Читать онлайн Летний рыцарь

Jim Butcher

SUMMER KNIGHT

Copyright © 2002 by Jim Butcher

© Н. К. Кудряшев, перевод, 2004

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Азбука®

Эта книга посвящается всем старшим сестрам, у которых хватает терпения не душить младших братцев, и в особенности моим сестрам, которым пришлось терпеть больше многих. Я очень многим обязан вам обеим.

И маме – по причинам столь очевидным, что о них и говорить-то вслух не надо… хотя, пожалуй, все-таки упомяну то самое сахарное печенье и кресло-качалку, под скрип которого так сладко было засыпать.

Благодарности

Автор (это я) хочет выразить благодарность всем, кого следовало бы поблагодарить в других книгах: это, конечно, Риция и Эй. Дж., а также, вне всяких сомнений, Джен. Спасибо всем людям, которые все это время очень поддерживали мой труд. Это прежде всего Уил и Эрин (респект от меня за отличную информацию о Чикаго), Фред и Крис, Мартина и Кэролайн, Дебра и Кэм, Джесс, Моника и Эйприл.

Спасибо и вам, замечательные библиотекари, которые правдами и неправдами заставили людей читать мои книги, и персоналу книжного магазина (в том числе тем, кого я не знаю), который изо всех сил старался помочь мне быть замеченным читателями. Признаюсь, мне немного неловко, но я очень признателен вам всем.

Я обязан благодарностью стольким людям, что, вероятно, не в состоянии упомянуть всех. Если я кого-то упущу, сообщите Шеннон. Она стукнет меня по голове бейсбольной битой и укажет на оплошность.

(P. S. Шеннон и Дж. Дж., вам, как всегда, спасибо. Я бы пообещал проявлять меньше странностей, но мы ведь знаем, как долго я смогу выполнять свое обещание.)

Глава 1

В день, когда Белый Совет собрался в Чикаго, выпал дождь из жаб.

Я выбрался из «Голубого жучка», моего побитого временем и передрягами старого «фольксвагена», и прищурился от ослепительного июньского солнца. Парк Лейк-Медоу раскинулся южнее Чикаго-Луп[1], метрах в четырехстах от берега озера Мичиган. Даже в жару, не спадавшую последние недели, парку полагалось быть людным. Сегодня он пустовал, если не считать пожилой леди в длинном плаще, толкавшей по аллеям тележку с какой-то ерундой. Черт, до полудня оставалось больше часа, а я уже совершенно взмок в трениках и футболке.

С минуту я хмуро шарил по парку взглядом, потом сделал пару шагов по траве и сразу же получил по башке чем-то мягким и влажным.

Я вздрогнул и провел ладонью по волосам. Что-то небольшое скользнуло по моему лицу и шмякнулось на землю. Жаба. По жабьим меркам довольно небольшая – она запросто уместилась бы у меня на ладони. Упав на землю, она несколько мгновений лежала, почти не трепыхаясь, потом сипло квакнула и, петляя как пьяная, поковыляла прочь.

Я огляделся по сторонам и увидел в траве еще жаб. Много жаб. Чем дальше я заходил в парк, тем громче становилось их кваканье. На моих глазах несколько земноводных свалились с чистого неба, – казалось, Всевышний опрокинул там, на небесах, бочку с этими тварями. Повсюду в траве прыгали жабы. Они не устилали траву сплошным ковром, но и не наступить на них становилось все труднее. С частотой примерно в секунду слышался шлепок очередной приземляющейся жабы. Их негромкое кваканье напоминало шум голосов в набитой людьми гостиной.

– Дичь, правда? – спросил взволнованный голос.

Я повернулся и увидел невысокого широкоплечего молодого человека, направлявшегося ко мне уверенной походкой. Билли Оборотень был сегодня одет почти как я: в тренировочные штаны и черную, без рисунка футболку. Год или два назад они скрывали бы четыре-пять десятков фунтов лишнего веса. Теперь они скрывали развитую мускулатуру, на которую он их сменил. Билли улыбнулся и протянул мне руку:

– Ну, что я тебе говорил, Гарри?

– Привет, Билли, – отозвался я. – Как дела у оборотней?

– Все занятнее, – ответил он. – Последнее время мы при патрулировании то и дело натыкаемся на всякие странные вещи. Вроде вот этого. – Он махнул рукой в сторону парка. Еще одна жаба шлепнулась с неба в нескольких футах от нас. – Поэтому мы решили обратиться к чародею.

Патрулирование… Святые дружинники. Храни меня, Бэтмен.

– А из нормальных людей это кто-нибудь видел?

– Нет… если не считать нескольких парней-метеорологов из университета. Сказали, что прошли смерчи – в Луизиане или где-то там еще, вот они, наверное, и засосали бедолаг.

Я хмыкнул:

– А ты считаешь, это проще и убедительнее объяснить волшебством?

Билли ухмыльнулся:

– Не беспокойся. Уверен, не пройдет и пары часов, как и без нас заявится кто-нибудь и объявит это колдовством.

– Угу.

Я вернулся к «жучку», сунул руку в салон, чтобы отпереть крышку расположенного спереди багажника, и залез туда по пояс.

Из багажника я вынырнул, вооружившись нейлоновым рюкзаком, из которого достал пару полотняных мешочков. Один из них я бросил Билли:

– Подбери пару жаб и сунь в мешок.

Он поймал мешок на лету и нахмурился:

– Зачем?

– Чтобы узнать, настоящие они или нет.

Билли удивленно приподнял брови:

– А ты в этом сомневаешься?

Я хмуро повернулся к нему:

– Послушай, Билли, просто сделай то, что я прошу. Я не выспался и не помню, как давно ел по-человечески, и у меня еще уйма работы до вечера.

– Но с какой стати им быть ненастоящими? Они выглядят как настоящие.

Я сделал глубокий вдох, стараясь совладать с раздражением. В последнее время это дается мне все труднее.

– Они могут казаться настоящими на вид и на ощупь, а на деле быть эрзацами. Слепленными из материи Небывальщины и оживленными с помощью магии. Надеюсь, так оно и есть.

– Почему?

– Потому что в таком случае это означает всего лишь, что какому-нибудь фэйри сделалось скучно, вот он и развлекается. Они проделывают такие штуки иногда.

– Хорошо. А если они настоящие?

– Если они настоящие, значит что-то здорово не в порядке.

– Что именно?

– Что-то серьезное. Прорехи в ткани реальности.

– А это плохо?

Я внимательно посмотрел на него:

– Угу, Билли. Это очень даже плохо. Это означает, что надвигается что-то большое и донельзя опасное.

– Но что, если…

Мое терпение лопнуло.

– Слушай, мне некогда читать лекции. Заткнись, черт подери.

Он поднял руку, пытаясь успокоить меня:

– Ладно, чувак. Как скажешь. – Он приноровил свой шаг к моему, время от времени наклоняясь, чтобы подобрать жабу. – Я… это… рад видеть тебя, Гарри. Мы тут с ребятами думали, не заглянешь ли в выходные, типа пообщаться?

Я тоже поднял с земли жабу, выпрямился и подозрительно покосился на него:

– Чего?

Он ухмыльнулся:

– Поиграть в «Арканос», чувак. Компания намечается действительно классная.

Ролевые игры. Я издал горлом неопределенный звук. Тетка с торговым лотком на колесиках проковыляла мимо нас. Несмазанные колеса тележки скрипели и вихлялись.

– Нет, серьезно, это классно, – не сдавался он. – Мы штурмуем крепость лорда Малоккио, только нам приходится делать это под покровом ночи – так, чтобы Совет Истины не заподозрил, что за дружина скинула его. Повсюду сплошь одни заклятия, демоны, драконы и все такое. Как, интересно?

– На слух это слишком напоминает работу.

Билли позволил себе фыркнуть:

– Гарри, послушай, я знаю, что вся эта война с вампирами довела тебя до точки. И все равно, в последнее время ты слишком много торчишь в этом своем подвале.

– Какая война? С какими вампирами?

Билли закатил глаза:

– Слухами земля полнится, Гарри, хочешь ты этого или нет. Мне известно, что Красная Коллегия Вампиров объявила войну чародеям после того, как ты испепелил Бьянкино жилище прошлой осенью. Мне известно, что с тех пор тебя пару раз пытались убить. Мне известно даже, что Белый Совет со дня на день должен собраться здесь, в Чикаго, чтобы решить, как быть с этим.

Я свирепо покосился на него:

– Какой еще Белый Совет?

Он вздохнул:

– Знаешь, Гарри, ты выбрал не лучшее время, чтобы становиться затворником. Я хочу сказать, ты только посмотри на себя. Когда ты в последний раз брился? Или принимал душ? Стригся? Отдавал шмотки в стирку? Да что там, когда ты вообще выходил?

Я машинально поднял руку и поскреб жесткую бороду.

– Ну… Я выходил. Да кучу раз выходил.

Билли подобрал еще жабу.

– Ну и когда, например?

– Например, ходил на футбол с тобой и «Альфой».

Он фыркнул:

– Ага. В январе, в Дрездене. А теперь у нас июнь. – Билли бросил взгляд на мое лицо и нахмурился. – Люди переживают за тебя, Гарри. Я хочу сказать, что знаю, ты работаешь над каким-то там проектом или чем-то таким. Но вот этот немытый дикарь на тебя не похож.

Я нагнулся и подобрал жабу.

– Ты хоть понимаешь, о чем говоришь?

– Я знаю больше, чем ты думаешь, – возразил он. – Это ведь все из-за Сьюзен, верно? Что-то случилось с ней прошлой осенью. Что-то такое, с чем ты пытаешься справиться. Возможно, что-то, что натворили вампиры. Оттого она и уехала из Чикаго.

Я зажмурился и приложил все усилия, чтобы не раздавить зажатую в кулаке жабу.

– Смени тему.

Билли расставил ноги пошире и упрямо вздернул подбородок:

– Нет, Гарри. Черт, ты ведь словно с лица земли исчез. Ты почти не бываешь у себя в офисе, не подходишь к телефону, не отворяешь дверь… Мы твои друзья, Гарри, и нас это ужасно беспокоит.

– Со мной все в порядке, – сказал я.

– Ты врешь и не краснеешь. Кстати, ходят слухи, что Красные перебрасывают в город свежие силы. И что они предлагают своим приспешникам полный вампирский статус, если кому-нибудь из них удастся убрать тебя.

– Адские погремушки, – ответил я. У меня как-то сразу разболелась голова.

– Так что учти, выходить в одиночку тебе не стоит. Даже в дневное время.

– Мне не нужны няньки, Билли.

– Гарри, я знаю тебя лучше многих других. Я знаю, ты способен на штуки, недоступные другим людям, но это не делает тебя суперменом. Всем порой нужна помощь.

– Не мне. И не сейчас. – Я сунул жабу в мешок и нагнулся за следующей. – И вообще, мне некогда.

– Да, кстати, о времени. – Билли достал из кармана треников сложенный вчетверо листок бумаги, развернул и вчитался. – На три у тебя назначена встреча с клиентом.

Я недоуменно моргнул:

– Что?

– Я заглядывал к тебе в офис и проверил сообщения. Некая мисс Сомерсет пыталась связаться с тобой. В общем, я позвонил ей и договорился о встрече.

Мне стоило больших усилий сдержать раздражение.

– Что ты сделал?

Он тоже едва сдерживал досаду.

– А еще я проверил твою почту. Домовладелец прислал тебе уведомление. Если ты не заплатишь за офис в течение недели, он выставит тебя взашей.

– Кто, черт подери, дал тебе право совать нос ко мне в офис, Билли? Тем более звонить моим клиентам?

Он сделал шаг и остановился передо мной, вызывающе глядя мне в лицо. Мне пришлось сфокусировать взгляд на кончике его носа, чтобы не заглянуть ему в глаза.

– Да вернись ты на землю, Гарри. Я же твой гребаный друг. Ты же носу не кажешь из своего подвала. Нет бы сказать спасибо, что я помогаю тебе спасти твой бизнес.

– Ты прав, черт подери: это действительно мой бизнес, – огрызнулся я. Тетка-лоточница завершила очередной круг по парку, и теперь колеса ее тележки скрипели где-то у меня за спиной. – Мой. И уж во всяком случае, не твой.

Он выпятил челюсть:

– Отлично. И что теперь? Забьешься обратно в свою берлогу, пока тебя и оттуда не выставят? – Он развел руками. – Видит бог, чувак, не нужно быть чародеем, чтобы понимать, когда кто-то катится по наклонной. Тебе плохо. Тебе нужна помощь.

Я ткнул указательным пальцем ему в грудь:

– Нет, Билли. Мне не нужно никакой помощи. Мне не нужно никаких нянек, тем более шайки подростков, которые, стоит им овладеть одним-двумя трюками, мнят себя едва ли не Белым Клыком со всеми его зубами, когтями и хвостом. Не хватало мне еще переживать за людей, на которых напали вампиры потому, что не могут добраться до меня. И на черта мне еще сидеть и гадать, кто еще попадет в беду из-за того, что я упустил мяч. – Я нагнулся, подобрал жабу и, выпрямляясь, вырвал мешок из рук Билли. – И ты мне тоже не нужен.

Тут, само собой, на меня напали.

Для покушения на убийство все было разыграно довольно прямолинейно. Взревел мотор, и небольшой черный пикап, подпрыгнув на бордюрном камне, свернул с дороги и ворвался в парк ярдах в пятидесяти от меня. Он подпрыгивал на кочках и кренился на одну сторону; колеса его оставляли на зеленом газоне рваную колею. В кузове стояли, цепляясь за дугу безопасности, двое мужчин. Оба были с головы до пят в черном – вплоть до черных очков поверх черных лыжных масок. Да и оружие их вполне соответствовало по цвету одежде: что-то автоматическое, вроде «узи».

– Назад! – рявкнул я.

Правой рукой я ухватил Билли и сунул себе за спину, а левую выбросил вперед, тряхнув браслетом на запястье – цепочкой крошечных средневековых щитов. Нацелив руку на приближающийся пикап, я послал заряд воли в браслет, и между мной и нападавшими вспыхнуло прозрачное, чуть мерцающее полушарие.

Пикап, проскрипев тормозами, остановился. Парни в кузове не стали дожидаться полной остановки. С ловкостью киношных коммандос они нацелили свои автоматы в мою сторону и нажали на спусковые крючки.

От защитного поля полетели искры; пули с визгом и шипением рикошетили во всех направлениях. Нагревшийся от бешеного потока энергии браслет больно жег руку. Я попытался подправить форму щита, чтобы пули по возможности отлетали вверх. Одному Богу известно, куда летели эти пули, – я только надеялся, что они ненароком не попадут в проезжающую машину или случайного прохожего.

Оба автомата почти в унисон клацнули пустыми затворами. Дергаными, непрофессиональными движениями оба стрелка принялись перезаряжать их.

– Гарри! – крикнул Билли.

– Не сейчас!

– Но…

Я опустил щит и поднял правую руку – ту, что проецирует энергию. Серебряное кольцо на моем указательном пальце заговорено – с каждым взмахом моей руки оно накапливает кинетическую энергию. Я не пользовался им уже несколько месяцев, так что энергии в нем накопилось – мало не покажется. Я даже боялся высвобождать ее на этих бедолаг. Столько энергии могло убить одного из них, а это было бы равносильно тому, как если бы меня нашпиговали пулями. Ну, разве что конца пришлось бы еще ждать некоторое время. Белый Совет не слишком церемонится с нарушителями Первого закона магии: «Не убий». Однажды мне уже пришлось преступить его, и я не собирался повторять этого снова.

Стиснув зубы, я нацелил палец чуть вбок от автоматчика и высвободил заряд. Мощная волна энергии, не видимой глазом, но очень даже осязаемой, метнулась вперед и ударила первого стрелка по касательной в торс. Автомат дернулся и с силой толкнул его в грудь. Очки слетели у него с головы, и он кубарем покатился с пикапа, шмякнувшись на землю где-то за бортом.

Второму повезло больше. Остаток энергии угодил ему в плечо и голову. Он удержал-таки в руках автомат, но очки, зацепившись дужкой за вязаную шерсть, сдернули с него маску. Под ней обнаружился ничем не примечательный юнец – если он и достиг возраста, позволяющего ему пользоваться гражданскими правами, так только-только. Он зажмурился на яркий солнечный свет и трясущимися руками перезарядил автомат.

– Дети! – прорычал я, восстанавливая щит. – Они посылают на меня детей. Адские погремушки!

И тут волосы у меня на макушке встали дыбом, едва не оторвав меня от земли. Пока юнец возобновлял свой бестолковый обстрел, я оглянулся через плечо.

Пожилая леди с лотком на колесиках остановилась футах в пятнадцати за моей спиной. Теперь я разглядел, что она вовсе не так стара, как мне показалось вначале. Я увидел блеск темных холодных глаз под слоем старившего ее грима. Руки были гладкими, холеными. Одна из них нырнула вглубь лотка, выудила оттуда обрез и повела его тупым стволом в мою сторону.

Пули из заливавшегося веселой трелью автомата продолжали колошматить по моему щиту, и все, что мне оставалось, – это удерживать его на месте. Если бы я попытался выстроить хоть какую-то магическую защиту от третьего нападавшего – сил на щит у меня не хватило бы. Каким бы неопытным стрелком ни представлялся юнец в пикапе, одного количества извергаемого его автоматом свинца вполне хватало, чтобы рано или поздно одна из пуль нашла цель.

С другой стороны, если камуфлированному убийце удалось бы разрядить в меня свой обрез с расстояния в пять ярдов, везти меня в больницу не имело бы никакого смысла. Меня повезли бы прямиком в морг.

Пули все хлестали по моему щиту, а я только и мог, что в отчаянии смотреть, как ствол обреза мучительно медленно поворачивается в мою сторону. Я был обречен, а вместе со мной, возможно, и Билли.

Билли не стал дожидаться развязки. Он уже сорвал с себя футболку, выставив на обозрение свои мышцы – плоские, крепкие мускулы легкоатлета, не то что старательно вылепленный рельеф культуриста. Он ринулся вперед, на женщину с дробовиком, на бегу выскальзывая из тренировочных штанов. Трусов под ними не было.

До меня донесся отголосок магии, которой воспользовался Билли, – резкой, острой, сосредоточенной. В том, что он делал, ритуал отсутствовал начисто. Никакого накапливания энергии с тем, чтобы разом ее высвободить. На мгновение очертания его расплылись, а в следующую секунду Билли-обнаженный исчез, а в женщину с обрезом с размаху врезался Билли-волк – покрытый темной шерстью зверь размером с хорошего дога. Клыки его полоснули по руке, поддержавшей обрез за цевье.

Женщина вскрикнула, отдернула окровавленную руку и как палицей замахнулась на Билли обрезом. Он с рыком извернулся, приняв удар на плечи. Стремительно, не давая ей опомниться, вцепился во вторую руку, и обрез полетел на землю.

Женщина снова закричала и отдернула руку.

Это был не человек.

Руки ее на глазах сделались тоньше и длиннее – а с ними плечи и лицо. Ногти превратились в уродливые зазубренные когти, и она полоснула ими по волчьей морде Билли, вырвав у него вместе с рыком полный боли вскрик. Он перекатился в сторону и вскочил на ноги, обходя эту тварь по кругу в попытке заставить ее повернуться ко мне спиной.

Автомат в руках у горе-стрелка в пикапе снова клацнул пустым затвором. Я убрал щит и рыбкой бросился в траву за обрезом.

– Билли, с дороги! – рявкнул я, распрямляясь с обрезом в руках.

Волк метнулся вбок, и женщина – если эту жуткую тварь с перекошенной клыкастой мордой можно было назвать женщиной – повернулась ко мне.

Я наставил обрез ей в живот и нажал на курок.

Обрез взревел, больно ударив прикладом мне в плечо. Дробь первого номера, подумал я, а может, картечь. Женщина с визгом сложилась пополам и опрокинулась навзничь. Впрочем, в лежачем положении она оставалась недолго. Почти сразу же она вскочила обратно на ноги – притом что кровь заливала остатки ее одежды с головы до пят. Лицо ее уже ничем не напоминало человеческое. Обогнув меня, она стрелой бросилась к пикапу и прыгнула в кузов. Стрелок втащил туда же своего незадачливого товарища, водитель выжал газ. Пару секунд машина пробуксовывала на месте, вышвыривая из-под колес комья дерна, потом задним ходом выскочила обратно на улицу, развернулась и исчезла за углом.

Некоторое время я, задыхаясь, смотрел ей вслед. Потом опустил обрез и только тогда сообразил, что так и продолжаю сжимать в левой руке несчастную жабу. Судя по тому, как она билась и лягалась, я едва не раздавил ее, и мне пришлось осторожно ослабить хватку, чтобы не упустить добычу.

Я повернулся и посмотрел на Билли. Волк трусцой подобрался к валявшимся на траве тренировочным штанам, последовало неуловимое движение, и он снова превратился в обнаженного молодого человека. На скуле его багровело две глубокие царапины, и кровь аккуратной струйкой стекала ему на шею. Он держался несколько напряженно – скорее всего, из-за боли.

– Ты как, в порядке? – спросил я.

Он кивнул и натянул штаны, потом футболку.

– Угу. Что это, черт возьми, было?

– Вурдалак, – ответил я. – Возможно, из клана Ла Кьеза. Они в приятельских отношениях с Красной Коллегией, и они терпеть не могут меня.

– За что так?

– Доставил им пару-тройку раз кое-какие неприятности.

Билли задрал низ футболки и осторожно промокнул им царапины на лице:

– Не ожидал когтей.

– Они мастера на такое.

– Вурдалак, говоришь? Он мертв?

Я покачал головой:

– Они живучи как тараканы. Оправляются почти от всего. Идти можешь?

– Угу.

– Отлично. Давай убираться отсюда.

Мы не спеша подошли к моему «жучку». По дороге я подобрал мешок с жабами и вытряхнул их обратно на землю. Потом положил ту, что держал в руке, рядом с ними и вытер руку о траву.

Билли удивленно нахмурился:

– Почему ты их отпускаешь?

– Потому, что они настоящие.

– Откуда ты знаешь?

– Та, которую я держал, обделалась у меня в кулаке.

Я запустил Билли на правое сиденье «Голубого жучка» и, обойдя машину, сел на водительское место. Порывшись под креслом, я достал аптечку первой помощи и протянул ему. Билли сделал себе тампон из бинта и прижал его к скуле, глядя на жаб.

– Как ты сказал? Это означает, что дело дрянь?

– Угу, – подтвердил я. – Дело дрянь.

С минуту я сидел молча.

– Ты спас мне жизнь, – сказал я наконец.

Он пожал плечами, не глядя на меня.

– Значит, говоришь, ты договорился за меня с клиентом на три? Как там ее? Сомерсет?

Он искоса посмотрел на меня, и ему удалось удержать губы от улыбки. Но не глаза.

– Ага.

Я почесал бороду и кивнул:

– Я тут слегка подзапустил себя последнее время. Пожалуй, стоит прежде почиститься немного.

– Пожалуй, стоит, – согласился Билли.

– Я бываю изрядной задницей, – вздохнул я.

– Случается, – усмехнулся Билли. – Ты же человек – как мы все.

Я завел «жучок». Мотор закашлялся, но мне удалось оживить его.

В это мгновение что-то с силой ударило по крышке багажника. И еще. И еще – на этот раз по крыше.

Волна слабости накатила на меня – тошноты столь резкой и неожиданной, что мне пришлось вцепиться в руль, чтобы не упасть. Откуда-то издалека до меня доносился голос Билли, спрашивавшего, все ли со мной в порядке. Какой уж тут порядок. Воздух вокруг нас был буквально напоен энергией – резкой, хаотичной, разрушительной.

Я попытался приглушить чувства, отогнав от себя эти ощущения. Только после этого мне удалось открыть глаза. С неба сыпались жабы. Не отдельные зверюшки, а дождь, точнее, плотный град, от которого потемнело небо. И падали они не мягко, как прежде. Бедолаги шмякались на землю камнем, разбиваясь в брызги об асфальт, о крышу «жучка». Одна из них врезалась в ветровое стекло с такой силой, что по нему побежала паутина трещин. Я поспешно врубил передачу и вывел машину на улицу. Еще пара сотен ярдов – и потусторонний дождь остался позади.

Мы оба слегка задыхались. Билли был прав. Дождь из жаб означал приближение чего-то серьезного, и это «что-то» имело явно магическую природу. Белый Совет прибывал сегодня вечером в Чикаго, чтобы обсудить войну. Мне предстояла встреча с клиентом, а вампиры явно подняли ставки, напав на меня более открыто, чем позволяли себе раньше.

Я включил дворники. Кровь оставила тонкие алые полоски на потрескавшемся стекле.

– Боже праведный, – выдохнул Билли.

– Угу, – кивнул я. – Она не каплет. Она льется.

Глава 2

Я подбросил Билли до дома – он живет недалеко от университетского городка. Вероятность, что вурдалак обратится в полицию, выглядела сомнительной, но отпечатки на обрезе я на всякий случай стер. Билли завернул оружие в полотенце, которое валялось у меня на заднем сиденье, и забрал его с собой, пообещав избавиться от него при первом удобном случае. Его подружка Джорджия, стройная девица на фут выше его ростом, ждала нас на балконе, в темных шортах и алом топике, щедро демонстрируя отличный загар в манере куда более уверенной и даже вызывающей, чем я мог бы ожидать от нее всего год назад. Боже, как выросли дети!

Стоило Билли выйти из машины, как Джорджия оторвалась от своей книги и раздула ноздри. Потом метнулась в дом и встретила его у двери с аптечкой первой помощи в руках. Все с тем же встревоженным выражением лица она бросила взгляд на машину и кивнула мне. Я помахал в ответ, стараясь выглядеть как можно дружелюбнее. Судя по выражению лица Джорджии, это вышло у меня так себе. Они вошли в дом, и я уехал, прежде чем кто-то вышел пообщаться со мной.

Примерно через минуту я притормозил у тротуара и, заглушив мотор, хмуро посмотрел на свое отражение в зеркале заднего вида.

Признаюсь, я испытал сильное потрясение. Я понимаю, что это звучит глупо, но дома у себя я зеркал не держу. Слишком много всяких существ умеют использовать зеркала в качестве окон, а то и дверей, и рисковать этим у меня нет ни малейшего желания. В общем, я не смотрелся в зеркало уже несколько недель.

Я выглядел как жертва железнодорожной катастрофы.

Я имею в виду, в большей степени, нежели обычно.

В нормальном состоянии мое лицо узкое, вытянутое, состоящее сплошь из острых углов. Мои волосы почти черного цвета, и глаза тоже темные. Теперь под ними пролегли серые с розовыми прожилками круги. Выступающие части моего лица – там, где их не закрывала неухоженная борода, – казались острыми, как ребро визитной карточки.

Волосы отросли и торчали беспорядочными космами – не как у молодых и сексуальных рок-звезд, но как у немытых бомжей. Им даже не удавалось расти хоть более-менее симметрично из-за ожога, который я получил при взрыве бомбы, принесенной ко мне под видом пиццы – в те времена, когда я еще мог позволять себе заказывать пиццу. Кожа была бледной. Даже мучнисто-белой. В общем, я выглядел как немного разогревшаяся Смерть – если, конечно, кому-нибудь удалось бы уговорить Смерть участвовать в Бостонском марафоне. Я выглядел изможденным. Перегоревшим. Ни на что не годным.

Я откинулся на спинку сиденья.

Терпеть не могу оказываться неправым. Однако, похоже, в данном случае Билли и оборотни (адские погремушки! Звучит как название рок-группы) попали в точку. Я попытался вспомнить, когда в последний раз стригся. А брился? Душ я принимал неделю назад. Или раньше?

Дрожащими руками я закрыл лицо. В последнее время я потерял счет дням… да и ночам тоже. Все свое время, двадцать четыре часа в сутки, я проводил у себя в лаборатории. Моя лаборатория находится под расположенной на цокольном этаже квартирой – сырые каменные стены – и ни одного окна. Биологические часы: тьфу. Мне некогда думать о том, что там, наверху, – день или ночь. У меня и без этого хватает о чем поразмышлять.

Примерно девять месяцев назад мою подругу едва не убили. Хуже чем убили.

Мы познакомились, когда Сьюзен Родригес работала репортером в желтом журнальчике под названием «Волхв Среднего Запада». Она относилась к тем немногим людям, которые не встречали в штыки концепцию сверхъестественного, существующего в нашем реальном мире. Она с азартом охотилась за каждой деталью, каждой историей, каждой унцией доказательств, способных привлечь к этой теме общественное внимание. Это и привело ее вслед за мной на сборище вампиров.

И монстры ее сцапали.

Билли не ошибался и в этом. Вампиры из Красной Коллегии изменили ее. Или, точнее было бы сказать, они заразили ее. Оставаясь формально человеком, она мучилась их ненасытной жаждой. И стоило бы ей утолить ее, как она превратилась бы в одного из них. Часть ее души умерла бы навсегда, и она сделалась бы настоящим вампиром.

Отсюда и мои поиски. Я пытался найти способ помочь ей. Создать вакцину или что-нибудь в этом роде, чтобы очистить ее тело от заразы. Что угодно.

Я попросил ее выйти за меня замуж. Она ответила «нет». А потом уехала из города. Я читал ее колонку в «Волхве». Должно быть, она отправляла статьи по почте своему редактору, так что, по крайней мере, я знал, что она жива. Она попросила меня не следовать за ней, и я исполнил просьбу. Я бы и не стал делать попыток увидеться, пока не придумаю, как вытащить ее из той передряги, в которую сам ее втянул. Наверняка было что-нибудь, что я мог бы сделать.

Должно же быть что-то. Не может не быть.

Я низко наклонил голову и сморщился так, что у меня свело мышцы лица. В груди заныла тупая боль, и все тело обожгло жутким, беспросветным бессилием. Я чародей. Я должен был защитить Сьюзен. Должен был помочь ей. Должен был вести себя умнее. Быстрее. Лучше.

Должен был сказать ей, что люблю ее, прежде чем стало уже поздно. Не так ли, Гарри?

Я удержался от слез. Годы упражнений, опыта, самоконтроля помогли мне сдержать их. Слезами делу не поможешь. Они не приблизили бы меня к исцелению Сьюзен.

Черт подери, я жутко устал.

Я не отнимал рук от лица. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь видел меня хнычущим.

У меня ушло довольно много времени на то, чтобы совладать с собой. Не знаю точно, сколько, но тени заметно сдвинулись, а в машине было жарко, как в печке, несмотря на опущенные окна.

До меня дошло, что нет ничего глупее, чем сидеть на улице, где меня без труда могут отловить новые вампирские громилы. Я устал, перепачкался как свинья и проголодался, а наличных у меня с собой не было ни копейки, и, судя по положению солнца, заехать перекусить домой я тоже не успевал. Во всяком случае, если хотел встретиться с этой мисс Сомерсет.

Да, работа нужна мне была как воздух. Билли и с этим угадал. Если я не начну снова зарабатывать, то останусь без офиса, а потом и без квартиры. И вряд ли сильно продвинусь в своих исследованиях, проживая в картонном ящике где-нибудь на задворках.

А раз так, пора трогаться с места. Я без особого успеха попробовал пригладить копну волос руками и поехал прямиком в офис. Взгляд на уличные часы сказал мне, что я уже опаздываю на пару минут. Вот и выбирай между временем и внешностью… Впрочем, день еще не пошел наперекосяк.

Мой офис расположен недалеко от центра. Многоэтажное здание, конечно, не шедевр архитектуры, но в тот день оно все еще казалось мне симпатичным. Пожилой охранник у входа на первом этаже подозрительно покосился на меня, но мне все-таки повезло: он узнал меня по предыдущим встречам. Будь на его месте кто-нибудь новый, он вышвырнул бы меня за дверь, не моргнув. Я с улыбкой кивнул ему, стараясь казаться до предела деловым. М-да…

По дороге на лестницу я миновал лифт. На двери его висела табличка: РЕМОНТ. Лифт никак не отладят с тех пор, как в одну из кабин пытался прорваться огромный скорпион, а кто-то с помощью мощного восходящего потока воздуха швырнул лифт на самую верхушку шахты, расплющив эту чертову букашку о перекрытие. Кабина, правда, потом рухнула вниз и разлетелась в щепки, учинив на первом этаже изрядный погром, после чего всем повысили стоимость аренды.

Так, во всяком случае, мне говорили. И не смотрите на меня так. Это мог быть кто угодно. Ну ладно, сомнительно, чтобы это оказался ортодонт с четвертого этажа или психиатр с шестого. Возможно, и не страховая контора с седьмого этажа, да и не бухгалтеры с девятого. Ну, это вряд ли адвокаты с верхнего этажа. Вряд ли. Но, черт, когда что-то катастрофически не так, это не обязательно моя вина.

И все равно никто и ничего не докажет.

Я открыл дверь на лестницу и поднялся к себе на пятый этаж. По коридору, мимо негромкого жужжания за дверями проектной фирмы, занимающей большую часть этажа, прошел ко входу в мой офис.

Табличка на матовом стекле гласила:

ГАРРИ ДРЕЗДЕН, ЧАРОДЕЙ.

Я протянул руку, чтобы открыть дверь. Когда до дверной ручки оставался дюйм или два, между ней и моим пальцем проскочила искра, и палец больно кольнуло электрическим разрядом.

Я застыл на месте. Даже с учетом плачевного состояния электропроводки в здании такого здесь еще не случалось. Можете называть меня параноиком, но ничто не учит осмотрительности так, как покушение на убийство средь бела дня. Я снова активировал свой браслет-оберег, приготовившись при необходимости в любое мгновение заслониться щитом.

Другой рукой я распахнул дверь в офис.

В нормальном состоянии мой офис содержится в неплохом порядке. Во всяком случае, я не помню, чтобы прежде в нем царил такой бардак. Стол у входа, на котором я раскладываю брошюрки типа «Магия для чайников» или «Я – чародей. Знаете почему?», стоял, покосившись, у стены. Сами брошюры разлетелись по его поверхности и по полу. В воздухе стоял легкий запах подгоревшего кофе. Должно быть, уходя, я не выключил кофеварку. Упс… Мой рабочий стол тоже оброс слоем разбросанных в беспорядке бумаг. Несколько ящичков в шкафу были выдвинуты, и папки из них лежали на шкафу или торчали из ящичков, поставленные в них наискось. Под потолком неспешно крутился, поскрипывая с каждым оборотом, вентилятор.

Судя по всему, кто-то все же пытался навести здесь порядок. Почта лежала, сложенная тремя аккуратными стопками. Сетчатые корзины для мусора были подозрительно пусты. Значит, все-таки Билли со товарищи.

На развалинах моего офиса стояла женщина той красоты, из-за которой мужчины перерезают глотку лучшим друзьям или развязывают войны.

Она стояла у моего стола лицом к двери, сложив руки и чуть скептически глядя на меня. Волосы ее были белого цвета. Не просто светлые, как у блондинки, не платиновые. Белые как снег, как лучший каррарский мрамор, подобранные на затылке этаким пойманным облаком, чтобы открыть изящную шею. Не знаю, каким образом ее кожа умудрялась казаться бледной на фоне таких волос, но ей это удавалось. Губы гостьи напоминали оттенком мороженую ежевику, и вид их на таком лице почти шокировал. Глаза ее, темно-зеленые, окрасились легким голубоватым оттенком, когда она наклонила голову, разглядывая меня. Немолода. Хотя и не стара. И все равно сногсшибательна.

Я приложил уйму усилий к тому, чтобы не дать своей челюсти стукнуться об пол, и заставил свой мозг сделать какие-то заключения по ее одежде. На ней был темно-серый костюм безупречного покроя. Юбка не сильно скрывала ноги, взгляд против воли опускался на них, а туфли на высоких шпильках тоже не портили этого впечатления. Из-под жакета виднелась белоснежная блузка с глубоким вырезом, от которого опять же не хотелось отводить взгляд – на случай, если она вдруг сделает глубокий вдох. В ушах и на шее ее сияли опалы в серебряной оправе, переливавшиеся такими цветами, каких я никак не ожидал от обыкновенных опалов, – обилием красных, фиолетовых и темно-синих оттенков. Лак на ногтях играл похожими красками. Я уловил аромат ее духов – чего-то дикого, насыщенного, тяжелого и сладкого. Вроде орхидей. Сердце мое стало биться чаще, и та часть мозга, которой напрямую заведовали тестостероны, горько пожалела о том, что я не успел помыться. Или побриться. Или хотя бы вылезти из тренировочных штанов.

Губы ее сложились в улыбку, и она изогнула бровь, но промолчала. Я так и стоял пнем, тараща на нее глаза.

В одном я не сомневался ни капли: чего-чего, а денег у такой женщины хватает. Хоть залейся. Денег, которые я мог бы использовать на оплату аренды, закупку продуктов… может, даже позволить себе роскошь и нанять домработницу убирать квартиру. Короткое мгновение я еще колебался, пристало ли дипломированному чародею, члену Белого Совета интересоваться презренными деньгами. Впрочем, я быстро принял решение.

К черту высокие материи. Мне надо платить за аренду.

– Э-э-э… Мисс Сомерсет, если не ошибаюсь? – выдавил я из себя. Немного найдется таких, кто сравнится со мной по части галантности. Если я буду вести себя осторожно, то, возможно, смогу нащупать что-нибудь завершающее картину. – Я Гарри Дрезден.

– Насколько я понимаю, вы опоздали, – отозвалась она. Голос у Сомерсет был под стать внешности: богатый, воспитанный. По-английски она говорила с легким акцентом, определить происхождение которого я не смог. Возможно, европейским. Решительно любопытно. – Ваш ассистент назначил мне время встречи. Не в моих привычках ждать, поэтому я позволила себе вольность войти. – Она покосилась на мой стол, потом снова на меня. – О чем почти жалею, – добавила она.

– Угу. Я узнал о встрече с вами только… гм… – Я в легком замешательстве огляделся по сторонам, потом спохватился и закрыл за собой дверь. – Я понимаю, это выглядит довольно непрофессионально.

– Совершенно с вами согласна.

Я шагнул к одному из предназначенных для клиентов кресел и смахнул с него бумаги:

– Садитесь, прошу вас. Не хотите чашку кофе или чего-нибудь такого?

– Вы уверены, что это гигиенично? Зачем мне рисковать? – Строго выпрямив спину, она присела на самый краешек кресла.

Я обошел стол, направляясь к своему месту, а она спокойно, но внимательно следила за моими движениями. Я все время ощущал на себе ее холодный, давящий на меня взгляд. Я сел и нахмурился:

– А вы не из тех, кто склонен рисковать?

– Я предпочитаю взвешивать свои шансы, – негромко сообщила она. – Вот вы, например, мистер Дрезден. Собственно, я пришла сюда сегодня с тем, чтобы определить, могу ли я рискнуть очень многим, положившись на ваши способности. – Она помолчала немного. – Признаюсь, – добавила она, – пока что вы произвели не самое благоприятное впечатление.

Я облокотился на стол и хрустнул пальцами.

– Угу. Я понимаю, все это наверняка выглядит как…

– Как отчаявшийся человек? – предположила она. – Как кто-то, явно поглощенный совершенно иными проблемами. – Она кивнула в сторону стопок нераспечатанных конвертов у меня на столе. – Как тот, кто вот-вот лишится рабочего места, если не расплатится с долгами. Мне кажется, вы нуждаетесь в работе. – Она приготовилась встать. – И если вы не способны позаботиться хотя бы о таких мелочах, сильно сомневаюсь, чтобы вы могли оказаться мне полезны.

– Погодите, – сказал я, вставая. – Прошу вас. Дайте мне, по крайней мере, выслушать вас. И если выяснится, что я в состоянии помочь вам…

Она задрала подбородок и бесцеремонно перебила меня:

– Но ведь вопрос не в этом, не так ли? Весь вопрос в том, считаю я или нет, что вы в состоянии помочь мне. Вы не показали мне ничего, чтобы убедить меня в том, что способны. – Она выдержала паузу и снова села. – И все же…

Я тоже сел:

– Все же?

– Я кое-что слышала, мистер Дрезден, о людях с вашими способностями. В том числе об умении заглядывать в глаза.

Я склонил голову набок:

– Я бы не назвал это способностью. Просто так выходит.

– Но вы все-таки способны видеть то, что у других внутри? Вы называете это «заглянуть в душу», верно?

Я осторожно кивнул и принялся собирать воедино все мелочи, что успел узнать из ее внешности, слов и поведения.

– Да.

– И это открывает вам их истинную природу? Правду о том, в чьи глаза вы смотрите?

– И они точно так же видят меня. Да.

Она улыбнулась – спокойно, красиво:

– Тогда почему бы нам, мистер Дрезден, не заглянуть друг другу в глаза? Тогда я точно смогу узнать, будет от вас какая-то польза или нет. Мне это не будет стоить ровным счетом ничего.

– На вашем месте я бы не утверждал этого с такой уверенностью. Вещи такого рода остаются с вами навсегда. – Так же как остается рубец от удаленного аппендикса или, скажем, лысина. Заглянув в чью-либо душу, вы уже не сможете ее забыть. Никогда. Как бы вы ни старались. Мне не нравилось направление, которое начала приобретать наша беседа. – Я не думаю, что это удачная идея.

– Но почему же? – настаивала она. – Это ведь не займет много времени, мистер Дрезден?

– Как вы справедливо заметили, вопрос вовсе не в этом.

Губы ее сжались в тонкую линию.

– Ясно. Тогда, с вашего позволения…

На этот раз уже я перебил ее:

– Мисс Сомерсет, боюсь, вы допустили ошибку в своих расчетах.

Глаза ее на мгновение вспыхнули гневом, но тут же сделались ледяными, отстраненными.

– Правда?

Я кивнул, выдвинул ящик стола, достал блокнот и положил перед собой.

– Ага. В последнее время дела у меня складывались не лучшим образом.

– Боюсь, вы даже не представляете, как мало меня это интересует.

Я достал ручку, снял с нее колпачок и положил рядом с блокнотом.

– Так-так. И тут приходите вы. Богатая, ослепительная – из тех, что слишком хороши, чтобы быть правдой.

– И что же? – поинтересовалась она.

– Слишком хороши, чтобы быть правдой, – повторил я, достал из ящика стола револьвер сорок четвертого калибра, направил на нее и взвел курок. – Можете считать меня психом, но в последнее время я склонен думать, что если что-то или кто-то слишком хорош, чтобы быть правдой, значит это, скорее всего, неправда. Будьте добры, положите руки на стол.

Она удивленно выгнула бровь. Прекрасные глаза расширились, показав белки. Она медленно подняла руки и положила их на стол перед собой.

– Что вы себе позволяете? – хладнокровно спросила она.

– Проверяю одну теорию, – ответил я и, не спуская с нее ни взгляда, ни пистолета, выдвинул другой ящик. – Видите ли, в последнее время ко мне наведываются непрошеные гости. Поэтому мне поневоле приходится думать о том, каких неприятностей я еще могу ожидать. И мне кажется, я вас раскусил.

– Не понимаю, о чем вы говорите, мистер Дрезден, но я уверена…

– Помолчите.

Я порылся в ящике и нашел-таки то, что искал. Простой, чуть тронутый ржавчиной железный гвоздь. Я достал его из ящика и положил на стол.

– Что это? – почти шепотом спросила она.

– Лакмусовая бумажка, – улыбнулся я, легонько подтолкнул гвоздь пальцем, и тот покатился по столу – прямо к ее сияющим безукоризненным маникюром пальцам.

Она не шевелилась почти до самого последнего мгновения. Когда гвоздь готов был уже коснуться ее, она отпрянула и почти неуловимым движением оказалась в двух шагах от моего стола, опрокинув кресло. Гвоздь докатился до края стола и с негромким звоном упал на пол.

– Железо, – пояснил я. – Холодное железо. Феи его не любят.

Лицо ее совершенно лишилось выражения. Только что оно выражало надменность, превосходство и спокойную уверенность. И все это разом исчезло, оставив лишь холодные прекрасные черты, лишенные любых эмоций, придававших ему сходство с человеческим.

– Сделка с моей крестной действительна еще несколько месяцев, – сказал я. – Год и один день она обязалась не трогать меня. Таковы были условия. Если она попытается нарушить их, это сильно меня огорчит.

Несколько долгих секунд она смотрела на меня в этой мертвой тишине. Надо сказать, это здорово действовало на нервы: вид лица, столь прекрасного и одновременно столь чужого. Казалось, под этими чертами таится кто-то другой, не имеющий со мной ничего общего и даже не пытающийся понять меня. От одного вида этой лишенной выражения маски перехватывало судорогой горло, и мне стоило больших усилий сдерживать дрожь в сжимающих пистолет пальцах. Но потом она сделала нечто, от чего показалась еще более враждебной, более пугающей.

Она улыбнулась. Медленной улыбкой, жестокой, как зазубренный нож. Когда она заговорила, голос ее звучал так же красиво, как прежде. Но он сделался пустым, тихим, зловещим. Она заговорила, и мне невольно захотелось податься вперед, к ней, чтобы расслышать отчетливее.

– Ловко, – пробормотала она. – Да. Вовсе не плохо, если подумать. Именно то, что нужно.

Ледяная дрожь пробежала по моей спине.

– Я не хочу неприятностей, – сказал я. – Уходите, и мы оба сможем сделать вид, будто ничего не случилось.

– Но это случилось, – возразила она все тем же шепотом. От одних звуков ее голоса в комнате, казалось, сделалось холоднее. – Вы смогли разглядеть меня под маской. Значит, вы и правда годны. Как вам это удалось?

– Статическое электричество на дверной ручке, – ответил я. – Дверь была заперта. Вы не смогли бы открыть ее, значит вы просто прошли насквозь. И вы танцевали вокруг да около моих вопросов, вместо того чтобы отвечать на них прямо.

Продолжая улыбаться, она кивнула:

– Продолжайте.

– У вас нет сумочки. Редкая женщина выходит в костюме за три тысячи баксов, но без сумочки.

– Мм… – задумчиво протянула она. – Да. Вы замечательно справитесь, мистер Дрезден.

– Не знаю, о чем это вы, – сказал я. – Я больше не желаю иметь никаких дел с феями.

– Мне не нравится, когда меня так называют, мистер Дрезден.

– Переживете. Убирайтесь из моего офиса.

– Вам-то, мистер Дрезден, должно быть известно, что все наше племя, от мала до велика, не может говорить ничего, кроме правды.

– Это не уменьшило ваших способностей водить людей за нос.

Взгляд ее вспыхнул, и зрачки на глазах поменяли форму, сделавшись из круглых, человеческих, вертикальными, как у кошки. Она смотрела на меня не мигая.

– Тем не менее я уже сказала: я намерена рискнуть. И ставлю все на вас.

– Э-э-э… Что?

– Я предлагаю вам работу. Украдено нечто, в высшей мере ценное. Я хочу, чтобы вы это вернули.

– Дайте-ка разобраться, – сказал я. – Вы хотите, чтобы я вернул вам украденное добро?

– Не мне, – поправила она. – А законному владельцу. Я хочу, чтобы вы нашли вора, поймали его и тем самым освободили от подозрений меня.

– Делайте это сами, – предложил я.

– Увы, в этом деле я не могу действовать в одиночку, – промурлыкала она. – Именно по этой причине я выбрала вас в качестве своего эмиссара. Своего агента.

Я рассмеялся. Мой смех вызвал на этих ее безупречных бледных чертах нечто новое: гнев. Гнев, холодный, жуткий, вспыхнул в ее глазах, и смех сам собой застыл в моем горле.

– Сомневаюсь, – сказал я. – С вашим народом я никаких сделок больше не заключаю. Я даже не знаю, кто вы.

– Милый мальчик, – прошептала она, и в этом шепоте прозвучало нечто настораживающее. – Сделка уже заключена. Ты отдал свою жизнь, свою судьбу, свое будущее в обмен на силу.

– Угу. С моей крестной. Да и этот уговор оспаривается.

– Уже нет, – возразила она. – Даже в этом мире смертных практикуется передача долга из рук в руки. Перепродажа закладов, так?

У меня похолодело внутри.

– О чем это вы?

Она блеснула зубами – острыми, белоснежными. На улыбку это не походило.

– Ваш заклад, смертное вы мое дитя, продан. Я купила его. Вы мой. И вы будете помогать мне в этом деле.

Я положил пистолет на стол и снова полез в ящик стола. Я достал оттуда нож для вскрытия писем – стандартную такую штуковину с плоским лезвием и рубчатой рукоятью.

– Вы ошибаетесь, – произнес я с уверенностью, показавшейся убедительной даже мне самому. – Моя крестная никогда не пошла бы на это. А это значит, вы пытаетесь обмануть меня.

Она улыбнулась, не сводя с меня сияющих глаз:

– Раз так, позвольте мне убедить вас в том, что это истинная правда.

Моя левая ладонь с размаху хлопнула по столешнице. Как оглушенный, смотрел я на нож для бумаги, зажатый в моей правой руке на манер кинжала из фильма-ужастика. В совершеннейшей панике пытался я удержать руку в воздухе или хотя бы выронить из нее нож, однако руки мои шевелились сами по себе, словно принадлежали кому-то другому.

– Постойте! – крикнул я.

Она наблюдала за мной с холодным отстраненным интересом.

Я с силой ударил ножом в тыльную сторону собственной кисти. Мой стол из недорогих. Лезвие вонзилось в перепонку между большим и указательным пальцем и пригвоздило мою руку к столу. Боль обожгла руку, стоило крови брызнуть из раны. Я попытался справиться с ней, но охватившая меня паника мешала совладать с собой. Все, на что меня хватило, – это беспомощно всхлипнуть. Я сделал еще одну попытку выдернуть нож, но правая рука против моей воли только крутанула его в ране.

Боль совершенно лишила меня сил. Я даже не мог набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы закричать.

Женщина… то есть нет, какая там женщина – фея протянула руку и сняла мои пальцы с ножа. Резким, решительным движением она выдернула его и положила на стол рядом с моей рукой. Он был весь залит моей кровью.

– Что ж, чародей, тебе это известно не хуже, чем мне. Не обладай я властью над тобой, я не смогла бы проделать этого с такой легкостью.

Признаюсь, в ту минуту меня мало что заботило, кроме боли в руке. И все же какая-то мизерная часть моего рассудка сознавала, что она говорит правду. Феи не приходят просто так, чтобы дергать тебя за веревочки, как деревянную куклу. Прежде их надо впустить. Много лет назад, когда я был моложе и глупее, я впустил вот так мою крестную Леа. Мне пришлось сделать это еще раз год назад, но в обмен на ее обещание оставить меня в покое на год и один день.

Однако теперь она передала вожжи кому-то другому. Кому-то, кто не был связан этим, вторым обещанием.

Я поднял на нее взгляд. От боли и накатившего на меня гнева голос мой звучал глухо, хрипло:

– Кто вы такая?

Женщина провела переливающимся ногтем по лужице крови на столе. Потом поднесла его к губам и коснулась кончиком языка. Она улыбнулась – еще медленнее, чувственнее и настолько же холоднее.

– У меня много имен, – мурлыкнула она. – Но ты можешь называть меня Мэб, Королевой Воздуха и Тьмы. Императрицей Зимней династии сидхе.

Глава 3

Душа у меня ушла в пятки.

Королева фэйри. Королева фэйри находилась у меня в офисе. Я видел перед собой Королеву фэйри. Говорил с Королевой фэйри.

И она прижала меня к ногтю.

Мать вашу, а я-то думал прежде, что жизнь моя уже дошла до критической точки.

Страх может напоминать ледяную воду. Он может обжигать горло холодом, как от глотка ледяной воды, разбегаясь по груди. Он лишает вас дыхания и заставляет сердце биться неестественно медленно, а потом сползает в желудок и в пах, сводя их судорогой. Потом он распространяется на ноги, ударяет в колени, останавливая вас на полушаге, лишая мышцы ног сил, которые были бы нужны вам для того, чтобы улепетывать отсюда.

Глоток такого вот страха я сделал, глядя на прекрасную, как ядовитый цветок, фею, стоявшую напротив меня.

Это заставило Мэб улыбнуться.

– Да, – прошептала она. – Ты достаточно умен, чтобы бояться. Чтобы понимать, чего бояться, – хоть отчасти. Ну и каково это, детка, знать то, что ты знаешь?

Голос мой прозвучал тише и неувереннее, чем мне хотелось бы:

– Примерно как Токио, когда на берег выходит Годзилла.

Все с той же улыбкой Мэб склонила голову набок. Возможно, она просто не поняла сравнения. А может, ей не понравилось, что ее сравнили с тридцатиэтажной ящерицей. А может, и понравилось. Я имею в виду – откуда мне знать? Я и со смертными-то женщинами никак не разберусь.

Я избегал встречаться с Мэб взглядом. Заглянуть ей в душу я уже не боялся – для этого надо, чтобы душа имелась у обеих сторон. Но слишком много всякого может случиться с вами, если вы дольше чем нужно смотрите кому-то в глаза. Самые разные эмоции и все такое. Я смотрел Мэб на подбородок, рука моя горела от боли, а я не знал, что сказать, потому что мне было слишком страшно.

Терпеть не могу, когда мне страшно. Наверное, нет ничего в мире, что я ненавидел бы так сильно. Терпеть не могу, когда меня заставляют ощущать свою беспомощность. А еще терпеть не могу, когда мне угрожают, а Мэб с таким же успехом могла бы взять меня за горло и потребовать все деньги, что выдали мне на школьный завтрак.

Визит Королевы фэйри означал плохие новости. Очень плохие. Если не считать какого-нибудь особо вредного древнего бога или самого Белого Совета, я вряд ли мог бы напороться на кого-нибудь, обладающего такой силой, как Мэб. Я мог бы попробовать нанести ей какую-нибудь магическую оплеуху, мог бы попытаться выставить ее прочь – но, будь даже мы с ней оба в равной форме, сомневаюсь, что мне удалось бы даже растрепать ей прическу. И она обладала надо мной властью. Она могла бы прорвать мою оборону почти чем угодно, а я ничего не смог бы с этим поделать.

Угрозы бесят меня – а многим известно, что, когда я зол, я могу наделать глупостей.

– Забудьте, – выпалил я. – Никаких сделок. И не тяните резину – испепелите меня, или что там у вас положено. Уходя, не забудьте запереть дверь.

Похоже, мой ответ ничуть ее не задел. Она только сложила руки на груди.

– Столько злости, – ласково прошептала она. – Столько огня. Я видела, как ты загнал в тупик свою крестную Леанансидхе прошлой осенью. Мало кому из смертных удавалось добиться такого. Дерзко. Подобные проявления силы меня восхищают, чародей. Такая сила мне и нужна.

Я в очередной раз полез в ящик и рылся в нем, пока не нашел моток бинта, после чего принялся заматывать раненую кисть.

– Мне плевать на то, что вам нужно, – буркнул я. – Я не собираюсь служить вашим эмиссаром или кем там еще, если вы только не заставите меня силой, а в таком случае, боюсь, вам от меня будет немного толка. Поэтому делайте, что вы хотели сделать, или убирайтесь из моего офиса.

– Поосторожнее, мистер Дрезден, – мягко посоветовала мне Мэб. – Это в полной мере касается вас. Я купила ваш долг с тем, чтобы сделать вам предложение. Чтобы дать вам шанс освободиться от оговоренных той сделкой обязательств.

– Ну да, конечно. Хватит. Мне это неинтересно.

– Вы можете служить, чародей, а можете послужить. Блюдом. Разве вы не хотите освободиться?

Я осторожно покосился на нее, живо представив себя на столе, зажаренным до состояния аппетитной корочки и с веточкой петрушки в зубах.

– Что вы имеете в виду под словом «освободиться»?

– Освободиться, – ответила она, старательно артикулируя губами цвета мороженой ежевики, – означает быть свободным от любого влияния сидхе, от связывающих вас обязательств сначала по отношению к Леанансидхе, а затем – ко мне.

– И мы умываем руки? Расходимся в разные стороны?

– Совершенно верно.

Я опустил взгляд на свою окровавленную руку и нахмурился:

– Не уверен, Мэб, что наши с вами понятия свободы совпадают.

– На вашем месте я бы не колебалась, чародей. Свобода меня восхищает. Всякий, у кого ее нет, желает ее.

Я сделал глубокий вдох и постарался совладать с сердцебиением. Я не мог позволить, чтобы моя злость или мой страх думали за меня. Мои инстинкты буквально голосили, требуя, чтобы я снова схватил пистолет и разрядил в нее обойму, но мне нужно было подумать. Голова – вот единственное, с помощью чего можно избавиться от феи.

Мэб явно не кривила душой, делая мне это предложение. Я ощущал это столь явно, что места для сомнений просто не оставалось. Она освободит меня, если я выполню условия сделки. Конечно, цена может оказаться слишком высокой. Собственно, до цены мы еще не добрались. И обыкновенно одна сделка с фэйри влечет за собой другую, завлекающую тебя все глубже и глубже. Точь-в-точь как кредитные компании или те типы, что спонсируют студентов. Одним словом, готовься к худшему.

Я ощущал на себе взгляд Мэб. Так кот Сильвестр в мультике смотрит на птичку Твити. Эта мысль слегка ободрила меня: в конце каждой серии Твити надирает Сильвестру задницу.

– Хорошо, – сказал я. – Я слушаю.

– Три поручения, – мурлыкнула Мэб, для выразительности подняв перед собой три пальца. – Время от времени я буду обращаться к вам с просьбой. Стоит вам выполнить три из них, и ваши обязанности по отношению ко мне исчерпаны.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Я моргнул:

– Что? И все?

Мэб кивнула.

– Три любых поручения? На мой выбор?

Мэб кивнула.

– Только и всего? Я имею в виду, послушать вас, так мне достаточно трижды передать вам за столом солонку – и мы в расчете?

Ее глаза, зеленые с голубым, как арктический ледник, не мигая смотрели на меня.

– Вы принимаете эти условия?

Я задумчиво потеребил пальцем губу, пытаясь переварить это в голове. Пока что условия сделки выглядели предельно простыми. Впрочем, все еще могло запутаться. Мэб предлагала мне сверток, соблазнительный, как сласти в Хеллоуин.

Из этого следовало, что я буду последним кретином, если не проверю сверток на наличие опасных лезвий и цианистого калия.

– И я сам решаю, какие поручения принимать, а какие нет?

– Даже так.

– И если я отказываюсь, с вашей стороны не последует никаких санкций или наказаний.

Она склонила голову набок и медленно мигнула:

– Принимается. Вы, не я выбираете, какие из моих поручений выполнять.

Что ж, по крайней мере одну ловушку я нащупал.

– И никаких новых перепродаж моего заклада. Или каких угодно действий со стороны ваших лакеев. Это останется между нами двумя.

Она рассмеялась, и звук этот прозвучал так же весело, ясно и красиво, как колокольный звон – если бы кто-нибудь прижал еще резонирующий колокол к моим зубам.

– Как в случае с вашей крестной. Обманете меня дважды – и поделом мне, так, чародей? Принимается.

Я облизнул губы, лихорадочно размышляя. Оставил ли я ей какие-нибудь лазейки? Может ли она поймать меня на чем-нибудь другом?

– Ну, чародей? – спросила Мэб. – Мы договорились?

Я позволил себе секунду пожалеть о том, что я так устал. И что мне так больно. События этого дня и надвигающееся заседание Совета явно не способствовали тому, чтобы моя голова была готова к переговорам на высшем уровне. Впрочем, одно я знал наверняка: если я не освобожусь из-под власти Мэб, я умру или хуже чем умру, и очень скоро. Лучше действовать и ошибаться, чем бездействовать и ждать, пока тебя раздавят.

– Ладно, – сказал я. – Договорились.

Стоило мне произнести эти слова, как по спине моей пробежал легкий холодок, а раненая рука отозвалась резкой болью.

Мэб закрыла глаза, изогнула темные губы в кошачьей улыбке и наклонила голову:

– Отлично. Да.

Помните выражение морды Уайла Э. Койота из мультика, когда тот на всех парах прыгает вперед с края скалы и только тогда понимает, что сделал? Он еще не смотрит вниз, но пробует пространство под собой сначала одной лапой, потом другой, и в этот момент, прямо перед тем как устремиться вниз, его лицо искажает ужас.

Должно быть, вид у меня был примерно такой же. Во всяком случае, ощущал я себя именно таким образом. Впрочем, делать было уже нечего. Возможно, если бы я не остановился пощупать землю под собой, я так и летел бы вперед на всех парах. Отвернувшись от Мэб, я попробовал заняться раненой рукой. Рана продолжала болеть, а дезинфекция только добавила к этому новых острых ощущений. Правда, без швов, решил я, можно обойтись. Слабое, но все-таки утешение.

Что-то хлопнуло по крышке моего стола. Конверт из коричневой крафт-бумаги. Я поднял взгляд. Мэб натягивала на руки перчатки.

– Что это? – спросил я.

– Мое поручение, – ответила она. – В конверт вложены обстоятельства смерти одного человека. Я хочу, чтобы вы очистили меня от подозрений, найдя убийцу и вернув то, что он похитил.

Я открыл конверт. Внутри лежала глянцевая черно-белая, восемь на десять фотография трупа. Пожилой мужчина лежал у подножия лестницы; шея его вывернулась под неестественным углом по отношению к плечам. Волосы у него были седые, клочковатые, пиджак – твидовый. К фотографии прилагалась заметка из «Чикаго трибьюн» под заголовком: «СМЕРТЬ ХУДОЖНИКА В РЕЗУЛЬТАТЕ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ».

– Рональд Ройель, – произнес я, пробежав заметку глазами. – Я о нем слышал. Кажется, у него была студия в Бактауне.

Мэб кивнула:

– Его называли прозорливцем в американской культуре. Правда, полагаю, они несколько вольно используют это определение.

– Создатель воображаемого мира, так здесь написано. Подозреваю, что теперь, когда он умер, о нем будут писать только хорошее. – Я дочитал заметку. – Полиция охарактеризовала это как несчастный случай.

– Это не так, – возразила Мэб.

Я поднял на нее взгляд:

– Откуда вы знаете?

Она только улыбнулась.

– А вас-то что беспокоит? – спросил я. – Непохоже, чтобы вас преследовали копы.

– Есть силы и помимо законов смертных. Вам довольно знать, что я желаю, чтобы правосудие свершилось, – сказала она. – Только и всего.

– Так-так, – нахмурился я. – Вы сказали, у него что-то украли. Что именно?

– Вы это поймете.

Я убрал фотографию обратно в конверт и оставил его на столе.

– Я подумаю об этом.

– Вы примете это поручение, мистер Дрезден, – заверила меня Мэб.

Я нахмурился еще сильнее и выставил вперед подбородок:

– Я сказал, подумаю.

Кошачьи глаза Мэб блеснули, и я увидел ее белоснежные зубы. Она улыбалась. Она достала из кармана жакета солнцезащитные очки.

– У вас не принято провожать клиента до дверей?

Я вспыхнул, но встал и подошел к двери. Голова кружилась от наркотического аромата ее духов. Я постарался не обращать на него внимания, сохраняя хмурое выражение лица, и рывком распахнул перед ней дверь.

– Как ваша рука, болит? – поинтересовалась она.

– А вы как думаете?

Мэб положила руку в перчатке на мою раненую, и внезапный ледяной мороз скальпелем кольнул мне рану, мгновенно распространившись по руке и дальше – прямо в сердце. У меня перехватило дыхание и сердце замерло на секунду-другую, прежде чем забиться снова. Я охнул и пошатнулся; мне пришлось прислониться к косяку, чтобы не упасть.

– Черт, – пробормотал я, стараясь говорить по возможности спокойнее. – Мы же договорились.

– Я обещала не наказывать вас за отказ. Ни лично, ни чьими-либо чужими руками. – Мэб улыбнулась. – А это сделала просто назло.

– Это не повысит вероятность того, – прорычал я, – что я брошусь выполнять ваше поручение.

– Вы займетесь им, мой эмиссар, – с уверенностью в голосе заявила Мэб. – Я полагаю, что вы увидите своего оппонента сегодня же вечером.

– Какого еще оппонента?

– Ну, раз вы представляете в этом деле интересы Зимы, Лето тоже нашло лицо, готовое представлять его интересы.

– Сегодня вечером я занят, – буркнул я. – И я ведь еще не сказал, что берусь за это дело.

Мэб опустила очки и заглянула кошачьими глазами мне в лицо:

– Скажите, чародей, вам известна притча о Лисе и Скорпионе?

Я мотнул головой, старательно отводя взгляд.

– Однажды Лиса и Скорпион подошли к ручью, – начала Мэб безмятежным тоном. – Ручей был глубоким и широким. Скорпион попросил Лису перевезти его на другой берег. «Но, Скорпион, не ужалишь ли ты меня?» – спросила Лиса. «Если ужалю, это будет означать верную смерть для нас обоих», – отвечал Скорпион. Что ж, Лиса согласилась, и Скорпион взобрался к ней на спину. Но стоило Лисе доплыть до середины ручья, как Скорпион ужалил ее своим смертоносным жалом. «Ты обрек нас обоих! – только и успела сказать Лиса. – Зачем?» – «Я же Скорпион, – отвечал Скорпион. – Такова моя природа».

– Милая сказочка, – проворчал я. – Что ж, не буду больше задерживать.

Мэб рассмеялась бархатно-ледяным смехом, от которого меня снова пробрала дрожь.

– Вы примете это поручение, чародей. Не сможете не принять. Такова ваша природа. – Она повернулась и спокойной, неспешной походкой пошла от меня по коридору.

С минуту я хмуро смотрел ей вслед, потом закрыл дверь.

Возможно, я и правда слишком долго сидел в своей лаборатории. Во всяком случае, Спенсер нигде не упоминал, что у Королевы фэйри шикарная задница.

Вот такие детали я замечаю. Очень в моем духе.

Глава 4

Я прислонился к косяку и закрыл глаза, пытаясь думать внятно. Я был напуган. Не в той почти приятной манере, с впрыском адреналина в кровь, а тихо, но до смерти. Так, как обычно боишься в ожидании результата медицинского анализа. Этакой рациональной разновидностью страха, которая придвигает вашим мыслям удобный шезлонг и столик с прохладительными напитками.

Получалось, я работаю на повелительницу злобного народца – ну, во всяком случае, на Зимнюю Королеву, владычицу клана Ансийли. В общем-то, Ансийли не столь злобны, равно как Летние феи, Сийли, не такие уж добрые и мудрые. Они во многом напоминают время года, в честь которого названы: холодные, прекрасные, беспощадные и совершенно бессердечные. Только дурак может добровольно сотрудничать с ними.

Нельзя сказать, чтобы Мэб оставила мне выбор. Впрочем, формально выбор у меня имелся: я мог отказаться от всего, что она предлагала, и принять то, что последовало бы за этим.

Я прикусил губу. С учетом рода моих занятий мне и раньше не следовало строить слишком больших планов на безмятежную пенсию. Случается, чародеи живут долго, очень долго, но это относится к тем, кто тихо и мирно просиживает у себя дома, в лаборатории. Мало кто из них сует свой нос во столько мест, как я.

Пару раз я вел себя достаточно умно, пару раз мне повезло, так что до сих пор я выходил не то чтобы сухим из воды, но все же более-менее победителем. Однако рано или поздно кости неминуемо упадут другой стороной. Все очень просто, и я это прекрасно знаю.

Страх. Вот, возможно, из-за чего я согласился на сделку с Мэб. Жизнь Сьюзен была беспощадно искалечена, и все по моей вине. Я хотел помочь ей, прежде чем сам накроюсь медным тазом.

И все же негромкий голосок где-то в глубине моего сознания убеждал меня в том, что все это отговорки. Какая-то часть меня шептала, что я просто струсил, побоялся отказать той, которая, возможно, заставила бы меня в случае отказа молить ее о смерти.

В любом случае поздно было задавать себе вопросы. К лучшему или к худшему, но сделку я заключил. И если я не хотел кончить плохо, мне стоило быстрее подумать о том, как выбраться из этой ситуации, не погрязнув при этом в политике фэйри. А если я возьмусь за дело Рональда Ройеля, мне этого наверняка не миновать. Мэб не предложила бы мне этого, если бы не считала, что я увязну еще сильнее, чем увяз до сих пор. Возможно, она держала меня в невидимых наручниках, но это еще не значило, что я буду прыгать на задних лапках каждый раз, когда она сделает знак. Я мог еще придумать что-нибудь. И потом, у меня имелись и другие неотложные проблемы.

До назначенного на вечер собрания оставалось не так много времени, поэтому я собрал вещи и приготовился уходить. У двери я задержался с неприятным ощущением, будто я забыл что-то важное. Взгляд мой упал на стол, на стопку неоплаченных счетов, и я вспомнил.

Деньги. Я пришел сюда, чтобы получить работу. Чтобы заработать. Чтобы оплатить счета. В результате по самое не хочу увяз в неприятностях, имея их в перспективе еще больше, и не заработал при этом ни ломаного цента.

Я выругался и с силой захлопнул дверь за собой.

Можно подумать, ведя игру, ставкой в которой была моя душа, я имел возможность потребовать с Мэб пятьдесят баксов в час плюс накладные расходы.

Уличное движение в Чикаго по степени кошмарности мало отличается от движения в любом крупном американском городе, но в тот день оно выдалось особенно ужасным. Застрявший в пробке «жучок» превратился в духовку, и у меня имелось в избытке времени пожалеть о том, что мои способности не дают шанса на выживание ни одному мало-мальски приличному кондиционеру. Вот вам один из присущих чародеям талантов. Современная техника отказывается работать при значительной концентрации магических энергий. Все, что изготовлено после Второй мировой войны – ну, или чуть позже, – отказывает, стоит оказаться поблизости хоть одному завалящему чародею. Хуже всего приходится штуковинам с микросхемами, электронной начинкой и всему подобному, но и агрегаты попроще, вроде кондиционера, в моем «жучке» тоже живут недолго.

Имея в запасе времени впритык, я добрался до своей квартиры и принялся искать в царившем там разгроме предметы, необходимые мне для вечернего собрания. Найти все мне так и не удалось, и времени принять душ у меня тоже не оставалось. В холодильнике царила арктическая пустота, и единственным съедобным предметом, который я нашел на кухне, оказалась початая шоколадка. Я сунул ее в карман и отправился на собрание Белого Совета чародеев.

Там мне наверняка предстояло произвести неотразимое впечатление своей внешностью, чистотой и обхождением.

Я свернул на стоянку напротив комплекса Маккормик-Плейс, одного из крупнейших общественных центров в мире. Для своего собрания Белый Совет арендовал одно из входящих в него зданий поменьше. Солнце уже висело низко над горизонтом, становясь больше и краснее по мере наступления вечера.

Я остановил «жучок» в относительной прохладе нижнего уровня многоэтажной стоянки, выбрался из машины и обошел ее спереди, чтобы открыть багажник. Я как раз облачался в свой балахон, когда рядом послышалось лязганье и прерывистый рык раздолбанного мотора. На соседнее свободное место заруливал черный «форд-пикап» модели тридцать седьмого года, с округлыми крыльями и деревянными бортами кузова. Впрочем, ни одного пятна ржавчины на старой машине не наблюдалось, и она сияла свежей краской. На задней стенке кабины красовались старый, заслуженного вида дробовик и чародейский посох. С обстоятельностью двадцатитонного динозавра машина остановилась, и мотор, чихнув в последний раз, смолк.

Водитель, невысокий коренастый мужчина в белой футболке и голубых джинсах, распахнул дверцу и с предельно деловым видом выбрался из машины. Он был лыс, если не считать кустистых бакенбард и пышной белой бороды. С силой захлопнув за собой дверцу «форда», он повернулся ко мне и расплылся в ухмылке:

– Хосс! Рад тебя видеть.

– Эбинизер, – отозвался я, хотя и значительно тише. Я ощутил, что улыбаюсь ему в ответ, и шагнул к нему обменяться рукопожатием. Мне пришлось стиснуть его лапищу со всех сил – из чистой самозащиты. При желании он смял бы в лепешку банку шпината. – Вы бы убрали дробовик. Чикагская полиция подозрительно косится на людей с ружьями.

Эбинизер фыркнул:

– Стар я слишком, чтобы беспокоиться по пустякам.

– Что это вы делаете вдали от Миссури, сэр? Вот уж не думал, чтобы вы собрались на заседание Совета.

Он рассмеялся лающим смехом:

– В прошлый раз, когда я пропустил это дело, мне на шею повесили бестолкового подростка-обезьяну. Теперь я боюсь пропускать: вдруг еще чего выдумают?

Я тоже рассмеялся:

– Неужели я был так ужасен?

– Ты спалил мой амбар, Хосс, – фыркнул он. – И я никогда больше не видел того кота. Я имею в виду, после того, что ты учудил со стиркой.

Я ухмыльнулся. Давным-давно, безмозглым шестнадцатилетним сиротой, мне пришлось убить моего тогдашнего наставника – это можно было назвать волшебной дуэлью. Мне повезло: вместо старого Джастина превратиться в брикет прессованного угля вполне мог я сам. Совет свято блюдет Семь законов магии, и самый первый из них гласит: «Не убий». Любой нарушивший его подлежит казни без дальнейших расспросов.

Однако некоторые из членов Совета считали, что я заслуживаю смягчения приговора; к тому же и прежде имелись прецеденты использования смертоносной магии против чернокнижников. Мне назначили жесткий испытательный срок, при котором любое новое нарушение каралось немедленно по совокупности. К тому же мне было всего шестнадцать, то есть я еще считался несовершеннолетним, из чего следовало, что мне нужно где-то жить – желательно в таком месте, где Совет мог бы присматривать за мной и где я научился бы лучше контролировать свои способности.

Эбинизер Маккой жил в Хог-Холлоу, штат Миссури, так давно, что никто уже и не помнил, когда он там появился, – по меньшей мере лет двести. После разбирательства Совет отправил меня к нему на ферму, поручив ему задачу моего дальнейшего образования. Каковое, согласно Эбинизеру, означало уйму работы по ферме днем, учебу по вечерам и крепкий, здоровый сон по ночам.

Не могу сказать, чтобы я сильно пополнил свои знания по части магии, зато обучился вещам поважнее. Я обучился терпеливости. Терпеливости в работе и в жизни. И еще я обрел там столько покоя, сколько вообще возможно для сопливого подростка. Его ферма была для меня хорошим местом, и он относился ко мне с уважением и пониманием, которых мне так не хватало. Я всегда буду благодарен ему за это.

Эбинизер посмотрел куда-то мне за спину и нахмурился. Я проследил его взгляд и сообразил, что мой «жучок» выглядит так, словно истек кровью, побитый камнями. Жабья кровь запеклась на нем слоем темно-коричневой карамели, покрывавшей его везде, кроме части ветрового стекла, где ее счистили дворники. Удивленно приподняв кустистые брови, Эбинизер снова повернулся ко мне.

– Ливень из жаб, – объяснил я.

– А-а-а. – Он задумчиво почесал подбородок, потом посмотрел на меня, на забинтованную руку и нахмурился еще сильнее. – А это?

– Несчастный случай в офисе. У меня был тяжелый день.

– Угу… Знаешь, Хосс, вид у тебя неважнецкий.

Он внимательно, хмурясь, рассматривал меня. Я отвел глаза. Много лет назад мы уже заглядывали друг другу в душу, так что этого я не боялся. Мне просто не хотелось увидеть на его лице разочарование.

– Слыхал, у тебя тут были неприятности.

– Немного, – признал я.

– С тобой все в порядке?

– Прорвусь.

– Угу… Говаривали, в Совете недовольны, – сообщил он. – У тебя могут быть неприятности с ними, Хосс.

– Да, я догадываюсь.

Он вздохнул и покачал головой. Потом еще раз осмотрел меня с ног до головы и сморщил нос:

– Что-то ты не слишком похож на образцово-показательного молодого чародея. А в этой-то хламиде ты точно не произведешь особого впечатления.

Я обиженно нахмурился и намотал на голову отрез сочно-синего шелка.

– Эй, мне же положено быть в балахоне. Всем нам положено.

Эбинизер смерил меня недовольным взглядом и повернулся к своему пикапу. Он достал из кузова объемистый чемодан, а из него – балахон из роскошной темной ткани.

– Сдается мне почему-то, что они не имели в виду обычный фланелевый домашний халат.

Я завязал пояс своего старого халата и попытался поправить тюрбан так, чтобы он выглядел как положено.

– Мой кот использовал парадный балахон в качестве отхожего места. И потом, я же сказал, сэр: день выдался тяжелый.

Он проворчал что-то себе под нос и снял со стенки кабины свой старый сучковатый посох мага. Потом размотал алый тюрбан и повесил его на плечо:

– Слишком жарко, чтобы надевать эту штуку прямо здесь. Накручу, когда окажемся внутри. – Он обвел взглядом автостоянку.

Я нахмурился и склонил голову набок:

– Мы опаздываем. Может, пойдем, пока все не собрались?

– Сейчас пойдем. Тут кое-кто хочет потолковать, покуда мы не замкнули круг. – Он искоса посмотрел на меня. – Старейшины Совета, – добавил он вполголоса.

Я едва не поперхнулся:

– Но зачем им говорить с нами?

– Не с нами. С тобой. Затем, сынок, что это я попросил их об этом. Если Старейшины позволят провести открытое голосование всех членов Совета, это может плохо для тебя кончиться. Вот я и хотел, чтобы хоть кому-то из них удалось потолковать с тобой напрямую, прежде чем принимать решение.

Эбинизер прислонился к дверце своего пикапа, сцепил руки на животе и прищурился. Ничто в нем не выдавало напряжения – от бычьего загривка и мощных плеч до жилистых натруженных рук. И все же я ощущал его.

– Вы рискуете ради меня, так? – тихо-тихо спросил я.

Он пожал плечами:

– Ну, есть малость.

Я почувствовал, как злость закипает у меня в животе, и стиснул зубы. Впрочем, я приложил все усилия к тому, чтобы не повышать голоса. Эбинизер был мне больше чем учителем. Он стал моим наставником тогда, когда у меня не оставалось в жизни ничего другого. Он помогал мне тогда, когда многие его коллеги с радостью пнули бы меня, а точнее, добили бы. Я был обязан ему жизнью – в прямом и переносном смысле.

Поэтому самым последним делом было бы для меня сорваться, каким бы усталым или израненным я себя ни чувствовал. И потом, старик запросто мог надрать мне задницу. Поэтому мне удалось говорить почти спокойным голосом.

– Какого черта? Вам-то зачем в это лезть, сэр? Я больше не ваш подмастерье. Как-нибудь сам за себя отвечу.

От него моя злость, разумеется, не скрылась. Я и сам знаю, что игрок в покер из меня никудышный.

– Я пытаюсь помочь тебе, сынок, – сказал он, подняв на меня взгляд.

– Мне столько все помогают, что я едва на ногах держусь, – заверил я его. – Вампиры дышат мне в загривок, жабы сыплются с неба, меня вот-вот выселят отовсюду, я опаздываю на собрание, и мне же еще торчать теперь здесь и подлизываться к Старейшинам, чтобы повлиять на их голосование?

Эбинизер выпятил бороду.

– Гарри… – сказал он, постукивая посохом по земле в такт словам для вящей убедительности, – Гарри, это не игрушки. Стражи и Мерлин настроены решительно против тебя. Они не будут сидеть сложа руки. Без поддержки в верхах Совета тебе придется туго, Хосс.

Я покачал головой, вспомнив ледяной взгляд Мэб:

– Хуже, чем есть, уже не будет.

– Черта с два не будет. Они запросто сделают из тебя агнца на заклание.

– Может, так, а может, и нет. В любом случае я не собираюсь плакаться перед Советом, его Старейшинами и кем угодно другим.

– Гарри, я ведь не прошу тебя встать на колени и молить о пощаде, но если ты хотя бы…

Я закатил глаза:

– Что? Предложу им пару любезностей? Продам свой голос одной из фракций? В жопу все это… простите за язык. У меня хватает проблем и без… – Я осекся и сощурился. – Вот от кого я меньше всего ожидал попыток втянуть меня в интриги Совета, так это от вас.

Эбинизер удивленно уставился на меня:

– Чего?

– Того самого. Помнится, в последний раз, когда мы говорили на эту тему, вы считали, что вся эта вонючая шарашка зажравшихся снобов только и думает, как бы подсидеть друг друга.

– Не говорил я такого.

– Еще как говорили.

Лицо Эбинизера опасно покраснело.

– Парень, я бы…

– Да ну, – сказал я. – Валяйте, отвесьте мне плюху или еще чего. Но угрозами от меня мало чего добьешься.

Эбинизер возмущенно фыркнул, еще раз стукнул посохом по земле и, повернувшись, отошел от меня на несколько шагов. Пару секунд он постоял там, бормоча что-то себе под нос. А может, мне послышалось. Так или иначе, очень скоро это бормотание сменилось плохо сдерживаемым смехом.

Я хмуро покосился на него.

– Эй, – окликнул его я. – Чего такого смешного? Вы надо мной, что ли, смеетесь?

Эбинизер шагнул на незанятое место в противоположном ряду.

– Вот, – ухмыльнулся он. – Что, доволен?

Я не ощутил ни малейшего шевеления энергии, ни единого магического вздоха. Какую бы завесу здесь ни использовали, она была круче всего, чего мне до сих пор удавалось достичь. Конечно, в том, что касается магии, я далеко не ас. Я умею кое-что, у меня имеются свои фирменные приемы, но по большей части я действую нахрапом, закачивая в свои заклятия столько энергии, что даже не удивляюсь, когда половина ее пропадает впустую. В общем, с точки зрения магии я действую как деревенский увалень, и шуму от меня больше, чем толка.

Эта завеса была хороша. Можно сказать, почти идеальна и, во всяком случае, совершенно бесшумна. На порядок лучше тех, что мне удастся сотворить в ближайшие лет десять-двадцать. В тупом потрясении я молча смотрел на то, как она упала, и два человека, присутствия которых я до сих пор не ощущал, возникли передо мной на ровном месте.

Ближе ко мне стояла женщина ростом больше шести футов. Седые волосы ее были подобраны у шеи в сетку. Она уже облачилась в парадный балахон из черного шелка, почти такого же цвета, как ее кожа. Алому тюрбану вторила нить самоцветов на шее. Она выгнула темную бровь, без намека на улыбку покосившись сначала на Эбинизера, потом на меня. Голос ее, когда она заговорила, оказался неожиданно низким и сочным.

– Вонючая шарашка? – спросила она. – Зажравшиеся снобы?

– Мэтти, – начал Эбинизер, все еще похихикивая, – ты же знаешь, как я завожусь, когда речь заходит о политике внутри Совета.

– Никакая я тебе не «Мэтти», Эбинизер Маккой, – огрызнулась она и поверх его плеча посмотрела на меня. – Чародей Дрезден, не могу сказать, чтобы меня забавляло ваше непочтение к Белому Совету.

Я задрал подбородок и вызывающе посмотрел на нее, ухитрившись при этом не заглянуть ей в глаза. Не самый простой финт, но при наличии надлежащей мотивации может и получиться.

– Какое совпадение. Я тоже не могу сказать, чтобы меня забавляло ваше подглядывание за мной.

Глаза чернокожей дамы вспыхнули, но Эбинизер вмешался, не дав нам возможности кипятиться дальше.

– Гарри Дрезден, – сухо произнес он. – Знакомьтесь, это Марта Либерти.

Она искоса посмотрела на него.

– Он заносчив, Эбинизер, – решительно заявила она. – Опасен.

Я хмыкнул:

– Как любой другой чародей.

– Ехиден, – продолжала она так, словно я не говорил. – Злобен. Одержим.

Эбинизер нахмурился:

– Сдается мне, у него есть на то веские причины. Ты и прочие Старейшины приложили к этому изрядно усилий.

Марта покачала головой:

– Тебе известно, кем он мог стать. Он представляет собой слишком большой риск.

Я дважды щелкнул пальцами и ткнул себя большим пальцем в грудь:

– Эй, леди. «Он» тоже здесь.

Взгляд ее скользнул по мне.

– Посмотри на него, Эбинизер. Он же совершенно опустился. Вспомни, сколько он причинил разрушений.

Эбинизер сделал два быстрых, сердитых шага к Марте:

– Это когда бросил вызов Красной Коллегии, собиравшейся убить ту девушку? Нет, Мэтти. Не Хосс виной тому, что вышло потом. Это все они. Я читал его отчет. Он выступил против них там, где, черт подери, нельзя было против них не выступить.

Марта сцепила руки перед собой – на фоне ее балахона они казались особенно темными, сильными.

– Мерлин говорит…

– Знаю я, что он говорит, – буркнул Эбинизер. – Мне даже не нужно слушать его, чтобы знать. По обыкновению, полуправду-полуложь, и все без сердца.

Долгую секунду Марта молча смотрела на него, хмурясь, потом повернулась ко мне.

– Вы помните меня, мистер Дрезден? – спросила она.

Я покачал головой:

– Все время суда я просидел с завязанными глазами, а то собрание, что созывал наблюдатель Морган пару лет назад, я пропустил: у меня из бедра пулю вынимали.

– Я знаю. До сегодняшнего дня я ни разу не видела вашего лица.

Она в первый раз двинулась с места и направилась ко мне, с каждым шагом постукивая изящным посохом из какого-то темного, с бордовым оттенком дерева. Я напрягся и заставил себя смотреть на нее, но она не стала встречаться со мной взглядом. Некоторое время она изучала мое лицо.

– У тебя материнские глаза, – произнесла она наконец совсем тихо.

Старая боль шевельнулась во мне. Я едва смог выдавить из себя слабый шепот:

– Я ее совсем не знал.

– Нет. Не знал.

Она подняла тяжелую руку и провела ею в воздухе с одной стороны моей головы, потом с другой, словно приглаживая мне волосы, но не касаясь их. Потом снова окинула взглядом с головы до ног, не упустив при этом забинтованную руку.

– Ты ранен. Тебе очень больно.

– Не страшно. Заживет через несколько дней.

– Я не о твоей руке, мальчик. – Она закрыла глаза и наклонила голову. Когда она заговорила снова, слова давались ей с трудом, словно губы отказывались произносить их: – Очень хорошо, Эбинизер. Я поддержу тебя.

Она шагнула от меня назад, ко второй фигуре, появившейся одновременно с ней. Я почти забыл о ее спутнике и, посмотрев на него внимательнее, понял почему. Окружавшая его тишина ощущалась почти физически. Его черты, осанка – вообще все, что его отличало, словно скрадывалось этой тишиной, терпеливой и безмолвной, словно камень, лежащий под солнцем и под луной.

Роста он был среднего – пять футов восемь… может, девять дюймов. Темные, несмотря на возраст, волосы он заплел в длинную косицу; кожа напоминала бронзу на солнце. Смотревшие из-под седых бровей темные глаза казались непроницаемыми. Из косы торчало несколько орлиных перьев, на шее висело ожерелье из костей, а на запястье виднелся наполовину скрытый черным балахоном бисерный браслет. Другая рука сжимала простой, не очищенный от коры посох.

– Хосс, – сказал Эбинизер, – позволь представить тебе Слушающего Ветер. Впрочем, даже для урожденного знахаря из Иллинойса имечко длинновато. Я зову его просто Индеец Джо.

– Привет, как… – начал было я.

Возможно, в вопросе, как он поживает, и заключалась какая-то ирония, но договорить мне все равно не дали. Что-то поскребло мою ногу, я вскрикнул и отпрыгнул в сторону от тыкавшегося мне в ноги комочка меха. Я даже не успел разглядеть, кто это. Что ж, такой нынче день выдался.

Я споткнулся о собственный посох и упал. Успел перевернуться на спину и загородиться ногами от твари, которая, возможно, собиралась с рычанием броситься мне в лицо, потом отвел одну ногу назад, готовый лягнуть нападавшего.

Не стоило и стараться. Енотик, совсем еще молоденький, стоял на задних лапках и возмущенно верещал – мое поведение явно оскорбило его до глубины души. Мягкий мех, которого хватило бы на зверя и втрое больше этого, стоял дыбом. Поблескивая глазками из-под черной маски на мордочке, он бросил на меня взгляд, в котором я прочитал обиду, потом подбежал к ногам Индейца Джо, ловко вскарабкался по его посоху, затем по руке и угнездился у того на плече, так и продолжая верещать и попискивать.

– Уф, – выдохнул я. – Как поживаете?

Енотик пискнул что-то еще, Индеец Джо склонил голову набок, прислушиваясь, и кивнул:

– Хорошо. Но Маленький Брат недоволен тобой. Он считает, что всякий, у которого столько еды, должен поделиться с ним.

Я нахмурился, но сразу же вспомнил про недоеденную шоколадку в кармане:

– Ах да, конечно. – Я достал ее, разломил пополам и протянул половину енотику. – Ну что, мир?

Маленький Брат радостно пискнул и, пулей соскользнув по руке и посоху Индейца Джо, подбежал ко мне, схватил шоколадку, отошел на несколько футов и принялся есть.

Когда я поднял взгляд, Индеец Джо стоял рядом со мной, протягивая руку:

– Маленький Брат благодарит тебя. Ты ему тоже понравился. Как поживаешь, чародей Дрезден?

Я принял его руку и встал:

– Спасибо, гм… Слушающий Ветер.

– Индеец Джо, – поправил меня Эбинизер.

Индеец Джо подмигнул мне:

– Эта замшелая деревенщина не умеет читать. Иначе он давно бы уже знал, что меня нельзя так больше называть. Теперь я Коренной Обитатель Америки Джо.

Вот уж не думал, что я смогу рассмеяться, но смог. Индеец Джо кивнул; в темных глазах его плясали веселые искорки.

– Та, которую ты знаешь как Теру Уэст, шлет тебе привет.

Я удивленно уставился на него. Индеец Джо повернулся к Эбинизеру, кивнул и не спеша вернулся к Марте.

Эбинизер довольно хмыкнул:

– Хорошо. Но где же русский? Мы не можем ждать его весь день.

Взгляд Марты разом потускнел. Выражение лица Индейца Джо не изменилось, но он посмотрел на свою высокую соседку. Оба молчали, и тишина эта сгустилась настолько, что в ней можно было задохнуться.

Лицо Эбинизера побелело как мел, и он вдруг тяжело оперся на посох, чтобы не упасть.

– Семен, – прошептал он. – О нет.

Я шагнул к нему, готовый подхватить его, если потребуется:

– Что случилось?

Марта покачала головой:

– Семен Петров. Один из Старейшин. Наш эксперт по вампирам. Его убили меньше двух дней назад. Всю Архангельскую ячейку. Всех до одного. Мне очень жаль, Эбинизер.

Эбинизер медленно покачал головой. Голос его звучал бледным подобием обычного:

– Я ведь бывал в его башне. Настоящая крепость. Как им это удалось?

– Стражи сказали, что не знают точно, но, похоже, кто-то впустил убийц в обход барьеров. Они не остались безнаказанными. На месте нашли останки полудюжины ноблей Красной Коллегии. И много их воинов. Но они убили Семена и остальных.

– Кто-то впустил их? – выдохнул Эбинизер. – Измена? Но даже если и так, это мог быть только кто-то, хорошо знавший все входы и выходы и знакомый с защитой башни.

Марта покосилась на меня, потом снова посмотрела на Эбинизера. Что-то проскочило между ними с этим взглядом, но что именно, я не знаю.

– Нет, – сказал Эбинизер. – Это безумие.

– Наставник и школяр. Ты ведь знаешь, что скажут наблюдатели.

– Вздор. Дерьмо собачье. Старейшин это не касается.

– Эбин, – мягко возразила Марта, – мы с Джозефом – два голоса. Семена больше нет.

Эбинизер достал из кармана синий платок и вытер вспотевшее лицо.

– Проклятье, – буркнул он. – Трижды распроклятое проклятье!

Я посмотрел на Эбинизера, потом на Марту.

– Что? – спросил я. – Что все это значит?

– Это значит, чародей Дрезден, – ответила она, – что Мерлин и другие готовятся обвинить тебя в том, что это ты спровоцировал войну с Красной Коллегией, и возложить на тебя вину за ряд смертей. И поскольку мы с Джозефом лишены теперь поддержки Семена, это означает, что нам не удастся помешать Мерлину вынести этот вопрос на общее голосование.

Индеец Джо кивнул, машинально поглаживая густую шерстку Маленького Брата:

– Многие в Совете напуганы, Хосс Дрезден. Твои враги не упустят возможности воспользоваться этим, чтобы нанести тебе удар. Страх заставит колеблющихся голосовать против тебя.

Я переглянулся с Эбинизером. Мой старый наставник хотел казаться уверенным, но получалось это у него плохо.

– Адские погремушки, – пробормотал я. – Значит, я и правда вляпался по уши.

Глава 5

Тяжелое, неуютное молчание длилось несколько секунд, потом Эбинизер хрустнул пальцами.

– Кто будет замещать Семена?

Марта покачала головой:

– Подозреваю, Мерлин захочет кого-нибудь из немцев.

– Черт, я ведь лет на пятьдесят старше любого из них, мать их… – буркнул Эбинизер.

– Это ничего не значит, – сказала Марта. – На взгляд Мерлина, среди Старейшин и так слишком много американцев.

– Типичное заблуждение, – вмешался Индеец Джо, почесывая грудку Маленького Брата. – Единственный настоящий американец из Старейшин – это я. Не то, что вы все, Джонни-те-что-пришли-позже.

Эбинизер ответил Индейцу Джо усталой улыбкой.

– Мерлин вряд ли обрадуется, если ты заявишь свои права прямо сейчас, – заметила Марта.

– А то, – фыркнул Эбинизер. – Передать невозможно, как я несчастен из-за этого – просто, можно сказать, сердце разрывается.

Марта нахмурилась, сжав губы:

– Нам пора заходить, Эбинизер. Я скажу, чтобы тебя подождали.

– Хорошо, – вздохнул мой старый учитель. – Идите.

Не говоря больше ни слова, Марта и Индеец Джо ушли, шелестя своими парадными балахонами. Эбинизер тоже надел свой, темный, и повязал алый тюрбан. Потом взял посох и решительно зашагал ко входу в зал. Я молча поспевал за ним. На душе скребли кошки.

– Как у тебя с латынью, Хосс? – спросил вдруг Эбинизер. – Хочешь, буду переводить.

Я закашлялся.

– Нет. Думаю, справлюсь сам.

– Ладно. Когда войдем, постарайся держать себя в руках. Видишь ли, по какой-то причине у тебя репутация вспыльчивого, как порох.

Я хмуро покосился на него:

– Вовсе нет.

– И упрямого, как осел. И капризного, как девица.

– Совсем даже нет.

Усталая улыбка на мгновение мелькнула на лице Эбинизера, но тут мы подошли ко входу в здание, где собрался Совет. Я задержался у дверей, и Эбинизер вопросительно оглянулся на меня.

– Я не хочу входить вместе с вами, – пояснил я. – Если дела обернутся хреново, возможно, вам лучше держаться дальше от меня.

Эбинизер нахмурился, и мгновение мне показалось, что он будет спорить со мной. Но он только кивнул и шагнул в дверь. Я выждал пару минут, поднялся на крыльцо и вошел.

Здание напоминало старый театр: высокие сводчатые потолки, полы из полированного камня, по которым там и здесь протянулись ковровые дорожки, и анфилада высоких двустворчатых дверей. Должно быть, кондиционеры еще совсем недавно работали на полную мощь, но теперь я не слышал ни негромкого жужжания, ни шелеста воздуха, и в здании уже становилось теплее, чем полагалось бы. Свет тоже не горел. Наивно ожидать работы даже от самых простых осветительных и вентиляционных устройств в доме, полном чародеев.

Все двери, ведущие в зал, были заперты, кроме одной, у которой стояли двое мужчин в темных балахонах Совета, алых тюрбанах и серых накидках Стражей.

Одного из них я не узнал, зато второй оказался не кем иным, как Морганом. Ростом он почти не уступал мне, зато веса имел больше на добрую сотню фунтов – не жира, но крепких трудовых мускулов. Он щеголял короткой пегой бородкой и завязанными в хвостик волосами. Лицо его как было, так и осталось вытянутым, кислым – вполне под стать голосу.

– Наконец-то, – буркнул он при виде меня. – Я ждал этого дня, Дрезден. Наконец-то ты предстанешь перед правосудием.

– Похоже, нынче утром кто-то как нарочно подсовывает мне одних фанатиков, – отозвался я. – Я знаю, вам это не понравится, Морган, но все эти обвинения с меня сняли. Собственно, благодаря вам.

Его кислая физиономия перекосилась еще сильнее.

– Я только доложил о твоих действиях Совету. Я не думал, что они окажутся такими, – он выплюнул это слово будто проклятие, – снисходительными.

Я остановился перед Стражами и протянул им свой посох. Напарник Моргана снял с шеи хрустальный брелок и поводил им сначала вдоль посоха, а потом у меня над головой, у висков и вдоль всего тела. Кристалл начинал пульсировать мягким светом каждый раз, как оказывался рядом с одной из точек чакры. Страж кивнул Моргану, и я сделал шаг к двери.

Морган выставил здоровенную лапищу, загораживая мне путь.

– Нет, – сказал он. – Пока еще нет. Веди сюда собак.

Второй Страж нахмурился, но не стал возражать. Повернувшись, он скрылся в дверях. И почти сразу же вернулся, ведя за собой на сворке пару Сторожевых Псов.

Я невольно поперхнулся и сделал шаг назад:

– Дайте же вы мне хоть минуту покоя, Морган. Я не заговорен и не тащу с собой взрывчатки. И вообще я не из тех, кто склонен к самоубийству.

– Значит, небольшая проверка тебе не страшна, – фыркнул Морган, улыбнулся мне лишенной юмора улыбкой и шагнул вперед.

Сторожевые Псы последовали за ним. Собственно, Сторожевые Псы – не настоящие собаки. Собак я люблю. А это статуи, высеченные из какого-то серо-зеленого камня, и холка их приходится мне по пояс. У них разинутые клыкастые пасти и слишком большие глаза, выпученные, как у китайских храмовых собачек. От них же Псы унаследовали бородки и пушистые манишки. Хотя они не из плоти, передвигаются они со зловещей текучей грациозностью, и каменные мышцы играют под кожей так, словно они и впрямь живые существа. Морган погладил обоих по голове и прошептал им что-то на ухо – слишком тихо, чтобы я мог расслышать. Зато Псы услышали. Оба повернулись ко мне и принялись кружить вокруг меня, принюхиваясь. Пол подрагивал под их каменными лапами.

Я понимал, что они заговорены с целью обнаружить любую угрозу со стороны входящих на собрание. Впрочем, они все-таки не разумные существа – всего лишь устройства, действующие в рамках заложенной в них программы. В прошлом Сторожевые Псы не раз спасали людские жизни, но не всегда – и я не знал, оставит ли мое общение с Мэб следы, способные насторожить их.

Псы застыли, и один из них издал рычание, которое звучало столь же успокаивающе, сколь и треск горной породы под экскаватором. Я напрягся и посмотрел на собаку, стоящую справа от меня. Она оскалила темные сверкающие клыки, и пустые глаза ее уставились на мою левую руку – ту, которую Мэб ранила, демонстрируя свои способности.

Я судорожно сглотнул и постарался не шевелиться и думать о чем-нибудь невинном.

– Что-то им в тебе не понравилось, Дрезден, – заметил Морган. Мне показалось, в голосе его зазвучала потаенная радость. – Прогоню-ка я тебя, пожалуй, – для спокойствия.

Второй Страж положил руку на короткий тяжелый жезл, висевший на поясе, и шагнул вперед.

– Это может быть рана. Кровь чародея – отличный передатчик. Собака может реагировать на страх или злость, передающиеся с кровью.

– Возможно, – с сомнением в голосе сказал Морган. – А может, он пытается пронести что-нибудь под своей повязкой. Сними-ка бинт, Дрезден.

– Я не хочу, чтобы у меня снова пошла кровь, – возразил я.

– Отлично. Раз так, я воспрещаю тебе вход в соответствии с…

– Черт бы тебя подрал, Морган, – буркнул я и только что не швырнул ему свой посох.

Он поймал его и подержал, пока я срывал наложенную кое-как повязку. Было чертовски больно, но я отодрал только-только присохший к ране бинт и продемонстрировал ему свою опухшую, кровоточащую руку.

Сторожевой Пес рыкнул еще раз для острастки, после чего, похоже, потерял ко мне всякий интерес, попятился, сел рядом со своим приятелем и снова превратился в каменное изваяние.

Я поднял взгляд на Моргана и пристально посмотрел на него.

– Что, довольны? – спросил я.

Секунду мне казалось, что он встретится со мной взглядом. Потом он сунул посох мне обратно в руки и отвернулся:

– Ты просто позорище, Дрезден. Посмотри на себя. По твоей вине погибли достойные мужчины и женщины. Сегодня тебя призовут за это к ответу.

Я как мог поправил повязку и стиснул зубы, чтобы ненароком не пожелать ему провалиться ко всем чертям. Потом миновал Стражей и вошел в зал.

Похоже, я был последним, потому что Морган, пропустив меня, скомандовал своему напарнику замкнуть круг. Сам он вошел в зал следом за мной и закрыл за собой дверь. Одновременно с этим я ощутил, как в воздухе повисло невидимое, бесшумное напряжение, – это Стражи замкнули круг, отгородив здание от любого сверхъестественного нарушителя.

Мне ни разу еще не доводилось присутствовать на заседаниях Совета – во всяком случае, столь представительных. Само разнообразие собравшихся поражало воображение, и несколько секунд я просто стоял на месте, глазея по сторонам.

Зал служил раньше кабаре, причем сравнительно небольшим. Все освещение его составляли сейчас свечи, стоявшие на столах. Для аншлага здесь было, пожалуй, пустовато, но с точки зрения собрания чародеев народу более чем хватало. В партере вокруг столов сидели чародеи в черных балахонах, щеголявшие синими, золотыми и алыми тюрбанами. Ученики в коричневых балахонах стояли у стен или сидели на полу у ног своих наставников.

Более всего потрясало разнообразие собравшихся в этом зале типажей. Раскосые восточные глаза, темная кожа уроженцев Африки, светлые шевелюры европейцев, мужчины и женщины, молодые и старые, бороды, которые впору заталкивать за пояс, и щенячий пушок на подбородке… Зал гудел десятками языков, из которых я мог опознать лишь малую долю. Чародеи смеялись и хмурились, пили из фляжек и алюминиевых банок или просто сидели, медитируя с закрытыми глазами. Запахи духов, благовоний и химикалий сплетались в один постоянно меняющийся пышный букет, а ауры стольких собравшихся вместе чародеев, казалось, жили собственной жизнью, соприкасаясь друг с другом, обмениваясь энергией с почти осязаемой интенсивностью. Я ощущал себя так, словно иду сквозь завесу парящих в воздухе паутинок, то и дело касавшихся моих щек и ресниц, – не опасных, но сбивающих с толку, и каждая новая была уникальной, совершенно не похожей на предыдущую.

Единственное, что имелось у всех этих чародеев общего, – это то, что ни один из них не выглядел таким неряшливым, как я.

Отгороженный бархатными шнурами угол зала отводился приглашенным гостям – союзникам и специалистам по сверхъестественному миру, о большинстве которых я имел весьма приблизительное представление. Там и здесь, в тех местах, откуда хорошо просматривалась вся толпа, стояли Стражи. Их серые балахоны угрожающе выделялись на фоне черных и коричневых; впрочем, сомневаюсь, чтобы они казались более отталкивающими, нежели мой потертый сине-белый халат. Люди, мимо которых я проходил, косились на меня с неприязнью – в основном седобородые старцы. Один или два из школяров при виде меня поспешно прикрыли рты руками, пряча ухмылки. Я огляделся по сторонам в поисках свободного места, но не увидел ни одного до тех пор, пока не заметил Эбинизера, махавшего мне от стола в первом, ближнем к сцене ряду. Один стул рядом с ним был свободен. Других я не нашел, как ни старался, поэтому принял его предложение.

На сцене возвышались семь трибун, за шестью из которых стояли Старейшины в темных балахонах и алых тюрбанах, в том числе Индеец Джо – Слушающий Ветер и Марта Либерти.

За центральной трибуной стоял Мерлин – председатель Белого Совета, высокий, широкоплечий мужчина с голубыми глазами, длинными, струящимися по плечам светлыми волосами и холеной седой бородой. Мерлин говорил что-то своим бархатистым низким голосом. Фразы на латыни срывались с его губ гладко, как у римского сенатора.

– …et, quae cum ita sint, censeo iam nos dimittere rees cottidianas et de magna re gravi deliberate – id est, illud bellum contra comitatum rubrum. И с учетом сложившихся обстоятельств я опускаю обычные формальности, дабы обсудить наиболее важный вопрос – войну с Красной Коллегией. Consensum habemus? Все за?

В зале послышались согласные голоса. Я не стал присоединяться к ним. Я сделал попытку пробраться к стулу рядом с Эбинизером незамеченным, но ярко-голубые глаза Мерлина засекли меня и разом похолодели.

Мерлин заговорил снова, и, хотя я знал, что с английским у него никаких проблем, он обратился ко мне на латыни, быстрой и текучей. Впрочем, его совершенное владение языком обернулось против него: понять его мог даже такой неуч, как я.

– Ah-h-h, Magus Dresdenus. Prudenter ades nobis dum de bello quod inceperis diceamus. Ex omni parte ratio tua pro hoc comitatu nobis placet. Ах, чародей Дрезден. Как любезно с вашей стороны принять участие в нашей дискуссии по поводу войны, которую вы развязали. Приятно узнать, что вы все-таки питаете такое почтение к нашему Совету.

Последние слова он сопроводил выразительным взглядом в направлении моего потертого халата, после чего на мое неприглядное облачение обратили внимание даже те, кто не заметил его до сих пор. Ублюдок. Мерлин сделал паузу, предоставив мне отвечать. Тоже на латыни, разумеется. Жирный ублюдок.

С другой стороны, я впервые участвовал в заседании Совета в качестве полноправного чародея, а он, как ни крути, был все-таки сам Мерлин. И вид у меня и правда был тот еще. К тому же Эбинизер предостерегающе покосился на меня. Я сдержал готовый сорваться с языка колкий ответ и постарался напрячь все мои дипломатические способности.

– Э-э-э… – начал я. – Ego sum miser, Magus Merlinus. Dolor diei longi me tenet. Opus es nihi altera, э… vestiplicia. Прошу прощения, Мерлин. У меня выдался тяжелый день. Мне стоило надеть халат попристойнее.

Точнее сказать, я надеялся, что сказал именно это. Должно быть, я все же ляпнул что-то не так, потому что Мерлин выпучил на меня глаза.

– Quod est? – поинтересовался он.

Эбинизер поморщился.

– Хосс, – спросил он шепотом, – ты уверен, что не хочешь, чтобы я переводил тебя?

Я отмахнулся.

– Сам справлюсь, – буркнул я и нахмурился, подбирая нужные слова. – Excusationem vobis pro vestitu meo atique etiam tarditate facio. Прошу простить меня за опоздание и внешность.

Мерлин смерил меня бесстрастным взглядом, – похоже, мои потуги в латыни его вполне устроили. Эбинизер прикрыл глаза рукой.

– Что? – спросил я свирепым шепотом.

– Ну что ж. – Эбинизер отнял руку от лица и, прищурившись, взглянул на меня. – Сначала ты сказал: «Я жалкое извинение, Мерлин, долгий день имел меня. И я стоил поменять прачку».

Я моргнул:

– Что-что?

– Именно так ты и сказал. А потом добавил: «Прошу прощения, что я одет, и я делаюсь поздно».

Я почувствовал, что щеки и уши мои пылают. Большая часть зала смотрела на меня как на буйнопомешанного, и до меня дошло наконец, что многие из собравшихся здесь чародеев не знают английского. Так что стоит ли удивляться: судя по сказанному мною, я таким и был.

– Чертова латынь, – выдохнул я. – Пожалуй, лучше вам перевести.

В глазах Эбинизера заиграли искры, но он кивнул с серьезным выражением лица:

– С радостью.

Я плюхнулся на стул, а Эбинизер встал и извинился от моего имени на безупречной латыни. При его словах выражения лиц собравшихся несколько смягчились.

Мерлин кивнул и продолжил на своей образцовой, как в учебнике, латыни:

– Спасибо, чародей Маккой, за помощь. Первый вопрос, связанный со стоящим перед нами кризисом, – это восстановление Совета Старейшин до его полного состава. Как уже наверняка знают некоторые из вас, член Совета Старейшин чародей Петров убит два дня назад при нападении Красной Коллегии в Архангельске.

По залу прокатились потрясенные вздохи и шепот. Мерлин помолчал, дав шуму в зале утихнуть.

– Предыдущие стычки с Красной Коллегией не отличались подобной жестокостью, и это может означать изменение их обычной тактики. Как следствие этого, мы должны быть в состоянии быстро реагировать на подобные события, а это требует дееспособного руководства, обеспечиваемого Советом Старейшин в полном составе.

Мерлин продолжал говорить что-то еще, но я повернулся к Эбинизеру.

– Я правильно понимаю? – прошипел я ему на ухо. – Он хочет заполнить брешь в Совете Старейшин, чтобы иметь гарантированный перевес в голосах?

Эбинизер кивнул:

– Так он будет иметь три, а в большинстве случаев и четыре верных голоса.

– И что нам с этим делать?

– Тебе – ничего. Пока ничего. – Он внимательно посмотрел на меня. – Держи себя в руках, Хосс. Я серьезно. У Мерлина три плана убрать тебя.

Я тряхнул головой:

– Что? Вы-то откуда знаете?

– Он всегда так поступает, – буркнул Эбинизер. Взгляд его разом посуровел. – План, резервный план и туз в рукаве. С первым я разберусь и помогу тебе справиться со вторым. Но третий – целиком на тебе.

– Что вы хотите сказать? Какие планы?

– Тсс, Хосс. Не мешай слушать.

Сидевший напротив нас лысеющий чародей, с белоснежными бровями и кустистой иссиня-черной бородой, а также с татуировкой на черепе, повернулся и шикнул на меня.

Эбинизер кивнул ему, и мы оба повернулись к сцене.

– И в этой связи, – продолжал Мерлин, – я прошу Клауса Шнайдера, хорошо известного старейшего чародея с безупречной репутацией, принять на себя обязанности члена Совета Старейшин. Все за?

Марта покосилась на Эбинизера.

– Минуточку, почтенный Мерлин, – негромко произнесла она. – Мне кажется, протокол требует предоставить время для дебатов.

Мерлин вздохнул:

– При обычных обстоятельствах, чародей Либерти, разумеется, требует. Но, увы, у нас нет времени на обычные процедуры. Речь идет о самом нашем существовании. Посему спрашиваю еще раз: все за?

– Чародей Шнайдер, – вмешался в их спор Индеец Джо, – замечательный заклинатель, славный своими мастерством и честностью. Однако он слишком молод для подобной ответственности. В зале присутствуют чародеи, превосходящие его опытом и мастерством. Они более заслуживают избрания Старейшинами.

Мерлин одарил Индейца Джо хмурым взглядом:

– Спасибо за напоминание, чародей Слушающий Ветер. Однако, хотя твое замечание и уместно, к нему нет оснований. Здесь не присутствует ни одного чародея старше чародея Шнайдера, которые не отказывались уже занять место в Совете Старейшин. Посему, дабы избежать лишенных смысла выдвижений кандидатур и последующих самоотводов, я намеревался…

– Ты намеревался, – вмешался Эбинизер по-английски негромко, но так, чтобы слышал Мерлин, – затолкать своего любимчика всем в глотки, пока все слишком встревожены, чтобы заметить это.

Мерлин осекся, устремив на Эбинизера пристальный взгляд. Потом заговорил – так же негромко, с сильным британским акцентом:

– Возвращайся к себе в горы, Эбинизер. К своим овцам. Ты нежеланный гость здесь и никогда не был желанным.

Эбинизер отозвался Мерлину ослепительной улыбкой:

– Ага, Альфред, парниша. – В голосе его зазвучал явственный шотландский акцент. – Сам знаю. – Он снова перешел на латынь и повысил голос. – Каждый член Совета имеет право высказаться по этому поводу. Вам всем известно, насколько важным и ответственным мероприятием является назначение членом Совета Старейшин. Скажите, кто из вас согласен с тем, что это достаточно серьезное дело, чтобы вынести его на всеобщее голосование?

Зал откликнулся почти единогласным «да», к которому я присоединил и свой голос. Эбинизер окинул собравшихся взглядом и вопросительно посмотрел на Мерлина, приподняв бровь.

Я увидел на лице старикана плохо скрытую досаду. Больше всему ему явно хотелось хлопнуть кулаком по трибуне, но он сдержался и кивнул:

– Очень хорошо. В таком случае в соответствии с установленными правилами мы предложим этот пост старейшему из присутствующих здесь чародеев. – Он покосился в сторону примостившегося в уголке сцены узколицего старичка-чародея чопорного вида с пером, чернильницей и кипой пергаментных листов. – Чародей Пибоди, будьте добры, огласите список.

Тот кивнул, полез под стол и вынырнул оттуда с объемистым чемоданом. Потом буркнул что-то себе под нос, потер лоб пальцем, перепачкав его чернилами, и открыл чемодан. Он вытянул из стопки, как мне показалось, первый попавшийся лист, положил его перед собой на стол, удовлетворенно кивнул и дребезжащим голосом принялся зачитывать список:

– Чародей Монтджой.

– В научной экспедиции на Юкатане, – отозвалась Марта Либерти.

Пибоди кивнул:

– Чародей Гомес.

– Все еще не проснулся после приема того эликсира, – сообщил стоявший у стены Страж в сером плаще.

Пибоди кивнул:

– Чародей Лукоцци.

– В академическом отпуске, – сказал чернобородый татуированный чародей, сидевший за нашим столом.

Эбинизер нахмурился и нервно дернул щекой.

Так продолжалось примерно четверть часа. Наиболее любопытные причины отсутствия звучали вроде: «женился по любви», «живет под полярной ледяной шапкой» или «сидит на пирамиде».

Наконец Пибоди покосился на Мерлина:

– Чародей Маккой.

Эбинизер фыркнул и встал. Пибоди перечислил еще с полдюжины имен.

– Чародей Шнайдер, – возгласил он наконец.

Маленький круглощекий человечек, с седым пухом на голове и хорошо заметным даже под просторным балахоном округлым брюшком, встал и коротко кивнул Эбинизеру. Потом он повернулся к Мерлину.

– Я благодарен вам за предложение, почтенный Мерлин, – объявил он на латыни, но с сильным немецким акцентом. – Однако при всем моем почтении я вынужден отказаться от него в пользу чародея Маккоя. Он послужит Совету куда лучше, чем я.

Мерлин выглядел так, словно кто-то выжал ему в рот незрелый лимон.

– Очень хорошо, – сказал он. – Не желает ли кто-нибудь из старших чародеев предложить свою кандидатуру как альтернативу чародею Маккою?

Я не сомневался, что таковых не найдется, – об этом красноречиво говорили лица ближних к нам чародеев. Сам Эбинизер не спускал глаз с Мерлина. Он стоял, широко расставив ноги. В зале воцарилась тишина.

Сжав губы так, что они превратились в тонкую линию, Мерлин обвел зал взглядом и чуть заметно кивнул.

– Все за? – спросил он.

Зал снова откликнулся одобрением, на этот раз еще более единодушным.

– Очень хорошо, – повторил Мерлин, поджав нижнюю губу, отчего голос его сделался несколько кислее. – Раз так, пусть чародей Маккой займет место в Совете Старейшин.

По залу пробежал вздох – как мне показалось, облегчения. Эбинизер оглянулся и подмигнул мне.

– Один есть. Осталось два, – прошептал он. – Держи ухо востро.

Мой наставник подобрал балахон и поднялся на сцену, на пустующую трибуну между Мартой Либерти и Индейцем Джо.

– Меньше слов, больше дела, – произнес он громче, так чтобы слышал весь зал. – Идет война.

– Совершенно верно, – согласился Мерлин и кивнул куда-то в сторону. – Займемся делами военными. Страж Морган, будь добр, выйди и доложи соображения Совета Стражей насчет тактики Красной Коллегии.

В зале снова воцарилась такая тишина, что я отчетливо слышал стук подкованных башмаков Моргана, пока тот поднимался на сцену. Мерлин подвинулся, и Морган положил на трибуну переливающийся кристалл. Следом за этим он приладил за ним свечу, пробормотал себе под нос какое-то заклинание и зажег ее.

Свечной свет преломился в кристалле и расцвел над сценой подобием конуса, внутри которого повис вращающийся земной шар. Очертания континентов показались мне странно искаженными, словно их рисовали несколько веков назад.

По залу пробежал шепот, а Синяя Борода за моим столом пробормотал на латыни: «Впечатляюще».

– Тьфу, – возразил я по-английски. – Он украл это из «Возвращения джедая».

Синяя Борода непонимающе оглянулся на меня. Я прикинул, не стоит ли мне попытаться перевести «Звездные войны» на латынь, и решил, что, пожалуй, не стоит. Вот видите, порой и я бываю вполне благоразумным.

Своим низким голосом Морган бубнил на латыни – коряво, но более-менее понятно. Из чего следовало, что он владел латынью лучше меня. Ублюдок.

– Мигающие красные точки на глобусе обозначают места известных нам нападений Красной Коллегии и их союзников. Большая часть их сопровождалась теми или иными жертвами. – При этих его словах глобус начал переливаться мигающими красными огоньками, отчего сделался похожим на рождественскую елку. – Как видите, наибольшую активность неприятель проявляет в Западной Европе.

По залу пробежал ропот. Старый Свет до сих пор остается вотчиной старой школы чародейства, придерживающейся заповеди: «Блюди тайну и не привлекай к себе внимания». Пожалуй, у них есть на то основания – с учетом инквизиции и всего такого. Я не отношу себя к старой школе. Мой телефон значится в «Желтых страницах» в графе «Чародеи». Правда, он там один. Надо же мне оплачивать счета, верно?

Морган все бубнил бесцветным голосом:

– Нам давно известно, что основной центр Красной Коллегии расположен где-то в Южной Америке. Наши агенты там работают в чрезвычайно трудных условиях, так что информация оттуда поступает самая скудная. Мы получили предупреждения о нескольких готовившихся нападениях, и Стражам удалось свести потери к минимуму – везде, за исключением последнего инцидента в Архангельске. – Земной шар остановил вращение, и красный огонек на Северо-Западе России разгорелся ярче. – Хотя установлено, что смерть чародея Петрова дорого обошлась нападавшим, все его домочадцы тоже погибли. Нам неизвестно, каким образом вампиры проникли в дом, минуя оборону и защитные пояса. Судя по всему, Красная Коллегия каким-то образом получила доступ к информации об обороне, каковой раньше не располагала.

Мерлин вернулся на свое место; Морган забрал кристалл, и глобус исчез.

– Спасибо, Страж, – произнес Мерлин. – И еще одно: пути наших перемещений по Небывальщине находятся под угрозой. Мягко говоря, дамы и господа, Красная Коллегия получает дополнительное преимущество, заперев нас в материальном мире. Современная же техника так часто отказывает в нашем присутствии, что перемещения здесь также затруднительны, а в условиях военного времени на них просто нельзя положиться. Нам жизненно необходимы коридоры сквозь Небывальщину, иначе мы рискуем во всем проигрывать неприятелю, способному перемещаться и перебрасывать силы быстрее нас. В этой связи мы послали гонцов к обеим Королевам сидхе. Старейшина Мэй, прошу.

Я покосился на трибуну слева от Мерлина, за которой стояла еще одна из членов Совета Старейшин – судя по всему, та самая Мэй. Это была миниатюрная женщина восточного происхождения с бледной, гладкой кожей и волосами цвета серого гранита, заплетенными в длинную, смотанную в пучок и заколотую двумя нефритовыми гребнями косу. Изящные черты ее лица остались почти не тронуты возрастом, если не считать воспаленных глаз. Она развернула лист пергамента и чуть надтреснутым, но уверенным голосом обратилась к Совету:

– Мы получили следующий ответ от Лета: «Королева Титания не желает принимать чью-либо сторону в распрях смертных и антрофагов. Она обращается равно к Совету и Коллегии с требованием держаться подальше от владений Лета. Она сохраняет нейтралитет».

Эбинизер нахмурился и подался вперед.

– А что Зима? – спросил он.

Я поежился.

Мэй склонила голову набок и несколько секунд молча смотрела на Эбинизера, явно выражая ему неодобрение тем, что ее перебили.

– Наш посланник не вернулся. Однако история показывает, что Королева Мэб принимает ту или иную сторону в конфликте, однако сама выбирает для этого время и форму.

Я поежился еще сильнее. На столе стоял графин с водой и несколько стаканов. Я налил себе воды, ухитрившись почти не звякнуть горлышком о стакан. Покосившись на Синюю Бороду, я увидел, что тот задумчиво наблюдает за мной.

Эбинизер нахмурился еще сильнее:

– И что это должно означать?

– Это означает, – ответил за Мэй Мерлин, – что нам придется вести с Зимой дипломатическую игру. Нам жизненно необходимо любой ценой сохранить дружественные отношения хоть с одной из Королев сидхе – или, по крайней мере, не допустить, чтобы подобные отношения установила Красная Коллегия. До тех пор, пока имеющий место конфликт не будет разрешен.

Марта Либерти удивленно приподняла брови.

– Разрешен? – переспросила она. – Я бы выбрала иное слово. Например, «завершен».

Мерлин покачал головой:

– Чародей Либерти, нам нет необходимости усугублять конфликт. Если имеется хоть малейший шанс достичь перемирия…

– Спросите Семена Петрова, насколько заинтересованы в мирном решении вампиры. – Ледяной, чуть хрипловатый голос чернокожей женщины словно бичевал Мерлина.

– Придержи свои эмоции, чародей Либерти, – невозмутимо возразил ей Мерлин. – Смерть Петрова глубоко ранила всех нас, но мы не можем позволить, чтобы она ослепила нас, мешая принять разумное решение.

– Семен хорошо их знал, Мерлин, – ровным голосом сказала Марта. – Знал их лучше любого из нас, и они убили его. Неужели ты считаешь, что они согласятся на мир с нами теперь, когда они убили чародея, лучше других способного защититься от них? С какой стати им вообще желать мира, а, Мерлин? Они же побеждают.

Мерлин отмахнулся от нее:

– Твой гнев мешает тебе рассуждать здраво. Они будут искать мира, потому что даже победа может обойтись им слишком дорого.

– Не будь глупцом. Они никогда не предложат мира.

– Собственно говоря, – возразил Мерлин, – они его уже предложили. – Он кивнул в сторону второй слева от него трибуны. – Чародей Ла Фортье.

Ла Фортье оказался изящного сложения мужчиной среднего роста с гротескно выступающими скулами и выпученными глазами, словно позаимствованными им у кого-то раза в два больше его. Он был совершенно лыс; на лице не росло даже бровей, что придавало ему сходство со скелетом. Однако голос его, когда он заговорил, звучал на удивление сочно.

– Спасибо, Мерлин. – Он помахал в воздухе зажатым в тонких, длинных пальцах конвертом. – В этом конверте находится послание графа Ортеги, военачальника Красной Коллегии, полученное нами сегодня утром. В нем он излагает причины, побудившие Красную Коллегию начать войну, и условия, на которых они готовы пойти на мир. Кроме того, он предлагает в знак доброй воли временно, начиная с сегодняшнего утра, воздержаться от враждебных действий, дабы дать Совету время обдумать эти условия.

– Дерьмо собачье! – Слова эти сорвались у меня с языка прежде, чем я осознал, что говорю.

По залу прокатились смешки – преимущественно со стороны школяров в коричневых балахонах, и я услышал шорох одежд, когда все до единого чародеи повернулись посмотреть на меня. Я почувствовал, что снова краснею, и прокашлялся.

– То есть я хотел сказать, – начал я и остановился, давая Эбинизеру возможность перевести мои слова, – что убийцы Красной Коллегии покушались на мою жизнь всего несколько часов назад.

Ла Фортье улыбнулся мне. При этом губы его раздвинулись, обнажая зубы, как на высушенном лице тысячелетней мумии.

– Даже если вы не лжете, чародей Дрезден, я не ожидал бы стопроцентного контроля Красной Коллегии над своими подчиненными – с учетом лично вашей роли в развязывании этой войны.

– Развязывании? – возмутился я. – Да вы хоть знаете, что делали они?

Ла Фортье пожал плечами:

– Они лишь оборонялись, чародей, защищая свой суверенитет. Вы, выступая не лично от себя, а – я особо обращаю на это внимание – в качестве представителя Белого Совета, напали на нобля Красной Коллегии, нанесли ущерб ее имуществу и убили домочадцев означенного нобля, а также ее саму. Кроме того, в прессе и официальных заявлениях по поводу этого инцидента говорится о том, что при нем погибло несколько молодых мужчин и женщин – насколько я понял, погибли при пожаре. Не напоминает ли это вам кое-что, а, чародей Дрезден?

Я стиснул зубы. У меня даже в глазах помутнело от злости, так что говорить я даже не пытался. Впервые в своей жизни я присутствовал на Совете, когда меня судили за нарушение Первого закона магии: «Не убий». В тот раз я сжег своего старого наставника Джастина. Год назад, во время столкновения с Бьянкой, местной предводительницей Красной Коллегии, я устроил пожар – в ту минуту все шло к тому, что ни мне, ни моим спутникам уже все равно не выбраться оттуда живыми. Сгорело довольно много вампиров. Позже на пожарище нашли и человеческие останки. Трудно сказать, кто из них стал жертвой вампиров и умер прежде, чем огонь добрался до них, а кто еще был жив к тому моменту. Меня до сих пор мучают из-за этого кошмары. Я, конечно, далеко не подарок, но и не хладнокровный убийца.

К своему потрясению, я вдруг сообразил, что накапливаю энергию, готовясь разрядить ее в Ла Фортье с его ухмылкой скелета. Эбинизер перехватил мой взгляд, глаза его чуть расширились, и он быстро мотнул головой. Вместо того чтобы выбросить руки вперед, высвобождая смертоносный заряд, я сжал их в кулаки и сел, прежде чем ответить ему. Вот какой я дисциплинированный.

– Я уже подробно описал события в доме Бьянки в своем отчете Совету. Так все и было. Любой, кто утверждает, что все было не так, как там написано, – лжец.

Ла Фортье закатил глаза:

– Как это, должно быть, приятно – жить в столь прямолинейном мире, чародей Дрезден. Но мы платим цену за ваши действия не золотыми монетами и не потраченными впустую часами – мы платим кровью. Чародеи гибнут в результате того, что вы натворили, действуя от имени Совета. – Ла Фортье перевел строгий взгляд на зал. – Честно говоря, мне кажется, что со стороны Совета было бы разумно заключить, что в нынешнем конфликте мы действительно можем оказаться неправыми и что нам стоило бы внимательно изучить условия, предлагаемые нам Красной Коллегией в качестве платы за мир.

– Чего же они от нас хотят? – фыркнул я и помолчал, дав Эбинизеру перевести. – По пинте крови в месяц от каждого из нас? Или права охотиться там и тогда, когда они пожелают? Или амулетов, способных защитить их от солнечного света?

Ла Фортье улыбнулся мне и сложил руки на обрезе трибуны.

– Что вы, Дрезден. Ничего, столь драматичного. Они хотят только того, чего в такой ситуации желал бы любой из нас. Они хотят справедливости. – Он чуть подался в мою сторону, и выпуклые глаза его возбужденно блеснули. – Они хотят вас.

Глава 6

Я сглотнул.

– Меня? – переспросил я. Et la, Ла Фортье. Подавись моим красноречием.

– Вот именно. Граф Ортега написал, что Красная Коллегия считает вас, чародей Дрезден, преступником. В качестве условия прекращения конфликта они требуют вашей выдачи для суда. Согласен, этот выход из сложившейся ситуации не отличается высоким вкусом, но, возможно, другого у нас нет.

Не успел он произнести последнее слово, как несколько десятков чародеев, вскочив с места, возмущенно закричали что-то. Другие тоже поднялись, столь же громко возражая им, а третьи кричали, похоже, просто так, за компанию. В зале воцарилась настоящая какофония криков, угроз и ругани (но не проклятий, потому что, согласитесь, проклятие чародея может плохо кончиться), и все это на дюжине языков.

Мерлин дал им покричать с минуту, после чего звонким голосом призвал всех к порядку. Никто не обратил на него ни малейшего внимания. Он сделал еще одну попытку, после чего поднял свой посох и с силой стукнул им по сцене.

Последовали вспышка, грохот и сотрясение, от которого вода у меня в стакане расплескалась, забрызгав мне халат, а пара наиболее хрупких чародеев так и вовсе попадали с ног. Так или иначе, крик утих.

– К порядку! – вновь потребовал Мерлин точно тем же тоном. – Я прекрасно осознаю сложность данной ситуации и ее возможные последствия. Однако на кону жизни. Как ваши, так и моя собственная. Мы должны обдумать выбор со всей возможной серьезностью.

– Какой выбор? – возмутился Эбинизер. – Мы чародеи, а не стадо перепуганных баранов. Неужели мы отдадим вампирам одного из нас и притворимся, что ничего не произошло?

– Вы читали отчет Дрездена, – огрызнулся Ла Фортье. – По его собственному признанию, все, в чем обвиняет его Красная Коллегия, – правда. Они являются пострадавшей стороной.

– Вся та ситуация была подстроена с целью спровоцировать Дрездена на подобные действия, после чего убить его.

– Значит, он должен был действовать умнее, – хладнокровно отпарировал Ла Фортье. – Политика – это не детская игра. Дрезден ввязался в нее и потерпел поражение. Теперь ему настало время заплатить за это, чтобы мы, остальные, жили в мире.

Индеец Джо положил руку на локоть Эбинизеру.

– Мира нельзя купить, Алерон, – тихо сказал он, обращаясь к Ла Фортье. – История неоднократно учила нас этому. Я выучил этот урок, чего и тебе советую.

В ответ Ла Фортье оскалился:

– Не знаю, о чем ты там лепечешь, но…

Я закатил глаза и все-таки снова встал с места:

– Он говорит об индейских племенах, потерявших свои земли, болван. – Подозреваю, Эбинизер опустил в своем переводе последнее слово, что не отменило, однако, приглушенного фырканья со стороны коричневых балахонов. – И о попытках Европы ублажить Гитлера накануне Второй мировой. И те и другие пытались купить мир ценой уступок, и в результате и тех и других скушали по кускам.

Мерлин смерил меня свирепым взглядом:

– Я тебя не узнаю, чародей Дрезден. До тех пор пока тебе не дадут слова, будь добр воздерживаться от подобных выступлений, иначе я удалю тебя из зала заседаний.

Я стиснул зубы и сел:

– Прошу прощения. Я-то считал, что моей обязанностью является защищать людей. Или я ошибался?

– Мертвые мы никого не защитим, чародей Дрезден! – рявкнул Мерлин. – Молчи или выйди.

Марта Либерти покачала головой:

– Мерлин, мне кажется, совершенно очевидно, что мы не можем выдавать одного из нас Красной Коллегии по их требованию. Несмотря на былые расхождения с политикой Совета, Дрезден – полноценный чародей. И с учетом его деятельности за последние годы он вполне заслужил этот титул.

– Я не ставлю под сомнение его владение Искусством, – возразил Ла Фортье. – Я оспариваю его суждения, его выбор. Со времени смерти Джастина он неоднократно выказывал возмутительную беспечность и даже безрассудство. – Лысый мерзавец устремил взгляд своих выпученных глаз в зал. – Чародей Гарри Дрезден. Подмастерье чародея Джастина Дю Морне, подмастерья чародея Семена Петрова. Скажите-ка, Дрезден, как вышло, что Красная Коллегия так хорошо узнала устройство обороны дома Петрова, что без труда проникла в него?

Мгновение я потрясенно смотрел на Ла Фортье. Неужели этот гад действительно верил в то, что я мог узнать об обороне Петрова от Джастина? И мог продать чародея, члена Совета Старейшин, вампирам? Ведь до самого суда надо мной я вообще не знал о существовании Белого Совета – и, если уж на то пошло, о других чародеях. Я дал ему единственный возможный ответ. Я рассмеялся. Негромко, но рассмеялся и покачал головой.

Лицо Ла Фортье исказилось от злости.

– Вот видите? – вскричал он, обращаясь к залу. – Видите, сколько уважения питает он к нашему Совету? К своему положению чародея? Дрезден постоянно представлял для нас угрозу своей неразборчивостью в средствах, своим безрассудным пренебрежением требованиями секретности и безопасности. Даже если кто-то другой предал Петрова и его учеников, Дрезден так же виновен в их гибели, как если бы сам перерезал им горло. Так пусть последствия его решений падут на него самого.

Я вскочил и повернулся было к Ла Фортье, но вовремя опомнился и посмотрел на Мерлина, испрашивая разрешения заговорить. Он нехотя кивнул, давая мне слово.

– Это невозможно, – сказал я. – Или, по меньшей мере, непрактично. Я не нарушил в этом деле ни одного закона магии, из чего следует, что вправе ожидать полноценного суда. Я полноправный чародей. По правилам Совета дело подлежит всестороннему изучению и суду – боюсь только, что ни то ни другое не дадут нам скорого решения наших проблем.

Эбинизер перевел мои слова, и зал согласно загудел. Что ж, не могу сказать, чтобы это меня удивило. Стоило бы Совету Старейшин замять суд и бросить меня на съедение волкам – и это создало бы опасный прецедент: никто не мешал бы преследовать любого чародея из находившихся в зале, и они прекрасно понимали это.

Ла Фортье уставил в меня свой костлявый палец.

– Совершенно верно, – сказал он. – Если только исходить из того, что вы полноправный чародей. В этой связи я требую, чтобы Совет немедленно поставил на голосование вопрос, действителен ли еще статус Дрездена как полноправного чародея. Кстати, напоминаю Совету, что присвоение ему этого статуса имело место де-факто и основывалось на показаниях свидетелей. Он никогда не проходил Испытания, по которому единственно можно судить об уровне его мастерства.

– Черта с два не проходил, – возразил я. – Я победил Джастина Дю Морне в смертельной дуэли. Или такого Испытания вам не достаточно?

– Верно, чародей Дю Морне погиб, – кивнул Ла Фортье. – Другой вопрос, действительно ли он погиб в честном поединке или сожжен во сне. Мерлин, вы слышали мое требование. Пусть же Совет проголосует по статусу этого безумца. Покончим с этой ерундой и вернемся к нормальной жизни.

Ох… Такого поворота я не ожидал. Если меня лишат тюрбана, это будет все равно как если бы средневекового дворянина лишили его титула. С политической точки зрения я больше не буду считаться чародеем, и тогда по правилам Совета и по соглашениям, существующим между ним и другими сверхъестественными силами, меня просто обязаны будут выдать как беглого убийцу Красной Коллегии. Что будет означать жуткую смерть – если мне повезет, конечно. Если не повезет, все может обернуться значительно хуже.

С учетом того, как складывался этот день с самого начала, сердце у меня в груди начало пробуксовывать.

Мерлин хмуро кивнул:

– Что ж, очень хорошо. Ставлю на голосование вопрос о статусе означенного Гарри Дрездена. Пусть те, кто считает его достойным тюрбана чародея, голосуют «за», а те, кто считает, что статус его должен быть понижен до подмастерья, голосуют «против». Те же, кто счи…

– Погодите-ка, – перебил его Эбинизер. – Пользуясь правами Старейшины, я требую ограничить голосование рамками Совета Старейшин.

Мерлин испепелил Эбинизера взглядом:

– На каком основании?

– На том основании, что в этом деле имеется много информации, неизвестной Белому Совету. Доведение же ее до всех в этом зале выглядело бы неразумной тратой времени.

– Поддерживаю, – пробормотал Индеец Джо.

– И я, – добавила Марта Либерти. – Три голоса «за», почтенный Мерлин. Пусть решение принимает Совет Старейшин.

Сердце мое снова забилось в более-менее нормальном ритме. Эбинизер вмешался вовремя. В помещении, полном напуганных мужчин и женщин, я и охнуть бы не успел, как лишился бы тюрбана. При голосовании, ограниченном рамками Совета Старейшин, у меня появлялся небольшой, но шанс.

Я почти воочию видел, как Мерлин пытается повернуть решение вспять, однако правила Совета высказываются на этот счет совершенно однозначно. Члены Совета Старейшин всегда могут добиться закрытого голосования, если в поддержку этого выступят хоть трое Старейшин.

– Очень хорошо, – в очередной раз повторил Мерлин. В зале оживленно шептались. – Мои интересы заключаются в сохранении жизни и здоровья членов этого Совета, а также человечества в целом. Я голосую против сохранения за Дрезденом статуса чародея.

– И я, я тоже против и по тем же причинам. – Ла Фортье только что не подпрыгивал от возбуждения, прищурив свои выпученные глаза.

Следующим заговорил Эбинизер:

– Я жил с этим юношей под одной крышей. Я знаю его. Он настоящий чародей. Я голосую за сохранение за ним его нынешнего статуса.

Маленький Брат пискнул что-то со своего места на плече у Индейца Джо, и старый волшебник погладил енота по хвосту.

– Мои инстинкты говорят мне, что он ведет себя так, как подобает чародею. – Он мягко покосился на Ла Фортье. – Я голосую за сохранение его статуса.

– Как и я, – кивнула Марта Либерти. – Это не решение проблем. Это всего лишь сведение счетов.

Что ж, три-два в пользу Гарри. Я перевел взгляд на старую Мэй.

С минуту миниатюрная женщина стояла, закрыв глаза и склонив голову.

– Чародей не может так легкомысленно относиться к своему статусу члена этого Совета, – произнесла она наконец. – И не может вести себя так безответственно, как вел себя Гарри Дрезден по отношению к Искусству. Я голосую против сохранения им статуса.

Три-три. Я облизнул пересохшие губы – и только теперь сообразил, что со всеми своими переживаниями совсем забыл про седьмого члена Совета Старейшин. Его трибуна стояла на сцене крайней слева. Подобно другим чародеям, он был облачен в черный балахон, но лицо его совершенно закрывал темно-бордовый, почти черный, капюшон. А все, что не скрывал капюшон, терялось в тусклом свете свечей. Роста он был высокого, выше меня, футов семь. И не растолстел. Он стоял, спрятав руки крест-накрест в просторные рукава балахона. Похоже, не один я обратил на него внимание; все взгляды устремились на него, и в зале воцарилась мертвая тишина.

Первым нарушил ее Мерлин.

– Привратник, – негромко окликнул он, – что скажешь ты?

Я привстал со стула; во рту у меня пересохло. Стоит ему проголосовать против меня, и можно не сомневаться: Стражи скрутят и выволокут меня прежде, чем стихнет эхо его голоса.

Последовала новая пауза длиной в несколько ударов сердца.

– Сегодня шел дождь из жаб, – произнес Привратник гулким, но неожиданно мягким голосом.

Реакцией на его слова стало ошеломленное молчание, спустя пару секунд сменившееся таким же ошеломленным шепотом.

– Привратник, – повторил Мерлин, на этот раз настойчивее, – как ты проголосуешь?

– Обдуманно, – отозвался Привратник. – Сегодня утром шел дождь из жаб. Это надо осмыслить. И в этой связи мне нужно знать, с чем вернется посланник.

– Какой еще посланник? – нетерпеливо спросил Ла Фортье. – О чем это вы?

Двери с грохотом распахнулись, и в зал вошли двое Стражей в серых плащах. Они даже не вели, а скорее тащили под руки молодого мужчину в коричневом балахоне. Лицо его опухло, на вид – от обморожения, а пальцы напоминали вздувшиеся протухшие сосиски. Волосы сплошь покрывала ледяная корка; балахон выглядел так, словно его погрузили в воду, а потом проволокли за собачьей упряжкой от Анкориджа до Нома. Губы его посинели, а глаза то и дело закатывались, как у пьяного. Стражи подтащили его к сцене, и Старейшины собрались на ее краю, глядя на бедолагу сверху вниз.

– Это мой посланник к Зимней Королеве, – заявила Мэй.

– Он настаивал, – сказал один из Стражей. – Мы пытались отвести его прежде к лекарю, но он так беспокоился из-за этого, что я испугался, не повредит ли он себе чего-нибудь, поэтому мы привели его к тебе, Мэй.

– Где вы его нашли? – спросил Мерлин.

– У входа. Кто-то вытолкнул его из машины и уехал. Мы не видели, кто это был.

– И даже номера не записали? – не выдержал я.

Оба Стража покосились на меня и снова повернулись к Мерлину. Похоже, они даже не поняли, о чем это я. Ну да, им ведь обоим лет по сто; они и о номерных знаках, поди, не имели ни малейшего представления.

– Адские погремушки, – пробормотал я себе под нос. – Жаль, меня там не было.

Старая Мэй осторожно спустилась со сцены и подошла к юноше. Она коснулась его лба рукой и тихо заговорила с ним на непонятном мне языке – наверное, по-китайски. Паренек открыл глаза и ответил ей что-то, едва ворочая языком.

Старая Мэй нахмурилась. Она спросила что-то еще; парень сделал попытку ответить, но совершенно очевидно, что это оказалось для него слишком тяжелой задачей. Он пошатнулся, глаза его окончательно закатились, и он бессильно обвис на руках у Стражей.

Мэй коснулась его волос.

– Унесите его, – сказала она на латыни. – Позаботьтесь о нем.

Стражи уложили паренька на плащ и вчетвером вынесли из зала.

– Что он сказал? – спросил Эбинизер, опередив меня с тем же вопросом.

– Он сказал, Королева Мэб просила передать Совету, что она согласится пропустить нас через свои владения, если ее просьба будет исполнена.

Мерлин выгнул бровь и задумчиво потеребил пальцами бороду:

– Какова же ее просьба?

– Этого она ему не сказала, – ответила старая Мэй. – Она сказала только, что дала знать об этом одному из членов Белого Совета.

Старейшины отошли в угол сцены. Несмотря на напряженность ситуации, они не повышали голосов.

Я не следил за ними. Слова посланника, переведенные старой Мэй, настолько потрясли меня, что я и дышать-то едва мог, не то что говорить. Когда я наконец вновь обрел способность двигаться, я повернулся к столу, наклонился пониже и стукнулся лбом о деревянную столешницу. Потом еще раз. И еще.

– Черт, – прошептал я. – Черт, черт, черт!

Чья-то рука легла мне на плечо. Я поднял голову и увидел перед собой закутанного с головы до ног Привратника. Рука его была затянута в черную кожаную перчатку. Даже постаравшись, я не смог бы увидеть ни клочка его кожи.

– Ты ведь знаешь, что означает дождь из жаб, – тихим, едва слышным голосом спросил он. Он говорил по-английски с едва заметным акцентом – наполовину британским, наполовину каким-то еще. Индийским? Ближневосточным?

Я кивнул:

– Неприятности.

– Неприятности, – повторил он. Лица его я так и не видел, но заподозрил, что слово это сопровождалось едва заметной улыбкой. Он кивнул в сторону остальных Старейшин. – Времени у нас в обрез, – прошептал он. – Ты ответишь мне на один вопрос, Дрезден? Только честно?

Я покосился на Синюю Бороду. Тот наклонился к сидевшей за соседним столом круглолицей чародейке крайне благопристойной внешности и, похоже, внимательно слушал ее. Я кивнул Привратнику.

Тот махнул рукой. Не было ни слов, ни даже секундной паузы на подготовку заклинания. Ничего. Он махнул рукой, и гул голосов в зале разом отдалился, сделавшись неразборчивым.

– Я понимаю, ты тоже умеешь Слышать. Я тоже не хотел бы, чтобы нас с тобой подслушали. – Голос его доходил до меня странно искаженным. Одни звуки казались неестественно высокими, другие – неестественно низкими, странно гулкими.

Я осторожно кивнул:

– И что за вопрос?

Он поднял руку и черной перчаткой чуть сдвинул капюшон так, что я увидел отблеск темного глаза и неровно остриженную седую бороду на фоне бронзово-смуглой кожи. Второго глаза я не видел. Лицо его, казалось, то и дело меняется в тени, и мне пришло в голову, что оно изувечено – возможно, обожжено. На том месте, где полагалось находиться второму глазу, блеснуло что-то серебряное.

Он придвинулся ближе ко мне.

– Мэб уже выбрала своего эмиссара? – прошептал он мне на ухо.

Я как мог постарался скрыть удивление, и, как обычно, это вышло у меня плохо. Я увидел в его единственном глазу огонек понимания.

Черт возьми. Теперь-то я понимал, почему Мэб держалась так уверенно. Она с самого начала знала наверняка, что подряжает меня на дело, от которого я не смогу отказаться. При этом она провернула это, не отказываясь от сделки. Мэб хотела, чтобы я взялся за ее дело, и она наверняка была просто счастлива ввязаться в войну сверхъестественных сил, чтобы получить то, что ей нужно.

Собственно, у меня в офисе она только играла со мной – а я-то, дурак, принял все это за чистую монету. Мне хотелось врезать себе со всей силы по лбу. Надо же, деревенский дурачок нашелся!

Так или иначе, смысла врать парню, чей голос решает мою судьбу, я не видел.

– Да.

Он покачал головой:

– Рискованное равновесие. Совет не может позволить себе ни оставить тебя, ни исключить.

– Не понял.

– Поймешь. – Он сдвинул капюшон обратно на лицо. – Я не могу предотвратить твою судьбу, чародей. Я могу только дать тебе шанс самому избежать ее.

– Что вы имеете в виду?

– Разве ты сам не видишь, что происходит?

Я нахмурился:

– Есть опасный дисбаланс сил. Белый Совет здесь, в Чикаго. Мэб лезет в наши дела.

– Или, возможно, мы – в ее. Почему она назначила своим эмиссаром смертного, а, юный чародей?

– Потому что кому-то там, наверху, доставляет удовольствие смотреть на мои мытарства?

– Равновесие, – подсказал мне Привратник. – Все дело в равновесии. Восстанови равновесие, юный чародей. Докажи, что ты достоин своего звания.

– Значит, вы говорите, я просто должен работать на Мэб? – Голос мой звучал глухо и отдавал жестью, будто слышался из кофейной банки.

– Какое сегодня число? – спросил вдруг Привратник.

– Восемнадцатое июня, – ответил я.

– А… Ну конечно.

Привратник отвернулся, и шум снова сделался нормальным. Привратник вернулся к остальным Старейшинам, и они заняли места на своих трибунах. Podii… Podia… Чтоб ее, эту латынь с ее склонениями…

– К порядку! – снова рявкнул Мерлин, и в зале не сразу, но довольно быстро воцарилась тишина.

– Привратник, – спросил Мерлин, – как ты голосуешь?

Темная фигура Привратника молча подняла руку.

– Мы ступили на тропу, теряющуюся во мраке, – негромко произнес он. – Тропу, которая чем дальше, тем опаснее. Поэтому первые наши шаги по ней могут оказаться решающими. Мы должны делать их с осторожностью.

Темное пятно лица под капюшоном повернулось в сторону Эбинизера.

– Ты любишь этого мальчика, чародей Маккой, – сказал Привратник. – Ты будешь сражаться за него. Твоя истовость в этом деле достойна внимания. Я уважаю твой выбор.

Он повернулся к Ла Фортье:

– Ты сомневаешься в преданности Дрездена и его способностях. Ты настаиваешь на том, что только порченое семя вырастает на порченой земле. Твои тревоги можно понять – и, если ты прав, Дрезден представляет собой угрозу Совету.

Он повернулся к старой Мэй и чуть склонил голову. Мэй ответила ему таким же легким поклоном.

– Почтенная Мэй, – произнес Привратник, – ты сомневаешься в его способности использовать свою силу с должной мудростью. Ты боишься, что уроки Дю Морне искалечили его, хоть это и не видно глазу. Твои страхи тоже заслуживают уважения.

И наконец, он повернулся к Мерлину:

– Почтенный Мерлин, тебе известно, что Дрезден принес Совету смерть и прочие угрозы. Ты веришь, что, устранив Дрездена, ты устранишь и угрозу. Твои опасения можно понять, но не принять. Что бы ни произошло с Дрезденом, Красная Коллегия нанесла Совету слишком болезненный удар, чтобы делать вид, будто ничего не произошло. Прекращение нынешних враждебных действий станет лишь затишьем перед бурей.

– Довольно, приятель, – не выдержал Эбинизер. – Говори, как ты голосуешь: за или против.

– Я проголосую в зависимости от исхода Испытания. От проверки, которая либо успокоит страхи одной стороны, либо докажет необоснованность доверия другой.

– Какого еще Испытания? – спросил Мерлин.

– Мэб, – сказал Привратник. – Пусть Дрезден исполнит просьбу Мэб. Это подарит нам помощь Зимы. Если ему удастся это, он докажет безосновательность твоих опасений в его способностях, Ла Фортье.

Ла Фортье насупился, но кивнул.

Привратник снова повернулся к Мэй:

– Если он выполнит эту задачу, это покажет, что он готов принять ответственность за свои ошибки и работать на благо Совета – даже в ущерб собственным интересам. Это успокоит твои опасения: совершать ошибки юности не преступление, но преступление – не извлекать из них уроков. Ты согласна?

Старая Мэй сощурила свои воспаленные глаза, но все же кивнула.

– Теперь ты, почтенный Мерлин. Его успех во многом облегчит наши задачи в грядущей войне. Гарантия прохода через Небывальщину поможет нам получить преимущество над Красной Коллегией, а то и совершенно избежать потерь от ее нападений. Это наверняка докажет преданность Дрездена делу нашего Совета.

– Все это очень мило, – вмешался Эбинизер. – А что, если он потерпит неудачу?

Привратник пожал плечами:

– Тогда, возможно, их тревоги имеют под собой больше основания, чем твое доверие, чародей Маккой. В таком случае, разумеется, мы придем к заключению, что его производство в ранг полноправного чародея преждевременно.

– Все или ничего? – возмутился Эбинизер. – Так, что ли, выходит? Ты ожидаешь от самого молодого чародея в Совете, чтобы он одержал верх над Королевой Мэб? Над Мэб? Да это не Испытание. Это, черт подери, настоящая казнь. Откуда ему вообще знать, чего она от него хочет?

Я встал. Ноги мои слегка дрожали.

– Эбинизер, – сказал я.

– Откуда, черт возьми, парню знать, чего хочет эта баба?

– Эбинизер…

– Я не собираюсь спокойно смотреть на то, как вы… – Он осекся и посмотрел на меня. И все остальные тоже.

– Я знаю, чего хочет Мэб, – сказал я. – Она приходила ко мне сегодня днем. Она просила расследовать для нее одно дело. Я дал ей от ворот поворот.

– Адские погремушки, – только и сказал Эбинизер. Он достал из кармана синий платок и вытер разом вспотевший лоб. – Хосс, этот омут для тебя слишком глубок.

– Похоже, выбор невелик: плыть или идти ко дну, – возразил я.

– Так ты возьмешься за это, чародей Дрезден? – негромко спросил меня Привратник по-английски.

Я кивнул. Во рту пересохло. Я сглотнул и постарался напомнить себе, что выбора у меня и правда нет. Если я не сыграю с феями по их правилам и при этом не выиграю, Совет выдаст меня вампирам на блюдечке с голубой каемочкой. В первом случае у меня очень неплохой шанс свернуть себе шею. Во втором это мне просто гарантировано – если не хуже.

Радужные перспективы, нечего сказать. И все же какая-то, совсем маленькая часть меня – та, что еще помнила все разрушения и смерти, которые учинил я в прошлом году, – подпрыгивала и визжала от восторга. В конце концов, других развлечений в городе не было. Я покрепче взялся за посох и, как мог, постарался совладать с непослушным языком:

– Да. Возьмусь.

Глава 7

Оставшаяся часть собрания Совета прошла значительно менее интересно – во всяком случае, для меня.

Мерлин распорядился, чтобы чародеи расходились, не задерживаясь, по заранее намеченным, безопасным маршрутам. В дополнение к этому каждый из нас получил по списку Стражей, в котором были отмечены те, кто проживал по соседству. Всем рекомендовалось обращаться к Стражам при малейшей необходимости и вообще связываться с ними каждые несколько дней – в качестве меры предосторожности.

Вслед за этим какая-то пожилая Страж-дама пустилась в пространные теоретические рассуждения, касающиеся пары недавно назначенных Стражей, которые, вероятно, лучше будут справляться с вампирами. Представители союзников Белого Совета – в основном тайных оккультных орденов – выступили с короткими речами, обещая нам поддержку в войне.

Ближе к концу заседания в зале появились Стражи, чтобы проводить чародеев из зала. Насколько я понял, Совет Старейшин должен был задержаться в городе на несколько дней, дабы удостовериться, убьюсь я в попытках доказать, что я хороший, или нет. Как мне показалось, делать ставки на меня никто не рвался.

Выждав ровно три секунды после того, как Мерлин объявил заседание закрытым, я вскочил и направился к двери. Эбинизер пытался поймать мой взгляд, но я был не в настроении говорить с кем-либо. Распахнув дверь чуть решительнее, чем стоило бы, я поспешил к «Голубому жучку» и погнал его прочь со всей скоростью, какую мог сообщить ему древний четырехцилиндровый движок. Остерегайтесь чародея, тарахтящего по дороге в раздолбанном «фольксвагене»!..

Я ощущал себя так, словно мозги мои состояли из подмокшего попкорна, кофейной гущи и остывшей пиццы. Мысли подавленно метались туда-сюда без всякого конкретного направления, если не считать того, как именно я угроблюсь, работая личным шпиком Мэб. Если дело сложится совсем хреново, я даже могу утопить с собой одного-двух ни в чем не виноватых свидетелей.

– А ну кончай хныкать, Гарри! – рявкнул я сам себе громким, по возможности твердым голосом. – Что из того, что ты устал? И что ранен? И что воняешь так, будто сто лет, как умер? Ты чародей, черт возьми. У тебя есть работа. Эта война по большей части лично твой промах, и если ты спрячешься в кусты, пострадает еще больше людей. Так что выше нос, уши торчком, чего там еще? И шевели задницей.

Последний совет встряхнул-таки меня немного, и я покосился на тот конверт, что оставила мне Мэб, – он лежал на правом сиденье. Итак, дано: имя, адрес, преступление. Мне нужно выйти на след убийцы. Из этого следует: мне необходима информация. А если в Чикаго есть люди, обладающие информацией спустя два дня после того или иного события, они, как правило, служат в Департаменте полиции.

Я поехал домой к Мёрфи.

Лейтенант Кэррин Мёрфи возглавляла отдел специальных расследований полиции Чикаго. ОСР являлся ответом города всему сверхъестественному. Туда передавались все необычные преступления – те, которые не укладывались в рамки обычных криминальных категорий. ОСР разбирался со всем, начиная с крокодилов в канализации и кончая похищением из могилы на одном из городских кладбищ. Очень занятно. Но, конечно, им приходилось иметь дело и с настоящими сверхъестественными штуками – теми, о которых не пишут в официальных отчетах, но которые все равно ухитряются происходить. С троллями, вампирами, призывающими демонов чернокнижниками – ну, сами знаете. Город назначил ОСР для того, чтобы официальная отчетность оставалась славной и удобной, не упоминающей всякие там нелепые фантазии, которых и существовать-то не может. Эту работу никак нельзя назвать благодарной, и руководители ОСР, как правило, вылетали из своего кресла после месяца попыток не верить в то, что они имеют дело с реально необъяснимыми вещами. Да и в полиции они потом недолго задерживались.

Мёрфи не вылетела. Она удержалась. Она отнеслась к делу серьезно и воспользовалась услугами единственного в Чикаго профессионального чародея (угадайте – кого?) в качестве консультанта по особо сложным вопросам. Нам с Мёрфи довелось повидать много всякого, о чем хотелось бы забыть. Мы с ней друзья. Она поможет.

У Мёрфи свой дом в Бактауне – там вообще живет много копов. Дом маленький, зато ее собственный, доставшийся ей в наследство от бабки. Дом окружен аккуратно подстриженным газоном.

Я подрулил туда на «жучке», когда уже совсем стемнело, но до полуночи. Я знал, что она наверняка дома, хотя не был уверен, не уснула ли она. Я сделал все, чтобы не создавать впечатления, будто хочу просочиться к ней незаметно. Громко хлопнув дверцей «жучка», я направился к двери, громко топая… постучал, правда негромко. Не прошло и секунды, как занавеска на забранном стальной решеткой окне рядом с дверью чуть отдернулась, потом задернулась обратно. Лязгнул замок, потом другой, потом дверная цепочка. Тем временем я успел заметить, что дверь у Мёрфи стальная. Как у меня. Правда, сомневаюсь, чтобы в нее ломилось столько демонов и просто убийц, как ко мне.

Мёрфи приоткрыла дверь на четверть и посмотрела на меня. Эта женщина никак не походила на главу чикагских охотников за монстрами. Ее ярко-голубые глаза казались усталыми, и под ними красовались темные круги. Роста в ней пять футов с мелочью. Золотые волосы были наверху длиннее, чем сзади, и пряди падали ей на глаза. Она вышла ко мне в махровом халате светло-персикового цвета, доходившем ей почти до пят.

В правой руке она держала автоматический пистолет, а с запястья свисал маленький крестик на цепочке. Она смотрела на меня.

– Привет, Мёрф, – сказал я по возможности спокойнее, косясь на пистолет с крестиком. – Извини, что так поздно. Мне нужна твоя помощь.

Мёрфи молча смотрела на меня почти минуту.

– Подожди здесь, – буркнула она, закрыла дверь и вернулась через минуту, открыв ее на этот раз настежь.

Так и не выпуская из руки пистолет, она сделала шаг назад от двери и остановилась, глядя на меня.

– Гм, – сказал я. – Мёрф, с тобой все в порядке?

Она кивнула.

– Хорошо, – сказал я. – Я могу войти?

– Сейчас узнаем, – ответила она.

Тут до меня дошло. Мёрфи не собиралась приглашать меня. В темноте шастает много всяких чудищ, но они не могут переступить порог чьего-либо дома, если их не пригласят. Один такой едва не убил ее год назад, а добрался он до нее, спрятавшись под моим лицом. Стоит ли удивляться, что она не изъявляла при виде меня бурной радости.

– Мёрф, – сказал я, – успокойся. Это я. Я не знаю такой твари, которая пыталась бы изобразить меня в таком виде. Даже у самых гнусных адских демонов вкуса чуть больше.

Я перешагнул через порог. Что-то – какая-то невидимая, почти неосязаемая энергия сопротивлялась мне. Она чуть затормозила меня, и мне пришлось сделать усилие, чтобы прорваться сквозь эту невидимую завесу. Таким и положено быть порогу. Подобное поле окружает каждый дом, не пуская внутрь незваные магические силы. Конечно, есть пороги сильнее, а есть слабее. У моей квартиры, скажем, порог так себе – но это ведь холостяцкая берлога, а те силы, что ответственны за эти дела, в арендуемых помещениях, тем более у одиночек, похоже, недостаточно организованны. Дом Мёрфи окружало сильное поле. Этот дом жил собственной жизнью, обладал биографией. Это был настоящий дом, а не просто место обитания.

Я переступил ее порог без приглашения, оставив при этом за дверью значительную часть своих сил. Мне пришлось бы здорово поднапрячься, чтобы сложить в доме даже самое простейшее заклинание. Я шагнул в прихожую и развел руки:

– Ну что, прошел я испытание?

Мёрфи не сказала ничего. Она подошла к столу в дальнем углу прихожей и убрала пистолет в лежавшую на нем кобуру.

Внутри дом Мёрфи оказался… как бы это сказать… милым и аккуратным. В комнате преобладали мягкие желтые и зеленые тона. И оборочки. Оборочки украшали занавески, покрывало дивана, обшивку двух кресел, скатерть кофейного столика, да и вообще любую поверхность, на которую можно было положить или повесить клочок ткани. Все это производило впечатление старого, красивого и ухоженного. Готов поспорить, бабка Мёрфи сама шила всю эту красоту.

Вклад самой Мёрфи в убранство помещения ограничился набором для чистки огнестрельного оружия, стоявшим на столе рядом с автоматическим пистолетом в кобуре, а также деревянной панелью над камином, на которой висели друг под другом два самурайских меча, длинный и короткий. Вот это была та Мёрфи, которую я знал и любил. Оружие наготове и под рукой. Рядом с мечами висели несколько фотографий в рамках – должно быть, ее семья. Толстый фотоальбом в обложке из натуральной, судя по виду, кожи лежал открытый на столике рядом с аптечным пузырьком и графином. Графин со спиртным – джином? – был наполовину пуст. Стоявший рядом стакан – пуст совершенно.