Читать онлайн Сильнее ветра

Пролог

Мои глаза. Они циркулярно-круглые, непонимающие. Как у единственной не купленной игрушки в магазине перед Рождеством. Его жестоко брошенные фразы пытались пробиться в сознание. А пробившись, осели болотной тиной на губах, спустились по пищеводу и стянули кишки. Подбородок задрожал, и я отрицательно замотала головой.

– Ты врёшь!

А внутри невероятной ширины разлом.

Из его пострадавшей брови снова потекла кровь. Она заливала заплывший глаз, сочилась дорожками по щеке и приземлялась пятнами на взмокшей груди. Чётко на острых клыках оскалившегося зверя. Её запах отравлял помещение тошнотворным железом. Вкручивался в глотку, забивал желудок и вызывал мучительные спазмы.

– Эм… – Он сделал осторожный шаг вперёд, и я шарахнулась от него, как от чумного.

Замер. Поджал губы. В мазутных глазах никаких сожалений.

«Твоя игра в «тяни-толкай» больше мне неинтересна. В следующий раз я не буду играть. Я сразу толкну».

И толкнул…

Я начала пятиться спиной к выходу.

– Ты врёшь, ты врёшь, ты врёшь, – как заклинание повторяла я, пытаясь сморгнуть мокрые кляксы с накрашенных ресниц. Пальцы до боли впились в ремешок сумки.

– Я никогда тебе не врал…

– Замолчи! – не своим голосом заорала я и, развернувшись, бросилась вон из комнаты. Дверь с грохотом отлетела в стену, и я выбежала наружу, спотыкаясь о встревоженные взгляды двух тут же переполошившихся копов.

– Мисс, всё в порядке?

Но я не стала ничего объяснять. Сорвалась с места и понеслась, не разбирая дороги. Мне нужен воздух! Мне срочно нужен был свежий воздух!

Пробежав несколько десятков футов по практически безлюдному коридору, я на ходу достала мобильный и набрала номер человека, который опровергнет каждое слово этого лжеца. Каждую букву.

– Ну же! – отчаянно молила я, утирая слёзы и тщательно вслушиваясь в звуки по другую сторону линии.

Тишина… Убийственно громкая… Пробирающая до костей…

«Нет! Не может быть!».

– Давай же!

Я снова и снова набирала заученные цифры и в ответ не получала ничего, кроме неизменного «номер отключён».

По памяти свернув налево, я попала в игральный зал. Гости, официанты, сотрудники казино – все они смешались в одно огромное пятно, создающее труднопреодолимое препятствие на пути к моей свободе. Плохо осознавая окружающую действительность, я врезалась в чужие тела, ловила обеспокоенные взгляды и предложения о помощи.

Смех, звон монет, шелест карт, колокольная музыка.

Эти звуки. Слишком много звуков. Голову резко сдавило плотным обручем, и я, выронив телефон, обхватила её руками. Делая глубокие вдохи, я пыталась унять вспышки боли, белыми молниями пронзающие сознание.

– Нет. Не надо… – жалобно просила я. – Не хочу…

Но они не останавливались. Смертельные разряды тока растаскивали в стороны… половинили… безжалостно мучили.

Рваные дорожки заливали лицо. Топили кожу в горькой соли.

«Это неправда!».

«Это всё ложь… Он лжёт…».

Оттолкнув от себя пытающегося оказать мне помощь охранника, я, превозмогая боль в каждой мышце, дотащила своё непослушное тело до гигантского холла и, заметив долгожданный выход, ускорила шаг. Запинаясь, цепляясь одной рукой за воображаемую стену, я неустанно двигалась вперёд, ощущая, что, если не дойду, рассыплюсь пеплом, смажусь по контуру. Внутри тугим жгутом сворачивался страх. Усиленно борясь с сомкнувшимися на шее ледяными пальцами безысходности, я из последних сил преодолела вращающуюся стеклянную конструкцию и, очутившись на улице, воззрилась на толпу журналистов, атакующих вопросами двух знакомых мне мужчин.

Я хотела позвать на помощь хоть кого-то из них, но не смогла выдавить и звука. Удушающий спазм стянул стенки горла, запечатал дорогу кислороду. Кислый ком желчи поднялся вверх. Не глотался, не рассасывался. И меня вывернуло прямо себе под ноги остатками скудного ужина.

– Не верю… – Я мотала головой, как шарнирная игрушка. – Не верю…

Несколько вспышек камер, и внутри что-то переключилось, взорвалось, заполонило сознание. Так много всего. Знакомый изгиб улыбки… родинка… приподнятые две брови… мята с цитрусом… испачканные чёрным пальцы… пляж… вкус солёных губ и обещания… столько обещаний…

Я не могла вынести этот безжалостный натиск. Воспоминания сжирали мозг, разум и сердце. Калечили душу, рвали на части. Как самого главного узника в аду.

Я не могла терпеть, и полностью иссушенная воткнулась коленями в белоснежный мрамор. Эта боль… её не убавишь… не приложишь компресс. Её сердцевина где-то внутри. Она пахла гарью, вываливалась наружу разъедающим дымом. Дробила кости, распарывала мышцы.

Я запрокинула голову. Ночное небо Вегаса и миллиарды звёзд.

Он потушил каждую… Оставил в темноте…

– Небо сегодня очень красивое.

– А знаешь, почему оно красивое? Потому что мы смотрим на него вдвоём.

Захлёбываясь под толщей невыносимой правды, я вонзилась ногтями в лицо и закричала.

Жутко. Громко.

До кровавых полос. До растерзанных связок. До полного отказа лёгких.

Я не хотела больше смотреть на небо. Я хотела умереть.

Уволить сердце. Без отработки. Сразу с корнем.

Закрыть глаза…

Не видеть… не чувствовать…

Чтобы там, за гранью, с едким вкусом отчаяния осознать…

Лучше бы он солгал…

Глава 1

Не решаясь сделать шаг вперёд, я нервно переминалась с ноги на ногу перед раздвижными стеклянными дверями, смотря на идеально подстриженный газон, расставленные и накрытые белыми скатертями столы и развешенные по всему периметру одного цвета шарики. В глаза бросилась ярко-розовая надпись: «С Днём Рождения, Эмили!». Я недовольно сморщила нос. Что за отстой?! Терпеть не могла розовый. Почему, если я девочка, всё обязательно должно быть, как у куклы Барби? Мне что, пять?!

С превеликим удовольствием оторвав взгляд от рвотного цвета, я принялась выискивать взглядом свою лучшую подругу. Я раздражённо рыскала глазами по собравшимся гостям, половину из которых знать не знала, и с каждой секундой сердилась всё больше. Они тут на конкурс красоты пришли? Что за наряды принцесс? Раздутые цветастые платья, локоны, перевязанные лентами, странные блестящие ободки. И что больше всего бесило – вежливые натянутые улыбки. Никакого веселья. Ожидаемая унылая демонстрация своих лучших нарядов и показная порядочность перед людьми старшего круга. Одна половина из них блевала после вечеринок, щедро устраиваемых королём нашего класса, а вторая лечилась от венерических заболеваний после тех же вечеринок, на которые, к сожалению, мне ни разу не удалось попасть. Заболевания меня, конечно, не привлекали, но будь моя воля, я бы лучше запоминающе отожгла на одной из них со Стеф, чем всё вот это вот.

Взгляд невольно замер на самой, пожалуй, выделяющейся из всей этой массы женщине. Оливия Майерс – организатор этого дивного вечера и по совместительству моя мама. Как бы я к ней не относилась, не признать то, что она безумно красива, я не могла. Высокая, с идеальной фигурой и причёской.

Но и в красивом саду водятся змеи.

Сейчас на ней была надета белая лёгкая юбка до колен и застёгнутая на все пуговицы блузка того же цвета. Она вежливо улыбалась, слушая незнакомую мне полноватую женщину в странном фиолетовом платье, и периодически кивала, выражая свою полную заинтересованность в разговоре, что, скорее всего, было напускным. Не успеют гости покинуть дом, как она разнесёт внешний вид и манеры каждой из них.

Эта женщина всегда до идеального безобразия элегантна и невозмутима, не считая её нервно дёргающегося века при виде оголённых пупков и слишком коротких платьев. Она до сих пор восхищалась внешностью Кейт Мосс, стремилась к такой же худобе и в то же время презирала её стиль в одежде, называя одну из известных супермоделей шлюхастой рок-н-рольщицей. Ну да, ей же виднее. На людях она никогда не озвучит подобное, но вот дома эту женщину было не остановить. Для моей матери её мнение единственно верное, и оспорить его мог лишь мой отец Джон Майерс, пылко излучающий сейчас светскую доброжелательность в кругу тучных мужчин.

Я снова переступила с ноги на ногу. Большие пальцы стали ощутимо ныть из-за до ужаса неудобных туфель. Они были очень узкие, но мама решила, что это не повод пренебрегать мнением известного дизайнера, называющего их самыми модными в этом сезоне, и всё равно купила, не смотря на мои слабые, жалобные протесты.

Тёплые ладони неожиданно закрыли мне весь обзор на праздник века.

– Угадай, кто! – раздался знакомый игривый голос возле самого уха.

– Даже не знаю, – хмыкнув, протянула я. – Кто-то с очень потными и неприятными руками.

– Ах, ты! – чуть не оглушив меня, взвизгнула Стефани и, убрав ладони от лица, больно ущипнула меня за щеку. – На улице, кажется, все сорок. Я умираю.

Я повернулась, яростно потирая горящее место.

– Хотела попить газировки, а лучше пиво. Но на твоей вечеринке подают только противные кислые морсы и соки. Такой отстой! – продолжала показательно вздыхать она, пока я рассматривала её внешний вид: лёгкий белый сарафан, открытые бежевые сандалии, собранные в хвост светлые густые волосы с вразнобой выгоревшими от солнца прядями, и никакого макияжа, за исключением прозрачного блеска на губах.

Мило. Но непривычно. Лишь шальные, карамельного цвета глаза выдавали в ней то, что она тоже не прочь выбрать вариант с алкоголем и безумными танцами. Моя бровь заинтересованно дёрнулась вверх.

– А ты, смотрю, приоделась.

Она фыркнула, словно я сморозила полнейшую глупость.

– Не хотела злить миссис Майерс. Она и так меня недолюбливает.

На это мне совсем нечего было возразить. Чистая правда. По необъяснимым для меня причинам мама вбила себе в голову, что Стефани очень распущенная и дурно на меня влияющая личность. Хотя, почему по необъяснимым? Её злило, что она обычный подросток с нормальными родителями, не требующими от неё способностей супергероя. Она – моя лучшая и единственная подруга, и даже если меня запрут на год дома без возможности увидеть белый свет, я ни за что от неё не откажусь.

С такой, как я, дружить тяжело. Так сказала одна из моих бывших подруг. Раньше у нас была небольшая компания девчонок. Точнее, она есть до сих пор. Просто за минус одной. Меня.

«Время нужно тратить с пользой, Эмили. А в твоих гуляниях с людьми непонятного статуса я её не вижу».

Вероятно, вы уже догадались чьи это слова. Правда, я никогда не понимала о каком статусе речь. Да, семья Стефани жила скромнее нашей, но это вовсе не означало, что они хуже. По моим личным наблюдениям, они были в разы лучше, и прямо сейчас я, не задумываясь, собрала бы свои чемоданы и переехала к ним навсегда.

На телефон, который я держала всё это время в руке, пришло уведомление, и я, быстро пробежавшись глазами по дисплею, с облегчением убедилась, что это всего лишь обновления в новостной ленте Twitter, а не очередные поздравления вперемешку с извинениями от моего неугомонного поклонника. Я убрала сотовый в маленькую, бежевого цвета сумочку и, не желая таскаться с ней весь день, повесила её за ремешок на спинку близстоящего стула.

– Эмили Джози Майерс! – торжественно начала подруга, показательно размахивая руками. – Я от всей своей огромной души поздравляю тебя с днём рождения! Безумно горжусь тобой, моя самая красивая, потрясающая, великолепная, крутая, клёвая…

– Ой, всё, заткнись, – беззлобно прервала я её, сдувая с лица мешающую прядь волос.

– Согласна. Перебор, – широко улыбнулась она, ничуть не обидевшись. – А если честно, выглядишь, как тюльпан. – Она пробежалась скептическим взглядом по пышной юбке светло-зелёного платья с короткими кружевными рукавами и остановилась на ступнях. – Какие туфли! – наигранно воскликнула она, еле сдерживая смех. – Ты что, украла их у своей бабушки?

Я состроила рожу.

– У прабабушки! Это писк моды.

– Ага, – поддакнула она. – Я так и подумала. Что тебе подарили предки?

Я тяжело вздохнула.

– Смотрю на твоё унылое лицо и понимаю, что не билет в один конец в Чикаго.

Ага. Разбежались. Они не смогут пережить, если хоть на секунду решат, что я счастлива.

– «Это не смешно, Эмили. Какие сейчас могут быть поездки? У тебя нет на это времени», – очень правдоподобно спародировала я свою ближайшую родственницу. – И правда! Я ещё не выучила от корки до корки «Римское право», не изучила причины опиумных войн между Китаем и Великобританией, и в конце концов, – я театрально всплеснула руками, – как я смогу жить дальше, если не узнаю, как «Реставрация Мэйдзи» изменила политический и социальный ландшафт Японии?!

– Э-э-э…

Не будь я так раздражена, я бы посмеялась над ошалелым лицом Стефани.

– Откуда вообще этому времени взяться?! – продолжала выступать я. – У меня школа, ворох домашки, курсы французского и английского, а ещё эта премерзкая йога, на которой я чудом держусь, чтобы не захрапеть. Вот скажи, зачем мне французский?! Я уже ненавижу всех французов, а я их даже в глаза не видела! И вообще! Франция – не моя страна! В древности там существовал закон, запрещающий женщинам носить брюки! И этот наполеоновский сексизм официально отменили только в 2013 году! Ты представляешь?! В 2013!

– А что там про опиум?..

Я зыркнула на неё таким взглядом, что она не рискнула закончить вопрос.

– В итоге, они подарили мне какую-то космически дорогую, безумно редкую коллекционную книгу. Слава богу, на английском.

Стеф недовольно скривила губы.

– Гадость.

– Вот и я о том же. – Кстати о гадостях. – Что там на этих столах? – спросила я её, мысленно представляя тонны крабов. Мама не ела мясо и считала калории даже в воде. Поэтому надеяться на то, что на столе вдруг чудесным образом обнаружится пицца – бесполезная трата времени.

– Не всё так плохо, я видела что-то мясное.

Ну прям утешила.

– Торт же будет?

– Да! – Мои глаза сразу загорелись.

Мама считала сладкое самым великим злом на планете. Я была уверена, что маньяки и убийцы в её личном списке тяжких преступлений располагались строчкой ниже. Но именно в день рождения мне снисходительно разрешали съесть пару кусочков моего самого любимого лакомства.

– Будет торт с карамелью и грецким орехом!

– Боже, Джо, – фыркнула Стеф. – Я каждый раз поражаюсь твоей радости от простого куска торта. По десятибалльной шкале странностей это потянет на все девять. Но потом вспоминаю твою мать и думаю, что на твоём месте радовалась бы и чайной ложке сахара.

Вывалить всё, что взбредёт в голову – в этом вся Стеф.

– Плевать на торт. Есть новости поважнее, – отмахнулась она, словно эта тема изжила себя ещё год назад. – Как тебе новый сосед? О нём уже вся улица трещит. Он такой красавчик! – Сложив ладони вместе на уровне груди, она восторженно подняла глаза к потолку. Для полного набора не хватало струйки красных сердечек вверх.

На моём лице отразилось недоумение.

– Какой сосед?

– Как, какой?! – поражённо всплеснула она руками. – Твой, конечно! Они переехали пару дней назад в соседний дом.

– Слышала что-то, – пробормотала я, вспоминая, как вчера мы с мамой подъехали к дому, и какие-то молодые ребята таскали коробки и громко ругались. Она смерила их таким взглядом, словно перед ней не люди, а мерзкие насекомые. – Что, прям красавчик?

Стеф часто неоднозначно реагировала на противоположный пол, восхищалась тем или иным парнем, через пару дней напрочь забывая, что он ей приглянулся. Мне было всё равно. Мне никто не нравился. Никогда.

– Сама сейчас увидишь, – она понизила голос, будто нас кто-то мог подслушать и ткнула пальцем в сторону праздника, который чудесно проходил без меня. – Он там. Его родители какие-то шишки, и твои их пригласили.

– Ну пойдём, посмотрим на этого красавчика, – только, чтобы поддержать подругу проговорила я и, тщательно разгладив невидимые складки на платье, наверное, больше для того, чтобы отложить момент моего появления, отодвинула дверь в сторону.

Из колонок доносилась незнакомая весёлая песня, пока я с натянутой на лицо гримасой радости шефствовала по выстриженному травяному полотну. Две нанятые официантки, одетые в белые рубашки и чёрные до колена юбки, с доброжелательными улыбками ходили между гостями, держа в руках подносы, заставленные закусками и напитками. Как и предполагалось, приглашённые гости разбились по небольшим группам по интересам и оживлённо переговаривались. Я знала многих и всё же видела незнакомые лица. Кто-то из ближайшей к нам группы крикнул: «С Днём Рождения, Эмили!», и я улыбнулась в ответ, толком не понимая, кому именно. Стеф следовала за мной по пятам, и чем ближе мы подходили, тем острее становился взгляд Оливии Майерс. Сейчас точно что-то будет.

– Почему так долго, Эмили? – Строгий тон матери тут же поднял внутри целую бурю протеста. И если мерить её по шкале Стефани, то набиралось сразу семь баллов. – Тебя уже все заждались.

Ага, конечно. Заждались.

Я молча смотрела в её идеальное лицо с неброским макияжем. Волосы были собраны в тугой пучок на затылке, и ни одного выбивающегося волоска я не смогла найти, как бы тщательно не искала. Безупречна. Безупречна и холодна.

– Почему на тебе эти туфли? – тихо возмутилась она, кидая на Стеф быстрый и полный неприязни взгляд. – Я сказала надеть тебе другие.

Сказала она. Я так и знала, что из-за такой мелочи она устроит трагедию. Но дело в том, что туфли, которые выбрала она, были с открытым носом. А я назло непонятно кому покрасила ногти в чёрный цвет. Небольшой, никому неизвестный, а потому и глупый бунт на корабле. У неё случится инсульт, если она их увидит.

Сдержаться и не состроить гримасу максимальной неприязни далось с трудом.

– Прости, мам, – игнорируя вопрос про туфли, я изобразила виноватую улыбку на лице. Только вслух я называла родителей так, как положено. В то время как мысленно, вместо принятых «мама» и «папа», всё чаще и чаще стали звучать их имена. – Стефани помогала мне с причёской, поэтому мы задержались.

С причёской под названием: «Прямые волосы». Гениально.

Оливия недовольно поджала губы, но промолчала.

– Мы пойдём поедим, – быстро сообразила я, чтобы, не дай бог, не получить ещё целый список выговоров. – Заодно, поприветствую гостей.

А с некоторыми придётся даже познакомиться. Мою мать не сильно волновал тот факт, что на моём празднике были неизвестные мне личности.

– Хорошо, – на её лицо налезла маска снисходительного одобрения. – Только много не ешь, ты и так поправилась на полтора фунта.

Абсолютно не удивлённая её дополнительными комментариями, я нехотя кивнула и, взяв Стеф за руку, потащила к столу с закусками.

– Полтора фунта! – с ужасом на лице прошептала подруга, когда мы отошли на безопасное расстояние. – Твоя мать – монстр.

– Монстр – это комплимент. Поверь, она гораздо хуже.

Сморщив нос, я с плохо скрытой неприязнью рассматривала еду.

– Сейчас бы колу, бургер и картошку с соусом, – мечтательно вздохнула Стеф, видимо вспоминая свой собственный день рождения. У неё не было шикарного праздника. Всё было по-домашнему: семья, близкие друзья и вредная еда. В тот день нам даже разрешили выпить по бокалу шампанского. Её родителей я обожала. Они всегда учитывали пожелания дочери и ругали за действительно серьёзные проступки, а не кусок пиццы.

– Будем есть то, что есть, – буркнула я, беря рукой кусочек сыра.

Пока я, стараясь не поморщиться, жевала мягкий, почти безвкусный сыр, ко мне подошли несколько ребят с соседней улицы. Я с ними не общалась, просто здоровалась при встрече, поэтому пришлось поднапрячься: принимать поздравления и перебирать в памяти их имена. Одновременно. С первым получилось, со вторым пошло труднее. На третьем я решила закончить истязать свой мозг и улыбаться так широко, словно ничего прекраснее, чем встреча с ними, со мной не случалось и не случится никогда.

Стандартная процедура. Никаких удивлений. Список гостей составлялся не мной.

– Вот он, – шепнула мне Стеф, кивая куда-то в сторону, когда мы остались одни. Я тут же прошлась взглядом по указанной траектории.

В нескольких десятков футов от стола спиной к нам стоял светловолосый парень в окружении трёх ребят из моего класса. Он был среднего телосложения и немного выше остальных. С этого ракурса я совсем не видела лица и потому не могла дать какую-либо оценку его внешности. Но даже со спины я могла сказать, что держался он вполне уверенно и явно заинтересовал моих напыщенных одноклассников. Ещё бы, в частной школе деньги играли немаловажную роль.

– Какое красивое платье, Майерс! – раздался за спиной самый неприятный голос на планете Земля. Нет, пожалуй, на всех восьми планетах Солнечной системы не было голоса противнее этого.

Прежде чем развернуться, я сделала глубокий вдох… Пара секунд, и перед моим взором предстала стерва года в окружении своих двух подпевал подружек.

Карла Томпсон. Неприятное существо. Моя одноклассница и мой личный враг. Наше противостояние началось ещё с начальной школы, когда один из мальчиков сказал, что у меня причёска красивее, чем у неё. Полный бред. А дальше последовала бесконечная борьба: за лучшие оценки, за право вести спортивную колонку в школьной газете и, наконец, за Дина Уилсона. Мне он не нравился, но иногда, когда Карла перегибала палку, я специально строила ему глазки, чтобы увидеть её пылающее от ярости лицо. Это приносило мне удовольствие.

– Тебе оно очень идёт, – продолжала издеваться Карла, с ехидной улыбкой рассматривая мой наряд, который я бы никогда не надела, будь сиротой. На фоне моей белой кожи светло-зелёный смотрелся как неизлечимая болезнь. Честно сказать, это нонсенс. Жить в Майами и ни разу нормально не загореть. Перед выходом на солнце я тратила целое ведро солнцезащитного крема, иначе моё тело покрывалось красными пятнами, которые проходили ещё несколько недель. Загар ложился, но лёгкий, еле заметный, и на фоне других я всегда выглядела болезненно-бледной.

– Спасибо, Карла, – бесстрастно ответила я, успокаивая себя тем, что начинать ссору на виду у родителей – непроходимая тупость, совсем несвойственная мне.

Рассматривая её в ответ, я пыталась сохранить невозмутимый вид. Выше меня почти на пол головы. Стройная и загорелая. В коротком летнем платье на бретелях ярко-красного цвета и с длинными, чёрными как смоль волосами. Так и хотелось вцепиться в них и опустить её идеальное лицо в ближайшую тарелку с креветками. Она выглядела сногсшибательно и, беря во внимание нашу с ней конкуренцию, это довольно часто било по моей самооценке. И у меня не было желания одеваться, как она. У меня было желание иметь возможность одеваться, как я хочу. Такая мелочь, но и её я не могла себе позволить.

– Мой подарок там. – Она указала пальцем, покрытым ярко-сочным красным лаком, в сторону стола, заваленного разноцветными коробками. – Ты сразу поймёшь, что он от меня, – невинно хлопая ресницами, продолжала напевать эта стерва.

Почему это существо вообще находилось здесь? Ах, да. Её отец – партнёр моего отца по бизнесу. Моё мнение никто не спрашивал. Никого не интересовали подростковые войны.

– Не сомневаюсь, – стараясь не поддаваться эмоциям и не представлять, как ломаю ей нос, сухо ответила я и окинула быстрым взглядом её, так называемых, подруг. Меган и Сидни. Две ухмыляющиеся дуры. Терпеть их не могла. Если Карла вызывала хоть какое-то уважение, то бесхребетные одноклеточные идиотки – только жалость.

– Стерва ты заносчивая, – буднично одарила её комплиментом Стеф, не прекращая уплетать бутерброд с рыбой неизвестного происхождения. Подруга никогда не упускала возможности задеть эту королеву красоты, и ей практически всегда это удавалось.

– Таннер, – противно протянула в ответ «королева», расплываясь в фальшивой улыбке. – Ты, как всегда, без манер. До сих поражаюсь, как ты попала в наш класс. – Её глаза насмешливо сверкнули. – В класс лучших.

Подруга издевательски фыркнула:

– Ты, что ли, лучшая? Обычная выскочка!

Улыбка моментально слетела с лица Томпсон. Но она ничего не ответила, лишь перевела взгляд обратно на меня, словно Стефани была недостойна её внимания.

– Твой сосед – само очарование, Эмили, – вкрадчиво проговорила она с хищным блеском в глазах. – Он будет учиться в нашем классе.

«Вот это новости! Почему я всё узнаю последней?!».

– Надеюсь, в этот раз ты не будешь стоять на моём пути. Так и быть, я отдаю тебе Дина. Мне он больше не интересен. Можешь забирать. Считай, это приятным бонусом к моему сегодняшнему подарку.

Она дура?

– Очень великодушно, Карла. – Я изо всех сил старалась не рассмеяться ей в лицо. – Но чтобы что-то отдать, нужно для начала это «что-то» приобрести. А в нашей с тобой ситуации этим «что-то» является живой человек. А значит, его невозможно, как игрушку в магазине купить, а потом передарить, – старательно разжёвывала я каждое слово этой идиотке. – Соответственно, подводя итог всему вышесказанному, ты несёшь полнейший бред.

Стеф рядом громко присвистнула, а затем протянула мне ладонь, которую я с удовольствием отбила. Ставить эту стерву на место – определённый вид изощрённого удовольствия. Подруга терпеть не могла, когда я умничала, но в случае с этой напыщенной дурой никогда не была против.

В глазах Карлы загорелась ярость. Она столько лет сохла по Уилсону, хотя могла заполучить любого парня в школе. За ней чуть ли не толпами бегали поклонники, бесконечно приглашая на свидания. Но ей всегда нужен был только Дин. И я начала подозревать, что дело не в самом парне, а в его статусе. Его семья владела крупной корпорацией по торговле энергетических товаров для авиации, морского транспорта и так далее. Весь список и не упомнишь. Выходец из знатной семейки с очень напористым характером и внешностью атлета. Один из лучших учеников и спортсменов. В основном общался с парнями постарше и, несмотря на возраст, являлся мечтой каждой второй девчонки из нашей школы. Мне даже стало любопытно, чем так её зацепил новенький, если она решила убрать свои когти от Дина.

Не на шутку разозлившись, Томпсон, видимо, забыла, где находится. Она подошла ко мне настолько близко, что я почувствовала её дыхание на своём лице. Стало неприятно, но отступать я была не намерена. Стефани рядом тоже ощутимо напряглась. Она всегда мечтала оттаскать её за волосы. И даже всерьёз предлагала выловить королеву за углом. Но дальше взаимных оскорблений у нас дело не заходило. За такое можно с лёгкостью вылететь из школы, а для меня это равносильно мучительно долгой казни.

– Шутки закончились, Майерс, – прошипела она. Сейчас она напоминала мне гадюку, у которой закончился весь яд, и всё, что она может – это выпускать наружу свои бесполезные клыки. – Даже не вздумай строить ему свои невинные глазки.

Я уже говорила, что она дура? Точно, говорила.

Открыв рот, я собиралась ей высказать всё, что думаю о её жалком поведении. Но голос матери мгновенно остудил весь мой пыл.

– Эмили, подойди! – маскируя приказ вежливыми нотами, позвала она. А её ожидание, длительностью более тридцати секунд, принесёт мне намного больше проблем, чем созерцание раздутых ноздрей Карлы.

Поэтому, не посчитав нужным снизойти до ответа, я просто развернулась и пошла к родителям, слыша в спину глупую угрозу: «Мы ещё не закончили».

Когда до них оставалось около пяти шагов, Джон Майерс кинул в мою сторону раздражённый взгляд, словно я сама напросилась на эту аудиенцию, и нехотя прервал свою речь, чтобы представить меня незнакомым людям.

– Эмили, познакомься, – начал отец, кивая в сторону мужчины и женщины, стоящих рядом с ним. – Стив и Грейс Райс. Наши новые соседи. Переехали из Лос-Анджелеса.

Родители того самого красавчика? Я с ходу предположила, что он пошёл в мать, так как именно у неё были длинные светлые волосы. Довольно высокая, в обтягивающем стройную фигуру кремовом платье. Но я уже знала наперёд, что Оливия ни за что не упустит возможности прокомментировать её широковатые бедра.

Стив Райс оказался высокого и крепкого телосложения мужчиной с короткими тёмными волосами и внимательным взглядом. Одет был солидно: белая свободная рубашка и светлые брюки.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась я.

– Грейс – хирург, а Стив – адвокат по уголовным делам, – продолжил свой рассказ отец.

Разве Стеф не говорила, что они какие-то шишки? Я пока ничего не понимала.

– Я слышал, ты вытащил из тюрьмы самого де ла Торре? – с искренним интересом спросил отец. Кто такой этот Торре я понятия не имела, но вслушивалась так, словно была знакома с ним всю жизнь.

– Да, – чуть погодя ответил Стив. Было заметно, что ему не очень по душе эта тема. Но разве моего отца остановишь?

– Это впечатляет. Его поймали на горячем. Как ты это сделал?

– Газеты преувеличивают, Джон.

– И всё же, – настаивал отец. – Это было громкое дело.

– Думаю, не стоит обсуждать работу Стива при детях, – миролюбиво вклинилась в их разговор миссис Райс, смотря, как её муж недовольно поджимает губы. Отец слепой, что ли? Даже мне очевидно, что пора заткнуться. – Здравствуй, Эмили, – ласково улыбнулась она. – С днём рождения.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила я, напрягаясь под требовательным взглядом матери. Мне что, в реверансе присесть нужно?

– Пройдём в мой кабинет? – предложил отец Стиву, явно не желая оставлять зацепившую его тему и переходить к общению с такой скромной персоной, как я. – Оставим дам посплетничать. Я угощу тебя отменным коньяком. – Дружески хлопнул он его по плечу.

Мистер Райс медленно перевёл взгляд на его руку, видимо, так же, как и я, посчитав это излишней фривольностью. Но, тем не менее, кивнул и пошёл вслед за отцом. Я была уверена, он ни за что не отцепится от бедного соседа, пока не выяснит всю правду об этом деле.

– Мы теперь будем часто общаться, – вновь заговорила со мной миссис Райс. – Поэтому будет неплохо познакомить нашего сына с тобой. Эйден! – громко позвала она, и тот самый парень, которого я рассматривала со спины, сразу же обернулся и двинулся в нашу сторону.

Я не могла объяснить то, что происходило дальше, но чем ближе он приближался, тем труднее становилось моё дыхание. Может, я заболела?

Уверенная и в тоже время расслабленная походка, будто он тысячу раз бывал в нашем доме. Растрёпанные ветром пшеничные волосы, довольно крепкие руки, обтянутые на контрасте с загорелой кожей белой тканью футболки, и мужественные черты лица, очень напоминающие черты мужчины, который только что нехотя ушёл с моим отцом. Но самое поразительное ждало меня впереди.

Его глаза. Ярко-зелёные. Ненормальные.

Ни у кого, ни разу в жизни я не видела таких насыщенных глаз. Живых, цепляющих с первого взгляда.

Он встал рядом со мной, и до меня донёсся аромат чего-то освежающе-приятного. Я не могла различить, что именно это было. Мята? Лайм?

– Эйден, познакомься с именинницей, – мягко сказала Грейс. – Будет здорово, если вы подружитесь.

Он повернулся в мою сторону, и наши взгляды столкнулись.

– С днём рождения, Эмили. – Лёгкая улыбка преобразила его лицо, и я зацепилась за две глубокие очаровательные ямочки на щеках. Божечки, ещё и ямочки! – Очень рад познакомиться.

Мой язык безнадёжно прилип к нёбу. Я впервые испытывала такое странное чувство. Я стеснялась мальчишку. Какой позор!

– Мне тоже очень приятно. – Прозвучало неуверенно и смущённо.

Уголки его губ еле заметно дрогнули. Он смеялся надо мной?

– Прекрасный праздник, миссис Майерс, – вежливо проговорил он, обращаясь к моей матери и давая мне время хоть немного прийти в себя. Неудивительно, что Карла в него вцепилась, как в последний шанс. Он и правда оказался очень привлекательным.

И только спустя пару секунд я осознала, что он сказал.

Прекрасный праздник?! Да здесь уснуть можно от скуки! Не то чтобы я была на многих праздниках. Меня вообще редко куда отпускали. Будь их воля, они бы мне вживили под кожу маячок слежения, чтобы по дороге в одну библиотеку, я не свернула в другую. Но если даже я, с маленьким опытом, это понимала, то что нёс он?! Вежливость? Действительно так считал? Если ответ под номером два, то мы никогда не поладим. Те, кому нравилась моя мать, не дружили с головой. А с больными не дружила я. Я вообще ни с кем не дружила, кроме Стеф.

– Спасибо, Эйден, – в голос пропела она. Угодил. – Мы всегда рады видеть тебя в нашем доме. Эмили выберет день и проведёт тебе экскурсию по городу. Как ты на это смотришь?

– Я буду очень рад.

А меня спросить не нужно?

– Эмили?

«Мне одной кажется, что её голос всегда меняется, когда она произносит моё имя? В нём сразу появляется что-то неприятно требовательное. То, что мгновенно вызывает внутреннее сопротивление».

– С удовольствием.

Это «с удовольствием» далось мне тяжелее, чем тот недельный перевод рассказа с французского языка, после которого мой репетитор остался очень недовольным и доложил Оливии. В качестве наказания – плюс ещё одно занятие в неделю.

Эйден благодарно мне улыбнулся и продолжил дальше ворковать с моей матерью, превращая обычный светский диалог в мучительную для меня пытку. Отвечал на её вопросы, делал комплименты, рассказывал про школу в Лос-Анджелесе и, в целом, притянул к себе не только моё, но и внимание двух взрослых женщин.

Я разглядывала его со стороны. Его мимику, жесты. Он держался очень расслаблено. Не махал во все стороны руками, как Стеф, а, спокойно сложив их за спиной, вёл диалог с моей матерью так, словно был знаком с ней тысячу лет.

Но когда после очередной реплики Оливии он рассмеялся, я чуть дышать не перестала, вслушиваясь в ласкающую до мурашек слух тональность. Тихий ненавязчивый звук с лёгкой мужской хрипотцой добавил ещё сотню баллов к его привлекательной внешности. Я пристально уставилась на его смешно подёргивающийся от смеха кончик носа. Там была какая-то точка. Родинка?

От этих размышлений я почувствовала себя очень неловко. Я даже не слышала, что конкретно он рассказывал, потому что изначально потеряла нить разговора. Эйден мне понравился, и это было очень сложно отрицать. Но то, что он стоял и любезничал с женщиной, ежедневно отравляющей мне жизнь, сразу же превращало все мысленно поставленные ему плюсики в нолики. Ощущая себя лишней на своём собственном празднике и одолеваемая совсем незнакомыми мне эмоциями по отношению к парню, я разозлилась.

– …поэтому я не в восторге от переезда, но надеюсь, что…

– Прошу меня извинить, – резко перебила я, и три пары глаз уставились на меня в ответ. Мать – с явным раздражением, Грейс – с понимающей улыбкой, а Эйден… а до анализа взгляда Эйдена я не дошла. Не решилась. – Мне нужно отойти. – И развернувшись, направилась в дом, чтобы позвонить самому главному человеку в моей жизни.

Я скользнула в приоткрытую с террасы дверь, сразу попадая в остуженное от жары кондиционерами пространство. Моя сумка висела ровно там, где я её оставила. С некой нервозностью я достала телефон и, нажав цифру, запускающую быстрый вызов абонента, принялась отсчитывать длинные, тянущиеся гудки.

– Эмми? – раздалось долгожданное на том конце линии, и я крепче стиснула влажной от пота ладонью трубку.

– Это я.

Максимально тупое начало с подтверждением собственной личности.

– Что случилось?

Я молчала, но моё учащённое дыхание, видимо, было слышно и за тысячу миль.

– Наша мать опять испортила тебе праздник?

Кэтрин – моя старшая и очень догадливая сестра. Мой самый родной и близкий человек. Она училась в медицинском в Чикаго и, несмотря на нашу разницу в десять лет, мы с ней были очень близки. Кэти редко приезжала домой, так как её отношения с родителями оставляли желать лучшего. А если честно, она просто не могла находиться с нашей матерью на одной территории больше пяти минут. Поэтому виделись мы редко, но зато переписывались и созванивались почти каждый день.

– Я просто не чувствую, что это мой праздник, – вымученно призналась я. – Здесь всё не то. Платье, туфли… люди.

Я очень надеялась, что Кэти сможет приехать и провести этот день со мной, но у неё никак не получилось вырваться со своей резидентуры.

– Милая, – ласково позвала она. – Знай, что я всегда на твоей стороне. А все, кто тебя расстраивают, пусть катятся к чёрту. Не трать энергию. Через год ты и не вспомнишь о них. А если тебе не нравится наряд, то иди и надень новый костюм! – требовательно скомандовала сестра.

Кэти отправила мне посылкой подарок. Футболка небесно-голубого цвета с белой надписью: «Чикаго» и короткие шорты в тон. Вдобавок, крутые белые кроссовки с голубыми шнурками, которые я не смогу надеть, пока Оливия Майерс живёт через стенку от меня.

– Ты же знаешь, что если я покажусь в таком виде при её гостях, она запрёт меня дома до конца моих дней.

Её гостях. Не моих.

Кэти фыркнула.

– Наша мать – стерва! И я серьёзно думаю, что у неё проблемы с головой, – как всегда, не стала разводить церемонии сестра. – Жду не дождусь, когда ты свалишь из этого ада. Ко мне.

– Господи, ты не представляешь, как я жду этого момента. Один год, и я буду жить с тобой. По крайней мере, в одном городе.

– Осталось совсем немного! А теперь иди и поешь свой любимый торт, и не обращай внимание на всех этих заносчивых идиотов. Люблю тебя, Эмми.

– И я тебя люблю.

Отключив вызов, я тяжело вздохнула и пошла в ванную комнату, чтобы помыть вспотевшие от жары ладони. Намыливая их уже по второму кругу, я отказывалась признавать, что просто тяну время и не хочу выходить наружу. Но вариантов не было. Закрутив кран с холодной водой, я тщательно вытерла руки полотенцем и, кинув быстрый взгляд в зеркало, чтобы убедиться, что не выгляжу снаружи так же, как внутри, вышла к гостям.

По ощущениям на улице стало ещё жарче. Горячий воздух неприятно прилипал к коже, и уже через десять секунд мне захотелось вернуться в дом и прямо в одежде встать под холодный душ.

– Эта стерва сейчас выпрыгнет из трусов, – протягивая руку за очередным бутербродом, насмешливо подметила подруга, когда я остановилась рядом с ней.

Я проследила за её взглядом. У другого конца стола стоял Эйден. Засунув руки в карманы своих классических, песочного цвета брюк, он с вежливой улыбкой на лице слушал извивающуюся перед ним змеёй Карлу. Она постоянно трогала волосы, поправляла бретели платья и вообще вела себя как законченная идиотка. И мне это совсем не понравилось. Не понравилась его улыбка, адресованная ей. Он нацепил солнечные очки, и я не могла рассмотреть глаза, но почему-то мне казалось, что она просто не может не привлечь его внимание. От этих мыслей я в очередной раз почувствовала раздражение.

– Хотя вряд ли на ней есть трусы, – пришла к своим выводам Стеф.

– Плевать на него и на её трусы, – скривилась я, представляя Карлу без нижнего белья в объятиях Эйдена. – Могут хоть засосаться тут. Не такой уж он и красавчик!

Стеф перестала жевать и, прищурив глаза, тщательно выискивала что-то на моём лице, с разоблачающе пылающими, как светофор, щеками.

– Ты меня сейчас обманываешь, Джо, – таинственно понизила голос подруга. – Только слепой или мёртвый не скажет, как он красив.

– Или я! – непримиримо задрав подбородок, я отказывалась признавать вслух свою симпатию к нему. – Ты не объелась?

– Я могу съесть весь стол. Кстати, почему Дина нет? Ты могла бы побесить Карлу и пофлиртовать с ним.

– Он улетел с родителями в Вашингтон к сестре. Несколько раз звонил и извинялся.

– Он, конечно, тот ещё бабник, но его симпатия к тебе – это своего рода стабильность. Думаю, он бросит всех, если твоя ягодка наконец решится дать сок под этим богическим телом.

– Какие тошнотворные метафоры, мисс Таннер. Поблюю позже. А пока, как истинная леди, сделаю вид, что оглохла и не слышала твой сумасшедший бред.

Стеф наигранно закатила глаза, закинула в рот остатки бутерброда и, быстро пережевав, уже с полной серьёзностью в голосе спросила:

– Почему бы тебе не попробовать с ним повстречаться?

Она задавала мне этот вопрос стандартно раз в неделю, и мне уже начало казаться, что она испытывала облегчение, когда слышала постоянный категоричный отказ с моей стороны. Я пару раз спрашивала о её симпатии к нему, но она всё время делала огромные глаза и говорила, что у меня не все дома.

– Ты издеваешься?! – не изменяя себе, стандартно возмутилась я. – Он мне не нравится! И у меня нет времени. Ты забыла, что моя мать составляет мне график занятий с дотошностью до секунды?

– Прости. Я иногда забываю, как тебе не повезло с родителями, – сочувственно проговорила она. – О, а вот и торт!

Все повернулись в сторону нашего дворецкого. Фредерик тоже приоделся. Облачился во всё белое и, напряжённо сведя к переносице тёмные густые брови, которые мне не раз хотелось проредить пинцетом, вышагивал по узкой дорожке, неся в руках мой долгожданный торт с зажжёнными свечами. В этом доме он был единственным, кто относился ко мне с добротой. А в этом наряде так и вовсе стал похож на католического священника, готового выслушать любую, даже самую страшную исповедь.

Фредерик всегда смотрел на меня с отеческой теплотой, поэтому еле уловимая тревога во взгляде мужских глаз, уже прилично обложенных со всех сторон возрастными морщинами, сразу вызвала во мне насторожённость. Я всячески старалась выветрить из головы любые нехорошие подозрения, пока радостно шагала ему навстречу, собираясь загадать желание, которое обязательно сбудется. Через год.

Всего четыре строчки глупой песни и улыбка потерялась на моем лице. Это был не тот торт. Совсем не тот. Какой-то пышно-розовый крем, свежие ягоды по кругу и ни единого намёка на карамель и орехи. Я вглядывалась подавленным взглядом в сладкую массу, ощущая на себе взгляды десятков гостей, обступивших меня по кругу.

– Ну же, Эмили, загадывай желание и задувай.

Я перевела взгляд на Оливию. Двумя пальцами одной руки она держала наполненный шампанским бокал на тонкой длинной ножке. Совсем не к месту я подумала, что этот бокал она будет цедить весь праздник, потому что потерять лицо и предстать перед гостями в недостойном свете для неё страшнее, чем увидеть плюс на весах. В ободряющем жесте она немного склонила голову вперёд. Но так должно было казаться со стороны. На самом деле её нервировала задержка. Её вообще нервировало всё, что было не по её плану.

Внутри снова начала нарастать злость и агрессия. Почему у меня такие родители?! Я согласилась на всё! На это платье! На дурацкие туфли! Даже на Карлу, которой вообще не должно здесь быть! Я все время безукоризненно следую всем их деспотичным правилам, а они не могут выполнить всего одно моё желание! Торт. Это же такой пустяк! Разве нет?!

– Это не тот торт.

Судя по лицу моей матери, произошёл ядерный взрыв, не меньше. На секунду на её лице отразился приятный шок. Что, не ожидала? Но она достаточно быстро взяла себя в руки и улыбнулась той очаровательной улыбкой, которая без проблем сможет разъесть железо. Может, все кругом и думали, что она очаровательна. Я видела лишь раздражение, хорошо скрытое от других под маской фальшивых ужимок.

– Ну что ты, милая.

От её наигранного скрипучего смеха мне свело челюсть.

– Конечно же, это тот торт. Ты, наверное, забыла, что решила в этом году попробовать что-то новое. Ты сама его выбрала.

– Я его не выбирала. Это не тот торт.

Откуда во мне взялось столько смелости, я сама не понимала. Но как только я сказала эту фразу, тут же пожалела. Вокруг воцарилась оглушающая тишина, разбавленная лишь этой идиотской музыкой, играющей из колонок. Даже плейлист был не мой. Здесь всё не моё. Вся моя жизнь будто принадлежало другому человеку.

Я скользнула взглядом по гостям. Нахмуренные брови и плотно сжатые губы отца, сожаление на лице Стеф, наглая улыбка Карлы, говорящая о том, что эта новость приукрасится в разы и разлетится по школе со скоростью метеорита. И наконец, Эйден.

Я не могла объяснить, почему мой взгляд остановился именно на нём.

Невозможно было понять, о чём он думал. Глаза всё так же закрывали очки, губы больше не улыбались, и вся остальная мимика лица была спокойной и нечитаемой. Мне стало стыдно за то, что не смогла сдержаться. Со стороны я сейчас выглядела, как избалованная принцесса, которой не угодили, и она решила устроить спектакль на ровном месте.

– Эмили, – натянуто выдавила моя мать, в душе, скорее всего, желая меня утопить. Она больше не притворялась хорошей. Глаза прищурено и зло смотрели на меня, требуя немедленно прекратить пререкаться и сделать так, как она хочет.

И я сделала. Закрыв глаза, я загадала абсолютно другое желание и, набрав в грудь побольше воздуха, махом задула все семнадцать свечей.

Пусть они все исчезнут.

Глава 2

– Что за поведение, Эмили?!

Утро выдалось ожидаемо отвратным. Вчера я совершила непростительный поступок, равносильный похищению десяти младенцев. После задувания свечей сразу же свалила к себе в комнату и не выходила до сегодняшнего момента. Гости разошлись поздно, и только по этой причине мне не влетело ещё вчера. Мама, разумеется, выкрутилась и придумала легенду о моём плохом самочувствии, переходном возрасте, скачках настроения или любую другую чепуху. И теперь дополнительно затраченная на ложь энергия должна вдоволь компенсироваться мстительным обругиванием меня.

Поэтому сейчас я стояла на открытой террасе перед круглым обеденным столом и восседающими за ним двумя разъярёнными родителями. Хотя, не совсем так. Один был разъярён, второй сидел с каменным, нечитаемым лицом.

– Ты опозорила нас перед всеми этими людьми! – нервно трепыхала крыльями носа Оливия. – Что они подумают о нас? А я тебе скажу что! То, что у нас абсолютно невежественная дочь, раз позволила себе устроить скандал из-за какого-то торта!

И это она называла скандалом?!

– А если мы не можем справиться с собственным ребёнком, то какие вообще можно с нами иметь дела?!

Из её рта продолжали вылетать неприятные и очень абсурдные, по моему мнению, слова.

«Интересно, она сама осознаёт какую ерунду говорит? Скорее всего, нет».

Опустив глаза в пол, я носком туфли выводила непонятные узоры по деревянным лакированным доскам, стараясь не прибегая к помощи рук, заткнуть себе уши, отключить слух и не реагировать на то, что говорит женщина, родившая меня, как она любит утверждать, в страшных муках.

Наверное, пару лет назад я ещё надеялась на то, что всё может измениться. Что если я буду послушной отличницей, свободно говорящей на трёх языках, родители оттают и проникнутся ко мне хоть небольшой любовью. Но каких бы успехов я не добивалась, реакция всегда была одна – мало, недостаточно, можно лучше. Я не могла вспомнить, чтобы на этом безупречном лице хоть раз отразились любовь или нежность. Эти чувства легко распознать. Так смотрели на меня только Кэти и Стефани.

Сестра не переставала твердить, что ничего не изменится. Что нужно просто потерпеть и дождаться выпуска. А дальше свободное плавание, в котором всегда будет предоставлен выбор: видеть это холёное, намазанное дорогущими кремами лицо или нет.

У меня имелись подозрения, что, если бы не я, Кэти давно разорвала бы все отношения с семьёй. По её словам, мы не всегда жили богато. Отец был из семьи среднего класса, в то время как семья матери в социальной иерархии занимала место на пару уровней ниже. Это сложно представить, но Оливия долгое время работала обычным продавцом в магазине и занимала в три раза больше пространства, чем сейчас. Я не помнила этого времени, потому что была совсем маленькой. Но помнила Кэти. Как и помнила то, когда всё изменилось.

Отец всегда был очень амбициозным человеком, и, спустя несколько лет упорного труда, добился того, что его компания получила обширное признание на строительном рынке. Мама же просто села на всё готовое и очень быстро вжилась в образ непревзойдённой леди. Мониторила журналы мод, посещала светские рауты, салоны красоты и создала образ настолько реалистичный, что каждая курица из её нового окружения верила в то, что она грациозно выползла из утробы сразу с укладкой и в трусах от Chanel. И она так глубоко срослась со своим пьедесталом, что ни за что не позволит себе вылететь из круга знатных дам и вернуться к той жизни, о которой она очень не любила вспоминать. Диагноз Кэти: закомплексованная женщина с психологическими проблемами, вечно боящаяся социального осуждения. Она не общалась со своими родителями и запрещала мне, потому что они, видите ли, не того статуса.

Мои единственные бабушка и дедушка жили в Окленде в скромной квартирке, и я имела представление о их внешности только благодаря фотографиям, присланным сестрой. После переезда в Чикаго Кэти восстановила с ними связь, и каждый раз, когда она приезжала к ним в гости, они передавали мне привет. Через год я обязательно последую её примеру и встречусь с ними лично.

– Эмили! – грозный тон отца привлёк моё внимание, и, подняв голову, я столкнулась с тяжёлым взглядом Джона Майерса.

Стеф считала моего отца красавчиком. Но я отказывалась воспринимать её слова всерьёз, потому что красоты в этих серых безжизненных глазах я никогда не видела. Не притронувшись к завтраку, он, с иголочки одетый, неподвижно сидел за столом и с серьёзным лицом рассматривал меня в ответ. Тёмные короткие волосы, широкие плечи, волевой подбородок и взгляд свысока. Стального цвета костюм и в тон галстук, идеально завязанный и лежащий строго посередине белой, выглаженной до скрипа рубашке. Возникло желание закатить глаза. Или поморщиться.

– Мы заказали другой торт, потому что у Адама Торренса аллергия на орехи. На данный момент он главный инвестор в моём проекте, и я не хочу, чтобы с ним произошёл неприятный инцидент.

От возмущения из моих лёгких вышибло весь воздух.

Его хоть что-нибудь волновало в этой жизни кроме своей работы?! Какой к чёрту Адам Торренс?! Разве это его праздник?! Очевидно, что желания родной дочери болтались где-то в конце списка. После партнёров по бизнесу.

Я непроизвольно сжала руки в кулаки, стараясь изо всех сил удержаться и не наговорить то, о чём мгновенно пожалею. Воображение рисовало мрачные, даже жуткие картины. Хотелось орать, бить посуду, драться. Причинять боль. Но всё, что я могла – это стоять и пытаться сдержать бешенство, рвущееся откуда-то из самых глубоких слоёв разозлённой несправедливостью души.

– В таком случае, он мог просто его не есть! Это моё…

Тяжёлый кулак с грохотом приземлился на стол, и я рефлекторно дёрнулась, тут же мысленно ругая собственное тело за непозволительную реакцию. Моя мать даже бровью не повела, продолжая неотрывно пилить меня едким взглядом.

– Я смотрю, ты сильно взрослая стала, – отец понизил голос, а это означало лишь одно – злость достигла критической отметки. – Это мой дом, и только я устанавливаю здесь правила. Мы тебя полностью обеспечиваем. Стараемся дать всё самое лучшее. И это твоя благодарность? Я не потерплю в сторону себя и твоей матери подобного неуважения. Вместо того, чтобы стоять и спорить, лучше пошла бы и занялась уроками. Твои знания оставляют желать лучшего.

Высокие оценки уже давно не являлись поводом услышать хвалебные отзывы. Я училась как ненормальная ради безоблачного будущего, в котором рычаг контроля жизни всегда будет только в моей руке. Я хотела окончательно оборвать эту нить под названием «Зависимость». Она как нож в горле. Мешала неимоверно.

Поэтому, о чём собственно шла речь, я не понимала. У меня почти по всем предметам «А+». Или он возжелал увидеть букву, которую ещё не изобрели?

– Твоя сестра с бунтарскими замашками плохо на тебя влияет, – продолжал он своим титановым взглядом вдавливать меня в пол.

Общение с сестрой – это отдельная рубрика наказаний. Раньше они отбирали у меня телефон и запрещали с ней разговаривать. Но прогресс не любил стоять на месте, и очень кстати появились школьные чаты, сообщения в которых я не могла игнорировать. Родители оказались в безвыходном положении и больше не могли ударить по этому важному аспекту моей жизни. Теперь им приходилось напрягать голову и придумывать что-то более изощрённое. Но проблема была в том, что я и так всё свободное время посвящала их прихотям.

– Ты совсем отбилась от рук. Неделю сидишь дома. Никаких прогулок со своей… Как её там? Стелла?

Господи, когда ему надоест включать дурака и перебирать все известные имена на букву «с»? Все, кроме того самого. Которое он прекрасно помнил.

В любом случае, это смешно. Я и так гуляла с ней, от силы, два часа в неделю. Переживу.

– Бери пример с матери!

Я перевела взгляд на Оливию, которая после последней фразы ласково улыбнулась мужу. А она не устала заглядывать ему в рот? Такими темпами она доберётся до кишок.

Страшные люди. Как Бонни и Клайд. А их жертва я.

– Надеюсь, к этому вопросу мы больше не вернёмся, – властно подытожил отец, беря в руки столовые приборы. – А теперь завтракай и марш делать уроки.

Медленно опустившись на стул, я старалась сдержать слёзы и не разреветься на глазах у этих двух бездушных людей. Мысленно отсчитывая в голове числа, я пыталась успокоиться, совсем не анализируя то, что кладу в тарелку, а потом в рот. Где-то я читала, что достаточно посчитать до десяти, но в голове уже было все шестьдесят пять, а спокойствие не приходило. Наверное, мой случай тяжелее. Я потянулась за графином свежевыжатого апельсинового сока, когда на террасе показался Фредерик.

– Прошу прощения. К вам гости.

Моя мама, явно неожидающая никаких визитёров, удивлённо приподняла бровь. А мои так и обе стремительно взлетели вверх, когда из-за спины управляющего показался Эйден Райс.

Какого чёрта он тут забыл?!

На нём были свободные белые шорты, зелёная футболка и белая кепка, закрывающая обзор на необычного цвета глаза. Он выглядел довольно… хм, пляжно.

Мне в таком виде не позволили бы и мусор вынести.

Мой взгляд опустился на ноги. Он что, в сланцах?!

Непотребства за столом. В чистом виде.

Моя мать будет обсуждать это до самой смерти. А принимая во внимание тот факт, что в её венах кристально чистый яд, поддерживающий молодость и красоту, жить она будет долго.

– Доброе утро и приятного аппетита, – ослепительно улыбнулся он, обнажая ряд идеально ровных белоснежных зубов. Напоминало рекламу зубной пасты или, может, хлопьев, где все наигранно дружелюбно скалятся друг другу, изображая душевный семейный завтрак.

Почему он весь такой неприятно-приятный?

– Эйден! – радостно воскликнула моя мать. И в этом звонком голосе не было ни намёка на фальшь. Вероятно, с сланцами я прогадала. Он действительно ей нравился, что просто стоило занести в «Книгу рекордов Гиннесса». – Присаживайся, позавтракай с нами. – Она указала на свободное место рядом со мной.

Нет. Только не это. Я не вынесу, если ещё полчаса буду слушать эти пламенные речи, которыми они так любезно обменивались вчера. В лучшем случае, меня стошнит прямо ему в тарелку.

– Благодарю за предложение, но я уже поел, – вежливо отказался он и даже слегка склонил голову в знак уважения. Я чувствовала, как кусок слабосолёной форели поднимается вверх по пищеводу. – Сегодня выходной, и я надеялся, что у Эмили найдётся время показать мне город. Что скажешь? Хочешь прогуляться? – Эти вопросы были адресованы уже лично мне.

Я так и замерла со стаканом сока в руке. Мне совсем не хотелось этому лизоблюду ничего показывать. Вроде, его заинтересовала Карла, вот пусть она и показывает. Всё, что я хотела – это закрыться в собственной комнате и вдоволь нарыдаться над своей несчастной жизнью.

– Какая прекрасная идея! – не дав мне вставить и слова, обрадовалась Оливия, словно ей только что предложили сделать бесплатно укладку в новом дорогом салоне. Откуда столько неподдельного энтузиазма? Будь на его месте Стеф, она, не раздумывая, ответила бы нет. – Ну что ты стоишь? Присаживайся, Эйден. – Она изящно махнула рукой с идеальным маникюром. – Тебе придётся немного подождать. Эмили сейчас соберётся.

– Мне же нужно делать уроки, – размеренно проговорила я, пристально вглядываясь в лицо отца и сильнее сжимая пальцами стакан. Если он принимал какое-либо решение, то никогда не передумывал. Поэтому мне не стоило даже переживать, он не отпустит.

– Весь день ещё впереди, – ответил он, заставляя впасть меня в полнейший ступор. – Сделаешь вечером.

Поразительно. Стоило только этому наглому мальчишке улыбнуться, как они тут же поменяли своё мнение. Что в нём вообще такого? Я никогда не ощущала себя такой беспомощной, как в этот момент. Зачем он вообще припёрся к нам? Снова захотелось поорать и провести тщательную инвентаризацию посуды, но я лишь молча отставила стакан в сторону, не сделав ни единого глотка.

– Надень то жёлтое платье, – принялась указывать Оливия. – Тебе в нём очень хорошо.

Какая забота. Кусочек форели продвинулся выше.

– Ладно.

Я поднялась и уже готова была сбежать в родную обитель горя и одиночества, как тёплая ладонь мягко обхватила моё запястье. Я резко вскинула голову и озадаченно уставилась в зелёные глаза незваного гостя. Что это ещё за нахальные тактильные коммуникации?

– Ты почти ничего не съела, – спокойно пояснил он свой порыв, кивая головой на мою нетронутую тарелку с едой. – Позавтракай. Я подожду.

– Не голодна, – не успев толком подумать, грубо отрезала я и, выдернув руку, пошла в сторону выхода с террасы.

Я взлетела по лестнице на второй этаж с такой скоростью, словно за мной гнались десять грабителей с ножами. Закрыв дверь, я прислонилась к ней спиной и прикрыла глаза. В моей комнате даже не было замка, и если отец прежде, чем зайти, стучался, то моей матери такое понятие, как личное пространство, было совсем незнакомо.

Пытаясь восстановить дыхание после незапланированной пробежки, я с мрачным выражением лица принялась рассматривать свою стерильную до скрипа зубов комнату, стараясь сделать это под другим углом, другими глазами. И довольно быстро пришла к выводу, что Эйден ни за что не должен её увидеть.

Прямо по курсу, возле окна, располагался серого оттенка стол. Слева – того же цвета кровать. Справа – гардеробная. Никаких постеров и фотографий. Никаких валяющихся предметов одежды. Всё аккуратно разложено по местам. Тетради одна к одной убраны в нижний ящик письменного стола. Даже карандаши в металлическом стаканчике были одной длины. Это сводило с ума. Если задуматься, комната напоминала ужасно канцелярский кабинет не самого успешного сорокалетнего адвоката. Единственным неоспоримым плюсом являлась собственная ванная комната.

Я быстрым шагом прошла в гардеробную, в которой тоже царил идеальный порядок, и принялась так яростно перебирать одежду, что металлические крючки, конечно же, все до единого повёрнутые строго в одну сторону, противно заскрипели, грозясь вылететь из деревянных треугольников. Я торопилась и надеялась, что моей матери хватить ума не отправить Эйдена следом за мной. Было жутко от мысли, что он увидит все эти однотонные тусклые цвета и посчитает меня максимально неинтересной ботаничкой.

Я тут же одёрнула сама себя. Плевать. Он мне никто.

Но волнение всё равно настигло меня, когда я спустилась обратно вниз и услышала заливистый смех матери. Я и не думала, что она может показывать такие эмоции. Эйден что-то продолжал говорить, а она смеяться. И я не хотела туда идти, не хотела их видеть. Но выбора не было. Сжав до хруста в пальцах подол ненавистного платья, такого же ненавистного, как и вся моя жизнь, я вышла на террасу.

– Эйден, ну ты и рассмешил меня. – Махала ладонью перед раскрасневшимся лицом Оливия.

Даже в мимике отца прослеживалась неопознанная положительная эмоция.

Что я говорила про форель? Она достигла верхней точки пищевода и готова была вылететь и шлёпнуться на эту белоснежную кепку, которую, кстати, стоило снять за столом. Почему-то эта картина развеселила меня, и я расплылась в мстительной улыбке.

– А вот и Эмили, – голос заметившей меня матери резко изменился, словно это я в качестве незваного гостя пожаловала на их маленькую семейную трапезу.

Эйден тут же обернулся, а затем поднялся.

– Мистер и Миссис Майерс, – кивнул он моим родителям. – Благодарю за чудесную беседу. Нам пора.

– Хорошо провести время, – щедро раскидывалась вежливостью мама, смотря только на Эйдена. – И передавай родителям привет.

– Обязательно. До свидания.

Странно, что никаких дополнительных наставлений, адресованных мне, не последовало. Хотя, что я могла сделать? Свернуть ему кровь теоремой Пифагора на французском языке?

Мы прошли с ним до ворот в абсолютной тишине. Погрузившись в собственные мысли, я невольно замедлила шаг и он, заметив, что я отстала, резко остановился и повернулся ко мне лицом.

– Всё в порядке?

В его взгляде читалось искреннее беспокойство. С чего бы это? Разве не из-за него я только что истратила свой дневной запас нервов? И это до полудня!

Мне хотелось очень подробно и чётко разъяснить ему, почему конкретно сейчас со мной далеко не всё в порядке. Что он не может вламываться ко мне в дом и тащить куда ему вздумается. Я против. Но я совсем не знала, какая последует за этим откровенным признанием реакция. Вдруг, он избалованный мажорчик, привыкший одной своей улыбочкой покорять небеса. А если покоряться они не желали, то следом неизбежно шли плаксивые истерики и месть всем вокруг.

На первый взгляд он совсем не производил подобного впечатления. Но рисковать не стоило.

– Да.

Солнце било ему прямо в лицо, из-за чего он склонил голову вниз, и мне сложно было рассмотреть его глаза, скрытые глубокой тенью от низко надвинутого козырька кепки. Но в такой близи я сразу же обратила внимание на маленькую родинку на самом кончике носа. Она была довольно… милой.

Он несколько секунд молча рассматривал моё невозмутимое лицо, а потом согласно кивнул и вышел за ворота.

– Ты здесь родилась? – начиная с банальных азов, попытался завести он дружескую беседу, вышагивая по образцово асфальтированному тротуару в направлении соседнего дома.

Он подстроился под мой шаг, так что теперь мы шли рука об руку.

Слишком близко для меня… И комфортно для него.

Я родилась в Майами. Отцу принадлежала компания, занимающаяся строительством отельных комплексов. Тогда мы жили в просторной квартире в высотке, всего в пятистах ярдов от побережья. Но когда четыре года назад он с боем выбил для своей фирмы крупный проект, то сразу купил дом в Авентуре.

Те времена я вспоминала со страхом. Приходилось ходить по струнке ровно и практически не дышать, чтобы, не дай бог, его не разозлить. Даже мама вела себя тише обычного, боясь вызвать гнев отца.

Мне было всё равно на этот переезд. Из-за него у меня не появились свободное время, новые друзья или родительская любовь. Но в Авентуре и правда оказалось довольно неплохо. Пригород состоял из современных высотных новостроек с люксовыми квартирами и помпезными частными домами. Родителям нужно было соответствовать статусу, и именно для этого отец купил большой дом на одной из самых тихих и дорогих улиц. Здесь всегда обитало много туристов, но они не напивались и не устраивали дебош, а, как считала мама, приезжали за спокойным элитным отдыхом. Как вы уже поняли, слово «элитным» в этом предложении очень важно.

Я мысленно фыркнула. Наслышана я об этой элите. Кевин – старший брат Стеф один раз решил впечатлить сестрёнку и протащил её на закрытую вечеринку. От её истории у меня глаза на лоб вылезли, а после сразу захотелось искупаться в святой воде.

Я могла бы поддержать разговор и всё это в красках поведать Эйдену, но предпочла много не болтать.

– Да.

Мы остановились перед высокими металлическими воротами, с самого низа которых тянулись железные чёрные прутья. Они перекрещивались наверху в незамысловатый узор и примерно на двенадцать дюймов уходили заострёнными наконечники вверх. При всём желании не перелезешь.

– А ты не очень та разговорчива, – беззлобно усмехнулся он.

Подняв пластиковую крышку на вызывной панели, он нажал код, который я не успела рассмотреть. И только тут до меня дошло.

– А зачем мы идём к тебе?

– Надо кое-что прихватить с собой, – просто ответил он, галантно пропуская меня вперёд.

Передо мной предстала роскошная вилла. Белоснежный двухэтажный дом с прямой крышей, панорамным остеклением и огромным полуовальным бассейном с чистой голубой водой. Идеально подстриженный газон, высаженные по периметру кусты пушистого жасмина и поражающая своим размахом терраса.

На улице стояла жара, и за те несколько минут, что мы ползли до его дома, я успела прилично взмокнуть. Поэтому, не было ничего удивительного в том, что мне резко захотелось искупаться, а затем завалиться под пальму в один из шезлонгов и выпить прохладного лимонада.

– Красивый дом, – непроизвольно вырвалось у меня.

– А ты что, никогда его не видела? – удивлённо спросил он, шагая по дорожке, выложенной одинаковой, светло-серой квадратной плиткой.

– Только крышу. Слишком большие расстояния между домами и высокий забор. Вы первые, кто сюда заселился. Его долго не могли продать. Причины мне неизвестны. – Это самое длинное предложение, которое я произнесла в его присутствии.

– Мы его не купили. Арендовали, – уточнил он и, открыв дверь, заорал: – Я дома!

Стало интересно: какой срок тюремного заключения мне бы пришлось отбыть за подобный разрыв перепонок?

– Мы в гостиной, милый! – раздался такой же громкий голос миссис Райс.

Эйден снял кепку и, привычно проведя рукой по волосам, небрежно кинул её на небольшой столик, стоящий в углу. Она с шуршащим звуком проехалась по поверхности и замерла на самом краю, грозясь вот-вот упасть на пол. Во мне сразу же вспыхнуло навязчивое желание взять и убрать головной убор в шкаф. Чёртовы правила, привитые Оливией, работали на ура! Необходимо было срочно переключать внимание, пока я опрометчиво не кинулась гладить ему рубашки.

Я огляделась.

Выкрашенные в белый цвет стены расширяли пространство, а хаотично разбросанные по ним золотые мазки и пара висящих картин неизвестных мне художников добавляли некой элегантности и изысканности интерьеру. Одна из стен отличалась панорамными, выходящими к бассейну окнами. Через их стёкла пробивались жгучие лучи солнца Майами и освещали бесподобную задумку дизайнера: необъятное море или, может, океан и одинаковое солнце с двух сторон. Поразительный рисунок, без пробелов покрывающий весь потолок насыщенными густыми красками, заставил замереть на месте и рассмотреть каждую деталь необычной работы.

– Мама немного увлекается живописью, – заметив мой неприкрытый интерес, пояснил Эйден, останавливаясь в нескольких шагах от меня. – Этот потолок стал одним из аргументов при выборе дома.

– Это закат или рассвет?

Мне даже на секунду не хотелось уводить взгляд от раскрашенного яркими мазками горизонта.

– С одной стороны – закат, с другой – рассвет.

Прищурившись, я старательно пыталась найти отличия.

– Они одинаковые!

– Я тоже не вижу разницы, – в его голосе послышалась улыбка. – Но мама утверждает, что у этих двух явлений цвета меняются в разной последовательности и поэтому это, – он указал пальцем на правую часть рисунка, – рассвет. А это, – переместил палец влево, – закат.

– Очень красиво, – выдохнула я.

«После рассвета всегда наступает закат».

– А может, после заката всегда наступает рассвет? – послышался тихий голос Эйдена, и я резко опустила голову, тут же сталкиваясь с его внимательным взглядом.

В отблесках солнечных лучей его глаза стали ещё ярче. Зелёные, со странно завораживающими золотыми бликами. Красивые… тёплые. Было очень необычно вот так стоять и молча смотреть друг на друга, чувствуя полное спокойствие… и каплю смущения.

Я по-дурацки тряхнула головой.

Прекрасно. Я сказала это вслух! Частичная потеря контроля над когнитивной функцией! Что дальше?! Ранняя деменция?

– Пойдём, – Эйден первым нарушил комфортную тишину и двинулся в сторону комнаты, из которой раздавались приглушённые голоса его родителей.

В гостиной оказалось довольно уютно. Тёплые оттенки мебели, разноцветные подушки, раскиданные по широкому дивану, и кремовые однотонные шторы. На одной из стен висела огромных размеров плазма, а на полке под ней были расставлены золотистые статуэтки и семейные фотографии в одинаковых рамочках. Мне стало интересно посмотреть на маленького Эйдена.

Его родители стояли в центре комнаты, и миссис Райс, тепло улыбаясь мужу, заботливо поправляла ему галстук. В ответ он нежно поцеловал её в щеку.

Я вообще не помнила, чтобы мои родители проявляли хоть какую-то нежность по отношению к друг другу. Если мама ненастойчиво пыталась где-то как-то приобнять и улыбнуться, то отец был чёрствый, как окоченевший век назад и пролежавший до нашего времени сухарь. Сложно сказать, была ли между ними любовь, но то, что они всегда вставали на защиту друг друга, объединяясь против не оправдывающей надежд дочери – железобетонный факт. Я не раз думала, что приёмная. Но Кэти всегда хохотала и говорила, что это полный бред.

– Эмили! – радостно воскликнула мама Эйдена и, быстро сократив расстояние, заключила меня в крепкие объятия. – Я очень рада тебя видеть!

На какую-то долю секунды я растерялась и неподвижно застыла от столь эмоционально тёплого приёма. Но мысленный подзатыльник быстро привёл меня в чувство.

– Здравствуйте, миссис Райс. – Я неловко приобняла в ответ.

– Кому нужны эти формальности?! – отстранившись, махнула она рукой. – Зови меня Грейс.

Никому из моих друзей и знакомых моя мать не давала подобного разрешения. И я готова откусить себе палец, если Эйден станет первым.

– Здравствуй, Эмили, – сдержанным, деловым тоном поприветствовал меня мистер Райс, беря в руки чёрный кожаный портфель.

Я бы очень удивилась, если бы он налетел на меня с радостными объятиями.

– Милый, мы сейчас уезжаем, поэтому дом в вашем полном распоряжении, – проговорила Грейс, посматривая на настенные часы. – Можете поплавать в бассейне. Через час приедет Сара и приготовит вам что-нибудь поесть. Мы вернёмся ближе к вечеру. Развлекайтесь. – И поцеловав его на прощание в щеку, направилась следом за мужем, уже успевшему покинуть нашу очаровательную компанию.

Поплавать?! Она сказала поплавать?!

Мысль раздеться перед Эйденом пугала до чёртиков. Я вообще стеснялась своего белого угловатого тела. Почти у всех моих одноклассниц имелась грудь. Та же Стеф являлась обладательницей уверенной двойки, а у меня тело как… как у ребёнка. Некрасивого худого ребёнка. Подруга утверждала, что мне всего лишь нужно прекратить изводить себя диетами и набрать немного веса. Но с Оливией Майерс, контролирующей каждую лишнюю унцию, сделать это было просто невозможно.

– Разве мы не собирались погулять по городу? – задала я волнующий меня вопрос, когда Эйден без объяснений направился вглубь дома, и мне ничего не оставалось, как послушно последовать за ним.

– Позже, – не оборачиваясь, бросил он. – Сначала небольшой сюрприз.

«Что ещё за сюрприз? И с чего ему вообще делать мне какие-то сюрпризы?».

Пока мы молча шли по бесконечному коридору, я решила не отказывать себе в возможности ещё раз рассмотреть его внешность. Если исключить футболистов, то по сравнению с обычными сверстниками, у него были довольно широкие плечи и крепкие руки. Спорт? По внешнему виду я смело могла предположить, что да. У него вообще была отличная фигура: ни капли жира на рельефном жилистом теле, ровные ноги с нормальным количеством растительности, а не как у некоторых, унаследовавших у далёких предков непроходимо густые чащи леса… крепкие бедра… ягодицы… их сложно было рассмотреть под свободной тканью шорт, но они выглядели довольно… хм, упруго… Вспыхнув, я стыдливо отвела взгляд от его пятой точки.

В просторной светлой кухне витал лёгкий запах моющих средств, словно тут совсем пару минут назад закончили уборку. Мы по очереди вымыли руки в раковине с каким-то новомодным краном, с которым я вряд ли бы справилась без подсказки невинно улыбающегося Эйдена. После чего он галантно усадил меня на один из стульев, выстроившихся в одну линию вдоль острова из чёрно-белого мрамора, и отошёл к двухдверному холодильнику. Долго не выбирая, он достал белую большую коробку, перевязанную красной лентой, и, поставив её передо мной, быстро расправился с завязками.

– Это тебе! – торжественно объявил он.

Я шокировано пялилась на торт, покрытый шоколадной глазурью и украшенный крошкой тёртого грецкого ореха. По бокам, больше для креатива, были вставлены вафельные молочные трубочки и чёрные круглые печенья.

– Внутри карамель. – Достав из подставки нож, он легко разрезал торт на несколько частей и, положив в белую плоскую тарелку самый большой кусок, аккуратно пододвинул мне.

Я не могла определиться. Что шокировало меня больше: то, что он знал, какой торт я люблю, или то, что вообще решил купить его для меня? Надпись известной кондитерской на коробке я приняла во внимание сразу же.

– Эт… – я запнулась и совсем неестественно прокашлялась. – Эм… это очень неожиданно. Спасибо.

Может, для кого-то в этом поступке не было ничего необычного. Для меня же – это огромный жест, вызывающий внутренний трепет и благодарность.

– Вилка или ложка? – уточнил гостеприимный хозяин, шумно копаясь в одном из ящиков и совершенно не замечая моего смущения.

В голове сразу всплыли уроки этикета, на которые меня заставляла ходить Оливия. В данной ситуации требовались десертные нож и вилка. Какая ложка?!

– Вилку, – тихо ответила я, утаивая свои ненужные никому познания о столовых приборах.

Он подал мне обычную столовую вилку, хотя нужно было дать десертную. Я решила благоразумно промолчать.

Уложив себе на тарелку второй по величине кусок, он перенёс стул на другую сторону острова и уселся напротив меня. Несколько секунд я ещё тупо сверлила взглядом не ту вилку, а затем медленно взяла её пальцами и отломила маленький кусочек, уже со страхом представляя своё завтрашнее утреннее взвешивание.

Но отказаться было невозможно. Торт был бесподобен. Карамель таяла во рту, а орех оставлял такое послевкусие, из-за которого хотелось ещё и ещё. Мой живот благодарно заурчал, и у меня тут же заалели щёки, когда Эйден по-доброму усмехнулся на этот невежливый звук.

– Что за история вчера произошла с твоим тортом? – спросил он, не переставая жевать.

«Сначала прожуй, а потом говори. Где манеры, Эмили?» – зазвенел в голове навязчивый голос матери.

Изыди, демон.

– Ничего. Произошла ошибка.

– Ты так расстроилась, словно тебе под нос кучку дерьма подсунули, – выдал он, прямо рукой беря с торта вафлю и засовывая её себе в рот. По кухне разнёсся аппетитный хруст.

– Ты преувеличиваешь.

– Может быть. Что хочешь попить? – запихнув очередной кусок в рот, Эйден резво поднялся с места. – Тут есть кола, лимонад, сок. – Открыв холодильник, он бегал взглядом по полкам. – Хочешь колы?

«Хочу, конечно. Какой дурак её не хочет».

Сразу же вспомнилась лекция Оливии о вреде газировки и пользе зелёного чая. Этот чай я терпеть не могла.

– Да.

– Она и так прохладная, но если нужно, я добавлю лёд, – беззаботно предложил он, доставая бутылку из холодильника и не подозревая, что своими безобидными действиями устроил мне самый настоящий праздник.

С лёгким шипением он открутил пробку и налил напиток в два стакана. Запихнув в один из них трубочку ненавистного мне розового цвета, он поставил их на стол. Не задумываясь, я сразу достала её и аккуратно положила на тарелку рядом с куском торта, чтобы не заляпать каплями стол.

– Не любишь трубочки? – Сделав несколько жадных глотков газировки, он прищурился, а затем механически облизал губы. Мой взгляд опустился на его рот. Верхняя была заметно тоньше нижней. Мокрые и блестящие.

– Не люблю розовый цвет, – с трудом оторвавшись от его губ, пояснила я.

В глазах напротив вспыхнули игривые огоньки. Он точно заметил эту постыдную заминку. Какой кошмар!

– Странно, – хмыкнул он. – Блондинка не любит розовый. Хотя знаешь, тебе гораздо больше пойдёт голубой.

Мой любимый цвет.

– К твоим глазам, – прилетело смелое дополнение. – Они очень красивые.

Стеф не раз говорила про мои глаза.

– Джо, твои глаза – это нечто. Как Париж. Увидеть и утонуть.

– Там говорилось умереть.

– Плевать. Считай, я её осовременила. Но утонуть – это же и значит умереть!

– Эта фраза из русской книги «Мой Париж». Но она не придумана русским писателем, а лишь перефразирована из итальянского высказывания «Vide Napule e po' muore». «Увидеть Неаполь и умереть».

– Боже, заткнись!

Но одно дело слышать комплименты от лучшей подруги, и совсем другое от Эйдена. От его тихого вкрадчивого голоса родились странные колючие мурашки и пронеслись атакующей армией от макушки до смущённо поджимающихся под столом пальцев ног.

Лично я не видела в своих глазах ничего особенного. Они были слишком большие и слишком голубые. Подруга не уставала повторять, что я очень красивая. Но сложно объективно оценить саму себя, когда женщина, проживающая со мной на одной территории, никогда не упускает возможности уколоть тем, что до идеала ещё очень далеко.

– Спасибо, – сконфуженно пробурчала я, отламывая новый кусочек торта.

Эйден уже доел и, расслабленно развалившись на стуле, непринуждённо улыбался, демонстрируя свои очаровательные ямочки.

Почему-то всё его поведение не вязалось с образом того мальчишки, который утром заходил к нам в гости. Хотя, почему? Он просто был вежлив и вёл себя ровно так, как и подобает вести себя со старшими и тем более незнакомыми людьми. А мгновенная волна негатива, направленная на любого, кто проявит симпатию по отношению к моей матери – явный признак нездоровых отклонений.

В таких ситуациях мне всегда хотелось орать: «Вы её совсем не знаете! Не знаете, что за закрытыми дверями она превращается в далёкую от светских бесед бездушную женщину!». И иногда, в процессе наших с ней разговоров, я действительно ожидала увидеть длинный раздвоенный язык. А когда не находила, искренне расстраивалась. Досадное и непростительное упущение природы. Он бы идеально вписался в её образ ядовитой гадюки.

Я опять зациклилась на своей матери!

– Давай дружить, – буднично сказал он, и я, удивлённая его внезапным предложением, перестала жевать.

«Дружить? Но со мной ведь тяжело дружить».

– Не знаю, Эйден. – Я отвела взгляд в сторону и уставилась в окно, с лёгким недоумением отмечая, что жаркое солнце закрыли серые тучи. На улице поднялся ветер и небрежно раскачивал зелёные листья пальм из стороны в сторону. Странно, сегодня обещали солнечно.

– Ладно, я понял. Давай начнём с чего-нибудь попроще.

– Например? – Нахмурив брови, я вернула все своё внимание ему.

– Считай, это такая игра. Я задаю вопрос, а ты отвечаешь мне честно. Потом ты мне. Это чтобы узнать друг друга получше и решить, стоит ли нам дружить, – с видом умника изложил он мне свой нелепый план. – Можешь начать первой.

Истинный джентльмен.

– Ладно, – неуверенно протянула я, убирая руки под стол, чтобы скрыть волнение. С этим я точно справлюсь. – Откуда ты узнал, какой торт я люблю?

Такую широкую улыбку на его лице я видела впервые с момента нашего знакомства.

– Это просто, – ответил он, расслабленно откидываясь на спинку стула. – Мне сказала Стефани.

Что?! Когда она успела?

– Она – единственная, с кем ты общалась на празднике. Ты расстроилась, я заинтересовался и спросил у неё сам.

Он спросил? Сам? Это было неожиданно. Я даже не знала, мне её придушить или поблагодарить, потому что Эйден с каждой секундой нравился мне всё больше.

– Теперь моя очередь, – заявил мой, возможно, будущий друг, краем глаза тоже посматривая в окно. С улицы стали раздаваться странные звуки: шорох, свист, скрежет. Ветер разгулялся не на шутку, и я тайно надеялась, что всё закончится проливным дождём. Да хоть градом, только не…

– У тебя напряги с предками?

Я задержала дыхание.

Это что, настолько очевидно? Видимо, игра моей матери на публику была не столь безупречной, как я всегда считала. Где-то произошёл сбой, раз человек за пару коротких встреч смог увидеть то, что некоторые не видели годами. Та же Стеф не подозревала, насколько плохо мне жилось в этой семье, пока однажды я не выдержала и от полного бессилия не вылила на неё годовой запас осадков страны. А может, никакого секрета вовсе не было, и Эйден просто являлся очень проницательным и наблюдательным парнем.

Его участливый взгляд вызывал стойкое желание рассказать всю правду прямо здесь и сейчас. Но я не относила себя к категории наивных идиоток, умела пользоваться мозгами и думать наперёд. Ведь он не Стеф, которая, скорее, зашьёт себе рот самой толстой иглой из вышивального набора, чем выдаст чужие тайны.

Игра была на честность, и я испытывала неприятное тянущее чувство от того, что придётся солгать.

– Нет, почему ты так решил?

– Просто… – он запнулся и несколько секунд задумчиво смотрел мне в глаза, словно решал, стоит ли сказать или нет. – Наверное, показалось.

Тебе не показалось!

– Ладно, – как-то нехотя принимая мой ответ, кивнул он и передал эстафету: – Теперь ты.

В голове нарисовался сразу целый список вопросов. Почему они переехали в Майами? Когда у него день рождения? Какое у него хобби? Действительно ли ему так понравились мои родители или это банальная вежливость? И ещё целая куча вопросов и мысленный поиск того, ответ на который я бы хотела услышать в первую очередь.

Но мои душевные метания прервал неожиданно раздавшийся справа оглушительный грохот. Я испуганно соскочила со стула и уставилась в окно, в центре которого сейчас очень не кстати застрял небольшой металлический столик с террасы. Стекло пошло кривообразными трещинами и грозилось в любую секунду рассыпаться вдребезги.

Я ошарашенно захлопала глазами. Пальмы гнулись как акробаты на арене, а небо заволокли синевато-чёрные тучи, выглядящие довольно устрашающе и уже практически не оставляющие сомнений в надвигающемся урагане. Но никаких же прогнозов не передавали! Грёбаная Флорида!

Из-за страха, скручивающего тугим узлом все мои внутренности, я чуть не словила инфаркт, когда в напряжённой и без того обстановке раздалась оглушающая мелодия его телефона. Эйден с невозмутимым спокойствием на лице принял звонок, поднёс трубку к уху и, в упор смотря на меня, внимательно выслушал говорящего.

– Да, пап, я понял, – это всё, что он сказал, прежде чем скинуть вызов.

Убрав телефон в карман шорт, он молча взял меня за руку и повёл на выход из кухни. Быстрым шагом мы прошли через уже знакомый холл. После чего свернули направо и дальше куда-то вниз по узкой лестнице, пока перед нами не предстала тяжёлая металлическая дверь. Она выглядела довольно внушительной и складывалось ощущение, что её не пробьёшь даже с гранатомёта. Но Эйден легко открыл её и, не отпуская моей руки, прошёл внутрь, где нас тут же окутала сплошная темнота. Не видно было абсолютно ничего. Я только слышала странный скрежет, похожий на возню с тяжёлыми задвижками. Пуленепробиваемая дверь закрывалась на замок.

– Эмили, – раздался голос Райса где-то в паре шагов от меня. – Ты не бойся, я сейчас включу свет. Подожди немного.

Эта ободряющая фраза прозвучала как самая злая шутка, потому что в своей жизни я до красных пятен перед глазами боялась всего двух вещей: темноты и ураганов. Поэтому его «не бойся» пролетело мимо смазанным и почти неуловимым звуком, не усвоилось головным мозгом, а, следовательно, не запустило процесс выработки жизненно необходимого мне сейчас серотонина.

Кончики пальцев нервно подрагивали, и я, обхватив себя руками, глубоко вдыхала воздух с концентрированным налётом сырости, чтобы заглушить бунтующий и пытающийся вырваться наружу отчаянный крик.

Некоторое время не происходило абсолютно ничего. Я слышала лишь лёгкую поступь его шагов, шорох одежды, звук передвигаемых предметов, а затем комнату залил тусклый жёлтый свет от масляной лампы. Я прищурилась и осмотрелась.

Это был подвал. Или, точнее, бункер. Только очень обустроенный бункер. Два кожаных тёмно-коричневых дивана стояли по углам друг напротив друга. По левой стороне почти во всю стену тянулся стальной стеллаж, с аккуратно расставленными по полкам консервами, бутылками с водой, медикаментами и стопками потрёпанных журналов. На глаза попалась жёлтая надпись Playboy, и я, мгновенно смутившись, сразу же отвела взгляд.

– Присаживайся. – Эйден гостеприимно указал на один из диванов и, схватив поверх стопки тот самый неприличный журнал, сел на второй. – А предыдущие хозяева были со вкусом, – дразняще протянул он, демонстрируя мне первый разворот.

Там красовалась блондинка с длинными волосами и огромными сиськами. Её купальник даже сложно было назвать купальником: какие-то тонкие верёвки, еле прикрывающие интимные части тела. На плечи была накинута кожаная потёртая куртка, а широкая белоснежная улыбка выглядела такой же неестественной, как и её надутые шары. Какого они размера вообще? Десятого? Эйдену нравилось такое? Я сложила руки на груди, пытаясь сдержать собственную нервозность, вызванную стыдом за неимение тех самых форм, от которых большинство парней сходило с ума. Как бы странно это не звучало, я искренне боялась, что у меня никогда не будет нормального размера груди.

Не обращая внимания на отсутствие ответа с моей стороны и вызывающий взгляд из-под нахмуренных бровей, он пролистал ещё несколько страниц вперёд и, потеряв интерес, откинул журнал в сторону.

– Итак. – Лениво развалившись на диване, он посмотрел мне в глаза. – Продолжим игру?

Сверху раздался грохот, а затем оглушительный треск, и я от испуга чуть не подскочила с дивана, в последний момент с трудом сумев совладать с собственными инстинктами. Ещё подумает, что я трусиха. Хотя, что тут думать? Всё максимально прозрачно. Как стекло. Самое тонкое и натёртое до блеска.

Лицо Эйдена потеряло всю шутливость.

– Боишься?

– Немного.

Лгунья. Сама не понимала, почему, живя в одной из стран с самым большим количеством подобных явлений, я продолжала трястись, как в первый раз.

Будь сейчас на месте Эйдена Стеф, я бы утопила её в слезах. Но Эйден не Стеф, и реветь при нём я не собиралась. По его виду вообще не скажешь, что его как-то заботило то, что происходит снаружи.

– Ты когда-нибудь целовалась?

ЧТО?! Мои глаза буквально вылезли на лоб. Нет. Они покинули лицо, а затем планету.

– Что?!

– Ты когда-нибудь целовалась? – буднично повторил он, словно спрашивал сделала ли я домашку.

Я забыла про всё вокруг. Про ураган, про проблемы с родителями, про идиотский торт. После его вопроса в голове воцарилась полная тишина. Дрожь прошла, и я даже перестала моргать, смотря на наглого пацана с наглыми вопросами. Он так дерзко улыбался мне в ответ, что я вспыхнула и залилась краской до самых пяток. По ощущениям горели даже мизинцы.

Какие поцелуи? Вряд ли к поцелую можно отнести тот убогий случай, который я старалась тщательно выскрести из памяти: я, Дин, школьный шкафчик, и слюнявый чужой язык, активно пытающийся выяснить точное количество пломб у меня во рту. Он постоянно принимал моё «нет» за «да», и я уже не знала на каком из трёх языков ему сказать, чтобы он наконец понял точное значение этого простого слова.

– А разве сейчас твоя очередь?! – резко вспомнив, что так и не задала свой вопрос из-за вписавшегося в окно столика, возмутилась я.

– Подловила, – нехотя протянул он. – Но уже поздно. Придётся ответить. Потом задашь два.

– Я не буду отвечать! – гордо задрав подбородок, опротестовала я. – Это личное.

– Ты играешь нечестно… Мили.

Я стрельнула в него убийственным взглядом. Это я нечестно?! И тут же следующая мысль: «Как он меня назвал?!».

– Что ещё за Мили?

– Эмили слишком длинно, я решил сократить.

Он совсем обнаглел.

– На одну букву?

– Но сократил же. Так, что? Целовалась?

Мы пристально смотрели друг другу в глаза. Мне было мучительно сложно открыть рот и вообще издать хоть один звук. Но это всего лишь безобидная игра, и мне не хотелось обманывать его вновь.

– Нет, – с непосильным трудом выдавила я, словно признавалась в самых страшных народных грехах. Горели уже не то, что мизинцы, горела печень, селезёнка и левая почка.

Карла любила пошутить на тему, связанную с моей девственной смертью в окружении так и не познавших удовольствия монахинь. Мои одноклассницы постоянно шушукались о парнях. Кто-то встречался, кто-то просто зажимался по углам. Стеф уже целовалась с двумя мальчишками из нашей школы!

А у меня никто ни разу не вызвал желания обменяться слюной. Даже я сама находила отсутствие этого желания странным. Подруга однажды решилась спросить, нравится ли она мне… в этом плане. А услышав мой твёрдый отрицательный ответ, ещё час убеждала, что любит меня любой. Мы тогда впервые сильно поругались, потому что она отказывалась слышать и принимать тот факт, что я полностью гетеросексуальна.

Тишина затягивалась, и в моей голове сам по себе вдруг родился вопрос: «А он целовался?». И скорее всего, кто-то невидимый нарисовал этот вопрос прямо у меня на лбу. Потому что другого объяснения тому, что он так открыто растянул губы в широкой, игриво-дразнящей улыбке, обнажая при этом идеальный ряд белоснежных зубов, я найти не могла.

– Теперь твой черед, – напомнил он об игре.

Я ненормальная, потому что эти три слова прозвучали для меня, как призыв к действию: «Давай, спроси! И если захочешь, мы попробуем прямо здесь и сейчас».

Господи, боже мой! Я готова была взвыть от того, что в черепной коробке прочно засел вопрос о поцелуях с Эйденом. Учитывая, какое внимание он привлёк на моём дне рождения, я готова была поспорить на собственную девственность, что он далеко не невинный мальчик. Нет, с девственностью я перегнула. Кто вообще на такое согласится поспорить? Если только Карла. Хотя, как можно поспорить на то, чего нет?

Скорее всего, он уже не только целовался. Но спросить о таком я не решусь и под дулом пистолета.

Наверное, мы бы так и сидели, молча пялясь друг на друга, если бы не очередной грохот, от которого я подпрыгнула вверх и автоматически разорвала этот порочный круг гляделок.

– Не бойся, – попытался успокоить меня игрок-мошенник. – Это всего лишь ветер.

Пришлось признать, что вопрос о поцелуях был более действенным способом отвлечения.

– Это не просто ветер, Эйден. Это разрушительной силы природное явление.

Ну мне только осталось достать указку и с важным видом взмахнуть ей перед школьным глобусом. Сейчас я была согласна со Стеф. Умничать по поводу и без – моя раздражающая черта характера.

– Разрушительной силы?

– Да.

– Думаю, есть вещи гораздо страшнее, сильнее.

– И что, по-твоему, может быть сильнее ветра? – Я скептически выгнула бровь, смотря на рассуждающего о природной стихии очень привлекательного парня.

Он склонил голову вбок и, задумчиво рассматривая меня в ответ, тихо сказал:

– Я обязательно найду ответ на твой вопрос… Мили.

Глава 3

Терпкий горячий напиток обжёг горло. Нижнюю губу защипало, и я бездумно провёл по ней кончиком языка, чувствуя солоноватый вкус. Уголки рта криво поползли вверх, растягивая ранку и усиливая болезненное жжение. Память тут же синхронизировалась с мозгом, и ночные приключения потоком картинок хлынули в ещё неокрепшую после сна голову. Я усмехнулся, вспоминая, как случайная гостья с охотничьим блеском в глазах наносила мне увечья, стараясь в полной мере продемонстрировать всю свою постельную креативность. Но даже с таким впечатляющим списком умений морального удовлетворения я так и не получил.

Эти гиены, сбившиеся в стаю, весьма неубедительно преподносили себя гордыми львицами, забывая о том, что чтобы занять это место в пищевой цепи, в первую очередь нужно обладать не упругой задницей, а самоуважением.

Очень легко поднять член. Но ни одной из них так и не удалось возбудить мозги. Добраться до той фазы, в которой происходит всё самое интересное. Тот самый оргазм.

Я уже и не помнил, когда по-настоящему его испытывал.

Помнил. Но очень старался забыть.

Чёрт, эта отрава стянула всю глотку. Недовольно поморщившись, я отставил горький напиток в сторону и, преодолев несколько футов до холодильника, с удовольствием отметил в нём наличие молока, за что кое-кому заботливому стоило сказать спасибо. Прошлёпав босыми ногами по холодной плитке обратно к столу, я открутил крышку с бутылки, и, когда чёрное смешалось с белым, образуя более привлекательный для употребления цвет, с наслаждением отхлебнул. Да, вот так гораздо лучше.

Расслабленно закинув ноги на соседний стул, я обвёл кухню прицельным взглядом, останавливаясь на паре десятков коробок, составленных в углу. Честно говоря, я ожидал, что всё моё барахло уместится в две-три штуки. Но оказалось всё совсем не так. И, созерцая сейчас эту кучу недовольным взглядом, я уже строил прогнозы относительно скорости её рассасывания. Два месяца. В лучшем случае.

Издав тяжёлый вздох от осознания предстоящей перспективы, я провёл рукой по волосам. Они неприлично отросли и теперь, спадая на лоб длинными прядями, раздражающе лезли в глаза. Я и не вспомню, когда в последний раз у меня была такая шевелюра.

В спорте волосам не место. Они закрывали обзор, сильно потели, и одна мелкая волосинка, так не вовремя попавшая в глаз, могла лишить тебя победы, к которой ты шёл многие годы. Поэтому ещё один немаловажный пункт, как укорачивание волос до привычной длины, не раздумывая, стоило добавить в список срочных дел.

На столе неприятно задребезжал телефон. Несколько секунд я неотрывно смотрел на имя, высветившееся на вибрирующем дисплее. А когда экран потух, я даже не успел толком порадоваться, потому что вызов повторился вновь.

Я наивно полагал, что у меня в запасе есть ещё несколько дней. Ошибся. Зная, что разговор рано или поздно состоится, я решил не оттягивать момент и медленно протянул руку, чтобы скользнуть большим пальцем совсем не в ту сторону, в которую хотелось.

– Так соскучился, что не мог дождаться более приличного времени для звонка? – лениво протянул я, не желая изображать напускную радость. Она была бы не напускной, если бы он звонил мне просто потому что захотел.

– Я неприличный. Ты в Чикаго?

– Да.

На несколько секунд воцарилось молчание.

– Завтра отец возвращается.

Уже на этом месте я готов был бросить трубку и кинуть его номер в игнор. Но даже такую мелочь я не мог себе позволить. Поэтому, крепко стиснув челюсти, ожидал продолжение, стараясь контролировать силу и не раскрошить в щепки металлический корпус.

– Семейный ужин. В восемь.

То, как он практически выплюнул слово «семейный», лишний раз подтверждало мои догадки о том, что это вовсе не прихоть инициатора звонка, а продиктованный под запись другим человеком текст.

– Не могу дождаться.

Он уловил мой сарказм и нахально усмехнулся:

– Ты же знаешь, мне плевать. Меня просили передать, я передал.

– Я не приеду.

Чистой воды блеф. Не приеду – привезут.

– Знаешь, почему эти шесть месяцев были самыми лучшими в моей жизни? – прилетел риторический вопрос, не требующий ответа.

Я догадывался к чему он клонит.

– Ты считаешь? Приятно знать.

В ухе раздался щелчок зажигалки, а затем долгая глубокая затяжка и выдох. Новая привычка? Она ему совсем не шла.

– Потому что, наконец, все увидели, какой ты на самом деле лжец, – старался безразлично звучать он. Но у него не получалось. Я слышал злость в каждом слове. – Я так радовался, словно получил подарок. Хотя, о чём я. Ты не знаешь, что такое подарки.

– Ты хочешь подарок, Кайлеб? – невозмутимо спросил я, чувствуя его плохо скрываемую обиду.

– Мне ни черта от тебя не надо, – огрызнулся он, и новая затяжка вакуумным шумом прозвучала в трубке. – Притащи свою задницу завтра к восьми. У отца есть к тебе предложение. И ещё, – язвительно добавил он, – прилизанного оставь дома. – И не дожидаясь моего ответа, скинул звонок.

Умный ход. Натравить на меня мелкого гадёныша, который, сам того не осознавая, всегда умел бесхитростно залезть под кожу.

Эти затяжки раздразнили меня, и я, сразу же забыв про кофе, прошёл в коридор, чтобы достать из кармана пачку сигарет. Этой пачке было уже месяца три, и я растягивал её, как мог, по-детски скрывая своё увлечение от Мейсона. Он этому не обрадуется. Прихватив с другого кармана зажигалку, я вышел на балкон.

Раннее чикагское утро обезобразило пасмурное небо, наглухо затянутое мглистыми облаками. Вдоль серо-зелёных вод озера Мичиган вился густой, плотный туман, отбирая возможность отразить даже самый маленький огонёк шумного города. Этот тоскливый пейзаж всего на какую-то секунду подбросил дикую мысль: забраться в постель и не вылезать из неё неделю. Но я быстро одёрнул себя, вспомнив, что постель занята одним очень привлекательным женским телом. И даже будь она свободна, я ни за что не позволю себе эту слабость. Моя жизнь сейчас встала на стоп, и чтобы наконец запустить тот самый движущий механизм, нужно было срочно что-то предпринимать, а не валяться бесполезным куском, надеясь, что всё рассосётся без моего участия.

Усмехнувшись, я чиркнул зажигалкой и, опёршись локтями на металлические перила, затянулся. По телу мгновенно пробежала релаксирующая волна, расслабляющая мышцы и размягчающая мозги. Если бы не тренировки, я курил бы до конца жизни и, возможно, умер от рака лёгких. Так себе перспектива, но от этой проклятой болячки ежедневно умирали не только курящие. Так что шансы пятьдесят на пятьдесят.

Делая очередную затяжку, я запрокинул голову назад и прикрыл глаза. Это покруче любой медитации. Некоторые включали колыбельную и, сидя в позе лотоса, отправлялись в другую реальность. Полнейший бред. На форумах писали, что это помогает хорошо очистить сознание, и я, поведясь на такую сомнительную рекомендацию, решил попробовать. Уснул через пять минут. Видимо, я более приземлённый экспонат. Одна сигаретка, и спокойствие на ближайшие часы мне обеспечено.

«Семейный ужин. В восемь».

Первое слово ощутимо резало слух.

Никогда не думал, что окажусь в ситуации, когда нужно будет выбирать между гордостью и мечтой. И пока я не мог дать точный ответ на вопрос: «Что из этого перевесит?». Вся надежда ставилась только на то, что Мейсон нашёл выход. Если нет, то мне даже страшно было представить, как я смогу переступить через себя и молча проглотить поступок человека, в своё время не давшего мне подохнуть с голоду. Я уже представлял этот момент: он кривит губы в улыбке, больше похожей на оскал, и, смачно затянувшись сигарой, медленно выпускает густую дымчатую массу, радуясь тому, что загнал рыбу в сети. Но я, как та самая рыба, буду трепыхаться до последнего вздоха, отчаянно надеясь пролезть в одну из дыр сетного полотна.

У всех в критической ситуации сработает инстинкт выживания. И если даже безмозглые способны бороться до последнего, то человек совершит невозможное, стоит только загнать его в угол.

Сравнение неплохое. Но рыбы не безмозглые, они…

– Ты какого чёрта творишь?! – Чужие пальцы грубо выхватили у меня сигарету.

Я настолько ушёл в свои мысли, что не услышал шаги Мейсона. Не дождавшись от меня ответа, он схватил с низкого столика пепельницу, отмечая ещё плюс два мёртвых окурка на дне. Сверкнув в мою сторону острым, как тысяча игл взглядом, он начал буквально убивать бычок, сильно вдавливая его в стеклянное дно до тех пор, пока не распотрошил до неузнаваемости.

Состроив презрительную гримасу, он с громким стуком отставил пепельницу в сторону.

– Доброе утро, – широко улыбнулся я, надеясь таким образом снизить градус раздражения друга.

Его брови недовольно сошлись на переносице.

– Для объятий нет причин. Что это такое? – кивнул он в сторону маленького кладбища окурков.

Не получилось. Я вздохнул и развернулся к нему всем корпусом, засунув руки в карманы шорт.

– Захотел.

– А ну раз захотел, то, конечно же, ничего страшного, – учащённо закивал головой друг и тут же агрессивно продолжил: – У тебя скоро начнутся усиленные тренировки! Ты хочешь сдохнуть в первом раунде?! Я не пойму, с каких пор ты решил забить на свои же правила?!

Мои правила. Они не совсем мои. Они, скорее, общие для всех тех, кто хочет получить признание в мировом боксе. И друг преувеличивал. Он прекрасно знал, что последние месяцы я не вылезал из зала.

– Брось, – невинно пожал я плечами, наблюдая, как тут же зло прищуриваются глаза Мейсона.

– Бросить? – процедил он. – Предлагаешь бросить?! Я, как подстреленный олень, скачу по всем агентствам, чтобы они заключили с тобой контракт, пока ты тут кончаешь свои лёгкие! Сегодня TOP Ring окончательно подтвердила свой отказ! Ты понимаешь, что это значит?!

– Это было ожидаемо.

– И тем не менее, я надеялся дать на лапу Джеку, чтобы он замолвил за тебя словечко. Но даже этот жадный до денег мудила отказал мне. Ты не видишь всей серьёзности ситуации. Один бой! – Он чуть ли не в нос сунул мне свой указательный палец, наглядно демонстрируя, как выглядит цифра один. – Всего один бой отделял тебя от титула! И если такая компания, как TOP Ring, сливает тебя, хотя может заработать на этом бою сотни миллионов, это говорит о том, что ситуация обстоит гораздо хуже, чем мы думали.

– Может, мы пропустим обвинительно-поучительную часть и перейдём к той, где ты уже всё порешал? – Мне надоело оправдываться, и я прошёл мимо него к балконной двери, зная, что он сразу же последует за мной.

– Налей мне кофе, – прилетела в спину просьба, больше похожая на приказ, но я не стал ерепениться и молча включил кофемашину.

Под жужжащий звук устройства я барабанил пальцами по столешнице, словно это могло ускорить процесс приготовления, и, когда через бесконечные две минуты напиток был готов, я кинул в чашку кусочек сахара и щедро залил молоком.

– Где ты вчера был?

Режим «беспокойная мамочка» врублен на полную мощность.

Я уселся напротив, с неудовольствием отмечая, что мой кофе уже остыл.

– В баре, в паре кварталов отсюда. Редкостная дыра.

Он грязно выругался.

– Пил?

– Пару банок пива. Не начинай.

Перебор с трагичностью на чужом лице. Я слежу за формой и, тем более, за здоровьем. Он это прекрасно знал, но упущение воспитательной минутки – слишком тяжёлая для него потеря.

Мейсон несколько секунд сверлил меня взглядом, а затем, медленно сделав пару глотков кофе, для того, чтобы затянуть интригу, известил:

– Я разговаривал с Дэниелом Прайсом.

Ну наконец-то.

– И? – не скрывая интереса, я непроизвольно подался вперёд, желая скорее услышать продолжение.

– Он хочет личной встречи.

– То есть, ты не получил его согласия? – не сумел скрыть недовольства я.

– Не получил, как и не получил отказа, – отрезал друг. – Он изъявил желание встретиться с тобой лично и поговорить. После этого он примет решение. Если ты не будешь вонять этой отравой и скалить клыки, всё закончится его личной подписью. Я отчётливо слышал интерес в его голосе.

Довольно хлопнув ладонью по столу, я расслабленно откинулся на спинку стула. Прекрасные новости.

– Я в тебе не сомневался… Белль.

С Мейсоном Лотнером я знаком с самого детства. И много лет назад, когда мы впервые попробовали с ним алкоголь, который оказался палёным муншайном и не хило так ударил по детским мозгам, он, икая, признался, что плакал, когда смотрел мультик «Красавица и Чудовище». Я хохотал как ненормальный и уже тогда стал называть его Белль. Он сначала бесился, но спустя пару лет привык.

– Каждому чудовищу нужна своя Белль, – парировал он, как и сотни раз до этого.

Чудовище. Мне не было обидно. Было привычно.

– Прайс ждёт тебя в своём офисе через два часа. Будь добр, приведи себя в порядок и не ударь в грязь лицом, – назидательно проговаривал он. – Он единственный, кто согласился с тобой встретиться. Другие кидали трубки, когда слышали твоё имя. Если тебя утешит, то Джек рассказал, что делали это, скрипя зубами. Многие хотели бы сотрудничать, но, сам понимаешь, что означает появление на арене твоего… покровителя. Он имеет влияние даже на WBA, что тут говорить о простых смертных. Трясутся как ошалелые, боятся за свою репутацию.

Или за жизнь…

Я оценил то, что он постарался подобрать слова. Покровитель. Когда-то давно я считал его отцом.

– Репутация, – задумчиво повторил я, смотря на недопитую чашку с кофе. На бортиках появились коричневые разводы, за которые зацепился мой взгляд. Грязные пятна растеклись по белоснежной керамике и портили вид. Но их можно отмыть. Отмыть нельзя только то, что не видно.

– Велл, – обеспокоенно позвал Мейсон.

– Всё норм, – кивнул я. – Буду лапочкой.

Он ободряюще улыбнулся, но в глазах так и плескалось сомнение.

«Не волнуйся, друг. Я сделаю даже невозможное, чтобы мы вновь залезли на пьедестал».

– Мне звонил Кайлеб.

Лицо Мейсона приняло понимающее выражение.

– Теперь ясно, почему у тебя такое поганое настроение.

– Они ждут меня завтра на ужин. У Виктора есть предложение.

Друг беспокойно заёрзал на месте.

– Я знаю. Его люди звонили мне два раза и это только за сегодняшнее утро.

Мой взгляд стал жёстче.

– Они тебе угрожали?

Мейсон непонятно передёрнул плечами.

– Нет. Так намекнули, что пора закругляться и ползти в нору. Не переживай. – Он вольготно закинул руку на спинку соседнего стула. – Он меня не тронет.

– Я бы не был так уверен.

– Это глупо. Он сразу же потеряет последний шанс на восстановление ваших с ним отношений. Он не пойдёт на это.

Я сомневался, что Виктора это как-то беспокоило.

– Его поступок обнулил все возможные шансы. А слепое прощение не числится среди моих добродетелей.

– Я бы сказал, что у тебя в принципе проблемы с этим термином, – заявил друг. – Так, что? Ты поедешь на ужин?

Удовлетворённо хмыкнув, я сложил руки на животе в замок.

– У меня нет выбора. Но если договорюсь с Прайсом, то вечер пройдёт в разы интереснее.

Мейсон был явно недоволен моим ответом.

– Не нужно лишний раз его провоцировать. У нас другая цель.

– Поверь, стоит ему только узнать, что план развалился, его ярости не будет конца. Я хочу посмотреть это представление в первом ряду.

– Я поеду с тобой, – ожидаемо предложил он.

– Не в этот раз.

Мейсон понимающе ухмыльнулся.

– Приглашение на одного?

Я кивнул.

– Что ж, – наигранно спокойно подытожил друг. – Много я не теряю. Сценарий известен заранее: угрозы Виктора под дебильные реплики его мажористого сынка. Итог: ты красиво сваливаешь в закат, а они остаются продумывать сотни вариантов твоего убийства.

Губы сами собой растянулись в улыбке.

– Звучит, как подарок на Рождество.

И тут же вспомнил слова Кайлеба про подарки. А ведь я и правда последние годы ничего ему не дарил. Может, стоит нарушить эту традицию?

– Тебе понравилась квартира? – резко перескочил на другую тему Мейсон, без искренней заинтересованности оглядывая пространство вокруг нас. Он переживал. Не выносил ощущение своей беспомощности, хоть и понимал, что с Виктором ему не тягаться.

– Квартира как квартира, – нарочито небрежно протянул я, с силой сдерживая лезущую на лицо улыбку.

– Ты свинья! – возмутился он. – Я выбирал её две недели! Замучил агента по недвижимости! Вид, чистый воздух, поменьше соседей. Всё для того, чтобы вашей королевской заднице было комфортно.

– Столько усилий ради моей задницы, – подначивал я его. – И конечно же, абсолютно не важно то, что твоя задница поселилась по соседству.

Вопросами, связанными с недвижимостью, действительно занимался Мейсон лично. Он вообще из тех людей, у которых очень хорошо был подвешен язык. Поэтому, когда моя карьера пошла в гору, я, не задумываясь, выбрал его в качестве личного менеджера. Это было пять лет назад. Мне тогда поступало огромное количество предложений. Многие твердили, что неразумно брать человека без опыта. Но я всегда в него верил. И не прогадал. За эти годы он обзавёлся авторитетом, связями и списком желающих сотрудничать с ним. Он умело выбивал лучшие контракты и лучшие бои. И сейчас мы были бы на пике Эвереста, если бы не моя наивность, которая стоила карьеры не только мне, но и ему. Он мог бросить меня, взять другого бойца и уже светить своей мордой в высших кругах мирового бокса. Но он так не поступил. И когда я, обожранный в хлам, орал, чтобы он убирался, он велел мне проспаться, а на следующий день провёл со мной короткую разъяснительную работу, где сказал, что падать тоже нужно уметь красиво.

«Я сделаю всё возможное, чтобы Белый Волк вернулся в спорт и получил звание абсолютного чемпиона мира. Но я готов это делать для того Максвелла, которым ты был ещё пару недель назад. Который чётко ставил себе цель и шёл к ней, несмотря ни на что. Сейчас ты не чемпион. Ты обычный алкаш. Подумай об этом, друг».

Я тогда провалялся три дня, размышляя о том, какого чёрта, я впал в депрессию и потух, как фитиль под дождём, из-за одной ошибки, вина за которую лежала не только на мне. В какой-то момент я почувствовал себя настолько неуязвимым и непобедимым, что забыл о том, что Виктор Руис никогда не бросает слов на ветер. Грезя о скорой победе, я расслабился, ослабил оборону и пропустил удар, отправивший меня пока что только в нокдаун. И именно в эти секунды, чётко отсчитываемые рефери, нужно было приходить в себя и действовать, а не валяться куском бесполезности, проклиная весь мир и в первую очередь себя. Осознав своё убогое поведение, я набрал его номер и сказал, что снова в строю.

– Мне всё нравится. И я даже закрою глаза на тот факт, что ты нагло спёр у меня вторые ключи и незаконно проник на территорию чужой собственности, – заявил я.

На мои слова он лишь цокнул и закатил глаза.

Он снял две соседние квартиры в жилом комплексе под названием «Северная гавань» с видом на озеро Мичиган, тренажёрным залом и баскетбольной площадкой, где, когда не играли в мяч, можно было неплохо размяться в одиночестве. За комплексом располагался небольшой парк «Лейк-Шор-Ист», а в пяти минутах ходьбы в противоположную сторону была пристань, до которой я пока не добрался, чтобы оценить её полезность.

– Думаю, тебе нужно выпить успокоительное перед встречей. Прайс залезет под кожу, я в этом не сомневаюсь. Никогда не общался с ним глаза в глаза, но даже по телефону, мою укладку шатнуло от напряжения.

Лёгкая усмешка растянула губы, и я иронично поднял бровь, рассматривая ту самую укладку. Из неё не выбился ни один волосок. Мейсон всегда выглядел на сто из десяти. Он не ходил в лощёных костюмах, если того не требовала ситуация, но обладал исключительным вкусом и умело сочетал то, что я бы никогда не додумался совместить. Да и не нужно мне это было. Меня вполне устраивал мой гардероб, состоящий в основном из джинсов, футболок и кроссовок.

– Надеюсь, ты наденешь на встречу что-то приличное, – сморщил он нос, придирчиво рассматривая мой полуголый утренний вид.

«Я неприличный», – захотелось мне повторить слова гадёныша. Но я быстро передумал, не желая бесить и так заведённого не на штуку Белль. Я был уверен, что, смотря на меня, его внутренний эстет не слабо прикладывается головой о стену.

– Нужно произвести достойное впечатление, а, как говорится…

– Доброе утро, – вклинился в наш разговор хриплый после сна женский голос.

Лениво прислонившись к дверному косяку, на входе в спальню стояло моё ночное приключение и кокетливо стреляло в нас своим игривым взглядом. Светлые растрёпанные волосы беспорядочно вились вдоль стройного тела, прикрытого лишь одной моей футболкой. Я знал, что они наращённые, потому что лично вырвал пару прядей ночью. Сегодня утром я, брезгливо морщась, тащил их в урну, стараясь не смотреть на эти… как их там… капсулы?

И я никогда не понимал этой тяги к чужим вещам. У неё есть свои. Зачем брать чужие? Это какая-то тайная договорённость всех женщин в мире: если не наденешь его футболку (рубашку) с утра, то ночь не засчитана?

– Доброе утро, – первым пришёл в себя Белль, явно не ожидающий, что я так быстро заведу столь тесные знакомства.

Блондиночка оттолкнулась от косяка и походкой от бедра, словно мы тут проводим кастинг на показ брендовой коллекции, направилась в нашу сторону. При каждом шаге ткань футболки задиралась вверх, и я склонил голову вбок, чтобы получить доказательство того, что на ней нет нижнего белья. И получил, когда она уселась на соседний стул и демонстративно медленно закинула ногу на ногу, сверкнув своим гладким лобком. Провокационно. Но уже неинтересно.

Я вернул свой безразличный взгляд к её лицу, отмечая что девчонка недовольно поджала пухлые губы от отсутствия реакции с моей стороны на её откровенную шалость.

– Выспалась? – участливо поинтересовался я ради приличия. Не хотел её обижать. Своим поведением она обижала себя сама.

– Нет, конечно. Мы же легли только под утро, – по-дурацки хихикнула она.

– Мейсон, – представился друг и протянул ей ладонь.

В любой ситуации, а особенно в общении с незнакомыми людьми, он вёл себя по-джентльменски и старался не показывать лишних эмоций, даже если эти люди не вызывали у него и унции симпатии. Редкая, по моему мнению, черта для выходца из детского дома. Дети, выросшие в приюте, всегда ассоциировались у меня с озлобленностью и замкнутостью. Из нас двоих я больше подходил под эти параметры.

Гостья пробежалась по нему оценивающим взглядом и, обнажив свои белоснежные зубы, в одном из которых сверкнул маленький бриллиант, протянула свою в ответ.

– Бекки.

Бекки? Вчера её звали… Чёрт, я не мог вспомнить. Мы довольно мало пообщались. Но даже за те пятнадцать минут у барной стойки она успела вывалить на меня столько ненужной информации, что её имя безнадёжно затерялось среди историй о подругах, салонах красоты, новой сумке и прочей ерунды.

Но я продолжал напрягаться. Пенелопа или…

– Патрисия, – закончила она мои мучительные думы. – Вчера я представилась Патрисией.

– Зачем? – я недоуменно выгнул бровь. Не то чтобы трясся от возможности узнать, но лёгкий интерес присутствовал.

– Ну… – замялась она. – Считай, такая игра.

Её белокурую голову посетила мысль о том, что трахать Патрисию будет интереснее, чем Бекки. Я не знал, как на это реагировать.

Моя бровь вернулась на место. Интерес угас.

– Очень занятная игра, – усмехаясь уголками губ, прокомментировал я, стараясь не встречаться взглядом с другом. – Скажи адрес, я вызову тебе такси. Пока оно приедет, ты успеешь одеться.

Бекки-Патрисия недовольно сморщила свой аккуратный нос. Но мне сейчас не до капризов, все мои мысли занимала предстоящая встреча.

– Даже кофе не предложишь? – попыталась она отложить момент неизбежной разлуки.

– К сожалению, нет. – Показательно посмотрев на часы, я добавил: – У меня мало времени.

С большой неохотой продиктовав адрес, она всё той же плавной походкой проплыла обратно в комнату. Мейсон проводил её пристальным взглядом, и стоило ей скрыться в спальне, как он устремил все своё внимание на меня. Я знал почему. Он заметил. Он всё всегда замечал. Уткнувшись в телефон, я принялся вбивать сказанный мне адрес, чувствуя на лбу красную точку от снайперской винтовки. Ощущение, будто в голову влили расплавленный свинец. Мейсон мастерски умел щекотать нервы, не говоря ни слова.

Девчонка вышла из комнаты спустя минут десять, и за всё это время мы не сказали друг другу ни слова. Он не хотел вести диалог при лишних ушах и, спокойно попивая кофе, переписывался с кем-то в телефоне.

Стоило ей появиться в дверях, как я сразу вспомнил, почему с ней познакомился. Это красное платье, которое и платьем назвать нельзя, туго обтягивало её упругую задницу, а глубокий вырез спереди демонстрировал уверенную троечку. Эта троечка без тряпок была ещё увлекательнее, и я перевёл взгляд на друга, чтобы ожидаемо словить на его лице быстро мелькнувшее отвращение.

Он терпеть не мог залётных бабочек, не трепался о своей личной жизни, и я, как самый лучший и приятный человек на свете, любил пошутить, что в своей кровати он принимает дам лишь со справками, в которых основным пунктом является отсутствие любых половых контактов.

– Я не против встретиться ещё, – промурлыкала Бекки, кокетливо проведя красным ноготком по моему голому плечу. Она походила на голодное пушистое млекопитающее, ластившееся к хозяину. Ещё пара минут подобных мурчаний, и меня может охватить желание купить ей корма и погладить по голове.

Я промолчал. Не хотелось врать и давать ложных обещаний. Но это её не остановило.

Она повесила мою футболку на спинку стула. Почему не оставила в спальне? Я не понял. Достав из сумки блокнот и ручку, она быстро написала свой номер и, вырвав страницу, положила передо мной. Старый добрый способ. Чтобы наверняка.

– Позвони мне.

Обязательно. Это будет первым пунктом в списке дел на неделю. Пришлось кивнуть, чтобы не выглядеть совсем уже немым бесчувственным ублюдком. Кивок – сомнительный знак согласия. Может, защемило нерв.

– Вчера ты был более разговорчив. – Она жеманно смахнула одну прядь волос с лица.

Да, трепался не прекращая. Расставание затянулось, и я, поднявшись с места, приклеил на лицо самую обаятельную улыбку.

– Я тебя провожу.

Оказалось, этого простого жеста было достаточно. Потому что глаза девчонки засияли так, словно я только что предложил ей отправиться на неделю на Карибы.

Она умудрилась устроить шоу и в коридоре. Очень утомительно долго надевала вполне себе легко-надеваемые туфли, зазывно виляла по кругу пятой точкой на уровне моего паха и даже пару раз ощутимо проехалась по нему. Внизу ожидаемо заинтересовались, вверху – нет. И венком этого выступления стало прикосновение влажных от блеска губ к моей щеке. Я еле сдержался, чтобы не оттолкнуть её.

– Я буду ждать твоего звонка, – томно прошептала она, и не успела её вторая нога пересечь черту, отделяющую территорию моего лично пользования от общественного, как я тут же захлопнул дверь, опасаясь, что это прощание может продлиться ещё несколько минут.

Раздражённо стирая с щеки липкую блестящую массу, я вернулся в кухню и, схватив футболку, вместе с листком бумаги кинул в мусорную корзину.

– У тебя сейчас не то финансовое положение, чтобы выкидывать вещи, – прокомментировал друг.

– Спасибо, что напомнил.

С определённого момента я стал слишком бурно реагировать на запах женских духов на своей одежде. В большинстве своём они пахли приторно-сладко, забивались в ноздри и оседали во рту, из-за чего мне сразу же хотелось помыться, почистить зубы и постираться. Если два первых пункта исполнялись до сих пор, то третьему я нашёл более кардинальное решение: сразу выкидывал на свалку, потому что запах въедался настолько глубоко, словно моя вещь передавалась из поколения в поколение в семье парфюмеров.

– Она замужем, – озвучил никому ненужный факт Мейсон, безуспешно пытаясь поймать мой взгляд.

Я знал, что он не промолчит.

– Серьёзно? – наигранно удивился я, забирая пустые чашки со стола и отправляя их в посудомоечную машину. – А я и не заметил.

Честно? Мне было насрать. Я увидел это кольцо, когда она уже активно стонала лицом в подушку. Но Мейсону обязательно нужно было найти в этом скрытый подтекст.

– Велл, прошло уже четыре года. Пора уже забыть и прекратить наказ…

– Мне надоела эта тема, – перебив его, отрезал я.

Белль очень проницателен, и я уже не знал плюс это или минус, потому что его желание покопаться в моей душе сразу вызывало агрессию. И я понимал, что ему было плевать на девиц. Он переживал за меня. Но если он снова запоёт песню о моём стремлении избегать ответственности и эмоциональных привязанностей, я могу не сдержаться и вывалить что-нибудь грубое в ответ.

Я не хотел ругаться, но у меня сразу образовывалось несварение, стоило ему только начать зачитывать лекцию о моей сексуальной распущенности в отношении замужних дам. Я их что, насиловал? Нет. Они добровольно и с большой охотой прыгали ко мне в койку.

Не буду спорить, по началу у меня действительно был некий пунктик насчёт несвободных барышней. Но со временем это прошло. Мне стало абсолютно всё равно на наличие или отсутствие кольца на их пальце. Меня это не трогало и никаким образом не касалось.

– Дашь свою тачку? – подавляя в себе нарастающее раздражение, спросил я, не желая слушать речь, которую выучил наизусть. – Моя на небольшом тюнинге. Я посмотрел по карте – их офис в десяти минутах езды.

Недовольно прищурившись, он ещё некоторое время молча рассматривал меня. И, видимо, поняв, что его нотации не возымеют должного эффекта, согласно кивнул. Достал из кармана брюк ключи и кинул на стол.

– Без проблем. Только не гоняй.

Глава 4

– Две яичницы с беконом… два капучино. В один добавьте, пожалуйста, корицу; в другой – побольше карамельного сиропа. И… – Я бегала глазами по меню, открытом на странице с десертами, и не могла определиться, что конкретно я хочу. Потому что хотелось всего и сразу. – Ладно, – вздохнула я, чувствую, что пауза изрядно затянулась. – Шоколадный маффин.

Молодой официант в белом длинном фартуке монотонно повторил заказ и, сверкнув рабочей улыбкой, поспешно удалился.

– До сих пор поражаюсь, как ты можешь пить эту сладкую гадость, – фыркнула сидящая напротив меня Стеф, захлопывая маленькое зеркальце, в которое она безостановочно пялилась последние десять минут. – От неё же зубы сводит.

Мы сидели с ней в нашей любимой кофейне на Сент Луис. Отсюда открывался прекрасный вид на озеро Мичиган, и вкупе с потрясающими десертами выбор этого места никогда не подвергался сомнению. Наши встречи проходили здесь дважды в неделю, и это была неизменная договорённость, которая нарушалась только в случае крайней необходимости.

– Хотя, сладкое – это допинг для мозгов, – задумчиво проговорила подруга. – Один раз я не могла дописать статью, а потом с горя сожрала целое ведро мороженого. Угадываешь продолжение истории?

– Угадываю. У тебя началась гипогликемия.

– Даже не хочу знать что это!

– Это высокий уровень инсулина, приводящий к снижению уровня глюкозы.

– Какой кошмар! – наигранно прикрыв рот ладошкой, ужаснулась подруга.

– Наш мозг нуждается в глюкозе. Для этого необязательно потреблять шоколад или мороженое. Достаточно мёда, фиников, клюквы…

Закатив глаза, Стеф вытянула вперёд руку.

– Остановись. Это отвратительно противно слушать. У меня будто реально начинается эта гипог… гопигалемия.

– Я лишь хотела сказать, что ем сладкое не для чего-то, а просто потому что люблю. Может, это детская травма, – ухмыльнулась я, посматривая на настенные круглые часы, доказывающие, что время у нас сегодня крайне ограничено. Подруга по традиции опоздала, а я никогда не делала заказ, не дождавшись её.

– Ты ещё сомневаешься? – протянула она. – С такими родителями ты могла не дожить до этого возраста и умереть от голода.

Я тихо рассмеялась.

Наши отношения со Стеф уже давно переросли стадию «просто дружба». Я всегда понимала, как сильно она для меня важна. Но люди могут разбежаться, разъехаться по разным городам, поступить в разные институты. Завести новых друзей и найти новые увлечения. Банально разойтись в интересах.

Мы же преодолели всё. Я испытывала к ней чувства, по своему значению несравнимые с теми, которыми чаще всего характеризуют женскую дружбу. «Семья» звучало гораздо лучше.

После школы она сдуру осталась в Майами. Ради Дина. Да, ради того самого Дина Уилсона. Они всё-таки начали встречаться после одной злополучной вечеринки, и, окончив школу, он остался в Майами, чтобы занять своё место в компании отца. Стеф не захотела без него уезжать и уже через год очень сильно об этом пожалела.

– Ты так и не общаешься с ними? – осторожно спросила подруга, приступая к завтраку, аппетитно поданному на плоских бирюзовых тарелках.

– Нет. Они оба заблокированы. Навсегда.

После нашего последнего разговора с матерью, где она наговорила мне просто ужасающих вещей, половину из которых невозможно было понять, я решила навсегда перевернуть страницу этой жизни. Грустила ли я? Абсолютно нет. Я словно выплюнула рыбную кость, сильно затрудняющую дыхание. Эта токсичная женщина сводила на нет все мои старания, а я просто устала стараться. Я не хотела больше работать над собой, не хотела разбирать причины её отвратительного поведения, не хотела даже слышать её голос. И когда я выполнила все свои хотелки, я задумалась: «А почему я не сделала этого раньше?». Это же такое приятное чувство – избавиться от тех, кто отравляет тебе жизнь. А с годами яда в этой женщине стало только больше. Неиссякаемые запасы кислотного вещества, разъедающие всё живое вокруг.

Наверное, со стороны выглядело странно то, что я так легко отказалась от родителей. Возможно, я какая-то неправильная, но я не могу любить кого-то только потому что он меня родил. Мне нужно больше. Намного больше. То, что они так и не смогли мне дать.

– Верное решение, – поддержала меня Стеф, протягивая руку за салфеткой. – Давно нужно было это сделать.

– Ты же знаешь, по началу было терпимо. Совсем плохо стало… – Я потёрла указательным пальцем лоб, пытаясь вспомнить, сколько конкретно времени уже прошло.

– Не ломай голову, – вытирая уголки губ, измазанных желтком, бросила подруга, заметив мои математические потуги. – Представляешь, вчера Бобби наконец-то признался, что очень сильно промахнулся, когда уволил тебя?

Она так резко сменила тему, что я ещё несколько секунд пыталась сообразить, о чём вообще идёт речь.

– Серьёзно? – удивилась я.

– Да. Потерять такого журналиста, как ты, может только идиот. Ты ещё в школе катала крутые статьи в нашей газете, а сейчас стала настоящим профи. Я испытала экстаз, когда он на весь офис наорал на Натали. Помнишь, я говорила? Та девушка, которую взяли на твоё место. – Подчерпнув ложкой густую пену, посыпанную корицей, она отправила её в рот и, довольно облизав губы, продолжила: – Ей дали довольно лёгкую тему… про допинг, кажется. Но она её завалила. Мне её жалко, конечно, но вот Бобби я от души позлорадствовала. Он устроил бумажный дождь из её статьи, а затем, забыв задёрнуть жалюзи, ещё полчаса депрессивно расхаживал по своему кабинету из стороны в сторону. Я уверена, это был момент самокритики и обругивания самого себя за то, что он когда-то сглупил и принял решение о твоём увольнении.

Бобби Фишер – главный редактор очень популярного журнала SPICE, в который я попала по чистой случайности. У них проводился конкурс на сайте: написать статью на довольно провокационную тему: «Несправедливое олимпийское судейство».

Я победила.

Он пригласил меня на личную беседу, и, как оказалось, статья вышла на троечку. Но он очень оценил мою предприимчивость, потому что помимо стандартного материала, встречающегося в работе у каждого участника, я также прошерстила архивы библиотеки и добавила примеры самых громких скандалов. А венцом моего творения стали выдержки из ответов двух известных судей, интервью с которыми я добилась кровью и потом. Именно так я пояснила наличие столь эксклюзивного материала, конечно же, не умышленно забыв упомянуть о приобретённом родстве с одним очень влиятельным человеком. Я бегала за ним хвостом до тех пор, пока он, не использовав свои связи, не устроил мне с ними встречу. Но знаете ли, уговорить этот непреклонный фрукт – та ещё задача.

В итоге мне предложили место. Сначала только подработку, но после окончания университета, я сразу же ушла к ним на полный рабочий день, куда спустя полгода подтянула Стеф. Она, как раз, только переехала в Чикаго, нуждалась в деньгах и, не раздумывая, согласилась.

Я проработала под началом Бобби в общей сложности три года. Он был очень хорошим руководителем и многому меня научил. Не вёл себя как истеричка, поддерживал и ни разу за всё это время не повысил на меня голос.

Но в последний год наши отношения стали натянутыми. Я освоилась и начала высказывать своё мнение, которое очень часто шло вразрез с его. Мне хотелось вдохнуть в журнал новую жизнь, а Бобби хотел, чтобы я заткнулась и прекратила прыгать выше головы. И даже не смотря на этот напряжённый год, я была очень сильно поражена тому, что, когда в моей жизни произошли весьма неприятные события, он повёл себя как козел и воспользовался шансом меня убрать.

– Сам виноват, – пожала я плечами, делая глоток кофе и с досадой отмечая, что в этот раз сиропа добавили мало. Я ужасная сладкоежка. – Он надеялся, что я буду со сломанными ногами летать к нему в офис на метле?

– Карма всех настигает, – поддакнула Стеф. – Думаю, будет тебе звонить. Ты согласишься вернуться?

– Ты шутишь? – возмутилась я. – Я не буду работать там, где меня не ценят! Тем более мне очень нравится моё новое место. Эрик хороший руководитель. Со странностями, конечно, но в нашей профессии – это неудивительно.

– И есть приятный бонус, – поиграла бровями Стеф. – Тебя никогда оттуда не смогут уволить.

– Аха, ты права.

Я работала в промоутерской организации мирового бокса под названием PRICE PROMOTION, владельцем которой являлся тот самый приобретённый родственник Дэниел Прайс. И вот какое совпадение! Он был всего лишь мужем моей сестры Кэти.

После моего увольнения и долгого восстановления, я не знала куда податься, и Дэниел сжалился надо мной. По крайней мере, я так думала. Но в один из вечеров, когда я задержалась в офисе, чтобы доработать важный материал, он остановился возле моего стола и сказал, что никакие родственные связи не заставят его взять в компанию идиота.

– Ты талантлива, Эмили. Это единственная причина, по которой я предложил тебе место. Я это понял ещё тогда, когда ты попала в SPICE. Туда не берут неудачников.

Эти слова меня очень успокоили, вдохновили и заставили поверить в собственные силы. А учитывая, что он вообще не любил много болтать, такая выданная за несколько секунд тирада моментально взбодрила меня.

– А что Бобби говорит о твоих статьях? – поинтересовалась я.

– Замечания есть, но незначительные. В целом, он доволен. Пока, я первый претендент на должность второго редактора, – гордо закончила она.

– И ты молчала?! – громко воскликнула я, напрочь забыв, что вообще-то мы здесь не одни. – Это же просто охренеть, какая новость!

– Планировала рассказать после окончательного утверждения моей кандидатуры.

Мне хотелось надавать ей по голове за то, что скрыла от меня такую важную информацию. Но я ограничилась двухминутными возмущениями.

Мы ещё немного поболтали о всякой ерунде, и, когда время стало катастрофически поджимать, я допила остатки кофе и, поднявшись, надела пиджак.

– Мне пора. У нас сегодня совещание на полчаса раньше обычного. Без понятия, с чем связано, но это точно важно, – торопливо проговорила я и, обойдя стол по кругу, чмокнула в щеку недовольную нашим быстрым расставанием Стеф. – В следующий раз плачу я.

Потянув на себя стеклянную дверь, я вышла наружу, где мне сразу же в лицо подул резкий ветер. Он разметал волосы, и несколько тонких прядей, выбившихся из хвоста, прилипли к губам, щедро смазанным увлажняющей помадой со вкусом клубники.

Я вдохнула полной грудью. В майском утре витал аромат преддождевой свежести. Он переплетался с запахом кофе, уличной еды и нежно-медовым вкусом цветущих вишнёвых деревьев. Перед глазами мельтешили пешеходы, автобусы и жёлтые такси. Резкие автомобильные сигналы посвящались нерасторопным водителям, смешивались с лаем задирающей велосипедиста собаки и тут же тонули в играющей за углом странной музыкальной комбинации: R'n'B, громкая гитара и агрессивно мощный вокал.

Город Ветров.

Я люблю тебя разным.

Сегодня не было облитых солнцем небоскрёбов. Небо, с будто застывшими на месте громоздкими облаками, напоминающими однотонную серо-тягучую массу, открыто намекало, что не стоило выходить из дома без зонта. Дойти до офиса было делом десяти минут, и, решив не задерживаться, я быстро направилась в сторону пешеходного перехода, мгновенно вливаясь в толпу таких же спешащих по делам людей.

На светофоре разрешающим зелёным цветом моргали пятнадцать секунд, и, подойдя к началу нарисованных белой краской горизонтальных полос, я вдруг резко поняла, что не помню, куда положила свой телефон. Я замерла у самого края проезжей части, чувствуя лёгкие толчки в спину недовольных моей остановкой людей и, пошарив по пустым карманам пиджака, полезла в сумку, чтобы срочно найти пропажу. Слава богу, я не таскала с собой кучу ненужного барахла, и он довольно быстро нашёлся среди мелких предметов косметики. Радуясь, что не придётся возвращаться за ним в кафе, я подняла голову с неудовольствием отмечая, что секунды безвозвратно утекли и придётся законопослушно выждать ещё минуту.

Рядом со мной собралась небольшая кучка школьников с рюкзаками. Они хохотали и в шутку толкали друг друга плечами. Я не обратила на них особого внимания. А зря. Их толкотня оказалась не столь безобидна, потому что, когда кто-то из них со всей дури врезался мне в спину, я мгновенно вылетела на проезжую часть и только чудом сумела удержать равновесие. Я инстинктивно дёрнулась назад, и, наверное, это вмешательство потусторонних сил, не меньше, потому что тонкий каблук невероятным образом умудрился найти мелкую, невидимую для человеческого взгляда ямку на идеально ровном асфальте.

Гормон стресса мгновенно ударил в голову, удушающей волной страха стремительно разлился по клеткам и поднял пульс до оглушающего звона в ушах. И всё это за долю секунды до того, как нога подвернулась, и я, отчаянно размахивая руками, свалилась на асфальт, ощутимо проехавшись локтем по краю капота экстренно затормозившего чёрного седана.

В последний момент я машинально успела выставить руку, чтобы смягчить падение, потому что приземление на левое бедро могло повлечь за собой новый больничный. И если уж выбирать между двумя конечностями, я, не раздумывая, пожертвую верхней.

От боли, прострелившей до самой подушечки мизинца, потемнело в глазах, и я зажмурилась, чувствуя собирающуюся в уголках глаз влагу.

Где-то на периферии раздался хлопок дверцы и быстрые уверенные шаги.

– Где болит? – мужской незнакомый голос звучал спокойно. Никаких волнительных колебаний.

Я не могла ему ответить, потому что складывалось ощущение, что меня пропустили через электрический стул, в одночасье парализуя каждую клетку моего неуклюжего тела. Крепко стиснув зубы, я баюкала свою руку на груди, молясь, чтобы скорее отпустило и обошлось без новых переломов.

Чужие пальцы мягко, но решительно обхватили мой локоть и стали аккуратно массировать пострадавшее место, отчего я от удивления распахнула глаза, впиваясь взглядом в лицо незнакомого мужчины, сидящего передо мной на корточках.

Первое, что сразу же бросилось в глаза – татуировки. Чёрные линии различной толщины и формы извилисто поднимались из-под ворота простой белой футболки. Они плавно переплетались между собой, образуя странные фигуры, и уходили на заднюю часть головы, забирая шанс рассмотреть до конца столь закрученный и явно невероятно сложный в исполнении рисунок.

Незнакомец не смотрел на меня. Он со знанием дела неторопливо разминал предплечье, скрытое тканью пиджака, спускался к открытой кисти, проходился лёгкими разминающими движениями по пальцам, даря приятную прохладу, и снова начинал сначала.

– Лучше? – участливо поинтересовался он, поднимая голову.

Какое необычное лицо…

Помимо журналистики, я увлекалась фотографией. Могла делать снимки для журнала компании по просьбе Эрика, но чаще это происходило непрофессионально, для удовольствия.

И мне было неплохо знакомо чувство эстетического наслаждения. Его можно словить, даже наблюдая за ползущим дождевым червём. Всё будет зависеть от того, что конкретно ты захочешь увидеть в тот или иной момент времени. И чаще всего кадры были спонтанными. Я могла запечатлеть необычную постройку или лужу, с расходившимися по ней кругами каплями дождя.

Но лица. Меня очень сложно зацепить лицом. Особенно мужским. А учитывая, сколько спортсменов побывало в кадре по требованию Эрика, я считала удивительно странным то, что этого парня я могла бы взять в объектив по собственному желанию.

До этой самой минуты такой человек существовал всего один.

Глубоко вздохнув, я молча кивнула. Стало значительно легче. Боль отступила и оставила после себя лишь отголоски колющих разрядов.

– Всё дело в защемлении локтевого нерва, – пояснил брюнет, не прерывая свои лечебные действия, которые порядком затянулись. Но я не торопилась его останавливать, продолжая с творческим интересом изучать его лицо.

В его облике не было никакой противоречивости. Он обладал особой мрачной притягательностью, выраженной в таких деталях, как: смуглый оттенок кожи, небольшой, но довольно глубокий шрам над тёмной густой бровью и резкая ложбинка над верхней, чётко очерченной губой. Никаких общих черт с тем, на кого я залипала ежедневно, испытывая то самое эстетическое наслаждение. Он был совсем другим, и я не понимала, что в нём такого особенного, что я вдруг решила схватиться за камеру.

– Он тянется от шеи и имеет два нервных окончания: на безымянном пальце и мизинце. – Незнакомец поочерёдно помассировал каждый из них. – И именно здесь, – он через пиджак оттянул немного кожи на локте, – он имеет самое тонкое защитное покрытие. Поэтому и простреливает всю руку, словно током.

Голос был размеренным и спокойным, но исходящие от него тяжёлые флюиды сложно было не заметить, и они заполняли пространство между нами плотным сгустком напряжения. Оно ощущалось довольно остро, заставляя неосознанно хватать и анализировать каждое неторопливо им сказанное слово.

Даже смесь запахов стала другой. Более тяжёлой. Древесной… немного пряной и… дымчатой?

– Вы врач? – Сомнение в моём голосе не получилось скрыть, и на его губах заиграла снисходительная улыбка, будто ему самому стало смешно от подобного предположения.

Он был совсем не похож на человека, принёсшего клятву Гиппократа.

– Простая анатомия. Кажется, её все проходят в школе.

Эта неприкрытая насмешка в мужском голосе сразу же отрезвила меня. И я довольно грубо ушла от чужих прикосновений, резко выдернув руку из его лёгкой хватки.

Кто-то успел сумничать раньше меня?! Невиданное скотство! Стеф аплодировала бы ему стоя.

Улыбка с лица незнакомца пропала, и он, бесцеремонно взяв меня за здоровый локоть, легко потянул вверх, заставляя оторвать свою пятую точку от грязного асфальта и выпрямиться в полный рост. Только тогда я сообразила, что как идиотка всё это время просидела у передних колёс машины и привлекла внимание зевак, ожидающих своей очереди у светофора.

– Точно не нужно в травму? – уточнил он, продолжая неотрывно рыскать по моему телу пристальным взглядом.

– Точно, – ответила я, нагибаясь и поднимая сумку, свалившуюся во время падения с плеча.

– Раз всё прекрасно и ничего не сломано, тогда ответь мне на вопрос: ты дальтоничка? – в голосе отчётливо послышалась новая эмоция – раздражение. – У тебя горел красный! – Жёстко и безапелляционно.

Я просто опешила от столь резкой трансформации. Со мной в одно мгновение перестали любезничать, и это настолько выбило меня из колеи, что всё, на что я оказалась способна, это несколько секунд тупо и молча смотреть на него в ответ.

– Меня толкнули… каблук попал в ямку, – пробормотала я и перевела взгляд на светофор, где, конечно же, никаких школьников уже не было. А затем на асфальт, пытаясь хотя бы в нём отыскать источник моих внезапных бед.

– На будущее. Не стой близко к проезжей части, смотри под ноги и по сторонам. Надевай нормальную обувь. Уверяю, эти банальные азы помогут прожить тебе в этом мире чуть дольше. А если всё же решишь свести счёты с жизнью, то будь милосердна: не делай это под колёсами чужих машин. Лучше дома. Тихо, мирно, в ванне.

Возмущение, подобно торпеде, влетело в голову.

«Что он себе позволяет?!».

Вперившись в него изучающим взглядом, я пыталась рассмотреть его под новым углом. Он был выше меня где-то на полголовы, и у меня запоздало активировалась мысль о том, что чтобы поддерживать с ним зрительный контакт, мне невольно приходилось задирать подбородок.

Тёмно-карие глаза смотрели вызывающе раздражённо, будто я своим нелепым падением нарушила его планы не на ближайшие десять минут, а примерно на всю его оставшуюся жизнь. Внешние уголки разрезов были приподняты кверху и добавляли некой выразительности цвету, который в обрамлении по контуру смоляных пушистых ресниц и спадающих на лоб отросших прядей, ассоциировался с бездонной пропастью. Он словно сожрал пачку экстази, и теперь зрачки, пребывая в шоке, пульсировали на всю шоколадную радужку.

Наркоман, что ли?

– Ты слышишь меня? – Он по-хамски щёлкнул пальцами перед моим лицом. – Если бы я не успел затормозить, ты бы отправилась в могилку, а я в коробку два на два. – Фонтан мужского недовольства продолжал отлично функционировать, и то, что это падение было чистейшей случайностью, а не спланированным годами планом, явно не являлось преградой для его извержения.

По усилившейся к концу предложения интонации стало понятно, что тюрьма заботит его гораздо больше, чем моя смерть. Меня это не трогало. Гораздо больше напрягала недопустимо дерзкая подача. К отливающей дикостью внешности бонусом прибавился скверный характер.

Но и я не среди ангелов росла.

– Судя по вашему поведению, – я специально выделила «вашему», чтобы этот недоумок осознал свою невежественность. К незнакомым людям неприлично обращаться на «ты». – Вы из этой коробки не так давно выбрались.

Он на несколько секунд замолчал, явно не ожидая такого отпора с моей стороны, а потом, расслабленно качнувшись на пятках, растянул губы в глумливой ухмылке.

– А мы тут значит с характером?

Угадал.

– А вы думали, что я упаду перед вами на колени и буду молить о прощении за столь мелкий инцидент, в котором, хочу заметить, пострадала только я? – Я иронично выгнула бровь, не сразу осознавая, насколько двусмысленно прозвучало моя фраза.

Я знала, что такое флирт и активно практиковала его, но только на одном человеке. Все остальные мужчины были для меня обезличены, смазаны в одну однородную массу. Я могла дать субъективную оценку их внешности, личностным качествам, но ни один из них никогда не вызывал у меня эмоций сверх меры. И не потому что с ними было что-то не так, а потому что моё сердце давно через край переполнено чувствами только к одному мужчине – Эйдену Райсу.

Я не вкладывала в эту фразу никаких скрытых намёков, только чистый сарказм. И когда на лице этого альфа-самца улыбка стала ещё шире, обнажая ряд ровных белых зубов с выбивающимся вперёд одним острым клыком, только тогда я поняла, какую глупость сморозила.

Лицо предательски вспыхнуло.

– Какое заманчивое предложение, – нахально протянул он, засовывая руки в карманы простых чёрных джинсов и уже не излучая тот поток негатива, который ощутимо витал между нами всего лишь пару секунд назад.

Что за прыжки настроения? Я слышала, наркоманы этим часто страдают.

Не найдясь так быстро с ответом, я молча пилила его едким взглядом из-под нахмуренных бровей, напрочь забыв про всё ещё ноющий локоть.