…Машина ваша, жаль, удрала…
– Как удрала?! – не понял я.
– Обыкновенно. У нас тут запросто… Оставят люди автомобиль, он постоит-постоит, потом заведется и уедет. Бабка Салтычиха говорит – домовой шалит. Ну, насчет домового я не знаю, но вояки как такой самокат завидят – палить начинают. Ночью, вроде, правда, тихо было… Так что ваша ночью ушла…
("Право на смерть." Г.Л. Олди)
1.
Серые грязные тучи медленно затягивали ночное небо. Звезд не было видно вовсе, лишь свет луны сиротливо пробивался из мутной дымки и ложился на рыжевато-коричневую проплешину в бесконечном массиве тайги. Это было поселение лесозаготовителей, основанное еще при советской власти в далеких тридцатых годах. Улицы деревеньки освещались мини прожекторами, болтающимися на высоких столбах почти рядом с каждым домом. Село беззаботно досматривало пустые сны. Кое-где брехали собаки, честно выполняя свой сторожевой долг, то есть честно отрабатывая довольно сытную пайку.
Центральная улица поселения упиралась одним своим концом в засеянное горохом с подсолнечником сиротливое поле местного фермера. Поле, в свою очередь, граничило с мелководной речкой с мудреным названием в которой еще водилась разнообразная рыба, то есть гольяны, пескари и щуки-шугаи. Речка эта терялась в бескрайних лесах на высоких холмах, которые вопреки многочисленным и настоятельным заботам местного населения, все еще были образчиком красной книги, короче ягоды и грибов было немерено и всякой живности тоже хватало. Другой же конец улицы был образцом цивилизации. Несколько кирпичных двухэтажек, супермаркет, окрашенный в основные цвета радуги, ремонтная мастерская, сельсовет и наконец железная с пластиковыми стенами и резными скамьями, остановка. Правда, останавливались здесь далеко не все автобусы, следовавшие мимо.
Центральная улица не была асфальтирована ровно до того места где пересекалась с дорогой, что тянулась через это поселение и вела в соседний район. До этого перекрестка два проселочных рукава напоминали глинобитную печку с торчащими кирпичами-камнями в неожиданных местах.
На проселочном участке центральной улицы, ближе к окраине расположилась довольно высокая одноэтажная усадьба, с подвальным помещением на метр выше уровня земли, с высокой крышей над домом и пологими скатами над всеми дворовыми постройками. Дом был из бруса, с резными ставнями на окнах, с высоким крыльцом, с просторной верандой, частично застекленною цветной мозаикой. Все из крепкой, не гнилой древесины, заботливо выбеленные и выкрашенные. Чистый широкий двор покрыт был сплошным ковром низкой мягкой травы и только в месте, где двор плавно перетекал в огород, у самой калитки плетенного заборчика разрослись кусты крапивы и конопли.
За огородом, прямо за плетнем, возле калитки и тропинки ведущей в лес, метровой высоты притаился тотем – невысокий деревянный столб с резными узорами по низу и угадывающимся лицом бородатого мужчины сверху. Подле него в траве примостился большой камень сантиметров сорок по диагонали. На его гладкой отполированной поверхности – столешнице все еще лежали кусок засохшей домашней колбасы и краюха сухого ржаного хлеба. Если внимательно приглядеться, то такие же столбы были установлены практически за каждым огородом, но это если приглядеться.
Лохматый собакен нестабильного окраса покинул свою конуру и застыл возле нижней ступеньки лестницы, приставленной к стене амбара на которой восседал некто. Судя по щуплой фигурке, это был обутый в белые лимитированные кроссовки маленький человечек лет пяти-шести. Темноволосый, худощавый с пронзительным взглядом умных карих глаз на интеллигентном приятном лице. Одет он был в джинсовые темно-синие брюки и черную с золотым орнаментам по спине рубашку. На голове его красовалась кожаная черная кепка с авиационными очками над козырьком. Он восседал на верхней ступеньке, вровень с самой крышей. Используя ее край как стол, человечек трапезничал. В одной руке он держал тушку копченной курочки, в другой его руке в высоком стакане лопались пузырьки домашнего пива. После очередного глотка пенного напитка мальчик встрепенулся. Прислушался к крадущимся шагам в предрассветных сумерках и бросив недоеденное лакомство псине, лихо перепрыгнул с перекладины на крышу и спрятался за кирпичную трубу.
Собакен резво убрался в конуру, унося в зубах подачку. Ярких расцветок откормленный петух, не с первой попытки, вскочил на плетенный забор. Гордо вскинул свою голову прокукарекать, но неожиданно для себя поймал под хвост грязный тапок 48 размера и рухнул в крапиву. Это очередной хозяин дома Петр возвращался не в лучшем из своих настроений с очередной амурной встречи с местной красавицей и по совместительству племянницей главы местного поселения, разведенкой с тремя коровами.
Мужчинка был справный, высокий, холеный. Богатый, черный, волнистый волос ниспадал на лоб. Широкие плечи отчетливо угадывались под наброшенным пиджаком. Лицо немного вытянутое, но это его совсем не портило. А ярко синие глаза обрамляли густые длинные ресницы.
Справившись кое-как с щеколдой на калитке, мужчина босой ногой наступил на что-то острое, валявшееся на тропинке к дому. Зажав обеими руками свой рот, что бы его слова благодарности заранее никого не осчастливили и прыгая на одной ноге, он завалился на ящик с инвентарем и инструментами, стоявшими возле стены мастерской и далее по инерции мужчина скатился на землю. Висевшее на крюке на стене мастерской остроконечные четырех зубные вилы от толчка сорвались и вонзились в землю в девяти сантиметрах от его головы.
– Ни хрена себе! – Мужчина перекрестился. – Спасибо Господи. Уберег.
Петух нехорошо прищурился на хозяина, выглядывая из крапивы, взлетел на крышу бани и громогласно прокукарекал свой привет в сторону соседского курятника.
– Твою ж… – Мужчина повесил вилы на прежнее место, затем поднял с земли маленькую, сантиметров десять в высоту, рогатку с торчавшей как шип сломанной поперечной перекладиной, на которую он только что наступил. – Что за хрень? – Он неторопливо сделал несколько шагов в сторону баньки и бросил эту деревянную штуковину в небольшую железную бочку, в которой обычно накапливался всякий хлам.
– Что Петро, не спиться? – Со стороны соседского участка с правой стороны, освещенная скудно уличным фонарем, показалась испитая физиономия деда Андрея. – Ну нет покоя мужику, пока его жена у тещи. – Дед оскалил все свои четыре зуба. – Ты туда или оттуда? – С какой целью интересуешься? – Довольно грубым тоном поинтересовался Петр и не оборачиваясь направился по тропинке к дому. – Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.
– Шалунишка. – Дед с серьезной миной поковырялся в носу. Вынул что-то оттуда. Пригляделся. Недовольно поморщился и вытер пальцы об свои потертые штанины. – И стринги должно быть уже прикупил? – Он кивком указал на надпись сделанную помадой на майке мужчины. – Не иначе Настасьи – вражьей бабы проделки… Не гулял бы ты с ней на виду у всей деревни. Чревато это богатым выбором: от сифилиса до встречи с праотцами. – Закончил дед свою речь с глубокомысленной миной.
– Вы все такие добрые. – Петр сорвал с себя футболку и швырнул ее вслед за рогаткой, затем хмуро со значением зыркнул на соседа и направился в дом. – Старый козел, ты у меня точно дождешься. – Сказал сам себя мужчина едва слышно, склонив голову набок, словно прислушиваясь к ответу. – Чтоб не лез куда не просят. – Не получив ответа, мужчина смачно сплюнул. – Опять же на радостях моей благоверной в уши лить будет.
На крыльце дома сидел его любимчик – кот Пушок (названный так исключительно из-за своего облезлого вида в любое время года) с вздыбленной шерстью и рваным ухом. При виде хозяина Пушок бросился к мужчине как к родному, терся о ноги, выгибая спину, но почему-то в дом следом за хозяином не пошел. Так и остался сидеть на пороге, жалобно мяукая.
Упав на подушку подозрительно мокрую, и скверно пахнувшую керосином мужчина вырубился. В буфете брякнула посуда. Стукнула входная дверь. По дому кто-то пробежал. Мужчина открыл глаза и обомлел. На его груди сидел маленький мальчик в кепке как у дореволюционных авиаторов. Одной рукой он делал селфи на дорогой смартфон, другой тыкал в глаз мужчины надкусанным бананом, хлопая кожурой по щекам, и приговаривал «Ты убил мою игрушку. И не извинился. Отдай глаз.»
Через пару-тройку часов противное дребезжание будильника, от подыхающего без зарядки телефона, разбудило мужчину. Глаз мужчины заплыл, загноился и совсем не открывался. Мужчина умылся, полюбовался на свое перекошенное, но довольно приятное лицо, не забыв показать своему глазу кукиш и плюнуть в отражение три раза.
За окном надрывно ревели буренки, не доенные, и не кормленные. Проклиная свою тяжкую судьбу, он взял ведро-подойник и направился в хлев. Даже сквозь свой толщину подошвы мужчина почувствовал, что опять встал на какую-то хрень и как в ногу впивается что-то острое.
С удивлением обнаружив вчерашнюю рогатку, застрявшую на подошве его резинового сапога, мужчина покосился на кота, который беспокойно спал на старом кресле на веранде, он во сне дергался, шипел и пытался бежать, словно его преследовали собаки. Затем глянул на петуха, зорко бдящего за гуляющими по двору курами. Затем опять на сломанную рогатку.
Отставив ведро в сторону, мужчина подошел к бочке с мусором. Вложил внутрь на всякий хлам рогатку, вынул из кармана спички и сигареты. Закурил. А затем, изображая из себя гангстера, бросил горящую спичку в бочку. Горящая спичка попала прямо в клочки собачей шерсти и пламя медленно занялось и поползло по старым газетным листам, перебралось на его футболку с надписью «Я торчу от Бори Моисеева». И вспыхнуло с силой, пожирая деревянную хрень.
Дико заорал кот и как ошпаренный метнулся прочь со двора. Коровы заткнулись и только довольные жизнью свиньи весело похрюкивали в загоне за домом…
2.
Ближе к позднему вечеру, когда коровы (как свадебные лошади – голова в цветах, холка в пене) вернулись с пастбища, и соседка из дома слева рассказала непутевому хозяину всё, что она о нем думает и наотрез отказалась возвращать молоко от выдоенных ею несчастных коров утреннего удоя. Когда в курятнике воцарилась относительная тишина, после того как хозяйский петух подрался с непонятно с чьей собакой, забредшей на чужой двор. Когда, вычищая навоз у свиней с деревянного настила в специальную канавку, именно тогда Петр увидел кое-что блестящее. Думая что это стекло, он поддел это на кончик лопаты и швырнул в сторону грядок, где любила копошиться его жена. Но подумав о последствиях лично для себя, решил таки выкинуть это за ограду. К его неописуемому восторгу, этим оказалось массивное кольцо с большим камнем, тяжелое и холодное. В этот момент, совсем некстати, пришла соседка слева с подойником, и ни слова не говоря, направилась в стайку доить коров. Петр проводил ее презрительным взглядом, крепко сжимая в ладони драгоценную находку. И только когда она ушла, плеснув в кошачью миску молока по доброте сердечной или чтобы не пролить молоко из заполненного до краев подойника, мужчина оттер с драгоценности натуральное удобрение. И слегка ошалел. Кольцо было золотым, а камушек заискрил под светом прожектора всеми оттенками зеленого.