Читать онлайн Нерукотворный

Глава 1. За еловыми ветвями.

Аелия не смел двигаться. Нужное место точно было здесь.

Длинные ноги, облачённые в чёрные кожаные сапоги, увязли в пушистом сугробе по самые колени и уже теряли чувствительность от беспощадного холода, но это не было важно сейчас, ведь то непонятное навязчивое ощущение, что не давало есть, спать и спокойно жить, наконец стихло. Необычайно сильное притяжение появилось несколько недель назад и неустанно вело за собой куда-то вдаль, в неизвестность. Аелия не понимал природы этого чувства, но противиться ему не мог. Утаив от госпожи появление странного влечения, он убегал из дворца вопреки запрету и слонялся тут и там в поисках нужной дороги. Пройти пришлось достаточно: сотни забытых и непротоптанных тропинок уводили в самую настоящую глушь и дебри, выбраться из которых порой было куда сложнее, чем убить какую-нибудь крупную тварь, каких встречалось в лесах Фера́сса немало.

За пределами Обители Веры уже много лет пропадали люди, и виной тому были кошмарные создания, жаждущие крови, потому Аелия совсем не удивился бы, заприметив какое-нибудь пугающее существо поблизости. Остановившись здесь, среди совершенно обычных сосен и елей, укутанных в белоснежные шубы, он даже подумал, что нечто поджидало его за ближайшим деревом, от чего аура и вспыхнула вдруг так ярко, предупредив об опасности, чего, на удивление, раньше никогда не случалось. Но постояв пару секунд в раздумьях, Аелия всё-таки сделал вывод, что вовсе это никакое не чудовище, а то самое, что и вело его сюда так долго. Взгляд больших янтарных глаз внимательно изучал каждый куст, каждое дерево, но не цеплялся ни за что. Вокруг – всё тот же лес и зимнее запустение, но нутро твердило, что что-то не так. Крепко сжимая в руке меч, он совсем не боялся, хоть и чувствовал себя неуютно – будто на ладони, под пристальным взглядом незримого незнакомца.

Лютый мороз заставил бледные, усыпанные веснушками щёки, порозоветь. Лицо щипало, словно от крапивы. Кожаные перчатки почти не спасали, и пальцы задеревенели, теряя способность осязать. Задерживаться тут опасно не только из-за возможности повстречать злобную и голодную тварь, но и из-за элементарного холода, который становился всё безжалостнее с наступлением темноты. Солнце медленно садилось, смеркалось. Вечерело зимой быстро, и найти дорогу назад в непроглядной тьме будет куда сложнее.

Выдыхая призрачные облачка пара, Аелия поразмыслил пару мгновений, ещё раз огляделся по сторонам и всё-таки решил вновь призвать ауру, чтобы обратиться за помощью к ней. Юноша прикрыл веки, расслабился и дал волю силе. Энергия, текущая по венам, мигом подчинилась. Отвечая на призыв своего обладателя, она помчалась вместе с потоком стремительной крови по всему организму, исходя от истинного источника – сердца. В этот же момент вокруг сильного и статного тела Аелии образовался полупрозрачный контур, источающий золотистое свечение. От него веяло теплом, что позволяло согреться. Но усталость отнимала возможность использовать ауру постоянно: Аелия был голоден и весь продрог, потому энергия покидала его довольно быстро.

Призыв ауры заставлял сердце биться куда сильнее и чаще, что, несомненно, могло привлечь чудовищ, слоняющихся поблизости. Твари ориентировались исключительно на биение сердца и могли слышать его с большого расстояния. Им даже не нужно видеть, чтобы обнаружить добычу. Потому простые люди беззащитны перед ними. Но Аелия не был простым человеком.

Как только юноша вновь открыл глаза, он тут же нахмурился, не понимая, по какой причине аура вела себя так странно. Стоило позволить ей выйти из тела, как она тут же вспыхнула, ярко переливаясь и будто бы танцуя вокруг своего хозяина. Исходящие от силуэта лучи тянулись куда-то в сторону, как будто желая чего-то коснуться. Юноша не медлил. Он сделал несколько шагов вперёд, следуя указаниям ауры, как вдруг заметил движение. Это заставило его вновь остановиться и насторожиться. Сжав крепче рукоять меча, выкованного из золотистой стали, он приготовился к нападению. Аура не унималась, она тащила и тащила, но юноша оставался на месте. За елью точно кто-то был: скрывался за пушистыми ветвями, и потому разглядеть незнакомца сложно. Это точно не было чудовище, ведь те не имели привычки прятаться и выжидать. Они всегда нападали первыми, не страшась ни меча, ни топора.

– Кто ты? – испуганно задал вопрос Аелия, убеждённый, что за елью прячется человек. – Выйди и покажись!

Он выставил меч перед собой, готовый к атаке. Встав в оборонительную стойку, юноша напрягся. Некто не спешил подчиняться.

– Не покажешься, сожгу заживо! – пригрозил он, и в словах этих не было ни капли лжи.

За раскидистой пышной елью послышался шорох, а затем показалось и слабое движение. Медленно шагая, к Аелии послушно вышел высокий и хорошо сложенный мужчина. Взгляд сразу упал на его руки: в них не было оружия, и обе конечности смиренно свисали по швам. Его бледный лик, едва ли не сливающийся с белоснежным покрывалом, укрывшим землю, выплыл из-за зелёных ветвей, будто яркая луна из-за облаков. Чёрные струящиеся волосы с вкраплениями золотистых прядей, что источали слабое сияние, спадали вниз почти по пояс. Их подхватывал лёгкий ветер, играясь и слегка подбрасывая, а потом аккуратно опуская обратно на широкие плечи.

Одет незнакомец был точно не по погоде: из-под распахнутого чёрного халата виднелась широкая оголённая грудь, что в такой мороз совершенно неприемлемо. А ниже пояса – свободные брюки, заправленные в кожаные сапоги. Аелия не понимал, кто этот человек, и почему аура так настойчиво тянулась к нему. Он продолжал внимательно изучать незнакомца, пока тот не поднял свои выразительные и широко распахнутые глаза. В зимних сумерках они блестели и сверкали тем же светом, что и аура Аелии. Завидев глаза мужчины, юноша чуть было не вскрикнул от испуга и изумления. Он сделал шаг назад, едва не выронив меч, и заметил, что незнакомец двигался следом за ним: Аелия делал шаг назад, а мужчина в свою очередь делал шаг вперёд.

Кто же ты такой?..

В голове пронеслась догадка куда быстрее, чем вопрос сорвался с уст, от которой вдруг всё похолодело внутри. Мурашки побежали по спине, цепляясь за шею и забираясь на голову, в копну чёрных волос, собранных на затылке в хвост. Выбившиеся из причёски локоны падали на лицо и подскакивали от судорожных вздохов. Грудь сковал холод, который внезапно стал очень ощутим. Каждая клеточка тела сжалась и кричала в ужасе, лишая драгоценного тепла.

Посмотрев на мужчину ещё пару секунд, Аелия уже точно знал ответ на свой вопрос. Сердце заколотилось от надвигающейся опасности. Не думая ни секунды, он развернулся и побежал прочь. Аура погасла, вернувшись обратно в тело. За те мгновения, что юноша провёл в попытках понять, кто перед ним находится, заметно стемнело. Солнце быстро садилось, и лес почти погрузился во тьму. От испуга Аелия не знал, куда помчался, хотя и старался выбирать верные тропы, по которым он пришёл из Обители Веры. Стоило ему сорваться с места, как мужчина побежал следом. И догонял он очень быстро! Несколько широких и стремительных шагов позволили почти моментально настигнуть несчастного Аелию.

Незнакомец налетел на него со спины, уронив в снег. Сев сверху и схватив того за руки, мужчина предусмотрительно отбросил меч в сторону, а потом вдруг в ярости закричал:

– Это ты кто такой?! Отвечай сейчас же, иначе созову тварей со всей округи, и они разорвут тебя на куски, не глядя!

Оцепеневший от страха Аелия не был способен выдавить и звука. Он не мог поверить, что когда-нибудь в своей жизни столкнётся с… этим мужчиной. С Баиюлом. Сыном богини, которой поклонялись люди в Ферассе.

– Будешь молчать, я оторву тебе голову. Не боишься чудовищ?

Схватив Аелию за длинные волосы, Баиюл потянул назад. Юноша, чьё лицо было в снегу от падения в сугроб, не мог даже вздохнуть из-за сковавшего его ужаса. К тому же сидевший верхом мужчина, обладающий немалым ростом и, очевидно, весом, вдавливал в снег всё сильнее.

– Прошу, пустите! Я не могу дышать! – взмолился Аелия. – Слезьте с меня, пожалуйста!

Длинные пальцы Баиюла крепко вцепились в чёрные локоны юноши и с силой тянули назад. Мужчина, услышав мольбу Аелии, наклонился к его уху и прорычал:

– Я задал тебе вопрос.

От необычайного веса божественного дитя, Аелия уже терял сознание. Глаза закатывались от давления, а из-за недостатка кислорода из горла выходил лишь хрип.

Будто только вспомнив о тяжести своего тела, Баиюл решил-таки слезть. Освободив Аелию, он сел рядом с ним, не отпуская волос. Юноша тут же глубоко и шумно вздохнул, ощутив облегчение. Желанный кислород вновь наполнил лёгкие, а затем и каждую клеточку тела. Холодный воздух, резко проникнувший в дыхательные пути, заставил безудержно раскашляться, и теперь, валяясь в снегу на животе, Аелия надрывал грудь, покраснев.

Всеотец, сидя рядом, терпеливо ждал, пока юноша придёт в себя и ответит, наконец, на интересующие его вопросы.

– Говори, – приказал он.

Юноша осторожно посмотрел на мужчину, всё ещё пребывая в состоянии глубокого шока. На самом деле у него тоже были вопросы, но задавать их Баиюлу, вероятно, было огромной наглостью.

Сидя на корточках перед своей жертвой, сын богини сверкал жёлтыми глазами, глядя на Аелию злобно и враждебно. Его белая грудь медленно вздымалась и опускалась в такт спокойному дыханию. Очевидно, лютый мороз совсем не волновал его, и тело Баиюла не замерзало.

– П-простите, господин… – вновь обретя дар речи, Аелия решился заговорить. – Я не желал дерзить своим молчанием. Меня сковало оцепенение, преодолеть которое удалось не сразу. Наша встреча оказалась неожиданностью, напугавшей меня до безумия.

Баиюл обомлел. Слегка расслабив стиснутые в кулаке волосы, он тихо и удивлённо произнёс:

– Господин? Из страха любезничаешь со мной?

– Любезничаю?

– Люди за пределами Мацерии не зовут меня «господин», – пояснил бог. – Обычно они желают мне самой страшной смерти. Не говоря уже об уважении.

– Как можно?! Ведь вы – Всеотец! Я родом из Обители Веры, и там много храмов, посвящённых Матери Маедже. Т-то есть… вашей маме.

– А в честь меня вы храмы строите?

Нервно сглотнув, Аелия пробубнил, действительно страшась отвечать:

– А в честь вас, насколько мне известно, все храмы были уничтожены много лет назад.

Баиюл горько усмехнулся, прикрыв веки.

– Действительно, и на что я надеялся?

Аелия лежал на животе неподвижно и чувствовал, как налипший на щёки снег растаял и теперь стекал по лицу холодными капельками. Дрожащее дыхание и скованность выдавали в нём неподдельный страх. Честно сказать, юноша уже подумывал о настигшей его смерти. Вот-вот божественное дитя легко и просто оторвёт его голову и швырнёт в ближайшие кусты, где её найдут и с огромным удовольствием съедят дикие звери.

Юноша решил – терять ему уже нечего, ведь нет на свете человека, способного уйти от жестокости и беспощадности Баиюла, потому осмелился напоследок задать-таки свои вопросы могущественному созданию, так крепко и больно вцепившемуся в его спутанные волосы.

Аелия слегка обернулся, не делая резких движений, и вновь взглянул на мужчину. Тот бросил ответный взгляд, от которого едва не пропал дар речи.

– Господин. Раз уж так решила судьба, что мне суждено пасть от вашей руки здесь и сейчас, могу я напоследок спросить вас?

Баиюл поднял брови в изумлении и молча кивнул. Ему в самом деле было интересно, о чём таком хочет знать обладатель солнечной ауры.

– Почему аура тянула меня к вам? Я столько недель следовал за ней. Неужели ради того, чтобы найти собственную смерть?

– Хотел бы я знать. Сколько, говоришь, недель назад появилось влечение?

Аелия подумал пару мгновений, прикинул и посчитал:

– Четыре недели.

Баиюл замолчал, погрузившись в раздумья. Аелия искренне не понимал, что всё это значит. Его мысли страшно путались и метались где-то внутри головы, ударяясь о стенки черепа и отзываясь оглушительным звоном. Не удивительно, ведь теперь жизнь разделилась на «до» и «после». Он и представить не мог, что лицом к лицу столкнётся с небезызвестным сыном богини Маеджи. Тем самым, на которого вот уже много лет объявлена кровавая охота, и любой, кто встретит его, указом владычицы Обители Веры и владыки Обители Вечности, был обязан убить Всеотца на месте и принести его голову в доказательство свершившегося правосудия.

В свою очередь Баиюл понял, что этот незнакомый юноша не имел и малейшего понятия о том, для чего нечто привело их друг к другу. Лишь одно он знал наверняка: Аелия обладал энергией солнца, которая была утеряна тогда, когда люди ополчились против своего создателя и провозгласили его главным врагом, то есть восемь лет назад.

Пока что картинка в его голове никак не складывалась. Она имела много пробелов и размытых моментов. Очевидным было только то, что всё происходящее сейчас – не случайность.

– Ты владеешь аурой солнца. – Бог уставился на Аелию, пронзив его сверкнувшими золотисто-жёлтыми глазами. Юноша буквально ощущал телом этот необычайно проницательный взгляд. – Родился таким?

Он знал, что никак иначе эту силу унаследовать нельзя, но всё же решил выяснить больше подробностей у этого незнакомца.

– Не помню, господин.

– Как это так?

Аелия покачал головой, вздохнув:

– Стыдно признаться, но своего происхождения я не знаю. Госпожа говорит, меня нашли в лесу. Неподалёку от Рэниума.

Рэниум – центральный город, столица Обители Веры.

– Ты говоришь о Госпоже Небо, именуемой Целандайн?

– О ней, – юноша кивнул.

И вновь Баиюл погрузился в раздумья. В голове тут же всплыл образ молодой женщины. Воспоминания о ней казались далёкими и неуловимыми, но тем не менее достаточно осязаемыми. Всеотец всегда, сколько себя помнил, ассоциировал людей со своими ощущениями, и Целандайн, будучи одной из самых выдающихся созданий, сотворённой вселенной, имела довольно сильную энергетику, дарующую чувство спокойствия и умиротворения. Обладая небесной аурой, Госпожа Небо попросту и не могла быть иной.

Однако, несмотря на присущую ей безмятежность, внизу живота у мужчины сжался, а потом вдруг выпустил колючки непонятный чёрный комок, пропитанный сильным гневом. Ком царапался изнутри и раздувался всё настойчивее. В голову прокрались дурные мысли. Их Баиюл больше всего не любил и даже побаивался.

Дело принимало опасный оборот, и, не дожидаясь печального развития событий, он вдруг прикрыл отяжелевшие веки и сосредоточился. Вдохнув полной грудью, мужчина почувствовал, как лютый мороз мигом пробрался внутрь его тела и схватил лёгкие в жестокие тиски. Дыхание перехватило тут же.

Холод гладил лицо и оголённую шею, а ветер игрался с длинными волосами, ласково и нежно покачивая густые локоны. Внушая утешение и отгоняя нахлынувшую вдруг злость, зимний вечерний лес словно баюкал бога. Пытаясь заглушить плохие и несмолкающие мысли, Всеотец начал внимательно прислушиваться: где-то неподалёку треснула ветка, где-то с дерева рухнул снег, а здесь, совсем рядом, билось живое и такое горячее сердце незнакомого юноши. Оно отбивало свой неповторимый ритм и многое могло рассказать о своём обладателе. Баиюл всегда слушал людские сердца, и биение Аелии ему понравилось. Удивительно, но именно звук живого неустанного органа, томящегося в груди юноши, был слаще и приятнее всего.

Баиюл начал настукивать его ритм пальцем по коленке, и совсем скоро это помогло ему прийти в себя.

Отпуская злость, мужчина отпустил и скованность. И лишь когда ему удалось выдохнуть, он снова поднял веки. Его рука уже не сжимала волосы несчастного пленника, но тот почему-то не спешил удирать.

Неконтролируемый гнев отступил. Баиюл выдохнул из приоткрытого рта пар. Он смерил Аелию задумчивым взглядом и произнёс:

– Ты – Солнце?

– Да, господин. Придворное Солнце.

Аелия осторожно, без резких движений, оторвал-таки грудь от мёрзлой, укрытой снегом земли и теперь сидел перед мужчиной на коленях. Он боялся поднять большие выразительные глаза и робко смотрел вниз, моргая чёрными густыми ресницами. Потерявшие чувствительность руки тоже лежали на коленях. Смиренно склонив голову перед Баиюлом, Аелия ждал, что же теперь будет дальше. Юноша никак не мог предугадать поведение и мотивы бога, который вёл себя очень странно и пугающе.

Чем больше темнело, тем отчётливее виднелись глаза божественного сына. Словно у дикого зверя, они горели, как два огонька. Это придавало Баиюлу поистине пугающий вид. Казалось, заглядывали они в самую душу, и Аелия даже представить не мог, что так оно и было: слушая стук его сердца, мужчина уже сделал определённые выводы.

– Так странно, – промолвил он, не спуская глаз с Придворного Солнца. – Что с твоей энергетикой?

– Моей энергетикой?

– Её… недостаточно.

Его голос звучал низко, но при этом довольно приятно. Бархатный тембр закрадывался в голову и вызывал армию мурашек. Аелия вопросительно взглянул на своего господина.

– Так быть не должно.

Всеотец продолжал рассуждать:

– И неужели ещё один в самом деле уродился с солнечной аурой? Ведь я не призывал ни одного нерукотворного уже очень много лет. Какая же сила привела тебя сюда?

А потом пробубнил себе под нос:

– Выходит, и на сей раз Климин оказалась права.

Шмыгнув носом от холода, Аелия лишь пожал плечами. Он знал, кто такая Климин лишь по рассказам, но не понимал, что имел в виду бог. От страха перед Всеотцом Ферасса юноша млел и путался в мыслях, потому лишь сидел неподвижно перед своим господином, внимательно наблюдая за ним.

– Что же мы будем делать, Придворное Солнце?

Почему-то, Аелия почувствовал угрозу в этих словах. Сердце заколотилось, утратив прежний покой. Услышав это, Баиюл тут же сказал:

– Успокойся. Я не собираюсь вредить тебе.

– Не собираетесь? – боязливо переспросил Аелия, не веря своим ушам.

В его сознании Баиюл – кровожадный убийца, не способный на пощаду или прощение. Пропавший в Ферассе очень много лет назад, он стал скорее легендой или мифом. Некоторые люди даже считали, что он сгинул. Образ Баиюла в умах народа навсегда сохранился ужасающий, несущий беды и смерть. Потому его словам Аелия не верил ни капли и всё ждал подвоха. На самом деле он уже готовился умирать.

– Нет, не собираюсь. И если ты сейчас не успокоишься, я передумаю. Меня раздражает твоё недоверие.

Аелия нервно сглотнул и сжал зубы. Подчинившись, он постарался унять страх. Даже в мыслях не было ослушаться его хоть в чём-то: одним своим присутствием Всеотец вызывал невообразимый ужас и беспокойство, и нечто подсказывало юноше, что в его случае лучшая тактика – послушание.

– Как твоё имя? – спросил Баиюл.

– Аелия.

– Что ж, Аелия. Ты пойдёшь со мной в Обитель Ночи. Вставай.

Услышав только «Обитель Ночи», беспокойное сердце в груди пропустило удар. Страх сковал даже сильнее, чем при виде самого Баиюла! Аелия охнул, широко распахнув глаза.

– Что?! Зачем?!

Всеотец не удостоил его ответом. Его красивое бледное лицо не выражало ничего, кроме равнодушия, а во взгляде читалась абсолютная беспощадность, поэтому Придворное Солнце решил, что теперь уже для него всё точно кончено.

Сидя на коленях, он упал лицом вниз, в ноги сына Маеджи, и, всхлипывая, громко и сбивчиво затараторил:

– Г-господин! Господин, прошу! Неужели вы хотите лишить меня жизни?! Не губите мою душу! Умоляю, отпустите!

Баиюл вскинул брови в изумлении, видя то, как Придворное Солнце унижается перед ним и ползает в ногах, вымаливая пощады.

Не удивительно, ведь Обитель Ночи – это место, куда могут пройти лишь усопшие смертные. Живым туда дорога закрыта. Баиюл создал Обитель для того, чтобы души могли упокоиться там, защищённые от внешнего мира. Как бы ни хотелось ещё не умершим отыскать её, никому это не удавалось, ведь те, кто пытался проникнуть во владения Всеотца, плутали в лесу вечность. Бог очень постарался скрыть от лишних взоров территорию покоя мёртвых, и потому спутал тропинки, ведущие к ней.

Души бессмертных при обычных обстоятельствах попасть туда не могут. Даже после кончины, если такая и случится волею судьбы, они не найдут дорогу в последнее пристанище. Умерев, они исчезают навсегда. Их душа, покинув тело, растворяется, и частицы её возносятся обратно, туда, откуда и явились – в запределье. Энергия возвращается вселенной, и они становятся новыми звёздами, навеки покоясь в тёмной материи. Эти простые истины известны каждому, даже детям.

Потому Аелия считал, что, миновав границу земель мёртвых, его душа тут же покинет тело и исчезнет. Внутри нарастала паника. Мириться с такой незавидной судьбой совсем не хотелось.

– Ты не умрёшь, – небрежно бросил Баиюл и отмахнулся от слёз Аелии. – Вставай. Прекрати позориться.

– Как же не умру?! – всхлипывая, вторил Солнце. – Как же?! Ведь преступив порог ваших владений, моя душа растворится!

Всеотец испытывал невероятное удивление, выслушивая ту ерунду, которую вторил перепуганный до безумия Аелия. Он даже решил, что тот совсем лишился разума от ужаса. Баиюл не верил, что Придворное Солнце оказался настолько наивен и жалостлив.

– Я проведу тебя через границу, и даже волос не успеет упасть с твоей головы. Врата откроются лишь по моему велению, и для этого умирать не придётся. Я ни за что не допустил бы, чтобы с твоей душой случилось нечто подобное. А потому немедленно ступай за мной и прекрати перечить. Поднимайся сейчас же! – мужчина схватил несчастного Аелию за шиворот и с силой, какая может быть лишь у божественного дитя, поднял того на ноги. Промокший от снега кафтан затрещал по швам. – Ты слышал, что я велел? Вытри лицо и иди следом.

Ничего не оставалось, кроме как повиноваться и идти за ним. Подобрав меч, откинутый ранее в сторону, юноша медленно зашагал вперёд, стараясь игнорировать дрожь в подогнутых коленях. Не имея и малейшего понятия, для чего понадобился Всеотцу, и зачем тот ведёт его в свои владения, Солнце видел в своём недалёком будущем лишь неизвестность. Очевидно, добра ждать не стоило. Надвигалась беда, и чем больше Аелия думал об этом, тем сильнее в душе крепчал ужас. И даже когда во дворце обнаружат его исчезновение, Госпожа Целандайн всё равно ничего не сможет сделать. Никто не придёт на помощь! А защищаться самому бесполезно: Всеотец без особых усилий оторвёт ему голову. В конце концов, это он здесь Создатель и творец жизни. Кто Аелия такой, чтобы бросать вызов богу?

Мокрые от слёз щёки мигом защипало. Красные, покрытые яркими веснушками, они полыхали от мороза. Силы совсем иссякли, потому аура не могла согреть продрогшее до костей тело. Придворное Солнце с трудом шагал за высоким мужчиной, преодолевая сугробы и закрывая лицо от порывов колючего ветра.

Всеотец уверенно шёл впереди, причём довольно быстро, очевидно, прекрасно зная, в какую сторону им нужно двигаться. Аелия боялся потерять силуэт своего похитителя из виду, ведь лес совсем погрузился во тьму, и холод окутывал всё сильнее, потому, потеряйся он сейчас здесь, среди незнакомых деревьев, вероятнее всего так и сгинул бы, не дожив до утра: ни согреться, ни защититься в такой темноте от тварей, что могут шнырять в округе.

И, только подумав об этом, Солнце услышал странный звук. Разглядеть окружение он не мог, поэтому беспомощно крутил головой по сторонам, пытаясь распознать нечто, приближающееся к ним. Звук был едва уловимый, будто кто-то быстрыми, но очень осторожными шагами приблизился к двум путникам, проскрипев снегом.

И на секунду лес стих. Даже ветер перестал шуметь в ветвях елей. Немного привыкшие к темноте глаза всё равно не видели полноценно и распознавали лишь очертания, которые то и дело сливались с силуэтами деревьев и кустов. Взывать к помощи ауры не было смысла, выпустить её из ослабшего тела и осветить пространство вокруг не получится, и поэтому Аелия осмелился заговорить, страшась за их безопасность.

– Господин, – тихо проговорил он, буквально затылком ощущая присутствие и движение за спиной. Юноша остановился, замерев на месте. В ушах грохало беспокойное сердце, заглушая мысли. Аелия нервно сглотнул, произнеся: – Мне кажется…

И в то же мгновение кто-то с силой вцепился в его ногу, увязшую в глубоком сугробе, впившись острыми, словно наточенные ножи, зубами в голень. Сапог в один момент лишился целостности: клыки, похожие на толстые иглы, проткнули кожаный слой и вонзились в мягкую плоть. Сильная боль волной растеклась по конечности. Тёплая кровь полилась из раны.

Аелия вскрикнул, пытаясь отобрать ногу у неведомого существа, что так бессовестно напало на него в темноте, но нечто не желало отпускать пойманную добычу. Внезапно тварь потянула, и Солнце рухнуло на землю, потеряв равновесие. Неведомая сила потащила его за собой. С трудом вытащив меч из ножен, Аелия принялся размахивать им в разные стороны, толком ничего перед собой не видя, но беспомощные атаки ни капли не вредили напавшему.

До ушей доносился утробный рык и щёлкающий звук, проникающий глубоко в уши и вызывающий чувство необычайного омерзения. Движения существа были резкими и прерывистыми. Оно не разжимало челюстей, болтая головой во все стороны, серьёзно травмируя тем самым ногу Аелии. Ещё немного таких резких движений, и мышцы точно отошли бы от кости. Тварь желала получить лакомый кусочек и не отступала.

Баиюл рассвирепел сразу же, как понял, что именно произошло, и эта внезапная перемена в его настроении до оцепенения напугала Аелию, даже сильнее, чем нападение неведомого создания. Всеотец разразился криком и посыпал ругательствами.

– А ну прочь отсюда! – орал он. – Не видишь, кто перед тобой?! Уничтожу, дрянь!

Мужчина в миг оказался перед неизвестным созданием. Ааура Солнца от переизбытка эмоций, несмотря на иссякшую энергию, вдруг вспыхнула на миг, и теперь ему удалось разглядеть тварь, напавшую на него.

Сильная рука сына Маеджи схватила существо за то место, где должна была быть шея, и сжал пальцы, вынуждая отпустить ногу пойманной жертвы. Создание, имеющее тёмный худощавый силуэт, очевидно, осознало, на кого нарвалось этой ночью, и в ужасе повиновалось. Охота привела его вовсе не к добыче, а к смерти.

За тот миг, что аура осветила лес вокруг, Аелия успел разглядеть неведомую сущность, и лишился дара речи.

Ростом приблизительно два метра, оно напоминало длинную кривую ветвь: тело было таким же тонким и, казалось, имело сотню изгибов и наростов, схожих с сучками на какому-нибудь кусте. Странные деформированные конечности росли отовсюду, будто костей у этого существа было необычайно много, и все они попросту не умещались внутри, вырастая наружу, как ветки деревьев – даже из глаз торчали. На искривлённом, усыпанным костяными наростами лице тёмного цвета, были лишь огромные выпученные глаза без зрачков – они отражали свет, выглядя, как два тусклых фонарика – и широкая не закрывающаяся пасть, полная острых неровных зубов, больше напоминающих шила.

С уродливого кривого рта текли струйки окровавленной слюны.

Аелия понял сразу: то было одно из созданий Баиюла. Умбры. Эти существа всегда жили в лесах Ферасса, вероятно, с момента сотворения всего человечества. Зародившиеся из падающих от раскидистых ветвей теней, они имели схожую с ними форму, и потому выглядели так пугающе и отталкивающе.

Мужчина не унимался. Впав в ярость, он швырнул существо на снег, продолжая сдавливать шею, и с силой сомкнул пальцы. От каждого движения неведомого создания раздавались невероятно противные щелчки: хрустели кости и отростки, соприкасаясь друг с другом.

Аелия зажмурился и закрыл уши, не в силах больше воспринимать то, что с ним произошло. На мгновение он даже забыл о боли в ноге, сидя на снегу и ощущая лишь невообразимый ужас.

Баиюл быстро прикончил монстра. Тот перестал дёргаться и хрустеть, распластавшись на земле. Теперь он и впрямь выглядел, как огромная ветвь, рухнувшая с соседнего дерева.

Конечно, Аелия не раз убивал ему подобных, и солнечная аура, несущая не только свет, но и невообразимый жар, давала неоспоримое преимущество в этом ремесле, но сейчас его жизненная энергия была почти на нуле, и защититься от чудовища самостоятельно в непроглядной тьме у него не было никаких шансов. Баиюл, будучи похитителем, оказался его спасителем.

Являясь созданиями сына Маеджи, умбры подчинялись своему творцу и, несомненно, страшились его. Потому без проблем путники вышли победителями в этой опасной схватке, хотя нога Аелии была серьёзно ранена. Не только укус нёс опасность, но и яд, что монстры выпускают в тела своих жертв. Вещество, содержащееся в их слюне, попадая в кровь, мигом пронзало нервную систему: сознание спутывалось, а потом и вовсе покидало тело, оставляя судороги, боли и невероятные галлюцинации.

Баиюл не сомневался, что через пару мгновений Аелия лишится чувств. Так оно и случилось.

Сперва появилось головокружение, от которого к горлу подкатил комок тошноты, а потом конечности отказались слушаться. Не помня себя, Солнце потерял сознание.

Последнее, что Аелия успел почувствовать: сильные руки, подхватившие его и понёсшие куда-то в неизвестность.

А дальше – забытье.

***

Откуда берутся боги – непостижимая истина. Разве что только сами вечные, древнейшие из древнейших, могли помнить явление вселенной и процесс рождения высших сил. Где заканчивалась власть одного бога, всегда начиналась власть другого, и разрушить этот баланс вещей не подвластно никому.

Многие из них существовали, казалось, всегда. Многие давно были забыты и растворились в тёмной материи, среди миллиарда звёзд и лун, вновь став единым целым с великой силой природы и с её абсолютным бессмертием.

Они являлись из хаоса, а потом уходили в него снова, утрачивая или передавая свои дисциплины последующим новорожденным божествам. Но всё же даже боги не всесильны. Вселенная – владыка всего, и они не в силах ей перечить. Абсолютная и безоговорочная власть над чем-либо определённым для каждого божества заканчивалась там, где происходило соприкосновение с законами природы и мироздания.

Маеджа от рождения своего являлась богиней, дарующей континуумам непроглядную тьму. Она была владычицей теней и всего того, чего никогда не сможет коснуться свет. В самые тяжёлые времена всех живущих, когда наступала пора заката, богиня лишала их миры света, насылая забвение и неумолимый конец.

Каждое измерение, как бы далеко ни зашёл его прогресс, когда-то погибало, чтобы возродиться вновь. Всепоглощающий хаос неизбежен и, когда приходит время, он обязательно наступает, забрав в небытие всё живое. С ним приходит и тьма, на долгие века погружая в свои пучины миры, которые проваливаются в глубокий сон. Но в какой-то момент свет снова озаряет их. И наступает новая эра.

Не помня своего рождения, Маеджа очнулась в бескрайних божественных садах, созданных для неё одной невиданной силой: в садах этих царил непроглядный мрак и оглушительная тишина, нарушаемая лишь ветром, играющим с листвой исполинских раскидистых деревьев и необычных растений. Они располагались вокруг кристально чистого озера, но лишь с виду оно было наполнено водой. На самом деле озеро являлось окном, через которое можно увидеть то, что находилось за пределами божественных садов. Находясь будто бы в огромном стеклянном шаре, Маеджа была пленницей собственного измерения и могла лишь наблюдать происходящее за границами дозволенной территории. Сады находились где-то вне реальности и не имели никакого отношения к живым созданиям, низшим, не достойным даже знать о существовании подобного места. Бороздя бесконечность и плавая в космических холодных водах, они покоились в недосягаемости, откуда не было выхода, и неслись среди звёзд, не останавливаясь ни на секунду.

И богине не было никакого дела до жизни вне её обители: она безучастно глазела на миры живых сквозь озеро, лёжа на берегу, и не чувствовала ничего, кроме своего долга – прекращать их существование, когда того желала вселенная. Она смиренно бродила по пустынным и молчаливым садам, не имеющих ни конца ни края, иногда засыпая на долгие годы где-нибудь под высоким тенистым деревом и слушая, как шепчущая листва убаюкивает её, а потом просыпалась вновь, всё в той же тишине и в том же одиночестве. Сердце богини не знало страстей и нужд, потому что это было за пределами её дозволения. Маеджа не различала прекрасного: её маленькое, но при этом бесконечное измерение было полно запустения. Серая, словно поверхность луны, земля была больше похожа на пепел, а деревья – вечные молчаливые наблюдатели – напоминали высоченные кривые пики с паутиной-листвой на маковке. Казалось, в них увязла не одна сотня звёзд. Порой Маеджа протягивала руку и доставала одну такую, внимательно разглядывая её. Сверкающий шарик в ладони титанической властительницы тьмы казался совсем непримечательным, и, быстро теряя интерес, богиня бросала звезду на землю. За целые века под её ногами скопилось столько звёзд, что казалось, будто босыми стопами Маеджа шагала по стеклу.

Но как-то раз из озера явилось ослепительное сияние. Богиня узрела это издалека и тут же пришла, чтобы выяснить его природу. Упав перед озером-окном на колени, Маеджа увидела нечто удивительное. Она застыла не в силах оторваться от необычного зрелища: её холодные сады запустения как раз проносились мимо самого настоящего солнца, каких в бескрайних просторах бесконечной вселенной было множество.

Невероятно красивое и притягательное, оно светило, казалось, ей одной. Никогда ранее Маеджа не наблюдала ничего прекраснее. Её непроглядные чёрные глаза, будто бы наполненные смолью, не боялись яркого света, поглощая его без остатка, и потому взирать на светило, царствующее в недосягаемости, она могла бесконечно. И так шли дни, годы, века, которые божественная бессмертная ипостась не замечала и никак не ощущала.

Множество звёзд, запутавшихся в ветвях деревьев, тоже сверкали, но даже наполовину не были похожи на солнце. Они не даровали столько света, не имели в своём естестве такой безграничной притягательной энергии.

И однажды, не удержавшись, Маеджа осмелилась протянуть руку, желая лишь раз коснуться манящего света. Стоя на коленях перед озером, богиня ударила по стеклянной поверхности кулаком с такой силой, что оно тут же разбилось вдребезги, и осколки его мигом разлетелись по мирам. Длинные пальцы, просунувшиеся в образовавшуюся дыру, уже ощущали тепло, исходящее от самой яркой и жгучей звезды во вселенной. Маеджа не знала, что есть в своей сущности жар, ведь всю жизнь её окружал лишь равнодушный холод, и от того желание прикоснуться к притягательному объекту доводило до безумия. Чёрные глаза широко распахнулись. Ухватившись за берег, богиня наклонилась вниз, смелея всё больше. Гигантская рука тянулась и тянулась, пока не достигла цели. Но тут же невероятная боль пронзила титаническое тело. Отдёрнув раненную руку, богиня увидела на ней кошмарный ожог. По телу прокатилась волна мучений. Никогда раньше не доводилось ей испытывать ничего подобного: смесь безудержного счастья и невероятного ужаса.

По белым щекам покатились горькие чёрные слёзы обиды. На скуксившемся, словно у обиженного дитя, лице отразилась безмерная тоска. Больше всего богиня желала солнце, но оно, светя так ослепительно ярко, было недосягаемо и даже попросту не замечало её в той всепоглощающей тьме, в какой Маеджа существовала. За целые века ничто не имело такого значения. Ничто не вызывало таких бурных чувств, совладать с которыми несчастная богиня не могла.

Она понимала, что тьма всегда неумолимо тянется к свету, а свет в свою очередь опасен и губителен для тьмы, и это было тем самым пределом для богини, полностью состоящей из непроглядного мрака. Её власть на том заканчивалась. Дальше начиналась власть желанного света. Вселенная строго расставила эти границы.

Маеджа сидела на берегу перед разбитым озером-окном и, схватившись за изувеченную руку, смотрела на беспощадное солнце. Оно не давало к себе притронуться, и теперь даже просто смотреть на светило было мучительно. И тогда богиня взвыла. Обретя запретную страсть за мгновение, она тут же её лишилась. Проклиная порядок вещей, Маеджа не желала мириться с этой потерей.

Она рыдала, умоляла невидимую силу позволить ей забрать солнце, взять его в руки и прижать к себе, чтобы вновь ощутить приятное тепло. Но никто её не слышал. Ответом служила привычная равнодушная тишина.

В один момент всё перевернулось: родные сады вдруг стали противны, мерцающие под ногами звёзды одним только видом своим вызывали тошноту, а шелест деревьев наваливался оглушительным грохотом. Маеджа не могла уйти, потому что её существование возможно лишь в этой реальности, в этом, созданном специально для неё, измерении. А солнце вот-вот исчезнет вновь, как только стеклянный шар, в котором она жила, унесётся вдаль. Этого Маеджа допустить никак не могла.

Она металась по берегу, пытаясь понять, как поступить. Из охрипшего от воплей горла доносился лишь слабый писк, а слезы всё никак не останавливались. В голову закралась мысль, что без заветного и желанного солнца жить нет смысла. И лишь подумав об этом, богиня решилась.

Если её лишили возможности видеть его и чувствовать, то пусть это будет подвластно хотя бы её части.

Маеджа принялась создавать дитя.

Отделив от себя небольшой сгусток тьмы дрожащими руками она ваяла создание, в которое желала вложить всю свою любовь и душу. Тьма оказалась очень податливой и мягкой, потому легко принимала любую форму. Но для того, чтобы всё получилось, были необходимы ещё и нити, сшивающие тело этого творения.

На думы времени не было. Солнце постепенно оставалось позади. И, не страшась нестерпимой боли, она вновь потянулась к светилу. Вцепившись в его луч, Маеджа стиснула зубы и потянула так сильно, как только могла. Богиня кричала во всё горло, и сады содрогались от её рёва. Несчастная терпела боль, пока её тело беспощадно покрывалось кошмарными ожогами, а длинный луч, врезающийся в кожу всё сильнее, будто тонкая струна, не желал отделяться от хозяина. Но в какой-то момент он вдруг поддался: воля Маеджи оказалась крепче. Оторвав его от солнца, богиня плакала и плакала целыми днями, изо всех сил стараясь стерпеть невероятные мучения, ведь её руки сочились кровью, а кожа была обожжена до костей.

Сидя на земле, перед окном в миры, она, переборов страдания, принялась-таки за дело.

И на то ушли долгие годы, ведь сотворение жизни требовало невероятных стараний и мастерства. Забыв про сон и отдых, игнорируя кровь и боль, хоть изувеченные руки и не слушались, она неустанно творила его. Своё дитя.

И когда, наконец, творение было закончено, Маедже осталось найти последнюю деталь: сердце, ведь без него ни жить, ни чувствовать дитя не сможет.

Не думая ни секунды, она решила отдать своё. Собравшись с мужеством и попрощавшись мысленно с родной обителью, богиня вонзила ослабшую руку в свою грудь и, впившись в бьющееся сердце трясущимися пальцами и ногтями, вырвала его, увидев невероятное. Чёрное, оно истекало смоляной кровью, но при этом источало яркий, дарующий тепло, свет.

За целые века светило полюбилось богине так сильно, что теперь поселилось в нём. Навсегда.

Будучи несчастной и одинокой, Маеджа не желала больше существовать. Отдав сердце своему созданию, она нежно поцеловала его в лоб, передав последнюю свою волю:

– Коснёшься света, а свет коснётся тебя. Я дарую тебе свободу и страсть. Повелеваю следовать этому пути. С началом твоей жизни моя угаснет здесь, но будет жить в тебе вовеки, – нашёптывая маленькому созданию на никому неизвестном языке, богиня роняла горькие слёзы.

А потом вдруг ощутила, как сотворённое тело наполняется жизнью.

Она не медлила. Страшась, что смерть вот-вот настигнет, и времени осталось мало, из последних сил богиня выглянула в разбитое окно.

Теряя сознание, Маеджа заметила пролетающий мимо пустующий мир, и не было в нём ничего, лишь остатки прежнего существования какой-то угаснувшей жизни: сухие деревья, мёрзлая почва и не успевшие иссохнуть реки. Держа в огромной ладони своё дитя, богиня вытянула руку в сторону этого безымянного мира, аккуратно уложив создание на землю.

Жизнь покидала её.

Взглянув на дитя в последний раз, Маеджа с истинной любовью гигантским пальцем коснулась его груди.

От нее исходило необычайное тепло, а внутри – биение.

Успокоившись, она ушла. Вернулась обратно, в свои одинокие холодные и пустые сады. Взглянув на солнце, которому до неё не было никакого дела, Маеджа легла на берег, обессилив окончательно.

В последний раз.

Веки опустились под тяжестью неизбежного конца.

Богиня уснула. Но теперь ей не суждено проснуться вновь.

В ту же секунду, видя печальный сон о несчастной богине, Баиюл проснулся, покинутый своей матерью. Сотворённый и тут же оставленный.

Открыв золотисто-жёлтые глаза, он узрел мрак, окутывающий всё вокруг. Только спокойный ветер ласково гладил длинные чёрные волосы, вызывая толпы мурашек, бегущих по бледной гладкой коже. В нос бил запах сырости и пыли – остатки предыдущей жизни.

Мир был пуст. Вероятно, когда-то Маеджа наслала на него тьму, и наступил хаос, уничтожив всё живое.

Пусть Баиюл только очнулся, он унаследовал от Маеджи её память и желание, потому знал, какой была её последняя воля. Ей противиться он не посмел бы, и сам мир, в который отправила его мать, перенял эту волю на себя.

Долго Баиюл не бездействовал. Встав на крепкие ноги, он пошёл вперёд, и с каждый шагом жизненная сила всё больше наполняла только что пробудившееся тело.

Приложив руку к груди, божественное дитя ощутил нечто удивительное: каждый стук его сердца, если как следует прислушаться, отзывался до боли знакомым эхом. То был голос Маеджи. Где-то глубоко внутри себя, в самых недосягаемых уголках новорожденной души, всё ещё ютились её частицы.

Множество богов, ступивших на путь протеста, сгинуло. Каждый из них отплатил сполна. Лишь единицам удалось прорвать этот купол, не позволяющий следовать своей воле. Вероятно, у Маеджи всё же получилось преступить запретную грань тем, что часть себя в лице сотворённого дитя она отправила за пределы своей тюрьмы.

Множество дней Баиюл шёл вперёд, останавливаясь лишь для того, чтобы как следует осмотреться. Взбираясь на лысые горы, минуя пустыни, он глазел вдаль, пытаясь заглянуть за горизонт. Свой мир Всеотец желал изучить досконально. Вокруг тысячи дорог, и каждая вела в неизвестность. С ней Баиюл столкнуться не боялся. Будто бы его глазами уснувшая навек богиня осматривала просторы, недоступные для неё.

Этот бескрайний континуум он решил назвать Ферасс.

Дни сменяли ночи, зимы уступали вёснам. Годы шли неумолимо быстро, но их течение дитя Маеджи не замечал.

Наткнувшись в своих путешествиях на горную реку, он уселся на берегу, вспомнив, как мать его смотрела на озёрную гладь, но не видела в ней своего отражения.

Эта река была настоящей. Она источала приятную прохладу и успокаивающий запах свежести. Стоило приблизиться, как маленькие блестящие капельки тут же упали на волосы и лицо – поток воды нёсся вперёд, ударяясь о камни и разбиваясь на жидкие осколки, словно стекло.

Баиюл опустил в неё руку, а потом вытащил. В ладошке оказался стекающий сквозь пальцы песок. Он совсем не подходил для придания формы. Тогда дитя Маеджи принялся рыть на берегу, неподалёку от воды, и обнаружил глину. Помяв её в руках, Баиюл понял, что эта порода сможет сохранить слепленную фигуру. Ловкие пальцы взялись за дело, и уже скоро первая заготовка начала обретать очертания. Слепленная голова выглядела пока ещё непримечательно, но Баиюл педантично и скрупулёзно работал над ней. Запачканный глиной, будто искусный скульптор, он с осторожностью ваял лицо будущему созданию. И днём и ночью его работа не прекращалась.

Постепенно голова обрела симпатичное лицо: на нём были прикрытые, пока что ещё спящие глаза, аккуратный нос, тонкие, но при этом очень красивые губы. А потом у головы появилось и тело. Не слишком высокое, но крепкое и стройное.

Баиюл не упускал из виду ни одну деталь. Каждый палец, каждый волос и даже ресница – всё имело огромное значение.

Вода из реки помогала сгладить неровности, а острые камни и ракушки легко отсекали лишнее. И однажды первое творение Баиюла было готово.

Усадив его перед собой, Создатель внимательно осмотрел глиняную фигуру. Много дней и ночей он ваял прекрасного юношу, чем-то даже похожим на него самого.

Довольный своей работой, Баиюл решил, что первая созданная им жизнь имела несравненно важное значение. Первая и неповторимая.

Взяв глиняную руку в свою, дитя Маеджи гладил изящную кисть. Потом коснулся красивого лица.

Как истинный создатель, Баиюл любил своё творение.

И взяв острую ракушку, он сделал глубокий порез на своей руке, чтобы кровь как следует вытекала. Такую же ранку пришлось сделать и на руке глиняного юноши, чтобы кровь проникала в неё и распространялась по жилам, наполняя тело жизнью.

А потом, словно от яблока, он отломил половину от своего сердца и поместил её в грудь фигуры. Оставалось лишь ждать.

И на глазах статуя начала обретать тепло и мягкость. Кожа из серой глиняной начала принимать тот же оттенок, что и у Баиюла. Волосы почернели, возымели иную структуру. А потом, спустя несколько дней, ресницы дрогнули, и творец замер в ожидании. Юноша медленно поднял тяжёлые веки, такими же золотисто-жёлтыми глазами взглянув на своего создателя. Он дышал, двигался, видел и слышал. Он был живым и настоящим.

– Твоё имя Бьерн, – произнёс Баиюл тихо. – А моё…

– Баиюл, – закончил фразу юноша. – Ты мне снился. Я тебя… откуда-то знаю.

Будто пытаясь убедиться в том, что всё происходит наяву, дитя Маеджи осторожно коснулся волос новоиспечённого создания, чтобы почувствовать их в пальцах. Бьерн был настоящим. Первым из рукотворных.

– Я разделил с тобой своё сердце. Отдал половину.

Рука Бьерна ещё плохо слушалась, но, очень стараясь, он поднял её и, не в силах согнуть тонкие изящные пальцы, приложил к груди. В ней в самом деле чувствовалось биение.

– Тепло, – заключил юноша. Тонкие губы тронула умиротворённая улыбка.

Сотворив себе брата, Баиюл не смел прерываться на отдых. Обратившись с мольбой к высшим силам, он призвал четыре элемента, разделив между ними части своего бессмертия. Создания, которых бог не сотворял, были ниспосланы вселенной и имели своё предназначение. Их называли нерукотворными. Они поселились среди людей и создали Элементальный Альянс.

Всего бессмертных было четверо.

Дева Солнце – несущая в своём естестве истинный солнечный свет. Состоящая из энергии светила, она была рождена для того, чтобы озарять жизненный путь смертных, ведь в Ферассе, где царило лишь запустение, не было ни света, ни тепла.

Её спутница – Госпожа Небо – обладательница небесной ауры. Хранящая безмятежность и дарующая покой. Подаренный ею голубой купол, накрывший мир, защищал живущих от темноты и холода, что стремились проникнуть в Ферасс и вновь поселить на его землях всепоглощающую пустоту.

Господин Вечность, имя которого Азариас, был приведён для того, чтобы Ферасс имел связь с самой Вселенной, ведь именно она указывала путь всем живым. Его сопровождали звёзды, и они даровали душам вечность, возможность переродиться в чистую энергию и стать единым целым с фундаментом мира, подпитывая его. Ведь без этого процесса существование Фрасса было бы невозможным.

Его супруга – Госпожа Мудрость – принесла людям учения и навыки, благодаря которым они строили города и деревни, создавали технологии и произведения искусства. Она была голосом разума. Её аура распространялась широко, даруя возможность жить цивилизованно.

Так образовались две центральные обители: Обитель Веры и Обитель Вечности. Они распростёрлись по Ферассу, уходя вдаль. Тысячи дорог и троп вели к ним или же наоборот – уводя прочь. Под светилом, что принесла Дева Солнце, зародились новые леса, поля и степи.

А потом, наполнив Ферасс светом, Баиюл повторил тот же обряд создания и воскрешения глиняных статуй, порождая собственный народ. Только сердце не отдал больше никому, лишь наделял каждого кровью, чтобы наполнить жизнью.

Тысячелетия ушли на сотворение целого народа. Люди, когда-то бывшие только глиной, теперь двигались, имели сознание и душу. Миллионы рукотворных начали жить под господством четырёх великих бессмертных, и правили те мирно, без остатка отдавая рукотворным свои дары. Когда-то уничтоженный прогрессом мир вновь ожил, и теперь на землях его начиналась новая эра.

Глава 2. Пробуждение.

Аелия внезапно очнулся от кошмара, подскочив на постели, словно чья-то цепкая рука, схватив за самую душу, вытащила его из непроглядно тёмного небытия. Всё тело было мокрым и липким. Чёрные длинные волосы пристали к потному лицу и шее. Перед глазами стоял непроглядный туман, в ушах громко звенело. Юноша никак не мог понять, где находится, и что с ним произошло. Восстановить предшествующие его состоянию события в памяти не удавалось, как бы старательно он ни пытался – тупая боль грохочущими раскатами подавляла способность мыслить трезво.

Простыни смялись под его ослабшим телом, а одеяло и подушка вовсе свалились на пол от, очевидно, беспокойного сна.

Вокруг стояла оглушительная тишина, а на прикроватной тумбе тускло горела керосиновая лампа. Её золотистый огонёк легко подрагивал, но даже этот слабый источник света нещадно бил в сонные глаза, вызывая очередные приступы головной боли.

Пару мгновений Аелия сидел на кровати, тяжело дыша и озираясь по сторонам. Кошмар, что снился ему, казалось, не закончился даже после пробуждения. В воздухе зависло какое-то непонятное напряжение, и от него складывалось впечатление, будто бы со всех сторон, из каждого тёмного уголка, пялятся хищные взгляды.

Мысль о чьих-то голодных глазах вытащила из памяти чёткое воспоминание – нечто напало на Аелию в лесу и, кажется, даже поранило его. Стоило представить образ плотоядного существа, жадно кусающего за ногу, как на накатило невероятное беспокойство и паника. Они заставили Аелию вскочить с кровати и помчаться куда-то, но ноги, ослабшие и одеревеневшие, совершенно не слушались, и потому не удержали Солнце – он с грохотом рухнул на пол, развалившись на мягком ковре. Голый и совершенно растерянный, юноша пыхтел от напряжения, всё больше поддаваясь беспричинному коварному страху. Он то и дело оглядывался по сторонам, лёжа на полу, но, словно ослеплённый, не видел ничего. Зажмурив глаза, Аелия потёр их в попытке сбросить остатки пелены, но это не помогло прийти в себя окончательно. Ему захотелось кричать и звать на помощь. Солнце лежал на полу, будто беспомощное брошенное дитя, не в силах подняться самостоятельно. Руки дрожали. Ноги безвольно волочились и не могли поднять юношу. Ещё немного, и его безумие могло достичь пика, лишив разума раз и навсегда, но тут двери в комнату открылись. На пороге появился кто-то, вроде бы, настоящий, не из сна. Аелия не мог знать наверняка, так как не доверял собственным чувствам в данный момент. Ему всё ещё чудилось, будто происходящее – вовсе не реальность, а кошмарные грёзы, хитро прикинувшиеся ею.

Из-под кровати, где царила тьма, вдруг потянулись призрачные руки, привычно нахрустывая торчащими тут и там костями. Их юноша видел вовсе не глазами. Фантомные образы воссоздавало его больное сознание.

От страха всё тело оцепенело. По нервам прокатилась ледяная волна, принёсшая с собой тошноту и спазмы. Аелии грезилось, будто длинные кривые пальцы неведомой твари цеплялись за его не двигающиеся ноги и желали утащить в небытие!

Видения были настолько реалистичными, что ему казалось, будто он ощущает даже прикосновения. Странное и неприятное покалывание, точно длинные когти, впивающиеся в кожу.

Широко распахнув полные неподдельного ужаса глаза, Солнце завопил, пытаясь уползти как можно дальше от пугающего зрелища. Каждая клеточка внутри изнурённого тела кричала об опасности, давая сигналы в мозг, который всё ещё не пробудился окончательно, охваченный галлюцинациями.

«Кто-то» только что вошедший, завидев незавидное положение юноши, мигом подоспел к нему, что-то говоря и помогая подняться. Прикосновение чужих рук вызвали лишь большую волну беспокойства, и Аелия закричал, не позволяя себя трогать.

– Нет! Прошу, оставьте меня!

До воспалённого разума донеслись едва уловимые фразы:

– Господин, пожалуйста, успокойтесь! Я лишь хочу помочь вам!

Мелодичный девичий голос взывал к здравому рассудку, которым в данную минуту не мог похвастаться Аелия. Он не располагал трезвым восприятием, пребывая состоянии крайней тревожности. Ему взаправду казалось, будто со всех сторон нападают умбры, и каждый из чудовищ непременно желает вонзить в дрожащее тело свои кровожадные клыки.

Потому, ощущая любое прикосновение, он кричал так, словно его режут самым острым лезвием на свете, брыкаясь и размахивая ослабшими руками.

Лишь через несколько минут, которые показались вечностью, в комнате появился кто-то ещё.

– Господин, я не смогла справиться с ним! Слишком уж сильно он напуган.

– Ты нашла его на полу?

– Да. Услышала шум и зашла, чтобы проверить, всё ли в порядке.

Голоса смешивались и разделялись вновь. Казалось, говорили двое: молодая девушка и мужчина.

– Пойди и приведи Госпожу Климин.

– Да, господин.

Удаляющиеся шаги, а затем хлопок дверей на мгновение вырвали Аелию из состояния помешательства. Он снова начал осознавать себя и происходящее вокруг. С глаз наконец спала пелена, и в голове немного прояснилось. Юноша огляделся по сторонам, тяжело дыша, сперва даже не заметив сидящего перед ним на корточках человека.

– Всё в порядке. Тише, тише… Не бойся.

Тёплый спокойный голос безотказно подействовал на больное сознание. И уже через секунду Солнце ощутил, как чья-то мягкая рука осторожно гладила его по голове.

– Ты в безопасности. Ты не один, – вторил голос.

Подняв взгляд, Аелия пригляделся. Молодой мужчина, сидящий перед ним, всем своим видом показывал, что не несёт никакой угрозы, а наоборот – пытается помочь.

За пределами комнаты послышались голоса и торопливые шаги.

– Ну что, попробуем подняться? – молодой господин протянул руки к Аелии, не совершая резких движений, чтобы не напугать его снова.

Такая же сильная хватка, как у Баиюла – об этом Солнце подумал сразу же, как ощутил руки, поднявшие его с пола. Только сейчас, когда нормальное восприятие вернулось, Аелия вспомнил о ране на ноге, стоило лишь опереться на неё – резкая боль ужалила конечность, словно огромное насекомое.

Взгляд упал на повязку, закрывающую голень и уже изрядно пропитавшуюся кровью. Снова оказавшись на кровати, Солнце смог её как следует разглядеть.

В комнату вошли юная девушка и женщина постарше.

– Воды свежей принеси, – велела женщина, с первого взгляда оценив обстановку. – И целителя приведи.

Девушка, которая, очевидно, была служанкой, послушно кивнула и удалилась. Дама с синюшным лицом подошла к Аелии и принялась осматривать его. Холодной рукой она коснулась мокрого горячего лба и без всяких сомнений заключила, строго нахмурив брови:

– Лихорадка не проходит. Но по крайней мере он уже в сознании.

– Ему лучше? – поинтересовался молодой господин, стоя позади незнакомки со сложенными на груди руками. Он старался не мешать ей.

Женщина обернулась, глядя на него, и кивнула.

– Очевидно, лучше. Любой другой давно умер бы. Умбра щедро накачала его ядом.

– Г-где я нахожусь? – подал голос Аелия. Он дрожал всем телом.

– Не беспокойся. Ты в безопасности.

Дама легко коснулась его щеки, искренне желая утешить.

– Баиюл принёс тебя в свой дворец, – продолжала она.

Постепенно воспоминания начали возвращаться.

– Прошлой ночью на меня напала умбра, – тихо промолвил Аелия.

Женщина покачала головой:

– Не прошлой. Ты был без сознания неделю.

– Н-неделю?.. Так я… что же… – Солнце осторожно огляделся ещё раз.

Комната была незнакомой и чужой, и это не удивительно, ведь побывать во дворце Баиюла доводилось не каждому. Убранство выглядело богато: красивая мебель, вазы и картины на стенах указывали на то, что хозяин этого места имел изящный вкус. О том, что Всеотец мог бы разбираться в красивых вещах, Аелия и подумать не мог, ведь всюду, куда ни глянь, о нём говорили, как о варваре и убийце, которого интересовала лишь необузданная жестокость и желание проливать кровь невинных.

Собравшиеся вокруг Солнца люди терпеливо ждали, пока тот осмотрится и убедится в том, что ему ничего не угрожает. Они молчали и не двигались, глядя на измученного ядом умбры бессмертного, лишь изредка переглядываясь.

Аелия поначалу был уверен, что не знает, кто они такие, но потом лучше вгляделся в их лица.

Женщина, стоявшая у кровати, выглядела не совсем, как простой человек. Поначалу притупленное внимание проигнорировало её внешний вид, но теперь глаза Аелии видели чётко: она не живая. Как и у всех жителей Обители Ночи, кожа незнакомки была синюшно-бледной и холодной с выступающими тут и там паутинками тёмных вен. Но самым главным признаком являлись глаза: радужная оболочка у мертвецов оставалась того же цвета, что и при жизни, но вот зрачки, когда-то чёрные, теперь источали свечение, словно два очень маленьких огонька. В полутьме они выделялись особенно хорошо.

Присмотревшись внимательнее, Аелии вдруг показалось её лицо знакомым. Мёртвая была очень хороша собой: изящные черты лица, большие выразительные глаза и восхитительные волосы бордового цвета, собранные в причёску и украшенные золотыми тонкими цепочками, говорили о её принадлежности к состоятельной семье. Быть может, её отец или супруг был крупным торговцем или хранителем одного из храмов. Ритуалы высоко ценились и почитались в Обители Веры, хотя и не многим удавалось хорошо заработать, погрузившись в эти дела.

Она могла показаться знакомой, потому что Аелия имел почти прямое отношение к вере и знал многих жителей обители, занимающихся подобной деятельностью.

Аелия подчеркнул и фигуру дамы – стройная, но при этом обладающая достаточно пышными формами. Её, несомненно, дорогой удлинённый кафтан из атласа хорошо подчёркивал эти достоинства, очерчивая тонкую талию и не скрывая красивой груди. Она выглядела юной и очень привлекательной.

Молодой мужчина, стоящий за спиной дамы, выглядел иначе. Он был похож на Баиюла, и потому Аелия быстро сделал правильный вывод – это Бьерн, его младший брат. Несомненно, личностью он был такой же известной, как и сам Баиюл. Нет во всём Ферассе человека, не знающего Бьерна. В конце концов на него тоже объявлена кровавая охота вот уже восемь долгих лет. Его на редкость красивое лицо с аккуратными утончёнными чертами будто бы перечёркивал уродливый шрам, и о нём Аелии известно не было. Сам он никогда не видел Бьерна и Баиюла своими глазами, лишь слышал о них очень многое, но никогда никто не упоминал о такой явной отличительной черте, как это увечье.

Сверкнув золотисто-жёлтыми глазами, Бьерн тоже взглянул на Аелию, ощутив на себе заинтересованный взгляд. Придворное Солнце тут же отвернулся, почувствовав себя виноватым. Невежливо вот так пялиться на человека, тем более на его шрамы!

Переварив информацию, данную незнакомкой, Аелия жалостливо спросил:

– Я… не умер? Моя душа в самом деле не растворилась?

– Ты не умер, – уверенно ответила она. – Баиюл сделал всё возможное, чтобы спасти тебе жизнь. Твоя душа на месте.

Климин не удивилась тому, что раненый гость, пребывая в замешательстве, не понимал, что с ним происходит.

– А кто вы такая?

Вопрос немного ошарашил. Вероятно, она была достаточно известной особой, и потому этот вопрос показался ей странным. Но, несмотря на это, прекрасная дама спокойно ответила:

– Моё имя Климин. Я – Госпожа Мудрость.

Её имя было слишком громким, чтобы его не знать. Аелия сразу понял, кто перед ним. Погибшая восемь лет назад супруга Господина Вечность. Он явился в Ферасс спустя год после её смерти, будучи новорожденным бессмертным, и потому со многими личностями не имел возможности видеться. О них Аелия слышал только из уст других людей.

Солнце немедленно склонил голову в знак уважения к Климин.

– Простите мне моё незнание! – затараторил он, испытав стыд. – Мне не доводилось видеть вас раньше. Только на картинах разве что…

Климин безразлично пожала плечами:

– Конечно, тебе не доводилось видеть. Ведь я мертва вот уже восемь лет.

Говоря об этом, Госпожа Мудрость хмурила брови, от чего её красивое лицо делалось совсем серьёзным. Она бросила суровый взгляд на Бьерна, но тот лишь отвёл глаза, стараясь не замечать злости Климин. Этого жеста Аелия не понял.

– Но ведь меня наверняка ищут, – сказал вдруг нерукотворный.

В комнату вошла молодая девушка. Она несла поднос, на котором стоял графин с чистой водой и прозрачный стакан. Слова Аелии были проигнорированы.

– Пожалуйста, юный господин, выпейте, – сказала служанка тихо, поставив поднос на ту же тумбу. Она поднесла стакан с водой к сухим губам Солнца.

Тот, лишь ощутив прохладную влагу, принялся жадно глотать жидкость.

– Ева, займись, пожалуйста, постелью гостя. Простыни мокрые насквозь.

Служанка кивнула и вновь куда-то убежала. Она тоже была мёртвая.

– Бьерн, открой окна пошире. – Климин умело руководила и раздавала указания. – В комнате всё пропиталось духом умбры.

Дух умбры – это пары, которые источает тело, отравленное ядом умбры. Мёртвое оно или живое, неважно – спустя пару дней яд начинает выходить из отравленного организма сквозь поры кожи и дыхательные пути. Аелия сразу понял, что то самое давящее напряжение в воздухе и было духом умбры. Он пролежал без сознания неделю, и за это время, несомненно, пары начали выходить наружу. Для мёртвых они безвредны, но живых отравляют точно так же, как и сам яд.

Младший брат Баиюла молча и послушно сделал то, о чём его просили. В комнату сразу же проникла приятная ночная прохлада. На улице, очевидно, крепчал мороз, и в душном помещении его свежесть успокаивала. Аелия откинулся на подушке и прикрыл глаза, почувствовав, что вот-вот уснёт снова.

– Госпожа Целандайн наверняка ищет меня, – повторил он, борясь с накрывшей его волной усталости, в надежде, что на этот раз его слова будут услышаны.

Климин ответила:

– Сколько бы она ни искала, всё равно не найдёт. Ева сменит постельное бельё, а потом целитель придёт посмотреть твою ногу. После чего тебе стоит поспать.

– Но ведь я спал неделю.

– И проспишь ещё столько же. – Климин не предполагала, она утверждала.

Обладая аурой мудрости, многие вещи Госпожа знала наперёд.

– А теперь я пойду. Дел по горло. – Она гордо прошла к двери и уже на выходе, понизив голос, сказала Бьерну. – Твой брат совсем не справляется. Всё приходится делать самой. И даже Солнце вы вылечить самостоятельно не в силах! На сегодня меня более не беспокойте.

– Как повелишь, госпожа, – только и ответил он.

А потом, подумав мгновение, добавил:

– Мы очень благодарны тебе.

– Я это знаю. Можешь не распинаться.

После Климин вышла из комнаты, оставив Бьерна и Аелию наедине. Больше Солнце ни о чём не спрашивал, хотя, конечно, вопросов было ещё много. Просто он очень устал, и напряжение давало о себе знать. Большое количество информации всё равно не уложилось бы в его голове, поэтому Аелия лёг обратно в постель, поняв наконец, что никто не собирается вредить ему.

Через какое-то время, как и сказала Климин, пришёл лекарь. Он быстро осмотрел изувеченную конечность и сменил бинты, обработав рану каким-то резко пахнущим раствором. Бьерн всё это время находился в комнате и внимательно наблюдал, будто бы боялся, что что-то могло пойти не так. Аелию его присутствие ужасно смущало. Он старался не смотреть на молодого господина, то и дело отводя усталые глаза.

Но потом, когда лекарь закончил свою работу, и Ева сменила-таки постельное бельё, бессилие накатило с новой силой. Очевидно, Госпожа Мудрость оказалась права: вот-вот Солнце провалится в ещё один крепкий сон. Противиться усталости Аелия больше не мог, как ни старался. Отравленное и измождённое тело требовало отдыха. Очевидно, что вся энергия уходила на борьбу с ядом, и поэтому теперь организму просто необходим здоровый сон. У него не было сил думать о Целандайн и о том, что происходило в Обители Веры после его исчезновения. Аелия знал наверняка лишь то, что после пропажи Придворного Солнца, несомненно, там поднялась волна паники, и то, что теперь он являлся пленником самого опасного создания во всём Ферассе..

Аелия смог наконец провалиться в сон, даже этого не заметив. Стоило лишь прикрыть тяжёлые веки, и забытье мгновенно затянуло его в свои владения.

Бьерн, лишь услышав мирное сопение пленника, вышел из покоев, закрыв большую тяжёлую дверь.

Глава 3. Следуя за Солнцем.

В Сияющем Дворце тем временем действительно воцарился хаос. Доведённая почти до безумия Целандайн металась из угла в угол, не находя себе места. Она ждала новостей от ищеек, но тех всё не было и не было. Конечно, полностью прочесать Обитель Веры за пару дней не получится, ведь земли её бескрайни, но всё же терпение постепенно доходило до предела.

– Госпожа Небо, – слуга тихо постучал в её покои. – Пришла весть от Господина Вечности. Позвольте…

Не дожидаясь и секунды, Целандайн подскочила к дверям и распахнула их, рывком забрав у перепугавшегося слуги свёрток бумаги.

– Свободен, – отмахнулась она от юноши, и тот поспешил исчезнуть, чтобы ненароком не наслать на себя гнев госпожи.

Она резким движением раскрыла письмо, не переживая о его целостности, и принялась читать.

«Уважаемая Госпожа Небо, спешу сообщить, что поиски Придворного Солнца неустанно ведутся. Я задействовал всех своих лучших ищеек и намерен сообщить вам, как только что-то станет известно.

Искренне ваш, Господин Вечность.»

За восемь лет со дня начала правления в Обители Веры Целандайн так и не смогла добиться дружеских отношений с Азариасом, и даже формальный язык его письма выводил её из себя. Сейчас, как никогда раньше, Госпожа Небо больше всего нуждалась в поддержке, но всем как будто бы было абсолютно плевать. Она считала, что все они – слуги, ищейки, Азариас – делают недостаточно и просто не понимают всю серьёзность ситуации, намеренно бездействуя и игнорируя зов о помощи.

Целандайн нервно металась по своим просторным покоям, едва сдерживая гнев и беспокойство. Руки так и тянулись что-нибудь сломать или разбить. Держа в кулаке смятое письмо, она села на кровать и ощутила невероятную усталость.

Определённо необходимо успокоиться и вновь обрести ясность ума, – так Госпожа Небо подумала, выдохнув.

Конечно, прошла целая неделя с момента исчезновения Аелии, но это вовсе не значит, что с ним случилось что-то страшное. Придворному Солнцу не так просто навредить: за себя постоять он бы точно сумел, ведь не впервые уходил на длительную охоту, ночуя в лесах и заброшенных деревнях. Но будь это так сейчас, ищейки уже обнаружили бы его ауру. Ситуацию осложняло и даже омрачало то, что энергии Аелии нигде нет. Будто его никогда и не было.

Целандайн схватилась за длинные волосы. Руки, которые так и требовали хоть что-нибудь, тянули за тёмно-синие локоны, причиняя боль. Она, как ни странно, утешала.

Крепко стиснув зубы, Госпожа Небо тяжело дышала, не представляя, что ей делать. Неизвестность сводила с ума, и бездействие лишь способствовало этому безумию процветать.

– Если… – процедила Целандайн шёпотом. – Если хоть один волос упал с его головы…

Отсутствие ауры говорило об одном: её обладатель мёртв. Это она хорошо понимала.

– Нет, нет, нет, нет, нет! Этого не может быть! Аелия не мог умереть! Будь это так, Ферасс уже настигла бы страшная участь…

Либо каким-то образом его аура не доступна, либо произошло нечто из ряда вон выходящее.

Но ведь скрыть жизненную энергию от ищеек не под силу никому, если только…

– Если только он… – Догадка выстрелила в голову, словно стрела. – Если только он не в Обители Ночи.

Эта мысль даже немного утешила Целандайн. Напряжённые руки с побелевшими костяшками отпустили наконец локоны.

Баиюл мог найти его. Мог обнаружить Аелию и забрать к себе. Проверить это пока никак нельзя, ведь ни одна тропинка не ведёт в его владения. Как ни пытайся, но найти их не получится. Выходит, сначала нужно прочесать весь Ферасс. Если Аелия найдётся, значит, этот кошмар наяву закончится, и всё вернётся на свои места. Если же нет, то, несомненно, он в руках божественного дитя.

Целандайн вскочила с кровати и, выйдя из покоев, завопила:

– Найти Аелию! Найти и вернуть в Сияющий Дворец!

Аура молодой госпожи, пропитанная её ужасным настроением и беспокойством, распространялась всюду. Потому небо над Обителью Веры затянуло серыми облаками, и сверху на города и деревни повалил снег. Огромными хлопьями он падал вниз, опускаясь на крыши домов и заметая дороги.

Люди ещё не знали, что случилось. Они не думали, что виновата Целандайн, которая утратила контроль над собой, и её аура обрушила на ни в чём неповинный народ непогоду. Все наивно полагали, будто это гневается зима – недаром ведь такие морозы ударили, аж деревья трещат.

***

Тем временем где-то в глуши, куда давно уже не вели дороги, ищейки прочёсывали дикую местность. Заброшенная деревня без названия, покинутая жизнью много лет назад, стояла среди леса, окутанная тишиной и покоем. Лишь изредка сюда забредали умбры в поисках пищи, но людей тут, конечно же, не было, и лакомились твари лишь зверьём, что суровой зимой решило забраться в обветшалые дома, чтобы спрятаться от холода.

Несколько таких оголодавших свирепых чудовищ ищейки успели повстречать, ещё даже не дойдя до безымянной деревни, и благополучно дали отпор.

Среди воцарившейся разрухи и абсолютной тишины стоял Майрон. Он крепко сжимал в сильной руке рукоять окровавленного меча, глядя на павшего врага: под ногами его лежала ещё подёргивающаяся в предсмертных конвульсиях умбра. Широко распахнув зубастую пасть, она оглушительно визжала. Кривые уродливые конечности из последних сил тянулись в сторону убийцы, желая причинить боль, но жизнь стремительно покидала омерзительное тело. Майрон смотрел в белёсые глаза существа, игнорируя его страдания и визг. Он беспощадно расправился с монстром, лишь раз взмахнув своим мечом и разрубив его пополам, и теперь ждал, когда премерзкая тварь испустит дух.

Второй ищейка стоял чуть поодаль, нахмурившись и закрыв уши, не в силах слушать режущий слух вопль умирающего создания. Это было вовсе не сочувствие, ведь умбры не разумны, и жалеть их никто не стал бы. В нём говорило отвращение.

Майрон вздохнул. Он чувствовал давящую усталость, потому что нормально не спал уже несколько дней. Белоснежные длинные волосы падали на лицо и подскакивали от каждого выдоха. В голубых глазах читалась отрешённость.

– И здесь его не оказалось, – сделал вывод он.

– Куда направимся теперь? – спросил Улисс, второй ищейка

Майрон взглянул на товарища.

– Вперёд. Пока не доберёмся до границы Обители Веры. За её пределами поиски ведёт ищейка Азариаса.

Улисс – темноволосый высокий рукотворный – положил руку на рукоять своего меча, что покоился в ножнах, задумавшись.

– Что-то мне подсказывает, что Солнца нет нигде, – подняв взгляд зелёных глаз к затянутому облаками небу, сказал он. – Хм. И даже над головой его не видно.

– Я согласен с тобой. В противном случае мы уже давно обнаружили бы его местонахождение. Или хотя бы тело.

Ищейки – это специально подготовленные люди, обученные не только мастерству сражений, но и способные отыскать что-либо или кого-либо в любой точке Ферасса. Ими становились не все. Каждого строго отбирали после нескольких лет подготовки, так как работа их всегда подразумевала опасность и высокую сложность. Можно с уверенностью считать ищеек элитными воинами. Из шестидесяти учеников, ежегодно оканчивающих военную подготовку, лишь немногие могли вырваться вперёд и стать ими. Отличала их от обычных солдат одна особенность – владение аурой. Такому научиться мог не каждый второй, потому ищейки возводились в ранг высшего военного сословия и сразу же попадали во дворец – нести службу самим владыкам.

Майрон родился в скромной семье двадцать шесть лет назад. Улисс же происходил из дворянского рода. Поначалу мальчишки должны были стать простыми солдатами, служащими в Сияющем Дворце, но по прошествии многих лет главнокомандующий рассмотрел в них иной потенциал.

Вспоминая о нём, Майрон испытывал тоску. Раппа – человек, обучивший их всему, слишком рано ушёл из жизни. Это была его личная утрата. Раппа относился к Майрону даже лучше, чем родной отец, и потому оставил после своей преждевременной кончины ноющую рану, что никак не заживёт и не успокоится.

Солдат в двух обителях воспитывали одинаково: обучали владению мечом и выживанию, а также владению аурой.

Аура есть у каждого человека, будто ещё один невидимый орган. Тренируют её при помощи долгих практик, заключающихся в умении концентрироваться на собственных ощущениях. Подпитывая ауру жизненной энергией, уровень которой у всех смертных разный, можно использовать её, как оружие, усиливая мощь собственного тела.

Жизненная энергия у бессмертных или нерукотворных, к примеру, находится на ином уровне, чем у смертных, и потому сила их ауры не сравнится с силой ауры рукотворных.

Теоретически рукотворные способны развить уровень мастерства владения аурой настолько, что сравнить их с высшими господами было бы не стыдно, но таких пока что не было в обителях за прошедшие тысячелетия ни разу. Ещё никому не удавалось возвести свои силы в абсолют настолько, чтобы обрести бессмертие.

Тренировать ауру и обучаться ведению боя при помощи неё предложила Госпожа Мудрость. Её влияние распространилось на многие дисциплины, в том числе и на искусство сражений. Это было необходимо людям, чтобы противостоять общему врагу – чудовищам, которым нет конца. Терроризируя народ и унося несколько сотен жизней ежегодно, умбры наносили серьёзный урон человечеству. Защищаться от них и истреблять смертные научились не сразу, но всё-таки спустя столетия освоили учения, что даровала им Климин, и количество погибших в следствие нападения монстров заметно уменьшилось. Обычно воины ходили на охоту или шли туда, где в последний раз замечали появление умбры, выслеживая и убивая её – это была привычная действительность в Ферассе.

Но такие как Майрон и Улисс отличались от простых солдат способностью использовать ауру. Этому мастерству обучают отдельно, и постичь его дано не каждому: концентрация на собственных ощущениях должна быть непоколебимой и точной. Они оба умели отстраняться от целого мира и погружаться вглубь своих чувств, отвергая мешающие страсти и желания. Потому долгие дни ищейки могли обходиться без еды и воды, прерываясь лишь на непродолжительный сон. Несомненно, это рано или поздно выматывало, и еда становилась необходимостью.

– Нам нужно остановиться ненадолго. Мы в пути уже неделю. Пора отдохнуть.

Улисс говорил верно. Майрон кивнул, полностью с ним согласившись.

– Дойдём до ближайшего городка и остановимся там на каком-нибудь постоялом дворе, – ответил он. – Улисс, смотри в оба. Мы измотаны. Нужно быть крайне осторожными.

Улисс улыбнулся, кивнув. Вместе они прошли через многое и множество раз бывали на охоте, поэтому давно проверили друг друга на верность и прочность. Сомнений в Майроне не было никаких. Его меч всегда прикроет спину, защитив от опасности. Улисс это знал, потому совсем не волновался. К тому же, он действительно был вымотан. В последнее время ночами спал из рук вон плохо – кошмары снились.

Оставив заброшенную деревню позади, ищейки выдвинулись в путь.

– Как считаешь, Солнце в Обители Ночи?

Майрон нахмурился. Именно так он и считал, но произносить догадку вслух совсем не хотелось. Он прекрасно понимал всю серьёзность ситуации и представлял, в каком состоянии сейчас пребывает Целандайн. Лишиться Придворного Солнца, прямо как восемь лет назад, означало лишиться света. Когда погибла предыдущая правительница Обители Веры, обладающая солнечной аурой, наступили тяжёлые времена, которым дали название Вечный Сумрак. Без её ауры весь Ферасс будто бы накрыло затмение: вместе с её жизнью угасло и небесное светило, погрузив целый мир в нескончаемую ночь. Это продолжалось год, пока солнце вновь не вспыхнуло ярко над головами смертных. Тогда стало ясно для всех, что явился новорожденный нерукотворный, обладающий той же силой, что и погибшая правительница. В тот момент был найден Аелия.

За тот несчастный год, что Ферасс находился в темноте, произошли многие ужасные вещи. Умбры разбушевались, не боясь больше ничего, ведь тьма – их истинная стезя, и начали приходить в города и деревни, шныряя по улицам и пожирая всех, кого встретят на своём пути. Численность противостоявших им воинов значительно уменьшилась, армии двух обителей стремительно терпели поражение. Тогда же наступил голод и дикий холод. Много скота пожрали чудовища, а растительность не могла давать плоды и даже просто выжить без солнечного света. Человечество катилось к полному уничтожению, но случилось настоящее чудо, и гибель целого мира удалось предотвратить.

– Раз Ферасс всё ещё не накрыла вечная ночь, значит Солнце жив, и его душа цела, – сделал логичный вывод Улисс. – Даже если он в руках Баиюла, это вовсе не значит, что его постигнет та же участь, что Госпожу Минцзэ.

Её имя по какой-то причине люди произносили редко. Существование Девы Солнце, что правила в Обители Веры, оборвалось внезапно, и это принесло смертным страшные беды. Многие считали, что Вечный Сумрак – это гнев души Минцзэ, и народ боялся даже просто думать о ней, лишь бы не побеспокоить усопший дух. Люди боялись возвращения былых времён, потому не произносили это имя вслух. Вдруг она услышит? Вдруг её ярость ещё не угасла и пробудится вновь?

– Если Баиюл сделает с Аелией то же самое, что сделал с Минцзэ, то в этот раз гибель Ферасса ничто не остановит. – Майрон вздохнул. – Не понимаю, как можно настолько возненавидеть собственный народ? Он отнял у нас светило. Отнял так много жизней, наслав своих тварей.

Улисс пожал плечами:

– Кто знает, чем мы прогневали Всеотца?

– Он не имел права на гнев. Создатель должен оберегать свои творения, а не истреблять, как больной скот.

Улисс потянулся и зевнул, а потом посмотрел на серьёзного Майрона с весёлой и беззаботной улыбкой.

– Всеотец никому ничего не должен, Майрон. Уж тем более нам. По какой причине он собственноручно отнял жизнь госпожи Минцзэ – загадка, которую нам вряд ли удастся постичь. Нравится тебе это или нет, но у бессмертных свои законы и порядки, вмешиваться в которые мы не в силах. Нерукотворные всегда будут выше нас, и до них никому из смертных не дотянуться.

Улисс рассуждал так, потому что считал, что им всё равно не удастся что-то изменить, случись ещё один такой же Вечный Сумрак. Как показала практика, человечество не справлялось без силы бессмертного.

На каштановых густых волосах, собранных в маленький хвостик, лежали крупные снежинки. Улисс то и дело смахивал их, но они опускались на голову вновь.

– А помнишь, как восемь лет назад мы только закончили обучение и на радостях громко отпраздновали? Раппа тогда вытащил нас двоих из публичного дома силой и побил прямо на улице! – Улисс, вспомнив былые времена, искренне рассмеялся.

Он дёргал Майрона за рукав, чтобы тот поддержал разговор.

– Как тогда девушки вопили, а прохожие косились в ужасе и спешили уйти! Ха-ха-ха!

Сжатые губы Майрона тронула улыбка. В те дни они, казалось, были совсем ещё юнцами, не предполагающими, какими трудными окажутся последующие годы службы, ведь именно на их поколение выпала участь разгребать последствия Вечного Сумрака. И даже с его наступлением ещё два года они обучались, несмотря на тяжёлые времена.

Его радовало, что, вопреки всем этим испытания, спустя столько лет они остались прежними. Лишь повзрослели, стали мужчинами.

– Помню, – ответил Майрон. – Он тогда рассёк мне скулу, а тебе порвал ухо.

И в самом деле правое ухо Улисса выглядело пострадавшим: раковина была порванной и выглядела деформированной. Вспомнив о былой травме, Улисс тронул давно зажившее увечье.

– Иногда мне кажется, что оно всё ещё болит.

– Зато ты хорошо уяснил, в какие заведения не положено ходить гордым представителям придворных воинов.

На самом деле Улисс ничего не уяснил. Несмотря на ярость Раппы и его запрет переступать пороги публичных домов, где чаще всего он – ищейка из Сияющего Дворца – сам устраивал хаос, напившись, желание развлекаться и глазеть на прекрасных дев было куда выше.

И какого же было удивление Раппы, когда он узнал, что Майрон – всегда серьёзный, собранный и принципиальный – каждый раз составлял компанию неугомонному Улиссу, игнорируя запреты. Просто потом главнокомандующий решил закрывать глаза на их поведение, списав на юношеское баловство.

Только вот даже спустя пять лет «юношеское баловство» не исчезло.

Непринуждённо беседуя, будто бы вокруг не было никакой опасности, и в любой момент не могла напасть оголодавшая умбра, ищейки шли сквозь лес в сторону ближайшего населённого пункта. Дорога оказалась достаточно длинной, чтобы ноги, и без того окоченевшие на лютом морозе, вовсе заныли от усталости. Но они не остановились, пока, спустя несколько часов, не набрели на провинцию, название которой им было знакомо. Табаэ – небольшой захудалый городок, который держался на плаву только благодаря своим постоялым дворам, ресторанам и пабам. Упадок он потерпел после Вечного сумрака, будучи покинутый многими местными жителями, а те, кто остался, едва сводили концы с концами. И всё же Табаэ, несмотря ни на что, оставался промежуточным пунктом всех путников. Каждый, кто забредал далеко от столицы Обители Веры – Рэниума – рано или поздно натыкался на эту провинцию и останавливался в ней на ночлег.

Со стороны городок не выглядел таким уж захудалым: оставшиеся местные старались изо всех сил сохранить ему жизнь. Но заколоченные старые дома, пусть пока ещё не разрушенные, всё же выдавали истинное положение Табаэ. Их было достаточно, чтобы понять, насколько ситуация была тяжёлой.

– Странно, что ещё ни разу нам с тобой не доводилось побывать тут, – сказал Улисс, оглядываясь по сторонам.

Они переступили порог города. Их поприветствовала дряхлая вывеска, оглашающая его название.

– Стало быть, все дороги рано или поздно ведут сюда, – ответил Майрон. – Когда-нибудь мы всё равно побывали бы здесь.

Он выудил из-под запашного кафтана медальон, висящий на его шее: круглый золотой кулон, висящий на прочной цепочке, раскрывался, словно книжка, храня внутри себя нечто прекрасное. Ищейка лёгким движением открыл маленький замочек, чтобы взглянуть на сокрытое внутри сокровище. В ладони засиял маленький сгусток солнечной энергии.

Внимательно рассмотрев его, Майрон с сожалением вздохнул:

– В Табаэ его тоже нет.

Улисс кивнул, видя, что сгусток энергии внутри медальона действительно оставался неподвижным и никак не давал понять, что где-то поблизости мог бы быть Аелия.

– И как Госпожа Небо только отдала тебе его? Это ведь самая ценная её вещица.

– Это не просто вещица, – ответил Майрон, пряча медальон обратно за шиворот. – Это наш компас, указывающий на потерянное Солнце. Не будь Целандайн в таком отчаянии, она бы никогда не позволила хоть кому-то даже просто прикоснуться к нему.

И действительно, Госпожа Небо очень берегла украшение, словно то была какая-то невероятная диковина. Маленькая частица энергии всегда тянулась к своему источнику, потому вблизи Аелии фрагмент неизменно впадал в возбуждение: начинал метаться и указывать путь к хозяину.

Улисс пожал плечами:

– Медальон как медальон. С частицей энергии внутри, а так – ничего особенного. И что только таится в её бессмертной голове?

– Увы, нам не постичь всех причуд нерукотворных. Моё дело сохранить его и вернуть в целости и сохранности, а остальное нас не касается.

На самом деле Майрон и Улисс думали об одном и том же: Целандайн всегда следила за Придворным Солнцем с некоторой маниакальностью, панически боясь, что с тем могло случиться непоправимое, потому и хранила его энергию в медальоне, чтобы в любой момент его можно было отыскать. Это вовсе не удивительно, ведь восемь лет назад то самое «непоправимое» уже произошло, и последствия оказались ужасающими. Госпожа Небо являлась названной сестрой Девы Солнце и очень любила её, но Минцзэ оказалась жестоко убита, что, несомненно, оставило глубокую рану на сердце Целандайн. Эта трагедия сказалась на всём Ферассе, поэтому теперь она попросту боялась повторения катаклизма, принёсшего так много горя и бед.

– А ведь ищейке из Обители Вечности в самом деле приходится прочёсывать каждый уголок, ведь у него такого «компаса» нет. – Улисс потянулся. Усталость так и тянула вниз, навалившись тяжёлым грузом. – Можно сказать, нам ещё повезло.

Майрон кивнул:

– Верно.

– Кстати, как там твой братец? Справляется?

Родной брат Майрона – Иво – тоже являлся ищейкой, но служил Господину Азариасу, в Обители Вечности.

– Справляется, – сухо ответил он, не желая продолжать эту тему.

Улисс почувствовал настроение друга, и потому не стал развивать этот разговор. К тому же, они уже стояли на пороге постоялого двора.

Стоило войти внутрь, в нос тут же ударил аромат обеда, что готовился прямо сейчас на огне. Их радушно поприветствовал хозяин заведения, сразу же предложив комнаты и позаботился о том, чтобы двум путникам немедленно принесли горячего. Всё же на дворе стоял лютый мороз, и желанное тепло было необходимо каждому живому созданию в Ферассе.

– Меня зовут Елиас, – представился он, поклонившись. – Прошу, дорогие гости, обращайтесь ко мне по любым вопросам!

Просто одетый, но при этом опрятный мужчина имел намётанный глаз и сразу подметил то, что прибывшие господа точно располагали средствами, чтобы внести достойную плату за отдых в его заведении. Их дорогие белые кафтаны с великолепной вышивкой в виде золотистого солнца на рукавах, чёрные шубы из шерсти поражённых духом умбры медведей и роскошные мечи в ножнах, висящие на поясах, говорили о принадлежности к Сияющему Дворцу. Кем именно двое молодых мужчин являлись, любопытный хозяин не имел понятия, но очень хотел бы это выяснить.

Он сопроводил ищеек на второй этаж, где располагались их спальные места, попутно заведя разговор о том, о сём.

– Я могу предложить господам конюшню.

– Спасибо, но у нас нет лошадей.

Они им были не нужны. Лошадям требовалось куда больше, чем ищейкам, находящимся в дороге: еда, вода, сон. Так Майрон и Улисс теряли бы драгоценное время.

За три дня пути они ни разу не остановились на привал, потому так быстро продвигались в поисках Солнца.

Елиас изумлённо поднял брови:

– Как это так: нет лошадей? Неужели уважаемые гости в такой крепкий мороз выдвинулись в путь пешком?

– Именно. – Улисс улыбнулся. – Зима нас не пугает, почтенный господин Елиас.

– Очевидно, у двух путников есть веская причина зайти так далеко от Рэниума.

Хозяин постоялого двора старался насытить свой собственный интерес, потому и задавал вопросы, на которые, несомненно, двое дорого одетых благородных господ не спешили отвечать. Помимо простых пресловутых денег валютой в Табаэ служили сплетни. Порой за услуги или простой обед здесь можно расплатиться, рассказав что-нибудь невероятное, или поведать новости, о которых тут, в захолустном провинциальном городке, пока ещё никто не ведает.

– Я слышал, в Рэниуме потяжелел воздух, – вкрадчиво проговорил мужчина, почесав гладко выбритое лицо. Он намекал на то, что уже знает о происходящем в столице, хотя на самом деле не имел и малейшего представления об истинных проблемах, возникших у госпожи Целандайн.

Мужчина широко улыбался, не стыдясь того, что улыбка эта выглядела совсем уж не искренне. Изо всех сил он старался расположить к себе гостей и развязать им языки. Всё-таки жизнь в Табаэ была весьма скучной. Оставшиеся в провинции люди после трагедии восьмилетней давности оказались будто бы в полной изоляции от целого мира. Болтовня – единственное развлечение, что согревало душу местным жителям.

– Прошу простить, почтенный господин, но мы слишком устали с дороги и предпочли бы отобедать, а после хоть на пару часов сомкнуть веки. – Майрону не хотелось отпугивать навязчивого хозяина заведения, но и сплетничать с ним он вовсе не собирался.

Елиас не сомневался, что слухи не врут, ведь перед ним были самые настоящие элитные солдаты Сияющего Дворца, каких в здешних окрестностях и с огнём не сыщешь. Обычные служащие забредают сюда время от времени, устав от охоты на чудовищ, но только не такие. Эти двое явно прибыли с каким-то особым поручением, иначе для чего им ошиваться в таком отдалении от Рэниума? К тому же обычно простых служивых не нужно уговаривать потрепать языком – те и так болтают о всяком, пытаясь себя занять разговором, сидя в харчевне за кружкой пива.

Он уже догадывался, что прибывшие гости – самые настоящие ищейки.

– Конечно, конечно! – Елиас быстро закивал, позволяя мужчинам пройти наконец в свои комнаты. – Просто хотел сказать, что если вы вдруг ищете что-то…

Намёк хозяина постоялого двора был понятен. Майрон и Улисс переглянулись, а потом бросили серьёзный взгляд на любопытного мужчину.

– То я мог бы подсказать что-нибудь уважаемым господам… – продолжил Елиас, не заметив перемены настроения гостей.

Улисс приблизился к нему, сделав пару быстрых шагов. Оказавшись прямо перед мужчиной, он пронзил того пугающим взглядом. Елиас сразу же смолк, осознав, что, вероятно, болтнул лишнего.

– Почтенный господин, мы благодарны за ваш радушный приём, но, пожалуйста, оставьте нас в покое.

Улисс положил руку на рукоять меча. От всего его тела начала исходить невидимая глазу волна, затрагивающая всё вокруг. Она рябью проходилась по поверхностям деревянной мебели и заставляла дрожать предметы, стоящие на ней.

Елиас нервно оглянулся. На лице читался неподдельный испуг. От прежней широкой улыбки не осталось и следа.

Улисс, выпустив свою ауру, хотел только лишь напугать навязчивого мужчину, точно не собираясь ему вредить. Хозяин заведения в полной мере ощутил на себе её воздействие: каждое соприкосновение невидимой силы, исходящей от гостя, вызывало дрожь внутренних органов и приступы головной боли.

– Платой мы вас не обидим. За ваши услуги будем очень благодарны. А сейчас…

Майрон подошёл к другу, выставив между ним и перепуганным мужчиной руку. Воздействие ауры тут же прекратилось – Улисс никогда не перечил ему. Иногда он перегибал палку, не замечая того, как запугивание быстро доводит простых людей до безумия. Майрон вовремя предотвратил это.

– А сейчас возвращайтесь к работе, господин Елиас. Мы более не смеем отвлекать вас, – закончил фразу он, улыбнувшись уголком рта, чтобы хоть как-то утешить мужчину.

Тот больше не задавал вопросов и поспешил сделать так, как ему велели. Хозяин стремительно покинул второй этаж постоялого двора, нервно озираясь. Теперь он знал наверняка, что у него остановились самые настоящие ищейки, которые дали понять, что лучше иногда не совать нос в чужие дела.

Только тогда путники смогли немного расслабиться. Они дождались горячего обеда, с удовольствием съев всё, что было предложено, а потом разошлись по своим комнатам, чтобы погрузиться в крепкий сон и скинуть наконец с напряжённых плеч накопившуюся усталость.

Глава 4. Реконвалесценция.

Аелия открыл глаза спустя неделю, как и утверждала Климин.

На этот раз его не накрыла всепоглощающая волна паники, наоборот – он чувствовал себя гораздо лучше. Его тело наконец справилось с недугом, оставив лишь лёгкий шлейф слабости и ноющую боль в ноге, которую юноша ощутил не сразу.

Зашипев и сморщившись, Солнце взглянул на повязку. Её, очевидно, меняли снова, пока тот спал, потому что бинты оказались чистыми, на них не было и капли крови. Несомненно, по какой-то причине здесь, во дворце Баиюла, о пленнике заботились, как о дорогом сердцу госте.

Благодаря такому пристальному вниманию укус, несомненно, заживал, но происходил этот процесс на удивление медленно, хотя у бессмертных обычно с этим нет особых проблем. Но Аелия не стал зацикливаться на ране, потому что был уверен, что виной медленному заживлению сама Мацерия – она ведь блокирует жизненные силы, и потому нет смысла ждать многого от своего бессмертия. Да и яд умбры почти вышел из тела, не оставив никаких последствий. Поэтому очевидно, что организм в целом справлялся силами иммунитета. Прямо как у простых рукотворных смертных.

Аелия осторожно приподнялся на кровати и вновь огляделся. Бесспорно, покои не изменились с его последнего пробуждения, но уже воспринимались иначе. Приглушённый свет керосиновой лампы не бил в глаза, и тени, приплясывающие по углам, вовсе не казались пугающими. Наоборот, их чарующее подрагивание завораживало и гипнотизировало.

Дворец Баиюла имел свою собственную, индивидуальную энергетику, и Аелия был уверен, что именно она так влияла на его сознание. На территории владыки теней света совсем мало, но, несмотря на это, тьма не являлась врагом. Здесь, в Обители Ночи, она была скорее матерью, укрывающей своим пологом всех, кто на этих землях обитает. Опасность совсем не чувствовалась, хотя, конечно же, Придворное Солнце прекрасно знал, кем является Баиюл. Знаменитый своим самым жестоким и безжалостным преступлением против собственного народа, он по сей день сохранял дурную славу, и многие по-прежнему хранили в сердцах ненависть к своему создателю.

Несмотря на молву, Аелия совсем не испытывал страха, и теперь даже понимал, почему это место, созданное Баиюлом для душ смертных, закрыто для живых. Обитель Ночи хранила покой и безмятежность, чего, несомненно, заслуживают усопшие. Здесь они обретают мир и единение с истоками. Потому тут нет никакой опасности. Нет страха и боли. Аелия особенно хорошо ощущал это аурой. Энергетика, царящая вокруг, не была враждебной.

Уверенность в том, что он жив, только укрепилась. Сознание вновь обрело ясность, вернулся здравый рассудок. Душа не исчезла, она всё ещё в теле, а тело уже пришло в норму.

Солнце осмотрел всего себя и не обнаружил ничего странного. Всё оставалось, как прежде. Выходит, Баиюл не солгал.

Но для чего он пренебрёг собственными правилами и пропустил его сюда в живом теле? Аелия даже не догадывался.

Он сел на кровати, спустив босые ноги на холодный пол. Кожа в миг покрылась мурашками, но это ощущение оказалось очень приятным. Забыв о наготе, Аелия встал. Прикрываясь одной лишь простынёй, он, осторожно прихрамывая, проследовал к окну, закрытому плотной тёмной шторой. На улице медленно падал снег, укрывая землю белым одеялом. Снежинка за снежинкой опускались вниз, подхватываемые шаловливым ветром.

Внезапно появилось сильное желание распахнуть окно и вдохнуть наконец ледяной воздух, пропитанный морозной свежестью.

Тронув замёрзшее стекло, нерукотворный ощутил прикосновение зимней ночи, что стояла здесь круглый год. Она была благосклонна к нему и взывала к себе, выманивая за пределы покоев.

Где-то там, внизу, казалось, кипела жизнь. Заснеженные улицы освещали сотни бумажных фонарей, висящих на каждом здании, и керосиновых ламп, что прохожие несли в руках. А в небе тем временем не было почти ничего из того, чем обладал мир живых: ни солнца, ни луны. Лишь тысячи мерцающих звёзд.

Если забыть о том, что находишься в Обители Ночи, то в самом деле может показаться, будто на улицах туда-сюда бродят живые люди. Они и бродят, но только вовсе не живые.

Удивительно, но души смертных, оказавшись здесь, продолжали привычное своё существование. На это указывает то, что в Обители Ночи есть такой же город под названием Мацерия, а в нём такие же торговые лавки, постоялые дворы и простые жилые дома. Аелия лишь слышал о том, что во владениях Баиюла души вовсе не находятся в каком-то своеобразном небытие, а продолжают существовать примерно так же, как при жизни, но не думал, что это правда. Пока не увидишь своими глазами – не поверишь тому, о чём болтают.

Мацерия – бескрайний город. Он постоянно расширяется и строит себя сам. Никаких других населённых пунктов в Обители Ночи нет. За пределами города лишь просторы и дикие земли, полные душ зверей и птиц.

Получается, страхи смертных перед владениями бога напрасны, ведь нечего здесь бояться.

Придворному Солнцу не терпелось выйти наружу и осмотреться.

Обернувшись, он увидел аккуратно сложенную одежду, лежащую на стуле у комода. А под ним – новые кожаные сапоги. Воспоминания вернули его к той ночи, когда его прежняя одежда и обувь изрядно пострадали от клыков умбры. Он не сомневался, что они пришли в негодность, и кто-то оставил для него новое одеяние, учтя это.

Перед тем, как одеться, Солнце заглянул в ванную комнату. Дверь в неё вела прямо из покоев. Там он привёл себя в порядок, умывшись холодной водой и причесав спутанные чёрные волосы, которые и без того были весьма непослушными. Вьющиеся локоны с трудом поддавались гребню, сцепившись друг с другом, будто склеившись.

И когда Аелия закончил, его внешний вид вновь обрёл былое достоинство. Из отражения зеркала на него смотрел совершенно здоровый и красивый молодой человек. Цвет кожи лица явно отличал его от местных обитателей, да и янтарные яркие глаза всё ещё искрились жизнью.

Новый запашной кафтан, пошитый из чёрного бархата и украшенный искусной вышивкой в виде золотистых узоров на рукавах, отлично сидел на стройной фигуре и даже подчёркивал статус Аелии, ведь он принадлежал к высшей касте Ферасса. Бесспорно, во дворце божественного дитя не могло быть иных одеяний – лишь дорогие и весьма изящные.

Единственное, чего не нашёл Солнце, это свой меч. Вероятно, его забрали и теперь хранили где-нибудь под замком. В любом случае сейчас Алеия не видел в нём необходимости, хотя и чувствовал себя не уверенно без своего меча. Попросту привык ощущать его тяжесть на поясе.

Взяв с прикроватной тумбы керосиновую лампу, Солнце вышел из покоев и оказался в полумраке длинного коридора. Его освещало множество свечей в канделябрах. Огоньки подрагивали от любого дуновения, приводя тени в действо. Аелия не спешил. Он огляделся по сторонам и пошёл в единственном направлении, ведущем из этого крыла дворца. Идти приходилось медленно, так как рана настойчиво напоминала о себе, стоило ускориться или совершить резкое движение. Казалось, дворец онемел. Его стены хранили молчание. Почти ничего не было слышно.

Солнце вышел из коридора и оказался на широкой лестнице, покрытой серым мрамором. Она вела вниз, в широкое помещение, а уже там он заметил множество дверей и других коридоров. Спустившись, Аелия пошёл прямо и погрузился в очередной тёмный коридор, после чего упёрся в большие двери. Из-за них доносились неразборчивые крики.

Сжимая в руке лампу, Аелия толкнул врата в неизвестность, и те со скрипом открылись. Представшая перед взором картина очень ошарашила юношу, и поначалу ему даже показалось, что в стенах дворца Баиюла происходит нечто ужасное. Самое настоящее кровопролитие! Рука машинально потянулась к мечу, которого, конечно же, на поясе не было.

Оказалось, Аелия пришёл прямо к тронному залу. Огромное и просторное помещение выглядело восхитительно: пол отделан всё тем же серым мрамором, его укрывали мягкие ковры, испещрённые замысловатыми узорами, и всюду горели свечи – даже на раскидистых, словно ветви деревьев, люстрах, освещающих зал свысока. Они цеплялись за стеклянный потолок, через который можно было разглядеть главную красоту Обители Ночи – бескрайный, усыпанный звёздами небосвод.

Над всем этим великолепием возвышался большой изящный трон из тёмного дерева, находящийся на небольшом пьедестале. К нему вели маленькие ступеньки, тоже укрытые ковром. Прямо перед троном, будто прекрасная высокая статуя, стоял Баиюл. Он с силой сжимал волосы стоящей на коленях служанки, умоляющей его отпустить. Его вид оставлял желать лучшего: неряшливо распахнутый чёрный халат, в каком Аелия и застал его в лесу, длинные волосы, спутанные и падающие на лицо, искажённое гневом…

Казалось, божественный сын совсем не заботился о своей внешности. Странно видеть облик создателя таким, когда в любых упоминаниях говорилось о том, каким красивым и изысканным мужчиной являлся Баиюл.

Бог яростно ревел, осыпая несчастную девушку ругательствами, пока та жалобно скулила, обливаясь горькими слезами.

– Я ведь уже предупреждал тебя, что не потерплю ещё одной такой оплошности!

– Господин, умоляю, простите! – служанка всхлипнула. – Простите меня! Я была не осторожна!

Её голос показался Аелии знакомым. Вероятно, это была Ева, та самая, которая обнаружила его на полу в момент первого пробуждения.

Она рыдала, держась за натянутые волосы, и, зажмурив глаза, стискивала от боли зубы. Сильная рука Баиюла крепко сжимала чёрные локоны, не собираясь ослаблять хватку.

– Посмотри, что ты натворила! Ну же, взгляни! Я не потерплю подобного отношения! Мы ведь уже говорили с тобой об этом!

Аелия стоял в дверях и не имел понятия, что предпринять. Казалось, он был напуган даже сильнее, чем несчастная служанка. Как вдруг мимо него кто-то прошмыгнул, легко коснувшись плеча рукой, прося тем самым пропустить его в тронный зал. Загораживающий путь Солнце даже не почувствовал, что кто-то подобрался сзади, и, вздрогнув всем тело, едва не уронил на пол лампу.

Он отошёл в сторону, пропуская Бьерна.

Тот быстрым шагом приблизился к Баиюлу и, схватив его за руку, принялся разжимать кулак старшего брата с намерением освободить волосы Евы из хватки. Ему приходилось прикладывать не мало усилий, ведь мощь бога всё-таки была завидной. Хотя сам Бьерн ему не уступал.

– А ну пошёл прочь отсюда, сопляк! – взревел Баиюл ещё громче, видя то, с какой наглостью его младший брат вмешивался в воспитательный процесс. – Вон! Уйди!

– Баиюл, прошу, отпусти девушку. Она не сделала ничего плохого.

Голос Бьерна был преисполнен спокойствием. Казалось, он совсем не замечал тона старшего брата, полного ярости. Янтарные глаза его широко распахнулись и взирали на наглеца с пугающей свирепостью.

– Я накажу тебя вместе с ней, если сейчас же не пойдёшь прочь. Ты слышишь меня, Бьерн?! Я велел тебе уйти!

– А я велел тебе отпустить волосы девушки. Немедленно, Баиюл.

Только сейчас Аелия заметил, что рядом с троном лежит перевёрнутый поднос, а вокруг него побитые чашки и разлитый чай.

Но было ещё кое-что, и это Солнцу удалось разглядеть не сразу. На троне кто-то сидел. Кто-то… будто бы спящий?

Странная фигура девушки выглядела расслабленно. Она опрокинулась на спинку, опустив голову. Подбородок незнакомки лежал на груди, а чёрные вьющиеся волосы закрывали её лицо, спускаясь вниз длинными волнами.

Тоже мёртвая?

Рассматривая неизвестную особу, Аелия совсем забылся. Он уже не слышал криков и ругани, будучи заворожённым одним лишь её обликом. Внутри что-то шевельнулось.

Будто бы ведомый неведомой силой, Солнце пошёл к девушке. Не обращая внимание ни на кого и даже на боль, бессмертный, хромая, приближался к трону, минуя целый зал.

Его наконец заметил Баиюл. Это отвлекло его от служанки, и рука отпустила-таки волосы. Ева рухнула на пол, всё ещё держась за голову и плача. Бьерн тут же опустился перед ней на колени, чтобы утешить и помочь подняться.

– Всё позади. Прости его, пожалуйста, – тихо лепетал он.

Ева, конечно же, не желала больше оставаться здесь, чтобы ненароком не навлечь на себя ещё одну волну гнева бога. Она кивала головой, согласная на что угодно, лишь бы уйти. Утирая слёзы рукавом, девушка быстро собрала на перевёрнутый поднос осколки разбитых чашек и убежала.

Баиюл словно забыл о том, что секунду назад пребывал в неистовстве. Он стоял на месте, внимательно наблюдая за Аелией.

Тот ступал по мраморному полу, неся перед собой лампу, и облик его был схож с самой настоящей звездой, движущейся в непроглядной тьме.

Лишь подойдя ближе, нерукотворный увидел причину злости Баиюла. Очевидно, служанка, принеся чай, по неосторожности уронила поднос и пролила напиток прямо на сидящую на троне незнакомку – её белый атласный кафтан оказался мокрым, а возле ступней остались маленькие частички стекла от разбитой чашки.

В тронном зале воцарилась всепоглощающая тишина.

Аелия осторожно поднялся по маленьким ступенькам на пьедестал и остановился перед девушкой. Ему показалось на миг, что у Баиюла в эту секунду перехватило дыхание. Странно, но бог не мешал ему, наоборот – чего-то ждал и неотрывно смотрел.

Юноша не знал, что делает, и не понимал природу странных чувств, ворочающихся внутри тела. Он вытянул руку и одними лишь кончиками пальцев коснулся тёмных пышных волос спящей девушки.

И в тот же момент она шевельнулась.

Баиюл ахнул, едва ни рухнув на пол. Бьерн подоспел вовремя, чтобы поддержать его.

– Это… – сорвалось с губ бога. – Невероятно…

Девушка медленно подняла голову, устремив взор тусклых янтарных глаз на Аелию. Одно его прикосновение будто бы пробудило её. Она хрипела и тихо, едва слышно мычала что-то, не выпуская Солнце из виду. Аелия замер в изумлении. Он не знал, кто перед ним, но чётко ощущал – это кто-то очень важный.

Явившись в Ферасс всего семь лет назад, Аелия уже представлял собой то, кем был сейчас. Он не родился от женщины, как это происходило по обыкновению, а пришёл в этот мир сформированной фигурой, уже имеющей свой характер, знания и память. Хотя и не всё нерукотворный смог вспомнить, но всё-таки большая часть откуда-то взявшихся воспоминаний была в его голове изначально.

Он помнил простые истины, царящие в Ферассе, помнил некоторые события столетней давности, будто бы сам в них участвовал. Знал, что обладает солнечной аурой. Но никак не мог отыскать в памяти самое главное: кто он такой.

Всего семь лет отроду, но вовсе не беспомощное дитя. Пусть немного наивен, и всё же такой же нерукотворный, как и Господин Азариас или Госпожа Климин.

Но каждая ночь, тем не менее, была полна сомнений и вопросов. Ему не довелось пройти жизненный путь естественно, как проходят люди с младенчества: детство плавно переходит в юность, а потом должна наступить благородная старость, ведущая к неизбежному концу. Ни детства, ни старости по итогу у Аелии не было и не будет. Брошенный в гущу событий, он не знал своего места и предназначения. Будто резко пробудившись ото сна, нерукотворный оглядывался по сторонам, вроде бы, зная сразу всё, но при этом совершенно ничего.

Глядя на своё отражение Солнце задавался одним и тем же вопросом раз за разом, а ответить на него не мог. Он спрашивал у госпожи Целандайн, которая заботилась о нём с момента явления в Ферасс: кто я?

А она, нежно улыбаясь, отвечала: ты – Придворное Солнце, обладатель солнечной аурой, единственный в своём роде и мой верный подопечный.

Но это Аелия и так знал, всё равно не чувствуя полноценности. Словно чего-то не хватало. А сейчас ему показалось, что он наконец отыскал то самое, в чём нуждался с момента рождения.

Стоило прикоснуться к ней, к странной незнакомке, и в голове на миг прояснилось. Аелия не успел разобрать возникшие в ту секунду мысли, но они точно были ясными и не спутанными. Одно лишь касание, и всё встало на свои места. В янтарных глазах, что смотрели с мертвенно-бледного лица, нерукотворный видел самого себя.

– Кто?.. – прошептал он, не сводя взгляда с девушки. – Кто ты?

Она отчаянно тянула к юноше ослабшую руку, и он взял ледяную ладонь незнакомки, сжав её в своей, очень тёплой и мягкой.

В голове раздался громкий крик, схожий больше с громом в разгар грозы.

Я ЭТО ТЫ

Оглушительно и умопомрачительно!

Аелия зажмурился и отпустил руку, содрогнувшись всем телом. От такой встряски он даже прикусил до крови язык. Отскочив от девушки, как от огня, нерукотворный ещё пару мгновений боролся с не стихающим голосом в голове, который разносился по сознанию звенящим эхом. Шум будто бы отталкивался от стенок черепа, ударяя прямо по воспалённому головному мозгу.

Керосиновая лампа полетела на пол, но не разбилась. Кто-то подоспел вовремя, чтобы поймать её.

Солнце машинально закрыл уши, словно это могло спасти его от грохота, но это, конечно же, не помогло.

– Аелия?

В сознание вторгся другой, посторонний голос. Кто-то схватил его за обе руки. Зажмурившись и зажавшись, юноша сделался непреступной стеной и не видел, кто перед ним.

– Аелия, вернись к нам.

Лучшим решением было идти на голос. Он смешивался с какофонией звуков, и поэтому Аелия никак не мог разобрать, кто взывает к нему, но всё равно мысленно двигался в его направлении.

Это продолжалось, казалось, целую вечность, хотя на деле прошло всего пару минут. И когда шум всё-таки стих, и наступила блаженная тишина, Солнце открыл глаза, увидев, что на самом деле всё ещё держит руку незнакомки, сидя перед ней на коленях. Выходит, то было всего лишь видение, и в реальности они всё это время поддерживали контакт.

В тот же миг, стоило их сознаниям вновь разорвать связь, вернулась прежняя, уже привычная пустота в душе. Аелия снова потерял заветную нить, к которой так отчаянно тянулся.

Рядом оказался Бьерн, крепко держащий лампу за ручку. Огонёк внутри стекла весело танцевал, играясь с тенями, падающими на его лицо.

Баиюл в свою очередь пронзал девушку одичавшим взглядом, и лицо его было мрачнее тучи.

– Она что-то тебе сказала? – спросил Бьерн.

Аелия огляделся и убедился, что находится в прежнем тронном зале. В последнее время его преследовало небытие, в которое он то и дело проваливался, сбиваясь с толку.

– Сказала, – прошептал он, еле шевеля губами. – Она вторила фразу «я – это ты». Но кто же передо мной?

Нерукотворный искренне недоумевал, что происходит. Совсем недавно жизнь текла привычно, день за днём почти не меняясь, а теперь вопросы сводили его с ума. Прежние сомнения лишь набирали силу, доводя до отчаяния. Казалось, никто никогда не вернёт Аелии ту недостающую деталь мозаики, что никак не складывалась.

– Она – Дева Солнце, именуемая Минцзэ. – Баиюл вышел из своего транса, глядя на Аелию сверху вниз. – Вернее, когда-то ею была.

– Но ведь Госпожу Минцзэ убили…

– …восемь лет назад. Да, именно это с ней и произошло. – Баиюл нахмурился и сжал кулаки. Говорить об этом ему было очень тяжело. Он переступал через себя, вспоминая прошлое. – Опережая твой вопрос, скажу сразу: к этому я не причастен. Минцзэ… – Бог снова взглянул на девушку, и его лицо на секунду смягчилось, обретя выражение страшной тоски и боли. – Пала от руки неизвестного мне убийцы.

Для Аелии это было что-то невероятное. Конечно, так просто поверить Баиюлу было сложно, и во взгляде его читался скептицизм.

Всеотец закатил глаза, будучи раздражённым, и тяжело вздохнул.

– Какая дерзость! – воскликнул он и принялся расхаживать вокруг, сложив руки на груди. – Поверить не могу! Я должен оправдываться и что-то доказывать. Я! Божество! Создатель!

– Пойми его, Баиюл, – ответил Бьерн, одарив брата взглядом, полным доброй грусти. – Всего семь лет отроду, к тому же ещё и подверженный влиянию нынешних законов Обители Веры.

Аелия нахмурился:

– Я не дитя. И место своё знаю, потому вовсе не дерзил.

Бьерн взглянул на него и улыбнулся. В улыбке этой ощущались непонятные для Аелии эмоции, но в ней точно не было никакой насмешки. Всем своим видом Бьерн создавал впечатление доброжелательного и вежливого человека, не обременённого никакими тайными умыслами. Но сколько ни всматривайся в его утончённые черты красивого лица, всё равно не докопаешься до истинной натуры.

Юноша не знал, как относиться к Бьерну. Законы Обители Веры и впрямь требовали быть весьма осторожным с божественными братьями, а лучше и вовсе достать из ножен меч и убить двух преступников сию минуту.

Аелия всё ещё не доверял им, но возвращаться домой, тем не менее, не спешил.

– Я не пытался обидеть тебя, Солнце. Но что эти семь лет в сравнении с тысячелетиями, которые мы с братом провели в скитаниях по этим землям?

Аелия и сам понимал, что прожил слишком мало, чтобы знать что-то наверняка, ведь тех несчастных и неполноценных частиц памяти, что уже были в его голове при рождении, недостаточно.

– Впервые…

Баиюл остановился, подойдя к Минцзэ. Он с нежностью поднял её опущенную голову, чтобы взглянуть в красивое безжизненное лицо. Та совсем никак не реагировала и, казалось, вновь уснула. Глаза, прикрытые веками, смотрели перед собой, и в них не было никакой осознанности.

– Впервые за восемь лет она проявила себя. Я знал, что когда-нибудь это случится.

– Как именно она погибла? – спросил Аелия.

Бьерн встревожился. Он отлично знал, что Баиюл не был надёжным собеседником, если разговор затрагивал эту тему. Всеотец впадал в ярость, стоило лишь упомянуть те причиняющие боль события. Даже спустя восемь лет он так и не пришёл в себя, не справился с реальностью, которая оказалась очень горькой.

– Тебе не обязательно говорить об этом, – поспешил вмешаться Бьерн.

Он встал между Солнцем и старшим братом, страшась, что вот-вот рассудок покинет Баиюла в очередной раз. Его лицо по-прежнему сохраняло былое спокойствие. Лишь мягкая улыбка куда-то вдруг исчезла.

Бог и раньше обладал тяжёлым характером, не отличающимся сдержанностью и терпением, а после гибели Минцзэ и вовсе перешёл всякие границы, прибегая к насилию и самым отвратительным ругательствам.

– Я могу рассказать сам, – заверил младший брат.

На удивление, ни одна мышца не дрогнула на лице Баиюла. Он смотрел на Аелию сверху вниз и, казалось, подбирал выражения, но совсем не злился при этом.

– От твоих слов он может окончательно убедиться в том, что я – абсолютное чудовище, Бьерн. А я не чудовище.

– Я не имел это в виду.

– Имел. Я слышал, как забилось твоё сердце. Боишься, что я могу навредить Солнцу?

– Баиюл, если бы у меня не было поводов волноваться, то я никогда…

– Довольно! – бог выставил руку перед братом, желая, чтобы тот прекратил нести чушь.

Он бросил на Аелию взгляд, полный обиды и горечи. Юноше стало крайне неуютно. Тот образ Баиюла, что годами навязывали ему и смертным, живущим в Обители Веры, совсем не вязался с тем, что он представлял из себя в реальности. На деле бог, их создатель, был, кажется, совсем другим.

– Я ни за что не причинил бы ей вреда.

Солнцеликий всё же сомневался в этом. В воспоминаниях всплыло то, как Всеотец таскал его за волосы и придавливал к земле всем своим невообразимым весом.

– Когда солнце погасло, и наступил абсолютный хаос, я сразу понял, что с Минцзэ случилось нечто непоправимое. И когда я ринулся искать её, то обнаружил лишь холодеющее тело, лежащее в снегу среди деревьев. Вокруг уже столпились умбры и собирались сожрать Деву Солнце. Одна даже успела вцепиться в её руку.

В доказательство бог осторожно взял Минцзэ за предплечье и поднял рукав, демонстрируя следы от зубов, которые уже никогда не затянутся. Они не кровоточили, ведь в мёртвом теле не найти и капли крови. Такой же след от укуса был на ноге Аелии.

– Умбры, что чаще сторонятся дневного света, воспользовались наступившей тьмой и ринулись из лесов в города и деревни, оставляя после себя лишь кровь и горе. А госпожа Целандайн поведала всем, будто я не только собственноручно убил Деву Солнце, но и наслал чудовищ на ни в чём неповинных людей. И вот уже восемь долгих лет я вынужден сидеть в Обители Ночи, словно в клетке. Пристыжённый, отвергнутый всеми и лишённый веры рукотворных. Для них я отныне не более, чем преступник.

– Почему вы их не остановили? Ведь умбры вас боятся, – проронил Аелия тихо, подумав о том, что многие жители двух Обителей до сих пор не оправились после минувшего кошмара. – Бездействие – тоже преступление!

– Потому что в тот момент мне было плевать. Я сполна поплатился за это безрассудство. И расплачиваюсь до сих пор, разгребая последствия собственных страстей.

Солнце ворочал слова бога в голове туда-сюда, пытаясь усвоить их. Его янтарные глаза бегали из угла в угол, а разум пребывал в смятении.

– Я потерял контроль в ту ночь, – будто бы оправдывая себя, промолвил Баиюл. – Моё горе попросту захватило разум.

– Господин, вы… – Аелия забылся, не сдерживая злости. – Вы не имели на это права.

Всеотец нахмурился, стиснув зубы.

– Не тебе мне говорить о том, какими правами я обладаю, а какими нет!

Баиюл двинулся на Аелию, встав прямо перед ним. Тот машинально сделал шаг назад, с каждой секундой всё больше робея перед создателем.

Солнце смотрел на высокого, крепко сложенного мужчину, бледное лицо которого было полно злости и обиды. Но, несмотря на устрашающий и грозный вид бога, на секунду Аелии даже показалось, что перед ним вовсе не страшный разгневанный сын великой матери Маеджи, что когда-то насылала хаос и тьму на тысячи миров, а всего лишь дитя, брошенное и затравленное.

Именно это порой прослеживалось во взгляде Баиюла, особенно когда тот свирепствовал и срывался на окружающих.

– Держи язык за зубами и не смей больше говорить со мной в таком тоне.

Аелия вовсе не желал ссориться с богом. На самом деле он по-прежнему его побаивался, хотя и позволял себе высказываться смело. Вероятно, это вполне нормальные ощущения, появляющиеся лишь тогда, когда поблизости находился Баиюл.

К тому же ещё не известно наверняка, правдивы ли его слова о смерти Минцзэ. В сознании Аелии дитя Маеджи – не более, чем убийца, посягнувший на жизнь нерукотворного создания, что привело к необратимым последствиям.

И если он убил первое солнце, то без труда убьёт и второе, то есть Аелию. Этот факт он никак не мог выбросить из головы и сохранял осторожность. Но тем не менее где-то глубоко внутри тешилась надежда и желание верить.

– Простите меня, господин. Я не хотел вас оскорбить, – склонив голову, ответил Аелия. – Во мне говорит недоверие и те устои, каким меня учили в Обители Веры на протяжении семи лет. Я могу быть не прав, но пока иначе никак. Однако моё уважение к вам, как к создателю, искренне.

Баиюл тем временем уже пришёл в себя. Он быстро вспыхивал, как спичка, и так же быстро остывал.

– Твоя честность заслуживает похвалы. Ты прямо говоришь то, что думаешь.

– Честность – ценнее денег. Порой расплатиться можно только ею.

Баиюл смерил юношу пытливым взором, пытаясь понять, врёт тот или нет. Но на сей раз сердце Аелии настукивало спокойный, ровный ритм.

– Тогда и я буду честен с тобой, – ответил сын богини. – И скажу прямо: ты нужен мне, чтобы отыскать давно утерянное. Уверен, и ты нуждаешься во мне не меньше. Нас объединяет общая цель и общие вопросы.

Юноша кивнул:

– Да, господин. Сколько себя помню, я никогда не был до конца уверен в собственной полноценности. – Он тщательно подбирал слова, пытаясь описать то, что тяжким грузом лежало на душе. – Моё сознание словно насильно засунули в физическое тело, которое ранее было не более, чем пустым безжизненным сосудом, а потом вдруг потребовали взвалить на плечи невероятную ответственность – стать Придворным Солнцем и хранить светило над головами смертных, чтобы отныне Ферасс не знал горя и страданий.

Он помолчал пару мгновений. Дева Солнце вновь притянула к себе его взгляд.

– Но я не чувствую себя собой. Воспоминания, ощущения, мысли – всё это будто бы мне не принадлежит. И госпожа Минцзэ знает причину моих беспокойств.

Баиюл поднял в изумлении брови, бросив на Бьерна вопросительный взгляд, будто бы убеждаясь в том, что не ослышался:

– Минцзэ знает?

– Несомненно, господин. Мне стоило лишь раз коснуться её, чтобы убедиться в этом. Увы, госпожа не может рассказать, но она будто пыталась показать мне.

Баиюл тоже посмотрел на неподвижную холодную Деву Солнце.

– Что показать?

– То, чего мне не хватает. Она знает всю правду, но никак не может поведать её. – Аелия поднял яркие янтарные глаза на бога. – Есть ли способ заглянуть в её память?

– У Минцзэ нет памяти. – Бьерн, привыкший быть скорее наблюдателем, чем участником диалога, решил-таки высказаться. – То, что каким-то невероятный образом ей удалось связаться с тобой, не меняет того факта, что она мертва, и внутри неё не осталось ничего.

Он одарил старшего брата взглядом, полным сожаления. Тот лишь опустил глаза, будто не желая принимать сочувствие.

– Но я смог проникнуть в её голову, – заверил Аелия, настаивая на своём. – Вернее, госпожа сама призвала это сделать.

– Вы связаны, но пока не ясно, как именно. Очевидно, ваши ауры имеют сходство. – Баиюл призадумался, сложив руки на груди. – Я бы даже сказал, они идентичны.

Юноша не знал и не понимал, как это может быть возможно, ведь они с Девой Солнце двое бессмертных, призванных в разное время. Она явилась в Ферасс тысячелетия назад, ниспосланная вселенной в ответ на зов Баиюла, прожила долгую жизнь и нашла свой конец. А Аелия явился сюда всего семь лет назад, и его никто не призывал. Что-то заставило его появиться внезапно и вновь зажечь светило, развеявшее Вечный Сумрак. Что-то… или кто-то?

– Господин, могу я спросить вас? – юноша вновь обратил свой взор на бога.

Его лицо было очень серьёзным.

– Почему вы удивились, поняв, что я обладаю солнечной аурой? Ведь над Ферассом светило вновь воссияло семь лет назад, что указывает на очевидное рождение нового Солнца.

Баиюл ответил, не медлив и секунды:

– Потому что все эти годы я считал, что солнце засияло вновь благодаря Минцзэ. Мне казалось, она вот-вот вернётся. И моим догадкам есть объяснение: в её теле, где-то очень глубоко, куда не добраться никакой силе, всё ещё теплится последняя частица жизненной энергии. Иногда мне удаётся ощутить это едва уловимое эхо. Потому не прошло и дня без томительного ожидания возвращения к жизни Девы Солнце.

Аелия понимал, о чём говорил Баиюл. Ту самую частицу энергии в мёртвом теле Минцзэ он тоже ощутил. Именно благодаря ей юноша услышал мысли погибшей и смог войти с ней в контакт. В своей сущности эта частица имела то же тепло, что и Аелия, и ту же силу.

До этого дня Аелия и раньше видел Минцзэ, но никогда не ощущал ничего необычного: не было ни странного влечения, ни видений.

Обитель Веры хранит о ней память. В честь погибшей госпожи создан небольшой храм на территории Сияющего дворца, внутри него есть её портрет, а под ним – неувядающие цветы и благовония. Любой может прийти туда и зажечь курительную свечу с ароматом дрём-цвета.

Эти необычные цветы растут на склонах гор, со стороны, куда не попадает солнечный свет, так как он губителен для них. Чаще их собирают с закрытыми бутонами. Опыляемые ночными насекомыми – пыльцевиками – эти растения взращивают прямо из сердцевины маленькую сладкую ягоду бледно-серого цвета, скрывая её, будто жемчужину, своими белыми лепестками с лиловым оттенком. Плод очень привлекателен манящим ароматом, но опасен. Сок ягоды таит в себе самый настоящий одурманивающий яд, способный почти сразу лишить сознания взрослого человека, но в малых количествах он не смертелен и даже может быть полезен. Потому из сладкого ароматного сока дрём-цве́тов создают благовония. Дымка, образующаяся при их воскурении, обладает успокаивающим и снотворным эффектом, помогающим очистить разум и утешить душу.

Поэтому чаще всего в храмах стоит запах именно дрём-цвета. Аелия и сам не раз возжигал курительные свечи у портрета Минцзэ, молясь за её вечный сон среди дрейфующих в тёмной ледяной материи звёзд.

Тогда, глядя на её восхитительное лицо, смотрящее с портрета такими же янтарными глазами, как и его, юноша ничего не чувствовал. Лишь благоговение. В его душе не было ни тоски, ни скорби – он совсем не знал и не помнил, какой была Минцзэ. И если для всех она всё ещё оставалась прекрасной Девой Солнце, ушедшей из жизни так трагично и, несомненно, скоропостижно, то для Аелии эта незнакомка, за упокой которой молились в двух Обителях, была лишь образом из рассказов. Чаще о ней говорила Целандайн, делясь своими воспоминаниями о прошлом, в котором Минцзэ принимала непосредственное участие.

Госпожа Небо скорбела. Её сердце и по сей день было наполнено болью. Это Аелия знал наверняка. Он видел слёзы, что порой стояли в небесно-голубых глазах нынешней правительницы Обители Веры, и верил им без всяких сомнений.

Теперь Аелия, сам того не заметив, ощущал ту же скорбь и тоску, глядя не на портрет, а на настоящую Деву Солнце, сидящую прямо перед ним.

Тишину, устоявшуюся всего на пару минут, вдруг нарушил скрип. Двери тронного зала тихо приоткрылись. Из-за них показалось синюшное миловидное лицо Евы. Она, всё ещё дрожа и заикаясь, тихо произнесла:

– Г-господин…

Баиюл – высокая неистовая статуя – обернулся и бросил на служанку грозный взгляд. Та, казалось, была готова потерять сознание от страха, но тем не менее продолжила:

– Госпожа Мудрость… Вас ожидает…

– Я сейчас же нанесу ей визит, – ответил бог.

Ева поклонилась. Прижимая к груди трясущиеся руки, она поспешила уйти, очевидно, выдохнув с облегчением.

Всеотец тут же сказал Бьерну:

– Проведи Солнце по городу, покажи местные красоты. А я займусь делами.

Бьерн сразу же понял, что старший брат хочет, чтобы Аелия ушёл из дворца на какое-то время, но отпускать его одного – единственного живого во всей Мацерии – конечно, нельзя. Обитель Ночи всё-таки являлась последним пристанищем душ умерших людей, и не каждая из них отличалась порядочностью. Многие даже после кончины сохраняли прежнюю гниль и затаённую ещё при жизни злобу. Это присуще многим натурам, и изменить такой порядок вещей не подвластно даже божествам.

Бьерн никогда не ослушивался Баиюла, потому очень быстро приступил к выполнению просьбы. Взглянув на юношу и мягко улыбнувшись, он поманил его за собой.

– Пойдём. Нас ждёт небольшая прогулка.

– Куда мы идём? – спросил Аелия, бросая слегка перепуганный взгляд то на Баиюла, то на Бьерна.

Младший брат бога тут же схватил Солнце за предплечье, слегка потянув за собой.

– Не волнуйся. Всё в порядке. Мы правда просто погуляем. Я покажу тебе кое-что.

Что это за «просто прогулка» в Обители Ночи – в царстве смерти и увядания? Придворное Солнце не мог и представить, к чему всё это ведёт, но выбора у него не было. Всё равно покинуть границу мёртвых самостоятельно не получится, поэтому придётся следовать указаниям братьев.

Поддавшись Бьерну, Аелия пошёл за ним. Двое покинули тронный зал, и за их спинами с громким скрипом закрылись большие двери.

Баиюл остался наедине со спящей вечным сном Минцзэ. Ещё пару мгновений он размышлял обо всём произошедшем за последнее время, а потом аккуратно взял девушку на руки и понёс в его покои. Это уже вошло в привычку, стало своеобразным ритуалом. Невольно Дева Солнце продолжала участвовать в повседневной действительности бога, всюду следуя за ним. Точнее, это Баиюл носил её с собой, сажая за стол во время завтрака, обеда и ужина, потом в кресло возле своего трона, а вечерами погружал в горячую ванную, омывая серое безучастное тело чистыми водами. Он расчёсывал её длинные чёрные волосы, украшая их дорогими красивыми заколками, сделанными на заказ специально для госпожи Минцзэ, и одевал в самые восхитительные наряды, чтобы она продолжала выглядеть так же превосходно, как выглядела при жизни. Ночью Баиюл укладывал деву в свою постель, укрывая одеялом и глазея на застывшее умиротворённое лицо часами. Порой он проводил по гладким ледяным щекам пальцем, едва касаясь серой кожи, надеясь, что Минцзэ однажды ответит на прикосновение.

Если бы Баиюл только мог, то, не задумываясь, отдал бы своё бессмертие ей. Но сколько ни проси вселенную вернуть утраченную жизнь, она молчит, безразлично мерцая далёкими звёздами.

Но сегодня у бога появилась призрачная надежда на то, что он всё-таки был услышан.

Она лежала на спине. Вьющиеся волосы рассыпались по подушке. Глаза по-прежнему были прикрыты и не выражали абсолютно ничего.

Встав напротив, бог неотрывно смотрел на возлюбленную, и в сердце его крепчала тоска. Изо дня в день не заживающая рана принималась кровоточить, стоило лишь погрузиться в воспоминания о прошлом, в которое так отчаянно хотелось вернуться.

Минцзэ оставалась такой же красивой, какой и была при жизни. Её тело не изменилось с тех пор, как перестало биться сердце. Лишь кожа посерела и стала холодна, как снег.

Уже восемь лет Дева Солнце мертва. Неисправимо, категорично и так жестоко.

И пусть с рождением Аелии солнце над Ферассом вновь вспыхнуло, в жизни Баиюла света не было уже очень давно.

Оставив девушку одну, бог покинул покои и поспешил на встречу с Климин. По пути он приказал слугам приглядеть за Минцзэ, будто с ней могло что-то случиться. На самом деле Баиюл, позволяя себе наивность, надеялся, что однажды она очнётся, сбросив с себя оковы забвения, и попросит, к примеру, стакан воды, чтобы промочить иссохшее горло, или потребует приготовить ванную с маслами, чтобы согреть в ней давно промёрзшее до костей тело.

Этого не случилось до сих пор, и вряд ли может случиться когда-то – об этом шепталась прислуга, работающая во дворце. Но разве кто-то осмелился бы сказать такое богу в лицо?

Он не задерживался больше. Климин терпеть не могла, когда тот опаздывал на их встречи. А, может, в ней просто говорила ненависть к самому Баиюлу. На то у неё были веские причины.

Живя в одном дворце, их пути почти не пересекались, ведь каждый был занят своим делом: Климин отвечала за слуг, поваров, садовников и в целом за дворец вот уже восемь лет. Как и в мире живых, здесь тоже правила монархия, потому теперь она временно выполняла ту работу, которую раньше выполнял Баиюл. И на это была его собственная воля. Всеотец решил отойти от дел, позволив себе беспечно скорбеть и дожидаться лучших времён.

Несмотря на то, что Мацерия – город мёртвых, его жители тем не менее продолжали здесь своеобразное существование. Так же, как и в мире живых, местные занимались тем же, чем и при жизни: создавали что-то, будь то одежда или глиняная посуда, а потом продавали. Кто-то разводил скот, кто-то ездил на охоту, выходя далеко за пределы бесконечного города. А кто-то работал во дворце. В Мацерии тоже существовали деньги, но не те же самые, что за пределами Обители Ночи. Там валютой служили зво́ны – монеты изумрудно-зелёного цвета, созданные из драгоценного металла, добываемого в горах. Их прозвали так от выражения «звон падающих монет». А здесь – ше́лли, бумажные купюры с изображением деревьев и обозначением определённого номинала. Валюта Мацерии не звенела, как в мире живых, а шелестела, словно листья, и создавалась из древесины, как и любая бумага, так как в здешних горных породах нет никаких металлов и драгоценностей.

Потому, будучи богачом в Обители Веры или Обители Вечности, закончив свой жизненный путь и попав в Обитель Ночи, смертный лишался всех благ, которые нажил за годы своей жизни.

В городе усопших душ, что вечно расширялся и строил себя сам, переплетались тысячи улиц и дорог, ещё больше здесь было домов и магазинов, но при этом нет никаких учебных заведений и больниц – здесь они ни к чему. Мёртвые не страдали от болезней и не чувствали боли. А их разумы, утратившие живое сознание, не способы усваивать новые знания и учиться чему-либо. Дети здесь оставались детьми, а взрослые не теряли лишь свои таланты и навыки, какими овладели ещё при жизни.

Они нуждались лишь в еде, чтобы душа не иссыхала и не теряла рассудок, и потому продолжали влачить своё бытие, похожее на то, каким оно было до смерти, предаваясь развлечениям и удовольствиям, которых в Обители Ночи было немало. Потому большинство людей зарабатывали и тратили свои шелли исключительно на забавы и утехи.

А монарх обязан поддерживать эти устои, что укоренились в Мацерии множество веков назад: следить за порядком, местной экономикой и за тем, чтобы у душ была возможность работать, ведь без неё не будет денег, а без денег не будет и еды. А без работы или какой-либо деятельности спустя долгое время они могли даже безвозвратно утрачивать свой облик, превращаясь в безмозглую полупрозрачную дымку, вечно воющую и кричащую от страха. В этом случае душа не находила покоя никогда, теряясь где-то в лесах и селясь в каком-нибудь дупле. Подобное было редкостью, ведь пришедшие в Обитель Ночи усопшие пытались воспользоваться данной им возможностью в будущем упокоиться окончательно, потому следовали законам: работали и питались, как положено, не забывая о веселье и баловстве.

В целом Обитель Ночи представляла из себя некое размытое отражение жизни, ведь так же, как и за её пределами, люди работали, хранили свои привычки и традиции, а также следовали законам, установленным бессмертными. Разница была в том, что существование здесь – это второй шанс, данный человеку, если того хотела душа в момент, когда его настигла смерть.

Но не каждая душа после гибели попадала в Мацерию и сохраняла сознание. Многие не отвечали на её зов и растворялись, становясь единым целым с дарами природы: реками, озёрами, полями и лесами. А были и те, чьи души не слышали зова, но и разбиться на частицы не могли. Такие случаи редки, и виной обычно служило событие, вследствие которого энергия умершего была настолько переполнена гневом или страхом, что воспринималась природой, как дух умбры – те самые вредоносные пары. Тогда душа оставалась за границей Обители Ночи и скиталась в беспамятстве, пребывая лишь в самых негативных своих эмоциях и чувствах.

Баиюл создал это последнее пристанище для того, чтобы души могли найти здесь желанный покой и очиститься, прежде чем, наконец, уйти навсегда и стать единым целым с природой. Ведь если очернённая, полная каких-то сомнений и тревог душа почившего человека воссоединится с Ферассом, то хрупкая гармония мира может рухнуть.

Природа даёт жизненную энергию – чистую и не осквернённую – и такая же должна к ней возвращаться.

Для этого в городе мёртвых существовали подьячие, служащие при дворе. Они оказывали помощь душам и помогали в их делах, что в конечном итоге приводили к завершению пути. Всего их было трое, и каждый представлял из себя маленькую власть, находящуюся под непосредственным руководством монарха, то есть Баиюла. Их он тщательно отобрал и лично назначил на свои посты.

Но теперь, когда бог самовольно отошёл от власти восемь лет назад, Мацерией неофициально правила Климин. Ей он безоговорочно доверял. К тому же, между ними был некий уговор.

Остановившись у дверей в покои Госпожи Мудрости, Баиюл постучал и вошёл лишь тогда, когда дождался ответа.

В комнате было светло – в золотых изысканных канделябрах тут и там горели свечи. От них веяло теплом. Убранство сохранялось в порядке, Климин педантично относилась к вещам и их расположению, привыкшая к этому ещё при жизни. В её родном дворце в Обители Вечности прислуга знала наизусть, где должна лежать та или иная вещь их госпожи. За короткое время она смогла приучить к этому и местных слуг.

На письменном столе царил абсолютный порядок: кипы бумаг и свитков, написанные от руки изящным размашистым почерком, были сложены аккуратными стопками, а на краю стояла свеча, освещающая рабочее место, при этом ни одна капля воска не упала на ровную лаковую поверхность.

Климин сидела ровно, сохраняя идеальную осанку. Она водила по белому листу бумаги перьевой ручкой, сделанной из золота, непрерывно записывая что-то, изредка макая кончик в чернильницу. Несмотря на её незавидную ситуацию – гибель – она продолжала нести в своём притягательном облике прежнее положение. Бессмертная являла собой невероятно красивую молодую женщину, и даже сейчас её величественность и очаровательность никуда не делись. Лишь кожа посерела, да глаза утратили былую живость.

Бардовые длинные волосы, украшенные золотыми цепями, лежали на плечах, вьющимися концами едва ли не касаясь пола, а запашной кафтан, не прячущий плечи, выдавал принадлежность к монархии. Такие наряды могли позволить себе лишь бессмертные, при дворе которых служил личный портной.

Баиюл ни в чём не ограничивал Климин, позволяя ей абсолютно всё, но та в свою очередь сохраняла достоинство и благовоспитанность, вовсе не желая пользоваться добротой бога. Она лишь делала то, что должна по уговору, хотя и требовала к себе соответствующего её статусу отношения и внимания.

Стоило божественному сыну появиться на пороге её покоев, Госпожа Мудрость отложила перо, тут же обратив свой взор на него.

– Господин, – она поклонилась, по привычке приветствуя Баиюла должным образом.

Он ответил тем же – поклонился. Взаимное уважение друг к другу было негласным правилом.

– Ты желала меня видеть, – сказал бог.

– Прошу, присядь, Баиюл.

Климин указала на софу, стоящую рядом с её рабочим местом. Мужчина сел, откинувшись на мягкую бархатную спинку.

– Я буду говорить прямо и не утаивать истинных своих чувств и мыслей на тот или иной счёт, потому прошу меня простить.

– Нет нужды в извинениях.

– Спрошу прямо: ты уже решил наверняка отобрать у новорожденного солнца сердце?

– Так ты подтверждаешь, что он и есть новое Солнце? Его ты видела в своём видении?

– Его. Но не уходи от ответа.

Баиюл отвёл взгляд. Очевидно, он сомневался, но иного пути попросту не видел. И его молчание являлось ответом на её вопрос.

– Выходит, решил, – сделала вывод Мудрость.

Она вздохнула, встав со своего места.

– Разве могу я поступить иначе? – спросил Баиюл.

Казалось, он задавал вопрос не всезнающей Климин, а самому себе.

– Конечно, можешь! – возразила та, нахмурив брови.

Сложив руки на груди, женщина принялась нервно расхаживать по покоям. Каждый её шаг сопровождался едва уловимым звоном цепей, каких в копне густых волос было не мало.

Баиюл знал: ещё немного, и она примется отчитывать его, как мальчишку, отринув всю формальность их беседы.

– Господин, ты невероятно упрям и безрассуден. Но я могу понять причину столь явного ребячества. И потому тебя совсем не осуждаю, напротив – даже понимаю. Но задуманное тобой, вероятно, обернётся необратимыми последствиями.

– Ты знала о моих планах с самого начала. К чему весь этот разговор?

– Я считала, что твоё сердце за восемь долгих лет остынет, но, невзирая на время, ты так и не исцелился. Во мне теплилась надежда на твоё благоразумие.

– У нас уговор, Климин. Мне казалось, ты согласна с его условиями.

Она остановилась, взглянув на бога. Серое лицо вдруг сделалось жалобным, а во взгляде потухших глаз читалось сожаление.

Сидя перед ней, Баиюл оставался непреступным, словно крепость. Его мысли не были доступны госпоже, и она могла лишь догадываться, что творилось в воспалённом сознании бога. Чёрные волосы падали на лицо. Из-под них взирали золотисто-янтарные глаза, похожие больше на глаза уставшего и загнанного в угол зверя, смирившегося со своей судьбой. Нескончаемое отчаяние сопровождало дитя богини всюду, и это Климин ощущала от него больше всего.

– Неужели миллиарды жизней в двух Обителях более не имеют для тебя значения? Господин, ты не знаешь, к чему приведёт твой план.

– Как и ты. Быть может, мне удастся воплотить в реальность задуманное.

– А если нет? Готов взять на себя ответственность за последствия?

Баиюл не знал точно: готов ли он, или же просто ему давно плевать. Всё равно ни один из этих ответов не удовлетворили бы Климин.

Их уговор был прост.

Восемь лет назад Климин трагично погибла после того, как Ферасс настиг Вечный Сумрак. Её душа – душа бессмертной – должна была возвыситься и стать новой звездой над головами смертных, но из последних сил она отыскала Баиюла. В предсмертной агонии упала в его ноги и взмолилась о том, чтобы он даровал тот самый второй шанс, какой по законам этого мира недоступен нерукотворным.

И он дал ей эту возможность, как оказалось, не просто так. Госпожа Мудрость, от рождения обладая великими знаниями, порой могла предвидеть некоторые события. Это были своего рода неоспоримые и точные разумения, которые не могли подвергаться сомнениям. Одним таким являлось рождение нового солнца. Видение пришло к ней перед смертью, и информацию о нём бессмертная в дальнейшем обменяла на клятву, которую дал Баиюл: он пообещал, что отыщет её пропавшего сына. Лишь тогда душа бессмертной будет готова уйти на покой. Климин больше всего на свете хотела знать, что с молодым господином – её ненаглядным дитя – не случилось непоправимое. Она нуждалась в правде о том, что с ним произошло, и желала, чтобы он вернулся домой.

Однако временные рамки предсказанного будущего были размыты. Климин никогда не знала точно, в какой момент случится событие, увиденное ею, и потому они ждали двадцать лет, пока не вспыхнуло новое солнце.

Всё это время Баиюл выполнял свою часть уговора – искал сына Азариаса и Климин. Мариан исчез без следа незадолго до гибели его матери. Азариас в миг лишился всей своей семьи.

Но поиски не увенчались успехом и по сей день. Параллельно с богом, сына искал и Господин Вечность, задействовав трёх лучших ищеек в двух Обителях, но даже те не справились с задачей. Его не смогли отыскать ни в одном конце бескрайнего Ферасса. Ситуация осложнялась ещё и тем, что наследник двух великих бессмертных в силу своего юного возраста пока ещё не оказывал серьёзного влияния на Ферасс, как это делали его родители и другие нерукотворные, потому, если его исчезновение обусловлено смертью, то это никак не скажется на окружающей среде и не нарушит гармонию в природе, как это было, к примеру, с Минцзэ: солнце погасло вместе с её жизнью. Потому по сей день судьба Мариана неизвестна.

Вероятно, будь у Баиюла его прежняя сила, он смог бы перевернуть весь мир вверх дном, только бы отыскать пропавшего дитя, но после разрушения храмов и угасшей веры смертных, он её лишился, едва ли не встав на уровень с рукотворными.

Хотя была и ещё одна причина, по которой былое величие покинуло бога, которая строго сохранялась в секрете.

Климин каждый раз напоминала себе, для чего находится здесь, и терпеливо ждала. Даже после смерти она оставалась Госпожой Мудрость, временами подсказывая что-то своему господину или помогая принять верное решение. И сейчас ей казалось, что избранный им путь неверен.

– Прошу тебя, Баиюл, – тихо, едва сдерживая в голосе дрожь, проговорила она. – Подумай ещё. Неужто мои слова совсем ничего не значат для тебя? Ведь я – призванная тобою бессмертная, обладающая неоспоримой мудростью. Ты мог бы не слушать кого угодно, хоть весь Ферасс! Но пренебрегать моими предостережениями – преступление. Ты заведёшь наш мир в могилу. Рукотворные не заслуживают этой участи. Услышь же их молитвы.

– Они не молятся мне, Климин. Уже очень давно не молятся. Я их сердца не слышу.

– У тебя нет права обижаться! – воскликнула Мудрость.

Её голос стал громче. Он оттолкнулся от стен и содрогнул огоньки зажжённых свеч.

– Это вовсе не обида! – рассвирепел в ответ Баиюл. – Я лишён их веры, и ты это знаешь! А без веры смертных у меня связаны руки. Я многое не могу без своих божественных сил.

– Они не вернутся, убей ты невинного мальчишку. И ничто не вернётся.

– Я хочу сделать это ради Минцзэ.

– Нет, Баиюл, ты хочешь сделать это только ради себя. И в своём эгоистичном желании ты готов идти по головам. Минцзэ погибла, и ей на смену явился Аелия. Так решил не ты, а вселенная, узревшая, в каком отчаянном положении твой мир. И изменить это всё равно, что пойти наперекор высшим силам. Они не подвластны даже тебе.

– Однако мне оказалось подвластно удержать твою душу здесь, что раньше казалось невозможным.

Климин осеклась. Из неё всё ещё вырывались слова, которые она отчаянно старалась подавить. Обижать Баиюла ей вовсе не хотелось, но говорить правду в глаза было необходимостью. Госпожа Мудрость знала, что по большей части его бессилие – её вина, но при этом бог никогда не указывал на это. Он не винил Климин, ведь лишиться своего могущества – его решение.

Бессмертная выдохнула, изо всех сил стараясь не поддаваться эмоциям.

– Прости меня, господин, за дерзость и смелость, с которой я позволяю себе высказываться. Но молчать тоже не стану. Я спрошу: ты пытаешься бросить вызов первозданным устоям? Твоя мать, Великая Маеджа, когда-то поступила так же и поплатилась.

– Моя мать сама избрала этот путь. Она сама себя наказала, а не вселенная. А за что был наказан я?! За что у меня, создателя, отобрали самое дорогое, что было? Я даровал людям свою кровь, я сотни лет сотворял каждого, наделяя их жизнью. И как посмели все вы ополчиться на меня?!

Климин – гордая и сильная – была готова упасть на колени перед своим господином и разрыдаться горькими слезами. Ни одному бессмертному не хочется видеть, как рушится мир, построенный на частицах их собственной жизни. Она однажды наблюдала крах Ферасса, и зрелище это породило животный страх перед повторением тех событий.

Видя то, как решительно настроен Баиюл, бессмертная тонула в отчаянии. Она была бессильна перед ним и его планами, что казалось невыносимым. Но иного выбора Климин не имела.

Чуть успокоившись, она стихла. Эмоции всё ещё переполняли её, но нерукотворная старалась держать себя в руках.

– Тебе всё равно необходимо отыскать Мариана. Ты обещал. И без него сердце не пересадить.

– Я это знаю. – Он успокоился тоже. – Но без моих сил, как уже показал опыт, отыскать его не получится.

Он посмотрел в глаза Климин, и его взгляд оказался пугающе серьёзным. Госпожа Мудрость знала наперёд, что бог собирался сказать, и приготовилась принять этот удар.

– Ты знаешь, я сделаю всё возможное. Но судьба Мариана могла оказаться куда трагичнее, чем просто исчезновение. Я всегда был честен с тобой, Климин, и потому говорю эти слова не для того, чтобы причинить тебе боль, а для того, чтобы ты не жила иллюзиями.

– Я понимаю, и мне не нужно объяснять такие вещи. Я вовсе не малое дитя, а Госпожа Мудрость. Потому ведаю о пристрастиях судьбы и её жестоких проделках. Но отыскать Мариана и в твоих интересах тоже.

Она делала вид, будто способна преодолеть тревогу, не отпускающую сердце долгие годы. Но Баиюл знал, что прежде всего Климин – перепуганная мать, желающая знать, что с её любимым сыном не произошло нечто ужасное. Они оба подразумевали смерть Мариана, но ни разу не произнесли это предположение вслух.

Если он погиб, то душа давно вознеслась и воссоединилась с энергией вселенной. Вероятно, над их головами загорелась новая звезда.

– Каков будет твой следующий шаг, Всеотец?

Баиюл ответил:

– Для начала мне необходимо проверить Солнце.

– В каком смысле проверить?

– Что-то не так с ним. Его энергетика слишком слаба. Мне нужна Доротея.

Климин широко распахнула перепуганные глаза, прекрасно понимая, к чему тот вёл.

– Ты хочешь пробудить её?! И заставить копаться в пяти потоках Аелии?

– Да. Ведь, очевидно, должна быть причина его слабости. Ты этого ощутить уже не можешь, а я прекрасно чувствую, что с его энергетикой творится что-то неладное: она будто едва уловимая, призрачная, понимаешь?

Бог сощурил глаза, подбирая слова.

– Энергетика Минцзэ была густой, осязаемой и горячей. Даже невосприимчивые люди ощущали её влияние, ведь она распространялась всюду, куда Дева Солнце ступала, заполняя собой каждый угол. Её аура была ослепительной, и жизнь в жилах била ключом. А Аелия…

Климин устало вздохнула, с грустью глядя на предавшегося далёким воспоминаниям Баиюла. Она тихо и с осторожностью произнесла:

– А Аелия – не она.

– У него её память, я это точно знаю. Они тесно связаны. – Баиюл осёкся, пытаясь унять внезапно появившуюся дрожь в голосе. – У него… её глаза. Я даже подумал, глядя на него: будь у Минцзэ дитя, оно было бы таким.

Климин села рядом с создателем, всей душой желая достучаться до него. Заглянув в его осунувшееся лицо, госпожа вторила:

– Он выглядит, как она. Он занял её место. Он вновь зажёг солнце, которое когда-то принадлежало ей. Но ты же и сам где-то глубоко в душе знаешь, что Аелия – не она. Его энергетика другая, потому что Минцзэ ты ощущал на совершенно ином уровне, Всеотец. Она была для тебя теплом и светом, а этот юноша совершенно чужой. Другой. И сердце в его груди – тоже другое.

Он медленно повернул голову, будто ведомый тихим голосом Климин, и посмотрел ей в глаза:

– Ты можешь сколько угодно сомневаться в моих словах и даже в моём рассудке. Но я знаю, о чём говорю. Его энергии недостаточно. Я ощутил это сразу же, как мы столкнулись.

– Вероятно, в данный момент виной тому влияние Мацерии, – предположила Климин, пожав плечами. – Она ведь подавляет жизненные силы.

– Вот поэтому мне и нужна Доротея. Она сможет точно сказать, что здесь не так.

Остановить Баиюла Климин всё равно не могла, как и просто повлиять на его мнение, поэтому сдалась, ощутив полное бессилие перед его настырностью.

– Ведь если Аелия в самом деле от природы так слаб, то и сердце его не выдержит энергетики Минцзэ. И попросту сгорит прямо у неё в груди. Я не могу на это пойти.

Климин фыркнула:

– Какой же ты лицемер, Всеотец. Зато ты можешь пойти на риск, из-за которого угроза нависнет над всем миром.

Баиюл пропустил её слова мимо ушей:

– А потом мы отправимся на поиски Мариана.

И лишь заслышав имя любимого сына, Климин смолкла. Она с ужасом осознала, что тоже готова пойти на любой шаг, лишь бы увидеть его живым. И даже потакать безумной прихоти Баиюла. Госпожа Мудрость прекрасно знала, что Мариана точно будут искать для того, чтобы своими чудотворными руками он отнял сердце у Аелии и пересадил его Минцзэ. Таков был уговор, и ему придётся следовать. Климин тоже была лицемерной и расставляла приоритеты в свою пользу, хоть и неустанно твердила о морали. Она вторила о том, насколько эгоистично желание Всеотца, а сама игнорировала задуманное ими кощунство.

– И как только он будет найден, Минцзэ вернётся ко мне.

– Эгоист проклятый, – сквозь зубы процедила Климин. – Господин, ты мне противен.

Она не смотрела на бога, произнося эти слова, ведь они были адресованы вовсе не ему.

Он хотел сказать: я и себе противен. Хотел сказать, что согласен с ней, но вместо этого лишь рявкнул, отмахнувшись от неё:

– Климин, хватит!

Та замолчала, не проронив больше ни слова.

– Я сделаю так, как решил. Твоя забота – помочь мне в этом, как мы и договаривались. Всё! Не желаю больше ничего слышать.

С этими словами он встал и, толкнув двери, вышел из покоев Госпожи Мудрости, оставив после себя напряжение, повисшее в воздухе. Климин смотрела ему вслед, сидя на месте ещё пару мгновений. Она прокручивала в голове их разговор, посчитав, что была недостаточно убедительной. Внутри всё ещё тешилась надежда на его благоразумие, но она таяла с каждой секундой. На самом деле никто не смог бы отговорить Баиюла от задуманного, ведь сердце его ранили слишком глубоко.

Климин вновь тихо села за стол. Дрожащая рука подняла перо. Оно показалось невероятно тяжёлым. Работать дальше не было сил, но она продолжила, чтобы отвлечься и унять тревогу.

Как только Аелия переступил порог покоев Бьерна, он сразу же ощутил то, насколько энергетика этой комнаты отличалась от той, что царила во всём дворце. Здесь было тепло и уютно: в камине трещали поленья, в воздухе стоял аромат благовоний, тех самых, что воскуривают в храмах – из дрём-цветов.

Оглядевшись с интересом, юноша обнаружил палочку, от которой исходила полупрозрачная танцующая дымка. Она стояла у кровати на подставке, очевидно, для того, чтобы способствовать спокойному сну и душевному покою. Нигде во дворце ему не приходилось видеть ничего подобного, потому Аелия немного удивился увиденному.

Бьерн, заметив заинтересованный взгляд, направленный на благовоние, тут же объяснил:

– Я всегда любил их запах. А ещё люблю смотреть хорошие сны. Увы, но энергия Баиюла, преисполненная скорби, дурно влияет на обитателей дворца, вызывая кошмары и неприятные видения. Вот я и решил прибегнуть к помощи трав.

– И даже на тебя влияет? – удивился Аелия.

Бьерн усмехнулся:

– Считаешь, будто я не подвержен влиянию негативных чувств?

Юноша пожал плечами:

– Не знаю. Честно говоря, вы оба для меня абсолютная загадка.

Бьерн подошёл к платяному шкафу и принялся в нём что-то искать.

– В самом деле? – спросил он. – Интересно, почему?

Аелия скромно стоял у двери, не решаясь пройти в покои.

– У меня странные ощущения на ваш счёт. Я будто бы давно вас знаю, но при этом совсем ничего не помню.

Бьерн мягко улыбнулся, продолжая перебирать вещи. Он спросил:

– Правда? И что же это за ощущения?

– Всеотец пугает меня, но я всё равно преисполнен к нему какой-то непонятной… – Аелия задумался, подбирая правильные слова. – Любовью. Вероятно, именно это и испытывают к богам их создания.

Бьерн замер на мгновение и обернулся, держа в руках вытащенные из шкафа вешалки с какими-то одеяниями. Он внимательно смотрел на Аелию. Улыбка исчезла с лица. А Солнце продолжал:

– А тебе хочется доверять. Наверное, поэтому я так свободен в суждениях и говорю их вслух, ничего не страшась. Обычно люди понимают свои чувства, ведь у каждого есть причина, вследствие которой и возникают те или иные эмоции. Я свои объяснить никогда не мог. Они будто бы уже были во мне. Задолго до моего рождения. Что это может значить? Ты знаешь, брат Всеотца, Половинка сердца божественного?

Бьерн обомлел. Одеяния упали на пол из рук, что вдруг утратили все силы. Из приоткрытого рта пытались выйти звуки, но они застряли в горле, словно репейник – такие же колючие. Во взгляде стоял вопрос, задать который брат бога никак не мог.

Нахмурив брови, он, казалось, стал бледнее обычного. А потом тихо, почти шёпотом, произнёс:

– Как ты меня назвал?

Аелия и сам не понял, почему назвал его именно так.

– Прошу прощения, господин, если обидел тебя этим.

Бьерн ничего не ответил. Он был настолько поражён, что не мог даже просто пошевелиться. Лишь пронзал юношу ошарашенным взглядом, изучая и будто бы пытаясь что-то разглядеть. Аелия не понимал этих перемен в Бьерне. Он и не мог.

Половинкой сердца божественного его называла только Минцзэ, и никто больше. К тому же она никогда не произносила этих слов во всеуслышание. Нормы приличия в среде монархов не позволяли. Потому это обращение было скорее дружественным.

Бьерн не решился что-то объяснить Аелии и предпочёл перевести тему. Он часто заморгал, словно пытаясь сбросить с лица это непонятное выражение, и уже через секунду вернул прежнее настроение, будто ничего и не случилось. Конечно, Солнце это заметил, но не стал расспрашивать, поняв одно – то было нечто личное, потаённое.

Вокруг него и так происходило слишком много странностей в последнее время, и эта была одной из них.

– Прежде чем мы выйдем в город, примерь это.

Брат бога поднял упавшие на пол одеяния. Ими оказались шубы из шкуры медведя. На вид очень тёплые и дорогие.

– Но для чего они мне? Я ведь могу согреться самостоятельно.

Бьерн снисходительно улыбнулся, всё ещё протягивая три шубы на выбор.

– Твоя аура на территории мёртвых подавлена. Использовать свои силы ты не сможешь – Мацерия попросту блокирует любые проявления жизненной энергии, потому сколько ни пытайся, но призвать ауру не получится, – объяснил он. – Поэтому придётся одеться теплее, Солнце. В Обители Ночи стоит лютый мороз.

Только сейчас Аелия осознал, что его силы действительно тут не работали. Пытаясь призвать ауру, она попросту не отзывалась. Будто бы её никогда и не было.

Приняв этот факт во внимание, он послушно взял одну из шуб и накинул её на плечи. Та оказалась действительно плотной и достаточно тяжёлой. Бьерн облачился в похожую, стоя перед зеркалом.

Это вызвало у Аелии резонный вопрос: для чего брату великого создателя шуба? Ведь Баиюл ещё совсем недавно щеголял по лютому морозу в одной распахнутой рубахе, не страшась суровой зимы.

– Неужто ты замёрзнуть боишься? – спросил Аелия.

Бьерн, едва услышав его вопрос, усмехнулся:

– А как же! Ведь я – рукотворное создание. Тело моё, как у простых людей. Отличие лишь в бессмертии.

Он поправил чёрные волосы, спадающие до плеч, из которых выделялась одна-единственная золотистая прядь. У Баиюла их было много, а вот у Бьерна всего одна. Она падала на глаза, из-за чего приходилось то и дело убирать надоедливый локон за ухо. Эта маленькая черта будто служила напоминанием о том, что в груди его тоже бьётся сердце, хранящее в себе свет. Сердце, некогда принадлежавшее Великой Маедже.

Казалось, тот факт, что Бьерн – вовсе не божество, а создание Всеотца, вечно всеми забывался. Бесспорно, он был очень могущественным и искусным воином, но всё же в своей ипостаси имел уязвимость к простым человеческим слабостям.

– Ну вот, теперь холода царства мёртвых нам не страшны. Идём, Аелия. Мне не терпится показать тебе здешние красоты.

Вдвоём они покинули покои, а потом и сам дворец. Стоило выйти за большие тяжёлые двери, как перед взором тут же предстал огромный город, освещённый множеством огней: тут и там горели фонарики и керосиновые лампы. Они мерцали вдалеке, словно тысячи свечей.

Мацерия была выстлана у подножия дворца, уходящая далеко за горизонт. С высоты Божественного Чертога, как его прозвали умершие души, улицы и дороги казались запутанными лабиринтами, по которым то и дело передвигались местные обитатели.

Был слышен гул – несмолкающие разговоры обо всём на свете. Аелия не мог и представить, что когда-нибудь сможет узреть подобное великолепие. Он понял, что все предположения о том, как выглядит загадочная Обитель Ночи, разбились в один миг. Рукотворные ошибались, представляя ледяные пустыни, окутанные тьмой, или бесконечную пустоту, в которой можно навек затеряться. Оказалось, Мацерия действительно была городом, который выглядел ничуть не хуже Рэниума. Здесь вовсе не сновали потерянные души, что не нашли покоя и пристанища. Они не страдали, наоборот.

Аелия прислушался. Откуда-то доносился смех. Откуда-то – споры. Болтовня не унималась ни на секунду. Это напомнило ему Обитель Веры. Стоило лишь выйти за порог Сияющего Дворца, как тут же ветер доносил до ушей разговоры о том о сём.

Он последовал за Бьерном. По широченной длинной лестнице они начали спускаться вниз, к подножию. Аелия то и дело оглядываться по сторонам, рассматривая всё вокруг, пока Бьерн молча шагал рядом.

И как только они оказались внизу, сразу же погрузились в городскую суету. Мимо проходили души, одетые в тёплые тулупы и шубы, не обращая на них никакого внимания, а если замечали Бьерна, то кланялись ему, как и подобало подданным. Тот с искренней улыбкой отвечал каждому кивком, приветствуя народ.

– Ступай рядом, Аелия. Здесь легко потеряться. Да и некоторые души таят совсем не добрые умыслы. Лучше держись рядом. И помни, у тебя нет твоих сил сейчас.

Аелия кивнул:

– Понял.

Они двинулись вперёд, постоянно обходя людей. Все куда-то спешили, были чем-то заняты или увлечены. Словно в их телах всё ещё теплилась драгоценная жизнь. Будто они по-прежнему боялись чего-то не успеть.

– От чего такая суета? Здесь всегда так? – поинтересовался юноша, в очередной раз столкнувшись с прохожим.

– Сегодня и в самом деле куда насыщеннее, чем обычно. Всё дело в том, что близится день Божественной Милости. Вернее сказать, его канун.

Аелия знал, что это за день. Когда-то и в двух Обителях его праздновали. То был день рождения Всеотца, последний день зимы. Торжество, к которому готовились и города, и деревни. Люди играли на гуслях и ханге, украшали дома бумажными фонариками и гирляндами в виде маленьких солнц, развешивая их всюду, готовили обеды из самых разных блюд и крепкий сладковато-кислый напиток под названием «Жар-Пыл». Его варили из настоенных и забродивших солнцеягод, что собирали в самый пик солнцестояния каждое лето. Красные и невероятно сладкие плоды даже в лютый мороз пробивались из-под снега в момент созревания. Здесь, в Обители Ночи, лето не наступало никогда, но ягоды, однако, спели каждый год в тот же момент, когда за пределами территории мёртвых солнце замирало над головами рукотворных, и их собирали, а потом настаивали, консервируя в собственном обжигающем соку. А зимой, когда наступал день Божественной Милости, солнцеягоды варили в кипятке, от чего получался очень крепкий обжигающий напиток. Его принято пить горячим, потому во время праздника никто не замерзал.

Многие, не дожидаясь торжества, начинали праздновать уже сейчас. Ведь считалось, что, задобрив вкусными кушаньями и тёплым питьём душу Всеотца, можно получить его милость на целый год вперёд. Каждый загадывал желание, веря, что Баиюл услышит всех, ведь ему одному подвластно слушать людские сердца.

И когда-то он действительно старался дать рукотворным всё, чего те пожелают.

Отовсюду доносились ароматы горячих блюд, а в глаза били яркие огоньки фонариков. Дети с мертвенно серой кожей и потухшими глазами бегали по улицам, весело играясь. В руках они держали игрушки в виде палочек с бумажным солнцем на конце. Его лучи, прикреплённые на гвоздик, были подвижны и от каждого дуновения ветра крутились, словно шестерёнка. Каждый ребёнок раскрашивал своё солнце по-своему, наделяя игрушку самыми разными цветами. То были и красные, и жёлтые, и даже зелёные светила, что малышня сжимала в пухлых кулачках, проносясь мимо.

Аелия не смог сдержать улыбку, наблюдая за ними. Звонкий смех разносился по улицам, наполняя их своеобразным волшебством.

– Надо же! Я и подумать не мог, что в Обители Ночи может быть так чудесно!

Бьерн был искренне рад, что Аелия ощутил атмосферу, стоящую в Мацерии.

– Мёртвые обожают праздники, в особенности день Божественной Милости. Знаешь, они ведь живее всех живых, когда позволяют себе веселье.

Мимо промчалась молодая девушка. Её держала за руку другая. Подруги, хохоча, куда-то торопились. Пробегая мимо, они, заметив Бьерна, крикнули:

– С кануном дня Божественной Милости, господин Бьерн! За силу духа Всеотца!

Бьерн махнул им вслед, улыбаясь, и его тут же остановила преклонного возраста женщина.

– Мой милый господин, не испробуете ли Жар-Пыл?

– Конечно, госпожа Зорица. С удовольствием.

Бьерн потянул Аелию за руку, и уже через секунду они оказались возле постоялого двора, где прямо на улице готовилась еда на вынос. Солнце с неподдельным любопытством наблюдал за происходящим. Миловидная старушка, очевидно, управляющая таверной, подозвала их к огромной бадье, стоящей на огне. Зачерпнув половником побольше варева, она предложила его Бьерну. Тот осторожно коснулся губами горячего напитка, от которого исходил ароматный пар, и, попробовав, одобрительно кивнул.

– Восхитительный вкус, госпожа Зорица! Жар-Пыл удался на славу.

Женщина смущённо посмеялась, отмахнувшись:

– Вы так добры, господин. Всегда находите для меня время.

– Просто вы пленили меня своими вкуснейшими обедами и напитками!

Аелия видел, что Зорица очень смущена обществом Бьерна. Женщине явно льстило, что сам брат Всеотца, обладающий статусом монарха, уделяет ей почтительное внимание. Он действительно уважал подданных и, конечно же, чтил старость, хотя и сам был куда старше, чем кто-либо в Ферассе. Но, тысячелетиями сохраняя прежний облик, Бьерн всё равно слыл молодым господином, не иначе.

Старушка перевела взгляд на Аелию, заинтересованно оглядев с ног до головы. Было очевидно, что простое человеческое любопытство так и переполняло женщину, потому она спросила, приветливо улыбаясь:

– Ваше скромное молчание так умилительно, юный господин. Я вас даже не сразу заметила!

Зорица посмеялась, торопливо черпая половником тот же напиток.

– Прошу, и вы попробуйте!

Аелия поклонился ей и принял половник в руки, сделав пару глотков. Ему не доводилось пробовать Жар-Пыл раньше, так как в двух Обителях давно перестали праздновать день Божественной Милости, задолго до его появления. Вкус показался ему очень приятным, хотя напиток и был весьма крепким. Чуть поморщившись, Солнце ощутил, как приятное тепло растекается по груди, стремясь попасть в желудок. Продвигаясь по пищеводу, горячий Жар-Пыл за мгновение успел согреть тело, чего не так легко добиться на таком морозе.

Он сказал:

– Восхитительно, госпожа!

Хозяйка постоялого двора заулыбалась ещё шире, но за улыбкой этой скрывался проницательный взгляд, выискивающий то, что так заинтересовало её в Аелии. Она взглянула на Бьерна вопросительно, ожидая, что тот представит его спутника, но он молчал, не проронив ни слова.

Несомненно, Зорица поняла, что Аелия – живой, и ей страсть как хотелось знать, для чего Баиюл привёл его в Мацерию, на территорию мёртвых. К тому же у него была самая выделяющаяся черта, которая о многом могла сказать. Его глаза. Ведь светящиеся золотисто-жёлтые или янтарные глаза и чёрные волосы, точно космическая пелена, в которой увязло светило, могли быть лишь у солнцерождённых, что, очевидно, указывало на принадлежность странного гостя к бессмертным, обладающим частицами солнца в своём естестве. Таким Всеотца создала Матерь Маеджа по тем образам, какие отпечатались в её сознании – тёмная космическая материя и ослепительное солнце.

Это известно каждому. Баиюл был сшит солнечными нитями, его сердце – сердце Маеджи – хранило частицу светила. А Бьерн получил половину этого сердца, потому тоже считался солнцерождённым. Во всём Ферассе их было всего трое: бог, его младший брат и Дева Солнце, но теперь появился ещё и Аелия, о существовании которого в Мацерии начали говорить не так давно. Души, что умерли и пришли в Обитель Ночи за последние восемь лет, судачили тут и там о том, что слухи о рождении нового бессмертного – правда, и солнце действительно вновь засияло над головами рукотворных. Конечно, не все в это верили, считая, что Ферасс гибнет и чахнет под гнётом всепоглощающей тьмы, и совсем скоро хаос накроет его полностью, не оставив никого в живых.

Зорица как раз была одной из тех, кто не в силах уверовать в спасение, но теперь, глядя на Аелию, она сомневалась в своих суждениях.

Женщина спросила прямо:

– Кто же такой ваш друг, господин?

Но Бьерн пропустил этот вопрос мимо ушей. Остаться незамеченными им всё равно не удалось бы в бескрайней Мацерии, ведь мёртвые весьма любопытны, но рассказывать что-либо он точно не собирался.

– Прошу прощения, милая Зорица, но нам пора идти, – сказал Бьерн, попрощавшись.

Женщина сразу поняла, что влезла туда, куда не следовало, и потому просто пожелала напоследок, ничего более не спрашивая:

– С праздником, господа! За силу духа Всеотца!

Вдвоём они двинулись дальше по улице, в сторону выхода из города, оставляя позади шум и гам предпраздничной Мацерии.

Бьерн почти сиял от счастья. Очевидно, праздники он любил не меньше, чем мертвецы. Атмосфера торжества наделяла его искренней радостью, будто малое дитя. На красивом лице отчётливо читалось предвкушение. Он уверенно и гордо шагал, больше похожий на ожившую прекрасную статую, сотворённую умелым архитектором. Очевидно, так оно и было.

Аелия смотрел на него сверху вниз, будучи малость выше, и размышлял о том, что творилось в голове господина Бьерна. Он складывал о себе впечатление юнца, очарованного простыми человеческими слабостями и радостями. Солнце не сомневался, купи он ему какую-нибудь сладость, тот испытал бы искренний восторг, присущий детям. Неужели Половинка сердца божественного, второй из первобытных и один из древнейших созданий Ферасса, может быть таким невинным и открытым?

Аелия всё ещё не доверял ни одному из братьев, хотя Бьерну, как он уже говорил, верить очень хотелось, ведь его распахнутая душа, казалось, попросту не могла таить за собой что-то недоброе.

– Почему ты не захотел представить меня Зорице? – спросил Солнце. – Мне стоит оставаться в стороне и не выделяться?

– Души здесь обитают разные, и не каждая может отличиться благоразумием и добротой. Многие из них попросту завидуют живым, и зависть эта совсем не белая. Им терять нечего, среди душ есть и опасные в прошлом люди: убийцы, воры, разбойники, и они не побрезгуют запачкать руки в твоей крови. Поверь мне, лучше тебе держаться подальше от Мацерии и её обитателей. В конце концов, ты всё ещё жив, и здесь тебе не место. Мертвецы это хорошо чувствуют. Их может злить твоя душа, полная надежд и стремлений, тогда как у них осталось лишь отчаяние и скорбь по былым временам, что не дано вернуть.

– Наверное, их можно понять.

Бьерн кивнул.

– Но тем не менее будь осторожен.

Каждый бессмертный твёрдо знал, что мёртвых нужно помнить и уважать, но при этом быть с ними настороже. Несомненно, в мире множество духов, сохранивших благочестие – такие обычно растворяются сразу или же выбирают путь в Мацерию. Некоторые просто любят озорничать и играть, но в целом не несут серьёзной опасности, однако, есть и те, что таят необузданную злобу и жажду мести. В двух Обителях с такими обычно приходится разбираться лучшим воинам – ищейкам, что владеют искусством подчинения ауры лучше, чем простые солдаты. На упокой подобной души порой уходил не один день. А иногда приходилось прибегать к помощи нерукотворных.

Здесь же, в Обители Ночи, все души – не упокоенные. Потому остаётся лишь сохранять с ними дистанцию и осторожность.

Бьерн был уверен, что в силу своей юности и неопытности Аелия ещё не до конца осознавал подобные законы, что устоялись в Ферассе множество веков назад, потому как можно мягче старался направлять его.

– Что именно ты хотел показать мне? – спросил Аелия.

– Скоро увидишь.

Они покинули Мацерию, оказавшись вдруг за её пределами. Теперь перед глазами простирались окутанные нескончаемой ночью просторы. Вдалеке виднелись деревья, стоящие неподвижно и молчаливо. И даже ветер не тревожил их ветви, тихо проносясь между стволами.

Стоя у заднего двора одного из многочисленных домов, Бьерн взял стоящую на каком-то деревянном ящике керосиновую лампу, каких по всему городу была куча. Иных источников света в Обители Ночи не было: лишь лампы, фонарики и свечи, и даже белолицая луна не сопровождала путников в этой вечной холодной темноте. Только звёзды, далёкие и недосягаемые, мерцали в вышине, оставляя за собой право наблюдать за теми, кто к ним ещё не поднялся.

Держа перед собой лампу, Бьерн уверенно шёл вперёд. Позади остались дома, звуки веселья и свет. Продвигаясь вперёд, двое путников всё больше погружались в абсолютное безмолвие. Здесь было ощутимо холоднее. В Мацерии тепло создавали многочисленные свечи и другие очаги пламени, а тут царствовал мороз. Он щипал за щёки и пробирал до костей. Аелия поёжился, выдыхая облачка пара.

Куда ни брось взгляд, не видно ничего. Тьма сгустилась до такой степени, что не позволяла разглядеть окружение, и из-за этого Солнце чувствовал себя крайне неуютно. В воспоминаниях всплыло недавнее нападение кровожадной умбры – коварное и беспощадное. Здесь они, конечно же, не водились, но страх тем не менее остался. Любой, столкнувшись с тварями хоть раз, запомнит эту встречу на всю оставшуюся жизнь. Если вообще уйдёт живым.

Однако присутствие Бьерна даровало спокойствие. Он, очевидно, не страшился ничего, ведь находился на своей территории и знал здесь каждый уголок. Потому Аелия держался рядом, не отставая и не слишком торопясь – всё-таки рана на ноге давала о себе знать.

Дорожка, усыпанная снегом, вела к лесу. Путники почти дошли до первых деревьев, что встречали их, словно стражи, когда до ушей донёсся едва уловимый звук, происхождение которого юноша поначалу не понял.

Он хотел было остановиться и прислушаться, но Бьерн, несмотря ни на что, двигался вперёд.

– Ты слышал? – спросил Аелия, озираясь по сторонам.

Единственный источник света – керосиновая лампа – подрагивала в руках Бьерна, старательно разгоняя тьму вокруг. Не видя дальше собственного носа, Солнце чувствовал себя крайне уязвимым и начинал беспокоиться только больше. Было тяжко обходиться без своих сил, на которые уже привычно опираться в случае опасности.

Аелия подумал: так вот, что такое быть смертным? Постоянно бояться за свою жизнь?

Такая перспектива ему совсем не нравилась.

– Бьерн?

Аелия прислушивался. Звук то отдалялся, то приближался вновь. По спине побежали мурашки в тот момент, когда слух наконец уловил его. То был вой. Плаксивый и тянущийся, будто смола. Подняв голову вверх, юноша попытался разглядеть его источник, но смог заметить лишь едва уловимое движение где-то в ветвях.

– Там… что-то запуталось?

Бьерн тоже поднял голову, взглянув. Его лицо выражало лишь спокойствие, никакой тревоги.

– Это лишённый облика остаток чьей-то души, – пояснил он. – Кто-то отказался от еды и работы, решив зачахнуть окончательно. Не волнуйся, оно не опасно. Просто плачет, потому что не может больше найти покой. Ему страшнее, чем тебе.

– Оно… так несчастно.

Аелия не спускал взгляда с едва различимой в темноте полупрозрачной дымки беловатого цвета, что шевелилась и подёргивалась, увязнув в ветвях сосны.

– С этим ничего нельзя сделать? Совсем?

– Ничего, к сожалению, – ответил Бьерн, вздохнув. – Когда-нибудь, возможно, оно исчезнет окончательно. А, быть может, навеки останется тут.

Аелия в ужасе распахнул глаза, воскликнув:

– И будет вечность горько плакать?

Бьерн усмехнулся:

– До чего мило твоё лицо, юноша. Самый невинный из всех бессмертных, кого я знал.

Щёки Солнца и так были румяными от мороза, но тут, казалось, покраснели только больше. Смутить его было не сложно.

– Пойдём, Аелия. Иначе совсем тут продрогнем.

Они двинулись дальше и шли, пока не наткнулись на небольшое озеро. Прямо среди леса, в окружении спящих сосен и елей, оно, несмотря на суровый мороз, совсем не замёрзло. В водной глади отражался небосвод с рассыпанными по нему миллионами звёзд. Они словно лежали на поверхности озера, источая свет.

Подойдя ближе, путники остановились у самого края, на берегу. Юноша увидел в отражении и себя.

– Среди необычайного множества небесных тел, что легли на воду, твоё отражение – самое яркое, – произнёс Бьерн, тоже заглядывая в воду.

И в самом деле, Аелия будто светился, хотя аура по-прежнему спала где-то внутри.

– Что это за место?

– Неиссякаемый источник памяти Ферасса. Озеро пропитано фундаментальными знаниями целого мира. Чувствуешь, какая сильная энергетика от него исходит? Эти воды способны затрагивать глубинные участки мозга и, быть может, это поможет пробудить часть твоих воспоминаний.

– Ты хотел показать мне его?

Бьерн приблизился, поставив лампу на снег. Он взглянул на Аелию, а затем вдруг снял с него шубу и повесил её на ветку ближайшего дерева. Ничего не объясняя, Бьерн лишь продолжал смущённо улыбаться. За этим действом, недоумевая, наблюдал Аелия, никак тому не сопротивляясь. Всё происходящее казалось полным абсурдом, и язык никак не поворачивался, чтобы задать элементарный вопрос: а что здесь, собственно, происходит?

– Прошу простить, – лишь сказал младший брат Всеотца.

И уже через мгновение он схватил юношу и швырнул его прямо на середину озера. Аелия не успел даже понять, что именно произошло. Ощутил лишь то, насколько сильной была хватка Бьерна, очевидно, по силе не уступающего старшему брату.

Солнце резко выдохнул. Лёгкие сковало. Ледяная вода моментально охватила тело, зажав в неумолимые тиски. Он стремительно падал на дно, глядя на то, как поверхность воды отдаляется, становясь недосягаемой.

Сознание постепенно вытеснялось спутанными и смазанными образами, разобрать которые поначалу не удавалось. Потом появились звуки, разговоры, шёпоты. Перед взором предстали сменяющиеся картинки, мелькающие яркими вспышками.

Тело утратило чувствительность. Закрыв глаза, Аелия отдался ледяной воде, что так настойчиво пыталась проникнуть в его голову. Не сопротивляясь больше, он позволил ей завладеть собою.

Глава 5. День Божественной Милости.

Восемь лет назад. Последний день зимы.

Освещаемый не угасающим ни на миг солнцем величественный дворец возвышался над всей Обителью Веры. Изваянный из белого мрамора, он создавал впечатление небесного царства, соседствующего с простыми смертными. Казалось, белоснежное строение парило в облаках. Такое впечатление создавалось из-за его расположения – среди длинной цепочки возвышенностей он был выточен прямо из горы и находился на несколько уровней выше живущих у подножия людей. С землёй его связывала длинная и широкая лестница, уходящая ввысь. Порой скрываемый густым непроглядным туманом, дворец словно прятался за облаками, исчезая из виду, а потом вновь являл свой великолепный образ, и взор оторвать от него было невозможно.

Устланные не тающими снегами горы вокруг Сияющего Дворца хранили тишину и покой, нарушаемый лишь проносящимися и неуловимыми ветрами. Вальмовые крыши могли запросто им противостоять.

Сильные морозы не смели являться во владения Солнца, ведь высоко над мирно текущей жизнью царило жгучее светило, безвозмездно дарующее живым тепло и свет. Минцзэ, хранящая в своих жилах невероятную энергию, обладала единственной на весь мир солнечной аурой. Будучи нерукотворным созданием, она относилась к числу бессмертных, каких на землях Ферасса было немного.

Народ прозвал её Дева Солнце. Минцзэ это прозвище любила. И когда минуло тысячелетие с начала еще правления в бескрайней Обители Веры, она и вовсе привыкла к нему, словно к данному от рождения имени.

– Госпожа, во дворец явились супруги из Обители Вечности.

Дева Солнце стояла на балконе, возвышаясь над своими владениями. Окидывая взглядом уходящие далеко за горизонт земли Обители Веры, она невольно вспоминала времена, когда они ещё были пусты и безжизненны. Теперь же, куда ни упадет глаз, всюду рассыпаны жилые дома, кварталы, торговые улицы, тянущиеся, казалось, бесконечно; по дорогам то и дело на лошадях передвигались странники или же простые торговцы, что тащили за собой повозки с товаром, а если взглянуть на реки, схожие издалека с гигантскими извивающимися змеями, то можно увидеть множество лодок и судов: рыбацких или же транспортных. И то была лишь столица – Рэниум, тогда как за её пределами ещё дальше простирались деревни и провинции. Настолько широко правила Минцзэ, и во владениях её было множество земель.

Над жилыми домами возвышались величественные храмы. Они выделялись тем, что тоже были отделаны белым мрамором, и потому виднелись с большого расстояния. Собой они представляли небольшие строения с плоской крышей, украшенной множеством цветов. Чуть более, чем за тысячу лет, Ферасс – мир, сотворённый Баиюлом – преобразился невообразимым образом. И заслуга эта бессмертных созданий, правящих слаженно и достойно.

– Спасибо, Ева. Я сейчас же приду. – Минцзэ не отрывала взгляда от Рэниума, поглощённая его величием.

Глаза её мерцали янтарём, а от бархатной светлой кожи исходило мягкое свечение. Владычица Обители Веры буквально источала сияние, схожее с сиянием солнца. Словно снизошедшая на земли смертных яркая звезда.

Солнечная аура окутывала хозяйку с ног до головы, и невооружённым глазом было видно, что жизненных сил у Девы Солнце хватит ещё на миллионы лет.

Ева, будучи её служанкой, кивнула и поспешила встречать гостей. Минцзэ тоже поторопилась. Она шагала гордо, но при этом очень изящно, высоко подняв голову, и каждый придворный, каких в Сияющем Дворце было не счесть, кланялись ей, останавливаясь и бросая свои дела.

Одетая в свободный, пошитый из белоснежного бархата, кафтан, украшенный золотой вышивкой в виде извивающихся узоров, Минцзэ шагала размашисто, а за ней всюду следовала длинная накидка с пушистым воротом из песца – она скользила по начищенному мраморному полу, словно белоснежный призрак. Длинные рукава, свисающие едва ли ни до колен, от каждого движения рук подлетали и падали вновь, словно белоснежные крылья, а стройные ноги, облаченные в кожаные сапоги, лёгкой поступью шли вперёд. Звук стука их каблуков отталкивался от стен, и каждый обитатель дворца, заслышав его, знал, что это ступает Дева Солнце.

Поправив чёрные пышные волосы, лежащие на плечах, Минцзэ вошла в светлый тронный зал, и образ её тут же приковал взгляды множества людей, что находились там – работящие слуги и придворные служащие.

Завидев гостей, а ими оказались Азариас и Климин, она сразу же поспешила к ним.

Высокий и статный, хозяин вечности всегда оставался сдержанным и скромным. Он обнимал супругу за талию, тихо говоря с ней о чём-то. А Мудрость в свою очередь внимательно слушала мужа, кивала и лишь изредка отрывала от него взгляд, полный глубокого уважения.

На Азариаса и в самом деле хотелось смотреть: облачённый в серебристый атласный кафтан, он выглядел бесподобно. Вышивка в виде созвездий, где каждая звезда представляла собой аккуратный маленький драгоценный камень, говорила об изысканном вкусе и богатстве. Его изящный образ приковывал даже мужские взгляды, вызывая зависть. Не даром во всём Ферассе Господина Вечность считали самым красивым мужчиной из всех существующих. И даже Всеотец, обладающий прекрасным ликом, уступал ему в этом.

Народ говорил об Азариасе так: его красота превзошла божественность. И то была истина.

Климин ничуть не уступала супругу в великолепии. Она – стройная и высокая – совсем не терялась рядом с ним. Наоборот, являла собой олицетворение полновесности и гордости. Её образ, педантично продуманный до мельчайших деталей, навсегда врезался в память тех, чьё внимание Климин хоть раз удостоила.

Будучи супругой Господина Вечность, она лишь добавляла ещё один повод завидовать ему. Они дополняли друг друга, излучая величие и страсть. Многие считали их союз благословлённым самой Вселенной, побуждая смертных следовать примеру их брака.

Позади них стояли два охранника. Их мечи в чёрных ножнах с рисунком в виде серебряной звезды с четырьмя лучами сразу выдавали принадлежность к Обители Вечности, так же, как и тёмные одеяния.

Только Минцзэ подошла к супругам, они тут же поприветствовали её.

– Дева Солнце, рад видеть тебя. – Господин Вечность поклонился.

Стоящая рядом Госпожа Мудрость озарила Минцзэ ослепительной улыбкой, поспешив обнять владычицу этих земель.

– Да не угаснет твой свет вовек, да будет светило вечным, – сказала Климин, не спеша прерывать долгие объятия. – Сияющий Дворец поистине великолепен! А Рэниум полон чудес и тепла.

– Поездки сюда радуют нашу душу каждый раз, как в первый, – согласился Азариас.

Дева Солнце поклонилась в знак благодарности:

– Ваши слова согревают меня сильнее, чем летний день. Как вы добрались? Дорога оказалась благосклонной?

Взяв под руку Госпожу Мудрость, Минцзэ повела прибывших нерукотворных в гостевой зал. Азариас велел охране оставить их, позволив пока что заняться своими делами. Те послушно откланялись, больше не следуя за супругами.

Попутно Дева Солнце наказала слуге подать чаю.

– Да, путь был лёгким, хоть и стремительным. Мы торопились успеть к началу торжества. Подаренные Баиюлом тени-кони доставили нас сюда с необычайной скоростью.

– И в самом деле чудесные создания! Я и сама седлаю своего скакуна, когда выбираюсь на охоту. Нет быстрее в Ферассе существа.

Тени-кони были созданы Всеотцом. Он изваял их из теней самых быстрых и выносливых лошадей, каких не сыскать в двух Обителях. За основу была взята чёрная густая масса – тень. Ей Баиюл придал форму, а потом наделил её жизнью, дав свою кровь и частицу бессмертия. Тьма, являющаяся сущностью чудесных коней, позволяла им передвигаться через тени с небывалой скоростью. Во всём мире их было всего семь: пять подарены каждому бессмертному, а два принадлежали самому Всеотцу и Бьерну.

– А до чего величественны здешние храмы! Из раза в раз не могу оторвать от них взгляд.

Мудрость не отпускала руки Минцзэ и продолжала вести с ней праздные беседы, не жалея комплиментов и похвалы, и не было в них и капли лести – лишь искренность и правда. Азариас в свою очередь молча шёл рядом с гордо поднятой головой, глядя на то, как расступаются пред ними слуги, низко кланяясь. В его взоре, обращённом на них, читалось непоколебимое спокойствие. Никому и никогда не удавалось понять, что на самом деле таили в себе его серебристо-серые глаза, заглядывающие, казалось, в самую глубь души.

Одна лишь Климин всегда знала, о чём тот думает. Вероятно, именно поэтому они и являлись супругами, навсегда связанные особыми нерушимыми узами.

Как только Дева Солнце и владыки Обители Вечности оказались в гостевом зале, они расселись на мягком диване, обшитом бархатом, и принялись разглядывать убранство дворца, не скрывая восхищения. Всюду, куда ни глянь, стояли изящные вазы с разнообразными цветами. Каждый цветок выглядел свежо, а на лепестках блестели капельки воды – очевидно, слуги следили за тем, чтобы растения во дворце не увядали, и меняли их на новые, стоило тем отслужить свой срок.

Конечно, Господин Вечность и Госпожа Мудрость бывали в этих светлых стенах не один раз, но стоило вернуться в Сияющий Дворец снова спустя долгое время, как разум вновь дивился окружению.

Азариас закинул ногу на ногу, держа спину ровно и сохраняя благопристойный вид. Климин сидела рядом, чуть откинувшись. Из-под большого разреза на юбке её кафтана показались длинные ноги. Азариас тут же с нежностью опустил на стройное колено Мудрости ладонь, чуть сжав её. Тонкие изящные пальцы впились в мягкую белоснежную кожу, и было в этом жесте нечто большее, чем просто прикосновение.

Минцзэ устроилась напротив в кресле, выдохнув и прикрыв глаза на пару мгновений.

Она призналась:

– Из года в год этот день высасывает из меня все силы.

– Подготовка к великим праздникам всегда выматывает, дорогая, – согласилась Климин. – Быть может, в следующем году отпразднуем в нашем дворце?

– Это было бы замечательно, – ответил Азариас, улыбнувшись.

– А ты, милый Господин Вечность, по обыкновению своему немногословен, – заметила Минцзэ, усмехнувшись.

Тот взглянул на неё и кивнул:

– Я люблю слушать и наблюдать.

– Неужели беседы с нами не доставляют большего удовольствия?

– Ни в коем случае, Минцзэ! И не вздумай обижаться. Ты же знаешь, у нас впереди целая вечность. Успеем наговориться.

Она это прекрасно знала, но каждый раз не отказывала себе в желании поддразнить старого друга.

В зал постучали. Минцзэ позволила войти. Ева принесла поднос с чашками и свежезаваренным ароматным чаем, покоящимся в пузатом фарфоровом чайничке. Служанка разлила горячий напиток и подала сначала гостям, а потом своей госпоже.

– Где Целандайн? – поинтересовалась Дева Солнце, поднеся к губам чашку.

– Совсем скоро будет здесь, – ответила Ева. – Господа желают что-нибудь ещё?

Она учтиво обратилась к гостям. Те вежливо отказались, позволив служанке уйти. И как только двери гостевого зала закрылись, нерукотворные вновь остались втроем.

– Всеотец ещё не прибыл? – спросил Азариас.

– Как и всегда, он явится в разгар торжества. Опаздывать – его дурная привычка, – Минцзэ усмехнулась, размышляя о том, как их великий создатель порой мог быть таким нерасторопным.

– Это верно, – согласился Азариас, смиренно улыбаясь. – Таков его нрав и натура.

– Малуум тоже вот-вот прибудет. На его визит я, честно говоря, и не рассчитывала. И всё же рада, что он решился побыть с нами.

Климин и Азариас изменились в лице. Минцзэ уже знала, о чём те думали, и потому поспешила прервать их поток дурных мыслей, напомнив:

– Он ведь один из нас.

– Непризванный. Неправильный. – Азариас будто плевался. С его тонких изящных уст эти слова стекали, словно змеиный яд.

– Азариас, прошу… – Минцзэ нахмурилась, тяжело вздохнув. Она выставила перед ним руку, призывая закончить этот разговор. – Не начинай.

– Мне не понятно, по какой причине ты заступаешься за него.

Климин не спешила вступать в диалог и только молча слушала.

Азариас продолжил:

– Он единой крови с умбрами. Его они не трогают. Малуум – не нашего рода создание. Ты и сама знаешь, на что он способен. Сама видела, что он вытворил. Это идёт в расход с моральными устоями на территории двух Обителей.

Дева Солнце не на шутку разозлилась. Её и без того яркая аура стала и вовсе ослепительной, мерцая и дрожа, будто в такт её быстро бьющемуся сердцу.

Она строго отрезала, чуть повысив голос:

– Не тебе вершить над ним суды! Будь мудрее и выше. Отринь дерзость и усмири свой нрав, иначе падёшь так низко, что потом не подняться.

Минцзэ старалась сохранить самообладание, но это давалось ей с трудом. Из раза в раз она была вынуждена выслушивать скверную молву о её дорогом друге. Казалось, это не прекратится никогда.

– Баиюл его признал. Он его благословил, как каждого из нас когда-то. И раз на то была его воля, то мы оспаривать её права не имеем.

Климин взглянула на супруга:

– Прислушайся к Минцзэ, мой господин, прошу. Её слова, хоть и не нравятся тебе, но всё же несут истину и смысл.

Не будь рядом мудрой супруги, Господин Вечность и вовсе не прекратил бы спор. К ней одной он прислушивался всегда и безоговорочно. А с Минцзэ они любили спорить до предела, доводя друг друга до белого каления. Он не терпел, когда его мнение и взгляды ставили под сомнения. Азариас привык к тому, что его окружение заглядывает ему в рот и не смеет перечить. А Минцзэ в свою очередь была упрямой и защищала то, что дорого её сердцу, любой ценой. Климин знала, что в её жизни Малуум – ненавистный многими – играл далеко не последнюю роль, и потому его оскорбления Дева Солнце принимала на свой счёт. Поэтому слова Азариаса не просто выводили из себя, но и ранили её.

– Сегодня праздник. Важный день. Разлад в отношениях нерукотворных лишь рассмешит смертных, что прибудут взглянуть на нас. – Госпожа Мудрость смотрела то на мужа, то на Минцзэ.

Азариас всем своим видом показывал обиду и негодование, но, поборов присущую ему тягу к спорам и конфликтам, всё же выдохнул. Сложив руки на груди, он всё равно оставался при своём мнении, не желая более выслушивать обратное.

Минцзэ взглянула на него: густые чёрные волосы с серебристо-белыми концами едва касались широких ровных плеч и спадали вниз аккуратными волнами, а убранные со лба локоны были аккуратно собраны на затылке гребнем в виде полумесяца. Дорогой, сделанный на заказ аксессуар, который она подарила ему много лет назад.

Заметив украшение, что Азариас не забросил в ящик, а с гордостью носил, её сердце оттаяло. Вечно между ними случались подобные перепалки, но ещё никогда они не забывали, кем являлись друг другу. Это были не просто отношения внутри Элементального Альянса, а крепкая, проверенная временем дружба.

– Даже бессмертные порой забываются и поддаются капризам, словно дети, – сказала она, продолжая смотреть на Господина Вечность. – Климин права, как и всегда: сегодня священное торжество, и не пристало нам с тобой грызться, словно собаки. Не каждый день выпадает возможность вот так сидеть друг напротив друга и болтать. И очернять дружеские беседы обидами – просто преступление.

Азариас посмотрел на Минцзэ, и его губы, поджатые до этого момента от злости, вдруг вытянулись в улыбке. Он кивнул, не проронив ни слова. Этого было достаточно. Признать свою неправоту он никогда бы не решился, слишком переживая за собственную гордость, но пойти навстречу и уладить конфликт всё же постарался, и это дорогого стоило.

В дверь вновь постучали. Ева вошла и оповестила о том, что покои гостей готовы. И супруги решили удалиться, чтобы отдохнуть после долгого пути. Это была ещё и отличная возможность закрыть тему и уйти от тяжёлого разговора, отвлечься.

Минцзэ проводила их в покои, оставив одних, а сама решила снова окинуть взглядом дворец: для неё было очень важно подготовиться идеально. Выйдя из гостевого зала, она быстрым шагом направилась по просторным коридорам, минуя пробегающих мимо слуг.

Сегодня праздновать приглашали всех людей при дворе и знатные семьи, живущие как в самом Рэниуме, так и в близлежащих к нему провинциях. День рождения Всеотца был всеобщим торжеством, одним из самых важных ежегодных событий. Начинаясь в Сияющем Дворце, сквозь распахнутые двери и окна праздник выпархивал наружу, на улицы города, и доходил до соседней Обители – там тоже сегодня праздновали, но многие всё же приезжали в Обитель Веры, потому что в это время года стояли холода, тогда как в Рэниуме солнце не давало замёрзнуть никому даже зимой.

За подготовку города всегда отвечал народ, и Минцзэ никогда не вмешивалась в этот процесс. Она лишь с упованием смотрела на то, как смертные старательно украшали дома бумажными фонариками в виде солнц и золотистыми гирляндами, готовили тут и там угощения. Многие хозяева постоялых дворов надеялись, что Всеотец заглянет к ним и отведает вкуснейший ужин. Они верили, что его появление на пороге их заведения принесёт богатство и удачу на целый год вперёд, и каждый ждал Баиюла – своего самого дорогого и желанного гостя.

В Сияющем Дворце тоже было много украшений и, несмотря на зиму, стоял весенний аромат – заслуга многочисленных цветов, что выращивали в оранжерее прямо на крыше дворца.

В конце коридора показалась знакомая фигура. То была Целандайн, бегущая навстречу Минцзэ. Она выглядела весьма взволнованно, из-за чего сразу стало ясно, что что-то произошло. Её взъерошенные длинные волосы выбились из причёски. Нерукотворная неслась по коридору, придерживая подол нарядного кафтана тёмно-синего, почти чёрного цвета. Слуги, что проходили мимо, с беспокойством оборачивались, глядя ей вслед, а некоторые даже попытались выяснить, что так напугало бессмертную.

Послышались вопросы: госпожа, вам плохо?

Но та игнорировала их, казалось, видя спасение в одной лишь Деве Солнце.

– Его нет! Минцзэ, он исчез! – затараторила Целандайн, подбежав к ней.

– Кого? – удивлённо спросила та.

Госпожа Небо смотрела на неё широко распахнутыми глазами, полными волнения. Её красивое лицо отражало неподдельный ужас. Взяв Минцзэ за руки, Целандайн ответила, едва сдерживая слёзы:

– Моего скакуна! Мне сообщили, что в конюшне лишь Аврелий. Конюхи не знают, кто увёл Агриппу!

Аврелий являлся тень-конём Минцзэ, а Агриппа принадлежал Целандайн. Госпожа Небо очень любила его, и потому теперь была вне себя от переживаний.

– Наверняка кто-то проник в конюшню и украл его. Одним Высшим Силам известно, что с ним сотворят!

В словах Целандайн был смысл. Тени-кони принадлежали лишь бессмертным, и было их всего семь, а это значило, что желающих владеть хотя бы одним таким скакуном было огромное множество. За его продажу некто мог выручить столько денег, что хватило бы даже его правнукам. Однако вставал резонный вопрос: кто осмелится своровать такого драгоценного коня из конюшни Сияющего Дворца? И куда смотрели конюхи?

– А что, если его увели на земли Иной Империи?

Целандайн роняла слёзы, произнося эти тревожные слова вслух.

– Ведь тогда нам его никогда не сыскать!

Минцзэ с нежностью прикоснулась к бледным щекам Госпожи Небо, утирая её горькие слёзы горячими руками. Лицо солнечной нерукотворной оставалось спокойным и непоколебимым. Она привычно сохраняла бесстрастность, стараясь заразить этим и саму Целандайн, но та, будучи излишне эмоциональной особой, слушала лишь своё трепещущее сердце, а не Минцзэ.

– Мы обязательно найдём Агриппу. Я тебе обещаю. Я сейчас же отправлю на его поиски солдат. Мы выясним, кто стоит за эти преступлением, и накажем его.

– Но наши солдаты не вправе ступать за границу территорий! Они попросту не смогут попасть в Иную Империю без тебя!

– В любом случае необходим официальный визит. Даже я не могу просто так вторгнуться на территорию императора. Ты прекрасно знаешь о наших договорённостях, и нарушить их всё равно что развязать войну. И сорваться сейчас из Сияющего Дворца, прямо перед началом торжества, нам попросту непозволительно. – Минцзэ заглянула в мокрые глаза Госпожи Небо. – Целандайн, моя небесная владыка, услышь, прошу. Ты должна это понимать.

И она понимала: Минцзэ абсолютно права. И теперь даже не было сомнений, что коня, вероятнее всего, увели именно сегодня по той причине, что никто из бессмертных не бросится на поиски сразу. У них будет достаточно времени, чтобы уйти и даже замести следы.

Всё, что оставалось Целандайн, это ждать утра. Утерев слёзы, она выдохнула. Спокойствие давалось ей с большим трудом.

– Хорошо, Минцзэ, – кивнула она, всхлипнув. – Как скажешь.

– Нужно привести в порядок твои волосы. – Дева Солнце взяла её за руку и потянула за собой.

И пока они шли в сторону покоев, Минцзэ задумалась. Она вспоминала, как весь этот абсурд только начинался, и поначалу никто не придавал ему особого значения. Иная Империя – её также называли Даерской по имени первого императора – зародилась внезапно и развивалась стремительно, наращивая своё влияние всё больше. Само её существование по-прежнему вызывало вопросы.

Около пятисот лет назад один смертный решил покинуть родной дом и уйти далеко за пределы двух Обителей, обосновавшись на пустых неизведанных землях. Всё, что у него было – необъяснимое наваждение и непоколебимая вера, но вера не во Всеотца, как это было принято в Ферассе, а в иную силу. Тогда его попросту посчитали сумасбродом и забыли. Но всё оказалось намного сложнее, чем кто-либо мог себе представить.

Спустя недолгое время вслед за ним начали уходить и другие. Смертных, решившихся оставить веру, становилось только больше, пока на диких землях не сформировалось первое поселение, а за ним – два, а за ними – большие города, пока спустя пару столетий не зародилась целая империя.

И причиной их отступничества являлась единая на всех истина: они узрели иного бога. Каждому, кто отринул устоявшиеся религиозные реалии двух Обителей, приснился один и тот же сон однажды, в котором к ним явилось неизвестное божество, непохожее на Баиюла и даже на Великую Маеджу. Они уверовали, что то и есть истинный бог, и теперь ждали его пришествия, считая, что Всеотец – не их создатель. Жители Иной Империи пытались нести эту веру всюду, лишив Баиюла своей поддержки. Они строили храмы, но не ему. Они молились, устремляя полные надежды взоры ввысь, но обращались вовсе не к Баиюлу. Они пытались писать портреты неизвестного божества, смутный образ которого – без точных и выделяющихся черт – видел каждый из отступников, и ни один из них не сомневался – то есть истинный создатель.

Первый ушедший смертный встал во главе империи, и после него титул императора наследовали лишь его потомки. И вскоре после начала его правления начались распри. Иная Империя – или же Даерская – потребовала полной независимости от двух Обителей, чётко разграничив свою территорию правления. И поначалу никто не собирался потакать им. Бессмертные попросту не понимали, к чему этот бунт, и не верили им, ведь рассказы о каком-то мнимом божестве, которое явилось к людям во снах, звучали смехотворно. Но тогда отступники начали совершать налёты на Обители, разрушая храмы, мародёрствуя и убивая. Они не желали предаваться другой религии и не верили Всеотцу. Будучи готовым к самой настоящей войне, даерцы не боялись кровопролития и не отступали, требуя даровать им право на свободу. Взамен на это они обещали не развязывать войн и не заниматься вредительством на землях, принадлежащих Баиюлу.

Он согласился на это. Подписав официальный документ, Всеотец позволил Иной Империи жить так, как заблагорассудится, так и не разгадав причину их всеобщего помешательства. По крайней мере, так звучала официальная версия, но что произошло на самом деле за закрытыми дверьми на встрече великого создателя и простого смертного, посеявшего смуту, до сих пор не знает никто. Даже нерукотворные всё ещё задавались вопросом, что такого мог сказать первый император Баиюлу, сумев убедить его.

Но, несмотря на договор, даерцы всё равно порой бесчинствовали на землях двух Обителей, нарушая установленные много лет назад законы. Их разрешалось судить бессмертным правителям и даже прибегать к казням, в зависимости от тяжести преступлений. Также и Даерская Империя оставляла за собой право решать судьбу нарушителей.

Минцзэ почти не сомневалась: коня увели люди нынешнего императора – Марцеллы Даерского. Она могла лишь предположить, для чего именно им понадобился скакун Целандайн. Вероятно, его захотят продать за немалую сумму, а дальше конь скорее всего пойдёт по рукам, и тогда отыскать его действительно будет попросту невозможно. Потому Дева Солнце незамедлительно отдала приказ солдатам пойти по следу вора в надежде, что тот не ушёл слишком далеко.

Вместе с Целандайн они вошли в небесные покои. Госпожа Небо небрежно рухнула на мягкий пуф, сев за туалетный столик. Она тяжело вздохнула, глядя на красные от слёз глаза и выбившиеся из причёски тёмно-синие локоны. Взяв со столика гребень, Минцзэ, встав позади, принялась расчёсывать им её волосы, сняв с них заколки и украшения, испещрённые маленькими драгоценными камнями.

За распахнутым окном прогремел гром. Солнце скрылось за тучей. Бросив взгляд наружу, Дева Солнце сразу же поняла, что это дело рук Целандайн. Конечно, она испортила погоду не нарочно, но всё же это создавало некоторые трудности – продолжать праздновать под проливным дождём со снегом люди вряд ли захотели бы в такой важный день. И для того, чтобы как-то отвлечь её от тягостных мыслей, Минцзэ завела непринуждённый разговор.

– Азариас и Климин уже прибыли. Они хотели увидеться с тобой.

Владычица небес, казалось, помрачнела только больше. Ссутулившись, она с грустью наблюдала за тем, как Минцзэ водила по её волосам красивым гребнем.

– Мне жаль, что я не смогла встретить их вместе с тобой.

– У нас целая ночь впереди. Ещё успеешь обменяться сплетнями с Господином Вечность.

Целандайн хихикнула, тут же повеселев. Она ответила:

– А Всеотец? Он уже прибыл в Сияющий Дворец?

Дева Солнце цокнула с досадой:

– Увы, нет. Не сомневаюсь, он опоздает, как и всегда.

Минцзэ считала её младшей сестрой и очень сильно любила. Она всегда относилась терпимо к капризам Целандайн. Характер её был сложным: в лучшие дни она несла за собой холодную безмятежность, но, как и любые небеса, всё менялось очень быстро, и стоило чему-то пойти не так, как в душе Целандайн могла разразиться самая настоящая гроза. Сегодня внутри неё лил дождь – горькие слёзы скатывались по щекам.

– Пообещай мне, что завтра же отправишь письмо Марцелле Даерскому.

Госпожа Небо обернулась и заглянула в глаза Минцзэ. Чуть успокоившись, она всё же не отступала и желала гарантий.

– Обещаю, – твёрдо ответила бессмертная. – Я сделаю всё, что потребуется.

Этих слов было достаточно. Минцзэ никогда не врала, и нарушить обещание для неё – табу. Лишь услышав заверения старшей нерукотворной, Целандайн смогла усмирить бушующий в душе ураган. И тут же, спустя пару мгновений, за окном прояснилось.

Завидев солнечные лучи, пробивающиеся сквозь стремительно отступающие тучи, Минцзэ удовлетворённо улыбнулась, продолжив водить по волосам Целандайн гребнем. Она закончила её причёску через несколько минут, вновь вернув девушке достойный облик.

Небесно-голубой атласный кафтан с белоснежной накидкой, обшитой золотистым узором в виде мчащихся ветров, смотрелся на стройной фигуре Госпожи Небо великолепно, и Минцзэ, оглядев его, довольно кивнула.

– Теперь ты готова, – сказала она. – Отдохни до вечера, а потом обязательно явись на официальную часть.

– Спасибо, Минцзэ.

Время пролетело незаметно. Суета не прекращалась до самого начала праздника, и шум не стихал ни на мгновение: улицы были полны смеха и разговоров, как и Сияющий Дворец. А когда сумерки заступили в свои права, Рэниум вспыхнул яркими огнями, обретя совсем иной умопомрачительный вид. Любой, кто выходил на балконы или хотя бы выглядывал из окон дворца, мог в полной мере насладиться красотой данного пейзажа. Отсюда, с горной высоты, фонарики, зажжённые смертными тут и там, выглядели совсем как светлячки, мерцающие и отгоняющие ночную тьму.

Отовсюду звучала музыка и доносились ароматы угощений. В воздухе отчётливо чувствовался запах шоколада, и причиной тому был фуршетный стол, уставленный не только закусками, но и сладостями. Прямо посередине многочисленных тарелок и подносов, возвышался большой шоколадный торт, от которого никак не мог оторвать взгляд преисполненный безмятежным спокойствием Бьерн.

Минцзэ заметила его сразу, ведь вокруг высокого прекрасного молодого мужчины собралась толпа юных девиц, что смущённо перешёптывались и не решались подойти к младшему брату Всеотца поближе. Казалось, в свою очередь Бьерн не замечал никого вокруг и совсем не слышал хихиканье и болтовню благородных красавиц в праздничных платьях. Он был полностью погружён в раздумья, замерев на месте. Минцзэ, минуя гостей, что расступались перед ней, подошла к нему, и девушки, уважительно поклонившись, тут же отступили ещё на шаг назад, стесняясь её только больше.

Бьерн выглядел превосходно: чёрные волосы были собраны на затылке и подвязаны шёлковой лентой, а наряд – свободного кроя кафтан, перетянутый искусно прошитым кожаным ремнём – смотрелся элегантно и очень богато. На чистом красивом лице не было ни единого изъяна.

Приближение Минцзэ он тоже не заметил. Она тронула его за руку.

– Половинка сердца божественного, ты озаряешь своим обликом этот дивный вечер!

Бьерн обернулся и тут же просиял. Улыбаясь, он нежно обнял бессмертную, поприветствовав её.

– Почему ты стоишь здесь в одиночестве? Не пьёшь, не ешь. Фуршет тебе не по нраву?

Девушки, что стояли чуть поодаль – их было трое – зашушукались, очевидно, обсуждая беседующих бессмертных.

– Ну что ты, дорогая! Ты подготовила всё настолько замечательно, что у меня просто разбегаются глаза. Не знаю, за что браться.

– А мне кажется, тебе очень приглянулся торт.

Бьерн прыснул со смеху.

– Ты видела, как я таращусь на него?

– Твой устремлённый на десерт взгляд заметили все, я думаю, – она хихикнула. – Так почему не отведаешь кусочек?

– Видишь ли, дело совсем не в торте…

– А в чём же?

Бьерн приблизился и сбавил тон, чтобы его могла слышать только Минцзэ. Он ответил:

– Те три девицы окружили меня и не давали проходу. Я растерялся, не найдя пути отступления, и потому сделал вид, будто их не замечаю вовсе.

Теперь уже рассмеялась Минцзэ. Её звонкий смех развеселил и Бьерна.

Такое бурное внимание в его сторону не было чем-то удивительным. Завоевать сердце младшего брата Всеотца желала каждая девушка, лишь раз его увидев. Он был поистине завидным женихом: невероятно красив, умён, воспитан, а его статус говорил сам за себя. Только вот ни одна юная красавица пока так и не смогла обратить его взор на себя, хотя пытались многие. Ни для кого не секрет и то, что незамужние девы посещали торжества, в которых принимал участие Баиюл, исключительно ради его младшего брата. Ведь где бог – там и и его половина сердца.

Потому Бьерн не особо любил все эти людные процессии, хоть веселиться и обожал. Больше всего ему нравилось танцевать и играть на скрипке, чего он часто не решался делать на публике из-за повышенного внимания. Только если попросят – тогда отказать он попросту не мог. И не хотел.

– И что же, тебе совсем никто не приглянулся? – Минцзэ лукаво улыбнулась.

Бьерн с какой-то горькой улыбкой опустил взгляд, покачав головой:

– Увы.

– Тогда мне придётся тебя спасти.

Взяв его за руку, Минцзэ повела мужчину за собой, минуя девушек, не спускающих с них завистливых взглядов. Они смотрели им вслед, вздыхая и понимая, что потенциальный жених ускользает. И когда двое бессмертных оказались посреди бального зала, Минцзэ положила руки на плечи Бьерну, а он, тут же поддавшись, аккуратно опустил свои на её талию, и пара закружилась в танце. На лице его засияла благодарная улыбка, а в глазах отчётливо читалось облегчение.

– Спасибо, – сказал Бьерн. – Я думал, что не обойду настойчивых невест уже никогда!

Минцзэ отмахнулась:

– Обращайся! Всегда рада помочь.

Со стороны они выглядели, как старые добрые друзья. Шутили, смеялись, покачиваясь в танце. И гости, что заметили это действо, тут же подхватили их настроение. Каждый отыскал себе пару, отдаваясь танцу, тоже желая окунуться с головой в это праздничное очарование. Музыканты сменили мотив на более спокойный, заметив настрой людей. Полились волшебные звуки музыки, среди которых пела скрипка. Её Бьерн слушал особенно внимательно.

На скрипке играли лишь во дворцах. Простые люди предпочитали в повседневной жизни другие инструменты. Ханг, к примеру. Почему-то, так было заведено, что скрипка – плачет, когда поёт, а ханг – играет мелодию звёзд и уносит куда-то в запределье. Но Бьерн слёз не боялся, и мог плакать вместе со скрипкой, только бы слышать её песнь.

Дева Солнце сразу заметила, как тот переменился в лице. Лишь отдавшись танцу, Бьерн смог расслабиться. Минцзэ была рада этому, но, несмотря на чудесную компанию, всё же высматривала в толпе гостей другого мужчину. Он, несомненно, выделялся, ведь обладал выдающимся ростом. Да и облик Всеотца никак не мог затеряться среди смертных.

Нерукотворная понимала, что сегодня он нарасхват: вероятно где-то общается со смертными, даруя им благословения. Но всё же ей хотелось скорее увидеть его. И только лишь подумав об этом, Минцзэ услышала тихий голос Бьерна, шепчущий ей на ухо:

– Там кое-кто глаз с тебя не сводит.

Словно маленькая девочка, она замерла, смутившись. Её рука чуть сильнее сжала плечо Бьерна. Тот, едва ощутив это, усмехнулся:

– Неужто нервничаешь?

Вдох застрял в горле. Теперь Дева Солнце действительно ощущала на себе взгляд. Его взгляд.

Она почувствовала, как кто-то подошёл сзади. В нос ударил до боли знакомый лёгкий аромат кардамона. Бьерн чуть отступил, взяв руку Минцзэ и передав её старшему брату. Та обернулась, медленно, в нерешительности. Перед ней предстал Баиюл. Невероятно красивый и высокий. Под его пристальным взглядом золотистых глаз Дева Солнце всегда млела, словно дитя. Взволнованная, она старалась сохранять невозмутимость, но оглушительный и быстрый стук её сердца Всеотец отчётливо слышал и понимал – она лишь притворяется. И то был совсем не страх, а приятный головокружительный трепет. Одно его прикосновение, и владычицу светила будто било током.

– Мой господин, – тихо, почти шёпотом произнесла Минцзэ, поклонившись.

Бьерн покинул их незаметно и быстро, поспешив оставить пару одних. Конечно, оказаться наедине полностью они не могли, по крайней мере пока, ведь вокруг был самый разгар праздника. Но стоило Баиюлу взглянуть в выразительные манящие глаза Минцзэ, как все будто исчезли, и остались лишь они вдвоём.

– Какими же силами ты овладела, раз не выходишь из моей головы ни днём, ни ночью?

Бархатный и по-мужски грубый голос словно тронул саму душу бессмертной. По коже помчались мурашки.

– Теми же силами, при помощи которых ты обрёл власть надо мной, господин.

Баиюл усмехнулся:

– Выходит, мы с тобой очень могущественны.

– На то воля вселенной, – согласилась она.

– И помыслы её – всегда истина.

Это была известная фраза, которая устоялась среди смертных и нерукотворных. Она несла в себе огромный смысл: противиться высшим силам бесполезно. И даже Всеотец не смел перечить указам вселенной, ведь её безмерное влияние куда сильнее, чем разумы живущих.

Прохладная рука Баиюла с нежностью и осторожностью сжала горячую ладонь Минцзэ. Он приблизился, и теперь их разделяла настолько ничтожная дистанция, что лишь подайся вперёд, и взволнованное дыхание Девы Солнце коснётся шеи бога. Он был куда выше неё. Его пронзительный взгляд опускался на возлюбленную, лаская и одаривая неподдельным восхищением. Каждая секунда, проведённая в его присутствии, ощущалась кожей. По ней то и дело бегали предательские мурашки. Минцзэ хотелось упасть на пол и свернуться в калачик под взором создателя как сворачиваются малые дети в страхе. Но то был вовсе не страх пред ним. Минцзэ поначалу недоумевала, как любовь к нему может быть настолько противоречивой: волнующей и успокаивающей одновременно. Но потом осознала, что виной тому его невероятная божественная энергетика, будоражащая всё её нутро, проникая в самую глубь. Казалось, сила духа Всеотца забиралась внутрь и сжимала в тиски органы, щекоча кости. И ощутить эту мощь были способны лишь люди, владеющие духовными и энергетическими практиками. Потому большинство смертных не могли понять и прочувствовать в полной мере значение фразы, которую они говорили из года в год в день Божественной Милости.

– За силу духа Всеотца! – прокричал гость, поднимая хрусталь с Жар-Пылом..

Музыканты стихли. Его тут же поддержали другие голоса:

– С Днём Божественной Милости!

И все принялись глотать горячий веселящий напиток, осушая свои бокалы. Баиюл возвышался над гостями, словно восхитительное каменное изваяние, и каждый обернулся к нему, протягивая хрусталь. Рукотворные восхваляли его. Они искренне желали здравия и сил своему возлюбленному божеству, перекрикивая друг друга. Баиюл слышал их сердца и точно знал: они не лгут.

Из толпы вышли Азариас и Климин. Супружеская чета, разодетая в парчовые наряды с искусной вышивкой, приковывала восхищённые взгляды. С лиц их не сходила добрая улыбка.

– Пусть звёзды молятся за твою великую душу, господин, – пожелала Мудрость. – И будущее окажется светлым, словно небосвод над двумя Обителями.

– И не угаснет вера рукотворных, как не гаснет наше светило. – Азариас – гордый и непреклонный – смиренно кланялся, как и супруга, стоя перед Всеотцом.

Лишь услышав такие громкие поздравления от бессмертных, гости вновь принялись выпивать и осыпать бога благословениями. Снова заиграли музыканты, и люди продолжили танцы и веселье, отдавшись празднику.

– Благодарю, великие, – ответил создатель. – Но где же Целандайн?

Минцзэ оглянулась по сторонам, поняв, что в самом деле весь вечер не видела её.

– Целандайн сегодня, увы, пребывает в расстроенных чувствах…

Азариас поспешил вставить своё слово:

– И не только Целандайн, но и Малуум не удостоил нас даже простым приветствием.

Он едва заметно ухмыльнулся, говоря о ненавистном бессмертном.

– Знал ли ты, господин, что этот преступник тоже приглашён на торжество?

Этот его тон знали все и понимали, к чему клонил нерукотворный. Особое удовольствие ему доставляли подобные конфликты и споры. Азариас не упустил возможности в очередной раз поднять тяжёлую тему и указать на грех Малуума.

Лицо Баиюла сделалось серьёзным. Он нахмурил густые брови.

– Владыка вечности, не будь так жесток. – Всеотец смотрел на него сверху вниз. – Оставь былое. Малуум за содеянное был наказан и прощён. Он сполна отплатил. Ни к чему плеваться и относиться к нему, как к грязи. Своим визитом он лишь принёс мне радость. К тому же он первый, кто по прибытии встретил меня добрым словом.

Что бы ни говорил Баиюл, но изменить мнение Азариаса он не смог бы. Кто же знал, что призванный им бессмертный окажется настолько упрямым и своенравным.

В свою очередь Господин Вечность, несмотря ни на что, сохранял спокойное выражение лица, на котором по-прежнему играла лёгкая ухмылка. Он не ждал, что Всеотец встанет на его сторону, напротив – знал, что бог заступится за мерзавца, но попросту промолчать не мог. Слишком уж хотелось побрызгать ядом и высказать своё недовольство.

Возможно, если бы преступление, о котором Азариас без конца упоминал, не было совершено на его земле, то и реагировал бы Господин Вечность мягче. Но так уж вышло, что Малуум сотворил непоправимое неподалёку от Аструма – столицы Обители Вечности – и теперь, даже спустя время, владыке приходилось унимать народные волнения. Перепуганные и возмущённые смертные после того события несколько раз обращались к своим правителям не просто с недовольством, а требованием – воздать негодяю по справедливости. Но наказать Малуума самостоятельно Азариас не мог, ведь не имел на это права.

Поэтому его наказал Баиюл. Однако и этого людям было недостаточно. Они желали преступнику смерти, на что Всеотец пойти не смог.

– Я это понимаю, – ответил владыка вечности. – Но как бы не дошло до восстания…

Ни о каком восстании не шло и речи. Народ, поддавшись безрассудству, просто хотел защиты и страшился повторения совершённого преступления, не более, но Азариас не гнушался утрировать что-либо во имя собственной выгоды или же для того, чтобы посеять смуту. Проще говоря: он всем сердцем ненавидел Малуума и желал, чтобы этой ненавистью прониклись другие. Но ситуация осложнялась тем, что Минцзэ по какой-то причине яро защищала младшего нерукотворного, чего Господин Вечность не мог понять и принять. Возможно, он даже расценивал это как предательство, чего никогда не произносил вслух. Ему ужасно хотелось, чтобы Дева Солнце – его близкая подруга, к которой он относился, как к любимой сестре, – приняла его сторону, а не сторону какого-то злостного негодяя.

– Если случится восстание, то я приду к тебе на помощь, Азариас, – без тени сомнения ответил Баиюл. – Как и к любому из вас. Совершить ошибку может каждый…

– А не слишком ли велика ошибка? – владыка вечности не боялся перебивать бога.

Тот слегка повысил голос, чтобы осадить наглеца:

– Но я проповедую милосердие. Умение прощать и помогать – главные составляющие гуманности. Или ты считаешь, будто можешь оспаривать мои решения и законы?

– Ни в коем случае, господин, – процедил сквозь зубы Азариас.

Ухмылка ни на секунду не сползала с его самодовольного лица.

– В таком случае, разговор окончен.

– Ещё раз поздравляю тебя с Днём Божественной Милости, Всеотец! – ответил владыка вечности.

Баиюл кивнул, развернулся и медленно ушёл, держа под руку Деву Солнце. Та лишь смерила довольного собой Азариаса грозным взглядом напоследок, но промолчала, понимая, что Всеотец и так уже всё сказал. В душе она знала, что этот разговор не был последним, и при возможности Азариас обязательно вернётся к нему, и тогда её терпению точно наступит конец.

Целандайн сидела в одиночестве за ломящимся от еды столом, и на лице её застыла самая настоящая мука. Сердце было не на месте. Блёстки на прекрасном лице больше напоминали слёзы, а в глазах читалось полное безразличие к происходящему вокруг действу. Кусок не лез в горло, и Жар-Пыл так и остыл в хрустальном бокале нетронутый. Ей не хотелось танцевать.

Она думала лишь о своём коне, и внутри всё больше нарастала злость.

– От чего же ты так грустно вздыхаешь?

Целандайн подняла усталый взгляд и увидела рядом с собой юношу – Малуума. Он мягко улыбался и смотрел на неё алыми, словно кровь, глазами. Ей совсем не хотелось вести праздные беседы сейчас, особенно с ним, и Госпожа Небо неохотно ответила:

– Случилась… неприятность.

– Могу я сесть рядом с тобой?

Бессмертная удивилась вопросу.

– Почему ты спрашиваешь?

Юноша ответил, пожав плечами:

– Не каждый жалует меня, вот и спрашиваю. Быть может, моя компания и тебе противна.

Болтать попусту Целандайн не хотела, но и прогонять его ни с того ни с сего тоже, потому сказала:

– Пожалуйста, садись.

Она относилась к нему совершенно нейтрально, не испытывая никаких чувств, в том числе и отвращения, поэтому по большей части ей было всё равно, сидит он рядом или нет.

– Поделись со мной своим несчастьем, – произнёс младший нерукотворный, устроившись на соседнем стуле. – Быть может, я смогу помочь чем-нибудь.

Он был невероятно бледен, словно луна, а взгляд вечно выражал усталость и какую-то непонятную тоску. Белоснежные волосы рассыпались по плечам, спадая с них, точно лавина с гор. Целандайн увидела на его запястьях ленты, заметить которые под большими длинными рукавами сложно, но тут же отвела взгляд в сторону, предположив, что это последствия того самого наказания Баиюла.

– Вряд ли сможешь.

– Ну, тогда, может, хотя бы расскажешь, что гнетёт твоё сердце? Я выслушаю.

– С чего бы вдруг?

Госпожа Небо в самом деле не понимала, почему он спрашивает её об этом, ведь близки они никогда не были.

– Знаешь, я же просто хочу получить шанс на то, что вы примете меня. Шанс показать, что не такой уж я премерзкий и ужасный. Как считаешь, получится?

Она посмотрела на Малуума и поняла, что говорил тот абсолютно серьёзно.

– Для господина Азариаса я навсегда – пустое место. Но, быть может, ты изменишь своё мнение и разглядишь меня получше?

Она подумала: Минцзэ доверяет ему, вероятно, не просто так. Очевидно, есть в нём что-то, что ей удалось почувствовать куда лучше, чем всем вокруг. Малуум, несомненно, не был таким уж простым, каким хотел казаться, и сегодня Госпоже Небо наконец выпал шанс испытать его.

Целандайн вгляделась в лицо бессмертного. Глаза, словно два кровавых озера, отражали её, и отчего-то это пробирало до мурашек. Именно им верить не хотелось – глазам. Они не пропускали глубже, закрыв за своим отталкивающим мрачным видом его истинную натуру.

– Ладно, – ответила Госпожа Небо. – Я попробую разглядеть тебя получше. Но ты взамен ответишь на один вопрос, который мучает всех уже долгое время.

Малуум задумался:

– Что же тебя интересует?

Она приблизилась, убрав его белоснежные волосы с уха, и прошептала то, о чём больше всего на свете Малуум не хотел говорить. Он почувствовал, как в горле пересохло.

– Зачем тебе это знать?

Целандайн заметила, как помрачнело его лицо.

– Просто интересно, – она пожала плечами. – Не более того.

Вопрос был таким: как именно Всеотец наказал его?

Об этом знали лишь сам Баиюл и Малуум. Целандайн не была уверена, в курсе ли Минцзэ, но что-то ей подсказывало, что даже она пребывала в неведении.

И, исходя из красноречивой реакции на этот вопрос Малуума, не трудно догадаться – это очень щепетильная тема.

– Всеотец запретил тебе говорить об этом?

– Вовсе нет.

– Тогда по какой причине ты держишь это в тайне?

– Это ведь мой позор. Я несу это бремя, словно камень на душе. И нет мне покоя.

– Ну так поделись со мной этим, и тебе, вероятно, станет лучше.

Она повторяла слова, сказанные им самим, будто издеваясь. Малуум сразу ощутил, как сменился её тон, и не заметил сразу, как их непринуждённая беседа превратилась в попытку манипулировать им.

– Я ведь просто поинтересовался, что тебя тревожит.

На белом лице отчётливо читалось разочарование. Малуум вздохнул, чувствуя, как внутри что-то связывается в узел. Будто желудок перекрутили петли кишечника.

– А ты беспощадно надавила на больную точку.

Никто и не думал о том, что он тоже может что-то испытывать. Чувства младшего бессмертного никого не интересовали.

– И раз уж я молчал об этом всё время, то хотел, чтобы детали моего наказания так и остались в тайне.

– Ох, проклятое дитя, сколь угодно скрывай, а от содеянного всё равно не отмоешься никогда. И раз не хочешь откровенничать, нечего ко мне приставать!

Волосы на затылке от её слов зашевелились. Они звучали, как приговор. Верить в это Малуум не желал, как и находиться в обществе острой на язык Целандайн ещё хотя бы секунду. Он резко встал, едва не уронив стул, на котором сидел, и, стиснув зубы от злости и обиды, поспешил уйти, тихо процедив напоследок простое и лаконичное «стерва».

Малуум понятия не имел, почему Целандайн оказалась такой жестокой с ним, а она в свою очередь ни капли не переживала о том, как сильно обидела его. Ею и в самом деле двигало простое любопытство. Быть может, она повела себя грубо лишь из-за собственных насущных переживаний, заразив дурным настроением теперь и Малуума.

Вероятно, так оно и было, ведь, стоило ему уйти в расстроенных чувствах, на душе Госпожи Небо тут же стало спокойнее. Такой она была нерукотворной – вредной и надменной.

Казалось, этот праздничный вечер не закончится никогда, но неумолимый рассвет постепенно заглушил песни и успокоил танцы. Звонкий смех и голоса смолкли, оставляя после себя приятную усталость и пустые бокалы.

Это было так давно… Но будто вчера.

Это было восемь лет назад.

А сейчас…

***

…а сейчас Аелия почувствовал, как сильные руки вытянули его из ледяной воды, схватив за шиворот. Он резко сделал глубокий вдох и закашлялся, широко распахнув глаза. Стоя на четвереньках, Солнце выплёвывал изо рта холодную воду, борясь с судорогой, которая, казалось, сковала всё его продрогшее до костей тело. Мокрые длинные волосы прилипли к лицу, а грудь сдавило от недостатка желанного кислорода, от чего к саднящему горлу ещё и подкатывала тошнота.

Бьерн, стоящий рядом, наклонился и постучал по спине несчастному Аелии. Тот благодарно кивнул, пытаясь отдышаться. От напряжения из глаз покатились слёзы. Он то и дело утирал их.

– Озеро ведь было очень глубоким, – заметил Солнце. – А сейчас я стою среди него на четвереньках. Что за чудеса?

– Оно становится бездонным в момент, когда открывает свою память, – объяснил Бьерн.

– Я едва не утонул!.. – пробубнил Аелия возмущённо.

– Не утонул бы. Это ведь не простое озеро. Твоё тело ему ни к чему. Его предназначение лишь в том, чтобы хранить воспоминания Ферасса.

Окончательно придя в себя, Аелия поднялся на ноги, обнаружив, что в самом деле уровень воды едва достигал его колен. Они стояли среди Неиссякаемого источника памяти Ферасса вместе с Бьерном, окружённые ночной тишиной, и лишь промозглый ветер перешёптывался с молчаливыми голыми деревьям, застревая в их покачивающихся ветвях. Стоило ему коснуться промокшего насквозь Аелии, как тот тут же съёжился. По привычке он попытался призвать ауру, чтобы обрести желанный источник тепла, но ничего не вышло. Это заметил Бьерн и сказал:

– Пойдём обратно, тебе нужно согреться. Мы как раз успеваем к ужину.

– А сколько же времени прошло?

– Ночь успела смениться днём.

Казалось, Аелия уже почти привык вот так выпадать из реальности на несколько часов или даже дней, потому не сильно этому удивился.

– И всё это время ты был здесь?

Бьерн кивнул.

– Да, сидел на берегу. А как увидел, что вода стала беспокойной, понял, что озеро тебя возвращает.

Вдвоём они вышли на берег. Бьерн снял с ветки дерева оставленную шубу и накинул на плечи замёрзшему юноше.

– Так для чего всё это было нужно? Что за воспоминание я увидел?

– Обсудим за ужином, – ответил Бьерн. – Лампа давно погасла. Придётся идти по темноте.

Аелия кивнул, бросив взгляд на керосиновую лампу, с которой они пришли сюда. Та одиноко стояла на снегу, оставленная и забытая. И уже вряд ли когда-то внутри неё вновь вспыхнет свет, ведь никто её здесь не найдёт.

Подумав об этом, Аелия вспомнил о несчастной Минцзэ, и на душе его тут же стало гадко.

Он следовал за Бьерном, укутавшись в шубу и погрузившись в раздумья об увиденном. Загадочное чувство, будто он сам побывал в тот вечер на празднике сто лет назад, никак не отпускало. Но ведь это невозможно! Сто лет назад его попросту не существовало. Дежавю вцепилось в него мёртвой хваткой, забравшись глубоко внутрь.

Они миновали лес, потом шумные улочки Мацерии и вновь оказались на пороге дворца, где их тут же встретили суетящиеся слуги. Когда Аелия и Бьерн покидали дворец, здесь не было такой суматохи, и потому застывшая в воздухе напряжённость, которую Солнце буквально ощущал кожей, не могла остаться незамеченной.

– А что происходит? – спросил он.

Служанка, что помогла ему снять шубу, пролепетала что-то неразборчивое. Аелии удалось понять лишь отдельные обрывки фраз: «Великая Маеджа, всемогущий Всеотец… даруйте же нам силы…» и ещё что-то вроде «…помилуй наши неупокоенные души…».

Юноша бросил на Бьерна недоумевающий взгляд. Бьерн лишь неопределённо пожал плечами и ничего не ответил. Однако вид у него тоже был заинтересованный.

– Наберите господину горячую ванну. Подайте сухую одежду и помогите собраться к ужину.

Бьерн раздавал задания слугам, но говорил при этом мягко, без указки. Словно он вовсе не был их хозяином. И мертвецы кивали, внемля его ласковому тону. Тогда как Баиюл всегда оставался резким и грубым, держа слуг в страхе.

И вновь Аелия вернулся к воспоминанию, что показало ему озеро. В нём Всеотец не казался пугающим. Общее настроение окружающих говорило лишь об уважении и любви к нему, но никак не о страхе.

Как же так вышло, что теперь бог, создатель всего сущего, не просто ночной кошмар двух Обителей, но и самый опасный и презираемый преступник?

– Как будешь готов, приходи в трапезный зал, – теперь Бьерн обращался к Аелии. – Не опаздывай. И ни о чём не волнуйся. Помни, прежде всего ты наш гость, поэтому просто расслабься и позволь разуму отдохнуть.

Он прекрасно ощущал эмоции других, потому без слов понимал и чувствовал тревожность юноши, которого за всё время пребывания в Мацерии только и делают, что таскают куда-то, швыряют и не дают никаких ответов. Бьерн хотел утешить Аелию, но понимал, что в его ситуации это не так просто. Поэтому пытался хотя бы добрым словом настроить его на позитивное настроение.

Старший братец уже успел испортить о себе всё впечатление, слуги и вовсе – мертвецы, что с виду кажутся сумасшедшими, а в тронном зале в самом деле сидел труп бывшей владычицы Обители Веры, и всё это свалилось на голову несчастного юноши за такой короткий промежуток времени. На фоне всеобщего безобразия Бьерн изо всех сил старался казаться хоть на малую долю нормальным. Ему хотелось, чтобы Аелия – их дорогой гость – знал, что он в любой момент мог к нему обратиться, и тот ни за что не откажет ему в помощи.

И Бьерну это удалось. Солнце в действительности доверял лишь ему одному. На самом деле, иного выбора у него просто не было.

– Хорошо, – ответил юноша и кивнул.

Он переминался с ноги на ногу и дрожал, словно брошенный под дождём щенок. С одежды прямо на пол стекала вода. Служанка, что приняла его шубу, поспешила сопроводить гостя в его покои. Аелии только и оставалось, что следовать за ней.

И как только он вновь оказался в своих покоях, спросил:

– Не знаете ли вы, где мой меч?

Служанка поспешила в туалетную комнату и принялась готовить горячую ванну, попутно отвечая:

– На хранении у господина, конечно.

– У какого господина?

Она неосознанно понизила голос, словно боясь лишний раз призвать его и накликать на себя беду:

– У господина Баиюла.

– Вы так его боитесь. Неужели он и впрямь настолько жесток и страшен?

Служанка заозиралась по сторонам и, убедившись, что никто их не слушает, произнесла:

– Я мертва уже очень давно. Ещё при жизни служила во дворце прекрасной солнцеликой госпожи. До того, как светило погасло, всё было совсем иначе. И Всеотец был другим. Очевидно, скоропостижная гибель Минцзэ ожесточила его.

– Но ведь в её смерти винят именно его…

Служанка широко распахнула глаза и едва не задохнулась от возмущения. Она замахала руками, не давая Аелии договорить.

– Что вы! Что вы такое говорите, господин! Несомненно, смерть её – настоящая загадка, но обвинять в ней великого создателя – поистине глупо и кощунственно. Я умерла незадолго до наступления Вечного Сумрака и попала в Мацерию, решив, что продолжу служить монархии, потому уже давно знаю господина Баиюла. И могу с уверенностью сказать, что его чудотворные руки кровью солнцеликой владычицы не испачканы.

Аелия внимательно слушал её. Говорила служанка убедительно, и в каждом слове чувствовалась абсолютная уверенность. Конечно, то были лишь домыслы и сплетни, которые ходили как по Мацерии, так и за её пределами, но по какой-то причине Аелия хотел в них поверить, хотя, внемля здравому смыслу, не мог этого сделать без доказательств.

Как только ванна была готова, разговор со всезнающей служанкой был закончен. Она поклонилась и поспешила покинуть покои гостя, куда-то торопясь. За болтовнёй время пролетело быстро, и даже Аелия постарался собраться побыстрее, боясь опоздать на ужин. Он испытывал предвкушение, ведь сейчас предстоял серьёзный разговор. Вероятно, Всеотец объяснит ему, для чего было необходимо швырять его в озеро памяти и показывать фрагмент воспоминаний восьмилетней давности.

Выйдя из ванной комнаты, юноша увидел на постели аккуратно сложенную стопку одежды. Наспех облачившись в чистый красивый наряд и собрав ещё мокрые волосы на затылке, Аелия вышел из покоев и направился в трапезный зал, как и наказывал Бьерн.

Только сейчас Солнце в полной мере ощутил, как сильно проголодался за всё время, проведённое в Мацерии. Желудок сводило, а от аромата горячего ужина, что распространялся по коридорам, ведущим в трапезную, кружилась голова. Он скромно вошёл в распахнутые двери и увидел стол, уставленный различными блюдами. От большого камина веяло приятным теплом. Очаг озарял зал светом. Бьерн сидел напротив бога и о чём-то увлечённо рассказывал ему, тогда как Баиюл внимательно слушал, не отрывая от младшего брата взгляда. Приборы лежали на столе подле тарелок, и ужинать пока никто не начинал.

– Добрый вечер, господа, – подал голос Солнце.

– Аелия! – радостно воскликнул Бьерн. – Пожалуйста, садись со мной.

Юноша благодарно кивнул и сел на место, приготовленное специально для него.

– Я как раз рассказывал брату о нашей с тобой прогулке.

Аелия бросил взгляд на Баиюла. Свет огня придавал его грозным чертам особый шарм. Золотистые глаза слабо светились, внимательно рассматривая гостя. От взгляда этого по спине побежали противные мурашки. Разгадать, о чём думает Всеотец, Аелия не мог и, честно говоря, даже немного побаивался представлять, что творилось в его уме.

– Мы обязательно обсудим этом сегодня, – ответил Баиюл.

– А где же Климин? – спросил Бьерн.

– Она отказалась ужинать с нами. А, если быть точнее, отказалась ужинать со мной.

– Вы вновь повздорили о чём-то?

– Климин, хоть и являются ипостасью мудрости, всё же прежде всего остаётся своенравной избалованной бессмертной. Наши мнения часто расходятся, – объяснил Всеотец, устало помассировав переносицу.

– Тогда, быть может, мы приступим к трапезе?

Бьерн тоже был очень голоден. Он просидел на холодном берегу озера целые сутки.

– Мы ожидаем ещё кое-кого.

– В самом деле?

Бьерн весьма удивился сказанному.

– Кого же?

В трапезный зал вошло несколько слуг. Все они пребывали в непонятной для Аелии тревоге. Суетливо, торопясь, они обслуживали господ: наливали в бокалы напитки, подавали салфетки, накладывали еду в тарелки…

– Братец, что происходит? – спросил Бьерн, тоже заметив, что творится нечто неладное.

Слуги будто спешили обслужить хозяев и гостя, желая как можно скорее убежать отсюда прочь. Видя их неподдельный страх, который нарастал с каждой минутой, Баиюл позволил им уйти. И тогда перепуганные мертвецы побросали все дела, скрывшись за дверями трапезного зала, захлопнув их.

– Я откопал Доротею, – бесстрастно ответил Всеотец.

В трапезной воцарилось молчание. Аелия ничего не понял, а вот Бьерн поначалу, казалось, решил, что старший брат, должно быть, шутит.

– Откопал… Доротею?.. – переспросил он, решив, что, вероятно, просто ослышался.

Баиюл посмотрел на брата абсолютно серьёзно. Он подставил руку под щёку и устало вздохнул, глядя на двери.

И уже через мгновение за ними послышались испуганные крики и шум. А потом на пороге трапезного зала появилось нечто.

Глава 6. Доротея Воскрешённая.

Баиюл зря времени не терял. Стоило Бьерну и Аелии покинуть дворец, он тут же решил действовать. Конечно, бог бы и рад не тревожить сон Доротеи, рад бы оставить её глубоко под землёй, где ей самое место, но сейчас она была очень нужна ему. Вернее, не сама она, а её дар.

Несомненно, Баиюл слукавил бы, если бы сказал, что совсем не скучал по ней. Вслух он это никогда не произносил, но мыслями был с ней каждый день с того самого момента, когда закопал её восемь лет назад.

Всеотец прекрасно помнил, где оставил Доротею. Будто это было вчера. И потому без труда смог отыскать место её упокоения – её колыбель. Он вышел за пределы своей Обители, в мир живых, и очутился в заснеженном лесу. Светило яркое солнце, но совсем не грело. Казалось, оно находилось над головой лишь для красоты, не более. Снега не таяли в Ферассе вот уже восемь лет, и морозы, казалось, навсегда обосновались в здешних лесах, не собираясь отступать.

Всеотец сощурил глаза, что привыкли к вечной ночи в Мацерии, из-за ослепительного дневного света, и огляделся. Он стоял среди деревьев, словно неистовая статуя – величественная и почти идеальная. Однако вид его оставлял желать лучшего: растрёпанные волосы по-прежнему падали на уставшее лицо, в потухших глазах застыл необузданный гнев, а мятая рубаха, всё ещё безобразно распахнутая и оголяющая красивую грудь, и вовсе не соответствовала его статусу. Если бы какой-нибудь случайный прохожий шёл мимо, несчастный имел высокий шанс не на шутку перепугаться, завидев Баиюла. А ведь когда-то его великолепный образ писали художники, и в каждом доме в двух Обителях висели изображения с ликом Всеотца, и вызывали они благоговение, а не страх.

Помнится, после событий тридцатилетней давности смертные, будто обезумев, принялись сжигать эти самые портреты, не в силах более смотреть на лик их создателя. Вот ведь смешно! Они верили и молились о его всемогущей душе на протяжении тысячелетий, а в один момент всё настолько изменилось, что теперь само имя Баиюла лишний раз не произносили всуе – лишь бы не навлечь на себя его гнев и проклятие.

Сам же Баиюл никогда в жизни никого не проклинал и понятия не имел, кто сочиняет эти небылицы.

Когда-то он шагал по своим землям с гордо поднятой головой, не страшась ничего, а теперь походил на дикого зверя, израненного и замученного – то и дело озирался по сторонам, боясь встретить хоть кого-то. В конце концов, на него и Бьерна объявлена охота. И у них действительно был повод бояться, ведь люди создали нечто, способное умертвить божественное сердце.

Баиюл ступал осторожно, прислушиваясь. Будь поблизости хоть одна живая душа, он услышал бы её сердцебиение ещё издалека, но вокруг стояла тишина, и даже зверьё куда-то попряталось, видимо, ощущая присутствие бога.

Всеотец крался. Под тяжёлой поступью хрустел снег. Шаг за шагом он приближался к Доротее. Опустив глаза вниз, бог внимательно слушал, пока не уловил едва различимый, но очень знакомый звук – стук сердца. Он тут же опустился на колени и, раскидав снег в стороны, чтобы добраться до мёрзлой земли, прислонил к ней ухо. Снизу и впрямь доносились характерные звуки. Размеренные и ритмичные.

Ещё мгновение, и Всеотец с размаху вонзил руку в жёсткую почву, проникнув в неё по самое плечо. С виду он казался каким-то безумцем – ползал по снегу и раздражённо кряхтел, шаря рукой в чреве устланной белым покрывалом земли. Увидь его сейчас Бьерн, точно засмеял бы! Разве подобает создателю заниматься подобной ерундой? Разве должен он, словно оголодавший пёс, рыть землю в поисках костей?

А кости там и вправду были.

Нащупав, наконец, мягкие волосы, он схватился за них покрепче и потащил. Из-под земли что-то лезло, будто какой-то сорняк.

Баиюл со всей силы тащил на себя спящее тело, стиснув зубы. А потом дёрнул, и на поверхности показалась голова, затем плечи. Оставив в покое волосы и ухватившись теперь за шею, Всеотцу всё-таки удалось достать её. Доротею.

Тяжело дыша, Баиюл сидел на коленях, глядя на всё ещё мирно спящее создание. Она лежала на спине, прямо на снегу, абсолютно нагая. Очевидно, за столько лет черви с жадностью съели одежду, не оставив и ниточки. Длинные чёрные волосы едва прикрывали её тело. На лице – пять глаз, и все закрыты. Чумазая, ледяная – она совсем не выглядела живой, но то было лишь с виду. В груди отчётливо билось сердце.

– Проснись, Доротея, – приказал бог.

И стоило его голосу разрушить тишину, создание открыло белёсые глаза. В тот же миг она вскочила и, не замечая ничего вокруг, помчалась куда-то в лес, стремительно скрывшись среди деревьев. Она ныряла в одну тень, сливаясь с ней, а потом появлялась из другой, в совершенно ином месте. Баиюлу только и оставалось смотреть ей вслед.

А потом он поднялся на ноги и направился обратно в Мацерию, зная, что Доротея вернётся чуть позже, как только утолит дикий голод и жажду.

Всеотец знал, что она появится как раз к ужину. Примерно в это время должны были вернуться Бьерн и Аелия. Так оно и случилось.

Теперь они сидели за столом, уставившись на грубо распахнутые двери трапезного зала. А на пороге стояло кошмарное чудовище.

Аелия не мог оторвать от неё взгляд, полный ужаса. Шокированный, он машинально схватился за нож, лежащий рядом с тарелкой, едва не свалившись со стула. Один лишь образ её внушал такой неподдельный страх, что хотелось вопить во всё горло и бежать прочь, лишь бы не видеть это создание больше никогда.

Доротея подёргивалась, и было в этом что-то напоминающее умбр. Она – в крови, грязи и каких-то ветках – походила на ту самую страшилу, какой пугают малых непослушных детей. Мол, придёт за тобой страшила из леса, унесёт с собой и съест. Аелия, глядя на Доротею, тут же уверовал в эти сказки. Только вот ни один детский неокрепший разум не смог бы остаться здравым после такого зрелища.

Голая и рычащая Доротея прошла к столу и неуклюже свалилась на стул, стоящий рядом с Баиюлом. Тот раздражённо вздохнул, сжимая в руке вилку.

Он процедил сквозь зубы:

– А ну пошла прочь из-за стола. Ты вся в грязи.

Женоподобное создание успело перепачкать всё вокруг. От неё стоял тошнотворный запах крови вперемешку с землёй. И даже сидя за столом, она всё никак не прекращала дёргаться, одолеваемая каким-то непонятным тиком или приступом. С длинных волос, что свисали до самого пола, сыпались листья и комья земли. Она навела полный беспорядок, размахивая руками: вниз полетели чашка и блюдце с десертом.

Баиюл не выдержал. Ударив по столу кулаком, от чего Аелия подпрыгнул, он завопил:

– Я сказал, пошла прочь из-за стола!

Доротея взглянула на него исподлобья всеми пятью широко распахнутыми глазами и произнесла на удивление мелодичным девичьим голоском:

– Папуля не скучал по Доротее!

В голове пронеслось: папуля?! Когда это Всеотец успел обзавестись родной кровинушкой? Да к тому же такой страшной!

– Ты посмотри на себя! Грязная, как свинья. Навела такой бардак прямо на глазах у гостя!

И стоило Всеотцу обратить внимание Доротеи на Аелию, как она вдруг медленно повернула голову, уставившись на несчастного юношу. Белёсые глаза заметили в его руке нож.

– Ты хочешь поранить меня?! – возмутилась она.

Бьерн накрыл ладонью кулак Аелии, крепко держащий холодное оружие, и успокаивающе сказал:

– Не надо. Она не обидит тебя. Всё в порядке.

Увы, на этот раз Аелия поверил ему не сразу. Терпение Баиюла лопнуло. Он вскочил и схватил Доротею за руку, а потом поволок её за собой. Выйдя из трапезного зала с девушкой, Всеотец гневно приговаривал:

– Сколько раз тебе говорил контролировать себя! Сколько ты их съела? Десяток? Сотню?! Небось пол леса сожрала!

А потом он завопил на перепуганных до смерти слуг:

– Немедленно привести её в порядок!

Аелия взглянул на Бьерна и шёпотом спросил:

– Кого… кого она съела? Кого их?!

Младший брат бога лишь беззаботно хихикнул, ответив:

– Умбр. Доротея питается умбрами. Но когда ест слишком много, их яд начинает действовать на неё. От того и дёргается вся, будто в припадке. Ненасытная!

– А почему господина нашего отцом зовёт?

Бьерн вновь посмеялся, но не стал отвечать, решив, что пора наконец спокойно приступить к ужину.

– Да что же она такое?! – Аелия будто находился в кошмарном сне.

– А ты разве не знаешь? – он насадил на вилку кусок дичи. – Как странно. Ведь о великом страже Умброва Леса знают все, пусть не в подробностях.

И тут Аелия вспомнил. Он не мог видеть её лично, но точно слышал о том, что когда-то было создание, которое сотворил Баиюл, поддерживающее порядок в Умбровом Лесу, но потом оно исчезло, и никто не знал, что с ним произошло.

Умбров Лес – это место, где всё началось. Когда Баиюл принялся создавать жизнь, он был слишком юн и многого не понимал. Не знал он и о том, что пролитая божественная кровь всегда порождает проклятие. А он проливал её раз за разом, вдыхая жизнь в смертных.

Сидя у реки, он день за днём пачкал её своей кровью. Река же, питающая лес и его корни, отравила деревья, и те из теней, что откидывали их ветви, рождали чудовищ – умбр. Этот процесс был запущен, и остановить его уже невозможно. Потому по сей день кошмарные твари появляются в Умбровом Лесу, как своеобразная часть экосистемы. Туда простым смертным вход запрещён, и даже бессмертные не ступают на проклятую землю. Ведь лишь одно создание способно разгуливать там без страха – Страж Умброва Леса.

О ней Аелия не знал или не помнил совершенно ничего. Очевидно, что исчезла она задолго до его появления на свет, и ему доводилось лишь слышать о Доротее некоторые упоминания, но не более того.

– Твой разум – та ещё загадка, – заключил Бьерн, с аппетитом жуя мясо. – Ведь о чём-то ты знаешь и помнишь, а что-то слышишь впервые, как в случае с Доротеей. И связь с Минцзэ очевидна, но какая именно? Неужто Целандайн совсем не пыталась выяснить хоть что-то о твоём происхождении?

Бьерн был прав. Аелия помнил некоторые события столетней давности так хорошо, будто сам участвовал в них, но при этом не имел и малейшего понятия, что происходило совсем недавно, восемь лет назад. Будто из его головы насильно вытащили определённые участки памяти, украв ценные воспоминания.

В душе стало так горестно от осознания собственной уязвимости. Ведь если разум не принадлежит Аелии, то кому тогда? Кто-то держит его в своих руках под каким-то особым контролем?

Рука ослабила хватку. Нож наконец оказался на столе. Аппетит пропал. Юноша тяжело вздохнул, глядя перед собой пустым взглядом.

– Целандайн… она… – он пытался оправдать её, но объяснения всё никак не находились.

Бьерн видел смятение на лице Солнца, и ему стало жаль его.

– Не знаю, что было между вами до настоящего времени, но…

– Ничего и не было! – перебил Аелия, возразив. – Семь лет назад она нарекла меня Придворным Солнцем, приставив к себе, как подопечного. А потом… – он закусил губу, не веря, что говорит это. – Контролировала каждый мой шаг и запрещала уходить из Сияющего Дворца без её ведома.

Про себя он подумал: быть может, она и есть причина его провалов в памяти?

Осознавать это было невероятно тяжело. Госпожа Небо заботилась о нём, как умела, пусть и способы её теперь казались сомнительными. Но кроме неё у Аелии не было никого. Она ни разу не сказала в его сторону резкого слова, ни разу не причинила боль и была рядом, когда его обуревали страхи и сомнения, ведь ни с того ни с сего явиться из ниоткуда – тот ещё стресс. Целандайн – единственная, с кем было безопасно.

По крайней мере, Аелии так казалось до этого момента.

– Видишь ли, милый нерукотворный, при жизни Минцзэ тоже владела светилом. В ней текла необычайная сила. И никто не посмел бы назвать её «придворным солнцем». Ведь она была владычицей, а не чьей-то подопечной. – Бьерн пожал плечами. – Тогда как тебя, лишив каких-то важных воспоминаний о былом, посадили на своего рода цепь, будто пса. Теперь ты понимаешь, почему Баиюл привёл тебя сюда? Он, как отец всего сущего, тоже хотел бы знать правду, в том числе и о гибели солнцеликой. А кроется она, несомненно, в тебе.

– И как, скажи на милость, это сделать, если я и сам в абсолютном неведении?

Бьерн улыбнулся.

– Есть у нас способ.

– И я нужен лишь для этого?

Бьерн не успел ответить на вопрос. В трапезный зал вновь вошёл Баиюл. Шаг его был тяжёлым и резким. Он подавлял в себе злость, справляться с которой приходилось, как с самым настоящим противником. Та становилась вполне осязаемой и сковывала бога, крепко сжимая в тиски. Каждый раз бог прикладывал немало сил, чтобы избавить себя от её влияния.

Создатель сел на своё место и выдохнул.

– Я вижу, ты необычайно рад возвращению Доротеи, – усмехнулся Бьерн.

– Она нужна мне. И не только. Умбров Лес вот уже восемь лет находится без должного надзора. Пора ей вернуться к своим обязанностям. Люди страдают и своими силами не могут защищаться от чудовищ. Очевидно, что после Вечного Сумрака их развелось слишком много.

Баиюл, хоть и выудил из тарелки пару кусочков, всё равно почти ничего не съел. Казалось, он совсем не заинтересован в еде. Она была ему и не нужна: бог вполне мог прожить без пищи, но, как и для всего живого, для него всё ещё было важно брать откуда-то энергию. Тем более теперь, когда его душу лишили веры. Рукотворные отреклись от своего создателя, забрав почти всю его силу.

Лицо Всеотца выглядело осунувшимся, но он, несмотря на усталость, терпеливо ждал. Подставив кулак под щёку, мужчина сидел, уставившись в камин. Треск поленьев нарушал приятную тишину, и Аелии тоже захотелось вдруг спать.

Доротея вернулась в трапезный зал уже после ужина. Слуги убрали со стола к тому моменту, вероятно, выдохнув с облегчением. Она несла разрушения, даже того не желая, и битая посуда, осколки которой суетливые призраки собирали с пола, лишь подтверждали это.

Кошмарное создание вновь вошло в эти двери, но теперь на неё по крайней мере было не так страшно смотреть. Причёсанная и отмытая Доротея больше не дёргалась и ступала тихо, изящно, словно кошка. Вероятно, переизбыток яда уже вышел из её организма, и даже духа умбры от неё не исходило. Очевидно, организм Доротеи почти без проблем переваривал его без остатка. Иссиня-бледная кожа была тут и там покрыта давно затянувшимися шрамами – результат постоянных схваток с умбрами, что в страхе пытались дать ей отпор, чтобы избежать печальной участи.

– Явилась-таки, – сказал Баиюл.

Доротея села прямо напротив Аелии. От неё больше не тянуло кровью и землей. Теперь от создания приятно пахло цветочным мылом.

– Здравствуй, милая, – поздоровался наконец Бьерн.

– Добрый вечер, дядюшка, – ответила она, растянув радостную улыбку.

Аелия узрел в её рту рады острых ровных клыков. От них исходила опасность, которую юноша буквально ощущал кожей. Взглянув на эти зубы, он вспомнил, как больно кусают умбры. А она? Насколько кошмарен укус той, кто держит этих самых умбр в страхе?

Все пять белёсых глаз постоянно метались по углам, будто выискивая что-то. Она улавливала движение каждой тени, даже едва заметное, и внимательно следила за ними. Эта манера была поистине хищнической. Доротея постоянно пребывала в готовности напасть.

– Для чего же папуля потревожил мой сон?

Она обратилась к Баиюлу.

– Восьми лет тебе оказалось мало? – ответил бог.

– Совсем нет. Наоборот. Там было очень одиноко и холодно. Я всё думала, когда же ты явишься за мной? А ты не приходил и не приходил.

В её мелодичном голосе отчётливо прослеживалась обида. Она улыбалась, говоря про одиночество, но то была совсем неискренняя улыбка. Это её настроение уловили все, и Баиюл нахмурился вдруг, услышав претензию в свой адрес.

– Я не собираюсь оправдываться перед тобой. Если бы было нужно, оставил бы под землёй и на все сто лет. Не до тебя мне было.

– Да? – Доротея сложила руки на груди, надув губы. – Что ж, тогда Доротея сейчас же уйдёт, и папуле останется лишь ей вслед смотреть!

– Прекрати это представление сейчас же и взгляни на гостя.

Аелия сжался от беспокойства. Зачем это ей на него смотреть? Он вполне комфортно себя чувствовал и без её внимания. Взгляд, ищущий помощи, упал на Бьерна, который лишь с неподдельным интересом наблюдал за старшим братом и… племянницей?

– Не буду! – воспротивилась Доротея, отвернувшись.

В душе поселилась надежда, что чудовище всё-таки не проявит к нему сомнительный интерес.

– Что происходит? Господин, чего вы хотите? – осмелился задать вопрос Аелия.

– Помолчи, – приказал бог.

Он строго смотрел на Доротею, стиснув зубы. На скулах заиграли желваки. Янтарные глаза вспыхнули недобрым светом.

– Что ты себе позволяешь? – прошипел он сквозь зубы, едва сдерживаясь. – Доротея, ты выжила из ума?

Вмешался Бьерн:

– Доротея, ладно тебе обижаться! Твой папуля просто был очень занят, и поэтому…

– Никакой я ей не папуля! – завопил Баиюл.– И нечего перед ней оправдываться! Плясать под твою дудку тут никто не станет, ты меня слышишь, соплячка?

Кулак снова громко опустился на гладкую поверхность стола. Казалось, ещё чуть-чуть, и он просто треснет, развалившись напополам от напора создателя.

Доротея совсем его не боялась. Если большая часть окружения внемлила Всеотцу, едва ли не заглядывая ему в рот, чтобы моментально ловить каждое слово, то она не просто с лёгкостью игнорировала его приказы, а к тому же ещё и перечила!

Даже Бьерн, являясь половиной сердца Баиюла, не смел лишний раз прекословить, но делал это вовсе не из страха, а из уважения и любви к старшему брату.

Аелия не понимал, какие всё-таки отношения связывали Доротею и Всеотца, но, казалось, она в действительности считала себя его дочерью. И в данный момент очень негодовала из-за того, что папа не пришёл вызволить её из подземного заточения раньше. Должно быть, провести в сырой холодной земле восемь лет – то ещё испытание.

– Вспомнил бы ты обо мне, не понадобись тебе мой дар? – она продолжала стоять на своём, до последнего подрывая авторитет бога.

– Где бы ты вообще была, если бы не я? – парировал он, всё сильнее злясь. – Смеешь ещё здесь сцены устраивать и требовать что-то!

Она ждала объяснений. А если не объяснений, то хотя бы одно тёплое слово. Не говорила прямо, но точно этого ждала, как благодати какой-то. А Баиюл либо не понимал её простого до безобразия желания, либо попросту не желал идти на поводу девичьих капризов.

И, поняв, что требовать ласки бесполезно, Доротея, вздохнув, сдалась. Пять глаз устремились на бога. В них он прочитал что-то, что заставило его отступить и не напирать на неё больше. Лицо Баиюла смягчилось, как и взгляд. Он всё ещё хмурил брови, но желания придушить бросающее дерзости создание уже не было.

Взяв себя в руки, Всеотец промолвил, сбавив тон:

– Не так часто я просил тебя о чём-то.

Просить он почти и не умел. Лишь приказывал.

– Но сейчас мне не помешает твоя помощь.

Доротея, помолчав секунду, кивнула, а потом медленно обернулась на Аелию. Волосы от её пристального взгляда встали дыбом, и по телу помчались стада мурашек. Её невероятно сильная энергетика не угасала даже здесь, в Мацерии, где подавлялась любая жизненная сила. Чудовище внимательно изучало гостя, всматриваясь в лицо, в глаза, будто бы проникая сквозь них прямо в мозг. Её присутствие внутри сознания Аелия отчётливо ощутил. Она сидела напротив и не двигалась, но взгляд пяти пронзительных глаз, словно цепкой рукой, шарил внутри головы, от чего перед глазами всё поплыло. Сопротивляться её влиянию юноша всё равно не смог бы – у него не было никакого оружия против неё, в том числе и ауры, к тому же Доротея умело подавляла трезвость ума. В сон Аелию клонило нещадно. Его мутило и тошнило.

Откинувшись на спинку стула, он тяжело дышал, пытаясь оторвать от чудовища взгляд. Ему очень хотелось прервать их зрительный контакт, хотелось умчаться прочь отсюда и больше никогда не возвращаться, и в какой-то момент ему удалось отвернуться. Зажмурившись, Аелия пытался вернуть свой рассудок на место. Всё вокруг ходило ходуном, тряслось и плыло.

Баиюл и Бьерн бездействовали. Они лишь внимательно наблюдали. Доротея тем временем тихо встала со своего места и медленно зашагала к Аелии. Лёгкой и грациозной поступью, словно кошка, она приблизилась к гостю, а потом взяла его за подбородок, впившись в кожу острыми длинными ногтями, и заставила смотреть на неё, не отрываясь. Ему пришлось разомкнуть веки и следовать её воле.

Юноша заметил, как на лице её вновь вытянулась улыбка, понять которую было трудно. Лишь одно читалось в испытывающем взгляде Доротеи – кровожадность.

Тело всё больше поддавалось панике. Оно ослабло настолько, что невозможным казалось просто поднять руку.

– Ви-ижу-у, – протянула она. – Вижу!

Красивый голос на считанные секунды вырвал Аелию из опьянения её чарами. Только тогда он заметил, что Доротея совершенно не одета, хотя ему казалось, что вошла в трапезный зал она, облачённая в бархатный кафтан. Лишь длинные чёрные волосы прикрывали притягательную грудь. Её стройное тело вдруг показалось невероятно манящим, и теперь отрывать взгляд уже совсем не хотелось.

Улыбка стала шире. Она окончательно сковала разум в свои тиски. Аелия перестал что-то понимать и только таращился на неё затуманенными глазами.

– Достаточно, Доротея. Прекрати баловство.

Удивительно, но она тут же послушалась. Отпустив лицо Аелии, чудовище вновь моментально оказалось на своём месте, за столом, причём абсолютно одетая. А, быть может, там она и была всё это время?

Через пару мгновений Аелия начал приходить в себя и подумал, что ему причудилась её близость. Однако подбородок по-прежнему ощущал прикосновение холодной руки.

– Что ты там увидела? – спросил Всеотец.

Его бархатный голос отдавался эхом в гудящей голове. Вместе с ним юноша услышал хихиканье Доротеи и слова «а то, что увидел ты, тебе понравилось?».

Никто больше не мог слышать этого, ведь она залезла юноше прямо в голову и пользовалась этим, как было душе угодно.

Однако вслух, как ни в чём не бывало, Страж Умброва Леса молвила:

– Вот тут – ничего нет. – Доротея указала на свой затылок. – И вот тут. – Она ткнула себя в грудь. – А здесь, – рука схватилась за собственное горло. – Затянут узел крепко-крепко.

Аелия застонал от бессилия и тошноты. Из него будто вытрясли всё живое.

– Скоро это пройдёт.

Рука Бьерна коснулась плеча юноши.

– Потерпи немного, дорогой гость.

– Поясни, – приказал Баиюл.

Доротея продолжала:

– В голове у него чёрный участок. На его месте должно быть воспоминание. Всего одно какое-то событие. Но кто-то настолько неумело вырвал его, что задел и соседние, потому многие воспоминания оказались повреждены.

– Это объясняет, почему Солнце многого не помнит, – сделал вывод Бьерн.

Баиюл кивнул, слушая дальше.

– В груди у него должен быть свет. А там непроглядный мрак. Потому что жизненную энергию что-то блокирует.

– Влияние Мацерии? – спросил Всеотец, вспоминая предположение Климин.

Как известно, жизненная энергия бессмертных настолько велика, что, ютясь в таком маленьком сосуде, как сердце, она постоянно пребывает в непрерывном движении. Тысячи маленьких частиц отталкиваются друг от друга и порождают новые частицы. У смертных же эта энергия выглядит и ведёт себя иначе: её не так много, и структура вязкая, тягучая, словно смола. При рождении она медленно и аккуратно обволакивает сердечный сосуд, замирая на долгие годы. И лишь когда приходит время человеку уйти на покой, энергия застывает, становясь похожей на высохшую глину. Тогда сердце каменеет вместе с ней и прекращает биться. То же самое происходит и вследствие болезней или других неестественных смертей.

– Нет. Тогда энергия, постоянно пребывающая в движении в его сердце, как у всех нерукотворных, просто замедлилась бы, но точно не остановилась. А там совсем нет движения, – со знанием дела и абсолютной уверенностью объяснила Доротея.

– В каком смысле нет? – не понимал бог.

– Он не бессмертен, – выпалила она, совершенно не боясь этих слов, хотя звучали они в действительности пугающе.

Поначалу Баиюл решил, что Доротея вновь принялась проказничать и злобно пошутила над ними, но она была абсолютно серьёзна. Сомневаться в её словах не было смысла, ведь владеющая Пятью Ведающими Зеницами не могла так сильно ошибаться.

Повисла гробовая тишина. Бог внимательно смотрел на Доротею, но та молчала, никак не опровергая сказанного.

– Как это возможно? – прошептал шокированный Бьерн, озвучив мысли Баиюла. – Но ведь за семь лет он не состарился ни на день!

Аелия, всё ещё приходящий в себя, мог лишь слушать непонятные для него разговоры, но язык никак подчинялся и не ворочался, чтобы сотворять слова. Кто не бессмертен? Он? Быть того не может! Это просто вздор!

– Это потому, что ему совсем недавно перевязали одну из нитей потока Равновесия – ту, что ведёт к Первородному. – Доротея указала на свою шею. – И кто-то сделал это очень грубо, той же рукой, что так небрежно вырвала кусок воспоминаний, повредив другие. Оттого и лишился наш гость бессмертия – его сердце попросту забыло, что когда-то им обладало.

С момента начала времён в человеческом теле существовало пять потоков энергии.

Первым и самым главным считался Первородный поток: исходящая из сердца жизненная сила и хранилище души. Его нарекли так по той причине, что сама жизнь в Ферассе взяла своё начало с сердца. Великая Маеджа даровала его своему дитя – первому из живущих на этих землях – и породила тем самым новую эру.

Вторым являлся поток Постижения. Находясь в голове, он представлял из себя маленький овальный сгусток, соседствующий с головным мозгом. По обыкновению источающий слабое сияние, будто путеводная звезда, он вмещал в себя разум и тысячи воспоминаний, что составляли единое целое – опыт, ведущий человека по его жизненному пути.

Третий – поток Равновесия – находился в шее, позади гортани. Будучи связующим звеном между Первородным и Постижением, золотыми нитями он соединял остальные потоки между собой.

Четвёртый поток под названием Страсть находился внизу живота и нёс энергию, отвечающую исключительно за эмоции и переживания. Он имел форму круга, но постоянно менял её в зависимости от испытываемых эмоций и ощущений – то становился гладким и катался внутри, приятно щекоча живот, то вдруг обрастал колючками и пульсировал, причиняя нестерпимую боль. Порой эта энергия направляла в нужное русло. Если поток Страсти был преисполнен покоя и умиротворения, человек нёс в окружающий мир созидание. Но могла энергия потока быть и разрушительной, как для самого человека, так и для окружающих.

Пятым был Эфирный поток. Это энергия, являющаяся основой для ауры, которая есть у каждого живого существа. Источник его – кожа. Внутри неё есть микроскопические тельца, крепко осевшие в тканях и способные выделять незримые для глаза флюиды, которые и составляют структуру ауры.

– Но для чего кому-то могло понадобиться это?

Бьерн пребывал в непонятном для Аелии настроении. Он выглядел очень обеспокоенным и поистине растерянным, как будто это над ним надругались, бессовестно и злостно лишив бессмертия. Это всё равно, что просто так взять и отнять глаз – настолько жестоким и неестественным было это преступление.

– Ты… точно уверена в этом? – Баиюл внимательно посмотрел на Доротею.

Та кивнула, ответив:

– Абсолютно, папуля.

Бог опустил взгляд. Его глаза вдруг потемнели, будто лишившись души. В них образовалась такая пустота, что, едва заглянешь в неё, так и провалишься в небытие – его страшные подозрения подтвердились. Он о чём-то размышлял, утратив связь с реальностью. Казалось, она в миг перестала быть интересна Всеотцу, и теперь он не желал возвращаться из пучины собственных мыслей. Отчего-то сделанные Доротеей заключения тяготили бога. С виду могло показаться, что он потерял всякую надежду.

К этому моменту Аелия пришёл в себя. Оковы чар Доротеи спали, и теперь юноша мог трезво оценивать, что происходило вокруг. Стоило взглянуть на поникших божественных братьев, как тут же пришло осознание страшного: неужели Доротея в самом деле права, и это никакая не ошибка?

– Н-но как это возможно?! – воскликнул Аелия и завертелся по сторонам, бросая взгляд то на Баиюла, то на Бьерна в ожидании реакции. – Неужели я и вправду…

– Очень даже возможно, дорогой гость, – ответила Доротея. – Какой-то бесстыдник взял и перевязал золотую нить, ведущую к сердцу, оборвав тем самым поток памяти и опыта. Без него твоё сердце забыло о бессмертии. Частицы жизненной энергии внутри него замерли, не понимая, что им делать. Я подозреваю, что это было сделано лишь для того, чтобы жизненная энергия не смогла постепенно восстановить украденный фрагмент памяти. Ведь она, как основополагающее самой сути бытия, всё-таки является главным веществом в любом живом организме, поэтому и способна как залечивать раны, так и восстанавливать утраченные воспоминания.

С каждым сказанным словом Аелия всё больше ужасался и впадал в отчаяние.

Доротея продолжала:

– Перевязав нить, кто-то лишил тебя связи двух потоков. Не думаю, что его целью было конкретно твоё бессмертие – им пришлось пожертвовать ради беспамятства.

Аелия зажал голову руками, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Глаза метались, дыхание участилось.

– Скажи, ты же не лжёшь? – дрожащим голосом спросил он. – Это не злая шутка? Не твоя безжалостная шалость?

Аелия и так знал: Доротея не шутила. Его поразило, какой, оказывается, серьёзной она могла быть. Пару мгновений назад это создание вело себя, словно малое дитя. Она переговаривалась с создателем, дерзила и дула губы, как обиженный ребёнок, а сейчас пугающе сдержанно объясняла настолько сложные вещи. Неужели эти концерты Доротея – великий Страж Умброва Леса – разыгрывала лишь для Баиюла, добиваясь опасного внимания бога, доведённого до белого каления?

Ещё и это видение с её наготой. К чему она показала себя Аелии в таком виде?

– Что думаешь делать с этим? – тихо спросил Бьерн старшего брата.

Тот помолчал ещё пару мгновений, а потом вновь оживился.

– Ничего больше не остаётся, кроме как развязать узел между двумя потоками. Он и без того довольно слаб, а лишившись бессмертия, может запросто сгинуть, напоровшись нечаянно на первую попавшуюся умбру.

С этим не мог поспорить даже сам Аелия. Он был ощутимо слабее энергетически по сравнению с Минцзэ, и это сказывалось на всём Ферассе. Главным показателем был тот факт, что солнце почти не грело. Даже спустя семь лет после конца Вечного Сумрака, весна так и не наступила. Снега не тают, и морозы не отступают. Причину этого не смогла объяснить даже Климин. Казалось, теперь равновесие в природе навсегда утрачено, несмотря на то, что светило вновь сияло.

– Господин, вы ведь с самого начала знали. – Аелия взглянул на бога жалостливыми глазами. – Вы догадались об этом в нашу первую встречу.

– Я лишь ощутил неполноценность твоей энергетики. Но так глубоко проанализировать тебя могла только Доротея. Она единственная, кто видит потоки.

– Только для этого нужно было тащить меня сюда? Ведь мы могли обсудить эти вопросы и на территории смертных. Для чего нужно было вести меня в Мацерию?

Баиюл покачал головой:

– Не только для этого. О твоём предстоящем появлении я узнал ещё восемь лет назад. У Климин перед смертью было видение, в котором она увидела тебя. И мне было необходимо точно убедиться в том, что ты – это ты, а так как душа Госпожи Мудрости находится здесь и выйти за пределы Обители Ночи не может, пришлось тащить тебя сюда.

– И… Госпожа подтвердила?

– Да. Климин видела именно тебя. Ты – истинное Солнце. – Всеотец сделал паузу, задумавшись, а потом добавил. – Несмотря на все твои сомнения и некоторые… особенности. А теперь ответь мне, что ты увидел, упав в Неиссякаемыйи?

Аелия рассказал о том воспоминании, которое увидел. Оно, будто часть мозаики, встало на место в его голове, словно всегда там и было.

Баиюл внимательно дослушал его рассказ и объяснил:

– К источнику Бьерн водил тебя неспроста. Дело в том, что он не показывает человеку чужие воспоминания – только его собственные, утерянные или украденные. Но лишь один раз. И ты увидел воспоминание Минцзэ, то самое, которое у тебя украли, и без которого теряются последующие. Я был уверен в том, что ты унаследовал её память, потому и решил проверить. И мои предположения подтвердились.

У Аелии начали трястись руки, а тело пробил озноб, чему он сам удивился. Беспричинный страх вовсе не был вызван Баиюлом или Доротеей, хотя эти двое – единственные, кто внушал неподдельный ужас, особо для этого не стараясь. Быть может, виной тому воспоминание о празднике восьмилетней давности?

Юноша взглянул на ладони, лежащие на коленях, опустив взгляд под стол. Это заметил Бьерн. Он вдруг налил в опустошённый фужер жар-пыл и протянул его Солнцу. Напиток всё ещё был горячим. Солнцеягоды в его структуре и не думали остывать. Это как раз то, что сейчас было необходимо Аелии. Он с благодарной улыбкой принял согревающее питьё, и холод отступил.

– Нечто, произошедшее тогда, запустило последующие события, которые в итоге привели нас всех к необратимым последствиям. Иначе я не могу объяснить, по какой причине у тебя отняли именно это воспоминание, захватив ещё и цепочку последующих. – Баиюл смотрел на то, как Аелия нервно попивал жар-пыл, и ему вдруг тоже захотелось выпить.

Этот вечер был для Всеотца тяжёлым, ведь слишком многое пришлось вспомнить и обсудить. То, от чего он убегал изо дня в день.

Смотреть на Аелию – настоящего, живого, юного – было противно. Почему он? Почему он сидит здесь, говорит с ними, а Минцзэ в его спальне смертельно равнодушна ко всему. Равнодушна к нему.

И, словно услышав мысли бога, Доротея выпалила:

– Знаешь, папа, а ведь он, – она указала на Аелию пальцем. – Здесь. Его потоки я отчётливо вижу. А потоки Минцзэ…

– Закрой свой рот, – отрезал Баиюл, не желая слушать.

Но Доротея тоже не желала его слушать и продолжала:

– …я не вижу. Потому что они умерли.

– Доротея! – вдруг прикрикнул Бьерн, чем очень удивил всех присутствующих.

Он хлопнул по лаковой поверхности стола, сурово глядя на непослушную бессмертную.

– Марш в свою комнату, – приказал он.

– Но дядюшка!..

Бьерн резко встал из-за стола:

– Ты слышала, что я тебе велел. Или мне вывести тебя самому?

Удивительно, но та не осмелилась перечить больше. Доротея встала и, обиженно всхлипнув, убежала из трапезного зала, хлопнув дверью. Аелия смотрел ей вслед широко распахнутыми глазами, а потом перевёл их на Бьерна, который вновь сел на стул и в один момент вернул прежнее, присущее ему умиротворение.

– Понять не могу, как тебе удаётся так эффективно влиять на неё? – проговорил Баиюл, устало массируя переносицу.

Бьерн, улыбнувшись, пожал плечами:

– Просто ты – её любимый отец. И брань твоя для Доротеи всё равно что ласка.

– Я ей не отец.

Аелия всё больше убеждался в том, что Баиюл и Доротея не были кровными родственниками, но спросить не решался. Ему вовсе не хотелось влезать ещё и в это. Минцзэ точно знала, кем они являлись друг другу, но повреждённая память никак не давала вспомнить.

– Итак, – Всеотец вновь собрался с мыслями, вздохнув. – Для того, чтобы вернуть былое величие Ферассу и твою силу, нам необходимо развязать потоки, после чего ты начнёшь вспоминать. Вероятно, тогда мы и найдём способ восстановить твою энергию, и солнце снова подарит нам весну. Пусть Вечный Сумрак отступил, однако же голод и болезни всё ещё буйствуют на наших землях. Людям нужна помощь, им необходимо солнце.

– Ты – очень важен для этого мира, – сказал Бьерн, подтверждая слова старшего брата. – И ты должен обрести законное право на власть, какая была у Минцзэ.

– И я, как создатель, больше не могу оставаться в стороне.

Баиюл бессовестно врал. Его основной целью было отнять сердце Аелии, чтобы вернуть солнцеликой жизнь. Он верил, что юноша явился из чрева вселенной именно для того, чтобы воскресить её, и именно поэтому они были почти одинаковыми. Энергетика погибшей владычицы светила в самом деле была идентична с энергетикой юноши. Это с уверенностью мог сказать каждый, кто хоть на каплю способен ощущать и улавливать энергетический фон, исходящий от человека.

И бог не боялся испачкать руки в крови несчастного и наивного мальчишки. Но, несмотря на эту напускную смелость, его буквально тошнило от самого себя. Всё уже давно было решено, и останавливаться Баиюл не собирался, но нечто внутри всё равно нещадно тянуло и душило. Вина? Определённо, да.

Узнать всю правду было второй целью. Это и так произойдёт, когда Минцзэ воскреснет. Она обязательно расскажет ему всё, что с ней случилось, и как вселенная смогла допустить её гибель.

Однако планы рухнули, когда Доротея узрела в Аелии такие пугающие несовершенства. И это необходимо было исправить перед тем, как забрать сердце. Ведь, лишённое бессмертия и той былой силы, какой обладала Минцзэ, оно попросту не выдержит и разорвётся.

Аелия в свою очередь начинал ему верить. Самозабвенно и наивно. Но ведь Всеотец был весьма убедителен, и на это указывало множество фактов, которые ему преподнесли на блюдечке, разжевав и положив в рот. В конце концов, он сам явился на встречу с богом, и, нет никаких сомнений в том, что этого желали какие-то высшие силы. Желала его собственная душа, с каждым днём тянув куда-то в лес всё сильнее.

– Доротея способна развязать этот узел? – полный надежды, спросил Аелия.

– Нет, к сожалению. Доротея способна на многое, но не на это. – Баиюл встал из-за стола и подошёл к камину, сложив руки на груди и устремив усталый взгляд в танцующее пламя.

– И что же делать? Господин, вы ведь и сами знаете, что развязать спутанные потоки невозможно!

Во всём Ферассе было множество людей, владеющих умением манипулировать потоками. Они не способны видеть их, как Доротея, но, обучаясь годами этому мастерству, могли ощущать их, а особо умелые – даже взаимодействовать. Это происходило путём концентрации собственной ауры на кончиках пальцев, от чего те становились очень чувствительными и мягкими, что позволяло ухватиться за тонкие и хрупкие нити. Обычно этим занимались врачеватели, чтобы искать причину болезней и лечить их. К примеру, обезумевшим или лишённым разума несчастным, чья нить, ведущая к потоку Постижения была оборвана, врачеватели завязывали узел, развязать который, однако, потом было невозможно. Это несло за собой неизбежные последствия: память ослабевала, восстановить какие-то воспоминания и вовсе было уже нельзя, но безумие отступало, и разум успокаивался. Или, если нить Первородного потока, к примеру, оказывалась надорвана вследствие старости или других причин, её также связывали, ведь иначе это грозило смертью, стоило лишь нити оборваться полностью. Таким образом лечились многие недуги.

У бессмертных же потоки не могли оборваться из-за сильнейшей жизненной энергии, пребывающей в постоянном движении, потому и вязать узлы на них не было нужды.

Для смертных это не играло очень важной роли, ведь такова цена исцеления. Но в случае Аелии всё было совсем по-другому. Он, нерукотворный, лишился бессмертия и был обречён умереть от элементарной старости, не говоря уже о болезнях или серьёзных ранениях: теперь нити его потоков стали хрупкими, как у смертных, и могли оборваться. Его смерть снова отнимет солнце у Ферасса и заберёт с собой миллионы жизней, пока в итоге этот мир не падёт окончательно.

То, что кто-то перевязал потоки владыки солнца, являлось преступлением против всего человечества и самым настоящим кощунством.

– Есть один человек, руки которого от рождения творят чудеса, – Бьерн мягко положил ладонь на плечо Аелии. Её прохладу юноша ощущал даже через одежду. – Он наша единственная надежда.

– Дитя Климин, – опережая вопросы, промолви Баиюл. – Великий Мастер, сын Господина Вечности и Госпожи Мудрости. Исчезнувший без следа восемь лет назад Мариан. Его судьба по сей день для нас загадка.

– Но если его не нашли за целых восемь лет, то как вы собираетесь это сделать сейчас? К тому же, вероятно, он уже…

– Он не мёртв!

Все присутствующие в трапезном зале обернулись и увидели стоящую в приоткрытых дверях Климин. Та пришла очень тихо. Баиюл предположил, что явилась она с простой, но от этого не менее пакостной целью – подслушать. Ей не терпелось узнать хоть какие-то подробности о сыне. Она подозревала, что Баиюл мог что-то выяснить, но по какой-то причине не говорил ей. И оказалась по обыкновению своему проницательна.

– Я не верю, – вторила госпожа. – Не мог он умереть!

Аелия залился краской и едва слышно произнёс:

– Простите, госпожа, мне мой острый язык.

– Возвращайся в покои, Климин, – приказал бог. – Нечего тебе здесь делать.

– Почему ты ничего мне не рассказываешь? Думал, я не узнаю? По дворцу с некоторых пор ходит слух, будто сюда явилась недавно умершая душа и рассказала тебе что-то. Я имею право знать! В конце концов, я здесь именно из-за этого!

Она не хмурила брови и не вскидывала гордо голову, а лишь тараторила, не смолкая, и каждое слово её было насквозь пропитано мольбой и жалостью. Если бы можно было собрать все слова Климин о любимом сыне и выжать их, словно ткань, то на пол тут же полилась бы вода – её горькие слёзы.

Баиюл мысленно обругал всю прислугу, что работала во дворце, за излишне болтливые рты, а вслух сдержанно произнёс:

– Я не желал давать тебе ложную надежду. Это лишь домыслы. Пришедший человек дал некую информацию, которую только предстоит проверить. Тебе нет нужды сейчас волноваться об этом.

– Что тот человек сказал?

– Климин…

– Баиюл! Ответь мне, прошу!

– Тот человек – погибший воин, служивший в Обители Вечности. Если говорить кратко, он поведал мне о том, как ему около восьми лет назад предстояло выполнить особый приказ Азариаса. Он рассказал, что в Умбровом Лесу заточена пленница, которую твой благоверный велел держать там.

– Что за особый приказ? Какая ещё пленница?

– Солдатам было велено сопроводить её к месту заключения и оставить там. Сам Азариас не посвящал служащих в свои мотивы, поэтому наш информатор не смог рассказать подробнее. Он сказал лишь, что пленницей являлась Мирайн.

Глаза Климин расширились, а губы разомкнулись в немом вопросе. Она внимательно смотрела на Баиюла, пытаясь понять, говорил ли тот серьёзно.

– Мирайн?.. – прошептала госпожа едва слышно.

– Кто такая Мирайн? – спросил Аелия.

– Мирайн попала во Дворец Тысячи Звёздных Плеяд совсем юной, в шестнадцатилетнем возрасте. Она осиротела и сама попросила работу. Климин сжалилась над молодой девушкой и взяла её под крыло, хотя её возраст всё же был ещё слишком нежным. И в какой-то момент Азариас заметил, что новая служанка хорошо ладила с их сыном. На тот момент Мариану и самому было всего пять лет. Мальчику полюбилась добрая молодая служанка, и владыки решили позволить ей занять более высокий статус во дворце – стать няней юного господина. – Объяснил Всеотец.

– У моего сына было много нянечек. – Климин почувствовала, что воспоминания начали давить на неё, точно камень, и устало опустилась на стул. Она сложила руки на столе, с грустью глядя перед собой, будто заглядывая в те времена, когда всё было совсем по-другому. – Но Мирайн единственная стала нам родной. За те пять лет, что она была рядом и помогала растить Мариана, будто ещё одно наше дитя, я поистине полюбила её. А потом мой сын исчез. И наступил Вечный Сумрак.

Госпожа вздохнула, прикрыв глаза:

– За все годы, проведённые в Мацерии, я ни разу всерьёз не задумалась о её судьбе. И сейчас не имею ни малейшего понятия, почему Азариас пленил её. Должно быть, на данный момент ей уже пятьдесят один год…

– Она провела восемь лет в тюрьме Умбрового Леса. Я не уверен, сохранила ли она рассудок. Если вообще ещё жива. – Баиюл говорил прямо, как и просила сама Климин. – Но она последняя, кто видел твоего сына. И если не она даст нам подсказку о его пропаже, то не даст уже никто. Поэтому я и не хотел говорить тебе сейчас. Лучше бы тебе оставаться в неведении.

Климин подняла на бога глаза, полный слёз. Её тело ни разу не содрогнулось от рыданий, а спина оставалась такой же ровной.

– Я готова принять любой исход. Но мне нужно знать точно. Если мой ребёнок уже среди звёзд, то я тут же отправлюсь вслед за ним. А если он жив, и по какой-то причине не может вернуться домой, то не видать моей душе покоя.

Баиюл подумал, что среди всех на данный момент находящихся здесь, в Обители Ночи, неспокойных душ, Климин – самая беспокойная и тревожная, и никто ей в этом неровня.

– Завтра мы с Аелией покинем Мацерию и отправимся в путь. Дорога направит нас в Умбров Лес. А дальше посмотрим, как распорядится нами судьба. – Всеотец двинулся к дверям, а потом бросил взгляд на Аелию. – Отдохни как следует. Не знаю, когда в следующий раз сможем сомкнуть глаза.

Бог покинул трапезный зал. Климин посмотрела на Солнце:

– Прошу тебя, не умирай. От тебя слишком многое зависит. Будьте осторожны в своём путешествии.

Аелия кивнул:

– Благодарю за напутствие, госпожа.

И Климин тоже ушла, а следом за ней, доев, наконец, ужин, вышли и остальные.

Во дворце Баиюла – Дворце Упокоения – была комната, вход в которую дозволен лишь Бьерну и самому Всеотцу. Она являлась душой этого места и святыней, стены которой хранили тишину, прохладу и полумрак. Среди комнаты стояло изваяние, преисполненное величия, образом которому послужила сама Матерь Маеджа.

Каменная статуя, сидящая на коленях. На них она сложила руки ладонями вверх.

Это была колыбель бога, место его медитаций и раздумий.

И Бьерн знал, что наверняка найдёт его именно здесь. Он застал брата, по обыкновению лежащего в раскрытых ладонях изваяния, точно малое дитя в колыбели. Сын на руках у матери.

Запрокинув голову, он, полностью расслабившись, смотрел сквозь стеклянный потолок прямиком на звёзды. На белом красивом лице застыло умиротворение, прямо как на лице статуи, но Бьерну не нужно было много времени, чтобы догадаться – на самом деле в душе Баиюла творилось неладное.

Тихо приоткрыв двери святыни, он нарушил уединение бога, но тот совсем не разозлился. Казалось, он ждал младшего брата, и тот пришёл.

В руках Бьерна была его излюбленная скрипка – невероятно красивая и изготовленная на заказ. Такого музыкального инструмента не было больше ни у кого во всём Ферассе.

Играть Бьерн научился много столетий назад и каждый раз, ощущая в душе Всеотца смятение или печаль, играл для него, а тот слушал, никогда не перебивая. Музыка спасала бога, помогала привести в порядок беспокойные мысли и отогнать тревоги. Ведь руками Бьерна творилось волшебство. Звуки лились из-под смычка плавно, словно ручеёк, перетекая в голову, остужая её и успокаивая.

Канун Дня Божественной Милости вот уже восемь лет вызывал у Баиюла лишь грусть, потому что когда-то в этот день живые и умершие усердно молились о душе их создателя, и были они преисполнены радостью и весельем. Но теперь бога ненавидели и боялись. Ни о каких молитвах не могло идти и речи. Потому сегодня, как и в минувшие годы, он был особенно эмоционален и несдержан. Но было в нём что-то ещё, и Бьерн это прекрасно видел, ведь даже себя он не знал так же хорошо, как старшего брата.

– Что тебя так тяготит? – спросил он, решив повременить с игрой на скрипке. – Скажи мне, Баиюл. Не только же в празднике дело.

– Этот праздник уже давно не мой. И с этим я легко смирился. Поэтому да, не в Дне Божественной Милости дело.

Бьерн сел прямо на пол, на искусно вышитый ковёр, готовый выслушать старшего брата. Всеотец тяжело вздохнул, но глаз от звёзд не оторвал.

– Меня терзает всепоглощающее чувство вины, Бьерн.

– Тебе жаль мальчишку?

– Мне жаль каждого, кто живёт на этом свете. Как и любой родитель, я сопереживаю своим детям. И, будучи отцом всего сущего, не привык отнимать жизнь – лишь давать.

– Его породил не ты, а вселенная.

– Это неважно, ведь он уже ступил на мои земли, уже сделал первых вдох и обрёл сознание. Что я, по-твоему, за божество, если готов пойти на такое кощунство? Климин права: я нарушаю все высшие законы и иду наперекор воле вселенной.

– Но, несмотря на это, ничего не можешь с собою сделать?

– Да. И раз уж решился, то пойду до конца. Закончу начатое.

Бьерн помолчал, размышляя над услышанным, а потом, решив, что никакие слова утешения здесь не будут правильными, вновь взялся за скрипку и приставил смычок к струнам. Музыка явилась из инструмента и оттолкнулась от стен, окатив Баиюла с ног до головы, будто весенний бриз. Он прикрыл глаза от удовольствия, позволив себе хоть на мгновение отпустить гнетущие чувства.

Бьерн играл, глядя то на Баиюла, то на лицо статуи, выражающее умиротворение, и думал, как ему хотелось бы, чтобы его наконец обрёл и старший брат. Тонкие пальцы держались за смычок, водя по струнам с нежностью и осторожностью. Он не сфальшивил ни разу. Рука двигалась медленно, размеренно, с необычайной изящностью, озвучивая, казалось, то, как звучала душа самого Бьерна. Эту композицию Баиюл ещё не слышал.

– Как называется эта музыка? – спросил он, открыв глаза.

Бьерн пожал плечами, не прерываясь:

– Пока не решил. А как тебе бы хотелось её назвать?

– «Терзания божественного сердца».

– Выходит, так теперь она и будет называться, – улыбнулся Бьерн.

– Такая грустная и полная отчаяния. Будто скрипка льёт горькие слёзы. Как твоя светлая душа смогла создать такое?

В ту же секунду смычок сорвался. Рука Бьерна дрогнула, резко скользнув по струнам, от чего те будто вскрикнули от боли. Музыка прекратилась. Скрипка, обиженная грубостью, смолкла.

Баиюл обернулся и удивлённо взглянул на брата. Тот поспешил оправдаться:

– Плохо настроил её. Прости. Я сейчас продолжу.

– Не нужно. Спасибо. Ты, вероятно, устал. Тебе стоит пойти в покои.

Бьерн медлил, решаясь на этот разговор, но всё же пересилил себя и заговорил:

– Братец, выслушай меня.

– Я слушаю.

– Тебе не стоит отправляться в это путешествие.

Баиюл в изумлении поднял брови, ничего не понимая. Бьерн отложил скрипку и подсел ближе к богу. На его красивое лицо падал свет свечей, мирно подрагивающих от любого дуновения. В золотистых глазах читалось беспокойство, какое Баиюл видел очень редко.

– Ты очень слаб. В тебе нет тех прежних сил. Сможешь ли ты защитить Солнце при необходимости и спастись сам? Я не хочу терять тебя. Не хочу терять вновь проснувшееся светило. Ты не поможешь Ферассу, если погибнешь.

– Ферассу я уже не нужен.

– Вздор! – вдруг вскрикнул Бьерн и мотнул головой. – Ты и сам знаешь. Пока ты здесь, ты нужен людям. Они ещё не готовы лишиться создателя, пусть и жестоко предали тебя. Умрёшь, и этому миру останется совсем немного. Раз вселенная до сих пор не забрала тебя к звёздам, значит, как божество, ты ещё нужен здесь.

Это была чистая правда. Абсолютно всё сущее подвергалось влиянию вселенной, и бог не мог покинуть своих детей, пока те не будут готовы жить без него. Баиюл являл собой ту самую гармонию, которая была основой существования Ферасса. Погибнет он – исчезнет и Мацерия, а это значит, что неупокоенные души, преисполненные самых негативных чувств, будут воссоединяться с природой сразу, не очищаясь, что приведёт к нарушению баланса, а он в конечном итоге принесёт с собой природные катаклизмы и болезни.

Ферасс ещё недостаточно окреп. Этот мир слишком молод. И фундаментом его служат именно души – чистые и полные покоя, не желающие нести разрушения и хаос. И если когда-то вселенная призовёт бога к звёздам, значит, Ферасс готов остаться без него, и фундамент его окреп достаточно для того, чтобы не ломаться под влиянием негативной энергии неупокоенных.

Но сейчас этот момент ещё не настал. До него тянется целая непротоптанная тропинка из долгих тысячелетий.

– Когда-нибудь ты сможешь простить своих созданий, но сейчас отринь злость и обиду.

Всеотец внимательно слушал и, кажется, был полностью согласен с Бьерном. Он привык спорить и упрямиться, но к младшему брату часто старался прислушиваться.

– И что же мне тогда делать?

Бьерн хотел сказать только одно: отпустить. Но не мог. Вслух же он ответил:

– Я пойду вместо тебя. Проведу Солнце по его пути, помогу вновь обрести утерянное, а потом приведу к тебе. И ты сделаешь то, что желаешь.

Бог внимательно смотрел на брата. Молчание длилось всего пару мгновение, но Бьерну показалось, что минула целая вечность. Он был готов услышать отказ, чему совсем не удивился бы.

– Хорошо, – ответил Баиюл. – Но ответь мне со всей честностью: причина только в этом? В беспокойстве обо мне?

Бьерн ответил:

– Это не только беспокойство, но и моё искреннее желание. Мне хочется покинуть Мацерию и посмотреть на Ферасс. На вновь пробудившийся мир.

Его силы никуда не исчезли. Бьерн обладал былым могуществом, потому это путешествие, пусть и таило опасности, однако же не несло такого серьёзного риска для его жизни. Баиюл был в этом уверен.

Он действительно мог защитить себя и Аелию при необходимости. Потому это было даже разумно.

– В таком случае, завтра ранним утром мы отправимся в путь, – радостно заключил Бьерн, хлопнув в ладоши. – Спасибо за доверие, милый братец.

Всеотец сам себе удивился: как же быстро он согласился на эту авантюру. И даже уговаривать не пришлось. Но ведь слова Бьерна звучали очень убедительно. Он никогда не влезал в дела Баиюла просто так, без надобности, и никогда не мешал ему в осуществлении планов. Потому сейчас, очевидно, стоило прислушаться к нему. Да и что уж говорить – Бьерн был прав. Бог и в самом деле мог не уберечь Аелию и погибнуть сам. А ведь раньше его могущества хватало на невероятные вещи: и человека сотворить, и бессмертных призвать, и горы воздвигнуть, шагая по пустынным просторам ещё спящего Ферасса.

– Отправляйся прямиком в покои, Бьерн. Выспись, как следует.

Бьерн послушно кивнул и, забрав скрипку, встал. Уже у дверей он услышал строгий наказ:

– И никаких гулянок! Я знаю, что ты вряд ли устоишь перед соблазном выйти ночью в город и поплясать. Прошу, не вынуждай меня ругаться. Это не последний праздник в твоей жизни. Успеешь ещё развлечься. А сейчас мне важно, чтобы ты набрался сил. Покинув стены Мацерии, ты уже не будешь в безопасности.

Порой Бьерну казалось, что Баиюл попросту забывал о том, кем являлся его младший брат, а именно обладателем второй половины божественного сердца. Сам он богом не являлся, конечно, ведь был лишь сотворён его руками, но бессмертием и силой обладал, равной самому Всеотцу. И пусть естество рукотворного не было окутано божественной аурой, всё же от старшего брата Бьерн не сильно отличался.

Но спорить он, конечно же, не стал:

– Как скажешь. Спокойной ночи, Баиюл.

С этими словами он вышел за двери, снова оставив бога одного. Тот вернулся к раздумьям и вновь обратил взор к звёздам, что равнодушно мерцали где-то в вышине.

В голове всё ещё играла новая композиция Бьерна. Казалось, его скрипка до сих пор пела прямо тут. И вместе с её пением не умолкали терзания божественного сердца.

Аелия вернулся в свои покои сразу после ужина и ощутил то, как усталость навалилась на него тяжким грузом. Хотелось поскорее отпустить этот день, насыщенный серьёзными событиями и потрясениями. Он скинул с себя кафтан, переодевшись в ночную рубаху, и проследовал к ванной комнате, где умыл усыпанное веснушками лицо и расчесал длинные волосы. После чего вернулся к постели и рухнул на неё, успев лишь погасить лампу, стоящую на прикроватной тумбе, а потом провалился в сон. Не было сил на сомнения, не было сил обдумывать всё снова и снова. Его и без того травмированный поток Памяти, как и тело, нуждался в отдыхе и изматывался с некоторых пор куда быстрее. Привыкнуть к тому, что он теперь смертный, пусть и временно, всё же очень тяжело. Как оказалось, люди очень хрупкие создания. Развитая аура могла бы спасти Аелию от изнеможения, но здесь она подавлялась, потому оставалось одно спасение – сон.

Дворец стих. Слуги, если и бродили по коридорам, то очень тихо, не издавая ни звука. И хотя за пределами толстых стен не смолкали гул и звуки веселья, здесь же стояла звенящая тишина. Лёжа на спине, юноша крепко проспал пару часов, тихо посапывая. Разум глубоко уснул, не показывая снов, а тело, казалось, приросло к кровати. Постель приняла в свои манящие объятия и уже никогда не отпустит.

У Аелии был прекрасный шанс выспаться хоть на сто лет вперёд, но странное ощущение, тряхнувшее всё тело, не позволило этим планам осуществиться.

Он открыл сонные глаза, медленно осмотревшись вокруг. Быть может, ему всё-таки что-то снилось? Покои выглядели, как обычно. Стояла темнота, и только слабое свечение с улиц, полных негаснущих фонариков, проникало в комнату, слабо освещая её.

Аелию пробил озноб. Одеяло оказалось откинуто в сторону, и тело, погрузившееся в сон, успело продрогнуть. Юноша хотел было вернуться в небытие и уже потянулся за покрывалом, как вдруг заметил слабое движение со стороны двери. Она оказалась закрыта, и что-то возле неё точно было. Глаза постепенно привыкали к темноте, но рассмотреть нечто пока не удавалось.

Поначалу страха не было. Аелия даже подумал, что ему снова чудится умбра, как совсем недавно в бреду. Но движения непонятного явления оказались слишком изящными и плавными, что не присуще дёргающимся в припадках чудовищам.

Нет, это точно была не умбра.

Приглядевшись получше, Аелия всё-таки увидел её. Рассмотрел во тьме.

Она плавно плыла по полу, погружённая в тени, и лишь голова выглядывала из них, как из воды. Доротея уставилась на юношу пятью глазами, медленно приближаясь. Вырисовывалась поистине ужасающая картина: по полу будто бы катилась голова без тела, но на самом деле оно было погружено в темноту, исчезая в ней. От одного её вида Аелия съёжился. Его глаза широко распахнулись.

Бессмертная тихо подкрадывалась к нему, пока не пропала где-то под кроватью. И уже через мгновение из-под неё показалась ледяная иссиня-бледная рука, лёгким движением забравшаяся на перину. А следом за рукой заползла и сама Доротея. Без каких-либо звуков, девушка легла рядом с Аелией так, будто это было вполне нормально, будто так и должно было быть.

Юноша боялся пошевелиться. Он не понимал, что та делает, и чего от неё ожидать. Сама Доротея своим обликом вызывала страх, а её близость и вовсе могла свести с ума неокрепший ум.

Она повернулась набок, уставившись прямо на Аелию, лёжа в паре сантиметрах от его лица. В нос ударил запах сырой земли. Как не отмывай её, всё равно могилой пахнет. Однако запах этот совсем не отталкивал и не был противным.

Будто услышав мысли юноши, она вдруг произнесла шёпотом:

– У меня от волос елью пахнет.

А потом взяла длинный локон и протянула его к носу Аелии. Тот понюхал и согласился. Действительно пахло елью.

– А твои волосы чем пахнут? Кожа вот у тебя такая тёплая. Совсем не как у меня. И пахнет мылом. А волосы?

Аелия, будто под гипнозом, взял свой локон и протянул его Доротее. Та с интересом обнюхала его, сделав несколько глубоких вдохов, после чего заключила:

– А волосы пахнут солнцем.

– У солнца есть запах? – спросил Аелия удивлённо.

Та кивнула:

– Да. Твой.

Это ничего не объяснило, но Аелия лишних вопросов задавать не решился. Только спросил осторожно:

– Зачем ты пришла?

Он скользнул взглядом по её телу. Оно по обыкновению оказалось голым.

– Тоже прогонишь, как папа?

Солнце завертел головой:

– Вовсе нет. Просто интересно.

Постепенно волнение начало отпускать. Доротея уже не казалась такой угрожающей, особенно при такой близости.

Аелия ощущал от неё холод.

– Ты замерзла? – спросил он.

– Мне всегда холодно, а согреться не могу. Даже если в три шубы оденусь. Одежда мне ни к чему, она не спасает. Это папа велит одеваться.

Юноша нервно сглотнул. Рядом с обнажённой дамой ему ещё лежать не доводилось, и он не думал, что это произойдёт при таких сомнительных обстоятельствах. Однако он соврал бы, если бы сказал, что ему это совсем не нравится. Тело Доротеи было очень красивым и имело притягательные черты: очерченная пышная грудь, тонкая талия и широкие бёдра. Многим мужчинам оказалось бы не под силу оторвать от неё взгляд.

– Я завтра вернусь в Умбров Лес. Там моё место. И сюда буду приходить редко. И вообще куда-либо.

– Почему же?

– Мне в Умбровом Лесу больше нравится. За его пределами я слабею.

– Как же так? Ведь там не воздух, а сплошной дух умбры! Неужто им тебе дышать легче?

Она кивнула:

– Да. В нём моя сила.

Об этом Аелия не знал или, вернее, не помнил. Как и само происхождение Доротеи. Она была в памяти как данное, как что-то само собой разумеющееся, но не более. Он знал, что она была и есть Страж Умбрового Леса. Как знали все. Но без подробностей.

– И что же ты, хочешь со мной ночевать?

– Я бы с таким красивым, как ты, всегда ночевала.

– Красивым, значит, – Аелия улыбнулся.

– И потоки у тебя невероятные. Так и смотрела бы на них.

Доротея всматривалась в нити Аелии, водя тонким длинным пальцем по его груди, пока не добралась до шеи. От её прикосновений по телу помчались стада мурашек.

– Вот так бы тебя схватила и держала всегда рядом, никуда не отпуская.

Ледяная рука сомкнулась на тонкой шее Солнца. Длинные ногти впились в кожу. Доротея, слегка сдавливая горло Аелии, вдруг поднялась и взгромоздилась прямо на него. Она удобно уселась на тазу юноши, и теперь он мог как следует рассмотреть её тело, едва прикрытое длинными волосами, чёрными реками спадающими с тонких плеч.

Внезапно Аелия буквально ощутил, как её взгляд врезался в его. Они столкнулись глазами, и теперь Доротея, забравшись в голову Солнца, могла делать всё, что душе угодно.

Внизу живота приятно покалывало, и чувство это растекалось невообразимым теплом по всему телу. Поток Страсти накалился. Его сводило.

Руки сами потянулись к желанным бёдрам и, поначалу лишь погладив, ухватились за них, впившись в гладкую холодную кожу пальцами. Доротея не позволяла отводить взгляд, хотя Аелии очень этого хотелось. Он желал рассмотреть её всю. Света от окна хватало для того, чтобы увидеть все детали.

Внизу, в штанах, что-то шевельнулось и напряглось до предела. Доротея прижалась ещё сильнее и начала медленно двигаться. Приоткрыв рот, она вздохнула. И, будто повторив за ней, Аелия тоже судорожно выдохнул.

Она двигалась всё настойчивее, елозила по нему, не разжимая руки. Наоборот – сдавливая горло всё сильнее. Дышать стало невообразимо трудно. Хватка бессмертной оказалась смертельно опасной.

Удивительным образом её движения приносили необычайное удовольствие. И в какой-то момент Аелия начал двигаться с ней в такт. Он ни разу не задумался о правильности происходящего, но останавливаться совсем не хотел.

Закатив глаза от наслаждения, юноша тихо простонал, от чего пальцы на его шее напряглись только сильнее. Второй рукой Доротея забралась под его рубаху и принялась ласкать разгорячённое тело, которое так и содрогалось. Каждая мышца была напряжена и отвечала любому прикосновению, любому движению.

Любому желанию Доротеи.

Солнцу казалось, что это не закончится никогда. Он вспотел, не мог дышать, но был согласен на это, лишь бы Доротея не прекращала. Его грудь быстро вздымалась, больше всего на свете желая воздуха. Но это не было сейчас важно.

Штаны от её близости сделались влажными. В районе ширинки было очень горячо. Чувствительность дошла до предела. Аелия поймал себя на мысли, что стоит Доротее двинуться ещё хоть раз, и он не выдержит.

Так и случилось. От удовольствия, дошедшего до пика, вновь закатились глаза. Аелия беспомощно застонал, а вместе с ним и Доротея. Она выглядела абсолютно расслабленной и была такой же холодной, ничуть не вспотев. Юноша обмяк на кровати. Руки отпустили бёдра. Бессмертная наконец разорвала зрительный контакт.

И в ту же секунду, нырнув в темноту, исчезла без следа, будто её здесь и не было. Стоило ей молча уйти, Аелия начал приходить в себя. Хватка сильной руки больше не сдавливала шею, и теперь Солнце пытался отдышаться, не понимая, что именно произошло.

Вернее, он, несомненно, понимал это, но как он мог так бездумно и быстро подчиниться этому порыву страсти? Юноша ещё раз огляделся по сторонам, ощущая полное бессилие. Доротеи точно больше не было здесь. Она ушла так же внезапно, как и явилась, оставив после себя недоумение и лёгкий запах хвои.

На негнущихся ногах Аелия встал с кровати и подошёл к зеркалу. Трясущимися руками зажёг керосиновую лампу и осветил ванную комнату. Из отражения на него смотрел бледный, насквозь мокрый юноша с дикими глазами. Волосы облепили шею и лицо. Рубашка неприятно прильнула к телу. Её он поспешил снять, ощутив себя очень грязным.

– Что за наваждение?.. Что за бред?! – выругался он, едва стоя на ногах.

Уже сейчас, окончательно придя в себя, он думал о том, каким абсурдом оказалось произошедшее. А потом в голову ударила очевидная мысль: она внушила ему это. Доротея влезла в голову Аелии и подчинила своей воле, прямо как за ужином, когда предстала перед ним обнажённая.

Гнев захлестнул его моментально, ведь при иных обстоятельствах он не сделал бы того, что сделал сейчас. Поток Страсти отзывался неприятной резью, что ровно противоположно тем ощущениям, какие были всего несколько минут назад. Хотелось закричать, хотелось разгромить всё вокруг. Как она посмела это сделать?! Стало ужасно стыдно. Противно от самого себя, и вовсе не от близости.

Аелия злился на то, что так слаб. Что в самом деле позволил кому-то лишить себя бессмертия. Лишить себя его силы. Ведь будь она прежней, Доротея никогда не смогла бы так просто влезть в его голову и подчинить себе. С бессмертными это сделать невозможно, если они сами того не пожелают, потому что преодолеть их энергетику попросту нельзя. Это всё равно что бить камень тростинкой и надеяться, что он вот-вот расколется.

А если бы её больной разум приказал сделать что-то иное? Что-то опасное. Если бы Аелия вышел из своих покоев и навредил кому-нибудь?

В ту самую секунду он внимательно посмотрел на себя снова, стараясь успокоиться. Солнце подумал: больше никогда я не позволю кому-то лишить меня воли. И он наконец осознал, как нуждается сейчас в помощи кого-то, кто в разы сильнее. Кто сможет помочь ему вернуть… себя.

Умывшись снова, юноша выдохнул. И вернулся в постель, успокаивая себя тем, что завтра будет новый день, и тогда эти чувства отступят.

Поток Страсти стихал с каждой секундой. Аелия смог уснуть снова.

Открывать глаза утром было трудно. Ситуацию усложняло отсутствие солнца. Биоритмы Аелии сходили с ума, от чего тот почти не высыпался и чувствовал себя уставшим, будто и вовсе не спал. Быть может, виной тому совсем не биоритмы, а ночной визит Доротеи, но о ней юноша старался вообще не думать.

С трудом подняв веки, он тяжело вздохнул, прикинув, сколько дорог ему предстоит пройти, не отвлекаясь на такую ерунду, как отдых, а потом встал, лениво потянувшись. Немного болела голова. Ощутив боль и дискомфорт в разворошённом влиянием коварной бессмертной мозгу, Солнце поморщился, зажмурившись. Пару мгновений он позволил себе посидеть на месте, пока тело привыкало к вертикальному положению, после чего встал и подошёл к зеркалу. В ту же секунду в дверь тихо постучали.

– Господин, вы проснулись?

– Да.

– Позволите войти и приготовить вам ванную?

Аелия впустил прислугу – ей оказалась Ева – и вновь вернулся в постель, решив, что может отдохнуть ещё немного, пока служанка суетилась в ванной комнате. Укутавшись в одеяло, юноша будто спрятался от целого мира, не желая никуда выходить и ни с кем разговаривать. Это противное состояние наверняка было следствием наглого вмешательства Доротеи в хрупкое и с некоторых пор смертное сознание Аелии. Он в этом почти не сомневался и злился только больше. Хотя даже на простую злость сил катастрофически не хватало.

Пока Ева таскала нагретую на очаге воду и переливала её в деревянную бадью, юноша успел снова задремать. И проснулся от лёгкого, едва уловимого прикосновения.

Распахнув глаза, он увидел перед собой обеспокоенное лицо Евы. Девушка наклонилась над ним, внимательно рассматривая. Она тихо спросила:

– Господин, вам нездоровится?

Аелия отрицательно покачал головой:

– Вовсе нет.

Он соврал. Собственная слабость ужасно раздражала, и раз уж служанка заметила в нём болезненную перемену, значит, дела его были действительно плохи.

Аелия ещё раз посмотрел на миловидную служанку:

– Твоё лицо, милая Ева, очень мне знакомо.

Та отпрянула, удивлённо глядя на Солнце.

– Я умерла восемь лет назад. Вряд ли вы могли знать меня, господин.

– Несомненно, ведь мне отроду всего год.

– А моё имя… вы откуда знаете?

Аелия задумался, выглядывая из-под своего кокона-одеяла.

– Быть может, слышал, как к тебе обращаются. А, может…

А, может, это имя случайным образом всплыло в голове, как само собой разумеющееся, ведь неспроста лицо этой усопшей души кажется таким знакомым. Она стояла, неловко перебирая дрожащими пальцами чистый фартук, будто решаясь на что-то. Глаза метались из угла в угол, а губы были поджаты и походили больше на белую полосу.

– Г-господин… – пролепетала она вдруг.

– М? – сквозь сон, одолевающий сознание, отозвался Аелия.

– Я была служанкой погибшей солнцеликой госпожи. Служила только ей. И когда она умерла, я прожила недолго, ведь в Ферассе творились ужасные вещи – холод, голод, умбры. Меня убило одно из этих чудовищ. И я решила, что последую за своей госпожой. Поэтому явилась сюда, в Мацерию, чтобы и дальше служить ей.

– Ты знала, что Всеотец забрал её в Обитель Ночи?

– Так говорили люди, – она пожала плечами. – Говорили, будто…

Ева понизила голос.

– Будто Всеотец убил её и унёс с собой во мрак. И потому я посчитала, что душа её может быть здесь. Понимаете, господин, я любила нашу Минцзэ, как мать, как божество. А у меня никого больше и не было. Потому и последовала за ней. Так или иначе, душа моя не была спокойна. Мне нужно было очиститься перед тем, как воссоединиться с природой, с нашим миром.

– Почему ты говоришь мне это? – спросил Аелия.

Она пристально посмотрела на Солнце, а потом ответила:

– Я всё смотрю на вас и вижу её. Вы так сильно похожи, господин. Простите мне мой болтливый язык. Я просто… ощущаю от вас её энергетику. Не ту, что дарована каждому бессмертному, а самую приземлённую: у вас взгляд такой же и сердце доброе.

– И какой же у меня взгляд?

– Светлый. Чистый. Как весеннее утро. Так и хочется под вашим взглядом быть. Будто под солнцем.

Её голос дрогнул. Глаза сделались мокрыми. Ева поспешила утереть выступившие слёзы фартуком и отвернулась.

– Простите, господин!

– Почему плачешь?

Она завертела головой, либо не желая, либо боясь отвечать. Второй вариант казался Аелии более вероятным, ведь Баиюл довольно строг и жесток с ней, чем, несомненно, смог запугать хрупкую несчастную душу.

– Мне не дозволено такое говорить! Простите, простите, простите!

Сердце юноши сжалось от жалости к ней. В мёртвых глазах и без того читалось отчаяние и скорбь, а теперь ещё и горькие слёзы, рекой стекающие по иссиня-бледным щекам.

– Ну же, ответь. Что заставило тебя плакать?

Не оборачиваясь, она всхлипнула. Плечи дрожали. Ева выглядела, как маленькая беззащитная девочка.

– Я плачу, потому что ваше появление означает одно – Минцзэ уже не вернётся.

От этих слов Аелии стало дурно. Он вдруг ощутил вину. Так глупо и наивно! Но ему казалось, будто именно из-за него любимая всеми госпожа не воскреснет. Будто она была убита им. Его рождением на свет. Вероятно, так считал и Баиюл, от чего душа лишь сильнее проваливалась куда-то в небытие. Неужели богу, с головой отдавшемуся всепоглощающей скорби, суждено вечность смотреть на труп возлюбленной?

Или когда-нибудь он всё же сможет отпустить и решится наконец отдать её душу вселенной?

– Ваша ванна готова, господин, – будто вспомнив, зачем вообще приходила, проговорила Ева.

Аелия ничего ей не ответил. Ему не хотелось больше говорить. Он всё же поднялся с кровати и, снимая на ходу рубаху, поплёлся в ванну, где остался один.

К тому моменту, когда утренние водные процедуры закончились, Евы в покоях уже не было. Солнце не сомневался, что она выскочила из них сразу же, как только он закрылся в ванной. Аелия и сам так поступил бы на её месте, чтобы уйти наконец от тяжёлого разговора и поскорее отвлечься от тягостных мыслей.

Одевшись и причесавшись, юноша спустился вниз, в тронный зал, где и ожидал увидеть Всеотца и Бьерна. Перед ними, склонив голову, стоял пожилой мужчина, нервно теребя в руках шапку. Рядом с ним стояла душа, очевидно, более высокого статуса.

«Подьячий.» – промелькнула в голове догадка.

Мужчина, облачённый в парчовые одежды, стоял с гордо поднятой головой, держа в руках перо и бумагу, испещрённую записями. Он молчал, глядя то на старика, то на бога, но стоило Аелии приблизиться, мужчина тут же преклонил колено перед ним.

Он сказал:

– Солнцеликий господин, позвольте поприветствовать вас.

Услышав, как к Аелии обратился подьячий, Баиюл вздрогнул. Мышцы на лице дёрнулись.

Старик, стоящий рядом, последовал примеру и тоже поспешил склонить голову, опустившись на колени. И как только Солнце поприветствовал их в ответ, оба встали. Внешность подьячего показалась Аелии весьма необычной: его лицо напоминало змеиную морду. Глаза с прищуром смотрели на всё вокруг, не упуская ни единой детали. А тонкие сжатые губы, казалось, скрывали во рту длинный язык. И говорил мужчина тихо, словно шипел.

– Повтори всё, что сказал нам, – приказал Баиюл.

Старик скромно взглянул на Аелию. В мёртвом блёклом взгляде читалась усталость.

– Мой господин, – заговорила душа, – я явился лишь для того, чтобы сообщить тайну, о которой при жизни было не дозволено говорить никому. Смолоду я преданно служил Господину Азариасу и беспрекословно выполнял все приказы, что он отдавал.

Старик смолк на мгновение, собираясь с мыслями, а потом мрачно продолжил:

– Даже те, которые подразумевали очень плохие вещи. Один такой пришлось выполнять около восьми лет назад. После него мне захотелось подать в отставку. Мы перевозили молодую девчонку в тюрьму, что находится у подножия гор в Умбровом Лесу.

Аелия вспомнил вчерашний рассказ Климин и воскликнул:

– Мирайн поместили в тюрьму для смертников?!

Старик осёкся, испугавшись, будто сболтнул лишнего, и в поисках поддержки заозирался по сторонам. Баиюл был спокоен, он кивнул, чтобы тот продолжал.

– Да, господин. В тюрьму для смертников – в «Удушье Спящих Гор».

– За что её отправили туда?

– Нам не говорили подробности. Было известно совсем мало. Будто она причастна к пропаже сына Господина Вечности и Госпожи Мудрости. Её держали там, мучали в попытках выбить признание и хоть какую-то информацию о том, где дитя находится, но пленница так ничего не и сказала.

– Мучали, говоришь?

Старик кивнул, крепче сжимая в испещрённых морщинами руках валяную шапку:

– Господин являлся почти каждый день и с утра до ночи пытал девушку. Сам. Никому не было дозволено смотреть на то, что он с ней делал. Но вопила девица так, что кровь стыла в жилах. Точно измывался над ней, как над животным каким.

– Это происходило до начала Вечного Сумрака?

– Да, господин. Всего за несколько дней до того, как солнце погасло.

– И чем же мы разгневали вселенную, если она обрушила на наши головы столько бед в один год? – задался вопросом Бьерн. – Великие и поистине ужасающие лишения: сначала исчезновение бессмертного дитя, а следом гибель Минцзэ.

– Сомневаюсь, что вселенная желала этого. Лишения произошли по вине преступников, которые рано или поздно понесут своё наказание, – ответил Баиюл.

– Тебе известно что-нибудь ещё? – продолжал расспрашивать старика Аелия.

– Нет, больше ничего.

– Тогда не стоит больше терять время. Нам пора в путь.

– Господин? – робко обратился старик. – Если вы собираетесь отправиться в Умбров Лес, то должны знать, какие опасности там поджидают. Говорю как человек, который собственными глазами видел весь этот кошмар. Понимаете, смертники, помещённые в «Удушье Спящих Гор», не всегда умирают от духа умбры. Они…

– Это нам известно, – перебил его Бьерн. – Спасибо вам за информацию и предостережение. Вы – уважаемый воин, прошедший долгий путь от рождения до глубокой старости, и здесь вашей душе будет спокойно. Об этом мы позаботимся.

Старик, непривыкший к тому, что ему выказывает уважение кто-то, подобный Бьерну, в изумлении заморгал глазами и закивал, после чего низко поклонился.

– Благодарю вас, добрый господин.

Баиюл обратился к подьячему:

– Велиус, проследи, чтобы эта душа нашла здесь покой. Найди ему кров и работу, если того пожелает.

Мужчина поклонился:

– Я распоряжусь, господин.

Подьячий увёл бывалого воина. Аелия пребывал в раздумьях.

Он спросил:

– Бьерн, о чём старик хотел предупредить? Что вам ещё известно об Умбровом Лесе?

– Расскажу по пути. Нам ведь будет нужно занять друг друга интересной болтовнёй. – Бьерн весело улыбнулся, потянувшись.

– Ты расскажешь? Ты пойдёшь со мной и Всеотцом?

– Нет, я поведу тебя. Баиюл останется здесь.

– Но я считал, что…

Бьерн пожал плечами:

– Мы решили, что так будет лучше. А ты что же, не рад видеть в лице своего спутника меня?

– Вовсе нет! Я очень рад! Просто это весьма неожиданно.

На самом деле Аелия выдохнул. Он уже размышлял о том, каким путь окажется тяжёлым, учитывая вздорный характер бога. Солнце в действительности обрадовался этой новости, ощутив настоящее облегчение.

– Тогда мы можем отправляться? – спросил он.

Баиюл вдруг крикнул, от чего Аелия подпрыгнул:

– Доротея! Пора в дорогу.

Его низкий голос оттолкнулся от стен тронного зала, а потом будто бы ударил Аелию по голове. Солнце даже зажмурился на мгновение, боясь, что потолок вот-вот обрушится от натиска столь громкого звука.

Из тёмного угла, куда не попадал свет многочисленных свечей, выплыла изящная фигура. Лёгкой поступью она медленно ступала по мраморному холодному полу босыми ногами. Длинные волосы по обыкновению спадали с тонких плеч, прикрывая обнажённое тело. Аелия поспешил отвести от неё глаза. Не из простого человеческого приличия, а из страха столкнуться с Доротеей взглядом.

Баиюл же наоборот – смотрел на девушку очень внимательно, и на лице его с каждой секундой всё больше проявлялся гнев. Казалось, вот-вот оба его века нервно задёргаются.

Доротея смотрела на бога всеми пятью глазами, невинно улыбаясь и, очевидно, дожидаясь его реакции. Какой бы она ни была, ей ужасно хотелось хоть напоследок обратить на себя внимание Всеотца.

– Ты в каком виде явилась? – процедил Баиюл сквозь зубы, стараясь сдерживать порывы закипающей ярости из последних сил. – Сейчас же вернись в свои покои и оденься!

Он стоял прямо над ней. По сравнению с низкой Доротеей бог был просто горой. И бессмертная совсем не боялась, а совершенно точно упивалась его давлением на неё.

– Я не люблю одежду, папуля! – возразила она, вдруг нахмурив брови и надув губы.

– Я оттаскаю тебя за волосы, если ещё хоть раз попробуешь мне перечить. Бессовестная! – с каждым сказанным словом тон бога повышался. – Несносная, невыносимая соплячка! Немедленно делай, что велено!

Доротея, получив то, чего так сильно хотела, вновь заулыбалась, обнажив ряды острых клыков, а потом вдруг послушно развернулась и вновь нырнула во тьму. Через пару мгновений она вернулась уже одетая, приведя себя в порядок. Чёрный атласный кафтан и шаровары, заправленные в кожаные сапоги с золотой набойкой на каблучке в самом деле поменяли облик бессмертной. Теперь она выглядела пристойно.

Доротея подошла к богу и крепко обняла его, сказав:

– Сапожки мне прямо в пору пришлись, папочка! Спасибо, они мне очень нравятся!

Баиюл не ответил на объятия, всё ещё разозлённый, но, несмотря на это, всё же взглянул на непослушную бессмертную, и было в этом взгляде то, чего Аелия никак не ожидал увидеть – нежность. Едва уловимая, мимолётная, но она точно была.

Вслух же он уже сдержанно произнёс:

– Прочь, Доротея.

Она кивнула и отпрянула.

Баиюл взглянул на Бьерна:

– Будьте предельно осторожны и чуть что возвращайтесь сюда. Здесь ни одна беда вас не настигнет.

– Я доведу Аелию прямо до его законного трона и верну Ферассу былое величие. Ты и глазом моргнуть не успеешь, братец.