Читать онлайн Мент. Москва

© Дашко Д., 2023

© ИК «Крылов», 2023

Автор выражает свою благодарность всем, кто помогал в работе над книгой, и особенно:

Евгению (Oigene) из группы «Исторический роман» – https://vk.com/translators_historicalnovel

Пользователям сайта «Автор. Тудей» под никами readerlord и Nikolite

Михаилу Анатольевичу Унакафову

Глава 1

Состояние Ремке не позволяло ему поехать в Москву вместе со мной, так что в это далёкое путешествие я отправился в одиночку. Где-то в Рудановске на узлах осталась ждать Настя. Ждала вызова и моя ненаглядная почти мама – Степановна.

Моя маленькая и такая родная семья!

С каждым днём, пока трясся в поезде, вспоминал о них и понимал, что скучаю всё сильнее и сильнее.

Иногда, глядя в мутное окошко за мелькающими деревьями и редкими полями, я задавался одной и той же мыслью: как встретит меня Белокаменная?

Из телефонных переговоров и телеграмм на моё имя ясной картинки в голове не сложилось. Я не мог взять в толк, что за служба меня ожидает, в каком качестве. Иногда ловил себя на мысли – а стоило ли вот так бросаться в омут головой, навстречу неизвестности? Может, именно в маленьком Рудановске на должности начальника городской милиции и было моё призвание?

Но потом я понимал: нельзя сидеть на одном месте, необходимо двигаться вперёд, а порой даже бежать.

Мне почему-то верилось, что передо мной открытый коридор возможностей. Надо прийти и взять то, что по праву принадлежит мне.

Как и любой нормальный человек, я пытался строить планы, представлял, каково это будет – жениться на Насте, завести детей (я мечтал о детях), думал, что могу сделать, чтобы отвести от них беду – ведь именно им придётся вынести на себе войну, которая была неизбежной.

Постепенно складывалась ситуация, когда «сверчку» надо не только знать свой «шесток», но и исхитряться, лезть из кожи вон для чего-то другого, более важного.

Но вопрос «как?» заставлял меня скрипеть зубами от отчаяния.

Лишь потом я успокоился, когда понял главное: всему своё время. Придёт и мой час.

А пока буду заниматься тем, что у меня до сих пор получалось лучше всего.

И вот она – столица моей Родины! Если Петроград-Ленинград-Санкт-Петербург традиционно встречал меня дождём и слякотью, здесь стояла тёплая и солнечная погода.

Буду считать, что это хорошая примета. С годами опера становятся людьми суеверными, верят в знаки и приметы.

Казна расщедрилась на билеты в купе «мягкого» вагона, попутчиком оказался полный мужчина лет пятидесяти, инженер из Москвы, которого судьба заставила часто мотаться по командировкам.

Он представился Свиридовым, почему-то не назвав имени и отчества. О своей работе тоже ничего не сказал, зато несколько раз с огромным удовольствием упоминал в беседах молодую красавицу-жену, которая с нетерпением ждала его возвращения.

Когда состав подходил к вокзалу, он аж встрепенулся и принялся укладывать вещи в большой саквояж из жёлтой кожи. Ещё у него при себе были два тяжёлых деревянных чемодана.

Я же ехал практически налегке. В портфельчик из парусины уместились все мои скромные пожитки.

Даст бог, утешал себя я, ещё наживём добра с Настей. А на первое время хватит и этого. Да и много ли мужику надо?

Состав замедлил ход и наконец замер у платформы.

– Приехали! – довольно выдохнул Свиридов.

Я посмотрел на него с завистью. Моя жена, вернее, невеста, осталась там, далеко. Так что спешить было некуда.

– Будете в наших краях, заходите, – зачем-то сказал попутчик.

Насколько помню, своего адреса он не называл, так что я понятия не имел, где находятся эти его «края». Москва – город большой. Вряд ли нам суждено встретиться.

Но из вежливости я всё же кивнул в ответ.

– Обязательно.

– Ладно, мне пора. Счастливо! – Он встал с дивана и не пошёл, а полетел на крыльях счастья.

Вот что с людьми делают молодые красивые жёны, подумал я. Неужели я смотрюсь в глазах коллег таким же странным? Ведь у меня тоже красавица-невеста…

А даже если и смотрюсь, хрен с ним! Люди обязаны наслаждаться тем счастьем, что у них есть. А моё заключалось в Насте.

Подхватив портфель, я вышел из купе, простился с проводником и шагнул на перрон Ярославского вокзала.

Почти сразу ко мне подошли двое крепких угловатых парней в кожаных куртках и фуражках.

– Георгий Олегович Быстров?

– Он самый, – кивнул я.

– Мы из ГПУ. Давайте отойдём в сторону.

– Давайте.

Мы отошли подальше от вагона и потока пассажиров и встречающих.

– Документики покажите, пожалуйста.

Я достал удостоверение. Чекисты внимательно изучили его от корки до корки и вернули.

– Извините, Георгий Олегович. Нам вас описали и даже карточку показывали, но убедиться всё равно нужно. Сами понимаете – служба…

– Да всё в порядке. Конечно, понимаю, – улыбнулся я.

Молодцы, чекисты, держат марку. Я бы на их месте тоже осторожничал.

– Моя фамилия Девинталь, со мной товарищ Крошкин, – представил себя и своего напарника один из чекистов.

Говорил он с лёгким прибалтийским акцентом и держался с уверенностью человека, за которым стоит система.

Несмотря на то, что один из встречающих был латыш, а второй – русский, походили они друг на друга как близнецы-братья.

– Товарищи, вы моё удостоверение видели, пожалуйста, покажите ваши, – попросил я.

Чекисты с иронией переглянулись.

– Хорошо, Георгий Олегович. Порядок есть порядок.

Я пробежался взглядом по документам. Удостоверения были не новые, потёртые. Чувствовалось, что пользоваться ими приходилось даже не десятки, а сотни, если не тысячи раз.

– Рад знакомству, – сказал я. – Меня вы уже знаете.

– Знаем. Феликс Эдмундович приказал встретить вас на вокзале.

Я присвистнул. Ох, ни хрена себе – сам Дзержинский отправил людей по мою душу. Признаюсь, мне этот факт польстил. Не каждый день и далеко не с каждым такое случается.

Немного смутило, что прибыл не свой брат – мент, а бравые парни из ГПУ, но… «Железному Феликсу» виднее, кому и что доверять.

– Как дорога? – вежливо поинтересовался Девинталь.

– Спасибо, добрался без приключений, – честно ответил я.

– Наверное, вы проголодались?

– Есть такое.

– Мы отвезём вас пообедать, а потом покажем, где вас поселили. Невесту пока решили с собой не брать? – проявил осведомлённость о моей личной жизни Крошкин.

Не дожидаясь моего ответа, он продолжил:

– И правильно, кстати, сделали. Наши жёны сутками, а то и неделями нас не видят. Пусть привыкает.

Не скажу, что меня сильно обрадовала эта новость.

Хотя… а чего я, собственно, ожидал? Наверное, вызвали в Москву не просто так, а чтобы показать фронт работ и нарезать кучу задач. Иначе я ничего не понимаю в этой жизни.

– Пойдёмте, товарищ Быстров, – показал рукой направление Девинталь.

Мы вышли на площадь Трёх вокзалов – не знаю, получила ли она к этому времени такое неофициальное название… Всегда любил это место. Есть в нём что-то завораживающее взгляд.

Неподалёку от здания Ярославского вокзала было припарковано авто со скучающим шофёром, тоже облачённым во всё кожаное. Правда, в отличие от товарищей, на голове у него была не фуражка с маленькой красной звёздочкой, а шлем и огромные очки-«консервы».

Я сел сзади, Девинталь расположился рядом со мной, а его напарник опустился на сидение возле шофёра.

– Тронули, – приказал Девинталь.

Шофёр, не спрашивая, куда ехать, завёл двигатель и медленно вырулил на дорогу. Похоже, маршрут был заранее согласован и ни капли не зависел от моей воли.

Ну что ж… Петроград образца 1922 года я видел, полюбуюсь на красавицу Москву.

Глава 2

Довольно непривычно после маленького провинциального городка вдруг оказаться на улицах мегаполиса – а Москва всегда соответствовала этому статусу.

Здесь было воистину вавилонское столпотворение: толпы народу перемещались туда и обратно, чудом не попадая под колёса автомобилей (столица есть столица, машин хватало), тысяч конных экипажей и телег или с перезвоном громыхающего по рельсам трамвая.

Отовсюду летели крики: кто-то продавал, кто-то покупал, звучали тоскливые мелодии шарманщиков, носились мальчишки-газетчики, оповещая о последних новостях, у реки женщины полоскали бельё. Кстати, если мне не изменяет склероз, потом здесь появилась гранитная набережная – пока же ничего такого не наблюдалось.

Представляю, какая здесь творится веселуха, когда река выходит из берегов, – топит, наверное, похлеще, чем в Питере.

И ещё одно, не самое приятное ощущение: в прогретом солнцем воздухе висел едкий запах дыма, копоти, солонины, потных тел и нафталина. Всё это удушливое амбре резко ударило в нос. Я невольно поморщился. Вот что значит чистая экология провинциального Рудановска: быстро привыкаешь к хорошему.

Тут водитель нажал на клаксон: мы чуть не переехали словно телепортировавшегося из ниоткуда продавца пирожков.

– Чтоб тебя! – раздражённо воскликнул водитель, и это было первое слово, которое я от него услышал.

Москва не зря снискала славу купеческой столицы. Торговля тут процветала фактически везде. На каждом шагу попадались рынки, павильоны, базары и базарчики.

Огромное количество военных, совслужащих, спешащих на работу… Глаз привычно выхватывает из толпы цыган – их трудно не опознать по ярким нарядам. «Ромалэ» на удивление много, такое чувство, что они перекочевали в Москву со всей России.

Девинталь, смеясь, пояснил, что в городе появился даже целый «цыганский уголок» в Петровском парке.

Ничего не имею против их брата, но создавать проблемы для милиции и рядовых граждан «ромалэ» умеют.

А вот и мои коллеги, редкие милицейские патрули – кажутся маленькими островками в безбрежном океане людей. Как, спрашивается, эти ребята в новой форме справляются с прорвой работы? Тут ведь и масштабы преступности соответствующие.

И очереди, везде очереди: на биржу труда, в государственные магазины, книжные лавки, в синематограф.

НЭП сделал своё дело. Витрины нэпманских торговых заведений ломились от выставленного товара. Правда, цены в них кусались, но щегольской вид некоторых прохожих наводил на мысли, что есть те, которым всё по карману. И такой модной публики хватало.

На каждом углу бросались в глаза яркие крикливые плакаты: здесь рекламируют новую фильму с Мэри Пикфорд, по соседству мускулистый рабочий заносит молот над сжавшимся от страха буржуином. Мы быстро проскочили это место, и я не разобрал, что было написано на агитплакате. Хотя надпись скорее всего гласила что-то вроде: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!»

Реклама цветёт и пахнет. На тех же витринах попадается всякое: «Есть дороже, но нет лучше пудры „Киска-Лемерсье“». Сплошная эклектика, вызывающая улыбку: за стеклом галантерейного магазина выставлен портрет Фридриха Энгельса, а рядом развешаны дамские комбинации. Неплохая компания для классика, чего уж…

– Как вам у нас? – обернулся ко мне Крошкин. – Нравится?

– Очень, – искренне ответил я.

Во мне прямо заговорила ностальгия урбаниста. Люблю человеческие муравейники, и всё тут. А особенно обожаю метро, но до его строительства ещё далеко.

Крошкин удовлетворённо кивнул.

– Я сам москвич, – добавил он с улыбкой. – Очень красивый город.

Девинталь усмехнулся.

Я продолжал вертеть головой, выхватывая самое интересное.

Пивнушка, ещё одна, и ещё… Да тут просто целое царство пивных! И зазывающий плакат: «Пейте пиво, господа, – пиво лучше, чем вода». Причём написан текст без старорежимных «ятей», краска даже выцвести не успела. Выходит, обращением «господин» в Москве никого не удивишь. НЭП во всей своей красе, короче.

И над всем этим плывёт колокольный звон: церквей в городе неимоверно много, а советская власть при всём своём курсе на массовый атеизм пока относится к вере лояльно.

Вот и Храм Христа Спасителя, ещё тот, первозданный, не новодел из моего времени. Я не специалист в архитектуре, поэтому большой разницы не наблюдаю. Внешне вроде бы одинаковы. Разве что дров у стен храма я прежде не видел, но это уж так, специфика эпохи.

Автомобиль затормозил возле столовой «Нарпита». Даже сейчас в скученной Москве было сложно отыскать место для парковки – каждый квадратный метр был занят.

– Георгий Олегович, нам сюда, – сказал Крошкин.

– Не отравят? – усмехнулся я.

– Пусть только попробуют, – принял шутку чекист. – На самом деле кормят недорого и сытно. Котлет «Помпадур» и фуа-гра не обещаю, но наедитесь до отвала и за смешные деньги.

Водитель нашёл место, чтобы приткнуть машину, и присоединился к нам на раздаче. Очереди не было: время обеденных перерывов ещё не пришло, так что светить корочками и пугать народ не понадобилось. Хотя по взглядам, которые бросали женщины с раздачи на моих попутчиков, стало ясно: обоих сотрудников ГПУ тут хорошо знают и крепко побаиваются.

Контраст по сравнению с восемнадцатым годом, когда чекистов буквально валили в подобных заведениях.

Меню разнообразием не блистало: из первого только мясные щи с кислой капустой, на второе – пшённая каша с мясной подливкой (самого мяса в ней не наблюдалось). На десерт я взял компот из сушёных яблок и пирожок с капустой.

Каждый платил сам за себя. Вся покупка действительно обошлась в копейки.

Вчетвером сели за столик в углу и принялись наворачивать еду из металлических мисок металлическими же ложками. Вилок, как и салфеток, тут не полагалось.

Оба «брата-акробата» тщательно пережёвывали пищу, выполняя наставления медиков, на разговоры не отвлекались.

Одновременно покончив с едой, бросили на меня внимательные взгляды.

Я доел пирожок и допил компот.

– Спасибо, товарищи! Было вкусно.

Мы вышли из столовой. После сытного обеда и без того хорошее настроение приподнялось. Я радовался солнечному дню и новой, незнакомой обстановке. Хотя… кто знает, может, когда-то я и бродил по этим изменившимся улочкам, просто не получается вспомнить. За сто лет многое изменилось: что-то снесли, что-то, наоборот, построили – жизнь на месте не стоит, иногда бежит с сумасшедшей скоростью.

И пусть у меня в руках не было кружки с пенящимся пивом, мне хотелось, подобно гайдаевской троице, произнести сакраментальное: «Жить, как говорится, хорошо!».

И пусть вокруг царит та самая пресловутая разруха, причём не только в головах, то и дело глаз натыкается на вереницу нищих, на снующих туда-сюда грязных и оборванных беспризорников, пусть многие фабрики и заводы ещё стоят, а улицы не успевают убирать от конского навоза… Это не страшно. Всё скоро переменится, причём к лучшему.

Фабрики запустят и построят новые, беспризорников отогреют и дадут путёвку в жизнь, а по широким проспектам Москвы забегают тысячи «стальных коней».

– На Лубянку, – велел Девинталь шофёру.

Тот кивнул и завёл мотор.

Ага, вот та самая Лубянка, знаменитый страх и ужас из советских анекдотов. Но мне совершенно не страшно, потому что я знаю – бояться мне нечего.

Облик Лубянки пока отличается от привычного, многих строений не хватает. Они появятся в более позднее время, когда на этой территории вырастет целый комплекс административных зданий для спецслужб.

Сразу внутрь попасть не удалось: действовала строгая пропускная система. Мои спутники терпеливо дожидались, пока я выправлю все необходимые бумаги. К счастью, много времени это не заняло, поскольку мой пропуск был подготовлен заранее.

Только в последнюю секунду меня вдруг накрыло осознанием: твою ж дивизию!.. Я ведь иду не абы к кому, а к самому Железному Феликсу, рыцарю революции!

Я знал Феликса Эдмундовича только по портретам и фотографиям, а ещё по бесподобной игре Михаила Козакова в кино. Интересно, насколько точно артист сумел передать его облик и поведение? Впрочем, советская школа есть советская школа. Даже не сомневаюсь, что попадание в десятку.

Поднялись на третий этаж.

– Раньше кабинет Феликса Эдмундовича находился на втором этаже, – взял на себя обязанности экскурсовода Крошкин. – Только враги ухитрились забросить в окно бомбу. Хорошо, что Феликс Эдмундович успел среагировать и спрятался в большом несгораемом сейфе в кабинете. Бомба взорвалась, всё посекло осколками, но товарищ Дзержинский спасся благодаря своей находчивости.

Я знал об этой истории, но кивнул, словно слышал её в первый раз. Поговаривают, что именно после неё Дзержинского стали называть Железным Феликсом. Но я не сомневался и в том, что это на самом деле был человек из стали. Иной на его месте таких успехов бы не добился.

Больно осознавать, что в девяностые толпа, охваченная какой-то безумной истерией, повалила памятник Феликсу Эдмундовичу на Лубянке. Честное слово, такого обращения он не заслужил.

Не берусь загадывать на будущее, но… может, мне хоть что-то удастся изменить к лучшему в будущей эпохе. Мы должны помнить и уважать всех своих героев. А Дзержинский был и остаётся героем. И останется таким на века!

За высокими лакированными дверями скрывалась приёмная. В ней сидел секретарь. Завидев нас, он вопросительно поднял голову.

– Вот, доставили товарища Быстрова, бывшего начальника рудановской милиции, – представил меня Девинталь. – Феликс Эдмундович должен нас ждать.

– Подождите минутку, товарищи, – поднялся секретарь. – Я доложу Феликсу Эдмундовичу. Он о вас уже спрашивал.

Мне снова стало лестно от таких слов… Эх, знали бы прежние коллеги из полиции, кто заинтересовался моей скромной личностью и пригласил к себе, – в жизни бы не поверили. Да что коллеги – я бы и сам подумал, что надо мной прикалываются.

И тем не менее, это вот-вот случится. У меня аж вся спина стала мокрой, а вот во рту почему-то поселилась вселенская засуха.

Такие вот климатические сюрпризы от организма.

Секретарь ненадолго скрылся за дверями кабинета. Вернувшись, вежливо произнёс:

– Проходите, товарищи. Феликс Эдмундович вас ждёт.

И улыбнулся, уступая дорогу.

Ноги стали ватными, в голове помутилось. Охренеть! Просто охренеть! Упасть и не встать!

С чувством лёгкого головокружения от фантастической ситуации я сделал шаг вперёд, чтобы увидеть живую легенду. Эх… да после такого даже умереть не страшно! Будет, что рассказать детям, внукам, правнукам и, надеюсь, праправнукам!

Глава 3

Прежде мне не доводилось здесь бывать, поэтому я с жадностью рассматривал обстановку, где не только трудился, но и дневал и ночевал товарищ Дзержинский. Да по сути жил, ибо для него это были синонимы. Он не просто работал, а отдавал всего себя делу, растворяясь в нём полностью.

Эх, нашим бы чиновникам – фанатическую работоспособность и фантастический аскетизм Феликса Эдмундовича! Но такие люди рождаются один на миллион.

Сам по себе кабинет не представлял чего-то из ряда вон выходящего. Обыкновенная комната, отнюдь не гигантских размеров. Основную часть занимал письменный стол – добротный, ещё дореволюционный, укрытый цветным сукном.

На столешнице стояли чернильные приборы, настольная лампа, массивный телефонный аппарат. Рядом примостилась стопочка книг, явно не художественных, и фотография в рамке – если не ошибаюсь, на ней был сын Феликса Эдмундовича, Ясик.

На расстоянии вытянутой руки от стола стояла этажерка с книгами и журналами. В углу – ширма, отделявшая личный уголок Дзержинского от рабочей зоны. За ширмой спрятались металлическая кровать, заправленная солдатским одеялом, и умывальник.

У окна расположились кресла для посетителей, несколько стульев и ещё один, совсем маленький столик. На нём был разложен какой-то чертёж.

Довольно скромно и, повторюсь, аскетично, даже по меркам двадцатых годов прошлого столетия. Похоже, Железного Феликса комфорт не интересовал априори.

Сам хозяин кабинета сидел за письменным столом и читал какие-то бумаги, но при виде нас отложил документы, поднялся, вышел навстречу и пожал руку каждому.

– Здравствуйте, товарищи!

На Дзержинском была гимнастёрка защитного цвета, солдатские штаны и хромовые сапоги. Широкий ремень подчёркивал узкую талию.

Мне был привычен ещё один образ рыцаря революции – в фуражке и распахнутой шинели, но сейчас было тепло, вдобавок мы находились в помещении.

Взгляд Феликса Эдмундовича остановился на мне. В нём сквозили любопытство с интересом.

– Товарищ Быстров…

– Так точно! – по-военному отрапортовал я.

– Очень рад. Слышал о вас, Георгий Олегович, много хорошего, причём от товарищей, которым можно доверять.

Я даже смутился. Охренеть… Сам Дзержинский меня похвалил и пожал руку. Да я после этого правую ладонь месяц мыть не буду!

Хотелось ущипнуть себя, убедиться, что не сплю. Фантастика… Просто фантастика!

– Спасибо, Феликс Эдмундович. Крайне польщён, – с трудом нашёл в себе силы хоть что-то сказать я, дабы не показаться букой.

– Это не вы меня благодарить должны, а мы – советская власть и органы правопорядка – вас! Побольше бы нам таких сотрудников, и с преступностью было бы покончено в сжатые строки, – окончательно добил меня Дзержинский.

Ну почему ему удаётся говорить так, что у тебя словно открывается второе дыхание и прорезаются крылья?! Уж на что я – старый циник и скептик, но даже моя защитная оболочка, привыкшая ничего не принимать на веру без доказательств, оказалась пробита всего парой фраз из уст Железного Феликса.

Я лишний раз убедился, как много значит человеческая харизма. А иначе и быть не могло – другой человек, окажись на месте Дзержинского, никогда бы не добился такого успеха.

– Товарищи Девинталь, Крошкин, больше вас не держу. Можете ступать по своим делам, – приказал Феликс Эдмундович.

– Есть! – Оба чекиста синхронно развернулись на каблуках и покинули кабинет.

– Ну, а с вами, товарищ Быстров, надо поговорить, если не возражаете…

– Какие могут быть возражения, товарищ Дзержинский! – удивился я.

Феликс Эдмундович указал рукой на одно из кресел.

– Присаживайтесь.

– Благодарю, – кивнул я.

Дзержинский вернулся за письменный стол.

Я поймал себя на мысли, что снова и снова продолжаю сравнивать реального Феликса Эдмундовича с образом, сыгранным в кино Михаилом Козаковым. Да, талантливый актёр попал практически в точку, сумев многое передать и во внешности, и в характере этой легендарной личности.

Однако кое-какие отличия всё же имелись. Михаила Михайловича толстяком не назовёшь при всём желании, скорее довольно стройным – но или камера традиционно полнит человека, или актёр не доводил себя до столь ярко выраженного изнеможения, однако при встрече сразу бросилась в глаза отнюдь не киношная худоба Дзержинского. Я бы даже назвал её страшной. Не человек, а тень человека. Кожа да кости. И только в глазах чувствовалась бешеная энергия, которой он славился. Силы духа в нём было на десятерых.

Я слышал, у рыцаря революции большие проблемы со здоровьем. Железный Феликс буквально сгорал с каждым днём. В общем-то, ничего удивительного: почти вся молодость прошла в застенках. И пусть некоторые идиоты моего времени считают, что царские тюрьмы и каторги – курорт, их бы самих туда, чтобы на собственной шкуре прочувствовали то, через что прошёл Дзержинский.

Господи, как же мало ему осталось жить… Каких-то четыре года! Скончается Железный Феликс в 1926-м. Эту дату я отчётливо помню, благодаря врезавшимся в память кадрам с уничтоженного памятника на Лубянке.

Можно ли как-то предотвратить или отсрочить его уход из жизни? Не уверен. Сомневаюсь, что Дзержинский, если и будет знать точный день смерти, станет что-то предпринимать по этому поводу. Не в его это характере. Меньше всего Железный Феликс думал о себе…

Все голодали, и он голодал. Известна история, как Дзержинский выбросил в окно оладьи, которые испекла ему сестра, потому что другие в это время умирали от голода.

Доводилось читать, что он и сам был в курсе, что ему осталось недолго, совершенно спокойно говорил на эту тему со своими друзьями, не боясь смерти. Так что, даже если бы я попробовал коснуться в разговоре здоровья Феликса Эдмундовича (хотя даже не представляю – как?), толку бы из этого не вышло.

– Расскажите о себе, – попросил Дзержинский, внимательно изучая выражение моего лица.

Ох… надеюсь, оно было достаточно непроницаемо в те секунды, когда я думал о собеседнике и его судьбе. Кажется, это будет не просто разговор по душам.

Ломаться не стоило. Я бегло изложил свою не особо богатую по меркам нынешнего времени биографию. Родился, учился, воевал, ловил преступников… Дзержинский внимательно слушал, часто кивал, и его знаменитая бородка клинышком опускалась и поднималась в такт движениям головы.

– Пожалуйста, остановитесь подробнее на личности бывшего начальника губернского отдела ГПУ Кравченко, – попросил он. – Хочу разобраться и понять, как же эта сволочь смогла оказаться на таком высоком посту, почему мы его проморгали…

– Хорошо, Феликс Эдмундович, – кивнул я и принялся вспоминать.

Первое знакомство с Кравченко, его фиктивное предложение перевестись в ГПУ, упоминание о высоких покровителях в Москве (тут лицо Дзержинского скривилось, как от зубной боли), моё увольнение из губрозыска, поданное под соусом сокращения штатов (Феликс Эдмундович стал темнее тучи), арест Жарова, попытка скомпрометировать меня путём подброшенных в сейф фальшивок, показания, полученные от членов «Мужества» на Кравченко, счастливое вмешательство товарища Маркуса, попытка Кравченко достать револьвер и пустить его в ход…

История была длинной и не всегда приятной для меня и для рыцаря революции.

– Вот оно как, – задумчиво произнёс он в конце. – Благодарю вас, товарищ Быстров. Хорошая почва для размышлений. Надо подумать над вопросом, как очистить ГПУ от врагов вроде Кравченко, и тех, кто за ним стоял. Кажется, я даже догадываюсь, кто это мог быть, но не стану делать скоропалительных выводов.

Тут он усмехнулся.

– Давайте сменим тему, товарищ Быстров.

– Как скажете, Феликс Эдмундович, – откликнулся я.

– Я читал ваши соображения, касающиеся перевоспитания трудных подростков в этих самых ШБК – школах будущих командиров. Скажите, а на ваш взгляд, это не сильно отдаёт кадетскими корпусами царского режима? Прямо сейчас предвижу критику ваших идей нашими товарищами, которые занимаются педагогической наукой. Например, Надеждой Константиновной Крупской. Думаю, у неё будет немало возражений…

Я понимающе кивнул. Что есть, то есть… Когда-то ряд «теоретиков» основательно попортил нервы и жизнь великим педагогам этих лет, таким как Антон Семёнович Макаренко.

По сути, только переход под защиту ГПУ спас его от неминуемой расправы.

– Пока наша страна находится в кольце врагов – без армии не обойтись, – начал я. – Извините за банальность, товарищ Дзержинский, но армия – это армия, не институт благородных девиц, но и не анархическая масса. Без порядка, дисциплины, субординации она превратится в вооружённый и неуправляемый сброд. И одними призывами к пролетарской совести тут не обойтись. Нужны кадры: грамотные, толковые, надёжные. Да, можно и нужно критиковать Россию времён самодержавия. Но не будем забывать и о том героизме, той выучке и самоотверженности, которую проявили солдаты и офицеры русской армии, когда им приходилось защищать страну. Эти традиции надо сохранить и приумножить.

– Согласен, – кивнул Дзержинский. – Но что вы предлагаете?

– Необязательно создавать точные копии кадетских корпусов. Но было бы крайне глупо утратить полезный опыт… Можно взять старую форму и наполнить её новым содержанием… Извините, товарищ Дзержинский, если какие-то из моих мыслей показались вам крамольными, – добавил я.

– Не вижу ничего крамольного в откровенном разговоре между членом партии большевиков с 1906 года и кандидатом, без пяти минут коммунистом, когда они обсуждают вещи, которые могут пойти на пользу партии и стране, – твёрдо заявил Дзержинский. – Мне лично понравилось ваше предложение. Думаю, что выдвину его на ближайшем заседании Совнаркома.

Подумав с минуту, он произнёс:

– А вот идея о введении института участковых милицейских надзирателей была поддержана сразу и всеми. Скажу больше: мы уже прорабатывали этот вопрос. Думаю, в конце года будем внедрять, причём по всей стране.

Он явно развеселился, на лице появилась довольная улыбка.

– Большое спасибо за поддержку, – обрадованно произнёс я.

Ответить Дзержинский не успел: на его столе зазвонил телефон. Он поднёс к уху трубку, внимательно выслушал говорившего и в конце коротко произнёс:

– Хорошо. Тщательно проверьте и соберите все доказательства.

Закончив разговор, повернулся ко мне.

– А теперь пришла пора поговорить о главном. Надеюсь, вы не думаете, что вас вызвали в Москву, чтобы обсудить ряд ваших проектов.

– Не думаю, – подтвердил я.

– Правильно делаете! – одобрил он. – Будете бороться с преступностью, но уже не на уровне начальника городской милиции, а в масштабах всей России. Возможно, – он немного помедлил, – не только России…

Я понял смысл его последней фразы. В декабре возникнет СССР. Похоже, речь пойдёт о работе в границах совсем новой страны.

– Через несколько минут сюда зайдёт ваш новый непосредственный начальник, и мы вместе обо всём детально поговорим, – усмехнулся Феликс Эдмундович. – Заодно и чайку попьём.

В эту секунду мне срочно захотелось не чаю, а чего-нибудь погорячей.

Глава 4

В кабинет, постучавшись, вошёл секретарь.

– Феликс Эдмундович, к вам товарищ Трепалов. Приглашать?

– Конечно. А ещё организуйте нам, пожалуйста, чайку на троих, – попросил Дзержинский.

Услышав знакомую фамилию (да и какой нормальный мент не слышал о самом Трепалове?) я чуть не присвистнул. Ух ты! Первый начальник МУРа! От такого количества легендарных исторических личностей можно сойти с ума!

А если мне ещё и предстоит работать под его начальством… Да у меня просто нет слов. Неужели я действительно познакомлюсь с легендой сыска, настоящим советским Шерлоком Холмсом?!

Бывший матрос, который, по сути, «с корабля на бал» угодил в уголовный розыск, не имея ни малейшего опыта оперативно-розыскной работы. И всё-таки у него получилось, во многом ещё и благодаря тому, что Трепалов не стеснялся пользоваться опытом старых кадров, учился у них всему.

А время было трудное. На улицах Москвы царила преступность, бандиты смело разгуливали по городу и убивали милиционеров. МУР, по сути, пришлось создавать с нуля, теми небольшими силами, что имелись. В первом штатном расписании тогда было аж целых пятнадцать человек.

И уже через короткое время московские сыщики смогли добиться немалых успехов, во многим обусловленных организаторскими талантами и бешеной энергией Александра Максимовича Трепалова.

Но он был не только прекрасным организатором, ему принадлежала одна очень характерная муровская фраза: «Навстречу опасности первым идёт старший!». Александр Максимович, пользуясь тем, что его ещё плохо знали в мире московского криминала, лично внедрился в одну из банд и провернул операцию, достойную войти в учебники: уговорил сразу несколько бандитских шаек объединиться для крупного дела. Само собой, всю преступную кодлу тогда удалось накрыть разом. В 1920-м Трепалова наградили высшей наградой молодого советского государства – орденом Красного знамени.

К сожалению, оборвалась жизнь Александра Максимовича весьма трагически. В 1937-м, когда Трепалов работал заместителем самого Орджоникидзе – наркома тяжёлой промышленности, – после смерти непосредственного начальника легендарного сыщика арестовали по ложному обвинению и расстреляли. Надо отметить его стойкое поведение во время допросов: Александр Максимович не признал себя виновным и не стал никого оговаривать. Думаю, эти факты многое говорят о его личности.

В дверном проёме появился Трепалов. Невысокий, коренастый, с типичной матросской походочкой вразвалку. Правда, сейчас на нём был хороший шерстяной костюм с тщательно подобранными галстуком и рубашкой. Чувствовалось, что Александр Максимович следит за своей внешностью. Чёлка из светло-русых, начавших уже редеть волос, аккуратно уложена слева направо.

На вид ему было лет тридцать – тридцать пять.

– Товарищ Дзержинский, – проговорил Трепалов, не забыв окинуть меня пронзительным взглядом.

– Здравствуйте, товарищ Трепалов, – улыбнулся Феликс Эдмундович. – Позвольте вам представить товарища Быстрова – бывшего главу рудановской милиции.

– Добрый день, товарищ Быстров!

Мы обменялись рукопожатиями.

– Сейчас принесут чай, и мы поговорим. Надеюсь, вы понимаете, что ваша встреча с товарищем Быстровым не случайна, – сказал Дзержинский.

– Догадываюсь, – усмехнулся Трепалов, по-прежнему не сводя с меня глаз.

Появился секретарь с подносом, на котором стояли большой жестяной чайник и три алюминиевые кружки[1]. Вместо сахара или сахарина на бумажке лежали несколько слипшихся леденцов.

М-да… небогато питаются наши чекисты.

Ловко разлив содержимое чайника по кружкам, секретарь удалился так же тихо, как и вошёл.

– Угощайтесь, товарищи, – произнёс Феликс Эдмундович.

К счастью, в кружке всё-таки был чай, причём нормальный, не морковный или, того хуже, – обычный кипяток. Да и мятные леденцы тоже оказались вполне ничего.

На минуту установилось молчание. Если Дзержинский пил быстро, большими глотками, Александр Максимович отпивал по чуть-чуть и явно смаковал напиток. К леденцам он не прикоснулся.

– Как вам ваша должность заместителя начальника экономического управления ГПУ, товарищ Трепалов? – спросил вдруг рыцарь революции.

Трепалов поморщился.

– Что, задел за больное? – понимающе кивнул Дзержинский.

– К сожалению, товарищ Дзержинский, – вздохнул тот. – Я, конечно, понимаю, что это важный фронт работ, и наводить там порядок нужно, но… Не моё это, товарищ нарком внутренних дел. Устал я от бумаг, хочется снова с людьми поработать. Чтобы как прежде – в поле выйти, увидеть противника в лицо, – мечтательно протянул он.

Я не смог сдержать улыбки. Поневоле вспомнился персонаж, сыгранный Шакуровым в нашем советском истерне «Свой среди чужих, чужой среди своих», его взрыв эмоций: «Вот она, моя бумажная могила! Зарыли! Закопали славного бойца-кавалериста!»

Разумеется, в словах Трепалова не было такой отчётливой экзальтации, всё произносилось намного спокойней, кино – это кино, там без африканских страстей привлечь зрителя сложно. В реальной жизни всё не настолько бурно. Но… глядя на его лицо, я понимал, какие сложные чувства обуревают сейчас Александра Максимовича. Как ему плохо на бумажной работе, как тянет его помахать шашкой и как хочется заниматься делом, привычным мужским делом…

– Но, если партия считает, что я нужен именно здесь, буду терпеть, Феликс Эдмундович. Скрипеть зубами, но терпеть.

– Не надо скрипеть зубами, – тихо сказал Дзержинский. – Я понимаю, что вы, товарищ Трепалов, справитесь с любым заданием партии, даже с этим. Но что если я предложу вам вернуться к тому, с чего вы начинали?

– Предлагаете опять возглавить МУР? – удивился Александр Михайлович.

– Тепло, но ещё не горячо, товарищ Трепалов. Милиция и уголовный розыск многое делают, чтобы искоренить преступность в стране. Мы уже можем говорить о некоторых успехах в этом непростом деле. Это, конечно, хорошо, однако почивать на лаврах ещё рано. Да, ловить обычных преступников потихоньку научились, как и громить целые банды. Но, к сожалению, опыта и профессионализма у наших с вами товарищей бывает недостаточно, особенно для случаев, которые мы называем нерядовыми. Мы не можем себе позволить такую роскошь – оставить преступление без наказания. Это не по-нашему, не по-советски. Поэтому я принял решение: создать при Наркомате внутренних дел особую летучую оперативно-розыскную бригаду, которая будет заниматься теми самыми нетривиальными преступлениями. Задача этой бригады – помогать и направлять товарищей на местах, которые в силу определённых обстоятельств не справляются с раскрытием. Почему не справляются? – задал вопрос Дзержинский и сам же ответил на него:

– Где-то по причине нехватки опыта. Где-то – и я не исключаю, что таких случаев до сих пор будет много, – из-за явного саботажа. Работа будет интересной, работы будет много, причём не только в Москве, а по всей России. Подчиняется эта бригада непосредственно наркому внутренних дел. Вам, товарищ Быстров, я предлагаю стать оперативным сотрудником бригады. А вас, товарищ Трепалов, прошу (именно прошу, а не приказываю) возглавить её. Времени на раздумья нет, товарищи. Прошу ответить прямо сейчас.

– Я готов, – непроизвольно вырвалось у меня.

Дзержинский одобрительно кивнул, перевёл взгляд на Трепалова.

Тот весь подобрался, даже поправил узел галстука.

– Не имею права отказаться, товарищ народный комиссар внутренних дел. И не хочу, – весело добавил он.

– Я так и думал, – облегчённо выдохнул Дзержинский.

– Только у меня вопрос, – заговорил Трепалов.

– Уверен, что не один, – усмехнулся Феликс Эдмундович. – Задавайте, конечно, товарищ Трепалов.

– В бригаде будут всего двое: я и товарищ Быстров?

Дзержинский отрицательно покачал головой.

– Мы в комиссариате внутренних дел не настолько наивны, чтобы предполагать, что столь малочисленная бригада будет способна справиться с теми задачами, что на неё возлагают. Предлагаю вам, товарищ Трепалов, подумать над будущим штатным расписанием. Вы сами определите будущую численность бригады. Но кое о ком мы заранее подумали. Завтра из Петрограда прибудет товарищ Бодунов. Уверен, он окажется ценным сотрудником.

– Иван Васильевич? – радостно вскинулся я.

Феликс Эдмундович взглянул на меня с удивлением:

– Да, Иван Васильевич Бодунов. Вы с ним знакомы, товарищ Быстров?

– Знаком, – подтвердил я. – Довелось не так давно пересечься. Вместе брали одного субчика.

– Взяли?

– Так точно, взяли, – улыбнулся я, вспомнив, как расследовал загадочное убийство, в котором обвинили мужа моей сестры.

Тогда волей обстоятельств я познакомился с прототипом главного героя книги и одноимённого многосерийного фильма «Рождённая революцией» Сергеем Кондратьевым и его сослуживцем Иваном Бодуновым. Так получилось, что вместе с этими парнями я участвовал в задержании преступника Сеньки Борща.

– Ну и как он вам показался? – спросил Трепалов.

– Толковый оперативник, – заверил я. – Один из лучших в петроградском угрозыске.

– Понятно. Надеюсь, петроградские товарищи не будут в обиде, что мы обескровили их уголовный розыск? – сказал Трепалов.

– Скажу по секрету: было не просто, – признался Феликс Эдмундович. – Как и товарищ Быстров, Иван Васильевич Бодунов – один из лучших и ценных кадров. Таких отрывать от сердца никто не любит.

– Выходит, нас уже трое, – прикинул Трепалов. – Немного, но работать можно.

– Чем могли, помогли, – сказал Феликс Эдмундович. – Может, у вас есть ещё какие-нибудь кандидатуры на примете?

– Товарищ Дзержинский, а что если… как говорится, в порядке бреда? Я знаю, что наш знаменитый шахматист Алёхин сейчас находится за границей, в Германии. Но можно ли поговорить с ним, как-то успокоить и вернуть в Россию? Он ведь несколько лет назад работал следователем Центророзыска… Думаю, человек с его аналитическим умом и фотографической памятью нам бы не помешал, – сказал я и тут же прикусил себе язык.

Надо сказать, что отношения гениального шахматиста с советской властью были, мягко говоря, непростыми: Алёхин успел и в тюрьме побывать, и пройти по обвинению в нескольких как уголовных, так и политических делах. Но при этом чувствовалось, что ему покровительствовали и неоднократно спасали высокопоставленные люди в органах власти.

Называлась фамилия Вячеслава Менжинского, ещё одного поляка в руководстве ЧК, а потом ГПУ, преемника Дзержинского. Не сомневаюсь, что и сам Феликс Эдмундович приложил руку к тому, чтобы вывести Алёхина из-под удара.

Но это были лишь предположения, а реальный расклад мог оказаться совсем другим.

Пока что все предполагали, будто шахматная гордость России ненадолго покинул страну, – никакой речи об эмиграции не шло. Потом, в тридцатые, Алёхин начнёт тосковать по родине, будет заливать горечь от ностальгии водкой. Будет неприятная история участия в матчах, организованных нацистами, международный шахматный бойкот…

Умрёт Алёхин в номере португальского отеля перед матчем с другим выдающимся шахматистом – Ботвинником, при довольно загадочных обстоятельствах. В его смерти будут подозревать спецслужбы.

Признаюсь, о многих вехах биографии я узнал из шикарного советского фильма «Белый снег России». Особенно меня впечатлила сцена шахматного матча вслепую с кучей немецких шахматистов. Если удастся вмешаться в ход реальной истории и изменить её, той игры может и не произойти.

Что если этот гений вернётся в страну? Как много пользы он сможет нам принести!

Дзержинский замолчал. Мы с Трепаловым старались не мешать ему думать.

– Знаете что, товарищ Быстров? – наконец произнёс Феликс Эдмундович. – Хоть истинное призвание уже не товарища, но ещё не господина Алёхина – шахматы, но… надо поговорить с товарищем Менжинским. Думаю, место Алёхина на родине, в России!

Глава 5

Разговор с Дзержинским закончился, мы с Трепаловым вышли из кабинета, где нас снова ждал один из чекистов, латыш Девинталь.

– Ну что, товарищи, поедем заселяться? Феликс Эдмундович поручил мне найти для вас жильё.

Всё тот же автомобиль доставил нас на Петровку, где в одном из бывших доходных домов «Товарищества Торговых линий в Москве» мне и Трепалову выделили по комнате в больших коммунальных квартирах, только этажи разные: у меня второй, аккурат над магазином, у моего начальника третий. В остальном всё примерно одинаково, включая количество квадратных метров.

В принципе, чего и следовало ожидать. Квартирный вопрос всегда стоял в Москве весьма остро, что было тонко подмечено Булгаковым. А в двадцатые годы прошлого века – вообще что-то с чем-то. Было наивно думать, что для меня расщедрятся на персональное жильё.

Из мебели в моей комнате оказалась только расстеленная на паркете газета.

– Вечером привезут кровать, стол и стулья, – извиняющимся тоном произнёс Девинталь.

– Буду надеяться, а то на газетке вряд ли выспишься!

Девинталь усмехнулся.

– Не переживайте. Проконтролируем.

Я устало махнул рукой. В целом жильё мне понравилось – не апартаменты, но по нынешним меркам довольно сносно.

Крыша над головой есть – с остальным как-нибудь наладится. Тем более комната большая, можно поставить посреди перегородку – получатся две. Места хватит и нам с Настей, и Степановне. Ни тесноты не будет, ни обиды, пусть и две женщины в семье, а это обычный источник напряжённости.

Но тут есть на кого положиться: Степановна – она мудрая, искусством дипломатии владеет сполна.

Когда появится пополнение, придумаем что-нибудь ещё. Правда, со слов Феликса Эдмундовича я понял, что меня ждут частые командировки по всей стране, так что не факт, что буду часто бывать дома. Но мне не привыкать – работа такая.

Кстати, о ней же, любимой. Где разместили, понятно, осталось выяснить, куда и как добираться.

– До работы далеко?

– Пять минут ходьбы. Ваш отдел разместится на Петровке, тридцать восемь, в здании московской милиции.

– Там же, где и МУР?

– Нет, МУР находится по другому адресу: Большой Гнездниковский переулок, дом три, – пояснил Девинталь.

Надо же, а у меня МУР всегда ассоциировался именно с Петровкой. Интересно, когда уголовный розыск туда переехал?

Вместе с Девинталем поднялись проведать начальника. Я пока не уяснил для себя, хорошо или плохо быть с ним соседями. При нашей профессии порой полезно друг от друга отдыхать, а тут есть вероятность пересекаться даже в выходные.

Жильё у Трепалова было обставлено богаче моего: вместо газеты – импровизированный стол из кирпичей и листа фанеры, который играл роль столешницы. Над ней кружились тучные мухи: весь «стол» был в пятнах от пролитого пива и в чешуе от вяленой рыбы.

Чем занимал досуг прежний хозяин помещения, в принципе было понятно.

– Ну… жить можно, – резюмировал Александр Максимович.

Чекист усмехнулся и сообщил Трепалову то же, что и мне, пообещав уже к вечеру доставить необходимую мебель. Надеюсь, ради этого не придётся реквизировать имущество у какого-нибудь нэпмана или бывшего буржуя.

Само здание Петровки, 38 я, признаюсь, не узнал. Скорее всего, проскочил бы мимо – никаких ассоциаций с привычным обликом: довольно скромный трёхэтажный особнячок, без роскошных колонн и античных портиков.

Видимо, впоследствии его капитально перестроили в духе сталинского ампира.

Снова пришлось получать временные пропуска – новых удостоверений у нас пока не было, их обещали изготовить через пару дней.

Пока под отдел выделили два кабинета, остальное, как сказал завхоз, дадут, когда устаканится штатное расписание.

В оружейке мой «смит-вессон» пришлось поменять на штатный «наган», который, в прочем, нравился мне гораздо больше. Удалось даже получить новенький, совсем ещё скрипучий комплект летней формы: фуражку, гимнастёрку с красными клапанами, такие же красные шаровары и хромовые сапоги. Правда, учитывая специфику нашей профессии, всё это новёхонькое великолепие я мог носить разве что по большим праздникам.

Обычно опера всегда ходили в гражданке. И пусть я вроде теперь не совсем рядовой оперативник, но и мне вряд ли придётся изменять традициям.

– Разбогатеем, заведём комнату для маскировки. Чтобы, значит, переодеться можно было на любой выбор, нанести грим, – мечтательно произнёс Трепалов.

Отделяться от «коллектива», пусть в нём пока был один я, и заводить персональный кабинет Александр Максимович не захотел.

– Вместе веселее, – сказал он. – Не возражаешь, если вместе в одном помещении посидим?

– Ну что вы, – улыбнулся я. – Так и впрямь веселей будет.

Всегда любил движуху в жизни: новые места, должности, дела…

С любопытством оглядел интерьер: комната как комната, четыре дубовых письменных стола (чур, тот, что в углу, – мой!), готовальни, чернильницы (высохшие), письменные приборы… Ну, с этим вроде ничего, работать можно.

Повздыхав, завхоз выдал несколько стопок писчей бумаги. Качество далеко не люкс, но хоть не промокашка, а то попадались такие листы, на которых чернильные надписи быстро расплывались и было практически невозможно прочитать текст.

– Пишбарышня? – внимательно посмотрел на завхоза Трепалов.

– Пока можете пользоваться услугами наших. Будет нужда, найдём, – вздохнул завхоз.

Розетки в плачевном состоянии и давно не знали электрика, провода настольных ламп представляют собой жуткую и пожароопасную скрутку, даже включать страшно. А вот люстра – шикарная, словно перекочевала к нам из дворца какого-нибудь аристократа.

Ещё один стол, на сей раз кухонный – понятно, судя по наличию спиртовки и чайника, используется для перекусов.

– Чай и сахарин будут? – без особой надежды спросил я.

– Купите – будут, – засмеялся завхоз.

Так, халява не прокатила.

Я продолжал осматривать наше хозяйство. Несгораемый сейф (в замок вставлен ключ, к сожалению, один – надо заказать несколько запасных комплектов), видавшие виды обшарпанные и поцарапанные стулья. Похоже, сюда стащили всякий неликвид. Ну да… от сердца явно не отрывали.

Я присел на тот, что с виду был самый крепкий. Стул жутко заскрипел, а потом с треском рассыпался.

Я поднялся с пола и принялся отряхивать брюки. При всей комичности ситуации мне было не до смеха.

Трепалов с досадой поморщился.

– Зато потолки высокие, – словно в оправдание сказал завхоз.

Потолки действительно были высокие.

– Смирнов, – хмуро сказал Александр Максимович, – ты меня знаешь?

Завхоз кивнул.

– Знаю, товарищ Трепалов. Вы раньше МУРом руководили.

– Тогда какого хрена притащил сюда эту рухлядь?! Немедленно убери и принеси нормальные стулья. Даю десять минут! – приказал Трепалов.

Смирнов вылетел из комнаты – искать срочную замену некондиционной мебели. Мы с Трепаловым остались одни.

– Давай на «ты»? – вдруг предложил мой начальник.

– Давай! – легко согласился я.

– Договорились. Я тут, пока на Украине в ГПУ работал, слышал о том, как какой-то рудановский милиционер самого Кравченко прищучил. Скажи, это был ты, Георгий?

– Я.

Похоже, отголоски этой истории были слышны по всей России.

– Тогда понятно, почему товарищ Дзержинский на тебе выбор остановил. Он такие кадры ценит. Да и я тут к тебе присмотрелся, вижу, ты вроде ничего. Так что сработаемся!

– Конечно, сработаемся.

– У меня требования простые: если за что-то взялся – доводи до конца. Своих не подставляй и не бросай. Стреляй лучше, чем твой враг. Ну и при любых обстоятельствах будь человеком. Для многих это оказалось слишком сложным, – вздохнул он, вспоминая о чём-то неприятном.

– Годится, – сказал я.

Появился завхоз в сопровождении пожилого дядечки в милицейской форме. Вместе они вынесли из комнаты стулья, включая сломанный, и принесли столько же взамен.

– Нормальные стулья?! – вопросительно посмотрел Трепалов на завхоза.

– Даже не сомневайтесь.

– Смотри мне, а то заставлю проверять каждый!

– Да всё в порядке с ними!

– Верю на слово.

Трепалов отпустил завхоза, и тот убежал чуть ли не вприпрыжку.

– Я этого типа ещё по МУРу помню. Тот ещё прохиндей и жадина. Снега зимой не выпросишь. С одной стороны, вроде и хорошо: заботится о казённом имуществе, а с другой – ну что о нас люди станут думать, когда под ними стулья переломаются? – сказал Александр Максимович.

Он посмотрел на окна.

– Непорядок: занавесок нет. Ладно, жена приедет, скажу, чтоб сшила – она у меня мастерица хоть куда. Любое платье на швейной машинке изладит, – похвастался Трепалов. – Хорошо, хоть стёкла чистые…

Я сразу подумал о своей Насте. Скорей бы приехала! Тем более она собиралась поступать в медицинский, а где это лучше сделать, чем в Москве?

Внезапно дверь распахнулась. Мы с Трепаловым одновременно посмотрели на вошедшего к нам без стука мужчину лет тридцати. Он был худощав, рано полысел и потому стригся почти налысо, имел высокий лоб, густые брови и слегка оттопыренные уши.

Суд по тому, как просиял Александр Максимович, он хорошо знал гостя и обрадовался его визиту.

– Иван!

– Саня!

Трепалов представил нас друг другу:

– Знакомьтесь. Это мой хороший друг, Иван Николаевич Николаев – начальник МУРа, а это – Георгий Олегович Быстров, мой заместитель.

Официально меня заместителем ещё не называли, но было приятно.

Мы обменялись рукопожатиями.

– Извини, Ваня, чайком побаловать не могу, – сказал Александр Максимович. – Только сегодня приехал в Москву и сразу с корабля на бал. Вот обживаю новые хоромы и привыкаю к новой должности.

– Что, – засмеялся Николаев, – надоело хозяйственной работой заниматься?

– Да не успел приступить, как всё уже поперёк горла встало, – признался Трепалов. – Как сказали, что снова в сыск зовут, – не поверишь, аж на душе музыка заиграла!

– Понимаю, – ухмыльнулся муровец. – Сам такой.

Он огляделся.

– Гирю-то свою привёз?

– На старой квартире оставил. Новую куплю. – Телосложение у моего непосредственного начальника было вполне богатырское, и я не удивился, узнав, что он балуется подниманием тяжестей. – Вижу, все уже в курсе моего назначения!

– Так работа такая. Ты ещё в должность не вступил, а мне уже сообщили, – засмеялся Николаев. – Скоро все муровцы, что с тобой работали, сюда сбегутся. Не вздумай народ к себе переманивать – башку отверну.

– Это мы ещё посмотрим, кто кому и что отвернёт, – хмыкнул Трепалов. – Ты как: по старой дружбе заглянул, чтобы с назначением поздравить, или по делу?

– И чтобы поздравить, и по делу, – признался Николаев. – Работёнка для твоего отдела нашлась, Саня. Только, вижу, вас двое всего, и не знаю – сдюжите ли?

– Завтра ещё один товарищ из Петрограда подъедет, так что уже трое нас будет. Ну и, без обид, Ваня: есть у меня на примете несколько твоих ребят. Думаю к себе переманить.

– Так и знал! – закатил глаза начальник МУРа. – Ладно, с этим уже по факту разберёмся. А к тебе я по весьма важному делу пожаловал… Крепкое оно, как орешек. Моим пока раскусить не удалось. Может, ты у нас, как самый зубастый, справишься? – Он с надеждой посмотрел на Трепалова.

– Попробуем, – кивнул тот.

Глава 6

– Вот уже второй год вылавливаем в Москве-реке трупы, – заговорил Николаев, и я сразу насторожился.

Неужели речь пойдёт о том, о ком я думаю?

– Первый обнаружили весной двадцать первого, потом трупы пошли просто косяками. Преимущественно мужчины, убиты характерным ударом тяжёлого предмета по темени или в висок, потом несколько раз в переносицу и в лоб, – продолжил начальник МУРа. – Сам понимаешь, во что превращается лицо – практически фарш. К тому же мешки были обнаружены не сразу, и тела, особенно повреждённые части, успевали сильно разложиться. Опознать практически невозможно. Вот, взгляни на фотографии жертв. Специально захватил их с собой, чтобы тебе показать.

Николаев открыл потёртый кожаный портфель и вытащил несколько снимков.

– Этого нашли хронологически первым, хотя не факт, что именно с него убийца начал отчёт жертв. Возможно, есть и более ранние жертвы, просто мы их пока не обнаружили. Предупреждаю, зрелище так себе.

– Ты ж понимаешь, меня видом мертвеца удивить сложно, – хмыкнул Трепалов. – Да и товарищ Быстров тоже всяких ужасов успел наглядеться.

Александр Максимович внимательно всмотрелся в снимок, потом передал мне. Мимолётного взгляда хватило, чтобы понять: вместо лица месиво, если и можно опознать, то лишь по особым приметам. Но я всё равно пристально разглядывал успевшую помутнеть фотокарточку, словно надеялся обнаружить там что-то, способное привести к преступнику.

А потом осторожно вернул её владельцу.

– Это второй, вот третий… В общем, могу показать и другие снимки, только пользы от них никакой. Везде одинаковая картина, – продолжил пояснять муровец.

– Есть ещё какие-нибудь особенности? – спросил Трепалов.

– Есть, – кивнул Николаев. – Тела раздеты догола, связаны особым образом: ноги к груди, голова между колен, руки сведены за спину и примотаны к туловищу. Судя по почерку – убивает один и тот же человек, хотя я уже не уверен в его человеческой сущности. У нас в МУРе мы эту тварь прозвали Упаковщиком. Сам понимаешь почему…

– Понимаю, – согласился Трепалов.

– Есть ещё некоторые детали: в каждом мешке есть зёрнышки овса. Мы думаем, что убийца связан с конями: возможно, занимается извозом или торговлей лошадьми.

– Конокрад? – вскинулся мой начальник.

– Вряд ли, – вздохнул Николаев. – Он живёт в Москве, у нас это ремесло не процветает.

– Почему решили, что он москвич? – зацепился за его слова Александр Максимович.

– Убийства происходят в разное время года, но находим тела пусть в разных местах, но всё равно в Замоскворечье. Таким образом, можно точно установить, что он постоянно живёт в городе, недалеко от того района, где нашли трупы. Вряд ли бы он стал отвозить тела далеко от места убийства – слишком рискованно. И скорее всего, всё-таки он извозчик. Так сподручней вывозить трупы, меньше ненужного внимания.

– Хорошо, с профессией убийцы мы определились, извозчик так извозчик. Сколько уже найдено таких тел? – хмуро произнёс Трепалов.

– На сегодня двадцать одно. Уверен, ещё далеко не всё, – вздохнул Николаев. – Каждый день жду новостей о появлении ещё одного трупа. Издёргался. Вроде из кожи вон вылез и других заставил, а всё равно такое чувство, что чего-то не сделал.

– Мне это знакомо, – кивнул Трепалов.

Я мысленно с ним согласился. Бывает, и к сожалению, намного чаще, чем хотелось бы, когда ты сделал всё возможное и где-то даже невозможное, но результата так и не получил. Только в нашем ремесле отсутствие результата – это новые уголовные дела, новые преступления и жертвы.

– И что конкретно бесит: бьюсь как рыба об лёд, и всё бестолку! Ты ведь понимаешь, сколько у нас народу извозом занимается или лошадей держит! На тысячи счёт идёт! Пока каждого проверишь, в душу заглянешь – эта тварь снова кого-то убьёт! Мои орлы уже просто поселились на конских рынках и базарах, всех осведомителей среди извозчиков и барышников на уши подняли. И ничего… Результат – ноль!

– В глазах начальника МУРа появилась боль вперемешку с ненавистью. – В газетах уже подняли шумиху на этот счёт. Пишут, дескать, появился в Москве какой-то душегуб, скармливает людей свиньям. Народ болтает – мол, советская власть не в силах порядок навести и поймать гада. Вопрос уже в политическую плоскость перешёл. Меня уже к Владимиру Ильичу вызывали, – горько усмехнулся он. – Приказано найти убийцу в максимально сжатые сроки.

– И ты хочешь, чтобы мой отдел помог тебе? – задумчиво спросил Трепалов.

– Да. Потому что мы уже с ног сбились. А я не хочу, чтобы эта нелюдь и дальше безнаказанно убивала людей, – твёрдо произнёс Николаев.

– Что, товарищ Быстров, берёмся за это дело? – Трепалов перевёл на меня испытывающий взгляд. – Поможем уголовному розыску?

– Берёмся, – кивнул я.

Николаев облегчённо вздохнул.

– В общем, можешь на нас рассчитывать, Саша, – улыбнулся Трепалов.

– Я знал, что ты не откажешь: мои люди где-то через полчаса привезут тебе для изучения все материалы. Гуртом, оно и батьку бить сподручней, – с облегчением сказал начальник МУРа. – Да, на время откомандирую к тебе одного из моих инспекторов – Бахматова.

– Зачем? – удивился Трепалов.

– Он плотно этим делом занимается, будет тебе полезен, – пояснил Николаев.

– Как скажешь. Бахматова я хорошо знаю, сотрудник что надо.

– Других не держим, – усмехнулся начальник МУРа.

Он быстро распрощался и ушёл.

А я… я ощутил странное чувство, поскольку точно знал, кто этот Упаковщик. В историю он вошёл как первый советский серийный убийца, хотя на самом деле были и другие, до него. В суде он проходил сначала как Василий Комаров, но потом всплыла правда, что это – не настоящая его фамилия. В прошлом он был Петровым. Всплыла очень мутная история с попаданием в плен к Деникину, когда этот самый Петров служил в Красной Армии. Чтобы избежать ревтрибунала, Петров сбежал в Москву, где и объявился под новой фамилией в качестве извозчика. А вот откуда у него взялись деньги на лошадь, дом и новые документы – до сих пор загадка, которая позволяет поверить в версию, что Петров был агентом деникинской разведки.

Любому полицейскому нашего времени фамилия Комаров известна ничуть не хуже, чем, к примеру, Чикатило, так что удивляться моим познаниям на сей счёт не стоит.

Что самое важное – я ведь знал и примерный адрес маньяка. Он жил где-то на Шаболовке, а та врезалась мне в память по другой причине: огромного количества телепередач, снятых на Шаболовке, 37, которые я смотрел в детстве.

Однако тут возникал другой вопрос – моего послезнания явно недостаточно, чтобы выписывать ордер на арест и ехать брать маньяка. Тот же Трепалов закономерно спросит: а откуда ты, товарищ Быстров, знаешь, кто убийца и где он живёт, – и тогда я вряд ли смогу ответить хоть что-то внятное. В историю о моём ментовском прошлом, вернее – будущем, он вряд ли поверит, будучи человеком сугубо материалистического склада.

Так что этот вариант отпадает сразу. Но это не значит, что я оставлю маньяка в покое и позволю событиям развиваться своим чередом.

Если тот убьёт ещё кого-нибудь, получится, что я несу ответственность за эту смерть.

Значит… значит, надо включиться в расследование так, чтобы оно быстро вышло на маньяка. И я просто обязан направить процесс в нужное русло.

Люди Николаева уложились гораздо быстрее указанного им срока. Уже минут через пятнадцать на наших столах стремительно выросла гора документов.

При виде неё мне стало плохо. Если пойти по стандартной процедуре: принять всё это хозяйство по описи, проверить, подписать акты, потом приступить к изучению – я из кабинета не выйду до конца следующей недели. А за это время Комаров может снова отправиться на охоту, и погибнет ни в чём не повинный человек.

Меня аж заколотило.

Как… Как вырваться отсюда, махнуть на Шаболовку, найти адресок этого вонючего урода?.. Попробовать проследить за ним, что ли, и если повезёт – застукать с поличным. И тогда его песенка будет спета. Громкий судебный процесс, смертельный приговор и его исполнение штатным палачом ГПУ-НКВД Петром Магго… справедливость, пусть и запоздалая, потому что двадцать человек уже точно не спасти.

А ведь поймали Комарова точно не в этом году. Дай бог памяти, в 1923-м. То есть ему ещё колобродить и колобродить, если я не вмешаюсь в привычный ход истории.

Так, что я ещё помню об этом деле?.. Оказывается, довольно много. Пусть официально Комаров считался извозчиком, но клиентов возил редко. Чаще просто околачивался на конной площади. Лошадь у него была холёная, неудивительно, что к нему обращались с предложением её продать. Москвичей Комаров не убивал, предпочитал иметь дело с приезжими одиночками из деревень, которые искали себе коня подешевле и получше. Само собой, такого можно купить разве что у конокрадов, поэтому потенциальные жертвы охотно соглашались на разговор тет-а-тет.

Комаров вёл жертву к себе – посидеть, поговорить, оформить бумаги, спрыснуть договор самогонкой. Человек видел красный угол в иконах, благообразную супругу Комарова, то, как убийца истово крестится и молится, и проникался к ним доверием. Дальше… дальше в ход шёл молоток и заранее подготовленная рогожа. Потом, когда цена на рогожу выросла, маньяк стал пользоваться специальным корытом, чтобы не оставлять в доме кровавых следов.

Что хуже всего, супруга Комарова, любившая хорошо покушать и пожить, добровольно ему помогала. Нет, не убивать, а лишь прятать трупы, но разве этого недостаточно?

Убийства этот изверг поставил практически на конвейер: пятнадцати минут ему хватало на то, чтобы расправиться с жертвой, раздеть её, особым образом связать и упаковать в мешок.

Сначала он закапывал тела в земле возле дома, потом, когда тел стало слишком много, стал возить и бросать их в Москва-реку.

Никогда ни о чём не переживал, угрызений совести не испытывал. Жертв называл «хомутами», а на вопрос следователя, который вёл это дело, не жалко ли ему было убивать людей, маньяк усмехнулся и спросил, жалко ли следователю убивать кружащихся рядом мух…

Его признали психически здоровым.

Вышли на след практически случайно, во время обыска на предмет наличия в доме самогона. Тогда преступник выпрыгнул в окно, чем выдал себя – в этот день в его кладовке лежало тело очередного несчастного, упакованного в мешок.

И опять же – как я смогу объяснить коллегам по МУРу, а вернее, по МГУРу, как его пока зовут, откуда у меня эта информация?

Нужен был какой-то триггер, некая отправная точка или событие, что могло мне помочь.

И это произошло, когда в нашем кабинете появился плотного сложения мужчина в сером костюме и кепке, надвинутой практически на глаза.

– Товарищ Трепалов! Даже не чаял, что снова окажусь под вашим руководством! – радостно произнёс он. – Когда мне сказали, что вы в Москву вернулись, ушам не поверил. Думал, разыгрывают меня, а оно вон как оказалось!

– Вот, Быстров, представляю тебе инспектора городского уголовного розыска товарища Бахматова. Можешь в нём не сомневаться, сыщик что надо. Мы с ним стольких гадов взяли – со счёта собьёшься!

– Рекомендация товарища Трепалова – лучше любых документов, – я с удовольствием пожал инспектору руку. – Георгий Быстров, можно просто – Георгий.

– Леонид! А ведь я за вами, товарищи.

– Что-то случилось? – напрягся Трепалов.

– Случилось, – подтвердил инспектор. – Возле Нескучной набережной ещё один труп в мешке выловили. Час назад нам телефонировали. Поедете смотреть?

– Конечно, поедем, – даже удивившись такому вопросу, сказал Трепалов.

Глава 7

Поскольку своим транспортом отдел ещё не успел обзавестись, добирались на муровском автомобиле. По дороге Трепалов и Бахматов вспоминали боевое прошлое, а я молча думал, как бы поскорее выйти на пресловутого маньяка.

Первой в голову пришла тривиальная идея написать анонимку: так, мол, и так, есть на Шаболовке некий Василий Комаров, занимается извозом, попутно заманивает к себе людей и убивает. Ежели покопаетесь вокруг его дома, найдёте тела предыдущих жертв.

Похожие трюки с письмами я уже проворачивал в прошлом, правда, обстоятельства были, мягко говоря, другие.

В принципе, схема рабочая, но остаётся пресловутый фактор времени: почта есть почта, быстротой в России-матушке, что царской, что советской, что привычной мне, никогда не отличалась, да и в полном соответствии с давними традициями могла «посеять» письмо где-то на полпути к адресату.

Можно, конечно, подстраховаться и отправить сразу несколько анонимных «телег». Авось какой-то и повезёт.

Но и тут не всё так просто.

Пока письмо дойдёт, пока его прочитают, разберутся, что к чему… Анонимка – всё-таки анонимка, их в перенаселённой Москве милиции и ГПУ каждый день мешками приносят: желающих напакостить ближнему своему – хоть отбавляй, потому и пишут все, кому не лень. А виной всему зачастую всё тот же пресловутый квартирный вопрос. Вдруг соседа «заметут», и можно будет рассчитывать на его квадратные метры?

Но это только один аспект проблемы. Есть и другой, не менее важный, который касается добросовестности моих коллег. Увы, и с таким мне приходилось сталкиваться.

Допустим, анонимка легла на нужный стол. Сверху спускается приказ: проверить.

И вот тут начинается та самая закавыка, что зависит от конкретного исполнителя. Ладно, попадётся добросовестный товарищ, что не поленится проверить всё вплоть до мельчайших деталей.

Но есть ведь и такие персонажи, которые могут отработать «на отвяжись»: среди нашего брата мента случайных личностей, к сожалению, хватало всегда. И при всех сокращениях часто за борт летят не те, кому впадлу сделать лишнее движение, а самые неудобные. И долбаный балласт остаётся на службе, а потом тихо-мирно выходит на пенсию.

За это время убийца снова может выйти на охоту и пополнить список жертв.

В общем, анонимка – это на крайний случай, если распишусь в собственной беспомощности.

Откладываю её на потом. А пока надо найти хоть какую-то зацепочку, по которой официально получится выйти на Комарова.

За этими мыслями я даже не успел запомнить дорогу и так увлёкся, что не сразу сообразил, что мы на месте. Даже пропустил московские красоты, а ведь посмотреть наверняка было на что. Всё-таки Москва – это Москва, не зря стала столицей нашей родины.

– Приехали, товарищи, – объявил инспектор, быстро и ловко спрыгивая из авто.

Мы последовали его примеру.

Стало ясно, почему набережная называлась Нескучной – неподалёку находился знаменитый Нескучный сад, о чём мне с охотой поведал тот же Бахматов.

– А знаете, почему так сад прозвали? – между делом спросил он.

– Нет, – честно признался я.

– Его разбил один из Демидовых, большой, сказывают, чудак. Насадил кучу редких растений, а своих сторожей мазал мелом так, чтобы казались статуями. Представляете, какая бывала потеха, когда такая статуя «оживала»?

– Согласен, скучать точно не приходилось, – кивнул я. – Меня от такого сюрприза точно бы кондратий хватил.

К нам подбежал совсем молоденький (над губой вместо усиков ещё пробивался редкий подростковый пушок) милиционер. Навскидку пареньку было лет семнадцать-восемнадцать, не больше.

На его лице застыло взволнованное выражение.

– Милиционер Смирнов, – представился он. – Это я телефонировал в уголовный розыск насчёт трупа.

– Здравствуйте, товарищ Смирнов. Я – Трепалов, начальник особого оперативно-следственного отдела. Труп далеко отсюда? – спросил Александр Максимович.

– Прямо возле реки, товарищ Трепалов, отсюда шагов двадцать. Надо только немного к воде спуститься.

– Сами его нашли?

– Так точно. Обнаружил во время дежурства. Обходил набережную – вижу, что-то странное об берег тычется. Присмотрелся, а это мешок. Покуда его не унесло куда, я мешок багром подцепил и вытянул на берег. Только, что внутри мешка находится, проверять не стал. Нам по инструкции велено дожидаться криминалистов.

– То есть внутри может оказаться и не труп? – Трепалов пристально посмотрел на Бахматова.

Тот только плечами пожал.

– Я бы не надеялся, товарищ Трепалов. Упаковщик вряд ли угомонился.

Мы спустились к реке. Дул свежий ветерок, заставляя всех невольно поёживаться. Оптимизма не добавлял и выловленный из реки мешок, из которого на землю медленно стекала вода.

Минут через пять подъехали фотограф с криминалистом – невысоким мужчиной в клетчатом пиджаке поверх плотного свитера. Одет он был явно не по погоде – это только у реки было холодновато, а на улицах припекало как на южном курорте.

В руках у эксперта был видавший виды кожаный саквояж, похожий на докторский.

Поздоровавшись со всеми, криминалист распахнул свой портфельчик и принялся извлекать из него инструменты.

– Приступим?

– Приступайте, – разрешил Трепалов.

– Господи, благослови, – тихо, себе под нос, произнёс эксперт.

Разве только не перекрестился.

Правда, никого его слова и поведение не смутили. Скорее наоборот.

– Старая школа, – пояснил Бахматов. – Очень ценный специалист. У нас ещё нескоро равных ему подготовят.

Я невольно вспомнил своего «Ильича» – как он там в Рудановске, всё ли в порядке?..

На работу местного спеца было любо-дорого посмотреть. Эксперт тщательно осмотрел мешок перед тем, как осторожно перерезать верёвку, которой была перехвачена горловина. Все невольно подались вперёд.

– Что там? – первым спросил Бахматов.

– К огромному несчастию, труп, – вздохнул эксперт.

– Упаковщик! – с ненавистью процедил сквозь зубы инспектор.

– Я бы не спешил с выводами, товарищ Бахматов, – после короткой паузы произнёс эксперт.

– Осторожничаете?

– Не совсем… Во-первых, труп не связан так, как мы к этому привыкли…

– Допустим. И что с того?

– Не перебивайте меня, пожалуйста, Леонид Лаврентьевич, – строгим тоном попросил эксперт. – Во-вторых, на сей раз у трупа нет головы.

– Как – нет головы? – изумился Бахматов, забыв, что его только что попросили не мешать.

– Так – нет головы. Скорее всего, отрубили острым топором. Можете сами в этом убедиться. А в-третьих, и это самое главное, жертвами Упаковщика были мужчины – а в мешке находится женский труп, – окончательно добил всех криминалист.

– Погодите… – задумчиво произнёс Бахматов. – Это что – наш Упаковщик почерк сменил?

Я на секунду испугался: что если Комаров расправился со своей женой? Но потом снова вспомнил, что та была ему верной помощницей. Да и на процессе они проходили вместе. Нет ничего такого, что могло бы изменить привычный ход истории, – но обещаю, что появится!

– Очень сомневаюсь, – ответил за всех Трепалов. – Думаю, это не Упаковщик, а кто-то другой.

Бахматов присвистнул. Мне тоже стало не по себе. Час от часу не легче… Порой у известных маньяков появляются подражатели. Не хватало ещё, чтобы в округе появился Комаров номер два. Тем более ситуацию плотно освещают в газетах, об убийце много пишут и разговаривают. Вполне возможно, что на почве подвигов Упаковщика поехала крыша ещё у какого-нибудь психа. И тогда пиши пропало…

Если первого я знаю, то второго ещё только предстоит разыскать. И далеко не факт, что найдём: этих тварей даже в моё время ищут годами с привлечением всех достижений науки и техники. Что говорить про нынешнюю ситуацию…

Похоже, мы с Трепаловым думали в одном направлении.

– Леонид, – позвал Александр Максимович.

– Что, товарищ Трепалов? – отозвался тот.

– Как часто такие находки вам попадались?

Трепалов задал именно тот вопрос, который я тоже намеревался задать.

– Ну, женские трупы без головы встречать приходилось, но чтобы вот так, в мешке и в реке – давненько не попадалось, товарищ Трепалов.

– Месяцев семь назад было, – добавил эксперт. – Если хотите, узнаю подробней… Скажу больше – удалось найти того, кто это сделал. Полюбовник не хотел свою даму сердца другому в жёны отдавать, и… «Так не доставайся ж ты никому!», – процитировал он «Бесприданницу».

Я облегчённо выдохнул. Всё-таки есть слабая надежда, что это был не серийный убийца. Конечно, такого тоже трудно поймать, но хотя бы не будет других жертв в ближайшем будущем. Можно работать, не оглядываясь на часы.

Рядом послышался какой-то странный шум. Я оглянулся. Это упал без сознания молоденький милиционер, заглянувший в мешок и увидевший его кровавое содержимое.

Все понимающе переглянулись и стали приводить юношу в чувство.

К его чести, он быстро открыл глаза и сразу виновато произнёс:

– Простите, товарищи. Я… я такого прежде не видел, вот и сплоховал. Больше такого не повторится.

Губы его при этом дрожали, а язык плохо слушался.

Стало ясно, какой же он, в сущности, ещё мальчишка. У меня даже сердце защемило. По идее, ему бы штаны за школьной партой протирать или с девчонками обниматься, а не обезображенные трупы из реки вылавливать.

Но тут ничего не поделаешь – такое время, когда приходится становиться взрослым совсем не по возрасту.

– Если у вас есть что-то согревающее, плесните, пожалуйста, капельку молодому человеку, – попросил Трепалов эксперта.

Тот понимающе кивнул, склонился над чемоданчиком, набулькал чего-то в тоненькую мензурку и заставил парнишку выпить её содержимое.

– До дна, юноша. До дна…

Пока милиционер очухивался, Бахматов осторожно поинтересовался у бывшего начальника:

– Александр Максимович, что будем делать с этим, то есть с этой…

Он покосился на мешок с женским трупом.

– Искать убийцу, товарищ Бахматов, – ответил тот.

– Да, но если это не Упаковщик?.. – нерешительно добавил инспектор.

– И что с того?

– Ничего, – спокойно произнёс Бахматов. – Значит, тоже будете заниматься этим делом?

– Будем. Одно другому ведь не мешает, товарищ Быстров?

Точку зрения начальника я до конца не разделял, но дать в этой ситуации иной ответ – всё равно, что оскорбить Трепалова, поэтому я утвердительно кивнул.