Читать онлайн Девочки с блестящим будущим

1. Марен

В последние шесть с половиной лет не проходило и дня, чтобы Марен Прессли не мелькнула в коридорах сиэтлской Академии Эллиот-Бэй. Обычно она появлялась здесь как персональный помощник Алисии Стоун и представляла интересы своей работодательницы, которая, взвалив на себя многочисленные волонтерские обязанности, не желала исполнять их лично. По правде говоря, случаи, когда Марен заглядывала в академию в качестве мамы Винни, можно было перечесть по пальцам. В отличие от остальных мамаш учащихся, Марен крутилась как белка в колесе и дорожила каждой, так редко выпадавшей ей, свободной минуткой, а потому не имела привычки тратить драгоценное время на сование носа в школьные дела дочери. Винни и без нее прекрасно справлялась.

Однако в семь утра Марен получила сообщение от консультационного центра академии. Ее вместе с Винни просили – или вынуждали? – безотлагательно встретиться этим же утром с университетским куратором. Местные мамаши вечно судачили, что семь кураторов академии, по сути, обладают ничем не ограниченной властью и вольны распределять учащихся в элитные университеты по собственному усмотрению. На вечеринке по случаю начала учебного года Марен подслушала разговор группы родителей, рассказывающих, как они, все бросив, мчались в академию по первому же зову консультационного центра: титаны хай-тека срывались с совещаний, доктора – с плановых операций, а одна купавшаяся в деньгах разведенка – вы только представьте! – даже выскользнула из-под скальпеля хирурга, делавшего ей лабиопластику. (То, что мамаши в упор не замечали Марен, иной раз могло сослужить ей добрую службу.) Поэтому, взвесив все «за» и «против», Марен решила, что ради Винни ей стоит показаться в школе. По дороге, поглядывая на часы, она еще питала надежды, что встреча – каковы бы ни были ее причины – окончится быстро и у нее хватит времени разобраться с кучей работы, которой ее завалила Алисия.

Когда она зашла в кабинет мисс Лоусон, Винни, затянув длинные светлые волосы в неряшливый узел, уже поджидала ее, примостившись на краешке стула и мечтательно уставившись в стену. Проследив за ее взглядом, Марен пробежалась глазами по школьным афишам, спортивным флагам и пестрой мозаике фотографий, где студенты всех национальностей, высокие и низкие, большие и маленькие, толстые и худые, серьезно смотрели на нее на фоне утопающих в зелени учебных площадок и университетских корпусов в готическом стиле.

– Здравствуйте, мисс Лоусон. Я Марен Прессли. Мы встречались с вами прошлой весной.

Марен пожала куратору руку и пристроилась на свободном стуле рядом с Винни.

– Да, да, – поддакнула мисс Лоусон, расплываясь в широкой улыбке. – Поверить не могу, что вы – мама Винни. Вы так молоды!

Она повернулась к девушке и доверительно сообщила:

– Ты просто счастливица. Моя мать родила меня в сорок три года, и люди думали, она моя бабушка. Я просто сгорала со стыда. А вас с мамой можно принять за сестричек, особенно если одеть одинаково.

– Если бы всякий раз, как я это слышу, мне платили… – хихикнула Винни.

В свои тридцать пять лет Марен в элитной частной школе Эллиот-Бэй выглядела настоящей белой вороной. В зажиточном Сиэтле матери ее возраста чаще всего катали в колясках младенцев да семенили за только-только начавшими ходить карапузами. И хотя она старалась не привлекать к себе внимания, в академии ее цветущее юностью лицо разительно выделялось среди поблекших лиц прочих родительниц, годившихся в большинстве своем ей в матери. Но, незначительно выигрывая у них в возрасте, Марен заметно проигрывала им в статусности. Она не обладала ни малейшим атрибутом принадлежности к высшему обществу: ни роскошным электромобилем, ни фирменной спортивной одеждой вкупе с дизайнерскими сумочками, ни престижной специальностью или ученой степенью, о которых так приятно намекнуть в дружеской беседе, небрежно упомянув не самое ходовое название своего университета: «Как любил говорить мой преподаватель по маркетингу в Келлоге…» – а лучше и вовсе аббревиатуру: «Когда я училась в ГШБ…» Поэтому Марен, изнывая, считала оставшиеся до весны дни. Весной Брук, дочь Алисии, и Винни должны были окончить академию, а Марен – раз и навсегда распрощаться с этой клоакой.

– Итак… значит… э-э-э… – Мисс Лоусон нервно потеребила пирсинг в хрящевой пластинке уха. – Меня уполномочили сообщить вам не самые приятные известия.

Марен навострила уши. Слишком уж не вязались эти слова со всей обстановкой консультационного центра, призванного «превращать мечты в реальность».

– Ну и?..

Подсунув под себя загрубелые руки, Марен коротко стриженными ногтями впилась в изящные шерстяные брюки: в прошлом году она урвала их в благотворительном магазинчике «Вале-Вилладж», куда отвозила гигантскую гору тряпья, извлеченного из шкафов Алисии и Брук. Как ни велико было искушение, Марен, призвав на помощь всю силу воли, ему не поддавалась и придерживалась строгого правила – никаких обносков с плеча нанимательницы. Даже ради Винни.

Правда, однажды она его все же нарушила, вскоре после того как Винни поступила в девятый класс академии. Дочь упросила Марен забрать выброшенный Брук за ненадобностью модный рваный свитерок розового цвета, совсем новый, с несрезанными ярлычками. На следующий же день Винни отправилась в нем в школу, но, вернувшись с тренировки по бегу, прямо на пороге рывком выхватила свитер из спортивной сумки и изорвала его в лоскуты. Тогда и пришел конец многолетней пламенной дружбе девочек, и Брук начала демонстративно избегать общества Винни. Почему – Марен так и не поняла. Брук всегда казалась ей доброй и отзывчивой. И ее поведение поставило Марен в такой же тупик, что и Винни.

– Какие новости вы хотите нам сообщить, мисс Лоусон? – прямо спросила Винни.

Пока мисс Лоусон, пряча глаза, перебирала на столе бумаги, Марен сохраняла на лице безучастное выражение и благопристойно сидела, выпрямив спину. Похоже, эта привычка, с детства вбиваемая в нее матерью в душных комнатах родного дома и в загородном клубе, осталась единственным связующим звеном в цепи их давным-давно прервавшихся отношений.

Мисс Лоусон вскинула голову, словно сверяясь с установленным на потолке телесуфлером.

– Хм… э-э-э… понимаете ли…

Она закатала рукав, так что на внутренней стороне предплечья обнажилась крохотная татуировка с черной бабочкой, и продолжила:

– Четверо студентов-спортсменов – рекорд для нашей академии, честное слово! – подали заявления в Стэнфорд. Я знаю, что в прошлом году мы с Винни обсуждали досрочную подачу в этот университет, и в течение ближайших трех недель ей следовало бы отправить документы, однако… Однако вынуждена вас огорчить: мы связались с приемной комиссией Стэнфорда, и нам заявили, что в этом году они возьмут из нашей академии только одного дополнительного студента.

– Но в прошлом году они брали семь человек, разве нет? – Голос Винни звенел от волнения.

– Верно, – кивнула мисс Лоусон, – но, оказалось, в этом году они собираются принять как можно больше выпускников из обычных общеобразовательных учебных заведений и вынуждены сократить количество поступающих из привилегированных частных школ, таких как наша академия.

– Но я перешла из обычной школы в академию только затем, чтобы повысить шансы на поступление в Стэнфорд!

Прежде чем мисс Лоусон успела открыть рот, в разговор вклинилась Марен.

– Все это очень интересно, – сказала она, – но какое отношение это имеет к Винни? Она лучшая ученица и, кроме того, имеет бесспорный приоритет: Винни – студентка в первом поколении.

Как им объяснили в консультационном центре прошлой весной, Винни представляла особый интерес для элитных колледжей. Их прельщало то, что в своей семье она была первой, кто поступал в высшее учебное заведение. Это считалось козырем и давало преимущество перед остальными. Марен это приятно удивило, хотя, надо признать, ничего особо отрадного тут в общем-то не было – все равно что получить Нобелевскую премию после смерти. Однако, зная, насколько это важно для Винни, Марен ликовала. Вероятно, Винни тоже праздновала победу. Похоже, преждевременную. Что ж, если им собираются отказать, пусть проявят любезность и выложат все начистоту.

Мисс Лоусон поерзала в кресле.

– М-м… да, разумеется, как мы уже отмечали, при прочих равных Винни была бы превосходным кандидатом для поступления, но… Но теперь приходится учитывать, что в этом году наши бесподобные спортсмены заняли почти все свободные места, хм… Более того, знаете ли, в нашей школе имеются ученики, обладающие еще большим, чем у Винни, приоритетом. Само собой, Винни вольна поступать как ей заблагорассудится и может попытать счастье со Стэнфордом, однако мы полагаем, ей лучше подать заявление в какой-нибудь другой университет, за поступление в который в нашей школе сражаются не столь отчаянно. В конце концов, козырь Винни дает ей шанс поступить в любой университет, входящий в расширенную Лигу плюща.

Марен метнула на мисс Лоусон взгляд, исполненный отвращения, который та, вероятно, приняла за растерянность.

– Расширенной Лигой плюща, – пояснила она, – мы называем ассоциацию восьми старейших университетов Америки и объединение университетов со схожей репутацией и правилами приема. В это объединение входят, в частности, Стэнфорд, Массачусетский технологический институт, Калифорнийский технологический институт и Чикагский университет. В любом случае повторю: помимо Винни в нашей школе есть ученики, которые не только обладают всеми преимуществами для поступления в Стэнфорд, но и намерены поступать только туда.

Марен стиснула зубы и сощурилась, чтобы не выдать клокотавшей в ней ярости. Ее материнские чувства были возмущены до предела. Понятно как дважды два, что на самом деле скрывалось за словами мисс Лоусон. Они хотят расчистить дорогу либо для «наследника» Стэнфорда, студента, чьи родители когда-то окончили этот университет, либо для толстосума с мешком денег. А может, для студента, у которого есть и то и другое. Все они в этой академии одинаковы. Все они твердят о равных возможностях и справедливости, но стоит кому-то ненароком встать у них на пути, и они тотчас, без малейшего зазрения совести деликатно (в конце концов, это же Сиэтл) избавляются от более слабых и менее удачливых, чтобы не нарушить свои планы.

– Но как же так, мисс Лоусон? Вы сами убеждали меня прошлой весной, что ни у кого в Эллиот-Бэй нет таких великолепных шансов для поступления в Стэнфорд, как у меня. Так почему вы советуете мне, а не другим ученикам поискать новый университет?

– Винни, ты же знаешь, мне запрещено обсуждать с тобой других учеников.

– Значит, вы всем это говорите? – допытывалась Винни. Голос ее предательски дрожал.

– Вин, это неважно. – Марен нежно дотронулась до руки дочери. – На Стэнфорде свет клином не сошелся. Найдем тебе другой университет, и все сложится замечательно. Обещаю.

– Да при чем тут это? Как ты можешь вот так просто сдаться? Речь идет о моем будущем. Чем Крисси или Брук лучше меня? С чего вдруг они должны занять мое место? Их матери все за них делают, только что тесты не пишут. Я же всего добилась сама.

Мисс Лоусон оторвалась от монитора компьютера и расплылась в улыбке.

– Возможно, тебе следует взглянуть на это с другой стороны, Винни. Считай, что судьба дает тебе еще один шанс. Ты добилась потрясающих успехов, и я уверена, мы подберем университет, который сможет предложить тебе солидную стипендию. Что ты думаешь об Орегонском университете? Или Университете Кейс-Вестерн? Когда они заманивают таких звездных абитуриентов, как ты, их щедрость не знает границ.

– С чего вы взяли, что мы не в состоянии заплатить за учебу? – огрызнулась Винни, никогда раньше не позволявшая себе подобного оскорбительного тона в общении со старшими. – Если мы не так богаты, как остальные, это не значит, что нам нужна благотворительность.

– Вин, довольно! – прикрикнула на дочь Марен, к облегчению растерявшейся мисс Лоусон, которая явно не знала, что ответить, и резко обернулась к куратору: – Благодарю, что поставили нас в известность. Разумеется, мы многое не успели обсудить, но, думаю, на сегодня достаточно. Мы и так отняли у вас время.

Красноречиво вздернув бровь, Марен взглянула на дочку, подхватила с пола сумку, поднялась и направилась к двери. Подражая дамам из высшего общества, среди которых она вращалась только по мере необходимости, Марен выдавила из себя дружелюбную улыбку, пожелала мисс Лоусон хорошего дня и, подталкивая в спину по праву расстроенную Винни, покинула кабинет, чтобы… получить очередной пинок от судьбы.

Второй урок уже начался, но Винни не пошла в класс, а поплелась вслед за Марен на автостоянку, плюхнулась на пассажирское сиденье их машины, громко хлопнула дверью и разрыдалась.

– Это несправедливо, мам!

Черт побери, разумеется, несправедливо! Руки Марен тряслись от гнева, и ей никак не удавалось попасть ключом в замок зажигания. Все эти годы в академии об нее вытирали ноги, и она молча сносила пренебрежение, лишь бы дать Винни возможность раскрыть свои таланты. И чего ради? Ради горькой пилюли, которую сегодня заставили проглотить ее дочь? Однако… надо выдохнуть. Взять себя в руки. Винни и без того тяжело, нельзя усугублять ее страдания.

– Жизнь вообще несправедлива, – философски заметила Марен и положила руку на плечо дочери, но Винни тут же ее сбросила. – Послушай, я стараюсь, как могу, но я не всесильна. Если в Стэнфорде осталось одно свободное место, то его займет Брук, а не ты. А если ты и подашь заявление, уверяю тебя, Алисия меня уволит. Мы не имеем права так рисковать.

Марен повернула ключ. Мотор несколько раз чихнул и фыркнул, прежде чем завестись, а женщина застыла на сиденье, ожидая, когда Винни успокоится и вернется в школу.

– Но Стэнфорд – это моя мечта. Кроме Стэнфорда, мне ничего не надо. Они не посмеют забрать его у меня. Я делала все, что ты мне советовала. Мирилась с издевательствами из-за того, что годами выклянчивала эту мерзкую финансовую помощь, улыбалась, не высовывалась и усердно трудилась – лучше и больше всех.

В последний раз с таким горьким отчаянием Винни высказывала все, что накипело у нее на душе, в первый год обучения в академии, когда Брук и все ее одноклассницы отправились покупать бикини за тысячу баксов для отдыха во время зимних каникул. Каникулярные планы Винни предполагали нечто совсем другое – она собиралась помогать Марен выгуливать собак, чтобы наскрести денег на дорогостоящее снаряжение, необходимое для всех обучающихся в Эллиот-Бэй, поскольку учеников в обязательном порядке посылали на общественно полезные работы по уборке мусора с пляжей Тихого океана. Ирония ситуации, когда приходится убирать собачьи какашки, лишь бы не упустить шанса покопаться в мерзкой гнили и дряни иного рода, от Винни тогда не ускользнула.

– Винни, положа руку на сердце, ну почему Стэнфорд для тебя так важен? Не понимаю… Да любой диплом о высшем образовании распахнет перед тобой двери и подарит миллиард возможностей. Стэнфорд не единственный хороший университет. Что, если ты просто забила себе голову чудесной сказкой?

Хлюпнув носом, Винни настороженно покосилась на мать.

– Помнишь ту футболку с логотипом Стэнфорда, с которой я ни на день на расставалась?

– Ты хочешь сказать «не расстаешься». Ты же ее до сих пор носишь, хотя она тебе на нос еле-еле налезает, – поддразнила ее Марен.

– Ну да… – протянула Винни. – Тот день, когда Алисия мне ее подарила, так и стоит у меня перед глазами. Они только-только вернулись с Брук из поездки по Стэнфорду. Сколько нам тогда было? Лет восемь? А я помню все как вчера: Алисия протягивает футболку, кладет руки мне на плечи, смотрит прямо в глаза – у меня аж мурашки по коже бегут – и говорит, что Стэнфорд – самый лучший университет в Америке и что, если я буду стараться, я смогу туда поступить и стать такой же успешной, как и она. Ее слова запали мне в душу. Не то чтобы я не уважала твой выбор и не ценила все, что ты делаешь, не пойми неправильно, но… я хочу большего. Я хочу быть суперуспешной, как Алисия. Я хочу, чтобы меня все уважали.

Марен вздрогнула, как от удара.

– То есть я не имею в виду, что тебя люди не уважают… Просто Алисия любит повторять, что я для нее будто родная дочь. И заявление Стэнфорда ничего не значит. Алисия наверняка отыщет какую-нибудь лазейку и сможет устроить в Стэнфорд двоих. То есть вдруг у нее были бы близнецы, а? Неужели ты думаешь, она бы позволила поступить в Стэнфорд только одному из них? Да ни за что! Она всегда мечтала, чтобы мы поступили туда вместе, когда закончим школу. Мы с Брук постоянно это обсуждали.

– Окончим, – поправила ее Марен. – Но нет, Алисия тут бессильна.

– Ой-ой, граммар-наци. Это не собеседование. Это раз-го-вор.

– Прости… – Марен почувствовала угрызения совести – вечно-то она шум из-за пустяков поднимает. – Что ж, картина мне ясна. Понимаю, Алисия – твой герой, однако ты кое-что упускаешь из виду. У Алисии на Брук большие планы и, прокладывая ей дорогу, она ни перед чем – и ни перед кем – не остановится.

– Знала бы ты, какой грязью поливает Брук свою маму на каждом углу. Уши в трубочку сворачиваются. Но Алисия просто хочет ей помочь. А Брук не понимает своего счастья. Да она даже не хочет в Стэнфорд. Кроме того, ее средний балл довольно посредственный. Все это должно ее, ну, вроде как… дисквалифицировать.

Винни замолчала, переводя дыхание, и Марен кивнула.

– Солнышко, я все понимаю. У тебя есть повод злиться, но мы в таком положении, что нам нельзя рисковать. Алисия не должна узнать, что ты намерена обойти Брук. Давай не раскачивать лодку. Если Алисия будет на нашей стороне, ты, безусловно, поступишь в какой-нибудь отличный университет. Гарвард? Йель? Колумбия?

– Нет.

– Что – нет? Какой из них – нет?

– Любой. Нет значит нет. Нет – и точка. Без вариантов. Ты всегда твердила, чтобы я следовала за мечтой. Это-то я и сделаю. Я не собираюсь перебираться на Восточное побережье. Я собираюсь поступать в Стэнфорд. И я найду способ поступить туда. С твоей помощью или без нее.

Марен подалась вперед, легонько стукнувшись лбом о руль.

– Не надо махать красной тряпкой перед Алисией. Она нам этого не простит.

– Мам, ну пойми ты меня, пожалуйста! Я просто хочу честно поступить в Стэнфорд. Я заслужила его по праву.

Запустив пальцы в свои прямые светлые волосы, Марен попыталась собраться с мыслями, но мозг кипел, как вода, в которой она два часа назад варила яйца на завтрак для семейства Стоун, и единственное, в чем она была уверена, так это в том, что ей требуется время, чтобы все взвесить.

– Вин, притормози. Давай поговорим об этом позже. Мне надо все как следует обдумать. Чем я и займусь в выходные.

– Но подача документов через три недели! Ты предлагаешь мне семь дней впустую потратить? Офигеть! Да я могла бы над эссе поработать!

«Если бы существовал прибор для измерения уровня истерии, – подумала Марен, – сейчас бы его стрелка неуклонно ползла к делению „спасайся кто может“».

– Тише, Вин, – произнесла она. – Работай над своими эссе сколько угодно. Они же в любом случае пригодятся для поступления. Хотя бы и в другие университеты, разве нет?

– Нет. Не пригодятся. Это особые эссе, только для Стэнфорда, – раздраженно сказала Винни. – Если бы уделяла мне хотя бы одну десятую долю того внимания, какое уделяют детям другие матери, ты бы об этом знала. Я ведь не прошу тебя сходить с ума и трястись надо мной, как полоумная мама Крисси Вернон! Но отличай хотя бы заявку на поступление от дополнительного эссе!

Марен не выдержала и в сердцах двинула кулаком по рулю.

– У меня, в отличие от всех этих мамаш, нет времени прыгать перед тобой на задних лапках! Тебе ли не знать, что у меня сумасшедшая работа и три халтуры на стороне! И мы все равно еле-еле сводим концы с концами!

Марен редко повышала на Винни голос. Бросив мимолетный взгляд в окно, она выдохнула и немного смягчила тон.

– Слушай, я всегда пребывала в уверенности, что как только тебе понадобится помощь, ты о ней попросишь. Я тебе доверяла. Так почему же сейчас ты ведешь себя так гадко?

Винни, явно огорченная, потупилась.

– Прости. Ты права. Наверное, так я и пыталась попросить тебя о помощи, но, похоже, облажалась. Просто… никогда в жизни я ничего так сильно не хотела. Пожалуйста, посмотри на это моими глазами. Помечтай о чем-то большем…

– Дай мне пару дней, хорошо? – сдалась Марен.

Винни подняла на колени рюкзак, стоявший у нее между ног, и дернула молнию.

– Как скажешь, – недовольно буркнула она, пожимая плечами. – Ладно, мне пора на математику. До вечера.

Дверца захлопнулась с таким грохотом, что внутри Марен все перевернулось. Она проводила взглядом высокую худенькую фигурку дочери, мчавшуюся в класс в обычном школьном прикиде: облегающей толстовке с капюшоном и узких, в обтяжку, джинсах, пестревших дырами, – затем, прежде чем нажать педаль газа, посмотрела на себя в зеркало заднего вида и вздохнула, заметив под глазами черные круги. Винни ошибалась, полагая, что она не мечтала о лучшем будущем для них обеих, и наивность дочери болью отзывалась в груди Марен. Она жила только ради Винни, выворачиваясь наизнанку, лишь бы обеспечить ей достойное будущее. У нее и мысли не возникало разрушать единственную мечту дочери, однако мечта эта была совершенно, совершенно недостижима. Лишившись поддержки Алисии, Марен лишится всего: денег, работы, видов на будущее, безопасного существования. Как только Винни уедет в университет и станет сама себе хозяйка, власть Алисии исчезнет. Однако сейчас выбора не оставалось: ей необходимо было убедить дочь поступать куда угодно, только не в Стэнфорд.

2. Алисия

Следуя за телохранителем, Алисия Стоун вышла через двери служебного входа и юркнула на заднее сиденье поджидавшего ее черного «Линкольна». Захлопнув дверь, она перегнулась к переднему пассажирскому сиденью и дала знак шоферу трогаться. Пиарщица, сопровождавшая ее на встречу, уже пристегнула ремень безопасности и склонилась над смартфоном, набирая текст. Пальцы ее так и летали. Как ее зовут? Сиенна? Саванна? Неужели так трудно прицепить на грудь бейджик с именем? Почему люди всегда усложняют другим жизнь? Алисия раздраженно щелкнула ремнем безопасности, и девушка, на мгновение вскинув на нее глаза, испуганно улыбнулась. Люксовый кроссовер, выехав из узкого переулка, влился в плотный поток автомобилей, и Алисия, откинувшись на мягкое кожаное сиденье, на миг отрешенно прикрыла веки, чтобы собраться с силами: сегодня вечером ей предстояло выступить с речью «Женщины в мире высоких технологий» в культурно-общественном центре Манхэттена на углу Девяносто второй улицы и Лексингтон-авеню.

Алисия возглавила «Аспере», технологическую корпорацию – разработчика визуальных и фирменных стилей компаний, после того как ее основателя и бывшего генерального директора сместили с должности за многочисленные обвинения в сексуальных домогательствах. Здравый смысл подсказал учредителям, что для восстановления пошатнувшейся репутации фирмы лучше всего избрать на это место женщину. А так как среди руководителей высшего звена единственной женщиной оказалась именно Алисия, должность перешла к ней. Ее прежние достижения на посту вице-президента по развитию бизнеса и сотни удачных сделок, в результате которых выход «Аспере» на фондовый рынок оказался самым успешным за последние пять лет, никого не интересовали. Алисия, однако, боготворила свою работу, хотя та и выматывала ее без остатка. И сегодняшний день не стал исключением. Только что она отбила атаку клиентов и акционеров «Аспере», возмущенных кошмарным квартальным отчетом о прибылях корпорации и недавней утечкой данных трехсот миллионов пользователей.

Да о чем она, черт побери, думает, прикрыв глаза? Полминуты продуктивности коту под хвост. Алисия встрепенулась, выхватила телефон из фешенебельной сумки «Гоярд» и застрочила сообщения личной помощнице Марен.

Алисия: Замени батарейки в моих шумоподавляющих наушниках, а то Брайан весь мозг вынесет трепотней о тупых ниндзя-рестлерах.

Марен: Без проблем.

Алисия: Проверь мои встречи на четверг. Пришли фото трех образов с подходящими аксессуарами.

Марен: Сделаю.

Алисия: Мне понравились те корейские увлажняющие маски с авокадо. Закажи еще!

Марен: Уже заказала. Ждут твоего возвращения на туалетном столике.

Алисия: Снотворное почти закончилось. Запасы пополнила?

Марен: Свежая упаковка – в верхнем ящичке прикроватной тумбочки.

Алисия: Отлично. Теперь…

Поток поручений и пожеланий, обрушенный Алисией на Марен, прервал входящий звонок. При других обстоятельствах Алисия переключила бы его на автоответчик, однако звонил не кто иной, как Тед Кларк, директор Академии Эллиот-Бэй, а такие звонки в разгар учебного года в выпускном классе дочери пропускать нельзя.

– Тед? – произнесла Алисия. – Чем обязана удовольствию тебя слышать?

– Алисия, надеюсь, я не застал вас врасплох? Вам удобно разговаривать?

– О, да, да.

Рассеянно глядя в окно на проносившийся мимо Манхэттен, Алисия вскользь подумала, какой бы стала ее жизнь, согласись она после окончания Стэнфордской высшей школы бизнеса на предложение от «Голдман Сакса», а не «Майкрософта». Это решение стало для нее судьбоносным. Благодаря ему она не только променяла ленивые завтраки и выходные в Хэмптоне а-ля «Секс в большом городе» на пешие прогулки, катание на горных велосипедах и гонки на каяках по волнам Тихого океана, но и встретила Брайана, бывшего бейсболиста, игравшего за команду Вашингтонского университета, ярого приверженца отдыха на природе. Небрежный стиль в одежде и мужской шарм, тяга к приключениям и образ «крутого парня» сразили ее наповал. Алисия влюбилась без памяти. Ее восхищало его трудолюбие и льстило, что оба они начинали на равных, с нуля, не имея за спиной ни загородных клубов, ни трастовых фондов, ни фамильных имений. Они сами строили свою жизнь и даже не помышляли достичь в ней каких-то особых головокружительных высот. Алисия чуть не расхохоталась, припомнив их с Брайаном молодость и первые годы супружества, но покашливание Теда вывело ее из романтического забытья.

– Не буду ходить вокруг да около, – сказал, помедлив, Тед. – Насколько я понял из слов мисс Барстоу, Стэнфорд до сих пор занимает первое место в списке Брук?

«Первое место в списке»? О чем он вообще? Разве она не вбила ему в голову в первый же год обучения Брук в школе, что Стэнфорд – единственное учебное заведение в списке ее дочери? И разве он не должен был донести эту мысль до всех этих мисс Барстоу и прочих кураторов консультационного центра? Она что, не ясно выразилась?

– Разумеется. Стэнфорд – ее выбор.

– Что ж, в таком случае, – Тед снова закашлялся, прочищая горло, – позвольте донести до вашего сведения информацию, только что полученную нами от приемной комиссии Стэнфорда.

Алисия помассировала висок. Она уже достаточно знала Теда, чтобы понимать: его постоянные покашливания – не к добру.

Тед немного помолчал и продолжил:

– Как вам известно, в прошлые годы многие наши ученики успешно поступали в Стэнфорд. Возможно, вы даже слышали, что в этом году четверо спортсменов, оканчивающих обучение в академии, выразили желание будущей осенью продолжить спортивную карьеру именно в Стэнфорде. Для Эллиот-Бэй это что-то неслыханное.

Келли Вернон, мать Крисси, также подавшей заявление на поступление в Стэнфорд, вот уже несколько месяцев, задыхаясь от восторга, докладывала Алисии о каждом чихе в соцсетях каждого спортсмена академии. Келли – та еще подхалимка, однако ее способностям добывать информацию обо всем, происходящем в школе, позавидовали бы маститые агенты секретной службы США. Взамен от Алисии требовалось изредка приглашать Келли на чашечку кофе и снабжать ее сплетнями о каком-нибудь местном мультимиллионере из сферы высоких технологий, благо в Сиэтле подобного добра хватало.

– Поздравляю, ты можешь собою гордиться. Ты приложил немало усилий, чтобы выдвинуть спорт на лидирующие позиции в Эллиот-Бэй. Но при чем тут Брук?

Тед зашелся в кашле.

– В этом году, – прохрипел он, – нашей школе дополнительно выделили только одно место для поступления.

– Подумать только, – равнодушно отозвалась Алисия, рассматривая малюсенький скол на лакированном ногте левого большого пальца. Надо немедленно сообщить Марен, чтобы та вызвала маникюршу сразу же, как только Алисия вернется домой.

– В этом году их девиз: «Мы все разные, но у всех нас равные возможности», – пояснил Тед. – Они собираются набрать не менее шестидесяти процентов абитуриентов из государственных общеобразовательных школ.

– Я прекрасно об этом осведомлена, Тед. Ты забываешь, что я вхожу в попечительский совет Стэнфорда.

Зажав телефон между плечом и ухом, Алисия принялась рыться в сумке в поисках пилочки для ногтей. Если чуть-чуть подпилить ноготь, никто ничего не заметит. Машина подкатила к очередному служебному входу в очередном узком переулке. Девочка-пиарщица многозначительно постучала по запястью, напоминая, что время поджимает, но телохранитель, восседавший на переднем сиденье, не шелохнулся, ожидая, когда Алисия закончит разговор.

– Алисия, учитывая академическую успеваемость Брук и ее внеклассную деятельность, возможно, она захочет…

– Тед, – вскипела Алисия и, позабыв про ноготь, крепко сжала смартфон, – ты серьезно? Неужели ты думаешь, я должна беспокоиться о том, что Брук не поступит в Стэнфорд?

– Я думаю, ей не помешало бы рассмотреть и другие варианты.

– Другие варианты? – изумилась Алисия, смахивая пылинки с брючного костюма. – О каких вариантах речь – ума не приложу. В конце концов, Брук – законная «наследница» Стэнфорда. Мы не хотели трезвонить об этом, но знай: не так давно я пожертвовала пятнадцать миллионов долларов Стэнфордскому факультету компьютерных технологий.

– Ох, вот это новость, – пробормотал Тед.

– И, кстати… Мне просто любопытно: сколько еще учеников академии в этом году намерены участвовать в досрочной подаче вступительных документов в Стэнфорд? Помимо наших безмерно одаренных спортсменов?

– Э-э-э… как всегда, Стэнфорд вызывает повышенный интерес, и мы полагаем, некоторые студенты собираются попытать счастья в досрочной…

– Впрочем, неважно, – перебила его Алисия.

Единственным и – пока что – неодолимым препятствием, преграждавшим Брук дорогу в Стэнфорд, являлось ее стойкое нежелание писать эссе.

– Тед, надеюсь, мы оба понимаем, что Стэнфорд – идеальный выбор для Брук, и потому ты, не жалея сил, ее в этом поддержишь. Я ведь вправе на тебя рассчитывать, верно? После всего, что я сделала для академии, не говоря уже о твоем продвижении по службе…

– Н-да… разумеется, – заикаясь, проговорил он.

– Вот и чудненько.

Алисия прервала разговор и швырнула телефон в сумку. Каким нужно быть идиотом, чтобы беспокоить ее по таким пустякам.

– Прошу прощения, Алисия, – пиарщица жалко улыбнулась, – но нам следует поторопиться. Встреча и приветственные речи начнутся через пять минут.

Она протянула ей салфетку и тюбик помады «Триш Макэвой» с любимым Алисией оттенком «Дикая роза».

Поднеся помаду к губам, Алисия наконец вспомнила имя пиарщицы.

– Спасибо, Саманта, – поблагодарила она девушку, сняла очки для чтения и положила их в футляр.

Очки Алисия ненавидела, но, смиряясь с неизбежным, покорно носила их, понимая, что без них ей теперь не обойтись. Все-таки пятьдесят два года – это не шутка. По счастью, другие приметы, выдававшие в ней женщину средних лет на пороге климакса: седеющие волосы, обвисшие щеки, брыли на подбородке и упорно, несмотря на все прыжки и приседания, державшийся целлюлит – благополучно, хотя и не без помощи персональных тренеров и стилистов, на которых тратились баснословные средства, маскировались дорогостоящей одеждой, корректирующим бельем и косметическими процедурами. Однако не одни лишь возрастные изменения больно ранили самолюбие Алисии: она все чаще стала замечать, что ее окружают восхитительно молодые и привлекательные женщины – та же Саманта и та же Марен. Да, Марен не была столь вызывающе молода, как Саманта, но ее наплевательское отношение к своей внешности лишь подчеркивало естественную красоту, дарованную природой, а бесформенная одежда только притягивала завистливые взгляды к идеальной фигуре, не требовавшей изнуряющих тренировок. Везет же некоторым.

Один из телохранителей открыл дверь, двое других встали по сторонам, готовясь сопроводить Алисию в здание. Проходя между ними, она посмотрела на часы, отметила про себя, что уже половина шестого вечера, и мысленно подсчитала, как обычно делала по сто раз на дню в поездках – чертовски бесконечных поездках, – сколько времени в Сиэтле. Разница с Нью-Йорком у него в три часа, значит, сейчас там половина третьего. Брук в школе. То есть предположительно – в школе. На почту Алисии на этой неделе пришло два письма, сообщавших, что ее дочь пропустила несколько уроков. Странно, но Брайан, родитель, не управлявший компанией с капиталом в миллиарды долларов, никогда подобных писем не получал. Само собой, Алисия прикрыла Брук – ах, у бедняжки начались судороги, пришлось вызывать врача – и даже извинилась, что забыла предупредить канцелярию – простите, простите, от этих перелетов голова кругом, сами знаете, – но в душе кипела от негодования на мужа, который неспособен даже на такую малость – проследить, чтобы их дочь исправно посещала школу!

Впрочем, сейчас не время отвлекаться по мелочам, рисуя в воображении картины неминуемой стычки из-за вступительных эссе и прогулов. Всему свой черед. Сейчас ей необходимо собраться и держать ухо востро. Модератор сегодняшней встречи – один из самых въедливых и уважаемых журналистов, освещающих сферу высоких технологий. Время улыбаться и вдохновлять собравшихся здесь активных и целеустремленных женщин, потративших семьдесят пять баксов, чтобы узнать, как взлететь по карьерной лестнице на самый верх и получить все и сразу.

– Привет, золотце, как там Большое Яблоко? – осведомился Брайан, хрустя чипсами.

Алисия отстранилась от телефона, включила громкую связь и, отвернув мягкое одеяло, скользнула на белые накрахмаленные простыни гостиничной постели.

– Превосходно. Ты один? Брук дома?

– Нет, отправилась после игры на посиделки с подружками. Вечеринка для выпускниц или что-то типа.

– Ч-черт! Игра! – поморщилась Алисия. Сегодняшний футбольный матч Брук напрочь вылетел у нее из головы. Она редко посещала игры, но всегда отправляла дочери сообщения с пожеланием удачи. – Какой счет?

– Два – ноль в их пользу. Победная серия продолжается.

– Может, хоть в этом году они выиграют кубок штата?

Несмотря на почти десять лет профессиональных занятий футболом, личного наставника и летний спортивный лагерь в Испании, к концу второго года обучения Брук в Эллиот-Бэй университетский тренер из консультационного центра сказал, что у нее нет ни единого шанса пробиться в Стэнфорд за счет своих спортивных достижений. Брук тотчас ушла из городской футбольной академии и доигрывала сезон в обычной школьной команде только для того, чтобы получить на рукав капитанскую повязку, а вместе с ней и дополнительный плюс к вступительному заявлению в Стэнфорд. При таком раскладе победа в чемпионате штата пришлась бы ей как нельзя кстати. Одно хорошо – в академии капитанскую повязку давали любому выпускнику, пинавшему мячик за честь родной школы.

– Соскучилась? – спросил Брайан, и Алисия сразу узнала тот особый тембр его голоса, какой подошел бы для секса по телефону.

Она закатила глаза. Ей бы полчаса потаращиться в телевизор и лечь спать, а у Брайана лишь одно на уме. Сексуальные аппетиты и запросы мужа только росли по мере того, как она возносилась все выше и выше и все больше прибирала к рукам власть. Ее желания он не спрашивал, но Алисия обычно всегда ему уступала – слишком обидчиво он реагировал на ее отказы, болезненно воспринимая их как сомнения в своей мужской неотразимости. Впрочем, оно того стоило: от близости с мужем Алисия получала огромное удовольствие. Правда, сегодня ему ничего не обломится.

– Проверь-ка телефончик, – предложил Брайан.

Алиса покосилась на экран с уведомлением о присланной Брайаном фотографии, но даже не подумала ее открывать.

– Брай, ты серьезно? Вот счастье – причиндалы твои лицезреть! А если меня взломают и эта фотка утечет в Сеть?

– Подумаешь! Ты ведь моя жена. К тому же, – он понизил голос, – глянь, красота какая. Как у жеребца.

Алисия скрипнула зубами. Помолчала, прислушиваясь, как Брайан стукает мячом о стену. Мысль о том, какие следы остаются на обоях от каждого удара, доводила ее до бешенства.

– Тед Кларк звонил днем.

– И чего хотел? – мрачно спросил Брайан, раздосадованный, что она не поддержала его игривого настроения.

– Как ни странно – ничего. Звонил сообщить, что в этом году в Стэнфорд из академии примут только одного ученика. Все остальные места уже распределены. Рекордное количество спортсменов – целых четыре штуки! – соизволили подать заявления в Стэнфорд. Социокультурное многообразие, инклюзивность, детишки из государственных школ и прочий пустой треп. Он даже намекнул, что Брук неплохо бы присмотреть другой университет для досрочной подачи. Нет, ты слышал? И это после всего, что мы для них сделали!

– Кто еще намылился в Стэнфорд? – спросил Брайан.

– Насколько понимаю, дочурка Крисси Вернон. Келли всем уши прожужжала, что у Крисси в два раза больше прав, чем у обычных «наследников» Стэнфорда: у нее, мол, там учились оба родителя.

– А Винни? Ты же ее кумир. Стэнфордскую футболку, что ты ей подарила, она таскает не снимая. Вечно в ней ее вижу. Помню, эта футболка болталась на ней, будто ночнушка, до колен доходила, а сейчас еле титьки прикрывает, – загоготал Брайан, восхищенный собственной наблюдательностью.

– Может, Винни и питала какие-то надежды на Стэнфорд, но раз они берут только одного ученика академии, она сообразит, что ей ничего не светит. Она умненькая девочка, подыщет себе другой университет.

Алисия отломила кусочек темного шоколада: куда бы она ни отправлялась, Марен всегда заботилась о том, чтобы на тумбочке рядом с кроватью лежала плитка ее любимого лакомства. Шоколад был единственной слабостью Алисии.

– Это место должна занять Брук, – продолжала она. – Согласна, ее учеба оставляет желать лучшего, но с моими связями в Эллиот-Бэй и Стэнфорде ей беспокоиться не о чем. Принимает же Стэнфорд четырех тупоголовых спортсменов. Так почему бы ему заодно не принять и Брук? Правда, все мои старания пойдут прахом, если Брук не закончит возню с документами. Что там с ее эссе?

По тому, как протяжно вздохнул Брайан, перестав забавляться с мячом, Алисия поняла, что со вчерашнего утра, когда она перед отъездом прочитала этой сладкой парочке, Брайану и Брук, суровую лекцию о верном расставлении приоритетов, эссе не продвинулись ни на йоту.

Предвидя подобное развитие событий, Алисия полгода назад поручила Марен записать Брук на летний интенсив по написанию эссе, проводимый учителями академии, а в качестве подстраховки наняла Синтию Макинтайр. Эта суперсекретная осведомительница, знавшая обо всем, что творилось в приемных комиссиях ведущих университетов, колесила по стране и предлагала свои услуги отпрыскам американской ультрамегаэлиты. Алисии несказанно повезло: накануне интенсива Синтия согласилась (за двадцать пять тысяч долларов) заскочить к ним на три часа, помочь Брук выбрать темы для эссе и обсудить, как лучше преподнести в резюме ее внеклассную деятельность. Алисия предполагала, что к тому дню, когда Брук пойдет в школу в последний, выпускной класс, у нее на руках уже будут готовые эссе и прочие необходимые документы. Однако летний интенсив оказался палкой о двух концах. По его завершении Брук обозвала свои эссе «полным отстоем» и решительно заявила, что отложит их написание на осень. Но осень подходила к концу, срок ранней подачи заявлений в Стэнфорд истекал через три недели, а эссе до сих пор представляли собой непаханое поле. На все попытки Алисии ускорить их написание Брук только огрызалась. И неважно, ластилась ли она к дочери, беспечно спрашивая: «Что-то ты сегодня и носа из комнаты не кажешь, солнышко, никак корпишь над эссе?» – или орала: «Где твои чертовы эссе?!» – результат был один: Брук находила оправдания, а после впадала в ярость. Или наоборот.

– Господи боже, Брайан! – разозлилась Алисия. – До подачи заявления – три недели! С какой стати она шляется с подружками? Пусть сидит дома, пока не покончит с этими эссе!

– Погоди, Лиш… – Она услышала, как он потянулся. – Может, оно и к лучшему, что со Стэнфордом все так обернулось, а? Нет худа без добра.

Теперь он, вероятно, принялся чесать яйца.

– Брук не испытывает восторгов по поводу Стэнфорда. Вот она и изводит тебя с этими эссе.

Брайан включил телевизор, давая понять, что тема исчерпана.

– Ты шутишь, да? – сказала Алисия. – Это просто блажь, как с летним лагерем. Помнишь, сколько крику было? А теперь у нее там все лучшие друзья.

– Ну, нашла что вспомнить. Тогда ей было десять, а сейчас – семнадцать.

– И что?

Алисия глотнула прохладной минеральной воды «Перье», любезно приготовленной для нее Марен, и задумчиво провела пальцем по запотевшему стеклянному боку зеленой бутылки, оставив на ней неровную полоску. Иногда на нее накатывало ощущение, что она живет исключительно по милости Марен и, не будь Марен рядом, жизнь ее развалилась бы, как карточный домик. Она настолько высоко ценила помощницу, что даже плотоядные взгляды, которые постоянно кидал на нее Брайан, не могли заставить Алисию с ней расстаться.

– А то, что даже если она попадет в Стэнфорд, все вокруг будут думать, это всё ты, – заявил Брайан. – А вдруг она не потянет? Представляешь, каково ей придется? Нелегко, знаешь ли, быть твоей дочерью. Только и делай, что оправдывай ожидания.

Алисия поставила бутылку на тумбочку, схватила пульт и нацелила его на экран телевизора. Скука, аж зубы сводит. Бесконечные жалобы и нытье: ой, какая мука – быть мужем Алисии Стоун! Ох, какая боль – быть ее дочерью! Оправдывать ожидания для них – невыносимо, а жить в доме площадью четырнадцать тысяч квадратных метров в Вашингтон-парке, рассекать на частных самолетах, играть в пяти гольф-клубах, отдыхать в райских уголках планеты и пользоваться самой уникальной и дорогой кредиткой в мире, «черной картой» от «Американ экспресс» – это всегда пожалуйста.

Однако, хоть Брайан и не был образцовым отцом, большую часть времени он действительно находился дома и с заботой приглядывал за Брук, частично избавляя Алисию от чувства вины за бесконечные командировки. Когда в 2001 году лопнул первый пузырь доткомов, обвалив рынок коммерческой недвижимости Сиэтла, Брайан остался не у дел и ходил как в воду опущенный, тщетно пытаясь найти работу. Чтобы сохранить брак и не лишиться рассудка, Алисия продала акции «Майкрософта» и купила в округе Сиэтла несколько коттеджей для сдачи в аренду, инвестировав таким образом в будущее Брайана. Дело пошло. Позднее они обзавелись загородным коттеджем на острове Сан-Хуан, кондоминиумом в Теллурайде, пляжным бунгало в городке Дель-Мар и еще несколькими доходными и многоквартирными домами, разбросанными по всему Сиэтлу. Брайану доставляло истинное наслаждение приводить некоторые из них в порядок, ремонтировать, а затем с выгодой продавать, однако чаще всего он довольствовался ролью сборщика арендной платы и мастера на все руки. Свободное от трудов время, которого у него было в избытке, он проводил, ставя рекорды в гольф-клубах («Двести пятьдесят раундов за год», – хвастался он любому, кто был готов слушать), в барах, распивая с бывшими однокурсниками, и дома, производя бухгалтерские расчеты, играя в видеоигры и смотря порно. Одним словом, вел идиллическую жизнь отца-домохозяина.

– Единственное, чего Брук по-настоящему хочет, – не писать чертовы эссе, – отрезала Алисия. – Она нарочно тянет время, чтобы меня расстроить. Позлить. Но когда все закончится, она скажет мне спасибо.

– Почему бы нам не подготовить ее к тому, что она не поступит в Стэнфорд? – спросил Брайан. – Если в нем осталось всего одно место, давай подыщем ей другой универ. Мне кажется, ей понравится Мичиган. Подумай.

Алисия закусила губу. Брайан знал, как задеть ее за живое: при упоминании Мичигана ее мгновенно уносило потоком воспоминаний. В памяти всплывал образ старшего брата, Алекса, короткостриженого, с песочно-русыми, всегда обесцвеченными волосами. Запах хлорки. Его привычка подшучивать над ней и таскать ее на своих мускулистых плечах. Он погиб за полтора месяца до переезда в Анн-Арбор, главный кампус Мичиганского университета, куда по сложившейся за два поколения семейной традиции он поступил, чтобы выступать за команду пловцов «Мичиганские росомахи». Ему одобрили полную спортивную стипендию, покрывавшую все расходы на обучение, питание, проживание и экипировку. После его смерти никаких иных вариантов поступления для Алисии не рассматривалось. Только Мичиганский университет, только «Западный Гарвард», как значилось на футболках, в которых щеголяла вся ее семья.

Мичиган с радостью встретил бы Брук, «наследницу» в четвертом поколении, но Алисия не могла об этом даже и думать: слишком глубока и мучительна была нанесенная ей рана. Когда «Аспере» начала размещать свои акции на бирже, Алисия, чтобы приободрить отца, увековечила память об Алексе, учредив стипендию его имени. В день, когда ее вручали первому студенту, Алисия вместе с семьей впервые после окончания университета посетила альма-матер и поклялась никогда больше не переступать ее порога. Чтобы пережить даже скромную церемонию награждения, ей потребовалось две таблетки «Валиума».

– Мичиган не обсуждается, – отрубила Алисия, – и ты, черт побери, сам знаешь почему. Звонок Теда ничего не меняет. Я что, просто так пожертвовала Стэнфорду пятнадцать миллионов?

– Ладно, – тяжело вздохнул Брайан, – вечером я с ней поговорю.

– Не утруждайся, – сказала Алисия. – Я разберусь с этими эссе. И снова мне приходится делать всё самой.

Оборвав связь, она швырнула трубку на огромную кровать. Если Брук не собирается писать эти клятые эссе, пора брать инициативу в свои руки. Открыв ноутбук, она зашла в почту и пробежалась глазами по файлам в папке «Универ». На прошлом выездном совещании компании, проходившем в Сан-Валли, горнолыжном курорте штата Айдахо, она разговорилась за ужином с коллегой, жаловавшимся на тяготы поступления в университет своей дочери. Дочь так переживала, что коллега нанял профессора английского языка из одного чрезвычайно престижного института, и тот не только подготовил ее к собеседованию, но и написал за нее эссе. «Какая мерзость!» – возмутилась тогда Алисия, не понимая, как человек способен так низко пасть. Однако на следующий день она списалась с коллегой, попросила координаты профессора и сохранила их в папке. На крайний случай, который, очевидно, настал. Пора бить во все колокола. Кликнув по электронке профессора, она застучала по клавиатуре.

3. Келли

Пыхтя от злобы, Келли Вернон сидела в машине, припаркованной возле центра дополнительного образования, и поджидала детей: старшую, выпускницу Крисси, среднюю, десятиклассницу Кэтрин, и младшего, семиклассника Калеба. Крисси проходила курс по углубленному изучению математики, Кэтрин – химии, Калеб – английского языка. Келли специально надела этим утром спортивный костюм, чтобы потратить час ожидания с пользой и прогуляться по тропинкам позади здания. Как ни крути, а сидячий образ жизни, бесконечные поездки, волонтерские собрания да переедание из-за нескончаемого стресса самым плачевным образом начали сказываться на ее фигуре, с каждым днем расплывавшейся все больше и больше, особенно в области пониже спины. Однако звонок от влиятельной мисс Барстоу, главы консультационного центра, спутал все ее планы. Стремительно округляющаяся пятая точка сразу стала наименьшим из зол, едва мисс Барстоу сообщила, что в этом году Стэнфорд готов принять только одного ученика Академии Эллиот-Бэй. По тону ее голоса Келли безошибочно определила: мисс Барстоу дает ей понять, что Крисси лучше отступить и не ввязываться в борьбу за Стэнфорд. Но кого они хотят продвинуть вместо нее? Винни Прессли? Брук Стоун? Разбежались! Келли так просто не сдастся, она будет биться до последнего – шесть последних лет она только и делала, что расчищала для дочери дорогу к победе, и, если надо, вырвет эту победу зубами. Да как они смеют не поддержать Крисси после всего, что Келли для них сделала? Для всех и каждого в этой проклятой академии! Неужто они забыли, кто готовил им эти чертовы собрания, подливал кофе и подносил закуски?

Что ж, прогулка – побоку. Келли вытащила горсть припасенных для детей протеиновых батончиков и принялась просматривать ленты новостей и в своих социальных сетях, и залогинившись под аккаунтом Крисси. Надо докопаться до истины – истины, которую мисс Барстоу наотрез отказалась ей открывать, – кто еще собирается подавать заявление в Стэнфорд. Соцсети, однако, хранили молчание. Тогда, сбросив с колен пустые обертки, Келли открыла на телефоне приложение «Блокнот», куда весь последний год заносила собранную по крупицам информацию почти обо всех ста учениках выпускного класса академии. Заметки содержали бесценные сведения: права «наследования» (родители слишком высоко задирали носы, хвастаясь этим), посещения университетов (с геоданными в смартфонах детей ничего сложного в этом не было), результаты тестов, рейтинги успеваемости, выбранные детишками курсы углубленного изучения предметов и факультативы (ну, это пустяки – зайди в кабинет родительского комитета, что направо по коридору, да и узнай) и обновления на веб-сайтах, где набирали спортсменов и предлагали им стипендии. Были в нем и имена удачливых ублюдков, получивших финансовую помощь и, вероятнее всего, поступающих в университет без оплаты, чистые активы родителей учащихся, рассчитанные на основании того, сколько стоили принадлежащие им дома (спасибо, «Зиллоу», ты лучший интернет-сервис для оценки и поиска недвижимости), а также данные Комиссии по ценным бумагам и биржам США о проданных акциях. Информация из последних двух источников просто необходима, если хочешь определить, кто в состоянии значительно «облегчить поступление» (не путать с «прямой взяткой»).

Не менее скрупулезно Келли отмечала в «Блокноте» ухищрения тех мамаш, которые, как и она, не имея за душой достаточных средств, всю свою кипучую энергию направляли на расцвечивание вступительных резюме своих чад, уповая, что этого хватит для поступления. Одна организовала некоммерческое предприятие, обучавшее детишек из Катманду вязанию, и назначила дочь президентом. Другая, не слушая отчаянных воплей протестующего сына, отправила его прошлым летом в Оксфорд на экспресс-курс по античной мифологии, чтобы повысить баллы по гуманитарным дисциплинам. Третья каждое лето, с тех пор как ее подающий надежды юный ученый пошел в седьмой класс, ходила по пятам за профессором биологии из Гарварда, умоляя того взять ее сына на стажировку. Однако пальму первенства Келли скрепя сердце отдала маме с предпринимательской жилкой, сотворившей из дочери блогера: девица приобрела более шестисот тысяч подписчиков и за один только пост зарабатывала до пяти тысяч долларов, что позволит ей оплатить хоть сто лет обучения в колледже.