Читать онлайн Философия леса

“Спрячьте лиса, а после всех жаждущих безумия, дабы спасти вас от одиночества, порожденного вашими истерзанными сердцами”

Уилльям Шекспир

Глава 1. Таинственный мистер Лис.

Эта история начинается в лесу.

В сонном туманном летнем лесу, который кто-то небрежно нарисовал лишь серой пастелью, раскидав по ветвям и кустам мелкие мазки розового и персикового рассветного перламутра.

В его июльской тени c невидимой завесой, коснувшись которой, мысли становятся громче, чувства тише, а время и вовсе перестает существовать, сливаясь воедино с бурлящим сознание ручья.

В его трелях и в каждом шорохе-послании обострившихся чувств.

“Будь чуток к дуновениям ветра, шелесту и, особенно, к своим мыслям – они представляют наибольшую опасность”.

Полупрозрачные лучи солнца осторожно и кротко пробивались сквозь листву едва согретых ими деревьев, пробужденные трелями гирлянд из птиц. Неугомонный бессонной ночью ручей встречал новый день.

В таком лесу и жил мистер Лис. В лесу предгорья, где все самые интересные тропинки были вертикальными, купели спрятаны от глаз, также как и постоянные его обитатели – медведи.

Он сидел на ещё не прогретом полднем камне, наблюдая, как миллионы Вселенных зависли в воздухе, прокладывая маршруты по лесу. Лесник обычно называл это «туманом».

Взгляд Лиса пронизывал горизонт разросшихся и оттого благодарных прохладному утру папоротников.

Его шкурка была расцветкой как у тибетских сородичей, но всё же он, несомненно, отличался от них

Взглядом.

Человеческим взглядом.

Ведь Мистер Лис был не обычным представителем своего семейства.

Бывали времена, когда о нем слагались легенды.

Его укусы лечили раны, удары лап возвращали почву под ногами, а острейший нюх мог определить, где в это мгновение находится тот, кому больше всего нужна помощь – человек с пустым сердцем, головой полной мыслями и разорванной в клочья жизнью.

Он был санитаром леса, который делал этот мир лучше, избавляясь от тех, в ком больше не осталось веры: гасил горячие точки скопления хаоса, чтобы экосистема продолжала функционировать без сбоев и сломанных микросхем. Как восход и заход солнца, как приливы и отливы – порядок вещей должен быть соблюден. Иначе в дело вмешаются более суровые высшие клининговые сервисы порядка. Его нельзя было считать ни злом, ни добром. Он лишь нёс свою дхарму, не заботясь о последствиях, ведь они будут всегда – независимо от степени его отстраненности.

Так было и сейчас. Лис подставил свою усатую мордочку ветру и ловил доносящиеся дуновения, чтобы понять, где, в какой части леса он должен быть сегодня. Его пепельно желтая шкурка, испещренная кельтскими рунами, колыхалась от едва уловимого дыхания леса.

Вздернутый к солнцу нос сник. Похоже сегодня в лесу без драмы.

Мистер Лис двинулся в сторону поляны, густо усеянной клевером. Пухлые июньские кролики носились взад и вперед, расплескивая избытки солнечных лучей на своих шкурках. Всего лишь несколько столетий назад эта поляна была болотом, и Лис помнил эти времена. Ведь руны на его шерсти были нарисованными кем-то, кто запечатлел их впервые.

Полного понимания того, для чего это сделали с ним, у него не было.

Он по крупицам собирал ответы из уже произошедших событий, и тех, что наступят в будущем.

Конечно, проще было бы спросить у того самого человека, но он никогда не давал ответов, а если и давал, то эти ответы были настолько отстраненные и расплывчатые, что плодили лишь еще большее количество вопросов.

Так что Мистер Лис предпочел однажды уйти, чтобы искать эти самые ответы в одиночестве, в тишине и густой темноте. Тогда он еще не знал, что все самые важные озарения уже теплеют в его груди.

Лис внимательно следил за кроликами и тем, как их души рисуют запутанные маршруты на карте леса в виде флёра акварельных следов. Животные отстукивали лапками ритмы капель мартовской оттепели и окутывали всё вокруг ароматами, сносящими крышу любому хищнику.

Где-то вдали начала виднеться тень сокола. Казалось, можно было увидеть даже с такого приличного расстояния как его когти по привычке стали смыкаться и размыкаться от одного лишь вида мягких шкурок.

В отличие от мягких акварельных мазков ауры кроликов, сокол оставлял в небе совершенно другой след – леденящий душу, с запахом металла и, при этом, неожиданной теплой древесности. Если бы эта птица была материалом, которым можно нарисовать картину этой части леса, то сокол определенно был бы коричневой смолой.

Лис услышал едва уловимый и тихий визг. Кролик, который нежился на солнце и уснул, моментально оказался в когтях у сокола и взмыл в небо.

Пожалуй, смерть во сне могла быть не самой худшей смертью, только если бы за этим не следовал долгий путь в когтях хищника на высоте птичьего полета над этой опушкой, деревьями и тем же лесом.

Это могло бы быть самым жутким опытом в жизни этого кролика, или он мог бы смириться со своей участью и встретить смерть с благодарностью за столь великолепный пейзаж.

“Ну и денек должно быть у них, одна атака за другой. Но сейчас самый лучший момент для моей, пока еще они находятся в состоянии шока, а адреналин в их крови сходит на нет, являясь скорее противником, тормозящим их адекватные реакции, чем союзником.”

Лис вытащил свою мордочку и с нарочитым достоинством вышел на середину поляны, а затем, как ни в чем не бывало начал обегать её трусцой. У него не было цели никого поймать, это было лишь шоу.

Мистер Лис знал, что он сейчас не в своей лучшей форме, чтобы соревноваться с наловчившимися кроликами в скорости. В очередной раз он полагался больше на хитрость.

Конечно, в охоте им двигал банальный голод, ответственность перед потомством, которое он создал и от которого еще не успел отвязаться.

Но было в этом еще и что-то сакральное – это необъяснимое блаженство, когда что-то такое невинное и чистое становится частью тебя. Делая твою бренную тушку чуточку священнее.

Мистеру Лису было неведомо вдохновение, любовь и другие способы становления частью целого, лучшего.

Ему был ведом лишь один способ стать частью другого – съесть его.

Увидев хищника на холме все кролики, особенно те, что были помельче, сразу же ринулись к норе, туда, куда лису было бесполезно даже соваться.

Выждав минуту-две около кроличьего прикрытия, он сделал вид, что уходит и затаился в лесополосе. Мистер Лис знал, что те немногие взрослые, что остались на поляне и бегают быстрее всех, выполняют роль часовых и прямо сейчас отстукивают лапой монотонный ритм по земле, чтобы малыши в норе (с их сверхчувствительными эхолокаторами) понимали, что враг еще поблизости.

“Это может продолжаться очень долго. У меня есть время передохнуть” – мистер Лис прилег на свои передние лапы и под урчание живота, думал о том, как же он пришел к такой жизни?

Так как на данный момент его жизнь можно было измерить не годами, и даже не десятками лет, время от времени он перекрещивал свою жизнь с другими лисицами, но это всегда было лишь на один сезон. Обычно он это делал от скуки, когда в лес никто не захаживал, и у него были большие проблемы с выполнением своего предназначения.

Конечно, он мог бы двинуться в город, где преобладающее число людей было с озлобленными сердцами или сердцами, которые несли в себе лишь пустыню, хотя тех, кто нес в них дождь, было не меньше.

Почему это происходило с людьми именно в городе мистеру лису было неведомо. Но он не считал, что это было чем-то плохим.

Зло должно быть равноценно добру, особенно учитывая, что ни того ни другого не существуют. И иногда величайшее зло со страстным намерением принести вред может стать источником чего-то более светлого в этом мире, чем кристально чистое сердце, несущее вокруг лишь разрушение, когда примыкающий к нему разум находится в неведении.

Добро и зло были иллюзиями ума.

Но мистеру Лису нужно было делать свою работу, заметая следы, а в городе это было практически невозможно.

Он увидел серую полоску шерсти, проходящую вдоль его бока, которой там никогда не было.

“Пора заканчивать эти игры. Я слишком стар. Следующий год будет последним годом моей надежды”.

Стук прекратился. Мистер Лис напряг мышцы, готовый к прыжку. Кролики один за другими принялись выскакивать из норы.

Опасность миновала.

Они были уверены в этом.

Один, два, три – прыжок.

Глава 2. Конвейер любви.

Иногда ты будешь скатываться вниз.

Но помни, что всегда найдутся те, кто придержит тебя за локти.

Верить сложно, доверять еще сложнее. Но ты как-то справишься.

Ты в начале пути исцеления.

Собака подходит к миске. Будет ли она пить из нее? Или она лишь смотрит на свое отражение в водной глади?

Эта собака вызывает столько вопросов в моей голове. Почему она чешет ухо левой лапой, а не правой? Понравилась ли ей кость, которую я подарила? Какая ее самая заветная мечта?

Она никогда не ответит. Собака погружена в молчание своей животной природы.

Собака.

Лиза стояла на балкончике, выходящем на оживленную улицу. Ласковое июльское солнце обугливало кружева на ее плечах и помогало не остыть кофе, про которое она забыла, как и про утреннюю газету, аппетитную в своем объеме. Все её внимание увлекал лишь бежевый лабрадор, проходящий мимо со своей хозяйкой.

Животные вызывали у неё больше вопросов, чем люди.

С людьми ей было скучно. Она видела их насквозь, точнее слышала.

Стоило им лишь открыть рот, наполненный местоимениям “я”, как вишневый пирог невнимательной хозяйки наполнен косточками, они выдавали ей всю информацию (которую возможно предпочли бы и скрыть) о том, кто они, откуда и куда движутся.

Схемы обычно были стандартными.

Конечно, чаще они двигались на конвейере в цеху “Деньги”.

Чуть меньшим количеством двигала слава. Время от времени Лиза тоже попадала в этот цех, когда хотела сделать этот мир чуточку приятнее, подобно женщинам, вяжущим шарфы для деревьев в зимнем парке.

Также большинством двигала похоть, хотя они называли это любовью, не сумев вынести чего-то настоящего.

Настоящая любовь рано или поздно заканчивается настоящей смертью.

И дабы не обременять себя в конце пути, они даже не пытались нырнуть глубже.

Этот конвейер всплывал все время перед ее глазами, с кем бы она ни общалась. Она не понимала, что это все не больше и не меньше – чем ее искаженное восприятие.

Лизи никогда не позволяла безусловной любви окутать её, слыша еле уловимое звяканье цепей из ее воображаемого конвейера поблизости.

Она перестала дышать полной грудью. Ведь это сложно делать с прутом страха внутри. Некоторые эмоции стали ей неподвластны.

Слово любовь стало затертым как гланды женщины после долгого минета.

Подобно студенту кафедры Любви она глотала одну книгу за другой, фильмы, тексты, манускрипты, обрывки разговоров влюбленных парочек, раны от ножа на коре деревьев, граффити “Прости” на гаражах и меловые “Я люблю тебя” на асфальте у подножия многоэтажек.

Ей казалось, что если она поймёт это, то в следующий раз сдаст экзамен и возможно даже защитит диплом.

Чужая логичность заставила ее построить железную броню из щитов вокруг себя, похожую на ту, что строили викинги, только вместо десятка воинов внутри этой брони была лишь она одна, наедине со своей чувственностью.

Как северный человек, подставляющий лицо каждому лучу солнца, она стала искать такие маленькие проявления человечности в мире.

Абсурдно, но чаще всего она находила её в животных, что доверяли ей безоговорочно. Будь ли то коты, ходящие за ней по парку, ящерицы залезающие на мольберт в саду или кузнечики, запрыгивающие на подол платья.

Они все доверяли ей. И в такие моменты она думала – какая разница, нравлюсь ли я людям, если животные меня обожают?

Этого действительно достаточно.

«У Ариэль был хвост русалки, и она справилась. Так что я тоже справлюсь.

Я все еще чувствую судорогу сердца как после падения. Это похоже на боль от моих детских падений – не чувствую нынче их, но помню.

Особенно тот день, когда я упала с велосипеда, съезжая с холма, а все, кто были рядом, лишь посмеялись.

Этот шрам до сих пор остался на моей коленке.

А сколько таких воспоминаний, о которых мы не помним, носит в себе тело?

А сколько боли в нем, с его многочисленными шрамами?

Сколько боли мы носим в себе и не освобождаем?

Я бы очень хотела высвободить. Только как?»

Лиза закрыла шариковую ручку колпачком, и положила закладкой в тетрадь, сделала последние приготовления перед выходом из дома и глоток уже остывшего кофе. Матовая помада покрыла тонким фиолетовым слоем каемку ее губ.

Она жила размеренной спокойной жизнью, такой, что легко уместилась бы в одном абзаце скучной книги.

Её взгляд, небрежно брошенный вдоль висящего на стене зеркала, споткнулся на середине его серебристой глади, остановленный подножкой чего-то – её взгляда.

Такой знакомый и одновременно чужой.

“Ты любишь недостаточно сильно, – произнесла она сама себе вслух, – твоя любовь не настоящая, ты недостаточно стараешься”.

А затем безмолвным укором взглянув на себя, как будто обратилась к кому-то из прошлого:

“Сколько нужно принести ребенку из школы хороших оценок, чтобы мама села рядом и научила рисовать слона? А что если мама не умеет рисовать слона?”

«Если бы я произнесла нужные последние слова, он бы не погиб» – Лиза плавно подошла к своему туалетному зеркалу, с опущенным взглядом, продолжая диалог с самой с собой – «не потерял управление, в его душе был бы дзен, никакие манипуляции не разрушили бы его перманентное состояние счастья».

Лиза потрогала уголки письма лежавшего на туалетном столике, рядом стояла глубокая синяя ваза с розовыми пионами, сорванные в дождливом саду ее матери на днях и спасенные от града.

“Боже в моей голове и так много проблем. Не стоило еще теребить опять эту рану. Мой психолог не разберется за один сеанс с таким комом переживаний. Эта ноша непосильно не для кого”.

Конечно же, она драматизировала.

Но все же что-то заставило ее открыть, сложенные вчетверо листы.

Они лежали у нее так давно, что пахли лишь ароматами ее туалетного столика.

Всегда, когда был выбор теребить рану или нет, она выбирала первое, чувствуя такие моменты по жжению в уголках глаз.

Ведь этот выбор был всегда – двигаться вглубь и открыть шлюзы невыплаканного (иногда даже месяцами) или притвориться, что она ничего не замечает и ничего не понимает.

Чаще всего она выбирала первое, зная, что слезы – самая честная ее часть.

И отпуская их, она омоет каждый темный угол воспоминаний, освободит пространство для настоящего или даже нового.

Лишь не боясь слез и терзая себя время от времени, она позволяла себе жить, не чувствуя и намека на ложь. А, как ей казалось, это и отдаляло ее от роботов сортировщиков, проводящих каждый день в одном и том же конвейере из года в год.

***

Привет, моя прекрасная Лизи.

Как ты поживаешь в своей солнечной долине?

У меня все хорошо. Жизнь в прибрежном городке – спирулина для моего тела. Каждый летний сезон сюда приезжают толпы скандинавских блондинок, тонких как лани, свежих как балтийское море.

У меня все очень хорошо.

Я кручусь-верчусь как всегда. Ты знаешь меня – я не пропаду, уж слишком большое количество женщин в мире, ради которых я готов взбираться на новые вершины и водрузить своё знамя на вершинах их молодости.

Мне очень сложно остановится. Иногда я разбиваю другим сердца, как уверяют они после. Хотя сразу на берегу я обговариваю детали и говорю, что мой корабль отплывает через пару дней и поплывет в поисках новой пристани. Но что-то заставляет их верить, что я кину свою фуражку в море и забуду обо всем на свете ради них.

Есть идеи почему?

Иногда мне кажется это эго.

Эго, заставляющее их верить, что – да, у Нила было много девушек, он ветреный, не сидящий на месте, постоянно забывающий свои же обещания. Но я-то самая лучшая и я смогу поймать этого джина в лампу, пока он не исполнит все мои желания и не станет безвольным псом на поводке.

А знаешь, что самое смешное? Что как только я найду ту, которая не захочет пригвоздить меня к стене как трофей, которая будет настолько увлечена этим миром, той любовью, которую она может дать другим, той заботой, которой она может оросить каждый цветок в засуху, и которая будет ценить мое присутствие без лишних вопросов; ту, в чьих глазах я найду тепло, которое бывает лишь во взгляде влюбленной женщины – тогда-то я и пойму, что это она.

Она настоящая королева моего сердца, ведь она смогла стать другом, прежде всего, себе самой, и не отпущу больше никогда.

Мне кажется, я нашел ее, но время от времени на нее что-то находит и она опять становится безликой, серой, как та очередь “псевдо королев” под моей дверью.

Я вижу, в ней зачатки моей единственной. Но когда она слаба духом, слезы и злоба на мою свободу льется рекой из всех её 9-ти отверстий.

Я стараюсь помочь ей своими словами, ты знаешь, я хороший стихоплет. Должно быть, из-за этого большинство женщин и начинают верить, что они особенные для меня.

Ведь на земле осталось так мало настоящих романтиков, напрягающих мозг чуть сильнее для того, чтобы выдать пару нестандартных комплиментов.

И стоит мне лишь повесить свою метафору посреди комнаты на железную цепь, как отовсюду, даже из самых дальних иньских восточных углов парадной, появляются охотницы за новой пищей для своего себялюбия.

Кто-то еле ползет на четвереньках, кто-то дефилирует по кругу, подняв голову, и лишь изредка бросает взгляд на заветные строки, большинство сразу же усаживаются мне на колени, поглаживая мою щетину и ненавязчиво проталкивая свои холодные ладони под мою рубашку, чтобы провести по моим соскам своим дуновением ветра.

А те, чьи ладони теплые, перемалывают мои слова в пудру и покрывают ей свои прелестные щечки изо дня в день.

Они верят, что мои слова делают их красивее.

Но, к сожалению, я не могу помочь своей музе напрямую, ты знаешь, стоит мне только сказать “Я написал это о тебе”, как ее шикарное эго третьего размера захлестнет весь мир, заставит меня купить ей янтарный трон, и я больше ни единой секунды не захочу быть с ней.

Я вижу, как она истязает себя этими вопросами. Но все что мне остается – лишь наблюдать за ее страданиями. А она делает мастерски, как голубка, порхающая по лиловому небу в последний раз с раной на шее. Раз в месяц она пытается распять себя на кресте и сделать из этого шоу. Тогда я убегаю.

Убегаю в объятия новых сирен. Но они лишь временное плацебо. Хороши лишь несколько первых свиданий, пока их груди не обнажаются и мозг не заплывает серотонином.

Хотя ты знаешь, даже несмотря на то, что их головы отключаются и где-то внизу яйцеклетки жадно кричат “дай мне этого мужчину”, нет ничего прекраснее на свете влюбленной женщины.

Её джемовый взгляд, это колышущееся от желания тело и разум заставляющий играть в игру “притворись, что тебе не важен секс, а важна любовь”.

Когда они уже поймут, что это одно?

Наблюдать, как цветок доверия их души распускается. Видеть, как они позволяют себе чуть больше нежности и ласковых слов. Насколько же легко подарить им ощущение заботы, лишь накинув на них плед, когда они случайно уснули на моем диване.

Что может быть проще чем делать для женщин как можно чаще то, что вызывает у них улыбку? Ведь этого для них прежде не делал никто, даже они сами.

Этот мир разучился любить. Но пока я жив, могу исправить это.

Рано или поздно наступает момент, когда мне приходится уходить от них, видя темную сторону их луны. Клянусь, я не хочу разрушать этот флёр веры в женственность, поэтому я всегда ухожу, чувствуя мурашками на спине этот момент, когда они слетят с катушек. Оставляя их наедине со своими паттернами и детскими травмами, заставляющими их верить, что поймав меня, они смогут исцелиться, но нет.

И в такие моменты я вспоминаю Мьюз и думаю, интересно, финальная битва со своим эго у нее уже состоялась?

Шоу окончилось?

Люблю наблюдать финальную часть, все, что прежде мне не интересно.

Прихожу под конец, сажусь на задний ряд с карамельным попкорном

(знаю на перформансах не принято есть попкорн, но я же прихожу не на спектакль, а на Мьюз, а карамельный попкорн – это очень про нее. Сколько раз я чувствовал этот вкус внутри ее рта во время наших просмотров кино, лежа на ее изумрудном вельветовом диване. Мы всегда притворялись, что смотрим кино, хотя не уверен, что мы хоть раз досмотрели хотя бы один фильм до конца. Самый прекрасный секс начинался тогда, когда мы до последнего делали вид, что заняты другими важными делами).

И я прихожу на перфоманс, чтобы взглянуть как в этот раз она заявит миру о том, что я с ней наделал.

Мой любимый момент – когда Мьюз истекает кровью и висит на кресте, а затем её лицо резко озаряет гримаса “Стоп, почему это я страдаю? Мне же надо жить”. Вытаскивает гвозди из ладоней. Вытирает кровь с пола, сжигает крест и уходит в гримерную привести себя в порядок.

Ты знаешь, для нее это дело пары минут.

Мне нельзя зайти к ней слишком рано, нужно дождаться определенного момента, дождаться, когда она выйдет из гримерки и будет достаточно далеко от места проведения перфоманса.

Ведь то место пахнет воспоминаниями о том, из-за кого это все произошло.

Желательно, чтобы она вышла на улицу и ветер сдул пыль со всех ее старых мыслей, позволил наконец сделать вдох.

Но. Важно не позволить другому мужчине перехватить ее по пути.

Глубоко внутри я всегда боюсь этого. Хотя это никогда не случалось, Мьюз слишком предана мне.

За это я ее и обожаю.

Я никогда не встречал женщину прекраснее. Каждая ее морщина – напоминание о наших ссорах, когда она и хмурила свой прекрасный лобик, каждый сантиметр ее тела, что я не устаю облизывать, каждый звук, даже то, как она страдает.

Она страдает как настоящий творец. Нимфа моей злости.

Кажется я влюбился, Лизи.

Лиза улыбнулась, подумав:

“Странно в этот раз я не плачу. Улыбаюсь, замечая то, что раньше не увидела.

Но все же мне очень жаль, Нил – Лиза погладила листы кончиками пальцев – жаль, что я открыла это письмо слишком поздно.

Прости меня. Я знаю, простишь. И пришлешь мне весточку о том, что там ты обрел настоящий покой, лежа на облаках в объятиях своей любимой и, наконец рассказав ей, что все твои поэмы были о ней.

Но все же небольшое чувство саднящей боли осталось внутри.

Чувство вины? Надо обсудить это с психологом”.

Глава 3. Спорный дождевик.

Мистер Лис бежал по лесу в поисках новой приманки.

То в одном, то в другом его углу позвякивали колокольчики ловушек, которые он обегал. Вместе с шелестом травы и трелями птиц они будто создавали единую джазовую импровизацию. Капканы попадались один за другим, но то, что он находил там, ему было не интересно.

Опять испорченное мясо.

Он был очень избирателен…… порой.

Ведь всё же чаще его разум был затуманен от слишком большого количества звуков и запахов, предлагаемых лесом – а телом Мистера Лиса управляли нюх, глаза и вкусовые рецепторы. Дикий по своей природе он не умел жить иначе.

И эта какофония время от времени сводила его с ума.

Единственное место, где он мог вновь обрести себя, была его нора. Наевшись досыта, он прятался там на несколько дней в тишине и темноте, перелистывал страницы памяти в попытках осознать, что только что с ним произошло. Лишь в такие моменты он вновь обретал силу ясно видеть и идти на запах лишь самого лакомого и желаемого.

Так было и в этот раз: переев из-за голода дрянного мяса, лис почувствовал себя плохо, ясно ощутил переизбыток нервного напряжения и спрятался в норе.

“Ничего не слышать, ничего не видеть, ничего не чувствовать”.

Как я тут оказался? Мои лисята не скоро вернутся, они ушли на поиски священного источника, чтобы омыть свои лапки от несчастий на год вперед. Значит, они не спасут меня своим присутствием, отвлекая от моего одиночества, и мне придется разбираться с этим самому.

Эти запахи, они сводят меня с ума.

Но когда я вспоминаю о том нежном аромате белой каллы, что цвела у водопада. Когда я вспоминаю, что вырвав ее с корнем для украшения своей норы, я лишил себя возможности чувствовать ее благоухание каждую весну, ощущение потерянности накатывает комом в моем горле, бессилием в моих лапах и спутанностью пряжи внутренней сути.

Почему я сорвал ее?

Почему я не удержался?

Ведь калла была такой беззащитной, ни единого шипа.

Но на мгновение я представил, как будет прекрасна моя нора, пускай лишь на один день.

Иногда мне кажется, что только в этом есть суть существования. Такая долгая жизнь, чтобы запомнить лишь несколько прекрасных мгновений, когда я позволил себе жить инстинктами.

В лесу столько прекрасных цветов: вероника, кувшинки, горечавка. Они все по-своему удивительны.

Но какой бы аромат мимолетно не залетал парашютистом обещаний в мой нос, я всегда вспоминаю ее. Я считал, что смогу найти еще немало подобных калл. Ведь не может она быть одна на весь лес. Но она была одна.

Много дней я потратил на то, чтобы отыскать ее в других цветах. Они были прекрасны, некоторые из них даже были тоже белые. Но в мельчайших деталях я видел, что это не она.

Слезы не будут катиться из моих лисьих глаз. Но если бы я умел плакать, это была бы одна скупая слеза по ушедшему и еще не пришедшему.

Ответы придут, когда я перестану задавать вопросы.

Все становится на свои места, вновь обтекает формой. Разум распылен как остатки семян фенхеля по ветру.

Теперь я tabula rasa.

Ветер шепчет мантры траве о том, что прошлого не вернуть. Солнце озаряет истину – мир все еще полон удивительного. Спираль раскачивает пружину будущего, говоря, что не стоит убегать.

И я продолжаю нести свою дхарму, надеясь, что однажды двойное дно провалится и я вновь окажусь в Стране Чудес.. и там не будет вопросов.

Надпись на стенах пещеры:

Заклинание теплой души

Моё будущее растворяет моё прошлое,

судьба – мои раны.

Призраки теряют дорогу в мой дом,

любовь согревает их сияние.

Я чувствую себя хорошо. Я чувствую себя лучше, чем хорошо. Я в безопасности.

Мистер Лис боялся, что его мечта так не станет былью – новая жизнь не даст ему желанного перерождения. Он мечтал о смерти, дабы освободится от груза своих воспоминаний, но будучи бессмертным – ему было сложно умереть.

Внезапно его ухолокатор уловил какой-то звук. Знакомый звук. Не может быть. Это он. Звук становился все громче, а запах человека и будто бы сырой земли от еще не заваренного им чая все четче.

“Пожалуй это единственное существо в лесу, которое может вытащить меня из норы в такие душные дни. Его сердце – бездонная незалатанная дыра. Черная дыра, поглощающая чужие истории”, – Мистер Лис выбежал на опушку и замедлил шаг, чтобы компаньон мог получше разглядеть его переливающуюся серебром шерстку и россыпь серебряных веснушек вдоль усов.

“Привет, дружище, ты опять пришел” – сказал лесник, протягивая мистеру Лису ладонь с кусочком приготовленного кем-то заранее сэндвича.

Мистер Лис обнюхал предложенную еду, она пахла свежеприготовленной курицей, листьями рукколы – фу, и еле уловимой ароматной эссенцией.

“Что это?” – подумал Мистер Лис. Он не ведал, что это был аромат девушки пачули.

«Их приготовила Сирша», – будто отвечая на вопрос Лиса, произнес лесник. “И вкусно, однако. Она либо хорошо наловчилась готовить за годы работы в местной забегаловке, либо она действительно меня любит. Жаль, что я не могу сказать то же самое о своих чувствах к ней».

«Знаешь, дружище, чувства намного сложнее, чем о них принято думать. Раньше я испытывал истинную близость с ней. И я был готов поклясться, что люблю ее, но сейчас все стало слишком сложным, опыленным рутиной и жизнью», – Роб начал изливать свои мысли мистеру Лису, используя его присутствие как отдушину. – «И иногда я задаюсь вопросом, то что было в начале – правда ли это была любовь или я лишь был ослеплен своей надеждой на исцеление и воскрешение, а она лишь заставила меня поверить, что все происходящее было любовью?

Иногда мне кажется, что мы максимально близки к любви лишь в самом начале, в моменте встречи, взгляда, в моменте узнавания одной душой другой. Когда все, что мы можем – это лишь доверять своей интуиции и чутью, а не будучи влекомые фактами. Ты знаешь, дружище, у меня было много сердечных драм. Но складывается такое ощущение, что я знал о любви намного больше, будучи подростком, до первого поцелуя и тем более до первого секса. А все что я знаю о любви сейчас – всё ложь”.

Лесник заглянул в безмолвные глаза мистера Лиса.

“Да ты прав, я просто еще не встретил ее. Но для чего тогда Сирша рядом со мной сейчас? И почему мне так сложно ее оставить?”.

Мистеру Лису нравился лесник. Он был истинным проявлением человека-леса, который мог одолеть любое препятствие, а его одежда была идеально подобрана для новых невзгод погоды.

Мистеру Лису нравилось смотреть на него.

Он был одним из немногих людей, которые органично вписывались в местный ландшафт. А также одним из немногих исключений, которое Мистер Лис не мог уничтожить. Сердце лесника давно было пусто. Оно не за кого не цеплялось, а душа была заброшенной.

Укуси Мистер Лис его в сонную артерию на шее – сделал бы большое одолжение этому миру и особенно девушкам, которым он пока не успел разбить сердца своей неопределенностью.

Лесник предпочитал не делать выбор, а если и делал, то таким образом, чтобы у него оставалась возможность мультивыбора.

В общем, в нём было все, что подходило под термин “натоптыши леса”, “мозоль мира”. Но все же он был исключением.

Потому что Мистер Лис видел – запутанность лесника максимально приближает его к так называемой свободе, к которой многие стремились.

А он обуздал ее интуитивно, еще не осознав это. Но когда осознает и уложит это формулами в своём сознании для будущих поколений, тогда он станет свободным безусловно – тогда-то он и увидит чужое сердце своим.

Мистер Лис услышал шорох листвы и флёр того запаха, что исходил от сэндвичей. Девушка пачули.

“А теперь беги”, – сказал лесник, кинув кусочек сэндвича как можно дальше в кусты.

И хоть Мистер Лис и его тело было истощено, ему не хотелось перебиваться остатками чужой еды; но он сделал вид, что бросился за ним, а сам затаился.

На поляну проскользнула девушка среднего роста, на ней был белый дождевик, а волосы были скреплены сверху пучком с помощью заколки.

“Сирша, ты как раз вовремя. Я заварил пуэр”, – сказал лесник разливая чай по пиалкам;

“А я набрала по пути мяту, мелиссу, ромашку и несколько листьев малины”, – Сирша небрежно кинула слова, дав понять, что предпочла бы другой чай.

Неловкое молчание. Брови лесника нахмурились.

«Когда чувства стали такими сложными?»

Сирша устало присела на недалеко лежавшее бревно.

– Нам надо уйти в ближайшее время, пока не начался дождь.

– Разве теплый июльский дождь может кому-то помешать? – улыбнулся лесник, но увидев недоумение девушки с запахом пачули, спросил – Сирша как сильно ты меня любишь?

– Вот так, – ответила она и развела руки в сторону на максимальную ширину, улыбаясь как ребенок.

– Этого не достаточно.

– А ты? – спросила Сирша.

– Так сильно, что готов нам давать второй шанс снова и снова. Ты знаешь, мы далеко не все те же люди, как когда встретились. Тогда между нами было столько общего. Или один из нас удачно притворялся. А сейчас. Наши отношения сейчас похожи больше на ходьбу по минному полю наших собственных триггеров, и я всегда с опаской делаю следующий шаг, боясь, что нас просто подорвет.

– Не усложняй, – невозмутимо вздохнув, ответила Сирша.

– Вот. Об этом я и говорю. Ты говоришь, что любишь, и мне хочется верить, что это правда. Но внутри меня ощущение, что ты сама не понимаешь значение этих слов.

– У тебя кто-то появился? – вспыхнула Сирша ни с того, ни с сего.

– Нет. Я даже и не думал об этом. Я не выбираю между тобой и кем-то другим. Если я уйду, то лишь уйду в свое одиночество. Потому то, что есть между нами сейчас, больше похоже на удушье. И я не хочу терять тебя как друга.

– Ты меня бросаешь? – спросила Сирша, подкидывая ромашку в заварник. Ее взгляд оставался холодным и сухим.

– Я скорее пытаюсь починить нас.

– Разговорами о том, как я душу тебя?

– Да, возможно это не лучший способ что-то исправить. Но сказать правду – первый шаг к исцелению.

Сирша отвернулась от него, делая вид, что занята чем-то особенно важным. Чем-то более важным, чем их чувства.

“Она совсем не воспринимает меня, как и мои откровения” – подумал лесник – “Нужно ставить точку прямо сейчас, либо отсрочить это в очередной раз”.

Он взглянул на нее.

Из-под ее прически выбилась прядь.

Он наклонился, чтобы поправить ее, завернув за миниатюрное ушко, будто вылепленное из глины творцом эпохи возрождения. Сирша слегка улыбнулась. Он приобнял ее и поцеловал в шею.

Она еле слышно выдохнула жарким тихим стоном внутреннюю истому:

“Мне так не хватало твоих объятий, Роб” – вздохнула она.

Его взгляд скользнул по ее полупрозрачному дождевику. Он заметил как топорщатся ее соски от промокшей блузки, расстегнул движением одного пальца вторую пуговицу дождевика и скользнул внутрь под одежду.

Запах пачули окутал весь лес.

Роб нащупал заветный сосок и стал нежно перекатывать его между пальцами, оттягивая и поглаживая. Их языки переплелись. Сейчас у них были лишь ответы.

Для лесника секс был лучшим способом увидеть уязвимость другого и вспомнить, что такое доверять.

Он опустил ладонь ниже, срывая с застежек все пуговицы, что встречались на пути его запястья и, приподняв юбку, нашел самую влажную часть ее. Провел кончиками пальцев по внутренней поверхности ее бедер, дразня, одновременно покрывая ее шею поцелуями. Пальцы Сирши волной окутали его затылок и сжали волосы в кулак, оттягивая от себя.

Ей было страшно чувствовать так ярко.

Пальцы Роба начали скользить вверх, предупреждая о неминуемом финале.

Она часто не носила нижнее белье и это была еще одна из причин, почему ему было так невыносимо сложно оторваться от нее. Он продвинул палец внутрь и его гостеприимно встретили без лишних вопросов.

Стон Сирши заполнил лес.

“Возможно это наше последнее занятие любовью, пусть оно будет от начала до конца симфонией моей любви к ней, чтобы она помнила лишь хорошее, чтобы стереть ее боль”.

Мистер Лис решил удалиться.

Он видел, что наконец сердце Роба стало свободным.

Глава 4. Беседа с психологом, ч. 1.

Лиза сидела на приеме у психолога.

Минимализм светлого кабинета, окна которого выходили на залив, подчеркивался белыми креслами, подушками и чайным столиком, личным украшением которого была бирюзовая ваза со слегка припудренными розовым эустомами. Ей было хорошо здесь, все способствовало её раскрепощению и доверию, ведь она любила белый цвет, а ее психолог варил лучшее шафрановое капучино.

Пока его не было, Лиза машинально подошла к полке с книгами, погладив их корешки пальцами.

“Фрейд – конечно, Юнг – ожидаемо, Эстес?” – она была удивлена.

Но внимание привлекла другая книжка. Она не смогла рассмотреть автора – корочка книги очень сильно пострадала в пожаре. Видимо это, правда, что-то стоящее. На обложке она разобрала лишь одно слово – “дневники”.

Чьи-то дневники.

Ладно, загадочная книга.

Расскажи мне про мое лето – Лиза открыла наугад книгу в самой середине:

“Ты сможешь стать свободной, если признаешь свою зависимость. В 12 шагов принимают людей, когда они в полном отчаянии.

А мой мозг все еще синтезирует новые идеи для выздоровления.“

Да, что есть, то есть, как насчет этой осени?:

“Вроде я нащупала нить себя – она в какао с печеньками”.

Смешно, давай что-нибудь посерьезнее:

“Весна – легкое очарование,

осень – тотальная влюбленность”.

неожиданно – подумала Лизи и продолжила читать дальше:

“Зима – истинная страсть – девушка почувствовала покалывание в кончиках пальцев -

лето – настоящая любовь”.

Лизи быстро захлопнула книгу.

Это все глупости.

Я же не вручу свою судьбу первой попавшейся книге, тем более про которую я ничего не знаю.

Но если представить на секунду, что мое подсознание, мудрейшая часть меня, интерпретирует все по-своему.

Ладно, я дам тебе еще один шанс.

Не тебе книга… моему сознанию.

Как мне перестать думать о нем?:

“Я не собираюсь избавляться от своего прошлого. Я сохраню его.

Ведь это единственный шанс принять его как прошлое”

Лизе стало не по себе.

Уж больно точно ее пальцы выбирали нужную страницу и нужный параграф.

Она как будто чувствовала, как миллион душ, витающих где-то рядом, направляют ее в это самое мгновение.

Это наводило жуть на нее, как будто от ее следующего шага зависит будущее. Приятнее и спокойнее было думать, что все вокруг хаос и набор случайных совпадений.

Ладно, тогда расскажи мне, что произошло между нами тогда?:

“Этот мир возвышал и разбивал ее об камни чужой оценки.

Он был спасением и смертью.

И он был в нем царем.

И она преклонялась.

А перед тем как этот мир разлетелся на мелкие кусочки её безразличия, они вдвоем, держась за руки, глубоко нырнули в море душ друг друга, прыгнув со скалы веры.

И это было прекрасно. И это больше никогда не повторится”.

“Больше никогда не повторится”, повторила Лизи вслух.

Так пора заканчивать. Еще парочка вопросов:

“Что происходит со мной сейчас?”

“Мне казалось, что я любила, сейчас я вижу, что там была лишь боль.

Мне казалось, что я всегда была честна с собой. Теперь я вспоминаю лишь ложь.

Я была уверена, это была моя правда. Теперь же ощущение, что это была одна большая ошибка, снимает скальпель моей веры”.

"Спасибо", – Лизи обняла книгу – "Последний вопрос – что нас ждет с ним?”

“Я до сих пор верю.

Это как приз, который я вижу впереди в мираже, который помогает мне проживать эти испытания с грацией;

Маяк на горизонте указывающий путь домой.

Мысли о нем греют мою душу. И даже если я его не встречу вновь, мысль об этом делает меня человечной.

В этом и есть смысл любви – напомнить нам, кто мы есть”.

Лизи не успела отследить свои ощущения, как в кабинет зашел мужчина 40 лет со сдобренной сединой висками.

“Это очень хорошая книга” – сказала она, помахивая в руках корочкой оставшейся обложки и всеми откровениями, которые только что к ней пришли.

Лизи улыбнулась, пытаясь беззаботностью скрыть ту интимность, которая произошла только что в ее душе.

– О, я рад, что тебе понравилось. Это книга моей жены.

– Ваша жена писатель?

– Нет. Но я собрал все ее дневники, которые она вела в моменте влюбленности в меня, чтобы помнить о том, с чего все началось, и напоминать ей, что однажды она испытывала ко мне. Со временем мелкие обиды крошат наше сознание, выкидывая из него массу приятных воспоминаний, с которыми мы предпочли бы не расстаться, которые мы хотели бы повторить.

– Вы таким образом пытаетесь законсервировать её чувства к вам? – засмеялась Лизи с сарказмом.

– Понимаю, к чему ты ведешь. Скорее я пытаюсь запечатлеть физическое воплощение эры наших открытых сердец в этом мире. Чтобы не происходило, она останется в моих руках напоминанием. Присаживайся пожалуйста – сказал он Лизи указывая на блеклое лиловое кресло.

На столик, стоявший поблизости, он поставил белое блюдце и чашку, наполненную шафрановым капучино, пенка которого была едва сдобрена корицей.

Лизи села в кресло, расправляя подол юбки и вглядываясь в узор, который образовала специя – в виде глаза.

“Да уж за мной определенно, кто-то присматривает”.

– В этот раз я пришла к вам с запросом о том, что я выбираю неправильных мужчин. Раз за разом я выбираю тот тип, который не готов строить со мной что-то серьезное и спустя время, получив меня целиком – они убегают.

– Опиши подробнее черты этого типа.

– Мужчины, чаще всего свободные в своем творческом самовыражении, нередко у них одержимость, будь то наркотическая, алкогольная или сексуальная.

– Очень сложно найти человека без какой-либо зависимости, будь то даже зависимость от сахара.

– Да, я сама завишу от многих вещей. От любви, наверное, больше всего. С самого детства я не могла уснуть без грез о том, как я еду в красном платье на красном кабриолете с мужчиной своей мечты в закат.

– Я ни разу не видел тебя в красном на приеме. Как ты думаешь, твои мечты изменились с того времени?

– Конечно да, они стали совершенно другими. Теперь я едва могу даже представить себя с красной помадой на губах. Но кое-что остается неизменным. Я продолжаю лелеять надежды по ночам, что меня кто-то любит и делает это так, как я люблю. Но где то на окраине моих воспоминаний я слышу слова мамы “Пускай тебе приснится принц, который тебя полюбит и заберет с собой”.

– Похоже на установку.

– Так и есть. И она мне приносит дикое неудобство, как платье из которого я уже выросла. Ведь в настоящем моменте я одна, и я счастлива в этом плане, что я успешна, моя жизнь размерена, по всем показателям своей счастливости – я счастлива. Но есть ощущение, будто ложь потирает ладони, где-то в углу, говоря “Пока ты одна, ты не сможешь быть счастливой”.

– И какие же картинки ты видишь сейчас перед сном?

– Я мечтаю о том, как осуществится моя мечта. Хотя иногда я ненавижу свои мечты, такими затасканными и поношенными со временем они стали. И теперь они напоминают мне скорее проект, проект по осуществлению мечты. Но моя жизнь – не проект по выращиванию бройлеров. Я не знаю, что это есть, но не проект точно. Я не хочу быть проектом. И чтобы мои мечты были проектом. И больше всего я хочу сохранить его как мечту в своем сердце. Я боюсь, что однажды перестану верить в Дина. Тогда я также легко могу разочароваться и во всех остальных, кто бы ни встречался на моем пути в будущем. И я буду улыбаться им, зная заранее, что это случится, и не смогу доверять никому.

– Правда в том, что чем чаще тебя предавали, тем глубиннее и сильнее твоя вера с каждой новой нанесенной раной. Тот, кто потерял все, наконец начинает верить и доверять по-настоящему.

– Я, надеюсь, что это так, что это лишь заблуждение моей логики. И знаете, что самое смешное? Что у меня есть множество козырей в рукаве, чтобы заставить его вернуться. И знаю точно, что они сработают. Но я не хочу использовать ни один из них. Я хочу, чтобы его возвращение было актом его воли, без налета манипуляции, без использования силы моей сексуальности.

Я ведь знаю все его слабые стороны, имею такую силу над его инстинктами. Чувства – их легко можно извлечь как искры из камней с помощью секса. Но мне нужно что-то настоящее, кто-то, кто выбирает меня всем своим сердцем, и, о чудо, я выбираю его тоже. И это магия. И это прекрасно. И это вне моего контроля. Но, в любом случае, мне больно от мысли, что найдется кто-то другой, кто-то более нечестный, кто-то, кто лишь хочет власти, кто использует те приемы, которые запрещены на нем. И он с легкостью поведется. Ей богу эта похоть; Она конечно очень крутая. Очень честная, приятная. И иногда она, правда, помогает выстроить мосты между людьми. Но. Она может быть мелочной, узкомыслящей и легко поддаваться на манипуляции.

– Почему тебе тревожит это?

– Ревность.

– Ревность обычно появляется, когда у кого-то есть что-то, что мы бы хотели иметь.

– … И не сделав первый шаг для достижения этого желаемого, мы не избавимся от нее.

– Иногда я удивляюсь, для чего я сижу в этом кабинете

– Разве вы не знали? Ваш шафрановый капучино лучший в городе – улыбнулась Лиза.

Глава 5. Искусство отпускать.

Мистер Лис путал свои следы.

Он убегал ещё дальше к краю леса, дабы не быть найденным волками, чей изящный вой на луну каждый раз погружал его во мнимые фантазии. Каждый раз он сдавался и отдавался той текучей истоме, исходящей из их сердец. Неспособный что-либо поделать с этим.

Он знал, где было начало, хотя начало было мнимым.

Ему казалось, что он знает, где конец. Но это тоже было иллюзией.

Воспоминания не отпускали его, хотя он был уверен, что далёк от своего прошлого, что он успешно убежал.

Но то еле уловимое, скрытое внутри постоянно намекало, что это было также заблуждением.

Обещание свободы, продолжало висеть на небе серебристой луной и каждую ночь лило свой свет серафима на него, соблазняя и возвращая истому, от которой, как ему казалось, он избавился.

Он нашел новую лисицу, чтобы залатать невыполненную роль прошлой.

Все так делают.

Это автоматическая подушка безопасности.

И это всегда помогает, правда другой не знает, что был лишь подушкой.

Но рано или поздно ложь всплывает на поверхность, обнажая, что всё до этого было лишь убеганием.

“Я радуюсь переменам и ценю совершенность происходящих событий. И все также гадаю, что же произошло по росинкам на траве”, – Мистер Лис вздернул свой усатый нос к полной луне – “Мир все также в замедленном движении”.

Россыпи огней сверчков освещали путь, проливая свой едва уловимый свет то тут, то там, стоило лишь Мистеру Лису случайно задеть их своей шерстью. Это помогало совам, следящим за ним издалека, не потерять его из виду.

“Все, что я хочу – есть у меня в настоящем, остальное – иллюзия ума.

Я застрял в настоящем”.

Где-то вдалеке вновь взвыл волк. Мистер Лис потряс мордочкой, как будто пытаясь стряхнуть навязчивую иллюзию.

“Волки. Откуда они появляются? Почему они всегда приходят ближе к осени?

Когда мне становится максимально плохо?

Будто чувствуя, что меня нужно в очередной раз отвлечь, дабы я не утонул в пучину своего бессилия?

Откуда они знают?

И откуда знаю я?”

Недалеко впереди он увидел факел. Похожий на факел друида, что подобрал его лисенком и искромсал шерсть рунами на одном из жертвоприношений. Мистер Лис вгляделся вперед. Это был мираж, который исчез в то же мгновенье.

“Все чувства сейчас внутри меня мертвы.

Дальше спираль будет лишь раскручиваться.

Уроки, что каждый из них преподал мне однажды – становиться суровее.

Почему всё не может просто стать простым?”

Он посмотрел на свое отражение в купели недалеко от границы леса.

“Я развязываю клубок. Он развязывается медленно. Но я знаю, что все не зря. И однажды я буду свободным”.

Ухо уловило звук доносящейся музыки. Видимо я подошел слишком близко к людям и их домам.

“I can't let you go

I can't

I can't

I can't

I can't………… Nora June”

На краю леса в свете луны стояла женщина с пистолетом в руках, смотрящая на луну и обращающаяся к ней.

Как мои дела?

Все также. Прошло 10 лет. А я все также влюбляюсь в бородатых кретинов.

Все циклично.

Я вспоминаю влюбленных и какой же красивой они видят тебя, и утреннюю траву в росе, которая намного зеленее, чем моя.

Я думаю о нем. Всё время. Постоянно.

Зачем мне целое сердце, если он забрал половину?

И когда его звезды стали важнее моих?

…

Отпускать сложно.

Внутри меня теплится надежда, что момент, когда он прикоснулся краем рукава к моей правде, был для него тоже особенным.

А сейчас жизнь замедляется перед тем как я нажму спусковой крючок и взлечу еще на ступень выше, внимая звездам, что увижу, смотря вниз.

Женщина засунула револьвер в рот.

Мистер Лис узнал её.

Но что еще важнее, он увидел то, о чем она еще не знала.

Он стремглав пробежал мимо ближайших ловушек, озаряя поляну звоном колокольчиков.

Лис знал, что у звона колокольчиков есть особая вибрация, которая оставляет в разуме людей лишь их истинные мысли, и выжигает всех непрошенных гостей, которые столпились в прихожей.

Женщина вытащила револьвер изо рта.

.

.

Она взглянула на свои руки, сжимающие оружие, на тени возвышающихся деревьев, от которых исходил звук, опять на свои руки, и кинула пистолет на землю, как будто испытывая брезгливость к тому, что она только что собиралась сделать. Как будто именно этот пистолет был главной причиной её проблем.

“Я чуток налажала со своей жизнью, и что-то пока мне не хочется подводить итог”.

Она присела на подол своего длинного платья и продолжила диалог с луной, который все больше становился похожим на монолог.

Порталы существуют.

Я чувствую их. Один из них сегодня.

Идеальный момент, чтобы отпустить всех.

“Дальше лишь вверх… Ниже не упаду”, – произнесла она, кладя ладонь на свою грудную клетку, как будто обращаясь к кому-то в своей груди.

“Мое сердце сейчас это просто окровавленное месиво, кусок его вырван.

Уйдет время, чтобы залечить то, то было распотрошено. Но мое тело и душа – прекрасный храм. В нем все заживает по щелчку пальцев.

При дневном свете я держусь уверенно, сильно, как будто все равно. Но оказывается, я сама не знала, как больно внутри. Я ходила с раной среди людей, не подозревая, что кровь стекает по моей блузке”.

“Я помогу тебе малышка”, – обняла она себя за колени – “Принесу необходимые травы к твоей ступке, напитаю твою кожу маслом, упакую в кружева, и все будет хорошо.

Рецепт счастья очень прост на самом деле.

Только, пожалуйста, поменьше токсичных людей в твоей жизни. Береги своё сердце”.

Девушка достала клочок бумаги и, глядя на луну, начала читать вслух, смеясь над своей наивностью.

Заклинание от разбитого сердца.

То, что было ложью, пускай обратится в пыль.

То, что стало правдой, пускай превратится в быль.

Любовь освобождается от ненависти.

Слезы иссушают злость.

Мое сердце становится целым вновь, готовым встретить новую любовь.

Дочитав текст, девушка достала из кармана зажигалку и подожгла уголок. Пламя быстро охватило клочок бумаги. Девушка отпустила его, и он, будучи подхваченным дыханием луны, рассеялся пеплом по ветру. Но бумага не сгорела полностью, небольшой клочок упал неподалеку от Мистера Лиса, зацепившись за куст с волчьей ягодой.

В небольшом доме на окраине леса загорелся свет. Шторы открытого окна начал теребить ветер еле слышными отрывками строк из песни:

“Благодарю за нежность,

Благодарна за боль,

Благодарна за ревность и все, что было потом.

Благодарна за похоть и смиренье души.

Благодарна за веру и стремление жить.

Благодарна за мудрость и за грацию льдин.

Благодарна за честность и решимость уйти.

Благодарна ошибке и прощению души.

Благодарна за понимание, куда дальше идти.

Благодарная за день, ночь и лето,

Благодарна, отныне помни это”.

Запах пачули заполнил воздух засыпающего леса.

Глава 6. Беседа с психологом ч.2.

– Всё же мой мозг это небольшой набор обыденных реакций, и я бы хотела найти к нему ключик. Нужная связка ключей есть у вас. Я доверяю вам. Единственное, к чему бы я не хотела иметь ключ наверняка – человеческие сердца. Тогда жизнь станет слишком скучной.

Он снился мне сегодня. Я была школьницей, а Дин был моим одноклассником. И я была влюблена в него, а он был влюблен в меня. Мы лишь догадывались об этом.

И в этом было столько невинности, столько легкости, столько истины. А потом мы лежали и разговаривали о том, как полезно есть суп. Смешной разговор… Надо заказать сегодня грибной суп в кафе.

– В “Патрик и Мари” готовят очень вкусный грибной суп. С сухарями.

Лизи улыбнулась, она обожала своего психолога, как раз за такие моменты человечности, когда он не старался слишком усердно играть роль хорошего терапевта.

– После этой фразы я забыла о своем сне – засмеялась Лизи – ах да, мы говорили о том, как полезно есть суп. И это был настолько абсурдный разговор, что я почувствовала фразу “Я люблю тебя”, вертящуюся на кончике моего языка. Но я сдержала себя. Как всегда. Мыслью – это неправильно признаваться в любви в другом мире. В мире снов.

– Даже во сне, даже понимая, что ты никак не навредишь себе, ты продолжила молчать о своих чувствах? Ты не задумывалась о том, как было бы приятно наконец отпустить эти слова и наслаждаться их полетом.

– Уверена, это прекрасное чувство. И я восхищаюсь людьми, которые могут говорить это так легко: “Я люблю тебя, мой друг”, “Люблю то, что ты делаешь”, “Люблю твой голос”. Но знаете, во всем мире лишь одно слово для обозначения такого разного по глубине чувства. И я не хочу использовать его всуе. Лишь то, чего долго ждут и о чем редко говорят, может стать по-настоящему сильным. Но в том случае, я не сделала это, потому что я никогда не говорила ему об этом, и я бы хотела, чтобы эти слова прозвучали в самый лучший для этого момент, в самой лучшей и идеальной форме.

Но я определенно произнесу их, когда почувствую тот самый момент.

– Или когда говорить это будет безопасно?

– Что вы имеете в виду?

– У тебя нет ощущения, что ты лишь ждешь признания от другого, дабы наконец позволить себе говорить правду?

– Да.

– …

– И я вспомнила, когда это началось… я впервые влюбилась. Сильно. По-настоящему. И все, что происходило между нами, было идеальным воплощением кадров из моих любимых фильмов. Всё было слишком идеально. Мы были идеальны. Хотя на самом деле мы были просто отражением друг друга. Прежде я никогда не признавалась в любви. Но в тот раз налажала. Очень сильно.

И перед тем как потерять его навсегда, я сделала признание. Это был последний вздох тонущего, последнее, что я могла сказать, чтобы спасти нас.

– И это сработало?

– Да, он остался, очень надолго. Но он же обесценил все мои чувства, сказав: “Это не любовь, ты не любишь. Ты ошибаешься. Любовь это другое”.

Его слова обладали такой большой силой, и я так сильно верила в его мудрость, что поверила, будто моя любовь – это лишь китайская бижутерия, переливающаяся в лучах солнца на прилавке рядом с миллиардом таких же, дешевых и никем не оцененных вещей.

– Но дети обожают такие вещи.

Лизи улыбнулась, это сравнение не могло не заставить ее чувствовать себя чуточку лучше. Детей она любила.

– “Я люблю тебя”. Почему это последнее что мы можем произнести? Почему это наивысшая форма выражения любви? И что начинается после нее?

– Я не буду тебе рассказывать, а то тебе будет неинтересно рискнуть и произнести ее.

– Всегда ли любовь это риск?

– Всегда, ты не можешь просто сидеть на месте и ждать подходящего момента. Потому что завтра его уже может просто не существовать.

– … Ведь настоящая любовь очевидно рано или поздно закончится настоящей смертью.

– Но меня больше интересует, нет ли в тебе эмоциональной созависимости. Ты все еще хочешь, чтобы он вернулся. Не так ли?

– Определенно.

– И при этом ничего не делаешь для этого.

– Так точно.

– Почему?

– Проверка на судьбоносность?

– Ты веришь в судьбу?

– Ставлю эксперименты для ее подтверждения или опровержения.

– Это может занять всю жизнь.

– Как хорошо, что моя скучна, и я ничем не рискую.

Психолог улыбнулся, Лизи тоже. Неважно, найдет ли она здесь ответы, от этого капучино ей определенно становилось лучше.

– Я бы хотела, чтобы вы дали мне совет. Я знаю, это не этично. Но почему-то вы единственный человек, которого мне хочется попросить об этом.

– Я не даю советы. Но могу поделиться с тобой рекомендацией, выбор твой – следовать или нет. Сперва, лишь спрошу – что говорит тебе твое подсознание?

– Это нечестно! Ладно.

“Открой свои двери, Лизи. Открой свои двери”, – твердит мне мое подсознание – “И посмотри, кто останется. Ты здесь для нового опыта, а не повторения старого”.

– Тогда я порекомендую тебе – открой свои двери, и посмотри, кто войдет. Наслаждайся новым опытом. Наслаждайся возникающими сомнениями и эпизодической свободой. Когда чувства определены – это наводит тоску. Тайна взращивает страсть. Шаг назад увеличивает уровень правды. Не бойся сделать шаг назад, то, что сильно не разрушится, станет еще крепче. То, что тонко – порвется.

– Спасибо вам.

…

– Ты подумала, насчет того, какую медитацию хочешь сегодня?

– Избавление от привязанностей. Я готова отпустить. Ей Богу. Зачем держать в мыслях того, кто лягается?

* * *

– Сделай глубокий вдох и глубокий выдох.

Лизи лежала на вельветовой кушетке, очень похожую на ту, что описывал Нил в своём письме – “Такие странные совпадения”, – думала она.

Перед глазами была темнота.

– Осознай пространство, в котором находишься. Его звуки, запахи.

Лизи почувствовала запах тлеющего Пало санто и ванильной свечи.

“Странно, почему не сработал детектор дыма”.

– Осознай, что ты находишься в гармонии с этим пространством.

Голос психолога приятно вёл направление её мыслей от самоунижения к созиданию.

– Осознай свои мысли и чувства. И представь их облаками в небе. Позволь им прийти к тебе, проживи и отпусти, не задерживая ни на секунду ни в своем теле, ни в своем разуме.

Мысль о детекторе дыма сменила мысль о приятном запахе ванильной свечи.

“Хочу, чтобы вся моя одежда пахла кокосом и ванилью”, – подумала Лизи.

– Представь, как от твоей макушки льется серебристый свет. Он стекает по твоему лбу, озаряя его, расслабляет щеки, челюсть и все тело.

Я начну отсчет от 10 до 1. И на цифре 1, ты войдешь в транс, где не будешь слышать мой голос, лишь будешь видеть картинки.

10. Лизи немного напряглась.

9. Её вводили в транс не в первый раз.

8. Но она всегда боялась откровений, которые она получит, зайдя туда.

7. Ведь все же не знать было проще, можно было до скончания века.

6. Винить других людей в твоих проблемах.

5. Называть его идиотом

4. Себя – королевой.

3. И закончить все гнить в пустоте.

2. Бессмысленности

1. Я… люблю…

Лизи рассмотрела свои руки.

Она сидела на иве.

Той самой гигантской иве, которая была выше дома её детства. Самое безопасное место на свете – верхушка ивы, которую посадили с её рождением.

Толстые стебли, внушающие доверие нагим пяткам, помнящим узор коры, обзор на несколько домов вправо и несколько домов влево.

“Интересно, Вальдемар уже дома? Вот бы послушать пластинки”.

И в следующее мгновение она перенеслась.

Белый костюм. Белая комната.

Лизи подошла к умывальнику, чтобы помыть руки и взглянула на больного, лежащего на кушетке.

“Я здесь, чтобы помочь тебе, Дин. Похоже, ты нуждаешься во мне больше, чем я в тебе”.

Вытерев руки вафельным полотенцем, также ослепляющим своей белизной, она создала руками белый шар с разрядами молний внутри и поднесла к его голове.

Шар быстро вытянул, что-то темное из этой части его тела. Что-то, что частично заполнило собой прозрачность шара.

Так она провела по всему его телу. Где-то пришлось задержаться, где-то пришлось создать новый шар – так много темноты было там.

В очередной раз Лизи подкинула в небо новый загрязнившийся шар со словами: “Космос разберется, он направит это в нужное место”.

Лизи очистила его стопы, заполнила все тело серебристым светом и построила золотистую бронь-защиту вокруг всего биополя.

“Я закончила”, – сказала она, омывая руки.

Здесь нужна была предельная стерильность, чтобы не забрать с собой то, что принадлежит другому по праву.

“Хочешь, я отрежу все твои привязанности?”

Лизи не слышала ответа, но как-то поняла, что Дин желал оставить лишь несколько нитей привязанности, идущих из его сердца. Их было 4. Некоторые тоньше, некоторые толще.

Их то Лизи и не трогала своими тонкими золотистыми ножницами.

Она начала прикладывать ладонь к его ранам и лечить их сиянием.

Лизи вспомнила слова из письма брата:

“Ты знаешь, для Мьюз это дело пары минут” – дорогой Нил, что ты имел в виду?

Лиза вздрогнула. Она увидела одну очень толстую маслянистую по консистенции нить, идущую от лопаток Дина вверх. Наверху сидела сущность, прицепившаяся к её другу и питающаяся его страхом.

“Я не боюсь, я здесь для этого”.

Лизи вытащила толстый кинжал с кельтским символом бесконечной любви и резким движением руки перерезала эту слизкую связь. Рана её друга начала кровоточить. Она оперла его на свои плечи и воспарила ввысь. Сущность пыталась догнать, уж очень большие планы у неё были на этого парня.

Но Лизи воспарила слишком высоко.

Приземлившись на нужном облаке, она аккуратно положила друга на мягкую подстилку, зная, что здесь ему больше ничего не угрожает.

Приложила ладони к ране и начала лечить золотым сиянием, исходящим от них.

“Прости, ты просил убрать их все. Теперь тебе станет лучше”.

Рана затянулась, а вместе с ней мрачное пурпурное небо озарилось звездами. Опасность миновала. Этот мир опять стал безопасным местом.

Лиза стояла в озере. Лунная дорожка вела к её едва покрытому водой лобку. Руки Дина были на её бедрах. Рядом шумел водопад, лишая её возможности говорить ненужные глупости вслух. Но в этом мире все читалось в блеске зрачка глаза.

Он гладил ее плечи, водил ладонями по её влажной спине. Лизи чувствовала, как шёлк воды ласкал их кожу.

Всё её тело было в мурашках.

Она сама была одной большой мурашкой.

Она и он были мурашками на теле Адама и Евы.

Ещё одна реинкарнация такой древней истории.

Лизи гладила лицо Дина, ловя губами каждый вздох его невысказанного. Их бедра прижались ближе друг к другу. Она почувствовала его член, такой уверенный в своем намерение и такой невыносимо одинокий в своей истоме. Мысль о том, что он хочет ее так же, как и она хотела его, казалась ей невероятной, той в которую сложно поверить.

Но он хотел ее.

Идеальное мгновение, которое Лизи так долго ждала.

“Я люблю тебя”

***

Лизи дописала финальную строчку на вырванном из блокнота клочке бумаги и положила его на угол стола. Доев грибной суп и вытерев уголки рта аккуратно сложенной вчетверо салфеткой, она взглянула на проходящих мимо витрины кафе пешеходов и проносящиеся мимо машины.

“Я знаю точно, портал открылся. И, дописывая это, я ищу в кармане ключи от него”, – размышляла она.

“Все также я вижу его глухой закрытой дубовой дверью с японскими оберегами, музыкой ветра и цветами у входа. Стучать в неё бесполезно. Хозяин закрыл дверь на засов и больше не даст мне войти.

Его сердце все также закрыто, но что-то постепенно теплеет.

Вот бы грудь побольше.

Я не знаю, что он чувствует ко мне, но знаю, что я чувствую к нему.

Океан моей любви к нему, так велик, что переливая через край души, он озаряет этот мир слезами. Не важно, как сильно я стараюсь избегать этого.

Знаю это точно, ну почему сомневалась прежде?

Теперь я готова отпустить с верой в него.

В любом случае это приятно знать, что он просто есть. В этом мире.

Я чувствую бессилие и пустоту, но по крайне мере не отчаяние и боль. Сегодня я не чувствую, что мир ускользает. Это он ускользает.

.

.

Однажды я вернусь, когда буду сильной.

Тот, кому нечего терять, наконец волен творить свободно.

А это пускай останется здесь ответом для кого-то другого:

“Когда нежность омоет остатки пустоты,

Мы будем стоять здесь, не ведая иных причин.

Отсутствие лжи – магнит наших губ,

Твоя рука на моей спине – не еще один иллюзии трюк.

Обнаженный как океан, нагой как звезды

Этой преданности водопад спас наших сердец осколки”.

Глава 7. Кофейные предсказания.

Теплые июльские ночи сменились чуть более промозглыми августовскими вечерами.

Небо, напудренное розовым рассветом, извещало Сиршу о начале нового дня её ничем не примечательной жизни. Она потянулась, сидя на кровати, будучи обнаженной и вдруг её лицо, сияющее утренним спокойствием, изменилось, как будто кто-то расслабил каждую его мышцу, столь безразличным оно стало.

Всё было так хорошо, пока я не вспомнила.

Я одна.

Он расстался со мной, сказав, что не уверен, что я та самая, в тот же вечер после нашего великолепного секса в лесу.

Ноги Сирши опустились на мягкий коврик из овечьей шкуры, носок нащупал под кроватью тапок, пятка – второй. Она накинула на себя халат и, застелив кровать, поплелась на кухню волочить свое жалкое, как она думала, существование дальше.

«Интересно, мне так плохо, потому что я еще не проснулась или потому что теперь я всегда буду чувствовать себя такой раздавленной после того, как он ушёл?» – «она нащупала в кармане халата зажигалку, – теперь я вспомнила».

Картинки прошлой ночи с привкусом револьвера во рту освежили воспоминания.

Сирша подогрела немного воды и, смешав ее с прохладной водой из родника, добавила меда, капнув лимонного сока. Открыла форточку на кухне и включила радио.

Диктор вещал о прогнозе погоды на сегодня, а затем начал зачитывать гороскоп.

“Овен…”

Сирша рассеянно закинула пару яиц в ледяную воду и поставила греться на плиту, нарезала дольками только что вымытое яблоко и сполоснула несколько листьев рукколы.

“Дева…” Сирша сделала радио громче “… Отлично пройдут любые встречи, и неважно, запланировали ли вы их заранее или приняли решение в последнюю минуту. Хотите кому-то понравиться? Сегодня это будет нетрудно, вы на многих произведете самое приятное впечатление.

Приподнятая правая бровь Сирши в своём изгибе выражала сарказм хозяйки – ох уж эта правдивая астрология.

Но внезапно девушка почувствовала легкое головокружение.

Что за ужасный запах? Она взглянула на кухонный стол в поисках причины ее неприятия. Поднесла нос к емкости с ароматным подсолнечным маслом. О боже. И стремглав выбежала на улицу. Оставив его у входной двери. Стала ловить носом потоки свежего воздуха, к ее горлу подступала рвота. Нет не сейчас. Я не хочу, чтобы меня стошнило.

Придя в себя, она зашла внутрь. И кинула взгляд на часы. 7:38.

Наскоро съев свой завтрак, Сирша забежала в душ ополоснуться и смыть воспоминания вчерашнего свидания с полной луной. Нанесла на лицо крем, завернула себя в легкое августовское платье, захватив с полки свитер. Собрала волосы наверх, заколов их все той же китайской заколкой. Немного бальзама на губы. Томик Кундеры в сумку, ключи, яблоко.

И вышла из дома.

Идя по проселочной дороге и всё ещё чувствуя тошноту, она думала лишь об одном человеке.

Сирша всё ещё чувствовала себя как жертва после аварии.

Если бы он погиб, лучше было бы, чтобы смерть забрала нас обоих, чем жить в мире без него. Сирша встряхнула головой.

Откуда такие мысли в моей голове? Это не я. Если бы каждый, чье сердце было разбито, отказывался от жизни, разве далеко бы ушло человечество?

Она подошла к забегаловке и, нащупав ключи в сумке, отворила дверь. Над ее головой звякнули колокольчики музыкой ветра. Девушка окинула взглядом спящее пространствао забегаловки.

Еще один день моей беспечной жизни.

Вымыв руки и надев фартук, Сирша включила радио и принялась за изготовление заготовок завтрака. В поселке было немного домов, но то и дело сюда заезжали туристы, или просто путешествующие с картами в поисках священной купели или амарантового озера. Туристов пленила идея увидеть воочию озеро в форме глаза.

Она нарезала ломтиками свежий хлеб. Два из них засунула в выключенный тостер, остальные сложила рядом аккуратной стопкой.

Поставила воду. Нарезала ломтиками сырое мясо индейки. Омыла руколу. Достала из холодильника 4 вида соусов: кисло-сладкий, 1000 островов, сырный, чесночный. Немного подумав, достала из холодильника еще кетчуп и бальзамический уксус.

Выставила их в ряд перед заготовками индейки и руколы, чтобы, когда забегаловка открыла свои двери перед посетителями, у Сирши всё было под рукой и она могла выполнять то, что она на самом деле делает в совершенстве – изготавливать сэндвичи с молниеносной скоростью. На другом столике она выставила пустые чашки. В какие-то кинула чайные пакетики.

Достала разовые порции сливок. И протерла столы.

Забегаловку начал заполнять голос Билли Холлидэй:

“Голубая луна, теперь я ни секунды не одинока

без мечты в моем сердце, без моей любви”.

Пока никого не было, она набрала воду в лейку и поприветствовала утренним поливом все цветы на подоконниках.

Внезапно звякнули колокольчики. Зашли сразу несколько посетителей: женщина в шляпке с леопардовой лентой, женщина-хиппи с двумя детьми и мужчина лет 50, который был частым посетителем – он сразу же уселся у окна и начал воодушевленно перелистывать меню. Женщина в шляпке, купив несколько пачек мороженого, сразу же улетучилась.

Сирша подошла к мужчине с разросшейся третьей чакрой в виде пивного живота. Она знала о нем не много, лишь то, что он был женат, у него был сын подросток и он постоянно рассказывал Сирше о своих любовных похождениях за спиной жены. Несмотря на ранее утро от него уже пахло алкоголем:

– Голубушка, мне как обычно и кофе как всегда без сахара.

Сирша включила тостер и кофемашину.

– Нет нет, в турке пожалуйста.

Сирша безмолвно поставила турку на плиту и насыпала немного кофе, перемолотого заранее, чтобы подогреть. Женщина-хиппи внимательно наблюдала за тем, как она варит кофе. Когда аромат подогретого кофе заполнил помещение, Сирша добавила туда совсем немного воды, мужчина любил кофе покрепче.

Сирша ловко собрала конструктор сэндвича, намазав одну сторону тостера сливочным маслом, а вторую кетчупом. И разрезав их поперек, проткнула треугольные тостеры шпажками. Кофе начало кипеть, и Сирша ловко перелила его в обданную паром из кофемашины кружку.

И отнесла это все мужчине.

– Ты лучшая – сказал ей мужчина, подмигивая.

Не выдавая своего презрения, Сирша удалилась от него и подошла к женщине с детьми, неся в руках раскраски с фломастерами.

– Вы решили, что будете?

– Да, пожалуйста, сэндвичи с бобами, детские порции овсяной каши – но на кокосовом молоке, овощной салат и пахлаву, и сварите мне кофе, тоже в турке.

– Тоже эспрессо?

– Нет, – с теплом посмотрела женщина – сделайте как для себя. Но проследите, чтобы вы вылили в мою чашку все без остатка. Мне нужна гуща.

Сирша удалилась готовить заказ, а дети, которые несколько минут просидели спокойно, раскрашивая раскраски, принялись бегать вокруг столов играя в догонялки. Чтобы их немного отвлечь Сирша принесла нарезанные ломтики фруктов.

– Это от меня – улыбнулась она.

Можно было считать это добрым жестом, но на самом деле Сирша сделала это для того, чтобы угомонить гам детей. Ей было сложно сосредоточится на своих грустных мыслях. Она не хотела, чтобы кто-то отвлекал ее от проигрывания роли брошенной женщины в трауре.

Пока Сирша варила новую порцию кофе, добавляя в него кокосовое молоко и посыпая корицей, к кассе подошел все тот же мужчина и начал рассказывать историю своих прошлых похождений со всеми подробностями.

– А потом она села на шпагат! И…

Сирша кинула на стол металлическую кофейную ложку.

– Зачем вы это мне все рассказываете? Как вы так можете? Ваша жена и ваш СЫН! – с ненавистью в голосе произнесла она, кинув на него взгляд полный злости.

“Если бы я умела убивать взглядом, то в этот раз точно навела проклятие”.

Она не знала, что это она и сделала.

– Дайте мне вашу книгу отзывов.

– Пожалуйста – сказала Сирша, протягивая ему ручку и книгу с наигранной вежливостью. Внутри нее был страх, что она может потерять эту работу. Но глубоко внутри она хлопала в ладоши от мысли, что наконец сможет покинуть это место, эту работу, этих людей.

Дописав финальные строчки. Мужчина церемонно вручил книгу Сирше и со вздернутым подбородком покинул забегаловку, смачно хлопнув дверью. Сирша устало присела на стул, положив книгу рядом.

“Даже не хочу знать, что он там написал”.

Как вдруг услышала звук переливающегося через край турки кофе. Быстро убрав последствия аварии, она собрала заказ женщины-хиппи на поднос и подошла к ее столу.

– Не будьте слишком строги с ним, иногда люди совсем не такие, какими кажутся.

Сирша молча продолжала разрезать детские сэндвичи на множество мелких канапе и, затем, протыкать их шпажками с Гуфи, Микки и Винни Пухом.

– Вы не думали о том, чтобы завести детей? – спросила женщина, с ухмылкой, окидывая взглядом живот Сирши.

– О нет! это точно не для меня.

Сирша быстро удалилась.

Доев остатки завтрака и перевернув чашку с кофе, женщина-хиппи оплатила счет, и украдкой взглянув в предсказание чашки, ушла. Оставив Сиршу наедине с ее готовкой картошки во фритюре. Когда её нос уловил запах подогретого душистого масла, девушка почувствовала опять, как тошнота подступает комом к её горлу. Она выключила плиту и выбежала на улицу.

“Вы не думали о том, чтобы завести детей?” – повторяла Сирша слова женщины-хиппи: “И почему она так посмотрела на мой живот?”

Проветрив помещение, Сирша вернулась внутрь и начала прибирать со столов посетителей. Взяв кружку с остатками кофе, Сирша бросила мимолетный взгляд на предсказание женщины-хиппи и разглядела на дне кружки узор крошечного эмбриона.

Глава 8. Сад медленной души.

Лизи копошилась в саду у своей матери. Её руки то и дело погружались в пахучие заросли мяты, выщипывая недавно проклюнувшиеся сорняки. Летний тёплый ветер обдувал теплом её плечи и теребил ленту на соломенной шляпке. Занятие садом всегда успокаивало её, помогало освободить разум от ненужных мыслей, разложить все по полочкам. Ведь когда ее руки монотонно исполняли одну и ту же работу, мозг украдкой позволял увидеть все мысли, которые до этого пылились на полках. Как охотник, достающий одним за другим свои трофеи, память разворачивала перед Лизи все эмоции за прошедшую неделю.

Иногда и месяц.

“Ревность. Мгм. Это выкидываем. Я не буду ревновать. Нет. Ведь я ничего не даю. А когда ничего не дают не о чем и жалеть.

Злость, уже не колет. Мне нравится, как колода перемешивается, и я нахожу свои новые козыри.

Нежность, да я скучаю…”

Рядом копошилась ее мама земная женщина, из тех, кто печет булочки каждый день, знает сколько капель мяты надо добавлять в воду перед мытьем полов и какой чай пить при простуде.

Метаморфозы с ее мамой произошли кардинальные после смерти брата Лизи. Прежде она была карьеристкой, заполняющей дыру внутри своего сердца постоянной занятостью, неуверенность в себе – публичностью, а скуку от жизни – бесконечной работой.

Но после смерти Нила, что-то изменилось.

Она долгое время была в скорби такой глубины, что всё, что могла сделать для неё приезжающая каждый день Лизи, в молчании готовить еду и убирать дом, пока сама мама лежала, свернувшись калачиком в кровати, не произнеся ни слова. И лишь при прощании лицо матери освещало подобие улыбки и слова “Спасибо, что навестила” полушепотом слетали с ее губ.

Но одним теплым апрельским днем она всё же вышла из своего панциря.

Мама приехала к Лизи в гости с корзиной тюльпанов и черничным пирогом, объявив, что переезжает жить в пригородный коттеджный поселок недалеко от леса, и о том, что ей осточертела квартирная жизнь.

Лиза ни капли не переживала за маму, она видела – та наконец начала жить своей жизнью.

– Как ты думаешь, почему они уходят? – спросила она, машинально срывая три верхних листочка мяты и кладя их в корзинку

Мама озадаченно посмотрела на Лизи, прервав на секунду свое занятие. Её светлая соломенная шляпка с поднятыми полями была обвязана разноцветной атласной лентой тигровым принтом, а губы были накрашены малиновой помадой, ведь сегодня на чай должен был заглянуть пчёловод, живущий несколько домов вниз по улице – кто они?

– Ну, мужчины.

– А разве не бывает, что уходят женщины?

Лизи задумалась. Сколько раз она была именно тем камнем преткновения, который рубил то, что не поддается восстановлению?

– Ну ладно, а что насчет тех парней, которых не стоит любить? Которых ты любишь слишком сильно. Которые в поступках никогда не проявляли заботу? Которым подарки дарила только я?

– Подарки – язык любви не каждого.

– Разве?

– Да, я всегда относилась к ним спокойно, предпочитая любому кольцу – прибитый вовремя гвоздь.

– Но разве ты не можешь прибить гвоздь сама?

Мама улыбнулась, морщинки лисы сдобрили уголки ее глаз, карие глаза сияли как у нашкодившей старшеклассницы.

– А разве ты не можешь купить себе подарок сама?

Лизи улыбнулась.

– Да и к тому же – продолжила мама – некоторые женщины слишком страстно впадают в гиперопеку по отношению к тому, кому нужно время, чтобы проявиться. Я знаю, ты девушка очень страстная – и в этом твой плюс. Нет ничего хуже сухой педантичной женщины, оторванной от своей природы, на мой взгляд. Но ты к тому же и мудрая, представь, как раскроется мужчина, если ты ему дашь шанс и время, чтобы “проявиться”. Как это окрылит его, если он сделает выбор, а не ты выберешь его. Некоторым для этого нужно, правда много времени, взвесить все за и против, подобрать подарок, придумать нужные слова.

– Я бы очень хотела верить твоим словам, но знаешь, эти все теории “Влюби в себя за 30 дней” не очень работают со мной.

– В любом случае, милая, лучшим решением для тебя будет – дарить подарки себе. От этого ты никогда не проиграешь.

– Где же найти время для любви, если все любят только лишь себя?

– Самая великая любовь начинается с любви к самому себе, ты даже не представляешь, как мало людей умеют это делать, не пытаясь заткнуть дыру другим человеком, который может даже физически не подходить под ее размеры. И убедившись в этом, они лишь озлобляются еще больше, черствеют и закрываются.

– Такое было и с тобой?

– Да, но немного в другом смысле.

Лизи знала, что мама имела в виду Нила. Но поднимать тему брата она была еще не готова, не настолько августовское солнце согрело ее грудь, чтобы позволять всему ставшему комом внутри выливаться в разговор.

Но начало было положено.

– У меня был недавно такой мужчина. Он был идеален во всем для меня…

– … Кроме?

– Кроме того, что он не любит меня.

– Как ты это поняла?

– Он никогда не говорил.

– Почему “был”, а не “есть”?

– Он просто обрубил со мной все связи, ничего не объяснив. Ни слова.

– У всех свой почерк расставания. Кому-то проще так, и мы не можем его винить за это. Но тебе не стоит ни в коем случае искать причину этого в себе, в своей “недостаточности”. От себя могу сказать, что в принципе не понимаю, как можно оставить такую красотку как ты. Но на то я и твоя мама – сказала Мэгги с мягкой улыбкой – Хотя, возможно, когда дело касается расставания с тем, кто тебя любит – нет красивого способа сказать “прощай”.

Лизи вновь улыбнулась.

– Ты права, но вопросы все равно висят в моей голове, стукаясь друг об друга, как музыка ветра, каждый раз, когда я вспоминаю о нем. А я вспоминаю о нем каждый божий день. Я просто перемалываю произошедшее в ступке для специй в попытках отыскать то самое зерно истины. Знаешь, это очень бесчеловечно уходить без каких-либо прощальных слов. Всему должен быть подведен итог, чтобы было понимание, что произошло. Чтобы этот мир был хоть чуточку более логичным и безопасным местом.

Мэгги смотрела на дочь с искренним сочувствием, но в её взгляде также безмолвно блеснуло междометие невысказанного.

– В такие моменты я вспоминаю Сергея, то, как он поступил со мной по настоящему хорошо в ту нашу последнюю встречу, когда мы сидели в машине на парковке. Помнишь, я тогда еще купила красивое этническое платье с красными розами? В магазине недобросовестно сняли сигнальный значок, и мне пришлось дома разбивать его молотком, а потом и зашивать. Уже тогда я могла понять, чем закончится наше свидание. Это как будто был знак. И я пришла к нему сияющая. Мы не виделись должно быть неделю, и он позвал меня на свидание. Я крутилась вокруг себя со словами “Как тебе мое новое платье? Я его купила для встречи с тобой”. Но в его глазах уже не было огня. Мы сидели в машине, и начинался мелкий дождь. И когда он закончил свою прощальную молитву о том, что он не верит в мои чувства, что он не верит, что в ту полную луну я гуляла с подругой, что его сердце оборвалось в тот вечер, когда я пыталась порвать с ним, тогда то я и начала плакать синхронно с дождем.

– Все же он сделал свое дело?

– …

– Убрал налет твоей наивности.

– О, да. Но я бы обменяла свою опытность на то счастливое время влюбленности.

– Милая моя, уверена, что твоя чувственность немного преувеличивает масштаб потери. Когда один человек влюблен в другого – это не может остаться незамеченным – на сцену выходит химия, скрепляющая нить с обоих концов. Все-таки влюбленность это гарант того, что чудо случится. Просто чаще люди устают ждать.

Лизи поцеловала Мэгги в макушку и, подобрав корзину с листочками мяты, зашла в дом матери. В нем было минимум вещей и мебели, а из украшений были лишь стоявшие по углам комнат полевые букеты, собранные наобум и раскиданные на тумбочках, накрытых салфетками макраме.

Лизи прошла на кухню, обмыв листья мяты, кинула несколько листочков мяты в чайник. Остальные оставила сохнуть.

Ожидая закипания чайника, Лизи прошла в свою комнату. Здесь стояла лишь кровать, прикроватная тумбочка с лампой для чтения. С тепло-розовыми шторами у окна, и картиной, висящей на противоположной стороне от ее кровати, изображавшей лесную поляну в светлый июльский день с раскинутыми по ней кроликами. В левом нижнем углу картины виднелась макушка наблюдавшей за ними лисы.

Лизи засунула руку в дорожную сумку в поисках блокнота. И вырвав из него чистый лист начала писать:

Привет,

Я точно не осмелюсь отправить это письмо, так что могу писать здесь все свои мысли без страха быть отвергнутой… хотя я нахожу это бессмысленным, так что…

пока.

Лизи соскочила с кровати, услышав свист закипающего на плите чайника.

Глава 9. Манифест чувственности.

Мужчина среднего роста отворяет тяжелую дубовую дверь храма. Жевательные мышцы на его лице сжимаются в момент обхвата металлической дверной ручки, украшенной завитками древа жизни.

На правом запястье виднеется символ трилистника.

Он одет в обычные джинсы с кедами и серый пуловер. На груди около сердца выглядывали стрелки татуировки-компаса.

“Добрый день, покажите, пожалуйста, ваш читательский билет” – раздается эхо женского голоса справа от него, когда он входит в темноту, постепенно рассеявшуюся перед его привыкшими к полутьме входного холла глазам.

Мужчина достает маленькую картонку салатового цвета из заднего кармана джинсов.

Женщина записала его имя и фамилию, сделав отметки в своей тетради.

– Вы пришли за книгой или будете работать здесь? – спрашивает она, расплывшись в широкой двусмысленной улыбке.

– Скорее второе – отвечает он без эмоций в голосе. Очевидно, что мужчина куда-то торопится и у него нет времени флиртовать и платить женщине, начинающей распылять свои чары прямо здесь во входном холле, забыв о своей работе, той же монетой.

Он быстро забирает свой читательский билет и стремглав взбегает по лестнице вверх, украшенной погрузившимися всё в ту же полутьму колонами.

Распахивает очередную дверь, и, напустив на себя видимое состояние безразличия, заходит внутрь в светлый просторный зал, залитый светом и украшенный комнатными растениями, которые в своём многообразии создавали ощущение, что находишься в оранжереи.

Мужчина медленно подходит к дальнему книжному шкафу, успев окинуть взглядом все пространство и оценив обстановку.

В читальном зале в этот момент было немного людей. Один пожилой мужчина в очках, окруженный кипой книг и старательно конспектирующий что-то в тетрадь. Две студентки, которые начали машинально поправлять свои прически, увидев особь противоположного пола. Одна из них даже осмелилась кинуть мягкую улыбку в железную броню его безразличия. И женщина чуть старше 30 лет с длинными каштановыми волосами, стекающими волнами по ее плечам. Она казалась опустошенной, взгляд скользил по страницам лежащей перед ней толстой книги, похожей на энциклопедию. Когда мужчина зашел в зал, она так и продолжила нырять в строках книги, цепляясь за точки и запятые. Правая рука подпирала подбородок, оба запястья были перевязаны бинтами с рисунками бабочек.

Мужчина, постояв чуть дольше 10 секунд у книжной полки, взял томик поэзии, обтянутый вельветовой амарантовой обложкой. И медленно подошел к женщине. Максимально тихо отодвинул стул и сел напротив нее, несмотря на обилие свободных мест. Раскрыл свой томик стихов и начал читать, делая вид, что все, что было до этого – было абсолютной случайностью, а не его заранее продуманный план.

Взгляд женщины на секунду скользнул на внезапно появившегося компаньона и его книжку. И на долю секунды в ее взгляде зажегся огонь ярости, который тут же потух как спичка, брошенная в озеро безысходности.

Одни посетители сменились другими. Девочки студентки, поболтав несколько минут и словив на себе гневный взгляд библиотекаря, закинули свои рюкзаки за спину и ушли в поисках ларька с мороженным. Седовласый мужчина все также продолжал выписывать необходимые ему формулы. Появившийся недавно высокий парень лет 20 кивал носом в попытках не уснуть над книгой, но спустя несколько минут сдался и подошел к библиотекарю, чтобы оформить книгу в формуляре и взять домой.

В библиотеку зашла женщина с ребенком, влюбленная пара, и пожилая женщина, которая сдав толстый томик Аристотеля, уже стояла среди полок, выбирая новую стопку книг.

Перелистнув очередную страницу, мужчина начал шептать строки:

"Я вас любил: любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам Бог любимой быть другим.

Александр Сергеевич Пушкин".

Женщина сидящая напротив вздернул бровями, казалось, что она была возмущена такой дерзостью мужчины, который осмелел впервые признаться ей в любви таким образом, будто расставляя ловушку двусмысленности происходящего, чтобы когда она попала в его капкан, у него была возможность сказать “Ты чего, это просто строки, которые мне понравились”.

Обычным наблюдателям могло бы показаться, что она осталась безразлична. Но мужчина видел, что ее энциклопедия была вот уже несколько минут открыта на странице со схематическим изображением каллы. Что говорило ему о том, что женщина ослабила бдительность и не может сосредоточиться из-за роя копошившихся в ее голове мыслей и эмоций.

Он продолжил читать:

"в моём сердце живёт синяя птица,

что хочет выпорхнуть из меня,

но я слишком крутой для неё,

я говорю ей – оставайся во мне,

я не буду показывать

тебя

никому.

В моём сердце живёт синяя птица,

что хочет выпорхнуть из меня,

но я её поливаю виски и дышу на неё

сигаретным дымом,

и ни бармены, ни шлюхи,

ни бакалейщики,

никто не знает,

что она

во мне".

– Не порть шедевры своим чтением, хоть ты и гений – кинула холодным голосом женщина, не отрывая взгляд от страниц книги, как будто обращаясь все к той же калле на ее страницах.

– Рад слышать твой голос. Я скучал по нему. Хоть это и не тот тон, который я ожидал услышать – с теплом в голосе сказал мужчина, влюбленно смотря на женщину взглядом одержавшего победу рыцаря.

Девушка продолжила молчать. Но видимо, осознав что-то, перевернула страницу книги. И начала переносить линии нового цветка в свой блокнот.

– Твой последний перформанс был великолепен, хоть я и удивлен, что в этот раз ты предпочла распятию на кресте бритву. Но мне очень понравился этот ход, в этом есть что-то от Маяковского.

Женщина стиснула челюсть, ей было все сложнее скрывать свою улыбку. Поняв это, мужчина аккуратно погладил пальцем бабочку на бинте её запястья.

– Все еще больно? – нежно спросил он и, убедившись, что она не отдернет руку вложил ее ладонь в свою.

– Немного – тихо сказала женщина ее голос прежде такой грозный и холодный таял, обнажая слабость.

– Можно я поцелую, чтобы не было больно.

Женщина кинула взгляд на мужчину, не дождавшегося ее ответа и уже целующего ее запястье. Она не могла произнести ни слова, лишь едва прикусила губу.

Обцеловав каждую бабочку на её запястьях, мужчина приподнял голову и взглянул ей в глаза. Наконец их взгляды встретились. Он смотрел с вопросом, она с ответом. Он бы хотел остаться в этом туннеле навсегда, но вдруг чистосердечная фраза, лишенная лоска слетела с его губ.

– У тебя удивительное лицо

Её теплый взгляд сменился маской холодности, лишенный каких-либо эмоций.

– Сколько раз ты это уже сказал сегодня другим женщинам? – она быстро убрала свои запястья с его ладоней и, кинув блокнот и пенал с тушью и перьевой ручкой в большую сумку, захлопнула энциклопедию и двинулась в сторону книжных полок.

Мужчина знал, что кидаться за ней следом в спешке не имеет смысла. Он прочитал еще несколько поэм, перед тем как закрыть книгу и двинуться к шкафу с изумрудами мировой поэзии. Аккуратно положив книгу на место, он тихой поступью рыси прошелся вдоль дальних полок, на которых стояли книги по ботаники, пока не увидел ее, стоявшую около окна.

Он подошел к ней со спины, и аккуратно откинув волосы с ее уха и шеи, полушепотом прошептал:

– Ни разу.

Дыхание женщины заметно участилось.

– А на этой неделе? – безэмоционально произнесла она.

– Ни одной.

– А в этом месяце? – с вызовом спросила женщина.

Мужчина промолчал.

– Вот, об этом я и говорила, – повышая голос начала говорить она, поворачиваясь к нему лицом и вскидывая волосы в упреке.

Он быстро закрыл ее рот рукой и прижал к книжной полке, которая еле заметно шелохнулась.

– Милая, у меня есть предложение получше, чем, выяснять сейчас отношения и считать моих любовниц, что были, пока ты держала меня на привязи своего игнорирования.

Женщина, смогла лишь гневно промычать что-то в ответ.

– Ты, я, среди полок библиотеки – ослабляя хватку и проводя пальцами по ее лицу, шеи и отодвигая декольте, чтобы посмотреть, что прячется за ним – ты когда-нибудь делала это в библиотеке?

– Да – еле слышно ответила она.

– Правда? – мужчина удивленно вскинул брови, оторвав взгляд от декольте.

– С одним кретином, который убегает от меня каждую убывающую луну – женщина взглянула на мужчину с вызовом. Ей не удалось скрыть своё искушение – уголок губ вспорхнул вверх.

– А какая же луна сейчас? – спросил мужчина, обнажив одну грудь и начиная обводить пальцем ореол ее соска,

– Полная и очень влажная – прошептала она ему на ухо.

Он, приподняв подол её юбки, а затем посмотрев на свою руку и на нее – определенно.

– Разве не за этим ты сюда пришел? – спросила она расстегивая ширинку его джинсов и проводя пальцами от основания его члена до головки пальцами. Она почувствовала, как самая чувственная часть его с благодарностью ответила, став тверже.

Его губы начали покрывать поцелуями ее шею, спускаясь медленно, но верно ниже. Когда его язык стал облизывать грудь, она с выдохом обхватила его затылок и прижала еще ближе к себе

– О…

– Тише.

Он аккуратно повернул ее лицом к книжным полкам, и, приподняв юбку, без усилия вошел внутрь. Женщина оперлась локтем на книжку полку, изящно выгнув спину и прикусив свое запястье, чтобы заглушить стон и не быть обнаруженными.

Губы мужчины продолжали покрывать ее шею поцелуями. А она, обхватив свои волосы подняла их выше, обнажая затылок – самую сладкую её эрогенную зону.

– Ты же знаешь, что красота каждого уникальна, но лишь твоё лицо я вижу каждый раз, когда возбужден или когда счастлив и хочу разделить это мгновение с тобой или когда мне очень плохо – прошептал он, вводя щетиной подбородка по ее затылку.

– Знаю, – коротко ответила она, поднимая одну его руку выше на грудь и опуская вторую на лобок.

Его средний палец начал рисовать истории “О” на клиторе, а пальцы другой руки – оттягивать и дразнить сосок. В это мгновение они не разделяли, где заканчивается тело одного и начинается тело другого. В это мгновение их стоны слились в единый звук манифеста их любви.

Не выходя из нее, он развернул ее к себе лицом, ее левая нога оплелась лозой вокруг его бедер.

– Ты… – произнесла она внимательно, глядя ему в глаза и задержав дыхание. Она не успела произнести и слова, как её рот заполнил его язык, заставляя ее в то же мгновение кончить. Она кончала в заглушенный стон, в их поцелуй, в его объятия, кончала, обволакивая собой головку его члена в еще более узкие тиски – … о Нил.

Вдалеке послышался стук каблуков. И хоть отдел ботаники, был самым дальним закутком библиотеки, куда наведывались редко, нежная любимая, кончающая в его руках, произвела на Нила слишком сильное впечатление. Если бы она только знала, как он соскучился по ее запаху – запаху весеннего ветра, брызгам волн об камни и капелькам Лаванды на ее ключицах.

– Сейчас – сказал он. И она без лишних движений опустилась на колени, подставляя ему свое лицо, открывая рот и ловя языком все, что осталось от их манифеста.

Капля спермы попала на ее ресницы. Не теряя и секунды Нил достал из кармана платок, и, опустившись на колени, промокнул им её лицо.

– Так вот для чего истинные джентльмены всегда носят с собой носовой платок – улыбнулась Мьюз.

Вместо ответа он обхватил руками её лицо и посмотрел в глаза долгим внимательным взглядом, который она в свою очередь растопила в бархате своего.

И здесь, стоя друг перед другом на коленях, они сплелись в поцелуе перемирия. Белые пустые макси валялись на полу поблизости.

Глава 10. Спящее таро.

В той ночи было столько правды. Мы были оголенные светодиоды в волнах любви. Он такой отчаянный в своем желании видеть меня. Влажный и прекрасный.

Его губы и руки.

Стоны, которые он пропевал лишь для меня, потому что знал, как сильно меня это заводит.

Не верю, что подобное можно испытать с кем-то еще.

Я боюсь, своей влюбленности, своей окрыленности им.

Это делает меня размазанной от точки я до точки он.

Это был один из тех вечеров, которые Лизи не любила больше всего.

В деревне, в которой жила ее мама из-за шквалистого ветра отключили свет.

Матери не было дома, она ушла на прогулку.

“Прогулки при лунном свете укрепляют намерение жить” – сказала она на прощание, подмигнув.

На заднем дворе стоял отличный генератор энергии, которого хватило бы, чтобы осветить дом и приготовить теплый ужин. Но Лизи противилась этой идее.

Звук работающего генератора очень сильно нервировал край ее сознания – не так, конечно, как звук капающего крана и орущего человека, но и его было достаточно, чтобы она чувствовала себя неуютно.

Вместо этого Лизи зажгла во всем доме свечи.

Кофейную в спальне, две на тумбочку, одну у изголовья, караван свечек-таблеток вдоль окна.

Она ходила по дому, наслаждаясь процессом, ставя свечи туда, где ей казалось было особенно пугающая темнота. Свет, пролитый на неважно что, будь то темный угол комнаты или души, всегда заставлял её чувствовать себя лучше.

Исполнив церемонию огненной жрицы, она рухнула на скрипящую кровать, устланную персиковыми покрывалом почитать книгу.

В этот раз с ней был томик Фромма – «Искусство любить».

Множество загнутых уголков страниц были знаком того, что книга была действительно хороша.

И хотя Лизи продолжала ее чтение, к середине книги она задумалась о том, что возможно важность любви в принципе уж слишком все идеализируют. Каждый однажды испытывал подобный скептицизм, масштаб которого обычно пропорционален чувству одиночества и покинутости.

Сейчас же Лизи пыталась понять, если в ней хоть капля любви. Фромм писал, что если ты любишь, то любишь все вокруг. Если ты любишь лишь одного человека, а другого нет – это не может быть настоящая любовь. Потому что настоящая любовь заставляет нас любить всех и вся.

Так значит, если я ревновала, это была не любовь? Так если я принимала оборонительную позицию в ожидании момента, когда он уйдет, это не любовь? Любила ли я когда-нибудь? Или Фромм просто балбес?

Ей было приятно верить в существование небольшого проведения в нашем мире. Тогда все вокруг становилось чуть более романтичным.

Её мозг насмехался над верой, но сердце продолжало искать знаки в картах таро и сверкой с небосклоном, чтобы понять, что ее ждет сегодня. Но все же, как дочка своих рациональных родителей, она заземляла себя мыслями о том, что даже в такие моменты проведения она может объяснить все логикой – ее подсознание выхватывает из образов нужные детали, чтобы ей казалось, что так оно и есть. А остальные, которые не имеют связи с настоящим, ее разум игнорирует.

Как трое слепых осматривающие одного слона.

Он любит меня, не важно, что он думает об этом – он любит меня. Его душа тянется ко мне. Он не сможет без меня, как и я без него. Слишком долго мы искал друг друга, чтобы уходить просто так.

Сидя на кровати и облизывая пенку маршмэллоу со своего горячего шоколада, она потянулась к прикроватному столику. Отодвинула ящик с небольшим усилием, дерево было старым и не давало открывать свои тайники легко.

На ощупь она нашла пальцами маленькую коробочку прямоугольной формы. Это были карты таро, которые она оставила в свой прошлый приезд.

Тепло разлилось по ее лицу, она очень лелеяла эту колоду, потому что она была ее единственным советчиком в моменты полного одиночества, когда даже луна кажется врагом, гневно глядящим с неба круглым глазом.

Иногда она вела с ними долгие разговоры, гневаясь, обвиняя и не принимая их ответы.

Но ее любимым моментом взаимодействия с таро было, когда Дин доставал карту для нее. В этом была особая степень интимности, ведь она будто показывала ему – мне нечего от тебя скрывать, читай мою карту.

Лизи часто вспоминала, как это было – шаг за шагом они становились ближе. Фраза за фразой. Она видела, что его душа все же тянулась к ней, вопреки всем его словам.

Сделав шаг в ее сторону, он делал два назад, а иногда начинал бежать на неё, чтобы схватить и унести на своих руках. То, что происходило потом всегда было безумием, настолько колоссальных масштабов, что затем ему всегда приходилось уходить надолго.

Дин был обычным человеком, который боялся близости. Все боятся. Если не боятся, значит наивны и неопытны, а наивностью можно восхищаться лишь на расстоянии, ведь когда имеешь с ней дело лично она как оскомина постоянно напоминает – здесь тебе придется очень постараться, чтобы хоть чему-то научиться.

Сперва Лизи пугало, что он уходит. Пока однажды она сама не почувствовала, что чувствует его слишком ярко внутри своей души, груди и прочих влажных органов. И тогда она дразнила Дина, зная, что лучший способ потерять его – отдаться полностью.

Как бы сильно Лизи его не хотела, она удерживала узды своих фантазий, потому что потерять его было страшнее, чем не удовлетворить желание.

Но всегда наступал момент, когда Дина становилось слишком много внутри нее, и единственный известный ей способ освободить это пространство для себя – было потратить впустую переполняющее её желание, провести вечер вместе, стирая все границы и барьеры.

Лизи знала, что после этого она потеряет его на долгое время и шла на этот шаг осмысленно.

Ей нужно было одиночество. Ведь в голове и чувствах был хаос, и как она не пыталась убежать от него, чтобы навести там порядок, Дин снова и снова делал новый шаг, заставляющий ее еще острее чувствовать его.

“Острее и острее. Еще острее. Невозможно чувствовать так остро.

Любовь моя, нет, не делай еще один шаг мне навстречу. Я не вынесу.

Боже как хорошо, я не знала, что могу любить так глубоко.

Но нет, пожалуйста, больше не надо. Мне надо что-то предпринять, чтобы ты ушел. Я боюсь твоей любви. Я боюсь тебя. Я боюсь себя такой.

Уж не лучше ли мне жить скучной жизнью, в которой есть хоть немного порядка?

Любовь моя, освободи меня. Но не уходи от меня.

Конечно, я хочу чувствовать тебя еще ближе, я хочу раствориться в тебе, но мое эго противиться, оно боится исчезнуть в дымке нас.

Что я перестану существовать. Что ты уничтожишь меня полностью, как ты любил это делать с другими до меня.

Не убивай меня. Ты же знаешь, что без меня больше не будет ничего. Ты же знаешь, что я тот самый смысл. Но ты тоже боишься. Однажды мы научимся любить. Однажды мы не уничтожим друг друга”.

Перед глазами Лизи всплыло письмо, которое она отправила перед тем, как поехать к матери. Она прекрасно знала, что проведет в лесу какое-то время, достаточное для того, чтобы не томиться в ожидании его ответа.

Опять-таки она убежала.

Карта таро все еще теплилась в ее ладони. Время спросить. Тянуть больше нельзя.

“Почему он убежал от меня в этот раз?”

Перед глазами мелькнула карта “Висельник”, на которой вместо того, чтобы висеть вниз головой, был мужчина, перевернутый головой вверх. Так что он, казалось, пытался взлететь, но эта нить не отпускала его.

Блондин. Он был безумно похож на него.

Лиза почувствовала нежный трепет внизу живота, вспомнив его мужское стальное лицо, сильные руки с широко грудью, щетину, волосы у самых сосков.

Он был настоящим проявлением мужчины. С низким прокуренным голосом.

Его стоны не переставали звучать в её голове.

Должно быть, это и есть привязанность, когда твоя женская половина требует только лишь его и его разновидность мужественности.

В мире множество мужчин, невероятных, потрясающих, но именно его стон звенит в ее ушах до сих пор, цвет именно его спермы казался ей самым белоснежным.

Не говоря уже о мысли, что она никогда и ни у кого не видела такого прекрасного члена.

“Так. Висельник. Перевернутое значение…”

* * *

Лизи не заметила, как ее чтение томика философа перетекло в негу сна.

Она находилась на улице, на обратной стороне дороги стояла толпа обычных рабочих завода, женщины, мужчины. У них был перекур. Они наслаждались теплыми деньками конца лета, запахом слегка опавшей листвы, и последними днями возможности ходить без груды теплой одежды.

Лизи смотрела на них, и по ее груди разливалось тепло. Такие простые и прекрасные в своем естестве люди, которые находили счастье в простой человечности, в простых мелочах, таких как теплое августовское солнце и встреча с друзьями на перерыве.

И вдруг она осознала.

Это был его город.

Лизи прошла вдоль улицы и увидела церковь.

Но внутри вызывающе обжигало сомнение. Почему его здесь нет?

Интересно, если я буду стоять здесь достаточно долго – он придет?

Почему на душе так пусто? Неужели я перепутала временную петлю, и он существует на другом астральном уровне.

Чувство безысходной грусти окатила каждый сантиметр её кожи.

Лизи прошла дальше и увидела огромное здание-холл с высокими потолками.

Все окна в нем были выбиты, здание было разрушено бомбежкой. Но что казалось очень странным Лизи, так это шикарные хрустальные люстры, поражающие своим размером, что так и висели под потолком нетронутые, на них не было и пылинки.

Внезапно картина полуразрушенного здания сменилась. Лизи стояла на заднем дворе дома. В доме было множество людей, весь первый этаж был наполнен ее друзьями, знакомыми, парнями, которые пытались ее соблазнить, женщинами, которые старались ее ублажить. Лишь второй этаж пустовал.

Она знала, что Дин был там.

И когда очередной ее знакомый схватил Лизи за руку, чтобы пролить в ее уши трель о ее великолепии, она выдернула ладонь из этих тисков, и оставив весь балаган, поднялась наверх, к нему.

Постучалась дверь. И он открыл.

Взял ее за руку и повел выше, и выше, и еще выше по спиральной лестнице, пока они не добрались до верхнего этажа и не вышли на площадку, чтобы увидеть этот весь мир с высоты птичьего полета.

“Я думала, что мне будет хорошо здесь с тобой, понимая суть, смотря на всех сверху вниз. Но теперь я поняла, что по-настоящему счастлива я была там, смотря на тебя снизу вверх, восхищаясь твоим великолепием. Тогда я была невинна. Теперь же я слишком искушена, и мне противна моя опытность. Я спускаюсь вниз, в поисках нового предателя”.

Глава 11. Дух Шанти.

Мистер Лис сидел, спрятавшись за большим кустом кизила. До его усов, освещенных светом костра, долетали светящиеся мотыльки горящего пепла и обрывки фраз людей, собранных у огня.

Он прятался в полутьме, разглядывая потенциально новую жертву, зная наперед, что тут ему делать нечего – нет ничего цельнее чем люди собирающиеся у костра, все они объединены единым причастием к тайне, если не боятся оставаться на ночь в лесу.

Около костра сидело несколько мужчин, женщина-хиппи с засыпающим ребенком на руках, второй её малыш уже давно спал в палатке, усыпленный трескотней сверчков, пожилая женщина, женщина средних лет и мальчик с рюкзаком, облепленным как галстук скаута значками мультипликационных персонажей, и лесник Роб, который был их провожатым, следящим не только за сохранностью их самих, но и за сохранностью леса – позволяющий жечь лишь сухие опавшие ветви можжевеловых деревьев и следивший, чтобы не один уголек не улетел за мысленно начерченный им круг.

Женщина-хиппи, одетая в платье с длинным подолом, нежно голубой свитер и атласную бандану, обернутую вдоль ее волос, нежно пела колыбельную засыпающему ребенку:

“Between the here, between the now

Between the north, between the south

Between the west, between the east

Between the time, between the place…”

Мужчины, одетые в легкие августовские свитера ходили вокруг костра, подкидывая ветви, не было похоже, что они давние друзья и что между пришедшими здесь есть давняя связь, но они все были объединены единой идеей, о которой мистер Лис пока не догадывался. Но он чувствовал своим нутром, что неспроста находится сейчас в этом месте.

Молодая женщина в комбинезоне и амулетом лунницы на груди говорила с пожилой дамой:

– Это похоже на подбирание объедков его хорошего настроения. Так некрасиво – оставлять хлебные крошки, если он решил меня вырвать с корнем. Мне нужно взглянуть правде в глаза. Но пока я боюсь. Он пугает меня тем, что самоустранится. А внутри меня все умерло по отношению к нему давным-давно. Я решила, к черту заботу о полной семье, если я страдаю в ней от одиночества.

– Весной будет двойное дно, дорогая, и лишь летом реформы. А в сторону вас или в сторону твоей самости – не известно.

– Значит все, что остается мне – стоять с открытыми ладонями, повернутыми к небу, затаив дыхание.

– Однажды ответы придут, а пока надейся, что эта зима пройдет лучше, чем предыдущая.

– Но, я боюсь, что после этого всего я не захочу подходить к другим слишком близко, зная как там больно.

– Кутайся в осень, – сказала пожилая женщина, обхватывая нежно подбородок другой, – заласкай себя теплом, верь ее ветрам и подставляй им лицо. Ты встретишь любовь, которая растопит твое сердце и не лишь на словах. Но пока ты пытаешься удержать их всех в своих руках, жонглируя, стоя на одной ноге в потоке. Она не придет. Знай – октябрь не лучшее время для новой любви. И цени свое молчание – это маяк, что тебя лучше не трогать.

– Но я все же не понимаю, зачем они говорят мне свои откровения, а затем отворачиваются от меня, показывая всем своим видом полное пренебрежение?

– Я вижу зависимость.

– Что за зависимость?

– Скорее наркотическая, вчера он мне предлагал кокаин.

– А ты?

– А мне было очень хорошо и без этого. Моя творческая жизнь процветает, свечи неизменно горят. – Мне радует, что лишь они мне нужны в виде допинга для счастья.

– Это и называется свобода.

– Да, но, к сожалению, этого недостаточно для него, для того, чтобы у него не было зависимости.

– Тебе не нужно всех контролировать, милая, единственное, что сейчас нуждается в твоем контроле – твое здоровье – оно стало бесконтрольным. Смерть гонится за тобой по пятам.

– И сейчас тебе нужно закрутить спираль вокруг себя максимально быстро, чтобы обмануть ее и замести следы.

«Время начинать» – сказала она, обратившись к вернувшейся женщине-хиппи, которая только что уложила своего второго ребенка спать: «Ты принесла все, что необходимо?»

Крис кротко кивнула в ответ, потянувшись к своему рюкзаку, нащупав необходимый мешочек среди бутылочек для воды и детских игрушек, она достала несколько темных и прозрачных камней. Это были обсидианы и горный хрусталь. Она передала их мужчинам и мальчику, и начала обходить костер вокруг, раскладывая кристаллы на большом расстоянии друг от друга, строя большой защитный круг.

Белая тень чуть больше кролика мелькнула справа от мистера Лиса, он не придал ей большого значения, он знал, что белые тени являются скорее помощниками, чем вредителями. Он видел, как аура людей внутри защитного круга начинается разливаться золотом по их коже, озаряя их защитной броней.

Он не стал заходить внутрь круга, чтобы оставаться посторонним наблюдателем.

Мальчик поставил последний кристалл, закрыв круг, в то время как Роб разливал чай по пиалам на переносном чайном столике перед собой, а женщина-хиппи достала поющую чашу, передав ее пожилой даме.

А затем, немного замешкавшись, поднесла внутреннюю поверхность чаши к костру, чтобы языки пламени слегка коснулись ее, дабы очистить, то же самое она проделала с пестиком. Она стала слегка постукивать по ней, будто проверяя её громкость и водя пестиком по ободку чаши.

Звуки гудения заполнили лес, заставляя сознание мистера Лиса расшириться. Время переставало существовать для него, он не понимал, сколько ему сейчас лет. Сейчас в это мгновение он был одновременно и маленьким приблудившимся лисенком, и пожилым лисом, исполнившим свою дхарму, и пением утрених птиц, и тишиной ночного озера.

– Сейчас нам всем нужно взяться за руки – произнесла пожилая женщина, беря за руку мальчика и Роба – спеть трижды мантру ом и затем мантру Ом асатома, также трижды. Чтобы не происходило, важно не отпускать руки, чтобы не позволить ему уйти. Чтобы не происходило, помните, что возможно у вас будут появляться странные мысли, вредящие цели, ради которой мы сегодня здесь собрались. Помните, это не ваши мысли, это шепот сущностей, которых вы могли случайно нацеплять. Они буду пытаться заставить вас чувствовать себя неприятно, вызывать тошноту, делать все возможное, чтобы вы хотели убежать. Но помните, ради чего вы сегодня пришли, а также, что в ваших истинных мыслях нет места страху, сомнениям, вы сотканы из чистейшей любви и жизни.

Пожилая женщина в бордовом платье объединила руки мальчика и Роба и вышла из круга.

– После пения мантры мы продолжаем держать глаза закрытыми до конца сеанса. Главное нельзя увидеть глазами.

Она начала обходить круг, постукивая над головами всех присутствующих. Чаша, будто понимая истинную природу каждого, над головами некоторых гудела глухим звуком, а приближаясь к другим, начинала звенеть ярким звуком, долетая до верхушек самых высоких можжевельников.

Густая темнота леса отливала синевой, вплетая треск костра в тени возвышающихся деревьев.

Они начали петь мантру Аум – животное «А», зарождающееся в их животах, перетекало в сердечное «У» и вибрировало, проявившись в реальном мире на кончике их языка. Их голоса сплетались в едином орнаменте, что казалось, у этой мантры не было ни начала, ни конца. Одна плавно перетекла в другую:

Om Asato Ma Sat Gamaya.

Thamaso Ma Jyothir Gamaya.

Mrithyor Ma Amritham Gamaya.

Om Asato Ma Sat Gamaya.

Thamaso Ma Jyothir Gamaya.

Mrithyor Ma Amritham Gamaya.

Om Asato Ma Sat Gamaya.

Thamaso Ma Jyothir Gamaya.

Mrithyor Ma Amritham Gamaya.

Om Shanti, Om Shanti, Shanti, Shanti.1

Пожилая женщина начала бубнить себе под нос какие-то слова, незнакомые Мистеру Лису наречия, и отбивать монотонный ритм на бубне.

Для Роба подобное зрелище было не впервые. Время от времени в лес заглядывали разные экзотические личности, чей стандартный походный набор обязательно включал бубен. Они считали этот лес местом своей силы и проводили здесь сеансы, которые было опасно проводить в городе.

Лесник обычно скептично относился ко всем подобным действам, но если выпадал шанс поучаствовать в чем-то подобном – никогда не уходил. Как будто часть его души неосознанно тянулась все же к этой загадке и верила в достоверность происходящих событий. Сейчас же он чувствовал, что ладошка сидевшего слева от него мальчика потела.

Пока женщина ходила вокруг костра с бубном, мистер Лис следил за происходящим, не сводя глаз. Он видел как на действо, как светлячки на свет, слетелись сущности разных размеров и цветов, но все они не могли перейти круг из кристаллов, и все что им оставалось это биться об стенку невидимой защиты, отлетать и предпринимать новую попытку.

Мистер Лис перевел свое внимание на костер. Над ним стали собираться светлые сгустки воздуха, которые постепенно стали принимать очертания человека, как будто из ваты, вылепляя его нос, черты лица и глаза. Мистер Лис не мог поверить своим глазам, до чего же он похож…

– Ну здравствуй, Шерил – произнес дух, смотря на женщину в бордовом платье, которая закончив бурчать себе под нос, наконец остановила ритм и посмотрела на результат проделанной работы. Но не успела она ничего сказать, как центр их круга стал до отказа набиваться сущностями. Но каждая из них прикасаясь к костру – исчезала, то воспаряя к небу, то соскальзывая тенью в землю. Шерил оглянулась вокруг, где-то была пробоина, и увидела, что один из кристаллов сдвинут, а позади него в темноте леса исчезал убегающий мальчик. Он, должно быть, открыл глаза раньше положенного и увидел то, что не следует видеть остальным.

Услышав шорох и тихий крик своего соседа, Роб тоже открыл глаза. Но все, что он увидел, это старуху, безмолвно смотрящую на кончики языков костра, убегающего мальчика и его забытый рюкзак в значках.

Он схватил его и кинулся следом: “Взрослые уж как-нибудь найдут дорогу домой”, – подумал он.

Мистер Лис не сводил взгляд с костра. Он увидел как дух, воспользовавшись

смятением шамана, сделал элегантный шаг вперед и вышел за пределы разрушенного круга, сказав:

“А теперь кошки нет, есть только пустота разрывающая пространство своей тишиной и ваше сожаление” – и продолжил прогулку по лесу.

Мистер Лис почувствовал страх. Ведь это был именно он, тот друид, что искромсал его шерсть рунами.

Глава 12. Я просто есть. И этого достаточно.

Сирша сидела на высоком холме, на котором одиноко стояла спутниковая вышка. Деревня, раскинувшаяся внизу с ее крошечными, казалось картонными домиками, спокойно проживала очередной день. Хотя шквалистый ветер и прекратился, она знала, что у местной ремонтной службы уйдет еще полдня, чтобы починить оборванные провода.

– Они такие крошечные, но даже они не настолько малы как ты – сказала она, обращаясь к кому-то.

Сирша схватила в воздухе двумя пальцами один из домов, из него как раз в этот момент вышла женщина в шортах и футболке и направилась в лес.

Сирша сделала глоток чая из термоса, который заварил ей Роб. Несмотря на теплый последний день лета, она сидела в теплых носках и свитере, ведь стала беречь себя пуще прежнего.

“Мы. Мы. Мы.

Пробую кончиком своего языка. Смакую.

Приятно быть в нас”.

Перед ее глазами пронесся вчерашний вечер. Как она стояла в доме Роба, к которому пришла, испугавшись темноты, руководимая всю дорогу лишь фонариком.

“Знаешь, мне бы хотелось запомнить ещё пару-тройку воспоминаний о приятных вечерах вместе, прежде чем мы расстанемся навсегда”.

На самом деле она просто соскучилась по прикосновению к нему, этому человеку, пахнущему кедром, живущему в лачуге на краю леса.

По его ловцам снов, плетеным мандалам, связки из металлических слонов с бусинами. По его палантину со слоном Ганешей, висящему прямо на стене и пропахшему благовониями с кухни. И даже по подушкам, раскиданным на атласной простыне кровати с африканским орнаментом.

Он принял ее без лишних слов, напоил чаем, рассказывая, о том, что только что провожал домой мальчика, чьим значкам могли бы позавидовать даже коллекционеры, приехавшие с олимпиады 1989 года.

Как она стояла в его ванной комнате с тестом на беременность в руках. Бездушно, без эмоций, подсчитывая в уме, сколько уйдет времени на то, чтобы продать недвижимость и купить что-то новое в городе.

Но когда она вернулась на кухню к Робу, перед тем как вымолвить хоть слово – начала плакать, понимая, что после того, как слова прозвучат вслух, правда пропитает реальность. И он все понял без слов. И он воскликнул “да!”. Они пролежали весь вечер в объятиях, смотря на картину индийской богини. Не произнеся ни слова, она лишь улыбалась, а он гладил ее живот.

“Мои руки пытаются запомнить новую реинкарнацию такой знакомой плоти”.

Наутро Сирша проснулась другой.

“Я просто есть. И этого достаточно, чтобы чувствовать себя ценной. Во мне растет новый человек. Мне не надо никуда бежать, чтобы найти смысл, мне не надо ничего достигать, чтобы другие ценили мою жизнь.

Я просто есть.

И этого достаточно.”

Сонный Роб уже стоял у плиты варя кашу, добавляя в нее масло, посыпая корицей, изюмом и кубиками нарезанных яблок. Ему нужно было как можно скорее обойти основные стоянки туристов, чтобы проверить потухшие костры, но, кажется, в этот раз он никуда не торопился.

Сирша безмолвно села за стол, не привлекая внимания, наблюдала за ним, стоявшим в пижамных штанах, скользя взглядом то вверх, то вниз по его спине. Она думала о том, как всего несколько дней назад чуть не вышибла себе мозги, стоя под той кровавой полной луной. О том, что она никогда в жизни не держала ребенка на руках. И о том, что за всю свою жизнь она достигла мастерства лишь в одном – приготовлении сэндвичей.

Сирша вспомнила, как перед их расставанием нашла его старый блокнот. Там Роб подробно прописал план, как покорить ее сердце.

Конечно, ей это казалось презабавным.

Но также стало немного грустно от того, что она как будто была зверьком для охоты и что вся история их влюбленности была не набором случайностей, как ей казалось прежде, а его холодным расчетом.”

.

.

Картинка размылась. В следующее мгновение она стояла на улице, хватая губами свежий воздух.

“Кажется, все осталось как прежде. На что я надеялась? что это дитя вернет его чувства ко мне?” – Она приложила руку на свой живот: “Сейчас это не важно”.

Можно я просто признаю, что я глупая и весь мир отстанет от меня?

Можно я просто признаю, что я скучная, влюбленная, лентяйка, шлюха, плохой друг, отстойная дочь, холодный эгоистичный человек, который просто изо дня в день пытается исправить то гавно, что он натворил?

Мне надоело говорить, осмысливать, проявлять. Мне так хочется побыть одной, молчуньей, которая просто движется вперед.

Выбирать себя всегда было лучшей идеей.

Роб обнимает ее за плечи и целует в шею. От него тошнотворно пахнет маслом. Сирша отворачивается, говоря:

– Уйди, мне плохо от тебя.

– Что с тобой такое?

– У меня нестыковка с любыми маслянистыми запахами.

– Ты уверена, что дело только в этом?

Она сделала выразительный выдох, прежде чем сказать:

– Нам нужно будет расставить точки над i в наших отношениях, в очередной раз.

– Для чего?

– Чтобы я понимала, что могу себе позволять, а что нет.

– Мы с тобой ждем ребенка, проводим вечера в объятиях и разделяем друг с другом утро. Разве стоит ли ставить точки над i в таких спокойных и благословенных днях?

– Да, потому что рядом с тобой я всегда чувствую себя недооцененной.

Внимание Сирши вернулось в настоящее. Всё также впереди перед ней взмывались предгорные холмы, чай все также остывал в железной кружке.

“Потому что рядом с тобой я всегда чувствую себя недооцененной”

Она стала перекатывать эти слова у себя во рту.

Но правда была в том, что после того как он оставил ее одну однажды, она не сможет доверять ему без сомнений вновь.

“Я не могу верить ничему, что происходит между нами, потому что когда на него найдет очередная волна безразличия – он опять заявит – что я никто.

Он сделал то, что он сделал, и та старая часть меня умерла окончательно. Теперь мои мечты – это мои мечты, его мечты – его. Никакой путаницы.

Когда ты один – вообще нет никаких проблем.

“Твоё от тебя не уйдет” – слова-мантра. Сегодня я чувствовала тиски от того, насколько боюсь, что он опять порвёт со мной.

Мое от меня не уйдет.

В такие моменты мне хочется задержать дыхание, чтобы дать времени показать мне больше правды”.

“Перемены неизбежны, и лишь я одна могу задать им направление”.

Сирша наблюдала спокойное течение жизни поселка. Его пластилиновые черепицы, и губчатые деревья, вдалеке лаяли псы, по улицам бегали дети, вереница машин плелась вдалеке, обнажая трассу.

Лето подходило к концу. Но и это было не важно.

“Этому миру надо дать немного отдохнуть.

Я просто есть. И этого достаточно”.

Глава 13. Встреча.

Лиза проснулась от назойливого пения утренних птиц.

Застывшая лужица расплавленного воска на прикроватном столике была единственным напоминанием о вчерашних перебоях с электричеством.

Света всё ещё не было.

Лизи выяснила это после попытки согреть воду для чая в электрическом чайнике. Девушка всё также сопротивлялась идеи включенного генератора, но и не могла представить своё утро без тёплого напитка.

Её взгляд зацепился за дверцу холодильника, на котором одиноко красовался лишь один магнитик в виде карнавальной маски, привезённой из Италии. Его одиночество скрашивала лишь оставленная под ним записка с минималистичным набором слов: “Уехала в город. Люблю. Мама».

Натянув джинсовые шорты, которые раньше были ее любимыми джинсами, и, завязав узелком растянувшуюся футболку на животе, Лизи быстро собрала небольшой рюкзак с котелком, пакетиками ромашкового чая, остатками яблочного пирога, мягким свитером и направилась на задний двор, который заканчивался тропинкой, ведущей в лес.

Каемку виднеющихся вдалеке деревьев подсвечивал розовый рассвет, оттого и птицы пели особенно громко, приветствуя начало нового дня. Спустившись по залитой солнцем тропинке вдоль ручья, девушка вошла внутрь чащи.

Вход в лес всегда напоминал Лизи порталы. Почему-то стоило ей лишь пересечь эту искусственно созданную сознанием границу, щебет птиц становился громче, жара спадала, и ее тело окутывала прохлада тени деревьев. В лесу всё было иначе. Лизи чувствовала себя цельнее, мысли четче и в них всегда не оставалось ничего лишнего. Только правда.

«Интересно, поверил ли бы он мне, если я бы сказала, что все мои мысли здесь только лишь о нем? О чем бы я думала, если бы его не было в моей жизни? Не могу представить и не хочу, чтобы что-то было иначе.

Ведь размышления о нем помогают мне продолжать помнить о том, человечном, что есть во мне. Быть добрее. Помогают мне парить, а не убегать. Помогают мне продолжать верить, что в этом во всем есть какой-то смысл».

Лизи быстро нашла нужную опушку, освещенную солнцем.

Собрав сухие ветки, она соорудила из них самодельный мини шалаш. А порывшись в рюкзаке, нашла дневник, который вела за месяц перед исчезновением Дина.

“Возможно, однажды он найдет эти записи, прочитает залпом и все поймет”, – шептала надежда.

“Конечно, этого не случится” – кричала логика – “Нет смысла держать прошлое ради будущего. Лизи начала листать дневник, понимая, что самые важные слова никогда не ускользнут. Да и спустя время она будет чувствовать иначе. Но все же было любопытно пролистать эти записи. Чувства текли быстрым потоком в шести реках ее эмоций одновременно, иногда перекрещивались, втекая друг в друга, но никогда не оставались постоянными. И ей это нравилось. Ей нравилось отпускать.

“Всё меняется и, кажется, я вижу, куда это ведет меня. Мне сложно держать себя в руках. Тем более что он так внимателен ко мне в мои дни отшельничества. Мудрый.

И это приятно знать, что он ждёт меня, чтобы послушать винил, посмотреть в обнимку фильм, погулять под дождем, испечь вместе пончики. Неважно, в какой роли.

Наконец я свободна от любых своих ожиданий.

Спасибо, мир”.

Сжигаем.

“Ходила по магазинам и нашла статуэтку Будды. Это мне напомнило о нем. Я захотела себе тоже похожую статуэтку, как напоминание о правильности всего происходящего. А ещё я поняла, почему временами мне не хватает его – он просто одаривает меня комплиментами.

Такой теплый человек.

Будь аккуратнее с ним. Он живой.

У меня есть ощущение, что он любит меня. Точнее карты так говорят.

На самом деле, это не многое меняет”.

Сжигаем.

“Он написал мне, что я обязана побывать в саду его матери. Не знаю, почему он использовал слово “обязана” вместо “следовало бы”. Если так, я не против. Похоже у нас много общего.

Мы могли бы устроить для нее целый праздник при свечах и звездах. Чем больше думаю о выборе, тем больше сомневаюсь. Мне было бы так интересно попробовать на вкус других мужчин. Но когда я думаю о нем и о том, как он хочет познакомить меня со своей мамой (если это правда), то мне становится так все равно на этих всех остальных.

Это духовное. Оно переполнило мою жизнь. Надо заземлиться.

День в Эдеме

Глобальное потепление топит айсберг твоей судьбы.

Я спряталась в свой скифский сундук в поисках ромашкового платья.

Сегодня особенный день – ты откроешь врата в свой Эдем.

Разноцветные цветочные волны висят в галерее свободы без рамок и гвоздей, разливаясь за горизонт, унося нас на крыльях трелей.

Ты сыграешь здесь свою любимую мелодию под теплым августовским ночным небом, я выберу свой смягчающий акцент, освещенный тлеющим кофейным светом свечи.

В этот день мы остановим гонку и вдохнем вечность с капель лиловых лепестков роз.

В этот день родные глаза будут сиять чуть ярче, а волосы другой будут струиться вдоль персиковых облаков.

Мятный чай сделает свое дело

и мы уснем до последней звезды.

Но я всегда буду рядом, чтобы напомнить,

как прекрасен Эдем на кончике языка твоей любви».

Сжигаем.

“Быть неуловимой, как писал Дон Хуан. Кажется я стала в этом опытнее.

Хотя мы оба знаем, если он сделает шаг в мою сторону, я упаду в его объятия. Но я продолжаю отчаянно делать вид, что это не так. Лишь тогда, когда он мне поверит… лишь тогда он сможет прикоснуться ко мне не только в мыслях”.

Лизи улыбнулась. Сжигать.

“Мы с ним просто безумцы. Как можно было настолько сильно проникнуть друг в друга? Как можно было настолько сильно желать другого?

Вчера я уснула абсолютно счастливой. Он сказал, что хочет быть со мной сегодня, что он хочет меня, что он видит меня насквозь и что ему нравится то, что он видит, что я желанный гость в его доме. Что он ждет меня.

Одни мысли о нем греют снова и снова. Мне нравится, что стоит сделать шаг в его сторону, как он укутывает меня лавиной своего внимания. Мне нравится, что он шутит вместе со мной. Что он читал про нашу совместимость по астральным знакам. Как и я. Он все это проверил, как и я. Чтобы убедиться, что мы созданы для любви.

Я представляю его внутри себя” – Лизи улыбнулась – “И все мое тело стонет лишь от одной мысли.

Когда мы увидимся, я обязательно запрыгну ему на руки. Боже, молю скорее, скорее. Тем более что теперь меня ничего не удерживает. Я свободна”.

***

“Я ушла в лес, чтобы отстраниться от него, в итоге все мои мысли были лишь о нем. Я намекнула, что, кажется, что-то чувствую к нему. Но мы это и так оба знаем. И знаем, что о чувствах нужно говорить тет-а-тет. Они особенные.

Я верю, что мир на нашей стороне, иначе он не сделал бы так много для нашей встречи. Иначе он не сделал нас настолько похожими. Иначе мы бы никогда не узнали о существовании друг друга.

Не пытаетесь ли вы все рационализировать чтобы не чувствовать слишком глубоко? – спросили они меня.

Абсолютно.

Одно имя, чтобы выразить мою истому.

Одно имя, чтобы отразить всю глубину моих мыслей.

Одно имя, чтобы жизнь вновь обрела смысл.

Я потеряна – да.

Мне страшно – да.

Он видит, что я просто оголенный нерв.

Я знаю, что он чуть больше чем просто хочет меня, его душа желает узнавать меня.

Томлюсь в ожидании.

Но как же я буду счастлива, когда это наконец случится”.

К сожжению последней страницы Лизи удалось разжечь небольшой костерок. Он не прогорел долго, но этого было достаточно, чтобы согреть воды для чая.

“Сжигание иллюзии, моей самой большой иллюзии за последние 2 года, дало мне возможность почувствовать правду, и она неизменна – он” – подумала Лизи.

Воздух наполнился запахом горящих можжевеловых ветвей.

Лизи решила не задерживаться здесь надолго, хотя поляна и ручей располагали к тому, чтобы провести здесь целый день при наличии должной концентрации на настоящем моменте и усидчивости.

Она же пошла дальше – по тропинке, слегка промозглой и хлипкой. Каждый шаг отзывался хлюпаньем от воды, которой, казалось, было так много в земле, что она отказывалась от излишков.

Шаг. Два. Скольжение.

Скольжение. Остановка.

Лизи вскрикнула от осознания того, что сейчас она упадет и ее прекрасную чистую одежду покроют куски налипшей грязи. Ее ноги проскользили вдоль склона, но каким-то невероятным образом ей удалось удержать равновесие. Это заставило ее вынырнуть из облака мыслей.

Девушка рассмеялась, ведь единственное, о чем она думала в тот момент, было не то, что ей может быть больно, тело пострадает, и прочее или что она получит травму. Единственной мыслью Лизи было: “О нет, я испачкаю свою одежду”.

“В этом было что-то нездоровое”.

Внезапно пришедшее осознание пронзило ее всю от макушки до кончиков пальцев – она поскользнулась в том месте, где ей прежде померещилась белая тень.

“Предупреждение? Духи леса?”

“Ты духовный человек?”, – пронесся в ее голове вопрос.

“Ты духовный человек?” – перекатывает Лизи эти слова на кончике языка, вспоминая тени тьмы и тени света, которые она часто видит боковым зрением то тут, то там.

“Ты духовный человек?” – спрашивает Лизи вслух вспоминая сколько грехов, в общепринятом смысле, она совершила.

Тропинка привела ее к лону склона – пещере, что находилась чуть ниже остальной местности.

Все же пещеры – удивительные места. Лизи представила, как раньше в них жили племена, здесь рождались и умирали люди, и мир не был замкнут лишь на одном месте. Люди знали, что у них есть целый мир, а это лишь ночлег. Свобода.

Лизи аккуратно сделала шаг вперед, она обратила внимание на свои чувства. Внутри было совершенно спокойно. Интуиции можно доверять. Еще один шаг, другой.

“Почему мы погружаемся в других слишком глубоко?”

Еще.

“Почему они уходят?”

Пять, шесть.

“Может это все нужно, чтобы мы заранее привыкли к тому, что однажды они уйдут навсегда? Или до следующей встречи? Хотела бы я узнать, кем мы с ним были друг другу прежде”.

Где-то глубоко капала вода. Успокаивающая и возвращающая Лизи в настоящий момент. Этот звук также производил на нее эффект гипноза, погружая в транс.

Она услышала шорох, повернулась и увидела, что глубоко внутри на нее глядит пара светящихся серебренным отливов глаз.

Почему это не пугает меня? – подумала она.

“Здравствуй. Кто ты?”

Глаза начали приближаться. Лизи отметила, что ее сердце бьется очень спокойно. Несмотря на всю курьезность происходящего. В следующее мгновение она увидела перед собой красивого лиса – лилово-серой расцветки. Его пушистый большой хвост кое-где был украшен бусинами. Морду то здесь, то там испещрили фиолетовые и зеленые узоры с символами.

Он тихо остановился перед ней, не сводя глаз.

– Ты красивый – сказала она, понимая всю комичность происходящего, почему-то ей казалось, что лис то же самое думает о ней – она ему нравится, иначе стал ли бы он подходить?

Эти глаза. Он был больше похож на разновидность тибетской лисы, которую Лизи находила раньше немного комичной. Потому что когда она видела их фотографии в энциклопедии Азии, у нее было ощущение, что кто-то превратил человека в лису, позабыв при этом поменять глаза – настолько человечными и понимающими они ей казались. Но мордочка этого животного была более аккуратной – треугольной, а не овальной как у оных.

Он смотрел на нее, не переставая. Лизи замерла в попытках разглядеть красивые коричневые вкрапления в его голубых глазах. Все происходящее уже давно перестало ее удивлять.

Кап-кап-кап. Вода капала. Лис смотрел. Все вокруг стало закручиваться. Края картинки – размываться.

Кап. Кап.

Кап.

Глава 14. Разбитое небо.

В маленький приморский городок пришла осень.

Сперва она подошла к трамвайной остановке, выключив стуком своих каблуков так сильно докучавшую жителям полуденную жару.

Осень вышла на станции «Солнце стало раньше садиться вечером», чтобы пройти пешком до «Солнце стало позже появляется по утрам». Укутала одну часть горожан в джинсы, пиджаки и шарфы, а меньшую (которая так и не была согрета ушедшим летом) в пальто и куртки.

Когда меньшинство переросло в большинство, она запустила в небо стаи перелетных птиц и включила мелодию монотонно стучащего по окну дождя, позволив листьям наконец свальсировать вниз, к земле.

Осень вступила в свои полноправные владения, заявив об этом всему городу парадом окутавших небо туч.

Мистер Хопс скользил по городу, погружённому в звуки джаза фьюжн. Балансируя металлической ручкой зонтика и задавая себе инерцию дипломатом, он перепрыгивал лужи закоулка, в который его занесла эта сентябрьская среда.