Читать онлайн Счастье и грех. Философия благотворительности

Говорят: «Грехи любезны доводят до бездны!». Эта поговорка порочна, в ней больше от красивой фразы. Грехи на самом деле не любезны, любезны соблазны. Именно последние доводят до греха и порой ведут в бездну. Мир не живет в грехе, как говорили раньше. Он не изменился за последние десять тысяч лет. Кто будет обращать внимание на чей-то грех, если мир полон таких невиданных прежде соблазнов?

Соблазны! О них пишут романы! Человек не только живет своими соблазнами, но и охотно наслаждается чужими. Литература, кинематограф, живопись различными способами изображают восхитительные истории чужих соблазнов. Греховными могут быть поступки, помышления, обычное состояние души, особенно любая страсть.

Моральный мир современного человека разнообразен, в нем есть все: грехи, грешки, мелкие проступки, добрые и злые помышления, высокие и низкие помыслы, моральные и аморальные поступки, справедливые и несправедливые действия и решения, законные и противозаконные деяния, дружественные и недружественные отношения…

Он подобен ящику Пандоры1, в котором были скрыты, согласно древней легенде, всевозможные зловредные подарки олимпийских богов: человеческие пороки, соблазны, болезни, несчастья.

Необходимо разобраться в этом полярном многомерном моральном мире современного человека.

Никто не знает, что такое грех. Нет его определения. Есть заповеди, однако нет устоявшейся, хорошо проработанной теории, поскольку грех трудно исследовать. Грех – это искусство. Каждый смертный волен грешить и осуждать себя как угодно, соответственно, и каяться по-своему. Существуют какие-то общие правила, так называемые моральные нормы, этика, но каждый считает себя грешным на тех основаниях, которые для других могут оказаться недостаточными для причисления себя к когорте таковых. Теория относительности в вульгарном варианте работает в отношении греха, моральных оценок так же, как работает в отношении движения, расстояния и времени. Кажется, что существуют абсолютные принципы морали. Однако, если отвлечься от человеческих представлений о добре и зле, сложившихся в определенную эпоху, на практике трудно осуждать конкретное действие с точки зрения абсолютных норм, которые должны иметь всегда императивный характер по отношению к любому поступку.

Предположим, что грех – зло, а добро – не грех. Отделив добро от зла, можно строить теорию греха. Но это не всегда верно. Например, молодой человек бросился в ледяную реку и спас утопающего ребенка. Все его хвалят, но он презирает себя на вершине славы, поскольку осознает, что главным стимулом его поступка была увиденная на мосту съемочная бригада, запечатлевающая сцену раннего паводка. Да и ведущая – «ослепительная красавица» – с интересом посмотрела на молодого человека, нашего героя, прогуливающегося по набережной в это время. Самое большое негодование в душе молодого человека возникает в тот момент, когда он думает, что не будь этой телеведущей на мосту, он бы, конечно, тоже бросился в холодную воду и спас ребенка, а так, получается, только из-за нее он так осрамился перед самим собой. Зло плавает, как сор в реке. Кто видит сор, тот видит. Кто не видит, наслаждается течением реки.

Можно сказать, что грех – это ошибка чистой души, заметившей свою оплошность. Но это безрезультативные рассуждения. Грех познается только через осознание и искупление и этим отличается от стыда и совести. Различные способы спасения через покаяние подразумевают различные виды греха.

Есть смысл говорить о грехе, только если подразумевается не тот или иной вид греха, а способ спасения, покаяния. В противном случае разговор неуместен, поскольку часто то, что святотатство для одного, – святое дело для другого. Каждый отдельный поступок может быть моральным, но грешным. Или наоборот – безгрешный поступок может быть аморальным (например, мать-нищенка крадет в аптеке дорогие лекарства, чтобы спасти больного сына). В быту легко найти оправдание любым поступкам, поэтому человек, не нацеленный на осознание своей греховности, может и не видеть таковой. Большинство людей в современном мире живут искренне и честно, но аморально – в том смысле, что не думают о греховности своей жизни, не оценивают ее. Люди живут торопливо, деловито, озабоченно, у них мало времени для размышлений о нравственных ценностях личных поступков. Этическими вопросами интересуются преимущественно студенты, сочиняя рефераты по этике, пенсионеры, на досуге вспоминая прожитую жизнь, осуждая себя за прошлое, а также оценивая с точки зрения норм морали поведение близких. Молодые люди спешат прожить жизнь «как положено», мечтают быть счастливыми и не думают, правильно ли живут или нет. Только кризисные минуты провоцируют их на оценивание своей жизни.

Грех – дело хитрое, дьявольски хитрое. Даже в современном мире можно привести нескончаемый список возможных видов греха и каждый представить в самом неожиданном ракурсе и модификациях.

Трудно считать абстрактные грехи. Легче выдавать индульгенции, которые именно выдавали, а не продавали, поскольку не в доходной части был интерес церкви. Церковь и так получала, получает и будет получать деньги без продажи индульгенций. Сколько можно совершить грехов в одной конкретной ситуации?.. Сколько существует типов, классов греха? Сколько точек зрения на этот феномен? Никто не в силах сосчитать.

Примеры:

● Молодая семья собирается эмигрировать и решает оставить одинокую старушку – мать жены или мужа. Молодые обещают, что, как только освоятся на новом месте, заберут ее. Старушку потом не забирают. Находят оправдания.

Это грех? Сильный? Большой?

● Старушку планировали взять с собой, но она вдруг перед отъездом тяжело заболела. Ее положили в больницу. Близкие уехали, обещали вскоре вернуться, но не успели: когда приехали, старушка уже год как умерла.

● Старушку забрали, увезли с собой, поселили отдельно, но, занятые своими делами, забыли о ее существовании. Старушка долго мучилась, умерла на чужбине без родных, близких, знакомых.

● Старушку взяли с собой, и в доме она по восемнадцать часов занималась домашними делами семьи эмигрантов и проклинала тот день, когда согласилась уехать.

Когда согрешила молодая семья?

Возможностей совершить грех намного больше, чем способов избежать излишнего налогообложения в той или иной стране! При этом сколько существует налоговых советников, консультантов и специалистов! Современные священники должны были бы стать консультантами по вопросам греха, если бы религия развивалась коммерчески, по законам частного предпринимательства и душой занимались так же, как и иным материальным благосостоянием.

Греховны могут быть и помыслы, но редкий человек кается, осознавая это. Грех обычно соотносится с прошлым, когда последствия реализованных поступков подтвердили несправедливость существовавших намерений. Был грех или не был – судишь потом, когда греховное событие уже произошло, судишь потом прошлое, а не будущее, потому что никто не живет ради греха.

Все наши действия коренятся в прошлом, поэтому можно сказать, что и все наши грехи – в прошлом. Внимательное отношение ко всем, даже мелким, поступкам – это главное для идеально нравственного человека. Настоящий грех зреет в намерениях, там он набирается греховной сладости и последующей ответственности за каждый миг греховных мечтаний. Надо быть иезуитом, знатоком и ценителем греховодных дел, чтобы заранее, еще в самом первом помысле, в невинном намерении (например, «пойти поразвлечься») увидеть зародыш греха и осудить себя. Чтобы думать о прошлом и анализировать поступки, человек должен жить по-другому.

Современные условия поменяли «метафизику греха». Если нет возможности думать, нет времени вспомнить и оценить свои прошлые поступки, – нет греха. Это можно выразить математически: (–2) · (–2) = 4 и 2 · 2 = 4. Две отрицательных величины во взаимодействии создали положительную, равную произведению двух положительных. Это значит, что прошлое трудно оценить. Назад не так просто вернуться. Добро и зло. Кажется, что это две противоположности. Минус есть минус, плюс есть плюс! Но в каждом действии есть и плюс и минус. Как оценить результат? Что такое четыре? Это –2 умноженное на –2, или 2 на 2? Тот, кто настроен религиозно, готов постоянно каяться, сознавать свои грехи, скорее скажет, что его 4 = (–2) · (–2), а современный человек всегда живет положительно. Возможно, такое арифметическое описание греха слишком примитивно. Более сложные уровни воссоздания также возможны, но и они указывают на необратимость осознания греха и свидетельствуют о том, что если упущен нужный момент в оценке своих действий, вполне возможно, что дальше уже не будет никакой возможности вернуться к первоначальному состоянию, проследить всю историю поступков и оценить их заново. В качестве аналогии можно привести пример, когда были смешаны стакан горячей воды и стакан холодной. Через некоторое время жидкость в сосуде стала однородной и нельзя было определить температуру воды в обоих стаканах до смешения. Если не фиксировать и не вести учет процесса и как целого, и в деталях, впоследствии будет невозможно оценить, кто что сделал и какой это произвело эффект. В этом – сложность нравственной жизни человека. Поэтому, например, бывает, родители говорят: «Мы растили нашего ребенка таким добрым, а он стал таким ужасным преступником». Кто виноват? Отсутствие памяти о прошлых грехах позволяет легко переложить вину на другого, порой даже на саму жертву.

Нравственных парадоксов можно вообразить тысячи. Молодой человек, очень одаренный, почти Эйнштейн, жертвует жизнью, тонет, чтобы спасти утопающего, мерзкого насильника, который, удовлетворив порочную страсть, как раз утопил очередную жертву и, обессиленный, не мог сам выплыть. Современный человек не задумывается о моральных парадоксах, он живет, как дикий древний безгрешный человек, который еще не знал понятия греха, поскольку в ритме нового мира, как в древние времена, нет времени подумать о прошлом, каждый живет личным будущим, как жили библейские сыновья Адама – Каин и Авель, люди, у которых не было будущего, которые и не думали о нем. В будущем нет и не может быть греха, поскольку всякий человек в силу своей «человечности» и «школьного» знания заповедей, законов, повинуясь своему сверх-Я, живет морально, в интересах хорошего, правильного, а не ради греховных помыслов. Для обычных, рядовых, воспитанных, образованных людей все помыслы благие. В будущем нет полярности, в нем все может быть только положительно, соответственно, не может быть греха. О будущем нельзя говорить, применяя категории этики, поскольку никто не будет его оценивать с точки зрения морали и заповедей. Будущее в современном мире прагматично; это не добро и не зло, это только то, что выгодно, нужно, полезно. Наличие выгоды, пользы искажает нравственностый мир. В этом основной «порок» современной эпохи. Если следовать нравственным принципам, трудно реализовать выгоду. Закон мира теперь простой: валовой национальный продукт должен расти ежегодно не меньше чем на 2% – и тогда все будут счастливы! Ради этой новой заповеди прощаются все мелкие невольные грехи. Государство, отодвинув церковь и единолично контролируя общественную жизнь, стало единым мерилом, целью и оправданием всего хорошего, полезного или вредного и плохого. Страна живет законами, а соблюдение законов «освобождает» граждан от нравственной ответственности.

Как только не унижали государство! Говорили о нем всякое. Это аппарат насилия над гражданами, поскольку является орудием эксплуатации угнетенного класса. Государство – это также и агрегат развращения граждан.

В прежние века не была так развита индустрия работы и отдыха, человек часто был предоставлен самому себе и больше думал о жизни. Теперь можно на работе жить, как дома: на рабочем месте иметь и завтрак, и обед, и ужин, и флирт на сайте «одинокий», вести переписку с одноклассниками. В новом мире можно транспортироваться из дома на работу в личном автотранспорте, иметь мобильный телефон с акустической системой и возможностью слушать в высоком качестве ежесуточно новую музыку. Прежде не было столько возможностей для семейных развлечений в выходные дни, нельзя было поехать на неделю для отдыха в жаркие страны, где «все включено». В прошлые времена человек часто оставался наедине с собой и судил себя сам, соответственно, было развито моральное отношение к жизни, человек вспоминал и оценивал свои поступки. В то время этические и религиозные вопросы были сопряжены. Не стоит превозносить чистоту и непорочность человеческих отношений в прошлом, но, без сомнения, люди были больше связаны друг с другом. Раньше оценивали именно свои поступки, а современный человек живет идеалами. Поэтому он безгрешен. Как фанатик. Как герой. Что значит «живет идеалами»? Это значит, не оценивает свои поступки, а, «сформировав себя самого определенным образом», живет, а все его действия определяются целями, идеями, которые он избрал и которым служит. Внешнее торжествует над внутренним и личным.

Отдельные погрешности, которые человек совершает на пути, не должны его отвлекать, поскольку главные идеалы возвышены и чисты, следовательно, за погрешности надо не каяться, а извиняться, а лучше вообще не замечать их. Это удивительно, поскольку современные представления о том, как устроен мир, существенно отличаются от механистических, статических, неизменных представлений о мире, которые существовали раньше, начиная с Ньютона с его законами и убежденностью в познаваемости и «просчитываемости» мира. Теперь мы знаем квантовую механику, теорию относительности, осознаем, что нельзя полностью адекватно описать мир, который во многом случаен, зависит от прошлого. Знаем, что существует второй закон термодинамики, указывающий на необратимость большинства физических и химических процессов. О значении этого закона и «стреле времени» писал нобелевский лауреат, физик И. Пригожин. Второй закон термодинамики требует еще более жестких ограничений на описание мира. Эти идеи совпали по времени с работами психологов, которые изучали бессознательное (Фрейд, Юнг). Казалось бы, новое видение мира как сложного непредсказуемого целого и особенно внутреннего мира человека как равновеликого внешнему миру должны были вызвать глубокие нравственные раздумья, переживания и сформировать новые, сложные представления о внутреннем моральном мире людей. Должно было возникнуть «новое средневековье», о котором пророчествовал Бердяев. Но этого не произошло. Человек не стал углубляться в новое, только открывшееся ему видение самого себя и всех неожиданных, постыдных тайн, которые в нем выявились, он не смог справиться с этим видением и отвернулся. Видимо, катастрофический, неусвояемый человеческой душой страшный опыт всего зла, жестокости, уродства, которым человек ХХ века был свидетель, Вторая мировая война, циничные, грязные, отвратительные мелкие войны периода мировой конфронтации двух социальных систем – все это «закрыло глаза» современному человеку, он перестал смотреть внутрь себя. Государство восторжествовало на развалинах церкви и узаконило безгрешность послушных закону. Так, человек, который должен был сознавать, что его духовный мир не исчерпывается послушанием, соблюдением закона, что в нем много случайного, прошлого, личного, индивидуального, а не всеобщего, все же отвернулся от себя, предался спасительному обману государства и принял как религию его конкретные простые ценности и бытовое счастье рядового гражданина.

Основные идеалы в государстве тривиальны: быть гражданином, семьянином и тружеником. Впрочем, эта триединая простота кажущаяся, все основное зло как раз и происходит в рамках осуществления этих трех базовых идеалов. Оказалось, что просто так человеку не спастись от осознания греха, что от послушания и автоматизма духовной деятельности до истинного счастья далеко. Можно быть гражданином, поддерживать кощунственный позорный режим и со временем осознать это. Можно представлять себя хорошим семьянином, но быть отвратительным эгоистом в отношении своей жены. Можно отдавать всего себя работе, жертвовать ради нее семьей и друзьями и быть уволенным из-за мелочных интриг или сокращения штатов. Впрочем, человек обычно находит дополнительные оправдания и на всякий случай придумывает что-то свое, чтобы чувствовать себя еще более возвышенным и чистым. Например, убежден, что он социально ответственный человек, потому что всегда готов помогать ближним, что он «зеленый», ведь заботится об окружающей среде, что веротерпимый, так как уважает другие верования, убеждения, конфессии, иные ориентации и иной выбор, что вегетарианец, ибо не ест мясо погибших ради человеческой пищи животных, что прогрессивный, потому что всегда поддерживает развитие новых технологий. Список далеко не исчерпывается названными «идеалами».

Каждый человек представляет себя цельным и, если жертвует некоторыми душевными потребностями, отдает себя семье, работе, друзьям, обществу, церкви или личному эгоизму и низкому греху, всегда заполняет образовавшуюся пустоту убеждениями в своей правоте и непорочности, в такой же степени искаженными, чтобы они могли компенсировать все то, что было «отрезано» от души. Поэтому, наверное, так трудно сравнивать грешников и упрекать одного или другого. Все грешники выглядят одинаково – как поле ржи. Только сам человек может увидеть в себе то, что можно назвать грехом, осознать, что он именно тот колосок, который возвышается, например, с низменной, греховной точки зрения, над всеми.

В религиозной мысли понятия о грехе разнообразны. Христиане верят, что рождены в Адамовом грехе, мусульмане тоже помнят грех Адама, но свободны от него. В одном случае покаяние – это не спасение, поскольку все спасены Христом. В другом – покаяние вполне может очистить человека, отвечающего только за свои личные грехи, а не за все человечество. В индийской культуре грех занимает центральное место, поскольку учение о карме предполагает, что независимо от того, когда ты совершил дурной поступок (в этой или прошлой жизни), и осознаешь ли это, ты будешь отвечать за содеянное.

В данной работе грех, если это не оговаривается отдельно, понимается секулярно, без привязки к религиозным убеждениям. Это – «вольность», но она допустима, поскольку грех – религиозное понятие, а человек тоже всегда был и остается религиозным: и во времена, описанные Гомером, когда грешил и гневил богов хитроумный Одиссей, но всегда благоразумно жертвовал несколько капель вина на алтарь бога или богини, и в христианском мире, и в мусульманском, и в буддийском. В современном полурелигиозном, полуатеистическом мире человек религиозен по-своему: кто-то «в чистом виде», принадлежа к какой-то конфессии, кто-то в иносказательном смысле, будучи «зеленым», вегетарианцем, защитником меньшинств, животных, социалистом, консерватором, фундаменталистом той или иной ориентации, ученым, врачом или учителем. Соответственно, значение греха не исчезло, современный человек тоже живет понятиями греховности, искупления, покаяния и для него тоже существует список «грехов смертных», только говорить о них – великое лукавство, поскольку приходится рассуждать не о том, о чем думаешь, и оправдываться не за свою вину. Если продал соседу старую газонокосилку и не заплатил налог с продажи – это не смертный грех и даже не аморальный поступок, а если обворовал друга, с которым начал бизнес, а тот потом умер в нищете, – это большой грех и для большинства людей внутренне непростительный. Говорить об этической стороне жизни скучно и это плохой признак. Однако не все живут только ради зла.

Существует предубеждение, что все люди должны быть одинаково моральными. Идея равенства обширно представлена в культуре. Все люди равны, даже если у них есть индивидуальные различия, в самом высоком смысле. Люди не одинаковы в обычной жизни: кто-то выше другого, кто-то длиннее, кто-то светлее, кто-то умнее, кто-то бегает быстрее, кто-то прыгает выше, кто-то поет в опере героическим тенором, а другой хрипло сипит и т. д. В моральном мире тоже существует подобное неравенство (кто-то более моральный, кто-то менее), но есть и свои особенности. В практическом мире трудно ни за что превозносить себя, поэтому никто не говорит, что он самый быстрый бегун в мире или что самый богатый человек… Быстрый – побеги и докажи. Богатый – скупи Манхэттен. Умный – получи Нобелевскую премию. Но тот, кто говорит, что он самый добрый, защищен от таких вопросов, поскольку он не может ничего сделать в доказательство или опровержение. «Умри на кресте, чтобы спасти всех», – этого нельзя требовать от обычного смертного человека, который, конечно, не может спасти всех, тем более еще и тех, кто даже не родился. Высокоморальных людей в мире не так много. Их распределение по моральному критерию, наверное, имеет логарифмическую шкалу: низкой моралью обладают многие, высокой – меньшинство. Это неравенство должно бы обижать большинство людей более, чем неравенство в доходах и имуществе, но многие не придают значения морали. Одни люди, совершив какой-то поступок и сомневаясь в том, стоило ли это делать, не нуждаются в подтверждениях. Они, оказывается, вообще не ищут отрицания и доказательств своей неправоты! Найдя достаточное количество подтверждений в верности поступка, они более не ищут ни подтверждений, ни отрицаний [1].

Нарцисс беспокоится только, когда ему показывают, что он не так красив, как думает. Сам Нарцисс никогда не ищет опровержения своей убежденности в собственной высочайшей красоте и совершенстве. Глядя в зеркальце, он никогда не спорит с ним.

Слепое бегство от греха

Человек, сталкиваясь с тем греховным, что сам совершил, или с тем, что произошло независимо от него, ведет себя подобно ребенку, закрывающему глаза руками. Не важно, что делает при этом: шепчет молитвы, надеясь, что авось пронесет и все вернется к тому состоянию, которое было до этого, или что никто не заметит, что он сделал, как молят судьбу дети. В этих случаях человек понимает, что совершил нечто плохое, ненужное, вредное, грешное. Закрытие глаз руками – знак, что человек, как ребенок, не считает себя ответственным за этот грех и не готов за него отвечать. Способов закрыть глаза множество. Существует даже новое направление в психологии, исследующее способы «закрывания глаз, чтобы не видеть ничего плохого», – позитивная психология [2].

Прежде существовала негативная психология, когда человек был предоставлен своим негативным оценкам, страдал от воспоминаний о своих низменных побуждениях и поступках, о чем писал Фрейд. Позитивная психология позволяет вернуть внутренний мир человека в то состояние, которое было у него до Фрейда. Счастье человека арифметически равно сумме того, что дано ему природой: гены, семейные обстоятельства, исторические условия, того состояния, в котором он живет, в зависимости от различных личных обстоятельств (родственников, материального положения), и того, что он сам делает в жизни (работа, помощь ближним). Позитивная психология может помочь многим нуждающимся в психологической помощи. Однако необходимо осознавать, где можно применять эту психологическую технику, а где нельзя.

Человек всегда стремился к счастью. Эпикур нашел самый верный путь к нему: простые удовольствия и крайние ограничения во всем, что желанно. Этот путь неэффективен. Большинству простых людей не достаточно простых удовольствий. Если бы это была единственная нужда, мир бы давно жил блаженно, как собака, счастье которой в том, чтобы любимый хозяин был рядом, чтобы кормили хорошо и можно было развлекаться: бегать за мячиком или лежать и грызть косточку… Человек тоже может жить, как собака, счастливо и удовлетворенно. Так сидит на скамеечке старик, смотрит на играющих рядом внуков, на солнечный день, на все хозяйство, которое нажил. И он доволен, счастлив, ему уже не нужен успех, слава, он может отдыхать и мечтать… Позитивная психология помогает при депрессии. Но как жить обычному активному и вовлеченному во всю грязь обычной жизни человеку? Этому никто не научит. Счастье каждый должен находить самостоятельно.

Этические воззрения морального человека

С грехом возникают непреодолимые сложности. Несмотря на то что существует множество книг, написанных представителями различных конфессий о том, как надо понимать грех, какие его виды существуют, о грехе можно говорить только с точки зрения определенных убеждений, а не «просто так». О грехе надо признаваться в исповедальне. Многие люди и группы людей имеют различное представление о том, что такое грех, понимают различные поступки по-разному. Кроме религиозного описания греха, существует и философия добра, нравственная философия, этика – наука, рассуждающая о добре и зле безотносительно к конкретному поступку, историческим, национальным особенностям. Известно множество этических систем, моральных кодексов. Если суммировать, можно отметить, что основными «объектами» исследований этических философов были следующие:

1. Отношение человека к самому себе: борьба с плотскими влечениями, с эгоизмом; человек должен осознавать, что он выше животного мира и физиологии, следуя которой обычно совершает аморальный поступок.

2. Отношение человека к другим людям и живым существам: сострадание, сочувствие, солидарность – это все высокоморальные чувства и поступки. В главной ипостаси христианского мира осуществлена мысль, что человек должен отдать жизнь за всех.

3. Отношение человека к высшим божественным законам мира: почтение церкви, подчинение законам государства, следование заповедям Божьим – это тоже очень морально.

Нравственные чувства бывают различны, однако по существу они могут быть определены достаточно «узким образом». «Основные чувства стыда, жалости и благоговения исчерпывают область возможных нравственных отношений человека к тому, что ниже его, что равно ему и что выше его» [3].

Влияние религиозных идей и философских концепций о добре и зле значимо для каждого человека. То злое и дурное, что человек не может сам увидеть в себе и своих поступках, все равно может быть представлено ему как очевидный грех, как нечто неправильное, недоброе, поскольку существующие в обществе законы, известные требования морали, осуждение близких укажут на это и он согласится, оправдается или раскается, точнее, извинится.

Современный человек «живет» наследием множества культур, соответственно, и грех для него – это не нечто определенное, а сумма представлений о добре и зле, о всевозможных поступках, которые могут быть разными: добрыми для всех или эгоистичными, совершенными сознательно и намеренно или когда человек вообще не думал о добре и зле. «О караибах рассказывали, что это – добродушный, скромный, вежливый народ… Однако утонченная жестокость, с какой эти почтенные люди мучили своих военнопленных, пуская в ход нож, огонь и красный перец, и затем жарили и съедали их на торжественных пиршествах, подала повод к тому, что имя караиба (каннибала) сделалось на европейских языках синонимом людоеда» [4].

Самое кровожадное, дикое, зверское, негуманное представление о добром поступке было такое: человек – это воин, он должен ради выживания стремиться к увеличению могущества, например, съесть печень врага, и тогда он не только победит врага и избавится от опасности, но и увеличит свою мощь, поскольку вместе с печенью врага ему достанется в наследство дополнительная сила. «Употребляя тело человека или животного в пищу, он пребывает в уверенности, что приобретает не только его физические, но нравственные и интеллектуальные качества» [5]. Это, конечно, представление о добре, которое существовало только в первобытной культуре. Однако современному человеку тоже знакома сладость каннибала: «Съесть печень поверженного врага, чтобы увеличить свое могущество», например, если освободилось место начальника департамента и на вакансию претендуют двое или трое внутри организации, сколько могущества получит один из них, если не только займет это место, но попутно еще дискредитирует, уничтожит своих соперников в результате внутрикорпоративной схватки, борьбы за должность.

Список современных обывательских представлений о добре и зле, о греховных поступках очень обширен. А возможно, бесконечен…

Вот некоторые… И среди них есть мудрые, верные, нелепые, глупые:

● Наследственный, первородный грех, от которого не отмоешься. Спасает от него только вера в Спасителя, который искупил за всех общий грех. Кто не верит в Спасителя – еще более грешен, поскольку его некому спасти, а спасать надо, потому что все люди грешны.

● Не существует изначального врожденного греха. Каждый человек свободен и отвечает только за чистоту своей собственной жизни, он не унаследует грехов прошлых поколений. Даже грех отца не может перейти на сына.

● Существует список больших и маленьких грехов, за которые можно расплатиться. Нельзя совершать смертные грехи, они остаются навсегда как первородный грех. А обычные грехи – это не так страшно.

● От простительных грехов можно различными способами освободиться, например, купить индульгенцию, встать на колени и молить о прощении или построить детский садик.

● Каждый грех – это некая отрицательная величина, которая может быть нейтрализована положительным поступком равного или большего значения.

● От «обычного» греха можно очиститься, если осознать всю греховность содеянного и покаяться, душевно решиться больше никогда так не поступать.

● Если совершил дурной и греховный поступок, но действовал ради великой цели – греха нет.

● Если совершил греховный поступок не сам по себе, по своей собственной воле ради удовольствия, а был принужден другими или в силу обстоятельств – за грех не отвечаешь.

● Если согрешил, но нашел оправдание, можно сказать, что вовсе и не ты грешил.

● Если забыл, что согрешил, значит, вовсе и не грешил.

● Если согрешил, лучший способ избавиться от мук совести – согрешить еще больше, тогда прежний грех забудется.

● Каждый имеет полное право грешить, как ему вздумается; ни у кого нет права устанавливать критерии, что есть грех, а что нет. Тот, кто не нарушает закон и кто не пойман, – не грешен и не вор.

● Грех не в том, что преступил закон, а в помыслах.

● Обладать богатством – это великий грех перед Богом, но быть бедным – это грех перед людьми.

Пословиц о грехе множество. Слово «грех» так давно и так глубоко вошло в лексикон, что оно используется для объяснения порой разных понятий.

Грех заслуживает того, чтобы о нем говорили отдельно.

Сократ был казнен, поскольку совершал греховное действие – развращение юношества. Воспитанием юношества должно заниматься государство, так как оно зависит от того, чему научат граждан разные сократы.

Сократ – далеко не первый в списке преступников. И до него и после него были другие грешники. Через четыреста лет Христос был распят, поскольку поставил себя на место цезаря, позволил называть себя царем Иудейским. Лютер через два тысячелетия после Сократа согрешил, когда прибил знаменитые тезисы к дверям церкви, и этим впоследствии вызвал раскол западноевропейской церкви. Лютер – грешник, расколол церковь, выступил с критикой индульгенций – буржуазной практикой отпущения грехов согласно купленным индульгенциям, а не личной милосердной деятельности.

Лютер был не прав. Конечно, индульгенции – это отвратительно. Верующий человек должен сам осознавать свой грех, расплачиваться за него, страдать, очищаться. Покупать индульгенции стыдно. Однако ирония индульгенции в том, что если бы ее не продавали, возможно, никто бы вообще не думал о своем грехе! Средневековое христианство – это был рай земной! Грешный человек мог прийти в церковь, осознать свой грех – то есть просчитать, насколько он нагрешил, и выкупить прощение. Можно было даже выкупить прощение за еще несовершенный грех. А если бы не было в то время индульгенций? Человек бы не грешил? Скорее всего, большинство людей даже и не задумывались о том, грешат или нет, сколько нагрешили и как очиститься. Жили бы себе и жили, как живет большинство сейчас счастливых и непорочных граждан XXI в.

Развитие французской, английской и затем немецкой классической философии и могущество ее воздействия на умы отделили мораль от поступка, добро и зло от греха. Поступки начали анализировать отвлеченно, без самоосуждения отдельной личности. Так первобытные взгляды на добро и зло стали всеобщими представлениями о добре-зле, не о грехе, а, скорее, обо всем правильном-неправильном, правом-левом, отрицательном-положительном в нашей обычной жизни. Никто уже не смотрит на грех и праведность посредством образов, как древние греки, для которых грех воплощался в образах Клитемнестры, Эдипа, Менелая, Кассандры…. Грех перестал быть одной из основных категорий – «болезнь души»! Грех стал точкой зрения на правильное-неправильное. В итоге Ницше признал учение о добре и зле бессмысленным и вредным, поскольку, по мнению Ницше, добро – это поступок господина, зло – это поступок низкого человека, следовательно, никакой философии и метафизики в добре и зле нет и быть не может. У господ и у холопов – разная мораль [6].

Грех постепенно уходит из современной жизни, его вытесняют, заменяют другими понятиями, закономерностями, моральными правилами поведения. А может, нужно оставить место для греха в нашей душе?! Написать новые трагедии, какие писали Софокл и Эсхил о первообразах греха. Впрочем, конечно, такие образы есть и в современной культуре, правда, более мелкие, обыденные, земные. Например, «Фауст» Гете, «Дядя Ваня» Чехова, «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, «Лолита» Набокова, многие герои романов Толстого и Достоевского живут греховно. Образы есть, однако они не живут в душе современных людей, как жили Эдип, Кассандра, Каин, Иосиф, Моисей. Практический, рационалистический подход к миру вытеснил потребность в «великих и ужасных образах», научил человека оправдываться, чтобы лгать самому себе, поэтому и образы стали возникать не из мира трагедии, а были взяты из обычной человеческой души, основной грех которой – это ложь, умение оправдываться, увиливать, вытеснять, «выводить грех за скобки», делать все что угодно, только бы не видеть собственный грех и не отвечать за него. Ответственность – это самое трудное в грехе. Каждый может грешить и находить оправдания. Отвечать за то, что сделал, – это может только необычный греховный человек. Без культа ответственности грех весь вышел. Исчез. Вместо греха возникла мораль, этические нормы, правила поведения, а грех стал капризом, случайным поведением, вызванным игрой страстей, которые иногда возникают в каждом человеке и обычно проходят сами собой. Современная наука развивается именно потому, что нашла место случаю, непредсказуемости, неопределенности в картине мира, которую создает, однако нравственные представления человека отстают на века. Мы живем не осознанием своих грехов, а следуем моральным заповедям как законам некоего идеального государства.

Мораль скучна, она не греет. Мораль указывает и принуждает. Этика добра-и-зла делит мир поступков на правильные и неправильные. Кто будет об этом думать? В средней школе не читают Канта, моральный императив большинству неведом.

Кому мешает грех?

Мешает дурной поступок! Зло ломает жизнь людей, а грех… Он не спасает, не помогает, сам по себе не вредит никому, потому что это не событие и не катастрофа.

Грех – это личная точка зрения на свои прошлые дурные помыслы и поступки! В такой интерпретации грех – конечно, не болезнь души, поскольку можно грешить и оставаться добропорядочным гражданином (достаточно научиться оправдываться), ведь когда душа больна и видишь свои будущие греховные поступки как совершенные, невозможно «оправдаться». Для этого нужен врач или священник.

Праведность и грех – любимые блюда русской моральной кухни

В русской культуре рассуждения о грехе занимают особое место. Русского человека хлебом не корми, дай порассуждать о грехе, покаяться. Впрочем так было только в прежней России времен Гоголя, Достоевского, Толстого. Начиная с советских времен, даже русский человек перестал каяться. Пришло другое время. Покаешься перед близкими – услышат чужие, донесут, карательные органы государства схватят тебя, твоих близких и осудят. Советский человек должен был быть безгрешным. Это, казалось бы, случайное событие: идеология всеобщего равенства и работа карательных органов, истребляющих всякое неравенство, произвели на свет невозможное – отвратительного, бездушного безгрешного человека. Прошло некоторое время. Умерла советская идеология, исчез пафос карательных органов, однако выжил «курилка» – остался жить безгрешный человек. Это очень важный момент развития человека, который, в сущности, не связан с какой-то определенной идеологией и используется в данной работе только для описания нового типа человека, лишенного личной ответственности за свои собственные греховные поступки. Советский человек жил в свободном мире советской демократии, он был ограничен в одном, но был свободен в другом. Любая демократия требует, чтобы гражданин был безгрешен. Советская демократия не только требовала, но могла и покарать грешника, расстрелять, отправить жить в поселения, посадить в тюрьму. Это небольшое отклонение как раз и позволяет увидеть «истинную суть» (фундаментальные пороки) демократии.

В терминологии бюрократии демократической системы указано: человек не должен нарушать закон, тогда он равен всем другим гражданам, следовательно, безгрешен. Общество не имеет права предъявлять к конкретному человеку никаких иных претензий, кроме тех требований, которые определены в законе. Даже в самые мрачные периоды в советской истории очень редко практиковался расстрел на месте, обычно бывал суд, работала «тройка» или даже прокурор наблюдал за следствием. Так что демократия даже в самых уродливых формах – это не тирания беззакония. Демократия – это всегда тирания закона. А в законе главное не сам закон, а «дышло». Куда кто как повернул – так и вышло. Мораль, долг, закон и греховность – это разные вещи. Они несопоставимы. Необходимо не смешивать эти понятия. Есть закон Оккама, но, с другой стороны, существует и противоположный закон, о котором почему-то не принято говорить: «Нельзя смешивать близкие понятия». В филологии существуют синонимы, но это только лукавая игра языка, филологическое баловство, поскольку синонимов нет и быть не может, каждое понятие имеет свое значение. Если в каком-то конкретном случае два родственные понятия, можно сказать, едины, в другом случае они совершенно различны. Ласковый и добрый – это не синонимы! Батюшка и отец – это не синонимы! Лягушка и жаба! Лягушка – царевна, а жаба – оборотень. Святой и непорочный – это не синонимы!

Религиозного человека осуждает не только святой отец (батюшка) в исповедальне, но он и сам себя винит за каждый дурной поступок, душа его горит и корит не только за те преступления, которые доказано, что он совершил, но и за помыслы, за то, чего не совершил, а должен был совершить, за уныние, за высокомерие, за зависть. В религиозной жизни к человеку предъявляется намного больше претензий, чем к гражданину в демократическом обществе, поскольку человек должен постоянно следить за своими поступками, желаниями, своей слабостью, чтобы не упустить момент, когда два стакана воды – горячей и холодной – перемешаются и лишат в дальнейшем всякой возможности вернуться к истокам первоначальных побуждений. Установка на безгрешность развращает современного человека, вынужденного видеть мир так, чтобы не замечать своей греховности. Нет науки о грехе, но существуют известные принципы. Если не хочешь замечать свой грех – не волнуйся, не увидишь, поскольку каждый раз легко можно найти различные способы того, как отвлечься, оправдать себя, омыться простым покаянием, которое помогает и смывает грязь, однако не очищает.

Русский человек отличается от человека западноевропейской культуры. Демократия – это не только система государственного устройства, это связанные с этим изменения в психологии, в мироощущении, в отношениях человека к другим людям. В демократическом обществе каждый человек свободен, все люди равны и каждый самоценен. Теоретически нужно уважать любого человека, поэтому так сильны движения в защиту различного рода меньшинств.

Русский человек никогда не жил в демократическом обществе. Братства, общины, товарищества были, но всеобщее равенство не признавалось государственной идеологией никогда. Русское общество всегда было иерархическим: в нем существует верхнее и нижнее. Человек, находящийся в нижнем ярусе, иногда мечтал попасть в верхний мир. Для этого готов был жертвовать чем-то. Жертвуя, совершал грех. Русский человек осознал греховность своей жизни – очевидное противоречие того, что есть, с тем, что должно быть. Живущий в верхнем мире не понимает, почему так живет, осознает это грехом и часто стремится снизиться, опроститься (но не опуститься). Обитатель нижнего мира часто мечтает возвыситься, подняться, сознает это желание греховным, поскольку, чтобы подняться, нужно чем-то жертвовать, а зачем подниматься? Это неясно и вызывает сомнение. Большинство русских понимают, что вверху совсем не лучше, чем внизу. Это убеждение настолько бесспорно, как утверждение, что «богатые тоже плачут».

В Западной Европе человек тоже уверен, что безгрешен, он ищет безгрешности. В культуре западноевропейской цивилизации сложились свои представления. Все люди равны, но если кто-то разбогател, в этом нет греха, поскольку существует масса способов, как можно быть социально полезным обществу, даже если ты богат. Если беден, в этом тоже нет греха. А желание разбогатеть – безгрешное, поскольку человек будет богатеть работая, трудясь, принося пользу другим, а не пользуясь ими.

Грех также можно трактовать как действия, которые совершает человек и за которые ему стыдно перед самим собой. В этом случае не все налоговые провинности и другие подобные правонарушения можно называть греховными. Однако при таком подходе видны другие грани ответственности человека и, в первую очередь, отпадения человека от самого себя. Так грешит тот, кто не подал руку ближнему, когда должен был подать, поскольку рано или поздно видит, понимает, соглашается, что этому нельзя найти оправдания.

Грех – это болезнь, это извращение человеческой природы. Такое понимание греха близко христианскому. Противоположность – это рассудительное отношение к греху. Как писал Лев Шестов: «Добродетельный человек есть рыцарь покорности» [7]. Ради добродетельной жизни человек обуздывает свою волю, живет законом, заповедями. Христианское «Грех есть беззаконие» [8] в этом случае торжествует в самом буквальном смысле: вне церкви нет спасения, и далее следует вся обширная христианская догматика.

П. Флоренский использует для определения греха также логические понятия: «Грех – в нежелании выйти из состояния само-тождества “Я=Я”, или точнее “Я!”. Утверждение себя как себя, без своего отношения к другому, – т. е. к Богу и ко всей твари, – самоупор вне выхождения из себя и есть коренной грех, или корень всех грехов. Все частные грехи – лишь видоизменения, лишь проявление самоупорства самости» [8].

В отношении современного «человека дела», грех – это только убыточный способ достичь цели. Грех – упущенная выгода, и не обязательно в финансовой сфере. Однако, наверное, в человеке остались и какие-то неиндивидуальные сверхличностные оценки добра и зла.

Если использовать терминологию прошлого века, вспомнить Фрейда, можно сказать, что грех – это осуждение поступков, намерений, мыслей и настроений самого человека со стороны его сверх-Я, контролирующего органа, который образовался в нем в процессе эволюции, воспитания, это то, что осуждает и наказывает, что ушло вглубь души человека. «Наше развитие идет в том направлении, что внешнее принуждение постепенно уходит внутрь, и особая психическая инстанция, человеческое сверх-Я, включает его в число своих заповедей. Каждый ребенок демонстрирует нам процесс подобного превращения, благодаря ему приобщаясь к нравственности и социальности. Это усилие сверх-Я есть в высшей степени ценное психологическое приобретение культуры… с изумлением и тревогой мы обнаруживаем, что громадное число людей повинуется соответствующим культурным запретам лишь под давлением внешнего принуждения, то есть только там, где нарушение запрета грозит наказанием, и только до тех пор, пока угроза реальна. <…> Многие культурные люди, которые отшатнулись бы в ужасе от убийства или инцеста, не отказывают себе в удовлетворении своей алчности, своей агрессивности, своих сексуальных страстей, не упускают случая навредить другим ложью, обманом, клеветой, если могут при этом остаться безнаказанными, и это продолжается на протяжении многих культурных эпох» [9].

Где стержень морали современного человека? В душе? В целостном и выстраданном мировосприятии или во внешнем законе: в морали или в требованиях внутреннего сверх-Я?

В русской философии одним из фундаментальных трудов по вопросам этики является «Оправдание добра. Нравственная философия» Вл. Соловьева [3]. Это обширная работа, в которой предложен анализ метафизики добра. Автор предлагает ответы на основополагающие вопросы: «Можно ли жить без добра и быть “абсолютно безнравственным человеком”»?

Ответ отрицательный.

«Каковы корни добра: стремление к личному удовольствию, что в определенных случаях совпадает с благом для всех?»

«Стремление к благу для всех, что в определенных случаях тоже доставляет удовольствие?»

Главное – понимание, что в жизни есть смысл; это оправдывает и определяет добро, формирует основу для нравственной философии.

Это чистое кантианство, которое совпадает с тем, о чем говорили экзистенциалисты: смысла жизни нет, каждый поступок порождает смысл, и если не понимать этого, значит играть не по тем правилам, быть животным, а не человеком. В данной работе мы не ставим цель исследовать или сравнивать те или иные этические системы.

Без осознания греха не может быть этики. Но как осознаешь грех? Это дело личное, на этом только ученые, профессионалы могут построить этику. Обычный человек, к которому апеллируют ныне, может и не понимать этических течений и не интересоваться ими. Однако он человек. Как его определить? Безнравственных людей нет в принципе, абсолютно нравственных и святых тоже. Кто такой с этической точки зрения современный человек?

«Всемирный смысл жизни, или внутренняя связь отдельных единиц с великим целым, не может быть выдумана нами, она дана от века. От века даны твердыни и устои жизни: семья, живым, личным отношением связывающая наше настоящее с прошедшим и с будущим; отечество, расширяющее и наполняющее нашу душу содержанием души народной с ее славными преданиями и упованиями; наконец, церковь, окончательно избавляющая нас от всякой тесноты, связывая и личную, и национальную жизнь с тем, что вечно и безусловно. Итак, о чем же думать? Живи жизнью целого, раздвинь во все стороны границы своего маленького я, “принимай к сердцу” дело других и дело всех, будь добрым семьянином, ревностным патриотом, преданным сыном церкви, и ты узнаешь на деле добрый смысл жизни, и не нужно будет его искать и придумывать ему определения. В таком взгляде есть начало правды, но только начало, остановиться на нем невозможно – дело вовсе не так просто, как кажется» [3].

Самые сладкие стороны трех важнейших ипостасей духовного человека – семья, отечество и вера – не могли быть определены лучше.

Вл. Соловьев указывает, что в этом триединстве есть изъян, точнее, должен быть, иначе бы все жили согласно с идеалом о трех ипостасях. Раз не живут, есть изъян, а всякий недостаток порождает противоречия, споры, соблазны…

Человек в прошлые эпохи чаще всего сталкивался с моральным выбором в плотской сфере. Если представить, как жили люди до индустриализации, то убедимся, что они были тесно связаны со своими родственниками и соседями. До XV века даже благородные не одевали ночью ночную рубашку, а средний класс и неимущие жили в одной комнате одновременно четырьмя поколениями: дедотец-сын-внук и, соответственно, там же ночевали баба-мать-дочка-внучка. Далекие родственники, приезжая в дом к близким, жили вместе. Мораль была иная. Своровать деньги у соседа всегда считалось аморальным актом. Особенность меркантильного греха в том, что совершить его было трудно. Денег было мало, их хранили «за семью замками», в древнее время, выходя из дома, многие монеты прятали во рту за щекой. Но использовать другого человека в плотском мире было легко. Близкие родственники, наемные работники – это были те люди, которыми можно было пользоваться для своих плотских удовольствий. Право первой ночи – барин присмотрел себе крестьянку, хозяин воспользовался своей работницей… Воровать было нечего, кроме плоти, поскольку большинство людей ничего не стоило, только плоть могла быть как-то использована. Нравственность «находила» соответствующую лексику: не прелюбодействуй; живи нравственно; даже если видишь, что можешь воспользоваться кем-то в свое плотское удовольствие, не делай этого, поскольку это грех.

В первобытном обществе главными были, наверное, другие нравственные принципы, например, не отбирай у слабого еду, которая ему нужна для существования.

В современном мире секс, еда уже не так актуальны. В развитых странах пищи хватает, женщины защищены законом от посягательств сильной половины (и наоборот) независимо от того, кто этот мужчина: муж, работодатель, друг, родственник или сосед.

Появились новые возможности использовать других людей.

Нравственные убеждения не изменили вектор, но поменяли лексику: «Не укради!»

Не ешь первым из чужой тарелки! Не пользуйся телом ближнего, который вынужден терпеть и не может отказать. Не лги.

Заповеди – это не категорические требования рассудка. Это руководство к действию. Это принципы поведения. Они могут нарушаться. В это время как раз и возникает грех. Он рождается, когда нравственные принципы, которые человек признает, нарушаются им в силу некоторых причин.

Если причины оправдывают грех, значит человек безнравственный.

Если причины не оправдывают грех и человек понимает, что он сам должен отвечать за все то, что совершил, это нравственный человек.

Это самый сильный императив. Человек не может быть один. Ему нужны другие люди. Нравственность заключается в том, как человек оперирует ближними, поскольку каждый так или иначе использует близких. Близкими, конечно же, бывают и очень далекие люди. Можно быть здоровым, но разыгрывать роль несчастного, получать помощь от государства, красть у государства, значит – у ближних, всех налогоплательщиков. Можно просто красть у соседей, родственников и друзей!

С чужой точки зрения невозможно доказать, что крадешь у близких, как невозможно доказать существование Бога. В Бога можно только верить.

Грешен или нет, решай сам. А не решишь – узнаешь результат на Страшном суде, если веришь.

Эти «апокрифические высказывания» необходимо понимать просто, поскольку никакого другого смысла в них нет, ничего неясного не скрыто.

Эрозия гранитного камня морали

Современная этика предполагает, что каждый человек в той или иной форме зависит от выгоды. Каждый должен жить, чтобы получать выгоду. Это новая заповедь, на основе которой можно строить любые концепции. Могут возникнуть споры относительно любого проекта развития общества. Одно бессомненно: экономика страны должна развиваться так, чтобы валовой национальный продукт стабильно рос в среднем не меньше чем на 2 % в год. При отсутствии других ориентиров цифры начинают играть роль. Общество может развиваться как угодно: в сторону большей демократии, большей централизации, локализации, ориентируясь на развитие основных производящих регионов, культуры или спорта, но главное, чтобы выполнялся этот постоянный минимум – экономическая константа +2 % в год! Тогда можно забыть и о демократии. С этой точки зрения Китай равен США. Недаром обе страны называют локомотивом мирового развития. Такой подход может оправдать любые жертвы, которые приносит отдельный человек, предаваясь ежедневно мелким сладким порокам (зависть, подлость, высокомерие, ложь) не столько для личного наслаждения, а в качестве средства релаксации. Это, в свою очередь, воспринимается как закономерный этап на пути свершения главного труда человека работоспособного. «Без развитого, благополучного общества каждый человек – ничто» – так гласит основной закон современного государства, потому что, если обществу плохо, то и человеку не будет хорошо.

Теория относительности Эйнштейна изменила мышление современного человека. Принцип стал использоваться как средство. Человек нашел лазейки в нравственном законе, отыскал хитрые нетрадиционные выходы.

Движение относительно – это закон физики.

Прогресс тоже относителен, если согласиться со Шпенглером, который писал об относительности культур, о невозможности воспринять ушедшую культуру такой, какая она была на самом деле. Кстати, оба эти учения были созданы практически одновременно, в одно десятилетие.

Если время, масса, пространство относительны, культуры преходящи и относительны, тогда нужно признать, что и мораль тоже относительна. И не в отрицательном смысле: «ниже ницшеанской морали нельзя упасть», поскольку если не понимаешь Ницше, «последнего великого метафизика», – других метафизиков тоже не поймешь.

Индус, мусульманин, православный, католик, рыцарь Средних веков, художник Возрождения, философ и ученый Нового времени, современный «простой человек массовой культуры» – все эти люди имели и должны были иметь разную мораль. Плюрализм в моральных вопросах, видимо, так же допустим и необходим, как и в политических и сексуальных. Победа науки над культурой, о которой писал Пригожин [10], свидетельствует также и об исчезновении морали. Экономика, наука – это те виды деятельности, которые объединяют людей, культура же разъединяет. Культура умирает, зато торжествуют деньги и цифры. Средний китаец едва ли поймет Гете2, средний европеец не читает Цао Сюэциня3, зато и те и другие хорошо разбираются в научных достижениях и бизнесе, соревнуются, конкурируют, крадут технологии, подсматривают и вынюхивают…

Мораль может быть разная, но грех один!

Или это только так кажется?

Дело не только в софистических способностях современного мышления, способного оправдать любое преступление, дело в принципе. В современной науке (философии, психологии, психиатрии) все чаще используются «квантовые» определения морали: моральные оценки в сознании (точнее, в бессознательной области) возникают практически одновременно с восприятием события. «Хорошо» или «плохо» человек оценивает примерно так же, как «горько-сладко, вкусно-отвратительно», он не думает над этим, а решает моментально. Квантование морали не опровергает теорию Фрейда о наличие сверх-Я, а только подтверждает, что человек – это существо сложное и, скорее всего, получает нравственные импульсы с разных сторон и в различных областях.

Ницше отмечал, что добро и зло в начале социальной эволюции человека были синонимами полярности высокое-низкое, а самая первая мыслительная работа заключалась в умении оценить, какой предмет сколько стоит. Можно спорить с Ницше по существу, но поэтически Ницше оценил моральную дилемму верно: «стоимость» = «конкретное значение» предмета. Каждый человек, если он не ученый и не занимается исследованием профессионально, схватывает любой предмет с первого взгляда. Для обычной жизни массовому человеку достаточно «морали с первого взгляда». Об этом пишут современные исследователи, изучающие поведение человека, вынужденного делать текущие моральные оценки: «Нравственные решения – это внезапные интуитивные оценки, как щелчок пальцами, которые возникают в нас и используют эмоционально-деятельную сферу нашего мозга» [11].

Квантовое отношение к морали решает моральный казус. Если человек в силу своей природы вынужден принимать моральные решения практически случайно и неосознанно (а в практической жизни у человека остается мало времени, чтобы потом останавливаться и пытаться глубже осознать, что произошло), значит, все решения порождаются сами собой и человек не в силах управлять ими. Он не может грешить-или-не-грешить, поскольку понятие «грех» не применимо к нему. Человек стал выше греха, точнее, ушел в сторону от греха. Все, что он может сделать, – это «правильно жить». Если человек видит, что его решения в большей части аморальны, но уверен, что эти решения возникают практически моментально и бесконтрольно как реакция на среду и сам себя занятый человек поменять не может, остается только видоизменить среду, избегать мест, событий, ситуаций, в которых необходимо будет принимать моментальные нравственные решения. Так человек создает мир, в котором ему легко жить, безгрешный мир занятого человека. Чтобы не грешить, современный человек научился убегать, прятаться от греха в безгрешном «аморальном» мире. Позитивная психология Салигмана, различные руководства по преуспеванию в жизни предлагают практические способы, как чувствовать себя еще счастливее, как стать убежденным оптимистом и добиться большего успеха.

Бегство от греха спасает в плохих ситуациях, однако вредит в хороших. Человеку мало жить и не грешить, ему еще нужно видеть и осознавать, что он живет не просто так, ради удовольствий, а ради добра. Вот это истинное Адамово наследство! Человек хочет быть идеалистом. Безгрешным идеалистом, который живет в раю! Это создает проблемы. Чтобы делать добро, необходимо совершать что-то конкретное, что, однако, в итоге может оказаться злом. Можно, конечно, делать добрые дела и одновременно – плохие, но тогда как раз и возникает осознание греха. Если такого осознания нет, тогда и добрых дел не осуществить. Однако это только абстрактная логика, а в жизни может происходить по-другому. Современная индустрия позволяет массовому человеку делать «не-логичное без-грешное добро, добро, которое всегда будет добром». Анонимное добро – самое лучшее, которое может сделать человек, потому что оно сделано другими руками, значит, сам человек больше ни за что не отвечает, а только будет получать выгоду и удовлетворение (как дивиденды от удачно сделанной инвестиции), поскольку содействовал, способствовал, участвовал в самом начале рождения этого добра. Будет радоваться, как инвестор, купивший акции Apple в 2004 году. Он был зачинателем добра, отдал частицу себя, свое семя в форме денежных пожертвований или некоторой социально-полезной личной активности…

В современном финансовом мире капитальную роль получили хедж-фонды, которые получают высокую прибыль, используя рискованную тактику инвестиций (с помощью различных стратегий небольшие деньги дают большую прибыль). Один из финансовых инструментов, которые особенно охотно используют хедж-фонды, – деривативы – контракт на покупку в будущем акций по определенной цене. Если цена окажется меньше оговоренной, покупатель понесет убытки. Если цена акций вырастет, покупатель получает прибыль. Особенность этой техники в том, что если акции падают в цене, инвестор в худшем случае теряет только определенную сумму, которую заплатил за сделку, но если акции вырастут в цене, нельзя увидеть даже горизонт возможной прибыли.

В моральном мире современного человека тоже появились свои деривативы, когда любой простой человек может получить наслаждение и удовлетворение от своего мелкого пожертвования точно такое же (а может, еще и большее!), как получают самые богатые люди планеты, делая свои многомиллионные пожертвования.

Однако стоит указать в этой моральной позиции на множество несоответствий. Человек относится наивно к своим убеждениям, к здоровью, к моральным ценностям, к тому, что оценивает как добро и зло. Если добро обратится в противоположность по какой-либо причине: порочная деятельность исполнителей, неверный выбор цели или места, времени и обстоятельств… анонимный добродетель от этого не может пострадать, поскольку помыслы были чисты и сам даритель лично ничего дурного в данном случае не делал. Нужно только вкладывать пожертвования в самые надежные проверенные временем фонды. Потом, конечно, могут возникнуть финансовые катаклизмы, как при финансовом кризисе 2009 года. Такие кризисы могут в любой момент возникнуть в благотворительном бизнесе. Законы рынка, могущество рекламы лишают смысла всякую широкую благотворительную деятельность, поскольку стремление к общему благу легко жертвует индивидуальным счастьем. Это эрозия счастья и морали, казуистика морали, возможность оправдать любой поступок, либо ссылаясь на обстоятельства, либо игнорируя сам поступок.

Можно представить ораторию, в которой Ницше и Достоевский размышляют о морали:

– Если Бога нет, то все позволено! – с горечью драматическим тенором несколько раз повторяет Достоевский, каждый раз делая ударение как получается.

– Да, да, да!.. – подпевает Ницше, постоянно соглашаясь.

Двум великим философам подпевает хор (атеистических экзистенциалистов):

– Бога нет! Бога нет!

– Вот так-так! Вот так-так!

– Ой-ой-ой!

– Ну и что?

– А то, что если Бога нет, можно жить и злом.

– Можно. Можно. Можно. Можно. Можно.

– Но зачем? Если Бога нет, какая разница как? Живешь злом или ради добра – сам решай, это будет твой личный выбор, – говорит предводитель хора.

Достоевский боялся, презирал и ненавидел пустую адскую бездну атеизма, Ницше, его современник, с ужасом бежал от пафосной церкви. Оба боялись, что в мире может быть очень плохо и что что-то может этот мир спасти.

Прошло целое столетие, совершились кровавые войны. Ничего страшного не случилось. Ничто этот мир не спасло и, по- видимому, не должно было спасти. Мир прошел через зло, как будто его не заметил. Костры инквизиции и газовые камеры трудно представить современному человеку. Это главный парадокс человечества, христианский парадокс, парадокс Нового и Старого Завета – все зло, которое совершило до него человечество, все прошлые грехопадения (Адамовы яблоки, которые съела Ева, Каин, убивший брата (соответственно, мы все произошли скорее от Каина и Сима, чем от Авеля), Авраам, который убил в своей душе сына ради Бога, и только Бог не дал этому «древнегреческому преступлению» реально совершиться) не имеют никакого значения для современного человека. Церкви нет, завет забыт, зарыт в прахе остатков жизни, похоронен, и каждый должен отвечать только за все свои грязные поступки, но так, как он сам понимает, что такое грязь, зло, преступление…

Мир не помнит танков Первой мировой войны, которые безжалостно давили сотни и тысячи солдат противника, не помнит первых газовых атак (хлор, фосген) на поле боя, где задыхались тысячи, не помнит газовых камер, концлагерей Второй мировой войны, миллионов задушенных, уничтоженных, сожженных, умерщвленных людей в Первой мировой, потом десятки миллионов во Второй. Мир не помнит и живет по-своему, хотя мы не забыли. История – это циничная арифметика. Мы говорим, что помним миллионы погибших в мировых войнах, но даже не думаем о миллионах умерших от голода и болезней в то же самое время в диких пустынях Африки. Теперь, в XXI веке, мы думаем об Африке, помогаем, стремимся наладить жизнь на этом континенте, чтобы не было войн, насилия, дикости. Неужели моральная оценка всегда должна быть сиюминутной? Видишь, что плохо, – значит там плохо, не видишь, значит всем хорошо.

С одной стороны, существует квантовое отношение к морали, но с другой – современные ученые пытаются исследовать первопричины возникновения морали, этических норм в процессе развития человека от низших ступеней к высшим. Моральные оценки в таком ракурсе – это эмоции, связанные с чувством брезгливости, когда человек инстинктивно «понимает», что есть нечто грязное и к нему не нужно прикасаться, как не следует приматам (в отличие, скажем, от стервятников, ворон) поедать разложившийся труп. Нравственность определяют гастрономическими предпочтениями и запретами через желудок, поэтому: что можно делать, что нет – равносильно тому, можно есть или нет. Запреты, впрочем, остались одни и те же. Запрет – это не мысль, это не оценка, это не работа ума, это скорее протест души как реакции организма. «Мы думаем, что брезгливость распространяется не только на объекты материального мира, но и на сферу духовных ценностей, – говорит Дэвид Пиццаро. – Ведь брезгливость есть не что иное, как потребность находиться в чистоте и безопасности, которая переносится на все сферы жизни. Желание выстроить вокруг себя «санитарный кордон» побуждает человека отгораживаться от грязи в прямом и переносном смысле. И эта установка во многом обусловливает этические взгляды. Психологи давно знают, что моральные ценности обусловлены эмоциями. Однако теперь мы определили, что многие этические убеждения диктуются отвращением – механизмом защиты, появившимся в ходе эволюции. В связи с этим мы полагаем, что нашли одно из самых глубинных и древних оснований общественной морали» [12]. В моральном аспекте современный человек регрессировал: он ведет себя как прачеловек, для которого мораль и этика – это не теория, а инстинкты брезгливости, отвращения, коренящиеся не в душе, а в желудке. Человек больше не оценивает свои прошлые поступки, а живет животной оценкой текущих: если не нравится что-то – не делает.

Казалось бы: ну и что? Какая разница, как поступать правильно: обдумывая, анализируя или действуя рефлекторно на уровне стимул – реакция. Если рассматривать только какого-то конкретного человека, тогда, может, и нет большой разницы, но общество – как совокупность отдельных людей, как живой социальный организм, создаваемый различными личностями, – может формироваться разными способами, всегда теряя что-то, упуская, но и приобретая взамен другое качество. Было что-то простое, прекрасное в древнегреческих государствах-полисах, было нечто грандиозное в римском государстве… Каждая эпоха приносит нечто такое, о чем хочется подумать. С точки зрения физики каждый человек определяется узким набором параметров: давление, объем тела, температура тела, химический состав, однако каждому понятно, что кукла, сделанная по тому же составу, с таким же внутренним давлением, температурой и объемом, в духовном мире абсолютно отличается от живого физического тела – человека – с подобными характеристиками. Важно, что происходит внутри этой структуры! Осознание греха отличает человека от автомата, куклы, животного.

Моральные ценности могут быть классическими (например, привычка следовать заповедям), однако в новом современном мире моральные ценности динамические, случайные, произвольные. Мир меняется быстро, решения принимаются внезапно, для согласования моральной ценности, поступка и заповедей не остается времени. Время – это все. Оно меняет этические представления человека ХХI века. В динамичном мире обычный человек ежедневно совершает массу мелких аморальных поступков. Нет смысла перечислять всевозможные моменты лжи, возникающие ежечасно: разговоры по телефону, на работе, объяснения того или иного поступка (почему не подаем нищему, просящему, почему говорим сыну: «Я занят, не мешай», и сколько поминутно лжем на работе своим начальникам и подчиненным). История поступков меняет людей, поскольку они зависят от того, что делали. Привычка «лгать на ходу» настолько меняет нравственность современного человека, что едва ли можно говорить о каких-либо нравственных нормах и жизненном кредо! Внутри естественных и всем известных моральных законов, в которых больше стыда, чем совести (не убий, не кради, как вор, не изменяй открыто, не бей лежачего на виду у всех), современный человек живет свободно, сам решает, что хорошо, что плохо, но в основном редко задумывается об этических вопросах своего бытия. Как раз именно такое пренебрежительное отношение к духовной жизни создает основу для «безгрешного человека», счастливого гопника, характеризующего новейшее время.

Что нового принес в мир современный человек, который живет в демократическом государстве?

Торжество невинной лжи и высшие ценности демократии

У истоков западноевропейской философии – древнегреческая, источники которой можно найти в различных местных культах, в восточной мудрости. Далее следовала философия Средневековья, начало которой положил Блаженный Августин. «Августин стоит на грани двух эпох. Он жил в IV веке новой эры и был воспитан в традиции греческой философии и, в частности, неоплатонизма, наложившего отпечаток на всю его философию. С другой стороны, однако, Августин – родоначальник средневековой философии и христианской догматики. Его “Исповедь” дает возможность проследить за каждым шагом на пути от греческой философии к христианскому откровению. Согласно Августину, вся дохристианская философия была подвержена одной ошибке и заражена одной и той же ересью: она превозносила власть разума как высшую силу человека. Но то, что сам разум – одна из наиболее сомнительных и неопределенных вещей в мире, человеку не надо знать, покуда он не просвещен особым божественным откровением. Разум не может указать нам путь к ясности, истине и мудрости, ибо значение его темно, а происхождение таинственно, и тайна эта постижима лишь христианским откровением» [13]. Грех и спасение можно понимать религиозно, верить, что в определенных условиях каждый человек может быть грешным и каждый может быть спасен. Однако с нерелигиозной точки зрения совсем не обязательно, чтобы каждый был грешен, соответственно, каждый может спастись сам. Это, кстати, довольно распространенное убеждение. Нельзя утверждать, что это предрассудки, хотя многие верят, что грех – человеческий вымысел, потому что это неестественный процесс жизнедеятельности всякой другой земной твари. Грех не возникает в процессе эволюции видов. Можно сомневаться в том, что человек произошел от обезьяны, но не в том, что земноводные вышли из морской воды. Последнее – не преступление, это этап эволюции, то, что служит природе и само собой разумеется. Существует закон природы для животных, существуют законы цивилизованного общества в развитых государствах. А греха нет. Ведь это только человеческое понятие, которое не применимо к другим существам. Обезьяны не грешат, когда занимаются тем, чем они занимаются, например, в вольерах зоопарков; лев не будет чувствовать угрызений совести, если съест своего детеныша; собаки вообще не помнят родства. Но в большинстве демократических стран отсутствие заботы о своем потомстве – это уголовно наказуемое преступление.

Грех – это точка зрения, это то, за что только человек, осознающий себя таковым, должен отвечать перед самим собой; это тот случай, когда он видит себя со стороны и судит, конечно же, не с точки зрения удовлетворения своих желаний и получения удовольствий. Это неестественное состояние, и поэтому люди, которые слишком много думают о своей греховности, для большинства других невыносимы.

Чтобы быть как все и никого не раздражать, нужно быть безгрешным.

Чтобы стать безгрешным, надо научиться, в первую очередь, лгать. Только ложь способна спасти человека от греха. Ложь – не порок, это просто другая точка зрения.

Видимо, так культура становится цивилизацией. То, что было важно, становится культом. Культ карает отступников, но он также включает дни, когда любой человек может разговеться…

Новое время, как известно, закончилось, когда восторжествовали разум, прогресс, техника. Во времена Великой французской революции существовал даже культ разума. В философской мысли живет предвидение нового Средневековья, когда вновь общепризнанная догма окажется духовно целительнее и истиннее, чем результаты поисков личного разума. Новое Средневековье должно прийти на смену нынешнему торжеству разума, свободы, логики, возможности спастись не внутренне, а внешне – в процессе бытовой, практической деятельности. Этапы развития философии можно представить в виде четырех ступеней, причем на каждой из них человек может иметь различные представления о высшем и низшем.

1. «Рационализм» античной философии, когда человек сам искал ответы на роковые вопросы.

2. Беспомощность, слабость, смутность разума в Средневековье, мир существует во зле, спасенье дается свыше, верховенство откровения, когда «истину хранит церковь», следовательно, вне церкви нет истины и спасения. Утрируя, можно сказать, что для того чтобы нечто стало истиной, в этом необходимо убедить всех прихожан церкви.

3. Человеческий разум выше догмы. Человек не может быть средством, а только целью. Необходимо освободиться, сбросить оковы догмы, уйти от власти сословных законов, построить новый мир социального равенства.

4. В новом мире социального равенства возникают новые учения, они сильнее, могущественнее, истиннее, чем любая другая возможная позиция отдельного человека.

На последнем этапе между личным осознанием греховности отдельным человеком и моральными принципами, существующими в обществе, произошла конвергенция: человек принял эти принципы, как принимает пищу, и «переработал». В итоге он научился с помощью торжества своего индивидуального разума жить согласно общим принципам различных конфессий, поскольку обмануть общий принцип в частности не составляет труда для образованного человека.

Новое Средневековье никогда не наступит, оно пройдет незамеченным, как обычная легкая эпидемия зимнего гриппа, поскольку свободный человек легко обманет любой принцип и сделает вид, что живет согласно догмам, причем сам поверит в это первым. Если он во что-то поверит, переубедить его или заставить изменить точку зрения едва ли возможно. Необходимо будет поменять тип человека. А этого сделать нельзя. Можно переубедить убежденного человека, хотя это очень трудно, но невозможно поменять лжеца. Не трудно проследить динамику развития убежденного человека, однако нельзя уловить эволюцию лжи обманщика. Квантовая механика дает наглядный пример: принципиально невозможно одновременно просчитать положение и поведение элементарной частицы – координаты и импульса. Это не тот классический литературный тип Фигаро, который везде, просто за ним не угнаться. В квантовой механике дело не в скорости. Принципиально нельзя быть где-то и что-то делать. Если ты где-то что-то делаешь, ты уже не там, где был. Любое действие меняет мир. Чтобы использовать все преимущества квантования (обезличенность, анонимность и, следовательно, безгрешность, поскольку за грех отвечает конкретная личность), человек должен быть таким, как все, не человеком как антонимом животного, а человеком как синонимом животного. Человек – это не стадное, а просто независимое животное. Его также можно рассматривать как синоним элементарной частицы. Человек должен стать таким, как все люди, не стадом и не массой, а элементарной частицей в массе людей, стада или группы. Наверное, единственный способ быть таким, как все люди, – это жить в демократическом государстве, когда всякая личность – это одна статистическая единица. При этом надо понимать, что в демократическом обществе не все люди реально равны, есть свои закономерности и связи! В демократическом обществе только небольшая группа людей отличается от всех других, поскольку она может принимать решения, применимые ко всему обществу или частным лицам. Это народные избранники – законодатели, а также судебная и исполнительная власти. Нет смысла говорить, что это челядь при дворе барина или печень и кишечник в организме, поскольку такие аналогии могут быть совершенно неверны.

Демократия – это торжество искренней лжи. Политики, народные избранники – именно такие лжецы. Они лгут не ради выгоды, а в силу долга, бремя которого они приняли одновременно с другими обязанностями политика – служить электорату и всему обществу в целом. В демократическом обществе политик обязательно должен быть безупречным, честнейшим, без капли личного эгоизма, иначе оппоненты быстро дискредитируют «нормального, грешного, здорового» человека. Все, кто обслуживает политиков, – мошенники. С этой мыслью сложно спорить, поскольку если политик – искренний лжец, а политика – власть, кто будет обслуживать лжеца и при этом избегать всякой возможности воспользоваться его полномочиями?

Главное отличие демократии от всех других политических систем заключается в том, что демократия – это система всеобщей свободной безнаказанной лжи. В демократическом обществе человек свободен; претензии к нему могут предъявлять только следственные органы с согласия прокуратуры. Это общество, управляемое «безгрешными» лжецами, которых финансируют воры, однако раскрыть ложь и поймать последних практически невозможно. А не пойман – не вор. Это идеальный мир, который можно разрушить только торжеством какой-то определенной специфической формы лжи. Такую ложь трудно придумать. Видимо, требуется применение непродуктивных и недолговечных репрессивных национал-социалистических или социал-демократических идеологий. Поэтому демократия – самая устойчивая форма организации общества. Первичные формы демократии были неустойчивыми. Афинская, в сущности, не аристократическая, а деревенская демократия, – это тирания трех тысяч соотечественников, которые знают друг друга по именам. В аристократическом обществе только слуги знают всех господ. В демократическом обществе большинство не знают в лицо своих демократических избранников, не интересуются их личной судьбой, их характерами, привычками. Это нормально. Демократия должна быть анонимной. В этом ее грех, некоторое распутство, свобода беззакония, но и спасение. Грех в демократическом обществе – это совсем не тот грех, который бывает в тоталитарном, монархическом, анархическом, иерархическом обществе. Это личная точка зрения самого согрешившего, высшее достижение разделения властей: судебной, исполнительной, законодательной. Теперь человек осуждает сам себя без присяжных заседателей, без прокурора, без адвокатов, без органов следствия, без репортеров, этой четвертой власти, и даже без пятой власти, духовной власти церкви и культуры – без исповеди, покаяния и прощения. Теперь каждый грешник – это все в одном субъекте: и прокуратура, и следствие, и законодатель, и батюшка, и адвокат, и палач. Казалось бы, что демократия – самое совершенное общество, поскольку человек сам должен решать главный вопрос своей жизни: «ГРЕШЕН ИЛИ НЕТ?» Но все хорошее, что было сказано о демократии до этого, видимо, в этот момент заканчивается. Хорошее становится плохим.

Система искренней лжи накладывает минимальные моральные обязательства. Главный грех – это думать о грехе, потому что, если думаешь о нем, не делаешь ничего хорошего, а только разрушаешь механизмы функционирования системы. Каждый человек в первую очередь должен заботиться о самом себе, чтобы освободить от этой обязанности государство. Кроме того, человек должен делать что-то хорошее в этом мире.

Естественное кровосмешение религий – это не кровосмесительный грех

Чистота жизни достигается различными «спасительными путями». Все великие религии очень похожи, это только различные точки зрения на одно и то же явление.

Если зло мира в том, что человек страдает, можно построить систему таких верований, общественных отношений и убеждений, чтобы этого не было. Ученые в современных государствах стремятся с помощью науки создать мир, в котором человек больше не будет страдать.

Человек может жить не так, как жил библейский Адам, перед которым все грехи мира еще были открыты. Можно закрыть доступ к некоторым грехам, научить оправдывать определенный грех посторонними обстоятельствами. Адам был свободен в своих поступках. Этого нельзя сказать о современном человеке, поскольку им «руководят» близкие (жена, теща, сын, дочь, друзья детства), а также он вынужден почитать гражданские ценности.

В современном профаническом мире все цели могут быть достигнуты одновременно в едином всеобщем непорочном стиле жизни. Страдание – зло, греховная жизнь – зло, пренебрежение высшими целями – тоже зло. Можно жить безгрешно, не страдая, служа высшей цели – и все требования всех великих религий будут выполнены. Это преимущества и структура жизни современного человека, который разрывается (хотя он не чувствует этого) между требованиями долга, семьи, общества и государства, своими личными страстями, мечтами, надеждами, ожиданиями, чужим враждебным миром. Оказалось, можно взять все хорошее от постулатов религии, чтобы осознавать себя абсолютно безгрешным, применить это в жизни и не замечать, как изменился мир, жить себе, как хочется, и даже учиться, как быть еще более счастливым. Только, увы, мешает этот грех, это гнусное, неопределимое понятие, непреодолимое явление, наше зеркало. Грех держит сознательного человека в узде. А можно ли каким-либо образом разнуздать человека? Что тогда произойдет? Что может тогда натворить человек? Неужели что-то хуже того, что было в прошлом веке? Или хуже ничего придумать нельзя? А если подумать? Что может быть хуже того, что уже было? Чего мы боимся? Неужели человек сможет придумать еще нечто более бесчеловечное, чем то, что он уже придумал? Или мы обречены повторяться? Самое страшное не в новом зле, а в бесконечном повторении и вариациях! Или человек вообще ничего не значит на карте мира и он только зерцало, отображение мира в сознании того, кто смотрит? Таких смотрящих миллиарды. На конкретного человека можно вообще не обращать внимания, поскольку мир зависит от точки зрения миллионов и этому помогает религия, объединяя людей, устремляя их взгляд в одном направлении. Мелкий человек никому не нужен. Он умирает и ничего от него не остается. Стоит ли думать о человеке? Зачем он нужен? Никому человек не нужен. И в первую очередь самому себе. Не он создает картину мира, а мир использует каждого человека, как песчинку. И в этом проблема, ведь такой мир не нужен человеку, а другого мира нет и быть не может. Как человеку жить в мире, в котором он не нужен? Люди должны во что-то верить, иначе они не будут ничего делать, а если это произойдет, ничего не будет возникать в этом мире, и, соответственно, самого мира не будет. Мир должен быть равновелик обычному человеку. Это открывает возможность каждому видеть и принимать мир на своем уровне. Спасение – это жить обманом.

Человеку брошен спасительный круг – демократическое государство. Стоит ухватиться за него – и вытащат, оденут, обуют, накормят и… спасут. Государство выступает как наивысший моральный судья, способный оправдать или осудить любой поступок. Государство и должно было стать таким высшим авторитетом, иначе человек нашел бы иного кумира. Государство не обещает спасти, но позволяет человеку оправдаться посредством снятия вины и ответственности, поскольку каждый гражданин может сказать относительно любого случая: «А что я мог сделать? Я должен всегда выполнять свой долг (работать, содержать семью, платить налоги) и всегда во всех своих поступках честно следовать закону». После того, как человек произнесет этот набор магических слов, эту «абракадабру», никто более не имеет права предъявить к нему претензии, так как никто не докажет вины в круговой поруке безответственности, лукавства и обмана.

– Почему не подал нуждающемуся?

– Не мог, работал.

– Почему плохо работал?

– Был занят, помогал семье.

– Почему плохо помогал семье, ближним и государству?

– Как я вообще мог кому-то помочь? Я работал, трудился, платил налоги, а потом увидел, что ничего не осталось на другую, счастливую жизнь.

Любой дурной поступок можно объяснить как необходимый. В этом сказывается убедительность очевидности: если поступок был совершен, а злого умысла не было, очевидно, его и нужно истолковать не действием злой воли, а совокупностью различных обстоятельств. Это то, что Фромм называл рационализацией. «Каким бы неразумным или аморальным ни был поступок человека, у него возникает непреодолимое желание рационализировать его, то есть доказать самому себе и другим, что поступок определяется разумом, здоровым человеческим рассудком или по меньшей мере традиционной моралью. Человеку нетрудно действовать неразумно, но для него почти невозможно отказать своему поступку в видимости разумной мотивации» [14].

Источники греха, соблазны и средства защиты от них

Нет соблазна – нет греха. Это аксиома ясная как дважды два четыре. Если ты чинил крышу многоэтажного дома, забивал гвозди и случайно уронил молоток, а внизу как раз проходил человек, и молоток убил его, – это уголовное преступление, но «большого» греха в этом нет. Грех был бы скорее в том, что ты думал и собирался убить этого человека.

Если ты встречался с девушкой, любил ее, потом разлюбил, греха в этом нет. Грех, если встречался с девушкой, зная наперед, что не любишь, бросишь. Достоевский не написал бы свой роман «Преступление и наказание», если бы у Раскольникова не было соблазна, а он бы просто от голода и нищеты или от внутренней злой воли убил бабушку-процентщицу. Соблазны – это то, что влечет, но знаешь и понимаешь, что приближаться к желаемому опасно и осуществлять его грешно. Конечно, каждый человек может в той или иной ситуации согрешить, даже не поддавшись в конкретном случае соблазну. Например, когда мы грешим в состоянии внезапного аффекта: ругаемся, оскорбляем или от трусости убегаем (не открываем дверь нуждающемуся другу, не отвечаем на звонок близких, когда знаем, что им трудно, и т. п.). Можно говорить о вольном и невольном грехе, но важно то, что если нет соблазна, нет греха, поскольку без соблазна человек – автомат, живет, как жили люди до грехопадения в Раю. Существуют различные средства, как не поддаваться соблазну. Самое радикальное из них описал Л. Толстой в рассказе «Отец Сергий». Главный герой рассказа – священник – отрубает большой палец руки, чтобы он стал символом и свидетельствовал о грешном помысле. Отец Сергий отрубает не то единственное, что, собственно, и должно было быть вовлечено в греховное действие, чтобы не отказаться вообще навечно от этого удовольствия, а чтобы в этом конкретном случае побороть неодолимый иным способом соблазн. Соблазн манит, влечет, но если поддался, совершил, что «хочется», потом будешь раскаиваться, страдать и мучиться, спрашивать себя: «Зачем сделал то, чего, как очевидно было сразу, не нужно было делать?» Однако в этом отношении могут возникать чудовищные обманы, порой нелепые и комичные. В этом рассказе изложены одновременно две истории: страдание отца Сергия и капризное поведение молодой женщины, которое в большей степени и вызвало соблазн в душе священника. Но ведь об этом узнает лишь читатель. По сюжету рассказа, отец Сергий не знал достоверно, что гостья развратная, пустая женщина, поскольку он боролся не с самим собой (в келье он был вдали от соблазнов), а именно с этой распутной женщиной, которую такой представлял и таким решительным образом смог победить. Соответственно, это могла быть обычная нормальная молодая женщина, которая делала именно то, что описывал рассказчик, страдала, поскольку чувствовала, что заболела и никакой иной цели у нее не было. Знай это, отец Сергий едва ли бы испытывал соблазнительные влечения к молодой болеющей и страдающей женщине. Соблазн – дело тонкое, и рассуждать о нем сложно. О грехах еще говорят, о соблазнах даже не вспоминают. Соблазн забыт, как будто его никогда и не было.

Впрочем могут возникать соблазны без последующего греха, возможны безгрешные соблазны. Современный соблазн – это безгрешное дело, например, думать: «А можно ли съесть мороженое, если фигура уже не позволяет предаваться такой слабости?» или «Можно ли выкурить сигару, если вчера уже выкурил одну (при допустимой норме одна сигара в неделю) и, соответственно, теперь жена будет справедливо возмущаться вредной привычкой?». Эти соблазны вызваны боязнью осуждения. Над такими безгрешными соблазнами насмехался Ницше. И он был прав. Да и все древние грешники только бы посмеялись над такими соблазнами и над такими грехами. Это деградация соблазна и профанация греха.

В современном мире грешников больше нет. Мир изменился. Если говорить о грешниках отвлеченно, нужно ссылаться на конкретные типы, описанные в научной литературе, или использовать знаменитые литературные образы (Фауст) или исторические личности (Нерон, Наполеон, Гитлер). В современном мире не могут возникнуть «злые герои». После Гитлера иссякли потребности в таковых. Современный герой очень дорогой. Чтобы его создать, необходимо потратить месяцы работы команды. А зачем? Злой герой, как оказалось, приносит мало пользы. В мире искренней лжи никто его не будет поддерживать.

Если же говорить о «безгрешных людях», необходимо назвать также грешных. Это, увы, не так просто сделать. Образцовых грешников уже нет. Именно в этом проблема новой эпохи. Грешные люди не вызывают больше сочувствия и не могут служить образцом. Грех опростился, стал приватным делом каждого человека, тем, что его попрекает в ночные часы, когда спит государство, жена, но бодрствует совесть. Грех стал уделом избранных!

Иногда видится родство очень отдаленных процессов. Например, смешение газов или жидкостей и то, как развиваются общественные процессы. В кинетической теории, описывающей химические реакции, молекулы сталкиваются друг с другом и в большинстве случаев только передают друг другу энергию, однако в редких случаях (примерно 1:1 000 000) в результате столкновений образуются новые молекулы, отличные от столкнувшихся. В обществе тоже происходят различные процессы столкновения групп, которые придерживаются одной точки зрения по определенному вопросу с теми, кто имеют другие взгляды. Иногда вследствие таких столкновений возникают крупные общественные движения, меняющие мир. Однако, как и в случае с термодинамическими процессами, возникающими при смешении жидкостей, в дальнейшем порой невозможно определить начальные условия смешения, установить «истинную» причину того, почему именно так все произошло. Поэтому трудно сказать, с какой целью Чингисхан завоевал полмира, почему Александр Македонский омыл ноги в Индийском океане, а Наполеон не успел сходить на зимнюю рыбалку в Смоленской области? Можно как-то объяснить появление именно этих «героев» сопутствующими обстоятельствами, однако невозможно ответить на вопрос, почему десятки (если не сотни!) других «предводителей», которые находились в подобных условиях, не завоевали ничего «равновеликого». Почему Бисмарк не стал Гитлером? Робеспьер – Наполеоном? Ельцин – Сталиным? Почему целая плеяда современных исторических личностей, имеющих влияние в конце ХХ – в начале ХХI веков, совсем не похожа на всем известных исторических личностей прошлого времени? Почему просто любой обычный человек не может стать великой исторической личностью?

Безгрешная жизнь – идеал, знакомый с детства

Безгрешное состояние имело свой прообраз. Безгрешны были «молодые» Адам и Ева, прозябавшие в райских кущах. Отсутствие понятия о добре и зле делало жизнь прародителей подобной бесконечному праздничному пикнику. (Так можно сказать сегодня. В понимании прародителей, это был не праздник, а тягостная однообразная жизнь, которую скрашивали только редкие вылазки в запретную часть сада к дереву Бога.)

А что такое праздник в понимании современного грешного безгрешного человека? Когда дозволено все или когда все запрещено, а ты своим личным решением превозмогаешь недозволенность?

Когда все то же самое, но чуть больше позволено! Например, можно нарядиться в яркую роскошную одежду, в которой хотелось бы ходить каждый день, если бы была такая возможность. Выделиться среди всех хотя бы одеждой. Можно съесть запретную в будничной жизни сладкую и вкусную еду (тортики, салатики, мороженое, утку в сметане, раки с мазельским рислингом), которую хочется кушать каждый день, если бы была такая возможность, пить шампанское с черешней, радостно смеяться, танцевать и веселиться. Так живут только дети.

Безгрешная жизнь – это светлое детство человека. Какие грехи могут быть у ребенка? Много ли может нагрешить маленький, шустрый, любопытный человечек, который всегда ищет всего самого хорошего, интересного, необычного? Дети не грешат. Они шалят, дурачатся, выделывают такие «хохмочки», что взрослый человек только смотрит, улыбается, вспоминает свою «райскую жизнь» и радуется. Будьте как дети! Будем! Поскольку так может жить любой взрослый человек. Если экономика растет, страна развивается, каждый гражданин может найти достойную работу, чтобы в свободное время устраивать праздники. День или два, когда почти все позволено. Это «все позволено» – это не то «все позволено», о чем писал Достоевский. Когда «все позволено», едва ли кто-то будет убивать злейшего врага. Спросите закоренелого преступника, ожидающего смертной казни: «Что тебе хочется сделать в последнюю минуту?» Неужели этот преступник в своем последнем желании скажет, что хотел бы отравить прокурора, оскопить следователя, утопить присяжных заседателей или вообще еще раз ни за что убить незнакомого человека, то есть остаться последовательным в своих действиях и предаться последний раз тому злу, за которое его осудили?

Грех – понятие религиозное, поскольку само его возникновение связано с появлением первых религиозных представлений у древнего человека, с первыми запретами, с табу. Грех – это также раздел психологии, поскольку именно эта наука исследует человека с точки зрения самого человека. Психоаналитики, в частности Фрейд, источники религиозных воззрений находили в детстве человека. «Религию в таком случае можно было бы считать общечеловеческим навязчивым неврозом, который, подобно соответствующему детскому неврозу, коренится в эдиповом комплексе, в амбивалентном отношении к отцу. В соответствии с этим пониманием можно было бы прогнозировать, что отход от религии неизбежно совершится с фатальной неумолимостью процесса роста, причем мы находимся как раз в середине этой фазы развития» [9]. Пророчества Фрейда, похоже, сбываются. И хотя религиозная жизнь в современном мире не угасает, она все же становится свободным выбором человека, поскольку в зрелом возрасте значительное число верующих меняет конфессию. Это означает, что человек больше не боится религии и не подавлен ею, он играет с нею, как ребенок, наслаждается религией, как может наслаждаться чем-то духовным взрослый человек. Современный человек относится к религии без того принуждения и страха, который существовал прежде. Раньше существовали правила поведения в семье и на людях. Дома можно было наказать ребенка ремнем, но мало кто решился бы сделать это в гостях. Теперь и дома нельзя драть ребенка ремешком. Если государство узнает о таком поступке, могут отобрать ребенка. Теперь все считается собственностью государства, именно оно указывает, что нравственно, что нет, вторгаясь во все стороны жизни человека посредством законов. Судебная власть – это высшая инстанция, Страшный суд, кара Бога за нарушение заповедей, предложенных новым богом – государством, в самом примитивном и максимально приземленном изложении. Любой человек может обратиться в суд по любому вопросу, если не смог сам решить какую-либо проблему. Суд определит, кто прав, кто виноват, установит меру наказания, а также возмещение за ущерб. А где грех? Греха больше нет. Грех не является термином судебной лексики. Современное общество – светское, церковь отделена от государства. Это означает, что только государство решает все вопросы, а церковь, культура, семья, друзья – это дело личное. Две тысячи лет церковь могла спасать, карать и миловать: возводить на трон холопа, освятив его как помазанника Божьего, казнить Христа и спасать разбойника, учить детей в церковноприходской школе, осуждать Коперника, отлучать от церкви Льва Толстого. Вдруг за какие-то сто лет больше нет власти церкви. Это катастрофа! Как и все глобальные катастрофы, она может быть осмыслена только после того, как произошла. Государство захватило «святую» нишу, подмяло под себя человека, его отношение к другим людям, обязательства и жизнедеятельность. Обычно революционные изменения так не происходят. После всякой революции следует регрессия.

Переход от государства, зависимого от церкви, к демократическому государству освободил человека от одной обузы, но создал новую. Человек, избавившись от гнета греха, стал жить свободнее и легче. Общество людей, которые живут в процветающем государстве, – это счастливое общество. В нем большинство должно чувствовать себя безгрешными людьми. Жить так, как дети первочеловека жили в Раю.

Раньше в церковь ходили, чтобы покаяться, очиститься, чтобы чувствовать, что не ползаешь в грязи, снять грех с души. Теперь воскресный поход в церковь – это полноценный праздник, поскольку там должно быть хорошо, приятно, там нужно петь и веселиться, а не унижаться и каяться (церковь стала плоскостной, обширной, ничто в высь больше не зовет!), общаться с прихожанами, с духовными друзьями, собратьями, устраивать пикники, собирать средства для помощи нуждающимся. В церкви прихожане не только поют, общаются и веселятся, они и жертвуют на церковь свои деньги, заработанные тяжким трудом, и радуются тому, что так поступают.

Жертвование денег на церковь следует осмыслить. Человек отдает свои финансы и радуется, гордится добрым поступком и своим пожертвованием. Помимо этого он каждые две недели, получая чек на работе, делает пожертвования государству (обычно это налоговые отчисления, которые автоматически производятся при каждой выплате зарплаты), а в конце года каждый налогоплательщик должен просчитать свои доходы и, возможно, доплатить государству еще порядочную сумму. Радуется ли человек, заполняя налоговую декларацию? А много ли таких, кто не только заплатил то, что положено, но еще от доброты своей души заплатил вдвое больше чем положено и «обогатил» налоговые органы? Поступки человека алогичны. Он, например, не ездит в какую-то самую добродетельную церковь, не посещает Оптину пустынь, Троице-Сергиеву лавру или Валаамский монастырь, а ходит в обычную церковь, которая находится в нескольких минутах езды. Как рядовой прихожанин, он лишен возможности выбирать батюшку или святого отца, контролировать его, писать в газету письма с просьбой проверить, как расходуются средства, собранные его церковью. Он отдает деньги в церковь, в которую ходит, и радуется, а когда платит налоги государству – возмущается и внутренне протестует. Человек скрывает налоги, если это можно, списывает расходы, какие только может придумать и найти, и никогда даже на чай налоговикам не дает. При этом это тот же самый человек, который ходит на выборы, избирает власть, может ее контролировать, проверять и видеть, как она строит муниципальные дороги, открывает школы, больницы, дома для престарелых. Но государству денег сверх положенного оброка не дает. Выбирает власть, но не верит ей. А церкви дает.

Казалось бы, если государство – наивысшая инстанция, какой смысл позволять гражданам не платить налоги государству, а жертвовать неправительственным организациям? Необходимо признать, что государство – великолепный распорядитель – понимает, что важно, чтобы благотворительных организаций было как можно больше, но государство одно. Тогда никто не будет выше государства.

Государство и личность в современном мире связаны так прочно, как никогда раньше. И грехи порой общие. Грехи человека во многих случаях определяются «грехами» государства, поэтому нельзя говорить о грехах отдельного человека, который не может навредить никому сам по себе, основываясь на том, какой он есть. Каждый человек – это совокупность общественных отношений, соответственно, он зависим от нищеты, коррупции, господствующей идеологии. Может ли государство действительно защитить каждого конкретного человека? Это подобно апориям Зенона, которые невозможно понять внутри прежней логики. Например, может ли догнать быстроногий Ахилл медлительную черепаху? Может ли государство, созданное для защиты всех граждан, защищать всех? Может, но только если не рассматривать общество как множество индивидуальностей, а воспринимать его как процесс, в котором каждые 20–30 лет рождается новое поколение, в чем-то повторяющее прошлое, рождающее свое, на смену одним личностям приходят другие.

Демократия создала парадокс и не смогла решить самый важный, логически не решаемый вопрос: «Как не допустить вмешательства в личную жизнь граждан государства, отдельных групп граждан?» Демократическое общество изменило человека. Вмешательство произошло. В новом обществе живут давно уже не те прошлые, а новые, совсем другие люди. Прежнему человеку нет места в новом обществе, зато новому стало очень хорошо.

Две тысячи лет западноевропейский человек подчинялся определенным законам, поскольку христианская идеология была построена на принципе непротивления воле государства. Абсолютное безразличие и покорность пустой воле государства создавали возможность уйти в себя и забыть о воле государства. Еще сто лет назад человек, который оказался в трудном материальном положении и больше не мог содержать семью, обращался к родственникам, к старым знакомым, соседям, напоминал всем, каким он был благополучным и достойным человеком, просил помощи у батюшки или святого отца в церкви, чтобы посодействовал и отрекомендовал состоятельным прихожанам, которые могли бы помочь найти работу.

В ХХI веке никто так больше не живет. К родственникам и старым друзьям обращаются за помощью, если кто-то в семье мечтает найти приличную, хорошо оплачиваемую работу. Тот, кто остался без мечтаний, без работы, понимает, что родственники не помогут и что в этом случае не они должны помогать. Люди обращаются в агентство по трудоустройству, регистрируются как безработные. Это дает им право в дальнейшем отвергать любую работу, пока не появится подходящее предложение, поскольку государство за счет налогоплательщиков оплачивает в большей или меньшей степени вынужденное бездействие большинства работоспособных граждан только из опасения, как бы граждане не натворили ничего хуже. Государство, освобождая человека от власти ближних, порождает граждан, которые в нравственном мире не зависят более ни от кого. Это простые, невинные люди, которым повезло быть гражданами заботливого государства.

Святость – это не просто невиновность

Как определить, кто такой святой человек в современном понимании?

Относительно греховности могут быть различные точки зрения. Относительно святости тоже.

Есть святость и святость.

Можно прожить жизнь в грехе, страдать, как страдал Франциск Ассизский, чувствуя, что каждый наш шаг – это напрасная гибель живого, насекомых, мелких букашек, муравьев.

Можно сказать, всякая жизнь – убийство. То, что возникло, имеет свой вид, свое предназначение, свою форму. Ничего другого вместо того, что уже есть, не появится. То, что уже возникло, не имеет никакого отношения к тому, что еще может возникнуть. Волна, образовавшаяся в результате некоторых обстоятельств, не может быть причиной другой волны. Даже если волны сталкиваются, ни одна из них не может быть причиной другой. Уникальность жизни вызывает потребность беречь всякую жизнь.

Для человека, однако, жизнь не имеет значения. Жизнь – это ценности животного. В животном мире только игуана при определенных обстоятельствах может совершить самоубийство. Миллиарды других животных никогда не будут умирать по своей воле. Живут, не зная ради чего.

Для человека жизнь как таковая не стоит ничего. Возможности воображения превышают всякую ценность данности. Жизнь человека – это точка зрения, ценности, которые сам человек вкладывает в бесполезный инертный материал. Можно жить как все – обычной «массовой» жизнью, но чувствовать себя святым. Если живешь не порочно – значит свят. Если не делал ничего дурного (конечно, иногда оступался, но всегда стремился к доброму), значит свят! Это сила слабости, торжество положительной негативной логики, поскольку отсутствие чего-то, невиновность становятся достоинствами. Это тактическое оружие. Слабость – лучшее средство победить в мирное время. Если мир – это война, то в таком мире не только оружие нападения – это оружие, но и средства защиты – это тоже оружие. В схватке щит так же важен, как и меч. Если проспал битву, в которой все погибли, – это позор, но факт остается фактом, ты – победитель! Святость – это лучшая защита от мира. Это такой щит, который порой спасает надежнее, чем меч.

Святость – тоже религиозное понятие, и его, как и грех, нельзя определить однозначно. Святость – это не просто отсутствие греха, поскольку множество святых, особенно в христианской религии, были грешниками. Святость в современном мире – это личная точка зрения.

Удивительно, что при отсутствии чувства греховности может остаться и жить в душе сладкая уверенность в своей святости. Этому можно найти обоснования. «Невинны как дети» – так говорят, но это выражение лишено смысла. Дети виновны, и, взрослея, они сами понимают насколько! Ребенок виноват уже тем, что не так, как потом он понимает, любил родителей. Государство признает, что дети не отвечают за свои поступки. До совершеннолетия в большинстве стран детей не судят за кровавые преступления. Мы привыкли журить детей, поучать их, делать им замечания, даже в угол ставить, но в тюрьму детей не принято сажать. В этом есть своя логика. Если заключать их в тюрьму, как взрослых, за все преступления, тогда, наверное, все дети прошли бы через ад тюрьмы. Дети хитрые, любопытные, все подсматривают, выискивают, что можно стащить, могут съесть пирожок, выкурить сигарету брата, выпить папиного вина, легко могут соврать, только бы уйти от ответственности, всегда будут делать вид, что они не виновны ни в чем. И это только вершина айсберга всех детских прегрешений.

Детство – главный и естественный источник иллюзии святости

Детство – это не безгрешная жизнь. Мы уже знаем эту грустную истину благодаря доктору Фрейду. Но детство по-прежнему – это святое время. «Будьте как дети» – призывал Христос (Мф. 18:3). Действительно ли нужно стремиться вернуться в детство и можно ли быть безгрешным, если жить, как живут дети?

«Жить как дети» – это очень коварный совет! Дети не боготворят куст, из которого растут. Но им запрещено оценивать корни, из которых растут. Это хамство. Детям остается одно – жить будущим. Призывать вернуться в детство – это значит создавать порочный замкнутый круг.

Призыв «жить как дети» может быть способом защиты от мира. Любимый ребенок защищен от мира опытом отца и постоянной заботой матери.

Хорошо то, что плохих детей не бывает. Все дети хорошие. Завет «жить как дети», видимо, относится к тому, что дети живут будущим и зло в них еще незрелое. Это как раз такой идеал, которому должен следовать обычный человек в современном демократическом обществе. Никто не должен грешить по крупному и нарушать уголовный и гражданский кодекс, а мелкие, «детские» грешки и шалости – это не грех.

Дети безгрешны, потому что не видят других, они любят только себя, соответственно, этического отношения к другим людям у них нет. «Приятное представление, что дети “любят” своих родителей раньше, чем кого-либо другого, еще следует причислить к многочисленным иллюзиям, которые желаемое выдают за действительное. Для ребенка в этом возрасте отец и мать являются скорее объектами его зависимости и страха, чем любви, которая по своей природе основывается на равенстве и независимости. Если мы отличаем любовь к родителям от нежной, но пассивной привязанности к ним, от “инцестуальной” привязанности и от обычного или даже трусливого подчинения, то она развивается – если дело вообще доходит до этого – только в более позднем возрасте, а не в детстве…» [14]. Стоит ли призывать: «Живите как дети»?

Церковь могла осуждать, прощать, наказывать эпитимией, или отлучением, но она видела в человеке личность. Государство относится к гражданам, как к детям: делайте, что хотите в своей детской комнате, во внутреннем мире (так называемом), однако в обществе всегда ведите себя достойно, согласно приличиям: работайте старательно, если можете, платите налоги, не нарушайте правила уличного движения, чтите уголовный кодекс, а в остальном делайте то, что желаете. В церковно-приходской школе осваивали катехизис, в современной школе уголовный кодекс не изучает никто. Церковь прощает невольный грех. Государство не прощает: незнание законов не освобождает от ответственности. Почему тогда уголовному кодексу не учат с детства? Это, казалось бы, убийственный вопрос! Вовсе нет. В государстве все люди безгрешны и живут добропорядочно. Зачем им знать, что можно делать нечто плохое? Те, кто грешны, сидят в тюрьме, там они как раз и изучают уголовный кодекс, поскольку им, как это уже очевидно, его следовало знать. Эту смешную тактику сравнения можно продолжить. В церкви никто не вешает на стены плакаты: «Не убий!», «Не прелюбодействуй!», только изредка читают вслух тексты Священного Писания. В государстве никто не читает уголовный кодекс по радио или телевизору, зато повсюду полно плакатов-предостережений: «Не влезай – убьет!», «Не ходи по шпалам!», «Не стой под краном», «Осторожно, ямы», «Осторожно, крутой поворот», «Вход воспрещен», «Тут не мусорить. Штраф 500 рублей», «Вовремя подай налоговую декларацию, иначе штраф невообразимый», «Обязательно исполни вовремя обязательную воинскую повинность, потому что все равно так или иначе эту повинность исполнишь». Государство в большинстве случаев дает указания, что делать «тут» нельзя.

Нам даже трудно представить, насколько мир изменился за последние сто-двести лет. Еще недавно Альбер Камю, анализируя радикальные процессы в истории и приводя в пример события времен Великой французской революции и то, как был обезглавлен несчастный король-священник Людовик ХVI, писал: «Суд над королем означает поворот нашей современной истории. Этот суд символизирует ее десакрализацию и развоплощение христианского Бога… Но той религии, которая казнит бывшего суверена, предстоит теперь установить новую власть: закрыв церковь, она должна была попытаться воздвигнуть собственный храм» [15]. Какой храм?! Кому он теперь нужен? Кто помнит, почему и кем был казнен этот невинный, слабый, жалкий король? Церковь, кстати, не закрыли. Их теперь великое множество. Однако той церкви, о которой говорил Камю, больше нет. Существуют различные конфессии, однако человек живет не внутри церкви, а функционирует как гражданин государства. Конечно, глядя на обезглавленный труп Людовика ХVI, каждый мог сказать: «Смотрите, а король-то голый». Наверное, через несколько сот лет, глядя на «труп» государства, тоже многие скажут: «Смотрите, это же просто голый, жалкий, бездушный социальный организм!» Однако пока церкви как живого организма любви и истины нет (о чем мечтал А.С. Хомяков), торжествует государство и невинный, детоподобный, современный человек. Все равно, какой он веры и верит ли? Будь он христианин, атеист, мусульманин, буддист или даже гностический манихей (если таковые еще остались), но тот, кто не нарушает закон, может предаваться какой угодно ереси. В прежнем церковном мире это было запрещено. В современном обществе гражданин может исповедовать любую веру, молиться кому угодно, придерживаться любых убеждений. Государство не только попустительствует, но и абсолютно безразлично к неврастеническим фантазиям и комплексам своих граждан, поскольку даже не имеет «органов осязания», чтобы заметить, кто кому молится, как постится, сколько и чем жертвует ради блага ближних. Николай I был личным цензором Пушкина, читал его творения, копался в душе поэта, пытался понять, наставить вовремя правильно поэта. Современный руководитель демократичного государства едва ли вообще читает, он способен копаться только в кошельке, а не в душе поэтов, и то не сам, а посредством фискальных органов.

Социальные гопники – новая реинкарнация бунтующего человека

Свободное положение граждан в государстве сделало человека, особенно молодого, ищущего, беззащитным перед массовыми социальными увлечениями, возникающими в обществе, как волны. Таких волн было и в прошлые века немало: рационализм, индивидуализм, анархизм, социализм в конце XIX века, но особенно много мелких волн возникло в конце XX века: молодежные протесты 60–70-х – хиппи (hippy), новая успешная молодежь 80–90-х – яппи (yuppie – Young Urban Professional), социальные и экологические энтузиасты на закате прошлого и в начале нового тысячелетия. Хиппи, яппи – об этом много писали. Новая тихая революция – это социально ориентированные и экологически ответственные люди, готовые помочь всем и всякому. Новые революционеры – социальные гопники – это святые дети будущего, которые заботятся больше об окружающей среде и о том, как будет выглядеть мир через сто лет (однако не в духовном аспекте развития мира, конечно, а в природном), чем о своем собственном образовании и профессиональной карьере. Это молодые, только окончившие школу люди, готовые ехать в страны третьего мира, чтобы учить там детей английскому, играть с ними в различные игры, рисовать, танцевать и петь. Социальные гопники (гоппи) – это новые возрожденные хиппи, ставшие такими в результате протеста против «отцов» – яппи.

В литературе нередко встречаются понятия, придуманные автором ради какой-то цели, и в отрыве от предложенного контекста словосочетание раздражает читателя, словно чужие «дурные привычки». Например, «Живой труп» – произведение Льва Толстого, в котором рассказывается о судьбе человека, отдавшего предпочтение «стать трупом», пожелавшего, чтобы его тело признали умершим, только бы не лгать душой, не жить безнравственно. «Живой труп» не относится к жанру мистики – трагических, но увлекательных историй о потустороннем мире, это не эзотерические фантазии о том, как можно оставаться живым после смерти. «Живой труп» – классическая реалистическая драма.

Научная мысль тоже использует нестандартную лексику. Например, можно вспомнить «Конец истории» Ф. Фукуямы. Автор имеет в виду не эпилог рассказанной кем-то истории, а реальное завершение истории западноевропейского человечества. Был, кстати, незадолго до Фукуямы, «Закат Европы». Тоже очень спорное словосочетание. Куда, скажите, Европа может упасть, закатиться? Это же не Атлантида! Европа – это Европа! Это не остров и не материк, это часть Евразии.

Мы понимаем, в каком смысле Шпенглер говорил о закате Европы: ее солнце закатилось; холодеет, остывает Европа; никто не помнит ее историю, а со временем вообще о старой больной части света все забудут.

Неужели и о ее грехе забудут?

Может, уже забыли?

Как жить без греха?

Лучше или хуже? Как в Раю? Разве такое счастье возможно?

В данной книге автор использует слово гоппи. Оно взято из простонародной лексики, а происходит от гопники. В русском языке сема гопник существует давно. Невозможно однозначно определить ее этимологию.

Гопниками называли мелких воров. Значит, гопник происходит от слова гоп-стоп.

Гопниками могли быть простые беззлобные добропорядочные опустившиеся люди, бродяги, обитатели ночлежек. ГОП – городское (государственное) общежитие пролетариата.

Существуют также другие варианты расшифровки этой аббревиатуры. Например, городское общество призрения.

Даже если корень слова гопник канул в вечность и едва ли можно восстановить его историю, выяснить его происхождение, важно то, как это слово употребляют в Новое время.

В современной молодежной культуре слово гопник известное. Это примитивный, необразованный молодой человек, который слоняется по улицам, внешне агрессивен, но редко представляет опасность, часто группируется с другими гопниками.

Гопничество – это не просто маргинальное течение в русской молодежной культуре. Гопничество – важное социальное явление, поскольку это стиль жизни молодежи в развитых странах, если называть гопниками тех, кто принимают общество таким, каково оно есть, не стремятся изменить его, живут просто и счастливо. Для них не столь важен успех в жизни или уважение со стороны других.

Приверженцы этого стиля определяют себя так: «Мы нормальные пацаны, не такие, как эти все другие…» [16].

Социальные гопники – это поколение людей, которые характеризуют себя положительно: «Мы хотим оставаться такими, какие мы есть». Однако классические гопники определяют себя всегда от противного: «Мы не хотим тратить жизнь, чтобы работать так же, как другие, – ради денег, только для того, чтобы купить машину, приличный дом. Мы не хотим становиться политиками, заниматься политическими играми, потому что это делается только для пустой славы или только ради денег, которые тоже никому не нужны».

Гопники во всех существующих ипостасях стремятся к объединению, это преимущественно социальные типы людей. Социальные люди всегда счастливее замкнутых, эгоцентричных.

Гопников (дальше будем называть их гоппи) не следует путать с уличной гопотой.

Чем живут гоппи? Чем они отличаются от гопоты?

Социальные гопники, как и уличная гопота, не страдают, поскольку при отсутствии стремления достичь высшей цели им удается быть довольными, реализуя обычные, естественные желания. Последние можно представить как цели, которых может добиться почти каждый индивидуум.

Гопники уверены, что именно они – «нормальные пацаны» и живут так, как надо. Эта убежденность в своей правоте, в безгрешности, этот гопнический наивный идеализм спасают гопников от упреков.

«Нормальные пацаны!» Следовательно, какие могут быть вопросы?

Гопники – нормальные пацаны. Они как раз и породили эту норму, однако (и в этом проблема гопников) они не похожи на других людей. Их поведение – скорее бунт, чем норма! Гопники идентифицируют себя именно с помощью отличий, подобно их далеким родственникам – хиппи. В этом смысле гоппи можно определить классически: благодаря родовым признакам («бунтующий человек») и видовым различиям. Для хиппи были характерны некоторая анархическая антигосударственность, антивоенные настроения, умеренное потребление «легких» наркотиков, сексуальная свобода, поп-музыка, восточная философия и т. д. Гоппи заслуживают того, чтобы гопничество как явление было определено не по отношению к роду бунтарей, а относительно того мира, в котором возникло это поколение. В таком случае вместо классического подхода «род – видовые отличия» приходится определять гоппи согласно их видению самих себя, согласно тому, как они доказывают миру и самим себе свое существование. А именно – отталкиваясь от негативного. Не пытаясь определить себя набором свойств, существующими отношениями, гоппи указывают только на тот факт, что они не такие, как другие. Это и есть характерная харизматическая, анархическая черта гоппи, своеобразный хиппизм. Их логика в таком случае проста, однако неубедительна: «Допустим, что нас – гоппи – нет и мир существует без нас. Тогда абсолютное большинство живет согласно стереотипам, бытующим в государстве: все должны быть хорошими семьянинами, тружениками, избирателями. Факт, что существуют другие, которые так не живут. Значит, мы есть». Это случай, когда логика есть, но нет правды. Без правды нет человека.

Молодежь мечтает прожить жизнь счастливо. Она редко задумывается о том, что такое грех. Иногда с точки зрения старшего поколения кажется, что молодые – это не люди.

Сложно определить, что такое человек?

Известно, что это единственное существо, обладающее мягкой мочкой уха. Мочка уха, конечно, может и отсутствовать в силу каких-то трагических обстоятельств. Тогда, значит, человеческое существо должно еще доказать, что оно человек?

Кроме мочки уха, определяющей отличие в физической конституции, в духовном мире человека есть еще один признак, при наличии которого можно сказать определенно, что перед нами человек, а не животное. Это «угрызения совести», грех. Если такого чувства нет, как и понимания греха, даже если это человек и его можно подергать за мягкую мочку уха, это, возможно, не то существо, о котором мы думаем. Однако независимо от наличия или отсутствия мягкой мочки уха, если человек испытывает угрызения совести, понимает, что такое грех, – это, скорее всего, человек.

Безгрешных людей нет. Грех – это не срам, это дело личное. Чтобы называть себя безгрешным, надо понимать, что такое грех, даже если иногда не осознаешь, что грешишь. Человек, не понимающий, что такое грех, – не безгрешный, не святой в наивном представлении. Франциск Ассизский, Сергий Радонежский были простыми людьми. Они духовным подвигом жизни создали новое понимание служения истине, стали родоначальниками «нового монашества» и остро чувствовали греховность каждого своего поступка. Можно сказать, что безгрешный – это скорее ленивый человек, но не святой; он очень наивный или просто дикий варвар. Человек не может быть безгрешным. Грешны все: и христиане, и мусульмане, и иудеи, и буддисты, даже крамольные сектанты дырники, «дыромоляи», которые, «просверлив в каком-нибудь темном углу в стене избы дыру средней величины, прикладывали к ней губы и много раз настойчиво повторяли “Изба моя, дыра моя, спаси меня!”» [17]. Все молятся, чтобы очиститься от грехов. Неважно, кого молишь. Но куда грех отпустишь? Грех – это внутреннее, это не кошка и не мышь. Из дома не выгонишь. Попробуй! Однако человек – это не только категория философии, основной субъект, это стихия, целый мир. Человек – это «раздел» психологии: вытесненные мысли, нарочно забытые действия, все то, что помогает обычным людям жить и не думать об эдиповом комплексе и прочих подспудных неприятностях, об отпущенных, забытых, выгнанных грехах.

Чтобы чувствовать себя безгрешным, человек должен осознанно или бессознательно понимать, что такое грех, учитывать всевозможные трактовки типа «Грех – не грех! Думаете, я грешил? Нет, не грешил! Вот доказательство!», потому что чем больше толкований, тем больше мнений, чем больше осуждений, тем больше оправданий. Хотя окончательное оправдание может быть одно, именно к нему все стремятся – «великолепная уверенность в своей абсолютной безгрешности». Высшая форма спасения – ощущение себя чистым и свободным от низшего мира, безгрешным. Однако это не прекрасное самочувствие небожителя, олимпийца, которого не волнуют жалкие вопросы смертного бытия, поскольку в человеческой жизни всегда возникают сомнения: действительно ли безгрешен, можешь ли взлететь, оторваться от всех и, самое главное, способен ли спасти не только себя? Без спасения всех или хотя бы значительной части людей не может быть личного спасения. Нельзя сказать: «Пусть все провалятся в тартарары, в древнегреческий Тартар, лишь бы я один уцелел, как спасся от отца Кроноса Зевс», – ведь даже древнегреческий бог способствовал тому, чтобы были возвращены его братья и сестра. Важно спасти не только себя, но и других. Спастись, впрочем, можно самым нехитрым способом. Спасти каждого могут прочные, выработанные навыки во всем всегда оправдывать себя. Это такая сноровка, как умение ездить верхом на лошади или на велосипеде, хорошо играть в гольф, крикет или настольный теннис, это навыки, которые приходят со временем, с тренировкой, формируются в молодом возрасте. Это сродни умению наслаждаться прекрасными и бесполезными мелочами жизни: душистыми сигарами, дорогим коньяком или посещать в зрелом возрасте оперные концерты и художественные выставки. Это привычка никогда ни в чем не осуждать себя, всегда и при любых обстоятельствах быть счастливым. Помогают осуществить такое желание современные психологи. Достаточно только прочитать соответствующее руководство, познакомиться с новым направлением в психологии – позитивной психологией, в которой описаны способы достижения счастья.

Наука о счастье формируется в настоящее время. Многие научные центры в США проводят исследования «Как можно чувствовать себя счастливым?», поскольку счастье простого человека – это самое главное, к чему должно стремиться общество, выполнению этой задачи должна быть посвящена работа государства.

В последнее десятилетие во многих научных центрах ученые исследуют проблему личного индивидуального счастья, выясняют, от чего зависит счастье как состояние души, рассматривают, можно ли увеличить самоощущение счастья, может ли счастливый человек быть обузой для других и достоверно ли, что небольшое несчастье – это самое лучшее, что может случиться с человеком, чтобы он полностью был счастлив. Работы психологов, опубликованные с 2002 по 2010 годы, показали, что счастья не так просто добиться и ощущение счастья – это не панацея от всех бед. Исследования американской школы, получившей название «Позитивная психология», показывают, что счастливым может быть каждый, если выполняет определенные условия. Техника, приемы, как стать счастливым, бытовая психология счастья – это просто. Достаточно иметь или выработать оптимистическое отношение к миру. Его желательно приобрести в раннем детстве, и это поможет каждому пережить все самое трудное в жизни. Если человек получил и не утерял дар видеть только хорошее в жизни, ему легче жить. Тому, кто видит во всем только плохое, жить труднее. Счастье не зависит от того, насколько хорошо или плохо живет человек, более того, нельзя оценить счастье конкретного человека, оно не зависит от того, благополучна ли его жизнь и насколько материально он обеспечен.

Стремление к счастью, достигнутый успех, уверенность в том, что получил наконец счастье на всю жизнь, – не спасают человека.

Австралийские психологи4, исследуя проблему счастья, провели ряд экспериментов и выяснили, что чувствовать себя счастливым – плохо для обычного человека. Если счастья слишком много, обычный человек почти никогда не будет думать о ближних, поскольку ему хорошо. Последователи позитивной психологии утверждают, что человек может быть счастлив только в том случае, если он думает о других, а наивысшее, неустранимое со временем наслаждение он получает, помогая другим.

Вот в чем суть коварной диалектики счастья! Его получаешь, когда помогаешь другим, а не самому себе. С другой стороны, когда счастлив, мало думаешь о других, точнее, вообще о них не думаешь.

Логика счастья в таком случае проста: счастье – это только миг, нельзя быть счастливым вечно.

Чтобы чувствовать себя безгрешным, настоящим человеком, «правильным пацаном», совершенно необязательно быть монархом жизни, испытывать синдром Людовиков и утверждать: «Государство – это я», шутить: «После меня – хоть потоп». Безгрешным может быть любой обычный простой грешный человек. Стоит только научиться, привыкнуть «правильно», оптимистично смотреть на мир.

Грех – это не кара, не проклятие, это личная точка зрения! Однако очень важно то, как смотришь на свою жизнь, как ее оцениваешь. Такой ли ты, как Зевс? Или такой, как Кронос?

Нужно только очень устать от осуждений, от самобичеваний, эшафотов и аутодафе. Человек должен был пройти долгий путь, чтобы столетиями оправдывать себя за все, что в нем было, есть и будет аморального, противоестественного, объясняя это с различных точек зрения: например, существованием врожденного морального эдипового комплекса: я мелок, жалок, я вошь, но я бог, я хочу быть всем, что я хуже других? Точно так же человек должен был пройти через историю возникновения различных мировых религий, религиозных войн, мировых войн и космических фантазий, философии нищеты и величия, пуританского предназначения, свободы, равенства и братства, каторги насильственного равенства советского социализма, чтобы привыкнуть убегать в райский мир позитивного мировоззрения. Бегать легко, потому что человек – это не домашнее животное, которое лежит днями на старой любимой подстилке. Это зверь, привыкший бегать, как бегал свободный грек, как летал Фауст с Мефистофелем, как взлетал на своем больном коне «последний метафизик Европы», чтобы всем и каждому научиться легко и свободно убегать от основного вопроса, который всегда мучил, мучает и будет мучить человека, пока он жив: ГРЕШЕН ИЛИ НЕТ?

Грех – это единственное, что отличает человека от животного. Это, конечно, крамольная мысль, однако наличие второй сигнальной системы – необходимый, но, возможно, недостаточный признак, поэтому порой о некоторых говорят, что он не человек, а зверь. Только человек способен вспоминать поступки и оценивать их с точки зрения настоящего: «Можно было такое тогда совершать или нет? Нужно ли теперь каяться?» Память есть у животных (любая собака через много лет узнает хозяина), но память как оценка прошлого с точки зрения будущего свойственна только человеку, и то не всякому…

Внешне человек живет другими вопросами, безгрешными, безличными, объективными, оторванными от него самого. Он оценивает: «Правилен ли мир, в котором я живу, справедлив ли? Почему другие, которые ничем не лучше, живут лучше или имеют право утверждать, что живут лучше? Почему, родившись единственный раз в этом мире и будучи обреченным пройти какой-то путь, обычный человек должен оправдываться, защищаться, учиться остерегаться плохого? Почему человек не может быть просто счастлив и не думать вообще о грехе?»

Возникает желание не обращать внимания на внутренние механизмы жизни, если внешние работают еще хуже. Зверское стремление в первую очередь быть счастливым ослепляет человека настолько, что в поисках счастья он часто похож на животное, которое относится совершенно безответственно к своим прежним «деяниям».

В этой бытовой юридической драме не может быть оправданий и обвинений, хотя вердикт выносится ежесекундно, ежемгновенно, без суда и следствия: «Не робей, приятель, решай сам: грешен или нет?! Потому что без тебя этого не сделает никто!»

Только полное безразличие государства к духовной жизни граждан могло породить такое явление, как гоппи – добрых самаритян, как теперь можно говорить во множественном числе. Слова «полное безразличие государства к духовной жизни граждан» лишены негативности, нет ничего предосудительного в этом, поскольку очевидно, каким негативным было бы любое вмешательство государства в духовную жизнь граждан.

Что сделал классический добрый самаритянин? Помог несчастному путнику, ограбленному и раздетому. До этого мимо несчастного проходили знатные и богатые, но не помогали, а самаритянин – простой человек – остановился и помог. Он сделал это не потому, что был обучен помогать, не оттого, что был богат и мог «расточительствовать добрыми делами», а потому что не имел никаких предрассудков и готов был помогать всем нуждающимся. Таким образом, святость достигается без мук, без жертв, с радостью, легко и просто, как покупается обновка в магазине. Стоит только помочь ближнему – и ты святой.

По церковному уставу человек в прошлом обязан был совершать добрые дела помимо того, что должен был избегать зла и каяться, если совершил нечто дурное. В новом мире человек может вообще не думать о своих дурных поступках, главное, чтобы делал дела добрые или даже просто думал и мечтал о них. Направленность на добрые дела, даже если реального воплощения «значимого добра» не происходит, – это отличительная черта гоппи. Она подобна поведению ребенка, которого вымыли, причесали, одели в новое нарядное платье, и он в таком виде, радостный и возбужденный, выбежал показаться гостям, убежденный, что он такой чистенький и хороший, что все должны только наслаждаться, глядя на него, и никто, естественно, ругать ни за что не будет. За что ругать? За то, что шалил вчера или вот только час назад? Все это забыто. Никто даже не вспоминает и не должен вспоминать.

Кризис 2008 года сопровождался разоблачениями преступного мошенничества, которое совершали высшие руководители некоторых крупных финансовых корпораций. Казалось бы, ну и что? Разве раньше не было подобного жульничества? Однако на этот раз неэтичное поведение руководителей корпораций, осуждение большинством граждан афер на финансовом рынке, социальные волнения, смятение, происходящее не в обществе, а в душе рядовых граждан, – все это в сумме произвело неожиданный эффект. В Гарвардской школе бизнеса 20 % выпускников добровольно приняли присягу (аналогичную той, которую принимают выпускники юридических и медицинских школ), смысл которой заключался в том, что «они как бизнес-менеджеры не будут служить узким личным интересам, особенно за счет других, а будут профессионально трудиться ради высших целей. Это инициатива самих студентов, и такого активизма (правда, в другой форме) не было со времен 60-х годов» [20].

Почему студенты решили связать себя такой клятвой? Чтобы отличиться от тех, кто не поклялся?

Иногда не только молодежь увлекается новым, но и человек с убеждениями, со своим кредо совершает «юношеский поступок».

Можно привести пример Уоррена Баффетта, который неожиданно резко высказался относительно того, как компания «Apple» определенное время скрывала болезнь своего руководителя Стива Джобса, перенесшего операцию по трансплантации печени. Баффетт, представитель старой гвардии, упрекал руководство «Apple» в том, что была попытка скрыть информацию о состоянии здоровья руководителя компании, а это существенное событие (material fact), которое могло повлиять на поведение инвесторов. То, что это именно этический упрек, а не возражение, недовольство «игрока фондового рынка», говорит не только использование юридического термина material fact, но и замечание, сделанное Баффеттом в заключение, что «глупо скрывать то, что и так всем вскоре будет известно». Этот трюизм, очевидно, известен Джобсу так же, как и Баффетту. А его использование Баффеттом показывает, что он именно осуждает Джобса с моральной точки зрения и «поучает», что так нельзя вести бизнес. При этом Баффетт в самой беспощадной форме обращается к человеку, только что перенесшему одну из самых рискованных хирургических операций. Значит, он говорит это, обращаясь не конкретно к Джобсу, и не ждет от него банальных оправданий: «Да, да, да, старик, ты прав, ты прав, больше так поступать не буду. Но и ты меня пойми, печень скисла, думал, не выкручусь, не хотел заранее огорчать близких людей, у меня ведь столько поклонников!» Баффетт обращался ко всем бизнесменам, руководителям крупных корпораций с банальным призывом: «Ведите бизнес честно». Это своеобразный категорический императив Баффетта.

Кажется, что с началом нового тысячелетия началась новая эра «этического человека», когда не личный интерес является определяющим для него (будь он представитель счастливого поколения гоппи в чистом виде или человек прошлого поколения, разделяющий в силу совпадения мировоззрения многие идеи, которые отличают поколение гопников), а благо всего общества, человечества в целом и даже благополучие всего живого на Земле. Такое социальное брожение возникало и прежде, в конце ХIХ века в среде разночинцев, которые внезапно стали играть существенную роль в обществе.

Предтечи гоппи: социалисты, квакеры и анархисты

Генетически гоппи – дети яппи, внуки хиппи. Отрицая яппи (поколение успешных) и наследуя хиппи (поколение отрицающее), гоппи должны были и оказались во многом похожими на хиппи. Однако помимо генетического родства гоппи в главном отличаются духовным родством.

Прежде чем анализировать поколение социальных гопников, необходимо собрать некоторую статистику, факты, чтобы на их основе разобраться, чем гоппи отличается от любого другого делового, инициативного, социально-ответственного или просто счастливого, веселого и беззаботного человека?

Социальные изменения в обществе происходят в силу различных причин. Иногда это может быть результат насильственных, революционных изменений, которые осуществила определенная группа людей. Порой это результат эволюционного развития общества. Часто социальные изменения в обществе происходят не эволюционно и не революционно, а «векторно», совершенно безнасильственно, как результат целенаправленной деятельности отдельных людей. Нельзя это назвать эволюционным развитием, поскольку порой изменения происходят революционно быстро. Скорее, это результат деятельности социальных активистов определенного типа, например гоппи. Вот лозунги, цели, программа одной из множества подобных социальных групп, страничку о деятельности которых можно найти в Интернете:

«Наша миссия: помогать людям двигаться дальше простого осознания необходимости социальных перемен. Мы это делаем с помощью создания групп по развитию умений, проводим различные мероприятия и другие проекты, нацеленные на знакомство общественности с программами социальных инициатив.

Наша цель: повысить осознание каждым человеком своих возможностей, чтобы он был активно вовлечен в мир своего социального окружения.

Наша философия: действуй – и уже это даст результат».

Это только один пример. Их можно привести множество, поскольку подобных благотворительных организаций с подобными программами так много, что не сосчитать.

Армия работников в благотворительных организациях колоссальна. В США она насчитывает порядка 10 млн. человек. Это 7 % активной рабочей силы!

Как они живут? Что это за люди? За счет чего они существуют?

Примерно 70 % американских семей ежегодно жертвует на благотворительность в США, в 2006 году американцы пожертвовали почти 2 % ВВП, примерно 300 млрд. долларов. Пожертвования были сделаны на одну из трех категорий: религиозным организациям; для помощи потерпевшим в кризисных ситуациях; больным детям, нуждающимся в хирургической помощи, которую родители не могут оплатить [19].

Цифры часто не дают представления о реальных масштабах деятельности. Казалось бы, 300 млрд. долларов – большие деньги, однако если поделить сумму ежегодных пожертвований на количество работников в благотворительных организациях (10 млн.), получится 30 000 долларов на каждого работника в среднем. Это скромная зарплата. Нужно взять во внимание и тот факт, что деньги тратятся не только на зарплату сотрудникам, а в основном на практическую реализацию многочисленных проектов: гранты (студентам, ученым), покупка лекарств, оплата проезда персонала, проживания в гостиницах, аренда помещений для офиса, покупка офисного инвентаря и т. д. Зарплата менеджеров должна быть достаточно высокой, поэтому рядовые работники – то есть большинство из 10 млн., работающих в благотворительных организациях, – либо волонтеры, либо низкооплачиваемые гоппи, для которых важна не зарплата и не уровень жизни, а соответствующий стиль жизни. Они готовы работать практически бесплатно, получая 10 тыс. долларов в год, если будет оплачена дорога, проживание и пропитание. Десять миллионов таких энтузиастов только в США (если учитывать членов семьи, то намного больше, впрочем, в этой группе не так уж много семейных) – это целая страна счастливых и довольных гоппи! Две Португалии только в одних США! Целая Испания! Поколение гоппи (по оценке в мировом масштабе) – это не просто две Португалии, это не Испания, это великая новая сила!

«Двадцать лет назад (если не учитывать США) в мире было всего несколько неправительственных организаций, направленных на развитие и социальную помощь. В Индонезии существовала одна независимая экологическая организация, сейчас – более 2000. В Словакии, маленькой стране, – более 12 000 гражданских организаций. Во Франции в 1990-х годах каждый год возникало в среднем 70 000 новых организаций гражданских инициатив, что вчетверо больше, чем возникало в 60-е годы. Исторически все такие организации определялись от негативного – как неприбыльные, неправительственные организации. В современном мире такие организации формируют новый сектор, включающий в себя “независимый сектор”, “неприбыльный сектор”, “третий сектор”, “гражданский сектор”» [20].

Деятельность социальных энтузиастов в последние двадцать лет начала приносить пользу. Об этом писали в прессе, и, соответственно, число энтузиастов стремительно выросло. Социальные предприниматели – новое явление, возникшее в конце XX века. Адепты данного течения причисляют Франциска Ассизского к первооткрывателям этого движения, и это во многом верно, если вспомнить, сколько новых форм социальной деятельности этот удивительный человек создал!

Социальная активность – атрибут человека. Она возникает сама собой и приобретает различные формы, зависящие от исторических обстоятельств, назревших социальных проблем. Однако наибольшее значение в социальной активности масс имеет лидер, наиболее полно и вовремя выразивший всю ту неудовлетворенность, которую испытывают тысячи других. Знаковые фигуры современности в этой области – Юнус, Драйтон, исторические фигуры прошлого – Флоренс Найтингейл, Джон Вулман. Эти люди отличаются от других социальных активистов, которые были основателями крупных религиозных течений, политических партий (Лютер – протестантизм, Маркс – коммунизм). Неисторические лидеры социальных активистов не оставили заметного следа в истории. О них мало кто знает и помнит. Но сам факт длительного существования маргинальных политических, религиозных течений если не доказывает, то указывает, что в этих течениях скрыта своя правда. Имена анархистов помнят, наверное, только коммунисты. Кроме анархистов были и другие движения, участники которых протестовали против социальной несправедливости. Джон Вулман – квакер. Если сравнивать социальные течения, которые возникали в прежние века, с тем, что происходит ныне, социальных гопников ХХ–ХХI веков в первую очередь стоило бы соотнести с квакерами прошлого, поскольку анархисты в социальном протесте заходили слишком далеко, отрицая всякую власть. Квакеры, как большинство религиозных сект, изначально жили с государством мирно.

Анархисты отрицали роль государства, законы государства, боролись за равенство и справедливость, невзирая ни на что; квакеры в церковной сфере были подобны анархистам, отрицали роль церкви и обрядов, однако находили формы, как стимулировать «самопроизвольность» добрых поступков и чистого, правильного мировоззрения вне обрядов и без бюрократии и клира. В этом родство этих различных течений.

Квакеры – это религиозное движение, которое существовало несколько сот лет и выражало позицию многих тысяч людей. Оно возникло в 1646 году благодаря Джорджу Фоксу, оказало значительное влияние на развитие западной цивилизации. Однако, поскольку по своей природе не создано было для того, чтобы выразить в законченной форме социальный протест, а существовало как некоторое новое религиозное или политическое течение, осталось историческим феноменом, маргинальным религиозным течением, о котором в ХХI веке почти забыли. По состоянию на 2005 год квакеров насчитывалось порядка 360 тысяч, примерно половина их находилась в Африке, другая половина – в Северной и Южной Америке [21].

Как религиозное течение квакеры не представляют интереса, так как это крайняя степень протестантизма, когда стерта грань между сакральным и секулярным, между божественным и человеческим. Едва ли какое-то другое религиозное движение придавало так мало значения обрядам, церкви, преданию, как квакеры. Движение квакеров – это религиозное течение, которое сформировалось на грани политического и социального протеста. Квакеры не братья по вере, это друзья. Именно так они себя и определяли: «Общество друзей». Друзья – социальное явление, братство – религиозное. В первом случае объединяются те, кто имеет схожие убеждения, во втором случае – те, у кого есть что-то общее в сфере веры, традиций, обычаев, в крови (братья, сестры, отец-сын)… в «генотипе».

Поскольку квакеров в настоящее время насчитывается мизерное количество – 360 тысяч, большинство читателей едва ли представляют, чем квакеры отличаются от других верующих. Первый вопрос, возникающий у заинтересованного слушателя, – почему квакеров называют квакерами – «трепещущими». Не важно, как произошло название. Поражает то, насколько исключительна религиозность и как необычны убеждения квакеров. Маргинальные течения порой несут в себе много нового, того, что потом назовут правдой. Так, учение Христа в новозаветном виде, когда еще только начинала формироваться христианская церковь, были написаны письма апостолом Павлом всем членам новой церкви, однако еще не было инквизиции, Святого престола и индульгенций, было таким, что многие бы сейчас согласились с «основной доктриной», выраженной в Нагорной проповеди (в ней, вместо ветхозаветных десяти заповедей страха и послушания, были впервые озвучены девять новых заповедей свободы и любви и провозглашено блаженство нищих духом). В Ветхом Завете нищие духом не блаженны! Христос совершил революцию, придав гонимым статус выше преследуемых. С этим готово согласиться большинство современных граждан. Так и с точкой зрения квакеров на многие социальные вопросы справедливости, насилия, жестокости согласилось бы большинство граждан.

Квакеры – пограничное движение. С одной стороны, это протестантизм в чистом виде, доведенный до крайности, поскольку таит отказ от религиозной атрибутики: обрядов, таинства, предания, духовенства. Даже молитвенные собрания квакеры проводят в тишине. «Бог наградил каждого способностью слышать Вечный Голос. Бог похож на радиоволны, которые постоянно распространяются, и человек, который настроен на нужную волну, сам слышит. Мы находим Бога в тишине нашей души. Слишком много шума на молитвенных встречах только отвлекает нас…» [21].

Квакеры – религиозное движение, хотя в нем так много социального. Само название указывает на некоторую экзальтированность адептов этого движения, поскольку подразумевается, что они трепещут перед словом Божьим. Этот страх не выводим из убеждений, скорее нужно признать, что именно человек, наделенный таким страхом, готов придерживаться тех убеждений, на основе которых формируются квакеры. Как бы то ни было, квакеры – это пограничная область, в которой человек одновременно трепещет перед Богом, совершенно свободен от страха и ничего не боится в других отношениях. В могущественном воздействии веры была сила квакеров, хотя цели были мелкими, рядовыми. Квакеры известны не своими «новыми идеями» или другим отношением к миру, они не призывали к крестовым походам, не осуждали инаковерующих, не искали в мире источник зла: колдунов, ведьм и раскольников. Квакеры – это армия послушных.

Наиболее известное явление, против которого протестовали квакеры и в чем добились несомненного успеха, – искоренение рабства в Северной Америке. Состоятельные квакеры личным решением освобождали принадлежащих им рабов, используя различные легитимные способы. Так выражалось стремление квакеров к свободе, освобождению. Это было именно то, что, по сути, формировало идеологию этого движения, начиная с Дж. Вулмана. Этот человек был подвижником. С 1743 года совершил несколько длительных путешествий по восточным штатам Америки: Нью-Джерси, Мериленд, Род-Айленд, Пенсильвания, где большинство квакеров жили, убеждая освободить рабов, сделать все, чтобы рабство в их штатах стало противозаконным [21].

В своих личных убеждениях квакеры чрезвычайно религиозные люди, однако в своей деятельности они всегда были и остаются социальными активистами. В этом их сходство с гоппи. Если говорить о либеральном крыле квакеров, они легко взаимодействовали с другими конфессиями, с государством, поскольку их увлекали не теоретические спекуляции, а скорее побуждали к действию примеры, благодаря которым они стремились к личной святости и благочестию. Впрочем, квакеров (и в этом еще одно сходство с гоппи) отличали также и такие «побочные явления» жесткой социальной ориентации, как эндогамия – заключение браков внутри определенной общественной группы. Квакеры, с одной стороны, стремились быть примером для остальных, но для этого необходимо было постоянно поддерживать в душе определенный настрой веры, жесткую нацеленность на праведную, благочестивую, благодетельную жизнь. Это вынуждало квакеров «сторониться» обычной мирской жизни и отгораживало их от людей. Эндогамия, простая одежда, простая речь, не столько отрицание, сколько «избегание» искусства, литературы и всего, что может воодушевить эмоционально, обособленное и в большинстве случаев только базовое образование для детей квакеров – отделяло квакеров от остальных людей (третье сходство гоппи и квакеров). Квакеры – мирное, дружественное всем другим конфессиям, лояльное власти религиозное движение, которое насчитывает мало сторонников. Гоппи – это современное, широкое общественное движение, охватывающее массы, миллионы молодых людей, которые либо сами являются социальными предпринимателями (меньшая часть), либо исповедуют идеи социальной активности вне конкретной религии, на основе общепринятых в современном мире представлений. Едва ли многие из них помнят Нагорную проповедь, читали Декларацию о правах человека и гражданина или Всеобщую декларацию о правах человека, с которыми любому человеку в зрелом возрасте следует ознакомиться, однако многое из того, что можно прочитать в этих знаменитых текстах, живет в душе простых квакеров и гоппи.

В классической терминологии движение гоппи – это оппортунизм, приспособление протестующего поколения к требованиям поколения существующего. Однако, возможно, что в долгосрочной перспективе гоппи окажется таким же великим поколением непротивления, которое оказало огромное влияние в истории современной культуры, в особенности в Индии, где определило развитие страны на сотни лет…

Необходимо верно оценить хорошее не только с положительной, но и с критической точки зрения. Так мы вторгаемся в святая святых, в закрытую область современного социального бизнеса, международной помощи третьим странам, реальной деятельности многочисленных неправительственных международных благотворительных организаций. Существует масса книг о том, как эти организации помогают продвижению всего доброго и справедливого в мире. Мало книг критических, в которых представлена другая точка зрения, где анализируются проблемы, возникающие из-за стремительного развития благотворительности в современном мире.

Неправительственные благотворительные организации

Каждая современная крупная благотворительная организация – это в каком-то смысле бизнес, владельцы которого заинтересованы в том, чтобы привлекать деньги – если не инвестиции, то пожертвования спонсоров. Для этого в первую очередь руководители стремятся поддерживать благоприятный образ о себе. Помимо публичных годовых отчетов, в которых деятельность организации представлена языком цифр, благотворительные организации не брезгуют пользоваться саморекламой, оплачивают издание книг, посвященных истории данной благотворительной организации. Кроме того, о благотворительности пишут книги общественные деятели. Аналитических работ мало. В этом есть своя логика. Каждому легко хвалиться, что сделал нечто хорошее, но трудно осуждать другого за добрые побуждения и доказывать, что иногда простота хуже воровства, что глупость способна наделать бед больше, чем умный злоумышленник. Однако нам кажется, что именно критическое отношение к благотворительности – самое полезное и для нее и для общества. Благотворительность касается нас всех. Мы либо участвуем в благотворительности как благотворители, либо получаем помощь, либо не участвуем в благотворительности, однако все равно зависимы от благотворительных организаций, без работы которых никто бы не помогал всем нуждающимся.

Иногда критика мешает. В тех случаях, когда на благотворительные цели без выплат налога на прибыль ежегодно «снимаются» 300 млрд. долларов только в одной стране (США) и тратятся произвольно и без контроля общества и государства, критика необходима. Все хорошее, что сделано за 300 млрд. долларов в год, – это не плохо. Но нельзя ли это было сделать за 150 млрд. долларов, чтобы остальные деньги все же попали в закрома государства (поскольку благотворительные организации освобождаются от налога)?

Вопрос: «А не портит ли общество такая благотворительная расточительность?!»

Невозможно осуждать простых людей, которые выбрали путь помощи ближним. Квакеры – странные люди, не все их понимают. Гоппи тоже. Одни живут дома так, будто служат великим идеалам, другие едут в далекую страну, чтобы служить «великим, добрым» идеалам. Проблема не в квакерах и не в гоппи как таковых. Проблема в том, что даже самые лучшие люди не могут решить кардинальные вопросы развития общества. Тем более, если они вторгаются в общество, которое столетиями развивалось иначе.

Гоппи – это социальные помощники, такие простые добрые самаритяне, которые всегда готовы помочь нуждающемуся путнику. Они даже не размышляют о том, хорош ли путник или нет. Они убеждены, что помогать нужно всем нуждающимся. Если же нуждающийся оказался жуликом, который притворялся несчастным и, следовательно, украл помощь, это дело укравшего. Подающий помощь не должен даже размышлять об этом. Кроме положительной деятельности гоппи, необходимо не забывать, что существует и отрицательная.

Что плохого в том, что самая богатая страна в мире согласно личному решению своих граждан ежегодно тратит 300 млрд. долларов на помощь нуждающимся во всем мире? Это может быть помощь голодным и больным, престарелым или инвалидам детства, молодым ученым, исследователям, учителям, журналистам. Относительно помощи, которую оказывают благотворительные организации внутри страны, можно сказать только одно: каждый гражданин и группы граждан имеют полное право помогать кому угодно, если не нарушают закон. Относительно интернациональной помощи, которую в нынешнем веке оказывают правительственные и многочисленные неправительственные организации, нет единого мнения. Возникает вопрос: «А не вредит ли такая помощь?» Всякая интернациональная помощь – это некоторое вмешательство, и трудно сразу просчитать, насколько благотворно будет оно. Этот вопрос мало изучен. В большинстве – это работы, написанные теми, кто сам принимал участие в интернациональной помощи, думал об этом, сравнивал. «Существуют разные способы, как можно стимулировать развитие в бедных странах: повысить уровень сбережений и одновременно с этим увеличить объем внутренних инвестиций, открыть свободную торговлю с другими странами, простить прежний внешний долг» [22].

Это простые истины. Сложность в ином: для того чтобы кто-то мог помочь другой стране, он должен знать эту страну, понимать не только букву закона, но и все, что называют местной этикой, культурой общения… Чем больше посторонний человек близок данной культуре, тем легче ему помогать. Это верно. Несомненно и то, что чем ближе посторонний человек данной культуре, тем дальше ушел от тех целей, которые заявлял вначале, поскольку попал в зависимость от местных существующих законов, обычаев. Это замкнутый круг: помочь может только тот, кто близок, но если близок – значит, такой же, как все. Как же он может помочь? Приближаясь к цели, удаляемся от намерения, таким образом, отходим от цели.

«Если кому-то плохо, надо помочь» – такая самаритянская уверенность в своей правоте не может быть признана абсолютной, поскольку опыт открывает другую заповедь: «Помогая – не навреди!» Это тоже старая истина о том, что можно навредить, помогая.

Интернациональная помощь – сложное явление. Помогая, получаешь власть. Но главный вопрос в том, как будешь использовать эту власть. В своих корыстных целях? Тогда жди упреки в двойных стандартах. Организаторов интернациональной помощи бедным и развивающимся странам часто упрекают в потаенной хитрости, подразумевая очевидное, что помощь всегда можно использовать в своих интересах.

Добиться абсолютной чистоты намерений, осуществляя помощь, едва ли возможно.

Помощь другим странам – сама легкая, прибыльная и безответственная. Казалось бы, помогать тем, кто живет в других странах, сложнее всего, поскольку нужно учитывать местные особенности, использовать советников, передвигать массу техники, перемещать персонал с одного континента на другой. Однако главные трудности в благотворительности – это не расходы, поскольку они – только малая часть затрат. В благотворительности затраты – это только иллюзия; нет себестоимости добра, поскольку важен результат и никто не может оценить, сколько было потрачено. В большинстве случаев найти спонсоров и получить финансирование легко. Интернациональная благотворительная помощь вообще не поддается контролю, и этим большинство благотворительных организаций охотно пользуется. Доказать эффективность даже самой неэффективной помощи в третьих странах намного легче, так как проверить факты нарушений в них сложнее.

А что может быть более желанным для руководителя, чем уверенность в полной безнаказанности? Так безгрешность сливается с безнаказанностью.

Развитие всеобщей интернациональной помощи, которую стали оказывать развитые страны, совпало с периодом укоренения безгрешного стиля жизни.

Вывод благотворительности за пределы родной страны – это кардинальное изменение в поведении человека. Возможность осуществлять благотворительную помощь в третьих странах сопоставима с тем влиянием, которое оказала концентрация производства в крупных промышленных центрах, когда из деревень ехали в города миллионы молодых потенциальных пролетариев. Свободный выход молодежи из семьи изменил законы самой семьи. Так и свободный выход молодежи из границ родного государства для благотворительной помощи в других странах рано или поздно изменит законы государства. Идеи равенства, справедливости, торжество либерализма создали базис для философии благотворительности. Современный молодой человек участвует в международной благотворительной помощи, поскольку ему нравится помогать людям, он считает это своим долгом, ведь убежден, что люди равны, имеют право на безопасную жизнь, социальную защищенность.

Результат глобализации не только в том, что активные бизнесмены получили возможность развивать бизнес независимо от местных законодательных норм, преодолевать любые консервативные нормы, используя определенную меру свободы, предоставляемую законодательствами других стран и новыми возможностями. Они бы и так нашли способы, как можно наилучшим образом развивать бизнес. Быть может, главное достижение глобализации в том, что простой человек получил возможность освободиться от тягот принадлежности к государству. Кроме положительного – новая грань свободы человека, это, однако, имеет и отрицательный эффект. Государство нельзя унижать, иначе оно вообще ничего не сможет сделать. Его необходимо уважать, работать на него, платить налоги. Без налогов государству трудно жить. В 20 лет молодые люди должны, например, зарабатывать 20 тыс., в 30 лет – 30 тыс., в 40 лет – 40 тыс. долларов, соответственно можно строить бюджетную политику: для 20-тысячного дохода установить минимальную шкалу налогообложения, для 30-тысячного чуть поднять и так далее. Взрослые граждане зарабатывают больше, для них можно установить выше налоги. Кроме того, они покупают дома, машины, мебель, коттеджи, лодки, покупают билеты на самолет, чтобы съездить на юг в отпуск – это дополнительные возможности государству получить «прибыль» от обычной жизнедеятельности граждан. Если граждане дома и машины не покупают, поскольку живут и работают в третьих странах и благотворительные организации оплачивают им проживание и транспортировку, а налогооблагаемые доходы таких граждан не превышают 10 тыс. долларов, государство теряет слишком много.