Х у д о ж н и к
В Воронцовском дворце Крыма поражает божественно проникновенный свет картины «Христос в Гефсиманском саду». При соприкосновении со страницами жизни художника предстает яркая самостоятельно реализованная неповторимая личность, будто неотделимая от вероятной задумки Творца. Рожденный с этим промыслом Божьим живописец, порой не осознавая, направлял все свои стремления внутреннему зову – понять, пропитаться и реализовать себя в задуманном. Оказалось, что для этого нужно лишь чувствовать себя независимым в жизни, ощущать благородную божественную силу и в полной мере словно музыкой наслаждаться световой палитрой преображения природы. Рядом с ним становится ближе и понятнее безгранично емкое слово – любовь.
Немало осталось странных, противоречивых и на первый взгляд не совсем понятных историй о необычайно целеустремленном, самобытном и неповторимом художнике Архипе Ивановиче Куинджи*, для которого главной чертой была непосредственность восприятия окружающей жизни, творческий поиск ее истинных красок и едва приметных тонов созерцания света.
Автор этой повести надеется, что для читателя этот живописец станет примером независимого и талантливого человека, в полноте любви ко всему, что его окружало. В своих поступках и художественных образах он был по-настоящему новатором, и несмотря на отсутствие систематического образования традиционной школы живописи, остался самородком – победителем и неповторимым примером для своих учеников. Можно набраться смелости в предположении, что многие его черты действительно будто сотворены «по образу и подобию».
*– А.И. Куинджи – портрет работы Виктора Васнецова. 1869 год.
Часть первая – Становление
Глава первая – Поиск пути.
Иван Константинович в хорошем настроении вышел на балкон своего нового и со вкусом обустроенного дома. Каждая комната, включая приемную, покои, выставочный зал и мастерскую в форме просторной студии были лично продуманы молодым хозяином.
Природа баловала его сегодня, и он, как всегда, перед тем, как подняться в мастерскую, через открытое окно любовался свежим утром и бухтами морского берега. Яркое солнце и прозрачно-голубое небо нежно разделяло горизонт и меняющийся морской пейзаж, напоминающий своим очарованием безграничность времени и самой жизни.
В душе сорокалетнего полного сил Айвазовского было спокойно: он уверенно смотрел вперед. Уже написаны известные всему миру картины «Чесменский бой» и «Девятый вал», многое задуманное приятно будоражило кровь и воодушевляло творческие силы. Сейчас все казалось «под стать» зрелому человеку для свершения и воплощения.
После пребывания и работы в Италии, куда он несколько лет назад отправился в качестве отличившихся учеников Императорской Академии художеств, молодой художник уже получил известность на европейских выставках. Иван Константинович мог теперь вправе наслаждаться предоставленной ему возможности построить собственный дом и жить в родном городе.
Феодосия, где он родился, всегда казалась ему колыбелью жизни и мечты, и он чувствовал необъятную любовь и преданность к ней. После учебы, работы в Петербурге и заграничной жизни, его нестерпимо потянуло именно сюда.
Жена была категорически против, но Иван Константинович после долгих переживаний все-таки покинул величавую столицу. Это стало размолвкой со второй половиной, но Иван Константинович был непреклонен и родной город принял и сделал все, чтобы в свою очередь прославить его. Дочь Елена последовала за отцом и тоже была счастлива в Феодосии.
В этот день к нему на прием пришел необычный посетитель – юноша, желающий учиться у него живописи. Само это обстоятельство не очень трогало именитого художника, но интерес к пытливой юности всегда сродни творческому человеку. Он дал согласие и забыл об этом, но именно в этот момент в просторном зале приемов он увидел незнакомую фигуру и вспомнил. Иван Константинович подошел ближе.
Плотный молодой человек лет 12-ти неуверенно смотрел на него. Он выглядел немного растерянным и был очень невыразителен одеждой – в неглаженной рубахе, цветастом жилете, клетчатых пузырящихся на коленях панталонах и соломенной шляпе. Юноша смущенно двинулся вперед, глядя в пол, и вдруг устремил на художника свой проникновенный взгляд. Иван Константинович сразу почувствовал, что этого парня больше всего выводил из равновесия именно этот просторный дом с разноцветным паркетом.
Художник пригляделся внимательней: на него смотрели ясные, необыкновенно скромные глаза с едва заметной искоркой пытливости. Выразительное южное лицо с правильными чертами и темными глазами, рыжеватая шапка волос, придавали наружности оттенок необычной мужской красоты. Что-то было в нем упрямое и смелое. Хозяин благосклонно предложил сесть:
–Слушаю, вас, молодой человек, – с едва заметной улыбкой произнес он, и жестом показал на изящный стол и два таких же красивых стула.
Будто отвлекшись от окружающего, юноша взахлеб забормотал:
–Я восхищен вашими работами и хочу учится у вас…Готов растирать вам краски…готовить подрамники…
Иван Константинович вновь посмотрел на него, напор и самоотверженность необычно завораживала.
–Почему именно у меня вы хотите учиться?
–Ваши картины бесподобны…Цвет вашего моря меня заколдовал… я тоже хочу найти свой свет к морскому пейзажу.
Иван Константинович уже несколько ревниво оглядел собеседника.
–Похвально, молодой человек, – он немного задумался, – А почему бы вам не поступить в Академию?
–У меня нет таких средств, а… здесь в Крыму у такого мастера… было бы намного полезнее…Позвольте мне приходить к вам в мастерскую…
–А у вас есть собственные работы?
–Да, конечно.
–Мне хотелось бы посмотреть…
–Я постеснялся взять с собой, но могу принести, – залился юноша пунцовой краской.
–А как вас зовут, молодой человек?
–Архип Куинджи, – опустил он голову.
–Передайте ваши работы моей дочери… Елене.
–Хорошо…Обязательно принесу и передам.
–Я ознакомлюсь и сообщу вам, – как бы завершая разговор, взглянул опять в глаза собеседника Иван Константинович.
Рисунки и акварели посетителя показались Ивану Константиновичу детской мазней. Он попросил дочь вернуть работы и посоветовать юноше поприсутствовать на сеансах у одного из своих учеников Адольфа Фесслера, занимающегося написанием копий работ художника.
Архип два месяца жил под навесом во дворе дома. В мастерскую самого Айвазовского его не пускали. Его обучение, если можно было так назвать, проводилось далеко не регулярно и свелось к нескольким советам по рисунку и пластике выражения образа. В конце «обучения» он все-таки пробился на аудиенцию к мэтру. В этот момент с ним была дочь Елена.
–Я благодарен Вам, учитель за пребывание здесь и… хотел бы напоследок что-то сделать полезного для вас, – застенчиво и немного сбивчиво произнес юноша.
–Вам, молодой человек, я, пожалуй, доверил бы покрасить забор…нашего дома, – с улыбкой глядя на смеющуюся дочь, то ли серьезно, то ли с такой же насмешкой, произнес Иван Константинович.
Нарочитый смех молодой женщины был особенно неприятен, но Архип выдал свою обиду лишь пунцовой краской лица. Ему хотелось получить ещё
хоть небольшую толику опыта мастера
.
–Хорошо…я постараюсь подобрать цвет, – опустил юноша глаза.
–Вот и отлично. Подумайте, а мы с Еленой посмотрим, – как обычно закончил он разговор, вставая и направляясь в мастерскую.
Забор молодой человек покрасил яркой краской. Оценку результата этой работы у хозяев он не дождался и, не сожалея, поехал домой. Юноша теперь понял, что надо развивать самому свои способности, несмотря ни на что.
«Я никогда не буду с такой насмешкой относиться к ученикам…даже самым посредственным…» – в молчании трепетала его растерзанная душа.
В Феодосию Архип пришел пешком, а уезжал в родной Мариуполь телегой, на которую посадил его жалостливый, возвращающийся с ярмарки, крестьянин.
Старая скрипучая телега медленно отдаляла его от так ранее влекущего места. Натужное монотонное движение усталой лошади казалось почти невозможным по глубокой колее разбитой дороги. Своим размеренным спокойствием старая повозка наводила на раздумья, давая проявлению нахлынувшим чувствам:
«Все равно… уверен, что чего-то не хватает в картинах мастера… кто-то настойчиво говорит мне внутри, что существует более яркое наполнение для этой бескрайней красоты … Пока не очень понятное мне самому…»
Медленное движение телеги постепенно меняло окружающиеся пейзажи, наполненные высокими кипарисами, платанами и многочисленными соснами среди горного ландшафта. Дорога приближалась к небольшому проему между скалами. За ними море должно было скрыться из поля зрения. Прилив неожиданных эмоций, перед прощанием с этим, ставшим ему родным краем, проснулся в душе юноши:
«Только, когда пойму эту игру воды и света, буду писать южное море…Я его почти вижу в полумраке под луной…»
Глава вторая – Любовь, как провидение.
Неудачи в поиске навыков художественного выражения вовсе не уменьшили необыкновенного желания Архипа учиться и быть причастным к живописи. В своих художественных исканиях он долгое время был под влиянием Ивана Айвазовского и в первых работах применял его классические образы пространства. Юноша много работал над выбором своих тонов в картинах, настойчиво продолжая поиски методов отображения света.
Родившись в бедной семье, Архип рано лишился родителей, мальчик жил в большой нищете. Основы грамоты Куинджи получил от знакомого учителя грека, а затем занимался в городской школе. Ему приходилось много трудиться, и он не гнушался даже самой простой работой. Любовь к живописи у него была с детства, он постоянно рисовал, и его вовсе не смущало где это ролисходило. В «дело» шли клочки бумаги, использованные записи, обрывки газет, журналов, иногда в пылу вдохновения его наброски появлялись на стенах подворотен, сараев. Служа у подрядчика на постройке церкви, Архипу было поручено вести учет кирпича, и он в возрасте 11 лет устроил первую персональную выставку на изрисованных приходных документах материалов. Хозяева не возражали и даже приглашали «на вернисаж» соседей. Особым успехом пользовался портрет местного церковного старосты. С тех пор все жители поселка раскланивались с парнишкой, как со знаменитостью. Уже в зрелые годы Архип Иванович сам говорил: «Для того, чтобы стать хорошим художником, надо даже спать с альбомом и карандашом». Позднее мальчик служил у хлеботорговца Аморетти, который заметил увлечение Архипа к краскам и рисованию и, дав немного денег на дорогу, посоветовал обратиться для серьезного обучения к знаменитому живописцу Айвазовскому.
Вернувшись из Феодосии в Мариуполь, юноша поступил ретушером на работу в фотостудию.
Однажды в солнечный день Архип шел по улице родного города в толпе прохожих и вдруг заметил прекрасную совсем молоденькую девушку с яркими вишневыми губами. Она шла молча и думала о чем-то. Юноша сразу забыл обо всем и растерянно остановился посреди улицы. Окружающие, проходя мимо, смотрели на него с улыбкой, многие начали даже подтрунивать над его повышенном внимании к красавице, которая тоже невольно бросила на него взгляд. Молодой человек показался ей странным и смешным. Его завороженный взгляд, рыжие густые волосы, словно лучи солнца растворяли духоту жаркого дня, и она тоже остановилась, глядя на необычного бедолагу.
Одет он был скромно, хотя пестрая рубаха, прожженная солнцем соломенная шляпа и парусиновые штаны, вовсе не подчеркивали его бедность, напротив, они вместе с доверчивым взглядом привлекали ее своими неожиданными разноликими и радужными цветами.
–Молодой человек, вы развлекли всех, в том числе и меня, – промолвила она, нежно улыбаясь.
От этой улыбки Архип потерял речь, и девушка хотела уже идти дальше.
–Можно я напишу ваш портрет? – напрягаясь, почти крикнул Архип ей вслед.
–Так вы художник? – остановилась она.
–Да, – твердо произнес он.
–Почему вам захотелось нарисовать именно мой портрет?
Архип немного потупился, но потом заговорил:
–Дело в том, что я иногда чувствую сильный, неповторимый взгляд, … будто бы сверху, – юноша опять замолчал и девушка вновь посмотрела ему в глаза.
–…Сильный взгляд?
–Вот-вот, именно с сильною волей взгляд…Теперь я чувствую его на себе… Когда я увидел вас, что-то во мне подвинулось ближе к свету…
–Интересно, – зажглись глаза девушки.
–Именно свет…исходит от вас…неведомый, заставляющий мою волю видеть шире и… восхищаться новому…
–В таком случае я не могу вам отказать, – посмотрела она на него своими открытыми глазами, – Приходите к нам…
–А где вы живете? –тихо спросил юноша, не замечая, что добротно и со вкусом одетая девушка была явно не из его круга.
– Третий кирпичный дом на центральной улице…Вы можете пойти со мной сейчас, – опять сверкнули ее глаза.
–Я готов, – уже твердо произнес он.
Он шел за ней, не замечая ничего вокруг, словно сама истина вела его по этой дороге.
–Как вас зовут? – лишь последовал вопрос.
–Вера, – спокойно ответила она.
–Я так и думал, – также тихо сказал он.
Несколько фраз молодого человека сразу расположили ее к нему. Он говорил о рисовании и красках словно о музыке, которой она увлеченно занималась. Ей показалось, что она нашла в нем родственную душу. Войдя в большой просторный дом, она сразу повела его в свою комнату.
Он продолжал завороженно смотреть на нее.
Вера протянула юноше лист картона и опустила глаза. Архип взял карандаш и, не раздумывая, начал быстро рисовать. Девушка видела, что он забылся в своем поиске образа, и что-то явно руководило им для осуществления этой цели. Глаза его были удивительно целеустремлены. Она была участлива к искусству, но никогда не видела что-либо подобное в своей жизни. Каждодневно в доме она наблюдала многих, весьма незаурядных, молодых людей и даже энергичных смелых и упорных. Это были друзья и сподвижники отца, которые делали ей комплименты и не скрывали желания понравиться. Ее братья были увлечены музыкой и влюблены в театр. Но сейчас в ней проснулось что-то бесподобное и она лихорадочно думала об этом, но не могла найти ответа.
Перед ней был человек небольшого роста, плечистый; его большая красивая голова, с яркой шапкой длинных волнистых волос, с карими блестящими глазами, походила на голову Зевса. И эта необыкновенная внешность удивительно влекла ее к молодому человеку.
Молчаливое общение длилось не долго, и девушку позвали родители. Они договорились продолжить сеанс рисования назавтра.
Архип пришел на следующий день с таким же настойчивым и целеустремленным взглядом. Он разговорился, рассказал о своем желании стать знаменитом художником, творцом новых идей в живописи.
И Вера сразу поверила этим настойчивым и одновременно кротким глазам. Так началась их дружба. Они говорили не только о живописи, но и о жизни, взаимные чувства проявились почти сразу. Она играла ему свои любимые мелодии на фортепьяно, а он сидел молча и доверительно смотрел на нее.
Отец заметил необычное влечение дочери к бедному юноше и при случае сказал:
–Уж не собралась ли ты за него замуж?
Вера отмолчалась, но через некоторое время твердо заявила родителям:
–Либо я стану женой Архипа, либо уйду в монастырь.
Для родителей пылкой девушки это было потрясением, но они не решились неволить любимую дочь.
Отец, состоятельный купец, мечтавший отдать ее за состоятельного человека, решил предложить определенное испытание для молодого юноши – заработать 100 рублей золотом и доказать умение добывать деньги. Архип доброжелательно и с пониманием отнесся к этому и поехал для заработка в Одессу, потом в Таганрог и пешком с обозом дошел до Петербурга. Он с большим воодушевлением много трудился, не забывая о рисовании. В результате кропотливого труда и лишений Архип заработал эти деньги и победно явился к отцу своей возлюбленной.
Но родители выдвинули новое требование и были непреклонны – для получения руки дочери ему надо заработать значительно больше, сделать себе имя и состояние.
Такой разворот событий не сломил Архипа Куинджи, и он, продолжая учиться и работать, решил ехать снова в Петербург и поступить в Академию художеств. В столице он продолжал много работать, жил впроголодь, с большим трудом стал вольнослушателем академии, написал несколько значимых картин и привлек к себе внимание маститых художников. Вдали от родного города ему часто приходил в сознании образ Веры, влечение к ней придавало ему силы и неистребимую уверенность в будущем успехе. Его всегда вдохновляли слова Веры: «Я люблю вас и буду ждать».
Он часто писал Вере письма, рассказывал о своей жизни, которые, несмотря на трудности, всегда были наполнены уверенностью, что он станет большим художником и рядом обязательно будет она – его любимая девушка.
Вера не оставляла без ответа его послания с добрыми пожеланиями, нисколько не сомневаясь в его таланте, ждала его, не теряя надежды на счастливый брак.
Однажды Вера упросила отца взять ее с собой в Петербург. Они встретились, и Архип повел ее на выставку художников-передвижников. Она видела, как много у него друзей известных художников. Они много говорили о живописи, и она сразу обратила внимание, что к мнению ее жениха многие прислушивались и внутренне ощущала небывалую радость за Архипа, и в глубине души немного за себя.
Он часто приезжал в родной город, писал много с натуры в окрестностях Мариуполя. Вера в это время бросала все свои дела, брала корзинку с едой и сидела рядом почти целый день, порой не пропуская и заката. Она нисколько не уставала при этом, ее не напрягало его длительное молчание при работе. Но для разрядки иной раз мимоходом рассказывала все свои впечатления о жизни дома и последние новости города. Он слушал и часто расплывался в улыбке. Ее присутствие нисколько не отвлекало молодого художника от пейзажа, напротив, по ее взгляду он глубже чувствовал тонкие и едва заметные смены дыхания природы. Они вместе не замечали времени и с полуслова понимали друг друга. Архип бывал в доме Веры уже на правах жениха. Родители постепенно смирились с решением дочери, так как имя Архипа Куинджи в качестве художника появилось уже в местной прессе.
Через 12 лет после их первой встречи, в 1875 году, когда Архипу Куинджи было 33 года, свадьба состоялась. Отец невесты не поскупился и закатил шумную свадьбу, о которой говорил весь город. После венчания Архип Иванович написал портрет жены, лицо которой светилось нескрываемой любовью. Счастливый муж, уже довольно известный художник, с того времени творил один шедевр за другим.
Несмотря на то, что Куинджи получил неплохое состояние в приданое и сам продавал за большие деньги свои талантливые живописные работы, жили супруги скромно, отказались от роскоши и всю свою жизнь занимались благотворительностью.
В свадебное путешествие они поехали на остров Ваалам. Пароход едва не затонул во время плавания, напоровшись в шторм на крупный подводный камень. Они вместе с пассажирами прямо с высокого борта прыгали в спасательные шлюпки. Счастливые супруги после спасения пришли к мысли, что это не случайно, и сочли происшедшее вещим провидением.
«Господь сохранил наши жизни для того, чтобы все свои силы в дальнейшем мы направляли на благие дела» – решили они радостно вместе и не сожалели об этом всю свою оставшуюся жизнь.
Куинджи, с ведома и благоволения жены, помогал коллегам и своим ученикам, когда стал преподавателем Академии художеств, по любым просьбам отправлял деньги неимущим и больным.
Архип Иванович был прекрасным мужем и очень любил раскованную домашнюю обстановку, где они с женой принимали друзей и своих учеников. По свидетельству гостей они устраивали семейные концерты, где Вера Леонтьевна музицировала на фортепьяно, а ее супруг вторил на скрипке. Свидетельством прекрасных отношений и доброжелательной обстановки в семье осталась знаменитая скатерть, вышитая хозяйкой по оставленным подписям посетителей дома.
Вся жизнь супругов показала, что они созданы друг для друга. Когда Архип Иванович уезжал надолго из дома, он всегда вспоминал очень модный тогда романс своего ровесника Чайковского, видя яркие глаза своей любимой:
Средь шумного бала случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты…
Вера Леонтьевна стала верной спутницей и помощницей художника. Характерно, что в их доме не было прислуги. Архип Иванович с удовольствием выполнял простые хозяйственные работы по дому. Его жена равнодушная к бриллиантам и нарядам, сама стирала, мыла посуду, готовила и убирала. На вопросы знакомых, почему она –прекрасная пианистка не бережет руки, отвечала, что «заниматься хозяйством вовсе не означает калечить руки». В душе она немного жалела только об одном, что в семье не было детей.
Глава третья – Самоутверждение творчеством
Кажется, в жизни этого художника неожиданных много совпадений, удач и даже некой сверхъестественной силы, способствующей стремительному взлету и раскрытию таланта. Но приглядевшись, нельзя не отметить у него почти упрямой целеустремленности и веры в себя к в достижению задуманного с самого детства.
Еще в 1865 году, будучи в Петербурге, Куинджи пробовал поступить в Академию художеств, однако, первые две попытки оказались неудачными. Но вокруг этого храма искусства была бурная интересная жизнь, молодой человек сразу почувствовал прилив новых чувств и неистово пробовал свои силы в первых своих полотнах. Они попадали под критику и даже вызывали споры. За выставленную на академической выставке, не дошедшую до наших дней, картины «Татарская сакля в Крыму» в сентябре 1868 года Совет Академии художеств удостоил Куинджи звания свободного художника. После прошения в Академический Совет ему было разрешено сдавать экзамены по главным и специальным предметам для получения диплома, и в 1870 году Архип Куинджи с третьей попытки получил звание неклассного художника и в 28 лет стал вольнослушателем Императорской Академии художеств.
В это время Куинджи с головой окунулся в атмосферу художественной жизни, он познакомился с художниками-передвижниками и членами академии, среди которых были Крамской, Репин, братья Васнецовы, Шишкин, Ярошенко, Перов, Маковский, Поленов, Прянишников, Нестеров и многие другие. Это знакомство и непосредственное общение с мастерами русской живописи оказало большое влияние на развитие его творческих возможностей. Настойчивость молодого художника и острое желание найти свое место в новом для него обществе привлекло внимание и к нему. Отзывчивый ко всему новому Илья Ефимович Репин стал его покровителем и даже в некоторой степени наставником. Обратил внимание на молодого художника и основатель передвижничества Иван Николаевич Крамской.
Взгляд молодого художника очень внимателен, он впитывает многое у признанных мастеров, от него не ускользает лиричность пейзажей Саврасова, поэтическое восприятие природы в картинах Васильева, эпичность полотен Шишкина. Но у него свое понимание живописи: «Картину следует писать от себя, наизусть, на основании знаний, приобретенных на этюде. В картине должно быть «внутреннее» … художественное содержание».
Первые известные картины художника посвящаются окрестностям родного города Мариуполя. Имя Куинджи появляется в прессе в 1869 году и посвящено его пейзажу «Рыбачья хижина на берегу Азовского моря». В 1870 году он вновь пишет «Вид реки Кальчик в Екатеринославской губернии».
Куинджи начинает искать самостоятельные пути в искусстве. Созданные им тогда полотна своей реалистической направленностью были близки художникам-передвижникам, к обществу которых он скоро примкнул.
Увлечение идеями передвижников привело Куинджи к созданию таких работ как «Осенняя распутица», за которую он получил звание классного художника, «Забытая деревня», «Чумацкий тракт в Мариуполе». В этих картинах отчетливо просматривается социальная идея, стремление выразить гражданские чувства, поэтому они были написаны в тёмных почти мрачных тонах. Последнее полотно выделялось среди передвижнических пейзажей более разнообразной красочной гаммой и усложнёнными колористическими решениями, что привносило в работу оттенок сочувствия к изображённым героям. Все эти работы были выставлены в рамках выставок Товарищества передвижников и имели большой успех. О Куинджи и его работах заговорили, и он, поверив в свои силы, и даже перестал посещать занятия в Академии.
А.П. Куинджи «Осенняя распутица» 1872 год.
Одинокая телега в «Распутице» навеяна раздумьями юного Архипа Ивановича при возвращении из Крыма.
А.П. Куинджи «Чумацкий тракт в Мариуполе» 1875 год.
Уже в «Чумацком тракте» явно просматривается необычная разработка светового оформления.
Художник неоднократно бывал на острове Валаам, излюбленном месте пейзажистов, и в 1873 году создал два романтических пейзажа «На острове Валааме» и «Ладожское озеро».
А.П. Куинджи «На острове Валааме»
А.П. Куинджи «Ладожское озеро»
Эти работы стали своеобразным прорывом художника в романтике пейзажа. Картина «На острове Валааме» с реалиями передачи природы наполнена романтическими элементами – тревожной светотени, условного грозового неба и таинственного мерцания сумрака.
Полотно экспонировалось на академической выставке, затем – в Вене и стало первой картиной 30-летнего Куинджи, которую купил для своей коллекции П. М. Третьяков.
«Ладожское озеро» привлекает изящной лёгкостью тонко написанного пейзажа, удивительным эффектом громадных валунов и каменистого дна, просвечивающегося сквозь прозрачную воду.
С этой картиной был связан громкий скандал, разразившийся в 1883 году после появления картины Р. Г. Судковского «Мёртвый штиль», где применён практически такой же стиль изображения. Куинджи обвинил Судковского в плагиате, поссорился с ним, хотя до этого художники дружили. Он также потребовал, чтобы в прессе, поставившей «Мёртвый штиль» в один ряд с лучшими его произведениями, уточнили момент принадлежащего ему авторского права. В скандал были втянуты и многие петербургские художники. Крамской и Репин открыто называли «Мёртвый штиль» «прямым заимствованием». В конце концов, победа осталась за Куинджи. Впоследствии Архип Иванович вспоминал не без страданий об этом эпизоде и о своем упрямом напоре на более молодого и очень талантливого художника, который через два года в 35 лет ушел из жизни в расцвете творческих возможностей.
В том же году на выставке в Обществе поощрения художеств была показана картина «Снег», за которую в 1874 году на международной выставке в Лондоне художник получил бронзовую медаль.
В 1875 году Куинджи приняли в члены Товарищества передвижников, однако уже со следующего года живописец принципиально отказался от идей социального стиля передвижничества в своих картинах. Главным для него стало стремление наслаждаться красотами природы, как он выражался «перетолковывание жизни согласно своим представлениям о прекрасном». Зачастую это приводило к тому, что современникам, при всём восхищении талантом художника, было сложно дать правильную оценку его работам. В том же году Куинджи побывал во Франции, где заказал свадебный фрак с цилиндром. Из Франции художник отправился в Мариуполь и обвенчался с Верой Леонтьевной Шаповаловой. После свадьбы молодожёны отправились на Валаам. Изображаемые на ранних картинах холодные подводные камни оказались определенной меткой на пути рождения художника.
На очередной выставке Товарищества передвижных художественных выставок Куинджи выставил картину «Степи» и задумывает картину «Ночь». Через год этот первоначальный замысел был осуществлен, и появилась «Украинская ночь», прославившая ее автора.
«Украинская ночь» вызвала всеобщее восхищение у публики, необычно почти фантастически изображённым пейзажем. Этой работой ознаменовался активными творческими поисками. Главным выразительным средством стала глубина охвата пространства даже за счёт уплощения предметов и в этом новый поиск изобразительных средств путем некоторой декоративности в смысловой ценности произведения. Художник разработал и применил яркий цвет, основанный на гамме цветов, дополняющих детали полотна. В русском изобразительном искусстве это стало новаторством – ранее подобные средства применялись очень редко и достаточно интуитивно.
По свидетельству Михаила Нестерова, перед картиной «все время густая толпа совершенно пораженных и восхищенных ею зрителей».
А.П. Куинджи «Украинская ночь» 1877 год.
26 августа 1875 года из Парижа Илья Ефимович Репин пишет о Куинджи, подчёркивая его самостоятельность оценки: «Выставки Фортуни не было до сих пор, была выставка Коро, и он очень выиграл в глазах его не признававших. Один Куинджи не признает его, да он и Фортуни не признал».
Петербург и заграница несомненно повлияли на художника, но что касается творчества, оно всегда было независимым. Казалось, что своей личностью Куинджи противопоставлял себя художественному бомонду. И между строк взаимоотношений в его переписке прослеживается: «Я один и прав …».
В 1878 году «Украинская ночь» вместе с «Видом на остров Валаам» и «Чумацким трактом» отправляются на всемирную выставку в Париже. И здесь работам Куинджи сопутствуют успех. В присутствии четы Куинджи были представлены его произведения, вызвавшие всеобщее восхищение, как публики, так и критики. Все отмечали в его работах отсутствие иностранного влияния. Известный критик и защитник импрессионизма Эмиль Дюранти называл Куинджи «самым интересным между молодыми русскими живописцами, у которого более, чем у других, чувствуется оригинальная национальность». В этом же году художник начал работать над картиной «Вечер на Украине», над которой трудился 23 года.
В 1879 году Куинджи представил публике своеобразную трилогию пейзажей «Север», «Берёзовая роща» и «После дождя». Пейзажи продемонстрировали глубокое изучение художником импрессионизма. И хотя он не применял в своём творчестве классических импрессионистических приёмов, увлечение передачей световоздушной среды различными способами было налицо.
А.П. Куинджи «Север» 1878 год.
Среди них несомненно «Березовая роща» – очередной шедевр. Светлый, радостный день передан за счет контраста разных оттенков зеленого, розово-белой гаммы березовых стволов, нежно-голубого неба.
А.П. Куинджи «Березовая роща» 1879 год.
С оригинальной гаммой необычных для того времени тонов и красок картина «После дождя» привлекает огромное внимание публики, где изобилует разделение цветных динамичных и прерывистых мазков, прерывистость и лёгкость сочетания различных тонов.
А.П. Куинджи «После дождя» 1879 год.
Архип Иванович уже тогда выступает как новатор пейзажного искусства и пытается отстаивать его на любом уровне.
В конце 1879 года Куинджи окончательно порвал с передвижниками. Поводом к разрыву послужила анонимная статья в одной из газет, где автор, выступая под подписью «Любитель», резко отзывался о творчестве Куинджи, обвиняя его в однообразии, злоупотреблении особым освещением при подаче картин и стремлении к чрезмерной эффектности. Скоро стало известно имя критика – им оказался М.К. Клодт, который был профессором Академии художеств. Куинджи потребовал исключения Клодта из Товарищества передвижников, однако поняв, что того не исключат, сам объявил о выходе из состава Товарищества, несмотря на то, что его уговаривали остаться. По мнению И.Н. Крамского «история с Клодтом» стала для Куинджи только поводом для выхода из Товарищества, поскольку разрыв назревал уже давно: Куинджи не только уверенно шёл своим путём, но и в полной мере осознавал и степень своей популярности, и своё место в русской и европейской живописи. Товарищество передвижников было для него во многом сдерживающим, ограничивающим его талант строгими рамками, поэтому разрыв с ним был делом времени. Однако до конца жизни художник поддерживал дружеские отношения со многими передвижниками, часто присутствовал на их заседаниях, а в 1882 году