Читать онлайн Триада

Ты ведь знаешь. Рождество и Новый год – эти праздники, что всем вам сулят столь много чудесных невинных радостей, меня всякий раз гонят прочь из моей мирной кельи и ввергают в бурное бушующее море.

Эрнст Теодор Гофман

Перчатка

– А я говорил нужно выбирать место ближе к камышам, – проворчал рыбак, выпуская пар изо рта.

– Не гунди, – рявкнул на него друг, посыпая лунку засохшей апельсиновой коркой. – Теперь другое дело будет.

– Это мы ещё посмотрим. Твои блогеры чего только не насоветуют.

Два приятеля сидели на середине водоема с самого рассвета. За это время температура поднялась до минус десяти. Утреннее солнце нещадно слепило глаза, отражаясь от кипенно-белого снега.

– Я своей сказал, чтобы в Интернете посмотрела рецепты для леща. Ну ничего, в «Ленте» купим по дороге обратно, – пошутил первый, поправляя усы.

Приятель не рассмеялся. Он аккуратно надевал замерзшими пальцами красного мотыля на мормышку. Рыбалка для него была делом серьезным.

Апельсиновая корка набухла и растворилась в лунке.

– Теперь пора, – сказал он шепотом, чтобы не распугнуть рыбу, и опустил леску. – За что-то зацепилось. Или лещ уже клюнул.

Второй стал наблюдать с интересом. Леска медленно выползала из-подо льда, крючок тянуло ко дну что-то явно тяжелее малька. Когда, наконец, улов был вынут из воды, из-за слепящего солнца приятели не сразу разглядели, что он из себя представляет. Даже сощурившись, скинули свои догадки на обман зрения.

Мормышка зацепилась за ржавые наручные часы, висевшие на отслоившейся от кисти коже.

31 декабря

Поезд притормаживает на конечной станции, поскрипывая колесами. Машинист объявляет, что мы прибыли в город-герой Москву. Утром мне позвонила тетя и звонко голосила в трубку: «Солнышко, зайчик, как это ты да в такой день одна, как мы с дядей Валерой можем оставить ребенка без праздника. Да, Валера? – в ответ он что-то неразборчиво буркнул. – Мы хоть посмотрим на тебя. Регина, собирайся, это не обсуждается».

Они живут не в столице, а в Павловском Посаде, куда ехать от вокзала ещё час на электричке. Деньги на билеты переслала мне тетя. Моей стипендии едва ли хватило бы даже на такое жалкое путешествие. Копить последнее время не получается – почти всё уходит на видеоигры и шоколадные шарики с молоком. Я так и не научилась экономить, когда осталась одна.

С тех пор, как умерла мама, прошло полгода. Как помню, стояла середина июля. День похорон был липкий и знойный, приходилось париться в черном байховом платье под палящим солнцем. Из родственников пришли всего три человека: мамина сестра, её муж и маленький сын. Когда мы прощались, я была уверена, что больше их не увижу.

Поездка к тете выходит очень глупая, повсюду нужно успеть забежать в последний вагон. Не так я привыкла проводить 31 декабря. Раньше всё было иначе. Просыпаешься в полдень, завтракаешь конфетами из праздничного набора, весь день пускаешь слюни на мамину стряпню и только за полночь наедаешься до отвала. После пира лениво разворачиваешь посылки от Деда Мороза. Каждый год мать мне дарила ежедневник, в котором я кропотливо записывала всё, что со мной происходило на протяжении 365 дней, всё, о чем болела моя детская душа. Мама верила в китайский гороскоп, поэтому в год желтой собаки мне доставался желтый дневник, в год серебряного дракона – серебряный. В этом году я куплю себе его сама.

На перрон белым покрывалом ложится искристый снег. В Москве холоднее, чем в родной Твери, или час уже поздний, перевалило за десять вечера. Выхожу из поезда и тут же промерзаю до костей. Зря я надела такую короткую юбку, а не укуталась с ног до головы, как остальные.

Мой вагон был наполовину пуст. Неудивительно. Не каждый согласится трястись в электричке в канун Нового года. Немногочисленные пассажиры быстро разбредаются в разные стороны, как тараканы. Я стараюсь не разевать рот и, смешавшись с прохожими, направляюсь к выходу.

Вдруг в бурном людском потоке меня что-то тормозит.

– Куда так прешь? – говорит врезавшийся в меня мальчишка лет девяти. – Не подскажете, сколько время? – неожиданно меняет он тон на более любезный.

– Десять ноль пять, – говорю я, достав из кармана телефон.

– Спасибо, – улыбается мальчик и убегает прежде, чем я успеваю поинтересоваться, где его родители.

До электрички в Павловский Посад остаётся ещё полчаса. Она идет от станции «Каланчевская». Сверяюсь с картами, навигатор показывает, что идти туда пешком пять минут. Думаю напоследок забежать в вокзальный ларек, чтобы купить конфеты родственникам в благодарность за их великодушие. Выбор магазинов невелик. Работники, только-только закончившие смену, запирают на замок привокзальные лавки и радостно бегут домой праздновать Новый год. Площадь почти опустела, фонтан, вокруг которого обычно толпятся приезжие, одиноко стоит, до краев заполнившийся снегом. В одном из ларьков в переходе тетенька листает журнал, я подхожу и рассматриваю витрину. Женщина косится на меня из-под очков, а затем приоткрывает окошко, чтобы проворчать: «Девушка, скоро закрываемся, долго глазеть будете?». Клиентоориентированность у неё хромает.

– Мне «Бабаевские», – говорю я и принимаюсь рыться в рюкзаке, но молния заедает, кошелек не вытаскивается со дна, я начинаю явно раздражать продавщицу.

– Девушка-а, – напевно произносит она.

Нервно улыбаясь, вытаскиваю купюру и просовываю в окошко. Руку обдает жаром. Разница между улицей и маленькой комнаткой градусов 40. Кладу на землю разворошенный рюкзак, чтобы взять коробку конфет. Не успевает женщина договорить «С Наступающи…», как вдруг её глаза округляются и увеличиваются до размера чайных блюдец.

«Батюшки, это что ж делается», – восклицает она, смотря мне за спину. Я оборачиваюсь. Со скоростью света уже знакомый мальчишка несётся в другой конец вокзала. Его фигура скрывается за поворотом, и тут я опускаю взгляд. От моего рюкзака остались только воспоминания и чернеющий след на снегу.

Неужели это со мной? Я столбенею.

Хлопаю по карманам куртки. Телефона тоже нет. Поворачиваю голову и вижу огромное табло, где в правом углу написано крупными цифрами: 22:11. А я зачем-то додумалась смотреть время на мобильном. Дура.

Неужели это со мной?

Как же можно быть такой неудачницей? Сжимаю в руке копеечную сдачу и обнимаю коробку конфет. «Твою мать», – шепотом ругаюсь я. Сделать голос громче не хватает сил.

–У вас есть телефон? – спрашиваю у продавщицы, едва не сорвавшись на истерический тон.

В ответ мне качают головой.

– Полицейский участок тут за углом, они, может, знают этого цыганенка.

Я ничего не соображаю из-за нарастающего бешенства. Мой мобильник, документы, деньги, карты – всё пропало. Всё, что было, вмиг сгинуло. Меньше, чем за два часа до Нового года.

Ищу глазами прохожих. «У вас телефон есть?» – в ответ пожилая женщина ускоряет шаг. «Можете дать позвонить?» – бросаюсь я на мужчину. «А что мне за это будет?» – с противной пьяной ухмылкой обращается он ко мне. Я тут же отшатываюсь, оставив его вопрос без ответа. До последней электрички остается минут двадцать, меня накрывает дикая паника, но я держусь, не ложусь на землю, проливая реки слез. Пока действует адреналин, я могу что-нибудь придумать. Тот ларек так и не закрылся, тетенька меня обманула, как, наверное, и насчет телефона. Какой-то парень покупает у неё зажигалку, я решаю использовать свой последний шанс прежде, чем идти внутрь здания вокзала, которое мне совершенно не по пути.

– Извините, у вас будет телефон позвонить? Я могу заплатить, – умоляю я, сжимая обледеневшей рукой свои последние 50 рублей.

Продавщица подслушивает, но виду не показывает. Свет из ларька освещает лицо парня в очках. Он достаёт из кармана «Сяоми» с трещиной на весь экран и протягивает его мне. «Да, конечно», – с улыбкой произносит мой спаситель. Пальцы настолько холодные, что сенсор едва реагирует на нажатия. Какое счастье, что тетя никогда в жизни не меняла номер.

– Теть Наташ, у меня беда, у меня украли сумку. Я вот сейчас на стою на Ленинградском, не знаю, что теперь делать.

– И на электричку денег нет? – в ответ отрицательно мычу. – Господи. Что ж делать-то теперь! Да ещё и без паспорта, и без телефона?

– Угу.

– Регина, это беда, придется дяде Валере ехать за тобой. Но только ждать тебе придется немало, там пробки на трассе. Ох, Господь, за что ж ты нам такое послал, – начинает причитать тетя.

Хочется провалиться под землю. Своим существованием я испорчу людям сегодняшний праздник. Не будь я сиротой, может быть, со мной бы так не бегали. Но я привыкла к снисхождению.

– Слушай, доча, ты сейчас по какому телефону говоришь? Может, мы туда деньги пошлем? Спроси-ка, привязана ли карта.

Прикрываю микрофон рукой и обращаюсь к парню. Всё это время он стоял в темноте и курил, внимательно прислушиваясь к разговору.

– Не привязана, – он делает затяжку, а потом спрашивает. – А сколько надо?

– Триста.

Парень мотает головой и закатывает глаза:

– Это вообще не проблема. Не надо ничего пересылать, я просто так дам. Ерунда.

Я смотрю на него снизу вверх, как на святого, спустившегося с небес. А говорят, что в Москве все жадные. Мама меня всю жизнь учила не брать чужого и вежливо отказываться, когда что-либо предлагают, но с её этикетом я бы точно давно попала в могилу. Возможно, она просто хотела, чтобы мы поскорее встретились с ней наверху.

– Тетя, всё нормально, я скоро приеду.

Так и выглядит, наверное, новогоднее чудо.

– Только это. У меня нет налика. Надо будет снять в банкомате.

Сказка перед моими глазами начала понемногу развеиваться. До следующей электрички остаётся минут десять, если не поторопиться, придется праздновать Новый год на вокзале. Но я слишком боюсь устраивать истерику и торопить добродушного парня, который в любой момент может передумать заниматься благотворительностью. Первый банкомат издает противный лязг – «Не работает, собака». Во втором – закончились мелкие купюры. Стрелки часов тикают в ушах, сердце колотится, но я не подаю виду. Парень мне что-то рассказывает, пытается меня отвлечь, успокоить, но его слова пролетают мимо ушей.

Бог любит троицу. Третий банкомат наконец выплевывает несчастные триста рублей. Напоследок я пытаюсь разглядеть имя своего ангела-хранителя на карте, но она оказывается неименной.

Мы бежим к станции, не обращая внимание на светофоры. Но уже на месте меня берет страшное волнение, потому что сквозь шум в ушах я слышу звук удаляющейся электрички.

– Можно, пожалуйста, билет до Павловского Посада? – запыхавшись спрашиваю я через окошко.

– Следующая только завтра, в 5:33. Чуть-чуть опоздали. Пять минут назад ушла.

В глазах все меркнет. Мечусь из угла в угол, не понимая, что теперь делать. Хочется лечь в сугроб, накрыться им, как большим пуховым одеялом, и заснуть. Как глупо. Словно я вновь услышала неправдоподобное и абсолютно нелепое в трубке телефона: «Регина, ваша мама умерла». Я тогда не поверила. Ещё вчера утром мы спокойно завтракали вместе блинчиками с медом, а вечером она просто упала с лестницы. Я даже не успела её навестить в больнице.

– Слушай, мне очень жаль. Но, знаешь, мы можем отпраздновать энгэ вместе. Я тоже сегодня один остался. Как-то так, – тихо и с неловкостью произносит парень, который до сих пор меня не покинул.

Кто он? Высокий, но слегка сутулый и щуплый, даже через зимнюю куртку видно, что парень не любитель спортзалов. Очки на пол-лица, нисколько не делающие из него интеллигента. Как будто обычный одноклассник, который всегда сидел за задней партой, хорошо отвечал по физике и ни с кем не разговаривал.

– А где? – выгнув бровь, интересуюсь я.

– Можно у меня. Я живу недалеко, в двух станциях отсюда. Метро уж точно ходит сегодня всю ночь.

Делаю удивленное лицо.

– Как-то не очень прилично, – несмотря на наивный вид, парень всё равно не внушает мне полного доверия.

– Приставать не буду. Ты не в моем вкусе.

– Прямолинейно, – его слова вызывают во мне ещё большее недоумение.

– Слишком юная, что ли.

– Мне девятнадцать, дядя, – зачем-то начинаю оправдываться, хотя уже планировала свалить от этого чудака.

– Ты подрастешь и поймёшь, когда тебе тоже будет двадцать три. Поймешь, что между нами – не четыре года, а огромная пропасть. Даже через пару лет не поверишь, что ты сейчас и ты тогда – это один и тот же человек.

Смотрю на него в упор, пока в моей голове решается нелегкая задача.

– Нет, чел, так не пойдет. Но спасибо за приглашение, – в ответ на меня смотрят печальными понимающими глазами. – А дашь позвонить в последний раз?

Он протягивает мне телефон, в трубке раздаются долгие гудки.

Может, этот зануда вовсе безобиден. По крайней мере таким он кажется. Если я соглашусь, то не испорчу тете новогоднюю ночь и успею посмотреть куранты. Меня не будет тихо ненавидеть угрюмый дядя Валера за то, что ему приходится праздновать Новый год в дороге. Я не буду всем напоминать о нашей общей потере своим видом, потому что: «Региночка, как же ты похожа на свою мать в молодости, одно лицо». Мне остаётся только безумство. Да и разве со мной может произойти что-то хуже смерти?

Тетя наконец отвечает, на фоне орет телевизор и гремят тарелки. Отхожу на несколько шагов, чтобы никто не слышал, как я вру.

– В общем, опоздала я на электричку. Отпраздную Новый год у подруги. Угу, из лагеря. Да, мы вместе ездили в «Артек» несколько лет назад и там познакомились. Она в Москве живет. Сейчас поеду к ней. Не беспокойтесь. С Наступающим.

Поворачиваюсь к парню и отдаю мобильник. Он всё слышал, но ничего не сказал, не спросил, зачем соврала. Наверное, догадался обо всем сам.

– Даже если захочешь приставать, знай, я семь лет занималась джиу-джитсу.

Парень поднимает руки в знак поражения.

– Меня, кстати, Кирилл зовут.

– А меня Регина, – говорю я и издаю смешок, осознав нелепость происходящего.

Мы спускаемся в метро. Кирилл прикладывает «Тройку» к турникету и оплачивает мой проезд. Я ощущаю себя будто на свидании. В вестибюле оживленно толпятся прохожие, этот день совсем не похож на 31 декабря в Твери. Я привыкла к тому, что Новый год – это исключительно семейный праздник, когда все тихо сидят по домам в узком кругу самых близких. Москва же бурлит, шумные компании друзей спешат в вечерних нарядах на тусовки, запускать салюты. Меня одурманивает эта атмосфера, и я почти забываю о том, что со мной только что произошло.

По дороге Кирилл подшучивает надо мной и всей этой ситуацией, стараясь вывести меня из оцепенения. Потихоньку тревога начинает отпускать. Мы заходим в круглосуточный продуктовый, берём шампанское, батон и последнюю банку имитированной икры.

– Неужели у тебя ничего нет к новому году? – спрашиваю его, пока на кассе пробивают продукты.

– Я совсем не собирался праздновать. Планировал просто лечь спать. Да и всё.

– А почему ты не поехал к родителям?

– У меня их нет. Был отец, но он помер.

– Соболезную, – говорю я слово, которое слышала тысячу раз за последний год и которое как будто не имеет никакого смысла.

Мне вдруг почудилось, что между нами есть какая-то связь. Мы пережили каждый свою трагедию, о которой молчим изо дня в день. Но чем сильнее мы отдаляемся от того рокового дня, тем сильнее чувствуем одиночество. Оно будто не уменьшается пропорционально боли, а только снежным комом накапливается, потому что со временем не остаётся даже воспоминаний о том, как мы были кому-то нужны.

Кирилл тут же переводит тему, рассказывает про друзей, которые разъехались по заграницам, женились на маникюрщицах и перестали играть с ним в «Обитель зла».

– Можем как-нибудь катнуть вместе, – говорю я и закатываю глаза, увидев его реакцию. – Да, да, юные девочки-«не в твоем вкусе» тоже в такое играют.

Он смеется над моей шуткой, и мы заходим в подъезд. Дом совсем новый, стены обшиты деревянными листами, а на полу строительная пыль.

– Ну и грязища, – бурчу я себе под нос.

– Да, да, тут на площадке всё ещё делают ремонт, – Кирилл достаёт из-под коврика ключ. – Оставлял для клининга.

Внутри гораздо чище, все блестит и сверкает. Огромное пространство едва заполнено мебелью, а та, что есть, затянута пластиком, как в магазине.

Отопления нет, но мне хочется согреться, и Кирилл предлагает включить духовку. Мы сидим, как бездомные у костра, в роскошной квартире, которую едва ли может себе позволить даже средний класс.

– И ты в двадцать три сам себе купил такие хоромы? – спрашиваю я, кладя икру на хлеб.

– Мне отец оставил большое наследие. То есть наследство, я хотел сказать.

Тут я вспоминаю про куранты. Как же мы будем их смотреть без телевизора? Моя паника его смешит, и он предлагает послушать их по радио на телефоне. Видеотрансляция, говорит, сейчас вряд ли прогрузится. Моя душа спокойна. Я рассматриваю Кирилла. Он едва выглядит на четыре года старше меня. Лицо наивное, гладко выбритое, глаза часто моргают, как от нервного тика. Ему так же досталось, как и мне. Хочется узнать о нем побольше, что скрывается за этими очками, синим толстым свитером и всей стеной, которую он воздвиг между собой и миром.

– Слушай, где-то я тебя видел, – произносит Кирилл, пристально наблюдая за мной.

«Ну начинается», – думаю про себя.

– Я снималась в фильме Тарантино. Играла супермодель, которая выжила после нападения психов. «Однажды в… Твери» называется. Может, слышал.

Каждый раз отшучиваюсь, чтобы не продолжать этот разговор.

– Нет, нет, – настаивает Кирилл и щелкает пальцами в воздухе. – Не то. Да и как-то ты не похожа на Марго Робби.

Я закатываю глаза и ёрзаю на стуле. «Пожалуйста, не вспоминай, не вспоминай, не вспоми…».

– Точно, – Кирилл чуть ли не вскакивает. – В рекомендациях я тебя видел. Мне попадалось твоё видео год назад. Реджина, да? Реджина-Регина.

Кирилл лезет в карман, чтобы достать телефон. Я недовольно поджимаю губы. Не хочу ему объяснять, почему я забросила снимать видео. Мы знаем друг друга всего час. Время делиться откровенностями точно не пришло.

– Да-да, Реджина, – я наклоняюсь к нему и кладу руку на колено. – Слушай, давай потом посмотришь. А то так куранты пропустим из-за дурацких тик-токов.

Кирилл замирает и смотрит на меня испуганно сквозь мутные очки. Наверное, мой голос прозвучал слишком твердо. Он пожимает плечами и включает радио. Я расслабляюсь. Представляю Павсловский Посад, как тетя Наташа и её семья терпеливо ждут двенадцати в окружении салатов. В углу стоит большая ёлка, увешенная гирляндами, пахнет мандаринами и тлеющим свечным воском. Они даже не представляют, что я им соврала и сижу со странным парнем в пустой холодной квартире на стуле, обернутом полиэтиленом. Кирилл сказал, что мебель досталась ему от застройщика, и, скорее всего, он ее перепродаст, оттого не снимает пленку. Моя самая странная новогодняя ночь за все девятнадцать лет.

Беру бутерброд с имитированной икрой и откусываю половину. Почти не отличить от настоящей.

– Какие подарки ты загадывала в детстве на Новый год у деда Мороза? – спрашивает Кирилл.

На фоне играет «Радио на семи холмах», какая-то музыка из восьмидесятых.

– Может, игрушки. Я, помню, всегда хотела собачку, но каждый год молилась, чтобы мне её не подарили.

Радио меняет свою волну, звучит обращение президента, Кирилл начинает суетиться. Достает из кухонных шкафчиков кружки и пытается открыть шампанское, зажмурив глаза. Я вздрагиваю от хлопка и радостно чокаюсь с Кириллом. Загадываю, чтобы год выдался менее странным, чем его первая ночь.

Когда я допиваю шампанское, на дне остаётся белый осадок.

– Похоже ты плохо помыл кружки, – говорю я, всматриваясь в порошкообразные частицы.

– Виноват, – испуганно говорит он, –Ты, кстати, не договорила. Почему ты так не хотела собачку? – сказав, он берет мою кружку и кладет в раковину.

– Потому что мой сводный брат любил вырезать собачкам глаза, – опьянение так быстро накрывает, что я с трудом выговариваю слова.

Кирилл смотрит на меня шокировано и, приговаривая под нос «какой кошмар», выходит из комнаты. Его нет минут пять. Или десять. Странные ощущения накатывают волной, руки и ноги тяжелеют, я будто вхожу в состояние транса.

С каждой секундой становится только хуже. Перед глазами пелена, кухонный гарнитур ходит ходуном. Пытаюсь встать, но плохо держу равновесие. Всего один бокал, один-единственный бокал легкого шампанского. Цепляюсь руками за раковину, чтобы как-то себя удержать. Беру свою кружку в руку и провожу пальцем по дну. Это не строительная пыль. Вглядываюсь в бокал Кирилла, на котором, как ни странно, не осталась ни грамма осадка. Он же открывал бутылку и разливал шампанское при мне. Что же я могла упустить?

Вместе с друзьями мы много чем баловалась, будучи подростками: и паленой водкой, и «Балтикой», и джином. Но даже смешав всё вместе, я не чувствовала себя так, как сейчас. Погано. Беспомощно. Моя интуиция меня подвела. Идти сюда было не лучшим решением.

Ну и дура.

Я сползаю на холодный пол и проваливаюсь во тьму.

1 января

Проснувшись, я изнываю от боли. Голову будто огрели топором, склоняюсь с края кровати и извергаю из себя вчерашнюю имитированную икру. Кто-то услужливо подставил строительное ведро, пока я спала. В квартире ледник, чуть ли не пар идет изо рта, от переохлаждения меня спасло только одеяло, которым меня накрыли. До меня вдруг доходит, что я жива. Надолго ли?

Цепенею от осознания того, что он может быть рядом. Этот парень в очках, залепленных снегом, которого я приняла за безобидного неудачника. Если он в квартире, звуки моей утренней рвоты точно дошли до его ушей. Он знает, что я не сплю. Оглядываюсь по сторонам. Безупречно белые стены, желтый паркет и ничем не занавешенное панорамное окно, из которого открывается вид на серое зимнее небо. Я сижу на голом матрасе без простыни. Нет ни признака того, что здесь кто-то живет. Дверь в комнату приоткрыта, подсматривают ли за мной?

Аккуратно приподнимаюсь, стараясь не скрипеть матрасом, и на цыпочках направляюсь к выходу. Для начала вглядываясь в щелку проема. Чисто. Во всех смыслах.

Стараюсь прислушиваться к звукам вокруг, но ни шороха, ни стука не доносится до меня. Самое тихое утро первого января в моей жизни. В квартире действительно никого нет, я осталась одна. Прохожу в кухню, чтобы найти хотя бы каплю воды и смочить невыносимую сухость во рту. На столешнице ни осталось ни крошки после вчерашнего праздничного ужина, гарнитур будто выставлен на продажу в магазине. Я открываю верхний шкафчик, чтобы найти кружки, но там пусто. Выкинул ли он их, чтобы уничтожить улики своего пребывания здесь? Я пью воду из-под крана, наклонившись к струе проточной воды. Окружающее выглядит крайне сюрреалистично, от Кирилла не осталось ни следа, будто его никогда и не было. Хотя я по-прежнему нахожусь в его квартире. Или, может, я уже в потустороннем мире? Белые стены, тишина и одиночество – так выглядит рай или ад? Или это всего лишь психиатрическая больница?

Голова по-прежнему ноет. Ни одно похмелье так меня не брало. Собрав все мысли в кучу, я иду в коридор, чтобы покинуть это место раз и навсегда, молясь про себя, чтобы дверь не была заперта. А вдруг по классике фильмов ужасов за ней окажется он? Стоящий с топором, как Джек Николсон в фильме «Сияние». Не успев прийти в ужас от собственных фантазий, я сталкиваюсь с кое-чем реальным, но менее правдоподобным. Возле выхода я нахожу свой рюкзак, сиреневый «Dickies» с пушистым брелком на собачке. Раскрыв молнию, я обнаруживаю всё его содержимое нетронутым: телефон, кошелек, старый дневник, документы, распечатанный на вокзале билет на поезд «Тверь – Москва». В голове бред. Бред вокруг. «Полицейский участок тут за углом», – вспоминаю слова продавщицы из ларька.

– Регина Васильевна, так? – я киваю. – Согласно вашему заявлению, в ночь с тридцать первого на первое вас ограбили, а затем вы отправились домой к случайному прохожему, который одолжил вам телефон, я так понимаю? Где по адресу Пролетарская 17/1 этот же гражданин совершил попытку отравления? – молодой участковый смотрит на меня утомленно. – Как вы думаете, с какой целью?

На ёлке за спиной полицейского весело мигают огоньки, вводя в подобие транса. Меня осеняет, что я забыла выдернуть из розетки гирлянду у себя в спальне в Твери. И мне некого попросить сделать это за меня. Разве что у отца остался экземпляр ключей, но мы даже не поздравили друг друга с Новым годом. Подходит ли сгоревшая от китайский гирлянды квартира под страховой случай?

– Я не знаю.

– Совершены ли были действия сексуального характера против вас?

– Мне это тоже неизвестно.

– Как это может быть неизвестно? На основании чего мы должны возбуждать уголовное дело, как вы говорите? – на сонном лице полицейского появляется недовольная гримаса

– Повторяю, меня точно пытались отравить. Я увидела осадок на дне бокала, а потом вырубилась. Может, и были эти ваши действия совершены, я не знаю. Я хочу, чтобы у меня взяли кровь на анализ, – пытаюсь спокойно ответить я, не показывая нарастающего раздражения.

Когда умерла мать, я поняла, что в этом мире у меня осталась только я. Если не выжать педаль газа до упора, не доедешь, заглохнешь на проселочной дороге по уши в грязи. «Не сбрасывай скорость и ни в коем случае не останавливайся», – так когда-то говорил отец, когда мы катались на машине по окраине коттеджного поселка.

Участковый смотрит на меня исподлобья и начинает шуршать бумагами. Не каждому везет выходить на службу первого января, пока весь город отсыпается после шумного застолья. Но я провожу это утро не лучше него.

– Мне необходимо внести в протокол приметы подозреваемого. Как его зовут, Кирилл?

– Он представился так, – я делаю небольшую паузу и суровые глаза полицейского впиваются в меня. – Худощавое телосложение, примерно метр восемьдесят, русые волосы, очки, одет был в синий свитер.

– А что-нибудь примечательное? – язвительным тоном спрашивает он меня, не отрывая глаз от бумаги.

– Нервный тик, часто моргал, – задумываюсь на мгновение. – Ещё знаете, он странно произносит «Ш». Как-то свистяще.

Майор смотрит на меня, явно давая понять, что им это «обязательно поможет».

– Вы говорите, что проснулись в квартире нашего маньяка, а затем просто встали и вышли? Вы не видели его сегодня утром? И вы уверены насчет адреса? У нас в документах нет записи по указанному дому.

– Могу показать по карте, – я достаю телефон и мысленно рисую маршрут, по котором шла этим утром. – Дом должен быть тут. Я не сошла с ума. Он точно тут есть, – на месте дома «Кирилла» на Яндекс.Картах отмечен пустырь.

Полицейский щурится, всматриваясь в экран, и, удивленно подняв брови, откидывается на спинку стула.

– Там ЖК «Калининский» строят. Но дома ещё не сдали в эксплуатацию, – он скрещивает руки на груди. – Вы мне хотите сказать, что были в этом доме сегодня ночью?

Мне начинает казаться, что я совершаю большую ошибку, давая эти показания.

– Да.

– Квартира, в который вы были, вероятно принадлежит строительной компании, а никакому не Кириллу. Получается, вы незаконным образом проникли на территорию, напились там паленого шампанского и сейчас рассказываете какие-то сказки. Говорите, у вас украли все вещи, а это что? – полицейский указывает на мой телефон. – И почему господин Кирилл, который пил с вами из одной бутылки, как говорите, купленной в «Дикси», живет и здравствует.

– Я не знаю, что с ним. Всё, что мне известно, написано на бумажке.

– Дача ложных показаний – это уголовное преступление. Последний шанс. Вы уверены, что хотите, чтобы мы провели проверку?

– Да, – отвечаю я, глядя ему в глаза.

Из участка меня направляют в больницу. Весь день меня преследует череда недовольных угрюмых людей, которым по долгу службы пришлось работать первого января. Город, погруженный в сонную дрему, еле передвигает маленькими ленивыми ножками. Единственный день в году Москва не утопает в суете и бесконечном шуме толпы.

В больнице медсестра, оторвавшись от, наверное, десятой чайной церемонии за утро, не торопясь распаковывает пробирки и молча втыкает иглу мне в локтевую тонкую вену. – Разжимайте кулачок, – командует она и, после проведенных манипуляций, записывает что-то в журнал, вздыхая.

Следуя в гинекологическое отделение, я замечаю длинную очередь в травматологию, откуда доносятся истошные крики. – У нас тут аншлаг! Устраивали ночью прыжки в снег с балкона, – задорно говорит мне акушерка, несущая тяжелый бикс. В ответ я выдавливаю улыбку и ускоряю шаг, чтобы побыстрее оказаться в другом конце коридора. Нерешительно постучав в дверь кабинета, я слышу громкое и четкое «войдите». За столом сидит тучная женщина лет шестидесяти с короткой стрижкой и разглядывает бумажку через очки на цепочке.

– Я вас слушаю, – обращается ко мне врач, окинув меня взглядом с ног до головы.

– Меня к вам из полиции отправили.

– Господь с тобой. Год только начался, а уже из участка приходят. Ну, садись, садись. Давай направление свое. Я сейчас только открою форму, и мы всё начнем. Погоди, дочка, – женщина начала щелкать мышкой. – Регина Васильевна Полевая, – произносит она через пару минут кропотливого набора моего имени на клавиатуре одним пальцев. – Вы у нас не здешняя. Ну, ничего. Итак, дата, время и место совершения действий сексуального характера.

– Я точно вам не скажу.

– Так, использовался ли презерватив при контакте?

– Я, собственно говоря, не знаю, был ли контакт. Мне сюда отправили, чтобы как раз и узнать.

– Узнать? – женщина сняла очки и повесила их на шею, а затем резко встала из-за компьютера, обрадовавшись, что ей больше не придется мучиться с заполнением формы. – Раздевайтесь и узнаем.

Доктор жестом приглашает меня присесть на гинекологическое кресло. От холода моя кожа покрывается мурашками. Я изо всех сил пытаюсь растянуть свитер, чтобы прикрыться, взобравшись на это орудие пыток. Когда врач начинает осмотр, меня то бросает в жар от стыда, то немеют ноги от предвкушения того, что я могу сейчас узнать. Хочется закрыть уши и ничего не слышать. Уехать из этой чужой Москвы обратно к себе домой и никогда не вспоминать, как я провела этот Новый год. Пытаюсь воссоздать по крупицам лицо Кирилла, которого я считала вчера своим спасителем. Неужели он способен на такие гнусности?

– Можете одеваться. Что могу сказать, – врач делает паузу и садится обратно за стол, скрывшись за горой медицинских карточек, а меня потряхивает от ожидания. – Повреждений ни внешних, ни внутренних не обнаружено. Я, конечно, взяла соскоб, но с большой вероятностью всё с ним будет в порядке. Есть, конечно, небольшая эрозия, но это к преступлениям на сексуальной почве не относится. Будьте спокойны, – быстро написав что-то на серой бумажке, она протягивает её мне.

Выйдя из обшарпанного здания больницы, я ощущаю вновь подступающую тошноту, на этот раз от голода. Из-за своих путешествий по полицейским участкам, я совершенно закрутилась и напрочь забыла хоть что-нибудь съесть за весь день. Город так и не ожил. Ударили морозы и даже праздно гуляющих веселых людей не часто встретишь на улице. Лишь одинокие курьеры, растирая замерзшие уши, плетутся по заснеженному тротуару. Ощущаю себя одиноко, как никогда. Звоню тете и вру про то, что рюкзак вернули в полиции. Она снова приглашает к себе, и я снова соглашаюсь. Хотя все знаки судьбы говорят, что изначально с самого начала это была плохая затея. На сей раз держу рюкзак крепко всеми руками и зубами, постоянно оборачиваясь по сторонам.

Воспоминания о вчерашнем дне сохранились только фрагментами. Конфеты. След от рюкзака. Запотевшие очки Кирилла. Жесткая имитированная икра. Стулья в пленке. Было ли со мной это всё в реальности? Или шампанское было действительно просроченным, и вся эта гадость мне просто приснилась. Хотя мне давно ничего не снится, даже при высокой температуре. От полного шока во вчерашнем кошмаре я не узнала об этом парне ничего. Ни фамилию, ни профессию, ни его любимый цвет, ни где он учился в начальной школе. Про это же спрашивают при встрече с незнакомцем? В моей жизни не было свидания более странного. А хожу я на них немало. Потреблять пачками автобиографии парней с «Тиндера» – мой личный способ пережить горе.

До автобуса вновь остаётся полчаса, но опыт меня ничему не учит. Мне хочется взглянуть на дом Кирилла издалека, чтобы убедиться, что хотя бы он реален. Уже стемнело и выпал свежий снег, который громко хрустит под ботинками. Я слышу каждый свой шаг, уносящий меня от вокзальной стоянки всё дальше. На табличке было написано «Пролетарская», хоть бы не заплутать в этих переулках. Но я сразу его узнаю, этот дом. Ни в одном из окон не горит свет, если бы не фонари, весь квартирный блок слился бы с черным небом. Как я только могла не заметить этого вчера?

Автобус уносит меня в Долгопрудный, подальше от этой странной улицы, странного дома, просроченного шампанского и моего воображаемого дружелюбного врага. Тетя плачет, когда видит меня на пороге. «Вылитая мать», – говорит она, как я и предсказывала. Мы смотрим весь вечер повтор «Голубого огонька», а я стараюсь наесться на год вперед.

Брат подкрадывается ко мне, молча всучивает сверток и, заливаясь смехом, скачет обратно к себе в комнату. – Антоша, ну кто так дарит подарки, – кричит ему вслед тетя Наташа. Я поворачиваюсь к ней и мямлю:– Спасибо. Мне становится жутко неловко, что я так и не принесла чего-нибудь к столу. От негодования чертыхаюсь про себя. В оберточной бумаге с блестящими снежинками завернут ежедневник. С толстой обложкой, похожий на те, что мать мне дарила каждый год.

Концерт по телевизору заканчивается. Включаются новости. Ведущая тараторит с экрана:

– Найденные рыбаками в Можайском водохранилище останки предположительно принадлежат мужчине лет двадцати пяти. Как сообщают эксперты, из-за того, что тело около года находилось в воде, процесс разложения привел к естественному отсечению. Личность все ещё устанавливается.

– Зачем они такие страсти первого января показывают? – возмущается тетя и качает головой.

Я ухожу в кухню, чтобы собраться с мыслями в тишине и что-то записать в новый дневник. Наконец-то у меня есть время, чтобы обработать всё то, что произошло со мной за этот день.

Дорогой дневник, у меня есть две версии того, что произошло со мной в эту ночь:

У меня украли рюкзак, меня пытались отравить в нежилой квартире, а затем мой украденный рюкзак чудесным образом материализовался.

Я схожу с ума, никакого Кирилла и мальчика на вокзале никогда не существовало. Я вломилась в чужую квартира и напилась до беспамятства паленым шампанским. А всё потому, что не смогла сказать «нет» своей тете. И весь этот бред, описанный в первом пункте, всего лишь ночной кошмар.

Я захлопываю ежедневник, хрустя переплетом. От него пахнет типографской краской, мой любимый запах. На телефон приходит эсэмэска. Неужели отец вспомнил обо мне и решил поздравить? Нет, всего лишь новый «запрос на отправку сообщений» в моем старом аккаунте в «ТикТоке». Пользователь с простым и лаконичным ником – «К». Руки трясутся, я разворачиваю сообщение:

К: Расскажи мне поподробнее о своем сводном брате.

У меня есть только одна версия того, что со мной произошло. Я открываю дневник и зачеркиваю второй пункт.

2 января

Я отворяю входную дверь, и меня тут же обдает горячей липкой духотой. Разуваюсь в узком коридоре, заставленном коробками – мать так и не разобрала их, когда мы съехали от отца почти девять лет назад, возможно, не теряя надежды на возвращение. Из кухни доносится громкое чириканье. За два дня моего отсутствия вода в поилке у канарейки пересохла, батареи шпарят на все сто градусов, отчего бедной птице в Новый год пришлось мучиться от жажды.

– Что бы ты делал без меня, Владик? – говорю я, любуясь повеселевшей желтой канарейкой. – Твое счастье, что им не удалось меня отравить. Кишка тонка.

В квартире остались жить только мы вдвоем. Если со мной что-то случится, Владик этого буквально не переживет. Однажды нас с матерью попросила присмотреть за ним соседка перед отъездом куда-то заграницу, но она так оттуда и не вернулась, поэтому ответственность за него легла на мои плечи. Звали его прежде просто Птицей, меня это совершенно не устроило, отчего я переименовала во Владика в честь моего тогдашнего школьного краша.

Совсем недавно в трехкомнатной квартире жили три поколения женщин нашей семьи. Когда мы переезжали в бабушкину хрущевку, ремонт сделали только в моей спальне. Мать считала, что пожилым людям строго противопоказаны любые перемены. Деньги у нас были, на них мать преобразовала одну из комнат до неузнаваемости. Выбелила стены, выбросила всю старую рухлядь, заменив её, модной в те годы, корпусной мебелью, поставила новую кровать с высоким матрасом и вместо хрустальной люстры установила разноцветную подсветку по периметру, отчего дверь моей комнаты стала служить порталом между двадцатым и двадцать первым веком.

Выдернув перегоревшую гирлянду из розетки, я сажусь вместе с ней на кровать не в силах понять, что мне делать дальше. Сообщение от «К». так и осталось непрочитанным на моем телефоне. Меня раздирает любопытство и негодование: как только он мог после всего, что наделал, задавать мне идиотские вопросы? Если, конечно, это действительно он, но больше загадочным «К» быть некому. Хорошо бы рассмотреть       его профиль, но я не хочу высвечиваться у него в «Просмотрах». Буду делать вид, что мне все равно.

Уехать из Москвы первым поездом у меня была ещё одна причина – собраться к своему первому рабочему дню. Однокурсница, улетевшая на зимние каникулы к родителям, попросила подменить её. Она работала продавцом в торговом центре. Последнее, на что бы я сама когда-либо пошла, но отказывать людям я так и не научилась, тем более тем, кто часто дает списывать конспекты. Мне нужно погладить форму. Если Карине она была в обтяжку, то на мне фирменная рубашка-поло висела как на вешалке, предательски выдавая каждую складку. Достав запылившийся утюг с полки, который не трогали женские руки со смерти матери, я принимаюсь неуклюже отглаживать красную рубашку. Если мать отпаривала даже трусы, то я так и не научилась пользоваться утюгом. Тем более, последнее время я вовсе не выходила из дома без лишней надобности и наряжаться мне было ни к чему. На секунду кажется, что из кухни запахло жареным чесноком и зашипело оливковое масло. Вот-вот меня позовут обедать пастой с морскими гребешками, которая будет комично смотреться в советской обстановке, где все поверхности покрыты белыми вязаными салфетками. Аромат становится резче, но это всего лишь жирные соседские котлеты.

На телефон приходит оповещение, я вздрагиваю. «Вам понравился парк Фестивальный? Оцените его в нашем приложении». На экране высвечивается маршрут, по которому я якобы ходила ночью первого января. Навигатор проследил траекторию движения телефона от вокзала до середины парка, где он пробыл часов пять, а затем его забрали и принесли на Пролетарскую. Чудесным образом аккумулятор не успел разрядиться за это время. Айфон, который мне пришлось продать, чтобы оплатить накопившиеся долги за коммуналку, давно бы сдох, ещё до курантов.

У меня чешутся руки, хочется написать «К» и спросить, какого черта здесь происходит. Не божественное же вмешательство вернуло мне рюкзак. Я залезаю в него снова, чтобы тщательнее проверить, не пропало ли чего. Мои документы и карты на месте. Возможно, наличных поубавилось, потому что кошелек, по ощущениям, заметно полегчал. Кто-то сгреб все монеты, которые я скрупулезно собирала, чтобы когда-нибудь спустить все до единой в автомате с игрушками (мой незакрытый гештальт с раннего детства, от которого так и не получится избавиться). По внешнему виду и не скажешь, что все мои пожитки – это старый телефон «ЭлДжи» и горсть монет. Но с уходом мамы моё финансовое положение сильно ухудшилось. Дорогие шмотки остались, но источники дохода испарились, будто туалетная вода, оставленная на солнце. Мы обе любили всё тратить до копейки, отчего маминых накоплений хватило лишь на скромные похороны на пятерых скорбящих. Если бы не прибавка к стипендии, мы бы с Владиком давно померли с голоду.

Вспоминаю выключить утюг и сажусь обратно на кровать, держа в руке смартфон. Меня бросает то в жар, то в холод от волнения. Не могу решиться, отвечать ли на это сообщение или забыть нелепую ночь тридцать первого декабря, как страшный сон. Любопытство берет вверх, и я печатаю:Я: Куда ты пропал с утра и откуда в квартире оказался мой рюкзак? Собеседник тут же начинает набирать сообщение, моего ответа он ждал целый день, а я всё узнаю прямо сейчас. Испугавшись, бросаю телефон на другой конец кровати. Мне нужно подумать, хочу ли я действительно всё это знать. Пялюсь на гладкий подвесной потолок, на котором даже не за что зацепиться глазу.

К: ты не поверишь, но когда ты отрубилась, я вышел прогуляться на улицу, чтобы тебя не будить. иду – слышу что-то звенит в урне. дай-ка, думаю, посмотрю (звучит очень опрометчиво, знаю), а там телефон разрывается от звонков. сразу понял, что твое, ты с 14 лет не сильно изменилась. потом ушел на работу, не спавши. сорри, если напугал.

Я: Думаешь, я поверю, что ты пошел гулять именно в тот парк, где выкинули мой телефон?

Сообщение прочитано. Кирилл что-то долго печатает.

К: ладно-ладно. так уж и быть, всё было немного иначе, если хочешь, чтобы я рассказал, обещай, что это останется между нами. хорошо?

По спине пробегает холодок.

Я: Слушаю.

К: когда мне не спалось, я не сразу пошел в парк, сначала полистал «Тиндер».

Я: Так, и?

К: я листал очень долго, никого не свайпал, просто от скуки. а потом вдруг наткнулся на твой профиль. в трех километрах от меня. тут я поняла, что воришка не удосужился даже выключить телефон. я закинул твой профиль в прогу по поиску местоположения, знаешь, она создает фейковые локации и находит пересечения между расстояниями. то есть если ты в 700 км от Испании и Германии, то скорее всего находишься во Франции. так я и попал в парк, просто хотел сделать доброе дело. теперь веришь?

Не успев дочитать сообщение, я тут же захожу в меню и удаляю «Тиндер». Сегодня он мне помог, а завтра погубит. Лучше не рисковать.

Его странная история с найденным в мусорке телефоном кажется вполне правдоподобной, если учесть, что она совпадает с навигатором. Вполне возможно я преувеличила и окрасила мрачными красками в своей голове этот вечер зря. Надо прекращать смотреть по ночам тру-крайм видео на ютубе, иначе меня это заведет не на ту дорожку. Стоит ли говорить Кириллу, что я подала на него заявление в полицию? Вероятно не стоит.

Я: А как телефон там вообще мог оказаться? Зачем воровать, а потом выкидывать? Херня какая-то…

К: так происходит чаще, чем ты думаешь. полицейские первым делом обыскивают мусорные баки, когда ищут улики. твой воришка скорее всего испугался ответственности. тем более красть твой телефон нечего… специально не лазил, не подумай, только заметил, когда проверял доки…

Мне стало стыдно по многим причинам. Как я докатилась до нищенского состояния и как могла думать о Кирилле такие гадости? О человеке, практически спасшего меня от холодной смерти в одном из московских сугробов? Он рисковал не меньше моего, приводя в дом незнакомого человека с улицы (если, конечно, та квартира все-таки была его, но этот вопрос я решаю оставить на другой раз).

Я: Так в итоге зачем тебе понадобились мой брат?

К: боюсь, тебя это напугает.

Я: Меня пугает, когда кто-то боится меня напугать.

К: ну в общем, я понял, что мы однажды уже встречались. лет десять назад у меня был друг из Твери. такой же рыжий, как ты. вас запомнить нетрудно… я, кажется, даже был у вас дома в посёлке, у вас тогда был бассейн недостроенный, мы много в нем тусили одним летом. и у Андрея (наверное с этого надо было начинать, если, вообще, так зовут твоего брата) были некоторые особенные пристрастия, из-за них мы и рассорились… хотел просто спросить, как он там? надеюсь, я не сошел с ума.

Эти слова отозвались во мне глухой болью. Не люблю вспоминать детство, чем-то оно гораздо лучше моего настоящего, а чем-то темно, странно и совершенно непонятно. Яркие веселые и не очень картинки в альбоме сюрреалиста. Я пытаюсь собрать в голове образ Кирилла по частям и омолодить на десять лет. Носили ли он тогда очки и бесформенную копну русых волос, примятую шапкой, был ли всегда щуплым и скромным мальчиком? У моего брата имелось много друзей, но все они для меня были на одно лицо – озлобленные прыщавые старшеклассники, которые смотрят на тебя, как на уродливого котенка – и гладить противно, и пнуть жалко. Если Кирилл действительно один из них, то мне бы хотелось поскорее прервать это общение, дабы не воскрешать давно забытое и никому не нужное прошлое.

Я: У Андрея все нормально.

Отправив сообщение, я выключаю Интернет на телефоне. Вспоминаю, что нужно чем-то пообедать и вытаскиваю из рюкзака контейнеры с новогодними салатами, которые тетя сунула мне перед самым выходом. Голодная смерть мне не грозит как минимум пару дней. Из головы не выходит пресловутый Кирилл.

Со дня смерти матери я не впускала в свою жизнь никого нового достаточно близко, чтобы обсуждать детство или родственников. Отчего даже намёки на подобные разговоры вызывают у меня мандраж. В целом, о том, что случилось, я стараюсь не распространяться, но одногруппники все равно каким-то образом узнали. Некоторые начали поглядывать на меня грустными щенячьими глазами, а кто-то – с завистью, когда каждый месяц двадцать пятого числа мы обсуждаем, какая кому пришла стипендия на карту. Однажды мне даже с округлившимися глазами сказали: «Повезло». Я тогда онемела. Неужели они правда не понимают, чем я за это заплатила? Может быть, полгода назад я была такой же. Принимающей как должное сливочные морские гребешки и мамину любовь. Но с тех пор всё изменилось.

В одной из коробок в коридоре должны лежать мои старые дневники. Десять лет назад мы ещё не жили в бабушкиной квартире, поэтому мне приходится рыться в барахле, покрытом пылью, от которой щекочет нос. Горы коробок, но благо – каждая подписана. Разрываю высохший скотч на той, что с надписью «Детская. Регина». Интересно, какого цвета был год, когда мы могли впервые встретиться с Кириллом? Кажется, в те времена одним из талисманов была темная водяная змея. Среди детских журналов и флакончиков от косметики «Принцесса» я нахожу черный дневник. Если бы не покрытая блестками обложка, он бы напоминал тетрадь смерти.

Листаю до летних месяцев. Школьные каникулы. Мне девять лет. Жизнь казалась бесконечно длинной и сложной, потому что на математике мы начали проходить распределительный закон умножения. Где-то среди моих бесконечных жалоб на жару, внеклассные занятия китайским и не обращающего на меня внимание Сёму я пытаюсь найти упоминание Кирилла или хотя бы своего брата.

17 июня. Мы в Барселоне!!! Тут красиво. На улице Рамбла мы видели людей-птиц, людей-зверей и людей-статуй. А потом Андрей украл у меня мобилу и написывал своим подружкам. А тут роуминг! Теперь у меня минус 500 рублей на телефоне. Мы были в девятиэтажном универмаге и мне там ничего не купили в наказание. Они поверили кривоногому дебилу, а не мне. Бесит!!!

***

19 июня. Барселона надоела, хочется уже домой, скоро у нас будет бассейн, и я приглашу в гости Катю Коршунову. Андрей все ещё дебил.

***

21 июня. В парке аттракционов было весело. Меня правда чуть не стошнило. Но было весело. Мама всего боится, она ждала нас троих (меня, папу и Андрея) внизу, а мы катались на всех горках. Сейчас будем есть пиццу вместо ужина в отеле. Надеюсь, завтра тоже туда поедем. Мне понравилось!!!

***

24 июня. Наконец-то дома. У меня температура. Мама говорит, что я напилась холодных газировок. В гости нельзя никого звать. У папы отпуск, он делает бассейн. Андрей ему помогает (притворяется).

***

25 июня. Родители купили мне айпад, чтобы я на нем учила китайский. Мама говорит, что это язык будущего и через 5 лет на нем будет говорить вся планета. Ну посмотрим. Я скачала «Говорящую Анджелу» и «Темпл Ран». Андрей мне завидует. Я рада. У него зато много друзей. Целая навозная куча. Кстати, он завтра уезжает в лагерь на море. Вернётся через месяц. Ура!

***

30 июля. К Андрею приходил Копченый (сам он называет Андрея Ржавчиной). Они утащили мой айпад, закачали туда порнуху, папа увидел и мне досталось. Неделю теперь без айпада. А мне надо ухаживать за фермой. Ненавижу!

***

12 августа. У Андрея тусовка. К нам домой пришли Конч, Копченый и Рябой играть в плойку. Я не выходила из своей комнаты, пока за мной не приехал водитель и не отвез на китайский. Иногда я рада даже китайскому.

***

25 августа. День рождения мамы. Я знаю, что Андрей её не любит, т.к. она не его родная мать, но сегодня он был очень милый. Даже сделал подарок от себя, а не примазался к папе. Мы ходили в ресторан, мне разрешили заказать много-много мороженого. С ежевикой, с ванилью, с шоколадом и даже с сыром. Правда, сейчас мне стало плохо от него. Больше никакого мороженого.

Я захлопываю дневник. Лето кончилось. Сижу на табуретке в облезлом коридоре, освещаемом лампочкой Ильича, и не верю, что эта жизнь была моей. Большой дом, поездки заграницу, мелочные обиды. Реклама хлебцев для всей семьи в реальной жизни. Знала ли я тогда, насколько была счастлива? Вряд ли. Знала ли, что так будет не вечно? Тоже маловероятно. Но нет ничего глупее сожаления об утраченном прошлом. Нельзя заправить ртуть в разбитый градусник, так же, как и вернуться в детство.

Вспоминаю, что чтение дневников было задумано исключительно для того, чтобы найти доказательство существования Кирилла. Им бы мог быть кто угодно: и Конч, и Копченый, и Рябой. Я все равно не помню их лиц. Хотя скорее всего, Копченый был загорелым парнем, а не мертвецки-бледным и русым. Рябой – с прыщами. Но Кирилл мог и вылечить акне к двадцати трем. И если я правильно помню возраст своего брата, сейчас ему должно быть столько же. Значит, они ровесники. А сколько было лет его друзьям? Вопросов больше, чем ответов.

Из комнаты доносится рингтон телефона. На улице уже стемнело, отчего пробираться мне приходится наощупь. Молюсь о том, что мне звонит Карина, чтобы сообщить о моем завтрашнем выходном на работе, к которой я даже не приступила. Но номер неизвестен.

– Регина Васильевна? Вас беспокоит сержант Окунев из отдела полиции по Мещанскому району. Пришли анализы из больницы. В крови нашли флунитразепам. Если вы подтвердите, что не принимали его на ночь самостоятельно, мы начнем следственную проверку.

– Подтверждаю. Это вообще что? Это опасно? – заикаясь говорю я.

– В народе его называют «наркотик изнасилования».

31 декабря снова

В 11 часов утра ему пришло уведомление с её почты. Один билет в Москву на имя Регины Полевой, плацкартный вагон, 34 место. Он давно взломал её ящик – пароль подобрать было нетрудно. «Alekseeva73» – девичья фамилия и год рождения матери. Регина не казалась сентиментальной со стороны, но несложно было догадаться, чье имя приходит ей первым на ум в связи с последними событиями.

Обычно никто не пытается сильно обезопасить свои почтовые ящики, разве нужно кому-то рыться в промо-акциях и неоплаченных счетах за электричество? Но на деле и-меил – главный источник информации. Его вы указываете в банке, когда открываете счет, в больнице, когда сдаете анализы, в резюме, когда устраиваетесь на работу. Взломать почту – равно получить полный доступ ко всем сферам жизни, а не только к сплетням с подружками в социальных сетях. Регина об этом почему-то не задумывалась. Она всеми силами оградила свой «ВКонтакте» от хакеров, но только не самое главное. И поэтому он точно знал, где она будет через одиннадцать часов.

Часы начали обратный отсчет. Ему нельзя было терять ни минуты. Встреча, которую он прокручивал в голове перед сном множество раз, должна была вот-вот случиться. Ему оставалось только не сплошать. Уже полгода он наблюдал за ней издалека, ровно после смерти её матери началась его подготовка. Скорее моральная, чем тактическая. Она должна была стать его первой жертвой, но он всё как-то оттягивал этот момент. Находились то одни отговорки, то другие. Помимо кары, приходилось ещё зарабатывать на хлеб насущный, поэтому он переехал в Москву – тут больше платили за простой ручной труд. С девятью классами школы не брали перекладывать бумажки в офисе. Он всегда был умным мальчиком, но судьба распорядилась иначе. Работенка нашлась, в буквальном смысле, пыльная. Он занялся уборкой квартир после ремонта, соорудил липовую клининговую службу – «Номер один на рынке! Вы услышите, как скрипит чистота» – и начал продвигать свои услуги на «Авито». Поначалу было тяжело. Но вскоре, он смог повысить ценник и уже реже брал заказы, не теряя при этом в деньгах. Но главным плюсом этой работы было полное доверие клиентов. В новых квартирах, кроме штукатурки, воровать нечего, отчего ключи ему передавались без задней мысли. Иногда их могли оставить в клумбе, иногда у соседки, иногда их передавали в руки на нейтральной территории. Но последний раз ключ оставили под ковриком. Перед Новым годом у риэлторов прибавилось клиентов, и им срочно понадобилось устроить показы. Не будешь же приводить покупателей глазеть на строительный мусор? Современный элитный жилой комплекс возле Рижского вокзала. Он даже и мечтать о таком не мог, ютясь в тесной комнатушке, которую он снимал у полуслепой престарелой женщины. Хотя большего ему и не было нужно. Пяти квадратных метров вполне хватало, чтобы в тишине обдумывать планы и настраиваться на выполнение своего истинного предназначения.

Лучшего момента быть не могло. Вытерев вспотевшие ладони о брюки, он стал расхаживать из угла в угол, скрипя старыми половицами, поглощенный в думы. Одной идеи было недостаточно. Нужен запасной план и не один. Как минимум, десять, а лучше – сто! Как бы ни разворачивались события вечера, ему нужно было все равно добиться своей конченой цели. Иначе он просто не сможет больше смотреть на себя в зеркале, на эту тряпку, размазню, тратящую впустую бесценное время. Отец не должен в нем разочароваться. Его фигура стояла перед глазами и повторяла одни и те же слова: «У любого идиота может возникнуть в голове идея. Но достоин уважения только тот, кто доведет дело до конца».

Для начала ему было необходимо проверить квартиру и ключ под половичком – всё в порядке. На дубликат времени не было, хотя в гараже, оставшемся ему от отца, стоял советский станок.Иногда, ради забавы, он делал копии ключей своих клиентов, никогда не знаешь, пригодятся ли они тебе, но их наличие всегда упрощало жизнь. Даже если из квартиры что-то пропадает, никто не вспомнит, что год назад во время ремонта молодой человек, представившийся менеджером, забирал у них ключи.

Ему оставалось только продумать, как привести свою жертву на Пролетарскую 17/1. Сделать это нужно было бы ненавязчиво, так, чтобы она сама бросилась к нему, и ни у кого не возникло подозрений, что он уже полгода пытается подстроить эту встречу у себя в голове. Предусмотрительно подготовив флунитразепам, купленный по поддельному рецепту, он растолок его в кружке, а затем аккуратно поставил её на полку. Оставалось часов пять до прибытия поезда. Голова взрывалась от нелепых идей. Попросить помочь найти ключи от машины, как это делал Тед Банди? Вколоть снотворное, не сломав иголку о зимнюю одежду? Угостить отравленным мандарином? Проколоть шины автобусу и предложить подвезти? Всё это нужно было сделать на напичканном камерами вокзале, но несмотря на эту трудность, более подходящего времени было не найти. Одинокая девушка в чужом городе в новогоднюю ночь – разве есть существо более уязвимое?

Он отправился на вокзал искать вдохновение, как вдруг увидел мальчика-попрошайку, который приставал к прохожим и тянул к ним грязные ручонки. Взрослая зимняя куртка ему была чуть ли не до пят. Натянув на уши шапку, он перепрыгивал с ноги на ногу, чтобы не получить обморожение. Мальчишка заметил, как парень поманил его рукой из-за угла. Они уже раньше виделись – однажды мальчишка продал ему украденный телефон. Оказавшись в серой зоне, вне досягаемости камер видеонаблюдения, парень показал ему две сложенные тысячные купюры и быстро положил обратно в карман прежде, чем мальчишка успел их схватить. На телефоне он показал фотографию рыжеволосой улыбающейся девушки.

– В районе десяти она приедет сюда на поезде, мне нужна её сумка. Или, если сумки не будет, хотя бы смартфон. Организуешь? – мальчик кивнул в ответ. – Если все пройдёт гладко, брось сумку в мусорку возле большой беседки в Фестивальном парке.

Проезжающий поезд вихрем взметнул снег с перрона, и черная куртка мальчика исчезла из вида. Начало смеркаться, вокзал пустел, все суетливо разбегались по домам, чтобы успеть нарезать салат оливье до двенадцати. Только он никуда не спешил и неторопливо направился в кафе, заказал там чай и невзначай поглядывал в окно, из которого открывался вид на площадь с фонтаном. В его кармане лежали очки-нулевки, но он не торопился их надевать. Ещё рано было входить в образ скромного неудачника. Почему-то людям с плохим зрением доверяют легче, хотя и Джеффри Даммер, и Чикатило носили очки. С них всего лишь нужно было вовремя стянуть этот атрибут невинности, и тогда все эти серийные убийства можно бы было предотвратить. Но ей это, увы, не поможет.

Он долго рассматривал последнюю фотографию, размещенную в социальных сетях. Ей было больше полугода. В летнем платье и широкополой шляпе Регина, прищурив глаза от солнца, улыбается на фоне ясного голубого неба. «Karma has no deadline», – гласила подпись под её постом. С тех пор она исчезла со всех радаров. Она никому не объясняла, что произошло, и периодически под её видео в «ТикТоке» все ещё появлялись комментарии от анонимов: «Кто знает, куда она пропала? Киньте ссылку на новый акк». Он боялся, что не узнает её. Что от этой радостной девчонки в сарафане не осталось ни следа.

– Будьте осторожнее с мобильником, вот у моего деда недавно попросили на улице дать позвонить, так все деньги и сняли, – обратился он к официантке лет сорока, когда увидел, как она кладет телефон в синий фартук.

– Да что ты говоришь такое? – удивилась она, посмотрев с недоверием.

– Да-да, теперь новая схема у мошенников, они набирают американский номер, а там все деньги переводятся на чужой счет. Предупредите там своих, чтобы не попались.

Официантка нахмурилась, и морщины на лбу стали ещё глубже. Выйдя на перекур, она поделилась новыми знаниями с продавщицами из соседних ларьков, они начали активно обсуждать новость и делиться выдуманными подробностями. Ему нужно было перестраховаться.

В привокзальных кафе никого не удивить посетителями, попивающими чай несколько часов подряд. Никто не обращал на него внимание, он мог всего-навсего ждать свой поезд. И, наконец, тот прибыл. Кинув смятые купюры с щедрыми чаевыми на клеенку, он вышел из кафе и начал искать глазами её. Мальчишка уже стоял наготове на другом конце вокзала в темном углу, который был едва освещён фонарём. Они еле заметно кивнули друг другу, как вдруг он вспомнил, что забыл его кое о чем предупредить. Если её кто-то будет встречать на вокзале, всё пропало. Оставалось только уповать на удачу.

Она. На её лице ни тени улыбки, запечатленной на фотографии. Регина задумчиво оглядывалась по сторонам и неспешно шла в сторону площади, оставляя за собой темные следы на припорошенном снегом асфальте. Мальчик встал за фонтаном, сгребая варежкой снег, в ожидании подходящего момента.

Он начал считать от нуля до ста. Если на числе девяносто девять так ничего и не произойдет, придется импровизировать. Но ему совершенно не хотелось заговаривать с ней первым. Тот мальчуган уже был научен опытом. У него была проверенная схема того, как можно завладеть чужим телефоном. Обычно его приятели промышляли летом, когда можно было укатить на велосипеде, сорвав с прохожей сумочку, или, по-старинке, спросить время, вырвав телефон из рук. Но тут задача была посложнее. Парень досчитал до пятидесяти, когда дело уже было сделано. Оставалось выждать совсем немного прежде, чем выйти на сцену.

Он наблюдал со стороны, как нарастает её паника, превращающаяся в отчаяние. Они стояли в метре друг от друга, пар из её рта почти касался его спины. Он был уже готов обернуться и заговорить с ней, но она сделала это первой.

3 января

Закончив первый рабочий день в магазине одежды, я спускаюсь к выходу по застывшему эскалатору. Его уже успели отключить в десять вечера. Один за другим на этажах гаснет свет. Ещё пару часов назад весь торговый центр был наполнен смехом, оживленными разговорами и радостными возгласами детей, которые играли на площадке или стояли в очереди за бельгийской вафлей с мороженым на фуд-корте, сейчас же он будто заброшен.

Всю смену я, словно маятник, металась туда-сюда: из торгового зала – в примерочную, из примерочной – в торговый зал. Каждые пять минут на стойке набиралась огромная гора вещей, а я должна их развешивать, раскладывать по полочкам. Стул в спальне, на спинке которого моя одежда копится с лета, был бы шокирован, увидев свою хозяйку за подобным делом. Песня «All I Want For Christmas Is You» уже высечена на подкорке, приходится слушать её раз по восемнадцать за день. Не меньше. Знаю, что в тюрьме Гуантамо применялась похожая музыкальная пытка. Людям на полную громкость включали один и тот же трек сутками, они ломались и даже сходили с ума. Я пока что держусь.

Выйдя из торгового центра, я втыкаю в уши эирподсы, пока они не успели замерзнуть. Натягиваю шапку поглубже и сворачиваю на темню тихую улицу, ведущую к моему дому. Идти пешком минут десять. Именно поэтому Карина в первую очередь предложила мне подменить её на зимних каникулах. Достаю телефон, чтобы включить музыку, на экране высвечивается непрочитанное сообщение от К.

К: так все-таки я был прав? ты меня узнала?

Смахиваю уведомление влево и тут же блокирую телефон. Автоматически воспроизводится последняя песня из плей-листа, Моя Мишель громко поет припев на высоких тональностях: «У меня зима в сердце, на душе вьюга, знаю я, что можем мы друг без друга». Под ногами в такт скрипит снег, за день нападало по пояс, а дворники успели расчистить только узкую дорожку на тротуаре. Сквозь песню, играющую в наушниках, я слышу торопливые шаги, кто-то идет следом за мной. Длинная черная тень вырастает сбоку, загораживая свет от старого желтого фонаря. Прохожий дотрагивается до моего плеча. Я вздрагиваю.

– Девушка, можно я пройду? – говорит мужчина лет тридцати, выталкивая меня в сугроб, чтобы освободить себе дорогу.

Меня бросает в жар, ситуация с Кириллом сделала из меня параноика. Пусть и живет он в другом городе, но мне не дает покоя, что в документах, найденных в мусорном баке, можно было найти адрес моей прописки. Теперь человек, который однажды меня отравил, знает, где я живу. В любой момент он может разозлиться из-за того, что я его загостила, и тогда мне не поздоровится. А если вдруг вскроется, что я написала на него заявление – мне и вовсе кранты.

Ускоряю шаг, на морозной темной улице неуютно. Руки суетливо шарят по сумке, чтобы найти ключ от домофона. Захлопнув дверь, я наконец ощущаю себя в мнимой безопасности. С минуты на минуту должна прийти Катя Коршунова, моя единственная подруга детства, с которой у нас не разошлись пути. Я пригласила её на ночевку, чтобы рассказать про все те сумасшедшие события трех прошедших дней.

Ставлю на плиту чайник и пытаюсь немного прибраться. Повсюду разбросаны пустые контейнеры из-под салатов с засохшим майонезом. Сгребаю их в охапку и кидаю в мусорку. Вряд ли я поеду обратно в Долгопрудный, чтобы вернуть их тете. Владик радостно чирикает и бегает по жердочке. Спать он, скорее всего, отправится не скоро.

Чайник не успевает засвистеть, как раздаётся звонок в дверь. На пороге появляется Катя. В длинной разноцветной искусственной шубе из ЦУМа. Мы целуемся в обе щеки, и она бросается ко мне в объятья.

– Чай будешь?

– Какой чай, Регин?

– С пряниками.

– Ты прикалываешься? – она начинается рыться в глубокой сумке и передает мне бутылку. – Просекко! Чай и дома попью, я не замёрзла. Вот ещё, наггетсы пожарим.

– Просекко с наггетсами? – усмехнувшись спрашиваю я.

Катя закатывает глаза.

– Взяла, что было. Не выделывайся.

Разноцветная шуба выглядит очень комично в убогой советской прихожей с облезлым линолеумом. Да и в целом мы с Катей давно превратились в героинь какого-то глупого ромкома – Кейди и Реджина Джордж из «Дрянных девчонок». Когда-то мы соревновались в крутизне своих игрушек, гаджетов и шмоток, но теперь я осталась далеко позади, мне больше за ней не угнаться. Но это нисколько не помешало нашей дружбе, скорее даже спасло нас от глупого соревнования.

Из глубины серванта достаю запылившиеся хрустальные фужеры. Мода циклична, они стали снова в тренде, как и 60 лет назад.

– Ну, давай, рассказывай, – говорит Катя, наблюдая, как я наливаю масло на разогретую сковородку. – Как съездила к тетке?

Хмыкаю ей в ответ. Даже и не представляю с чего начать.

– Катюха, ты мне не поверишь.

Мне нечего от неё скрывать, поэтому я рассказала всё как на духу. И про воришку, и про Кирилла, и про полицию, и про брата. Катя слушала меня, не перебивая, скрестив пальцы перед собой. Как бы я ни пыталась подать с юмором случившееся, её лицо под конец моего рассказа было очень серьезным.

– Дай-ка мне свой телефон, – выпаливает она, когда я замолкаю.

– Что ты там делаешь?

– Чищу твоих друзей и подписки.

– В смысле? – пытаюсь выхватить из рук свой мобильник, но она вцепилась в него мертвой хваткой.

– Регин, я серьезно. Он сейчас начнёт писать нашим старым одноклассникам, которые будут рады выложить всё про тебя на блюдечке. И про развод, и про то, как ты лежала в психушке. А потом он начнёт тебя шантажировать. Оно нам надо? Оно нам не надо.

Мои глаза округляются до размера летающих тарелок. Сама бы я до такого не додумалась. Ещё кто из нас параноик? Но она права. Любой из этих нарывов можно сковырнуть, и тогда последствия будут необратимы, я не смогу снова собрать себя по частям.

Глажу пальцем шрам на запястье, и меня уносит в пучину воспоминаний. Лезвие «Спутник», «Реквием по мечте» на ноуте, залезаю в платье в холодную ванну, пока мама на работе. Мне казалось, что я героиня фильма, отвергнутая любовью всей жизни. Тем самым Владиком, в честь которого я назвала попугая. В церкви отменили службу, и бабушка раньше вернулась домой. Увидев эту картину, она обмерла. Мать тут же отправила меня к психиатру, целую неделю я ходила на приемы и пила какие-то горькие таблетки. А потом нам сказали: «С подростками всегда сложно. Пройдёт». Действительно прошло, но стыд остался со мной навсегда. С тех пор я оставила попытки к саморазрушению, разве что чипсы и электронки, если их можно с натяжкой причислить.

– Больше всего меня бесит, что я не могу понять, что ему было нужно, – говорю я, вздыхая.

– Может, он хотел тебя трахнуть, а потом понял, что знал тебя ещё ребенком, и ему стало не по себе.

– Мог бы и просто так предложить. Ему бы подстричься, и вроде даже ничего, – меня передергивает от этой мысли.

– Фу, сейчас бы каких-то извращенцев обсуждать, – Катя кривит лицо в гримасе омерзения. – Умеешь ты, конечно, вляпаться. Давай лучше расскажу, кого я встретила на Красной Поляне…

На душе немного полегчало. То ли от высказанных переживаний, то ли от Просекко, одурманивающего разум. Мы смеемся над старыми шутками, над одноклассниками, бывшими крашами. Катя рассказывает, как ездила кататься на лыжах с родителями. Я не завидую. Когда я с ней, мне кажется, что у меня самой есть семья, будто это не её, а наши воспоминания. С каждым глотком мысли перемешиваются и хаотично движутся, будто нагретые атомы и молекулы, я едва успеваю за ними. Уже раскрасневшиеся разливаем по фужерам последние капли Просекко, как вдруг мне приходит сообщение. Веселый дурман спадает, я замираю, а Катя смотрит на меня с испугом.

– Что там такое? Это он? – спрашивает она, и тут же, хватая телефон, начинает читать вслух противным голосом. – Классно, наверное, быть такой хорошенькой, как ты. Чтобы набрать столько лайков в «ТикТоке» тебе достаточно просто надеть платье покороче и открывать рот под попсу. Ты хотя бы знаешь, как текст переводится? А вот кто-то пишет сценарии, ломает голову. Повезло, что тебе этого делать никогда не приходилось. Почему, кстати, перестала снимать? Ты, вроде, не располнела даже, – закончив чтение, Катя начинает громко материться и поносить его с ног до головы. – Нет, ну вы видели таких уродов? Я сейчас ему напишу. Напишу, что он сопливый ушлепок, на которого даже из жалости смотреть никто не будет.

Я сердито слежу за тем, как Катя печатает сообщение. Вскакиваю из-за стола и отбираю смартфон. Только этого мне не хватало.

– Не стоит забывать, что ушлепок, возможно, знает мой домашний адрес. Я отвечу, но что-нибудь более нейтральное. Обрадовавшись гениальной идее, пришедшей мне в голову, я пишу сообщение и блокирую телефон.Я: Завидно?

Мне тут же приходит ответ.

К: Так и думал, что ты поддашься на провокацию.

Перевалило за полночь, мне завтра снова идти на работу, поэтому я предлагаю Кате лечь спать пораньше. Мы смываем в ванной макияж и идем в мою комнаты. На ноутбуке включаем последний выпуск шоу «Четыре свадьбы», чтобы под него заснуть. Две московские фифы соревнуются с девочками из провинции, одна из которых собираются делать торжество на бывшей свиноферме.

– Слушай, правильно, что мы так не ответили ему, – говорит Катя в полудреме. – Я, пьяная дура, забыла, что этот урод тебя отравил. Может, ты переедешь к нам на время, а?

Поворачиваюсь к подруге, в удивлении распахнув глаза.

– Как я от тебя буду на работу ездить? – спрашиваю я, хотя это вовсе не главная причина.

Катя живет через два дома от моего отца. Перспектива встретиться с ним меня совершенно не радует.

– Ой, я забыла про этот вонючий «Вайкики». Ну ладно. Но обещай мне, что больше не будешь с ним чатиться, – она смотрит мне прямо в глаза. – Обещаешь?

В ответ киваю головой.После первой свадьбы Катя крепко засыпает. От выпитого алкоголя она всегда дрыхнет как младенец. Даже салютом не разбудишь. А я почему-то ни в одном глазу. Шоу закончилось, выиграла московская фифа с самой дорогой свадьбой. Я беру телефон и ухожу в гостиную.

Приходит новое сообщение от К.

К: Ты когда-нибудь смотрела «Человека-бензопилу»? Это аниме, не так давно вышло.

Смена темы на более безобидную меня радует. Мне хочется ему ответить, в будущем буду винить во всем бессонницу.

Я: Нет. А что, советуешь?

К: не советую. оно слишком жестокое и кровавое. но там есть одна героиня, которая напоминает мне тебя.

Я: И кто же она?

К: Макима, герл босс среди охотников. она такая же мягкая и рассудительная, как ты, и никто не догадывается, что на самом деле она демон.

Пытаюсь найти в поисковике, как выглядит этот персонаж. Девушка лет двадцати со светло-рыжими волосами, заплетенными в косу. Белая рубашка, галстук, брюки, туфли – в общем, точно не мой стиль.

Я: Так бы и сказал, что она просто рыжая.

К: Это далеко не главная твоя черта.

Я замечаю, как улыбаюсь, глядя в экран. Кирилл тонко разбирается в людях и том, какие комплименты им подходят. Есть стопроцентное правило: красивой девушке говори, что она умная, а умной – что красивая. Только тогда ты будешь выделяться из толпы, и тебя запомнят. С внешностью мне повезло, я знала об этом. Многие из моих сверстников пытаются. выкладывать видео и привлекать к себе внимание. Только не у всех получается его заполучить. И дело часто не в таланте. Кирилл прав. Не будь у меня длинных рыжих волос и ровных зубов, не факт, что я смогла бы раскрутить свой «ТикТок», который, в итоге, мне пришлось забросить, когда я продала айфон. Но со всем остальным у меня всегда были проблемы. В девятом классе я ушла из школы и поступила в юридический колледж. Не сказать, что у меня был какой-то продуманный план. Я просто тыкнула пальцем в небо, что угодно лучше сдачи ЕГЭ. Когда-нибудь я должна стать дознавателем, хотя на деле в шараге половина преподавателей меня даже в лицо не знает. Но со стипендии я стараюсь все-таки не слететь.

Захожу в «ТикТок» и решаюсь наконец заглянуть в профиль «К». Имя пользователя: gg_allin. Последнее видео опубликовано два месяца назад – черный экран, на фоне которого играет электронная музыка. «Зацените новый трэк, ребзи», – гласит описание. Видео набрало десятки тысяч просмотров. Больше ничего, кроме музыки, нет. Подписан он только на каких-то полуголых красоток с ссылками на сайты неприличного содержания в профиле и на милых косплейщиц аниме. Ни одной одноклассницы или коллеги по работе.

Блокирую телефон и достаю из сумки свой новый дневник. Немного корявая копия молескина из китайского магазина. Я не виню тетю за столь непритязательный выбор, от меня они и вовсе никаких подарков не получили. Похрустывая страницами и жуя наконечник ручки, я раздумываю, что же мне хочется записать. Проводя данный ритуал, мне всегда удавалось немного упорядочить окружающий хаос и разгрузить мозг. Дневник – это жизнь, расчлененная на тысячи дней. У обычных людей время перетекает из утра в вечер, из вечера в утро. Но для таких же помешанных, как я, события не мешаются в кучу, а четко разложены по сосудам.

3 января. Работать не так страшно, хоть и ужасно скучно. Кирилл не выходит из головы. Я не знаю, как вести себя с ним. Он мне враг или кто? Если первое, то, как говорится, «держи врагов ближе». Таким образом я смогу помочь следствию. Мне страшно быть жертвой, но, вспоминая его лицо, не могу поверить, что оказалась права.

Не текст, а манная каша. Захлопываю ежедневник и иду на кухню греть молоко в надежде, что оно меня успокоит. Почему же у меня такая страшная бессонница из-за дурацкого Просекко?

На плите греется ковшик, я протираю красные уставшие глаза. Мигает фонарик телефона, пришло новое сообщение. От него. К: Не спишь? Пялюсь в яркий экран, пока молоко медленно выбегает из ковшика.

4 января

Просыпаюсь от звуков, доносящихся из ванной. Катя фальшиво напевает «Oops!.. I Did It Again». Она всегда устраивает шоу «Голос», когда красится. Голова раскалывается на Северную и Южную Корею. Спала я от силы часа три за всю ночь. «I played with your heart, got lost in the game», – слышу из-за двери. Катя негромко вскрикивает, когда я врываюсь в её личное пространство.

– Ты чего так рано? – хриплю я и прочищаю горло.

– Я? Я вообще-то помню, что тебе к девяти на работу, в отличие от некоторых, – отвечает она мне, нанося туш на ресницы.

– И откуда у тебя только такое хорошее настроение?

– А с чего оно у меня должно быть плохое?

Закончив макияж, Катя выходит из ванной, а я наконец могу умыться холодной водой, чтобы хоть как-то привести себя в порядок. Из зеркала на меня смотрит лиса на седьмом дне бешенства. Расческа дерет клочками волосы, но у меня нет времени мыть голову с бальзамом. До выхода остается от силы минут двадцать. Наспех чищу зубы и кричу с полным пастой ртом Кате, чтобы она включила чайник. Заканчиваю прихорашивания. Вид у меня не такой уж и убогий. Бывало и хуже. Например, первого января.

Чайник свистит вовсю из кухни, а Катя его как будто и не замечает. Я забегаю и быстро нагибаюсь, чтобы выключить газ.

– Что сидишь-то?

– Да не знаю, Регин, призадумалась. Это вот что такое, например? – показывает она мне телефон и скролит на нем оповещения, которые пришли мне этой ночью.

Несмотря на то, что я все эти сообщения уже прочитала, уведомления всё равно остались на главном экране. Тупой «ЭлДжи». Но точно не тупее меня.

– Ты мне буквально вчера обещала, что не будешь общаться с этим уродом, – Катя смотрит на меня с серьезным осуждающим видом.

– Я думаю его поймать в ловушку.

– Какую? Между ног?

– Ты что говоришь такое?

– А что ты ему ответила на предложение встретиться в пятницу? – в ответ я лишь смотрю на неё потупившимся взглядом. – Не строй дурочку.

– Там такого не было, – выхватываю у неё из рук телефон и захожу в диалог, открываю последнее непрочитанное сообщение: «я шестого буду в Твери. не хочешь увидеться?».

Меня бросает в жар. От стыда вперемешку с неловкостью.

– Я не видела этого.

– И что ты ему ответишь? – в ответ на вопрос подруги я лишь пожимаю плечами.

Проработав полтора часа, я выхожу в туалет, закрываюсь в кабинке, сажусь на крышку унитаза и пытаюсь вздремнуть хотя бы пятнадцать минут. Всю ночь я переписывалась с Кириллом. Он ни разу не намекнул на что-то неприличное и нисколько меня не пугал. Мы говорили про персонажей в «Геншине» и обсуждали, сколько раз пересматривали «Тетрадь смерти». Я даже сделала предположение, что он назвался в «ТикТоке» как «К» по аналогии с детективом по имени Л. Мне давно не было так интересно с кем-то общаться. Катя классная, но она не разделяет мои увлечения, считает меня гиком. С ней мы в основном обсуждаем парней из «Тиндера», дурацкие воспоминания из школы, косметику и всякую лабуду. С ним было иначе. Отчего я не смогла остановиться.

Как только я начинаю засыпать в туалетной кабинке, тут же звонит менеджер торгового зала. Меня потеряли. Смываю воду и бегу в магазин. Там меня тут же встречает драматичная сцена. Девушка в норковой шубе размахивает руками, готовая буквально вцепиться в кассира своими длинными нарощенными ногтями. Я ухожу в примерочную, где уже накопилась целая гора Килиманджаро из мятых платьев. Менеджер пытается успокоить взбесившуюся покупательницу, которая визжит на весь торговый зал, распугивая людей. Я наблюдаю за разворачивающимся действием из-за угла, неспешно складывая вещи.

– Извините, я не вправе сама оформлять возврат костюма, – тихо говорит перепуганная девочка на кассе.

– С какой стати? Прошло всего пять дней! – не унимается девушка в шубе.

– При возвратах магазин должен понять, использовал покупатель товар или нет. Это решает независимый эксперт. Не мы, – решительно вмешивается менеджер. – Хочу предупредить, что экспертиза платная. Средняя стоимость для костюма – десять тысяч рублей. Если эксперт решит, что костюм носили, по законы вы будете возмещать магазину стоимость экспертизы.

Со словами «я это дерьмо надевать всё равно не стану» девушка кидает на прилавок блестящий зеленый пиджак с брюками и с поднятой головой выходит через открывающиеся двери. Всего лишь второй день на работе, а уже какой накал страстей. Слава богу, что не я стою на кассе.

В центре зала меня ловит менеджер и помогает справиться с высокой стопкой маек, которую я еле тащу, не видя ничего перед своими глазами.

– Ты куда пропала?

– Ходила в туалет, – стыдливо произношу я в надежде, что слово «ложь» не написана у меня на лбу.

– Оливье можно хранить максимум 12 часов после приготовления, – в ответ я киваю, делая вид, что прислушалась к совету. – Пришлось открыть другие кассы, чтобы не задерживать покупателей. – она переходит на шепот. – Эта дура до последнего не верила, что вещи, измазанные красной помадой и провонявшие после корпоратива, нельзя просто так взять и вернуть обратно. После Нового года тут ужас, что творится!

Закончив жаловаться, менеджер, стуча каблуками, покидает меня. У неё всегда такой безумный взгляд, не остаётся сомнений, что она хлещет по утрам энергетики или даже что-то покрепче. Проводить целые дни на каблуках я бы вряд ли выдержала – в кроссовках и то у меня ноги вчера гудели. Но чего только люди не делают ради каждой копейки.

День тянется долго. Мозг совершенно перестает участвовать в работе рук, когда из часа в час ты проделываешь одни и те же механические движения. Все мои мысли заняты Кириллом и тем, что бы ему ответить. Не заявится ли он ко мне без приглашения, если я откажу во встрече? После услышанного в полиции я теперь не знаю, что от него ожидать. Но, с другой стороны, если он действительно виновен, зачем ему общаться со мной, зачем просить увидеться? Я же могу спокойно сдать его ментам. Или он думает, что запудрил мне мозги, и я ни о чем не догадываюсь? А, может, в полиции всё перепутали, и дом тот уже давно сдан, и анализ крови, в которой был обнаружен флунетразепам, был вовсе не моим. И правда лишь в том, что они хотят побыстрее закрыть статистику отчетов.