой. Что ж – теперь хотя бы убрали флаг Манетерен. Поднятый, он означал бы, по сути, открытое объявление войны.

Больше Моргейз уже не щетинилась всякий раз, когда Перрина именовали лордом, но и не собиралась предлагать ему помощь. По крайней мере, пока не сообразит, как вернуть его под крыло андорской монархии.

«Кроме того, – неохотно признала она, – Фэйли – девушка сообразительная и даст ему те же советы, что и я».

Фэйли идеально дополняла Перрина, как дополняет мчащегося в атаку конного копейщика искусный верховой лучник. Союз этих двоих – принимая во внимание связи Фэйли с троном Салдэйи – вызывал у Моргейз наибольшую тревогу. Да, Перрин убрал флаг Манетерен, но прежде велел спрятать знамя с красной волчьей головой, а запрет нередко бывает лучшим способом форсировать желаемые события.

Чашка Аллиандре была наполовину пуста, и Моргейз подошла наполнить ее: подобно многим высокородным дамам, Аллиандре ожидала, что ее чашка никогда не опустеет. Она взглянула на Моргейз, и в глазах ее блеснуло легкое смущение: Аллиандре не знала, как выстроить отношения с нынешней служанкой. Любопытно, поскольку в плену Аллиандре вела себя весьма заносчиво. Королеве, которой однажды была Моргейз, захотелось усадить ее на табурет и хорошенько растолковать, как должна вести себя знатная женщина.

Но ей придется постигать эту науку самостоятельно. Моргейз уже не та, кем была раньше. Она и сама не понимала, кем теперь является. Знала лишь, что непременно овладеет премудростями службы в качестве горничной знатной дамы. Это становилось для нее чем-то вроде страстного увлечения, способа доказать самой себе, что она по-прежнему сильна. Что она по-прежнему чего-то стоит.

Временами, думая о своих нынешних чаяниях, бывшая королева приходила в ужас.

– Лорд Перрин, – сказала Аллиандре, когда Моргейз отошла в сторону, – правду ли говорят, что ты намереваешься отослать моих людей обратно в Джеханнах, как только найдешь Гилла и его отряд?

Моргейз прошла мимо Масури – эта Айз Седай обычно подавала сигнал, что пора подливать чай, легонько постукивая ногтем по чашке.

– Да, намереваюсь, – ответил Перрин. – Всем известно, что ты присоединилась к нашей армии не только по собственному желанию. И не попала бы в плен к Шайдо, не возьми мы тебя с собой. Масима мертв. Пора бы тебе вернуться и править своим народом.

– Не сочти за наглость, милорд, – сказала Аллиандре, – но зачем нанимать на службу моих соотечественников, если не собираешь армию для будущих сражений?

– Никого я не нанимаю, – объяснил Перрин. – Да, им разрешено остаться, но это не значит, что я намерен увеличить войско.

– Милорд, разве не разумно сохранить то, что имеешь? – спросила Аллиандре.

– Она права, Перрин, – тихо подхватила Берелейн. – Достаточно глянуть на небо, и всякий поймет, что Последняя битва неизбежна. Разве тебе помешают ее люди? Не сомневаюсь, лорду Дракону пригодится каждый солдат из верных ему земель.

– Пускай призовет их, когда сочтет нужным, – упрямо ответил Перрин.

– Милорд, – сказала Аллиандре, – я принесла клятву верности не ему, а тебе. И если гэалданцы отправятся на Тармон Гай’дон, то только под твоим знаменем.

Перрин встал, удивив кое-кого из присутствующих: он что, уходит? Не говоря ни слова, он подошел к поднятой к пологу стенке шатра, высунулся наружу и крикнул:

– Вил, поди сюда!

Плетение Единой Силы ограждало шатер от подслушивания. Моргейз видела закрепленные узлом плотные и замысловатые узоры Масури, сложность которых словно насмехалась над ее крохотным талантом.

Масури постучала кончиком пальца по чашке – эта Айз Седай предпочитала скрывать свою нервозность, потягивая чай, – и Моргейз поспешила ее наполнить.

Перрин вернулся в шатер. За ним вошел симпатичный молодой парень с тряпичным свертком.

– Разверни, – сказал Перрин.

Парень послушался. Судя по лицу, он волновался. Оказалось, в руках у него было знамя с изображением волчьей головы, ставшей эмблемой Перрина.

– Не я сделал это знамя, – заявил Перрин, – и я никогда не желал этого стяга, но послушал совета и поднял его – по причинам, оставшимся в прошлом. Я не раз говорил убрать его, но моих увещеваний, как видно, хватает ненадолго. – Он взглянул на Вила. – Передай лагерю прямой приказ, Вил: сжечь эти треклятые знамена, все до последнего. Ты понял? Сжечь!

– Но… – побледнел Вил.

– Никаких «но», – отрезал Перрин. – Аллиандре, как только мы найдем Ранда, ты присягнешь ему. И в бой под моим знаменем не пойдешь, потому что никакого знамени у меня не будет. Я простой кузнец. Точка. Слишком долго я терпел все эти глупости.

– Перрин, благоразумно ли это? – с удивленным видом спросила Фэйли.

Глупый мужчина. Для начала обсудил бы все с женой. Но мужчинам свойственна любовь к собственным планам. И к своим секретам.

– Не знаю, благоразумно ли это, но именно так я и поступлю. – Перрин сел на землю. – Ступай, Вил. Чтобы к ночи все знамена сожгли. Все до единого, понял?

Оцепеневший было Вил развернулся и, не сказав ни слова в ответ, вышел из шатра с таким видом, будто его предали. По некой необъяснимой причине Моргейз чувствовала себя примерно так же. Поступок был глупым, а ведь ей хотелось, чтобы Перрин сделал глупость, и этого она ждала. Однако люди тем не менее испытывали страх, и не без причины. Это небо… И то, что творится в мире… Пожалуй, в такие времена можно простить мужчине попытку взять бразды правления в свои руки.

– Дурак ты, Перрин Айбара, – заявила грубиянка Масури.

– Сынок, – обратился Тэм к Перрину, – ребята крепко верят в это знамя.

– Даже слишком, – сказал Перрин.

– Может быть. Но хорошо, когда есть на что равняться. Когда ты спустил тот, другой стяг, им пришлось несладко. Теперь будет еще хуже.

– Так надо, – произнес Перрин. – Двуреченцы слишком уж привязались к этому знамени. Начали поговаривать, что останутся со мной. А им нужно отправиться обратно к семьям – туда, где им место. Когда вновь заработают переходные врата, Тэм, ты соберешь людей и уйдешь вместе с ними. – Он взглянул на Берелейн. – Как вижу, от тебя и твоих подданных мне не избавиться. Вернешься со мной к Ранду.

– Не думала, – сухо сказала Берелейн, – что ты хочешь… Как ты сказал? Ах да, – «избавиться» от нас. Ведь ты весьма охотно принял мою поддержку, когда крылатые гвардейцы помогли вызволить твою жену.

Перрин глубоко вздохнул и ответил не сразу:

– Ценю вашу помощь. И твою, и всех твоих людей. В Малдене мы поступили как должно, и дело не только в спасении Фэйли и Аллиандре. Мы сделали то, что надо было сделать. Но, чтоб мне сгореть, это осталось в прошлом. Если хочешь следовать за Рандом, не сомневаюсь, что он примет тебя. Но мои Аша’маны измотаны, и я выполнил все, что мне поручили. Меня буквально тянет обратно к Ранду, но, прежде чем я отправлюсь к нему, нужно разобраться с остальными.

– Муж мой, – отчеканила Фэйли, – нельзя ли для начала отослать тех, кто действительно хочет уйти?

– Вот именно, – поддакнула Аравин. Бывшая гай’шайн сидела в глубине шатра, и ее непросто было заметить, хотя Аравин, взявшая на себя обязанности неофициального управляющего, стала влиятельной персоной в лагере Перрина. – Некоторые из беженцев будут счастливы вернуться к семьям.

– По возможности я предпочел бы отправить всех по домам, – сказал Перрин. – Грейди?

– Я без особых трудностей открыл переходные врата для разведчиков, – пожал плечами Аша’ман. – Пожалуй, справлюсь и с вратами побольше. Я еще слабоват, но почти совладал с болезнью. А вот Неалду на выздоровление потребуется еще время.

– Милорд, – негромко кашлянул Балвер, – извольте обратить внимание на весьма любопытные подсчеты. На то, чтобы переправить так много людей через переходные врата, уйдет несколько часов, если не сказать дней. Все произойдет куда медленнее, чем на подходе к Малдену.

– И будет сложнее, милорд, – добавил Грейди. – Вряд ли я смогу так долго держать врата открытыми. Особенно если надо оставаться в форме для сражения – так, на всякий случай.

Перрин вновь склонился над картой. Чашка Берелейн опустела, и Моргейз поспешила наполнить ее.

– Ну хорошо, – согласился Перрин. – Начнем с небольших групп беженцев. Тех, кто хочет уйти.

– И еще, – сказала Фэйли, – не пора ли отправить гонцов к лорду Дракону? Быть может, он пришлет новых Аша’манов.

– Верно, – кивнул Перрин.

– По последним сведениям, – добавила Сеонид, – он был в Кайриэне. Среди беженцев больше всего кайриэнцев. Можно отправить кого-то из них домой, а заодно и посланников для встречи с лордом Драконом.

– Его там нет, – сказал Перрин.

– Откуда ты знаешь? – Эдарра отставила чашку.

Прокравшись по стеночке, Моргейз стащила ее, чтобы наполнить чаем. Самая старшая из Хранительниц Мудрости и, вероятно, не только по возрасту – в их иерархии непросто разобраться, – Эдарра выглядела удивительно молодо для своих лет. Даже самой малой способности Моргейз в обращении с Единой Силой хватало, чтобы понять, что эта женщина сильна. Пожалуй, сильнее всех в этом шатре.

– Я… – замешкался Перрин. Может, у него имелся какой-то источник сведений, о котором он не говорил? – Ранд всегда там, где его не ожидают. Такая у него привычка. Сомневаюсь, что он остался в Кайриэне. Но Сеонид права – поиски лучше всего начать именно там.

– Милорд, – сказал Балвер, – как бы нам не… гм… дать маху при возвращении такого множества беженцев. Столько народу нежданно-негаданно явятся разом через переходные врата. Призываю, будьте осторожны. Мы не знаем, что там творится. Не стоит ли, помимо гонцов для связи с Драконом, отправить туда разведчиков? Пусть разузнают, что там и как.

– Одобряю, – кивнул Перрин, и Балвер с довольным видом расслабился, хотя прекрасно умел скрывать свои эмоции. Почему же ему так хотелось отправить кого-нибудь в Кайриэн?

– Меня тревожит, что нужно будет отправлять так много людей, – признался Грейди. – Даже когда поправится Неалд, непросто будет так долго держать переходные врата открытыми. Мы выбьемся из сил.

– Перрин Айбара, – сказала Эдарра, – не исключено, что есть способ решить эту проблему.

– Что за способ?

– Наши ученицы – Айз Седай говорили о некоем… круге, да? Так он называется? Если кое-кто из нас объединится с Аша’манами, тогда мы, пожалуй, сумеем открыть врата пошире.

Перрин поскреб подбородок:

– Грейди?

– Прежде я не участвовал в круге, милорд, но если все получится… чем шире переходные врата, тем больше в них пройдет людей. И быстрее. Это вовсе не помешало бы.

– Ну хорошо. – Перрин повернулся к Хранительнице Мудрости. – Во что мне обойдется такая попытка?

– Слишком долго ты пользовался помощью Айз Седай, Перрин Айбара, – фыркнула Эдарра, – и забыл, что не за все приходится платить. Удачный исход будет всем на пользу. И я не впервые задумываюсь об этом варианте.

– Давно ли ты считаешь, что круг способен разрешить наши трудности? – нахмурился Перрин.

– Довольно давно.

– Чтоб тебе сгореть, женщина! Что же ты молчала?!

– По большей части ты не проявлял интереса к своему положению как вождя, – холодно произнесла Эдарра. – Нельзя требовать, чтобы тебя уважали. Уважение надо заслужить, Перрин Айбара.

Услышав столь дерзкие слова, Моргейз едва не охнула: мало кто из лордов потерпел бы подобный тон. Перрин словно примерз к месту, но затем кивнул, словно ожидал подобного ответа.

– Когда я впервые подумала об этом, твои Аша’маны были больны, – продолжила Эдарра, – и круг тогда не сработал бы. Теперь же настало время поднять этот вопрос – что я, собственно, и сделала.

«Сперва она оскорбляет Айз Седай, – подумала Моргейз, – и тут же ведет себя как одна из них». Но после малденского плена она начала понимать айильцев. Пускай все твердят, что их невозможно постичь; Моргейз не обращала внимания на подобные речи. Айильцы – такие же люди, как и все остальные. Да, у них странные обычаи и причудливые культурные особенности – но у кого это не так? Королева должна понимать всех своих подданных – и потенциальных врагов своего королевства.

– Решено, – сказал Перрин. – Не переутомляйся, Грейди, но начинай работать. Проверь, сумеешь ли образовать с ними круг.

– Да, милорд, – кивнул Грейди. У Аша’мана, по обыкновению, был несколько отстраненный вид. – Неплохо бы подключить к делу Неалда. Из-за головокружения он неуверенно стоит на ногах, но ему не терпится поработать с Силой. Круг даст ему возможность попрактиковаться.

– Я не против, – согласился Перрин.

– Мы не договорили насчет разведчиков, которых отправим в Кайриэн, – напомнила Сеонид. – Мне бы хотелось быть в их числе.

– Понимаю, – пригладил бороду Перрин. – Бери своих Стражей, двух Дев и Пэла Айдара. И по возможности не лезь на рожон.

– Еще с ними пойдет Камейле Нолайзен, – сказала Фэйли. Понятное дело, ей хотелось, чтобы в отряде был кто-то из Ча Фэйли.

– Милорд, – снова кашлянул Балвер, – у нас острая нехватка бумаги и перьев для письма, не говоря уже о других мелочах.

– По-моему, с этим можно и подождать, – нахмурился Перрин.

– Нет, – сказала Фэйли, помолчав. – Предложение дельное, к нему стоит прислушаться, муж мой. Надо послать кого-то за припасами. Быть может, ты, Балвер, сам отправишься за бумагой и перьями?

– Если того желает миледи, – ответил секретарь. – Мне давно хотелось посетить школу, открытую Драконом в Кайриэне. Там найдется все, что нужно.

– В таком случае ступай, – разрешил Перрин. – Но никого с собой не бери. О Свет! Еще немного, и желающих наберется целая растреклятая армия.

Балвер удовлетворенно кивнул. Очевидно, теперь он шпионил для Перрина. Скажет ли он Айбара, кто такая Моргейз на самом деле? Или уже сказал? Хотя Перрин ведет себя так, будто ничего не знает.

Собрание подходило к концу, и Моргейз начала собирать чашки. Ну конечно, Балвер предложил Перрину Айбара услуги соглядатая; надо было ей раньше найти подход к этому невзрачному человечку и узнать, какую цену он потребует за молчание. Подобные ошибки могут стоить королеве трона.

Моргейз потянулась к чашке, но замерла. «Ты же больше не королева! Выбрось эти мысли из головы!»

В первые недели после своего необъявленного отречения от престола она надеялась найти способ вернуться в Андор, чтобы при необходимости помочь Илэйн. Однако чем больше Моргейз думала об этом, тем яснее понимала, что так поступать не следует. Необходимо, чтобы все в Андоре считали ее погибшей. Всякая королева правит по-своему, и, если Моргейз вернется, Илэйн будет выглядеть марионеткой даже в глазах собственной матери. Кроме того, перед отъездом из Кэймлина Моргейз нажила немало врагов. И почему только она вела себя так, а не иначе? Воспоминания о тех временах были словно затянуты туманом, но ее возвращение лишь разбередит старые раны.

Она продолжила собирать чашки. Наверное, из благородства ей следовало покончить с собой. Стоит врагам трона выяснить, кто она такая, и ее смогут использовать против Илэйн – так же, как намеревались поступить белоплащники. Но пока что Моргейз не представляла угрозы для дочери. Кроме того, она была уверена, что Илэйн не станет рисковать безопасностью Андора – даже ради спасения матери.

Перрин распрощался с присутствующими и отдал общие указания насчет вечернего лагеря. Моргейз взяла тряпку и, опустившись на колени, стерла грязь с завалившейся набок чашки. Найол сообщил ей, что Гейбрил мертв, и ал’Тор захватил Кэймлин. В таком случае Илэйн сообразила бы, что пора вернуться. Разве нет? Стала ли она королевой? И какую позицию заняли благородные Дома – поддержали Илэйн или выступили против нее, памятуя о поступках ее матери?

Быть может, разведчики принесут новости, по которым так изголодалась Моргейз. Надо бы ей найти возможность проникать на каждое собрание, где будут обсуждать донесения разведки. К примеру, вызваться разливать чай. Чем старательнее она будет прислуживать Фэйли, тем ближе подберется к важным событиям.

Когда Хранительницы Мудрости выходили из шатра, Моргейз заметила, что снаружи кто-то ждет. То был Талланвор – как всегда почтительный, высокий, широкоплечий, с мечом на поясе и заметным беспокойством во взгляде.

Со времен Малдена он почти беспрерывно следовал за Моргейз. Ее это вполне устраивало, и недовольство она выражала исключительно из принципа. После двухмесячной разлуки Талланвор не упускал случая побыть рядом с ней. Глядя в его прекрасные юные глаза, Моргейз понимала, что не станет убивать себя – даже на благо Андора, – и чувствовала себя последней дурой, ибо сердечные дела и без того навлекли на ее голову немало бед.

Впрочем, после Малдена она изменилась. В плену Моргейз истосковалась по Талланвору, а потом он явился за ней, хотя не должен был так рисковать. Но Талланвор был предан ей сильнее, чем Андору. Именно в такой преданности и нуждалась Моргейз, хотя сама не понимала, почему именно.

Она направилась к Талланвору: в одной руке блюдца, на сгибе другой балансируют восемь чашек.

– Майгдин, – окликнул вдруг Перрин, и Моргейз нехотя повернулась. В шатре не осталось никого, кроме Перрина и его жены.

– Подойди, пожалуйста, – продолжил он. – Талланвор, почему бы тебе тоже не войти? Я же вижу, что ты прячешься у входа. Ну правда, неужели ты боялся, что ее выкрадут из шатра, полного Хранительниц Мудрости и Айз Седай?

Моргейз приподняла бровь. Насколько она заметила, в последнее время Перрин тоже не отходил от Фэйли ни на шаг.

Входя, Талланвор молча улыбнулся Моргейз, потом снял с ее руки несколько чашек, и оба предстали перед Перрином. Талланвор церемонно поклонился, и Моргейз едва не поморщилась от раздражения. Он ведь по-прежнему оставался гвардейцем королевы – и, похоже, единственным из Королевской гвардии, кто сохранил ей верность. Напрасно он кланяется этому деревенскому выскочке.

– Когда вы только присоединились к нам, мне сделали предложение, – мрачно сказал Перрин. – Что ж, думаю, пора его принять. В последнее время вы напоминаете мне парня и девушку из соседних деревень, мечтающих друг о друге в последний час Дня солнца. Не пора ли вам пожениться? Церемонию может провести Аллиандре или даже я. Следуете ли вы каким-то особым традициям?

Моргейз оторопела. Будь проклята Лини, заронившая подобную мысль в голову Перрина! Но когда Талланвор бросил на нее вопросительный взгляд, Моргейз охватила паника.

– Если хотите, переоденьтесь во что-нибудь красивое, – продолжил Перрин. – Возьмите в свидетели кого пожелаете и возвращайтесь сюда через час. Тогда и покончим с этими глупостями.

Разгневанная Моргейз чувствовала, как к лицу приливает горячая кровь. Покончим с глупостями? Как он смеет?! Да еще и так! Отсылает ее, как ребенка, словно ее чувства – ее любовь – для него не больше чем досадное недоразумение!

Перрин принялся сворачивать карту, но Фэйли положила ладонь ему на руку. Подняв взгляд, он увидел, что никто не торопится исполнять его приказ:

– Ну?

– Нет, – сказала Моргейз, твердо глядя на Перрина. Ей не хотелось видеть неизбежное разочарование на огорченном лице Талланвора.

– Что «нет»? – спросил Перрин.

– Нет, Перрин Айбара. Я не вернусь сюда через час, чтобы выйти замуж.

– Но…

– Зови меня, если хочешь, чтобы тебе подали чай, прибрались в шатре или упаковали твои пожитки. Если понадобится постирать одежду, я окажу тебе такую услугу. Но я не твоя подданная, Перрин Айбара. Я служанка и остаюсь верна королеве Андора. Ты не имеешь права отдавать мне подобные приказания.

– Я…

– Кстати, такого не потребовала бы и сама королева! Насильно женить двоих людей, потому что надоело смотреть, как они переглядываются? Ты будто намерен двух собак случить, чтобы потом продать щенков?

– Я не это имел в виду…

– Судя по твоим словам, именно это. К тому же откуда тебе знать о намерениях этого молодого человека? Разве ты говорил с ним, расспрашивал его, проводил с ним по такому случаю беседу – как подобает лорду?

– Но, Майгдин, – сказал Перрин, – очевидно же, что ты ему небезразлична. Видела бы, как он места себе не находил, когда ты была в плену. О Свет, женщина, этого попросту нельзя не заметить!

– Сердечные дела всегда окутаны пеленой тайны. – Выпрямившись во весь рост, Моргейз снова почувствовала себя королевой. Ну, почти. – Если я надумаю выйти замуж, решение будет принято мной и только мной. Говоришь, тебе не по душе командовать другими? Но не слишком ли тебе нравится отдавать приказы? С чего ты так уверен, что мне нужна любовь этого юноши? Разве ты способен заглянуть в мое сердце?

Одеревенело стоявший рядом с ней Талланвор учтиво поклонился Перрину и вышел из шатра. Он был чувствительный парень. Что ж, пусть знает, что Моргейз больше не позволит помыкать собой. Сперва Гейбрил, затем Валда, а теперь Перрин Айбара? Взять в жены женщину, вышедшую замуж по приказу? Талланвор не заслуживает такого унижения.

Моргейз испытующе смотрела на Перрина. Тот покраснел, и она смягчила тон:

– Ты еще молод, поэтому послушай моего совета. Есть дела, которыми обязан заниматься лорд, и есть другие дела, в которые он не должен совать свой нос. Никогда! Со временем ты научишься их различать, но впредь будь добр воздерживаться от подобных требований, пока хотя бы не посоветуешься с женой.

С этими словами она присела в реверансе – все с теми же чашками на руке – и ушла. Не надо было говорить с ним в таком тоне… С другой стороны, не надо было ему отдавать такой приказ! Похоже, в Моргейз еще оставалась искорка царственности. Столь непреклонной и уверенной в себе она не была с тех пор… с тех пор, как в Кэймлине появился Гейбрил! Хотя надо бы разыскать Талланвора и подлечить его уязвленную гордость.

Оставив чашки в ближайшей помывочной, Моргейз прошлась по лагерю, высматривая Талланвора. Вокруг, не покладая рук, трудились работники и слуги. Многие из бывших гай’шайн до сих пор вели себя так, словно находились среди Шайдо: кланялись и расшаркивались в ответ на любой взгляд. Печальнее всего было смотреть на кайриэнцев: они пробыли в плену дольше остальных, а уроки Шайдо так просто не забудешь.

Среди них, разумеется, было несколько настоящих айильцев-гай’шайн. Какой странный обычай… Насколько могла определить Моргейз, некоторых из здешних гай’шайн захватили в плен Шайдо, а потом их освободили в Малдене. Но они оставались в белом – то есть выступали в роли рабов для родни и друзей.

Любой народ можно понять, но, признавала Моргейз, айильцы, похоже, поддаются пониманию хуже остальных. Вот, к примеру, шагают по лагерю Девы. Зачем они расталкивают всех на своем пути? Ведь это не…

Моргейз остановилась. Группа Дев шла прямиком к шатру Перрина. Похоже, у них были какие-то новости.

Поддавшись любопытству, Моргейз последовала за ними. Девы оставили двух охранниц у главного входа, но малый страж против подслушивания уже был снят. Моргейз обогнула шатер, старательно делая вид, что у нее и в мыслях нет подслушивать чужие разговоры, и сгорая от стыда, что бросила Талланвора страдать в одиночестве.

– На дороге – белоплащники, Перрин Айбара, – донесся из шатра решительный голос Сулин. – Крупные силы, прямо перед нами.

Глава 7

Легче перышка

К ночи ветер стих, хотя гром по-прежнему напоминал Лану, что все хуже, чем кажется. За несколько недель дороги в компании Булена грозовое небо потемнело пуще прежнего.

Сперва они ехали на юг, потом свернули на восток, а теперь находились где-то на границе между Кандором и Салдэйей, на Равнине Копий, а вокруг высились потрепанные непогодой крутые холмы, похожие на крепостные башни.

Быть может, Лан с Буленом не заметили границы. На здешних проселках редко ставили пограничные столбы, а горам все равно, какое государство на них претендует.

– Мастер Андра, – донесся из-за спины Лана голос Булена. Лан купил ему верховую кобылу светло-серой масти, но Булен так и не расстался с вьючным коником по кличке Лазутчик.

Теперь же он поравнялся с Ланом. Тот настоял, чтобы Булен называл его Андрой: чего Лану не хотелось, так это новых спутников, а если никто не узнает, кто он такой, никто и не будет напрашиваться сопровождать его. Лан снова мысленно поблагодарил Булена за ненамеренное предупреждение о действиях Найнив. Как ни крути, за это он теперь в долгу у парня.

Сам же Булен оказался чрезвычайно разговорчивым.

– Мастер Андра, – продолжил он, – если позволите, может, свернем на юг на Берндтском перепутье, а? Есть там одна придорожная таверна, в ней таких перепелов подают – объедение! А потом снова свернем на восток, на дорогу к Южному Меттлеру. Вы не представляете, насколько проще там ехать! И еще в тех местах ферма моего двоюродного брата – двоюродного по матери, мастер Андра, – и мы могли бы…

– Едем прежним путем, – отрезал Лан.

– Но к Южному Меттлеру дорога несравнимо лучше!

– И поэтому, Булен, на ней гораздо больше людей.

Булен вздохнул, но умолк. Хадори неплохо смотрелся у него на челе, и парень, как ни поразительно, и впрямь уверенно владел мечом. Давненько Лану не встречались столь одаренные ученики.

Было темно – из-за этих гор смеркалось тут рано – и зябко, если сравнивать с местностью вблизи Запустения. К сожалению, здешний край оказался довольно людным. Лан с Буленом миновали распуток, а часом позже и впрямь увидели таверну, в окнах которой горел свет.

Булен устремил на нее полный вожделения взгляд, но Лан не остановился. Он взял за правило путешествовать по ночам, дабы не привлекать к себе лишних взоров.

На темном крыльце сидели трое мужчин с трубками в зубах. В воздухе, затуманивая окна таверны, вились едкие дымки. Лан не обращал на незнакомцев особого внимания, пока трубки не были убраны, словно по команде. Все трое отвязали лошадей от ограды таверны.

«Просто замечательно», – подумал Лан. Разбойники, поджидающие на полночном тракте усталых путников. Ну да ладно. Трое противников вряд ли представляют серьезную опасность. Пока что они рысили за Ланом, а нападут где-нибудь подальше от таверны. Лан проверил, легко ли выходит меч из ножен, а Булен оглянулся через плечо и взволнованно сказал:

– Милорд, у двоих хадори на головах!

Лан развернулся так круто, что плащ взвился за спиной, но трое преследователей не остановились. Приблизившись, они разделились и объехали Лана с Буленом.

Глядя им в спину, Лан крикнул:

– Андер! Куда это ты собрался?

Один из троицы – поджарый мужчина опасного вида с прихваченными хадори длинными волосами – глянул через плечо. Лан не видел Андера уже несколько лет. Похоже, тот наконец-то снял кандорский мундир. Теперь на нем был иссиня-черный плащ, а под плащом – кожаный охотничий костюм.

Все трое остановились.

– Ага, Лан, – произнес Андер. – Я и не разглядел, что это ты.

– Ну да, ну да, – безразлично проговорил Лан. – А ты, Назар? Как помню, в юности ты снял хадори. А теперь снова надел?

– Я сам себе указ, – ответил Назар. Он был уже в возрасте – пожалуй, разменял восьмой десяток, – и волосы у него поседели, но к седлу был приторочен меч.

Третий – его звали Раким – был не из малкири. Смерив Лана взглядом раскосых глаз салдэйца, он смущенно поежился.

Лан коснулся пальцами лба и закрыл глаза. Трое мужчин поехали дальше. Что за дурацкую игру они затеяли? «Какая разница?» – подумал Лан и снова взглянул на дорогу.

Булен хотел было что-то сказать, но Лан пресек его попытку свирепым взглядом и свернул с дороги на заросшую узкую тропу, ведущую на юг.

В скором времени за спиной у него послышался глухой топот копыт. Лан развернулся и увидел подъезжающих к нему троих мужчин. Гневно стиснув зубы, он остановил Мандарба и заявил:

– Я не собираюсь поднимать знамя Золотого журавля!

– А кто говорит, что собираешься? – парировал Назар, после чего троица разъехалась и вновь миновала его.

Лан ударом каблуков послал Мандарба вперед и нагнал незваных спутников:

– В таком случае хватит меня преследовать!

– Вообще-то, мы опережаем тебя, а не преследуем, – возразил Андер.

– Вы свернули на тропинку вслед за мной, – упрекнул его Лан.

– Дороги тебе не принадлежат, Лан Мандрагоран. – Андер взглянул на Лана. Его лицо было плохо видно в ночной темноте. – Если ты вдруг не заметил, я уже не мальчик, которого много лет назад распекал герой Сальмарны. Теперь я солдат, а это востребованная профессия. Так что поеду этой дорогой, раз уж мне того хочется.

– Разворачивайтесь и поищите другую тропинку на восток, – сказал Лан. – Это приказ.

– Ты уже не командир мне, Лан, – рассмеялся Раким. Спустя многие годы его голос остался таким же хриплым. – С чего бы мне исполнять твои приказы?

Остальные усмехнулись.

– Но к приказу короля мы, конечно, прислушались бы, – добавил Назар.

– Ага, – подхватил Андер. – Если бы приказы раздавал не кто-то, а сам король – дело другое. Но короля я здесь не вижу. Или вижу?

– У неприкаянного народа не может быть короля, – сказал Лан. – Не бывает короля без королевства.

– Однако ты взнуздал коня, – щелкнул поводьями Назар. – И едешь на верную гибель в землях, которые, по твоим словам, никакое не королевство.

– Такова моя судьба.

Пожав плечами, все трое поехали вперед.

– Не глупите, – тихо окликнул их Лан, остановив Мандарба. – Эта тропа ведет к смерти.

– Смерть легче перышка, Лан Мандрагоран, – отозвался Раким, не оглядываясь. – Если нас ждет всего лишь смерть, то путь будет проще, чем я думал!

Лан скрежетнул зубами, но что он мог поделать? Избить этих троих до бесчувствия и бросить на обочине? Он тронул каблуками коня, и тот пошел вперед.

И двое превратились в пятерых.

Заметив, что чадо Байар явился с очевидным желанием о чем-то сказать, Галад решил не прерывать незамысловатой утренней трапезы. На завтрак была овсяная каша с пригоршней изюма – так кормили всех солдат, дабы не порождать ненужной зависти. Некоторые лорды капитан-командоры питались гораздо лучше своих людей, но Галада это не устраивало – особенно теперь, когда многие в мире голодали.

Чадо Байар стоял у входа в палатку и ждал, когда на него обратят внимание. Сухопарый, с ввалившимися щеками, он был одет по всей форме: белый плащ, табар, а под ним кольчуга.

Наконец Галад отложил ложку и кивнул Байару. Воин подошел к столу и застыл по стойке смирно. В палатке у Галада не было изящной мебели. Его меч – бывший когда-то мечом Валды – лежал на простом столе рядом с деревянной миской, слегка выдвинутый из ножен – так, что виднелись цапли на клинке и в полированной стали отражалась фигура Байара.

– Говори, – разрешил Галад.

– У меня новости насчет армии, милорд капитан-командор, – доложил Байар. – Она примерно там, где и указали пленники. В нескольких днях пути отсюда.

Галад кивнул.

– Под гэалданским флагом?

– И под майенским. – В глазах Байара загорелся огонек свойственного ему фанатизма. – А также под знаменем с волчьей головой, хотя в донесениях говорится, что вчера вечером этот стяг убрали. Там наш Златоокий, там! Разведчики в этом не сомневаются.

– И он в самом деле убил отца Борнхальда?

– Да, милорд капитан-командор. Мне довелось встречаться с этим человеком. Он и его солдаты – выходцы из места под названием Двуречье.

– Двуречье? – переспросил Галад. – Даже странно, насколько часто в эти дни я слышу это название. Не оттуда ли родом и сам ал’Тор?

– Говорят, что оттуда, – ответил Байар.

– В Двуречье выращивают неплохой табак, чадо Байар, – потер подбородок Галад, – но не припомню, чтобы там растили солдат. Не говоря уже о целых армиях.

– Это темная глухомань, милорд капитан-командор. В прошлом году мы с чадом Борнхальдом провели там какое-то время. Это место кишит приспешниками Тьмы.

– Ты говоришь словами Вопрошающего, – вздохнул Галад.

– Поверьте мне, милорд капитан-командор, – с жаром продолжил Байар. – Умоляю, поверьте. Это вовсе не пустые домыслы.

Нахмурившись, Галад указал на табурет у стола, и Байар сел.

– Объяснись, – велел Галад. – И расскажи все, что знаешь об этом Перрине Златооком.

Перрин помнил времена, когда на завтрак ему хватало простого хлеба с сыром, но эти дни остались в прошлом. То ли сказывалась его связь с волками, то ли изменились вкусы, но теперь он жить не мог без мяса. Особенно по утрам. Понятно, мясо бывало на столе не всегда, что не так уж плохо, но просить, как правило, не приходилось.

Так и в тот день он встал, умылся и обнаружил, что служанка вносит в шатер здоровенный, сочный, дымящийся шмат окорока. Ни фасоли, ни овощей. Ни подливки. Только окорок, натертый солью и обожженный над костром, да еще пара вареных яиц. Прислужница оставила еду и удалилась.

Перрин вытер руки, прошел по расстеленному на полу палатки ковру к столу и вдохнул аромат ветчины. В глубине души он понимал, что лучше бы отказаться от такого угощения, но как тут сдержишься, когда вот оно, мясо? Поэтому он сел, схватил вилку с ножом и приступил к еде.

– Все равно не понимаю, как ты можешь есть такое на завтрак. – Из умывальни (в шатре было несколько разделенных занавесками секций), вытирая руки, вышла Фэйли в одном из своих неприметных серых платьев – идеальных, поскольку они не отвлекали смотрящего от ее красоты. Изгибы фигуры она подчеркнула, подпоясавшись крепким черным ремнем. От золотых поясов, независимо от их утонченности, Фэйли упрямо отказывалась, а когда Перрин предлагал выбрать что-нибудь по ее вкусу, демонстративно закатывала глаза.

– Это же еда, – сказал Перрин.

– Вижу, – фыркнула она и посмотрелась в зеркало. – По-твоему, мне померещилось, что ты камни глодаешь?

– В том смысле, – объяснил Перрин с набитым ртом, – что еда есть еда. Какая разница, что у меня на завтрак, а что на обед?

– Такая, что никто не ест мясо с утра пораньше. – Она глянула в зеркало, поправила шнурок с маленьким голубым камнем и развернулась, шурша свободными рукавами салдэйского покроя. Девушка остановилась у стола и наморщила нос. – Пойду завтракать к Аллиандре. Пришли за мной, если будут новости.

Перрин кивнул и проглотил очередной кусок. Есть мясо за обедом, но отказываться от него на завтрак? Что за бессмыслица!

Он решил не сниматься с лагеря, который был разбит возле Джеханнахской дороги: что еще оставалось делать, раз уж между ним и Лугардом стоит армия белоплащников? Чтобы оценить опасность, разведчикам требуется время. Перрин много размышлял о своих странных видениях, в которых волки гнали овец навстречу какому-то хищному зверю, а Фэйли шла к обрыву. Он понять не мог, что означают эти сны. Может, они как-то связаны с белоплащниками? Их появление тревожило Перрина сильнее, чем он готов был признать, но в душе он лелеял хрупкую надежду, что это препятствие окажется несущественным и не замедлит его слишком сильно.

– Перрин Айбара, – донеслось из-за входного клапана, – дозволено ли мне войти?

– Да, Гаул, – отозвался Перрин. – Моя прохлада – твоя прохлада.

– Спасибо, Перрин Айбара. – Высокий айилец вошел и бросил взгляд на окорок. – Вот это пиршество. Что празднуешь?

– Ничего, кроме завтрака.

– Славная победа, – рассмеялся Гаул.

Перрин покачал головой. Он уже не надеялся, что научится понимать айильские шутки. Гаул уселся на землю. Вздохнув – не вслух, а про себя, – Перрин взял тарелку с окороком, пересел на коврик напротив гостя, поставил тарелку на колени и продолжил есть.

– Тебе не обязательно сидеть на полу из-за меня, – заметил Гаул.

– Я сел сюда не по принуждению, Гаул.

Тот кивнул.

Перрин отрезал очередной ломтик окорока. Было бы куда проще схватить его и зубами отрывать кусок за куском. У волков все проще. К чему ножи и вилки?

От этой мысли он оторопел. Нет, он не волк и не будет думать как волк. Не пора ли перейти на фрукты? Нормальный человеческий завтрак, как сказала бы Фэйли. Нахмурившись, Перрин вновь набил рот мясом.

Галад и думать забыл про остывающую кашу, а Байар рассказывал, понизив голос:

– В Двуречье мы сражались с троллоками, и это подтвердят десятки людей из нашего лагеря. Нескольких тварей я прикончил собственноручно, вот этим вот мечом.

– Троллоки? В Двуречье? – не поверил Галад. – Оно же в сотнях лиг от Пограничных земель!

– И тем не менее они были там, – сказал Байар. – Мы отправились в Двуречье по приказу лорда капитан-командора Найола. Думаю, он почуял неладное. Сами знаете, Пейдрон Найол не забил бы тревогу, не имея на то веских причин.

– Да, согласен. Но… Двуречье?

– Поверьте, там полно приспешников Темного, – настаивал Байар. – Борнхальд уже рассказал вам о Златооком. В Двуречье этот Перрин Айбара тогда уже поднял древнее знамя Манетерен над армией, набранной из тамошних фермеров. Взглянув на таких, обученный солдат лишь презрительно усмехнется, но они берут числом, а некоторые ловко обращаются с луком или боевым посохом.

– Знаю, – бесцветным тоном подтвердил Галад, припоминая, как однажды получил весьма неприятный урок.

– Этот человек, этот Перрин Айбара, – продолжил Байар, – он исчадие Тени, это как пить дать. Его называют Златооким, потому что у него и впрямь глаза золотистого цвета. У людей не бывает таких глаз. Мы не сомневались, что именно Айбара привел троллоков в Двуречье, чтобы заставить фермеров присоединиться к его армии. В итоге он вынудил нас отступить оттуда. Теперь же Айбара здесь, прямо перед нами.

Совпадение? Или нечто большее, чем совпадение?

Байар, как видно, мыслил в том же ключе.

– Наверное, следовало упомянуть об этом раньше, милорд капитан-командор, но я сталкивался с этим существом, с этим Айбара еще до событий в Двуречье. Пару лет назад он убил двоих Чад на заброшенной андорской дороге. Тогда мы с отцом Борнхальда и встретили Айбара в лагере неподалеку от большака. Он бегал вместе с волками, резвился с ними как умалишенный! Прежде чем его угомонили, прикончил двоих наших. Нам удалось его пленить, но ночью он сбежал. Милорд, его должны были повесить.

– Кто может подтвердить твои слова? – спросил Галад.

– Чадо Оратар. А чадо Борнхальд готов рассказать обо всем, что мы видели в Двуречье. Да и в Фалме тоже побывал Златоокий. Да за одно то, что он там сделал, его нужно привлечь к ответу. Здесь нет сомнений. Сам Свет привел его к нам.

– Говоришь, у белоплащников наши люди? – спросил Перрин.

– Я-то лиц не разобрал, – ответил Гаул, – но у Илайаса Мачиры глаза поострее моих. И он, как говорит, точно видел Базела Гилла.

Перрин кивнул: золотистые глаза Илайаса ничуть не уступали его собственным.

– Сулин и ее разведчики говорят примерно то же самое. – Гаул взял предложенный Перрином кубок с элем. – У белоплащников множество повозок, и они подозрительно походят на те, что мы отправили вперед. Сулин выяснила это рано утром и попросила передать тебе, как ты только проснешься. Она ведь знает, что поутру у мокроземцев дрянное настроение.

Очевидно, у Гаула даже мысли не возникало, что его слова могут быть оскорбительными. Перрин был мокроземцем, а у мокроземцев скверный нрав – по крайней мере, в понимании Айил, – так что Гаул лишь констатировал общепризнанный факт.

Покачав головой, Перрин попробовал яйцо. Переваренное, но съедобное.

– Сулин заметила кого-то из знакомых?

– Нет, – ответил Гаул, – хотя видела нескольких гай’шайн. Но не забывай, что Сулин – Дева, и надо бы поручить кому-то подтвердить ее слова. Кому-то, кто не хватается за возможность выстирать наше исподнее.

– Какие-то проблемы с Байн и Чиад? – спросил Перрин.

– Клянусь, эти женщины меня с ума сведут, – поморщился Гаул. – Ну сколько можно? Иной раз я предпочел бы, чтобы гай’шайн были не эти двое, а сам Затмевающий Зрение!

Перрин усмехнулся.

– Тем не менее пленников не тронули. Похоже, они в добром здравии. К тому же одна из Дев заметила над лагерем весьма своеобразный флаг, зарисовала его и показала твоему секретарю, Себбану Балверу. По его словам, этот флаг означает, что войско ведет сам лорд капитан-командор.

Перрин опустил глаза на последний кусок окорока. То были дурные вести. Прежде он никогда не встречался с лордом капитан-командором, зато сталкивался с одним из лордов-капитанов белоплащников. Той ночью погиб Прыгун, и та ночь уже два года как не давала Перрину покоя.

В ту ночь он впервые забрал чужую жизнь.

– Что еще вам нужно? – Байар буквально навис над столом. Его ввалившиеся глаза пылали. – Свидетели четко и ясно видели, как этот человек убил двоих из нас! Неужели мы сделаем вид, что он невиновен?

– Нет, – ответил Галад. – Клянусь Светом, если твои слова – правда, мы не позволим ему уйти. Наш долг – призывать преступников к ответу.

Байар улыбнулся. Судя по виду, он рвался в бой.

– Пленники признались, что королева Гэалдана присягнула на верность этому Айбара.

– А вот это уже проблема, – заметил Галад.

– Или возможность. Пожалуй, Гэалдан – именно то, что нужно Детям Света. Новый дом. Место, где можно вернуться к привычной жизни. Вы говорите об Андоре, милорд капитан-командор, но долго ли там будут терпеть наше присутствие? Вы говорите о Последней битве, но нельзя исключать, что произойдет она через много месяцев. Быть может, наш долг – вызволить целую страну из лап чудовищного исчадия Тени? И тогда королева – или ее преемник – окажется у нас в долгу!

– При условии, что мы сумеем одолеть этого Айбара.

– Сумеем. Пусть наша армия не столь велика, но многие из его солдат – простые фермеры.

– Ты же сам говорил, что фермеры могут быть опасны, – напомнил Галад. – Не стоит их недооценивать.

– Да, но я знаю, что победа будет за нами. Пускай фермеры опасны, но они не устоят перед мощью Чад Света. И на сей раз Златоокий уже не спрячется ни за жалкими деревенскими укреплениями, ни за спинами разношерстных союзников. Теперь его ничто не спасет.

Быть может, это часть жизни та’верена? Была ли та ночь неизбежной? Перрина замутило, и он отставил тарелку.

– Тебе нехорошо, Перрин Айбара? – справился Гаул.

– Просто задумался.

Белоплащники не оставят его в покое, а Узор – чтоб он сгорел, этот Узор! – будет сводить его с Детьми Света, пока Перрин не разберется с ними раз и навсегда.

– Насколько велика их армия? – спросил он.

– Двадцать тысяч солдат, – ответил Гаул. – И еще несколько тысяч – но эти, судя по виду, копья в руках не держали.

Прислуга и маркитанты. Гаул напускал на себя серьезный вид, но от него разило весельем. Когда на айильцев нападали, почти каждый мужчина – за исключением кузнецов – брал в руки копье, и тот факт, что многие мокроземцы не способны защитить себя, вызывал у них непонимание, а то и гнев.

– Их армия велика, – продолжил Гаул, – но меньше нашей, и у них нет ни алгай’д’сисвай, ни Аша’манов, ни других людей, способных направлять Силу, – если, конечно, Себбан Балвер не ошибся. Похоже, он немало знает об этих белоплащниках.

– Балвер прав. Белоплащники терпеть не могут Айз Седай и считают приспешниками Темного всех, кто умеет использовать Единую Силу.

– Ну что, выступаем? – спросил Байар.

– У нас нет выбора. – Галад встал. – Сам Свет привел Златоокого прямо к нам в руки. Только нужно разузнать побольше. Пожалуй, мне стоит съездить к этому Айбара, рассказать, что у нас его союзники, и пригласить его армию на поле боя. Я предпочел бы выманить его и атаковать конницей.

– Чего ты хочешь, Перрин Айбара? – спросил Гаул.

Чего он хочет? Вот бы узнать.

– Отправь людей на повторную разведку, – сказал Перрин. – Найди новое место для лагеря, получше этого. Попробуем договориться, но ни при каких условиях мы не оставим Гилла и остальных в лапах белоплащников. Дадим Детям Света шанс вернуть наших людей, а если откажутся… Что ж, там будет видно.

Глава 8

«Семицветка»

Мэт сидел на потертом табурете, облокотившись на потемневшую деревянную столешницу. Здесь приятно пахло – элем, дымом и кухонным полотенцем, которым недавно протерли стол. Мэту нравился этот запах. Есть что-то успокаивающее в приличном, хоть и шумном трактире, который притом содержат в чистоте – ну, ясное дело, относительной: кому же глянется идеально чистый, будто сегодня только открывший свои двери, трактир? Все равно что неношеный плащ или некуреная трубка: в таком заведении не почувствуешь себя как дома.

Двумя пальцами правой руки Мэт перевернул сложенное письмо – написанное на плотной бумаге и запечатанное каплей кроваво-красного воска. Это письмо появилось у него совсем недавно, но головной боли оно доставило уже не меньше, чем любая женщина, за исключением разве что Айз Седай – от них хлопот всегда куда больше. Другими словами, треволнений было предостаточно.

Он перестал вертеть письмо в руке и бросил его на столешницу. Чтоб ей сгореть, этой Верин! Ну зачем она так? Связала его клятвой, и теперь он как рыба на крючке.

– Что скажешь, мастер Кармазин? – спросила трактирщица, скрестив руки на стойке. В последнее время Мэт на всякий случай называл себя этим именем – во избежание неприятностей. – Тебе повторить или как?

Мелли Крэб была миловидной девицей с круглым лицом и соблазнительными золотисто-каштановыми кудряшками. Мэт ответил бы трактирщице своей лучшей улыбкой, от которой таяла любая женщина, что встречалась ему на пути, но теперь он был человеком женатым, так что отныне разбитые сердца неуместны. Хотя грудь у склонившейся над столешницей Мелли была весьма достойная. Ростом трактирщица не вышла, поэтому пол за стойкой был повыше, чем в зале. Да, очень приятная грудь. Мэт подумал, что Мелли вполне сгодилась бы для поцелуев, а то и уединения в задней комнате трактира. Но нет, он больше не смотрел на женщин. Вернее, смотрел, но не так, как прежде. Теперь поцелуи Мелли не для него. Скорее для Талманеса. Слишком он чопорный – поцелуи и объятия пошли бы ему на пользу.

– Что надумал? – спросила трактирщица.

– Как бы ты поступила на моем месте, Мелли? – Рядом с Мэтом стояла пустая кружка с застывшими на ободке хлопьями пены.

– Заказала бы еще по одной, – без раздумий ответила Мелли. – Всем присутствующим. Это был бы чрезвычайно щедрый поступок, а людям нравятся щедрые парни.

– Я имел в виду письмо.

– Ты пообещал не открывать его? – спросила Мелли.

– Ну, не совсем. Пообещал, что, если открою, сделаю в точности то, о чем в нем говорится.

– Клятву дал, что ли?

Мэт кивнул и тут же ойкнул, когда Мелли выхватила сложенный лист у него из пальцев. Потянулся за ним, но трактирщица отпрянула, не переставая вертеть письмо в руках. Мэт хотел было попытаться забрать его снова, но сдержался: неплохо знакомый с игрой «дай-ка отниму», он не испытывал желания выставлять себя на посмешище. Женщины обожают вгонять мужчин в краску. Позволишь такое хоть однажды – пиши пропало: Мелли будет повторять такие выходки при всяком удобном случае.

Однако он покрылся испариной:

– Так, Мелли…

– Могу сама открыть, если хочешь. – Прислонившись к полке с напитками, Мелли разглядывала письмо.

Кто-то потребовал очередную кружку эля, но трактирщица отмахнулась, да и вид у красноносого мужика был такой, что еще одна кружка явно стала бы лишней. Трактир Мелли пользовался немалой популярностью, и посетителей обслуживало полдюжины подавальщиц. Рано или поздно одна из девушек подойдет и к этому забулдыге.

– Могу открыть, – посмотрела Мелли на Мэта, – и рассказать, что в нем написано.

Кровь и пепел! В таком случае у Мэта, как ни вертись, не будет выбора: придется сделать все, о чем говорится в растреклятом письме – что бы в нем ни значилось! А ему всего-то и надо подождать несколько недель, а потом он обретет свободу. Подождать каких-то несколько недель? Это запросто.

– Нет, не пойдет, – отказался Мэт. Но Мелли уже сунула большой палец между бумажных складок, готовясь сломать печать, и Мэт распрямился. – Мне все равно придется сделать, что там написано. Так, Мелли, не надо. Осторожнее!

Она улыбнулась, глядя на Мэта. Ее трактир «Семицветка» считался одним из лучших в западной части Кэймлина: здесь подавали крепкий и вкусный эль, при желании можно было сыграть в кости, и в зале не видели ни единой крысы – должно быть, они опасались конфликтовать с Мелли. О Свет! Эта девица запросто могла вогнать человека в такую краску, что, того и гляди, бакенбарды со щек отвалятся.

– Ты так и не сказал, от кого это письмо. – Мелли продолжала вертеть его в руках. – От любовницы, да? Что, поймали тебя на крючок?

Насчет крючка она была права, но слово «любовница» в отношении Верин звучало так нелепо, что Мэт даже рассмеялся. Целовать Верин – все равно что миловаться со львицей, и из этой парочки Мэт предпочел бы львицу: меньше шансов, что укусит.

– Я дал клятву, Мелли, – сказал он, стараясь не выказывать волнения. – Так что не вздумай распечатать письмо.

– А я никакой клятвы не давала, – возразила трактирщица. – Поэтому могу и прочитать, но о содержании рассказывать не стану. Разве что дам пару намеков, чтоб ты не раскисал.

Мелли смотрела на него, сложив пухлые губы в улыбку. Да, и впрямь симпатичная. Конечно, не Туон с ее прекрасной кожей и огромными глазами, но все равно симпатичная, а губы… губы особенно хороши. Как человек женатый, Мэт не имел права глазеть на эти губы, но все же ответил трактирщице своей лучшей улыбкой: на сей раз выбора не было, пусть даже эта улыбка разобьет сердце Мелли. Нельзя, чтобы она распечатала письмо.

– И все равно, Мелли, – обворожительно промурлыкал Мэт, – если откроешь письмо, а я не сделаю того, что в нем велено, моя клятва будет стоить не больше, чем кухонные помои. – Он вздохнул, понимая, что существует лишь один способ вернуть письмо. – Это письмо передала мне Айз Седай. Ты же не хочешь прогневить Айз Седай, Мелли? Или хочешь?

– Айз Седай? – переспросила трактирщица с неожиданным пылом в голосе. – Сколько себя помню, я всегда хотела попасть в Тар Валон и узнать, не примут ли меня. – И она с намного большим любопытством посмотрела на письмо.

О Свет! Похоже, у этой Мелли не все дома. А Мэт еще считал ее здравомыслящей женщиной… Ага, как же. Он еще сильнее вспотел. Может, выхватить у нее это письмо? Мелли стояла так близко…

Она положила письмо на стойку, придерживая его одним пальцем, который упирался в самый центр восковой печати, и заявила:

– Ты познакомишь меня с этой Айз Седай, когда снова с ней встретишься.

– Если это случится, пока я в Кэймлине, – сказал Мэт, – познакомлю. Честное слово.

– И что, твоим обещаниям можно верить?

– Проклятье! – возмущенно воззрился на нее Мэт. – К чему этот разговор, Мелли?

Она рассмеялась и ушла обслуживать редкозубого мужика, все еще требовавшего очередную кружку эля. Письмо осталось на стойке. Мэт цапнул его и аккуратно спрятал в карман куртки. Проклятая женщина. Единственный способ сохранить свободу, не влипнув в паутину Айз Седай, – никогда не распечатывать это письмо. Хотя о какой свободе речь? Мэт и без того уже запутался в интригах Айз Седай, так и крутившихся вокруг него. Увяз по самую макушку. Хотя напрашиваться на новые неприятности стал бы лишь человек с опилками вместо мозгов.

Мэт со вздохом развернулся к залу. Трактир оккупировала разношерстная публика. В эти дни Кэймлин трещал по швам – город был набит под завязку, как брюхо рыбы-льва на месте кораблекрушения, – и трактиры с тавернами отбою не знали от посетителей. Несколько фермеров в робах с обтрепанными воротниками увлеченно бросали кости. Мэт уже сгонял с ними игру-другую, после чего заплатил их деньгами за свою выпивку, но он терпеть не мог играть на медяки.

Широколицый мужчина в углу продолжал пить – рядом с ним стояло штук четырнадцать пустых кружек, – а приятели подзуживали: дескать, не останавливайся. Отдельно от других расположилась компания аристократов, и Мэт подумал было, не предложить ли им партейку в кости, но у благородных господ были такие лица, что к их столику и медведь не подошел бы. Похоже, эти ребята ошиблись с выбором стороны в войне за престолонаследие.

На Мэте был черная куртка с кружевными манжетами. Самые скромные кружева и никакого шитья. Свою широкополую шляпу он неохотно оставил в лагере. За последние несколько дней подбородок зарос щетиной и зудел так, словно в ней завелись блохи. С этой небритостью Мэт выглядел как последний дурак, зато узнать его теперь было не так-то просто. Когда твой портрет имеется у каждого городского разбойника, лучше не рисковать. Вот бы разок извлечь пользу из того, что ты – та’верен, хотя рассчитывать на подобное не стоит. По мнению Мэта, нет ничего хорошего в том, чтобы быть та’вереном.

Свой шарф он повязал пониже и спрятал под высоким воротом куртки, застегнув ее на все пуговицы. Мэт был вполне уверен, что однажды уже умер, и снова умирать ему совершенно не хотелось.

Мимо прошла девушка-подавальщица – стройная, крутобедрая, с распущенными черными волосами. Мэт отсел в сторонку, чтобы у пустой кружки сделался одинокий вид. Заметив ее, служанка улыбнулась, подошла подлить эля, и Мэт вознаградил ее широкой улыбкой и медной монеткой. Теперь он, как человек женатый, не имел права обольщать красоток, но никто не запрещал подбирать пару для друзей. Возможно, эта девушка понравилась бы Тому. Может, хоть повеселел бы. Мэт хорошенько запомнил лицо служанки, чтобы при случае узнать ее снова, и принялся потягивать эль, не переставая ощупывать в кармане письмо. О содержании письма он не думал. Стоит погрузиться в такие мысли, и ты уже в шаге от того, чтобы сорвать восковую печать. Отчасти Мэт напоминал себе мышь, сидящую у мышеловки с заплесневелым сыром. Не нужен ему этот сыр. Пусть себе гниет.

Наверняка в письме содержится приказ сделать что-то опасное. И сомнительное. Айз Седай обожают насмехаться над мужчинами. О Свет! Мэт надеялся, что Верин не оставила в послании поручение вызволить кого-то из беды. Будь оно так, сделала бы все сама.

Он вздохнул и сделал долгий глоток. Пьянчуга в углу наконец свалился с табурета. Шестнадцать кружек. Неплохо, хотя Мэт ставил на семнадцать. Что ж, почти угадал, и ему что-то да причитается. Он отставил свой эль, выложил на стойку несколько монет, на прощание кивнул Мелли и забрал выигрыш у длиннопалого парня, сидевшего за одним столиком с выпивохой, после чего взял с подставки у двери свой посох и направился к выходу.

Вышибала по имени Берг – любому при взгляде на такую уродливую рожу стало бы дурно – смерил Мэта взглядом. Этот громила его недолюбливал. Судя по тому, как он зыркал на Мелли, Берг подозревал, что Мэт подкатывает к его подруге, хотя тот четко и ясно объяснил ему, что женат и такие развлечения остались в прошлом. Однако некоторым ревнивцам хоть кол на голове теши.

Даже в столь поздний час на улицах Кэймлина было людно. После недавнего дождя на мостовой собрались лужицы, хотя тучи ушли и небо стало на удивление ясным. Мэт шагал по улице на север, в еще один знакомый трактир, где играли в кости на серебро и золото. Сегодня у него не было особых дел: надо было лишь послушать, о чем толкуют люди, и проникнуться духом Кэймлина. С тех пор как Мэт был здесь в прошлый раз, многое изменилось.

По пути он ловил себя на том, что постоянно оглядывается через плечо. Эти треклятые рисунки действовали ему на нервы, а многие из прохожих казались подозрительными. Мимо проплелись несколько мурандийцев – на вид такие пьяные, что высеки кресалом искру, и они задышат огнем. Мэт посторонился. После того, что случилось с ним в Хиндерстапе, осторожность не помешает. О Свет! Слыхал он истории, как на людей нападают сами булыжники из мостовой! А если нельзя доверять каменным плитам, по которым ступаешь, – чему вообще можно доверять?

Наконец он добрался до нужного трактира – оживленного местечка под вывеской «Дыхание мертвеца». У входа, похлопывая толстыми дубинками по внушительным ладоням, стояли двое крепышей. В такие времена трактиры не экономят на охране. Придется Мэту сдерживать себя и не слишком-то выигрывать. Трактирщики и содержатели таверн не приветствуют мордобой в зале, а потому недолюбливают слишком удачливых игроков. Если только счастливчик не спускает выигрыш на еду и питье: в таком случае – большое тебе спасибо, выигрывай на здоровье.

В общем зале здесь было потемнее, чем в «Семицветке». Посетители горбились над игрой или выпивкой. Еды почти не подавали – на столах Мэт заметил только крепкие напитки, – а шляпки гвоздей, торчащих из барной стойки примерно на полдюйма, царапали посетителям руки. Мэт решил, что эти гвозди замышляют побег.

Трактирщик по имени Бернхэрд был сальноволосым тайренцем с таким узким ртом, будто по ошибке проглотил свои губы. От него несло редиской, и Мэт ни разу не видел его улыбки – даже когда Бернхэрду перепадали чаевые, а ведь за пару мелких монет едва ли не любой трактирщик улыбнется и самому Темному.

Мэт не любил играть и выпивать в заведениях, где надо держаться за кошель, но сегодня вечером он намеревался сорвать хороший куш. Повсюду стучали игральные кости, звенели монеты, и он почувствовал себя как дома, хотя кружева на манжетах привлекли несколько нежелательных взглядов. Почему он так привязался к этой куртке? Как вернется в лагерь, надо бы попросить Лопина, чтобы срезал кружева с манжет. Не все, конечно. Некоторые. Может быть.

За дальним столиком играли четверо: трое мужчин и женщина в штанах. Мэт приметил ее короткие золотистые волосы и приятные глаза. Не для себя, конечно. Для Тома. Тем более у нее была налитая грудь, а в последнее время Мэт ловил себя на мысли, что ему нравятся более скромные пропорции.

Через несколько минут Мэт, слегка успокоившись, уже бросал кости в этой компании. Кошель, однако, держал под присмотром, положив его на пол прямо перед собой. Вскоре рядом с кошелем выросла кучка монет. В основном серебряных. Мэт снова метнул кости, а один из мужчин обратился к приятелям:

– Слыхали, что было в «Лужке коновала»? Жуть какая.

Говоривший, рослый парень с крысиной физиономией – казалось, ее прищемили дверью, да не один раз, а несколько, – представился Догонялой. Говорящее прозвище, подумал Мэт. Наверное, этот Догоняла только и делает, что гоняется за девицами – а те разбегаются, едва завидев его лицо.

– А что там было? – спросила златовласая Клэр, и Мэт не поскупился на улыбку. Ему нечасто доводилось играть в кости с женщинами. Почти все они считали такое развлечение вульгарным, хотя охотно принимали от него купленные на выигрыш подарки. Да и вообще, играть с женщинами в кости нечестно: от улыбки Мэта у них страшно колотится сердце и слабеют колени. Но Мэт больше не улыбался девушкам такой улыбкой. К тому же Клэр ни разу не улыбнулась ему в ответ.

– Джоудри, – объяснил Догоняла, пока Мэт тряс стаканчик с костями. – Утром нашли его мертвым. Горла как не бывало, а из тела вся кровь вытекла, как вино из дырявого бурдюка.

– Чего? – Мэт так оторопел, что забыл проследить за броском. – Ну-ка, повтори.

– Что тут повторять? – удивился Догоняла, глядя на Мэта. – Джоудри был наш знакомый. Две кроны мне должен остался.

– Тело было обескровлено? – спросил Мэт. – Точно? Сам видел?

– Что? – поморщился Догоняла. – Кровь и пепел, парень, в своем ли ты уме?

– Я…

– Догоняла! – окликнула Клэр. – Глянь-ка.

Рослый опустил глаза, и Мэт последовал его примеру. Брошенные им кости – все три – приземлились и замерли на углах. О Свет! Мэту доводилось подбрасывать монетку так, что она вставала на ребро, но вот такой фокус с костями он видел впервые.

И вдруг в голове у него загрохотали игральные кости, и Мэт чуть до потолка не подскочил. «Кровь и треклятый пепел!» Когда в голове гремят кости, ничего хорошего не жди, и этот звук утихнет не раньше, чем что-то случится – нечто такое, что, как правило, сулит крайне неблагоприятный поворот в жизни бедняги Мэтрима Коутона.

– Ни разу, ни разу не видел… – начал было Догоняла.

– Будем считать, что я проиграл, – перебил его Мэт, расстался с несколькими монетами, а остальной выигрыш сгреб в ладонь.

– Что тебе известно про нашего Джоудри? – осведомилась Клэр.

Она уже тянулась к поясному ремню. Глядя в ее свирепые глаза, Мэт готов был поставить золото против медяков, что сейчас она выхватит нож.

– Ничего, – ответил Мэт. «Ничего, и в то же время слишком много». – Прошу меня извинить.

Торопливо покидая таверну, он заметил, как толсторукий громила, один из стоявших у входа, говорит что-то трактирщику Бернхэрду и показывает ему листок бумаги. Что на нем, Мэт не видел, но без труда догадался, что в руке у громилы его портрет.

Он выругался, выскочил на улицу, нырнул в первый попавшийся переулок и перешел на бег.

Итак, за ним охотятся Отрекшиеся, в кармане у каждого городского бандита имеется портрет с его физиономией, и где-то неподалеку нашли обескровленный труп. Вывод может быть только один: в Кэймлине объявился голам. Причем оказался он тут невероятно быстро. Да, Мэт собственными глазами видел, как эта тварь протискивается в отверстие шириной чуть меньше двух пядей. Похоже, она не умела отличать возможное от невозможного.

«Кровь и растреклятый пепел», – думал он, втянув голову в плечи. Надо забрать Тома и вернуться в лагерь, разбитый Отрядом на окраине города. Мэт припустил по темной и скользкой от дождя улице. В камнях мостовой отражался свет масляных фонарей. Илэйн приказала, чтобы ночами на Королевской аллее было светло.

Мэт отправил ей весточку, но ответа не получил. Такая вот благодарность. По его подсчетам, Мэт дважды спас ей жизнь, и уже после первого раза Илэйн должна была разреветься и полезть к нему с поцелуями – ан нет, даже в щеку не чмокнула. Да и на кой сдались ему эти поцелуи? Тем более от особы королевских кровей. Нет уж, лучше не надо.

«Ты, так тебя растак, женат на высокородной шончанке, – подумал он. – Растреклятой дочери самой императрицы». Ну и как теперь избежать общения с членами королевской семьи? Правильно, никак. Но Туон хотя бы красивая. И в камни отменно играет. И любит поговорить. И чувство юмора у нее хорошее. Пусть даже то и дело ставит ему палки в колеса…

Нет. Не надо сейчас думать о Туон.

Как бы то ни было, ответа от Илэйн он не получил. Надо быть понастойчивее. Дело уже не только в Алудре и ее драконах: в городе объявился треклятый голам!

Сунув руки в карманы куртки, Мэт вышел на оживленный проспект. Из-за поспешного бегства его дорожный посох остался в «Дыхании мертвеца». Мэт ругнулся себе под нос. Предполагалось же, что он будет проводить дни в праздности, вечерами играть в кости в лучших тавернах, а утром спать допоздна, дожидаясь, пока не пройдут оговоренные Верин тридцать дней. А тут такое.

Он давно уже хотел поквитаться с голамом. Мало того что, рыская по Эбу Дар, эта тварь поубивала ни в чем не повинных людей: Мэт прекрасно помнил и Налесина, и пятерых «красноруких», тоже расставшихся с жизнью. Кровь и пепел, голаму есть за что ответить – даже если не вспоминать, что он забрал жизнь Тайлин.

Вынув руку из кармана, Мэт коснулся медальона в виде лисьей головы, всегда висевшего на груди. Устал он бегать от этого монстра. Под перестук игральных костей в голове у него начал зарождаться план. Мэт пытался прогнать из сознания образ связанной его собственными руками королевы с оторванной головой. Было бы столько крови… Свежей крови, которой питается голам.

Мэта передернуло, и, подходя к городским воротам, он сунул руку обратно в карман. Несмотря на темноту, его глаза отыскали признаки разыгравшейся здесь схватки: наконечник стрелы в двери здания слева от него и темное пятно под окном караулки. Здесь погиб человек. Наверное, высунулся в окошко с арбалетом, получил стрелу, завалился на подоконник и залил своей кровушкой всю деревянную стену.

Теперь же осада закончилась, и на трон взошла новая, правильная королева. Мэт вспомнил, что в кои-то веки ухитрился пропустить битву, и его настроение слегка улучшилось: борьба за Львиный трон обернулась целой войной, но при этом ни одна стрела, ни один клинок, ни одно копье не были нацелены в сердце Мэтрима Коутона.

Он свернул направо и пошел вдоль городской стены, с внутренней ее стороны. Здесь было множество гостиниц. У городских ворот всегда полно постоялых дворов – не самых лучших, но почти всегда самых прибыльных.

Из дверей и окон на дорогу выплескивались лужицы золотистого света, а переулки полнились темными силуэтами – за исключением улочек возле тех гостиниц, где наняли охрану отгонять бедноту. Кэймлин переживал не лучшие времена: приток беженцев, недавнее сражение и… все такое прочее. Множество историй о ходячих мертвецах, о еде, портящейся чуть ли не на глазах, о том, как беленые стены вдруг покрываются сажей.

Гостиница, в которой решил выступить Том, представляла собой здание с крутой скатной крышей, кирпичным фасадом и вывеской с изображением двух яблок: одно, красное, было нетронутым, а от другого остался совершенно белый огрызок. Красный и белый, цвета андорского флага. Заведение «Два яблока» было из тех, что поприличнее.

Еще с улицы Мэт услышал музыку, а когда вошел, увидел Тома: тот, обрядившись в лоскутный плащ менестреля, сидел на невысоком помосте у дальней стены общего зала и наигрывал на флейте. Глаза его были закрыты, а длинные усы поникли по обе стороны от мундштука. Он играл западающую в память мелодию «Свадьба Синни Вейд». Когда Мэт разучивал эту песню, она называлась «Не ошибись, выбирая коня», и до сих пор ему непривычно было слышать ее исполнение в столь медленном темпе.

На полу перед Томом были рассыпаны монеты – не очень много. В этой гостинице ему позволяли получать за выступление деньги от посетителей. Мэт прислонился к стене возле дверей и стал слушать музыку. Никто не говорил ни слова, хотя в общий зал набилось столько народу, что Мэт мог бы укомплектовать собравшимися тут людьми полроты солдат. Все взгляды были прикованы к Тому.

Мэт уже повидал мир, истоптал немало дорог на своих двоих, едва не лишился жизни в десятке городов, побывал во всевозможных гостиницах. Он слышал бардов, менестрелей и прочих музыкантов, но по сравнению с Томом все они не особо отличались от детей, стучащих палками по кастрюлям.

Флейта – незамысловатый инструмент. Многие аристократы предпочли бы слушать арфу. В Эбу Дар один малый сказал Мэту, что арфа звучит «величественнее», но услышь он, как Том играет на флейте, уронил бы челюсть и сделал круглые глаза. В руках Тома флейта становилась продолжением его души. Негромкие трели, минорные пассажи, мощные долгие ферматы… Мелодия скорбная, будто погребальная песнь. Кого же оплакивает Том?

Публика смотрела на менестреля. Понятно, что Кэймлин – один из крупнейших городов мира, но здешнее разнообразие лиц казалось невероятным. Грубоватые иллианцы сидели бок о бок с учтивыми доманийцами, хитрыми кайриэнцами и решительными тайренцами. Все это разношерстье было приправлено щепоткой уроженцев Пограничных земель. Кэймлин считался одним из немногих мест, где можно не бояться ни шончан, ни Дракона. И еще тут была какая-никакая еда.

Том доиграл мелодию и, не открывая глаз, начал следующую. Мэт вздохнул. Ему страшно не хотелось прерывать выступление, но пришла пора возвращаться в лагерь. Надо было поговорить о голаме, и еще Мэту нужно было найти способ связаться с Илэйн. Быть может, Том согласится отправиться во дворец и от лица Мэта поговорить с ней.

Мэт кивнул хозяйке гостиницы, и та, сверкнув круглыми сережками, кивнула ему в ответ. Эта пышная брюнетка по имени Бромас была чуть старовата на его вкус, но Тайлин-то тоже была в ее возрасте. Надо бы иметь эту женщину в виду. Разумеется, для кого-то из Мэтовых людей. Скажем, для Ванина.

Мэт подошел к сцене и начал собирать монетки. Он даст Тому доиграть, а затем…

Что-то вдруг дернуло Мэта за руку. Оказалось, рукав его куртки был теперь пришпилен к возвышению, и тонкий клинок, пронзив манжету, слегка подрагивал. Мэт взглянул на Тома. Тот поднял руку к флейте и продолжил играть, хотя приоткрыл глаз, прежде чем метнуть кинжал, а теперь улыбался, обняв губами мундштук флейты.

Мэт хмыкнул, высвободил рукав и стал ждать, пока Том не закончит мелодию – уже не такую страдальческую, как предыдущая. Наконец долговязый менестрель опустил флейту, и зал разразился аплодисментами.

– Чтоб тебе сгореть, Том, – хмуро глянул на него Мэт. – Эта куртка – одна из моих любимых!

– Скажи спасибо, что я не целил в руку, – возразил Том, вытирая флейту и кивая благодарным зрителям. Те криками и аплодисментами просили продолжения, но менестрель печально покачал головой и спрятал флейту в футляр.

– Лучше бы и правда в руку попал. – Мэт просунул палец сквозь прорези в манжете. – На черной ткани кровь почти незаметна, а штопка будет бросаться в глаза. Да, у тебя на плаще сплошные заплатки, но это не значит, что я должен ходить в таком же рванье.

– Вот и говори теперь, что ты не лорд. – Том наклонился, чтобы собрать заработанные монеты.

– Никакой я не лорд! – огрызнулся Мэт. – Чтоб тебе сгореть! Хватит припоминать слова Туон. Я что, похож на проклятого аристократа?

– Слышал когда-нибудь, как фермер жалуется, что штопка будет бросаться в глаза?

– Чтобы прилично одеваться, совсем необязательно быть лордом, – проворчал Мэт.

– Ну извини, Мэт, – рассмеялся Том, хлопнул юношу по спине и спрыгнул со сцены. – Я действовал машинально. Не признал тебя, пока не увидел, что за лицо у обладателя этой руки, а к тому времени нож уже отправился в полет.

– Том, – тяжело вздохнул Мэт, – в городе объявился наш старый друг. Тот, кто оставляет после себя трупы с вырванным горлом.

– Во время перерыва слыхал об этом от каких-то гвардейцев, – с озабоченным видом кивнул Том. – А мы застряли здесь, если только не надумаешь…

– Нет, не стану я распечатывать письмо, – отказался Мэт. – Мало ли, вдруг Верин приказала мне ползти на четвереньках до самого Фалме? И никуда не денешься, придется выполнять! Знаю, ты ненавидишь проволочки, но это письмо может задержать нас куда сильнее.

Том неохотно кивнул.

– Пойдем-ка обратно в лагерь, – сказал Мэт.

Отряд стоял лагерем в лиге от Кэймлина. Чтобы не вызывать лишних подозрений, Том с Мэтом пришли в город пешком. К тому же Мэт не хотел отправляться в город с лошадьми, пока не найдет вызывающую доверие конюшню. Хороший конь стоил баснословных денег. Мэт надеялся, что за пределами занятых шончан земель цены остались прежними, но оказалось, что армия Илэйн скупает всех лучших лошадей – и не самых лучших тоже. А еще до Мэта доходили слухи, что в последнее время лошадям свойственно исчезать. Мясо есть мясо, и даже в Кэймлине люди голодают. И это не преувеличение. От таких мыслей у Мэта мороз шел по коже.

По пути разговор зашел о голаме, но решили только, что всем надо смотреть в оба, а Мэту отныне придется ночевать в разных палатках.

С вершины холма Мэт оглянулся на Кэймлин, залитый огнями факелов и масляных светильников. Эта иллюминация висела над городом, будто туман, подсвечивая его башни и величественные шпили, и в памяти Мэта всколыхнулись древние воспоминания об этом городе – о том, как его брали приступом в те времена, когда еще не существовало государства под названием Андор. Кэймлин никогда не сдавался без тяжелого боя, и тем Домам, что пытались отнять его у Илэйн, теперь не позавидуешь.

– Помнишь, как мы уходили отсюда в прошлый раз? – подступил к нему Том. – Такое чувство, что с тех пор прошла целая вечность, да?

– Чтоб мне сгореть, если это не так, – кивнул Мэт. – И с чего мы решили отправиться вдогонку за этими глупыми девчонками? В следующий раз пусть сами спасаются.

– Разве мы не собираемся сделать то же самое? – взглянул на него Том. – Когда придем в Башню Генджей?

– Это другое. Нельзя, чтобы она осталась в башне. Эти змеи и лисицы…

– Только не подумай, что я жалуюсь, Мэт, – сказал Том. – Просто думаю вслух.

В последнее время Том, похоже, много размышлял. Ходил с кислым видом и не расставался с обтрепанным письмом Морейн. Хотя это всего лишь письмо.

– Пойдем, – вернулся на дорогу Мэт. – Ты вроде как говорил, каким образом проберешься на встречу с королевой?

– Ничего удивительного, что она не ответила, Мэт, – сказал Том, шагая рядом по темной дороге. – У нее, наверное, дел выше головы. Говорят, в Пограничные земли вторглись в большом числе троллоки, да и Андор еще не воссоединился до конца после Наследования. Илэйн…

– А хорошие новости у тебя есть, Том? – спросил Мэт. – Если есть, выкладывай. Хочется узнать что-нибудь приятное.

– Жаль, что закрылось «Благословение королевы». У Гилла всегда было чем поживиться.

– Хорошие новости, – снова напомнил Мэт.

– Ну ладно. В общем, Башня Генджей находится именно там, где и указал Домон. Его слова подтвердили капитаны трех других кораблей. Она стоит за открытой равниной в нескольких сотнях миль к северо-западу от Беломостья.

Мэт кивнул и потер подбородок. Ему вроде как припомнилась эта башня – неестественная серебристая конструкция где-то вдалеке. Лодка, плеск воды у бортов корабля. Густой иллианский акцент Байла Домона…

Образы были смутными: в воспоминаниях Мэта о том времени имелось больше пробелов, чем в каком-нибудь из оправданий Джори Конгара. Байл Домон сумел объяснить, как найти башню, но Мэту требовалось подтверждение его словам. Домон так кланялся и расшаркивался перед Лильвин, что смотреть противно, и эти двое не выказывали особой любви к Мэту, хоть он и спас им жизнь. Да и от Лильвин ему никакой любви не хочется. Целовать ее было бы не приятнее, чем облизывать кору каменного дуба.

– Думаешь, описания Домона хватит, чтобы нам сумели открыть переходные врата, которые выведут туда? – спросил Мэт.

– Не знаю, – ответил Том. – Однако склонен полагать, что это не первостепенный вопрос. Где мы найдем того, кто откроет эти самые врата? Верин-то исчезла.

– Что-нибудь придумаю.

– А если не придумаешь, на дорогу уйдет не пара дней, а несколько недель, – напомнил Том. – Не нравится мне…

– Врата я устрою, – твердо сказал Мэт. – Может, Верин вернется и освободит меня от этой проклятой клятвы.

– Лучше бы не вернулась, – заметил Том. – Не доверяю я этой Верин. Что-то с ней не так.

– Она Айз Седай, – возразил Мэт. – С любой из них что-то не так. Они как игральные кости, на которых очки не сходятся. Но, если сравнивать с другими Айз Седай, Верин мне даже нравится. Сам знаешь, я неплохо разбираюсь в людях.

Том приподнял бровь. Мэт ответил ему сердитым взглядом.

– Так или иначе, – заметил Том, – впредь не надо бы тебе ходить в город без охраны.

– Против голама охрана бесполезна.

– Согласен, но ты же помнишь, как три дня назад по пути в лагерь на тебя напали разбойники?

Мэт поежился:

– Это были нормальные, честные воры. Им нужен был только мой кошель, что вполне естественно. В карманах у них моего портрета не обнаружилось. И не похоже, чтобы они были под властью Темного: что им, к примеру, было велено рехнуться на закате или еще что-то в этом духе.

– И тем не менее, – сказал Том.

Спорить Мэт не стал. Чтоб ему сгореть! Наверное, и правда пора брать с собой солдат. Хотя бы пару-тройку «красноруких».

Лагерь был уже близко. Один из секретарей Илэйн, человек по имени Норри, разрешил Отряду остановиться совсем рядом с Кэймлином, хотя пришлось дать обещание, что ежедневно в город будут уходить не больше сотни человек, а лагерь разобьют не меньше чем в лиге от городских стен, но не в деревне и не на чьем-то фермерском участке.

Судя по разговору с тем писцом, Илэйн знала, что Мэт здесь. Не могла не знать. Но не прислала ни приветственной грамоты, ни благодарности за то, что Мэт спас ее шкуру.

За поворотом дороги фонарь Тома высветил группу «красноруких», прохлаждавшихся на обочине. Командовавший ими сержант по имени Гуфрин встал и отсалютовал. Это был крепкий широкоплечий парень, не самый смышленый, но весьма наблюдательный.

– Лорд Мэт! – воскликнул он.

– Какие новости, Гуфрин? – спросил Мэт.

– Ну, – ответил по размышлении сержант, – думаю, вы захотите кое о чем узнать. – (О Свет! Да он говорит медленнее, чем подвыпивший шончанин.) – В лагерь вернулись Айз Седай. Сегодня, пока вас не было, милорд.

– Все три? – уточнил Мэт.

– Да, милорд.

Мэт вздохнул. Если у него и оставались надежды на более или менее приличное окончание этого вечера, теперь они растаяли. Мэт рассчитывал, что Айз Седай еще несколько дней пробудут в городе.

Они с Томом свернули с дороги на тропинку через поле, заросшее нож-травой и черноосинной крапивой. Под ногами похрустывали сорняки. Фонарь Тома подсвечивал побуревшие стебли. С одной стороны, приятно было вновь оказаться в Андоре – его рощи болотных миртов и кислокамедников напоминали Мэту о родных краях, – но вид омертвелой природы не навевал ничего, кроме уныния.

Как же быть с Илэйн? С женщинами договариваться непросто, с Айз Седай – еще труднее, а с королевой – почти невозможно. Илэйн же, чтоб ей сгореть, была и женщиной, и Айз Седай, и королевой. Как же Мэт сумеет убедить ее передать ему литейные мастерские? Предложение Верин он принял отчасти из надежды, что побыстрее окажется в Андоре и начнет работу над изготовлением драконов Алудры!

Впереди, на нескольких приземистых холмиках, окружавших холм повыше, расположился лагерь Отряда. Теперь, когда силы Мэта встретились с Истином и остальными, ушедшими в Андор чуть раньше, Отряд Красной руки вновь стал единым целым. Повсюду горели костры; разжиться дровами – не проблема, если повсюду полно валежника. В воздухе висел дым, и Мэт слышал, как переговариваются и перекрикиваются его люди. Было не так поздно, и Мэт не настаивал на соблюдении комендантского часа. Раз уж ему не до веселья, пусть отдыхают и развлекаются хотя бы его люди. Быть может, это их последний шанс перед Последней битвой.

«Троллоки в Пограничных землях… – думал Мэт. – Нам нужны эти драконы. И чем скорее, тем лучше».

Обменявшись приветствиями с парой караульных, он расстался с Томом и решил, что пора бы на боковую – утро вечера мудренее, – а заодно отметил, что в лагере напрашиваются некоторые изменения. Холмы располагались так, что легкая кавалерия при атаке могла бы промчаться по своеобразному коридору меж склонов: тактика отъявленных храбрецов, но давным-давно, еще в старой Кореманде, Мэт провернул такой трюк во время битвы в Марисинской долине – вернее, не сам Мэт, а кто-то из тех его древних воспоминаний.

Мало-помалу он принимал эти воспоминания как свои собственные. Мэт их не просил – что бы там ни заявляли те проклятые лисы, – но заплатил за эту память шрамом на шее. К тому же не раз и не два эти воспоминания оказывались весьма полезны.

В конце концов он добрался до своей палатки, собираясь сменить нижнее белье, а потом уже искать местечко для ночлега, но тут услышал женский голос:

– Мэтрим Коутон!

«Кровь и пепел! Почти успел». Он нехотя обернулся.

Теслин Барадон не была красавицей, но вполне сошла бы за чайное дерево – с ее-то костлявыми пальцами, узкими плечами и вытянутым лицом. На ней было красное платье, и за последние недели ее глаза утратили почти всю нервозную робость, свойственную ей в бытность дамани. Теперь у нее был такой пристальный взгляд, что Теслин могла бы выиграть в гляделки у столба.

– Мэтрим Коутон, – повторила Теслин, подходя к нему. – Мне необходимо будет поговорить с тобой.

– Ну, как вижу, мы уже разговариваем. – Мэт убрал руку с входного клапана палатки.

Вопреки здравому смыслу, Теслин даже немного нравилась ему, но приглашать ее в палатку он не собирался. Это все равно что впустить лису в курятник – и не важно, насколько теплые чувства вы питаете к этой лисе.

– Потому что это необходимо, – ответила Теслин. – Ты слышал новости о Белой Башне?

– Новости? – переспросил Мэт. – Нет, новостей не слышал. Но слухами мне все уши прожужжали. Некоторые говорят о воссоединении Белой Башни – наверное, об этом ты и хотела рассказать. Другие же утверждают, что там по-прежнему идет война. И что Амерлин сражалась вместо Ранда в Последней битве. И что Айз Седай решили нарожать детей и вырастить из них целую армию солдат. И что на Белую Башню напали летающие чудовища – хотя это, наверное, просто байки о залетевших с юга ракенах. Но думаю, рассказы про Айз Седай и армию младенцев звучат вполне правдоподобно.

За эту тираду Теслин вознаградила его ничего не выражающим, но оттого не менее пристальным взглядом. Мэт глаз не отвел. Отец всегда говорил, что Мэт, так его растак, будет поупрямее лесного пня. Приятно вспомнить.

Удивительно, но Теслин вздохнула, и лицо ее смягчилось:

– Ты, вне всякого сомнения, имеешь право на скептический настрой. Но эти новости нельзя игнорировать. Вернуться хочет даже Эдесина, по глупости вставшая на сторону мятежниц. Утром мы собираемся уйти. Поскольку за тобой замечена привычка спать допоздна, я решила зайти вечером. Чтобы поблагодарить.

– Чтобы… что?

– Поблагодарить, мастер Коутон, – холодно сказала Теслин. – В этом путешествии всем нам пришлось несладко. Бывали… напряженные моменты. Не могу сказать, что согласна со всеми твоими решениями. Но это не отменяет факта, что без твоей помощи я до сих пор оставалась бы в руках шончан. – Она содрогнулась. – В мгновения уверенности в себе я притворяюсь, что смогла бы противостоять им. Что рано или поздно сбежала бы сама. Ты же не станешь спорить, что иной раз важно питать хоть какие-то иллюзии?

– Наверное, не стану, – потер подбородок Мэт. – Нет, не стану.

Как ни странно, Теслин протянула ему руку:

– Случись тебе прийти в Белую Башню, Мэтрим Коутон, помни, что некоторые из тамошних женщин перед тобой в долгу. Я ничего не забываю.

Мэт пожал ее ладонь – на ощупь такую же костлявую, как и на вид, но теплее, чем он ожидал. У многих Айз Седай в жилах не кровь, а лед, это уж точно, но некоторые не так уж плохи.

Теслин кивнула ему – не абы как, а с уважением. Почти что поклонилась. Потрясенный, будто кто-то выбил почву у него из-под ног, Мэт выпустил ее руку, и Теслин повернулась, собираясь вернуться к своей палатке.

– Вам понадобятся лошади, – сказал он. – Если не уйдете и дождетесь, пока я встану, устрою вам лошадей. И немного съестных припасов. Это не дело, если по пути к Тар Валону вы умрете от голода. Сами видели, что в деревнях нет лишней еды.

– Ты же говорил Джолин…

– Я пересчитал своих коней и коней Отряда, – перебил ее Мэт. Игральные кости, чтоб им сгореть, по-прежнему грохотали у него в голове. – Оказалось, у нас есть лишние. Можете забрать.

– Я пришла не для того, чтобы хитростью раздобыть лошадей, – сказала Теслин, – а для того, чтобы выразить сердечную благодарность.

– Я понял, – сказал Мэт и поднял входной клапан палатки. – Потому-то и предложил помощь.

Он шагнул внутрь.

И замер. Этот запах…

Пахло кровью.

Глава 9

Запах крови

Мэт инстинктивно пригнулся, и это быстрое движение спасло ему жизнь: что-то просвистело над головой.

Он отпрыгнул в сторону, угодил рукой во что-то влажное на полу и заголосил:

– Убийство! В лагере убийство! Проклятье, здесь мертвец!

К нему приближались. В палатке было темным-темно, но Мэт услышал какой-то звук, споткнулся, и удача вновь оказалась на его стороне: что-то прошелестело совсем рядом.

Мэт упал на пол, перекатился, вытянул руку. Где-то здесь он оставил…

Вот! Нащупав у соломенной постели длинное деревянное древко, он вскочил на ноги, вскинул ашандарей, развернулся и сделал режущий выпад, но метил не в приближавшуюся фигуру, а в стену палатки.

Ашандарей с легкостью рассек ткань. Не выпуская из руки копья с длинным наконечником, Мэт выскочил из палатки. Другой рукой он схватился за кожаный ремешок на шее – даже поцарапал себя из-за спешки, – вытащил из-под куртки медальон с лисьей головой и юркнул в росший поблизости куст.

Рядом, на пересечении лагерных троп, стоял шест с фонарем. От него исходило слабое свечение, позволившее Мэту увидеть, как из палатки через разрез выскользнула фигура, которую он так боялся встретить. Голам выглядел как стройный рыжеватый блондин с непримечательным лицом. Единственной его отличительной чертой был шрам на щеке.

Предполагалось, что он должен казаться безобидным и не привлекать внимания. Заметив такого в толпе, большинство людей увидит в нем самого обычного человека и второй раз на него и не взглянет – ровно до того момента, пока он не вырвет кому-то горло.

Палатка стояла возле склона холма, к которому Мэт и отступил, оставляя холм позади себя. Взяв медальон с лисьей головой, он приложил его сбоку к длинному наконечнику и стал быстро приматывать его кожаным ремешком к ашандарею. Он старался поплотнее закрепить медальон, но получалось далеко не идеально, хотя Мэт долго отрабатывал эту манипуляцию. Насколько он знал, ранить голама нельзя ничем, кроме этого медальона. За работой Мэт не переставал звать на помощь. Конечно, солдаты бесполезны против этой твари, но однажды голам проговорился, что ему велено не привлекать лишнего внимания. Возможно, его отпугнет всеобщая суета.

Голам и впрямь замешкался, глянул в сторону лагеря, но снова повернулся к Мэту и шагнул вперед. Его движения были плавными и текучими, как развевающийся по ветру шелк.

– Гордись, – прошептал голам. – Тот, кто мной командует, желает твоей смерти больше, чем чьей-либо другой. Мне приказано игнорировать остальных, покуда не отведаю вкус твоей крови.

В левой руке он держал длинный кинжал. С правой капала кровь. Мэт похолодел. Кого же прикончила эта тварь? Кто еще принял смерть вместо Мэтрима Коутона? В сознании снова мелькнул образ Тайлин, хотя Мэт так и не увидел ее тела, и сцена существовала лишь в его воображении – к несчастью, чересчур богатом.

То ли под влиянием этой картины, то ли из-за того, что в воздухе пахло кровью, он совершил самый глупый поступок из всех возможных. А именно – бросился в атаку.

Вопя во мраке благим матом, Мэт выскочил из куста и нанес удар ашандареем, но нет на свете существа проворнее голама – он даже не уклонился от клинка, а вытек из-под него, словно вода, и стал кружить вокруг Мэта, будто волк, еле слышно ступая по сухой траве. Затем нанес удар, превратившись в расплывчатое пятно. Отскочив назад – уже в который раз его спас рефлекс, – Мэт едва не запутался в бурьяне, но продолжал размахивать ашандареем. Похоже, тварь опасалась медальона. О Свет! Не будь на копье этой безделушки, Мэт уже кровью истекал бы!

Голам – не существо из плоти и крови, а текучий сгусток тьмы – нанес очередной удар. Отчаянно размахнувшись, Мэт по чистому везению задел противника наконечником ашандарея. Коснувшись руки голама, медальон издал шипение; пахнуло горелым мясом, и тварь отпрянула.

– Зачем ты убил ее? – крикнул Мэт. – Чтоб ты сгорел! Мог бы оставить ее в живых! Ведь тебе был нужен я, а не она!

Существо лишь ухмыльнулось, демонстрируя жутко-черный провал рта, обрамленный кривыми зубами:

– Птице надо летать, человеку – дышать, мне – убивать.

Он подбирался все ближе, но Мэт понимал, что у врага серьезные неприятности: схватка только началась, а повсюду уже звучали встревоженные возгласы. Еще немного, и сюда сбегутся солдаты. Еще чуть-чуть…

– Чтобы выманить тебя, – шептал голам, – мне велели убить их всех – того усатого мужчину, старика, что помешал мне в прошлый раз, маленькую темнокожую девушку, к которой ты питаешь чувства. Всех этих людей – или тебя, прямо сейчас.

Чтоб ему сгореть, этому голаму! Как эта тварь прознала о Туон? Как? Это невозможно!

От изумления Мэт едва успел вскинуть ашандарей, когда голам кинулся в атаку. Мэт ругнулся, стараясь извернуться, но опоздал. В темноте сверкнул клинок твари, но тут же дернулся и вырвался у него из пальцев, а Мэт почувствовал, как что-то обволакивает его и тянет назад, прочь от выпадов голама.

Плетение Воздуха. Теслин! С застывшим сосредоточенным лицом она стояла возле палатки Мэта.

– Ты не сумеешь коснуться его плетениями! – крикнул Мэт, когда тесьма Воздуха кое-как оттащила его от голама.

Вздерни его Теслин на достаточную высоту, Мэт остался бы вполне доволен. Но он ни разу не видел, чтобы Айз Седай поднимали человека выше чем на шаг или около того.

Теперь Мэт летел куда-то вбок, а голам устремился вдогонку. Затем между ними промелькнул какой-то крупный предмет, при ближайшем рассмотрении оказавшийся стулом; он разбился о склон холма, когда голам грациозно уклонился от столкновения. Однако тварь тут же отлетела назад, поскольку в нее угодила здоровенная скамья.

Обретя равновесие, Мэт взглянул на Теслин, запустившую в палатку невидимые щупальца Воздуха. «Очень неглупо», – подумал он. Плетениями голама не коснуться, но можно запустить в него чем-нибудь тяжелым.

Но толку-то… Так его не остановить. Однажды Мэт видел, как это существо вытащило нож из своей груди с равнодушием человека, вынимающего колючку из одежды. Однако теперь сюда бежали солдаты с мечами, щитами и копьями. На ноги встал весь Отряд.

Бросив на Мэта свирепый взгляд, голам метнулся прочь от фонарей, во тьму за пределы лагеря. Мэт крутанулся и застыл на месте: двое «красноруких» с пиками в руках преградили голаму дорогу. Гордеран и Фергин. Оба пережили Эбу Дар.

– Нет! – завопил Мэт. – Пусть…

Слишком поздно. Голам невозмутимо проскользнул меж выставленных пик, стиснул пальцы на горле обоих солдат, крутнул руками, выронил окровавленные шматки плоти и скрылся во тьме, а парни осели на землю.

«Чтоб ты сгорел! – думал Мэт, бросившись следом. – Я тебе кишки выпущу и…»

И тут он замер, вспомнив вдруг о запахе крови.

«Олвер!»

Он ворвался в темную палатку, пропитанную все тем же запахом.

– О Свет! Теслин, можешь?..

За спиной у него зажглась световая сфера, и ее яркости оказалось вполне достаточно, чтобы явить взорам жуткую картину. Лопин, слуга Мэта, лежал на полу в черной луже крови, а тела Риддема и Уилла Рива – двоих «красноруких», охранявших вход в палатку, – голам уложил на соломенный тюфяк. Как же Мэт не заметил, что их не было на посту? Идиот!

На него нахлынула скорбь. Лопин только-только стал приходить в себя после смерти Налесина… Сожги его Свет, он был хороший человек! Даже не солдат, а простой слуга, довольный тем, что ему есть за кем поухаживать. Подумать только, Мэту еще хватило наглости ворчать на него… Без помощи Лопина ему не удалось бы выскользнуть из Эбу Дар.

И четверо «красноруких», двое из которых пережили Эбу Дар и предыдущее нападение голама.

«Надо было рассказать о нем, – подумал Мэт. – Чтобы каждый в лагере смотрел в оба». Но был ли в этом смысл? Голам выказал себя практически неодолимым существом. Мэт подозревал, что при необходимости эта тварь могла бы вырезать весь Отряд. Этого не позволил ей лишь приказ хозяина не привлекать внимания.

Олвера не было видно, хотя мальчик должен был спать в углу, на своей койке. Рядом с ней, замочив край одеяла, растеклась кровь Лопина. Мэт сделал глубокий вдох и занялся поисками в оставленном после нападения голама беспорядке, перетряхивая одеяла, заглядывая за походную мебель и трепеща от страха перед тем, что мог найти.

К палатке, сыпля проклятиями, подтянулись новые солдаты. Лагерь приходил в боевую готовность: звучали тревожные сигналы рожков, зажигались фонари, бряцала броня.

Перевернув вверх дном всю палатку, Мэт повернулся к собравшимся у входа солдатам:

– Олвер! Кто-нибудь видел Олвера?

– По-моему, он был у Ноэла, – сказал лопоухий парень по имени Слоун Мэддоу. – Они…

Расталкивая солдат, Мэт выскочил наружу, бросился к палатке Ноэла и едва не налетел на него: седовласый старик, встревоженно озираясь, выходил ему навстречу.

– Где Олвер? – выдохнул Мэт?

– В безопасности, – поморщился Ноэл. – Мы играли в «Змей и лисиц», а потом его сморило прямо на полу, и я накрыл Оливера одеялом. В последние дни он засиживался допоздна, все тебя ждал, вот я и решил его не будить. Надо было сказать, что он у меня. Извини, не хотел тебя пугать.

– Ты еще извиняешься? – Мэт заключил его в объятия. – Проклятье, да ты, дорогой мой человек, жизнь ему спас!

Часом позже Мэт, Том и Ноэл сидели в скромной палатке Тома под охраной дюжины «красноруких». Олвера отправили спать в шатер Теслин. Мальчик не знал – и, хотелось бы верить, никогда не узнает, – что чудом избежал смерти.

Мэт снова надел медальон. Надо будет сменить ремешок – старый совсем изрезался о наконечник ашандарея – и вдобавок сообразить, как понадежнее крепить талисман к копью.

– Том, – тихо сказал он, – голам грозился убить тебя. И тебя, Ноэл. Об Олвере речь не шла, но Туон он тоже упоминал.

– Откуда ему известно о Туон? – почесал в затылке Том.

– Неподалеку от лагеря патруль нашел еще один труп. Тело Дерри. – Этот солдат какое-то время не появлялся в лагере, и Мэт предполагал, что Дерри дезертировал. Подобное в Отряде случалось, хоть и нечасто. – Его убили несколько дней назад.

– Выходит, тварь объявилась не сегодня, – нахмурился Ноэл. У него были сутулые плечи и крючковатый нос, похожий на кривой стручок перца. Этот старик всегда казался Мэту каким-то… ветхим. Казалось, его узловатые руки состоят из одних костяшек.

– Должно быть, голам допросил его, – сказал Мэт. – Узнал, с кем я провожу время, где моя палатка.

– Он на такое способен? – спросил Том. – Я думал, голам – это что-то вроде охотничьего пса.

– Во дворце Тайлин он знал, где меня искать, – ответил Мэт. – Меня там уже не было, но голам все равно отправился к ней в комнаты. Так что он или выпытал у кого-то нужные сведения, или держал меня под наблюдением. Быть может, он и нашего Дерри пытал. Или столкнулся с ним, когда рыскал вокруг лагеря и разнюхивал, что к чему. Этого нам не узнать. Но голам весьма умен.

Он же не нападет на Туон. Или нападет? Быть может, угрозы в адрес друзей Мэта – лишь способ отнять у него душевный покой? В конце концов, сегодня Мэт узнал, что голам по-прежнему обязан действовать тайком. Впрочем, утешение из разряда сомнительных. Если этот монстр причинит вред Туон…

Существовал лишь один способ предотвратить беду.

– Итак, какие наши действия? – спросил Ноэл.

– Выследим его, – тихо промолвил Мэт, – а потом убьем проклятую тварь.

Ноэл и Том промолчали.

– Нельзя же, чтобы он преследовал нас до самой Башни Генджей, – добавил Мэт.

– Но можно ли убить его, Мэт? – спросил Том.

– Убить можно кого угодно, – ответил Мэт. – Теслин доказала, что голама можно достать Единой Силой – если, конечно, действовать с умом. Надо бы провернуть что-то в этом роде.

– Что именно? – осведомился Ноэл.

– Пока не знаю, – сказал Мэт. – Что касается вас двоих, продолжайте сборы. Надо выступить к Башне Генджей, как только истечет срок клятвы, данной мной Верин. Чтоб мне сгореть, но мне все равно нужно поговорить с Илэйн. Пора начать делать драконы Алудры. Придется написать еще одно письмо, и теперь поубедительнее. А пока что изменим некоторые правила. Отныне я ночую в городе и всякий раз в новой гостинице. Пусть об этом знает весь Отряд – и голам, если он подслушивает разговоры в лагере. Тогда ему будет незачем нападать на солдат. Вам обоим тоже лучше перебраться в город и оставаться там, пока все не закончится. Пока голам не убьет меня или не погибнет сам. Но как же быть с Олвером? Голам о нем не упоминал, но…

Судя по глазам, Ноэл и Том разделяли его тревогу. В прошлом Мэт бросил Тайлин, и она погибла. Поэтому Олвера он бросать не собирался.

– Придется взять мальчишку с собой, – сказал Том. – Или отослать его в безопасное место.

– Чуть раньше я слышал разговоры Айз Седай, – сообщил Ноэл, потирая щеку костлявым пальцем. – Они планируют уехать. Может, отправим с ними Олвера?

Мэт наморщил нос. Олвер бросает на женщин такие сальные взгляды, что и дня не пройдет, как Айз Седай перевернут его вверх тормашками и вздернут на дереве. Даже странно, что этого до сих пор не произошло. Вот бы узнать, кто из «красноруких» научил парня так скверно вести себя в присутствии женщин…

– Очень сомневаюсь, что это удастся сделать, – сказал Мэт. – Первой же ночью мальчишка сбежит от них и вернется в лагерь.

Том согласно кивнул.

– Придется взять его с собой, – продолжил Мэт. – Будет ночевать со мной в городских гостиницах. Может, тогда…

– Мэтрим Коутон! – донесся снаружи звонкий голос.

Мэт вздохнул, потом кивнул товарищам, поднялся и вышел из палатки, где Джолин и ее Стражи то ли силой, то ли угрозами пробились сквозь заслон «красноруких». Они уже собирались откинуть входной клапан палатки и войти в нее, как к себе домой. Увидев Мэта, все замерли.

У «красноруких» были сконфуженные лица, но разве можно их винить? «Треклятые Айз Седай! Что хотят, то и творят!» – подумал Мэт, присовокупив к этой мысли пару нехороших слов.

Джолин – стройная красавица в белом платье с глубоким декольте – была полной противоположностью Теслин. Она часто улыбалась – хотя улыбки, адресованные Мэту, больше походили на поджатые губы, – и у нее были большие карие глаза. Такие глаза притягивают мужчин, словно омут, где так и хочется утонуть.

Несмотря на ее красоту, Мэт не видел в Джолин достойной пары для кого-то из товарищей: никому из них он не пожелал бы такой подруги. Более того, будучи человеком благовоспитанным, он не пожелал бы такой подруги почти никому из врагов. Пусть лучше Джолин водится со своими Стражами, Феном и Блериком. По мнению Мэта, эти двое были кончеными безумцами.

Оба были родом из Пограничных земель – один из Шайнара, другой из Салдэйи. У Фена были раскосые глаза, жесткий взгляд, а вид такой, будто он постоянно высматривал, кого бы убить; разговаривая с ним, ты словно проходил проверку – не подходишь ли под установленные Стражем мерки. Пучок волос на макушке Блерика понемногу увеличивался, но все еще был маловат. Появись у Мэта желание расстаться с жизнью, он отметил бы, что этот пучок весьма смахивает на приклеенный к голове Блерика барсучий хвост, но сегодняшний распроклятый вечер и без того оказался довольно скверным.

– Похоже, твои рассказы о… преследующем тебя создании соответствовали действительности, – произнесла Джолин, сложив руки под грудью. Она говорила скептическим тоном. Погибли пятеро достойных людей, а у нее скептический тон. Треклятая Айз Седай.

– И? – спросил Мэт. – Узнала что-то новое о голаме?

– Вовсе нет. Как бы то ни было, мне пора вернуться в Белую Башню. Завтра я отправляюсь в путь. – Она замялась. – Нельзя ли одолжить у тебя лошадей? Любых. Обещаю не смотреть им в зубы.

– Ты же хотела купить лошадок в городе. Что, не получилось? – хмыкнул Мэт.

Безмятежное лицо Джолин стало еще более безмятежным.

– Ну ладно, – сказал Мэт. – Сегодня ты хотя бы просишь по-хорошему. Пусть вежливость, как погляжу, дается тебе непросто. Я уже пообещал лошадей Теслин. И с тобой тоже поделюсь. Все, что угодно, лишь бы отделаться от растреклятых женщин. Оно того стоит.

– Спасибо, – ровным голосом поблагодарила Джолин. – Позволь тем не менее дать тебе совет. Если учесть, с кем ты иной раз общаешься, тебе, Мэтрим Коутон, не помешало бы научиться следить за языком.

– Проклятье, если учесть, с кем я общаюсь едва ли не все время, – парировал Мэт, – даже удивительно, что в моих речах еще встречаются приличные слова. Проваливай, Джолин. Мне надо написать письмо ее растреклятому монаршему величеству королеве Илэйн по прозвищу «Сама Чопорность».

– Ты и ее намерен обругать? – фыркнула Джолин.

– Вне всяких сомнений, – буркнул Мэт, поворачиваясь к палатке Тома. – Иначе как она поймет, что письмо в самом деле от меня?

Глава 10

Порчи больше нет

– Согласен по всем пунктам, – сказал Илайас, шедший справа от Перрина.

Слева шагал задумчивый Грейди в неизменном черном мундире, а следом – Монтем ал’Сан и Ази ал’Тон, сегодняшние телохранители Перрина.

Было раннее утро. Перрин делал вид, что проверяет сторожевые посты, но ему, честно говоря, просто захотелось прогуляться. Лагерь перенесли на поросшую травой возвышенность неподалеку от Джеханнахской дороги – достаточно близко, чтобы контролировать тракт, но и достаточно далеко, чтобы при необходимости дать отпор нападающим. И еще тут было много питьевой воды.

Рядом с луговиной была роща, а перед ней лежала древняя статуя, давным-давно упавшая набок и почти целиком ушедшая под землю: виднелась лишь рука, сжимавшая рукоять меча, клинок которого вонзился в почву.

– Не надо было посылать вперед Гилла и остальных, – сказал Перрин. – Из-за меня их пленила первая же встречная армия.

– Ты не мог этого предвидеть, – возразил Илайас. – И знать о задержке тоже не мог. Где бы ты их оставил? Нам на пятки наступали Шайдо, и не одержи мы верх в битве у Малдена, Гилл и остальные оказались бы между двумя отрядами враждебно настроенных айильцев.

Перрин проворчал что-то себе под нос. Подошвы сапог вязли в подмокшей земле. Перрин терпеть не мог этот застойный запах истоптанной грязи и гниющих мертвых растений. Конечно, это и близко не болезнь Запустения, но ему казалось, что еще немного, и все эти земли накроет проказа.

Они подошли к сторожевому посту, где на карауле стояли Хью Барран и Дарл Коплин. Разумеется, повсюду были высланы разведчики – двуреченцы в лесу и патрули Дев на открытой местности. Однако Перрин знал, что расставленные вокруг лагеря посты вызывают у его обитателей ощущение порядка.

Часовые отсалютовали Перрину, хотя жест Дарла выглядел весьма небрежным. От обоих пахло причудливой смесью сожаления, досады, разочарования. И еще замешательства. Последняя нотка была слабее остальных, но она никуда не девалась. В их памяти была свежа воображаемая интрижка Перрина и Берелейн, а возвращение Фэйли добавило неловкости этой ситуации. В Двуречье считалось, что супружеская неверность оставляет на добром имени трудновыводимое пятно.

Кивнув парням, Перрин продолжил обход. Формальными проверками он не увлекался. Если людям известно, что раз в день Перрин непременно пройдет где-нибудь поблизости, они будут следить за порядком. Ну, по большей части. Прошлой ночью Перрину пришлось растолкать спящего Берина Тэйна носком сапога, и он всегда следил, не пахнет ли от кого крепким спиртным: всегда можно ожидать, что тот же Джори Конгар тайком сделает на посту глоток-другой.

– Итак, – подытожил Перрин, – у белоплащников наши люди. И наши припасы. – Он поморщился при мысли о купленном в Со Хаборе зерне. Теперь оно пойдет на прокорм Детям Света. – Нельзя ли тайком пробраться в лагерь и освободить пленных?

– Тайком? Не вижу необходимости, милорд, – сказал у него из-за спины Грейди. – При всем уважении, вы делаете из мухи быка.

Перрин оглянулся на мужчину с обветренным лицом:

– Это белоплащники, Грейди. Не стоит их недооценивать.

– У них нет людей, способных направлять Единую Силу, – пожал плечами Грейди. Аша’ман шагал, сцепив руки за спиной. Черный мундир с отличительным значком… По мере того как совершенствовалась солдатская выправка Грейди, он все меньше и меньше походил на фермера. – Неалду уже лучше. Мы с ним могли бы наносить по этим Детям удар за ударом, пока они не отдадут все, что нам нужно.

Перрин кивнул. Ему вовсе не хотелось вот так запросто спускать Аша’манов с поводка. Он помнил запах Колодцев Дюмай – висящая в воздухе вонь горелой плоти и взрытой и разбросанной земли. Но после Малдена Перрин не мог допустить новых задержек. Если не будет выбора, он отдаст соответствующий приказ.

Но не сейчас. «Когда дело касается та’верена, случайные совпадения исключены». Волки, белоплащники… Какое-то время Перрин старался не вспоминать о них, но теперь они вернулись и преследуют его. Он прогнал Детей Света из Двуречья, и многие из тех, кто сражался тогда на его стороне, были рядом и теперь.

– Может, дойдет и до этого, – сказал Перрин, не останавливаясь, – но не факт. Наше войско крупнее, чем у них. И теперь, когда мы наконец убрали то проклятое знамя с волчьей головой, белоплащники вряд ли поймут, кто мы такие. Над нами стяг королевы Гэалдана, а Дети Света идут по землям Аллиандре. Скорее всего, они положили глаз на наши фургоны и решили «защитить» провизию. Вступим в переговоры; может, чуток припугнем – глядишь, этого будет достаточно, чтобы освободить наших людей.

Илайас кивнул. Грейди, как видно, тоже не собирался спорить, но сам Перрин не особо верил в то, что сам сказал. С тех самых пор, как он покинул Двуречье, его преследовали белоплащники, и всякий раз отделаться от них было ой как непросто.

Пожалуй, пришло время положить конец разногласиям с Детьми Света – так или иначе.

Продолжая обход, Перрин оказался в той части лагеря, где располагались айильцы. Он кивнул паре Дев-часовых, обманчиво праздных, но всегда готовых к бою. Те и не думали ни вставать, ни салютовать – что полностью устраивало Перрина, – но все же ответили ему кивками. Похоже, хорошо спланированным и проведенным нападением на Шайдо Перрин заработал в их глазах немало джи.

У айильцев имелись собственные сторожевые посты, и Перрин не видел причин проверять их, но все равно намеревался посетить и их. Раз уж он отправился в обход всего лагеря, а не только двуреченской его части, то надо пройтись и здесь.

Вдруг Грейди замер и резко повернулся лицом к палаткам Хранительниц Мудрости.

– Что такое? – с тревогой спросил Перрин, обводя глазами лагерь. Ничего необычного он не заметил.

– По-моему, у них все получилось, – улыбнулся Грейди и зашагал по айильской части лагеря, не обращая внимания на свирепые взгляды нескольких Дев. Не будь рядом Перрина, Грейди – будь он хоть трижды Аша’маном – вполне могли бы вышвырнуть вон.

«Неалд, – подумал Перрин. – Он же работает с Айз Седай над созданием кругов». Если Грейди заметил что-то в структуре плетений…

Перрин последовал за ним, и вскоре они подошли к выстроившимся кольцом палаткам Хранительниц Мудрости в центре лагеря Айил. Внутри этого кольца, на утоптанной и совершенно сухой площадке – ее, вероятно, высушили с помощью плетений Силы, – сидели Эдарра, Масури и Фагер Неалд – молодой мурандиец с подкрученными кончиками усов. На воротнике его черного мундира не было значков, но по возвращении из этого похода Неалда, по всей видимости, ждало повышение. Его умение направлять Силу заметно возросло.

Из-за последствий змеиных укусов он был еще бледен, но выглядел куда лучше, чем несколько дней назад. Неалд улыбался и смотрел прямо перед собой, и, судя по запаху, его переполняло удовольствие.

Воздух перед Аша’маном рассекли большие переходные врата. Перрин хмыкнул. Похоже, врата вели к тому месту, где армия стояла лагерем сколько-то недель назад, – ничем не примечательному полю.

– Получается? – спросил Грейди, опускаясь на колени подле Неалда.

– Это великолепно, Джур, – тихо произнес Неалд без малейшего намека на свойственную ему браваду. – Я прямо-таки могу чувствовать саидар. Будто какая-то новая часть моего существа встала на свое место.

– Ты направляешь ее? – спросил Перрин.

– Нет. В этом нет необходимости. Я могу ее использовать.

– Использовать? Как это? – взволнованно спросил Грейди.

– Я… Непросто объяснить. Плетение состоит из саидин, но я, похоже, могу укрепить его, пользуясь саидар. Врата я открыл самостоятельно, но поток Силы – и их размер – увеличил с помощью того, что позаимствовал у женщин. О Свет! Это просто чудо! Почему мы не занялись этим несколько месяцев назад?

Перрин взглянул на Масури и Эдарру. Особого восторга ни та ни другая не испытывали. Судя по виду, Масури было нехорошо. От нее пахло страхом, а от Эдарры – любопытством и настороженностью. Грейди упоминал, что при создании подобного круга мужчинам необходимо брать на себя контроль над женщинами.

– Значит, в скором времени отправим разведчиков в Кайриэн. – Перрин нащупал в кармане кованую головоломку. – Грейди, договорись с айильцами насчет разведки, а как будут готовы, открывай переходные врата.

– Да, милорд. – Грейди потер обветренное лицо. – Пожалуй, вместо дальнейшего обхода мне стоит научиться этому новому приему. Но сперва хотелось бы кое-что с вами обсудить. Если найдется время.

– Я к твоим услугам, – ответил Перрин, отходя в сторонку.

Несколько Хранительниц Мудрости приблизились к Неалду со словами, что настал их черед попробовать вступить с ним в круг. Они явно не держали Неалда за старшего, и тот мигом повиновался. Однажды он сказал одной из Дев что-то фривольное; дело кончилось игрой в «поцелуй Девы», и с тех пор Неалд, общаясь с айильцами, вел себя крайне осмотрительно.

– Что такое, Грейди? – спросил Перрин, отойдя вместе с Аша’маном подальше.

– Похоже, мы с Неалдом вполне поправились и готовы открывать переходные врата, – ответил Грейди. – Я тут подумал, нельзя ли… – Он помолчал. – Нельзя ли на денек отправиться в Черную Башню? Повидаться с семьей?

«Точно, – подумал Перрин. – У него же там жена и сын». Аша’ман нечасто о них упоминал, да и в целом не был особо разговорчивым.

– Ну, Грейди, не знаю… – Перрин глянул на затянутое тучами небо. – Перед нами белоплащники, и я по-прежнему допускаю, что Шайдо обойдут нас кружным путем и устроят засаду. Не хотелось бы отпускать тебя, пока мы не добрались до безопасного места.

– Это недолгое дело, милорд, – настаивал Грейди.

Иной раз Перрин забывал, насколько молод этот Аша’ман. Черный мундир и потемневшее от солнца лицо добавляли ему возраста, хотя на деле Грейди был всего лет на шесть-семь старше Перрина.

– Как-нибудь выберем удобный день, – пообещал Перрин. – Уже скоро. Сперва надо узнать, что случилось с тех пор, как мы ушли. Не хотелось бы действовать опрометчиво.

Балвер научил его, что знание – сила.

Грейди кивнул с умиротворенным видом, хоть и не получил однозначного ответа. О Свет! Даже от Аша’манов иной раз пахло как от людей, которые всерьез считали Перрина своим лордом, – хотя, когда все только начиналось, они вели себя весьма отстраненно.

– Раньше ты не задавал таких вопросов, – сказал Перрин. – Что изменилось?

– Все, – тихо ответил Аша’ман, и Перрин уловил в его запахе легкую нотку надежды. – Все изменилось несколько недель назад. Но вы, конечно же, об этом не знаете. Никто не знает. Поначалу мы с Фагером тоже сомневались. И не знали, стоит ли кому-то рассказывать. Опасались, что нас сочтут сумасшедшими.

– О чем я не знаю?

– О порче, милорд. Она исчезла. Больше ее нет.

Перрин нахмурился. Слова безумца? Но от Грейди вовсе не пахло безумием.

– Это случилось в тот день, – продолжил Грейди, – когда мы увидели что-то на севере. Знаю, милорд, в это трудно поверить, но я говорю чистую правду.

– Похоже, дело рук Ранда, – сказал Перрин и отогнал вспыхнувшие перед глазами разноцветные круги. – Поверю тебе на слово, Грейди. Но как это связано с Черной Башней и твоей семьей? Хочешь узнать, что скажут другие Аша’маны?

– Они-то скажут то же самое, милорд, – ответил Грейди, – но суть в том, что я простой человек. Вот Сора склонна подумать да порассуждать, а я просто делаю, что должен, только и всего. Присоединиться к Черной Башне – это то, что нужно было сделать. Уже когда меня проверяли, я понимал, что будет дальше. Знал о своем даре. Видите ли, такой же дар был у моего отца, хоть мы и не говорили на эту тему. Красные нашли его в молодости, сразу после моего рождения. Присоединяясь к лорду Дракону, я знал, что со мной будет. Знал, что пройдет несколько лет, и меня не станет. Вот и решил провести эти годы в сражениях. Лорд Дракон сказал, что я солдат, а у солдата есть долг. Поэтому раньше я не отпрашивался. Ведь вы нуждались во мне.

– И что изменилось?

– Повторяю, милорд, порчи больше нет. То есть я не сойду с ума. А это значит… Скажем так: у меня всегда была причина сражаться, но теперь к ней добавилась причина жить.

Глядя в глаза Грейди, Перрин все понял. Вот каково это – знать, что рано или поздно ты потеряешь рассудок и будешь казнен. И скорее всего, своими друзьями, которые казнь назовут милосердием.

Перрин с самого начала чуял в Аша’манах это знание. Вот почему они сторонились остальных и ходили с такими мрачными лицами. Остальные сражались за жизнь, но Аша’маны… Они сражались, зная, что не выживут.

«Вот как себя чувствует Ранд», – подумал Перрин. В глазах опять завертелись цветовые пятна, а потом Перрин увидел друга: на крупном вороном коне тот ехал по грязным городским улицам, а рядом с ним была Найнив, и Ранд говорил с ней.

Перрин потряс головой, отгоняя этот образ, и пообещал:

– Как-нибудь отправим тебя домой, Грейди. Побудешь с женой, прежде чем наступит конец.

Грейди кивнул и бросил взгляд на небо. С севера донеслись глухие раскаты грома.

– Просто хочу поговорить с ней, понимаете? И взглянуть на малыша Гадрена. Наверное, я и не узнаю парнишку.

– Не сомневаюсь, Грейди, что твой Гадрен – симпатичный мальчуган.

– Симпатичный? Гадрен? – рассмеялся Грейди. Слышать его смех было странно и в то же время приятно. – Нет, милорд. Для своего возраста он, наверное, крупный парень, но вряд ли пригож, на вид чурбан чурбаном. И я все равно люблю его всей душой. – Все еще посмеиваясь, он покачал головой. – Мне пора к Неалду. Надо обучиться тому трюку с кругом. Спасибо вам, милорд.

Перрин с улыбкой смотрел вслед Аша’ману, и тут в лагерь влетела Дева, подбежала к Хранительницам и громко – так, чтобы слышал Перрин, – сообщила:

– К лагерю по дороге едет незнакомец. Под знаменем мира, но на нем одежда этих Детей Света.

Кивнув телохранителям, Перрин направился к окраине лагеря. По пути к нему присоединился Тэм. Они вышли к дороге, когда белоплащник – на белоснежном мерине и с белым флагом на длинном шесте, в кольчуге, белом плаще и табаре, с желтой эмблемой в виде многолучевого солнца на груди – подъезжал к первому сторожевому посту.

Сердце Перрина ухнуло в пятки. Он узнал этого человека. Перед ним был Дэйн Борнхальд.

– Я приехал говорить с преступником по имени Перрин Айбара, – громко объявил Борнхальд, остановив мерина.

– Я здесь, Борнхальд, – отозвался Перрин и вышел вперед.

– Так это действительно ты, – взглянул на него Борнхальд. – Свет привел тебя прямо к нам в руки.

– Если Свет не дал вам армии втрое, а то и вчетверо больше нынешней, – сказал Перрин, – очень сомневаюсь, что я у вас в руках.

– Мы захватили людей, присягнувших тебе на верность, Айбара.

– В таком случае отпустите их с миром, и мы пойдем своей дорогой.

– У нас с тобой есть незавершенное дело, приспешник Темного, – хмуро проговорил молодой белоплащник, развернув мерина боком к лагерю.

– И этому делу, Борнхальд, незачем принимать скверный оборот, – сказал Перрин. – Как вижу, мы еще можем разойтись.

– Дети Света скорее погибнут, чем откажутся вершить справедливость, – сплюнул Дэйн. – Но об этом тебе расскажет лорд капитан-командор. Он желает сам говорить с тобой. Мне же приказано явиться сюда и сообщить, что он ждет на дороге, совсем рядом, и хочет, чтобы ты явился к нему.

– Не слишком ли очевидная ловушка? – спросил Перрин.

– Можешь выполнить его просьбу или остаться здесь, – пожал плечами Борнхальд. – Милорд капитан-командор – человек чести. Он пообещал, что ты вернешься целым и невредимым, хотя лично я не стал бы давать такой клятвы приспешнику Темного. Коли опасаешься, можешь взять с собой Айз Седай. Если они у тебя есть.

С этими словами Борнхальд развернулся и ускакал туда, откуда явился. Перрин задумчиво смотрел ему вслед.

– Ты же не собираешься идти к нему, сынок? – спросил Тэм.

– Хотелось бы точно знать, кто мне противостоит, – ответил Перрин. – Не забывай, мы хотели договориться с ними. Вдруг получится выкупить наших людей? Чтоб мне сгореть, Тэм, надо хотя бы попробовать, прежде чем нападать на них.

Тэм со вздохом кивнул.

– Он упомянул Айз Седай, – продолжил Перрин, – но не Аша’манов. Готов спорить, белоплащники мало что о них знают. Передай Грейди, чтоб переоделся в двуреченца и бежал сюда. С собой пусть захватит Гаула и Сулин. Спроси у Эдарры, не хочет ли она прогуляться с нами. Но моей жене – ни слова, понял? Впятером мы сходим на разведку и посмотрим, действительно ли белоплащники настроены на мирный разговор. Если что-то пойдет не так, Грейди тут же откроет нам врата для бегства.

Тэм снова кивнул и ушел, а Перрин стал ждать, нервно переминаясь с ноги на ногу. Наконец Тэм вернулся в сопровождении Гаула, Сулин и Эдарры. Спустя пару минут подошел и Грейди – в коричневом шерстяном плаще и зелено-коричневой одежде, одолженной у кого-то из двуреченцев. В руке он держал длинный лук, но шагал по-солдатски: спина прямая, глаза зорко посматривают по сторонам. Его окружала несвойственная обычным селянам грозная аура. Не хотелось бы, чтобы она испортила всю маскировку.

В таком составе они и ускользнули из лагеря: благодарение Свету, Фэйли, похоже, так и не узнала, что происходит. Будь это долгие переговоры или обсуждение чего-то важного, Перрин взял бы ее с собой, но особо задерживаться у белоплащников он не собирался. А если придется действовать, он не хотел еще и за жену волноваться.

Шли пешком. Белоплащники ждали на дороге неподалеку от лагеря: человек десять собралось возле поставленной у дороги небольшой палатки. Ветер дул Перрину в лицо, и тот слегка расслабился. Он уловил запахи гнева и недовольства, но западни не почуял.

Когда они приблизились, из палатки вышел высокий человек в белом, с правильными чертами лица и коротко стриженными темными волосами. Многие женщины, наверное, назвали бы его привлекательным. Пахло от него… лучше, чем от прочих белоплащников: те смердели звериным бешенством, но их вожак источал запах спокойствия, в котором не чувствовалось ничего плохого или нездорового.

Перрин взглянул на спутников.

– Не нравится мне все это, Перрин Айбара, – призналась Эдарра, озираясь по сторонам. – По-моему, эти Дети Света задумали что-то недоброе.

– Вон из-за тех деревьев в нас могут полететь стрелы, – мрачно кивнул Тэм на ближайшую рощицу.

– Грейди, ты удерживаешь Силу? – спросил Перрин.

– Конечно.

– На всякий случай – будь наготове, – велел Перрин и направился к группе белоплащников. Он шагал под пристальным взглядом их вожака, стоявшего заложив руки за спину.

– Золотистые глаза. Значит, это правда, – сказал мужчина.

– А ты – лорд капитан-командор? – уточнил Перрин.

– Да.

– Как смотришь на то, чтобы отпустить моих людей, захваченных вами?

– Мои солдаты говорят, что однажды хотели провести с тобой подобный обмен, – ответил вожак белоплащников, – но ты не оправдал их доверия.

– Они похитили невинных людей, – сказал Перрин, – а взамен требовали мою жизнь. Что ж, я забрал своих людей силой. И не вынуждай меня повторять.

– Я поступлю как должно, Златоокий, – прищурился вожак, – и не важно, какую цену придется заплатить. – Судя по запаху, он задумался. – По словам моих солдат, несколько лет назад ты убил нескольких Детей Света, но так и не поплатился за свое деяние. И еще говорят, что ты привел троллоков, которые нападали на деревни.

– Словам твоих людей нет доверия! – рыкнул Перрин. – Предлагаю официальные переговоры, где можно сесть и все обсудить. Такая встреча наспех меня не устраивает.

– Не вижу нужды в переговорах, – ответил белоплащник. – Я здесь не для того, чтобы заключать сделку. Просто хотел взглянуть на тебя. Хочешь освободить пленников? Выставляй свою армию против моей на поле брани. Сделай так, и я отпущу твоих людей – независимо от исхода сражения, поскольку они не солдаты.

– А если не соглашусь? – спросил Перрин.

– Твой отказ скажется на их здоровье, и не лучшим образом.

Перрин скрежетнул зубами.

– Твои силы встретятся с нашими, и эту встречу осияет Свет, – добавил вожак белоплащников. – Таковы наши условия.

Оглянувшись, Перрин прочел во взгляде Грейди очевидный вопрос. Аша’ман мог пленить вожака белоплащников прямо здесь и сейчас – стоило лишь о том подумать.

Но Перрин справился с искушением. Они пришли сюда, положившись на данную этим белоплащником клятву. Перрин не стал нарушать мир. Вместо этого повернулся и увел своих людей обратно в лагерь.

Галад проводил Перрина Айбара взглядом. Эти золотистые глаза вселили в него тревогу. Прежде он не слушал Байара, твердившего, что этот человек – не просто приспешник Темного, но исчадие Тени. Однако стоило заглянуть ему в глаза, и Галад убедился в поспешности своих выводов.

Стоявший рядом Борнхальд шумно выдохнул:

– Трудно поверить, что вы пошли на такой риск. Что, если бы он привел Айз Седай? Нам не остановить Единую Силу.

– Ведьмы не причинили бы мне вреда, – ответил Галад. – Кроме того, будь у Айбара возможность уничтожить меня Единой Силой, он мог бы воспользоваться ею прямо в нашем лагере. Но если он тот, кем его считаешь ты и чадо Байар, этот Айбара бережет свою репутацию. Вспомни, он не возглавил нашествие троллоков в открытую, а вместо этого притворился, что защищает Двуречье. – Такие люди делают ставку на хитрость, поэтому Галаду ничто не грозило.

Он действительно хотел посмотреть на этого Айбара и был рад, что так поступил. Эти глаза – все равно что признание вины. К тому же при упоминании убитых Детей Света Айбара заметно напрягся. Вдобавок пленники признались, что Златоокий заключил союз с шончан и что у него есть люди, способные направлять Силу.

Да, этот Айбара опасен. Поначалу Галад побаивался выставлять свои силы на битву, но теперь знал, что ему поможет Свет. Лучше победить этого Перрина Айбара сейчас, чем ждать, а потом скрестить с ним оружие на Последней битве. Не медля, Галад принял решение – самое верное решение: Дети Света будут сражаться.

– Пойдемте. – Он махнул рукой остальным. – Пора вернуться в лагерь.

Глава 11

Неожиданное послание

– Неужели они думают, что я это подпишу? – Илэйн бросила стопку бумаг на пол, и та шлепнулась рядом с креслом.

– Вряд ли, – ответила Дайлин.

Чисто вымытые золотистые волосы, невозмутимое решительное лицо, идеальная грация стройного тела – безупречный вид! Настолько безупречный – несмотря на возраст, – что рядом с ней Илэйн чувствовала себя раскормленной хрюшкой в очереди на бойню. Нет, это попросту нечестно!

В камине гостиной умиротворяюще потрескивал огонь. В одном из буфетов стоял кувшин с вином. Разумеется, Илэйн не дозволялось пить спиртного, но если ей еще кто-нибудь снова предложит треклятого козьего молока…

У дальней стены, прислонившись к ней, стояла Бергитте. Золотистая коса на правом плече контрастировала с красным жакетом, белым воротником и небесно-голубыми штанами. Бергитте налила себе чая и теперь, позабавленная негодованием Илэйн, улыбалась поверх чашки. Благодаря узам Илэйн не столько видела, сколько чувствовала, как ей весело, этой Бергитте!

Больше в комнате никого не было. Илэйн удалилась в гостиную, приняв депешу от посланника Эллориен и объяснив, что хотела бы «рассмотреть» ее предложение в конфиденциальном порядке. О да, Илэйн рассмотрит его! И увидит, что его место – в мусорной корзине!

– Это оскорбление, – махнула на бумаги Илэйн.

– Ты намерена вечно держать их под стражей, Илэйн? – подняла бровь Дайлин. – Они столько денег растратили в стремлении обернуть Престолонаследие в свою пользу, что выкуп им точно не по карману. Пора уже что-то решать.

– Пусть гниют за решеткой! – заявила Илэйн, скрестив руки на груди. – Они пошли на меня войной и осадили Кэймлин!

– Да, – ровным тоном согласилась Дайлин. – Не поверишь, но я тоже это видела.

Илэйн ругнулась себе под нос, вскочила с кресла и принялась расхаживать из угла в угол под неусыпным взглядом Бергитте. Обе знали, что Мелфани советовала Илэйн не переутомляться. С упрямством посмотрев в глаза своему Стражу, Илэйн продолжила гарцевать по комнате. Чтоб она сгорела, эта Бергитте, сгорела вместе с треклятой повитухой! Ходить – не значит переутомляться.

Эллориен оставалась одной из последних, кто во всеуслышание отказывался признавать правление Илэйн. И разрешить эту проблему было труднее всего – за исключением, вероятно, случая Джарида Саранда. Последние месяцы стали для Илэйн началом долгого периода испытаний. Как она проявит себя при решении непростых вопросов? Легко ли ею манипулировать? Какие черты она унаследовала от матери?

Надо бы показать, что ее так просто не запугаешь, но суровая правда заключалась в том, что Илэйн балансировала на высоком столбике, составленном из чайных чашек, и каждая из них представляла собой андорский Дом. Некоторые поддерживали ее с большой охотой, другие – наоборот, и лишь немногие из этих чашек отличались желаемой устойчивостью.

– Знатных пленниц следует рассматривать как ценный ресурс, – сказала Илэйн.

Дайлин кивнула. Эта аристократка имела подход к Илэйн и знала, как направить ее к ответам, которые, как они обе понимали, найти необходимо.

– Именно так. Но ресурс полезен только в том случае, если его можно потратить, – заметила она. В руке у нее был кубок с вином. Вот проклятье!

– Да, – согласилась Илэйн, – но если продать ресурс по дешевке, можно прослыть неосмотрительной.

– Если только не избавиться от ресурса перед тем, как цена на него рухнет, – сказала Дайлин. – Купцов, продававших ледяные перцы со скидкой, многие считали глупцами – а позже называли мудрыми мастерами торговых дел, когда цены падали еще ниже.

– Ты насчет пленниц? Думаешь, они упадут в цене?

– Доверие к их Домам подорвано, – ответила Дайлин. – Чем сильнее твоя позиция, тем меньше ценность политических заключенных. Узницами надо воспользоваться с умом, не разбрасываясь преимуществом, но и не дожидаясь момента, когда они станут никому не нужны.

– Их можно казнить, – заметила Бергитте.

Две другие женщины изумленно уставились на нее.

– А что? – сказала Бергитте. – Они заслуживают смерти, и такой поступок обеспечит репутацию жесткой правительницы.

– Так нельзя, – сказала Илэйн. – Нельзя убивать человека за поддержку другого претендента на трон. Разве можно совершить государственную измену, если в государстве нет королевы?

– Значит, пускай умирают простые солдаты, а проклятых благородных это не касается? – спросила Бергитте. Прежде чем Илэйн успела возразить, она подняла руку: – Давай-ка без лекций. Я все понимаю, Илэйн. Согласиться не могу, но понимаю. Так было, и так будет.

Илэйн продолжала ходить из угла в угол, но разок все же остановилась возле стопки бумаг с предложением Эллориен и нарочито наступила на нее ногой – с большим удовольствием, хотя в ответ на этот жест Бергитте закатила глаза. «Предложение» было списком пустых обещаний и заканчивалось требованием отпустить узников «ради блага Андора». Эллориен настаивала, что пленников – поскольку средств у них не имеется – следует помиловать и отпустить, дабы содействовать восстановлению страны.

По правде говоря, Илэйн рассматривала такой вариант. Но теперь, если дать свободу всем трем узницам, они сочтут своей спасительницей Эллориен! И признательность, которую могла бы получить Илэйн, достанется ее сопернице. Кровь и проклятый пепел!

– Ищущие Ветер интересуются насчет обещанного им земельного участка, – сообщила Дайлин.

– Уже?

Она кивнула:

– Их требование не дает мне покоя. Зачем им понадобился этот клочок земли?

– Они заслужили награду, – ответила Илэйн.

– Может быть. Но это значит, что ты – впервые за пять поколений – станешь королевой, уступившей часть Андора иноземцам. И не важно, насколько мала эта часть.

Набрав полную грудь воздуха, Илэйн вдруг странным образом поняла, что успокоилась. Проклятые перепады настроения! Разве Мелфани не обещала, что по мере развития беременности они станут не так ощутимы? Но временами эмоции Илэйн по-прежнему скакали вверх-вниз, будто мячик в детской игре.

Взяв себя в руки, девушка села:

– Такого я не могу допустить. Благородные Дома ищут способы пробиться к власти.

– Поверь, на их месте ты действовала бы точно так же, – сказала Дайлин.

– Нет, если знала бы, что грядет Последняя битва, – отрезала Илэйн. – Надо привлечь внимание знати к более важным вопросам. Сделать так, чтобы они объединились вокруг меня – или хотя бы уяснили, что со мной шутки плохи.

– И каким же способом ты намерена этого добиться? – осведомилась Дайлин.

– Захватить Кайриэн, – взглянув на восток, ответила Илэйн.

– Смелое решение, – изогнула бровь Дайлин, а молчаливая Бергитте поперхнулась чаем и перепросила, вытирая подбородок:

– Смелое? Илэйн, это безумие. Проклятье, ты едва удерживаешь Андор.

– Тем более пора действовать, – ответила Илэйн. – Самое время воспользоваться моментом. К тому же, если двинуться на Кайриэн прямо сейчас, станет ясно, что я не жеманная пустышка, а настоящая королева.

– Думаю, от такого решения всех оторопь возьмет, – сказала Бергитте. – А тех, кого не возьмет, слишком часто били в сражении по голове.

– Невзирая на топорную формулировку, она права, – согласилась Дайлин.

Она взглянула на Бергитте, и через узы, соединяющие Илэйн со Стражем, девушка ощутила укол неприязни. О Свет! Как бы устроить, чтобы эти двое поладили между собой?

– Никто не сомневается, что ты настоящая королева, Илэйн, – продолжила Дайлин, – но твои соперники не прекратят попыток захватить как можно больше власти. Они прекрасно понимают, что сейчас их последний шанс.

– В отличие от матери, у меня нет пятнадцати лет для упрочения своего правления, – напомнила Илэйн. – Как помните, Ранд не раз говорил, что я должна занять Солнечный трон. Пока там правит наместник. Он ждет меня, а после того, что стало с Колавир, никто не посмеет ослушаться указов Ранда.

– Захвати этот трон, – сказала Дайлин, – и все придут к выводу, что ты властвуешь по поручению ал’Тора.

– И что? – спросила Илэйн. – Андор мне пришлось брать самостоятельно, но не вижу ничего плохого в том, чтобы принять такой дар от Ранда. Ведь Кайриэн освобождали его айильцы. Предотвратив кровавую борьбу за власть и престол, мы окажем кайриэнцам немалую услугу. Мои права на трон весьма сильны – по крайней мере, не слабее, чем у других, – и меня поддержат все, кто верен Ранду.

– Не много ли ты на себя берешь?

– Может, и многовато, – ответила Илэйн, – но думаю, что игра стоит свеч. Я запросто могу войти в число самых могущественных монархов со времен Артура Ястребиное Крыло.

Дальнейшие споры пресек вежливый стук в дверь. Илэйн глянула на Дайлин. У той был задумчивый вид: похоже, она размышляла над словами Илэйн. Что ж, Илэйн все равно займет Солнечный трон – с благословения Дайлин или без него. В роли советницы эта женщина приносила все больше пользы – хвала Свету, что Дайлин не претендовала на трон! – но королеве не пристало слишком уж доверять кому-то из подданных. Это общеизвестная ловушка.

Бергитте открыла дверь, и в гостиную вошел смахивающий на аиста мастер Норри – в красно-белом облачении и с привычно угрюмой миной на вытянутом лице. Под мышкой он держал кожаную папку.

– Мне казалось, на сегодня мы закончили, – сказала Илэйн, сдержав стон.

– Я тоже так думал, ваше величество, – отозвался мастер Норри. – Но появились новые дела, и мне подумалось, что они… гм… могут представлять для вас некоторый интерес.

– В смысле?

– Ну, ваше величество, – ответил Норри, – как вам известно, я… не в восторге от некоторых аспектов моей работы. Но в свете недавнего расширения штата вынужден уделять им самое пристальное внимание.

– Вы о Гарке? – спросила Бергитте. – Как поживает этот никчемный слизень?

Главный писец взглянул на нее:

– Сказал бы, что он… гм… склизковат. – Потом мастер Норри вновь повернулся к Илэйн. – Но при надлежащей мотивации он способен действовать весьма искусно. Прошу простить, если я вышел за пределы полномочий, но после недавних стычек – и с оглядкой на новых гостей вашей темницы – такое решение показалось мне разумным.

– О чем вы, мастер Норри? – спросила Илэйн.

– О госпоже Басахин, ваше величество, – объяснил тот. – В соответствии с первым моим поручением славный мастер Гарк должен был следить за местом пребывания Айз Седай – некой гостиницей, известной под названием «Приветственный зал».

Илэйн едва не подскочила от волнения. Духара Басахин неоднократно пыталась добиться встречи с Илэйн, запугивая дворцовых служителей, но все уже знали, что в аудиенции ей отказано раз и навсегда. Будь она хоть дважды Айз Седай, Духара представляла Элайду, а потому Илэйн не желала иметь с ней никаких дел.

– Итак, вы взяли Басахин под наблюдение, – взволнованно сказала она. – Умоляю, скажите, что обнаружили причину, по которой я могу изгнать эту несносную женщину.

– То есть вы не гневаетесь на меня? – осторожно спросил мастер Норри, сохраняя извечную бесстрастность. Пока что он не был искушен в шпионаже.

– О Свет! Конечно нет, – ответила Илэйн. – Я сама должна была отдать такой приказ, но вы, мастер Норри, исправили эту оплошность. Если новости окажутся хорошими, нельзя исключать, что вы заслужили мой поцелуй.

Эти слова выбили Норри из равновесия: от ужаса он выпучил глаза так, что Илэйн рассмеялась, Бергитте усмехнулась, а Дайлин сделала недовольное лицо. Ну и плевать, сожги ее Свет.

– В этом, – сказал Норри, – гм… нет необходимости, ваше величество. Мне подумалось, что если в городе остались приспешники Тьмы, скрывающиеся под личиной Айз Седай… – Он, как и прочие, научился в присутствии Илэйн не называть Фалион и ее товарок «Айз Седай», – то надо бы пристально следить за всеми, кто заявляет, что явился из Белой Башни.

Илэйн энергично кивнула. Как же он многословен, этот Норри!

– Если ваше величество ждет доказательств, что эта женщина – приспешница Темного, – продолжил Норри, заметив, как она взбудоражена, – боюсь, вы будете разочарованы.

– Ах вот как…

– Однако, – Норри воздел тонкий палец, – имеются причины полагать, что Духара Седай, возможно, приложила руку к документу, вызвавшему у вас весьма… гм… своеобразные эмоции. – Он взглянул на лежавшие на полу листы. На верхнем виднелся отчетливый отпечаток подошвы.

– Неужели Духара встречалась с Эллориен? – спросила Илэйн.

– Вы совершенно правы, – ответил мастер Норри. – И эти встречи происходят все чаще. К тому же они окутаны некоторым покровом тайны.

– То есть Духара хочет вызволить моих соперников? – Илэйн взглянула на Дайлин. – Зачем это ей?

– Вряд ли она столь глупа, чтобы затевать выступление против тебя, – с озабоченным видом сказала Дайлин. – Тем более опираясь на горстку разорившихся лордов и леди.

– Ваше величество, – вмешался Норри, – если позволите высказать мнение…

– Ну конечно, мастер Норри!

– Предположу, что Айз Седай пытается втереться в доверие к леди Эллориен. Нельзя сказать наверняка, что присланное вам предложение является результатом их сговора, но исходя из частоты и продолжительности визитов Айз Седай такой вариант видится весьма правдоподобным. Однако причина, возможно, кроется не столько в желании поддержать ваших врагов, сколько в стремлении обрести благосклонность кое-кого из городской аристократии.

Вполне возможно. Похоже, Духара, невзирая на прозрачные намеки Илэйн, не собиралась возвращаться в Белую Башню. Вернуться означало бы продемонстрировать Элайде пустые руки и враждебно настроенный Андор. Айз Седай не из тех, кто легко поддается разубеждению. Однако если Духара заручится лояльностью кого-то из андорской знати, это уже кое-что.

– Как Духара одевалась, когда покидала гостиницу, направляясь на встречу с Эллориен? – спросила Илэйн.

Хотя Эллориен как-то упоминала, что подумывает вернуться в загородное поместье, она так и не уехала – вероятно, поняла, что в подобном шаге пока нет политического смысла, – и жила сейчас в кэймлинском особняке.

– Она надевала плащ, ваше величество, – ответил Норри, – и скрывала лицо под капюшоном.

– Какой плащ? Богатый или простенький?

– Затрудняюсь ответить, – смутился Норри. – Могу привести мастера Гарка…

– В этом нет необходимости, – сказала Илэйн. – Но скажите мне вот что: она ходила на встречи в одиночку?

– Нет. Насколько мне известно, всякий раз ее сопровождала внушительная свита.

Илэйн кивнула. Она готова была поспорить, что Духара, несмотря на надвинутый капюшон, не снимала кольцо Великого Змея, выбирала для маскировки самый богатый плащ и непременно брала с собой спутников.

– Мастер Норри, – сказала она, – боюсь, вас обвели вокруг пальца.

– Ваше величество?

– Ей надо было, чтобы визиты к Эллориен не остались незамеченными, – кивнула Дайлин. – Духара не стала придавать им вид официальных, не желая выступать против твоего правления напрямую, но хотела, чтобы ты узнала о ее действиях.

– Она демонстративно путается с моими врагами, – сказала Илэйн. – Это предупреждение. Духара угрожала мне и раньше. Говорила, что меня не обрадует конфликт с ней и Элайдой.

– То есть предпринятые мной шаги оказались неуместными, – уязвленно вздохнул Норри.

– Все равно это дало нам ценные сведения, – ответила Илэйн. – Не организуй вы слежку, мы оставались бы в неведении, никак не облегчающем наше положение. Если кто-то из кожи вон лезет, чтобы нанести мне оскорбление, я хочу быть в курсе. Хотя бы для того, чтобы знать, кого впоследствии отправить на плаху.

Норри побледнел, и она добавила:

– Фигурально выражаясь, мастер Норри. – Хотя Илэйн с удовольствием обезглавила бы Духару. И Элайду заодно! Это ж надо, прислать сторожевую псину, чтобы та «давала советы» Илэйн!

Девушка покачала головой. «Поторапливайся, Эгвейн. Нам – и всему миру – надо, чтобы ты была в Башне».

Она со вздохом повернулась к Норри:

– Помнится, вы говорили, что моего внимания требует не одно дело, а несколько?

– Именно так, ваше величество. – Норри выудил из своей кошмарной кожаной папки лист бумаги, причем далеко не так благоговейно, как обходился с другими документами: этот он держал на весу двумя пальцами, словно найденного в сточной канаве дохлого зверька. – Помните ли вы свой приказ касательно отрядов наемников?

– Да, – поморщилась Илэйн. Ей хотелось пить. Она мрачно взглянула на чашку подогретого козьего молока, стоявшую на столе рядом с креслом.

Известия о битве привели в Кэймлин множество наемников, готовых предложить желающим свою службу. К вящему сожалению многих наемников, осада оказалась недолгой. Новости разлетаются в мгновение ока, а усталые и голодные солдаты путешествуют не в пример медленнее. Отряды продажных мечей продолжали стекаться в город, где наемники без особой радости узнавали, что в их услугах больше нет нужды.

Поначалу Илэйн отсылала их прочь, но потом сообразила, что это не самое мудрое решение. Для Тармон Гай’дон потребуются все без исключения, и, если Андор сможет выставить дополнительно пять или десять тысяч бойцов, такое можно лишь приветствовать.

Пока что платить наемникам было нечем, и, чтобы они не разбрелись, Илэйн поручила мастеру Норри и капитану Гэйбону передать всем наемным отрядам одни и те же распоряжения: их биваки должны располагаться не ближе чем в лиге от городских стен, а в Кэймлин будут допускать не больше заранее оговоренного числа солдат.

Так у наемников должно было сложиться впечатление, что рано или поздно Илэйн обеспечит их работой. Почему бы и нет – ведь она приняла решение захватить Солнечный трон, – хотя последние нанятые ею бойцы по большей части не оправдали доверия и пользы от них было не так уж много.

Вопреки своему нежеланию, Илэйн заставила себя взять чашку и глотнуть козьего молока. Бергитте удовлетворенно кивнула, но Илэйн наморщила нос. Лучше уж мучиться от жажды!

– Итак, – продолжил мастер Норри, поглядывая на зажатый в пальцах документ, – один из наемничьих командиров зашел так далеко, что отправил вам весьма… фамильярное послание. Я не стал бы передавать вам это письмо, но по втором прочтении сделал вывод, что вам следует ознакомиться с этими строками. Заявления их автора исключительно нелепы, но не хотел бы я оказаться на месте человека, проигнорировавшего подобное письмо, если окажется, что слова этого головореза соответствуют… гм… действительности.

Илэйн с любопытством потянулась за листком. Нелепые заявления? Она не была знакома ни с одним командиром наемников. Неровный почерк, множество вычеркнутых слов и довольно-таки… изобретательное правописание. Кем бы ни был этот человек, она…

Дочитав до конца, она недоуменно заморгала и вернулась к началу послания:

Ваше королевское Занозье в моей заднице!

Ждем не дождемся растреклятой возможности поговорить с тобой и уже начинаем сердиться негодовать. (В смысле сердиться.) По словам Тома, теперь ты королева, но скажу, что это ничего не меняет, паскольку ты и без того всегда вела себя по-королевски. Не забудь, что я вынес вытаскал твой симпатичный зад из передряги в Тире, но тогда ты вела себя по-королевски, так что я сам не понял, чего удивился, что ты ведешь себя по-королевски, когда ты и правда королева.

В общем, я тоже буду обращаться к тебе как к треклятой королеве, а посему пишу тебе это дурацкое письмо с умными словами, чтоб ты обратила на меня внимание. Я даже запечатаю его своим перстнем, чтобы было типа как покладено положено. Короче, вот тебе моя формальная здравица: КОНЧАЙ НОС ОТ МЕНЯ ВОРОТИТЬ и давай поговорим. Мне нужны твои отливщики колоколов. Проклятье, я не шучу. Это важно.

Мэт

p. s. Здравица – в смысле приветствие.

p. p. s. Не обращай внимания на ошибки и вычеркнутые слова. Хотел переписать, но Том надо мной ржет, так что не стану. Сойдет.

p. p. p. s. Не обижайся, что назвал твой зад симпатичным. Я тогда на него почти не смотрел, чтоб ты мне зенки не выцарапала. И вообще я теперь человек женатый, поэтому все это неважно.

Илэйн даже не знала, гневаться ей или ликовать. Мэт в Андоре, и Том жив! Они выбрались из Эбу Дар! Но нашелся ли Олвер? И как им удалось сбежать от шончан?

Столько вопросов, столько нахлынувших эмоций… Чувствуя их, Бергитте выпрямилась и нахмурилась:

– Что такое, Илэйн? Этот человек оскорбил тебя?

Со слезами на глазах Илэйн обнаружила, что кивает. Бергитте ругнулась и подошла к столу. Судя по ошалелому виду, мастер Норри сожалел, что доставил это письмо. Илэйн вдруг расхохоталась, и Бергитте замерла:

– Илэйн?

– Все в порядке. – Илэйн вытерла слезы и через силу сделала глубокий вдох. – О-о Свет, как же мне этого не хватало! На, почитай.

Бергитте схватила письмо, прочла его, просветлела лицом и усмехнулась:

– Это у тебя-то симпатичный зад? Кто бы говорил. Такого шикарного огузка, как у Мэта, я ни у кого из мужиков не видела.

– Бергитте! – воскликнула Илэйн.

– Как есть, так и говорю. – Страж вернула ей письмо. – Мордашка у него слишком уж смазливая на мой вкус, но задница – просто загляденье. О Свет! Скорей бы он вернулся. Наконец-то смогу выпить с человеком, который не видит во мне треклятую военачальницу.

– Возьми себя в руки, Бергитте, – сказала Илэйн, сворачивая письмо.

Норри выглядел так, словно переживал глубочайший шок. Дайлин молчала. Смутить ее было непросто. Да и от Бергитте она слышала еще и не такое.

– Хвалю, мастер Норри, – сказала Илэйн. – Спасибо вам, что довели это до моего сведения.

– Выходит, вы и впрямь знакомы с этими наемниками? – В голосе Норри слышался легкий намек на изумление.

– Они не наемники. Если честно, я сама не знаю, как их назвать. Просто друзья. И надеюсь, союзники.

С какой стати Мэт привел Отряд Красной руки в Андор? Верны ли его люди Ранду? Можно ли найти им применение? Мэт, конечно, тот еще негодник, но до странного неплохо разбирается в тактике и военном искусстве, и каждый его солдат стоит десятка подонков, которых в последнее время была вынуждена нанимать Илэйн.

– Прошу прощения, ваше величество, ибо я допустил ошибку, – сказал Норри. – Как же я раньше не принес вам это письмо? Мои осведомители сообщили, что совсем недавно этот отряд состоял на службе мурандийской короны. Поэтому я проигнорировал настойчивость командира, хотя он твердил, что не является наемником.

– Все равно хвалю, мастер Норри, – повторила Илэйн, чувствуя себя не то счастливой, не то оскорбленной. Даже странно, как часто она разрывалась между этими эмоциями, когда в деле оказывался замешан Мэтрим Коутон. – О Свет, я же была страшно занята. Но прошу: если кто-то говорит, что знаком со мной, хотя бы расскажите об этом Бергитте.

– Будет исполнено, ваше величество.

– Договоритесь о встрече с мастером Коутоном, – продолжила Илэйн, в глубине души сокрушаясь, что у нее нет времени ответить столь же оскорбительным письмом. – И передайте, чтобы он обязательно привел с собой Тома. Пусть тот… держит его в узде.

– Как пожелаете, ваше величество, – ответил Норри со свойственным ему чопорным поклоном. – Разрешите удалиться?

В знак благодарности она улыбнулась и кивнула. Норри вышел и прикрыл за собой дверь, а Илэйн задумалась, не выпуская письма из руки. Нельзя ли как-то использовать Мэта для решения проблемы с Эллориен? Примерно так, как она использовала порубежников? Или это будет чересчур очевидно?

– Интересно, зачем ему понадобились отливщики колоколов? – спросила Бергитте.

– Может, ему всего лишь требуется новый колокол, чтобы отбивать часы в лагере.

– Неужели ты думаешь, что все так просто?

– Это же Мэт, – сказала Илэйн. – Он имеет обыкновение все усложнять. И от этого письма попахивает одной из его махинаций.

– Согласна. Будь ему нужен колокол, посидел бы часик в трактире и выиграл бы сколько надо.

– Да ладно, – сказала Илэйн, – не настолько он везучий.

Бергитте фыркнула в чашку:

– Будь повнимательнее, Илэйн. Этот парень в кости и Темного обыграл бы.

Илэйн покачала головой. Солдаты бывают чересчур суеверны, и Бергитте не исключение.

– Когда придет Мэт, непременно поставь на дежурство еще нескольких женщин-гвардейцев. Бывает, он выходит за рамки. Не хочу, чтобы мне закатили сцену.

– Так что это за человек? – спросила Дайлин. Похоже, она ничего не понимала.

– Один из двух та’веренов, выросших с Рандом ал’Тором, – объяснила Бергитте, залпом проглотив остатки чая.

С тех пор как забеременела Илэйн, Бергитте бросила пить. Что ж, хоть кто-то страдает с ней на пару.

– Мэт чрезвычайно… энергичен, – сказала Илэйн. – И способен принести немало пользы, если направить эту энергию в нужное русло. А если не направить – как бывает в большинстве случаев, – то названная особа являет собой сущее стихийное бедствие. Но что ни говори, сражаться он умеет. И его Отряд тоже.

– Ты намерена найти ему применение? – с одобрением взглянула на девушку Бергитте.

– Ну конечно, – ответила Илэйн. – И Мэт, помнится, говорил, что в Отряде хватает уроженцев Кайриэна. Если они войдут в страну в составе моей армии, с передачей власти возникнет куда меньше трудностей.

– Таким образом, ты действительно собираешься сделать этот шаг? – спросила Дайлин. – Захватить Солнечный трон, прямо сейчас?

– Мир нуждается в сплоченности, – заявила Илэйн, вставая. – Начав с Кайриэна, я продолжу объединять людей. Ранд уже правит Иллианом и Тиром, а с айильцами его соединяют кровные узы. Мы все связаны друг с другом.

Она взглянула на запад, чувствуя, что именно там находится тот клубок эмоций, которым был Ранд. В последнее время от него не исходило ничего, кроме глубоко запрятанного ледяного гнева. Где же теперь Ранд? Быть может, в Арад Домане?

Илэйн любила его, но не собиралась смотреть, как Андор становится очередной провинцией империи Дракона. Кстати, кто станет править этой империей, если Ранду все же суждено умереть у Шайол Гул? Возможно, она рассыплется, но Илэйн опасалась, что кому-то – допустим, Дарлину – хватит сил удержать ее от распада. Если так, одинокий Андор окажется меж трех огней: на юго-западе – напористая Шончанская империя, на северо-западе и юго-востоке – преемник Ранда, а на севере и северо-востоке – объединенные силы порубежников.

Такого она не допустит. Как женщина, она вся сжималась при мысли о смерти Ранда, но королеве не пристало быть такой тряпкой. Мир меняется.

– Как понимаю, править двумя государствами будет непросто, – сказала Илэйн. – Но я обязана взять Кайриэн. Ради блага обоих престолов.

Она повернулась и посмотрела Дайлин в глаза. Помедлив, та кивнула:

– Как вижу, ты уже приняла решение.

– Так и есть, – ответила Илэйн. – Но думаю, для этого мне потребуется надежный способ Перемещения. Иначе не справиться. Давайте устроим встречу с Алис и Сумеко. Пора обсудить будущее Родни.

Глава 12

Пустая чернильница

Сидя на подоконнике в Твердыне Тира, Мин наслаждалась теплом.

Послеобеденный ветерок освежал, хотя был напитан влагой и запахами раскинувшегося внизу города. Тайренцы называли такую погоду «зябкой», но Мин лишь улыбалась: любопытно, что сказали бы они о нормальной андорской зиме с ее сугробами у стен домов и свисающими с карнизов сосульками?

Что касается здешней погоды, в последнее время она была чуть менее знойной, чем обычно, но тепло, которым наслаждалась Мин, не имело отношения к жаркому воздуху.

Над городом сияло солнце. Во внутренних дворах крепости Защитники Твердыни в куртках с рукавами в черно-золотую полоску и таких же штанах то и дело останавливались и поднимали глаза. На горизонте еще висели тучи, но над городом небо расчистилось и теперь являло собой неестественно ровный синий круг.

Но ощущаемое Мин тепло исходило не от солнца.

– Как ты можешь просто сидеть и ничего не делать? – осведомилась Найнив.

Мин повернула голову. Стены Твердыни были толстыми, подоконник – широким, окно – раскрытым настежь. Мин сидела, согнув ноги в коленях и уперев босые ступни в откос. Сапоги с чулками остались на полу возле стопки книг.

Найнив расхаживала по комнате. Тирская Твердыня пережила разорительные войны, осады и ураганы, но теперь Мин задавалась вопросом, не падет ли эта крепость под напором раздражения Найнив ал’Мира. Последние три дня темноволосая Айз Седай вышагивала по коридорам, словно наползающая грозовая туча, устрашая Защитников и приводя в ужас слуг.

– Три дня, – сказала Найнив. – Его нет уже три дня! На носу Последняя битва, а Дракон Возрожденный исчез!

– Он не исчез, – спокойно возразила Мин. – Ранд знает, где находится.

– И ты тоже знаешь, где его искать, – бросила Найнив.

– Я не отведу тебя к нему.

– Но почему, Мин? Нельзя же…

– Ему надо побыть одному.

Не сказав на это ни слова, Найнив подошла к угловому столику и налила себе чашку тремалкинского черного. Охлажденный чай. Так странно… Обычно чай пьют в холодные дни, чтобы согреться.

Мин снова обратила взор к северу, на далекую пелену грозовых туч. Насколько можно было судить благодаря узам, теперь Мин смотрела прямо на него. Где он, в Андоре? Или, быть может, в Порубежье? Поначалу, когда он так сильно страдал, Мин не терпелось отыскать его, используя связующие их узы. Та боль была глубже, чем раны в его боку: душевные муки, гнев, отчаяние… В такие моменты Ранд, казалось, становился опаснее, чем когда-либо. Даже той ночью, когда он встал рядом на колени, схватил ее за горло и начал душить, Ранд не вызывал у Мин такого ужаса.

А затем…

Она улыбнулась.

А затем ей стало тепло. Узы лучились этим теплом, уютным, словно огонь в камине зимой. Случилось что-то прекрасное, что-то, чего она ждала, сама того не зная.

– Все будет хорошо, Найнив, – пообещала она.

– С чего бы? – Найнив отхлебнула из чашки. – Он не уничтожил Эбу Дар, но разве это значит, что Ранд не опасен? Ты же слышала, как он едва не обошелся с Тэмом. Со своим собственным отцом, Мин!

– Едва? Нельзя судить человека за несовершенные поступки, Найнив. Ранд сдержался.

– Но у Натринова Кургана он себя не сдерживал.

– Это было необходимо.

– В тот момент ты думала иначе.

Мин глубоко вздохнула. В последнее время Найнив частенько затевала споры, и у нее, вне всяких сомнений, имелись причины нервничать. Как-никак, ее муж отправился навстречу своей смерти, а Дракон Возрожденный, в ком она по-прежнему видела своего подопечного, – блуждал где-то один-одинешенек, и Найнив ничего не могла с этим поделать. А больше всего на свете она ненавидела собственное бессилие.

– Найнив, – сказала Мин, – если это не закончится в обозримом будущем, я отведу тебя к нему. Обещаю.

– В обозримом будущем? – прищурилась Айз Седай.

– Через несколько дней.

– За несколько дней он может сровнять с землей весь Кайриэн.

– Найнив, ты и вправду думаешь, что он так поступит? – тихо спросила Мин. – Только честно.

– Честно? – Найнив схватила чашку и уставилась на ее содержимое. – В свое время я лишь посмеялась бы над этой мыслью. Я знаю Ранда ал’Тора с детства, и этот ребенок по-прежнему живет в его душе. Но меня пугает мужчина, в которого он превратился. Я всегда говорила, что ему не мешало бы вырасти. И вот… – заметно вздрогнула она, – вот он и вырос.

Мин собралась было возразить, но отвлеклась на движение: две Девы – Суриал и Лериан, – охранявшие открытую дверь (в последнее время рядом с Мин всегда были Девы), повернулись к коридору. Кто-то приближался.

Несколькими мгновениями позже в комнатку вошла Сарен Немдал. Мин нечасто появлялась в скромных апартаментах, отведенных ей в Твердыне, предпочитая проводить время с Рандом, и в гостиной не было ничего, кроме пушистого бело-синего ковра и вишневого столика.

Волосы Сарен, по обыкновению заплетенные в косички и по обыкновению украшенные бисером, обрамляли почти идеальное лицо.

– Тебя призывает Кадсуане Седай, – сказала она.

– Неужели? – спросила Найнив. – Быть может, пусть лучше Кадсуане Седай…

– Аланна пропала, – невозмутимо продолжила Сарен. – Исчезла прямо из своих покоев. Защитники не видели, как она уходила, и следов переходных врат не обнаружено.

– Вон оно что. Что ж, тогда пойдем. – И Найнив выскочила в коридор.

– Повторяю, я ничего не почувствовала, – сказала Кореле. Она улыбнулась, поглаживая нос. – Понятия не имею, как ей удалось уйти. Разве что она каким-то образом научилась летать. Кстати, с оглядкой на последние события это не так уж неправдоподобно.

«Глупая женщина», – подумала Кадсуане, не отводя от нее мрачного взгляда. Иной раз легкомыслие Кореле выглядело предпочтительнее, чем напыщенность некоторых Айз Седай, но сегодня терпение Кадсуане было на исходе.

Все с той же улыбкой Желтая сестра пожала плечами, но больше ничего не сказала. Подбоченившись, Кадсуане обвела взглядом тесную комнату. Здесь было место для сундука с одеждой, койки и письменного стола. Кадсуане не ожидала от Айз Седай столь скромных запросов – даже здесь, в Тире. Разумеется, Аланна не афишировала свою тесную связь с Драконом, и о ней мало кто знал.

У стены стояли еще две Айз Седай: Рафела Синдал и Бера Харкин. По словам Беры, та почувствовала, как Аланна направляет Силу, но явно не в объеме, необходимом для создания переходных врат.

Чтоб ей сгореть, этой женщине! Кадсуане полагала, что она, несмотря на недавнее упрямство Аланны, держит ее в ежовых рукавицах. Очевидно, Аланна подготовилась к побегу из Твердыни: в сундуке не осталось одежды, а на столе не было ничего, кроме пустой чернильницы.

– Она ничего вам не говорила? – спросила Кадсуане.

– Нет, Кадсуане Седай, – ответила Бера. – Уже несколько недель мы перекидывались только дежурными фразами, хотя… Хотя я не раз слышала, как она плачет, закрывшись в комнате.

– Что за сыр-бор? – донесся с порога новый голос. Обернувшись, Кадсуане встретилась взглядом с Найнив. – Речь об одном-единственном человеке. И насколько я понимаю, Аланну никто не удерживал, и она имела право уйти, когда ей заблагорассудится.

– Ха! – отозвалась Кадсуане. – Эта девица – не просто «один-единственный человек», а важный инструмент. Средство достижения цели. – Поверх столешницы она протянула Найнив найденный в комнате конверт с остатками кроваво-красной восковой печати. – Узнаешь?

– Нет, – нахмурилась Найнив. – А должна?

Правда или ложь? Как же это неприятно, не иметь возможности доверять словам женщины, называющей себя Айз Седай! Но Найнив ал’Мира никогда не держала в руках Клятвенного жезла.

В ее глазах читалось искреннее смущение. Не может такого быть, чтобы Найнив не заслуживала доверия, ведь она так гордилась своей честностью! Если только это не притворство. Если она не Черная сестра.

«Полегче, – подумала Кадсуане, – а не то станешь такой же подозрительной, как мальчишка». Итак, конверт Аланне передала не Найнив, и теперь у Кадсуане не осталось вразумительных версий насчет происхождения этого письма.

– Итак, в чем дело, Кадсуане Седай? – осведомилась Найнив.

Ладно хоть не забыла добавить к вопросу почтительное обращение: иначе Кадсуане выбранила бы девчонку за подобный тон. Но, по правде говоря, она была расстроена не меньше Найнив. Иногда такие чувства оправданны: например, когда не за горами конец света, а Дракон Возрожденный вконец отбился от рук.

– Не знаю, – ответила Кадсуане. – Письмо открывали в спешке: видишь, бумага порвана. Конверт бросили на пол, а записка исчезла вместе с одеждой и предметами первой необходимости.

– Но почему это так важно? – спросила Найнив.

За спиной у нее в комнату скользнула Мин, а Девы встали по обе стороны от двери. Интересно, выяснила ли девушка реальную причину, по которой айилки ходят за ней по пятам?

– Потому что, Найнив, она способна привести к Дракону, – ответила Мин на прозвучавший вопрос.

Найнив фыркнула:

– Толку от нее было не больше, чем от тебя, Мин.

– Твое мнение очень важно для нас, Найнив, – холодно произнесла Кадсуане, – но Тень умеет вызвать человека на откровенность.

Залившись краской, Найнив пробурчала себе под нос что-то свирепое. Аланна могла указать путь к Дракону Возрожденному. Если ее захватили прислужники Темного, Ранда от них не спрячешь. И они уже не раз пытались завлечь Дракона в самые смертоносные ловушки.

– Как же мы глупы, – сказала Найнив. – Почему ее не охраняла сотня Дев?

– Отрекшиеся и раньше знали, где его искать, – ответила Кадсуане, хотя в глубине души согласилась: надо, надо было пристальнее следить за Аланной! – Но он выжил. Это всего лишь еще один фактор, о котором надо знать. – Она вздохнула. – Не мог бы кто-нибудь принести чай?

На призыв откликнулась Бера, хотя Кадсуане не особо старалась воспитать в этой женщине подобострастие к своей персоне. Что ж – как видно, ее репутация чего-то да стоила.

Вскоре Бера вернулась, а пока ее не было, Кадсуане вышла в коридор, чтобы все обдумать. Теперь же, приняв чашку, она с содроганием подумала, насколько он теперь горький, этот напиток. Она попросила чай по двум причинам: во-первых, чтобы выиграть минутку на размышления, а во-вторых, если у женщины свободны руки, зачастую может показаться, что она нервничает.

Кадсуане поднесла чашку к губам. Что дальше? Опросить Защитников у ворот Твердыни? Прошлым вечером Аланна – после настоятельных просьб – подтвердила, что ал’Тор находится все там же. Где-то на севере. Возможно, в Андоре. Уже три дня. Что же этот скудоумный мальчишка…

Она замерла. Чай оказался неплох на вкус.

Вернее сказать, чай был великолепен. Медовой сладости ровно столько, сколько надо. Расслабляющий вкус с едва заметной ноткой горечи. С тех пор как Кадсуане пила неиспорченный чай, прошло несколько недель, а то и месяцев.

Охнув, Мин развернулась к северным кварталам города. Обеих Дев как ветром сдуло. Они уже неслись по коридору, подтверждая подозрения Кадсуане: Девы сторожили Мин не столько ради того, чтобы защитить девушку, сколько высматривая признаки…

– Он здесь, – еле слышно произнесла Мин.

Глава 13

И оплачет содеянное

Опрометью выскочив через Ворота Драконовой Стены на восточной стороне Тирской Твердыни, Мин рванула через внутренний двор. Вдогонку за ней потоком устремились айилки – казалось, тут был чуть ли не целый клан. Девы догнали ее, обогнули, как олень огибает дерево, и просочились меж оторопевших Защитников Твердыни и ничего не понимающих конюхов, после чего с присущей им грацией помчались к стене, растоптав чувство собственного достоинства Мин – еще бы, ведь когда-то в честном состязании она могла обогнать любого знакомого мальчишку, но теперь… Как видно, сказались месяцы, которые она провела, корпя над книгами.

Впрочем, она опередила Айз Седай, обремененных необходимостью блюсти надлежащий декорум. Что касается Мин, она давно уже перестала вспоминать о внешних приличиях, когда речь заходила о некоем овечьем пастухе внушительного роста. Поэтому девушка во весь дух мчалась к воротам, по пути благодаря тех, кто придумал штаны, и еще тех, кто изобрел сапоги.

Все, добежала. Резко остановившись, Мин посмотрела вперед – туда, где за колонной айилок в кадин’сор открывался вид на человека, беседовавшего с двумя Защитниками из числа тех, кто патрулировал стену. Мужчина тоже взглянул на нее, поскольку оба с одинаковой силой чувствовали близость друг друга.

Ранд обзавелся где-то старым коричневым плащом, длинным и с рукавами как у куртки, хотя не стал продевать в них рук, и плащ свободно висел на плечах, а под ним была рубашка и отличные черные штаны.

Теперь, когда он был рядом, тепло, накатывающееся через узы, стало будто всепоглощающим. Видят ли это остальные? Мин захотелось прикрыть глаза рукой, хотя видеть тут было нечего. Это все из-за уз, хотя… Хотя ей показалось, что воздух вокруг Ранда и впрямь дрожал. Быть может, эту шутку сыграл солнечный свет? Возле его головы вращались новые образы. Обычно Мин не обращала на них внимания – обычно, но не теперь. Пещера, похожая на разверстую пасть. Окровавленные камни. Двое мертвецов на земле, а вокруг бесчисленные ряды троллоков. Курительная трубка, из ее чашки вьется дымок.

Ранд встретился с девушкой взглядом, и, даже несмотря на узы, Мин поразилась тому, что́ увидела: эти серые, похожие на самоцветы глаза стали глубже, а вокруг них появились едва заметные морщинки. Или они уже были там? Нет, такие морщинки ему не по возрасту.

Да и глаза уже не были молоды. Глядя в них, Мин чуть было не запаниковала: Ранд ли это, или того прежнего, любимого ею Ранда похитили, подменили не человеком, а древней силой, которую Мин не способна ни узнать, ни познать? Неужели она все-таки потеряла своего Ранда?

А потом он улыбнулся, и его глаза, по-новому глубокие, стали… его прежними глазами. Именно этой улыбки Мин так давно ждала: улыбки, гораздо более уверенной, чем когда все только начиналось между ними, но и ранимой, позволяющей заглянуть в недоступные другим закоулки его души – те, где Ранд оставался юн и непорочен.

Мин подбежала и бросилась ему на шею:

– Ты, болван шерстеголовый! Три дня! Где ты пропадал целых три дня?!

– Существовал, Мин, – ответил он, заключив ее в объятия.

– Я и не знала, что существовать – такая уж сложная задача.

– Для меня – да. Иногда. – Он умолк, и она удовольствовалась объятиями. Да, это был тот же человек. Он изменился – причем к лучшему, – но остался Рандом. Мин прильнула к нему, и плевать, что вокруг собираются все новые и новые люди. Пусть себе смотрят.

Наконец она выдохнула и нехотя отпрянула:

– Ранд, Аланна исчезла. Сегодня, совсем недавно.

– Да, я почувствовал, как она уходит. Куда-то на север. В Порубежье. Быть может, в Арафел.

– Ее могут использовать против тебя. Чтобы узнать, где ты находишься.

Он улыбнулся. О Свет! Как же приятно снова видеть его улыбку!

– Тени больше не надо искать меня, Мин. И не понадобится. Отныне все ее глаза неотрывно следят за мной, и так будет, покуда я не лишу ее зрения.

– Что? Но, Ранд…

– Все хорошо, Мин. Прошли те времена, когда Тень могла заставить меня умолкнуть, не привлекая внимания, и так победить. Противостояние неизбежно, и порождающий лавину вопль уже прозвучал.

Казалось, Ранд был охвачен пламенем жизни, и оно пьянило, и оно вызывало трепет. Обняв Мин левой рукой – той, что оканчивалась культей, – Ранд повернулся к айильцам:

– У меня есть тох.

Те стояли молча, хотя во внутреннем дворе царил хаос.

«Они подготовились к этой встрече», – подумала Мин. Айильцы не проявляли враждебности, но и не разделяли охватившего Защитников Твердыни возбуждения. По мнению тайренцев, Ранд вернулся, чтобы вести их на Последнюю битву.

Наконец вперед выступил Руарк:

– В Пустыне водится зверек под названием мигерлинг. Он похож на крысу, но куда глупее. Посади его рядом с зерном, и мигерлинг бросится к нему, невзирая на опасность. Не важно, сколько раз он упадет в ров, отделяющий его от еды: верни мигерлинга на прежнее место, и он поведет себя точно так же. Айильская детвора охотно забавляется такой игрой. – Он задумчиво смотрел на Ранда. – Не думал, что ты окажешься мигерлингом, Ранд ал’Тор.

– Обещаю, что впредь никогда не оставлю вас, – сказал Ранд. – Разве что у меня не будет выбора. В таком случае я скажу вам об этом. И возьму с собой Дев, чтобы те охраняли меня – если сумею заручиться их согласием.

Айильцы стояли как вкопанные.

– Так ты всего лишь не заслужишь новый тох, – заметил Руарк. – Этим не изменишь того, что уже совершено. Кроме того, ты прежде уже давал обещания.

– Это так, – подтвердил Ранд, глядя вождю клана в глаза. – Значит, я искуплю свой тох.

Что-то промелькнуло между ними – что-то, чего не поняла Мин, – а затем айильцы расслабились и расступились. Двадцать Дев, выйдя вперед, взяли Ранда в сторожевое кольцо. Руарк, отступив вместе с остальными, присоединился к группе Хранительниц Мудрости, наблюдавших за происходящим в некотором отдалении.

– Ранд? – окликнула его Мин.

– Все будет хорошо, – повторил он, хотя его эмоции омрачились. – То было одно из дел, которые мне надо уладить. Одно из многих.

Убрав руку с плеча девушки, Ранд обвел внутренний двор нерешительным взглядом – так, словно хотел что-то найти. Не увидев того, что искал, он направился к только что явившемуся в спешке королю Дарлину.

Тот поклонился, положив ладонь на эфес висевшего на боку тонкого узкого меча со сложной гардой.

– Милорд Дракон! – приветствовал он Ранда. – Мы наконец-то выступаем?

– Пойдем со мной, Дарлин, – ответил Ранд, не замедляя шага и продолжая идти через двор. – У нас много дел. Кто еще здесь? Наришма, Флинн. Замечательно. – Он кивнул двоим подбежавшим к нему Аша’манам в черных мундирах. – А ваши Айз Седай? Ага, вон они. Что ж, теперь к ним. Кайнеа, будь добра, собери посыльных.

Одна из Дев – с необычайно темными для Айил волосами – убежала выполнять поручение. Не отставая от Ранда и Дарлина, Мин нахмурилась. Двое Аша’манов шагали следом.

Шедших им навстречу Айз Седай возглавляли Найнив и Мериса. Увидев, что Ранд приближается, женщины остановились, решив не подходить к нему. Они явно хотели, чтобы он сам к ним подошел. Женщины сбились в кучку, принялись оправлять платья и выглядели при этом куда нерешительнее, чем пристало Айз Седай.

Ранд пересек шумный просторный двор и, ступив под сень высоких укреплений Твердыни, приблизился к женщинам.

– Ранд ал’Тор, – шагнула к нему Найнив, скрестив руки на груди, – ты…

– Болван? – с улыбкой закончил за нее Ранд. – Заносчивый дурак? Импульсивный мальчишка с шерстью вместо мозгов, которому надо бы хорошенько надрать уши?

– Эм-м… Вот именно.

– Все так, Найнив, – сказал он. – Теперь я это понимаю. По-видимому, я нажил малую толику мудрости. Однако тебе пора выдумать новые оскорбления. Эти поизносились, как изнашиваются прошлогодние кружева. Пошлите кого-нибудь за Кадсуане. Я не стану ее казнить. Честное слово.

Судя по всему, Айз Седай были шокированы его бестактным тоном, но Мин улыбнулась. После противостояния с айильцами Ранд вновь набрался самоуверенности, и крайне приятно было видеть, как на устах обезоруженных Айз Седай тают возражения и обвинения.

Мериса велела служанке сбегать за Кадсуане.

– Наришма, – повернулся к Аша’ману Ранд. – Проведай армию порубежников – тех, что искали меня. Думаю, она по-прежнему в Фар Мэддинге. Скажи ее командирам, что я принимаю их условия и через несколько дней встречусь с ними.

– Благоразумно ли это, милорд Дракон? – спросил Наришма. – Если вспомнить об особенностях того места?

– Благоразумно ли? Благоразумие – удел тех, кто намерен прожить долгую жизнь, Наришма. Дарлин, пусть благородные лорды и леди Тира соберутся для встречи со мной. Чтобы известить их, хватит одного гонца. И доведи до всеобщего сведения, что Белая Башня воссоединилась и Престолом Амерлин теперь является Эгвейн ал’Вир.

– Что-что? – переспросила Мериса.

Кто-то из Айз Седай сдавленно охнул, а кое-кто даже приоткрыл от удивления рот.

– Ранд, – сказала Мин, – вряд ли Амерлин будет рада узнать, что ты распространяешься о расколе.

– Верно подмечено, – согласился Ранд. – Дарлин, обнародуй вот что: Эгвейн ал’Вир заняла Престол Амерлин после Элайды а’Ройхан. Так мы оповестим всех, не сказав при этом лишнего. Свету ведомо, мне незачем сердить Эгвейн еще сильнее…

– Сильнее? – побледнела Кореле.

– Ага, – беззаботно кивнул Ранд. – Я уже встретился с ней в Белой Башне.

– И что, тебе дали уйти? – спросила Кореле.

– Я не оставил им выбора. Дарлин, будь любезен, устрой здесь смотр войскам. Пусть будут здесь к вечеру. Флинн, нам понадобятся переходные врата. Большие. Думаю, без круга не обойтись.

– Врата? В Тарвиново ущелье? – с надеждой в голосе спросила Найнив.

Глядя на нее, Ранд медлил с ответом, и Мин почувствовала его боль – острую, пронзительную, настоящую боль, – когда он заговорил:

– Пока нет, Найнив. Я подлил в Белую Башню горячего масла, и вскоре она закипит. Время… Его-то у нас и нет. Обещаю тебе, я отправлю Лану подмогу, но сейчас мне надо приготовиться к противостоянию с Эгвейн.

– К противостоянию? – подступила к нему Найнив. – Что ты наделал, Ранд?

– То, что нужно было сделать. Где Башир?

– За городом, милорд Дракон, со своими людьми, – ответил Флинн. – Объезжает лошадей. Думаю, скоро вернется.

– Хорошо. Он отправится со мной в Арад Доман. И ты тоже, Найнив. Мин! – Ранд взглянул на девушку, и она едва не утонула в его бездонных глазах. – Ты нужна мне, Мин.

– Я в твоем распоряжении, дурень ты полоумный.

– Калландор, – сказал он, – играет во всем этом какую-то роль. Ты должна выяснить какую. Я не могу запечатать Скважину тем способом, что испробовал в прошлый раз. Чего-то мне не хватает. Чего-то очень существенного. Найди мне это «что-то».

– Найду, Ранд. – По телу Мин пробежал холодок. – Обещаю.

– Я верю в тебя. – Он поднял взгляд на фигуру в плаще с низко надвинутым на лицо капюшоном, вышедшую из караульного помещения, коих в Твердыне было множество. – Кадсуане Меледрин, я прощаю тебе ошибки прошлого и отменяю приказ об изгнании, хотя для тебя он был лишь незначительным неудобством.

Она хмыкнула и сняла капюшон:

– По-твоему, носить плащ в такую жару – неудобство из разряда незначительных? В таком случае, мальчик, ты не различаешь степеней дискомфорта, и стоило бы преподать тебе соответствующий урок. Вижу, ты понимаешь, что ошибся. Но начнем с того, что слова «прощение» и «помилование» кажутся мне неуместными.

– В таком случае, – сказал Ранд, – соизволь принять помилование вместе с извинениями. Скажем так: последнее время я находился в чрезвычайно напряженном состоянии.

– В отличие от остальных, – строго произнесла Кадсуане, – тебе нельзя допускать, чтобы бремя жизни влияло на твои поступки.

– Напротив. Из-за этого бремени я стал тем, кем стал, Кадсуане. Нельзя изменить форму металла, не ударяя по нему молотом. Но это не относится к делу. Ты пыталась манипулировать мной, и у тебя ровным счетом ничего не получилось. Но благодаря твоей неудаче я кое-что понял.

– Например?

– В прошлом я думал, что из меня выковывают меч, – сказал Ранд, глядя куда-то вдаль. – Но ошибался. Я не оружие. И никогда им не был.

– И каково же твое предназначение? – с искренним любопытством спросила Мин, но Ранд только улыбнулся.

– Кадсуане Седай, согласна ли ты принять мое поручение? – спросил он.

– Смотря в чем оно заключается, – ответила Айз Седай, сложив руки на груди.

– Мне нужно, чтобы ты кое-кого нашла. Человека, который пропал. Подозреваю, что сейчас он в руках у союзников, исполненных самых благих намерений. Видишь ли, мне сообщили, что Маттина Стефанеоса удерживают в Белой Башне.

– И он тебе нужен? – нахмурила брови Кадсуане.

– Вовсе нет. Я еще не решил, что с ним делать. Поэтому пусть он остается проблемой Эгвейн – до поры до времени. Нет, нужный мне человек, вероятно, находится где-то в Каралейнской степи. Остальное расскажу, когда мы останемся наедине.

Во дворе собирались благородные лорды и леди. Ранд бросил на них взор и заодно снова оглядел двор – так, словно что-то искал и очень хотел найти, – после чего повернулся к новоприбывшим.

Мин окинула их скептическим взглядом. Если не считать Дарлина, высокородные не производили на нее особого впечатления. Ранд положил ладонь девушке на плечо. Несмотря на наряды из дорогих шелков, на кружевные воротники и манжеты, вид у аристократов был какой-то растрепанный: некоторых, по всей очевидности, подняли с постели, а других вытащили из-за стола. Во дворе Твердыни, где у всех прочих была какая-то цель, эти люди выглядели на редкость неуместно.

«Не суди их так строго», – напомнила себе Мин, скрестив руки. С другой стороны, она сама видела, как гнетуще действуют на Ранда их интриги и комплоты. К тому же она всегда недолюбливала людей, ставивших себя выше других.

– В шеренгу – становись! – скомандовал Ранд, подходя к аристократам.

Благородные лорды и леди непонимающе уставились на него.

– Кому сказано, в шеренгу! – громко и твердо повторил Ранд. – Живо!

На сей раз аристократы проявили расторопность. Первым встал Дарлин, с которого Ранд и начал: заглядывая в глаза каждой женщине и каждому мужчине, Ранд двинулся вдоль шеренги. Его эмоции были… необычными. Возможно, с легкой примесью гнева. Что же он задумал?

Во внутреннем дворе стало тихо. Все замерли. Не говоря ни слова, Ранд продолжал шагать вдоль строя, поочередно рассматривая каждого из знатных господ. Мин посмотрела в конец шеренги – туда, где стоял Вейрамон. Рослый, с редеющими седыми волосами, с напомаженной остроконечной бородкой, он то и дело поглядывал на Ранда и тут же отводил взор.

Наконец Ранд остановился напротив него и негромко произнес:

– Посмотри мне в глаза, Вейрамон.

– Милорд Дракон, но как же я, недостойный, могу…

– В глаза мне смотри!

Вейрамон послушался. Как ни странно, с заметным трудом. Казалось, он заскрежетал зубами. И у него слезились глаза.

– Значит, это и правда ты, – сказал Ранд, и Мин почувствовала, как он разочарован. Последней в шеренге стояла красавица Анайелла. Когда Ранд взглянул на нее, она попятилась и отвернулась. – То есть вы. Оба.

– Милорд… – начал Вейрамон.

– Доставьте мое послание, – продолжил Ранд. – Остальным из вашего… альянса. Передайте, что отныне вам не затесаться в ряды моих союзников.

Благородный лорд принялся было возражать, но Ранд подступил к нему, и Вейрамон испуганно раскрыл глаза. Анайелла, вскрикнув, спрятала лицо в ладонях.

– Передайте всем вашим, – тихо, но требовательно говорил Ранд, – что я больше не слеп.

– Почему… – подала голос Анайелла. – Почему ты отпускаешь нас?

– Потому что сегодня день воссоединения, а не казни, – объяснил Ранд. – Теперь ступайте.

Вейрамон и Анайелла с опустошенным видом убрели прочь, держась тени, пока не юркнули в Твердыню. Судя по ошеломленным лицам остальных, никто ничего не понимал, хотя айильцы принялись стучать копьями по щитам.

– Лиэх! – велел Ранд. – Возьми еще двоих, и не спускайте с них глаз.

Три Девы, отделившись от группы охранявших Ранда, метнулись вслед за изгнанными аристократами.

Мин подошла к Ранду и взяла его за руку:

– Что это было? Что ты в них увидел?

– Время пряток и ухищрений миновало, Мин. Тень сделала ставку против меня и проиграла. Теперь все решит война.

– Так, значит, эти двое – приспешники Темного? – оторопела она.

– Больше они не опасны, – улыбнулся ей Ранд. – Я…

Вдруг он осекся и повернул голову. Проследив за его взглядом, Мин обмерла.

Совсем рядом с ними, только что появившись из ближайшей двери, ведущей внутрь Твердыни, на невысоком крыльце стоял Тэм ал’Тор. Над чувствами Ранда возобладала тревога, и теперь Мин поняла, кого он высматривал во внутреннем дворе.

Тэм, не двигаясь, смотрел на сына. Его волосы были седы, а лицо покрыто морщинами, но многие позавидовали бы его физической форме.

Ранд поднял руку, и толпа расступилась. Разошлись даже Айз Седай. По образовавшемуся коридору Ранд направился к крыльцу, ведущему в Твердыню. Мин последовала за ним. Ранд поднялся на пару ступенек, но остановился. Во дворе стало тихо; даже чайки и те умолкли.

Ранд застыл в нерешительности, и Мин почувствовала его нежелание, его стыд, его ужас. Так странно… Ранд – человек, не дрогнувший перед Отрекшимися, – боялся своего отца.

Вдруг, в два прыжка преодолев последние ступени, Ранд стиснул отца в объятиях. Он стоял ступенькой ниже, и поэтому оба были примерно одного роста. Даже больше: Тэм казался почти что великаном, а Ранд – приникшим к нему ребенком.

Там, обнимая отца, и расплакался Дракон Возрожденный – на глазах у посерьезневших тайренцев, айильцев и Айз Седай. Никто не отошел в сторону и не отвернулся. Ранд крепко зажмурился и прошептал так тихо, что даже Мин едва услышала его:

– Прости, отец. Мне так жаль…

– Ладно тебе, сынок. Перестань.

– Я совершил столько ужасных поступков…

– Не бывает такого, чтоб идти по ухабистой дороге и не споткнуться раз-другой. Ты упал, но падение не сломило тебя, и это важнее всего.

Ранд кивнул. Какое-то время они стояли обнявшись. Наконец Ранд отстранился и подал знак Мин, стоявшей у подножия лестницы.

– Пойдем, отец, – сказал он. – Хочу представить тебе одного человека.

– Три дня прошло, Ранд, – усмехнулся Тэм. – Мы уже с ней знакомы.

– Понимаю, но мне нужно представить вас друг другу. – Он взмахнул рукой, подзывая Мин.

Та приподняла бровь и скрестила руки. Ранд с мольбой взглянул на девушку. Мин вздохнула и поднялась по ступеням.

– Отец, – сказал Ранд, положив руку ей на плечо, – это – Мин Фаршав. И она мне очень дорога.

Глава 14

Обет

Ступая по зеленой траве, вдыхая приятно прохладный воздух, Эгвейн поднималась по пологому склону. Бабочки лениво порхали от цветка к цветку, напоминая любопытных детей, шарящих по буфетам. Эгвейн велела туфлям исчезнуть, чтобы чувствовать босыми ногами каждую травинку.

С улыбкой сделав глубокий вдох, она подняла глаза к бурлящему черному небу – гневному, свирепому, безмолвному, несмотря на аметистовые вспышки молний. Над головой жуткая буря, а под ногами – тихая и спокойная лужайка. Такова дихотомия Мира снов.

Как ни странно, теперь Тел’аран’риод казался ей менее естественным, чем во время первых посещений, когда она пользовалась тер’ангриалом Верин и относилась к этому месту как к игровой площадке, меняла наряды по щелчку пальцев и предполагала, что ей ничего не грозит. Она тогда не понимала, что Тел’аран’риод не безопаснее выкрашенного в красивый цвет медвежьего капкана. Хорошо, что Хранительницы Мудрости вправили ей мозги. Иначе Эгвейн вряд ли дожила бы до Престола Амерлин.

«Да. Пожалуй, это здесь». Холмы, перелески и зеленая трава. Первое место, куда явилась Эгвейн больше года тому назад. Теперь же она, зашедшая так далеко, вновь стояла на прежнем холме, и в этом было что-то многозначительное, но в то же время казалось, что, прежде чем все закончится, ей придется преодолеть такое же расстояние, но в гораздо меньшие сроки.

Пока Эгвейн была пленницей Башни, она не раз напоминала себе, что нельзя распылять внимание, пытаясь одновременно сосредоточиться на решении нескольких вопросов. Главным тогда было воссоединение Белой Башни. Теперь же проблемы и возможные пути их решения казались бессчетными, и ошеломленная Эгвейн утопала в незаконченных делах, которые требовалось завершить.

К счастью, за последние дни в городе обнаружили несколько неучтенных партий зерна – одну на всеми забытом складе, что принадлежал человеку, не пережившему зиму, а другие поменьше, то тут несколько мешков, то там. Что важнее всего, на этом зерне не было ни следа порчи.

Сегодня вечером Эгвейн предстояло провести два совещания, посвященных другим вопросам. Труднее всего будет принять то, как на нее смотрят окружающие, поскольку ни одна из двух группировок не видела в Эгвейн ту, кем она стала.

Зажмурившись, девушка силой мысли отправилась прочь, а открыв глаза, обнаружила, что стоит в просторном зале с густыми тенями по углам и лесом колонн, из-за своей толщины походивших на башни. Это было Сердце Твердыни Тира.

Среди этого леса, в центре комнаты сидели на полу две Хранительницы Мудрости в одинаковых светло-коричневых юбках и белых блузах, но с совершенно разными лицами.

Лицо пожилой Бэйр было морщинистым, словно кожа, после выделки забытая на солнце. Порой Бэйр демонстрировала непреклонность, но в уголках рта и глаз притаились складочки, характерные для улыбчивых людей.

Благодаря способности направлять Силу лицо Эмис оставалось гладким как шелк, не безвозрастным, но таким непроницаемым, что она могла бы сойти за Айз Седай.

Обе айилки уже расшнуровали блузы, и каждая подпоясалась шалью. Эгвейн села напротив них, оставшись в обычной одежде мокроземцев. Эмис изогнула бровь; может, подумала, что девушке следовало предстать перед ними в ином виде? Или оценила, что Эгвейн не прикидывается той, кем не является? Трудно сказать.

– Битва за Белую Башню окончена, – сообщила Эгвейн.

– А эта женщина, Элайда а’Ройхан? – спросила Эмис.

– Она в плену у шончан, – ответила Эгвейн. – А ее последователи признали меня Амерлин. Мое положение весьма неустойчиво – временами кажется, что я балансирую на камне, а тот удерживает равновесие на еще одном камне, – но Белая Башня вновь едина.

Эмис тихонько цокнула языком, подняла руку, и в ней появился полосатый палантин Амерлин.

– Если так, тебе следует надеть вот это.

Эгвейн выдохнула, медленно и тихо. Иной раз она сама удивлялась, что так доверяет мнению этих женщин. Она взяла палантин и накинула его на плечи.

– Сорилее такие новости не понравятся, – покачала головой Бэйр. – Она надеялась, что ты бросишь этих глупых женщин в Белой Башне и вернешься к нам.

– Прошу, полегче. – В руках у Эгвейн появилась чашка чая. – Я одна из этих глупых женщин. Более того, я их правительница. Если угодно, королева глупышек.

– Я заслужила тох, – сказала Бэйр после паузы.

– Тох не заслуживают правдивыми словами, – успокоила ее Эгвейн. – Да, многие из сестер не отличаются умом, но рано или поздно все мы проявляем глупость. Ты же не оставила меня наедине с неудачами, когда обнаружила, что я посещаю Тел’аран’риод? Вот и я не могу бросить обитательниц Белой Башни.

– С прошлой встречи ты заметно повзрослела, Эгвейн ал’Вир, – прищурилась Эмис, и Эгвейн внутренне содрогнулась от этих слов.

– Это было необходимо. В последнее время моя жизнь полна трудностей.

– Если рухнула крыша, – сказала Бэйр, – один начнет расчищать дом и станет сильнее, избавляясь от мусора, а другой отправится в холд брата своего и будет пить его воду.

– Как давно вы видели Ранда? – спросила Эгвейн.

– Кар’а’карн объял смерть, – ответила Эмис. – Отказавшись от попыток стать крепче камня, вместо этого он обрел силу ветра.

– Думаю, скоро мы уже не сможем называть его ребенком, – с улыбкой кивнула Бэйр. – Скоро, но не сейчас.

Эгвейн никак не выказала изумления, хотя ожидала, что Хранительницы Мудрости будут недовольны Рандом.

– Позвольте заверить вас в моем глубоком уважении. Вы приняли меня к себе, и это был достойнейший поступок. Да, я прозорливее других сестер, но лишь потому, что вы научили меня ходить с прямой спиной и высоко поднятой головой.

– Это было несложно. – Похоже, Эмис была рада услышать такие слова. – Такое сделала бы любая женщина.

– Мало что приятнее, чем взять клубок бечевы, спутанный кем-то другим, и расплести его, – подхватила Бэйр. – Однако если качество бечевы оставляет желать лучшего, распутывать такой клубок бессмысленно. В тебе же, Эгвейн ал’Вир, мы увидели бечеву самого лучшего качества.

– Вот бы наставить других сестер на путь Хранительниц Мудрости… – сказала Эгвейн.

– Можешь прислать их к нам, – предложила Эмис. – Особенно если они нуждаются в наказании. Здесь не Белая Башня, и мы не станем с ними нянчиться.

Нянчиться? Вспомнив о побоях, Эгвейн рассердилась, но ей не хотелось лезть в эту драку. Айильцы всегда считали мокроземцев слабаками, и нет способа их переубедить.

– Вряд ли сестры пойдут на такое, – ответила она, тщательно подбирая слова, – но я могла бы отправлять к вам молодых женщин – тех, что еще проходят подготовку. Почему мое обучение было столь эффективным? Потому, что я еще не утвердилась на пути Айз Седай.

– И эти женщины не будут против? – спросила Бэйр.

– Возможно, – ответила Эгвейн. – Если мы станем отправлять к вам принятых. Послушницам, как считается, недостает опыта, а сестры отличаются переизбытком гордости. Но принятые… Почему бы и нет? Надо только будет вразумительно объяснить, почему такое обучение полезно делу Белой Башни.

– Просто отправь их сюда, – сказала Бэйр, – и они повинуются. Разве ты не самая почитаемая из сестер? Разве они не прислушаются к твоему совету, коль скоро он будет мудр?

– Скажите, всегда ли клан поступает так, как велит его вождь? – спросила Эгвейн.

– Конечно нет, – ответила Эмис. – Но у мокроземцев принято раболепствовать перед лордами и королями. Похоже, им нравится действовать по указке. Так для них спокойнее.

– Айз Седай отличаются от остальных, – возразила Эгвейн.

– Айз Седай не устают намекать, что всем нам следует пройти обучение в Белой Башне, – произнесла Эмис таким тоном, что сразу стало ясно, как она относится к подобным намекам. – Бубнят одно и то же, издавая при этом не меньше шума, чем слепая овсянка-тараторка, но той не дано отличить день от ночи. Им надо понять, что мы на такое не согласимся. Скажи своим Айз Седай, что отправляешь женщин к нам на обучение, чтобы мы могли понимать друг друга. Это действительно так, но им необязательно знать, что после обучения принятые станут сильнее.

– Неплохая мысль, – удовлетворенно кивнула Эгвейн. В целом такой вариант вполне укладывался в ее планы.

– Но оставим эту тему до лучших времен, – предложила Бэйр. – Чувствую, Эгвейн ал’Вир, что у тебя есть дело посерьезнее.

– Да, есть, – согласилась Эгвейн, – и это Ранд ал’Тор. Говорил ли он вам о своих заявлениях, что прозвучали в Белой Башне?

– Он сказал, что прогневил тебя, – ответила Эмис. – Но отправиться к тебе после всех разговоров о том, как Айз Седай заперли его в сундуке? По-моему, это был странный поступок.

– Когда Ранд пришел сюда, он был… другим, – сказала Эгвейн.

– Он объял смерть, – повторила Бэйр, кивая. – И теперь он становится истинным Кар’а’карном.

– Его речь была исполнена силы, – продолжила Эгвейн, – но он говорил словами безумца. Ранд заявил, что собирается сломать печати на узилище Темного.

Обе Хранительницы Мудрости застыли.

– Ты уверена? – спросила Бэйр.

– Да.

– Это тревожные новости, – сказала Эмис. – Спасибо, что поделилась. Мы поговорим с ним об этом.

– Соберу тех, кто не поддерживает его решение. – Эгвейн расслабилась. До сего момента она не знала, чью сторону выберут Хранительницы Мудрости. – Быть может, Ранд прислушается к разумному мнению, если его озвучит множество голосов.

– Как известно, он не склонен с готовностью внимать голосу рассудка, – заметила со вздохом Эмис и встала.

Эгвейн и Бэйр последовали ее примеру, и мгновением позже блузы Хранительниц Мудрости уже оказались зашнурованы.

– Давно ушло то время, когда Белая Башня могла игнорировать Хранительниц Мудрости, – сказала Эгвейн, – или Хранительницы Мудрости могли избегать Айз Седай. Теперь мы должны действовать вместе, рука об руку, как положено сестрам.

– Пока речь не зайдет о родившемся в головах ослепленных солнцем нелепом предположении, будто Хранительницам Мудрости нужно обучаться в Белой Башне. – Чтобы обернуть эти слова в шутку, Бэйр хотела улыбнуться, но сумела лишь показать зубы.

Эгвейн, однако, улыбнулась по-настоящему. Да, ей тоже хотелось, чтобы Хранительницы Мудрости проходили обучение в Башне. Существовало множество способов направлять Силу, в которых Айз Седай преуспели больше Хранительниц. С другой стороны, Хранительницы Мудрости лучше умеют работать сообща и – как с неохотой признала Эгвейн – под руководством кого-то другого.

И Айз Седай, и Хранительницам Мудрости есть чему поучиться друг у друга, и Эгвейн непременно отыщет способ объединить их. Так или иначе.

Она тепло распрощалась с Хранительницами, и те исчезли из Тел’аран’риода. Хотелось бы, чтобы Ранд, прислушавшись к их совету, отказался от своего безумного плана. Но это вряд ли.

Эгвейн глубоко вздохнула. Мгновением позже она оказалась в зале Совета Башни, в самом центре изображенного на полу Пламени Тар Валона. Семь спиралей разных цветов, исходивших из ее тела, устремились к стенам сводчатого помещения.

Найнив здесь не было, и Эгвейн поджала губы. «Ох уж эта женщина!» Сумев поставить на колени Белую Башню, переманить на свою сторону ключевую фигуру Красной Айя, заслужить уважение суровых Хранительниц Мудрости, Эгвейн, да поможет ей Свет, по-прежнему нуждалась в верности друзей! И у каждого из них – Ранда, Гавина, Найнив – имелся свой способ довести ее до белого каления.

Скрестив руки на груди, она стала ждать. Быть может, Найнив еще объявится. А если нет, то она не впервые разочарует Эгвейн. Тон дальней стене позади Престола Амерлин задавало огромное Розовое окно, и Пламя в его центре искрилось так, будто снаружи сияло солнце, хотя Эгвейн знала, что в Мире снов все небо затянуто бурлящими черными тучами.

Она отвернулась было от окна, но вдруг окаменела.

В стекле, чуть ниже Пламени Тар Валона, темнел крупный сегмент, имеющий вид Клыка Дракона. В реальном мире ничего подобного не существовало. Подступив ближе, Эгвейн обследовала стекло.

«Помимо Создателя и Темного есть и третья неизменная вещь, – произнес голос Верин – воспоминание, оставшееся от других времен. – Существует особый мир, он лежит внутри каждого из имеющихся миров – одновременно внутри их всех. Или, быть может, окружает все миры разом. Сочинители в Эпоху легенд называли его Тел’аран’риод».

Быть может, это окно символизирует один из тех, других миров, где Дракон и Амерлин правят Тар Валоном рука об руку?

– Какое интересное окно, – донеслось из-за спины.

Эгвейн вздрогнула и резко развернулась. В зале стояла Найнив – в ярко-желтом платье с зеленой оторочкой по подолу и высокому лифу; в центре лба красная точка, волосы заплетены в привычную косу.

Эгвейн захлестнуло волной облегчения. «Ну наконец-то!» Она не видела Найнив уже несколько месяцев. Проклиная себя за это изумление, Эгвейн сделала невозмутимое лицо, коснулась Источника и сплела тесьму Духа. Несколько инвертированных малых стражей уберегут ее от нового испуга – чуть позже, когда прибудет Илэйн.

– Не я выбирала этот рисунок, – оглянулась Эгвейн на Розовое окно. – Такова интерпретация Тел’аран’риода.

– Но само окно реально? – спросила Найнив.

– К несчастью, – ответила Эгвейн. – После атаки шончан в стене осталась дыра.

– Они что, напали на вас? – изумилась Найнив.

– Да, – подтвердила Эгвейн. «Стоило хоть раз откликнуться на мой призыв, и ты знала бы об этом!»

Найнив сложила руки на груди. Две женщины, стоя у противоположных стен зала, рассматривали друг друга поверх изображения Пламени Тар Валона на полу. Теперь надо действовать крайне осмотрительно: Найнив бывает колючей. Похлеще любого шиповника.

– Что ж, – Найнив, судя по голосу, чувствовала себя весьма неуютно, – знаю, что ты занята, да и у меня, Свет свидетель, предостаточно дел. Расскажи все, что мне, по-твоему, надо знать, да я пойду.

– Найнив, – сказала Эгвейн, – я призвала тебя не только ради новостей.

Решив, что сейчас ее будут укорять за нежелание общаться с Эгвейн, Найнив схватилась за косу.

– Вообще-то, – продолжила Эгвейн, – мне нужен совет.

– Совет? – оторопело заморгала Найнив. – Что за совет?

– Видишь ли, – Эгвейн шагнула через Пламя, – среди тех, кого я знаю, ты одна из немногих, бывавших на моем месте.

– На месте Амерлин? – осведомилась Найнив.

– Нет. На месте лидера. – Проходя мимо Найнив, Эгвейн кивком пригласила ее пройтись по залу. – Лидера, которого все считают слишком юным. Человека, который стремительно возвысился до своего положения. Женщины, знающей, что она годится на эту роль, но весьма неохотно принятой большинством окружающих.

– Да. – Шагая рядом, Найнив смотрела куда-то вдаль. – Скажем так: я не понаслышке знакома с подобной ситуацией.

– И как ты справилась со всем этим? – спросила Эгвейн. – Такое чувство, что все приходится делать самой. Стоит скрыться из вида, и обо мне тут же забывают. Многим кажется, что я отдаю распоряжения просто так, для вида. Другие же негодуют, что я смею им приказывать.

– Как справилась? В смысле, когда была Мудрой? Эгвейн, я не уверена, что справилась, – ответила Найнив. – Чуть не целый день еле сдерживалась, чтоб не надавать Джону Тэйну по ушам, а про Кенна так и вовсе вспоминать не хочется!

– Но в итоге ты добилась всеобщего уважения…

– Потому что не давала забыть о своем положении. Нельзя было позволить, чтобы обо мне продолжали думать как о юной девушке. Упрочь свой авторитет – чем быстрее, тем лучше. Будь тверда с женщинами в Башне, Эгвейн, иначе они начнут проверять, насколько далеко могут зайти. Если же позволишь сдвинуть границы дозволенного хотя бы на пядь, вернуть утраченное будет труднее, чем разгрызть замерзшую зимой патоку.

– Понятно, – сказала Эгвейн.

– Главное, не выдумывай бесполезных занятий, – продолжила Найнив, когда они вышли из зала Совета Башни в коридор. – Пусть привыкнут, что ты отдаешь приказы, но эти приказы не должны быть сумасбродными. Ничто не должно происходить без твоего ведома. Предположу, что легко может случиться, что они станут обращаться не к тебе, а к восседающим или главам Айя: женщины в Эмондовом Лугу поначалу ходили не ко мне, а в Круг женщин. Если обнаружишь, что восседающие принимают решения, которые следовало выносить на Совет, непременно подними страшный шум. Поверь, это необходимо. Да, все будут ворчать, что ты устраиваешь скандал на ровном месте, но дважды подумают, прежде чем сделать что-то важное без твоего ведома.

Эгвейн кивнула. Хороший совет, хотя – разумеется – окрашенный взглядом Найнив на окружающую действительность.

– Думаю, – сказала она, – корень затруднений в том, что истинных сторонников у меня раз-два и обчелся.

– У тебя есть я. И Илэйн.

– Да? – Остановившись, Эгвейн взглянула на нее. – Найнив, я действительно могу рассчитывать на тебя?

Бывшая Мудрая остановилась рядом с ней:

– Ну конечно. Что за глупости?

– Как же это будет выглядеть, – спросила Эгвейн, – если те, кто знает меня лучше других, откажутся признавать мою власть? Не решат ли остальные, что я скрываю какую-то слабость, о которой известно лишь моим друзьям?

Найнив окаменела. Ее искренность растаяла, уступив место недоверию. Она прищурилась:

– Выходит, ты завела этот разговор вовсе не ради моих советов?

– Отнюдь, – возразила Эгвейн. – Лишь глупец откажется от совета тех, кто на его стороне. Но речь сейчас не обо мне, а о тебе. Какими они были, первые недели в положении Мудрой? Когда женщины, которых ты вроде как должна была возглавить, видели в тебе прежнюю девчонку?

– Первые недели были ужасными, – тихо ответила Найнив.

– А эти женщины, они заблуждались?

– Да. Ведь я уже не была прежней девчонкой. На первый план вышел мой статус.

Эгвейн долго смотрела ей в глаза. Наконец Найнив все поняла.

– О Свет! Ловко же ты меня подловила…

– Ты нужна мне, Найнив, – сказала Эгвейн. – Не только потому, что отменно владеешь Силой, не из-за твоего ума и целеустремленности. Не потому, что ты не испорчена политическими играми Башни, и не потому, что ты одна из немногих, кто знал Ранда прежде, чем все началось. Но потому, что мне нужны люди, которым я могу всецело доверять. Если ты входишь в их число.

– Такое чувство, что меня поставили на колени, – заметила Найнив, – и заставляют целовать кольцо.

– И? Ты сделала бы это для другой Амерлин?

– Без особой радости.

– Но сделала бы?

– Да.

– Думаешь, с моими задачами успешнее справился бы кто-то другой? Только честно.

Помедлив, Найнив покачала головой.

– В таком случае почему тебе претит мысль о служении Амерлин – и речь не обо мне, Найнив, а об этом звании?

– Для меня это… непросто. – У Найнив сделался такой вид, будто она выпила что-то невероятно горькое.

– Насколько помню, Найнив, ты никогда не сторонилась непростых дел.

– Положение… Звание… Ладно. Попробую.

– Для начала называй меня матерью. – Чтобы пресечь возражения, Эгвейн подняла палец. – В качестве напоминания. Совсем необязательно делать это всегда – по крайней мере, когда мы наедине. Но начни думать обо мне как об Амерлин.

– Ладно, ладно. Ты уже всадила в меня немало шипов. И без того кажется, будто я весь день пила зелье из ветрошника… мать, – добавила она после паузы, едва не подавившись этим словом.

Эгвейн с одобрением улыбнулась ей.

– Я не стану относиться к тебе так, как относились ко мне женщины, когда я только получила звание Мудрой, – заявила Найнив. – О Свет! Как же странно чувствовать то же, что они. Ну да ладно. Они были дуры, а у меня все получится. Вот увидишь… мать.

Во второй раз это слово прозвучало чуть менее вымученно, и Эгвейн улыбнулась шире прежнего. Оказалось, мотивировать бывшую Мудрую можно и не вступая с ней в состязание: есть способы и получше.

Вдруг в голове у Эгвейн звякнул звоночек. Она совсем забыла о выставленных малых стражах.

– Похоже, к нам присоединилась Илэйн.

– Это хорошо, – с облегчением промолвила Найнив. – В таком случае пойдем к ней. – Она направилась было к залу, но остановилась и бросила взгляд за спину. – Если тебе так угодно, мать.

«Интересно, сумеет ли она когда-нибудь произнести слово “мать” не так неуклюже? – подумала Эгвейн. – Что ж, хотя бы старается».

– Отличное предложение. – Она подошла к Найнив, и обе отправились в Зал Совета.

Тот, однако, оказался пустым. Скрестив руки на груди, Эгвейн осмотрелась.

– Может, ушла искать нас? – предположила Найнив.

– Мы бы ее в коридоре увидели, – сказала Найнив. – И к тому же…

В этот миг в зале объявилась Илэйн – в королевском белом платье, искрившемся бриллиантами. Увидев Эгвейн, она широко улыбнулась, подбежала и взяла ее за руки:

– У тебя получилось, Эгвейн! Теперь мы снова единое целое!

– Да, – улыбнулась в ответ Эгвейн, – хотя Башня еще не оправилась от ран и работы непочатый край.

– Говоришь прямо как Найнив. – Илэйн, не переставая улыбаться, бросила взгляд на бывшую Мудрую.

– Ну спасибо, – холодно отозвалась та.

– Ой, да ладно тебе! – Илэйн подошла к ней и по-дружески обняла. – Рада тебя видеть. Боялась, ты не придешь, а Эгвейн придется выслеживать тебя, а потом отрезать палец за пальцем.

– У Амерлин, – сказала Найнив, – хватает более приятных дел. Не так ли, мать?

Илэйн вздрогнула, заметно изумленная, потом, сверкнув глазами, стерла улыбку с лица, предполагая, что не так давно бывшей Мудрой устроили головомойку. Но Эгвейн не могла не знать, что выговаривать Найнив – пустой труд. Все равно что вынимать засевшую под кожей колючку, чьи шипы растопырились во все стороны.

– Илэйн, – сказала Эгвейн, – где ты была, пока мы не вернулись?

– О чем ты?

– Когда ты пришла в зал, нас тут не было. Ты отправилась нас искать?

Казалось, Илэйн была сбита с толку.

– Я направила Силу в свой тер’ангриал, – ответила она, – и легла спать, а когда появилась в зале, вы уже были здесь.

– Тогда из-за кого сработали стражи? – спросила Найнив.

Встревоженная, Эгвейн вновь выставила малых стражей и, хорошенько подумав, добавила еще одного – против подслушивания, – но инвертировала и изменила его так, чтобы тот пропускал отголоски звука. Новым плетением она окружила этими отголосками защитный купол малого стража, причем на значительном расстоянии.

Оказавшийся поблизости услышит невнятный шепот. Приблизится, но шепот не станет громче. Быть может, любопытный станет подходить ближе, дюйм за дюймом, пытаясь разобрать, о чем говорят в зале.

Подруги смотрели, как она творит плетение: Илэйн – с благоговейным трепетом, а Найнив – задумчиво кивая.

– Прошу садиться. – Эгвейн опустилась на только что созданное ею кресло. – Нам надо многое обсудить.

Илэйн – по всей видимости, подсознательно – сотворила для себя трон, а Найнив скопировала один из стульев, предназначавшихся для восседающих. Что касается кресла Эгвейн, оно выглядело точь-в-точь как Престол Амерлин.

Найнив с заметным недовольством посматривала то на один трон, то на другой. Должно быть, поэтому она так долго избегала этих встреч: слишком уж высоко поднялись ее подруги.

Пришло время подсластить горечь толикой меда.

– Найнив, – начала Эгвейн, – мне бы очень хотелось, чтобы ты вернулась в Башню и обучила других сестер твоим новым способам Исцеления. Многие постигают этот навык, но им не помешает наставница, а другие предпочитают действовать по старинке.

– Козы упрямые, – сказала Найнив. – Покажи им вишни, но они и дальше будут есть гнилые яблоки, потому что так привыкли. Но отправиться в Белую Башню? Думаю, это неразумно… гм… мать.

– Почему?

– Из-за Ранда, – ответила Найнив. – Кому-то же надо присматривать за ним? Кому-то, кроме Кадсуане, – добавила она, скривив губы. – В последнее время он изменился.

– Изменился? – озабоченно переспросила Илэйн. – Как это, изменился?

– Давно ты его видела? – осведомилась Эгвейн.

– Давно, – тут же ответила Илэйн. Слишком быстро.

Вне всяких сомнений, это была правда – Илэйн не стала бы ей лгать, – но уже некоторое время Эгвейн подозревала, что Илэйн что-то недоговаривает. Что-то насчет Ранда. Не могла ли она связать его узами?

– Да, он изменился, – повторила Найнив. – И это прекрасно. Ты не представляешь… мать, насколько он стал страшен. Временами он приводил меня в ужас. Но не теперь. Он все тот же человек. Даже говорит так же, как раньше, спокойно и беззлобно. Но раньше его голос напоминал шелест, с которым обнажают клинок, а теперь похож на дуновение ветра.

– Он пробудился, – сказала вдруг Илэйн. – И потеплел.

– То есть? – нахмурилась Эгвейн.

– Я… Вообще-то, сама не знаю, – покраснела Илэйн. – Вырвалось. Прошу прощения.

Да, она и впрямь связала Ранда. Что ж, эти узы могут принести пользу. Но почему Илэйн держит это в секрете? «Как-нибудь поговорю с ней наедине», – решила Эгвейн.

Найнив, прищурив глаза, внимательно рассматривала Илэйн – ее лицо, грудь, живот. Неужто заметила?

– Ты беременна! – сказала вдруг она обвиняющим тоном, указывая на Илэйн.

Королева Андора покраснела пуще прежнего. Да, все верно. До сей минуты Найнив не могла знать о беременности Илэйн, хотя Эгвейн слышала о ней от Авиенды.

– О Свет! – воскликнула Найнив. – Да, я упускала Ранда из вида, но не настолько же! Когда это случилось?

– Разве кто-то сказал, что дети от него? – вспыхнула Илэйн, но Найнив смерила ее таким пресным взглядом, что королева зарделась как маков цвет. Все они знали, как Найнив относится к вопросам приличия и морали. По правде говоря, Эгвейн была согласна в этом с Найнив, но решила оставить личную жизнь Илэйн в покое.

– Очень рада за тебя, – сказала она. – И за Ранда. Хотя не уверена, что сейчас подходящее время для беременности. Тебе следует знать, что Ранд намерен сломать последние печати на узилище Темного, тем самым рискуя выпустить его в мир.

– Печатей-то осталось всего три, – поджала губы Илэйн, – и они уже растрескались.

– Да, он рискует, – сказала Найнив. – И что с того? Когда разрушится последняя печать, Темный освободится. И всем будет лучше, если в этот момент Ранд окажется рядом и даст ему бой.

– Да, но ломать печати? Это же безрассудство! Уверена, что Ранд способен встретиться с Темным, одолеть его и вновь заключить в узилище, не подвергая всех чудовищной опасности.

– Может, ты и права, – сказала Найнив под встревоженным взглядом Илэйн.

Эгвейн не ожидала такого равнодушия. Она думала, что Хранительницы Мудрости воспротивятся ей, а Илэйн и Найнив сразу поймут, чем чревата затея Ранда.

«Слишком долго Найнив пробыла рядом с ним», – подумала Эгвейн. И как видно, попала под влияние сущности та’верена. Сам Узор обвивается вокруг него. Те, кто находится рядом с та’вереном, начинают смотреть на мир его глазами и подсознательно стремиться к исполнению его желаний.

Иного объяснения нет. В прошлом, когда речь заходила о подобных вопросах, Найнив вела себя крайне рассудительно. Хотя… ну да, рассудительной ее не назовешь, но она всегда умела найти правильный способ решения проблемы – если только этот способ не вынуждал ее совершать неправильные поступки.

– Мне нужно, чтобы вы обе вернулись в Башню, – сказала Эгвейн. – Илэйн, я знаю, что ты сейчас скажешь. Да, понимаю, что ты королева и Андор нуждается в тебе, но, пока вы не принесете клятвы, другие Айз Седай будут смотреть на вас сверху вниз.

– Она права, Илэйн, – подтвердила Найнив. – Тебе не обязательно задерживаться в Башне. Просто будешь официально возведена в звание Айз Седай и принята в Зеленую Айя. Андорская знать не увидит разницы – в отличие от других Айз Седай.

– Верно, – согласилась Илэйн, – но сейчас… не самое удобное время. Не знаю, стоит ли приносить клятвы в моем положении. Как бы не навредить детям.

Найнив не нашлась, что ответить.

– Не исключено, что ты права, – сказала Эгвейн. – Опасны ли клятвы во время беременности? Поручу кому-нибудь прояснить этот вопрос. Что до тебя, Найнив, непременно явись в Башню.

– Но тогда Ранд окончательно останется без присмотра, мать.

– Боюсь, этого не избежать, – посмотрела ей в глаза Эгвейн. – Я не допущу, чтобы ты была Айз Седай, свободной от обетов. Нет, молчи – я прекрасно знаю, что ты стараешься соблюдать клятвы. Но пока ты не держала в руках Клятвенного жезла, другие будут задаваться вопросом, нельзя ли им последовать твоему примеру.

– Да, – сказала Найнив. – Пожалуй, ты права.

– Итак, ты вернешься?

Найнив стиснула челюсти. Казалось, она борется с собой.

– Да, мать, – ответила она.

Илэйн, потрясенная, смотрела на Найнив широко открытыми глазами.

– Это очень важно, Найнив, – сказала Эгвейн. – Вряд ли теперь ты сумеешь в одиночку остановить Ранда. Пора собирать союзников и действовать всем сообща.

– Хорошо, – согласно сказала Найнив.

– Но меня беспокоит испытание, – продолжила Эгвейн. – Хотя решено, что вас и других, оказавшихся в изгнании, можно возвысить до полноправных Айз Седай, восседающие настаивают, что теперь, после воссоединения Белой Башни, вам все равно необходимо пройти испытание. И приводят довольно веские доводы. Но в последнее время вы выполнили немало сложных заданий, и я, быть может, сумею убедить их, что в вашем случае допустимо сделать исключение. Обучать вас необходимым плетениям попросту некогда.

Илэйн кивнула. Найнив пожала плечами:

– Я готова пройти испытание. Раз уж возвращаюсь, почему бы не сделать это по всем правилам?

Эгвейн удивленно моргнула:

– Найнив, эти плетения чрезвычайно сложны. Мне так и не хватило времени заучить их во всех тонкостях. Клянусь, многие из них чересчур замысловаты без всякой на то необходимости: просто чтобы добавить сложности.

Сама Эгвейн не собиралась проходить испытание, и в этом не было нужды. По закону она стала Айз Седай, получив звание Амерлин. Однако в случае Найнив и остальных, кого возвысила Эгвейн, однозначной трактовки не имелось.

– Сколько там плетений, сотня? – снова пожала плечами Найнив. – Ничего особенного. Если хочешь, могу показать их прямо сейчас.

– Когда это ты успела их выучить?! – воскликнула Илэйн.

– За последние несколько месяцев. В отличие от некоторых, я провела их не в праздношатаниях и мечтах о Ранде ал’Торе.

– По-твоему, борьба за андорский трон – это праздношатание?!

– Найнив, – вмешалась Эгвейн, – если ты и впрямь заучила нужные плетения, возвышение по всем правилам сыграло бы мне на руку. Меньше будет причин утверждать, будто у моих друзей есть особые привилегии.

– Считается, что испытание небезопасно, – напомнила Илэйн. – Ты уверена, что владеешь плетениями? Точно?

– Справлюсь, – ответила Найнив.

– Великолепно, – сказала Эгвейн. – Утром жду тебя в Башне.

– Так скоро? – поразилась Найнив.

– Чем раньше ты возьмешь Клятвенный жезл, тем скорее я перестану беспокоиться о тебе. Но мы еще не решили, как быть с тобой, Илэйн.

– Беременность, – сказала Илэйн. – Она мешает моей способности направлять Силу. Хвала Свету, у меня что-то получается – сюда, например, я добралась, – но не без труда. Объясни Совету, что и мне, и детям будет опасно проходить испытание, не имея возможности полноценно работать с Силой.

– Не исключаю, что тебе предложат подождать, – произнесла Найнив.

– И отпустят на все четыре стороны? Без клятв? – осведомилась Илэйн. – Неплохо бы узнать, не проходил ли раньше кто-то через этот ритуал во время беременности. На всякий случай.

– Выясню все, что смогу, – пообещала Эгвейн. – А пока что дам тебе другое поручение.

– У меня и без того дел хватает. Я правлю Андором, мать.

– Знаю, – сказала Эгвейн. – К несчастью, просить больше некого. Мне нужны новые тер’ангриалы для проникновения в Мир снов.

– Думаю, сумею это устроить, – кивнула Илэйн. – При условии, что ко мне полностью вернется способность направлять Силу.

– Новые? А куда подевались старые? – спросила Найнив у Эгвейн.

– Похищены, – ответила Эгвейн. – Их украла Шириам. Которая была из Черной Айя.

Обе ее собеседницы охнули, и Эгвейн поняла: им неведомо о разоблачении сотен Черных сестер. Глубоко вздохнув, она продолжила:

– Мужайтесь. Сейчас я поведаю вам тягостную историю. Незадолго до нападения шончан Верин отправилась…

В этот момент в голове у нее снова звякнул звоночек, и Эгвейн велела себе переместиться. Зал промелькнул перед глазами, и она вдруг очутилась в коридоре – там, где были выставлены малые стражи.

Перед ней оказалась Тальва, худощавая женщина с золотистыми волосами, собранными в пучок. Когда-то она принадлежала к Желтой Айя, но впоследствии была разоблачена как одна из Черных сестер, бежавших из Башни.

Вокруг нее вспыхнуло плетение Огня, но Эгвейн уже, сотворив щит, отсекла им Тальву от Источника и немедленно сплела ловушку из Воздуха.

За спиной девушка услышала какой-то звук. Не раздумывая, Эгвейн переместилась, полагаясь на приобретенное на практике знание Тел’аран’риода, и оказалась за спиной у женщины, сотворившей поток Огня. То была Алвиарин.

Издав гневный рык, Эгвейн начала создавать новый щит. Созданная Алвиарин волна пламени угодила в неудачливую Тальву, и та закричала, когда огонь пожрал ее плоть. Алвиарин развернулась, взвизгнула и исчезла.

«Чтоб ей сгореть!» – подумала Эгвейн. Алвиарин возглавляла список людей, которых требовалось захватить. В коридоре стало тихо. Почерневшее и дымящееся тело Тальвы осело на пол. Она никогда не проснется: умерев здесь, человек умирает и в реальном мире.

Эгвейн содрогнулась. То смертоносное плетение предназначалось ей. «Я слишком полагалась на умение направлять Силу, – подумала она. – Мысль работает куда быстрее, чем создаются плетения. Надо было не создавать щит, а вообразить, что Алвиарин обвита веревками».

Нет. Алвиарин все равно вывернулась бы из этих пут. Эгвейн совсем забыла, что здесь надо мыслить как сновидица. В последнее время она только и думала, что об Айз Седай и обо всем, что с ними связано, и плетения, что называется, стали ее второй натурой. Но впредь ей нельзя забывать, что в Мире снов мысль могущественнее Единой Силы.

Из зала Совета опрометью вылетела Найнив, следом за ней появилась более осторожная Илэйн. Эгвейн подняла взор.

– Я почувствовала, как направляют Силу, – сказала Найнив и взглянула на обгорелый труп. – О Свет!

– Черные сестры, – объяснила Эгвейн, сложив руки. – Как вижу, они нашли применение тем тер’ангриалам для Мира снов. Не удивлюсь, если Черным приказано еженощно рыскать по Белой Башне – искать то ли нас, то ли сведения, которые можно обратить нам во вред. – Этим же занимались Эгвейн и остальные во времена правления Элайды.

– Не надо было здесь встречаться, – заметила Найнив. – В следующий раз соберемся в другом месте. – Она помолчала. – Если тебя это устраивает, мать.

– Как знать, – ответила Эгвейн. – Мы не победим Черных сестер, если не сумеем их найти.

– Попадая в их ловушки? Едва ли это лучший способ одолеть их, мать, – кисло произнесла Найнив.

– Все зависит от подготовки, – сказала Эгвейн и нахмурилась.

Что это было – там, за углом? Мелькнула черная ткань? Мгновением позже Эгвейн была уже на месте, а по коридору у нее за спиной раскатилась брань Илэйн. Что-что, а ругаться эта женщина умеет.

За углом было пусто. Жутковато и, пожалуй, слишком тихо – что вполне естественно в Тел’аран’риоде.

Удерживая в себе Единую Силу, Эгвейн вернулась к подругам. Белую Башню удалось очистить, но в самом ее сердце по-прежнему скрывалась зараза.

«Все же я отыщу тебя, Месана», – подумала Эгвейн и жестом пригласила двух других женщин следовать за ней. Они переместились на склон холма – туда, где Эгвейн была раньше. Туда, где она могла подробно рассказать Илэйн и Найнив о недавних событиях.

Глава 15

Взять камешек

В сопровождении Аша’мана Наэффа Найнив торопливо шагала по мощеным улицам Тира. Она по-прежнему чувствовала бурю на севере – далекую, но оттого не менее страшную. Неестественную. И эта буря двигалась на юг.

Туда, где был Лан.

– Храни его Свет, – прошептала Найнив.

– Что ты сказала, Найнив Седай? – спросил Наэфф.

– Ничего.

Найнив понемногу привыкала видеть рядом мужчин в черных мундирах и, глядя на Наэффа, вовсе не чувствовала неприятного холодка. С чего бы? Саидин очищена, причем с помощью самой Найнив, и теперь нет причин чувствовать себя неуютно. Это попросту глупо. Даже если Аша’ман то и дело смотрит в пустоту, приговаривая что-то себе под нос. Сейчас Наэфф, к примеру, положил руку на меч и вглядывался в тень стоявшего неподалеку здания.

– Осторожнее, Найнив Седай, – сказал он. – Нас преследует еще один мурддраал.

– Ты… уверен, Наэфф?

Он кивнул. Рослый мужчина с квадратным лицом, Наэфф обладал способностями к созданию плетений – особенно плетений Воздуха, что необычно для мужчины, – и, в отличие от некоторых Аша’манов, при общении с Айз Седай вел себя крайне учтиво.